Очерки по функциональной лексикологии

Рецензенты: Л.М.Полюга и М.Д.Фсллер Редактор Д.С.Карпын

Б а ц е в и ч Ф.С., К о с м е д а Т.А. Очерки по функциональной лексикологии.— Львов: Свит, 1997.— 392с. ISBN 5-7773-0372-2 В монографии на материале признаковых и предметно-признаковых слов русского языка (глаголов и агентивных имен со значением морально-этической оцеїгки) устанавливаются эвристические возможности двух важнейших направлений функционального анализа лексики: ономасиологического и семасиологического. Выделяются важнейшие функционально-ономасиологические типы глагольных предикатов в зависимости от референтно-таксономической отнесенности имен субъектов простого предложения, уточняется специфика субъектно-предикатного неизосемизма, изучаются семантические и коммуникативные особенности имен лиц, их парадигматические связи и синтагматические потенции. Книга адресована широкому кругу языковедов.

Б 4602000000-028 Заказное 225-97 ISBN 5-7773-0.172-2

© Бацевич Ф.С., Космеда Т.А., 1997

ВВЕДЕНИЕ Определяя важнейшие парадигмальные черты лингвистики конца XX века, исследователи наряду с антропоцентризмом, сближением с комплексом когнитивных наук, экспансионизмом, экспланаторностью и некоторыми другими называют функционализм (см., например: [Степанов 1995; Демьянков 1995; Кубрякова 1995 и др.]). Как замечает В.Г.Гак, "обращение к функциональному подходу к языку в наши дни является не случайным, оно должно рассматриваться как совершенно закономерный этап в развитии языковедческой науки" [Гак 1985, с.6]. Последнее вызвано самой природой языка и его единиц, поскольку "устройство языковых объектов таково, что их невозможно правильно выделить, проанализировать и в конечном счете описать безотносительно к их функциональной природе" [Кибрик 1995, с.98]. При этом подчеркивается, что именно в рамках функционально-коммуникативных исследований в силу их телеологической, интенциональной, динамической ориентации и возможен синтез новейших подходов к языку, в частности, антропоцентризма и когнитивизма. Функционализм признается магистральным направлением современной лингвистики, способным интегрировать все позитивные аспекты, которые усматриваются в ряде существующих теоретических подходов [Касевич 1988, с.273-274]. Широкое распространение функционального подхода к языку в целом, его уровням, единицам и категориям способствовало созданию в 1976 году Международного общества функциональной лингвистики [Веденина 1978; Функциональное 1980, с.74-84]. В современном языкознании заложены теоретические основы функциональной морфологии (см., например, работы А.В.Бондарко, И.Р.Выхованца, А.П.Загнитко, В.М.Русановского, Н.А.Слюсаревой, М.А.Шелякина и др.) и функционального синтаксиса (см., например, исследования П.Адамца, Г.А.Золотовой, И.Р.Выхованца, В.М.Русановского, К.Г.Городенской, Н.А.Слюсаревой, Ю.С.Степанова и др.). Этого, к сожалению, нельзя сказать об изучении лексики в функциональном и коммуникативном аспектах. Между тем значение слова, пожалуй, более, чем какая-либо иная категория языка, функционально [Арутюнова 1976а, с.35], т.е. "подчинено той функции, которую выполняет соответствующая ему единица; оно формируется в

зависимости от предназначения этой единицы" [Арутюнова 19766, с.44]. Даже тогда, когда единицы лексикосемантического уровня наряду со средствами иных уровней языковой системы становятся предметом функциональнокоммуникативного анализа, последний ограничивается, как правило, строевыми номинативными элементами в составе функционально-семантических полей (см. работы А.В.Бондарко и его коллектива). Подобный подход к изучению языка, по удачному выражению И.Р.Выхованца, является "совокупным" и должен быть дополнен подходом "раздельным", поскольку при условии объединения всех уровней языка в единую функциональную грамматику теряется специфика единиц и категорий этих уровней, и функциональная грамматика превращается в функциональное описание языка в целом [Вихованець 1992, с.З]. В свою очередь, ведущая европейская школа функционализма — французская — вообще обходится без понятия "слово", поскольку глава этой школы А.Мартине считает последнее лингвистически нерелевантным [Функциональное 1980, с.28]. Иначе говоря, назрела необходимость создания функционально-коммуникативной теории слова, составляющей которой должна стать функциональная лексикология. Последняя, на наш взгляд, призвана "динамизировать", "телеологизировать", расширить и углубить традиционные системно-структурные исследования номинативных единиц в их связях с единицами и категориями грамматического строя языка (прежде всего синтаксисом), то есть должна стать теорией "активной" лексикологии (в понимании Л.В.Щербы). "Активный" (а значит, и коммуникативный) подход к единицам языковой системы предполагает включение их в речевую деятельность человека, т.е. связывает с предметным миром и когнитивной деятельностью, с одной стороны, а также с условиями речевого общения, его координатами и с особенностями существования единиц в конкретной языковой системе — с другой. Исходя из этого, можно утверждать, что коммуникативный подход к лексике как самостоятельному объекту исследования должен опираться на анализ номинативных средств языка в динамическом аспекте речетворчества и предполагать установление системо-формирующих категорий, отражающих специфику объективации мира в языковых единицах (ономасио-логический и семасиологический аспекты) и речевую реализацию отраженных в слове свойств познанного человеком участка действительности в процессе реческазывания (функциональный аспект). Подобные исследования примыкают к тому направлению функционализма, в пределах которого "функциональность имеет явную направленность на

познавательную функцию и через нее сочетается с функцией коммуникативной" [Дэже 1990, с.45]. Создание интегральной функциональной лексикологии конкретных языков на всем массиве полнозначных и служебных слов — дело будущего. На первом же этапе объектом исследования могут стать лексические единицы различных семиологических классов, прежде всего, конечно, наиболее коммуникативно значимых — предметных и признаковых. Кроме того, необходимым этапом создания синтетических функционально-лексикологических описаний конкретных языков являются исследования, сориентированные на один из двух возможных подходов к фактам языка — семасиологический или ономасиологический. Настоящая монография имеет своей целью показ эвристических возможностей двух основных направлений функциональной лексикологии — семасиологического и ономасиологического. Объектом исследования избраны лексические единицы русского языка, представляющие функционально-коммуникативные и онтологически-отражательные разновидности признакового семио-логического типа значения — глаголы и оценочные имена существительные со значением лица. Сознательно избранная разноаспектность материала исследования и подходов к нему определила жанр монографии как "Очерков". Авторами разделов книги являются: Введение — Ф.С.Бацевич, Т.А.Космеда. Раздел I — Ф.С.Бацевич. Раздел II — Т.А.Космеда. Авторы выражают глубокую признательность рецензентам — докторам филологических наук, профессорам Л.М.Полюге и М.Д.Феллеру за труд рецензирования рукописи книги, представляемой на суд читателей.

РАЗДЕЛ I. ФУНКЦИОНАЛЬНО-ОНОМАСИОЛОГИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ ГЛАГОЛЬНОЙ ЛЕКСИКИ Глава I. Некоторые теоретические аспекты функционального изучения языка и его словарного состава §1. Функционализм и когнитивная парадигма в языкознании. Некоторые черты и разновидности функционального подхода к языку Зарождающаяся в современной лингвистике когнитивная парадигма является совокупностью теорий и исследовательских программ, в которых язык рассматривается как неотъемлемая и органическая составляющая человеческого разума, тесно связанная с восприятием, мышлением, памятью, вниманием и другими когнитивными структурами. Когитология, взаимодействуя с лингвистикой, ставит своей задачей строгую экспликацию форм и процессов, которые использует человеческий интеллект при порождении знания с помощью средств языка [Звегинцев 1982]. Определяя сущность новой лингвистической (и лингвофилософской) парадигмы как синтез семантического, синтактического и прагматического подходов к языку в сфере когнитивных проблем, Ю.С.Степанов отметил важнейшие черты последней: интенциональность как в чисто человеческом, так и эволюционно-биологическом аспектах; учет телеологичности биологических систем, человеческого организма и языка; тесные контакты с биологией, в частности, использование структурных и семиологических аналогий между языком, кодами и структурами генетического "языка"; расширение семантики, синтактики и прагматики в связи с понятием знания, фундаментальным для комплекса когнитивных проблем; актуализация проблематики культурных концептов, мифологии и некоторые другие [Степанов 1991, с.9-10]. Новое направление в науке о языке органически синтезировало в себе предыдущие направления исследований, что является еще одним свидетельством "плавности", "недискретности" переходов в науке от одной парадигмы к другой, наличия "межпарадигматических" периодов (см.: [Степанов 1985; Руденко 1990]). В частности, с сфере когнитивной лингвистики находят свое дальнейшее развитие идеи, выдвинутые в рамках иных направлений и парадигм, среди которых в первую очередь отметим: внимание к проблемам речепорождения и ориентация на приоритеты говорящего (см.: [Кубрякова 1991]); "расширительный",

интеграционный подход к фактам языка в духе "активных грамматик и словарей (см., например: [Апресян 1986; Баранов 1990; Бондарко 1983; Бондарко 1984; Караулов 1976; Морковкин 1977; Шведова 1989] и другие), а в связи с этим анализ таких концептов, как "поле", "языковая картина мира" и подобных (см., например: [Караулов 1976; Караулов 1987; Кубрякова 1991; Роль человеческого... 1988; Серебренников 1988; Человеческий фактор... 1991] и другие); выдвижение на первый план ономасиологических аспектов анализа фактов языка с доминирующим направлением "от интенции (замысла) — к языковой форме реализации" [Бондарко 1984; Бондарко 1987; Кубрякова 1986; Кубрякова 1991; Слюсарева 1986] и другие); особое внимание к проблемам соотношения значения и смысла, языкового и внелингвистического в содержании; значения и интерпре-тации с обогащением последних когнитивной проблематикой, в частности, рассмотрением в свете концептуализации (см., например: [Apresjan 1993] и другие). Как подчеркивалось во введении, изначальная телеологичность, установка на динамику и приоритеты говорящего, формирование ономасиологических подходов и некоторые другие черты способствовали тому, что функциональное направление в настоящее время активно интегрируется в когнитивное русло научных изысканий в сфере языка.' Основой этой интеграции является то, что функционирование языковой системы и как средства общения, и как инструмента познания окружающего мира есть не что иное, как комплекс процедур по обработке, усвоению и порождению знаний (см. об этом: [Баранов 1990, с. 10-11; Звегинцев 1982]). На современном этапе соотношение собственно когитологии и иных составляющих новой парадигмы (в том числе функционализма) не является строго иерархи-зированным (общее и частное, интегрирующее и интегрируемое), а осуществляется по принципу взаимодополнения, а значит и взаимообогащения. Примером обогащения составляющих когнитивной лингвистики может служить плодотворная идея (в рамках "глобализации" изучаемых явлений) фреймового представления единиц, категорий, уровней и т.п. "работающей" * В частности, связь проблематики функциональной и когнитивной лингвистик подчеркивается в обращении редколлегии журнала "Вопросы языкознания" к лингвистам по поводу обсуждения ряда проблем функциональной грамматики (см.: [От редколлегии... 1990, с.42]; ср. также: [Слюсарева 1985, с.56-65]).

системы, поскольку в рамках "функционализма в когнитивной парадигме" границы между значениями языковых единиц и концептуальными структурами приобретают определенную условность, объединяясь в понятии "содержание". Понимание фрейма как когнитивно обработанной системы ("плана", "участка", "сферы" и т.п.) объективной (или мыслимой как объективная) действительности разной степени абстракции применимо по отношению к единицам и категориям практически всех уровней языковой системы, на всех этапах речепорождающего процесса — от этапа оперирования индивидуальными смыслами во "внутренней" речи до грамматикализации и фонирования "внешней" речи. При этом слоты (терминалы) последнего заполняются лингвистически релевантными единицами, функционально и отражательно согласованными в его пределах, а также, при необходимости, в пределах фрейма более высокого уровня (например, текста). В этом проявляется воздействие функционализма как интегрированной и одновременно одной из интегрирующих составляющих когнитивной парадигмы. Фреймовый анализ плодотворно используется в исследованиях ряда традиционных проблем функциональной лингвистики: связности текста с учетом пресуппозиций и "вертикального контекста" говорящего и слушающего, скрытых семантических категорий, проявления системности значимых единиц языка в речевой деятельности говорящих и других. При этом нестатичность, обязательный учет интенциональности говорящего как важнейшая черта функционализма позволяет представить фрейм как динамичный фрагмент содержания (знания) участников коммуникативного акта. Так, например, смысловая структура слова может быть представлена как определенный фрейм, "поворачивающийся" в зависимости от интенции (замысла) говорящего той или иной слотой в процессе порождения высказывания (и шире — текста). Фреймовый подход позволяет интерпретировать операции над номинативными единицами при построении коммуникативной единицы как операции над особого рода знаниями, то есть ввести их в общее русло когитологических проблем. Природа когнитивной парадигмы представляется интегративной, неконфронтационной, органически включающей в себя предыдущие парадигмы и направления исследования. Интегрируясь под "протекторатом" когитологии, последние располагаются не иерархически, а "топологически". Равноправие составляющих когнитивную лингвистику помогает связать в единое целое человека, языковые механизмы и окружающий познаваемый мир.

Что же касается собственно функционального направления исследований, то принято считать, что функционализм является детищем XX века' , хотя многие идеи, положенные в его основу, были высказаны раньше. Здесь, как правило, называются труды Ф.И.Буслаева, К.С.Аксакова, Н.П.Некрасова, А.А.Потебни, Ф.Ф.Фортунатова, Г.К.Ульянова, А.А.Шахматова, И.А.Бодуэна де Куртенэ, А.М.Пешковского, Л.В.Щербы, В.В.Виноградова, И.И.Мещанинова, Ф.Брюно, О.Есперсена, А.Нурена, представителей пражской школы, -прежде всего В.Матезиуса, Н.С.Трубецкого, Р.О.Якобсона и других, а также Э.Кошмидера, Е.Куриловича, Г.Гийома, Э.Бенвениста [Бондарко 1984, с.8-23; Бондарко 1985, с.73123; Бондарко 1987, с. 10]. Эволюция лингвистических идей в направлении изучения функционального "поведения" своего объекта исследования является закономерной, ибо "функциональность есть наиболее существенная сторона любой организации. Поэтому раскрытие законов функционирования и функциональных связей систем и будет раскрытием законов организации" [Сетров 1972, с.25]; (см. также: [Марков 1982]). Само определение сущности любого явления, в том числе языка, не может быть ограничено только структурно-системными аспектами организации, но требует учета также закономерностей его "поведения", поскольку "бесконечное углубление в сущность объекта идет от функции к структуре, от нее — к более глубокой функции и т.п." [Новик, Мамедов, Давтян 1983, с. 173]. Функциональный подход предполагает ответы на вопросы "зачем?" и "как?": "зачем, для чего, для получения какого результата существует данный элемент, конструкция, система?" и "как они выполняют задачу, для реализации которой существуют, какие свойства при этом проявляют?" [Касевич 1988, с.273]. Отсюда следует необходимость глубокого изучения функциональной стороны языковых явлений — результат практически никем из лингвистов не оспариваемого положения о том, что язык является средством общения с ведущей коммуникативной функцией. Сущность лингвистического функционализма была сформулирована еще учеными пражского лингвистического кружка в знаменитых "Тезисах": "Являясь продуктом человеческой деятельности, язык вместе с последней обладает целевой направленностью. Анализ речевой деятельности как средства общения показывает, что самой В частности, Н.А.Слюсарева пишет, что "функциональный подход к языковым явлениям становится ведущим в лингвистике XX века в 80е годы" [Слюсарева 1985, с.56].

обычной целью говорящего, которая обнаруживается с наибольшей четкостью, является выражение. Поэтому к лингвистическому анализу нужно подходить с функциональной точки зрения. С этой точки зрения язык есть система средств выражения, служащая какой-то определенной цели" [Тезисы... 1967, с. 17. Выделено в тексте]. Уже в этом, в каком-то смысле ставшем классическим, понимании языка отражены важнейшие черты лингвистического функционализма: его целевая (телеологическая), системно-структурная и одновременно коммуникативная ориентированность. В.А.Звегинцев подчеркивал, что "функция есть принцип описания и классификации языковых средств в определенном (функциональном) аспекте, а цель — ориентир, указывающий способ использования языковых средств для выполнения многообразных коммуникативных заданий" [Звегинцев 1977, с. 131]. Поскольку же функционирование языка, его категорий и единиц осуществляется в речи, то отсюда следует еще одна важная сущностная черта лингвистического функционализма: проявление и, соответственно, анализ функциональных свойств языковых средств осуществляется в сфере синтаксиса, где высказывание выступает единицей, которая призвана реализовать коммуникативные намерения (цели) пользователей этим языком, а предложение — той единицей, которая всеми своими элементами связана с системноструктурной организацией языка. Отсюда следует, что в центр внимания функционального исследования языка и его средств "ставится коммуникативная функция... и синтаксис как основное средство ее воплощения" [Слюсарева 19816, с.4]. При этом высказывание, текст и, шире, речь становятся средой функционирования языковых единиц. Наличие же отношений функции и среды — одна из важнейших черт функционального подхода [Бондарко 19816, с.493; Бондарко 1984, с.5-6; Бондарко 1987, с.5; Гак 1985, с.7; Слюсарева 1984, с.40; Слюсарева 1986, с.20]. Таким образом, лингвистический функционализм в рассматриваемом аспекте — это такой подход к языку и его средствам и одновременно такое направление исследований, которое позволяет изучать механизмы языковой системы в действии; это внутренняя, "технологическая", "операционная", а значит и важнейшая составная часть когнитивной лингвистики. Цели и задачи конкретных исследований определяют существующие разновидности лингвистического функционализма. Так, например, И.П.Сусов считает, что функциональный подход в целом сводится к двум 10

разновидностям: внутрифункциональному (или структурнофункциональному), для которого исследуемыми величинами являются единицы и категории какого-либо уровня, а средой — более широкая совокупность единиц, категорий того же или более высокого уровня, языковая система в целом или текст, и внешнефункциональному (собственно функциональному), соотносящему изучаемые языковые явления с объектами, составляющими внеязыковую среду (мир сознания и его структуры, сфера коммуникации и другие) [Сусов 1986, с.132-133]. Свою типологию функциональных подходов к грамматике А.В.Бондарко строит, опираясь на направленность анализа в его отношении к форме и значению (к средствам и функциям). В частности, он выделяет следующие типы функционально-грамматических описаний: а) описания по принципу "от формы к значению", "от средств к функциям"; б) описания по основному принципу "от значения к форме" и "от функций к средствам"; в) описания, основанные на объединении указанных принципов на разных этапах анализа [Бондарко 1984, с.8-26]. В.Г.Гак исходит из возможных аспектов интерпретации функций языковых единиц и считает, что для выявления типов функциональных подходов наибольшее значение имеют следующие аспекты: объем языковой единицы (носителя функции) и объем среды, в которой функционирует единица; соотношение функции и семантики языковой единицы; ономасиологический или семасиологический подход к соотношению предмета и его функции; соотношение языка и говорящего субъекта [Гак 1985, с.5-15]. Изучение типов функциональных подходов к описанию языка приводит исследователей к мысли о том, что "единой точки зрения и не может быть, так как исследуемый объект, язык, обладает множеством различных характеристик, причем в каждом конкретном случае за основу берут какие-то определенные, объективно существующие характеристики этого объекта. Поэтому естественно появление различных функциональных грамматик. Только их совокупность может дать адекватное представление о функционировании такого многопланового явления, каким является естественный человеческий язык" [Гак 1985, с. 15]. Лингвистический функционализм как направление в современном языкознании связан с иными подходами и направлениями. Степень прочности этих связей конкретна и зависит от избранной разновидности функционального анализа. В самом же общем виде можно отметить уже упоминавшуюся неразрывную связь функционального и когнитивного направлений. С момента своего возникновения функционализм был тесно связан с системно-структурным 11

направлением [Тезисы... 1967, с.17; Звегинцев 1977, с.121; Веденина 1978, с.82; Функциональное... 1980, с.36; Слюсарева 1979, с. 138; Бондарко 1987, с.5], а также с полевыми методами исследования языка. Тесная связь наличествует между функциональным и коммуникативным направлениями; более того, некоторые ученые считают, что в "лингвистике функциональный подход есть прежде всего подход коммуникативный" [Гак 1985, с.7]. Г.В.Колшанский в одной из своих работ утверждает, что "определение коммуникативной лингвистики не совпадает с понятием функциональной лингвистики" [Колшанский 1980, с. 146], а в более поздней работе пишет, что "коммуникативная лингвистика содержит в себе перспективы прежде всего собственно функционального подхода к языку" и говорит о едином "функционально-коммуникативном описании языка" [Колшанский 1984, с. 170]. Интерес к реальному функционированию языковой системы в связи с рядом когнитивных проблем тесно связывает лингвистический функционализм с теорией речевой деятельности, социологией и психологией общения, теорией коммуникации, теорией речевых актов. Общее стремление исследовать язык в его конкретной реализации сближает функциональный подход с социолингвистикой, лингвистикой текста, лингвистической прагматикой. Через функции языка и его единиц в различных типах текстов рассматриваемое направление связано с функциональной стилистикой, а в аспекте знаковой теории языка — с семиотикой. Лингвисты отмечают связь отдельных функциональных направлений с контрастивными и неконтрастивными исследованиями [Герценберг, Джамшедов 1985, с. 171]. §2. Частнонаучное (лингвистическое) понятие функции. Понятие "функция языковой единицы". Слово в функциональном аспекте рассмотрения. Соотношение функции, значения и значимости В лингвистической литературе отмечается, что понятие "функция" пришло в науку о языке из физиологии, философии (социологии) и математики [Слюсарева 1979, с. 173]. В частности, в математике функция выражает определенную зависимость одной переменной от другой, то есть y=f(x), где каждому элементу х некоторого множества X отвечает единственный элемент у некоторого множества Y (см. подробнее об этом: [Новиков 1982, с.27-29; Кондаков 1971, с. 580]). В сфере биологических систем функция обозначает свойство, которое детерминирует жизнедеятельность какой-либо системы. В общенаучном и 12

философском понимании термин "функция" употребляется как некое свойство, способ поведения объекта какой-либо системы [Семенюк 1978, с.66; Евстафьева 1977, с. 151-154]. Частнонаучное (лингвистическое) понимание функции возникло и развивается под преимущественным влиянием грамматики. При этом в лингвистической литературе неоднократно подчеркивался факт неоднозначности, перегруженности, а подчас и противоречивости терминов "функция", "функциональный" и их производных, что дало повод Р.Якобсону весьма скептически заметить: "термины "структура" и "функция" стали наиболее двусмысленными и трафаретными словечками в науке о языке" [Якобсон 1965, с.377]. При этом необходимой однозначности не существует даже в рамках одной функциональной школы, и тем более она не соблюдается в спорах между лингвистическими школами [Дресслер 1990, с.57]. Сами основоположники современного функционализма — пражские языковеды — употребляли термин "функция" неоднозначно: то как функция языка, то как функция языковой единицы, конструкции; противопоставляли средству и форме; соотносили с чем-то экстралингвистическим или интралингвистическим [Novak, Sgall 1968, p.292; Слюсарева 1983, с.33-34; Слюсарева 19816, с.45]. Общепризнанным, пожалуй, можно считать положение, согласно которому функционирование — это проявление сущности, способ существования языка, критерий реальности его единиц и категорий [Аврорин 1975, с.33-34; Бондарко 1983, с.32-33; Пазухин 1979, с.42; Панфилов 1982, с.38]. Однако понимание этой сущности неоднозначно и связывается с различными трактовками внутрисистемных и внутриязыковых факторов. Так, с одной стороны, существует понимание функционального как проявление лингвистических единиц в ряду других единиц, их позиции в зависимости друг от друга, инварианта в составе системы [Мартине 1963, с.397; Ольховиков 1980, с. 19; Звегинцев 1977, с. 123]. Такое понимание в определенном смысле можно назвать парадигматическим. Синтагматическое (шире — синтактическое) понимание функционального характерно для трактовки последнего как отношения языковых элементов к коммуникативной единице или между элементами внутри этой единицы [Мартине 1977, р. 12], как связи, благодаря которой часть включается в целое как в свою среду [Вихованець 1992, с.5], элемент языка включается в предложение [Бархударов 1966, с.32], реализации целевой установки говорящего [Функциональное... 1980, с.8], употребления (шире — целевого предназначения) языкового элемента в речевой цепи (высказывании) [Строкова 1976, 13

с. 158, 162; Звегинцев 1977, с. 132], как роли единицы языка в построении предложения (высказывания) и отношения синтаксической единицы к коммуникативной [Слюсарева 1986, с.56; Золотова 1973, с.9; Золотова 1982, с.66]. С другой стороны, существует понимание функционального как внешнего проявления свойств, характерных для того или иного языкового явления, языковой единицы [Пазухин 1979, с.28]. Кроме того, в зависимости от конкретных задач и избранного материала исследования функциональное как синоним динамичного приписывается явлениям речевым в противоположность системно-языковым и структурным [Городецкий 1985, с. 142]. В ряде работ статус функционального закрепляется за синтаксическим аспектом анализа языковых явлений в противопоставлении морфологическому и лексическому как своего рода "техническим". Подводя некоторые итоги рассмотрения проблем функционального, Н.А.Слюсарева пишет, что к концу 70-х годов определилось три важнейших понимания этого понятия: 1) как роли в синтаксической структуре; 2) как позиции в синтаксической конструкции и 3) как отношения (связи) либо ко всей структуре, либо к внеязыковой действительности, выраженной предложением [Слюсарева 19816, с.56]. В свою очередь, значительное количество точек зрения на понятие "функция" и "функциональный" свидетельствует о том, что функциональное может определяться как 1) узуальное в противоположность общему; 2) актуализированное (речевое) в противоположность языковому (системному); 3) ономасиологическое в противоположность семасиологическому; 4) частотно-количественное в противоположность структурному; 5) формально-грамматическое в противоположность лексико-семантическому; 6) семантическое в противоположность формально-структурному; 7) синтаксическое в противоположность морфологическому или лексическому; 8) позиционно-ролевое в противоположность семантическому. Функциональное определяется также поразному в зависимости от языкового уровня, являющегося объектом анализа: фонологического, лексического, грамматического [Гак 1985, с.6], то есть возможно конкретноуровневое понимание проявления функционального. Анализ лингвистической литературы свидетельствует, что подавляющее большинство исследователей говорит о необходимости различения понятий "функция языка" и "функция языковой единицы" [Слюсарева 19816, с.46; Аврорин 1975, с.ЗЗ; Гак 1985, с.7; Бондарко 1987, с. 10; Бондарко 1992, с. 14-15]. В дальнейшем мы сосредоточим внимание на понятии "функция языковой единицы", имея в 14

виду, что функции отдельных частей языка (единиц, категорий и т.п.) включены в более широкую систему функций языка и речи и в своем проявлении зависят от этой системы. Так, например, хорошо известны случаи избирательности и ограничений в реализации функций языковых единиц в разных формах существования языка, типах речи и типах высказываний (см., например: [Бондарко 1987, с.8]). Что касается типологии функций языковых единиц, то, не вдаваясь в детальный анализ существующих концепций, отметим наличие синтаксических и морфологических функций, первичных и вторичных, зависимых и независимых, содержательных и формальных, центральных и периферийных (см.: [Слюсарева 1986, с.28-29; Бондарко 1983, с.37-38; Бондарко 1987, с.9]). Каждый из названных типов функций в зависимости от нужд конкретного анализа может члениться еще на ряд более дробных. Так, например, функции грамматических форм могут быть семантико-морфологическими, семантико-синтаксическими, стилистико-прагматическими, формально-синтаксическими, текстовыми (см.: [Шелякин 1985, с.36-49]). Синтаксические функции строевых элементов могут быть самостоятельными, конструктивного элемента коммуникативной единицы и зависимого компонента конструктивного элемента (см.: [Золотова 1973, с.11-12]). В самом же общем виде можно говорить о следующих типах функций: 1) репрезентативные (отражательно-номинативные) — это самые общие и самые важные функции, выполняемые всеми основными единицами языка; 2) синтаксические — это функции членов предложения, коммуникативных частей высказывания; 3) конструктивные — это функции морфологические, словообразовательные, формообразовательные, фразообразовательные, согласовательные и другие; 4) стилеобразующие — это функции стилистических пластов лексики (см. близкую трактовку: [Васильев 1990, с.78-81]). Существуют и другие типы языковых функций: дейктическая, анафорическая, экспрессивная, эмотивная и некоторые иные. Кроме того, если-понимать функцию языковой единицы как ее роль в процессе порождения говорящим (пишущим) коммуникативной единицы или употребления в пределах последней, то вслед за А.В.Бондарко можно говорить о функции как потенции (Фп) и функции как реализации (Фр) [Бондарко 1987, с. 17-21; Бондарко 1992, с. 14-15]. Фп — это присущая той или иной единице способность к выполнению определенного назначения и к соответствующему функционированию. Фр — это результат функционирования данной единицы во взаимодействии с ее средой, то есть назначение как достигнутая в речи цель. Фп и Фр не равны между собой, 15

а их отношения — это отношения возможности и действительности, каузации и ее результата. Преобразование Фп -> Фр — это преобразование потенций языковой системы в реальные процессы речевой деятельности и их результаты в речевых произведениях. Это преобразование всегда происходит в определенной среде, то есть в некотором парадигматическом и/или синтагматическом множестве языковых и внеязыкоеых элементов, играющих роль окружения и взаимодействующих с исходной единицей [Бондарко 1992, с. 15], и его результатом является качественно измененная Фр, поскольку последняя не сводится к сумме отдельных функций-слагаемых [Бондарко 1992, с. 16]. Учитывая вышесказанное, функцию языковой единицы можно представить как совокупность ряда аспектов ее существования и рассмотрения, важнейшими из которых, на наш взгляд, являются: 1) аспект динамичный, представленный прежде всего в механизмах речепорождения. По определению В. Г. Гака, "функционирование есть прежде всего движение" [Гак 1985, с.7]; 2) аспект каузальный, зависящий от интенциональности говорящего; 3) аспект целевой (телеологический), заключающийся в учете как потенциальной, так и результативной стороны языковой единицы. Замысел говорящего, формирующего высказывание, связан с тем элементом языкового значения, который заключается в отражении основных потенций языковых единиц. На этой основе говорящий производит выбор из совокупности существующих средств языка, что можно трактовать как целевой аспект с точки зрения говорящего. Когда же высказывание реализовано, функция использованных языковых средств выступает как достигнутая цель, что позволяет трактовать ее как целевой аспект с точки зрения слушающего. Таким образом, и целевой аспект понятия "функция языковой единицы" отражает реальности речевой коммуникации с участием ее центральных фигур — говорящего и слушающего; 4) аспект ролевой и позиционный, заключающийся в учете ролей и позиций, которые может выполнять и занимать (Фп) и реально выполняет и занимает (Фр) языковая единица в предложении (высказывании); 5) аспект интенциональный, то есть связанный с намерениями говорящего, и неинтенциональный ("автоматический"), не связанный с целями высказывания, но участвующий в его построении независимо от намерений говорящего (см. подробнее: [Бондарко 1992, с. 18-19]). 16

Таким образом, понятие функции языковой единицы связывается с процессом коммуникации; в лингвистике функциональный подход есть прежде всего подход коммуникативный. Основой же последнего является положение о причинной обусловленности отдельных языковых явлений и языковой системы в целом потребностями общения, а также мыслительной и психической деятельностью человека (в аспекте когнитивной парадигмы). Все это в свою очередь предполагает выявление и описание функциональных свойств языковых единиц различных уровней, в том числе лексического. Несмотря на определенные успехи в разработке понятия "функция языковой единицы", последнее является все же достаточно отвлеченным, создающим лишь теоретические предпосылки для использования в конкретнолингвистических исследованиях. Назрела необходимость изучения функций языковых единиц с учетом их статуса, ранга, места в иерархии систем, специфики значения и т.п. Последнее, прежде всего касается единиц лексико-семантического уровня языка, наименее исследованного с функциональной точки зрения. Как отмечалось выше, понятие функции в современной лингвистике продолжает развиваться прежде всего в аспекте грамматических исследований; единицы лексикосемантического уровня языковой системы объектом функционального изучения еще практически не стали. Между тем, в лексикологической концепции, разработанной Н.Ю.Шведовой, слово (как оно существует в системе языка и в акте речи) является разнонаправленной и активно работающей единицей. "Работа слова осуществляется как реализация двух заключенных в нем потенциалов: во-первых, его центробежного потенциала; это работа, направленная от слова, все его избирательные действия, то есть работа выбора, работа отдачи; и, во-вторых, его центростремительного потенциала; это работа, направленная к самому слову, все действия активного словесного притяжения, "вбирания в себя", то есть работа концентрации, конденсации. Сочлененность в слове этих двух активно действующих потенциалов делает его единицей, уникальной по семантической нагруженности и конструктивной силе" [Шведова 1983, с.306-309]. Изучение функционирования лексической единицы может быть построено как выявление указанных потенциалов слова. Эти потенциалы в силу коммуникативной ориентированности всех единиц языковой системы, в том числе лексических, наиболее полно проявляются в пределах высказывания и текста. Не случайно, Н.Д.Арутюнова замечает, что подходя к проблеме 17

лексической типологии с функциональных позиций, исследователь прежде всего должен ориентироваться на связь лексического типа с синтагматической позицией [Арутюнова 1980, с. 157]. Исходя из указанных положений, можно утверждать, что в пределах своего уровня слово является средоточием всех потенциальных функций (Фп), которые реализуются (или не реализуются) в высказывании в определенном контексте и ситуации. В самом же общем виде при выполнении своей важнейшей — репрезентативной — функции как средства номинации явлений (в широком смысле слова) объективной действительности слова в пределах высказывания могут регулярно реализовывать две основные коммуникативные функции: идентификацию осмысленных человеком предметов, о которых идет речь, и предикацию, вводящую сообщаемое [Арутюнова 19766, с.326; Арутюнова 1980а, с. 172]. Выполнение этих функций во многом зависит от семиологического (то есть денотативно-отражательного и коммуникативного) типа их значения и речемыслительной деятельности говорящего, его интенциональных установок. Таким образом, выстраивается определенная иерархическая система зависимостей функций лексических единиц: I уровень: общеязыковой (репрезентативный), касающийся всех единиц языковой системы: 1) коммуникативная (предложение), 2) номинативная (полнозначное слово), 3) строевая (служебное слово, модальные и фазисные глаголы и некоторые другие); II уровень: в пределах коммуникативной единицы (синтаксический уровень): 1) функция идентификации; 2) функция предикации; III уровень: уточнение функций предыдущего уровня как высшего в зависимости от референтно-отражательной отнесенности слова: 1) внутри идентификации — функции агенса, пациенса, орудия и т.п.; 2) внутри предикации — функции статичного или динамичного признака. Таким образом, под функцией лексической единицы будем понимать ее роль в построении (ономасиологический аспект) или функционировании, "поведении" (семасиологический аспект) коммуникативной единицы (то есть Фп и Фр), роль, обусловленную интенцией (или замыслом) говорящего, направленной на выбор конкретной лексемы с той или иной референцией, местом в ближайшей лексической парадигме и, что очень важно, вхождением в соответствующий отражательно-таксономический (бытийноонтологический) класс номинативных единиц. Имея в виду, что функция той или иной единицы, включенная в более 18

широкую систему функций языка и речи, в своем проявлении зависит от этой системы, в качестве важнейших функций принимаем когнитивную и коммуникативную. Кроме того, поскольку в современных синтаксических теориях коммуникативная единица рассматривается в четырех аспектах —актуальном, аналоговом, логико-ориентированном и структурном (см., например: [Слюсарева 1986, с. 13-14]), — в избранном аспекте исследования функция номинативной единицы рассматривается как проявление когнитивной и коммуникативной функции языка в формировании аналогового аспекта высказывания, то есть того аспекта, посредством которого раскрывается специфика отражения мира в единицах языка. Сформулированное подобным образом понятие "функция лексической единицы" требует рассмотрения вопроса о соотношении таких фундаментальных понятий современной лингвистики, как "функция", "значение" и "значимость". Лингвисты, специально изучающие этот вопрос или рассматривающие его косвенно в связи с исследованием иных проблем, сходятся в том, что понятие "функция" и "значение" соотносительны и границы между ними весьма подвижны [Бондарко 1983, с.38; Бондарко 1984, с.35-36; Кодухов 1975, с.57]. Так, например, когда речь идет о функции как о способности формы выражать те или иные значения, грань между функцией в ее потенциальном аспекте (Фп) и значением может стираться. Степень подобной подвижности и соотносительности понятий функции и значения у разных авторов колеблется подчас весьма значительно. Так, в ряде работ значение и функция практически отождествляются. Это может быть сформулировано прямо (см., например: [Щур 1975, с.4]), подчас декларативно, как это имеет место у Л.Витгенштейна, который значение трактует как функцию употребления, задаваемую суммой контекстов данного слова [Wittgenstein 1972, s. 147]*, или прямо не формулируется, но выявляется имплицитно в ходе анализа конкретного материала. Последнее, как считает В.У.Дресслер, проявляется в концепции ФСП А.В.Бондарко, где понятие "грамматическая функция" практически используется как синоним термина "грамматическое значение", хотя сам А. В. Бондарко стремится разграничивать эти понятия [Дресслер 1990, с.5758]. В большинстве же работ понятие "функция" и "значение" последовательно различаются.

'В.А.Звегинцев отмечает, что ученые пражского лингвистического кружка в ряде случаев отождествляли функцию и значение (см.: [Звегинцев 1977, с.84], см. также: [Слюсарева 1981а, с.244]). 19

Разграничение указанных понятий проводится по самым различным направлениям и принимает подчас у разных авторов формы прямо противоположного истолкования. Так, например, Л.Блумфилд, приписывая функциональное исключительно грамматическому и противопоставляя его семантическому, фактически лишает первое какой-либо смысловой наполненности. Подобное разграничение характерно для американского дескриптивизма в целом, одним из положений которого является то, что именно функция, а не значение, выступает тем лингвистическим признаком, который может определять формальные классы языковых единиц [Блумфилд 1968, с.295]. В противоположность этому, В.И.Кодухов считает, что значение является основой, фундаментом для проявления функций [Кодухов 1975, с.59]. Этой же точки зрения придерживается А.В.Бондарко, считая, что семантическая функция отличается от значения подчеркнутой ориентацией на отношения "цель — средство" и охватывает не только собственно значение тех или иных единиц, но и речевые смыслы [Бондарко 1992, с. 16]. Прямо противоположную точку зрения занимает Я.К.Валдманис, утверждая, что семантика слова находится под полным влиянием его функции в предложении [Валдманис 1982, с.48]. Несовпадение взглядов лингвистов по указанному вопросу может объясняться разным пониманием самой сути, природы значения и функции. Так, с одной стороны, ряд ученых считает, что значение относится к миру, является отражением реальных внеязыковых данностей [Кацнельсон 1972, с. 19], и это отражение связано с мышлением, его законами и категориями; иными словами, значение ориентировано вовне языковой системы. Функция же направлена на язык, она ограничена системой языка, определяется занимаемым местом в этой системе, назначением в языковой структуре [Мигирин 1973, с. 120]. Значение — абсолютное свойство единиц языка, их субстанциональная черта, существующая в качестве реализации отражательной способности человеческого сознания; функция же зависит от места языковой единицы в системе, от связей с другими единицами, порождается системой, то есть является свойством относительным [Васильев 1985, с.81; Слюсарева 19816, с.31-32; Слюсарева 1981а, с.247; Слюсарева 1983, с.34-35; Слюсарева 1986, с.71]. С другой стороны, ряд лингвистов считает, что значение является внутренним свойством языковой единицы и системы языка в целом, оно формируется в этой системе; функция же — это употребление, цель и способ существования значения [Бондарко 19816, с.484; Бондарко* 20

1983, с.37-38; Бондарко 1984, с.31 -32; Бондарко 1987, с.2223]. Иными словами, в этой концепции значение и функция различаются "доминантами общей ориентации": а) на потенциальные назначения и их реализацию в речи (функция); б) на семантическую структуру языковых единиц и их место в системе (значение) [Бондарко 1992, с.24]. Подобная точка зрения, видимо, сформировалась под влиянием общенаучной трактовки функции как проявления объекта вовне, по отношению к другому объекту, среде [Евстафьева 1977, с.151]. Из других отличительных признаков значения и функции отметим: отнесенность функции к различным коммуникативным сферам языка [Бондарко 1987, с.22-23], хотя значение тоже может быть дифференцировано подобным образом [Дресслер 1990, с.58]; значение в отличие от функции является составной частью знака [Бондарко 1987, с.23]; значение связано с вопросом "что собой представляет данная единица в плане содержания?", тогда как функция — с вопросом "для чего служит данная единица, каково ее назначение?" [Бондарко 1992, с. 17]. При всем различии взглядов ученых на соотношение значения и функции не подлежит сомнению тот факт, что между указанными явлениями наблюдается тесная связь и взаимодействие. В частности, мы разделяем точку зрения А.В.Бондарко, согласно которой, "функционируя во взаимодействии с элементами среды и выражая то или иное значение, модифицируемое и дополняемое контекстом и речевой ситуацией, форма тем самым выполняет определенную функцию. Понятие функции (семантической) опирается на понятие значения, связывая его с предназначением, с исходной направленностью функционирования формы, его условиями и результатами в речи. Как значения, так и семантические функции единиц строя языка заключают в себе языковое семантическое содержание (языковую семантику) и входят в системные отношения, определяемые семантическими категориями" [Бондарко 1987, с.23]. Рассматривая соотношения понятий функции и значимости, отметим, что в лингвистической литературе высказываются два противоположных мнения. Согласно первому, развиваемому в работах Н.А.Слюсаревой, между функцией и значимостью есть много общего, поскольку обе являются внутренним свойством языковой системы, зависят от места элемента в ряду других элементов языка [Слюсарева 19816, с.72-74; Слюсарева 1981а, с.247]. Такое понимание во многом восходит к концепции Ф.де Соссюра, который отмечал, что значимость является элементом системы языка, 21

ее функцией [Соссюр 1977, с. 147-150]. Иными словами, для исследователей, стоящих на указанной точке зрения, функция языковой единицы — это выражение в структуре единицы более высокого ранга своей значимости. Между тем нельзя не признать справедливой мысль, что функции и значимости выражают различные отношения между единицами языка. В отличие от значимости функция имеет определенную направленность: единица языка выполняет ту или иную функцию по отношению к другой единице. Например, тот или иной аффикс является словообразовательным формантом лишь по отношению к производному слову. Иными словами, считаем возможным различать понятия функции и значимости, ограничивая сферу проявления второй системой языка; функция же может проявляться как внутри системы, так и вне ее, то есть по отношению к определенной среде. Таким образом, функция, значение и значимость — это соотносительные понятия, тесно связанные друг с другом. В этой триаде, на наш взгляд, ведущим, онтологически первичным, выступает значение — сущностное свойство языкового знака соотноситься через мышление (и шире — когнитивную деятельность) человека с миром в целом, его отдельными фрагментами и реалиями (в широком смысле слова). Иными словами, значение имеет своей исходной точкой мир, представленный в мышлении человека, а своим направлением — конкретную языковую форму. Значимость как место языковой единицы в системе языка является внутренней характеристикой последней, выступая важной, но все же частью значения. Функция же — это динамичная характеристика значения, способ его существования, роль в построении (Фп) и функционировании (Фр) единицы более высокого уровня. В указанном смысле функция имеет своей исходной точкой уже наличествующее в языке значение и сориентирована внутрь системы, хотя ее общее направление задается (через значение) человеком, исходящим из конкретных интенциональных установок. Рассматриваемая с таких позиций, функция шире значимости, поскольку выражает через значение, помимо внутриструктурной информации, информацию о мире, о мышлении человека, о работающей языковой системе и т.п. Отличает ее от значимости также наличие направленности, задаваемой говорящим, исходящим из общей интенциональной установки, и организации конкретного языка. Значения, значимости и функции — это три типа языкового знания, благодаря которым любая единица языка становится для говорящего осмысленной, а осмысленность — это "основное условие, которому должна удовлетворять

22

любая единица любого уровня, чтобы приобрести лингвистический статус" [Бенвенист 1974, с. 132]. § 3. Семасиологический и ономасиологический подходы к языку и его словарному составу. Сущность функционально-семасиологического и функционально-ономасиологического изучения лексики Достоянием лингвистической мысли последних десятилетий стало положение, согласно которому язык, его категории, уровни и единицы можно изучать в двух аспектах: семасиологическом и ономасиологическом. Семасиологический подход является традиционным и наиболее разработанным в науке о языке. В.Матезиус считал, что семасиологическая или, по его терминологии, "формальная" грамматика, отталкивающаяся от речевой формы и следующая к значению и функции последней, имеет своими истоками александрийскую филологическую школу [Mathesius 1972, S.11-12]. Длительное господство семасиологического подхода явилось следствием того, что филология основывалась прежде всего на анализе старых текстов и делала точку зрения читающего своей собственной. Ономасиологический же подход принимает значение или функцию за свой отправной пункт анализа и пытается обнаружить, какими средствами оно выражено. Это и есть точка зрения говорящего или пишущего, который вынужден искать языковые формы для выражения своей мысли [Mathesius 1972, S.12]. В самом общем виде сущность семасиологического подхода можно определить так: получатель (слушающий, читающий или исследователь) имеет в своем распоряжении готовый звучащий или письменный текст (в широком смысле этого слова), то есть определенным образом, по законам конкретного языка оформленную совокупность языковых средств, за которыми стоит определенная информация (о "состоянии дел" во внеязыковой действительности, идеях, чувствах, эмоциях и т.п. автора этого текста), то есть значения, смыслы, и он (потребитель, получатель) должен их понять, проанализировать. Иными словами, воспринимающие готовый текст должны его "дешифровать" ("декодировать"), а для этого они употребляют репродуктивные виды коммуникации — слушание, чтение, — то есть в своей речемыслительной деятельности двигаются "от воспринятой формы сообщения — к стоящим за ними понятиям, идеям, суждениям, эмоциям и т.п.". Рассматриваемый семасиологический подход к языковым явлениям может быть структурно-семасиологическим (СС), исследующим языковые 23

факты в направлении "речь — языковая система", и функционально-семасиологическим (ФС), исследующим языковые факты в направлении "языковая форма — внеязыковое содержание" [Даниленко 1990, с.38-44]. Между обеими разновидностями анализа нет непроходимой границы, поскольку они имеют общее направление и конечную цель: структурно-семасиологические исследования систематизируют формальные средства языка, а функционально-семасиологические показывают, как "работают" эти средства в речевой деятельности слушающего (интерпретатора). Функционально-семасиологический подход к лексике предполагает прежде всего анализ речевых употреблений номинативных средств и установление важнейших принципов организации внеязыкового содержания, отраженного в этих средствах благодаря когнитивной деятельности носителей конкретного языка. Иначе говоря, направление исследования выглядит так: "от воспринятой речевой формы -> через языковую систему -> к когнитивно обработанной действительности (внеязыковому содержанию)". При этом под внеязыковым содержанием понимается система знаний носителей языка об объективной (или мыслимой как объективная) действительности, верованиях, идеях, концепциях, интенциях автора анализируемого текста и т.п., система, структурированность которой зависит от многих социальных, культурных, этнических и иных факторов. Иначе говоря, — это специфическая для каждого народа языковая картина мира, отраженная в сознании конкретных носителей языка, а также соответствующая интерпретация строящегося говорящим текста, в котором последняя представлена. Понимаемая так функционально-семасиологическая лексикология связана с проблемами специфики системноструктурной организации словаря языка как хранителя осознанного человеком многообразия внешнего и внутреннего мира и имеет своей целью его описание как системы, включенной в коммуникацию. Как справедливо указывает В.Г.Гак, "один лишь функциональный подход, в отрыве от системно-структурного, не может дать адекватного представления о системе и устройстве объекта" [Гак 1985, с.8]. Поэтому, рассматривая в функциональносемасиологическом аспекте один из коммуникативно активных участков лексики русского языка — имена, обозначающие лиц, — авторы среди важнейших задач исследования видели установление специфики системноструктурной организации последнего.

24

Поскольку же внутри функционально-семасиологического подхода к языковым объектам возможны разные направления, в частности, связанные с изучением поведения языковых элементов в речи, выявлением их сочетаемости, частотности; установлением значений данного языкового элемента в речи; определением общей типологии функций элементов и другие [Гак 1985, с. 13], во втором разделе работы представлены второе и третье направления. Сущность ономасиологического аспекта в самом общем виде можно определить так: перед говорящим стоит проблема (в виде интенции или четкого замысла): как правильно (а часто и образно) и какими средствами выразить определенную информацию (о "состоянии дел" в объективной действительности, системе идей, образов, чувствах, эмоциях и т.п.), чтобы она была по мере возможности адекватно воспринята получателем (слушателем, читателем). Иными словами, отправитель информации должен перевести ее в систему языковых знаков (то есть определенным образом "закодировать") и подать в той форме, которая в среде носителей данного языка считается понятной, правильной, образной. А это уже, употребляя терминологию Л.В.Щербы, "активный" аспект анализа языка, при котором исходят "из потребностей выражаемой мысли" [Щерба 1974, с.337]. Употребляя продуктивные ("активные") виды коммуникации, важнейшими из которых считаются говорение и письмо, отправитель речевого сообщения в своей речемыслительной деятельности двигается "от идеи (интенции или замысла) -> к конкретной форме ее реализации в речи". Рассматриваемый ономасиологический подход к языку, его единицам и категориям может быть структурно-ономасиологическим (СОГ), исследующим языковые факты в направлении "внеязыковое содержание -> языковая форма" и функционально-ономасиологическим (ФОГ), исследующим языковый материал в направлении "языковая система -> речь". Исходя из этого, можно утверждать, что направление семасиологического и ономасиологического подходов к языку, его категориям, уровням и единицам является прямо противоположным. Воспользовавшись схемой В.П.Даниленко, соотношение между типами подходов (или грамматик) к языку можно представить следующим образом [Даниленко 1990, с.43]:

25

ЯС/ЯФ

ССГ/ ФОГ Р

ФСГ \СОГ ВС

Р

где ССГ — структурно-семасиологическая грамматика, ФСГ — функционально-семасиологическая грамматика, СОГ — структурно-ономасиологическая грамматика, ФОГ — функционально-ономасиологическая грамматика, Р — речь, ЯС — языковая система, ВС — внеязыковое содержание, ЯФ — языковая форма. В лингвистической литературе последнего времени утвердилась мысль, что динамичному характеру речевой деятельности, языку в процессе коммуникации наиболее полно отвечает ономасиологический подход (см., например: [Гак 1985, с. 14; Денисов 1980, с.228; Колшанский 1976, с. 15; Кубрякова 1984, с. 120; Кубрякова 1986, с.32-45]), поскольку он сориентирован на продуктивные ("активные") формы коммуникативной деятельности*. При этом не отрицается возможность рассмотрения фактов языка с использованием семасиологического подхода [Кубрякова 1984, с. 107; Кубрякова 1986, с.34; Заонегин 1969, с.84-85; Комлев 1968, с. 89]. Постулирование ономасиологическому подходу к анализу фактов языка преимущественно динамического характера опирается на тот бесспорный факт, что уже простейший акт коммуникации включает номинацию и предполагает ее наличие и, следовательно, при "ономасиологической постановке вопроса на первый план выступает аспект, связанный с функционированием слова как имени" [Колшанский 1976, с. 15]. В частности, сравнивая семасиологический и ономасиологический подходы к изучению единиц языка, Г.С.Щур связывает семасиологический аспект с исследованием онтологии языка безотносительно к говорящему индивиду, а ономасиологический — с речевой практикой индивидов [Щур " "Семасиологический подход связан с исследованием онтологии языка, •& ономасиологический — с особенностями его функционирования" [Щур 1975, с.7]. 26

1974, с. 110], то есть с аспектом функциональнокоммуникативным. Ономасиологический подход имеет значительно меньшую сравнительно с подходом семасиологическим традицию и связывается прежде всего с исследованием грамматического строя языка (см.: [Даниленко 1986, с.62-66; Даниленко 1988, с. 108-131])' . Словарный же состав ономасиологически начал изучаться совсем недавно, несмотря на то, что само понятие "ономасиология" возникло прежде всего для обозначения подхода к лексическим явлениям, со временем расширив объем своего содержания. Так, в трудах основателя ономасиологического подхода к словарному составу А.Цаунера, а также в работах ученых, давших особый толчок развитию нового направления, — У.Ринера, К.Хагера, Хр.К.Рейзига, Л.Вейсгербера, Ф.Дорнзайфа, Х.Квадри, В.Краузе и некоторых других — вплоть до наших дней в разных вариантах высказывалась мысль о том, что семасиологический и ономасиологический подходы исследуют словарный состав, семантику слова как единое явление, хотя и с разных сторон [Комлев 1968, с.80-89; Кубрякова 1978; Языковая номинация. Общие вопросы 1977, с. 18]: "ономасиологические исследования — это исследования от понятия к слову (как, какими словами выражается то или иное понятие), в то время как семасиологические исследования — это исследования от слова к понятию (что означает то или иное слово)" [Бородина, Гак 1979, с.82]. В словаре лингвистических терминов Ж.Марузо различия между семасиологией и ономасиологией определяются так: "семасиология исходит из самого слова и изучает его смысл. Ономасиология исходит из идеи и изучает ее выражение, задаваясь вопросами типа: "Дано понятие "покупать". При помощи каких слов выражается оно в данных языках" [Марузо 1960, с. 187]. Близкие мысли находим в работах: [Голев 1977, с. 13-22; Заонегин 1969, с.84-93; Колшанский 1976, с.5-31; Комлев 1968, с.89; Шрамм 1978, с. 11-19]. Ныне сформировалась уже как бы традиционная лексикология (правда, не всегда именно так себя называющая), выдвинувшая на первый план полевой подход к изучению словаря естественного языка и способствовавшая развитию компонентного анализа. С течением времени ономасиология начала пониматься Правда, истоки ономасиологической грамматики некоторые исследователи (например, Г.Л.Бурсилл-Холл) видят еще в деятельности модистов, в свою очередь опиравшихся на традиции греко-римской философии языка (см.: [Даниленко 1990, с.5]). 27

как раздел науки о языке, исследующий принципы и закономерности "обозначения" словом предметов (в широком смысле слова). Определенное расширение проблематики ономасиологических исследований было намечено пражскими языковедами, планировавшими изучение закономерностей номинации фактов и явлений обьективной действительности с включением их в коммуникативную единицу. С конца 60-х годов происходит существенное расширение границ ономасиологии: от исследования номинативной функции существительных к рассмотрению других полнозначных частей речи, от отдельных полнозначных знаков к их сочетанию в рамках единиц разной структуры, от изучения процесса создания новых названий* к анализу обозначения целых ситуаций. Иными словами, в общую ономасиологию включаются не только разделы лексикологии, но и разделы синтаксиса, в которых изучаются номинативные аспекты предложения. Признание органической связи процессов номинации и предикации способствовало включению в сферу общей ономасиологии ряда проблем морфологии и словообразования (см.: [Кубрякова 1990, с.346]). Таким образом, объектом исследования современной общей ономасиологии являются не только лексические средства в направлении "от значения -> к функции", но все единицы языка" с точки зрения осуществления ими номинативной, или репрезентативной, функции. Однако в современном языкознании представлена и более узкая трактовка ономасиологии, понимаемой лишь как учение о процессах называния словом и лексической объективации понятий (см. об этом: [Уфимцева 1986, с. 18; Кубрякова 1990, с.345; Кубрякова 1986, с.37-38]). Коммуникативный и функциональный подходы выдвинули перед ономасиологией ряд новых задач и в первую очередь проблему исследования того, как окружающий человека мир отражается (категоризуется) в слове и как отраженные в последнем онтологически присущие миру признаки реализуются в речевой деятельности участников коммуникации. А это уже новый, функциональноономасиологический аспект исследования, выводящий на установление специфических типов значения номинативных единиц, категорий функционирующей в пределах высказывания лексики. Этим ономасиология вводится в круг • Именно этот аспект представлен в трудах И.С.Торопцева [Торопцев 1970; Торопцев 1974]. " Последнее убедительно доказывается в работах В.П.Даниленко (см., например: [Даниленко 1990, с.7-117]). 28

проблем функциональной (и шире — коммуникативной) лингвистики. Проблемы современной когнитивной лингвистики способствуют активному привлечению ономасиологического аспекта рассмотрения фактов языка с точки зрения их участия в речемыслительном процессе построения коммуникативных единиц (и шире — текста). В настоящее время ономасиологический подход к языку понимается как динамичный функционально-коммуникативный аспект изучения единиц и категорий всех уровней, роли последних в номинативной деятельности говорящего, их смыслового задания, цели употребления в конкретном высказывании (тексте). Подобный анализ должен предваряться установлением тех онтологически-бытийных сущностей, которые эти средства обозначают в реальном (или мыслимом как реальный) мире. Иными словами, ономасиологический подход является межуровневым*, поскольку исследует роль единиц разных уровней в едином речемыслительном процессе создания высказываний (и шире — текста). Исходя из вышеуказанного, можно сказать: ономасиологическое направление исследования в настоящей работе избрано потому, что оно позволяет с позиций говорящего охарактеризовать очень важное звено речевой деятельности человека, связанное с поиском, выбором или созданием средств номинации. Исследование указанных процессов возможно с учетом отражения этими средствами лингвистически релевантных сущностей предметов и их связей в объективной действительности, то есть ономасиологический подход предстает прежде всего как отражательный. Как известно, способность человека к специфическому отражению окружающего мира является важнейшим условием существования языка, поскольку в основе любого типа коммуникации (в том числе при помощи языка) лежит способность сообщать определенную информацию о вещах (в широком смысле слова), находящихся за пределами языка. Поэтому совершенно естественно, что исследование сущности языкового значения как результата специфического отражения мира тесно связано с изучением природы отражаемых объектов, их систематизацией в ходе когнитивной деятельности человека, фиксацией тех или иных черт последних в языковой семантике и т.п. Именно отражательный аспект номинативных средств речевой • Именно в этом смысле, видимо, и следует понимать слова В.Г.Гака о том, что ономасиологический подход стирает различия между уровнями языковой системы (см.: [Гак 1985, с.14-15]). 29

деятельности предполагает такую детализацию внеязыковых факторов, которая вскрывает соотношения между составляющими предметного мира, их восприятие и представление в чувственном опыте, в практическом сознании носителей языка, отражение и репрезентацию абстрактного, теоретически познанного и обобщенного в значениях словесных знаков (см. схожую трактовку в [Языковая номинация. Общие вопросы 1977, с.23]). Использование ономасиологического подхода к разноуровневым языковым средствам в направлении "от значения -> к формам его выражения" позволило исследователям добиться определенных успехов в описании грамматического строя разноструктурных языков [Бондарко 1978; Бондарко 1981а; Бондарко 19816; Бондарко 1984; Бондарко 1987; Типология каузативных... 1969; Типология пассивных... 1974 и др.]. Вместе с тем ученые отмечают, что грамматический строй русского языка (как, впрочем, и многих других) практически не описан в идеографическом аспекте, касающемся сведений об объективной действительности, которая стоит за соответствующими грамматическими признаками [Белошапкова, Милославский 1988, с.7]. Что же касается лексического состава языка, то применение ономасиологического (в его отражательном аспекте) подхода к последнему связано с определенными успехами в области создания идеографических словарей и многочисленных описаний СП, ЛСГ и ТГ разных языков*. В отражательно-онтологическом плане, позволяющем использовать выделенные классы номинативных единиц для нужд функционально-коммуникативного описания языков с позиций говорящего, лексические составы языков (в том числе русского) практически не изучены** . Такое положение во многом объясняется тем, что принципы ономасиологического подхода разработаны в значительно меньшей степени, чем принципы подхода семасиологического. Между тем для описания языка с точки зрения говорящего, а также для- нужд коммуникативной лингвистики крайне необходимо изучение закономерностей функционально-отражательного согласования имен разных семиологических типов (прежде всего идентифицирующих и предикатных) в высказывании, особенно при построении его предикативного центра. Именно в процессе построения • Укажем обобщающий труд по данной проблеме, где детально описана "стратегия" идеографической лексикографии и представлена литература о СП, ЛСГ и ТГ ряда языков [Караулов 1976]. " Об этом красноречиво свидетельствует отсутствие подобного типа классификации в подробнейшем обзоре, составленном Р.И.Розиной, см.: [Принципы... 1982]. 30

последнего осуществляется переход от знаков к высказываниям, о принципиальной невозможности познания закономерностей которого писал в свое время Э.Бенвенист [Бенвенист 1974, с.89]. Между тем, как отмечалось в "Тезисах Пражского лингвистического кружка", "слово, рассматриваемое с точки зрения функции, представляет собой результат номинативной языковой деятельности, неразрывно связанной... с синтагматической деятельностью" [Тезисы... 1967, с.223]. В формировании структуры высказывания огромная роль принадлежит определенным классам лексических единиц, ибо абстрактные синтаксические образцы несвободны от лексического материала, и эта несвобода, как подчеркивают авторы "Русской грамматики", колеблется "от более или менее очевидных тенденций к преимущественному использованию определенного лексического материала до ... открытости этого образца лишь для слов отдельных лексикосемантических разрядов и даже только отдельных слов" [Русская грамматика 1980, т.2, с.11-12]. Однако, как отмечает Ю.С.Степанов, проблема лексических вхождений в структурные схемы предложений еще не стала предметом специальных исследований [Степанов 1989, с. 14, 29], хотя референтные классы имен совместно с различными типами предикатов в древности определяли и во многом продолжают определять структуру индоевропейского предложения. Зависимость смысла предложения от референциальной принадлежности слов, составляющих пропозитивное ядро последнего, отмечали А.А.Потебня, А.М.Пешковский, А.А.Шахматов, И.И.Мещанинов, В.В.Виноградов и другие (см. подробнее: [Бацевич 1992, с.32-33]). В рамках коммуникативного синтаксиса эту зависимость подчеркнула Г.А.Золотова, сформулировав положение о разном семантическом результате участия в организации предложения слов различных лексико-семантических категорий [Золотова 1982, с.31]. Сопоставляя предложения с субъектами разных таксономических классов Дети играют; Собака лает; Боль утихает; Тревога растет; Огонь разгорается;

Шум усиливается и другие, автор

убедительно показывает,

что под общей формулой Nt + Vfin скрываются различные сущности: деятель и действие; отвлеченное имя со значением состояния (лица или природы) и глагол со значением фазисного осуществления или количественного изменения; предмет и его процессуальный признак (качество, состояние) или его изменение и т.п. [Золотова 1982, с.31-32]. Однако, утверждая, что имена субъектов в подобных высказываниях отличаются своей категориальной семантикой, Г.А.Золотова 31

еще не раскрывает природы этих отличий. Кроме того, даже в пределах одной и той же структуры, например, "деятель и действие", скрываются разные денотативные сущности имен: Дети играют — "Люди" (действие осознанное, целенаправленное), Собака лает — "Животные" (действие инстинктивное). Более того, имя на первый взгляд одного отражательного класса может скрывать разные референциальные сущности (ономасиологические статусы), формирующие разные коммуникативные типы предложений: Дерево растет — "Растение"; Дерево гниет — "Вещество в определенном состоянии"; Дерево упало — "Тело". Иными словами, требуется детальная отражательная типология единиц, формирующих структуру высказывания. Установление классов лексических единиц, отражательно и функционально ориентированных на синтаксис, способствует осознанию единства процессов номинации и синтаксирования (линеаризации) как составных единого речемыслительного процесса построения высказывания и текста. Рассматриваемая так лексикология получает синтаксическую (а значит и коммуникативную) перспективу. Таким образом, в самом общем виде можно очертить основные проблемы ономасиологического анализа лексики: это динамический подход к номинативным единицам, учитывающий их отражательную специфику и типологию на уровне онтологически-бытийных категорий, с ориентацией на аналоговый аспект высказывания. Как уже отмечалось, ономасиологическая грамматика (и шире — ономасиологический подход к языку) может быть двух типов: структурной и функциональной. Оба направления исходят из нужд говорящего, однако, на наш взгляд, отличаются исходными моментами и целями анализа языкового материала. Функционально-ономасиологическое направление имеет своей исходной точкой интенцию (замысел) говорящего в виде когнитивно обработанного мира, то есть представленного как фреймы, "сценарии", положения дел [Касевич 1988, с.20-23]. Говорящий, опираясь на эти сети отношений между предметами ("вещами") окружающего его мира и, соответственно, их имена, по законам данного языка производит "сцепление" последних и строит речевые высказывания. Эти высказывания могут быть стандартными, то есть воспроизводимыми, но могут содержать в себе какие-то новые соотношения единиц, которые, пройдя сквозь "сито" языковых норм, откладываются в языке, формируя новые системные отношения. Иными словами, коммуникативная "траектория" движения говорящего (а вслед за ним и исследователя) такова: "когнитивно обработанная информация о мире -> 32

функционирование избранных единиц в речи -> готовые высказывания -> новое (или прежнее) соотношение языковых единиц в структуре языка". Структурно-ономасиологическое направление — это прежде всего путь исследователя, который имеет своей исходной точкой систему и структуру языка и двигается следующим образом: "языковая структура -• функционирование ее составляющих в речи -> новое (или прежнее) соотношение единиц в структуре языка". Представляется, что нуждам изучения языка с максимальным учетом стратегий говорящего наиболее полно отвечает функционально-ономасиологический аспект рассмотрения языкового материала. Разработанные грамматические исследования, опирающиеся на функционально-ономасиологические основы (то есть ведущиеся "от значения к форме", "от функции к средствам"), позволяют интегрировать в единой системе языковые средства разных уровней, выявить "скрытые" взаимодействия лексики и грамматики, языкового и контекстуального, лингвального и экстралингвального. Многие из подобных средств выражения семантического содержания остаются невыявленными при разноуровневом, неинтегральном их изучении. Идею о необходимости создания "функциональной ономатологии" (функциональной ономасиологии) и функционального синтаксиса как двух важнейших направлений лингвистических исследований языка с учетом коммуникативных потребностей говорящих выдвинул В.Матезиус [Матезиус 1967а; Матезиус 19676]. Он считал, что языковая стилизация (то есть создание высказывания, отвечающего замыслу говорящего) состоит из двух стадий (актов): аналитической, то есть отбора номинативных элементов, и синтетической, то есть создания органического целого (предложения) [Матезиус 1967а, с.228]. "Если представить себе нормальное возникновение коммуникативного высказывания.., то ему предшествует расчленение реальной действительности на отрезки. Эти отрезки по необходимости получают языковое наименование еще до формирования предложения, в котором отдельные слова, обозначающие отдельные элементы действительности, вступают во взаимные отношения, определяемые типом предложения" [Матезиус 19676, с.448]. Аналитическая стадия формирования высказывания лежит в основе "функциональной ономатологии", состоящей из лексической, словообразовательной и морфологической ономатологии. Основой лексической ономатологии является изучение акта лексической номинации, заключающейся в использовании говорящим в процессе построения предложения готовых лексических единиц; словообразовательной ономатологии — 33

акта словообразовательной номинации, заключающейся в создании новых слов; морфологической ономатологии — акта морфологической номинации, заключающейся в морфологизации лексических единиц. Синтетическая стадия формирования высказывания лежит в основе "функционального синтаксиса", в задачу которого входит изучение закономерностей выбора говорящим конкретного типа предложения и установления иерархических отношений между членами создаваемого предложения (высказывания), порядка слов и актуального членения. Таким образом, уже в концепции В.Матезиуса ономасиология (лексикология, словообразование, морфология) и синтаксис функционально размежевывались. Вместе с тем, единицы разных уровней языковой системы рассматривались в аспекте речевой деятельности говорящего. Задачу функционально-ономасиологической лексикологии В.Матезиус связывал с объяснением факторов, влияющих на говорящего при выборе той или иной лексемы из состава лексико-ономасиологических структур языка. Эта задача может быть выполнена в том случае, если исследователь будет учитывать активную роль говорящего в акте лексической номинации. Эта роль зависит от коммуникативных намерений говорящего, связанных с его отношением к описываемой действительности, а также лексической валентности [Пражский ... 1967, с. 472]. Однако замысел создания функциональной ономатологии, опирающийся на обязательный учет участия в процессах номинации человеческого фактора,"со временем претерпел существенную метаморфозу и, по сути дела, остался неосуществленным [Телия 1981, с. 101-102]. Это произошло в силу того, что намеченное уже В.Матезиусом довольно жесткое противопоставление процессов выбора и комбинации языковых средств в дальнейшем было еще более усилено: изучение комбинаторной деятельности и ее формальной техники отошло в сферу синтаксиса предложения, в ономатологии (ономасиологии) же стали изучаться средства и способы номинации, техника словообразования* и т.п. Противопоставление номинации и предикации, а точнее функционально-ономасиологического подхода к лексике и грамматике не случайно: оно исходит из того, что грамматика исследует содержательные структуры языковой системы; лексика же не замкнута языком и тесно связана с экстралингвальной действительностью (со " О влиянии идей В.Матезиуса на разработку концепций ономасиологического синтаксиса в трудах П.Адамца, Т.Б.Алисовой, Н.Д.Арутюновой, В.В.Богданова, Ф.Данеша, Я.Корженского, О.И.Москальской и других см. детальнее [Даниленко 1990, с.287-291]. 34

"средой" в понимании А.В.Бондарко), с интерпретационнокогнитивными проблемами речепорождения. Соответственно, функционально-ономасиологическая грамматика исследует функционирование грамматических средств в направлении "языковая система — речь", функциональноономасиологическая лексикология (если пользоваться термином "лексикология" применительно к номинативным средствам речевой деятельности) должна изучать интерпретационно-отражательные структуры (единицы и категории) лексики в их функционировании в речевой деятельности говорящего, то есть "от когнитивно обработанной информации о мире -> к речи". Однако оба направления функционально-ономасиологического исследования языковых средств тесно связаны, поскольку, например, созданию функциональной ономасиологии (в отмеченном выше понимании В.Матезиуса) "должно, без сомнения, сопутствовать исследование номинативного аспекта предложения и подведение синтаксического фундамента под семантику" [Телия 1981, с. 102]. Это тем более так, поскольку одним из этапов порождения высказывания является этап пропозиционирования, а значит и отбора с этой целью номинативных элементов. Указанный отбор должен опираться на специфические ономасиологические категории, выражаемые членами пропозиции как основы строящегося высказывания. Иными словами, категории ономасиологической лексикологии получают синтаксическую перспективу, становятся по необходимости функциональными. Все это связывает проблему лексической номинации с содержанием и целью коммуникации. Однако указанная связь в исследованиях языка практически до последнего времени не учитывалась. Основы такого подхода в отечественной лингвистике заложены в трудах Н.Д.Арутюновой, Ю.С.Степанова, А.А.Уфимцевой, Н.Ю.Шведовой и некоторых других исследователей (см.: [Арутюнова 19766; Арутюнова 1980а; Степанов 1981; Степанов 1989; Уфимцева 1986; Шведова 1983; Шведова 1989]). Исходя из вышесказанного, представляется возможным говорить о функционально-ономасиологическом направлении исследования языка в целом, его уровней, категорий и единиц и функциональной ономасиологии как специальном разделе функциональной лексикологии, изучающем номинативные средства работающей языковой системы под углом зрения использования их говорящим для построения высказывания в целом и его предикативного центра в частности. Несмотря на отмеченный выше межуровневый, интегральный характер ономасиологических исследований в целом, возможно если не автономное, то относительно 35

самостоятельное изучение средств номинации и грамматикализации в речевой деятельности говорящего. Подобные исследования нужны прежде всего для глубокого изучения специфики отражения мира в словаре языка и последующей их линеаризации в речи' . По нашему мнению, функционально-ономасиологическое изучение лексики как самостоятельного объекта исследования должно опираться на анализ номинативных средств языка в динамичном аспекте речетворчества и предполагать установление системоформирующих категорий, отражающих специфику когнитивно-языковой объективации говорящим мира в языковых единицах (когнитивно-отражательный аспект) и речевую реализацию отраженных в слове свойств познанного участка действительности в процессе реческазывания (функциональный аспект) для построения коммуникативной единицы и текста, рассматриваемых преимущественно с точки зрения аналогового синтаксиса. Указанные аспекты неразрывно связаны, ибо функционирование слов в качестве членов предложения является следствием функций, которые развиваются сперва в отдельных актах называния [Кацнельсон 1965, с. 28]. При этом используется как потенциальное (на этапе выбора говорящим конкретной языковой единицы), так и результативное (на этапе реализации этой единицы в высказывании) понимание функции. Реализация указанных положений во многом будет способствовать решению одной из важнейших задач функциональных исследований,языка: познанию закономерностей взаимодействия функций высказывания (и текста) и функций составляющих его языковых единиц с учетом как содержания последних, так и интерпретационного компонента, определяемого языковой формой [Бондарко 1992, с.24]. Доминирующим направлением анализа выступает направление "от значения (смысла) -> к формам реализации в высказывании". При этом могут использоваться элементы анализа "от формы -+ к значению", когда речь идет об общих семасиологических и ономасиологических категориях. Сформулированное понимание функциональной ономасиологии предполагает установление ее важнейших понятий и категорий, в том числе системоформирующих, касающихся типологии номинативных элементов работающей 4 В этом аспекте, разделяя в целом идею о межуровневом характере функционально-ономасиологических исследований языка, не можем в полной мере согласиться с сетованиями В.П.Даниленко о том, что "к сожалению, до сих пор в лингвистической науке широко распространено мнение о том, что лексикология не входит в грамматику. Такова сила многовековой традиции" [Даниленко 1990, с.259].

36

языковой системы. В частности, создание такой типологии способствовало бы отражению номинативного аспекта последних - свойства слов вычленять и называть элементы внешнего и внутреннего мира человека, семасиологического аспекта — установления тех признаков лексического значения которые определяют их употребление, а также коммуникативно-знакового аспекта, отображающего способность слов обозначать мир, представляя его в речевых актах Это тем более так, поскольку "тип значения — это не что иное как класс референта в языковой типологии репрезентируемых объектов" [Телия 1980, с.250]. _ Разработка функционально-ономасиологической типологии лексических единиц - одна из важнейших задач, возникающих при изучении формирования номинативных средств действующей языковой системы. Она будет способствовать познанию закономерностей коммуникативного взаимодействия выделенных классов в аспекте построения говорящим высказывания, в частности, его предикативного центра. Важнейшими проблемами также являются- изучение специфики организации высказывании с именами' и предикатами разных функционально^ ономасиологических классов; познание закономерностей проявления тропов и фигур в функциональноономасиологическом аспекте и, конечно, изучение проблем становления системности исследуемого объекта^ Применительно к лексико-семантическому уровню языка это означает изучение того, как функционирующие в высказывании элементы претерпевают различные речевые семантические изменения и как эти изменения влияют на внутриязыковые семантические связи элементов словаря. с)та задача вытекает также из отмечавшегося выше узкого понимания ономасиологии как аспекта, направленного на изучение закономерностей возникновения имен в живой речи в актах синхронного функционирования языка. Иными словами функциональная ономасиология двунаправлена в системе' координат "Язык - Речь"; само же исследование должно двигаться в направлении от опосредованного мышлением человека отражения мира в слове -• к функционированию этого слова в высказывании и через это функционирование -» к возможным семантическим модификациям и через них -> к результатам откладывающимся в языке, то есть к становлению новых системных отношений в пределах словаря языка. В отмеченном аспекте проблематика функциональной ономГсиологии тесно соприкасается с проблематикой

37

функциональной семасиологии*. Более того, как подчеркивает ряд лингвистов [Даниленко 1990; Гак 1985; Храковский 1985 и др.], функционально-семасиологический подход к языку и его единицам должен предшествовать функционально-ономасиологическому, поскольку говорящий опирается на языковую систему, сформировавшуюся в его сознании благодаря восприятию чужой речи (устной и письменной). Отличаясь многими проблемами, задачами, целями, подходами к исследованию лексики, оба подхода вскрывают механизмы "живой жизни" языка и его словаря, рождение, становление новых смыслов и значений, их оттенков в конкретном употреблении, влияние новообразований на наличествующие структурные отношения в языке. Выводы Рассмотренные в настоящей главе некоторые проблемы функциональной лингвистики позволяют говорить о лингвистическом функционализме как о магистральном направлении исследований языка, его единиц и категорий в действии, в реальном употреблении; как о внутренней, "технологической", "операционной", а значит и важнейшей составной части когнитивной лингвистики. В науке о языке функциональный подход является преимущественно подходом коммуникативным. Реализация последнего предполагает выявление и описание функциональных свойств единиц всех уровней языковой системы. Что касается лексико-семантического уровня, то его единицы и категории в аспекте функциональной и коммуникативной лингвистики практически не изучены. Наиболее полное исследование последних возможно, на наш взгляд, с опорой на динамический аспект речетворчества и должно предполагать установление специфики объективации мира в семантике номинативных единиц и закономерностей реализации отраженных в слове свойств познанного участка действительности в процессе реческазывания и речевосприятия. Сформированные коммуникативные единицы должны рассматриваться в первую очередь с точки зрения аналогового синтаксиса. В этом, на наш взгляд, сущность функционально-ономасиологического анализа лексики ' Д.И.Руденко по этому поводу справедливо замечает, что "само понятие "ономасиологического" имплицитно содержит в себе как собственно языковой (семантический), так и "онтологический", денотативный аспект" [Руденко 1990, с.68]. Г.С.Щур подчеркивает необходимость совмещения отмеченных подходов для решения ряда лингвистических задач [Щур 1975, с. 12]. 38

естественного языка. Подобный анализ необходимо вести с учетом специфики важнейших семиологических классов лексических единиц, закономерностей их системной организации. Рассмотрение существующей литературы показало, что предикатный динамический тип лексического значения, наиболее полно реализующийся в семантике глагола, в функционально-ономасиологическом аспекте практически не изучен. Его изучению и посвящены последующие главы работы.

Глава II. Глагольное слово в функциональноономасиологическом аспекте изучения (денотативно-субъектные связи) §1. Глагольное ишчеіше в "имешюм" аспекте рассмотрения Русский глагол, избранный в качестве материала исследования, отличается исключительной сложностью и спецификой своего содержания, разнообразием грамматических категорий и форм, их взаимосвязью и взаимодействием с категориями лексическими, богатством парадигматических и синтагматических связей. Широко известны слова В.В.Виноградова о том, что глагол — "самая сложная и самая емкая грамматическая категория русского языка. Глагол наиболее конструктивен по сравнению со всеми другими категориями частей речи. Глагольные конструкции имеют решающее влияние на именные словосочетания и предложения" [Виноградов 1972, с. 337]. Эта сложность, уникальное соотношение в семантической структуре лексических и грамматических признаков не в последнюю очередь объясняется тем, что глагол обладает двойственным модусом своего существования: он является одновременно структурно-номинативной единицей и предикатом с изначальной количественной и качественной определенностью сочетающихся с ним именных членов. Еще А.А.Шахматов определял глагол как такую часть речи, которая соответствует "представлению о действии и состоянии, мыслимом в зависимости от представления о субстанции" [Шахматов 1941, с. 10]. Именно в сфере глагола пересекаются многие проблемы, касающиеся важнейших аспектов речепорождения, соотношения номинации и предикации, лексического и грамматического, языка и речи, роли говорящего и слушающего, системности и асистемности в языке и многие другие (см. об этом детальнее: [Бацевич 1992, с.4-7, 31-34]). Однако до сих пор многие вопросы глагольной семантики (и шире — глагольной номинации) ждут своего решения. Среди таковых в первую очередь необходимо отметить ряд проблем отражательного характера, поскольку функционально-коммуникативное исследование глагола должно предваряться его ономасиологическим (отражательным) анализом, то есть исследователю необходимо "соотнести данное наименование, через его значение, с объективной действительностью (с предметным, физическим миром для глаголов с субстанциональным, предметным типом значения, с миром понятий — для несубстанциональных глаголов)" [Уфимцева 1986, с. 141]. Решение этой проблемы необходимо 40

для определения денотативно-отражательного потенциала глагольной лексики, то есть исследования глагольной интенциональности в денотативно-отражательном аспекте; создания полной функционально-отражательной классификации глагольных предикатов русского языка с учетом денотативных статусов имен их субъектов и объектов, поскольку "ни критерии выделения семантических классов и подклассов глаголов, ни критерии выделения семантических классов и подклассов имен не определены с необходимой точностью и бесспорностью" [Шмелев 1976, с.6]; описания закономерностей системной организации важнейших функционально-отражательных классов глагольных предикатов и их коммуникативного взаимодействия; изучения специфики коммуникативной организации важнейших типов глагольных предикатов в высказываниях с именами субъектов и. , объектов разных референтно-таксономических (денотативно-отражательных) классов и др. Одной из причин недостаточной теоретической изученности и практической разработанности указанных проблем является то, что до последнего времени глагольное слово изучалось несколько односторонне. В современной лингвистике с позиций и в терминах семиологической грамматики обоснована точка зрения, согласно которой трем основным категориям естественного языка — именам, предикатам и эгоцентрическим словам — соответствуют три парадигмы "философии языка": семантическая ("философия имени"), синтактическая ("философия предиката") и прагматическая или дектическая ("философия эгоцентрических слов") [Степанов 1985]. Преобладание вербоцентрической точки зрения в сфере синтаксических (и шире — синтактических) теорий — следствие ( а в ряде случаев и причина) того, что глагол как типичный выразитель динамичного предиката долгое время изучался (и продолжает изучаться) в основном с позиций "философии предиката". При этом в силу преобладания в глагольном слове функционального начала над номинативным основное внимание уделяется изучению собственно "предикатоцентрических" категорий и признаков последнего: аспектуальности, темпоральности, залоговости, валентности и других. Все это способствует тому, что среди подходов к изучению глагольной лексики преобладают семасиологические, рассматривающие факты языка с точки зрения слушающего (читающего), который, как уже отмечалось, двигается в своей коммуникативной деятельности от воспринятой формы речевого сообщения к его содержанию, смыслу.

41

Между тем потребности коммуникативного и когнитивного изучения языка, его уровней, категорий и единиц способствуют созданию такой теории языка, которая соответствовала бы коммуникативной деятельности говорящего (пишущего), двигающегося от интенции (или четкого замысла) к конкретным речевым формам их реализации. Такому отвечающему нуждам говорящего динамическому описанию, как было показано в предыдущей главе, полностью соответствует функциональноономасиологический аспект изучения. Применительно к глагольной лексике такой подход выходит за рамки "философии предиката" и является, так сказать, "инопарадигматическим", поскольку ориентируется на выявление денотативно-отражательных ("именных") черт глагольного слова. Наличие таковых объясняется тем, что "концепты, моделирующие кванты происходящего, формируются на перекрестке именных и глагольных категорий. И, хотя, казалось бы, перевес должен быть на стороне предиката с его видо-временной парадигмой, оказывается, что категории, выражаемые конкретным именем... играют немалую роль в создании моделей "событий". Языковое сознание переносит на временную ось мира принципы, отработанные в применении к его предметно-пространственной стороне" [Арутюнова 1988, с. 102]. При этом необходимо помнить, что "предметные", вещественные" или "именные" черты глагольного слова не эксплицируются в каких-либо формально-грамматических признаках, а являются структурно-имплицитными и коммуникативно проявляются прежде всего в способности глагола "актуализировать как мысленный образ целой ситуации, связанной с осуществлением действия, названного глаголом, так и отдельные значимые элементы ситуации" [Соловьева 1989, с.З]. В отечественной лингвистике на отдельные именные черты глагольного слова указывали А. А. Потебня, А.М.Пешковский, А.А.Шахматов, И.И.Мещанинов, В.В.Виноградов и некоторые другие. В частности, А. А. Потебня указывал на то, что "в понятие о глаголе непременно входит отношение (выделено автором) к лицу, каково бы ни было это последнее: известное или нет, действительное или фиктивное" [Потебня 1958, т. 1-2, с.91]. А.М.Пешковский отмечал отличия обозначаемых глаголом действий, которые совершают живые существа и все остальные "предметы" [Пешковский 1938, с.71]. А.А.Шахматов одним из первых в отечественной лингвистике сформулировал положение о функциональной и отражательной связи существительного (название субстанции) и глагола (название "активного 42

признака") в строе предложения и установил, по существу, некоторые референтные классы существительных ("человек", "животное", "машина"), функционально и отражательно настроенных на соответствующие классы глаголов [Шахматов 1941, с.94]. И.И.Мещанинов указывал, что субъект как понятийная категория имплицитно содержится в глаголе [Мещанинов 1978, с.239]. Однако активное обращение к указанной проблеме наметилось только в последние годы (см., например: [Бацевич 1992; Бацевич 1993; Кубрякова 1978; Кубрякова 1985; Кубрякова 1986; Кузнецова, Михайлова 1986; Михайлова 1984; Михайлова 1985; Степанов 1981; Соловьева 1989] и некоторые другие). Среди множества проблем, возникающих при "именном" подходе, своей актуальностью выделяются проблемы касающиеся: установления референциальной (денотативнопредметной) сферы действия глагольного слова* ; соотношения в структуре последнего собственно "предикатных" (относящихся к временной оси существования явлений) и "именных" (относящихся к предметносубстанциональной сфере существования явлений) элементов (компонентов, сем); определения денотативных статусов сочетающихся с глагольным предикатом имен субъектов и объектов; закономерностей коммуникативного взаимодействия ("сцепления") указанных компонентов высказывания в реальном процессе речепорождения с учетом выделенных денотативных статусов имен и предикатов, что, в конечном счете, формирует пропозициональное ядро коммуникативной единицы. Под пропозицией (пропозициональным ядром) высказывания, вслед за П.Адамцем, будем понимать конфигурацию номинативных единиц, взаимосвязанных первичными семантико-синтаксическими отношениями в одно смысловое целое, которое представляет собой номинацию определенной денотативной ситуации in abstracto, то есть в отвлечении от всех актуализационных моментов (модальности, времени, актуального членения и подобных), а также от конкретной поверхностно-грамматической формы (см.: [Адамец 1978, с.7]). При этом речь идет об установлении денотативных статусов имен субъектов и объектов при глагольных предикатах не обобщенно* Важность исследования проблемы референциальных компонентов всех единиц языка подтверждается в некоторых моделях порождения речи (в частности, модели К.Бок), где на основе экспериментальных психои нейролингвистических данных утверждается, что в речемыслительной деятельности говорящего все содержательные семантико-прагматические функции синтаксических конструкций задаются референциальным компонентом (см. об этом: [Ахутина 1989, с.88-89]). 43

коммуникативного (агентив, объектив, результатне, инструментатив и т.п.), как это имеет место при синтаксически-ролевом подходе, и не в терминах членов предложения, а отражательно-референциального, так сказать, "онтологически-природного" характера: Человек. Животное, Растение и др., то есть на уровне "семантики отражения". Это соответствует положению, согласно которому любой подкласс слое, выделенный исследователем, должен получить ономасиологическое обоснование [Гусейнов 1987, с.68]. Логична постановка вопроса о целесообразности и практической необходимости изучения именно таких связей глагольного предиката в высказывании, если иметь в виду, что соотношения составляющих предикативного ядра коммуникативной единицы подвергались анализу и в количественном, и в семантическом, и в глубинно-ролевом, и в формально-грамматическом и во многих других аспектах (см. об этом подробнее: [Бацевич 1992, с. 18-31]). Однако именно аспект "онтологически природных" отражательных связей глагольного предикатного слова в лингвистической литературе наименее изучен. Между тем Ю.С.Степанов пишет о необходимости разработки вопроса о том, как проявляется естественно-природная таксономия типа "Человек", "Животное", "Растение", "Вещь" [Степанов 1981, с.21], поскольку, как отмечалось выше, имена, отражающие подобные категории, совместно с различными типами предикатов (прежде всего глагольных) в древности определяли и во многом продолжают определять структуру предложений индоевропейских языков'. Анализ речепорождающего процесса в свою очередь свидетельствует о том, что говорящий уже на первом этапе построения высказывания (на стадии формирования замысла) прежде всего в самом общем виде определяет, о каком явлении (в широком смысле слова) действительности будет его сообщение и какие аспекты этого явления для него наиболее важны (динамичные или статичные). Детализация и тонкая нюансировка смыслов и значений характерны для более поздних этапов, в частности, они проявляются на этапе перехода к внешней речи. Возникает вопрос: что может служить исследователю источником выделения подобных денотативно-отражательных классов имен? Ответ напрашивается сам собой: таким источником могут служить рубрики (синопсис) идеографических словарей (см., например: [Лексическая основа... • Ю.С.Степанов отмечает полную неизученность этого вопроса в лингвистике [Степанов 1989, с.29]. 44

1984]), где представлена идеографическая часть лексического ядра русского языка), а также работы теоретиков и практиков идеографического описания лексики (см.: [Караулов 1976; Морковкин 1977; Саяхова 1979; Соколовская 1990]). Однако синопсис идеографических словарей и, соответственно, их рубрики во многом построены на логических и идеологических (см. схемы М.Молинер, Г.М.Майера, Х.Касареса, Р.Халлига и В.Вартбурга [Караулов 1976, с.246-274], а не собственно лингвистических основаниях и отражают концептуальную, а не языковую картину мира. Иными словами, необходимо привлечение прежде всего функциональных критериев выделения искомых классов номинативных элементов, которые позволили бы увидеть, имеются ли специфические коммуникативно релевантные черты у имен, занимающих определенное место в синоптической схеме идеографического словаря, например, "одомашненные и неодомашненные животные", "культурные и дикие растения", "небесные тела" и т.п. Что же касается функциональноономасиологического анализа глагольной лексики, то здесь необходим поиск собственно лингвистических критериев выделения классов имен, выполняющих функции субъектов и объектов при глагольном предикате в высказываниях. Таким критерием, на наш взгляд, может быть анализ реальной сочетаемости глагольных предикатов с именами их субъектов и объектов с последующей проверкой лингвистической релевантности выделенных классов имен в их сопоставлении с данными толковых словарей, а также с применением лингвистических процедур трансформационного и иного характера (см. о них ниже во второй и третьей главах работы). Всестороннее функционально-ономасиологическое описание глагольной лексики русского языка с учетом всех возможных коммуникативных связей последней — субъектных, объектных (актантных) и обстоятельственных (сирконстантных) — явилось бы необходимым этапом в создании типологии глагольных предикатов в связи с референтно-таксономическими классами слов, сочетающихся с ними в высказывании. Как было показано в нашей работе (см.: [Бацевич 1992]), среди существующих в лингвистической литературе классификаций глагольных предикатов подобная классификация отсутствует. Среди возможных связей глагольных предикатов особенно коммуникативно важны связи субъектные (см., например: [Кацнельсон 1974; Сентенберг 1984, с.8-9]). Независимо от заданности глагольного действия относительно сферы субъекта и/или объекта оно всегда 45

онтологически связано с источником этого действия (или носителя состояния, качества и т.п.), то есть на уровне высказывания — с семантическим субъектом. Между субъектом и - действием существуют качественно иные отношения, чем между действием и его объектом (см., например: [Сильницкий 1981, с.39-45]), а тем более обстоятельствами: действие не существует, оно осуществляется как функция субъекта. В аспекте речепорождения в иерархии имен, формирующих пропозицию, ранг агенса всегда выше ранга пациенса и других протоимен будущего высказывания [Касевич 1988, с.241]; сам же процесс речепорождения начинается с выбора говорящим имени подлежащего [Сильницкий 1981, с.43]. Об этом же как будто свидетельствуют данные нейролингвистики [Ахутина 1989, с. 193-194]. В ряде психологических и методических работ подчеркивается, что при обучении продуктивным видам речевой деятельности на иностранном языке (говорение, письмо) важнейшая роль принадлежит осознанию предмета высказывания [Зимняя, Неманова 1988, с.5]. Относительная синтаксическая самостоятельность имени (в позиции субъекта, которая в свою очередь заполняется прежде всего именами), его "синтагматическое превосходство" косвенно свидетельствует, по мнению Д.И.Руденко, о том, что "в системе узуально-языкового отражения действительности "пространство" в определенной степени доминирует над "временем", иначе говоря — является более существенным, чем "время", параметром, дискретизирующим универсум" [Руденко 1990, с.50]. Не случайно А.А.Потебня утверждал, что "нельзя, например, видеть движения, покоя, белизны самих по себе, потому что они представляются только в предметах: в птице, которая летит или сидит, в белом камне и проч." [Потебня 1913, с. 121], а Ш.Балли отмечал, что "процесс (явление, действие, состояние, качество — Б.Ф.) — не мыслится нами без субстанции, которая служит его местопребыванием. Это местопребывание процесса и является субъектом; нельзя мыслить движение, шум, цвет, жизнь, смерть, страдание и т.д. без субъекта" [Балли 1955, с. 138]. Обязательное наличие семы семантического субъекта учитывается составителями толковых словарей, вводящих пометы субъектноотражательного характера типа "о животных", "о растениях", "о ветре", "о дыме", "о жидкости" и т.п. Отсюда следует, что структура предложения, вопреки вербоцентрическим концепциям, определяется не только предикатом, но и его субъектом, взаимной функционально-отражательной соотнесенностью (координацией) субъектного и предикатного 46

компонентов, общим участием в формировании "длинного семантического компонента" высказывания [Степанов 1983, с. 18], и, значит, его смысла. Что же касается самой онтологической природы имени и глагола, то, как отмечает Э.В.Кузнецова, "глагол и имя — это прежде всего некое единство противоположностей, которые могут существовать только как часть этого единства, только в рамках его" [Кузнецова 1987, с.5]. Исходя из наличия глубинных, -детерминированных объективной действительностью связей действия и его источника, считаем, что функционально-ономасиологическое изучение глагольной лексики должно вестись с обязательным учетом отражения глагольной лексемой субстантных (денотативных) черт материи, которые приобрели языковое воплощение в семантической структуре важнейшего среди глагольных актантов — субъектного члена. Необходимо также отметить, что в современной русистике отсутствует построенная на материале всей именной и глагольной лексики типология функционально-отражательных классов имен субъектов и предикатов в их коммуникативной соотнесенности. Построение такой типологии и является одной из задач исследования. 4 В дальнейшем речь будет идти о функциональноономасиологических связях русских глагольных предикатов с именами субъектов. § 2. Денотативно-отражательный потенциал русской глагольной лексики. Пересекающийся характер отражательных классов глагольных лексем Ниже рассматривается объем функциональноотражательных связей русских глагольных предикатов с денотативными (референтно-таксономическими) классами имен субъектов, то есть классами слов, отражающими субстанциональную природу материи в сущностноонтологических категориях (координатах). Указанные связи устанавливались с опорой на дефиниции слов в толковых словарях русского языка, прежде всего "Словаря русского языка: в 4-х томах. — М., 1981-1984" (МАС). Для установления классов референциально "связанных" (то есть с узкой денотативной отнесенностью) глаголов учитывалась лексикографическая информация ономасиологического характера, достаточно последовательно представленная в указанном словаре. Речь идет об информации типа "о человеке", "о животных", "о растениях", "о частях тела" и т.п., сопровождающей собственно лексическую семантизацию ряда слов в толковом словаре. 47

Однако дефинирование подавляющего большинства глагольных ЛСВ не сопровождается подобной информацией. Это касается прежде всего глаголов с широкой референтноденотативной отнесенностью, а также ЛСВ, отражательно "приписанных" денотативной сфере "человек", видимо, в силу очевидности подобной отнесенности (читать, писать, сочинять, учительствовать, размышлять и т.п.). В подобных случаях субъектная сочетаемость глаголов проверялась по [Англо-русский ... 1990; Учебный словарь ... 1978; Пособие ... 1975; Словарь-справочник ... 1970; Русская грамматика. Т.2...1980; Апресян 1967; Дорофеева 1974; Шведова 1989]. В случае отсутствия подобных сведений в указанных источниках использовалась методика мысленного подбора существительных, которые могут сочетаться по законам русского языка с рассматриваемыми глаголами в роли субъектов последних. Материалом исследования послужила вся активная часть русской глагольной лексики. Анализ отражательного потенциала более чем 75 тысяч глагольных ЛСВ в аспекте характерных для них связей с референтно-таксономическими классами имен субъектов в пределах простых двусоставных высказываний показал, что объем этих связей значительно колеблется: от полной независимости относительно денотативных (референтнотаксономических) классов имен субъектов — через функциональную отнесенность к достаточно широким денотативным классам последних — к отражательной "приписанности" узкому референтно-таксономическому классу, вплоть до индивидуальных его членов. Наиболее многочисленными классами денотативно независимых (отражательно незакрепленных) глагольных предикатов являются': 1) глаголы общеэкзистенциональной семантики (с семантическими компонентами "быть/не быть"): быть. бывать, существовать, наличествовать, иметься, находиться, оказываться, встречаться, изобиловать, браться "появляться, возникать", являться "быть", возникать, материализоваться, воплощаться, зарождаться, воссоздаваться, проявляться, отражаться, выявляться, отсутствовать, пропадать, уничтожаться, фигурировать; 2) ряд глаголов, обозначающих некоторые общие категории существования элементов мира (действительного или вымышленного): количество, качество, изменение и т.п.: меняться,

изменяться,

видоизменяться,

варьироваться.

• В качестве примеров приводится незначительная часть наиболее типичных глагольных ЛСВ. 48

модифицироваться, разнообразиться, отличаться, улучшаться, ухудшаться, исчисляться, совпадать, служить, функционировать, предназначаться, использоваться; 3) многие глаголы релятивной семантики, обозначающие отношения равенства, неравенства, включения, исключения, замещения и некоторые другие: относиться, соотноситься, равняться, соответствовать, подходить "соответствовать", согласовываться, гармонировать, отличаться, превосходить, господствовать, доминировать, состоять из, иметь, заключать в себе, включать в себя, включаться (во что-либо), входить (во что-либо), восполнять, сочетаться, становиться, оборачиваться (кем, -чем-либо), превращаться (в кого,- что-либо), заменяться, замещаться, символизировать (что-либо); 4) ряд глаголов общекаузативного значения: изменять, менять, активизировать, усиливать, ослаблять, ускорять, в том числе обозначающие влияние на человека: его физическое и духовное состояние, мысли, чувства, память, эмоции и т.п.: влиять, воздействовать, казаться, затрагивать, бередить, бесить, беспокоить, бодрить, веселить, восхищать, вдохновлять, будоражить, воодушевлять, манить, искушать, соблазнять, волновать, расстраивать, возбуждать, влечь, внушать (какиелибо чувства), возмущать, врезаться (в память), запоминаться, грезиться, пугать, успокаивать, грозить (чем-либо), тревожить, радовать, поражать, огорчать. увлекать, затруднять, помогать, мешать, облегчать, заставлять, вредить, выводить (из себя); 5) ряд глаголов общеоценочного значения: цениться, оцениваться, значить, означать, заслуживать, славиться, представляться, казаться, забавлять, заботить, отвлекать, притекать, портиться, улучшаться, ухудшаться; 6) глаголы, обозначающие восприятие человека (реже — животного) в самом общем виде: восприниматься, замечаться, вспоминаться, всплывать (в памяти), запоминаться, закрепляться (в памяти), врезаться (в память), запечатляться, представляться, мыслиться, чудиться, забываться, сниться, грезиться, мерещиться, видишься, бредиться; 7) глаголы, обозначающие потребности человека в чемлибо, что может быть названо именем субъекта: требоваться, потребоваться, понадобиться; 8) глаголы, обозначающие возможность отдельных экземпляров сущего иметь свои имена: называться, зваться, именоваться.

Глагольные предикаты узкой денотативной отнесенности могут отражательно специализироваться до родового А

4

4

0

4

-

7

4

9

(например, .-жрать "поедать" — для всех животных), видового (например, лакать "пить" — для некоторых видов животных: котов, собак) и индивидного (например, каркать — ворона, чирикать — воробей, хрюкать — свинья) названий. В целом же анализ подобных глаголов, которые можно назвать однопризнаковыми, позволяет установить следующие референтно-таксономические классы имен в роли субъектов глагольного действия и, следовательно, такие отражательные классы глагольных'предикатов: I. Глаголы, отражающие общие формы существования материи: 1) пространство: находиться, располагаться, простираться, лежать, раскидываться, распространяться, тесниться, ужиматься, расширяться, сужаться, уплотняться; 2) время: идти, бежать, мелькать "быстро проходить (о времени)", лететь, мчаться, тянуться, влачиться "медленно идти (о времени)", длиться, надвигаться (о времени, событиях и т.п.), течь, истекать "оканчиваться, подходить к концу (о сроке, времени)", истрачиваться "быть употребленным для какой-либо цели (о времени)", выбраться "найтись, оказаться (о времени)", минуть "исполниться, наступить (о возрасте)", выпасть, выдаться "оказаться каким-либо (обычно о времени года, времени суток и т.д.)". II. Глаголы, отражающие объекты реальной действительности: А. Живую материю: 1) людей: читать, писать, размышлять, разговаривать, требовать, приказывать, учить, трудиться, директорствовать, слесарить, экспериментировать, конструировать, сочинять, лукавить, нежничать, кокетничать, целоваться, обниматься, смеяться, курить, любить, восхищаться, жениться, разводиться, молиться, завещать, наследовать, удочерять; 2) животных: куковать, токовать, ржать, лаять, мяукать, мычать, кукарекать, нереститься, телиться, жеребиться, вылупливаться, гнездиться, бодаться, лягаться, клевать (о рыбе), лакать, пастись, порхать, рысить, галопировать; 3) растения: всходить, браться, проклевываться, приниматься, завязываться, прививаться, ветвиться, куститься, распускаться, укореняться, цвести, вянуть, жухнуть, колоситься, плодоносить, высеменяться, жалиться, яровизироваться. Б. Неживую материю: 1) натурфакты: а) небо и небесные светила (всходить, восходить, вставать, подниматься, заглядывать — о солнце, 50

луне, появляться, показываться, выплывать — о солнце, луне и т.п., затмеваться, катиться, клониться, заходить, закатываться, садиться, выясняться, проясняться "становиться ясным, свободным от туч", вызвездиться — о небе; б) участки земной поверхности (поворачивать — о дороге, тропинке, реке и т.п., виться "извиваясь пролегать, протекать", кружить "делать многочисленные повороты, изгибы" — о дороге, тропинке, мелеть, заиливаться, пересыхать, вскрываться, вставать "покрываться льдом, замерзать", вздуваться "переполнившись водой, увеличиваться" — о водоемах, вытекать, выступать, впадать — о реке, ручье, гулять "хе быть в употреблении, отдыхать" — о земле, дернеть "зарастать травой, покрываться дерном", глохнуть "зарастать сорными травами, приходить в запустение", истощиться, выпахаться "стать неплодородным" — о почве, дислоцироваться "сместиться, разместиться" — о пластах земной коры); в) явления природы (дуть, веять, свежеть, сквозить, взыграть, бушевать, буранить, вихрить, мести, набегать, налетать — о ветре, урагане, буре, перемещении воздушных масс, падать, выпадать, идти, моросить, крапать, накрапывать, порошить, запушить, лепить, пробрызгивать, брызгать — о различных атмосферных осадках, лютовать — о морозе, буре и т.п., яриться "бушевать" — о стихиях, куриться, клубиться, кружить/ся — о снеге, тумане, дыме, пыли, мгле, наваливаться — об урагане, волнах, наметать "наносить, образовывать кучи чего-либо" — о ветре, вьюге и т.п., ударить, приударить "неожиданно или с силой начаться" о явлениях природы, кусатъ/ся, прихватывать "слегка замораживать" — о морозе, холоде, пробирать — о холоде, ветре, жечь — о солнце, морозе, ветре, пробуждаться "оживать после зимы" — о природе в целом); г) вещества (литься, течь, бежать "течь, литься", брызгать, пениться, взбалтываться, растекаться, кипеть, выкипать, испаряться, конденсироваться, отстаиваться, бить "вытекать стремительной струей", впитываться, всасываться, замерзать "превращаться в лед", минерализоваться, фонтанировать, фильтроваться, вымерзать — о воде, жидкости, густеть, твердеть, размягчаться, разжижаться, плавиться, таять, вывариваться, вытапливаться — о твердых веществах, изъедать, истачивать — о ржавчине, искрашиваться — о краске, измыливаться — о мыле, изъедать — о едких, ядовитых веществах, выкристаллизовываться — о кристаллах, выкуриваться — о спирте, смоле, щелочиться — о растворимых 51

веществах, вязать "обладать свойством скреплять твердые материалы", выдаиваться — о молоке, вырабатываться, концентрироваться — о полезных ископаемых, плесневеть, гнить, киснуть, бродить, изъедаться, абсорбироваться, ионизироваться, концентрироваться — о растворах; катиться, выступать, навертываться, выкатываться — о слезе, накипать — о накипи, пене, коксоваться — об угле, коваться, ржаветь — о металлах, запекаться — о крови); д) свет, звук, запах (падать, бить, слепить, ослеплять, литься, изливаться, перебегать, блеснуть, брызнуть — о свете, излучаться, меркнуть, фокусироваться — о лучах солнца, свете и т.п., мерцать, тухнуть, притухать, дрожать — о свете, огне; идти "исходить, доноситься откуда-либо" — о звуках, доноситься, добегать, стихать, затихать, замирать, глохнуть, клокотать, рокотать, бахкать, катиться, грянуть — о звуках, вибрировать, дребезжать, возвышаться, ломаться — о голосе, звуках речи, литься — о речи, словах, клокотать — о звуках в груди, горле при болезненном состоянии, лабиализироваться, назализоваться, йотироваться, редуцироваться — о звуках речи, врываться, изливаться, литься, источаться — о звуках, запахе, свете, лучах, повисать, плыть, есть, душить, щекотать — о запахах); е) огонь и дым (пожирать, жечь, выжигать, пыхнуть — об огне, пламени; лизать, выбиваться — о языках огня; виться, бежать — о дыме, облаках, есть "раздражать, разъедать" — о дыме, валить — о дыме, паре); ж) цвет, краски, румянец, бледность, пятна, следы, углубления, морщины, складки (выцветать, жухнуть, линять; выводиться — о краске, пятнах; загораться — о румянце, заливать — о румянце, бледности; ложиться "становиться заметным" — о печати, отпечатке, следе, запечатлятъся, отпечатываться — о следе, отпечатке и т.п., выдавливаться — о следах, углублениях, пробороздить — о морщинах, складках); з) части тела человека и животного, органы, болезненные образования (болеть, наболеть, отниматься, млеть, костенеть, трансплантироваться, отторгаться, гноиться, назреть "наполниться гноем, нарвать", нарывать, пухнуть.набрякать, ксшенеть, вывихиваться — о частях тела, органах, конечностях; биться, колотиться, дрожать, трепетать, встрепенуться, екать, барахлить, щемить, изболеться — о сердце; обостряться, искажаться, морщиться — о лице, наружности; коснеть, заплетаться — о языке; впериваться, высматривать, косить, слезиться, щуриться, жмуриться, слипаться, выпучиваться, выкатываться, бегать, гореть, блестеть, 52

искриться, лучиться, тускнеть, мертветь — о глазах; прорезаться, щелкать, лязгать — о зубах, выпадать — о зубах, перьях; вздыматься — о груди; поджиматься, кривиться — о губах; кудрявиться, виться, лохматиться, косматиться, всклокочиваться, взъерошиваться, висеть, выпадать, лезть, вылезать — о волосах, шерсти; куститься — о бровях, топорщиться — о бровях, усах; лупиться, морщиться, морщиниться, обвисать — о коже; заживать, рубцеваться — о ранах; вскакивать, вздуваться — о синяке, волдыре, прыще, высыпать — о сыпи, рассасываться — об опухоли); 2) артефакты: а) средства передвижения (ехать, идти "двигаться", бежать "быстро передвигаться", курсировать — о транспорте, катиться, буксовать — о колесных средствах передвижения, везти, лавировать, лечь "взять какое-либо направление" — о судах, самолетах, катиться — о санях, лыжах, коньках, выруливать, пикировать, барражировать — о самолете, приставать, причаливать, пришвартовываться — о плавсредствах, крениться — о судне, самолете, бункероваться "пополняться запасами топлива" — о судах, паровозах;); б) механизмы, орудия труда, приспособления и их части (действовать, работать, функционировать, включаться, переключаться, выключаться, фиксировать "давать показания", идти "находиться в действии", вставать "переставать действовать", молчать "не действовать", глохнуть — о моторе, взреветь, барахлить, врать, капризничать, изнашиваться, исписываться — о пере, карандаше, испиливаться — о пиле, тупиться — об остром инструменте, бежать, спешить, глохнуть, тикать — о часах, ввинчиваться, закручиваться, флянцеваться — о винте, гайке, флянце и т.п., бежать "быстро двигаться" — о стрелке часов, приборов и т.п., вентиллировать — о вентилляторе, теплиться — о лампаде, свече, вызваниваться "приобретать благозвучность" — о колоколе, колокольчике, бить, брать "достигать, поражать" — об оружии, стрелять, молчать "не стрелять", взводиться — о курке); в) продукты обработки, переработки, выделки (выковываться, выливаться "производиться литьем", вытачиваться, выкраиваться, штамповаться, лезть, облазить, расползаться, ползти — о ткани, коже, сучиться, просекаться, шерстить — о материи, нитках, пряже); г) одежда, обувь (греть, идти "быть к лицу", влазить, лезть, налезать, напяливаться, изнашиваться, донашиваться, избиваться, сбиваться, стаптываться, дорываться, гореть "быстро изнашиваться, рваться", висеть "ниспадать, не 53

облегая", набегать "собираться складками", морщить, фалдить, косить, коробиться); д) постройки, соотружения и их части (строиться, возводиться, достраиваться, затворяться — об окне, двери, калитке, топиться, гореть — о печи, идти, выходить — о двери, входе и т.п.); е) продукты питания, напитки, табак и т.п. (готовиться, приготавливаться, вариться, жариться, печься, коптиться, мариноваться, солиться, вялиться, выпекаться, увариваться, доходить, доспевать, выходиться — о вине, пиве и других напитках, искриться — о вине, шипучих напитках, муссировать "играть, пениться" — о некоторых напитках, искуриться — о табаке, всходить — о тесте, пьянить, дурманить — о напитках, наркотиках и т.п.); ж) почтовые отправления, грузы (идти, доходить); 3) результаты интеллектуальной деятельности: печататься, издаваться — о книге, журнале, статье и т.п., доходить "сохраняться" — о преданиях, верованиях, доходить "сохраняться" — о памятниках письменности, предметах древности, создаваться, твориться — о романе, повести, проекте и т.п., ходить — о рукописи, тексте, идти "ставиться, показываться" — о пьесе, спектакле и т.п., исходить "иметь своим источником" — о словах, суждениях. III. Глаголы, отражательно связанные с именами мифических, мифологических и высших существ, сущностей: воскрешать, воскреснуть — о Боге, сподобить "удостоить чеголибо, наделить чем-либо в знак своей милости" — о Боге. IV. Глаголы, отражательно связанные с именами, обозначающими абстрактные понятия: 1) психофакты (сознание, мысли, чувства, эмоции, стремления и т.п.): изображаться "выражаться, обнаруживаться" — о чувствах, блеснуть, мелькнуть, лететь — о мыслях, бороться, тесниться, копошиться, колобродить — о мыслях, чувствах, бурлить, бушевать, играть, кипеть, клокотать, наполнять, переполнять, изливаться, накатывать, наплывать, нахлынуть — о чувствах, страстях, эмоциях, пожирать, охватывать — о чувствах, возвращаться, вливаться, воскреснуть — о настроениях, чувствах, тянуться — о мыслях, накапливаться — об усталости, негативных эмоциях, говорить, молчать — о чувствах, переживаниях, осенять, овладевать — о мыслях, идеях и т.п., владеть, глодать, пробирать, наваливаться, душить, давить, теснить — о чувствах, эмоциях, мелеть, изглаживаться — о впечатлениях, изощряться, возбуждаться — о внимании, изменяться — о памяти, яснеть, проясняться, мешаться, мутнеть, мутиться, меркнуть, гаснуть — о сознании; 54

2) физические (в том числе физиологические явления: бить — о дрожи, валять — о сильной качке, лизать — о волне, языках пламени и т.п, косить, валить "истреблять, губить во множестве" — об эпидемических болезнях, изнурять, измучивать, ломать, излечиваться, прихватывать — о болезнях, клонить — о сне, дремоте; 3) физические действия и процессы: автоматизироваться, налаживаться, отрабатываться, идти "получаться, ладиться, спориться", спориться "идти успешно, удаваться", удаваться "идти успешно, получаться", идти "иметь что-либо своим содержанием, предметом, касаться кого-, чего-либо" — о разговоре, споре и т.п., литься — о речи, яснеть — о выражении лица, взгляде, лучиться "проступать, обнаруживаться в выражении лица, глаз и т.п."; 4) события (социальные и природные — катаклизмы), случаи, происшествия: близиться, ожидаться, предвидеться, маячить "предвидеться, ожидаться", назревать, наступать, грясти, случаться, бывать, идти "иметь место, происходить, совершаться", происходить, осуществляться, следовать, мелькать — о событиях, происшествиях, грозить "пугать своей близостью, возможностью осуществления", минуть, миновать; 5) признаки, качества, свойства, состояния, отношения: изменяться, водиться, проявляться, наблюдаться — об особенностях характера, привычках, устанавливаться, укрепляться, ослабевать, разрываться — об отношениях; 6) ситуации, факты: обнаруживаться, всплывать, фиксироваться, устанавливаться, отмечаться, иметь место; 7) абстрактные категории: идти, распространяться, доходить, доноситься — о какой-либо информации (слухах, вестях и т.п.), кипеть, бурлить — о деятельности, жизни, повышаться, расти, подскакивать, вздуваться, падать, лететь — о ценах, котироваться — о товарах, услугах, нарастать — о процентах, долгах, вкрадываться, попадать — об ошибках, опечатках, неточностях, клониться — о действиях, поступках, устанавливаться, воцаряться, царить, водворяться — о порядке, тишине, нависать, грозить — об опасности, наваливаться — о заботах, нагрузке, делах, наболеть, накопиться, назреть — о чем-то мучительном, тягостном, лечь — об обязанностях, долге, занятиях, ломаться — о чем-то устоявшемся, привычках, укоренившемся, ломаться — о жизни, карьере и т.п., лопнуть — о каком-то деле, затее, предприятии и т.п., вопиять "в сочетании с существительным дело, положение, 55

факты и т.п. значит: вскрывать собой недопустимость, возмутительность чего-либо". Между выделенными отражательными классами глаголов и, соответственно, референтно-отражательными классами имен их субъектов нет непроходимой стены; многие из них (прежде всего имен субъектов) на данном уровне рассмотрения могут быть включены в разные отражательные подклассы. Последнее прежде всего касается имен субъектов, квалифицируемых как абстрактные. Так, например, референтно-отражательный подкласс имен "событий" формируется номинативными элементами разных типов семантики, которые в коллективном сознании носителей языка обозначают нечто важное. Это прежде всего имена, обозначающие реальные события: война, революция, переворот, спад производства, перемирие, свадьба, развод и т.п., а также, например, имена, обозначающие явления природы (имена натурфактов), имеющие важные (чаще негативные) последствия: буря, ураган, наводнение, землетрясение, извержение и т.п. Тесные семантические связи наблюдаются также между глаголами некоторых выделенных классов и подклассов. В частности, можно говорить о семантических "контактах" между глаголами, отражательно связанными с именами физических явлений, явлений природы, действий, процессов и событий в силу их процессуального характера, ср.: висеть "угрожать своей близостью", гореть "быть под угрозой срыва, провала из-за опоздания, упущения сроков и т.п.", готовиться "надвигаться, собираться, назревать" — о событиях, явлениях природы и т.п. Некоторые глаголы, отражательно относящиеся к именам, обозначающим абстрактные категории, связаны с глаголами, обозначающими результаты интеллектуальной деятельности (в силу действия регулярной метонимической модели),ср.: исходить "иметь своим источником" — о словах, суждениях и т.п. Количество однопризнаковых глаголов отмеченных классов и подклассов составляет около трети всех зафиксированных в МАСе глагольных ЛСВ. При этом значительная часть последних отражательно связана с денотативным классом имен субъектов "люди". В своей совокупности однопризнаковые глаголы очерчивают круг референтно-таксономических классов имен субъектов, употребляющихся в двусоставных предложениях русского языка. Однако большинство русских глагольных предикатов является многопризнаковым, то есть функционально и 56

отражательно относится более чем к одному референтнотаксономическому классу имен субъектов. Так, например, глагол идти в значении "двигаться при помощи ног" имеет своими субъектами имена референтно-таксономических классов "люди" (Человек идет) и "животные" (Собака идет по улице) и т.п. Иначе говоря, выделенные функциональноотражательные классы глаголов не являются замкнутыми, а коммуникативно взаимодействуют в процессе речетворчества. Это взаимодействие в сфере многопризнаковых глаголов формирует денотативно "совмещенные классы глагольных предикатов, имеющих не собственно отражательный, а функционально-отражательный характер. Важнейшими причинами многореферентной функциональноотражательной отнесенности глагольных ЛСВ, на наш взгляд, являются: 1) изначальная, заложенная уже в акте номинации, отнесенность глагольной лексемы к нескольким референтнотаксономическим классам имен субъектов. Так, ряд глаголов изначально коммуникативно "приписан" именам субъектов "живая материя", то есть именам людей, животных и растений: жить, расти, развиваться, питаться, гибнуть; 2) исторические изменения денотативной отнесенности глагольных предикатов, не сопровождающиеся процессами метафоризации. Так, расширение денотативной отнесенности характерно для глаголов ездити и ехати, которые в древнерусском языке имели своими субъектами имена референтно-таксономического класса "люди", а в современном русском языке — "люди", некоторые "животные" и некоторые "артефакты". Сужение денотативной отнесенности характерно, например, для глагола лелеяти "качать", в древнерусский период имевшего своими субъектами имена денотативных классов "люди", "участки водной поверхности", "явления природы" и некоторые другие, а в современном русском языке — только "люди" (в переносном значении — имена иных денотативных классов); 3) многозначность имен субъектов, вызываемая действием разнообразных типов переносных значений, прежде всего метафоры и метонимии. Так, наличие метонимической модели переноса наименований "участок местности"-» "люди, живущие на нем" способствует употреблению глагола выходить в следующих контекстах: Все люди вышли на митинг и Весь город вышел на митинг (см. об этом подробнее в третьей главе работы); 4) неизосемичное употребление глагольных предикатов с именами "не своих" референтно-таксономических классов, продиктованное коммуникативными потребностями 57

говорящего. Так, возможно неизосемичное употребление агентивных глаголов (то есть глагольных предикатов, приписывающих динамичные признаки именам субъектов денотативного класса "люди") с именами субъектовартефактов: Мяч испачкал куртку; Молоток ударил по пальцу (см. об этом подробнее в третьей главе работы); 5) возможность денотативного представления говорящим сущности имени субъекта без обращения к механизмам переносного употребления. Так, имя субъекта дождь может быть представлено говорящим как "вещество" ("жидкость"): Дождь увлажнил землю или как "явление природы" (в своей процессуальной сущности, то есть как "процесс"): Дождь начался (закончился, прекратился). Учитывая сказанное, можно выделить ряд классов многопризнаковых (с широкой денотативной отнесенностью) глагольных предикатов, подчеркивающих в семантической структуре имен субъектов общие признаки, коммуникативно наиболее важные для говорящего в момент создания высказывания. Среди таковых отметим наиболее частотные: 1) "живая материя" (то есть "люди", "животные", "растения"). Данный класс членится на ряд подклассов, в основе которых лежит общность семантических компонентов, обозначающих появление, начало жизни, саму жизнь, жизнепроявление, приспособление к существующим или изменяющимся условиям, размножение, продолжение жизни, болезни, изменения в природе живого и, наконец, его гибель, переход к небытию: появляться, расти, развиваться, адаптироваться, акклиматизироваться, питаться, жить, вырастать, укрепляться, размножаться, воспроизводиться, взрослеть, болеть, атрофироваться, чахнуть, гибнуть, погибать, умирать; 2) "живіая материя, способная к самостоятельным действиям и /или движениям" (то есть "люди", "животные"). Наиболее частотными и коммуникативно значимыми подгруппами глаголов указанного отражательного класса выступают глаголы, обозначающие: а) рождение, появление на свет: рождаться, нарождаться, являться (на свет), появляться (на свет); физиологические действия и состояния: есть, пить, питаться, кормить, жевать, глотать, пережевывать, перетравливать, спать, бодрствовать, дремать, смотреть, видеть, замечать, осязать, обонять, нюхать, обнюхивать, слышать, дышать, грызть, лизать, сосать, потеть, отдыхать, испражняться, жмуриться, щуриться, плеваться, слюнить; в) элементарные движения (и телодвижения): идти, ходить, бежатъ.перемещаться, двигаться, шевелиться, 58

барахтаться, ворочаться, вертеться, горбиться, выпрямляться, ерзать, дрожать, вздрагивать, морщиться, лазить, прыгать, наклоняться, подниматься, вставать, садиться, ползти, ложиться, моститься, бродить, блуждать, плутать, карабкаться, цепляться, брать "принимать что-либо в руки, конечности", бросать, бросаться, прыгать, кусать, гримасничать] г) целенаправленные действия и элементарная деятельность (для высших животных). Эта группа близка предыдущей: бить, щупать, ощупывать, гладить, царапатъ/ся, жать, давить, прижимать, стискивать, пихать, щипать/ся, лизать/ся, нести, волочь, тянуть, вести, класть, играть, бороться, ловить, биться, драться, пугать, грозить; д) элементарные издаваемые звуки: кричать, верещать, визжать, пищать, щелкать, лязгать (зубами), храпеть; е) различные физические состояния: агонизировать, болеть, выздоравливать, поправляться, стареть, слабеть, обессиливать, истощаться, изнуряться, уставать, утомляться, насыщаться, мерзнуть, согреваться, глохнуть, слепнуть, худеть, цепенеть, мертветь; ж) элементарные психические и интеллектуальные (для высших животных) состояния: волноваться, беспокоиться, тревожиться, бояться, возбуждаться, пугаться, лютеть, свирепеть, глупеть, умнеть; з) элементарную интеллектуальную деятельность и поведение (для высших животных): искать, обнаруживать, хитрить, научаться, обучаться, учиться (у кого-либо), овладевать (навыками); и) смерть и переход к небытию: умирать, мереть, дохнуть (для человека — в просторечном употреблении), околевать (для человека — в просторечном употреблении); 3) довольно многочисленным классом являются многопризнаковые глаголы, связанные с референтноотражательным разрядом имен субъектов "люди": а) "человек, животное, часть тела": взмокнуть, вспотеть, взопреть, вдвигаться, пролезать, смотреть, следить, ушибиться,

гореть, то есть "быть в жару"; б) "человек и артефакт". Это довольно многочисленная группа глагольных предикатов, обозначающих различного рода действия и движения, которые может выполнять человек и артефакт, то есть отражающих метонимическую модель употребления "человек -• его действия с помощью артефакта -> действия артефакта". При этом речь не идет о сложных действиях, в том числе мыслительного характера, осуществляемых роботами последних поколений, а лишь об относительно простых действиях, процессах, операциях, движениях и т.п.: бороновать,

брикетировать,

возить,

59

веять,

лущить,

ткать,

прясть, монтировать, паять, плести, рыть, копать, сучить, шить, бурить, сверлить, вулканизировать, сушить, мочить, грузить, гофрировать, герметизировать, гнуть, фасовать, фальцевать, формировать, переставлять, вытачивать, фрезировать, лакировать, жарить, печь, молотить, пахать, красить, плавить, пилить, стирать, калибровать, печатать, стрелять, бомбардировать; в) "человек и результаты интеллектуальной деятельности ("артефакты ума")": критиковать, изобличать, восхвалять, осмеивать, воспевать, оправдывать, опошлять, чернить, изображать; г) "человек, животное, артефакт": миновать, везти, мчать, вить, пожить, мыть, прибывать, вынимать, извлекать, доставать, вставлять, ставить, наклонять, бить, колотить, стучать, переставлять; д) "человек, животное, часть тела, артефакт": ударять, пинать, зацеплять, грести,очищать, гнуть, мельчить, размельчать, мять, мести, месить; е) "человек, животное (высшее), часть тела, артефакт, психофакт": группировать, классифицировать, располагать; ж) "человек, животное, артефакт, вещь ("тело"): ударять, стучать, сталкиваться; з) "человек, результаты интеллектуальной деятельности, абстрактные категории и понятия": возвышать, унижать, оскорблять, спасать, губить, греметь "пользоваться громкой известностью"; и) "человек, психофакт, абстрактные понятия и категории": глушить "препятствовать развитию, проявлению чего-либо", подавлять, гасить, заглушать "не давать развиваться чему-либо", мучить, терзать, изводить, исковеркивать, закабалять; к) "человек, артефакт, вещество": азотировать, кальцинировать, ферментировать, окислять, хлорировать. Из иных немногочисленных классов многопризнаковых глаголов отметим следующие: 4) "животные и растения": любить "нуждаться в какихлибо условиях как наиболее благоприятных", жить "обитать где-либо, водиться, произрастать", кусать, жалить, колоть "ранить жалом, кусать, колоть"; 5) "части тела, психофакты": блуждать, скользить — о глазах, взгляде, мыслях; 6) "психофакты и отвлеченные понятия (категории)": бродить "скользить, не останавливаясь на чем-либо, не получая определенного и четкого проявления, выражения" — о мыслях, улыбке и т.п., витать "присутствовать, быть ощутимым где-либо", вкореняться "прочно внедряться, укореняться" — о склонностях, мыслях и т.п., водиться (за кемлибо) "наблюдаться" — об особенностях характера, привычках

и тп втемяшиться, исполниться "осуществиться, претвориться в жизнь", испепелиться "в борьбе с чем-либо, в переживаниях растратиться, расточиться" - о жизни, силах и т п питься "проникать (в душу, сердце и т.п.) , есть "мучить, не давать покоя" - о болезни, заботе, тоске и т.п.; 7) "тело ("вещь") и вещество": бултыхаться, болтаться "ПРИХОДИТЬ в движение, перемещаться, колебаться" — о жидкости в сосуде, а также о неплотно лежащих в каком-либо вместилище предметах; 8) "участки земной поверхности и явления природы ( с наличием метонимической модели употребления "участок земной поверхности -» то, что его заполняет, на нем находится, произрастает и т.п.)" (см. об этом подробнее в третьей главе работы): взыграть "прийти в сильное движение, волнение, разбушеваться" - о море, ветре и т.п. Особо необходимо остановиться на количественно наиболее обширной группе многопризнаковых глагольных предикатов, выделяющих в сочетающихся с ними именах субъектов обобщенный признак материально организованное тело" ("вещь"). Эти глаголы в подавляющем большинстве случаев уточняют субстанциональную ("телесную") природу реалий, стоящих за именем субъекта, по ряду признаков. Назовем важнейшие из них. 1 Структурно-физическая организация материального тела ("вещи") в статике и динамике: 1) твердость/мягкость: твердеть засыхать, костенеть. деревенеть. лубенеть, размягчаться, разминаться, мяться; 2) хрупкость: разбиваться, рассыпаться. крошиться. колоться; 3) способность/ неспособность к сжатию: сжиматься, ужиматься, пружинить, амортизировать, расправляться; 4) вес: а) легкость: легчать, сдуваться, слетать, порхать; б) тяжесть: давить, наваливаться, тяжелеть придавливать, прижимать. вдавливать; в) невыраженность: весить, тянуть; 5) сыпучесть: сыпаться, засыпать рассыпаться, запылить; 6) клейкость (липкость): кчеиться приставать, липнуть; 7) сухость/влажность: засыхать высыхать, ссыхаться, просушиваться, мокнуть, намокать увлажняться, волгнуть, отсыревать, запотевать, запревать- 8) температура: горячее/холодное/невыражено: остывать охлаждаться. раскалять/ся. разогревать/ся. накалять/ся. нагреваться, теплеть. жечь. холодить; 9) наэлектризованность /ненаэлектризованность: заряжаться, разряжаться, садиться "разряжаться"; 10) звукопроводность: резонировать, глушить, приглушать, заглушать, смягчать (звуки)11) электропроводность/неэлектропроводность: пропускать (ток), изолировать, экранировать; 12) способность/

неспособность создавать магнитное поле: возбуждать/ся, иидуцировать/ся, намагничивать/ся, размагничивать/ся; 13) гибкость/негибкость: гнуться, извиваться, сгибаться, клониться, загибаться; 14) целостность/расчлененность: соединяться, склеиваться, сочленяться, ломаться, распадаться, рассыпаться, расклеиваться, разъединяться, рваться, растрескиваться; 15) способность/неспособность гореть: гореть, пылать, тухнуть, гаснуть, тлеть, заниматься, вспыхивать; 16) прозрачность/непрозрачность: просвечивать, заслонять, закрывать, затенять, затемнять, прикрывать, застить; 17) очищенность/неочищенность состава: очищаться, фильтроваться, засоряться. II. Внешние характеристики материального тела в статике и динамике: 1) чистота/загрязненность: пачкаться, пылиться, грязниться, замасливаться, замазываться, пятнаться, засаливаться, отчищаться, отскабливаться, отмываться; 2) наличие/отсутствие блеска (свечения): блестеть, сверкать, светиться, искриться, отсвечивать, лосниться, мутнеть, тускнеть, флюоресцировать, мигать, мерцать, переливаться, фосфоренцировать, слепить; 3) цвет: белеть/ся, чернеть/ся, яснеть/ся, алеть/ся, розоветь/ся, вылинять, окрасить/ся, выцветать; 4) запах: пахнуть, вонять, благоухать, источать (запах); 5) возможность/невозможность издавать звуки: звенеть, шуліеть, грохотать, потрескивать, хлопать, бряцать, стихать; 6) наличие/отсутствие дыр, царапин и иных повреждений: издырявиться, изорваться, изрешетиться, исцарапаться, изрезаться, иззубриться, издолбиться, избороздиться. III. Количественные характеристики материального тела в статике и динамике: 1) много/мало/достаточно/без указания: заваливать, запружать, заставлять (чем-либо), хватать, доставать "быть достаточным"; 2) больше/меньше другого/равное другому: прикрывать, прихлопывать, заполнять, забивать, засасывать, вмещаться, помещаться, входить, размещаться; 3) легче/тяжелее другого/равное с другим по весу: придавливать, прижимать, перевешивать, перетягивать, тяжелеть, всплывать, выныривать, тонуть, уравновешиваться; 4) выше/ниже другого: возвышаться, нависать и некоторые другие подклассы глаголов. IV. Пространственные характеристики материального тела в статике и динамике: 1) форма: а) длинное/короткое: свисать, раздвигаться, удлиняться, вытягиваться, укорачиваться, сбегаться, ужиматься; б) ровное/неровное: разгибаться, выравниваться, распрямляться, разравниваться, 62

искривляться, загибаться, западать, вспучиваться, сгибаться, комкаться, коробиться, кукожиться. перекашиваться; в) плоское, гладкое/бугристое, шероховатое: горбиться, гнуться, бугриться, мяться, бороздиться, рябить, отшлифовываться, разглаживаться; г) острое/тупое; царапать/с я, скрести, резать/ся, колоть/ся, язвить, вонзать/ся, врезать/ся, вспарывать, скалывать, заостряться, оттачиваться, зубриться, тупиться; д) круглое/угловатое: круглиться, закругляться, пузыриться, вздуваться, раздуваться, глыбиться, горбатиться, оттопыриваться, торчать; е) тонкое/толстое: истончаться, утончаться, стираться, съедаться, расширяться, разбухать, раздуваться, суживаться; 2) объем: увеличиваться, раздаваться, раздуваться, пухнуть; 3) положение в пространстве: а) вертикальное: стоять, выситься, висеть, свисать; б) горизонтальное: лежать, валяться, простираться, расстилаться; в) с наклоном: накреняться, крениться, клониться, запрокидываться, заваливаться; г) без указания: торчать, отходить, ответвляться; 4) положение в пространстве по отношению к другим телам: а) в контакте с другим телом: касаться, прикасаться, задевать, отскакивать, прилегать, налегать, притрагиваться, наталкиваться, сталкиваться, ударять/ся, сшибатъ/ся, прилипать, зацеплять/ся, налипать, приклеиваться, сдавливать, сжимать, теснить/ся; б) над другим: нависать, возноситься, зависать; в) под другим: накрываться, прикрываться; г) на другом: лежать, давить, покрывать, накрывать, налегать, придавливать, прижимать; д) перед другим: предшествовать, заслонять, закрывать, заграждать; е) после другого: следовать, заслоняться, прикрываться, ограждаться; ж) внутри другого: помещаться, входить, вдаваться, втискиваться, застревать, вклиниваться, заседать, защеливаться, вплетаться, засасываться, зарываться, заполнять, забиваться, набиваться, запруживать; 3) извне другого: выходить, выталкиваться, извергаться, покидать; и) вокруг другого: охватывать, сжимать, обвивать/ся, обматывать/ся, замыкать/ся; к) неподвижно относительно других тел (предметов): покоиться, лежать, увязнуть; л) в движении относительно других тел (предметов): двигаться, передвигаться, перемещаться, сближаться, колебаться, болтаться, катиться, наклоняться, вращаться, лететь, плыть, падать, подниматься, сыпаться, миновать. V. Социальная оценка материального тела ("вещи") например, определенная покупательная стоимость, стоить

63

цениться, оцениваться, идти (по определенному номиналу), тянуть (на какую-либо сумму). Выделенные наиболее общие признаки денотативного характера и, соответственно, отражательные классы глагольных предикатов конкретизируют понятие субстанции, выразителем которого в языке выступает существительное, подтверждая правоту мысли Л.Ельмслева о том, что "семантическая субстанция подразделяется на несколько уровней. Крайние и в то же время наиболее важные и известные уровни — это физический уровень, с одной стороны, и уровень восприятия или коллективной оценки — с другой" [Ельмслев 1962, C.64J. Между выделенными классами и подклассами глаголов, отражательно связанными с именами субъектов, обозначающих материальное тело, существует семантическое взаимодействие. Оно может проявляться как внутри класса, так и между классами и подклассами. Так, например, внутри класса глагольных предикатов, отражающих структурнофизическую организацию тела ("вещи"), наблюдается взаимодействие подклассов "хрупкость" и "целостность/ расчлененность": разбиваться, трескать, рассыпаться, крошиться, колоться, растрескиваться. Тесное семантическое взаимодействие наблюдается между классами глаголов, отражающих структурно-физическую организацию и пространственные характеристики предмета ("вещи"): "твердость/мягкость" и "форма (ровное/неровное)": мяться, комкаться, сминаться; "способность/неспособность к сжатию" и "форма (становиться длиннее или короче)": сжиматься, ужиматься, расправляться. пружинить, разжиматься; "гибкое/негибкое" и "форма (ровное/неровное)": гнуться, сгибаться, извиваться, скатываться, загибаться, закручиваться, обвиваться; "гибкое" и "положение в пространстве": гнуться, клониться, склоняться, никнуть (вниз), расправляться, подниматься (вверх); "сухость/влажность" и "форма (становиться больше или меньше)": ссыхаться, разбухать, набухать, набрякать; "вес" и "положение в пространстве относительно другого тела": давить, наваливаться, прижимать, вдавливать, втискивать; "сыпучесть" и "положение в пространстве относительно другого тела": засыпать, запыливать, запорошить; "клейкость" и "положение в пространстве относительно другого тела": клеиться, приставать, липнуть, прилипать, налипать; "целостность/ расчлененность" и "положение в пространстве относительно другого тела": соединяться, склеиваться, сочленяться; "непрозрачность" и "положение в пространстве относительно 64

другого тела": закрывать, заслонять, прикрывать, затенять, затемнять. Между классами глаголов, отражающих количественные и пространственные характеристики материального тела ("вещи"), существуют следующие семантические связи: "много" и "внутри другого тела": заполнять, запруживать, забивать; "много" и "со всех сторон другого тела": заваливать, заставлять, затапливать; "больше другого тела" и "сверху другого тела": прикрывать, накрывать, придавливать, прихлопывать; "меньше другого тела" и "внутри другого тела": заполнять, забивать, входить, вмещаться, помещаться; "тяжелее другого тела" и "сверху другого тела": придавливать, прижимать; "тяжелее воды" и "внутрь воды": тонуть, идти (ко дну); "легче жидкости" и "на поверхности жидкости": всплывать, выныривать. Между классами глаголов, отражающих пространственные и внешние характеристики материального тела ("вещи"), существуют следующие типы семантического взаимодействия: "контакт с другим телом" и "издаваемые звуки": стучать, ударять/ся, грохать/ся, громыхать (по чемулибо);"тело в движении" и "издаваемые звуки": грохнуться, бабахнуться, трахнуться, шлепнуться, булькнуть. Широко разветвленные семантические связи характерны для подклассов глаголов, отражающих пространственные характеристики материального тела ("вещи"), например, "длинное" и "вниз": свисать, волочиться; "длинное" и "вверх": возноситься, выситься; "длинное" и "в движении": хлестать, извиваться, змеиться, растягиваться; "неровное" и "изменение объема": западать, вспучиваться; "острое" и "контакт с другим телом": царапать/ся, резать/ся, колоть/ся, вонзаться, втыкаться, врезаться, вспарывать; "тонкое или толстое" и "объем": расширяться, сужаться, разбухать, раздуваться; "контакт с другим телом" и "тело в движении": отскакивать, отходить, ударять/ся, бить/ся; "находиться на другом теле" и "контакт с этим телом": лежать, давить, придавливать; "находиться вокруг другого тела" и "контакт с этим телом": оплетать, обвиваться, обматываться; "находиться неподвижно" и "контакт с телом": лежать, увядать, торчать; "тело в движении" и "размер тела": сыпаться (мелкое), взрываться (крупное). Проведенный анализ функционально-отражательных связей глагольных предикатов с референтнотаксономическими классами их субъектов показал, что подобные связи являются сложными, многоаспектными, 65

пересекающимися и зависят от денотативной природы имен субъектов. Рассмотрим природу выделенных отражательных классов глагольных предикатов относительно референтнотаксономических типов имен субъектов и попытаемся установить их лингвистический статус. £ 3. Языковой статус ФОГ глаголов. Соотношение ФОГ и иных типов лексических парадигм. Отражение субъектной референций, іьіюй сочетаемости глаголов в толковом словаре активного типа Наблюдения показывают, что группы глагольных предикатов, отражательно сориентированные на выделенные выше референтно-таксономические классы имен субъектов типа "люди", "животные", "растения", "артефакты", "натурфакты", "вещи" ("предметы"), "психофакты", "отвлеченные категории", являются объединениями слов одного семиологического (и коммуникативного) класса (признакового, сигнификативного), члены которого: 1) ономасиологически однородны, поскольку приписывают характерные динамичные признаки только одному референтно-отражательному классу имен субъектов и 2) обладают общностью функций в процессе речепорождения, формирования структуры высказывания, прежде всего предикативного ядра последнего, его пропозиции. Их можно назвать функционально-ономасиологическими (ФОГ). Подобные группы слов Н.Ю.Шведова считает лексическими рядами, которые являются конечными в семантической классификации глаголов [Шведова 1983, с.319]. Сходные группировки номинативных элементов вместе с соответствующими именами (идти и ноги, видеть и глаза, хватать и руки, слышать и уши, целовать и губы, лизать и язык, ржать и лошадь, лаять и собака и т.п.) В.Порциг и его последователи называют синтаксическими полями (см. подробнее: [Филичева 1977; Щур 1974]), а связи между элементами таких полей получили название лексических солидарностей (см.: [Косериу 1969]). Изучение ФОГ позволяет предположить, что именно группы слов, обладающие функционально-ономасиологической природой, служат выразителями системной организации лексического компонента речевой деятельности. Как известно, проблема систематизации лексического компонента речевой деятельности — одна из таких проблем, где тесно соприкасаются интересы лингвистики, психолингвистики, психологии и теории речевой 66

деятельности (ТРД). По определению известного психолога А.Р.Лурии, эта проблема чрезвычайно сложна и наименее изучена в психологической науке [Лурия 1979, с. 191]. Новейшие специальные исследования засвидетельствовали ее недостаточную изученность также в лингвистике, психолингвистике и ТРД [Кубрякова 1986, с.26]. Между тем, как замечает Ю.С.Степанов, ни одна лингвистическая теория в настоящее время не может избежать вопроса о психологической реальности своих объектов [Степанов 1981, с.34]. В специальной литературе существуют диаметрально противоположные точки зрения на проблему организации номинативных единиц языка в аспекте речепорождения, в частности, при формировании говорящим содержания высказывания, его предикативной основы. Одни ученые (как правило, лингвисты) считают, что в процессе речепорождения говорящий производит выбор номинативных единиц из групп слов, получивших в семасиологии названия тематических групп (ТГ), лексикосемантических групп (ЛСГ) и семантических полей (СП). "Выбор единицы из лексико-семантической системы, — пишет Б.Ю.Норман, — происходит путем последовательного, иерархического отбора: сначала выбирается некоторый общий лексико-семантический класс (допустим, то или иное семантическое поле), а затем — более узкая семантическая группировка типа синонимического ряда, и, наконец, — конкретная единица" [Норман 1978, с.37-38]. Подобные мысли высказывались в работах [Звегинцев 1967, с. 47; Супрун 1971, с.34-36; Nagy 1973, р. 29; Germain 1981, р.43]. Другие ученые придерживаются мнения, что процесса выбора номинативных элементов при речепорождении как отдельной речемыслительной операции не существует: выбор конструкции и заполнение ее отдельными лексемами осуществляется одновременно и зависит от оценки (акцептора результата действия по П.К.Анохину) правильности порождаемого высказывания и его частей. В частности, В.Б.Касевич считает, что во внутренней речи говорящего имеет место очень быстрый перебор различных синтаксических конфигураций, составленных из словоформ, пока они не будут удовлетворять одновременно смысловому и грамматическому заданию [Касевич 1988, с.243]. При таком подходе вопрос об организации номинативных единиц в идеолексиконе человека попросту снимается. В психолингвистической литературе одной из самых распространенных является точка зрения, согласно которой значение слова — это поиск и говорящий ведет его при переходе от внутренней к внешней речи в пределах своего 67

лексикона методом его полного перебора (см., например: [Залевская 1977; Залевская 1978; Зимняя 1985а]). Учитывая значительный объем лексикона языка, а также словаря каждого из его носителей, трудно согласиться с такой мыслью. Некоторые исследователи вообще отрицают постановку вопроса о закономерностях системной организации лексического компонента речевой деятельности на том основании, что она суто лингвистическая, такая, что не имеет под собой психологических оснований (см. об этом подробнее: [Кубрякова 1986, с.55 и дальше]). При всей нерешенности указанных проблем и разнообразии взглядов на пути их решения очевидным остается одно: на этапе перехода от внутренней к внешней речи или, по терминологии И.А.Зимней, от этапа смыслообразующего к формирующему [Зимняя 19856, с.90], обязателен процесс выбора носителей этих значений, то есть слов (лексем), и этот выбор не бессистемный, но, чтобы он был таковым, объекты выбора также должны быть системно организованы. Иными словами, реальная системность лексики языка, как справедливо заметил А.А.Леонтьев, — "это не внутренняя организация того склада, где сохраняются единицы языка, а взаимосвязь и организация этих единиц в их, так сказать, рабочем состоянии, в той деятельности, ради которой они существуют" [Леонтьев 1974, с.33] (выделено нами). На наш взгляд, эта взаимосвязь единиц языка, постоянно поддерживающая их в "рабочем состоянии", заложена в самой природе номинативных элементов, поскольку уже в момент своего возникновения они коммуникативно настроены на выполнение одной из двух важнейших функций: идентификации объектов действительности или предикации последним определенных признаков. Сам же процесс речепорождения ничто иное, как органическое согласование номинации и предикации, поскольку операция соединения объекта с его признаком, свойством (динамичным или статичным) и составляет то главное в мысли, что подлежит объективации с помощью форм языка [Кубрякова 1986, с. 120121]. Это соединение происходит в пределах реляционного предиката, который предусматривает наличие определенного количества смысловых мест будущих аргументов [Кацнельсон 1984, с. 5-7], что и отражает органическую связь между предметами объективной действительности и их признаками (статичными и динамичными). Откуда же говорящий отбирает номинативные элементы, которые заполняют на поверхностном уровне узлы реляционного предиката, превращая его в пропозицию как ядро высказывания? Считаем, что этот отбор осуществляется

из групп слов, формально и содержательно "настроенных" одна на другую в плане онтологично-пресуппозиционного соответствия связям предметов и их признаков в объективной действительности, то есть из ФОГ. Из вышеприведенного определения ФОГ как ономасиологически однотипных словесных классов, объединенных общностью функций в процессе порождения высказывания, следует, что ФОГ признаковых слов (в том числе и глаголов) сориентированы на ФОГ предметных слов, отражательно и коммуникативно с ними связаны и предусматривают выделение друг друга. Это лишний раз свидетельствует о коммуникативном характере ФОГ, поскольку только те классы языковых единиц являются классами указанного характера, которые имеют своим признаком (формой) другие классы, с элементами которых первые согласуются (см.: [Федосов 1984, с.20]). Такие ономасиологически и функционально-коммуникативно "настроенные" друг на друга группы номинативных элементов — источник потенциальных, всегда готовых "всплыть" в памяти говорящего словосочетаний. Так, например, создавая связный текст, в котором речь идет о животный — их жизни, проживании, питании, поведении и т.п., — говорящий может выбирать глагольные предикаты из разных ФОГ, в частности из широких, члены которых предицируют именам своих субъектов общие признаки бытийного состояния: быть, пребывать, находиться; динамичные признаки, характерные для живой материи в целом: жить, расти, питаться, гибнуть; живых существ: бегать, двигаться, смотреть, дышать, сидеть, а также из достаточно узкой ФОГ собственно бестиальных глаголов (от латинского слова bestia — животное), которые приписывают именам своих субъектов динамичные признаки, характерные исключительно для животных: паять, мяукать, ржать, лягаться, нереститься, окотиться, оягниться, лакать.

Какие же соотношения существуют между ФОГ как системными образованиями номинативных элементов, находящимися в "ведении" говорящего, и иными классами слов, которые формируют системную организацию словаря языка, прежде всего достаточно хорошо изученными в семасиологии ЛСГ и СП? Иными словами, каков лингвистический статус ФОГ? Сходство между указанными типами словесных парадигм самое общее — это группировки номинативных единиц. Отличия же являются существенными и касаются природы, объема включаемых элементов и соотношения между последними.

69

В частности, природа ФОГ и ЛСГ (СП) принципиально отлична: ФОГ — это группы слов одного семиологического типа, обьединенные общностью отражательных (ономасиологических) и сочетательных (в их функциональной направленности) связей со словами противоположного отражательного и семиологического класса. Как уже подчеркивалось, ФОГ глагольных лексем и референтнотаксономические классы именных лексем (ФОГ имен существительных) выделяются с опорой друг на друга, то есть в сознании носителей языка они взаимно коммуникативно (функционально и отражательно) скоординированы, "настроены" друг на друга. ЛСГ (СП) же — группировки слов, объединенные в сознании носителей языка прежде всего ассоциативными связями, близостью значений*. ФОГ выделяются на коммуникативно-отражательной основе; ЛСГ (СП) — на семасиологической без учета роли их членов в формировании пропозиционального ядра высказывания. Положение не спасает и постулирование ЛСГ в ряде работ общих дистрибутивных формул сочетаемости (см., например: [Минина 1973]), вопрос о которых для СП вообще не ставится. Необходимо, однако, отметить, что в лингвистической литературе неоднократно высказывалась мысль о том, что существует непосредственная связь между ЛСГ и семантическими структурами предложений**. Так, например, глаголы ЛСГ речи являются ядром предложений, обозначающих ситуацию речи; глаголы ЛСГ перемещения — предложений, обозначающих движение и т.п. Отмеченное справедливо в аспекте слушающего, который анализирует готовые речевые образования и в силу этого все свое внимание сосредотачивает на глагольном предикате и его семантике, "задающей" функциональные роли иным участникам действия. Говорящий, формирующий "длинный семантический компонент" будущей коммуникативной единицы, ориентируется на иные модели, создающиеся особой сочетаемостью имен субъектов, предикатов и объектов, то есть на модели типа: "животное и специфические действия последнего", "животное и способы приема им пищи" и т.п. Подобные модели предложения являются не семантическими, а отражательнокоммуникативными. В процессе построения говорящим • В частности, Г.С.Щур замечает, что при ономасиологическом подходе "предметом исследования являются группы, элементы которых обладают лишь общей функцией и не имеют общих дифференциальных признаков" [Щур 1975, с.8]. " Особенно последовательно эта мысль проводится в работах Э.В.Кузнецовой (см.: [Кузнецова 1974; Кузнецова 1982]). 70

пропозиции как ядра будущей структурной схемы коммуникативной единицы из моделей, опирающихся на конкретные ФОГ номинативных элементов, значительная роль принадлежит функциональному представлению природы референтов, стоящих за именами субъектов высказываний. Последнее часто осуществляется при помощи глагольных предикатов. Так, говорящий в зависимости от своей интенции (замысла) может представить имена субъектов референтнотаксономического класса "натурфакты" как носителей субстанциональных черт материи (Снег растаял; Дождь увлажнил землю и т.п.) или подчеркнуть их процессуальную (событийную) природу (Буря приближалась; Ураган бушевал; Дождь закончился). Различаются ФОГ и ЛСГ (СП) своей внутренней организацией. В частности, системная организация единиц ЛСГ проходит на уровне общей семантики и морфологического устройства слов. Это прежде всего означает, что важнейшей семантико-парадигматической особенностью лексических единиц одной ЛСГ (СП) является наличие в структуре их значений общей категориальнолексической семы (архисемы). Последняя и составляет семантическую основу объединения ЛСВ в ЛСГ и СП. Так, например, для глаголов ЛСГ движения подобной архисемой служит "двигаться". Для системной организации ФОГ наличие подобной семы нехарактерно, поскольку члены, составляющие их, относятся к разным ЛСГ, и, соответственно, обладают разными архисемами. Так, ФОГ бестиальных глаголов формируют глагольные предикаты типа бодаться, лягаться, (архисема "движение"), клевать, лакать, жрать (архисема "питаться"), телиться, котиться, жеребиться (архисема "рождение детенышей"). Объединяет же лексические элементы в пределах одной ФОГ коммуникативная отнесенность к именам субъектов, отражающих в своей семантике онтологическую сферу действительности "животные". Иными словами, системная организация единиц ФОГ проходит на уровне: а) "языковой картины мира", то есть всех возможных имен таксономических классов и всех возможных признаков последних (что составляет ономасиологическую базу ФОГ); б) отражательно-коммуникативных моделей предложений (высказываний) и в) эпидигматических характеристик (что составляет функциональную базу ФОГ). Единицы ФОГ ономасиологически однородны ( в смысле принадлежности к таксономическим классам), члены же одной ЛСГ (СП), объединенные семантически, ономасиологически разнородны, поскольку включают единицы разных 71

таксономических классов. Так, члены ЛСГ глаголов, обозначающих рождение, объединяют предикаты, приписывающие это "действие" разным таксономическим классам имен (субъектам): рожать, родиться (человек), нереститься (рыба), оягниться (овца), отелиться (корова, буйволица), окотиться (животные семейства кошачьих). В этом смысле можно сказать, что у ФОГ и ЛСГ (СП) ядро и периферия сориентированы прямо противоположно: ядром ЛСГ являются слова (слово, фразеологизм) с широким объемом и узким содержанием; периферией — слова с узким объемом и широким содержанием. Так, в ЛСГ глаголов движения ядерными элементами служат глаголы двигаться, идти и некоторые другие, а самой дальней периферией — глаголы типа бодаться, лягаться. В ФОГ подобные слова входят как неотъемлемая часть их состава, например, в ФОГ бестиальных глаголов. Поэтому с "чисто" семасиологических позиций подобные глаголы представляют собой объединения слов, располагающиеся на пересечении периферийных участков ряда ЛСГ. В указанном аспекте ФОГ не обладают характерным для ЛСГ или СП классическим полевым (объемным) принципом построения, подразумевающем наличие явно выраженного ядра и обширной периферии. Для ФОГ в большей мере характерен равноправно-"плоскостной" тип организации, отвечающий отражательной (ономасиологической) однородности их членов. В силу своей ономасиологической однородности ФОГ по объему уже ЛСГ, которые объединяют слова по сходству значений без учета их отражательной общности. Так, ЛСГ глаголов движения объединяет слова, обозначающие движения, совершаемые людьми (Николай идет), животными (лев бежит), различными телами (шар катится), веществами (вода прихлынула), космическими телами (взошло солнце) и т.п., то есть именами субъектов разной референтноотражательной отнесенности. С другой стороны, ФОГ шире ЛСГ, поскольку объединяют все возможные имена единиц реферетно-таксономического класса (существительные) или имена динамических предикатов данного класса (глаголы), а члены одной ЛСГ — только семантически близкие. В связи с этим можно говорить, что в ЛСГ глагол как выразитель динамического признака в строе предложения реализует свою многопредметность, а в ФОГ — однопредметность (см. об этих понятиях в [Басилая 1989, с. 16-17]), коммуникативную готовность к употреблению в качестве предиката конкретного имени субъекта в пределах пропозиции.

72

Для того, чтобы этот предикат стал не просто одним из возможных, а единственно возможным, таким, который полностью отвечает замыслу, говорящий выбирает нужный номинативный элемент из синонимического ряда, антонимической пары, гипонимической микропарадигмы и других системоформирующих категорий уже в пределах конкретных ФОГ. Иными словами, указанные и другие (конверсия, полисемия, последовательность) системоформирующие категории (корреляции) лексического уровня языка являются общими для ЛСГ (СП) и ФОГ, то есть такими, которые имеют одновременно семасиологическую и ономасиологическую, а значит, общеязыковую природу (см.: [Бородина, Гак 1979, с.82; Заонегин 1969, с.85]). ФОГ с точки зрения смысловой группировки единиц стоят также в одном ряду с недавно выделенными в лингвистической литературе коммуникативно-семантическими группами (КСГ), под которыми понимаются группировки "тематически или синонимически связанных коммуникативных единиц, способных концентрировать и закреплять в языке тот коммуникативно значимый смысл, который отражает речевые интенции (намерения) говорящих" [Формановская 1986, с.73]. Иными словами, это группы номинативных элементов, объединяемых интенцией говорящего, желающего высказать, например, просьбу, пожелание, протест, рассказать кому-либо о какой-либо ситуации и т.п. КСГ и ФОГ объединяет то, что оба типа словесных группировок направлены на коммуникацию, являются системными образованиями, находящимися "в распоряжении" говорящего. Глубинные отличия между ФОГ и КСГ заключаются прежде всего в том,что системная организация вторых, в отличие от первых, проходит на уровне: а) интенционального смысла; б) категориального синтаксического устройства, в) прагматических функций [Формановская 1986, с.74]. Таким образом, элементы КСГ — разнородны ономасиологически и функционально, ибо являются единицами различных таксономических классов, участвующих в описании говорящим определенного "фрагмента" объективной действительности или ситуации; элементы ФОГ в указанном аспекте однородны. Можно также утверждать, что КСГ — группировки слов более "глубокого" уровня, чем ФОГ. Представляется, что говорящий из конкретных КСГ с учетом своей интенциональной установки производит выбор конкретных членов ФОГ. Иными словами, КСГ как бы очерчивают круг возможных предикатов и их актантов для ФОГ, создают систему для речи; ФОГ же являются конкретной реализацией этой системы. Так, расчлененная 73

глобальная ситуация, состоящая из ряда более мелких, может описываться говорящим сложным предложением, в состав которого входят простые с субъектами разных референтнотаксономических классов: Руки-то у него не отсохли, ноги не отнялись, удар не хватил ... (А.Верников. Зяблицев, художник) (руки, ноги — "части тела"; удар — "событие"). Иначе говоря, необходимость выразить ту или иную конкретную ситуацию (в данном случае "физическое состояние человека") задает выбор конкретных имен субъектов и предикатов. В отмеченном смысле КСГ выступают как образования уровня возможностей, а ФОГ — уровня реализации этих возможностей. Таким образом, ФОГ — системные образования номинативных единиц, предназначенные для выполнения определенной функции при построении говорящим коммуникативной единицы — предложения (высказывания), специфический тип языковых парадигм, отличающийся от иных системных группировок лексики. Есть все основания считать, что именно ФОГ, выступающие как группировки номинативных элементов различных семиологических (и коммуникативных) типов лексического значения, отражательно и функционально "настроенных" друг на друга, и служат базой для создания потенциальных словосочетаний разных типов, структуры и протяженности, из которых в свою очередь говорящий строит пропозицию как основу высказывания. Выделение и исследование ФОГ — одна из важнейших задач функциональной лексикологии и функционального синтаксиса как составных частей коммуникативной лингвистики. Сравнение ФОГ как категорий действующей языковой системы с категориями (рубриками) идеографических словарей, отражающих логическую (и идеологическую) классификацию номинативных единиц, даст возможность сопоставить языковую и концептуальную картины мира, исследование которых является одной из "вечных" проблем теоретического языкознания, ономасиологии и семасиологии конкретных языков. Как же может быть представлена референциальная (субъектно-денотативная) сочетаемость глаголов в толковом словаре активного типа, ориентированном на потребности говорящего? В подобном словаре лексическая и грамматическая информации должны быть теснейшим образом интегрированы, то есть взаимоскоординированы, как бы "настроены" друг на друга. Иными словами, такой словарь "должен в явном виде фиксировать все свойства лексем, обращения к которым могут потребовать правила грамматики. В свою очередь, грамматика должна 74

регистрировать (с помощью правил) все типы поведения лексем, не учтенные в словаре" [Апресян 1988, с.31]. Только при наличии подобной взаимоотнесенности возможна также координация содержания активного словаря с содержанием "активной грамматики" (термин Л.В.Щербы) для создания комплекта "путеводителей" по работающему языку, комплекта, адресованного тем, перед которыми возник вопрос: какими средствами и как правильно (а в идеале и образно) выразить определенную информацию на русском языке? Можно сказать, что такой словарь обязан быть сводом правил, определяющих включение слов в высказывание, должен помочь носителю русского языка постоянно углублять свою лингвистическую компетенцию, а начавшему его изучать — сформировать основы последней. Формирование и углубление лингвистической компетенции немыслимы без овладения сочетаемостными нормами языка, поэтому одна из важнейших задач словаря языка активного типа — по возможности полно представить сочетаемостную информацию, которая, по мнению Ю.Д.Апресяна, может быть морфологической, стилистической, прагматической, референциальной, просодической, коммуникативной, синтаксической [Апресян 1990, с.3-6]. Для словаря активного типа особое значение имеет глубокая лексикографическая разработка и рациональное представление сочетаемостной информации референциального характера, отражающей денотативные статусы слов, включенных в него. Это информация прежде всего о тех референциально-таксономических классах слов, сочетаемость с единицами которых изменяет семантическое содержание толкуемого слова, привносит нюансы в его смысл или, наоборот, сочетаемость с которыми невозможна по законам русского языка. Лексикографическая разработка подобной информации особенно важна для тех лексикограмматических разрядов слов, в семантике которых наличествуют (а иногда и преобладают) реляционные компоненты: глаголов, прилагательных, наречий, предлогов, союзов и некоторых других. Ниже излагаются наиболее общие закономерности лексикографической презентации сочетаемостной информации референциального характера в толковом словаре активного типа. С этой целью критически обобщаются элементы такой презентации в ряде толковых словарей русского языка нормативно-стилистического характера: "Словаре русского языка: в 4-х томах. — М., 1981-1984" (в дальнейшем MAC), "Словаре современного русского литературного языка: в 17-ти томах. — М.; Л., 1948-1965" (в дальнейшем БАС), "Толковом словаре русского языка. Т. 1-4/ 75

Под ред. проф. Д.Н.Ушакова. — М., 1935-1940" (в дальнейшем СУ), "Словаре русского языка" С.И.Ожегова (изд. 18 и 21) (в дальнейшем СО) и предлагаются возможные варианты систематизации подобной сочетаемости. Анализ словарных статей значительного количества глаголов в указанных словарях показал, что различная степень зависимости значений глагольных лексем от денотативных статусов имен их субьектов в лексикографической практике учитывается не всегда последовательно и в достаточной степени. Это проявляется в резких расхождениях в "количестве" и "качестве" референциальной сочетаемостной информации в их словарных статьях. Важнейшие причины этого — отсутствие научно обоснованного перечня (корпуса) референтнотаксономических классов существительных, что объясняется неразработанностью основ функционально-отражательного анализа лексики и нечеткостью критериев лексикографического представления подобной информации. Одно из следствий указанного — несовпадение в разных словарях, а в ряде случаев и в пределах одного словаря, объема референциальной сочетаемостной информации, которая может варьироваться от полного отсутствия таковой при явной коммуникативной ее значимости до некоторой ее избыточности. Так, в MAC и СО (изд. 18 и 21) в словарных статьях глагола куститься отсутствует указание на возможность его употребления с именами субъектов как минимум двух референтно-таксономических классов: 1) "растения" и 2) "части тела (волосы, брови)", ср.: Рожь кустится; Брови кустятся. В этих словарях зафиксирована референциальная сочетаемость только с именами класса "растания": "Расти кустом, кустиком". Рожь кустится. Просо кустится [MAC, т.2, с. 155]; "Давать много боковых побегов, растущих обычно пучком у основания стебля" [СО, изд. 18, с.270]. Между тем в БАС помимо указанной сочетаемости зафиксирован и иной тип связи: "Расти пучками. О волосах" [БАС, т.5, стлб. 1897]. В толковом словаре с элементами "активной" семантизации дефиниция указанного глагола с учетом референциальной сочетаемости со всеми возможными денотативными классами имен субъектов могла бы выглядеть следующим образом: куститься, — тится; несов. 1 и 2-е лицо не употр. 1. (О растениях). Расти кустом, кустиком.

Рожь кустится.

Просо кустится.

2.

(О волосах,

бровях). Расти пучком (пучками), напоминающими (кусты). Брови смешно кустятся. Волосы кустятся.

куст

Глагол пикировать в MAC толкуется как "снизиться (снижаться) на большой скорости в почти вертикальном 76

положении" с пометой референциального характера О самолете [МАС, т.З, с.122]. В СО (изд. 21) этот же глагол толкуется так: "Маневрируя (на самолете), круто снизиться (снижаться) с нарастающей скоростью" [СО, мзд.21, с.515], то есть речь идет о человеке в самолете. Примерно так же толкуется указанный глагол в СО (изд. 18) и СУ. В БАС глагол пикировать семантизируется с указанием полной референциальной сочетаемости: "Лететь с большой скоростью вниз, а) О самолете ... б) О летчике на самолете" [БАС, т.9, стлб. 1179-1180]. Подобная семантизация, учитывающая механизм действия метонимической модели "человек -> его действия с использованием артефакта —• действия артефакта" (в нашем случае самолета), более полно очерчивает круг денотативных классов имен субъектов глагольного предиката, а значит — и объем его референциальной сочетаемости. Явно не совпадают по своему денотативному объему отсылочные пометы референциального характера, употребляемые в словарных статьях глагола пристать в значении "причалить", например, в СО (изд. 18) и MAC, ср.: Пристать 5. "О судах: подойти к берегу, причалить" [СО, изд. 18, с.519]; пристать 5. "Причалить (о плавучих средствах)" [МАС, т.З, с.444]. Поскольку приставать к берегу могут не только суда, но и, например, плоты, отсылочная помета референциального характера "О плавучих средствах" точнее отражает денотативный статус имен субъектов при указанном глаголе. С другой стороны, нередки случаи избыточной информации референциального характера. Так, в MAC глагол ржать семантизируется как "издавать ржание" (о лошади). Слово ржание толкуется как "крик лошади" [МАС, т.З, с.716]. В ряде случаев в том же словаре представлен, так сказать, "умеренно-достаточный" способ указания на денотативный статус имен глагольных субъектов, например, мяукать "Издавать мяуканье". Мяуканье "Крик кошки и некоторых других животных, похожий на "мяу-мяу" [MAC, т.2, с.321]. В лексикографической практике известны попытки системной, комплексной презентации референциальной сочетаемости включаемых в словарь номинативных единиц путем учета их денотативных статусов. Одной из таких попыток является "Словарь французского языка как иностранного (уровень 1-й и 2-й" [Dictionnaire 1978; 1979]). Будучи сориентированным на нужды говорящих, то есть тех, кто строит осмысленные высказывания и тексты на французском языке как иностранном, и в силу этого обладая качествами лексикографической "активности", указанный 77

словарь достаточно полно раскрывает закономерности сочетаемости всех лексико-грамматических разрядов представленных в нем слов. Конечно, в силу значительных различий в целях и задачах опыт создания учебного словаря не может быть полностью перенесен на словарь толковый, но определенные элементы такого опыта могут быть использованы, особенно в плане выделения и лексикографической презентации денотативных статусов слов разных лексико-грамматических разрядов, статусов, лежащих в основе референциальной сочетаемости последних. Так, например, для существительных, по мнению составителей словаря, характерны такие денотативные классы, как "люди", "животные", "растения", "предметы", "тела и их части", "орудия и приборы", "средства транспорта", "вещества и продукты", "пища", "качество и мера", "деньги", "место и локализация", "время" и некоторые другие. Для каждого из выделенных классов в специальном приложении формулируется свод правил, регулирующих их включение в высказывание, что дает определенное представление о взаимодействии лексики и грамматики в словаре. Так, например, для выделенного денотативного класса существительных "тела и их части" указывается, с какими детерминативами — артиклями, поссесивами они употребляются, какие предлоги их сопровождают, в функции какого члена предложения они используются (см. подробнее: [Гак 1984, с.50]). Однако при всех достоинствах указанного словаря остаются неясными критерии выделения денотативных статусов слов, представленных в нем. Такими критериями и, одновременно, классами могут быть признаны выделенные выше референтно-таксономические группы имен существительных и ФОГ глаголов. Наблюдения показывают, что выделенные классы слов оптимальны для учета в толковом словаре активного типа. Это касается также тех сложных случаев, когда говорящий в зависимости от своего замысла (или интенции) может представить в виде разных денотативных сущностей явления объективной действительности, обозначенные одной лексемой и обычно представляемые в толковых словарях как один ЛСВ. Так, например, существительные, обозначающие атмосферные осадки и входящие в референтно-таксономический класс "натурфакты" (подкласс "явления природы"): снег, дождь, град, изморозь и некоторые другие, при помощи глагольных предикатов разной денотативной отнесенности могут быть говорящим представлены как минимум в двух отражательных аспектах: 1) как имена веществ в определенном агрегатном состоянии (Дождь увлажнил землю — жидкое вещество; Снег 78

лежит на полях; Град бил по крыше — твердые вещества) или 2) как имена "собственно явлений", процессов, референты которых имеют временную перспективу протекания [Дождь начался; Град продолжался; Снег прекратился) (см. об этом подробнее в третьей главе работы). Именно глагольные предикаты разной денотативной отнесенности позволяют в толковом словаре эксплицировать скрытую в одной именной лексеме регулярную многозначность метонимического характера "явление -> его материальная основа (носитель)"' . Между тем, в существующих толковых словарях указанные денотативные статусы подобных имен представлены не всегда полно. Так, например, в СО (изд. 18 и 21) и СУ выделяется только субстантная (вещественная) природа атмосферных осадков, см., например: дождь "Атмосферные осадки в виде водяных капель" [СО, изд. 18, с. 147]. В MAC и БАС, введением причастия выпадающие, подчеркивается также процессуальная природа описываемого явления: дождь "Атмосферные осадки, выпадающие в виде капель воды" [MAC, т.1, с. 417]. Целесообразной явилась бы подача в иллюстративной части словарной статьи примеров сочетаемости толкуемого имени с глаголами, подчеркивающими его различные референциальные признаки, например: Дождь смыл грязь с тротуара — подчеркивается вещественная природа референта имени субъекта; Дождь перестал — подчеркивается явленческая (процессуальная) природа референта имени; Дождь перестал моросить — подчеркивается вещественная и явленческая природа референта имени субъекта дождь. Подобная неполнота денотативной информации в толковых словарях характерна для большого количества существительных разных референтно-отражательных классов. Сочетаемостная информация референциального характера может быть представлена в словаре не только в самом толковании, но, как отмечалось выше, при помощи специальных отсылочных помет. Речь идет о пометах типа о животных, о растениях, о запахах, о дыме, о транспортных средствах и подобных. Анализ показывает, что указанные пометы, отсылающие пользователя к соответствующему референциальному классу имен субъектов, сочетающихся с толкуемым глаголом, употребляются не всегда упорядоченно, а часто и вовсе бессистемно как в разных словарях, так и в ' Проявление подобных и иных типов значений в пределах осмысленных высказываний отмечено авторами модели "Смысл Текст" и зафиксировано в ряде "лексических параметров", в частности, Oper & Labor (см., например: [Апресян 1974, с.45 и дальше]). 79

пределах одного словаря. Так, рассмотрение словарных статей глаголов узкой референциальной сочетаемости, обозначающих крики, издаваемые животными, показало, что наблюдается неупорядоченность в способах подачи отсылочных помет о денотативных статусах их имен субьектов. Эта неупорядоченность проявляется в следующем: 1) отсылочные пометы следуют сразу же после грамматической информации, отделяясь от собственно толкования двоеточием, например: хрюкать — "О свинье: издавать характерные отрывистые звуки" [СО, изд. 18, с. 756]; 2) помета следует после собственно толкования со строчной буквы в скобках, например: скулить "Жалобно повизгивать, выть (о собаке)" [СУ, т.4, с.244]; 3) помета следует после толкования, отделяясь от него точкой, например: мяукать — "Издавать звуки "мяу". О кошке и других кошачьих" [БАС, т.6, стлб.1458]. Необходимо отметить, что наиболее последовательно информация о денотативных статусах имен субъектов глагольных предикатов, обозначающих крики животных, представлена в СО (изд.21). Она подается сразу же после грамматической информации с прописной буквы и отделяется от собственно толкования двоеточием, например: кукарекать — "О петухе: кричать, издавая характерные звуки, похожие на "ку-ка-ре-ку" [СО, изд. 21, с.313]. Можно говорить и о других вариантах подачи отсылочных помет денотативного характера, однако уже из представленного перечня следует, что необходима унификация лексикографической презентации сочетаемости референциального характера в словаре. Считаем целесообразным для глаголов узкой денотативной отнесенности информацию о референтно-таксономических классах имен существительных, которые сочетаются с этими глаголами, в толковом словаре активного типа представлять с заглавной буквы в скобках в специальной семантикофункциональной части толкования, следующей сразу же после собственно грамматической информации. Это даст возможность не отрывать референциальную сочетаемостную информацию от собственно грамматической, частью которой она является, и в то же время скобками подчеркнуть ее особый лексико-грамматический, функционально-отражательный характер. Так, словарная статья глагола скулить могла бы выглядеть следующим образом: скулить, — лишь; несов. 1. (О собаке). Жалобно повизгивать, тихо выть... 2. перен. Разг. (О человеке). Плакать, ныть, докучать жалобами... Еще одно важное следствие неразработанности критериев лексикографической презентации референциаль80

ной сочетаемости — непоследовательность употребления помет, соответствующих "отдельному значению", "оттенку значения" и "особенности употребления" применительно к ЛСВ одной лексемы, имеющим различную денотативную отнесенность. Так, в MAC глагол работать применительно к именам субъектов денотативного класса "артефакты" (отсылочная помета "о механизмах, агрегатах, установках и т.п.") представляется как самостоятельное значение; применительно к именам субъектов одного из денотативных подклассов "натурфактов" — "части тела" (отсылочная помета "об органах тела") — как оттенок значения; применительно же к именам субъектов денотативного класса "психофакты" (отсылочная помета "о мысли, воображении и т.п.") — как особенность употребления. Подобные примеры легко умножить. Очевидно, что лексикографическая интерпретация подобных случаев в большой мере предопределяется пониманием составителями словаря семасиологических механизмов глагольных метафор и, конечно, лексикографическими традициями. Однако не менее очевидно, что в подобных случаях необходим также учет референтно-таксономической отнесенности имен субъектов и объектов глагольных предикатов, закономерностей представления говорящим их функционально-отражательной сущности (денотативных статусов), степени их близости или удаленности, регулярности или уникальности метафорических сближений и контактов их членов. § 4. Ситуативно-отражательный потенциал глагольного слова (на примере ретроспекции и проспекции) Как отмечалось выше (§ 2), отражательный потенциал глагольного предикатного значения чрезвычайно велик и помимо рассмотренных в настоящем разделе денотативных характеристик субъекта действия может содержать ряд иных "семантических довесков". Среди последних необходимо назвать не становившиеся еще объектом ономасиологического или семасиологического изучения ситуативно-отражательные возможности глагольной лексики русского языка. Глубина семантики динамического предиката такова, что в ряде случаев глагольная лексема может удерживать в своей "памяти" контуры ситуации, предшествовавшей описываемой конкретным высказыванием, то есть сохранять очертания бывшего "положения вещей". Так, например, если мы говорим Человек выздоровел, то это значит, что раньше он был болен. Контуры предшествующей ситуации ясно 5404-7

8

,

прослеживаются в семантике глаголов вернуться, открыть, узнать, разлюбить, нагнуться, встать и многих других. Подобные глаголы можно назвать ретроспективными, Однако значение предиката, выраженного глагольной лексемой, столь "дальнобойно", что в ряде случаев ему под силу с той или иной степенью детализации "высветить" контуры ситуации, которая сложится в результате совершения описываемого действия, процесса. Такие глаголы можно назвать проспективными. "Устремленность в будущее" прослеживается в семантике глаголов надеяться, предупреждать, рассчитывать, хотеть, обещать, предсказывать, чистить, "чтобы стало чистым" и многих других. Ниже определяется состав ретроспективных и проспективных глаголов, способ их организации, типы отражаемых (моделируемых) ситуаций (ономасиологический аспект), а также наиболее общие закономерности их синтагматического "поведения" в высказывании (функциональный аспект). Вначале рассмотрим проспективные глаголы (в дальнейшем ПГ). Особенность семантики ПГ, их "устремленность в будущее" давно подмечена носителями языка. Это проявилось в создании ряда устойчивых выражений сентенционального характера: Кто ищет, тот всегда найдет; Что посеешь, то и пожнешь; Кто учит, тот все знает; Как аукнется, так и откликнется и подобных, в которых логика следования "событий" заложена, в лексическом значении глаголов, употребленных первыми. Наличие в языке номинативных единиц подобной семантики привело ученых к выделению наряду с системоформирующими категориями (корреляциями) типа синонимии, антонимии, гипонимии, конверсии и другими, категории (корреляции) следования (см., например: [Lyons 1963; Городецкий 1969]). Заложенная в семантике ПГ будущая ситуация не обязательно получает текстовое выражение, например: Николай сушил волосы, а затем пил чай, но она присутствует потенциально и может быть при необходимости эксплицирована: Николай сушил волосы, а когда они высохли, пошел пить чай. Необходимо отметить, что в той или иной степени проспекция присутствует в семантике значительного количества глаголов русского языка, различаясь степенью глубины "предвидения" будущего. Если, например, глагол надеяться ядром своего значения формирует контуры возможной будущей ситуации, то, скажем, глагол кричать только периферией лексического значения, актуализи-

рующеися в соответствующих контекстах, может указывать на цель действия: "чтобы услышали". Внутрисловная проспекция оказывается также тесно связанной с видовыми противопоставлениями: значительное количество видовых глагольных форм взаимодействует с категорией результативности (см., например: [Авилова 1976; Падучева 1976]). В настоящем разделе исследования мы ограничиваемся рассмотрением глаголов, которые пресуппонируют будущую ситуацию (или ее контуры) исключительно лексической семантикой без учета лексикограмматического характера видовых соотношений. В сфере ограниченных таким образом глаголов довольно четко выделяются две группы лексем по способу отражения будущей ситуации. Глаголы первой группы обладают семантическим (и отражательным) компонентом "направленность на будущую ситуацию", который входит в ядро их лексического значения, сочетаясь с ограниченным количеством сем категориальнолексического характера, в частности, активности и цели (см. об этом ниже). Способ же проявления действия, его оценка, интенсивность и иные семантические признаки, как правило, не выражены, ср.: затевать, готовиться, назначать, закладывать (основы чего-либо) и некоторые другие. Семантическая структура других глаголов данной группы усложнена наличием семы способа проявления глагольного действия, ср.: предусматривать "мысленно", предсказывать "при помощи речи" и другие. Значение подобных глаголов в толковых словарях раскрывается, как правило, с использованием слов, отсылающих к будущему, в частности, слова заранее, см.: предупреждать "заранее извещать о какой-либо опасности; предостерегать" [МАС, т.З, с.374]; предсказывать "заранее сказать о том, что будет, что должно случиться, исполниться" [МАС, т.З, с.371]; намечать "заранее назначать (срок, совершение какого-либо действия и т.п.)" [MAC, 1.2, с.372]. См. также толкование глаголов предвидеть, предвещать, предрекать, предусматривать и других. Эти и подобные им глаголы отличаются большой степенью антропоцентризма, поскольку предвидение и планирование будущего характерно исключительно для человека, и субъектами предложений с такими предикатами являются имена референтно-таксономического класса "люди". Если применить термин "функциональносемантическое поле" для обозначения средств выражения в языке категории "будущее положение вещей", то такие глаголы можно квалифицировать как ядерные в плане

83

формирования указанной категории лексическими средствами и назвать собственно проспективными. Глаголы второй группы "моделируют" будущую ситуацию косвенно, результатом обозначаемого действия. Выражение проспекции для них — один из аспектов семантики слова, подчас не ядерный, совмещающийся с рядом семантических признаков категориально-лексического ("физическое действие", "движение" и т.п.) и более конкретного лексического характера ("способ действия", "среда, в которой протекает действие", "орудие действия", "место действия" и другие), ср.: мыть, соскабливать, дробить, мочить, подогревать, прятать, включать, закрывать, будить, очищать и многие другие. При толковании подобных глаголов в словарях употребляются слова и словосочетания для, чтобы, для того, чтобы, с целью и подобные, подчеркивающие целевую направленность обозначаемого ими действия. См., например: прятать "помещать в тайное место, укрытие, чтобы другие не могли найти, заметить" [МАС, т.З, с.552]; мочить "держать в воде, пропитывать влагой для придания каких-либо свойств, качеств" [MAC, т.2, с.305]; брать "принимать (обычно с какой-либо целью, обязательством)" [MAC, т. 1, с. 113] и т.п. Такие глаголы можно назвать косвенно проспективными и квалифицировать как периферийные члены функционально-семантического поля проспективности. Анализ показывает, что в смысловой структуре ПГ в любых контекстах проявляется сема активности, то есть изучаемые глаголы являются акциональными, обозначающими целесообразную деятельность. Обозначая действия (в широком смысле слова), результатом которых являются те или иные изменения объекта воздействия, и обладая семами активности и цели, косвенно проспективные глаголы относятся к лексико-грамматическому разряду глаголов действия. Собственно проспективные же глаголы, как правило, обозначают действия, не вызывающие изменений в объекте воздействия, подчас не выходящие за пределы субъекта, например: предполагать, планировать, рассчитывать (глаголы мышления), хотеть, стремиться, желать (глаголы "желания"), предвкушать, смаковать (глаголы чувства), предупреждать, угрожать, подбивать (глаголы речевого воздействия) и другие. Такие ПГ ближе к лексикограмматическому разряду глаголов состояния. Называя психическую деятельность, указанная группа слов является глаголами пропозитивного отношения, что накладывает отпечаток на их функционирование в конкретном высказывании.

84

По своей сути ПГ инцидентны, то есть выражают внутренне нестабильные состояния (в широком смысле слова) и предполагают переход к некоторому другому, стабильному, неинцидентному состоянию [Сильницкий 1973, с.374], или, реже, нестабильному, но обязательно переходящему в неинцидентное, ср.: Сергей надеялся своим сообщением напугать Николая. В атом случае мы можем говорить о формировании полупредикативных отношений в предложении, в отличие от полипредикативных и собственно однопредикативных, которые формируются большинством ПГ, ср.: Сергей надеялся, что Николай испугается (полипредикация); Сергей напугал Николая (однопредикация). Квалифицируя проспективные глаголы как инцидентные, логично задаться вопросом: какие же типы возможных будущих ситуаций ими задаются? Как известно, в лингвистической литературе отсутствует непротиворечивая классификация ситуаций, обозначаемых предложениями (высказываниями). Можно отметить как минимум два подхода к определению типов ситуаций: актантно-ролевой и предикатно-глагольный (см.: [Гак 1973, с. 139]). В первом случае обращается внимание на функцию участников процесса (актантов), во втором — на характер самого процесса. Естественно, что для изучения ПГ актуальнее второй подход, при котором типы ситуаций соотносятся с семантическими типами предикатов. Сопоставляя ряд предикатных классификаций ситуаций [Алисова 1970; Алисова 1971; Арутюнова 19766; Булыгина 1982; Гак 1968; Гак 1973; Гак 1986; Демьянков 1983; Кильдибекова 1985; Селиверстова 1982; Сильницкий 1973; Степанов 1981; Сусов 1973] с данными наблюдений над семантикой и функционированием ПГ в тексте, считаем, что для адекватного описания последних актуальна следующая типология ситуаций: 1) динамичные ситуации, отражающие: а) действие; б) процесс; в) событие; 2) статичные ситуации, отражающие: а) экзистенцию; б) качество; в) свойство; г) отношение; д) состояние; е) положение (в том числе и местоположение); ж) обладание. Наблюдения показывают, что каузативные ПГ "задают" практически все типы статичных и динамичных ситуаций. При этом наблюдается определенная регулярность в соотношениях между глаголами действия и состояния: Разбудить ребенка — Ребенок проснулся; Завести часы — Часы идут (см.: [Кильдибекова 1985, с. 34]). Будущую ситуацию состояния имплицитно моделируют глаголы конкретного физического действия: прятать "чтобы нечто стало невидимым", греть "чтобы-нечто стало теплым 85

или горячим", сушить "чтобы нечто стало сухим", лечить "чтобы кто-либо стал здоровым" и другие; некоторые глаголы, объединяемые семой "начинать" и антонимичной ей "кончать": пускать, запускать — останавливать и другие; ряд глаголов ЛСГ "помогать" и антонимичной ей "мешать": помогать — мешать, спасать — губить, укреплять — ослаблять и некоторые другие. Ситуацию экзистенции "моделируют" прежде всего глаголы ЛСГ конкретного физического действия: шить, сеять, изготовлять и многие другие; ряд глаголов ЛСГ "начинать/кончать": создавать, организовывать, рожать — умерщвлять и другие. Ситуацию обладания "задают" глаголы ЛСГ "приобщения объекта": брать, получать, занимать, красть и другие; ряд глаголов движения, обладающих семой конкретного физического действия: ловить - - отпускать, арканить и другие. Ситуацию положения "моделируют" глаголы движения: приближаться, придвигаться отодвигаться; конкретного физического действия, обладающие семой движения: ставить, ложить — поднимать, вешать — снимать, опускать — поднимать и некоторые другие. Ситуации "качество" и "свойство" "задаются" глаголами ЛСГ конкретного физического действия: стирать, отбеливать, ваксить; рядом глаголов мышления: запоминать, заучивать, усваивать; некоторыми глаголами ЛСГ речевого воздействия: сообщать, наставлять, напоминать и другими. Ситуация отношения формируется глаголами ЛСГ "помогать/мешать": помогать — мешать, способствовать — затруднять, поддерживать; некоторыми глаголами ЛСГ "начинать/ кончать": принимать — увольнять, объединяться — разъединяться и другими. Динамичные ситуации "проектируются" прежде всего глаголами пропозитивных отношений, к которым можно отнести ряд глаголов мышления, желания, чувства, внимания, речевого воздействия (см. об этом ниже на примере глагола надеяться), каузативные глаголы ЛСГ движения: тянуть, толкать, кружить и некоторые другие. Будущая ситуация как бы заложена в структуре предложения с предикатами — проспективными глаголами действия, она ясна из контекста этого предложения и, как правило, не требует специального обозначения дополнительными структурами. ПГ, употребленный без качественных уточнителей, указывает на будущую ситуацию, вытекающую из его прямого значения: Мать кормит ребенка ("чтобы он был сыт"). В случае употребления качественного уточнителя смысловой акцент в будущей ситуации 86

переносится на последний: Она накормила его отравой ("чтобы умер"). Иное наблюдается в предложениях с глаголами препозитивных отношений. Специфика их семантики заключается в том, что они в высказывании требуют препозитивных дополнений, то есть придаточных предложений или их номинализаций. В последнем случае возникают словосочетания, представляющие собой свернутые предложения, зависимые от этих глаголов. Сочетающиеся с глаголом лексические единицы получают при этом "событийное прочтение" [Арутюнова 19746; с. 162-163]. Иными словами, структура проспективной ситуации из форм самого глагола далеко не ясна и требует эксплицирования формами других слов. Рассмотрим специфику функционирования ПГ препозитивных отношений на примере глагола надеяться. Указанный глагол реализует свои значения в конструкциях трех типов: 1) надеяться + придаточное предложение с союзом что; 2) надеяться на кого-, что-либо; 3) надеяться + инфинитив. В случае (1) придаточное предложение может описывать практически все типы динамичных и статичных ситуаций. В случаях (2) и (3) сочетающиеся с анализируемым глаголом слова обозначают как бы свернутые ситуации, которые могут быть практически всех типов, ср.: Надеяться на ответное чувство = надеяться, что кто-либо в будущем полюбит его (ее); Надеяться на свою шпагу = надеяться, что шпага выручит в нужный момент; Надеяться получить письмо = надеяться, что письмо придет. Таким образом, ПГ функционально объединены отражением будущей ситуации, наличием общих сем (активности, цели и, в ряде случаев, каузативности), обладают своим ядром и обширной периферией, характерными синтаксическими свойствами и характерным кругом семантических субъектов, способных производить целенаправленные действия. Иными словами, они являются фрагментом функционально-семантического поля выражения будущей ситуации, возможного "положения вещей", и сами обладают функционально-полевым принципом организации. Что касается ретроспективных глаголов (в дальнейшем РГ), то они, будучи наделенными "семантической памятью" и отсылая к бывшей ситуации, прошлому "положению вещей", являются, по словам Дж. Катца, выразителями "пресуппозиций относительно предшествующего" (см.: [Демьянков 1982, с.36-37]). При этом в семантической структуре подавляющего большинства РГ бывшая ситуация отражается довольно конкретно, например: выздороветь 87

"раньше быть больным", успокоиться "раньше быть неспокойным, взволнованным", сесть "раньше находиться в ином положении: стоять, лежать" и многие другие. Однако значением части РГ бывшая ситуация не конкретизируется, выступая лишь в качестве мотива, причины описываемого в высказывании действия [Арутюнова 19766, с.222]. Это глаголы типа отомстить, отблагодарить, наказать, прощать, компенсировать, отругать, упрекнуть, извиниться, поздравить, ответить тем же и другие. Анализ РГ показывает, что они, как и ПГ, организованы по типу поля, то есть имеют ядро и периферию. Ядерными членами лексического "поля ретроспекции" следует признать относительно малочисленную группу фазисных глаголов, четко ориентированных на отражение временных характеристик действия, семантическая структура которых не осложнена иными семантическими признаками: начать — закончить, завершить, достигнуть; возникать, появляться — исчезать и некоторые другие. Как правило, конкретизация действия, обозначенного подобными глаголами, происходит при помощи сочетающихся с ними слов: начать работать, закончить лекцию и т.п. К ядру РГ следует также отнести немногочисленную группу глаголов физического действия, обозначающих изменение функций, выполняемых объектом, при невыраженности информации о способе протекания этого действия, средствах его осуществления и т.д., ср.: включить — выключить (лампу), запереть — отпереть (ворота), захлопнуть распахнуть (окно). Общность семантики подобных глаголов заключается в изменении функций, выполняемых объектом: до совершения описываемого в высказывании действия объект находился в одном функциональном состоянии, после его совершения — в другом. Вслед за указанными ядерными членами располагаются РГ, в семантике которых сема "изменение функционального состояния объекта" является дифференциальной наряду с иными конкретизирующими семами: "способ действия", "качественная характеристика объекта" и другими, ср.: запрячь — распрячь (лошадь), надуть — спустить (шар), разжечь — потушить (огонь), запутать —распутать (нитки) и другие. На этом же уровне обобщения находятся также глаголы пропозитивного отношения типа узнавать, вспоминать, воскрешать (в памяти), забывать и некоторые другие. Синтагматические их характеристики сходны с характеристиками соответствующих ПГ. 88

В mvnne РГ которые, вслед за Н.Д.Арутюновой, можно няявать глаголами изменения пространственного положения, У с т а н о в л е н и я статуса [Арутюнова 19766, с.221], а таюке части глаголов физического действия, движения и некоторых других отсылка к прошлому "положению вещей" осложнена Хом семантических признаков способа действия, качественной характеристики субъекта или объекта действия, сферы протекания действия и некоторых других, ср.: встать, лечь выпрямиться; заболеть - выздороветь; полюбить пазтбить и других. Можно считать, что подобные глаголы располагаются еще дальше от центра лексического

П Г Г т Г и в а я Г п р о с о б отнесенности РГ к конкретным

ЛСГ необходимо отметить ббльшую регулярность членов последних в выражении ретроситуаций, чем это наблюдается X o e ПГ Эта регулярность проявляется как в количФес?венном отношении, так и в плане образования системных связей прежде всего по линии антонимии и синонимии Можно сказать, что антонимические отношения наиболее распространенный вид системоформируюших связей в сфе Р реРГ Что же касается распределения последних по конкретным ЛСГ и типам "моделируемых ими

^ 5 ї ї Ж то РГ в своей совокупности пресуппонируют

все без исключения статичные и динамичные ситуации. В частности, глаголы ЛСГ движения пресуппонируют ретроситуацию "положение (субъекта, его части, объекта) , см вводить - выводить, уходить - возвращаться, вставатьтдиться падать — подниматься. Поссесивные глаголы Указывают на ситуацию "обладание (наличие или отсутствие объекта обладания до совершения описываемого действия) со • давать — забирать, покупать - продавать. Глаголы л и мыслительной деятельности, знания и памяти тоже отсылают к ситуации "обладание" (наличие или отсутствие у одушевленного субъекта знании о ком-, ™-»**°[ мысленного, чувственного образа кого-, чего-либо), ср.. вспоминать - забывать, изучать, придумывать, освежать (в памяти) Глаголы ЛСГ речи пресуппонируют ситуацию "интерсубъектное отношение" и динамичную ситуацию "событие", проявляющуюся в наличии в прошлом события или мотива речи, ср.: повторять, подтверждать, признаваться исправлять; отвечать, поздравлять, ругать. «Р^^.Ггшопы физического действия отсылают к ситуации положение, если они имеют сему "движение, вешать - снимать открывать - закрывать (дверь), поднимать - опускать и ситуации "качество", "свойство", ср.: чистить - « « к о ю * сушить - мочить, разрушать - строить, а также 89

экзистенции: шить, готовить (обед), вырезать (фигурку из дерева). Довольно многочисленная и неоднородная в плане отношения к ЛСГ группа РГ, объединяющаяся признаками начала, вступления в силу или прекращения какой-либо ситуации [Арутюнова 1980а, с.221], пресуппонирует ряд статичных и динамичных ситуаций: экзистенции (появляться — исчезать, рождаться — умирать, погибать), положения (арестовать — освобождать, задерживать — отпускать, принимать — исключать), действия, процесса (останавливаться, приниматься за что-либо, продолжать), отношения (знакомиться, представляться, жениться — разводиться), состояния (заболеть — выздороветь, уснуть — проснуться), обладания (терять — находить, обнаруживать), свойства и отношения (превышать, увеличиваться — уменьшаться, полнеть — худеть). Каузативные глаголы, как и в случае с ПГ, способны пресуппонировать все типы динамичных и статичных ситуаций. РГ могут различаться глубиной отражения бывшего "положения вещей". Так, например, глагол встать пресуппонирует занимаемое ранее субъектом положение (лежать или сидеть), глагол же вернуться, как справедливо отмечает Н.Д.Арутюнова, относится не только к действию прихода, но и к тому, что субъект этого действия в прошлом уже находился в данном месте, а затем его оставил. "Человек, потерявший память, может сказать в соответствующей ситуации "Пришел человек", но не "Блудный сын вернулся" [Арутюнова 1980а, с.220]. Такая же глубокая ретроспекция характерна и для семантики глаголов возвращать,

узнавать,

вспоминать,

напоминать,

выкупить,

отдать и другим. Необходимо отметить, что в ряде случаев наблюдается тесная семантическая отнесенность между ситуациями, обозначенными РГ и ПГ. См. простейший пример такой сопряженности бывшей, настоящей (описываемой в высказывании) и будущей ситуаций: Николай сушит костюм. Последние могут быть представлены следующим образом: ранее костюм был мокрый — теперь он сушится — в будущем должен стать сухим. Подобная связь покоится на пресуппозиционном взаимовлиянии, в частности, на "наследуемых прессуппозициях" [Богданов 1983, с. 10] и соответствует логическому течению событий, которые были предварительно расчленены предикатом на отдельные динамичные фрагменты разного фазисного охвата, то есть

90

формирует единую текстовую структуру, взаимодействуя с ретроспекцией и проспекцией в тексте* . Однако подобные соотношения в ряде случаев не ясны из семантики самого глагольного предиката, который может пресуппонировать ретро- и проспективную ситуации разного событийного отнесения, то есть требуют для однозначного понимания наличия более широкого контекста. Так, например, глагол подбирать (яблоко с пола) отсылает к ретроситуации "яблоко лежит на полу" (положение) и возможным проспективным ситуациям: а) "чтобы яблоко на полу не лежало" (положение) и б) "чтобы яблоко забрать" (обладание). Таким образом, проведенный анализ показал, что РГ и ПГ являются классами слов, объединенными ономасиологически (отражением бывшей или будущей ситуации) и функционально (выражением в высказывании динамичного предиката активного типа). Им свойствен функциональнополевой тип строения, то есть характерна системность, понимаемая как общность языковых характеристик. Внутрисловные ретроспекция и проспекция оказываются тесно взаимосвязанными посредством изменения функционального состояния (в широком смысле слова) субъекта, его части или объекта действия. Участвуя в образовании коммуникативной единицы, РГ и ПГ способствуют созданию перспективы текста, его внутреннего единства (когезии), формируя единую линию развертывания текстовых микрособытий: от предшествующей ситуации -> через описываемую -> к будущей. Поэтому их можно отнести, наряду с другими единицами, категориями и средствами, к текстоформирующим. Выводы Изучение функционально-отражательного потенциала русского глагольного слова показало, что этот потенциал значителен. Глагол, выступающий предикатом простого двусоставного предложения русского языка, может своей семантикой отражать большое количество денотативных статусов имен субъектов: "человек", "животное", "вещь" ("предмет"), "натурфакт", "артефакт", "психофакт", "абстрактные категории" и многих других. Выявленные денотативные признаки глагольных предикатов объединяют их в группы, имеющие функционально-отражательный характер, то есть в ФОГ. Последние, по-видимому, являются системными образованиями номинативных элементов в * О текстовой ретроспекции и проспекции см. подробнее [Гальперин 1980; Гальперин 1981]. 91

речевой деятельности говорящего, поскольку именно они коммуникативно (функционально и отражательно) связаны с соответствующими классами имен существительных, выступая источником потенциальных синтагм, из которых строится ядро высказывания, его грамматический центр. ФОГ имеют иную языковую природу, чем хорошо изученные в семасиологии ЛСГ и СП. Выделение полного корпуса глагольных ФОГ, изучение их специфики, взаимоотношений с референтно-таксономическими классами имен существительных поможет решению многих проблем коммуникативной лингвистики, прежде всего познанию механизмов сочетаемости имен субъектов и предикатов в высказывании, созданию коммуникативной типологии предикатов, исследованию ряда вопросов, касающихся семантической и отражательной структуры предложения. Учет денотативной отнесенности глагольных предикатов будет полезен для решения некоторых проблем практической лексикографии, в частности, способов презентации референциальной сочетаемости последних в толковых словарях активного типа. Подобная информация в зависимости от функционально-отражательной природы представленных в словаре лексем может быть выражена эксплицитно в виде специальных отсылочных помет референтно-таксономического характера, имплицитно — в самом толковании или же совмещенным способом. Для говорящего, идущего в своей коммуникативной деятельности от номинации предметов, "вещей" объективной действительности с их специфическими денотативными статусами к предицированию им динамичных или статичных признаков, референциальная сочетаемостная информация в словаре имеет большое значение. Не в последнюю очередь это объясняется тем, что предицируемые признаки, соотносясь с денотативными классами имен, создают коммуникативные типы предложений, в основе различия которых лежат скрытые семантические категории (см. об этом в третьей главе работы). Значительным является и ситуационно-отражательный потенциал русского глагольного слова. Целый ряд глагольных лексем может удерживать в своей семантической памяти контуры бывшей ситуации (РГ) или моделировать ситуацию будущую (ПГ). Подобные номинативные элементы объединяются в группы слов, для которых характерен функционально-полевой тип строения и присущи текстоформирующие черты. Именно своим типом строения ситуационно-отражательные классы слов (такие, как РГ и ПГ) отличаются от денотативно-отражательных, которым присуща природа ФОГ слов.

Глава III. Глагольное действие в функциональноономасиологическом аспекте изучения §1. Функционально-отражательные типы действия как скрытые семантические категории

глагольного

Рассмотрим некоторые вопросы, касающиеся функционирования глагольных предикатов, с учетом установленных в предыдущей главе отражательных (референтно-таксономических) классов имен их субъектов. Как показывают наблюдения, в зависимости от интенции (или четкого замысла) говорящего имена отражательно различных классов субъектов при помощи глагольных предикатов могут быть представлены в аспекте их функциональной общности, например, как "тела" ("вещи") без конкретизации структурной организации субстанций стоящих за ними референтов: ветер коснулся щеки, снег коснулся ноги, воздух коснулся тела, камень коснулся голенища

сапога (разные подклассы "натурфактов"); трава коснулась ног, ветка дерева коснулась крыши ("растения"); кошка коснулась руки ("животные"); одежда коснулась тела, сверло коснулось детали ("артефакты"); дыхание коснулось щеки, отзвуки боя коснулись слуха ("физические явления") и другие. С другой стороны, при помощи разных глагольных предикатов может быть подчеркнута различная референтно-отражательная отнесенность одного и того же имени субъекта. Так, например, имя субъекта лес может быть говорящим представлено как "участок земной поверхности (Лес лежал далеко за селом), а также с учетом действия регулярной метонимической модели — "участок земной поверхности -» то, что растет или живет на нем" — как "растения" (Весной лес зазеленел), "животные или люди" (Лес зашевелился и зазвенел

песнями). Как уже упоминалось выше, имя субъекта дождь может быть говорящим представлено как "вещество (жидкость)" (Дождь смыл грязь с тротуаров) или как "явление" (с временной перспективой протекания) (Утром дождь начался, а вечером закончился) и т.д.*. Кроме того, имена субъектов разных отражательных классов, представленные при помощи глагольных предикатов в определенном функциональном ракурсе, могут формировать определенные * Как справедливо подчеркивают Т.В.Булыгина и А.Д.Шмелев, разрешение возможной референциальной неоднозначности именных групп во многих случаях опирается только на семантическое взаимодействие с предикатными выражениями [Булыгина, Шмелев 1989, с.54]. 93

коммуникативные типы глагольных предикатов (см. об этом ниже). Иными словами, необходимо функциональноотражательное (функционально-ономасиологическое) изучение типов глагольных предикатов в их коммуникативной соотнесенности с ФОГ их субъектов. Зависимость смысла высказываний от референтной (отражательной) отнесенности входящих в них имен субъектов и объектов, а в конечном итоге — от природы стоящих за этими именами реалий объективной действительности, в лингвистической литературе отмечалась неоднократно. Так, например, С.Д.Кацнельсон, анализируя высказывания Стол был накрыт скатертью и Стол был накрыт официантом, показывает, что глубинные семантические отличия между ними заложены не в их структуре (она формально сходна), но в референтной принадлежности имен актантов (в понимании Л.Теньера) глагольного действия, отличающихся своими категориальными признаками: слово официант принадлежит к референтному классу имен "люди", а слово скатерть — к референтному классу имен артефактов (то есть искусственных объектов, созданных человеком). Отличия в референтной отнесенности слов способствуют проявлению различий в синтаксической трансформируемости анализируемых высказываний, в частности, в случаях перевода их из пассивных в активные: Стол накрыли скатертью и Официант накрыл (на) стол [Кацнельсон 1972, с.83-84]. Зависимость глагольного действия от отражательнотаксономической принадлежности имен субъектов была в свое время подчеркнута А.М.Пешковским, отметившим отличие совершения действия живыми существами (в том числе людьми) и иными типами референтов: "...действовать" могут только живые существа, все же остальные предметы не "действуют", а только движутся. Живые же существа действуют потому, что они движутся по своей воле, произвольно" [Пешковский 1938, с.98-99]. Фактически об этом же говорится в работах ряда современных лингвистов, противопоставляющих собственно "действие" "состоянию", "претерпеванию", а агентивные высказывания, субъекты которых способны на самостоятельное, осознанное действие, — неагентивным [Булыгина 1980, с.338-339; Гайсина 1981, с. 145-153; Золотова 1982, с. 126-140; Кильдибекова 1985, с.35-73; Селиверстова 1982, с. 109]. Отмеченные различия

94

проявляются не прямо , а опосредованно, подчас очень "интимно" в пределах смысловой (содержательной) структуры коммуникативной единицы, что позволяет говорить о скрытых семантических явлениях. Поскольку последние носят не единичный, а массовый и регулярный характер (см. об этом ниже), то их можно трактовать как скрытые семантические категории (ССК). Коммуникативные исследования языков подтвердили справедливость мысли Э.Сепира о том, что "все грамматики неполны" и что язык является такой системой, в которой постоянно осуществляется органический баланс эксплицитных и имплицитных средств. При этом имплицитное не является чем-то побочным, частным, внешним, а проявляется как закономерная внутренне присущая языку форма функционирования [Багдасарян 1983, с. 135]. С.Д.Кацнельсон замечает, что грамматика языка подобна айсбергу, большая часть которого спрятана под водой, и поэтому любая попытка создания научных описаний грамматической структуры будет фрагментарной, пока не определен инвентарь категориальных признаков, которые лежат в основе речевого мышления [Кацнельсон 1972, с.83, 93]. "...явная, или внешняя, грамматика, воплощенная в грамматических формах того или иного языка, строится на базе скрытой, или внутренней, грамматики и является неполным и во многих случаях морфологически усложненным ее отображением" [Кацнельсон 1972, с.93]. "Скрытая грамматика" — это наличие в структуре какого-либо языка семантических компонентов самой разнообразной, в том числе категориальной, природы, которые имплицитно содержатся в синтаксических формах и лексических значениях слов. Под скрытыми семантическими категориями (ССК) подразумеваются категориальные признаки, не обладающие самостоятельными, материально выраженными формальными показателями, а проявляющиеся при посредстве слов и словесного контекста в пределах коммуникативных единиц. "Не лексические значения и синтаксические связи сами по себе, а грамматически оформленные и сочетающиеся в предложении словесные знаки являются выразителями скрытых категорий. В звуковой оболочке слов, синтагматических и фразовых единиц вместе с другими смысловыми компонентами получают выражение и скрытые категории" [Кацнельсон 1972, с.83]. Еще Л.Витгенштейн в Так, в вышеприведенных высказываниях Стол был накрыт скатертью и Стол был накрыт официантом или Птица летит и Камень летит формальные структуры одинаковы. 95

"Логико-философском трактате" отмечал: "3.262. То, что может выражаться в знаке, выявляется при его применении. То, что скрывают знаки, показывает их применение" [Витгенштейн 1958, C.39J. Так, например, в русском языке имплицитно выражаются значения фактитивности, одновременности, последовательности; в ряде случаев — определенности/неопределенности, каузативности/ некаузативности, произвольности/непроизвольности и некоторые другие [Булыгина, Крылов 19906, с.457-458; Кильдибекова 1985, с. 14]. По мнению И.А.Бодуэна де Куртенэ, в некоторых языках могут оставаться без "постоянных экспонентов" (то есть регулярных материальных средств выражения) такие "внеязыковые представления", как пол животных, жизнь и ее отсутствие, человеческая личность в отличие от всего иного, владение (представления из мира социальноэкономического), количественное мышление (число, пространственные измерения, протяженность), время физическое и время историческое, общественная зависимость одних людей от других и т.п. [Бодуэн де Куртенэ, 1963, с. 185-186]. Что же касается ССК, проявляющихся в смысловых структурах формально одинаковых высказываний, подобным рассмотренным выше, то здесь необходимо признать, что последние много в чем зависят от соотношения имен и глаголов: референтно-таксономической отнесенности первых и функциональной ориентированности на них вторых. С.Д.Кацнельсон отмечает, что скрытые категории глагола определяют его валентность; скрытые категории имен определяют их способность замещать "места" при глаголе [Кацнельсон 1972, с. 88]. Ниже представлены результаты выделения некоторых наиболее коммуникативно значимых типов глагольного действия (в широком смысле слова) с учетом референциально-отражательной отнесенности имен в роли субъектов этого действия, то есть некоторых ССК глагольного действия (в дальнейшем ССКГД). Апробированными приемами выявления ССК, в том числе ССКГД, являются сопоставления высказываний с формально одинаковой структурой, проверка на сочетаемость, различного рода трансформации и другие приемы, применение которых в полной мере отвечает принципу интегрального описания языка. Наиболее общим референтно-функциональным членением существительных, вызванным не в последнюю очередь антропоцентризмом языка, проявляющимся не только в словаре, но пронизывающим также его грамматическую систему, является давно осознанное в лингвистике членение имен на личные и неличные 96

(агентивные и неагентивные), то есть на такие, референты которых способны (люди и некоторые высшие животные) или не способны (все остальные) к самостоятельному осознанному действию. При этом результатом действия могут быть самые разнообразные изменения объекта: разрушить дом, строить плотину, клеить обои, решать задачу, создавать

проект и т.п. Общность глагольного действия (в широком смысле слова), формирующегося в высказываниях с субъектами-личными именами (агентивными именами), коммуникативно проявляется в следующем': 1) высказывания с акциональными глаголами, то есть предикатами, имеющими в роли своих субъектов имена референтно-таксономического класса "люди" (и некоторые высшие животные), могут иметь результативно-целевую трансформацию, например: Николай погасил свет -> Свет погас; 2) акциональные глагольные предикаты могут сочетаться с инфинитивом, обстоятельствами цели и союзом чтобы, например: Он поехал в Киев на конференцию (оппонировать, для участия в юбилейной сессии, на свадьбу к другу, чтобы попасть на выставку и т.п.); 3) высказывания с агентивными глагольными предикатами способны трансформироваться в инфинитивные, например: А царевна начала хохотать и плечами пожимать -> А царица хохотать и плечами пожимать (А.С.Пушкин); 4) акциональные глаголы могут иметь полную видовую парадигму — формы совершенного и несовершенного вида: Отряд партизан окружил/окружал деревню, но Забор (река, лес и т.п.) окружал деревню при невозможности *окружил деревню; 5) агентивные глагольные предикаты способны употребляться в форме настоящего времени для выражения значения "запланированного будущего", например: Она вотвот уйдет на пенсию -> Она вот-вот уходит на пенсию; 6) только агентивные высказывания разрешают "дезактивирующую" трансформацию: Человек работает хорошо -> Человеку работается хорошо; 7) многие агентивные глагольные предикаты способны образовывать формы страдательного залога, а предложения, содержащие подобные предикаты, способны на пассивизацию: Они строят дом -> Дом строится ими;

* Отдельные коммуникативные признаки представлены в работах: [Булыгина 1980; Золотова 1982; Кильдибекова 1985; Селиверстова 1982]. 97

8) ряд агентивных глаголов может образовывать делимитативы, например: походить, поработать, подумать и т.п. {Николаи поработал, а затем немного походил, при невозможности, например, *Камень попадал); 9) для некоторых агентивных глаголов характерно наличие форм многократного действия, как-то: хаживать, сиживать, пивать и некоторые другие коммуникативные особенности. При этом наибольшую функциональную значимость имеют первые два признака, которые являются, по мнению Т.В.Булыгиной, характерными особенностями активных (агентивных) высказываний [Булыгина 1980, с.340]. Отмеченные отличия высказываний с агентивными и неагентивными глагольными предикатами, опирающиеся на различную референтную отнесенность их субъектов, позволяют квалифицировать ССК, лежащие в основе этих отличий, как "самостоятельное, осознанное действие" или "деятельность"/" несамостоятельное, неосознанное действие", или, по терминологии Н.Ю.Шведовой, "бытийное состояние" [Шведова 1983, с.317]. В сфере высказываний с неакциональными глагольными предикатами, обозначающими несамостоятельное, неосознанное действие ("бытийное состояние"), выделяются высказывания с субъектами — именами артефактов. Обозначая результаты и продукты человеческой трудовой деятельности, созданные с конкретной целью для выполнения определенных физических действий, процессов и т.п. и приобретая в силу этого функциональный тип лексического значения (см.: [Арутюнова 1980а, с.206 и дальше]), субъекты — имена артефактов в сочетании с характерными для них глагольными предикатами выявляют эту первичную конструктивную специализацию стоящих за ними референтов. Так, например, ложкой и вилкой едят; машины ездят, перевозят кого- или что-либо; дом обыкновенно строится, возводится, он служит для того, чтобы в нем жили и т.п. Иными словами, действия, выполняемые артефактами или с их помощью, могут быть сведены к различного рода несамостоятельным движениям, которые заранее предвиделись и конструктивно закладывались в них, что и проявляется при употреблении их имен в высказывании. Подобный тип глагольного действия (в широком смысле этого слова) можно назвать функционированием. • Функционирование как тип глагольного действия характерен также для имен референтно-отражательного подкласса "натурфактов", в частности, имен, называющих части тела человека и животного. В высказываниях имена субъектов указанного подкласса часто представляются 98

говорящим как такие, которые способны действовать самостоятельно (Пальцы так и ухватили карты; Сердце работало четко; Ноги ступали легко), хотя в действительности их действия — функция более сложно организованного целого. Это и сближает их с артефактами, "действующими" в соответствии со своими конструктивными особенностями. Рассмотрим наиболее важные отличительные черты функционирования как типа глагольного действия и одновременно глагольного предикатного значения. Функционирование и деятельность коммуникативно сближает то, что имена субъектов высказываний (то есть "артефакты" и "части тела" в первом случае, "люди" и "высшие животные" — во втором) могут употребляться в предложениях акционального типа, обозначающих преобразующее воздействие на объект, в результате которого изменяется структура, качество, расположение и т.п. последнего, ср.: Николай косит траву и Агрегат косит траву; Николай разрушил дом и Снаряд разрушил дом; Николай уверенно нажимал на педали и Ноги уверенно нажимали на педали. Можно сказать, что глаголы функционирования — это в большинстве случаев те же глаголы действия, природа референтов, стоящих за именами их субъектов, имеет особый характер: они "действуют" не сами по себе, а благодаря заложенным в них человеком конструктивным особенностям (артефакты), или управляются более сложно организованным целым — человеком или животным (части тела). И в первом, и во втором случае их функции как бы заданы изначально и в определенных пределах. Действия, выполняемые артефактами и частями тела, в конечном итоге (за редким исключением, например, "действий", выполняемых головой или вместилищем "органа думания" — мозга) можно свести к тем или иным, простым или сложным, движениям. Изначальная заданность "действий" артефактов и частей тела отражается на коммуникативном "поведении" их имен и предложений (высказываний) в целом. В частности, высказывания с именами функционирующих артефактов и частей тела неспособны к распространению в сложноподчиненные предложения цели с союзом чтобы, а их субъекты не могут сочетаться с инфинитивом и обстоятельством цели, что, как уже отмечалось выше, признается важнейшей коммуникативной чертой акциональных глагольных высказываний, ср.: Николай летит в Киев, чтобы посмотреть новую выставку (поработать в библиотеке, оппонировать на защите диссертации и т.п.) при невозможности *Самолет летит в Киев, чтобы доставить 99

пассажиров; Николай ухватился рукой за стол, чтобы не упасть при н е в о з м о ж н о с т и * Рука ухватилась за стол, чтобы не упасть.

Кроме того, высказывания с субъектами-именами артефактов и частей тела не разрешают делимитативную трансформацию, ср.: Николай работает хорошо -> Николаю работается хорошо при н е в о з м о ж н о с т и * Станку работается

хорошо; предикаты таких высказываний не могут употребляться в форме настоящего времени для выражения "запланированного будущего", ср.: Она вот-вот уйдет на пенсию -> Она вот-вот уходит на пенсию при невозможности * Станок вот-вот вытачивает детали.

Яркой коммунникативной чертой высказываний с субъектами — именами функционирующих артефактов и частей тела является их способность иметь в своем составе или распространяться словами, обозначающими заданность (артефакт) или несамостоятельность, "неотторжимость" (части тела) выполняемых действий, ср.: Станок в заданном режиме

штамповал

детали;

Пальцы

инстинктивно

мяли

скатерть и т.п. Сквозь эти действия-движения всегда "просвечивает" создатель и "хозяин" артефактов и частей тела — человек (во втором случае и животное), ср.: Станок

вытачивает детали —* Николай на станке вытачивает детали; Сердце работало хорошо —» Сердце больного работало хорошо; Пальцы перебирали складки скатерти —> От смущения Николай пальцами перебирал складки скатерти.

В отличие от имен артефактов и частей тела имена натурфактов, то есть природных "тел", субстанций и явлений (небо и небесные светила, участки земной поверхности, явления природы, вещества, свет, звук, запах, огонь, дым и некоторые другие), проявляют характерные для них динамичные признаки в сочетании с глагольными предикатами, подчеркивающими естественность, спонтанность, непредсказуемость их свойств. Иными словами, в оппозиции высказываний с субъектами-именами артефактов, частей тела и натурфактов отражаются типы глагольного предикатного значения — функционирование и проявление. Сравним два высказывания с формально одинаковой структурой: Поезд идет (субъект — имя артефакта) и Дождь идет (субъект — имя натурфакта). Общим для них является обозначение разных видов движений. Существенное же отличие состоит в том, что в высказываниях второго типа это движение полностью зависит от природы субъекта, неразрывно с ним связано, а поэтому глагол, его обозначающий, может в ряде случаев опускаться, например: Дождь; Ветер; Гроза; Буря и т.п.»Подобное "элиминирование 100

предиката" для высказываний первого типа практически невозможно, поскольку может стать причиной ситуационной многозначности. Так, высказывание Поезд! вне конкретной ситуации общения может быть интерпретировано "вот стоит поезд", "вот приближается поезд", "вот поезд-игрушка, которую я хочу купить" и многие другие. Конструктивная заданность, определенная специализация функций артефактов и, соответственно, зависимость частей тела от общего целого — организма человека или животного — проявляются также в том, что выполняемые ими или с их помощью действия могут происходить в разном темпе, с разной скоростью, что находит свое отражение в высказывании, например, Поезд идет быстро (медленно, с опозданием, с остановками и т.п.); Руки двигались быстро (медленно, уверенно и т.п.). Для высказываний с субъектами — именами натурфактов характерна сочетаемость со словами, характеризующими спонтанное, стихийное протекание действия или субстантную (вещественную) "организацию" явления: Дождь лил бурно (при невозможности *Поезд ехал бурно); Дождь идет (редкий, сильный, частый, густой и т.п.). Стихийность проявления натурфактов может подчеркиваться семантикой самих глагольных предикатов, ср.: Буря обрушилась на деревню; Внезапно хлынул дождь. Отличия в формах и способах проявления движения выражаются также в сочетаемостных связях, прежде всего с фазисными глаголами. Для высказываний с субъектами — именами артефактов и частей тела человека и животного невозможно наличие глагольных предикатов типа начинаться, продолжаться, кончаться, переставать и т.п.; для субъектов этого отражательного класса характерна сочетаемость с глаголами стать, остановиться, замереть, застыть и т.п., характеризующими, как правило, механическое (или несамостоятельное) движение (Поезд остановился; Рука замерла). Для высказываний с субъектами — именами натурфактов сочетаемость с глагольными предикатами фазисной семантики начаться, продолжаться, перестать, прекратиться, кончиться и подобными является узуальной, например: Дождь начался утром, продолжался весь день и перестал поздно вечером. Рассмотренные коммуникативные черты функционирования как типа глагольного предикатного значения проявляются в том случае, когда соответствующие имена субъектов обозначают "работающие" ("действующие") референты. Однако, последние могут находиться в ином бытийном состоянии и, соответственно, будут требовать иных 101

коммуникативных типов глагольного предикатного значения, ср.: Компрессор стоит в цехе; Голова покоится на подушке (нахождение); Насос ржавеет под дождем; Тело льва уже разлагалось (проявление в виде "вещества"); Пикейные жилеты разошлись по домам; Умные головы создали этот проект

(деятельность) и другие. При этом в ряде случаев имеет место проявление регулярных метонимических моделей употребления имен субъектов. Иными словами, тип значения глагольного предиката зависит от представления говорящим референциальной природы имени субъекта, которая, в свою очередь, подчеркивается значением глагольного предиката. Это лишний раз свидетельствует о функциональном преобладании субъекта над предикатом в структуре предложения или, по крайней мере, о двувершинности (субъект — предикат) высказывания. Последнее, в свою очередь, подтверждает мысль о том, что язык очень тонко "уравновешивает" диалектику пространства (имя субъекта) и времени (имя предиката) при построении говорящим высказывания и текста (см., например: [Руденко 1990, с.5051]). Значительное количество отражательных подклассов имен субъектов, формирующих в высказывании вместе с соответствующими глагольными предикатами ССКГД проявление, есть причиной того, что внутри последнего можно выделить ряд подтипов, важнейшими из которых выступают: 1) бытие, существование, 2) отношение, 3) обладание, 4) функтивность [Золотова 1982, с. 162], 5) состояние (физическое или психическое) [Кильдибекова 1985, с.59-61]. Каждый из подтипов обладает определенной спецификой своего коммуникативного проявления в пределах общего типа "бытийное состояние" и "проявление". Особо необходимо сказать о таком подтипе, как жизнепроявление, субъектами которого являются имена отражательных классов "люди" и "животные" как биологические организмы и "растения" (о специфике их проявления в высказываниях см. в четвертой главе работы). Как правило, глагольные предикаты функциональноотражательного класса проявление являются субъектными, а обозначаемые ими действия (в широком смысле слова), как уже отмечалось, замкнуты пределами этих субъектов. Однако в ряде случаев глагольные предикаты могут быть двухвалентными с направленностью действия, как и в высказываниях с акциональными глаголами, на определенные изменения состояния, качества, структуры и т.п. объекта. Однако эти изменения — не результат целенаправленной деятельности агенса-лица или высокоорганизованного животного, а проявление природы референта, стоящего за 102

именем натурфакта, то есть результат связи двух событий, каждое из которых характеризуется протеканием во времени, например: Дует ветер; ветром (от ветра) качаются деревья —> Ветер качает деревья. Образование подобных высказываний, как считает Т.А.Кильдибекова, — результат конверсии глубинной структуры с инструментальным значением [Кильдибекова 1985, с.55]. Говоря о высказываниях с субъектами — именами натурфактов, в частности, с таким их подвидом, как "явления природы", необходимо отметить функциональную двойственность последних: они могут проявляться то как "субстанции" (например: Снег лежит на полях; Снег растаял), то как "события" (например: Снег идет; Буря стихала). В случае, когда говорящий акцентирует внимание на факте субстантной (вещественной) сущности явления природы, им избирается динамичный предикат, представляющий ССКГД проявление; в случае выделения событийного характера — динамичный предикат, представляющий иной тип глагольного действия, который можно назвать протеканием. Протекание как ССК и, соответственно, тип глагольного действия функционально проявляется также в высказываниях с субъектами — именами референтно-таксономических классов "время" и "события" ("происшествия", "случаи"), в семантике которых отражается признак "отношение к времени". Характерно, что указанный тип глагольного действия представляет бытийное состояние как односторонне направленное (прошедшее -• настоящее -> будущее) движение в виде произвольного проявления сущности референта имени субъекта, например: День заканчивался (субъект — имя референтного класса "время"); Гроза бушевала (субъект — имя натурфакта); Началась война (субъект — имя события и т.п. Иными словами, реализуя в высказываниях свою явленческую природу в пределах семантической формулы "явление — его реализация", анализируемые отражательные типы имен субъектов указывают прежде всего на интенсивность действияпротекания (Время летит; Дождь хлынул; Грянула война) и некоторые другие признаки. Функциональное расчленение метонимического характера, влияющее на типологию ССКГД, характерно также и для иных подклассов имен натурфактов, в частности, для названий участков земной поверхности: река, горы, море, лес, озеро, поле, луг, дорога, холм, остров и многих других. Эта расчлененность зависит от того, как говорящий представляет их в высказывании: 1) как "тело", имеющее пространственную протяженность, или 2) акцентирует 103

внимание на материально-субстантной, вещественной природе того, что является сущностью этого "тела" или находится в его пределах. В случае (1) глагольные предикаты являются стативами и предстают не как действия и процессы, рассредоточенные во времени, а как сущности, находящиеся как бы во времени, или, точнее, лежащие в "едином" времени как некое целое, занимающее определенное место в пространстве. Можно говорить о доминировании категории пространства в представлении ССКГД, которую можно назвать нахождением: Река раскинулась; Озеро находится в Сибири; Пустыня занимает большую территорию и т.п. Для предикатов нахождения характерны следующие важнейшие коммуникативные особенности: 1) они формируют предложения (высказывания) бытийного типа, а значит, для них характерно наличие локализаторов [Арутюнова, Ширяев 1983, с. 14]. См., например: Река находится в Сибири (лежит восточнее Урала, раскинулась на большой территории); 2) легко сочетаются со словами, указывающими направление (Дорога свернула направо; Здесь река поворачивала на юг); 3) могут сочетаться со словами, в семантике которых содержится оценка занимаемой площади (Река раскинулась привольно; Поле расстилалось широко); 4) легко сочетаются с глаголами типа начинаться, кончаться в пространственном значении (Участок начинался у обрыва; Дорога заканчивалась уже в усадьбе); 5) не могут сочетаться со словами, обозначающими интенсивность действия, проявления и т.п., то есть со словами типа сильно, бурно, мощно и т.п. В случае (2) в зависимости от субстантной, вещественной, биологической или иной природы того, что является сущностью референта, наблюдаются иные типы глагольного действия: проявление (Река течет; Море взбурлило), деятельность (Остров ответил выстрелами; Улица воспитывает по-своему') и некоторые другие.

Наличие ССКГД "проявление" и "нахождение" является еще одним лингвистическим подтверждением того, что базовыми категориями предметно-физического мира являются предмет, его локализация в пространстве и проявление во времени [Степанов 1989, с.55]. Таким образом, в зависимости от референтнотаксономической отнесенности имен субъектов довольно четко противопоставляются ССКГД деятельность (человек как социальное явление, некоторые высшие животные) и * В последнем случае можно говорить о проявлении метонимической модели "участок земной поверхности" —> "люди, живущие или находящиеся на нем". • 104

бытийное состояние (все остальные классы имен субъектов). Внутри бытийного состояния противопоставлены проявление (широко понимаемое действие как самовыражение сущности референта, стоящего за именем субъекта); протекание (широко понимаемое движение времени) и нахождение (тело в пространственных координатах). Выступая как результаты диалектической связи грамматических (прежде всего синтаксических) форм с лексическим значением, ССКГД специальных материальных средств своего выражения не имеют, поскольку передаются не средствами языка, а заложены в нем самом, в его материи [Мещанинов 1945, с. 15]. Как тонко отметил А. А. Потебня, грамматические категории, по тем или иным причинам потерявшие "звук" (то есть средства формального выражения), распознаются благодаря определению их места в схеме (системе) форм [Потебня 1958, с.66], то есть их отличия проявляются во фразовых оппозициях, различного рода трансформациях и сочетаемостных потенциях слов. ССКГД, выделенные в зависимости от функциональноотражательной природы имен субъектов глагольных высказываний, не исчерпывают их список, однако позволяют сделать вывод о неоднородности их структурной организации. Наиболее четко противопоставлены ССК "действие самостоятельное, осознанное" (или "деятельность") и "действие несамостоятельное, неосознанное" (или "бытийное состояние"), предусматривающие наличие друг друга и в своей совокупности исчерпывающие объем глагольной категории "действие". Соответствующий тип объединения категориальных компонентов, вслед за А.В.Бондарко, можно трактовать как оппозитивный. Отличия ССК, выделяемые внутри "бытийного состояния, являются близкими той форме объединения категориальных компонентов, которую А.В.Бондарко назвал "неоппозитивными отличиями" и которая есть наиболее характерной для связей грамматики и лексики, системно-структурной организации лексико-грамматических разрядов [Бондарко 1981а, с.22-23], поскольку последние относятся к разным плоскостям общего родового понятия "бытийное состояние", плоскостям, задаваемым типом референтного класса имен субъектов. Для представления полного списка ССКГД в конкретном языке необходим учет всех референтных классов имен в роли субъектов и объектов глагольных предикатов, их функционально-иерархического строения.

105

§ 2. Соотіюшение скрытой категориатности и иных типов смысловой имплицитности в языке Несмотря на то, что проблемам имплицитного в языке уделялось внимание как в прошлом (см., например, известные работы И.А.Бодуэна де Куртенэ, А.А.Потебни, И.И.Мещанинова, Ш.Балли, Б.Л.Уорфа, О.Есперсена, Е.Кошмидера и других), так уделяется и в настоящее время (см., например, работы Н.Д.Арутюновой, А.В.Бондарко, Т.В.Булыгиной, К.А.Долинина, В.А.Звегинцева, С.Д.Колшанского, И.И.Ревзина, Т.И.Сильман, О.Н.Соколова, М.Ю.Федосюка, Е.И.Шендельс и другие. Обширная библиография по теме представлена в работе [Федосюк 1988]), его природа в полной мере не изучена. В частности, невыясненными продолжают оставаться вопросы психологических, логических, когнитивных и иных основ имплицитности, механизмов ее проявления, типов невыраженности и их соотношения, способов и закономерностей "кодирования" имплицитного говорящим и "декодирования" слушающим и многие другие. Решение указанных проблем связано с самыми глубинными основами организации языковой системы, "интимными" сторонами ее функционирования. Наблюдения свидетельствуют, что имплицитность проявляется самыми различными способами, в самых различных сферах употребления языка. Все это способствует формированию разнообразных типов и случаев языковой невыраженности, наиболее частотными из которых являются: непроизношение некоторых звуков в потоке речи и, шире, явления, связанные с экономией звуковых средств; различного рода сокращения и аббревиатуры; разнообразные типы переносного и образного употребления слов; выражение дополнительных смыслов на основе лексического значения; неполные, эллиптические, парцеллированные и иные типы предложений; незамещенность позиций в денотативной структуре предложения; компрессия синтаксических структур; оправданный и неоправданный пропуск слова при построении высказывания; неявные способы передачи информации в тексте (различные типы подтекста, аллюзии, импликации); логическое ударение; вопрос; энтимема; умозаключение; некоторые особые случаи само собой разумеющегося и некоторые другие. Уже этот далеко не полный перечень проявлений имплицитности (в широком понимании этого термина) в языке позволяет говорить о наличии как минимум двух противопоставленных ее типов: 1) импдицитности формальной, связанной исключительно с формой проявления речи, ее 106

внешним, материальным, "техническим" выражением, а не смыслом, содержанием (имеются в виду прежде всего случаи экономии звуковых средств, сокращения, пропуски, аббревиатуры и некоторые другие) и 2) имплицитности содержательной, связанной со способами, типами и характером передаваемой информации. Наблюдения над различными проявлениями содержательной имплицитности позволяют говорить о нескольких типах последней в зависимости от наличия ряда признаков, важнейшими из которых являются: 1) с чем связана имплицитность: а) с невыраженностью материальных средств, при которой воспринимаемый слушающим (читающим) возможный смысл (или значение) заключен в отсутствующих элементах и вместе с ними выведен за пределы высказывания (а тем самым и текста), однако присутствует в общем контексте последних, как это, например, имеет место в случаях незамещенных синтаксических позиций коммуникативной единицы, парцелляции, эллипсисе и некоторых других, или б) с невыраженностью смысловой, заключающейся не в отсутствии тех или иных материальных средств, а с неявными способами выражения информации (значения или смысла) при наличии всех необходимых материальных элементов коммуникативной единицы (и текста); 2) какие знания носителей языка стоят за содержательной имплицитностью, то есть обращается ли говорящий и слушающий: а) к общему фонду знаний об имеющем место "положении дел" в окружающем их мире (экстралингвальные знания или знания пресуппозиционального характера) или б) ограничиваются информацией, заложенной в тех текстах, которыми они поочередно обмениваются в процессе коммуникации (лингвальные знания); 3) какой характер "проявления" присущ имплицитной информации: а) единичный (экземплярный), неповторяющийся, нерегулярный, замкнутый каким-либо одним уровнем языковой системы (хотя и проявляющийся в процессе функционирования), то есть некатегориальный, или б) неединичный, повторяющийся, регулярный, выражающийся в межуровневых связях, своего рода "синтезе" всех единиц и категорий языка в пределах высказывания (текста), то есть категориальный; 4) какой тип присущ имплицитной информации: а) языковой (невыраженность значения) или речевой (невыраженность смысла); 5) какова организация имплицитной информации: а) "простая", связанная со значением или смыслом лексическим, грамматическим, или б) "сложная", связанная с понятием сети отношений между объектами действительности, то есть фрейма.

Таким образом, выстраивается определенная, довольно четко дихотомически и иерархически структурированная схема взаимозависимостей типов имплицитности, которая может быть представлена в виде схемы". 1 Формальная

_£ Содержател ьная (матер.- содержательная)

с подтипами Смысловая невыраженность

Материальная невыраженность с подтипами

Лингвальная

Экстралингвальная (пресуппозиционная) с подтипами 1 Катего риал ьная

Некатегориальная

с подтипами Речетекстовая (фреймового характера) с подтипами

Конкретноуровневая с подтипами

Из схемы следует, что важнейшими ее "узловыми" составляющими являются: 1) имплицитность пресуппозиционального характера, 2) имплицитность категориального характера, 3) конкретноуровневая (лексическая или грамматическая) имплицитность фреймового характера. Ниже будут рассмотрены некоторые проблемы, касающиеся соотношений между отмеченными важнейшими типами смысловой имплицитности. В качестве своеобразного объекта сравнения избирается категориальная имплицитность (в частности ССКГД), имеющая общеязыковой характер [Бондарко 1978, с. 153; Кацнельсон 1972, с.93]. Категориальная имплицитность или так называемые ССК — это межуровневые (то есть имеющие сложный семантикограмматический характер) признаки языковых единиц (прежде всего слов и словосочетаний), не имеющие явного (эксплицитного) выражения, но существенные для построения * Связь, обозначением пунктиром, объясняется в тексте ниже. 108

и понимания содержания коммуникативной единицы, в частности потому, что они оказывают влияние на сочетаемость слов и словоформ в пределах высказывания [Булыгина, Крылов 1990, с.457-458]. Коммуникативные типы ССК зависят от семиологических классов их материальных носителей, в частности, от предметного или признакового характера значения слов. Так, например, для имен существительных предметного (идентифицирующего) типа значения свойственны скрытые признаки категориального характера определенности/неопределенности, типа референции, личности/неличности и некоторые другие. Для глаголов — носителей динамичного признака (предикатный тип значения) характерны ССК конкретной/неконкретной временной отнесенности, контролируемости/ неконтролируемости, статичности/динамичности, фактитивности, одновременности, последовательности [Васильев 1985, с.41; Кильдибекова 1985, с. 14], а также, в силу отмечавшейся связи с референтными классами имен субъектов, — представленные в предыдущем параграфе ССКГД. Анализ ССКГД, то есть ССК предикативного характера, позволяет сделать вывод, что они представляют собой отложившиеся в грамматическом строе языка (в виде морфологических, сочетаемостных, трансформационных и иных особенностей) результаты речевого "поведения" имен, обладающих разной денотативной (референтнотаксономической) отнесенностью и отражающих различную природу стоящих за этими именами реалий объективной (или мыслимой как объективная) действительности, то есть целые классы референтов с их типовыми "действиями-функциями" (в широком смысле слова). Как правило, за каждой ССК стоит определенная понятийная категория [Бондарко 1978, с. 105106; Булыгина,Крылов 1990а, с.385-386; Мещанинов 1945, с. 15]. При этом понятийной основой ССК слов предикатного типа выступают не понятия, имеющие прямые аналогии в объективной действительности, как-то: род, пол животных, жизнь и ее отсутствие и некоторые другие [см.: Бодуэн де Куртенэ 1963, с. 185-186], то есть не первичные понятия, а понятия "второго порядка", производные, зависящие от референтно-таксономической природы стоящих за именем субъекта "вещей" (в широком смысле слова). Иными словами, скрытые категории типа ССКГД имеют своей понятийной основой обобщенные представления о действиях, состояниях и отношениях, характерных для определенного онтологически существенного класса реалий объективной (или мыслимой как объективная) действительности, отраженной в семантике имен предметного типа значения. 109

Рассматривая соотношение ССК указанного типа (то есть ССКГД) и имплицитности пресуппозиционного характера, необходимо иметь в виду, что проблема пресуппозиций не нашла еще своего места в системе лингвистических теорий и методов и ее изучение пребывает на начальных этапах [Звегинцев 1976, с.239]. Исходя их факта наличия резко различающихся разновидностей как ССК, так и пресуппозиций, отметим лишь наиболее ярко проявляющиеся отличительные признаки. 1. Понимая пресуппозиции как общий фонд знаний говорящего и слушающего, то есть исходя из их мыслительно-языковой природы*, можно утверждать, что информация, заложенная в них, относится к миру (экстралингвальная информация); ССК (в частности, ССКГД) несут информацию об организации языка, его единиц и категорий (лингвальная информация). 2. Пресуппозиции являются такими знаниями, которые лишь фрагментарно проявляются в тексте, как бы распространяются на части последнего (высказывания, абзацы), то есть имеют, так сказать, "топологический" (сложно конфигуративный) характер. Так, в ставшем почти хрестоматийным примере Пожалуйста, закройте дверь можно выделить следующую информацию пресуппозиционного характера: а) речь идет о конкретной двери, которую видят собеседники (в отличие, например, от имени дверь во фразе Все дома имеют дверь); б) дверь является таким артефактом, который обладает свойством закрываться и открываться; в) в момент произнесения высказывания дверь открыта; г) говорящий находится в таком отношении к слушающему, что может обратиться с подобной просьбой, и некоторая другая информация модального характера. Отмеченные пресуппозиции имеют характер общих для говорящего и слушающего знаний об обычных ("нормальных") в "этом мире" свойствах вещей, опирающихся на их диспозициональные (то есть обычные) свойства. ССК же имеют конкретно-языковую природу, связаны с системой языковых элементов, их семиологическими типами, извлекаются слушающим (читающим) или исследователем из этой системы, представая в указанном смысле не "топологически", а как категории "строевые". Наличие имплицитности категориального характера подчеркивает справедливость мысли Е.С.Кубряковой о том, что синтаксический уровень подчинен господствующим Утверждение о мыслительно-языковой природе пресуппозиций является одним из возможных осмыслений. Об иных точках зрения см., например: [Звегинцев 1976, с.215-239]. #

ПО

ономасиологическим принципам группировки значений [Кубрякова 1978, с.33]. 3. Пресуппозиции имеют целевой характер, выполняя роль согласования подтекста с текстом [Звегинцев 1976, с.264]; ССКГД имеют онтологически-экзистенциональный характер, не зависящий от подтекста. Последнее не означает, что ССК вообще не могут служить средством создания подтекста (см. многочисленные случаи неизосемизма), но в этом случае они не творятся, а используются как готовые, отработанные в речевой практике составные репертуара категорий языка. 4. Пресуппозиции носят индивидуальный (подчас экземплярный) и нерегулярный характер; ССК (в том числе и ССКГД) — групповой (категориальный) и регулярный, поскольку за ними стоят, как правило, соответствующие понятийные категории. Однако положение усложняется, если поставить вопрос о природе типичного и регулярного. Рассмотрим два возможных ответа на вопрос Ты пойдешь сегодня в кино?: (а) Я должен готовиться к экзаменам (речетекстовая информация "нет, не пойду" при наличии пресуппозиции приоритетного характера "в этом мире обычно результат экзаменов важнее развлечения, которым считается просмотр кинофильма") и (б) Ну что ж, я экзамены уже сдал (речетекстовая информация "да, пойду" при наличии пресуппозиции приоритетного характера "в этом мире обычно после выполнения более важного, которым признается сдача экзаменов, можно заниматься менее важным, которым считается посещение кинотеатра"). Типичность подобных "да — нет" реплик и пресуппозиций приоритетного характера как будто бы налицо, поскольку по их образцу и с их наличием осуществляется огромное количество "да — нет" диалогов. С точки зрения же регулярности реплик пресуппозиции являются практически неисчислимыми, как и ситуации самой жизни, а значит, по существу, некатегориальными (или "бесконечно категориальными"). Последнее тем паче справедливо по отношению к менее типичным, чем "да — нет" реплики, случаям проявления пресуппозиционности. Под имплицитностью, достаточно условно названной выше речетекстовои фреймового характера, подразумевается информация, выводимая из эксплицитного содержания речевых единиц, то есть из содержания, складывающегося в определенном контексте и ситуации общения [Долинин 1983; Федосюк 1988]. При этом имплицитное содержание может находиться в разных отношениях к тому содержанию, которое стремится передать отправитель (говорящий, пишущий), что способствует формированию трех важнейших его 111

разновидностей: текстового, подтекстового и притекстового [Федосюк 1988, с. 12-13]. Примером текстового имплицитного содержания (смысла) может служить рассмотренная выше информация типа "да" или "нет" в возможных ответах на вопрос Ты пойдешь сегодня в кино? Эта информация отвечает явным коммуникативным намерениям говорящего, хотя и выражена имплицитно. Подтекстовый смысл — это имплицитное содержание, передача которого входит в скрытые коммуникативные намерения отправителя текста. Так, например, в случае ситуации, когда некто без всякой связи с предыдущим текстом или наличествующей ситуацией общения говорит "Вчера целый вечер проболтал по телефону с Гарри Каспаровьш",

возможно понимание этой фразы как стремления передать подтекстовое содержание "я хорошо знаком с известным шахматистом". Притекстовый смысл может быть выведен из текста, хотя его передача и не входила в коммуникативные намерения отправителя. Так, на реплику говорящего "Вчера целый вечер проболтал по телефону с Гарри Каспаровьш" может

последовать реплика собеседника "Как, разве тебе уже поставили телефон?" При наличии некоторых оснований для вывода содержания "у говорящего есть телефон", вряд ли подобная информация входила в коммуникативные намерения говорящего.

Рассмотренные примеры речетекстовой и категориальной имлицитности опираются на общий фонд языковых и внеязыковых знаний говорящего и слушающего, то есть тесно связаны с пресуппозициями*. Важнейшими отличительными признаками скрытой категориальности и имплицитности речетекстового характера являются: 1. Речетекстовая имплицитность связана с содержанием текста или его частей (высказывания, сверхфразового единства и т.п.), то есть направлена на передачу информации о внеязыковой действительности. Скрытая же категориальность связана с семиологическими классами языковых единиц в структуре отдельных высказываний и отражает их внутриязыковые характеристики, связанные с правильностью, корректностью, соответствием законам и нормам последнего. Так, можно говорить о нарушении категориального изоморфизма между функциональноотражательной природой имени субъекта и глагольного предиката в высказывании *Пуля летит убить человека (невозможность употребления инфинитивного предиката с " На схеме эта связь отмечена пунктиром. 112

именем неживого, в данном случае — артефакта) и наличие такого изоморфизма в высказывании Николай летит в Киев оппонировать на защите диссертации. 2. Речетекстовая имплицитность связана с информацией сложносмыслового характера, в основе которой лежит обозначение отношений между определенными сущностями, сети отношений, то есть фреймом*. ССК не имеют фреймового характера, поскольку связаны с семиологическими и референтно-отражательными классами языковых единиц, проявляющимися в высказывании, то есть категориальная имплицитность является составной частью отражаемой фреймом ситуации. 3. Практически полная зависимость речетекстовой имплицитности от контекста, а в ряде случаев и ситуации общения (см. вышеприведенный пример притекстовой имплицитности); независимость от контекста, а тем более от ситуации речи, скрытой категориальности, ее межуровневая природа". 4. Результатом наличия сформулированных выше признаков является речевой характер текстовой (смысловой) имплицитности и языковой характер скрытой категориальности (при возможности речевого варьирования). В отличие от рассмотренных типов смысловой имплицитности, имеющих межуровневый характер, невыраженность, проявляющаяся в контекстах конкретизации, поддержания или наведения сем (см. подробнее: [Стернин 1985, с. 106-121]), или морфологическая имплицитность, проявляющаяся в разнообразных случаях грамматической полисемии и омонимии [Соколов 1990, с.11-17], имеет конкретноуровневый (одноуровневый) характер. Так, например, можно говорить об имплицитности лексических сем в случае "наведения" семы "физически слабая" в слове женщина, употребленном в контексте Она не сможет поднять этот чемодан, ведь она все же женщина, или грамматических (морфологических) сем "предельность/непредельность" в слове морщиться ("становиться морщинистым" и "быть морщинистым"), "начало/завершенность цикла" в словах закуривать ("начинать курить" и "заполнять дымом"), заговаривать ("начинать говорить" и "достигать результата") и многих других [Соколов 1990, с. 12]. О подобном понимании фрейма, восходящем к теории М.Минского, см.: [Касевич 1988, с.20-22]. К сходным выводам на ином исследовательском материале приходит Е.И.Шендельс, относя имплицитность "в узком смысле слова" к языковой структуре, а имплицитность "в широком смысле слова" к текстовым категориям [Шендельс 1977, с.118]. ,404-7 6 113

На первый взгляд, применение понятия имплицитности касательно семного состава лексемы (ЛСВ) или граммемы (словоформы) неправомерно, в лучшем случае избыточно, поскольку семы — это такие составляющие значения языковой единицы, которые не имеют материальных средств своего выражения, будучи похожими в этом смысле на фигуры (в понимании Л.Ельмслева) плана содержания. Однако наблюдения показывают, что природа сем неодинакова: среди них есть, с одной стороны, сформировавшиеся в самом акте номинации и выявляющиеся при компонентном анализе без привлечения контекста (например, "человек", "мужчина", "взрослый", "не бывший в браке" в часто приводящемся в специальной литературе примере со словом холостяк), и, с другой стороны, семы, "наводящиеся" контекстом (подобные семе "физически слабая" в примере со словом женщина). Именно к последним применимо понятие имплицитного выражения сем. Рассмотренные случаи лексической и грамматической имплицитности подтверждают их одноуровневый, речевой, то есть зависимый от контекста характер. Скрытая категориальность обладает межуровневым, не зависящим от контекста характером. Исходя из сформулированных отличий, трудно согласиться с Э.В.Кузнецовой, постулирующей скрытую категориальность невыраженным семам типа "рукой" в глаголе брать [Кузнецова 1975, с.81], а также с В.Б.Касевичем, считающим, что высказывания Птица летит и Камень летит различаются исключительно значениями "контролируемость/неконтролируемость действия" глагола лететь [Касевич 1988, с. 119]. В действительности же для определения отличий между этими формально сходными высказываниями требуется обращение к их коммуникативным потенциям, в частности, к рассмотрению трансформационных и сочетаемостных возможностей. Так, высказывание Птица летит разрешает целевую и инфинитивную трансформацию (Птица летит, чтобы накормить птенцов; Птица летит накормить птенцов); глагольный предикат этого высказывания может иметь полную видовую парадигму (Птица летит; Птица прилетела); глагольный предикат способен образовывать делимитативы (Птица полетала) и некоторые другие коммуникативные признаки, нехарактерные для высказывания Камень летит. Иными словами, различия между данными высказываниями, как и между высказываниями Стол накрыт скатертью и Стол накрыт официантом, зависят от функционально-отражательной 114

природы имен их субъектов (птица — "животное", камень — "тело", "вещь"), сочетающихся с соответствующими функционально-отражательными типами глагольных предикатов, формирующих разные ССКГД* . Подводя некоторые итоги можно сказать, что наличие содержательной имплицитности является естественным признаком функционирования любого языка. А.А.Потебня заметил, что "мысль в формальном языке никогда не разрывает связи с грамматическими формами: удаляясь от одной, она непременно в то же время создает другую" [Потебня 1958, с.41], и относил к грамматическим средствам сочетаемость и даже семантические функции в речи. Количественное соотношение имплицитного и эксплицитного меняется в зависимости от разнообразных условий протекания речи-мысли и от оценки партнерами по коммуникации степени понимания передаваемой информации [Багдасарян 1983, с.44]. Наличие имплицитности — одно из доказательств отсутствия изоморфизма между планом содержания и планом выражения в языке [Шендельс 1977, с. 113], сложности взаимодействия лексического и грамматического, в частности синтаксиса и референтных подклассов слов. Это важное свидетельство того, что ментальная энциклопедия хранит гораздо больший запас информации, чем ментальный лексикон, поскольку "не все то, что имеется в человеческом сознании, может непосредственно выражаться в языке" [Серебренников 1970, с.40]. Именно в силу естественного характера имплицитности в языке считаем неправомерным сведение ее сущности к простой неизученности разнообразия грамматических средств в языках мира (см.: [Адмони 1988, с.70]). Рассмотренные важнейшие разновидности содержательной имплицитности отличаются рядом коммуникативных признаков, а также характером и способом организации невыраженной информации. Изучение разновидностей имплицитности в языке, их природы и соотношения между собой и с типами имплицитных средств формирования речемыслительной информации является одной из важнейших задач когнитивной лингвистики, отличительной чертой которой выступает обращение к нуждам говорящего и, Отметим, что в другом месте своей монографии В.Б.Касевич, рассматривая высказывания Иван идет с другом И Иван идет с палкой, Иван убит врагом И Иван убит ножом, отмечает, ЧТО ОНИ ОТЛИЧЭЮТСЯ одушевленностью/неодушевленностью существительных (другом и палкой, врагом и ножом), что, в свою очередь, влияет на трансформационные потенции этих высказываний (Иван убит врагом -> Враг убил Ивана: Иван убит ножом -* X убил Ивана ножом) [Касевич 1988, с. 100]. 115

шире, человеческому фактору в языке, способам и закономерностям обмена информацией в обществе. Понимание значения и, шире, языка предполагает объединение лингвистических и экстралингвистических знаний, явной и неявной информации (см.: [Петров 1986, с. 16]). Как справедливо отмечал В.А.Звегинцев, "язык достигает цели своего употребления только тогда, когда он понимается, а языковое понимание может состояться постольку, поскольку система, с помощью которой оно осуществляется, воплощает в себе и многое другое, что находится за пределами "явных" форм естественного языка" [Звегинцев 1985, с.5]. §3. Функционально-отражательные типы глагольных предикатов и ономасиологические статусы имен субъектов: коммуникативная связь в высказывании В специальной литературе, насколько нам известно, не выдвинуто принципиальных возражений против положения, согласно которому в основе порождения осмысленных высказываний (и развертывающегося в пропозициях речемыслительного процесса в целом) лежит коммуникативное сопряжение языковых знаков предикатной (признаковой) и непредикатной (субстанциональной) природы. С.Д.Кацнельсон отмечает, что "различие субстанциональных и призначных значений позволяет осуществить простейшую синтаксическую связь между двумя значениями" [Кацнельсон 1972, с.214]. Наличие двух организующих центров — носителя предикативного признака и предицируемого признака — Г.А.Золотова считает непременным условием существования любого предложения как языкового выразителя акта мышления [Золотова 1982, с.24]* . Существование языковых знаков идентифицирующего (предметного) и предикатного (признакового) типов значений вызвано онтологическими причинами, поскольку все сущее в отражаемом сознанием мире сводится к определяемым одна через другую категориям вещи и признака (свойства, отношения) [Уемов 1963]. Мыслительная операция "связывания объекта с его признаком, свойством (статичным или же динамичным) и составляет то главное в мысли, что подлежит объективации вовне с помощью языковых форм" [Кубрякова 1986, с. 121], или, как замечает А.А.Потебня, * Наличие двух типов выражений — названий (имен) и сказуемых (определителей) — является также обязательным условием существования предложений в логическом смысле этого слова (см.: [Geach, s.283 и дальше]). * 116

внутреннее единство коммуникативных единиц создается отношением между предметом и его признаком, субстанциею и атрибутом или акциденциею [Потебня 1913, с. 136]. Н.Д.Арутюнова, рассматривая специфику предметного и признакового значений, отмечает, что функция предметного типа значения заключается в соотнесении предложения с миром; функция признакового типа значения — с тем, что человек думает о мире. Эти полярные типы значения, входя в состав предложения, позволяют ему соединить мир и человека [Арутюнова 1980а, с. 171-172]. Каков же лингвистический "механизм" коммуникативного взаимодействия признакового и субстанционального типов значения, или, как говорил Л.В.Щерба, их "сложения смыслов" с точки зрения говорящего, осуществляющего в соответствии со своей интенцией выбор имени вещи и предицирование ей динамичного или статичного признака (свойства, отношения)? Приемы и методики комбинаторной семасиологии, активно разрабатывающиеся в современной лингвистике (см., например: [Гак 1971; Гак 1972; Никитин 1974а; Никитин 19746; Никитин 1983]) и опирающиеся на понятие совместимости признаков сочетающихся лексем, амальгамации тождественных и погашении несовместимых сем [Никитин 1983, с.116], являются семасиологическими. Хорошо объясняя закономерности сочетаемости отдельных лексем, они в силу своей направленности "от формы к содержанию" не учитывают ряд чрезвычайно важных аспектов "лингвистики говорящего", в частности, аспект референтноотражательной принадлежности слов, имеющей большое значение для реализации их сочетаемости, формирования функциональной типологии предикатов, семантикосинтаксической организации предложения (высказывания) в целом. Одним из реальных шагов по созданию функциональноономасиологической комбинаторики слов предметного и признакового типов значения может стать установление функционально-отражательной типологии глагольных предикатов и закономерностей их коммуникативных связей с референтно-таксономическими классами субъектов. Установление таких связей особенно важно для славянских языков (в том числе и русского) с недостаточно формализованной системой референции, для восприятия которой необходимо включение в синтаксис раздела о референтных типах субъектов и соотносительных с ними типах предикатов [Арутюнова 1978а, с. 171; Арутюнова 19806]. Однако проблема усложняется тем, что понятие "тип референции" не имеет однозначного толкования в 117

специальной литературе. В логике и логических направлениях анализа естественного языка говорят об именах естественных и номинальных классов, собственных именах, именах "общих" и "пустых", жестких и нежестких десигнаторах и т.п. (см., например: [Арутюнова 1976а; Арутюнова 19766; Арутюнова 19806; Руденко 1986а; Руденко 19866; Руденко 1987; Руденко 1988; Шатуновский 1983 и другие]). В лингвистических исследованиях типы референциальности имен выделяются с опорой на их когнитивные характеристики, в частности, степень обобщенности референта (имена "классов", "индивидов", "инстанций") (см., например: [Николаева 1990]) и некоторые другие. Вместе с тем типами референции онтологического и одновременно естественнокоммуникативного характера следует признать также выделенные выше функционально-ономасиологические классы имен, выступающие в роли субъектов глагольных предикатов предложений (высказываний). Исходя из этого, функционально-отражательными (функционально-ономасиологическими) типами глагольных предикатов (ФОТГП) могут быть признаны установленные выше типы глагольного действия, имеющие характер ССК, поскольку охватывают все глагольные лексемы, так или иначе коммуникативно связанные с разными по объему референтнотаксономическими классами имен субъектов. Вместе с классами глагольных лексем широкой денотативной отнесенности они охватывают всю глагольную лексику. При этом глаголы широкой денотативной отнесенности, являясь отражательно незакрепленными за конкретным классом имен, функционально связаны практически со всеми референтно-таксономическими классами субъектов, обозначая в самом общем виде бытие, структурную организацию, состояние, отношение и т.п. реалий, стоящих за их именами, то есть могут рассматриваться как составные части того типа глагольного действия, которое выше было определено как проявление. С учетом высказанных замечаний функциональноономасиологическая типология глагольных предикатов может быть представлена следующим образом: І. В агентивных высказываниях функциональноономасиологические подтипы глагольных предикатов деятельности выделяются в зависимости от сфер проявления человеческой сущности: физической, физиологической, эмоционально-психической, интеллектуально-речевой и социальной": В качестве примеров приводится незначительное количество глаголов. 118

1) предикаты, обозначающие физическую деятельность: а) трудовую деятельность: делать, создавать, творить, работать, трудиться, служить (где-либо), изготавливать, строить, рисовать, измерять, ваять, гравировать, моделировать, лепить, шоферить, пахать, стирать, варить, готовить (еду), топить (печь), мести, ловить (рыбу), гладить (белье), красить, лечить, играть (на музыкальном инструменте), дирижировать (оркестром); б) специфические физические действия и процессы, характерные занятия: целовать, обнимать, подмигивать, козырять, шаманить, ворожить, гадать, молиться, креститься, поститься, бродяжничать, играть (на сцене), играть (в какуюлибо игру), гастролировать, сниматься (в кино), выступать (на сцене), рукоплескать, курить, пить (водку, вино), опохмеляться, фехтовать, стрелять, стричься, бриться, мылиться, краситься, душиться (одеколоном), взвешиваться, солить (еду); в) физиологические действия и процессы: есть, пить, -спать, вздыхать, смеяться, хохотать, плакать, рыдать, глотать, блевать, мочиться; 2) предикаты, обозначающие интеллектуальную деятельность: а) мыслительную деятельность: мыслить, думать, размышлять, рассуждать, философствовать, соображать, полагать, предполагать, гадать, разбираться, вычислять, множить, умножать, изобретать, изучать, запоминать, читать, исследовать, интересоваться, интерпретировать, замышлять, рассчитывать, запоминать, ошибаться, идентифицировать, воображать, выдумывать; б) речевую деятельность: говорить, разговаривать, беседовать, спорить, дискутировать, обсуждать, откровенничать, высказываться, сообщать, извещать, уведомлять, расспрашивать, бранить, ругать, хвалить, грозить, поносить, язвить, угрожать, журить, порицать, критиковать, попрекать, жаловаться, поучать, наставлять, извиняться, лгать, просить, наушничать, морализировать, молоть (вздор), лепетать, гнусавить, мямлить, окать, интонировать, диктовать; 3) предикаты, обозначающие психическую деятельность: хотеть, желать, верить, беспокоиться, томиться, страдать, восторгаться, млеть, восхищаться, горевать, грустить, печалиться, гордиться, радоваться, веселиться, изумляться, смущаться, злиться, сердиться, гневаться, нервничать, любоваться, негодовать, горячиться, любить, ненавидеть; 119

4) предикаты, обозначающие социальную деятельность: а) социальные действия и процессы: голосовать, избирать, председательствовать, престопонаследовать, венчаться (на царствование), губернаторствовать, угнетать, онемечивать/ся, русифицировать, украинизировать, разоряться, монополизировать/ся, индустриализовать, инвестировать, кредитовать, импортировать, экспортировать, продавать, покупать, милитаризовать/ся, вербовать/ся, мобилизовать/ся, воевать, разорять, грабить, арестовывать, коррумпировать; б) социальные (межличностные, межгосударственные и т.п.) отношения: общаться, воевать, враждовать, дружить, торговать, мириться, ссориться, разрывать (отношения), налаживать (отношения), завоевывать (страну), освобождать (страну, заложников), дружить, ладить, контактировать, издеваться, угнетать, глумиться, притеснять, преследовать, женить/ся, ухаживать, венчать/ся, расписывать/ся, гостить, помогать, воспитывать, убивать, казнить, расстреливать, щадить, интриговать; в) поведение: красоваться, рисоваться, фасонить, кривляться, жеманничать, кокетничать, ломаться, манерничать, ерничать, фанфаронить, угодничать, лакействовать, заискивать, лебезить, лицемерить, лукавить, ловчить, хитрить, притворяться, жульничать, мошенничать, плутовать, жадничать, упорствовать, озорничать, повесничать, малодушничать, молодиться, лентяйничать, лениться, распускаться, хамить, модничать, фашиствовать. Между указанными типами предикатов отмечаются регулярные смысловые связи. Так, например, многие предикаты, обозначающие трудовую деятельность, являются также предикатами социальной деятельности: производить машины, собирать экскаваторы, создавать новые технологии и т.п. И наоборот, ряд глаголов социальной деятельности и социальных отношений являются одновременно и глаголами физической деятельности: убивать, калечить; физической деятельности и физиологических процессов: рожать, производить на свет; речевой деятельности: ссориться, мириться и т.п. Глагольные предикаты, обозначающие специфические физические действия и процессы, тесно связаны с глаголами, обозначающими трудовую деятельность: брить, стричь, минировать, взрывать; социальные (межличностные) отношения: мигать (кому-либо с какой-либо целью), кивать, козырять, крестить, исповедываться. Глагольные предикаты речевой деятельности коммуникативно близки глаголам социальных отношений: 120

разговаривать, бранить, договариваться, извиняться, спрашивать; поведения: ехидничать, откровенничать, морализаторствовать. Глагольные предикаты физической деятельности (и состояний) функционально "пересекаются" с глагольными предикатами, обозначающими социальные (межличностные) отношения: нежничать, негодовать, беспокоиться; психические состояния: печалиться, горевать, томиться, изнывать. Глагольные предикаты, обозначающие поведение человека, как уже отмечалось, тесно связаны с глагольными предикатами речевой деятельности, а также социальной деятельности и отношений: геройствовать, раболепствовать, лакействовать, заискивать и некоторыми другими. Кроме того, внутри указанных подклассов предикатов выделяются более узкие подклассы, объединяющиеся не только функционально-ономасиологически, но и семасиологически, то есть приближающиеся по своему характеру к хорошо изученным в семасиологической литературе ЛСГ. Последнее свидетельствует о глубоких коммуникативных связях между категориями семасиологии и ономасиологии (см. об этом подробнее в четвертой главе работы). Так, например, в сфере предикатов физической деятельности можно выделить предикаты деятельности созидательной (строить дом, наводить мосты, реконструировать цех, сварить коленвал), разрушительной (взорвать мост, сжечь цех, разбить коленвал), целесообразных действий, движений (шлифовать деталь, строгать доску, растачивать отверстие) и некоторые другие. Одним из проявлений антропоцентризма языковой системы является способность представления всех действий человека, даже самых простейших (вплоть до физиологических), как деятельности со всеми отмеченными коммуникативными особенностями предикатов, эти действия обозначающих, например: Надо есть, чтобы жить, а не жить, чтобы есть и т.п. Вместе с тем, в сфере глаголов, отражательно связанных с именами референтноденотативного класса "люди", есть ЛСВ, которым невозможно постулировать статус агентивных предикатов, поскольку они не обладают вышеотмечавшимися признаками ССКГД "деятельность". Это некоторые глаголы, обозначающие физическое состояние человека (бредить, хворать, стариться, молодеть), изменения в психике, мышлении, внутреннем мире человека (огрубеть, измельчать, распускаться, пошлеть, исписаться, изнежиться). Эти и подобные им глаголы тяготеют к иным типам предикатов, 121

проявляющихся прежде всего в сфере неагентивных высказываний. Что же касается предложений с субъектами — именами мифических, мифологических и высших существ, то их глагольные предикаты представляют деятельность, поскольку полностью отвечают отмеченным критериям. Правда, для Бога характерен особый подтип деятельности по созданию всего сущего, то есть деятельности теурга (теургический подтип деятельности), например: В начале сотворил Бог небо и землю. "Бог является единственной причиной происхождения Вселенной, и без Него ничего не могло произойти. Мир ... произошел от свободного решения воли Всемогущего Бога, благоволившего из небытия воззвать мир к временному бытию" [Протоиерей Б.Пушкарь. Творение Богом мира и человека///]итературная учеба. — 1992. — N 3. — С.80]. II. В сфере неагентивных высказываний наиболее коммуникативно значимыми типами предикатов являются: 1) предикаты проявления. Они характерны практически для всех типов неагентивных предложений (высказываний), в которых раскрывается сущность стоящих за именами субъектов референтов объективной (или мыслимой как объективная) действительности: а) бытие, существование: быть, наличествовать, существовать, находиться, оказываться, иметься, встречаться, сохраняться, становиться, обнаруживаться, проявляться, возникать, выявляться, отсутствовать, исчезать, пропадать; б) отношение: относиться, равняться, соответствовать, отличаться, состоять из, иметь, заключать в себе, содержать в себе, становиться кем-, чем-либо, превращаться в кого-, что-либо, заменяться, замещаться; в) состояние, свойство, обладание определенными качествами, устройство, причинность: иметь, обладать, состоять из, члениться, изменяться, увеличиваться, уменьшаться, сокращаться, меняться; г) влияние в самом общем виде: изменять, ослаблять, усиливать, уменьшать, замедлять, ускорять, увеличивать, влиять, воздействовать, задерживать, затрагивать; д) жизнепроявление. Предикаты жизнепроявления характерны для высказываний с субъектами — именами живой материи (в том числе и людей как живых существ): есть, пить, спать, питаться, ощущать, осязать, уставать, стареть, цвести, куститься, телиться, токовать, нереститься,

бодаться, лаять. В ряде своих аспектов данный тип глагольных предикатов пересекается с предикатами физиологической деятельности (субъект — имя 122

денотативного класса "люди"), поскольку последние выступают как проявление тех свойств человека, которые объединяют его с иными представителями живого мира. Особо необходимо отметить глагольные предикаты проявления, коммуникативно связанные с именами субъектов-"психофактов". Специфической функциональной особенностью последних является сочетаемость со вторичными глагольными предикатами в переносных значениях (см. об этом подробнее в четвертой главе работы): гнев вскипел в сердце, любовь проснулась, совесть заговорила, нахлынули воспоминания; 2) предикаты функционирования. Они характерны для референтно-отражательного класса имен субъектов "артефакты", а также одного из типов имен "натурфактов" — "части тела": машины ездят, компрессор нагнетает воздух, кондиционер поддерживает нужную температуру, корабль плывет, самолет пикирует, часы идут; мышца сокращается, желудок переваривает пищу; печень выделяет желчь, сердце бьется; 3) предикаты протекания. Они характерны для высказываний с именами субъектов, в семантике которых отражен признак "отношение ко времени": "время", "события", "физические явления и процессы", а также "явления природы" (в случае реализации не субстанциональной, а явленческой природы имени): день заканчивается, война началась, гроза бушевала, хлынул дождь, начались пожары, землетрясение прекратилось, хаотичное движение продолжалось, грянули важные события, начались происшествия; 4) предикаты нахождения. Они характерны, прежде всего, для высказываний с субъектами — именами референтно-таксономического класса "пространство", а также всех тех классов, члены которых могут быть представлены как физические "тела", занимающие определенное место в пространстве: "люди", "животные", "растения", "артефакты", некоторые "натурфакты": находиться, лежать, располагаться, оставаться, присутствовать, висеть; река раскинулась, пустыня занимает большую территорию, дорога свернула направо. Подобное

коммуникативное представление характерно и для ряда "психофактов" и некоторых абстрактных категорий, с которыми связано представление как о "бытующих" в определенном месте: зло затаилось в глубине души, гнев копился в сердце, печаль залегла глубоко в глазах, подозрительность витала в воздухе.

123

Как отмечалось выше, в пределах пропозиции осуществляется взаимная координация компонентов. предметного и признакового типов значения. С точки зрения говорящего — это координация отражательных компонентов имен, составляющих их ономасиологическую модель* , с соответствующими компонентами глагольных лексем. Под ономасиологической моделью имени понимается единство "предметности" и ономасиологических признаков (по терминологии А.А.Уфимцевой "ономасиологических статусов" [Уфимцева 1986, с. 189]), выделяющих то или иное явление как предметное и задающих ему качественную определенность и своеобразие, то есть это "минимальный запас предметно-содержательных знаний, составляющих универсальную речемыслительную основу, общую для всех говорящих независимо от возраста" [Гусейнов 1987, с.65], а также социальных, профессиональных, половых и иных признаков. Ономасиологические статусы (ОС) отличаются от семного набора имен (семной структуры) своей глубинностью проявления, потенциальностью, контекстной независимостью, "панхроничностью", асоциальностью, минимальностью набора, ономасиологическим (с точки зрения слушающего) характером и некоторыми другими чертами. ОС внешне напоминают архисемы, вокруг которых группируются многочисленные дифференциальные, потенциальные и иные семы, формирующие периферию лексического значения, отличаясь от них отмеченными выше чертами. Кроме того, ОС имен высказываний определенным образом соотносятся с понятиями денотативных и референтных статусов именных групп, используемых в логико-лингвистических исследованиях (см.: [Падучева 1979]). Не вдаваясь в детали соотношения между понятиями "денотативный и референциальный статус именных групп", отметим, что ОС отличаются от последних своим собственно лингвистическим характером, опорой на конкретный семный набор признаков. Необходимо отметить, что в лингвистической литературе не определены в полном обьеме признаки (составляющие, статусы) категории предметности, являющейся категорией ономасиологической [Арутюнова 19766; Кубрякова 1986]. Предложенная в [Гусейнов 1987] типология ОС предметных имен, включающая только пространственно-плоскостные характеристики тела, является далеко не полной, как и построенная с опорой на эти характеристики типология ономасиологических классов имен, поскольку обе Считаем целесообразным термином "семантическая структура слова" пользоваться в случаях семасиологического анализа; ономасиологический подход еще требует разработки своего понятийного аппарата и соответствующей терминологии. 124

основываются исключительно на соотношении лексического и грамматического внутри имен, без учета иных критериев, в частности интересующих нас межсловных сочетаемостных связей. Учет межсловных сочетаемостных связей имен субъектов и установленных выше типов глагольных предикатов должен предваряться анализом важнейших процессов, влияющих на представление говорящим ОС имен, входящих в предложение (высказывание), то есть анализом наиболее коммуникативно важных случаев функционально-отражательного неизосемизма (см. об этом в следующем параграфе настоящей главы). С позиций функциональной ономасиологии важнейшим фактором изменения ОС имен субъектов является влияние процесса метонимии, поскольку он служит целям создания прежде всего идентифицирующего (предметного) типа значения — основы для выбора говорящим имени субъекта (см., например: [Арутюнова 1978а, с.254-255]). Рассмотрим механизм референциального (денотативно-отражательного) варьирования ОС имен субъектов глагольных высказываний на примере регулярной многозначности "предметность -* процессуальность". Предметность в обыденном сознании и естественном языке связана прежде всего с пространственными и качественно-количественными параметрами реалий объективной (или мыслимой как объективная) действительности. Процессуальность, рассматриваемая как родовое понятие по отношению к действиям, событиям, фактам, изменениям и некоторым другим категориям*, предстает в естественном языке как включенность находящихся в определенных отношениях материальных тел в "поток" времени. Отсюда появляется возможность для ряда имен быть одновременно носителями признаков материальности ("вещности") и процессуальности. Между предметным и процессуальным типами значения имен наблюдается коммуникативная подвижность, включающаяся в общую модель многозначности "предметность -> признаковость" ("имя естественного класса -• имя номинального класса") (см.: [Виноградов 1977; Арутюнова 19766; Шатуновский 1983]). Исследование этой динамики велось, как правило, с учетом влияния синтаксических позиций имен в высказывании. Между тем, как показывают наблюдения, изучаемый тип многозначности может вызываться иными причинами, в частности, спецификой отражательной природы самого имени, а также * Подобная трактовка процессуальности принята в ряде работ (см., например: [Арутюнова 1988, с.105, 169-170]). 125

действием ряда семантических процессов, прежде всего метонимии. Важнейшими классами имен, в сфере которых наблюдается регулярная многозначность "предметность -> процессуальность", являются: 1. Имена конкретной семантики, получившие в ходе номинативного акта наречения специфических реалий действительности коммуникативную способность к обозначению "предмета в состоянии процессуальности". В сфере этих имен можно выделить два подкласса в зависимости от природы стоящих за ними референтов: а) имена некоторых натурфактов, в семантике которых нашло свое отражение единство процесса и его материального носителя, то есть имеет место связь вещественности и движения: дождь, снег, град, изморось, туман, буря, ураган, свет, звук, запах, огонь, дым и многие другие. Как уже отмечалось выше, подобные имена обозначают динамичные (то есть разворачивающиеся во времени) явления, носителями которых являются природные "тела", находящиеся в различных агрегатных состояниях (газообразном, жидком, твердом) и обладающие различной физической природой (молекулярной, волновой). Указанные имена, употребляясь с глагольными предикатами проявления и нахождения, обозначают вещества в различном агрегатном состоянии или различной физической природы, ср.: Дождь увлажнил листья деревьев (жидкость); Снег лежал на полях; Град бил по крыше (твердое вещество); Над полем сквозил теплый ветер (газообразное вещество); Огонь обжег лицо; Дым стелился над пожарищем (молекулярная природа). Употребляясь в высказываниях с глагольными предикатами протекания ("дления"), указанные имена проявляют процессуальное (событийное) значение, ср.: Начался дождь; Туман исчез; Огонь потух; Звуки замерли; Начал задувать сильный ветер; б) имена некоторых артефактов, обладающие так называемым функциональным типом значения, который занимает промежуточное положение между идентифицирующим и предикатным семиологическими типами [Арутюнова 1980а, с.210-213]. Будучи употребленными с глагольными предикатами нахождения и проявления, имена артефактов всех классов проявляют свое предметное ("телопространство", "вещество") значение, ср.: Ручка лежит на столе; Станок стоит в цехе; Компрессор ржавеет под дождем и т.п. В случае употребления глагольных предикатов функционирования, подчеркивающих конструктивную заданность артефактов, прежде всего того их класса, который 126

создавался для выполнения определенных действийдвижений, проявляется процессуальный тип значения имен их субъектов, ср.: Станок начал вытачивать детали; Машина завелась и поехала; Самолет приземлился и подобные. Анализ случаев регулярной многозначности "предметность -* процессуальность" в очерченной сфере имен натурфактов и артефактов не позволяет свести лингвистические механизмы последней исключительно к влиянию контекста, актуализирующего сему "процессуальность" в структуре таких слов, как дождь, снег, веретено, бумеранг, карусель и некоторых других, как это сделано в работе [Абашина, Вакарюк 1988]. Во-первых, подобная трактовка не вскрывает причин того, почему вариативность изучаемого типа не характерна для всех имен природных явлений, например, стужа, жара, изморозь, и артефактов, например, ложка, стол, дом, скатерть, брюки, то есть не очерчивает круга имен, подвергающихся этому процессу. Вовторых, спорным представляется постулирование процессуальности статуса семы без указания ее особого категориального характера в пределах номинативной константы "признаковость". В-третьих, при такой трактовке контекст приобретает самодовлеющий характер. Между тем, как. отмечалось выше, роль имени субъекта в процессе порождения говорящим высказывания и формирования его контекста является доминирующей. В-четвертых, не учитывается функциональная специфика значения имен артефактов. 2. Имена конкретной семантики, предметный или процессуальный характер значения которых проявляется как результат влияния регулярных метонимических моделей употребления. Здесь можно выделить несколько референциальных подтипов имен в зависимости от специфики проявления метонимической модели: а) имена натурфактов, обозначающих участки земной поверхности и реализующих свое вещественное ("телопространство") и процессуальное значение в метонимической модели употребления "участок земной поверхности -> то, что находится, живет, растет, действует и т.п. на нем", ср.: Река находится в Сибири; Озеро занимает большую территорию; Базар находится на окраине города ("тело-пространство"); Озеро бурлило; Река разлилась; От взрыва снаряда гора рассыпалась ("тело-вещество в состоянии изменения"); Весной лес зазеленел ("растения"); Город вышел на демонстрацию ("люди"); Базар начался рано, а закончился поздно вечером ("событие"); 127

б) имена некоторых натурфактов — явлений природы, реализующих свое процессуальное ("событийное") значение в метонимической модели "явление природы ~> время, характерное для него", ср.: Пришли муссоны; Наступили морозы (то есть "время муссонов, морозов"); в) имена некоторых артефактов, реализующих свое процессуальное ("событийное") значение в метонимической модели употребления "артефакт -> типичные физические явления, сопровождающие его функционирование (звуки, свет, запах и т.п.)", ср.: Вдалеке была слышна скрипка; Фанфары ударили в уши; Над головой просвистела пуля; Под окном прогрохотала машина. Имена артефактов — результатов умственной деятельности человека могут реализовывать свое предметное или "информационно-событийное" значение в пределах метонимической модели употребления "артефакт ("тело-пространство", "вещь") -* информация событийного характера, содержащаяся в нем", ср.: Романы занимали несколько полок ("тело-пространство"); Повесть начиналась неожиданно и взволновала Олю ("информация событийного характера"). 3. Некоторые имена абстрактной семантики, обозначающие собственно процесс, а также качество, состояние, отношение, под влиянием регулярных метонимических моделей употребления могут "поворачиваться" вещной стороной. Здесь наблюдается два важнейших подтипа реализации в зависимости от семантики существительных: 1) ряд имен действий и событий могут проявлять свою предметную ("вещную") природу в пределах следующих метонимических моделей употребления: а) "действие или событие -> участок земной поверхности, где они происходят": Старт был в лесу, а финиш возле школы; б) "типичные, регулярно повторяющиеся действия или события -> время, когда они происходят": Обед начался в два часа дня; Сев закончился рано; в) "действие -> материал, при помощи которого оно осуществляется": Синька плохо растворялась; г) "действие -> механизм, при помощи которого оно осуществляется": Зажим работал исправно; 2) ряд признаков, качеств, состояний, свойств и отношений могут быть говорящим представлены как процессы {Болезнь прошла; Связь между ними наладилась; Краснота на руке исчезла), социально организованные сущности (Талант всегда себя проявит), "вещи" ("предметы") 128

(Найденные археологами древности лежачи на столе) и

некоторые другие.

Номинативные элементы отмеченных референциальных классов и подклассов, употребляясь как имена предметов ("вещей", "тел", "веществ"), обладают всеми признаками предметного типа значения. В частности, они лишены смысла гак совокупности обязательных, определяющих референцию имени, семантических признаков и "жестко" обозначают род вещей, созданных природой или человеком [Шатуновский 1983, с.74]; им присуща диффузность значения, которое четко членится на семантические компоненты и состоит из определенного количества разнородных признаков; им свойственны "нелюбовь" к образованию антонимов, "денотативный" характер синонимии, внемодальность [Арутюнова 19766, с.335], таксономический принцип системной организации, партитивные отношения как принцип иерархической организации, первичность выполняемой функции субъекта, неградуированность [Арутюнова 1980а, с.202]. В случае употребления этих же слов в событийном значении, то есть как имен "гносеологических предметов" (термин Д.И.Руденко) (см.: [Руденко 1990, с.64]), они приобретают смысл, понимаемый как четко очерченная совокупность ограниченного числа ассоциированных с именем обязательных признаков, ориентированных не на мир, а на познающего мир субъекта [Арутюнова 19766, с.342343]; семантические признаки, формирующие структуру этих имен, оторваны от денотата абстрагирующей деятельностью мышления [Арутюнова 19766, с.337]; им характерно наличие субъективно-оценочных коннотаций, широко развитой антонимии и синонимии сигнификативного характера и некоторые другие признаки [Арутюнова 19766, с.342-343]. Как отмечалось выше, важной коммуникативной чертой имен процессуальной (событийной) семантики является способность сочетаться с фазисными глаголами начинаться, продолжаться, кончаться и подобными и отсутствие таковой у имен предметной семантики (*Начинался стол, дом, портфель и т.п.). Высказывания Огороды (поля, лес и т.п.) начинались за селом и подобные им содержат глаголы не с фазисным, а пространственным значением. Высказывания же типа Маяковский начинается требуют особого ("качественного") "прочтения" имени субъекта (приблизительно так: "Маяковский как поэтическое явление") и предиката (примерно так: "начинает свою деятельность"). Таким образом, проявление многозначности "предметность -> процессуальность" в сфере имен зависит от когнитивной (то есть в своей основе интенциональной, 129

телеологической) деятельности говорящего, "поворачивающего" эти имена нужной семантикой. Конкретные механизмы реализации многозначности в речи зависят от природы стоящих за именем и познанных, человеком референтов, поскольку, как отмечает В.Дорошевский, "слова светятся отраженным светом вещей" [Дорошевский 1973, с. 109], специфики семантической структуры слова, в частности от влияния категории "конкретность/абстрактность", а также проявления разнообразных семантических процессов, среди которых особое место занимает метонимия. С учетом рассмотренных механизмов варьирования ОС ряда существительных денотативная расчлененность установленных важнейших референтно-таксономических классов имен субъектов в глагольных высказываниях может быть представлена следующим образом: 1) "собственно время" (Дни проходили); 2) "часть суток с характерным для нее освещением и иными признаками" (Наступил рассвет и Рассвет окрасил все в розовые тона); 3) "люди, живущие в это время": век [Гинзбург 1985, с.95]; 4) "типичные действия, совершаемые в это время" (ужин, завтрак, обед и т.п., ср.: Наступил обед, то есть "время обеда", " П р о с т р а н с т в о " — 1) "тело" ("вещь"), имеющее размер" (Открылся им простор); "Время" —

2) "вещество" ("тело-вещество") (Топи широко разлились);

"Человек"—

3) "люди", "животные", "растения" и т.п., находящиеся или живущие на данном пространстве" (см. "участки земной поверхности"). 1) "живая материя" (Человек живет, растет, развивается); 2) "живая, одушевленная материя" (Человек идет); 3) "живая, одушевленная, обладающая разумом материя" (Николай проектирует завод); 4) "материальное тело в пространственных координатах" ("тело-пространство") (Николай лежит в саду);

130

"Животное" —

"Растение"—

"Тело" ("вещь") —

"Натурфакты" в целом —

5) "материальное тело, имеющее определенное вещественное строение" ("теловещество", "тело-субстанция") (Покойник уже начал разлагаться)". 1) "живая материя" (Лошадь бежала); 2) "живая материя, лишенная разума" (Львица вскармливала детенышей); 3) "тело-пространство" (Лее лежит под деревом); 4) "тело-вещество" (Лев уже разложился); 5) "артефакт" ("продукт переработки") (Норка, белка и т.п. шли на шубы) [Гинзбург 1985, с.98]. 1) "живая материя": а) "собственно растение" (Деревья подрастали, цвели); 6) "плоды растений" (Слива, груша и т.п. созрели); 2) "тело-пространство" (Дерево лежало в овраге); 3) "тело-вещество" (Дерево гниет); 4) "участок земной поверхности", т.е. "тело-пространство" (Овсы, ржи, пшеницы и т.п. занимали большие площади). 1) "тело-пространство" (Каменная глыба перегородила дорогу); 2) "тело-вещество" (Камень вдруг рассыпался). 1) "тело-пространство" (Река разлилась); 2) "тело в движении" (Океан бурлил).

О подобной функционально-отражательной расчлененности писала А.Вежбицка, отмечая, что говорящий может представить человека то как "тело" (Николай лежит на кровати), то как "тело и дух человека" (Николай получил диплом университета) [Wierzbicka 1972]. Н.Д.Арутюнова отмечает, что "человек в своих разнонаправленных проявлениях становится референтом многих функциональных, реляционных и других имен" [Арутюнова 1980а, с.179]. В основе "разнореферентности" имени "Человек", как нам представляется, лежат различия функциональных составляющих личности "человека говорящего", среди которых исследователи выделяют как минимум пять: Я социальное, Я телесное, Я интеллектуальное, Я психологическое, Я речемыслительное (см.: [Тарасова 1992]). 131

В сфере отдельных отражательных подклассов "натурфактов" метонимические модели формируют помимо отмеченных следующие референциальные ОС имен: "Участки земной поверхности" и "протяженности"

"Явления природы" "Звуки"

"Свет" —

"Огонь" —

1) "тело-пространство" (Озеро лежит высоко в горах); 2) "время" и "событие" (Базар закончился поздно вечером); 3) "люди", "животные" или "растения", живущие (произрастающие) на данном участке земной поверхности" (Этого кулика весь берег знает; Лес ожил; Лес зазеленел); 4) "явления природы" (зюйд, норд — "ветер") [Гинзбург 1985, с.98]; 5) "абстрактные понятия" (бездна — "много", перепутье— "нерешительность перед возможностью выбора") [Гинзбург 1985, с.95]. 1) "вещество" (Дождь увлажнил землю); 2) "события", "процессы" (Буря прхіближалась; Дождь закончился); 3) "время" (Дожди; Морозы наступили). 1) "собственно звук как физическое явление" (Прозвучал выстрел); 2) "физическое действие" (Смех исказил черты его лица); 3) "явление природы" (Послышался гром); 4) "животные" (Где-то были слышны собаки); 5) "артефакты" (Послышался баян); 6) "человек" (Перед ними выступил альт); 7) "информация" (Эти слова взволновали его). 1) "физическое явление" (Блеснула молния); 2) "время" (Наступили сумерки); 3) "тело в движении" (Свет от потухших звезд идет еще много лет). 1) "физическое явление" (Огонь обжег лицо); 2) "свет" (Плсшя осветило площадь);

132

3) "тело в движении" (Огонь побежал по карнизу). "Дым"1) "тело в движении" (Дым стелется по земле); 2) "вещество" {Дым ел глаза). 1) "тело в движении" (Доносились резкие "Запах" — запахи); 2) "вещество" (Запах вызывал головную боль); 3) "тело" (Запах застрял в носу). "Части тела" и 1) "тело-пространство" (Голова лежала "органы человека и на подушке); животного"— 2) "вещество" (Рука продолжала гнить); 3) "артефакты" (Грудь немного морщила). "Вещества" — 1) "собственно вещества" (Кислота разъедала металл); 2) "тело-пространство" (Вода занимала много места); 3) "артефакты" (Столовое серебро было старинным). 1) "тело-пространство" (Станок стоял в "Артефакты" — цехе); 2) "тело-вещество" (Станок ржавел под дождем); 3) "механизм в функционировании" (Станок работает); 4) "человек" (Пикейные жилеты обсуждали новости); 5) "информация" (Повесть поразила его); 6) "звук" ("физическое явление") (Гдето вдалеке был слышен баян). "Продукты 1) "тело-пространство" (Ветчина лежала питания" — на столе); 2) "тело-вещество" (Ветчина испортилась); 3) "растения" (Сливы были вкусны). "Результаты 1) "информация" (Роман взволновал интеллектуальной Ольгу); деятельности"— 2) "тел о-пространство" (Романы занимали несколько полок); 3) "события" (Роман начинался неожиданно).

133

"Имена действий" —

1) "процесс" (Рубка деревьев была организована хорошо); 2) "участок земной поверхности" (захоронение, старт, финиш, остановка); 3) "артефакт" (зажим, свисток, сигнализация) [Гинзбург 1985, с.99]; 4) "тело-вещество" (Синька плохо растворялась) [Гинзбург 1985, с.99]. "Имена событий"— 1) "собственно событие" (Началась война); 2) "тело-пространство" (Распятие занимало весь угол комнаты); 3) "время" (покос, сев, жатва, обед, ужин) [Гинзбург 1985, с.97]. "Имена признаков, 1) "событие" (Болезнь прошла); качеств, состояний 2) "человек" (авторитет, талант, бези свойств дарностъ, молодость, ничтожество) [Гинзбург 1985, с.97]; 3) "тело-пространство" (Найденные археологами древности лежали на столе); 4) "тело-вещество" (Музейные древности уже начали ржаветь) [Гинзбург 1985, с.97]. "Имена 1) "собственно абстрактные категории" абстрактных (Вседозволенность мешает делу); категорий" — 2) "человек" (власть, правление) [Гинзбург 1985, с.96]; 3) "тело-пространство" (аршин, метр) [Гинзбург 1985, с.97]. Таким образом, учет сочетаемостных связей имен существительных русского языка с возможными ФОТГП в высказывании, а также наиболее коммуникативно значимых моделей метонимизации свидетельствует, что важнейшими ОС русских имен существительных, выступающих в роли субъектов в структуре глагольных высказываний, являются: "объект материальный" ("тело", "вещь") и "объект абстрактный, "объект-дух" (Бог); "тела" ("вещи") могут быть представлены как "природные" и "искусственные", "живые" и "неживые", "одушевленные" и "неодушевленные", "обладающие разумом" и "лишенные разума" (то есть способные или не способные к самостоятельным, осознанным действиям), "динамичные" и "статичные"; "тело, находящееся в пространственных координатах" ("телопространство", "тело-размер") и "тело, находящееся во 134

временной перспективе"; "тело-субстанция" ("теловещество"), "тело, обладающее определенными физическими качествами"; "тело, обладающее определенной социальной значимостью, ролью". Для имен нематериальных объектов характерны следующие важнейшие ОС: "время", "событийность", "качество", "количество", "отношение", "абстрактная категориальность", "информация". Отмеченные ОС конкретизируют понятие субстанции, выразителем которого в языке выступает существительное, подтверждая правоту мысли Л.Ельмслева о том, что "семантическая субстанция подразделяется на несколько уровней. Крайние и в то же время наиболее важные уровни — это физический уровень, с одной стороны, и уровень восприятия или коллективной оценки — с другой" [Ельмслев 1962, с.36]. Совершенно очевидно, что список выделенных ОС имен субъектов не является исчерпывающим. Их количество и соотношение изменятся в случае учета коммуникативной связи не только с глагольными предикатами, но и с иными частями речи и членами предложения. Однако наблюдения показывают, что названные ОС вполне соотносимы с ОС, выделенными в результате применения иных подходов: учета соотношения лексического и грамматического в слове [Гусейнов 1987], возможности образования генитивных конструкций [Кнорина 1988], представленности языковой метафоры в словаре [Скляревская 1988], механизмов метонимических переносов [Гинзбург 1985], интерпретации результатов компонентного анализа [Кузнецова 1982] и некоторых других. Количество выделенных ОС вполне достаточно для адекватного представления механизмов коммуникативного сопряжения имен субъектов и глагольных предикатов в высказывании. В определенной степени выделенные ОС не являются однородными. Так, например, не вызывает сомнений категориально-грамматический характер ОС "конкретность/абстрактность", "одушевленность/неодушевленность", "субстанция живая/субстанция неживая"; ОС "тело-вещество", "тело динамичное/тело статичное", "тело, обладающее определенными физическими или социальными качествами" ближе по характеру к отражательнолексическим; ОС "способность/неспособность к осознанному действию", "тело во временной перспективе" можно постулировать смешанный лексико-грамматический характер. Все это лишний раз свидетельствует о сложном взаимодействии лексического и грамматического в слове, их ономасиолого-семасиологическом характере. Каждый из выделенных референтно-таксономических классов имен субъектов обладает специфическим 135

соотношением ОС, составляющих его ономасиологическую модель. Как же происходит совмещение этих компонентов с компонентами имен глагольных предикатов и формирование лексико-грамматического ядра высказывания? Представляется невозможным объяснить механизм подобного "сложения смыслов" исключительно семантически, "совмести-мостью семантических категорий именных лексем с семантикой соответствующих глагольных лексем" [Уфимцева 1974, с. 133], поскольку компоненты именных и глагольных лексем разнородны: составляющие ономасиологических моделей имен отражают субстанциональную ("вещественную") организацию мира, а составляющие глагольных лексем — процессуальную; первые ориентированы на объективный мир, вторые — на познающего этот мир субъекта [Арутюнова 19766, с.343], или, как отмечал Г.Гийом, первые связаны с пространством, а вторые — со временем. В лингвистической литературе отмечалось, что значение глагольных лексем является сложным, иерархически организованным образованием и состоит из сем субстанционального и несубстанционального характера (см.: Гайсина 1981; Гайсина 1982]), или, по другой терминологии, денотативных и сигнификативных компонентов [Уфимцева 1986, с. 139]. Семантические компоненты несубстанционального (сигнификативного) характера лежат в основе процессуальности глагольного предиката. Компоненты субстанционального (денотативного) характера, сформировавшиеся в пределах диспозиционального предиката, который отражает предрасположенность объекта проявлять себя определенным образом в определенных условиях [Гак 1968, с. 16], по законам совместимости отражательных компонентов (своего рода комбинаторной ономасиологии) "сцепляются" с ОС ономасиологической модели имен. При этом на начальной стадии речепорождающего процесса, когда только формируется общий "эскиз" высказывания, вполне достаточной является общая презентация говорящим сущности или референта, стоящего за его "протоименем": субстанции или несубстанции (например, явления или события); субстанции социально организованной, обладающей разумом или социально неорганизованной, обладающей только инстинктами; как "тела" ("вещи"), обладающего физическими признаками, или "тела" ("вещи"), обладающего пространственной организацией и т.п. Более тонкое представление сущности референта и его признака (динамичного или статичного), полностью отвечающего замыслу говорящего, — задача следующего этапа речепорождения (см. об этом в четвертом параграфе 136

настоящей главы). Иными словами, на начальном ("ономасиологическом", или отражательно-ориентированном) этапе речепорождения происходит актуализация коммуникативно наиболее значимых компонентов ономасиологической модели имени. По справедливому замечанию А.А.Уфимцевой, в ономасиологическом аспекте рассмотрения субъект как определяющее предстает величиной переменной, а глагол как определяемое обретает семантическое восполнение в зависимости от субъекта, "относительно которого он получает вместе с наименованием свою содержательную и синтагматическую значимость" [Уфимцева 1986, с. 161]. В каждом конкретном случае в наборе признаков ономасиологической модели имени субъекта как величины переменной при помощи глагольного предиката "высвечиваются" (актуализируются) определенные ОС. Сравним три высказывания: (1) Дерево растет; (2) Дерево упало; (3) Дерево гниет. В высказывании (1) глагольный предикат актуализирует такие ОС имени субъекта дерево, как "субстанция", "природная", "живая", "пространственноориентированная (по высоте)" (то есть "тело-размер"); в высказывании (2) — "субстанция", "природная", "тело", "пространственно-ориентированная (по длине)", "обладающая весом"; в высказывании (3) — "субстанция", "природная", ."вещество (в изменении своего состояния)". Представим в виде схемы ФОТГП в их коммуникативных связях с референтно-таксономическими классами их имен субъектов с учетом важнейших ОС последних (см. сводные таблицы 1 и 2). § 4. Функционально-отражательный нетосемтм как один из типов вариативности глагольных предикатов: опыт типологии в аспекте речепорождения Выше были рассмотрены некоторые закономерности функционально-отражательного взаимодействия имен субъектов и соответствующих им глагольных предикатов, проявляющиеся в случаях их прямого употребления. В процессе же реального речепорождения под влиянием разнообразных экстра- и интралингвистических факторов, интенции говорящего, речевых стратегий и т.п. возможны разнообразные случаи функционально-отражательного несоответствия важнейших составляющих коммуникативной единицы. Рассмотрим некоторые из них, обратившись к ряду положений психолингвистики и теории речевой деятельности.

137

і На>

1

Шш

НИЄ

яз

Я

i s

Ф (0

Субстанция Вещества \\t Тэло и др.

X Ті

сос яние

I

1! qO C О О. С

CQ К

к о X

™ '

ШШш

Абстрактн. свойство, "артефакт"), не приводящей к сдвигам в семантике глагольных предикатов типа (1) Гельфрейх осветил картину рефлектором и (2) Рефлектор осветил картину [Шмелев 1973, с.226-231], а о контекстно, конситуационно и пресуппози143

ционно оправданной замене, формирующей неизосемичные высказывания. Такими регулярно проявляющимися семантическими (точнее, смысловыми) филиациями глагольных акциональных предикатов являются: 1) "обладать способностью выполнять основные функции, изначально предусмотренные в артефакте, конструктивно заложенные в нем". Подобный смысл характерен для высказываний типа Станок вытачивает детали; Машины начали подвозить цемент; Ручка пишет хорошо; Паровоз пустил барашки / Семафор огонь зажег (И.П.Уткин. Типичный случай); ... тяжелая занавеска на окне отодвинулась, распахнулось окно, и в далекой высоте открылась полная, но не утренняя, а полночная луна (М.Булгаков. Мастер и Маргарита); Колокол редкими ударами бил где-то далеко-далеко (В.Белов. Плотницкие рассказы). В приведенных примерах за именем субъекта-артефакта еще довольно отчетливо проступает истинный деятель — человек, и при желании говорящий роль последнего может специально акцентировать: Николай на токарном станке вытачивает детали. Однако необходимо подчеркнуть, что некоторые из приведенных высказываний, в частности Ручка пишет хорошо, в зависимости от интенции говорящего и ближайшего контекста, могут получать иную смысловую интерпретацию. Здесь как бы перебрасывается мостик к следующему типу смысловой вариативности; 2) "быть исправным, способным выполнять свою основную функцию". Именно так слушающий (читающий) может интерпретировать высказывание Ручка писала хорошо в контексте типа: "Надо посмотреть, что с ручкой", — решил Николай. Он взял ее со стола, снял колпачок, наклонился над бумагой. Ручка писала хорошо. См. также: Николай включил станок. Станок работал; 3) "при выполнении с помощью артефакта определенного действия, операции и т.п. получить побочный, неожиданный результат". Подобная интерпретация смысла высказывания возможна при наличии контекстов, похожих на следующие: Николай резал ножом хлеб. Нож соскользнул и ранил руку, или Молоток ударил по пальцу; Спружинив, трос хлестнул по лицу; 4) "выполнив свою основную функцию, находиться (остаться) в определенном месте". Подобная интерпретация семантики глагольного предиката возможна при наличии контекстов следующего характера: Матросы взяли веревку и начали скручивать треснувшую мачту. Веревка плотно обвила ее, или: Николай забивал гвозди молотком. Гвозди легко входили в мягкое дерево, скрепляли доски; 144

5) "подойти, успешно выполнить функцию, обычно выполняемую артефактом этого или иного класса". Указанный тип смыслового варьирования предиката и, соответственно, интерпретации слушающим (читающим) смысла всего высказывания, сложнее представленных выше. Рассмотрим следующий микротекст: Подойдя к своей квартире, Николай обнаружил, что забыл ключ на работе. Не желая возвращаться, он на всякий случай попросил у соседей их ключ. Ключ открыл дверь. Специально проанализировав выделенное высказывание, С.Д.Кацнельсон пришел к выводу, что предикат при скрытом инструменталисе ключ "содержит в себе момент индивидуального соответствия данного ключа индивидуальному экземпляру механизма, а так же пресуппозиции определенных механических "состояний", подразумеваемых в подвергающемся воздействию механизме. Из пресуппозиции о соответствии такого ключа определенным экземплярам механического устройства, вытекает наличие в таком предикате семы "подходить — не подходить" [Кацнельсон 1985, с. 117]. Очень ярко подтверждает наблюдения С.Д.Кацнельсона пример из художественной литературы: Мордань любил в разговоре ученые слова: рассматривая испорченный замок, он важно говорил: — Да, ключ совершенно не реагирует на замок (В.Гроссман. Все течет). Отмечаются также иные, менее регулярные, подтипы смыслового варьирования глагольных предикатов в неизосемичных высказываниях. Выводы Подводя некоторые итоги функционально-ономасиологического рассмотрения глагольной предикатной лексики, необходимо еще раз подчеркнуть зависимость проявления типов глагольного действия (в широком смысле слова) от референтно-отражательной природы имен актантов глагольного предикатного члена, прежде всего имен субъектов. Эта зависимость в языках типа русского лишена формальных показателей, проявляясь на "глубинном" уровне в виде специфического коммуникативного "поведения" отдельных членов высказывания и коммуникативной единицы в целом. ФОТГП (деятельность, проявление, протекание, функционирование и нахождение) связаны между собой оппозитивными и неоппозитивными отношениями, а установленная имплицитность носит категориальный семасиолого-ономасиологическии характер, отличаясь рядом 7404-7

145

существенных признаков от иных типов смысловой невыраженности. Несмотря на отсутствие формальных показателей коммуникативных связей ФОТПГ и ФОГ имен субъектов в стилистически немаркированных высказываниях, между ними наблюдается функционально-отражательный изосемизм, опирающийся на согласование денотативных компонентов глагольной лексемы и ономасиологических статусов имен субъектов. Последние в зависимости от интенции (или четкого замысла) говорящего могут варьироваться в определенных пределах, создавая пересечения между ФОГ. Изменения коммуникативного задания говорящего, приводящие к сдвигам между ФОТГП и ФОГ имен субъектов, способствуют формированию функционально-отражательного неизосемизма между ономасиологическими (и семасиологическими) структурами главных членов высказывания. Типы неизосемизма в каждом конкретном случае зависят от принадлежности глагольного предиката тому или иному ФОТГП, а имени — ФОГ существительных.

Глава IV. Некоторые аспекты функциональноономасиологического анализа глагольной лексики Вводные замечания Настоящая глава посвящена функционально-ономасиологическому исследованию ряда проблем коммуникативной организации глагольных предикатов в высказываниях с именами субъектов одного отражательного (референтнотаксономического) класса, а также некоторых аспектов системной организации глагольной лексики и механизмов действия недостаточно изученных тропов в сфере последней. Что касается первой из сформулированных проблем, то она имеет отношение к тому этапу речепорождения, который получил название этапа синтаксирования. Именно на этом этапе перед говорящим возникают задачи установления грамматических (по терминологии Л.Теньера "стемматических") отношений между членами пропозиции и осуществления их линеаризации (см.: [Теньер 1988, с.25-26; Даниленко 1990, с. 31-33]). Поскольку, как это явствует из рассмотренного выше материала, на этапе пропозиционализации субъектная лексема доминирует над предикатной (в противоположность точке зрения Л.Теньера), то такие же отношения имеют место и на этапе образования стеммы. Функционально-отражательное доминирование субъектной лексемы имеет своим следствием зависимость от нее лексемы предикатной, функционально-отражательное и коммуникативное "подстраивание" второй под первую. Результатом этого является формирование конкретных типов и подтипов глагольных предикатов в зависимости от референциально-отражательной природы имен субъектов. Закономерности такой дифференциации наиболее четко проявляются при рассмотрении высказываний с именами субъектов одного референциально-отражательного класса. Изучение проблем дифференциации функциональноономасиологических типов глагольных предикатов в коммуникативном акте порождения конкретных высказываний с именами одного референтно-таксономического класса только начинается' . Между тем проведенные исследования подтвердили актуальность и безусловную полезность подобного изучения глагольных предикатов как на материале ' Говорящий, развертывая свое монологическое высказывание и порождая текст, ориентируется на довольно ограниченный круг реалий объективной (или мыслимой как объективная) действительности и, соответственно, их имен; сам набор имен реалий и их признаков (динамичных и статичных) зависит от темы монологического высказывания (см. подробнее: [Формановская 1986]). 147

одного языка [Бацевич 1988; Бацевич 1990], так и в сопоставительном плане [Бацевич 1991а; Бацевич 19916] для установления коммуникативных типов глагольных предикатов работающей языковой системы при наличии тесного переплетения семасиологических и ономасиологических признаков. Ниже рассматриваются прежде всего высказывания, имена субъектов которых сложно денотативно-отражательно структурированы, обладают ОС разной референциальной' отнесенности и, следовательно, могут быть по-разному представлены говорящим в зависимости от своей интенции (или замысла). Функционально-отражательная типология предикатов в высказываниях с подобными именами субъектов является довольно сложной и противоречивой. Что же касается некоторых аспектов представления системной организации глагольной лексики в функционально-ономасиологическом аспекте, то в работе предпринимается анализ наименее изученных системоформирующих категорий разных подуровней лексико-семантической системы: внутрисловного (энантиосемия) и межсловного (конверсия). Практически неизученной в указанном аспекте является глагольная метонимия, в частности обстоятельственная, формирующая специфические, подчас неизосемичные, классы глагольных предикатов. § 1. Коммуникативные типы глагольных предикатов в высказываниях с именами субъектов-"натурфактов" Начнем рассмотрение коммуникативных типов глагольных предикатов высказываний, имена субъектов которых являются так называемыми "общими" именами и представляют собой, по мнению ряда лингвистов, центральную категорию, наиболее отчетливо эксплицирующую семантические свойства имени как такового (см., например: [Руденко 1990, с. 130]), то есть выступающую носителем ОС "конкретность". Таковыми именами наряду с иными являются имена "натурфактов". Как отмечалось выше, указанный референтно-отражательный класс имен довольно сложно организован и состоит из ряда подклассов. Один из таких подклассов формируют имена участков земной поверхности: аллея, архипелаг, берег, болото, бульвар, базар, бухта, возвышенность, выгон, гора, город, газон, гавань, дорога, долина, деревня, залив, заросли, канал, континент, край, кладбище, курган, лес. луг, море, материк, местность, межа, низина, океан, озеро, остров, область, огород, пустыня, поселок, поле, поляна, река, равнина, роща, степь, село, страна, сад, тундра, трясина.

148

тайга, тропинка, ущелье, холм, яма и подобные. Предложения (высказывания) русского языка с указанными именами субъектов еще не становились предметом специального изучения. Отражательная специфика имен участков земной поверхности заключается в том, что фактически под одним именем в них скрывается как минимум две различные денотативные сущности: 1) собственно участок земной поверхности, то есть определенное пространство, площадь, место со своими границами и 2) то, что живет, растет, пребывает на этом участке, его заполняет, а часто и составляет его сущность. Во втором случае имеет место проявление регулярной метонимической модели "место -> то, что находится, происходит на этом месте". Указанная двойственная денотативная сущность имен участков земной поверхности позволяет отличить их от референциально близких имен, обозначающих геометрические фигуры (квадрат, треугольник, трапеция, круг), космические пространства (космос, Вселенная), обладающих своей коммуникативной спецификой. Отмеченная функциональноотражательная расчлененность имен участков земной поверхности способствует проявлению специфики их сочетаемости с глагольными предикатами. Наблюдения над значительным количеством высказываний с субъектами-именами участков земной поверхности, извлеченных из художественной литературы XIX-XX веков, позволяют выделить следующие отражательные типы их глагольных предикатов: 1. Глагольные предикаты, являющиеся в референтноотражательном плане незакрепленными, так сказать, отражательно "безразличными" по отношению к денотативным классам имен субъектов. Такие глагольные предикаты, употребляясь в высказываниях с субъектамиименами участков земной поверхности, отражают их как материальные объекты, которые: 1) появляются в сфере восприятия органов чувств человека, фиксируются ими, исчезают из сферы их действия: ... в небольших ложбинах появлялись глубокие водомоины (Н.Успенский. Сельский портной); Из окна взгляду открывались пади и взгорья ... (В.Максимов. Заглянуть в бездну); Скоро показался и хутор Болтвы ... (А.Чехов. Степь); ... вдруг вынырнул из елового бора хуторок... (И.Евсеенко. Петушиные Дворики); Село возникает неожиданно (В.Быков. Мертвым не больно); Холмы все еще тонули в лиловой дали (А.Чехов. Степь); ... когда-то среди гор белел приднепровский хутор (И.Бунин. "Казацким ходом"); Несколько в стороне ... темнел жалкий 149

вишневый садик с плетнем (А.Нехов. Степь); Уходил и сиявший под солнцем город, набережная, парки (И.Бунин. Тишина); 2) являются определенным образом структурно организованными: (Ельник) состоял из молодых елочек с хвойными крестиками на макушках (С.Антонов. Дожди); Лог, около хутора моего, тронулся и образовал опаснейшие заторы (Н.Эртель. Записки степняка); 3) находятся в определенном состоянии: Все спало крепким сном — и люди, и дороги, и межи, и хлеба (И.Бунин. На край света); Тайга дышала, просыпалась, росла (В.Астафьев. Царьрыба); ... степь легко вздыхает широкой грудью (А.Чехов. Степь); После долгих дождей распогодилось, подсохли тротуары (В.Быков. Мертвым не больно); 4) определенным образом влияют на человека (его психику, воображение, чувства, мысли, эмоции, настроение и т.п.): Безграничная степь волновала его... (И.Бунин. В полночь); ... огромные города пугали их безлюдием, холодом (В.Гроссман. Все течет); Город ... звал, увлекал, заманивал множеством проездов и переулков (В.Максимов. Заглянуть в бездну); 5) так или иначе оцениваются человеком: Полуостров Камчатка славится своей суровостью (Л.Гумилевский. Вернадский); Дорога ему выпала хорошая... (И.Евсеенко, Петушиные Дворики); 6) имеют свои имена: Южный скат каприйской седловины называется Пикола Марина, северный — Марина Гранде (И.Бунин. Остров Сирен). II. Глагольные предикаты, отражающие собственно пространственную природу участков земной поверхности. Отражательно они могут быть классифицированы как: 1) обозначающие пространственные пределы занимаемой площади. Опорными глагольными предикатами этого отражательного подкласса являются начинаться, продолжаться, кончаться с пространственным значением: За рекой начинались поляны, заросшие по пояс цветами (К.Паустовский. Далекие годы); За заводами кончался город и начиналось поле (А.Чехов. Степь); Тропинка продолжается... (С.Михалков. Пути-дороги); ... поля замыкались линией чугунки... (И.Бунин. Белая лошадь); 2) глагольные предикаты общеэкзистенционального типа, дающие обобщенные представления о нахождении участка земной поверхности: В городе был большой бульвар с двумя цветниками и с английским сквером (К.Федин. Первые радости); Тут-то и находился лес (И.Бунин. Кукушка); Орловская деревня обыкновенно располагается среди распаханных полей... 150

(И.Тургенев. Хорь и Калиныч); Село лежало в широкой котловине (И.Бунин. Учитель); И только с северной стороны на многие километры покоились вечные болота... (Г.Семенов. Кушаверо); Перед ними простиралось поле (Б.Пастернак. Доктор Живаго); За этим логом следует подъем (И.Бунин. Далекое); 3) отражающие положение участка земли как движение: Узкая долина шла между этими перевалами на север (И.Бунин. Ночлег); Дорожка тянулась между двумя рядами мрачных стен мелколесья и сосен... (В.Быков. В тумане); Нынче мимо хутора бежало шоссе... (Б.Екимов. Городская кошка Лариса); Противоположные возвышенности отступали от долины... (И.Бунин. Ночлег); Тропа привела ее (Таню) на дорогу... (Р.Фраерман. Дикая собака Динго); 4) представляющие положение как деятельность, каузирующую изменение состояния иных участков земной поверхности", их формы, строения, объема и т.п.: Просторные лесистые балки отрезали хуторское взлобье от холмов соседних (Б.Екимов. Городская кошка Лариса); (Канал) прорезал девственные леса широкой рекой ... (К.Паустовский. Колхида); Новую дорогу обступили леса (И.Бунин. Новая дорога); 5) отражающие форму, строение, объем и т.п. участков земной поверхности: Широкая мощеная дорога извивалась лентой... (Б.Пастернак. Доктор Живаго); За мостом дорога раздваивалась... (И.Бунин. Птицы небесные); Речка суживалась, зажатая в каменное русло... (Н.Арамилев. В лесах Урала); Безлюдный мыс далеко вдавался в море (И.Бунин. Возвращаясь в Рим); 6) отражающие изменение состояния участков земной поверхности в зависимости от того, что на них находится или составляет их сущность: (Вырубка) заросла кустами и молодым ельником (Л.Вершигора. Люди с чистой совестью); Опустела степь (И.Бунин. На край света). Отмеченный подкласс является переходным к следующему отражательному классу глагольных предикатов. III. Глагольные предикаты, отражающие сущность того, что находится (живет, растет и т.п.) на участке земной поверхности, составляет его сущность. Наиболее частотными предикатами этого класса являются: 1) отражающие восприятие человеком участка земной поверхности через сущее на нем: Неподалеку шумело под ветром хлебное поле... (Б.Екимов. Городская кошка Лариса); ... сад ревет властно и дико (И.Бунин. Птицы небесные); Море

151

стало стихать... (И.Бунин. Велга); Поле молчало... (И.Бунин. На хуторе); Весной пустырь зазеленел... (И.Бунин. Топь); 2) отражающие растительный характер того, что находится на участке земли: Когда-то по берегам Дона росли вековые дубравы, знаменитые донские леса (К.Паустовский. Героический юго-восток); Луга зацвели; 3) отражающие то, что участок земли заселяют люди: Умерла вся деревня (В.Гроссман. Все течет); Молится все село (И.Бунин. Всходы новые); Окраины как бы ... зажили своей особенной от остального города жизнью (В.Максимов. Заглянуть в бездну); 4) отражающие агрегатное состояние того вещества, из которого состоит участок земной поверхности или которое находится на этом участке: Днепр разливается необозримыми озерами... (И.Бунин. "Казацким ходом"); А море возле городишка плескалось тихое... (Ю.Домбровский. Факультет ненужных вещей). IV. Некоторые имена участков земной поверхности (путь, дорога) по регулярной метонимической модели могут обозначать время, которое необходимо для преодоления субъектом этого участка пути: Дорога заняла (отняла, забрала, потребовала ит.п.)у нас три часа. V. Некоторые имена участков земной поверхности по метонимической модели могут обозначать события, происходящие на этих участках: Базар весь день кипел, бурлил и закончился поздно вечером. Установленные отражательные классы и подклассы глаголов в коммуникативном акте создания говорящим пропозициональной основы высказывания взаимодействуют с соответствующими ОС субъектов-имен участков земной поверхности, формируя соответствующие ФОТГП: деятельность (субъекты — имена людей, находящихся, живущих и т.п. на данном участке земной поверхности), нахождение (субъекты — имена собственно участков земной поверхности как "тел-пространств"), протекание (субъекты — имена участков земной поверхности, обладающие ОС "время" и "событие"), проявление (субъекты — имена участков земной поверхности, представленные говорящим как физически воспринимаемые тела и вещества). В сфере "натурфактов" выделяются имена, обозначающие световые и звуковые явления, запахи, огонь, дым (свет, лучи, мерцание, сияние, тьма, сумерки; звуки, шум, стук, говор, речь, стон, звон, лязг, грохот, вой, выстрел, залп, крик; запах, вонь, смрад, благоухание; огонь, пламя, искры; дым, мгла, смог и подобные). Для указанной группы имен характерна 152

отнесенность к таким референтам объективной действительности, способом существования которых является самодвижение'. Коммуникативное "поведение" исследуемых имен в роли субъектов высказываний, в частности, выбор функционально связанных с ними глагольных предикатов отражает указанную специфику природы их референтов, что позволяет говорить о формировании имен особого подкласса внутри референтнотаксономического класса "натурфактов". Наблюдения показывают, что наиболее значительные коммуникативные отличия наблюдаются между глагольными предикатами высказываний, отражательные классы субъектов которых сформированы в результате действия регулярных метонимических моделей. Такие модели наиболее коммуникативно продуктивны в подклассе имен, обозначающих звуковые явления; менее продуктивны в подклассе имен, обозначающих световые явления и огонь; единичны в сфере имен, обозначающих запахи и дым. При этом процесс метонимизации может иметь разное направление: к исследуемому имени (или классу имен) и от исследуемого имени (или класса имен), то есть "Кконструкции" и "От-конструкции" (см. сходные идеи: [Гинзбург 1985, с. 137 и дальше]). Наиболее частотные "К-конструкции" в сфере имен, обозначающих звуковые явления: 1) "физическое действие -» звуки, его сопровождающие": Смех исказил черты его лица -*• Раздался громкий смех; Удар пришелся в лицо —> Удары барабанов стали слышнее; Взрывы разрушили плотину —> Взрывы оглушили их; Поцелуй матери разбудил ребенка -* В наступившей тишине поцелуй прозвучал отчетливо; 2) "явление природы -> звуки, его сопровождающие": Послышался гром; Началась капель —> Капель звучала весело; 3) "животные -» издаваемые ими характерные звуки": Собаки лаяли, коровы мычали —> Где-то далеко были слышны собаки (коровы, гуси, козы); 4) "артефакты -> издаваемые ими характерные звуки": Играл баян -> Послышался баян (скрипка, гитара);

' Сходная природа референтов характерна также для некоторых других подклассов имен "натурфактов", в частности, обозначающих такие явления природы, как дождь, ветер, буря и другие. О типах глагольных предикатов в высказываниях с подобными именами речь будет идти ниже. 153

5) "физические действия, характерные для человека -> звуки, их сопровождающие": Танцевать вальс -> Послышался вальс. Наиболее частотные "От-конструкции" в сфере имен, обозначающих звуковые явления: 1) "звуки -* их источник (в том числе люди)": Послышался голос Николая —> Голос взывал (требовал, объяснял); Грянула музыка -> Музыка пришла; Торжественно звучал бас -> Бас явился с опозданием; 2) "звуки речи -> их содержание": В утреннем воздухе резко прозвучали слова -> Эти слова взволновали Нину; Долетали обрывки разговора —> Этот разговор запомнился ему; 3) "специфический звук -> человек, его издающий": Перед нами выступил бас. "К-конструкции" характерны для имен, обозначающих огонь и световые явления. Наиболее частотные метонимические модели имен, обозначающие световые явления: 1) "физические явления и явления природы -> свет, сопровождающий их": Молния убила человека -> Блеснула молния; 2) "время суток -> характерное для него освещение": Наступили сумерки —> Сумерки скрыли очертания домов; 3) "огонь как физическое явление -> свет, его сопровождающий": Пламя прожгло одежду —> Пламя осветило площадь. Отмеченные регулярные метонимические употребления имен субъектов, меняющих их референциальноотражательный статус, способствуют формированию разных коммуникативных типов глагольных предикатов. Так, например, в случае функционирования субъектов как имен физических действий, явлений природы и времени формируется тип глагольного действия, названный выше протеканием; когда имена субъектов функционируют как имена людей, животных и артефактов, формируются соответственно типы глагольного действия деятельность, жизнепроявление и функционирование. Метонимические процессы охватывают незначительную часть исследуемых имен субъектов. Подавляющее большинство последних употребляется в высказываниях как имена "натурфактов", а их глагольные предикаты формируют тип глагольного значения, который получил название проявления. Дальнейшее изложение будет посвящено установлению коммуникативных типов глагольных предикатов указанного значения. 154

Наблюдения показывают, что выбор говорящим конкретных предикатов, а значит и способ речевого представления их динамичного признака (движения), во многом зависит от физической природы (структурной организации) референтов объективной действительности, стоящих за именами субъектов. В частности, для исследуемых имен коммуникативно значимым является следующее: имеет ли их референт молекулярную или волновую природу своей организации. Именно этим определяется, например, такая важная коммуникативная черта высказываний, как наличие или отсутствие специфических, то есть характерных исключительно для данного референтно-отражательного подкласса имен субъектов, глагольных предикатов в прямых значениях. Так, для имен субъектов, обозначающих запахи и дым, референты которых имеют молекулярную природу, характерно коммуникативное представление глагольными предикатами как материальных тел в движении (см. ниже); характерные глагольные предикаты представлены минимально*, см., например: А из вахты, из трубы, дым не переставая клубится (А.Солженицын. Один день Ивана Денисовича); Из горницы до сих пор еще не выветрился скипидарный дух свежего леса (С.Антонов. Лена). Для имен субъектов, обозначающих различные звуковые и световые явления, то есть имеющих своими референтами реалии волновой физической организации, характерно наличие значительно большего количества специальных глагольных предикатов, обозначающих движение и его фазы: ... доносилось эхо паровозных гудков (В.Максимов. Заглянуть в бездну); ... жидкие аплодисменты раздались в дальнем углу... (Г.Бакланов. Свой человек); С заднего двора, от стайки, слышался голос Анны... (В.Распутин. Пожар); Песня стихла (А.Чехов. Степь); ... где-то далеко-далеко брезжит свет запада (И.Бунин. На хуторе); Свет вспыхнул и горел ярко, ровно (Б.Екимов. Телик); Искры гаснут на лету (Я.Полонский. Песня цыганки); Огонь освещал лица (В.Максимов. Заглянуть в бездну); Блеск огней и яркие платья ослепили Липу (А.Чехов. В овраге).

' В толковых словарях ряд глаголов снабжен пометами ономасиологического характера "о запахе", "о дыме", однако в высказываниях они употребляются в переносных значениях, ср. примеры из МАСа: доплыть "медленно, плавно распространяясь, достичь чьего-либо обоняния (о запахах)"; литься "распространяться, струиться (о запахе)"; есть "раздражать, разъедать (о дыме)" и другие. 155

Для имен субъектов, обозначающих огонь и его проявления, характерна двойственная коммуникативная природа: они могут быть представлены глагольными предикатами то как имена физических явлений, референтами которых являются реалии молекулярной природы, то как имена физических явлений, референтами которых являются реалии волновой природы. Это вызвано действием отмечавшейся метонимической модели "физическое явление -» сопровождающие его световые (и иные) эффекты". В первом случае наблюдается небольшое количество специфических глагольных предикатов типа жечь, поджигать, гаснуть, разгораться, гореть, пылать; Огонь, подгоняемый по пятам ветром, не успевал их (леса) выжечь (К.Паустовский. Повесть о лесах); ... за садками и крышами пылал дымный пожар... (В.Быков. В тумане); ... в глубине этого белого пепла все еще тлел огонь... (Г.Семенов. Луна звенит); Они (искры) прожигали одежду (К.Паустовский. Повесть о лесах). Во втором случае наблюдается значительно большее количество предикатов, характерных для имен, обозначающих световые явления (см. о них выше). Глагольные предикаты узкой денотативной отнесенности, подобные вышеприведенным, составляют незначительную часть встречающихся в высказываниях с исследуемыми классами субъектов. Количественно преобладают глагольные предикаты широкой денотативной отнесенности, то есть предикаты, могущие относиться к двум и более референтноотражательным классам имен. Обозначая движение как способ существования референтов изучаемых имен субъектов, функционально-отражательно они могут представлять его в самых различных ракурсах. Важнейшие из них: I. Движение как перемещение материальных тел и их частей: 1) поступательное движение материальных тел: а) в общем виде: — свет: ... от струящегося из впадин прохладного воздуха ходят беззвучные молнии по льну (В.Астафьев. Затеей); Свет Деминского фонарика побежал вперед ... (Б.Пастернак. Доктор Живаго); ... с вечера гуляли по небосклону широкие огневые сполохи — отсветы дальней канонады (В.Быков. Дожить до рассвета); ... по стенам и потолку ползли громадные тени (В.Пьецух. Освобождение); ... в зеркале поспешило ко мне мое отражение (В.Набоков. Соглядатай); Живой свет пробежал, как ветер, наискось по лицу женщины (К.Паустовский. Северная повесть); — звук: ... в компаниях за стаканами пошел галдеж:, хохот, поплыл табачный дым...

(И.Бунин. Ночной трактир); ... на смену гулу идет великая тишина (М.Булгаков. Мастер и Маргарита); Я хотел изобразить моему слушателю.., как ходит смех по залу... (М.Булгаков. Театральный роман); Крики гремучими переливами далеко бегут по лесной округе... (И.Бунин. Новая дорога); И вслед ей (Маргарите) полетел совершенно обезумевший вальс (М.Булгаков. Мастер и Маргарита); Слитный шорох катился по полю (В.Астафьев. Затеей); — запах: Из комнаты шел тяжкий запах (М.Булгаков. Белая гвардия); Запахи распространялись по городу... (В.Пьецух. Задание надом); — дым: Густой, черный дым большими клубами шел из-под длинных камышовых крыш... (А.Чехов. Степь); Ровно тянулся ввысь дым завода (И.Бунин. Учитель); — огонь: Но и огонь шел ходом (В.Распутин. Пожар); Казалось, вот-вот огонь двинется дальше... (К.Паустовский. Повесть о лесах); ... огонь по потолку и по стенам проворно подвигался влево... (В.Распутин. Пожар); И серьезный огонь, стало быть, мог пойти гулять по избам (В.Распутин. Пожар); б) с уточнением глагольной лексемой направления движения: 1) вверх/вниз: — свет: Тени от Ивана Петровича и от Афони вознеслись над поселком (В.Распутин. Пожар); На опушку падали косые лучи... (К.Паустовский. Повесть о лесах); — звук: ... озлобленный птичий грай взвился под самое небо... (В.Быков. В тумане); Какие великолепные тосты взмывали, подобно птицам... под потолки... (Ч.Айтматов. Белое облако Чингисхана); Но вопрос ведь упал — как неловко переданный, необереженный предмет (А.Солженицын. Раковый корпус); На нее (Маргариту) обрушился рев труб... (М.Булгаков. Мастер и Маргарита); — запах: Тяжелые запахи... поднимались ввысь, воспаряли над городом (Г.Семенов. В шалаше); Зловоние обрушилось на город (О.Битов. Предсказание будущего); — дым: Дым из труб дома поднимался в чистое небо... (И.Бунин. Птицы небесные); В воздух взметываются клубы дыма (В.Быков. Мертвым не больно); На горизонте пушистым хвостиком склонялся дымок (В.Набоков. Король, дама, валет); Белым дым ... плавно упадает и стелется по снегу... (И.Бунин. В деревне); — огонь: Пламя позади поднималось высоко... (В.Распутин. Пожар); ... при белом свете опустился огонь вниз и приутих, устало добирая остатки (В.Распутин. Пожар); Огонь, как подрезанный, упал на землю (К.Паустовский. Повесть о лесах); 2) из стороны в сторону: — свет: ... свет качается, поднимается выше, затопляет постель (М.Булгаков. Мастер и 157

Маргарита); Длинные узкие тени раскачивались ... (Г.Семенов. Луна звенит); — звук: // голос блудливо завилял... (Г.Бакланов. Свой человек); // слова эти долго еще кружились над головами собравшихся... (Ч.Айтматов. Белое облако Чингисхана); — запах: Неприятные запахи качались в воздухе; — дым: Дым слоился и раскачивался от порывов ветра (А.Ананьев. Танки идут ромбом); — огонь: Пламя то клонилось к низу, то раскачивалось из стороны в сторону (В.Распутин. Пожар); 3) приближаясь к субьекту или отдаляясь от него: — свет: ... темнота подошла к самому устью... (И.Бунин. Кукушка); ... .•желтый луч уходил, всасывался в ложу (М.Булгаков. Театральный роман); В графинчике колюче блестят, сходятся и разбегаются огоньки-искры (В.Быков. Мертвым не больно); — звук: В открытую форточку долетает тревожный шум тополей (И.Бунин. Без роду-племени); Гудение приближалось, наполняя собой острый и безмолвный воздух (В.Андреев. Детство); ... хохот стал удаляться (В.Набоков. Король, дама, валет); — запах: Откуда-то наплывали сладкие запахи (И.Бунин. Кукушка); — дым: Полосы дыма приближались медленно... (А.Ананьев. Танки идут ромбом); — огонь: Огонь быстро приближался (К.Паустовский. Повесть о лесах); 4) с указанием начальной или конечной точки движения (в том числе движение изнутри или внутрь чего-либо, из-под чего-либо, через что-либо, минуя что-либо и т.п.): — свет: ... в глаза мои вкрался свет (Г.Семенов. Люди с того берега); Внизу было мрачно, темно — свет проходил только в два крошечных окошка... (И.Бунин. Князь во князьях); С обеих сторон корпуса были окна, и лучи золотисто пробивались сквозь них (Р.Киреев. Играем в снежки среди ночи); ... свет просочился в комнату (И.Бунин. Велга); ... черные тени отхлынули (В.Набоков. Лебеда); Тени ... перемахнули через забор (В.Распутин. Пожар); — звук: ... в тишину ночи робко вкрались посвисты улетевшего чиркового селезня (Г.Семенов. Апрель); (Телефонный звонок) вошел в его кошмар... (А.Курчаткин. Записки экстремиста); По вот в гостиничную суету врываются нездешние голоса... (В.Быков. Мертвым не больно); ... из распахнутых окон ... вылетел загробный голос диктора Левитана (В.Пьецух. Предсказание будущего); ... из открытого окна вырва.1ся и полетел громовой виртуозный вальс... (М.Булгаков. Мастер и Маргарита); (Выстрелы) ... пронизывали темное лесное пространство... (В.Быков. В тумане); — запах: От них (деревьев) исходил сладкий, пряный запах... (Ю.Домбровский. Хранитель древностей); Тяжелый запах 158

самогона докатился до меня (А.Солженицын. Матренин двор); Даже издали как бы достигал до Павла Николаевича смрадный запах от этого мешка (А.Солженицын. Раковый корпус); Неприятный запах проникал в комнату; — дым: Не достигал сюда дым из поселка... (В.Распутин. Пожар); Он (дым)... перехлестнул через вал (К.Паустовский. Повесть о лесах); Дым сочился из всех щелей... (А.Ананьев. Танки идут ромбом); — огонь: Он (огонь) вжигался от правого и дальнего верхнего угла и через потолочный настил (В.Распутин. Пожар); 7'ОЛІ огонь выфукивал из-под крыши длинными яркими языками... (В.Распутин. Пожар), 5) с указанием изменения направления: — свет: Отразившись от зеркала, свет возвратился (В.Набоков. Машенька);

— звук: Звук возвратился искаженным (В.Каверин. Открытая книга); ... смех от Даши перебросился к Оле (А.Солженицын. В круге первом); — запах: Запахи упорно возвращались... (Л.Крутов. Ночь); — дым: Под влиянием сильного бокового ветра дым повернул на запад (А.Ананьев. Танки идут ромбом); — огонь: Но и огонь ... перекинулся на потолок... (В.Распутин. Пожар); ... огонь развернулся и пошел добирать... сухое и податливое топье (В.Распутин. Пожар); 6) движение вслед чему-либо: — свет: (Отсветы пожара) преследовали его еще долго (И.Бунин. Тень); — звук: Грохот как бы гнался за ними (В.Быков. Мертвым не больно); — запах: Этот приятный запах преследовал нас (И.Бунин. "Казацким ходом"); — огонь: Огонь преследовал беглецов (К.Паустовский. Повесть о лесах);

в) с уточнением способа перемещения: 1) равномерно/неравномерно: — свет: ... тень от Степки прыгала... (А.Чехов. Степь); Тут заплясали на стене всполохи огня (В.Распутин. Пожар); Тень шнура скользила поперек зеленой кушетки... (В.Набоков. Возвращение Чорба); Свет брызнул сверху... (М.Булгаков. Театральный роман); Свет ослепительного утра струился вовнутрь сквозь раструб единственного окошка... (В.Максимов. Заглянуть в бездну); — звук: Среди солнечных пятен прыгали голоса... (В.Набоков. Обида); ... из леса плыл густой хвойный шум... (В.Быков. Облава); То спереди, то сзади выскакивало обезумевшее эхо... (В.Набоков. Приглашение на казнь); — запах: Густым током наплывал тяжкий запах талой земли (В.Шукшин. Любавины); (М.Булгаков. Мастер и Маргарита); — дым: И уже тление на глазах Маргариты охватывало зал, над ним потек запах склепа (М.Булгаков. Мастер и Маргарита); ...дымок вьется не так 159

дружно... (И.Евсеев. Петушиные Дворики); ... не стелется Над волною пушечный дым (М.Булгаков. Мастер и Маргарита); — огонь: Под аркою ворот танцевало и прыгало беспокойное пламя факелов (М.Булгаков. Мастер и Маргарита); 2) быстро/медленно: — свет: ... слабый утренний свет уже бродит где-то далеко в степи (В.Каверин. Открытая книга); ... большие тени от клубов дыма ползли по полю и через дорогу (А.Чехов. Степь); (Огоньки) мчались в темноте (В.Каверин. Открытая книга); — звук: ... непонятные жалостливо-просящие, нежные свистки неслись обратно, шепоты ползли по степи... (Г.Семенов. Таня); — дым: Он (дым) несся низко по земле... (К.Паустовский. Повесть о лесах); ... он (дым) мечется вокруг огня (К.Паустовский. Мещерская сторона); — огонь: Длинная искра пронеслась у него перед глазами... (М.Булгаков. Мастер и Маргарита); Как только за стеклом зашевелился маленький огонек, комната преобразилась (В.Пьецух. Предсказание будущего); 3) легко/с силой: — свет: ... белый свет как из опрокинутого ведра хлынул на него (Ю.Домбровский. Факультет ненужных вещей); ... на случайно забредшего колхозника изливался перламутровый свет... (Ю.Домбровский. Факультет ненужных вещей); — звук: В этом огне бушевали рев, визги, стоны, хохот и свист (М.Булгаков. Мастер и Маргарита); ... опять вскипел свист и отдельные... стоны (М.Булгаков. Мастер и Маргарита); — запах: Тяжкий дух пер из всех щелей... (В.Шукшин. Любавины); Волною хлынул теплый жирный запах замазки (Б.Пастернак. Доктор Живаго); —дым: Весело струится легкий дым (И.Бунин. Велга); Валил черный густой дым (В.Каверин. Открытая книга); — огонь: Бьется в тесной печурке огонь (А.Сурков. Бьется...); Пламя выхлестнуло в переднюю (М.Булгаков. Мастер и Маргарита); Как только за стеклом зашевелился маленький огонек, комната преобразилась (В.Пьецух. Предсказание будущего); г) с указанием среды, в которой осуществляется движение: — свет: ... мимо черного зеркального стекла пролетали тысячи искр огненным стрельчатым росчерком (В.Набоков. Подвиг); ... еще долго реяла по Ляй-Лю рассеянная мгла (И.Бунин. С высоты); — звук: И вслед ей полетел совершенно обезумевший вальс (М.Булгаков. Мастер и Маргарита); // тут порхнул и смешок и аплодисмент и послышались поцелуи (М.Булгаков. Мастер и Маргарита); ... тихо реет над городом звон ко всенощной (И.Бунин. Без родуплемени); — запах: Смутные запахи носились в воздухе ... 160

(Г.Семенов. Серьеза); — дым: Клубы едкого дыма вылетали из множества труб... (И.Бунин. Далекое); — огонь: Ливнем летели искры (К.Паустовский. Повесть о лесах). II. Движение как перемещение частей материального тела без перемещения относительно других тел: — свет: Пятна солнца дрожали на перилах балкона... (В.Набоков. Король, дама, валет); Шевелились смутные тени (В.Быков. Дожить до рассвета); — звук: ... (эхо) еще до сих пор дрожит в какомнибудь гулко-переимчивом азиатском ущелье (В.Набоков. Дар); ... звуки быстро затрепетали в каком-то диком восторге (И.Бунин. Учитель); — запах: (Благоухание) тонко трепетало в вечернем воздухе (Г.Семенов. Вика); — огонь: Пламя свечи изгибалось и тени шатались (Ф.Искандер. Стоянка человека). III. Определенный результат движения: 1) касание, удар, укол и т.п. иного тела: — свет: Подводчикам свет бил в глаза... (А.Чехов. Степь); Молнии хлестали мшары рядом с нами... (К.Паустовский. Мещерская сторона); Лунный свет лизнул ее с правого бока (М.Булгаков. Мастер и Маргарита); Луч света ткнулся в тьму... (И.Бунин. Рассвет); — звук: Тут в уши ему (Пилату) ударил несколько раз железный рубленный крик... (М.Булгаков. Мастер и Маргарита); Первые слова обжигающе стеганули по сознанию Сущени... (В.Быков. В тумане); — запах: Самогонный смрад ударил в меня (А.Солженицын. Матренин двор); ... в нос шибал отвратительный едкий запах... (В.Пьецух. Освобождение); ... этот запах иногда ни с того ни с сего вдруг пырнет в нос... (В.Пьецух. Предсказание будущего); — дым: Дым щекотал ноздри; Нас окутывает дым (В.Быков. Мертвым не больно); — огонь: ... спаренный бойкий огонь облизывает их (танков) бока... (Ю.Бондарев. Горячий снег); Огонь уже коснулся и этих стен... (В.Распутин. Пожар); 2) разнообразные изменения собственного состояния движущегося тела: — свет: В лесу под деревьями густел мрак... (В.Быков. Облава); ... медленно редели неуловимые огни (В.Набоков. Подвиг); ... из-под всех кресел вытягивались черные тени (В.Набоков. Подвиг); ... свет вздувается пузырями... (В.Гроссман. Жизнь и судьба); Лунный свет затуманился... (А.Чехов. Степь); Внизу же, под орешником, стыла волглая тень... (В.Быков. Облава); Зыбкий полусвет таял, задремывал (И.Бунин. Маленький роман); Тень перед Егорычевым подломилась и стаяла на снегу... (В.Максимов. Заглянуть в бездну); Тьма свернулась и убежала... (М.Булгаков. Белая гвардия); Где-то на горизонте ... лопались слабые зарева залитых 161

пожаров (Б.Пастернак. Доктор Живаго); — звук: ... голос Ра.ховича загустел словно замазка (Б.Косвин. Ассимилянты); Разрывы тоже редеют (В.Быков. Мертвым не больно); ... тишина медленно и сладко наливалась утренним гудом затопленного камина (В.Набоков. Подвиг); Громкость женских голосов нарастала (Б.Косвин. Ассимилянты); ... ревущий грохот не ослабевал... (В.Гроссман. Жизнь и судьба); От дворца усиливался пулеметный и винтовочный треск (Б.Лавринев. Выстрел с Невы); Голос светлого человека окреп... (М.Булгаков. Белая гвардия); Стук копыт смягчился снова... (В.Набоков. Обида); ... звон колокольцев рос, наливался, ... чуть менялся в тембре (В.Набоков. Подвиг); Вонь усиливалась (В.Каверин. Открытая книга); Запах поля мешался с нежной сыростью, веявшей с моря (А.Чехов. Огни); Но эти запахи и звуки тоже растаяли... (Г.Семенов. Кушаверо); — дым: Дым в комнате поредел и потом исчез совсем (Б.Пастернак. Доктор Живаго); Под колпачком лампочки густо слоился дым... (М.Булгаков. Театральный роман); ... дым от цигарок перемешивается с гарью жженной соломы (В.Быков. Мертвым не больно); — огонь: Пламя ... заострилось стрелкой (Б.Пастернак. Доктор Живаго); Потом пламя умолкало и падало... (Г.Семенов. Кушаверо); Огонь слабел.., редел (В.Распутин. Пожар); 3) каузация изменения состояния иных тел. При этом, как правило, имена субъектов реалий объективной действительности, обладающих сходной физической природой, имеют много общего: - свет, звук: а) делать более или менее видимым (слышимым), ярким (громким): ... свет фар вырывал аккуратные кусты по обочинам дороги (Ю.Домбровский. Хранитель древностей); ... лунный свет, льющийся с выси, смутно высветлял очертания его крупного лица... (Ч.Айтматов. Белое облако Чингисхана); ... жаркий свет золотил рассыпанную солому... (В.Набоков. Приглашение на казнь); ... сумерки быстро поглощали мокрый сосняк ... (В.Быков. В тумане); Тьма закрыла Ершалаим (М.Булгаков. Мастер и Маргарита); Хохот заглушал слова Измаила Александровича... (М.Булгаков. Театральный роман); Лишь скрип снега нарушал тишину тайги (В.Ажаев. Далеко от Москвы); б) заполнять что-либо: Сияние напористо заполняю собой окружающее пространство (В.Максимов. Заглянуть в бездну); Свет залил залу (А.Куприн. Молох); ... свет., затопляет постель (М.Булгаков. Мастер и Маргарита); Глухонемая тишина налила дом и двор, и весь мир (А.Солженицын. В круге первом);

162

Несвязные разговоры и почти оружейное лязганье, которое производили пивные кружки, наполнили помещение одуряющим гулом... (В.Пьецух. Освобождение); Иногда гул сталинградской битвы раскатисто заполняв... тюремный воздух (В.Гроссман. Жизнь и судьба); в) каузация движения или изменения положения какоголибо тела: Яркий свет прогнал тьму; Луч прожектора отодвинул тени людей; Гром встряхивал землю (К.Паустовский. Мещерская сторона); Орудийный гул опрокинул и смял ночную тишину (В.Астафьев. Пастух и пастушка); г) каузация изменения целости другого тела, его агрегатного состояния: ... бледная полоса (света) перерезала пространство камеры наискось... (В.Пьецух. Предсказание будущего); Свет ... был такой, что пробивал даже ладони (Ю.Домбровский. Факультет ненужных вещей); ... молния распорола небо... (М.Булгаков. Театральный роман); Теплые южные сумерки неясной дымкой смягчают вечернюю синеву глубокой долины... (И.Бунин. На край света); Дикий, страшный вопль разодрал воздух над площадью (А.Курчаткин. Записки экстремиста); ... тишину эту резало только стрекотание машинки... (М.Булгаков. Театральный роман); (Выстрелы) пронизывали темное лесное пространство... (В.Быков. В тумане); д) каузация изменения состояния человека и его органов восприятия: ... блекло-желтый электрический свет ... навевал тяжелое настроение (В.Пьецух. Освобождение); успокоиться ему мешает режущий свет подпотолочных ламп... (А.Солженицын. Раковый корпус); Блеск огней и яркие платья ослепили Липу (А.Чехов. В овраге); Вспышки молнии жгли глаза... (Н.Катерли. Цветные открытки); Звук ее шагов волновал... Николая (Н.Катерли. Цветные открытки); Звон хрусталя ласкал слух... (М.Булгаков. Театральный роман); Во дворе нас сразу оглушает взрыв... (В.Быков. Мертвым не больно); (Музыка) хорошо ложилась на исстрадавшиеся души пленников... (В.Быков. В тумане); - запах, дым: а) каузация изменения состояния человека и его органов восприятия: Одуряющая вонь... перехватывала мне дыхание (В.Бахметьев. У порога); Запахи кухни возбуждали меня; Эти запахи напоминали о детстве; Густой дым забивал дух; Дым пожара ел глаза; Дым вызывал воспоминания; б) каузация изменения состояния иного "тела" (объекта): Распространяюіцаяся вонь заглушала все запахи; Дым ухудшал видимость; 163

в) заполнение пространства: Запах духов заполнил дом; Дым заполнил помещение склада... (В.Распутин. Пожар); Временами дым заволакивал небо (К.Паустовский, Повесть о лесах); ... дым застилал землю (В.Гроссман. Жизнь и судьба); - огонь: а) делать более или менее видимым, ярким: ... пламя крутым светом высветило весь двор (В.Распутин. Пожар); б) заполнять что-либо: ... пламя заполнило комнату (Г.Семенов. Лес шумит); в) каузация движения или изменения положения какоголибо тела: Из первого продовольственного склада огонь вытеснил всех полностью (В.Распутин. Пожар); г) каузация изменения целостности другого тела, его агрегатного состояния: Огонь растопил снег; Они (искры) прожигали одежду (К.Паустовский. Повесть о лесах); д) каузация изменения состояния человека: Огонь испугал Николай; Пламя опалило лицо. IV. Фазовость (начало, продолжение, конец) движения: — свет: ... в усеянном белыми мушками просвете наметилось приближающееся мутное желтое пятно... (В.Набоков. Дар); Скоро там (в доме) затеплился огонек (Б.Екимов. Телик); (Свет) вспыхнул и горел ярко, ровно (Б.Екимов. Телик); ... едва забрезжил свет, она проснулась (А.Чехов. Невеста); ... приятный блеск показался у нее в глазах (М.Булгаков. Белая гвардия); ... сияние разгоралось перед глазами (Г.Семенов. Кушаверо); ... между сумеречных туч длится дальняя полоса лучезарно-бледного неба... (В.Набоков. Дар); Свет от угольев медленно умирал в тихой, темнеющей избе (И.Бунин. Кукушка); Свет то мерк, то разгорался, секундами он вспыхивал ослепительной белой стеной (В.Гроссман. Жизнь и судьба); — звук: ... тотчас же в квартире Латунского начались звонки (М.Булгаков. Мастер и Маргарита); В толпе вдруг возник визг (М.Булгаков. Белая гвардия); Где-то в глубине леса родился звук (К.Паустовский. Повесть о лесах); Заунывная песня то замирала, то опять проносилась в стоячем, душном воздухе (А.Чехов. Степь); Потом звуки обрывались так же внезапно, как и начинались... (М.Булгаков. Театральный роман); — запах: ... в морозном воздухе вставал деревенский запах сена (В.Гроссман. Жизнь и судьба); Запах гари ... выветривался... (В.Распутин. Пожар); — дым: ... потом пошел вкусный дымок (Г.Семенов. Юлька); ... а потом и дымок исчез (В.Быков. Облава); — огонь: Всю ночь огонь костра то разгорается, то гаснет (К.Паустовский.

164

Мещерская сторона); Язычок пламени вытянулся в лампе, оторвался от фитиля и умер (В.Шукшин. Любавины). V. Исследуемые имена субъектов употребляются также и в высказываниях с референтно-незакрепленными глагольными предикатами. Среди последних наиболее частотными являются предикаты общеэкзистенциональной семантики: — свет: Свет был везде... (Г.Семенов. Юлька); ... черные тени резче обозначались у него на заостренных скулах (В.Максимов. Заглянуть в бездну); — звук: ... Дарвин всех повел в галерею, где имелось, по его словам, замечательно прыткое эхо... (В.Набоков. Подвиг); /-/ только у людей в эту ночь царила тишина (Г.Семенов. Оттепель); — запах: Этот запах, которого так боялся Николка, был повсюду (М.Булгаков. Белая гвардия); От шелкового прикосновения ее руки остался запах французских духов на ладони (Г.Бакланов. Свой человек); —дым: ... дым был везде... (Г.Семенов. Оттепель); ... дым ... стоял в воздухе (И.Бунин. Велга); —огонь: Огонь был уже везде... (В.Распутин. Пожар); (Огонь) уже шходился и там... (В.Распутин. Пожар). Таковы в самом общем виде классы и подклассы глагольных предикатов в высказываниях с изучаемыми типами имен субъектов. Однако, большинство этих предикатов является для последних отражательно "чужими", то есть как бы заимствуется говорящим из других функционально-отражательных групп, где они в прямых значениях "приписаны" иным классам субъектов. Иными словами, возможно установление того, из каких функционально-отражательных сфер "рекрутируются" глагольные предикаты для создания высказываний с субъектами-именами изучаемого референтнотаксономического класса. Наблюдения показывают, что наиболее регулярный отбор происходит из следующих функционально-отражательных групп глаголов: 1) связанных с именами, обозначающими материальные "тела": полусвет стоял', тень скользила, тень торчит, тьма навалилась, свет упал, тьма обступила; стоял шум, висел гвалт, звук упал, посыпался шорох; стояла вонь, запах застрял, запах докатился; стоял дъш, дым поднимался, дым опускался, дым слоился; огонь упал, огонь опускался, пламя заострилось, искры летят; 2) связанных с именами, обозначающими вещество в определенном агрегатном состоянии: полусвет таял, свет струился, темень стаяла, мрак густел, свет лился, полумрак ' С целью экономии места приводим лишь субъектно-предикатные члены высказываний, встретившихся в художественной литературе. 165

замерзал; тишина вливается, свист вскипел, полонез дул, голос загустел, звуки растаяли, стук смягчился; запах растаял, хлынула вонь, запахи потекли, запахи мешались; дым растаял, дым вытекал, дым струился, хлынул дым; огонь выплеснулся, огонь потек, пламя загустело; 3) связанных с именами, обозначающими живую материю: а) в самом общем виде: свет жил, тени вживали, полумрак умирал, огонек созрел, тьма растет; шум растет, голоса ожили, звук умер; дымы вырастали; огонь вырос, пламя умерло; б) живую материю, способную к самостоятельным действиям (то есть "человек", "животное"): свет лизнул, тьма съела, луч побежал, тьма ползла, тени прыгали; звук родился, голоса бегут, звуки ходят, эхо понесло; запах шел, запахи встали, запахи щекотали (ноздри); дым шел, дым ел (глаза); огонь шел, плсшя облизывало (стены), огонь перебегал, огонек шевелился, пламя прыгало; в) "человека": огоньки заплясали, прошивали молнии (черноту), лучи вычерчивали (круги); эхо ответило, выстрел проставил (многоточие), звуки намекали; запахи пели; дым рисовал (фигуры); пламя танцевало, огонь целовал (избу); г) "растения": свет увядал, зарево расцветало; звук пророс, эхо созрело; запахи проросли; проклюнулся дымок; огонь увял, огонек расцвел; д) "животные": огонь сожрал (записи); звуки роились, порхнул смешок, вспорхнуло слово; тьма сожрала (путников); 4) для ряда изучаемых имен субъектов характерны индивидуальные связи с конкретными ФОГ глагольных предикатов. Так, например, в сфере имен, обозначающих световые явления, наблюдаются "заимствования" глаголов, отражательно связанных с именами, обозначающими звуковые явления: свет звучал, луч журчал. В сфере имен, обозначающих звуковые явления, возможны "заимствования" из ФОГ глаголов, обозначающих световые явления и явления природы: крики и стоны вспыхивали и гасли, накрапывала русская речь и др. Подобные случаи метафорического употребления глагольных предикатов, формирующих функциональноотражательный неизосемизм, вызываются действием синестезии восприятий человека. Таким образом, для имен субъектов, входящих в референтно-таксономический класс "натурфактов", и сочетающихся с ними ФОТГП характерны общие коммуникативные черты: а) они формируют высказывания бытийного типа, выявляющие "бытийное состояние" референтов, названных именами субъектов. В случае же употребления глагольных предикатов, в прямых значениях 166

отражательно относящихся к иным референтнотаксономическим классам субъектов, формируются предложения характеризующего типа; б) глагольный предикат в пределах семантической модели "явление природы (натурфакт) -> его реализация" может представлять имя субъекта то как носителя специфических субстанциональных (вещественных) черт, ' то как определенное разворачивающееся во времени и пространстве явление, то совмещая обе эти характеристики. При этом само глагольное действие в пределах одной семантической модели может коммуникативно расчленяться, выступая то как проявление (при субъекте — имени субстанции), то как протекание (при субъекте — имени явления), то есть, по существу, быть носителем ССК, для объективации которых необходимо обращение к сочетаемостным и трансформационным потенциям высказываний; в) в пределах "длинного" субъектно-предикатного семантического компонента формируется отношение "натурфакт -> его проявление в виде самодвижения". Это (само)движение как способ существования референта объективной действительности дифференцируется по разнообразным признакам, входящим в интенцию (или конкретный замысел) говорящего. Дифференциация носит семасиолого-ономасиологический характер и осуществляется на последующих этапах речепорождающего процесса. § 2. Коммуникативные типы глагольных предикатов в высказываниях с именами субъектов- "психофактов " Рассмотрим специфику коммуникативного проявления типов глагольных предикатов в высказываниях с именами субъектов, относящихся к иному ономасиологическому (референтно-отражательному) классу, а именно — с абстрактными именами. Несмотря на то, что четкое и непротиворечивое разграничение абстрактных и конкретных лексических единиц практически неосуществимо [Руденко 1990, с.77], все же можно указать на ряд признаков абстрактных имен, отличающих их от имен конкретной семантики и имеющих непосредственное влияние на сочетаемость последних с глагольными предикатами. Важнейшей чертой абстрактной лексики является то, что она выступает результатом вторичной ступени обобщения того, что было уже обобщено при образовании конкретных имен существительных; это представление сущего как имен действий, отношений и, прежде всего, свойств. В силу этого для абстрактных имен характерны некоторые "неименные" черты, прежде всего черты признаковости (предикатности), 167

выполняющие важную внутриязыковую функцию приведения грамматической формы предложения в соответствие с его коммуникативной организацией [Арутюнова 19806]. "Денотат абстрактного имени в языковом выражении предстает как лишенный отдельности, обособленности и, следовательно, способности входить во множество, исчисляться... Абстрактные имена в первичном значении не могут вступать в сочетания с количественными числительными, а в языках с морфологической категорией числа принадлежат к разряду "Singularia tantum" [Руденко 1990, с.97]. Обладают они и иными коммуникативными признаками (см.: [Руденко 1990]; там же представлена обширная литература по теме). Среди абстрактных имен существительных наивысшим проявлением абстрактного характеризуются имена, обозначающие внутренние чувства и душевные состояния человека [Полюга 1991, с.731], то есть, согласно отражательной классификации, психофакты. Специфика глаголов, приписывающих динамичные признаки именам психофактов, состоит в том, что они отражательно в прямых значениях "приписаны" характерным для них ФОГ имен субъектов; функционально же (в том числе и в переносных значениях) сочетаются с именами психофактов, создавая конструктивный центр высказывания, его пропозицию. Иными словами, принадлежа к именам несвободной сочетаемости [Арутюнова 19766, с.93], имена психофактов не имеют характерных только для них глагольных предикатов, а коммуникативно "сопрягаются" с предикатами второго порядка, основывающимися на различных образных представлениях, метафоре. Происходит своеобразное "заимствование" глагольных предикатов из иных функционально-отражательных сфер, или ФОГ. В лингвистической литературе имена психофактов хорошо изучены в семасиологическом аспекте (в плане семной структуры слова, системно-структурной организации, стилистических функций в высказывании и тексте и некоторых других аспектах (см., например: [Бабенко 1989; Гридин 1979; Квасюк 1983] и другие); коммуникативное "поведение" и, прежде всего, их сочетаемостные потенции изучены в меньшей степени (см.: [Другова 1984; Зализняк 1985; Прокуденко 1969; Цейтлин 1976]); функциональноономасиологические же их особенности практически не изучены. Недостаточно исследован вопрос о том, из каких отражательных сфер "рекрутируются" говорящим глагольные предикаты для формирования грамматического центра высказывания, как они в нем функционально проявляются. Типология, предложенная Н.Д.Арутюновой [Арутюнова 19766, с.93-111], проводилась без учета позиций имен психофактов 168

в высказываниях, а также без строгой классификации референтно-таксономических групп имен предметного (идентифицирующего) типа значения. Ниже предпринимается попытка функционально-ономасиологической типологии глагольных предикатов, приписывающих динамичные признаки именам психофактов в роли их субъектов. Наблюдения показывают, что наиболее коммуникативно значимыми ФОТГП в высказываниях с именами психофактов выступают проявление (бытие, существование, отношение, свойство, состояние, качество, влияние) и нахождение. Указанные ФОТГП в конкретных высказываниях реализуются в следующих коммуникативных подтипах: I. Общее указание на проявление психофактов: 1) их наличие во внутреннем мире человека: любовь была, чувства еще оставались, мечты сбывались, волнение изобразилось на лице, тоска стояла в глазах; ... все время стояла в голове одна и та же мысль... (А.Курчаткин. Записки экстремиста); Одна утеха, одна радость оставалась у него: удивительный верховой конь (И.Тургенев. Конец Чертопханова); 2) процессуальность в проявлении психофактов: а) их проявление во внутреннем мире человека: явились мечты, появились новые заблуждения, возникло отчуждение; ...к горлу подступила обида (В.Астафьев. Царь-рыба); ... и опять вступает ему в грудь приторная, сосущая истома бессонья (А.Куприн. Ночная смена); ... на лодке подымается общая тревога... (А.Куприн. Листригоны); ... в его (Бориса) широко раскрытых глазах показался безумный ужас (А.Куприн. Черный туман). Процесс появления (возникновения) сопрягается с движением: Поднимаются воспоминания, которым нет ходу в будни (А.Солженицын. В круге первом); б) исчезновение из внутреннего мира человека: мечты исчезли, надежды пропали, тоска миновала, страх уступил место злости; ... все ужасы этой ночи прошли без следа... (А.Куприн. Белый пудель); Потом все исчезло: и мысль, и сознание, и боль, и тоска (А.Куприн. В цирке); Приторная истома сразу пропадает (А.Куприн. В цирке); в) протекание во времени ("дление"): блаженство длилось, веселье продолжалось; ... его спокойствие передавалось Николаю (В.Привальнюк. Звонок); ... далекое воспоминание скользнуло в уме лошади (А.Куприн. Изумруд); ... что-то тревожное не выходило из моей души... (А.Куприн. Черный туман); г) протекание во времени, сопровождающееся звуковыми и иными эффектами: В голове звенело отстоявшееся очищенное страдание (А.Солженицын. В круге первом); Но звукнула в его 169

голосе такая скорбь, будто он прощался (А.Солженицын. В круге первом);

3) интенсивность проявления:

а) с большей силой, интенсивностью: гордость распирала его, злоба бурлила, желания бушевали в душе, смятение теснило грудь, самолюбие взыграло; В последний раз "реконструщионный зуд" обуял местные власти, пожалуй, шесть лет назад ("Лит. газета", 1990, 31 янв.); // только совесть с каждым днем страшней Беснуется: великой .хочет дани (А.Ахматова. "Все отнято, все..."); б) с охватом большой "площади" внутреннего мира человека: томление овладевало им, мечта объемлет ум; Тоска охватывала сердце при взгляде на разрытую землю, на пустые коробки выгоревших домов (В.Гроссман. Жизнь и судьба); ... мечты расширяли душу, раздвигали ее пределы (И.Привальнюк. Звонок). В этих случаях наблюдаются связи с отражательным классом "действия, осуществляемые живыми существами" (см. ниже); в) в сравнении: самомнение превосходило все остальные чувства, холодность преобладала в нем; 4) результат влияния на человека, его внутренний мир, самочувствие, поведение и т.п.: ее гнев удивил Николая, злость испугала его, волнение оглушило Ивана, страх помутил разум, недоверие друзей угнетало, истома томила, равнодушие опустошало, любовь возвышала; А голод донимал все сильней и сильней (В.Быков. Облава);Усталость и страх измучили меня (И.Полянская. Чистая зона); II. Представление психофактов как физически воспринимаемых "тел" ("вещей"): 1) находящихся в каком-либо положении, как-либо размещающихся в пространстве: усталость лежала в душе; Все равно любовь моя — тяжкая гиря ведь — висит на тебе, куда ни бежала б (В.Маяковский. Лиличка); Ее мысли торчат и колются, как конский волос из плохо сшитого пиджака (Ю.Трифонов. Обмен). Уточнение может касаться положения тела: а) контактирующего с другим телом: равнодушие коснулось души, озарение задело крылом; б) находящегося вокруг чего-либо: презрение друзей окружало Николая; Ненависть густо обволокла Листницкого (М.Шолохов. Тихий Дон); в) внутри чего-либо: Неприязнь к людям, злоба на них заполняли все в нем... (В.Астафьев. Царь-рыба); Бесконечная скорбь, ужас, непонимание и глубокая, виноватая жалость переполняли сердце офицера... (А.Куприн. Поединок);

170

2) находящихся в движении: накатила хандра, промелькнули впечатления, обрушилась злоба, рухнула мечта; ... ложь разлита в воздухе, в музыке, витает, в облаке плывет (И.Полянская. Чистая зона); Все мысли быстро пронеслись в голове подполковника Климентьева (А.Солженицын. В круге первом); Все верят всему, критичность падает ("Лит. газета", 1990, 31 янв.); 3) характеризуемых с физической точки зрения: а) в изменении своей целостности, объема и некоторых иных характеристик: доверие дало трещину, восприятие сузилось, чувства утончились; Но эти мысли шли лениво, рвались (В.Гроссман. Жизнь и судьба); (Чувство) с необыкновенной силой расширилось в груди у Ромашова (А.Куприн. Поединок); б) мелкие и легкие (легче чего-либо): мысли разлетелись, желания рассыпались; Как скоро светлые рассеялись мечты (Н.Плещеев. Раздумье); И вот в нашей лживой памяти ужасное тонет, а приятное всплывает (А.Солженицын. В круге первом); в) крупные и тяжелые (тяжелее чего-либо): неприятное тонет, тоска давила, навалилась усталость, желания теснили; Изумление вытеснило ее (ярость) напрочь (А.Курчаткин. Записки экстремиста); г) блестящие, издающие или отражающие снег: любопытство искрилось в его глазах; Во взгляде Рослого ... блестела пустая, металлическая жестокость (А.Курчаткин. Записки экстремиста); Как Млечный Путь любовь твоя Во мне мерцает влагой звездной... (М.Волошин. "Как Млечный Путь..."); д) горячие (теплые): восторг обжег души, горечь печет сердце; Если боль — так пускай болит, Если радость — пусть греет (В.Звягинцев. "Ни твоей..."); Неожиданное сочувствие блажепненъкого согрело и приласкало мое сердце... (А.Куприн. Блаженный). В ряде случаев наблюдается проявление каузации состояния; е) холодное (с каузацией соответствующего состояния иного "тела"): рассудок охлаждал мечты, ненависть холодила сердце, равнодушие заморозило душу; ж) непрозрачное: страсть застила глаза, воображение заслоняло реальную жизнь; з) незвукопроводные: острое горе глушило все чувства, смятение заглушило все; и) острые (с каузацией изменения состояния иного "тела"): гордость язвила душу, ревность царапнула сердце, недоверие ранило, острое желание пронзило Николая; Предчувствие кольнуло (В.Маканин. Отставший); Ее мысли ... 171

всегда торчат и колются, как конский волос из плохо сшитого пиджака (Ю.Трифонов. Обмен); к) твердые/мягкие: Желания определились, отвердели (Л.Татарчук. Такой случай); ... ее (Наташи) непреклонность смягчилась (В.Маканин. Отставший). III. Представление психофактов как природных "тел", "явлений", "процессов", "образований", то есть как натурфактов: 1) веществ в разнообразном агрегатном состоянии: а) жидкостном: наплывала нежность, чувства переливались (изливались, плескались, кипели), горе затопило рассудок; И в то оке время в его голове текли медленные и равнодушные мысли (А.Куприн. Изумруд); Выносились решения, выплескивались чувства... (В.Орлов. Аптекарь); Радость ... сочится из глаз (С.Есин. Имитатор); ... тихое ощущение счастья лилось в его душу (В.Быков. Облава); б) газообразном: благодарность испарилась, чувство радости улетучилось; в) твердом: Его душевная тяжесть растаяла (А.Грин. Алые паруса); ... сомнение выпало в осадок (И.Полянская. Чистая зона); г) без уточнения агрегатного состояния (с одновременным подчеркиванием изменения внутреннего состояния человека): надежда пьянила, страх дурманил голову, постоянная усталость отравляла существование, гнев туманил мозг; И все-таки мечта... опьяняла (В.Быков. Облава); 2) явления природы, стихии: а) огонь (пламя, пожар): злоба пылала, страсть опалила душу, чувства разгорались, мстительность выжгла сердце, надежды дотлевали; Мысли вспыхивали и проносились огненными стрелами (А.Солженицын. В круге первом); ... на лице Нержина явственно угас порыв спора (А.Солженицын. В круге первом); б) ветер (буря, ураган, смерч, движение воздуха): воспоминания навеяли грезы, спокойствие овевало сердце; II дикой свежестью и силой Мне счастье веяло в лицо (А.Ахматова. Воспоминания); ... давняя застарелая тревога сквозила в цепком, настороженном взгляде... (В.Быков. Облава); 3) живая материя (в самом общем проявлении): человек, животное, растение: а) жизнепроявление: Я знаю женщину: молчанье, Усталость горькая от слов Живет в таинственном мерцанье ее расширенных зрачков (Н.Гумилев. Она); ... росло нетерпеливое волнение (А.Шолохов. Тихий Дон); Неуимчивое чувство на отгадку исторической лжи, рано зародилось, развивалось в мальчике остро

172

(А.Солженицын. В круге первом); ... вокруг разрастается ненависть и... она рождает только ненависть ("Лит. газета", 1990, 31 янв.); б) начало существования: родилось доверие, возродились чувства, зародилось понимание; Опять сравняется вода, Страсть не воскреснет никогда (М.Лермонтов. "Не может быть..."); в) конец существования: Эти мечты погибли (И.Бунин. Учитель); ... любовь ее девичья Никогда не умрет (М.Исаковский. Огонек); г) длительность существования: гнев перерос в ненависть; Желаю, чтоб твоя любовь пережила меня (С.Щипачев. "Поверь..."); д) изменение состояния: Разоренное, взорванное сознание его ... слабело (А.Грин. Алые паруса); ненависть утомилась, хладнокровие усилилось; 4) растения: в сердце проросли сомнения, нега распустилась в душе; Так нынче при встрече с тобою расцветает Счастливая наша любовь (Я.Шведов. "Как будто весна..."); 5) живые существа (люди, животные, птицы) в наиболее общих проявлениях: а) начало "проживания" в определенном "месте" внутреннего мира человека и высших животных: скука прочно поселилась в его душе; 6) проявление физиологических действий и состояний: Разлука их обоих съест, Тоска с костями сгложет (Б.Пастернак. Разлука); ... в саркофаге спит блаженная любовь (О.Мандельштам. Соломинка); ... чувства еще дремали (И.Тургенев. Накануне); в) простейшие физические действия: злоба душила, ненависть охватила его; Ревность не трогала нас с тобой (А.Яшин. Извечное); И в глубине души, где сумрака потоп, стучит любовь... (В.Казин. "Тебе не ночь..."); ... чувства и впечатления, захватив его, отступали нехотя (А.Солженицын. В круге первом); Отчаяние, ненависть и голод терзали меня (А.Куприн. Блаженный); г) движение: Мысли мои скачут (А.Крон. Бессонница); А в дом только радость войдет (И.Уткин. Ты пишешь письмо мне); Пылкое, никогда не испытанное мною желание побежало по всему телу... (А.Куприн. Ночная фиалка); ... в глазах его (Берлиоза) еще прыгала тревога, и руки дрожали (М.Булгаков. Мастер и Маргарита); Робкая надежда ... все же копошилась... (В.Каверин. Двухчасовая прогулка); ... мысли ... почти не шевелились (В.Астафьев. Пастух и пастушка);

173

д) специфические действия, поведение: ярость впилась ногтями в душу, раскаяние грызло, ревность царапала сердце, злость вонзила зубы в сердце; Горе не на шутку Разыгралось (Б.Пастернак. "Горе не на шутку..."); е) каузация как результат действия, движения: — смерти другого существа: ненависть убивает, равнодушие умертвляєш; — изменения состояния существа или "тела": Чалдонская настырность, самолюбство, жадность, которую он почел азартом, ломали, корежили человека, раздирали его на части (В.Астафьев. Царь-рыба); ... меня мял, скручивал нестерпимый стыд (А.Курчаткин. Записки экстремиста); — движение живого существа или тела: // опять зачертит иней, II опять завертит мной Прошлогоднее унынье II дела зішьі иной (Б.Пастернак. "Никого не будет в доме"); ... чувство водило за собой мысль (В.Гроссман. Жизнь и судьба); ... чувства толкают нас впереди разума (А.Солженицын. В круге первом); — внешнего вида: Лицо Богатырева черной лапой испятнил гнев (М.Шолохов. Тихий Дон); 6) животные, птицы: обида гнездилась в сердце, нежность отлетела, мысли бодались; II вдруг его (Астреина) сознание полетело по бесконечной кривой куда-то вниз, в темную пропасть, и угасло (А.Куприн. Мелюзга); 7) человек: а) физическая деятельность: терпимость строит взаимоотношения, чувства возводят характер, спокойствие обезоруживает, любовь сметает все преграды; ... смутная тревога... цепко держала его в своих объятиях (В.Быков. Облава); Воображение вдруг нарисовало ему ... схимника (А.Куприн. Мирное житие); б) речевая деятельность: надежда звала за собой, чувства просились наружу, совесть возроптала, разум призывал к спокойствию, совесть укоряла, ум запрещал; II все-таки мечта звала... (В.Быков. Облава); Любовь твоя жаждет так много, Рыдая, прося, упрекая... (М.Волошин. "Любовь твоя"); ... грусть запросилась вон... (В.Пьецух. Правильная Россия); в) мыслительная деятельность: любовь помнит все, чувства не размышляют; Любовь... часто забывает Про маленький, мутный исток (М.Кузмин. "У всех одинаково бьется..."); г) социальная деятельность и отношения между людьми: сознание бунтовало, ум восставал против этого, надежды обманули, воспоминания угнетали, страсти руководили им, вера спасала; ... руководит Сашкой в его проделках вовсе не алчность к

174

деньгам, а мальчишеская, бездумная, веселая проказливость (А.Куприн. Листригоны); д) эмоциональное состояние: То ненависть пытается любить, Пли любовь хотела б ненавидеть? (И.Северянин. Вернуть любовь); Любовь твоя жаждет так много... (М.Волошин. "Любовь твоя..."); е) изменение состояния: // страсть, как свидетель, седеет в углу (Б.Пастернак. Марбург). Наблюдаются также иные, менее частотные, функционально-отражательные типы глагольных предикатов. Рассматривая высказывания с именами субъектовпсихофактов, можно сделать вывод, что их глагольные предикаты образуют усложненные полипредикативные конструкции, представляющие собой вторичное средство для отражения ситуации интеллектуальной деятельности и эмоционального состояния лица, трансформированные варианты семантических моделей "субъект и его эмоциональное состояние" [Михайлова 1985, с. 15]. При этом для построения предложений (высказываний) с субъектамиименами психофактов как словами несвободной сочетаемости говорящий использует вторичные глагольные предикаты практически всех ФОГ, что способствует формированию предложений характеризующего типа (см., например: [Арутюнова 19766, с. 376]). § 3. Системная и коммуникативная организация некоторых глагольных ФОГ В отличие от рассмотренных выше высказываний со вторичными глагольными предикатами для высказываний с субъектами — именами людей, животных, растений и некоторыми другими в большей степени характерны первичные, то есть изосемичные (функциональноотражательно "свои") глагольные предикаты. Рассмотрим принципы коммуникативной и системной организации, направление развития переносных значений и наиболее общие закономерности формирования коммуникативных типов предложений с предикатами узкой функциональной отнесенности на материале глагольных предикатов, приписывающих (предицирующих) референтнотаксономическому классу имен "растения" (лат. gramina) и "животные" (лат. bestia) свойственные им динамичные признаки. Назовем такие глаголы вслед за Р.С.Ганжой граминальными и бестиальными [Ганжа 1970]. Иными словами, ниже будут рассматриваться не все возможные глагольные предикаты, встречающиеся в высказываниях с 175

именами субъектов "растения" и "животные", а только те, ономасиологическая структура которых содержит соответствующие ОС. § 3.1. Грамшшльные глаголы Как отмечал Гегель, в царстве растений господствует рост [Гегель 1975, с. 399], поэтому граминальные глаголы отражают все возможные стадии (фазы) и способы роста как формы жизнепроявления растений: от зарождения, начала бытия, до гибели, перехода к небытию, что и формирует основные коммуникативные подтипы ФОТГП. Важнейшие из этих подтипов: 1) глаголы, обозначающие зарождение, появление на свет растений, новых побегов, плодов: выходить "показываться из земли, всходить", всходить, браться, прорастать, наклевываться, проклевываться, простреливаться, приниматься, завязываться, опыляться, прививаться, выгонять (побег), выкидывать (цветок, побег), выпускать (побеги), выметывать (побеги), высеваться; 2) глаголы, обозначающие способ роста, расположение в пространстве растений и их частей: ветвиться, куститься, распускаться, укореняться, увивать, оплетать, произрастать (где-либо), глушить (другие растения), полегать, курчавиться, кудрявиться; 3) глаголы, обозначающие цветение растений, их окраску: цвести, зеленеть, желтеть, жухнуть; 4) глаголы, обозначающие достижение растениями зрелости, плодоношение, появление "потомства": плодоносить, созревать, доспевать, вызревать, наливаться, выколашиваться, отцветать, спеть, высеменяться, самоопыляться; 5) глаголы, обозначающие конец роста, переход к небытию растений, их частей и плодов: вянуть, увядать, опадать, облетать, осыпаться, вымерзать, выпревать, вызябать, чахнуть, глохнуть, червиветь, выгорать; 6) специфической группой являются глаголы, обозначающие воздействие растений и их частей на человека, животных, окружающее в целом: жалить, жалиться, жечь, жечься и некоторые другие. В силу функциональной "настроенности" на определенную ФОГ имен ("растения") граминальные глаголы обладают однопризнаковым подтипом признакового типа значения, для которого характерны широко развитая 176

гипонимия, слабая представленность антонимии и полное отсутствие конверсии. В анализируемой группе глаголов зафиксировано всего четыре пары антонимов: зацвести — отцвести, расцвести — отцвести, расцвести — увянуть, расцвести — завянуть, то есть всего пять глагольных лексем. Входя в обширный функционально-ономасиологический класс глаголов, предицирующих динамичные признаки именному классу слов "живая материя", граминальные глаголы выступают гипонимами глаголов-гиперонимов расти, жить, существовать, развиваться, гибнуть и других. Синонимические отношения в изучаемой группе слов представлены довольно широко. В частности, в "Словаре синонимов русского языка" [Словарь синонимов] зафиксировано 36 граминальных глаголов, входящих в 8 синонимических рядов. Эти ряды объединяют в основном синонимы идеографического характера, то есть глаголы, их составляющие, отличаются смысловыми оттенками. См., например: приняться, прижиться, взяться, укорениться, привиться, где взяться — "хорошо приняться, прижиться, начать быстро расти"; укорениться — "укрепиться корнями в почве"; слово же привиться указывает на приспособление растения к новым климатическим и иным условиям [Словарь синонимов 1971, т.2, с.261-262]. Стилистическая синонимия практически не выражена. Большинство граминальных глаголов многозначно. Анализ словарных материалов и наблюдения над функционированием изучаемых глаголов в сфере художественной речи позволяют выделить наиболее частотные ономасиологические модели их метафорических связей со словами следующих функционально-ономасиологических групп: 1) "люди" (девушка цвела, старик увядал, Аня быстро созревала); 2) "части тела" (щеки цвели, брови кустились, ланиты увяли); 3) "психофакты" (ненависть прорастала в сердце, любовь отцвела, чувства увялц); 4) "явления природы" (метель увяла, ураган разрастался, солнце вызревало над вершинами сосен); 5) "абстрактные понятия" (дело цветет, новое укоренилось, опыт привился, новое заглушалось); 6) "физические явления и процессы" (на небе расцветали взрывы, салют осыпался, стрельба разрасталась); 7) "натурфакты" и "артефакты" (реки и дороги ветвились, ракета распустилась в небе, вершины холмов прорастали сквозь мглу); 8) "вещества" и "пищевые продукты" (вино созрело, пироги доспели) и некоторые другие. В функциональном аспекте с точки зрения формирования семантических типов предложений с предикатами — 177

граминальными глаголами существенное значение имеет вид (совершенный или несовершенный) глагольной лексемы и номинативный характер ее значения (основное, прямое или вторичное, переносное). Все функциональные подтипы граминальных глаголов несовершенного вида в прямых значениях формируют предложения бытийного типа [Михайлова 1985, с.11-13], см., например: За кружевными занавесками цвели в вазонах комнатные цветы (К.Паустовский. Повесть о лесах); Вот уже созревает луговая клубника (К.Паустовский. Повесть о лесах); Вот уже опять черемуха в Быковке доцветает (В.Астафьев. Пастух и пастушка). Наличие локализаторов {за занавесками, в травах, в Быковке), обозначение определенного состояния в жизни растений в их естественных условиях указывает на бытийный характер рассмотренных предложений (см. детальнее: [Арутюнова, Ширяев 1983, с. 115]). Граминальные глаголы во вторичных (переносных) значениях формируют предложения характеризующего типа, см., например: ... на припеках прострелились почки на вербах (В.Астафьев. Яшка); ... уже проклюнулись красными гвоздиками ровные и напористые всходы (С.Михеенков. Ночь расставаний); ... брызнули по косогорам фиалки (В.Астафьев. Пастух и пастушка). В отмеченных случаях глагольные предикаты указывают на непостоянный признак способа существования растений и привносят в предложение черты характеризации. В семантической структуре глаголов совершенного вида выдвигается на первый план сема становления признака, то есть усиливается характеризующий компонент (трава проросла, яблоня заплодоносила, листья пожухли, хлеба высохли) при сохранении предложением общего характера бытийности. § 3.2. Бестиальные глаголы В толковых словарях русского языка (прежде всего БАС и МАС) зафиксировано около тысячи бестиальных ЛСВ глаголов [Ганжа 1970, с.38]. Модернизируя и расширяя классификацию Р.С.Ганжи, отметим, что бестиальные глаголы по наиболее общему семантическому признаку (архисеме) членятся на следующие группы: 1) глаголы, обозначающие появление на свет, способы рождения детенышей и размножения животных: вывестись "появиться на свет (о птицах, насекомых и т.п.)", вылупиться "выйти из яйца (о птицах, змеях, черепахах и пр.)", выклевываться (о птенцах), котиться (о кошке), котиться (об 178

овце, козе, зайчихе), жеребиться (о кобыле, ослице, верблюдице), телиться (о корове, буйволице), ягниться (об овце), щениться (о собаке, волчице, лисе и т.п.), высидеть (о курице), вывести (о птицах), нереститься (о рыбе), копулировать "слиться попарно (о низших организмах)"; 2) глаголы, обозначающие жизнь животных в целом, районы их распространения, обитания: водиться "иметься, жить (о животных, птицах и т.п., когда речь идет о районе их распространения)", вестись "иметься, быть в достаточном количестве, жить, плодясь (о птицах, животных)"; 3) глаголы обозначающие специфические движения, характерные для того или иного вида животных: порхать (о птицах, бабочках), рысить (о лошадях, волках т.п.), галопировать (о лошадях), идти "передвигаться стаей, косяком и т.п. (о рыбе, мелком пушном звере)", играть "выпрыгивать из воды (о рыбе)", бодать/ся, брыкать/ся, лягать/ся, есть "кусаться, жалить (о насекомых)", клевать "ударять клювом", дыбиться (о лошади), баловать/ся "резвиться, играть (о животных)", красться "осторожно, незаметно подбираться к добыче (о животных)"; 4) глаголы, обозначающие специфические действия и образ жизни животных: артачиться "неповиноваться, сопротивляться понуждению кучера, ездока, погонщика и т.п.", блудить "воровать, таскать (преимущественно о животных, например, о кошке)", вылизаться "очистить, обмыть себя лизанием (о кошках, собаках и других животных)", выроиться "образовать новый рой, выделившись из старого (о насекомых)", гнездиться, гнездоваться (о птицах), класться, нестись (о курах), доиться (о корове, козе и некоторых других), мышковать "охотиться за мышами (о животных)", выездиться "привыкнуть ходить в упряже или под седлом (о лошади)", втравиться "приучиться к охоте (о ловчих птицах, собаках)", грызться "кусать друг друга", кусать "щипать клювом (о птицах)", кусать/ся "ранить жалом, хоботком (о насекомых)", когтить "вонзать когти, рвать, терзать когтями добычу (о птицах, животных)"; 5) глаголы, обозначающие способы приема пищи животными и некоторые иные физиологические действия: клевать (о птицах), брать (о рыбе), щипать "отрывая с помощью губ, клюва, съедать", лакать, выгрызать, жировать, "кормиться, резвясь, гуляя (о звере, птице, рыбе)", гадить "испражняться (о животных, птицах)", пастись; 6) глаголы, обозначающие издаваемые животными звуки: выть, лаять, гавкать, мяукать, мурлыкать, мычать, блеять, 179

мекать, ворковать (о голубях), щебетать, щекотать "издавать щекот", курлыкать, куковать, кукарекать, кудахтать, клохтать, квакать, крякать, токовать (о тетереве), граять, дергать (о коростеле), гоготать (о гусях), бить "издавать прерывистые звуки (о пении некоторых птиц)", кликать "кричать (о птицах)"; 7) глаголы, обозначающие специфические состояния животных: беситься "заболевать бешенством (о животных)", линять (о животных и птицах), взмылиться (о лошади), яловеть, выстояться "отдохнуть, остыть после долгой быстрой езды, бега (о лошади)", выгуляться (о домашних животных и птицах), нагулять "кормясь, приобрести тучность, прибавить в весе"; 8) глаголы, обозначающие смерть, переход к небытию: валиться "умирать, дохнуть во множестве (о животных)", околевать, колешь, дохнуть (о животных). Несмотря на однопризнаковость семантики объемы лексических значений, а значит и сочетаемостные потенции изучаемых глаголов, неодинаковы. В их сфере выделяются глаголы, отражающие динамичные признаки, характерные для всего животного мира или многих видов животных: жрать, дохнуть (все животные), лаять (собака, лиса), бодаться (корова, буйволица), доиться (корова, коза), летать (птицы), а также для конкретных видов и индивидов животного мира: ворковать (голуби), квакать (лягушки), токовать (тетерева) и другие. Сочетаемость первого типа глаголов шире, чем второго, что совершенно естественно. Закрепленностью за одним таксономическим классом имен объясняется наличие в сфере бестиальных глаголов широко развитой гипонимии, например: летать (гипероним) и порхать, реять, планировать (гипонимы). Часто наблюдается отсутствие однословных наименований для гиперонимов при хорошо представленной номинации гипонимов, например: жрать (крупные животные, хищники), клевать (птицы), лакать (собаки, коты, лисы и другие), пастись (травоядные) и другие при отсутствии гиперонима родо-видового пучка. Как отмечалось в специальной литературе, глаголы гораздо более склонны, чем иные части речи, к созданию системных связей, особенно синонимического и антонимического типа (см., например: [Арутюнова 19766, с. 340-341]), однако специфика лексических значений изучаемых глаголов, их тесная субстанциональная "привязанность" к конкретной ФОГ имен субъектов затрудняет образование синонимических и антонимических 180

связей. Антонимические отношения, в частности, в кругу бестиальных глаголов отсутствуют. Слабо представлены в сфере бестиальных глаголов синонимические отношения, охватывающие около двух процентов всех глагольных лексем. Глаголы, обозначающие рождение детенышей и способы приема пищи, в прямых значениях полностью лишены синонимических связей; в двух других подгруппах синонимия носит, главным образом, стилистический или уточняющий характер (в плане дифференциации по видам животных), ср.: лягаться, брыкаться, брыкать, где "лягаться употребляется преимущественно по отношению к лошади; брыкаться и брыкать — также по отношению к некоторым другим животным" [Словарь синонимов 1970, с.523]. Собственно идеографические синонимы редки и уточняют степень проявления признака и место действия, например: лаять, тявкать (разг.), гавкать (разг.), гамкать (прост.), где лаять наиболее употребительное слово; брехать употребляется в текстах, описывающих деревню, маленький городок; тявкать — издавать отрывистый, негромкий лай; гавкать, гамкать — громко, отрывисто лаять [Словарь синонимов 1970, с.501]. Однопризнаковость, узкая функциональная и ономасиологическая сфера приложимости бестиальных глаголов обусловливают регулярность, определенную "компактность" в образовании переносных значений. Рассмотрим наиболее частотные случаи метафоризации изучаемых слов, отметив при этом, что глаголы, обозначающие процесс рождения детенышей животных, переносных значений в литературном языке не образуют. Наиболее регулярные метафорические переносы в литературном языке наблюдаются в случаях предикатного употребления бестиальных глаголов с именами таксономического класса "люди" в позиции субъекта. Глаголы, обозначающие издаваемые животными звуки, актуализируют при этом семантические признаки (семы) "способ произношения", "степень громкости" и некоторые другие. Например: Чего ржете, жеребцы? — выговорил он (посетитель) злобно (Ю.Бондарев. Выбор) (актуализация семы "громко", "несдержанно"); Женщины сидели и мурлыкали, как кошечки (С.Есин. Сам себе хозяин) (актуализированы семы "тихо", "мягко", "вкрадчиво") и подобные. Глаголы, обозначающие способ принятия пищи, а также специфические действия и движения животных, сочетаясь с субъектами таксономического класса имен "люди", актуализируют обычно семы способа совершения действия, например: Гости табунились по интересам (С.Есин. Имитатор) 181

(актуализированы семы "толпой", "беспорядочно"); (Смоляное) взял ее (Ляли) руку, клюнул мокрыми губами — так же клевал тогда, на сцене, в день премьеры... (Ю.Трифонов. Долгое прощание) (актуализированы семы "коротко", "отрывисто") и другие. Частотны метафорические употребления бестиальных глаголов с именами таксономического класса "вещи" ("тела"). В этом случае актуализируются чаще всего семы, рассмотренные в предыдущих случаях, например: Где-то далеко завыли сирены воздушной тревоги и сразу же залаяли

зенитки (Ю.Семенов. Семнадцать мгновений весны); ... машина боднула ворота, они распахнулись, и мы ... въехали во двор (Ф.Искандер. Табу) и некоторые другие. Отметим довольно регулярное употребление глаголов, обозначающих звуки, издаваемые животными, с субъектами — именами существительными, обозначающими явления природы и физического мира. В этом случае актуализируются, как правило, признаки, характеризующие образ действия, например: Море выло, швыряло большие тяжелые волны на прибрежный песок (М.Горький. Челкаш); Ветер ревел и подобные. Таким образом, анализ системной организации и специфики неизосемичных (преимущественно метафорических) связей глаголов предельно узкой субъектной сочетаемости (граминальных и бестиальных), показал, что члены подобных ФОГ используют незначительный арсенал системоформирующих категорий и их метафоризация по линии функционально-отражательных субъектных связей следует по довольно узким коммуникативным каналам. § 4. Опыт функционально-семасиологического и функционально-ономасиологического изучения некоторых системо-формирующих категорий глагольной лексики Рассмотрение вопроса о системной организации граминальных и бестиальных глаголов свидетельствует о том, что структура ФОГ подобного типа, как и структура ЛСГ и СП, формируется при помощи категорий полисемии, синонимии, антонимии, гипонимии, конверсии, следования и некоторых других, что лишний раз подтверждает справедливость мысли о семантико-ономасиологическом, то есть общеязыковом, характере последних. Системность словарного состава языка проявляется на трех важнейших подуровнях: внутрисловном (микроуровне), 182

межсловном (макроуровне) и межгрупповом в пределах всего лексико-семантического уровня языка (мегауровне) (см., например: [Кузнецова 1982; Шмелев 1973]). Одними из наименее семасиологически и ономасиологически изученных системоформирующих категорий внутрисловного и межсловного подуровней словарного состава языка являются соответственно энантиосемия и конверсия. Что же касается подуровня межгруппового, то его системоформирующие категории начинают изучаться в самое последнее время (см., например: [Кузнецова 1978; Кузнецова 1982]). Исходя из общеязыковой природы энантиосемии и конверсии, рассмотрим их семасиолого-ономасиологическую специфику и функциональные подтипы, имея в виду, что указанные системоформирующие категории словаря русского языка с функционально-ономасиологической точки зрения в лингвистической литературе еще не рассматривались. § 4.1. Глагольная энантиосемия в функционально-семасиологическом и функционально-ономасиологическом аспектах изучения Энантиосемия, то есть наличие противоположных значений в структуре слова, — интересное и малоисследованное в современной лингвистике и, в частности, русистике явление. До сих пор не установлен характер противоположности значений одного и того же слова, не определены принципы подачи их в словарях и место энантиосемии в системе парадигматических категорий лексической семантики. В частности, одни ученые видят в ней разновидность таких категорий, как антонимия и омонимия или переходное явление между последними; другие говорят об энантиосемии как разновидности полисемии, переходном явлении между полисемией и омонимией; третьи склонны квалифицировать ее как особую категорию лексической семантики*. Наблюдения над функционированием слов с противоположными значениями в речи позволяют признать наиболее убедительной точку зрению, согласно которой энантиосемия — явление многозначности, "частный случай семантической структуры отдельного слова" [Филин 1982, с.222]. Ученые, изучающие явление энантиосемии, отмечают его распространенность в языках мира. В современном русском языке насчитывается около 300 слов с противоположными * Обзор существующих точек зрения на энантиосемию см. подробнее: [Соколов 1980, с.36-42; Яцковская 1977]. 183

значениями. Большая часть последних — глаголы, но есть среди них существительные, прилагательные, наречия. При этом противоположность значений проявляется в определенной сфере слов, выражающих понятие времени, пространства, движения, эмоциональной и экспрессивной оценки, процесса и некоторых других, то есть слов, значения которых могут так или иначе градуироваться. В сфере существительных и прилагательных энантиосемия выражается прежде всего в противоположной оценке того или иного явления. Ср., Суждены вам благие порывы, но свершить ничего не дано (Н.Некрасов. Рыцарь на час) (положительная оценка); (Фоминишна): Того и гляди пьяный придет. А уж какой благой то, господи! Зародится ведь эдакой озорник! (А.Островский. Свои люди — сочтемся!) (отрицательная оценка); Да, были люди в наше время, Могучее, лихое племя (М.Лермонтов. Бородино) (положительная оценка); — Не бойся, бабка, — сказала она примирительно, — это не лихой человек, он нам худого не сделает (А.Куприн. Олеся) (отрицательная оценка). Энантиосемия наречий проявляется, прежде всего, в выражении значений точности/неточности, уверенности/ неуверенности, ср.: Для всех было очевидно, что она (Прасковья Ивановна) горячо привязалась к моей матери и ко всем нам (С.Аксаков. Детские годы Багрова-внука) ("ясно, понятно"); Тропа, по которой мы ехали, была каменистая, влажная и, очевидно, представляла собой русло высохшей речушки (В.Закруткин. Кавказские записки) ("вероятно, повидимому"); — Если я буду знать наверное, что я умереть должна, ... я вам тогда все скажу ... (И.Тургенев. Уездный лекарь) ("точно, несомненно"); — Ну и пусть пьет себе на здоровье, — сказал Беляев, наверное, улыбнувшись (Г.Марков. Строговы) ("вероятно, по-видимому"). Энантиосемия наречий находит свое внешнее выражение в различии их синтаксических функций в предложении. Однако, как уже отмечалось, гораздо чаще противоположность значений одного слова наблюдается в сфере глагольной лексики. В семантической структуре значительного числа русских глаголов наблюдается противопоставление разнообразных параметров и характеристик действия, процесса, состояния и отношения. При этом наибольшая частотность энантиосемичных противопоставлений наблюдается в сфере ФОТГП деятельности; в значительно меньшей степени — проявления и функционирования; единичные случаи — в сфере нахождения. Важнейшие из этих противопоставлений 184

охватывают классы глагольных предикатов, различающихся способом протекания действия, его интенсивностью, полученным результатом и некоторыми другими признаками. • 1. Классы глаголов с противоположной характеристикой действия. Внутри данного класса выделяется ряд подгрупп глагольных предикатов, противопоставленных признаками: 1) "намеренность (осознанность) действия — случайность (неосознанность, непроизвольность) действия". Ср.: Утром я его (речной порог) просмотрел и решил вещи перенести, а плот спустить (В.Чивилихин. Пестрый камень) (то есть "внимательно осмотреть" — БАС, т.И, стлб. 1373); Германская команда ... просмотрела неожиданную расстановку гостей ["Футбол-Хоккей", 1982, 7 февр.] (то есть "смотря, не заметить; упустить, пропустить" — БАС, т.Н, стлб. 1373); Обедню он постоянно прослушивал в алтаре (И.Тургенев. Несчастная) (то есть "выслушивать кого- что-либо от начала до конца" — БАС, т.Н, стлб. 1371); Нефес стоит над ним и дышит осторожно и медленно, чтобы не прослушать его ответа (П.Павленко. Пустыня) (то есть "слушая, не воспринимать, пропускать; не слышать сказанного" — БАС, т.Н, стлб. 1371); — Осталось всего два часа до начала семинара, бегло хоть проглядите свою лекцию, — сказал решительно Шунин (Л. Кукушкин. Хозяин) (то есть "бегло прочитать; просмотреть" — БАС, т.П, стлб. 994); — Мне кажется, что ты кое-что проглядела в нем (Ф.Гладков. Энергия) (то есть "не замечать; упускать, пропускать" — БАС, т.И, стлб. 994); 2) "противоположная направленность действия по отношению к субъекту". Ср.: (Князь Чебылкин) — Господа, я должен буду приказать вывести нарушителя тишины (М.Салтыков-Щедрин. Губернские очерки) (то есть "увести откуда-либо, удалить за пределы чего-либо" — МАС, т.І, с.247); Дорога вывела нас на шоссе (М.Шолохов. Тихий Дон) (то есть "привести куда-либо" — МАС, т. 1, с.247); 3) "конверсность действия", то есть отдельные ЛСВ глаголов противопоставляются своей функциональной перспективой. Ср.: — Я вам могу одолжить тысячу рублей..., — сказал он, догнав Сергея Никанорыча (А.Чехов. Убийство) (то есть "давать что-либо в долг, взаймы" — БАС, т.8, стлб. 712); Матрена Никитична одела юбку из бумазеи, одолженную для такого случая у одной пожилой колхозницы... (Б.Полевой. Золото) (то есть "брать в долг, во временное пользование у кого-либо" — БАС, т.8, стлб. 655); Занимать деньги в долг так трудно, я прибегал к этому только в случаях действительно крайней необходимости (М.Горький. Письмо В.Г.Короленко) (то 185

есть "брать на время, взаймы" — БАС, т.4, стлб. 713); Если можете пять рублей мне занять, так я поеду ... (Н.Лесков. Шарамур) (то есть "давать взаймы кому-либо" — БАС, т.4, стлб. 715). Отмеченная противоположность характерна также для ряда ЛСВ многозначных глаголов вернуть (вернуть долг, то есть "отдать" и с боем вернуть деревню, то есть "получить обратно"), консультировать (консультировать студента, то есть "давать консультацию" и консультировать с юристом, то есть "получать консультацию, то же, что консультироваться" — MAC, т.2, с.92) и некоторых других; 4) "интенсивность действия — неинтенсивность (беглость) действия". Ср.: ... я не полнею, а распух, — ответил он, — Меня пчелы покусали (А.Чехов. Жена) (то есть "искусать, укусить во многих местах" — БАС, т. 10, стлб. 938); Одинцова покусала угол носового платка (И.Тургенев. Отцы и дети) (то есть "кусать немного, несильно" — БАС, т. 10, стлб.939); Много людей померзло да с голоду погибло (Ф.Гладков. Повесть о детстве) (то есть "погибнуть от мороза, замерзнуть (о всех, многих...") — MAC, т.З, с.280); Немного померз на остановке (то есть "мерзнуть некоторое время, немного" — БАС, т. 10, стлб. 1167). II. Классы глаголов с противоположной временной характеристикой действия. Глаголы, входящие в данный класс, противопоставляются семантическими признаками "начало действия — конец действия". Иногда эта противопоставленность осложняется качественной характеристикой результата действия, что связывает глаголы данного класса с глаголами III класса (см. ниже). Ср.: Снаружи опять завеяло, запуржило (В.Чивилихин. Серебряные рельсы) (то есть "начать веять" — MAC, т. 1, с.502); // вьюга след завеет мой (М.Лермонтов. Боярин Орша) (то есть "засыпать, замести" — MAC, т. 1, с.502); ... Врубов вызвал его (Коншина) и заговорил о поездке (В.Каверин. Двухчасовая прогулка) (то есть "начать говорить" — БАС, т.4, стлб. 354); Наконец он (гость) утомил и заговорил всех (А.Аксаков. Наташа) (то есть "продолжительным разговором доводить до отупения" — БАС, т.4, стлб. 354). По уканному семантическому признаку противопоставлены отдельные значения глаголов заиграть (в саду заиграла музыка, то есть "начать играть" и заиграть пластинку, то есть "играя на чем-либо, привести в негодность" — MAC, т. 1, с.552); запеть (певец запел, то есть "начать петь" и совершенно запеть романс, то есть "частым исполнением опошлить" — MAC, т. 1, с.555) и некоторых других. 186

III. Классы глаголов с противоположной характеристикой результата действия. В пределах указанного класса слов выделяются следующие подгруппы полисемичных глаголов, противопоставленных такими семантическими признаками: 1) "достижение результата — аннулирование результата действия". Ср.: Отконопатить лодку (то есть "конопатя, заделывать; проконопатить" — БАС, т.8, стлб. 1410); Сегодня у меня отконопатили окно, так что я целый день почти пользовался свежим воздухом (В.Кюхельбекер. Дневник) (то есть "освободить от материалов, которыми что-либо законопачено; расконопатить" — БАС, т.8, стлб. 1410). Указанный семантический признак противопоставляет ряд ЛСВ глаголов разгородить (разгородить комнату перегородками и разгородить территорию завода); расшить (расшить платье жемчугом и расшить брошюру) и некоторых других; 2) "достижение результата — отсутствие результата (для субъекта)". Ср.: А ты собирай эти штучки и тащи их домой. Принесешь, ребятишек обделишь, радость им дашь (М.Горький. Трое) (то есть "оделить, наделить" — БАС, т.8, стлб.59); Столоначальник делит доходы с просителей, а я посмирнее, так обделяет (А.Островский. Пучина) (то есть "...лишать чеголибо при дележе, распределении" — БАС, т.8, стлб. 58); (Павел Демидов) отказал большие деньги на строительство университетов в Киеве и Тобольске (В.Чивилихин. Шведские остановки) (то есть "оставить в наследство, завещать" — БАС, т.8, стлб. 1386); Стоило у него попросить ... что-нибудь из его личного инструмента, как ... он (Журочкин) резко и всегда непреклонно отказывал (В.Кожевников. Старший сержант) (то есть "не дать, ответить отказом..." — БАС, т.8, стлб. 1384); 3) "соединение чего-либо — разьединение чего-либо". Ср.: Двоить кожи (то есть "разделять надвое" — MAC, т. 1, с.369); Двоить нитки (то есть "складывать вдвое; соединять по двое" — MAC, т. 1, с.369); Пластовать дерн (то есть "накладывать пластами один над другим" — БАС, т.9, стлб. 1328); ... егерь пластовал убитого медведя (Л.Леонов. Скутаревский) (то есть "разделять на пласты, пластины..." — БАС, т.9, стлб. 1328); (Железная клетка) тряслась по камням мостовой, дребезжа своими плохо свинченными частями (А.Куприн. Собачье счастье) (то есть "соединять, скрепляя винтом" — MAC, т.4, с.50); Матти безнадежно махнул рукой и вернулся к камере. Он свинтил камеру, с трудом снял ее... (А.Стругацкий, Б.Стругацкий. Стажеры) (то есть "снять, вращая по винтовой нарезке" — MAC, т.4, с.50); 187

4) "творческий, созидательный результат — разрушительный результат". Ср.: Срубить избу (то есть "построить из бревен" — БАС, т. 14, стлб. 662); Срублен темный бор (Н.Некрасов. Родина) (то есть "рубкой уничтожить, вырубить" — БАС, т. 14, стлб.662); Вывести новую породу скота (то есть "вырастить, создать..." — MAC, т. 1, с.247); — Хотите, я вам в один день всех мышей и тараканов выведу из хаты (А.Куприн. Олеся) (то есть "уничтожить, истребить" — MAC, т.1, с.247). Указанный семантический признак противопоставляет отдельные ЛСВ многозначных слов оббить (оббить дверь кожей и оббить снег с сапог), вырезать (вырезать из дерева игрушку и вырезать весь скот), выжечь (выжечь узор на игрушке и выжечь все леса в округе) и некоторых других; 5) "достижение положительного (для субъекта) результата — отрицательный (для субъекта) результат". Ср.: На станциях он запасался провизией и вином и с милым радушием угощал попутчиков (А.Куприн. Искушение) (то есть "любезно, радушно предлагать, давать поесть, попить, покурить" — БАС, т. 16, стлб. 262); ... козак Метелица угощает ляхов, шеломя того и другого (Н.Гоголь. Тарас Бульба) (то есть "... бить, избивать — разг." — БАС, т. 16, стлб. 265); Дочитаться до конца романа (то есть "окончить чтение") и Дочитаться до головной боли (то есть "продолжительным чтением довести себя до какихлибо неприятных последствий" — МАС, т.1, с.441); ... она (Лида) решила, что доучится после войны (В.Панова. Кружилиха) (то есть "завершить свое образование" — МАС, т.1, с.440); Доучиться до обморока (то есть "продолжительной учебой довести себя до каких-либо неприятных последствий" — МАС, т.1, с.440). Представленная классификация учитывает наиболее частотные противоположные значения, наличествующие в семантической структуре многозначных глаголов разных ФОТГП. Из нее явствует, что энантиосемия затрагивает определенную сферу потенциально возможных речевых проявлений значений русских глаголов: "качественного" характера действия и процесса, временного протекания и характеристики результата последних. Само варьирование не затрагивает ономасиологической отнесенности глагольных предикатов и осуществляется в пределах одного и того же ФОТГП с использованием отмеченных собственно семантических признаков. При этом у энантиосемичных значений наличествует общая, ядерная часть; противопоставление осуществляется, как правило, по неядерным семам. Последнее — еще одно доказательство того, что энантиосемия — явление многозначности, поскольку 188

антонимичные пары слов противопоставляются ядерными семами и находятся на крайних точках соответствующей лексико-семантической парадигмы [Шмелев 1973, с. 131]. Оставляя в стороне вопрос о причинах и "механизме" возникновения противоположных значений в структуре одного слова (это требует специального рассмотрения), выясним, не мешает ли наличие энантиосемичных значений общению людей? Иными словами, как регулирует язык употребление имеющихся в нем энантиосемичных средств? Ответ на поставленный вопрос может быть только однозначным: энантиосемия как факт многозначности слова не затрудняет процесс коммуникации, не способствует возникновению неопределенности смысла предложений (высказываний), и причиной этого является "разумная расстановка" противоположных значений в структуре языка. Во-первых, большинство энантиосемичных ЛСВ являются элементами лексических систем разных функциональных стилей языка. Так, например, значения глагола блокировать "соединять что-либо в блок" (блокировать проводники) и "мешать выполнению чего-либо" (блокировать соглашение) являются фактами профессионального и публицистического стилей языка. Во-вторых, часть энантиосемичных ЛСВ имеет различную стилистическую окраску, то есть дифференцируется по сферам употребления. Так, например, одно из значений рассматривавшегося глагола отказать "не дать чего-либо кому-либо" является стилистически нейтральным (отказать кому-либо в деньгах), а другое — "передавать кому-либо чтолибо в наследство" — устаревшим (отказать внуку дом). В-третьих, в целом ряде случаев энантиосемичные значения слов имеют различные синтаксические позиции в высказываниях (ср., например, приводившиеся выше случаи употребления слов очевидно и наверное). В-четвертых, энантиосемичные ЛСВ, как правило, входят в разные синонимические, антонимические, гипонимические, конверсные и иные группировки слов, и это "разводит" их в семантическом пространстве словаря языка. Так, например, противоположные значения глагола занимать: (1) "взять взаймы" (литературное) и (2) "дать взаймы" (просторечное) характеризуются разными синонимическими и антонимическими связями. Слово занимать в значении (1) входит в синонимический ряд взять взаймы, позаимствовать, позаимствоваться (разг.) [Словарь синонимов 1970, т.2, с. 133], а в значении (2) — тяготеет к синонимическому ряду одолжить, ссудить, дать взаймы. Между двумя 189

синонимическими рядами наличествуют антонимические отношения. В семантической структуре исследуемых глаголов сложно переплетаются лексические и грамматические (словообразовательные) значения. Подавляющее большинство энантиосемичных ЛСВ глаголов формируется противоположными значениями приставок. •

•

*

-

§ 4.2. Глагольная конверсия в функционально-семасиологическом и функционально-ономасиологическом аспектах изучения Функционально-коммуникативный подход к языку, его единицам и категориям стимулировал исследования, касающиеся изучения вопросов семантической организации связной речи, правил перефразирования высказываний, явлений синтаксической синонимии, антонимии, омонимии, раскрывающих глубинные механизмы построения говорящим предложений, межфразовых единств, сложных синтаксических целых и, конечно, явления конверсии (см., например: [Апресян 1969, с.63-68; Апресян 1970, с. 8-17; Апресян 1974; Величко 1974; Ломтев 1969, с. 104-115]). Конверсия трактуется учеными не только как синтаксическая категория, но и как одна из важнейших корреляций лексической семантики наряду с корреляциями синонимии, антонимии, гипонимии и некоторыми другими (см. об этом: [Апресян 1974; Новиков 1982]). Указанные семантические корреляции являются одновременно важнейшими категориями ономасиологии, формирующими системную организацию ФОГ, поэтому их изучение важно также с точки зрения функционально-ономасиологического изучения номинативных средств действующего языка. Между тем необходимо отметить, что многочисленные фундаментальные вопросы теории конверсии остаются до сих пор нерешенными, в частности не сформулирована в терминах парадигматических корреляций семантическая сущность явления, то есть прежде всего не определено место конверсивов среди других системоформирующих категорий словаря языка. Практически не иесследован вопрос о семантических отличиях между исходным и конверсным словом, не определена роль конверсной корреляции в формировании внутренних и внешних связей ЛСГ, СП, ФОГ и иных парадигматических образований и другие вопросы. В настоящем параграфе предпринимается попытка уточнения места конверсии среди важнейших семасиологоономасиологических категорий номинативной системы языка, определения связей конверсивов с последними (прежде 190

всего синонимией, антонимией и полисемией), а также наблюдения над семантическими отличиями между исходным и конверсным словом. С этой целью ограничимся рассмотрением конверсивов к глаголам, объединенным семой передачи* , то есть глагольным предикатам, входящим в основном в ФОТГП "деятельность", имея при этом в виду, что конверсная корреляция проявляется также в сфере иных ФОТГП. Анализ лингвистической литературы, посвященной проблемам конверсии, показывает, что, несмотря на ряд существенных расхождений в трактовке этого явления, последнее понимается как лексическая и одновременно синтаксическая категория, поскольку само понятие конверсивов базируется на семантико-синтаксической основе, и их характеристика может быть только синтагматико-парадигматической. Поскольку преобразуемые (трансформируемые) высказывания являются синонимичными, а синонимия в синтаксисе предусматривает дифференциацию семантических оттенков, расхождение в экспрессивно-стилистической и модальной окраске, то конверсивы всегда семантически отличны от исходных глаголов. Однако возникает ряд вопросов, в частности: анализ каких предметных имен высказывания достаточен для квалификации глагольных предикатов как конверсивов, какова зависимость процесса обращения от силы связей этих имен? Смешение разных лексико-семантических (и ономасиологических) категорий происходит в силу того, что некоторые исследователи считают возможным говорить о конверсии при трансформационном обращении второго и следующих предметных имен в трех- и многочленных структурах, тогда как конверсивами следует считать слова, обращающие субъект и объект высказывания или два сильноуправляемых объекта, которые входят в предикативное ядро последнего. Обращение второго и следующих сильно- и слабоуправляемых объектов можно квалифицировать только как конверсию дополнений (по терминологии О.Есперсена) [Есперсен 1958, с. 193], а не субъектно-объектную конверсию, что вполне соответствует мысли Т.П.Ломтева о том, что от конверсии отношения следует отличать конверсию предметов в отношении [Ломтев 1969, с. 106-107]. Таким образом, конверсивами целесообразно считать семантически различающиеся слова, обращающие те главные * Отмеченные глаголы имеют статус ЛСГ [Кузнецова 1982]. При этом под объектом передачи и присоединения понимается любой предмет, а также лицо.

(или сильноуправляемые) предметные имена высказывания, которые формируют его предикативное ядро. При этом оба высказывания (исходное и конверсное) остаются синонимичными, то есть передают одну и ту же информацию об окружающей действительности или ее фрагменте (факте, событии, ситуации и т.п.), один экстенсионал. При выяснении места конверсивов в ряду иных системоформирующих категорий семантико-ономасиологического характера необходимо учитывать ряд моментов. Во-первых, категория конверсии определенным образом связана с категорией полисемии. Эта связь проявляется прежде всего в том, что в конверсные отношения вступают не слова в полном объеме своих значений, а отдельные лексико-семантические варианты слова. При этом последние могут иметь разные конверсивы. Так, например, некоторые ЛСВ глагола дать имеют такие конверсивы: 1) взять (деньги в долг); 2) получить (поручение от кого-либо); 3) наделить (коголибо полномочиями). Глагол купить в разных своих значениях вступает в конверсные отношения с глаголами продать (чтонибуть кому-либо) и продаться (врагу) и т.п. Количество конверсивов к одному слову пропорционально количеству его ЛСВ. Однако далеко не все слова и ЛСВ слов могут иметь конверсивы. У глаголов это зависит от их конкретного лексического и грамматического значения (прежде всего аспектуального), словообразовательной структуры и стилистической маркированности. Во-вторых, конверсия связана с синонимией. Близость этих семантических корреляций объясняется прежде всего тем, что с их помощью строятся ситуативно-синонимические высказывания. Кроме того, поскольку к одному слову (лексеме) может быть несколько конверсивов разных типов, между последними могут наблюдаться синонимические отношения. Так, например, конверсивом к глаголу истратить

в трехчленной конструкции (истратить 10 рублей на книгу) выступает глагольная конструкция обойтись в ... (книга обошлась в 10 рублей). При обращении третьего и четвертого сильноуправляемых имен в четырехместной конструкции с тем же опорным словом — глагол заплатить (заплатить комулибо 10рублей за книгу).

Важнейшие различия между синонимией и конверсией заключаются в том, что синонимы обозначают одно и то же понятие [Евгеньева 1966, с. 29], а конверсивы — различные понятия. Отличия на сигнификативном уровне влияют на собственно языковые характеристики рассматриваемых категорий: синонимы имеют тождественные ролевые (или актантные) структуры, в то время как конверсивам 192

свойственны обратные ролевые (актантные) структуры [Апресян 1974, с.261]; конверсивы ситуационно равнозначны, из чего следует, что не существует синтаксических позиций, где они могут нейтрализоваться. У синонимов же наличие позиции нейтрализации является существенной чертой [Шмелев 1973, с. 130 и дальше]. В-третьих, наблюдается связь конверсивов с антонимами. Близость указанных корреляций проявляется "в том, что они соотнесены, хотя и по-разному, с выражением идеи обратности, а значит, принципиально ассиметричны. При этом отдельные типы антонимов и конверсивов могут совпадать. Так, например, к слову начальник и антоним, и конверсив — слово подчиненный, к слову впереди — позади. Признание существования различных типов противоположности лежит в основе разграничения антонимии и конверсии. На уровне языковой системы у антонимов наличествует средний член противопоставления, что способствует возможности перехода на уровне речевой деятельности говорящего контрадикторных отношений в контрарные. Этого лишены конверсивы, полностью исчерпывающие объем понятия. Что же касается других собственно языковых отличий конверсивов и антонимов, то здесь необходимо отметить характерное для антонимов частичное совпадение сочетаемости, чего лишены конверсивы, а также то, что, например, глагольные антонимы могут быть одновалентными и безвалентными, а глаголы-конверсивы всегда не менее чем двухвалентны. Анализ функционирования слов, являющихся конверсными к глаголам передачи, показывает, что данные слова — семантически отличны от исходных глаголов. Причем семантические различия зависят от типа конверсии и структуры конвертируемого предложения (высказывания). Это, во-первых, отличия, связанные с выделением иного субъекта действия по сравнению с исходной структурой и, следовательно, противоположно направленного действия (в широком смысле слова). Ср., Наша страна уже давно экспортирует некоторые виды станков в страны ЕЭС ("Правда", 1979, 29 окт.) и Страны "десятки" импортируют японские автомобили ("Известия", 1979, 16 мая); Начальник дал распоряжение подчиненному и Подчиненный получил распоряжение от начальника. Однако чаще всего оба значения совмещаются в одном высказывании, как это характерно, например, для высказываний, содержащих глагольные

193

предикаты-конверсивы' выигрывать/проигрывать, ввозить/ вывозить (товары), снимать/сдавать (комнату), занимать/ одалживать (деньги), брать/сдавать (в аренду что-либо), принимать/сдавать (дела), наследовать/завещать, покупать/ продавать и другие. Ср.: Здесь он очутился в обществе людей образованных и богатых, которые, шутя и зевая, проигрывали и выигрывали значительные суммы (БАС, т.11, стлб.1098); ... я им завещаю альбом и цветы с могилы сестры Муравьевой (Н.Некрасов. Русские женщины); Бывший председатель думал сдавать дела быстро, как и сам принимал (В.Овечкин. Районные будни); Мы сняли самый лучший номер в гостинице "Москва" (В.Каверин. Два капитана); Китаец Ли Фан-ча... стал лепить комнаты одну к другой, как соты, и сдавать их внаем (А.Фадеев. Молодая гвардия); Дедушка по дороге покупал и продавал и кожи, и шерсть, и воск (Ф.Гладков. Повесть о детстве). Большинство возвратных форм исходных глаголов приобщения объекта обладает единством конвертируемого значения независимо от типа конверсии и структуры высказывания и различием обобщенного значения относительно исходного невозвратного глагола, ср.: присваивать/присваиваться, раскрадывать/раскрадываться, доставать/доставаться, скупать/скупаться, арендовать/ арендоваться. Во-вторых, имеют место различия, связанные с выделением дополнительных характеристик предмета передачи, ср.: Солдат получил медаль от командира и Командир наградил солдата медалью. В первом высказывании глагол получил обозначает только факт приобщения объекта, а сам объект выделяется словом медаль. Во втором — глагол наградил своей семантикой указывает на специфическое качество (статус) предмета — "награда". Такое различие характерно для ряда глаголов приобщения объекта и конверсным им, в частности: получить/уплатить, давать/снабжать, предоставлять/обеспечивать, например: Он получил от меня за книгу 10 рублей и Я уплатил ему за книгу 10 рублей; Деньгами его снабдил сосед, вечно пьяный и добрейший отставной моряк (И.Тургенев. Ася) ("нужное, необходимое"); Отряд было трудно обеспечить продовольствием ("необходимым" и "в достаточном количестве"). В-третьих, различия, связанные с выделением качественной характеристики действия (в широком смысле слова) по сравнению с исходной структурой. При этом в • Первым представляется глагол приобщения объекта, вторым — его конверсив.

двухместных конструкциях чаще всего подчеркивается причина совершения действия, ср.: Его купили враги и Он продался врагам. В первом высказывании купить значит "взятками, посулами и т.п. привлечь на свою сторону, подкупить" (БАС, т.5, стлб. 1847). Во втором высказывании продаться имеет значение "изменять, совершать предательство, переходить на сторону противника из корыстных побуждений" (БАС, т.11, стлб. 1023); Арестуйте меня...Убивец я!.. Своих продал... своих... Белякам продался (В.Биль-Белоцерковский. Голос недр). В трех- и четырехчленных конструкциях качественная характеристика действия дифференцируется более разнообразно и затрагивает целый ряд признаков предикатов-глаголов передачи: а) мотивированности, определенной каузации действия, ср.: Брат заразился от меня гриппом и Я заразил брата гриппом; Они нанялись на сезонные работы (В.Быков. В тумане) и Батюшка нанял для меня француза, мосье Бопре (А.Пушкин. Капитанская дочка); Я завербовался на работу и Меня завербовали на работу; б) способа действия, ср.: покупать/отпускать, получать/ оказывать (помощь): Деды ... отпускали по четверти овса чужим кучерам на тройку (И.Тургенев. Чертопханов и Недопюскин), где отпускать "выдавать что-либо, отмеряя, отсчитывая" (БАС, т.8, стлб. 1548), при отсутствии подобных сем в структуре глагольного предиката продавать; в) осуществления действия в чью-либо пользу: получать/отказывать, брать/предоставлять, получать (от коголибо власть, полномочия)/облекять (кого-либо властью, полномочиями), ср.: Вот вырастешь, станешь невестой, я тебе этот шифоньер откажу (Г.Николаева. Жатва); Онегин, тяжбы ненавидя.., Наследство предоставил им (заимодавцам) (А.Пушкин. Евгений Онегин); (Сваакер) был почетным гражданином села, облеченным доверием и властью (К.Федин. Трансвааль). Таким образом, изучение конверсии как синтагматикопарадигматической категории возможно только при точном анализе структуры высказываний, учете статуса обращаемых предметных имен (актантов) и силы связи между последними. При этом существуют определенные закономерности семантического варьирования конверсивами исходных глагольных предикатов, затрагивающие представление субъекта действия в структуре высказывания, качественную характеристику объекта действия и самого действия. Существенной представляется роль конверсной корреляции также в формировании специфической системности словаря 195

языка. Все это вызывает необходимость дальнейшего изучения настоящей лингвистической категории прежде всего в аспекте функциональной семасиологии и ономасиологии. § 5. Опыт функционально-семасиологического и функционально-ономасиологического изучения обстоятельственной глагольной метонимии Метонимические переносы, в основе которых лежат ассоциации по смежности [Араратян 1974, Арутюнова 1979, Ахманова 1966; Корольков 1979], в лингвистической литературе до последнего времени рассматривались прежде всего в сфере имен существительных, то есть ограничивались предметным типом значения. Между тем, как справедливо замечает Е.Л.Гинзбург, ограничение области действия указанного процесса какой-либо одной частью речи ведет к признанию его приметой только этой части речи, что никак не согласуется с фактами общесемиотической значимости метонимии [Гинзбург 1985, с. 147]. Изучение семасиологической и ономасиологической специфики, а также механизмов проявления метонимических переносов в кругу тех или иных частей речи и типов значений, в том числе признакового, к которому принадлежит и глагол, является актуальным кик для познания закономерностей функционирования единиц и категорий реально действующей языковой ситемы, гак и для теории тропеистики. Попытки типологического представления глагольной метонимии на материале разных языков находим в работах [Агеева 1990, Арутюнова 1978а; Арутюнова 19786; Апресян 1974; Гинзбург 1985; Тараненко 1989]. В частности, Е.Л.Гинзбург различает первичную и вторичную глагольную метонимию. Первичная метонимия основывается на смежности самих ситуаций, обозначенных одним глагольным предикатом, то есть на внутрисловных ассоциативнодеривационных связях ЛСВ одной лексемы. См., например: "Оказывать какое-либо воздействие на что-либо -> получить эффект этого воздействия" (Ударить кулаком по столу и В монастыре ударил колокол); "двигаться определенным способом -> делать так, чтобы нечто двигалось этим же способом" (Вода льет на пол и Он лил воду на пол) и многие другие (см.: [Гинзбург 1985]). Вторичная метонимия обусловливается категориальными особенностями лексической и грамматической семантики глагольных слов, прежде всего временной характеристикой глагольного признака и развернутой валентностной структурой глагола, то есть опирается на межсловные семантико-синтаксические связи глагола с другими словами в 196

высказывании. В частности, изменения ономасиологических статусов, категориально-семантических, грамматических и иных характеристик сочетающихся с глаголом лексем (прежде всего имен субъекта и объекта) могут влиять на употребление последнего. Так, например, метонимические филиации глагольного действия, вызываемые регулярными изменениями ОС, а также категориально-семантических и грамматических характеристик объекта действия, осуществляются в случаях типа рубить поленья и рубить дрова, где слово поленья — это объект, который подвергается действию, в дрова — это результат действия (различия в категориально-семантических характеристиках). Подобные отношения наблюдаются в случаях типа: брить бороду (клиенту) — брить клиента, варить картошку — варить суп (из картошки), мести двор — мести мусор (со двора), видеть поэта — видеть фильм (о поэте), слушать оратора — слушать речь (оратора) (различия в ОС и категориально-семантических характеристиках слов). В отмеченных случаях, как справедливо замечает Д.Н.Шмелев, происходит не модификация глагольного значения, а мена по общей метонимической модели (часть — целое, пространственная, временная смежность и т.п.) участников глагольного действия [Шмелев 1973, с. 228]. Подобные метонимические переходы наблюдаются и в случаях изменений ОС имен субъектов действия, например. Гельфрейх осветил картину рефлектором и Рефлектор осветил картину; Она смотрела вдаль и Ее глаза смотрели вдаль [Шмелев 1973, C.225-230J; И улица развращает, нервирует... (И.Бунин. Окаянные дни). Отмеченный тип метонимического употребления глаголов в речи, имеющий множество подтипов [Гинзбург 1985, с. 137143], можно назвать субъектно-объектной (или актантной) метонимией приглагольных имен. Однако в реализации действия, выраженного глагольной лексемой, а также в структуре глагола особую роль играют признаки, отражающие характер протекания действия. Они могут служить основой метонимического употребления глаголов в речи. При этом синтагматические факторы выходят на первый план. Как известно, в объективной действительности определенные виды действий, процессов и состояний могут сопровождаться рядом смежных явлений звукового, зрительного, тактильного и иного характера, вызывающих у субъекта (прежде всего человека) соответствующие ощущения и восприятия. Так, например, движение человека, животного, "тела" или механизма подчас сопровождают 197

разнообразные звуки, которые могут передаваться в речи при помощи отдельных слов и словосочетаний, относящихся к глаголу — носителю основного действия, ср.: Тайки повернули к северной окраине стадиона, потом ворвались в пустынную улицу и с грохотом помчались по селу (А.Ананьев. Танки идут ромбом); Тяжелая машина с железным лязганьем прошла по Ленинградскому шоссе (В.Каверин. Открытая книга); В соседней комнате ходит, шлепая, невестка, слышен ее разговор с сыном (Ю.Трифонов. Старик). В указанных случаях смежные признаки (звуковые) основного действия (движения) выражаются вне глагольной лексемы, поддерживаясь линейной и смысловой смежностью с последней. Однако смежный признак основного действия может передаваться в речи отдельной лексемой, в структуре значения которой он выходит на первый план. См., например: ... из машины выскочила Анчик, сняла туфли и, взвизгивая, захлюпала босыми ногами к калитке (Ю.Трифонов. Игры в сумерках), то есть "пошла, хлюпая ногами"; Прошелестел над нами первый снаряд и разорвался в реке (Г.Бакланов. Июль 1941 года), то есть "пролетел, шелестя"; ... по Невскому то и дело проносились правительственные машины с красными флажками, грохотали переполненные грузовики... (И.Бунин. Окаянные дни), то есть "ездили с грохотом". Обстоятельственная сочетаемость выделенных глаголов (захлюпала к калитке, прошелестел над нами, грохотали по Невскому) позволяет квалифицировать их как глаголы движения, а не "чисто" звучания, точнее, как глаголы с актуализированными архисемами движения на фоне дифференциальных сем звучания. Иными словами, с семасиологической точки зрения при метонимических переходах данного типа в семантической структуре слова проявляется новая архисема, прежняя же превращается в дифференциальную [Журавлев 1983, с.64]. Преобразование значения глагола в подобных случаях начинается под воздействием синтаксической структуры, в которую помещается глагол. В новой конструкции категориальная сема конкретизируется под воздействием иного лексического окружения. С ономасиологической же точки зрения метонимия представляет собой замену одного слова другим, находящимся с первым в синтагматической связи [Журавлев 1982, с.62]. Такой вид метонимического употребления глаголов можно назвать обстоятельственной (или сирконстантной) метонимией, представляющей, по мнению Н.Г.Агеевой, особый случай наиболее глубокой перестройки лексического значения глагола [Агеева 1990, с. 15 . Данный тип глагольной метонимии наименее изучен, несмотря на то, что он влияет 198

на типологию глагольных предикатов, их семасиологическую и ономасиологическую природу. В сфере русского глагола наибольшую склонность к метонимическим заменам отмеченного типа (в ономасиологическом аспекте рассмотрения) проявляют глагольные предикаты, относящиеся к ФОТГП деятельность и функционирование, реже — проявление и протекание. Что же касается семасиологического аспекта рассмотрения, то это глаголы ЛСГ движения, зрительного восприятия, физического действия (в том числе разрушительного воздействия на объект), говорения и некоторые другие. Глаголы указанных ЛСГ формируют внутри обстоятельственного типа следующие подтипы метонимических употреблений: 1) "движение -» слуховой эффект от совершаемого движения". См.: Было слышно, как прошумела машина, резко тормозя у подъезда (В.Попов. Сталь и шлак); Снаряд просвистел над нами и тяжело разорвался где-то около губернаторского дома (В.Беляев. Старая крепость); Человек в плаще прошуршал опять в магазин — к телефону, как понял Сашка (В.Шукшин. Обида); Там огонь был тем страшен, что он выфукивал из-под крыши длинными яркими языками... (В.Распутин. Пожар); 2) "движение -> зрительный эффект от совершаемого движения". Ср.: Синие искры разрывных просверкали позади оружия в гребнях сугробов (Ю.Бондарев. Горячий снег); Володин, занятый подготовкой взвода к встрече, не видел, как промелькнули мимо стадиона легковые автомашины... (А.Ананьев. Танки идут ромбом); Над памятником Линкольну почти что на бреющем полете сверкнул молнией реактивный истребитель (М.Стуруа. Этот безумный...); 3) "движение -> обонятельный эффект от совершаемого движения". Ср. Гремя всеми разболтанными частями, под окнами провонял "Фордзон" (А. Костин. Ждем тебя); 4) "движение -+ характеристика результата движения". Ср.: Пропылит грузовичок, разгонит кур... и на весь день снова глухоманная тишина (С.Есин. Сам себе хозяин); Только под вечер прокоптил комбайн (И.Долин. Там, за рекой); (Солдат): уезжать надо на попутных. Во-он пылят машины (В.Астафьев. Сашка Лебедев); 5) "физическое действие -> слуховой эффект от совершаемого действия". Ср.: ... за воротами шаркают пильщики, И ножи-ножницы точат точильщики (А.Тарковский. Зима в детстве), то есть "пилят дрова, шаркая пилами"; Охрана их (партизан) проворонила, они быстро подложили мину и спустя минут двадцать грохнули груженный состав, шедший в 199

сторону фронта (В.Быков. Волчья стая), то есть "взорвали с грохотом"; ' Викентий Алексеевич похрустывал молодыми огурчиками... (В.Липатов. И это все о нем), то есть "жевал с хрустом"; 6) "физическое действие -> зрительный эффект от его совершения". Ср.: Веснин подошел к столу, блеснул очками на

полковника Осина... (Ю.Бондарев. Горячий снег), то есть "посмотрел, блеснув очками"; 7) "физическое действие -> способ его выполнения, совершения".

полушубка

...

"стряхнул,

Ср.:

Мохнаков

(В.Астафьев.

хлопая";

охлопал

снег

с

воротничка

Пастух и пастушка),

Зарыли

безвестных

стариков,

то есть бугорок

лопатами прихлопали ... (В.Астафьев. Пастух и пастушка), то есть "хлопая, подравняли"; Вы меня вокруг пальца как мальчишку водите, Николай Гурьич! — обидчиво сказал Прохоров и помигал на Суворова (В.Липатов. И это все о нем), то есть "посмотрел, мигая"; 8) как разновидность предыдущего подтипа можно трактовать метонимический переход "процесс речи -> характер произношения звуков". Ср.: Джон и Грег пропискивали

в

унисон,

видимо,

уже

хорошо

заученную...

формулу... (М.Стуруа. Этот безумный...); В углу о чем-то шамкал древний старик (И.Долин. Там, за рекой); — Прекрати, — прошипел Дорофеев (Н.Катерли. Цветные открытки). Говоря о метонимических преобразованиях обстоятельственного типа, необходимо отметить регулярные замены глаголов говорения при вводе прямой речи глаголами, характеризующими процесс говорения в различных аспектах. Чаще всего глаголы, вводящие прямую речь, метонимически заменяются глаголами, обозначающими психологическое состояние говорящего, способ произношения и некоторыми другими, а также словами и словосочетаниями, обозначающими паралингвистические средства (прежде всего мимику и жесты). Метонимически употребляясь как средства ввода прямой речи, они в контексте приобретают архисему "говорения". Ср., — Вы не знаете стихов Бунина? — ужаснулся Федоров (В.Катаев. Трава забвения), то есть "сказал с ужасом"; Отец хмыкнул: — У тебя дети-то все уже отслужили (Н.Тропников. Ручная работа), то есть "сказал, хмыкнув"; — Не помню, — покачал головой Игорь Михайлович, — а ты просто ревнуешь (Н.Катерли. Полина), то есть "сказал, покачав головой"; — Ах, забыла, — вдруг всплеснула руками Маша. — Ведь вы же, наверное, голодны? (В.Каверин. Двухчасовая прогулка), то есть "сказала, всплеснув руками". 200

Рассмотренный процесс может усложняться явлением метафоризации значения слова, обозначающего дополнительный признак основного действия. Происходит как бы наложение процессов метонимизации и метафоризации, создающее особый выразительный стилистический и смысловой эффект [Некрасова 1975, с. 114]. Рассмотрим механизм действия указанного процесса на следующем примере: Контуры кораблей все явственнее вытаивали из тумана по направлению к порту (В.Чивилихин. Шведские остановки). Употребление формы по направлению к порту свидетельствует о том, что речь идет о движении кораблей (основное действие); вытаивали из тумана — это смежный признак основного действия, представленный метафорически. Метафорическое представление смежного признака дано как единственное; само же основное действие — движение — восстанавливается из синтагматического окружения, минимального словесного контекста. Аналогичные процессы наблюдаются также в следующем примере метафорического употребления глагола заторопиться по отношению к субъекту предложения пулеметы: Сзади, с окраины станицы ... резал по низине крупнокалиберный пулемет, из окон левых домов заторопились еще три или четыре пулемета.. (Ю.Бондарев. Горячий снег). Как и в рассмотренном выше случае, метафорически употребленный признак "начали стрелять" актуализировался в конкретном речевом употреблении, метонимически потеснив архисему "быстро что-то делать" глагола заторопиться в прямом значении. См. также: Прохоров услышал шаги Веры метров за пятьдесят, не оборачиваясь, старался понять, ... что выговаривают туфли на модных высоких каблуках (В.Липатов. И это все о нем). Отмеченные случаи функционально-коммуникативного взаимодействия метафоры и метонимии существенно затрагивают ОС глагольных предикатов и их именных субъектов, способствуя формированию функциональноотражательного неизосемизма между ними. Таким образом, с точки зрения функциональноономасиологической метонимия как результат — это "извлечение какого-либо свойства из уже оязыковленного отражения действительности в силу его смежности со свойством нового обозначаемого и выбор ему имени, отражающего в своей семантике эту смежность" [Телия 1977, с.210]. Она характерна не только для идентифицирующего (предметного) типа значения, но и для предикатного (признакового), к которому принадлежит и глагол. В сфере глагольной лексики метонимия предстает как функционального 1

ономасиологический и одновременно семантикосинтаксический процесс, опирающийся на синтагматические связи глаголов в высказывании, то есть путь метонимических ассоциаций лежит через определенные синтаксические конструкции. Последние же, как справедливо отмечает Е.Л.Гинзбург, могут рассматриваться "как языковой шаблон линейного развертывания текста" [Гинзбург 1985, с. 168]. Лексико-синтаксический характер глагольной метонимии детерминируется спецификой глагольного слова, в большей степени синтагматически организованного, чем знаменательные слова иных лексико-грамматических разрядов. Субъектно-объектные замены при глагольном предикате, в основе которых лежат отношения смежности выражаемых именами понятий, позволяют говорить об актантном типе метонимии. Замены, связанные с выходом смежного обстоятельственного признака на предикатные позиции, позволяют говорить о сирконстантном типе метонимии. В последнем случае происходят значительные изменения в структуре глагольной лексемы, связанные с перегруппировкой сем, а иногда с изменениями ОС. Эти изменения могут осложняться метафоризацией актуализируемого признака. Обстоятельственный (сирконстантный) тип метонимии характерен прежде всего для глаголов синсемантичных, обладающих большим набором потенциальных объектных и обстоятельственных валентностей, но не способных без конкретного заполнения последних характеризовать действие. Употребляясь в рассмотренных метонимичных конструкциях, эти глаголы приобретают способность качественной характеризации, а значит, и большей стилистической выразительности. Выводы

Важнейшим исходным тезисом настоящей главы явилось положение о том, что в процессе порождения стилистически нейтрального высказывания говорящий прежде всего выбирает из соответствующей ФОГ нужное имя того референта, о котором ему необходимо что-либо сообщить (то есть имя субъекта), а затем приписывает последнему те или иные динамичные или статичные признаки, то есть положение о доминировании в процессе порождения высказывания имени субъекта. С опорой на этот тезис была предпринята попытка установления коммуникативных типов глагольных предикатов в высказываниях с именами субъектов одного отражательного класса. Значительное количество 202

примеров свидетельствует, что в высказываниях возможна реализация разнообразных ФОТГП, зависящих от представления говорящим сущности референтов, стоящих за именем субъекта. Подобный подход "от говорящего" вписывается в парадигму "активных" исследований, характерной чертой которых является укрупнение объекта анализа. Такое укрупнение позволяет выделить коммуникативно-общие черты у самых разных языковых единиц, выполняющих сходные функции. В частности, наблюдения над функционированием глагольных предикатов в высказываниях с именами субъектов одного отражательного класса, ряда близкородственных языков (русского, украинского, польского, болгарского) показывают значительную близость в реализации ФОТГП (см.: [Бацевич 19916; 1991г]). Рассмотрение вопроса о системной организации глагольных предикатов узкой денотативной отнесенности (типа граминальных и бестиальных глаголов) подтверждает положение о том, что структура ФОГ глаголов подобного типа, как и структура ЛСГ и СП, формируется посредством категорий (корреляций) полисемии, синонимии, антонимии, гипонимии, конверсии, последовательности, несовместимости и некоторых других, что свидетельствует о их семасиолого-ономасиологическом, то есть общеязыковом, характере. Следовательно, изучение последних должно носить комплексный семасиолого-ономасиологический характер. Подобный вывод следует сделать и в отношении процессов семантической деривации, в том числе метонимии, имеющей многочисленные типы и разновидности проявления в сфере глагольной предикатной лексики.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ Исследование языка с точки зрения говорящего — это пересмотр в языкознании многого (по мнению Е.С.Кубряковой "всего") [Кубрякова 1986, с. 148]; лексикология, сориентированная на нужды говорящего, предстает преимущественно как функциональная ономасиология. Целью последней, на наш взгляд, является изучение функционирования содержательных структур номинативной системы языка, то есть исследование своих объектов (номинативных единиц и категорий) с точки зрения того, как объективный (или мыслимый как объективный) мир отражается в слове и как сформированные в ходе номинативного акта типы лексических значений "ведут себя" в пределах коммуникативной единицы как среды своего функционирования. Проведенные исследования позволяют сформулировать ряд методологических принципов функционально-ономасиологического анализа лексики естественного языка. Важнейшими из этих принципов являются: 1) необходимость рассмотрения номинативных элементов с точки зрения говорящего в динамическом аспекте речепорождения. Отсюда — доминирование динамического над статическим, функционального над структурным; 2) сферой проявления функционального выступает синтаксис. Минимальным единством, в пределах которого осуществляется функционирование языковых единиц (в том числе номинативных) в речи, является высказывание. Именно высказывание представляет собой микросреду функционирования языковых единиц. Макросреду представляет целостный текст. При этом прежде всего принимается во внимание отражательный аспект синтаксической единицы, то есть аспект аналоговый; 3) онтологическая первичность ономасиологического (номинативно-отражательного) над функциональным. Уже в первичном акте номинации заложены определяющие (глубинные) коммуникативные потенции слова, прежде всего, конечно, сочетаемостные, составляющие основу функционирования; 4) гносеологическая первичность синхронного рассмотрения. Диахронный аспект функциональной ономасиологии возможен после установления функциональных закономерностей на определенных этапах развития языка; 5) доминирование подхода "от смысла (значения) -• к форме проявления в речи" при возможности "челночного"

204

подхода с использованием направления "от формы -> к значению (смыслу)"; 6) необходимость обращения к ряду положений психо- и нейролингвистики, поскольку ни одна лингвистическая теория в настоящее время не может избежать вопроса о психологической реальности своих объектов [Степанов 1981, с.34]; 7) необходимость установления специфики системной организации номинативных элементов в речевой деятельности говорящего. Эта системность, на наш взгляд, не сводится к наличию в идеолексиконе традиционных семасиологических парадигм: ЛСГ, СП, ТГ. Для говорящего такими системными образованиями следует признать ФОГ номинативных элементов; 8) обязательный учет и установление исчерпывающего списка семантических категорий, использующихся говорящим при формировании смысловой структуры высказывания, референциальных типов имен важнейших составляющих предикативного ядра высказывания: субъекта и объекта, а также функционально-отражательных типов предикатов; 9) необходимость учета функционально-отражательных типов неизосемизма между указанными составляющими предикативного ядра высказывания; 10) обязательный учет сформированных функциональноотражательных классов предикатов в зависимости от презентации говорящим референтно-таксономической природы имен субъектов и объектов высказываний; 11) обязательный учет частеречной принадлежности, а значит, и специфики значения, разных семиологических типов слов. Изучение функционально-отражательного потенциала русских глагольных предикатных слов, проведенное относительно "онтологически природных" референтнотаксономических классов имен субъектов последних, показало, что этот потенциал значителен и может касаться целого ряда ОС имен предметного типа значения, наиболее коммуникативно важными из которых выступают: "объект материальный" ("тело", "вещь") и "объект абстрактный", "объект-дух" (Бог); "тела" ("вещи") могут быть представлены как "природные" и "искусственные", "живые" и "неживые", "одушевленные" и "неодушевленные", "обладающие разумом" и "лишенные разума", "динамичные" и "статичные"; "тело, находящееся в пространственных координатах" ("тело-пространство", "тело-размер") и "тело, находящееся во временной перспективе"; "тело-субстанция" ("тело-вещество"), "тело, обладающее определенной социальной значимостью, ролью". Для имен нематериальных 205

объектов характерны следующие важнейшие ОС: "время", "событийность", "качество", "количество", "отношение", "абстрактная категориальность", "информация". Денотативно-отражательная часть глагольного значения (иерархизованные семы) зависит от ОС имен субъектов, лишний раз подтверждая мнение ряда лингвистов о том, что мир типизируется не в форме предикатов, а прежде всего в форме индивидов [Степанов 1983, с. 19], выражаемых именами существительными, которые "фиксируют нечто постоянное и устойчивое в непрерывном вихре событий; именно им принадлежит роль точек отсчета в наших представлениях об окружающей действительности" [Шмелев 1976, с. 10-11]. Глагольные же лексемы располагаются на широкой отражательной шкале: от тесной референциальной зависимости от определенных классов имен субъектов, до практической независимости от любого класса и подкласса последних. _ Выявленные денотативные пршнаки глагольных предикатов объединяют их в группы, имеющие функционально-отражательный характер, то есть в ФОГ. Последние, по-видимому, являются системными образованиями номинативных элементов в речевой деятельности говорящего, поскольку именно они коммуникативно (функционально и отражательно) связаны с соответствующими классами имен существительных, выступая источником потенциальных синтагм, из которых строится ядро высказывания, его грамматический центр. ФОГ имеют иную языковую природу, чем хорошо изученные в семасиологии ЛСГ и СП. Системно-структурная организация ФОГ, как и структура названных семасиологических групп, формируется посредством корреляций полисемии (в том числе энантиосемии), синонимии, антонимии, гипонимии, конверсии и некоторых других. Следовательно, изучение ФОГ, ЛСГ, СП и иных системных образований номинативных элементов должно носить комплексный семасиологоономасиологический характер. Глубинные связи между типами глагольного предикатного значения и референтно-таксономическими классами имен субъектов высказывания в языках типа русского формальных показателей лишены и коммуникативно проявляются во фразовых оппозициях, различного рода трансформациях и сочетаемостных потенциях слов, то есть обладают признаками ССК. Наиболее коммуникативно значимыми типами ССКГД, выделенными относительно отражательных сфер имен субъектов, являются деятельность, проявление (в том числе жизнепроявление), протекание, функционирование и нахождение. Структурные отношения между ними 206

неоднородны и включают как оппозитивные, так и неоппозитивные связи. Выделенные ССК функциональноономасиологического характера отличаются от иных типов смысловой имплицитности в языке рядом коммуникативных признаков и в своей глубинной основе отражают разделяемые членами конкретного языкового коллектива концептуальные предпосылки о положении вещей в мире. Эти предпосылки включаются в смысловую структуру выражений естественного языка и являются частью языковой компетенции его носителей. Так, например, предложение Мое

рождение

наслаждается

моими

муками

носителями

русского языка будет воспринято как неправильное (неосмысленное), поскольку согласно их концептуальным предпосылкам о положении вещей в мире события не обладают разумом и чувствами и, следовательно, имена событий не могут быть субъектами акциональных высказываний. В языке племени папагос подобные предложения являются правильными (осмысленными), поскольку согласно концептуальным предпосылкам о природе вещей в мире носителей этого языка события обладают разумом [Павиленис 1983 с.89]. Иначе говоря, ССК (в том числе ССКГД) разных языков различаются соотношением и структурной организацией. Между ФОТГП и референтно-таксономическими классами (ФОГ) имен субъектов высказываний наблюдается коммуникативный (функционально-отражательный) изосемизм, в основе которого лежит согласование денотативных компонентов глагольной лексемы и ОС имени субъекта. Отсутствие такого согласования, вызываемое разными причинами, прежде всего изменением коммуникативного задания говорящего, приводит к формиро-ванию различных типов функционально-отражательного неизосемизма между членами пропозиционального ядра высказывания. Есть все основания говорить о наличии определенных закономерностей формирования говорящим смысловой структуры лексико-грамматического ядра коммуникативной единицы. Отражая субстанциональные, физические, количественные и иные черты явлений (в широком смысле слова) внеязыковой действительности в динамике, семантика глагольного слова заключает в себе ярко выраженный интерпретационный компонент — богатую гамму нюансов языковых значений. Взаимосвязь отражательно-понятийного и семантическиинтерпрета-ционного проявляется в коммуникативном взаимодействии ономасиологического и семасиологического в слове, становящегося членом предложения (элементом высказывания) и текста. Эта взаимосвязь проявляется в том, что семасиологические и ономасиологические признаки, 207

категории и т.п. предопределяют друг, друга, сливаясь в едином речемыслительном процессе. Последнее касается и различных процессов семантической деривации, в том числе метонимии, имеющей многочисленные типы и разновидности проявления в сфере глагольной предикатной лексики. Иными словами, можно говорить об объективной основе единства ономасиологического и семасиологического в языковой семантике. Этой основой выступает когнитивная деятельность человека, с разных сторон осмысливающего и преломляющего разнообразные черты внеязыкового объекта (в широком смысле), становящегося предметом наименования, и включающего эти черты в значение слова. Этим самым в естественном языке стирается резкая грань между экстенсионалом и интенсионалом наименования, что является абсолютно недопустимым в искусственных языках. Создаются предпосылки не только для размежевания ономасиологического и семасиологического подходов к языку, его единицам, категориям и уровням, но и их объединения в функциональных и коммуникативных исследованиях. Проведенное исследование, начавшееся с изучения отражательного потенциала глагольной лексики русского языка, с необходимостью затронуло грамматический строй последнего, прежде всего, конечно, его синтаксический уровень. Это, в свою очередь, свидетельствует о межуровневом, синтетическом характере функциональноономасиологического подхода к языку, его большом потенциале, сориентированности на содержательные структуры в их включенности в речемыслительную деятельность носителей языка.

РАЗДЕЛИ. ФУНКЦИОНАЛЬНО-СЕМАСИОЛОГИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ ИМЕН ПРЕДМЕТНО-ПРИЗНАКОВОЙ СЕМАНТИКИ Вводные замечания Исследование специфики функционирования языка в качестве средства выражения мысли и орудия общения является, как отмечалось выше, одной из центральных проблем современного языкознания. Анализ лексических систем живых языков в функциональном аспекте предполагает учет результатов ономасиологического и семасиологического подходов, поскольку слово одновременно и обозначает, соотносясь с когнитивно "обработанным" миром, и обладает значением, соотносясь с понятием, семантическим концептом, в той или иной мере общим для всех носителей конкретного идеоэтнического языка. И если ономасиологический подход к изучению лексики предполагает выявление языковой картины мира сквозь концептуализированное в языке восприятие, то, с точки зрения семасиологического подхода, лексические системы предстают своеобразными "зеркалами" когнитивносемантической сферы человека, структурированной согласно законам конкретного языка. В предлагаемом разделе объектом функциональносемасиологического анализа являются слова (лексемы), обладающие предметно-признаковым типом значения. Указанный анализ осуществляется комплексно, то есть с учетом данных системно-семасиологического, социолингвистического и, отчасти, коммуникативного подходов. Синтез последних вызван как требованиями современного языкознания, так и спецификой исследуемого материала. Непосредственным объектом изучения избрана микросистема агентивных имен со значением моральноэтической оценки (обоснование актуальности изучения последних см. детальнее [Космеда 1987а]). Источником материалов исследования послужил Большой Академический словарь и, естественно, тексты художественной и публицистической литературы, отражающие специфику функционирования исследуемых единиц. В специальной литературе категория агентивности толкуется достаточно широко. В частности, под агентивными именами понимаются имена действующего лица [Ахманова 1966; Левковская 1954, с.27-35], имена, называющие одушевлённые и неодушевлённые предметы — действующие инструменты [Копыленко 1972, с.504-520; Кубрякова, Харитончик 1976, с. 203-233]. На различные толкования 9 404-7

209

термина "агентивные имена" указывает И.А. Анацкий, справедливо отмечая, что в состав последних некоторые лингвисты включают самые разнообразные понятия, вплоть до названий национальностей и животных [Анацкий 1963, с. 136]. В состав микросистемы агентивных имен моральноэтической оценки входят названия лица, которые определяются понятиями из сферы моральных отношений. Термин "агентивные имена" употребляется по отношению к живым "предметам" синонимично термину "названия лица". В категорию агентивных имен в настоящей работе включаются не только названия людей, характеризующиеся определёнными действиями, но и названия "пассивных" деятелей — носителей признаков, определяющихся свойствами, наклонностями человека. В этом случае логично говорить о пассивном "деятеле" как носителе тех или иных качеств. Например, с одной стороны, доброжелатель, мечтатель, нарушитель, кляузник, вредитель, хулиган, преступник, анонимщик, с другой — добряк, аккуратист, скромник, скрытник, хитрец, ленивец, скупец и другие. Ю.Д.Апресян справедливо отмечает, что "человек мыслится в русской языковой картине мира ... прежде всего как динамическое, деятельное существо. Он выполняет три различных типа действий — физические, интеллектуальные и речевые" [Апресян 1995, с.39], которые, как правило, сопровождаются оценкой (в том числе моральной). В предлагаемом исследовании агентивные имена понимаются, во-первых, как имена, называющие того, кто производит действие, во-вторых, имена, называющие "деятеля", который обладает конкретной качественной характеристикой и является носителем "свойств или признаков" [Апресян 1974, с. 127]. Выбор объекта исследования объясняется рядом факторов, важнейшими из которых являются следующие: 1. Как известно, картина мира при всей своей сложности, а подчас и неуловимости "контуров" в определённом аспекте и с определёнными целями может соотносится с синоптическими схемами (рубриками) идеографического словаря и, соответственно, изучаться с опорой на отдельные его разделы. В разделе "Человек" наименее разработанным является синоптический узел (раздел) "Социальные институты" [Караулов 1976, с. 33-38); мораль же — составная часть внутреннего мира человека [Философский словарь 1980, с. 225]. Таким образом, микросистема названий лица с семантикой морально-этической оценки является составной частью синоптического узла "Социальные институты". 2. Человек — это самый важный и одновременно самый 210

"многоаспектный" объект действительности, поэтому микросистема названий лица со значением моральноэтической оценки представительна в количественном отношении и входит в состав наиболее употребительной лексики, своеобразно отражающейся в разных стилях языка и речи. До настоящего времени данная микросистема не являлась объектом целостного изучения, хотя отчасти рассматривалась в работах лингвистов [см.: В.К.Харченко 1973; Г.А.Аббакумова 1983; И.А.Долгих 1984; В.В.Горбань 1987; Р.М.Рымарь 1990; М.А.Ягубова 1992; Н.П.Тропина 1993; С.М.Проскуркина 1995; Т.Ф.Вильчинская 1996]. 3. Изучаемая микросистема представляет интерес и в том аспекте, что, отражая понятия морали как составной части идеологии, она частично принадлежит общественно-политической лексике и включает в свой состав лексику идеологически-оценочную, в том числе и терминологическую. В понимании общественнополитической лексики мы опираемся на определение И.Ф.Протченко, который рассматривает её как часть словаря, образующую "названия и понятия из сферы общественнополитической жизни, то есть... из области политической, социально-экономической, мировоззренчески философской" [Протченко 1985, с. 17]. Идеологизированность является одной из специфических особенностей части изучаемой микросистемы. Другой специфической чертой исследуемой микросистемы является оценочное™», поскольку понятия морали неразрывно связаны с категорией оценки. Категория оценочности рассматривается, с одной стороны, "как разновидность номинативной функции языкового знака..." [Винокур 1980, с.60], хотя Т.Г.Винокур и отмечает, что "оценочное значение единицы языка само по себе, то есть обозначение явлений действительности, имеющих положительные или отрицательные признаки, не является стилистическим" и не может рассматриваться как коннотация [Винокур 1980, с. 60]. С другой стороны, при изучении оценочного значения в системно-семасиологическом и прагматическом аспектах последнее представляется как разновидность эмотивных, или коннотативных значений, которые, по словам Е.М.Вольф, "сосуществуют в данной лексической единице с ее дескриптивными значениями, образуя сложное самостоятельное целое" [Вольф 1979, с. 248]. По справедливому мнению Н.Д.Арутюновой, оценка — "наоболее яркий представитель прагматического значения", а прагматическим "принято называть то значение, которое слово (или высказывание) приобретает в ситуации речи" [Арутюнова 1988, с. 5]. 211

Таким образом, понятия "оценка" и "оценочность" тесно связаны с прагматикой, которая изучает эмоциональнооценочную и экспрессивную характеристику лексического значения (ЛЗ), стилистическую маркированность языковых единиц, их эстетическую значимость, а также стилевую организацию языка. Оценочное значение является той проблемой, которая требует дальнейшего изучения, несмотря на то, что она уже исследовалась в работах многих ученых достаточно полно: Е.М.Вольф [1979; 1984; 1986], Н.Д.Арутюновой [1988], Л.А.Киселевой [1971; 1978]; Е.Ф.Петрищевой [1965; 1984], Ж.П.Соколовской [1979], Г.Я.Солганика [1980], В.К.Харченко [1973; 1976; 1983], Л.А.Сергеевой [1977; 1980], Э.А.Вайглы [1968; 1970], Л.Н.Худяковой [1980], Н.А.Лисицыной [1982; 1985], А.Л.Головановского [1986; 1987], Г.Н.Скляревской [1995], Е.В.Святчик [1997] и некоторых других. Прагматическое значение имеет непосредственную связь с "оценочными качествами" [Ивин 1970], которые являются продуктом деятельности человеческого мышления, поскольку очевидно, что в материальном мире не существуют отдельно такие качества, как "добро" и "зло", "положительное" или "отрицательное", "хорошее" или "плохое". Характерной особенностью перечисленных качеств является их бинарная противоположность. "...Положительное, взятое для себя, лишено смысла, оно непременно соотнесено с отрицательным. Точно так же обстоит дело с отрицательным" [Гегель 1974, с. 263]. В настоящем разделе исследования находит отражение одна из центральных проблем современной лингвосоциологии — "Язык и общество", актуальность, глобальность и значимость которой неоднократно подчеркивалась лингвистами [см.: Р.А.Будагов 1959; 1974; 1976; Ю.Д.Дешериев 1968; 1977; И.Ф.Протченко 1985, Б.А.Серебренников 1983, Ф.П.Филин 1968, В.Г.Костомаров 1994, Е.А.Земская 1996, Л.П.Крысин 1996 и другие]. Функциональное направление в исследовании лексических систем живых языков характеризуется с точки зрения семасиологии, главным образом, описанием структуры ЛЗ в сочетании с одновременным анализом "всех факторов, совокупность которых детерминирует функционирование той или иной единицы..." [Колшанский 1984, с. 170], то есть описанием единиц языка в их "живом" бытии. Очевидно, специфика микросистемы имен — названий лица со значением морально-этической оценки как предметно-признаковых единиц обусловливает необходимость синтеза системно-семасиологического, социолингви212

стического и коммуникативного аспектов при их изучении в проекции на задачи функциональной лексикологии. Цель, поставленная в данном разделе, заключается в изучении и описании внутренней структуры микросистемы агентивных имен моральной оценки (МО), ее парадигматической организации на основе семантического инварианта для более глубокого выявления характера и форм проявления системных связей данной микросистемы в условиях ее функционирования, определение специфики лексического значения оценочных слов в системе языка и в процессе их функционирования.

Глава I. Лексико-семантическое поле "лицо со значением морально-этической оценки", его структура, аспекты изучения §1. Социолингвистический аспект исследования объекта Как известно, в лексике отражаются процессы, происходящие в социальной действительности, в окружающем мире в результате осмысления их социумом. Проблема отражения в языковых знаках явлений мира решается при социолингвистическом подходе к анализу лексики, который связан с функциональным и системносемасиологическим. Проблемы социальной природы языка, связи явлений языка с историей общества, с человеческим мышлением, особенности отражения в языке категорий "вещь" и "свойство" и т.д. глубоко и всесторонне рассматривают многие ученые. Важнейшим требованием научного подхода к языку является то, что "трактовка явления, его понимание должны быть адекватны его действительной природе, его действительной сущности" [Серебренников 1982, с. 8]. Противоречия в изучаемом предмете порождают трудности и приводят к ошибкам: "Наряду с формально-логическими противоречиями существуют объективные противоречия, которые возникают закономерно, помимо воли и желания людей" [Серебренников 1983, с. 11]. Осуществление анализа языковых явлений невозможно без: 1) достаточного знания свойств изучаемого предмета; 2) всестороннего его исследования; 3) постоянной проверки сделанных выводов; 4) наличия системы методов и научноисследовательских приемов. При анализе единиц микросистемы агентивных имен морально-этической оценки важно определить социолингвистические факторы, влияющие на их онтологию. Прежде всего, это понятия из сферы социальной деятельности человека. Инвариантным оценочным значением, покрывающим все частные значения рассматриваемой микросистемы, является признак "оценка с точки зрения общественной морали". В философской энциклопедии приводится следующее определение понятия "мораль": "Мораль (от лат. moralis — нравственный) — форма общественного сознания, совокупность принципов, норм, которыми люди руководствуются в своем поведении. Эти нормы являются выражением определённых реальных отношений людей друг к другу и к различным формам человеческой общности: к 214

семье, трудовому коллективу, классу, нации, обществу в целом" [Философская энциклопедия 1976, с. 499]. Нравственная оценка является специфической чертой морали, поэтому в семантической структуре лексических единиц исследуемого лексико-семантического поля (ЛСП) признаки "мораль" и "оценка" рассматриваются в неразрывном единстве, как инвариантные, входящие в денотативно-сигнификативную (иногда в коннотативную) часть лексического значения. Это основано на гносеологическом положении о единстве познавательного и оценочного процессов отражения действительности: категория оценки и познания составляют неразрывное единство. Основой моральной оценки являются "сложившиеся в обществе... представления о добре и зле, о долге, справедливости, о чести и бесчестье, в которых находят выражение требования к индивиду со стороны общества...", а также "нравственные убеждения, чувства и привычки, образующие в совокупности нравственное сознание личности" [Философская энциклопедия, 1976, т.З., с. 499]. С философской точки зрения, мораль характеризуется двумя аспектами: идеологическим (нравственные принципы, нормы, ценности, правила поведения) и психологическим (нравственные потребности, чувства, качества). Мораль, кроме этого, является одним из элементов идеологической надстройки общества. Следовательно, при характеристике содержательной структуры значения некоторой части агентивных имен МО, относящихся к общественно-политической лексике, выделяется идеологический компонент. Идеология, то есть "система идей и теорий, ценностей и норм, идеалов и директив действия, выражающих интересы, цели и задачи определённого общественного класса, способствующих закреплению или устранению существующих общественных отношений" [Яковлев 1979, с.9], отражается в терминологической системе. В предлагаемой работе общественно-политические термины со значением лица анализируются как единицы, обладающие социально-оценочным значением, которое является идеологически обусловленным. Единицы ЛСП названий лица со значением моральноэтической оценки несут "информацию идеологическую, отражающую характер использования языка в интересах определенных общественных групп" [Коваленко 1972, с. 16]. В этом аспекте представляет интерес вопрос об оценке идеологической направленности словарей [Малаховский 1972; Голованевский 1986, Апресян 19886; Телия 1985, 1991; 215

Скляровская 1995]. Так, например, Л.В.Малаховский, анализируя толкования общественно-политических терминов в крупнейших толковых словарях английского языка — Большом Оксфордском словаре, словаре Уэбстера и словаре Фанка, — приходит к выводу о том, что объективность словарных статей чисто внешняя. "Вопреки декларируемому составителями принципу полного охвата слов языка отдельные слова или словосочетания, выражающие важные социально-психологические понятия, либо совсем не включаются в словарь, либо снабжаются только отсылочными определениями" [Малаховский 1972, с. 319]. Ср.: в качестве определения к слову "нацист", "нацистская партия" используется официальное название фашистской партии — "национал-социалистическая партия Германии или ее член", при толковании слов "пролетарий", "пролетариат" приводится их этимология. Иллюстрации к словарной статье "социалист" гласят о том, что "в социалистических проектах ... скрывается пагубное желание увильнуть от работы". Приведенные примеры свидетельствуют о том, что в толкованиях ЛЗ проявляется идеологическая направленность. В структуре ЛЗ, принадлежащих общественно-политической лексике, выделяется идеологический компонент значения, который может характеризоваться поляризацией оценки в зависимости от идеологических позиций говорящего. Изменение оценки, связанное с идеологическими расхождениями носителей языка, влечет за собой изменение сигнификативной части значения слова. В лингвистической литературе вопрос о наличии идеологического компонента в структуре ЛЗ рассматривается по-разному. Существует мнение, что идеологический компонент значения входит в семантическую структуру слова [Винокур 1990] как ее элемент и подлежит специальному выделению [Брагина 1981, с.37-47; Говердовский 1983, с.2530 и др]. Имеется и иная точка зрения : идеологический компонент значения относят ко вторичным семантическим признакам, отождествляя его с психологическими оценочными значениями "хорошо" — "плохо" [Широкова 1978, с.21]. Такой подход, как справедливо отмечает В.Шмидт, содержит существенные недостатки: в нем не отражено положение о единстве познавательного и идеологического процессов отражения явлений социальной действительности, о том, что идеологические установки являются определяющими и реализуются в результате научного познания [Шмидт 1979,с.7-86].

216

Идеология является тем фактором, который выступает источником формирования прагматического аспекта значения и определяет основные семантические признаки ЛЗ. Как показывает анализ собранного материала, идеологический компонент свойствен, в первую очередь, общественно-политическим терминам и словам, в ЛЗ которых входит социальная оценка, так как "идеология имеет дело с оценкой социальной действительности, с отношением к ней определенных социальных групп, а следовательно, с системами ценностей" [Яковлев 1979, с.20]. Моральная же оценка рассматривается как составная часть социальной оценки. Ю.Д.Апресян считает, что прагматическая информация, в том числе и идеологически-оценочная, должна быть отражена в лексикографии. При этом ученый понимает прагматический компонент широко (разнообразие оценок по разным параметрам: количества, желательности/ нежелательности, истинности/ложности и т.д.; учитывается статус говорящего и адресата; все типы коннотации и т.д. [См.: Апресян 19886]. Ученый выделяет при этом три аспекта прагматической информации: отношение к действительности, к содержанию общения, к адресату. [См. там же, с.8]. Вслед за Ю.Д.Апресяном, Г.Н.Скляревская подчеркивает, что "прагматический компонент в словаре — это такой типизированный (социально закреплённый и единый для всех говорящих) элемент содержания лексического значения, который в типовых аспектах символизирует отношение говорящего к действительности, к содержанию сообщения и к адресату" [Скляровская 1995, с. 64]. С идеологической точки зрения философия различает разные типы морали как совокупности жизненных принципов и нравственных норм, исходящих из идеалов общества. "Мораль — система норм, определяющих обязанности человека по отношению к обществу и другим людям, правила нравственного поведения..." [БАС, т.6, стлб.1250]. Для иллюстрации положения о том, что различия в идеологических подходах к понятиям из сферы моральной жизни отражаются в языке, приведем пример. И.Ф.Протченко обратил внимание, что "Павел I отдал в 1797 г. распоряжение (см. журнал "Русская старина" за 1871 1872 гг.) употреблять вместо гражданин — купец, мещанин, вместо граждане - - обозначает неограниченное количество ЛСП .взаимодейству-

ч

/

ющих с микросистемой агентивных имен МО.

как вывести из состава литературного языка функционирующее в нем просторечие означало бы лишить литературный язык средств сниженной речи, обычно несущих значительную эмоционально-оценочную нагрузку. Анализ специфики функционирования слов предметно-признаковой семантики предполагает рассмотрение вопроса о специфике коммуникативного употребления лексем подобного типа, коммуникативного воздействия оценочных слов на читателей в определенных целях, способов и условий достижения этих целей, понимания и интерпретации высказываний, в которых ключевыми словами являются предметно-признаковые слова оценочной семантики, исследования имплицитного в языке. При таком анализе, естественно, необходимо обращение к содержательной стороне языка в его динамическом состоянии. Границы и объем ЛСП агентивных имен МО зависят, естественно, также от учета активности-пассивности словарного состава. В настоящем исследовании рассматриваются неологизмы и архаизмы, лексические значения которых обладают инвариантной семой изучаемого ЛСП. Так, например, в поэме Н.В. Гоголя "Мертвые души" наблюдается употребление переносного, устаревшего в современном русском языке значения слова дантист — "о человеке, допускающем кулачную расправу с подчиненными (бьющем их по зубам)". Ср.: А фельдъегерь уж там, понимаете, за дверью и стоит: трехаршинный мужчина какой-нибудь, ручища у него, можете вообразить, самой натурой устроены для ямщиков — словом, дантист этакой [БАС]. В этом же произведении встречается выражение "мышиный жеребчик, являющееся архаизмом, со значением: "молодящийся старик, стремящийся ухаживать за молодыми женщинами". Ср.: (Чичиков) подходил к той и другой дробным мелким шагом, или, как говорят, семенил ножками, как обыкновенно делают маленькие старички-щеголи на высоких каблуках, называемые Мишиными жеребчиками, забегающие весьма проворно около дам [БАС]. Определенную часть состава ЛСП агентивных имен морально-этической оценки представляют неологизмы, которые рассматриваются как факт речи. Часто неологизмы занимают промежуточное положение: в словарях еще не отмечены, но характеризуются высокой частотой употребления. Введению нового ЛСВ либо отдельного словесного значения в речь способствует активное его функционирование в газетном тексте, где и приводится 245

толкование последнего. Ср.: Ничтожный процент занимают тунеядцы в общей массе людей работающих, однако чуть ли не каждая беседа в трудовых коллективах не обходится без наболевшего вопроса: когда призовут к порядку "бичей"? Этим коротким, злым, похожим на удар хлыста словом — "бич" (прежде только на Севере и Дальнем Востоке, а теперь повсеместно) называют всякого рода захребетников и трутней [Известия, 4.02.1985], а также в художественном стиле: И был у нас прораб — зануда. До чего обленился, поганец, даже на улицу не показывается. Руку высунет через круглую дырку-оконце: если метет, дернет пару раз за веревочку — железка по рельсу: "БумMi Бум-м!" все, на работу не идем, опять выходной. Усекли это бичи и изобрели... способ продлить пургу [Сергеев 1986, с. 11]. По аналогии с моделью образования слова бич ("бывший интеллигентный человек") образована оббревиатура бомж: ("без определенного места жительства"). Данные лексемы активно функционируют в речи современного носителя русского языка (Ср.: О том, как бомжи флот подожгли [Комсомольская правда, 25.12.1996]. Примеры других словообразовательных окказионализмов: ... Одна — с философией "урываевых", если брать литературные аналогии, людей, готовых на все, лишь бы урвать для себя материальные блага, должность, кресло, привилегии. Другая, весьма нелюбимая мной группа молодежи, — это пассивные ничевоки, старички с детства, равнодушные... [Литературная газета, 22.01.1986]. Если говорить о количестве архаизмов и неологизмов в составе ЛСП, то оно достигает примерно 20-30%. Подсчеты показали, что стилистически маркированная лексика изучаемого ЛСП (слова книжные и разговорнопросторечные) в количественном отношении приравниваются к лексике нейтральной и составляет около 50%. Лексико-семантическое поле агентивных имен МО имеет сложную структуру (см. таблицу 3), что обусловливается различными причинами, к которым, в частности, относится "двухъядерность" ЛСП, мотивированная характером оценочной семы; возможность проникновения в его состав слов из различных смысловых областей, происходящая на разных этапах истории. Этому способствует эмоциональное, метафорическое использование лексем, относящихся к лексико-семантическим полям, имеющим соприкосновение с полем агентивных имен морально-этической оценки, которые определяются как ассоциативно-тематические поля (см., например: [Шмелев 1971, с.7]). 246

Наличие ассоциативно-тематических полей мотивируется, как известно, полисемией. Полисемия является свойством слова, способствующим экономии языковых средств, созданию образности. Она позволяет свободно комбинировать слова в речи, благодаря наличию динамических, не жестких отношений между значениями и компонентами значений в семантической структуре слова. По мнению Р.А. Будагова, около 80% слов русского языка являются многозначными [Будагов 1976, с.236]. Наличие ассоциативно-тематических полей объясняется тем, что в составе изучаемого ЛСП имеется большая группа слов, ЛЗ которых возникли в результате проявления различного рода ассоциаций. ЛЗ ассоциативного типа являются результатом переименования, сущность которого заключается в изменении словесного обозначения тех или иных денотатов без изменения самих денотатов [Маслов 1975, с.241]. Под переименованием традиционно понимается изменение наименования в речи, когда говорящий указывает на уже упомянутый предмет, давая ему иное, не собственное обозначение. Некоторые языковеды называют это явление "вторичной номинацией" [Уфимцева, Азнаурова, Кубрякова, Телия 1977, с.44] либо "трансформацией" [Шмелев 1971, с.7]. Процесс переименования рассматривается как сложное явление. В этом случае языком устанавливается как бы "избирательный фильтр", через который проходят "предметные ассоциации, так как далеко не все они способны стать источником "переносного" словоупотребления: возможности семантической трансформации слов в значительной мере "предопределены" тем ассоциативнотематическим полем, которому они принадлежат" [Шмелев 1971, с.7]. Ассоциации, возникающие в результате появления определенных представлений о предмете (лице), следует рассматривать как языковой факт. Так, Д.Н. Шмелев пишет: "...Эти ассоциации образуют обширные тематические поля, втягивая в сферу своего воздействия целые группы слов и тем самым предопределяя направленность их переносного употребления" [Шмелев 1971, с.7].Таким образом, в ЛСП агентивных имен МО выделяются ассоциативно-тематические поля, которые, в свою очередь, предстают как ассоциативнотематические поля первого яруса (взаимодействие лексем в пределах подсистемы "названия лица") и ассоциативнотематические поля второго яруса (взаимодействие лексем изучаемого ЛСП с другими ЛСП, выделяющимися при словесном построении картины мира — например, со словами референтно-таксономических классов "Растения", 247

"Животные", "Явления природы", "Артефакты" и другими). Интересным в свете сказанного представляется замечание, высказанное еще Шарлем Балли: "Средний человек мыслит, чтобы существовать... Даже самые отвлеченные вещи предстают в речи, пропущенные сквозь призму наших нужд, потребностей и желаний в смутном свете субъективного восприятия" [Балли 1961, с.328]. Как известно, труды Шарля Балли отразили зарождение новой научной парадигмы, сущность которой заключается в изучениии языка в проекции на повседневную жизнь человека, его поведение, эмоции, отношение к окружающему миру. Осмыслению и уточнению ассоциативного значения, как известно, способствует, главным образом, контекст. С.Д.Кацнельсон называет это "работой" контекста по уточнению содержания слова и поясняет свое утверждение тем, что "контекст реализует заключенные в слове заранее различные значения... Специфические значения являются не следствием актуализации, а ее предпосылкой" [Кацнельсон 1965, с.54]. Для характеристики человека может использоваться признак, возникающий на основании либо объективных, либо субъективных факторов, определяющих предмет, по отношению к которому возникает ассоциация. В лингвистической литературе широко распространен термин "образ" [Лосев 1982]. Этот термин объясняется обычно как свойство слова иметь переносное (чаще метафорическое) значение. "Образ" рассматривается не только как результат чувственного познания, но и познания • абстрактно-логического. Как синоним термина образ используется и термин представление. "Образ" не может считаться компонентом семантической структуры слова, хотя его появление меняет семантику слова, создает коннотацию, определяя прагматическую часть ЛЗ. В когнитивной лингвистике активно используется термин "фрейм", то есть структура представлений о том, как следует использовать семантико-стилистический потенциал языка в различных коммуникативных ситуациях. По мнению Т.А. ван Дейка, фреймы содержат основную, типичную и потенциально возможную информацию, которая ассоциирована с тем или иным концептом; кроме этого, они могут определять и описывать то, что в данном обществе является типичным, характерным [См.: Дейк 1989,с. 12-40]. ЛСП агентивных имен морально-этической оценки составляют оценочные названия лица, поэтому, вслед за Г.В.Колшанским, подчеркнем, что на практике "в современных исследованиях оценочное значение слова рассматривают как одну из сем общего значения или как 248

составной элемент его семантики" [Колшанский 1975, с. 126]. В.К.Харченко представила необходимое обоснование метафоризации производных оценочных существительных, предложив следующее определение семантически мотивированного оценочного слова: "Производное оценочное значение представляет собой один из семантических типов значений. Под оценочностью понимается семантическая категория, выражающая отношение говорящего к предмету речи (содержанию высказывания) с точки зрения противопоставления "положительное/отрицательное". Это противопоставление — важнейший показатель оценки, то, во имя чего говорящий высказывает свое отношение" [Харченко 1973, с.З]. Оценочная сема в настоящем исследовании понимается как признак, вызывающий появление в слове либо нового значения, либо оттенка значения. Такая точка зрения представляется верной. Признак оценочности и объясняет факт наличия столь разнообразных ассоциативно-тематических полей в структуре изучаемого ЛСП. Э. Сепир отмечает, что "мир, в котором живут говорящие на разных языках, представляет собой разные миры... Только язык служит руководством к восприятию социальной действительности" [Сепир 1934, с. 128]. Н.И.Мигирина, анализируя номинативные ряды названий лица, не смогла заметить "ярких проявлений особенностей национальной психологии в выборе способов называния референтов" [Мигирина 19806, с.64]. Попытка установления таких особенностей национальной (русской) психологии предпринимается при сопоставлении переносных значений агентивных имен МО русского и украинского языков (см. об этом ниже). Как отмечает Г.В. Колшанский, "утверждение о национально-субъективном характере не только внешней (формальной), но и внутренней (семантической) стороны языка, детерминирующей мышление или шире — восприятие, или еще шире — картину мира ... и составляет сущность теории лингвистической относительности" [Колшанский 1975, с. 145]. Анализ оценочного слова, как и комплексный анализ коммуникативного контекста в целом, предполагает выделение прагматических значений, мотивированных прагматическими факторами (культурными, историческими, психологическими, ситуативными, аксиологическими). Прагматическая информация аксиологически интерпретируется членами конкретного культурно-языкового коллектива. Предметно-логическое содержание в сознании членов данного коллектива прочно связывается определенным эмоционально-оценочным значением. Соответственно воспринимаются и языковые средства, 249

порождающие это содержание. Данное предметное содержание, переданное словом другого языка, часто не обладает таким значением. Неправильный перевод лексемы в этом случае может привести к искажению смысла. Рассмотрим ассоциативно-тематические поля первого яруса, члены которых входят в состав ЛСП агентивных имен МО в результате процесса переименования; по основным же ЛЗ эти единицы принадлежат к различным семантическим группам подсистемы названия лица. 1) "Лицо по профессии (роду занятий)". Ср.: актер, комедиант, лицедей — "двуличный человек, притворщик, лицемер", живодер — "о жестоком человеке, мучителе"; тюремщик, палач — "притеснитель, угнетатель, мучитель"; дипломат — "человек, добивающийся своей цели ловким и тонким обращением с людьми"; сапожник — "тот, кто плохо, неумело работает"; лакировщик — "тот, кто приукрашивает, скрывает недостатки" и др. Интересно, что у некоторых слов этой группы первоначально переносные значения с течением времени стали основными, утратив признаки, лежащие в основе переименования. Например, фискал — в старину — это "чиновник для наблюдения за действиями учреждений и лиц"; чиновник — "государственный служащий в царской России". В современном русском языке данные лексемы имеют соответственно значения: 1) "ябедник"; 2) "человек, который ограничивается в каком-либо деле формальным выполнением своих обязанностей" [БАС]. Такое явление характерно и для других ассоциативно-тематических полей. Слова рассматриваемого ассоциативно-тематического поля активно функционируют в речи и постоянно пополняются за счет семантических окказионализмов. Например: ... услужливым жестом лакея из пьесы прикрыл из коридора дверь, с удовольствием заметив при этом обмершие лица Козина и секретарши. "Клоун, паяц, грошовый актер", — сказал он вслух и засмеялся в коридоре, презирая себя за то, что было противно ему... [Бондарев 1986,с.7]; Но Балабонов, этот многоопытный лицедей, два лика, актер в кресле! Должно быть поэтому мне неприятен его вибрирующий бас, его краснота лба и шеи, его ежеподобная голова и, главное, его ежовые глазки, которые он прячет, сохраняя солидность... [Бондарев 1986, с.б]; Я слышал, как один осел, у которого всегда полные штаны, в своем кабиненте кому-то сказал: "Поразительная способность у Крымова наживать себе, мягко выражаясь, оппонентов..."; Развелось таких оппонентов в кабинетах — уйма, и каждый двумя руками держится за кресло, а зубами — за стол! И почти 250

все — неумейки [Бондарев 1986, с.51]; "Донор" (а без кавычек употреблять это слово было бы неблагородно) талонами не брал принципиально. Сотни наличными текли в его карман, тонны натурою текли из цистерны, и лишь одно удивляло: что же это такое, ежели одна личность может раз в неделю красть по целой цистерне... Само собой, в глубинах бензина разливанного вольготно плескались "доноры" — их алчная активность, как нетрудно вычислить, работала на грядущие избытки горючего, на возможность щегольнуть впоследствии "липовой" экономией... [Надеин 1986.С.20]. Как видим, окказиональное семантическое употребление названий лица по профессии либо по роду занятий, использующееся для характеристики человека, оживляет контекст, повышает экспрессивность текста, привлекая внимание своей нестандартностью. В газетной статье под названием "Комиссар — это звучит гордо" журналист представляет лексемы министр и комиссар как слова с семантикой оценки, вступающие в отношения контекстуальной антонимии. Ср.: Руководителем советского правительства стал Ленин. Слово "министр" ему казалось слишком буржуазным, нашел более звучное — комиссар [Комсомольская правда, 12-20,12.1996]. В.Л.Иващенко [1996] также обратил внимание на продуктивность такой модели при образованиии коннотативных значений: название человека по роду деятельности —> оценочное наименование человека. Приводятся факты из современного украинского языка. Ср.: укр. жандарм (рус. жандарм) — "вообще о душителях всего передового и прогрессивного", укр. інтелектуальний донор (рус. интеллектуальный донор) — "об интеллигенции, ученых" и т.д.; 2) "Лицо по социальному положению или происхождению". Ср.: вассал, вахлак, вельможа, царица, царь, барон, раб, холоп, принц и др. В силу понятных причин многие из слов этой группы утратили свои основные значения, поэтому переносные значения и вытеснили основные. Имеется большая группа слов этого ассоциативнотематического поля, у которых наряду с прямым значением (иногда с пометой "уст.", "истор.") функционирует и переносное. Например, сатрап — "деспотический администратор, не считающийся с законами"; диктатор — 1) "человек с властным характером"; 2) "лицо, которое пользуется влиянием в какой-либо области"; матрона — прямое значение ("знатная женщина" — у римлян) мотивирует переносное — "о почтенной немолодой женщине" [БАС] и т.д. 251

Стилистическую функцию слов этого ассоциативнотематического поля можно показать при анализе контекста: Как видите, одни хотят принцев, другие — принцесс. Притязания нереальны: людей без недостатков нет; Вот он, принц, пожалуйста: скромный такой и незатейливый "прынц " — техник Гена [Неделя, 17-24.01.1986]; В школе мы были среди своих сверстников "короли", да и старшекласники побаивались нас — отчаянных сорванцов [Неделя 10-17.01.1986]; В Шарданове Морозов сам король. Хладнокровно продуманная им система зажима критики имела целью превратить оживленный разъезд в глухой тупик... [Надеин 1986, с.86]. Лексема король имеет давнюю традицию функционирования в значении оценочной характеристики лица. Ср.: Кукурузный король. В 1958 году вожжи премьерского правления взял в свои руки Никита Сергеевич Хрущов [Комсомольская правда, 13-20, 12.1996]; ... вознесла на премьерский трон в декабре 1992-го газового короля, баяниста и миротворца Виктора Черномырдина [там же]; Ну и разумеется, соответствующая мадам орудует у весов. Валенки на мадам, конечно же. От фирменного халата только снизу белая полоска да сверху светлеет что-то, воротник... Остального не видно, потому что основное сыромятный тулуп [Надеин 1986, с. 182]; "Не человек стал, а выходец из себя", — вспоминала потом кассирша [Надеин 1986, с. 197]. Слова, употребленные в переносном значении, вплетаясь в смысловую канву текста, служат образным средством создания сатиры и юмора, эффективным прагматическим средством, так как вызывают у читателя определенную реакцию: чувство негодования, презрения, ненависти, сочувствия, одобрения и т.д.; 3) "Лицо со значением "возраст человека". Ср.: переносные значения слов типа дитя (дети), ребенок, мальчик, младенец — "о взрослом, отличающемся неопытностью, наивностью, сохраняющем в поведении что-то детское". Например: Моя Ирина, моя дочь, была необыкновенное существо... дитя, беспомощный цветок... [Бондарев 1986, с.44]. В поэтической форме дает отрицательную моральноэтическую оценку сверхсовременным "мальчикам" Е.Евтушенко: Мальчик-лгальчик, подлипала, Мальчик-спальчик с кем попало, Выпивальчик, жральчик, хват, Мальчик, ты душою с пальчик Хоть и ростом дылдоват. Надувальчик, предавальчик, Добывальчик, продавальчик, Беспечальник, хамам хам. 252

Ты, быть может, убивальчик В перспективе где-то там, Неужели, сверхначальник, Книг хороших нечитальник, Если надо — то кричальник, Если надо — то молчальник, Трусоват, как все скоты, Ты еще не понимальчик, Что уже не мальчик ты? [Неделя, 16-23.4. 1974].

4) "Лицо, характеризующееся по родственным отношениям". Данное ассоциативно-тематическое поле, как и предыдущее, не является продуктивным в аспекте образования семантических дериватов со значением агентивных имен морально-этической оценки. Ср.: мачеха, пасынок, падчерица, сирота (казанская сирота), отец, мать, кумушка и т.д. Приведем примеры употребления этих слов в переносном значении: — Поясню. Вот вы, наш отец, учитель и кормилец, Леонид Викторович, с отличием окончивший исторический факультет почтенного государственного университета, но вы за эти несколько минут не сказали ни правды, ни полуправды... [Бондарев 1986, с.47]; Без вас мы в съемочной группе равно щенки слепые или сироты, можно сказать [Бондарев 1986, с.67]; 5) "Лицо по национальной либо территориальной принадлежности". Например, лексема печенеги характеризуется прямым значением: "тюркоязычный древний народ, кочевавший в VIII-IX вв. между низовьями Волги и Урала" и переносным значением — "дикие, грубые, невежественные люди" [БАС]; негры — это "основная группа коренного населения тропической Африки, характеризующаяся темным цветом кожи", переносное значение — (в ед. числе) "о человеке, занятом чрезмерной и тяжелой работой" [БАС]. Ср.: семантическая несовместимость сочетания белый негр мотивирует появление переносного значения — "бесправный человек, выполняющий непосильную работу подобно неграм-рабам". "Данайцы — "название одного из древних греческих племен", переносное значение — "о хитрых, льстивых врагах" (См.:[БАС]); Ср. также: Стопроцентный американец, как я понял в Штатах, считает себя поборником и мучеником демократии: готов помочь всех спасать от коммунизма. Но мученики легко становятся палачами [Бондарев 1986, с. 38]; Соавторство трех литераторов напоминает автобус в часы "пик", а разговоры о том, что Дюмоотец был не кем иным, как управляющим мастерской, в которой 253

на него вкалывали литературные негры , все еще не нашли документального подтверждения [Надеин 1986, с.28]; Коля, набей, пожалуйста, ему лицо, мне неудобно, он же тебя неандертальцем обозвал [Сергеев 1986, с.28]. В последние годы в языке газет активно функционирует фразеологическое сочетание "новый русский" для обозначения людей , умеющих "делать деньги". Ср. А семья — это самый недежный и долговременный проект, куда "новые русские" очень скоро начнут вкладывать большие деньги [Комсомольская правда, 21.01.1997]; Как живут в январе "новые" и "старые" русские [там же]; Беляков из тех, кого называют "новыми русскими" [Комсомольская правда, 17.12.1996]. Как видим, появилась антонимическая пара "новыйрусский" -••- "старыйрусский". При употреблении же этих фразеологических сочетаний контекст содержит имплицитную информацию. Для выражения отрицательного отношения к русским еще с прошлого века устойчиво используются лексемы москаль, лапотник. Ср.: Украинцы, по обычаю, называют выликороссов "москалями", "лапотниками" и относятся к ним с недоверием [Булашев 1992, с. 197]. В современном украинском языке данная модель образования значений также активно "работает" в языке, на что обращает внимание В.Л.Иващенко, который пишет, что в этом случае возникает смысл окказионального характера как актуализация определённого комплекса ассоциативных связей на основе потенциальной либо дифференциальной семы, которая представляет собой переход имплицитных структур в эксплицитные [См об этом: Иващенко 1996, с.5763]. Ср.: Ви йому про майбутнє, про світлу мету, а яка вона йому світла, коли в нього хронічна виразка шлунку, коли йому, бідоласі, в очах темніє від роботи. Для нього ціле життя — це, братці, тільки силос, силос і силос! А я не хочу бути єгиптянином силосу! (Гончар). Ср. также: укр. новітні гуни (рус. новые гунны) — "фашисты"; укр. гуни (рус. гунны) — "вообще о завоевателях, разрушителях" и др.; 6) "лицо, характеризующееся физическими либо психическими качествами". Показательными являются переносные значения слов: калека — "о человеке с поврежденной психикой, изуродованном в нравственном отношении (ср.: нравственный калека)"; слепец — "человек, не замечающий чего-либо, обманывающийся"; импотент — "человек, неспособный к плодотворной деятельности"; лилипут, карлик — "о человеке малозначительном, ничтожном". 254

Ср. семантически окказиональное употребление слова

сангвиник: Она скорее сангвиник. А сангвиник женского пола — это, как правило, такая энергичная женщина, которую даже очень энергичные женщины считают энергичной [Надеин 1996, с. 141]. В коммуникации возможны различные словоупотребления, например: "Что Вы вкладываете в понятие "инвалида духа"! [Комсомольская правда, 13-20, 12. 1996]. Приведенные примеры свидетельствуют о зависимости особенностей семантически мотивированных агентивных существительных морально-этической оценки от признаков той микросистемы, к которой принадлежит переосмысленное слово, то есть переносные наименования, как правило, приобретают семантику ассоциативно-тематических полей, которым они принадлежат в исходных значениях. Об этом пишет В.К. Харченко, отмечая, что "избирательность отражения действительности в языке очень важна, так как именно она не позволяет относить тематическую типологию к внеязыковым явлениям, а наоборот, свидетельствует о ее лингвистичности" [Харченко 1973, с.7]. При взаимодействии ЛСП агентивных имен моральноэтической оценки с перечисленными ассоциативнотематическими полями архисема ("лицо") является общей, переосмысление происходит на основе замены дифференциальной и оценочной сем, которые приписываются денотату; 7) Культовая лексика (названия лица реального либо мнимого). Названное ассоциативно-тематическое поле являлось еще недано весьма продуктивным, так как культовая лексика активно перемещалась в разряд оценочной, общеупотребительной, подвергаясь переосмыслению. Например, монах, затворник, пустынник — прямое значение определяется как "член религиозной общины, принявший пострижение и давший обет вести аскетический образ жизни в соответствии с монастырским уставом", переносное значение объясняется следующим образгм: "о мужчине, живущем уединенно, ведущем аскетический образ жизни". Ср.: Совсем вы нас забыли, доктор. Впрочем, вы монах: в карты не играете, женщин не любите (Чехов. Палата №6) [БАС]; аскет — прямое значение "отшельник, последователь учения аскетизма". Переносное значение данной лексемы в русском и украинском языках не является идентичным: в русском языке — "о писателе строго реальном, сознательно избегающем литературных вымыслов и украшений, суровом в манере творчества". В "Словаре современного украинского языка" (в 11-ти томах) такое значение не зафиксировано. В 255

данном словаре украинского языка выделено иное переносное значение — "о человеке, который ограничивает свои жизненные потребности, ведет суровый образ жизни". Ср.: Успенский есть художник — аскет, отвергнувший всякую роскошь (Михаил. Успенский) [БАС] и Може він зробився якимось аскетом-ученим, упірнув в науку і хоче далеко-далеко од світу й од життя потонути в своїх учених книжках (Логановський. Крим [ССУМ]). В словарях русского литературного языка не фиксируется переносное значение, выделенное в словаре украинского языка. В "Словаре современного украинского языка" прямое значение дается как более узкое: "В древности — христианский подвижник, который истощал себя постом; пустынник" [ССУМ, т. 1, с.67]. Считаем возможным выделять такое переносное значение. Как видим на примере значения слова аскет, определенная група слов в результате расширения семантики вышла за рамки церковной терминологии. Ср.: У друга жена загуляла — пристыдил блудницу, забыл, что муж и жена — одна сатана. Дружба врозь... Как жить? Праведником невозможно [Сергеев 1986, с. 42]; Семь замечаний — караул! В результате торговые праведники, охотно подающие покупателю стул и карандаш, лишаются премии и почета, а меркантильные грешники, у которых книга всегда " в торговом отделе", лидируют горделиво и прибыльно [Надеин 1986, с. 142]. Следовательно, праведник — 1) "человек, строго придерживающийся заповедей, моральных предписаний какой-либо религии"; 2) "человек, придерживающийся общечеловеческих норм поведения", соответственно грешник — "человек, нарушающий нормы нравственного поведения". Часть названий лиц, принадлежавших ранее культовой лексике, приобрела новое, оценочное значение (ср.: праведник, грешник, великомученик и т.д.); иногда последнее является противоположным первому в оценочном смысле (ср. святоша). Некоторые слова утратили денотативносигнификативную часть значения и характеризуются лишь оценочным признаком, являясь бранными (эмоциональнооценочными) словами. Этот факт влияет, по мнению В.И.Говердовского, и на "переосмысление синтаксической функции слова. Возьмем, — пишет автор, — три типа условий употребления слова черт: Черт! Я на правду черт. Синий черт отругал зеленого. Здесь слово черт употреблено то как междометие, то как существительное в определительнохарактеризующей функции, то как существительное в функции подлежащего. Значение слова черт становится 256

вследствие этого категориально неопределенным" [Говердовский 1984а,с. 133]. Сказанное относительно слова черт в той же мере относится и к словам: ведьма, сатана, бес и т.д. Денотативно-сигнификативное значение слов этого типа актуализируется в тексте с целью создания юмора, сатиры. Ср. значение слова черт и его стилистические функции в фельетоне В.Надеина "Копыто судьбы", где представлен образ явившегося в учреждение черта. "Создалась, согласитесь, преглупейшая ситуация. Взрослый человек, кадровый служащий, атеист, стремительно несся прочь от родного учреждения без шапки и пальто, и черт (а кто же еще, а?) зловеще шептал ему на ухо: — А вот сейчас узнаешь, почем фунт волюнтаризма! — Куда мы летим? — тревожился снабженец. — На Закупнянский, как обещано, известковый завод..., — сообщил черт. — А по пути прихватим месяц, поскольку рейс осуществляется вне расписания" [Надеин 1986,с. 50-51]. Приведенный пример, в котором с сатирической целью "одушевляется" черт, что повышает экспрессивность текста и усиливает прагматическое воздействие, иллюстрирует продолжение и развитие гоголевской традиции, заложенной в "Вечерах на хуторе близ Диканьки". В бытовой речи слова типа черт, ангел, бес, сатана и другие широко распростанены, причем если сигнификативноденотативная отнесенность их значения практически полностью ослаблена, то оценочное значение также не всегда соответствует прежнему. Так, например, в религиозной мифологии, наблюдается следующее противопоставление: черт как олицетворение зла и ангел как олицетворение добра (ср.: милый ангел, добрый ангел, ангел-хранитель и др.). Например: ... в разную пору черт или ангел сидит в человеке. Черт был там, ангел здесь. Или наоборот? [Бондарев 1986, с.53]. Иногда оценочное значение у слов типа дьявол, черт, сатана получает противоположный смысл. Это наблюдается в том случае, если характеризуют человека, который обладает каким-либо положительным качеством в высшей степени (ловкостью, мастерством, талантом и т.д.). Ср.: не человек, а дьявол (черт, бес). Положительное оценочное значение свойственно и лексемам бог, полубог. Оценочное значение этих лексем также выражает наивысшую степень проявления какого-либо качества, поскольку признак может быть различным, то эти слова относятся к разряду обобщенноквалифицирующих слов (см. подробнее во втором разделе). 257

Ср.: Как ты сумел столько земли перевернуть? Тут пусть наш бог, то бишь Дед, кумекает. Меня интересует другое... [Сергеев 1986,с.24]; Что ж, допустим. Пускай, выражаясь словами популярной песенки, барабан был плох, барабанщик — бог [Надеин 1986,с.221]; Тогда говори по-английски, где ты бог, а не по-русски, где ты кое-какие краски подзабыл [Бондарев 1986,с.35]. Положительную оценку выражают лексемы, основы которых содержат уменьшительно-ласкательные, субъективно-оценочные суффиксы: А глазки блестят, как у ведьмочки [Бондарев 1986,с.21]; Ну, здравствуй, чертенок, пигалица моя, — проговорил он, целуя ее в волосы... [Бондарев 1986,с.21]. Широкой сочетаемостью характеризуется слово душа в переосмысленном значении: оно может приобретать и положительную, и отрицательную оценочность. Ср.: добрая душа, простая душа, душа дела, бумажная душа, черная душа, заячья душа и т.д. Например: ... все-таки Галабаров подстраховался, бумажная душа? Завтра мы все идем к министру [Сергеев 1986,с.72]; Из этих троих нам всего важнее, конечно, любимый племянник — организатор и душа дела. Это он указал на квартиру дяди как на антикварную, где висят дорогие картины, и среди них бесценная миниатюра [Литературная газета, 28.03.86]. В данном тексте душа дела (об организаторе кражи, о преступнике) употребляется с оттенком иронии. Ср. также: Он увидел нас, заулыбался, даже забыл спросить жену, где она задержалась, простая душа [Лиханов 1984,с.94]. Интересным представляется переосмысление номинаций типа жрец, авгур, шаман, вакханка и т.д., которые в прямом значении называют людей, совершающих жертвоприношения и другие религиозные обряды (это люди, которые, по преданиям, имели непосредственную связь с божествами), а в переносном значении ЛЗ содержат различные оценочные семы. Ср.: жрец/жрица — "о человеке, посвятившем себя какой-либо деятельности {жрец науки, жрец искусства, жрец театра и т.д.)". Например: Я понимаю, как трудно иногда угодить жрицам моды [Бондарев 1986,с.27]; Фильм кончается тем, что героя положили на операционный стол под шепот безумного хирурга, жреца лжи... [Бондарев 986.С.41]. Оценочное значение этого слова может иметь и положительный, и отрицательный признак в зависимости от сочетаемости. Такие слова определяются нами как нейтрально-оценочные (о них пойдет речь во второй главе). Авгуры (ист.) — в прямом значении понимается как жрецы древнего Рима, птицегадатели, толковавшие волю богов по пению, полету птиц и т.д.; в переносном — "о людях, которые 258

свои знания обращают в какую-то тайну, излагают их непонятным, мудреным языком" [БАС]. Вакханка — "в древней Греции и Риме жрица бога Вакха", переносное значение — "о сладострастной женщине" [БАС ]. Ср. значение слова гиаман в тексте: Не одна Юлия опирается на эту публикацию. Нынче это главный "первоисточник", на который ссылаются в спорах современные шаманы... Только обскурант, оголтелый шаман может не любить культуру — самое человеческое из достижений человека [Литературная газета, 18.02.1985]. В лексемах жрец, авгур, вакханка, шаман при одинаковой денотативно-сигнификативной части ЛЗ переносные значения образованы в результате актуализации различных дифференциальных признаков, что определяет также и различие оценочных сем. Как видим, обширная группа культовой лексики с семантикой лица, отражая в прямом значении религиозную идеологию, подвергается активному процессу переосмысления. Результатом этого процесса является факт перемещения культовой лексики в состав общеупотребительной. Таким образом, большая группа культовой лексики характеризуется наличием переносных значений, которые возникли в результате появления различного рода ассоциаций. Вместе с этим происходит и стилистическая дифференциация лексики этой группы. Выделяется большая группа слов, характеризующихся постоянным видом оценочной семы, в процессе функционирования эти слова могут приобрести противоположную оценочную сему. Г.Я.Солганик указывает на некоторые экстралингвистические и интралингвистические причины, которые позволяют считать культовую лексику продуктивным ассоциативно-тематическим полем: во-первых, "переосмысление понятий, обозначаемых этими словами, на основе атеистического мировоззрения", во-вторых, "быстрый "износ" эмоционально-стилистической окраски этих слов, что ведет к превращению высокого эмоционального "ореола" в его противоположность" [Солганик 1981,с.50]. Известно, что активному переосмыслению культовая лексика подверглась в послеоктябрьский период. Этот семантический процесс увидел А.М.Горький, который писал, что "теологи насорили очень много слов, осмысленных ложью: бог, грех, блуд, ад, рай, гиена, смирение и т.д. Лживый смысл этих слов разоблачен, и хотя скорлупа некоторых, например, слова ад — осталась, но наполняется 259

иным, уже не мистическим, а социальным смыслом" [Горький 1953,с166]. Переосмысление культовой лексики в русском языке конца XX ст. уже не является активным процессом. Данная лексика сегодня обслуживает культовую сферу общения людей. Можно выделить ещё одну ассоциативно-тематическую группу слов, которая отличается от предыдущих своей спецификой. В нее входят слова, переносные значения которых возникают в результате процесса апеллятивизации. Нарицательные имена как результат переосмысления. Данное ассоциативно-тематическое поле можно разделить, в свою очередь, на две группы. а) имена литературных героев и персонажей. Например: арлекин — "шут, паяц (персонаж итальянской народной "комедии масок", исполняющий роль остроумного слугишута, характерной принадлежностью которого является костюм из пестрых лоскутков и полумаска)"; петрушка — "о человеке, который паясничает, ведет себя шутом (главное действующее лицо русского народного театра)" [БАС]. Ср. также имена литературных персонажей, использующиеся в речи для характеристики людей по тем качествам, которые свойственны названным литературным героям: Печорин, Плюшкин, Ноздрев, Манилов, Чичиков, Митрофанушка, Молчалин, Скалозуб, Вральман, Донжуан, Донкихот, Гамлет, Гарпагон, Фигаро и т.д. Например: Донкихот ... Ты мечтаешь, что можно ... изменить человеческую природу" [Бондарев 1986,с.41]; Для меня истина, что ты не донжуан, а любишь мать [Бондарев 1986,с.28]; Нашел себе... "тысячу и одну ночь", Джульетту... [Бондарев 1986,с.21]; Он просто спятил, изображает индюка, а она — павлиниху, даже мизинчик оттопыривает, когда стакан берет. Во тебе — Руслан и Людмила [Бондарев 1986,с.22]. Ср. также: Он взял на себя роль Немизиды, богини карающей, был Робин Гудом, если воспользоваться образом поближе, Деточкиным, героем известного фильма, — все благородные разбойники [Литературная газета, 5.02.1986]. б) имена мифических героев, персонажей сказо^ легенд и т.д.: Каин — "о человеке, совершающем неблаговидные дела, о предателе, тяжком преступнике, братоубийце (по имени мифического персонажа — библейского Каина, одного из сыновей Адама, убившего брата своего Авеля)". Пилат — "о человеке, совершающем преступные дела чужими руками и устраняющемся от ответственности за совершенное (по имени Понтия Пилата, устранившегося, по евангельскому 260

преданию, от выражения своего мнения относительно приговора Христа к распятью)"; Магдалина — "о распутной женщине, осознавшей свой порок; о кающейся грешнице (от имени евангельской Марии Магдалины, покаявшейся грешницы, прощенной Христом)"; Гарпия — "мучитель, истязатель, кровопийца (в древнегреческой мифологии — богиня бури, похитительница и мучительница людей, изображающаяся в виде чудовищной хищной птицы с девичьим лицом)"; Мегера — "о злой сварливой женщине (в древнегреческой мифологии — одна из трех богинь мщения)" и т.д. Ср. также: Кощей, Яга (Баба-Яга), Аника-воин,Золушка, Пенелопа и др. Переносные ЛЗ слов этих подгрупп мотивированы легендой, сказкой, мифом, художественным произведением, герои которых являются носителями этих имен. Ассоциация возникает по сходству признаков, свойственных конкретному герою. Повышается роль оценочного признака в ЛЗ слов подобного типа, при этом увеличивается объем понятия, содержание которого они теперь выражают. Особое место в данном ассоциативно-тематическом поле занимают имена собственные конкретных людей (деятелей науки, культуры, политических деятелей, народных героев и т.д.). Переносные ЛЗ слов данного типа также появляются в результате расширения их ЛЗ, усиления оценочного признака. Например: бурбон (королевская династия, правившая во Франции в 1589 — 1792 и 1814 — 1830 г.г.) — "о грубом, заносчивом, невежественном правителе, администраторе (как отмечено в БАС [т.І, стлб.695]), "бурбон" во время Великой французкой революции было бранным словом. Наполеон (фамилия реакционного диктатора во Франции) — "о человеке с чрезвычайно властолюбивыми замыслами". Ср. в тексте: В любви Лиля Брик, женщина с жаркими глазами, мужской логикой и женской психикой, — Энштейн [Комсомольская правда, 21.01.1997]. Ср. также: герострат, камелия, мессалина, нарцисс и т.д. Н.А.Купина и М.Ф.Скорнякова отмечают, что "особое место в обозначении лица занимают собственные имена, которые в силу специфики своего значения — обозначение конкретного человека — объективно лишены коннотативных оттенков, однако могут приобретать их в речи, если имя собственное 1) обозначает общественно или исторически значимую личность или 2) в результате моды может приобретать особую популярность" [Купина, Скорнякова 1979, с.94]. Мотивированность ЛЗ слов, возникающих в результате переосмысления имен литературных героев, персонажей, мифических существ и т.д., может быть прозрачной, ясной, 261

но может и утрачиваться. Это зависит от "живучести" и распространенности произведений, сказок, легенд, в которых действует герой, чье имя подвергается апеллятивизации. В этом отношении можно привести показательные примеры. Ср.: (мотивированность прозрачная). Иванушка — уменьшительно-ласкательное образование от собственного имени Иван и в то же время "простоватый или глуповатый человек" (разг.). Например: Два сорта есть глуповцев: глуповцы старшие..., носящие разнообразные имена и фамилии, и, наконец глуповцы меньшие, известные под общим названием "Иванушек" (Салтыков-Щедрин, Сатиры в прозе [БАС]). Л.А.Введенская, Н.П.Колесников [Введенская .Колесников 1981] обратили внимание на существование еще одного ассоциативного значения имени Иван, которое употребляется как символ России, русского героя-богатыря. В "Толковом словаре живого великорусского языка" В.Даля находим: /Иван/ "по всей азиатской и турецкой границе нашей, от Дуная, Кубани, Урала и до Амура, означает русского". Именно так воспринимает имя Иван М.А.Шолохов, написавший строки: "Символический русский Иван — это вот что: человек, одетый в серую шинель, который, не задумываясь, отдавая единый кусок хлеба и фронтовые тридцать граммов сахару осиротевшему в грозные дни войны ребенку, человек, который своим телом самоотверженно прикрывал товарища, спасая его от неминучей гибели, человек, который, стиснув зубы, переносил и переносит все лишения и невзгоды, идя на подвиг во имя родины. Хорошее имя Иван" [Шолохов 1975,с. 188].Л.А.Введенская и Н.П.Колесников, комментируя это высказывание М.Шолохова, отмечают, что "под пером М.А.Шолохова собственное имя Иван становится символом [...] человека мужественного, стойкого, трудолюбивого..." [Введенская, Колесников 1981,с.39]. Возникновение указанных ассоциаций объясняется нарицательным употреблением имени собственного Иван, Иванушка. Можно выделить ряд апеллятивизированных имен, которые характеризуются как имена, с утраченной семантической мотивированностью. Ярким примером утраты признака имени собственного является лексем хам. Ср.: Что это за тип человека?.. Тип достаточно древний, если еще в библейской легенде упоминается сын, посмеявшийся над наготой своего отца-Ноя. От имени собственного этого сына — Хам — и пошло название типа...; Я не психолог-криминалист, но могу спорить, что хам удавится за штрафную десятку. Ему не приходит даже в голову, что за "удовольствие" придется платить. Весь образ жизни хама построен на беззащитности 262

жертвы, он каблуком давит деликатность и скромность [Литературная газета, 24.04.84]. Ср. также (прост.) архаровец (от имени Н.П.Архарова (1742-1814) — московского оберполицмейстера и губернатора — "об отчаянных, изворотливых правонарушителях" [БАС]). Переосмысление имен собственных заключается в том, что у последних отсутствует связь с понятием, поэтому на их основе нельзя построить логическое определение. В случае же появления у имени собственного значения, которое выступает как логический определитель предмета, то есть когда лексема не только называет предмет, но и представляет какие-либо сведения о нем, — в этом случае имя собственное переходит в разряд нарицательных. Список имен собственных, перешедших в разряд нарицательных, (по данным БАСа) достаточно широк (более ста лексем). Приведем ряд, далеко неполный, слов этой группы: афродита, базаров, гаврик, гаврош. гарпия, держиморда, коробочка, ловелас, маугли, Мефистофель, меценат, монтекристо, муромец, мюнхаузен, нестор, неуважай-корыто, обломов, отелло, помпадур, помпадурша, репетилов, ришелье, робинзон, рокфор, рудин, соломон, тартюф, угрюм-бурчуев, фауст, фома, Хлестаков, хулиган, шерлокхолмс, шехерезада и т.п. Как отмечают исследователи современного языка массмедиа, процесс апеллятивизации и отапеллятивизативные образования — продуктивное явление современного русского литературного языка. (См. об этом подробнее: [Космеда, Мацюк 1997]). Таким образом, можно выделить восемь ассоциативнотематических полей, единицы которых взаимодействуют с ЛСП "Лицо со значением морально-этической оценки" в пределах более крупной подсистемы "Лицо". Представим классификацию ассоциативно-тематических полей второго яруса, выделяющегося в структуре ЛСП. Одинаковые социальные явления, происходяшие в обществе, привели к появлению как в русском, так и в украинском языках сходных переносных значений агентивных имен морально-этической оценки и покажем национальносубъективный характер их переосмысления на материале наиболее продуктивных ассоциативно-тематических полей. Еще в прошлом веке многие лингвисты, определяя феномен слова, подчеркивали, что слово является результатом нравственно-поэтической деятельности народа. Это наиболее ярко проявляется прежде всего при сопоставительном исследовании, ибо "сравнительное изучение языков важно и существенно для постижения всей совокупности духовной деятельности человека" [Язык и 263

философия... 1985, с.377]; оно необходимо также для того, чтобы выявить "тонкое, но глубокое родство между различными видами духовной деятельности и своеобразием каждого языка" [Язык и философия... 1985, с.377]. Этот тезис легко подтвердить примерами из русского и украинского языков. Рассуждения о национальной специфике языка находим не только у лингвистов, но и у писателей. Так, А.Фет писал:"Песня поется на каком-либо данном языке, и слова, вносимые в нее вдохновением, вносят все свои, так сказать, климатические свойства и особенности. Насаждая свой гармонический цветник, поэт невольно вместе с цветком слова вносит его корень, а на нем следы родимой почвы" [Русские писатели ... 1939, с.450]. Одинаковые социальные явления, происходящие в обществе, привели к появлению как в русском, так и в украинском языках сходных переносных значений, например, у группы слов в прямом ЛЗ называющих животных и растения (см. подробнее об этом: [Космеда 1993]). Ассоциативно-тематическое поле "Животные", традиционно описываемое во многих лингвистических исследованиях, представляется как один из членов третьего ряда периферии ЛСП агентивных имен морально-этической оценки. В составе ЛСП агентивных имен морально-этической оценки нами выявлено более ста названий животных. В русском языке, как и в украинском, перенос указанного типа наблюдается регулярно. Используются названия животных диких: медведь, лиса, лев, змея, ехидна, обезьяна, тюлень, заяц, бирюк и т.д.; названия животных домашних: ягненок, пес, собака, свинья, скот, щенок, коза, кобель и т.д.; названия птиц: гусь, сова, тетеря, птица, ворона, сорока, петух, (мокрая) курица, орел, сокол, попугай, кукушка и т.д.; названия насекомых: паук, трутень, вошь, гнида, жук, клоп, стрекоза и т.д. Ср. рус. зверь, укр. звір — "о бессмысленно жестоком, бессердечном, грубом человеке, свирепом насильнике" [БАС; ССУМ]; рус. хищник, укр. хижак — "тот, кто обогащается за счет эксплуатации, ограбления кого-нибудь, расхищения общественного достояния". Употребление зоосемизмов в значении лица в аспекте взаимодействия их семных структур частично рассматривалось в работах, посвященных проблеме значения слова, полисемии, вторичной номинации, а также семантическому описанию ТГ "Животные". В состав семантической структуры лексических единиц с семантикой морально-этической оценки в прямом 264

номинативном значении входит общая с ТГ "Животные" лексико-семантическая семема "живое существо". Это иллюстрируется академическим словарем: рус. животное, укр. тварина — 1) "Всякое живое существо, включая растения"; 2) "О человеке грубом с неразвитыми понятиями" и т.д. Ср.: рус. тварь, укр. тварина — 1) "Живое существо вообще"; 2) "Недостойный, негодный человек" [БАС; ССУМ]. Значения слов в руссом и украинском языках совпадают. Рассмотрим единицы, которые различаются категориальнолексическим значением: "человек" — "животное". Большую роль в образовании у зоосемизмов производных значений играют дифференциальные и коннотативные семы. Дифференциальные семы отражают существенные свойства и признаки денотата (внешние и внутренние: размер, форму и т.д.), которые дают возможность развивать у зоосемизмов вторичную номинацию и образовывать фразеологические сочетания различной степени стойкости. В рус. стервятник, укр. стерв'ятник ("птица, питающаяся падалью" [БАС;ССУМ]) (дифференциальная сема "питающаяся падалью" обусловливает образование значения "жестокий, способный убивать, проливать кровь людей человек", ср.: фашистские стервятники). Дифференциальная сема слова акула — "отличающаяся своей прожорливостью" — мотивирует производное значение "эксплуататор, хищнически пользующийся чужим трудом и имуществом". Коннотативные семы зависят от различного рода сиысловых ассоциаций, которые являются основой образного, метафорического употребления слова. Ср.: "хитрость" лисы, "смелость" сокола, "ротозейство" вороны и т.д. В.В.Виноградов называет переносные значения слов петух, тетеря, лиса, байбак и под. предикативнохарактеризующими. "Синтаксически ограниченное значение слова с семантической точки зрения, — пишет он, — часто представляет собой результат образно-типического обобщения какого-нибудь общественного явления, характера, каких-либо свойств личности и является выражением их оценки, их характеристики. Поэтому оно применяется как предикат, как обращение, как приложение или обособленное опеределение, или даже сначала как возникающее в речи, нередко метафорическое обозначение ..." [Виноградов 1977а, с. 179]. Характеристика выделенного В.В.Виноградовым типа /13 в полной мере относится также и ко вторичным названиям лица с семантикой морально-этической оценки. По мнению Л.М.Майдановой, "эмоционально-оценочные названия человека — своеобразный класс слов, выделяющийся структурой своего лексического значения (наличие 265

коннотации, несвободность) и номинативными особенностями — отнесенность к разряду предикативных номинаций" [Майданова 1979, с. 109]. В зоосемизмах, как и в единицах других ассоциативнотематических полей, приобретающих значение "лицо с семантикой морально-этической оценки", выделяется прагматический аспект значения. Структура прагматического значения, как отмечалось, является двучленной, так как содержит не только семантическую, но и эмоциональноэкспрессивную характеристику. Эти единицы не только выполняют номинативную функцию, называют предмет; информация, содержащаяся в них, переживается, то есть они выполняют эмотивную, поэтическую, эстетическую функцию. Лексические единицы, обладающие коннотативной (оценочной) характеристикой, обнаруживают более сложную структуру, чем слова, лишенные такой характеристики. Поэтому то языковое явление, которое В.В.Виноградов определяет как предикативно-характеризующие слова, можно назвать явлением с выраженной прагматической функцией. Слова этого разряда обладают не только мыслительным содержанием, но и определенным эмоциональноэстетическим качеством, которое чувственно переживается. В семантической структуре возникает модальный компонент значения. Одной из особенностей коннотативных сем является их устойчивость в пределах лексико-семантической системы одного языка. Данная устойчивость может служить средством различения языков, даже близкородственных. Так, в русском языке слово гусь {хорош гусь) выражает пренебрежительное отношение к человеку, иногда с намеком на его отрицательные качества; воробей (старый, стреляный воробей) — "о человеке опытном, ловком, хитром". Эти значения не имеют места в лексико-семантической системе украинского языка (гусак, горобець). И наоборот, с украинским слимак ("бесхарактерный, безвольный человек") не соотносится русское улитка. Иногда встречаются расхождения в образовании переносных значений у зоосемизмов, основные, номинативные значения которых в русском и украинском языках являются эквивалентными. Ср.: рус. глухарь — "о человеке, избегающем общества" и укр. глухар — "о глухом, ленивом человеке". В русском и украинском языках наблюдается семантичеокое варьирование лексических единиц, связанное с устным народным творчеством. Ср.: рус. лиса, Лиса Патрикеевна, лисичка-сестричка, лис (уст.) — укр. лисиця, Лис Микита, лисичка-сестричка, лис ("о хитром, льстивом 266

человеке"); укр. пава соответствует значению фразеологически связанного сочетания в русском языке ворона в павлиньих крыльях ("о человеке, который смешон потому, что пытается казаться важнее, чем есть на самом деле"). Употребление единиц ТГ "Животные" в значении "лицо с семантикой морально-этической оценки" осуществляется, как видим, в результате переноса того или иного признака с одного предмета на другой. При этом важным, как было отмечено, является анализ дифференциальных и коннотативных сем. Дифференциальные семы указывают на признак, которым предмет обладает в реальной действительности и который послужил основанием переноса. Коннотативные же семы указывают на ассоциативный признак, связанный с традиционными представлениями, образом, сопровождающим основное значение. Л.А.Новиков заметил: "Выражая некоторые универсальные свойства, полисемия передает и специфически национальное видение мира. Достаточно, например, внимательно пронаблюдать, какими чертами наделяются русские животные и как эти черты отражаются при обозначении именами животных человека, и сравнить эти наблюдения с данными других языков, чтобы легко убедиться в этом" [Новиков 1982, с. 203]. Приведенные ниже данные подтверждают мысль Л.А.Новикова. Учеными давно подмечено, что лексемы, служащие названиями представителей животного мира, переосмысливаясь, чаще всего, приобретают именно отрицательную семантику. Пейоративную оценочную функцию выполняют преимущественно названия домашних животных, которые уже многие века знакомы человеку. Ср.: названия таких животных, как, например, лев, тигр приобретают во вторичном значении преимущественно положительную оценочность. Семантическое переосмысление происходит, как было показано, на основе выдвижения на первый план одного отрицательного либо положительного признака животного. Часто при этом активизируется далеко не самый, с точки зрения человека, существенный, важный признак животного. Если возникает потребность выразить отрицательные эмоции, свое неудовольствие, негативное отношение к человеку, его действиям, поступкам, манерам используются не только вторичные значения названий животных. Для этого активно употребляются и вторичные значения слов, называющих части тела животных. Ср.: морда, рыло, лапа, копыто, хвост и др. (см. об этом далее). Ю.Д.Апресян приводит семантическое поле слова свинья для иллюстрации разных коннотаций, которыми обладает 267

данная лексема. Ср.: 1) "неряха" (Свиньи, грязь везде развели!); 2) "невоспитанный и грубый человек" (Напился, свинья!); 3) "подлый и низкий человек" (Свинья, пришел любоваться женщиной, которую сделал кокоткой — Горький). Данные коннотации лежат в основе образования метафор, сравнений, фразем, полусвободных словосочетаний, производных слов (См.: [Апресян 19866, с.7-43]). При анализе ассоциативно-тематического поля "Растения" в процессе сопоставления также выявлены факты лексикосемантических тождеств и различий. Ср.: рус. перец, укр. перець — "о склонном к насмешке, задорном, язвительном человеке"; рус. мимоза, укр. мімоза — "о болезненно обидчивом человеке"; рус. пустоцвет, укр. пустоцвіт — о бесполезном или не оправдавшем надежды человеке и т.д. При сопоставлении единиц названных микросистем в русском и украинском языках выявлено преобладание переносных значений с отрицательной оценкой, что является характерным признаком ЛСП в целом. Например: фрукт (укр. и рус.) — "о человеке, характеризующемся отрицательными чертами"; дуб (рус. и укр.) — "о бесцветном (также — о физически сильном человеке); лопух (рус. и укр.) — "о простаке, глупом человеке" и т.д. Названия лица с семантикой положительной моральноэтической оценки, образованные на основе переименования названия растений, встречаются редко, как в русском языке, так и в украинском (ср.: рус. росток, укр. паросток — "о человеке с первыми проявлениями чего-то нового, прогрессивного"). Часто переносные значения этого типа фиксируются во фразеологических единицах. Например, изюм — "о ком-то своеобразном, привлекающем остротой, живостью и т.п.": рус. "не фунт изюму", укр. "не фунт ізюму" — "не шутка, не пустяк". Ср.: Русский солдат — это, брат, не фунт изюму! — воскликнул Рыбников (Купр.) [БАС]; рус. пристал, как репей, укр. причепився, як реп'ях; рус. крапивное семя, укр. кропив'яне сім'я; рус. твердый (крепкий) орешек, укр. твердий (міцний) горшок; рус. тепличное растение, укр. теплична рослина и т.д. Вместе с тем можно выявить случаи несовпадения значений. Так, рус. камелия — "о женщине легкого поведения"; рус. редька — "о своенравной, злой женщине". В словаре украинского языка (ССУМ) такого рода значения у названных лексем не зафиксированы. Таким образом, переносные значения зоосемизмов и названий растений чаще являются общими в русском и украинском языках, однако"предпочтение в выборе той или 268

иной мотивации, а следовательно, и образование сопутствующих ассоциаций, действительно, можно считать национально-субъективными факторами" [Колшанский 1975, с.1811. В результате взаимодействия рассматриваемой микросистемы с тематическим полем "Растение" переносное значение образуется по схеме: название конкретного предмета, то есть растение -> человек. В основе переноса лежат различные признаки: сходство по форме, цвету, запаху, функциям и т.д. Ср. выражение-неологизм зимняя вишня. Это выражение употребляется для характеристики одиноких женщин. Толчком для такого употребления стал одноименный художественный фильм ("Зимняя вишня" и "Зимняя вишня — 2"). Возникновение ассоциации объясняется в следующем контексте: Зимняя вишня — то та ягода, что, созревшая, заморожена до поры, чтобы после, уже в январе, где-нибудь оттаяв, сладко и терпко скользнуть меж: губ [Литературная Россия, 17.01.1986]. То, что определяет состояние вишни в результате действия температуры, переносится на человека, но если при размораживании фруктов играет роль тепло как температура, то для "размораживания" человека играет роль тепло как ласка. Полисемантичность лексемы тепло вызывает появление ассоциаций и нового словесного значения, речевое употребление которого с таким смыслом зафиксировано и в украинском языке. Еще один пример речевого употребления переносного значения. Так, слово подснежник вызывает несколько разных ассоциаций, лежащих в основе возникновения новых смыслов. Приведем примеры употребления данной лексемы в разных значениях. Первый пример: В штатном расписании, в приказе о зачислении на должность, в трудовой книжке Лопатин фигурирует как электросварщик шестого разряда Совгаванской автобазы треста "Хабаравскстройтранс". Он, как часто говорят, — "подснежник" [Литературная газета, 15.12.1985] — Как!., неужели вы, директор завода, не знаете, кого принято называть подснежниками?.. — Игнорирование функций деда-мороза я вам, так и быть, прощаю. А вот что касается подснежников и прочих цветков лимитных прерий... Нет, с этим делом надо кончать [Надеин 1986, с. 8] В украинском языке ср.: "Таких, як тов. Сидоров ВТ., в народі прозивають "підсніжниками" [Літературна Україна, 02.10.1986]. Следовательно, даное ЛЗ слова определяется как "человек, выполняющий функции, не соответствующие должности, имеющейся в штатном расписании". 269

Второй пример из романа Н.Рыбакова "Дети Арбата", переведенного на украинский язык. Ср.: — А то побежит (заключенный) и зимой, за месяц до окончания срока: всеми помыслами уже дома, нет сил ждать и страшит час, когда придешь за справкой, а вместо справки объявят новый срок. И находят такого зимнего беглеца весной под талым снегом, от того и зовут "подснежником" [Рыбаков, 1985, с. 132]. Представленное ЛЗ слова не требует комментариев. Третий пример: В больнице № 6 родились "подснежники" [Огонек, № 41, 1990]. "Подснежниками" здесь называют грудных детей, родившихся весной в результате проведенных определенным образом их родителями летних отпусков, детей, от которых отказываются их матери. Таким образом, мы проследили три новых ЛЗ у слова подснежник. ЛЗ возникли для названия отрицательных явлений действительности, являются "скрытым" их наименованием. Не случайно Ю.Н. Караулов, анализируя якыковые явления эпохи "застоя", называет язык этой эпохи лукавым. Это подтверждают и приведенные ЛЗ слова подснежник. Лексические значения, возникшие у данного слова в результате различного рода ассоциаций, не стали пока фактами языка, а функционируют на уровне речи, они не закреплены в словарях. Переносные значения единиц ассоциативно-тематических полей "Растение" и "Животное" — самые продуктивны модели создания таких значений. А.Вознесенский — автор стихотворения "Человек породы сенбернар", в котором лексема сенбернар получает оригинальное переносное значение: Выбегает утром на бульвар

человек породы сенбернар. Он передней лапой припадал, говорили — будучи в горах, прыгнул за хозяином в завал и два дня собой отогревал. Сколько таких бродит по Руси! Пес небесный, меня спаси. Я его в компаниях видал. Неуклюжий и счастливый раб. Нас сквозь снег до трапа провожал, оставляя отпечатки лап. Сенбернар, подбрось в аэропорт! Сенбернар, сгоняй за коньячком! И несется к вам во весь опор верный пар над чистым языком... Пес спасал, когда нас забывал 270

человек, по имени Христос, человек породы сенбернар. [Литературная газета, 7.10.1985].

В языке романа Ю.Бондарева "Игра" также многие зоосемизмы приобрели окказиональные переносные значения: — О ком ты? — О тебе. Тиркуша ты. — Что за тиркуша? — Птица такая. Малю-у-сенъкая. Уживается с крокодилом. Крокодил раззевает пасть, а она чистит ему зубы. Клювом — раз-раз! После того как он сожрал кого-нибудь [Бондарев 1986, с.11 ]; 0, завистливые страусихи! — выругался Крымов несдержанно [Бондарев 1986, с. 15 ]; Ты хочешь в наги прагматический век, чтобы люди, бессильные муравьишки, задумались о смысле жизни...? [Бондарев 1986, с. 27]; И Крымов, дивясь смешной мысли, представил, как растерянно вскрикнул бы он и отшатнулся, опрокидывая кресло, этот осторожный еж Балабонов... [Бондарев 1986, с. 6 ]; Продуктивной моделью образования переносных ЛЗ у слов, служащих для названия лица, является также следующая: " конкретный предмет — человек". По этой схеме выделяется множество ассоциативно-тематических полей, которые немногочисленны по своему составу. 1. Названия пищи (продуктов питания): размазня "невкусная жидкая пища — каша" — "о нерешительном слабохарактерном человеке"; (прост.) брандахлыст ("пиво жидкое или разведенное водой хлебное вино") — "о пустом, негодном человеке, гуляке"; кисель ("студенистое кушанье из какой-либо муки или ягодного сока, молока с добавлением крохмала") — "о мягком, вялом, безвольном человеке"; кока ("забытое название кушанья — яйца с толчеными семенами конопли") — "о пронырливом, ловком человеке"; лапша ("изделия из пшеничного теста в виде тонких полосочек; кушанье, суп из такого изделия") — "о бесхарактерном, безвольном человеке, мямле". Ср. также переносные значения названий сладостей: мед, сахар (Мед Сахарович), конфета (конфетка). Переносные значения этого типа также закрепляются во фразеологических сочетаниях: тертый калач, сухарь в юбке, сухарь сухарем и т.д. Значение отрицательной оценки человека имеет лексема сосиска, употребленная в следующем контексте: 271

— Ах ты, сосиска! — закричал директор... Никто не захотел понять Ухова, а один даже обозвал его, как директор, сосиской; — Брысь, сосиска! — сказал ему шофер директорской машины и щелкнул по лбу, что было очень обидно...; — За оскорбление личности знаешь, что бывает? — Так то ж за оскорбление личности... А ты сосиска... [Литературная Россия, 24.03.1986 ]. 2) Названия одежды, ткани, из которой изготовляется одежда. Ср.: шляпа, лапоть, шелк, тряпка, синий чулок и др. Например, Ведь в этой ..., право, даже интересного ничего нет... никакой женственности. Удивляюсь, где только у этих мужчин глаза... Какой-нибудь синий чулок и тъфу\ (Мамин-Сибиряк. Приваловские миллионы) [БАС]. 3) Название металлов, минералов, веществ. Ср.: магнит, железо, золото (серебряное золотце), бриллиант, смола, ржавчина, дерево и т.п. Например: Есть люди, похожие на магниты. Они ничего особенного не делают, а к ним тянет. Витька был такой магнит [Лиханов 1984, с. 18]; Воскресенский основательно недолюблювал г-жу Жилохвостову и справедливо называл ее занозой (Григорович. Акроб. благотворительности) [БАС]; Виктор Николаич, дерево ты этакое, сышишь:" Привалов приехал!.. — Да отвяжись ты от меня, ржавчина" (МаминСибиряк. Приваловские миллионы). [БАС]. 4) Названия явлений природы, небесных тел, состояний, в которых находятся природные вещества. Ср.: эхо, ветер, вулкан, звезда, светило, факел, огонь, лед, кипяток и т.д. Например: К той поре, когда Игоря отняли у меня, он стал обаятельным лохматым карапузом, невероятно живым, любознательным, смешливым, шаловливым — настоящий Везувий! [Лиханов 1984, с.28]; Ах, мой золотой Терентий! Вокруг столько фальшивых репутаций, неимоверно надутых пузырей, случайных неизвестностей и неизвестных знаменитостей [Бондарев 1986, с. 20]; Но я не вам хотел задавать вопросы, еще раз прошу прощения, а уважаемому Ивану Ксенофеновичу, нашему факелу и светочу на небосклоне отечественного кинематографа [Бондарев 1986, с. 47]. 5) Названия орудий труда, машин, механизмов, инструментов, пила, барометр, рычаг, мотор, маятник, балалайка, бубен и т.д. Например: ... один из лучших! Ребята зовут его Бульдозером за силу и умение работать без устали [Се'ргеев 1986, с.27]; Ты, говорит, ни о чем не думай. Ты тракторная тележка, а я трактор, раз уж судьбе угодно так распорядиться. Куда еду я, туда двигайся и ты, сильно не вдавайся, потом поймешь [Лиханов 1984, с.35]; Собчак — 272

непотопляемый миноносец отечественной коррупции [Комсомольская правда, 12.02.1997]. 6) Названия предметов быта (в широком смысле слова): мебель, тюфяк, мешок, крючок, маска, пешка, копилка, козырь, юла, обмылок и т.д. Ср.: Иной гражданин самонадеянно пытается идти напролом, не тратясь на поиски хода, — такого остряки называют "чайником ". Или чуть пожестче — "дурачком с мороза". "Чайник" долгие недели мыкается по приемным, ругается с секретаршами, упирая, в зависимости от профиля, на экономическую эффективность или богатую лексику своего произведения [Надеин 1986, с. 109]; ... А что если этот обмылок не поднимется, его ведь плевком убить можно, — тогда сюда нагрянет милиция, и все — пиши пропало [Литературная Россия, 8.08.1986]. Названия из сферы картежных игр также активно подвергаются переосмыслению: туз, козырь, червонный валет, пиковая дама. Например: Люди простой масти там (в гостинице) не останавливались, а приезжали одни козыри (Лесков Штопальщик) [БАС]. 7) Названия места, местности: болото, место (пустое место), периферия, село, деревня, деревенщина, подворотня и т.д. Ср.: Уезжай, наша родимая перифериюшка — бабенка злопамятливая. Ты после хоть кем стань, все одно — не простит [Литературная Россия, 28.03.1986]; Деревенщина, дегтем смазанная, — вот кто я был [Бондарев 1986, с.54]; Кто я для него? Деревня. Я его по имени-отчеству величаю — Лев Миронович, а он, особенно его костлявая жена, — Витя, да Витя [Литературная Россия, 28.03.1986]. 8) Названия частей тела человека, животного: рука (сильная, властная рука), голова (бедная, ветреная, горячая, буйная голова), лоб (здоровый лоб), лапа, морда, хвост и т.д. Ср.: Здоровый лоб, а сидишь на шее у родителей [Тихонов 1986, с.34]; Становые приставы обыкновенно имели руку в губернских правлениях и пользовались этой защитой (Салтыков Щедрин. Пешехонская старина) [БАС]; Мать не посмотрела бы, что вы такие лбы. Да!" — выкрикивал старик, хотя сыновья и не думали спорить (Мамин Сибиряк. Хлеб) [БАС]. Таким образом, представленные 17 ассоциативнотематических полей являются моделями образования переносных значений в ЛСП агентивных имен моральноэтической оценки. По данным ассоциативно-тематическим полям можно прогнозировать развитие явления полисемии, переименования. Переносные значения возникают и по другим моделям, а это свидетельствует о том, что 273

абсолютных прогнозов относительно образования переносных значений все же представить невозможно. Ср.: Мечешься, словно угорелый, только бы удивить кого-нибудь. Брешешь, как Би-би-си. Давно никто тебе не верит... Кто-то за столом подхватил, и приклеилась к трепачу кличка — Бибиси [Сергеев 1986, с.57]. Вторичные значения агентных имен морально-этической оценки возникают на основе двух известных в языке типов переноса — метафоры (по сходству) и метонимии ( по смежности). Л.А.Новиков представил подробное описание ассоциативных типов метафорической и метонимической связей, которые и объясняют принцип образования единиц, находящихся на периферии ЛСП агентивных имен моральноэтической оценки. Как показывает анализ собранного материала, более частотной и разнообразной является метафорическая связь. Образование переносных значений у целого ряда единиц ЛСП агентных имен морально-этической оценки отмечается спецификой, которая заключается в наложении метафорической и метонимической ассоциативной связи. Ср.: Аргунов являл собой не просто короля, но как бы целое королевство. Со своей историей, которую писали молодые люди из областной газеты. С населением, состоящим из разных Аргуновых — свирепого или опасно вкрадчивого, надменного, крутого, упрямого, сговорчивого, ужасно выдержанного и жутко нахального [Неделя, 17-23.02.1986]. Приведенный пример объясняет образование переносного значения слова королевство, выступающего в качестве оценочного названия лица. Данное значение образовано по схеме "Аргунов -* король —> королевство", то есть перенос характеризуется двумя этапами. Первый этап — образование значения на основании метафорчической связи, второй этап — наложение на это значение метонимической связи. Такое совмещенное действие ассоциативных связей наблюдается у членов ассоциативно-тематических полей "Название частей тела человека либо животного", "Название места, местности". Ср.: Для части ребят "подворотня" стала средой, где они "нашли себя", почуствовали себя защищенными по-настоящему, нашли друзей, поддержку, возможность говорить откровенно, слышать свою "неодобряемую" взрослыми музыку [Комсомольская правда, 30.06.1983]. Подворотня — название подростков, которые длительно проводят здесь время. Данная лексема также выступает в качестве названия совокупности лиц по морально-этическим качествам. Переносное значение образовано в результате наложения на метонимическую ассоциацию метафорической. Слова типа село, деревня,

274

периферия и т.д. также образованы по этой схеме. Они обозначают людей, живущих в деревне и вследствие этого характеризующихся определенными признаками, например, отсталостью взглядов. Следовательно, первый и второй ярусы ассоциативнотематических полей, составляющих структуру ЛПС агентивных имен морально-этической оценки представляют яркие, образные единицы, ЛЗ которых отличаются выраженностью прагматического компонента. Эти единицы обладают емким значением. Созданию экспрессивно-эмоциональнооценочной семантики способствует резкий семантический контраст, возникающий между прямыми и переносными значениями лексем, вторичные значения которых составляют периферию изучаемого Л СП. Семантические отношения, возникающие между членами рассматриваемого ЛСП, разнообразны, поэтому в разных ситуациях употребления на первый план выступают те семантические признаки слов, которые оказываются наиболее существенными именно для данного его употребления. Агентивные имена морально-этической оценки могут вступать между собой в синонимические, антонимические, гипонимические и комплетивные отношения. 1. Основными признаками синонимичности названий лица со значением МО является, во-первых, тождество или близость сигнификативной части их ЛЗ, во-вторых, тождество оценочного признака и, в-третьих, взаимозаменяемость на основе нейтрализации семантических различий. Синонимия рассматривается в разных аспектах: смысловом и стилистическом. В понимании явления синонимии опираемся на традиционное их определение. Синонимы представляются как слова тождественные по значению, синонимические отношения формально выражаются "различными словами (ЛСВ), которые реализуют в тексте функции замещения, уточнения, а также стилистические функции" [Новиков 1982, с. 227-228]. Агентивные имена морально-этической оценки образуют синонимические ряды, которые могут вступать в антонимические отношения с противоположными по оценочному семантическому признаку синонимическими рядами. Ср.: синонимические ряды, противопоставляющиеся по признаку "добрый человек" — "злой человек": добряк, доброхот, человеколюбец, доброжелатель, благожелатель, хлебосол, душа, ангел и т.д. — злодей, зложелатель, головорез, людоед, живорез, живоглот, человеконенавистник, злоумышленник, злопыхатель, злыдень, зверь и т.д; 275

синонимические ряды "хитрый человек" — "бесхитростный человек": простак, простец, простачок, простофиля, тюлень, теленок, шляпа, колпак, лопух и т.д. — хитрец, хитрюга, лукавец, аферист, ловкач, надувала, пройда, прохиндей, пролаза, проныра, лиса, жук. гусь, иезуит и т.д. Синонимические ряды агентивных имен со значением морально-этической оценки составляют понятийностилистические синонимы. Общеупотребительные слова рассматриваемого поля активно вступают в отношения синонимии, представлены стилистически нейтральными и стилистически окрашенными словами, имеющими в словарях пометы "разг.", "прост.", "книж.", "высок." и др., а также словами, выполняющими различные стилистические функции, что также традиционно находит отражение в словарях определенными пометами: "ирон.", "презр.", "шутл.", "бран.", "одобр." и т.д. Синонимические отношения, в которые вступают агентивные имена морально-этической оценки в процессе своего функционирования, определяются одним главным условием: общностью дифференциальных денотативносигнификативных и коннотативных признаков. При этом синонимические ряды оценочных названий лица характеризуются специфическими особенностями, которые заключаются в наличии оценочного семантического признака. Эта специфика заключается в способности выражать степень, интенсивность проявления признака, а также степень выражения эмоционального либо экспрессивного признаков. Ср.: жадина — жадоба — скупец — скупердяй — Плюшкин; говорун — болтун — пустомеля — пустослов — празднослов — звонарь — трещотка — сорока — балаболка. Ср. также: Вон, видишь, ты, такой известный человек, денег — куры не клюют, каждый день небось в ванне с шампанским купаешься, а че оказалось-то: развратник, пьяница подколодный, убийца, да к ногтю, сволочь гордую, чтоб знал законы, как над людьми подыматься, чтоб знал, как жареный петух [Бондарев 1986, с. 34]. Градацию положительного оценочного признака можно наблюдать в тексте: Вот это я понимаю! Настоящая женщина Не кислятина, не размазня, а огонь, порох, ракета}. (Чехов. Медведь) [БАС]. Резкость отрицательного морально-этического признака подчеркивается в следующем случае: // я без вас — нуль, никто, сопля воронежская, в чумсих вроде санях [Бондарев 1986, с. 19]. 276

Синонимические ряды градуального типа либо ряды с подчеркиванием резкости оценочного признака свойственны публицистическому и художественному стилям речи. 2. В ЛСП агентивных имен морально-этической оценки наблюдаются также гипонимические отношения, характеризующиеся привативными оппозициями и логикосемантической субординацией. Схематически гипонимические отношения представляются следующим образом". гипоним-яипероніш... Так, например, в исследуемом ЛСП гипонимические отношения имеют место между лексемойгиперонимом преступник, которая выражает общую семему — "лицо, нарушающее правовые нормы, нарушающее закон", и словами-гипонимами бандит, грабитель, вор, хулиган, взяточник, вредитель и т.д., которые называют лицо по отношению к конкретно совершаемому юридически недопустимому действию, а также по отношению к словам типа дискриминатор, агрессор, экспансионист, террорист и т.д., которые называют и оценивают человека по его незаконным действиям. 3. Следующим типом семантических отношений, свойственных членам ЛСП названий лица со значением МО являются комплетивные отношения, которые выражаются в эквиполентных оппозициях. Комплетивные отношения возникают между агентивными именами морально- этической оценки с общим значением положительной либо отрицательной оценки. Ср.: гуманист, патриот, интернационалист, коллективист и т.д. — эти лексемы выражают общее значение положительной моральноэтической оценки. В тексте Владимира Надеина представлен семантический ряд агентивных имен морально-этической оценки со значением "лицо, нарушающее закон, нравственные нормы поведения", который можно рассматривать как яркий пример комплетивных отношений. Ср.: Выставляя на суд читателей стандартный набор своих героев — бюрократов и перестраховщиков, ловкачей и проныр, вельмож и подхалимов, лодырей, взяточников, солдафонов, расточителей, ханжей — автор искренне предупреждает о том, что за их слова и поступки он ответственности не несет и претензий за вероятность описанного не принимает [Надеин 1986, с.З]. В данном примере лексемы объединены общим значением отрицательной морально-этической оценки, хотя между единицами данного лексического объединения слов существуют различия по денотативно-сигнификативным признакам. Ср. также объединения слов, основанные на общности признака 277

положительной морально-этической оценки, различия обусловлены также денотативно-сигнификативными признаками лексем: Мне там нужен честный трудяга, сорвиголова и крохобор, чтобы над артельной копейкой трясся [Сергеев 1986, с. 8]. Слова с отрицательной оценочной семантикой приобретают в речи синонимы, задача которых скрыть, нейтрализовать пейоративную оценку. С этой целью традиционно используются эвфемизмы, которые Б.А. Ларин называет "самовитыми словами", "заменительными наименованиями (См. об этом подробнее: [Космеда 1993, с.75-77]). Эвфемизмы служат для завуалирования, сокрытия отрицательных явлений жизни. Эвфемизмы активно функционировали в языке так называемого "застойного" периода. Кстати, само название этого периода — яркий пример эвфемизма. Годы "застоя" сделали наш язык лукавым. В основе классификации эвфемизмов — их социальная природа. Выделяется три основных разряда эвфемизмов: 1) общеупотребительные эвфемизмы национального литературного языка; 2) классовые и профессиональные эвфемизмы; 3) семейно-бытовые. Однако первые две группы тесно объединяются и по количественной характеристике они намного превышают семейно-бытовые. Новые эвфемизмы нашего времени называют те же отрицательные предметы и явления, для наименования которых уже существует целая группа эвфемистических номинаций, которые сегодня переходят в разряд устаревших. Так, ср. традиционные эвфемизмы: "женщина легкого поведения ", "падшая женщина ", "лоретка ", "актриса и певица " и новые "ночная бабочка ", "интердевочка ". 4. В ЛСП "Лицо с семантикой морально-этической оценки" проявляются и особенно характерны для него отношения противопоставленности, которые связывают слова в антонимические пары. Антонимические отношения могут выражаться в привативных либо эквиполентных оппозициях. Для агентивных имен МО характерны два основных типа антонимических противопоставлений, а именно: контрарные оппозиции, выражающие взаимоисключающие свойства и признаки ( ср.: фашист — антифашист, умелец — неумеха, благожелатель — зложелатель, многознайка — незнайка, простак — хитрец, молчун — говорун, тихоня — буян и т.д.), и оппозиции градуальные, члены которых характеризуются различной степенью выражения одного и того же свойства, признака. Проявление градуальных антонимических отношений выявляется в процессе функционирования 278

агентивных имен морально-этической оценки. При этом антонимическая градуальная оппозиция, состоящая из двух членов, вместе с этим предопределяет наличие третьего члена, по отношению к которому названные лексемы имеют признак менее (более) положительный либо отрицательный, чем признак, имеющийся у третьего, потенциального члена. Ср.: Я не мученик и не герой... Как назвать это? А? [Бондарев

1986, с.11]; Химическая тишина, когда говорят великие журналисты, не разбойники пера, а борцы за правду [Бондарев 1986, с. 12]; Я, может, и шакал, — ответил он, — но не скотина [Лиханов 1984, с. 16]; Нелегко прорывать окружение, когда вокруг враги, а когда — не враги? Не друзья, но ведь и не враги... [Лиханов 1984, с.45]. Антонимические противопоставления могут встречаться в тексте, иллюстрируя различного рода оппозиции: противоставления, разделения, сравнения и т.д. Например: Кирпич, сволочь, а не человек [Бондарев 1986, с. 61]; Кто в тылу, тот крыса и достоин только презрения, кто на фронте, тот герой — слава ему и честь [Лиханов 1984, с.54]; Все прощалось в этот день! Все были равны — отличники и двоечники. Всех нас любили поровну наши учителя — тихонь и забияк, сообразительных и сонь [Лиханов 1984. с. 58]. Агентивные имена морально-этической оценки могут образовывать окказиональные антонимические значения. У В.Надеина находим, например, фразеологическое сочетание белоснежная ворона, которое употреблено как противоположность фразеологизму белая ворона. Ср.: ... Насколько мне известно, ученые-орнитологи не вкладывают никакого негативного содержания в понятие "белая ворона". Отрицательные оттенки привносим мы сами... Даже самые гуманные... участники не употребляли термина "белая ворона" — слишком слабо, слишком гнило-либерально. "Интриганка", "клеветница", "сплетница", "карьеристка" — вот далеко не самые ржавые гвозди из тех, которым была распята репутация машинистки [Надеин 1986, с.90], которую В.Надеин называет белоснежной вороной. Заметим, что в последнее время в разговорной речи бытует выражение белый ворон, употребляющееся синонимично фразеологизму белая ворона: при этом осуществляется дифференциация по роду при сохранении семантики. Популяризации выражения белый ворон способствует одноименный художественный фильм. Окказиональные антонимические оппозиции возникают часто в результате переименования, метафоризации. Так, например, название рассказа В.Степанова "Стригали и 279

барашки" — пример окказиональной антонимической оппозиции, построенной на основе ассоциаций: "стригали" — это дельцы, прохиндеи, которые обманывают "баранов" — наивных простаков, выманивая у них деньги, то есть наживаясь на них, образно говоря "обстригая" их. Ср.: ... Что это было? Кто он, этот "боксер", сумевший за двенадцать минут превратить меня из "стригаля" в "барана" [Литературная Россия, 20.06.1986]. С точки зрения структурной классификации, среди агентивных имен морально-этической оценки представлены следующие антонимы: разнокорневые (лексические), например, мастер — бракодел, лжец — правдивец, труженик — ленивец, хлебосол — жадина и т.д.; однокорневые (грамматические, аффиксальные, словообразовательные), в которых значение противоположности выражается при помощи аффиксальных морфем, прежде всего приставок. Наиболее характерно при этом противопоставление: бесприставочное наименование — приставочное наименование. Значение приставок, которые создают положительную семантику рассматриваются нами при анализе словообразовательных средств создания агентивных имен морально-этической оценки. Отметим, однако, что самыми распространенными являются образования антонимических значений у слов с приставкой либо частицей НЕ. Ср.: Коктебай почти взрослый парень, хотя ему еще нет пятнадцати. Не неженка. Не из трусливых. [Комсомольская правда, 18.04.1986]; Да, Володя Шестаков, конечно, не конфетка... [Тихонов 1986, с.47]. И, наконец, третьим структурным типом антонимов является энантиосемия. Изучение явления энантиосемии как поляризации значений в пределах одного слова представляет большой интерес для лингвистов. В русском языкознании это явление стало разрабатываться в конце XIX века, когда был введен в лингвистику профессором В.И. Шерцлем и термин энантиосемия. Л.А.Новиков определяет энантиосемию как разновидность антонимии, представляющую собой противоположность значений внутри одного и того же слова, "находящую внешнее выражение в контектсте, в характере синтаксических и лексических связей (в его разных, противоположных значениях) с другими словами" [Новиков 1982, с. 251]. В работах многих ученых ставились и решались вопросы, связанные с объяснением сущности данного понятия. Однако, как справедливо отмечает Л.Е.Бессонова, проблема энантиосемии в настоящее время представляется недостаточно изученной. "В современной лингвистике не определена единая точка зрения на происхождение 280

энантиосемии, не разработана четко классификация энантиосемических фактов, а также нерешенным остается один из важных теоретических вопросов — выявления отношения энантиосемии к различным смежным лексическим явлениям..." [Бессонова 1982, с.28]. Малоизученными остаются и вопросы, связанные с выявлением особенностей образования и функционирования слов с противоположной семантикой в составе оценочной лексики. Как свидетельствует анализируемый материал, явление энантиосемии своеобразно проявляется в ЛСП агентивных имен МО. Это связано с тем, что различные эмоционально-смысловые нагрузки получают прежде всего наименования живых существ, которые располагают к возникновению оценочности. Оценка агентивных имен, относящихся к сфере морально-этических отношений, определяется понятием "моральная норма", имеет объективный критерий нравственности, вырабатываемый исторически и во многом зависящий от доминирующих общественных отношений. Для агентивных имен морально-этической оценки характерна оценочная энантиосемия, которая понимается как особый вид внутрисловной антонимии, характеризующийся противоположностью положительной / отрицательной оценки; как особая характеристика ЛЗ, отражающая различия и противоречия в объективной действительности. Оценочная энантиосемия, как и энантиосемия вообще, раскрывает содержание диалектического закона единства и борьбы противоположностей, оба полюса какой-либо противоположности — например, положительное и отрицательное — столь же неотделимы один от другого, как и противоположны, но они, несмотря на всю противоположность, взаимно проникают друг в друга. Следовательно, полярность ЛЗ при оценочной энантиосемии предполагает соотносительность выделяющихся сем. Основой же противопоставления являются оценочные семы, входящие в структуру ЛЗ, как часть сигнификативно-денотативного либо коннотативного значения (см. подробнее во второй главе). Энантиосемия обусловлена ассиметричностью языкового знака, заключающейся в том, что план содержания не имеет однозначного соответствия плану выражения. Как известно, различают два типа энантиосемии: языковую и речевую. Представляется целесообразным для определения типов энантиосемии использовать известное в лингвистической терминологии определения "адгерентная" и "ингерентная" [Ахманова 1966, с.523]. Под ингерентной энантиосемией понимается энантиосемия, внутренне свойственная языковому знаку, 281

являющаяся постоянным признаком языка, основанная на устойчивых ассоциативных связях и проявляющаяся в определенных контекстах. Ингерентная энантиосемия, как правило, находит отражение в толковых словарях. Например, книжник — "любитель и знаток книг" (положительная оценка) и "человек, оторванный от жизни, предпочитающий книгу непосредственному изучению жизни" (отрицательная оценка); мечтатель — "человек, склонный предаваться мечтам, любящий мечтать" (положительная оценка) и "человек, злоупотребляющий игрой воображения и не считающийся в своих мечтах с реальной действительностью" (отрицательная характеристика). Ср. также значения слов идол, идеалист, либерал, материалист, святоша и т.д. [БАС]. При ингерентной оценочной энантиосемии полярные значения слов иногда закрепляются во фразеологических единицах. Например; рыцарь без страха и упрека — "о деятельном, смелом, во всем безупречном человеке"; рыцарь плаща и кинжала; рыцарь с большой дороги — "о грабителе, убийце"; рыцарь на час — "о том, чьей самоотверженности, благородства хватает ненадолго". Ингерентная энантиосемия возникает вследствие "семантического сдвига" (см.: [Способы номинации... 1982, с. 58]) на основе устойчивых ассоциаций, закрепляющихся в языке. Адгерентная оценочная энантиосемия проявляется в определенной ситуации, в определенном контексте, для нее характерно окказиональное, речевое проявление. Наибольшая частотность адгерентной энантиосемии наблюдается в художественном и публицистическом стилях речи. Л.А.Новиков считает, что энантиосемия представляет собой "особую, непродуктивную антонимию" [Новиков 1982, с.251]. Однако адгерентная оценочная энантиосемия — явление продуктивное, так как большинство оценочных слов, обладающих положительной оценкой, в индивидуальноэмоциональном употреблении может получать отрицательную оценку, что и происходит в процессе речевого общения. "В связи с возникшей необходимостью оценивать те или иные явления расширяются возможности противопоставления используемых для обозначения оценки слов и вероятней становится возникновение регулярных антонимических отношений между ними, — отмечает Б.А.Плотников. — Сами предметы и явления не обладают внутренним свойством противоположности, но по мере их осмысления человеком они включаются в систему общепринятых норм, с помощью которых осуществляется оценка этих предметов и явлений с 282

различных точек зрения, имеющих социальную значиомсть" [Общее языкознание 1983, с.201]. Адгерентная оценочная энантиосемия является потенциальным свойством большинства оценочных лексем. Однако вызывает сомнение предположение о том, можно ли считать энантиосемией явления внутрисловной оценочной противоположности, возникающие в словах, которым свойственна социально-оценочная сема, то есть в том случае, когда тип оценочного значения зависит от идеологических субъективных позиций носителя языка? В лингвистике такое явление принято называть противоположной коннотацией. Однако "оценочный и эмоционально-оценочный компоненты лексического значения отражают мировоззренческие, политические, моральные взгляды общества" (Кодухов 1982, с. 10] и "могут надолго закрепиться в языке, стать центральным семантическим компонентом в изменившейся семантической структуре слова или существовать параллельно с традиционным значением слова" [Голованевский 1986, с.30]. Наглядным примером для характеристики сказанного выступает лексема интеллигент, ЛЗ которой может приобретать положительную либо отрицательную оценочную сему. Так, с одной стороны, это человек образованный, скромный, бескорыстный, порядочный, трудолюбивый, а с другой стороны, — в речи зафиксировано функционирование этого слова с негативной оценочностью, что связано с индивидуально-социальным употреблением и восприятием этого слова. Согласимся с мнением А.Л.Голованевского, который полагает, что в том случае, если значения будут идеологически и хронологически связаны с конкретной историко-политической ситуацией, их можно квалифицировать как идеолого-семантические историзмы [Голованевский 1986, с.30] и указывает, что такие значения, как правило, редко отражаются на уровне лексикографических дефиниций в словарях, функционируя в публицистике и художественном стилях речи. К идеолого-семантическим историзмам А.Л.Голованевский относит словоупотребления, характерные для узких партийно-идеологических течений, групп, существующих наряду. с традиционными (общеязыковыми) в определенные исторические периоды и закрепившиеся в языке. В качестве примера лексемы, являющейся идеолого-семантическим историзмом, А.Л.Голованевский приводит определение значения слова пролетариат (ср.: рабочий класс, от латинского слова "пролес", что означает потомство, то есть класс людей, имеющих многочисленное потомство). 283

Следовательно, поскольку "идеологическая дифференциация общественно-политической лексики приводит к ее семантической дифференциации" [Голованевский 1986, с.30], возникает внутрисловное противопоставление, вызванное изменениями в семантической структуре слова, и появляется адгерентная энантиосемия социально-идеологического характера. Адгерентная оценочная энантиосемия свойственна общественно-политической лексике, становление, развитие и функционирование которой зависит от усвоения носителями языка определенной идеологии. "Непосредственное ее влияние на словарь и семантику приводит к появлению оценочности в идеологически дифференцированной лексике, отсюда — идеологически-оценочная лексика (в нее мы включаем и терминологию)" [Голованевский 1986, с.25]. Ученые указывают на необходимость фиксации в словарях противоположных оценочных идеолого-семантических значений. Ср.: "У разных враждующих между собой "партий" одни и те же слова получают диаметрально противоположные значения и вызывают различное настроение. Словарь... должен по возможности принимать в соображение и это разнообразие, не менее важное, чем, например, разнообразие по местным говорам" (Бодуэн де Куртенэ, 1906) [Цит. по: Голованевский 1986, с.30]. Все это позволяет выделить в сфере оценочной лексики идеологизированные социально-оценочные энантиосемизмы. Анализ внутриполевых семантических связей и отношений показывает, что агентивные имена морально-этической оценки вступают друг с другом в разнообразные семантические отношения и характеризуются различными типами семантических оппозиций; семантические отношения определяются характером оценочного признака, специфика семантики которого в большой степени зависит от экстралингвистических факторов. На современном этапе развития лингвистической мысли важен полный семантический анализ лексической единицы, что длительное время представляло собой одну из важных задач лингвистического описания. Блестящим образцом полного семантического анализа слов (класса глаголов) могут служить работы Н.Ю.Шведовой, Ю.Д.Апресяна [Шведова 1983, с.306-321; Апресян 1995, т.1-2]. При комплексном подходе, характерном для работ этих авторов, анализируются разнообразные сочлененные свойства и потенции слов, характеризующегося, с одной стороны, как называющая единица, а с другой, — как единица непосредственно участвующая в построении сообщения. Слово в системе языка и в акте сообщения является разнонаправленно и активно работающей единицей. Работа 284

слова осуществляется как реализация двух заключенных потенциалов (это работа, направленная к самому слову, все действия активного словесного притяжения, "вбирания в себя", иными словами " работа концентрации") и, во-вторых, его центробежного потенциала — это работа, направленная от слова, все его "избирательные действия", "работа выбора", "работа отдачи" (См.: [Шведова 1983, с.306]). Подход к содержанию слова с "отражательной" стороны без связи с функциональной стороной лишается объяснительной силы. Дополненый функциональным подходом, он соответствует комплексному характеру отражения действительности, а также способствует решению комплекса коммуникативных задач — информировать, объяснять, побуждать. Функциональный подход к явлениям языка открывает новые уровни исследования, а сама проблема функционирования сегодня включается в число методологических. Функционально-семантический подход позволил выделить и описать ассоциативно-тематические поля в структуре изучаемого лексико-семантического поля. Отмечалось, что элементы рассматриваемой микросистемы функционируют не только в зависимости от воздействия факторов языковой системы, но и в зависимости от внешнего влияния субъективных признаков. Так, оценочный компонент, выделяемый в структуре ЛЗ агентивных имен МО, зависит от оснований оценки, от объективных и субъективных факторов, условий общения, то есть условия функционирования оценочного слова определяют его семантику. Под функцией языка, вслед за Л.А.Киселевой, понимаем "само его назначение, его предназначенность, порожденную образующими язык общественными потребностями мышления и коммуникации для их удовлетворения" [Киселева 1978, с.29]. Основными функциями языка и речи, как известно, являются: коммуникативная, номинативная (денотативная), познавательная (гносеологическая), сигнификативная, прагматическая (воздействующая), эмоционально-экспрессивная (эмотивная), эстетическая (поэтическая) (см.: [Общее языкознание 1970; Будагов 1976; Новиков 1982 и др]). Все функции, кроме познавательной и сигнификативной, являются разновидностью коммуникативной функции, проявляются в речевом акте, детерминируя систему языковых средств. Если "характер и специфика семантического анализа единиц языка (или преобладание того или иного аспекта в анализе) определяются в значительной степени тем, в какой функции выступает в самом акте коммуникации... та или иная единица..." [Новиков 1982, с. 122], то наличие оценочного 285

компонента в структуре ЛЗ агентивных имен МО определяется способностью оценочных слов выполнять прагматическую функцию. "К явлениям прагматической природы, которая ... сказывается на семантике единиц, относят значения, связанные с оценочными суждениями, ... объясняющими, одобряющими или осуждающими тот или иной факт речевого поведения..." [Новое... 1983, с.289]. Таким образом, в настоящем разделе функция определяется применительно к определенному классу слов — оценочным субстантивам лица. Она объясняется той ролью, которую выполняет соответствующий класс слов в составе единиц более высокого уровня. Оценочные субстантивы лица характеризуются, в первую очередь, тем, что выполняют в речи, кроме функции номинативной, функцию прагматическую. Л.А.Киселева дает глубокое и всесторонее описание особенностей отражения в языке прагматической функции, ибо "язык как средство хранения и накопления информации содержит в себе не только знания о предметах, явлениях действительности и законах развития природы и общества, но и человеческий опыт поведения в типичных условиях природной и социальной среды, социальные модели поведения [Киселева 1978, с. 11]. Поэтому в зависимости от характера заданных свойств все подсистемы языковой информации можно разделить на две основные группы: собственно информативную и прагматическую. Наличие информативной языковой подсистемы свидетельствует о том, что реализация прагматической предрасположенности языковых информации в речи не обязательна, но возможна при определенной целеустановке и зависит от типа лексического значения. Прагматические подсистемы "характеризуются прагматической заданностью нередко наряду с информативной" [Киселева 1978, с. 14]. Оценочные субстантивы лица часто возникают в результате окказионального употребления слов, принадлежащих информативной подсистеме, ибо наблюдается взаимодействие информативной и прагматической подсистем. Поэтому ЛСП агентивных имен МО можно считать информативно-прагматической подсистемой (см.таблица 4), в которой выделяются частные подсистемы, мотивированные типом информации, которую они несут: 1) социальнооценочная информация обусловливает наличие социальнооценочной подсистемы; 2) эмоционально-оценочная информация способствует выделению эмоционально-оценочной подсистемы; 3) рационально-оценочная информация лежит в основе выделения рационально-оценочной подсистемы; 4) экспрессивная информация — фактор, следствием 286

которого является наличие экспресивно-оценочной подсистемы.

Данные подсистемы характеризуются взаимозависимостью, взаимопроникновением, так как единицы Л СП агентивных имен морально-этической оценки в зависимости от конкретной коммуникативной реализации, от конкретных коммуникативных условий могут нести одновременно несколько типов информации, выделенной здесь, что выше иллюстрировалось примерами. В изолированном виде названные подсистемы практически не существуют. Следовательно, виды информативно-прагматической информации, постоянно взаимодействуя, откладываются в структуре лексических значений агентивных имен в соответствии с условиями их функционирования в различных вариациях. При этом социально-оценочная языковая информация — это информация (положительная либо отрицательная), мотивированная мировоззрением человека, его политическими взглядами, идеологией и пониманием морально-этических норм; эмоционально-оценочная информация представляется как информация, пропущенная сквозь эмоциональную призму человеческой психики и предстающая в качестве положительной эмоциональной оценки (и ее модификации: одобрительного, ласкового отношения, восхищения и т.д.), а также отрицательной эмоциональной оценки (и ее модификаций: неодобрения, пренебрежения, презрения, насмешки и под.). Отличительным признаком эмоциональной оценки является то, что она служит для выражения субъективного отношения говорящего к кому-нибудь (независимо от объективных свойств предмета оценки). Как мы уже отмечали, эмоциональная оценка может рассматриваться одновременно как оценка социальная, то есть общественно закрепленная и общественно признанная. Л.А.Киселева различает эмоционально-оценочную информацию и информацию эмоциональную, однако вызывает сомнение правомерность выделения эмоциональной языковой подсистемы, ведь эмоции неразрывно связаны с оценкой. Рационально-оценочная информация — это информация о целесообразном совершенстве объекта, наиболее полном соответствии индивидуума своему назначению, идеалу. Экспрессивная информация заключает в себе информацию об экспрессивных качествах слова, об их выразительной силе. Этой информацией обладает, главным образом, переносные значения слов, образованные на основании появления различного рода ассоциаций, а также ЛЗ слов, образованных при помощи оценочных суффиксов. 287

Таблица 4. ЛСП агентивных имен морально-этической оценки как информативно-прагматическая подсистема,ее виды

\/У\ - информативно-прагматическая подсистема; - социально-оценочная подсистема; - эмоционально-оценочная подсистема; - рационально-оценочная подсистема; - экспрессивно-оценочная подсистема.

Выводы Примеры функционирования единиц ЛСП агентивных имен МО, несущих информацию различного характера, рассматривались нами выше, поэтому здесь мы лишь обобщили изложенный материал и представили схему ЛСП в зависимости от типа информации, которую могут нести агентивные имена морально-этической оценки в процессе их функционирования. В конкретных условиях функционирования, благодаря взаимодействию разных факторов, происходит обогащение информации, модификация языковых элементов, появление новых смыслов, иногда неожиданных и трудно предсказуемых. В этом речь намного богаче языка. Таким образом, прагматическая функция связана с осмыслением предмета, явления сквозь призму оценочного, чувственного или образного представления. Данная связь отражается в структуре лексического значения оценочных слов.

Глава II. Особенности семантики предметнопризнаковых слов со значением морально-этической оценки, структурные и функциональные типы их лексических значений § 1. Лексико-грамматические и словообразовательные черты предметно-признаковых слов Семантика агентивных имен морально-этической оценки, как и семантика всякого полнозначного слова, складывается по типу гипонимических отношений из значимостей разных уровней абстракции: ономасиологического категориального значения "предметность-признаковость", частеречного значения, семантических признаков грамматических категорий, под которые подводятся данные слова и, наконец, из собственного лексического значения. Семасиологические свойства агентивных имен моральноэтической оценки определяются тем, что данные единицы входят в состав знаменательных слов, которые противопоставляются служебным словам, "лежат в основе формирования абстрактного способа опредмечивания объективного мира и ... являются одновременно их названиями" [Уфимцева 1980, с.34]. Агентивные имена морально-этической оценки относятся вместе с другими полнозначными словами к классу характеризующих (признаковых) слов, которые покрывают своей семантикой две самые обширные мыслительные категории — "субстанцию" и "признак". Характеризующие слова, как известно, представлены двумя разрядами слов-названий — предметными (имена существительные) и признаковыми (глаголы, имена прилагательные и наречия). (см. таблицу 5). Противопоставление слов осуществляется также на основании учета наиболее общих семантических признаков, которые образуют оппозиции (ср. некоторые из них: "слова с процессуальным значением" — "слова с непроцессуальным значением", "слова-названия субстанций" — "характеризующие субстантивы", "слова с неоценочным значением" — "слова с оценочным значением", "оценочные слова" — "слова-оценки"). Агентивные имена морально-этической оценки принадлежат к "предметным словам", "характеризующим субстантивам", "словам с оценочным значением" ("оценочные слова" и "слова-оценки"). Семантика предметных имен, естественно, существенно отличается от семантики признаковых слов прежде всего тем, что предметные имена обозначают предметы, "вещи" (в 290

Таблица 5. Агентивные имена морально-этической оценки в семантической системе пол позначных слов и их признаков ' Полнозначные слова

Ха изующие ело caoaiіктериз Предметные слова

| VIмя существительное

«*^-J Предметно-признаковые !- слова |

Слова - названия субстанции типа стол, дело, действие, зелень

[Имя прилагательное Z Характеризующие субстантивы типа мудрец, глупец, добряк

Агентивные имена морально-этической оценки

Оценочные слова типа много, мало, большой, хитрый, неряха, аккуратист, улучшается

Слова с оценочным значением

Слова - оценки типа хороший, плохой, молодец, дрянь, хорошо, плохо

Слова с процессуальным значением

Слова с неоценочным значением

широком смысле слова), а признаковые имена — свойства предметов и отношения. Несмотря на то, что агентивные существительные морально-этической оценки по своей частеречной принадлежности и общему семантическому значению ("предметность") относятся к предметным именам, в их значении появляются свойства признаковых слов: агентивные имена МО называют человека как носителя признака, как деятеля в сфере морально-этических отношений. Агентивные существительные МО характеризуют человека по определенным признакам, по его отношению к обществу, другим людям и т.д. Они называют человека, одновременно оценивая его по определенному свойству, качеству, действию с точки зрения соответствия/ несоответствия какой-либо норме. Агентивные оценочные существительные обладают более сложной структурой ЛЗ, чем предметные имена. Они сближаются с признаковыми именами, что объясняется, во-первых, наличием в структуре значения этих слов оценочного компонента, а во-вторых, тем, что агентивные имена МО, будучи существительными по частеречной принадлежности, вместе с тем являются мотивированными по семантике и происхождению как производные и сложные слова. Таким образом, агентивные имена МО и другие характеризующие субстантивы можно квалифицировать как промежуточный тип — предметно-признаковые имена, которые характеризуются наличием свойств предметных и признаковых значений. Последние, как правило, мотивируют значение агентивных существительных. На это обращает внимание А.А.Уфимцева, отмечая, что "различные ракурсы отношений между предметами, лицами и признаками, им приписываемыми, закрепляются семантической совместимостью признаковых и предметных имен, в силу чего минимальные глагольно-субстантивные и адъективно-субстантивные синтагмы мотивированы связями вещей в объективной действительности и представляют относительно (друг друга) актуализированные знаки" [Уфимцева 1980, с.52]. Опираясь на идеи А.А.Потебни [1958], P.M. Гайсина убедительно доказывает, что глагол является "прогрессирующей" категорией языка [Гайсина 1985, с. 14-21]. Идея о распространении глагольной энергии на существительные находит свое подтверждение и развитие в современной лингвистике. Так, доказано, что существительным свойственны семантические элементы глагольности. Это положение отражается в современном учении о предикативных существительных как об "имплицитных глаголах", которые, как и глаголы, несут в себе 292

"заряд сказуемости", поскольку образуются в результате перехода предикативной фразы в именную, субстантивную. Такие предикативные существительные сравниваются с двучленными предложениями [см.: Гайсина 1985]. Например, он льстит, он склонен к лести, он льстец; он сделал донос, он доносчик; он часто дерется, он любит драться, он драчун; он любит много говорить, он говорит лишнее, он болтун; он не является на работу без уважительной причины, он прогульщик; он привык лгать, он лжет, он лгун; он постоянно устраивает скандалы,он любит скандалить, он скандалист; он занимается саботажем, он саботажник; он склонен к ссорам, он сварливец; он легко поддается панике, он паникер; он стремится насильно овладеть чем-либо, он захватчик и т.д. По-видимому, в результате межчастеречных глагольноименных взаимовлияний глагольные элементы проникают в семантику агентивных имен морально-этической оценки, что проявляется в функционально-семантическом плане, когда названия лица со значением МО выполняют в предложении функцию предиката. Как считают некоторые ученые [Кубрякова 1980; Улуханов 1977; Ермакова 1984 и др.], в результате словообразовательного процесса глагольная основа переходит в грамматическую категорию существительного: отглагольное существительное не выходит из-под "влияния материнской категории и впоследствии сохраняет значительный потенциал функциональносемантической глагольности" [Гайсина 1985, с. 15], следовательно, субстантивное слово вербализуется. Ср.: он клевещет, он клеветник; он сплетничает, он сплетник; он хорошо работает, он работяга; он хорошо трудится, он труженик (трудяга). Агентивные имена являются производными также и от качественных прилагательных. В этом случае элементы предикатной семантики проникают в структуру значения агентивных имен МО под влиянием качественных прилагательных. Объясняется данное явление функционально-семантической близостью качественных прилагательных и глаголов. Ср.: он завидует, он завистливый человек, он завистник; он привередничает, он привередливый человек, он привереда; он плаксивый человек, он плакса. Как уже отмечалось, на предикативный характер агентивных имен МО влияет также наличие в структуре значения таких существительных оценочного компонента, который рассматривается как признак. Р.Г.Гайсина утверждает, что появление в структуре ЛЗ имени существительного признаковой семантики влечет за собой появление предикативности: "В признаковых именах 293

осознается семантическое двушарие" [Гайсина 1980, с. 16]. Такое же семантическое "двушарие" осознается и в структуре агентивных имен МО, ибо структура оценочного слова является, по выражению Л.А.Новикова, двучленной [Новиков 1982]. Это положение в настоящей главе будет рассмотрено при описании семантической структуры ЛЗ агентивных имен МО. Очень важной семантической особенностью агентивных существительных как сложных производных слов является то, что слова этого типа компактны, экономны и по форме, и по содержанию, заключенному в них. О.И.Москальская указывает на способность агентивных имен замещать целые высказывания, то есть выступать в качестве средства свертывания или компрессии информации [Москальская 1980, с. 523]. Агентивные имена МО как слова-названия, основной функцией которых является функция называния, находясь в номинативном ряду, могут стать эквивалентами сочетаний слов или синтаксических конструкций. Например, болтун — болтливый человек — тот, кто болтлив, кто болтает; ворчун — тот, кто ворчит и т.д. Это свидетельствует о возможности реализации значений агентивних имен МО как в однословных, так и в многословных синтаксических единицах, следовательно, рассматриваемые однословные единицы обладают сложной семантической структурой. Как известно, семантике агентивных имен МО как существительным свойственны частеречные, категориальные признаки (см. таблица 6), к которым относятся следующие: предметность, одушевленность, нарицательность (специфически проявляется явление апеллятивизации), собирательность (совокупность лиц) и единичность. Взаимодействие категории лица с категориями не-лица ("вещественности", "неодушевленности") приводит к появлению переносных, вторичных значений, которые группируются в ассоциативно-тематические поля (см. главу I раздела II). В таких случаях возникает семантическая деривация, слова (ЛСВ) вступают в эпидигматические отношения (см..[Шмелев 1971]). Эпидигматические отношения являются "третьим измерением лексики" после парадигматических и синтагматических. Перенос названий обусловлен, как отмечалось, появлением ассоциативных значений. Взаимодействие единиц ЛСП агентивных имен МО с единицами других ЛСП вследствие возникновения различного рода ассоциаций, вызываемых, во-первых, заменой категориальносемантического признака внутри одной части речи, а вовторых, актуализацией одной из дифференциальных 294

Таблица 6. Основные семантические категории имен существительных,преломляющиеся в структуре ЛЗ агентивных имен морально-этической оценки (имени лица).

Имя существительное "Предметные" имена

Имена абстрактные

Имена конкретные

Имена одушевленные

Имена собственные

Имена неодушевленные

Вещественные имена

Единичные [Собирательимена I ные имена

Имена лица

Имена нарицательные

Имена не - лица

денотативно-сигнификативных сем, что и приводит к появлению переносных значений типа шляпа, шелк, тряпка, зверь, тетеря, шишка, пень, вулкан, трактор. Для агентивных имен как слов, обозначающих живые существа, характерно категориальное значение рода, которое связано с представлением о естественном поле: мужском и женском. Здесь необходимо иметь в виду, что некоторые имена с переносным значением, обладающие формальными признаками мужского рода, применяются к именам женского пола (например, палач, иезуит, фискал и т.д.), и, наоборот, некоторые имена с формальными признаками женского рода обладают семантикой "лицо мужского пола" (например, шляпа, тряпка, пила, мимоза, змея и т.д.). В разряде агентивных существительных наблюдается многочисленная группа слов общего рода (ср.: пустомеля, растрепа, плакса и др.). Выделяются специфические имена мужского рода, которые могут применяться только для названия лиц мужского пола (ср.: пер. Дон-кихот, Дон-жуан, каин и др.). И, наоборот, — агентивные имена МО для лиц женского пола (ср.: пер. мегера, русалка, сирена, камелия и т.д.). Такой семантический прием, как "переключение пола", выделенный еще В.В.Виноградовым [Виноградов 1947, с.72], заключается в использовании для названия и характеристики лиц мужского пола слов женского рода, употребляющихся традиционно для названия лиц женского пола, что и порождает появление экспрессивного,оценочного значения (ср.: баба — пер. "робкий, слабохарактерный мужчина", красная девица — "слишком робкий, застенчивый молодой человек"). Наоборот, названия лиц мужского пола используются для называния и характеристики лиц женского пола (ср. фразеологические единицы: свой парень — "девушка, которая является хорошим товарищем, другом, то есть человеком, на которого можно положиться"; генерал в юбке; гусар в юбке — "боевая, воинственная по натуре женщина"). Однако названное явление не является продуктивным и ограничивается несколькими примерами. Как показывают наблюдения, изучаемые лексические единицы пребывают под влиянием доминирующего механизма словообразования, поскольку являются производными либо сложными словами. \* В последние годы достаточно активно изучается семантика производных слов. Этой проблеме посвящены исследования Е.С.Кубряковой, И.С.Улуханова, А.Н.Тихонова, И.Г.Милославского, О.П.Ермаковой и других ученых. В трудах этих и иных лингвистов выделены и описаны отличительные черты смысловой структуры производного слова.

Исходными для опеределения семантики производного имени являются следующие положения: 1. "Значение слова с производной основой всегда определимо посредством ссылки на значение соответствующей первичной основы, причем именно такое разъяснение значения производных слов, а не прямое описание соответственного предмета действительности и составляет собственно лингвистическую задачу в изучении значений слов" [Винокур 1959, с.421]. Данное положение рассматривалось при объяснении появления предикатного признака у агентивных имен МО. 2. Семантика производных слов во многом объясняется их свойством иметь двойную референцию:. с одной стороны, соотнесенность с миром действительности, а с другой — с системой номинативных единиц. 3. В смысловой структуре производного слова предполагается взаимодействие двух категориальных значений: значение слова по его частеречной принадлежности и по рефлексу принадлежности к части речи мотивирующего слова. В итоге здесь сочетаются два категориальных значения и опеределяется отношение одного к другому. 4. Значение производных слов, как правило, создается на базе уже существующих, готовых номинативных единиц, а значит, производное всегда является вторичной, семантически мотивированной единицей. "Производящие и производные основы, — пишет А.Н.Тихонов, — связывает не какая-то общая идея, заложенная в корне слова и свойственная всем однокоренным словам. Каждое производное слово возникает на базе определенного значения производящего" (Тихонов 1972,с. 179]. 5. Е.С.Кубрякова, О.П.Ермакова и некоторые другие лингвисты справедливо полагают, что при изучении словообразовательного значения необходимо учитывать связи семантики, грамматики и коммуникативного синтаксиса. Определить значение словообразовательной единицы невозможно без синхронного учета плана выражения, плана содержания и выполняемой ими функции в процессе коммуникации. Можно выделить номинативные ряды, в которых синтаксические конструкции и производные слова связаны своеобразными отношениями синонимии. Поэтому производные слова могут считаться результатом свертывания синтаксической конструкции. При свертывании мотивирующих синтаксических конструкций образуются универбы — производные слова, включающие основу только одного из членов словосочетания: по форме производные слова соотносятся со словами, а по 297

содержанию — с целыми словосочетаниями (см.: [Кубрякова 1981, с.33-41]). 6. Известно, что семантика производных слов находится в отношении мотивации с семантикой производящих. Смысл мотивированности заключается в следующем: значение производящих основ является тем фундаментом, на котором "воздвигается" ЛЗ производных, то есть мотивированность лежит в основе выделения семантических типов производных слов. Так, если значение производного слова является мотивированным, тогда его ЛЗ полностью складывается из значений составляющих его частей; если же ЛЗ определяется не только значениями морфем, а содержит добавочные компоненты ("приращения смысла"), то ЛЗ является частично мотивированным, и, наконец, если ЛЗ производных слов не объясняется значениями морфем, составляющих его формальную структуру, тогда ЛЗ является демотивиро ванным. Изложенное выше является необходимой предпосылкой для понимания особенностей структуры ЛЗ агентивных имен как производных и сложных слов. Механизм формирования значений производных слов — агентивных имен МО — представлен в таблице 7. Производная единица членится на морфемы, если ее основа отвечает двум условиям: 1) ее корень функционирует в других словах, соединяясь с другими аффиксами; 2) ее аффикс повторяется с тем же значением в других словах, то есть соединяется с другими корнями. Поскольку производное слово рассматривается как единица сегментная, в которой носителями значений выступают корень, суффикс и приставка, то агентивные имена существительные МО при морфемном членении определяются отчасти значением своих корней и аффиксов. При анализе производных существительных также учитываются интралингвистические и экстралингвистические факторы. Так, указание на морально-этический признак ЛЗ названий лица содержится в корне производных наименований; корень несет в себе оценочное значение; суффиксы же, заключают в себе значение агентивности, то есть семантику лица, а также могут быть носителями эмоционально-оценочных значений. Суффиксы и префиксы могут также содержать указание на различного рода эмоционально-экспрессивную и стилистическую окрашенность лексем. Это может быть положительная эмоционально-экспрессивная окрашенность, которая выражает чувство ласки, симпатии и т.д., либо отрицательная 298

Таблица 7. Механизм формирования значений производного слова (агентмвных существительных морально-этической оценки). Лексическое значение

Денотативно-сигни- Прагматичесфикативное значение кое значение wm предметно-логическое понятийное значение/

\ Словообразовательное значениеие Мотивированное значение / Значение производящей основы

Немотивированное значение

\

Значе-1 ние аффикч са

Значение производящей основы

Предметно-логическое и понятийное значение производящей основы

Значение аффикса

Приращение смысла

Категориальное значение производящей основы

Категориальное значение производного слова

Обозначена связь, осуществляемая значениями

эмоционально-экспрессивная окрашенность, выражающая презрение, ненависть и т.д. При образовании названий лица со значением моральноэтической оценки используются, как правило, суффиксация (включая нулевую), префиксация, сложение, а также смешанные способы словообразования: префиксальносуффиксальный, сложение с суффиксацией, сращение с суффиксацией. Ниже предлагается описание основных способов словообразования названий лица со значением морально-этической оценки. Названия лица мотивируются, главным образом, основами трех частей речи: 1) глаголов. При этом актуализируется словообразовательная сема (СС) "носитель процессуального признака", "субьект действия" и используются суффиксы: -тель/ -итель (мститель, вредитель, мечтатель, предатель); -ник/ -еник/ -ик (труженик, мученик, нытик, насмешник); -чик/ -щик (доносчик, обманщик); -льщик/ -алыцик (застрельщик, трепальщик, говорилыцик); -ец/ -нец (лжец, льстец, делец, сорванец); -лец (страдалец, кормилец); -ач (рвач, трепач); -ун (шалун, ворчун); -ок (выродок); -арь (звонарь); -аль (враль); -атор (агитатор, провокатор); -ор (паникер); -ант/ -ент (симулянт, спекулянт, оккупант); -л (надувала, трепло); -к (выскочка, балаболка); -(а)г(а) (трудяга, работяга, деляга); -ак (зевака, ломака); -ух/а (щебетуха, потаскуха); -х(а) (растеряха, выпивоха); -ш(а) (вруша, растеряша); -ул(я) (воображуля); -н(я) (размазня, квашня); -ень (баловень, лежень); -нь (рвань); -ц(а) (убийца, пропойца); -с(а) (плакса); 2) прилагательных. При этом актуализируются СС "носитель признака" и используются суффиксы: -ик/ник (безобразник, отличник); -щик/-чик (анонимщик, антисоветчик); -ец/-авец (храбрец, гордец, наглец, подлец, мерзавец, молодец); -ист (формалист, аккуратист); -(ч)ак (смельчак, добряк, пошляк); -ач (ловкач, лихач); -к(а) (неженка); -ушк(а) (резвушка); -ин(а) (жадина); -иц(а) (пьяница); -уш(а) (дорогуша); -(а)г(а) (добряга, симпатяга); -(у)г(а) (хитрюга, жаднюга); -(у)к(а> (злюка, подлюка); -ул(я) (грязнуля, чистюля); -ан/-иян (грубиян, буян); -(а)и (негодяй, скупердяй); -он(я) (тихоня); -атор (новатор); 3) существительных. При этом актуализирутся СС "носитель предметного признака" и используются суффиксы: -ник (завистник, затейник); -щик/-чик/-овщик (алиментщик, добытчик, заговорщик); -ач (трюкач, рифмач); -ан (интриган, смутьян); -арь (бунтарь,штукарь); -атор/-итор (инквизитор, император); -ист (скандалист); -ик (мистик); -ант 300

(диверсант); -ор (агрессор); -ер/-онер (революционер, фразер, реакционер); -их(а) (щеголиха, франтиха). Конкретизирующими словообразовательными семантическими признаками для названий лица, мотивированных существительными, являются следующие: "лицо, обладающее определенным предметом" (ср.: лохмач, космач, пузан); "лицо, любящее заниматься чем-то" (ср.: книжник, сластена); "лицо, склонное к выполнению того, что названо основой" (ср.: скандалист, аферист, карьерист, шантажист). Суффиксы агентивных имен морально-этической оценки часто определяют их стилистическую модификацию. Так, слова типа бандюга, плутяга, ворюга, в которых выделяются суффиксы -(а) г(а), -(у) г(а) относятся к стилистически сниженной лексике (к разговорной лексике с фамильярной окраской). Ср: Боцманюга,-говорит,-мы с Витькой в четыре руки просмотрим (Комсомольская правда, 21.01.1997]; И точно— на молодую деваху с ходу глаз положил [Комсомольская правда, 21.01.1997]. К разговорному либо просторечному слою лексики относятся названия лица с нулевым суффиксом типа растрепа, разиня, обжора, надоеда; пренебрежительноуничижительный оттенок приобретают лексемы с суффиксами -ишк, -к(а): адвокатишка. трусишка, злюка, подлюка и т.д. Приведем пример образования от переносного значения фитонима дуб при помощи суффикса -ак окказионализма с ярко выраженной негативной оценочной семантикой. Ср.: Кто это? - спрашиваю у "дубака" (сотрудника следственного изолятора). [24 часа, №6. 1997, с.5]. Аффиксы, которые выполняют определенные стилистические функции, в "Грамматике-70" и "Грамматике-80" (см.: [Трамматика-70, с. 138; "Грамматика-80, т. 1,с.216]) описываются в отдельном подразделе и квалифицируются как "аффиксы стилистической модификации". Названные аффиксы широко представлены в названиях лица со значением МО. На стилистичекую окраску влияет не только окраска суффикса, но, прежде всего, и окраска мотивирующей основы. Обычно, если хоть один из этих элементов мотивированного слова стилистически отмечен, отмеченным оказывается и мотивирующее слово. Стилистическая отмеченность или нейтральность "связана также с теми ономасиологическими категориями, которые кладутся в основу наименования" [Виноградова 1984, с. 10]. Возможен и такой вариант, когда к стилистически маркированным элементам одновременно относится и основа, и аффикс производного наименования. Такие единицы обладают высокой экспрессивностью. Ср.:сволочина. гадюка, молодчина, симпатяга и т.д. 301

При определении значений названий лица с семантикой морально-этической оценки необходимо учитывать значение приставок, которые усиливают оценочную семантику. Для образования приставочных названий лица наиболее продуктивными считаются префиксы: анти-,не-, архи~, обер-, полу-, недо-, сверх-, супер-. Образования такого типа продуктивны в речи и являются потенциальными единицами языка, характеризующимися окказиональным употреблением. Ср.: Он же герой нашего времени. Нонконформист [Комсомольская правда, 21.03.1997]. Приставка нон- - иностранного происхождения усиливает оценочное значение. При использовании отмеченных приставок для образования оценочных названий лица признак оценочности усиливается. Приставка анти- имеет, как известно, значение противоположности или противодействия тому, что названо мотивирующим существительным. Близки названному и значения приставок противо-, без-, не-. Слова с приставкой -не указывают на отсутствие того или наличие противоположного тому, что названо мотивирующим существительным. Приставка не-, использующаяся для образования названий лица с нулевым суффиксом, имеет значение "лицо, не способное совершить действие или подвергнуться действию, названному мотивирующим словом". Агентивные имена, употребляющиеся с приставкой обер-, называют лицо, старшее по отношению к лицу, должности, чину, названному, мотивирующим словом. При образовании оценочных наименований лица приставка обер- называет лицо, "высшее" по оценочному признаку, то есть обладающее в большой степени признаком, качеством, свойством, чем мотивирующее имя. Приставка сверх- (над-) используется для образования наименований со значением "лицо, обладающее свойствами, значительно превышающими обычные свойства того, кто назван мотивирующим словом". Синонимично значению приставки сверх- употребляется префикс супер-, который служит для обозначения высшей степени качества или усиленности действия, свойственного лицу. Менее продуктивны при образовании названий лица приставки недо- и полу-, вызывающие появление значения "лицо, которое не в полной мере наделено тем или не в полной мере являющееся тем, что названо мотивирующей основой". Приведем примеры приставочных названий лица:

антигерой, антифашист, антипод; архиплут, архибестия, 302

архинегодяй; нелюди, негерой; обер-жулик, обер-лодырь; сверхчеловек, сверхнегодяй; супернегодяй, супермерзавец; недоумок, недотепа; полупошляк, полумерзавец; несмеяна, неслух, невер и т.д. Ср.: Недореформатор. Предсовмина стал Косыгин. Его стратегию плановых рыночных реформ перечеркнул Леонид Брежнев [Комсомольская правда, 13-20.12.1996]. И что за такая у вас система снабжения, при которой три этажа прекрасно выбритых людей не могут достать того, что есть у трех небритых антиподов[Надемн 1986, с. 141]; Точного ответа у меня нет. Я хочу сказать, Валя, что сволочи и несволочи связаны одной веревочкой, — проговорил медленно Крымов. [Бондарев 1986, с.72]; Ладно, им, полупошлякам, так и следует как будто бы реагировать [Литературная Россия, 28.04. 86]. Языковеды обратили внимание на то, что активизация приставки анти- в речи вызвана влиянием "нигилистических" течений в исскусстве, литературе, социологии (см.:например [Виноградова 1984, с.21]). Ср.: Взять бы ту самую резиденцию "Анти-Вакха, где с патриархальным уютом трещат в каминее дрова и пахнет кофе, — ведь это же был заброшенный сарай. Один из пригородных колхозников выделил его за ненадобностью и от щедрот своих "антивакхистам", но ведь превратили его в подобие замка они сами [Неделя, 17-24.06.88]. Таким образом, приставочные эмоционально-оценочные наименования лица характеризуются повышенной экспрессивностью и эмоциональностью. Агентивные имена морально-этической оценки могут быть образованы сложением, при котором: а) опорным компонентом является основа существительного. Используются суффиксы -ник, -щик, чик, -к(а), -ец, нулевой суффикс. Например: человеконенавистник, белоручка, вертихвостка, лежебока, сквернословец, остроумец, острослов, толстосум, скалозуб, лизоблюд, шелкопер, хлебосол; б) опорным компонентом является основа глагола. Используются суффиксы -тель, -ец, -ник, -к(а), -ц(а), нулевой суффикс. Например: славолюбец, себялюбец, честолюбец, жизнелюбец, идолопоклонник, клятвопреступник, богохульник, низкопоклонник, греховодник, сладкоежка, кровопийца, головорез, живодер, доброхот, пустозвон. Сложные слова мотивированы двумя или несколькими основами, а следовательно, несколькими признаками. На этом основании можно выделить общие семантические характеристики, объединяющие сложные слова: "лицо, характеризующееся отношением к действию и его объекту" 303

(ср.: небокоптитель, зложелатель, бракодел, корыстолюбец, клятвопреступник); "лицо, характеризующееся отношением к действию и его признаку" (ср.: живоглот, верхогляд, пустомеля, дармоед); "лицо, характеризующееся отношением к предмету или его признаку" (ср.: белоручка, пустодом, злоязычник, сквернослов). В. Н. Виноградова отмечает, что "во всех разновидностях книжной речи продуктивно образование сложных слов, которые обладают достоинствами словосочетания, так как сохраняют выражение и родового и видового признака..."[Виноградова 1984, с.26]. Например: ...кое-кто из очковтирателей изредка на этом попадался. Но то были такие глупые очковтиратели, что они все равно бы попались — не на этом, так другом [Надеин 1986, с. 19]. В микросистему агентивных имен входят группы сложных слов с повторяющимися компонентами. Ср.: пустослов, пустобай, пустоплет, пустомеля, пустозвон, пустоголов, пустограй, пустобрех; миротворец, миронарушитель, миролюбец, миритель, мироед; празднослов, празднолюбец, праздношатай; правдоискатель, правдолюбец, правдолюб, правдоносец. Стилистически сниженную или возвышенную экспрессию сложные слова приобретают, по-видимому, в результате такого соединения двух элементов в одно целое, которое является на данном этапе развития языка необычным, специфичным. Ср.: В маленьком райцентре Татарстана, где даже семейная чвара — ЧП, в кои-то веки поймали настоящего рэкетира. Им оказался 33-летний отец семейства, один из лучших работников Алексеевского молочно-консервного комбината. Передовик - вымогатель? Во ужас-то [Комсомольская правда, 17.12.1996]. Часто слова - названия лица по профессии, роду занятий соединяются со словом -характеристикой, что создает определенную оценочность. Ср.: о Никите Михалкове -Никита — дьявол-актер .[Комсомапьская првда, 21.03.1997] или А были в вашей практике режиссеры-дураки? [там же]; "шпион-царевич" [Комсомольская правда, 26.03.1995]. Как видим, в сложных словах наблюдается сгущение семантического содержания. В сложных оценочных словах сгущение семантического содержания проявляется особенно ярко. Одним из эффективных средств образования агентивных имен морально -этической оценки являются суффиксы с субъективно-оценочным значением [см.: Грамматика -80, с.200]. Они рассматриваются как словообразовательные средства. Однак такая точка зрения разделяется не всеми языковедами. 304

Некоторые ученые относят субъективно-оценочные суффиксы к словообразовательным средствам [Фортунатов 1956, с.321; Ушаков 1919, с.67-68; Соболевский 1907, с.20]. Другие ученые, в частности В.В.Виноградов [Виноградов 1947, с.111-112] и А.А. Шахматов [Шахматов 1952, с.61-61] субъективно-оценочные суффиксы считают формообразовательными, и такие суффиксальные образования рассматриваются ими как формы слова. Некоторые лингвисты считают, что слова типа головка, бородка, столик являются формами слов голова, борода, стол, утверждая, что "разница в значении этих слов очень невелика, а иногда совсем отсутствует: суффиксальные слова называют не новый предмет, а лишь субъективное ласкательное отношение говорящего к предмету" [Земская 1973, с.26]. Семантические возможности эмоциональнооценочных суффиксов шире. Сложнее и природа суффиксальных оценочных лексем, так как, кроме субъективной оценки, эмоционально-оценочные суффиксы являются средством выражения объективных признаков предмета (лица). Специфической особенностью эмоционально-оценочных суффиксов является их способность влиять на признак оценочности, который осмысливается носителями языка сквозь призму субъективного восприятия. Этой особенностью эмоционально-оценочные суффиксы отличаются от тех словообразовательных суффиксов, которые способны формировать слова с абсолютно новым, самостоятельным значением. На такой позиции находятся некоторые исследователи словообразования оценочных существительных, например, Н. Докулил [Dokuiil 1963]. Поскольку эмоционально-оценочные суффиксы выступают носителями отрицательных и положительных оценочных сем, их правомерно считать средством выражения оценочности на словообразовательном уровне. Оценочная сема свойственна прежде всего на основе слова, являясь составной частью его понятийного содержания и номинативно-оценочной функции. Даже те добавочные или переосмысленные оттенки, которые слово приобретает в опреденном контексте, формируются на базе понятий, отражающих сущность определяемого предмета (лица). В.В. Виноградов, Н.Ю.Шведова и некоторые другие ученые отмечают, что значение оценочного слова заложено в парадигматике, однако шире оно проявляется, безусловно, в синтагматике [см.: Виноградов 1947, с. 144; Шведова 1970, с.41], что подтверждается в данной работе при анализе примеров. 12 404 - 7

305

Иногда бывает достаточно трудно осуществить семантическую классификацию эмоционально-оценочных суффиксов, поскольку оттенки их значений не всегда могут четко дифференцироваться. В "Грамматике-80" описаны следующие суффиксальные субъективно-оценочное значения: уменьшительно-оценочные, ласкательное, уменьшительноласкательное, уменьшительно-уничижительное, увеличительное [см.:"Грамматика-80", т. 1, с.200]. Уменьшительные суффиксы являются специфическим средством выражения субъективной оценки, использующимся преимущественно в разговорной речи. Значительная часть оценочных существительных отражает только положительное субъективное отношение носителя языка к предмету. В некоторых случаях оценочная семантика суффиксальных лексем настолько отличается от лексем, употребляющихся без эмоционально-оценочных суффиксов, что взаимозамена последних в тексте представляется невозможной. Ср.: Они вошли к нам, и с порога Ирина сообщила, что Сашу ждут на новой работе, в~ физической лаборатории одного профессора, друга ее деректора, это он, душка, устроил все, как она просила, и теперь у Александра новые горизонты [Лиханов 1986, с.39]. Такие суффиксальные образования могут обозначать чувство ласки, любви, уважения и т.д. Названные чувства выражаются следующими суффиксами: -ок, -ышек, -чик,-

ец, -к, -мшк, -ушк, -очк, -онок.

Уменьшительно-ласкательные суффиксы выражают положительные эмоциональные оттенки в лексемах, использующихся для называния детей, а уменьшительноласкательное значение, как известно, свойственно прежде всего существительным, которые называют подростков, детей. Ср.: мальчишка, шалунишка, попрыгунчик, болтушка, хохотушка и т.д. В зависимости от социолингвистических характеристик выстраиваются иногда различные стилистические парадигмы. Так, для мальчишек Пеан может ощущаться как несколько официальное, Ванька — как нейтральное Иванушка, Ванюшка, Ванечка — как такие лексемы, которые имеют значение возвышенности. Вместе с тем суффиксы субъективной оценки часто содержат субъективно-оценочную характеристику, адресуемую слушателю, а не относящуюся к обозначаемому предмету. Обычно, обращаясь к ребенку, мы пытаемся выразить нежность, что переходит на названия вещей, связанных с ребенком. Ср.: Возьми куколку, надень пальтишко, ботиночки и т.д. 306

Эмоциональная окрашенность, возникающая при образовании слов в результате присоединения уменьшительно-ласкательных суффиксов, в ее чистом виде возможна лишь в процессе номинации лиц, взрослого возраста. Отрицательное оценочное значение агентивных оценочных имен может нейтрализоваться эмоционально-оценочными суффиксами и определенной интонацией: отрицательный оценочный признак, благодаря уменьшительно-ласкательному эмоционально-оценочному суффиксу, учитывает отрицательный оттенок значения и приобретает новый оттенок, вызывающий снисхождение, иногда легкую улыбку. Ср.: болтушка, шалунишка, врунишка, вертушка, кралечка, махлярочка, ленюшка т.д. Эмоционально-оценочные суффиксы с отрицательным оттенком отражают сложную гамму эмоций со всеми их оттенками. Такие образования при определенных условиях могут выражать различные чувства, например, ненависть, презрение и т.д. Суффиксы с отрицательным эмоционально-оценочным значением присоединяются прежде всего к корням, в которых содержится отрицательная оценка. Эмоционально-оценочные наименования лиц, характеризующиеся отрицательной оценочностью и образо-ванные при помощи субъективно-оценочных суффиксов, разделяются на две группы: 1) наименование лиц, представителей различных социальных групп: дворянчик, фабрикантик, хозяйчик, барчук, торгаш, купчара, бандюга, фашистюга и т.д. 2) названия лица по отрицательным характеризующим признакам, по моральным качествам и поведению: трусишка, воришка, хитрюга, пьянчуга и т.д. 3) названия лиц, имеющие нейтральное оценочное значение в своей основе. Ср. начальник, но в контексте эта же лексема приобретает отрицательную семантику, благодаря присоединению уменьшительно-ласкательного суффикса: Дорогие начальнички, будьте спокойны, я уже возвращаюсь назад [Комсомольская правда, 24.03.1995] Суффиксы, в том числе и уменьшительно-ласкательные, соединяясь с корнями лексем, называющих лицо, усиливают эмоционально-оценочное значение, выражая пренебрежение, иронию, ненависть. Приведенные слова иллюстрируют, каким образом субъективно-оценочные суффиксы способствуют градации оценочной семы. Названия лица, ЛЗ которых имеют оттенок торжественности, возвышенности, важности, соединяясь с 307

уменьшительно-ласкательными суффиксами, приобретают отрицательную семантику. Эта закономерность находит свое выражение в таких лексемах, как человечек (от человек), поэтик (от поэт), интеллигенпшк (от интеллигент), божок ( от бог), царек (от царь) и т.д. Ср.: Развелось много тупых, хитрых, самонадеянных разрушителей, чиновных людишек - от управдома до министра... [Бондарев 1986, с.53]. В.Н. Виноградова отмечает, что "...яркой" или "сильной" стилистической окраской обладают те словообразовательные средства, которые противопоставлены средствам с иной стилистической окраской" [Виноградова 1984, с.З]. Из этого следует, что эмоционально-оценочные суффиксы в большинстве случаев обладают " яркой" окраской. Без учета роли контекста трудно раскрыть все разнообразие семантики суффиксальных эмоциональнооценочных лексем. Анализ речевого материала показывает, что оттенок иронии, сарказма, презрения, пренебрежения свойствен разным лексемам, иногда независимо от значения их аффиксов, то есть оценочная семантика выражается прежде всего в контексте. Можно привести примеры, когда мотивированность является ложной, и у слова в контекстном высказывании появляется определенное эмоционально-оценочное значение, обладающее большей экспрессией. Ср. появление таких значений у названий лица, использованных В.Надеиным в его фельетонах: // тогда в заборе появилась дыра. Она появилась рядом с бывшей проходной №8, и сквозь нее ежедневно пролезало до тысячи человек. Но мы ведь не назовем их пролазами, не так ли? Ведь все-таки люди лезли на работу, а не от работы [Надеин 1986, с.12]; Местничество у нас, к сожалению, есть. А вот этих... Ну, как же их? Ну, которые это местничество производят... Или вытворяют... В общем, проявляют... Так вот их-то как раз у нас и нет! В самом деле, кто местничество насаждает, окучивает? Местники? Местовалыцики? Здешняры? Тутошисты? Все не то, не то и не то! Даже близко по смыслу слова не припомню. Но зачем опираться на зыбкую память, когда под рукою надежный ожеговский словарь? Страница 339-я, "местничество". "Соблюдение только своих узкоместных интересов в ущерб общему делу", Это метко. Ну а кто же все-таки занимается этим соблюдением в ущерб"? Нет ли его тут поблизости, по соседству с местничеством? Смотрим строкою выше: "местком ". Глядим строкою ниже: "местность ". Местность тут явно ни причем — но, может, ключом к проблеме послужит местком? [Надеин 1986, с.56]. 308

Речь является той единственной формой деятельности раскрепощенного сознания, которая свободно интерпретирует реальное и ирреальное, сознательное и подсознательное, рациональное и иррациональное, деформирует либо разрушает природу языкового знака, заново кодируя мир. Н.А.Купина и М.Ф.Скорнякова на основании анализа суффиксальных образований слов со значением "лицо" высказали предположение, подтверждающееся также в нашем исследовании: при анализе лексико-семантических и стилистических функций названий лица обнаруживается наличие "скрытой лексико-семантической парадигматики, сходной с многоязычностью в том, что свое внешнее выражение она находит в различии синтагматических связей суффиксов" [Купина, Скорнякова 1979, с.97-98]. Ю.Д.Апресян, разрабатывая проблему специфики отражения прагматической информации в толковых словарях, выделяет типы такой информации, к которой относит: 1) прагматические стилистические пометы, включая оценочные, 2) прагматические признаки лексемы, 3) нетривиальные иллокутивные функции лексемы, 4) статусы говорящего и слушающего, 5) коннотации, культурный и образный мир лексемы (см.: [Апресян 19886, с.22-23]). "К числу прагматических стилистических помет относятся, — по мнению Ю.Д.Апресяна, — такие пометы как вежл(ивое), вульг(арное), груб(ое), ирон(ическое), ласк(ательное), неодобр(ительное), презр(ительное), пренебр(ежительное), шутл(ивое), эвф(емистическое) и ряд других" [там же, с.23]. При этом Ю.Д.Апресян указывает, что в том случае, когда производящая основа обозначает некий уникальный предмет, то производные слова с уменьшительно-ласкательными суффиксами всегда могут иметь уменьшительное значение (ср. домик, пальтишко и т.д.). Однако в том случае, если производящая основа обозначает вещество (вода, каша) или уникальный предмет (солнце), "уменьшительная интерпретация при формальном деминутивном суффиксе исключается" [там же]. Ср. абсурность понимания лексемы водичка как "маленькая вода", солнышко — как "маленькое солнышко", поэтому подобного рода существительные приобретают эмоционально-оценочное значение со знаком "+", ибо говорящий испытывает положительные эмоции, когда думает о предмете или когда в связи с этим предметом возникает ассоциация. Ю.Д.Апресян обращает внимание и на то, что "в русском языке уменьшительные суффиксы прагматически более насыщены, чем увеличительные: в содержании увеличительных суффиксов доля семантики существенно больше" 309

[Апресян 19886, с.25]. Хотя значение увеличительных существительных, кроме семантики "очень большой размер", может обладать и прагматическим компонентом "говорящий не безразличен к величине". А.Т.Хроленко в свое время обратила внимание на специфику оценочности фольклорного слова, так как народно-поэтическое слово не только строит фольклорную языковую картину мира, но и одновременно представляет ее сквозь призму категории оценки. "Обычно, — , пишет А.Т.Хроленко, — оценочность выражается морфологически — с помощью приставок и особенно суффиксов" [Хроленко 1984, с. 129], а обязательное наличие оценочного компонента в ЛЗ устно-поэтического слова является требованием лирическорго жанра с его нравственной оценкой всего сущего в фольклорном мире и обеспечено свойствами диалектикой лексики, обладающей повышенным эмоциональным тонусом" [Хроменко 1984, с. 132]. В фольклоре частотность употребления слов с семантикой морально-этической оценки является довольно высокой. Таким образом, специфика словообразования агентивных имен морально-этической оценки представляет собой определенную систему со своими материальными средствами, специфическими взаимосвязями и отношениями между ними. Оценочная сема зачастую определяется именно субъективно-оценочными аффиксами. Анализируемые лексические единицы обладают сематическими словообразовательно-стилистическими признаками, которые выступают в качестве системноклассификационной основы. Специфика прагматической части ЛЗ агентивных оценочных имен зависит от таких внутриязыковых факторов, как мотивирующая основа, субъективно-оценочные суффиксы, приставки, а также от таких экстралингвистических факторов, как коммуникативно-прагматическая установка, которая определяется контекстом, синтагматическими связями оценочных слов. Агентивные оценочные имена, образованные при помощи субъективно-оценочных суффиксов, находятся ближе к периферии в структурной схеме ЛСП.

310

§2. Природа лексического значения агентивных имен моральноэтической оценки Понятие "лексическое значение" является одним из центральных и наиболее сложных понятий в лингвистике. Этим и объясняется стремление языковедов представить полное его определение. Так, М.П.Кочерган насчитывает около 50 различных определений настоящего термина [Кочерган 1980]. Однако несмотря на существование множества определений понятия "лексическое значение", они не являются полностью противоречивыми, а лишь отражают различные его аспекты. Так, еще в 30-е годы Е.Курилович публикует работы, в которых аргументирует свое понимание термина "значение", которое не выходило за рамки традиционного. Однако в статье "Заметки о значении слова" ученый, рассматривая данный термин, прогнозирует необходимость функциональной типологии лексического значения слова. Ценными и современными являются рассуждения Е.Куриловича относительно специфики реализации ЛЗ слова в контексте, важности учета при этом таких эктралингвистических факторов, как обстановка, ситуация и т.д. — "поля функционирования", а также разграничения автором синтаксического и семантического контекстов, утверждение необходимости учета экспрессивных, стилистических значений. Ученый справедливо подчеркивает, что общее значение — это абстракция, полезность и применимость которой к конкретным лингвистическим проблемам решит будущее. Сам же Е.Курилович отрицал целесообразность использования термина "общее значение", указывая на то, что невозможно интегрировать "качественно отличные элементы, а именно — коммуникативное содержание и аффективные (стилистические) оттенки". [Курилович 1955, с.73]. Согласно Е.Куриловичу, наиболее важным является главное значение, то, которое не определяется контекстом, в то время как другие (отдельные) значения к семантическим элементам главного значения добавляют еще и элементы контекста. В проекции на термин "значение" языковед рассматривает и теорию кальки. При этом отмечается, что кальки образуются двуязычными субъектами, и, калькируя иностранный термин, мы придаем родному слову, уже существующему либо специально для этой цели образованному, значение, которое совпадает с первичным значением иностранного, вторичное (переносное, 311

мотивированное) значение последнего (см: [Курилович 1955, с.73-81]). Именно это понимал под воссозданием внутренней формы иностранного слова и Л.А.Булаховский. Е. Курилович считает весьма важным учет внутренней связи, которая существует между полисемией слова и его синонимами, поскольку эти обе "области проблем, каковыми являются для лексиколога полисемия и синонимия, образуют единое целое" [Курилович 1955, с.78]. Эта проблема до сегодняшнего дня не является полностью изученной. Заслуживает внимания точка зрения Л.М.Васильева [Васильев 1983], который анализирует многочисленные определения термина "лексическое значение", предлагавшиеся в разное время представителями различных направлений. Автор выделяет два главных аспекта изучения ЛЗ: 1) значение рассматривается как реляционная сущность, как отношение и 2) значение определяется как психическая отражательная сущность. Как психическую отражательную сущность изучал лексическое значение, например, А.И.Смирницкий [Смирницкий 1960, с. 116]. В классическом определении лексического значения ученый указывает на наличие внутренней формы, которая проявляется в способе именования. В ЛЗ единиц микросистемы агентивных имен моральноэтической оценки часто внутренняя форма является прозрачной. Так, например, в слове работяга выражается отношение лица к работе; в слове труженик — отношение к труду; жизнелюб- отношение лица к действию (любить) и его объекту (жизнь). Агентивные имена морально-этической оценки обладают внутренней формой разной степени ясности, "прозрачности". Можно привести немало слов с достаточно "прозрачной внутренней формой, ЛЗ которых мотивированы признаком, положенным в основу номинации Ср.: обманщик —"тот, кто обманывает"; домосед — "тот, кто сидит дома"; взяточник — "тот, кто берет взятки" и т.д. Приведенные примеры иллюстрируют отношение ЛЗ производных слов со значениями их производящих: оно может полностью либо частично мотивироваться ими; в последнем случае появляется добавочное значение, называемое приращением смысла. В изучаемой нами микросистеме немало таких слов, ЛЗ которых трудно определить по их внутренней форме. Ср.: лоботряс- это не тот, кто трясет лбом, а "лентяй, бездельник"; рвач — это не тот, кто рвет что-либо, а "тот, кто стремится получить за свою работу больше, чем она стоит"; ухорез — 312

это не тот, кто режет уши, а "отчаянный человек" и т.д. (см. например[Ермакова 1984]). Доказано, что существует определенная зависимость между мотивированностью семантики и категориальным значением производного, что у слов, относящихся к различным частям речи, по-разному реализуется степень мотивированности. Ниболее мотивированной частью речи является имя существительное. Причинами, объясняющими высокую степень мотивированности ЛЗ, является не только учет особенностей реализации в производном признаков мотивирующих основ, но и учет номинативной специфики производных: отнесение их в соответствии с общей семасиологической классификацией к предметным или признаковым именам, а также определение слов как идентифицирующих или предикатных в соответствии с особенностями их функционирования. Рассматривая агентивные имена как предметно-признаковые, являющиеся и идентифицирующими, и предикатными словами в аспекте функционирования, мы этим самым указываем на наличие среди агентивных имен МО слов с различной степенью мотивированности. Агентивные имена, мотивированные основами существительных, характеризуются отсутствием прозрачной внутренней формы. Например; книжник, трудяга, работяга, интриган, инициатор, картежник. Это обьясняется тем, что словообразовательное значение существительных, мотивированных существительными, очень широко — "предмет, имеющий отношенке к другому предмету, названному производящей основой". Производные, мотивированные однопризнаковыми словами (например, глаголами и именами прилагательными), всегда обладают прозрачной внутренней формой. Ср.: негодник, хитрец, ленивец, добряк, ворчун, мерзавец, подлец и т.д.

Все эти слова могут быть истолкованы по одному образцу — "тот, кто обладает признаком, названным производящей основой". Ср. также: оскорбитель, мучитель, мечтатель, осквернитель и т.д. Отглагольные агентивные имена МО толкуются по образцу: "тот, кто совершает действие, названное производящей основой". Таким образом, агентивные существительные МО в прямом значении рассматриваются как слова, обладающие внутренней формой, и слова с ослабленной или утраченной мотивацией, когда их семантика в значительной степени определяется приращением смысла. В состав микросистемы агентивных имен моральноэтической оценки, кроме слов с прямым номинативным 313

значением, входят единицы, в которых значение квалифицируется как переносное. Агентивные имена МО могут иметь переносные значения производящих, что является результатом метафорического или метонимического переноса значений, то есть семантической деривации. В словах с переносным значением внутренняя форма, мотивированность ЛЗ проявляется также по-разному. Проиллюстрируем это положение примером анализа группы слов, ЛЗ которых в прямом значении называют лицо по профессиональному признаку, роду занятий. Ср.: актер, комедиант, лицедей — это "двуличный человек, притворщик, лицемер"; тюремщик, палач — это "притеснитель, угнетатель, мучитель"; дипломат — это "человек, добивающийся своей цели ловким и тонким обращением с людьми" и т.д. Прямое ЛЗ данных единиц мотивирует появление лексикосемантических вариантов с переносным значением и является внутренней формой. Из одной области денотата в другую "переносится" определенный признак. Так, сема ЛЗ слова коновал "без специального ветеринарного образования", выделяющаяся в прямом значении, явилась основанием для образования переносного значения "плохой специалист, невежественный врач"; сема ЛЗ "для наблюдения за действиями учреждений и лиц" мотивирует появление у слова фискал переносного значения "ябедник, доносчик". В рассмотренных примерах внутренняя форма является "прозрачной", переносные значения однозначно мотивированы характером признака, положенного в основу номинации: переносы мотивированы объективными факторами, которые объясняются предметно-логически. Однако немало таких слов, значения которых не мотивированы их внутренней формой. Образование переносных значений у таких слов объясняется субъективными факторами и основано на различного рода ассоциациях. Например: сапожник (мастер по починке обуви) — "о том, кто плохо, неумело работает"; лакировщик (специалист по лакировке) — "тот, кто приукрашивает жизнь, скрывает недостатки"; чиновник (государственный служащий) — "человек, который ограничивается в каком-либо деле формальным выполнением своих обязанностей". Из сказанного вытекает: выделение внутренней формы слова лежит в основе психического подхода к сущности понятия "лексическое значение", что и проявляется в способах номинации. 314

Л.М.Васильев, анализируя определения термина ЛЗ слова как психической, отражательной сущности, отмечает, что в таких определениях понятие лексического значения соотносится с психическими явлениями: представлениями, эмоциями, понятиями, суждениями, ассоциациями и т.п. (см.:[Васильев 1983, с. 11]; см. также: [Шмелев 1977; Пауль 1960]). Поскольку специфика ЛЗ агентивных имен МО определяется прагматической функцией, то при психическом подходе к определению ЛЗ слова прагматическое значение толкуется "как результат слабо расчлененного логически отражения действительности, связанного с чувственноситуативным мышленем" [Васильев 1983, с. 15]. ЛЗ слова также определяется лингвистами как реляционная сущность, как отношение: а) к предмету (денотативное значение); б) к понятию (сигнификативное значение); в) условиям речевого акта и его участникам (прагматическое значение). От соотношения в структуре лесического значения его компонентов, как выразителей различного рода отношений слова-знака, зависит тип лексического значения. Не все члены ЛСП агентивных имен морально-этической оценки обладают таким ЛЗ, которое может члениться на дифференциальные признаки, соотносящиеся с конкретным понятием о действительности. По мнению Ю.Н.Караулова, члены ЛСП не должны обладать ЛЗ денотативного характера, но тем не менее должны иметь денотативную основу [Караулов 1976, с. 135]. В исследованиях ряда ученых находит развитие идея о существовании принципиально различающихся классов лексики — денотативного и сигнификативного. "Между этими двумя типами имен есть существенная разница. Если первые носят ярко выраженный предметный, денотативный характер, то вторые имеют десигнативную направленность и отражают логические родо-видовые связи" [Караулов 1976, с.132]. При определении типа лексико-семантической микросистемы следует учитывать замечание Ю.Н.Караулова: "В случае превращения всех имен полей в денотативные сами поля становятся тематическими группами" [Караулов 1976, с.134]. Р.М.Фрумкина также разграничивает группы слов, в которых преобладает денотативная, либо сигнификативная сема "Сами знаки таковы, что для. описания их семантики нужны рассуждения совершенно разного типа", однако "вопросы об отношениях между денотативным и сигнификативным значением применительно к конкретным 315

знакам не только не решены — они не поставлены", — отмечает Р.М.Фрумкина [Психолингвистические ...1983, с.52]. Вопрос о сущности денотата и сигнификата является до сих пор проблемным. В частности, А.А.Уфимцева различает два вида денотатов: идеальный, то есть типизированное представление предмета, явления, свойственное слову в системе языка, и материальный — конкретный предмет как референт слова в составе высказывания. Сигнификативное значение ученый рассматривает как понятие либо систему существенных признаков класса предметов, обозначаемых словом. Изучая проблему соотношения денотативного и сигнификативного компонентов значения, А.А. Уфимцева приходит к выводу о том, что значения некоторых типов включают оба компонента, реализуя в речевых высказываниях преимущественно то один, то другой (см.: [Уфимцева 1980, с. 29-31]). Таким образом, сигнификативное значение слова отражает отношение к понятию как совокупности признаков, которые необходимы для выделения и распознавания предмета. Существование денотативного значения обусловлено предметностью мышления, его обращенностью к реальному миру. Предметный мир языкового содержания мыслится широко и включает не только обозначения конкретных объектов внеязыковой действительности, но и другие виды означаемых, например, чувства, эмоции, признаки, отношения, оценки; "денотат в любом случае является мыслительным образованием" [Косовский 1975, с. 24]. Агентивные имена морально-этической оценки в своем ЛЗ отражают "не сам предмет, а узуально закрепленное отношение к нему данной языковой общности" [Уфимцева, Азнаурова, Кубрякова 1977, с. 55]. Специфика лексического значения оценочных слов заключается в том, что "говорящий или пишущий не обозначает, а выражает ... состояния, давая "оценку" какимто объективным вещам, явлениям и событиям", но "... есть немало слов, в каждом из которых объективное и субъективное значения совмещаются, слово и называет и выражает отношение сознания к названному факту, явлению, предмету" [Березин, Головин 1979, с. 134]. Таким образом, учет теоретических сведений о ЛЗ денотативно-сигнификативного типа, а также анализ структуры ЛЗ агентивных имен МО дают право утверждать, что ЛЗ агентивных имен МО можно квалифицировать как ЛЗ денотативно-сигнификативного типа. С понятием сигнификативной и денотативной природы имени тесно связана степень его абстрактности или 316

конкретности. "Имена существительные, как правило, обладают большей степенью абстракции, чем глаголы и прилагательные..., что связано, очевидно, с наличием у последних своеобразной денотативной основы, типичного или обычного предмета, реалии, к которым они приложимы..."[Караулов 1976, с. 135]. ЛСП агентивных имен МО имеет сложную структуру и по той причине, что его члены — это слова с большой степенью абстрактности ЛЗ. Они как бы накладываются на другие группы "предметной" лексики, что обусловлено наличием в структуре их ЛЗ инвариантного признака "лицо+моральноэтическая оценка". Оценочный признак следует рассматривать как фактор, повышающий степень абстрактности ЛЗ изучаемых единиц. В связи с наличием в структуре ЛЗ агентивных имен МО "спаренного" денотативно-сигнификативного компонента необходимо обратить внимание на изменение объема составляющих последнего в зависимости от функционирования слов в речи. Это объясняется тем, что семантический состав слова как единицы языка и единицы речи не совпадает (см., например: [Стернин 1985]). Структура семантики слова — закон его внутренней организации и функционирования, являющийся "продуктом и выражением деятельности общества" [Мельничук 1970, с. 3]. Поэтому слова, имеющие и денотат и сигнификат, могут выступать как конкретные и абстрактные имена. Если слово рассматривается в системе языка, то актуализируется сигнификат, и лексическая единица рассматривается как абстрактная. В том случае, если в процессе речи актуализируется денотат, слово рассматривается как конкретная единица. Однако в микросистеме агентивных имен МО выделяются слова, обладающие многопризнаковой семантикой: значение таких единиц хотя и конкретизируется в процессе речи, но обладает признаком абстрактности в большей степени, чем слова однопризнаковые. Так, многопризнаковые слова типа молодец, прелесть, чудо, мерзавец, нахал, негодяй и другие определяются только оценочным признаком (отрицательная либо положительная оценка), а предметно-логическое содержание несколько "затушевывается". В ЛЗ слов этого типа имеется лишь абстрактное указание на признаки объекта. Эксплицитно выраженным является лишь оценочный признак. Все это дает основание говорить о наличии в ЛЗ слов названного типа сигнификативного компонента, по сравнению с которым денотативный компонент занимает менее значительный объем. 317

Вместе с тем у имен типа труженик, грубиян, вор, книголюб, бракодел и других определенным является не только оценочный признак, но и предметно-логическое значение: денотат и сигнификат всегда однозначны. В словах этого типа преобладает денотативный компонент значения, так как ЛЗ таких слов указывает на объект и его конкретные свойства, которые оцениваются по отношению к существующей моральной норме, что и мотивирует наличие сигнификативного компонента. В конкретных высказываниях денотативно-сигнификативное значение подобных слов уточняется и эксплицируется. В структурной схеме ЛСП агентивных имен МО должна найти отражение классификация его членов по степени абстрактности их ЛЗ. (См. таблицу 8, которая является уточнением таблицы 2). Слова с более конкретным ЛЗ распределяются по микрополям (МП) и семантическим подгруппам, а слова с выраженным абстрактным значением не могут распределяться по конкретным МП и поэтому занимают в структуре ЛСП особое место, являясь полюсом положительной и отрицательной оценок. Своеобразно проявляется взаимодействие денотативного и сигнификативного компонентов у слов, семантика которых характеризуется переносным значением. Так, например, у слов типа дипломат, сапожник, коновал в их оценочном (переносном) значении денотативная часть содержит признаки, указывающие на деятельность (профессию) человека. В процессе переноса названия денотативная сема, содержащая указание на деятельность (профессию), исчезает. Денотативный компонент включает только значение "человек", а в сигнификативной части появляется указание на отношение человека к трудовой деятельности вообще. Изменения во взаимодействии денотативного и сигнификативного компонентов наблюдаются также при образовании переносных значений у слов, называющих в прямом значении не-лиц, что связано с появлением ассоциативного признака. Например, подарок, элемент, шелк, кадр, шляпа, перец (о человеке) и т.д. Как видим, в предметнологической части ЛЗ денотативный и сигнификативный компоненты находятся в тесной взаимосвязи.

318

Таблица 8. ЛСП агентивных имен морально-этической оценки: место ОКС и НОС в его структуре.

Значение положительной оценки

- типЛЗ,характеризующийся как обобщающе квалифицирующие слова;

- типЛЗ,характеризующийся как нейтрально оценочные слова;

Да как же, господа, не трогать, если в числе наших много дряни, если фирмой многих идей пользуются те самые негодяи, которые за несколько лет тому назад были Чичиковыми, Ноздревыми, Молчалиными и Хлестаковыми (Писарев, Базаров); В нашей деятельности негодяй — существо глубоко и неизлечимо зараженное болезнями "старого мира": завистью, жадностью, человеконенавистничеством, враждою ко всему, что противоречит его, негодяя, навыкам, вкусам (Горький. Если враг не сдается [БАС]). Примеры убеждают, что лексико-семантические единицы со значением отрицательной МО типа негодяй, негодник, мерзавец, с одной стороны, и единицы с семантикой положительной МО типа герой, молодец, идеал, — с другой, можно подвести лишь под самое общее значение ЛСП: "безнравственный, или плохой человек" — "высоконравственный, или хороший человек", В структуре ЛЗ единиц этого типа определенной является лишь оценочная сема — отрицательная либо положительная моральноэтическая оценка, а сигнификативное содержание представлено расплывчато. Ср. показательный пример относительно ЛЗ слова бяка (прост// Как ты считаешь, Маша, этот, про кого речь, он хороший человек или бяка? [Литературная газета, 22.01.1986J. Нами проводился эксперимент в виде устного опроса студентов первых курсов филологического факультета. Опрашивающимся предлагалось определить значение слов мерзавец, негодяй, подлец. Отвечающие назвали общее значение данных единиц — "плохой" (безнравственный) человек". Попытка конкретизировать значение названных лексем заканчивалась тем, что у отвечающих возникли конкретные психологические ассоциации, которые были представлены ими как конкретизация значения, что может быть выражено логической схемой: "негодяй, подлец ... потому что ...". Зта логическая схема реализуется в конкретных речевых высказываниях. Ср.: На самом-то деле он чужой, лишь са-амую чуточку знакомый парень, а если, поев, он опять тащится шакалить в восьмую столовую, значит, он злобный человек, вот и все. Негодяй, отбирающий куски хлеба у девочек [Лиханов 1986, с. 48J. Логическая схема: "негодяй, потому что отбирает куски хлеба у слабых девчонок". Ср. также: Увидев порванную рубаху, синюю спину, распухшее лицо, твердят отчаянно и яростно: "Стрелять таких негодяев надо! Стрелять! [Литературная газета, 14.12.1985J. Логическая схема: 320

"негодяй, потому что у него порванная рубаха, синяя спина, распухшее лицо (имплицитно выражено "он подрался"), следовательно, он драчун". А.М.Пешковский в свое время писал: "Статически мы должны различать два образа: один, возникающий у нас при произнесении отдельного слова, и другой — при произнесении сочетания с этим словом. Весьма вероятно, что первый есть лишь отвлечение от бесчисленного количества вторых, но он существует как живой психологический факт, даже вопреки действительности, представляется как первосущность, а слова в словосочетании как модификация этой первосущности" [Пешковский 1959, с. 93]. На существование лексико-семантических единиц (ЛСВ либо моносемных слов), которые могут объединяться в иерархически организованные классы и подклассы, обратила внимание А.С.Белоусова. Такие единицы А.С.Белоусова, вслед за Н.Ю.Шведовой, называет обобщающеквалифицирующими словами (ОКС). "Характерной особенностью слов этой группы, — пишет А.С.Белоусова, — является то, что в значительной своей части они используются не столько для того, чтобы назвать лицо, сколько для того, чтобы представить некоторую информацию о нем: о его действиях, поступках, поведении, характеризирующих свойства, качества и т.п." [Белоусова 1981, с. 79]. А.С.Белоусова поясняет, что обобщающеквалифицирующими словами являются названия лица, выполняющие дейктическую функцию, названия-обращения и оценочно-характеризующие слова. В нашем исследовании обобщающе-квалифицирующий тип рассматривается относительно конкретной микросистемы — ЛСП агентивных имен МО. Слова этого типа можно квалифицировать как ядро данного ЛСП, но они относятся к стилистически маркированной лексике. Лексемы данного типа часто образуются на основании ассоциаций. В структуре ЛСП обобщающе-квалифицирующие слова размещены в противоположных полюсах центра (см. таблицу 8). Семантика ОКС может определяться значением (общим) рассматриваемого ЛСП, которое противопоставляется только по типам оценочного (положительное-отрицательное) значения. ОКС лексико-семантического поля агентивных имен МО противопоставляются как: 1) ОКС со значением положительного признака моральноэтической оценки; 2) ОКС со значением отрицательного признака моральноэтической оценки. 321

Например: Отрицательная морально-этическая оценка ОКС: Я сделался нравственным калекой: одна половина души моей не существовала, она высохла, испарилась, умерла (Лермонтов. Княжна Мери [БАС]); Отец, это слова, слова! Сострадание хорошо только между порядочными людьми, — выговорил Валентин рвущимся баском. — А как сострадание к сволочам всяким? Тоже? [Бондарев 1986, с. 72]. Научное мировоззрение неизмеримо прочнее в человеке широкой культуры, чем в человеке-флюсе [Литературная газета, 05.02.1986]. Разведчик ты или мочалка с ручкой? А ну давай наверх, наблюдай за нейтралкой [Бондарев 1986, с. 57]. Положительная морально-этическая оценка ОКС: ОС. Васильева мой идеал..., потому что в ней все, что может быть лучшего, все, что может пленять, обвораживать, заставить биться радостью и счастьем мое сердце (Чернышевский. Дневник [БАС]); "А вот дырку ты прорубил зря!" — жалобно проговорил он. И начал наворачивать: "Дождь зальет, снегу навалит. Опять же казенное имущество ноне, знаешь, как строго! Но ты, добрый! Молодец!" [Лиханов 1986, с. 58]. Я знаю Володю Осьмухина, прекрасно знаю — золото, не парень (Фадеев. Молодая гвардия. [БАС]); Мне бы, мне бы такого жизнелюбия, как у Марии! Тяжко без нее. Голо без моей спасительницы, доброго ангела, бескорыстной души [Лиханов 1986, с. 64]. Границы между подобными семантическими группами не всегда четко прослеживаются, а также зависят от условий функционирования каждой конкретной единицы. Так, например, в переносном значении для отрицательной морально-этической оценки человека может быть употреблена лексема пес. В процессе функционирования ЛЗ слова пес приобретает отрицательную либо положительную оценку, что отражается и в толковых словарях. Ср.: Танька, милый мой пес, — заговорил Крымов растроганно, с внезапной хрипотцой [Бондарев 1986, с. 4] и ...Ну артисты! В кино б показали — в жизнь не поверил. Извиняй, парень, что помешал. Работа, сам знаешь, а завгар — пес цепной [Сергеев 1986, с. 50]. Из сказанного следует, что в группе ОКС выделяются слова, которые требуют конкретизации своего оценочного значения. В одном случае достаточно учитывать

сочетаемостные связи названий лица, в другом — необходим анализ целого контекста. Такие слова можно квалифицировать как функционально-определяющиеся. Зависимость типа оценочного значения у группы нейтральных в оценочном отношении названий лица часто определяется спецификой словарных дефиниций. В дефинициях таких слов наблюдается указание на неопределенный объект, от которого зависит характер оценки. Ср.: носитель — "тот, кто обладает, наделен чем-нибудь (идеями, талантом, качествами и др.)"; инициатор — "начинатель в каком-либо деле"; борец — поборник чего-либо"; идеолог — "выразитель идей кого-чеголибо"; застрельщик — "тот, кто является начинателем в какомлибо деле"; сеятель — "тот, кто охраняет, оберегает, ограждает кого-что-либо"; пропагандист — "лицо занимающееся пропогандой чего-либо" и т.д. ОКС этого типа рассматриваются как неопределенно-оценочные, либо нейтрально-оценочные. Последние противопоставляются определенно-оценочным словам, значения которых не изменяются в процессе функционирования. Ср.: негодяй, подлец, хам, нахал, наглец, гнилье, болото, гад, сволочь и т.д. — это единицы с отрицательным компонентом ЛЗ. (Слова с положительной оценкой, как правило, употребляются и в полярном значении, что происходит в результате нейтрализации положительной оценки в ЛЗ слова с одновременной актуализацией отрицательного оценочного признака). Приведем примеры сочетаемости и функционирования неопределенно-оценочных (нейтрально-оценочных) единиц, которые могут приобретать либо положительную, либо отрицательную оценку. Для актуализации оценочного признака нейтрально-оценочное слово помещается в "диагностические" фразы (контексты). Употребления термина "диагностические контексты" находим у А.А.Зализняка (см.: [Зализняк 1967, с. 72]). Ср. следующие диагностические сочетания: идеолог фашистов — идеолог марксистов; защитник неофашизма — защитник Отечества; инициатор агрессии — инициатор мирного сосуществования; сеятель распрей — сеятель знании; носитель зла — носитель добра. Ср. диагностические контексты: Нет даже сомнения, что в этом деле (убийстве) не он инициатор. Он был только глупым, непонятным орудием (Чехов. Шведская спичка [БАС]); Одним из его замечательных начинаний было книгоиздательство "Знание", где Горький был не только

323

инициатором, но и душою всего дела (Телешевский. Записки писателя [БАС]); Я ведь сектантов знаю, был пропагандистом среди молокан в Саратовской губернии (Горкий. Жизнь Клима Самг. [БАС]); Свободы сеятель пустынный, я вышел рано, до звезды (Пушкин [БАС]); Везде и во всем Карамзин является не только преобразователем, но и начинателем, творцом (Белинский. Сочинения А.С.Пушкина [БАС]). Сеятели сомнений и унынья, мелкие честолюбцы... должны внимательно прислушаться к этим голосам (Горкий. О действ. [БАС]); Балашов полагал, что начинатель войны был Наполеон (Толстой. Война и мир [БАС]). Они были вносители новых идей в известный круг, просветители, пропагандисты (Добролюбов. Когда же придет настоящий день? [БАС]); Иногда при толковании лексем с нейтрально-оценочным значением в словарях фиксируется указание на тип оценки, являющийся преобладающим при функционировании данных слов. Ср.: захватчик — "тот, кто начинает какое-либо (обычно неблаговидное) дело"; зачинатель — "тот, кто начинает какоелибо серьезное, значительное дело" [БАС]. В процессе функционирования слов с определеннооценочной семой может происходить нейтрализация определенного типа оценки и актуализация противоположного оценочного признака. При этом имеет значение интонация высказывания, иронические, шутливые и другие установки говорящего. Ср: Вот, что, пламенный борец с ленью человеческой, мы не в ликбезе. Пей свою водку и катись домой, надоел [Сергеев 1986, с. 25].; Кстати, передайте шоферу Степану Гулину, что во имя справедливости я готов разориться на три тысячи. По, конечно, при условии, что не буду лишен счастья взглянуть на его личико... вот так же, как и на ваше, чтобы вблизи увидеть, кто же мой благодетель [Бондарев 1986, с. 70]; Смешно! Подвижники и правдолюбцы устали. Справедливцы притомились и надоели. От них отмахиваются, им лишь сочувственно улыбаются [Бондарев 1986, с. 53]; Конечно, без подписи, — сказал Крымов сухо. -•- Скромный памятник зависти в эпистолярном жанре. Спаси меня, милосердный, от доброжелателей моих, а с врагами я как-нибудь и сам справлюсь [Бондарев 1986, с. 16]. Нейтрализация одного типа оценочного значения, присущего слову, и актуализация другого, противоположного, 324

объясняется следующими факторами: 1) семантической сочетаемостью слов в контексте и влиянием смысловых конкретизаторов значения, поясняющих ЛЗ обобщающеквалифицирующих названий лица; 2) интонацией, являющейся средством выражения оценочного значения, его вариантов и вариаций, так как "интонация сама по себе могучее средство передачи огромной гаммы прежде всего экспрессивно-модальных значений и их оттенков" [Солнцев 1971, с. 188]. Приведем примеры функционирования в художественном тексте обобщающе-квалифицирующего оценочного слова со сниженной стилистической окраской. Ср.: Митрофан. II теперь как шальной хожу. Ночь всю такая дрянь в глаза лезла. Г-жа Простакова. Какая же дрянь, Митрофанушка? Митрофан. Да то ты, матушка, то батюшка... [Фонвизин. Недоросль]. Перед нами несколько реплик из известной комедии Фонвизина. Обобщающе-квалифицирующее значение лексемы дрянь конкретизируется говорящим — это "то ты, матушка, то батюшка". Конкретизация значения слова дрянь приводит к возникновению юмористической ситуации. Конкретизация обощающе-квалифицирующего значения слова дрянь осуществляется и в стихотворении В.Маяковского "О дряни", это способствует повышению сатирической направленности данного стихотворения. Ср.: Слава, слава, слава, героям, впрочем им довольно воздали дани. Теперь поговорим о дряни.

Дрянь противопоставляется героям, кроме этого, появлению " дряни" предшествует конкретное указание на время и место действия ("Утихомирились бури революционных лон. Подернулась тиной советская мещанина"), после чего появляется образ "дряни", поражающий своей огромностью. Дрянь названа своим именем. И не только названа, но и живописно изображена так, что не может не вызвать чувства неприязни к ней. В стихотворении "О дряни" В.Маяковский создал сатирический образ-характер дряни-мещанина, основанный на особенности семантического типа значения данного слова как обобщающе-квалифицирующего. 325

Іаким образом, среди обобщающе-квалифицирующих названий лица можно выделить типы, определяющиеся спецификой оценочного значения и особенностями функционирования. Обобщающе-квалифицирующим названиям лица со значением морально-этической оценки присущи следующие особености: 1) ОКС со значением "лицо, характеризирующееся положительным признаком МО"; 2) функционально-определяющиеся обобщающе-квалифицирующие название лица с семантикой морально-этической оценки характеризуются как: а) неопределенно-оценочные (нейтрально-оценочные) слова: для имплицитного выражения их оценочного признака последние следует помещать в "диагностические" контексты; б) определенно-оценочные слова, свойством которых является возможность в процессе функционирования заменять определенный оценочный признак противоположным; 3) ОКС уточняют модель ЛСП агентивных имен моральноэтической оценки, что представлено на таблице 8; 4) в художественном тексте ОКС активно используются для определенных прагматических целей, являясь художественно-образным средством языка. Анализ ОКС с семантикой МО свидетельствует, что денотативный и сигнификативный компоненты значения связаны не только между собой, но и с прагматическим. В лингвистике существует два подхода к пониманию сущности прагматического значения. Одни лингвисты считают, что прагматический компонент дополняет ЛЗ, выступает как его "окраска", его "оттенок" [Гальперин 1974, с. 90; Ахманова 1966, с. 203]. Другие же языковеды полагают, что прагматический компонент является составной частью ЛЗ [Стернин 1979; Новиков 1982; Плотников 1985 и др.]. Прагматический компонент может входить в состав ЛЗ, помещаясь либо в денотативно-сигнификативной части, либо в коннотативной. В структуре ЛЗ рассматриваемых единиц прагматический (коннотативный) компонент занимает значительное место. В соответствии с общей концепцией семиотики прагматический компонент определяется "как закрепленное в языковой практике отношение говорящих к употребляемым знакам и соответствующее воздействие знаков на людей. Прагматический аспект значения (прагматическое значение как "содержательная субстанция") является в лексической семантике с п е ц и ф и ч е с к и м я з ы к о в ы м в ы р а ж е н и е м оценки обозначаемого с помощью 326

маркированных единиц, оценочным, эмоциональным, стилистически характеризующим компонентом лексического значения" [Новиков 1982, с. 99-100]. Поскольку "оценка" все же является компонентом ЛЗ оценочных слов, представляется правомерным определять такие слова как "денотативно-сигнификативнопрагматические". В подтверждение того, что в языке существуют особые лексемы, обладающие денотативно-сигнификативным типом ЛЗ, приведем тезис Л.А.Новикова, который подчеркивает, что лексические единицы с выраженным прагматическим (оценочным) компонентом обладают определенной особенностью: они характеризуются более сложной структурой. Структура оценочных слов является двучленной с "модальной рамкой". Одна часть этой структуры есть выражение определенного эмоционально-эстетического отношения чувственно воспринимаемого и лишь условно, приближенно передаваемого словами, другая — интеллектуального, мыслительного содержания в языке..." [Новиков 1982, с. 101]. Говорящий вкладывает в употребляемые им оценочные слова содержание, которое не для всех и не всегда совпадает с общепринятым значением слова, с представлением слушающего о реалии, обозначаемой этим словом. Прагматическое значение зависит от мировоззрения, возраста, места жительства, образования, профессии и других социальных особенностей носителей языка, поэтому иногда непонимание при общении людей происходит именно из-за факторов, обуславливающих прагматическое значение. В.Г.Гак (см.: [Гак 1992]) считает целесообразным использование понятия прагмемы как знакового образования, план выражения в котором представлен определенными речевыми формулами, тогда как план содержания образуется определенной социальной функцией (см. подробнее: [Космеда 1995]). Необходимо уточнить также определение Л.А.Новикова, характеризующее прагматический компонент ЛЗ оценочных слов, поскольку мы считаем, что первая часть структуры оценочных слов есть не только "выражение определенного эмоционально-эстетического отношения", но может быть и выражением определенного социально-оценочного отношения. Прагматическое значение вносит в слово семантическую информацию, способствующую ассимметричному соотношению формы и содержания слова, тогда как наличие в слове денотативного и сигнификативного значений способствует 327

сохранению в нем симметричного соотношения формы и содержания (см.: [Общее языковедение 1983, с. 185]. Структура прагматического значения определяется лингвистами также неоднозначно. В нашем исследовании прагматическое значение связывается с оценкой человеком определенного понятия, с выражением экспрессивного и эмоционального в слове, со стилем речи. Названные языковые явления несут в себе возможность вызывать ответную реакцию адресата. Функционально-структурный подход к ЛЗ позволяет .считать прагматическое значение (наряду с денотативносигнификативным) одним из компонентов ЛЗ оценочных слов. Содержание оценочных слов, как отмечалось выше, определяется, с одной стороны, общественными нормами оценки, а с другой, — индивидуальной (субъективной) нормой оценки. Морально-этическая оценка может носить различный характер (идеологический, мировоззренческий, собственно моральный, нравственный, психологический), что отражается в структуре ЛЗ агентивных имен морально-этической оценки (ср.: анархист, атеист, капиталист, социалист, расист, ревизионист, баловень, барышник, спекулянт, лентяй, скромник, доброжелатель, благовоспитанник и т.д.) Являясь компонентом ЛЗ, прагматическое значение комбинируется с предметно-логическим содержанием, связываясь, как правило, с корневой частью слова (ср.: витязь, джигит, герой, нахал, хам, мерзавец и другие). Прагматическое значение может содержаться также в суффиксах либо приставках (ср.: вояка, верзило, архинегодяй, сверхчеловек и т.д.). Это положение рассматривалось в настоящем исследовании с учетом конкретных аффиксов, характерных для слов, входящих в ЛСП агентивных имен морально-этической оценки. Анализ фактического материала позволяет говорить о наличии в языке прагматических аффиксов, которые, как было показано, повышают прагматическое воздействие слова, усиливая его прагматическое содержание, заключающееся в структуре ЛЗ. В прагматическом значении, как отмечалось, выделяются функционально-стилевой и экспрессивно-стилистический компоненты. Четкое различие последних не всегда возможно в силу их сложного взаимодействия. Стилевой компонент соотносится со сферой и условиями обобщения, в которых преимущественно употребляется лексема. Сфера употребления накладывает свой отпечаток на ЛЗ слова; последнее обнаруживается либо в сигнификативном (понятийном) компоненте значения, либо в экспрессивной (образной) семе. Обычно в каждой 328

общественной сфере деятельности постепенно образуется круг "своих" номинативных средств, которые, имея тождественный предметно-логический компонент значения, различаются прагматическим стилевым компонентом. Например: лжец, лгун, обманщик (нейтр.), мистификатор (книж.), одурачиватель (разг.). Основными разновидностями сем стилевых компонентов являются: 1) книжные, помеченные в толковых словарях следующим образом: спец., терм., мед., биол. и другие, а также книжн., литер.-кн., арх., поэтич., рфиц., риторич. и другие; 2) разговорные, имеющие пометы: разг., фамил., простореч., грубо-прост., вульг. Слова, обладающие разговорными стилевыми семами, преимущественно употребляются в обиходной сфере. Эти слова противопоставляются единицам с книжными семами. Те и другие могут соотноситься, хотя и не всегда регулярно, со словами, которые имеют тот же предметно-логический компонент, но лишены стилевого и стилистического компонентов. Отсутствие их оказывается ^значительным, перерастает в стилистическую нейтральность таких слов и превращает их в межстилевые. Стилевые семы несут информацию о сфере, условиях речи, в которых слово, его предметно-логический компонент значения передается и узнается оптимально, то есть способствует точности, привычности выражения и восприятия предметно-логической информации. Кроме стилевых, выделяются разновидности стилистических сем: эмоциональные и экспрессивные. Как разновидность стилистических сем часто рассматривается и собственно оценочное значение. Оценочное значение является основным компонентом прагматического значения. Стилистическая дифференциация лексем с семантикой морально-этической оценки позволяет выделить пласт лексики мелиоративной и пейоративной семантики. Пейоративные лексические единицы служат для выражения антипатии, пренебрежительного, откровенно враждебного, неодобрительного отношения говорящего к объекту высказывания и/или адресату речи. В свою очередь, мелиоративные лексические еденицы выражают симпатию, любовь, уважительность, нежность, подобострастие, предупредительность и т.п. В нормативных словарях эти слова и выражения сопровождаются дополнительными пометами, которые указывают на негативную или позитивную оценочность, присущую данным лексемам: "одобр." /"неодобр.", "ирон.", "презрит." Основная функция слов с подобными пометами 329

заключается не в номинации, не в отражении в их семантике тех или иных признаков предметов, а в выражении отношения говорящего к предмету речи, в оценке реального мира. Изучение мелиоративов и пейоративов, как представляется, еще не привлекло должного внимания в языкознании, как впрочем, также до сих пор и вопрос о толковании терминов "пейоративный" и "мелиоративный". Так, О.С.Ахманова под термином "пейоративный" понимает следующее: уничижительный, депрециативный, детериоративный, неодобрительный... 1.Обладающий отрицательной экспрессивноэмоционально-оценочной коннотацией... 2.Сообщающий (придающий) слову отрицательную коннотацию... " [Ахманова 1966, с. 315]. Мелиоративный в том же словаре толкуется, как возвеличительный, "обладающий положительным экспрессивно-эмоционально-оценочным созначением (окраской) или сообщающий (придающий) слову такое же значение" [там же, с. 226]. О.С.Ахманова выделяет: 1) пейоративные/ мелиоративные значения; 2) пейоративные / мелиоративные слова; 3) пейоративные /мелиоративные суффиксы. Представляется, что механизм мелиорации/пейорации включает в себя несколько разных параметров: стилистический, аксиологический (общеценностный) и персонологический (субъективный). Если слова выражают один денотат, но при этом одно слово находится на оценочной шкале ниже, чем нейтральное, а второе — выше, то мы имеем нейтральное слово (с точки зрения установившегося коллективно-общественного опыта), пейоратив и мелиоратив. Ср.: лжец « . пейоратив

обманщик . нейтр.

фантазер . мелиоратив

k

Стилистические семы указывают на отношение говорящего и слушающего к предмету речи и выражают эти отношения. Стилистические семы, как правило, сочетаются и пересекаются с информацией стилевых сем. Особенно ярко такое пересечение сем наблюдается при анализе переносных значений слов пиявка, паук, заяц, кисель, тюфяк (о человеке). Переносные, метафорические и метонимические значения осложняются субъективной оценочностью и эмоциональноэкспрессивной нагрузкой. Приведем контекст, в котором слова, являясь в своем прямом значении стилистически нейтральными, в результате переименования приобретают прагматическое значение: при этом наблюдается 330

"аппликация" стилевой, стилистической и оценочной сем. Например: Он был велосипедист-спринтер и она. В начале рассказа В.Токаревой "Жена" слово спринтер употребляется как название человека по профессии, но далее ЛЗ этого слова получает иное содержание. Ср.: Конечно, подумала она, Шурик — спринтер, у него такой характер, что надо взорваться, наорать и чего-нибудь расколошматить. Но и она, Зинаида, спринтер, и ей охота излить обиду погромче и пошире, ...И тут уж взыграла в ней спринтерская натура. Не помня себя, кричала она про погубленную жизнь, про дочь без отца. В этом же рассказе автор употребляет эмоционально-экспрессивное, окказиональное выражение куриный пуп, обладающее оценочной семой, которая сопровождается экспрессивной семой. Ср.: Она также понимала, что и самой ей вот-вот в заезд, а если она вся не соберется, а расползется, как квашня. Шурик выговорит ей потом с подковыркой, которую он один знает: "Эх, куриный пуп", или: Шурик однажды сделал скандал. Он кричал, что он им не Куриный пуп, он молодой и здоровый, в нем мускулы играют, он еще свободно может доказать всем и каждому, что на Аргунове рано ставить крест {Неделя, 24.02.1986]. В ЛСП агентивных имен МО выделяется значительная группа слов, в которых предметно-логическая часть обязательно совмещается с эмоциональной семой. Эмоциональные семы прагматического значения выступают во взаимодействии с оценочными, стилевыми и экспрессивными семами. Ср.: буян, грубиян, делец, скряга, скромник, хулиган, работяга, очарователь и другие. Эмоциональная сема выделяется в слове лишь в процессе его функционирования. "Сильные" чувства выражают бранные слова, у которых нет собственно денотативно-сигнификативного значения. На передний план выдвигается эмоционально-оценочная сема. На это указывает Е.Ф. Петрищева [Петрищева 1984]. Например, безобразник выкормыш, гад, гадина, негодяй, олух, повеса, фискал, ябеда, мерзавец, сатана, ведьма. Среди бранных слов в составе микросистемы агентивных имен моральноэтической оценки выделяются слова, которые в речевом употреблении утратили предметно-логическое содержание и только выражают эмоции, сатана, черт, дьявол, ведьма и т.д. Эмоционально-оценочные семы в составе структуры ЛЗ бранных слов сочетаются со стилевой прагматической семой, так как бранные слова относятся к просторечным, разговорным единицам. 331

Некоторые исследователи, например, Е.М.ГалкинаФедорук, Л.М.Васильев, Т.А.Лукьянова, считают, что слов, характеризующихся только оценочностью вне связи ее с эмоциональностью либо экспрессивностью, не существует. Если мы рассматриваем оценочное слово как вербальный, языковый знак, оценочная сема выделяется всегда. Не всегда при таком подходе можно определить эмоциональность и экпрессивность. При рассмотрении слова как речевого знака оценочное значение как таковое практически не наблюдается. Эмоционально-оценочный компонент прагматического значения можно представить в виде шкалы, где слова расположены в диапазоне от "положительного" до "отрицательного". Точкой отсчета считается нулевая эмоциональная оценка, то есть ее невыраженность. "Даже кажущаяся нейтральность значения может рассматриваться как имеющая соответствующее значение благодаря значущему отсутствию эмоциональной окраски" [Найда 1962, с. 52-53]. Термин эмоциональная лексика находит отражение уже в "Словнику лінгвістичних термінів" Е.В.Кротевича и Н.С.Родзевич. Отметим при этом, что Е.В.Кротевич принадлежит к тем ученым, которые, считая работу по определению лингвистических терминов чрезвычайно важной для науки, вместе с тем признают несовершенство, условность некоторых терминов на определенном этапе развития лингвистики, допускают определённую нечеткость в их определении. Такое отношение к терминологии является единственно правильным, так как на каждом витке развития науки можно выделить и закрепить то, что стало известным, от чего можно было бы оттолкнуться для дальнейших исследований. Так, например, в вышедшем в 1957 г. "Словнику лінгвістичних термінів" Е.В.Кротевича и Н.С.Родзевич, эмоциональная лексика определяется как слова, служащие для выражения чувств и настроений человека. В составе эмоциональной лексики, по мнению авторов, следует выделить такие группы: 1) слова, которые непосредственно обозначают чувства: любовь, ненависть, радость, ужас, гордость и др.; 2) слова, в значении которых дается оценка явления, предмета: хороший, плохой, ужасный, чудесный и т.д.; 3) слова, в которых эмоциональное отношение к предмету либо явлению выражается грамматическими способами, особенными суффиксами и приставками: котенок, бабушка, ворюга, маленький и др. (см.:[Кротевич, Родзевич 1957, с.58]). В настоящее время типология эмоциональной лексики, с одной стороны, расширилась и уточнилась, а с другой, — 332

сузилась, хотя это и не всегда находит отражение в словарях лингвистических терминов, вышедших после 1957 года. Наблюдения над функционированием единиц микросистемы агентивных имен морально-этической оценки свидетельствует, что последние характеризуются особенностью, заключающейся в сложном синтезе сем, проявляющемся в том, что оценочность сопровождается эмоциональными, экспрессивными либо стилевыми семами. Наличие в слове определенных прагматических сем зависит от функций, которые данная лексическая единица выполняет в конкретном контексте и ситуации. Как справедливо подчеркивает Е.М.Вольф: "Если объектом, которому приписывается знак, служит человек или его атрибуты, то даже слова, сами по себе лишенные оценочного значения, его приобретают. При этом основанием оценки ("точкой отсчета") является стандартное положение вещей, принятое в данном языковом коллективе представление о нормативной характеристике человека, нормативное становится оценочным"[Вольф 1979, с. 283284]. Вышеизложенное позволяет сделать следующие выводы: 1) семантика агентивных имен морально-этической оценки содержит не только указание на лицо и его признаки, но и выражает общественно осознанное оценочное, эмоционально-экспрессивное отношение к называемым лицам, их признакам: 2) наличие прагматического компонента в структурее ЛЗ имен морально-этической оценки является признаком, учитывая который, ЛЗ этих единиц можно определить как "денотативно-сигнификативно-прагматическое"; 3) структура прагматического значения представляет собой комплекс сем (см. таблицу 9), имеющих свой объем и содержание. Прагматические семы в процессе функционирования обладают способностью сочетаться в различных вариациях. Под структурой ЛЗ, как известно, понимается последнего состав и внутренняя организация его как единого целого. Понятие структуры соотносится с понятием системы; поскольку они выражают разные аспекты одного объекта. В настоящем исследовании микросистема агентивных имен морально-этической оценки представлена как лексикосемантическое поле и рассматривается как совокупность ЛСВ с семой "лицо, характеризующееся признаком моральноэтической оценки", Структура изучаемого ЛСП очерчена в результате анализа организации его единиц (см. таблицы 2, 3, 8). Структура же ЛЗ отдельной единицы ЛСП определяется его внутренней организацией. 333

Таблица 9. Структура прагматического значения агентивных имен морально-этической оценки Прагматическое значение

Оценочная сема Положитель- Отрицатель ная оценка ная оценка Экспрессивная сема

Эмоциональная сема

Стилистическая сема

Стилевая сема

Книжные стилевые семы/спец. терм.и т.д./

Разговорные стилевые семы /разг.,фам., простореч., бран., груб., грубо-прост, вульг./

Описание структуры ЛЗ оценочного слова и его типология представлена, например, в работах Л.А.Киселовой и Е.М.Вольф. ЛЗ агентивных имен морально-этической оценки представляют свою систему типов, которые соотносятся и дополняют ранее разработанную типологию ЛЗ оценочного слова. Оценочные слова понимаются как лексические единицы, обладающие оценочным значением, которое может быть обусловлено либо идеологическими, либо психологическими факторами, приобретает положительную или отрицательную семантику в процессе своего функционирования. Иначе говоря, оценочное слово определяется наличием в его структуре прагматического компонента. При анализе структуры ЛЗ оценочного слова его содержание воспринимается расчленённо, как единство взаимосвязанных частей. Следовательно, структура оценочного слова может рассматриваться в виде набора определённых сем. Семантические связи в ЛЗ оценочного слова отражают отношения между денотативносигнификативным и оценочным (шире — прагматическим) компонентами значений. Несмотря на утвердившееся в лингвистике мнение о том, что слово "обладает собственным строением и собственными языковыми характеристиками" [Грамматика-80, т. 1, с. 9], а семантика слова понимается как субстанция, состоящая из сем и описываемая как их совокупность, для вычленения отдельных значений и их компонентов все еще не найдены объективные критерии. Описание структуры значения проводится на основе оппозитивного и дистрибутивного методов. При описании структуры оценочных слов используется также структурно-функциональный анализ. Количество и характер сем, составляющих структуру ЛЗ, обусловливается оппозициями, возникающими в системе лексической семантики, и функциями слова в определенных ситуациях. Ф.П.Филин подчеркивает, что общественные функции языка активно воздействуют на его семантическую структуру, во многом определяют направление ее развития" [Филин 1968, с. 14]. Оценочные слова отличаются от неоценочных тем, что они выражают в первую очередь не реально существующие признаки предметов, а отношения носителей языка к определенной норме. Так, агентивные существительные морально-этической оценки выражают отношение к нравственной норме, выработанной в конкретной социальной группе. Главным отличительным признаком оценочных слов является свойство выражать определенное отношение 335

говорящих к действительности, то есть они не могут быть только номинативными. Проведем сопоставление оценочных и неоценочных слов. Лексемы учитель, браги, например называют класс предметов по реальному признаку, а лексемы типа молодец, герой называют класс предметов по релятивному признаку, по субъективному определяемому отношению к морально-этической норме. В тексте возможно столкновение разных (субъективных) оценок одного и того же явления: — Мой брат учитель. Он такой молодец/ — Да что ты, он совсем не молодец, говорят, что он очень слабый учитель. Ср. также: — Мой брат настоящий герой! — А я слышал, что он вовсе не герой, а трус и обманщик. Положительное или отрицательное значение агентивных существительных с семантикой МО находится в прямой зависимости от мировоззрения оценивающего субъекта, социальной группы. На этом основании выделяются особые разряды оценочных слов. Значения оценочных существительных непосредственно связаны с прагматической функцией языка, так как они, устанавливая положительное либо отрицательное отношение к каким-либо общественным или политическим явлениям, тем самым оказывают воздействие на формирование мировоззрения, общественного мнения. Предметная отнесенность агентивных имен моральноэтической оценки нейтрализуется под воздействием оценочной деятельности сознания. На этот факт обратила внимание В.Н.Телия, отметившая, что у оценочных слов утрачивается функция обозначения действительности: в их значениях выражается лишь оценочное отношение к ней [Телия 1977, с. 156].(На эту же особенность указывают [Арутюнова 1977, с. 319; Петрищева 1965а, с.52; Киселева 1978, с. 87]). В основе классификации ЛЗ оценочных слов, предложенной Л.А.Киселевой, лежит структурнофункциональный подход. Так, типы ЛЗ определяются той функцией, которая доминирует при употреблении слова в речи. На этом основании выделяются информативные значения (они характерны для номинативных слов), информативно-прагматические значения, которые свойственны номинативно-оценочным словам — эти единицы выполняют одновременно номинативную и прагматическую функцию (они принадлежат к информативно-прагматической подсистеме — см. таблицу 4), что соответственно 336

представлено в структуре их ЛЗ денотативносигнификативными и прагматическими семами. Эти семы занимают одинаковый объем в структуре ЛЗ слова. Наконец, выделяются собственно прагматические значения, которые свойственны, по мнению Л.А.Киселевой, эмоциональнооценочным словам: в структуре ЛЗ слов этого типа оценочная сема занимает больший объем по сравнению с денотативносигнификативным компонентом. На основании" функциональной типологии Л.А.Киселевой ЛЗ агентивных имен морально-этической оценки представлены двумя типами. Первый тип — это ЛЗ таких номинативно-оценочных слов как отличник, моралист, идеалист,

поджигательГ~~~ЗІЇспірельщик,

интриган,

ругатель,

болтун и под. В словах номинативно-оценочного типа денотативно-сигнификативные семы выделяются наряду с оценочными, * прагматическими, занимая в структуре ЛЗ одинаковый объем. Таких слов в микросистеме агентивных имен морально-этической оценки большинство: они составляют примерно 75 % от общего количества. Эмоционально-оценочные* слова, которые относятся к бранной либо ласкательной лексике (ср.: прелесть, ладушка, паршивец, дрянь, гадость и под.), составляют меньшую часть микросистемы агентивных имен МО. Оценочные значения являются в их структуре ядерными. Номинативное, дeнqтaтивнo-cигнификaтивнoe значение занимает небольшой объем в структуре их ЛЗ, как правило, отсылая к предмету. Такого рода слова лишь указывают на того, к кому мы обращаемся, то есть выполняют синтаксическую функцию обращения. Оценочная сема определяет высокую степень абстрактности этих слов. Высокой степенью абстрактности отличаются іФобобщающе-квалифицирующие слова, попытка описания которых представлена в нашем исследовании. Структура их ЛЗ также характеризируется преобладанием прагматического компонента по сравнению с сигнификативно-денотативным. Денотативно-сигнификатив-ный компонент определяется в процессе функционирования слова, что связано с синтаксическими функциями, которые способны выполнять слова названного типа: они выполняют в предложении не только синтаксическую функцию обращения, но и другие синтаксические функции (ср. приводившиеся примеры). ЛЗ обобщающе-квалифицирующих слов типа молодец, герой, негодяй, мерзавец, а также ЛЗ слов, обладающих более конкретным денотативно-сигнификативным значением типа семьянин, добряк, подлиза, плакса, молчун и т.д., характеризуется тем, что семантический "вес" прагматического значения в структуре ЛЗ этих слов зависит от 13 404-7

337

конкретной синтаксической функции и коммуникативной ситуации. В настоящее время не подвергается сомнению тот факт, что грамматика не отделена от лексики, а наоборот, синкретична с ней [Караулов 1993]. Г.А.Золотова, например, справедливо отмечает, что "на теперешнем этапе зависимость правил построения синтаксических конструкций от лексико-семантических характеристик их компонентов стала очевидностью, уже не требующей доказательств, но требующей систематизации материала" [Золотова 1988]. Так, изучая логико-грамматические типы предложений, ученые, во-первых, описывают специфику распределения в предложении смысловой нагрузки его компонентов, и, вовторых, показывают морфолого-синтаксическии статус компонента с той или иной референцией. Следовательно, логико-грамматический тип предложения (см. работы Н.Д.Аргутюновой, Е.Н. Ширяева и др.) мотивируется тем, как в предложении актуализируется ЛЗ слова, какую интерпретацию оно получает, каким типом реализуется. Таким образом, функциональная типология ЛЗ оценочного слова, естественно, как и любого другого типа слов, определяется и той синтаксической функцией, которая доминирует при употреблении слова в предложении. Так, один из функциональных типов ЛЗ выделил еще акад. В.В.Виноградов. Напомним, что переносные значения оценочных слов типа петух, тетеря, лиса, байбак и под. ученый определяет как предикативно-характеризующие (см.: [Виноградов 1977]). В свою очередь, Н.Д.Арутюнова указывает на то, что "предметные имена не всегда с абсолютной точностью воспроизводят картину естественного членения мира. Этому препятствует ряд обстоятельств, в частности действие семантических процессов... К таким процессам относится метонимическое расширение имени" [Арутюнова 1980а, с. 173]. Следовательно, логико-грамматическая структура предложения (высказывания) зависит также от тех семантических процессов, которые происходят в структуре ЛЗ слова. К такого рода семантическим процессам относятся, прежде всего, метафоризация и метонимизация. В языке выделяются давно устоявшиеся модели образования метонимических и метафорических значений. Очевидно, при этом наиболее важным является то, что в процессе метафоризации и метонимизации предметные имена переходят в разряд признаковых либо предметнопризнаковых, то есть при надчастеречной классификации слов также следует выделить синкретичную зону, 338

проявляющуюся на шкале переходности В.В.Бабайцевой [см. Бабайцева 1979]. «

А

•

предметные имена

АБ предметно признаковые имена

Б

•

•

признаковые имена

Оценочные субстантивы, служащие для названия лица по определенному признаку, представляют, как уже отмечалось, один из тех пластов лексики, который занимает синкретичную зону на шкале переходности от имен предметных к признаковым. Такие имена являются обязательными семантическими компонентами определенных логико-грамматических типов предложений, прежде всего, предложений характеризации, "в которых определенному субъекту, названному в типичных случаях именительным падежом существительного с конкретной референцией, дается некоторая характеризация, в выражении которой участвуют имена с понятийной референцией" [Ширяев 1995, с. 8]. Однако предложения характеризации имеют свои семантические разновидности, что, естественно, также прежде всего зависит от типа ЛЗ компонентов предложения. Е.Н.Ширяев указывает на основные семантические разновидности предложений характеризации, которые, в свою очередь, подразделяются на подвиды в зависимости от языковых способов выражения основных компонентов их структуры. Именно в предложениях качественной характеризации (ср.: Надежда большая труженица) основными средствами в роли предиката выступают прилагательные и характеризующие субстантивы, к которым относятся оценочные названия лица (Ср.: Он упрямец), Предложения качественной характеризации традиционно определяются также по принципу стандартной и нестандартной реализации особенностей понятийной референции их компонентов. Так, в проекции на класс оценочных имен' существительных со значением лица можно выделить такие функциональные типы предикативно-характеризующих ЛЗ. Предложения типа Игорь силач построены по типичной формуле х есть у, где х — субъект, у — предикат. Однако предикат может иметь различные семантические разновидности: 1. Мальчики — это рогатки, драки, синяки ... Реализуется формула х это у. Данный предикат — это результат, желательный или нежелательный, той деятельности, 339

представление о которой так или иначе заложено в семантике субъекта. 2. Жена есть жена — это предложение рассматривается как реализация формулы х есть у, где х и у совпадают как лексемы, то есть в одном предложении реализуются разные ЛСВ одного и того же слова, что создает в предложении экспрессию. В такого рода предложениях для определения характера оценочного значения (положительного или отрицательного) нужны диагностические контексты. Чаще в предложениях этого типа реализуется исходное значение положительной оценки, если рассматривать шкалу оценки в проекции на градацию положительного признака ("нормально" — это уже хорошо). 3. Мария Петровна — настоящий человек — это пример предложения, в котором, как отмечает Е.Н.Ширяев, "особый тип понятийной референции... могут иметь имена-предикаты, называющие реалии, поддающиеся оценке по шкале хороший, подлинный, настоящий — плохой, невысокого уровня, качества, как бы ненастоящий" [Ширяев 1995, с. 11]. В такого рода предложениях предикат обладает высокой степенью проявления оценочного признака. Для нестандартного функционирования субстантивов в качественном значении необходим еще и учет ситуации, в которой осуществляется оценивание. Здесь играет роль то, для кого предназначена информация, ибо в таком случае проявляется субъективный характер оценки. Лексема палач в прямом значении служит для обозначения наименования лица по профессии — это " человек, который приводит в исполнение смертный приговор, производит телесные наказания, пытки". Данная лексема даже в прямом значении обладает отрицательной семантикой, ибо невозможными представляются контексты обаятельный палач (ср. обаятельный летчик), палачи мирно беседовали (ср. шоферы мирно беседовали), она шла под руку с палачом (ср.: Она шла под руку с учителем). Как отмечает Г.Н.Скляровская, "текст такого рода, если и возможен в нестандартной речевой ситуации..., то по законам восприятия речи он неизбежно претерпевает саморазрушение... При восприятии подобного текста возникает противоречие между субъектом речи, который демонстрирует нейтральность знака, и адресатом, который в силу определенных этических норм воспринимает его как маркированный " [Скляревская 1995, с. 67-68]. Ср.: В 1968 году прежний палач собрался на пенсию, а замены подготовить не успел. Из молодых полицейских тогда отобрали 17 человек, согласившихся освоить это ремесло. Работа палача предъявляет к 340

человеку особые требования, главные из которых — физическая сила, душевное равновесие и образцовое поведение. Видимо, лишь я один обладал этими качествами [Эхо планеты 1991, № 34]. Важно подчеркнуть, что употребляясь в прямом номинативном значении, оценочные субстантивы лица типа негодяй, умник и подобные не могут в роли предикативов иметь нестандартную референцию. 4. В предложениях типа Этот негодяй всем негодяям негодяй своеобразно проявляется оценочное значение при представлении качественной оценки. "Качественная оценка в рассматриваемом типе легко совмещается или даже вытесняется утверждением высокой подлинности определенного статуса субъекта" [Ширяев 1995, с. 13]. Ср. также: Этот артист всем артистам артист. В речи функционируют отрицательные реализации данного типа. Отрицание меняет, как известно, положительную оценку на отрицательную и ставит под сомнение подлинность самого предмета. Ср.: Он не ребенок, а шило. Она не девочка, а генерал в юбке. Отрицаться при этом может даже имя собственное. Ср.: Это же не Маша, а гусар. Это же не Маша, а чертенок. Такого рода конструкции часто встречаются не только в разговорной речи, но и в языке художественной литературы. Ср. .• Русский солдат — это, брат, не фунт изюма! — воскликнул Рыбников [Куприн/; Вот это я понимаю! Настоящая женщина. Не кислятина, не размазня, а огонь, порох, ракета [Чехов]; Да, Володя Шестаков, конечно, не конфетка [Тихонов]; Не девушка, а камчатский вулкан [Комсомольская правда, 7.02.1997]. Довольно частыми являются разговорные конструкции, в которых и субъект, и отрицательный предикат являются именами собственными. Ср.: Маша это не Наталья. Осмысление оценочного значения в таких конструкциях полностью зависит от тех устойчивых представлений о Маше и Наталье, которые сложились в определенном микроколлективе. При выделении сказуемого в подобного рода предложениях важно предостережение Н.Д.Арутюновой о том, что "размер сказуемого, его "длина" определяется семантическим, а не формальным критерием..." [Арутюнова 1980а, с. 163]. Несмотря на утвердившееся в лингвистике мнение о том, что слово "обладает собственным строением и собственными языковыми характеристиками" [Грамматика-80, т.1, с. 9], что семантика слова понимается как субстанция, состоящая из сем и описываемая как их совокупность, для вычленения отдельных значений и их компонентов не найдены 341

объективные критерии. Описание структуры значения производится на основе оппозитивного и дистрибутивного методов. При описании структуры оценочных слов используется также структурно-функциональный анализ. Количество и характер сем, составляющих структуру ЛЗ, обусловливается оппозициями, возникающими в системе лексической семантики и функциями слова в предложениях определенного типа, в определенных ситуациях. В настоящей главе рассмотрены предикативнохарактеризующие типы ЛЗ в своей стандартной и нестандартной реализации. Предикативно-характеризующий тип ЛЗ собственно и обуславливает наличие в своей структуре оценочного (шире — прагматического) компонента, ибо "суть предиката состоит в обозначении и оценке статических свойств и динамических проявлений предметов действительности, их отношения друг к другу" [Арутюнова 1980а, с. 172]. Оценочные субстантивы лица, как отмечалось еще В. В. Виноградовым, могут выполнять также синтаксические функции обращения и приложения. Однако, употребление ЛЗ оценочных субстантивов лица в этих функциях мотивировано все же употреблением названных ЛЗ в функции предиката, ибо первоначально в нашем сознании происходит элементарное суждение, реализуемое синтаксически в виде предложения с предикатом прилагательным либо существительным. Ср.: Мальчик задиристый — мальчик задира — мальчик-задира Таким образом, оценочно-характеризующие субстантивы со значением лица (в частности и метафорические, метонимические образования) являются, безусловно, ограниченными функцией предиката либо полупредиката (обращения, приложения). Интересно, что закрепившись в функции обращения, слово может потерять предметное, оценочнохарактеризующее значение. Эти слова постепенно лишаются и основного лексического значения, и тогда они переходят, как отмечалось, в разряд бранных либо ласкательных слов, иногда становятся междометиями, которые выражают чувства, эмоции или волеизьявления человека. Ср.: голубушка, милая, любезный друг, батюшка, матушка, брат, господи, боже и под. Предикативно-характеризующие субстантивы с оценочным значением лица могут функционировать и в непредикативных функциях — подлежащего, дополнения, обстоятельства. Однако и для этого необходимы определенные синтаксические предпосылки: наличие указательных и определенных местоимений, глаголов с 342

семантикой бытия, наименования, субъективного восприятия и т.д. Ср.: Этот осел (о человеке) наконец прислушался к моему совету.

Функциональные типы ЛЗ слов — результат когнитивной функции языка; такого рода значения определяются отношением к человеческому мышлению о мире — это область антропоцентрической семантики. Функциональные типы ЛЗ являются полярными номинативным типам ЛЗ, которые закрепляются в языковой системе и отражают непосредственно окружающий мир. Выводы Структура ЛЗ агентных имен морально-этической оценки как структура производного слова является более сложной, ибо производные и сложные слова "по способу выражения действительности и способу ее представления в расчлененном виде изоморфны скорее синтаксическим структурам" [Кубрякова 1981, с. 20]. Поскольку большая часть оценочных слов относится к производным словам, данный признак можно считать одним из факторов, осложняющих структуру ЛЗ агентивных имен МО (наряду с оценочным компонентом). Анализ материала позволяет определить общую схему структуры ЛЗ агентивных имен морально-этической оценки. Структурная схема представлена в виде иерархически взаимосвязанных семантических признаков: 1. Денотативно-сигнификативный компонент — архисема (АС): а) человек как носитель (обладатель) моральных качеств (свойств), которые б) характеризуются положительной либо отрицательной оценкой — оценочная сема (ОС); 2. Дифференциальные семы (ДС): качеств, свойств (человека): а) проявляющихся в действии (конкретизатор); б) проявляющихся как черта характера, склонность (ко нкретизаторы); 3. Словообразовательные семы (СС): мотивированное либо немотивированное значение (СС М , СС н е м о т ), приращение смысла (С П р.с) : а) лицо, которое выполняет действие, названное производящей основой; б) лицо, которое обладает признаками, названными производящей основой; в) лицо, характеризующееся отношением к другому предмету, названному производящей основой. 343

Итак, структуру ЛЗ агентивных имен морально-этической оценки можно представить в виде формулы: АСОС