Канадский роман после второй мировой войны

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ Псковский государственный педагогический институт им. С.М. Кирова А.И.Гол...

Author: Голышева А.И.

5 downloads 206 Views 949KB Size Report

This content was uploaded by our users and we assume good faith they have the permission to share this book. If you own the copyright to this book and it is wrongfully on our website, we offer a simple DMCA procedure to remove your content from our site. Start by pressing the button below!
Report copyright / DMCA form

DOWNLOAD PDF

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ Псковский государственный педагогический институт им. С.М. Кирова

А.И.Голышева

КАНАДСКИЙ РОМАН ПОСЛЕ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ Учебное пособие по спецкурсу

Псков 2000

PDF created with pdfFactory Pro trial version www.pdffactory.com

ББК 83.3 (7Кан) Г 629

Печатается по решению кафедры литуратуры редакционно-издательского совета ПГПИ им. С.М.Кирова. А.И. Голышева Г 629 Канадский роман после второй мировой войны. Псков, 2000. - 148 с. Рецензенты: Профессор кафедры русской и зарубежной литературы Карагандинского государственного университета, доктор филологических наук Тэн А.Н.

Работа издана в авторской редакции.

ISBN 5-87854-134-3

Псковский государственный педагогический институт им. С.М.Кирова (ПГПИ им. С.М.Кирова), 2000 © А.И. Голышева 2000. ©


От автора Предлагаемое учебное пособие “Канадский роман после второй мировой войны” является второй частью спецкурса, посвященного роману Канады. 1 Оно знакомит с опытом типологического исследования канадского романа, представленного творчеством англоканадских и франкоканадских писателей. Становление и развитие канадского романа тесно связано с судьбами мирового литературного процесса. В первой главе (“Семейные хроники”) рассматривается рождение этого жанра в канадской литературе. Во второй главе (“Романы рабочей темы”) анализируются произведения, посвященные рабочему классу. Глава содержит материал, типологически родственный с тем, который известен студентам по европейской литературе. Сопоставительный анализ ранее известного с произведениями канадских писателей может стать поводом для привития студентам навыков сравнительно-исторического изучения, самостоятельных наблюдений и обобщений. Третья глава (“Роман испытания и личной ответственности”) привлекает внимание к молодому поколению страны, прослеживает рост социальной активности у молодых. Это роднит романы канадских писателей с “молодежной прозой” европейских стран. Четвертая глава (“Субъективная эпопея”) посвящена исследованию психологии личности в условиях сложных социальных будней второй половины XX в. В пятой главе (“Мир глазами ребенка”) раскрывается тема детства, занимающая ------------------------1. А.И. Голышева. Канадский роман XX века. Псков, 1991 г.

3


видное место в литературе Канады. Содержание этой главы открывает широкую возможность для использования ее учителями-словесниками. Шестая глава (“Исторический роман Канады”) знакомит с истоками национальной истории страны. Пронизанная внутренней полемикой с официальной историографией, она отмечена интересом писателей к кризисным моментам канадской истории, определившим дальнейший ход событий в стране. Теоретическим итогом исследования является вывод, что роман Канады оригинален и интересен как выражение характернейших особенностей канадской нации.

4


Семейные хроники Социальный роман Канады - новая и более зрелая ступень в развитии повествовательного искусства страны. Жанр семейно-бытового романа, сложившийся в канадской литературе в пору углубления в ней связи с общественной жизнью, претерпевает дальнейшую эволюцию. Насыщаясь социальным содержанием, он приобретает новые свойства и трансформируется в генетически близкий ему жанр семейной хроники. Жанр семейной хроники не был бы так тесно связан в канадской литературе с общественной жизнью страны, если бы исследовал только процесс формирования буржуазных династий. 1 Проблема борьбы труда и капитала, со всей резкостью обнажившаяся в пору бурной урбанизации страны, не могла не привлечь внимания писателей к жизни трудящихся масс, чудовищная обездоленность которых в мире материального благополучия и процветания становилась все очевиднее. Это внесло в семейные хроники новые темы, усилило в них социально-обличительные мотивы. Основной сферой изображения все чаще становится повседневная городская жизнь. Главными героями - простые, ничем не примечательные люди, драматизм существования которых нес на себе отсвет драматизма современной эпохи. Обычность и заурядность происходящего (нескончаемая нужда, бедность, страдания) оттеняются “социальными” пейзажами, экономическими подробностями городской действительности. Давая картину жизни через восприятие заурядных людей, писатели, как правило, именно их делают носителями высокой человечности ------------------------1. С ем ейные хроники. А. И. Голышева . Канадский роман XX века. Псков,1991.

5


и гуманистической морали. Новой ступенью в развитии семейной хроники является то, что она не только дает “художественный анализ общества”, не только воспроизводит “прозу каждодневности”, но, говоря словами Белинского, соединяет изображение безобразного с отрицанием этого безобразного, противопоставляет ему нравственный идеал писателя, мечту об ином, более совершенном устройстве. “Не согласие, а до крайности резкое противоречие между идеалом и действительностью становится основой нового реализма”.1 Особенностью дальнейшей эволюции жанра семейной хроники является острая постановка проблемы отчуждения. Она вызвана к жизни осознанием того, что общественное богатство, созданное руками простых людей, превратилось в страшную силу, направленную против самих же его создателей. Проблема отчуждения охватывает целый комплекс экономических, политических и идеологических вопросов, привлекая внимание философов, на протяжении столетий. Мысль о том, что корни отчуждения коренятся в экономике, что сам процесс отчуждения превращает человеческие отношения в отношения вещей, своеобразно раскрыта в семейных хрониках. Отчуждение предстает в них как порождение буржуазного общества в его специфически канадских проявлениях. Изображая процесс отчуждения, прогрессивные писатели Канады видели в нем объективное социальное явление, присущее классовому антагонистическому обществу. Они давали понять, что возникновение личных конфликтов в человеческой душе, распад семейных отношений есть суть воздействия тех социальных сил, которые действуют в окружающем мире.2 Семейные хроники Канады не представляли бы собой такого интереса, если бы прослеживали только процесс отчуждения человека от общества, его породившего. Новое в развитии критического реализма, возросшая активность писателей в отрицании буржуазного общества именно в том и проявляется, что их интересует не только отчуждение человека, но и преодоление этого отчуждения через слияние с социаль-

6


ными идеями современности, через единение с простыми людьми и их борьбой за лучшее будущее. Художественным осмыслением этого явления становится изображение человека в его конкретных связях с городской средой, в которой реалиями политической жизни Канады становятся собрания, митинги, забастовки, по-своему отражающие этапы развития народного сознания. Это хорошо раскрыто в серии романов Роже Лемелена (р.1919).Выходец из рабочей семьи, будущий писатель вырос в предместье Квебека Сен-Север, которое стало впоследствии местом действия его романов. Восполняя полученное им начальное образование упорной работой над собой, он готовил себя к карьере спортсмена. Травма, надолго приковавшая его к постели, заставила Лемелена взяться за перо. Успех первого романа “У подножия Пологого холма” (1944) определил дальнейший жизненный путь. Последующие произведения “Семья Плуфф” (1948) и “Пьер Великолепный” (1952) 3 укрепили репутацию Лемелена в литературном мире. Задуманные как самостоятельные произведения, романы, связанные местом действия (нижняя часть города Квебека), общей темой (борьба юношей из рабочей среды за достойное существование), хронологическими рамками (от кануна II мировой войны до ее окончания) составляют своеобразную трилогию о жизни “французской Канады” 30-40-х гг. XX в. Прекрасно владея материалом, положенным в основу произведений, щедро черпая события и факты из личного опыта, Лемелен опирается на традиции великих мастеров слова, среди которых своими учителями считает Флобера, Стендаля, Бальзака и Достоевского.4 Типологическая близость Лемелена с этими писателями проступает в его произведениях. Так, с Флобером его роднит не только блестящее изображение провинциальных нравов, но и сатирические зарисовки духовенства. Традиции Стендаля и Бальзака мы находим в остром восприятии политических проблем современности, в ярком воссоздании атмосферы социальной и общественной жизни Канады, в пристальном внимании к

7


трагедии молодого поколения франкоканадцев. Проявляется эта близость и в том, что подобно Бальзаку и Стендалю, Лемелен, создавая образы своих героев, использовал свой опыт, свое отношение к жизни. Достоевский был дорог Лемелену умением рассказывать о страданиях людей, обнажать внутренние контрасты человеческой души. Проецируя уроки своих учителей на национальную действительность Канады, Лемелен сделал их неотъемлемой частью своего реалистического искусства, способствуя созданию национальной литературы страны. Действие первого романа развертывается в густонаселенном рабочем районе Квебека Сен-Север. Квартал, изображенный в романе (события охватывают год жизни его обитателей: начинаются они летом 1936 г. и заканчиваются летом 1937), входит в повествование на правах полноправного героя. Это своеобразный микромир, в котором переплелись политические и религиозные проблемы, характерные для жизни “французской Канады”, с проблемами общенациональными: депрессией, несущей простому народу безработицу и голод, политическим и экономическим давлением на страну со стороны США (символом его становится образ богатого отеля для американских туристов на вершине Пологого холма), национальными распрями, на разжигании которых ловко наживается духовенство. Сатирические портреты незадачливых служителей церкви, болтунов-политиканов, проповедующих сепаратистские идеи, перемежаясь с живыми зарисовками будней рабочего класса (ярко раскрытых на примере жизни двух семей Колен и Буше), создают пеструю и убедительную картину жизни квартала. Ламелен ввел во франкоязычную литературу новый для нее пласт действительности: жизнь трудящихся масс. Она предстает перед нами насыщенной тяжелым трудом, скудным прожиточным минимумом, попытками отстоять свое право на иное существование. Это находит выражение в отсутствии подлинной набожности у прихожан прихода Сен-Жозеф, в интересе к азартным играм с проблематичным выигрышем, в стихийном бунте молодежи против полиции, церкви,

8


ненавистного уклада вещей. Примечательны эпизоды, рисующие опустошительные набеги подростков на яблони в монастырском саду. Сводя по-своему счеты с церковью, досаждавшей им многочисленными табу, подростки неизменно пользуются поддержкой населения, спасающего их от полиции. Оно то прячет молодых правонарушителей в своих домах, то, как это было во время похоронной процессии, укрывает в рядах скорбящих, идущих на кладбище. В этом проявляется не только солидарность старшего поколения с юными бунтарями, но и убеждение, что молодежь добьется большего, чем выпало на долю ее родителей. Разделяет эту веру своих героев и автор, хотя и понимает, какими сложностями чреват этот путь в будущее. Отсюда внимание к духовным запросам молодого поколения. К знаниям тянется Жан, о карьере писателя мечтает Дени. Но связанная с прошлым далеко отстоящая от запросов сегодняшнего дня, пронизанная патриархальноромантическими устремлениями культура, с которой сталкивается Дени, не может удовлетворить молодого человека. Она так же фальшива, приходит он к выводу, как и все вокруг. Рабочее предместье Сен-Север расположено “у подножия Пологого холма”. “Пологий холм” - это своеобразный водораздел между районом бедняков и районом богачей. Символика образа, вынесенного в заглавие, становится выражением темы романа, связанной с борьбой молодых героев за место под солнцем. Вырваться за границы своего квартала, одолеть “Пологий холм” - это значит подняться вверх по социальной лестнице, попасть в среду независимых и именитых. Об этой мечтает умирающий от туберкулезного артрита сын рабочего Жан Колен, этому подчиняет свои помыслы его друг Дени Буше. Бунтуя против убогой жизни своих родителей, против цепкой хватки церковного прихода, герои терпят поражение. Смерть Жана, меркантильные размышления Дени об организации торговли бакалейными товарами - жалкий итог их несмелых потуг. Вот все, что осталось от “крика” (символическое название первой части романа), родившего жалкое “эхо” (название второй части), замиравшее все в том же замкнутом пространстве.

9


В центре второго романа находится рабочая семья Плуфф. Продолжая характерную для канадской литературы тему семьи, Лемелен исследует ее на новом для страны материале городской действительности. Органически связанный с первым, второй роман расширяет временные и пространственные рамки включающих в себя событий. Они охватывают последние годы депрессии, период второй мировой войны и заканчиваются незадолго до ее окончания весной 1945 г. Расширяется сфера действия романа. Жизнь членов семьи Плуфф не ограничивается только приходом Сен-Жозеф и жизнью пролетарских слоев общества. Мы попадаем в другие части Квебека, населенные богатыми и состоятельными людьми, выходим и за пределы Канады, наблюдаем растущую политическую активность масс. Проецируя социальнополитические проблемы на судьбы членов многочисленного семейства Плуфф, Лемелен оттеняет это и в композиционном построении романа. Главы разбиты на подглавки, в которых события, происходящие на международной арене и в общественной жизни страны, перемежаются с эпизодами личной жизни героев. Это помогает острее ощутить накаленную атмосферу, в которой жила Канада в канун вступления во вторую мировую войну. Углубляя проблемы, затронутые в первом романе, писатель расширяет диапазон своих творческих поисков, делает центральным моментом повествования тему борьбы труда и капитала, своеобразно связывая ее с болезненными для франкоканадцев религиозными и национальными проблемами. В центре повествования забастовка печатников. Она возникла по политическим мотивам (глава семьи Теофиль Плуфф не вывесил приветственного знамени на своем доме во время посещения Квебека английской королевской четой в 1939 г. И был уволен из типографии католической газеты “по старости”). Искусный рабочий, мастер своего дела, Теофиль воспринимает увольнение как жизненную катастрофу, которая стоит ему здоровья, а затем и жизни. Это не случайно. Экономический кризис продолжает оставаться частью повседневной жизни рабочего предместья. Бедность. Отсутствие работы (младший

10


сын Теофиля Гийом уже год после окончания школы не может найти работы, гроши приносят домой другие дети Теофиля - Наполеон, Овид и Сесиль, работающие на обувной фабрике), невыплаченный кредит за мебель, - все это заставляет Теофиля с особой надеждой рассчитывать на поддержку своих товарищей-рабочих. Рисуя забастовку печатников, в которую вовлечены жители прихода Сен-Жозеф, Лемелен впервые вводит в литературу изображение рабочего профсоюза, показывает рабочих членами большой социальной общности. Писатель не закрывает глаза на слабость союза франкоканадских рабочих (об этом достаточно красноречиво свидетельствует эпизод собрания), показывает тесные контакты его заправил с правящей кликой. Примечателен образ типичного профсоюзного босса Азариаса Бегина. Холеный, самовлюбленный, хорошо одетый, тренированный оратор, он проявляет себя на собрании забастовщиков как типичный соглашатель, предающий интересы рабочего класса. Внутренняя разобщенность профсоюза помешала довести забастовку до конца и восстановить Теофиля на работе. Следуя в изображении профсоюза правде жизни, писатель стремился показать, что мешало франкаконадским рабочим в борьбе за социальную справедливость. Он сумел отразить те противоречия, которые были присущи рабочему классу Квебека: с одной стороны, нужда, стремление отстоять свое человеческое достоинство и добиться социального равноправия с англоязычной частью рабочего класса Канады, с другой, - груз националистических и религиозных предрассудков, определивших изоляцию франкоязычных канадцев от остального населения страны. Это раскрыто в целом ряде эпизодов романа. Так, патологическая ненависть Теофиля ко всему английскому вдохновила Гийома на озорную и рискованную шутку: метнуть бейсбольный мяч в ветровое стекло королевского лимузина. Она же помешала Теофилю понять характер второй мировой войны, которую он воспринял прежде всего как войну англичан, считая, что франкоканадцам до нее нет дела.

11


Новизна жизненного материала и проблематики, смелость в постановке политических вопросов - свидетельство растущей зрелости Лемелена. Это проявилось и в изображении им реакционной роли духовенства, сделавшего немало для затемнения сознания масс. Юмористические и гротескные зарисовки служителей культа в романе “У подножия Пологого холма” сменяются более углубленным социальным анализом представителей духовенства. Изображение его приобретает политическую окраску. Не случайно так пугает церковников навязчивая идея коммунистического заговора. Они видят в ней угрозу своему авторитету. Фанатизм католиков нашел выражение и во враждебном отношении к протестантизму, в причастности к которому отец Фольбеш обвиняет всех, ускользающих из-под его влияния. Демагогически обрабатывая сознание верующих, служители культа вторгаются в их частную жизнь (так, отец Фольбеш считает возможным появляться без стука в доме Плуффов), пытаются закабалить их духовно. Примечательна фигура прислужника церкви Лафранса, шпионящего за своими товарищами-печатниками в канун забастовки. Отвратителен образ священника местного объединения профсоюза рабочих, призывающего к классовой гармонии и проповедующего мир между рабочими и хозяевами. Демагогические проповеди церковников берут на вооружение и предприниматели, используя их в борьбе с непокорными рабочими. Так, владелец католической газеты лишил работы пятерых рабочих за то, что они высказались против несправедливого увольнения Теофиля Плуффа. Реакционная роль духовенства сказалась и в разжигании ненависти к Англии, и в выступлениях против участия в войне с фашизмом, и в сепаратистских призывах сражаться за автономию провинции. Показав, что мешало успешному завершению забастовки, Лемелен сумел увидеть и потенциальные возможности людей труда, растущую активность рабочего класса, его противоборство силам зла. В этом заключается сильная сторона романа. Она сказалась в умении писателя уловить крепнущую солидарность трудящихся масс. В забастовке принимают участие рабочие и не состоявшие в католическом профсоюзе, а

12


ее воинственно настроенные предводители Талбот и Бонефон прямо указывают на необходимость изменения положения дел в профсоюзе. Обнаруживается это и в той увеличивающейся пропасти, которая разделяет рабочих-католиков и духовенство (знаменателен отказ Теофиля посоветоваться с отцом Фольбешом относительно забастовки, показательна растущая изоляция священника от движения масс, которые предпочитают действовать на свой страх и риск). Раскол, происходящий в католическом профсоюзе, особенно ярко проявил себя в сцене собрания забастовщиков. Одна из лучших массовых сцен в романе, она умело передает накал страстей, охвативших людей. Место проведения собрания (рабочие собрались напротив помещения католического профсоюза) свидетельствовало о их своеобразной оппозиции руководящей верхушке союза. Это нашло выражение и в том энтузиазме, с которым было встречено выступление Бонефона, громившего дирекцию газеты, профсоюзных заправил, несправедливое увольнение Плуффа и поддержавших его пятерых рабочих. Призыв поднять головы и отстаивать свои права вызвал живой отклик слушателей. Умело перемежая выступления ораторов, выражавших различные точки зрения на забастовку (Жозу Бонефону противостоит профсоюзный босс Азариас Бегин), автор в реакции слушателей передает живую смену настроений, переход забастовщиков от надежды к отчаянию. Не менее знаменательно и то, что рабочие выступают не только против продажных заправил профсоюза, но и против реакционной политики премьера Квебека Мориса Дюплесси. Массовые сцены собрания и демонстрации расширяют жанровые границы семейной хроники, дают возможность писателю показать человека в его общественных связях, становятся наглядным свидетельством тех сдвигов, которые происходят в сознании квебекцев. Лемелен убедительно показал, как давала трещину политика сепаратистов, как сама жизнь заставляла франкоканадцев рвать путы национальной изоляции. Знаменательны эпизоды, рисующие отношение населения Квебека к войне и к призыву в армию. Тема войны занимает значительное место в романе. Дав временное

13


процветание Квебеку, она становится выходом из положения. Так, на оружейном заводе находит работу Наполеон, в армию подается Гийом, работником “Скорой помощи” становится Овид, в военного корреспондента превращается его приятель Дени Буше. Но подлинная сущность развязанной Гитлером войны для определенной части франкоканадцев остается неясной. Уже отмечалось, что политические, экономические и социальные проблемы тесно связаны в романе с судьбами членов семьи Плуфф. Давая серию портретных зарисовок членов семьи, автор оттеняет живущее в них духовное начало. Оно связано с увлечением Гийома и Наполеона спортом, Овида привлекает серьезная музыка, которая в условиях сложного материального положения семьи так и остается нереализованной. И все же писатель, как бы ощущая недостаточность в раскрытии внутреннего мира героев, пытается индивидуализировать их при помощи выделения той или иной особенности, присущей персонажу. Однако следует отметить, что Ламелен более удачлив как создатель массовых сцен. Острый наблюдатель ряда жизненных явлений, он великолепно передает настроение толпы (будь то бейсбольные соревнования, демонстрация, собрание, процессия и просто скопление людей на улице), реакцию на окружающее, умеет одним-двумя штрихами выделить колоритную фигуру, запоминающееся лицо, едкое замечание, брошенную шутку. Способствует этому и использование диалектизмов, аргомонреальских улиц. Особую роль играет в романе образ Дени Буше. Приятель Овида, он в своих метаниях во многом отражает как неудовлетворенность своего поколения окружающей действительностью, так и безуспешные поиски выхода из создавшегося положения. Потеряв место репортера в газете, он становится приверженцем крайне националистического курса и присоединяется к сотрудникам газеты “Националист”. Преданный ими, Дени решает стать военным корреспондентом и подается в армию. Однако и на этом поприще он не стяжал славы. Честолюбивый и самовлюбленный, лишенный твердых политических убеждений, Д ени переживает трагедию

14


несостоявшегося человека. Не случайно в третьем романе цикла “Пьер Великолепный” мы встречаем тридцатилетнего Дени циничным и разочарованным. Он так и не реализовал своих надежд на успех. С горькой иронией он говорит герою романа Пьеру: “Я всегда был в напряжении, готовый, как тигр, броситься на жизнь, и я так ни на что и не бросился. Я только ударял своими кулаками, и мне кажется, что удары, которые я расточал, выражали мое бессилие”. Отдавая симпатии своим молодым героям, автор видит не только те трудности, которые вставали на пути молодых франкоканадцев, стремящихся вырваться за пределы своей косной среды, но и меру их личной ответственности за то существование, которое они вели. События романа “Пьер Великолепный” начинаются летом 1949 г. и завершаются весной 1950 г. За вычетом отдельных эпизодов (когда действие переносится за пределы города или в лагерь дровосеков, как это имеет место во второй части) они происходят в знакомом нам рабочем предместье нижней части Квебека, где живет Пьер со своей матерью-поденщицей. С образом Пьера в роман входит знакомая нам проблема молодого человека, отчужденного от благ, доступных сильным мира сего. Это чувство отчуждения рождалось в душе Пьера еще тогда, когда он ребенком ждал свою мать у черного входа богатого дома, где она поденной работой зарабатывала свои скудные три доллара. Оно крепло и прорастало в душе юноши, страдавшего от сознания своей бедности, от необходимости принять благотворительность священника Лупре, на деньги которого он закончил среднюю школу. Образ матери, скребущей полы в чужих домах, неоднократно возникал в сознании Пьера, вызывая глухой протест в душе героя. Он преследовал его и позже, когда, став секретарем провинциального адвоката и попав на вечер в дом Летелльеров, он вспоминал мать, мывшую полы в этом доме, и то оскорбительное отношение к нему хозяйки дома, которая не могла ему простить блестящих успехов в школьные годы, оставлявших далеко позади ее собственного тупого сына. Ненависть к миру сытых и богатых перемежается в душе Пьера с чувством ущербности, возникающим от сознания, что ему не покорить это общество, где так нагло

15


проявляют себя люди беспринципные и цепкие. Таков юрист Робер Ларошелл, муж Фернанды, возлюбленной Дени. Интриган и лицемер, богатеющий за счет солидных фирм, которые он поддерживал, выступая против бедняков. Не менее отвратителен адвокат Летелльер, сколотивший состояние за счет неправедных дел. Неудача преследует Пьера и в его попытке воздействовать на политическую жизнь города, терпит он поражение и в любви. Отказавшись в юности от духовного сана, Пьер в конечном итоге возвращается в лоно церкви, как к последнему пристанищу в этом сложном мире. Особое место занимает в романе пребывание Пьера в лагере лесорубов, куда он бежал, надеясь найти там среди суровых и сильных людей независимое существование. Эта полоса жизни героя позволяет автору поставить не менее важную в его творчестве проблему борьбы труда и капитала. Но подлинно глубокой реализации она не получила. Пьер попадает в лагерь в пору подготовки забастовки, которую возглавляет союз лесорубов под руководством коммуниста Дика О`Рилла Забастовка носит экономический характер и сводится к требованию повысить им заработную плату. Но ни отношение Пьера с Диком, приобщившим его к чтению трудов Маркса, ни сами эти труды не оказывают на Пьера должного воздействия. Напичканный абстрактными представлениями о добре и зле, он беспомощен в выборе четкой, определенной позиции. Вот почему его желание объявить войну обществу, построенному на несправедливых началах, не выливается в четко продуманную программу. Он обвиняет Дика в том, что тот прилагает советский опыт к канадской действительности. В завязавшейся ссоре между Диком и хозяином Пьер поддерживает последнего, расправляясь с Диком, который вынужден покинуть лагерь. Рабочие под предводительством Пьера соглашаются на половинную плату того, что выдвигалось в качестве требования забастовщиками. Пьер испытывает чувство стыда от своего поступка, от того, что в выигрыше оказался хозяин.

16


При всем ироничном отношении автора к своему герою, что подчеркнуто и в самом заглавии, Лемелен не сумел вскрыть социальную природу появления подобного типа молодого человека. И хотя мы встречаем в романе намеки на неблагоприятную роль религии, мешающую молодым франкоканадцам трезво взглянуть на жизнь, эпизоды, рисующие коррупцию режима Дюплесси, они не становятся определяющими в формировании таких людей, как Пьер. Все это свидетельствует о том, что, продолжая темы, намеченные в первых двух романах, автор не только не развил их дальше, но, скользя по поверхности затронутых им вопросов, лишил роман остроты социального звучания, присущего его лучшим произведениям. Темы, поднятые Лемеленом, с новой остротой были поставлены в романе Г. Руа “Счастье по случаю”.5 Руа (19091983), псевдоним Марсель Карбот, родилась в Канаде в семье чиновника департамента по колонизации. Получив диплом учительницы, она работала в школах Манитобы. Новый этап в ее жизни связан с репортерской деятельностью. Социальная острота ее первых рассказов привлекла к ним внимание. В одном из своих телевизионных интервью Руа отметила два момента важных для нее, как для писателя: интерес к современной жизни и жизни простых людей и интерес к исследованию своей “собственной человеческой сущности”.6 Среди авторов, оставивших глубокий след в душе будущей писательницы, первое место принадлежит Чехову. Новеллы русского писателя и особенно его повесть “Степь” заставили ее по-новому взглянуть на окружающее, на судьбу “маленького человека”, простого обыкновенного труженика. Внимание к сущности человеческого бытия она находит в разных, но по-своему близких ей книгах: “Робинзоне Крузо” Дефо, “Большом Мольне” Фурье, “Терезе Дейскеру” Мориака, романах Пруста и Колетт. Впечатления, вынесенные из книг, дополнялись размышлениями Руа над контрастами большого города. Все это способствовало формированию эстетического кредо писательницы: писать о животрепещущих проблемах современности, звать к борьбе со всем тем, что уродует жизнь

17


простых людей, обрекая их на унижение и бесправие. Отвечая на вопрос, что прежде всего занимало ее мысли во время работы над романом, Руа сказала: создать такое произведение, “которое было бы простым и правдивым и в котором наибольшее число моих друзей могли бы узнать себя”.7 Реализуя свой замысел, она вводит нас в квартал СентАнри, знакомит с его обитателями, выделяя многодетную семью Азарьюса Лакасса, останавливается на сложной политической и экономической атмосфере тревожных предвоенных и военных лет. Действие романа охватывает примерно три месяца. Начинается он с середины марта 1940 г. и заканчивается в начале июня того же года. Используя воспоминания Лакасса, его жены Розы-Анны, ее родителей, их знакомых и близких, писательница расширяет хронологические рамки повествования, включает период экономического кризиса 30-х гг. и последовавшую за ним депрессию, наложившую отпечаток на личные судьбы героев книги. Главный тезис, пронизывающий роман, сводится к убеждению, что капиталистический строй враждебен человеку. Это по-разному дается в романе. Перед нами проходят жанровые зарисовки рабочего предместья, данного в разное время года, бытовые сценки, рассказывающие о нелегкой судьбе бедняков, живые диалоги, раскрывающие отношения франкоканадцев к Англии, держащей их на положении пасынков, к войне и миру. Мы встречаем здесь горькие инвективы обездоленных в адрес общества, обрекшего их на нищету. Писательница создает галерею персонажей, убедительных и ярких, человеческие драмы и надежды которых неотделимы от среды их окружавшей. Сделав стержнем повествования предместье Сент-Анри, писательница показывает, как оно формирует социальную психологию своих обитателей, определяет их внешний облик и внутреннюю сущность. Отрывки из газетных сообщений расширяют духовные границы, связывающие квартал не только с Монреалем, но и с мировыми событиями, передавая дух эпохи, определяя движение времени. Квартал, созданный руками рабочих, дается и как их кормилец, и как их проклятье.

18


Закономерно, что обитатели воспринимают его как живое существо, часть их многотрудной жизни. Примечательно, что Роза-Анна, бредущая среди лачуг Рабочей улицы, как бы слышит его слова: “Трудись, рабочий, надрывайся, изнуряй себя тяжким трудом и прозябай в грязи и убожестве!”8 Так в роман входит тема отчуждения человека от того труда, который он отдает обществу. О соблазнах общества потребления, отринувшей от себя создателей его материальных ценностей, желчно говорит безработный Альфонс. “Пьянящий воздух большого города, хорошо одетого, сытого, самодовольного, ищущего своих дорогих развлечений” преследует девятнадцатилетнюю официантку Флорентину. Прием контраста, часто встречающийся в романе и по-разному использованный Руа, помогает показать, что общество, разобщив людей, вырыло между ними пропасть, превратило пролетариев в своих рабов, отдалило человека от себе подобных. Такова судьба Азарьюса. Умелый мастер-столяр, он изведал всю горечь безработицы и моральных страданий от сознания невозможности прокормить семью. Горьким воплем звучат его слова: “А ведь работы-то хватило бы на всех. Сколько еще домов требуется!”. Ему вторит вчерашний школьник Питу: “Неужели во всем городе нет никакой работенки? Даже самой паршивой работенки?”. Трагедию безработной молодежи саркастически констатирует Буавер: “Вот что я вам скажу: последние пятнадцать или двадцать лет наше общество нами не интересовалось. Нам говорили: “Устраивайтесь, выпутывайтесь, как можете!” А потом пришел день, когда оно вдруг нас заметило. “Идите меня защищать! - кричит оно. Идите меня защищать!”. Но даже тогда, когда человек обретает столь долгожданную работу, она не приносит удовлетворения, а, изнуряя, разрушает его физически и духовно. Так, как враждебную ей силу, ощущает труд Флорентина. Гордость рабочего человека восстает в Азарьюсе, вынужденном пробавляться случайными заработками. Раскрывая взаимозависимость среды и человека, писательница показывает, что общество уродует и коверкает

19


естественные человеческие чувства (примером может служить поступок Жана, предавшего свою любовь к Флорентине во имя жажды материального преуспеяния); расшатывает семейные узы и привязанности (так, любящий свою семью Азарьюс, пав духом из-за невозможности стать ее материальной опорой, почувствовал, что “атмосфера этого дома стала для него невыносимой”).Чувство вины перед матерью испытывает Эжен, истративший ее последние деньги на развлечения. Рисуя отчуждение как психологическое состояние, явившееся следствием экономических неурядиц, писательница передает это через ощущение Флорентины, остро почувствовавшей свою ненужность в толпе себе подобных. “Она смутно осознала, что это такое - одиночество, не ее собственное одиночество, но то одиночество, которое подстерегает каждое живое существо, всегда следует за ним по пятам и внезапно обволакивает его, как тень, как облако. Однако для нее и одиночество, и то ужасное положение, в котором она очутилась, были пронизаны привкусом бедности, потому что ей представлялось, будто с богатыми и даже просто с обеспеченными людьми такого случиться не может”. С суровой правдивостью показывает писательница тщетные попытки трудового Монреаля вырваться за пределы кризиса, безработицы, нищеты. Доведенные до отчаяния, люди, как за спасительный якорь хватаются за войну. Горьким парадоксом воспринимается этот выход. Самое страшное, бесчеловечное зло на земле становится благом и спасением изуверившихся в своей жизни людей. За двадцать долларов продает свою жизнь Эжен, вступая в армию. (“Первый раз в жизни я смогу ей что-то дать”, - думает он о матери). Вступление в армию становится выходом и для Азарьюса. “Первый рабочий инструмент” - винтовку получает Питу, который “больше не страдает от того, что он безработный”. Война помогает сделать карьеру Жану, устраивает “по случаю” счастье Флорентины. Но ни доллары, за которые отдают свои жизни канадцы и над которыми горько плачет Роза-Анна, ни “счастье”, ставшее для

20


Флорентины своеобразной сделкой, ни успех Жана не стали подлинным выходом в иную, более достойную жизнь. Все это не более как пиррова победа, полученная ценой потери лучшего, что есть в человеческом существе. Одни герои романа догадываются об этом смутно, другие воспринимают трезво и цинично. Это хорошо понимает Эмануэль. “Ведь деньги - это не богатство, - говорит он. - Богатство - это наш труд, наши руки, наши головы - наши, всего народа. И вот это богатство останется после войны. Оно и создаст справедливую жизнь на земле для всех простых людей”. Восторженный и добрый, более обеспеченный, чем его друзья Буавер, Альфонс и Питу, Эмануэль видел в них “подлинное лицо своего поколения - измученного, насмешливого, ко всему равнодушного”. Желание отомстить за их несостоявшееся детство и искалеченную юность становится для него одной из побудительных причин, заставивших его надеть армейскую форму. Внутренние монологи героя передают мучительные поиски выхода из плохо устроенного мира. Отвергая войну как сделку, как источник экономического достатка, он искренне верит, что “война уничтожит проклятую власть денег”. Эмануэль еще далек от того, чтобы разобраться в сложной сумятице чувств, переполнявших его, и найти правильный выход, но активная работа мысли, идущая в его сознании, - первый шаг на этом пути. Знаменателен эпизод, когда случайно брошенный взгляд с подножки поезда, увозящего его на фронт, останавливается на простой женщине, в шевелившихся губах которой ему слышалась фраза: “Это кончится. Когда-нибудь кончится. Когда-нибудь этому придет конец”. И сознание Эмануэля словно озарил свет. “Так значит, вот какая смутная, непонятная для большинства людей надежда и на этот раз снова воодушевила человечество - уничтожить войну”. Читатель верит, что истина, открывшаяся Эмануэлю в словах этой неизвестной ему женщины, станет той путеводной нитью, которая приведет его

21


от долгих и мучительных размышлений к действию. Эпизодическая фигура женщины из народа, мелькнувшая на страницах романа, дополняет образ Розы-Анны, создание которого явилось несомненной удачей писательницы. Героиня Руа, олицетворяя связь времен, родственна тем мужественным женам первых поселенцев, которые в трудных условиях колонизации Канады становились не только хранительницами домашнего очага, но и духовной опорой семьи. Писательница подчеркивает, что, став горожанкой, Роза-Анна не только не забыла деревню, где она выросла, но и продолжала нести в себе тот нравственный идеал, присущий человеку труда, который от века поддерживал народ в его борьбе за существование. Роза-Анна предстает перед нами простой женщиной, матерью двенадцати детей, жизнь которой замкнута кругом семьи и мужественной борьбой с нищетой. Но прозаизм этих повседневных забот выступает в романе исполненным огромного драматизма. Это отражено и во внешнем облике Розы-Анны, данном через восприятие Флорентины, увидевшей ее в ярком свете нарядного универмага. Физическое увядание этой преждевременно состарившейся женщины контрастно противопоставлено ее внутренней энергии и мужеству, заставлявшим ее брать бразды правления в свои руки и выручать семью в самые сложные моменты ее существования. Человек больших душевных сил, РозаАнна выступает олицетворением бесконечности самой жизни, носительницей идеи исторической продолжительности бытия, тех глубинных ценностей, которые издревле присущи народу. Потеряв Даниэля, умершего от лейкемии, болезненно пережив уход в армию Эжена, а затем и Азарьюса, она начинает воспринимать события через боль и тревогу за судьбу своих близких. Вот почему известие о том, что “Немцы вторглись в Норвегию! Бомбы над Осло!” рождает в ней чувство ненависти к врагам, столь странное для нее и неведомое ей раньше. Общее горе расширяет горизонты восприятия жизни Розой-Анной, рождает в ней ощущение сопричастности к судьбам таких же

22


женщин мира, как она, “всех этих полек, норвежек, чешек и словачек. Все они были такими же женщинами, как она сама. Простыми женщинами из народа. Тружениками. Теми, кто во все века видел, как уходят от них мужья и сыновья... И ей вдруг показалось, что она идет... уже не одна, а в сомкнутой колонне, среди других женщин... Она сама принадлежала к числу тех, кому нечего защищать, кроме своего мужа и своих сыновей. К числу тех, кто не пел, когда уходили на войну. К числу тех, кто провожал уходящих, не проливая слез, но в сердце своем проклиная войну”. Видение, возникшее в сознания Розы-Анны, пока еще не реализовано в конкретных действиях, но само его появление знаменательно. Создав жизненно правдивый образ женщины из народа, писательница выразила в нем не только свою веру в возможность уничтожения войны и устройство иной, лучшей доли для простых людей, но и указала путь, ведущий к достижению этой цели. Появление романов Лемелена и Руа канадская критика рассматривает как создание новой традиции во франкоканадской литературе. Для этого есть основания. В произведениях этих писателей впервые появилась рабочая семья, жившая в условиях большого города. В буднях одной семьи, вовлеченной в водоворот событий, отражены будни целого общества, исполненные сложных поворотов в человеческих судьбах. Несомненным достижением Лемелена и Руа является и то, что, рисуя общественную и психологическую реальность франкоязычного Квебека, они показывают ее обусловленность социальной структурой общества. Это лежит в основе их подхода к решению такой философской проблемы, как проблема отчуждения. В противовес экзистенциалистскому пониманию личности, при котором акцентировалось ее бессилие и отчаяние перед лицом враждебного ей общества, романы Лемелена и Руа пронизаны верой в возможность человека преодолеть отчуждение, найти путь к единению с себе подобными и сообща изменить неблагоприятные обстоятельства. Эта вера не декларируется в

23


произведениях прямо, но, подспудно зрея в умах героев, рождает тот оптимистический итог, который определяет эмоциональную атмосферу этих книг. “Способ изображения истории через судьбу обычных людей, - пишет Б. Сучков, - открывал искусству путь, двигаясь по которому оно могло прийти и приходило к широкому изображению жизни народной”. 9 С этим мы встречаемся в дальнейшей эволюции социального романа, развитие которого тесно связано с обострением общественных конфликтов.

Примечания 1. Днепров В. Идеи времени и формы времени. Л.1980, с.115. 2. Это убедительно раскрыто в романах Х. Макленнана “Два одиночества” (1945), “Пропасть” (1948), “Сын каждого человека” (1951). См. А.И. Голышева. Современная англоканадская литература. М.-1973. с.69. 3. Lemelen R. Au pied de la Pente Douce; Les Plouff; Pierre le Magni- fique. 4. Gay Paul. Notre roman. Montrйal, 1973, p. 115. 5. Roy G. Bonheur dÒccasion. Montreal. 1945. 6. Ben-Zion Shek. Social Realism in the French Canadian Novel. Quebec, 1977, p. 66. 7. Ibidem, p. 66. 8. Г. Руа. Счастье по случаю. М., 1972. Цитаты даются по этому изданию. 9. Сучков Б. Исторические судьбы реализма. М., 1973, с.124.

24


Романы рабочей темы Процесс превращения Канады в развитую капиталистическую страну, ускоренный развитием военного производства в годы второй мировой войны, мало что изменил в положении рабочего класса. Об этом убедительно сказал в своем выступлении один из прогрессивных деятелей А. Смит: “Итак, богатство стало фундаментом общества и основой национального благосостояния, а масса людей, которая трудится, но которая не приобретает богатства, считается вульгарной и мало что значащей, не имеющей большой цены по сравнению с немногими разбогатевшими по счастливой случайности или в результате искусного использования экономических возможностей для эксплуатации своих собратьев. Эта масса рабочих воспринимается не как та часть, для которой создается богатство, но как средство его приобретения, используемое миром в интересах сравнительно немногих... Несмотря на то, что рабочие создают цивилизацию, которую следует защищать”. 1 Окончание войны, приведшее к свертыванию военных заказов, вызвало ухудшение положения в экономике, рост безработицы. Нежелание рабочих мириться с создавшимся положением заявило о себе в бурном росте забастовочного движения. И хотя требования трудящихся носили в основном экономический характер, проявление солидарности масс было налицо. Литература, как четкий барометр общественной жизни, не могла не откликнуться на происходящие события. Наглядным свидетельством этого становится углубление в канадском романе критики буржуазного общества, пристальное внимание к жизни и борьбе рабочего класса. С этим мы встречаемся уже в романах Гроува и Ринге, Лемелена и Руа. Но при всей симпатии этих писателей к трудной доле канадских тружеников

25


изображение их борьбы за лучшую жизнь не стало главной темой этих произведений, хотя и занимало в них немалое место. И только 50-е гг., отмеченные широким размахом классовой борьбы в стране, прочно утвердили тему рабочего класса в канадском романе. Реализация этой темы определяет всю структуру социального романа Канады, при которой жизнь, труд и борьба рабочего класса становятся организующим центром повествования. “Литература о рабочем класса сегодня - это не только особый жанр “рабочего” или, как ранее говорили, “пролетарского” романа или повести. Рабочий класс со своими героями, жизненными проблемами входит во все жанры, он составляет естественный и нередко главный элемент социального романа в самом широком смысле. Образы рабочих выступают крупным планом во многих произведениях рядом с представителями других социальных слоев, в логической жизненной связи, так же, как мы это видим в действительности”.2 Слова критика имеют прямое отношение к канадскому роману. Появление рабочей темы в канадском романе - это и свидетельство дальнейшей эволюции критического начала в литературе страны. Развитие его связано с раскрытием определенных закономерностей социальной действительности, тех естественных противоречий, которые все настоятельнее требовали своего отражения в литературе. Отсюда близость конфликтов, проблематики и героев в канадских романах, само типологическое сходство которых в произведениях англоязычных и франкоязычных писателей определено историческим развитием общества. Романы Канады, посвященные рабочему классу, различны как по степени политической зрелости создавших их писателей, так и по художественным достоинствам. Но единые в своей оперативной реакции на злободневные вопросы современности, они показывают накал политических страстей в стране, рост сознания трудящихся масс. Так, о борьбе рабочих предприятий никелевого бассейна рассказывает Д. Картер в своем романе

26


“Сыновья без отцов”. Книга Ж.-Ж. Ришара “Огонь в асбесте” повествует о выступлениях шахтеров. Произведение П. Желина “Живые, мертвые и другие” затрагивает вопрос о забастовочном движении в текстильной промышленности. С растущим недовольством рабочих метрополитена знакомит читателя роман Ж. Бессетта “Ссора”. Забастовку трудящихся на асбестовом заводе рисует в своем романе “Лишь один человек” Герман Буллер. Отупляющий фабричный труд привлекает внимание в книге Д. Ричардса “Скоро зима”. 3 С борьбой сельскохозяйственных пролетариев за свое человеческое достоинство мы встречаемся в романе Г. Вудса “Кровавая жатва”.4 Примечательным явлением в претворении темы рабочего класса является роман Ришара “Огонь в асбесте”. Чутко реагируя на социальные катаклизмы эпохи, Ришар, заклеймивший противоестественность войны в романе “Девять дней ненависти”, сосредоточил внимание в новом произведении на болевых точках послевоенной канадской действительности: борьбе шахтеров асбестовых рудников за право на сносное существование. Обращение к теме труда в его конкретном физическом выражении было новым для франкоязычной литературы. Несмотря на то, что судьба обездоленных привлекала внимание таких писателей, как Руа и Ламелен, труд пролетариев как объект эстетического осмысления впервые входит во франкоканадскую литературу с романом Ришара, типологически родня его с произведениями писателей англоязычной Канады. В центре повествования забастовка франкоканадских горняков, выступивших против произвола американских монополий и власти церкви. Возникшая в 1949 г. в маленьком шахтерском городке Джонсонвилле, она эхом прокатилась по стране, вызвав с одной стороны волну солидарности с бастующими, а с другой - ряд реакционных законов со стороны правительства. Строя свое произведение на документальной

27


основе (особенность, характерная и для первого романа писателя), Ришар вносит в художественную ткань газетные статьи, свидетельские показания, личные оценки, придающие повествованию характер прямого социального репортажа с места событий. Этому способствует и начало романа. Книга открывается сообщением об очередном взрыве на шахте. Фраза: “Еще раз наступает конец света” вводит читателя в суть драматизма повседневной жизни шахтеров. Так, само сближение книги Ришара с репортажем становится одним из путей дальнейшей эволюции социального романа страны. Особую роль играет и сопутствующий повествованию комментарий. Связывая локальное событие с положением дел в Канаде, он включает его в общественно-политическую жизнь страны. Показывает, что истоки тяжелого положения франкоканадских рабочих коренятся в антинародной политике правительства Дюплесси и потакающей ему церкви, а также в антинациональной деятельности американских монополий. Выдвинув на первый план событие, затрагивающее жизнь всего городка, писатель сосредоточил внимание на изображении пролетарской массы, тех социальных процессов, которые в ней происходят. Это определило и своеобразие созданного им образа коллективного героя, сама “коллективность” которого определяется и общностью труда, зримо и убедительно переданного Ришаром (“... ноги на опорах, покрытых скользкой грязью, тела, потные под прорезиненной одеждой, люди дрожали от резкого сотрясения бура”); и особенностью быта с извечной для всех шахтеров нуждой, не сумевшей, однако, убить в людях тяги к счастью, веселью, шутке (Запоминается вечеринка накануне объявления забастовки. Охваченные единым порывом, возбужденные грядущим событием люди собираются группами, спорят, смеются, пьют, поют и танцуют); и характерным для франкоканадцев остро ощущаемым бесправием перед законом, вызывающим ожесточение против хозяев и церковников (Знаменательна массовая сцена шествия женщин и детей к воротам шахты, когда пикетам угрожает хорошо вооруженная полиция). Наконец “коллективность” героя

28


наиболее ярко раскрывается в описании забастовки. Присущее Ришару умение превратить слово в эстетически значимый элемент помогает ему передать динамику событий, накал разбушевавшихся страстей. Дав забастовку крупным планом, писатель пошел по линии создания обобщенных образов (“серые, покрытые асбестовой пылью - горняки; “голубые” по цвету мундиров - полицейские), выявляя сущность одних и других. Забастовка подчиняет себе индивидуальные судьбы шахтеров. Отсюда беглость в обрисовке их биографий. Лишенные полнокровного воплощения персонажи романа интересны писателю в той мере, в какой они составляют часть своего класса, слагаемое коллективного образа героя. Таковы Марсель Генгра, Жиль Моранси, Одетт Марье, Жанна, Сильвен Бриссон. Судьба последнего особенно трагична. Смерть Сильвена, ставшего жертвой потогонной системы и отравления ядовитыми веществами, дает возможность писателю показать нечеловеческие условия труда рудокопов. Характерен эпизод, когда Сильвен, вынужденный оставить дробильною машину из-за раздирающего его грудь кашля, берется за другую работу, пытаясь прокормиться сдельщиной. Физически осязаемо доносит автор трагедию человека, теряющего силы и тщетно пытающегося отстоять свое право на труд. Это проявляется в той лихорадочной поспешности, с какой Сильвен стремится не только успеть заполнить рудой большой мешок, но и подставить тару своему напарнику. Непосильный темп работы, задыхающийся Сильвен, растущее нетерпение простаивающего напарника - все это создает картину предельного напряжения, изматывающего человека и обрекающего его на раннюю смерть. Показав драму жизни самой забитой и плохо оплачиваемой франкоязычной части канадского общества, Ришар не только обнажил непримиримость конфликтов, раздиравших страну, но и вскрыл потенциальные возможности, таящиеся в борьбе рабочего класса за свои права. Роман Ришара с “коллективным” героем по манере письма и художественному построению наследовал традицию пролетарской литературы 30-

29


х гг. Но хотя Ришар умело использовал ее достоинства, однако не сумел преодолеть ее недостатки. Нарисовав картину социальных условий, обрекавших человека на раннюю гибель, автор не создал психологически убедительный духовно богатый образ рабочего. С таким героем мы встречаемся в книге Д. Картера (р. 1910) “Сыновья без отцов”, ставшей знаменательной вехой в развитии темы рабочего класса в канадском социальном романе. Дэйв Нельсон, герой романа, проходит сложный путь исканий. Потомственный горняк, Дэйв не только продолжает семейную традицию убежденных шахтеров, но и наследует своеобразную судьбу своего рода, в котором мальчики всегда росли без отцов, погибавших в вихре различных войн. Мысль о проклятии, которым якобы отмечены Нельсоны, мешает ему создать семью, заставляет бежать из родных мест, колесить по стране, менять профессии, встречаться с самыми различными людьми и рабочими коллективами. Медленно, но верно вырабатывается в нем чувство причастности к тому, что происходит в стране, воспитывается ответственность за ход исторических событий. И помогает ему в этом, прежде всего, осознание того, что он часть великой армии труда, вне связи с которой он не мыслит свое существование. Труд, описанный Картером в романе, не всегда созидательный, порой он бывает направлен на цели, несовместимые с убеждениями честных тружеников страны, плоды его сплошь и рядом присваиваются правящей кликой. И в то же время именно труд наполняет смыслом жизнь рабочего, рождает ту трудовую психологию, которая заставляет человека ощутить себя частью большого коллектива. Примечателен эпизод, рассказывающий о том, как во время осмотра Дэйвом и Дэном обогатительного завода, Дэйв обратился к наладчику за справкой о том, сколько руды перемалывает теперь завод. Дав справку, “наладчик улыбнулся Дэйву. И хотя он взглянул на него мимоходом, Дэйв

30


почувствовал, что у него защекотало в горле. Вот по такой улыбке тосковал он долгие месяцы, нет - годы. Так улыбаются в Дип-Роке. В Канаде. Так улыбается рабочий человек своему товарищу - здесь ли, в обогатительном, на открытых разработках, или внизу, в шахте. Такая улыбка долго не гаснет - не то, что в Англии: там улыбаются как-то робко - улыбка мелькнет, и нет ее. Не чета это и дурацкой ухмылке, что не сходит с лица у хвастуна-янки”. Картер не только показал, что капитализм ставит человека в условия, в которых он не в состоянии раскрыть свою человеческую сущность, всю до конца, но, владея временной перспективой, писатель вскрыл причинно-следственные отношения происходящего в обществе. Знаменателен диалог, который ведут погребенные под обвалом шахты, искалеченные, умирающие Дэни Ланжевен и Дэйв Нельсон. - Дэни, - обратился к нему Дэйв, - я хочу спросить у тебя одну вещь. - Спрашивай! - Почему я должен был вернуться в шахту? Почему я должен был добывать никель для них?... Я ненавижу войну... Ведь я знал, что никель идет для войны! Это преступление... И я совершил его!... -Ты не виновен. Мой друг, не отрекайся от своего труда!... Близок день, когда те, кто использует наш труд для убийства, будут сметены с лица земли... Все, что мы создаем своими руками, принесет людям счастье.5 Связь Дэйва с рабочим коллективом помогает ему, в отличие от героя романа Макленнана “Сын каждого человека”, видеть в труде не только проклятье, но и благо, дает возможность ощутить себя как личность, а соответственно и поверить в возможность подчинить себе обстоятельства. Дэйв, как и Арчи, герой Макленнана, гибнет. Но гибнут они по-разному. Арчи уносит в могилу глухую ярость на несостоявшуюся жизнь, ярость, лишившую его рассудка. Дэйв гибнет, пытаясь прийти

31


на выручку товарищам. Гибель Дэйва обретает смысл в свете борьбы трудящихся за лучшее будущее, как часть борьбы каждого народа за свое освобождение из-под ига эксплуатации. Детерминированность характера героя обстоятельствами не снимает у Картера проблемы выбора и ответственности человека за происходящее в обществе. Острые социальные конфликты послевоенного времени пробудили новый интерес к “красным тридцатым”. События 30-х гг. становятся объектом исследования многих литераторов послевоенной поры, помогают им лучше осмыслить явления настоящего. “То была целая эпоха в нашей истории, - отмечает канадская поэтесса Дороти Лайвси, - о которой сегодняшняя молодежь не имеет никакого представления: до недавнего времени канадская литература не знала сколько-нибудь значительных произведений о тридцатых... Видели бы вы марши безработных, переполненные поезда, пересекающие страну, миллионы и миллионы людей, неустроенных, голодных, - их лишали возможности выжить, сохранить свое человеческое достоинство! Это была трудная пора, пора отчаяния. И вместе с тем - пора невиданного энтузиазма и борьбы. Мы верили, что Поднимая наши голоса, Сжимая кулаки В борьбе... сможем построить новый мир для рабочих людей”.6 Художественным воплощением этой идеи стал роман Лайвси (р.1909) “Правая рука, левая рука”.7 Лайвси прожила большую жизнь, рано связала свою судьбу с жизнью и борьбой прогрессивных сил страны за лучшее будущее своей родины. Касаясь замечания о том, что заглавие книги допускает самые различные толкования, писательница заметила: “Так оно и есть. Во-первых, вспомним библейское “не ведают, что творят”. Правая рука не ведает, что творит левая. Я попыталась показать два класса - две руки общества, - воплощающие противоположные начала... Поскольку книга моя и автобиографическая, я также имела в виду - и постаралась

32


отразить - двойственный характер взаимоотношений между мужчинами и женщинами тридцатых, да и не только тридцатых. Теоретически в кругу прогрессивно мыслящих канадцев мы, женщины, считались равноправными. На практике же наша правая рука была привязана к кухонной раковине!” Уже в самом заглавии писательница оттеняет полярность политических сил в жизни общества: демократия и фашизм; раскрывает далее на протяжении всего романа растущую активность рабочего класса и свою причастность к событиям эпохи. Это оттенено и в подзаголовке книги, где четко указано время и место описанных событий: “Подлинная жизнь тридцатых: Париж, Торонто, Монреаль, Запад и Ванкувер. Любовь, Политика, Депрессия и Феминизм”. Дополняет картину эпохи и глава об испанских событиях, полная живого участия в судьбе борющихся за правое дело антифашистов. Концепция человека в истории, пронизывая все повествование, раскрывает этап за этапом становление личности молодой женщины, в сознании и жизненном пути которой причудливо переплелись явления объективного мира с субъективным, бытовым, женским. Книга Лайвси - это наглядное свидетельство того, как, постигая законы действительности, человек приходит в стан борцов против социального зла. Тяжелым годам “великой депрессии” посвящен роман Хью Гарнера “Капустный город” (1950), рассказывающий о трудной доле обитателей торонтских трущоб, их самоотверженной борьбе с бедностью. В бурные события 30-х гг. нас вводит роман Германа Буллера “Лишь один человек” (1963). Действие первой части произведения происходит в Монреале, второй - в горняцком центре Асбестосвилле, где франкоязычные канадцы страдают под двойным гнетом: американских монополий и католической церкви. Описание тяжелого труда горняков и, как следствие, возникшей забастовки - наглядное свидетельство интереса писателя к тем социальным процессам, которые с новой силой

33


обозначились в Канаде послевоенных лет. Тематически родственные, но разные по манере исполнения (“коллективный” герой у Ришара, становление сознания молодого человека у Буллера) романы канадских писателей типологически сходны, убеждают в общности проблем, в равной мере волновавших писателей двуязычной Канады. О трагическом мироощущении молодежи 30-х гг., скитавшейся по большим дорогам Канады в поисках работы, повествует роман Ж.-Ж. Ришара “Дневник бродяги”. 8 Избранная автором форма дневника (его ведет герой романа, сын рыбака, покинувший родную Акадию в надежде на лучшую долю в другой части страны) доверительно и интимно раскрывает сложные чувства, рожденные депрессией в душе молодого человека. Безработица в равной мере больно ударила по судьбам франкоязычной и англоязычной молодежи. Общность судеб этой молодежи своеобразно оттенена в заглавии романа, которое составлено из французского слова “дневник” и английского, а точнее американского слова “странствующий рабочий” (или “бродяга”), рожденного трудными годами депрессии. Затронув острую социальною проблему, столь злободневно звучавшую в 60-е гг., Ришар, однако, не сумел остаться на высоте поставленной им задачи. Отдавая дань не лучшим веяниям современной ему литературы, он делает своего героя двуполым существом с не менее острыми для него сексуальными проблемами. Внесенные в роман, они лишают его цельности, той социальной остроты, которой были отмечены лучшие произведения писателя. Тема рабочего класса по-разному решается канадскими писателями. В своем конкретном выражении она предстает в произведениях, героями которых являются пролетарии, своим физическим трудом создающие материальные ценности буржуазного общества и составляющие “главный элемент социального романа”. Наряду с этим, с темой рабочего класса, мы встречаем в книгах героев, которые не являются пролетариями в прямом смысле этого слова, но в силу жизненных обстоятельств связаны с рабочим коллективом,

34


разделяют его судьбу. Так, тема разрыва с рабочей средой, столь популярная у зарубежных писателей (Колин Сэвилл в романе Д. Стори “Сэвилл”; Марк Белфорд в книге Г. Паркера “Омут”), все чаще заменяется у канадских романистов темой сближения интеллигенции с трудящимися массами. С этим м ы встречаемся в романах М. Каллагана “Они унаследуют землю”, Д. Картера “Будущее за нас”, Г. Буллера “Лишь один человек”, Ж. Бессетта “Ссора”. Выходец из необеспеченной семьи, получивший образование в иезуитском колледже и благодаря упорству в овладении знаниями достигший признания, Бессетт определенную часть своего жизненного опыта вложил в образ героя романа Жюля Лебефа. Студент филологического факультета Монреальского университета, герой оплачивает свою учебу, работая ночным уборщиком в транспортной конторе метрополитена. Соединив в одном лице рабочего и интеллигента, Бессетт не только чутко уловил сдвиги, происшедшие в сознании франкоканадцев, сбрасывавших оковы религиозных пут (Лебеф живет в свободном браке, не освященном церковью со своей избранницей) и обретавших чувство собственного достоинства, а соответственно право на образование и свой язык (Лебеф мечтает стать писателем), но и выразил свое убеждение, что придет время, когда возникнет нечто вроде “солидарности между интеллигенцией и рабочим классом”. 9 Этот тезис своеобразно реализуется на примере отношений Лебефа со своими товарищами-рабочими. Тяга здорового, физически сильного двадцатидевятилетнего парня к гуманитарным наукам хотя и озадачивает его друзей по работе, но вызывает у них и чувство гордости от сознания, что один из них, такой же подметальщик вагонов, способен на большее. В свою очередь, и Лебефу хорошо в среде своих собратьеврабочих. Он разделяет их тревоги и заботы, чувство негодования по отношению к власть имущим. Лебеф всегда готов прийти им на помощь советом и делом. Так, знаменательно его горячее участие в судьбе одаренной шестнадцатилетней Гизель, дочери

35


одного из уборщиков вагонов, которую он убеждает найти поденную работу и продолжать образование в англоязычном колледже. Когда старик Буле в порыве гнева ударил десятника метлой по голове и после тридцати лет работы потерял не только работу, но и право на пенсию, именно Лебеф вступился за старика и добился его восстановления. Образ Лебефа оттеняется групповым портретом рабочих. Старик Буле, итальянец Шарло, толстяк Мерсо, отец Бретон даются как наиболее яркие представители рабочего коллектива, который проявляет себя и во взаимной поддержке друг друга, и в общей ненависти к десятнику Левеку. Эта неприязнь вызвана не только личными качествами десятника, но и тем, что Левек олицетворял для рабочих предпринимателей, ту Компанию, которую они клянут, сетуя на свою тяжелую долю. Писателю удалось в живых диалогах, наполненных доброй долей жуаля, раскрыть сложное положение этих неквалифицированных тружеников, несущих в себе вековой груз раболепия и послушания. Тем знаменательнее тот глухой ропот недовольства, который, зрея в умах каждого из них, переходит в открытые разговоры о забастовке. Но именно в силу того, что герои Бессетта представляют в романе самую забитую часть монреальских тружеников, не искушенных в коллективной борьбе, осуществить свою угрозу начать забастовку они так и не могут. Дальше отдельных стихийных вспышек недовольства дело не пошло. Этим пользуется Компания. Обещание заменить Левека помогает ей потушить взрыв. Отразив один из начальных этапов в развитии нараставшего стихийного недовольства трудящихся масс Квебека, Биссетт во многом предвосхитил накал грядущих боев, потрясших страну, лишний раз подтвердив мысль о том, что “нет романа, который был бы полностью выдуман: все романы всегда частично извлечены из действительности”.10 Это доверие к реальности проявляется прежде всего в особом внимании канадских писателей к активизации рабочих масс, росту их самосознания, к утверждению идеи солидарности

36


как средства изменения положения дел в обществе. Все меньше появляется в романах героев с ущербным сознанием, душевной опустошенностью, все чаще их замещают люди, полные энергии и веры в человека. Таков Элдон Харрис, сельскохозяйственный рабочий, герой романа Грэхема Вудса (р.1934) “Кровавая жатва”. Англичанин по рождению, переехавший в Канаду в 1955 г. Вудс з а явил о с ебе как журналист ост рого социального видения. Об этом свидетельствует его роман, повествующий о тяжелой доле батраков, сборщиков помидоров на плантациях Южного Онтарио. Убедительно и зримо рисует автор физический труд рабочих, оттеняя монотонность и автоматизм движений работающих. “Ноги расставлены над растениями, корзина слева между рядами, срывай справа, переноси влево, пока левая рука бросает в корзину помидору, правая - срывает другую”. Отупляющий ритм движений сборщика подчеркивается умелым подбором глаголов, уподобляющих человека работающему механизму. “Срывай, переноси, бросай, срывай, переноси, бросай, подтаскивай корзину к другому растению, бросай..., двигайся..., срывай, передавай, бросай...”. Выразительности картины каторжного труда батраков способствует и лейтмотивный образ изнурительной жары, донимающей рабочих на полях и превращающей их работу в ад. Ранняя старость, преждевременная смерть - таков жалкий итог потогонной системы, уносящей жизни сезонных рабочих. Примечателен образ рабочего Алекса, который трудился из последних сил, лелея мечту заработать деньги, купить бот и отправиться подальше от плантации, где только “пустынное море и небо”. Смерть от разрыва сердца во время работы оборвала жизнь этого еще молодого человека. Изматывающий труд, примитивность быта и развлечений, от которых страдают как франкоязычные канадцы, так и англоязычные, рождает глухое недовольство. Оно проявляется в реакции рабочих на смерть товарища, и в растущем антагонизме между хозяином фермы и батраками, и в страшной

37


сцене, когда, защищая честь своей дочери, Харрис сводит счеты с распоясавшимся хозяйским сыном, вкладывая в эту расправу всю боль и гнев человека, униженного тяжелыми условиями своей жизни. Голос возмущения сезонных рабочих находит отклик у тружеников города. Знаменателен эпизод, когда, попав в Торонто, Харрис оказывается в центре толпы, раздающей листовки с призывом не покупать калифорнийский виноград из-за страшной эксплуатации, которой подвергаются его сборщики. Так рост недовольства сборщиков помидоров вплетается в растущий протест широких народных масс, борющихся за иные условия труда сельскохозяйственных рабочих. Пережив страшный день, вызванный смертью Алекса, узнав, что его семье отказано в сезонной работе (хозяин не захотел держать у себя “смутьяна”), Харрис попадает в тяжелое положение. Но сознание, что он не одинок, спасает его от отчаяния. Харрис убежден, что на этот раз многое в его жизни будет по-другому. И залогом тому является его иное отношение к окружающему миру. Перемежая главы о работе на ферме Рошфорда с воспоминаниями Харриса о прожитой жизни, автор строит произведение как внутренний монолог героя. Знакомству с основными вехами биографии Харриса способствует и прием киноглаза. Наплывами проходят в сознания героя картины школьной жизни, увлечение книгами, лидерство в хоккейной команде, пребывание в армии, женитьба, тщетные поиски работы в послевоенное время. Вплетая в повествование от первого лица монологи и диалоги других действующих лиц, привнося в роман элементы киносценария, автор расширяет границы повествования. Более емкой и многогранной становится действительность, окружающая героя, а введение эпизодических персонажей, которых обездоленность привела в стан кочующих батраков, делает фигуру главного героя еще более типичной и убедительной, типологически роднит ее с образом Джерида Титера из романа Патрика Дэвиса Смита “Энджел-Сити, или Ангельский город”. Тема рабочего класса, представленная в канадском романе разными творческими индивидуальностями, отмечена

38


общностью творческих установок писателей: осмыслить и отразить потенциальные возможности рабочего класса, все громче заявляющего о своих правах. В этом суть тех наднациональных контактов, которые, не снимая художественного своеобразия англоязычных и франкоязычных произведений, делают их создателей писателями одной страны. Касаясь художественного воплощения темы рабочего класса в канадском романе, следует отметить, что, успешно изображая массу в целом, писатели, за редким исключением, не достигли еще должного успеха в раскрытии нравственного мира Примечания канадского рабочего. 1. Smith A.E. Men Who Labor. In: Spirit of Canadian Democracy by M. Fairley. T., 1943, p.144. 2. Трущенко Е. В жизни и литературе. “Иностранная лит.”, 1967, № 11, с. 215. 3. Carter D. Fatherless Sons, 1955; Richard J.J. Le Feu dans làmiante; Gйlinas P. Les Vivants, les morts et les autres, 1959; Bessette G. La Bagarre, 1958; Buller H. One Man Alone, 1963; Richards D. The Coming of Winter, 1974. 4. Woods G. Bloody Harvest, Toronto, 1977. 5. Цитаты даются но изданию: Картер Д. Сыновья без отцов. М., 1958. 6. Лайвси Д. “Иностранная литература”, 1981, № 10, с.249. 7. Livesay D. Right Hand, Left Hand. T., 1978. 8. Richards Jean-Jules. Journal dùn hobo. Montrйal, 1965. 9. Canadian Literatura, 1981, № 88, p.13. 10. Ibidem, p.17.

39


Роман испытания и личной ответственности 60-е гг. в канадской литературе становятся свидетельством того, что книги, отражающие правду действительности, попрежнему вызывают живой интерес. “Советским людям, пишет Картер, касаясь особенностей жизни Канады 60-х гг., может быть, трудно себе представить, с какой силой бушует у нас война идей. Между тем борьба эта идет не на жизнь, а на смерть и не прекращается ни на час”. 1 Жизнь 60-х гг., осложненная новыми событиями международной и социальной действительности (стремление Канады отстоять свою независимость от Англии и противостоять агрессивным притязаниям американского империализма, с одной стороны и следование в фарватере политики США во вьетнамской войне, с другой; экономические трудности и рост инфляции, вызвавшие недовольство широких масс; борьба жителей Квебека против неравного положения в стране, вылившаяся в создание сепаратистских организаций), привлекает внимание к молодому поколению страны, типологически родня произведения канадских писателей с “молодежной прозой” в литературе европейских стран. Именно молодежь со своим юношеским максимализмом и демократическим мировосприятием становится барометром политического климата страны. Одна ее часть сближается с революционными силами эпохи, нащупывая дорогу в будущее. Другая безоглядно бросается в борьбу со злом, не всегда отчетливо представляя конечные цели предпринятой акции, третья, - не умея бороться, уходит от острых конфликтов, пытается замкнуться в стоическом неприятии отвергаемой ими буржуазной действительности. Но и те и другие - живое свидетельство неблагополучия буржуазного общества.

40


Знаменательно, что проблема молодого человека характером своего решения заставляет воспринимать произведения, этой проблеме посвященные, как романы политические и не столько по насыщенности их текста политическими событиями (хотя и это есть в романах), сколько по умелой передаче писателями мысли о том, что судьба человека, его сознание, его отношение к окружающему во многом определяются теми политическими событиями, современником которых он является. Давая жизнь молодого человека в контексте истории (Кен в романе Гарнера “Капустный город”, Даниэль Макнейл в книге Макленнана “Возвращение сфинкса”, Поль в произведении Жасмена “Этель и террорист”, Гари и Андре в книге Баку “Одинокие”, Робер в романе Гравеля “Потерянное время”, Марк Корбонне в произведении Мура “Революционный почерк”, Гевин в романе Мура “Император мороженого”), писатели через раскрытие внутреннего мира героя показывают его стремление утвердить себя в качестве активно действующего лица современности. Не случайно обращение авторов этих произведений к традиции “романа воспитания”. Однако сама эта традиция заметно изменилась ко второй половине XX в. “Поскольку действительность движется, движется и реализм. Меняются его формы, его виды. Реализм весь в движении... Это постоянно самообновляющееся направление, -направление, которое не может повторять своих стилистических приемов, форм, сюжетных построений и т.д....”.2 В силу этого меняется и такая жанровая разновидность, как роман воспитания, который все больше превращается в “роман испытания и личной ответственности”, т.е. такой “роман, где ставится вопрос о смысле жизненного поведения героя и о том, какова та или иная ответственность (перед временем, перед людьми, перед собой), которую он несет за то, что жил именно таким образом; о том, к каким мыслям, чувствам, поступкам толкает его сознание такой ответственности”.3

41


Определяющим в формировании молодого героя, его “воспитании” становится, как правило, либо событие большого исторического значения (для Кена - война против фашизма в Испании, для Гевина - война против гитлеризма в Ирландии), либо политическое событие внутри страны (для Даниэля, Поля, Гари, Андре, Робера, Марка участие в сепаратистском движении). Именно эти выпавшие им на долю испытания заставляют их по-новому взглянуть как на самих себя, так и на окружающее. Раскрывая день за днем, хотя и с пропусками, жизнь героев, исследуя наиболее существенные стороны общественного бытия, писатели в эволюции их сознания отражают растущее гражданское самосознание масс. Способствует этому и характер изложения. Используя автобиографическую форму (но отнюдь не автобиографию как жанр), автор дает окружающее глазами героя, превращая повествование в своеобразный “ich-роман”, “даже если герой функционирует там в третьем лице”.4 Не менее знаменательно и то, что герои вышеназванных романов живут в разные годы одного исторического периода. Рост прогрессивных тенденций в канадской литературе 60-х гг., сближение лучших писателей с народом рождает, как уже было сказано ранее, и новый интерес к литературному наследию 30-х гг., которое приобретает особую актуальность в насыщенной борьбой атмосфере нашего времени. Среди проблем бурных тридцатых канадских писателей особо волновала проблема молодого человека, поиски им выхода из плохо устроенного, чуждого, а то и просто враждебного ему буржуазного мира. С этой проблемой мы вновь сталкиваемся в 60-е гг. Кен и Гевин, каждый по-своему пройдя сложный путь исканий, обретают истину. В противовес неуверенности человека буржуазного общества, пытающегося либо замкнуться в собственном мирке, либо найти убежище и опору для своего индивидуального самоутверждения в сексуальной революции, писатели реалистической ориентации выдвигают героя,

42


стремящегося разобраться в объективно существующем мире, ощутить и выразить в нем свои возможности, свою личность. Вот почему внешний мир становится предметом пристального внимания писателей. События международной и социальной действительности составляют органическую часть бытия героя, помогают лучше раскрыть процесс воспитания человека в окружающем его мире. Стандартизации личности, внутренней пассивности героя модернистского романа писатели социального направления противопоставляют личность мятущуюся, ищущую, через ошибки и заблуждения идущую к обретению своей индивидуальности. Так, в романе Гарнера “Капустный город” прослеживается путь Кена, юноши из трущоб, изведавшего все круги капиталистического ада: безработицу, голод, преступность. Гарнер выделяет этапы его биографии (участие в демонстрации безработных, встреча с коммунистами, участие в борьбе испанских республиканцев). Каждый этап, отмеченный возникновением психологических коллизий в сознании героя, показывает, как медленно, идя через срывы и заблуждения, обретал Кен истину. Вступая в сложные отношения с окружающей его действительностью, он формировался как личность, глубже познавал меру личной ответственности человека за происходящее в обществе. Сложную эволюцию в своем духовном развитии проходит и семнадцатилетний герой романа Мура “Император мороженого”. Гевин Берк - выходец из обеспеченной буржуазной семьи. Он не знал лишений, через которые прошел Кен. Но нравственные испытания, выпавшие на долю юноши, были пережиты им не менее болезненно. Мы знакомимся с ним в сложный для него период жизни. Он не сдал выпускные экзамены в школе, не в ладах с семьей, не знает, как утрясти отношения с любимой девушкой, одержим чувством страшного одиночества. Оно проистекает от отсутствия контакта с отцом и невозможностью найти общий язык с матерью. Начало второй мировой войны привело Гевина в ряды Противовоздушной

43


гражданской обороны. Поступок, повергший в изумление его близких, становится для героя спасительной отдушиной, попыткой ускользнуть от домашней опеки. Внешне несобранный и неудачливый, Гевин выступает в романе человеком интенсивной духовной жизни. Неудовлетворенный окружающим, он весь в поиске, хотя это и приводит к сложным конфликтам с его близкими. Несобственно-прямая речь, часто встречающаяся в романе, помогает автору показать героя на сложном рубеже его развития. Уже не мальчик, но еще и не взрослый, Гевин мучительно переживает свое духовное и физическое созревание, чувствует бессилие объяснить старшему брату происходящее с ним. Не приемля официальные требования в школе, Гевин любит современную поэзию, тонко чувствует ее, пытаясь в ней найти созвучие своим мыслям и настроениям. Йейтс, Т.С. Элиот, Оден и особенно любимый им Уоллес Стивенс, чья строка из стихотворения застряла в его сознании, хотя он и не очень ее понимал: Пусть наступит конец неопределенности, Единственный император - это император мороженого. Гевину казалось, что эта строка подводит итог всему сущему и подобно произведениям других современников-поэтов предвидит будущее его поколения. Оно будет погребено под обломками мира, идущего к своему концу. Ирония и юмор, а также мрачный взгляд на мир, пронизывающие стихотворение Стивенса, из которого автор берет заглавие романа, определяют и общую тональность произведения. Перед нами юность с ее борьбой, метаниями от отчаяния к героизму, от нигилизма к вере - все это передано великолепным, сжатым языком, в котором своеобразно сочетается лиризм и комизм, ирония и трагизм, сообщая очарование стилю произведения. Гевин мечтает о войне, которая сокрушит все и вся. Война для него - спасительный выход из неудовлетворяющего его существования, а пока ПВО - это возможность обрести “независимость от отца и его “не делай то, не делай этого”. Гевин не может принять профашистских симпатий своего

44


родителя, который считает, что ирландцам под Гитлером будет не хуже, чем под властью англичан. Не приемля католицизм своей семьи, Гевин не принимает и протестантский Белфаст. И тем не менее остатки привычных теологических представлений, которые не так просто юноше вытравить из своего сознания, чувствуются в непрерывном споре, который ведут в нем Белый ангел-хранитель и Черный ангел. Эта борьба доброго, чистого и светлого в душе Гевина с тем наносным, скверным, что проникает в его духовный мир из новой среды, с которой он встретился в рядах ПВО, дается как своеобразная реакция на благопристойность и ханжество его семьи. Использованный художественный прием становится в романе не только средством характеристики тех людей, обстоятельств и событий, с которыми сталкивается герой, но и средством раскрытия сложных борений духа юноши. Великолепно дана в романе сцена ночной бомбежки города. Гевин на крыше дома. Шарящие по темному небу лучи прожектора, глухие звуки пушек, разрывы падающих бомб вся эта вакханалия воздушного боя опьянила Гевина. “Война пришла наконец!”, - возбужденно думал он, исполняя фантастический танец на крыше. Приветствуя войну как возможность нарушить рутину повседневного существования, Гевин очень скоро познал ее трагическую повседневность. Бомбежки, очистка улиц от убитых, спасение раненых, оказание первой помощи тем, кого беда застала на дороге, - таковы напряженные будни героя, изнурительные и тяжелые, полные ежечасного риска. От бездумного восхищения разбушевавшейся стихией огня и металла, готовой поглотить все плохое, что он отвергал в окружающем его мире, до осознания того страшного горя, которое война несет ни в чем не повинным людям, - вот путь, пройденный Гевином. Примечательно, что, оказавшись около своего дома, встретив своих близких, готовых к отъезду в Дублин, Гевин наотрез отказался ехать с ними. “У меня есть

45


работа, - сказал он. - Там раненые люди. Они нуждаются в санитарах”. Так закончилась целая полоса жизни Гевина, родилось чувство личной ответственности не только за судьбу своих близких, но и за то, что происходит вокруг него. Трудные нравственные испытания выпали на долю Поля, героя романа Клода Жасмена (р.1930) “Этель и террорист”.5 Душевно неуравновешенный, лишенный устойчивых политических убеждений, но обуреваемый жаждой деятельности, желанием утвердить себя как личность, Поль попадает в ряды террористической организации, борющейся за отделение Квебека. Строя роман как серию эпизодов, рисующих бегство героя со своей возлюбленной Этель из Монреаля в НьюЙорк после совершенного им террористического акта, автор озабочен не столько теми реальными обстоятельствами, в которые попадает герой, сколько той непрерывной работой сознания, которая в нем происходит под влиянием пережитого. Используя традиции исповедальной прозы, Жасмен делает интроспекцию средством внутреннего анализа духовной жизни Поля. Ассоциативные, порой хаотичные картины прошлого, наплывом возникающие в возбужденном мозгу протагониста, перемежаясь с окружающей его нью-йоркской действительностью, дают возможность Жасмену как бы изнутри раскрыть историческую обусловленность характера Поля, взятого в его конкретном социальном воплощении тревожных дней Канады 60-х гг. Один из многих представителей необеспеченной франкоканадской молодежи, лишенный каких бы то ни было определенных перспектив на будущее, Поль страдает от никчемности своего существования. Подвигнутый на террористический акт заправилами “Движения”, убедившими его, что любые жертвы не в счет ради цели пробудить квебекцев к действию, Поль впервые ощутил свою нужность, легко уступил чужой воле, с облегчением амнистировав себя от необходимости думать о последствиях. Ему льстило то одобрение, которое вызвало у руководителей “Движения” его

46


согласие выполнить задание. Но импульсивный и неустойчивый в своих взглядах, Поль, оправившись от шока после совершенного им акта, начинает мучительно размышлять о возможных его последствиях. Этому способствует и страх потерять Этель, которая грозилась оставить его, если брошенная им бомба унесла хотя бы одну человеческую жизнь. Образ Этель, сливаясь в сознании Поля с образом Квебека, становится частью внутренней сущности героя, рождая в его душе страстные слова привязанности и любви: “Я тебе бесконечно пишу и придумываю без конца гимн, который я прочитал в твоих глазах; своими словами я прикасаюсь губами к обжигающей плоти моей страны, и я тебя отчаянно люблю как в день нашей первой встречи”. Но самоамнистия жестоко мстит Полю. Бездумное вступление в организацию превратило его в конечном итоге не только в игрушку чуждых ему страстей группы террористов, готовых уничтожить все, что не сообразуется с их представлением о праве на существование (таково требование к Полю порвать с Этель во имя сохранения расовой чистоты “Движения”, приказ вновь повторить террористический акт), но и сделало его пешкой в руках полицейских, напавших на его след (предъявленный ими ультиматум: либо спасти себя ценой провокаторской деятельности в организации, либо погибнуть, - ставит Поля в безвыходное положение). Все это становится предметом мучительных раздумий героя. Суд совести, перед которым Поль держит ответ, заставляет его признать, что корень зла, содеянного им, заключается в том, что стремление “слепо подчиниться дисциплине” стало удобным камуфляжем его желания уйти от ответственности. В своей внутренней нелицеприятной исповеди Поль уже не кажется себе таким героем, как это представлялось ему вначале. Он все чаще воспринимает себя как марионетку, автоматически выполнявшую чужую волю. Критически оценивает он и руководителей “Движения”, от которых исходит затаенная ненависть, ищущая выхода в актах вандализма (особенно отмечен этим Риль). Резко судит Поль в своем внутреннем

47


монологе цинизм политиканов, легко раздававших предвыборные обещания в погоне за голосами избирателей и с не меньшей легкостью запускавших руки в государственный карман. Он клеймит разъедающую страну коррупцию, которая все основательнее превращает Квебек в добычу власть имущих, жадно рвущих его на части. Мучительно осознавая свою роль в террористическом акте, питая отвращение к убийству, Поль приходит к признанию своей доли ответственности за происходящее в Квебеке. Сделав работу сознания движущей силой произведения, автор обратился к исповеди как к наиболее удобной форме раскрытия внутреннего мира героя. Анализ происходящих в его душе сдвигов подтверждает мысль Миколаса Слуцкиса о том, что “...лирические формы могут дать эпический эффект, то есть при помощи субъективно-ассоциативного подхода тоже можно проникнуть в мир объективно-эпических значений”.6 И это действительно так. Внутренняя драма Поля есть выражение политических событий его страны. Политика, органически входя во внутренний мир героя, становится элементом его жизненного опыта, оказывает определяющее воздействие на формирование его характера. В форме лирического монолога участника террористической организации написан и роман Юбера Акена (р.1929) “Ближайший эпизод”.7 Строя произведение на лично пережитом (автор к моменту написания книги находился в тюрьме и вынужденное бездействие компенсировал работой мысли), Акен внес в него многое из того, что волновало канадцев периода так называемой “тихой революции” 60-х гг. Способствует этому и своеобразная композиция. Произведение строится как “роман в романе” с внесением в него детективного элемента, что не только придает занимательность этому сложному по структуре произведению, но и помогает отразить события бурной, полной опасности жизни самого Акена. Это находит отражение и в своеобразии стиля романа, напряженного и экспрессивного, ломающего привычный строй французского языка. Он становится словесным выражением страстей, бушующих в душе

48


повествователя. Создавая произведение, героем которого является личность, во многом адекватная автору, Акен ведет повествование от первого лица, равно присущее как автору, так и герою, что приводит порой к слиянию протагониста и повествователя. Это дает возможность Акену передать мысль о том, что сложные раздумья повествователя есть суть отражений трагического мироощущения франкоязычной интеллигенции Канады, страдающей от сознания бесправного положения в стране. Сложные отношения “двух Канад” оттенены целой системой символов. Так, Х. де Хойтц, которого должен убить рассказчик, выступая в нескольких ипостасях (историка, финансиста и агента правительства), символизирует “английскую” Канаду, хотя его подлинная сущность по мере развития событий становится туманней и неуловимей. Читатель все более ощущает растущее сходство между Хойтцем и повествователем (их роднит выдуманный рассказ о событиях личной жизни, который они при разных обстоятельствах излагают друг другу, интерес к истории, присущая им манера мыслить). Именно все более ощущаемая родственность этих двух людей мешает в конечном итоге повествователю увидеть в Хойтце врага, выполнить задание и устранить его. Символичен и образ К. Длинноволосая блондинка, возлюбленная рассказчика, она олицетворяет собой Квебек. Но и ее образ на протяжении повествования множится и ускользает. Так, в иной ипостаси она вдруг предстает подругой Хойтца. Сложное мироощущение автора, концентрирующего в своем сознании боль и страх за происходящее в Квебеке, передано через метафору погружения в озеро, мутные воды которого символизируют трагические катаклизмы, сотрясающие Канаду. Ощущение бесперспективности предпринятой акции насильственно изменять положение дел в Квебеке рождает в сознании автора ассоциации с явлениями, имевшими место в европейской и канадской истории. Это оттеняется перенесением событий творимого им детективного романа в Швейцарию, бывшую временным пристанищем как европейских, так и

49


канадских революционеров и анархистов, имена которых появляются на страницах повествования. Вводя в произведение символику и прямые комментарии к происходящему в Квебеке, автор не только обнаруживает исповедуемый им анархический идеал борьбы, но и раскрывает его несостоятельность, что проявляется в крушении личных планов героя, в горьком осознании им отсутствия контакта между сепаратистским движением и народом. Отсюда выстраданное им убеждение, что терроризм не то средство, которое изменит положение Квебека. И хотя сепаратистское движение оказалось неспособным поднять народ на революцию, сама идея революции, при всей туманности представлений о ее конечных результатах, продолжает жить в сознании Акена. Она станет тем “ближайшим эпизодом”, о котором еще предстоит рассказать. (“Мой рассказ прерывается, потому что я не знаю первого слова ближайшего эпизода”). Касаясь жанровых особенностей романа, Белинский отмечал, что это “эпопея смешанная, проникнутая насквозь и лиризмом, и драматизмом...”. 8 Этой примечательной особенностью обладают и канадские романы, отражающие сложные явления квебекской истории 60-х гг. Используя конкретные общественно-исторические коллизии, Акен, как и Жасмен, строит произведение на событии, прямым участником которого является герой. Оно ста новит ся отпра вным моментом той сложной работы сознания, которая, совершая переворот в духовном мире протагониста, заставляет его м ногое переосм ыслить з аново. Им енно внутренний драматизм переживания героя, его критический самоанализ становится преобладающим, подчиняя себе событийную сторону произведения. С осознанием бесплодности террора как средства борьбы за изменение положения дел в Квебеке встречаемся мы и в книге Пьера Гравеля “Потерянное время”. 9 Сделав центральным моментом повествования анализ психологии террориста, автор показывает сложные раздумья героя, пытающегося осмыслить

50


предпринятый им шаг. Принять последствия террористического акта Роберу оказывается сложнее, чем убедить себя в его необходимости. Мария, его возлюбленная, предлагает бежать в Мехико, веря, что там можно найти пристанище. Но для Робера покинуть родину означает предать идеи, во имя которых он боролся. Бежать - это значит свести свой поступок к обычному преступлению и тем самим снять идею возмездия, которая заключена для него в террористическом акте. Вот почему, отказываясь оставить родину, он предпочитает отдать себя в руки полиции. Отчаянием и жаждой борьбы проникнута книга Жака Годбу “Нож на столе”.10 Прибегая к иносказанию, недомолвкам, символике и намекам, автор раскрывает сложную ситуацию, сложившуюся как в стране, так и между Канадой и Соединенными Штатами. Это своеобразно передано через запутанные отношения героя с его возлюбленными. Одна из них белокурая, холеная Патриция, олицетворяет США, другая - Мадлен - уходящую в прошлое французскую Канаду с ее привычным укладом и размеренным строем жизни. Это оттенено гибелью героини и новым интересом протагониста к Монике, сестре Мадлен. Тщетные попытки примирить старое и новое рождают самые противоречивые чувства, раздирающие сознание героя. Годбу отмечает присущие герою колебания, нерешительность в выборе твердой жизненной позиции, болезненную рефлексию, вызванную осознанием никчемности своего собственного существования. И тем не менее борьба угнетенных народов мира, угроза ядерной бомбы, нависшей над человечеством, делает для него террор все более сомнительной формой протеста против происходящего вокруг. Ощущая это, писатели стремятся не только развенчать идею сепаратистского движения, но и противопоставить ей призыв к единению всех здоровых сил Канады во имя борьбы за национальную независимость страны и социальное равенство населяющих ее людей. Эта идея с предельной ясностью и художественной убедительностью раскрыта в

51


романе А. Макленнана “Возвращение сфинкса”. Точка зрения автора на сепаратистское движение ясно сформулирована в наставлении, которое дает герой романа Алан своему сыну: “Слушай, Даниэль, - страна в волнении, и больше чем другие ее части, самым сильным волнением охвачен Квебек... Если две старые культуры, подобно французской и английской, не смогут ужиться вместе в пределах одной нации без того, чтобы не уничтожить друг друга, что будет со всеми другими и во что практически превратится человеческое общество?... Если это ваше движение добьется успеха, оно уничтожит Квебек, и у вас здесь будет диктатор подобно одному из тех, которые имеются в Южной Америке”.11 Пройдя через ряд испытаний, Даниэль на собственном опыте убеждается в справедливости слов отца. От ослепления лозунгами террористов до вдумчивого анализа сложившейся в Квебеке ситуации - таков путь, проделанный юношей в это сложное время. За добрые отношения между франкоязычной и англоязычной частями Канады выступает Джеймс Баку в своем романе “Одинокие”.12 В центре его внимания анализ духовной жизни англоканадца Гарри Саммерса и франкоканадца Андре Рианкура. Будучи художниками, они выступают носителями двух культурных традиций страны. Но несмотря на это, в сложные кризисные для Канады дни обнаруживают, что у них общая не только профессия, но и принадлежность к земле, на которой они живут. Это становится очевидным в пору, когда бездумно вовлеченные в водоворот событий, вызванных сепаратистским движением, герои ощущают важность поддержки друг друга. Так, Андре в трудную для себя минуту именно в Гарри обретает подлинного друга. Пройдя через испытания, друзья приходят к выводу, что их объединяет нечто большее, чем то, что может бросить тень на их дружбу. На примере судьбы двух друзей, представляющих разные

52


этнические группы и культурные традиции, автор решает больной для страны национальный вопрос, борясь за добрососедские отношения народов, живущих в Канаде. Эта же мысль становится основополагающей и в романе Б. Мура “Сценарий революции”,13 раскрывающем сложность и неоднородность сепаратистского движения Квебека. Автор показывает, что для одних сепаратистское движение - это вынужденное средство добиться независимости Квебека и создать такие условия, при которых будет покончено с зависимым положением франкоканадцев как от власти католической церкви, так и от англоканадских и американских капиталистов. (Таковы цели, которые ставят перед собой участники организации “Фронт освобождения Квебека”). Для других (они представлены группой, возглавляемой Полем Роузом и Френсисом Симардом) сутью и целью сепаратистского движения становится агрессия и террор. Развертывающиеся в романе события образуют две самостоятельные сюжетные линии, знакомя читателя с политической ситуацией, сложившейся в стране. Двуплановая композиция заостряет социально-политическую тенденцию романа, а использованная автором детективная форма способствует динамизму развивающихся событий. Выкрав дипломата Джеймса Кросса с целью обменять его на своих товарищей, томящихся в тюрьме, молодые рабочиесепаратисты, члены организации “Фронт освобождения Квебека”, предъявляют правительству ультиматум: либо оно примет их требование, либо Кросс погибнет. Безразличие правительства к судьбе своего государственного служащего рождает сложный психологический конфликт в сознании участников организации. Как быть? Выполнить угрозу - это значит убить Кросса, что несовместимо с их человеческой сущностью. Мучительным раздумьям молодых людей кладет конец сам Кросс. Оценив человеческие качества членов организации, столь резко контрастирующие с безразличием,

53


проявленным к его судьбе официальными инстанциями, он проникается к ним уважением и симпатией, пониманием задач, которые ставили перед собой его похитители. Гуманизм членов “Фронта освобождения Квебека”, оставивших в живых Кросса, неотделим от тех высоких целей, которые они ставили перед собой, включаясь в борьбу. Важную роль в этом сыграл и Марк Корбонне, образ которого с особой теплотой создает Мур. Несмотря на свою молодость обладающий немалым опытом борьбы, Марк привлекает внимание как дальновидный политик, понимающий, что отделение Квебека от Канады будет пагубным не только для него, но и для страны в целом. Оно не спасет его от власти монополий США, а только поможет американцам прибрать к рукам все природные богатства страны. Мудрый и опытный борец, Марк умело и тактично приводит своих товарищей к мысли о необходимости бороться за человеческие права тружеников всей Канады. Только совместными усилиями можно отстоять страну от посягательств янки. Выдержка и такт, четкое осознание конечных целей борьбы помогают группе Марка с честью выйти из создавшегося положения, не пролив кровь невинного человека, добиться уступки от правительства. Иначе выглядит деятельность другой группы сепаратистов. Действуя аналогично первой (пленение министра Пьера Лапорта, выпуск коммюнике с угрозой его уничтожения, тщетные ожидания реакции правительства), бунтарисепаратисты уничтожают Лапорта. Пиррова победа группы Роуза и Симарда - свидетельство слабости, а не силы таких средств, как агрессия и террор. Построенный на фактическом материале, документально аргументированный, роман Мура убедительно раскрывает несостоятельность сепаратистского движения как средства изменения сложного положения, создавшегося в Квебеке. Выше указывалось, что “романы испытания”, посвященные проблеме молодого человека, самим характером освещения этой

54


проблемы воспринимаются как романы политические. Это в большей мере относится к романам, посвященным сепаратистскому движению, где предпринята попытка объяснить средствами искусства зарождение и развитие политических катаклизмов, потрясших Канаду. Богатые политическими событиями, отмеченные отчетливо выраженной политической направленностью (что проявляется в определенной “политизации” стиля, использовании приема монтажа, в сочетании публицистичности с художественностью, причем публицистичности не в форме прямого обращения к читателю или публицистических отступлений, а прежде всего включающей в себя оценку того или иного факта), эти произведения расширяют и углубляют само представление о “романах испытания”, в которых при всей насыщенности их специфически канадским материалом нашли своеобразное преломление оппозиционные настроения западной молодежи. Бездуховность буржуазного общества рождает широкую волну молодежного движения 60-х гг. Среди молодых канадцев немало таких, кого сложные социальные условия в силу разных обстоятельств превратили в бунтарей. Не связанные какими-либо политическими убеждениями, далекие от социальных сил, сознательно выступающих против неблагополучного положения дел в стране, настроенные нигилистически по отношению ко всем общественным институтам, они пытаются в актах вандализма выразить свое несогласие с положением, в которое поставило их общество. Таковы герои романа Эжена Клутье (р.1921) “Бесполезные”.14 Название произведения оттеняет положение Жана и Антуана в мире, которому до них нет дела. Не приемля буржуазную мораль и сохраняя верность извечным человеческим ценностям, они остро ощущают растущее отчуждение между ними и окружающей действительностью. Эскапады героев, бросающих вызов буржуазному обществу (побег из психиатрической больницы, ограбление банка, решение убить приятеля, предавшего их братство и ставшего благонамеренным буржуа), - всего лишь тщетная попытка

55


самоутверждения, заведомо обреченная на поражение. Бунтует против затхлой атмосферы провинциального городка Мадлен, героиня романа А. Ланжевена “Пыль над городом”. 15 Выступая против социальных условностей и католического мировоззрения, она предпочитает смерть показному благоразумию застойного существования. Бунт бедняка против мира сытых и богатых толкает героя романа К. Жасмена “С веревкой на шее”16 на двойное убийство. Отравленная алкоголем семья лишила его детства, уличные дебоши привели в исправительную колонию, война приучила к убийству. Попытка вырваться из заколдованного круга изгоя ни к чему не привела. Ненавистью ко всему окрашен внутренний монолог героя. Боль и гнев за исковерканную жизнь мешают ему трезво взвесить обстоятельства, найти выход из создавшегося положения. Пассивен в своем неприятии жизни Эрве Жоден, герой романа Ж. Бессетта “Книгопродавец”.17 Умный и циничный в оценке окружающей его действительности и живущих в маленьком городке людей (живые зарисовки мы встречаем в дневнике героя), Эрве не пытается что-либо изменить вокруг себя. Заняв позицию пассивного наблюдателя, он сторонится людей. Ему претит узость их духовных запросов, примитивность представлений о жизни, морали и религии. Разочарованный в жизни, ведя чисто растительное существование, Эрве делит время между обязанностями продавца книжной лавки и пивным баром, дающим ему возможность убить свободное время. А по воскресеньям, когда закрыты и лавка и бар, герой садится за дневник, который становится единственным средством занять время. Порождение сложных отношений Квебека конца 30-х гг. Эрве Жоден наглядное свидетельство того, как затхлая атмосфера замкнутой в себе франкоканадской общины калечила духовно своих обитателей. Об этом повествует нам дневник героя, на страницы которого выливается его неприязнь к существующему порядку. Она дает себя знать в той беспощадной иронии, переходящей в сатиру, с которой Эрве срывает маску с благочестивых, служителей церкви, вскрывая их ханжество и весьма земную

56


подоплеку поступков. Накал бушующих в дневнике героя страстей привлек внимание молодежи. Это не могла не заметить критика. На вопрос, обращенной к Бессетту, в чем секрет популярности его главного героя, автор отметил, что, он полагает, она кроется в том, что герой “является предтечей мятежа среди молодежи. Вы знаете, что он начал с того, что все бросил и у него были неприятности с церковью. Затем он занялся книжным делом и снова у него были неприятности с церковью. И тогда он бросил все и начал высмеивать старый режим. Я думаю, вот почему произведение захватило молодежь, я от всех слышу, что студенческой молодежи оно все еще нравится”.18 По-своему бесполезными ощущают себя слоняющиеся по жизни Андре и Николь - персонажи произведения Р. Дюшарма “Зима смирения”. 19 В отличие от героев Клутье им нечего отстаивать и нечему поклоняться. Черствые душой, безразличные к окружающему, не знающие, что с собой делать и куда себя девать, не верящие в доброе и высокое в человеке, эти дети безвременья - порождение наступающего затишья после катаклизмов, сотрясавших Канаду в пору революционного взрыва 60-х гг. Чужим и неприкаянным чувствует себя и герой романа Фрэда Стенсона 20 Тайрон Локк, умонастроение которого акцентировано в самом заглавии “Одинокий герой”. Унылый и тоскующий, страдающий от отсутствия контакта с другими людьми (фермеры Южной Альберты, среди которых он живет, не могут понять его замкнутости и необщительности), Тайрон испытывает остроранящее его чувство отчужденности в этом мире, где деловитость и практицизм определяют ценность человека, заполняют его досуг и время. Горечь и тоска (осложненные крушением личной жизни героя) пронизывают его внутренние монологи, раскрывающие перед читателем переживаемый Тайроном душевный надлом, выход из которого герою не ясен. Мечется в поисках цели жизни двадцатисемилетний безработный журналист Теодор Бим, герой романа Мэтта Коэна

57


(р.1942) “Цвета войны”.21 Случайно примкнув к экстремистскому движению, задачи которого ему не ясны, он разочаровывается в нем, изолирует себя от людей, замыкается в своем одиночестве, не верит в грядущие перемены. Задавлен жизнью герой романа Андре Мажора “Пугало”,22 первая часть которого знакомит читателя с обитателями монреальского “дна”, живущего по своим страшным неписаным законам. Но даже в этой среде отверженных появление развязного бандита Момо Буланже, прозванного “Пугалом”, несет угрозу привычному укладу сложившихся здесь отношений. Убийство приятельницы Момо заставляет его покинуть Монреаль и вернуться на родину, в затерянную в лесах деревушку, пребывание в которой составляет вторую часть произведения. Появление Момо в родных местах сеет панику среди односельчан. Не проходит и дня, как разносится весть, что неизвестный пытался убить Момо, последний ранен и находится в госпитале. Тем самым как бы подтверждается факт причастности Момо к монреальской трагедии. Используя традиции “гангстерской” и детективной литературы, автор создает обличительное произведение, где за внешним рисунком событий проступает социальная трагедия человека, с рождения лишенного родного очага. Вскрывая корни деклассированности Момо, Мажор не случайно делает его индейцем, не знавшим родной матери и родительского крова. Неся на себе проклятье самой обездоленной части канадского общества, отвергнутой им (даже знавшие о его непричастности к преступлению в Монреале не пришли к нему на помощь), Момо по-своему мстит этому страшному миру, в который его забросила случайность рождения. Социальная обусловленность судьбы Момо не вызывает сомнения. Уходит из жизни, не выдержав столкновения с суровой правдой о своем рождении (отец международный гангстер, а мать в прошлом судомойка одного из ресторанов), талантливый двадцатилетний ученик выпускного класса лицея Марк Рэйнбоу, герой романа Марты Б.-ОГ “Это было в воскресенье”.23 Самоубийство молодежи, отвергающей мир ложных ценностей,

58


из акта индивидуального протеста стало характерным явлением капиталистической действительности. Это почувствовала писательница, педагог по образованию. Снабдив свое произведение подзаголовком, “Социальный квебекский роман”, она строит его как своеобразное “нравственное расследование”,что определило и структуру произведения. Мать героя, его учителя, которым неизвестна подлинная причина духовного кризиса, пережитого юношей, потрясенные смертью Марка, мучительно размышляют над вопросом: в чем суть этого самоубийства. Что это - “бегство или обвинение?”. Поиск истины дает возможность писательнице выдвинуть на первый план проблемы, связанные с судьбами молодого поколения страны. Осознание бесперспективности как сепаратистского движения, так и нигилистического бунта заставило писателей искать новые пути решения вставших перед страной проблем. В плане эстетическом это привело к дальнейшему укреплению традиций реализма в канадском романе. Глубже стали связи писателей с ключевыми событиями страны, острее и социально определеннее их освещение, тверже и бескомпромисснее нравственная позиция. Примером может служить роман Ж. Годбу “Привет Галарно”.24 Писатель, переживший увлечение экзистенциализмом и сепаратизмом, отдавший дань “новому роману”, Годбу создает произведение, в котором утверждает необходимость для литератора тесного контакта с живой действительностью. Его молодой герой писатель Франсуа Галарно, претерпев немало в жизни и пройдя через крах личных отношений, решает удалиться от людей. Бетонная стена, которой он обносит свой дом, должна обеспечить ему необходимый покой для творчества. Но скоро одиночество становится невыносимым. Мало знать, как несовершенен мир, нужно предать гласности все в нем неблагополучное, найти союзников и начать борьбу со злом и невежеством. Только такое творчество имеет смысл. Осознав эту мысль, он ломает стену. “Солнце... всходило справа перед домом. Ему надоела стена, солнце, оно разогреет нашу землю...”.

59


Ясность мысли, пронизывающая произведение, определяет и ясность формы романа. Мы не найдем здесь усложненной символики, столь характерной для творчества Годбу. Встречающиеся символы довольно прозрачно несут присущую им смысловую нагрузку. Такова роль стены в романе, символизирующей изолированность Квебека от остальной Канады. Символичен и акт ее разрушения. Привлекает внимание и сравнительная простота языка произведения. Щедро представлена в нем разговорная речь. А использование Галарно жуаля с примесью английских слов становится наглядным свидетельством процессов, происходящих в жизни Квебека. Поворот Годбу к реализму не прошел незамеченным. В ответ на замечание французского критика С.М. Клюни о том, что “роман “Привет Галарно” основательно вырастает из социальной действительности”, Годбо сказал: “Мы не имеем права писать сегодня иначе. Мы не можем оторвать себя от действительности, не можем не почувствовать притягательной силы подлинной литераторы. События требуют этого, и у нас нет права не откликнуться на это”.25 Вопрос об ответственности литератора перед своим народом ставится и в романе Мари-Клер Бле (р.1939) “Парижская связь”.26 Писательница, написавшая ряд романов, отмеченных мрачным взглядом на квебекскую действительность, ощущением безысходности и трагичности человеческого бытия, создает произведение, пронизанное верой в возможность своей страны занять подобающее ей место в культурном мире. Попытка молодого квебекского писателя Матье Летельера на йти приз нание в Па риже дает возможность Бле создать остро-сатирическую картину парижской “интеллектуальной элиты”, звонкие фразы которой и высокопарные рассуждения о литературе призваны скрыть мелочность, зависть и корысть, ра зъедающие писательскую среду. Тема молодого человека, отправившегося завоевывать Париж, относится к классическим темам французской литературы. Бле решает ее в контексте тех задач, которые стоят

60


перед писателями Канады. Пережив глубокое разочарование, осознав, что Париж далеко не та Мекка, о которой он мечтал, Матье не падает духом. Он возвращается домой с мыслью, что у него есть родина и от него, как и от многих ему подобных, зависит сделать ее достойной людей, живущих в ней. Духовным возрождением героини, прошедшей долгий путь блужданий в мире жестоких человеческих отношений, отмечен и другой роман Бле “Видения Анны”.27 Внутренние раздумья Анны, “видения”, которые проносятся в ее сознании, не менее важная часть для писательницы, чем внешний вещественный мир, оставивший в сердце ее героини горький осадок враждебности и отвращения. Проникая в психологию Анны, восстанавливая ход ее размышлений, писательница показывает, как постепенно мысль о матери, оставленной отцом Анны, создавшим новую семью, заставляет героиню преодолеть чувство безысходности, владевшее ею. Медленное пробуждение души героини, ощущение горя близкого человека, как своего собственного, помогает Анне отрешиться от своей боли, обрести смысл жизни. Нравственно-философские проблемы, занимавшие писательницу на протяжении всего ее творчества, получили в ее последних романах новое освещение. Мир, в котором живут ее герои, не стал лучше. Более того, в условиях усложнившейся конфронтации сил мира и войны еще острее стала ощущаться ненадежность и хрупкость человеческого существования. Но сама сложность создавшегося в мире положения определила и большую проницательность Бле в оценке этих явлений. Писательница начала трудный художественней поиск выхода из создавшегося в мире тупика. На этом пути она отказалась от мрачного экзистенциалистского взгляда на жизнь и начала поновому осмыслять человеческую личность. Утверждение гуманистического идеала с его верой в торжество человеческого в человеке становится основополагающим в эволюции характера ее героев. Так, теплота человеческих отношений, с которой Матье столкнулся в среде простых людей Парижа, заставила его поверить в незыблемость духовных ценностей.

61


Чувство ответственности за мать, рожденное в Анне в результате сложных духовных борений, помогло ей преодолеть “внутренний разлад” отчуждения и одиночества. Благотворное влияние на человеческую душу таких понятий, как любовь, сострадание, забота о близких, утверждается в романе Бле и введением параллельных сюжетных линий. Судьбы Мишель и Риты отличны от судьбы Анны. Но, по-своему пройдя свой “тяжкий путь познания”, они обрели внутреннее очищение, ощутив ответственность за судьбы связанных с ними людей. Судьба женщины, которой в условиях “общества потребления” становится все труднее отстоять свое человеческое “я”, привлекает особое внимание канадских романистов. Знаменательны в этом плане романы Маргарет Этвуд (р.1939). Писательница провела юность в северном Онтарио и в сельской части провинции Квебек. Много путешествовала, бралась за самую разную работу. После окончания университета преподавала английскую литературу в университетах Британской Колумбии и Монреаля. Затем довольно быстро завоевала признание читателей как талантливая поэтесса. В 1969 г. опубликовала свой первый роман “Лакомый кусочек”.28 Объясняя свое обращение к прозе и к жанру романа в частности, Этвуд подчеркнула те возможности, которыми обладает роман: “У вас значительно больше места в романе, чтобы вобрать окружающее, и вы можете создать нечто более сложное. Мне не следовало бы говорить сложное, потому что стихотворения могут быть очень сложными, но вы можете создать более крупное по структуре произведение”.29 Канва романа “Лакомый кусочек” забавна и проста. Мэриен, главная героиня, служащая одного из учреждений, обручена с серьезным адвокатом Питером и собирается выйти за него замуж. Комедийные ситуации, которые возникают из этого события, дают возможность Этвуд коснуться далеко не комедийных проблем, которыми живет общество. Не случайно писательница называет свой роман антикомедией. Этвуд указывает, что определение “антикомедия” относится не только к тому, “что происходит в книге, но и к ее стилю”. 30 И

62


действительно, сочетание гротескного и обыденного становится примечательной особенностью книги. Наряду с описанием обыденных, бытовых подробностей из жизни молодой девушки и ее друзей, Этвуд насыщает свое произведение странными, причудливыми эпизодами, заставляет свою героиню пройти немалый путь от покорного приятия неблагополучного окружения до попытки оградить свою личность от посягательств с его стороны. В судьбе и поступках героини раскрываются взгляды писательницы на общество, противоречия которого в пору научнотехнической революции приобрели чудовищные размеры. Все более усложняющийся ритм современного бытия, заменивший естественные формы межчеловеческих отношений искусственными связями и контактами, привел к тому, что “общество потребления” раскрыло свою уродливую сущность не только в господстве вещей, потребление которых снивелировало индивидуальное в человеке, но “потребляться” стали привычки, желания и даже сама жизнь людей. Это убедительно передано в характере работы Мэриен, служащей учреждения, изучающего спрос рынка на те или иные товары, будь то пиво или бритвенные лезвия. Составляя тесты, бегая по домам и опрашивая население, Мэриен знакомится с самыми разными людьми. Ее острый и безжалостный взгляд выхватывает из окружающего мира такие характеры, типы и житейские ситуации, которые делают действительность более страшной, чем это можно было выдумать. Не случайно ее приятель Дункан, рассуждая о работе, которой она занята, говорит: “Потребление продукции. Начинаешь удивляться: не является ли это как раз одним из способов проникновения во внутренний мир другого человека? Человеческое сознание последнее, что осталось превратить в источник прибыли, и они нагревают на этом руки”. По мере приближения свадьбы Мэриен ощущает себя обреченной на съедение и, несмотря на свои сумасбродства, обнаруживает себя в ситуации, начисто лишенной комического. Работа ее не удовлетворяет; мысль о том, как приобрести мужа

63


в образе “подающего надежды молодого адвоката”, становится все менее соблазнительной. Навязчивым становится ощущение, что люди пытаются ее съесть. Метафорический образ всеобщего каннибализма приобретает характер преследующего ее кошмара. Решая проблему выбора, вставшую перед ней, - отдать себя на “съедение” или отстоять свое собственное “я”, Мэриен порывает с женихом и обретает свободу. Для писательницы важно, что “она действует, она совершает поступки. До этого момента она уклонялась, убегала прочь, исчезала”.31 Несмотря на несообразные ситуации, в которые попадает героиня, она не столько озабочена страшными явлениями, происходящими с ней, сколько стремлением осознать, что же это за мир, в котором ей предстоит жить. На печальные мысли наводят Мэриен судьбы ее подруг и коллег. Все они мечутся в этом сложном мире. Теряют идеалы, ищут работу, мечтают об ином жизненном укладе, но в конце концов общество потребления настигает всех. Сделав свою героиню, судьба которой внешне складывается благополучнее ее подруг, носительницей активного, протестующего начала, Этвуд по-своему выразила отношение к поднятым ею проблемам. Знаменательно, что, характеризуя свою книгу, она заметила: “Это о простых людях, которые делают ошибки, считая, что они просты”.32 Тема “личность и общество” находит отражение и в романе Этвуд “Всплытие”. 33 Говоря о замысле своей книги, писательница отметила, что она исследует проблемы, которые привлекали ее в романе “Лакомый кусочек”: проблема выбора, стоящего перед людьми, и в частности перед женщиной, и проблема все более разрушающего себя общества. Центральной героиней является интеллигентная женщина (иллюстратор детских рассказов), которая в поисках пропавшего отца, ботаника по специальности, едет на север, на остров, где когдато жила семья и где она надеется найти разгадку столь таинственного его исчезновения. Ее сопровождает женатая пара Дэвид и Анна. Кроме них героиню (повествование ведется от ее имени, хотя она и остается безымянной) сопровождает Джо, гончар, ставший затем ее близким другом. Первая часть рома-

64


на посвящена волнующему путешествию на остров. Героиню обступают воспоминания детства, навыки, которые она приобрела, чтобы выжить в этих суровых местах, бегство из дома, неудачное замужество, оставленный ею не вызывающий у нее материнских чувств ребенок. Во второй части романа героиню все более тяготит присутствие гостей. Условности, от которых она бежала из города, готовы настичь ее здесь. Смятенные чувства героини, желание отстоять свое “я”, от посягательств других, находит отражение в иллюстрациях, которые она продолжает создавать к детским рассказам. Они все более выливаются в образы гротескных, отвратительных чудовищ. Тяготит ее и чувство вины перед природой, разрушение и уничтожение которой она наблюдает повсеместно. Потеря контакта с природой, думает героиня, - это не просто осквернение канадского ландшафта, но и потеря чего-то дорогого в самой человеческой сущности, таких этических ценностей, как невинность, безопасность, мир. Писательница касается больного вопроса, связанного с экспансионистским отношением жителей США к природным богатствам Канады, которые они варварски расхищают. Героиня отмечает засилье американцев в стране, деловая хватка которых все более подчиняет себе Канаду, замечает хитро замаскированные ракетные установки, отклоняет соблазнительное в материальном отношении предложение американцев купить землю, на которой расположен дом ее отца. Она прекрасно понимает, что для них это еще один шаг на пути подчинения себе богатой природы Канады. Отмечая, как пагубно сказывается на природе страны присутствие чужестранцев, героиня замечает, что “белые березы умирают от болезни, распространяющейся с юга”. Знаменательно, что Дэвид, наблюдая американцев, удящих рыбу, потрясает кулаками и восклицает: “Проклятые фашистские свиньи!” Восхищаясь красотой солнечного заката на озере, он говорит: “Если бы мы только могли выкинуть фашистских свиней-янки и капиталистов, это была бы хорошая страна”. Однако героиня

65


видит и другое. Сваливая вину на американцев, канадцы сами порой ведут себя по отношению к природе не лучше. (Пример с убитой цаплей достаточно красноречив). Мотив всеобщей вражды, которой охвачено общество, переходит из первого произведения Этвуд в этот роман. Она считает, что растущая дегуманизация общества разрушает человека, пробуждает в нем низменные инстинкты, нездоровое желание наблюдать страдания других, испытывать каннибальскую радость от возможности мучить живое существо. Отчуждение, которое героиня испытывает, находясь в обществе своих спутников, заставляет ее интенсивнее заняться поисками отца, ключ к исчезновению которого она пытается найти в его бумагах. Неожиданно она обнаруживает фотографии наскальных индейских рисунков, которые становятся ниточкой к тайне его смерти. Героиня решает исследовать эту скалу, но уровень озера, поднятый энергетической компанией, мешает ей сделать это. Нырнув глубоко в недра озера, она неожиданно наталкивается на тело отца, оттянутое вниз фотокамерой. Отъезд гостей в город и решение героини не возвращаться туда, в мир условностей, который она отринула, помогает ей обрести себя. В третьей части романа мы видим героиню в одиночестве на острове. Вникая в записи отца и заметки, сделанные ею самой, она обнаруживает, что искала не того человека. Что действительным объектом ее поисков должна была бы стать ее мать, которую она недооценила в свое время. Именно мать ассоциируется у нее с образом матери-земли, природы. Героиня, уничтожив все свои заметки, как бы порывает связь с прошлым и обретает себя в примитивной жизни лесов. “Озеро спокойно, деревья окружают меня, ничего не требуя и ничего не давая”. Окружающая ее природа воспринимается ею как живое естество матери, ставшей частью этого зеленого царства. Отказавшись от прошлого, героиня верит в будущее, хотя контуры его пока недостаточно ясны. Но одно несомненно. Она не хочет быть жертвой, она пытается стать активно действующей личностью.

66


Именно такой была задумана героиня писательницей. Отмечая, что в мире есть жертвы и есть убийцы, Этвуд говорит: “Я думаю, что должен быть третий путь. Идеальным человеком мог бы стать тот, кто не был бы ни убийцей, ни жертвой, кто мог бы достигнуть определенной гармонии с миром... Сейчас ни в одной моей книге он не акцентирован, но в обеих он выглядит конечной возможностью”. 34 Достигнуть гармонии с миром, полагает писательница, может только человек, верящий в высокие нравственные ценности, активно противоборствующий злу, умеющий в сложной ситуации сегодняшнего дня сделать правильный выбор. Веря в добро и отвергая зло, Этвуд говорит: “Я не отрицаю реально существующее зло. Зло явно существует... Но у вас есть выбор, зависящий от того, как вы ведете себя по отношению к нему. И если вы характеризуете себя всегда как безвредную жертву, тут уж ничего не поделаешь. Вы просто страдаете... только когда вы перестанете отождествлять себя с жертвой, вы сможете действовать”.35 Таковы те морально-эстетические ценности, которые утверждает писательница в своем сложном по составу произведении. Не просто дается героине процесс самоутверждения. Для этого ей потребовалось через девятилетний перерыв совершить путешествие в прошлое, в места, где прошло ее детство, где сама нетронутая природа сформировала ее нравственный облик. Отторгнутая от природы в последующие годы, затянутая в омут буржуазных условностей, героиня готова была утонуть в нем, если бы не спасительная необходимость найти следы пропавшего отца. Разбуженная к активной деятельности, она впервые ощущает свою человеческую сущность. Этот процесс обретения своей индивидуальности уподобляется в романе процессу всплытия из небытия, какой была вся ее предшествующая жизнь. Поэтому так часты в романе метафоры, связанные с актом утопления, повторяющиеся неоднократно и в буквальном и в фигуральном смысле. Так, упав в воду, чуть не погибает ребенком брат героини, тонет ее отец, разыскивая росписи, оставленные

67


индейцами на скале, залитой водой. Эта же цель заставляет нырнуть в озеро героиню, где, натолкнувшись на останки отца, она, объятая ужасом, с лихорадочной поспешностью стремится выплыть на поверхность. Даже само решение героини стряхнуть с себя оковы цивилизации уподобляется всплытию к естественному человеческому существованию, что своеобразно акцентировано в самом заглавии. В 1976 г. вышла новая книга Этвуд “Леди Оракул”. 36 Верная раз избранной теме, писательница и в этом романе делает центральной героиней произведения женщину, писательницу Джоан Форстер, жизнь которой рассматривает сквозь призму собственной своеобразной литературной манеры. В причудливых фабульных ходах, отражающих хаотическую случайность повседневного бытия, раскрываются нравственные коллизии героини. Ведя двойную жизнь (в обществе она играет роль застенчивой, неловкой, ничем не примечательной жены радикала, в издательских кругах она - автор широко известных бестселлеров, готических романов, которые выходят под псевдонимом), Джоан скрытна, она выдумывает для мужа биографии своих родителей, замалчивает факты своей прошлой жизни, изобретает ситуации, далеко уводящие от ее подлинного “я”. Странность и чудаковатость поступков героини Этвуд роднит ее с персонажами романов Сэлинджера и Белля. Для Джоан, как и для героев названных писателей, это единственное средство оградить свой внутренний мир от бесцеремонного вторжения того общественного окружения, в котором они существуют, с его автоматизмом жизненного поведения, стандартом мысли и морали. Но все это не спасает Джоан от сложностей окружающего мира. Нездоровое любопытство публики, пытающейся проникнуть в сокровенные тайники ее бытия, предпринимаемый с этой целью шантаж выбивают ее из колеи, мешают спокойно и плодотворно работать. Не видя выхода из обступивших ее со всех сторон неудач, она решает инсценировать собственную смерть и бежать в Италию. Именно там надеется она найти ту землю обетованную, которая поможет ей спастись от докучливого

68


праздного любопытства толпы, вернет ей душевное равновесие и возможность творить. Так по-своему и в этом романе решается тема выбора, требующая от героини определенного решительного шага. Забавные ситуации, в которые попадает Джоан, чувство юмора, помогающее тонко раскрыть нелепости окружающей жизни, - все это помогает Этвуд показать несообразность существующих общественных отношений, которым она противопоставляет нравственные духовные ценности, столь ценимые ее героиней. Этому способствует и кольцевая композиция романа. (Книга начинается с приезда героини в Италию и заканчивается сознанием, что искусственная изоляция не оправдала себя). В краткий итальянский период жизни Джоан ретроспективно, в виде воспоминаний входит ее прошлое: детство, родители, увлечения. Повествование от первого лица помогает читателю как бы изнутри ощутить жизнь героини. Любовь, страх, понимание, подозрение, чувственность и юмор составляют суть эмоциональной жизни Джоан. Все это раскрыто писательницей с большой глубиной и остроумием. Знаменательно уже начало романа: “Я тщательно планировала свою смерть, в отличие от моей жизни, которая была полна зигзагов, бросавших меня из стороны в сторону... Фокус заключался в том, чтобы исчезнуть бесследно, оставив лишь призрачное представление о трупе, вводящее любого в заблуждение о подлинном положении вещей. На первых порах я думала, что справлюсь с этим”. Детективное вступление не только сразу захватывает читателя, но становится своеобразным камертоном, настраивающим повествование на определенную волну. Пародийность, гротескная заостренность находит своеобразное отражение и в стиле романа, в котором все время перемежается лаконичный рассказ о бытовых подробностях повседневного бытия Джоан с расцвеченными кровавыми и таинственными подробностями жизни героев ее готических романов, отрывки из которых щедро представлены в повествовании. Критическое отношение Этвуд к той литературной и

69


окололитературной среде, где все подчинено моде, находим в целом ряде пародийно звучащих эпизодов романа. Элементы сатиры содержат в себе не только штампы, которыми оперируют газетчики, не только краткая аннотация, которой снабдил издатель суперобложку книги Джоан “Леди Оракул” (“Современная любовь и сексуальная борьба, вскрытая с необычайной остротой и потрясающей правдивостью”), но и описания литературных нравов в романе (Примером может служить представитель “конкретной” поэзии, пародия на “автоматическое письмо”). Картина духовной жизни общества дополняется в романе приметами социального порядка. Они входят в повествование и как факты личной биографии героини (мы узнаем, что детство ее проходило в 50-х гг., что мрачная тень войны витала над недомолвками взрослых о занятиях отца, который во время войны служил в разведке и, как она понимала, убивал людей, что в 1968 г. она вышла замуж за Артура, человека левых убеждений, которого обыватели склонны были считать коммунистом), и как факт биографии людей ей близких (знаменателен образ бежавшего от правосудия народа польского графа, боявшегося возмездия за сотрудничество с немцами во время войны). Антивоенная деятельность Артура, разбрасывающего листовки с призывом бороться против атомной бомбы, выступления молодежи против войны во Вьетнаме, стремление при помощи террористических актов выразить свое несогласие с окружающим, - все это так или иначе входит в жизнь героини, вызывает определенную реакцию, заставляет размышлять и по-своему реагировать на окружающее. И хотя вопросы социального порядка и не становятся определяющими в судьбе Джоан, они тем не менее являются частью того духовного климата, в котором живет героиня, в той или иной мере определяют ее метания и поиски иных форм существования. Нравственные искания личности привлекают внимание

70


и Алисы Манро (р.1930), книга которой “Жизнь девушек и женщин” 37 стала дебютом Манро-романистки. Уроженка западного Онтарио, она после окончания университета в 1951 г. вме сте с с ем ьей обоснова ла сь в Брит анской Колумбии. В литературу Манро вступила в 1968 г., когда ее сборник новелл “Танец счастливых теней” привлек к ней внимание читателей и критики. Д ействие романа “Жизнь девушек и женщин” развертывается в Джубиле, одном из городков Онтарио, в местах, с детства хорошо знакомых писательнице. Со знанием дела вводит она читателя в атмосферу провинции с неизменной церковью, витражи которой изображают Христа, успешно творящего чудеса, где милые старые леди со своих веранд зорко следят за всем происходящим вокруг, а семьи имеют обыкновение наблюдать солнечный закат с определенного места в задней части дома. Знакомя нас с обитателями городка, представителями мелкой провинциальной буржуазии, простым людом, Манро отмечает, что жизнь их протекает в раз и навсегда заданном ритме. Мужчины молча ведут борьбу за существование, женщины тяготятся своей заброшенностью, горюют о несбывшихся мечтах, девушки фантазируют и строят дерзкие планы, но, в конечном счете, смиряются и без особой любви вступают в брак. Выпускницы средней школы становятся секретаршами, посещают по субботам танцевальные залы, но и для них венцом искомого становится замужество. В этой атмосфере провинциальной среды живет девочка Дил Джордан, глазами которой и дается жизнь, быт этого маленького городка. Уже с самого начала повествования, буквально с первой фразы (“Мы проводили целые дни на реке, помогая дяде Бинни удить рыбу. Мы ловили для него лягушек”) очаровывает непринужденная манера повествования. Детская в своей простоте, наивная по восприятию, отмечающая любые мелочи, которые привлекают внимание ребенка. Этому способствует и юмор, щедро окрашивающий страницы романа. Своеобразие

71


его заключается в несоответствии того забавного, о чем с полной серьезностью повествует рассказчица. Показывая возвращение ребят с речки домой, писательница глазами детей знакомит читателя с городком и его обитателями. По мере развития повествования Дил превращается из девочки в подростка, критичнее оценивает окружающее, открывает для себя запретную область секса, задумывается о тайне смерти. Наблюдая бездуховную жизнь своих теток, занятых хозяйством и сплетнями, она невольно выделяет свою мать, которая близка ей своим интересом к музыке, литературе, новейшим научным открытиям, хотя в то же время многое в ней не одобряет. Писательница скупо вводит в роман приметы времени, когда живет героиня. Но тем не менее они дают нам возможность представить особенности той духовной атмосферы, которая накладывала отпечаток на внутренний мир Дил. Мы узнаем, что действие романа начинается в августе 1942 г., что война окончилась за год до того, как Дил пошла в среднюю школу, что она научила братишку песне, которую они пели в школе, “чтобы помочь спасти Англию от Гитлера”. Война присутствует в фильмах, просмотренных Дил со своим школьным приятелем , она отразилась на неудачной торговле матери. “Шла война. Фермеры делали деньги из свиней, сахарной свеклы, зерна. Естественно, они не думали тратить деньги на энциклопедию. Они думали о холодильниках и машинах”. Своеобразно вплетаются в повествование и особенности жизни послевоенного времени с входящей в жизнь НТР и открытиями в самых различных областях наук. Дил влюбляется, разочаровывается, учится с симпатией относиться к своим родителям, но в то же время во многом не соглашается с ними, мечтает вырваться в большой мир, отмеченный иными целями и желаниями. Ей претит узость интересов ее подруг, как и вся атмосфера этого городка. “Люди, живущие в Джубили, как и везде, - замечает она, - скучны, наивны, забавны и непостижимы - глубокие пещеры, покрытые

72


линолеумом”. Умная и наблюдательная, Дил видит, что за узколичными драмами обитательниц городка встает ущербность и бездуховность их женского существования, замкнутого условностями буржуазного быта. Искусство психологического анализа помогает писательнице увидеть и показать под внешней ординарностью своих героинь загубленные и нереализованные возможности. Определяя форму своего романа, Манро в посвящении писала, что это “роман автобиографический по форме, но не по сути”. Избранная писательницей жанровая модель романа позволяла ей, ведя повествование от лица героини, глубже заглянуть в духовный мир Дил, показать становление в ней человеческой личности. Это достигается композицией романа, где выявлены кульминационные, этапные моменты жизни героини. Как отмечалось выше, повествование ведется от имени Дил в соответствии с ее возрастными особенностями. Но порой в детские суждения Дил вплетаются интонации взрослой женщины, как бы комментирующей события с высоты приобретенного ею жизненного опыта. “Мне не приходило в голову, - говорит она, - что придет день, когда мне будет так не хватать Джубили. Охотно вводя в заблуждения, подобно дядя Крейгу из Джинис Винда, я буду создавать его историю, стремясь записать все”. Характер Дил оставляет ощущение некоей незавершенности. И нельзя не согласиться с Д. Полком, который писал: “Как бы хороша ни была книга, она не выкристаллизовывается в серьезное произведение, в которое, я полагаю, хотела превратить его писательница. Причиной тому может быть свободная, прихотливая манера повествования, при которой главы случайно объединяются при помощи сознания Дил... Кроме того, сама Дил часто выступает то наблюдателем, то жертвой: и не очень основательно дана, как характер, имеющий право по-своему направлять чувства читателя и давать все со своей точки зрения. Это лимитирует и кругозор самой Манро”.38 “Роман испытаний”, развиваясь в контексте социально-

73


политических факторов, влиявших на культуру Канады в целом, отражал нравственный аспект художественного исследования индивидуума, утверждал гуманизм как источник “вечно бодрствующей, неугасимой и неистребимой любви к человеку, веры в него и надежды на счастье, которое ему уготовлено”.39 Писатели ставят своих героев перед выбором: стать жертвой существующих общественных обстоятельств или, противоборствуя им, занять активную позицию по отношению к существующему злу. Поиск моральной позиции существенный момент “романа испытания”, определивший и ту “исповедальную” форму изложения, к которой часто прибегают писатели. Этический принцип в эстетике социального романа, став характерной особенностью многих произведений художников слова Канады второй половины XX в., роднит канадский роман с аналогичными явлениями в литературе других стран, солидаризируясь с мыслью, что, “только пройдя через очищающее горнило социальной правды, точного исторического знания, выстрадав свою судьбу, сопричастную народной жизни, человек действительно способен приблизиться к самому себе как человеку общественному, то есть человечному”.40 Разработка моральноэтического аспекта является тем вкладом, который писатели страны вносят в общее достояние социального романа исследуемого периода.

Примечания 1. Картер Д. Перед нами поле боя. “Советская культура”, 1963, 25 июня. 2. Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. М., 1971, с.150. 3. Критический реализм XX в. и модернизм. М., 1967, с.13. 4. Затонский Д. Искусство романа и XX в. М., 1973, с.320. 5. Jasmin C. Ethel et le terroriste. Montrйal, 1964. 6. См. “Вопросы литературы”, 1978, № 5, с.140. 7. Aquin H. Prochain йpisode. Ottawa, 1965. 8. Белинский В.Г. Соб. соч. в трех томах, т.2, М., 1948, с.41.

74


9. Gravel Pierre. A Perte de temps. Montrйal, 1961. 10. Godbout J. Le Couteau sur la table. Montrйal, 1965. 11. MacLennan H. Return of the Sphinx. N.Y. 1967. 12. Bacque G. The Lonely Ones. T., 1969. 13. Moore B. The Revolution Script. T., 1971. 14. Cloutier E. Les Inutiles. Montrйal, 1956. 15. Langevin A. Poussiйre sur la vill. Montrйal, 1953. 16. Claude J. La corde au cou. P., 1961. 17. Bessette G. Le Libraire. P., 1960. 18. Bessette G. A Tribute, by Mary Jane Edwards. Canadian Lit., 1981, № 88. 19. Ducharm R. L`hiver de force. P., 1973. 20. Stenson F. Lonesome Hero. T., 1974. 21. Cohen M. The Colours of War. T., 1977. 22. Major A. Lèpouvantail. Montrйal, 1974. 23. Hoque M.B. Cйtait dimanche. Roman Social quйbйcois. Quйbec, 1979. 24. Godbout J. Salut, Galarneau. P., 1967. 25. Ben-Zion Shek. Social Realism... Montrйal, 1977, p.298. К сожалению, новые идейно-эстетические ориентиры не нашли художественного подтверждения в последующем творчестве писателя. 26. Blais M.-C. Une liaison parisienne. Quebйc, 1975. 27. Blais M.-C. Visions dÀnna. Montrйal, 1982. 28. Atwood M. The Edible Woman. T., 1969. 29. Gibson G. Eleven Canadian Novelists. T., 1973, p.5. 30. Ibidem, p.20. 31. Ibidem, p.24. 32. Ibidem. 33. Atwood M. Surfacing. T., 1973. 34. Gibson G. Eleven Canadian Novelists. T., 1973, p.24. 35. Ibidem, p.23. 36. Atwood M. Lady Oracle. T., 1976. 37. Munro A. Lives of Girls and Women. T., 1971. 38. Polk J. Deep Caves and kitchen linoleum. - In: Canadian Literature, 1972, p.54. 39. Затонский Д. Искусство романа и XX век. М., 1973, с.384. 40. Сидоров Е. На перепутье. // Вопросы литературы, 1973, № 12, с.20.

75


“Субъективная эпопея” Рост субъективного начала в литературах зарубежных стран во второй половине XX в. становится характерной особенностью и канадского романа этого периода. Стремление раскрыть внутренний мир человека, своеобразие и сложность его души требовало и соответствующей литературной формы, которой стала “субъективная эпопея”. И это не случайно. Еще В.Г. Белинский, выделяя роман из ряда других литературных жанров, видел его особенность в том, “что его содержанием может служить и частная жизнь”.1 Художественность романа для него заключалась в наличии внутреннего, субъективного начала, в раскрытии “внутреннего человека”. 2 Мысли, высказанные Белинским, оказались плодотворными для развития такой жанровой структуры, как “субъективная эпопея”. Характеризуя ее, Б.Л. Сучков указывал, что “пристальное исследование внутреннего духовного мира отдельной личности в реалистическом романе было неотделимо от исследования мира внешнего, хотя центр тяжести в повествовании перемещался в область изображения развития героя, становления и формирования его личности”.3 “Субъективная эпопея” как жанровый тип сложилась еще в творчестве Генри Джеймса, в котором сознание протагониста стало художественным центром повествования. Не игнорируя внешние обстоятельства, Джеймс “реагировал лишь опосредованно на эти силы, поскольку их влияние сказывалось в человеческих эмоциях, общественном поведении, условностях социальной жизни”.4 Но и эта опосредованная реакция на окружающее давала достаточно свидетельств того, как обусловлен внутренний мир человека сложностью той среды, в окружении которой он существует. “Он, - говорит о Джеймсе исследователь его творчества Ричард Блэкмур, - проникал взглядом под физическую оболочку человека, но и тогда видел торжество

76


условности: первичные основы достойного человеческого общежития, которые могли быть равно созданы и разрушены инструментами условности”.5 Время, прошедшее со дня смерти Джеймса, было насыщено эпохальными катаклизмами. Это не могло не сказаться и на эволюции “субъективной эпопеи”, вобравшей в свою жанровую структуру особенности, которыми была отмечена вся усложнявшаяся жизнь людей конца века. Время поставило перед человечеством задачу, как сформулировал ее Ч. Айтматов, “осознания нашей собственной жизни: именно мы сами, а не те, кто придет после нас, должны ответить себе, кто мы такие и чем мы являемся в эти 70-е годы, что представляет собой человеческое сообщество... и, наконец, что такое или кто такой человек... Отдельную человеческую личность можно сравнить с фокусом, в котором собраны все воздействия действительности, их изучение дает нам возможность познать через человека содержание, сущность и тенденцию времени”.6 Развиваясь в общем русле мировой культуры, канадский роман второй половины XX в. интересен раскрытием моральноэтических конфликтов. Сами эти конфликты, рожденные драматизмом повседневного существования человека, заставляют писателей именно повседневность, быт и внутренний мир человека сделать предметом изображения. Исследуя многочисленные контакты индивидуума с окружающим миром, романисты все настойчивее рассматривают индивидуальные проблемы человеческого бытия в зеркале всеобщих. Характеризуя нравственные устои героев, авторы оценивают их принципы и поступки в контексте тех социальных событий, которыми живет окружающая их действительность. Они исходят в своих произведениях из концепции личности как категории социальной, формирование которой происходит в определенном социальном окружении. Все уродливые проявления ее рассматриваются как отражение определенного исторического этапа в развитии общества. Отсюда особое внимание к смыслу бытия человека, духовной

77


цели его существования, самореализации индивидуума. Отношение человека к тому или иному вопросу раскрывается через постижение множества мелких фактов, играющих важную роль в общем контексте человеческой личности, дающих возможность проследить, в каких сложных связях частное в жизни человека соединяется с общим. Внимание к внутреннему миру героя, изображение событий окружающей действительности через восприятие их индивидуальным сознанием шло в романе Канады рука об руку с выявлением национальных особенностей канадского характера. С этим мы встречаемся в творчестве Маргарет Лоренс (р.1926-1987). Писательница родилась в небольшом городке, расположенном в прериях Манитобы. Первые стихи и рассказы стала создавать в детском возрасте. В двадцать три года поняла, что писательский труд - это то занятие, которым ей хотелось бы заниматься больше всего. Отмечая воздействие самых различных писателей на свое духовное развитие, она среди многих выделяет двоих: С. Росса и его произведение “Я и мой дом” и роман У. Митчелла “Кто видел ветер”. 7 Вместе со своим мужем, инженером, Лоренс жила в Сомали и Гане. Увиденное и пережитое в Африке нашло отражение в целом ряде ее рассказов и романов. Живые впечатления от жиз ни да льних ст ра н в первых с ерье зных опыта х писательницы сменяются произведениями, написанными на канадском материале. Герои Лоренс в той или иной мере связаны с городом Манавакой. Они либо живут там, либо проводят в нем детство и юность, храня его в памяти в течение всей жизни. “Название Манавака придуманное, - говорит писательница, - но оно жило в моем сознании, начиная с семнадцати-восемнадцати лет, когда я впервые начала подумывать о создании произведения, действие которого происходило бы в городке, расположенном в прериях. Манавака не является моим родным городом Нипейвом, но она несет в себе элементы Нипейва, особенно в описании отдельных мест”. 8 Изобретенный писательницей город Манавака вобрал в себя не только часть ее собственного

78


опыта, но и жизнь ее предков. То были люди суровые и скупые на ласку, упорные в стремлении к поставленной цели, прошедшие через все тяготы, выпавшие на долю поселенцевпервопроходцев. “Оттуда, - говорит Лоренс, - идут корни моей родословной”.9 Воображаемый мир, созданный писательницей, в смысле художественной достоверности перекликается с Уэссексом Т. Гарди и с округом Йокнапатофой У. Фолкнера. Воссозданный в четырех романах (“Каменный ангел”, “Шутка бога”, “Горящие в аду”, “Пророки” и в сборнике рассказов “Птица в доме”), он формирует характеры главных героинь(Агарь, Речел, Стаси, Ванессы, Мораг), прямо или косвенно определяет их жизненный путь. Семьи в романах Лоренс (Камероны, Маклидсы, Тоннерсы, Шипли) имеют своих предков, которые, переходя из романа в роман, образуют сложною систему родственных связей и отношений. Положив в основу композиционной структуры своих произведений идею времени, помогающую связать прошлое и настоящее, писательница всей художественной концепцией своего цикла подчеркивает дорогую ей мысль о преемственности поколений. Без четкого осознания того следа, который каждое из них оставило в истории страны, трудно представить себе формирование канадской нации. “Если канадские писатели и могут что-то сделать, - говорит Лоренс, - так это дать канадцам очень сильное ощущение того, кто они такие, откуда они пришли и к чему идут. Наши писатели могут взволновать читателя всем этим, используя мифы и заставив заговорить нашу историю, наши легенды, нашу культуру. В наших романах должно быть отражено и подлинное ощущение себя, нашей земли, наших людей”.10 Веря, что нация, страна, культура определяются их литературой, писательница ратует за создание таких произведений, в которых отразилась бы душа народа. Воплощением этой идеи и стал цикл романов о Манаваке, в котором Лоренс отразила исторический опыт многих поколений страны. И хотя сюжеты произведений не всегда разворачиваются в Манаваке, она неизменный лейтмотивный

79


образ всего повествования, связующий романы в единое целое. Романы о Манаваке объединены не только общими героями, но и общей темой выживания, подсказанной многотрудной историей освоения Канады. “Тема выживания, - говорит писательница, - это выживание не только в физическом смысле, но и выживание в плане обретения своего человеческого достоинства”.11 Тема выживания раскрывается прежде всего на примере судеб героинь; Агарь, Речел, Ванесса, Мораг мечтают вырваться из Манаваки. Городок с его примитивной размеренной жизнью, жалкими развлечениями, неизбывной скукой готов поглотить их, обречь на прозябание. Это привело к бегству из родных мест. Одни из них уезжают раньше, другие позже. И хотя их редкие возвращения на родину связаны либо с болезнью, либо со смертью близких, Манавака живет в них, цепко держит в плену воспоминаний о прошлом, заставляет и в других местах стремиться к независимости и отстаивать свое человеческое достоинство. В самой этой борьбе проявляется многое из того, что было сформировано в характере героинь наследием поколений, заложивших основы Манаваки, той социальной средой, которая окружала их в родных местах. Тема выживания реализуется в цикле Лоренс в тесной связи с проблемой отчуждения, одиночества человека буржуазного общества в мире себе подобных. Об этом свидетельствует жизнь ее ничем не примечательных героинь, сама ординарность которых убедительно показывает типичность поднятых Лоренс вопросов. Этому способствует и повествование от первого лица, задушевная проникновенность которого с определенной долей самоиронии придает рассказу ярко выраженную индивидуальность. Такова Агарь Шипли, героиня, от имени которой ведется рассказ в романе “Каменный ангел” 12 - девяностолетняя старуха, она, несмотря на свою трудную судьбу, сумела сохранить неистребимую жажду бытия, стремление выжить, оттянуть роковой момент неизбежного расставания с жизнью. Молодая душой, Агарь ведет ежечасную борьбу со своим постаревшим телом. “Когда я гляжусь в зеркало, то за внешней оболочкой я вижу глаза Агарь Карри

80


(девичья фамилия героини),те же темные глаза, как и тогда, когда я впервые начала помнить и осознавать себя... Глаза меньше всего меняются”. Умная и ироничная, гордая и независимая, вздорная, а порой несправедливая, она противится желанию близких отправить ее в богадельню, проявляя своеволие, бежит из дома и, обнаруженная в рыбацкой хижине на берегу моря, умирает в больнице. За внешней бедной событиями канвой произведения, (действие романа происходит в течение нескольких дней) встает данная через воспоминания сложная, полная борений и страстей судьба женщины, упорно пытающейся найти ответ на вопрос: почему в мире, который предлагает так много радостей, она знала их так мало? Развивая повествование в двух планах: настоящем и прошедшем, Лоренс заставляет Агарь прийти к выводу, что бедой ее была гордость, то, что она всегда была слишком занята тем, чтобы все выглядело прилично, вместо того, чтобы наслаждаться жизнью и принимать окружающее таким, какое оно есть. Гордость разрушила ее семью, привела к сложным отношениям с сыновьями, иссушила ее душу, лишив способности проявлять естественные человеческие чувства. Но эта же гордость поддерживала в ней дух борьбы против того сурового и несправедливого, что готово было ее поглотить. Строя роман как внутренний монолог Агарь, пытающейся докопаться до сути прожитой жизни, с беспощадной трезвостью судящей себя на пороге смерти, писательница понятие гордость трактует широко. Это не гордость надменной аристократки и не вздорная гордость нувориша, а чувство, вобравшее силу воли, упорство, несгибаемость того поколения колонистов, к которому Агарь принадлежит по рождению. Именно от него получила Агарь в наследство поразительную жизнестойкость, силу сопротивляться обстоятельствам, бороться со смертью и находить, что каждый уходящий день имеет редкую ценность, которой следует дорожить. Подчеркивая кровную связь Агарь со средой, ее породившей, Лоренс отмечает: “Агарь в “Каменном ангеле” не взята из жизни, но она соединяет в себе многие особенности поколения моих дедов: ее речь - это их речь, ее

81


боги - это их боги. Я думаю, что я никогда не знала до того, как создала роман, как тесно связаны мои собственные чувства с целым поколением пионеров - с тем, как трудно они жили, как непреклонны и несгибаемы были, как боялись проявить любовь и с какой готовностью проявляли гнев. И тем не менее - они обжили дикую местность, заставили ее плодоносить и в конечном итоге выжили, за что я люблю и ценю их”.13 Лоренс не только воссоздает окружающую Агарь обстановку, облик затерянного в прериях городка, быт, занятия живущих в нем людей (“местный колорит” для писательницы необходимая и очень важная часть тех типических обстоятельств, которые формируют характер героини), но с большим мастерством передает манеру повествования Агарь о прошлом. В отборе слов, построении фраз, диалоге читатель улавливает разницу между Агарь - ребенком, взрослым человеком, старухой, ощущает говор тех мест, где выросла героиня. Жизнь не щадила Агарь. Она теряет близких, не имеет друзей, остро чувствует свое одиночество, но, как истинная дочь колонистов, привыкнув рассчитывать на себя, не ищет опоры у высшей силы. Не случайно бог представляется ей шутником, сидящим на небе и созерцающим людские надежды и желания, как шутку, заготовленную им для его собственного развлечения. У Агарь свои взгляды на жизнь, свое представление о совершенстве. Знаменательно, что, когда молодой священник по обязанности приходит навестить ее, она не приемлет его наставлений. “Даже если бы небеса были реальны, поделены, как говорит апокалипсис... ей не нужны эти небеса”. Найдя убежище от бури и холода в полуразрушенной хижине на берегу моря, Агарь черпает утешение не в божественных гимнах, а в стихах Китса. Поток сознания, уносящий Агарь в прошлое, тесно переплетается в романе с описанием старческих недугов героини, одолевающих ее в настоящем. Данные параллельно, сопоставленные друг с другом, они создают иллюзию движения жизни, конечным пунктом которой становится смерть. Однако, заканчивая роман уходом героини из жизни, писательница не оставляет у читателя тягостного ощущения

82


безысходности, роковой неизбежности, подстерегающей человека. Насмешливый склад ума Агарь помогает ей и в последнюю минуту воспринять смерть как “простое событие”. Умирая, она уносит с собой цельный образ жизни. Это подчеркнуто словами эпиграфа, взятыми из Дилана Томаса, которые провозглашают выбор: человек может “тихо войти в эту прекрасную ночь” или “ярость, ярость против угасания света”. Томас защищает борьбу за жизнь, он не приемлет страха смерти, для него это этап в вечном процессе обновления. Так и Лоренс, разделяя точку зрения английского поэта на жизнь как на вечную борьбу, заставляет свою героиню, пройдя через агонию последних дней, найти мужество многое понять в себе и переоценить. Определенную роль играет ее встреча со старым матросом в рыбацкой хижине. Они пьют дешевое вино, рассказывают друг другу о себе печальные истории потерь и горя, и многое для Агарь обретает новый смысл. Поняв, что она сама была причиной черных дней своей жизни, Агарь говорит: “Гордость была моей пустыней, а демоном, который вел меня, был страх. Я была одинока и никогда не свободна...”. Подобно своей библейской тезке она блуждала в пустыне, ею самой созданной. Подобно каменному ангелу созерцала свою жизнь невидящими глазами (не случайно, что “тот, кто высек его, оставил его глазные яблоки пустыми”). Внимание читателя привлекают библейские параллели и часто встречающиеся в романе символы, своеобразные метафоры, щедро рассыпанные в тексте. Обращение писательницы к мифу, сопоставление героев с их библейскими прототипами помогает выявить общечеловеческое начало. “Мифологизм не противостоит собственно критическому началу, он даже предложил дополнительные средства для заостренного выражения наблюдаемых процессов нивелировки человеческой личности, уродливых форм отчуждения, пошлости буржуазной “прозы”, кризисного состояния духовной культуры”. 14 В сознании

83


читателя остается живой, полнокровный образ старой Агарь, которая, несмотря на то, что жизнь круто обошлась с ней, до последнего часа яростно отвергает смерть. Роман “Шутка бога”15 вводит нас в сонную однообразную жизнь городка Манаваки, раскинувшегося в прериях и носящего следы первых поселенцев, некогда возделавших здесь девственную почву. Это определяло и этнический состав населения, одна часть которого хранила традиции и язык шотландцев, другая - украинцев. Казалось, сама природа, окружающая городок (бесконечная равнина, перерезанная рекой), определяла его монотонное существование, нарушаемое лишь свадьбами, похоронами да сменой вывески владельца того или иного предприятия, как это было с похоронным бюро отца Речел, которое после его смерти перешло в другие руки. Духовная атмосфера городка, его “двуязычие” по-своему сказалась на характере Речел. Она тоже говорит на “двух” языках: один из них - это язык обыденных дел, а другой - неслышный миру язык ее души, внутренние монологи, отражающие трагедию одинокой, ищущей понимания женщины. Внешне уравновешенная учительница, ведущая замкнутый образ жизни, Речел живет интенсивной внутренней жизнью, превращающей ее порой в двух совершенно различных людей. Она волнуется из-за своей работы, жаждет любви, материнства, интересных встреч, ярких впечатлений и просто человеческого общения, а жизнь подсовывает ей упрямых, непослушных учеников, лесбиянские порывы подруги да истеричные моления пятидесятников. Отметая сущее, Речел пытается подменить его выдуманным миром ночных видений с фантастической любовью, безликим, но пылким любовником. Порой ей грезится яркая голливудская оргия в Древнем Египте и многое другое. Но как бы далеко ни уносила ее мечта, ум, самоконтроль и присущее ей умение посмотреть на себя со стороны сводит на нет ее самые смелые фантазии. Так, рассматривая себя в зеркале, она видит “узкое, худое лицо”, с “серыми глазами, слишком большими для него”. Она представляется себе неловким журавлем, или палкой мела, или оловянным

84


великаном. Это самоуничижение воспринимается как защитная реакция легко ранимой души. Ироничная и наблюдательная, лишенная в свои тридцать четыре года каких-либо иллюзий, Речел рассматривает и этот городок, из которого она страстно мечтает вырваться, и свое жилище (в котором она обитает со своей эгоистичной семидесятилетней матерью) как шутку бога, обыгрывая название Манитобы: на языке индейцев кри “божья страна”. Речел завидует своей сестре Стаси, которая нашла в себе силы разорвать порочный круг монотонного существования, покинула городок и устроила свою жизнь, она корит себя за то, что вернулась домой, прервав учебу в университете из-за смерти отца. Мечта об ином существовании стала еще более острой после встречи с Ником, короткая связь с которым наполнила ее новыми ощущениями. Но у Ника собственные сложные проблемы, обременяющие его грузом нерешенных вопросов. Он исчезает из жизни Речел, ничего не объяснив. Известие о ложной беременности, операция, через которую прошла Речел, при всей тяжести обрушившегося на нее испытания, не делают ее человеком, угрюмо замкнувшимся в себе. Переезд в Ванкувер, куда ее приглашают на работу в школу, открывает новую страницу ее существования. Речел не строит иллюзий, ее одолевает страх смерти, болезни, она знает, что жизнь не преподнесет ей подарка, но, пройдя через трудные испытания, она знает и то, что жизнь стоит того, чтобы начать все сначала. Такова Речел, героиня далеко не трагическая, но в своей ординарности и обыденности, с грузом житейских сложностей, надежд и разочарований необычайно жизненная, несущая в себе отсвет обычных судеб, обыкновенных женщин, ежечасно ведущих нелегкую борьбу за существование. Создав единый сплав из социального и глубоко личного, Лоренс нарисовала убедительную картину мучительной борьбы женщины с отчуждением, ее веры в то, что человеку посильно разорвать порочный круг изоляции, бессмысленности существования и непонимания. Вся сложная гамма переживаний Речел, тонко переданная писательницей стилистически (горький юмор,

85


отрывки видений, эротические сны, наблюдения и признания), воспринимаются этапами самопознания героини, ее умением реализовать свои потенциальные возможности и поверить в себя. В этом оптимизме, подспудно окрашивающем произведение, и заключается значение романа. О жизни сестры Речел повествует произведение Лоренс “Горящие в аду”. 16 С первой страницы романа история повседневного существования Стаси, живущей в обычном канадском городе, в обычном доме, окруженной обычной многодетной семьей, привлекает внимание именно потому, что талантливо рассказана писательницей, которая сумела ординарное, характерное для “неинтересной” жизни Стаси так раскрыть и показать, что оно вызывает живую заинтересованность читателя. “Стаси, - говорит Лоренс, - ни в коей мере не является моим отражением или чьим бы то ни было, она выражение своей собственной сущности, но мы прекрасно знаем друг друга. Она озабочена желанием выжить, подобно Агарь и Речел, но в ее случае это включает в себя и жизнь во внешнем мире, который она ощущает как растущее насилие над личностью, действительное безумие”.17 Очень тонко подметив сложности переходного возраста (Стаси появляется на страницах романа, когда ей тридцать три года, и мы расстаемся с ней, когда ей сорок), героиня отнюдь не стара, но уже и не молода, Лоренс показывает, какой это немаловажный фактор для женщины, жизнь которой замкнута кругом семейных обязанностей, воспоминанием о прошлом и эфемерными надеждами на будущее. Не случайно роман начинается с того, что, представляя Стаси читателю, Лоренс дает нам ее в спальне, пристально разглядывающей в зеркале свою фигуру. Мы видим перед собой молодую женщину невысокого роста, несколько полноватую, веселую, не обремененную интеллектуальным багажом, но далеко не глупую, ироничную и способную посмеяться над собой. Она сокрушается по поводу отсутствия у нее образования и пытается по возможности его пополнять. Передавая утренний беспорядок, царящий в спальне, детскую песенку, застрявшую в сознании Стаси, ее веселое настроение, попытку отмахнуться

86


от навязчивой мелодии и стремление завершить свой туалет, писательница силой присущего ей умения свежо и по-новому взглянуть на ничем не примечательную жизнь своей героини, заставляет и читателя обнаружить в избитом и знакомом материале нечто для себя новое и поучительное. Способствует этому и форма произведения, которая, говорит Лоренс, “включает как повествование от третьего лица, так и характерный для Стаси внутренний монолог, мечты, фантазии, воспоминания”.18 Именно эта избранная писательницей форма, органически вытекающая из поставленной перед романом задачи, помогает как бы изнутри взглянуть на жизнь Стаси, проникнуть в сокровенные уголки ее души, понять ее переживания, нужды и слабости, разделить ее тревоги и поверить в ее надежды. Выделенные курсивом мечты и фантазии героини раскрывают юность ее души и веру в доброе начало. Из прожитых ею тридцати трех лет Стаси шестнадцать лет замужем. Став матерью четырех детей, из которых старшей четырнадцать лет, а младшая еще совсем малышка, Стаси при всей любви к детям и привязанности к мужу не растеряла своей юношеской веселости, любви к развлечениям, неистребимой жизнерадостности, которые так часто приходят в противоречие с нормами жизни замужней женщины, обязанностями матери и жены. Используя внутренний монолог героини, писательница дает возможность заглянуть в смятенную душу Стаси, когда в минуту самоуничижения она готова винить только себя в том, что в жизни не все удалось так, как хотелось бы. Предаваясь самобичеванию, Стаси твердит “Я плохая мать. Я плохая жена, я не хочу ею быть. Я Стаси Камерон, и я все еще люблю танцевать”. Или: “Я хочу пойти домой, но не могу, так как это мой дом”. “Лучше быть замужем, чем гореть, сказал св. Павел, но он не сказал, что делать, когда ты замужем и горишь”. Афористичные и острые суждения Стаси - наглядное свидетельство живости ума. Тема огня, горения, как выражение внутреннего накала эмоций героини, неоднократно иносказательно звучит в романе, акцентирована она и в его

87


заглавии, которое буквально означает “живущие в огне”. Стаси озабочена раздражительностью мужа, его отчужденностью, растущей самостоятельностью старших детей, своим одиночеством (его она пытается топить в вине). Будучи матерью большого семейства, на плечах которой лежат самые разнообразные дела и заботы, она не может праздно предаваться воспоминаниям. Вот почему прошлое, связанное с днями юности, всплывает в ее сознании вместе с теми ежедневными домашними делами, которыми привычно заняты ее руки. Автор выделяет это и графически, давая наплывы из прошлого на одной стороне страницы, подчеркивая тем самым мысль, что этими воспоминаниями из минувшего охвачена лишь часть ее существа, другая же - занята ежеминутными делами домашней хозяйки. Воспоминания Стаси далеки от того, чтобы создать хронологическую картину прожитой ею жизни. Они хаотично возникают в сознании героини в силу тех или иных обстоятельств. Выстраивая их, читатель получает довольно полное представление как об эмоциональной, жизнелюбивой натуре героини, так и о нереализованных до конца потенциальных возможностях ее натуры. Но, мобилизовав лучшее из того, что в ней было, она смогла выстоять в этом сложном мире. Сделав историю повседневного существования Стаси ощутимо реальной, неотразимой в своей гуманности, овеянной поэзией и юмором, писательница сумела заставить читателя полюбить свою героиню со всеми ее сумасбродствами, запущенным домом, тайными страхами и желаниями. Раскрывая богатство обыденных вещей, боль и красоту простого человеческого бытия, Лоренс не столько акцентировала борьбу героини с внешним злом, сколько сосредоточила внимание на внутренних коллизиях ее души, на идее ответственности Стаси перед собой. Углубив нравственный аспект своего романа, Лоренс сумела обнаружить в самих сложностях духовной жизни героини, обусловленных своим временем и своей средой, элемент непреходящий, общечеловеческий. Вот почему Стаси

88


и уникальна и множественна. Она во многом является отражением тех общественных сущностей и жизненных коллизий, которые окружают ее в обществе. С образом Ванессы мы встречаемся в сборнике рассказов “Птица в доме”.19 Всего рассказов восемь. Каждый описывает определенный отрезок жизни девочки. Написанные в разное время, они образуют единое целое, скрепленное образом главной героини. Он вбирает много лично пережитого и передуманного писательницей и во многом является отражением внутреннего “я” Лоренс. Детство в маленьком городке, трудные годы депрессии, страстное желание писать и твердое убеждение, что она станет писательницей, - все это роднит героиню с ее создательницей. Рисуя духовное созревание молодого существа, Лоренс как бы с дистанции прожитых лет и с высоты накопленного ею жизненного опыта заглядывает в свое прошлое, реконструирует его, вновь обращается к тем истокам, которые стали началом ее последующей деятельности. Главным в этих рассказах являются не столько события, которые происходят в обыденной, окружающей девочку жизни, сколько то, как они отражаются в ее внутреннем духовном мире. Отсюда особая роль авторского голоса. “Голос повествователя, - говорит Лоренс, - это голос самой Ванессы, но более взрослой Ванессы, помнящей, как это происходило, когда ей было десять лет”.20 “Но в то же время повествование должно идти таким образом, чтобы передать состояние десятилетней. Поэтому голос повествователя должен звучать как бы с двух точек времени одновременно”.21 Выработанная писательницей техника письма дала ей возможность заглянуть в духовный мир поколения, частью которого она сама являлась. Ибо, как справедливо замечает Лоренс, нет лучшего пути познать себя, чем попытаться осмыслить сложности духовной жизни другого человека. Сборник “Птица в доме” - еще одно звено в разработке основной задачи, поставленной перед всей серией романов о Манаваке: воплотить в них исторический и духовный опыт канадского народа. По-своему она решается и в романе

89


“Пророки”, 22 венчающем этот цикл. Эта книга во многом концентрирует темы, отрывки сюжетов и характеры предыдущих произведений Лоренс, но делается это с новой точка зрения. Центральная героиня романа Мораг Ганн не родилась в Манаваке. Удочеренная после смерти родителей Кристи Логаном, она пятилетним ребенком попадает в Манаваку. Нищета и убогость окружающей среды, самодовольная жалость к ней со стороны богатых, насмешки детей из более обеспеченных семей, включая Стаси Камерон и Ванессы Маклидс, острое чувство одиночества, профессия Кристи (он сборщик городского мусора) - все это заставляет Мораг с детства мечтать о бегстве из Манаваки, рождает желание установить подлинные корни своей родословной. Многое роднит Мораг с героинями других романов Лоренс, но многое и отличает. Мораг духовно значительнее своих предшественниц. Автобиографический элемент, в той или иной мере присутствующий в образах героинь других романов, особенно ощутим в образе Мораг. Лоренс не только делает свою героиню писательницей, но, раскрывая этапы ее духовного становления, передоверяет Мораг свои взгляды на жизнь и на искусство. Это определяет как жанровое своеобразие произведения, примыкающего к традиции “романа воспитания”, так и форму повествования от первого лица. Лоренс наделяет Мораг функцией рассказчика, сливая в единое целое голос героини и голос повествователя. При этом Мораг остается ярко выраженным индивидуальным характером, существующим отдельно от ее создателя. Действие романа происходит в старом фермерском доме Мораг, расположенном на берегу реки в восточной части Онтарио. Мы знакомимся с Мораг в пору расцвета ее славы писателя. Перед нами сорокасемилетняя преуспевающая романистка, автор пяти книг, признанный авторитет в области литературы, совета которой домогаются начинающие писатели. Роман начинается в сложный для нее момент. Ее восемнадцатилетняя дочь Пик уехала, оставив записку: “Я еду на запад. Одна, во всякой случае сейчас”. В то время, пока Пик

90


путешествует по западу Канады, Мораг начинает свое собственное долгое и трудное путешествие на запад в своем сознании. Это находит отражение в своеобразии композиции романа. События в нем развиваются в двух временных пластах. Настоящее время охватывает период от весны до осени. Прошлое - уходит корнями в древнюю историю шотландских кланов, давших первых поселенцев на канадской земле. Оно встает перед Мораг со старых, выцветших фотографий, возникает в воспоминаниях, в историях, рассказанных Кристи, в мемуарах, легендах, песнях минувших лет. Вплетенные в художественную ткань произведения, они придают стилю романа неповторимое своеобразие. Прошлое хронологически проступает в начале романа через раздумья Мораг (выделенные курсивом) над старыми фотографиями ее давно умерших и плохо представляемых ею родителей и затем продолжает всплывать в ее памяти по разным поводам, освещая ее борьбу с самой собой. Мы возвращаемся в настоящее в начале каждой главы и иногда в конце главы, когда настоящее вторгается в воспоминания Мораг. Выстраиваясь в живую цепь событий, возникающих в сознании Мораг, прошлое, в конечном итоге, сливается с настоящим, образуя живую связь времен. Мораг приходит к выводу, что время подобно реке, “течет в обе стороны”. Так вновь возникает в этом романе мысль о преемственности поколений, о времени, как о бесконечном процессе, о взаимосвязанности индивидуальной жизни человека с жизнью тех людей, которые порой даже неизвестны друг другу. Время в романе включает в себя не только время героини, но и то, которое было прожито предшествующими поколениями, оно - та коллективная память народа, в которой отразились этапы духовной жизни страны. Мотивы памяти занимают большое место в романе Лоренс. Они возникают и как отражение индивидуального сознания Мораг, кропотливо собирающей свидетельства истории своих предков, и как отражение прошлого опыта народа. Примечательно в этом плане обращение Мораг к личности и творчеству канадской писательницы Кэтрин Трейл.

91


Писательница-пионер, обживавшая в свое время как раз ту самую часть восточного Онтарио, где стоит ферма Мораг, близка Мораг своей человеческой сущностью. На протяжении романа она становится невидимым собеседником Мораг, ее союзницей и антиподом. Воплощая в себе голос разума и порядка, Трейл противостоит эмоциональной натуре Мораг, что не мешает последней относиться к Трейл с глубокой симпатией и интересом. Примечательны воображаемые диалоги, которые героиня ведет с писательницей. Она для нее живая современница. Вот почему так органично в устах Мораг прямое обращение к ней: “Кэтрин Трейл, где ты теперь, ты нам так нужна сейчас”. Оно становится живым свидетельством духовных уз, связывающих разные поколения канадской нации, воплощением той традиции критического реализма, которая, будучи заложенной первыми реалистическими произведениями Трейл, отражала “практический взгляд на жизнь, интерес к окружающей действительности и социальность”.23 Раздумья Мораг над прошлым Канады помогают ей глубже ощутить те трудности и трагедии, через которые прошли первые поселенцы страны. Не случаен поэтому интерес Мораг к трагической фигуре Луи Риля, мужественно отстаивавшего право индейцев и метисов называть Канаду своей родиной. С судьбой Риля в романе сплетены жизни далекого шотландского предка Мораг и предка Джулиуса, метиса, отца ее дочери Пик. Одиночество Мораг в Манаваке заставляет ее испытывать симпатию к Джулиусу, который был так же отвержен и одинок, как и Мораг. Растущее взаимопонимание подкрепляется духовной близостью, вырастающей из общности их положения в обществе. Мораг и Джулиус - художники, и они кровно заинтересованы в истории своих народов. Мораг рассказывает об этом в своих романах, Джулиус - в своих песнях и балладах. Эту любовь к своему предку и гордость за его убеждения Джулиус передал и Пик. Она гордится тем, что в ее жилах течет частица индейской крови и, принимая эстафету от умершего отца, по-своему проходит тот же путь исканий, который проделала ее мать. Она навещает не только Манаваку и могилы

92


приемных родителей Мораг, но и своих родственников Тоннерсов. Образ Пик, живой и непоседливой, бунтующей против матери, но в то же время наследовавшей то лучшее, что было присуще Мораг, вбирает в себя частицу великого наследия поколений, прошедших по канадской земле. Мораг - писательница. Это определяет ее отношение к окружающему. Она воспринимает людей (а все события и герои даются в романе через восприятие Мораг) “с глубоко укоренившейся привычкой подмечать мгновения в людских судьбах”. Даже фотографии Мораг изучает не с точки зрения того, как выглядели ее родители, а стремится обнаружить то, “что было в них скрыто”. Этим определяется и ее интерес к окружающим людям. Человек, лишенный индивидуальности, не вызывает у нее симпатии. Вот почему она рвет узы брака с благополучным университетским профессором и предпочитает ему Джулиуса, зарабатывающего себе на жизнь игрой на гитаре. Этим определяется и ее теплое отношение к Ройланду, старикусоседу, наделенному особым даром при помощи “магического” прута обнаруживать подпочвенные воды и отмечать место, где следует рыть колодец. Даром “пророчества” по-своему обладает и мусорщик Кристи, умеющий за внешней респектабельностью богатых людей видеть тщательно скрываемую ими убогую сущность и пороки. Он имел полное право сказать, что “отбросы его клиентов говорят больше, чем могут предсказать карты прорицателя судьбы”. Кристи - один из своеобразнейших образов романа, под непритязательной внешностью которого скрывается мудрая, поэтическая, тонкая душа. Легенды, слышанные Мораг из его уст, стали питательной средой ее творчества, отложились в образах и характерах ее романов. Не сразу открылась Мораг незаурядность натуры Кристи. Нужно было многое пережить и передумать, чтобы сказать, что “Кристи знал нечто о внутренней правде, которую я только сейчас начинаю понимать”. Осознав это, Мораг успевает сказать ему перед его смертью, что он и есть ее настоящий отец. Натура незаурядная и яркая, Мораг и сама обладает даром “пророчества”, этим особым способом художника выявлять

93


скрытое в людях необычное и своеобразное, что становится для нее мерилом значимости их человеческой сущности. Каждый из них для нее - часть той Канады, которая живет в ее сознании, Канады мифов, легенд и реальных людей, трудом и борьбой создавших страну. Начав свой жизненный путь со страстных поисков корней своей родословной, Мораг живет в разных городах Канады, перебирается в Англию, едет в Шотландию, пытаясь найти там следы своих предков, но в конце концов приходит к выводу, что подлинным ее домом является не Шотландия, а Манавака. Знаменательно, что, когда приятель ее дочери Дан говорит о том, как он ненавидит жизнь в прериях, она отвечает ему: “Я тоже так думала о городе, в котором выросла. Затем я поняла, что весь город жил во мне и будет жить до тех пор, пока я жива”. Так заканчивается духовное путешествие Мораг в прошлое. Так заканчивается и весь цикл романов о Манаваке, в котором исторические факты, прикрепленные к определенному месту и времени, перемежаясь с ассоциативным процессом, помогающим осмыслить их значение, создают тот единый художественный сплав, который дает возможность Лоренс рассказать не только о Манаваке, но и о Канаде в целом, о том, какие мифы и легенды стояли у истоков культурного наследия страны, как отложился в них национальный опыт складывающегося государства. С драмой “собственного “я” мы встречаемся и в романе Синклера Росса (р.1908) “Я и мой дом”.24 Писатель родился и вырос в Саскачеване. В качестве представителя Королевского банка Канады долгое время служил в фермерских общинах прерий. Хорошее знание жизни жителей маленьких городков, которые в борьбе с невзгодами личного и общественного характера закладывали основы канадской нации (события происходят в года депрессии), нашло отражение в этом романе. Строя произведение в форме дневника женщины, человека сложной судьбы, самоотверженно борющейся за счастье и полноценное человеческое существование, Росс нашел то убедительное художественное средство, которое, как никакое

94


иное, давало возможность с наибольшей полнотой раскрыть психологию личности, прошедшую через бедствия и страдания, но сохранившую присутствие духа и веру в свои силы. Среди художественных возможностей, которыми располагает “субъективная эпопея”, привлекает внимание присущий ей историзм. Органическая связь прошлого и настоящего, возникающая в индивидуальном сознании героя, дает возможность писателю через конкретную человеческую судьбу осмыслить путь, пройденный страной. Это своеобразно отражено Россом в романе “Памятник хирургу”. 25 Героем романа является провинциальный врач, которого жители городка называют Док Хантер. Мы знакомимся с ним в момент, когда он, отмечая свое семидесятилетие, прощается со своей практикой. (Док жалуется своему другу, что руки уже стали не те, трудно удалить соринку из глаза ребенка). Жители городка (действие происходит в провинции Саскачеван в 1948 г.) собираются, чтобы выразить доктору свои добрые чувства и отпраздновать открытие новой больницы (в строительство которой Док вложил так много сил), названной в его честь “Памятник хирургу”. Док Хантер отвечает на приветствия, вступает в разговор с пришедшими, предается воспоминаниям о былом со своими сверстниками, людьми его возраста (“Уходят старые времена, Гарри. Покончено с гриппом, депрессией, войной. Грядут большие перемены”), думает о будущем. Бессобытийность повествования компенсируют диалоги, реплики, сплетни кумушек и их воспоминания о молодости Дока, его доброте и отзывчивости, особенно в трудные для страны 30-е гг., внутренние монологи самого героя. Все это раздвигает временные рамки повествования, помогает представить себе героя человеком независимого образа мыслей, свободным от предрассудков, умеющим защитить свое человеческое достоинство, делает “ассоциативную” композицию романа средством связи прошлого и настоящего, уводит читателя к истокам первых канадских поселений, когда из смешения рас, иммигрантов, приехавших из разных стран, рождалась канадская нация.

95


Эстетически осваивая процессы, происходящие в индивидуальном сознании, создатели жанрового типа “субъективной эпопеи” стремятся найти место человека в цепи поколений, прошедших по канадской земле, показать личную причастность героя к складывавшемуся канадскому государству. Об этом роман Виктора Леви Больо “Дедушка”. 26 В центре произведения процесс осмысления стариком-фермером Мильеном прожитой им жизни. Доживая последние дни на ферме, герой пытается ретроспективно восстановить прошлое, вернуться к истокам семейной истории, своему сельскому окружению, вызвать в сознании лица близких ему людей. Строя произведение как внутренний монолог героя, который в силу своей старости путает настоящее с проведшим, Больо создает причудливую мозаику фермерского существования. Ферма становится носителем времени, воплощенном в конкретных судьбах и делах ее обитателей. Личное и объективное, сплавленное в технике монологического рассказа, придает роману своеобразную философско-этическую функцию. Тема “личность и общество” находит своеобразное отражение и в “субъективных эпопеях” Ричарда Райта, первая книга которого “Отдыхающий”27 вышла в 1971 г. Роман лишен острого сюжета. Мы не найдем в нем необычных и волнующих событий, возбуждающих любопытство характеров. В романе, по сути дела, ничего не происходит. Он весь представляет собой монолог центрального героя, тридцатилетнего Уиса Уекинхема, коммивояжера по продаже печатной продукции. Герой предстает перед нами “отдыхающим”, другими словами, превратившимся “в человека, отказавшегося от настоящего во имя прошлого или будущего”, который, “вглядываясь в будущее, ощущает постоянное разочарование”. Этот очень ординарный человек при всей своей обыденности привлекает к себе внимание тем, что выключает себя из привычного суматошного ритма существования себе подобных, при котором погоня за успехом, деньгами, положением в обществе мешает человеку взглянуть на окружающее с трезвым пониманием его

96


абсурдности. Уис смотрит на жизнь иначе, чем многие люди. Стремление преуспеть в ней ему чуждо. Вот почему, взбешенная абсолютным отсутствием у него честолюбия, от него уходит жена, считающая его жизненным неудачником. И действительно, удачная сделка, правильный коммерческий расчет, жизнь с ее суматошной круговертью не вызывают у героя воодушевления. Он просто не понимает, почему люди придают такое значение обыденным вещам и, терпя неудачу, впадает в состояние транса, считая, что жизнь кончена. Будучи выше меркантильных соображений каждодневного существования, герой умеет ощущать красоту и беспредельность Вселенной, искренне изумляясь тому, что он - частица ее бытия. Уже в первом романе Райта привлекает внимание стремление писателя создать образ человека, отличного от окружающего его мира, хотя это отличие и не раскрывается в каком-то определенном поступке, действии, но проявляется только в мыслях, оценках и раздумьях героя. И тем не менее роман “внутреннего монолога”, использованный писателем, был заслуживающей внимания попыткой раскрыть пробуждение человеческого сознания, показать в ординарном человеке способность мыслить и чувствовать. Это в большей мере проявляется в следующем романе Райта “В середине жизненного пути”,28 название которого фиксирует временной период жизни главного героя. В романе описаны три дня из жизни Фрэда Ландона, сорокадвухлетнего безработного коммивояжера, живущего в маленькой квартирке в старой части Торонто. Используя прием ассоциативного мышления, сдвиги временных пластов, автор исследует психику этого среднего канадца. Фрэд ни злодей, ни святой, а человек с неудачно сложившейся семейной жизнью. Он озабочен безуспешными поисками работы, сумасбродствами дочери, положением своего отца, находящегося в богадельне, новыми отношениями с немолодой соседкой, накладывающими на него определенные обязательства. За этими повседневными, сугубо личными

97


проблемами встает жизнь общества с его сложностями и отношениями, пропущенными через личное восприятие и ощущение Фрэда. Техника смещения планов дает возможность писателю не только “сжать” время до трех дней, вместивших половину прожитой жизни героя, но и коснуться наиболее характерных политических и социальных явлений жизни общества, которые входят в сознание героя как часть его жизненного опыта. Так, вспоминая о первой выкуренной им сигарете, он говорит, что это было “в год, когда Гитлер пожал руку синьору Муссолини”. С захватом фашистами Польши связано крушение семейного очага родителей его соседки, поляков по происхождению. Во время вторжения фашистов в Нормандию 6 июля 1944 г. погиб его старший брат. События 1948 г. (депрессия и обострение социальных отношений в стране) входят в роман через воспоминания Ландона о детстве и юности. Четко фиксируя этапы биографии героя, автор отмечает, что в 1954 г. им была написана первая и последняя пьеса “Окно”. Обработанная опытной рукой редактора, она была поставлена на телевидении, породив не оправдавшую себя веру в его возможности. Несостоявшаяся карьера драматурга осложнила личную жизнь героя. Ре зультатом ста л окончательный развод с женой. Приметы международной и канадской действительности входят в повествование и через судьбы близких и знакомых Ландона. Сумасбродства его дочери становятся отражением сложных исканий молодежи 60-х гг., которую гнетет пустота и бездуховность существования. Судьба молодого поколения волнует не только Ландона. На трудность воспитания детей жалуются и другие герои романа. Перед нами проходят разные семьи, разные судьбы, но волнует всех одна и та же проблема проблема молодежи, метания и искания которой все труднее понять и разделить людям старшего поколения. Духовная опустошенность характерна не только для молодежи. Не удовлетворена жизнью бывшая жена Ландона. Меняет мужей

98


и любовников ее сестра Бланш, погрязшая в алкоголизме и праздности. Отчужден от семьи и покинут в богадельне отец Ландона. Таковы те основные социальные проблемы, отзвуки которых дают себя знать в личной жизни героя. Раскрывая диалектику взаимодействия внутреннего и внешнего, автор показывает, как непрост мир для рядового канадца, как трудно “плыть в море акул”. Райт оставляет героя перед выбором. Середина жизни. Половина ее прошла, другую еще нужно прожить. Известие, что Маргарет ждет от него ребенка, повергает Ландона в смятение, но в то же время становится залогом той новой жизни, которую он решает начать. На такой обнадеживающей ноте заканчивается роман, что резко отличает его от другого произведения Райта “Конечный итог”.29 Сюжетно перекликаясь с предыдущим романом, произведение варьирует тему несостоявшегося человека. Чарлз Феррис не удался как литератор, несчастлив он в семейной жизни. Мало что меняют в повседневном укладе героя его краткие встречи с двенадцатилетним сыном, навещавшим отца по субботам. И только трагическая гибель мальчика, ставшая страшным потрясением для героя, вывела его из состояния апатии, в которой он пребывал, заставила взглянуть на себя со стороны. Мысль о бесплодно растраченных годах усугубляется сознанием вины Ферриса перед сыном, которого он фактически не знал, и о мучительной драме мальчика из-за распавшейся семьи узнал слишком поздно из страничек дневника последнего. Попытка отомстить за смерть ребенка стоит герою жизни. На такой трагической ноте заканчивается повествование. Раскрывая социальные проблемы опосредованно через этическую и философскую сферу, “субъективная эпопея” ставит в центр внимания драму отдельного человека, внутренний мир и личные переживания которого становятся объектом повествования. Таков роман Анн Эбер (р.1916) “Камураска”,30 в основе которого трагедия жизни героини Элизабет Олниер. Мы застаем ее в момент, когда, наблюдая предсмертную агонию

99


своего второго мужа (это событие обрамляет повествование, ему посвящены начальная и заключительные главы), она по ассоциации вспоминает насильственную смерть своего первого мужа, пьяницы и развратника, убитого ее любовникомдоктором. Сделав память героини предметом художественного исследования, писательница использует ретроспекцию как основу фабульной структуры произведения, формирующую и повествование, и образ героини. Достигается это тем, что в одной и той же главе повествование ведется от лица героини, которую поток непроизвольных ассоциаций уносит в прошлое, и от третьего лица, что дает возможность писательнице объективно описать события. Встречается и промежуточная фаза, своеобразный хор, выражающий общее мнение. (Обвинение Элизабет в смерти первого мужа). “Острова памяти”, беспорядочно всплывающие в сознании героини, переданы короткими, рублеными фразами, как бы отсекающими одно воспоминание от другого. Они уносят ее в прошлое, когда она, уроженка Квебека, католичка, принадлежавшая к привилегированному слою общества, из чувства протеста против обременительных для нее светских условностей бездумно и поспешно вышла замуж за владельца “Камураски”. Однако замужество не только не сняло конфликт Элизабет с окружающим обществом, но еще больше углубило чувство отчуждения от круга близких ей по рождению людей. Ничего не изменила и смерть мужа, не только не скрепившая, но, наоборот, разъединившая любовников. Сознание того, что мир - тюрьма, становится характерным для мироощущения Элизабет. Из дома в Сореля она переехала в Камураску, затем второе замужество привело ее в Квебек, ничего не изменив по существу. Это оттенено и кольцевой композицией. Духовная агония Элизабет не менее страшна, чем физическая агония ее умирающего мужа. И та и другая рождают ощущение безвыходности и тупика. Так глубоко интимная драма Элизабет при всей суженности внешней картины окружающего ее общества показывает неблагополучие мира, лишающего человека достойного существования.

100


Примечания 1. Белинский В.Г. Полное соб. соч., т. V, с.42. 2. Там же, с.25. 3. Сучков Б. Марсель Пруст. В кн.: М. Пруст. По направлению к свану. М., 1973, с.10. 4. Литературная история Соединенных Штатов Америки. М., 1979, т.3, с.127. 5. Там же, с.145. 6. Айтматов Ч. Плавиус Х. Человек и мир. Семидесятые годы. // Новый мир, 1977, №12, с.243. 7. Gibson G. Eleven Canadian Novelists. T., 1973, p.198. 8. New W. Margaret Laurence, T., 1977, p.13. 9. Ibidem, p.13. 10. New W. Margaret Laurence, T., 1977. 11. Ibidem, p.15. 12. Laurence M. The Stone Angel. T., 1964. 13. Ibidem, p.14. 14. Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М., 1976, с.295. 15. Laurence M.A. Jest of God. T., 1966. 16. Laurence M. The Fire-Dwellers. T., 1969. 17. Woodcock G. The Sixties. Writers and Writing of the Decade. Vancouver, 1969, p.15. 18. Ibidem, p.15. 19. Laurence M. Bird in the House. T., 1970. 20. Ibidem, p.159. 21. New W. Margaret Laurence, T., 1977, p.158. 22. Laurence M. The Diviners. T., 1978. 23. MacLulich T. Novel and romance. Canadian Literature. 1970, № 70, p.43. 24. Ross Sinclair. As For Me and My House. T., 1967. 25. Ross S. Sawbones Memorial. T., 1974. 26. Beaulieu Victor-Levy. Les Grands-peres. Montrйal, 1971. 27. Wright R. The Weekend Man. T., 1971. 28. Wright R. In the Middle of a Life. T., 1973. 29. Wright R.B. Final Things. T., 1981. 30. Hйbert Anne. Kamouraska. Paris, 1970.

101


Мир глазами ребенка Тема детства занимает видное место в литературе Канады. Представленная в творчестве самих различных писателей (Х.Бойля, Д. Битти, М.-К. Бле, Р. Дюмарша, А. Ланжевена, С.Ликока, А. Манро, У. Митчелла, Л. Монтгомери, Э. СетонТомпсона, С.Фрейзер) она стала сквозной в литературе страны, полностью оправдав слова канадского критика, что “взрослый мир, увиденный глазами ребенка, - вот область литературы, которая могла бы составить отдельный жанр”.1 Понятие детства здесь далеко не однозначно. Это не только момент в развитии человека, когда мир предстает перед взором маленького существа прекрасным и чистым, полным любви, сулящим счастье и радость, но и определенный отрезок исторического развития, некий феномен Времени, аккумулирующий в себе этапы мужания нации, то “ядро” памяти народной, из которой складывается социальный опыт страны. Не случайно, что с темой детства связано обращение канадских романистов к изображению жизни маленьких городов Канады, уклад которых хранит в себе следы первых поселенцев. Именно там истоки, формировавшие национальное сознание народа, они та “малая родина”, из которой берет начало история страны. Этические нормы жизни обитателей провинции, подмеченные пытливым взором ребенка и отлитые в форму его непосредственных суждений, становятся звеном, связывающим прошлое с настоящим. Это убедительно раскрыто в книге У. Митчелла (р.1914) “Кто видел ветер”.2 Писатель родился в Саскачеване, обучался в университетах Манитобы и Альберты. Во время поездки в Европу перепробовал самые различные профессии. Вернувшись в Альберту, работал учителем, хорошо узнал эти края и живущих там людей. В центре внимания автора обитатели западных

102


прерий, их жизненный уклад, умонастроение, особенности складывающегося национального характера. Рассказывая об этом, Митчелл уделяет большое внимание природным условиям, в окружении которых находятся жители этих мест. Особая роль в этих краях принадлежит ветру, который в сознании поселенцев становится органической частью прерий, подметает их огромные пространства. Ветер образует пыльные смерчи, которые, сметая все на своем пути, поднимают в воздух песок, листья, бумагу, образуют тучи пыли, закрывающие солнце. От этой пыли нет спасения. Она проникает сквозь одежду, попадает в легкие, грязнит дома. Ветер прерий может поднять вспаханный слой почвы и унести прочь. Даже в сухое время, когда ветер не так резок, он всегда поражает своей силой, превращая огромные пшеничные поля в волнующееся золотое море. Он высушивает и грубит лица людей, живущих в прериях. И беспокойный ветер этих мест, и колоритно выписанные характеры обитателей затерянного в прериях маленького городка даются через восприятие мальчика Брайана, который появляется на страницах романа четырехлетним малышом и покидает его одиннадцатилетним подростком. Мальчик видел ветер в различных его проявлениях и ощущал его как некую живую силу, порой ласковую, когда ветер шевелил листья осины и волновал ниву, порой гневную и свободную, сокрушавшую все на своем пути. Ветер в романе Митчелла многолик и разнообразен. Он не только явление природы, но и символ быстротекущей и все время меняющейся человеческой жизни. Автор дает нам подробное описание затерянного в прериях городка. Основанный в конце XIX в. (события, описанные в романе, происходят в 30-е гг. нашего века), он и сейчас не отличается гигантскими масштабами. Мы знакомимся с его немногими улицами, обсаженными русскими березами и тополями; обитателями, представляющими самые различные национальности: ирландцев, китайцев, украинцев, шотландцев. Неся в себе приметы и характерные особенности старой родины, поселенцы ощущали себя коренными жителями этого края. На

103


одной из улиц городка находился трехэтажный дом, принадлежащий семейству О`Коннол. “Трехколесный велосипед с круто вывернутым колесом стоял посреди дороги. Велосипед принадлежал Брайану О`Коннолу, четырехлетнему сыну аптекаря”. Вскользь брошенная деталь психологически подготавливает читателя к тому, что Брайану уготовлена особая роль в романе. Этой цели служит и использованная автором несобственно-прямая речь, передающая манеру ребенка мыслить и выражать свои чувства. С этим приемом, помогающим нам заглянуть в духовный мир малыша, мы встречаемся у Митчелла в романе неоднократно. Характерный для поэтики писателя, он концентрирует внимание на глубинных процессах детской психологии, раскрывая сложную работу мысли в маленьком существе. Брайан живет не только своими детскими заботами. Он чутко реагирует на тревоги взрослых. Он слышит, что урожай, собранный фермерами, был плохим (события происходят в 1931 г.), что зерно было легким, а злаки тонкими. С ранних лет Брайан ощущает прерии и ветер, гуляющий в них, как нечто естественное и неотделимое от его существования. Прерии были для него средоточием многих интересных событий. В них гулял ветер, жили суслики и койоты; устроил свое жилье там сумасшедший Сэмми. Брайан любил наблюдать за удлиняющимися тенями, смотреть, как садится солнце, как возвращается с поля фермер, как равномерно, в такт движению, поднимается и опускается голова лошади. Ему привычен скрип ворот конюшни. Среди таких сцен он растет. Мы видим, с каким нетерпением шестилетний Брайан отправляется в школу и как она во многое разочаровывает его. У него трудно складываются отношения с учительницей. Он обретает друга Бина, босоногого, заброшенного отцом-пьяницей десятилетнего мальчика, который, напоминая внешним обликом койота, воспринимался Брайаном частью окружающей его природы. Наряду с этим, Брайан принимает активное участие в мальчишеских проказах. Он любит со своими приятелями выкуривать из нор сусликов, но в то же время его потрясает

104


жестокость Арта, оторвавшего у суслика хвост и ставшего причиной его смерти. Тяжелый след оставляет в его душе гибель любимой собаки под копытами лошади. Непонятный ему акт смерти потрясает его. Появление у Форсби двух кроликов и затем их быстрое размножение вызвали у восьмилетнего Брайана интерес к тайне рождения всего живого на земле. Верным другом мальчика, умеющим доступно ответить на все вопросы, становится отец. Автор тщательно выписывает образы родителей мальчика: молчаливый всепонимающий отец, энергичная, любящая, но требовательная к своим детям мать. Перед читателем проходят близкие Брайана: брат его отца Син, соседи. Строго индивидуализируя каждого, писатель умеет оттенить в них свое, неповторимое. Мир взрослых органически входит в мир детских забот Брайана. Тесно взаимосвязанные, они формируют сознание ребенка. Это оттеняется и расположением подглавок в романе, ребячьи дела Брайана перемежаются с делами взрослых, что дает возможность автору ввести в роман приметы времени, описываемых событий, показать картину надвигающегося кризиса 30-х гг. Сложные отношения в мире взрослых, прямо или опосредованно проникая в среду детей, вызывают у них свои суждения, мысли, размышления. Накладывая определенный отпечаток на сознание ребят, эти отношения посвоему формируют сознание Брайана. Его десятилетие было отмечено новыми сложностями. “Это был другой засушливый год с преждевременно выгоревшим урожаем, черной пылью, закрывающей солнце порой целую неделю... Выпал дождь, но было слишком поздно помочь урожаю. И теперь в последних числах июля горячие ветры подули снова, возникая каждый вечер после жаркого дня”. Брайан раздумывает, почему такие дни с горячими ветрами называют “собачьи дни”. Лейтмотивный образ ветра становится своеобразным аккомпанементом многих поступков и мыслей героя. Смерть отца, а затем бабушки стали страшными нравственными испытаниями для подростка. Одиннадцатилетний Брайан мучительно раздумывает над

105


вопросами: “Почему люди умирают?” Почему так все кончается? Какой смысл быть смертным? Что хорошего это дает?” Проблемы жизни, смерти, любви роятся в сознании не по годам развитого мальчика. Ему многое еще неведомо. Но он верит, что он вырастет и когда-нибудь тайна этих сложных явлений станет ему ясна. Но одно он осознал уже сейчас: “каждый человек оставляет по себе длинный след в жизни”. Трудно передать очарование прозы Митчелла, тонко и бережно вводящей нас в мир ребенка, раскрывающей сложность детской души. Не случайно, что книга сразу привлекла к себе внимание, выдвинув автора в число ведущих прозаиков страны. Экранизация романа и успех, который фильм имел в стране, - наглядное свидетельство вечной молодости и непреходящей ценности тех вопросов, которые затронул автор в своем произведении. Сложен путь формирования человеческой личности в четырнадцатилетнем Джо Дойле, герое романа Харри Бойля “Летняя жара”.3 Строя произведение в форме воспоминаний Джо, автор показывает, как рушатся привычные представления мальчика из благополучной фермерской семьи о добре и справедливости в связи с приездом на ферму шестнадцатилетнего метиса Сэмми Адамса, жителя торонтских трущоб. Трудная доля бедняка определила раннее взросление юноши, а наличие в нем индейской крови сделало его изгоем общества богатых и сытых. Все это заставило Сэмми по-иному взглянуть на мир, выработало свой собственный кодекс нравственности, основанный не на абстрактном представлении, а на железной логике личного опыта. Доводы Сэмми, как и подозрительное отношение к нему окружающих, готовых обвинить его в преступлении, которого он не совершил, заставили Джо многое переосмыслить в привычном ему мире. Вынужденное бегство Сэмми с фермы, затравленного недоброжелателями, оставило глубокий след в душе Джо. Жизнь теряет радужные краски, заставляет мальчика пристально вглядываться в окружающее, задуматься над сложностями общества, в котором он живет.

106


Светлым взглядом на мир отмечен роман Сильвии Фрейзер “Пандора” 4 (1969). Писательница родилась в городе Гамильтоне, провинции Онтарио. Окончив университет, занялась журналистикой. Роман “Пандора” - первое произведение романистки. Повествуя о восьми годах жизни Пандоры (роман начинается с рождения героини и заканчивается, когда ей исполняется восемь лет), писательница обращается к начальным этапам формирования человеческой личности. Свежо и ненавязчиво передает Фрейзер становление сознания маленького человека, радость приобщения к светлому и загадочному, горечь от столкновения с не всегда понятным, а порой и просто недобрым миром взрослых. Своеобразно передано это и манерой письма Фрейзер. Все произведение написано в настоящем времени. Маленькая Пандора со свойственной детям особенностью рано подниматься встает около восьми часов, садится на лестницу и ждет молочника, ждет зеленщика, ждет мороженщика, наблюдает за тем, как оживает улица, подмечает особенность жизни соседей. Передавая манеру ребенка выражать себя в простых, субъективных утверждениях, писательница раскрывает это в самом ритме предложений (“Пандора знает...”, “Пандора слышит...”, “Пандора сидит...”, “Пандора ждет...”.), своеобразный рисунок которых несет на себе печать детской непосредственности. Так, Пандора, живущая на Восточной улице, где обитает рабочий люд, невольно отмечает, что женщины “редко обращаются друг к другу по имени. Они никогда не входят в чужой дом без стука (в окно зимой) или в дверь коридора (летом). Они не сплетничают о своих мужьях, которых называют “мой супруг”, “м-р Х”, “мой мистер”, “мой муженек”, но никогда не говорят “мой старик”. Новостями они больше обмениваются у веревки для сушки белья, нежели по телефону... Мужчины на Восточной улице обращаются друг к другу либо по именам, либо никак не называя друг друга. О женах они говорят “жена”, “моя лучшая половина”, “маленькая женщина”, “хорошая женщина”, но никогда не говорят “моя” и не называют по имени”.

107


Пандора замечает особенности поведения соседей, их манеру держаться и одеваться. Так, “домашние платья, передники, спущенные петли на чулках допустимы на Восточной улице только тогда, когда хозяйка идет в бакалейную лавку, но ни в коем случае нельзя туда отправиться в спортивных брюках, без чулок, в цветном платке, в бигудях или в кимоно...”. Окраска ресниц считается “дешевкой”, отбеливание волос “безвкусицей”. Указать на женщину, пользующуюся краской для ресниц, означает поставить под сомнение ее вкус. Обратить внимание на то, что она прибегает к перекиси, значит поставить под вопрос ее мораль. Все это, включая трудовые занятия соседей, скудность их заработка, тайное употребление алкоголя, не укрывается от зоркого глаза Пандоры, полностью оправдывая ее имя. Она узнает, что суббота считается мужским днем, а воскресенье - женским, когда нельзя заниматься грязной работой и им, детям, играть в шумные игры. Приметы этой будничной жизни, переданные в своеобразном восприятии ребенка, приобретают философско-этическую функцию в общем контексте становления канадской нации, входя как составная часть в нравственный опыт народа. Забавная бытовая сценка, характерный жест, неподдельный юмор, высмеивающий нелепость создавшейся ситуации, - все это помогает ощутить своеобразие жизни и нравов родного Фрейзер Онтарио. Становление “внутреннего человека” в столь юном существе не происходит в отрыве от окружающей действительности. Она представлена прежде всего близкими Пандоры. Писательница не случайно дала название одной из первых глав романа “Дом”. Пандора - третий и не очень желанный ребенок далеко не состоятельных родителей, которые предпочли бы иметь сына. Об этом свидетельствует реплика пятилетней Адель, обращенная к матери (“Ты обещала нам брата), говорящая о том, что появление еще одной сестры, кроме двойняшек (Адель и Ады), не вызвало восторга. Не менее примечательно замечание Адель, обращенное к Пандоре: “Моя мама должна была разрезать свое подвенечное платье, чтобы сделать тебе одежду для крестин”. Знаменательны первые

108


впечатления Пандоры от близких. Перемежая прямую речь героини объективным повествованием, писательница берет на себя функцию передачи сложных для девочки ощущений и мыслей. Так мы узнаем, что “мать Пандоры, стройная и грациозная, с каштановой косой вокруг головы, пахла порошковым молоком и мертвыми розами”. Отец “высокий и тучный, с голым черепом и блестящей стальной оправой очков пах кровью и гневом”. Своенравная, живая, умная и любопытная Пандора проказит, не терпит насилия над своей волей, тяготится опекой сестер, любит шумные игры и часами пропадает на улице, теплые от солнца, выщербленные и покрытые трещинами камни которой становятся для нее вторым домом. Именно здесь, среди своих сверстников, вдали от зоркого ока взрослых она утверждает себя как ловкий, находчивый предводитель многих рискованных затей детворы. Улица не только любимое место игр, но и источник бесконечных сведений, насыщающих неуемную любознательность Пандоры и расширяющих ее жизненные горизонты. Существо далеко не легкое в общении, Пандора навещает свою любимую бабушку, сетует на то, что сестры с ней не играют, потому что она визжит. Обладая буйной фантазией, она сочиняет о бабушке всякие небылицы и глубоко переживает ее смерть. Писательница показывает сложность положения ребенка в мире взрослых, условность отношений которых ему трудно постичь. Так, наблюдая, как взрослые, вспоминая интересные подробности из жизни умершей бабушки, смеются, а затем, спохватившись, вновь становятся серьезными, Пандора, схватив заключительные слова, вызвавшие недавний смех, обращается за разъяснением к матери и слышит в ответ: “Пандора, ты самый холодный, бесчувственный ребенок, которого я когда-либо встречала”. Мир взрослых сплошь и рядом ставит девочку в тупик. Так, она обожает найденного в мусорном ящике грязного, смердящего кота и тем вызывает гнев домашних. Смерть кота, отравленного взрослыми, вызывает у нее бурную реакцию отчаяния и непослушания. Она узнает от матери, что не сможет выйти замуж за Джасона - “еврея”. Пытается приклеить назад

109


отрезанные у нее волосы. Соблазненная пирожным, которое предлагает ей булочник, развозящий свой товар, и возможностью управлять его лошадьми, Пандора едва не становится жертвой извращенного человека. Она не может понять слепой ярости отца, которого бесит ее безразличие ко всему, что он для нее делает, не может объяснить, почему с ней все время приключаются различные истории, столь нервирующие взрослых. Не без причины ее мать восклицает: “Правда, Пандора, я не знаю ребенка, с которым бы случалось столько бед, сколько случается с тобой”. И хотя мир взрослых не всегда понятен, а пропасть, разделяющая ее с родителями, больно ранит, Пандора не теряет своей природной жизнерадостности. Бурлящая в ней энергия, любопытство и любовь к жизни неизменно одерживают верх над невзгодами, выпадающими ей на долю. Однако сами особенности ее характера часто становятся источником многих неприятностей. В школе ее изумляет размер классной комнаты, блеск натертого пола, но не убеждает авторитет учителей, который она сводит на нет своими колкими замечаниями. Так, волосы мисс Поттер напоминают ей волнистый срез мороженого. Пандора отмечает, что от мисс Сиззонс дурно пахнет, мисс Фен стучит зубами, а у мисс Макинтош видна комбинация. И тем не менее Пандора с интересом открывает для себя мир знаний, своими хорошими отметками утверждает свое право быть не хуже сестер. Перед читателем проходят школьные занятия Пандоры, забавы, каникулы, влюбленность в дядю Дамона и разочарование от сознания, что он предпочитает ей тетю Розу. Все переживания Пандоры от игры в куклы до столкновения с отвратительным булочником и непонятными явлениями в мире взрослых становятся метами развития ребенка. Композиционное построение книги, а именно выделение глав: “Дом ”, “Улица” , “Школа ” и др. помога ет ра скрыть эт апы внут ренней биогра фии девочки, тесно связа нной с происходящим в жизни ее родного края.

110


Автор точно определяет время действия романа (он начинается в июле 1937 г. и заканчивается весной 1945-го, охватывая период подготовки второй мировой войны и ее окончания), фиксирует в каждой главе месяц и год описываемого. И тем не менее приметы этого сложного исторического отрезка скупо представлены в романе, они нужны писательнице в той мере, в какой отрывочные сведения о них проникают в сознание девочки, рождают в нем ответную реакцию. Этому подчинена и сама конструкция фраз, детская простота мыслей и чувств, убедительно раскрывающая представление ребенка о войне. Так, Фрейзер отмечает, что “Пандора знала достаточно о наци. Если наци поймают тебя, то повесят голой на крючок, состригут волосы и высекут. Если японцы поймают тебя, то воткнут горячие иглы под ногти и выбьют зубы”. Война напоминает о себе бесконечными разговорами отца о росте цен, кинофильмами да собиранием в школе картинок с изображением на них танков и другого вида оружия. Все это приводит Пандору к мысли, что всем эта война надоела, кроме некоторых жен солдат, вдов да Черчилля. Такова Пандора. Неугомонная и изобретательная, умная, непочтительно-дерзкая по отношению к авторитетам и в то же время инстинктивно отвергающая дурное. Она - наглядный пример чистого, неразвращенного сознания, воспринимающего мир цельным и ярким, поэтически прекрасным. Так раскрывается еще одна грань темы детства в канадской литературе. Ребенок выступает олицетворением того естественного состояния, которое противостоит жестокости и разложению окружающего мира. Ж изненна я проз а повс едневного бытия, ста вша я под пером Фрейзер источником высокой поэзии, сообщила роману о детстве Пандоры тот гуманистический пафос, который дал право Маргарет Лоренс с полным основанием сказать, что “это роман о детстве и в то же время более чем о детстве, ибо он затрагивает всю суть жизни человека”. С другим аспектом темы детства, окрашенного порой в трагические тона, знакомят нас книги Мари-Клер Бле (р.1940). Так, щемящей болью пронизано повествование о

111


судьбе четырнадцатилетнего подростка Тощего Жана в ее романе “Один сезон в жизни Эммануэля”. 5 Талантливый, не по годам развитой мальчик, богатый духовный мир которого находит выход в его страсти к поэзии, преследуется в семье. Отданный против воли в послушники, Жан умирает от туберкулеза, предрекая столь же страшную судьбу своему брату Эммануэлю. Безотрадна жизнь Фортюне (Седьмого). Отказавшись от попытки получить образование и вырваться из бедности, он становится вором. Писательница отмечает, что он подсчитывал все фонари и фары велосипедов и машин, которые собирался украсть. Не видит просвета в своей жизни Пом. На страшный шаг решается их сестра Элоиза, зарабатывающая на жизнь в публичном доме. Раскрывая чувства и отношения, господствующие в этой многодетной семье, через восприятие окружающего Эмманулем, дополняя его рассказом от третьего лица и суждениями других действующих лиц, Бле вводит читателя в мир изнуряющего труда и безысходной бедности. Детей здесь чаще называют не по именам, а порядковым номером, соблюдая очередность их появления на свет, а смерть здесь столь же обыденна, как и рождение. Болезни и несчастья воспринимались с тупой покорностью, как нечто предопределенное свыше. Мрачный колорит нарисованной картины не мешает писательнице проникновенно и трепетно раскрывать внутренний мир детей, не растерявших добрых и чистых чувств среди жестоких бурь окружающей их действительности. Само наличие этих чувств, как и мятежный дух, живший в Тощем Жане, отражает веру автора в потенциальные силы, живущие в народе. Не случайно, касаясь судьбы Жана, Бле отмечает: “Мне важно было показать не трагедию его смерти, а то, что в неблагоприятной среде может родиться писатель”.6 Касаясь творчества Бле, Антонин Майе отметила: “Она рано начала писать и считалась у нас чудоребенком квебекской литературы. Мари-Клер пишет о действительной жизни, о жизни трудовой, суровой. Но в ее книгах эта действительность предстает преображенной, приобретает характер грезы, мечты, не теряя при этом глубокой

112


правдивости. В известном смысле эта поэтичность сообщает повествованию большую проникновенность. Мари-Клер пишет о трагедии человеческой жизни, о ее тяготах с огромным сочувствием и душевной щедростью. Главное в ее произведениях - это любовь к людям, поэтому они так глубоко трогают читателя”.7 Об этом свидетельствует и роман Бле “3аписки Полины Аршанж”. 8 Детская психология маленькой героини (Полина начинает свои воспоминания с момента, когда ей пять с половиной лет, и заканчивает их в восьмилетнем возрасте) становится зеркалом действительности, в которой она живет. Мир трущоб, лишения и грубость в семье рождают протест в душе ребенка. Непоседливая и непокорная, отмеченная живым умом, Полина рано научилась не доверять взрослым. Жестокий блеск в глазах матери, суровость монахинь, карающих за малейшую провинность, убеждают Полину, что зло и насилие господствуют в мире. Погибает ее верная подруга Серафина, тяжело заболевает бунтарски настроенная Луизетта, суровым отцом отправлен в приют непокорный Жакоб. Злая воля взрослых, как и трагически сложившиеся обстоятельства лишают Полину друзей, усугубляют ее отвращение к миру, в котором жестокость, невежество и власть религии становятся нормой жизни. Набрасывая свои воспоминания, Полина с недетской проницательностью выплескивает на бумагу мысли и суждения об окружающем, о людях и мире, в котором она живет, пытается в самом осмыслении теснящихся в ее сознании картин освободиться от чувства вины и греховности, которое ей внушали семья и монахини. Способствует этому и монологическая форма изложения с ее свободным движением во времени, доверительной интонацией. Став средством раскрытия переживаний девочки, она воспринимается как разговор ребенка с самим собой, не предназначенный для посторонних. Повествование от первого лица помогает показать отношения Полины с окружающими ее людьми, оттенить то чувство отчужденности, которое испытывает ребенок в мире

113


взрослых. Монологическая проза, отмеченная печатью непосредственности ребенка, приобретает убедительность документальной правды, воспринимается обвинительным актом неладному миру буржуазных отношений. С этим мы встречаемся и в романе Режана Дюшарма (р.1942) “Проглоченная проглоченных”.9 Прослеживая судьбу умной, восприимчивой ко всему окружающему девятилетней Беренис, автор показывает, что исходным моментом, рождающим трагедии в жизни ребенка и определяющим чувство отчужденности у взрослого, является отсутствие в детстве любви и ласки. Именно в детстве закладываются зачатки духовной биографии взрослого человека. Ребенку свойственно любить, быть добрым, живо откликаться на красоту мира. Так, Беренис завораживает чудо жизни, разлитое вокруг, будь то зажатый в ладошку головастик, живое и трепетное тельце которого потрясает девочку, или ощущение движения воды в реке. Ребенок открывает мир, полный звуков, запахов, что само по себе очаровывает и изумляет. Автор передает это ярко выхваченными из окружения Беренис деталями, возникающими в ее сознании бытовыми сравнениями (пиявки напоминают шнурки, мать она сравнивает с птицей, красивой, но недосягаемой. “Моя мать птица” размышляет Беренис. - “Птицы не любят нас”). Однако мир со всем занятным, что есть в нем, не может заменить девочке острого желания быть любимой окружающими. Заброшенная в семье, отринутая матерью и безразличием к ней отца, Беренис больно переживает свое отчуждение, завидует брату, на долю которого приходятся ласки родителей, пытается заполнить свое одиночество чтением, беседой с выдуманной ею подругой. “Жизнь происходит не на земле, а в моей голове, - убеждает она себя, - Жизнь в моей голове, а моя голова - в жизни. Я охватываю и охватываюсь. Я - проглоченная проглоченных”. Коверкает душу ребенка и религия, отравляя естественные проявления жизнелюбия и радости. Душевная обездоленность ребенка рождает, как показывает писатель, духовную искалеченность взрослого человека, мстящего за недоданное

114


ему в детстве цинизмом, неверием в чистоту побуждений, коварством и моральной нечистоплотностью. Не без основания в романах о детстве часто паллиативом становится фантазия ребенка, помогающая ему уйти от жестоких норм повседневного бытия в мир, созданный воображением, где жизнь идет по своим особым законам, люди добры и справедливы. Таков мир десятилетней фантазерки Иод Ссуви, героини романа Дюшарма “Океантюм”.10 Жалкому существованию в заброшенном судне у берега реки, где живет ее семья, пьянству и грязи девочка противопоставляет фантастический мир, придуманный ею. В этом мире события подвластны ее воле, необычайные приключения совершаются по ее желанию, дарят радость и приносят удовлетворение. Но неумолимая действительность, вторгаясь в мир грез, разрывает их. В момент, когда осуществляется мечта девочки попасть на берег океана, он оказывается совсем не таким, каким она его придумала. “Океан вонял так, что хотелось заткнуть нос. Он простирал к нашим ногам прозрачную скатерть, усеянную кусками гнилой рыбы”. Так, в монолог героини вплетаются мысли автора, диссонируя с лучезарными картинами буйной фантазии девочки. Жизненная достоверность теснит мечту, что находит отражение и в названии романа, вбирающем в себя слова “океан” и “горечь”. Фантастические образы добрых друзей помогают переносить жестокую реальность и восьмилетнему сироте Пьеро, герою романа Андре Ланжевена “Цепь в парке”. 11 Воспитанник католического приюта, он появляется на страницах романа в момент, когда, став слишком взрослым для этого заведения, “сидя в машине между двумя своими стражниками”, отправляется в семью своего дяди и трех теток, которым надлежит решить его дальнейшую судьбу. И расстаемся с героем, когда, вызвав своей любознательностью и независимостью враждебное отношение со стороны родных, он отправляется ими в новый приют. Кольцевая композиция обрамляет неделю, проведенную мальчиком вне стен приюта. Но эта неделя составляет целую полосу жизни ребенка, впервые

115


попавшего за пределы ненавистного ему заведения, но встретившегося в “большом мире с не менее странным, а порой и просто враждебным ему окружением. Так возникает основной конфликт произведения: противоречие между нравственным миром ребенка и жестокой средой, в которой он живет. Подчинив чередование событий в романе смене жизненных впечатлений Пьеро, Ланжевен с большим искусством вводит читателя в детскую психологию героя, столь отличную от мировосприятия взрослого человека. Он знакомит нас с самыми сокровенными уголками души мальчика, дает возможность ощутить формирование в нем человеческой личности. Оно восходит еще к первым годам жизни Пьеро, в сознании которого жило смутное воспоминание о матери. Так, найденный им в церкви тонкий платочек вызвал в его сознании “запах,... напоминавший тихий голос и ласковые ладони”. Его охватывает ощущение “леденящего губы снега на холодном мраморном лбу матери в молочно-белой кипени атласа”, перед ним смутно возникает ее “пожелтевшая и потрескавшаяся фотография”. Эти горькие впечатления четырехлетнего малыша делают его особенно восприимчивым к безотрадной обстановке монастырского приюта с множеством одинаково одетых, обезличенных, потерявших свою индивидуальность детей. “Как же в одном доме..., - размышляет Пьеро, - может поместиться столько детей, совсем одинаковых, будто их штампует машина, которую никак уже не остановишь?”. Ночью “ему чудилось, будто тысячи башмаков молотят без передышки по крыше, и рядом не было стены, к которой он мог бы прижаться”. Но самым страшным воспоминанием приюта остаются в сознании Пьеро “вороны с колотушками”, как он называл монахинь, которые побоями вбивали религию в детские головы, вызывая отвращение ко всему с ней связанному. Поэтому, когда его монреальский приятель Гастон, прозванный Крысой, спросил, верит ли он в бога, Пьеро сказал, что он затрудняется ответить, он предпочел бы верить в когонибудь другого. Защитной реакцией малыша становится мир фантазии, в котором главенствовал рыжий кот Балибу, “готовый

116


на любые подвиги ради Голубого Человека и на любые проделки, лишь бы отомстить воронью, терзающему детей”. Голубой человек становится в сознании Пьеро символом всего самого хорошего и чистого. Он учит верить в добро и справедливость, воспитывает в Пьеро чувство собственного достоинства. Именно он подвигнул его на драку с Жюстеном, который долго измывался над Пьеро, сказав ему: “Сейчас или никогда”. В результате отчаянной драки, перебив нос “длинному Жюстену”, Пьеро заставил уважать себя. Голубой Человек всегда “внезапно оказывался рядом, иногда по его зову, иногда даже без зова. Он появлялся лишь для него одного, он жил в нем самом - и тогда рождались слова, которые помогали ему добровольно оставаться в заточении, не в стенах Большого дома, а в самом себе, куда кроме Голубого Человека никому не било доступа...”. Искренне верящий в то, что за стенами приюта царит добро, Пьеро и дядю воспринимает в своих мечтах как реальное воплощение Голубого Человека, героя его детских грез. Но подлинная сущность дяди жестоко разочаровывает мальчика. Косность и застой, царящие в семье дяди, проявляются в той неприязни, которую они испытывают к свободным проявлениям человеческой индивидуальности Пьеро. Родственники не одобряли дружбы мальчика с Крысой, не разрешали встречаться с девочкой Джейн, ставшей нежной привязанностью Пьеро. Он не мог согласиться с утверждением теток, что “мама Джейн плохая женщина, что Марсель - вор, и Крыса тоже и даже сам он вор”. Не случайно, когда дядя пытается уладить очередной конфликт Пьеро с его теткой Марией, мальчик отказывается просить у нее прощение, ссылаясь на то, что она не только не любит его, но даже и не знает его. Знаменателен и вывод, к которому приходит Пьеро: “все гораздо сложнее, чем он себе представлял; раньше ему казалось, что здесь жизнь должна быть совсем иной, чем там, у воронья, а выходит, здесь все то же самое, что и там, если не считать Джейн”. Не по годам сложный внутренний мир маленького героя раскрывается автором через воспроизведение своеобразной

117


логики детского сознания, лишенной последовательности и взрослого рационализма. Это дает себя знать в тех вопросах, которые задает Пьеро. Так, он узнает, что работать нужно, чтобы покупать хлеб. - “А почему тогда есть богачи? Не могли же они на целый миллион съесть! Что они с остальными деньгами делают?”. Его интересует “почему есть короли и... скажем горбуны?”. “Кто такие враги?”. “Это чьи-то злые папы или братья?”. Не получая вразумительных ответов от родственников, которым претит любознательность мальчика, Пьеро верит, что, “когда он станет взрослым”, он не будет “походить на других” и сможет “быть наконец самим собой”. Уважение к своей индивидуальности, к своему внутреннему “я”, которое Пьеро ревниво оберегает от посторонних, допуская к нему только Голубого Человека, - примечательная особенность личности маленького существа. Обывательской стихии мещанского существования родственников Пьеро в романе противостоит жизнь рабочих кварталов Монреаля, с которыми знакомит мальчика Крыса, приятель его брата Марселя. Пьеро узнает о существовании завода Мольсона, производящего линолеум и своими страшными выхлопными газами отравляющего все вокруг, о парке, из которого дети “возвращаются домой черные, как трубочисты, ведь внизу железная дорога”. Обитателей этих кварталов тревожат вести с фронтов II мировой войны, где они теряют своих близких, возмущает бесчинство полиции, косит туберкулез, донимает нужда - все это, входя в сознание мальчика, обогащает его жизненный опыт, знакомит с новыми гранями жизни большого города. Но именно в среде простых тружеников находит Пьеро сочувствие и понимание, любовь и теплый прием. Такова многодетная семья сапожника Анри, где всегда приветлива мама Пуф. Тетки поносили родителей Пьеро, а мама Пуф говорила о большой любви, которая их связывала, что рождало в душе мальчика теплое чувство к тем, кто дал ему жизнь. Разбивая наветы теток, Крыса с уважением говорит о брате Пьеро Марселе, который служит в американском флоте. И в сознании Пьеро создается героический образ брата,

118


“который плавал в море среди льдин, его корабль напоролся на торпеду, пущенную подводной лодкой”. Так, Пьеро обретает “корни”, свою причастность к миру сильных и смелых людей, к которым принадлежал его отец-бунтарь и брат, не побоявшиеся бросить вызов обывательскому существованию ханжески настроенных мещан. Пройдя через разочарование, утратив многие иллюзии, Пьеро обрел способность трезво мыслить и отличать добро от зла в этом сложном мире. Он верит, “что все, чего он пока лишен из-за ледяного лба матери..., все это отнято у него лишь на время, просто ему выпало такое испытание..., но когда-нибудь же оно кончится”. Эту веру в жизнь, в доброе и хорошее поддерживали в нем его новые друзья, принявшие его в свое трудовое братство. Образ Пьеро - знаменательное явление в творчестве Ланжевена. Продолжая линию протестующих героев в творчестве писателя, он знаменует собой качественно новый этап в их развитии. Бунт Мадлен, героини романа “Пыль над городом” закончился трагически. Ее смерть, являясь вызовом застойной жизни городка, по существу ничего не меняла. Пьеро, пройдя, несмотря на свой юный возраст, через многие испытания, узнав грубую изнанку жизни, человеческую жестокость, не впал в отчаяние. Он верит в лучшее будущее. И эта веру поддерживал в нем не только созданный его детской фантазией Голубой Человек, но и вполне реальные образы его близких: бунтовщиков отца и брата, зверски убитого американской военной полицией Крысы, чье теплое прощальное письмо воспринято Пьеро как доброе напутствие в большую жизнь, семья сапожника Анри, ставшая для мальчика оплотом в мире зла, тем мирным уголком, куда он сможет теперь приезжать на каникулы из приюта. Поэтому и новый приют воспринимается Пьеро всего лишь как этап, как испытание, пройдя через которое, он обретет свободу, придет к друзьям, покончит с одиночеством.

119


Как отмечает канадский критик Мери Энсли Смит “Детские писатели, по-видимому, испытывают большую потребность так же, как и многие из нас, бежать от суровой реальности 80-х годов. Возможно, они используют свои произведения как средство временного эскипизма. Какой бы ни была причина, мы имеем дело с очень большим числом канадских книг для детей, в которых ключевым моментом оказывается фантазия. Таинственные путешествия к другим мирам, говорящие животные, существа, одаренные волшебной силой, фантастические ситуации - все это можно найти в книгах для всех возрастов”.12

Примечания 1. Thomas C. The manawaka world of Margaret Laurence. T., 1976, p.104. 2. Mitchell W. Who has seen the Wind. T., 1947. 3. Boyle H.Y. A Summer burning. T., 1964. 4. Fraser Silvia. Pandora. T., 1972. 5. Blais M-C. Une saison dans la vie dÈmmanuel. Montrйal, 1965. 6. “Иностранная литература”, 1977, № 7, с.261. 7. Там же. 8. Blais Marie-Claire. Les Manuscrits de Pauline Archange. Montrйal, 1968. 9. Ducharme Rejean. LÀvalйe des Avalйs. Montrйal, 1966. 10. Ducharme R. LÒceantume. P., 1968. 11. Langevin A. Une chaоne dans le Parc. Ottawa. Canada, 1974. Цитаты даются по книге: А. Ланжевен. Цепь в парке. М., 1979. 12. Books in Canada, Т., 1983 December.

120


Исторический роман Канады События второй мировой войны и послевоенного времени способствовали пробуждению национального самосознания канадцев. Художественно осмыслить прошлое страны, конкретно увязав его с насущными задачами современности, стало потребностью литературы, что и нашло отражение в историческом романе. “Главной задачей канадского писателя, - указывает Р. Вибе, - является не просто объяснить современный ему мир, но воссоздать прошлое, живую историю, полную жизни мифологию”. 1 Воссоздавая это прошлое, стремясь сохранить верность социально-исторической правде, исторический роман Канады невольно вступал в полемику с официальной историографией, отражавшей взгляды правящего меньшинства. Отсюда возникала потребность пересмотра национальной истории страны, определение места народа в формировании социальных и духовных традиций Канады. Решая эти проблемы, исторический роман вносил свой вклад в создание канадской национальной прозы. Представленный в литературе Канады различными жанровыми модификациями от художественной биографии 2 до документальнопублицистических произведений, исторический роман рождает чувство национальной гордости и веру в потенциальные возможности страны. На формирование канадской исторической прозы определенное воздействие оказал исторический роман Англии, США и Франции, традиции которого по-разному проявились в творчестве англоязычных и франкоязычных писателей. Так, традиции В. Скотта и Ф. Купера мы находим в первом

121


канадском историческом романе “Вакуста” (1932), созданном англоязычным писателем Джоном Ричардсоном. Творчеству А.Дюма отдали дань в своих исторических романах франкоязычные писатели Наполеон Бурасс (книга “Жак и Мари”, 1865) и еще в большей степени Жозеф Мармет, одно из произведений которого “Шарль и Ева” вышло в 1867 г. Однако это не помешало писателям, стоявшим у истоков исторического романа Канады, создать произведения, герои которых органически связаны с канадской действительностью, ее природой и бытом. Роман Ричардсона интересен как первая попытка обратиться к национальным корням складывавшегося в Канаде государства. Сделав офицера британской армии Вакусту другом и предводителем индейцев в их борьбе с солдатами английского форта, писатель выдвинул идею содружества индейцев и белых. На новом этапе исторического развития страны вопросы, поднятые Ричардсоном, нашли отражение в исторических романах Руди Вибе (р.1934), среди которых выделяется роман “Искушение Большого Медведя”, рассказывающий о трагедии индейского народа, теснимого со своих земель белыми завоевателями”.3 Писатель родился в Саскачеване, там прошло его детство и юность. Учился в университете Альберты, к моменту окончания которого опубликовал ряд стихотворений и рассказов. Позже стали появляться его романы, работу над ними он совмещал с преподавательской деятельностью. Интерес Вибе к жанру исторического романа не случаен. Он подсказан не только борьбой канадских индейцев против жалкого положения, в котором оказался некогда гордый народ, владевший огромными просторами канадских прерий, но и общим положением, сложившимся в стране. Американизация жизни, сопровождаемая все усиливающимся унижением национального достоинства канадцев, рождает остро звучащий вопрос: что значит быть канадцем? Поиски ответа на него

122


приводят писателей к начальным этапам формирования канадской нации, истоки которой тесно связаны с многотрудной судьбой краснокожих аборигенов. Обращение к прошлому помогает уяснить историческую закономерность явлений наших дней, проследить судьбу нации и складывавшейся в ее недрах национальной культуры, средствами искусства опровергнуть ложные концепции исторической науки. Все это расширяет рамки исторического романа, вносит в него многое из тех общественных и эстетических проблем, которые волнуют современность, заставляет сделать вывод, что отношение американцев к канадцам все более напоминает отношение канадцев к индейцам. Добролюбов, касаясь особенностей возникновения и развития исторического романа, писал, что он “является в то время, когда народное сознание обращается к воспоминанию прошедшей своей жизни - под влиянием того же направления, при котором развиваются и сами исторические исследования”.4 Это подтверждается произведением Вибе. Роман “Искушение Большого Медведя” повествует об истории заселения канадского запада в период с 1876 по 1888 гг. Превращение диких прерий в цивилизованный край дается глазами Большого Медведя, индейца, вождя племени Речные кри. На его долю выпало трудное испытание пережить былую славу своего народа, разделить его унижение и нищету. Внимание привлекает социальная основа конфликта. Борющиеся за свои права индейцы, сумевшие и в поражении сохранить присущее им чувство собственного достоинства, и вероломно захватившие индейские земли белые, победа которых не спасла их от моральной деградации. Вживаясь в события прошлого и соотнося их с настоящим, Вибе пытается по-новому подойти к общеизвестным фактам. Строя свое произведение на исторических документах, письмах, он предпринимает пересмотр бытующего мнения о национальном прошлом страны, показывает относительность тех истин, которые утверждает официальная наука, доказывает, что взгляд

123


индейского вождя на события прошлого и настоящего далеко не адекватен взгляду на историю белого человека. То, что белые считают подвигом (освоение колонистами девственных земель), с точки зрения индейцев есть не что иное, как захват чужой собственности. Историзм писателя проявляется не только в историографическом принципе, положенном в основу произведения с точной датировкой глав, описаний событий по годам, месяцам и дням, не только в точности использованного Вибе исторического материала, о чем он сообщает во вступлении к роману, указывая, что произведение основано на реальных событиях и рассказывает о реальных людях. Привлекает внимание сам подход писателя к глубинным тенденциям эпохи, его умение понять узловые противоречия того времени, разглядеть причины социальных изменений, происходящих в западных прериях. Справедливо рисуя индейцев людьми, которые могут с гордостью оглянуться на прошлое, отдавая им свои симпатии, писатель отнюдь не зовет их к примитивному существованию, понимая, что пройденного этапа исторического развития вернуть нельзя. Но при этом Вибе оказался не в состоянии сформулировать и выявить диалектику исторического процесса. Он понимает, что собственническое общество враждебно человеку, что буржуазная мораль уродует человеческую личность, извращает отношения между людьми. Однако дальше отрицания неразумных общественных отношений он не идет. Писатель не видит реальных сил, способных освободить индейцев и создать необходимые условия для их гармонического развития. Личные представления Большого Медведя о мире и гуманизме вступают в глубокое противоречие с тем новым образом жизни, которой навязывают индейцам белые. Этот враждебный индейцам буржуазный порядок находим в описании скудеющей земли, где буффало вытесняются паровозом, метафорическим посещающим Большого Медведя видением, в котором мир предстает “разрезанным бесконечными линиями, квадратами, прямоугольниками”.

124


Отношение к земле становится тем оселком, на котором проверяются моральные качества исконных обитателей прерийиндейцев и белых пришельцев. Вибе сталкивает две идеологии, два миропонимания, две культуры. Контрастно противопоставленные друг другу, они раскрывают соотношение социальных сил в стране. Гуманная в своей основе индейская культура строится на подлинном человеколюбии. Это проявляется в равноправии членов индейской общины, в убеждении, что в глазах Высшего Духа, которому поклоняются индейцы, все равны и уж коль он послал индейцам белых, значит, полагает Большой Медведь, Дух хочет,” чтобы мы нашли возможным жить с ними”. Чувство братства людского примечательная особенность этических норм древнего народа. Одухотворена в романе и повседневная жизнь индейцев. Древние предания, ритуальные танцы, индейские праздники все это раскрывает особое отношение индейцев к окружающему миру, малой частью которого они себя считают. Если индейская культура ценит свободу и тесный контакт с землей, то культура белых строится на насилии над природой, на потребительском к ней отношении. Это убедительно раскрыто в борьбе, идущей вокруг договора, заключение которого даст возможность белым “законным” образом прибрать к рукам угодья индейцев. Именно этим озабочен губернатор Манитобы и Северо-западной территории Канады Моррис, окидывающий взором бескрайние индейские земли. Понимая это, Большой Медведь не ставит своей подписи под договором, упорно сопротивляется нажиму белых властей. Пытаясь разделаться с ним, его объявляют причастным к индейскому восстанию 1855 г., обвиняют в государственной измене, предают суду. Сцена суда кульминационная в романе. Именно в ней с наибольшей очевидностью раскрывается принципиально разный подход индейцев и белых к окружающему миру. Отметая обвинение в том, что он участвовал в восстании, Большой Медведь выступает на суде не только защитником своего народа, родной земли, подлинного гуманистического в своей основе братства людей, но, бросая вызов, “судилищу, построенному на песке”,

125


предъявляет счет белым пришельцам, разорившим страну и растоптавшим духовную культуру индейского народа. С образом Большого Медведя в роман входит тема связи времен, памяти прошлого, преемственности поколений. Это своеобразно передано в образном строе произведения, его метафоричности, в умении автора, сочетая мифологическое и реальное, раскрыть особенности духовного опыта этого древнего народа. С этим мы встречаемся в многочисленных видениях, посещающих Большого Медведя и по-своему раскрывающих мудрость индейского вождя, предвидящего многотрудные испытания, ожидающие его народ. Создание образа Большого Медведя - художественная удача Вибе. Герой выступает хранителем исторического и эстетического опыта своего народа. Вся история индейцев, события прошлого, воскрешенные его памятью, и жизнь в настоящем как бы пропущены сквозь сознание героя, окружены его эмоциями, отражены в его внешнем облике. Большой Медведь и в унижении не теряет чувства собственного достоинства, что резко отличает его от белых завоевателей. Знаменателен в этом плане сатирически выписанный образ незадачливого генерала Мидлтона. “Храбрый” генерал, преследуя индейцев, избегает открытого столкновения с Большим Медведем, но, когда индейцы окружены, он первым спешит в Форт Питт для получения награды за “победу” над ними. Роман Вибе - свидетельство новых тенденций в исторической прозе страны. Историческая ситуация перестала быть фоном для действий “благородного дикаря”, без которого не обходилось ни одно из произведений романтического жанра. Концентрируя в индивидуальной судьбе Белого Медведя черты изображаемой эпохи, писатель использует распространенную в современном романе ich - форму. В сочетании с документальной оснащенностью текста она не только придает повествованию особую достоверность, но и помогает автору под новым углом зрения осветить прошлое индейского народа, дать его в исторической перспективе, показать его как важный элемент современной канадской культуры.

126


Среди выдающихся личностей, оставивших заметный след в истории Канады, выделяется франкоканадский метис Луи Риль. Знаменитый борец против притеснения индейцев и метисов, человек большого ума и личного обаяния, Риль дважды собирал под свои знамена обездоленных (в 1869-1870 гг. и в 1885 г.), защищая их земли и человеческое достоинство от английских захватчиков. Образ Риля прочно вошел в канадскую литературу. Его жизнь и деятельность нашли отражение в самых различных жанрах, оставили они след и в историческом романе. С попыткой создать образ Риля мы встречаемся в книге Мориса Константена-Вейе “Шквал”.5 В основу повествования положен исторический факт, связанный с борьбой жителей прерий против англичан, решивших проложить через их земли железную дорогу. Возглавить эту борьбу предложили Рилю, связь которого с народом передана автором в традициях фольклорной образности. Но незаурядный характер Риля, как он остался в воспоминаниях современников, не получил в романе должного художественного воплощения. Это сказалось в известном схематизме образа главного героя. Сконцентрировав внимание на событийной стороне, (пленение Макдугала, взятие Форта-Гэрри, попытка Риля собрать под свои знамена английских метисов), писатель не сумел показать соотношение сил в стране в исторической перспективе, раскрыть секрет той притягательной силы, которая привлекала к Рилю людей, делала его знаменем борьбы, рождала веру в победу. Восстание метисов является темой и исторического романа Вибе “Люди сожженного леса”.6 Примечательной особенностью этого произведения является умение писателя придать конфликту социальную остроту, показать выступление метисов и индейцев против английских правительственных войск как логическое следствие тех варварских методов притеснения и истребления коренного населения Канады, которыми сопровождалась экспансия на северо-западе страны. Этому способствовало тщательное изучение Вибе исторических документов, свидетельских показаний людей, причастных к

127


событиям, разыгравшимися в провинциях Манитобы и Саскачевана. Вживаясь в факты истории, изучая газетную периодику того времени: записи Риля, его обращения к правительству в Оттаве с просьбой войти в положение жителей прерий, Вибе столкнулся с предвзятым освещением восстания метисов, с желанием представить Риля и его людей убийцами и бунтарями. Убедившись, что образ Риля и его дело стали предметом спекуляции, Вибе решил дать в своем романе иную интерпретацию событий, осветить их с точки зрения “героев неписаной истории”, метисов и индейцев. Полемизируя с официально принятой версией, Вибе рисует жителей прерий людьми гуманными и демократичными, чтящими заветы своих отцов хранить землю и мир. Верные своим представлениям о справедливости, метисы и индейцы не жаждали войны, только острая необходимость защитить свои семьи и фермы от вторжения белых заставила их взяться за оружие. Это передано в выступлении Риля перед своими сподвижниками во время принятия декларации. Желанием жить в мире и иметь право на самоуправление своими землями пронизана и сама декларация метисов, переданная английскому правительству. В ней достаточно убедительно показано, что только отсутствие какой-либо формы правления после упразднения ненавистной Компании Гудзонова залива заставило метисов взять дело в свои руки. Рисуя в целом ряде эпизодов бедственное положение жителей прерий, Вибе показывает, как зреет в их сознании чувство протеста. Официальная концепция восстания метисов развенчивается писателем и тогда, когда он переходит к описанию военных действий, раскрывая сколь неравной была борьба. Старые ружья в руках восставших и боевая техника англичан в достаточной мере свидетельствуют о соотношении борющихся сил. Вынужденной необходимости метисов защищать своих близких Вибе противопоставляет жестокость англичан, которая особенно обнаружилась в битве при Батуше. Планомерно уничтожая коренное население, сжигая хижины метисов, пытая пленных, англичане вели себя как экспансионисты, мародерство

128


которых не знало предела. (Примечателен эпизод, когда генерал Мидлтон заведомо ложно обвинил метиса и подверг его аресту только для того, чтобы присвоить его меха). Сопоставляя мораль и отношения, существующие в стане захватчиков, с моралью и отношениями среди туземного населения, автор клеймит позором первых и с глубоким уважением говорит о вторых. Коварство и жестокость белых захватчиков проявлялись не только на поле боя, но еще в большей мере в тех закулисных интригах, которые велись в Оттаве, когда, заведомо готовя расправу над восставшими, политиканы посулами честных переговоров пытались усыпить их бдительность. (Таковы происки Макдональда и Картье, обещаниям которых поверил Риль). Не скрывает писатель и наличия разногласий среди приспешников Риля о тактике ведения боя. Немалый урон восставшим нанесли и распри среди метисов английского и французского происхождения. Неприглядной была и роль духовенства (таким предателем интересов метисов в романе рисуется отец Ришар, не вызывает симпатии и образ священника Андре). Все это передано щедро представленными в романе дискуссиями и диалогами. Порой замедляя, а то и просто подменяя собой событийную сторону романа, они создают сложную мозаику человеческих страстей и судеб, помогают понять причину поражения восстания. Внутренняя полемика с официальной историографией, пронизывающая роман Вибе, находит выражение в раскрытии образа Риля. Риль представлен в официальных циркулярах фанатиком и сумасшедшим, помешанным на мысли преградить путь англичанам на запад. Вибе, наоборот, показывает нам своего героя деятельным и дальновидным защитником своего народа. Не желая войны, он делает все, чтобы ее предотвратить. Человек образованный, красота внешнего облика которого пленяла людей, Риль сумел вобрать в себя немало культуры во время своего пребивания в семинарии. Познав на собственном опыте неравноправное положение метиса, он весь свой талант

129


организатора и блестящего оратора отдает людям. Положительные качества Риля, как и неординарность его натуры убедительно раскрываются в контрастном сопоставлении с образом Макдональда. Представляя силы, враждебные народу, Макдональд дается хитрым и бесчестным политическим интриганом, двуличным в своем отношении к метисам. Лицемерно соглашаясь на словах с их сетованиями на тяжелое положение дел в прериях, он в то же время занимается взяточничеством, мошенничеством, увертываясь от выполнения данных им обещаний. Концентрируя в нем то отвратительное, что было характерно для ведущих государственных деятелей Англии в отношении индейцев и метисов, Вибе развенчивает созданный официальной наукой иконописный образ Макдональда. Под стать ему и другие заправилы страны. Политическим шарлатаном выглядит франкоканадец У. Лорие. Не вызывает симпатии генерал Мидлтон. Вкупе они представляют силы, антинародность действий которых болезненно ощущали на себе метисы. В противовес им средоточием всего лучшего, что есть в народе, становится Риль, главное качество его характера нерасторжимая связь с массами. Об этом свидетельствует уважение, которым окружено его имя в прериях. Его ценят индейские вожди племени кри - Большой Медведь и Паундмейкер. Своим предводителем считают его метисы. Это проявляется и в той теплой дружбе, которая связывает Риля со многими авторитетными людьми из их среды, и в частности с Габриэлем Дюмоном, искусным охотником и храбрым воином, занимавшим пост главнокомандующего в армии восставших. (Его талант военачальника раскрыт в третьей части романа, озаглавленной “Армия Габриэля”). Глубокие узы, связывавшие этих людей, показаны автором и в четвертой части романа, названной “Риль и Габриэль”. Связь Риля с народом привлекает

130


внимание в массовых сценах боев у озера Дак-Лейк и у ФишКри, как и в упомянутом выше бою у Батуша. Уважение и любовь к Рилю простых людей дается и в эпизоде, когда фермеры пытаются помочь попавшему в плен Рилю во время допроса, доказывая, что он не сумасшедший, как стремились ему инкриминировать. Проявляется это и тогда, когда Риль, касаясь вынужденной борьбы метисов за свои права, сказал: “Волнения в Саскачеване нельзя рассматривать как обособленный факт. Они результат пятнадцатилетней войны между нами, метисами, и вами, захватчиками, пришедшими с востока, считающими, что владеете этой страной только потому, что смогли проникнуть в нее”. Умеющий любить друзей и ненавидеть врагов (что раскрывается в целом ряде бытовых эпизодов), Риль исполнен человеческого достоинства, которое не оставляет его и в последнюю минуту, помогая достойно принять смерть. Касаясь духовной жизни Риля, Вибе особенно акцентирует его религиозность. Она дается не только как результат пребывания Риля в монреальской семинарии, где его готовили к духовному сану, но, главным образом, как отражение тех народных чаяний, которые вошли в плоть и кровь Риля. Метис, в жилах которого течет кровь французских переселенцев и местных аборигенов, Риль - порождение своей эпохи и своей социальной среды. Продукт исторически сложившейся судьбы канадского народа, он в своих молитвах говорит от его имени, раскрывает народные представления о справедливости и порядке. Мысль о том, что освещение событий дается с точки зрения простых людей, их непосредственных участников, утверждается и введением в роман образа повествователя Пьера Фолкона, от лица которого идет рассказ. Мудрый, проживший большую жизнь и многое повидавший на своем веку, непременный участник всех столкновений жителей прерий с правительством,

131


он правдиво излагает историю метисов, начиная с их первых выступлений против английских пришельцев в начале века и кончая трагическими событиями 1885 г. Являясь к точу же дедом Риля, с которым его связывают узы нежной дружбы, Пьер с подкупающей правдивостью вводит нас в духовный мир внука, с пониманием передает его мысли и чувства, отношения с окружающими. Песни и баллады Фолкона, его рассказы о славном прошлом своего народа органически входят в повествование, лишний раз подтверждая слова Вибе: “У каждого народа есть история. Предания, которые мы рассказываем, ни в коем случае просто слова: они имеют значение и живут для нас как люди, как заслуживающие особого внимания люди; это их предания, и, если мы о них не знаем, мы уподобляемся животным, не имеющим памяти, и тогда мы меньше всего являемся людьми”.7 Эта мысль становится основополагающей и в произведениях Антонин Майе (р.1929). Профессор Монреальского и Лавальского университетов, историк по образованию в такой же мере, как и филолог, писательница утверждает: “... я не представляю романа без Истории - истории с большой буквы”.8 И вновь она подтверждает эту мысль в прологе к роману “Пелажи-повозка”: Попробуйте-ка сказать мне, что народ, которой не умеет читать, не может сохранить для себя свою историю!”.9 И еще одно обстоятельство роднит Майе с Вибе, становясь достоянием всего прогрессивного исторического романа Канады: раскрывая историю страны как историю ее народа, писательница стремится дать ее глазами простых людей, познавших на собственной судьбе тяготы необеспеченной жизни. “Своей главной задачей, - говорит Майе, - я считаю рассказать о людях моего края, выброшенных в силу ряда социальных причин на задворки жизни”.10 Таков ее роман “Грязнуха”, представляющий собой шестнадцать монологов

132


семидесятилетней уборщицы-акадийки, написанных поакадийски и как бы изнутри раскрывающих тяжелую, безотрадную жизнь простого человека. В трудную жизнь Акадии (Новой Шотландии, как называют эту область англоканадцы) вводит читателя и роман “Корд-де-Буа”. Примечательной особенностью произведений Майе является их опора на устное творчество, на то, как то или иное событие отложилось в сознании и речи народа. И это не каприз писательницы. Оговаривая эту особенность своих романов, она отмечает: “У меня особое отношение к истории. Когда я стараюсь проникнуть в прошлое, я переступаю его порог, пользуясь не главными воротами, а маленькой задней дверцей. Я предпочитаю собирать устные свидетельства и в своих романах опираюсь скорее на услышанное мною, чем на университетские учебники. И это не случайно. В Акадии сохранилось очень мало архивов. Большая часть их была сожжена или разгромлена англичанами”.11 Установка на устное народное творчество определяет сказовый характер повествования, в старинных и редких оборотах речи которого проступает живая человеческая суть духовной жизни народа. Трагическая судьба акадийцев стала предметом изображения в литературе еще до Майе. Так, на заре становления исторической прозы Канады она привлекла внимание Наполеона Бурасса, посвятившего акадийцам книгу “Жак и Мари” (1865), ставшую первым франкоязычным историческим романом страны. Автор рассказывает о французских поселенцах-акадийцах, изгнанных осенью 1755 г. с насиженных мест англичанами и рассеянных по разным местам от американского побережья до близлежащих лесов. Выдвинув на первый план судьбу двух молодых людей, перипетии их отношений, Бурасс строит повествование в духе романов Дюма, не ставя перед собой задачу подлинного раскрытия исторических событий, приведших к изгнанию целого народа.

133


На новом историческом этапе к этим событиям обращается Майе. Творя свою сагу о маленьком акадийском народе, писательница делает сюжетной основой произведения “Пелажи-повозка” историю десятилетнего возвращения акадийцев в родные места после ряда лет, проведенных в изгнании на юге Америки. “Она, - говорит Майе об Акадии в прологе к своему роману, - вернулась на свою землю через заднюю дверь, крадучись. Когда мир увидел это, было слишком поздно, она уже крепко стояла на ногах держа нос по ветру”. Раскрывая то духовное и физическое сопротивление акадийцев, которое англичане не смогли преодолеть, вынужденные в конечном итоге признать потомков вернувшихся акадийцев полноправными детьми своей родины, писательница не только убеждает в национальном равноправии народов, населяющих страну, но старается дать историческую картину описываемых событий во всей ее полноте. Для этого Майе потребовалось проделать немалую исследовательскую работу, чтобы восстановить “свидетельства очевидцев великого переселения, в искаженном виде переписанные впоследствии англичанами, которые изобразили осуществленное ими изгнание чуть ли не как туристское путешествие”.12 История двухсотлетней давности получила под пером писательницы не только правдивое отображение, но и острое современное звучание. Это оттенено своеобразным комментарием потомков участников легендарного перехода. Восстанавливая в зимние вечера по памяти устные рассказы своих предков о трудностях пути, прихотливо сочетая реальные факты с фантастическими домыслами, каждый из рассказчиков старается представить своего родственника как можно обстоятельней и красочней, определить ему одно из наиболее значительных мест в происходивших событиях. Неся большую

134


смысловую нагрузку, этот комментарий соединяет день сегодняшний с днем минувшим, сопрягая человеческую судьбу каждого из участников похода с судьбой народной (будь то дети Пелажи, дикарка Катун, знахарка Селина и многие другие). Суровая правда о страданиях акадийских изгнанников и их крестном пути возвращения на родину встает со страниц романа Майе. В сменяющихся картинах раскрывается богатый приключениями и опасностями путь акадийцев, неожиданность, а порой и трагизм ежедневных событий. “Мерили хлеб крошками, а воду - большими глотками”, теряли по дороге своих близких (смерть Шарля, похороны маленького Фредерика Кормье), подвергались риску быть проданными в рабство (случай с Катун), погибнуть в межнациональных распрях, (“за головы акадийцев была назначена награда, их имена были вывешены во всех городах и поселках Каролины”), стать жертвами бушевавшей в Америке войны за независимость (“Франсуа Кормье объяснил пришельцу, что они не вергинцы и не каролинцы, но акадийцы, высланные случайно на юг и мирно возвращающиеся домой”). Рассказы, переданные писательницей, как они отложились в сознании внуков и правнуков вернувшихся, активно взаимодействуют. Повторяемость отдельных моментов, эпизодов, деталей придает повествованию особый оттенок достоверности и личного соучастия автора. Эмоционально окрашенные, насыщенные юмором и шутками говорящих, они, при всей индивидуальности каждого из рассказчиков, раскрывают ту нравственность народной памяти, без которой не может быть истории. (“Уцелевшее поколение изгнанников, уцелевшая история,” - говорит писательница). Своеобразным аккумулятором этой народной памяти становится героиня романа Пелажи Леблан, по прозвищу

135


Пелажи-повозка. Двадцатилетняя вдова, заброшенная на чужбину с четырьмя малолетними детьми, Пелажи, “которая познала процветание и независимость на земле Акадии, “не могла терпеть рабский труд на полях Джорджии. Погрузив на повозку своих близких (“Повозка и три пары быков... стоили ей пятнадцати лет работы на хлопковом поле, тяжелого трудового дня, ударов грубого плантатора, который бил кнутом с одинаковом презрением своих негров и белых рабов”), тридцатипятилетняя Пелажи отправилась в обратный путь, постепенно увлекая за собой других. Для писательницы Пелажи была не только “вдовой человека из народа”.Символика образа заключается в том, что она “вдова всей Акадии”, предпринявшая немыслимый для одинокой женщины труд вернуть себе родину. В прямую связь с выполнением этой высокой задачи ставится и вопрос о ее личном счастье. Питая любовь и уважение к капитану Бруссару, шхуна которого помогла многим акадийцам попасть на родину, Пелажи не мыслит союза с ним, пока она и ведомый ею народ не ступит на землю Акадии.” В то время как Пелажи подстегивала кнутом своих неповоротливых волов, пополняя изо дня в день ряды повозок”, капитан Бруссар “раздувал свои паруса, вцепившись двумя руками в штурвал “Гран Куль”, идущей в Филадельфию. Он догонит свою Пелажи в Филадельфии...”. Так личное и гражданское тесно переплелось в судьбе героев, делая их носителями душевной красоты и нравственного величия народа, выражая демократический пафос Майе. Народный караван, который вела Пелажи к родним берегам, играет важную роль в концепции романа. Сотканный из разных людских судеб, он в изображении писательницы становится постепенно носителем исторического процесса образования канадской нации. Об этом свидетельствуют эпизоды встречи вернувшихся акадийцев с теми, кто, не покидая родные места, прятался в лесах. “И две ветви акадийцев рассказывали свою двойную одиссею”, - пишет Майе. Сделав

136


историю акадийцев составной частью истории канадского народа, писательница всем ходом повествования дает почувствовать преемственность процесса консолидации народных сил в единое целое уже на новом историческом этапе в потомках тех, кто некогда героическим усилием вернул себе родину. К истокам национальной истории Канады обратился в своем романе “Его Величество Янки”13 и Томас Реддол (р.1903). Писатель родился в Англии, мальчиком был привезен в Канаду, вырос в Галифаксе, промышленном и торговом центре Новой Шотландии. Профессия моряка расширила его жизненные горизонты, обогатила фактами, легшими в основу многих его произведений. В центре исторического романа Реддола события, которые имели место в Новой Шотландии в годы американской революции за независимость, ставшей ареной острых противоречий складывавшегося тогда канадского государства. Противоречия определялись не только наличием в провинции оппозиционных настроений колониальному режиму, не только распрями между франкоканадцами, англоканадцами и индейским населением страны, но и ростом антиамериканских настроений, рожденных поведением американцев в Канаде, проникших в страну с целью использования ее национальных богатств. Внимание писателя к этим событиям в суровые годы второй мировой войны знаменательно. Положение Канады, вынужденной воевать под английским флагом и в то же время все более ощущающей обременительность уз, связывавших ее с метрополией, как и давление на нее экономического диктата США, рождало убеждение, что страна должна стать независимым государством, что у народа, его населяющего, свои пути, свои задачи. Подтверждением этому становился исторический путь, пройденный Канадой. Так обращение к национальным корням истории канадского народа отвечало насущным задачам современности. Ибо, как отмечает Реддол, “все будущее Канады зависело от того, что произошло в Новой

137


Шотландии во время американской революции, потому что Новая Шотландия включала тогда в себя то, что сейчас стало Нью-Брансуиком и Гаспе. Последуй четырнадцатая колония за другими тринадцатью, Канада получила бы четырнадцатый американский штат прямо у входа в реку Св. Лаврентия. И это бы доконало ее, если не в 1775 или 1783, то в 1812 это произошло бы окончательно”.14 Положение спасло то, отмечает писатель, что жители Новой Шотландии ощутили себя канадцами, судьбу страны решило “сопротивление этих людей на севере, которые пришли к выводу, что нужно самим определять линию своего поведения”. 15 Стремление писателя воскресить страницы далекого прошлого столкнулись с большими трудностями. Главная из них заключалась в скудности материалов о событиях тех лет. Это заставило писателя с особой тщательностью проштудировать те немногие источники (исторические документы, дневники, свидетельские показания людей, живших в те далекие времена), которые ему удалось разыскать. “Я пытался поставить себя, - говорит Риддол, - в положение поселенцев, выходцев из Новой Англии, на западном побережье Новой Шотландии и их сыновей и дочерей. Затем я провел там некоторое время, знакомясь с дневниками первых поселенцев таких, например, как Симеон Паркинс, с их семейными традициями и т.д.”.16 Чем глубже вживался Реддол в материал, тем поразительнее становилась для него разница между тем, что имело место в Новой Шотландии, с тем, как это освещалось в учебниках и официальных руководствах. “Я узнал, - говорит писатель, - что история американской революции в той мере, в какой она касалась Новой Шотландии и как она проходилась в школе, когда я был ребенком, и подлинная картина того, как эти события действительно происходили, отличались друг от друга. Нас учили, что тринадцать американских колоний восстали против короля, а четырнадцатая - Новая Шотландия осталась верной королю Георгу. Но все это было не так просто.

138


Эти люди были поставлены в положение, подобное тому, в каком до них находились акадийцы, зажатые между двумя жерновами. У них было чувство страшного сомнения, ощущение преследования с двух сторон, пока они наконец не вынуждены были сделать выбор”.17 Стремление восстановить истинное положение вещей, показать, как события развивались на самом деле, определило эстетическое кредо писателя: “Если вы честно пишете исторический роман, у вас должно быть неизменное уважение к правде. Я всегда говорил, что никто не обладает столь большим уважением к правде, чем честный создатель исторического романа, потому что он знает, как сделать так, чтобы вымысел походил на правду и наоборот. И это вырабатывает у него острый глаз на то, что является фальшивым или плохо выглядит в рассказе о прошлом”.18 Досконально изучив все доступные ему материалы, он приступил к работе. “Тогда я решил написать роман, в котором будет все увидено глазами сына одного из янки-поселенцев. Я оставил все присущее ему невежество, его слепую веру в предрассудки, его энтузиазм и его ненависть”.19 Таким героем стал Дэвид Стрендж, семнадцатилетний юноша, от лица которого идет повествование. Избрав молодого человека, не искушенного в политических событиях своего времени, не очень образованного и в чем-то довольно своевольного, в качестве главного героя романа, автор получил возможность на примере развития внутреннего мира Дэвида, эволюции его политических взглядов показать изменения, происходившие в духовной жизни целого поколения людей, пришедших к осознанию своей причастности к судьбе отечества. Впервые мы встречаемся с Дэвидом во время охоты, когда он вместе со своим сверстником-метисом Франсуа и его отцом, старым индейцем Питом Декатом, завоевывает свой первый охотничий трофей, убив большого оленя. В уста мудрого индейца Пита автор вкладывает и первую характеристику

139


своего героя. Отдав дань положительным качествам натуры Дэвида, Пит отметил свойственное ему юношеское тщеславие, отсутствие той силы духа, которой отмечен отец Дэвида. “Я вижу тревоги и страдания, через которые тебе придется пройти, - сказал он, - тебе потребуется тогда сила духа твоего отца... Я чувствую приближение кровавой войны”. Так с предсказанием индейца в роман входит ощущение надвигающейся беды, эмоционально подготавливая читателя к грядущим испытаниям в жизни юноши. Контрастное сопоставление безмятежной юности Дэвида с последующей эпохой бурь и кровавых столкновений подчинено главной теме романа: раскрытию духовной эволюции героя. Это подчеркнул и сам автор: “Я сделал Стренджа типичным своевольным молодым человеком того времени - или этого времени, ибо это зависит от того, что его взгляды с самого начала стали единственно возможными взглядами, которых только и можно было придерживаться, и затем, ведя бесполезную борьбу, он постепенно осознает, что есть другие люди и другие взгляды, которые следует принимать во внимание. И происходящее в его сознании так или иначе формирует его жизнь”.20 Толчком, внесшим смятение в душу героя, стало первое конспиративное собрание в их доме, которое происходило при занавешенных окнах, - деталь поразившая Дэвида. Изумили его и речи собравшихся, выражавшие недовольство британским правительством. Растущее напряжение, с каким жители города ожидали подтверждения слухов о возможной войне с Англией, ,заставило Дэвида с новым интересом вникать в разговоры отца с навещавшими его друзьями. С реальным проявлением начавшихся беспорядков, чуть не стоивших ему жизни, Дэвид столкнулся в Галифаксе, куда вместе со своими братьями пришел на шхуне, направляясь на рыбную ловлю к Лабрадору. Став жертвами нападения местных лоялистски настроенных элементов, они были жестоко избиты. Дэвида спас оказавшийся поблизости ирландец Ричард Униак. Братья остались в руках врагов. Возвращение Дэвида в Ливерпуль не внесло ясности в

140


сознание юноши. Сумятица в умах, отсутствие четкого представления о происходящих событиях нашло выражение и в его семье. Джон объявил себя лоялистом и оказался единственным добровольцем, откликнувшимся на вербовку в королевский флот. Не успев осмыслить поступка брата, Дэвид столкнулся с пришедшим домой Люком, сбежавшим из королевского флота, куда он был насильно водворен в Галифаксе. Истязания, которым он там подвергся, пробудили в нем ненависть ко всему английскому. Появление в ноябре в ободранной одежде Джона, сказавшего, что флот эвакуировали из Бостона в Галифакс для усмирения беспорядков, не вызвало воодушевления дома. Реддол убедительно передает атмосферу охваченного смутой города. Объявленный “самым мятежным местом”, он был оккупирован. Началось мародерство. Ловили людей, и они исчезали на “службе Его Величества”. Реквизировали шхуну отца Дэвида, силой хотели забрать Дэвида, зарубили бросившегося ему на помощь Пита. Рядом жанровых сцен, эпизодов, диалогов и отдельных реплик писатель создает картину сложных буден охваченного смятением края. В сумбуре происходящего Дэвиду все труднее определить свой путь, из многих правд выбрать свою. Новая полоса жизни Дэвида началась с момента, когда, уйдя от преследователей, он вместе с Франсуа начал свою скитальческую жизнь. На этом пути он находит приют в семье датчан, знакомится с Аароном Трусделлем, эмиссаром Джорджа Вашингтона, получившим задание разведать о настроениях жителей Новой Шотландии, их отношении к американской революции, о наличии там армии, количестве оружия и военного снаряжения. Встреча с Ричардом и его друзьями определяет дальнейшую причастность Дэвида к разыгравшимся событиям. Он становится свидетелем концентрации войск в Галифаксе, прибывших из метрополии, появления флота,

141


глушившего малейшее проявление антианглийских выступлений. По мере развития повествования, автор помещает Дэвида в эпицентр событий. Он участвует в стычках и боях, встречает брата Марка и хоронит брата Джона, вместе с Марком штурмует форт Камберленд (батальные сцены, введенные в роман, раскрывают самоотверженность повстанцев, которые, несмотря на отсутствие боевой выучки и должной экипировки, несколько недель держали форт в осаде и вынуждены были отступить только под натиском превосходящих сил противника), попадает в плен, предстает перед судом и при помощи Униака освобождается, оказывается в изгнании, болезненно переживает разброд среди единомышленников и крах иллюзий. Затем вновь включается в борьбу и, в конечном итоге, обретает четкость цели борьбы и осознание своей ответственности перед родиной. Кульминацией духовной эволюции героя становится его участие в обороне Ливерпуля. “Мы сражаемся за себя, не за Англию и не за ее короля!” - говорит Дэвид. Такова истина, которую он обретает. Перипетии, связанные с поиском Стренджем своего места в жизни (акцентированные в названии ряда глав романа: “Совет”, “Галифакс”, “Я присоединяюсь к делу”, “Камберленд” и т.д.), перемежаются с описанием первого чувства любви к Фие Бингей, девушке, принадлежавшей к лагерю приспешников короля и ставшей женой другого человека. Это отражено не только в двулинейной композиции романа, но и в раскрытии важной для автора мысли о том, что в переломные кризисные м ом енты истории частная жиз нь человека не только вовлекается в орбиту исторических событий, но во многом определяет ся им и. Счастливый конец, завершающий женитьбой скромную любовную историю молодых людей, во многом стал отражением важного события в жизни страны, вышедшей на самостоятельный путь исторического развития.

142


Исторический роман Канады, не теряя специфических особенностей своего жанра, не является чем-то обособленным от жанровой системой современный не только канадской, но и мировой литераторы. Оставаясь историческим повествованием с концентрацией узловых моментов жизни того или иного героя, народа или нации в целом, данных в достоверно воссозданных обстоятельствах, исторический роман Канады отмечен интересом к кризисным моментам канадской истории, определившей дальнейший ход событий в стране. Специфика освоения Канады определила важную для исторического романа тему выбора пути, которая в равной мере остро стоит как перед отдельным индивидуумом, так и перед страной в целом. Вбирая в себя социальные и духовные сражения своего времени, эта тема, с новой остротой звучащая в наши дни, решается писателями Канады на современном уровне. Философское осмысление поднятых вопросов рождает стилевое многообразие исторического романа Канады. Публицистические отступления, дискуссии и диалоги соседствуют в нем с внутренними монологами героев. “Судьба человеческая, судьба народная”, раскрытая в исторических романах канадских писателей, наглядное свидетельство торжества объективных закономерностей мирового литературного процесса, глубокой исторической правды. *** Канадский роман свидетельствует о наличии многообразных форм внутри жанра, о разнообразии творческих поисков писателей-романистов. В общем обзоре канадского романа XX в. мы, естественно, не исчерпали всего написанного в послевоенное время (исследование завершается 80-ми годами). Но одно несомненно: жанр романа занимает важное

143


место в канадской литературе. Изучение его является актуальной и важной проблемой. История его развития отрицает ложное суждение о литературе Канады как о литературе “вторичной”, лишь повторяющей явления, свойственные литературам Англии и США.

Примечания 1. D. Harrison Crossing Frontiers. 1979, p.154. 2. См. романы: Скальпель и меч (1954) Т. Аллана и С. Гордона; Текумсе. Видение славы (1956) Такера; Квебек мятежный. Дело Гиборда (1965) Г. Буллера. 3. Wiebe R. The Temptations of Big Bear. T., 1973. 4. Добролюбов Н.А. Соб. соч. в 9 томах, т.1, М., 1961, с.92. 5. Constantin-Weyer Maurice. La Bourrasque. Paris, 1930. 6. Wiebe R. The Scorched-Wood People. T., 1977. 7. Canadian Novelists and the Novel. Ed. by D. Daymond and L. Monkman. T., 1981, p.264. 8. “Иностранная литература”, 1980, № 3, с.259. 9. Maillet A. Pelagie-la-charett. P., 1979. 10. “Иностранная литература”, 1977, № 7, с.261. 11. “Иностранная литература”, 1980, № 3, с.259. 12. Там же. 13. Raddall T.H. His Majesty`s Yankees. N.Y. 1942. 14. Cameron D. Conversations with Canadian Novelists. Part two. T., 1973, p.107. 15. Ibidem, p.108. 16. Ibidem, p.107. 17. Ibidem, p.106. 18. Ibidem, p.111. 19. Ibidem, p.106. 20. Ibidem, p.111.

144


Рекомендуемая литература 1. Алексеев М.П. Сравнительное литературоведение. Л., 1983. 2. Баграмов Л. Листья падают с клена. М., 1967. 3. Баграмов Л. Канада: национальная культура и национальный нигилизм. - // Иностранная литература. 1976, № 7. 4. Белов С. Кто мы такие? // Литературное обозрение. 1980, № 9. 5. Васильев О. Канадская культура: выбор пути. // Иностранная литература. 1973, № 4. 6. Ванникова Н.И. Канадская литература на французском языке. М.,1969. 7. Голышева А.И. Современная англоканадская литература. М., 1973. 8. Голышева А.И. Современная англоканадская поэзия. Л., 1975. 9. Голышева А.И. Англоязычная литература Канады. М., 1979. 10. Голышева А.И. Канадский роман XX века. II., 1991. 11. Голышева А.И. Англоязычная поэзия Канады XX века. П., 1999. 12. Гриффин Г. Жизнь и литература. // Иностранная литература.,1967, № 9. 13. Днепров В. Черты романа XX в. М.-Л., 1963. 14. Ерофеев В.В. Квебекский роман 70-х годов: истоки и тенденции // В кн.: Новые художественные тенденции в развитии реализма на Западе. М., 1982. С.296-302. 15. 3атонский Д. Искусство романа и XX век. М., 1973.

145


16. Канада 1918-1945. М.,1976. 17. Картер Д. Канадская культура будет жить. // Иностранная литература., 1963, № 8. 18. Овчаренко Н.Ф. Англоязычная проза Канады. Киев. 1963. 19. Овчаренко Н.Ф. Канадская литература XX в.: три грани эволюции. Киев, 1991. 20. Прохорова И.Д. Пути становления канадской англоязычной литературы // ж. США. 1985, № 7. 21. Райерсон С.Б. Основание Канады. М., 1963. 22. Райерсон С.Б. Неравный союз. М., 1970. 23. Сучков Б. Исторические судьбы реализма. М., 1967. 24. Тишков В.А. Страна кленового листа: начало истории. М., 1977. 25. Тишков В.А., Кошелев А.В. История Канады. М., 1982. 26. Фидлер А. Канада, пахнущая смолой. М., 1961. 27. Чичерин А. Возникновение романа-эпопеи. М., 1958. 28. Ben-Zion Shek. Social Realism in the Frehch-Canadian Novel. Quйbec, 1977. 29. Cohen M. Notes on Realism in Modern English-Canadian Fiction. // Canadian Literature, 1984, № 100. 30. Canadian Novelists and the Novel. Ed. by D. Daymond and L. Monkman. Ottawa, 1981. 31. Ducrocq-Poirier M. La Roman Canadian de lanque Francaise de 1860 a 1958. Paris, 1978. 32. Magic realism. An antology. Toronto, 1980. 33. Wilson E.O. Canada. N.Y. 1965. 34. Woodcock G. The World of Canadian Writ ihg. Vancouver, 1980.

146


Оглавление От автора ..................................................................... 3 Семейные хроники ..................................................... 5 Романы рабочей темы .............................................. 25 Роман испытания и личной ответственности ...... 40 “Субъективная эпопея” ........................................... 76 Мир глазами ребенка ............................................. 102 Исторический роман Канады ............................... 121 Рекомендуемая литература .................................... 145

147


Г 629 Алиса Ивановна Голышева

Канадский роман после второй мировой войны Учебное пособие по спецкурсу

Издательская лицензия ЛР №020029 от 16.10.1996 года. Подписано в печать 05.05.2000 г. Формат 60х84/16. Объем издания в усл.печ.л. 9,25. Тираж 100. Заказ № Псковский государственный педагогический институт им.С.М.Кирова, 180760, г. Псков, пл. Ленина, 2. Редакционно-издательский отдел ПГПИ им. С.М.Кирова, 180760, г. Псков, ул. Советская, 21, телефон 2-86-18.

148


Канадский роман после второй мировой войны

Recommend Documents