УДК 943. О (093) Б Б К 63.3 (0) 62 Ф 12 Серия основана
в
1993 году
Перевод с немецкого
А.
Н. Фатовой, А. Вайса, Ут...
61 downloads
563 Views
16MB Size
Report
This content was uploaded by our users and we assume good faith they have the permission to share this book. If you own the copyright to this book and it is wrongfully on our website, we offer a simple DMCA procedure to remove your content from our site. Start by pressing the button below!
Report copyright / DMCA form
УДК 943. О (093) Б Б К 63.3 (0) 62 Ф 12 Серия основана
в
1993 году
Перевод с немецкого
А.
Н. Фатовой, А. Вайса, Уткина, Л. Борисенковой
Общая
редакция
Художник
Ф12
А.
М. А.
Ливановой Шуплецов
Фишер-Фабиан С. Александр Великий. Мечта о братстве наро дов. /Пер. с нем. Н. Фатовой, А. Вайса, А. Уткина, Л. Борисенковой; общ. ред. М. Ливановой; Худ. А. А. Шуплецов. - Смоленск: «Русич», 1998. 432 с. («Тирания») ISBN 5 - 8 8 5 9 0 - 6 5 9 - 9 «Александр Великий» — э т о ж и в о й и увлекательный рассказ об Александре М а к е д о н с к о м , легендарном полко водце, воине и первооткрывателе, которого при ж и з н и почитали как полубога. В его короткой, но блистательной ж и з н и вместилось м н о ж е с т в о драматических событий, оказавших влияние на судьбы целых народов и стран. Одержимый идеей о б ъ е д и н е н и я народов, Александр Ма кедонский первым о с о з н а л необходимость политической интеграции и слияния культур и религий Востока и Запа да. П о д пером С. Ф и ш е р - Ф а б и а н а он предстал не только воином и царем, но также мечтателем и романтиком.
Ф 8200000000
Б Б К 63.3 (0) 62
ISBN 5 - 8 8 5 9 0 - 6 5 9 - 9 «Alexander. Der Traum vom Frieden der V61ker» by S. Fischer-Fabian © 1994 by Gustav Liibbe Verlag GmbH, Bergisch Gladbach © Перевод, H. Фатова, А. Вайс, А. Уткин, • Л. Борисенкова, 1996 © «Русич», составление, разработка серии, 1993 © А. А. Шуплецов, оформление, 1997
ПРЕДИСЛОВИЕ
К его имени неизменно добавляли — «Вели кий». Что великого было в нем? Почему так назы вали его современники и те, кто родился позже? Потому что он был полководцем, который в трех сражениях разгромил могущественных про тивников, настолько превзойдя их в стратегии и тактике, что военные историки ставили его выше Цезаря, Густава Адольфа, п р и н ц а Евгения Савойского, Фридриха II Прусского. Потому что он всегда сражался в первых рядах и носил на своем теле столько шрамов, что на реке Гифасис смог крикнуть ветеранам: «Перед вами сто ит тот, кто никогда не подвергал вас опасности, не посмотрев сначала ей в лицо. Не оставляйте меня!..» Потому что его почитали как полубога, даже как бога, что побудило Наполеона к горькому замечанию: «Если я сегодня захочу назвать себя сыном Всевыш него, то меня высмеет любая рыночная торговка». Потому что он был способен реформировать ар мию и вести дискуссию о Гомере, создавать единую денежную систему и ставить драмы Еврипида, осно вывать города и вести переписку с Аристотелем. 3
Потому что он не отчаивался при неудачах и подавал пример того, как им противостоять. Потому что он был глубоко убежден, что Тихе — богиня счастья — не оставит его на произвол судьбы. Потому что его аура была так сильна, что он подчинял своей власти и друзей, и врагов. Искусство полководца, презрение к смерти, убежденность в том, что он подобен богу, интел лигентность, духовная сила, сплав магического и демонического — все это, несомненно, присуще людям, которых называют великими. Эти качества дают им возможность, к а к полагает Якоб Буркхардт в своих размышлениях о «Всемирной исто рии», исполнять волю богов, если хотите, волю народов, волю эпохи. Рассматривая сегодня свер шения Александра к а к знамение времени, нужно признать, что он открыл ориентир для Запада и эллинизировал Азию. Богиня счастья порой любит воплощаться в одном человеке, которому потом повинуется мир. Что делает личность Александра Великого един ственной в своем роде, что отличает его от всех других «Великих», так это феномен, который мож но назвать «мечтой Александра». На пути от македонского Стримона до Инда, в самом продолжительном в мировой истории похо де, число македонян, умиравших от ран и болез ней, так стремительно росло, что с оставшимися уже невозможно было создать полноценное госу дарство. Сохранить захваченную империю они мог ли только вместе с иранцами. Побежденным следо вало признать позор поражения, а победителям отказаться от высокомерного взгляда на персов как на варваров. 4
То, что диктовали ему государственные интересы, Александр провозгласил как принцип, определявший его действия: примирение, слияние, братство. Мы видим его на массовом свадебном празд нестве в Сузе, где македоняне и персиянки соеди нялись брачными узами; мы знаем его как основа теля городов, в которых он стремился к смешению населения; мы слышим, как в молитве в Описе он просит богов о koinonia и homonoia — о сотрудничест ве и согласии народов. Плутарх из Херонеи говорил об этом так: «Если бы великий бог, ниспославший Александра на зем лю, не призвал бы его к себе так быстро, то в будущем для всех живущих на земле был бы один закон, было бы одно право, была бы одна власть, поскольку они жили бы в одном мире. Он переме шал нравы, обычаи и уклады народов и призвал всех считать своей родиной всю землю. Все чест ные люди должны чувствовать себя родственника ми, а злых они исключают из своего крута». Примирение Востока с Западом и Запада с Востоком — постоянно возникавший в античные времена вопрос, остающийся актуальным и поны не. Александр добивался ответа на него и сверх того пытался перейти от слов к делу: искоренить ненависть, устранить национальные предрассудки, создать новое государство. Подобную задачу мог поставить перед собой лишь мечтатель. Но кем было бы человечество без такой мечты? Без утопии? Без стремления изме нить существующий мир? Все-таки стоило жить по-другому...
ГЛАВА 1 ФИЛИПП, ОЛИМПИАДА И АЛЕКСАНДР
Празлнество
и лень
поминовения
«Приветствуем тебя, царь!» — кричит юноша, ворвавшийся с группой вооруженных людей во дворец Пеллы, поднимая руку для приветствия. Его спутники вторят ему. Александр пристально смотрит на них. «Царь?» — спрашивает он еле слышно. «Приветствуем тебя, царь!» — повторяет юно ша. — «Филипп, твой отец, мертв. Сражен кинжа лом убийцы. Это случилось в час восхода солнца. Перед воротами театра в Эгах». Александр уклоняется от лавров, которыми о н и хотели украсить его. Он приказывает взнуздать Буцефала и вместе с охраной отправляется в доро гу. После стремительной скачки через гористую, покрытую лесами Э м а ф и ю к вечеру они добира ются до бывшей резиденции правителей Маке донии. В Эгах, похоже, воцарился всеобщий хаос. Кри чащие, страстно спорящие люди блуждают по пере улкам. Головы ж е н щ и н острижены наголо в знак траура. Со стороны театра доносятся приглушен ные траурные песнопения. Ужас толпы нарастал, 6
потому что празднество превратилось в торже ственные похороны. «Кто сосчитает, посланники скольких народов с радостью собрались здесь? Кто назовет их имена? Из города Кекропса, с побережья Эолиды, из Ф о киды и Спарты, с далеких берегов Азии, со всех островов прибыли они...» Они приехали, чтобы отпраздновать свадьбу до чери Филиппа с правителем расположенного по соседству Эпира. На этой границе Филиппу был необходим мир. Ему казалось, что достичь его удаст ся с помощью родственных уз. Как и все цари, он занимался своим домом, как заботливый хозяин — конюшней, где разводят породистых лошадей. О любви здесь никогда не было и речи. И свадебное празднество при всем его блеске явилось не чем иным, как очередным политическим спектаклем. Двумя годами раньше Филипп поставил на колени последнего из своих многочисленных греческих противников. Он был strategos autokrator (стратегомавтократором), всевластным полководцем и, по сути, политическим главой эллинских городов-государств, которые, как теперь их ни называй, стали его сто ронниками, войдя в созданный им Коринфский союз. Высокопоставленные делегации принесли ему в дар золотые венки. Все это они делали лишь с показной радостью. Чернобородый македонянин оставался в глазах эллинов полуварваром. И смот рели они на него отнюдь не как на благодетеля, что было провозглашено на заседании синедриона* в * С и н е д р и о н — регулярно созывавшийся в Коринфе предста вительный орган греческих полисов, входивших в Коринфский союз (прим. ред.).
7
Коринфе. Они не могли простить ему Херонею — битву, в которой погибли их лучшие ю н о ш и . Филиппа, казалось, это не беспокоило. Если они его не любили, то должны были, по м е н ь ш е й мере, бояться. Он гордился тем, что должен прими рить эти вечно завидующие друг другу, смертельно враждующие государства. Он поведет их дорогой героических свершений. Они добудут славу в войне против персов и отомстят за злодеяния, причинен ные некогда царем персов Ксерксом. Хотя с тех пор прошло уже немало лет (точнее сказать, почти полтора столетия) и идея «войны отмщения» у тех, кто, по мнению Филиппа, должен был жаждать мести, не вызывала особого восторга, она, однако, вполне подходила как повод для новой завоева тельной кампании македонян. Распри, связанные с борьбой за трон, сотрясали государство персов, и, казалось, сами обстоятельства способствовали на чалу грядущего похода. Сильный передовой отряд полководцев Аттала и Пармениона был уже переброшен в Персию и вел с врагом первые бои. Через несколько недель и он, Филипп, перейдет Геллеспонт (Дарданеллы) и возь мет на себя главное командование. В этот день он находился в приподнятом настроении и был п о своему счастлив. На то имелись веские п р и ч и н ы : за два десятилетия он принес своей стране больше побед, чем две дюжины его предшественников на троне. Македоняне обладали боеспособной армией, далеко отодвинули свои границы, их уважали все соседние страны. Путь к великой державе, каза лось, был открыт, и Ф и л и п п пройдет этот путь благодаря сочетанию мужества, хитрости и тонкого расчета, что всегда отличало его — царя, исполнен8
ного сознанием того, что в его жилах течет кровь героя Геракла. Э й ф о р и я , владевшая им в этот день, не в по следнюю очередь была вызвана высказыванием Дельфийского оракула. На вопрос, победит ли Ф и л и п п царя персов, п и ф и я ответила: «Смотри, бык увенчан венком победителя, и все кончено. Тот, кто принесет его в жертву, уже ждет своего часа». Это могло, означать только одно: царь пер сов, словно жертвенное животное, падет перед ним, Филиппом. Если бы кто-нибудь пришел к нему и сказал, что слова оракула можно истолковать и поиному («Ты, царь — бык и, украшенный венками к свадьбе дочери, будешь принесен в жертву»), он был бы немедленно изгнан. Уже третьи сутки продолжалось празднество, включавшее атлетические игры — борьбу, кулачные бои, бег в снаряжении, а также выступление по этов, праздничное шествие, пиршества, на которых крепкое хиосское вино лилось рекой. После того как дочь была выдана замуж в соответствии со старинными обрядами, на рассвете глашатаи созва ли гостей в театр для участия в торжественной процессии в честь богов. За двенадцатью статуями бессмертных торжественно несли тринадцатую — статую царя. Уподобление богу, что многие приня ли за оскорбление святыни, вызвало страх перед гневом олимпийцев. Когда Ф и л и п п со с в о и м окружением прибли зился к входу, он пропустил вперед почетных гостей и жестом приказал телохранителям замед лить шаг. Толпа должна видеть, что он не тиран, к а к считали многие греки, и что ему не нужна охрана. 9
В то же мгновение человек в темном плаще устремился к нему, обнял, а затем резко отстранил ся и ударил кинжалом в грудь. В то время как царь, истекая кровью, опустился на землю, а телохрани тели хлопотали вокруг него, люди вскочили со сво их мест, и в этом столпотворении убийца взлетел на стоявшего наготове к о н я , помчался, преследуе мый пронзительными криками «Павсаний! Убийца! Убийца!», по кипарисовой аллее и исчез в ближай шей роще. Что побудило Павсания взяться за кинжал? Почему он убил того, кого должен был охранять? Возможно, патриоты-персы подкупили его, запла тив золотом, чтобы убрать человека, который наме ревался напасть на их земли. Нет, считали другие, ему заплатила Олимпиада, бывшая жена царя, которая, отвергнутая им, верну лась в Эпир, затаив злобу и ненависть. Неправда, говорили третьи: Павсания сделало убийцей желание отомстить за смертельную обиду. Его, известного своей красотой юношу, одного из царских любимцев, напоил охваченный ревностью Аттал, сражавшийся сейчас в Малой Азии, и отдал рабам, совершившим над Павсанием насилие. Обыч ный прием, когда необходимо уничтожить коголибо окончательно и бесповоротно. Поскольку виновник был недосягаем, Павсаний обратился к Филиппу и потребовал удовлетворения. Но из госу дарственных соображений ему отказали, ведь Аттал являлся дядей супруги Филиппа, Клеопатры. Кое-кто полагал, что руку убийцы тайно на правлял Александр. Всем жителям страны было известно о столкновениях между отцом и сыном. Когда Филипп на одном из пиршеств бросился с 10
мечом на Александра, едва держась на ногах, то услышал слова: «Посмотрите, друзья! Здесь лежит тот, который хотел пройти Европу и Азию, а сам не в силах перебраться от одного ложа к другому». Нередко наследник жаловался: «Это ужасный чело век, он пожинает всю славу, а на мою долю не оставит ни одного смелого поступка». Четыре версии, из которых предпоследняя наи более правдоподобна. Н о , хотя у Павсания и была личная причина для м щ е н и я , все же она кажется недостаточно веской, чтобы выступить против Филиппа, который лишь случайно, в силу стечения обстоятельств, остался в тот момент без охраны. У покушавшегося явно были сообщники, о чем не в последнюю очередь свидетельствует подготовлен ный побег. Не лишено достоверности и предпо ложение о закулисной роли персов в покушении: то, что они со своим золотом были замешаны везде и во всем, знал каждый от А ф и н до Милета, от Спарты до Олинфа. Кроме того, они впоследствии признались в причастности к этому делу (или, если использовать современную труднообъяснимую фор мулировку, «взяли на себя ответственность»). Од нако все это сильно отдавало хвастовством. Что касается Александра, то был ли он органи затором или, по крайней мере, соучастником? Такое подозрение возникает. В конце концов, именно он пожинал потом плоды ужасного преступления — стало быть, имел повод совершить его. Однако по дозрение не подкреплялось никакими доказатель ствами. Покушение на собственного отца на глазах всего греческого мира во время свадебного празд нества? Наследник трона был слишком умен, чтобы участвовать в такой глупой затее. Конечно, он был 11
способен на жестокость, но вряд ли решился бы на убийство отца. Даже в это немилосердное время отцеубийство считалось самым гнусным из преступ лений. Подобный поступок был чужд его натуре. Да и полководец Антипатр, друг, которому царь во всем доверял, никогда бы позже не встал на сторону такого человека. Совершенное злодеяние было, скорее, в духе матери Александра. Ее ненависть к Филиппу была так же велика, как и боязнь, что Александр в своих притязаниях на престол может просчитаться. Если Клеопатра, которая в противоположность ей, Олим пиаде, являлась македонянкой, а не чужестранкой, родит мальчика, кто же тогда даст хоть одну драх му* за ее сына? Да и она сама будет сослана навеч но подальше от Пеллы и царского двора — если ей вообще сохранят жизнь. К тому же это было не первое убийство, которое она замышляла. Она любила сына до самозабвения, и он отвечал ей тем же, что заставляло историков-сторонников теории Фрейда говорить об Эдиповом комплексе. Она была родом из Эпира — дикой страны, расположенной в горах Иллирии, самой мрачной части европейского континента. Филипп познако мился с дочерью эпирского царя во время одной из таинственных ночных мистерий на острове Самофракий. Вот так описывает ее историк Иоганн Гус тав Дройзен в своей «Истории Александра Велико го»: «Прекрасная, замкнутая, полная внутреннего накала, она была ревностно предана тайному слу жению Орфею и Бахусу, искусству черной магии, которым славились фракийские женщины. Во вре* Драхма — денежная единица в Греции (прим. пер.).
12
мя ночных оргий можно было видеть, как она в неистовом восторге, размахивая факелом, бегала по горам. В ее снах оживали фантастические картины, которыми была полна ее душа. В ночь перед свадь бой ей снилось, что вокруг бушевала страшная гроза и ослепительная молния ударила в ее дворец, который мгновенно вспыхнул и исчез в угасающем пламени». В то время как охрана гналась за Павсанием, Александр стоял у тела отца. Завернутый в пурпур ную мантию, со скипетром, украшенным лилиями, в правой руке, с засохшей кровью на ране, прикры той ветками оливкового дерева, — так лежал он на своем роскошном ложе. С ы н отослал почетный караул. Остался только раб, который держал над усопшим красное шелковое покрывало для тени, и второй, отгонявший веером мух. Александр просунул золотую монету между губ мертвеца. Без обола* Харон не перевезет его через реку преисподней. Не забыл он положить и медо вый хлеб, которым можно унять трехглавого пса, охранявшего вход в подземное царство. Совершеннейший из мужей, равного которому не знала Европа, был мертв. Никто не знает, о чем думал Александр в часы неусыпных бдений наеди не с покойным. О дне, когда он, десятилетний, предстал с лирой перед афинскими гостями, чтобы исполнить песню о том, как знаменитый оратор Греции Демосфен называл его в узком кругу глуп цом, не умеющим считать до пяти, со стороны которого Афинам никогда не грозила бы опас ность, займи он трон. * Обол — мелкая монета в Древней Греции (прим. пер.).
13
И Филипп пытался в резких выражениях объ яснить сыну, что недостойно будущему повелителю бренчать по струнам. Строгость, даже жестокость, как он считал, должны были стать основными прин ципами воспитания: скудная пища, умывание хо лодной водой, удары розог, упражнения в письме, чтении, геометрии, риторике с утра до вечера, охо та как единственное развлечение в соответствии со словами Ксенофонта: «Кто любит охоту — хороший человек». Вместе с косулями и оленями в лесах водились и медведи, а в горах — снежные барсы, на которых охотились с копьями. Однако отец бывал дома редко, большую часть времени проводя в военных походах. Таким обра зом, Александр преимущественно оставался под опекой матери, заставлявшей сына, мироощуще нию которого мистицизм был присущ более, чем того требовали обычаи, усердно приносить жертвы богам; во дворце его охватывал страх перед боль шой змеей, олицетворявшей божество. Снова и снова она рассказывала ему, что случилось при его ро ждении: боги пророчили, что час, когда начнутся схватки, принесет тяжелые бедствия для Азии, и Герострату, который поджег храм Артемиды в тот же самый день, это преступление удалось лишь потому, что сама богиня, подобно повивальной бабке, была в Пелле, озабоченная появлением на свет Александра. Отец представал в его воспоминаниях фигурой страшной и грозной: шея и грудь, иссеченные шра мами, изувеченная нога, пустая правая глазница. Однако этот мрачный облик был обманчив. Благо даря отцу он познал живопись Аппелеса, скульпту ры Лисиппа, мудрость Аристотеля, своего учителя. 14
Филипп так доверял ему, что, когда македоняне вели военные действия на Геллеспонте, передал шестнадцатилетнему сыну управление страной. Не много позже юноша получил под свое командова ние отряд пехотинцев, чтобы усмирить взбунтовав шееся фракийское племя и основать укрепленный пункт, которому он дал свое имя — Александрополь. Потом была битва при Херонее, где Александр вел конницу в таком неотразимом порыве, что был увен чан лаврами победителя. (Спустя столетия после этого римским туристам еще показывали дуб, у ко торого стояла его палатка.) Потом он уехал в Афины (город, к которому испытывал и ненависть, и лю бовь) — в первый и последний раз в жизни, чтобы заключить договор о мире. А потом была свадьба отца с совсем еще юной Клеопатрой. На этой свадьбе Аттал произнес роко вые слова: «Скоро македоняне получат наследника престола, в ком будет кровь наших предков, а не чужестранки». Конечно, он имел в виду Олимпиаду, уроженку Эпира. Александр плеснул в лицо Атталу вино: «Так я для тебя бастард, охальник?» Уже на следу ющее утро он отправился с матерью в путь, чтобы через македонскую границу попасть в Иллирию и Эпир. Благодаря содействию нейтрального посред ника спустя полгода будущий царь возвратился, а мать осталась на родине.
Знаменитым
становятся,
убив
знаменитого
Александр поцеловал мертвому руку и поднял ся. Перед ним лежал победитель в многочисленных 15
сражениях: ни меч, ни копье, ни стрела не могли его сразить. Герой войн, Филипп был и покорите лем женских сердец. Он имел обыкновение обзаво диться «женой» в каждом походе, а после победы рвать брачные узы. Слово «уходи» означало растор жение брака. Это называлось «законной полига мией». Кроме многочисленных .наложниц, он имел и законных супруг. Они были родом из стран, с царственными домами которых он хотел устано вить политические связи: Аудата из Иллирии, Ф и линна из Фессалии, Меда из племени гетов, Фила из Элимиотии, Олимпиада из Эпира. И, наконец, Клеопатра, македонянка... Когда он ввел племян ницу Аттал а в храм Афины и хор запел «Гименей, Гименей», Олимпиаде показалось, что она слышит свой смертный приговор. Уже на следующий день злодей Павсаний был схвачен. Пробираясь через виноградник, он, слава Дионису, зацепился ногой за длинную вьющуюся лозу и свалился с лошади. Александр распорядился допросить его и подвергнуть пыткам. Тот молчал. Его прибили железными скобами к позорному стол бу. Это наказание означало долгую мучительную смерть. Павсания, как утверждают, подговорили совер шить убийство, приведя аргумент: «Знаменитым становятся, убив знаменитого». В мировой истории есть тому примеры. Говоря о Цезаре, называют Брута и Кассия, вспоминая Авраама Линкольна, не обходят Джона Уилкса Бута. В одном ряду нераз рывно связанных между собой имен Франца Фер динанда и Гаврилы Принципа, Махатмы Ганди и Нахурама Годзе, Роберта Кеннеди и Сирхан Сирхана называют Филиппа II и Павсания. 16
И вот на трагической сцене появляется Олим пиада — стремительно, словно принесенная на крыльях Зефира. Из добровольной ссылки она при мчалась сюда со своими всадниками. Как гласит греческая молва, она поцеловала кинжал, пронзив ш и й Филиппа, и украсила цветами висящий на столбе труп Павсания. Слухи и сплетни поползли по Греции. Вполне возможно, что она насыпала могильный курган и принесла жертвы в благодар ность богам. Известно и то, что она намеревалась сделать в первую очередь после прибытия в Пеллу. Она послала одного из телохранителей в дом Клеопатры, поручив передать ей сосуд с ядом, кин жал и пояс. Это означало: «Разрешаю выбрать смерть». Вдова царя Филиппа повесилась на поясе в своей опочивальне. Прежде чем покинуть дом, страж н и к задушил спящую в своей постели маленькую дочь Клеопатры — бессмысленный поступок, пото му что Клеопатра не представляла отныне никакой опасности, а ее дочь не могла занять македонский трон. Однако ненависть Олимпиады, этой демони ческой женщины, которую, за исключением сына, никто не любил, но все боялись, была так же неук ротима, как и ее жажда мщения. Античные авторы изображали ее великодушной и жестокой, страстной и холодной, сердечной и беспощадной, прекрасной, как Наяда, и смертельно опасной, как волчица. Историки ставят ее в один ряд с Хатшепсут, Аспасией, Клеопатрой, Ливией, Феодорой, считая одной из величайших ж е н щ и н древности. Если дело касалось спасения сына от явных и скрытых вра гов, ее ничто не страшило. Она словно преодоле вала тысячи миль, своими посланиями незримо направляя его шаги и влияя на его решения. 17
«Мать, мне приходится слишком дорого платить за девятимесячное пребывание в твоем чреве», — писал он ей однажды из далекого Персеполя, когда ему надоели ее постоянные предостережения. Александр поспешил созвать македонское вой сковое собрание. Армия обладала определенными суверенными правами, и прежде всего правом при знать претендента на корону законным царем. Таким образом, при выборе царя короной распоряжа лась армия, представлявшая народ, а договор между народом и правителем нужно было заключать зано во. Об автоматическом наследовании не могло быть и речи. Солдаты, не колеблясь, под руководством опытных военачальников избрали человека, кото рый в битве при Херонее проявил свою доблесть. С ним они ожидали новых побед, жаждали славы и — не в последнюю очередь — богатых трофеев. Под воинственные возгласы они били мечами о бронзовые щиты и провозгласили его новым ца рем. Воины приносили жертвы богам, давали обет верности Александру и клялись, что земля окро пится кровью всякого, кто нарушит клятву, что смерть не пощадит и его детей, а жены отступников будут обесчещены врагом. Александр III (так его теперь звали) сказал в своей тронной речи, что «другим будет только и м я царя, но власть македонян, порядок вещей, надеж да на завоевания останутся неизменными». Неиз менной осталась и обязанность граждан нести служ бу в армии, однако он освободил служивших от пошлин и налогов. В то время как шло войсковое собрание, для его отца в роще сооружался погребальный костер и началось строительство гробницы. На другой день 18
над телом Филиппа взметнулось пламя. С ним были сожжены и два его любимых коня. Обугленные кости вымыли в смешанном с тимьяном вине, обер нули в пурпур и положили в окованный золотом ларец. Так отправились к богам и оба героя «Или ады» — Патрокл и Гектор. Безграничное восхище ние Александра эпосом Гомера, принимавшее иног да форму навязчивой идеи, проявилось даже в обряде погребения. Не случайно Ахилла причисляли к его предкам. Пара поножей, металлические латы, золотой колчан, серебряная с позолотой диадема и мечи были положены в могилу. Эти доспехи и оружие, исчезавшие вместе с мертвым под высоким хол мом, больше никогда не увидят дневного света. Во всяком случае, считалось, что гробница Филиппа II безвозвратно утрачена. Только спустя два с полови н о й тысячелетия об археологической сенсации, подобной сенсации Ш л и м а н а в Трое, заговорили заголовки мировой прессы: «Обнаружено место погребения царя Македонии!» Едва закончилась траурная церемония, как но вый царь выбрал из своих приближенных лучших гетайров* и дал им особое поручение: они должны были преследовать по всей стране тех, кто сейчас или в будущем по праву и без права мог претендо вать на трон. Эта, выражаясь современным язы ком, «команда киллеров» — ведь ни о чем другом речи быть не могло — появилась в доме Аминты и, не раздумывая, убила его. Когда-то Филипп правил' вместо несовершеннолетнего племянника, будучи
* Гетайры — македонские землевладельцы, конное ополчение знати, служившее в армии Александра (прим. ред.).
19
регентом, но не вернул трон, когда юноша достиг совершеннолетия. Каран, сводный брат Александ ра, сын Филиппа от предыдущего брака, был унич тожен следующим. Двоих братьев из близкого к царскому рода Линкестидов закололи кинжалами, потому что, как гласил смертный приговор, они участвовали в убийстве Филиппа. (Третий брат вовремя присягнул на верность новому царю.) В ходе дворцовой чистки заодно покончили и с братом Клеопатры. Остался только Аттал, тот самый полководец, который на свадьбе Клеопатры произнес роковые слова о «крови предков». Он казался Александру самым опасным противником — и самым недосяга емым. Окруженный воинами, которые оставались ему верны, он находился в одном из гарнизонов Малой Азии. Но почему же Аттал представлял со бой реальную угрозу? Не он ли переслал царскому двору в Пелле письмо Демосфена, в котором афи н я н и н призывал его к совместной борьбе против Александра? Разве это было недостаточным дока зательством его преданности? Юный царь не верил ему. Понимая, что Аттал никогда не забудет убийства Клеопатры и ее доче ри, он послал свой тысячный отряд на Геллеспонт, где управлял городом-государством греческий со юзник. С его помощью македоняне переправились в Малую Азию и учинили резню, жертвой которой стали все родственники Аттала. Оставался последний возможный претендент — Арридей, которого Филипп произвел на свет с фессалийской гетерой. Он не мог похвастаться знат ным происхождением и, кроме того, был душевно больным. Такого можно было пощадить с чистой 20
совестью. Сыновья Аминты в последнюю минуту бежали в О л и н ф . Когда позднее Александр заво евал этот греческий город, их схватили и забили камнями. И это Александр, которого мы знаем по школь н ы м учебникам? Благородный, одухотворенный ученик Аристотеля, л ю б и м е ц художников, пре д а н н ы й ценитель ф и л о с о ф и и , рыцарь по отноше н и ю к женщинам... Тот, о котором говорят, что «его ж и з н ь была самой прекрасной историей» и «самой прекрасной п о э м о й человечества»... И он же, едва взойдя на трон, истребляет целые динас тии, навлекает несчастья на вдов и сирот убитых, преследует свою цель с невообразимой жесто костью. Этот вопрос остается без ответа, потому что события истории нужно рассматривать через призму того времени, когда о н и совершались, а не опираться на п р и н ц и п ы , приобретенные челове чеством в течение долгих веков мучительной борь бы и самопознания. «Во всяком случае, мы должны остерегаться, — полагает Джозеф Грегор, изучавший деяния Алек сандра и его эпоху, — подходить к македонскому царскому двору с этическими и культурными мер ками, характерными для современного уровня раз вития общественной ж и з н и : здесь царил разгул примитивных страстей. Кровавая бойня, которую он развязал сразу же после восхождения на пре стол, показывает, что он непосредственно опирал ся на древнейшие македонские традиции смены власти и трона. Другой вопрос, была ли подобная резня обязательным условием становления и само утверждения великой личности, как это некоторы ми утверждалось...» 21
Наследнику трона не оставалось тогда никакой другой возможности, как разом покончить со сво ими соперниками. Не сделай он этого, корона, как правило, могла стоить ж и з н и . В маленькой авто кратии древнего мира, будь она македонской, гре ческой, египетской, римской или персидской, не имели обыкновения действовать по-другому. В то время как внутри страны господство Алек сандра в определенной степени стабилизировалось, по ту сторону границы положение выглядело угро жающим. Никто и нигде не считал юношу способ ным сохранить то, что было создано его отцом: ни в Греции, ни во Фракии, ни в Иллирии, ни в Эпире. Теперь, по общему мнению, наступило вре мя показать этому выскочке, кто он есть на самом деле — царственный сынок, который толком ни в чем не смыслит. Сигнальные костры греков, фра кийцев, иллирийцев, гетов, трибаллов извещали о войне — войне против македонян.
Греки
или
варвары?
Что это был вообще за народ — македоняне, что за страну населяли они? Если историю и географию Греции в школе все же изучают, то Македония остается для нас белым пятном. Взглянув на карту, вы найдете ее под югославским названием Makedonija (по-гречески Makedonia), причем небольшая часть территории бывшей М а к е д о н и и принадлежит и Болгарии. Оба названия мелькали в заголовках ми ровой прессы во время гражданской войны в Юго славии. Греки протестовали против узурпации и не правомерного использования понятия Makedonien, 22
ведь сам топоним античных времен тесно связан с греческой, а не со славянской историей. В ту эпоху македоняне, равно как и афиняне, фессалийцы, спартанцы, фиванцы, относились к миру эллинов. Это неоспоримо. Правда, жители Эллады забыли упомянуть о том, что люди, населявшие земли меж ду Эгейским морем, Дунаем, рекой Галиакмон и Охридским озером, с их точки зрения не могли считаться греками. Они были для них варварами. Варварами, как полагали жители высококуль турных полисов (городов-государств), были все не владеющие греческим языком, говорящие на непо нятном наречии, из чего можно было только разо брать «ба-ба-бар-ба-бр-ба». Слово «варвар» в гре ческом языке первоначально и означало «бессвязно лепечущий, заика», а следовательно, — необразо в а н н е й , грубый, дикий, что между тем вовсе не относилось к царской династии Аргеадов и немно гочисленному высшему сословию. Они старались познакомиться с греческой культурой, эллинскими обычаями и образом жизни, а также заимствовать пантеон богов. Они провозгласили Геракла родона чальником их династии. Один из них, Александр I, был даже допущен к участию в Олимпийских играх. Благодаря этому все члены царской семьи были признаны эллинами. Не случайно этот царь носил прозвище Philhellen («Филэллин»), «друг греков». Другой правитель приказал расписать стены дворца в Пелле признанному греческому мастеру фреско вой живописи Зевксису. Преследуемому в Афинах Сократу отправили приглашение покончить с преж ней жизнью, переехав в Пеллу. Другой царь попы тался, привлечь в столицу Платона, хотя и безус пешно; но все же ему удалось заполучить Евфрая, 23
ученика философа. Уже упоминавшиеся Апеллес, Лисипп и Аристотель принадлежали, наряду с дра матургом Еврипидом и поэтами Агафоном и Тимо феем, к почетным гостям; об инженерах, врачах (как Гиппократ), строителях и военных не стоит и говорить. Все они приехали не напрасно. За дифирамбы Пиндара, модного среди аристократов поэта, Алек сандру I пришлось заплатить. Деньги в Македонии имелись. Воды реки Эходор несли золото с гор, чем и объясняется ее название — «Несущая дары». На рудниках горы Дисорон добывали в день талант серебра, что дало возможность Македонии впервые чеканить собственную монету. При Филиппе II начали разрабатывать золотые и серебряные рудни ки Пангайонских гор, доходы от которых были сравнимы с настоящим монетным дождем. Подлинной городской культурой, культурой гражданской жизни полиса, македоняне, однако, не обладали. Да, возвышающиеся на горных скло нах Эги все еще связанная в то время с морем царская резиденция Пелла и портовый город Дион, где регулярно проходили празднества в честь муз и Зевса, принимали немало гостей. Но для большин ства греков все эти усилия оставались не чем иным, как внешним проявлением любви к искусству и образованности. Выходцы из низов были и оста лись варварами. Население Македонии преимущественно состоя ло из крестьян и пастухов, подчиненных своим пле менным вождям и живших на бесплодных высоко горьях, в темных лесах, на берегах стремительных рек, вдоль глубоких ущелий, в стране, где осенью идут сильные ливни, зимой бушуют снежные бури, 24
весна приносит серые клочья тумана, а короткое лето — зной, от которого они спасались, надевая одежду из грубого сукна, войлочные шапки и чулки из шерсти. Их единственным развлечением являлась охота на диких кабанов, туров, медведей, снежных барсов и безудержные попойки, на которых дело иногда доходило до кровавых разборок, сопровож давшихся кровной местью, уничтожавшей целые роды. Чужаки редко появлялись на их пустынной, дикой земле: в основном это были торговцы, добы вавшие из сосны смолу и сплавлявшие дубовую древесину на бедный лесами юг Греции, где она использовалась при строительстве кораблей. Еще охотнее развивали они свое дело в прибрежных долинах с их полями, оливковыми рощами, план тациями фиговых деревьев и по сей день роскош ными фруктовыми садами. Расположенные в ниж нем течении рек пастбища, на которых паслись тысячи быков и коров, были описаны еще Гомером и возбуждали зависть греков, живущих по обеим сторонам Фермейского залива, которые, как и все эллины, редко видели на столе мясо. Знать говорила на греческом языке и чувствова ла себя выше насмешек над привычкой делать из Philipp — Bilipp, потому что р/г они произносить не могли, Theta (что соответствует английскому глухо му th) превратили в d, в результате чего athena зву чало как adena, а сЫ — как g. Кроме того, раньше они говорили на родственном греческому языку диалекте, ибо принадлежали к одной ветви, что эллины возмущенно оспаривали. Оба народа при мерно в 1200 году до н.э. двинулись с северо-запад ных греческих территорий и из Эпира (это был знаменитый «поход дорян»). Несколько племен не 25
пошли с основной волной миграции в южном на правлении, а остались на севере Фессалии. Оттуда эти «высокие-худые» (что в переводе означало на звание далеких предков македонян) начали заселе ние областей, которые на века стали их родиной. Они оказались, как позднее над этим подшучивали, «слабоногими» знаменитого похода. Они не участ вовали в развитии культуры городов-государств в силу своей изолированности, однако по той же при чине не поддались разлагающему влиянию роскоши и порока, сумели избежать кризиса и разложения. Они сохранили добродетели, которые сделали дорян в их стремительном натиске такими неотразимыми: сплоченность, неприхотливость, способность вла деть оружием. Древнее патриархальное народное во енное царство держалось на трех китах: царь, знать и свободные крестьяне. Последние были не бес правны, а могли на общевойсковом собрании скло нить чашу весов в ту или иную сторону. Положение на границах империи казалось мо лодому царю угрожающим. Но все же не до такой степени, чтобы еще раз не побывать в Миезе (ко торая, по д а н н ы м раскопок, предположительно располагалась недалеко от нынешнего Наоса), где находилось святилище н и м ф , окруженное гротами и увитыми разросшимся виноградом арками, что делало ее местом, располагающим к обучению.
«Познай самого себя»
Филипп послал сына в Миезу, когда тому ис полнилось тринадцать лет. Он отправил его вместе со спутниками — сыновьями самых знатных семей 26
горной страны, служившими при дворе «пажами», а теперь ставшими еще и заложниками, гарантиру ющими верность своих отцов.. Учителем был Арис тотель — философ, о котором говорили, что след его земных дней не канет в вечность. Во всяком случае, его влияние на последующие эпохи, в особенности на европейское Средневековье, неизмеримо велико. Когда он, следуя требованию Филиппа, покинул остров Лесбос, чтобы заняться воспитанием наслед ника, никто и не помышлял о той высоте, на кото рую его подняли грядущие поколения. В то время он, сорокалетний, являлся лишь лучшим учеником афинской Академии Платона, которого он боготво рил и с которым поддерживал дружбу в течение двадцати лет. Он происходил из Стагиры, города, располо женного в Халкидии, захваченного и впоследствии разрушенного Филиппом. Некоторые предполагали, что, приняв приглашение, он, вероятно, собирался уговорить царя восстановить родной город (ставший меж тем македонским). Но все же в своем назначе нии он прежде всего усматривал возможность, при тягательную для любого философа, — воспитать из юного наследника будущего царя, сочетающего в себе властность и духовность, верного истине: госу дарство только тогда является идеальным, когда философы становятся царями, а цари — философа ми. Это равновесие казалось небывалым вызовом, возбуждавшим в кругах греческих «академиков» боль ше зависти, чем удивления. Юношам, жаждущим чести и славы, чья жиз ненная сила так и била ключом, этот высокообра зованный человек с его девизом «ничем не восхи щаться» и «ничему не удивляться», с его идеалом 27
самообладания, скепсиса, невозмутимости, с его сухим тоном зачастую становился в тягость — впро чем, как и они ему. «Молодые люди отдаются на откуп своим не постоянным влечениям, — писал Аристотель. — Они страстны, быстро возбуждаются и прислушиваются лишь к чувствам. При этом они простодушны и доверчивы, потому что не знают оборотной сторо ны вещей. В своих надеждах они высокопарны, как пьяницы, у них короткая память. Они мужествен ны, но идут по проторенным тропам. Не пресы щенные жизнью, они предпочитают внешний блеск суровой необходимости. Велики их заблуждения, порождаемые чрезмерностью желаний. В отличие от стариков они полагают, что знают все». Можно усомниться в том, что Аристотель дей ствительно смог увлечь своих знатных учеников логикой и гносеологией, метафизикой, этикой, риторикой, искусствоведением, натурфилософией. Да и внешность его не совсем соответствовала греческому идеалу красоты. Судя по описанию, у него были маленькие глаза, редкие волосы, худые ноги, этакий выступающий животик; он был всег да щегольски одет и к тому весьма жаден: иску павшись в теплом масле, имел обыкновение его перепродать. Должно быть, он имел и какой-то дефект речи. (Этот портрет целиком на совести тех коллег, которые завидовали ему как воспита телю царского сына.) Аристотелю удалось сделать нечто более важ ное, чем просто заполнить голову юного Александ ра самыми разными сведениями. Он пробудил в нем жажду знаний, научил понимать искусство скульптора, художника, архитектора, упражнял слух 28
для восприятия музыки, зародил в его душе восхи щение поэзией Гомера и драмами Софокла, Эсхила и Еврипида, возбудил любопытство ко всему, что окружающий мир хранит в тайне, — строению рас тений, животных и прежде всего человеческого тела, заинтересовал его размерами и бесконечным раз нообразием земли с ее горами, морями, пустыня ми, реками — другими словами, географической картой мира. Это было воспитание, в процессе которого уче н и к не осознавал, что его воспитывают, направля ют его характер, подчиняют страсти разуму, гасят наглую заносчивость, подводя, в конце концов, к тому, что греки называли kalos kagathos — «хорошим и красивым человеком». Только такой человек об ладал добродетелью добродетелей — arete (аретэ). Arete первоначально означало не что иное, как способность, проявившуюся в какой-нибудь опре деленной области. У Гомера она выступает как мужественность, у Сократа — как трудолюбие, са мообладание и, наконец, великодушие. Нравствен ный идеал Аристотеля мы узнаем из его «Никомаховой этики»: «Чем выше порядочность, тем больше почестей тем, кто оказывается их достоин. Кто великодушен, тот не зазнается в счастье и не скроет свою боль в несчастье. В случае опасности он не пощадит своей жизни, потому что не захочет жить любой ценой. Его движения невозмутимы, его сло во — веско. Поспешность не к лицу мужчине, для него немногое исполнено значения, равно как мало значит сильный голос того, кому это не важно». Он вооружил своего ученика целым арсеналом знаний, которыми, как оказалось, тот очень умело восполь зовался во время своего похода в Азию — когда 29
приказывал рыть каналы для орошения и осуше ния, когда пытался культивировать местные расте ния на чужбине, и наоборот, определял скорость езды и дальность расстояний, производя необходи мые измерения, отправлял на кораблях в Грецию для разведения арабских жеребцов, вместе со сво ими врачами разрабатывал средство против укусов змей и даже пытался лечить своих заболевших дру зей составленным им самим лекарством. Позже Александр поссорился со своим учителем, но никогда не забывал, чему у него научился: «Моему отцу я благодарен за жизнь, а Аристотелю — за искус ство обустраивать жизнь». «История позволяет нам полагать, — писал Уилл Дюрант в своей «Истории философии», — что стрем лением к слиянию наций и культур Александр в какой-то мере обязан силе и величию его учителя — величайшего универсального мыслителя, которого знает история; что победа единой концепции, одер жанная в политике благодаря ученику, а в филосо фии — благодаря учителю, являла собой лишь раз ные стороны одного и того же благородного и драматического плана сплочения хаотичного мира в единое целое — и все это благодаря двум выда ющимся македонянам». Когда Александр защищал свое право на трон, Аристотель еще находился в Македонии. Только в 335 году до н.э. он вернулся в Афины, чтобы осно вать несколько школ. Возможно, у него состоялась встреча с бывшим учеником, а ныне царем. Нам не известно, о чем они говорили. В последнее время Александр, проводя свое мирное, без единого удара меча, политическое наступление, настойчиво .напо минал грекам, что клятва верности, данная ими его 30
отцу, остается в силе и по отношению к нему. Перед синедрионом в К о р и н ф е он, подобно Фи липпу, выступил как стратег-автократор и сразу устроил здесь свою резиденцию. Художники, фило софы, политики — вся элита Греции прибыла в город, сгорая от любопытства и желания познако миться с человеком, слывшим вундеркиндом, кото рого воспитывал не кто и н о й , как Аристотель, — разумеется, в духе греческой культуры, убеждений и образа жизни. В Коринфе состоялась известная встреча Алек сандра с Диогеном, которую, впрочем, строгие к р и т и к и считают маловероятной уже хотя бы по тому, что впоследствии ф и л о с о ф так больше ни когда и не побывал в этом городе. Здесь мы при держиваемся м н е н и я Эгона Ф р и д е л я , который полагал, что к о р и н ф с к а я беседа имела место, и более того: царь посетил Диогена в Афинах. К а к бы то ни было, параллель между героем, который подчинил себе весь м и р , и мудрецом, считавшим, что сам человек — это целый мир, глубоко символична. Диоген, в противоположность другим великим, не предстал перед Александром, чтобы засвиде тельствовать свое почтение. Он остался лежать ря дом с бочкой, служившей ему жилищем, и грел свое исхудавшее тело на солнце. В конце концов молодой царь явился сам, поприветствовал его и произнес с тенью снисходительности: «Скажи, чего ты хочешь, и я исполню твое желание». На что Диоген ответил: «Посторонись немного и не засло н я й мне солнце». Александр засмеялся и отошел, сказав: «Клянусь Зевсом, если бы я не был Алек сандром, то хотел бы стать Диогеном!» Из Коринфа 31
Александр отправился в Дельфы спросить п и ф и ю , что его ждет в будущем. Жрица объявила о невоз можности возвестить предсказание оракула: Апол лон, говорящий ее устами, в зимние месяцы нахо дился далеко от Дельф. Царь, конечно, знал об этом, но, разочарованный и рассерженный, хотел услышать вещие слова во что бы то ни стало. И он сделал то, на что до сих пор не осмеливался ни один смертный, то, что было подобно осквернению святыни. Он схватил п и ф и ю за руку и попытался затащить ее в адитон*, «святая святых» храма, что бы она все-таки предсказала ему будущее. Жрица вырвалась и гневно крикнула: «О сын, ты думаешь, что ты неотразим!» «Неотразим» — значит, «непобедим». Вот оно, предсказание! Никто никогда не победит Александ ра! Не медля ни мгновения, он позаботился о том, чтобы это пророчество стало известно в войсках. Хотя авторитет Дельф несколько упал со времен Пелопоннесской в о й н ы , когда жрица один раз предсказала победу Спарте, один раз — Афинам и, наконец, еще раз — Спарте, он все еще оставался достаточно высоким, чтобы тысячи ищущих совета со всего Средиземноморья совершали паломничест во в храм Аполлона. Они спрашивали оракула об основании городов, о войнах, об эпидемиях и зем летрясениях, о голоде, о муках творчества, о вполне будничных вещах, таких, как проблемы брака, сер дечные переживания, путешествия, обработка по лей, заключение сделок. П и ф и я сидела на своем треножнике над трещиной в земле и вещала в со-
* Адитон — помещение для хранения ценностей в древнегре ческом храме (прим. пер.).
32
стоянии транса от земных испарений, воды из Кас тальского источника, жевания лавровых листьев. Оракул не мог ошибиться. Его предсказания казались столь загадочными, что их можно было истолковать по принципу «и так, и так». Когда не сбывалось то, что жаждал услышать обращавшийся за советом, вина лежала на нем, ибо он неправиль но истолковал пророчество. Подобное произошло с царем Крезом (известным даже школьникам как богатейший из богатых), которому перед его напа дением на Персию предрекли: «Если ты перейдешь реку Галис, то разрушишь великую империю». Спустя некоторое время он перешел со своими войсками пограничную реку и тем самым действи тельно положил конец великой империи. К не счастью, это оказалась его собственная страна... Не повезло и Фемистоклу, когда ему посове товали защитить А ф и н ы деревянными стенами. Он решил, что это корабли; имелись же в виду, как разъяснила впоследствии п и ф и я , палисады.. Было бы о ш и б о ч н ы м считать предсказания ора кула заблуждением дельфийских жриц. Они осоз навали свою ответственность и понимали, что могут натворить своими пророчествами, которые все больше н а п о м и н а л и распоряжения, даже при казания. В политических вопросах Дельфийский оракул склонял к благоразумию и сдержанности, настаивал на введении определенных законов и их соблюдении, на освобождении рабов, побуж дал к созданию новых к о л о н и й в Малой Азии. Особенно это касалось пророчеств-предостереже ний, провозглашенных у подножья Парнаса, на ступенях храма А п о л л о н а , которые указывали людям на границы их поступков и на их обязан2 Зак. 246
33
ности, проповедовали житейские мудрости (и по сей день не потерявшие свою силу). О н и припи сывались семи мужам, слывшим мудрейшими из мудрых. Таким, как Фалесу из Милета, основате лю научного образа м ы ш л е н и я , которому принад лежит известное дельфийское изречение: «Познай самого себя». И Солону, а ф и н с к о м у законодате лю, с его достойным в н и м а н и я : «Не переставай учиться». И л и Бианту из П р и е н ы , к о т о р ы й , буду чи судьей, по-видимому, осознал: «Большинство — плохие». Скорее пессимистическим кажется опыт Хилона из Спарты: «Поручительство п р и н о с и т несчастья». Девизом Питтака, тирана из Митилены, было: «Угадай нужное мгновение». Периандр из К о р и н ф а сформулировал свою мудрость в афо ризме: «Дело мастера боится». И н а к о н е ц , слова, приписываемые Клеобулу из Линда: «Соблюдай меру во всем».
Гле
было
посеяно
лраконово
семя
Сообщения с границ Македонии становились все более угрожающими. Обычно иллирийцы, геты и трибаллы не представляли для превосходной македонской армии н и к а к о й опасности. Но време на наступили необычные. Александр хотел сделать то, что задумал когда-то его отец: освободить гре ческие колонии в Малой Азии от ига персов. Воз можно, его помыслы и стремления ш л и еще даль ше и конечной целью стала война против мировой империи персов. Подобный поход с военной точки зрения нельзя было начинать, не укрепив собствен ные границы с тыла и флангов. 34
Весной 335 года до н.э. Александр собрал своих воинов в Амфиполе в устье Стримона. Их было двадцать тысяч. Эта мощная, вооруженная, неудер жимая масса двинулась по прибрежным путям на восток, огибая Родопские горы, отражая постоян ные атаки, и остановилась у перевала Шипка. Подход к ней фракийцы загромоздили повозками. Перевал защищало племя, о котором среди солдат ходили жуткие истории: рассказывали, что они пили вино из вражеских черепов с еще сохранившимися волосами. Даже самые отъявленные разбойники боялись их. Александр штурмовал перевал (вошедший в исто рию со времен русско-турецкой войны 1877-78 гг.) ошеломляющей фланговой атакой, несмотря на ка тящиеся по склонам наполненные камнями повоз ки. Сам он всегда был там, где положение казалось наиболее опасным. Гоня перед собой трибаллов, македоняне достигли Дуная. Александр стоял со своими гетайрами на берегу, глядя на мощно, а в весеннее время даже стремительно несущийся по ток. «Данабиус», «Дунай», «Танове» — эта река счи талась границей унылой степи и самым непреодо лимым препятствием для войск и с севера, и с юга. Александр ждал спешащие на помощь из Черного моря суда. Когда же, наконец, они подошли, то оказалось, что сил явно недостаточно, чтобы взять остров Певка, на который бежали трибаллы и фра кийцы. На северном берегу стояли геты, хорошо вооруженные, занимавшие укрепленные позиции. Александр решил переправиться через реку и атаковать гетов. В таком случае укрывшиеся на острове не могли бы долго продержаться. Он при казал набить сеном шкуры, используемые для па35
латок. Безлунной ночью на примитивных плотах через реку переправились 5000 человек и оттесни ли ошеломленных гетов в степь. Сообщение о невиданной до сих пор, беспримерной операции сухопутных и морских сил распространилось со скоростью ветра. Позже только Цезарь при форси ровании Рейна подобным образом продемонстри ровал свою мощь. Вскоре посланцы племен стояли перед царем и его приближенными, горя желанием заключить мирные и союзнические договоры. С человеком, посмеявшимся над богами реки, они ссориться не хотели. Пришли и кельты с гор у Адриатического моря. Крепкие, пышущие здоровьем великаны предло жили свои услуги. Когда Александр, изумленно рассматривавший их, спросил: «Кого вы боитесь больше всего?», надеясь втайне, что они скажут: «Царя македонян», они ответили: «Мы не боимся никого на свете. Мы боимся только того, что обру шится небо». Не успели его воины перевести дух, как прибыл гонец с тревожным сообщением: восстали илли рийцы. Пелион в огне. Быстрым маршем македон ская армия двинулась через изрезанную ущельями, покрытую непроходимыми лесами горную страну (нынешнюю Болгарию), лежащую между Балкана-, ми и Дунаем. Когда они достигли старой македон ской крепости южнее Охридского озера, враг уже штурмовал стены. Поджечь ворота не удалось, про валилась и попытка временного отступления. Ма кедоняне оказались в ловушке, теснимые с тыла одним из отрядов иллирийцев. Александр ушел от охватывающего удара, построив свою фалангу бое36
вым порядком «углом вперед» и прикрыв фланги двумя сотнями всадников, чтобы под боевой тслич «Ала-лей!» прорвать заслон и переправиться через реку, а ночью возвратиться и уничтожить вставших лагерем у Пелиона иллирийцев в их палатках у бивачных костров: решив, что враг бежит, те не выставили охраны. Здесь проявилась способность Александра им провизировать в почти безвыходной ситуации, ори ентироваться на местности, неожиданно появляться там, где противник меньше всего ждет, действо вать быстро и решительно, а также использовать психологическое воздействие для деморализации врага. С п е ш н ы й поход по непроходимой местнос ти против жестоких, презирающих смерть племен возглавлял совсем еще молодой человек, юноша. И все это он совершил в отсутствии лучших пол ководцев: Антипатра, оставшегося правителем в Пелле, и Пармениона, который уже воевал в Ма лой Азии. Но недолго праздновали македоняне свою по беду при Пелионе: из бывшей столицы Эги всадни ки принесли известие, в которое с трудом верилось: Александр мертв. Погиб под Пелионом... Эта но вость, подобно вспыхнувшему пламени, распрос транилась по всей Греции. И все эллины были готовы с радостью поверить в его смерть. Желаемое охотно принималось за действительное. Тому, кто все еще сомневался, представляли свидетелей из Пелиона, которые клялись, что на их глазах царь, смертельно раненный, упал на землю. Так молва превратила слухи в факт. Казалось, пробил час греков: пора раз и навсегда изгнать этих варваров, македонян, из Эллады. Но разве не в Коринфе 37
преклонялись перед молодым царем, признав его гегемонию? Теперь клятва верности утратила свою силу... Пелопоннесские города-государства двинули свои войска в направлении Истма. Фиванцы напа дали на ненавистных македонских захватчиков, засевших в крепости. В Этолии, Аркадии и Элиде, казалось, тоже были готовы свергнуть их. Дороги кишели персидскими агентами, пытавшимися зо лотом усыпить совесть тех, кто еще сохранил вер ность Македонии и осторожно выжидал, что было в высшей степени мудро. Демосфен же, по-своему опередивший Катона Старшего с его знаменитым «ceterum censeo...»*, произнеся: «Впрочем, я считаю, что македонян следует разбить», напротив, взял золото с радостью и финансировал покупку оружия для фиванцев. Четыре величайшие военные державы — Фивы, Афины, Этолия и Спарта как противники пред ставляли собой реальную угрозу, но, может быть, ее ликвидация являлась одной из частей великого плана войны против персов, осуществление которого ста ло целью жизни Александра. Греков стоило еще раз урезонить, и теперь с помощью самых жестких мер. Александр спешился, стал во главе пехотинцев и двинулся со своими воинами вдоль долины Галиакмона, по богатой розами Фессалии, пересек Фер мопилы, где когда-то Леонид показал, как могут умирать спартанцы, и спустя четырнадцать дней неожиданно предстал с войском перед стенами Фив. * «Ceterum censeo...» — начало известного призыва «Кроме того я считаю, что Карфаген должен быть разрушен», которым римский сенатор Катон Старший заканчивал все свои речи (прим. ред.).
38
Тридцать километров в день должны были преодо леть солдаты во время этого беспримерного марша. Александр хотел, как и в походе на Фессалию, урегулировать ситуацию без единого удара меча. Здесь он преследовал в первую очередь собствен ные интересы: македонские воины были измучены и обессилены двумя походами и длинными маршбросками. Он предложил фиванцам сохранить и жизнь, и имущество всех жителей, если ему выда дут смутьянов. Однако как только фиванцы опра вились от шока, вызванного появлением у ворот царя-мертвеца, они, п о м н я о своем славном про шлом и уповая на помощь земляков, призвали к восстанию. «Пробил час освобождения Греции от македон ских нелюдей!» — провозгласили глашатаи со стен под звуки труб. Фиванцы не предполагали, что сами ввергли себя в пучину бедствий, подобных которым еще не знал их город за всю его кровавую историю. Александр все еще медлил. Он негодовал, когда один из его полководцев, Пердикка, движимый тщеславием, не дожидаясь приказа, предпринял атаку, которую незамедлительно отбили, и, пресле дуемый устремившимися через ворота фиванцами, оказался в весьма опасном положении. В порыве преждевременного ликования защитники не закры ли одни из городских ворот. Воспользовавшись этим, царь и его конница прорвались в образовавшийся проход, тесня защитников. Македоняне ринулись в наступление, сокрушая все и вся огнем и мечом, грабя и убивая, не щадя ни женщин, ни детей. Когда зашло солнце, на улицах и площадях лежало шесть тысяч трупов. 39
Только теперь настало время вершить настоя щий суд над Фивами. Александр был слишком умен, чтобы самолично выносить приговор взбунтовав шимся горожанам и их предательству, предоставив грекам судить греков, отлично зная, что на спешно созванном заседании синедриона Коринфского со юза представлены города-государства, чей вердикт будет беспощадней его собственного. Это их в про шлом Фивы терроризировали, карали кровью и раз рушали,: теперь подобная участь постигла фиванцев; Афины же были уничтожены после окончания Пелопоннесской войны землетрясением. Месть дик товала жестокие решения: «Разрушить дома, снести стены, разделить земельные угодья, продать в рабст во всех жителей». Дом Пиндара, великого греческо го поэта, а также храм и жилища жрецов исключили из черного списка по приказу Александра. Пощади ли и потомков Пиндара. Тридцать тысяч мужчин, ж е н щ и н и детей вы гнали на следующий день в чистое поле, где тор говцы рабами, как стервятники, сортировали их по полу, возрасту, внешности, работоспособности и оценивали. От продажи было получено 440 талан тов. Талант соответствовал 5000 золотых марок; одну золотую марку приравнивали по покупатель ной способности к пяти маркам. Таким образом, прибыль от сделки составила по современным мер кам около одиннадцати миллионов немецких ма рок. Большинство этих несчастных людей отправи ли на лежащий у малоазиатского побережья остров Хиос, служивший перевалочным пунктом для ты сяч «единиц» человеческого товара. Поражение Фив подавило волю к сопротивле нию во всей Элладе. Города-государства, обещав40
шие фиванцам помощь, умоляли о прощении, уве ряли, что виновных приговорят к смерти. Алек сандр добился того, чего хотел, но не обрел покоя. Хотя приговор об уничтожении выносил не он, но он был в ответе за то, что больше не существовало легендарного города, где когда-то посеяли драко ново семя*, где Софокл нашел своего Эдипа, отку да был родом Эпаминонд. «Зевс сорвал месяц с небес», — говорили по всей стране. Ф и в ы считались месяцем Греции, а Афины — солнцем. Афиняне опасались, что им уготована такая же судьба и их свет померкнет. Однако Алек сандр обошелся милостиво с теми, кто послал свой флот в поддержку Фив. Он разрешил им принять фиванских беглецов. Он отказался от требования выдачи настроенных против македонян политиков, среди которых был и его заклятый враг Демосфен. Сослали только Харимеда — талантливого полко водца, с которым он еще встретится в Персии, и это будет недобрая встреча. После возвращения на родину воины праздно вали свою победу шумными кутежами, на которых вино — македоняне, в отличие от греков, пили его неразбавленным — подносили в громадных кубках. В Дионе, городе празднеств, для гетайров постави ли огромный шатер, под сенью которого устроили пиршественные ложа. Победителям раздали золо тые сосуды, серебряные чаши, дорогое оружие, поместья и рабов, рабов, рабов... Эта щедрость
* Согласно мифу, Афина Паллада приказала посеять на вспа ханном поле зубы убитого дракона, и из-под земли вместо ко лосьев появились воины, начавшие воевать и перебившие друг друга; оставшиеся в живых основали город Фивы (прим. ред.).
41
стала возможной благодаря богатым трофеям трех походов. То, что подарки сохраняют дружбу и укрепляют доверие, государи знали слишком хоро шо. Праздновались и свадьбы, где пары соединя лись брачными узами, исходя исключительно из государственно-политических интересов: гетайры из числа особо приближенных брали в жены богатых и знатных наследниц из горной страны, а дочери крупных землевладельцев из долий выходили за муж за высокопоставленных царедворцев. Окружение Александра уговаривало жениться и его, чтобы подарить стране наследника: в конце концов, только богам было известно, возвратится ли он из Азии домой невредимым. Царь отшучи вался, утверждая, что для супружеской ж и з н и ну жен особый талант, коим он не обладает. К тому же, добавил он слегка патетически, недостойно правителя думать о женах и детях, когда речь идет о борьбе не на жизнь, а на смерть. В сущности же, он опасался, что несовершеннолетнего наследника могут использовать для узурпации власти, пока его отец будет находиться в чужих землях.
Армия,
равной
которой
нет
Весной 334 года до н.э. македонская армия выступила в поход, двигаясь вдоль побережья в направлении Сеста (Галлиполи), сопровождаемая флотом, который в пределах видимости взял курс на Геллеспонт; 30000 пеших в о и н о в , 5000 всадни ков и 160 кораблей должны были свершить то, что известно в истории как поход Александра и в течение тысячелетий не потеряло своей притяга42
тельной силы для ученых, военных, политиков и поэтов. Царь скакал во главе войска на своем Буцефале, д о н е с ш е м его д о г р а н и ц С е в е р н о й И н д и и . Черный жеребец с белой звездой на лбу родился от с к р е щ и в а н и я берберского жеребца с фессалийской кобылой. И с т о р и и известны слу чаи, когда конь становился столь же знаменитым, как и его хозяин. Буцефал стоит в одном ряду с белым Визирем, с п а с ш и м Наполеона от казаков на его обратном пути из М о с к в ы , с посеревшим в пороховом дыму битв К о н д е , принадлежавшим Фридриху Великому. Ф и л и п п купил Буцефала за тринадцать талан тов — огромные деньги, но из-за его дикости не мог оседлать. Александр, напротив, укротил коня в первый же день и примчался галопом к отцу. Со злостью и восхищением Ф и л и п п сказал: «Сын мой, и щ и царство по себе, потому что Македония слиш ком мала для тебя». Так, во всяком случае, передал нам эту краси вую историю Плутарх. Тридцать тысяч воинов... Жители городов, через которые они шли, бряцая оружием, с удивлением следили за этой ощетинившейся копьями несконча емой колонной-змеей. За царем двигалась кавале рия, состоявшая из гетайров — македонской знати. Эти боевые соратники царя, вооруженные копьями, кривыми мечами, одетые в металлические шлемы, кованые панцири и поножи, должны были навести не персов ужас. За н и м и следовали педзэтайры — пешие воины с пятиметровыми, изготовленными из критской вишни копьями — сариссами; сражаясь плечом к плечу, педзэтайры образовывали фаланги, похожие на движущиеся крепости. Между конницей 43
и тяжелой пехотой налегке быстро шагали царские «щитоносцы», называемые гипаспистами. Как и гетайры, они составляли отборные войска, предназна чавшиеся для стремительной атаки. Македонская пехота была лучшей, какую знал античный мир. В колонне шли и греки: 5000 всадников и 7000 пехо тинцев, которых выставили согласно союзническо му долгу города-государства. То, что грекам не до веряли и поэтому использовали для несения гарни зонной службы и охраны обоза, доказывает, что они не проявляли особого восторга по отношению к кампании, которую Александр представлял как «вой ну отмщения». Войска, выставленные фракийцами,фессалийцами, иллирийцами, напротив, были ис полнены жаждой борьбы, равно как и критские лучники.
Рис. 1. Непобедимая македонская фаланга.
44
За н и м и следовал обоз из тяжелых катапульт, осадных орудий, повозок с продовольствием, за пасных лошадей, вьючных животных, конюхов, слуг, поваров, ремесленников, гонцов, посыль ных, н о с и л ь щ и к о в , шагомеров, пажей, врачей, ж р е ц о в , я с н о в и д я щ и х , и н ж е н е р о в , строителей, казначеев, писарей, фуражиров, цирюльников, и в самом конце в самых удобных повозках ехали те, кого можно назвать своеобразным «художествен н ы м персоналом»: литераторы, поэты, философы, историки, актеры, музыканты, танцоры. Среди них были и знаменитости: художник Апеллес, скульп тор Л и с и п п , историк Каллисфен. Александр командовал самой обученной, дис циплинированной и опытной армией того времени. Ее боеспособностью он был обязан отцу. Филипп в свое время пошел на серьезные Сокращения: только один конюх на десять кавалеристов, ни единой по возки для гетайров; продовольствие ограничивалось оливками, инжиром, хлебом и сыром; воины были приучены совершать ежедневные переходы в трид цать и даже пятьдесят километров в полном боевом снаряжении. Он увеличил число всадников в шесть раз, сделав конницу родом войск, решающим исход битвы, и при этом усовершенствовал военную тех нику и вооружение, переосмыслил тактику. Подоб ная армия прямо-таки подталкивала к тому, чтобы начать войну. Не напрасно сравнивают Филиппа и Александра с прусскими королями Фридрихом Виль гельмом I и Фридрихом II, чьи гренадеры тоже рвались в бой, даже не представляя, с какой неслы ханной силой им придется столкнуться. Если сравнивать территории, то Персидское царство было в тридцать раз больше Македонии. 4S
Армия исчислялась не десятками, а сотнями тысяч воинов, а население — миллионами жителей. Флот на голову превосходил македонский в том, что касалось боевой мощи, а соотношение числа ко раблей было 400 к 160. Подавляющее превосход ство имел персидский царь и в денежных сред ствах. Только в сокровищницах Персеполя и Суз хранилось монет и слитков на сумму 235000 талан тов. Дарий, согласно народной молве, хранил 20 миллионов золотых монет под скамейкой для ног и 300 миллионов под подушкой. Александр, напротив, начал величайший в исто рии поход практически банкротом. Когда после вос хождения на трон он приказал открыть сундуки, то в подвалах Пеллы, к своему ужасу, обнаружил не более 70 талантов. Он приказал владельцам крупных состо яний, хозяевам дворцов и ростовщикам дать ему взай мы еще 800 талантов, но этого могло хватить лишь на денежное довольствие воинам и морякам, и то всего на месяц. Он был до такой степени разорен, что смог закупить провиант лишь на четыре недели. Был ли Александр ловцом удачи, легкомыслен ным авантюристом? Дальнейшие события сделали этот спор беспредметным, что явно подтверждает правоту тех историков, которые предсказывали подобный ход вещей. Уверенность Александра в том, что золото персов пополнит его казну и что война сама обеспечит войну, основывалась на спо собностях его командного корпуса, на воле к побе де его воинов, на вере в собственный гений и помощь богов и на сообщениях, которые приноси ли его агенты из Персии. Во главе царства, простиравшегося от Индий ского океана до Средиземного моря, от Гиндукуша 46
до Ливийской пустыни, стоял Дарий III, пришед ший к власти благодаря визирю Багою, который устранил всех других претендентов старым, как мир, способом — ядом и кинжалом. К а к Великий царь взошел на трон, т а к он и царствовал: несамостоя тельно, нерешительно, пребывая в плену сплетен придворных льстецов, что было недостойно динас тии Ахеменидов и ее знаменитых представителей, незаурядных личностей — Кира Великого, Камбиза, царей Дария I и Ксеркса. Такой слабый госу дарь не имел шансов противостоять так называе мым сатрапам — наместникам отдельных провинций. Протестовать сатрапы пытались и при сильных Великих царях. «Защитники власти» — что означает в переводе с персидского «satrap» — прежде всего думали о собственной власти. Громадное царство, населенное десятками на родов, говоривших на множестве языков, разделен ное возвышающимися до небес горами, покрытое б е с к р а й н и м и п у с т ы н я м и , изрезанное шумными потоками, держалось только на силе. Особенно тяготели к независимости западные земли и терри тории завоеванных стран (к н и м относился и Еги пет): они не горели желанием сражаться за персов, равно как и греческие города-государства на побе режье Малой Азии. Персия переживала упадок, это было государство, расшатанное дворцовыми смута ми, опустошенное коррупцией, истощенное ро скошью знати, не способное создать обученную армию, одним словом — колосс на глиняных ногах, которого вполне по силам свалить одному атаку ющему, решительному и смелому. Так думали гре ки, уверенные со времен лидийских войн в своем моральном, политическом и военном превосходст47
ве. Так думали и македоняне. В этой убежденности была доля высокомерия и чреватая ошибками за носчивость. Какую военную цель преследовал Александр? Собирался ли он, согласно планам отца, ограничи ваться освобождением прибрежных греческих по лисов и включением в сферу своего влияния запад ной Малой Азии, что соответствовало задачам так называемой «войны отмщения»? А может быть, с самого начала планировал завоевание всего Пер сидского царства? О его намерениях мы знаем очень мало. Возможно, следует ответить на этот вопрос, памятуя об Аристотеле, который в Пелле спросил своего ученика: «Как ты будешь действовать при определенных обстоятельствах?» Александр отве тил: «Я узнаю это только тогда, когда эти обстоя тельства наступят». После двадцатидневного марша, в котором каж дый солдат имел ночью крышу над головой, каждый больной мог рассчитывать на помощь, каждая ло шадь получала охапку сена, а каждая сломанная повозка попадала в руки умелого мастера, армия дошла до Сеста. Мы часто еще будем восхищаться умелым расчетом и продуманностью до мелочей всего этого гигантского предприятия, иногда не зная, что ценить выше — успехи Александра как организатора или его полководческий гений. Флот давно достиг Геллеспонта, обладая во много раз большей скоростью, отличающей воен но-морские силы от сухопутных войск. Корабль гораздо быстрее проделывает путь от Геркулесовых столбов (Гибралтара) до Афин, чем повозка, запря-. женная быками, преодолевает расстояние в сто километров. Когда-то персидский царь Ксеркс, 48
переправляясь через Геллеспонт по мосту на плаву чих опорах, приказал бить море бичами, чтобы оно успокоилось. По отношению к македонянам По сейдон был настроен милостиво. Парменион смог переправить армию на своих триерах и грузовых .кораблях за несколько дней через почти шестики лометровый морской пролив. Вторжение началось. Захватчики не потруди лись даже официально объявить персам войну. Какое право они имели нападать на страну в мирное время? Вильям Вудсорп Тарн, английский исследователь личности и эпохи Александра, пи сал: «Было бы пошлым анахронизмом рассматри вать это вторжение с точки зрения морали и на зывать Александра прославленным разбойником. Конечно, говоря по совести, ему нет никакого оправдания. Но было бы неправомерным рассмат ривать события IV века до н.э. с точки зрения современной морали». Греки относились к варварам'с предубеждени ем, как к неполноценной расе, существам вне за кона. Мыслители того времени не видели ничего предосудительного в этом вторжении. Платон гово рил: «Все варвары по своей природе враги, и пото му естественно и справедливо вести против них войну, даже превращать их в рабов или истреб лять». Аристотель считал его вполне правым, он учил своих учеников обходиться с варварами, как они того заслуживают, а именно как с рабами. Военные эксперты не раз задавались вопросом, почему персы не атаковали македонян уже на пе реправе. Своими превосходящими военными сила ми они превратили бы морской пролив в кладбище кораблей Александра. Но на горизонте не появи49
лось ни одного персидского судна. Возможно, дело было в том, что флот и на этот раз стоял в дельте Нила, усмиряя вечно бунтовавших египтян. А мо жет, причина крылась в разрозненности действий высокопоставленных военачальников, которые не смогли выступить под единым командованием. Или же персы решили: «Пускай спокойно высаживают ся, а потом мы их уж наверняка уничтожим». Прав да же, очевидно, состоит в том, что персидский двор безнадежно недооценил молодого человека по имени Александр. Если бы мы знали, как он вел себя при переправе, то еще больше утвердились бы в этом мнении. Александр оставил главу штаба своей армии наедине с ответственным маневром. Он долго про щался с матерью, которая сопровождала его до Сеста. Их последняя беседа была довольно долгой: Олимпиада все еще настаивала на том, что в отсут ствии сына именно ей следовало вести государ ственные дела. Однако даже любовь к матери не изменила решения Александра — ему казалось, что она совершенно не способна осуществлять управ ление страной. Полководец Антипатр, преданней ший из преданных, был назначен царским намест ником, уполномоченным смягчить долговое бремя, организовать продовольственное снабжение, не до пустить превращения союзников во врагов и (что являлось самой тяжелой его обязанностью в новой должности) отослать Олимпиаду в ее пределы. Когда мать покидала Сеет через южные ворота, сын еще раз кивнул ей. Ему не суждено было больше увидеть ни ее, ни родины.
ГЛАВА 2 АЗИЯ,
С
оружием
УДИВИТЕЛЬНАЯ
АЗИЯ
Ахиллеса
Во главе своих гетайров царь скакал с полуос трова Херсонес в Элеунт, где в троянской войне пал первый грек. От этого погребального холма взгляд его устремился за морской горизонт. Вдали в дымке показался берег незнакомого материка. «Когда Александр впервые увидел Азию, его охва тило какое-то невыразимое страстное стремление», — писал античный автор. Стремление, называемое pothos (потос), которое играет важную роль в жизни царей. Неопределенное, необъяснимое желание отважиться на то, на что никто никогда не отважи вался, узнать непознаваемое, распахнуть дверь в неизвестное. В Элеунте царь взошел на борт триеры, отпра вил капитана на берег и сам взялся командовать 144 гребцами, сидящими по трое друг против друга по обеим сторонам. Посередине пролива он оста новил корабль, заколол быка в честь Посейдона, своенравного бога моря, не забыв совершить и возлияние из золотых кубков пятидесяти дочерям Нерея — нереидам. Затем надел все доспехи и, когда нос триеры врезался в песок бухты, с недю51
жинной силой метнул свое копье в землю Азии, прыгнул в воду и первым добрался до берега. Doryktetos — «завоеванная копьем» — была теперь эта земля по старинному обычаю, который гарантиро вал завоевателям правомерность притязаний: удар копья уподоблялся приговору богов. Македоняне недолго задержались на морском берегу, где ахейцы во время Троянской войны устроили пристань для кораблей, а поскакали даль ше, в Илион, где когда-то стояла древняя Троя. Они наткнулись на поселения и покрытый руина ми холм высотой пятьдесят метров. Прошло более восьми столетий с тех пор, как микенские греки осадили крепость, взяли ее и разрушили. Собы тия, послужившие историческим ф о н о м Троян ской войны, которую вместе с героями Ахиллесом, Гектором, П р и а м о м , Патроклом, Агамемноном вели и вступившие в борьбу боги, увековечил в своей «Илиаде» Гомер. Эта Троя была погребена под камнями новых поселений, которых оказалось в общей сложности девять. И вот настал день, когда н е м е ц к и й к о м м е р с а н т по и м е н и Генрих Шлиман в слое, обозначенном как «римский 7А», предположительно обнаружил развалины священ ного Илиона. Для македонян участники Троянской войны были отнюдь не эпическими образами, а людьми из плоти и крови, незримо присутствовавшими здесь, на этой земле. Их следовало почитать, чтобы вос кресить дух тех героических времен и вдохновить участников нового похода. Александр натер себя маслом, обнаженным добежал до могилы Ахиллеса, которого считал свои предком, и возложил венок. Чтобы обезопасить себя, македоняне п р и н е с л и 52
жертву и Приаму, царю Трои, потому как греки его разбили и следовало опасаться его гнева. Вечером они пешком отправились в храм Афи ны, где жрецы хранили щит, с которым ходил в бой Ахиллес. Прекрасно отделанный с внутренней и внешней стороны, окаймленный трехгранным вы ступом из блестящего металла, держащийся на пряжке, покрытой пятью слоями серебра, украшен н ы й изображениями героя — таким он предстал взору царя. Александр объяснил жрецам, что если теперь он завладеет щитом, то это будет вполне в духе его высокого предка. Чтобы их утешить, он положил на алтарь Афины свой собственный щит как жертвенный дар, взяв, однако, и другое воору жение древних ахейцев. Оно должно было сопро вождать его до Индии, приносимое телохранителя ми перед каждой битвой, и однажды щит Ахиллеса спас ему жизнь. «Дань персам платить не надо. Город освобож дается также от податей», — таков был царский подарок его Трое на прощание. Бросок копья Александра, танец era, обнажен ного, у могилы вызывают н а с м е ш к и потомков, в чьих глазах м а к е д о н я н и н выглядит юнцом, кото рый излишне ревностно поклонялся мифологи ческим героям и я в н о попал под влияние Гомера. Экзальтированный человек, романтик... Его со в р е м е н н и к и думали по-другому. Д л я его солдат, особенно греков, сам факт того, что копье так глубоко вошло в землю врага, явился важнейшим символом — ведь здесь говорили боги. Не почитать Ахиллеса считалось чем-то вроде осквернения свя тыни. Даже простой в о и н знал о Троянской вой н е , а тот, кто умел читать и писать, впитал этот 53
культ с эпосом Гомера — поэта, который пробудил в греках чувство принадлежности к единой н а ц и и , имеющей славное прошлое. «В самом нежнейшем детском возрасте дают несовершеннолетним, которые только что начина ют учиться, Гомера — как первую пищу. Почти младенцами мы орошаем молоком его наши души. Он с нами, когда мы становимся более зрелыми, но только во взрослом человеке он расцветает понастоящему и не надоедает до самой старости», — писал Гераклит. Солдаты знали, что одним из предков их пол ководца является самый популярный греческий герой Трои, воплощение храбрости и мужества — Ахиллес, сын богов, который, оказавшись перед выбором — жизнь долгая и бесславная или корот кая, но яркая, — предпочел последнее. О том, чтобы все узнали о броске копья, о чество вании героя и обмене щитами и другим оружием, позаботились соратники царя, чьими стараниями чудесные рассказы передавались из уст в уста. Та ким образом солдаты, говоря современным языком, «получали мотивацию» перед походом. Александр в совершенстве владел искусством придавать своим поступкам характер символов. Он использовал их с той же целью, что и предсказатели. Не напрасно историки называли его «мастером очевидных дейст вий». Предпринимаемое им не только становилось красивым жестом, но и указывало путь грядущих перемен. Когда, к примеру, он провозгласил в Илионе-Трое демократическую форму правления, это означало: и все другие греческие города Малой Азии скоро будут свободны. В подобных свершениях всегда было что-то жреческое, пророческое. 54
Александр верил в богов, но он верил и в то, что о н и носили в себе много «человеческого, слиш ком человеческого». Он полагался на дар своих ясновидящих, хотя не считал преступным иногда истолковывать пророчества по-своему. Он был глу боко убежден в своем божественном происхожде н и и , однако, демонстрируя собственную незави симость, при случае не у п у с к а л возможности поиздеваться над этим. Кто хочет п о н я т ь Александ ра, должен знать, что религиозность и неверие, мифологизация и скепсис — э т и противополож ные ипостаси его м и р о в о с п р и я т и я — были пере плетены так тесно, что часто о ч е н ь трудно отде лить одно от другого. Так, «Илиада» являлась для него и поэтическим шедевром, и дневником войны одновременно. Арис тотель написал к ней комментарии специально для Александра. На протяжении всего похода эта руко пись лежала вместе с кинжалом у него под подуш кой. Люди, о которых повествовал Гомер, жили почти тысячу лет назад. Однако они не казались чужими: это были воины, которые собирались за царским столом после тяжелого д н я , хвастали сво ими подвигами, напивались допьяна, внимали пес ням рапсодов, спорили, даже дрались... Это были герои, для которых храбрость являлась наивысшей добродетелью, а слава - желанной целью. Жить, подражая героям Гомера, считалось у македонской знати священным долгом. Идеалы, которые поэт ставил в центр внимания, были и ее идеалами. Пиршество Александра с его полководцами, при дворными поэтами, философами могло бы быть застольем Агамемнона или Приама. И если царь о чем-то сожалел, то л и ш ь о том, что у него нет 55
Гомера, который бы увековечил его подвиги, а есть лишь Каллисфен (хотя он и был племянником Арис тотеля). Но возвратимся к армии. Царь вел свои войска через Перкоты в Лампсак по равнине Адрастея. Они были в пути уже четыре дня, но не обнаружи ли и следов врага. Ничто не страшило Александра больше, чем то, что персы уклонялись от встречи, определенно увлекая его все дальше вглубь опусто шенного, безлюдного пространства, чтобы потом отрезать путь к отступлению. Стратегией изматыва ния врага и лишения его возможности пополнить запасы продовольствия Фабий Кунктатор довел карфагенского полководца Ганнибала до отчаяния. Жертвой этой стратегии пал и Наполеон в России. На душе Александра стало бы еще тревожнее, если бы он знал, что самый способный военачальник противника именно это и задумал, а кроме всего прочего решил задействовать превосходящий флот, чтобы перенести войну на территорию Греции, склонить города-государства к переходу на свою сторону или принудить их к капитуляции. Этого человека звали Мемнон; он был греком с Родоса, хорошо зарекомендовавшим себя на служ бе у персов. План разбить Александра без битвы, предотвращая малым злом большое, казавшийся и простым, и эффективным, подвергся на военном совете всеобщему осуждению. Слишком возомнил о себе этот человек, который не только был чужа ком, но и втерся в доверие к Великому царю, размышляли сатрапы Лидии, Фригии, Каппадокии, Киликии. Ведь та земля, которую он хотел сжечь, была их землей, покрытой плодородными полями, цветущими садами, рыбными прудами, парками, 56
девственными лесами, замками, крепостями, зажи точными селениями, богатыми городами. Они по бедят этого Александра, не жертвуя ни добром, ни подданными. Они выстроились на западном берегу Граника — стремительно мчавшейся реки ш и р и н о й око ло двадцати метров, которая, спускаясь с горы Ида, впадает в Мраморное море. Казалось, они заняли отличную п о з и ц и ю . С их стороны круто поднимался скользкий глинистый берег, с фланга защищало озеро. На шестые сутки после полудня появился Александр и тут же перестроил свои войска для наступления. Опытный Парменион воз ражал: ни один полководец не должен отправлять в бой обессилевших после марша в испепеляющий зной воинов, прежде чем не разобьет лагерь и не даст им отдых. «Я сгорю от стыда, если после взятия Геллес понта задержусь у этого ручья. Это недостойно славы македонян», — таков был ответ Александра, который звучал настолько хвастливо, насколько был мудр совет Пармениона. Однако царь с первого взгляда оценил, как неверно с тактической точки зрения построились персы: их конница — элита армии, сметающая все на своем пути сила — не сможет использовать всю свою мощь на обрывис том берегу. Выставленное позади нее пешее войско из греческих наемников было практически нейтра лизовано, потому что дистанция между ним и ка валерией оказалась слишком велика. «Какое-то время обе армии стояли друг против друга, содрогаясь при мысли о том, что им предсто ит, и глубокая тишина царила на обоих берегах», — сообщает историк Греции Флавий Арриан, кото57
рый описал поход Александра. Впечатляющее за мечание! Оно доказывает, что «героям» — и малым, и великим — не чужд страх (его не знают только святые, а способность преодолеть его называется храбростью). Победить страх перед сражением по могали воинствующие крики и бой барабанов. Историки, изучающие войны, снова и снова задают себе один и тот же вопрос: почему персы построили свои войска вопреки всякому здравому смыслу. Бездарность? Едва ли: в их рядах были опытные полководцы. Страх перед македоняна ми? Немыслимо: в конце концов, они уже однаж ды разделались с н и м и — еще во времена правле ния Филиппа. Британский генерал-майор Джон Ф. С. Филлер дает и неожиданный, и убедитель н ы й ответ: «Поставить греческих н а е м н и к о в в первых рядах сражающихся значило предоставить им почетное место. А это запрещал воинский ко декс чести. Чтобы объяснить эту тактическую глу пость, достаточно вспомнить о тщеславии. Вду майтесь в суть традиций готских рыцарей в битве у Таганаи, французского рыцарства — у Креси и вообще поразмыслите о природе высокомерия тех, кто сражался в седле в бесчисленных битвах вплоть до первой мировой войны. С давних пор кавале рия с высоты своих лошадей смотрела на пехоту с презрением — сверху вниз». Александр решил немедленно атаковать. Как-то на вопрос, в чем секрет его успеха, он ответил: «В том, что я ничего не отсрочил». Сведения о коли честве войск, участвовавших с обеих сторон, и их тактике, о местности, о времени слишком разнят ся, чтобы иметь возможность анализировать битву. Если Александр и победил у Граника, то благодаря 58
не стратегии, превосходящей вражескую (как, к примеру, использование более совершенного бое вого порядка кораблей в морских сражениях), а отчаянной личной храбрости. В более поздние вре мена военные эксперты весьма низко оценивали его действия в бою: настоящий полководец не под вергнет риску свою жизнь. Во главе царской кавалерии, состоящей из зна ти, он переправился через реку, овладев под загра дительным дождем стрел своих критских лучников противоположным берегом. Его товарищи слева и справа, пораженные дротиками, падают с лошадей, сам он атакован «благороднейшими из благород ных», которые узнали его по белым перьям на шлеме. Они отлично понимали, что конец Алек сандра станет концом битвы. Сломалось его копье, «паж» подает новое — достаточно быстро, чтобы ударом в лицо поразить зятя Великого царя, Митридата. Брат его, Райзак, резким движением рванул шлем с головы Александра. Кровь залила лоб. Еще один удар копья, и он пронзает золотой панцирь Райзака. В тот же миг позади его появляется сатрап Спифридат и заносит кривой меч для смертоносно го удара, однако быстрее оказался молочный брат царя Клит — его меч отсек руку перса. Л и ш и в ш и с ь большинства своих военачальни ков, персидские всадники дрогнули, а потом обра тились в бегство. Их лошади, спотыкаясь о трупы погибших, которых в конце битвы насчитали боль ше тысячи, мчались м и м о своих пехотинцев — греческих наемников: они, оцепенев от растерян ности, напрасно ждали приказа хотя бы спасти кавалерию от преследования, встав на пути маке д о н я н . П а р м е н и о н , которому тем временем уда59
лось осуществить прорыв на левом фланге, отдает приказ выдвинуться вперед пешим воинам с их длинными сариссами. Окруженный со всех сторон, командующий на емниками предложил капитуляцию, обещая в бу дущем сражаться на стороне Александра. Тот же хотел преподать грекам суровый урок, чтобы ни когда более ни один эллин не поступал на службу к персам и не предавал родину. Началась бойня, после которой в живых осталось только две тыся чи наемников. Их заковали в цепи и отправили на каторжные работы на македонские серебряные руд ники. В конце этого жестокого дня в мае 334 года до н.э. Александр совершил нечто невероятное для пол ководца. Он прошел со своими врачами по полю битвы мимо множества трупов и стонавших тяже лораненых, просивших прикончить их. Он утешал несчастных и подавал им воды. Менее пострадав ших он приказал перевязать и расспрашивал о том, как они были ранены, заверяя всех, что по заботится о женщинах и детях, ставших теперь вдовами и сиротами, освободив их от налогов и податей. Погибшие на другой день были торжест венно сожжены со всем их снаряжением на боль шом погребальном костре. Он продиктовал посла ние Лисиппу, - своему придворному скульптору, с распоряжением отлить бронзовые статуи павших аристократов — в точном соответствии с их обли ками, пока он хранит их в своей памяти. И погиб шие персы были погребены, ибо эти в о и н ы врага пали в честном бою. Из Граника извлекли сотни тел убитых, попросив бога рек, Океана, о проще н и и за осквернение вод. 60
Харизма
Алексанлра
Полководец и военачальник не забывал, что он должен быть и политиком. Из трофейного оружия в Афины были посланы самые красивые щиты с золотым обрамлением и орнаментом для того, что бы повесить их в Парфеноне в качестве подарка с надписью: «Александр, сын Филиппа, и эллины — кроме спартанцев — взяли у варваров, проживаю щих в Азии». Эта формулировка — воистину игра изощренного дипломатического ума. Он умолчал о титуле царя, ведь для греков он всего лишь hegeтоп, главнокомандующий, а в остальном был и остается сыном Филиппа. И ни слова о своих ма кедонянах: битву выиграли эллины, причем всту пили в сражение только фессалийцы. Спартанцев он исключил, тем самым угадав сокровенную мечту греков, потому что никого не любили в Элладе меньше, чем людей с Пелопоннеса. Кроме того, они отказались предоставить ему войска, сказав гордо: «Обычай наших отцов вести, но не быть ведомыми». Персов по греческому обычаю он на звал «варварами», ведь полтора столетия назад они опустошили Афины и подожгли Акрополь. Так недвусмысленно Александр подчеркнул антагонизм континентов. Ни одному самому выдающемуся публицисту на шего времени не удалось вложить всего лишь в не сколько слов столько пропагандистского смысла... Из прочих трофеев Александр взял лишь два пурпурных одеяния, несколько золотых тарелок, покрывало из страусовых перьев: «Хочется послать его царице Олимпиаде». В сопроводительном по61
слании он писал, что обязан ей жизнью: это она уговорила его взять Клита в телохранители. Шагая взад и вперед перед своим р о с к о ш н ы м шатром, он диктовал письма, отсылал гонцов, при нимал донесения, даровал полководцам и про стым солдатам право в будущем оторачивать свои одежды пурпуром, награждал... — эта сцена, выра зительно описанная античными авторами, делает уместным вопрос о внешности Александра. Отве тить на него не просто. Царь позировал несколь ким художникам, при этом предпочтение отдавал Лисиппу как скульптору и Апеллесу к а к живопис цу. Другим изображениям мы обязаны Ефраю, Леокару, Харесу и Ификрату. К сожалению, все оригиналы утеряны. Подражания эпохи эллиниз ма (начиная с III века до н.э.) часто н и з к о п р о б н ы . И римляне оставили л и ш ь несколько действитель но ценных к о п и й прижизненных портретов Алек сандра. Сохранились монеты. Мы видим царя, отчеканенного в образе Геракла на драхме: конеч но, изображение стилизовано, но, тем не менее, можно предположить, что царь выглядит таким, каким ему хотелось бы выглядеть. Добавив к вышесказанному фрагменты из Д и одора, Арриана, Плутарха и других античных авто ров, мы получим до некоторой степени достовер ный портрет царя. Судя по их описаниям, он был среднего роста, атлетического телосложения и от личался упругой походкой; из-за коротких ног сидя он казался выше, чем был на самом деле. Царица амазонок, представлявшая великого человека очень высоким, сказала во время своего легендарного визита на побережье Каспийского моря: «Его вели чие проявляется не в его высоком росте». Когда он 62
в Сузах взошел на трон Дария, то скамеечку, на которой по обыкновению покоились ноги «царя всех царей мира», пришлось значительно поднять. Но, как и в случае с Наполеоном, расхожее психо логическое толкование, в соответствии с которым Александр должен был компенсировать свою по рожденную физическими недостатками неполно ценность выдающимися успехами, здесь представ ляется неуместным. В его темных волосах светились белые пряди, к а к видно на мозаике, обнаруженной в 1831 году в «Доме Фавна» в Помпеях. Развевавшиеся надо лбом волосы придавали его облику что-то льви ное. На этой мозаике, прообразом которой послу жила картина Филоксена Эритрейского, Александр предстает таким, к а к и м его видели современникимакедоняне. Мы узнаем его превозносимый всеми сверкающий взгляд и оттененную румянцем бе лизну кожи. Если кто-то отращивал волосы до шеи, это считалось безвкусицей, а привычка бриться вызы вала унизительное сравнение с женщиной. Если же подобным образом поступал такой человек, как Александр, это становилось модой. Дело доходило до того, что подражали даже его манере держать голову с легким наклоном и поворотом влево. Не подражаемым был влажный блеск его глаз, посто я н н о упоминаемый «сверкающий взгляд», что, как правило, встречается у сангвиников. Еще одно поражало в нем — запах кожи. «Его рот, все его тело источало божественный аромат, которым были пропитаны и его одежды», — писал Плутарх. И это могло быть объяснено «только сме шением телесных соков очень теплых и страстных, 63
ведь благоухание возникает, когда влага поглоща ется теплом». При более внимательном рассмотре нии оказывается, что причина кроется в душистых мазях, которые царю постоянно втирали в тело. Простой солдат едва ли почувствует «благоуха ние», исходящее от его полководца, или заметит особенности его фигуры и лица. На воинов оказы вало влияние общее впечатление, которое создава лось сияющей, пленительной, прямо-таки ослепи тельной юностью и печатью милости богов, той милости, которой наделены счастливцы, являющие ся божьими посланниками. Каждый, кто встречал ся с ним лично, утверждал, что Александр очаро вывал всех, обольщал, располагал к себе уже после краткой беседы. Всех, даже врагов. В данный момент к его врагам относился и Мемнон, человек из Родоса, во многих отношениях ему равный. Мемнон отступил с остатками разби той у Граника армией в Галкарнас, ныне Бодрум. Теперь он набрал новые войска, укрепил близлежа щие острова, расширил на пятнадцать метров и углубил на восемь метров ров перед главным ва лом, заполнил склады зерном и емкости водой, блокировал вход в гавань, направив туда военные корабли — словом, все подчинил цели создания оплота, где покончат с македонским призраком. В этом ему должны были помочь, наряду с маке донскими перебежчиками, два афинских полковод ца, Фрасибул и Эфиальт, на выдаче которых наста ивал царь после уничтожения Фив. М е м н о н знал своих противников по собствен ному опыту. Время, проведенное в Пелле, он ис пользовал для изучения македонской армии и прин ципов ее организации. Эти з н а н и я после поступ64
л е н и я на службу к персам позволили ему вселить страх даже в самого Пармениона, когда тот, еще при Ф и л и п п е , начал военные действия в Малой Азии. М е м н о н знал Александра по личным встре чам. Он и ненавидел его, и восхищался им. Одно го из командиров н а е м н и к о в , который недоста точно проявил себя в боях против македонян, М е м н о н наказал палкой, объяснив: «Я нанял его не для того, чтобы он хулил Александра, а для того, чтобы он победил его». Как нам уже известно, на военном совете пер сов М е м н о н не был поддержан со своим предложе нием применить тактику «выжженной земли». Из поражения при Гранике персы извлекли урок: ко мандовать войсками должен кто-то один. Великий царь на этот раз проявил достаточно благоразумия, чтобы вопреки всем сомнениям доверить Мемнону командование армией. П р и одном условии: ему следовало отослать свою жену Барсину и детей ко двору в Сузы, где они были бы в безопасности и служили залогом верности нового военачальника. В остальном Дарий все еще придерживался мне н и я , что не следовало против этих захватчиков выступать всей военной мощью персов. Поражение при Гранике удивило его, но не насторожило. В те времена враждебные народы нередко пересекали границы с враждебными намерениями. Будь они хоть из степей Средней Азии, из Эфиопии, с Кав каза, из пустынь юго-запада — словом, откуда угод но, — вывести мировую империю из состояния равновесия о н и не могли. М е м н о н потратил немало сил, чтобы сделать Галикарнас н е п р и с т у п н ы м . Войско Александра неспешно продвигалось вперед, что, впрочем, мень3 Зак 246
65
ше всего зависело от сопротивления персидских войск, поскольку с победой на Гранике власть пер сов по ту сторону Тавра, казалось, пала. Причина медлительности крылась в сложной политической ситуации и борьбе за власть в крупных греческих городах, которые протянулись вдоль побережья, как жемчужины на одном шнуре. Перо было теперь важнее меча, дипломатическая хитрость ценилась выше военного таланта. Здесь необходим был не Александр-полководец, а Александр-политик. Что же это была за страна, по которой он шел со своими войсками? Защищенная от резких ветров стеной гор, воз вышающихся на четыре тысячи метров, омываемая Эгейским морем, чьи воды смягчали жар солнца; щедро одаренная плодородными землями, давав шими в год три урожая фруктов; изрезанная удоб ными бухтами, дающими надежную защиту кораб лям; ведущая торговлю со всем обитаемым миром, ставшая конечным пунктом великих караванных путей из Средней Персии, И н д и и и Китая; возбуж давшая своим богатством зависть персов и лидийцев, привлекавшая в свои храмы паломников со всего античного мира, защищавшая своих жителей мощными стенами и башнями — такой была страна Иония.
Иония
-
колыбель
искусства
И о н и я с ее городами Эфес, Приена, Милет, Смирна, островами Самос и Хиос, по п р и з н а н и ю путешественников из самых разных стран, слави лась прекраснейшими ландшафтами. И о н и й ц ы счи66
тались легкомысленными, падкими на развлече н и я , чувственными, впечатлительными людьми с разносторонними интересами, что, как известно, движет миром: среди четырех основных племен эллинов они, несомненно, являлись самыми спо собными. Их образование, язык, их искусство и наука в течение десятилетий, да и по сей день, служат идеалом Западу. Здесь греческая поэзия, философия, историо графия не только берут свое начало, но и достигают определенного совершенства. Здесь пел Гомер свои бессмертные песни, родилась Сафо, увенчанная лав рами поэтесса, а лирик Анакреонт с Теоса прослав лял вино и любовь. Здесь люди впервые задумыва лись о смысле существования и единстве мира, здесь философия родилась, как наука в трудах Фалеса, Анаксимандра и Анаксимена из Милета. И, нако нец, здесь сделали первые шаги в историографии и географии Кадмос, Дионисий и Гекатей, также ро дом из Милета. И Геродот, известный как «отец истории», был ионийцем, подобно Гиппократу, ос нователю медицинской науки родом с острова Кос. Именно в Эфесе Гераклит изрек свое Panta rhei — Alles («Все течет») — слова о вечном становлении и самоизменении вещей. Ионийская архитектура рассматривалась в древ ности как истинное воплощение в камне духа эл линов. Апеллес И Паррасий, величайшие художни ки античности, родились и сформировались как личности в ионийских городах. Но Иония была известна не только как обитель искусств, колыбель науки и золотое дно для торгов цев. Активность ее жителей проявлялась и в другой сфере. Расселение вглубь материка было затруднено *»
67
из-за близкого соседства малоазиатских империй, в результате чего в городах стало так тесно, что для многих единственным средством сохранения своего благосостояния оказалась колонизация. Тот, кто хотел попытать счастья на чужбине, принимал покрови тельство энергичного и предприимчивого предводи теля, который организовывал переселение, и однаж ды поднимался на борт зафрахтованного корабля. На берегах Мраморного и Черного морей, а также в Южной Италии, на Сицилии, Сардинии, Корсике, в Галлии и даже в Египте возникали ионийские колонии, которые управлялись по тем же законам, что и метрополии, города-прародители. Жители новых поселений почитали тех же самых богов, со блюдали те же обычаи, сохраняли культурные тра диции родины. Сарды — старая столица Лидийского царства и нынешняя резиденция персидских регентов — были первоочередной целью Александра. Хотя дни ли дийского царя Креза, владевшего сказочным бо гатством, были сочтены, его сокровища не иссяка ли, пополняясь данью, которую собирали со всех жителей сатрапии. Для военной кампании в то время были необходимы три вещи: деньги, деньги и деньги. Солдаты могли сколько угодно клясться в верности своему полководцу, но без выплачен ного вовремя жалования даже лучший из них ни на что не годился, а любые обещания с легкостью нарушались. Город, стоящий на круто обрываю щейся вниз скале, когда-то уже пытались заво евать и о н и й ц ы и спартанцы. П о к о р е н и е этого народа стоило много крови и македонским во инам — слишком высокая цена, если учесть, к а к необходим будет Александру каждый из этой от68
носительно небольшой армии в последующие ме сяцы и годы. Когда войско приблизилось к персидскому го роду на расстояние двух миль, совершенно неожи данно открылись ворота, и из них вышла длинная вереница жителей. Это был Мифрен, персидский наместник, с самыми уважаемыми людьми: они хотели передать македонянам ключи от города. Александр тотчас принял Мифрена в свою свиту, демонстрируя всем, как высоко ценит покорность. Предать своего господина — Великого царя — Мифрену не помешала и старая истина: кто пре дает сегодня, может предать и завтра. Александр возвратил лидийцам законы их отцов, что означало ограничение крупного землевладения в пользу го родского самоуправления. Скептики полагали, что отныне вместо дани Великому царю лидийцы дол ж н ы были платить взнос Александру. Наместником Лидии стал один из братьев Пармениона. И во Фригии устои новой власти тоже был назначен защищать македонянин. В обоих случаях не долж на была нарушаться система ранее принятого мест ного управления: чиновники хорошо выполняли свою работу, судьи олицетворяли справедливость, размер дани был таким, чтобы не загубить дерево, на котором висят плоды. Если персидская империя (особенно во всем, что касалось двора и армии) насквозь прогнила, то власть в малоазиатских сат рапиях еще не была этим заражена. Поэтому не всегда было легко объяснить жителям греческих городов, что необходимо свергнуть иго персов, что высшим идеалом эллинов является свободная ж и т ь , ведь некоторые города сумели договориться с ерсами. К а к правило, это случалось там, где сут. г:т69
вовала олигархия — господство меньшинства. Вер ные основному закону, по которому «враг моего врага — мой друг», македоняне поддерживали сто ронников демократии, которых при олигархии от странили от всех должностей. Олигархические и демократические партии, Спарта и Афины, про клятие и благословение борющихся друг с другом политических систем — И о н и я от этого была так же не свободна, как когда-то и материковая Греция. В Эфесе, считавшемся главным из ионийских городов, демократы подняли бунт, когда разведчи ки сообщили, что македоняне приближаются к городским стенам. Мятеж развивался традиционно по-эллински, иными словами, превратился в раз гул самых низменных страстей. Казалось., не было другого народа, способного на столь глубокую вза имную ненависть. Аристократов, еще совсем не давно стоявших у власти, заключали в тюрьмы, изгоняли, без суда и следствия забивали камнями. Жестокие расправы Александр пресекал на месте. Он приказал оповестить всех, что для него нет ничего отвратительней неистовства черни: Его ли ния поведения и без того была разумной с полити ческой точки зрения. Быстро пошли толки о том, что он никому, в том числе и представителям клас са, к которому принадлежит сам, не позволит на рушить закон. «Если что-то и принесло ему славу, так это то, что он сделал в Эфесе», — писал Арриан. И в этом городе он превратил дань во взнос с оговоркой: использовать его исключительно для по полнения казны храма богини Артемиды, который как раз собирались восстанавливать. Царь, как уже упоминалось, родился в ту ночь, когда это величест венное сооружение со столетними двадцатиметро70
выми мраморными колоннами и потолком, сделан ным из древесины кедра, принадлежащее к антич ным чудесам света, вспыхнуло, подожженное Герос тратом, к о т о р ы й хотел, чтобы его имя узнали потомки. Когда он признал это под пытками, эфесцы решили отныне и навсегда забыть его имя. Толь ко болтливый ритор Феопомп не удержался, и мы говорим сегодня о Herostratentum, если кто-то ради славы решается на преступление. В Эфесе Александр чувствовал себя уютно. Нигде не было таких роскошных дворцов, благородных храмов, широких улиц, больших гаваней. Здесь находились владения богини Артемиды, сестры Аполлона — бога, которому он отдавал предпочте ние. Александра часто видели в мастерской худож ника Апеллеса, который, когда-то изгнанный из И о н и и , снова мог работать в родном городе. Здесь был создан знаменитый портрет, о красоте которо го мы можем лишь догадываться (так как все жи вописные полотна античной Эллады для нас утра чены). В доме Веттиера в Помпеях было найдено что-то похожее на позднюю копию. Речь идет о портрете Александра с молнией в поднятой правой руке. Молния являлась атрибутом Зевса, высшего из богов. Многие из окружения царя находили в этом жесте что-то кощунственное. Самому изображенному на картине так не каза лось. Он купил ее за 20 талантов — хорошую цену (талант, к а к известно, соответствовал 25000 немец ких марок), к тому же приказал заплатить золотом. Это сравнимо, если не принимать во внимание невообразимые цены недавних времен, только с 4000 золотых флоринов, которые заплатил Фран циск I, король Ф р а н ц и и за «Мону Лизу» кисти 71
Леонардо да Винчи. Александр в образе Зевса еще долго украшал храм Артемиды, вызывая благогове ние паломников со всей Эллады. Когда Александр в первый раз посетил мастер скую и узрел на одном из полотен самого себя верхом на коне, то с безразличием прошел мимо. Буцефал же, которого конюх у входа держал за поводья, радостно заржал, когда увидел свое изо бражение. На что Апеллес заметил: «О царь, твой конь выражает свое одобрение, а ты не милостив ко мне!» Рассказывают, что вокруг вишен в руках мальчика, нарисованного художником, кружились живые птицы, пытаясь клевать ягоды. Конечно, это анекдот, однако историки-искусствоведы благодар ны и за то, что, несмотря на почти полное отсут ствие фактов, все же имеют представление о том, к какой реалистичности и достоверности стремился художник. Способности Александра определять скорость движения обоза, дискутировать о философии, сле дить за ремонтом балисты, ставить на сцене фраг менты драмы Еврипида, заниматься строевой под готовкой с войсками, вести споры о Гомере, орга низовывать гимнастические состязания проявились в Эфесе по-новому. Путешествие по плодородной земле Карий с ее оливковыми рощами, гранатовы ми и фиговыми деревьями, виноградниками, фрук товыми садами, зарослями диких роз и мальв заста вило на неделю забыть о войне. Однако идиллия разрушилась — к радости полководцев, которые по собственному опыту знали, как праздность парали зует боеспособность воинов. Дозор прибыл с сооб щением, что жители Милета, вопреки прежнему обещанию, не собираются открыть городские воро72
та без сопротивления. Персидский наместник, вна чале испугавшись, быстро пришел в себя, когда узнал, что четыреста союзнических военных кораб лей приближаются, чтобы деблокировать город. В соответствии с девизом, гласившим, что то, что необходимо делать, надо делать быстро, уже та рассвете Александр двинулся в путь. Когда он при близился к Милету, то у побережья заметил первые паруса. Это были его корабли, а вовсе не персид ские галеры, которых ждали из Египта. Триеры Александра закрыли подходы к четырем гаваням и начали выгружать осадные орудия: тараны, ката пульты, штурмовые лестницы. Храбрость окружен ных с суши и блокированных с моря защитников так же быстро улетучилась, как и возникла, — осо бенно когда они увидели, что появившийся нако нец флот и веслом не ударил, чтобы отважиться на атаку. Из продавцов они быстро превратились в поку пателей, которые через парламентера сообщили: «Мы, жители Милета, остаемся нейтральными, ведь тор говля может процветать только в условиях ней тралитета». И пообещали, что если осада будет сня та, они откроют город и персам, и македонянам. «Я прибыл в Азию не для того, чтобы доволь ствоваться тем, что мне предлагают», — повелел ответить царь. Спустя двадцать четыре часа Милет капитули ровал после первого же штурма. Царь вновь запре тил солдатам грабить, к а к делал это и раньше после занятия маленьких городов, но, в конце концов, и здесь дело дошло до захвата трофеев. Однако Алек сандр не захотел вторых Ф и в и подарил жителям свободу, а их греческим воинам жизнь при усло73
вии, что в будущем они станут воевать на его стороне. У Милета Александр понял одно: до тех пор, пока он будет неуверенно чувствовать себя в портах Эгейского моря, персидский флот, руководимый опытным Командующим, укомплектованный лучши ми моряками Средиземноморья — критянами и финикийцами, по-прежнему останется самым мощ ным и могущественным. Если Мемнону удастся занять один за другим острова, он, Александр, ни когда не сможет обеспечить себе возможность от ступления, не считая того, что у него отрежут Афи ны. Что делать? Этот вопрос вынесли на обсуждение полководцы македонского царя. Парменион совето вал предпринять ошеломляющую атаку: на море греки все еще громили варваров, каким бы большим ни было их превосходство. Другие, напротив, склоня лись к тому, что победа не даст ощутимых преиму ществ, а вот поражение может стать сигналом ко всеобщему восстанию в Элладе. Парменион настаи вал на своем и даже обещал в этом случае принять на себя командование флотом; он также рассказал, что недавно орел опустился перед одним из маке донских кораблей, и каждый мог истолковать посвоему, что хотели этим сказать боги. Появление этого орла оживленно обсуждалось в кругу военачальников, которые, по сути, явля лись «членами генерального штаба». Выяснилось, что птица села не на корабельную мачту, а на стоящее на берегу дерево, а это могло означать одно: персидские в о е н н о - м о р с к и е силы м о ж н о разбить только сухопутными войсками. Подобная дискуссия может заставить нас только удивленно покачать головой. Мыслимо ли столь далеко иду74
щее, принципиальное решение, определяющее, чему быть — победе или поражению, ставить в зависи мость от места, куда опустился стервятник? Целые миры отделяют нас от эпохи, когда путь указывали не логика и разум, а что-то сверхчувственное. Впро чем, далекие времена могут и возвращаться... Подобного м н е н и я придерживаются сторон н и к и эзотерии и прихода «новой эры». «Даже того, кто ничего не слышал о «новой эре», коснется изменение в сфере м ы ш л е н и я и суждений, — кон статировали М. и Р. Далке в своей книге об оккульт ной тенденции современности и охватившем че ловечество п о д л и н н о м э з о т е р и ч е с к о м буме. — П р и з н а н о , что сверхъестественное существует, в магию верят...» Их поддерживает и Г. Дж. Хемм и н г е р , о т м е ч а ю щ и й в о з р о ж д е н и е интереса к мистике и колдовству: «Сегодня в массовое созна ние настойчиво внедряется то, что кажется людям новым и необычным: астрология в примитивных и возвышенных формах, всякого рода психокульты, вера в различные варианты переселения души, магико-оккультная практика и прежде всего — вера в переломное время, в грядущую эру Водолеев...» (Ее сменит эра Рыб, где будут царить рационализм и научность.) Далее он пишет: «Бесчисленные спо собы получения и толкования туманных предска заний были для древних символом их причастнос ти к очевидно существующему порядку вещей и одинаково недоступны п о з н а н и ю . Знакомясь с н и м и , человек, сознательно или нет, признает су ществование высшей духовной сферы и вместе с тем обретает возможность покинуть извилистую и сомнительную стезю п р и в ы ч н о й жизни, признаю щей л и ш ь материальные ценности». 75
Александр склонился к мнению о том, что пред сказание означает «сокрушение военно-морских сил сухопутными», и отдал приказ, который в первый раз заставил усомниться в его мудрости не только Неарха, ставшего позднее главнокомандующим на море: флот распустить, корабли отправить в род ные гавани. Взять лишь двадцать афинских триер, которые предназначались для транспортировки гру зов, а команды должны были остаться в качестве заложников, дабы не сомневаться в верности их родного города. Царь предоставил секретарю кан целярии Евмену право огласить причину своего единоличного решения, а именно: для 160 триер необходимо почти 32000 моряков и воинов (а это почти столько же, сколько и в сухопутных войс ках); расходы на их содержание составляют 50 та лантов, а их жалование равно 60 талантам в ме сяц — такой суммы, несмотря на предшествующие завоевания и богатства Сард, в казне не было. Собранные деньги были так же необходимы для сухопутных войск, к а к и члены корабельных ко манд — для фаланг. Одно жалование педзэтайра составляло 100 драхм (около 75 золотых марок — приблизительно 400 немецких марок), фессалийского конника — 250 драхм, гетайра — 300 драхм, не считая довольствия. Но как можно, спрашивали себя не только бли жайшие соратники и советники Александра, без поддержки флота держать Мемнона в страхе и раз бить его, не опасаясь потерять все восточное Сре диземноморье? К тому же опасности подвергался сам путь через Геллеспонт. Так спрашивал Парме нион, которого еще настигнет смертельный удар, и Птолемей, ближайший соратник, а позднее фара76
он, Певкест, спасший царю жизнь, Клит, который умрет от его руки, и Филота, которого он пригово рит к смерти, Гарпал, который его предаст, и Каллисфен, которому суждено будет закончить жизнь в клетке, а еще Гефестион, Никанор, Неарх — с обладателями этих имен мы будем встречаться сно ва и снова. Мужи, без которых Александр не стал бы Александром. Эффектно разгромить Мемнона? Что может быть проще! Его кораблям необходимо каждый день захо дить в 'гавань, чтобы взять на борт запас воды и продовольствия. Без заходов в гавани, без баз снаб жения и, о чем нельзя забывать, без возможности нанять новые команды, проводить ремонт на флоте мгновенно мог вспыхнуть бунт, и корабли поплати лись бы своей «деревянной» жизнью. В конце кон цов, триера имела небольшой радиус действия — приблизительно двадцать пять морских миль. Доста точно просто занять гавани... Действительность скоро убедила македонян, что эта оценка была слишком оптимистичной. Несмот ря на то, что самые большие гавани оказались вскоре захваченными, острова у побережья не уда лось изолировать так же быстро. Персидские ко рабли, хотя и вынужденные идти более дальним путем, оставались боеспособными, а финикийские, критские, равно как и кипрские моряки, по-види мому, предпочитали бесперспективному бунту зо лотые монеты персов. Александр знал, что роспуск флота был подо бен игре ва-банк. Он шел на риск, ясно осознавая, что надо победить, и раньше, чем Мемнон одержит победу на море. И обратил взор к Галикарнасу, столице Карий, где Мемнон ожидал его. 77
Битва за этот город началась с усыновления. У Александра появилась мать по имени Ада, кото рая, будучи правительницей Карий, была изгнана ее братом. Подобная родственная связь давала воз можность самым знатным семьям Карий проде монстрировать свои антиперсидские позиции и открыть свои города. Так все и случилось: одна за другой появлялись делегации и передавали македо нянам в знак покорности золотые венки. Алек сандр не раскаивался в том, что согласился стать приемным сыном престарелой матроны. К тому же с момента первой встречи она баловала его изыс канными яствами, которые получала из отдален ных городов эстафетой всадников: это были сливы из Дамаска, консервированные плоды дерева, про израставшего в Китае, известные как «персидские яблоки» — персики, апельсиновое варенье из Ин дии, абрикосы из Армении, вишни из Вавилона и необычайно редкое вино, приготовленное из отстоенной пять лет питьевой воды, фригийского виног рада и милесского меда. После одного из пиршеств, устроенных Алек сандром, она предложила ему своего повара, од ного из лучших в Азии. Ей явно было не по нраву то, что имели обыкновение есть македоняне: «Как могут цари выигрывать битвы, если у них тяжелый желудок?» Победитель сражений счел это поводом просить матушку Аду о воздержании. Для него самого в походе все менялось. Его собственный ужин нередко состоял из ночного марша, его обед был таким же скудным, как и завтрак; в вине он знал меру. Когда его армия приблизилась к стенам осаж денного города на расстояние нескольких метров, 78
то ощутила, что на сей раз она имеет дело с иным, нежели раньше, п р о т и в н и к о м . Под предводитель ством обоих афинских полководцев из ворот устре мились в о и н ы , разбили стоявших впереди моло дых македонских солдат, убили их командиров и уже в первый день выиграли бы важное сражение, не введи Александр вовремя в бой старых вояк времен Ф и л и п п а . Во всяком случае, Александр должен был просить о выдаче тел погибших, что по военным законам рассматривалось как призна ние поражения. Следовало поискать укрытия от града стрел и подождать подхода осадных машин, которые при испепеляющей августовской жаре тянули с грузо вых кораблей, находившихся на удалении десяти километров. Чтобы их эффективно использовать, нужно было под защитой «черепахи» засыпать ров шириной пятнадцать и глубиной семь метров. Метр за метром поднимались штурмующие по стене. Тараны со зловещим грохотом поползли к стенам Галикарнаса и начали свою работу: уже к полуночи были пробиты первые бреши. Только в начале октября, видя разрушенные башни и стены, М е м н о н решил сдать Галикарнас, отступив в крепость Салмакис и на остров Кос (в наше время очень посещаемое место), не забыв поджечь склады вооружения и городские кварталы, находящиеся вблизи стеН. Оба опорных пункта походили на занозы в теле: более года они сковывали три тысячи пеших маке д о н я н и двести всадников под командованием Птоломея. Пламя пощадило только одну построй ку, которая дала название всем будущим монумен тальным памятникам: мавзолей, сооруженный Ар79
темисией III для ее супруга, царя Мавсола. На пьедестале возвышался храм с тридцатью шестью колоннами и крышей в виде ступенчатой пирами ды, которую венчала квадрига. Пятидесятиметро вый надгробный монумент являлся одним из семи чудес света из составленного в древности списка, включавшего пирамиду Хеопса, висячие сады Ва вилона, храм Артемиды в Эфесе, созданную Фиди ем статую Зевса в Олимпии, Колосса Родосского и маяк на острове Фарос вблизи Александрии. Достоверно то, что Александр осмотрел мавзо лей. Он даже пожертвовал значительную сумму, чтобы его, наконец, могли достроить. Ада рассказала ему при случае одну историю — впрочем, весьма неправ доподобную — о том, что Артемисия открыла урну с прахом супруга, окропила его своими слезами, а потом пила вино, подсыпая пепел в кубок, пока от священных останков ничего не осталось. Александр побывал в Книде, где размещалась медицинская школа и астрономическая обсервато рия Евдокса, который занимался изучением шаро образной формы Земли. Здесь царил культ Афро диты. Ее называли «из п е н ы рожденная», что значило — из семени брошенных в море половых органов Урана. То, что на цоколе круглого храма возвышалась статуя Афродиты, выполненная Праксителем, который первым отважился изобразить ее совершенно обнаженной, вероятно, но не точно. Молва гласит, что Александр после посещения гетер привез с собой в К н и д Таис, чтобы сравнить ее прелести с формами богини. Во всяком случае, «из пены рожденная» была исполнена той соблаз няющей, совершенной, чувственной красотой, что заставляла мужчин влюбляться в нее, страстно 80
желать жениться на ней и, что считалось богохуль ством, орошать своей спермой мраморные бедра. Тому, кто задержится, задумавшись, перед римской копией, хранящейся в собрании Ватикана, потре буется немало фантазии, чтобы ощутить страсть и огонь, который могла пробудить когда-то эта мра морная холодность. Галикарнас, мыслившийся как центр сопротив ления персов, был взят. И хотя победа не была ни блистательной, ни полной, македоняне показали, что в будущем их враги не смогут чувствовать себя уверенно даже за толстыми стенами. «Александр, покоряющий стены» — эта слава летела впереди него, как корабль на всех парусах. Во времена, когда придумывались самые невероятные, изощрен ные укрепления, такая слава была подобна раскату грома. Все чаще в лагерь македонян являлись деле гации малых и средних городов, до сих пор уверен ных, что могут доверять своим оборонительным сооружениям, и вручали ключи от ворот.
Semper
aliquid
haeret
Стояла поздняя осень. Время, когда можно было перевести дыхание. Александр использовал его, чтобы перегруппировать свои войска, отправил Пармениона с осадными машинами в Сарды, дру гих — в Эфес, Приену, Милет. Солдаты, попавшие сюда, могли ощутить все блаженство мирной жиз ни в тылу. Еще больше п р и ч и н радоваться было у тех воинов, которые перед выступлением из род ных мест женились. Царь разрешил им отпуск, чтобы они наверстали свой медовый месяц, а кро81
ме того, снабдил щедро отмеренным жалованием. Это был единственный в своем роде поступок в те далекие античные времена, даже если учесть, что он думал в первую очередь о множестве сыновей, другими словами, о будущих воинах, которые дол ж н ы появиться на свет после того, как отпуск за кончится. «Из всего, что он сделал для солдат, этого они никогда не забудут», — говорится у античных авторов. Александра не на шутку тревожил с каждой милей увеличивавшийся обоз. Обоз всегда пред ставлял собой самое уязвимое место всех армий античности. Филипп, великий реформатор армии, сократил число конюхов, приставив к десяти во инам всего лишь одного. А ведь у греков прежде даже каждый пехотинец имел слугу. Он ликвидиро вал повозки командиров с их имуществом, до ми нимума сократил число повозок, запряженных бы ками, увеличив поклажу, которую несли на спинах. Но было то, с чем ни Ф и л и п п , ни Александр' не могли ничего поделать: с каждым захваченным вражеским биваком, каждым взятым штурмом го родом, каждой пройденной милей вражеской зем ли возрастали поголовье реквизированного скота и количество повозок, которые везли трофеи, рав но как и число торговцев, ж е н щ и н и детей. Речь шла не о привезенных с родины женах (на это накладывался строгий запрет), а о тех, которых простой солдат или привилегированный кавале рист выбрали из дочерей завоеванной страны или получили как долю «любовного трофея». Так воз никало небольшое домашнее хозяйство, создава лись семьи. И, как писали историки, в 325 году до н.э. с обозом через всю страну следовали тыся82
чи наложниц и почти десять тысяч солдатских детей — бесконечная, вечно орущая, растянувшая ся на множество километров вереница, пестрая и неуклюжая. Ж р и ц ы любви были для полководцев античности реальностью, попытка изменить кото рую казалась сродни бунту. Знатные гетайры из ближайшего окружении Александра едва ли могли служить примером благовоспитанности и добро детели. Относительно того, отличался ли сдержан ностью царь, существуют разные версии, так же, как и относительно его характера и личности во обще. Поэтому некоторые с усмешкой говорят, что, в сущности, в представлении каждого сущест вует свой собственный Александр. Давайте огра ничимся пока вызывающей п о в ы ш е н н ы й интерес сексуальной сферой. Самые нелицеприятные для Александра сведе ния исходили от Аристотеля и его учеников. Они не могли простить царю того, что он совершил в похо де нечто ужасное с племянником своего бывшего учителя из Миезы, Каллисфеном. Они намекали на то, что в определенном смысле царь не был насто я щ и м мужчиной, а напротив, подверженный запо ям, едва ли был способен совершить половой акт — разве что отдавался одному из своих многочислен ных мальчиков. Он являлся гомосексуалистом, воз любленным своего друга Гефестиона, а позднее — персидского мальчика-гомосексуалиста Багоя. Алек сандр, как и философы школы киников, был сражен лишь однажды — ляжками Гефестиона. У историографа Юстина читаем, что Александр превзошел своего отца Филиппа в том, что касалось пороков и разврата, развлекаясь с 360 наложницами из гарема поверженного Дария. Если сказанное за83
мышлялось как дискредитация, то автор не достиг цели. Плутарх, напротив, стремившийся предста вить героев своих жизнеописаний идеалами нрав ственности, в связи с Александром неоднократно упоминал о гетерах и ни разу — о гомосексуализме царя, цитируя его слова: «Возмущение тела, каким бы сладким ни был момент, ведет к несчастью и хаосу». Всю свою жизнь он не давал желаниям взять над собой верх. «Возможно, ближе всего к истине те, кто говорит, что он никогда не любил никакой другой женщины, кроме своей ужасной матери...», — замечает Вильям Вудсорп Тарн. И с п ы т а н н ы м средством очернения политичес кого противника всегда служила клевета подобно той, что Александр был сексуальным извращен цем и предавался разврату либо с матерью и до черью, либо с мужчинами и детьми обоих полов, либо с животными. Греки, которые терпеть не могли Александра (а что касается а ф и н я н , то о н и его ненавидели всем сердцем), действовали по отношению к нему по принципу semper aliquid haeret — «что-нибудь да приклеится». Упрекать его в том, что он любил мальчиков, они едва ли мог ли, ибо это ни в коей мере не может быть расце нено как извращение. Любовь к юношам не толь ко терпели, но и п о о щ р я л и даже в высших кругах. Образованные считали, что этим о н и отличаются от варваров, и расценивали любовь к юношам к а к средство, с помощью которого старшие могли формировать характер младших. Осуждалась и подлежала наказанию л и ш ь профессиональная пе дерастия. К а к правило, дело доходило л и ш ь до обоюдной мастурбации, реже — до анального со вокупления. 84
Сократ, к примеру, верный своему учению, на стаивал на самообладании и облагораживании от ношения к юношам. Сублимация влечения должна пробудить у любовника желание воспитывать сво им примером младшего, в то время как последний стремился быть похожим на старшего. Возможно, отношения Александра с Гефестионом вышли за рамки обычных отношений между друзьями. Восточный мальчик-гомосексуалцст Багой тоже, должно быть, не изобретение врагов Александра, как утверждают историки щепетиль ного XIX столетия. В качестве аргумента в споре о непристойных склонностях македонян они приво дят достоверную историю о том, что Александр был вне себя от гнева, когда услужливый торговец пред ложил купить двух необычайно красивых мальчи ков: «Какого же подлеца видел он во мне, если осмелился предложить эти два несчастных созда ния? Пусть провалится со своим товаром...» Этот эпизод ничего не говорит о сексуальных пристрастиях царя, зато наглядно свидетельствует о его характере, а и м е н н о : добиться благосклон ности Александра было невозможно ни примитив н ы м и , ни бесстыдными действиями. Александр вырос при дворе, где любовь между мужчинами встречалась чаще, нежели у островных греков. Некоторых благородных соратников Филиппа — hetairoi (гетайров) м о ж н о было, как с усмешкой утверждал памфлетист Ф е о п о м п после посещения Пеллы, спокойно назвать hetairai (гетерами). Впрочем, спор о том, был Александр Великий «нормальным» или «ненормальным», лишен всяко го смысла. Будь индивид гетеросексуален, бисексу ален или же гомосексуален, это не имеет никакого 85
отношения к его личным качествам и уж совер шенно никак не связано с его значимостью с точки зрения истории. То, что македонянин не был импотентом, дока зывает существование Геракла, которого он произ вел на свет с персиянкой Барсиной (ему привели ее как пленницу после битвы при Иссе). Об этом свидетельствует и Александр, сын от брака с Рокса ной из Бактрии. Ей было тринадцать лет, когда он впервые увидел ее после захвата крепости ее отца. Прославленная красота и очарование этой девушки заставили Александра, как говорят в подобных слу чаях, «сгорать от страсти». Это происходило с ним не так уж часто. «Сон и потребность делить с женщиной ложе сильнее всего напоминают мне о том, что я всего лишь человек», — жаловался он как-то. Сдержанный по характеру, он уже юношей проявлял по отношению к женщинам необыкно венную скромность. Ф и л и п п и Олимпиада до та кой степени были смущены данным обстоятельст вом, что решили проверить, так ли это, положив ему в постель обольстительную фессалийку (Фесса лия считалась родиной самых красивых женщин) и были совсем сбиты с толку, когда он выставил красавицу за дверь нетронутой. Озабоченность ро дителей оказалась безосновательной: он л и ш ь по нял их замысел и рассердился. Незадолго до начала зимы Александр проводил в отпуск на родину своих последних воинов. Это были те, кто потерял руку, ногу или глаз. Они отправились в дальнюю дорогу на повозках, по скольку путь по морю оказался для них закрытым. Царь, в венке из белых роз на пышных волосах, принимал этот необычный, производящий стран86
ное впечатление парад жертв войны. Люди, о кото рых не упоминалось ни в одном историческом ис точнике... Со многими он поговорил, расспросил о ранениях, давал возможность похвастаться свои ми подвигами, поручал передать привет. Он сиял и был весел, однако заботы не оставля ли его. Он победил в битве, взял два сильно укреп ленных города, а другие сдались без сопротивления. Казалось, ситуация на западном побережье Малой Азии стабилизировалась — и все же чаша весов еще не склонилась в его сторону. Победа при Гранике не принесла ничего, что могло бы понравиться прави телям Эллады и других мест. А ведь еще были спар танцы с их ненавистью, афиняне со своей ненадеж ностью (вместе с фиванцами, как доложил ему недавно агент, они послали делегацию к персидско му Великому царю), постоянные споры между Антипатром и Олимпиадой, реально существующая угроза снабжению через Геллеспонт, был Мемнон, очень успешно действующий в Эгейском море и против всякого ожидания сохранивший флот бое способным. Денег у Александра оставалось все мень ше. Обещание восстановить Илион Гомера он уже вообще не мог сдержать. Ему не оставалось ничего другого, как идти даль ше вдоль побережья, чтобы сделать недоступным для Родосца другие гавани и держать в узде горные племена, так и не покоренные персами. В ходе этого предприятия были заняты Ликия, Памфилия, Писидия, однако Аспенд, царская гавань персов, нарушила договор о подчинении. Термесс успешно обороняли жители, а в Сиде, в конце кон цов, пришлось начать марш-отход. Гораздо боль шие, чем в боях, потери армия понесла, проходя 87
через скалистые горные ущелья, которые в отдель ных местах можно было преодолеть, только вырубая уступы. К тому же и прибрежный путь от Фаселиды к Памфилии зимой оказался непроходимым, по скольку дующие в это время года южные ветры вызывали огромные волны, и вода заливала тропу. Именно здесь произошло то, что македонский историк Каллисфен истолковал как знак свыше и приказал распространить эту весть повсюду. Ветер резко поменялся с южного на северный, когда ма кедоняне решились ступить на тропу. Перед Алек сандром отступало даже море, освобождая ему путь. Позднее греческий комедиограф Менандр включил описание «чуда отступления моря» в одну из своих пьес, при этом сделав выражение alexandrodes пого воркой. Когда у человека все идет как нельзя лучше, значит, это просто «в духе Александра». Это оказалось не единственным чудом и божест венным знаком, что было так необходимо им в эти дни ожидания и выжидания. В Ликии у города Ксанф из глубины колодца на поверхность подня лась доска с древней надписью, гласившей: «Царя всех царей погубит государство эллинов». На при вале в палатку Александра влетела ласточка, взвол нованно защебетала и села на голову полководцу, не позволяя себя согнать. На этот раз Каллисфен призвал ясновидящего, который без промедления изрек: «Ласточка — птица, которая живет с челове ком, поэтому расположена к нему; она болтливей, чем всякое другое пернатое существо, и поэтому хотела предупредить его о заговоре. И скоро про изойдет то, что докажет правоту ласточки». Самое время вспомнить об Александре из рода Линкестидов, который после убийства Филиппа 88
избежал суда, потому что, даже будучи одним из претендентов на трон, заявил, что он на стороне Александра. В награду за это он получал высокие посты, став, в конце концов, командиром фессалийской к о н н и ц ы . . Этого человека, должно быть, Дарий подстрекал к убийству царя за вознагражде ние в 1000 талантов, пообещав и македонскую ко рону в придачу. Выдавший план убийства небезыз вестный перс Сисин во всем сознался под пытками Пармениону. А тот, в свою очередь, рассказал царю эту «сказку». Разумеется, не без причины: полково дец, который нам известен как честнейший чело век, понял при Гранике, что не будь Клит так быстр, македонянам понадобился бы новый царь. И конечно, он был бы не из рода Пармениона, ведь по знатности ближе всех к трону стоял Линкестид. Александру, как и всем владыкам его времени, приходилось быть постоянно начеку перед угрозой тайных заговоров: одинаково рискованно и опасно было завладеть короной и удержать ее. Просто раз делаться с Линкестидом он не мог, помня о его сторонниках. Он лишил его должности и установил за н и м наблюдение, чтобы при первом же удобном случае передать соперника палачу. Случай с Алек сандром Линкестидом только подтверждает, что борьба между группировками македонской знати не утихала, а в походе это могло привести к драма тическим событиям.
Горлиев
узел
Н а ш блаженной памяти-учитель истории иног да делал так: входил в классную комнату и сразу же 89
бросал вопрос: «Раз, два, три — о чем это, говори?» Мы, ученики старших классов, хором отвечали: «Раз, два, три — про битву у Исса повтори!» По давляющее большинство из нас не задумывалось о походе Александра и его всемирно-исторических последствиях. Мы тогда были нужны для другого военного похода. Но все слышали о знаменитом Гордиевом узле. При этом нас нисколько не зани мал вопрос, который и по сей день не дает покоя ученым: разрубил ли он его или развязал, вытянув деревянную заклепку, а может быть, вся эта исто рия вообще легенда? Гордий лежал на пути царя, который шел из Эфеса и Сард через Анкиру (теперь Анкара) и верховья Еврафата до Суз, резиденции персидских царей. На протяжении 2300 километров путеше ственник мог через каждые 25 километров поме нять лошадей в караван-сарае. Путь пролегал толь ко по заселенной местности. Ни в одной стране тех времен поход не мог быть столь приятным и без опасным. Старая фригийская столица славилась не только своим прошлым. Здесь когда-то правил царь Мидас, у которого становилось золотом все, к чему он прикасался. Кроме того, фригийцы были убеж дены, что Гордий, расположенный на границе вос точных и западных стран, является центром земли. Однако настроение армии в этом долгом марше по заброшенным дорогам и затопленным долинам, под непрерывными ливневыми дождями не улучша лось. В городе Александра ожидали плохие извес тия. Хотя Парменион со своим войском явился в точно оговоренное время, солдаты, отпущенные домой под честное слово, заставили себя ждать. Когда же наконец весной они появились у разру90
шенных ворот, с ними оказалось лишь 3000 пеших воинов и 300 всадников-новобранцев — значительно меньше, чем ожидал Александр. Прибывающие с Эгейского моря гонцы тоже не могли его развесе лить: Мемнон занял Хиос, большую часть Лесбоса, открыл путь через острова к материковой Греции, намеревался своим флотом блокировать Геллеспонт и тем самым отрезать жизненно важное сообщение с Македонией. Александр решил покинуть негостеприимный город и искать решающего сражения с Дарием. Перед выступлением к нему прибыл Аристандр, прорицатель, и рассказал о стоявшей в старой крепости царской колеснице, имеющей необык новенные свойства. Кто сумеет развязать узел из тонкого вишневого лыка, связывающий ярмо с дышлом, тот станет властителем Фригии. Македо н я н и н слишком уверовал в магию, чтобы хоть на мгновение заколебаться, решая, отважиться ли ему на этот шаг. Долго стоял он перед колесницей, которая так мало походила на царскую и была, скорее, сравни ма с крестьянской телегой. А теперь обратимся к монографии Квинта Курция Руфа: «Вокруг царя собралась толпа из фригийцев и македонян; одни пребывали в напряженном ожидании, другие — в тревоге, виня царя за дерзкую самонадеянность, ведь узел был завязан так, что нельзя было ни понять, ни почувствовать, где начинается и где заканчивается сплетение. К а к только царь взялся за узел, его переполнило волнение: напрасные стара ния могли истолковать как дурной знак. Он не стал мучиться со злосчастным узлом и, воскликнув: «Все зависит от того, как покончить с ним!», разрубил 91
узел мечом, тем самым уничтожая предсказание оракула или, если хотите, оправдывая его». Этот факт заставляет некоторых исследователей жизни Александра усомниться в истории с мечом. Царь посмеялся над предсказанием, что противо речит его характеру, ибо его уважение к богам и всему, что носило печать божественного, было слиш ком велико, чтобы так обмануть их. Стоики, разо бравшие его поведение «по косточкам», считали, что версия о мече очерняет его и представляет безбожником. Очевидно, Александр нашел заклеп ку, которая удерживала узел, и вытащил ее, решив эту проблему. Нам представляется, что в то мгно вение страх Александра, что он не справится с узлом, был сильнее, чем страх перед богами. Удар меча, таким образом, остается для нас примером отчаянной решимости. К а к и в случае с яйцом Колумба: свидетельством гениальности является не результат, а новизна решения. Каллисфен исправил только «господство над всей Фригией» (а кому какое дело до названия?) на «господство над всей Азией» и позаботился о том, чтобы весть о случившемся распространилась по всюду. Насколько быстро становятся известны всем новости, передающиеся из уст в уста, от селения к селению, от города к городу, остается только удив ляться. Вольфганг Рипл пишет в своих исследова ниях об античных средствах сообщения, что беспо рядочная передача устной информации намного превосходила в скорости все другие виды доставки, даже эстафеты всадников с заменой лошадей. Кал лисфен, который в качестве «шефа информацион ной связи и главы пресс-службы» сегодня, навер ное, пользовался бы спросом, мог рассчитывать на 92
то, что в радиусе ста миль каждый знал, какое назначение предначертали боги Александру. Во всяком случае, уныние сразу же сменилось припод нятым настроением. Оно держалось, пока о н и не приблизились к так называемым К и л и к и й с к и м воротам, узкому месту в горной цепи Тавра, такому узкому, что здесь Александр сам мог оказаться запертым более слабым противником. Тот, кто сегодня, двигаясь от Анкары, проезжает мимо Пилаи Киликии, может увидеть на другой стороне ущелья глубиной более ста метров остатки этой тропы, прорубленной в голых скалах; загороженная деревянными балками, она была не более двух метров шириной. Больше четырех человек рядом по ней пройти не могли. Александр приказал расположить армию лаге рем на плато и в надвигающейся темноте поднялся с отрядом царских щитоносцев, критских лучников и с внушающими страх агрианами на перевал, ожидая каждую минуту, что на его людей обрушит ся град камней. Единственное, что они слышали, — это дикие крики, с которыми обращались в бегст во, покидая свои убежища в скалах, размещенные здесь часовые персов. «Достаточно было обломка скалы, чтобы уничтожить нас...», — удивлялся царь. В ту же ночь начался марш сорока тысяч. Когда авангард, спустившись с перевала, вышел на рав нину к морю, сиявшему в голубой дали, македоня не, должно быть, чувствовали себя оказавшимися в раю при виде плодородных земель Сезама: полей овса, пшеницы, пшена, виноградников и фрукто вых садов. Причину, по которой персы не перекрыли пере вал, что было легко осуществить с самыми лучшими 93
воинами, пытались объяснить тем, что они по при роде своей были всадниками, не имели опыта воен ных действий в горах и ожидали врагов там, где может наиболее удачно развернуться кавалерия — в просторной долине. Растоптать копытами в чистом поле — только это, по их мнению, было достойно героев-персов. Скоро воины увидели башни Тарса, проступавшие сквозь клубы дыма горящих полей, подожженных сатрапом Киликии при отступлении. Утомленный жарой, Александр приказал авангарду сделать привал, а сам, сняв шлем и латы, бросился в Кидн, несущий свои ледяные воды с гор Тавра. Несколькими часами позже он почувствовал себя окончательно разбитым и утомленным прошлыми боями; он бредил в^ознобе дни и недели. «Безгра ничная печаль, словно оплакивали покойника, ца рила в лагере. Старые полководцы проклинали себя за беспечность: знаменитейшего из царей, самого известного в истории всех времен, сразила не рука врага, а купание в реке, и Дарий становился побе дителем еще до того, как встретился с ним», — писал Квинт Курций Руф. Врачи, собравшиеся во дворце сатрапа Тарса, были растеряны. Н а к о н е ц , они вызвали Филиппа, грека, который с давних пор заботился о царской семье. Старик сварил напиток, мерзкий запах ко торого заставил всех содрогаться от отвращения, выслал своих «коллег» за дверь и подал чашу царю. Посмотрев на Ф и л и п п а долгим взглядом, Алек сандр передал ему письмо, и в то время как врач читал, он малыми глотками пил снадобье. В пись ме сообщалось, что Ф и л и п п , завербованный пер сами, замышляет отравление. Оно было написано верно оберегающим царя и чересчур подозритель94
н ы м П а р м е н и о н о м , который все еще находился в Анкире. Ж и з н ь врачей в то время таила много опаснос тей (о чем наглядно свидетельствует смерть Гефес тиона). Излечение известного человека упрочивало и преумножало их славу. Но если знатный пациент умирал, в их действиях усматривали халатность или преднамеренное злодейство. Филипп испугался за свою жизнь, когда у царя начался приступ удушья и он впал в беспамятство. Однако демон его лекар ства оказался сильнее, чем дьявол смерти. Через неделю Александр смог обойти строй своих воинов вместе с облегченно вздохнувшим греком. Когда его спросили, почему он не поверил Пармениону, царь ответил: «Мне показалось, что луч ше пасть жертвой преступления, чем собственного постыдного страха». Звучит слишком громко, что бы быть правдой, — так можно было бы сказать о каком-нибудь другом властелине. Однако подобное высказывание соответствует характеру Александра. Возможно, так и думали Плутарх, Курций Руф, Арриан, которые поведали об этом. Принято счи тать, что правдивые рассказы скучны, но бывает и по-иному. Что касается Кидна, который сегодня называ ется Гексу, а в средневековье именовался Салеф, следует для исторической точности упомянуть, что в 1189 году Фридрих I Гогенштауфен, прозванный Барбароссой, утонул в той же самой реке, которая в случае с Александром дала мировой истории не сколько иной поворот. Прошло еще восемь недель, прежде чем Алек сандр достаточно окреп, чтобы вести свои войска. За время его болезни ничего существенного не 95
произошло. И мы можем спокойно отправиться в путешествие за тысячу километров, в Вавилон, где «царь царей» Дарий собрал военный совет. Возник ла ситуация, которую никто не мог предвидеть: родосец Мемнон умер при осаде Мителены. То, что запланировал лучший полководец Дария и что уже частично осуществил, а именно: перенес воен ные действия на территорию Греции, отрезал Алек сандра от баз снабжения и ударил с побережья ему в тыл — стало бессмысленным. Только немногие считали, что племянник Мемнона, Фарнабаз, ста нет его достойным преемником. Он получил при каз высадить у Триполиса служивших на его кораб лях греческих наемников и двинулся маршем к Вавилону, где уже собрались мидийские, североаф риканские, армянские и гирканские воины. Вместе с отборным корпусом юношей и двумя тысячами телохранителей, называемых «бессмертными», они составили «исчисляемое сотнями тысяч и даже мил лионами» войско (как всегда, непомерно преувели ченное число, которое можно спокойно сократить наполовину).
Ларий,
иарь иарей -
С такой многочисленной армией Дарий на этот раз был полон решимости уничтожить этот воин ственный македонский сброд. Чужеземцы, а также их советники и сатрапы не должны больше осквер нять своими ногами священную землю Персии. Харимед же, которого Александр в свое время ве лел выслать из Афин, предостерегал от опрометчи вого выступления в поход и предлагал свои услуги, 96
ПРИЛОЖЕНИЕ
рассчитывая разбить македонян силами греческих наемников и с помощью гирканских войск. Это его предложение настолько возмутило окружение Дария, что ему не оставалось ничего другого, как указать на пояс грека. Это означало: «Выведите его и задушите этим поясом». В конце сентября войско покинуло Вавилон и медленно двинулось, а вернее, покатилось по Месо потамии, так как в обозе верхом или на колесницах ехали тысячи человек. Среди них было 365 налож ниц царя со своими детьми, гаремные красавицы приближенных царя, евнухи, слуги, рабы (у каждого знатного перса было более двенадцати конных ра бов), 300 верблюдов с драгоценностями состоятель ных персон, 600 мулов с сокровищами Великого царя, не говоря уже о повозках с провиантом, о вьючных животных, о колесницах менее титулован ных придворных. Этот военный червь начисто объел все на своем пути к Дамаску. Здесь оставили гаремы с прислугой и разбили лагерь под городом Сохи у подножия горы Аман. На этой широкой равнине, будто бы созданной для его превосходящей по чис ленности кавалерии, Дарий хотел дождаться Алек сандра. И он ждал и ждал... То, что п р о и з о ш л о в последующие дни и неде ли, не завершись оно впоследствии кровавой бит вой, м о ж н о было бы назвать комедией. Великий царь, хорошо зная, что утомительные недели ожи дания противника приведут к истощению запасов армейского продовольствия, вторгся через перевал в К и л и к и ю и вышел на морское побережье к го роду Исс, где вместо врага увидел лишь несколько сотен оставленных здесь больных македонян (ко торых он вырезал на месте), тогда как Александр 6 Зак. 246
97
в то же время шел вдоль побережья за головным отрядом Пармениона, чтобы через М и р и а н д р и Байланский перевал первым выйти к врагу, что удалось ему в гораздо меньшей степени, чем Дарию. И ни один из них не знал и не подозревал о пути следования другого, хотя их а р м и и прошли рядом, параллельно друг другу, в противополож ных направлениях. Все-таки Великий царь пер вым узнал, куда двинулся м а к е д о н я н и н , и решил использовать эту возможность, чтобы закрыть ему дорогу к отступлению. Когда измотанные маршем македоняне услышали, что враг вышел им в тыл, то приуныли даже самые храбрые из воинов, по тому что солдаты ничего не боятся больше, чем опасности быть отрезанными. Александр вызвал к себе командиров и сказал им то, что, как мы уже знаем, говорили в подобных критических ситуациях Цезарь, Валленштейн или Фридрих Великий: «Как вы можете бояться тех, над кем уже однаж ды одержали победу?! Македоняне — это свободные люди, поседевшие в битвах мужи; персы же — рабы, воины, давно отвыкшие от оружия, ведомые испор ченными роскошью и пороком командирами. Вы не должны бояться также и греков, сражающихся в их рядах. Они предали свою родину за деньги и столь же презренны, сколь и бессильны». Позже он прошел вдоль армейского строя и применил испытанный трюк полководцев: воена чальники шептали ему на ухо имена и перечисляли боевые подвиги тех или иных солдат, и он обра щался непосредственно к ним, зная уже и то, и другое. Он также не страшился говорить о шкуре медведя, который еще не был убит. 98
Рис.
2.
Поле б и т в ы у
Исса
предположительно между
реками
Пинар и Пайя.
«Завтра предстоит сразиться не с каким-то там сатрапом, а с Великим царем. Если вы одержите победу, то Азия с ее несметными богатствами будет лежать у ваших ног. И думайте о том, кто будет идти впереди ваших рядов и, как вы это уже не раз видели, поставит на карту свою жизнь: это сделаю я, Александр!» Насколько патетично звучали эти слова, настолько же трезво и разумно был отдан приказ разжечь перед палатками костры и пригото вить еду. Казалось, что угроза паники миновала, и уже больше никто не ворчал, когда поздним вече ром Александр принял решение отправиться туда, откуда пришли, — к Иссу. 99
Где-то на обратном пути его, должно быть, охватили сомнения: а по-прежнему ли боги милос тивы к нему? Ведь они заставили его двинуться в пустоту, сражаться перевернутым фронтом. Им нужно было принести жертву, этим вечно чего-то требующим олимпийцам, для которых прин цип «я даю тебе, чтобы ты дал мне» значил не меньше, чем для людей. Но кто из богов дал бы здесь больше всех?! Слева простиралось море, по этому выбор был недолгим: Федита. Эта нереида была матерью Ахиллеса, который по материнской линии считался предком Александра. В присутст вии военачальников в боевую колесницу были впря жены четыре белых к о н я , и раб плетью погнал их навстречу прибою. Где же, собственно говоря, находилось место под названием Исс? Когда-то в гимназии мы зада ли такой вопрос нашему учителю истории. Он не знал ответа и в этом ничем не отличался от совре менных историков. Точно установлено, что персы, как и в битве при Гранике, построились за какойто рекой. Но что за река это была? Очевидно, одна из трех больших и пяти малых, протекавших здесь, между горами и морем (смотрите приведенную карту). Две из них со временем стали привлекать особо пристальное внимание военных историков: Пинар (сегодня — Дели Чаи) и Пай я. Сторонники этих противоположных точек зрения с давних пор враждуют друг с другом с таким упорством, что напоминают Александра и Дария. Никому не из вестный французский военный, некий офицер из мещан, на основании изучения 679 страниц древ них фолиантов и девяти карт отдал предпочтение Пинару. Но этот монументальный труд сомнитель100
ной исторической ценности не содержал никаких убедительных доказательств. В течение веков реки имеют обыкновение менять свое течение и берега. Так как известно, что павшие с обеих сторон похо ронены на поле битвы, причем некоторые погребе ны в могилах, то разъяснение могли бы дать только раскопки. В отдельных литературных источниках слово «Исс» упоминается в качестве названия уступооб разного боевого порядка, используемого при на ступлении на превосходящего по численности про тивника. Суть данного тактического маневра состоит в том, что усиленным флангом пытались одолеть противоположный вражеский фланг, в то время как более слабое крыло уступом придерживалось сзади. Классическим примером этого является бит ва при Левктрах, где в 371 году до н.э. фиванцы под командованием Эпаминонда разбили спартанцев. Этот полководец навсегда остался в анналах воен ной истории как первый, кто применил в бою уступообразный боевой порядок. Другими приме рами применения этого боевого порядка являются Лютен, где в 1757 году одержал победу Фридрих Великий, а также Маренго, где Наполеон разбил австрийцев в 1800 году. Там же — то ли на Пинаре, то ли на Пайе — местность, расположенная между побережьем и под ножием гор, была изрезана водными путями и пред ставляла собой влажную, грязную землю; здешний рельеф, таким образом, не был приспособлен для применения уступообразного боевого порядка. Не зависимо от того, использовал Александр данный боевой порядок или нет, битву при Иссе он выиг рал не поэтому. 101
Как и на Гранике, царь сел на коня во главе отборного отряда своих боевых спутников, в первой же мощной атаке опрокинул тяжелую кавалерию и пехоту на левом фланге противника, круто повернул коней влево (кавалерийский трюк, пригодный в дан ных условиях, который позже продемонстрировали только карфагеняне под командованием Ганниба ла), стремительно ударил во вражеский центр, где, по обычаю персов, находился Великий царь, и на длину копья приблизился к его боевой колеснице. Жажда уничтожения, сверкавшая во взгляде Александра, страх на лице Дария и беспомощное движение его руки, протянутой в сторону смер тельно раненного командира его телохранителей — все это впечатляюще изображено на известной помпейской мозаике размером 5,82 на 3,13 метра, вы ложенной из полутора миллионов камешков, — мо заике, которая восхищает сегодня посетителей Национального музея в Неаполе. В этот момент решилась судьба сражения, ко торое тогда еще не было проиграно Дарием: его тяжелая кавалерия обратила фессалийцев в бегст во к морю, его греческие наемники врезались в лес сарисс и, подогреваемые извечной ненавистью э л л и н о в к м а к е д о н с к и м невеждам, совершали страшное опустошение в фаланге. Однако у Вели кого царя, оказавшегося один на один с Алексан дром, сдают нервы. Он круто поворачивает встав ших на дыбы коней и, пересекая поле боя, мчится прочь. Когда путь становится непроходимым, он бросает оружие, срывает с себя пурпурную ман тию и вскакивает на сопровождавшую его лошадь. «Царь бежит!» — этот крик, распространяющийся с быстротой молнии, долетает сначала до сража102
ющихся на побережье к о н н и к о в , потом — до юно шей отборного корпуса, и, н а к о н е ц , обращаются в бегство и н а е м н и к и , также потерявшие мужество из-за малодушного бегства содержавшего их царя. В хаос отступления устремились со всех сторон македоняне, своим смертоносным оружием соби рая страшный урожай победы, оставляя тысячи убитых и раненых. Только два часа длилась битва в этот ноябрь ский день у Исса. Она была выиграна человеком, готовым пожертвовать собственной жизнью, сто я в ш и м во главе более обученного и морально бо лее подготовленного войска, человеком (не стоит об этом забывать!), которому на этот раз улыбну лась удача. Исход боя отнюдь не был предопреде лен. Д а р и й тоже мог бы покинуть поле сражения победителем. Цезарь, когда казалось, что шторм разобьет его корабль у иллирийского побережья, крикнул кормчему: «Не бойся ничего! С тобой Цезарь и его удача!» После непродолжительного безрезультатного преследования . врага Александр вернулся назад: уставший, с разбитыми нагрудными латами, он позволил снять себя с коня. Из раны на правом бедре сочилась кровь. Все кругом шептались о том, что царь был ранен в поединке с Дарием. Обычное дело на войне... Он вошел в шатер побежденного, который, по существовавшему тогда обычаю, не был разграблен, и остановился перед занавесом, как вкопанный. Когда он увидел изготовленные из цельного золота сосуды, мраморную ванну, сереб ряные кувшины для воды, бутылочки с мазями, ложе из павлиньих перьев, покрытое тигровыми шкурами; когда он вдохнул воздух, напоенный изыс103
канными ароматами пряностей и эссенций, по дивился ножкам столов в виде львов и столовой посуде, то обратился к Клиту со словами: «Вот что значит, по-моему, быть царем!» Позже победители пили вино и вспоминали павших (у македонян было 450 человек убито и в десять раз больше — ранено). Слуга Дария, кото рый, как и все остальные, был л и ш е н языка, чтобы не мог проговориться о том, что слышал, передал ему украшенный рубинами ларец из слоновой кос ти. Он был пуст, и стали думать о том, что в нем хранить. «Только то, что еще более ценно», — ска зал Александр. С этого времени в ларце из слоно вой кости лежал свиток с комментариями Аристо теля к «Илиаде» Гомера. Теперь настал черед той сцены, которая удив ляла современников и трогала потомков: имеется в виду встреча Александра с матерью и супругой Великого царя. Сизигамбес и Статира, хорошо зная, что по законам того времени победитель может сделать с ними все, что пожелает, изначально поло жились на волю судьбы и с плачем упали на землю, когда увидели с триумфом провозимую по лагерю колесницу,-а также лук и пурпурную мантию: они, вероятно, подумали, что Великий царь мертв. Алек сандр через Леонната объяснил несчастным, что считает их не пленницами, а царицами и заверил в том, что будет и впредь с должным почтением относиться к их высокому положению, ибо не ве дет войну с женщинами. Если бы при подобных обстоятельствах, пишет Дрозейн, и у а ф и н я н со спартанцами ненависть к вражеским правительницам и жажда любовных развлечений с ними находила бы такой же выход!.. 104
Наверное, ни один из поступков Александра не удивлял потомков больше, чем этот акт благород ства, эта почтительность, с помощью которой он мог бы вывернуть деспота наизнанку. Скептики, однако, придерживаются мнения, что его поведе нием руководило не только великодушие, но также и политические соображения. Царственные плен ницы были желанными заложницами. Рассказывают, что когда некоторое время спус тя он вместе с Гефестионом вошел в шатер обеих цариц, то мать, не зная, кто же именно из этих двоих прекрасно одетых мужчин является царем, пала н и ц перед его другом, который был выше ростом, чтобы поприветствовать его по персидско му обычаю. Гефестион, отступив назад, дал ей по нять, что она ошиблась, и женщина, пребывая в величайшем смущении, уже была уверена, что эта ошибка будет стоить ей жизни, но Александр с улыбкой сказал: «Ты не ошиблась, он тоже Алек сандр». Потом он взял на руки шестилетнего сына Дария и поцеловал его. Царицам было разрешено похоронить самых близких родственников. Поле сражения было по крыто телами тысяч убитых персидских воинов — правда, не сотнями тысяч, как сообщили македо няне, которые с известной долей преувеличения довели численность персидского войска до полу миллиона человек. Ведь как прекрасно одержать победу, сражаясь за отечество, и победа эта тем прекраснее, чем больше врагов повержено... В отличие от численности армии противника более достоверным представляется количество тро феев, которое Парменион Спомощью своих писарей тщательно зарегистрировал в Дамаске: 2600 талан105
тов в монетах (соответствует 60000000 немецких марок), 500 фунтов серебра в слитках — сумма, которой было достаточно, чтобы заплатить солда там отсроченное жалованье и обеспечить им со держание на последующие шесть месяцев. Шесть тысяч вьючных животных привезли с обозом не только деньги, но и живую добычу: «329 царских музыкантов и танцовщиц, 46 слуг для плетения венков, 277 придворных поваров, 29 поваров для п р и г о т о в л е н и я еды на очаге, 13 м о л о ч н и к о в , 70 виночерпиев, 17 виноделов, 40 человек для составления мазей». Среди сотен знатных плен ниц, которые были захвачены, оказалось так мно го прекрасно сложенных, что у Александра, кото рый велел провести их мимо себя, словно на параде, прямо-таки разболелись глаза. В числе их была Барсина, женщина слишком благородная, чтобы сделать из нее рабыню, и с л и ш к о м прекрасная, чтобы не пожелать ее. Так как при выступлении войск из Македонии царь отказался от женитьбы, П а р м е н и о н предло жил ему вступить в связь с Барсиной, чтобы та родила ему сына. Ведь Александр знал ее с тех пор, как она еще девочкой жила в ссылке в Пелле. К тому же она говорила по-гречески. А то обстоя тельство, что ее отец — перс, сатрап Артабаз, а брат командовал персидским флотом в Эгейском море, не будет воспринято с обидой ни греками, ни ма кедонянами — так считал Парменион. Александр позволил себя уговорить и, в конце концов, убе дить. Он держал Барсину при себе в течение пяти лет и расстался с ней лишь тогда, когда встретил женщину, к которой его, как уже было сказано, влекло не известное ему до сих пор чувство: страст106
ная любовь. Связь с Барсиной и проявленное Алек сандром уважение к пленным царицам сразу же поз воляют представить, как он намеревался в будущем строить отношения с Персией. «В К ил и кии и особенно при Иссе воины уми рали за твое царское достоинство и за греческую свободу», — предупреждал его в письме один афи н я н и н . Греческая свобода, «война отмщения» за униженных когда-то Ксерксом афинян, спартан цев, фиванцев, фессалийцев? В голове и сердце Александра уже сложились иные представления... Известие о поражении персов распространилось быстрее, чем мы, живущие в эпоху высокоразвитых коммуникаций, можем себе представить. Эта но вость привела в уныние командующих персидским флотом на Эгейском море (ведь теперь уже больше не приходилось рассчитывать на жалованье Велико го царя). Она парализовала стремление спартанцев организовать по всей Греции центры антимакедон ского сопротивления. Это сообщение буквально деморализовало афинян во главе с непримиримым Демосфеном, которые поверили слухам о том, что македоняне были растоптаны конницей Дария. Оно вынудило собравшихся в Коринфе членов Союза лицемерно поздравить друг друга с победой. Спустя две недели после битвы высокородные гонцы доставили Александру письмо. Оно было от Дария, который с частью своей разбитой армии — персами и греческими наемниками — отступил за Евфрат. Дарий утверждал, что именно Александр развязал эту войну, ведь он вторгся в его мирную империю и принес много несчастья его поддан ным: «Против своей воли я покинул свою резиден цию, собрал свои народы и повел их против тебя. 107
Боги же, из каких бы побуждений они этого ни сделали, отвернулись от меня. Теперь вместо того, чтобы с обеих сторон и в дальнейшем жертвовать людьми, следовало бы заключить союз и впредь придерживаться мира. Но прежде всего ты вернешь мне мать, жену и моих детей, за которых я заплачу такой выкуп, что его не унесет и вся Македония, и отдам в придачу земли до реки Галис». Это письмо говорит о разумности и чувстве меры, о понимании побежденным своего положе ния, о способности достойно проигрывать. Тем более удивительно ответное послание Александра. Досто верность документа неоспорима и не подвергается сомнению даже теми историками, которые прояв ляют скептицизм в других вопросах. Текст настоль ко характерен и убедителен, что кажется, будто живой Александр предстает перед нами из тумана тысячелетий. Вначале он подчеркивает, что ни в коем случае не повинен в развязывании этой войны, а вся от ветственность лежит на персах. Ибо он, избранный вождем эллинов, лишь заставил персов поплатить ся за то, что они во главе с Ксерксом причинили когда-то грекам. И недавно они снова дали повод для отмщения, когда послали во Фракию, находив шуюся под властью македонян, свои вооруженные силы. Все эти доводы изложены Александром спо койно и бесстрастно, но когда речь зашла о Фи липпе, он не смог сдержать гнева: «Мой отец умер от рук вероломных убийц, кото рых вы на него натравили, чем и хвалились в своих письмах. Ты сам, Дарий, посылал деньги спартан цам и некоторым другим эллинам, чтобы настроить их на борьбу со мной; и, наконец, с помощью 108
посланников ты пытался совратить моих друзей и разрушить тот мир, который я дал эллинам. После всего этого мне ничего не оставалось, как пойти войной на тебя, на человека, который присвоил себе трон, нарушив священные права персов». Здесь имеется в виду убийство Великого царя Арсеса евнухом Багоем, которое освободило дорогу Дарию. Этот фрагмент текста убедительно доказы вает факт неприкрытого вмешательства в дела Пер сии, ведь Александр прямо говорит о себе как о защитнике персидских традиций, более того — даже отказывает Дарию в праве называть себя царем. И продолжает: «Одержав победу в справедливом бою над тво ими полководцами и сатрапами, а теперь — и над тобой и твоей военной мощью, я милостью бес смертных богов являюсь также и властелином той земли, которую ты называешь своей. О тех, кто сражался против меня, до не остался в состоянии войны со мной, а перешел под мою защиту, — о них я позабочусь». Далее его пером водила гордыня, ощущение триумфа и надменность. Того, чему учил его Арис тотель и что было провозглашено в храме в Дельфах — «Соблюдай меру во всем», — здесь явно не чувствуется: «Так как я теперь господин Азии, то я требую, чтобы ты ко мне пришел. Если же ты опасаешься за свою безопасность, то вышли предварительно твоих посланцев, которым будет сообщено о гаран тиях обеспечения свободного проезда. Передо мной ты будешь. просить о твоей матери, твоей жене и твоих детях; будут выслушаны и все другие твои желания. Впрочем, если ты снова пошлешь мне 109
письмо, то должен обращаться к «царю Азии». Я тебе не равный, а господин над всем тем, что было твоим. Если не проявишь покорность, то я поступлю с тобой как с человеком, оскорбившим мое царское величие». Письмо заканчивается угрозой: «Если ты при держиваешься другого мнения о том, кто теперь властитель, то я еще раз жду тебя для битвы в открытом поле. И не вздумай убегать! Потому что где бы ты ни был, я все равно тебя найду». Александр не ожидал ответа на это послание. Он требовал того, чего Дарий не мог исполнить, — разве только ценой потери своего достоинства. И тем не менее этот ответ должен был прийти.
Тир - горол
в
смертельной схватке
Что нужно было предпринять после битвы при Иссе? Этот вопрос обсуждался высшим военным руководством македонян в Марафе. Следовало ли охранять то, что уже завоевано, и ждать дальней шего хода событий? Или было бы разумнее про биться за Евфрат, прежде чем персы успели собрать новое войско? Именно это предлагали сделать не которые полководцы. То же самое посоветовал бы предпринять кое-кто из современных военных ис ториков. Во всяком случае, Александру был сделан упрек в том, что он действовал без всякого плана и упустил отличную возможность окончательно уничтожить персидское государство. Это, следова тельно, являлось с е р ь е з н е й ш е й стратегической ошибкой, о чем легко говорить с высоты современ ного уровня познания. Стоило ли тогда поступать ПО
подобным образом — сомнительно. Македоняне все еще чувствовали угрозу с моря, и пока финикий ские гавани были для них, словно стрела в теле., да и Египет прочно удерживался персами. Александр обуздал свое явное нетерпение и обра тился в сторону ф и н и к и й ц е в , которые предостави ли свой флот в распоряжение персов. Насколько мала была численность этого народа, настолько велико было его влияние: он был способен к тор говле, к а к никто другой; не имея собственного государства, он господствовал на море между Гиб ралтаром и К и п р о м ; этот народ руководствовался духом коммерции, означавшим риск и расчет. Не которые исследователи придерживаются версии, что финикийские мореплаватели побывали в Америке еще до викингов и Колумба, и каждому известно, что они обогнули Африку. Как бы между прочим они дали нашему континенту название «Европа» и подарили нам алфавит. Эти странные люди, фини кийцы, как и все, к кому благосклонна удача, были не особенно любимы на Средиземном море. Они были очень богаты, хитры, славились как мастера на все руки, но имели одну слабость: ревнивую зависть друг к другу. Тир и Сидон, Триполис и Арад, Библ, Берит (Бейрут) и Акко отказывали друг другу в масле для ламп, не давали ни одного бур дюка вина. Александр сделал ставку на их противоречивую натуру и оказался прав. Сидонцы, когда-то жестоко разбитые полчищами персов после восстания, остав ленные в беде Тиром, несмотря на обещание по мочь, поторопились сдать свой город македонянам. Жители Арада также появились с золотым венком, а за н и м и последовали и жители Библа. При этом 111
они не чувствовали особой радости: насколько мало любили ф и н и к и й ц ы персов, настолько не лежала у них душа и к грекам, старым заклятым врагам; к тому же они опасались, что после того, как прине сут Александру клятву на верность, возникнет уг роза эллинизации. Тем не менее сидонцы с прихо дом Александра надеялись увидеть у н и ж е н н ы м проклятый ими Тир, а население Библа связывало с Александром надежду на возрождение былого могущества их города. Наконец появились и посланники Тира. Их лбы не были повязаны красной лентой, как подо бало просящим о покровительстве. Они совершен но не хотели отдаваться во власть новому господи ну. Они втайне высмеивали сидонцев, чей новоис печенный царь раньше был садовником. «Ибо так хотел Александр, — пишет Помпей Трог, — чтобы никто не смог подумать, что это вызвано к а к и м и то родовыми заслугами, а не исключительно ми лостью щедрого царя». Посланцы Тира передали македонянину настолько тяжелый золотой венок, что сразу же вызвали его недоверие. Что же скры валось за этим чрезмерно дорогим приветственным подарком? Он вежливо поблагодарил и высказал свое же лание принести жертву божеству города Мелькарту, который был не кем иным, как тирским Герак лом, а следовательно, его предком. Это предложение Александра кому-то могло показаться только за маскированным условием сдачи города. И м е н н о так поняли его слова в Тире, но ответили не менее изящным дипломатическим ходом. Жители этого города, в отличие от большинства ф и н и к и й ц е в , населяли защищенную флотом островную крепость 112
и поэтому сказали, что по достоинству оценили честь царского жертвоприношения, но он мог бы оказать Мелькарту еще более высокие почести, если бы устроил церемонию в другом храме, который «случайно» находился на материке, в Палетире. За этим предложением стоял очевидный расчет: для купцов еще не пришло время окончательно ре шить, чью сторону принимать — персидскую или, как в этом случае, македонскую, так как пока было неизвестно^ кто же станет победителем. Александр видел их насквозь. Ничто не могло вывести его из себя больше, чем сознание того, что -его принимали за глупца. Это уже в полной мере испытали на себе жители города Милета. Отбросив всякую вежливость, он резко потребовал от пред ставителей Тира открыть, наконец, свои подлин ные намерения. Те присмирели и стали объяснять, что они — торговцы, а торговля может процветать только в мире; нейтралитет Тира гарантирует этот мир, поэтому их ворота должны быть закрыты как для македонян, так и для персов, но против согла шения на равноправной основе они, конечно, ни чего бы не имели. Эти островитяне и не подозре вали, что война началась уже в то самое мгновение, когда царь молча с н и м и распрощался. Впереди была самая продолжительная и упор ная осада за всю историю войн, где командовали не полководцы, а инженеры. Вначале прозвучала речь. Командиры кавалерийских и пехотных соеди нений собрались на берегу, взирая на крепостные стены Тира, которые до небес возвышались из моря, словно воздвигнутые рукой циклопа. На душе у македонян было неспокойно. Им казалось, что 113
лучше встретить врага в открытом поле, чем за рвами и бойницами; они привыкли видеть в руках своих людей мечи и копья, а не кирки и лопаты. Опыт подсказывал им, что пройдут месяцы, прежде чем город будет взят, если это вообще удастся сде лать и не придется обломать зубы о проклятый, гранитный монолит, что было с Навуходоносором после тринадцатилетней осады. «Если Тир не падет, если его гавани не перей дут в наши руки, то персы и дальше будут господ ствовать на море, и никто из нас не сможет отва житься, имея за спиной смертельную опасность, преследовать Дария, — так начал Александр, слиш ком хорошо зная настроение своих командиров. — Но если же мы штурмом возьмем эти стены, то тогда Ф и н и к и я будет нашей и ее корабли покинут персидский флот, потому что какой же гребец, какой матрос захочет воевать, если он будет знать, что его родной город находится в наших руках?! Только тогда мы сможем удерживать Афины боль ше страхом, чем доброжелательством, и больше не будем опасаться в Греции никаких восстаний; толь ко тогда мы сможем беспрепятственно пойти на Египет — где, как вам известно, властвуют Ахемениды». Между побережьем и Тиром, скрывая уходя щую в глубину значительную часть городской сте ны, лежала восьмисотметровая полоса бурного моря, дно которого, пологое у берега, вблизи острова круто обрывалось. Как можно осаждать эту остров ную крепость, не имея мало-мальски приличного флота? Этот вопрос Александр прочел на лицах своих военачальников. И он ответил на него, когда повесил на плечо две корзины с песком, подошел 114
к берегу и высыпал песок в море. Уже на следую щий день началось возведение дамбы. Материал для строительства подвозили на теле гах жители Палетира — после того, как их застави ли сносить с этой целью собственные дома. Им помогали тысячи пленных, разбитых на группы. Дерево для забиваемых свай поставляли из лесов Ливана с их знаменитыми кедрами. Весь надзор над проведением строительных работ осуществлял инженер из Фессалии Диад. Царь сам назначал вознаграждение для наиболее усердных строите лей, хвалил, порицал, подстегивал. Но работы все же продвигались с неимоверным трудом: греки изобрели сложные технические приспособления, но почему-то не додумались до тачек и хомутов для лошадей (так же, как и н к и — до колеса). Жители Тира с усмешкой наблюдали за строи тельством дамбы с зубцов своих пятидесятиметро вых стен и не могли скрыть злорадства, когда шторм сносил с трудом насыпанный песок и волны пожи рали насыпанный грунт и камни. Они сожгли спе циально изготовленную соломенную куклу, изо бражавшую Александра, устраивали маскарад за маскарадом, радостно трубили в свои рожки. И еще делали то, в чем впоследствии должны были раска яться: сбрасывали со скал посланных Александром парламентеров. Они не боялись расплаты за эти совершенные против неписаных законов ведения войны преступления, так как верили, что если дело примет серьезный оборот, на помощь придет Кар фаген с его внушающим страх флотом. В многоэтажных постройках Тира, самых насто ящих многоэтажных домах, где в мирные времена проживало сорок тысяч человек, не ощущалось 115
никакой нужды. Глубокие колодцы давали достаточ ное количество воды. В кладовых было сложено продовольствие. Многие женщины и дети для пу щей безопасности были отправлены в город союз ников Карфаген. Жители Тира охраняли подход к двум гаваням, египетской и сидонской, и своими вылазками постоянно мешали сооружению дамбы. Они по-настоящему испугались лишь тогда, когда однажды утром увидели двух чудовищ, медленно вползавших на вершину дамбы. Это были высокие — пятидесятиметровые — двигавшиеся на четырех ко лесах осадные башни с покрытыми известью рама ми, увешанные овчиной; их верхний, двадцатый ярус был снабжен подъемным мостом* Эти башни македоняне втащили и установили, можно сказать, голыми руками. Настоящие шедевры плотницкого искусства! На башнях находилось разработанное гречес кими инженерами и основанное на принципе вра щения оружие, которое, в отличие от арбалета с его натянутой тетивой, развивало силу метания с по мощью нескольких вращающихся тетив и повыша ло, таким образом, дальность действия. Тяжелей шие камни улетали на расстояние до четырехсот метров. Машины для метания пучков стрел также во многом выигрывали благодаря вращавшимся пружинам. Спартанский царь Архидам, наблюдая в действии эту античную технику, призвал самого Зевса в свидетели собственного изумления и ужаса: «Какая здесь польза от человеческого мужества и человеческой храбрости?!» Однако эти два качества человеческого характе ра оставались еще в чести, и жители Тира проде монстрировали их, подогнав к округлой вершине 116
117
дамбы корабль, до отказа набитый щепками, смо лой, серой, и в последний момент воспламенив взрывоопасную смесь, в то время как их ударные группы со всех сторон мешали македонянам ту шить объятые огнем осадные башни. Когда Александр возвратился из десятидневной карательной экспедиции против горных племен Ливана, которые постоянно нападали на его лесо рубов, трудившихся для строительства дамбы, он приказал расширить мол, чтобы установить боль шее количество башен. Но на каждый его ход жители Тира отвечали контрходом. Стрелы его метатель ных машин они отводили вращающимися мрамор ными колесами; удары больших камней смягчались вывешенными на стенах мешками с водорослями; сброшенные в море скалы делали узкий морской пролив практически несудоходным. Казалось, ма кедоняне смирились с судьбой и осознали свое бессилие. Но вот Александру приснился сон о том, что его дразнит сатир, пытается поймать в свои сети, танцует вокруг, но ему, наконец, удается схва тить рогатого и хвостатого лесного духа. Едва толь ко прорицатель Аристандр узнал об этом, как ему тут же открылась разгадка: «са — тир» означает «Тир будет твоим!» Позже, в другом сновидении, является величественный предок Геракл, называет своего царственного потомка по имени и указывает рукой, с которой капает кровь, на стены города. Казалось, сны были как по заказу, но они уже так не воздействовали на боевой настрой армии, как это случалось прежде. Должно было произойти другое событие, чтобы убедить солдат в победе над Тиром: после известия о том, что родные города находятся в руках македонян, корабли из Сидона, 118
Арада и Библа покинули персидский флот и воз вратились в свои гавани. И м е н н о это предсказывал Александр. А поскольку и моряки кипрских галер, ультрасовременных для того времени пятивесельных судов, решили переметнуться к македонянам (предательство было уже вопросом времени), то у полководца, который несколько поторопился с роспуском собственного флота, вдруг появилось явное преимущество в военно-морских силах. Все это было прямо-таки «в духе Александра». С этого времени царь последовательно наносит удар за ударом. Жители Тира, которые оказались перед угрозой штурма с моря, видят появившуюся на горизонте армаду и вынуждены бессильно на блюдать из своих гаваней за тем, как их остров со всех сторон окружают корабли. Специальные суда поднимают из фарватера обломки скал и освобож дают путь для плавающих платформ, состоящих из двух скрепленных между собой цепями грузовых кораблей. На их палубах установлены тараны — военно-техническое новшество, обладающее в пря мом смысле слова «пробивной силой». Закреплен ные в трех местах, они могли, как и на суше, постепенно разрушать стены, хотя враги и мешали этому: иногда им удавалось распустить крепежный канат и таким образом отогнать корабли от стены. Но вскоре зазияли первые бреши там, где камен ные блоки были плохо подогнаны друг к другу. Каждая платформа освобождала место для двух кораблей с абордажными мостиками, по которым штурмовые подразделения проникали в бреши. Первая волна воинов, пытавшихся прорваться в город, была почти полностью уничтожена, во главе второй встал Александр. Теперь наступление на 119
островную крепость шло уже со всех сторон. Гале ры прорывали преграды и проникали в обе гавани. Метательные машины стрелами сгоняли защитни ков с зубцов крепостной стены. Воин боролся с воином, наступал и замертво падал, воздух был наполнен шумом летящих кам ней, свистом стрел, криком пронзенных копьями, разрубленных топориками, обожженных горячей смолой. Защитники Тира отступили, побежали, но все же собрались для последней битвы перед свя тилищем основателя города, Агенора:- одни почти безоружными бросались на врага, чтобы хоть еще одного унести с собой в могилу, другие прыгали со стен в море, предпочтя смерть рабству. «Началась страшная бойня, когда наступавшие со стороны гавани воины и отряд Кена ворвались в город, — пишет Арриан о последних часах города Тира в июле 332 года до н.э.. — Македоняне ярост но разили все, что попадало им под меч, озлоблен ные долгой осадой, не принесшей им славы, при ходя в неистовство при мысли о взятых в плен земляках, которых защитники Тира еще считанные дни назад казнили у всех на виду на зубцах своей крепостной стены. И они убили шесть тысяч муж чин, а тринадцать тысяч женщин, детей и стариков отдали в руки работорговцев. На тех же, кто укрылся в храме Геракла, распространилась объявленная Алек сандром божья милость. Но таких было немного, потому что защитники Тира хотели лучше умереть, чем оставаться в живых по милости своего врага». Сидонцы сообщили о том, что они тайно выве ли из Тира несколько тысяч жителей и взяли их на борт своих кораблей. Они это сделали не из любви к ближнему и не потому, что вдруг осознали общ120
ность своего происхождения. Они спасли только тех, на чьих руках были красно-фиолетовые пятна. Эти люди принадлежали к числу ремесленников, красивших соком пурпурных улиток материал, но сить который позволялось только царям. Пурпур из Тира пользовался огромным спросом, в древнем мире и был, вероятно, таким же ценным, как и красильщики из Тира. То, о чем умолчал Арриан, сообщает Диодор и Курций Руф: «Когда наступил новый день, победи телям представилось печальное зрелище воплощен ного гнева царя: две тысячи молодых людей, кото рым удалось уцелеть в бесконечной кровавой битве, были приколочены к крестам, и кресты стояли вдоль большого участка дороги». Смерть на кресте означала мучительное умирание, которое могло длиться до трех дней. Трупы оставили висеть не сколько недель — устрашение для всех тех, кто в будущем осмелится противостоять Александру. Попытка Гефестиона избавить Тир от этого ужасного зрелища была отвергнута. «Ужас, — объ яснил Александр другу, — предотвращает будущее кровопролитие. П о м н и о Фивах». Он напомнил и о том, что сочувствие не свойственно мужчинам. Однако в других случаях этот македонянин сам мог испытывать сочувствие — белая ворона среди пра вителей.
ГЛАВА ЗАКАТ
«Египет,
маяк в
3
АХЕМЕНИАОВ
море лревности»
В последние дни осады Тира от Великого царя было получено второе письмо. Содержание его было настолько необычно, что Александр вначале коле бался, показывать ли его своим полководцам. Он попросил гонцов никому ни о чем не говорить. Дарий предлагал ему не больше не меньше, как поделить мир: так, он готов был уступить все земли западнее Евфрата, признать Александра равным ему Великим царем, желал выплатить его семье. 10000 талантов (около 250 миллионов немецких марок) и в придачу пообещал Александру одну из своих дочерей в жены. За всю историю никто из прави телей мировой империи так не унижался. И, соб ственно говоря, без особой необходимости. Конеч но, его флот уже больше не имел решающего значения, почти все побережье Малой Азии с ее городами было в руках противника, он потерпел поражение в двух битвах, однако же войну он еще не проиграл. Ядро его империи, ее важнейшая часть, было еще сохранено. Нетронутой лежала плодородная Месопотамия и область до верховья Евфрата. Если 122
он сейчас откажется от Египта, Сирии, Малой Азии, то это будет лишь незначительной жертвой по срав нению с тем, что останется от его огромной импе рии: необъятные земли между Тавром и' Индом, Тигром и Яксартом (ныне — Сыр-Дарья). Эти тер ритории населены были верными царю мидийцами и персами, воинственными горными племенами и внушавшими страх кочевыми народами, которые все были готовы защищать великую крепость Иран до последнего дыхания. Нужно было бы пролить потоки крови, чтобы завоевать их, — и это была бы дорогая македонская кровь. Так, во всяком случае, думал Парменион, один из самых старших и опыт ных македонских полководцев, проникнутый идеей македонского национализма совершенно в духе традиций Филиппа: и Ф и л и п п также довольство вался бы средиземноморским государством, про стирающимся до Евфрата, и напрочь отказался бы от мысли, будучи последователем Ахеменидов, за воевать всю Персию. В этом духе ответил Парменион, когда Алек сандр сообщил на военном совете о предложении Дария и спросил его мнение на этот счет: «Если бы я был Александром, я бы его принял». В конце концов, никто не мог знать (и в этом он наверняка был согласен с другими военачальниками), сколь долго продлится еще военное счастье, к тому же 10000 талантов — огромная сумма, от которой глупо было отказываться. «Если бы я был Парменионом, то поступил бы так же», — ответил Александр. Даже если считать этот эпизод не более чем историческим анекдотом, он, как это и свойственно хорошему анекдоту, характеризует противополож123
ные воззрения обоих лагерей с необычайной яс ностью: с одной стороны — ведомые когда-то еще Филиппом, поседевшие во многих сражениях кон серваторы, с другой — более молодые, готовые идти со своим полубогом на край света. Второе предло жение Великого царя Александр отверг в столь же обидной форме, как и первое: он не привык дово льствоваться подачками; земли, которые предлагает ему Дарий, и Вез того скоро будут принадлежать ему; он не нуждается в разрешении Великого царя на свадьбу с его дочерью, а сумма в несколько тысяч талантов, скорее, похожа на оскорбление. Кстати, в дальнейшем было бы лучше, если бы Великий царь появлялся перед ним лично... «Что бы произошло, если бы?..» Этот вопрос всегда отвергается строгими историками как нена учный. Нельзя спекулировать на событиях, кото рые так и не произошли; нельзя также всерьез заниматься рассуждениями о том, что могло бы случиться. Не лучше ли все то, что относится к области непознаваемого и совершенно не поддает ся изучению, оставить на долю фантазеров и меч тателей? Поддержанные Ницше, который видел в возможности подобных допущений кардинальный вопрос истории, подбодренные университетским профессором Александром Демандтом с его теми самыми дьявольскими вопросами «что бы произош ло, если... (Арминий не победил бы в Тевтобургском лесу; Пилат помиловал Иисуса; Гитлер умер в 1938-м году; не прозвучали выстрелы в Сараево в июне 1914-го года...)». Давайте и мы сыграем в эту игру памяти. Итак: что бы произошло, если бы Александр принял предложение Великого персидского царя? 124
«Справедлив вопрос о том, не стало ли бы огра ничение средиземноморским пространством более реалистичной целью, нежели та, к которой влекла далеко простиравшаяся завоевательная мысль Алек сандра, — пишет по этому поводу биограф Алек сандра Зигфрид Лауфер. — Думается, что маке донское государство, которое ограничилось бы этим пространством при наличии с и л ь н о - власти, было бы более долговечно, чем целый ряд эллинисти ческих государств, которые образовались из импе рии Александра». А Ульрих Вилькен замечает: «Едва ли можно сомневаться в том, что более ограниченная полити ка Филиппа гораздо больше соответствовала бы интересам Македонии. Нельзя также оспаривать и тот факт, что ограничение бассейном Евфрата спо собствовало бы еще большему и интенсивному рас пространению греческой культуры на Ближнем Вос токе». Наконец, и Шахермайер говорит о предложении Дария как свидетельстве мудрого государственного политика: «Земли до Евфрата входили в регион Сре диземноморья, где в будущем сложились эллинисти ческие государства. И действительно, в позднеэллинистическо-римскую эпоху область Евфрата служила границей между Средиземноморьем и Азией»*. Итак, Александр не был Парменионом, и он сделал иной выбор. Это было решение, которое оказало влияние на судьбы всего античного мира... После покорения Тира, на пути в Египет, Алек сандр еще раз натолкнулся на удивительное со* См.: Шахермайер Ф. Александр Македонский, изд-е 2-е, испр. М., 1986, С 142. {прим. ред.).
125
противление. Удивительным оно было потому, что после данного им на развалинах старого фини кийского города страшного урока царь думал, что теперь каждый город будет усердно и боязливо открывать перед н и м ворота. Газа — находящаяся в Сирии пограничная крепость — этого не сделала. Возглавлявший ее оборону перс Батис два месяца защищал крепость со своими арабами, пока не погиб последний человек. При штурме в Алексан дра сначала попала стрела, потом он был ранен еще раз — головорезом, сделавшим вид, что сдает ся в плен. И здесь впервые досада Александра перешла в бешенство, и он уготовил храброму Батису ужасный конец, вспомнив двадцать вторую песнь «Илиады», в которой говорится о победе Ахилла над Гектором: «...И на Гектора он недостойное дело замыслил: Сам на обеих ногах проколол ему жилы сухие Сзади от пят и до глезн и, продевши ремни, к колеснице Тело его привязал, а главу волочиться оставил; Стал в колесницу и, пышный доспех напоказ подымая, Коней бичом поразил; полетели послушные кони. Прах от влекомого вьется столпом; по земле, растрепавшись, Черные кудри крутятся; глава Приамида по праху Бьется, прекрасная прежде; а ныне врагам Олимпиец Дал опозорить ее на родимой земле илионской!» * * Цит. по: Гомер. Илиада. Пер. с древнегреч. Н. Гнедича. М. 1985. С 352. (прим. ред.).
126
Но Гомер вначале умертвил Гектора, Батис же был жив, когда его привязали к боевой колеснице. «Вероятно, книги Гомера опасны, если они вселя ют в могущественных мира сего такие мысли», — заметил по этому поводу Каллисфен. Об этом заме чании было тайно донесено Александру. Для при дворного историографа это не имело еще никаких последствий... Военный эксперт Й о р к ф о н Вартенбург счита ет, что поход к Нилу был абсолютно излишним. По его мнению, это предприятие было лишено какойлибо военной цели и являлось настолько же бес полезным, насколько и опасным отклонением от нужного пути, которое дало Дарию время, чтобы собрать новое войско. Другие полагают, что захват Египта был необходим, потому что таким образом была окончательно обеспечена безопасность среди земноморского побережья. Кроме того, в результа те Александр установил контроль над вывозом еги петской пшеницы и тем самым получил средство давления на Афины и на вновь бунтующую Спарту. К тому же господствовавший там персидский сат рап мог каждую минуту нанести македонянам удар в спину. Завоевание страны на Ниле Александр, конеч но же, мог бы поручить одному из своих полковод цев, потому что, исключая пересечение известных своей дурной славой прибрежных болот, военный риск был здесь минимальным. То же самое ему советовали и некоторые его старые македонские военачальники, но именно их совет и был для Александра неприемлемым. Потому что его манил Египет, этот «маяк в сумрачном море древности», подарок Нила, реки, о которой в одном гимне 127
времен XIX-й династии говорилось: «Благодаря тебе прорастает пшеница, поспевают на деревьях фрук ты, ты наполняешь водоемы Верхних и Нижних земель и защищаешь бедных от голода. Когда твои притоки бездействуют, все лежит в печали, но ког да твои воды разливаются, ликует земля и Мисраим плачет от счастья»; эта страна с ее пирамидами, храмами, сфинксами, дворцами, которая считалась у народов Средиземноморья колыбелью самой ува жаемой и самой древней среди культур (во что особенно верили греки, ведь здесь жили те люди, которые научили их когда-то строить, рисовать, философствовать, сочинять стихи, изобретать, за ниматься торговлей); этот Египет, уважение и по читание которого смешивались с ужасом непости жимо-неизвестного, потому что во все времена эта страна фараонов была прикрыта завесой таинствен ности, — и возможно ли было такому человеку, как Александр, отказаться от завоевания этой сказоч ной страны? В военном отношении этот поход, действитель но, оказался простой прогулкой. Персидский на местник Мазак поторопился сдать македонянам старую столицу Мемфис, открыть им государствен ную казну и предоставить в их распоряжение отря ды воинов, народ радостно приветствовал Александ ра как избавителя от персов, которые были до такой степени варварами, что зарезали священного быка Аписа и не обращали никакого внимания на нравы и обычаи жителей. Ликование возросло еще больше, когда Александр в храме Птаха был объяв лен фараоном. Так как он знал, что религия силь нее политики и было важно привлечь на свою сторону священников, он приказал построить в 128
Карнаке храм. Он не забывал регулярно приносить жертвы египетским богам. Сегодня в Луксоре гиды подводят посетителей к настенному рельефу, на котором изображен македонянин, оказывающий почести богу плодородия Мину, который появляет ся перед н и м с поднятым фаллосом. Восемь тысяч талантов обнаружил в государ ственной казне военный казначей Гарпал (то есть около 200 миллионов немецких марок). Человек, вечно жаждущий денег, единственный штатский в узком окружении царя, он хотел потратить их на вербовку новых наемников. То же самое советовал сделать и Евмен, грек из Кардии, который вел в придворном лагере «эфемериды» — дневники. Но Аристандр, имевший большое влияние как прови дец,и толкователь знамений, придерживался иного мнения. Царю во сне явился Гомер и процитировал следующие стихи: «Перед египетской рекой, в бур ном море лежит один из островов, он зовется Фарос». И м е н н о там, словно по мановению волшеб ного жезла, Александр должен был создать город и дать ему свое и м я - как подарок народам Египта. Даже если это легенда, известно, что Александр долгое время носился с мыслью о том, чтобы в устье Нила основать город к а к опорный пункт на грани це между Египтом и средиземноморским соседом, а также для развития торговли и наук. К началу 331 года до н.э. он спустился по Нилу на роскошной дадье, как и подобало фараону, и велел проверить отдельные рукава дельты на пригодность к строи тельству. Фарос, «приснившийся» остров, оказался слишком маленьким, песчаная же полоса — что-то вроде косы между морем и озером — казалась иде альным местом, которому не угрожали отложения 7 Зак. 246
129
речного ила; остров защищал бы город от морского прибоя и, кроме того, имел бы две гавани, западную и восточную: одну — для речного судоходства, дру гую — для морского. Здесь должен был возникнуть новый Тир! Со свойственным ему воодушевлением царь сразу же принялся за работу. С помощью ячменно го зерна на темной земле им были обозначены те места, где пройдет городская стена, будут располо жены рынок, кварталы евреев и сирийцев, египтян и греков, храмы эллинских и египетских божеств, дома для македонских ветеранов и поселение воен нопленных; определил он и место для дамбы, ко торая должна была соединить Фарос с городом. Не кто иной, как Динократ из Родоса, самый знамени тый из тогдашних архитекторов, занялся проекти рованием и производством работ. Прокладываемые улицы пересекались под прямым углом, некоторые из них были шириной до тридцати метров и дли ной до четьгоех-пяти километров. Так возникла Александрия, крупнейший и наи более совершенный из тех многих городов, кото рые были основаны царем в последующие десять лет и носили его имя. Александрия в Египте пре вратилась в один из самых процветающих городов древности, разрослась с помощью торговли — и здесь ей тоже не было равных, прославилась как обитель наук. Здесь находился всемирно известный Мусейон, александрийская библиотека с 900000 свитками (ее уничтожение навсегда связано с име нем Цезаря), Серапейон, самое роскошное после Капитолия здание этого типа; здесь горел огонь на 113-метровом маяке, построенном из белого мра мора и много лет вызывавшем удивление. Триста 130
тысяч жителей насчитывал город в I веке до н.э., и только Рим был впереди по количеству населения. Александрию называли самым прекрасным и са мым долговечным памятником ее создателю, цент ром духовной жизни на протяжении многих веков, местом, где слияние Востока и Запада стало вопло щенной реальностью. Аристандр, конечно, предвидел блестящее бу дущее Александрии. Когда слетелись стаи птиц, чтобы склевать ячменное зерно, и все пришли в ужас от такого явно недоброго предзнаменования, он успокоил собравшихся. Это могло означать одно: город ждет благоденствие, он будет производить много хлеба и другой еды. Но этот провидец не знал, что л и ш ь десятью годами позже Александр должен был торжественно въехать в этот город — лежа в саркофаге из червонного золота.
Власть
магического
«В пустынном ливийском краю, который встре чает путников полуразрушенным непогодой и вре менем, высеченным из скалы изваянием недрем лющего сфинкса и наполовину засыпанными песком пирамидами фараонов, в этой словно оглохшей от т и ш и н ы пустыне, простирающейся на необозримое пространство к западу от долины Нила, пустыне, чей летучий песок, взметаемый порывами обжига ющего полуденного ветра, заносит следы верблю дов, лежит, словно в море, небольшой зеленый остров, укрытый сенью высоких пальм, напоенный источниками, ручьями и дождевыми водами, — по следнее прибежище ж и з н и для вымершей вокруг 131
природы, последнее место отдыха для странника; под пальмами оазиса стоит храм таинственного бога, который приплыл на священной ладье от страны эфиопов к стовратным Фивам, затем пересек пус тыню, чтобы отдохнуть в этом оазисе и предстать перед ищущим сыном в таинственном образе. На божный жреческий род живет вокруг храма этого бога, вдали от мира, в священном одиночестве, в котором чувствуется близость Зевса-Аммона, бога жизни; они живут, чтобы служить своему оракулу и обнародовать его прорицания, услышать которые ближние и дальние народы присылают святых по сланников и подарки...» Так поэтично Йоганн Густав Дрозейн описал полтора века назад оазис Сива, и всякий, кто по сещает его сегодня, убеждается, что прошедшие столетия почти не изменили этого места — чего, правда, нельзя сказать о последнем десятилетии! После того, как президент Египта Хосни Мубарак сначала ослабил запрет на посещение находящего ся в закрытой военной зоне оазиса, а потом, в конце концов, полностью снял его, туристы начи нают активно осваивать этот маршрут. Дар-эльМахажас — «дорога гаснущего заката» — сегодня представляет собой трехсоткилометровую асфаль товую ленту, с помощью которой десятидневный караванный путь от средиземноморского побережья у Марса Матрук до оазиса превращается в четырех часовую поездку на автомобиле. Здесь появилось семь небольших отелей. На старых жилищах из высушенного воздухом глиняного кирпича можно заметить первые телевизионные антенны. Абду, вла делец местного ресторана, говорит: «Скоро сюда приедут многие из вас». Но пока лишь несколько 132
десятков туристов с рюкзаками бродят под фини ковыми пальмами и наслаждаются источниками, во многих местах бьющими из-под земли. «Акхир билад-аль-муслимин» — «последняя стра на мусульман» — пока еще имеет возможность пред стать перед нами почти такой же, какой увидели ее македоняне свыше двух тысяч лет назад. Как и тогда, молодые девушки носят пестрые платья жел тых, красных и оранжевых цветов, заплетают мно жество косичек; их матери ведут строгий и замкну тый образ жизни; здесь еще существуют древние мужские союзы, ездят запряженные ослами повозки и отсутствуют автомобили. Вряд ли местные жители знают о том, что произошло с храмом оракула, о существовании которого напоминают лишь остатки фундамента. Наверное, все-таки слышали... Жрецы оазиса витали в заоблачных высях — обиталище бога Аммона, однако, не настолько вы соко, чтобы позабыть о реальности. Вестники жре цов сообщили, что Александр с небольшим отбор ным отрядом сначала двигался вдоль побережья, потом встретился в Паретонии (Марса Матрук) с посланцами греческой области Кирены, которые в знак покорности передали македонянам свои по дарки и для перехода через лежавшую перед ними безводную пустыню предоставили ливийских про водников, которые умели скрещивать верблюдов с лошадьми, что редко удавалось сделать. Затем в оазисе много дней ничего не слышали о караване. Вероятно, его задержали песчаные бури. Вспомни ли о персидском царе Камбизе, который выслал к Сиве войско, чтобы покарать жрецов за их небла гоприятные прорицания, и что же: оно погибло в раскаленном адском пекле самума. 133
И вот однажды лазутчики донесли, что прибли жается конный отряд. Это были македоняне во гла ве с Александром и Птолемеем (который станет в будущем фараоном Египта). Уставшие от перена пряжения, изнуренные жаждой, они сообщили, что достигли оазиса лишь благодаря чуду, явившемуся в v образе неожиданного ливня. Но и это было не все: они могли погибнуть, если бы им, в конце концов, не указали путь два ворона. Те же из солдат, кому эти два ворона показались слишком обыкновенны ми, рассказали о двух говорящих змеях. И все-таки самым большим чудом был сам оазис, возникший в пустыне после долгого перехода через соленые бо лота и усеянные раковинами поля, через мрачные ущелья и высокие дюны, через извилистые вади* и коварные зыбучие пески. «Сива, Сива!» — кричали воины и бросались в чистые, как слеза, пруды, пили из источников, кружились на усыпанных цветами лугах, набивали рты финиками, -хмелели от пальмо вого вина. Прежде чем одетые в белые одежды жрецы спус тились для приветствия из своего воздвигнутого на холме храма, они, вероятно, еще раз задумались о том, что же, собственно говоря, привело к ним чужеземного царя. Конечно, он жаждал получить ответы на свои вопросы — это было желание всех прибывавших сюда, а таковых с каждым годом становилось все больше, и число знаменитостей среди них росло. Оракул Сивы превзошел по попу лярности оракулов Дельф и Додоны, потому что не
* Вади — сухие долины временных или периодических вод ных потоков, главным образом в пустынях Северной Африки и Аравии (прим. ред.).
134
ошибался. Что же касается причин, побудивших Александра отважиться на опасное для жизни пу тешествие через пустыню, то однозначно опреде лить их очень непросто. Он мог прийти сюда потому, что Геракл и Персей, которых он, как известно, считал своими предками, тоже посещали когда-то эти места. Или хотел убедиться в том, что здесь кончается обита емый мир, и в этом был смысл его путешествия? Возможно, его влекло стремление узнать, действи тельно ли всех убийц его отца постигла заслужен ная кара? Совсем нет, он пытался выяснить, был ли Ф и л и п п его настоящим отцом, потому что все еще ходили подогреваемые Олимпиадой слухи о том, что его зачал один из самых великих богов! Не горящая ли молния вошла в ее чрево? Но прежде всего он жаждал услышать, удастся ли ему поко рить весь мир... Наверное, некоторые из предпо ложений верны, а другие — нет. Поэтому, говорит Шахермайер, «естественно, что это событие заин тересовало исследователей, вызвало больше спо ров, чем все другие эпизоды похода Александра»*. А вот о чем жрецы не имели никакого пред ставления, так это о «потосе» — необъяснимой жажде неизвестного, незнакомого и безграничного (о чем мы уже упоминали), о страстном желании сделать то, чего не делал никто, о той самой демонической силе, которая постоянно подхватывала его и двига ла все дальше и дальше вперед. К испытываемому «потосу» добавлялось еще^одно: царь хотел, как сказал об этом Арриан, больше узнать о самом
* Шахермайер Ф. Александр Македонский. С. 151. (прим. ред.).
135
себе. Действительно ли всеми своими одержанны ми до сих пор победами он был обязан богам, будучи их любимцем или, возможно, даже- более того?.. Тек ли в его жилах тот белый сок, который нельзя было и сравнивать с кровью? И еще: станут ли боги-олимпийцы помогать ему и в дальнейшем, когда он начнет осуществлять свою идею мирового господства, или обвинят в наглой заносчивости, в нарушении определенных для людей границ и по губят его? Вид жилища знаменитого оракула мог разоча ровать Александра. Взглянув на это л и ш е н н о е украшений здание, едва ли достигавшее двадцати метров в длину и десяти — в ширину, с его убогим передним двором, римский эпический поэт Лукиан не смог удержаться от вздоха: «Никакого роскош ного храма не воздвигли ему народы Ливии. Бед ный, населенный по священному обычаю прошлых времен, не обесчещенный богатством скромный - дом божества древнейших родов...» Александр был принят жрецами, и ему един ственному было разрешено, не переодевшись, вой ти в святилище — помещение площадью примерно в двадцать квадратных метров, перекрытое сверху пальмовыми стволами. Здесь он задал верховному жрецу свои вопросы. Когда спустя продолжитель ное время он вышел, его окружили друзья и захо тели узнать, о чем он спрашивал и какие получил ответы. Он сказал: «Я узнал то, что хотел узнать, и ответы пришлись мне по сердцу». Эта реплика свидетельствует о тонком психоло гическом приеме, который часто и успешно ис пользовался царем: теперь каждый мог трактовать 136
его слова по-своему. Ореол мистики и загадочнос ти только придавал вес сказанному. Сам Александр и не думал приподнимать таинственную завесу. Историки также не могли удовлетворить свою лю бознательность. Александр писал матери о том, что услышал нечто такое, что могло бы чрезвычайно заинтересовать ее, однако это услышанное не мог ло быть сообщено в письме, и он обещал расска зать ей обо всем при следующем свидании. Но они так больше и не встретились. Л и ш ь один вопрос (и ответ на него) нам точно известен. Когда на пути в Азию Александр хотел выйти под парусами из дельты Инда в море, он сказал: «Теперь я принесу жертву тем богам, кото рые подтвердили в Сиве мое происхождение от Аммона». Вскоре «событие в Сиве» обросло домыслами, потом поползли слухи, наконец, появились сплет ни, а греческие сплетники были мастерами своего дела; ко всему этому добавилась и досужая болтов ня, которая не утихала в солдатских лагерях. Утвер ждали, что никто не может победить Александра, что в будущем он завоюет весь мир, что он может творить чудеса, по ночам общается с богами и сам является богом, потому что, когда он спросил жре цов, все ли убийцы его отца понесли наказание, они дали ему понять следующее: «Никто не смог бы убить твоего отца». Над убийцами же Филиппа, над всеми вместе и над каждым в отдельности, по их мнению, свершился суд земной справедливости. Для подтверждения того,-что в жилах Алексан дра текла божественная кровь, не нужны были ни слухи, ни сплетни, ибо имелось несколько свидете лей, слышавших все собственными ушами. «Бла137
гословен будь, сын Аммона!» — этими словами приветствовал верховный жрец появление царя. Для священнослужителя это было исключительно данью формальностям: в Мемфисе Александр был объяв лен фараоном, а каждый фараон был любимцем Аммона, родным сыном бога солнца Ра. Так как греки в Египте и Малой Азии (а отчасти и в мате риковой Греции) отождествляли Аммона с Зевсом, то, таким образом, он считался также сыном само го великого бога-олимпийца. На следующем при мере снова можно убедиться в том, к а к быстро распространялась молва: спустя несколько недель после возвращения Александра в М е м ф и с там по явились послы из Дидим и Эритреи, «конкуриро вавших» святых мест, которые сообщили, что и их оракулы подтвердили тот факт, что он является сыном Зевса. Считал ли себя сам Александр сыном Зевса? Из-за этого вопроса многие ученые рассорились друг с другом навсегда, а однажды вместо чернил даже пролилась кровь. Плутарх, трезво мыслив ший, всегда серьезно обосновывавший свои рас суждения биограф, писал: «Когда Александр был ранен стрелой и испытывал сильные боли, он ска зал: «То, что здесь течет, — это кровь, а не та прозрачная и чистая влага, что струится в жилах богов». А когда однажды раздался с и л ь н е й ш и й раскат грома и все испуганно вздрогнули, философ Анаксарх сказал ему: «Ведь это же сделал не ты, сын Зевса?!» Александр, смеясь, ответил: «Нет, я не хочу нагонять страх на моих друзей, чего бы ты охотно желал». Он никому не позволял обращаться к себе как к сыну Зевса-Аммона — даже своим льстецам. Если 138
же таковым его считали солдаты, то против этого он ничего не имел. Их веру он даже поощрял: тот, кто послан в бой богом, становится в сражении еще более мужественным и злым. Но с македонянами и греками — во всяком случае, теми, кто входил в его ближайшее окружение, — стали позже возникать тяжелые конфликты. В Спарте и Афинах его про пагандируемая схожесть с божеством порождала лишь язвительные насмешки. Демосфен оставил такое замечание: «Если он желает быть богом, ради Зевса, пусть будет им!» Верил ли сам Александр в свое божественное происхождение? Трудно получить однозначный ответ у мистика с такими наклонностями к практи цизму, у романтика, который был столь явным реалистом, как он. Вероятно, можно попытаться объяснить это на примере театрального зрителя, который верит, что там, на сцене, страдает Эдип, Гамлет или Фауст, и в то же время знает, что в действительности это актер Шульц. Едва ли Алек сандр когда-либо ссылался на своего божественно го «отца», но когда такое все-таки случалось, то в этом был определенный расчет. Мысль же о том, что он был орудием бога, разумеется, безраздельно владела им. Во всяком случае, он возвратился в Мемфис умиротворенным. Теперь он знал, что все, что он делал до сих пор, боги будут одобрять и в буду щем. Он чувствовал себя просветленным и был в ладу со своей совестью. Наполеон завидовал его возможности стать рядом с богами. После объяв ления себя императором и коронации в Париже он сказал одному иностранному дипломату: «Да, признаюсь, карьера моя была недурна. Я прошел 139
хороший путь. Но какая все-таки разница с Алек сандром! Когда он представил себя народу Юпи тером, то все ему поверили. Если я сегодня захочу назвать себя сыном Всевышнего, то меня высмеет любая рыночная торговка. Сегодняшний люд про сто чересчур просвещен. Я слишком поздно ро дился, нич.,его поистине великого уже больше не льзя совершить...» Возвратившись в Мемфис, Александр подождал, пока вернется посланная им вверх по Нилу экспе диция. Она должна была выяснить, почему эта могучая река каждое лето в одно и то же время разливается и в стране происходит наводнение: над этим вопросом греческие ученые уже давно ломали головы. Аристотель, который в Миезе пробудил у Александра интерес ко всему, что ползает и летает и что скрывает в себе земля, сделал царю специаль ное представление по этому вопросу. Когда кораб ли, наконец, спустились вниз по реке, Каллисфен передал царю свиток с записями результатов опас ной экспедиции: разливы происходят вследствие мощных дождей, которые обрушиваются летом на Абиссинское нагорье в районе первого порога Нила. Неважно, каким способом это было установлено, но современная наука в общих чертах подтвердила данную догадку. Когда Аристотель в далеких Афи нах узнал об этом открытии, он записал с тихим удовлетворением ученого: «Итак, данной проблемы больше не существует». Прежде чем Александр покинул страну, купав шуюся в изобилии, он назначил двух правителей — Верхнего и Нижнего Египта. Подобное деление Египта было принято уже в течение тысячелетий. Как всегда, он принял во внимание национальные 140
чувства своих новых подданных. Оба правителя были выходцами из местной аристократии. Но так как уже тогда была верна поговорка «доверяй, но проверяй», он приставил к н и м двоих македонских военных чинов. Управление финансовыми делами он передал прошедшему все «огни и воды» греку Клеомену, которому также было поручено и даль нейшее строительство Александрии. Он с мягким коварством повелел насильно собирать налоги и вскоре настолько пополнил государственную каз ну, что стал фактическим правителем обоих Египтов. Возможно, ему везло несколько больше, чем было нужно. Когда Птолемей после смерти Алек сандра коройовался в Мемфисе как новый фараон, он пригласил на церемонию и Клеомена — чтобы после празднества тайно умертвить его.
Небесная,
рожленная
из
пены Афролита
Весной македоняне снова подошли к Тиру, за стенами которого новые жители, греки, после раз гона финикийцев занимались восстановлением го рода. Их силами он был уже практически возрож ден из руин, и Александр смог разместить здесь свой придворный лагерь. По пути в Ф и н и к и ю он быстро подавил восстание в Самарии, отыскал скры вавшихся в пещерах зачинщиков, которые заживо сожгли македонского наместника, и велел пригвоз дить их к крестам. Несколько лет назад в вади Далайе были обнаружены останки казненных.. Эта находка, как и многие другие, свидетельствует о том, какой кровавый след тянется за человеком с давних времен. 141
Придворный лагерь Александра был блестящим, но это касалось не роскоши, а того круга л и ц , которые здесь собрались. Часть их была приглаше на царем, другие прибыли по собственной иници ативе. Здесь присутствовали художник Апеллес, скульптор Лисипп, архитектор Динократ (которо му, как уже говорилось, было поручено строитель ство Александрии); философы Анаксимен и Онесикрит, к о т о р ы е , к а к последователи Д и о г е н а , презирали мир и не препятствовали тому, что их царь хотел завоевать его, а, напротив, поддержива ли — при всей своей космополитической ориента ции; далее — Анаксарх, представитель школы Де мокрита, охвачеНный жгучей жаждой п о з н а н и я и безропотно переносивший все тяготы военного похода; историк и племянник Аристотеля Каллис фен, задачей которого было передать потомкам сведения о военных подвигах своего повелителя и который при этом не опустился до лести («Слава Александра, — говорил он самонадеянно, — всеце ло зависит от меня и моих исторических трудов!»); затем — поэты Агис, Хоирил, Аэсхрион, которых Александр презирал, так как они не могли срав ниться с Гомером, который «лишь один был бы в состоянии воспеть мои деяния»; актеры Л и к о н , Тимофей, Эвий, которые, в зависимости от обсто ятельств, приезжали из Греции и Малой Азии (их имена уже больше никто не помнит, потому что лицедеям, как известно, потомки не сплетают вен ков); врачи Филипп, Главкий, Критобул, Дракон, которых хвалили и щедро вознаграждали их высо копоставленные пациенты, страдавшие от небла гоприятного климата, некачественного п и т а н и я , разного рода невзгод, ранений, укусов змей; здесь 142
были родственники побежденных аристократов, захваченные в плен ж е н щ и н ы благородного проис хождения, спутницы македонских военачальников и чиновников, самые благородные среди гетер; и, наконец, хотя и упоминаемые последними, но не менее значительные фигуры: Пердикка, Пармени он, Птолемей, Неарх, Гефестион, Селевк, Леоннат, Кратер, Клитарх, Клит, Филота, Певкест, Лисимах, Евмен — те, кто были названы «великими сподвиж никами Александра». Время, проведенное в Тире, было спокойным; недели ш л и одна за другой без войны и душераз дирающих к р и к о в . Все пребывало в непрерывном д в и ж е н и и , и в течение д н я придворный лагерь н а п о м и н а л п ч е л и н ы й рой: командиры появлялись для отдачи рапортов, собирался штаб, ведавшие ф и н а н с а м и представляли свои расчеты, приходи ли и н о с т р а н н ы е п о с л а н н и к и , делегации завоеван ных городов платили дань, назначались судебные разбирательства под председательством царя, а также аудиенции для тех, кого было важно принять. К числу последних, несомненно, принадлежали представители А ф и н , прибывшие на богато укра шенной, р о с к о ш н о й галере; их возглавлял знатный горожанин по имени Ахилл. Они прибыли с пору чением добиться, наконец, освобождения захва ченных в битвах при Гранике и при Иссе афинских пленных. Это было, пожалуй, своего рода на глостью — действовать именем Ахилла, который, как известно, считался предком царя, но Алек сандр игнорировал издевательский умысел и не дал расстроить себя. По отношению к Афинам в тече ние всей своей ж и з н и он испытывал нечто вроде 143
любви-ненависти. Он ненавидел а ф и н я н из-за их высокомерия и вероломства и одновременно зави довал им, вспоминая о культуре, истории, великих людях этого города. Злопыхатели утверждали, что Александр многое отдал бы за то, чтобы его лич ный враг Демосфен один л и ш ь раз с признатель ностью похлопал его по плечу. А во время военного похода в Индию он однажды вздохнул: «Эх, вы, афиняне... Если бы вы знали, каким опасностям я себя подвергаю только для того, чтобы вы меня похвалили...» Во всяком случае, он разрешил плен ным вернуться на родину — за исключением матро сов двадцати афинских кораблей, которые и даль ше должны были оставаться в заложниках. Это была необходимая мера, потому что А ф и н ы , как и спартанский царь Аргис, все еще угрожали поднять в Греции всеобщее восстание. И другие пришедшие в гавань корабли тоже ожидали почетной встречи. П о с л а н н и к и Родоса жаловались на злоупотребления македонских на местников и были умиротворены деньгами; делега ция Хиоса протягивала руку из-за таких же претен зий, а п р и б ы в ш и е с Лесбоса хотели получить компенсацию поместьями. Кипрские вельможи, все сплошь называвшие себя «царями», хотя больше напоминали захудалых князьков, настоятельно на поминали о том, что не напрасно перешли на службу к македонскому царю (что было л и ш ь на словах). Наконец, явились жрецы тирского храма Геракла и предостерегающе возвестили, что для того, чтобы не лишиться божественной милости, нужно прине сти богу жертву. Древний п р и н ц и п «дай, чтобы получить» стоил Александру на этот раз золотого сосуда и тридцати серебряных чашек. 144
Но с самым большим нетерпением здесь ждали тех мужчин, которые, чаще всего — в сумерки, спрыгивали с запыленных лошадей и тотчас же просили доложить о себе в царскую палатку. Это была конная, или, выражаясь современным язы ком, оперативная разведка. Если в македонской армии и было слабое место, то это явно недоста точное количество обученных разведывательных отрядов, которые выясняли бы обстановку в лагере противника, его численность, расположение, во оружение. При Иссе македоняне в спешном марше двигались вдоль побережья, не зная, что персы в то же самое время проходили параллельно им в про тивоположном направлении. И на этот раз донесе н и я звучали, скорее, путано и неясно: Великий царь по ту сторону реки Евфрат начал собирать огромное войско. Его ставка находится в Вавилоне. Вскоре поступили новые сообщения, говорившие о том, что Дарий непременно хотел дать решающее сражение. Македонянин тоже хотел его, но лишь тогда, когда персы призовут в свою армию всех до последнего. На этот раз их нужно было разбить окончательно, чтобы уже больше не было необхо димости в дальнейших сражениях. Он решил все поставить на карту и, вопреки своей привычке, подождать. Это было вдвойне опасно. Шел апрель 331 года до н.э., и со времени битвы при Иссе, то есть в течение двух лет, его солдаты не участвовали, если не считать отдельных столкновений, ни в каких серьезных и кровавых баталиях. Они находились в своих лагерях, получа ли довольствие, чистили отхожие места, продолжа ли упражняться в боевом искусстве, но в неуютные палатки стала заползать скука, расшатывая дисцип145
лину. Обстановка и без того была нервной и взвин ченной — как всегда, когда люди вынуждены жить вместе на ограниченном пространстве, зная харак тер и привычки друг друга до мелочей, когда давно известно, кто и какую историю расскажет, чем и от кого пахнет, кто и как отрыгивает или справляет нужду. Уроженец македонского нагорья начал не навидеть своего земляка с равнины, фессалиец — фракийца, агрианин — ионийца, и все вместе они ненавидели своих военачальников. Александр знал, насколько опасна праздность для морального духа армии, и старался бороться с этим злом. Устраивались спортивные игры, где, как и в Олимпии, участники сражались за победу в гонках на колесницах, в пятиборье, борьбе, кулач ном бое, владении оружием. Разыгрывались и сра жения между противоположными лагерями «дру зей» и «врагов». Ведомые одни «Александром», другие — «Дарием», они до тех пор колотили друг друга деревянными мечами и кололи деревянными копьями, пока не начинала течь кровь и шутка не превращалась в свою противоположность. Победи телем был, конечно же, Александр, что не достав ляло ему особого удовольствия, потому что солдаты мазали его овечьим пометом, сажали задом наперед на осла и с насмешливыми песнями маршировали мимо. В состязаниях по бегу в полном вооружении принимал участие также и царь, хотя он с гор достью сказал когда-то своему отцу, что вышел бы на игры в Олимпии только в том случае, если бы и другие бегуны тоже были царями. Он по-прежне му показывал высокую скорость, но еще быстрее был сицилиец Криссон. Этот, однако, знал по соб146
ственному опыту, как реагируют знатные особы, когда их побеждают в соревнованиях, и перед са мым ф и н и ш е м уступал своему сопернику. Когда и соревнования уже больше не могли помочь убить время, приходил черед актеров, сот н я м и приезжавших из Н и ж н е й Италии, Кипра, Греции, Малой Азии. Их влекли сюда слухи о том, что македонский царь является поклонником их искусства, к тому же щедрым и великодушным. Однако казна Александра снова оскудела, и честь организовывать театральные празднества, выступ ления с чтением стихов, хоровые певческие пред ставления (и оплачивать их) он предоставил тще славным кипрским царькам. «Гвоздем программы» было состязание между «звездами», Афенодором и Фессалом, за право называться лучшим трагиком. Фаворитом Александра был последний, и, чтобы повлиять на исход творческого спора, царь сказал, что охотнее согласился бы отдать половину своего царства, чем стать свидетелем поражения Фессала. Судьи же, к их чести, не позволили оказать на себя давление и присудили лавровый венок Афенодору. Царь с уважением отнесся к их выбору: «Я, привык ш и й к тому, что все подчиняются мне, сам подчи няюсь здесь справедливому решению». Это легенда; однако известно, что не вымышлен ответ Афенодора на предложение Александра про сить после победы о какой-либо милости: «Уплати мои долги, которые я сделал в Афинах, о царь!» И это оказалась довольно большая сумма. В утешение Фессалу было разрешено произнес ти под звуки флейты Тимофея орфический гимн Афродите, античную форму которого воспроизвел Роже Перефитт: «Небесная, богатая песнями, пре147
лестно улыбающаяся Афродита! — Рожденная мо рем, богиня зарождения жизни. — Чистая, подруга ночных пиров, — ночная богиня... — подруга празд ничных часов любви, — дарительница брака, ма терь страстных желаний, — соблазнительница к ложу любви, — таинственная, дарящая очарование гос пожа! Незаметная, являющаяся взору, — очарова тельно-курчавая, благороднорожденная... — Приди, божественная дочь Кипра, — на Олимпе ли ты сейчас пребываешь... - направляешься ли в свой окутанный фимиамом сирийский дворец... Будь ты также и на кипрском нагорье...» Каждый в лагере знал ее, эту богиню, которой Парис преподнес яблоко как самой красивой и несравненной: у нее была очаровательная улыбка, немного насмешливая — как, по крайней мере, изображают ее многие художники; она многочис ленными любовными интрижками отравляла жизнь своему мужу, хромому кузнецу Гефесту; она была украшена волшебным поясом, чтобы сделать неот разимым искусство обольщения. Каждый, конеч но, знал историю ее рождения. Кронос, чтобы за щитить мать от грубости своего отца-тирана Урана, отрезал последнему половые органы и... «...Они, — продолжил свою торжественную дек ламацию Фессал, — срезанные кремниевым серпом, были сброшены с небес в бушующее море и носи лись по нему долгое время, а вокруг поднялась белая пена из нескончаемого семени. И из него появилась девушка. Вначале она проплыла мимо святой К и ф е ры, потом приблизилась к Кипру, вокруг которого с грохотом бушевали волны. И здесь соблазнительная богиня вышла на сушу. Там, где оставались следы ее стройных ног, расцветали цветы...» 148
Произведения таких великих драматургов, как Эсхил, Софокл, Еврипид, не слишком интересова ли солдат. Гораздо больше их привлекали выступ ления лицедеев, фарсы с пантомимой, танцами и песнями, немудрящим языком которых рассказы валось о тревогах и горестях повседневной жизни: любовной тоске и несчастливом браке, сводниче стве и воровстве, продажности и обмане. При этом происходившее на сцене отличалось невероятной грубостью, когда актер с поднятым кожаным фал лосом совершал совокупление, говорил непристой ности, избивал женщину. На подмостках мочились, справляли большую нужду, занимались онанизмом; исполнительницы-женщины превосходили в непри стойности мужчин, танцевали что-то напоминаю щее современный д и к и й канкан, обнажая все, что желала видеть публика. Издевались и насмехались над известными личностями, втаптывали их в грязь. Лицедеям была присуща та разнузданность, без удержная злоба, ерничество, которые были харак терны только для театра в его самых ранних, при митивных формах. Постановка трагедии, по мнению Аристотеля, вы зывала у зрителей катарсис, очищение души, так как актерская игра способствовала возникновению чув ства жалости и отвращения. Если смотреть с психо терапевтической точки зрения, то это был процесс высвобождения эмоций, которые в противном случае могли бы произвести вредное воздействие. Зрелище фарса вызывало что-то вроде бурлескного, трагико мического «катарсиса», когда солдаты могли успоко иться, избавившись от самых дурных и вредных страс тей: гнева, печали, тоски по родине и — страха. Наверняка подобные представления этого своеобраз149
ного «фронтового театра» были тогда такими же дей ственными, как и в наше время. В роскошном шатре, который Великий царь оставил после своего бегства в битве при Иссе, развлекались более культурно и утонченно. Каж дый вечер Александр собирал здесь за столом своих друзей. Узкий круг составляли «великие сподвиж ники», но время от времени в избранное общество допускались и знатные гости: приезжавшие ко дво ру аристократы, благородные посланники, знаме нитые актеры, поэты, которые в это время были в моде, риторы, привозившие из Афин новейшие книги. Ж е н щ и н ы появлялись редко, разве что пол ководцы приводили с собой своих гетер, к чему хозяин относился с неодобрением, но тем не менее такое случалось. Приглашенные чувствовали себя осчастливленными; тот, кто не был приглашен, имел право усомниться в существовании справед ливости на белом свете. Но присутствие за столом не всегда доставляло удовольствие. Как и большинство великих людей, Александр охотнее всего говорил сам. Он также много декла мировал из произведений эллинских драматургов — таких, как «Андромеда» Еврипида или «Царь Эдип» Софокла. Он любил провоцировать споры филосо фов, которые испытывали друг к другу взаимную ненависть. Разговоры велись на греческом, а не на македонском языке, что не нравилось старым во якам с македонского нагорья. Не обремененные познаниями, они презирали весь этот греческий сброд с его красноречием и постоянным желанием польстить или угодить царю и, со своей стороны, очень хорошо чувствовали, как презирали их «эти образованные». 150
Пир начинался с жертвоприношения богам, во время которого чаша с вином переходила из рук в руки. В первые годы, когда эти застолья еще не превратились в безудержные попойки, вино смеши валось с водой в пропорции один к одному. Вино черпии проверяли данное соотношение, прежде чем наполнить этим напитком чаши. Греческие вина были крепкими, особенно тогда, когда в них добав ляли пряности и мед, однако Аристотель, конечно, преувеличивал, утверждая, что пятилитрового (по сегодняшним меркам) кувшина отличнейшего «самоса» будет достаточно, чтобы допьяна напоить дюжину мужчин. Как и сегодня, гуляки ссылались на здоровое воздействие вина на организм и цити ровали Гиппократа, часто забывая и о других его словах: «При условии, если вино будет потребляться разумно и в нормальном количестве, в соответствии с физической конституцией каждого». После жертвоприношения богам «пажи» накры вали стол к ужину. Ели то, что могла предложить страна, в которой располагался военный лагерь. Рыбу, морскую или речную, оставляли простым солдатам вместе с ячневой кашей, закуской из бо бов, луком, репой и жиром, а также наполненными кровью козьими к и ш к а м и , для которых был нужен очень здоровый желудок. Предпочтение отдавали говяжьему и овечьему мясу, жарили его на вертеле и посыпали мукой. Также ели свинину, причем пренебрегая молочными поросятами; жирный осел тем не менее считался деликатесом. Ценилась пти ца — лебедь и павлин, но больше всего — черные дрозды, скворцы, соловьи, перепела. В дошедшей до нас комедии Аристофана приводится меню чре воугодника, состоящее из восьми блюд: рагу из 151
заячьих потрохов, засоленная рыба, фарширован ные шейки, жареные голуби, кровяная колбаса из желудков, обмазанные медом маленькие пирожки, инжир и груши, овечий сыр с маслинами. Так как Александр был страстным охотником, к столу по стоянно подавали разнообразные блюда из дичи. Питье за здоровье друг друга считалось за цар ским столом формой проявления вежливости, но поскольку пиры устраивались слишком часто, то позже этот обычай перерос в дурную привычку, лишь подстегивающую процесс опьянения. Свежие яблоки, стоявшие на столах в больших ивовых кор зинах, не особенно сочетались с алкоголем.
Исхол
В мае 331 года до н.э. армия выступила в про должительный, длившийся почти четыре месяца, поход. После того, что сообщили разведчики, дол гое ожидание не принесло бы больше никаких полезных результатов. Теперь Дарий собрал милли он пеших и сорок тысяч конных воинов. Тучи стрел его лучников затмевали солнце, боевые ко лесницы, оснащенные острыми серпами, скашива ли, а слоны затаптывали все, что попадалось у них на пути, — эти известия Александр скрыл от своих солдат. И так было достаточно неприятностей. После того, как македоняне свернули с финикийской при брежной дороги вглубь страны, чтобы пройти на север вдоль горного массива в Ливане, выяснилось, что сатрап Сирии не пополнил запасы продовольствия. Царь сразу же отстранил его от должности и был благодарен начальнику службы снабжения, 152
настоявшему на том, чтобы вдвое увеличить число повозок с провиантом. Теперь по дорогам катилось почти две тысячи колесниц, изготовленных из про израставших вокруг Тира лесов, которые уже по ставляли материал для строительства кораблей, па л и с а д о в , с о о р у ж е н и я м о с т о в , осадных башен, таранов, «черепах», штурмовых лестниц и крепеж ного материала для туннельных проходов. Именно тогда началось варварское разграбление лесных богатств, вследствие которого земля из-под выруб ленных лесов под воздействием непогоды, дождей и снегов была смыта в долину и оставила после себя тот безрадостный пейзаж с голыми горами, который мы и сегодня можем видеть в этой мест ности. У Тапсака македоняне переправились через Евфрат по двум мостам, наведенным высланным вперед специальным отрядом, вернее — по связан ным железными цепями плотам. Вниз по реке можно было приплыть в Вавилон, но разведчики сообщи ли, что все поселения на этом пути подожжены персидскими конниками под командованием Мазея, который использовал теперь тактику «выжжен ной земли», чтобы заставить Александра пойти туда, куда персы считали нужным. На этот раз Дарий выбирал место сражения! Александр свернул на северо-восток, чтобы по старой караванной дороге через Харран и Нисибис пересечь степь на севере Месопотамии. Правда, у подножия армянских гор не текли молоко и мед, зато там было достаточно питьевой воды для его воинов, для тысяч лошадей, верблюдов, ослов и множества голов скота. Это был июль, и степь, раскинувшаяся на пятьсот ки лометров в междуречье Тигра и Евфрата, сверкала 153
под колебавшимся з н о й н ы м воздухом. Исследова тели, которые проследили путь Александра в этих местах, определили, что полуденная температура на солнце достигала 65-68 градусов, а тени практичес ки не было. Поднятая смерчем пыль закрывала небо. Мириады мух — типичное здесь явление в летние месяцы — залетали в рот и уши, попадали в легкие вместе с вдыхаемым воздухом. Они перено сили желтуху, бронхит, заражали глаза: не случайно месопотамский бог болезней Неграл представал в образе насекомого. Больше всего страдала тяжелая пехота с ее более чем пятиметровыми копьями, шлемами, ножными латами, кожаными безрукав ками. Двигаться можно было только после захода солнца и в сумерки. Однажды к царю доставили схваченных всадни ков, которые принадлежали к разведывательному отряду сатрапа Мазея. Они рассказали, что Дарий выступил из Вавилона, решив уничтожить македо нян при переходе через Тигр. Это были ложные сведения: когда армия, изменив маршрут, вышла к Ниневии, персов не было видно. Течение реки было необычайно быстрым, что соответствовало ее назва нию, так как «тигра» в переводе со староперсидско го означает «стрела», и сорока тысячам пехотинцев и семи тысячам конников понадобилось несколько дней, чтобы достичь другого берега. Это могло стать для персов уникальной возможностью сильно со кратить численность македонского войска. Они свой шанс не использовали. Люди устали, многие были подавлены, и на строение не улучшилось, когда ночью случилось нечто такое, что заставило часовых поднять трево гу. Полная луна на глазах начала блекнуть, ужас154
ный кровавый свет окутал ее, пока молочно-белый круг полностью не исчез в темноте. (Это было частичное лунное затмение, которое, как вычисли ли наши астрономы, случилось вечером 20 сентяб ря 331 года до н.э.) «Души воинов охватила бес предельная тоска, — пишет Квинт Курций Руф в своей монографии. — Против воли богов затащили их в самый дальний уголок земли, где лишь голые пространства и пустыни лежат перед ними. Из-за жажды славы одного-единственного человека, ко торый в своем тщеславном безумии устремлялся к небесам и уже давно отрекся от своей родины, проливается кровь многих тысяч». Упомянутый выше человек, который хорошо знал радости и горести своих «детей», как он назы вал солдат, велел прийти к нему взятым из Египта звездочетам, которые считались лучшими знатока ми небесной сферы, и попросил объяснить проис шедшее. Египтяне, которые так же хорошо, как и мы сегодня, знали, почему в определенное время происходит затмение луны, чувствовали, что от них хотят услышать отнюдь не это, и сказали, что со лнце — это светило греков, а луна — персов. Если сейчас она лишилась своего сияния, то и персид ское государство тоже потеряет былой блеск. «Ничто так не воздействует на массы, как суе верие, — продолжает римлянин Курций Руф. — Обычно неспособные сдерживать себя, неистовые или нерешительные, они, если их охватывает глу пая иллюзия, скорее последуют за прорицателями, чем за своими командирами, и предпочтут безумст во благоразумию. Так распространившийся среди солдат ответ египтян снова вселил в колеблющихся надежду и уверенность». 155
Три дня спустя произошло первое столкнове ние с вражеской кавалерией — после того, как македоняне прошли вдоль левого берега Тигра вниз по течению реки. Показаниям пленных на этот раз не придавалось большого значения, тем более что это были трое перебежавших греческих наемников. По их словам, Дарий находился немногим южнее населенного пункта Гавгамелы, на плоской, словно стол, равнине, которая к тому же была очищена от колючего кустарника, пней и камней; даже неболь шие песчаные холмы были срыты для более удоб ного применения наводивших страх боевых колес ниц. Удаленность от противника они оценивали примерно в 100-110 стадиев (1 стадий равен длине беговой дорожки, то есть 178 метрам). И хотя до противника оставалось еще почти двадцать кило метров — столько, сколько мог пробежать бегун за один час, — царь приказал разбить лагерь и укре пить его рвами и палисадами. (Что позже римские легионеры делали весьма основательно, а македо няне применили впервые.) Он дал четыре д н я уставшим воинам, чтобы отдыхать, а врачам — что бы лечить многочисленных больных. Оставшийся на этом месте обоз со свитой должен был укрепить собственный лагерь. Все приготовления свидетель ствовали о том, как серьезно на этот раз он оцени вал обстановку. Опасения оправдались, когда на Пятый день на рассвете после ночного марша он подвел войска к цепи холмов, с которых открывался вид на равнину Тель-Гомел. Издалека доносился приглушенный шум, словно десятки тысяч человек разговаривали друг с другом. На фоне этого несмолкаемого гула голосов слышались редкие отрывистые команды, 156
ржание лошадей, громыхание колесниц, топот ко пыт и трубные звуки, которые, вероятно, издавали слоны. Когда взошло солнце, то стало видно, что персы начали боевое построение. На левом фланге находились, вероятно, бактрийцы и скифы, считавшиеся лучшими наездни ками в мире, в то время как слоны вместе с боевы ми колесницами занимали место в окружении Дария. С правого крыла строй загораживала армянская и каппадокская кавалерия. Справа и слева от центра стояли испытанные в бою греческие наемники вместе с мидийскими лучниками, вавилонянами, албанцами, парфянами, массагетами, согдийцами, армянами, индийцами, сирийцами... Арриан писал, что в армии Дария были воины двадцати четырех национальностей. «Страх охватил солдат Александра, и они, по мимо собственной воли, вдруг задрожали, и тай н ы й ужас объял все сердца. Царь заметил смуще ние своих воинов. Он обскакал их ряды и преду предил, что они не должны дать запугать себя числом врагов, их высоким, ростом или необыч н ы м цветом кожи. Сейчас, говорил он, нужно думать л и ш ь о том, что о н и уже в третий, раз сталкиваются с тем же самым противником, и, конечно же, он не стал сильнее, и пусть враги не забывают о своих прежних поражениях и о том, как много их тогда полегло. Дарий .имеет преиму щество в численности, а не в мужестве и выучке воинов. Они не должны обращать внимание на с и я ю щ и й золотом и серебром строй противника, который больше представляет из себя добычу, нежели опасность, и победа будет завоевана не нарядами и украшениями, а железом и отвагой». 157
Эти слова Помпея Трога весьма точно передают состояние македонян перед битвой. Очевидно, что Александр впервые чувствовал себя не в своей та релке. Для огромного персидского государства по ражение все-таки еще не явилось бы катастрофой, для македонян же оно стало бы концом. Их бы преследовали до последнего, гнали по пустынной земле и не позволили никому живым добраться до побережья. Когда Парменион предложил перене сти сражение на следующий день и в оставшееся время заняться изучением местности, царь сразу же согласился. Командиры персов уже давно разглядели врага, находившегося на холме примерно в тридцати ста диях от них. Они безмерно удивлялись: неужели небольшая кучка людей действительно была тем внушавшим страх войском, которое уже дважды нанесло им поражение? Они наблюдали за тем, как отряд всадников спустился на равнину и через несколько часов снова занял свое место. Казалось, вражеские воины построились для битвы. Но на ступления не последовало. Возможно, они были обескуражены видом многочисленного персидско го войска? Уверенность персов в победе росла: этот вы скочка там, на холме, этот убийца собственного отца, этот юнец, чье полководческое искусство — лишь удача и везение, наглец, который напал на страну, и не думавшую воевать, впервые увидел войско персидского государства во всей его мощи, образованное из храбрейших воинов и лучших всад ников, вооруженное самыми длинными мечами, самыми большими щитами; теперь у кавалеристов копья, а не дротики, а кони их защищены латами; 158
их поддерживают оснащенные серпами колесницы и боевые слоны. На Гранике они были сдавлены рекой с отвесным берегом, а при Иссе море и предгорья препятствовали развертыванию их кон ницы, поэтому они и проиграли эти сражения. На сей раз Александр не сможет обойти их с флангов: они сами выбрали это место, как будто созданное для преобладающей по численности кавалерии. Солнце начало садиться, а на той стороне еще никто и не пошевелился. Хотел ли враг напасть на них ночью? Командиры приказали воинам быть начеку, оставить лошадей в упряжке, колесницы — в боевой готовности. Таким образом, персы не смыкали глаз двенадцать часов. Парменион действительно предложил начать ночное наступление при свете десятков тысяч сто рожевых костров, которые горели с персидской стороны и свидетельствовали об ее огромном пре восходстве. «Александр не крадет свою победу, словно вор, в темноте», — возразил царь, что с упреком комментирует Плутарх: «Этот ответ пока зался некоторым детским и глупым, плохой шуткой перед лицом столь серьезной опасности». Но его слова были, скорее, предназначены для солдат. Александр знал, .насколько непредвиден ной была такого рода ночная операция. Вместе со своими полководцами он удалился в царскую па латку и обсуждал план наступления на следующий день. Он поразил всех одним новшеством: так как превосходство противника на этот раз было более внушительным, чем при Иссе, и линия фронта была, соответственно, длиннее, то следовало рас считывать на охват персами обоих македонских флангов. Чтобы встретить окружение, он за фалан159
гой поставит вторую линию воинов, которая долж на будет повернуться в случае обхода, чтобы при этом образовать каре. Тактически это была совер шенно новая мысль, и командирам требовалось время, чтобы ее усвоить. А сам Александр уже погрузился в глубокий сон, что говорило о его крепких нервах накануне решающего для него сражения. За час перед рас светом солдаты начали строиться, а их полководец все еще спал. Наконец, Парменион вошел в его шатер и трижды позвал по имени. «Ты спишь сном победителя, — сказал он, — но лавры еще не собрал». Александр улыбнулся: «Ты не веришь, что мы уже победили, мой старый друг? Мы победили уже тогда, когда заставили Дария стоять на месте, когда отпала необходимость гнаться за ним по той земле, которую он опустошил и выжег». Он надел свой панцирь сицилийской работы и двойные латы, добытые в бою при Иссе. Шлем с железным воротником, украшенный драгоценны ми камнями, был изготовлен в мастерской Теофила. Трижды закаленный и удивительно легкий меч сковал кипрский кузнец-оружейник. Копье с ме таллическим наконечником было из твердого виш невого дерева. Перед шатром ждал конюх с Буце фалом. Этого коня он держал только для боя, в походе царя несли другие кони. «Александр вскочил в седло...» — можно про читать в исторических романах. Это было невоз можно, потому что седел тогда еще не было. Стре мена тоже изобрели намного позднее (впервые они встречаются у кочевников-самаритов). Когда Оттон I Великий в битве при Лехе одержал побе160
ду, он не в последнюю очередь был благодарен этому изобретению, которое дало опору его всад н и к а м и увеличило тем самым ударную силу их к о п и й . Чтобы идти в к о н н у ю атаку без стремян, свалить врага с к о н я , м о л н и е н о с н о поворачивать ся налево или направо, к о н ь и всадник должны были слиться воедино, превратиться в мифичес кого кентавра. Лошади, происходившие, главным образом, с р а в н и н Фессалии, были крепкими, го рячими, но довольно н и з к о р о с л ы м и . Изображен ная древнегреческими художниками и скульпто рами лошадь едва достигала в холке полутора метров. Ф и л и п п , пытаясь устранить этот недоста ток, ввез для разведения двадцать тысяч высоко рослых скифских кобыл. Всадники взбирались на своих коней со специ альной стойки, а будучи тяжело вооруженными, использовали для опоры копья, если только не предпочитали в качестве п о м о щ н и к а раба. Ш п о р ы к тому времени уже были известны, но должны были применяться только в момент опасности. Из книги «О верховой езде», написанной в 400 году до н.э. греческим командиром к о н н и к о в и истори ком Ксенофонтом, мы знаем, что лошадей обучали полупируэту и быстрому повороту — двум важным" движениям в бою.
Ганнибал,
Цезарь,
Фридрих
Великий,
Наполеон
Бросается в глаза то, что царь, несмотря на в н е ш н ю ю уверенность, впервые принес жертву Фобосу и Деймосу, которые были воплощением ужаса и страха. Когда бог войны Арес хотел увлечь 8 Зак. 246
161
солдат в неистовую атаку, чтобы разжечь в них жажду крови и убийств, то призвал для этого обоих своих сыновей. Еще больше настораживает сказан ное царем фессалийским конникам, которых он ценил выше всех греков: «Мы победим. Не будь я сыном Зевса-Аммона!» То, что он в этот момент посчитал нужным сослаться на своего «отца», гово рит о его душевном состоянии. Военные историки постоянно воспроизводят на макетах эту битву на равнине у Гавгамел, примерно в тридцати пяти километрах северо-восточнее М о сула. Наклонившись над своими ящиками с пес ком, двигая навстречу друг другу цветные бруски, изображавшие корпуса обеих армий, они и две тысячи лет спустя все еще удивляются, как персы смогли проиграть это сражение. У них было пятишестикратное преимущество в численности войск, лучшие лошади (из конюшен Мидии, Армении, Каппадокии), управляемые дикими степными на ездниками Средней Азии; поле боя представляло собой идеальное место для кавалерийских атак; фронт был таким растянутым, что противника мож но было охватить и окружить с обоих флангов. Эксперты доказывают, что Александр никогда не выиграл бы сражения, если бы действовал в соот ветствии с этими планами и чертежами со многими стрелками, со сплошными пунктирными л и н и я м и , с заштрихованными и помеченными черным цве том территориями. Воспроизвести ход сражения даже спустя ко роткое время очень нелегко. А если речь идет о битве, от которой нас отделяют более двух тысяч лет, то затея кажется почти неосуществимой. Бри танский исследователь, биограф Александра Л э й н 162
Фокс, с сарказмом замечает, что точно описать битву при Гавгамелах можно только до того момен та, когда противники сошлись друг с другом, пото му что потом ^каждый маневр был скрыт густым облаком пыли, в пределах которого видимость до стигала не более четырех-пяти метров. Даже на блюдатель, расположившийся на высоком холме, не смог бы ничего сказать о движении отдельных подразделений. К а к всегда, над полем раздавался звон оружия, боевые выкрики, стоны раненых, конский топот, и в этом хаосе тонули устные при казы и трубные сигналы. Поэтому мы должны придерживаться тех не многих фактов, которые подтверждены современ н ы м и исследованиями и не подлежат больше ника кому сомнению: что Александр, применив на этот раз уступообразный боевой порядок, наступал ле вым флангом, удерживая правый фланг под коман дованием Пармениона, что он пропустил сквозь расступавшиеся ряды тяжелой пехоты внушавшие страх колесницы с быстро вращавшимися на сту пицах колес серпами, поразил стрелами возниц и бросил своих воинов в разрыв, образовавшийся между центром персидского войска и его левым флангом, непосредственно атаковал Дария и его телохранителей, называемых «бессмертными», по сле чего Великий царь, как и при Иссе, обратился в бегство и тем самым проиграл битву, которую еще мог бы выиграть, — после того, как индийские всадники сбили с ног фессалийцев, штурмовали - македонский лагерь и нагнали страху на воинов Пармениона. Все другие факты добросовестный историограф может излагать только со словом «вероятно»: Алек163
сандр, вероятно, был зол на Пармениона, потому что, спеша на его зов о помощи, не смог преследо вать Дария («козел отпущения»); мать Великого царя, Сизигамбес, вероятно, отказалась от спасе ния, когда перед ее шатром неожиданно появились иранские всадники, потому что сердце ее не смогло расстаться с благородным образом Александра (ры царская баллада); персы, вероятно, оплакивали триста тысяч погибших, а македоняне — только триста (умение воевать). И так далее... При Гавгамелах Александр одержал третью на персидской земле победу над превосходящими си лами противника. Дают ли ему эти лавры право быть принятым в общество великих полководцев 164
вместе с Ганнибалом, Цезарем, Густавом Адольфом Шведским, принцем Евгением, Фридрихом Вели ким, Наполеоном? Среди военных историков немало тех, кто от вечает на этот вопрос отрицательно. Для них этот м а к е д о н я н и н был просто рубакой, который, сла дострастно упиваясь битвой, вел вперед своих спут ников, словно волчью стаю, сгорая от нетерпе н и я , стремясь вцепиться в глотку вражескому предводителю, презирая р а н е н и я и смерть, но так же и не обращая внимание на все то, что проис ходило на других участках поля сражения. Посто я н н ы й риск, пренебрежение собственной жизнью вызывали, правда, уважение и восхищение, но не соответствовали званию полководца, ибо как мож но командовать сражением, не наблюдая за его ходом, когда бросаешься в гущу схватки вместо того, чтобы с безопасной п о з и ц и и в тылу руково дить всем происходящим? В конце концов, он всего л и ш ь храбрый до безрассудства глупец, ко торый всякий раз испытывал судьбу и полагался на то, что Тихе, богиня удачи, подарит ему свое расположение. Но почему же ему все-таки удалось достичь таких выдающихся успехов? Потому что он унас ледовал созданную отцом армию, полагает Карл Юлий Белох, самый строгий к р и т и к Александра, а вместе с ней и П а р м е н и о н а в качестве полководца и генерального стратега. «Тот факт, что именно П а р м е н и о н одержал победу в великих сражениях персидской войны и осуществлял стратегическое руководство этой войной, не подлежит никакому сомнению. Сказать, что основная заслуга принад лежит Александру, было бы равнозначно тому, как 165
если бы кто-то захотел назвать короля Вильгельма победителем под Кениггрецем и Седаном». Белох приходит к ошеломляющему выводу: «Самых яр ких своих побед он достиг в 21 — 25 лет; п он я тн о, что в этом возрасте еще нельзя быть значительным стратегом и тактиком». В первой трети XIX века прусский генерал Карл фон Клаузевиц написал философский трактат о сущности войны, который был признан классичес ким всеми военными теоретиками Европы. Тот, кто его изучал, конечно, обратил особое внимание на провозглашенные там основы стратегии и неиз бежно должен прийти к иной оценке качеств Алек сандра как полководца. Полководец должен, как утверждается в этой книге, «максимально сконцен трировать силы там, куда следует нанести основной удар, проиграть где-то на других участках, чтобы увереннее добиться успеха на главном направле нии». И еще: «Внезапность - самый эффективный фактор победы». То, что произошло на Гранике, при Иссе и при Гавгамелах, создает впечатление, что македонянин еще в античности предвосхитил основные страте гические принципы, изложенные прусским генера лом. Концентрация сил на одном направлении, быстрота и внезапность привели во всех трех сра жениях к победе. И даже четвертый принцип Карла фон Клаузевица, приведенный в книге «О войне», а именно: «Преследовать разбитого врага — значит пожинать плоды победы», был воплощен Алек сандром. Наполеон, который на святой Елене имел до статочно времени, чтобы изучить стратегию и так тику своих предшественников, отдавал Александру 166
безусловную дань уважения, когда писал: «С не большим числом воинов он завоевал часть земного шара, но были ли его действия сродни извержению вулкана, каким-то подобием всемирного потопа? Нет, все было основательно рассчитано, дерзко исполнено, умело возглавлено».
ГЛАВА 4 ВОСТОК И ЗАПАД
Вавилонская
башня
«Какой город подобен городу великому... Вели кий город, одетый в виссон и порфиру и багряни цу, украшенный золотом и камнями драгоценными и жемчугом! ...Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным». Так говорится в «Апокалипсисе» Нового Завета, и так думал весь античный мир о самом большом из окруженных каменной стеной городов, которыйкогда-либо возводили человеческие руки. В том виде, в каком отстроил его царь Навуходоносор, город занимал площадь в 490 квадратных километ ров (в четыре раза больше, чем Лондон в 1900 году), был обнесен стеной высотой более двенадцати метров и толщиной три метра, с 250 башнями и 100 воротами. Геродот сообщал, что наверху могли сво бодно разъехаться две повозки, запряженные чет веркой лошадей. Позже производившие раскопки археологи установили, что этот путешествовавший по миру грек на сей раз не преувеличивал. Если бы господин Бедекер жил в те времена, то две досто примечательности он бы отметил тремя звездочка ми в своем путеводителе. Здесь находилась вошед168
шая в поговорку как символ заносчивости и за знайства Вавилонская башня, и именно здесь Гос подь принял карающие меры, смешав все языки и наречия людей и тем самым разделив их. Башня, по свидетельству Геродота, была высотой 192 метра и на вершине скрывала от любопытных взоров небольшую комнату, где на золоченом ложе дев ственная жрица ожидала по ночам бога Мардука. В городе были висячие сады — опиравшиеся на мощ ные колонны искусно орошаемые сооружения, чьи уплотненные свинцовыми плитами террасы были похожи на цветущий рай. Навуходоносор построил их для своей мидийской супруги, которая тоскова ла по зеленым долинам родины. Когда в середине октября македоняне и греки появились перед Вавилоном, прежний блеск этого города с миллионным населением был уже утрачен, укрепления разбиты, знаменитая башня лежала в развалинах, в храмах бога Мардука ютились нищие и бродячие собаки. Это Ксеркс, вернувшись из Греции, бесчинствовал здесь в бессильной злобе после своего поражения. Однако Вавилон все же выглядел весьма внушительно, ибо вызвал у солдат Александра безграничное изумление: такого города никто из них еще не видел. Они пришли из Гавгамел, спешно покидая равнину, где горы трупов (которых было десятки тысяч), разлагаясь на жаре, наполняли воздух смердящими испарениями и угро жали и н ф е к ц и о н н ы м и болезнями. Они пересекли страну, где илистые плодородные почвы, даже если их и не обрабатывать, принесли бы урожай в не сколько раз выше, чем убогие поля Греции. Ворота Вавилона были закрыты, на зубцах кре постной стены показались воины. Птолемей с яв169
ным удовольствием построил солдат в боевой поря док и ждал действий противоположной стороны. Но вот открылась одна створка, потом — вторая, вышли украшенные цветами солдаты, высшие чи новные и военные лица, жрецы, одетые в белые одежды, ж е н щ и н ы и дети; всю эту праздничную процессию сопровождал хор. Впереди шел сатрап Мазей, который в битве при Гавгамелах был о д н и м из самых храбрых воинов. Он преклонил колени и в подтверждение своего повиновения указал на чет верых сыновей, поступивших так же. Александр поднял его, облегченно вздохнув при мысли о том, что не придется осаждать Вавилон, чего он опасал ся. Возможно, сыграло роль то обстоятельство, что он когда-то проявил уважение к титулу и достоин ству правителя Сард. И Мазей, в свою очередь, думал о том, что больше уже ничем не обязан своему дважды бежавшему с поля боя господину. Царь передал поводья пажу, потому что только завоеватели имели обыкновение въезжать в город верхом на коне. Стоя на захваченной в сражении при Иссе колеснице Великого царя, он ехал по дороге шириной двадцать три метра, предназна ченной для торжественных процессий; и эта доро га, и семиметровые стены по обеим сторонам на поминали ущелье. Стены были украшены цветными рельефами с изображением ста двадцати львов, а с ворот богини Иштар, за которыми открывался путь через город вверх, к царскому дворцу, грозно смот рели драконокрылые чудовища. Торжественный въезд в этот город всемирно известных чудес в облаке фимиама, поднимавшего ся над серебряными алтарями, под восторженные крики народа, который привычно обращался к 170
«Восходящему солнцу», вероятно, даже для Алек сандра был одним из звездных часов его жизни. Известно, что рядом с римскими цезарями во вре мя их триумфальных въездов в покоренные города стоял раб, который должен был шептать: «Помни, что ты смертен. П о м н и , что ты смертен...». Опас ности, что- Александр забыл об этом и дерзкой заносчивостью (наглая заносчивость считалась са мым большим человеческим заблуждением) вызвал гнев богов, не было. Пока еще не было... В противоположность персам, которые после завоевания этого города поступили весьма нера зумно, не почтив чужую религию, он повелел жре цам показать, как приносится жертва великому Мардуку. Он пообещал восстановить разрушен ные священные башни, хорошо зная, что именно жрецы были «истинными владыками Вавилона», без которых его собственная власть могла лишить ся опоры. Он также приказал позаботиться об очистке территории храма от мусора, и 10000 че ловек трудились в последующие два месяца, не разгибая спин, вооружившись лопатами, корзина ми и тележками, и казначей Гарпал, скрипя зуба ми, выдал 600000 поденных выплат. Впрочем, у него не было никаких оснований для жадности. Его царь за одну ночь сказочно разбогател и дол жен был вскоре стать самым блистательным пра вителем мира. П о м и м о рабов и рабынь, поместий, к о н ю ш е н , где разводили лошадей, амбаров, тысяч голов скота, произведений искусства из драгоцен ных металлов и камней, серебряной посуды, сло новой кости, черепаховых панцирей, эмалей, фар фора, шелков, пурпура, страусиных перьев, шкур пантер, ковров, древесины ценных пород, прянос171
тей, благовоний, слонов, львов, тигров он завла дел сокровищницей Дария. Здесь длинными ряда ми стояли амфоры с расплавленным золотом, сун дуки с сапфирами, изумрудами, рубинами, алмаза ми и жемчугом — этим несметным, невообразимым для македонских крестьян и пастухов богатством, которое восточные Великие ^ а р и в течение веков наследовали, добывали грабежом, вымогательством, захватывали в сражениях. Вместе с золотыми запа сами в Сузах и Персеполе стоимость только этих ценностей составила 4,5—5 миллиардов немецких марок. Гарпалу было поручено чеканить монеты из золота. Подсчитывая его количество, он составлял длиннейшие списки, и бывали дни, когда^вид этого безбрежного золотого моря лишал его самооблада ния, и казначей в порыве жадности и отчаяния чуть ли не рвал на себе волосы: «Куда столько, куда, куда, куда...» Его царь знал, на что расходовать деньги. Каж дый конник получил 550 драхм (одна драхма — это примерно четыре немецкие марки), каждый тяже лый пехотинец — 190, каждый всадник союзных греческих государств — 460, каждый наемник — двойное месячное жалование; вознаграждение ко мандиров было соответственно выше, военачаль ников — еще выше, и львиная доля досталась тем немногим приближенным, которые уже известны нам как «великие сподвижники». Аристотелю так же была выделена значительная сумма на проведе ние научных исследований. Александр не забыл и свою мать, приказав послать ей покрывало из стра усиных перьев, тигровую шкуру и пурпур. Города, оказавшие особо упорное сопротивление во время 172
нашествия Ксеркса, получили, спустя полтора сто летия, значительные суммы. Жители Кротона, что на Сицилии, очень удивились подобной щедрости, ведь большинство из них уже давно забыло о том, что один из их сограждан перед битвой у острова Саламин на собственные средства снарядил ко рабль. Но царь помнил об этом, ведь он хотел остаться верным своей роли мстителя за опустоше ние Греции в персидских войнах. Когда он обнару жил в Сузах бронзовые статуи народных героев Гармодия и Аристогитона, он тотчас же велел вер нуть их в Афины. (Цоколь, на котором они были там снова установлены, несколько лет назад был обнаружен недалеко от Акрополя.) Провозглашенный вавилонянами «властителем четырех стран света», он устроил резиденцию в старом дворце Навуходоносора, в лабиринте из шестисот комнат, из которых ни одна не имела окон. Тем не менее солнце настолько раскаляло кирпичную постройку, что ночью спали на матра сах из козьих шкур, наполненных прохладной род никовой водой. (Эта «водная кровать», изобретен ная в древности, а потом позабытая, в наши дни появилась в продаже как модное новшество.) Сво им воинам он предоставил почти пять недель отды ха, чтобы залечить раны, избавиться от недугов — больных было больше, чем раненых, — и, не в последнюю очередь, насладиться жизнью. Ибо Вавилон был городом греха. Летописцы выражали возмущение этой безнравственностью, чего не разделяли солдаты. Для них оказаться в подобных условиях было равносильно попаданию в рай. Еще во времена европейского Средневековья об этом не могли говорить спокойно. В книге Валь173
тера фон Шатильона об Александре Македонском*, которая была настолько популярна, что служила даже в качестве учебного пособия, написано: «...ибо нет там ничего более дурного, чем моральное раз ложение, чем служение продажному злу грязной любви, лишь только реки выпитого вина омрачат разум; а когда за ужасный позор предлагают еще и деньги, то тогда не только муж заставляет жену, но и родители заставляют детей продаться гостям на удовольствие. Такова роскошь Вавилона, в таком праздном времяпрепровождении пребывал царь, словно пленник, тридцать и четыре дня. И его войско, предназначенное для того, чтобы усмирять государства, тоже оказалось бы совершенно бес сильным, если бы, разомлевшее после ленивого обеда, захотело пойти в атаку на стремительного врага».
Аобыча
Вальтер фон Шатильон утверждал вышесказан ное не без оснований, ибо все его источники еди нодушно сообщали о том, насколько низки были в армии дисциплина и послушание. Александр дей ствовал быстро. Он снова назначил сатрапом Мазея, дал ему в помощники одного из братьев Пар мениона с семьюстами македонскими ветеранами и тремястами наемниками, еще одного земляка оставил в качестве сборщика налогов и покинул * Очевидно, речь идет о Гвальтере де Кастилионе и его произведении «Песнь об Александре». См. подробнее: Античные сюжеты и формы в западноевропейской литературе. М. 1966. {прим. ред.)
174
город, двинувшись к Сузам. И Аристандр, который предсказал многЬе, а делал вид, что знает еще больше, не предвидел только одного: что его пове литель умрет в Вавилоне... Уже на марше царь начал наводить порядок в войсках. Он увеличил протяженность переходов с 25 до 30 километров в день, объявлял по ночам тревогу, выгонял воинов из их кожаных палаток и делал осмотр оружия. Он не щадил и себя: то и дело спешивался, пробегал в высоком, темпе дватри стадия, снова вскакивал на коня, тренировался в стрельбе из лука, в метании копья; когда же он ехал в колеснице и рельеф местности позволял, Александр читал или диктовал писарям, как это позже делал Цезарь. Он писал письмо Аристотелю с описанием пре восходной системы счисления, которой пользова лись вавилоняне, и глубоких астрономических по знаний их жрецов. Он был поражен этой древней культурой, представителями различных наций, ко торые- хранили эту культуру и жили в мире и друж бе друг с другом. Когда он думал о македонянах, фессалийцах, ионийцах, фракийцах, пэонах, агрианах в своем войске, о том, как невелико их число и как огромна империя, которую он хотел заво евать, то к нему всегда приходила одна и та же мысль: об объединении народов. Когда звуки трубы оповещали о привале и сол даты разбивали лагерь, царь звал Евмена и прика зывал ему раскладывать перед собой эфемериды. Это были служебные записки со скрупулезным изложением всех событий дня, царских деяний, политических и военных действий, текущей кор респонденции, совершенных жертвоприношений и 175
прочего. С помощью копий сатрапы и отсутство вавшие военачальники находились в курсе всех дел. Эти записи почти полностью утрачены — одна из тех потерь, которые могут повергнуть историков в отчаяние, ибо сколько можно было бы узнать об Александре и о его времени из этих «дневников»! Каллисфену они служили главным источником его исторического труда об Александре, ими пользо вался Птолемей. Но и их произведения не дошли до нас в оригинале. После того как войско вышло из Вавилона, в штабе македонян появились бематисты — «шагоме ры». Они сообщили о том, сколько стадиев было до Суз, за сколько дней можно добраться до этого города, каковы рельеф местности и дорога, какие населенные пункты встречались на пути, какие растения произрастали, какие водились животные, где располагались колодцы. Их сообщения, ясные, взвешенные и точные, также были занесены в днев ники. Александр лично проверял записи и посто янно читал их, потому что здесь нашло свое выра жение то, чему учил его Аристотель: приобретение научных знаний посредством опыта. Он велел сде лать извлечения и послать их ученым. Феофраст, основатель ботаники, пользовался сведениями бематистов; Плиний черпал из эфемерид для своей «Естественной истории» естественно-географиче ские сведения, как и Страбон — для семнадцати томной «Географии». Что касается физического развития, бематистов можно сравнить только с современными известны ми атлетами. Хорошо тренированные, способные переносить лишения, голод и жажду, они за десять часов преодолевали 550 стадиев (почти 100 кило176
метров). Жителю Крита Филониду в Олимпии была посвящена надпись, где он назван лучшим бегуном и шагомером. Он стал знаменит, пробежав рассто я н и е от С и к и о н а до Элиса и преодолев 160 кило метров за семнадцать часов. В полдень десятого дня на горизонте появились клубы пыли, что могло означать в этих местах лишь одно: приближался многочисленный отряд. Но это были не враги, а друзья — с нетерпением ожида емое подкрепление с родины под командованием Аминты. Набрать и мобилизовать новых солдат не составляло большого труда. Одержанные победы и, прежде, всего, богатые трофеи были более убеди тельным аргументом, чем любой денежный зада ток. Аминта только должен был уговорить изне ж е н н ы х ю н ц о в из окружения Олимпиады, что наверняка доставляло ему удовольствие. Как и боль шинство македонской знати, он не любил царицу. Подкрепление насчитывало пятнадцать тысяч человек; среди них были фракийцы, которые до сих пор так храбро и ожесточенно сражались (еще у римских легионеров отправка во Фракию прирав нивалась к зачислению в подразделение штрафни ков), и пятьдесят мальчиков из благородных семей нагорья, которые в полевом лагере должны были получить соответствующее воспитание и стать па жами. Они еще не знали, какой ужасный жребий выпал им... Македоняне передали приветы, небольшие по дарки и письма, которые неграмотным были проч тены вслух. Александру тоже передали послание — от его матери, Олимпиады, которая, как всегда, жаловалась на наместника Антипатра и, как всегда, предостерегала сына от козней тех, кого он считал 177
своими друзьями. Другое письмо содержало извес тие о полном разгроме этим же Антипатром спар танцев у Мегалополя. «Мышиная война», — сказал царь, пожимая плечами, и отдал письмо назад ничего не понима ющему Аминте. Замечание отличалось фантастическим высоко мерием. Ему следовало бы по достоинству оценить, насколько важна была именно эта победа. Если бы «мыши» (то есть спартанцы) победили, вся Греция отказалась бы признать его власть и следующей целью эллинов стала бы Македония. Значительной части его армии пришлось бы отправиться назад, через Геллеспонт, чтобы помочь Антипатру. И, та ким образом, был бы поставлен на карту весь пер сидский поход. Аминта, отличившийся при Гранике, под Галикарнасом и при Иссе, мог быть свидетелем духовно го торжества своего царя на двадцатый день после выхода из Вавилона: Александр сел на трон Дария в Сузах. Это был следующий символический акт после броска копья на азиатском берегу Геллеспон та: «завоеванная копьем» земля теперь находилась под его властью. «Город лилий» в разное время являлся резиденцией знаменитых правителей из династии Ахеменидов: Кира Великого, Камбиза, Дария II, Ксеркса. Три наиболее известные царские дороги соединяли его с важнейшими центрами, сре ди них — дорога на Сарды с ее 121 постоялым двором для отдыха. Здесь на протяжении столетий появлялись делегации греческих городов-государств, чтобы просить Великого царя о поддержке, при этом защищая или предавая интересы собственной страны, заключались союзы, выторговывался мир, 178
развязывались и заканчивались войны. И постоянно искали убежища высланные с родины; среди них были такие известные люди, как царь Демарат, ко торого изгнали спартанцы; Фемистокл, победитель морского сражения у Саламина, которого афиняне выслали из своего города; Павсаний, один из побе дителей под Платеями; Алкивиад, которого воспи тывал Перикл, а обучал Сократ; Пелопид, возглав лявший «священный отряд» в битве при Левктрах. То, что их царь восседал на троне, где когда-то сидел Ксеркс, разрушитель Греции, особенно рас трогало греков из окружения Александра: отныне никто не имел права сказать, что действительно жил, если не пережил такого! И они даже оплакали тех, кто покинул этот мир, странствовал в Элизи уме и потому не мог видеть, как Дарий, один из династии Ахеменидов, которая присвоила себе право повелевать людьми на бескрайнем пространстве от восхода и до заката солнца, больше не боролся за господство над другими, а лишь пытался сохранить собственную жизнь. Более поздним поколениям все это покажется сказкой. О том, как когда-то жили в Сузах, в Ветхом Завете'повествует отдельная глава. Мы приводим ее текст в более позднем изложении Мартина Лютера: «Во время Агасфера (Ксеркса), который был царем над ста двадцатью семью странами от И н д и и до Мавритании и сидел здесь на своем царском пре столе во дворце в Сузах, на третьем году своего царствования устроил он званый пир для всех сво их князей и слуг, для могущественной знати Пер сии и Мидии, для наместников и правителей его земель и мог показать великолепное богатство сво его царства и свою великолепную роскошь — и все 179
это длилось много дней, а именно: сто восемьдесят. А когда кончились эти дни, то царь устроил пир для всех, кто находился в Сузах, для великих и простых людей, и они пировали семь дней на са довом дворе у царского дворца. Скамьи были из золота и серебра, и стояли они на дорожках, моще ных зеленым, белым, желтым и черным мрамором. И питье подавали в золотых сосудах, каждый раз новых, — и не кончалось царское вино. И никто никого не принуждал, потому что всем управля ющим в своем доме царь приказал: пусть каждый делает то, что ему нравится». Однако праздничное настроение во дворце Да рия все же было испорчено: Александр оказался недостаточно высокого роста, чтобы достать нога ми до скамеечки из слоновой кости, которая нахо дилась у подножия трона. Филота, не долго думая, взял один из отделанных глазурью обеденных сто лов и подвинул царю под ноги. После этого один из слуг Дария залился слезами. «Мне больно, — сказал он, — видеть твои туфли там, где стояли чаши и блюда моего господина, когда я подавал ему на стол». Что касалось стоимости золота и серебра, ока завшихся в сокровищницах, то Сузы даже превосхо дили Вавилон. Кто не верил рассказам о том, что Дарий под скамеечкой для ног и под подушкой хранил миллионы, мог убедиться в обратном. Пре словутые «подушка» и «скамейка» представляли со бой два сундука высотой в человеческий рост, один из которых располагался над роскошным царским ложем, другой — под ним; оба до краев были напол нены золотыми монетами. Спальные покои также украшал сказочный платан — символ вечного богат180
ства; ствол, листья и плоды были выполнены из золота, как и виноградная лоза с гроздьями из руби нов. Гарпал быстро подсчитал, что только стоимость золота, из которого изготовлен платан, составляла 25—28 миллионов драхм (в немецких марках — в четыре раза больше), а ведь при этом не учитыва лась художественная ценность шедевра. Пердикка задумчиво произнес, что в ремесленном искусстве варвары, пожалуй, превосходят греков. Леоннат стал восхищаться изяществом и необычайным сходством с «живыми» растениями. Певкест сказал, что хотя эти люди и не говорят по-гречески, их культура, несомненно, более древняя. На следующий день явился сатрап и спросил, можно ли показать царю гарем, в котором было 365 ж е н щ и н . Александр, к разочарованию своей свиты, отказался от этого удовольствия: у него еще в Дамаске глазам было больно при виде множества прекрасных персиянок. Осмотр красивых мальчи ков, которые все без исключения были обрезаны, он перепоручил Гефестиону. Гораздо больше его интересовало, почему Абулит сдал город своего правителя без сопротивления. Мифрен, Мазей, Абу лит были людьми, к которым Александр не испы тывал симпатий, хотя ему и было на руку их пре дательство. Абулит ответил, что это не предатель ство — покинуть царя, которого оставила удача. В одном из дворцов на средней террасе Алек сандр разместил семью Великого царя, которая все еще находилась при его обозе, и обеспечил ближай ших родственников Дария соответствующим коли чеством слуг для подобающей их положению жизни. Сизигамбес сказала, что дети желали бы выразить ему свою благодарность, и попросила разрешения 181
сделать это. Обе девочки в траурных покрывалах из белого газа и десятилетний сын склонили перед царем головы в нижайшем поклоне. После небольшой паузы Александр произнес: «Мне было бы приятно, если бы они учили грече ский язык». Царица-мать пообещала, что так и будет, но была ошеломлена, когда на следующий день царь прислал взятую из Вавилона македонянку, чтобы обучить ее, Сизигамбес, искусству ткать ковры. Неужели он вдруг решил, что к ним следует отно ситься как к рабыням? Его возражение относитель но того, что в Греции ковроткачество является за нятием благородных ж е н щ и н , не принесло никаких результатов. Для персиянки это была унизительная работа. Он извинился перед ней, как послушный сын, ибо так она просила его называть. Ничто так не раздражало боевых соратников Александра, как его отношение к семье Великого царя. Удивление переросло в отчуждение и, нако нец, в насмешку, когда их царь залился слезами при погребении супруги Дария, не выдержавшей трудностей военного похода. Ж е н щ и н ы побежден ного принадлежали победителю — таков был воен ный обычай — и должны были делить с ним ложе. Если он не хотел придерживаться этого обычая, то следовало передать пленниц им. О рыцарстве маке доняне имели весьма смутное представление, а о том, что мы называем «романтическим началом» в натуре Александра — тем более. Едва ли не большее раздражение испытал по этому поводу сам Дарий. Вполне достоверно звучит то, что он выразил в письме Бессу, сатрапу Бактрии, со смешанным чувством уважения и покорности судьбе: «Ему не182
достаточно одержать надо мной победу на поле битвы. Он должен превзойти меня также в велико душии и в благородстве. Что за человек...» Сузы, это с первых дней существования циви л и з а ц и и расцветшее поселение, превратившееся в город мирового значения, теперь напоминают лун н ы й ландшафт: из потрескавшейся земли чуть ли не на тридцатиметровую высоту поднимаются пес чаные холмы, скалы и развалины. Дворцы и хра мы, построенные из высушенного на воздухе кир пича, разрушились, дожди и жара превращают ж и л и щ а в пыль и прах. Своеобразным символом этого погибшего города является не заметная из далека крепость крестоносцев, как это можно пред положить в первый момент, а некое, похожее на ф о р т и ф и к а ц и о н н о е , сооружение, которое возвели здесь французские археологи, занимающиеся рас к о п к а м и , в целях собственной безопасности и для защиты извлеченных из земли на свет драгоцен ностей от воров. Они дали отдельным раскопан н ы м холмам, скрывавшим остатки различных по строек, такие названия, как «Ападана», «Акрополь», «Царский город», «Город ремесленников». Не слу ч а й н о самые прекрасные находки хранятся в Лув ре. Это настенные многоцветные изразцы, фриз с изображением царских телохранителей, рельефы с фигурами львов, быков. Там же, в Париже, находится наскальная надпись на вавилонском, эламском и персидском языках,которую Дарий I велел выбить на камне: «Это — имена [народов], которые работали на строительстве дворца: мидийцы и египтяне ковали золото; ремес ленники Сард резали слоновую кость; вавилоняне и ионийцы изготовили кирпич для стен; мидийцы и 183
египтяне воздвигали высокие стены; люди из той страны, которую называют «горной» [Ливан], отде лывали башни. Я говорю: все, что Я делал в Сузах, делал Я по приказу Ахурамазды, бога. Да защитит меня Ахурамазда от всякого врага с моим народом и с моим отцом и с моей страной».
«Страшная
азиатская
страна
повержена
в
прах»
Когда в конце 331 года до н.э. Александр поки нул Сузы и двинулся дальше, война показала ему свой отвратительный лик. То, что он увидел, заста вило его содрогнуться, и царь молчал, когда воины упрекали его в том, что он пытался ввести их в заблуждение, говоря о персах как о людях воспи танных и культурных. Но при этом они вели себя как кровожадные, мерзкие, жестокие варвары. «...Потому что им встретились восемьсот гре ков; когда их поймали, то в наказание искалечили каждому одну из частей тела. Они умоляли царя защитить их от дальнейших жестокостей врага. Им была предоставлена возможность вернуться на ро дину, но они хотели получить землю и остаться, чтобы по возвращении домой не вызывать у род ственников своим видом вместо радости стыд и отвращение», — свидетельствовал Помпей Трог. У одних была отрублена рука, у других — раз давлена нога, у третьих — отрезаны н о с ы и уши или выжжено клеймо на лбу; самые несчастные искали дорогу с п о м о щ ь ю палки, потому что их ослепили. Все требовали от своего полководца решитель ных действий: преследовать виновника этих злоде184
я н и й , Дария, задержать его и подвергнуть справед ливому наказанию. «Царь царей» с уцелевшей частью своего войска отошел в Мидию — труднодоступную область на северо-западе современного Ирана. Александр же хотел как можно быстрее двинуться в Перейду, в истинные земли мировой империи персов, к окутанным легендами, известным наро дам Средиземноморья городам Персеполь и Пасаргады, расположенным на м о щ н о м высокогорном плато, окруженном горными массивами высотой от четырех до пяти тысяч метров. Здесь за двести лет до его похода индоевропейские пришельцы завое вали господство над И р а н о м под защитой и с бла гословения их высшего бога Ахурамазды, который являлся воплощением света и держал в страхе де мона тьмы Аримана. Эта страна Парса* была рай ски прекрасна, в чем письменно признался Дарий I, это была страна благородных лошадей и насто ящих мужчин, и она не боялась никаких врагов. Если Сузы были административным центром, «го ловой» мировой империи, то Персеполь был ее сердцем. «Царь Азии» — этот титул пожаловали Александру вавилоняне, но он ничего не стоил, пока не покорилась Персида. Путь туда был более опасным, чем предполага ли. Уксии, одно из трех горных племен, которые никогда и никем не были покорены, которым сами Великие цари платили дань, когда хотели проехать через их земли, стали на пути у македонян и по требовали двойную плату за проход по их террито рии. Эту дань можно было легко уплатить из сокро* Парса (совр. Фарс) — то же, что и Персида; высокогорная область Ирана {прим. ред.).
185
вищ Суз, но тем самым создать прецедент, на котоь 4 рый ссылались бы другие племена. В неожиданной ночной атаке уксии были вытеснены, и если им и было разрешено остаться в своих селениях, то лишь благодаря заступничеству царицы Сизигамбес. Вместо того чтобы платить самому, Гарпал потребовал пла ту с горцев. Так как у них не было никаких денег, он удовлетворился поставкой 30000 овец, 300 вьюч ных животных, 100 лошадей. Подобные победы Александр одерживал мимо ходом. Это изменилось после того, как Парменион с половиной войска и с постепенно увеличива ющимся обозом свернул на большую царскую доро гу, а он оказался со своими легкими отрядами перед Персидскими воротами. Ему сообщили, что отсюда можно было гораздо быстрее, нежели по царской дороге, дойти до Персеполя, а это было необходимо, чтобы успеть захватить сокровищницы. И снова разведка оказывается «ахиллесовой пятой» македонского войска. В узком горном про ходе совершенно неподготовленные отряды на толкнулись на сооруженную из гранитных блоков стену, которая закрывала перевал и казалась не преодолимой преградой. Попытка штурмовать ее бесславно заканчивается под лавинами камней, которые персы с грохотом сбрасывают с высоты; одновременно м а к е д о н я н осыпает град стрел. Тру бы трубят отход, больше похожий на позорное отступление, потому что павшие должны остаться лежать непогребенными. Воины Александра разбивают лагерь и оцени вают сообщения пленных, по словам которых с той стороны стены стоят сорок тысяч человек, и всем им приказано защищать подступы к Персиде ценой 186
жизни. Александр отклоняет предложение достичь Персеполя обходным путем, который потребует многодневного перехода. Его считают непобеди мым, и эта слава, которая обычно парализовывала врага уже в начале сражения, что позволяло сбе речь сотни и тысячи человеческих жизней, была сейчас поставлена на карту. Ариобарзан, сатрап Персиды, должен быть разбит! Нельзя ли обойти узкий горный проход и выйти персам в тыл? До прашивают пленных, снова и снова допытываясь: возможно ли это? «Нет, невозможно», — следует ответ. Горы слева и справа от тропы покрыты гус тым дубовым подлеском, который сейчас занесен снегом и, значит, совершенно непроходим, особен но для вооруженных щитами, копьями и мечами воинов в тяжелых доспехах. Затем (непредвиденная развязка запутанного дела!) появляется н е к и й пастух, знаток местных дорог, который имеет обыкновение случайно ока зывать влияние на ход мировой истории в древ ности, ведя одних солдат в тыл другим — или сознательно отправляя их на погибель. Самый известный, или точнее сказать пользующийся са мой дурной славой, звался Эфиальтом: он в битве при Фермопилах подставил спартанцев под пер сидские кинжалы. Н а ш пастух остался безымян ным. Известно лишь, что он был родом из Ликии, когда-то попал в персидский плен и владел гре ческим языком. Есть, сказал он, очень хорошая тропа, известная только ему, потому что он там, наверху, пасет своих коз. Нужно ли, можно ли ему верить? Македонянам не остается ничего другого, если они хотят иску пить тот позор, который испытали возле Персид187
ских ворот. Александр снабжает своих лучших во инов трехдневным запасом провианта, приказывает день и ночь поддерживать в лагере сторожевоич костер, чтобы сбить противника с толку, затем ночью отправляется в путь в уверенности, что доберется до 2250-метрового хребта Болсору. При ледяном восточном ветре с колючим снегом они, спотыка ясь, пробирались через подлесок, ползли вдоль крутых выступов, пока буквально не свалились в ущелье, которое было похоже на гигантскую ло вушку. Неужели ликиец их предал? Некоторые хо тели вцепиться ему в горло, но вот скалы расступа ются возле водопада, и после двух дней и ночей солдаты стоят на гребне и видят вражеские фор посты. Александр чувствует такое облегчение, что вопреки всем правилам и условностям обнимает пастуха. Звучит согласованный с Птолемеем сигнал тру бы. Теперь македоняне наступают сверху и снизу, из долины. Неожиданность и быстрота, несомненный полководческий дар Александра снова играют реша ющую роль: когда персы увидели, что неприятель зашел к ним в тыл, началась паника. Ариобарзану с несколькими сотнями всадников удается прорваться к Персеполю. Однако отцы города закрыли перед сатрапом ворота. Они уже знали о победе Алексан дра, и им показалось, что разумнее иметь дело с победителем, а не с побежденным. И здесь пре дательство было лишь вопросом времени. Победитель не замедлил явиться и был беспре пятственно пропущен в город. То, что произошло в следующие недели, заставило правителей Персеполя усомниться в том, правильно ли они поступи ли, закрыв ворота перед Ариобарзаном, потому что 188
оборона города, вероятно, имела бы менее ката строфические последствия, чем его сдача. Двигаясь со стороны гор, Александр пересек цветущую равнину Марв-и-Дешт, и в сиянии вос ходящего солнца его взору предстала огромная, укрепленная двойным кольцом стены терраса, скаль ная платформа, на которой возвышались дворцы, своим великолепием превосходившие все, что он видел в Вавилоне и Сузах, затмившие даже Акро поль, который он однажды посетил. Уходящие в небо колонны, яркий блеск красок, величествен ность сооружения — все это заставило его замереть. Впечатление могущества усилилось, когда он в тот же день поднялся по двухпролетной монумен тальной лестнице... на коне: сто ступеней были расположены таким образом, что всадник мог удобно по ним передвигаться. Он передал Буцефала коню ху, прошел через ворота Всех стран с их крылатыми чудовищами и капителями в виде быков, пересек широкую площадь и остановился перед настоящим архитектурным чудом — тронным залом, называ емым Ападана. Лестницы и стены были украшены рельефными фризами с изображением «бессмерт ных» (царских телохранителей) и сцен борьбы меж ду львом, символом бога солнца, и быком, который воплощал силы тьмы. Один раз в году (так сообщи ли Александру) в Персеполь- приходили посланцы всех подчиненных народов — их было двадцать три — и платили властителю дань. На главном рельефе все они были легко узна ваемы, изображенные в своей национальной одеж де и с тем, что принесли или привели: парфяне с верблюдом, египтяне со своими быками, скифы в остроконечных шапках с — конями, эфиопы — со 189
слоновыми бивнями и жирафом, индийцы — с корзинами на плечах, лидийцы — с пурпурным материалом, ассирийцы — с зубрами, сомалийцы с баранами, арахозийцы — с серебряными чашами, арабы — с благовониями. Вдруг послышались гром кие возгласы удивления: македоняне узнали на фризе... себя в полном боевом вооружении, пере данном во всех подробностях. В веренице данни ков были также и греки: они несли шерсть. Между тем бематисты шагами измерили Ападану, периметр которой равнялся 112 метрам (соглас но современной метрической системе). Они насчи тали 72 колонны высотой 18 метров каждая, которые держали перекрытия из кедровых балок. Соседний дворец Дария представлял собой в плане квадрат 45 на 45 метров и был украшен 100 колоннами. Весь ансамбль с тронным залом, дворцом Дария, дворцом Ксеркса, Стоколонным залом, трипилоном, святилищем, сокровищницей, жилым поме щением для служителей, дворцовой кухней, библи отекой, гаремом, к о н ю ш н е й и казармами был «вписан» в квадрат со стороной, равной 400 мет рам. Считал ли Александр увиденное прекрасным с точки зрения греческих канонов: благородным в пропорциях, гармоничным по композиции, эстети чески совершенным? Или все это было для него лишь помпезным, гигантским, монументальным сооружением? Этот македонянин обладал утончен ным пониманием искусства. Его симпатии в пер вую очередь принадлежали храму Артемиды в Эфе се, храму Афины в Приене (который он открывал), Парфенону, храму Зевса в Олимпии. Тем не менее архитекторы и инженеры при дворного лагеря испытали удивление и растерян190
ность при мысли о той технике, которую должны были использовать персы на строительстве Ападаны — она и сегодня вызывает восхищение специа листов. Двадцатипятиметровой высоты потолок зала является самой сложной и дорогостоящей конструк цией, которая когда-либо была возведена на Восто ке. Чтобы нести груз в 85 тонн, потребовалось изобрести седловидную капитель, на которой лежа ла трехчастная балка, что также явилось новым принципом, потому что даже самые могучие кедры не могли служить самостоятельными несущими балками нужной высоты и ш и р и н ы . Итак, на. сед ловидную капитель клали три балки ш и р и н о й 0,7 метра и высотой 1,04 метра каждая. На практи ке это означало следующее (здесь мы используем исследования Лео Трюмпельмана): для каждой от дельной несущей балки тронного зала нужно было найти примерно 400-летний кедр, свалить его, не имоверными усилиями подтащить к строительной площадке, и «все это тогда, когда уже давно были разграблены леса Ливана и Таврии для потребнос тей людей того времени». Уничтожение окружа ющей среды имеет 2300-летнюю историю. Ничто не ново под луной — это знал пророк Соломон. В Персеполе Александру пришлось впервые столкнуться с недовольством, которое начали вы ражать его солдаты. О н и , как передали воины через своих представителей, прошли десятки тысяч ста диев, одержали славные победы, но их храбрость и готовность пожертвовать собой не были возна граждены подобающим образом. В том, что, по обы чаям войны, полагается армии, завоевавшей город, им было отказано. Ни одного дворца им не разре шалось коснуться в богатом Вавилоне, ни одного 191
дома — в полных великолепия Сузах, не говоря уже о городах ионийского побережья Малой Азии. Царь знал, что они имели в виду, и ему было, нетрудно пойти им навстречу. Персеполь — так объявил он перед своим штабом — из всех городов Персиды больше всех достоин ненависти, ибо яв ляется очагом всех направленных против Греции злодеяний: здесь обсуждались планы нападения на Элладу, здесь было решено порабощать греков, где бы они ни жили. Этот город заслуживал самой жестокой кары. Но ведь жители добровольно от крыли ворота, — напомнил кто-то. Это не имело значения. Он отменил запрет на грабежи. Ему не оставалось ничего другого. В следующие дни произошло то, что стало в античности ужасным, но неизбежным ритуалом, следовавшим после завоевания укрепленных горо дов. Солдатня врывалась в дома, грабила их, заби вала до смерти всех сопротивлявшихся, а заодно и тех, кто не мог сопротивляться, бросала в жилища факелы, равнодушно смотрела на то, как ж е н щ и н ы вместе со своими детьми бросались с крыш, пред почитая смерть рабству. Особенно свирепствовали фракийцы, агриане, иллирийцы, но и греки с македонянами не слиш ком отличались от тех, кого сами же называли варварами, а иногда и превосходили их в жестокос ти. Когда они в споре за добычу стали хватать друг друга за горло, царь положил конец кровавым бес чинствам. Город опустел, но победитель, казалось, еще не утолил своей жажды мести. Чтобы месть принесла удовлетворение, нужно, как гласит народная муд рость, сполна насладиться ею, а чувство, испыты192
ваемое Александром, было л и ш ь искусственно оживлено после полутора сотен лет и послужило только поводом для того, что произошло. «...Все чаще Александр проводил время в пьяных пиршествах, где присутствовали также и женщи ны, — правда, не те, к которым нельзя было под ступиться слишком близко, а проститутки, привык шие жить с солдатами и вести себя свободнее, чем этого требовали приличия. Одна из них, по имени Таис, утверждала, что он заслужит благодарность всех греков, если даст приказ поджечь царскую резиденцию персов: этого ожидают те, чьи города разрушили варвары. К пьяной проститутке, выска завшей свое мнение о деле такой важности, присо единились и некоторые гости, такие же пьяные. Царь тоже находился скорее в возбужденном, чем в спокойном состоянии. «Так почему бы нам, — воскликнул он, — не отомстить за Грецию и не бросить факел?» Сначала он бросил факел в царс ком дворце, потом — гости, проститутки и слуги. Зал был в основном построен из кедрового дерева, которое быстро воспламенилось и загорелось... Такая участь постигла резиденцию правителей всего Вос тока, где когда-то многие народы находили правду, этот город — колыбель многих царей. Вероятно, Александр раскаялся в своем поступке, когда про яснилось его замутненное вином сознание...» Так писал римлянин Квинт Курций Руф; в своей «Истории Александра Великого» он пользовался пре имущественно сведениями из Клитарха, алексан дрийского историка, который, правда, не принимал участия в военном походе, но сразу же после смерти Александра стал расспрашивать командиров, солдат, придворных — словом, очевидцев тех событий, со9 Зак 246
193
бирал дневники, письма, сообщения, расспрашивал также и греков, воевавших на стороне персов. Остав шиеся «белые пятна» расцвечивала его неуемнаЯ\ фантазия, и теперь уже нельзя понять, где кончается подлинная история и начинается исторический ро ман. Но это не умаляет значения его произведения, тем более что оно написано блестяще. Во всяком случае, Дройзен, самый авторитетный исследователь биографии Александра Македонского, упрекал Клитарха в том, что он, игнорируя документальные сви детельства, выдумывал небылицы, столь часто по вторяемые отдельными более поздними авторами, что со временем эти домыслы стали восприниматься как достоверные факты. В случае с Таис, дорогой гетерой, которая поз же стала женой фараона (заслуживающая внима ния карьера для девушки из Афин), Дройзен, несо мненно, прав. Действительно, невозможно поверить в то, что Александр, поддавшись на уговоры какойто пьяной гетеры, мог совершить подобного рода варварский акт. К тому же и Арриан совсем поиному описывает и сам поджог, и его причины. Наряду с другими источниками он использовал труды Птолемея, делал из них выписки, как тогда говорили. Полководцу, телохранителю и адъютанту царя, как и всем высшим военным чинам, было что вспомнить, когда он в Египте взялся за перо; прав да, местами эти воспоминания несколько приукра шены, но именно Птолемею обязаны потомки до стоверными сведениями о великой войне, которые, однако, не в последнюю очередь были основаны на эфемеридах — официальных дневниках. «Царский дворец персов, — пишет Арриан, — он сжег, несмотря на совет Пармениона сохранить 194
его, ибо глупо разрушать то, что тебе же и принад лежит. К тому же и народы Азии впоследствии не будут выказывать' ему свои симпатии, потому что перестанут смотреть на него как на истинного пра вителя, а станут считать всего лишь завоевателем, который напал на их страны. Но он ответил, что должен отомстить персам за то, что они по пути в Элладу разрушили А ф и н ы и сожгли божества, а также наказать за все то, что они еще сделали грекам». Совершал ли Александр этот акт возмездия под воздействием винных паров или же поступал хо лодно и расчетливо? Об этом еще до сих спорят сторонники Руфа, Плутарха и Арриана. Ответ на вопрос дали археологи. Следы пожара были обнаружены, главным об разом, в Ападане и Стоколонном зале, где колонны потрескались, кирпич выгорел, пол покрылся тол стым слоем древесной золы. Другие здания — та кие, как дворец Ксеркса, — преимущественно име ли механические повреждения. Так, например, во дворце Ксеркса колонны явно были обрушены при помощи таранов. Но как вообще оказалось воз можным устроить пожар в таком огромном зале? Для этого было недостаточно поджечь ковры, зана веси, деревянные оконные рамы, ставни и двери и ждать, пока огонь доберется до высокого двадца тиметрового потолка из кедрового дерева. Эти ожи дания были бы напрасными. Если следовать совету Фридриха Крефтера из института Востока в Чика го, то следовало развести в Ападане огромный многослойный костер из балочных перекрытий соседних дворцов и деревянной опалубки ворот. Должны были сгореть лишь тронный зал, символ 195
персидского мирового государства, и дворец нена вистного Ксеркса. Другие здания пытались сохра нить от огня с помощью специальных противопо жарных отрядов. В ходе археологических изысканий обнаружи лось и еще одно косвенное свидетельство тщатель но подготовленного поджога: все драгоценные пред меты, вероятно, были заранее унесены из обоих залов; ученые, производившие раскопки, ничего не нашли из тех сокровищ, которые, несомненно, должны были здесь находиться. Итак, археологи подтвердили правоту Арриана - и ничем не опровергли доводы Квинта Руфа. Это лишь кажущееся противоречие. Ибо даже если вся акция и была спланирована, осуществляли ее подобно празднеству в честь Диониса. Как пред ставляется, в действительности пожар Персеполя был для античного мира апофеозом и предвестни ком новых событий. В его пламени исчезла целая эпоха, и из пепла родился новый мир. Он должен был стать, по мнению Александра, грандиозным огненным символом грядущих перемен. «Страшная азиатская страна, о царь и господин, повержена в прах», — говорится в «Персах» Эсхила. Шираз, город роз, поэтов и соловьев, — по крайней мере он был им когда-то — сегодня явля ется местом, откуда начинается путешествие к руи нам Персеполя. Чтобы преодолеть восемьдесят ки лометров на такси, потребуется не менее часа; почтовому автобусу понадобится значительно боль ше времени. Последний участок дороги длиной десять километров становится абсолютно прямым, словно начерченным по линейке, и ведет к террасообразному сооружению, примыкающему к Кут-и196
Рамат, «горе Благосклонности». Кажется, что в про зрачном, словно стекло, воздухе над широкой рав ниной колонны царского зала врастают в небо. Когда подходишь ближе, то замечаешь, что из се мидесяти двух колонн, несущих перекрытие, сей час сохранилось лишь тринадцать. Но и этим три надцати угрожала опасность, когда в 1979 году радикальные «стражи исламской революции» хоте ли взорвать их вместе со всем сооружением, ибо все то, что существовало в Иране до ислама, было, по их мнению, творением дьявола. Жители сосед них деревень, вооружившись винтовками, охраня ли тогда подъезд к храму и предотвратили это вар варство. Они боялись потерять важный источник своих доходов, если иностранные туристы переста нут ездить к знаменитым развалинам. Вид Персеполя все еще производит глубокое впечатление. Фризы протяженностью в общей слож ности до семидесяти метров, остатки Стаколонного зала, седловидные капители, увенчанные фигурами быков, львов и грифонов, которые держали кедро вые балки; рельефы во дворцах Дария и Ксеркса с изображением сидящего на троне, защищенного Ахурамаздой царя (которые когда-то светились яр кими многоцветными красками); ворота Всех стран с их гигантскими быками — на всем этом лежит тень былого величия. Разрушения настолько силь ны, что нужно собрать всю силу своей фантазии, чтобы перенестись в далекое прошлое, в давно ушедшие времена, когда Ахемениды строили эти дворцы и верили, что они подарят их государству вечность. Когда Александр возвратился из- похода в Пасаргады, вторую резиденцию Великих царей, где 197
отдал дань уважения гробнице Кира Великого, он (наверное, впервые) взглянул на «дело рук сво их»: черные от копоти руины Ападаны. Вечером ему доложили о приходе персидского жреца, ко торый вырвал себе волосы и разодрал в клочья\ одежду и спросил, знает ли царь о том, что вмес те с дворцами сгорела также библиотека с тыся чами глиняных табличек и папирусных свитков, и среди них — написанные на 1200 пергаментах из телячьей кожи священные книги, которые со д е р ж а л и учение З а р а т у с т р ы , п р о р о к а Ахурамазды?!
Поиски
убийиы
иаря
После того как обе столицы — Персеполь и Пасаргады — были заняты, Александр объявил, что «война отмщения» официально прекращена, и распустил войска государств, входивших в Коринф ский союз. В отличие от греков, которым царь никогда по-настоящему и не доверял, с в о и н а м и фессалийцами он расстался весьма неохотно: где бы ни испытывала их судьба — у Граника, при Иссе, на равнине у Гавгамел, во время долгих переходов по территории противника, — в их храб рости и верности он не усомнился никогда. Он предоставил солдатам право самим решать, будут ли они продолжать служить ему или нет, увеличив их жалованье втрое. И было довольно много та ких, которые согласились остаться, ибо уже не могли себе представить и н о й жизни и опасались свидания с родиной. Те же, кто решил вернуться, награждались по-царски: каждый пехотинец полу198
чал 1000 драхм (около 4000 немецких марок), каж дый в о и н - к о н н и к — 6000 драхм. Александр вручил стоящему во главе тех, кто решил вернуться, — македонянину Эпокиллу — подарки для своей матери и, кроме того, письмо. Видимо, передано было все же не одно письмо, а несколько, потому что на большинство ее посла н и й он не отвечал. Она продолжала предостерегать его, убеждать, упрекать — в особенности по причи не его граничащей с мотовством щедрости, о кото рой до нее доходили слухи. «Друзьям своим оказывай благодеяния иными способами, — писала она, — опасно всех их делать царями, ведь это даст возможность каждому из них заполучить собственную свиту». Нареканиям в ад рес его наместника Антипатра не было конца: он всегда оставлял ее в неведении и плел интриги против нее. Почему сын продолжает запрещать ей принимать участие в каких бы то ни было государ ственных делах Македонии? Александр знал почему. И упреки эти н и к а к не могли повлиять на его любовь к ней. Когда Антипатр в очередной раз в одном из своих писем пожаловался, что, дескать, Олимпиада замышляет покушение на него, Александр лаконично ответил: «Удвой число своих телохранителей. И еще: извест но ли тебе, что одна-единственная слеза матери способна стереть все, что написано и в тысяче писем, подобных твоему?!». Царь и вправду был расточителен, когда речь заходила о его сподвиж никах и друзьях. Только пастуху, который привел его к Персидским воротам, он дал целую тысячу талантов (это примерно соответствует 250000 не мецких марок, хотя следует отметить, что весьма 199
затруднительно сравнивать покупательную способ ность валют разных эпох). Военачальников он де лал, выражаясь современным языком, миллионера ми, полководцев — мультимиллионерами. Он мог себе позволить такое. Благородный металл, столь почитаемый у персов, пускался в оборот. Слитки серебра превращались в тетрадрахмы с изображе нием Геракла, золото — хотя и реже — в дарики и статеры. А те, кому они доставались, не всегда разумно могли ими воспользоваться, как это зачас тую бывает у новоиспеченных богачей. Они приби вали себе подметки серебряными гвоздиками, во время купаний пользовались миррой вместо преж него обычного оливкового масла, обзаводились личными поварами, слугами, массажистами и всег да содержали самых дорогих гетер. Леоннат для своих атлетических упражнений возводил арены, которые посыпались песком, доставляемым из Егип та на верблюдах, — песок персидских пустынь он считал слишком грубым. Менелай заказывал в Южной Италии, в городе Кумы, сети для охоты длиной до 120 стадиев (это почти 21 километр). Другой полководец пил воду исключительно из Кара-Су — реки, из которой набиралась питьевая вода, предназначавшаяся для царского двора. Сол даты уже не снисходили до того, чтобы самолично чистить и точить свои боевые клинки и стрелы, теперь это было делом их рабов. «Царь не мог не замечать, — писал Плутарх, — что его подданные утопали в немыслимой роскоши и посвящали жизнь бездумному расточительству. Он непрестанно напоминал о том, что если срав нивать их прежний образ жизни с н ы н е ш н и м , то нет ничего более порабощающего, чем погрязнуть 200
в сытости, и ничего более почетного, чем суметь обуздать собственное тело: «Неужели вы не пони маете, что основой нашего господства должно быть то, что мы никогда не станем поступать так, как поступали те, кого мы одолели?» Но в одном оказывались едины и друзья, и враги Александра: все они признавали, что в друж бе ему не было равных. Когда Певкест, один из его телохранителей, выздоровел после болезни, Алек сандр послал его лекарю благодарственное письмо. Вместе с врачом Павсанием он советовался, как наилучшим образом выходить Кратера. Его интерес к медицине, разбуженный еще Аристотелем, обна руживался и в том, что он лично составлял диеты (во время походов по причине резкой перемены климата и питания у многих обострялись или воз никали желудочно-кишечные заболевания, чаще все го это происходило с солдатами) и изготовлял про тивоядия от укусов змей. Даже когда в походе царь сам заболел и слег, он тем не менее отправил своего придворного врача невесть куда, чтобы по мочь другу, которого сильно искусал лев. Преследуя Дария, он, полумертвый от жажды, отказался от предложенной ему крестьянином круж ки воды. «Как я могу пить, когда у них нет ни капли?» — заявил он, указав на своих спутников. Когда Гефестион во время прохода по Гиндукушу трясся от холода, Александр отдал ему свой плащ. Он оставался верен друзьям молодости даже тогда, когда они этого и не заслуживали, в чем-то перед ним провинившись. Гарпал («Хромой»), сбе жавший с поля битвы при Иссе вследствие какихто темных делишек, не только был прощен: царь 201
доверил ему впоследствии учет добытых трофеев в Экбатанах. В отношении придворных, стремившихся по пасть в число его любимчиков, не гнушаясь пре дательством и наговорами на своих ближних, он оставался глух. И все же Александр не всегда умел\ отличать льстеца и клеветника от истинного друга. «Этот человек начинает любить варваров», — про изнес как-то Каллисфен, о чем тут же донесли Александру. «Он — мальчишка, щенок», — выра зился в его адрес Филота. «Победами своими он обязан Пармениону», — д а н н ы й упрек также при писывают ему. Согласно пословице о том, что дыма без огня не бывает, вероятно, и это утверждение имело под собой почву. Македоняне оставались в Персеполе в течение четырех месяцев. Это время пролетело слишком быстро для солдат, которые почувствовали себя здесь со своими вновь обретенными подружками как рыбы в воде. Но оно очень медленно тянулось для их предводителя, опасавшегося за их моральный дух. И действительно, 120 дней - слишком долгий срок для передышки, даже если принимать во внимание, что это был период зимы, время, когда античные полководцы имели обыкновение воздерживаться от проведения каких-либо военных кампаний (но не Филипп, который, к вящему ужасу своих многочис ленных врагов, день мог превратить в ночь, а де кабрь в май). Александр, казалось, чего-то ждал. Он назначил сатрапом Мифрена, оставил Мазея на посту наместника в Вавилоне, подтвердил полномочия и своего сатрапа в Сузах, не стал раз рушать прежнюю персидскую систему правления, относясь к ней терпимо, — естественно, при усло202
вии, что будет признан единственным и абсолют н ы м властелином Азии. Ничего иного он и не требовал от Дария в обоих своих письмах к нему, однако не исключалось, что, если противник вы ступит с предложением заключить мир, ему может быть оставлен его трон. Судя по тому, как Алек сандр впоследствии обходился с индийскими рад жами, с Великим царем вряд ли было бы по-иному. Однако никаких мирных инициатив не последова ло. Напротив. После поражения у Гавгамел Великий царь вместе с оставшимися в его распоряжении силами, включая три тысячи отборных конников-бактрийцев и, кроме того, подразделение греческих наем ников (похоже, до сих пор остававшееся в целости и сохранности), отступив к Мидии, как стало из вестно Александру, с необычайным рвением соби рал в Экабатанах новое войско, создаваемое при поддержке ядра персидской знати ( среди них был и Бесс, сатрап Бактрии), царских родственников и, прежде всего, Артабаза, снискавшего безграничное уважение простых воинов. В Туран и Ариану посы лались бесчисленные гонцы; ежедневно несколько тысяч скифов, бывших извечными врагами Ирана, воинов, перед которыми трепетали даже македоня не, прибывали в этот лагерь. Вести, поступавшие из Греции, говорили о том, что, несмотря на Исс и Гавгамелы, антимакедонская сторона еще не повержена окончательно: ей как раз требовалось одно-единственное поражение Александра, чтобы вновь стать прежней владычицей. • И поражение это, говорил Дарий, обращаясь к великим сынам своей империи, не желавшим узна вать прежнего владыку в том, кого заклеймили как 203
предателя, человека нерешительного и даже труса, должно быть нанесено македонским разбойникам прямо у ворот Экбатан, и оно станет сокрушитель ным и окончательным. Уверенность подкреплялась тем фактом, что об Александре вот уже много не дель не было ни слуху ни духу: вероятно, он удов летворился теми землями, которые сумел завоевать, либо же войско его раскололи внутренние распри\ вызванные мародерством и грабежом, как это не редко бывало. Эти оптимистические настроения, возвещавшие новую зарю, развеялись окончательно при известии о том, что македоняне с тридцатитысячным вой ском вышли из Персеполя и двинулись дальше. В одно мгновение стало очевидно, насколько же тонки были нити, связывавшие иранских вассалов с их верховным правителем. Этот царь, считали они, позабыл о своем долге ответить верностью на верность и, кроме того, вообще оказался отрину тым всеми добрыми богами. Похоже, он теперь был во власти Аримана, духа зла. Они ему уже не вери ли, не верили и друг другу. Царский визирь Набарзан, выступавший от имени недовольных, выразил мнение, что лишь один человек пользуется довери ем восточных иранцев, скифов, индийцев, — и это Бесс. И посему Дарию следует до окончательного разгрома врага доверить свой трон ему. «Я знаю, что слова мои режут тебе слух, но ведь и врачи исцеляют хворь сильными снадобьями, и кормчий, который страшится кораблекрушения, вынужден иногда выбросить за борт все лишнее, чтобы уберечь главное». Далее Курций Руф пишет о том, что, заслышав эти слова, царь в гневе выхватил свой меч, чтобы 204
зарубить визиря. Но в действительности ничего такого он не делал, а просто назвал Бесса и Набарзана изменниками и впоследствии вынужден был взирать на то, как о н и , не обращая внимания на его приказы, стали уводить свои войска. Когда не дождались ни с к и ф о в , ни воинов из Турана и Арианы, он неспешно двинулся вслед за остальными в направлении Par. С о б р а в остатки своей гордости, он отклонил предложение Артабаза взять в каче стве защиты греческих наемников — дескать, един ственных, кто еще верен ему. Нет! Не хотел он оставаться в долгу у каких-то греков... Александру потребовалось всего-навсего две надцать дней, чтобы дойти от Персеполя до Экбатан. Вместо Дария и его армии, желавшей дать ему последний бой, его встретил насмерть перепуган н ы й правитель города, распахнувший перед ним ворота и с о о б щ и в ш и й о том, что царь уже, должно быть, на подходе к Таре, что, в свою очередь, означало, что Д а р и я нагнать чрезвычайно трудно. Speyde bradeos - « П о с п е ш а й медленно» - этому правилу Александр всегда следовал с железным по стоянством, как бы ни был быстр. И он не стал поспешать вслед за Д а р и е м , а предпочел помедлить, оставшись в Экбатанах. Здесь скрестились пути сообщения между югом и западом, и именно здесь нужно было возводить опорный пункт для продви жения далее на восток. Цитадель из семи колец оборонительных стен, между которыми б ы л и помещены свободно, пере двигавшиеся львы, была превращена в своеобраз н ы й «Форт Нокс» античных времен, служивший для хранения здесь несметных богатств, добытых в сражениях, золотых и серебряных слитков, которые 205
до сего времени оставались в Вавилоне, Сузах, Персеполе и Пасаргадах. Для транспортировки их потребовалось две тысячи верблюдов и, кроме того, пять тысяч лошадей и мулов. Ш е с т ь тысяч македо нян охраняли ценный груз п о д предводительством Пармениона, получившего эту должность — почет ную и в то же время не требовавшую особого труда, что сильно поубавило его п ы л как постоянного критика Александра. Управляющим всеми этими многомиллиардными ф и н а н с а м и стал Гарпал, раз местивший своих ч и н о в н и к о в в верхних этажах крепости, человек, который, наряду с Александром и Гефестионом, вследствие этих доверенных ему денег обрел огромную власть. И властью этой по зорным образом злоупотребил... Тем временем обстановка в стане персов обост рилась. Во время марша командиру греческих на емников (после нескольких неудачных п о п ы т о к бактрийцев помешать этому) удалось все же до браться до самого Великого ц а р я . Командир начал заклинать его всеми богами стать, в конце концов, под защиту его людей, если он не желает рисковать своей жизнью. Разговор шел по-гречески, а бактрийцы этот язык не понимали. Бесс, вопреки все му, по мимике беседовавших догадался, о чем шла речь, и решил действовать. Во время одного из привалов в Таре он вместе с Набарзаном проникает в шатер Дария, устраняет его телохранителей, по сле чего царя связывают и, словно сверток, кладут в повозку. Верные царю люди и отряд греков вслед ствие явного превосходства противной стороны от казываются выступить в его защиту и уходят в Парфию, оставив своего повелителя на произвол судьбы. 206
Выдать пленника македонянам, обменять его даже вопреки желанию Александра, вопреки обе щанию того отказаться от преследования и гаран тировать Дарию владение восточной частью импе рии — таков был план Бесса. Однако как же плохо знал он македонского правителя! А тот тем временем был всецело поглощен од ной из самых драматических в военной истории операций по преследованию противника. После изматывающего трехсоткилометрового марша от Экбатан до Par, на что ему потребовалось вдвое меньше времени, чем Дарию, он, будучи у цели, узнает о том, что Великий царь уже миновал Кас пийские ворота. Тогда Александр был вынужден дать своим солдатам отдых, потому что многие из них остались лежать на обочине, немало было и загнанных лошадей. Но уже по истечении несколь ких дней он снова в пути, оставив часть имущества, и вскоре минует знаменитый, считающийся «за мочной скважиной Азии» проход, не встречая при этом сопротивления противника. Однако Александру пришлось преодолеть массу трудностей: местность здесь изобилует узкими, идущими вдоль отвесных скалистых обрывов извилистыми тропами. Он вы нужден снова сделать привал, поскольку семьдесят километров до прохода были пройдены без всяких остановок, а запасы продовольствия истощились настолько, что он отправил Кена на поиски фура жа. Перед македонянами раскинулась солончако вая пустыня, причем, по словам местных жителей, без единого колодца. Александр, в обычных условиях предписывав ш и й своим воинам покрывать ежедневно расстоя ние не более чем в двадцать километров, идет на 207
постепенное увеличение переходов. Если его люди во время марша от Экбатан до Par в течение один надцати дней проходили по тридцать километров, то теперь, по пути следования от Par до Каспий ских ворот, это были уже пятьдесят километров в день, а расстояние почти в 350 километров от ворот до того места, где Бесс остановился на привал, было пройдено всего за пять дней. Вооружение и имущество транспортировалось, естественно, на\ повозках. В условиях июльской жары, нехватки воды и тяжелого рельефа местности это было воис тину героическим актом, сравнимым лишь с похо дами Ганнибала (которого не напрасно окрестили «Баркасом» и «молнией») да легионов Цезаря во время гражданской войны. В первый из этих адских пяти дней полководец заставил спешиться около пятисот кавалеристов, чтобы на их лошадей пересадить лучших пехотин цев — большей частью это были командиры. Хотя как наездники они оставляли желать лучшего, но все же могли служить «двоеборцами» на тот случай, если бы предстояли бои против тяжело вооружен ных греческих пехотинцев — гоплитов. У местечка Тара ему встретились двое представителей вави лонской знати, которые сообщили о пленении Дария, отходе греков и намерении Бесса захватить власть в государстве. В предрассветной мгле наступавшего пятого дня на горизонте они увидели облако пыли: караван Бесса! Александр без оглядки понесся вперед, слов но на пятках его внезапно появились крылья Гер меса, позабыв обо всем, даже не замечая, что сле. дом устремились шесть десятков его конников — навстречу во много раз превосходившим их персам. 208
Клич «Искандер идет!» (так персы называли непо бедимого Александра) оказывает магическое воз действие. Колонна в панике бежит и рассеивается. А те, кто решил не обращаться в бегство, тут же оказываются растоптанными копытами коней мчав шихся за Александром всадников. Но где же Вели кий царь? Лихорадочно обыскиваются все повозки. И вот наступает звездный час конника Полистрата, который в поисках колодца обнаруживает изукра шенную золотом повозку; возница валяется рядом в песке, обезумевший от жажды. Полистрат загля дывает в крытую повозку, находит кружку с остат ками протухшей воды и в тот момент, когда подно сит ее к губам, вдруг слышит стон: под овчинами лежит умирающий, руки его скованы золотыми цепями, одежды пропитала кровь. Полистрат, об мыв лицо несчастного, узнает Дария. Царь всех царей фактически был зверски убит при приближе нии македонян. Последние слова его, обращенные к Полистра ту, стали легендой, но ведь и легенда, подобно анекдоту, может являть собой наивысшее выраже ние правды. В данном случае дело обстоит так: Дарий не говорил этого, однако мог сказать, если принять во внимание его неоднократно упомина емое в исторических источниках мнение об, Алек сандре и данную ему оценку. «Кем бы ты ни был, я заклинаю тебя судьбой всех людей, считая и царей, передать Искандеру известие от имени несчастного, покинутого бога ми. Пусть он отныне возьмет на себя защиту мате ри моей и детей моих и обеспечит им жизнь сооб разно их достоинству и положению. Убийц моих он должен казнить не из мести за меня, но из-за 209
презрения к злодеяниям их и из-за того, что безна казанность влечет зло, которое не обойдет и иных царей, равно как и его самого. Потом он вытянул правую руку и попросил передать Александру ее пожатие как знак царской преданности и доверия», - повествует Курций Руф. Но и не получив этого известия, Александр все равно бы поступил с Дарием так, как подсказывало ему уважение к своему усопшему врагу. Сняв с^ плеч пурпурный плащ, он укрыл им тело покойно го. Это б ы л жест, идущий, несомненно, из самой глубины сердца. И одновременно, как нам уже не раз приходилось убеждаться, он являлся полити ческой демонстрацией: склоняю свою голову перед последним из Ахеменидов и при этом выражаю свое почтение ко всем народам, кем он правил, но новый царь — Я, Александр Македонский, сын Филиппа из дома Аргеадов, потомок Ахилла и Геракла. В остальном он выглядел так, словно у него гора с плеч свалилась. Дарий мертвый был для него приятнее Дария живого. С правителем, оставив шим своих воинов у Исса и Гавгамел, государства не построишь, то есть даже по милости Александра он все равно бы не мог оставаться царем после того, как потерял свое лицо. Брать же его в свою свиту, как это уже имело место с другими предста вителями персидской знати, значило бы пойти на риск. Уже само его присутствие кололо бы персам глаза, ежедневно и ежечасно напоминая о нанесен ном им поражении и о том, как смыть этот позор. Александр должен был быть счастлив, пишет Дрой зен, что на его долю достались одни только плоды, которые принесла эта смерть, но никак не вина за 210
нее; он даже мог рассчитывать на уважение персов, осуждая убийство их царя. Тело было перевезено на богато украшенной колеснице в Персеполь, где Сизигамбес, мать Да рия, похоронила его в гробнице, местонахождение которой ныне неизвестно. На Дарий III в 330 году до н.э. завершилась славная династия Ахеменидов. Назвать его гибель трагедией, как это имело место раньше, было бы преувеличением. Однако неспра ведливо и проклинать его как труса, что зачастую делают некоторые «новаторы от истории». Посред ственный властитель, по природе своей безобид ный и мягкотелый, он так и не сумел проявить себя как полководец и военный стратег, ибо вынужден был столкнуться с человеком, какие появляются на свет раз в два столетия — вот и все.
На
краю
света
Это произошло где-то к востоку от Каспийских ворот, на краю солончаковой пустыни, скудный пейзаж которой не мог оживиться даже зрелищем вздымавшихся, покрытых снегом вершин гор Эль брус, когда солдаты, отдыхавшие в палатках после тягот парфорсной* охоты, вдруг не на шутку раз волновались. Некоторые бросились бежать сквозь узкие проходы между палатками к своим лошадям, другие лихорадочно грузили скарб на повозки; люди собрались перед шатром Александра, и по лагерю
* Парфорс — разновидность полевой езды, которая проводит ся как охота с гончими на зверя или по искусственному следу зверя (прим. ред.).
211
из уст в уста стало передаваться известие: «Мы отправляемся домой! Домой! Домой!!! Сам царь поведет нас!». Домой, в зеленые леса равнин, к водопадам, домой, в гостеприимные города у Фер мопильского залива, домой, в воспетые Гомером дубравы, сады и поля, домой в Пеллу, Эги, Филип пы, Миезу... Все тяготы, смертельный страх, муки и лишения закончатся, они вернутся с богатыми трофеями, их будут встречать ликующие женщины, дети, невесты, матери, братья и сестры, друзья, и остаток жизни они проживут богачами в своих поместьях. Мысль об этом пьянила, к а к вино, и кружила голову всем. Тем более тяжким оказалось похмелье, последовавшее вскоре. Все дело было в том, что домой была отослана только часть греческих наем ников, с опозданием двинулись некоторые фессалийцы, и слух о возвращении был в первую оче редь п р о д и к т о в а н л и ш ь с т р а с т н ы м ж е л а н и е м возвращения. Александр счел своим долгом созвать войско вое собрание. Перечислив заслуги воинов и их победы, он, признав, что армия действительно нуж далась в отдыхе, продолжал: «Если бы я счел прав ление в завоеванных нами странах надежным, то и сам бы решил вернуться, чтобы воспользоваться плодами своей славы. Однако все еще не так; по бежденных можно удержать лишь силой нашего оружия, но не убеждением: еще жив Бесс, подняв ший руку на своего царя, чтобы самому усесться на трон, все еще продолжают угрожать скифы, бактрийцы, согдийцы, массагеты, парфяне, арахозийцы, сакры, индийцы. Стоит нам повернуться спи ной к ним, как они тотчас же набросятся на нас, 212
словно мы — кучка старух. Во имя всех богов, мы теперь стоим на пороге победы! И кто из вас хотел бы легкомысленно отдать ее врагу в подарок?!» Минуту спустя раздался клич: «Веди нас, веди нас, куда считаешь нужным, хоть на край света!» так писал Диодор. На краю света воинам опять пришлось дожидать ся. В течение нескольких месяцев продолжались на беги и стычки в гирканских лесах на южном берегу Каспийского моря. Необходимо было покорить жи вущие здесь племена и выявить представителей пер сидской знати, пытавшихся найти тут прибежище. Большая часть персов, и среди них двое сатрапов и участвовавший в заговоре против Дария визирь Набарзан, решила явиться добровольно и поэтому была помилована. Артабаз, хранивший до последней ми нуты верность царю, получил почетный пост в свите, трое его сыновей тоже были приняты при дворе Александра, поскольку они, как и их отец, который однажды просил убежища в Пелле у Филиппа, сво бодно владели греческим и персидским, а переводчи ков всегда не хватало. Эти четверо сопровождали представителей греческих наемников, предложивших свою капитуляцию. Они были прощены при условии, что отныне их мечи будут подняты в поддержку Македонии. Александру был сейчас дорог каждый воин. Глупо было бы ссылать их на рудники, как это произошло после битвы при Гранике. Народы, насе лявшие территории между Каспийским морем и со лончаковыми пустынями Центральной Азии, так необходимые для дальнейшего продвижения, были бы теперь умиротворены. Вдоль южного берега простирались земли, ко торые природа одарила более чем щедро. Благодаря 213
дождям и обилию воды здесь произрастали насто ящие джунгли, возвышались невиданной высоты дубы, «медовые» клены, целые леса из рододендро нов, олеандров. Но более всего поражало бематистов обилие живущих здесь тигров и леопардов. Взору воинов предстали виноградники, где они увидели гроздья длиною в целый метр, фиговые деревья, с каждого из которых можно было снять до центнера плодов, поля пшеницы, которая, казалось, росла здесь сама по себе. Радость от созерцания «счастли вой Гиркании» омрачилась лишь однажды, когда Буцефала, которого под уздцы вел один из оруже носцев, поскольку он никому, кроме своего госпо дина, ездить на себе не позволял, вдруг похитили. Фессалийский жеребец с белой звездочкой на лбу был для полководца не просто любимым конем: это был посланный ему с Олимпа предвестник удачи. Александр, узнав о краже, впал в.свой хоро шо известный «ахиллесов» гнев, приводивший всех в ужас, и велел передать через своих парламентеров воинственным горцам, что сотрет их с лица земли, если Буцефал не будет ему возвращен. И день спус тя с радостным ржанием конь бил копытами у шатра царя, припадая к земле, как его учили, чтобы наезднику было легче на него взобраться. Вид бескрайней водной глади Гирканского моря, называемого Каспийским, зачаровал сопровождав ших Александра в походе географов. Возникал во прос: было ли оно связано проливом с Азовским морем, как утверждал Аристотель, превышало ли по размерам Понт Эвксинский (Черное море) или же это был залив омывавшего азиатский континент мирового океана? Ведь если это так, то они сейчас стояли на краю света, а эта мысль казалась неверо214
ятной. Тот факт, что один карийский мореплава тель, посланный Ахеменидами, добрался два века назад до северного берега, доказав, что мировым океаном море не являлось, был тут же позабыт. Географы вынуждены были умерить свой исследо вательский пыл и удовлетвориться утешающим обе щанием, которое дали себе: позже всерьез заняться изучением этого водоема. А пока можно было за няться дегустированием нового блюда — черной и коричневой икры диковинной рыбы — осетра. Здесь, у Каспийского моря, однажды появилась царица амазонок Фалестрис, сопровождаемая тре мя сотнями воительниц, вышла к Александру и, поборов недоумение, вызванное внешним видом полководца, показавшегося ей на удивление низко рослым («...поскольку варвары всегда считают, что великие поступки способны совершить только те, кого природа наградила высоким ростом»), выска зала свое желание. Она хотела родить ребенка от Александра, поскольку считала, что лишь она до стойна подарить ему наследника его империи. «Женщина эта, обуреваемая страстью более, чем сам царь, склонила его к тому, чтобы на несколько дней сделать привал, и после того, как миновали тринадцать ночей, необходимых для исполнения ее желания, вернулась в свое царство», — писал Курций Руф. Нам уже знакома эта воинственная дама. В дей ствительности ее не было, как не было и ее скакав ших верхом, стрелявших из лука верноподданных. Но рассказы о женщинах, предпочитавших выжи гать себе правую грудь, чтобы иметь возможность лучше натянуть тетиву, раз в году зачинать от незна комцев, убивать мальчиков сразу после рождения, 215
а растить лишь девочек, были и остаются, поскольку это всегда рассказы необычные, пронизанные глу боким символическим смыслом. М и ф этот возник потому, что на восточном берегу Понта жили люди, среди которых царил матриархат. И свести их цари цу с «царем всех царей» было для таких писателей, как Курций Руф, слишком соблазнительной пер спективой. Еще его современники сильно сомнева лись в том, что он воздавал должное правде. Но, если выразиться словами Джордано Бруно, «Se поп е vero, е ben trovato» («Где нет истины, торже ствует фантазия»). / Обнаружить, изловить и казнить Бесса, пребы вавшего на территории нынешнего северного Аф ганистана, было следующей насущной задачей. Сле довало расправиться с человеком, который, строго говоря, заслуживал награды, если бы нашел прием лемый и удобный для Александра способ решения проблемы Дария. Убийство царя требовало, одна ко, отмщения ради его же царства. Кроме того, Бесс уже короновался как Артаксеркс IV и призвал всех, кто был способен носить оружие, к сопротив лению. Потому что истинным преемником являет ся он, в чьих жилах текла кровь Ахеменидов, но никак не этот сумевший проникнуть сюда чуже земец. Надеждой бактрийцев, согдийцев, гирканцев, скифов, арахозийцев, арийцев, п а р ф я н стал борец за свободу Бесс, который — вместе со своими воинами, конниками, крестьянами, кочевниками — призывал выступить против македонско-греческого сброда. Если эти племена поднимутся на народную войну, то будут защищать свою родину, а не какието завоеванные в прошлом их царем дальние стра ны. В штабе Александра еще не представляли, чем 216
могла обернуться подобная война - этот недоста ток фантазии потом сыграет с ними злую шутку. Артабаз, Набарзан, Фратаферн, Автофрадат, Сатибарзан, Оксиарт, Абулит, Мазей - число персов, которым была оказана честь стать сатрапами Алек сандра и быть включенными в его свиту, росло с каждым новым захватом. И не только их чужезем ные имена резали ухо македонским аристократам. Они были вынуждены стать товарищами по ору жию с теми, кто еще совсем недавно был их смер тельным врагом, которым еще и теперь было за что мстить, которых нужно было не только разбить, но и казнить. А теперь следовало скрывать свое пре зрение и даже оказывать им почести. Те, кто, буду чи побежденным, не мог иметь никаких прав — таков был извечный обычай, уравнивались отныне в правах с победителями. Теперь они были повсюду: их можно было встре тить во время маршей, когда они восседали на своих закрытых латами и увешанных золотыми побрякушками конях, в лагерях, где они воздвига ли алтари со священными огнями, чтобы умиро творить своих идолов, за столом, где они разыгры вали из себя ценителей тонких блюд и умной беседы, при обсуждении текущих дел, когда они по-рабски падали ниц перед своим новым повелителем, — все это для любого честного македонянина было зре лищем невыносимым. Исполненная горделивой спеси от сознания своего благородного происхож дения, эта клика варваров вела себя высокомерно, даже снисходительно. Все это было непереносимо, в особенности для тех, кто еще помнил Филиппа — воплощение истинно македонского духа, македон ских традиций, македонского свободолюбия. 217
Но что же произошло с его сыном? Вход в его шатер охраняли теперь, в полном соответствии с ритуалом Ахеменидов, два копьеносца, и требова лось назвать себя, чтобы войти. Евмену было пору чено заняться устройством гарема. Письма Алек сандр теперь запечатывал перстнем, снятым с пальца убитого Дария. Одевался он в последнее время только на персидский манер: в пурпурно-белую тунику, подпоясанную расшитым золотой нитью кушаком, а лоб повязывал лентой. Чудо, что он еще не облачился в халат с д л и н н ю щ и м и рукавами и эти жуткие шаровары по щиколотку. Что произошло с их царем, который з н а л , о т своего учителя Аристотеля, что с варварами следует обращаться как со зверями или растениями, что над теми, кому на роду написано оставаться в рабах вечно, надлежало быть л и ш ь господином? С каж дым днем он все меньше и меньше оставался ма кедонянином и превращался в перса. Александр пытался привязать своих соратников дружбой, задобрить их подарками, убедить слова ми. И намерения его были самыми добрыми. Они были нужны ему, но ему были нужны и те, кого они победили. Такую огромную и м п е р и ю н и к а к нельзя было держать в п о в и н о в е н и и л и ш ь с помощью страха и угнетения. Значит, речь шла о том, чтобы заво евать если не любовь, то, по крайней мере, распо ложение своих будущих верноподданных. Их сле довало приучать видеть в новых правителях своих защитников, хранителей местных традиций и ре лигии, да и друзей тоже. Тогда исчезнут и победи тели, и побежденные, и больше не будет границ между захватчиками и п л е н н и к а м и . И чтобы п о 218
к о р е н н ы е народы были готовы способствовать рас цвету н о в о й , только что основан н ой империи, следовало умиротворить их. Сам здравый смысл диктовал такое решение: ведь число греков и ма к е д о н я н было н и ч т о ж н ы м по сравнению с,коли чеством персов, мидийцев, бактрийцев, парфян — да разве можно назвать всех их! «Если бы ему удалось осуществить слияние всех обитателей этой бескрайней и м п е р и и , тянувшейся с запада на вос ток, в единое целое с тем, чтобы они взаимно обогащали друг друга своими дарованиями и спо с о б н о с т я м и , сглаживая неизбежные различия, со здать для них внутренний п о к о й и добрые зако ны... то можно было бы утверждать, что тем самым был бы проделан огромный труд во благо, — та к о й , к а к о й , по словам Аристотеля, необходим для истинного основания царства. Тщеславие, жажда победы, энтузиазм подвигли его на то, чтобы ос новать такое государство, и насущная необходи мость с каждым днем все яснее указывала ему пути, по которым он должен был пойти для завер ш е н и я начатого», — писал Дройзен. А пути эти многим из ближайших спутников Александра казались непреодолимыми — ведь там, в конце их, и стоит Деспот, который затребует всех — и друзей, и врагов. Они не понимали, куда он желал направиться и чего хотел: даже Гефеста он, который любил его, и тот не понимал, как и Кратер, который его почитал. Это были люди твер дые, не боявшиеся ничего и никого, ни злых, ни добрых богов, не останавливавшиеся ни перед чем в достижении своих целей, жадные до добычи; жестокие, способные военачальники и столь же талантливые организаторы. 219
Тот Александр, которого перестали понимать полководцы и командиры, поскольку его цели и решения казались им сумбурными, вероятно, дол жен был внушать страх. Большей частью они хра нили молчание. Это было недоброе молчание. Зер на грядущих бед зрели в тревожной тишине, словно зловещие драконы, готовые поднять голову...
Мятеж
в
степи
Ранней осенью 330 года до н.э. македоняне прибыли во Фраду (ныне сатрапии Дрангианы (Афганистан). Здесь находи лись полуразрушенный дворец и крепость, остава лось некоторое количество домов, улиц, колодец — словом, это была пришедшая в упадок столица. Время маршей и переходов по плодородным зем лям, мимо крепких поселений, процветавших го родов, населенных богатыми жителями, минова ло. В Восточном И р а н е взору солдат Александра представали л и ш ь редкие селения, крепости, бес крайние степи и солончаковые пустыни, среди которых вдруг как из-под земли вырастали оази сы. Тридцатитысячное войско шло через продува-, емый всеми ветрами Сейстан: измученные, снеда емые болезнями в о и н ы с лошадьми, страдавшими оттого, что им приходилось щипать молочай; со лдаты, все еще недовольные своим полководцем. Тот велел у Месхеда поставить повозки полукру гом и поджечь их вместе с трофеями последних нескольких месяцев, среди которых были одежда, обувь, тюки с т к а н я м и , пряности, благовония, шитые золотом подушки, столы, книги, флейты, 220
трубы, статуи, картины, кувшины, чаши, фарфор, ковры, кровати, сундуки и ларцы. Александр пер вым бросил факел в принадлежащую ему повозку, потом схватился за плеть, чтобы отогнать прочь тысячи гетер, мальчишек-педерастов, предсказа телей, знахарей, к а р м а н н и к о в . С таким войском уже невозможно было вести кампанию, и уж тем более в стране, где «часы истории остановились с незапамятных времен». Не только среди солдат преобладало настрое ние тревоги и подавленности: уныние охватило и командиров, высших военачальников. Сатибарзан из Арии, после того как бросился в ноги Александ ру, как и остальные сатрапы, был оставлен на сво ем посту. Но едва македоняне успели отойти, он устроил резню среди подчиненных ему фессалийцев и провозгласил всеобщее восстание. Для маке донских командиров его шаг стал еще одним под тверждением того, что варварам доверять нельзя и что политика терпимости, проводимая их повели телем, терпела крах. Здесь, во Фраде, произошло то, что историки назвали одной из трех катастроф, которые пресле довали Александра во время его похода. Плутарх, Арриан, Диодор, Курций Руф, Юстин сообщили об этом — одни скупо, другие подробно, иногда про тиворечиво. Потребовалось провести тщательное расследование, чтобы восстановить ход событий. К недовольным в ближайшем окружении царя относился некий Д и м н . Во Фраде он, наконец, решается осуществить то, чего втайне желают вы сокопоставленные военные, но на что не могут отважиться: покушение на Александра. С несколь кими из них он вступает в сговор. Среди его сообщ221
ников были такие известные люди, как Никанор, Аминта, Деметр, к н и м примыкает и молодой Никомах, с которым Д и м н делил не только стол, но и ложе. Юноша, который страдает от того, что ему довелось узнать, рассказывает о планах заго ворщиков своему брату Кебалину, который не на ходит ничего лучшего, как обратиться к Александ ру через Филоту, к о м а н д и р а отборных частей, состоявших из представителей знати, чтобы рас крыть имена готовивших покушение. На следу ющий день Филота сообщает настойчивому моло дому человеку, что не имел возможности беседовать об этом с царем, а днем позже вообще отказывается говорить с Кебалином на эту тему. Тот доверяет тайну «пажу» по имени Метрон, зная, что послед нему позволено представать перед царем в любое время без предварительного доклада. Когда Александр узнает про заговор, он отдает своим телохранителям приказ схватить Димна, но те доставили царю л и ш ь его хладный труп. Сам ли он грудью лег на меч или был убит другими заго ворщиками, поскольку те опасались за свою жизнь, так и осталось невыясненным. Филота, вызванный к царю для объяснений, на вопрос, почему он так долго молчал, ответил: «Я не принял всерьез бол товню какого-то развратного мальчишки» и, в свою очередь, спросил Александра, не сомневается ли тот в его верности. «Нет», — ответил Александр, протянув ему руку на прощанье в знак примире ния, однако для пущей уверенности призвал Пердикку, Леонната, Гефестиона и Кратера, чтобы выслушать и их мнение. А оно было отнюдь не в пользу Филоты. Гефестион всегда был болезненно ревнив, если дело ка222
салось Александра (он ревновал его даже к Буцефа лу). Кратер сгорал от зависти к Филоте из-за высо кой должности и почета, ему оказываемого. Он заявляет царю: «У тебя достаточно и внешних вра гов. Защищай же грудь свою от таковых в соб ственном лагере». И все о н и выплеснули годами копившиеся подозрения наружу. Александр уже давно утратил доверие к Филоте, самому высоко поставленному из своих полководцев. На рассвете того арестовывают по подозрению в причастности к готовящемуся заговору и ставят перед войсковым собранием, которое должно вы слушать обвиняемого в таком тяжком преступле нии. Александр сам подробнейшим образом вводит в курс дела солдат и приказывает принести сюда же залитый кровью труп Димна. Кебалин, Метрон, Никомах выступают в качестве свидетелей. Солда ты и командиры все еще н и к а к не могут поверить в виновность Филоты. Свидетели утверждают, что он умолчал о планировавшемся преступлении, но участвовать в нем не пожелал. Александр зачитывает попавшее к нему письмо Пармениона к сыну. «Позаботься вначале о себе самом, — написано там, — а потом мы добьемся своего». Он приводит хвастливые бунтарские вы сказывания, которые не раз приписывались Пармениону, рассказывает и о том, как обвиняемый в разговорах с гетерами издевательски отзывался о богоподобии Александра. «Какие же мысли должны быть у человека, — вопрошает Александр, — который хранит молча ние, зная, что на его царя готовится покушение? Мысли, которые бывают у убийцы. Отпрыску рода, представляющего цвет аристократии, доверил я 223
защищать жизнь свою. Не раз вы, солдаты, проси ли меня о том, чтобы я берег себя. И вот я вынуж ден просить спасения у вас, у ваших мечей...» Авторитетные источники сообщают, что эти слова Александра даже вызвали у солдат слезы, и вот горе их переходит в гнев, гнев в бешеную ярость, и некоторые уже хватают камни... Алек сандр останавливает их: сначала обвиняемому долж на быть предоставлена возможность защищать себя. Сам же он тем временем уходит, чтобы его присут ствие не повлияло на принятие решения. Филота клятвенно заверяет всех в своей неви новности, ссылается на заслуги перед Македонией, свои собственные и своего отца, Пармениона, вновь повторяет, что не смел тревожить царя из-за бол-' товни какого-то несчастного мальчишки, вспоми н а е т ; что о подобных обвинениях не раз доклады вали и ему, и другим военачальникам. Создается впечатление, что Александр, сурово отчитав сорат ника за то, что тот вовремя не известил о проис шедшем, прощает его. Ни один из свидетелей не назвал его главой заговора. Он им и не был — наоборот, он стал жертвой заговора. Однако сострадание, наполнившее сердца сол дат, видевших перед собой некогда гордого, вели чавого полководца, теперь стоявшего связанным, укутанным в какую-то мешковину, вскоре улетучи лось. Слишком уж много ненависти накопилось у них по причине его заносчивости, порочной расто чительности, тщеславия и, прежде всего, нескрыва емого презрения, с которым он всегда относился к рядовым воинам. И хотя изобличить его было не возможно, приговор войскового собрания был кра ток: заколоть копьями. 224
Кратер и Гефестион предложили, несмотря на такое решение, еще и подвергнуть его пыткам с тем, чтобы он сообщил имена своих сообщников. Они жгли его факелами, выворачивали ему суста вы, хлестали плетью со свинцом. Они выяснили то, что хотели: да, он желал гибели своему царю, а его отец Парменион был тем, чья рука направляла предателей. После пыток солдаты закалывают Ф и лоту копьями вместе с теми, кто «содействовал заговору». Приговор вызывает массу вопросов. Заговор действительно существовал. Однако Филота не имел к нему о т н о ш е н и я . Если он и был в чем-то виновен, так это в том, что поддержал план убий ства. Он был потенциальным противником царя и мог в один прекрасный день совершить преступ ление. Александр п о н и м а л это и воспользовался весьма благоприятной возможностью преподать этим старомакедонским зазнайкам кровавый урокпредупреждение, поэтому он и решил казнить Филоту. Формально же закон был соблюден. Ка ким будет приговор, Александр, к а к и любой дру гой диктатор, р е ш и в ш и й предать своего против ника публичному суду, знал заранее. Угроза его ж и з н и была вполне реальной. «У македонян тот царь, который выжидает, к а к правило, одним из первых отправляется на тот свет», — саркастичес ки замечает Л э й н Ф о к с . Но если в деле Ф и л о т ы Александр сохранил хотя бы видимость правосудия, то в деле Пармен и о н а он уже действовал без оглядки. И этого ему не могут простить даже самые благожелательно настроенные биографы. Старый полководец ко мандовал м о щ н ы м и и многочисленными отряда10 Зак 246
225
ми, в его распоряжении были запасы продоволь ствия и фуража, м и л л и о н н ы е ценности из Вавило на, Суз, Персеполя, доставкой которых в Экбатаны он как раз и занимался тогда. Он, в противо положность своему сыну, пользовался у солдат любовью, его высоко ценили командиры и уважа ли даже враги. Он был предан своему царю и слишком умен, чтобы протянуть руку тому, кто замыслил заговор. Однако вставал вопрос: можно ли рассчитывать На верность Пармениона, если в Мидии его настигнет весть о том, что его послед ний сын погиб насильственной смертью (двоих уже унесла война)? И дожидаться ответа на него означало бы для Александра пойти на смертель н ы й риск. Чтобы исключить это, следовало опере дить слух о смерти Фи лоты. \ Еще в день к а з н и стратег Полидам вместе с двумя бедуинами был послан в далекий путь в Экбатаны. В седельной сумке находились послания царя к полководцу и его подчиненным Клеандру, Ситалку, Мениду и поддельное письмо сына к отцу. Полидам ничего не знает о его содержании. Но даже если бы он и знал, все равно обязан был бы отправиться в это путешествие. Выбор пал на него, поскольку он был другом казненного. Трое проез жают мимо пересохших озер, скачут по высоким барханам, пересекают солончаковые пустыни, в том числе и печально знаменитую мертвую Даште-Лут, с трудом пробираются сквозь продуваемые ветрами горные перевалы. Дорога, которую едва ли можно было осилить, путешествуя на лошадях... Но верблюды и в самом пекле пустынь способны выдерживать без воды до семнадцати дней и не сваливаются даже тогда, когда 226
вследствие ее нехватки теряют почти четверть веса. Длинноногие, быстрые «мехарис» — особая благо родная порода этих животных — смогли одолеть семисоткилометровый путь (для чего каравану пот ребовались бы добрые четыре недели) всего за один надцать дней. Сразу же по прибытии Полидам передает запечатанное царским перстнем письмо в руки трех высших командиров и отправляется вместе с ними на аудиенцию к Пармениону. Полководец принимает их в саду крепости, за ключает в объятия друга своего сына, затем, сломав царскую печать, читает послание и говорит: «Пред стоит новый бросок. И теперь царь, завоевавший такую славу, должен беречь свою жизнь». Когда он вскрывает письмо сына, Клеандр отбрасывает его меч в сторону, а Менид и Ситалк вонзают ему в грудь кинжалы. Парменион погибает, даже не ус пев понять за что. Подлое убийство в духе Шекспи ра: тяжкое кровавое преступление... Весть о смерти полководца распространилась подобно степному пожару. Вскоре сад был окру жен солдатами, жаждущими крови покушавших ся. Клеандр зачитал отрывок из письма, где в деталях описывалось предательство Филоты и его отца по о т н о ш е н и ю к Александру. Однако убе дить в о и н о в оказалось не так-то легко: Пармени он был им к а к отец. В к о н ц е к о н ц о в о н и потре бовали отдать им тело, чтобы похоронить со всеми подобающими почестями. Троим в ы с ш и м воена ч а л ь н и к а м не оставалось ничего другого, к а к подчиниться, однако предварительно о н и обез главили тело, чтобы П о л и д а м передал голову сво ему повелителю в качестве доказательства того, что п р и к а з его был в ы п о л н е н . 227
Александр
-
основатель
городов
Прежде чем покинуть Фраду, Александр пере именовал город: отныне он должен был называться «Профтасия», что в переводе с греческого означало «предчувствие», «предупреждение». В войске те перь было двое гиппархов*: Гефестион и Клит. Они возглавили конницу гетайров, разделив обязаннос ти, которые были до того возложены на Филоту. Александр не желал больше сосредотачивать ко мандование своими отборными эскадронами, соб ственно и решавшими исход всех предыдущих битв, в руках одного человека. Возникло и новое подраз деление: в нем были собраны воины, которые /по тем или иным причинам перестали быть благона дежными. В разговорах со своими товарищами или же в письмах, которые тайно были вскрыты и про читаны, они высказывали свое возмущение гибелью Пармениона, а также недовольство этой н и к а к не желавшей завершиться кампанией. Эта своего рода «штрафная рота» получила название «непокорные» и предназначалась (как и в годы второй мировой войны) для акций, исход которых был равносилен смерти. К названию «Профтасия» вскоре добавилось и другое — «Александрия». Бывшая Фрада должна была стать одним из его, Александра, городов. Поэтому поступил приказ разметить ш и р о к и й учас ток территории вокруг крепости, сделать выше го родские стены, отметить расположение улиц и мест,
* Гиппарх — начальник отряда конницы (гиппархии) — (прим. ред.). 228
где позднее должны быть построены агора, гимнасии, акрополь, палестра, театр, стадион, дома за житочных граждан и рядовых жителей (метоиков), помещения для рабов. Словом, эта Александрия задумывалась как типичный эллинский город. Гре ческие наемники, македонские ветераны, фракий цы и представители всех живущих поблизости пле мен и народностей должны были заняться его постройкой, а затем поселиться здесь. Подобный тип города (полиса) был опробован на практике сотни раз и в самой Греции, и в ее колониях, а на чужбине становился для поселен цев своеобразным островком родины. И конститу ц и и эти города получали в соответствии с устояв ш и м и с я п р и н ц и п а м и : в качестве формы правления предусмотрен был совет и народное собрание, однако полная автономия исключалась — город оставался в подчинении у царя. Первоначально считалось, что Александр успел основать семьде сят городов, располагавшихся от Египта до Ин дии, но эта цифра, без с о м н е н и я , преувеличена. Тем не менее, сколько бы ни было этих городов, все о н и являлись о п о р н ы м и пунктами при про движении войск, гарантами законности и поряд ка, центрами развития торговли и сообщения, рас пространения эллинской культуры; не в последнюю очередь они создавались и для того, чтобы греки и македоняне смешивались с местным населени е м . Впрочем, последнее в особых стимулах не нуждалось — ж е н щ и н здесь не хватало, причем как македонянок, так и гречанок. Поэтому приходи лось довольствоваться местными уроженками. Дети, рождавшиеся от подобных браков, вырастая, гово рили на языке своих отцов и воспитывались в 229
греческом духе; это было поколение, на которое возлагались большие надежды в дальнейшей элли низации новых территорий и, что намного важ нее, в уничтожении различий между победителя ми и побежденными. Александру судьбою было отведено слишком мало времени, чтобы развить и осуществить эту грандиозную идею. К а к и м и бы греческими по духу и устройству ни были его города, для большинства эллинов они н и к а к не могли заменить родину. Если из Греции прибывали гости, то тоска по плодородным долинам Эвбеи, холодному, как стек ло, свету Киклад, виноградникам Эпидавра, по оливковым рощам, дубовым лесам, садам роз ста новилась невыносимой. Когда в 323 году до н.э. весть о смерти Александра достигла поселений в отдаленных районах Арахозии, Бактрии, Согдианы, тысячи людей отправились домой, и Пердикке понадобилась целая армия, чтобы силой оружия воспрепятствовать им. Шесть городов пережили своего основателя на тысячелетия и более, многие из них сменили назва ния: Александрия в Египте, Александрия в Арии (ныне Герат), Александрия в Арахозии (ныне Газ ни, или Кандагар), Александрия в Маргиане (Мерв), Александрия на Оксе в Согдиане (Термез) и Алек сандрия Эсхата на Яксарте (Ходжент). Семь других уже не являются городами, однако продолжают на протяжении многих столетий существовать в иных формах. К ним относятся населенные пункты в древней Сузиане, Бактрии, близ Кавказа, у Хенаба, в Макарене, у Джелама (где возникла Буцефала, обязанная своим названием боевому коню Алек сандра, который околел в этих местах) и переиме230
нованная Александром Профтасия (позже ставшая метрополией Восточнопарфянской империи). Города, носившие имя Александра, были как совершенно новыми, так и укрупненными прежни ми поселениями, ранее состоявшими всего лишь из крепости, дворца да нескольких домов, но все они без исключения располагались необычайно удобно: вблизи оживленных торговых путей, у впадения одной реки в другую, у защищенной бухты, в пло дородных долинах. Трудно вообразить себе, что здесь, в тысячах километров от Эгейского моря, могла звучать гре ческая речь. Что горожане посещали театры, вместе с уроженцами Гидросии, Персиды, Бактрии, Сузианы смотрели и переживали трагедии Софокла, спорили на агоре о Сократе, восхищались в акро поле копиями произведений Лисиппа, упражня лись в борьбе в палестрах, участвовали на стадионе в гимнастических состязаниях и ломали голову над изречениями Семи Мудрецов, увековеченными на стене Дельфийского святилища. Города, о с н о в а н н ы е Александром, были не просто военными форпостами на внешних рубе жах, как считалось прежде. Раскопки последних десятилетий подтвердили, что построены они были по образу и подобию тех, например, что были воз ведены ионийцами на побережье Малой Азии. «Чем глубже мы вгрызаемся в землю, тем больше все начинает выглядеть по-гречески», — признавался один из археологов. Почти все города, за редким исключением, действительно были небольшими по лисами. В Александрии, основанной в Согдиане, была обнаружена мраморная доска с одной из дель фийских мудростей: «В детстве будь пристоен, в 231
юности сдержан, в зрелости справедлив, в старости мудр, а умирая, не убоись боли». Спустя два века после смерти Александра осно ванные им города были захвачены парфянами и кочевниками Центральной Азии, конституции по лисов упразднены, должностные лица смещены со своих постов, народные собрания отменены. Его империя распалась, однако греческая культура пе режила ее распад.
Народная
война
в
Восточном
Иране
В конце 218 года до н.э. карфагенский полково дец Ганнибал, чья армия насчитывала 50000 пехотин цев, приблизительно 90000 конников и 37 боевьгх слонов, перешел Альпы и ворвался в Северную Ита лию. Тем самым он, по мнению его современников, совершил то, на что до сих пор никто не мог отва житься: преодолел с войском занесенные глубоким снегом горы. Вечная слава и восхищение народа были ему обеспечены, а о паническом ужасе римлян напо минают крылатые слова: «Hannibal adportas^b То, что во время этого перехода он потерял половину своего войска и большую часть боевых слонов, было уже не суть важно. Кажется, забыли и о том, что еще за сто лет до Ганнибала другой армии уже удавалось пре одолеть горный массив, который со своими двад цатью семитысячными вершинами заставляет даже Альпы выглядеть какими-то жалкими сопками. Речь идет о Гиндукуше, «убийце индийцев», как его назы-
* «Hannibal ad portas!» (лат.) — «Ганнибал у ворот!» (прим. ред.). 232
вают, поскольку на его перевалах нашли смерть боль-' шинство доставляемых из Индии рабынь. Между тем армия Александра возросла и на считывала уже 45000 человек. Это произошло за счет набранных в Македонии новобранцев, наем ников из Греции и местного контингента. Вместе с 32000 солдат царь предпринял марш через перевал Чавак, расположенный на высоте 3548 метров. И у него тоже были слоны, однако он предусмотри тельно оставил их в Арахозии, в основанной им Александрии. Было л и ш ь начало года, шел силь н ы й снег, и солдаты впервые поняли, что он может ослепить. От холода они тоже почти не были защи щены. И если кто-то отмораживал ноги, то ослиная моча их не вылечивала. Иногда помогало козье сало, которое втирали в ноги перед тем, как отпра виться в путь. Однако вскоре и оно кончилось. Животные, навьюченные продовольствием, сколь зили по снегу, хотя копыта их были обернуты со ломой, и срывались вниз. До подков тогда еще не додумались. От холода голод становился неперено симым. Солдаты замерзали в своих палатках, теря ли ориентировку в тумане, а заблудиться в этих условиях означало смерть. Приходилось забивать мулов и сразу же съедать сырое мясо, поскольку разводить костры, чтобы жарить его, было не из чего — на такой высоте деревья не растут. Окровав ленные куски сдабривали соком фисташков, чтобы побороть отвращение. Когда туман в конце концов поднимался и густая облачность рассеивалась, горы, вероятно, представляли собой великолепное зрелище. «Тон кая пурпурная пелена всякий день тянулась по небу с востока. Облака вспыхивали кроваво-крас233
ным, покрытые снегом вершины тоже слегка але ли, и меня стала охватывать глубокая и неизъяс нимая печаль», — так романтически-мечтательно описывает горный пейзаж немецкий путешествен ник-исследователь Эмиль Тринклер в своих путе вых заметках «Сквозь сердце Афганистана». Вряд ли приходится предполагать, что солдаты Алексан дра испытывали сходные чувства. Они думали лишь о том, как бы укрыться где-нибудь, в какой-нибудь пещере, в которой обычно прятались местные жи тели, и раздобыть у них еды, но те даже и под пытками не желали сообщать, где находятся их съестные припасы. Когда по вечерам из чьей-ни будь кожаной палатки раздавался звук кифары и голос затягивал песню об отливающих серебром в лунном свете оливковых рощах Аттики, у многих на глаза невольно наворачивались слезы. И не толь ко из-за тоски по дому, но и от невольно вызыва емых песней воспоминаний о вкусе оливкового масла: именно его в этих дальних походах грекам постоянно и мучительно недоставало. В их письмах это словосочетание встречается, наверное, чаще всего. Изречение Софокла «Есть много великого на свете, но нет ничего величественнее человека» они давно переиначили, добавив: «...который обходится без оливкового масла». Их точное местонахождение не мог с опреде ленностью указать никто, поскольку карт местнос ти они практически не имели. Но, во всяком слу чае, отсюда, с горных вершин, не было видно того, что обещал Аристотель: океана, у которого нахо дится край света. Однако в один прекрасный день солдаты Александра все же узнали, где находятся. В лагерь явились взволнованные проводники из 234
местных и заявили, что желают показать команди рам нечто чрезвычайно важное, — такое, что ком пенсирует все невзгоды марша: скалу, к которой был прикован цепями Прометей. Когда прибыли в указанное место, то обнаружили так, к своему удив лению, орлиное гнездо, принадлежавшее, видимо, тому самому орлу, который ежедневно являлся к Прометею, чтобы терзать его печень (которая за ночь вырастала); кроме того, там лежали остатки цепей и были видны следы орлиный когтей. Про метей, один из титанов, похитил у Зевса огонь, который царь богов утаивал от людей, и был за это наказан. Его муки длились до того дня, пока не появился Геракл и не выпустил стрелу, которая разбила оковы. Согласно мифологии, эта драма разыгралась на Кавказе. И они находились теперь именно там, рассуждали военачальники, да и сам Александр, будучи потомком Геракла, готов был уверовать в это. Что же, именем Зевса, искал Александр здесь, в богом покинутом краю голодных степей и со лончаковых пустынь, где свирепствовали песча ные бури, раскаленного зноя дней и ледяного холода ночей, мириадов мух, колодцев с протух шей водой, — в краю, постоянно подвергавшемся опустошительным набегам полудиких племен ко чевников, населенном людьми, скармливавшими своих умерших коршунам, обрекавшими на поги бель своих стариков? Возможно, подобные вопро сы и могли задать себе его воины, когда им уда лось осилить это тяжкое восхождение, отнявшее их силы практически полностью, без остатка. И при этом они имели право вознести хвалу богам за то, что Бесс не использовал свой шанс и не напал 235
на них именно сейчас, когда сами они и их к о н и едва не падали от усталости, когда дух их предво дителей был окончательно сломлен. Он искал удов летворения в том, что, спустившись с гор, пре давал огню селения в долинах, вытаптывал урожай на полях, валил фруктовые деревья, отравлял ко лодцы, угонял скот. Бесс — вот кто был целью Александра во время этого броска на северо-восток Персидской импе рии. Пока Бесс был ж и в и объединял вокруг себя тех, кто возлагал надежды на возрождение Ахеменидов и был снедаем ненавистью к чужеземцам, напавшим на их землю и стремившимся заполу чить трофеи, пока дышал этот человек, претендо вавший на то, чтобы стать и с т и н н ы м наследником трона под именем Артаксеркса IV, господство Алек\^ сандра не могло быть окончательным, фланги оста вались под угрозой-, и его так долго вынашивае мый и дерзновеннейший из замыслов — пойти на Индию — был неосуществим. И Бесса гнали от Бактры до Окса (Аму-Дарья), преследуя на протяжении всей пустыни, где жара превзошла даже пекло Месопотамии, до тех пор, пока однажды утром не появились откуда-то два всадника-бактрийца, сообщившие македонянам, что те могут заполучить Бесса, если он им так нужен, ибо сами они больше уже не хотят терпеть его власть: он отдал их страну без боя, бросив всех своих подданных в беде. Выложив все это, они назвали и то селение, где он скрывался. Птолемею было поручено захватить Бесса и привязать обна женным к столбу, стоявшему у перекрестка дорог. Александр был там на следующий день. Подъ ехав к пленнику на коне, он спросил: «Какой из 236
зверей пробудился в тебе и сподвиг на то, чтобы поднять руку на царя?» Бесс ответил: «Мы посту пили так, чтобы заслужить твою благосклонность». Македонянин велел высечь его, после чего от резать нос и уши, ибо этого требовал местный обычай. Как отмечал еще Арриан, жестокость на казания, свойственная варварам, была недостойна такого человека, как Александр. Искалеченного Бесса доставили в Экбатаны, где судьбу его решали л персы и мидийцы во главе с братом Дария. Приго вор был очевиден, предстояло выбрать лишь спо соб казни. В конце концов Бесса разорвали на части, привязав за руки и за ноги к кронам двух согнутых, а затем отпущенных деревьев. Однако вскоре Александр уже сожалел о том, что не оста вил его в живых — человек, который сменил Бесса, стал для солдат истинным кошмаром. Звали его Спитамен. Это был сорокалетний родовитый бактриец, чьи благородные предки и с п о к о н веков жили здесь оседло. Он пошел на то, чего всегда избегали его предшественники — вступил в союз с живущими по ту сторону Яксарта (Сыр-Дарья) племенами кочев ников, храбрейшими из наездников, опаснейшими из разбойников. Словом, победив дьявола, Алек сандр теперь должен был сражаться с Вельзевулом. Кроме того, Спитамен сумел перетянуть на свою сторону согдийскую и бактрийскую знать, объяс нив ей, что вряд ли выгодно менять персидских угнетателей на греко-македонских тиранов, по скольку (и это было теперь первоочередной зада чей) момент для того, чтобы начать народную вой ну и разбить любые оковы раз и навсегда, был как нельзя более благоприятным. И таким образом ему 237
удалось одним махом превратить ярых бунтовщи ков в пламенных патриотов. Спитамен быстро уяснил себе, что на поле боя ни одна армия не имела тогда никаких шансов одолеть Александра. Это можно было сделать, лишь объявив, выражаясь современным языком, пар тизанскую войну, или «герилью»*. Он появлялся со своими конниками внезапно, словно материализу ясь из предрассветной мглы; набрасывался на ла* герь, на обозы, на повозки с фуражом, на малочис ленные отряды и тут же снова, словно привидение, исчезал в степи, куда чужеземцы не могли отважить ся броситься за ним в погоню, поскольку располо жение колодцев было им неизвестно. Набеги эти становились все более дерзкими. Так, он начал на падать на подразделения, расквартированные в го родах, уничтожал их и в конце концов сумел даже овладеть Маракандой (Самарканд). Когда же при близился посланный туда Александром отряд, на считывавший две с половиной тысячи воинов, Спи тамен бросился в бегство и увлек за собой солдат Александра, которые, измотавшись в погоне, в кон це концов угодили в ловушку у реки Политимет. Лишь немногим удалось тогда спастись. Эта победа над Александром была глубоко символична: сын Зевса-Аммона перестал быть неуяз вимым! Его можно было одолеть, действуя умно, недавая ослепить себя исходившей от него аурой непобедимости. Воодушевленные этим открытием, восставшие множили свои ряды. На другом берегу Яксарта стали собираться саки. Массагеты разру* Герилья (исп.) — партизанская война в Испании и странах Латинской Америки (прим. ред). 238
шили пограничную крепость македонян. Скифы выманивали греков из Бактры и наносили им тяже лые потери. Александр впервые почувствовал, что теряет свою неизменную уверенность в победе. Он начал колебаться, а временами даже впадал в ярость. Так, он в порыве гнева велел привязать десятерых чудом уцелевших в битве у Политимета воинов к позор ному столбу, и несчастные умерли, не выдержав жары, поскольку рассказали другим, как нелепо погибли их собратья: Александр строжайше запре тил всякие разговоры на подобные темы. Война тем временем шла уже не на жизнь, а на смерть. Теперь никто не мог рассчитывать на пощаду, ког да захватывались города, окруженные стенами из обожженной глины: мужчин рубили мечами, жен щ и н и детей продавали в рабство. Рынок сбыта частично находился тут же — населенные ветерана ми, пленниками и местными уроженцами захва ченные города испытывали острый недостаток в рабах любого пола и возраста. Чем большие потери несли македоняне, тем суровее становилось обра щение с побежденными. Мятеж нужно было по давить беспредельным террором. Теперь войсками командовал царь, лежавший на носилках. П р и штурме Кирополя, основанного К и р о м Великим, Александр возглавлял группу, проникшую в город через подземные каналы для подачи воды, и при этом был ранен попавшим ему в шею камнем. Едва он успел оправиться от вы званной этим ударом слепоты, как в голень ему угодила неприятельская стрела. Ранение было лег ким, однако достаточно опасным, чтобы возникло воспаление. То, что между пехотинцами и конни239
ками разгорелся спор, кто должен быть удостоен великой чести нести царя на носилках (в конце концов было решено, что нести будут и те и другие поочередно, ежедневно сменяя друг друга), пока зывает, насколько сильно были привязаны воины к своему царю. Подходил к концу восемнадцатый месяц изну рительной, становившейся все ожесточеннее, «вой ны из засады», не приносившей победителям ни лавров, ни военной добычи, зато не скупившейся на болезни, нужду и муки. Здесь им противостояли уже не персы: восточные иранцы были более жес токими, никогда не сдавались, невысоко ценили собственную жизнь. К тому же отсутствовал опыт ведения войны, которая была навязана им скифами с того берега. Здесь потерпели бы неудачу и Ахемениды. Аналогов подобной войны, тактических при емов такого рода не существовало. Разработка пла нов битв не стоила и листа пергамента, ибо скифы не выходили на бой, нападения на их предводите лей и их лагерь оборачивались ударами в пустоту, поскольку ничего подобного они не знали, прибег нуть к разрушениям их городов и селений тоже оказалось невозможным, так как у кочевников их просто не было и быть не могло. Александр быстро постигал эти премудрости, из влекая уроки из первых неудач. Скифские отряды имели обыкновение окружать противника, стрелять по нему до тех пор, пока не иссякнут стрелы, и при любых попытках перейти к контратаке тут же рассе иваться, после чего эта жуткая смертельная игра начиналась снова — тактика, которую сегодня воен ные эксперты называют летучей атакой. Речь шла о том, чтобы перехитрить их, посылая вперед конный 240
отряд послабее, который позволил бы себя окру жить, затем легкую пехоту, которая стягивала бы это кольцо, и, наконец, тяжелую конницу, которая взя ла бы в кольцо уже самих окружавших. Маневр этот мог быть осуществлен лишь войсками с прекрасной выучкой, исключительно дисциплинированными. Александр пока еще располагал подобными соеди нениями, несмотря на долгую кампанию и большие потери, понесенные македонской армией. Александр действительно был полководцем kat exochen («милостью божьей»), что подтверждает и тот факт, что он сумел осуществить тактическую перестройку и убедить свою кавалерию преподать урок самому Киру Великому. С к и ф ы , которые вна чале были изумлены, потом растеряны и в конце концов окончательно деморализованы, вскоре ста ли посылать к Александру своих гонцов с предло жениями мира и дружбы. Однако мир в Бактрии и Согдиане не наступил. И бои здесь не прекращались бы, наверное, еще не один год, если бы однажды ночью в лагерь Алек сандра не прибыли трое человек, назвавшие себя посланниками Массагета. Они привезли плетеную корзину, залитую кровью, в которой находилась отрубленная мужская голова. «Спитамен, — пояс нили они. — Спи-та-мен». И действительно, это оказалась голова бактрийца, третьего после Дария и Бесса вождя, который был принесен в жертву своими же соплеменниками, после того как они убедились в том, что звезда его закатывается. Во время одного из кровопролитных сражений с маке донянином Кеном вблизи Мараканды скифы, не захватив достаточного количества трофеев, набро сились на добычу своих союзников — бактрийцев и 241
согдийцев — и потом, уже чувствуя за спиной жар кое дыхание преследователей, поспешили разде латься со Спитаменом. Самому непримиримому врагу Александра по иронии судьбы суждено было стать основателем одной из наиболее знаменитых династий Востока — Селевкидов, империя которых простиралась от Дарданелл до Индии. Его дочь Апама вышла замуж за Селевка, македонского арис тократа, впоследствии ставшего диадохом*.
Травля фурий
«Однажды в -Мараканду (Самарканд) пришел торговец, предложивший царю яблоки и виноград, созревшие на берегу Ионического моря. Он изу мился, поскольку фрукты выглядели свежими, и велел позвать Клита, чтобы отведать их вместе с ним. Тот только собирался совершить жертвопри ношение богам, однако тут же отправился в путь, и три овцы, уже окропленные священной водой, побежали вслед за ним». Так идиллически Плутарх начинает свою драму, разрешающуюся гибелью, скорбью и слезами и ставшую для Александра еще одним потрясением. С Клитом мы познакомились, когда он в битве при Гранике успел отсечь руку перса с мечом, занесенную над Александром для смертельного удара, и спас ему жизнь; в битве при Гавгамелах он шел во главе ильт** Базилика, самого элитного * Диадохи — полководцы Александра Македонского, разде лившие после его смерти созданную им империю {прим. ред.). ** Ила — п о д р а з д е л е н и е конницы ч и с л е н н о с т ь ю о к о л о 200 человек (прим. ред.).
242
эскадрона. Как и почитаемый им Филипп, Клит был македонянином до мозга костей — смелым до безрассудства, закаленным в боях, вспыльчивым, весьма консервативным, встречавшим в штыки все нововведения при дворе, мало склонным к тому, чтобы подражать чужеземцам и перенимать у пер сов их одежды и обычаи. Однако, несмотря ни на что, он продолжал оставаться верным сподвижни ком Александра. Дело в том, что родная сестра его, Ланика, которую любил Александр, оставалась свое образным связующим звеном между ними. После смерти Филоты Клит вместе с Гефестионом был поставлен Александром во главе кавалерии гетайров, а впоследствии назначен сатрапом Бактрии и Согдианы (ныне это территория Узбекистана и — частично — Таджикистана, Киргизии и Туркме нии). Это было поощрение, однако лишь кажущее ся. «Черный», как его прозвали, чувствовал себя отстраненным от дел и сосланным далеко в глушь, в провинцию, против жителей которой ему прихо дилось сражаться, в то время как царь его направ лялся в сказочную страну Индию навстречу новым приключениям. Предоставим слово Плутарху, ко торый так описал те события со слов одного из очевидцев: «В тот день собрались за трапезой и пили без удержу густое бактрийское вино, не разбавляя, так как никто не пожелал портить его отвратительной соленой водой, а потом затянули песни, в которых один за другим высмеивались стратеги, побежден ные [у Политимета]. Старшие начали сетовать по этому поводу и все пытались заткнуть певцам рот. Но разогретый вином царь велел им продолжать и спеть еще несколько строф. Клит, кому вино тоже 243
ударило в голову, возмущенно воскликнул: «Не пристало в кругу варваров (за столом также присут ствовали персы) издеваться над македонянами — людьми, которые даже в несчастье ведут себя бла городнее, чем те, кто их высмеивает!» «Ты, наверное, говоришь о себе, когда называ ешь несчастьем трусость?» — спросил царь. Вскочив, Клит закричал: «Этой трусости ты обя зан жизнью! Ты возвеличил себя лишь через кровь и шрамы македонян, смог навязать себя в сыновья Аммону и отречься от Филиппа!» Теперь уже Александр впал в ярость: «Ты, не счастный бродяга, сколько же ты еще рассчитыва ешь безнаказанно поносить меня и стравливать друг с другом македонян?!» «Мы уже и так наказаны — одним тем, что вынуждены спокойно смотреть, как мидийскими бичами хлещут македонян, а мы должны просить охранников-персов допустить нас до нашего же царя. Счастливы те, кто не дожил до этого и не увидел подобного позора», — ответил Клит. Приближенные Александра поднялись со своих мест и потребовали, чтобы Клит прекратил такие дерзкие речи, в то время как остальные благоразум ные гости желали погасить назревавший конфликт. Вдруг во внезапно наступившей тишине все услы шали, как Александр обратился к своим двум сосе дям по столу, грекам: «Мне кажется, что вы иногда чувствуете себя полубогами среди зверей». Клит возразил: «Скажи нам без стеснения, Алек сандр, что ты имеешь в виду! Но если ты теперь не желаешь, чтобы за твоим столом сидели мужчины, которые не боятся заявить то, о чем думают, то довольствуйся обществом рабов, которые падают 244
н и ц при виде твоего персидского кушака-на пур пурной мантии». Александр подскочил, словно его ужалила га дюка, швырнул в своего противника яблоко и хотел было уже схватиться за меч. Однако оружие предусмотрительно вынул из ножен один из его телохранителей. Отталкивая пытавшихся унять его гетайров, он по-македонски (а к македонскому он прибегал л и ш ь в минуты крайнего волнения) при звал дворцовую стражу и приказал трубить трево гу. Когда трубач замешкался, он ударил его ку лаком. Остальные тем временем поспешили вывести Клита на открытую стену цитадели, но ночная про хлада, скорее, распалила его, нежели успокоила; он снова вернулся в зал и принялся во весь голос декламировать отрывок из «Андромахи» Еврипида: «Как ложен суд толпы! Когда трофей У эллинов победный ставит войско Между врагов лежащих, то не те Прославлены, которые трудились, А вождь один себе хвалу берет*». Александр м о л н и е н о с н ы м р ы в к о в выхватил копье у одного дворцового стражника и проткнул им грудь Клита. В мертвой тишине раздался стон и хрип умирающего, и когда Александр готов был уже всадить копье ему в шею, несколько человек из свиты сумели удержать его и, сопротивлявшегося, увели в опочивальню». * Цитируется по: Еврипид. Трагедии. Перевод с древнегре ческого И.Анненского. T.I. М., 1969. С.317. (прим. ред.).
245
То, что Александр действовал в порыве своего знаменитого «ахиллесова гнева», который был из вестен каждому и которого все боялись, как огня, вполне понятно, если принять во внимание слова, брошенные ему в лицо Клитом. Они попали точно в цель, в самбе уязвимое место. Ничто не могло задеть его сильнее. Царь выходил из себя, когда начинали высмеивать его родство с Зевсом, изде ваться над его попытками примирения греков и македонян с жителями Востока (и не только при мирения, но и взаимной ассимиляции), бросали на него тень подозрения, утверждая, что он стремится затушевать заслуги отца и выпячивает свои соб ственные, бередили его старые раны, обвиняли в том, что за его столом боятся говорить о чем-то открыто. Однако не все упреки Клита можно назвать справедливыми. Действительно, Александр не при ходил в восторг, когда ему противоречили, но при шлось бы «очень долго листать учебники истории, пытаясь найти имя правителя, за столом у которого высказывались бы так вольно и который позволил бы кому-нибудь заявить в свой адрес то, что было сказано Клитом, и при этом не превысить предел допустимого». И который, как считает Петер Бамм, впоследствии так сожалел бы о своем поступке. В течение трех дней он никого к себе не допус кал, даже Гефестиона, отказывался от пищи и воды. Друзья, замерев в напряженном ожидании с за стывшими лицами, вслушивались в стенания и жалобы, в которых Александр изливал свою боль: «О Ланика, какую же цену мне пришлось заплатить за твою любовь!», «Ах, Клит, ты спас мне жизнь, а я отнял ее у тебя! Друг мой...». По ночам его 246
посещали Эринии — три богини отмщения в жен ском обличье: Аллекто — «Никогда-не-кончаюшаяся», Мегера — «Завистливая», Тизифона — «Смертью отплатившая». Поднимаясь из Тартара, из самых глубин потустороннего мира, они лишали покоя тех, кто убил своего отца, брата, лучшего друга, они заботились о том, чтобы законы природы и миро порядка соблюдались людьми. Раскаяние Алексан дра, его глубочайшее отчаяние никак не было на игранным, в чем его стремятся упрекнуть некоторые. Это было не свойственно его натуре. Еще сильнее, чем за убийство, он казнил себя за то, что нарушил arete, нравственную добродетель, обладавшую для него особой ценностью, отличавшую человека от животного: такое не пристало не то что царю, а самому низкому из рабов. Терзаемый беспрерыв н ы м и приступами самобичевания, он, наконец, поз волил придворным отворить двери его покоев. Вошел Каллисфен и спросил, известно ли ему, чему учил в Миезе Аристотель: самый всевластный из владык не может быть ограничен никакими за конами. Вошел Анаксарх, философ, и непреклонно заявил: «И это Александр, на которого взирает весь мир, — этот вопящий кусок страдания? А ведь он один является мерилом добра и зла». Вошел Аристандр, ясновидец, и попытался как-то утешить царя, обратив его внимание на то, что все забыли о празднике Диониса и оскорбленный бог отомстил по-своему — злой опьяняющей силой вина, кото рой он повелевает. Смерть Клита — точнее, его убийство — было бы неверно объяснять л и ш ь воздействием винных паров. Александр высоко ценил старого вояку, но понимал, что Клит принадлежал к тем, кто не 247
желает двигаться с н и м к его единственной цели. Он, как и все остальные македонские ветераны, был живым укором политике царя — в этом Алек сандр не ошибался. Если найдутся желающие зани маться психоанализом, то они, несомненно, усмот рят здесь влияние подсознания. На четвертый день после гибели друга Алек сандр принял делегацию солдат, которые искренне желали избавить его от последних укоров совести. Клит для них ничего не значил. Старый командир наговорил здесь столько, что этого хватило бы с лихвой и на десяток таких, как он. Значит, так ему и надо! Немало людей гибнет каждый день, и вот одним военачальником стало меньше. Кто, ми лостью богов, вытащит их из этого места, где кон чается свет, как им без Александра снова увидеть родину? Он с нескрываемым облегчением поблаго дарил их. Многое казалось важным, но важнее всего для царя была верность его воинов. И м е н н о с ними он собирался отправиться в Индию. Да и в Бактрии, и в Согдиане, несмотря на гибель Спитамена, не стало спокойнее, в особенности в горах Параитакены, где оставалось еще достаточно кре постей, находившихся в руках сильных властите лей, и как повстанческие центры их нельзя было недооценивать.
Роксана
прекрасная
Одна из крепостей, называемая «Согдийской скалой», была, как доложили Александру его раз ведчики, практически неприступна. Стоило ему оказаться у ее подножия, как он и сам поверил в 248
это. На голой гранитной скале возвышалась защи щенная башнями, обнесенная зубчатыми стенами крепость, настоящее каменное гнездо на вершине, при виде которой невольно возникал вопрос: ка к и м же образом туда вообще могли добраться те, кто обязан был это гнездо оборонять? Александр велел передать коменданту крепости, что понима ет, насколько трудно будет взять приступом эту скалу, но в конце концов она все равно будет взята, поскольку для него, Александра, — и это известно всему миру — нет ничего невозможного, и посему будет лучше капитулировать сразу и тем самым спасти жизнь и защитникам, и членам его семьи, а это он им обещает. Согдиец с издевкой ответил: «Ваш царь велик, и многое ему подвластно, но у него нет солдат с крыльями». Этот человек просто не знал, что одного нельзя делать ни в коем случае: бросать Александру вызов. Македония, как известно, — страна, где есть и равнины, и леса, и горы. И те, кто был родом из горных селений, знал, как пробираться по засне женным скалам; именно эти люди сейчас понадо бились царю. Им были выданы веревки, железные колышки для палаток, которые должны были ис пользоваться в качестве крюков,. вбиваемых в рас щелины между камнями, и разборные лестницы. Перед тем как они в одну из ночей начали восхож дение на эту стену, был обговорен и размер денеж ного вознаграждения, которое им полагалось в слу чае успеха. Первые трое, кому удастся взобраться на скалы вокруг крепости, должны были получить по десять талантов каждый, следующие — в зависи мости от той высоты, на которую сумеют поднять ся. Из трехсот добровольцев сорок сорвались вниз 249
и погибли, остальные же добрались на самый верх и оттуда дали знак своим товарищам. Александр вызвал своего стентора (троянец по имени Стентор, согласно Гомеру, обладал силой голоса, которой хватило бы и на пятьдесят чело век), и тот должен был прокричать снизу осажден ным следующую фразу: «Если ваш командир жела ет увидеть летучих солдат, пусть посмотрит вверх!» «Согдийская скала» по-прежнему имела непри ступный вид, но зрелище соседних скал, усеянных солдатами, вызвало шок! Спустя несколько часов с башен уже свешивались белые флаги. Среди плен ников была молодая девушка, выделявшаяся даже среди уроженок Бактрии и Согдианы, известных своей красотой. На вопрос, кто она такая, девушка ответила: «Меня зовут Роксана, я дочь правителя Оксиарта». И вот Роксана (или «Звездочка» — так звучало ее имя в переводе) была доставлена в Бактру (ныне Бакх на севере Афганистана) и вместе со своим отцом представлена царю. Эта тринадцати летняя девушка была не только хороша собой, но и, как писал Курций Руф с присущим всем римля нам высокомерием, обладала «редкостным для вар варов очарованием». Александр, почитавший за образец человеческой красоты лишь мальчиков, оказался в плену юной красавицы. Поскольку он всегда считал влюблен ность проявлением человеческой слабости, то вы нужден был заявить своему окружению: «Я беру Ро ксану в супруги. Лишь узы брака между македоняни ном и персиянкой способны смыть позор побежден ных, а победителей заставят умерить гордость». Свадьба состоялась в той же крепости на скале. Сыграли ее по иранским обычаям, брачный союз 250
был скреплен ритуалом совместного вкушения от одного хлеба, который жених поделил своим ме чом, что символизировало единение плоти. За празд ничным столом присутствовал и Оксиарт, который из всех гостей выглядел, наверное, самым счастли вым. Уже готовый подставить свою шею палачу (будучи не так давно сторонником Бесса), он всего лишь за одну ночь стал тестем самого паря. Современник Александра греческий художник Этион запечатлел свадебное торжество на одной из своих картин. Произведение это, названное «Свадьба Александра и Роксаны», было представлено на играх в Олимпии. Как и все работы художника, эта картина тоже не дошла до нас. К радости историков искусст ва, сохранилось ее описание — настолько подробное, что подвигло Содому, одного из живописцев эпохи Возрождения, написать фреску, которая и сейчас украшает стену виллы Фарнезина в Риме. Весть о свадьбе Александра достигла и Греции. В переходах Агоры в Афинах, как и везде, события в Персии были излюбленной темой для сплетен: стало быть, он решил взять в жены дочь варвара, совсем еще ребенка (впрочем, он и сам уже давно варвар), а когда свадебные торжества были еще в полном разгаре, подошедший Гефестион прошеп тал ему на ухо: «Ты стал отцом сына». Впрочем, к данной свадьбе это событие отно шения не имело. Дело в том, что после битвы при Иссе Барсина, вдова Мемнона Родосского, была доставлена к Александру. Следуя за ним в своей роскошной колеснице, она на протяжении всего похода была центром внимания и украшением сви ты Александра — смелая, никогда ни на что не сетовавшая, верная своему возлюбленному. Гетера 251
Таис, участвовавшая в поджоге Персеполя, была ее соперницей. Появились и еще 364 «конкурентки», когда Александр в конце концов решил уступить уговорам своего персидского советника и устроить гарем. Ведь «царю царей», твердили они, ни за что не убедить подданных в своем величии, если у него не будет гарема с 365 наложницами. Разумеется, и об этом говорили в Афинах, вспо миная по такому случаю Геракла, величественного предка Александра, о котором всякому было извест но, что он «переженился» на всех пятидесяти доче рях Тестия и для того, чтобы лишить их всех дев ственности, ему понадобилась только неделя. Даже для полубога это было проявлением незаурядной мужской силы. Ребенок, которого произвела на свет Барсина, был мальчик, и назвали его, разуме ется, Гераклом. Однако в данном случае имя не стало символом счастливой судьбы его юного обла дателя, что и нашло свое трагическое подтвержде ние вскоре после смерти его отца. Во время перемирия Александр величественно, как и подобает царю, удалился в Бактру, где задер жался на некоторое время: он принимал посланни ков из завоеванных им стран, опрашивал агентов, действовавших в еще не завоеванных, осыпал щед рыми дарами сатрапов, хорошо зарекомендовав ших себя, и наказывал тех, кто не сумел оправдать доверие. Но его главные заботы касались армии. Потери в затянувшейся на два года войне в Бактрии и Согдиане были ощутимы, причем солдаты гораздо чаще умирали от болезней, нежели от ран, полу ченных в сражениях; число умерших было настоль ко велико, что отдельные подразделения не удава252
лось пополнить за счет земляков-македонян. В са мой Македонии уже давно миновало то время, когда был призван последний новобранец. Кон тингента вновь набираемых наемников из Греции и Малой Азии (а их было в общей сложности двад цать тысяч человек) явно не доставало. Появлялось все больше войсковых подразделений, состоявших целиком из иранцев. Но даже их не хватало, поэто му Александр вынужден был пополнить армию трид цатью тысячами молодых людей из числа местных жителей, выходцев из известных семей, почти сплошь добровольцев, и, дав им в руки македонское оружие, обучать македонским методам ведения войны. После этих упражнений персы заучивали и писали гречес кие слова- «Неужели они вскоре станут командира ми, которым мы должны будем подчиняться?» — втихомолку изумлялись македонские солдаты. Что же касалось к о н н и ц ы , то здесь ощущался недостаток не столько во всадниках, сколько в лошадях. Трупы их отмечали путь, пройденный Александром, в пустынях, где они гибли от жажды, на горных перевалах, где они замерзали, в степях, где падали загнанными во время бесконечных мар шей, — не говоря уже о тех, которых поражали стрелы и копья противника, порубили мечи, унич тожая или калеча этих животных. А без лошадей нельзя было не то что управлять империей, а даже организовать военную кампанию!
...
и
покоривший Азию
Алексанлр
Количество мидийских лошадей сильно сокра тилось. Их разводили в Нисайе и Фергане, на се253
веро-западе Ирана, и в античные времена им не было равных по выносливости и быстроте. И, если Персии и удалось покорить мир, утверждает Элвин Хартли Эдварде, британец, знающий толк в лоша дях, то этой победой она обязана не в последнюю очередь нисайской породе лошадей. Однако, несмотря на потери, необходимая чис ленность конницы относительно быстро была вос становлена. У границ Бактрии и неподалеку от Мараканды разводили лошадей бактрийцы и согдийцы, по ту сторону Окса паслись табуны лоша дей скифов. Александр хэчень внимательно следил за тем, чтобы лошади приобретались за деньги, а не конфисковывались. Наибольшим спросом пользо вались молодые лошади, почти жеребята, которых еще требовалось объезжать. Фессалийцы, которые лучше всего были знакомы с этим делом, наверня ка знали- и обе книги Ксенофонта: Peri Hippikes — («О верховой езде»), уже нами упомянутую, и очень важную для людей военных Hipparchikos, содержа щую указания для высших чинов кавалерии. Ксенофонт, живший между 430 и 354 гг. до н.э., очень хорошо понимал, что такое верховая езда. Он сам возглавлял знаменитый поход греческих вои нов от Евфрата до Черного моря и почти пять тысяч километров провел в седле. Лошадь никогда не следует принуждать, необходимо добиваться ее добровольного подчинения — таков был его осно вополагающий принцип, потому что все, что до стигается при помощи шпор и плети, пользы не приносит. Лошадь будет перепрыгивать и через ши рокие рвы, и любые, даже самые высокие, препят ствия и вообще делать все, что потребует наездник, если он ее каждый раз отблагодарит лаской, если 254
всегда будет терпелив и спокоен с нею. И еще: «Никогда не теряй самообладания в обхождении с этими животными — это самое важное правило для всех наездников». Н а ш и ученые, занимающиеся изучением и раз ведением лошадей, ставят Ксенофонту в вину то, что он, дескать, ни единого доброго слова в адрес лошади не сказал, не порекомендовал наезднику непременно завоевать ее расположение. Ну, о люб ви к животным тогда речи быть не могло — впро чем, как и на протяжении многих последующих столетий. Лошадь издревле считалась рабочим ско том. Ценились ее мясо, шкура, копыта, сухожилия, возможность впрячь ее в повозку или же взобраться ей на спину. Цари были обязаны лошадям своими империями, полководцы — победами, торговцы — прибылями, крестьяне — повседневным существо ванием, беглецы — жизнью. Лошадь использовали во все времена и на протяжении тысячелетий без жалостно эксплуатировали. Вряд ли можно найти более лицемерное выражение, нежели «лошадь — друг человека». А сам Александр - испытывал ли он к своему Буцефалу чувство, которое мы сегодня называем любовью к животным? Доподлинно это неизвестно, однако вполне можно предположить, что да: безнадежный романтик, каковым он был, любил даже свою собаку, неприятно изумляя бли жайшее окружение. Неуемная жажда деятельности, постоянное же лание что-то предпринимать, широта интересов проявлялись совершенно по-новому, когда царь появлялся на пастбищах и целыми днями мог смот реть на пасущиеся стада. К а к хозяин, стоял он, обмениваясь м н е н и я м и с пастухами, давая советы 255
и не гнушаясь их принять. Лучшие быки и коровы потом отправлялись в бесконечное странствие к границам Македонии. Целью Александра было улуч шить тамошние породы скота. Посылать за тысячи верст три сотни коров? Бактрийские скотоводы усомнились в рассудке. Александра. По их расче там, стада должны будут находиться в пути больше года. Именно столько они и находились. И доби рались.до места назначения. Одним из развлечений, помогавших коротать серые зимние дни, была охота. Леса были богаты дичью: оленями, косулями, дикими кабанами и пернатыми. Опасным считалось отправиться на медведя, еще более рискованным — на льва, по скольку охотник выходил против зверя с копьем и мечом один на один. Часто случались несчастья, не так уж редки были и смертельные случаи. Но воз можность набросить на плечи львиную шкуру, как это делал когда-то Геракл, стоила любого риска. И когда по вечерам в шатре царя собирались охот ники, то звучали знакомые только им слова и вы ражения, рассказывались бесконечные истории — охотники нынешних времен вряд ли сильно отли чаются от своих древних предшественников. Гостям, приглашаемым на ужин после охоты, предлагался (перед тем, как подавать вино) некий новый напиток, завариваемый из листьев произ раставшего в Китае растения. Его подавали горя чим, что в холод было как нельзя кстати, однако большинство тут же выплевывало неизвестное питье на пол, едва попробовав. Черный чай особой лю бовью не пользовался. И не удивительно — мест ные жители пили его так, как и поныне пьют в Монголии и Тибете: с солью, ячменной мукой и 256
прогорклым топленым маслом. Так что повар-бактриец со своим лиственным отваром успеха не имел. Однако другие восточные кушанья — такие, как яички верблюда, львиные бедра в вине, медвежьи лапы, жареные на угольях, павлин в молоке, кури ца с плодами манго и бесконечное множество слад чайших десертных блюд — пришлись всем по вкусу. Восточный образ ж и з н и все сильнее проникал в быт и уклад царского двора: это касалось в пер вую очередь представителей высшего командного состава. Александр и его ближайшие друзья уже больше не спали на соломе и телячьих шкурах, а устраивали постели на мехах, а Гефестион — даже на заполненном лебяжьим пухом матраце, который перед отходом ко сну сбрызгивался розовой водой. Вход в шатер охраняли рослые персидские юноши в яркой одежде, в правой руке сжимавшие изукра шенные бриллиантами копья. Полководцы теперь были вооружены кривыми мечами, словно во вре мена Великих царей. Такое оружие вручалось в знак исключительных заслуг. На них были также украшенные серебром шлемы и панцири. • Даже Буцефал не остался в стороне от этой вакханалии роскоши, хотя вряд ли, конечно, он, как утвержда ют некоторые, гордо ржал, когда на него набрасы вали шитую золотом попону. Сам Александр, который прежде отдавал все распоряжения и приказы, сидя на простой табурет ке, велел поставить у себя в царском шатре укра шенный драгоценными камнями трон. Вновь на значенный распорядитель придворных церемоний ревниво следил за соблюдением протокола и стре мился создать вокруг царя ауру недосягаемости. Этой цели служил и алтарь со священным огнем — 11 Зак 246
257
неотъемлемая принадлежность Дария и его пред шественников. «В первую половину своего правления Алек сандр покорил Азию, — пишет Жорж Раде в своей книге La personne et le genie. — Во вторую — Азия покорила Александра». Немало греков и македонян развратил этот рас точительный восточный стиль жизни, заставив с пренебрежением отвергнуть чёрствый хлеб воина. Александра тоже не миновала чаша сия: он на слаждался роскошью. Однако ни на минуту не впал в зависимость от нее. И в будущем, по свидетель ству современников, он, как и раньше, разделял с простыми солдатами все выпадавшие на их долю опасности и лишения, перенося их со спартанским мужеством. В зимних лагерях недели не проходило, чтобы он не отправился познакомиться с условия ми размещения солдат. Александр играл с ними в кости, ему читали письма с родины, он вниматель но слушал рассказы о военных подвигах. Это были люди, которых его отец вытащил из диких лесов и затерянных горных долин, где они ютились, часто не имея даже крыши над головой, странствуя вместе с гуртами скота, который пасли, будучи безоружными перед набегами фракийцев, иллирийцев, трибаллов. Вместо козлиных шкур (признак нищеты в античные времена) он дал им. одежду из шерсти и холста, поселил их на равнинах или в основанных им городах, издал законы, от крыл рудники, развил торговлю в прибрежных го родах, наконец, сделал их господами над теми, кто прежде грабил их. Самые старшие сражались еще под началом Филиппа и рассказывали младшим о том, чем ему 258
обязаны. Все о н и были преданы и его сыну. Они не забыли, как во время перехода через Гиндукуш он отошел от костра, уступая им место у огня, как в Бактрии дожидался тех, кто отстал от колонны, преследуя Бесса, и не выпил ни капли воды до тех пор, пока не напоил их. Но настал день, когда даже простые солдаты задали себе вопрос: а как долго еще царь будет оставаться их царем и не придется ли им однажды подчиниться тем, кого они покорили?
Заговор
«пажей»
Proskynein означает по-гречески «целовать», а proskynesis (проскинеза) представляет собой поце луй руки, сопровождаемый в Персии определенной позой, — как правило, поклоном правителю. Ритуал этот варьировался в зависимости от положения и сословия верноподданного. Лица благородного про исхождения ограничивались легким поклоном, гу бами прикасались к кончикам своих пальцев и посылали воздушный поцелуй царю (как это изо бражено на рельефах Персеполя), после чего полу чали поцелуй от царя. Те, кто стоял ниже на сту пеньках иерархической лестницы, отвешивали более глубокий поклон, подгибали колени и даже стано вились на них. Падали н и ц и ползком приближа лись к царю, как правило, л и ш ь просители или же те, кто попал в опалу. Персидские военачальники и чиновники, находившиеся в лагере македонян, почитали Александра, своего нового царя, так, как привыкли это делать по отношению к Дарию: со вершая проскинезу. 259
Греки и македоняне воспринимали это ново введение с отвращением. Лишь варварам пристало вести себя так, как свойственно рабам. Свободный человек был всегда готов встать на колени перед богами, но если он становился на колени перед равным себе, то терял свое достоинство. Греческие посланники или изгнанники, которые появлялись на аудиенции у царя, всеми правдами и неправда ми пытались избежать этих поцелуев, как бы слу чайно роняли на пол перстень и нагибались за ним. Если увильнуть не удавалось, они запоминали учи ненное над ними унижение на всю оставшуюся жизнь. Уже от одного вида сгибавшихся перед Александром персов им становилось не по себе, а некоторые вообще не выдерживали и над этими падающими ниц хохотали во все горло. Царю это, само собой, нравиться не могло. Соединить греков, македонян и восточные народы было и оставалось целью его жизни. Достигнуть этого было возможно лишь в том случае, если и те и другие будут наделены одинаковыми правами и обязанностями. Почему же верноподданные-зем ляки не приветствуют своего царя с подобающими ему почестями — разве персы не могли не задаться таким вопросом? Если бы Александр не требовал от персов этих поцелуев, то, видимо, его принцип равноправия был бы осуществлен. Однако он уже успел настолько вжиться в роль «царя царей», что не мог заставить себя отказаться от такого свиде тельства почтения. Оставалось непонятным только, как справиться с день ото дня растущим недоволь ством своих соратников. Ему помог Гефестион. Вместе с распорядите лем придворных церемоний Харесом он устроил — 260
а точнее говоря, инсценировал — пиршество, на которое были приглашены лишь те, кто был готов к новому ритуалу. Такая демонстрация, считал он, должна послужить примером и подействовать на остальных. Среди приглашенных был и Каллис фен. Это приглашение вызвало всеобщее удивле ние, ведь племянник Аристотеля потерял располо жение Александра. На обедах у царя он появлялся крайне редко. А если появлялся, то оставался нем как рыба, если все вокруг превозносили царя, и вступал в споры чаще, чем следовало философу, каковым он считал себя. Последняя стычка, зачинщиком которой он был, произошла всего л и ш ь за неделю до описываемых событий. На вечернем состязании риторов он взял слово и говорил о добродетелях македонян. Каллисфену бросали венки и цветы, даже царь аплоди ровал ему и попросил произнести... хулительную речь. «Добрых людей восхвалять легко, — сказал он. — А вот унизить их — это, мне сдается, потруд нее. И тем не менее это необходимо. Не похвала, а порицание открывает нам ошибки наши». Принять это приглашение было небезопасно: оно вполне могло оказаться ловушкой. Но подоб ная угроза, по-видимому, не смущала придворного летописца. Его обвинительная речь превзошла сво им блеском любое воздание хвалы. Все, кто слушал ее, поняли, что слова идут из самой глубины души. Они ворчали, опрокидывали кубки, и в конце кон цов ужин был сорван. (Узнав об этом, сам Аристо тель сказал: «Великий оратор мой племянник, вот только умом не блещет...») В качестве историографа похода Александра Каллисфен тем не менее продолжал играть важную 261
роль и оставался авторитетом для молодых. Если бы такая личность, думал Гефестион, все-таки от важилась на то, чтобы показать всем пример и поклониться своему царю (впрочем, в том, что этого никогда не произойдет, сомневаться не при ходилось), то значение подобного поступка трудно было бы переоценить. Незадолго до прибытия на это пиршество царя слово взял, как и было условлено, философ Анаксарх, виртуоз по части лести, «этой беды, постоян но подстерегающей царей, в свержении которых гораздо чаще повинны бывают льстецы, чем вра ги», как писал Курций Руф. Задачей Анаксарха было настроить гостей соответствующим образом, убедив их в том, что герои Гомера, да и — чего уж там говорить, сам Геракл! — не идут ни в какое сравнение с Александром, который уже при жизни стал богом и может требовать, чтобы к нему и обращались как к богу. И посему посылать ему поцелуи и становиться перед ним на колени долж но стать заповедью для всех. Звуки рога возвещают о прибытии царя. Он, облаченный в персидско-мидийские одежды, подой дя к столу, наливает огромный кубок вина и дово льно много (как и подобает богам) проливает на пол. Затем подает кубок одному из персидских вельмож. Перс выпивает вино, подгибает колени и целует кончики своих пальцев, после чего прибли жается, чтобы, совсем как при дворе Дария, пере дать царю воздушный поцелуй. Золотой кубок пе реходит из рук в руки, и каждый, выпив, совершает ритуал проскинезы. Пьет и Каллисфен, когда подходит его очередь, но не кланяется, не говоря уж о том, чтобы пасть на 262
колени, а подходит к Александру, чтобы удостоить ся его поцелуя. Тут раздается голос одного из при дворных подхалимов: «Не целуй его, о царь, он — единственный, кто не оказал тебе почтения!». Александр отказывается от поцелуя. В насту пившей тишине звучат слова философа: «Ну, зна чит, мне придется уйти отсюда беднее на один поцелуй...» Царь больше не пытался навязать проскинезу грекам или македонянам. Но и не забыл, кто своим молчаливым несогласием помешал ему ввести це ремониал у себя при дворе. Как-то на охоте неподалеку от Бактры загон щ и к и выгнали дикого кабана — огромного, с мощ ными клыками. Александр уже поднял руку с копь ем, чтобы поразить это великолепное животное, как вдруг кабан вздрогнул: в него угодило копье, но, это не было оружие царя. Один из принимавших участие в охоте попал в зверя раньше. Тем самым он нарушил неписаный закон, согласно которому право первого броска предоставлялось царю. Алек сандр приказал снять провинившегося с коня и высечь, причем исполнение этого приказа было возложено на раба. Меж тем Гермолай (так звали этого охотника) не был простым солдатом: он принадлежал к «па жескому корпусу». Эти ю н о ш и набирались из пред ставителей самых уважаемых фамилий, они нахо дились при дворе с двенадцати лет, в обязанности их входило ожидать царя у стола, чистить его ору жие, подводить под уздцы к о н я и охранять его сон. «Корпус» этот был своего рода школой будущих военачальников и интендантов, и неудивительно, что большинство «пажей» впоследствии занимали 263
ведущие посты в армии и высокие должности на государственной службе. Гермолай чувствовал себя оскорбленным. Под вергнуться наказанию плетьми — само по себе страш н ы й позор, но терпеть удары от раба - такой позор мог быть смыт только кровью. Вслед за осознанием своего унижения пришел гнев: Гермолай вспом нил, как Александр без видимых причин сместил его отца, одного из командиров конных частей. И Сострат, друг и любовник Гермолая, страдал от того, что. и его отец, будучи невиновным, попал под подозрение в покушении на царя и вынужден был искать смерть в бою. Аналогичные причины для недовольства имели и трое других юношей: их родственники тоже пали жертвой всякого рода «чисток». И еще одна мысль вдохновляла участников заго вора: что же произошло с этим царем, который окружил себя придворными лизоблюдами, не терпел ни малейших возражений, вел себя так, словно дей ствительно был сыном Зевса, и требовал, чтобы все вокруг его боготворили?! Да он просто превратился в тирана! И если освободить мир от такого человека, то можно снискать вечную славу. Славу Гармодия и Аристогитона, которым афиняне воздвигли памят ник, потому что они закололи кинжалами деспотагиппарха и вернули свободу всем гражданам. «Смерть тирану!» — этот лозунг был окрашен романтикой и юношеским энтузиазмом. Но чем и н ы м мог руководствоваться отважившийся на покушение человек, едва достигший пятнадцати лет, и как он мог действовать иначе? «Наступила ночь, когда заговорщики должны были пойти в караул. Никто не убоялся и не изме264
нил своего решения — так сильна была в них не нависть к царю. Они стояли у входа в шатер, где он пировал, ожидая его, чтобы с рассветом, как это обычно бывало, препроводить его в опочивальню. Спустя много часов, гораздо позже обычного, ужин наконец закончился, и Александр поздоровался с мальчиками. Тронутый тем, что им пришлось так долго дожидаться, пока он бражничал со своими друзьями, он вручил каждому по пятьдесят сестер циев, похвалил за верность своему долгу и хотел было уже отправляться спать, как одна вавилонян ка, которая считалась при дворе кем-то вроде про рицательницы, пала н и ц перед Александром и с безумным лицом закричала: «Держись подальше от своего лагеря, если тебе дорога жизнь!». Александр, еще не успевший протрезветь (венок, надеваемый на голову для того, чтобы не опьянеть до беспамят ства, мало чем мог помочь), улыбнулся в ответ, произнеся: «Добрый совет дают боги» — и стал вновь скликать друзей». Так писал Курций Руф, который никак не мог удержаться от того, чтобы не вставить в свое повест вование фигуру какой-нибудь прорицательницы или ясновидящей, что, впрочем, всегда нравится читате лям. Но в этом случае он, вероятнее всего, прав. Александр верил в чудеса, в таинственную силу прорицателей будущего, основывавшуюся на спо собности достигать состояния отрешенности и эк стаза в общении один на один с богами. Он окружал себя авгурами, которые постоянно присутствовали при обсуждении и принятии важных решений, пы тались истолковывать видения, сны, знамения. Та ким" образом он, как и многие его современники, пытался проникнуть в замыслы обитателей небес. 265
В особенности он был зачарован темной мистикой вавилонских астрологов. Царь смог добраться до своего ложа л и ш ь в предрассветной мгле. Караул тем временем сме нился, теперь службу несли уже другие «пажи», среди которых заговорщиков не было. Покушав шиеся вынуждены были перенести осуществление своего намерения на другой срок, дождаться, пока подойдет очередь их пятерки. Выяснилось, что ждать придется довольно долго. И снова, как это уже происходило в случае с Филотой, один из заговор щиков не выдержал, поведал обо всем другу, а тот — своему брату, который тут же побежал к телохранителям царя. К о н е ц этой истории нетруд но предугадать — задержание, пытки, казнь поби ванием камнями и вознаграждение предателя звон кой золотой монетой. Но до того, как объявить перед строем свой приговор, царь хотел узнать от них еще кое-что: «Чем я заслужил вашу ненависть, почему вы собра лись совершить такое ужасное преступление?». Ответ, данный Гермолаем, служит примером про явления эллинско-македонского свободолюбия: «Чем, Александр? Да тем, что ты перестал видеть в нас свободнорожденных и считаешь нас рабами. Аттал, Филота, Парменион, Клит — все они когда-то тебя защищали, ранами добывали тебе славу. А ты пре вратил их казнь в зрелище для тех, кого они побе дили. Такова была награда для македонян, кровь которых ты пролил, будто грязную воду! Все это еще можно было бы стерпеть, если бы не твой новый обычай надевать на победителей ярмо побежденных. Ты выбрал одежды и образ жизни персов, а обычаи своей страны давно предал. И перед тобой мы долж266
ны падать на колени?! Так что мы хотели убить персидского царя, но не македонского, — убить пре дателя, который по законам войны заслужил это. Ты узнал теперь, чего не могут перенести сво боднорожденные граждане. Для людей, которые предпочитают умереть с честью, ничем не запятнав себя, жизнь в рабстве горестнее смерти. У меня всего лишь одна просьба к тебе: пощади наших родителей и не отягощай их преклонные годы ви ною родства с их сыновьями. И прикажи увести нас, чтобы мы своей смертью смогли бы добиться того, что пытались добиться твоей...» Перед казнью преступников подвергли жесто ким пыткам. Они должны были назвать тех, кто вдохновил их на преступление. Ну разве мыслимо, спрашивали себя многие (и не только Гефестион и Кратер), чтобы эти ю н о ш и , почти дети, способны были замыслить такой жуткий план без совета и помощи взрослых из царского окружения? Но и под пытками никто из них так и не назвал ни одного имени.
Кровавые
слелы
Можно ли было обвинять в соучастии в загово ре человека, который, занимаясь воспитанием «па жей», постоянно внушал им мысль о неприятии тирании? Того, кто пустил в оборот известную фразу: «Знаменитым становятся, убив знаменитого»? Ведь это был их учитель Каллисфен, рассуждали «пажи», и значит, он невиновен. Однако Александр думал иначе. Друзья царя постарались не рассеивать его подозрений, а враги 267
Каллисфена, недостатка в которых не было, черни ли его на каждом пиру. Они напомнили Алексан дру и о тех словах, что однажды произнес философ: он пришел не для того, чтобы прославиться за счет Александра, а чтобы доказать, что слава Александ ра заслужена по праву. В конце концов его аресто вали, подвергли допросу и, так и не изобличив ни в чем, заперли в клетку. Несколько месяцев возили его так, пока однажды не пришло известие о его смерти. Причиной стала болезнь — так гласило официальное сообщение двора, и план царя, соби равшегося предъявить ему обвинение перед синед рионом Коринфского союза, потерпел крах. Птолемей в свое время не ошибся, утверждая, что когда-нибудь, очевидно по пути в Индию, от историка постараются избавиться. А версия о его «болезни» служила для того, чтобы снять вину с Александра. Не мог же он выступить в роли убий цы человека, который был родственными узами связан с Аристотелем! Согласия между Александром и Каллисфеном не существовало уже давно. При дворе всегда были люди, которые по тем или иным причинам впадали в немилость, однако жизни Каллисфена до сих пор ничего не угрожало. Разве он не был первым, кто возносил хвалу царю — «панегирики», как об этом говорится в его книге? Разве он не возвеличивал Александра, сына Зевса-Аммона, перед которым утихали даже волны? Разве не приравнивал его к таким героям, как Ахилл или Геракл? Не оправды вал убийство Клита? В книге Каллисфена о походе Александра главный герой всегда на первом плане. Однако, несмотря ни на что, большой палец пра вителя был опущен вниз. Видимо, царь руковод268
ствовался здесь п р и н ц и п о м : кто не со мной, тот против меня. А это, в первую очередь, значило: против его устремлений примирить Запад и Вос ток, объединить македонян и персов. Поскольку, считал он, «если мы желаем завла деть Азией, а не только занять ее при помощи военной силы, то мы должны обеспечить ее наро дам право разделить нашу миссию. Лишь тогда доверятся они нам и помогут на вечные времена установить наше господство. По-иному такую ги гантскую империю нам в руках не удержать, и ничего не останется, как только научить их коечему, да и самим у них кое-чему получиться». Наказ, данный ему Аристотелем перед тем, как Александр отправлялся в этот поход: «С греками обходись, как господин, а с варварами — как тиран!», был дав ным-давно позабыт. Александр и Аристотель переписывались во время похода. Обо всем, что было открыто учены ми (которые сопровождали царя) в области геогра фии, ботаники, зоологии, сообщалось философу и его ученикам в Афины. После случая с Каллисфеном Отношения между н и м и стали прохладными. В одном письме, вокруг которого было много спо ров (впрочем, нет таких писем Александра, кото рые не вызывали бы споров), царь писал философу: «Пажи» были наказаны побитием камнями. Однако софиста (Каллисфена) я накажу сам, и то же сде лаю с остальными, которые подослали его ко мне и предоставляют убежище моим тайным недругам в городах Греции». Это была скрытая угроза в адрес Аристотеля, которого он считал косвенно винов ным в том, что его племянник выступил в роли защитника эллинского свободолюбия. При других 269
обстоятельствах у царя однажды вырвалось такое высказывание: «И снова это уловка Стагирита (Стагира был родным городом философа): он хорошо умеет играть словами». Александр чувствовал, что этот человек ставит себя выше его, будучи учеником Платона и обладая универсальными п о з н а н и я м и во всех областях. И царь понимал, что для его бывшего учителя вар вары так и останутся варварами — даже если они и зовутся персами — то есть неспособными управлять собой, готовыми поставить себя под начало греков. Сегодня его назвали бы шовинистом, который так и не смог избавиться от своих эллинских предрассуд ков и по этой причине не был готов к принятию концепции слияния народов. Но до открытого раз рыва дело не дошло. Александр не забыл, чем был обязан своему наставнику. Для воздвигнутой по его приказу в Афинах статуи в память о философе он сам сочинил такую надпись: «Божественному Арис тотелю, познавшему всю мудрость». Лишь будущие поколения взяли на себя отмще ние за казнь Каллисфена. Ученики Аристотеля, перипатетики (от «перипатос» — название крытой галереи для философских дискуссий во время про гулок), нарисовали мрачный образ Александра, портрет тирана, который всем достигнутым был обязан лишь своему везению и которого погубила собственная мания величия. Каллисфену они отве ли роль мученика, принявшего смерть из-за своих убеждений. В памфлете «Каллисфен, или О скор би» Феофраст оплакивает своего друга, доверивше гося царю, который злоупотребил его великими дарованиями. Э ф и п п клеймил позором распутство македонянина, его зависимость от роскоши и, пре270
жде всего, его пьянство («...так отомстил Дионис за разрушение Фив»). Перипатетики положили начало тому, что исто рики называют «традицией недоброго отношения к Александру». Традиция эта ощущалась уже в древ ности, однако и по прошествии времени продолжа ет напоминать о себе. Вряд ли когда-нибудь еще Немезида, богиня мести, могла так торжествовать. Аттал, Филота, Парменион, Клит, Каллисфен — вот кровавые следы его царствования. Они доказы вают, что безграничная власть всегда действует разлагающе и господство насилия приводит лишь к еще большему произволу. Правление Александра не явилось исключением. Конечно, мучительный опыт, приобретенный уже на протяжении нашего столетия, как было замечено ранее, не дает нам права применить его к истории ушедших веков. Нет ничего хуже для историка, чем судить о собы тиях с высоты нынешнего дня и выступать в роли этакого ясновидца прошлых времен, знающего се годня, что должно было произойти тогда. И все же становится как-то не по себе, когда, читая об убий стве Пармениона, вдруг наталкиваешься на такие строки: «Не нам решать, каким был бы приговор в наше время с точки зрения буржуазной морали: любое подобное суждение обречено оставаться сме хотворным и ничтожным, если речь идет о поступ ках Александра».
ГЛАВА
5
МАРШ НА ИНДИЮ
Таксил
Омфис,
раджа
«Индийцы — первый народ Азии с востока, где восходит солнце, который известен н а м и о кото ром имеем некоторые сведения. В И н д и и живет много различных родов, говорящих на различных языках. Некоторые из них, как утверждают, имеют такие обычаи: если один из рода заболеет, то его, если это мужчина, убивает б л и ж а й ш и й его друг, тоже мужчина. Потому что, как говорят о н и , бо лезнь забирает плоть его, плоть нам не достается. И если он отрицает свою болезнь, они все равно убивают и съедают его, не прислушиваясь к нему. Если заболела ж е н щ и н а , то с ней так же поступа ют ее ближайшие родственницы. И если кто-то состарился, его торжественно приносят в жертву и тоже съедают. Но немногие доживают до старости, большинство же убивают еще раньше, из-за бо лезни. У всех индийских родов совокупление происхо дит прилюдно, как будто это скот. Все они имеют такой же цвет кожи, что и э ф и о п ы . И семя, что они впрыскивают во чрево женщинам, не белое, как у остальных народов, а черное, как и кожа их». 272
Вот что сообщает нам об И н д и и Геродот из Галикарнаса, исколесивший полсвета и все разуз навший. Pater historiae* передает то, что успел уви деть и услышать, к а к правило, точно и достоверно, однако, делая ссылку на сведения, полученные от других, забывает, где правда, а где сказка — а в его повествовании об И н д и и эта полуправда достигла своей кульминации, когда он поведал о гигантских муравьях, перекапывающих в пустыне песок в по исках золота. Все, что рассказывали посетившие эту «страну пяти рек» до и после Геродота другие путешественники, будь то воины, купцы или мо реплаватели, очень походит на истории, известные нам от него. И в их описаниях в изобилии встре чаются красноглазые единороги, трехсотлетние стар цы-отшельники, поющие грифы, изрыгающие огонь деревья, люди с псовыми головами и неправдопо добно огромное солнце. Так как, согласно мифу, Геракл и Д и о н и с сумели перейти Инд, то приклю чения их предстают перед нами, словно пестрый ковер под названием: «страна чудес» — Индия. Впечатление от этой страны было настолько сильным, что один человек, вполне разумный и трезвомыслящий (мореход Неарх), верил в басни о муравьях-золотоискателях. Он утверждал, что сам видел их, — правда, не живьем, а только чучела, которые показывали ему охотники. Один из бематистов рассказывал о том, как повстречал в высо когорной долине Гималаев чудовище, ноги которо го смотрели в разные стороны. (Йети — снежные люди — были известны уже тогда, вот только изло вить их не удавалось.) * Pater historiae — «отец истории» (прим. ред.). 273
Связи, некогда существовавшие между Западом и Индией, уже очень давно были прерваны. Оба мира были настолько чужими друг другу, что напо минали две планеты, которые разделяют сотни све товых лет. Уклад жизни, обычаи, культура, рели гия, климат и природные условия были совершенно разными. Индия была «страною чудес» и антими ром одновременно. И н д и я казалась terra incognita. Александр выдвинул в качестве п р и ч и н ы по хода в Инд ию то обстоятельство, что войску его надлежало иметь надежный тыл, и это являлось единственной причиной предстоявшей к а м п а н и и . Военной необходимости в ней не было — не было и политической. Конечно, Дарий Великий уже однажды покорил северо-западную И н д и ю , но его преемники отдали эту территорию назад, и вновь заполучить ее означало бы поставить точку в деле завоевания Персидской империи. Но крайне мало вероятно, что и м е н н о эти соображения послужили ключевым мотивом п р и н я т и я Александром окон чательного решения. В Бактрии и Согдиане завоевывать было уже нечего. С постоянными набегами кочевников, с кое-где происходившими волнениями и отказами платить дань могли справиться те войска, которые он оставит здесь. То, что греки определили как pothos, а мы назвали романтическим духом Алек сандра, его недремлющий инстинкт путешествен ника, жажда приключений — вот что, главным образом, подвигло его перейти И н д и дойти до края ойкумены — обитаемой земли. Однако романтик наш, как всегда, был в доста точной степени реалистом, чтобы предусмотреть все, даже самые мельчайшие детали предстоящей 274
кампании. Армия его была основательно реформи рована. Пятиметровые копья пехотинцев, которые делали фаланги непобедимыми, не годились для ведения войны в горной местности и были замене ны мечами. Пехоту разделили на более малочис ленные отряды, и, таким образом, она, взаимодей ствуя с такими же подразделениями к о н н и ц ы , должна была образовать новые смешанные боевые группы, с которыми можно было маневрировать в зависимости от складывающейся тактической и стратегической ситуации. Вместе с царскими щито носцами, пешими лучниками, впервые используе мыми конными лучниками — кочевниками из севе ро-восточного Ирана и отрядами строителей они образовывали мобильную, управляемую армию, быстро реагировавшую на изменение обстановки. Это действительно первоклассное для своего вре мени войско, превзошедшее даже армию Филиппа, было создано благодаря организаторскому гению своего полководца, хотя потребовались еще многие месяцы'учений и маневров, которые по серьезнос ти своей мало чем отличались от реальных сраже ний, пока была достигнута нужная степень боего товности. Примерно пятьдесят тысяч человек отправи лись весной 327 года до н.э. через Гиндукуш, на этот раз уже в обратном направлении через более или менее проходимые перевалы. Почти на треть армия теперь состояла из бактрийцев, согдийцев, выходцев из Персии, Гидросии, Арахозии, Дрангианы, Арии, Парфии, областей по ту сторону Яксарта, горцев Гиндукуша. Пока еще не решались по ставить их сражаться плечом к плечу с греками и македонянами, и они образовывали отдельные 275
подразделения, находившиеся, впрочем, под нача лом уже их собственных командиров. Если в неко торых источниках и говорится о 120000 воинов, направлявшихся в И н д и ю , то это потому, что в их число был включен и постоянно увеличивавшийся обоз. Это было уже не войско, а многонациональ ное государство, жаловались военачальники. И жа ловались до тех пор, пока царь не покинул свой шатер и — как это уже происходило однажды — не принялся собственноручно кидать зажженные фа келы в повозки, не пощадив и царской; вскоре пылали и повозки педзэтайров, гипаспистов, гетайров и, словно обезумев, солдаты бросали в гигантский костер все, что посчитали л и ш н и м грузом. Страна, куда вели их командиры, была им со вершенно незнакома. О том, чтобы таковой она и оставалась, позаботились два раджи. Один, по име ни Сасигупта, ранее захватил Бесса, чтобы после обменять его у победителя. Каждый вечер от него приходило в лагерь очередное донесение о том, что ждет их на другом берегу Инда. Сведения такого рода во времена, когда отсутствовали карты мест ности, могли быть жизненно важными. Раджа со общал о дорогах, рельефе местности, о воинствен ных горных племенах и их городах-крепостях, воодушевлял македонян, рассказывая о вечных спорах крупных и мелких князьков, об их взаимной ревности, распрях, о постоянной смене союзни ков — словом, о том, что могло быть полезным любому завоевателю. Другой раджа, Таксил Омфис, владел богатым, цветущим княжеством Таксила, расположенным между реками И н д и Гидасп, и, когда македоняне 276
были еще в Согдиане, предложил им союз и воинов для сопровождения, рассчитывая, что его враги станут и врагами Александра. У реки К о ф е н (ныне река Кабул) он появился во главе колонны из двад цати пяти боевых слонов и с таким огромным от рядом телохранителей, что македоняне, приняв их за нападавших, уже стали спешно перестраиваться в боевые порядки. Таксил также предоставил много ценных сведений об этой стране и людях. Но о чем ни тот, ни другой раджа не подумали, так это о местном климате. Скорее всего, просто сочли дан ную проблему несущественной. А Индия меж тем была страной муссонных дождей, где иногда коли чество выпавших осадков могло стать катастрофи ческим... В совсем недавно основанной Александрии Кав казской войско Александра значительно поредело: в городе были оставлены нуждавшиеся в уходе ра неные, больные, а также осуждаемые всеми трусы и лентяи. На них была возложена задача по даль нейшему строительству, а если потребуется, и обо роне города. Одновременно Александр железной рукой осадил и тех, кто до сих пор выполнял этот его приказ спустя рукава. Прежний городской на местник был отстранен от дел и брошен в темницу. Им был перс, уже восьмой по счету из назначенных Александром сатрапов, которых царь вынужден был сместить. И, по-видимому, не последний: когда Александр взглянул в глаза своим подданным-ма кедонянам, он без слов понял, что было у них на уме, только они не решались высказать ему это после Бактры. Лишь в начале осени двинулись дальше: солдаты были сытыми, отдохнувшими, оснащенными новым 277
оружием; в войсках царило приподнятое настрое ние, как никогда прежде. Да и природа вокруг — цветущие сады, плодородные поля — способствовала этому. Если Александр торжественно приносил жерт ву Афине, то все уже знали — он замыслил новый поход. Но перед этим в верховьях Кофена по насто янию раджи войска были разделены. Гефестион и Пердикка получили приказ вместе с .половиной гетайров, конными наемниками, частью тяжелой пе хоты и обозом отправиться вниз по течению Кабула и любыми средствами усмирить Певкелаотиду (Пе шавар). Таксил собирался повести их через Хайбарский перевал, испокон веков служивший плацдар мом для нападения на Индию из Центральной Азии (знаменитым, вернее печально знаменитым, он стал в XIX веке, когда там рекой текла кровь солдат и офицеров британского экспедиционного корпуса, на правленного для акции умиротворения в Афганис тан). На месте слияния Кабула и Инда они должны были начать строительство моста. Характерной чертой Александра была способ ность всегда брать на себя наиболее трудную часть операции. Сейчас речь шла о том, чтобы подчинить себе племена Сватского нагорья, Кафиристана и Баюра, поскольку существовала опасность, что они смогут перерезать жизненно важные транспортные пути в Иран. На Александра посыпались бесчис ленные предупреждения о том, что рельеф мест ности здесь создает огромные трудности для раз вертывания военных действий (водопады, скалистые ущелья), что аспасии и ассакены — народ дикий, что поселения их хорошо укреплены. На деле все оказалось еще сложнее и страшнее. Завязались долгие, безжалостные схватки с воинами племен, 278
которые не знали, что такое сдаться в плен или отдать неприятелю свои жилища, — они, скорее, сжигали их дотла. У Аригиона Птолемей вынужден был прийти на помощь своему царю: при этом он еще и участво вал в поединке с одним из раджей, был ранен, однако все же сумел убить своего противника. Был ранен и его царь. Когда Александр выдернул стрелу из плеча, к нему подошел один из велеречивых придворных: «Это ихор, о сын Зевса-Аммона!». Александр — как мы уже знаем из Плутарха — напустился на него: «Какой же это божественный сок, дуралей! Обычная кровь...». Трижды царские щитоносцы штурмовали сте ны города Массага на Сватском нагорье и трижды получали жестокий отпор. И катапульта — до сих пор не виданное оружие — не смутила сыновей гор. Л и ш ь когда одна из стрел поразила их правителя, удалось занять город. И н д и й с к и м наемникам, тоже защищавшим город, была дарована жизнь — с усло вием, что они отныне будут служить под македон ским началом. Они заявили, что дадут клятву вер ности Александру, но, когда им стало ясно, что придется воевать против соотечественников, зако лебались. И колебались слишком долго: их взяли и всех до единого казнили. В соответствии со своим принципом, согласно которому потомки должны знать не только о добрых, но и о жестоких деяниях, Плутарх отмечал: «Это было позорным, пятном на его военных подвигах, поскольку он всегда имел обыкновение вести войны, принимая во внимание законы, как и подобало царю». Среди руин одной из крепостей археологи об наружили черепок глиняного сосуда, который ис279
пользовали солдаты для приготовления каши из злаков. «Принадлежит Аминте» — выцарапал на нем кто-то в незапамятные времена, видимо, пони мая, как широко в армии распространено такое явление, как «увод» имущества, а и н ы м и словами, мелкое воровство. В северо-западной части И н д и и , как и в отда ленных горных долинах Гиндукуша, до сих пор живут люди, которые считают македонских и гре ческих солдат своими предками. Некоторые из них даже всерьез полагают, что сам великий Искандер является основателем их рода. Если говорить о Сватском нагорье, это может показаться не таким уж невероятным. Мать одного из князей, Клеопа, павшего при обороне Массаги, женщина, извест ная своим благородным происхождением и богат ством, добралась однажды до спальни Александра и потребовала от него: «Верни мне того, кого ты у меня отнял!». И девять месяцев спустя ее желание исполнилось. Ребенок был назван Александросом. В Индии ее стали называть «царской шлюхой», и это оскорбительное прозвище ж е н щ и н а приписала зависти: кому из представительниц прекрасного пола не хотелось бы побывать в постели у владыки мира? В противоположность своим античным «коллегам», современные историки поспешили выдать всю эту историю за сказку. Что ж, пусть так, но разве не прекрасна эта сказка?
Недосягаемый
сокол
Самое жестокое сражение произошло за горную крепость Аорн (ныне Пир-Cap), куда отступил по280
следний из отрядов горных племен. Крепость, на звание которой можно перевести приблизительно как «недосягаемый сокол», располагалась на уходя щем отвесной стеной вниз каменном плато на вы соте 3000 метров. Добраться туда можно было, лишь миновав ущелье шириной 450 и глубиной 180 мет ров, обороняемое людьми, которым еще по штурму Массаги было известно, что этот царь пощады не знает. Сэр Орэл Стайн в двадцатые годы нашего сто летия воспроизвел весь путь Александра до грани цы с Индией и обнаружил Аорн в скалистом мас сиве Пир-Cap к западу от индустриальных объектов близ Такота. Он также обнаружил и остатки алтаря, на котором македоняне приносили жертвы Афине Палладе: «Я был терзаем искушением тоже прине сти жертву богине в благодарение за то, что испол нилась моя мечта исследователя, которую все счи тали мифом». Здесь, как и на «Согдийской скале», возникла нужда в «скалолазах», однако они нашли смерть под толщей вызванных индийцами снежных лавин. Попытки взобраться на Пир-Cap с другой стороны тоже провалились, как и замысел использовать катапульту и осадные башни. Александр уже со брался было просто взять крепость в осаду и тем самым нейтрализовать ее, но услышал, как Птоле мей сказал Евмену: «Ну, в конце концов, и Гераклу не удалось бы взять Аорн». Этот герой, сын Зевса и Алкмены, когда-то отправился в Индию. Так гласил м и ф . А греки и македоняне разницы между мифом и реальностью не знали. Для них Геракл был такой же историче ской фигурой, как для нас вождь германских херус-" 281
ков Арминий или Отгон Великий. Уравнять себя со знаменитым предком, даже превзойти его — к это му Александр стремился всю жизнь. Нет, крепость эта должна пасть. Чего бы это ни стоило! И она пала, потому что Александр не остано вился даже перед тем, чтобы изменить окружа ющий ландшафт! Ущелье книзу сужалось, и он засыпал его деревьями, ветками, землей, кустарни ком так, что через несколько дней напряженной работы смог перевезти свои орудия — катапульту, камнеметы, осадные башни — и установить их на подходящей позиции. Он разыскал и кое-кого из местных жителей, которые от всей души ненавиде ли обитателей Аорна и показали македонянам са мое уязвимое место этой крепости. Ее взятие вылилось в жестокую резню и кро вопролитие. Ясно, что это было устроено с целью наказать тех, кто отважился воспротивиться Алек сандру и не сдался, то есть провести очередную акцию устрашения. Пощады не было никому, даже сражавшиеся на стороне македонян индийцы не знали жалости. Как мудро звучат здесь слова раджи Таксила: «С какой стати нам воевать друг с другом, Александр? Ты же пришел не ради того, чтобы отобрать у нас самое необходимое для жизни — пшеницу, воду. Но это единственные ценности, ради которых людям следует браться за оружие. А все то, что мы считаем роскошью — золото, серебро, красавиц, я готов отдать тебе. Не посты жусь и от тебя кое-что принять и буду за это благодарен». Крупные крепости были взяты, в стратегически важных местах возведены укрепленные пункты, повсюду, где необходимо, оставлены сильные воен282
ные гарнизоны, однако племена не переставали возникать откуда-то из горной глуши, навязывая войску Александра «партизанскую войну». Самой крупной их победой было нападение на наместника Александра, Никанора, и его убийство. Они пыта лись отбить и свои стада, являвшиеся их единствен ным богатством. Напрасно. Свыше 200000 коров македоняне согнали, с горных пастбищ в долины: это были «живые запасы продовольствия», на много месяцев избавлявшие войска от необходимости по ставлять съестные припасы из Ирана. Пути подвоза имелись лишь до Экбатан, главного опорного пунк та, находившегося на расстоянии 3000 километров (столько, сколько от Гамбурга до Афин). И то, что поставки осуществлялись бесперебойно в условиях горного ландшафта, пустынь, постоянных набегов многочисленных неприятельских племен, — большая заслуга интендантской службы армии Александра. Решение важнейшей для всех войск проблемы снабжения продовольствием было возложено на самых способных военачальников — таких, как Кратер и Кен. Солдаты не могут сражаться в пол ную силу, если у них пусто в желудке. То, что нельзя было заготовить, реквизируя припасы на месте, привозилось на вьючных животных. Срок хранения продуктов питания в условиях жары не превышал шести дней. Уже упомянутые «живые запасы п родовольствия» — стада — имели один не достаток: они сильно замедляли передвижение войск на марше. Подчас вьючных и упряжных животных вынуждены были забивать, как это было во время первого перехода через Гиндукуш. Но в общем и целом число солдат, умерших от голода, было чрез вычайно незначительным. Подъездные пути пред283
ставляли собой проложенные еще Великим царем дороги. Они были столь прекрасно обустроены, что порою шутили: не будь этой сети дорог, Александ ру пришлось бы застрять где-нибудь у Евфрата. Не зря, как пишет Геродот, о гонцах Ахеменидов гово рили, что они быстрее птиц. На то, чтобы одолеть 400 километров от Суз до Экбатан (Хамадан), тре бовалось всего 36 часов (при условии, что они всегда получали свежего коня на перегонах). Пись ма Олимпиады и наместника Антипатра из далекой Македонии доходили до своих адресатов одновре менно со служебными донесениями от сатрапов завоеванных территорий или командиров военных гарнизонов. Сами македоняне и греки ничего не сделали для дорожного строительства. Они и паль цем не прикоснулись ни к единому камню, не перевезли ни одну из телег, не срубили ни одного дерева — в отличие от римлян, которые с помощью своих дорог завоевали мировое господство. А вот жителей одного из городов в северо-восточ ной части сегодняшнего Пакистана Александр не только пощадил, но даже проявил к н и м особую, невиданную благосклонность. Греки называли это поселение «Ниса». Когда его жители отправили к македонянам своих посланцев, все присутствовав шие в шатре царя не могли сдержать удивления: рослые, светлокожие, светловолосые, эти люди рез ко отличались от всех рядом живущих. В незапамят ные времена они пришли сюда издалека, предводи мые богом, и с тех пор всегда жили свободными и ни у кого не были в подчинении. «Царь, мы обра щаемся к тебе с просьбой сохранить нам независи мость именем того бога», — объявили они. Алек сандр не спешил с ответом, но, когда они повели его 284
к поросшим лавром, оливами и плющом холмам, изменил свое мнение. Бог, которого они упоминали и называли «Шива», не мог быть никем иным, как Дионисом, иначе откуда плющ, который они боль ше нигде в Индии не видели, и эти, так напоминав шие родную Грецию, виноградники на холмах?! Насколько глубоко греки и македоняне страда ли от тоски по дому, свидетельствует тот факт, что один только вид Hedera helix (который даже в Ва вилоне расти не пожелал) вверг их в состояние эйфории! Они плели венки из плюща, справляли в лесах праздники Диониса, возводили алтари; мно гие из царского окружения словно помешались на боге вина и впали в вакхическое безумие. Размахи вая обвитым виноградными листьями шестом, они, шатаясь, двигались по лесу, словно Дионис в со провождении Силена и олицетворяющего плодоро дие Сатира. И во главе их стоял сам царь. И ничего не было для него важнее, поскольку он чувствовал, что тоска по дому у его воинов стала невыносимой, что их боевой дух упал; ничего не было важнее веры в то, что этот бог создал Нису, что он действительно побывал в Индии. Ведь и Геракл тоже исходил Индию вдоль и поперек, но кто он был в сравнении с Дионисом, сыном Зев са, - всего лишь герой, который был допущен на Олимп после смерти. Геракл, которого мы знаем скорее под именем Геркулеса, уже успел изрядно надоесть воинам в качестве символа: слишком час то ссылались на него и его подвиги. Не имел он больше притягательной силы. Словом, великим идолом, объектом поклоне ния, олицетворением всего героического стал вдруг Дионис. И то, что Александр поднял его на щит, 285
вполне отвечает духу тех его поступков, с которыми нам уже приходилось сталкиваться. Это была смесь романтики и реализма, мистики и трезвого расчета, неземного и обыденного. Но при этом его ничуть нельзя обвинить в том, что он умело использовал вдохновенный религиозный экстаз, охвативший его воинов. Он и сам поверил в то, во что заставил поверить других. Считается, что нисейцы сохранились и в наши дни под- именем Kafir Kalash (Кафир Калаш): это небольшая, насчитывающая сейчас лишь несколь ко тысяч человек народность, живущая в отдален ных, труднодоступных районах Гиндукуша. И они не только обладают вышеописанными антрополо гическими особенностями. Они не исповедуют ни мусульманства, ни индуизма, ни буддизма, ни хрис тианства, а до сих пор хранят веру в своего богасоздателя и говорят на диалекте, содержащем мно жество слов, заимствованных из индоевропейских языков. Не исключено, что К а ф и р Калаш, как счи тают лингвисты, и есть потомки тех самых племен, которые за тысячи лет до Александра пришли в Индию из Европы.
Брахманы,
змеи
и
скорпионы
«Людей, которые правят «страной пяти рек», тебе опасаться не придется, поскольку они друг друга ненавидят сильнее, чем чужеземного при шельца. А вот чего ты должен бояться, так это слонов их», — предупреждал раджа Таксил. Управляемые своими махутами (погонщиками), величавой, характерной лишь для них неспешной 286
поступью шествовали эти толстокожие исполины, которые тоже были приписаны к войскам. Слоны передвигаются как бы на цыпочках, перенося свой огромный, в несколько тонн, вес на поглощающие энергию ступни, и тяжесть распределяется таким образом, что на каждый квадратный сантиметр их ступни приходится всего лишь шестьсот граммов. Среди слонов были и великолепные экземпляры весом до сотни центнеров, высотой три метра и длиной, если считать от хобота до кончика хвоста, почти шесть метров. Elephas Asiaticus, или азиатский слон, считался у древних царским животным; в их глазах он был не только умным, понятливым, осторожным, доб рым, благодарным и преданным, но и самолюби вым, справедливым, даже благочестивым. Александр собрал из греков и индийцев, как сказали бы сегодня, «команду специалистов», в задачу которой входило проведение разносторон них исследований с целью установить, как этих животных можно было бы использовать в военных целях. На марше от Аорна до места слияния Кабула и Инда, где они должны были соединиться с Гефестионом, у махутов было достаточно времени, чтобы продемонстрировать, на что способны их любимцы. Слоны убирали с дороги мешавшие дви жению камни, валили частоколы, могли навалить ся своим огромным и тяжелым телом на городские ворота, понимая п р и этом такие команды, как «Освободи путь!», «Подними цепь!», «Разбей пре пятствие!». Эти самые понятливые из животных способны были запомнить' до пятидесяти слов, произносимых человеком. Лошади при виде их впадали в панику. Неужели правда, что слоны бо
ге?
ятся мышей? Нет, это ложь, а вот кроликов, как выяснилось, боятся: когда на них напустили кроли ков, они стали заметно нервничать. Их аппетит привел в ужас тех, кто занимался снабжением македонской армии, — в день слонам требовалось от сорока до пятидесяти килограммов зелени с добавлением ячменя, брюквы, фруктов и от семидесяти до девяноста литров воды. Выясни лось, что если они не примут свой ежедневный душ с последующим отскребанием грязи от кожи, у них портится настроение. Кожа их настолько чувстви тельна, что даже укусы крупных кровососущих на секомых могут вызвать раздражение. Они передви гаются со скоростью семь километров в час, но на непродолжительное время могут и увеличить ее примерно до четырнадцати-пятнадцати километ ров. Управляют и м и махуты, восседающие у них на голове, упершись ногами в те места, откуда растут огромные уши. А вот рысцой, не говоря уж о гало пе, скакать их не заставишь. Они не любят ям и канав, болотистые же участки местности преодоле вают без труда. На начальном этапе войско Александра сопро вождали около тридцати слонов, позже их стало уже три сотни. Все они были отловлены индийца ми по распоряжению македонян. Аристотель так хорошо ознакомился с методами отлова слонов, что даже написал в своем труде Peri ta zoa historiai («Исследование животных») следующее: «Индийцы садятся на ручных слонов и верхом на них пресле дуют дикое стадо. К а к только они его настигнут, они приказывают своим слонам бить диких со братьев хоботами, пока те не сдадутся и не позво лят загнать себя в специальный загон, огражден288
н ы й поваленными стволами деревьев. Беснующим ся животным связывают передние ноги и таким образом успокаивают их». Примерно так произво дится отлов слонов и по сей день. Александр, который не имел привычки пре доставлять что-либо воле случая, решил устроить маневры, во время которых фаланга тяжелой пе хоты, щитоносцы и кавалерия должны были сра зиться против слонов. Опыт, извлеченный из этой военной игры, должен был вскоре пригодиться ему во время его последней большой битвы. Он встретился с одним из местных царьков, о кото ром говорили, что он любил своих слонов, как сыновей, и и м е н н о поэтому всегда выходил побе дителем. Удивлению жителей маленького городка Охинд, расположенного на берегу Инда, не было границ. Чужеземные солдаты возвели нечто вроде верфи и строили суда: поменьше, парусные, — для тран спортировки грузов, а те, что побольше, весель ные — для перевозки войск. И, кроме того, был сооружен плавучий мост, толстые доски которого клали на корабли; чтобы их не сносило стреми тельное течение Инда, корабли удерживались не якорями, а плетеными корзинами, полными кам ней, опущенными в воду. Для испытания моста на прочность по доскам проезжали запряженные во лами повозки, проходили коровы, лошади и, нако нец, двинулись слоны. Мост устоял, выдержали и перила, укрепленные по обеим его сторонам. Люди из Охинда не могли понять и того, зачем чужезем цы бегали наперегонки по засыпанной песком до роге, да еще в такую жару, зачем они натирали себя маслом и пытались повалить друг друга на спину, 12 3ак. 246
289
метали бронзовые тарелки, называемые «дисками», потом, взяв в обе руки груз, пытались прыгнуть подальше и в конце концов даже стали избивать друг друга кулаками. Тому из них, кто делал все это лучше всех, на голову надевали венок... Прибыл и Александр: это он после долгого перерыва решил устроить гимнастические игры. Кратер и Гефестион доложили ему, что варвары вели себя дружелюбно, помогли на своих слонах перевезти бревна и доски для строительства кораб лей, а Таксилу, доставившему большую партию зерна, удалось решить извечную проблему с прови антом. Но настораживал тот факт, что ежедневно сотни солдат становились жертвами укусов змей. Вокруг всего лагеря даже днем не гасли костры, а перед палатками стеной стояли вкопанные в землю щиты, образуя плотные заграждения. Помогало это мало. Врачи с их рекомендациями пить мочу, сма зывать раны салом гиен или принимать снадобье из сока рододендрона, волчьего молока и змеиной печени тоже были бессильны. Маги предлагали пострадавшим сразу же после укуса змеи совершать половой акт, но их совет, хотя и был встречен с энтузиазмом, также оказался бесполезным. Царь, который был обучен Аристотелем и искусству вра чевания, а к тому же постоянно обменивался с ним посланиями на медицинские темы, решил пойти по наикратчайшему пути: если кто и знал, как противостоять укусам змей, так это индийские ле кари. Они были призваны в лагерь, и вскоре по страдавших от укусов змей и скорпионов помести ли в отдельные палатки для лечения. Шел апрель 326 года до н.э., когда передовые подразделения переправились через И н д в 25 кило290
метрах к северу от Аттока. На протяжении всех 3200 километров от южного Тибета до Аравийского моря И н д минует горные цепи Каракорума и Гима лаев, протекая в ущельях глубиной до 3000 метров, а сразу же после слияния с Кабулом вырывается на северную низменность и вместе со своими прито ками образует водную систему Пенджаба — «стра ны пяти рек». Река в значительной мере повлияла на здешний ландшафт, превратив эти места в уго лок райского плодородия с разбросанными тут и там богатыми селениями и цветущими городами. Таксила, резиденция раджи, также была располо жена здесь. Впрочем, все его богатство ограничива лось лишь дворцом, садом, парками и конюшнями. В глаза бросались установленные у каждого дома огромные круглые емкости, куда местные жители собирали отбросы (даже в средневековых городах Европы помои выливались прямо на улицу). Сол даты попытались войти в контакт с жителями, рас спрашивали их о золоте, сокровищах. Золота у про стых л ю д е й , разумеется, не было ( и с т о р и я о муравьях, стало быть, оказалась всего-навсего бес совестной ложью), они даже слоновую кость не могли себе позволить. Зато люди эти окрашивали свои длинные бороды в разные цвета: можно было увидеть огненно-красные, ярко-желтые, как айва, синие, как море, и даже зеленые. Все пенджабцы оказались рослыми, статными, жены их были кра савицами, однако, к сожалению, скромницами. Как пишет Арриан в своей книге об Индии Indike, существовал лишь один способ сбить их с пути добродетели: «Если мужчина приносит в дар слона, то женщина отдается сразу же. Потому как в Ин дии не позор, если ж е н щ и н а соглашается лечь в 291
постель из-за слона. Наоборот, это служит лишь доказательством ее красоты». Бедняки,. как здесь было заведено, никаких слонов от мужчин не требовали, а своих дочерей — девочек, которым едва успело исполниться де сять, — вели на р ы н о к и там выставляли на помост. Если кто-нибудь из покупателей проявлял интерес, то перед ним открывали спину девочки, а если он продолжал мяться, то на обзор выставлялись и гру ди, и половые органы. Рабов у индийцев, как ни странно, не существовало. Мужчины и ж е н щ и н ы носили белые холщовые одеяния (сырье для изготовления которых росло на деревьях) и сандалии из белой кожи на толстой подошве, отчего казались еще выше ростом; воло сы собирались на голове в узел. Махуты были об лачены в голубые одеяния, поскольку белый цвет отпугивал слонов, и оттенок их одежд был таким ярким, какого не знали и в Греции. Растение, из которого добывали эту краску, называлось индиго. То, что многие вдовы предпочитали ложитьсявместе с умершими мужьями на погребальный кос тер, приводило в ужас всех гетер, последовавших сюда вместе с войсками. Еще ужаснее был вид трупов, ведь здесь имели обыкновение скармливать их стервятникам и псам — некоторым кастам это предписывалось их обычаем. Еще в восточных рай онах Ирана греки пытались воспротивиться тако му, на их взгляд, варварскому обычаю. Когда Александру доложили, что неподалеку от города в джунглях обитает религиозная община белых мужчин, расхаживающих обнаженными, он послал туда Онесикрита, морехода и писателя. Тот передал им, что они должны предстать перед ца292
рем, причем в этом случае им было даже обещано вознаграждение, а в случае отказа грозило наказа ние. Один, которого звали Калан, возлежавший на куче острых камней, ответил греку, что им никаких подарков не надо, а наказаний они не страшатся. Остальные смеялись над пришельцами, которые в жаркий день облачились в шерстяную одежду, шапки и теплые чулки. Почему бы им не раздеться догола и не прилечь вместе с ними? Онесикрит позволил себе присесть — скорее от удивления, нежели из вежливости: один из мудрецов, которых мы сегод ня назвали бы факирами, зарылся по шею в песок, другой неподвижно застыл в раздвоенном стволе эвкалипта, третий возложил себе на плечи полуто раметровый деревянный шест, еще один улегся на кучу колючек. Первый переводчик перевел слова Калана на персидский, второй — с персидского на арамей ский, а третий, наконец, на греческий. Это было все равно, что пропускать воду сквозь тонкий, за битый илом стебель тростника. И все же Онесик рит сумел уяснить, что они, брахманы, — гимнософисты, питались л и ш ь плодами джунглей, посвя щали свою жизнь созерцанию, почитали природу и искали единения с мировой душой. Половые сно шения они прокляли и, чтобы не впадать в искуше ние, надели на крайнюю плоть бронзовые кольца. «О Диогене я наслышан, о Сократе и Пифагоре тоже, — сказал Калан. — Конечно, это люди до стойные, но болтливые и недостаточно преданные природе». Он велел Онесикриту передать царю сле дующее: Александр — единственный воин, который является философом, и единственный философ, который воюет, и посему они его уважают. 293
А не хотел ли сам Калан выступить на стороне такого человека и отправиться в поход? Нет, этого он не хочет. Все завоевания бессмыс ленны и бесполезны: «Твоему повелителю никогда не получить больше, чем имеем мы все. А именно — куска земли, на котором он стоит». И вообще, ис тинная дружба с великими никогда еще не была возможна. Позже радже Таксилу удалось уговорить его. В конце концов, он уже просидел здесь, удалив шись от мира, целых тридцать семь лет. Отныне гимнософист принадлежал к узкому кругу прибли женных Александра — на зависть греческим фи лософам. Онесикрит, вследствие пресловутого «забитого илом стебля тростника», не понял всего, что пыта лись объяснить ему брахманы, рассказывая об ин дуизме. Поскольку он не смог разобраться в словах Калана, то в своей книге об Александре, увидевшей свет вскоре после похода, не сумел их правильно истолковать. Ученик Диогена, Онесикрит увидел в брахманах лишь разновидность греческих киников, поскольку они, как и сам Диоген, исповедовали аскетизм, отказ от брачных уз, любви, одежды, жилища. Подобный взгляд свидетельствовал о яв ном недопонимании, причем самых основ, которое оказалось весьма и весьма живучим. И хотя встреча с брахманами окружена романтическим ореолом легенд и сказаний, это отнюдь не означает, что в действительности она не имела места. Индуизм возник из смешения ведическо-брахманской религии индоевропейских пришельцев с верованиями обитавших в долине Инда неарий ских народов. К началу второй половины первого 294
тысячелетия новая религия уже повсеместно утвер дилась и приобрела свою н ы н е ш н ю ю форму. Выше всех находятся Творец мира Брахман, Хранитель мира Вишну и Разрушитель мира Ш и в а вместе со своими женами Сарасвати (Ученость), Л а к ш м и (Счастье) и Шакти (Праэнергия). Верующие по делены на касты по родовому принципу и в них остаются навечно: священнослужители, ученые, воины, крестьяне, ремесленники, торговцы, пасту хи, изгои... Со временем в результате смешанных браков между представителями различных каст и появления новых групп образовывались новые кас ты: число их в современной Индии составляет око ло трех тысяч. И Сиддхарта Гаутама, носивший почетный титул Будды Просветленного, на стыке IV и V веков до н.э. пошел своим путем и создал собственное учение. К тому времени оно еще не успело достигнуть берегов Инда, и Александр не встретился ни с одним видным буддистом. Что же касается чудес Индии, которые греки после всего ими услышанного жаждали познать, то действительность, представшая их взору, подейство вала весьма отрезвляюще. Н и к а к о й сказочной стра ны здесь не было. Оставалась смутная надежда, что все изменится и настоящие чудеса еще впереди, если взглянуть на все реально и не принимать во внимание плоды собственной фантазии. Влияние Греции на Индию часто очень сильно преувеличи вается. Хотя Александр и сумел восстановить тра диционные связи Персии и Индии, хотя индийская архитектура и обогатилась иранскими элементами, сам поход, в общем-то, не имел такого уж большо го значения для этой страны. Покоритель мира ничего особенного для индийцев не представлял. 295
Что же это за мир, спрашивали они себя, который он, собственно говоря, завоевал? Их мир только у Инда и начинался. В индийской литературе и пись менных источниках имя Александра почти не упо минается. «Проложить духовный мост между Западом и Индией не суждено было и Александру, поскольку здесь образовались своя самобытная культура и свое собственное мироощущение, которые были в корне о т л и ч н ы м и от западных... М а к е д о н с к и й пришел в И н д и ю слишком поздно. Когда он по явился здесь, и н д и й с к и й народ уже успел обосо биться от остальных, уйдя в себя, в свой образ жизни и способ м ы ш л е н и я , которые были несоиз меримы с п р и н я т ы м и у неиндийских народов», отмечал Бенгтсон. Принцип divide et impera* — политическую мак симу, позволившую римлянам завоевать весь мир, Александр применял и к индийцам. Раздираемые междоусобицами, бесконечно враждующие друг с другом крупные и мелкие княжества и царства представляли собой идеальную почву для завоева ния господства с опорой на раскол в стане против ника. Таксил предложил себя Александру не из чистого альтруизма, а потому, что смертельно враж довал с Пором из Пенджаба. Когда Александр по требовал у этого раджи подчинения, тот направил к царю своих посланников, а вместе с ними и дары, однако сам там не появился. Через своего гонца он передал: «Я встречу чужеземного завоевателя на границах своего княжества, как друга. Но дань ему я смогу заплатить, л и ш ь взяв в руки оружие...» * .Divide et impera (лат.) — разделяй и властвуй (прим. ред.). 296
Битва
слонов
Это означало войну... Александр, по обыкновению, отреагировал быст ро, но осмотрительно. Он послал разведку с зада нием выяснить численность и силу войск против ника, а также их расположение. Узнав, что на восточном берегу Гидаспа (ныне Джелам) собира ется огромное войско, он привлек своих сатрапов, создал из больных и раненых гарнизон, заверил в своем царском расположении Таксила Омфиса и «попросил», чтобы тот с пятью тысячами воинов и всеми боевыми слонами участвовал в предстоящем сражении. К Кену, находившемуся еще у Инда, были посланы гонцы с приказом разбирать- кораб ли на части, грузить на повозки и переправлять на Гидасп,.служивший западной границей государства Пора. Тем временем муссон, приносящий дожди, уже напомнил о себе. К е н прекрасно понимал, что слова «невозможно» для такого человека, как Алек сандр, не существует и, хотя и ценой огромных усилий и с большой задержкой, все же сумел до браться до места назначения, где его присутствие требовалось больше всего, — к Гидаспу. Александр, стоя на правом берегу, с помощью своих «соколов» — самых зорких из солдат — пытал ся определить численность неприятельских войск, сосредоточившихся на противоположном берегу. Она составляла приблизительно от 25000 до 30000 чело век пехоты и от 4000 до 5000 конников; насчитали и от 250 до 300 колесниц. Пугающим было число слонов — около 200, и их дикие трубные звуки долетали до лагеря, заставляя содрогаться от страха 297
и самых мужественных. Река шириной восемьсот метров быстро несла свои мутные бурые воды и, казалось, нигде не было подходящего места для переправы. Тем не менее Александр должен был перебраться туда. Вряд ли Пор откажется от своей выгодной позиции и появится здесь. Но как пере правиться? Две попытки послать отряд специально го назначения закончились провалом: лошади пуга лись слонов. Решено было разбить лагерь и отправить вверх и вниз по течению разведку. Ей предстояло отыскать брод, а до тех пор было приказано трубить в рог, распевать боевые песни, размахивать горящими факелами, словно подавая знаки, — словом, держать врага в напряжении. Пока индийцы не догадались, что это спектакль, прошло довольно много времени. Они перестали обращать внимание на лагерь Александра и, думая о том, как бы укрыться от все усиливавшегося дождя, удали лись в свои палатки; их чувство уверенности еще более укрепилось, когда они заметили, что войска на противоположном берегу расширяют лагерь, что туда прибывают все новые и новые повозки с про виантом, а солдаты начинают учения. «Они дожи даются, пока не успокоится река и не устанет небо», — так решили в штабе индийцев. Именно этого и хотел Александр. Он сумел воспользоваться временем и п р и м е р н о в тридцати километрах вверх по течению обнаружил место, где река поворачивала и, разделившись на два рукава, охватывала п о р о с ш и й лесом островок. От главного лагеря (который, вероятно, располагался вблизи Харанпура) Александр под покровом тем ноты пробрался сквозь подступавшие вплотную к воде деревья и направился туда, где его ф и н и к и й 298
цы, киприоты, и о н и й ц ы уже собирали корабли, устанавливали рули, н а п о л н я л и кожаные мешки сеном. И вот безлунной дождливой ночью Алек сандр вместе со своими д а к а м и — к о н н ы м и лучни ками, с к и ф а м и - к о н н и к а м и , агрианами-копьеносцами, царскими щ и т о н о с ц а м и — с лучшими из лучших переправился на другой берег. Способ ность в кратчайший срок переправить через быст рую реку, да еще в ночное время суток, пять тысяч кавалеристов и десять тысяч пеших воинов и сно ва собрать их всех на другом берегу свидетельство вала о том, что македонские военачальники зря времени не теряли. Однако их план, который, как водится, пред ставлял собой уравнение со м н о г и м и неизвестны ми, претерпел некоторые и з м е н е н и я . Река разли л а с ь , и случилось т а к , что с в я з ь между уже успевшими переправиться к о н н ы м и частями и пе хотой была нарушена, поэтому Птолемей, Лисимах, Гефестион, Селевк нечлредставляли, что им делать: то ли дожидаться пехоты, то ли провести всю операцию л и ш ь силами кавалерии. Им все же следовало лучше знать своего полководца. Он вско чил на Буцефала (которого, несмотря на возраже ния конюха, все же р е ш и л взять с собой в поход, хотя жеребцу с белой звездочкой на лбу уже шел тридцатый год) и махнул рукой, показывая на правление вниз по течению — туда, где предпо ложительно находился враг. Пор, которому его форпост уже успел сообщить о молниеносной переправе, думал и гадал, не имеет ли и здесь место л и ш ь отвлекающий маневр Алек сандра и не будет ли главный удар нанесен из расположенного напротив лагеря. Может, размыш299
лял он, стоит именно туда направить свои основ ные силы? Или достаточно половины их, а может быть, и четверти? В конце концов он решил по слать 2000 конников во главе со,своим сыном, а также 20 боевых слонов и 120 колесниц вверх по течению, поставив перед ними задачу загнать про тивника в реку. Хотя Пор-младший появился с опозданием, он вполне мог бы успеть нанести со биравшимся на берегу и не готовым к бою македо нянам ощутимый удар, однако замешкался, дожи даясь слонов, а его колесницы увязли в размокшей от дождя земле, и не успел индиец оглянуться, как вражеские солдаты н а к и н у л и с ь на его войска и нанесли им ощутимые потери. Александр не случайно отверг предложения своих высших военачальников: неужели они не видели, как взбесились лошади, когда слоны, хотя и с опозданием, все же появились на поле битвы? Конница была и оставалась его главным оружием. С ней он победил у Граника, Исса, Гавгамел. С ней он хотел взять верх и здесь. Но как можно побе дить, сидя на лошадях, которые не повинуются всаднику? Царские щитоносцы на всех учениях выступали против этих гигантов, используя специ ально созданное для данных целей оружие. Но маневры — это все же не настоящий бой. Когда македоняне двинулись на главные силы Пора, последние пехотинцы как раз выбирались на берег. Они были вынуждены сразу же, с марша, пойти в атаку, что было возможно осуществить лишь с прекрасно обученными войсками, способ ными перестраиваться из походных колонн в бое вые порядки прямо на ходу, практически без пере дышки. А передышка требовалась, поскольку на 300
них надвигались внушавшие ужас фаланги индий цев, в центре располагались боевые слоны под прикрытием пехоты, к о н н и к и прикрывали фланги. И вполне оправдано было бы сравнение толстоко жих великанов с танками, которые впервые приме нили англичане в 1916 году при Бапоме. Чтобы выйти против их гусениц с зажатыми в руках гра натами, немцам потребовалась такая же недюжин ная храбрость, какая нужна была сейчас македоня нам. Теперь основную роль играли их щитоносцы: когда Александр в одной из своих молниеносных атак, уклонившись от грозного центра, разметал конницей левый фланг Пора, они внезапно обо шли слонов сзади и топорами с длинными ручками перерубили животным сухожилия на ногах, в то время как дакские конные лучники взяли под об стрел махутов и лучников, восседавших в гаудах (так назывались сиденья в виде башен на спинах слонов). «Некоторые, не п о м н я себя, нападали на жи вотных, взбесившихся от нанесенных им ран, и были затоптаны слонами. Жуткое это было зрели щ е — в особенности когда слоны хватали людей хоботами и бросали оземь. То, что разыгрывалось здесь, ни в какое сравнение не шло с прежними битвами. Слоны вклинились в македонскую фалан гу и во многих местах прорвали ее». Потом случилось то, что нередко происходило при битве слонов: оставшиеся без надзора махутов, измученные кровопотерями, подстегиваемые болью животные впали в дикую, неконтролируемую ярость и топтали всех без разбору, оставляя после себя полосу раздавленных трупов. Однако Пор, насто ящий боец, еще заставлял слушаться слона, на ко301
тором восседал, направляя его раз за разом в самую гущу людей и животных, подгоняя своих воинов громкими криками, явно не собираясь проигры вать эту битву, не говоря уже о том, чтобы, подобно Дарию, броситься в бегство. Даже когда Кратер смог переправиться из основного лагеря через реку и вступил в сражение со свежими силами, он про должал сопротивляться, хотя исход был уже ясен. «Слон его продемонстрировал поразительное по нимание и стремился помочь своему господину. Пока у него оставались силы, он противостоял нападавшим, отбиваясь от них при помощи своих бивней. Как только слон почувствовал, что его хозяин, раненный несколькими попавшими в него стрелами, обессилел и вот-вот упадет, он медленно опустился на колени и, осторожно захватывая хо ботом каждую из стрел по отдельности, вынул их одну за другой из его тела». Так описал эту сцену Плутарх, поразившую его настолько, что автор даже позабыл о всегда присущей ему объективности. В противоположность этому вполне достовер ным представляется диалог победителя и побеж денного. «Скажи м н е , П о р , как ты желаешь, чтобы с тобой обошлись?» — задал вопрос Александр. «По-царски», — прозвучал ответ. «Желаешь еще что-нибудь?» «Словом «по-царски» я сказал все». Два мира встретились здесь: полководец со своей отлично оснащенной, дисциплинированной армией, далеко обогнавшей современников по части ис пользования различных видов вооружения, и рад жа, ставший во главе бесстрашного, но тяжелого на подъем войска. 302
Александр оставил ему не только его государст во (здесь проявление великодушия было частью его политики). Он подарил Пору и те княжества, кото рые еще даже не успел завоевать, — жест настолько щедрый, что и сегодня индусы не желают верить в то, что он, чужестранец, был на Гидаспе победите лем. Ведь обычно потерпевшие поражение в битве теряют земли, но н и к а к не приобретают их. Горькая капля полынного сока упала в кубок победы Александра. Буцефал, хотя и не бросался со своим господином в атаку, был ранен копьем и у берега околел. Этот вороной жеребец нес его на своей спине от Пеллы до Геллеспонта, и дальше через Ионию, Фригию, Сирию, Египет, Месопота мию, Вавилон, Перейду, через Парфию, Бактрию, Арахозию, Гиндукуш, Согдиану и Хайбарский пе ревал. Хозяин позаботился об увековечении его памяти и на западном берегу, на том месте, где они переправлялись, основал город, назвав его Буцефа ла — поступок, который свидетельствовал об ис тинной глубине переживаемых им чувств. Ни один конь никогда не удостаивался такой чести. Когда полтора тысячелетия спустя Марко Поло проходил через северную часть нынешнего Афганистана, он познакомился в Бактре (Балкх) с одним баем, ко торый хвастливо заявил, что его конь происходит от Буцефала... Солдаты отдыхали всего тридцать дней. В соот ветствии с обычаем они воздвигли алтари, чтобы воздать богам благодарение за победу, и похорони ли мертвых. Состоялись и гимнастические игры, театральные представления, чтение стихов. На со стязания были вызваны и индийцы. Люди, которые еще совсем недавно выступали друг против друга с 303
оружием в руках, сражались теперь лишь за первен ство в наездническом искусстве. Александр, вместе со своей свитой разместив шийся во дворце Пора, спросил его: «Ты ведь знал о моей славе и, несмотря на это, выбрал я з ы к оружия. Тысячи твоих воинов и оба твоих сына остались бы в живых, если бы ты повел себя так, как Таксил». Ему перевели ответ Пора: «И ты когда-нибудь узнаешь, насколько переменчивой может быть слава». Эти два по сути своей антипода со временем даже сблизились, причем побежденный взирал на победителя со смешанным чувством восхищения и недоумения. Что же это за человек, допытывался он у своих советников, неужели действительно бог, как утверждают? В каждодневной жизни Пора все определяли женщины. Они готовили для него кушанья, а перед тем как подать их, снимали пробу — не отравлена ли еда. Они же пробовали и вина. И разве не они убаюкивали его сладостным пением, а потом под нимали, едва успевало миновать два часа, чтобы препроводить в другую опочивальню, к другим наложницам, желавшим пробудить его к жизни? По утрам они умывали его, причесывали, делали массаж и не прерывали ни одной процедуры, если вдруг прибывал чей-то посланник или же радже нужно было вынести приговор преступнику. В свое время существовал обычай присутствовать при про буждении и утреннем туалете королевских особ: это было широко распространено при дворе Людо вика XIV. Смотреть на властелина, когда он умы вается или бреется, — такое право предоставлялось 304
лишь в виде п о о щ р е н и я за очень большие заслуги и являлось п р и з н а к о м особой благорасположен ности. Подданные были бы невероятно польщены даже в том случае, если бы после собственной свадьбы им дозволили привести в королевскую опо чивальню своих молодых жен. И на охоте ж е н щ и н ы не отставали от Пора, образовывая своими лошадьми и носилками заслон вокруг украшенного драгоценными камнями сло на, а телохранителям отводилось место лишь во втором ряду. Во время стрельбы по дичи они также стояли на помосте рядом с н и м . При охоте на тигра именно они подавали ему стрелы после того, как зверь был взят в плотное кольцо. Александр нару шил здешний придворный этикет, когда спрыгнул на землю со своего с л о н а и п о ш е л на тигра с копьем. Это было время, когда ночные пьяные пирше ства македонянина длились все дольше и дольше. Вино пили теперь не разбавляя. Употребление крепких алкогольных напитков в условиях местного климата могло в будущем привести к катастрофи ческим последствиям. Александр издевался над льсте цами, но терпел, если они, к примеру, сгоняли с него какое-нибудь кровососущее насекомое — у него же как-никак царская кровь! Враги побаивались его из-за вспыльчивости и припадков буйной ярости. Но и он боялся. Его военачальники тоже не всегда сохраняли хладнокровие в этой дикой, чужой стра не, где законы природы и человеческого бытия, казалось, были поставлены с ног на голову. Кратер и Гефестион после словесных перепалок хватались за мечи, в бешенстве набрасывались друг на друга, и, чтобы их разнять, требовалось иногда до восьми 305
человек. Александр приказал обоим зайти к нему в царский шатер и сказал следующее: «Я люблю вас, но не остановлюсь перед тем, чтобы убить, если еще раз произойдет что-либо подобное».
Гифасис - река
без возврата
Когда солдаты продвигались по «стране пяти рек», направляясь к Гидраоту (сегодня Рави), им еще только предстояло узнать, насколько дикой и неприветливой была И н д и я , — никакого сравнения со странами, по которым они уже прошли. Джун гли казались бесконечными, и пробираться через них становилось все труднее. Изнурительная жара при повышенной влажности воздуха, пронзитель ные крики павлинов, непрекращающиеся вопли обезьян и визг попугаев, ловушки для тигров — ощетинившиеся острыми пиками замаскированные ямы, в которые падали целые отряды, и в великом множестве всякого рода ползающая, летающая, сосущая, кусающая мелкая нечисть, в сравнении с которой слоны и тигры казались совершенно без обидными, — все таило опасность и угрозу. В Индии они узнали новый плод — манго. Желавшим.утолить с его помощью голод и жажду приходилось расплачиваться за это желудочными коликами. Бананы, считающиеся сегодня диети ческими фруктами, вызывали расстройство кишеч ника. Тот же, кому приходило в голову полако миться плодами местных пальм, только на следую щий день замечал, что они, оказывается, были несъедобны. В конце концов врачи запретили есть манго, бананы и ф и н и к и . 306
А потом начались дожди. Никогда до этого греки не видели ничего подобного. Казалось, небо раскалывалось пополам и на землю обрушивались нескончаемые потоки дождя, смывая и затопляя все на своем пути; высохшие русла рек превраща лись в бурные потоки, а дороги — в шумные ручьи. Начался Великий Дождь, приносимый в июне мус соном. Теперь солдаты поняли, почему в бассейнах рек индийцы строили свои города и деревни так высоко. Вода поднималась на метр, два, три, пере полняла канавы для стока воды, вырытые по пери метру лагеря, подмывала палатки; повозки больше напоминали лодки. С оглушительной внезапностью дождь прекратился, опять засияло жгучее солнце, вода стала испаряться, влажная пелена накрывала людей будто мокрой тканью; трудно было шевель нуться, сделать даже малейшее движение. Но не только солдаты бежали от поднимающейся воды, карабкаясь по склонам холмов. Бежали и скорпионы. И змеи. Водяные крысы, ужи и гадюки заползали в палатки, их находили в посуде, шле мах, латах; они прятались под попонами лошадей, под сиденьями повозок. Они стали настоящим бичом армии, потому что ядовитые зубы этих тварей не сли смерть, спасения от которой не было. А если противоядие и существовало, то знали о нем лишь местные лекари. Их повсюду отыскивали и устра ивали лазареты, где исцеляли от укусов змей. Мно гие пациенты получали помощь слишком поздно. Они умирали, корчась в муках на походном ложе, покрытом соломой, до последнего вздоха жалуясь на свою горькую судьбу и проклиная богов: ведь такую смерть, в отличие от смерти на поле битвы, никак нельзя было назвать доблестной. 307
Против всеобщего недовольства следовало, как уже часто бывало раньше, найти какое-то средство. Александр нашел его и на этот раз. Но с самого начала его догадка основывалась на заблуждении примерно такого же масштаба, как и ошибка Ко лумба, считавшего, что он попал в Индию. При переправе через Инд многие солдаты получили опасные укусы; другие, отчаянно барахтаясь и от биваясь, исчезали в воде. Причиной тому были крокодилы, которых видели на Ниле, но н и к а к не ожидали встретить здесь. По пути продвижения войск к Гидраоту грече ские ботаники обнаружили растение из семейства бобовых, казавшееся идентичным встречавшемуся в Египте. Взволнованные, они представили свою находку при дворе, присовокупив к ней свежесорванные цветы лотоса, типичные для Египта. По скольку были и другие совпадения в том, что каса лось флоры и фауны страны фараонов, Александр пришел к выводу, что И н д — это не что иное, как верховья Нила, более того — его исток. По его мнению, Нил протекал в юго-западном направле нии и где-то в далеких пустынях поворачивал на север, чтобы явиться миру в районе Верхнего Егип та как Великий Нил. Поэтому по окончании похода, считал он, мож но было не возвращаться домой пешком, а плыть на судне вниз по течению до Александрии, а там и рукой подать до дома. Любой солдат знал о том, что уже давно отряд, с которым были посланы плотни ки-корабелы и моряки, отправился в предместья Гималаев за корабельным лесом. И скоро в палатках только о приятном путе шествии в Александрию и говорили. После перво308
начальных успехов на реке Акесин (Хенат), где 37 городов добровольно покорились пришельцам, они встретились с племенами, которые и не по мышляли о том, чтобы отдать свои земли алчным чужакам. Катайцы Лахорской равнины окружили холм, высящийся перед их столицей Сангалой, тройным кольцом из повозок, чтобы не дать раз вернуться грозной коннице неприятеля. Им вполне удалось привести м а к е д о н я н в замешательство, посылая в них стрелы и прыгая с повозки на повоз ку. Нападавшим пришлось вызвать подмогу. Подо спевшие пехотинцы разбирали ряды повозок и рас правлялись с защитниками города. Но большинству из них все же удалось укрыться за глинобитными городскими стенами, прочными, как гранит. Александру пришлось дождаться Пора с его индийскими добровольцами, слонами и стенобит н ы м и машинами. И город пал, как пали до него сотни других городов: под стены был сделан под коп, башни рухнули, по приставным лестницам солдаты Александра взобрались на полуразрушен ные стены, перелезли через них и открыли ворота изнутри. Но и в городе катайцы дрались, оправды вая свою репутацию доблестных воинов. В конце концов их сопротивление было сломлено, ибо ору жие чужеземцев значительно превосходило их соб ственное. Но побежденные испытывали удовлетво рение от того, что убили и покалечили так много врагов, что македонские военачальники, подсчитав потери, ужаснулись. Если потери в битве при Гидаспе были непомерно высоки, то на этот раз число тяжелораненых, среди которых было много коман диров, превысило прежнее более чем на тысячу. Они лежали в палатках походного лазарета со сло309
манными руками, раздробленными ногами, выби тыми глазами, вывалившимися кишками, сломан ными челюстями, окровавленными головами. Царь навещал их, как всегда после битвы, утешал, под бадривал, но мало чем мог помочь, как и врачи, которых не хватало и искусство которых было не всесильно. Сангала была разрушена, жители города, кото рых насчитывалось около 70 тысяч, проданы в раб ство. Тем самым Александр преследовал цель запу гать тех, кто помышлял о сопротивлении. Но это ему не удалось. Когда Александр пообещал союз никам катайцев не причинять им вреда, если они с миром встретят македонское войско, ему никто не поверил. Те, кому удалось бежать из Сангалы, рассказали союзным племенам о беспощадности и кровожадности завоевателей. И Александр наказал их в назидание другим: снова тысячи людей были изгнаны из родных мест, убиты или уведены в рабство. Через все завоеванные земли тянулся кро вавый след армии Александра'. Солдаты все больше теряли надежду и ожесточались, утрачивая веру в благополучное завершение похода. «Но, судя по всему, для их полководца конец борьбы был невозможен, пока оставался хотя бы один враг», — пишет Арриан. Солдаты уныло брели по грязным дорогам. Им было не до ярких птиц, усеивавших деревья. Бань яновое дерево, под раскидистой кроной которого мог укрыться от солнца целый эскадрон, чудесный фламбоян с огненными цветами — ничто не трогало их. Они вынесли жгучий зной Месопотамии, обжи гающий мороз Гиндукуша, степные пожары Согдианы, снежные бури на Хайбарском горном перевале, 310
но, казалось, нескончаемый дождь, идущий уже 70 1 дней, буквально размыл их душевные силы. Правда, на какое-то время они воспрянули духом, когда один из раджей по имени Сопиф открыл им ворота города, предоставил удобные — и сухие! — жилища и велел изысканно-прекрасным женщинам обслу живать их. Создавалось впечатление, что красота ценилась этим народом превыше всего. «Оставлять ли в живых новорожденного ребен ка, решают не родители, а члены специального синклита врачей. Если они сочтут хотя бы одну часть тела ребенка уродливой, то велят убить его. Браки также заключаются не по происхождению, а по степени физического совершенства», — писал Курций Руф. И настал день, когда они достигли Гифасиса (ныне Биас), самой восточной из пяти рек Пенджа ба. Он стал рекой, откуда не было возврата... Историки спорят — ну что ж, на то они и историки. Да и прошлое не лежит перед нами раскрытой книгой. Чем меньше фактического ма териала, чем противоречивее данные, тем больше простора для споров. Ч а щ е всего с о м н е н и я м под вергается подлинность документов, ведь возмож ны и подделки. Не менее важно уяснить, вымыш л е н о , заимствовано и л и и с к а ж е н о содержание источников. Изучая историографию Александра, часто наталкиваешься на формулировки типа: «Из м ы ш л е н и я В. В. Т. представляются нам совершен но непонятными», или «...это останется, конечно же, тайной Г. Д»., или «...X. пытается предложить нам новую интерпретацию на чисто умозритель н о й основе», или же «...попытки А. сгладить про блему переходят границы дозволенного». Встреча311
ются и более жесткие выражения: «...Возникает вопрос, учился ли Р. К. когда-либо своему ремес лу» или даже «...впору схватиться за голову и спро сить себя, как же Г. С. смог ухитриться настолько исказить документ». И так далее, и тому подобное. Дискуссии ведутся как вокруг речи, произне сенной Александром на реке Гифасис перед свои ми военачальниками, так и по поводу ответа на его обращение полководца Кена. Обе речи представля ют собой образцы блестящей риторики, волнующей и захватывающей слушателей. И очень трудно по верить доказательствам, согласно которым данных речей вовсе не существует. Но при этом сомнению подвергается не сам факт их существования, а ха рактер содержания. Не кто иной, как Птолемей, слышал обоих ораторов собственными ушами, и на его свидетельствах основывался Арриан при созда нии «Анабасиса». Но до нас обе речи дошли также в изложении Квинта Курция Руфа. Таким образом, их аутентичность имеет под собой прочную основу. Александр все острее чувствовал, что недоволь ство солдат грозит перерасти в депрессию, и поэто му против своего обыкновения отдал им на раз грабление лежащие окрест богатые селения и города, а также велел выделить обозным девкам и детям больше провианта, чем обычно, что повлекло за собой дополнительные расходы. Но эта попытка подкупа кончилась неудачей, потому что после возвращения с добычей в лагерь воины узнали, что через день им придется переправляться через бур ную реку и совершить двенадцатидневный переход через пустыню, чтобы встретиться затем на берегах другой бурной реки с предводителем огромного войска, враждебно настроенного по отношению к 312
ним. Они взволнованно спрашивали своих коман диров, правда ли это или всего лишь один из мно гочисленных слухов. Но неприятные новости не были слухом. Стало известно, что их полководец действительно получил от индийского раджи Фегея и Пора сведения о пустыне Тар, о Ганге, крупней шей реке Индии, о царе Ксандраме, его 200 ты сячах пехотинцев, 180 тысячах кавалеристов, 2 тыся чах боевых колесниц и 4 тысячах слонов. Солдаты, многие из которых рассчитывали на то, что здесь, на Гифасисе, поход, наконец, закон чится, сгрудились, разъяренные, перед палатками военачальников, сотрясая воздух гневными крика ми и протестующе бряцая оружием. И тем не менее часто употребляемое выражение «бунт на Гифасисе» неверно. Бунтовать они просто не смогли бы, потому что для этого уже не было сил. С того самого дня, когда воины покинули родину, они прошли свыше 18000 километров (ги гантское расстояние, с лихвой перекрывающее путь, пройденный войском Наполеона при его продви жении к Москве). Македоняне и греческие наемники представля ли собой довольно печальное зрелище, их исхуда лые лица были отмечены печатью страданий. По гасшие и безжизненные глаза говорили о предельной физической и душевной усталости. Зазубренные мечи, разбитые щиты, пришедшая в негодность обувь... Был и еще один бич — ржавчина как след ствие сырого климата. Она разъедала пряжки, по яса, упряжь коней, из-за нее оружие утратило проч ность, стало ломким, хрупким. По причине вечной сырости загнивали м е ш к и с зерном, плесневело и протухало мясо. Все было покрыто слоем зеленова313
той плесени. Убого выглядело и обмундирование: ни у кого не сохранилось эллинских одежд, лишь штопаное-перештопанное тряпье, остатки того, что некогда считалось трофеями. Александр призвал к себе командиров и выс ших военных чинов и напомнил им, какие страны они покорили, какие народы победили, какие сра жения выиграли. Если они повернут назад, то все завоеванное ценой их крови пойдет прахом: «Чего же боитесь вы, научившие весь мир трепетать перед вами? Вы начали вдруг вести счет врагам, вам про тивостоящим? Вас начали пугать боевые колесни цы, ранее вами презираемые, слоны, которых вы повергали в панику? Не могу поверить, что вы готовы, подобно ленивым землепашцам, выронить спелый плод из рук своих». Лица собравшихся остаются непроницаемыми. Ни возгласов, ни рукоплесканий. Глаза опущены. Все молчат. «Заклинаю вас, да, да, я прошу вас, — взволно ванно продолжает Александр, — не оставить в беде своего сподвижника, не говоря уже о том, что я ваш царь, — сейчас, когда я почти достиг края света! Об этом просит вас тот, кто никогда не подвергал вас опасности, не посмотрев сначала ей в лицо. Верьте мне, день возвращения настанет, когда мы победим в последней битве и завоюем всю Азию. Тогда мы и вернемся домой, овеянные славой более громкой, чем слава героев Троянской войны, и более богатыми, чем они когда-то». Молчание командиров словно воздвигло между ними и Александром глухую стену, от которой от скакивали его слова. Неужели они утратили свою магическую силу?! И его обаяние не властно боль314
ше над соратниками? Он теряет самообладание и напускается на них: «Что с вами? Все молчат, ни кто не осмеливается смотреть мне в глаза! Оглохли вы, что ли? Я стараюсь ради вашей славы, вашего величия, а вы молчите?». Всем уже казалось, что он собрался уходить, но Александр вдруг резко пово рачивается и произносит так тихо, что его могут понять только в первых рядах: «Я пойду дальше и без вас! С к и ф ы и бактрийцы, недавние враги, заме нят вас. И, может быть, ваша совесть проснется, когда я найду свою смерть вдали от вас». Послед ние слова поразили военачальников подобно удару меча. Послышались восклицания, вздохи, сдержи ваемые рыдания. Все сгрудились вокруг возвыше ния, на котором стоял Александр. Но мужчинам, проявлявшим чудеса храбрости в минуту смертель ной опасности, в этот момент явно не хватает граж данского мужества для достойного ответа. Всем, кроме одного — Кена. Гиппарх благородной конни цы, которому доверялось выполнение самых ответ ственных задач, отмеченный самыми высокими зна ками отличия македонянин из славного древнего рода снимает шлем, как требовал обычай, и начи нает свою сбивчивую речь — не о командирах, как он сразу же подчеркивает, а о простых солдатах. Он говорит об их настроении, о состоянии их оружия и снаряжения. «Ты и сам видишь все это, Александр, и ты знаешь, как много нас отправилось в поход и как мало нас осталось. Где-то около четверти. Каждый тоскует о своих родителях, о жене, о детях. И кто упрекнет их в том, что они вновь хотят увидеть родные края, чтобы, наконец, насладиться плодами своих ратных трудов? Взываю к тебе, Александр: не 315
веди их дальше против их воли! Они уже не те, и воевать, как раньше, они уже не смогут, потому что нет у них больше ни сил, ни воли. Ты ищешь Индию, неведомую самим индийцам. Замысел, до стойный богов, но слишком недосягаемый для тво их солдат. Ведь они всего лишь люди, ты же — богоравный повелитель. Умеренность в счастье — высокая добродетель, Александр! Так написано на стенах храма Аполлона в Дельфах. Помни об этом...» Александр, только что жаловавшийся на то, что все они молчат, недоумевает, услышав бурю руко плесканий, которыми была встречена речь Кена. Раздосадованный, он отпускает собравшихся, скры вается в своем шатре и ждет. Ждет делегацию, которая бы извинилась и заверила в том, что вер ное ему войско пойдет за ним, — но ждет тщетно. Через три дня, проведенных в полном одиночестве, он начинает понимать, что, если поход будет про должен, идти придется со скифами, бактрийцами, индийскими наемниками. Без своих македонских командиров, военачальников, эскадрона телохра нителей, подразделений гетайров, и н ж е н е р н ы х войск со стенобитными орудиями,^без финикий ских моряков и, наконец, без тылового обеспече ния. Как царю пойти на уступки, не теряя своего лица? Александр призывает своих ясновидящих, астроло гов, звездочетов, авгуров во главе с Аристандом. Они наблюдают за стаей воронов над Гидаспом, за их полетом и карканьем. Суд провидцев единоду шен: это не к добру. Да и ключ, бьющий на берегу реки, вдруг помутнел ни с того ни с сего. Внутрен ности животных, принесенных в жертву на алтарях, выглядят не так, как обычно: печень имеет уродли316
вые очертания. Аристандр, вызванный к царю с докладом, объясняет: «Боги не хотят, чтобы ты переходил Гидасп. Если ты пойдешь против их воли, они разгневаются». Вновь он собирает военачальников, рассказы вает о неблагоприятных знамениях и заявляет, что не желает испытывать гнев олимпийцев. Новость распространяется по лагерю с быстротой молнии. «И все были исполнены радости и сотрясали воздух л и к у ю щ и м и , криками. Все устремились к царскому шатру и от всего сердца поздравляли царя с тем, что он оказался настолько мудр, позволив им, своим солдатам, победить себя», — писал Арриан. Было что-то трогательное в том, как солдаты со слезами на глазах благодарили своего полководца за то, что он готов повернуть назад, — вместо того чтобы использовать удобный случай и устроить бунт, будучи совершенно уверенными в поддержке своих командиров. Это дало основание многим историкам считать, что Александр никогда бы не склонился перед волей своих солдат, если бы заявил, что намеревался лишь совершить переход через Гидасп, но уж никак не продвигаться до Ганга или, тем более, до океана. На самом же деле он отчетливо сознавал, что никогда не сможет присоединить к своей мировой империи Индию, как сделал это с Персией. И поэтому неже лание войск идти дальше пришлось весьма кстати, хотя даже себе самому он в этом не признавался. Теперь у него появился повод отказаться от того, чего он и не смог бы получить. Однако Александр был не только завоевателем, но и первооткрывателем. А последнему было очень нелегко повернуть на Гифасисе вспять, отказаться 317
от Ганга, не увидеть омывающего всю землю Ми рового Моря там, где кончается свет. Тяга к перемене мест, непреодолимое желание узнать: «А что там?» были врожденными и переве шивали любые политические и военные соображе ния. Его солдаты разрушили его мечту, а хуже этого на свете не бывает ничего. Остались неудовлетво ренными его пыл исследователя, жажда познания, все то, что мы уже знаем как pothos. Рана, получен ная им, заживала с трудом... Через несколько месяцев храбрый К е н погиб. Поговаривали, что Александр велел убить его в отместку за речь, помешавшую ему исполнить заду манное. Из-за этого сияние его легендарной славы несколько померкло — как и из-за дошедшего до нас предания, согласно которому царь, прежде чем повернуть войска домой, велел вырыть ров шири ной 17 и глубиной 13 метров и украсить его мечами в человеческий рост, щитами, оружием, соорудить ложа трехметровой длины, а также гигантскую уп ряжь, панцири и латы. Если бы кто-то когда-ни будь захотел напасть на лагерь, то посчитал бы, что здесь стоит войско великанов. Он повелел. также воздвигнуть двенадцать алтарей в честь двенадцати олимпийских небожителей, но целью его было так же и увековечить подобным образом память о себе и своем войске.
Царь
умирает?
В начале ноября 326 года до н.э. народам, жи вущим на берегах Гидаспа, довелось стать свидете лями необыкновенного зрелища. Воды Гидаспа, 318
поднявшиеся после муссонных дождей, несли на себе флотилию, какую доселе здесь никто не виды вал. Еще не одно столетие будут повествовать об этом предания и легенды. Около 800 судов плыли вниз по течению, и каждое из них держалось на определенном, строго отмеренном расстоянии от своих соседей. Местные жители видели быстрые корабли, приводимые в движение сильными греб цами, большие грузовые суда с зерном, плоты, ладьи под пурпурными, фиолетовыми, индиговыми пару сами, транспортные суда, на палубах которых сто яло множество лошадей. Никого из местных жите лей уже не удивляли попытки чужеземцев погрузить на эти корабли и слонов — попытки, которые пред принимались снова и снова и оказывались тщетны ми. Ритмичные удары весел по воде, редкие коман ды кормчих, п е н и е м а т р о с о в , звуки труб так восхищали индийцев, что о н и оставляли свои селе ния и шли по обоим берегам реки, сопровождая флотилию, распевая, галдя, танцуя — мимо выстро енных в боевом порядке фаланг, мимо конницы, слонов, боевых колесниц. Это была картина, напо минавшая грандиозное оперное действо. Александр плыл впереди на триере, оснащен ной тараном; на скамьях по обе стороны палубы сидели 144 гребца, опускавших в воду громадные ясеневые весла. Командовал судном Онесикрит, разбиравшийся в ф и л о с о ф и и так.же хорошо, как и в мореходстве, человек, который будет выдавать себя в своих мемуарах за главнокомандующего флотом Александра. Н о , к а к мы знаем, командовал флотом не он, а Неарх. «Александр построил около 1000 кораблей и плыл на них к океану». Подобными формулировками, 319
встречающимися не только в учебниках, возмущал ся еще Берт Брехт. Он писал по аналогичному по воду: «Александр завоевал Индию. Он сделал это один? Цезарь разбил галлов. А не было ли у него хотя бы повара?». В нашем случае можно спросить: «А не было ли у македонянина хотя бы мастеровкораблестроителей?». Были. Уже в горах Гиндукуша они готовились к выполнению своих будущих задач. Рубили лес (для киля — дуб, для шпангоутов лиственницу), вывозили его на плотах, доставляли коноплю и смолу, чтобы законопатить й просмолить пазы, сооружали верфи, строили и испытывали суда. И все это делали выходцы из Ионии, Египта, Фи никии, уроженцы Кипра и Крита. Из этих же краев были кормчие, гребцы, рулевые. Это можно было назвать шедевром тылового обеспечения, судостроения и одновременно проек том, на который ушли миллионы. Строительство и содержание флота стоило очень дорого уже тогда. Лишь для обслуживания 100 триер (каждая длиной 35 метров и водоизмещением 150 тонн) пришлось нанять десятки тысяч гребцов и матросов, которым нужно было выплачивать жалование. Александр предоставил это тем полководцам, которые неслы ханно обогатились на войне и стали, как сказали бы сегодня, мультимиллионерами. По афинскому закону он объявил их триархами, что было высокой честью и дорогим удовольствием. Флот вышел из Н и к а й и и поплыл вниз по реке со средней скоростью пять узлов (около девяти километров в час), постоянно поддерживая связь с сухопутным войском, которое продвигалось по обо им берегам под предводительством Кратера и Ге фестиона. Постепенно численность армии возро320
ела до 100000 человек, не считая обоза. Она была усилена за счет 5000 фракийских всадников и 8000 пеших воинов, прибывших с родины. Ликова ние, с которым было встречено их появление, уси лилось, когда вместе с письмами и тысячами при ветов они передали оружие, отделанное серебром, и обмундирование для 25000 человек, после чего, наконец, можно было сжечь обветшавшие и истре панные латы, н а к о л е н н и к и , шлемы и кожаные безрукавки. Они привезли и лекарства: полынную настойку от лихорадки и боли в животе, плоды и листья акации, помогавшие при болезнях глаз, цветы ака ции для приготовления египетской мази, ромашку от рези в глазах, уголь от запора и задержки мочи, фиговое молочко и квасцовый камень как вяжущее средство от кровотечений, вино из инжира от по носа, крокусы от пьянства, плоды, цветки и кожуру граната от желудочных хворей, толченую кору гра натового дерева от ленточных глистов, эллебор антикира от безумия, ревень от запора, сосуды с пиявками от воспаления вен. Подумали и о жен щинах, находившихся в обозе, привезли для них семена спаржи от бесплодия, измельченный элле бор от преждевременных родовых схваток и мин дальное масло от нарушения менструаций. Для пехотинцев, находившихся на кораблях (а почти все они относились к элитным войскам), это путешествие в сравнении с пешими переходами или ездой верхом по дорогам, не заслуживающим этого названия, было увеселительной прогулкой. Они лениво валялись на палубе, пили золотое фригийс кое вино, ловили рыбу, играли в кости на жалова ние — короче говоря, похищали день у своего бога. 13 3ак 246
321
Сезон дождей, наконец, миновал, на берегу сияли свежей зеленью бескрайние рисовые поля, небо было безоблачным, приятный ветерок освежал воздух. Из блаженного забытья их внезапно вырвал рев и кло котанье воды. Они приближались к месту слияния рек Акесин и Гидасп. Местные жители предупрежда ли капитанов и кормчих об опасности, но действи тельность превзошла все ожидания. Триеры, попавшие в водоворот, были обречены. Весла длиной 4,5 метра ломались, как спички. Не сколько кораблей столкнулись друг с другом и сели на мель; крики утопающих заглушали команды, подаваемые гребцам. Царский корабль тоже стол кнулся с каким-то судном. Матросы в панике пры гали в воду и пытались спастись вплавь. И лишь неуклюжие грузовые суда без киля и без штевня течение неспешно кружило на месте и потихоньку относило в тихую бухту. Суда постепенно собира лись там, бросали якоря, и люди брались за восста новление пострадавших кораблей. А зачем, собственно, Александру понадобился в этих местах такой огромный флот? Неужели он все еще верил в то, что Инд, Акесин, Гидасп и Гидраот были истоками Нила? Неужели еще надеялся по пасть в Верхний Египет, плывя вниз по течению Инда? Ну, от этого авантюристического предпри ятия ему пришлось отказаться под воздействием доводов индийцев, доказавших, что Инд впадает в океан, точнее — в Эритрейское (сегодня — Аравий ское) море. (После этого царь даже вернул письмо, которое отправил своей матери Олимпиаде, чтобы вычеркнуть слова «Инд-Нил».) Да и со времен Великого царя Дария I уже было известно, куда течет Инд: Дарий отправил в путешествие перво322
проходца-мореплавателя, карийца по имени Скилак. Правда, за прошедшие с тех пор полтора века об этом могли и позабыть, если бы не Геродот, отец истории, а его произведения людям образованным были вполне доступны. Но Александр, казалось, ничего не знал об этом — как и Птолемей, и Онесикрит, и Неарх. Они ни словом не упоминают в своих записках о Скилаке. И м я маленького, незначительного морехода просто замалчивалось. Для того, чтобы греки и македоняне, по сути, повторившие его путь, могли присвоить себе честь истинных первооткрывате лей? Многое говорит в пользу этой версии. Если уж Александру не удалось дойти до Мирового Моря из-за неповиновения своих воинов, ему представ лялась возможность хотя бы бороздить это море, которое, как он предполагал, было связано с оке аном, а возможно, им и являлось. Александр не стал дожидаться, когда починен ные корабли вновь спустят на воду. Разведчики донесли ему, что маллийцы и оксидраки, обычно враждовавшие между собой, заключили союз для ведения войны с пришельцами, укрыли в надежном месте женщин и детей и в любое время могут высту пить против армии Александра. Оба народа в своей жажде свободы не терпели никакой власти над со бой и были в состоянии выставить 90000 пеших воинов и 10000 всадников. Нейтрализовать их было жизненно важно не только для безопасности флота, но и для исключения угрозы нападения в будущем. Александр рассчитывал, что когда-нибудь бассейн Инда станет важным торговым путем между Запа дом и Востоком, но для этого в «стране пяти рек» должен царить мир. 323
Македонские командиры попытались преумень шить опасность предстоящей встречи с войсками маллийцев, обитавших на пространстве между ре ками Акесин и Гидраот, но тем самым лишь про будили в солдатах чувство недоверия. Скоро каж дый в армии Александра знал, что они выступают против самых неустрашимых воинов Индии, о ко торых говорили, что их нужно трижды убить, чтобы они сдались. «Македоняне, полагавшие, что все тяготы войны уже позади, поняли, что все начина ется заново. В каждой палатке велись подстрека тельские речи: этот царь, которого они заставили на Гифасисе повернуть вспять, кажется, и не соби рается положить войне конец, а хочет лишь сме нить театр военных действий. Он намеревается вести их в края, где не светит солнце, не сияют звезды, в края, которые сама природа недаром укрыла от сторонних глаз. На новое оружие, полученное ими, найдутся и новые враги», — писал Диодор. Насколько н и з о к был моральный дух даже в отборных войсках, стало ясно при захвате маллийских городов. Нашлось очень немного доброволь цев, готовых в составе ударных отрядов первыми подняться на крепостную стену. Воины устали от вечного героизма. Все чаще командирам приходи лось подавать личный пример, приставлять к стене лестницу и лезть под градом стрел наверх, как это сделал сам Александр при штурме главного города маллийцев (предположительно сегодняшний Мул тан — самое жаркое место Пакистана). В ярости из-за нерешительности своих солдат, которые совсем не рвутся в бой, — так македонские воины еще никогда не вели себя! — Александр хватает лестницу, приставляет ее к насыпи, подни324
мается, и оказывается, что из нападавших на стене он один! Командиров, собиравшихся последовать за ним, сбросили с лестницы грязными дубинками. Он мог бы спрыгнуть назад — глинобитная стена Невысока, всего в три человеческих роста — но прыгает во двор крепости. По белым страусиным перьям и сверкающему золотом облачению защит никам нетрудно было узнать, кто перед ними. После непродолжительного колебания и некоторой ро бости (маллийцы не могли поверить, что перед ними стоит сам царь Александр, — один, прижав шись спиной к стене) они двинулись на него. Од ного тут же поражает его меч, потом падает и второй. Но третий отступает и натягивает тетиву лука. Стрела пробивает доспехи и вонзается в грудь. Александр оседает, из груди брызжет кровь: кажет ся, задето легкое. В тот же момент рядом с ним оказался Леоннат, один из семи благородных царских телохраните лей, и Певкест со священным щитом Илиона, и Аристон, один из триархов, и славный Абрей, тут же смертельно раненный; остальным тоже доста лось, но соратники прикрывают царя щитами до тех пор, пока, наконец, отборные войска не проло мили ворота и не ворвались в крепость, круша в безумной ярости все на своем пути. Доставили врача Критодема, уроженца острова Кос. Нужно было вытащить из раны деревянную стрелу длиной 1,2 метра с железным наконечником. Возможно, в этот момент врач вспомнил слова Гип пократа: «Порицания достойно, если из раны вытас кивают стрелу, что является злом еще большим, чем сама стрела в ране». Он дрожит от страха. Для этого есть и еще одна причина: плачевная судьба придвор325
ного врача Главкия. С помощью пилы Критодем удаляет длинную наружную часть стрелы с оперени ем, расширяет рану ножом настолько, что в нее можно ввести кусачки, чтобы сначала отломать стре лу: две зазубрины на острие длиной десять санти метров и шириной четыре мешают сразу извлечь ее. Четверо помощников держат раненого. Критодем расшатывает наконечник, застрявший в грудной клетке, так что, наконец, его можно вытащить. Кровь хлынула из раны. Александр лишается чувств и «вы глядит так, будто конец близок». Но вот кровь уда ется остановить. Рана дезинфицируется вином и истолченными в порошок листьями персикового дерева, сверху накладывается зола морской губки, смешанная со смолой. Александру дают маковый отвар, и вскоре он засыпает. Критодем облегченно ' вздыхает: хвала богам, легкое не задето, пострадала лишь диафрагма. Александр выжил. Большинство тяжелораненых в те времена могли протянуть лишь несколько дней, от силы неделю-другую, а затем умирали — как правило, от заражения крови, так как антисепти ческих повязок еще не знали. Опыт показывает, что лечение было очень неэффективным. Если в битве с Пором были тяжело ранены тысяча двести воинов, это значило, что по меньшей мере тысяча из них обречены. Это было восьмое ранение Александра. В илли рийском походе он был ранен дважды: камнем в голову и дротиком в шею. На Гранике царь отде лался легко: кинжал повредил лишь кожу головы. В битве при Иссе он получил удар мечом в правый бок. Под Газой в его стопу попала стрела. И еще дважды его ранило стрелой в боях с аспасиями и 326
гандридами. Но благодаря своему несокрушимому здоровью и худощавому телосложению Александр всегда поправлялся. На этот раз все обстояло на много серьезнее. Никогда уже ему не было суждено стать таким, как раньше. Что же до Птолемея, Кратера, Гефестиона, Певкеста, Леонната, то они, как отмечали Арриан и Диодор, напрямик выска зались относительно его безрассудной храбрости: «То, что сделал ты, приличествует простому солда ту, но не к лицу полководцу. Твоя жизнь — слиш ком высокая плата за такой ничтожный городиш к о , как столица маллийцев. Прибереги ее для другого, более достойного случая. Или ты забыл, что твоя гибель поставит на карту жизни огромного количества людей?». Так оно и было. Когда слухи о смерти царя распространились среди воинов, они начали жало ваться и спрашивать своих командиров, кто теперь поведет их назад, домой, по землям, опустошен ным ими же, по странам, народы которых они поработили и которые теперь осмелеют, прослы шав о смерти непобедимого полководца, и нападут на них, а значит, никто, никто из них больше не увидит родные края... Уверениям командиров, что царь-де еще жив, о н и не верили. Письмо, написан ное рукой тяжелораненого Александра, солдаты сочли фальшивкой. Командиры были вынуждены доставить его на корабле в полевой лагерь, распо ложенный на Гидраоте и Акесине. Происшедшее там убедительно доказывает, что войско — это Алек сандр, а Александр — это войско. «Когда корабль приблизился к лагерю, он пове лел, возлежа на ложе, убрать занавеси на кормовой части верхней палубы, чтобы все могли видеть его. 327
Но они закричали: «Это его труп! Они привезли нам его труп, чтобы мы погребли его!». Тогда он вдруг поднял руку и поприветствовал их. И они закричали и воздели руки к небу, и из глаз их хлынули слезы счастья, на которое они уже не надеялись. Когда корабль причалил к берегу, те лохранители принесли ему носилки, но он потре бовал привести своего коня. Он доскакал до своего шатра и слез с коня, чтобы все видели, что он может стоять на ногах. Со всех сторон устремились к нему воины, трогая его руки, колени, его одеж ду», — писал Арриан. Полководцы доставили своего царя туда, где реки Пенджаба сливаются и впадают в Инд. Они поста вили на корабле руль, чтобы шум весел не нарушал покой Александра. Но само слово «покой» было ему ненавистно. Несмотря на слабость, он приказал за ложить здесь новую Александрию. Казалось, это место было создано для утверждения власти над землями, лежащими окрест, и для развития торгов ли между Востоком и Западом. Удивительной была быстрота, с которой росли стены, возводимые тыся чами местных жителей, согнанных на работы, и солдатами, которые не могли уже принимать учас тие в военных действиях. С поразительной ско ростью прокладывались дороги, сооружались верфи. Возлежавший на ложе Александр с удовлетво рением воспринял появление маллийцев, гордых и в несчастье, готовых покориться при условии, если он оставит им независимость — их достояние еще со времен Диониса. За ними последовали послан цы и других народов. На лугу перед царским шат ром бедные чиновники не успевали регистрировать все новые дары: тигровые шкуры, слоновую кость, 328
жемчуга, драгоценные камни, черепаховый пан цирь, змеиную кожу, синдийскуто сталь, а также боевые колесницы с полной упряжью, грузовые корабли, прирученных хищных животных, боевых слонов. Лучшей гарантией того, что клятвы вернос ти, данные Александру, будут выполнены, явля лись юноши из наиболее знатных родов, которые сами предложили себя в качестве заложников. Врачи пытались как-то изолировать больного, который по ночам кричал от боли. Друзья заботи лись о том, чтобы плохие вести до него не доходи ли. Но никто не смог ничего сделать, когда у его ложа вдруг появилась Роксана. Тот, кто следит за событиями тех лет, мог подумать, что дочь князя Оксиарта, в которую Александр влюбился, против своего обыкновения с первого взгляда, позабыта им. Он действительно не видел ее уже несколько месяцев и только теперь узнал о смерти своего сына, которого родила ему Роксана. Печальные вести принес Оксиарт с запада: до греческих поселенцев в Бактрии и Согдиане, быв ших воинов Александра, дошла весть о его гибели. Они тысячами снимались со своих мест и двига лись на родину, в Элладу; среди иранцев южнее Гиндукуша, в Арахозии и Дрангиане тоже неспо койно. Евмен, начальник канцелярии и издатель эфемерид, сообщил, что в казне армии не хватает звонкой монеты. И еще нужно было известить Аристотеля о судьбе его племянника, который, как нам известно, нашел свою смерть — то ли от руки злодея, то ли вследствие болезни. Так или иначе, это было преступление. Едва успев выздороветь, Александр вновь сел на свою триеру — ночью, чтобы никто не видел, что 329
он опирается на чью-то руку. Надежда на то, что капитуляция маллийцев и оксидраков образумит и другие народы, оказалась напрасной. Чем дальше на юг продвигалось.войско, тем упорнее станови лось сопротивление, возглавляемое брахманами, призвавшими к н а ц и о н а л ь н о й освободительной войне. На землях Самба, Содра, Массана, Мусикана, Прая жители оставляли свои города и селения, укрывали женщин и детей в горах и выступали против ненавистных завоевателей. Поскольку мно гие пришельцы считали себя неуязвимыми для железа, индийцы смазывали н а к о н е ч н и к и стрел змеиным ядом. Тот, в кого попадала такая стрела, умирал в страшных мучениях. Попавших в плен бросали в клетку с тиграми или под ноги слонам. Македоняне платили тем же — око за око, зуб за зуб. В каждом индийце, оказавшем сопротивление, они видели злоумышленника, из-за которого же ланное возвращение домой отодвигалось все даль ше и дальше. Брахманов распинали на крестах, которые выставляли перед городскими воротами. «Повсюду огонь, опустошение, резня, — писал Диодор. — Цветущие некогда края превратились в пустыню. Над селениями кружат стервятники, в руинах хозяйничают гадюки». Но террор и на этот раз не достиг своей цели. Никто больше не верил обещаниям, что волос не упадет с головы того, кто останется в своем доме, и что пощадят даже тех, кто выступал против войска Александра с оружием в руках.
ГЛАВА 6 ВОЗВРАЩЕНИЕ В ВАВИЛОН
Побежденные
пустыней
Летом 325 года до н.э. пробил час человека, имя которого время от времени вскользь упоминалось летописцами, но его фигуру затмевали такие спод вижники Александра, как Гефестион, Кратер, Пто лемей, Парменион, Филота, — что, впрочем, неуди вительно, если принять во внимание особенность его характера. Ведь о нем пишут как о муже непри тязательном, простом и скромном. Речь идет о Неархе, сыне Латима из Лато, что на Крите, друге юности Александра. После свадьбы Филиппа с Кле опатрой он оказался в ссылке; в самом начале по хода в Азию стал сатрапом Ликии и Памфилии, позднее командовал элитными войсками агриаи и царскими щитоносцами и стал, наконец, в Буцефа ле, как уже было упомянуто, командующим речной флотилией. Неарх был, как, пожалуй, и Парменион, верен своему царю, но не раболепствовал, возражал Александру, если считал это необходимым, имел свое мнение и отстаивал его, что было не так просто н придворном окружении. Уже только поэтому он выделялся среди полководцев македонской армии как личность незаурядная, вызывающая интерес. 331
В Паттале, городе, стоящем в дельте Инда (се годня Хайдарабад), до которого, наконец, добра лись участники экспедиции, продолжавшейся де вять м е с я ц е в , Александр призвал его в себе. С верфей доносился стук молотков и топоров, визг пил — здесь работали день и ночь и строили ко рабль за кораблем. Неарх оставил очень яркое опи сание их беседы. Царь спросил, не знает ли он человека, который мог бы командовать флотом в сто кораблей, и не каким-то там речным, а насто ящим, который будет бороздить океан, простира ющийся между устьем Инда и Персидским зали вом. Конечно, корабли не настолько совершенны, чтобы пуститься в такое плавание, а матросы пол ны страха перед морскими чудовищами. И на этом месте должен быть человек, чувствующий себя в море как дома, умеющий ориентироваться по звез дам, владеющий ремеслом морехода, человек, на которого люди будут смотреть как на своего коман дира и которому будут доверять. Добродушный и доверчивый Неарх не понял, что с ним ведется игра, ибо имелся в виду не кто иной, как он сам, и начал предлагать кандидатуры. Царь отвергал их одну за одной: нет, этот не подойдет, ему не хватает выносливости; второй тоже не годится, вечно его тянет домой; о третьем и говорить нечего, уж он-то не станет рисковать жизнью ради спасения своего господина; а у четвертого при виде паруса начинается морская болезнь... Критянин нарушил воцарившееся молчание: «Если море судоходно и плавание в человеческих силах, с помощью богов я благополучно приведу корабли в Персию». Царь, верный своей роли, отклонил предложе ние: он-де не хочет подвергать своего друга такой 332
опасности. Он ушел от ответа, сделал вид, что колеблется, и, наконец, уступил просьбе Неарха, доверив ему командование морским флотом. Как позже выяснилось, это был удачный выбор и хоро шо продуманный шахматный ход: воины, которых он отобрал для этой кампании, не могли теперь жаловаться на свою судьбу. Неужели царь поставил бы своего друга во главе безнадежного, бесперспек тивного предприятия? Ведь не собирался же он пожертвовать опытным командиром? Вселяло на дежду и то, что плыть нужно было на запад, туда, где родина. Но еще до выхода в открытое море, во время плавания по западному рукаву Инда, они начали сомневаться. С моря дул муссон. Он с такой силой гнал огромные водяные валы вверх по течению, что многие суда крутило, как щепки, они сталки вались и переворачивались. Это была м о щ н а я приливная волна, которая изливалась в некоторые крупные индийские реки и могла вызвать в них временный подъем воды на девять метров. Море ходы узнали это на собственном опыте, когда от буксировали п о в р е ж д е н н ы е корабли к берегу, а потом вода спала, и кили судов зарылись -в илистое дно. Прилив и отлив был знаком и гре кам, однако в Средиземном море разница в уров нях воды составляла не более полуметра. Но если что-то странное повторяется регулярно, оно уже не так пугает, и следующего мощного прилива греки боялись гораздо меньше. Через несколько дней они отправились дальше вниз по течению, на сей раз в сопровождении местных рыбаков, которые провели их мимо песча ных отмелей, указывая путь. Ветер был уже соле333
ным на вкус, когда они бросили якоря с подветрен ной стороны небольшого острова и увидели вдали белую пенистую полоску прибоя. Стоя на виду у всех высоко на носу своей триеры, Александр при нес жертвы богам, которых назвал ему Зевс-Аммон в оазисе Сива. Во славу Посейдона текла кровь жертвенного быка. В честь Фетиды, среброногой нереиды и матери пращура Ахилла — красное вино. Не были забыты и другие морские н и м ф ы и небес ные близнецы Кастор и Поллукс, приходящие мо рякам на помощь. Жертвенные золотые сосуды Александр бросил в пучину. Затем царь вышел в открытое море в сопровож дении трех самых надежных кораблей. Они плыли и плыли, пока берег не исчез в дымке и не стало видно ничего, кроме неба и моря, моря и неба. Этот океан на был Мировым Океаном на краю света, найти который он рассчитывал по ту сторону Ганга, но воды, несшие сейчас его корабль, несо мненно, были связаны с ним. Слабое, но все же утешение. Принесение священных жертв в устье Инда было символическим окончанием индийского по хода. Наемников из числа местных жителей давно отправили по домам. Кратер с группой воинов, слонами и солдатами, непригодными больше к участию в боевых действиях, уже направлялся в Арахозию и Дрангиану. Земли в бассейне Инда достались Оксиарту, отцу Роксаны. Сатрапом при легающей к ним области на востоке, простира ющейся до южной оконечности Пенджаба, был назначен македонянин по имени Филипп. П и ф о н получил власть над н и ж н и м Индом и частью Арахозии. Пор, владевший областью восточнее Гидас334
па, был надежен, на его верность вполне можно было рассчитывать. Остальных индийских правите лей связали договорами в надежде, что они будут выполнять свои обязательства. Эти политические манипуляции были в духе Александра и говорили о том, что он старался сохранить то, что стоило так много крови. Чтобы еще теснее привязать Индию к создаваемой миро вой империи, нужны были как наземные коммуни кации, так и - что еще важнее - водные пути. Неарх и должен был найти тот самый путь, кото рый вел бы через Эритрейское море и Ормузский пролив к месту впадения Евфрата и Тигра в Ин дийский океан и далее - до Вавилона. По сути, речь шла о повторном открытии: Скилак, как уже было упомянуто, проплыл по этому пути гораздо раньше, а задолго до него это сделали отважные торговцы из Восточной Индии. Скилак и те смелые купцы пускались в путь малочисленными группа ми; Неарху же предстояло отправиться в дальней шее путешествие с доброй сотней триер, полутри ер, парусников. Радиус действия античных кораблей был незначителен. Помещение для хранения про вианта было обычно невелико, и поэтому провизии на 8000 моряков и 2000 членов команд хватало всего на пять дней, а воды лишь на сутки. Флоту была необходима поддержка сухопутных войск, в задачи которых входило строительство складов, хранилищ для продовольствия, водных резервуаров и одновременно — покорение прибрежных облас тей. Итак, это было комбинированное сухопутноморское предприятие, для успеха которого тыловое обеспечение было важнее блестящих стратегичес ких ходов. Македонский штаб многократно плани335
ровал и осуществлял подобные кампании (стоит вспомнить, например, переход через Дарданеллы). Операция и теперь была продумана с особой тща тельностью. Но на этот раз боги, которым в устье Инда принесли благодарственные жертвы и кото рых просили помочь вернуться домой, завернулись в покрывала. Неарх получил приказ не торопиться с отплы тием до начала осенних муссонов, которые в конце сентября дули с северо-востока и обещали благопо лучное плавание. В первые дни сентября Алек сандр ушел со своим войском. Данные о количест ве воинов колеблются в пределах от 8000 до 60000. По-видимому, истина лежит где-то посередине и в путь отправились около 20000 человек, причем, против обыкновения, обоз по численности не усту пал боеспособным частям. Это были отборные вой ска, лучшее, что могло предложить командование армии: царские щитоносцы, пешие воины, агриане с дротиками, конные лучники, кавалеристы. Они продвигались по долине реки Арабия (Хаб), где обитало последнее индийское племя, арабиты, в сторону мест, где жили ориты, народ уже иранско го происхождения. Оба племени отчаянно сопро тивлялись, используя наряду с другими средствами также змеиный яд, в который обмакивали острия стрел и копий. Это действовало на македонян как ядовитый газ, примененный во время Первой ми ровой войны. Когда такая стрела попала в полко водца Птолемея, то надолго вывела его из строя. Македоняне, и без того люто ненавидевшие всех, кто своим сопротивлением затягивал их воз вращение на родину, не брали пленных. Ора, глав ный город оритов, была разрушена, и, словно в 336
издевку, на этом месте была заложена новая Алек сандрия, сатрапом которой был назначен Аполлофан. Леоннату, одному из семи благородных тело хранителей, было приказано поддерживать порядок и организовать рытье колодцев для нужд флота. Сатрап также обязан был позаботиться о пополне нии свежими силами войск, продвигавшихся в Гедросию. Начался семисоткилометровый переход Алек сандра через пустыню, ставший роковым в его судьбе... Добравшись до горной гряды Талой, войско вынуждено было оставить берег моря и перейти через Томер (Хингол). Воины очутились в месте, названном шведским исследователем Свеном Гедином самым негостеприимным из всех уголков земли. Гедросийская пустыня (ныне ей примерно соответствует территория Белуджистана) встретила солдат палящим зноем, песчаными бурями и мири адами москитов. Она вынудила воинов днями бес цельно валяться под повозками, наполовину зарыв шись в песок, и идти лишь ночью, когда температура падала до 35 градусов и становилась более или менее сносной. Они ш л и по пустыне, напоминав шей лунный пейзаж, преодолевая каждый метр по колено в песке — вверх-вниз, вверх-вниз. Тот, кто отставал, был обречен на гибель. Если кого-то покидали силы и он падал, не было никого, кто бы помог ему подняться. Лежащие проклинали без участно бредущих мимо, желали им такого же кон ца и таких же безжалостных товарищей. Если ктото, мучимый жаждой, жевал лист олеандра, он умирал в судорогах. Белый густой сок растущей здесь разновидности молочая был причиной не14 3ак. 246
337
укротимой рвоты и поноса, от которых больной уже не мог поправиться. Когда после стокилометрового перехода войско добралось, наконец, до воды, из-за глотка протух шей влаги началась потасовка и резня. Те, кто пришли первыми, опрометью кинулись к луже, пили, не отрываясь, лежа на животе, — так что не могли подняться и оставались лежать, отравляя остатки воды. Резали лошадей, одну за другой, мясо жадно глотали сырым, пили кровь; затем настала очередь мулов, а потом и верблюдов. Их желудки были наполнены зловонной зеленой жид костью, которую обезумевшие от жажды воины пили с жадностью. Повозки с больными женщинами и детьми остались без тягловой силы — это было равносильно смертельному приговору. Когда войско попыталось укрыться в вади (вы сохшем русле реки), оно после муссонных дождей превратилось в грозный ревущий поток, сметающий все на своем пути: животных, оружие, палатки... Сотни людей, еще недавно погибавших от жажды, нашли смерть в воде. На смену жажде скоро при шел голод. Зерно, которое толкли в ступах, чтобы варить из него кашу или печь лепешки, было на исходе. Если кто-то находил в сумке мертвеца су шеный инжир, он мог считать, что ему невероятно повезло. Где же было продовольствие, прислать которое надлежало Аполлофану? И где же был сам Александр? Он, державший в покорности множество вра гов, не мог справиться с собственными воинами и вынужден был смотреть, как разрушается порядок, как солдаты не повинуются своим командирам, как в борьбе за выживание каждый надеялся только на 338
себя. Когда в одном из бедных селений интенданты нашли спрятанное зерно, его погрузили на повоз ки, опечатали царской печатью и отправили на побережье, где строились продовольственные скла ды для флота. Едва повозки удалились на несколь ко миль, печати были сломаны и охрана во главе с командиром вспорола мешки. Злая ирония судьбы заключалась в том, что пустыня, днем и ночью забиравшая все новых и новых людей, дивно благоухала. Очень сухой кли мат был благоприятен для роста миртовых кустар ников, достигавших невиданных размеров; их смо ла дома ценилась на вес золота. Большую ценность представляли собой растения, из корневища кото рых добывали нард, использовавшийся для приго товления мазей, и желтые шарики смолы босвелии, из которой делали ладан. Ф и н и к и й с к и е купцы, сопровождавшие войско, наполняли свои мешки, несмотря на все тяготы пути, — и теряли все, как только их лошади или мулы погибали. Повозки обоза с богатой добычей индийских земель ярко полыхали. То, что не было сожжено, оставалось на обочине дороги, заносилось песком, который, слов но саваном, покрывал и множество трупов, лежав ших повсюду. Переход через Гедросийскую пустыню сравни вают с бегством Наполеона из Москвы: тот же дикий хаос, разгул жестокости, когда человек чело веку — волк, но и то же трогающее душу проявле ние любви к ближнему и товарищества. Но сравне ние явно хромает, когда речь заходит о главных действующих лицах. Если корсиканец бросил ар мию, бежал в санях и нашел в Варшаве пристанище под чужим именем, то Александр делил со своими 339
воинами все тяготы перехода, нужду и лишения. Он не пил, если им было нечего пить, шел пешком, если им приходилось идти, голодал вместе с ними. Отряды, посланные на берег моря для разведки, вернулись с неутешительными новостями: и там простирается та же безводная, бесплодная, выж женная степь, по которой разбросаны хижины, построенные из костей китов и ракушек. Обитают в них примитивные существа, которых трудно на звать людьми, питающиеся остатками китов, вы брошенных на берег, и повсюду мерзко пахнет протухшей рыбой. И тем не менее единственная возможность спастись — это держать курс по на правлению к берегу. Теперь они шли на юго-запад, через высокие дюны, которые выглядели настолько одинаково, что проводники из местных жителей однажды утром появились у шатра Александра и сознались: «Мы не можем найти дорогу». Александр велел высечь их, отобрал тех солдат и командиров, которые все еще казались сохранив шими силы, и поскакал на юг, определяя путь по звездам. На третью ночь в лицо им подул соленый ветер. Всего пять человек из его сопровождения остались в живых. С ними он достиг, наконец, берега близ Пасни, остановил коня и долго, не веря глазам своим, смотрел на пенную полосу прибоя. В песке под раскидистыми пальмами они вырыли мечами ямку. Там была вода. Не горькая, не соле ная — невыразимо вкусная, чистая пресная вода. Теперь 320 километров марша до Пуры (Бампур?) показались солдатам прогулкой. На полпути им повстречался караван с продовольствием, послан ный сатрапами, получившими тревожное известие от Александра. Они были в пути шестьдесят дней. 340
По словам македонских ветеранов, все тяготы, выпавшие на их долю за все время азиатского по хода, не идут ни в какое сравнение с теми, что им пришлось вынести в Гедросии. Большинство из них с честью вышло из этого и с п ы т а н и я , хотя многим было уже под шестьдесят, — феномен, преж де в античных армиях неизвестный. Наибольший урон смерть нанесла восточным подразделениям и обозу, где жертвами стали ж е н щ и н ы и дети. Гетайры, царские щитоносцы, лучники, пешие воины, которых боялись на востоке, как огня, вряд ли пробуждали подобные чувства в жителях Пуры сей час, когда о н и вступали в город. К н и м испытыва ли, скорее, жалость. Некогда блестящие, непобеди мые, сейчас о н и были б е с п о м о щ н ы , побросав оружие в пути; некоторые опирались на грозное копье, как на палку. Те, кто еще мог ехать верхом, тряслись на дохлых клячах. В город вошли молча. Силы природы одолели армию, победить которую не мог никто.
Неарх,
властитель
ветров
Заново одеть, вооружить и накормить воинов было делом несравнимо более легким, чем вернуть им веру в себя. Но вино и плодородные просторы Кармании, по которым о н и шли уже целую неде лю, сделали свое дело. Казалось, сам Д и о н и с вел войско, еще недавно выглядевшее весьма плачевно. Теперь же вечером каждого д н я после тягот пере хода устраивалось шумное застолье — ели, пили, ища отдохновения и забвения. Постепенно настро ение в армии поднялось, особенно после того, как 341
разведывательный отряд всадников сообщил о при бытии Кратера, благополучно, без потерь совер шившего переход через перевал Мулла, Арахозию и Дрангиану. Александр радостно приветствовал его. Но с еще большей радостью он встретил бы другого сподвижника, судьба которого ему и ночью не да вала покоя, — Неарха. Еще в ноябре, с началом сезона муссонных дождей, командующий флотом должен был выйти из Патталы. Но близился уже конец декабря, а поисковые отряды, направляемые царем в сторону побережья, не приносили желан ных вестей. Наконец один из наместников при брежных земель сообщил радостную новость, лич но явившись в шатер Александра и ожидая щедрой награды: «Неарх благополучно прибыл и уже на правляется сюда». Но дни шли, а флотоводца все не было. Царь велел заковать в цепи несчастного, превратившего его ожидаемую радость встречи в жесточайшее разочарование. Ничто более наглядно не свидетельствует о том, насколько расшатаны были тогда нервы царя. Но его наместник был совершенно прав: разведка наткнулась на шестерых бродяг, один из которых, грязный и обросший, на вопрос, не известно ли им что-нибудь о месте нахождения Неарха, царского флотоводца, ответил: «Я и есть Неарх». Критянин был любимцем историков, избрав ших в качестве объекта своих исследований море и все, что с ним связано: открытия, плавания, флот, морские сражения, гавани и корабли, корабли, корабли. Но, помимо славы известного морехода, Неарх снискал восторженное почтение ученых му жей и на другом поприще. Его перу принадлежат путевые заметки, сделанные во время плавания вниз 342
по Инду до места впадения Тигра и Евфрата в Индийский океан и далее до Вавилона через Ара вийское море и Персидский залив, — подробный отчет, снабженный естественнонаучными, этногра фическими, астрономическими и географическими комментариями (с указанием расстояний и време ни, в течение которого корабль находился в пути). Словом, это был и с т и н н ы й кладезь научных сведе ний. Оригинал его Periplus («Кругосветного путе шествия») утрачен. Но Флавий Арриан понял цен ность произведения и восстановил его в своей Indike («Истории Индии»). Он переписал труд Неарха, и то, что автором реконструкции оказался именно Арриан с его лаконичным языком, — великое счастье для потомков. Согласно Арриану, флот насчитывал более чем сто судов, около восьми тысяч воинов, большей частью македонян, стихией которых была суша, но не водные просторы, и до двух тысяч греческих моряков, страшившихся открытого моря. Мореход ство означало для них плавание вблизи берега. Как только они теряли его из виду, то начинали бояться чего угодно: морских чудовищ, небес, готовых об рушиться на них, сказочных существ, пожирающих людей. Причем боялись, несмотря на то, что от крытое море в этих широтах было куда менее опас ным, чем прибрежные воды, скрывавшие гибель ные подводные р и ф ы . А мощные, тяжелые волны прибоя, приливы и отливы! Земли, мимо которых они проплывали, были суровы и пустынны. Если кое-где и встречались местные жители, то сходить на берег без оружия никто не решался. Пища и вода были на строгом учете. В Кокале они, нако нец, смогли пополнить запасы, обнаружив про343
довольствие, оставленное для них Александром, и встретили полководца Леонната, все еще сражав шегося с оритами. Неарх использовал предоставив шуюся возможность и уволил всех ленивых, трус ливых и неспособных воинов, пополнив поредевшие ряды флотского состава несколькими сотнями сол дат из отборных подразделений Леонната. Но и они дрогнули однажды, когда увидели вздымающиеся фонтаны, будто поднятые смерчем, и когда из воды возникли огромные тела, облеп ленные ракушками, улитками и тиной. Что же это, ради всего святого? Неарху не пришло в голову ничего лучшего, как выстроить корабли в боевой порядок и под звуки труб, сотрясая воздух устраша ющими кличами, перейти в наступление. Монстры действительно повернули назад, ушли под воду и внезапно появились так близко, что гребцы с пере пугу выронили весла. Ихтиофаги, питавшиеся сы рой рыбой, использовали ребра этих животных в качестве стропил для крыш, а кости челюстей при спосабливали вместо дверей. Это были киты, кото рые в Средиземном море не водились. У одного племени, живущего на уровне камен ного века, македоняне пополнили запасы провиан та, купив овец и коз, но есть их мясо не смогли, потому что оно пропахло рыбой, которой кормили животных. Напрасно они искали хранилища про вианта, обещанные Александром. Скоро и люди Неарха начали голодать, как и их товарищи на суше, которых они давно не видели и о которых ничего не слышали. Казалось, пустыня поглотила их. Флот был в пути добрых два месяца, когда на горизонте показались уже колосящиеся поля, фрук товые сады, виноградники. Македоняне бросили 344
якорь в бухте и узнали, что находятся в Гармозие (Горм); здесь начинался Персидский залив. «Для пропитания мы нашли здесь все, что душе угодно, кроме оливкового масла», — пишет Неарх. Ах, как им не хватало его в походе! Давняя тоска греков по родине вырвалась наружу, когда несколь ко матросов во время прогулки по новым местам встретили человека, заговорившего на их родном языке. Они спросили, откуда он,, и узнали, что незнакомец отстал от войска Александра, но он знал, что штаб царя должен быть где-то недалеко. Уже через несколько дней Неарх стоял перед царем, который не сразу признал его: 80-дневные скитания по морю превратили флотоводца в стари ка. Позднее переложение его записок повествует: «Он отвел его в сторону, обнял, залившись сле зами, и сказал: «Так ты жив, друг мой! Это большое утешение для меня в несчастье. А теперь расскажи, как погибли мои корабли, и в первую очередь...» «Но они не погибли, — прервал его Неарх, — они благополучно дожидаются нас в устье Аманис (Менаб), и воины твои все живы». И Александр поклялся именем Зевса, что этой вести он рад больше, чем завоеванию всей Азии». Из 100 своих кораблей критянин потерял всего четыре парусника. Из тех же воинов, что были в походе вместе с Александром, в живых осталась лишь половина. Кто был повинен в этом? Сатрап Кармании, не пославший вовремя каравана с про виантом? За это он теперь заплатил своей головой. Аполлофан, который должен был организовать снабжение флота? Бематист, которому надлежало предоставить точные данные о расстоянии для рас чета пути следования флота Неарха и который дал 345
неверную информацию? Немало виновных нашел Александр, и многие из них были казнены, лише ны званий и должностей, заточены в темницу. Обвинение подданных во всех смертных грехах — не редкость среди деспотов, но Александр никогда не был тираном в классическом смысле этого сло ва. Как говорил один из его современников, Алек сандром владело отчаяние, он был мрачен и бледен вследствие физических и душевных страданий. Это означало, что подсознательно он чувствовал, кто истинный виновник всего случившегося: он сам. Еще античные историографы Диодор, Арриан, Плутарх, Юстии, Курций Руф намекали на это. Современные же историки пошли гораздо дальше, устроив чуть ли не судилище над ним. Конечно, всегда проще быть правым по прошествии време ни, но в этом случае о н и действительно располага ют весомыми аргументами: Гедросия до похода считалась неведомой землей, войско, с которым он отправился, для подобного предприятия было слиш ком велико и трудно управляемо, и уж совсем никак не следовало брать с собой такой огромный обоз с женщинами и детьми. Возможность повернуть на зад при появлении признаков надвигающейся ка тастрофы не была использована. Избежать подобных просчетов (элементарных стратегических ошибок) означало бы в данном слу чае действовать благоразумно. Но вплоть до этого рокового похода секретом успеха македонянина никогда не было благоразумие. Он всегда предпо читал отчаянную удаль добрым советам, действовал вопреки всем правилам военного искусства, прези рал осторожное обдумывание и взвешивание. Но то, что приносило победы в борьбе с людьми, ока346
зал ось бесполезным в противостоянии силам рав нодушной, враждебной природы. К тому же после фиаско на Гифасисе — позора, доселе невиданного, — он хотел доказать всему миру, на что способен: он подчинит себе пустыню, покорить которую не удалось ни легендарной Се мирамиде, ни великому Киру. Но он переступил при этом назначенные ему божественным провиде нием границы. Он слишком возвеличился, вознес ся и вызвал гнев богов. Александр, как и Цезарь, в самые ответствен ные моменты полагался на удачу. И, как показыва ли последние события, всегда был прав. Он был любимцем Тихе: казалось, он заключил с ней союз. Но в Гедросии непостоянная богиня счастья лиши ла его своей благосклонности — недаром же она стояла на шаре. «Перипетия» означает «изменчи вость судьбы». В трагедии героя Гедросия стала вехой, которой отмечено начало его пути навстречу неизбежной катастрофе.
Великая
чистка
«Многое вы сделали неверно за время моего отсутствия. Но вашей самой большой ошибкой было считать, что я не вернусь». П р и этом Александр имел в виду своих восточ ных сатрапов и приданных им македонских воен ных комендантов. Большинство из них решало после индийского похода: «Больше мы его не увидим, своего господина», который, как они знали, был настолько глуп, что сражался в первых рядах, бок о бок с рядовыми воинами. Когда-нибудь вражес-
347
кий меч сразит его. Ну, а если не меч, то одна из многочисленных коварных болезней, подстерега ющих солдат в походе. И стоит ли тогда стараться, тратить силы, усердие, энергию для поддержания правления того, кто заведомо обречен на смерть? Александр все равно так или иначе пропадет на чужбине... И они устраивали празднества неслыханной пышности, выписывали из Афин дорогих гетер, бравших за ночь до 10000 драхм, или просто уводи ли жен своих подданных, которые им нравились. Они забросили все свои обязанности и лишь об одной не забывали: обогащаться. Они грабили хра мы, вскрывали гробницы, нападали на караваны мирных купцов. Но в казне постоянно не хватало денег, и они увеличивали налоги и забирали по следнее у крестьян. Для укрепления своей власти они создали отряды наемников, которые не прися гали на верность царю. Те же из них, кто не творил подобного беззакония, тоже были виновны, так как они не отвечали на письма из царской канцелярии, не пополняли царское войско, что входило в их обязанности, не выполняли приказы до тех пор, пока, наконец, не выяснилось, что они уже не имеют смысла. В остальном же они выжидали, что принесет будущее. Александр завоевал империю, простиравшуюся от Адриатики до Пенджаба, от Яксарта до Нила. На всех полях сражения он одержал победы, посадил в завоеванных странах своих сатрапов, основал ч несколько Александрии, превратил наемников в мирных поселенцев и, едва увядали свежие лавры его венка, шел дальше, навстречу следующей цели. У него не оставалось времени для замирения новых 348
провинций, для проверки того, кто действительно был способен управлять гигантской империей. Боль шинство новых подданных Александра знали о нем лишь понаслышке, пообщаться же с ним, хотя бы только увидеть его, им не удавалось. Неутолимая жажда славы не давала ему покоя. Нигде он не задерживался настолько, чтобы на этих землях во царился покой — будто чувствовал, как мало време ни у него осталось. Как только до провинций дошел слух, что пус тыня поглотила Александра вместе с его воинами, беспорядок превратился в анархию. Поселенцы оставили свои города, наемники бунтовали, вель можи скрывались, прихватив царскую казну. Каза лось, уж теперь-то трон зашатался под напором вероломства, коррупции, алчности и глупости. „ Но вдруг Александр, которого считали погиб шим, вернулся, и час расплаты настал. Как пишет Якоб Буркхардт, от грека в нем была лишь неуемная жажда славы. Среди эллинских добродетелей редко встречались подобные верность данному слову, спо собность видеть свои ошибки и раскаиваться в них, быть надежным в дружбе, уметь прощать. Но о последнем сейчас речи быть не могло. Заклинания его полководцев, твердивших о том, что он поставит все на карту, если проявит хоть малейшую уступчи вость, оказались совершенно излишними. Только жестокими мерами можно было уничтожить это змеиное гнездо, только беспощадностью спасти трон. Свой первый удар он подготовил еще в Кармании. Ее сатрап Астасп, виновный в том, что вовре мя не отправил караваны в Гедросию, где их ожи дали голодные воины, был приговорен к казни ударом копья. Автофрадата, наместника одной из 349
территорий на побережье Каспийского моря, обви ненного в продажности и развале страны, ожидала та же участь. Орксин, самовольно захвативший власть в провинции Персида, вышел навстречу царю с караванами, груженными дорогими дарами, в надежде быть утвержденным Александром в жела емой должности. Однако доказательств того, что при Орксине в провинции господствовал террор и осквернялись святыни, было достаточно, чтобы затянуть на его шее петлю. Абулит, в свое время сдавший македонянам Сузы и оставшийся там сат рапом, не поставил обозу корм для лошадей, снаб див его лишь деньгами. Александр велел насыпать лошадям золотых монет и спросил: «Ты думаешь, они будут сыты этим?» Изнуренные солдаты потре бовали смерти сатрапа. Когда же его сын Оксафр, также виновный в преступном бездействии, стал поносить воинов, Александр вышел из себя и в ярости пронзил его мечом. Объявился и якобы законный наследник Дария по имени Бариакс. Водрузив себе на голову тиару, он попытался при звать мидийцев к освободительной борьбе. Он умер так же, как и иранцы Ордан и Зариасп, решившие ся на сопротивление. Астасп, Автофрадат, Орксин, Абулит, Оксафр, Бариакс, Ордан и Зариасп были из старинных бла городных родов, но от руки палача их не спасло ни знатное происхождение, ни заслуги, которыми они прославились в царствование Дария. По отноше нию к высокопоставленным македонянам и фра кийцам Александр вел себя таким же образом. Он повелел Клеандру и Ситалку из Экбатан явиться в Карманию, чтобы держать ответ за преступления, в которых они обвинялись: разграбление храмов, 350
жестокое обращение с населением, надругательство над женщинами. Против них свидетельствовали свои . же воины, поэтому суд был коротким. С учетом тяжести совершенных злодеяний они не были по вешены, их не пронзили копьем — такая смерть была бы слишком быстрой. Их распяли на кресте. Македоняне приняли это решение Александра с особенным удовлетворением, потому что и Клеандр, и Ситалк были среди тех, кто злодейски умертвил незабвенного полководца Пармениона. Вместе с ними казнили и 600 охранников, осущест влявших их преступные замыслы. Этой чисткой Александр преследовал опреде ленную цель — запугать своей жестокостью неради вых сатрапов. Он не щадил даже старых заслужен ных македонян, которых осталось уже немного и в которых он особенно нуждался. Но зато простой люд говорил: «Этот царь действительно справедлив. Он не желает, чтобы с нами обращались, как со скотом, и защищает народ от произвола и притес нения правителей». Иногда страдали и невинов ные. Славное это было время для доносчиков и наушников. Не так уж сложно было донести на своего заклятого врага, добиться его казни, предъ явив ложное обвинение. Такие случаи множились. Особенно усердствовали жрецы, которых поддер живал Гефестион. Но подобные проявления не справедливости считались закономерными и неиз бежными: лес рубят — щепки летят. Каждый день на пути следования из Гуляшкирда через Таруану в Пасаргады и Персеполь перед шатром Александра останавливались всадники с донесениями. Чаще новости были невеселыми: умер Мазей, первый персидский правитель, пользовав351
шийся доверием Александра. В Индии наемники убили сатрапа Филиппа. Поступало все больше жа лоб на Клеомена, ведавшего прежде казначейством и поднявшегося до наместника в Египте. Особенно много нареканий было из Греции, где египетское зерно настолько подорожало ч что беднота голодала. Клеомен же, торгуя зерном как ему заблагорассу дится, загребал огромные барыши. Но, поскольку миллионы поступали и в государственную казну, пройдоху-грека на так легко было поймать за руку. Из нисайских конюшен, имевших для кавалерии большое значение, увели большую часть лошадей. В горах Армении и Каппадокии, где мира не было уже давным-давно, власть окончательно перешла к иранцам. Во Фригии бунтовали племена. А дале кую Европу опустошали фракийцы, которых счита ли прирученными еще со времен Филиппа. В Эфе се убили поставленного Александром наместника Эгесия. Но самой большой заботой царя было дело Гарпала. Хромой друг юности Александра, негод ный к военной службе, был поставлен царем во главе казначейства. Он перенес свою резиденцию из Экбатан в Вавилон и вел там такой образ жизни, что даже видавшие виды вавилоняне считали это верхом неприличия. Превзойти его в разнузданнос ти могла одна лишь Пифионика, представительни ца древнейшей профессии, дававшей женщине един ственную в ту пору возможность быть свободной и независимой. Потому что законом в Греции все еще было мнение Перикла, согласно которому цар ство женщины — кухня и детская, а ее высшая добродетель — не выделяться ни в хорошую, ни в плохую сторону. 352
Гарпал выписал ее из Афин («все еще не пре сыщенный бурными и обильными ласками азиат ских женщин», как писал завистливый памфлетист Феопомп) и поселил в царском дворце. Он посылал эстафету всадников к Красному морю за рыбой для ее стола, велел оказывать ей царские почести, а когда она умерла, приказал в ее честь посадить рощу и воздвигнуть храм с богохульной надписью, возмутившей и богов, и смертных: «Афродите П и фионике». Уже не представляя своей жизни без эротического искусства греческих гетер, он выпи сал теперь Гликерию, которую рекомендовали ему все, кто не п р о ш е л в Аттике м и м о ее ложа. В Вавилоне ей было слишком жарко, и они отпра вились в Таре (что у подножия горы Тавр), считав шийся в то время крупным финансовым центром: этим Гарпал мог в случае необходимости объяснить свой переезд. Гликерию, как и ее предшественни цу, принимали здесь по-царски — так, лучшие ху дожники создали ее бронзовую статую. Но она не забывала своих голодающих земляков и посылала в Афины пшеницу. А то, что комедиографы вовсю потешались над ней в своих произведениях, ее нимало не заботило. Но настал день, когда до Гарпала дошла весть, которой он уже не ожидал и от которой побледнел: его господин и друг его юности еще не сошел в Аид. И нечего было рассчитывать на его пощаду и снисхождение. Он забрал из казны 5000 талантов, усадил Гликерию в паланкин, взял 6000 солдат, и ф л о т и л и я из 30 к о р а б л е й п о п л ы л а в А ф и н ы . У мыса Сунион они встали на якорь, и Гликерия, пустив в ход старые связи, купила право убежища. Афиняне колебались. С одной стороны, в них была 15 3ак. 246
353
сильна жажда наживы, с другой — давал себя знать страх перед Александром. После долгих перегово ров беглецам позволили войти в Пирейский порт, но лишь двум кораблям из тридцати. Афинам было предъявлено требование выдать преступника.*По сле долгих раздумий они нашли чисто афинский вариант решения проблемы, типичный для города, ставшего теперь карикатурой на некогда могущест венный полис: Гарпала выпустили, взяли под стра жу, отобрали часть похищенных денег и под по кровом ночи вернули на корабль, державший курс на Крит. Любовь Гликерии к своему господину была велика, но не настолько, чтобы последовать за ним. Вскоре она узнала, что он убит предводи телем своих наемников. Гарпал бежал из-за мучивших его угрызений совести, но кое-что указывает на возможную в его случае милость Александра: скорее всего, он про стил бы Гарпала и на этот раз. Царь вполне терпи мо относился к людям, живущим по принципу «у воды быть — и не напиться?». Он прекрасно знал, что его полководцы и вельможи следуют пра вилу «живи сам и не мешай жить другим», и его не задевало даже откровенное мотовство, если расто читель справлялся с порученным ему делом. А Гарпал справлялся. Уж он-то знал толк в сво ем ремесле. Слитки благородного металла, которы ми Ахемениды буквально заставили свои покои, он превратил в золотые и серебряные монеты. В качестве образца он выбрал аттический весовой стандарт. Сатрапы, имевшие до этого времени право чеканить монету, были этого права лишены, и тем самым был положен конец неразберихе в системе денежного обращения. Новая тетрадрахма с изображением Алек354
сандра стала основной, своего рода универсальной мировой валютой и открыла новую эпоху в истории экономики: постепенно ушло типичное для востока натуральное хозяйство, а вместе в ним и непосред ственный обмен «товар на товар», как и натуральная уплата налогов и сборов. «Приведение в движение богатств, лежащих мертвым грузом», централизация системы денежного обращения, унификация пла тежных средств способствовали невиданному рас ширению рынка, развитию новых экономических отношений. Пали таможенные барьеры, все гуще становилась сеть дорог. Греческий купец, для кото рого раньше краем света считалась Малая Азия, теперь искал новые торговые пути и стремился чуть ли не в Индию. Поселения, находившиеся вдоль этих путей, процветали, другие же, наоборот, утра тили свое значение. Как, впрочем, и рост денежной массы, имевший не только положительные, но и отрицательные последствия. Цены выросли, и бед няки обеднели еще болыце. Но большинство под данных грело руки на хозяйственных преобразова ниях, что подтверждал и Диодор: «Богатство пустило побеги, подобно посевам на полях, когда Александр завладел сокровищами Азии». Были заложены основы перехода к новому пе риоду, которому историк И о г а н н Густав Дройзен дал название в своем труде — «эпоха эллинизма». Он писал: «Имя Александра знаменует собой ко нец одной эпохи и начало новой». Она длилась 300 лет, с основания Александрии до захвата ее римским консулом Октавианом, позднее импера тором Августом. Подъем экономики и торговли в империи Алек сандра (впервые в истории речь шла о «мировой 355
экономике» и «мировой торговле») и расцвет горо дов, построенных по греческому образцу, были во многом заслугой греков-переселенцев: ремеслен ников и художников, мастеров горного дела и стро ителей дорог, архитекторов и крестьян, торговцев и судей, учителей и наемников, ученых и политиков. Всех этих людей нужда и скученность на родине побудили искать счастья на просторах Азии (пере селение, которое по своим масштабам сравнимо с европейской эмиграцией XIX века в Америку). Они принесли с собой в Азию технический прогресс в горном деле, в укладке водопроводов, прокладыва нии каналов и дорог и, в первую очередь, в воен ной сфере — ведь они уже располагали метательны ми орудиями, стенобитными машинами, военными кораблями. А ещё они принесли с собой культуру. В горо дах верхнего Евфрата нашли списки речей Демос фена, в Армении — стихи драматурга Еврипида, в Афганистане и Индии — греческие надписи. Ваяте ли Гандхары создали по образцу статуи Аполлона скульптурное изображение Бодисатвы и Будды; другие их творения заставляли вспомнить эллин ские статуи Зевса, Геракла и Афины. Но не следует забывать, что это было взаимное влияние: как от давали, так и обретали обе стороны. Восток вос принял элементы греческой, Греция же — восточ ной культуры. Эллинизация Востока была бы немыслима без греческого языка: его разновидность — аттический диалект — стал универсальным средством обще ния. Койне цементировал, скреплял все греческое на востоке и служил делу продвижения всего пе редового для того времени. Утверждают даже, что 356
христианство без посреднической миссии гречес кого языка вряд ли в ы ш л о бы за пределы Иудеи, потому что любая новая религия должна пропове доваться с п о м о щ ь ю медиума, а в этой роли и выступал мировой я з ы к греков. А как бы еще смогли распространиться Евангелия и Послания апостола Павла? Но эллинизм не только проло жил путь вероучению Христа, он стал учителем Рима. На этом о с н о в а н и и можно предложить вни манию читателя несколько р и с к о в а н н ы й вывод: без Александра нет христианства, без Александра нет Римской и м п е р и и . При выступлении из Македонии у Александра было 200 талантов долгов, с 70 талантами он пере шел через Геллеспонт. Мы знаем, что, отправляясь в поход, он играл ва-банк. Он выиграл. После битвы при Иссе у него уже не было долгов, после Гавгамел он стал самым богатым человеком в ой кумене. Ежегодно доходы от налогов, таможенных пошлин и прочих сборов его сатрапов составляли 30000 талантов. Он был царем, не желавшим счи тать денег и не считавшим их. Он был одновремен но и Крезом, и Мидасом, давал своим друзьям больше, чем брал себе, да и по отношению к про стым воинам он был великодушен и щедр. Те, кого он отправлял домой, в Македонию, увозили с со бой полные сумы золота, притороченные к седлу. Художника Апеллеса он сделал состоятельным че ловеком, философа Аристотеля — богачом, а своих полководцев — мультимиллионерами. Десять тысяч талантов перевел он в Грецию на восстановление обветшавших храмов. Крупные сумы он выделил на расширение системы каналов в Вавилоне, на осушение Копайского озера в Беотии, на строи357
тельство плотин в Клазоменах в И о н и и . П о к а он еще придерживался золотого правила исполнения любого бюджета: затратная часть не должна превы шать доходную.
Не
верь,
никому
и учись
олиночеству
В начале 324 года до н.э. Александр вступает в Пасаргады. В первую очередь он направляется к гробнице Кира Великого, основателя персидской мировой империи. Он с ужасом убеждается в том, что усыпальница, покоящаяся на массивном поста менте, к которому ведет м н о ж е с т в о ступеней, осквернена. Золотой саркофаг взломан, царствен ные останки разбросаны по полу, предметы, по ложенные согласно погребальному обряду в сарко фаг Кира, — ожерелья, серьги, кинжалы, пурпурные одеяния, богато украшенные мечи — исчезли. Все, что осталось, — несколько слов на разбитой мра морной доске. Он повелевает привезти жрецов, которые с давних пор присматривали за усыпаль ницей и в обязанности которых входило ежемесяч ное жертвоприношение — заклание одной овцы и одной лошади. Их допрашивают, затем пытают. Они сознаются в преступном пренебрежении своими обязанностями, но не знают, кто осквернил святы ню. Его гнев обрушивается на македонянина — командира охраны: разве он не знает, что осквер нить гробницу Кира — это то же самое, что подвер гнуть поруганию самого царя, потому что он — наследник великого правителя, империя которого перешла к нему? В тот же день несчастный лишил ся головы. 358
Аристобул, строитель и инженер, оставивший после себя биографию Александра, получает от царя задание восстановить усыпальницу в прежнем виде, так чтобы следов разграбления не осталось. Он выполняет поручение с такой точностью, что архе ологи нашего времени могут реконструировать ее согласно подробным описаниям Аристобула. Мно гие десятилетия гробницей Кира считалось мра морное сооружение с украшенным фронтоном в долине Мургаба. Но археологи редко придержива ются одного и того же мнения, и вскоре появилась вторая усыпальница Кира, квадратная башня-мав золей на постаменте, к которой ведут три ступени. Эта гробница Великого царя находится севернее царского дворца. Аристобул положил на саркофаг золотой венок, как ему было поручено его господином, снова вста вил каменную дверь и опечатал ее царской пе чатью. Надпись на усыпальнице он велел перевести на греческий и привести ее в таком виде после древнеперсидского текста: «О человек, кем бы ты ни был и откуда бы ты ни пришел, а я знаю, ты придешь, знай: я - царь Кир, создавший империю персов. Не откажи мне в горсти земли, которая покроет мои бренные останки». Пасаргады Александр покинул, поняв, как мало все же его здесь боятся. Будь это не так, как посмели бы они осквернить гробницу царя, почитаемого им, — а об этом они знали... Он уже было окончательно разуверился в своих подданных, но после двухднев ного путешествия в юго-западном направлении на чал сомневаться в себе самом. Он стоял со своими военачальниками среди руин дворцов Персеполя, в которых гнездились змеи, раздавались крики сов и 359
бурно разросся шиповник. Стоколонный зал, Ападана, ворота Всех стран, сокровищница — от них остались лишь жалкие руины, а в небе кружили вороны. «Сохрани это, — посоветовал ему тогда Парме нион, — ибо глупо разрушать то, что тебе же и принадлежит!» Он же, помнится, ответил тогда: «Ты забыл, сколько горя Ксеркс причинил грекам, когда сжег Акрополь. Мы должны отомстить!» Война с целью отмщения и восстановления раз рушенного, панэллинизм — какими пустыми и ни кчемными казались ему сейчас эти слова. Он стал другим, и цели у него теперь были другие. Ему уже давно передали, что афиняне ждут от него возмез дия. Только варвар-македонянин может мстить, творя новые злодеяния, за преступления, давно совершенные и уже почти забытые, мстить ни в чем не п о в и н н ы м людям за то, что натворили пол тора века назад их предки. , Сейчас он мог бы поселиться в этих дворцах, чтобы отсюда править своей новой империей, как царь в городе царей. Арриан со свойственной ему лаконичностью пишет о том, сколь глубоко Алек сандр сожалел о поджоге: «Возвращаясь, он провел некоторое, время у дворцов персидских царей в Персеполе. Теперь он не одобрял того, что сделал ранее». Прежде чем двинуться дальше, в Сузы, он вмес то казненного Орксина назначил сатрапом двух важнейших провинций — Персиды и Сузианы — молодого Певкеста. Македонянин из Миезы при шелся ему по сердцу. Само собой разумеется, что он храбро вел себя в бою, мужественно переносил 360
все тяготы и л и ш е н и я походной жизни, мог выпол нить любое поручение, — эти добродетели были свойственны многим воинам. Александр не забыл и того, как молодой македонянин со священным щитом Трои в руках спас своему господину жизнь в столице маллийцев (это способствовало его про движению по службе и дало ему должность соматофилакса — благородного царского телохранителя). Но было и нечто особенное, выделявшее его среди других. Со времени перехода через Дарданеллы Певкест начал с помощью учителя-перса изучать язык этой страны и древнеперсидскую культуру, общал ся с местными учеными, носил одежду прорицате ля, любил все персидское. Население видело в нем своего правителя, почитало, даже любило его. Алек сандр был бы рад иметь десятка три таких Певкестов. Певкест был для него, можно сказать, этало ном личности, способной осуществить то, о чем он мечтал: примирить Запад и.Восток. Это он дал Александру разумный совет: по до роге в Сузы вспомнить древнеперсидский царский обычай, введенный основателем империи Киром и забытый его последователями, согласно которому владыка дарит каждой женщине, встречающейся на его пути, золотую монету. Когда они прибыли в Сузиану, вечером того же дня в царском шатре появился Калан, индийский гимнософист, с необычной просьбой. Он просит у царя милостивого разрешения покончить жизнь са моубийством. Калан говорит, что по мере продви жения на запад он чувствует себя все хуже и хуже, а для него нет ничего более унизительного, чем стать трупом еще при жизни. Он тоскует по своим 361
брахманам - ах, если бы ему не пришлось покинуть их! Он уже давно раскаивается в этом и чувствует себя, как ручной тигр в неволе. Он действительно кое-чему научился у греческих философов, но сам мог бы дать им неизмеримо больше,, поскольку с индийскими мудрецами не может сравниться никто в мире. Предложение Александра показаться при дворному врачу индиец отклонил. «Лишь одно ле карство поможет мне, — сказал он, — это огонь». Отговорить его было невозможно, и по его желанию было воздвигнуто высокое сооружение из благородных пород дерева: кедра, лавра, кипариса, мирта. Македоняне дали ему сопровождение: кон ницу, слонов, отряд трубачей и собрались в вели ком множестве вокруг места, где скоро должен был запылать погребальный костер. Калан раздал ков ры, золотые сосуды, крашеные меха, которыми македоняне украсили это печальное место, подарил кому-то пурпурную мантию, в которую его завер нули, и белого скакуна, полученного им из царской конюшни. Он обнял друзей и крикнул воинам: «Пейте, пейте, пейте, празднуйте мой уход!» Правда, это не совсем отвечало духу учения его братьев-брах манов, исповедовавших самоотречение и отказ от всех земных радостей. Он поднялся по лестнице и возлег на ложе, увитое розами. Последние его слова были обращены к Лисимаху, преданному ему полководцу: «Скажи своему царю, что я буду ждать его в Вавилоне». Он подал з н а к зажигать огонь, вытянулся и застыл. К а к с удивлением со общили очевидцы, он не пошевелился даже, когда я з ы к и пламени добрались до него, а затем пламя охватило все ложе. 362
Александр, не пожелавший присутствовать при этом зрелище, сказал Гефестиону: «Он победил более сильных врагов, чем ты, — боль и смерть». Лисимах не осмелился передать царю устное послание ин дийца, потому что многие увидели в нем дурное предзнаменование. Появился Аристандр, не зна ю щ и й усталости ясновидящий, как всегда со своим коршуном, который тотчас же начал кружить над костром. Последнее желание Калана все исполнили с радостью — даже устроили соревнование, в кото ром награду должен был получить тот, кто выпьет больше всех неразбавленного вина. Пиршества в палатках продолжались с вечерней до утренней зари. При каждом звуке трубы нужно было под нять кубок, увитый плющом, и осушить во славу Диониса. В ту же ночь от последствий такого геройства под столами скончались 40 солдат Алек сандра. Победил н е к и й Промах, в ы п и в ш и й четы ре хои (около тринадцати литров). Он с гордостью возложил на свою голову обещанный золотой ве н о к стоимостью в один талант (около 25 тысяч немецких марок), пошел в свою палатку и лег спать. Проснулся он в Аиде. Сам Александр принял участие в этом соревно вании, но конкуренции не выдержал. Он пил боль ше, чем когда бы то ни было — дни и ночи. Неко торые из его биографов пришли к выводу, что он, по-видимому, был алкоголиком. Они вынесли при говор, остававшийся в силе долгие годы. Школьни ки от Тебриза до Шираза и сегодня еще читают в учебниках, что Александр был «пьяницей и варва ром». Большинство же наших источников осторож но предполагают, что в становлении характера царя 363
произошел своего рода надлом, когда он после смерти Дария унаследовал империю Ахеменидов. «Привыкший скорее к тяготам войны, чем к праздности и лени, он с головой бросился в удо вольствия, и пороки одолели его, царя, которого не могло одолеть персидское оружие. Теперь он хотел, чтобы его не только называли сыном Зевса, но и считали таковым, как будто мыслям можно прика зывать так же, как языкам. Все больше перенимал он чужие нравы и обычаи, словно считал их лучше своих. Тем самым он настолько оскорблял души и зрение своих соотечественников, что даже его друзья начали считать его врагом. Провидение меняет характер человека по своему усмотрению, и так редко кто-то ценит свое счастье», — замечал Курций Руф. Другие авторы говорят о том, что он, един ственный из властителей, которому было не чуждо милосердие, с тех пор не помышлял о сострадании, а проявлял жестокость там, где бы раньше простил; все больше и больше он становился другим. Но о деформации характера Александра гово рить, пожалуй, еще преждевременно. Конечно, он стал меньше доверять окружающим, даже своим давним друзьям. Теперь он гораздо охотнее прислу шивался к alexandrokolakes, как презрительно назы вали его подхалимов, чем к тем, кто открыто гово рил правду. Но то, что он разительно отличался от юноши, когда-то переходившего Геллеспонт, было в порядке вещей. Многое изолировало его от окру жающих: тяжелый груз управления империей, ко торый он взвалил на свои плечи, непосильные за дачи, которые он поставил перед собой, нудная повседневная рутина, от которой никуда не де364
нешься, а главное — сознание того, что на чужбине он может положиться только на себя. Шекспир назвал это «одиночеством царей». Александр же был одинок вдвойне, потому что самые близкие люди не могли понять, чего он хочет и почему поступает именно таким образом. При этом урав нивание персов с македонянами и греками, набор в войско иранских солдат, произведение воинов из числа местных жителей в военачальники высокого ранга, заимствование самим Александром нравов и обычаев новой страны являлись л и ш ь его первыми шагами на пути к достижению своей цели. Эта цель была подобна мечте — мечте, которой предстояло изменить мир. Александр был мечтателем.
Слияние
наролов
Длина царского шатра по периметру составляла около 700 метров; он опирался на 50 колон из кедрового дерева. Свет факелов отражался и играл в дорогих камнях, оправленных в дерево, в золотых нитях, кое-где сверкавших в льняной ткани шатра, в драгоценном серебряном шитье, украшавшем его стены. Посреди этого гигантского «зала» вокруг круглого стола стояло девяносто скамей с пурпур ными покрывалами. В галереях вокруг царского шатра устроили девяносто спальных покоев, отделенных друг от друга коврами. Пол был усеян лепестками роз; из светильников веяло ароматом пряных трав; в фонтанах вместо воды било красное и белое вино, а воздух был наполнен звуками флейты. В этой атмосфере пышности, великолепия и расточительства праздновалось беспримерное со-
365
бытие: свадебный пир десяти тысяч македонских воинов в Сузах. Раздался сигнал трубы, и на ковер, усыпанный лепестками роз, ступила девяносто одна невеста; лица дочерей знатнейших семей Персиды, Бакт рии, Мидии, Парфии, Сузианы были закрыты по крывалами. Девушек подвели к македонским же нихам. Амастра, племянница Дария, подошла к Кратеру, Атропата — к Пердикке, Артакама из рода Артабаза — к Птолемею, ее сестра Артония — к Евмену, сестра тайной жены царя, Барсины — к Неарху, Апама, дочь бунтаря Спитамена — к Селевку. Сам Александр сватался сразу к двоим: Статире, старшей дочери Дария, и Парисатии из дома быв шего правителя Артаксеркса III. Породниться сразу с двумя персидскими царскими династиями ему казалось более надежным. Гефестион, назначен ный его заместителем, получил руку Дрипетии, второй дочери Дарий, и стал, таким образом, сво яком друга. То, что девяносто одну невесту подвели к девя носта женихам, ничего при этом не перепутав, было заслугой распорядителя придворных церемоний Хареса: его «режиссура» была действительно безуп речна. Гораздо проще было женить македонских солдат — их собралось здесь более десяти тысяч из пятидесяти тысяч оставшихся в живых. В большин стве своем они уже давно жили со своими азиат скими подругами, оставалось лишь узаконить су ществующие отношения, как того требовал царский приказ, согласно которому каждая, теперь уже за конная, жена получала богатое приданое, а успев шее стать многочисленным потомство — щедрые подарки. 366
«То, что прежде разделяло народы, смешалось теперь в одном кубке любви, и все пили из этого кубка, — писал Плутарх в Moralia, — и забыли прежнюю вражду и собственное бессилие». П ы ш н о е празднество, длившееся пять дней, могло истощить даже богатую царскую казну, если бы не свадебные подарки, шедшие потоком со всех концов империи. Одна л и ш ь стоимость золотых венков, подаренных добровольно и добровольнопринудительно, составила, по подсчетам нового главного казначея, около 15000 талантов (то есть в пересчете примерно 375000000 немецких марок). Гарпал, опрометчиво поспешивший сбежать, с ра достью принял бы участие в этом действе. Гораздо меньше ему понравилась бы сатира под названием Agen, привлекшая всеобщее внимание во время выступления артистов. «Сын фаллоса» (кличка бывшего главного казначея) подвергался в ней многочисленным насмешкам. К массовым свадебным торжествам в Сузах отно сились неоднозначно уже в античную эпоху. В новое же время, особенно в пуританском XIX веке, люди приходили в ужас. Благородных ж е н щ и н повер женных стран подводили к мужчинам-победите лям, будто кобыл к жеребцам. Речь шла о вторже н и и в самые интимные сферы человеческой жизни, брачных узах, о насилии над сердечными склон ностями. «Неужели это были те же самые люди, которые три года назад осмелились отказаться от проскинезы?» — недоуменно спрашивает Шахермайр и сам дает ответ: «Вблизи всемогущего царя они постепен но утрачивали свои собственные взгляды. Теперь сподвижники царя не только склонились перед его 367
идеей уравнивания населения, но и согласились с новым, провозглашенным Александром планом сли яния. И все-таки в осуществлении этого плана, в бракосочетании в Сузах было что-то зловещее. Силь ные и гордые молодые герои играли предписанные им роли, подобно жалким статистам».* Ну, что касается сердечных склонностей при выборе супруги, то в античные времена они редко принимались во внимание. Женились, руководству ясь благоразумными соображениями, исходя из того, что брак — слишком серьезное дело, чтобы предо ставлять такое ответственное решение молодым людям. А что до благородных домов, особенно царского, то в них во все времена речь шла только о сословных браках по расчету. Не стоит удивлять ся, что ни один из девяноста женихов не воспро тивился. Кроме того, невесты были хороши собой, в их жилах текла горячая кровь, к тому же они происходили из знатных родов — так почему бы и нет? Недовольство выражали лишь немногие из тех, кто уже состоял в связи с уроженками Азии, чувствовал себя при этом вполне комфортно, и радости семейного очага им были ни к чему. Но Александр к торжествам в Сузах относился очрнь серьезно. Этой свадьбой он хотел дать знать, что не делает и впредь не будет делать различия между победителями и побежденными, между ма кедонянами и персами. Действие носило символи ческий характер, но, что являлось типичным для царя, было увязано с чисто практической целью: соединением разных наций узами крови; это долж но было привести к появлению единого народа, * Шахермайр Ф. Александр Македонский. С. 395. (прим. ред.) 368
населявшего его державу. А как же еще можно было сохранить империю и обеспечить ее будущее? Когда речь шла о смешанных браках в высших слоях общества, в первую очередь и почти исклю чительно имелись в виду македоняне и дочери Ирана. В будущем важнейшие посты в государстве д о л ж н ы были з а н и м а т ь дети от этих браков. К невестам, на которых женились простые солда ты, такие высокие требования не предъявлялись, это могли быть азиатки не иранского происхожде ния. Сопровождая солдат в обозе, они были бес правны, но, став законными женами, обретали, как и их дети, гражданские права. В многочисленных Александриях также п о о щ р я л и с ь браки между гре ческими н а е м н и к а м и и местными ж е н щ и н а м и . Александр мысленно представлял себе переселе ние народов в будущем: на берегах Персидского залива появятся ф и н и к и й с к и е мореходы, в Пер сии - греки, на востоке И р а н а - балканские пле мена. Думал он и об обратном потоке миграции с востока на запад. Усилия Александра слить македонян и персов, равно как и другие народы, в единое население империи пошли прахом после его безвременной кончины. Восемьдесят восемь из восьмидесяти де вяти гетайров покинули своих персидских жен, доверенных им Александром. Л и ш ь Селевк остался со своей Апамой, которая была родом из Бактрии. Многие из наемников, поселившихся в городах Восточного Ирана, попытались вернуться на роди ну, как это уже было, когда пошли слухи о смерти Александра на земле маллийцев. Наемники избега ли женитьбы на местных женщинах. И остается лишь догадываться, удалось ли бы когда-нибудь 16 3ак 246
369
реализовать идею слияния, вернее, подойти к ее реализации. С уверенностью можно сказать следу ющее: торговля, процветающая по всей империи, отлаженная система денежного обращения, новые города и завоеванные р ы н к и и, прежде всего, мас совая миграция — все это не могло пройти бесслед но. Нельзя забывать о том, что многие планы царя только начинали претворяться в жизнь, когда смерть унесла его. И невозможно переоценить его идею ассимиляции в то время, когда властитель дум Платон утверждал, что все варвары, и в первую очередь персы, — враги, и превратить их в рабов или даже истребить — это нормально. Но вернемся в Сузы, где эйфория воинов по поводу кошельков, туго набитых благодаря богато му приданому своих невест, исчезла в тот момент, когда глашатай объявил: каждый, у кого есть долги, должен явиться к казначею и предъявить свои дол говые расписки, вслед за чем ему на месте выпла чивается необходимая сумма для покрытия долга, как бы велик он ни был. То, что должно было вызвать восторг, возымело обратное действие: во ины собирались в палатках, шептались и скоро пришли к единому мнению, что им готовится ло вушка. Что же еще мог задумать их полководец, как не попытаться таким образом поймать тех, кто за должал торговцам, сопровождавшим армию, взял кредиты и вообще растранжирил свое жалование? Понадобилось новое оповещение — о том, что деньги получат и те, кто не хочет называть своего имени. Только теперь они вышли из своих укрытий и столпились вокруг столов с золотыми и серебряны ми монетами. Толпа была многотысячной, потому что большинство воинов жили не по средствам. 370
Среди них был и один из командиров, Антиген, старый рубака, присвоивший по фальшивой долго вой расписке 10000 драхм. После разоблачения он был разжалован и наказан, принял бесчестье близ ко к сердцу и хотел свести счеты с жизнью, бросив шись на свой меч. Александр потребовал от Антигена отчета, про явил строгость, но подчеркнул, что высоко ценит храбрость — при условии, что она превосходит ал чность; потом вернул старику его должность и приказал казначею, уходя: «Выдай ему, сколько попросит». Это всего лишь мимолетная запись на полях, оставленная Диодором, но не упомянуть о ней невозможно — настолько это было в духе Алек сандра, насколько не вяжется с образом ни одного другого властителя античности. Приданое сожительницам воинов, выплата дол гов последних (одна л и ш ь она поглотила 10000 талантов) были, по сути дела, не чем иным, как попыткой подкупа солдат и командиров. Царь чув ствовал, как их раздражает появление в армии иранцев, которых становилось все больше. Болез н е н н о воспринимали они назначение персов на командные посты; даже в элитных подразделени ях, служба в которых всегда была привилегией македонской аристократии (как в феодальной агеме — пешей гвардии), появились представители бактрийской, п а р ф я н с к о й , арахозской знати. Эти персы, которых побеждали в каждой битве, полу чали даже высшие награды. Что, они участвовали в марше смерти по Гедросийской пустыне? Или, может быть, дрались на Яксарте со всадникамистепняками? И л и стояли насмерть против слонов царя Пора?
371
Бунт в
Описе
Однажды утром тридцать тысяч молодых иран цев вошли в свой лагерь, находившийся перед городскими воротами. Согласно приказу их еще в 331 году до н.э. собрали со всей страны, обучили греческому языку и умению обращаться с новей шим македонским вооружением. Для любого ма кедонянина это было не самое приятное зрелище: юнцы хвастались своим македонским оружием, а военные упражнения в ы п о л н я л и так, будто сами придумали македонскую фалангу. Их называли «эпигонами» — последователями, и нетрудно было догадаться, за кем о н и должны были следовать. Этот царь, постепенно п р о н и к а в ш и й с я обычаями и образом жизни их народа, все больше превра щался в азиата. Атмосфера была взрывоопасной, и взрыв про изошел здесь, в Описе. Поводом снова послужила мера, направленная на благо солдат. Царь отпускал на родину около десяти тысяч — тех, кто получил на войне ранения, из-за которых стали непригод ными к военной службе. Александр щедро награ дил каждого из них пятнадцатикратным годовым жалованьем. Но едва они получили приказ об уволь нении из армии, перед царским шатром собрались македонские воины и командиры. Они хотели знать, смогут ли все когда-нибудь вернуться домой или они обречены остаться в этой Персии навсегда, вдали от родины и своих семей. Царь, поднявшийся на возвышение с восемью телохранителями, не успевает и слова сказать. Тол па в ярости кричит, обвиняет его, упрекает в том, 372
что своих варваров он любит больше, чем македон ских соратников, которые ради него страдали, шли на гибель, проливали кровь. А потом он услышал слова, больно ударившие его: «Веди свою войну дальше один, отец твой поможет тебе!» Это была неприкрытая издевка, потому что под отцом подра зумевался не кто иной, как Зевс-Аммон. В бешенстве Александр спрыгивает вниз, в тол пу, хватает одного из самых яростных крикунов, велит увести его: «Этого! И этого! И этого тоже!» Их тринадцать — тех, кого уводят и топят в Тигре. Перед возвышением стоит грозная толпа из тяже ловооруженных солдат, за жизнь Александра в этот момент никто не дал бы и обола, и тем не менее никто не осмеливается напасть на него. Кажется, аура, излучаемая этим человеком, защищает его. Александр снова поднимается на возвышение. Стало очень тихо. Ветераны, изуродованные бое выми шрамами, поседевшие в боях, стояли и жда ли, что скажет им их полководец. Речь, которую произнес Александр, дошла до нас в изложении Арриана и Плутарха. Они, в свою очередь, основы ваются на свидетельстве Птолемея, присутствовав шего при обращении Александра к своим воинам. Мы согласны с корифеем Дройзеном, мудро по лагавшим, что ему все равно, совпадает^ли каждое переданное слово с действительно произнесенным, потому что основные мысли а они достоверны — заслуживают того, чтобы быть приведенными. «Македоняне! Кто из вас может сказать, что он сделал для меня больше, чем я для него? Пусть покажет мне свои шрамы, а я покажу ему свои. Мечами и кинжалами нанесены мне раны в едино борстве с врагом, стрелами попадали в меня не раз, 373
ударов дротиком и камнями не счесть! С вами вместе я питался травой, пил гнилую воду, жил в землянках, с вами вместе меня заносил снег в горах и песок в пустыне. Я вел вас от победы к победе, я сделал вас богатыми — вас, живших дома в хлевах вместе с козами. А теперь я хотел отправить тех, кто устал от этой борьбы, в Македонию, где их приняли бы с восхищением и гордостью. Того, что происходит сейчас, не было ни разу: все войско оставляет по бедоносного царя! То, чем вы владеете, отняло у вас рассудок. Того, кто не в силах выдержать испы тание счастьем, постигнет несчастье, — голос его стал резким. — А теперь идите, я вас не держу. Но, вернувшись домой, не забудьте сказать, что вы оставили своего царя во вражеской стране, предо ставив его защиту азиатам. Поистине это вызовет похвалу людей, и боги вас благословят. А теперь прочь, идите с глаз моих!» Конечно же, это была речь-обвинение, не без самолюбования и жалости к себе. И тем не менее невозможно представить, чтобы какой-либо вос точный властитель или даже европейский полково дец той эпохи говорил со своими солдатами подоб ным образом. Эффект речи Александра превзошел все его ожидания. Когда он в сопровождении бла городных телохранителей покинул возвышение и удалился, то оставил кучку растерянных, сбитых с толку людей — толпу детей, которых сурово отчитал перед тем, как уйти навсегда. «Кто же теперь поведет нас на родину?» — спра шивали простые солдаты своих непосредственных командиров. Те, в свою очередь, вопрошали воена чальников. Общая растерянность возросла, когда
374
они узнали, что иранские высшие военные чины направляются в царскую резиденцию на Тигре. Прошел слух, что штаб приступил к формирова н и ю нового войска, состоящего исключительно из азиатов: из иранских всадников, царских щитонос цев, воинов с серебряными щитами, пехотинцев, элитных подразделений, личных телохранителей царя; командные посты на всех уровнях будут заня ты иранцами. Но это не было домыслом. Александр восседал среди персидской знати, раздавал ЩА новые звания и должности и расточал комплименты. Он-де, от правляясь в Персию, как и все македоняне, ожидал встретить воинов, силы которых растрачены в пого не за наслаждениями, а мораль уничтожена подку пом и продажностью. Но вместо этого он увидел на Гранике, при Иссе и при Гавгамелах, как отважно они сражаются, как достойно, без жалоб, умирают. «Я говорю об этом впервые, но знаю уже давно. Прошу вас стать моими братьями...» Александр, безусловно, рисковал. Ему необхо димо было привлечь персов на свою сторону, так как они стали теперь его единственной надеждой. Пусть заодно и его земляки там, на улице, поймут: он обойдется и без их поддержки. Александр втай не надеялся, что слух об организации нового, ис ключительно иранского войска поразит их и заста вит одуматься. Утром третьего дня он заметил, что македон ские солдаты собираются перед шатром, снимают шлемы, бросают оружие наземь и зовут его все громче и громче. Он заставил их прождать несколь ко часов, потом вышел и выслушал все, что ему сказал командир всадников Каллин.
375
«Ты видишь, Александр, в каком отчаянии эти взрослые мужчины, — они плачут. Они узнали, что ты называешь персов своими братьями и разреша ешь им целовать себя. Эту честь ты ни разу не оказал ни одному македонянину, и именно по этой причине...» Царь прервал его; теперь и его лицо было зали то слезами: «Точно так же и вы — мои братья, вы все — так я вас и буду называть впредь». Он поце ловал Каллина и подставил солдатам щеку для поцелуя. Они подняли с земли брошенное оружие и с «криками радости под хвалебное песнопение» вернулись в лагерь. Так закончился бунт, и подобным завершением были очень растроганы свидетели данного собы тия, писавшие о нем впоследствии. Для них навсег да останется загадкой отношение этого человека к своим солдатам и глубокое проникновение в их души. Александр утихомирил восставших, не сде лав им ни единой уступки. Это был блестящий в психологическом отношении ход. Если бы он по пытался подавить мятеж с помощью персидского войска, резня была бы неизбежна. Ветераны теперь соглашались отправиться в Ма кедонию под предводительством Кратера. Они ис пытывали двойственное чувство: радовались воз вращению в семьи, но в то же время помнили о том, какую жалкую жизнь крестьян, пастухов, ру докопов они вели, пока Александр не нашел их в лесах и на высокогорьях. Кроме того, многим было нелегко прощаться со своими иранскими женами и детьми. Брать же их с собой было строго запреще но. Опасались, что их появление в Македонии «вы зовет беспорядки, раздор и бесчисленные конфлик-
376
ты». Но им было обещано, что дети македонских воинов, рожденные иранками, будут воспитаны в македонском духе (то есть для военной службы), а когда вырастут, соединятся со своими отцами. Кратеру было дано деликатное поручение сме нить Антипатра на его посту и отправить с только что набранными рекрутами в Вавилон. Александр опасался, что вечные, ссоры между его наместника ми и матерью когда-нибудь приведут к катастрофе. Он очень часто получал от обоих, Антипатра и Олимпиады, письма, «в которых они обвиняли друг друга в преступлениях, позорящих достоинство и благородство царственных особ». Отправляя же в Македонию Кратера, он очень ловко избавлялся и от присутствия в своем окружении высокопостав ленного военачальника, чьи заслуги несомненны, но догматизм и консерватизм которого тормозили все новое.
Мечта Алексанлра
о мировой
империи
Перед отплытием ветераны приняли участие в празднике примирения. Они, еще недавно желав шие своему царю сошествия в Аид, сидели на по четных местах рядом с ним, в окружении знатных греков, далее расположились персы -и, наконец, еще дальше — избранные представители других народов, населявших империю. Вместе они совер шили жертвоприношение разным богам: ЗевсуАммону, Гераклу, Ахурамазде, Анахите; церемонию совершали греческие ясновидящие и персидские маги. Вместе они черпали вино из огромного, в тысячу литров, серебряного котла Ахеменидов, пили его и поливали им землю. Они молили богов о том, чтобы те сохранили все хорошее, а в первую оче редь koinonia и homonoia — партнерство и мир меж ду народами. Две цели, которые Александр посто янно ставил перед собой. Наиболее точно изложил их Плутарх в своем произведении De Alexandri magni fortuna et virtute. «Александр стремился населить всю землю и превратить всех людей в граждан одного государст ва, пользующихся одними правами и подчиня378
ющихся одной власти. Если бы великий бог, ни спославший Александра на землю, не призвал бы его к себе так быстро, то в будущем для всех жи вущих на земле был бы один закон, было бы одно право, была бы одна власть, поскольку они жили бы в одном мире. То, как он завоевывал новые земли, доказывает нам, что не только богатство для него было важно и что смыслом его завоеваний были не разбой и грабеж, а установление согласия и мира между народами, их единение. Будучи уверенным, что он ниспослан небом для примирения всех живущих на земле, он заста вил всех пить из одной чаши дружбы. Он переме шал нравы, обычаи и уклады народов и призвал всех считать своей родиной всю землю. Все чест ные люди должны чувствовать себя родственника ми, а злых они исключат из своего круга». Это раннее произведение историографа эпохи Рима называлось «О счастье и добродетели Алек сандра», и не удивительно, что приведенный фраг мент кажется преувеличенно восторженным. Вряд ли при переправе через Геллеспонт Александра заботил мир между народами. К осознанию этой проблемы его привел опыт, обретенный на пути длиной в десятки тысяч миль. Именно он заставил Александра понять простую истину: одни македо няне завоеванную империю не сохранят, но они сумеют сделать это вместе со своими врагами иран цами. А такое сотрудничество оказывалось возмож ным лишь в случае отказа его земляков от реакци онного национализма. Теперь уж нельзя было видеть в персах варваров. Следствием новых воззрений Александра было создание смешанного войска, появление смешанного населения в новых, осно-
379
ванных им городах, поощрение смешанных браков. Во время общего жертвоприношения и молитвы в Описе он просил о ниспослании македонянам и персам равноправного партнерства и о возможнос ти вхождения в эту новую общность и других наро дов своей империи. И из этого, как ночь за днем, следует, что все народы подлунного мира должны жить в согласии. Политической необходимостью была продикто вана идея, вернее, мечта Александра: все люди — братья. А как братья могут жить в мире, если не убеж дены в том, что все о н и дети одного отца, одного бога? Не обязательно Зевса, Ахурамазды, Аммона, Митры — это царь провозгласил еще раньше (рели гиозная терпимость всегда была характерна для него), как и то, что он предназначен богом для примирения народов. Слияние, единение, брата ние постепенно превратились в его политическую программу, которой не суждено было осуществить ся. Она стала его.завещанием. Англосаксонские историки создали образ гу м а н н о г о Александра, к о т о р ы й п р и ш е л , чтобы осчастливить мир, и которому грезилась идея все общего братства. Несколько идеализированный об раз, не все в нем документально подтверждается. Но штрихи, которыми он создан, сильны и убеди тельны, и если приглядеться повнимательнее, то, подобно проявляющимся на свету водяным зна кам, проступает портрет человека, изменившего мир. Если все люди — братья, они должны жить друг с другом в гармонии сердца и души. «Вне всякого сомнения, у него не было четкого плана действий. Это была мечта, но мечта более великая, чем все 380
его завоевания. Мечтали об этом многие, но честь первым из известных нам людей высказать свое убеждение в том, что все люди — дети одного бога, принадлежит ему. Благодаря гармоничному един ству грез и реальных действий возникла новая кон цепция мира, в котором был один бог и одна на ция». Для Александра это была заветная цель. Было ли что-либо более важное, нежели примирение Востока с Западом? Мы подчеркиваем: поставить перед собой задачу навсегда устранить расовые предрассудки мог только фантазер. Но сколь без надежно-беспросветной была бы жизнь без такой мечты, без утопии! Мечта Александра растворилась в хаосе войн, которые велись дидохами из-за его наследия. Тем, что утопические идеи Александра вообще стали нам известны, мы обязаны филосо фам, которые подхватили и развили их. Они учили, что конечной целью развития должна быть единая, общечеловеческая общность. Зенона, основавшего в Афинах школу стоиков, не в последнюю очередь вдохновили на создание его учения о космополити ческом идеализме именно идеи Александра. «Огонь, зажженный Александром, долгое время лишь тлел. Может быть, он и сегодня только тлеет, но он никогда не угасал, и погасить его невозможно», писал Тарн. Экбатаны, древняя столица Мидии, в начале октября 324 года до н.э. сияла красотой. Снег на вершине Оронта, ветви деревьев, гнущиеся под тяжестью плодов, зубцы стен и башни дворцов были достойным обрамлением празднеств в честь Диониса, проходивших в то время здесь - так же, как на родине. Правда, во дворце Солнца недоста-
381
вал о множества золотых кирпичей, похищенных македонскими комендантами, хозяйничавшими здесь раньше. В один из этих благословенных осен них дней царь наблюдал за спортивными состяза ниями, аплодируя атлетам-борцам. Место рядом с ним пустовало, и каждый знал, почему: вот уже восемь дней, как больной Гефестион не вставал с постели. Появился гонец, прибытия которого Алек сандр так боялся. Уже через несколько минут царь спешивался перед ракадами дворца. Слишком поздно... Гефес тион был мертв. Александр похоронил уже не од ного соратника, но смерть друга его юности из Пеллы, с которым он вместе рос, познавал науки у Аристотеля, а у Филиппа учился обращаться с ору жием, друга, с которым десять лет сражался бок о бок, была для него тяжелым ударом. «Он тоже Александр», — помнится, успокаивал он мать Да рия, когда она бросилась ниц перед Гефестионом, а не перед ним, царем. Поистине, Гефестион был его alter ego, его вторым «я». Печаль его была безмерна. Кто виноват? Где врач? В амфитеатре. Главкия привели. Он клятвен но уверял Александра в своей невиновности, и он действительно был невиновен, потому что вопреки всем врачебным предписаниям больной не постил ся, а объедался, пил не воду, а вино, причем в чрезмерных количествах. При его болезни (позднее говорили о тифе) это было в высшей степени не разумно. Но никакие уверения Главкия не помог ли: он был отдан в руки палача. И вновь повторилось все то, что последовало за смертью Клита: три д н я Александр не отходил от мертвого друга, проклинал Асклепия (как утверж382
дали перипатетики, он даже приказал сравнять храм бога врачевания с землей), остриг волосы, как Ахилл, обривший голову в знак скорби по своему возлюб ленному другу Патроклу, запретил игру на флейте, танцы, искусство лицедеев по всей стране, велел погасить священный огонь и послал отряд всадни ков в оазис Сива, чтобы те задали Зевсу-Аммону вопрос: можно ли почитать усопшего как бога? «Не как бога, но к а к героя», — был ответ. В окружении Александра печаль была притвор ной. Гетайры в большинстве своем не любили Гефестиона. Евмен и Кратер даже ненавидели этого льстеца, красавчика, наушника, каковым они его считали. Когда Александр велел им соорудить в Вавилоне для Гефестиона гигантский погребаль н ы й костер и гробницу выше вавилонской храмо вой башни, а также пригласить для погребальной процессии три тысячи певцов и музыкантов, они выполнили поручение, сокрушаясь про себя по поводу гигантомании Александра. Со скрежетом зубовным Евмен выделил из государственной каз ны 10000 талантов на постройку самой колоссаль ной усыпальницы всех времен. Александр проклинал богов, бежал от людей и в одиночестве переживал свое горе. Чтобы отвлечь его, гетайры пошли на хитрость: в своем Донесении они преувеличили масштабы восстания коссеев, одного из диких горных племен, ни перед кем не склонявших головы, которые к тому же угрожали пропустить войско в Вавилон лишь в том случае, если им будет выделена довольно крупная сумма. Уловка удалась: царь приказал тотчас выступать. Построившись в две колонны, войско двинулось в горные долины, невзирая на холод. Воинственных 383
пастухов выбили с занимаемых ими высот, их кре пости разрушили. Началась своего рода беспощад ная партизанская война, которая велась обеими сторонами. В этой войне были истреблены все коссеи. В плен взяли немногих, но и тех царь велел убить, вернее, принести в жертву Гефестиону, как ему, почившему герою, и подобало. Если в наши дни путник забредет в Хамадан — так теперь называется иранский город Экбатаны, — вряд ли ему что-нибудь напомнит о днях былого величия. Пожалуй, л и ш ь один Санг-и-Щир, мону ментальный к а м е н н ы й лев, воздвигнутый здесь македонянами в память об усопшем Гефестионе, о чем, впрочем, давным-давно все уже позабыли. Иначе женщины не карабкались бы по скале, что бы пристроить в его гриве цветные камешки в знак того, что они просят богов ниспослать им детей. Памятник царскому любовнику, помогающий бес плодным женщинам! Поистине Клио, муза исто рии, позволяет себе иногда пикантные шутки.
Алексанлр - бог?
Когда в 331 году до н.э. Александр подошел к стенам Вавилона, городские ворота распахнулись, и сатрап Мазей был готов устроить ему триумфаль ный прием. Однако на сей раз его вступлению в город решили воспрепятствовать, но не солдаты (для этого не хватило бы сил), а двое пожилых длинноволосых халдеев. О н и просили передать царю, что звезды говорят, будто ему грозит беда, если он. войдет в Вавилон. Александр, как мы зна ем, верил в предзнаменования, как в добрые, так и 384
в дурные. Тем не менее он заподозрил неладное, сопоставив два факта: щедрое финансирование работ по восстановлению Этеменанки (вавилонской баш ни) и рост доходов жрецов. Они саботировали стро ительство и использовали деньги для «более важ ных дел». Но заставляло задуматься и то, что возвестил Пифагор, гадавший по внутренностям животных, тот самый Пифагор, который предсказал смерть Гефестиона: и на этот раз печень жертвенного жи вотного состояла только из одной доли. Каждый знал, что это особенно дурной знак. А что произнес Калан, прежде чем подняться на костер? «Скажи своему царю, что я буду ждать его в Вавилоне». Было бы непростительной глупостью бросать вызов богам. Царь велел части войска войти в Вавилон, а сам расположился в Борсиппе, что западнее Ев фрата. Когда же из города пришло донесение о том, что каждый день со всего света прибывают посланцы с просьбой об аудиенции, соображения государственной пользы одержали верх над верой в магическое, и царь сел в колесницу, запряженную восьмеркой индийских лошадей. Устроенный им прием делегаций был столь ве ликолепным спектаклем, что даже скептики начали верить, что царь — бог. Они ждали у пышного царского шатра, охраняемого боевыми слонами и воинами-лучниками, сначала онемев от произве денного этим величием впечатления, затем — от удивления и, наконец, благоговейно застыв. В со провождении распорядителя придворных церемо ний они миновали зал с колоннами, инкрустиро ванными слоновой костью и серебром, и оказались в зале для приемов. Там в окружении 500 македон-" Л&
385
ских воинов с серебряными щитами и персидских «бессмертных», вооруженных копьями с наконеч никами в форме гранатов, восседал на золотом троне Александр. Первыми к его особе были допущены греки. Они явились, как в храм, украшенные цветами и венками, давая тем самым понять, что для них этот шатер — место, где находится божество. В отличие от македонян, греки поклонялись Александру как богу естественно, не делая усилий над собой. Они приносили жертвы и героям, которые рождались от любви богов и смертных. В IV веке до н.э. с олим пийцами они были на короткой ноге, знали об их слабостях, как и о том, что они слишком заняты собой, чтобы их действительно могли волновать земные дела. И почему бы не оказать богоподобно му человеку больше почестей, чем богу, похожему на человека? Что им, афинянам, Гекуба — им, этому пресыщенному обществу, все подвергавшему сомнению? А спартанцы, как и Демосфен, велели передать с присущим им врожденным высокомери ем: «Если Александр хочет быть богом, пусть будет им». В знак благодарности за подаренные ему зо лотые венки бог передал грекам ценности, захва ченные Ксерксом в Греции. Тогда вывоз завоевате лями предметов искусства был таким же обычным делом, как и во все времена (но Наполеон превзо шел всех). Но бывали и менее приятные визиты. Явилась делегация из греческих городов и потребовала — униженно, но настоятельно, чтобы на них не рас п р о с т р а н я л о с ь действие эдикта- о гражданах, высланных из греческих городов. Дело в том, что их население постоянно враждовало между собой,
386
и та сторона, которая одерживала верх (то демо краты, то аристократы), высылала побежденных с родины. Многие из них могли выжить, только на нявшись на военную службу к какому-нибудь тира ну. Наилучшим вариантом из возможных считалась служба у Великих персидских царей. Но их больше не было, и десятки тысяч высланных неприкаянно бродили по Малой Азии и Греции, представляя собой опасность, даже прямую угрозу возникнове ния беспорядков. В ответ на это Александр и издал эдикт о граж данах, высланных из греческих полисов. Тем са мым он не только превысил свои полномочия ге гемона Коринфского союза, но и действовал вопреки здравому смыслу, поскольку многие из высланных были его политическими противниками. Он отпра вил Никанора, зятя Аристотеля, на Олимпийские игры 324 года до н.э., дав ему поручение огласить там свое решение. «Царь Александр приветствует граждан, выслан ных из греческих полисов! Мы невиновны в вашем изгнании, но настоящим эдиктом хотим способ ствовать вашему возвращению к родным очагам — за исключением тех, чьи руки обагрены кровью, и тех, на ком лежит проклятье оскверненного храма». Двадцать тысяч изгнанников, присутствовавших на Олимпийских играх, ликуя, восславили Александ ра. Но многие радовались слишком рано. Вернув шись на родину, они узнали, что их домами, над в о р н ы м и п о с т р о й к а м и , землями владеют лица, изгнавшие их. Следствием этого были распри, пра вовые разбирательства, борьба. Гуманный, казалось бы, акт превратился в свою противоположность. Александр же при принятии этого эдикта руковод387
ствовался идеей, согласно которой граждане гре ческих полисов должны быть равноправны и жить в мире, как и все остальные подданные, населяв шие его империю. Весной в Вавилоне было еще жарче, чем в Афинах или Спарте летом. Духота тяжело опусти лась на город знойным, влажным покрывалом. На поверхности воды в маленьких бухтах плавали зло вонные зеленоватые водоросли. По утрам над ре кой клубился серо-желтый туман, ядовитые испа рения которого несли с собой лихорадку. Ни дуновения ветерка... Из залов царского дворца до утренней зари доносились нестройные голоса. Царь пировал с новыми персидскими друзьями. Он пил так же много, как и его отец Филипп, отталкивал кувшин с водой, подносимый виночерпием, чтобы разбавить ему вино. За его столом сидела Роксана, опять беременная. Она молила богиню Анахиту оставить этого ребенка в живых. Она специально приехала из Бактрии в Вавилон, чтобы родить ре бенка именно здесь, так как полагала, что цари будут править миром отсюда. За тем же столом сидели Статира и Парисатис, которых Роксана пронзала ненавидящим взглядом, не в силах спра виться со своей ревностью к соперницам. Н о , ду мала она, пробьет и мой час... Царь проспал двое.суток кряду, но сон, быв ший прежде его другом даже перед битвами, не принес желанного облегчения. Возлежа за пиршест венным столом, он мог подолгу молчать, уставив шись на пустую скамью, где раньше было место Гефестиона. Радость жизни, сияние, энергия, рань ше постоянно исходившие от него, казалось, ис сякли, померкли. Но работоспособность оставалась 388
прежней, ум был острым, к а к и в прежние времена, память — удивительной. Он мог, например, во вре мя приема посла из Карфагена приводить длинные отрывки из «Илиады». Творение Гомера все еще лежало вместе с кинжалом у него под подушкой. Карфагеняне поспешили признать «владыку всех земель и морей», хотя этот титул не мог прийтись по вкусу им, хозяевам западного Средиземноморья. Н о , будучи искушенными дипломатами, они сдела ли вид, будто ничего не заметили. Другие народы, населявшие побережье Средиземного моря, также поспешили установить добрые отношения с царем, в руках которого была их судьба. Явились и иберийцы: на полуострове, который они населяли, серебро «росло, как трава». И по сланцы Киренаики. (Сегодня это пустыня, а в те времена Киренаика была плодородной и богатой.) И ливийцы, и э ф и о п ы . И фракийцы, геты, кельты, иллийцы с Балкан. Явились сицилийцы и обитате ли Сардинии. Из Италии приплыли жители Бруттия, Лукании, Этрурии, потребовавшие в своей святой простоте свободы плавания по морям под пиратским флагом. Были послы из Рима — Рима, захватившего на своем долгом пути к мировому господству Латинскую равнину и Капую. Теперь он присматривался к городам греческой Кампании и рассчитывал на помощь македонянина в смертель ной схватке с самнитами; как писал Плутарх, рим ляне не уставали благодарить своих богов за то, что век Александра был так недолог. Постоянно нужно было то улаживать погранич ные конфликты, то выступать третейским судьей в спорах, хвалить или ругать. Число людей, отправ лявшихся к Александру за правдой, неудержимо
389
росло, потому как народная молва утверждала, что он вершит справедливый суд. С зодчими нужно было обсуждать проекты новых храмовых построек в Делосе, Амфиполе, Додоне, Илионе, планы рас ширения набережной в Вавилоне и регулирования системы каналов в Месопотамии. Динократ, по строивший Александрию Египетскую, приносил свитки папируса с эскизами сооружений поистине гигантских размеров. Ему принадлежали проекты пятиярусной баш ни-усыпальницы Гефестиона и гробницы Филип па, превосходившей по высоте пирамиды Хеопса; он замыслил создать и статую самого царя, причем столь чудовищных размеров, что превзойти ее уже не могло ничто в мире. Ее должны были высечь из скалы в предгорьях Аэта. На левой ладони должен был находиться город, на правой — жертвенная чаша, из которой в море низвергается река. Эти проекты дали повод многим специалистам в облас ти медицины диагностировать у Александра устой чивую манию величия. Ни одной из идей родосского зодчего не суждено было осуществиться, более того, к их реализации даже не приступили. Тем энергичнее взялся Александр за очеред ную реформу армии. Певкест призвал в своей сат рапии двадцать тысяч молодых персов и велел подготовить из них копьеносцев и лучников. Впер вые из воинов-персов не были образованы отдель ные отряды. Они вошли в македонские соедине ния: две первые и последняя шеренги фаланги состояли из македонян, вооруженных сариссами, а промежуточные — из персов, стрелявших из лу ков и метавших копья поверх голов. Реформа про водилась в духе партнерства и в соответствии
v 390
с новой военной реальностью, требовавшей при менения одновременно различных видов оружия. Персы и македоняне были теперь равны (если закрыть глаза на то, что последние получали более высокое жалование). Весной 324 года до н.э. в вавилонской гавани причалили два корабля, а через две недели и тре тий. Их давно уже ждали с величайшим нетерпе н и е м . К а к только гребцы выпустили из рук весла и матросы спустили паруса, возглавлявшие экспе д и ц и и мореплаватели приказали доложить о себе во дворце и явились с докладом. Андрофен до брался до острова Тил ( н ы н е ш н и й Бахрейн). Он рассказывал чудеса об удивительных плантациях, мангровых зарослях, лесах, отмелях, усеянных раковинами, т а я щ и м и в себе бесценный жемчуг. Сообщил он и о том, насколько идеален в тех местах берег моря для возведения новой Алексан дрии. Мореход Гиерон достиг даже мыса Макета (Мусандам), но повернул назад, испугавшись бес конечных скалистых берегов Оманского залива, навевавших тоску и уныние. Он считал, что этот Аравийский полуостров должен быть даже больше И н д и и . Третий корабль выбрал обратный путь и вышел в районе сегодняшнего Суэца в открытое море, но из-за нехватки воды ему пришлось вер нуться. Все трое исследователей считали, что мо гут теперь подтвердить предположение, казавшее ся до того времени маловероятным: эта страна, точнее долина Хандрамаута, богата тем, что на вес золота — пряностями и ароматическими бальзама ми. Причем в таком изобилии, что бедуины под б р а с ы в а ю т х о л о д н ы м и н о ч а м и в к о с т р ы ко р и ч н ы й кустарник, жгут ладан и мирру.
391
Казалось, Александра снова охватил pothos — та самая невыразимая страсть. Открыть и завоевать Ара вию, властители которой не прислали ему на поклон ни одного посланника, соединить таким образом Двуречье и Египет и возродить древний торговый путь — это предприятие занимало теперь все его помыслы. А что же еще должно было тогда стать следующим логическим шагом, как не путешествие под парусами вокруг Африки до Геркулесовых стол бов? Интересно, что бы сделали карфагеняне, если бы его войско вдруг оказалось у стен их города? Для аравийской кампании нужны были креп кие корабли, пригодные к плаванью в открытом море, и опытные мореплаватели. Суда начали стро ить на новых вавилонских верфях, где одновремен но возник внутренний порт, который мог принять не одну флотилию. На Кипре было разобрано не сколько пятидесятивесельных кораблей, которые доставили караванами верблюдов в Тапсак на верх нем Евфрате. А команды набрали в Ф и н и к и и , сла вившейся лучшими в мире мореходами. Греку Миккалосу, нанимавшему их, не было нужды эко номить. Когда он открыл в Сидоне пункты вербов ки моряков, в его распоряжении было пятьсот та лантов. Трудно было раздобыть древесину для строительства судов. Земли на Евфрате и Тигре, воистину благословенные, славились своим редким плодородием, но были бедны лесами. И в прекрас ных парках Вавилона пали под жертвенным топо ром большие кипарисовые массивы. Александр спустился между тем вниз по Евфра ту, велел восстановить одни каналы, изменить рус ла других и, наконец, достиг устья реки и откры того моря. То, что произошло на обратном пути,
392
привело его команду в ужас: царь сам вел корабль, держа рулевое весло обеими руками. Порывом вет ра сорвало и унесло в воду его головной убор вместе с диадемой. Один из ф и н и к и й с к и х моряков тотчас же прыгнул в море, выловил царский убор, а диадему надел на голову, чтобы освободить руки, — так было легче плыть. Высший знак царского до стоинства на голове простолюдина — это предве щало беду. «Вели убить его, о великий, и ты унич тожишь дурное предзнаменование!» — посоветовали ему ясновидящие. Но Александр рассудил иначе: «Отхлещите его бичами за неуважение к диадеме и наградите тысячей драхм, потому что он был про ворнее и смелее многих из вас».
Болезнь
и
смерть
В том последнем году в Вавилоне Александр все больше превращался в восточного правителя во всем: в одежде, манере вести себя, во внешнем виде и поведении окружающей его свиты. Но в глубине души он оставался македонянином; такое раздвое ние личности не могло не пройти бесследно. Срав н е н и я не всегда бывают уместны, но тем не менее в этой связи интересно обратиться к личности Томаса Эдварда Лоуренса, который во время пер вой мировой войны занимался организацией борь бы арабов против турок. В воспоминаниях об этом восстании он пишет: «Что касается меня, то мне казалось, что напряжение всех этих лет из-за вы нужденной необходимости носить арабское платье и думать так, как думают арабы, лишало меня моего английского «я». Время от времени оба моих
393
«я» дискутировали друг с другом в пустом про странстве, и тогда я был близок к помешательст ву — так же близок, как человек, видящий мир одновременно сквозь призму двух разных образов жизни, двух разных систем воспитания, в общем, двух разных миров... От одной формы я отказался, не приняв до конца другую; результат — острое чувство одиночества и презрения — пожалуй, не к людям, а к тому, что они делали...». В конце мая 323 года до н.э. по улицам Вави лона пронесся хамсин*, принесший из пустыни песчаную бурю и затмивший небо. Он словно зна меновал собой последний день великого траура по Гефестиону. Смерть друга была большим горем для Александра, но он решил, что хватит предаваться печали. Жизнь напоминала о себе, и когда Неарх пригласил его на праздничный пир, Александр ответил согласием. Далеко за полночь, когда гости уже начали расходиться, к царю подошел Медий и предложил встретить восход солнца у него в гостях, в приятном окружении. За столом у фессалийца они продолжали пить и произносить тосты во славу друг друга. Серебряный кубок Геркулеса, вмещав ший шесть литров, пошел по кругу. Весь следующий день Александр спит, а когда просыпается, чувствует жар, но здесь подобное не было редкостью, и он не обращает внимания на этот симптом, принимает ванну, ему делают массаж; вечером он снова отправляется к Медию: остроумный и веселый, тот явно пришелся по душе царю. На этот раз собрались всего восемнадцать гостей, узкий круг избранных: Птолемей, нынешний хилиарх Пер* Хамсин — сухой, знойный ветер (прим. ред.).
394
дикка, флотоводец Неарх, начальник канцелярии Евмен, друг персов Певкест, охотник на львов Лисимах, сын Антипатра Кассандр, личный врач царя Филипп, виночерпий Иолл. Очень скоро от разбав ленного вина перешли к неразбавленному. Снова пошел по кругу кубок Геркулеса. Чтобы показать, что Дионису трудно с ним справиться, царь цитиру ет обширные фрагменты из «Андромеды» Еврипида, Иолл снова наполняет кубок царя и, предваритель но налив из него немного на ладонь, пробует вино, затем подает царю. Тот пьет большими глотками, но вдруг издает стон, прижимает сжатые кулаки к жи воту и опускается на пол. Данный инцидент долгое время давал повод думать об отравлении, и сегодня еще многие верят в его возможность. Виночерпий якобы получил смертельный яд от своего брата Кассандра, доста вившего его из Македонии «в железной банке,спрятанной в копыте осла». Инициатором покуше н и я был, согласно этой версии, Антипатр, опасав шийся своего смещения по прибытии Кратера и ветеранов. Убедительный мотив налицо. Но коечто свидетельствует против этой версии, особенно если рассматривать случившееся с точки зрения медицины: после упомянутого застолья царь про жил еще тринадцать дней, а в античные времена использовались быстро действующие яды, и в боль шой дозировке; медленно действующие яды в то время были практически неизвестны, к тому же течение болезни и симптомы не указывают на от равление. Но, вне зависимости от этого, уход из жизни такой выдающейся личности всегда дает пищу для размышлений: говорят о «загадке», то есть о смерти, причиной которой были третьи лица.
395
Филипп назначает своему пациенту рвотное средство, а через некоторое время — слабительное. Судя по предписаниям, он посчитал болезнь не чем иным, как следствием неумеренных возлияний, или, проще говоря, тяжелой формой похмелья, однако после острого приступа лихорадки пригласил еще двух врачей. Они решили дать жаропонижающее — отвар листьев плюща в смеси с вином. На следу ющее утро царю становится лучше, он принимает ванну, ест фазаний паштет, приглашает Медия для игры в кости. Но вечером Александр становится столь слабым, что для совершения жертвоприно шения его доставляют к алтарю на носилках. Ночью он мечется в бреду, утром однажды, пересилив на какое-то время болезнь, одевается и даже обсужда ет с полководцами сроки выступления в аравий ский поход: войско должно выступить через три дня, флот отправится через четыре. Неарх, который пришел без доклада, хочет развлечь Александра и начинает разговор на любимую им тему: корабли и океан. Вечером царь велит переправить его на другой берег Евфрата и проводит ночь в садах летнего дворца. Струи фонтанов освежают воздух, напоен ный ароматом роз и гиацинтов. После купания в мраморной ванне, принесшего ему облегчение, он решает игнорировать болезнь. Ничем и н ы м нельзя объяснить тот факт, что он приглашает полковод цев и обсуждает с н и м и такие второстепенные во просы, как возможные назначения на должности войсковых командиров. Внезапно голос отказывает ему, обсуждение прерывается. Третий приступ ли хорадки стал особенно мучительным для Александ ра, и теперь его смерть кажется настолько близкой,
396
что Певкест и Селевк отправляются в храм вави лонского бога врачевания и спрашивают у жрецов, не найдет ли больной исцеления у их алтарей. Жрецы не хотят рисковать своей репутацией, поскольку случай представляется им совершенно безнадежным. Они дают уклончивый ответ: «Для царя лучше, если он останется там, где он находит ся сейчас». Мы знаем многое о последних днях Александра благодаря Эфемеридам. Историки подозревают, что здесь имела место подтасовка фактов, потому что сохранились именно эти страницы дневников. Но, как заметил однажды Моммзен, его коллеги прояв ляют повышенную недоверчивость, когда история становится захватывающей. Если течение болезни исключает вероятность отравления, то предположе ние, что это могла быть малярия, причем в особен но тяжелой форме, так называемая malaria tropica, представляется весьма убедительным. Болотная лихорадка была бичом Двуречья. Вполне возмож но, что царь заразился, объезжая каналы, проло женные в местности, кишевшей москитами. Его имунная система, ослабленная множеством ране ний, тяготами походов, алкогольными излишества ми, слабо сопротивлялась инфекции... По-видимо му, именно малярия была той роковой реальностью, которая так рано привела к концу. Малярия — невзирая на домыслы о таинственных, необъясни мых, темных силах. Царь становился все слабее. В его попытках победить болезнь напряжением воли, той демони ческой силой, которая до сих пор ломала всякое сопротивление, снова был виден великий Алек сандр. Он подтверждает срок начала аравийского
397
похода, но потом отдает другой приказ: перенести наступление на двадцать четыре часа. Затем, обес силенный, закрывает глаза. Перед воротами дворца собираются толпы солдат, как тогда, в Описе, но не для того, чтобы бунтовать. Они хотят узнать, как чувствует себя их царь. Несколько сотен воинов проникают во дворец, затем в спальню. Они скла дывают оружие на полу и проходят мимо его ложа в полном молчании. По лицам старых солдат ка тятся слезы. Он пытается поблагодарить их, но рука его бессильно падает, он может приветство вать их только взглядом. «Кому ты оставляешь империю?» — спросили полководцы, собравшиеся вокруг его ложа. Ответ был: «Самому достойному». (В другой трактовке: «Самому сильному».) Обе версии — легенда. Тогда он уже не мог говорить. Ему еще удалось снять с пальца перстень-печатку и отдать Пердикке. Это не означало, что его преемником должен был стать хилиарх, — скорее, Александр поручал ему времен ное ведение дел. Александр умер 13 июня 323 года до н.э., через несколько недель ему исполнилось бы тридцать три года. После его смерти империя утонула в крови, пепле и слезах. Сейчас самым роковым образом сказался его отказ жениться и зачать наследника перед выступ лением из Македонии. И среди его родственников не оказалось никого, кто мог бы унаследовать его империю: при восхождении на трон он предусмот рительно убрал всех возможных соперников. Рок сана, его законная жена, была беременна, но был ли это ребенок Александра? Пятилетний Геракл, сын его возлюбленной Барсины, не мог претендо-
398
вать на престол. Оставался сводный брат Алексан дра, Арридей. Он, правда, был слабоумным (что и спасло его в свое время от расправы), но в его жилах все-таки текла кровь царя Филиппа, что явилось для солдат, исполненных старого македон ского духа, достаточным основанием для избрания его спустя три месяца царем Филиппом II. Но это не помешало им впоследствии с воодушевлением признать сына, рожденного между тем Роксаной, соправителем, царем Александром IV. Трон передали слабоумному и ребенку (Кратер, находившийся с ветеранами на пути в Грецию, был объявлен опекуном последнего). Пердикка в качест ве визиря осуществлял власть от их имени, Антипатр стал своего рода «вице-царем» Македонии. К тому же империя была поделена между палладинами: Птолемей получил Египет, Антигон — Фри гию, Лисимах — Фракию, Евмен — Каппадокию, Неарх — Ликию, Селевк — Вавилон, Певкест правил Персией, а Антипатр — Македонией и Грецией. Эта новая форма правления с самого начала таила в себе опасность грядущих раздоров. И они не замедлили начаться. В войне преемников, называемых диад охами, затянувшейся на десятилетия, то и дело менялись союзники, и скоро каждый вел войну против всех не на жизнь, а на смерть. Пердикка, стремившийся к единоличному гос подству, дал вовлечь себя в войну на два фронта и при переходе через Нил был заколот собственными воинами. Кратер был побежден в Малой Азии Евменом и погиб под копытами собственного коня. Ев мен пал жертвой наемных убийц, подосланных Антигоном. Последний же разбил Птолемея в мор-
399 i
ской битве близ Кипра и сам был смертельно ранен под Ипсом в бою против Птолемея, Лисимаха, Кас сандра и Селевка. Лисимах проиграл Селевку битву и погиб, а Селевка настиг кинжал убийцы, когда он хотел возвратиться в Македонию. Антипатр был одним из немногих палладинов, умерших в своей постели. Его сын Кассандр схватился со своим за клятым врагом — Олимпиадой. Она убила сотни его родных и друзей, в том числе и несчастного Арридея. После девятимесячной осады города Пидна войскам Олимпиады п р и ш л о с ь капитулировать. Приговор Кассандра гласил: мятежницу побить кам нями. («...Она спокойно подставила грудь под удары камней; поверженная наземь, не издала ни жалобы, ни стона; умирая, она еще поправляла седые волосы и запахивала одежду на никнущем теле».) Роксана тоже пала жертвой ненависти Кассанд ра. Когда она появилась в Греции, он велел бросить ее вместе с сыном Александром в темницу в Амфи поде и после многолетнего заточения тайно убить и ребенка и мать, трупы закопать и хранить тайну. Роксана была наказана за то, что послала в Вавилон наемного убийцу к Статире, дочери Да рия, взятой Александром в жены на п ы ш н о й свадь бе в Сузах: несчастной перерезали горло. Роксана опасалась, что беременная Статира родит наслед ника престола. Барсину, чувствовавшую себя в Пергаме в безопасности, вместе с сыном Гераклом постигла та же участь. Сизигамбес, мать Дария, так убивалась из-за смерти Александра, что уморила себя голодом. Диадохи боролись не только за трон, но и за право владения телом Александра: два года оно пролежало там, где он умер, — в спальных покоях 400
летнего дворца, набальзамированное врачами, вы писанными из Египта. Было очевидно, что тот из диадохов, который получит это право и в чьей стране будет воздвигнута усыпальница Александра, станет и обладателем символа, означавшего особый статус. Птолемей первым понял это. Последняя же воля царя гласила: он должен быть погребен в оазисе Сива, где жрецы некогда приветствовали его как сына Зевса-Аммона и где предрекли ему гос подство над всей землей. В соответствии с последней волей усопшего греческий инженер Ф и л и п п сконструировал спе циальную колесницу на рессорах, с колокольчика ми и с четырьма дышлами; в нее были запряжены 64 мула. На колеснице был установлен мраморный саркофаг, на золотой к р ы ш к е которого лежало оружие Александра и щит из Трои. Опираясь на колонны из слоновой кости, над ними возвышался балдахин, у к р а ш е н н ы й драгоценными камнями, подобный небесному своду. Впереди траурной про цессии двигались отряды строителей и землекопов, которые выравнивали старые и строили новые до роги, укрепляли мосты, потому что шествие сопро вождали тысячи всадников, индийские слоны, фа ланги пеших воинов, колесницы и обозные повозки, даже корабль везли с собой. В Дамаске Птолемей принял колесницу с дра гоценным телом. Но он не отвез саркофаг в Сиву, а доставил его в свои владения в Мемфис, а позд нее в Александрию, где умерший царь и нашел свое постоянное пристанище в подземной сводчатой усыпальнице. Через три столетия римский импера тор Август возложил там венок из живых цветов. Побывал там и Калигула — и украл латы АлександП З а к . 246
401
pa. Септим Север, солдатский император, повелел, н а к о н е ц , замуровать с в я щ е н н у ю усыпальницу. И теперь неизвестно, где она находится. Любое сообщение о том, что она найдена, до сих пор было ложным. В день смерти Александра умер и Диоген, фи лософ, не попросивший ни о чем даже всесильного царя. Но Александр продолжал жить — в книгах ис ториков, произведениях поэтов, в людской памяти. Для народа он не умер, а только попрощался с живущими на земле. Книга о подвигах и деяниях македонянина «Роман об Александре» наряду с Библией — самое распространенное произведение мировой литературы. От Исландии до Сахары, от Испании до Китая она появлялась во все новых версиях: то украшенная вымыслом и напоминав шая сказку, то пронизанная легендами, то обога щенная песнями и сказаниями. На тридцати пяти языках мира рассказывали и пели о великом завое вателе мира. У моряков существует поверье: когда в Эгей ском море бушует шторм, это демоны глубин бо рются за душу Александра. Тогда моряки наклоня ются и пытаются успокоить демонов: «Великий царь Александр все еще живет и правит на земле».
ХРОНОЛОГИЧЕСКАЯ ТАБЛИЦА
Все
IV век
события латируются до
н.э.
В Китае конфуцианское учение офор мляется в систему. В Индии создаются архитектурные сооружения, сохранив шиеся до наших дней и считающиеся древнейшими. Германцы впервые начинают руковод ствоваться астрономическими наблюде н и я м и при летоисчислении и расчете времени, на которое приходятся празд ники. Население Греции насчитывает от че тырех до пяти миллионов человек. С середины века аттический диалект с элементами ионийского распространяет ся по всей Греции, а затем становится языком всей эллинистической культур ной общности.
400 г.
На Кипре процветают греко-финикий ские города. В Италии кельты изгоняют этрусков из долины реки П о .
403
В М е к с и к е гибнет высокоразвитая индейская культура, о которой еще и сегодня свидетельствуют археологические находки и памятники архитектуры. О к о н ч а т е л ь н о о ф о р м л я е т с я Пяти книжие. В греческой архитектуре появляется ко ринфский ордер, но господствующие по зиции по-прежнему занимает ионический. В Индии зарождается астрология как наука, следствием чего становится введе ние семидневной недели в соответствии с расположением Солнца, Луны и пяти планет. В Сиракузах (Сицилия) на пиру над головой Дамокла висит меч на волоске. 399 г.
В Малой Азии Спарта ведет борьбу за греческие города против П е р с и д с к о й империи. Сократ, родившийся в 470 году, при нимает в Афинах яд.
395 г.
Разражается Коринфская война между Афинами, Коринфом, Фивами и Спартой. Умер греческий историк Фукидид (ро дился в 460 году).
387 г.
Рим взят и разрушен галлами. Исход Коринфской войны блаприятен для Пер сии, вмешавшейся в нее. Греческие го рода в Малой Азии и на Кипре завоева ны персами.
404
Умер комедиограф Аристофан (родил ся в 450 году). ок. 384 г.
Родился греческий философ Аристо тель.
ок. 382 г.
Родился Филипп II, впоследствии царь Македонии.
ок. 380 г.
В Египте начинается период правле ния XXX династии последних египет ских фараонов.
379 г.
Начинается война между Спартой и Фивами, которая длится до 362 года. Вследствие этой войны Греция утрачива ет свое былое могущество. Платон провозглашает в диалоге «Федон»,'что земля имеет форму шара.
ок. 377 г.
Умер врач Гиппократ (родился около 460 года). Заключен второй Аттический союз во главе с Афинами.
366 г.
В Риме заканчивается правление дик татора и полководца Камилла. Из среды плебеев избирается консул (до этого вре мени д а н н ы й пост был исключительно прерогативой патрициев). Вводятся долж ности эдилов и преторов. Евдокс с Книда создает модель небес ной сферы.
405
362 г.
Заканчивается война между Фивами и Спартой; Ф и в ы утрачивают свое господ ство в Греции.
359 г.
В Македонии войсковое собрание объ являет Филиппа II царем.
357 г.
Филипп II вторгается на земли афин ских союзников; во время сражений он применяет закрытую фалангу с диаго нальным построением.
356 г.
Родился Александр Великий. Начина ется вторая священная война с фокийцами за Дельфы. В Эфесе гибнет в огне храм Артеми ды, одно из семи чудес света. В Китае возводится первая защитная стена от нашествия гуннов.
355 г.
По окончании войны Афины призна ют независимость своих союзников, тем самым практически узаконен распад Ат тического морского союза. Эфор из К и м ы пишет «Всеобщую ис торию».
354 г.
Умер греческий писатель и историк Ксенофонт (родился в 430 году).
353 г.
В малоазиатском городе Галикарнас Артемисия строит мавзолей для своего умершего супруга Мавсола.
406
Сидон, Тир, Арад и Библ объявляют о своей независимости от Персии. Павсий вводит в изобразительное ис кусство понятие перспективы. Демосфен произносит в Афинах зна менитую «филиппику» против македон ского царя. Умер греческий философ Платон (ро дился в 437 году). Ф и л и п п II Македонский одерживает победу над фокийцами. Ф и л и п п II посылает тринадцатилет него сына к Аристотелю в Миезу с целью воспитания Александра и получения им образования. Персидская империя снова завоевы вает Египет. К о н е ц XXX династии. Три войны против самнитов (343—341, 327—304, 398—290) приводят к экспансии Рима в Малой Азии. Македония присоединяет побежден ную Фракию в качестве провинции. Родился греческий философ Эпикур (умер в 271 году). Александр впервые становится намест ником. Рим выступает против Кампании и Лациума и присоединяет их к империи.
407
338 г.
В битве при Херонее Филипп II одер живает победу над фиванцами, афиняна ми, к о р и н ф я н а м и , ахейцами и фокийцами. В бою Александр командует маке донской конницей. В Коринфе Филипп назначается главнокомандующим объеди ненных эллинских войск в войне с Пер сидской империей. В это время Коринф — процветающий торговый город. v Рим подавляет народное восстание в Анции (Лациум); Латинский союз распу щен. В Римской республике вводятся в оборот монеты: Умер правитель-реформатор Персид ской империи, царь Артаксеркс III. Умер греческий оратор Исократ (ро дился в 436 году). В своих речах он под держивал Ф и л и п п а И, объединившего Грецию.
337 г.
При Филиппе II все греческие государ ства, за исключением Спарты, объединя ются в Коринфский союз. Тем. самым Греция фактически признала господство Македонии.
336 г.
Филипп II Македонский убит Павсанием. Войсковое собрание объявляет его сына царем Александром III. Александр сразу же избавляется от возможных пре тендентов на престол. На территории, находящейся в сфере греческого влия н и я , вводится единая денежная система.
408
За эталон принимается аттический весо вой стандарт. Родился греческий философ и основа тель учения стоиков Зенон из Кития (умер в 264 году). 335 г.
Весной Александр выступает в поход против фракийцев, трибаллов и гетов, затем освобождает македонскую погра ничную крепость Пелион от занявших ее иллирийцев. В этом же году пелопоннес ские города-государства Фивы, Афины, Этолия и Спарта объявляют о своей неза висимости. Александр отправляется во главе войска в Фивы и покоряет город. После разрушения Фив Александр стано вится признанным властителем Греции. Аристотель отправляется в Афины и основывает там философскую школу.
334 г.
Весной Александр отправляется в по ход на Сеет и вступает на земли Персид ской империи. Вместо себя правителем М а к е д о н и и о н оставляет Антипатра. Александр переправляется через Геллес понт и идет на Перкоты, Лампсак и да лее; его цель — равнина Адрастея. В мае в битве при Гранике (Иония) он впервые побеждает персидское войско. Затем на правляется к Сардам — резиденции пер сидского наместника, которая сдается без боя, занимает Эфес, где живописец Апел лес пишет портрет царя. После осады и
409
взятия Милета Александр расформиро вывает флот, чтобы за его счет усилить сухопутное войско. В октябре он подхо дит к стенам Галикарнаса, столицы сат рапии Карий, взятой после длительной осады и частично сожженной. Мавзолей при этом не пострадал. Продвинувшись вглубь т е р р и т о р и и , з и м о й Александр вынужден был повернуть войско назад. С началом завоевательных походов Александра начинается эпоха эллиниз ма — с л и я н и я греческих и восточных культур, к о т о р о е р а с п р о с т р а н я е т с я в течение ближайших столетий, вплоть до нашей эры, на все Средиземноморье и прилегающие территории. 333 г.
Весной Александр разрубает Гордиев узел и с 40-тысячным войском направля ется через Киликийские ворота на Таре, где болезнь задержала его на восемь не дель. Дарий III принимает решение по ложить конец победному шествию маке донской армии и в конце сентября выступает со своим войском из Вавило на к Иссу. В ноябре происходит битва при Иссе. Дарий поспешно бежит, что решает исход битвы в пользу македонян. Сирия и Малая Азия в руках Александра. Македонский царь делает своей женой персиянку Барсину.
332 г.
Персидско-финикийские города С и дон, Арад и Библ сдаются македонянам,
410
но тем приходится в течение нескольких месяцев осаждать Тир, пока наконец в июле удается взять город. Тир утрачивает свои господствующие позиции в торгов ле. Во время осады Тира Дарий просит мира и предлагает Александру Египет, Сирию и Малую Азию. Александр отка зывается. Македоняне берут Египет без боя. Александр становится новым фара оном. 331 г.
В начале года Александр закладывает Александрию. В оазисе Сива жрецы объ являют его сыном бога Зевса-Аммона. Весной он снова в Тире, а в мае отправ ляется с войском в Месопотамию. В битве при Гавгамелах (северо-восточнее Мосула) Дарий окончательно разбит македо нянами. В октябре Александр уже у стен Вавилона, который открывает ему двери и сокровищницы. Еще до конца этого года Александр ведет армию дальше, в Сузы.
330 г.
Греко-македонское войско под ко мандованием Александра входит в Пер сеполь. Город отдается на разграбле ние и поджигается. Затем Александр бе рет П а с а р г а д ы . Ж и в о п и с е ц Апеллес пишет его в образе «Александра с мол нией». Скульптор Л и с и п п увековечива ет его в мраморе. Дарий находится меж ду тем на севере И р а н а в Экбатанах и пытается собрать новое войско. Когда
411
Александр подходит к городу, Дария там уже нет, он в Фаре. Сатрап Бесс захваты вает его и держит как пленника. В июле войско Александра стоит у Каспийских ворот. Бесс, избавившись от Д а р и я , бе жит от Александра в Бактрию, где объ являет себя царем Артаксерксом IV. Ма кедоняне между тем находятся в Гирк а н и и на К а с п и й с к о м море. В поведе н и и Александра все больше проявлятся стремление во всем перенимать персид ские обычаи. В начале осени он оказы вается в дрангианском городе Фрада; раскрыт план покушения на македон ского царя; возглавлявший конницу Филота казнен. Александр переимено вывает Фраду в Профтасию-Александрию; по приказу Александра город рас ширяется и перестраивается. В это время К а л л и с ф е н п и ш е т историю Александра Великого. П и ф е й из Массилии совершает иссле довательское путешествие в Британию, на «остров Туле» и в Ютландию и впер вые сообщает о германцах. 329 г.
В Греции голод и экономический хаос. Александр посылает зерно. Преследуя Бесса, в начале года Александр пересе кает Гиндукуш. На Оксе Бесса берут в плен и предают казни. Его преемник Спитамен начинает партизанскую войну про тив Александра. Греки продвигаются до Мараканды.
412
328 г.
Александр проводит реформу армии, впервые набирая и персидских воинов. Македоняне переходят в наступление в борьбе со Спитаменом; весной скифы убивают его. Оборонительные бои с вой сками Александра в Бактрии прекраща ются. В Мараканде он в пылу спора уби вает своего друга и соратника Клита, однажды спасшего ему жизнь. В Афинах возводится каменный театр Диониса, вмещающий 14 тысяч зрите лей.
327 г.
Восточная Согдиана. переходит под власть Македонии. Попытка Александ ра ввести при своем дворе церемонию падения н и ц (проскинезу) разбивается о сопротивление греков и македонян. В Бактрии Александр женится на Ро ксане. Он, к а к предполагают, велит каз нить Каллисфена, племянника Аристо теля. Весной македонское войско снова переходит через Гиндукуш и вторгается в Индию.
326 г.
Александр покоряет племена Сватского нагорья. Самые тяжелые бои ведутся за горную крепость Аорн. В мае Александр продвигается дальше на восток Индии и переправляется с войском через реку Инд. В июне на Гидаспе происходит битва с раджой Пором, завершившаяся победой македонян. Буцефал, конь Александра, погибает от ранения копьем, на месте его 413
гибели войско закладывает город. Алек сандр покоряет весь Пенджаб. Солдаты устали и пребывают в подавленном со стоянии. На Гифасисе Александр с тяже лым сердцем решает повернуть назад. В начале ноября македонское войско спус кается вниз по Гидаспу. В кровопролит ных сражениях оно побеждает маллий цев. При взятии их столицы Александр получает серьезное ранение. Находясь в тяжелом состоянии, он узнает, что гре ческие солдаты-поселенцы в Бактрии и Согдиане, взбудораженные слухами о его смерти, собираются возвращаться на ро дину. В Арахозии и Дрангиане тоже не спокойно. Выздоровев, Александр про должает покорение долины Инда, жестоко подавляя сопротивление местного на селения. 325 г.
Летом, после девятимесячного плава ния, корабли с воинами Александра до стигли города Патталы. Здесь Неарх по лучает приказ отправиться через Эгейское море в Персидский залив и достичь мес та впадения Евфрата и Тигра в океан. Неарх оставляет путевые записки. Кра тер с частью войска уже движется назад, в Арахозию и Дрангиану. Сам Александр со своими отрядами в начале сентября отправляется в поход через Гедросийскую пустыню, которую они пересекают, претерпевая ужасающие тяготы и лише ния и неся небывалые потери.
414
324 г.
Александр и Неарх прибывают в Пер сию. Александр проводит чистку среди сатрапов, погрязших в его отсутствие в чрезмерной р о с к о ш и (за счет государ с т в е н н о й к а з н ы ) и п р и т я з а ю щ и х на власть. По прибытии в Сузы Александр делает еще одну попытку осуществить свой замысел — слияние народов. Устра ивается п ы ш н а я свадьба с участием 10 тысяч аристократов и воинов: 89 наи более влиятельных соратников Алексан дра из его свиты женятся на персиянках; сам Александр берет в жены Статиру, дочь Д а р и я , и Парисатис из семьи царя Артаксеркса III. В Описе на Тигре маке донские воины устраивают бунт против Александра, поскольку он уравнял пер сов с н и м и , а иногда, по их мнению, даже отдавал предпочтение чужеземцам. Александр успокаивает солдат. Под пред водительством Кратера, который должен был сменить управлявшего Македонией Антипатра на его посту, около 10 тысяч ветеранов отправляются на родину.
323 г.
Александр снова в Вавилоне, где гото вит новый поход в Аравию, затем в Кар фаген и до Гибралтара. В конце мая во время пиршества ему становится плохо. Две недели он тяжело болеет и умирает — предположительно от малярии. В Вавилоне македонское войсковое собрание объявляет двух преемников Алек сандра: его душевнобольного брата Арри-
415
дея и Александра — только что родивше гося сына Роксаны. Пердикка становится имперским визирем: держава Александра делится между диад охами. Вскоре начи нается борьба за господство, которая длит ся до 280 года. В результате этих войн возникают крупные монархии — Египет, Македония, Сирия — и мелкие государст ва в Малой Азии и Греции. Египет при Птолемеях вновь стано вится сильным государством. Аристотель после смерти Александра покидает Афины и умирает в 322 году. Умирает ф и л о с о ф Диоген (родился в 412 году). 321 г.
Тело Александра перевозят из Вави лона сначала в Мемфис, затем в Алек сандрию Египетскую. Его могила (с III века нашей эры ее местонахождение неизвестно) становит ся местом паломничества, вследствие чего Александрия переживает н е в и д а н н ы й расцвет и завоевывает славу города вы сокоразвитой культуры.
320 г.
Македоняне изгоняются Чандрагуптой из бассейна Инда. Он отвоевывает север И н д и и и создает на этой территории первую великую империю.
319 г.
Мать Александра, Олимпиада, поги бает в борьбе диадохов за власть; до это-
416
го по ее повелению были убиты многие члены царской семьи. 310 г.
Убиты Роксана и ее двенадцатилетний сын Александр IV.
ИСТОРИЯ, КАКОЙ ОНА МОГЛА БЫ БЫТЬ
Что бы произошло, если бы Александр Великий не умер в 323 году до н.э.? Трактатом на тему «Что бы произошло, если бы?..» называет Александр Демандт свою книгу «История, какой она могла бы быть». В ней он развивает весьма интересные до гадки и предположения знаменитого английского историка Тойнби. В июне 323 года Александр справляется с неду гом, который «излечивает» его от пьянства и своево лия. Во время его болезни правят, как всегда бывало, когда царь был в отъезде, Евмен, Пердикка и Птоле мей — три испытанных соратника Александра. Вско ре после рождения Александра IV (родившегося в действительности после смерти царя) Александр оги бает Аравию (как и было задумано им), осенью 323 года останавливается в Суэце и приказывает завер шить прокладку канала, соединяющего Красное море с Нилом, строительство которого было начато еще фараоном Нехо и возобновлено Дарием I. Затем, как и было предусмотрено, побережье Персидского залива заселяется ф и н и к и й ц а м и . На род, дающий Александру моряков, оседает в Ку418
вейте, на Бахрейне и в Адене. Тир восстанавлива ется; другие семитские народы — жители Самарии, Моабита и Арамеи — стремятся стать хорошими мореходами, как и иудеи. Последние становятся открытыми всему миру. Их повышенная религиоз ность, объясняемая п о л о ж е н и е м преследуемого народа, постепенно сходит на нет по мере их ин теграции в эллинистическую общность. Иудейство не питает больше религиозные движения, необхо димость в христианстве отпадает. Александр переносит свою столицу из Вавило на в Александрию, которая превращается в новую столицу всего мира. Религиозным и культурным центром становится Гефестион, как и предполагал Александр (Селевкиды тоже перенесли столицу из Вавилона, или Селевкии, в Антиохию, располо женную ближе к Красному морю). В 321 году Алек сандр плывет в Македонию, обеспечивает безопас ность северной Анатолии и Фракии и отправляет свою мать Олимпиаду, возмутительницу спокойст вия, в почетную ссылку на райский остров Сокотра в Индийском океане. Свою овдовевшую сестру Клеопатру он выдает замуж за Леонната и назнача ет его преемником Антипатра, когда тот, как и произошло в действительности, умирает в 319 году. Александр щадит честолюбивого и беззастенчиво го сына Антипатра, Кассандра. Тот бежит к карфаге нянам и тем самым дает Александру повод начать войну. (Планы похода Александра на запад дошли в изложении Диодора, но их подлинность оспаривает ся.) Птолемей по заданию Александра отправляется на Сицилию. Он, как второй Тимолеон, объединяет раз розненных греков в борьбе с сикелиотами и карфаге нянами. Он проводит в Сиракузах конгресс и основы-
419
вает союз по образу и подобию Коринфского. Алек сандр становится полководцем войск всех стран — участниц союза в борьбе с Карфагеном. В 319 году Александр завоевывает город, причем ему помогает «пятая колонна», с и мпатизирующая финикийцам. Северная Африка организует по коринфскому образцу Утический союз. На Гибралтаре Александр строит го род Александрия Эсхата Гераклея подобно Александ рии Эсхата Дионисия на Яксарте. Освоение европейского побережья Атлантики Александр поручает массапийцам, из среды которых вышел известный исследователь севера Пифей (Алек сандр встретил его в Гадесе). Пунийцы из Гадеса получают приказ отправиться в плавание и обогнуть Африку с запада (за триста лет до этого их земляки, финикийцы, уже проделали это, но в восточном направлении). В 321 году самниты разбивают римлян в Кавдинских ущельях. Александр посылает Птолемея в Тарент, потребовав отмщения за смерть своего дяди, царя Эпира: в 330 году тот заключил союз с Римом, выступил против италийцев и был убит. При поддерж ке проэллински настроенных сенаторов Птолемей заключает союз между Александром, греческими го родами и Римом. В 317 году Самниум разбит. Южно италийские города снова объединяются в союз типа Коринфского. Рим обращает свои экспансионист ские устремления на Северную Италию и Галлию. Средиземное море в руках Александра. Опира ясь на наемников с Окса, он готовится к завоева нию Индии. Услышав в 323 году весть о смерти Александра, оказавшуюся ложной, Чандрагупта напал на греческие гарнизоны, был разбит и теперь склоняется перед македонянами, предлагая им свои
420
услуги. Александр посылает его в авангарде в Магадху, самое сильное государство в бассейне Ганга, а сам следует за ним, берет Паталипутру и спуска ется вниз по Гангу, как некогда по Инду. В устье реки он встречается с ф и н и к и й ц а м и , посланными им в Индию морским путем. В 314 году он отдает Селевку царство Магадха. В состав империи Александра входит теперь и родина Будды. Буддийские монахи-миссионеры из Капилавасту используют единство империи для достижения своих целей на западе. С этих пор мировая империя и мировая религия едины. Буд дизм проявляет терпимость по отношению ко всем историческим религиям и интегрирует их в свою систему самоосвобождения. Эллины Зенон и Эпи кур пишут комментарии к проповедям Будды. По возвращении Александра в Александрию его осаждают послы греческих городов с просьбами за щитить их от скифов. В 312 году Александр отправ ляется на Яксарт. Он слышит о богатствах Китая, заключает союз с исседонцами и кочевниками вусун, восставшими в Китае. В 311 году во главе восставших он одерживает победу и сажает на ки тайский трон Антигона («Одноглазого»). В 293 году ему наследует его сын Деметрий (Полиоркет). Так Антигониды предупреждают царствование династии Хань. В 308 году Неарх открывает морской путь в Китай; финикийские описания южных стран спо собствуют миграции населения Китая в южном на правлении до Тасмании. В 311 году Александру при надлежит весь цвилизованный мир. В 287 году до н.э. он умирает в возрасте 69 лет.
БИБЛИОГРАФИЯ
F.
Arrianus, Der Alexanderzug.
Griech.
Indische Geschichte.
und dt. Mbnchen 1985. P.
Bamfn,
Alexander
Oder
die
Verwandlung
der
Welt.
Zbrich 1965. K. J. Beloch,
Griechische Geschichte Bd. III-IV. Leipzig
1922-1925. H.
Bengtson, Philipp und Alexander der GroHe.
Mbnchen
1985. H.
Berve,
Das
Alexanderreich
Grundlage. 2 Bde. Mbnchen J.
Burckhardt,
auf prosopographischer
1926.
Griechische Kulturgeschichte.
4 Bde.
Ber
lin, Stuttgart 1 8 9 8 - 1 9 0 2 . W.
Capelle, Alexanders
des
GroHen
Siegeszug durch Asi-
en. Zbrich 1950. W.
v.
ChBtillon,
Das Lied von Alexander dem
GroHen.
bbers. von G. Streckenbach. Heidelberg 1990. C. v. Clausewitz, Vow Kriege. Hg. v o n W. Halweg. B o n n 1966. H. Conrad (Hg.), Napoleons Leben. 1911-1913.
Qu.
Curtius
Rufus,
Von ihm selbst.
Geschichte
Alexanders
Paris des
GroHen. Lat.-dt. hg. v o n K. Mbller uhd H. Schinifeld. Mbnchen 1954. Qu. Curtius Rufus, Alexandergeschichte.
bbers. von J.
Si
belius und H. Weismann. Stuttgart 1987. M.
und
R.
Dahlke,
Okkultismus.
Mbnchen 1990.
422
Der
Esoterik-Boom.
A.
Demandt,
Ungeschehene
Geschichte.
Guttingen
1984.
2. Aufl. 1986. I. und O. Douglas-Hamilton, Among the Elephants.
Lon
don 1975. J.G.
Droysen,
Geschichte Alexanders des
GroHen.
Berlin
1833. W. Durant,
The Story of Philosophy.
E. H. Edwatds, Horses.
N e w York 1926.
Their Role in the History of Man.
London 1987. R. Lane Fox, Alexander the Great. E. Friedell,
Kulturgeschichte
London 1973. Mbnchen
Griechenlands.
1981. J.
F.
C. Fuller,
The
Generalship of Alexander the
Great.
London 1958. J. Gregor, Alexander der GroHe.
МьпсЬед 1940.
R. D. Gupta, Elephants in Northern India. W W F Monthly Report, January 1986. Gymnasium.
Zeitschrift fer Kultur der Antike. Heidelberg
1 9 5 3 , 60. Jahrgang. H. J. Hemminger ( H g . ) , Die Rbckkehr der Zauberer. Ham burg 1987. Homer, Ilias. bbertragen v o n J. H. УоЯ. Frankfurt/Main 1990. А. К rug, Heilkunst und Heilkult. Mbnchen 1993. F. Kurt,
Das Buch der Elefanten.
Hamburg
1986.
S. Lauffer, Alexander der GroHe.
Mbnchen
1978.
Т. E. Lawrence,
London
The Seven Pillars of Wisdom.
1926 u. 1935. C. Lindskog/K. Ziegler, Plutarchi
Vitae Parallelae.
Stut
tgart 1968. M.
Luther,
Die gantze Heilige
Schrifft.
Das Buch Esther.
Wittenberg 1545. Mbnchen 1972. U.
H.
Morgan,
The
Art
London 1962.
423
of Horsemanship
-
Xenophon.
R. Peyrefitte, Les ConquKtes d'Alexandre.
Paris
1979.
H. Pleticha/F. Schunberger, Die Griechen. Bergisch Gladbach 1984. Plutarch,
GroHe
Griechen
und Rumer.
Вдгк1е.
6
bbers.
von K. Ziegler und W. Wuhrmann. Zbrich 1966. Plutarch, Moralia. Pompeius Augustus
Tragus,
Hg. v o n W. Ax. Leipzig o. J. Weltgeschichte
G. Radet, Alexandre le Grand. O. W.
von
Zbrich,
im Auszug des Justin.
den
Anfdngen
bis
Mbnchen 1972.
Pans 1950.
Reinmuth, Alexander and the
Prince
World-State.
ton 1941. W. R i e p l , D a s N a c h r i c h t e n w e s e n im Altertum. Leipzig 1913. Ch. A. Robinson jr., Alexander the Great. N e w York 1947. A. G. R o o s (Hg.), Flavii Arnani quae extant monia.
Leip
zig 1907. F.
Schachermeyr, Alexander der GroHe.
V. Scheil,
Wien
1973.
Mumoires de la Mission de Susiana.
Bd. X X I
und XXIV. Paris o. J. E. Schwartz, Griechische Geschichtsschreiber. Leipzig 1957. J. Seibert, Alexander der СгоЯе. Darmstadt 1972. A.
Stein,
West-Frontier. W. Studies.
W.
Alexander's
Campaign
Geogr. journal 70, Tarn, Alexander the
Cambridge
on
the
Indian
North-
1927. Great.
Narrative Sources
and
1948.
L. Trbmpelmann,
Persepolis.
Mainz
1988.
J. Tulard, Napoleon ou le mythe du sauveur.
Paris
1977.
T. Vogel und A. Weinhold (Hg.), Historium Alexandri Magni Macedonis Libri qui supersunt.
Leipzig, Berlin
A. Weigall, Alexander the Great.
N e w York
U. Wilcken, Alexander der GroHe. M.
Graf York v o n Wartenburg,
Feldzbge Alexanders
des
GroHen.
1903-1906. 1933.
W i e n 1973. Kurze bbersicht
Berlin
1898.
ъЪег die
'
ОГЛАВЛЕНИЕ
3
Предисловие Глава 1. Филипп, Олимпиада и Александр Празднество и день поминовения Знаменитым становятся, убив знаменитого Греки или варвары? «Познай самого себя» Где было посеяно драконово семя Армия, равной которой нет Глава 2. Азия, удивительная Азия С оружием Ахиллеса Харизма Александра Иония - колыбель искусства Semper aliquid haeret Гордиев узел Ларий, иарь иарей Тир - город в смертельной схватке
6 15 22 26 34 42
;
Глава 3. З а к а т Ахеменидов «Египет, маяк в море древности» Власть магического Небесная, рожденная из пены Афродита Исход Ганнибал, Цезарь, Фридрих Великий, Наполеон 425
51 61 66 81 89 96 110 122 131 141 152 161
Глава
4. В о с т о к и З а п а д
Вавилонская башня 168 Аобыча 174 «Страшная азиатская страна повержена в прах».... 184 Поиски убийиы иаря 198 На краю света 211 Мятеж в степи 220 Александр - основатель городов 228 Народная война в Восточном Иране 232 Травля фурий 242 Роксана прекрасная 248 ... и покоривший Азию Александр 253 Заговор «пажей» 259 Кровавые следы 267 Глава 5 . М а р ш н а И н д и ю
272 280 286 297 306 318
Таксил Омфис, раджа Недосягаемый сокол Брахманы, змеи и скорпионы Битва слоноз Гифасис - река без возврата Царь умирает? Глава 6. В о з в р а щ е н и е в
Вавилон
Побежденные пустыней Неарх, властитель ветров Великая чистка Не верь никому и учись одиночеству Слияние народов Бунт в Описе
,
331 341 347 358 365 372
Глава 7 . С о г л а с и е м е ж д у н а р о д а м и
Мечта Александра о мировой империи Александр - бог? Болезнь и смерть
426
378 384 393
Хронологическая т а б л и ц а
403
И с т о р и я , какой она могла бы б ы т ь
418
Библиография
422
Научно-популярное издание
С.
Фишер-Фабиан
АЛЕКСАНДР
ХудожникТехнический редактор Корректор
ВЕЛИКИЙ
А. А. Шуплецов С. В. Лишанков В. П. Быкова
Подписано в печать 02.02.98. Формат 84х108'/з2 Гарнитура «Times». Бумага типографская. Печать офсетная. Усл. печ. л 22,68 Тираж 16 000 экз. Заказ 246. Фирма «РУСИЧ». Лицензия ЛР № 040432 от 29 04.97. 214016, Смоленск, ул. Соболева, 7. При участии ООО «Харвест». Лицензия ЛВ № 32 от 27.08.97. 220013, Минск, ул. Я. Коласа, 35 — 305. Отпечатано с готовых диапозитивов заказчика в типографии издательства «Белорусский Дом печати». 220013, Минск, пр. Ф. Скорины, 79.