Элементы договора купли-продажи: В помощь студентам и аспирантам

Элементы договора купли-продажи : В помощь студентам и аспирантам. Ровный В. В. В продолжение характеристики договора купли-продажи, начатой на страницах двух предыдущих номеров журнала «Сибирский юридический вестник», в настоящей статье подробнее остановимся на некоторых важнейших элементах данной договорной конструкции. Стоит заметить, что вопрос об элементах всякого договора в цивилистической литературе в целом получил достаточно однообразное понимание. К элементам договора принято относить его субъектный состав, предмет, форму и содержание (совокупность прав и обязанностей сторон)[1]. В необходимых случаях некоторые авторы дополняют этот перечень ценой и сроком, а также ответственностью сторон[2]. Придерживаясь сложившихся стереотипов и, тем не менее, не следуя им догматически, ниже обратимся к таким элементам договора купли-подажи, как его предмет, основание (цель, направленность) и стороны. 1) Предмет. Как известно, ст.180 ГК 1922 г. и ст.237 ГК 1964 г. закрепляли обязанность продавца передать покупателю имущество, которое, согласно особой оговорке, содержащейся в ст.181 ГК 1922 г., могло быть любым, не изъятым из гражданского оборота. Но уже в ст.74 Основ 1991 г. наряду с определением предмета договора купли-продажи посредством категории «имущество» в скобках были использованы две другие категории: «вещь» и «товар». Современный законодатель в п.1 ст.454 ГК РФ, содержащем общую формулировку договора купли-продажи, предпочел отказаться от упоминания об имуществе, определив предмет договора как вещь (товар). Однако насколько такая трактовка предмета и такая лексическая связка могут быть признаны безукоризненными? Не составляет труда признать, что обе категории – «вещь» и «товар», используемые современным законодателем при определении предмета договора купли-продажи через скобку, тем не менее, не являются синонимичными. Представляется, что сама категория «вещь», выступающая в качестве объекта вещного права (правоотношения), более ориентирована на вещно-правовую сферу, тогда как категория «товар», объединяющая экономические блага, обладающие известными марксовыми свойствами меновой и потребительной стоимости, – на обязательственную, что уже само по себе обеспечивает видимое преимущество последней категории при определении при помощи нее предмета договора купли-продажи, а значит и предпочтительность ее присутствия в п.1 ст.454 ГК. В связи с этим выглядит весьма примечательным высказывание В. А. Тархова о том, что «вещи, которые не оценишь в деньгах вследствие их весьма малой стоимости, могут быть очень дороги для собственника, и все окружающие обязаны уважать права собственника на эти вещи Изношенная или сломанная вещь, принадлежавшая погибшему ребенку, может представлять собою неизмеримую ценность для его родителей»[3]. Иллюстративен пример И. А. Покровского, в котором некто умышленными действиями уничтожил

[1] См.: Брагинский М. И., Витрянский В. В. Договорное право. Кн.2. Договоры о передаче имущества. М., 2000. Гл.1. С.20 (автор – В. В. Витрянский).

[2] См., напр.: Иоффе О. С. Обязательственное право. М., 1975. С. 286–292 и др.; Гражданское право. Ч. 2/ Под ред. А. П. Сергеева, Ю. К. Толстого. М., 1997. Гл. 30 (§1). С.7 (автор – И.В. Елисеев). [3] Тархов В. А. Гражданское право. Общая часть: Курс лекций. Чебоксары, 1997. С.38–39. 1

единственную сохранившуюся фотографию покойной матери, принадлежавшую другому лицу[4]. Подобные примеры вещей, представляющих по терминологии п.2 ст.578 ГК «большую неимущественную ценность», можно было бы продолжить, однако как верно то, что гражданско-правовой статус указанных вещей обеспечивается именно вещно-правовыми рамками, не менее очевидно другое: ввиду практической неспособности их участия в гражданском обороте этими же рамками он и ограничиваются. Таким образом, не всякая вещь в силу объективных причин может быть товаром, но и товарные ценности, в свою очередь, вовсе не ограничиваются кругом вещей. Есть у категории «вещь» и другая проблема. Любая вещь представляет собой предмет материального мира, вещами является бóльшая их часть, в то же время вовсе не любой предмет материального мира должен неизбежно ассоциироваться и отождествляться с вещами, что, однако, не является препятствием к его участию в гражданском обороте, пусть и ограниченном. Так, особое внимание права к тем же животным и, в частности, их юридическая дифференциация в зависимости от способа передачи права собственности восходят еще к римскому праву, где одни животные относились к res mancipi (укрощенные человеком ручные животные), другие– к res nec mancipi (дикие звери – медведи и львы; «почти звери» – слоны и верблюды, а также т.н. «меньшие животные»)[5]. Относимость животных к вещам в современном отечественном гражданском праве предполагается постольку, поскольку в гражданском законодательстве нет оговорки об ином (см.ст.137 ГК), подобной существующей в германском законодательстве. Между тем, хотя § 90а ГГУ прямо исключает животных из числа вещей, это в то же время не препятствует возможности их отчуждения (см. §491 ГГУ). Взвешенность подхода германского законодателя очевидна, да и отечественное законодательство знает целый ряд специальных норм, посвященных животным (см.ст.137, 230–232, 241 ГК) и отличающих их статус на фоне обычных предметов материального мира (вещей). В то же время правила ч. 2 ст. 137, п. 3 ст. 230, п.2 ст.231, ст.241 ГК ориентированы на живых животных, тогда как мертвые (например, убитые на охоте) ничем не отличаются от обычных вещей, а потому не требуют какого-либо юридического обособления, не требуют этого и т. н. «невысшие зооиндивидуумы» (ср., напр., живые и коллекционные бабочки)[6]. Того же порядка вопрос о возможности отнесения к вещам и таких очевидных предметов материального мира, как биологический материал человека (его органов и тканей), получивший на страницах современной юридической литературе весьма неоднозначный ответ[7]. Не пытаясь сейчас разобраться со всем этим по существу, заметим лишь, что подобные примеры актуализируют, с одной стороны, общую проблему круга вещей и пределов понимания этого юридико-значимого явления, с другой, – некоторые частные вопросы (например, о пределах действия той же ст. 137 ГК и об особенностях юридического понимания животных). Однако ставя под сомнение, прежде всего по соображениям морально-этического характера, мнение тех, кто относит отдельные (а точнее отделенные) органы и ткани человека, как и само тело покойного к вещам, представляется правильным следующий вывод: если вещи, действительно, являются предметами материального мира, то этот тезис сам по себе вовсе не предрешает вопроса о [4] См.: Покровский И. А. Основные проблемы гражданского права. М., 1998. С.139. [5] См.: Gai. Inst. 2.14–16. [6] Прежде это уже отмечалось, см.: Хаскельберг Б. Л., Ровный В. В. Индивидуальное и родовое в гражданском праве. Иркутск, 2001. С.25–26. [7] Подробнее см.: Малеина М. Н. Личные неимущественные права граждан: понятие, осуществление, защита. М., 2000. С.87 и др. 2

том, что всякий предмет материального мира должен с неизбежностью пониматься как вещь и отождествляться с вещами, а потому наряду с вещами, по всей видимости, следует признавать существование самостоятельной категории иных (невещных) материальных благ[8]. С учетом отмеченного целесообразно, на наш взгляд, было бы отказаться в п.1 ст.454 ГК от категории «вещь» в пользу более удачной и используемой через скобку категории «товар» или и вовсе забытой сегодня законодателем категории «имущество». И все же de lege lata договор купли-продажи связан с передачей продавцом вещи (товара) в собственность покупателя (см. п.1 ст.454 ГК), при этом товаром могут быть любые вещи с соблюдением правил их оборотоспособности, созданные как человеком, так и природой, как наличествующие, так и будущие (см. п.1, 2 ст.455 ГК). Отчуждаемый товар – всегда существенное условие договора купли-продажи, которое считается согласованным, если договор позволяет определить хотя бы его наименование и количество (см. абз.2 п.1 ст.432, п. 3 ст.455 ГК). Все прочие отсутствующие сведения, касающиеся товара, могут быть устранены при помощи специальных правил закона, установленных на случай пробелов в договорных отношениях. Так, являются восполнимыми условия об ассортименте (п.2 ст.467 ГК), о качестве (п.2 ст.469 ГК), комплектности (п.2 ст.478 ГК), таре и упаковке (п.2 ст.481 ГК) и т. д. (см., в частности, п.1 ст.508, абз. 2 п.2 ст.509 ГК). Оставляя, однако, данные вопросы в стороне, обратимся к более общей проблеме наличности отчуждаемого по договору купли-продажи товара, рельефно обозначившейся в последней гражданской кодификации. Уже римское право не требовало, чтобы отчуждаемая по договору купли-продажи вещь существовала на момент заключения договора и обязательно находилась в собственности продавца. Так, например, римскому праву была известна т.н. emptio rei speratae – продажа будущей (ожидаемой) вещи в виде плодов с участка, приплода скота и т. п. Особенность такой сделки состояла в ее совершении под отлагательным условием: если вещь не появлялась, сделка признавалась ничтожной ввиду отсутствия объекта, напротив, в момент появления вещи она вступала в силу, при этом продажную цену здесь обусловливало не только количество будущей вещи, но и ее качество, не известные на момент заключения договора. В то же время развитие экономики, товарно-денежных отношений и обменных процессов неизбежно обусловили отказ от первоначальной конструкции «немедленной купли-продажи» (в которой договор о продаже не имел никакого значения, ибо обязательство фактически поглощалось вещным актом передачи права собственности) в пользу привычного консенсуального договора купли-продажи, по которому стороны принимали на себя взаимные обязанности. Таким образом, расширение сферы применения договора купли-продажи достигалось за счет «отделения» в нем обязанности продавца передать покупателю владение вещью от получения покупателем права на вещь и противопоставления этих моментов (первый из которых – обязательственный, второй – вещный) друг другу. Поэтому согласно более поздней догме римского права договор куплипродажи чужих вещей, как чисто обязательственный акт, не считался недействительным, но предполагал, что продавец брал на себя обязанность приобрести вещь у собственника и передать ее покупателю. При невозможности приобретения вещи, а значит и невозможности ее передачи покупателю (равно как и при необеспечении спокойного владения переданной

[8] См.: Хаскельберг Б. Л., Ровный В. В. Указ. соч. С.23. 3

вещью), покупатель имел против продавца иск[9]. И уже в римском праве договор куплипродажи «будущей вещи» потребовал своего отграничения от договора подряда (т.н. locatio conductio operis). Так, Гай учил, что « если я условился с золотых дел мастером, чтобы он из своего золота сделал для меня кольца определенного веса и формы и получил бы примерно двести денариев, то заключается договор купли-продажи, или найма. Кассий говорит, что относительно материала заключен договор купли-продажи, относительно же работы договор найма. Но большинство решило, что тут только купля и продажа. Если я однако дам ему свое золото (курсив везде мой– В.Р.), определив плату за работу, то не подлежит сомнению, что это наем»[10]. После официального признания ГК РФ того, что безусловный договор купли-продажи может быть заключен как в отношении товара, имеющегося в наличии у продавца в момент заключения договора, так и товара, который будет создан или приобретен продавцом в будущем (см. п.2 ст.455 ГК), проблема соотношения и возможной конкуренции между договорами купли-продажи и подряда не на шутку заявила о себе вновь. Очевидное в приведенных выше словах Гая противопоставление двух договорных конструкций – куплипродажи и подряда – по признаку принадлежности материала, из которого создается новая вещь, не решает эту проблему, не помогает толкованию п.2 ст.455 ГК. Вообще говоря, ситуация, когда отсутствующая на момент заключения договора вещь будет приобретена продавцом у другого лица (или, попросту говоря, перекуплена) вполне соответствует идее договора купли-продажи. Вопросов не возникает и в том случае, если создание вещи осуществляется из материалов заказчика (из т. н. давальческого сырья), и хотя такой расклад изменяет общее правило п.1 ст.704 ГК, он однозначно свидетельствует о существовании здесь подрядных правоотношений. Однако как быть, если отсутствующая на момент заключения договора вещь будет создана силами самого продавца и из его материала, и справедливо ли будет говорить здесь о купле-продаже? Преобладающее среди римских юристов мнение о существовании здесь купли-продажи опирается на современное правило п.2 ст.455 ГК и расходится с правилом п.1 ст.704 ГК о выполнении подрядной работы иждивением подрядчика, в соответствии с которым она выполняется из его материалов, его силами и средствами. Примечательно, что проблема гражданско-правовой квалификации таких договоров и установления правильного соотношения между гл.30 и 37 ГК в новейшей литературе даже не поднимается: авторы предпочитают не обсуждать вопрос о лексической связке «создан или приобретен», используемой законодателем в п.2 ст.455 ГК, и о возможной конкуренции между конструкциями купли-продажи и подряда при совпадении фигуры продавца вещи с фигурой ее создателя (изготовителя)[11]. Т.Л. Левшина и Н.И. Клейн, комментируя п.2 ст.455 ГК, отмечают, что разграничение отчуждаемых товаров на «существующие» и «будущие» правового значения не имеет, но оказывает влияние на определение условий договора[12]. В свою очередь, В. В. Витрянский ограничивается указанием на то, что дореволюционное российское законодательство не допускало продажу будущих вещей ввиду существования конструкций запродажи и поставки, весьма близких договору купли-продажи и особо рассчитанных именно на «будущую вещь», кроме того, [9] См.: Покровский И. А. История римского права. СПб., 1998. С. 423; Дождев Д. В. Римское частное право. М., 1996. С.512; Новицкий И. Б. Римское право. М., 1997. С.176–178. [10] Gai. Inst. 3.147; D. 19.2.2.1. [11] См., напр.: Гражданское право. Ч. 2/ Под ред. А. П. Сергеева, Ю. К. Толстого; Гражданское право. Т. 2. Полутом 1/ Под ред. Е.А. Суханова. М., 2000; Гражданское право. Ч.2 / Под ред. А.Г. Калпина. М., 2000; и др. [12] См.: Комментарий к ГК РФ, части второй/ Под ред. О.Н. Садикова. М., 1997. С. 6. 4

подчеркивает необходимость разграничения между собой случаев дозволенной куплипродажи «будущей вещи» и незаключенного или оспоримого договора купли-продажи, по которому отчуждается вещь, передача которой невозможна в принципе[13]. И все же на вопрос о допустимости квалификации по правилам гл. 30 ГК договора, в котором продавец является в то же время создателем вещи, на наш взгляд, надлежит дать отрицательный ответ. Если вещь станет результатом труда продавца – налицо существование подрядных правоотношений, в которых подрядчик обязуется выполнить по заданию заказчика определенную работу, действуя, как правило, своим иждивением, и сдать ее результат заказчику (см. п.1 ст.702, п. 1 ст.704 ГК). Именно поэтому в целях устранения возникшей неопределенности de lege ferenda в п.2 ст.455 ГК целесообразно было бы либо вовсе отказаться от использования слова «создан» и оставить только слово «приобретен», либо заменить разделительный союз «или» на соединительный «и». Первый (более радикальный) вариант оптимизации правила п.2 ст.455 ГК вообще устраняет какое-либо упоминание в гл.30 ГК о процессе создания вещи, но и второй вариант без труда выводит процесс создания вещи за рамки договора купли-продажи, ибо вполне понятно, что продавец, приобретший вещь в целях ее последующего отчуждения, не может одновременно быть ее создателем. Оба варианта, таким образом, смогли бы «развести» институты куплипродажи (гл.30 ГК) и подряда (гл.37 ГК). Сказанное, кстати, верно и в отношении аналогичной связки, используемой законодателем в ст.506 ГК (товары, производимые или закупаемые поставщиком), хотя параллельно здесь, как известно, существует другая проблема – буквального или расширительного ее толкования. Так, В. В. Витрянский считает, что характерным признаком поставляемых по правилам §3 гл.30 ГК товаров является их производство или закупка поставщиком, это, в свою очередь, накладывает отпечаток на характер его предпринимательской деятельности[14]. Полемизирующий с ним по данному вопросу И. В. Елисеев отмечает, что хотя ст. 506 ГК и в самом деле ограничивает предмет договора поставки товарами, производимыми или закупаемыми поставщиком, этому не стоит придавать большого значения: поскольку право собственности может приобретаться и другими способами, да и поставщиком может быть лицо, не обладающее вещным правом, данное положение ст.506 ГК следует толковать расширительно[15]. И все же подходя к вопросу о квалификации договора на отчуждение будущей вещи, созданной ее продавцом, de lege lata, заметим, что можно было бы исходить из того, знал или нет об этом обстоятельстве приобретатель данной вещи. Так, в спорных случаях знание приобретателя о том, что продавец будущей вещи является ее изготовителем, могло бы быть решающим при обращении к правилам гл.37 ГК, тогда как незнание этого факта – к правилам гл.30 ГК. Но такое предложение, конечно же, является паллиативным. Вместе с тем в ряде случаев отсутствие вещи в момент совершения договора купли-продажи можно считать вообще достаточно специфичным (например, в договорах поставки и контрактации – см. §3 и 5 гл.30 ГК). Так, в п.1 ст.506 ГК речь идет о производимых или закупаемых товарах, которые к моменту совершения договора поставки могут быть в наличии, но могут и отсутствовать. Более рельефно это проявляется в договоре контрактации, который, как отмечают во многих источниках, опосредствует не только отношения реализации, но также в той или иной мере и отношения по производству (или

[13] См.: Брагинский М. И., Витрянский В. В. Указ. соч. Кн. 2. С.17–18. [14] Там же. С. 102. [15] См.: Гражданское право. Ч. 2 / Под ред. А. П. Сергеева, Ю. К. Толстого. С.60. 5

организации производства) сельхозпродукции, выступает заказом на производство продуктов земледелия и животноводства, а его непосредственное влияние на организацию процесса производства сельхозпродукции существенно отличает его от других договоров, опосредствующих возмездный переход имущества от одного лица к другому[16]. По вопросу о наличности предмета договора контрактации сегодня нет единства мнений. Так, одни авторы, замечая, что легальное определение данного договора не дает точного ответа на этот вопрос, предлагают отдать его на откуп высшим судебным инстанциям, а при решении – учесть замысел законодателя, установившего известные правила, ориентированные на экономическое неравенство сельхозпроизводителя и заготовителя[17]. Другие со всей определенностью утверждают, что одна из особенностей контрактуемого товара именно в том и состоит, что это всегда «будущий товар», подлежащий выращиванию или производству[18]. Третьи, напротив, считают, что реализуемая по договору контрактации продукция может требовать производства (выращивания), но может и не требовать этого[19]. Неоднозначно решается и вопрос о возможности распространения договора контрактации на случаи отчуждения продуктов сельхозпереработки. Такую возможность не исключает И. В. Елисеев[20], как, впрочем, и некоторые другие авторы – как из числа считающих, что по договору контрактации всегда отчуждается только будущая продукция[21], так и воздерживающихся от обозначения собственной позиции по этому вопросу[22]. Иного мнения придерживается В. В. Витрянский, предлагающий при отчуждении продуктов сельхозпереработки всякий раз обращаться к договору поставки[23]. И все же хотя о необходимости обязательного отсутствия сельхозпродукции на момент совершения договора контрактации в § 5 гл. 30 ГК нет прямых указаний, похоже, что именно на будущую продукцию «ориентировано» правило ст. 538 ГК, императивно закрепляющее принцип виновной ответственности зависимого от природно-климатических рисков продавца-сельхозпроизводителя. Но поскольку ориентация – не обязательность, на наш

[16] См., напр.: Яковлев В. Ф. Договор контрактации в советском гражданском праве: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. Свердловск, 1963. С. 6; Гликин Я. С. Договор контрактации сельскохозяйственной продукции и его правовые особенности // Сов. государство и право. 1966. № 10. С. 105; Лурье С. М. Особенности правового регулирования контрактации сельскохозяйственной продукции // Сов. государство и право. 1969. № 7. С. 96–97, 100–101; Гражданское право: В 2 т. / Под ред. П. Е. Орловского, С. М. Корнеева. М., 1970. Т. 2. Гл. 4. С. 105 (автор – Н. А. Боровиков); Боровиков Н. А. Договор контрактации сельскохозяйственной продукции. М., 1971. С. 82; Комментарий к ГК РСФСР / Под ред. Е. А. Флейшиц, О. С. Иоффе. М., 1970. Гл. 25. С. 395–396; Комментарий к ГК РСФСР/ Под ред. С. Н. Братуся, О. Н. Садикова. М., 1982. Гл. 25. С. 267 (автор обеих ком. глав – А. Ю. Кабалкин). [17] См.: Романец Ю. В. Система договоров в гражданском праве России. М., 2001. С.289–291. [18] См., напр.: Комментарий к ГК РФ, части второй/ Под ред. О. Н. Садикова. Ст. 535. С.110 (автор ком. ст. – Н. И. Клейн); Гражданское право. Ч. 2/ Под ред. А. Г. Калпина. Гл. 1(§5). С. 49, 50 (автор – Т. В. Богачева). [19] См., напр.: Гражданское право. Ч. 2 / Под ред. А. П. Сергеева, Ю. К. Толстого. Гл. 30 (§6). С. 81 (автор – И. В. Елисеев); Брагинский М. И., Витрянский В. В. Указ. соч. Кн.2. Гл.5. С.128 (автор – В. В. Витрянский).

[20] См.: Гражданское право. Ч.2/ Под ред. А. П. Сергеева, Ю.К. Толстого. С. 81. [21] См.: Гражданское право. Ч.2/ Под ред. А. Г. Калпина. Гл.1 (§5). С. 49 (автор – Т. В. Богачева). [22] См.: Романец Ю. В. Указ. соч. С.289. [23] См.: Брагинский М. И., Витрянский В. В. Указ. соч. Кн.2. С.128. 6

взгляд, нет серьезных препятствий для распространения договора контрактации и на наличествующий товар (например, на часть собственного урожая прошлого года). Нет, думается, безусловных препятствий и для отчуждения по договору контрактации продукции сельхозпереработки. Не стоит забывать, что конструктивной особенностью рассматриваемого договора выступает признак самостоятельного выращивания (производства) сельхозпродукции продавцом, но не факт наличия или отсутствия сельхозпродукции на момент совершения договора и не признак ее первичной или вторичной сельхозпроизводности. Поэтому до тех пор, пока результат сельхозпереработки способен признаваться сельхозпродукцией, договор контрактации может опосредствовать отчуждение в том числе и такого, «производного», имущества. Отсюда для правильной квалификации договора на отчуждение продуктов сельскохозяйственной переработки, а значит и для выбора между договорами контрактации и той же поставки всякий раз следует правильно соотносить между собой факторы сельскохозяйственного производства и последующей промышленной переработки. Проблема наличности отчуждаемого по договору купли-продажи товара имеет тесную связь с вопросом рискованности (алеаторности) договора купли-продажи. Дело в том, что римской правовой доктрине помимо упомянутой выше emptio rei speratae (покупка будущей вещи при условии ее появления) была известна особая конструкция «покупки надежды» (emptio spei), где объектом сделки выступал риск (alea). Так, заранее согласовав цену, можно было договориться об отчуждении содержимого рыболовной сети или охотничьего капкана. Поскольку возникновение прав и обязанностей по такой сделке не ставилось в зависимость от успешности рыбалки или охоты (т.е. в отличии от emptio rei speratae данная сделка была безусловной), если рыбак (охотник) ловил нечто ценное, он должен был отдать это покупателю (или уплатить судебную оценку такой вещи), покупатель же приобретал право на «кота в мешке» и должен был уплатить оговоренную цену за любую (в том числе и за совершенно ненужную) вещь. В этом и состоял обоюдный риск участников такого рода договора[24]. Дореволюционные источники свидетельствуют о том, что отечественное право противилось существованию возмездных сделок по приобретению надежды. Д.И. Мейер иллюстрировал это примерами покупки промессы (предполагаемого выигрыша в результате проведения лотереи на лотерейные билеты или ценные бумаги)[25]. « Те же причины, – писал он, – которые побуждают законодательство запрещать лотереи, еще более побуждают его противодействовать лотереям, по которым разыгрываются лотерейные билеты, потому что зло, всегда соединяющееся с лотереями, тут представляется как бы в квадрате»[26]. Противится алеаторности договора купли-продажи и современное гражданское право, о чем недвусмысленно говорит сам закон, признавая договор заключенным, если между сторонами достигнуто соглашение по всем существенным его условиям и в первую очередь, если согласован предмет – т.е. возможно определить наименование и количество товара (см. п.1 ст.432, п.3 ст.455 ГК). Отсюда алеаторный договор купли-продажи в условиях несогласованности предмета просто не может и не должен считаться заключенным. Лицо, вступившее в него, может отказаться от совершения каких-либо предоставлений со ссылкой [24] См.: Дождев Д. В. Указ. соч. С.512–513. [25] Промесса (франц. promesse букв. обещание) – в некоторых странах документ, по которому владелец облигации или лотерейного билета (продавец промессы) обязуется за определенную плату уступить другому лицу (покупателю промессы) выигрыш, если он падет на данную облигацию (билет). [26] Мейер Д. И. Русское гражданское право: В 2 ч. (по изд. 1902 г.). М., 1997. Ч. 2. С. 230. 7

на его незаключенность, если же предоставление произойдет (например, покупатель уплатил деньги в счет будущего товара), между участниками возникает кондикционное обязательство (см. гл.60 ГК). Если же некий товар впоследствии все-таки будет передан одним лицом другому, заключение договора купли-продажи (учитывая его консенсуальный характер и минимальный круг требующих согласования существенных условий) произойдет в момент согласования наименования и количества товара. Но при таких обстоятельствах договор купли-продажи уже никак нельзя будет считать алеаторным[27]. Безрискованность договора купли-продажи обеспечивается не только необходимостью изначального определения в нем, по крайней мере, наименования и количества подлежащего передаче товара (п.3 ст.455 ГК), но и конкретностью покупной цены. Последняя, кстати, позволяет наглядно противопоставить конструкцию купли-продажи договору ренты (гл.33 ГК), алеаторность которого связывается с тем, что передача конкретного имущества в собственность здесь всегда осуществляется на условиях заранее неизвестного размера встречного предоставления, которое к тому же не всегда является денежным[28]. Но это, конечно же, не все. Формулировка договора купли-продажи, содержащаяся в п.1 ст.454 ГК, очевидно претендует на статус наиболее общего определения данной конструкции, тогда как в действительности она, как видно, ограничивается случаями отчуждения продавцом вещи (товара) в собственность покупателя и не касается отчуждения некоторых особых экономических благ, не укладывающихся в обыденное представление и понимание вещей, а также благ, отчуждение которых не сопровождается передачей права собственности. Между тем современный законодатель распространяет режим куплипродажи на отчуждаемые ценные бумаги и даже на имущественные прав (см. п. 2, 4 ст. 454 ГК), к тому же гражданский оборот не исчерпывается участием в нем одних лишь собственников, а в отдельных случаях о переходе права собственности и вовсе говорить не приходится. Нередко особенности отдельных благ, отчуждаемых по договору куплипродажи, выступают в качестве конструктивного элемента конкретного вида договора купли-продажи, а потому находят отражение в соответствующих параграфах гл.30 ГК (речь, в частности, идет о сельхозпродукции, энергии, недвижимости и предприятии – см. §5–8). Но как быть, если в контексте предмета договора купли-продажи обсуждать феномен [27] Современные сделки на риск (за исключением отдельных сделок – см. гл.33, 38, 48 ГК) – самостоятельный институт гражданского права (см. гл. 58 ГК). Его отличие от ближайших по расположению институтов, предусмотренных гл. 56, 57 ГК, состоит в следующем. Публичное обещание награды и публичный конкурс возникают из односторонних условноотлагательных сделок, к тому же публичный конкурс вполне может не быть связан с риском, но даже если риск имеет место, он может касаться только соискателей (конкурсантов); еще меньше связан с риском институт публичного обещания награды. Так, риск конкурсанта могут составить убытки от проигрыша в конкурсе, ибо его участие всегда сопряжено с выполнением работы или достижением иного результата (а потому несением имущественных затрат), а иногда и другие расходы (например, на проезд к месту проведения конкурса, уплата взноса за участие и т. п.). Риск лица, пожелавшего получить публично обещанную награду, могут составить убытки от совершения действий, не приведших к необходимому результату (например, некто искал потерянную вещь, за которую пообещали награду, но не нашел ее). Наконец, обещание награды и конкурс обязательно должны быть публичными, а конкурс – еще и преследовать общественно-полезные цели. Напротив, все сделки на риск (гл. 58 ГК) предполагаются договорными, основаны на обоюдном риске участников, к тому же явно расходятся с идеей публичного блага, а потому испытывают к себе в целом негативное отношение. Последнее проявляется в установлении прямых запретов (см. п. 2 ст. 928 ГК) и в признании сделок на риск obligationes naturales – обязательств, не пользующихся исковой защитой. Действующее законодательство в соответствии с римской правовой догмой (см. D. 11.5.1–3 – «De aleatoribus») дает защиту, только если этого требуют интересы т. н. «слабой стороны» (см. ст. 1062 ГК), или если игры проводились публичными образованиями или по их разрешению (см. абз. 2 п. 3 и п. 5 ст. 1063 ГК). [28] Примечательно, что прототипом современного договора ренты был именно договор купли-продажи дома с условием пожизненного содержания продавца, самостоятельность которого в советской цивилистической литературе отмечалась давно (см.: Иоффе О. С. Обязательственное право. С. 294). 8

имущественного права, невписываемость которого в диспозицию п.1 ст.454 ГК не вызывает сомнений? К распространению договорного режима купли-продажи в отношении имущественных прав в отечественных источниках можно встретить негативное отношение, которое, кстати, распространялось даже на вполне материальные носители, фиксировавшие имущественные права. «Продавать и покупать, – писал некогда Г. Ф. Шершеневич, – можно только вещи в смысле частей физического мира. Между тем, нередко понятие купли-продажи расширяют за пределы материального мира, ставят рядом с вещами исключительные права, а также права требования, например, говорят о купле-продаже векселей (т. е. ценных бумаг. – В.Р.). Отсюда видно, что понятие о купле-продаже расширяют до понятия о возмездном отчуждении права. Но, вместе с тем, купля-продажа утрачивает свои отличительные черты, сливаясь отчасти с уступкой прав по обязательствам, а с точки зрения юридической такая замена точного понятия, связанного с известными последствиями, обширным и неопределенным понятием, дает мало преимуществ. Если вопрос этот может считаться спорным в науке, то с точки зрения русского законодательства нет, кажется, сомнения в том, что продавать и покупать можно только вещи, так как законы наши указывают лишь на материальные предметы, а не на права»[29]. С тех пор многое изменилось, и возможность распространения правил о купле-продаже на случаи возмездного отчуждения имущественных прав, которые при этом не ассоциируются с понятием ценной бумаги (ср. п. 2 и п.4 ст.454 ГК), получила прямое законодательное закрепление. Вопрос о том, может ли имущественное право быть полноценным предметом договора купли-продажи, на страницах современной цивилистической литературы, как видно, не получил однозначного ответа. «Имущественные права, – пишет И. В. Елисеев, – впервые в нашем законодательстве включены в предмет договора купли-продажи (курсив мой. – В.Р.) . Широкое распространение сделок по возмездной уступке имущественных прав в итоге склонило законодателя к необходимости их урегулирования. К сожалению, оставлен без ответа вопрос о том, какие конкретно права могут быть предметом купли-продажи. Ведь имущественное право – понятие не менее широкое, чем вещь. Такие права могут существовать и в рамках обязательств, и вне их (например, вещные права), могут иметь как относительный, так и абсолютный характер (например, исключительные права)»[30]. Возможность выступления имущественных прав в качестве предмета договора куплипродажи признает С. П. Гришаев, при этом в числе наиболее типичных случаев куплипродажи прав автор упоминает о правах на объекты интеллектуальной собственности, а также о сделках купли-продажи прав, совершаемых на бирже[31]. Такой подход, похоже, не оспаривает и В. В. Витрянский, отмечающий, что хотя имущественные права не признаются товаром, ГК содержит распространительную норму о том, что общие положения о куплепродаже применяются к продаже имущественных прав, если иное не вытекает из содержания или характера этих прав. «В этом смысле, – пишет он, – необходимо признать, что всякая возмездная уступка имущественных прав (цессия) является продажей этих прав (курсив мой. – В.Р.), а правила, регулирующие переход прав кредитора, и в частности, уступку требования (ст.382–390 ГК), отражают содержание и характер соответствующих имущественных прав, а поэтому подлежат приоритетному (по отношению к общим положениям о купле-продаже

[29] Шершеневич Г. Ф. Учебник русского гражданского права (по изд. 1907 г.). М., 1995. С. 317. [30] Гражданское право. Ч. 2/ Под ред. А.П. Сергеева, Ю.К. Толстого. С. 10–11. [31] См.: Гражданское право. Ч.2/ Под ред. А. Г. Калпина. С.15. 9

товаров) применению»[32]. Однако иного мнения, по всей видимости, придерживается Ю. В. Романец, считающий, что отчуждение имущественных прав и договор купли-продажи, будучи различными по своей направленности, едины по признаку возмездности, именно поэтому режим купли-продажи распространяется на случаи отчуждения имущественных прав только в части правил, отражающих возмездность, но не большинства положений, касающихся направленности[33]. Но отсюда с неизбежностью следует, что имущественные права – предмет самостоятельного договора, который лишь отчасти попадает в орбиту действия правил о купле-продаже, по всей видимости, по юридико-техническим соображениям. Так все-таки идет ли речь только о распространении режима договора купли-продажи на случаи возмездного отчуждения имущественного права или имущественное право – это полноценный предмет современного договора купли-продажи? Поскольку в п.4 ст.454 ГК прямо сказано, что общие положения о купле-продаже «применяются к продаже имущественных прав», то это означает не что иное, как то, что современный законодатель признал возмездное отчуждение имущественного права именно продажей, а само имущественное право – предметом договора купли-продажи. На этом основании оригинальность приведенного выше суждения Ю. В. Романца о самостоятельности договора о возмездном отчуждении имущественного права по признаку его направленности, не соответствует буквальному смыслу п.4 ст.454 ГК. Гражданские права, как известно, могут быть имущественными и личными. Последние (нематериальные блага) неотчуждаемы и непередаваемы иным способом (см. п.1 ст.150 ГК), да и само их обсуждение в контексте института купли-продажи исключено уже потому, что п.4 ст.454 ГК содержит упоминание лишь о имущественных правах. Имущественные права согласно принятой классификации могут быть вещными, обязательственными и исключительными. Поскольку общие положения о купле-продаже применяются к продаже имущественных прав, «если иное не вытекает из содержания и характера этих прав», самой возможности купли-продажи имущественного права могут воспрепятствовать его содержание (1) и характер (2). На этом вопросе и следует остановиться подробнее. Как видно, не могут быть самостоятельным предметом договора купли-продажи вещные права, при этом следует безоговорочно и прежде всего исключить случаи самостоятельного отчуждения права собственности и некоторых иных вещных прав, широких по объему образующих их правомочий (например, права хозяйственного ведения и оперативного управления). Поскольку указанные права имеют своим объектом вещь, обеспечивая, тем самым, непосредственную связь между ней и собственником (), отчуждению подлежит сама вещь. Вещные права автоматически «следуют» за ней и в соответствии с системой традиции переходят от продавца к покупателю в момент передачи (см. п.1 ст.223 ГК). По всей видимости, едва ли не единственным исключением из сказанного выступает возможность продажи доли в праве общей долевой собственности (см. п.2 ст.246, ст.250, ч.2, 3 ст.255 ГК). Надо заметить, что в современной литературе относительно возможности отдельного отчуждения вещного права известны весьма осторожные высказывания и, скорее, неблагоприятный прогноз относительно перспектив их продаж. «Принципиальная возможность отчуждения некоторых вещных прав в отрыве от продажи соответствующей вещи, – пишет, в частности, И. В. Елисеев, – вытекает из толкования пп. 2 и 3 ст.216 ГК. Однако практике такие случаи пока не известны, и вряд ли

[32] Брагинский М. И., Витрянский В. В. Указ. соч. Кн. 2. С.17. [33] См.: Романец Ю. В. Указ. соч. С. 259. 10

они получат широкое распространение. Ведь возмездная уступка прав владения и пользования (либо только пользования) на определенное время охватывается понятием аренды вещи»[34]. Ниже, правда уже в контексте договора дарения, он же особо указывает на то, что сервитуты в силу их природы «не могут быть предметом самостоятельного отчуждения, т. е. передаваться в отрыве от обслуживаемой ими вещи»[35]. Мысль о неразрывности вещного права и вещи прежде уже высказывалась и обосновывалась нами[36], что же касается такого вещного права, как сервитут, правило п. 2 ст. 275 ГК прямо запрещает ему быть самостоятельным предметом купли-продажи. Однако, если вспомнить, тот же сервитут согласно римским правовым традициям хотя и принадлежал не лицу, а участку и следовал за ним независимо от смены собственников, тем не менее, мог продаваться. При купле-продаже сервитута предметом считалось право покупателя установить сервитут и обязанность продавца допустить возникновение сервитутного права на стороне приобретателя, смысл же такой сделки по Лабеону сводился к предоставлению продавцом покупателю гарантий свободного пользования сервитутным правом, а согласно оригинальному мнению Яволена, – к передаче самогó спокойного владения (как это имеет место при продаже обычной телесной вещи)[37]. Догмы романистики не ставили под сомнение юридическую возможность автономного отчуждения сервитута, но они не сомневались и в невозможности его приобретения отдельно от вещи[38]. Думается, что едва ли являются исключением в этом вопросе и другие вещные права. Исключительные права, как и права вещные, соответствуют абсолютной модели (), но в отличие от вещных прав, имеющих своим объектом конкретную вещь (предмет материального мира), они имеют дело с идеальными объектами, отчуждение которых возможно только посредством отчуждения соответствующих – исключительных – прав. Наконец, особых слов заслуживают относительные (обязательственные) права (права требования). В отличие от моделей вещных и исключительных имущественных прав правообладатель (кредитор) здесь связан с имущественным благом не прямо, а косвенно – через действия должника (), которые как раз и обеспечивают возможность автономного отчуждения правообладателем принадлежащего ему права требования. И все же вовсе не любое обязательственное право способно к самостоятельному отчуждению по договору купли-продажи. Во-первых, из правила о том, что «к объектам гражданских прав относятся вещи, включая деньги и ценные бумаги, иное имущество, в том числе имущественные права » (см. ст. 128 ГК), а также из автономии п.2 и 4 ст.454 ГК логичен вывод о том, что на уровне объектов гражданских прав и отчуждательных сделок с ними современный законодатель проводит разграничение

[34] Гражданское право. Ч. 2/ Под ред. А.П. Сергеева, Ю.К. Толстого. С.11. [35] Там же. С.123. [36] См.: Ровный В. В. Проблемы объекта в гражданском праве. Иркутск, 1998. С. 81–82. [37] Подробнее см.: Дождев Д. В. Указ. соч. С. 405, 408. [38] Отмеченное противопоставление «отчуждения» «приобретению» преследует цель исключить возможное противоречие между двумя тезисами Д. В. Дождева. Так, в одном случае он, критикуя М. Фойхта, понимавшего древние сервитуты как собственность на часть соседнего участка, отмечает, что это «противоречит тому, что собственник господствующего участка не может отчуждать сервитут отдельно от участка», в другом же пишет, что «приобрести установленный сервитут отдельно от вещи нельзя» (Там же. Ср. с. 410, 512). 11

между имущественными правами, воплощенными в документарных ценных бумагах, и имущественными правами, не зафиксированными таким образом. Имущественные права, зафиксированные в документарных ценных бумагах, не отчуждаемы в отрыве от самой ценной бумаги, в противном случае утрачивается смысл в самом существовании ценных бумаг как самостоятельных объектов гражданских прав, с передачей которых, как известно, переходят все удостоверяемые ими права в совокупности (см. абз.2 п.1 ст.142 ГК). Поэтому передача имущественных прав, воплощенных в ценных бумагах, осуществляется либо посредством неформального вручения предъявительских ценных бумаг, либо совершения индоссамента на самих ордерных ценных бумагах, либо формализованной процедуры отчуждения именных ценных бумаг (см. ст.146 ГК). Во-вторых, современный законодатель исходит из необходимости раздельного регулирования возмездного отчуждения разных обязательственных прав, согласно которому неденежные обязательственные права отчуждаются по договору купли-продажи (гл.30 ГК), тогда как денежные – по самостоятельному договору финансирования под уступку денежного требования (гл.43 ГК). Наконец, в-третьих, даже если речь идет о неденежном обязательственном праве отчуждению по договору купли-продажи подлежит только право требования к постороннему лицу (третьему лицу), ибо отчуждение продавцом права требования в отношении самого себя является специфическим случаем возникновения нового обязательства (в частности, по выполнению работы, по оказанию услуги и др.), по которому сам продавец приобретает соответствующие обязанности, а покупатель – права. Примечательно, что в конструкции договора дарения (гл.32 ГК) законодатель особо указывает на то, что подарено может быть имущественное право как к самому дарителю, так и к третьему лицу. Кроме того, учитывая, что большинство договорных обязательств носит взаимный характер, возмездное отчуждение прав требований должно быть свободным от обязанностей, которые к моменту отчуждения имущественного права требования должны быть либо переданы в порядке перевода долга (см. §2 гл.24 ГК), либо каким-либо образом погашены (в частности, исполнением – см. ст.408 ГК или в порядке прощения долга – см. ст.415, п.1, 2 ст.572 ГК). В противном случае оказываются совершенно непонятными ни этико-правовая подоплека сделки по отчуждению собственных долгов, ни гражданско-правовой интерес их покупателя. Единственным исключением на этот счет является возмездное отчуждение долгов в составе предприятия по договору продажи предприятия (см. ст. 132, § 8 гл. 30 ГК). 2) Основание (цель, направленность). С вопросом о предмете договора купли-продажи тесно связан вопрос о его основании. Термин «основание» в цивилистической науке отличается полисемичностью: основание, обычно понимаемое как юридический факт, с которым связываются те или иные гражданско-правовые последствия, необходимо отличать от основания договора, понимаемого как объективная цель, которую преследует данный договор или, говоря иначе, его объективная направленность. Так, тот же договор куплипродажи, сам по себе выступая в качестве основания возникновения соответствующих прав и обязанностей (см. ст. 8 ГК), в то же время имеет специфическое основание (цель, направленность), которое достигается его реализацией. При заключении любого договора стороны могут иметь различные цели и руководствоваться ими, однако для гражданского права представляет интерес и имеет значение не любая, а непосредственная ближайшая цель, ради которой и совершается тот или иной договор (т. н. causa). По значению основания (цели, направленности) сделки для ее действительности в науке гражданского права все сделки принято делить на каузальные и абстрактные. В каузальных сделках (лат. causa – причина, основание), выступающих в качестве общего правила, наличие основания наряду с другими необходимыми условиями предопределяет их действительность. В абстрактных сделках (abstrahere – отрывать, отделять), представляющих собой исключение из общего правила о каузальности, основание, напротив, является юридически безразличным при решении вопроса о действительности сделки (типичный пример этого – выдача векселя, 12

банковской гарантии – ст.368, 370 ГК, чека – ст.877 ГК). Деление сделок на каузальные и абстрактные разделялось большинством авторов советского периода[39], и лишь отдельные исследователи считали данную классификацию сделок буржуазной, а потому в советских условиях не представляющей научного интереса, не имеющей жизненного значения и схоластической[40]. Сегодня смысл и значение данной классификации, похоже, уже никем не ставится под сомнение, в т. ч. и в рамках учебной литературы[41], более того, отмечается, что расширение круга абстрактных сделок напрямую зависит от развития рыночных отношений[42]. Учение о caus’е развито и в зарубежном законодательстве, где, например, принято выделять такие ее виды, как causa proxima, c. credendi, c. solvendi, c. donandi[43]. Договор купли-продажи является каузальной сделкой. Исходя из того, что под направленностью любого обязательства как системного признака договорного права следует понимать конечные экономический и правовой результаты, на достижение которых направлены основные действия участников договора[44], с одной стороны, с другой, – учитывая четкую противопоставленность в договоре купли-продажи двух сторон (продавца и покупателя), их интересов, а также лежащих на них правах и обязанностях, в любом договоре купли-продажи можно с уверенностью говорить о двух самостоятельных и в то же время связанных между собой основаниях – юридическом и экономическом, а также об основаниях покупки и продажи. Экономическое основание всякого договора купли-продажи производно от объективных экономических законов товарного производства и непосредственно связано с товарообменными процессами, с товарным оборотом, в рамках которого покупатель удовлетворяет свои потребности посредством приобретения товарных ценностей, а продавец – отчуждения последних за деньги – особый товар, выполняющий функцию всеобщего стоимостного эквивалента. Юридическое основание всякого договора купли-продажи заключается в бесповоротной (безвозвратной) смене правообладателя на условиях строгой возмездности, при этом речь, как правило, идет о смене собственника или обладателя иного вещного права. «Главным признаком договора купли-продажи, – писал В. И. Кофман, – является его направленность на перенос права собственности от продавца к

[39] См.: Иоффе О. С. Советское гражданское право. М., 1967. С. 256, 264–265; Гражданское право: В 2 т. / Под ред. П. Е. Орловского, С. М. Корнеева. М., 1969. Т. 1. Гл. 8. С. 199–200 (автор – Р. О. Халфина); Советское гражданское право: В 2 т. / Под ред. В. П. Грибанова, С. М. Корнеева. М., 1979. Т. 1. Гл. 13. С. 224–225 (автор – А. М. Белякова); Советское гражданское право: В 2 ч. / Под ред. В. А. Рясенцева. М., 1986. Ч. 1. Гл. 13. С. 198– 201 (автор – В. А. Рясенцев); и др. [40] См., напр.: Новицкий И. Б., Лунц Л. А. Общее учение об обязательстве. М., 1950. С. 60 и след. (автор – И. Б. Новицкий); Новицкий И. Б. Сделки. Исковая давность. М., 1954. С. 32–33. [41] См.: Гражданское право. Ч. 1 / Под ред. Ю. К. Толстого, А. П. Сергеева. М., 1996. Гл. 10. С. 196 (автор – М. В. Кротов); Гражданское право. Т. 1 / Под ред. Е. А. Суханова. М., 1998. Гл. 10. С. 337 (автор – В. С. Ем); Гражданское право. Ч. 1 / Под ред. Т. И. Илларионовой, Б. М. Гонгало, В. А. Плетнева. М., 1998. Гл. 10. С. 208 (автор – Г. И. Стрельникова); Гражданское право. Т. 1 / Под ред. М. К. Сулейменова, Ю. Г. Басина. Алматы, 2000. Гл. 11. С. 269–270 (автор – Ю. Г. Басин).

[42] См.: Тархов В. А. Указ. соч. С. 220. [43] См.: Гражданское и торговое право капиталистических государств/ Под ред. Е. А. Васильева. М., 1993. Гл. 11 (§4). С.271 (автор – Р. Л. Нарышкина). [44] См.: Романец Ю. В. Указ. соч. С. 92. 13

покупателю»[45]. Так, при отчуждении материальных благ (вещей или ценных бумаг) имеет место бесповоротная передача продавцом покупателю права собственности или иного вещного права сообразно имущественным статусам конкретных участников договорных отношений. Поскольку продуктивное использование подавляющего большинства экономических благ возможно лишь после того, как договор купли-продажи совершен и исполнен, в большинстве случаев покупатель удовлетворяет свои потребности за его рамками. Однако наличие признака бесповоротности акта передачи имущества не вызывает сомнений и в тех случаях, когда специфика отдельных благ предполагает их использование покупателем непосредственно в процессе исполнения договора продавцом (например, той же непрерывно подаваемой электроэнергии, которая, впрочем, может использоваться и после исполнения договора, если энергия предварительно «помещена» покупателем в аккумулятор или сосредоточена в перезарядном устройстве той же электробритвы или телефона). Наконец, при отчуждении по договору купли-продажи имущественных прав – налицо все та же бесповоротная передача соответствующего имущественного права от прежнего правообладателя к новому. Примечательно, что признак бесповоротной смены правообладателя выглядит достаточно универсальным, ибо легко обнаруживается не только в отношении продавца, но и покупателя, уплачивающего денежную сумму в виде определенного количества наличных знаков или осуществляющего расчет в безналичном порядке. Скажем больше: бесповоротность здесь выглядит даже более «естественной», ибо бесповоротность предоставления денег, как видно, характерна для всех обязательств, в которых деньги выполняют свою специфическую – платежную – функцию. Вот почему в договоре купли-продажи имущество передается бесповоротно, а в том же договоре аренды – на возвратной основе, на чем и основывается их дифференциация на разные договорные типы, в то же время оба договора не подлежат противопоставлению по признаку бесповоротности передаваемых денег. Последний тезис верен с той лишь оговоркой, что в отличие от безусловно денежного характера покупной цены в договоре купли-продажи арендной платой могут быть не только деньги, но и другие экономические блага, в том числе и передаваемые на возвратной основе (см. подп. 4 п. 2 ст. 614 ГК). Частные особенности caus’ы нередко используются законодателем для целей дифференциации договора купли-продажи, а потому выступают в качестве конструктивного элемента отдельных его видов. Так, поскольку продавец в договоре розничной куплипродажи является розничным торговцем-предпринимателем, а поставщик в договоре поставки – субъектом предпринимательской деятельности (см. п.1 ст.492, ст.506 ГК), то и очевидная цель, которую преследуют продавцы товара в этих видах договора куплипродажи, состоит в получении прибыли (см. абз.3 п.1 ст.2 ГК). В свою очередь, поскольку отчуждаемый по договору розничной купли-продажи товар должен предназначаться для личного, семейного, домашнего или иного использования, не связанного с предпринимательской деятельностью, соответствующие цели должен преследовать розничный покупатель (см. п.1 ст.492 ГК); напротив, товар, отчуждаемый по договору поставки, должен использоваться покупателем в предпринимательской деятельности или в иных целях, не связанных с личным, семейным, домашним и иным подобным использованием (см. ст.506 ГК). Отчетливо особенность caus’ы обнаруживается в сфере поставок товаров для государственных нужд, которыми признаются определяемые в установленном законом порядке потребности РФ и ее субъектов, обеспечиваемые за счет средств бюджетов и внебюджетных источников финансирования (см. п.1 ст.525 ГК). Цели последующей переработки или продажи покупателем приобретенного товара названы в

[45] Советское гражданское право: В 2 т. / Под ред. О. А. Красавчикова. М., 1969. Т. 2. С. 9; Советское гражданское право: В 2 т. / Под ред. О. А. Красавчикова. М., 1973. Т.2. С.5. 14

договоре контрактации (см. п.1 ст.535 ГК), напротив, совокупный анализ положений § 6 гл. 30 ГК (в частности, ст.539, 545 и др.) располагают к выводу о том, что приобретение абонентом (потребителем) энергии по договору энергоснабжения осуществляется для собственного ее потребления. Какие же основные требования предъявляет законодатель и цивилистическая доктрина к основанию договора вообще и договора купли-продажи в частности? Наиболее общим требованием, предъявляемым к основанию договора купли-продажи, является его законность, не случайно, что договоры купли-продажи (как и любые сделки вообще), не основанные на законе (см. ст. 168 ГК), совершенные с целью, заведомо противной основам правопорядка и нравственности (см. ст. 169 ГК), а также лишь для вида или для прикрытия другой сделки (см. ст. 170 ГК), являются недействительными. Производным от каузальности договора купли-продажи является другое предъявляемое к caus’е требование – конкретность, при этом необходимо сразу же подчеркнуть, что вопрос о конкретности caus’ы в договоре купли-продажи не следует смешивать с вопросом о степени определенности в нем предмета, который на момент заключения договора может быть индивидуализирован или, напротив, определен родовыми признаками. Так, договор куплипродажи может быть заключен в отношении вещи, уже выбранной, а значит индивидуализированной покупателем при заключении договора, но он может быть заключен и в отношении вещи, индивидуализация которой из числа ей подобных произойдет только при передаче, т. е. в результате исполнения продавцом соответствующей обязанности. Тем не менее, неконкретность блага, подлежащего передаче, здесь отнюдь не свидетельствует об абстрактности договора купли-продажи. Тот же договор поставки, к примеру, обладает вполне определенным основанием (обмен ценностями – т. н. экономическая caus′а и взаимное перенесение на них права собственности – т. н. правовая caus′а), но зачастую отличается не вполне определенным предметом: необходимое предоставление, которое должен совершить поставщик, часто определяется лишь наиболее общими признаками – наименованием товара, его количеством, другими укрупненными показателями, более того некоторые из этих показателей могут и вовсе отсутствовать. Из сказанного видно, что в абстрактных сделках неопределенность относится к основанию (цели) сделки, тогда как неопределенность предмета характерна для т. н. родовых обязательств, речь, стало быть, идет о разных элементах правоотношения. Наконец, в отношении основания всякого договора (и договора купли-продажи в том числе) еще со времен римского права выдвигалось и такое требование, как его изначальная возможность (достижимость, осуществимость). Требование осуществимости основания договора воплощено в известной максиме Цельса «impossibilium nulla obligatio est»[46] (сформулированной им именно в контексте отношений купли-продажи), а в целях и в контексте его иллюстрации римские классические источники и современные источники по романистике ссылаются на различные виды невозможности, упоминая физическую невозможность отчуждения гиппоцентавра или уничтоженного пожаром здания ввиду простого их отсутствия в природе, как, впрочем, и передачу в Карфагене объекта, стипулированного в Риме, а также юридическую невозможность передать в собственность свободного человека, считавшегося рабом, мертвого, считавшегося живым, священного или религиозного места, считавшегося вещью человеческого права. И. Б. Новицкий особо

[46] Лат. – обязательство с невозможным предметом ничтожно (невозможное не является обязательством). См.: Покровский И.А. История римского права. С.375–376. 15

выделяет моральную невозможность, аргументируя ее существование примером обещания исполнить роль сводни[47]. Своеобразных взглядов по вопросу о возможности (осуществимости) caus’ы придерживался Д.И. Мейер. «По определению некоторых законодательств, – писал он, – объективную принадлежность сделки составляет физическая возможность совершения действия, предмета сделки. Так определяют, например, римское право и некоторые новейшие законодательства, основанные на нем. Наше законодательство не определяет этого. Да и сделки невозможные едва ли заключаются в юридическом быту, ибо если и встречается, например в римском праве, определение о недействительности сделки, когда предмет ее физически невозможен, то это показывает только полноту и утонченность его определений. И что значит сделка, когда предмет ее физически невозможен? Можно думать, что участники сделки не владеют нормально умственными способностями или шутят»[48]. «Иностранные законодательства, – писал он ниже, в контексте рассуждений о возможности условия в условной сделке, , дают обширные определения о невозможных условиях сделки, потому что сомнительно само значение сделки, заключенной под невозможным условием. В самом деле, если сделка заключена под условием невозможным, то, разумеется, условие не исполнится: поэтому тотчас же можно сказать, что сделка ничтожна. Но можно принять также, что условие невозможное не есть условие, что оно равно нулю, следовательно, сделка безусловна. По нашему мнению, однако же справедливо только первое положение, потому что сделку, заключенную под невозможным условием, нельзя считать безусловной: участники сделки не выразили на нее свою волю безусловно, положительно, а без воли нет юридического действия, нет и сделки»[49]. Таким образом, за субъективным признанием классика примата теоретической догмы римского права, не опирающейся на практические реалии, не менее очевиден и другой, объективный, вывод: большинство приведенных выше примеров на разные случаи невозможности caus′ы и в самом деле наглядно показывают, насколько тесно учение о ней примыкает к учению о предмете договора. Г. Ф. Шершеневич, дифференцируя невозможность исполнения обязательства на первоначальную и последующую, а также на объективную и субъективную и рассматривая различные их сочетания с точки зрения влияния на прекращение обязательства, писал: «Первоначальная объективная невозможность делает недействительным обязательство (курсив мой. – В.Р.), а потому и прекращение его представляется излишним. Первоначальная субъективная невозможность не влияет на силу обязательства и не может быть позднее, при исполнении, совершенно устранена. Последующая объективная невозможность прекращает обязательственное отношение, если она наступила случайно, и не прекращает, если она наступила по вине должника. Последующая субъективная невозможность не влияет вовсе на прекращение обязательства, а создает для должника, за невозможностью исполнить условленное действие, обязанность возместить весь причиненный тем ущерб»[50]. Много позднее И. Б. Новицкий на примере недействительности договора о передаче индивидуально-определенной вещи, заведомо погибшей для обеих сторон, и В. А. Рясенцев, отрицая юридическую силу завещания вклада в пользу лица, о смерти которого вкладчик не

[47] Подробнее см.: Дождев Д.В. Указ. соч. С.440–441; Новицкий И.Б. Римское право. С.129–130. [48] Мейер Д.И. Указ. соч. Ч. 1. С.182. [49] Там же. С. 190–191. [50] Шершеневич Г.Ф. Указ. соч. С.300–301. 16

знал, указывали на возможность исполнения сделки как на одно из условий ее действительности в советском обязательственном праве[51]. Требование осуществимости основания договора купли-продажи несложно встретить и в новейшей цивилистической литературе[52], однако, сегодня, по крайней мере, ясно одно: в эпоху социальноэкономического и научно-технического прогресса вопросы изначальной достижимости или недостижимость основания (цели) договора купли-продажи должны пониматься менее строго, а значит более гибко в сравнении с тем, как они понимались и решались в римских источниках. Именно потому, что в современном обществе многие препятствия физического плана благополучно решены и продолжают решаться, само правовое регулирование претерпевает неуклонное раскрепощение, унификацию и интернационализацию, подверглись демократизации и многие моральные ценности, из приведенных выше примеров недостижимости caus’ы не утратили своей актуальности, разве что, примеры с гиппоцентавром и уничтоженным пожаром зданием. С учетом сказанного и основываясь на нормах действующего законодательства, следует отметить, что если исполнение обязательства станет невозможным лишь впоследствии, в силу обстоятельств, за которое ни одна из сторон не отвечает, оно прекратится по соответствующему основанию (см. п. 1 ст. 416 ГК). Параллельно ввиду того, что первоначально существовавшее основание впоследствии отпало и в том случае, если до наступления указанных обстоятельств произойдет передача имущества, заинтересованная сторона получит право на виндикационный или кондикционный иск (см. соотв. ст. 301–303 и гл. 60 ГК). Примечательно, что ч. 2 ст. 473 ГК 1964 г. прямо закрепляла возникновение кондикционного обязательства в случае, «если основание, по которому приобретено имущество, отпало впоследствии». И хотя гл. 60 ГК РФ не содержит аналогичного правила, это отнюдь не говорит о том, что современный законодатель отказывается принимать во внимание данное обстоятельство. Если результат будет изначально и заведомо недостижим для должника (например, для продавца, принявшего на себя обязательство передать вещь и выступившего, таким образом, недобросовестным участником гражданского оборота), один этот факт сам по себе не обеспечивает недействительности совершённой сделки, а лишь препятствует ее последующему исполнению со всеми неблагоприятными для продавца последствиями (в частности, в виде односторонней реституции последствий обманной сделки – см. ст.179 ГК или возмещения убытков – см. ст.15, 393 ГК). Представляется, что для ничтожности такой сделки, по крайней мере, необходимо, чтобы оба ее участника знали об изначальной невозможности ее исполнения. Так, еще И. Б. Новицкий писал о том, что «не может считаться действительным договор, по которому должна быть передана индивидуальная вещь, заведомо для обеих сторон погибшая (курсив мой. – В.Р.)»[53]). Именно поэтому не вызывает нареканий пример с односторонней сделкой по завещанию вклада в пользу лица, о смерти которого вкладчик не знал, приведенный для иллюстрации неосуществимости caus’ы В. А. Рясенцевым[54], однако нельзя полностью согласиться с приводимым на тот же счет примером В. С. Ема, в котором недействительным признается

[51] См. соотв.: Новицкий И. Б., Лунц Л. А. Указ. соч. С. 109; Гражданское право: В 2 ч. / Под ред. В. А. Рясенцева. Ч. 1. С. 199. [52] См., напр.: Гражданское право. Т. 1/ Под ред. Е.А. Суханова. Гл.10. С.337 (автор – В. С. Ем). [53] Новицкий И. Б., Лунц Л. А. Указ. соч. С.109. [54] См.: Гражданское право: В 2 ч./ Под ред. В.А. Рясенцева. Ч.1. С. 199. 17

договор купли-продажи, совершенный несобственником, не имеющим отчуждательных правомочий[55]. Справедливости ради, следует заметить, что сходный пример можно встретить и у многих других авторов. Так, на ничтожность сделки по отчуждению чужого имущества указывал еще Д. И. Мейер[56]. В 1970 г. Н. П. Волошин писал, что продавец должен быть собственником продаваемого имущества (обладателем права оперативного управления), поэтому если имущество приобретено у лица, не имеющего такого права, последнее не возникает и у покупателя, а значит и договор купли-продажи является недействительным как не соответствующий требованию закона. Впрочем, он же подчеркивал, что добросовестный приобретатель имущества становится его собственником, только если нет условий для удовлетворения виндикационного иска собственника (см. действовавшую тогда ст. 152 ГК 1964 г.), но даже в этом случае действия неуправомоченного традента неправомерны и наряду с другими условиями порождают его ответственность перед собственником (повидимому, теперь уже бывшим)[57]. Вообще говоря, тезис о безусловной ничтожности отчуждательной сделки неуправомоченного традента основывается на римско-правовой идее абсолютной виндикации и вполне соответствует ей: в самом деле, если собственник имеет право истребования имущества во всяком случае даже у добросовестного приобретателя, то это едва ли может мириться с выводом о действительности отчуждательной сделки неуправомоченного традента и добросовестного приобретателя. В то же время, как было указано выше, пóзднее римское право на обязательственно-правовом уровне не осуждало отчуждательные договоры, совершенные несобственником и признавало их действительными. Тезис о недействительности отчуждательной сделки, совершённой продавцом-несобственником, опирался и на действовавшую ранее ст.66 ГК 1922 г.: поскольку согласно предусмотренному в ней императиву момент перехода права собственности в отношении индивидуально-определенной вещи связывался с моментом перфекции отчуждательного договора (консенсуальная система), постольку и продавец должен был быть собственником отчуждаемой вещи уже на момент совершения договора. В то же время ст.183 ГК 1922 г. предусматривала важное из этого исключение: имущество, проданное несобственником, могло перейти в собственность приобретателя лишь в тех случаях, когда собственник не мог его виндицировать. Поскольку начиная с ГК 1964 г. и по сей день переход права собственности по договору по общему правилу подчиняется системе традиции и обусловливается передачей вещи (см. ст.135 ГК 1964 г., п. 1 ст.223 ГК 1994 г.), это значит, что продавец не обязан быть собственником отчуждаемой вещи в момент заключения договора и даже не всегда в момент его исполнения: он должен быть собственником к моменту, к которому приурочен переход права собственности, который, как известно, может отличаться и от момента заключения договора, и от момента его исполнения. Таким образом, отсутствие титула собственника или необходимых правомочий на совершение отчуждательной сделки сегодня не влияет на действительность последней постольку, поскольку это вполне согласуется с правилами п. 1 ст. 223, а также п. 2 ст. 455 ГК, не требующими, чтобы на момент совершения договора купли-продажи продавец был собственником отчуждаемого имущества или хотя бы управомоченным на отчуждение имущества лицом.

[55] См.: Гражданское право. Т. 1/ Под ред. Е.А. Суханова. С.337. [56] См.: Мейер Д. И. Указ. соч. Ч. 1. С. 204. [57] См.: Гражданское право: В 2 т./ Под ред. П.Е. Орловского, С.М. Корнеева. Т. 2. С.6. 18

3) Стороны. Договор купли-продажи является двухсторонней сделкой (см. п.1 ст.154 ГК) и всегда имеет две вполне определенные стороны – продавца и покупателя, которыми могут быть любые участники гражданского оборота: физические и юридические лица, а также государственные и муниципальные образования в лице своих уполномоченных органов. Стороны договора купли-продажи часто бывают представлены одним лицом, однако в тех случаях, когда одна или обе стороны представлены несколькими лицами, принято говорить о т. н. множественности лиц в обязательстве (см. п.1 ст.308 ГК), которая, учитывая двустороннеобязывающий характер договора купли-продажи, всегда будет носить смешанный характер. Некоторые особые требования, предъявляемые законодателем к продавцу и покупателю, выступают в качестве оснований для дифференциации современной конструкции договора купли-продажи и являются конструктивными особенностями многих отдельных видов договора купли-продажи. Так, продавец в договоре розничной купли-продажи должен быть розничным торговцем-предпринимателем, а покупатель, напротив, не быть предпринимателем (см. п.1 ст.492 ГК), поэтому не случайно, что в большинстве случаев покупателями здесь являются граждане (см. п.3 ст.492 ГК). Поставщик в договоре поставки должен быть субъектом предпринимательской деятельности, предпринимателем или субъектом иной хозяйственной деятельности здесь должен быть и покупатель (см. п.1 ст.506 ГК). Продавец в договоре контрактации должен быть производителем отчуждаемой сельскохозяйственной продукции, а покупатель – лицом, осуществляющим закупки сельскохозяйственной продукции и ее последующим переработчиком или перепродавцом (см. п.1 ст.535 ГК). Наконец, в договоре энергоснабжения продавец, как видно, должен быть специализированной энергоснабжающей организацией (см. п.1 ст.539 ГК). Между тем законодатель не предъявляет каких-либо требований к покупателю в договоре энергоснабжения, а также к сторонам договора продажи недвижимости, обособляя этот вид договора купли-продажи исключительно ввиду особенностей отчуждаемого объекта (см. п.1 ст.549 ГК); не делает он этого и в отношении сторон договора продажи предприятия, в то же время особое назначение данного объекта (см. абз. 1 п.1 ст.132 ГК) предполагает наличие у сторон (в особенности у покупателя) специального статуса предпринимателя (см. п. 1 ст. 559 ГК). Какие же наиболее общие требования предъявляет современный законодатель к продавцу и к покупателю? Поскольку основной обязанностью продавца в договоре купли-продажи является передача вещи, а с ней, по общему правилу, и перенесение на покупателя права собственности или иного вещного права, продавцами на момент заключения договора купли-продажи, по общему правилу, выступают лица, имеющие в отношении отчуждаемого имущества то или иное вещное право: право собственности, хозяйственного ведения или оперативного управления (см. ст. 294–298 ГК). И это не случайно: учитывая отчуждательный характер договора купли-продажи и его направленность на переход права собственности, вещное право в отношении отчуждаемого имущества предоставляет правообладателю максимальную свободу и наиболее широкие распорядительные возможности. Учитывая в то же время неоднородность разных вещных прав между собой, а подчас и различный объем одного и того же вещного права у разных правообладателей, как, впрочем, и некоторые другие заслуживающие внимания обстоятельства, необходимо помнить о следующем. 1) Присущая собственнику возможность распорядиться принадлежащим ему имуществом (в т. ч. возможность продать его) не является абсолютной уже потому, что сопряжена с немалым числом ограничений, налагаемых законом на сделкоспособность участников гражданского оборота. Для граждан эти ограничения связаны с их возрастными 19

особенностями (см. п.1, 2 ст.26, п.1, 2 ст.28 ГК), психическим состоянием (см. ст. 29 ГК), а также некоторыми иными обстоятельствами (см. п.4 ст.26, ст.30 ГК), а для юридических лиц – со специальной правоспособностью, присущей всем некоммерческим (см. абз.1 п.1 ст.49 ГК) и некоторым коммерческим организациям, чья правоспособность по смыслу абз.2 п.1 ст.49 и абз. 1 п.2 ст.52 ГК может быть ограничена законом или собственными учредительными документами. Несоблюдение указанных ограничений относительно осуществления права собственности граждан и, в частности, отчуждения имущества, обусловливает неодинаковые последствия: ничтожность одних сделок (см. п.1 ст.171, п.1 ст.172 ГК) и оспоримость других (см. п.1 ст.175, п.1 ст.176 ГК). Оспорима и та сделка юридического лица, которая совершена им в противоречии с целями деятельности, определенно ограниченными в его учредительных документах, а для признания ее недействительной необходим следующий фактический состав: а) возбуждение спора надлежащим истцом, которым может быть само юридическое лицо, его учредитель (участник) или государственный орган, контролирующий или надзирающий за деятельностью данного юридического лица; б) доказанность того, что противоположная сторона знала или заведомо должна была знать о незаконности совершаемой сделки ввиду превышения юридическим лицом своей правоспособности; в) положительное решение суда (см. ст.173 ГК). Особых слов заслуживают в свой адрес государственные и муниципальные образования: обладая целевой правоспособностью, они в силу объективных причин не могут быть участниками обычных договоров купли-продажи, обеспечивающих хозяйственную (в т. ч. предпринимательскую) сферу и сферу потребления, но способны совершать некоторые специфические сделки и действия как отчуждательной направленности (например, договоры купли-продажи государственного и муниципального имущества при его приватизации, договоры купли-продажи государственных ценных бумаг), так и приобретательной (например, принудительный выкуп имущества – см. ст.239, 240, 279 ГК, конфискация имущества – см. ст.243 ГК). Говоря об этом, нельзя не заметить, что в отличие от граждан и юридических лиц специфика целевой правоспособности государственных и муниципальных образований не нашла своего прямого закрепления в ГК РФ. Законодатель, предусмотрев в п. 2 ст. 124 ГК лишь общую возможность применения к государственным и муниципальным образованиям норм об участии в гражданском обороте юридических лиц, никак не очертил круг дозволенных и недозволенных сделок и ограничился указанием на необходимых и возможных представителей и на специфику деликтоспособности этих субъектов (см. ст. 125– 127 ГК). Не содержит чего-либо особенного в отношении сделок государственных и муниципальных образований и § 2 гл.9 ГК. 2) Пределы осуществления государственным или муниципальным унитарным предприятием, обладающим имуществом на праве хозяйственного ведения, правомочий владения, пользования и распоряжения имуществом ограничиваются ГК РФ (см. ст.294 ГК). Данные юридические лица могут выступать продавцами имущества с соблюдением требований ст.295 ГК: без согласия собственника они не могут продавать недвижимость, но, по общему правилу (кроме случаев, установленных законом или иными правовыми актами), вправе самостоятельно распоряжаться движимым имуществом. Разумеется, нарушение унитарным предприятием императивного ограничения его сделкоспособности, установленного п.2 ст.295 ГК, не замедлит сказаться на действительности совершенной им отчуждательной сделки, при этом не вызывает сомнений ничтожность последней, ибо закон не предусматривает ни ее оспоримости (ср. правила п.1 ст.26 и п.1 ст.175 ГК, посвященные сделкоспособности лиц в возрасте от 14 до 18 лет и последствиям нарушения предусмотренных здесь ограничений), ни каких-либо иных последствий допущенного нарушения (см. ст.168 ГК). В то же время в отличие от вполне определенных требований, содержащихся в п.1 ст.26 ГК, в отношении отчуждательных сделок унитарных предприятий законодатель воздерживается от упоминания о необходимом и допустимом времени и форме их согласования собственником. Поэтому, как представляется, согласие собственника 20

должно предшествовать совершению унитарным предприятием отчуждательной сделки, в то же время, учитывая особенности редакции п.2 ст.295 ГК, нельзя исключить и последующее согласование такой сделки собственником, которое позволит «перевести» ее из разряда ничтожных в действительные. 3) Возможность выступления в качестве продавцов имущества обладателей права оперативного управления предопределяется ограниченностью данного права законом, целями деятельности правообладателей, заданиями собственника и назначением имущества (см. п.1 ст.296 ГК), а также зависит от конкретного правообладателя (т. е. от того, идет ли речь о казенном предприятии или учреждении). Так, казенное предприятие может быть продавцом при условии одобрения соответствующей сделки собственником отчуждаемого имущества, однако, по общему правилу (если иное не установлено законом или иными правовыми актами), способно к самостоятельной реализации произведенной продукции (см. соотв. абз. 1 и 2 п.1 ст.297 ГК). Отчуждательные сделки, совершенные казенным предприятием в нарушение абз. 1 п.1 ст.297 ГК, также как и сделки, совершенные с нарушением п.2 ст.295 ГК, и по той же причине являются ничтожными. В свою очередь, учреждение может быть продавцом имущества, приобретенного им на доходы от самостоятельной деятельности и учитываемого у него на отдельном балансе (см. п.2 ст.298 ГК), поскольку имущество, переданное ему собственником или приобретенное за счет средств, выделенных по смете, может быть отчуждено только самим собственником (см. п.1 ст.298 ГК). Ничтожность сделок с имуществом, переданным учреждению собственником или приобретенным за счет средств, выделенных ему по смете, произведенных самим учреждением в нарушение п.1 ст.298 ГК, не вызывает сомнений уже потому, что содержащийся здесь запрет в отличие от случаев с унитарными предприятиями не может «преодолеть» даже согласие собственника. 4) Продавцом по договору купли-продажи могут быть обладатели не только вещного, но и обязательственного права, в частности, комиссионеры, агенты, доверительные управляющие, действующие на основании соответствующих договоров (см.ст.990, 1005, 1012 ГК), существенно ограничивающих их функции продавца, поскольку объем их правомочий не может выходить за пределы соответствующего договора с собственником. Так, при заключении договора купли-продажи на торгах в качестве организатора торгов может выступить специализированная организация, действующая на основании договора с собственником или обладателем иного имущественного права и выступающая от их или от своего имени (см. п.2 ст.447 ГК). В то же время упомянутые агенты и специализированные организаторы торгов могут рассматриваться в качестве продавцов имущества только, если при исполнении договора они выступают от своего имени, в противном же случае (как, кстати, это имеет место и в договоре поручения) продавцом является лицо, непосредственно приобретающее все права и обязанности по совершенной в его интересах сделки. Правом самостоятельного отчуждения чужой вещи при соблюдении ряда условий наделен хранитель (см. п.2 ст.899 ГК), в том числе осуществляющий функции хранителя ломбардзалогодержатель (см. п.5 ст. 358, п.1 ст. 920 ГК)[58]. Выступление в качестве продавца обладателя того или иного обязательственного права наглядно проявляется и тогда, когда по договору купли-продажи отчуждается не вещь, а само имущественное право (см. п.4 ст.454 ГК). В такой ситуации ввиду невозможности отдельного (в отрыве от самой вещи) отчуждения вещного права попросту не приходится говорить о собственнике или обладателе

[58] Упоминая о ломбарде-залогодержателе в числе субъектов, имеющих обязательственные права, мы не стремимся обсуждать сейчас давнюю проблему вещного или обязательственного характера залогового права.

21

иного вещного титула, поэтому не случайно, что отчуждаемое по договору купли-продажи имущественное право является исключительным или обязательственным. 5) Наконец, продавцом по договору купли-продажи может выступить лицо, вообще не имеющее в отношении отчуждаемого имущества никаких имущественных прав на момент заключения договора. Во-первых, согласно п.1 ст.223 ГК покупатель, по общему правилу, становится собственником вещи не в момент заключения отчуждательного договора, а в момент ее передачи (см. п.1 ст.223 ГК). Учитывая, что между моментами заключения договора купли-продажи и актом передачи вещи (традицией) возможен временной разрыв, равно как и то, что момент перехода права собственности на отчуждаемую вещь может и вовсе связываться не с передачей, а с каким-либо другим, более поздним, моментом (например, с моментом окончательной оплаты при приобретении товара в кредит), продавец может не быть собственником в момент заключения договора, но он должен быть им к моменту, когда право собственности должно перейти к покупателю. Во-вторых, поскольку п. 2 ст. 455 ГК прямо говорит о том, что договор купли-продажи может быть заключен в отношении будущего товара, отсутствие отчуждаемого товара в природе не позволяет говорить о каком-либо собственнике вообще, тогда как его отсутствие у конкретного продавца располагает к выводу о том, что к моменту заключения договора купли-продажи продавец может иметь обязательственное право (требование) в отношении подлежащего передачи товара, но с таким же успехом может и не иметь такого права. Продавец обязан передать покупателю товар – материальную вещь или бестелесное благо (в т. ч. имущественное право), при этом объективное многообразие существующих в обществе товарных благ наряду с принятыми в гражданском праве разнообразными их классификациями предопределяют и в известной мере объясняют дифференцированный подход законодателя к фигуре продавца и его сделкоспособности. Иначе обстоит дело с покупателем, уплачивающим в договоре купли-продажи деньги, которые в законодательстве и в гражданском обороте рассматриваются в качестве движимого (см. п.2 ст.130 ГК), а также естественно-родового и заменимого блага. Отсюда и ограничения на сделкоспособность, содержащиеся в п.2 ст.295 ГК, относятся только к тем случаям, когда унитарное предприятие–субъект права хозяйственного ведения, является продавцом; напротив, его выступление на стороне покупателя связано с исполнением денежного обязательства, а потому не требует согласования с собственником кроме, разумеется, тех случаев, которые могут являться исключением в соответствии с оговоркой абз.2 п.1 ст.295 ГК. Именно продавцу адресовано правило абз.2 п.1 ст. 297 ГК, предоставляющее казенному предприятию возможность самостоятельного распоряжения произведенной продукцией.

22