После Кастанеды: дальнейшее исследование

Алексей Ксендзюк

«СОФИЯ» ИД «ГЕЛИОС»

2002

УДК 291.612 ББК 86.391 К86

К86 Алексей Ксендзюк. После Кастанеды: дальнейшее исследование. К.: «София», 2002. М.: ИД «Гелиос», 2002. — 384 с. Предлагаемая читателю книга посвящена уникальному магическому знанию американских индейцев — наследников древней толтекской традиции, — которое стало доступным благодаря книгам всемирно известного антрополога и оккультиста Карлоса Кастанеды. Используя мировоззренческие подходы, установки и методы дона Хуана Матуса, проводника Кастанеды в мир толтекской магии, автор анализирует совокупность фундаментальных идей, которые могут лечь в основу мировоззренческой и научной парадигмы, радикально отличающейся от принятой сегодня в нашей цивилизации. Первая часть книги рассматривает историю формирования специфического для человека осознания, генезис жестко зафиксированного режима восприятия, который мешает нашему виду полноценно использовать свои энергетические возможности. Во второй части предлагается альтернативное описание вселенной и человека, формулируется новое направление исследований для достижения трансформации его природы и поиска нетехнологических путей развития. В центре внимания автора — энергетическая модель восприятия, позволяющая понять до сих пор необъяснимые феномены психики. Рассматриваются практические методы самоизменения, которые дают возможность читателю на собственном опыте постичь многие эффекты дон-хуановской магии. Книга обращена к тем, кто исследует теорию и практику психофизической трансформации человека.

ISBN 5-344-02245-9 («Гелиос»)

©«София»,2002 ©ИД«Гелиос»,2002

ОГЛАВЛЕНИЕ

От автора ...................................................................................7

ПОСЛЕ КАСТАНЕДЫ Пролог ................................................................................................. 10 Нагуализм Карлоса Кастанеды ......................................................... 14

ЧАСТЬ 1. ДОЛГИЙ ПУТЬ МАГОВ.......................................41 Глава 1. Впотьмах .............................................................................. 43 Глава 2. Колдуны, шаманы, жрецы .................................................. 57 Глава 3. Помыслившие мир............................................................... 69 Глава 4. Язык и миф........................................................................... 85 Глава 5. Хроника нашего бессилия .................................................. 94 Глава 6. Пожизненное заключение аскета ..................................... 107 Глава 7. У врат нагуаля. Приглашение к неведомому .................. 116 Глава 8. Место, где находится истина............................................ 126 Глава 9. Странствие ......................................................................... 138

ЧАСТЬ 2. НОЧЬ И ВЕТЕР ...................................................151 Глава 1. Вселенная видящих: «нити мира» и полосы эманаций.. 153 Глава 2. Иллюзия эго. Точка сборки .............................................. 174 Глава 3. Нагуаль внутри нас. Строение энергетического тела человека ................................................................................. 198 Глава 4. Сдвиг точки сборки как основной механизм трансформации. Траектории сдвига точки сборки ............ 219

Глава 5. Способы сдвига точки сборки. «Растения силы» ........... 253 Глава 6. Сдвиг точки сборки: нефармакологические методы...... 278 Глава 7. Путь воина: достижение безупречности ......................... 302 Глава 8. Техника осознанного сновидения. ................................... 328 Глава 9. Магия бесконечности. Намерение ................................... 348

Послесловие ко второму изданию .......................................379

ОТ АВТОРА Как ни странно, но полное осознание всей уникальности и огромного значения магического пути Карлоса Кастанеды пришло ко мне в месте, наиболее удаленном от месоамериканских индейцев, их древних городов и загадочных пирамид, от этой колыбели нагуализма, где старые шаманы все еще хранят толтекские предания и тайно собираются вместе, чтобы петь ритуальные песни и есть священный кактус пейотль, — в месте, удаленном не только географически, но и духовно, в атмосфере, насыщенной интенсивными вибрациями самых возвышенных устремлений индуистской мысли. В 1992—1993 годах мне довелось жить и работать в Индии, в Ашраме великого йога, философа и поэта Шри Ауробиндо Гхоша. Те, кто хоть немного знаком с работами этого мыслителя, согласятся, что его учение можно без преувеличения назвать наивысшим синтезом индийской философии, самой совершенной системой в ориентальном мистицизме, своего рода итогом нескольких тысячелетий духовного развития Индостана. Тем не менее именно здесь, в Пондишери, на берегу Индийского океана, — в городке, ставшем одним из самых сильных духовных центров Земли, — я впервые по-настоящему понял, как далеко ведут дон-хуановские тропы. Я понял и почувствовал на собственном опыте, что там, в непостижимых дебрях нагуаля кроется подлинное постижение Реальности, доступное человеку, и подлинная трансформация, о которой мечтал и которую предчувствовал гениальный Шри Ауробиндо. Многие идеи и принципы, изложению которых посвящены мои книги, обретали свои начальные очертания в результате общения с духовными искателями и йогами, долгие годы практикующими ориентальные психотехники. Дух Шри Ауробиндо, презиравшего суеверия и невежественные мифы, последовательно стремившегося к открытию объективных законов внутренней эволюции человека и гармонии с великими энергиями мироздания, кажется, навсегда оставил свой след в этом уголке южноиндийских просторов. И хотя мои рассуждения и

эксперименты обрели совсем иное, неожиданное для последователей Шри Ауробиндо направление, я думаю, что именно его исследовательский пафос и строгий мыслительный подход дали первичный импульс моей настоящей работе. Вполне отдавая себе отчет в многочисленных расхождениях данной книги с идеями Интегральной Йоги, я все же хотел бы выразить глубочайшее уважение и искреннюю признательность гениальному основателю этой всемирно признанной духовной школы, а также обратиться со словами самой сердечной благодарности к тем, кто оказал мне значительную помощь и поддержку во время пребывания в Ашраме. В первую очередь я хочу поблагодарить господина Джаянтилала Парекха, возглавляющего Архивы Ашрама Шри Ауробиндо, — именно его участие, понимание и помощь сделали возможным само мое пребывание в Пондишери. Я также глубоко благодарен Питеру Хизу, американскому ученому — исследователю жизни Шри Ауробиндо и новейшей индийской истории, не только за помощь в работе, но и за долгие дружеские беседы, за его открытость и понимание. Кроме того, я хочу выразить признательность всем сотрудникам Архивов Ашрама, так как все они в той или иной степени помогали мне, проявляя искреннее участие и трогательную доброту. Моя книга, посвященная идеям духовной трансформации, — это дань любви, уважения и благодарности всем этим замечательным людям. Хочу выразить особую благодарность моей жене Ольге, которая, будучи сталкером, сделала все от нее зависящее, чтобы обогатить эту книгу конкретными элементами праксиса, понятными только тем, кто сделал сталкинг содержанием своей жизни.

ПОСЛЕ КАСТАНЕДЫ

ПРОЛОГ

Скоро Бесконечность поглотит меня, и я хочу подготовиться к этому… Карлос Кастанеда «Колесо времени» (книга последняя, 1998)

Из нашего мира — мира тоналя, мира ограниченного и искаженного человеческого восприятия — в неопределимую бесконечность удалился Карлос Кастанеда. Тридцать лет, каждый год мы ждали его изумительных книг. Мы ждали его откровений, намеков, сомнений и открытий, и каждая его книга становилась вехой, отметиной на пути в Неведомое, — а мы по мере своих сил продвигались вслед за ним, испытывая ужас и восхищение, вспоминая давно позабытые чудеса и поражаясь причудливым пейзажам магической Реальности. Многие, услышав имя Кастанеды, хмыкают и пожимают плечами: лжеученый, мистификатор, мифотворец — не правда ли, именно так называли и продолжают называть его по сей день? Да, Карлос в своих книгах рассказывал сказки. Во-первых, он не мог не рассказывать «сказки», поскольку обращался к описанию опыта, чуждого безнадежному большинству людей. Во-вторых, он никогда не давал в своих «полевых заметках» фактический материал: играл характерами, ситуациями, антуражем, заметал следы — именно так, как его учил сам Хуан Матус. И все же Кастанеда реалистичен, как никакой другой писатель: ведь он рассказывает нам о Реальности — странной и могущественной, бесконечной и безразличной. Человек в этой Реальности — существо незначительное, и удел его более чем скромен. Грандиозные энергетические потоки, которые оказываются доступны восприятию мага, часто дают ему иллюзорное ощущение собственной значимости, даже величия. Кастанеде удалось избежать подстерегающей всех успешных оккультистов мании величия. Вряд ли его можно

обвинить в гордыне: ни сект, ни церквей, ни Международных Братств он не создавал, да и вообще к теократическим порядкам был равнодушен. С другой стороны — не впадал в фанатический аскетизм и не отказывался от финансового благополучия. Этот человек дал нам ключ к познанию Реальности. Он сильно и убедительно показал, что Реальность ускользает, как только мы наклеиваем на нее ярлык, присваиваем ей понятие, навязываем смысл. Карлос и сам попытался стать частью этой подлинной, вечно ускользающей, неопределимой Реальности — своею жизнью он попробовал хоть в какой-то мере уподобиться Силе, о которой рассказал столько «сказок» миллионам людей; хотя большая их часть просто развлекалась за его счет; другая настойчиво обвиняла его в шарлатанстве, упражнялась в скепсисе, полагая себя рационалистами и подлинными интеллектуалами; третья — негодовала и находила в учении Кастанеды происки Антихриста. А ведь достаточно взглянуть на ушедшего в бесконечность странника простым, неискусственным взглядом — и поневоле удивишься: как мало личного оставил он за последние три десятилетия! Причудливый узор Силы: словно сама Реальность решила прорваться сквозь барьер восприятия и сделала это безыскусно, непосредственно, лаконично, поскольку как таковая не нуждается ни в литературном изяществе, ни в эстетстве любого рода. Ничто в жизни последнего нагваля не оставляет впечатления биографии — разве только годы, проведенные в Калифорнийском университете. Его поступки не поддаются однозначным оценкам. Даже история с брошенной дочерью, которую так любили смаковать представители желтой прессы и злобствующие критики, совершенно непонятна. Пытаясь хоть как-то проследить за поведением единственного в своем роде антрополога, начиная со знаменательного 1960 года, когда он познакомился с доном Хуаном, мы словно наблюдаем за человеком, движущимся в жизни на ощупь — Карлос как бы прислушивается к чему-то нам недоступному и стремится правильно ответить на беззвучный зов. В целом это выглядит довольно странно, но ясно одно: этот человек, зная, что невольно оказался в центре внимания многочисленной и разношерстной публики, не старался, подобно прочим, создать захватывающий имидж. Кастанеда не боялся быть смешным, противоречивым, показаться невежественным, что может позволить себе только человек, действительно свободный. Он мог быть непунктуальным, безответственным, он сочинял о себе массу неправдоподобных историй и делал

это настолько непринужденно, что, очевидно, совсем не боялся разоблачений. Можно считать это обычным легкомыслием, даже безнравственностью и асоциальностью — но ведь свобода порою выглядит именно так. Реальности нет никакого дела до того, насколько ее проявления соответствуют нашему представлению о социальном престиже. Кастанеда подарил нам шанс, и мы должны быть бесконечно благодарны ему за это. Если он действительно был последним нагвалем старого цикла, то ему, безусловно, суждено было стать первым нагвалем нового цикла. Мир после Кастанеды никогда уже не станет таким, каким был до него. Благодаря его книгам мы узнали, что вовсе не заперты в тюрьме собственного сознания, но это открытие далеко не всегда вызывает у человеческого существа эйфорию. Мы узнали, что вокруг — мириады миров и их только предстоит открыть, ощутить, осмыслить. Мы впервые с такою отчетливостью осознали, почему в обычном состоянии не способны вырваться из жесткого, фиксированного режима восприятия. Это не догадки и не красноречивые намеки в стиле дзэн, не индуистские метафизические головоломки, где количество терминов порою конкурирует с количеством сомнительных умозаключений, это даже не даосские притчи, где дух Реальности витает над пейзажами, увиденными в ярком и радостном солнечном свете человеческого сознания, наполненного самим существованием. Это ясная и вполне проверяемая модель — совокупность психоэнергетических закономерностей, которые любой добросовестный экспериментатор может подтвердить или опровергнуть. Благодаря учению дона Хуана вселенная, в которой мы живем, изменилась. Вполне возможно, кому-то она теперь покажется слишком большой и страшной, кому-то — возмутительно бесчеловечной. Но человек быстро находит себе новые утешения взамен утраченных. Конечно, знание дона Хуана предназначено, в первую очередь, для того, кто хочет быть вечным странником, для того, чья высшая ценность заключена в радости неограниченного восприятия. Но, как всякое истинное знание — знание, наделяющее Силой, — оно может стать орудием, способным привести к страданию, тьме, даже к катастрофе. Сегодня мы еще настолько не отдаем себе отчета в происшедшем, что даже всерьез обсуждаем вопрос, обладает ли вообще ценностью «Фантастическая» эпопея Карлоса Кастанеды.

Тысячи людей практически во всех странах мира, оторвавшись от завораживающих кастанедовских «сказок», нашли собственную тропинку в миры второго внимания. Как все первооткрыватели, они рискуют — иногда собственным здоровьем, а иногда и жизнью. И мне следовало бы призвать их к осторожности, осмотрительности, умеренности и т. д. и т. п. Но я не стану этого делать, и вовсе не потому, что легкомысленно отношусь к человеческим судьбам. Просто у нас больше нет лидера-нагваля, на которого можно взвалить заботы о нашем воспитании и обучении. Одно я знаю наверняка: осторожные люди никогда ничего не открывали. В этом мире — мире после Кастанеды — каждый пройдет оставшуюся часть пути сам. Карлос не поможет нам ни новыми книгами, ни магическими пассами, ни даже простой радостью от того, что мы живем с ним на одной планете. Быть может, свободное восприятие «одинокой птицы» блуждает сейчас в невообразимых просторах нагуаля. Но не исключено, что Кастанеда все еще рядом: ведь он так долго беседовал с нами в своих книгах. Десятки лет он делился с нами своим вниманием, силой и любовью. Мы живем после Кастанеды, но уже никогда не будем жить без него.

НАГУАЛИЗМ КАРЛОСА КАСТАНЕДЫ И ТРАНСФОРМАЦИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ВИДА (Вместо введения)

С той самой поры, когда человек осознал себя и утвердил в собственном воображении природу, вид и характер своего существа, выделил и закрепил в мыслительном пространстве человеческую форму (тем самым декларировав не только свою уникальность, но и свою ограниченность), он не перестает грезить о трансмутации. Нас не оставляет желание измениться, найти в себе и развить способность к превращению в Иное — наша монотонность разочаровывает и затягивает в себя, непреходящий круговорот жизни и смерти словно бы томится и ждет перехода в новое качество, питая извечные сны и фантазии человеческого рода. Мы ищем возможности трансмутации повсюду; мы желаем убедиться, что стабильность и ограниченность вида (структуры, формы, элемента) неабсолютны, и, добиваясь целенаправленного превращения вещей в окружающем нас мире, почти бессознательно возбуждаем в себе надежду на грядущую трансформацию собственного существа, чья неповоротливость и косность так сильно противоречит подвижности чувств, пластике мысли, эфирным ветрам свободного духа. Оборотничество, «внутренняя алхимия» даосов, ожидания нисходящего Духа, йогические эксперименты — все это отголоски, отражения, проекции единственной жажды качественно нового бытия. Трансмутация и пресуществление всегда входили в ряд центральных мифологем человеческого сознания. Даже не обращая специального внимания на фундаментальное противоречие своей природы, мы подсознательно ощущаем какую-то неправильность, дисгармоничность или незавершенность положения дел. По сути, вся история религии и философии (всегда представлявшая собой наиболее емкий и ценный пласт культурного развития, хотя мы по-

рою склонны забывать об этом) является извечным поиском иного бытия — более яркого, более совершенного и свободного. Именно для утверждения возможности иного бытия создавались мифы, доктрины, метафизические теории, оккультные дисциплины. Самой древней и, пожалуй, самой дерзкой формой поиска в этом направлении была магия. Воплощая собой аморфное и как бы «безумное» видение мира, движение на ощупь в путанице снов, фантазий, призрачных отношений и символических действий, магия не только рисовала удивительную вселенную, где человек оказывался подлинно космическим существом с таинственной судьбой и масштабными возможностями действия, — она вызывала к жизни глубинные откровения, необъяснимые феномены и процессы, которые поддерживали ее туманное мировоззрение на протяжении тысячелетий вопреки растущему холоду рационализма. Таким образом, религия, идеалистическая философия и оккультизм, превратившись в отдельные течения мысли, хранили и по сей день хранят неувядающую мечту человечества о подлинной трансформации — победе над смертью, над немощью и ограниченностью, над пространством и временем, над беспощадными законами физического бытия. Есть ли у этой мечты реальное основание, та опора, которая может дать надежду трезвому и последовательному уму, а не просто будоражить воображение поэта и утешать бесчисленных страдальцев несбыточными миражами? На первый взгляд, все здесь зыбко и неопределенно. Повсюду мы встречаемся с неким пределом, за которым остаются лишь загадочные словеса,метафоры, намеки и обещания. Религия провозглашает всесилие веры — стоит перешагнуть порог смерти, и вы убедитесь в ее подлинности. Философия, погруженная в мир умственных идей, конструирует головокружительные модели из собственных символов, законов и категорий — она силится привязать свои интеллектуальные фантазмы к Реальности и тем не менее всегда остается где-то вдали, за пределами опыта и живого чувства, как бесплотное кружево малоубедительных формул. Практический мистицизм на их фоне, конечно, выигрывает: он предлагает непосредственно испытать проблески иного бытия и иного сознания. Но куда заводит нас этот чарующий блеск, если обещанная трансформация опять лежит «по ту сторону» бытия и никак не доступна нормальному опыту? Ведь по эту сторону мы сталкиваемся только со странными помрачениями чувств и блаженной неподвиж-

ностью в непостижимом свете, восприятие которого может оказаться всего лишь результатом психического расстройства. В процессе эксперимента мы, конечно, встречались со множеством интригующих явлений, которые указывали на реальное расширение наших способностей и изменение характера нашего функционирования; но почему вся эта сосредоточенная работа непременно завершается бессильным окоченевшим трупом, и мы хороним — великого учителя дзэн, прославленного медитатора, мага или духовидца, хороним Будду, Магомета, Рамакришну? Невольно возникает ощущение, что человек никак не может ухватить какой-то лежащий на поверхности закон. Или действительно все бесполезно, в чем нас так настойчиво убеждают рационалисты? Цель моей книги — показать, что реальный путь трансформации возможен, что все принципиальные преграды могут быть преодолены, а природа человека — совсем не то, что до сих пор представлялось нашему односторонне развитому интеллекту. Все эти новые понятия, представления и закономерности, которыми наполнено данное умственное пространство, — своего рода набросок к картине мира, где САмые разнородные психические феномены находят свое место, где бытие и сознание пребывают в непривычных для нас отношениях, где вселенная — бесконечно шире любой религиозной или научной модели. Нам предстоит рассмотреть и разрешить целый круг вопросов в рамках предложенной парадигмы: тенденции духовного поиска на протяжении исторического времени, причины заблуждений и неудач оккультизма, современное состояние эзотерических учений, кризис технологического общества. Концепция Реальности и устройства человека как энергетической формы — отдельная тема. Сущность магии и мисстических психотехник приобретает новое и исключительно важное значение. Психоэнергетический процесс, который оказывается сердцевиной всякого магического действа, вполне доступен исследованию, как и эффекты, которые он вызывает. Радикальная трансформация энергетической формы человека — заключительный этап в этом ряду, если соблюдены все необходимые на пути условия. Магические способности вполне могут претендовать на реальность и обретают свое законное место в энергетической феерии окружающего нас мироздания.

Технологический аспект, безусловно, является самым важным. Практическая дисциплина будет рассматриваться подробно, как и способы верификации получаемых результатов. Повсюду нас будут сопровождать образы и идеи дона Хуана Матуса, подарившего важнейшие ключи к разгадке бытия человека и мира. Именно дон Хуан — учитель всемирно известного оккультиста и антрополога Карлоса Кастанеды — привел нас в мир трансформации, бессмертия и свободы. Тем, кто внимательно читал книги Карлоса Кастанеды, многие идеи покажутся знакомыми и понятными. И наоборот — без основательного анализа дон-хуановского учения вряд ли возможно полноценно воспринять и осознать написанное здесь. Моя предыдущая книга («Тайна Карлоса Кастанеды», 1995) имела целью систематизировать и сложить в последовательном (с методологической точки зрения) описании весь комплекс теоретического и практического знания, распределенный в произведениях самого Кастанеды неравномерно и, скорее, в художественно-публицистической манере. О причинах такого подхода я уже говорил в упомянутой работе: во-первых, до последней книги Кастанеда настойчиво держится позиции ученика, а не учителя, и во-вторых, его совсем не привлекает идея создания мистической школы с четкой доктриной, инструкторами и учениками. Как признавался сам Кастанеда, его литературное творчество — скорее выражение признательности и глубокой любви к учителю-магу, перевернувшему всю его жизнь. Желающим ознакомиться более подробно с тем философским и психологическим изяществом, что лежит в основе пути толтеков, я рекомендую собственную книгу, указанную выше, так как большинство иных источников либо не излагают материал в необходимом объеме, либо часто не удовлетворительны с методологической точки зрения. Обратимся к центральным идеям дон-хуановского мировоззрения, основным понятиям и методам, на которые нам придется постоянно ссылаться. Важнейший термин кастанедовского учения, впервые сформулированный Карлосом в его четвертом произведении «Tales of Power» и с тех пор не исчезающий со страниц этого мистического «эпоса», — нагуаль. Слово это имеет долгую историю в языке индейцев Месоамерики и всегда связывалось с колдовством и магическими превращенииями; однако Кастанеда сообщил нам о содержании данного термина нечто настолько важное с точки зрения высокой философии, методо-

логии и практики мистицизма, что мы с полным правом могли бы назвать все дон-хуановское учение «нагуализмом». Именно от Кастанеды мы узнаем об истинной паре двух фундаментальных понятий — тоналя и нагуаля, в которую укладывается весь наш таинственный мир, включая и самого человека — существо не менее загадочное, чем самые удаленные и странные уголки вселенной. На первый взгляд, разъяснение тоналя и нагуаля может показаться чересчур абстрактным и совсем не практичным умствованием. Особенно если учесть многократно подчеркиваемую известным критиком кастанедовских работ Ричардом де Миллем связь этих понятий с достижениями новейшей философии — экзистенциализмом, феноменологией и, конечно же, этнометодологией, тем более что возникла эта школа в стенах того же Калифорнийского университета и в конце 60-х — начале 70-х претендовала на самый модный метод интеллектуального исследования чуждых европейцу культур. (Здесь де Милль подозревает Кастанеду в своего рода угодничестве: так Карлос мог заручиться поддержкой влиятельных интеллектуалов — создателей этнометодологии, которым как раз в ту пору было необходимо серьезное исследование, основанное на их научных предпосылках.) Мы не отрицаем, что этнометодология сыграла значительную роль в становлении начинающего антрополога Кастанеды, и все же вряд ли мэтр этой дисциплины Гарфинкель одобрил личностные трансформации Карлоса, которые явно дают о себе знать уже в третьей его книге. «Путешествие в Икстлан» окончательно разорвало отношения Кастанеды с серьезной наукой антропологией. Де Милль решительно не хочет замечать того, что Кастанеда больше не антрополог, а метафизика и метапсихология, излагаемые в последующих томах, — мистика высшей пробы, обогащенная современным терминологическим аппаратом. Честолюбие ученого, профессорская карьера — все это оставлено во имя бесконечного изумления духовного искателя. Карлос давно покинул свою касту и превратил свое знание в объект, не подлежащий научной критике. Этнометодология послужила ему лишь начальным импульсом к самому удивительному исследованию. С помощью этой методики Кастанеда проложил путь к пониманию традиции дона Хуана, что дало ему ключ к познанию мира, убедило в достижимости бессмертия и свободы. Современная психология восприятия располагает достаточным экспериментальным материалом, доказывающим, что дистанция между перцептивным образом мира и внешней реальностью неизмеримо

больше, чем представляет себе обыденное человеческое сознание. Я уже рассматривал этот вопрос подробно в книге «Тайна Карлоса Кастанеды» и тем не менее неизбежно буду возвращаться к нему еще. Пока же следует лишь подчеркнуть, что деятельность нашего перцептивного аппарата приводит к возникновению крайне ограниченного и искаженного образа мира. Этот образ мы вполне автоматически принимаем за саму Реальность, существующую вне нас, хотя на самом деле стоит говорить о двух принципиально различных предметах — «описании мира», опирающемся на человеческую перцепцию, и реальном мире, находящемся за пределами нашего восприятия и помимо него. О последнем мы ничего не знаем, и это особенно важно понять в самом начале наших рассуждений. Тоналем в дон-хуановском учении именуется, с одной стороны, «описание» (перцептивный образ) мира, с другой — тот сложный внутренний механизм человека, что создает «описание мира» и поддерживает его. Для субъекта восприятия, по словам дона Хуана, «никакого мира в широком смысле не существует, а есть только описание мира, которое мы научились визуализировать и принимать как само собой разумеющееся». Как механизм, генерирующий интерпретационные схемы восприятия, тональ невероятно продуктивен, что заставляет магов даже называть его «творцом мира». В дальнейшем, говоря о тонале, я намерен использовать более привычные и более конкретные для европейской науки термины. Для ученых это емкое индейское слово содержит в себе по крайней мере три понятия: 1) перцептивный аппарат, включающий в себя всю совокупность процессов обработки поступающего сенсорного сигнала; 2) перцептивную матрицу, именуемую у Кастанеды также «глазами тоналя» или «инвентаризационным списком», т. е. интерпретационную модель, сформированную человеком в процессе научения и воспитания; 3) перцептивный образ мира, т. е. всю картину воспринимаемого пространства, состоящую из существующих в матрице элементов, структурированную и ограниченную перцептивным аппаратом и перцептивной матрицей. Определив таким образом, что подразумевается под первым членом истинной пары в толтекской терминологии, легко угадать содержание второго члена, уже упомянутого выше. Нагуаль — это, прежде всего, реальность вне интерпретации, вне восприятия, Реальность, какова она есть на самом деле. Везде, где пойдет речь об этой абсолютной и

непостижимой для нас Реальности, я буду обозначать ее в тексте, начиная слово с заглавной буквы. Если в качестве идеи нагуаль (Реальность) может быть принят и понят после некоторых размышлении, то вообразить нагуаль или описать его в принципе невозможно. Дон Хуан в разговоре с Кастанедой называет тональ «островом», а нагуаль — «безбрежным пространством, лежащим вокруг острова». Только так он может намекнуть ученику на истинное соотношение данных понятий. В остальном же слова бессильны. В конечном счете тайна Реальности, существующей вне человека и ограничений его восприятия, — не что иное, как Великий Предел, ключ к истокам всей реальной мощи человеческого рода, к осознанию и освоению мировой энергии, от которой зависит окончательная судьба каждого индивида и цивилизации вообще. Таким образом, значение нагуаля невозможно переоценить. Когда мы пытаемся помыслить эту невообразимую Реальность, ее непостижимость завораживает и одновременно влечет к себе, гипнотизирует и порождает самый дерзкий взлет нашей фантазии. С другой стороны, грандиозные масштабы и безусловное всемогущество бытия не могут не вызывать благоговейного ужаса и трепета в микроскопическом сознании отдельной личности. Все антропоморфные мифы о Боге-творце, властелине судеб и миров, берут свой исток в этом неописуемом величии. Какие только образы ни внушала сила подлинной Реальности вне нас! Господь Бог и Сатана, Брахман и Шуньята, Дао и Сат-Чит-Ананда, Ахурамазда и Ангра-Майнью, Шива и Шакти, Тонатиу и Тескатлипока, Логос и Абсолют — множество имен, символов, понятий служили и служат человечеству с целью обозначить, опредметить, описать неописуемый корень всех вещей и явлений. Не столь уж часто мы отдаем себе отчет в бесплодности подобных усилий — они могут быть прекрасны и даже совершенны в сфере человеческой мысли, в пространстве искусства и воображения, но остаются принципиально чуждыми объекту своего вдохновения. Дон Хуан с удивительной для оккультизма последовательностью отделяет воспринимаемое, мыслимое и называемое от подлинности не-человеческого бытия. На первый взгляд, его подход словно бы укрепляет и делает еще более безысходной позицию разочарованного агностика, воздвигает непреодолимую стену между субъектом познания и источником перцептивного опыта, делая нас бессильными, слепыми, беспомощными. Однако дело обстоит прямо противоположным образом, и в этом —

один из фундаментальных парадоксов дон-хуановского метода. «Нагуаль там, где обитает сила», — говорит он. Ибо в реальности наше бессилие и отчужденность от подлинного бытия начинается как раз вместе с попытками нарисовать мифологическую картинку или метафизическую модель. Придумав слово, схему, концепцию, мы с поразительным легковерием отождествляем «луну и указующий на нее палец» (согласно яркой аллегории мастеров дзэн). Все наши потуги добраться до Сат-Чит-Ананды, «пробудить» Шакти и слиться с Абсолютом — не более чем затейливые игры с «пальцем» и малоэффективные дискуссии по поводу его устройства. Необходимы настоящее бесстрашие и высокая отрешенность, чтобы признаться в том, что у нас нет ровным счетом никаких оснований приписывать Реальности даже самые абстрактные и самые высокодуховные качества. Играя с описаниями (религиозными, философскими, мистикопоэтическими), мы всецело принадлежим тоналю, который, как было сказано, ничего не творит и ничего в Реальности не изменяет. Та подлинная сила, что движет явлениями внешнего мира и питает человеческое существо, остается в непроглядном и напрочь позабытом царстве; наша связь с нею утрачена, чувствование замутнено, а внимание отвлечено умственными конструкциями и придуманными надеждами. И только возвращение к живому чувству Реальности — без языка, без мышления, без эгоистических галлюцинаций на тему «спасения» или «пробуждения» — дает нам шанс коснуться самой энергии бытия, той единственной энергии, что действительно творит, управляет, трансформирует. Вот почему осознание «истинной пары» тоналя и нагуаля открывает возможность для магии в самом высоком смысле этого слова. Конечно, человек сам является одним из бесчисленных феноменов нагуаля. Его изначальная и сущностная природа неотделима от Реальности и целиком погружена во всеохватывающую сеть энергетических отношений, в океан породившей и питающей его силы. Можно сказать, что главной чертой существования человеческой формы является взаимопроникновение, т. е. непрестанный круговорот сил, ни в чем не знающий абсолютных границ, изолированных фрагментов, незыблемых отдельностей. Человек живет в нагуале — в тонале он только воспринимает, думает и говорит. Однако последний момент оказывается решающим, и в осознаваемом поле мы никогда не находим контакта с реальностью нагуаля. Эта парадоксальная ситуация получает свое отражение

в двойственности всей человеческой натуры. Дон Хуан, объясняя Кастанеде его разнообразные психические переживания, то и дело использует выражения типа «твой тональ испугался» или «твой нагуаль знает» и т. д. и т. п. Психология в свое время обнаружила, что объем ясно осознаваемых явлений и процессов в общем психическом пространстве составляет ничтожную долю. В результате этого открытия возникли и получили широкое распространение такие термины, как подсознательное, бессознательное и сверхсознательное. Ни один из этих терминов, конечно же, не отражает в полной мере присутствие нагуаля во внутреннем мире человека. Приравнять нагуаль, например, к бессознательному (как это сделал Д.Л.Вильямс, исследовавший творчество Кастанеды с позиций юнгианского анализа) — значит безосновательно сузить и исказить содержание дон-хуановского термина, по сути, лишить его философского значения и превратить в нечто, имеющее смысл лишь в пределах психических процессов индивидуума. Тем не менее бессознательное (впрочем, как и сознание) резонирует с нагуалем, и специфику подобного резонанса современная психология должна была бы описывать. Если же мы попытаемся разобраться, где наиболее беспрепятственно и непосредственно нагуаль манифестирует себя в человеке, то скорее всего обнаружим нелепость самой постановки вопроса. Ибо нагуаль не знает никакой «конкуренции»; он повсюду, и власть его абсолютна. Любой конфликт, любое противостояние здесь надуманны и иллюзорны. Тональ, который не имеет собственной, отдельной природы, способен только вуалировать феномены нагуаля, прятать их от ограниченного сознания нашей маленькой личности, чтобы обеспечить ее упорядоченное функционирование в очень узкой области, важной лишь для биологического выживания. Специфика выживания существ, наделенных интеллектом и организовавших социальные структуры, имеет, конечно, впечатляющие отличия по сравнению со способами выживания у неразумных форм, и все же это не меняет сущности процесса. Поэтому, когда дон Хуан говорит о нагуале как составной части человеческого существа, он подходит к делу совсем с иной точки зрения, очень далекой от психоанализа. Учитель подразумевает тот огромный энергетический объем нашей психофизической конституции и связанные с ним переживания, что не интерпретируются аппаратом восприятия, оставаясь вне сознания, т. е. для сознания не существующие. Подсознательное, бессознательное и сверхсознательное могут отражать те

или иные фрагменты этого грандиозного поля, но главный массив энергетики нагуаля относится, скорее, к тому, что мы привыкли называть просто телом. Поэтому дон Хуан часто говорит о неописуемом чувстве тела, о том, что именно через аморфные, почти неуловимые переживания организма в целом мы можем получить некое косвенное представление о жизни нагуаля внутри нас. Здесь уместно еще раз подчеркнуть, что важнейшая задача дон-хуановского учения (и не только в практической ее части, но с точки зрения самой философии нагуализма) — возвращение человека к утраченной целостности, подлинная реализация нашего вида как res integra, т. е. как целостной единицы, все содержание которой в равной степени доступно фундаментальному и присущему только человеку началу — сознанию. Впрочем, подобную целостность вряд ли можно назвать утраченной, ибо человек — существо рефлексирующее, наделенное интеллектом и произвольным вниманием, организованным в качестве инструмента анализа, — по-настоящему собственной целостностью никогда не владел. На том уровне сложности, что свойствен нашему виду, целостность поистине означает всемогущество и свободу. Мы редко задумываемся над тем, что все проблемы и ограничения человека в конечном счете обусловлены недоступностью той или иной области пространства (внутреннего или внешнего, физического или психического) для сознания — самого мощного фактора организации, модификации и контроля. Безусловно, мы должны рассматривать сознание как феномен энергетический; его природа и особенности его функционирования остаются во многом загадочными, но и здесь донхуановский подход может заметно приблизить нас к разрешению этой вековечной тайны. По крайней мере следует указать, что сознание, будучи особым образом сбалансированной энергосистемой, обладает способностью произвольно генерировать энергетические поля и потоки, наделяя их собственными качествами — склонностью к самоорганизации, самогармонизации и самокоррекции. Ничуть не преувеличивая, Можно утверждать, что все потенциальности человеческого рода заключены здесь. Таким образом, выражаясь языком дона Хуана, главным смыслом и Целью всех практических метаморфоз, которым подвергает себя маг в процессе развития, является соединение тоналя и нагуаля в монолитный организм, в нерасчленимую и совершенно прозрачную для осознания форму. Философский монизм, единственная из систем мышления,

пригодная для относительно адекватного отражения Реальности, у дона Хуана из мировоззренческого постулата превращается в практическую посылку, достигается и воплощается всеми техническими приемами, всей методологией и даже настроением магического праксиса. Любая дихотомия, приписываемая человеком Реальности, особенно дихотомия тела и духа, почитаемая почти всеми религиями человечества, с презрением отметается прочь, в царство галлюцинирующего тоналя. Говоря строго, у Кастанеды не было особой необходимости вводить термин «энергетическое тело», так как иным телом человек вообще не обладает. И все же, вслед за мэтром нагуализма, мы будем упоминать об энергетическом теле человека, имея в виду, однако, не составную часть существа (более «тонкую», чем физический организм, как обычно говорят оккультисты), а всю ту энергетическую ткань, из которой мы состоим, включая как самые «грубые», так и самые «эфирные» ее элементы. Конечно, такой пакет энергетических формаций и есть реальный человек — фигура куда более объемная, чем наш перцептивный образ себя самого в качестве двуногого млекопитающего с определенной физиологией и поведением. На практике осваивая толтекскую дисциплину, вы откроете целый океан возможностей, присущий вашему реальному телу, — по мере того как осознание будет проникать в него все глубже, ваша подлинная сила будет возрастать, что и является восхождением к Трансформации. Постижение, как видите, в Реальности всегда имеет двойственную направленность. Ничего нельзя со всей определенностью назвать внешним или внутренним: погружаясь в нетронутые сознанием энергетические пласты собственного организма, вы непременно столкнетесь с удаленными областями внешней природы, доступными для такого типа восприятия. Дон Хуан в своих разъяснениях описывал Кастанеде Реальность как бесконечную сеть, состоящую из бесчисленных энергетических нитей, или эманаций. Из эманаций строится воспринимаемое, пучки эманаций формируют в перцептивном аппарате образы, полосы эманаций — законченные картины миров. Но что самое важное: эманации, из которых состоит наше тело, те же, что и снаружи. По этим ниточкам движутся импульсы, несущие информацию, не имеющую никакого отношения к нашему представлению о пространстве. Только внимание субъекта собирает и вычленяет образы, наделенные пространственно-временным смыслом.

Что же в таком случае мы можем сказать о Реальности, о нагуале? По представлениям толтекских магов, здесь нельзя говорить ни о пространстве, ни о времени; протяженность присутствует здесь совершенно неописуемым образом, вещество — всего лишь импульс, а масса измеряется энергией импульса. Отдельные объекты оказываются фикцией, порожденной нашим восприятием, — это некие «стоячие волны», по которым непрерывно катится энергия мироздания; они не только «прозрачны» для энергетических движений (а значит, и для психических процессов), но и всесторонне связаны с любыми, самыми далекими объектами вселенной. Практически все качества и характеристики, приписываемые нами Реальности, существуют лишь в нашем воображении. Единственное, что можно сказать о Реальности наверняка, — она способна оказывать воздействие на наши органы чувств. Следовательно, нагуаль — это энергия. Ее организация выше всякого постижения хотя бы потому, что постигающий субъект всегда обладает только одной точкой зрения, одним центром восприятия, и любой его опыт по сути фрагментарен. Здесь следует сказать еще об одном фундаментальном понятии донхуановского учения — о том важнейшем инструменте, который превращает энергетическое поле вселенной в привычную для нас картинку, где существуют формы, цвет, звук, вкус или запах. Дон Хуан называет его точкой сборки. Об этом предмете в книге будет сказано немало, здесь же я хочу процитировать Кастанеду, который лаконично и стройно описал функцию точки сборки в сложном контексте энергетической Реальности нагуаля: 1. Вселенная является бесконечным скоплением энергетических полей, похожих на нити света. 2. Эти энергетические поля, называемые эманациями Орла, излучаются из источника непостижимых размеров, метафорически называемого Орлом. 3. Человеческие существа также состоят из несчетного количества таких же нитеподобных энергетических полей. Эти эманации Орла образуют скопления, которые проявляются как шары света размером с человеческое тело с руками, выступающими по бокам, и подобные гигантским светящимся яйцам.

4. Только небольшая группа энергетических полей внутри этого светящегося шара освещена точкой интенсивной яркости, расположенной на поверхности шара. 5. Восприятие имеет место, когда энергетические поля из этой небольшой группы, непосредственно окружающие точку яркого сияния, распространяют свой свет и освещают идентичные энергетические поля вне шара. Поскольку воспринимаются только те поля, которые озарены точкой яркого сияния, эта точка называется «точкой, где собирается восприятие», или просто «точкой сборки». (Power of Silence) Как видите, ограниченность нашего восприятия имеет еще более глубокие причины, чем те, о которых уже было сказано. Человек не только искажает воспринимаемые сигналы, используя интерпретационный механизм тоналя, — человек изначально ограничен некоторым объемом энергетических полей, к которым имеет доступ его точка сборки. Попробуйте представить, что в этом объеме сосредоточено все кажущееся разнообразие нашего сенсорного опыта, только этим диапазоном оперирует наше сознание, отягощенное к тому же чудовищным грузом иллюзорных понятий, шаблонов, схем и описаний! Здесь заключен весь наш мир, доступный психике нормального человека, а значит, и вся наука, рационализм и объективизм разума. Наличие механизма, в определенном порядке собирающего восприятие энергии в целостную для субъекта картину, предполагает принципиальный подход к восприятию как к процессу энергетического взаимодействия с внешними полями, а внимательное изучение психофизиологических изменений, которые наблюдаются у мистиковпрактиков, наводит на размышления о том, что именно режим и качество восприятия определяют в целом функционирование человеческой системы. Этот вывод, не требующий, казалось бы, особого мыслительного усилия, на протяжении веков был совсем неочевидным, вуалировался мифологическими и метафизическими доктринами антропоморфного толка. Само восприятие в общем контексте оккультной практики всегда представлялось вторичным продуктом или последствием неких неописуемых изменений внутри духовного организма, которые часто объявлялись результатом приближения или слияния субъекта с Абсолютом, Высшим бытием, Богом и т. п.

Ситуация, таким образом, в сознании мистика имела перевернутый вид: адепт «открывался» воздействию внешней Силы, следуя практическим рекомендациям, исходящим из определенного (всегда в той или иной мере антропоморфного) представления о природе и предназначении этой Силы, якобы испытывал некую трансформацию своего существа в виде «нисхождения» Божества, «откровения», данного Его милостью, и таким образом обретал измененное восприятие, безусловно свидетельствующее о восхождении искателя в трансцендентный мир истинных сущностей. Разумеется, содержание видений при таком подходе оказывалось важнейшим предметом изучения. Ортодоксальному мистику и в голову не приходило исследовать сам процесс восприятия со всеми присущими ему ограничениями и искажениями, поскольку изначально предполагалось, что в этом состоянии он прорывается к высшим планам бытия, где восприятие бесконечно более совершенно, чем у обычного человека с профаническим сознаниием. Укоренившаяся идея, будто восприятие — это пассивный процесс отражения, лишь допускающий психику субъекта к определенным областям Реальности, сам по себе ничего не изменяющий, а только свидетельствующий изменения, распространилась на абсолютно все феномены мистической практики. Дон-хуановская концепция точки сборки связывает любые явления измененного восприятия с перемещением этого центра внутри энергетического тела человека или движением его вовне, за границами человеческой формы. Прежде всего важно понять, что речь идет не просто об изменении точки зрения или фокусировки внимания, а о перемещении энергетической активности из одной области нашего существа в другую. Поля нашего организма, прежде инертные и неспособные к активному резонансу с внешней энергией, консервирующие возникший когда-то дисбаланс или напряжение, вдруг оказываются вовлеченными в сферу действия точки сборки, что уже является началом их трансформации. Если мы вспомним об удивительной энергетике сознания (в нашем случае неразрывно связанного с восприятием), то поймем, что всякий сдвиг или движение точки сборки производит существенное изменение в характере энергообмена нашего тела с внешней средой. Что же касается качества восприятия в измененной позиции перцептивного центра (т. е. полноты, связности, яркости, отчетливости, уп-

равляемости и т. п.), то оно оказывается мерилом и критерием интенсивности энергетических процессов в прежде дремавших областях, показателем степени вовлеченности данных полевых структур в новый режим энергообмена. Теперь мы можем сказать, что все психотехнические приемы, ритуалы и аскетические упражнения, известные в религиозных или мистических системах, были успешными лишь в том случае, когда приводили к сдвигу точки сборки, независимо от того, делалось это целенаправленно или непреднамеренно. По-видимому, все реальные трансформационные изменения, наблюдавшиеся мистиками и магами (начиная со стигматов у христиан и заканчивая ясновидением, левитацией и телекинезом), обязаны своим появлением именно перемещению перцептивного центра в энергетическом теле практикующего. Однако непонимание сути происходящих явлений препятствовало и по-прежнему препятствует полноценному использованию измененных режимов восприятия, что, разумеется, делает невозможными высшие эффекты трансформации, оставляя любое достижение незавершенным и фрагментарным. Идеологические и метафизические предрассудки, о которых мы еще будем говорить, во многих случаях приводят либо к ложной интерпретации измененного восприятия, либо к отрицанию его ценности вообще. В дон-хуановском учении, как вы могли заметить, содержание видений не имеет большого значения. Будучи знанием прагматическим и во многом позитивистским по духу, дисциплина дона Хуана сосредоточена на изучении ключевого процесса восприятия — внимания. То, что именно внимание является основным инструментом, контролирующим восприятие, давно известно психологической науке. В толтекской магии этот психический феномен рассматривается как центральный. Специфика внимания определяет три энергетических уровня существования человека. Они так и называются: первое, второе и третье внимание. Первое внимание присуще субъекту в обычном восприятии, т. е. при нормальном положении точки сборки. Второе внимание включается, когда точка сборки покидает свою привычную позицию и мы начинаем строить связное восприятие недоступных ранее областей Реальности. Этот вид внимания должен совершенствоваться в течение дли-

тельного времени, что сопровождается многочисленными и разнообразными перемещениями точки сборки, последовательным повышением качества восприятия в каждом открывающемся сенсорном поле. Результатом этой работы становится достижение третьего внимания. О нем сложно говорить, поскольку здесь происходит радикальная трансформация всех психофизиологических процессов. С энергетической точки зрения, на этом этапе активизация полевых структур резонансными явлениями, присущими человеку только в крайне ограниченной зоне нахождения точки сборки, охватывает весь объем человеческой формы, и это полностью меняет функциональное состояние энергосистемы. Существо обретает бессмертие и свободу передвижения во всем диапазоне полевых структур вселенной. Одновременно оно оказывается за границей нормального восприятия, поскольку измененное до неузнаваемости энергетическое тело «разворачивает» свернутые в клубок волокна, чтобы двигаться в резонансе, с тою же скоростью и не встречая препятствий, в едином ритме с ритмом энергетических потоков, основная масса которых для обычного сознания недоступна. Значительная часть этой книги посвящена принципам и практическим методам достижения второго внимания, его развития и совершенствования. Мы будем также называть его измененным режимом восприятия (ИРВ). Надо сказать, что работа со вторым вниманием — занятие нелегкое и требующее долгого времени. Однако, как мне кажется, любой человек, соприкоснувшийся с этой загадочной и многообразной областью переживаний, признает, что его изучение — одна из самых волнующих и увлекательных работ, открывшихся нам. Здесь обитает само сердце магии, это — бесконечное приключение духа, непрестанная радость от все новых и новых постижений, вечное изумление и вечное чудо. Беспредельность мироздания воочию раскрывается перед нами, и всякий раз хочется повторять вслед за доном Хуаном: «Мир — это тайна. И то, что ты видишь перед собой в данный момент, — еще далеко не все, что здесь есть. В мире есть еще столько всего!..» Удивительную способность целенаправленно изменять режим собственного восприятия человек приобрел вместе с произвольным вниманием — даром концентрировать сознание на специально избранном объекте. Этим даром человек отличается от всех живых форм, известных нам в обычном диапазоне восприятия. Произвольность психичес-

ких процессов — результат длительной тренировки сознания, последовательного развития интеллекта и языка, т. е. формирования тоналя. Законы мироздания, как всегда, парадоксальны: чтобы заглянуть в нагуаль и освоить его энергетические возможности, мы сначала вынуждены сотворить тональ, развить его надлежащим образом, прочувствовать всю его ограниченность, тоску и страдание. Тональ, источник всей нашей неудовлетворенности, боли и бессилия, одновременно оказывается уникальным шансом достичь свободы и могущества нагуаля. Подобно тому, как в древнекитайской философии предельное проявление инь рождает ян, а предельное раскрытие ян неизбежно рождает инь. Даосы полагали, что бессмертие и свобода возникает в результате совершенной гармонии между двумя началами. По сути, дон-хуановское третье внимание как раз и есть такая гармония: тональ не противостоит нагуалю, не подавляет и не вытесняет его, а следует за ним, достигая предельной текучести, но не теряя при этом способности находить и оформлять порядок, строить связные миры в бесконечном волнении энергетических потоков нагуаля. В полном согласии с основным парадоксом дон-хуановского учения для того, чтобы приблизиться к нагуалю через второе внимание, мы должны подробно изучить и осознать механизм работы тоналя, его основные шаблоны и стереотипы, пружины, которые приводят его в действие, т. е. тот фундамент, на котором покоится великолепная конструкция нашего первого внимания. Дон Хуан рассматривает тональ как совокупность привычек восприятия, устроенную таким образом, чтобы вся психическая энергия личности расходовалась на поддержание и укрепление однажды избранного способа воспринимать. Первоначально такое устройство психического мира явилось, скорее всего, результатом биологической необходимости, оптимальным способом выживания данной энергетической формы в данной среде. Однако в процессе психологической эволюции механизм восприятия стал настолько ригидным, что уже не обеспечивает выживание вида, — более того, угрожает ему прогрессирующей патологией и даже самоуничтожением. Болезненную ригидность нашего сознания издавна связывают с чрезмерным развитием человеческого эго. Этим не вполне четким термином привыкли обозначать тяжкий груз амбиций, страхов, надежд и привязанностей, обусловленный осознанием своего отдельного «я» и следующим из него экзистенциальным конфликтом, в который вовлечено, по сути, все, что не есть «я». Эмоциональное напряжение, вызван-

ное конфликтом эго, часто бывает слишком болезненным и даже Невыносимым. Стремление избавиться от кошмара вечной озабоченности лежит в основе практически всех религиозно-этических систем. Самым крайним проявлением усталости и разочарования от жизни эго стал буддизм. Именно Будда впервые откровенно провозгласил, что всякая жизнь существа, наделенного эго, есть бесконечное страдание. Метапсихология буддизма и других духовных учений глубоко и тщательно рассмотрела механизмы эгоистического страдания. Интенсивный самоанализ и самонаблюдение раскрыли целый ряд психологических законов, спустя тысячелетия во многом подтвержденных европейской наукой, которая значительно позже проявила интерес к интроспекции. Нельзя не отметить, что в стремлении к освобождению человека от эго буддизм проявил наибольшую последовательность. В отличие от традиционных религий, где внутренний конфликт частично снимался за счет передачи груза ответственности Богу или иному высшему существу (что можно было бы назвать своего рода духовной ортопедией), буддизм довел технику «растворения» эго до логического конца. Постулируя иллюзорность «я», он признал высшим достижением абсолютное угасание интенций субъекта (нирвана) и слияние с бескачественной пустотой бытия (шуньята). Метафизика, как всегда, сыграла с человеком злую шутку: она отвлекла его от подлинной проблемы, связанной со спецификой восприятия, превратила совокупность субъективных отношений в независимый факт самого существования и сосредоточила все силы адепта на достижении не-бытия, т. е. устранения субъекта из субъектно-объектного поля переживания. Цель, невозможная без уничтожения самого центра восприятия. Таким образом, трансформация эго, понимаемого метафизически, завершалась полным «угасанием» субъекта вообще, проще говоря — смертью. На этом пути адепты, конечно же, встречаются с вдохновляющими переживаниями легкости, освобождения, просветленности и спонтанности чувств, поскольку буддистская психотехника, последовательно избавляя человека от напряжений, дает ему избыток психической энергии и уменьшает фиксированность точки сборки. Здесь же, как и в ряде других мистических дисциплин, часто возникают необходимые условия для начала работы с измененными режимами восприятия, однако настойчивая устремленность ортодоксального буддиста к полной остановке переживаний, к абсолютной чистоте восприятия «здесь» и «сейчас», препятствует свободному движению перцептивного центра, а

следовательно, блокирует доступ к сферам второго внимания. Таким образом, вместо энергетической трансформации буддист находит перцептивную неподвижность на фоне значительного расслабления аппарата эгоистического реагирования. Страдание в этом случае действительно исчезает; однако этой эмоциональной анестезией и завершаются все реальные достижения. С подобными примерами мы сталкиваемся в духовных практиках постоянно. Что же из этого следует? Человек действительно нуждается в радикальной трансформации эго. Правда, дон-хуановская традиция очень осторожно относится к словам, подозревая в языке источник всякой бесплодной метафизики, а потому толтекская магия старательно избегает лишних понятий. Поскольку эго на самом деле является комплексом привычных восприятий и реакций, то речь идет об изменении или устранении этих привычек, и не более того. Без трансформации эго никакое освоение второго внимания невозможно. У такого положения дел есть две серьезные причины. Во-первых, направленность внимания практически всегда обусловлена эгоистическими реакциями — чтобы изменить режим восприятия, необходимо изменить стереотипы реагирования, а это и есть трансформация эго. Во-вторых, привычки эгоистического реагирования (страх, злость, зависть, обида, надежда, жалость и т. п.) поглощают всю психическую энергию личности и способствуют жесткой фиксации восприятия в изначально существующем режиме. Преодоление эгоистических стереотипов реагирования — особая тема в традиции дона Хуана. Он называет эту практику безупречностью и связывает с ней все высшие достижения своей магии. Безупречность, как и всякая техника дон-хуановской магии, не имеет ничего общего с моральноэтическими догмами, поскольку понятия добра и зла принципиально чужды концепции нагуаля: они остаются исключительно тональными представлениями, т. е. для внешней Реальности не существующими. С точки зрения теории восприятия (составляющей, как видим, фундамент и главный источник методологии в толтекской магии), безупречность — это совокупность способов растождествления со сложившимся в индивидуальном тонале образе себя. С энергетической же точки зрения, фиксированный образ себя означает жесткую закрепленность существующей модели энергообмена, целиком направленного на обеспечение неподвижности точки сборки, или центра перцепции.

Последовательность дон-хуановской идеи наконец-то связывает воедино психотехническую практику с такими туманными понятиями, как стиль жизни, настроение или мировоззренческая установка. Из религиозно-мистической практики давно известно, что исключительно психологические, казалось бы, перемены в личности адепта могут вызывать непреднамеренные сдвиги в режиме восприятия без какихлибо специальных медитативных упражнений. Изредка подобные феномены имеют место и в обыденной жизни — когда, например, личностный кризис и сопутствующее ему эмоциональное перенапряжение рождают вдруг прилив отрешенности, смирения и покоя перед лицом судьбы. (Вспомните, ведь и Кастанеда «остановил мир» именно таким способом!) Эти сокровенные переживания, ничуть не связанные с религиозным, а тем более мистическим вдохновением, могут, к полному нашему изумлению, порождать всплески ясновидения или других парапсихологических способностей, экстериоризацию (т. е. «выход астрального тела», по терминологии традиционного оккультизма), раскрытие целительского дара и тому подобные вещи. Чаще всего изменения в психике, возникающие таким путем, быстро угасают, забываются, а потом истолковываются нами как странные сновидения или удивительные совпадения. Ну, а порой конечным итогом всех этих злоключений личности становится появление еще одного экстрасенса. Религиозное сознание склонно видеть в подобных историях доказательство божественной заинтересованности в судьбе страдающего человека. Дон-хуановская теория говорит о непреднамеренном достижении безупречности, результатом чего оказывается спонтанный сдвиг точки сборки. Кастанеда в своих книгах сообщает нам главные принципы, лежащие в основе безупречности. В других мистических учениях мы находим целый ряд схожих идей, однако нигде они не рассматриваются в непосредственной связи с изменением режима восприятия для достижения трансформации энергетического тела человека. Метафизическая подоплека психологических инструкций носит либо абстрактно-философский, либо морально-этический характер, что опять же уводит практикующего от реальных изменений в область мифологических фантазий или бесплодных умствований. Дон Хуан с предельным лаконизмом формулирует стереотипы (или сложные комплексы стереотипов) реагирования, в наибольшей степени препятствующие безупречности и фиксирующие положение точки сборки: 1) страх смерти,

2) чувство собственной важности, 3) чувство жалости к себе. Кроме того, мы найдем здесь множество частных инструкций и более подробное рассмотрение нюансов эгоистической психологии. Я буду детально рассматривать этот важнейший аспект магической практики, совершенно необходимый для реализации любых эффектов на пути постижения нагуаля. Не следует, однако, думать, что работа с измененными режимами восприятия начинается лишь после достижения адептом высокой степени безупречности. На деле оказывается, что эти два аспекта дисциплины осваиваются одновременно и, более того, существенным образом подстегивают друг друга. В то время как безупречность последовательно снижает фиксацию точки сборки, тем самым провоцируя сдвиги восприятия в сферу второго внимания, всякое проявление второго внимания подкрепляет безупречное настроение практикующего, предоставляя ему внутренние переживания, разрушающие убежденность в адекватности его реагирования и необходимости привычного образа себя. Многие идеи тоналя по поводу собственной личности теряют свою актуальность в измененном режиме восприятия. Убедительные подтверждения этой закономерности обнаруживают все экспериментаторы, работающие с необычными состояниями сознания, особенно те, кто изучает воздействие на психику человека больших психоделиков (ЛСД-25, мескалин, псилоцибин, ДМТ и пр.). Одним из первых обратил внимание на характерное изменение эмоционального участия субъекта при глубоком перцептивном сдвиге Олдос Хаксли (см. об этом в его известной книге «Врата восприятия»), я уже ссылался на его любопытные наблюдения. Они настолько недвусмысленно подтверждают связь между режимом восприятия и состоянием эгоистического реагирования, что стоит еще раз напомнить их читателю: «Зрительные впечатления в значительной степени усиливаются, глазу открывается та чистота восприятия, которая имелась в детстве, когда чувство не было еще автоматически подчинено идее. Интерес к пространственным отношениям снижается, а интерес ко времени падает почти до нуля». (Еще одно доказательство тому, что восприятие пространственно-временных отношений в картине мира является неотъемлемым компонентом психологии эго, а вовсе не чистым отражением объективного устройства Реальности, как часто полагают. — А.К.)

«Несмотря на то что интеллекту вреда не наносится, а восприятие становится намного совершеннее, воля претерпевает глубокие изменения в худшую сторону. Принявшие мескалин не видят смысла в каких-либо действиях и находят причины, в обычном состоянии побуждающие их к действиям и страданиям, глубоко неинтересными. Они не могут волноваться из-за этих причин, так как открывают более занимательные вещи, о которых стоит подумать». Вероятно, кому-то покажется, что отсутствие интереса к заботам вечно неудовлетворенного эго — всего лишь последствие наркотической эйфории, вызванной мескалиновым отравлением, однако те же эффекты наблюдают медитаторы, у которых сдвиг восприятия возникает за счет специальной концентрации внимания безо всякого участия химических агентов. Таким образом, можно считать несомненным, что работа перцептивного аппарата имеет своим продуктом не только интерпретацию пучков сенсорных сигналов, но и основное содержание эго-комплекса как совокупности отношений между субъектом и внешней средой. И то и другое, по дону Хуану, есть результат определенной позиции точки сборки. Если точка сборки меняет свое положение, метаморфозам подвергаются не только границы осознаваемого сенсорного поля, но и смыслы, оценки, отношения, реакции, жестко привязанные к описанию мира, сотворенному тоналем в привычном режиме восприятия. С другой стороны, одно только изменение перцепции не обеспечивает магу необходимую безупречность. Напротив, отсутствие эмоционального контроля, приходящего в процессе безупречной жизни, в измененном режиме восприятия может иметь катастрофические последствия. Интенсивность искажений, присущая первому вниманию, в состоянии второго внимания вырастает до такой степени, что внешний сигнал практически тонет в бурлящем океане галлюцинаций. К тому же такое положение очень близко к умопомешательству и нередко им заканчивается. Если же учесть, что в течение длительного периода практики экспериментатор просто не имеет убедительных критериев для определения адекватности своего восприятия реальным энергетическим структурам, попадающим в область его перцептивной активности, то положение исследователя поистине затруднительно. Что же предлагает дон-хуановская дисциплина для разрешения такой серьезной проблемы?

Толтекская магия избирает позицию, для оккультизма непривычную и более свойственную естествоиспытателям нового времени. Гносеологический тупик, в который нас заводит последовательная и объективная философия (тупик, ставший очевидным и вызвавший мучительный кризис науки в начале XX века), был осознан индейскими магами в процессе упорной работы с собственным восприятием. Наверное, они совершали множество попыток прорваться сквозь этот печальный заслон, обойти ограничения, положенные природой в основу всякого отдельного существа, прежде чем со смирением принять такую ситуацию бытия. Слишком хорошо зная все особенности перцептивных процессов, они не соблазнились красочными галлюцинациями или эйфорией от остановки восприятия. Дон-хуановские воины уже не могли наивно полагать, что экстатическое чувство слияния со вселенной в блистающем океане света есть реальное прикосновение к Абсолюту, высшему Божеству, или чему-то в этом роде. Впечатляющие перцептивные феномены, которые для большинства мистических учений являлись вершиной самореализации человека и окончательным постижением подлинного бытия, для видящего мага — лишь еще одна позиция точки сборки, к тому же далеко не лучшая. На самом деле признать, что абсолютная истина для человеческого восприятия недоступна, — только вначале трагедия; тщательно изучив ситуацию, мы открываем, что можем теперь направить всю энергию своего существа на реальные достижения и оставить в покое умственные идеалы, имеющие ценность только в нашем воображении. Крайне важно осознать, что мы способны манипулировать собственным восприятием и использовать его для энергетической трансформации нашей природы; в конечном счете, следуя такому пути, мы обретем бесконечные возможности по-разному контактировать с реальностью — то есть жизнь, предельно насыщенную познанием, где смерть более не является неизбежностью, где ничто не в состоянии прекратить движение перцептивного аппарата. Разве подобная свобода не есть достижение Абсолюта в том виде, каков он присущ субъекту, наделенному формой и центром перцепции? Однако чтобы прийти к окончательной свободе, не заблудиться в частностях и миражах, воин провозглашает для себя принцип «верить, не веря» — согласно известной формулировке дона Хуана. Это отношение является прямым результатом абсолютной перцептивной относительности, обнаруженной древними магами на практике. Воин «верит,

не веря», ибо вынужден постоянно сталкиваться с разнообразными феноменами восприятия, так или иначе работать с ними, реагировать на них, избегая в то же время считать их отражением подлинных энергетических структур внешней Реальности. Если маг, пребывая во втором внимании, встретится с чертом, он должен его перекрестить, прочитать любую молитву или плюнуть ему на хвост. Он может придумать собственные средства защиты, лишь бы они эффективно переключали внимание, тем самым блокируя нежелательные энергетические процессы, но поверить в то, что перед ним был реальный черт, который на самом деле боится крестного знамения или имени Иисуса, он просто не имеет права. Дон-хуановский воин смеется над играми своего тоналя, не забывая, впрочем, ни на секунду, что любая его ошибка может оказаться смертельной. Это и есть одно из практических последствий безупречности. На определенном этапе магу открывается видение (seeing). Это качественно новый режим перцепции, скачкообразное возрастание объема сенсорного поля, допускаемого перцептивным аппаратом к осознанию. Маг получает возможность воспринимать совершенно иную картину мира, где матрица тоналя почти не участвует: он видит энергетическую ткань внешней Реальности, потоки и структуры, организацию и качество окружающей его энергии. Только теперь он может судить, является ли данный перцептивный факт отражением внешнего воздействия или внутренней игры образов, порожденных им самим. Но чтобы добраться до видения, воин должен пройти долгий путь совершенствования своего второго внимания, а это возможно только при соблюдении вышеназванного принципа — «верить, не веря». Такая позиция обеспечивает должную дистанцию при работе с восприятием, эмоциональную невовлеченность субъекта в перцептивный процесс, создавая условия для формирования контроля над вниманием. Ученик неизбежно проходит через длительный период, когда любой факт восприятия в необычной позиции точки сборки, каким бы он ни был интригующим, должен рассматриваться как объект для упражнения внимания, и не более того. Следует забыть о захватывающем содержании видений и полностью отдаться суровой тренировке — следить за стабильностью восприятия, его последовательностью, яркостью, управляяемостью и т. п. Важно всегда помнить: никакой иерархии в позициях точки сборки не существует, все режимы перцепции в равной степени

ложны перед лицом нагуаля — фрагментарны, ограничены и включают в себя массу искажений. В соответствии с кастанедовскими отчетами и опытом мистических переживаний, накопленных в различных школах, бесконечный ряд режимов восприятия, относящихся к сфере второго внимания, можно разделить на три основных вида: 1) трэмпинг, 2) энтазм и 3) видение. Первые два встречаются в любом мистическом праксисе, третий характерен исключительно для дон-хуановской традиции. Термины трэмпинг и энтазм введены мною для лаконичного обозначения перцептивных явлений, требующих обычно многословного и утомительного описания. Трэмпинг (англ. tramping — блуждание, странствие) включает в себя массу позиций восприятия, в которых субъект имеет дело с более или менее связными образами, напоминающими нормальный режим перцепции и наделенными совокупностью признаков, соотносимых со знакомым типом описания мира. Иными словами, трэмпинг — это перемещение точки сборки в границах той области, где внимание может функционировать по модели тоналя, приспосабливая новые сенсорные поля к старым интерпретационным шаблонам. Конечно, при этом тональ максимально использует всю присущую ему гибкость, порождая иногда крайне странные образы. Примерами трэмпинга могут служить широко известные «путешествия в астрале», случаи ясновидения, когда субъект воспринимает образы, находящиеся за пределами достижимости для первого внимания, восприятие в режиме сновидения (контролируемой и осознанной перцепции во сне — эта техника особенно важна в дисциплине дона Хуана), посещения параллельных миров и т. п. Во всех случаях трэмпинга перцептивная модель сохраняет свои фундаментальные идеи (именно идеи, т к. они связаны с привычным способом осмысления восприятия): идею пространства и времени, дискретности и монолитности, организации и структуры, а также плотности, яркости, цвета, звука и т. п. Дон Хуан утверждает, что подобная модель восприятия может быть воспроизведена только в том случае, когда точка сборки находится в зоне «человеческой полосы» энергетических эманаций. За пределами «полосы» точка сборки вступает в контакт с полями, которые не поддаются организации тональным способом. Это означает, что перцепция теряет смысл и превращается в сплошной сенсорный «шум». Обычно подобные сдвиги точки сборки запоминаются как погружение в океан света, падение в «белый колодец» или нечто в таком же духе. Интенсивность и длительность сдвига обусловливает

степень блокировки тонального механизма. Когда тональ уходит в «анабиоз» достаточно глубоко, возникает непередаваемое чувство слияния с бытием, со всей беспредельностью мира, так как именно тональ производит переживание отдельности, изолированности энергетической формы от окружающего ее поля. Йоги называют это состояние самадхи, ведантисты — Сат-Чит-Ананда, буддисты — нирваной. Я буду использовать термин энтазм, подразумевая поглощенность субъекта особым переживанием, в котором перцептивный образ не собирается, в результате чего бодрствующее сознание свидетельствует только сам факт бытия как бы в «чистом» виде и испытывает аморфное чувство неописуемого единения с ним. Конечно, энтазм как «поглощенность бытием» в значительной степени является иллюзией, субъективным психическим феноменом. В Реальности ему соответствует резонирование энергетической формы человека с определенным объемом полей, характеристики которых не соответствуют возможностям нашего интерпретационного механизма. Энтазм производит ряд эффектов, особенно в сфере психологической конституции индивида, — что и фиксируется в описаниях мистиков, религиозных подвижников, духовных искателей. Однако для энергетической трансформации человеческого существа достижение этого состояния значит очень мало, разве что указывая на некоторое увеличение подвижности перцептивного центра. Если же энтазм культивируется сознательно, как это принято во многих мистических школах, то его фиксация начинает тормозить процессы изменения в энергетическом теле, в конце концов останавливая их совершенно. Что же касается видения, то оно приходит к магу в результате длительных упражнений с трэмпингом. Видение не имеет ничего общего с экстрасенсорными способностями — с энергетической точки зрения, это резкое возрастание количества эманаций, структурируемых для восприятия. Это своего рода взрыв, всплеск точки сборки, ее экспансия на значительную площадь энергетического тела. Благодаря этому воин начинает видеть реальные структуры, созданные из энергии бытия. Тональ при этом, скорее всего, заменяется другими, более масштабными структурами интерпретации. Дальнейший трэмпинг расширяет возможности видения и подготавливает почву для третьего внимания, включение которого завершает «земной» путь мага и превращает его в космическое существо, чей дом — беспредельность.

Осталось лишь упомянуть о самом загадочном в дон-хуановском учении — о намерении. Ведь всякий сдвиг точки сборки — это не только следствие упорных тренировок, но и результат намерения. Мы вступаем в область, где пока еще нет ответов. Дон Хуан говорит, что эманации Орла наделены осознанием, а весь мир — своим безличным осознанием, которому до нас нет никакого дела. Правда, настоящий маг может чувствовать намерение и с его помощью осуществлять магические акты. Однако с философской точки зрения и здесь нет ничего противоречивого. Если не путать осознание с интеллектом, а намерение — с целеустремленностью, то можно догадаться, что речь идет об особом роде чувствования, присущем энергии бытия. В человеке это всеобщее качество выразилось весьма характерным образом, а поскольку других выражений сенситивности мы не знаем, то склонны всегда связывать ее с биологической стихией и разумом. Многие согласны с тем, что Земля, обладая энергетической оболочкой, вполне может быть живым существом. Личное намерение мага, слившись с намерением Земли, обретает действительно космическую интенсивность. Иллюзия нашей отдельности, которая блокирует резонансные процессы, ведущие к трансформации, должна исчезнуть. Вся беспредельная Вселенная вступает в энергетический союз со всей целостностью человека — и тогда происходит чудо. Каждый раз, когда вдруг возникает эта неописуемая гармония между человеком и миром, случается маленькое чудо. Тот, кто нашел гармонию со вселенной, может по праву называться магом. Дон-хуановский подход позволил мне сформулировать синтетический метод «трансформации энергетического тела», о котором еще предстоит написать. Он дает возможность быстрее достичь целей, провозглашенных доном Хуаном: пробуждения второго внимания, его последовательного совершенствования и перехода к третьему вниманию, где нас ждет Неведомое и Непостижимое.

ЧАСТЬ 1. ДОЛГИЙ ПУТЬ МАГОВ (История человеческого осознания)

Пока речь идет о высочайшем, об истинной природе бытия, нет ни будд, ни демонов. Тот, кто освободился от страха и надежды, от зла и добродетели, поймет несубстанциональную беспочвенную природу заблуждения. Миларепа

ГЛАВА 1. ВПОТЬМАХ Я бреду по дороге — мертвый, в сонном свете, но наяву; и мечтаю, мертвец, о жизни, безнадежно немой, зову тех, кто сделал меня безгласным... Хуан Рамом Хименес

Начиная краткий обзор эволюции мистико-оккультных учений, я хочу сделать две существенные оговорки. Во-первых, мы будем рассматривать только те дисциплины и учения, которые имеют отношение к реальным процессам психической трансформации личности, оставляя в стороне разнообразные изыски псевдонаучного толка, декларирующие постулаты, основанные исключительно на фантазиях их авторов или на сугубо религиозных идеях, никогда не подтверждаемых практикой. Сюда, помимо ортодоксальных религий, относятся алхимиические эксперименты средневековой Европы, каббала, все виды мантики и астрология — последние, впрочем, могут оказывать психотерапевтическое, а значит, и психоэнергетическое воздействие, что отмечает, в частности С.Гроф и другие исследователи. Это, однако, не меняет принципиально спекулятивной сущности этих учений. (О природе и механизме подобных косвенных воздействий будет сказано более подробно в соответствующем разделе. Если же говорить о каббале, то от нее следует отличать так называемых визионеров Меркавы, добивавшихся порой действительно изумительных результатов.) Во-вторых, мы будем рассматривать эти учения в первую очередь с точки зрения теории восприятия — науки, оформившейся лишь в новейшее время и вряд ли принимаемой во внимание духовными искателями прошлых веков, если не считать ряда интроспективных прозрений и открытий, совершен-

ных в Древней Индии и Древнем Китае, а также толтекской магии дона Хуана, представляющей в этом ряду удивительное исключение. Особое положение, которое мистика и оккультизм занимают в культурном пространстве человечества, навязанная им оппозиция со стороны рационалистских воззрений современной науки, превратили данную область знания в бесформенную свалку самых разношерстных идей. Интеллектуальное пренебрежение технократов свалило в одну кучу тщательно разработанные психотехники древних учителей и наивные отголоски первобытной мифологии, подлинно философские прозрения и беспочвенную метафизику с ее шизофренической склонностью бесконечно строить классификации и схемы. Существует известная путаница в наших представлениях о «духовном поиске». По сей день нет четких критериев для рассмотрения оккультизма как явления в истории человеческой мысли, нет методологии исследования или хотя бы ясных принципов, на которых мог бы строиться научный анализ. Есть, конечно, и объективные трудности в изучении этих тонких материй: дело в том, что мистика и оккультизм, во многом оставаясь детищем первобытного синкретического сознания, не отделяли себя от мифологии и религиозности, а напротив, стремились слиться с ними в едином порыве осмысления бытия. Целую эпоху они просуществовали в аморфном единстве, взаимно опираясь друг на друга и пытаясь подтверждать друг друга в рамках общего взгляда на мир. Их естественная (для раннего этапа человеческой истории) близость породила у исследователей распространенное заблуждение насчет происхождения оккультизма вообще. Обычно они полагают, что возникновение мистического мировоззрения (в самом широком смысле этого слова) связано с оформлением анимистических, мифологических, а затем религиозных представлений у древнего человека. Очевидно, под этим подразумевают умственный процесс, который легко представить современному интеллекту: сначала первобытный мыслитель выдумывает некую абстракцию (анима, душа, жизненная сила — пусть даже в самой примитивной, так сказать, натурализованной форме), затем наделяет этим абстрактным качеством окружающие его природные объекты и явления и в конечном счете, опираясь на простейшие догадки, изобретает методы общения с «одухотворенной» реальностью, влияния на нее и т. п. Часть идей со временем становится догмой и превращается в фундамент для разделяемой этносом религии,

часть — оказывается в оппозиции и образует народную магию, языческую ересь, позднее — лженауки и философский мистицизм. Мы не станем утверждать, будто подобные процессы никогда не имели места, однако такая динамика развития свойственна, по всей видимости, уже относительно позднему периоду в истории духовной мысли, когда абстрактные идеи приобрели самостоятельную ценность и стали жить по собственным законам, отдалившись от непосредственного восприятия, т. е. эпохе культуры, времени интенсивного сотворения мифа о человеке и природе, опирающегося на сложившиеся стереотипы мышления, достаточно развитого, чтобы сделать полем исследования себя самое. Если же обратиться к доисторическим истокам, где абстрагирование, анализ и синтез только зарождались и были совсем не очевидны едва пробудившемуся сознанию, то станет совершенно ясно: первые люди не могли мыслить подобным образом, ибо не имели никакого интеллектуального опыта, всегда и во всем следуя чувству, переживанию, непредсказуемым сенсорным впечатлениям, возбуждавшим в них непрерывное настроение тайны и трепет перед грандиозным вихрем внешней Реальности. Попробуйте вообразить, в каких условиях протекала психическая жизнь охотника или собирателя во времена каменного века. Моменты предельного напряжения и предельной бдительности (выслеживание дичи, бегство от хищников, постоянная борьба со стихиями, изобретение тех или иных способов защиты, выживания и т. п.) чередовались с иногда длительными периодами расслабления, неподвижности, апатии, которые невозможно было заполнить умственными развлечениями, так как их еще просто не существовало (вынужденное затворничество во время зимних холодов, монотонный труд вроде выделывания шкур или каменных орудий, пережидание муссонных дождей и еще много чего). При этом общее восприятие внешнего мира страдало неопределенностью, вещи и явления не имели в первобытном сознании ни четко сформулированных причин, ни даже фиксированных названий — все оставалось смутным, невнятным, плохо обоснованным, т. е. непонятным, неожиданным, непредсказуемо разнообразным. Экспериментальные данные, полученные современными исследователями восприятия, показывают, что подобное сочетание условий в значительной степени способствует возникновению измененных состояний сознания (или измененных режимов восприятия, в соответствии с принятой автором терминологией), а они, как станет ясно ниже,

автоматически вызывают случаи непостижимых откровении и воздействий, относимых теперь к парапсихологии и экстрасенсорным перцепциям. Таким образом, к моменту формирования анимистических, мифологических и религиозных представлений, человек, скорее всего, уже обладал достаточно богатым опытом, намекающим на то, что его природа имеет измерение, выходящее за пределы пространства и времени, за пределы причинно-следственных связей, с которыми мы сталкиваемся в мире повседневного. Именно насущная необходимость както объяснить сложившееся двоемирие в опыте восприятия — необходимость, возникшая благодаря развитию интеллектуальных способов описания — вызвала к жизни идеи, приведшие затем к ранней религииозности всех видов. Думается, что конфликт между разными способами восприятия Реальности был куда более серьезной причиной зарождения религии, чем обычный страх перед непонятными явлениями природы. Что же касается мифа и религии, то их влияние на разнообразие психического опыта древних оказалось парадоксальным. Несмотря на то что их задачей было создание такого описания мира, где разные виды опыта могли бы существовать, не противореча друг другу, само достижение «потусторонних» переживаний заметно осложнилось. В модель Вселенной были введены сущности и силы, условия и закономерности, с которыми необходимо считаться. Между миром обыденного сознания и миром «сверхъестественного» возникла психологическая дистанция, о которой прежде никто не задумывался. Новые представления установили новый закон и особые требования; измененные режимы восприятия стали достижением, исключительным даром, благодатью. Если опыт потусторонних переживаний противоречил утвержденной модели, он объявлялся ложным, вредным, а позднее — дьявольским. Шаманство превратилось в профессию, что в конце концов привело к возникновению особой касты жрецов. Так целая область психических явлений перестала быть всеобщим достоянием и сделалась объектом специального культа для замкнутой социальной группы. С другой стороны, процветала метафизическая спекуляция, которая чем дальше, тем больше обусловливала саму конкретику «потустороннего» опыта. Религиозная традиция очень быстро стала выполнять роль вполне определенной установки во всех случаях измененных режимов восприятия. Шаманы, а в еще большей степени жрецы начали бессознательно интерпретировать получаемые откровения в духе об-

щепризнанного мифа, и в какой-то момент вообще перестали замечать сенсорный опыт, противоречащий традиционным представлениям. Как видите, религиозная мифология отдалила от человека измененные режимы восприятия, привела к искажению и обеднению его психического опыта. Тем не менее то и дело объявлялись люди, сумевшие преодолеть созданные официальной религиозностью барьеры. С исторической точки зрения они всегда являлись представителями либо предрелигиозного, либо пострелигиозного мышления. Конечно, сосуществование с развитым религиозным институтом, его метафизикой, философией и практикой, неминуемо накладывало на этих самодеятельных энтузиастов заметный отпечаток, с каждым веком все более весомый и разносторонний: их еретическая сущность подвергалась неизбежным метаморфозам, религиозные термины и спекулятивные конструкции вуалировали их генетическую чужеродность по отношению к массовой идеологии, и все же сам дух исследования хранил оригинальность культивируемого подхода, что и обусловливало настороженное к ним отношение правящего клироса. Предрелигиозные формы духовного поиска чаще всего оказывались тесно связанными с народной магией, о которой следует говорить отдельно. Магия, ведовство, колдовство — все это принадлежало к промежуточному виду психоэнергетической практики, стихийно сложившейся в эпоху поздних анимистических воззрений, когда миф и религия уже зарождались, но пребывали в эмбриональном, почти неощутимом состоянии. Метафизика уже витала в воздухе, но не хватало последнего организующего усилия ума, чтобы соединить разрозненные догадки в единую антропоморфную модель мироздания и навсегда разделить догму и ересь, общепринятую идеологию и анархию свободного поиска. Маги и ведуны отдавали предпочтение эксперименту, терпимо относились к многообразию интерпретаций и часто пересматривали собственные воззрения, если практика того требовала. Они с легкостью блуждали в лабиринте самодельных предрассудков, иногда окончательно запутывались в сотканной ими паутине полуоформленных идей, но бывали способны совершить подлинную революцию и сделать таким образом шаг вперед на пути постижения Реальности. Однако их свобода от нравственных и этических ограничений порою оборачивалась духовной трагедией, когда сиюминутная выгода пересиливала высокое стремление к истинному знанию, что влекло за собой обращение к человеческо-

му злу и распад личности. Тем не менее высокая магия как своеобразная практическая дисциплина, направленная на постижение человека и мира, продолжала существовать, оберегая свои исследовательские методы от консервативного влияния религии. К сожалению, время сделало свое дело, и большая часть магических школ в попытках ассимилировать религиозную мифологию и метафизику окончательно деградировала, пав жертвой своей эклектической всеядности: их опыт стал однобоким, утратил разнообразие, а иллюзорное всемогущество ритуала отвлекло внимание магов на бессмысленные поиски ничего не значащих вещей. Необратимый развал магического направления мысли случился так давно, что сегодня мы имеем дело с поистине жалкими обломками второстепенных идей, заслуженно осмеянных еще в эпоху Просвещения. Пострелигиозная форма духовного поиска имела относительно более счастливую судьбу. Это направление, собственно говоря, и получило название мистицизма или оккультизма, причем если первый традиционно связывается с общей мировоззренческой установкой, то последний подразумевает конкретные дисциплины, методы, практические техники, направленные на достижение «тайного знания» и необычных способностей. Активно используя находки идеалистической и религиозной философии, мистики отчасти заимствовали, отчасти заново открыли психотехнические процедуры, известные древним магам. Они оказались способны удержать внимание на разрешении экзистенциальных проблем человека, объявить познание единственно достойной целью мистических упражнений, но развитое абстрактное мышление, спасшее их от падения в «магический материализм», сформулировало цели и идеалы, построенные на умозрительных фикциях, не имеющих ничего общего с Реальностью и отражающих только особенности человеческого интеллекта. Поиски философского Абсолюта — предельно абстрактного принципа божества — могли привести лишь к культивированию психоэнергетических состояний, в которых переживание наиболее соответствовало умственному идеалу, выведенному благодаря логическим построениям теологов. Вопрос о том, соответствуют ли богословские рассуждения реальному положению вещей во вселенной, рассматривался весьма осторожно и никогда не выходил за пределы частностей. Дерзость древних магов более не привлекала оккультистов, безоговорочно признавших ряд ключевых идей религиозного сознания. Их ере-

тические догадки в лучшем случае достигали пантеистического размаха, но идея всегда побеждала живое чувство, подчиняла себе любой опыт, и порочный круг замыкался: мистики осмысляли воспринимаемое с точки зрения заимствованной философии, а затем просто воспринимали мыслимое, не замечая, что бесконечно утверждают один и тот же способ галлюцинировать. Безусловно, они накопили богатый практический опыт и разработали психологические дисциплины, которыми и сейчас можно пользоваться для реального расширения способности воспринимать и подготовки к психоэнергетической трансформации (особенно это касается восточных школ оккультизма), но сами замерли на пороге, не в силах отказаться от метафизических заблуждений традиционного философствования своего времени. «Вторая волна» духовного поиска, родившаяся на фоне институированной религиозности, разбилась о гранит вечно замкнутого на себе человеческого ума. Подсознательное разочарование, копившееся в течение столетий, в конце концов повернуло значительную часть пытливых европейских умов в сторону естествознания — натуральной магии, как тогда говорили. Очевидность физического эксперимента, повторяемость опытных результатов, возможность проверить ту или иную гипотезу с высокой степенью определенности — все это направило нашу цивилизацию по пути технологического использования окружающей среды, что и привело к апофеозу воинствующего материализма и прагматизма. Два изначальных мотива духовного поиска — стремление к познанию и стремление к власти над природой — получили возможность беспрепятственной реализации в чудовищно искаженном виде. И сегодня мы оказались в немыслимой ситуации, противоречивость которой многим еще только предстоит осознать. Оглядываясь назад, мы видим, что история человеческого знания оказалась растянутой во времени реализацией одного фундаментального парадокса. Он с поразительной откровенностью бросается в глаза, как только мы принимаемся рассматривать эволюцию познавательных усилий человека во всей ее целостности, не избегая анализа ни магии, ни мистики и оккультизма, ни всех прочих духовных исканий. Ведь именно в туманных рассуждениях оккультистов самый главный вопрос разума «Что же есть человек и какова его судьба во вселенной?» прямо ставится во главу угла — безо всяких экивоков, затушевывания сути дела частностями, изощренными выкладками теоретиков вокруг специальных (и второстепенных) тем и вокруг обыкновенной словесной ми-

шуры, переполнившей отдельные направления академической науки. Здесь и заключен тот самый парадокс умственного развития нашей цивилизации. Мало того, что природа человеческого существа по-прежнему остается самым темным местом в организованном знании, — этот самый вопрос отодвинулся на периферию науки, в ту подозрительную область, что переполнена сумасбродными фантазерами и шарлатанами, в сферу так называемой паранауки, чтобы не мозолил глаза и не портил общий вид славных достижений вездесущей технологии. Даже психология и философия — дисциплины, по определению предназначенные взывать к сердцевине всякого вопрошания, к источнику чувства, мышления и воли, — пережили за последнее столетие серию настораживающих метаморфоз. Кажется, что утилитарный подход естественных наук заразил своими пагубными метастазами глубинную почву нашего мышления. Академических философов все меньше увлекают окончательные проблемы жизни и смерти, познаваемости и бесконечности бытия, они трудятся над интерпретацией социальных процессов, изучают индустриализацию и урбанизацию, национальное сознание и экологический дисбаланс, осмысляют успехи естественных наук и эволюцию эстетических идей — все эти, безусловно, важные вещи находятся в центре философствования, что мыслителю прошлого показалось бы несколько странным. Психология пошла в этом направлении еще дальше: природа сознания и психических процессов представляется весьма второстепенным вопросом на фоне педагогических исследований, проблем социальной адаптации, общения, практической психотерапии и т. д. и т. п. Это, конечно, не означает, что автор плохо относится к прикладным исследованиям в данных областях, но наблюдаемый симптом отхода от фундаментальной проблематики отражает, по всей видимости, безнадежный тупик, в котором оказались важнейшие науки о человеке. Призыв древних мудрецов «познай самого себя» натолкнулся на непредвиденные сложности — можно сказать, что на пути самопознания человечество потерпело жестокое поражение. В этом разделе мы попытаемся разобраться в причинах наших неудач и выяснить, есть ли надежда на какие-то реальные перемены в обозримом будущем. Прежде всего следует хотя бы вкратце проанализировать современное отношение массового сознания к магии, мистике и оккультизму. В связи с этим нельзя не отметить всестороннее торжество мифа в человеческих представлениях об истории духовного поиска и истории циви-

лизации в целом. Не стоит, наверное, специально останавливаться на материалистическом скептицизме (который, при внимательном рассмотрении, опирается на миф ничуть не в меньшей степени, чем глубокомыслие современных теософов) — нам он слишком известен. Материалистическая вера не страдает особой тонкостью подходов; последовательные атеисты воображают, будто древние цивилизации пали жертвой собственного невежества и корыстного шарлатанства со стороны жуликов-жрецов, бессовестно эксплуатировавших глупых и суеверных соплеменников. Иногда еще утверждают, что религиозные институты были необходимы для успешного государственного строительства, а пророки и духовидцы либо прикидывались, дабы обрести политическую власть, либо болели неизлечимыми в то время психическими расстройствами. Существуют и другие мифы — более привлекательные, порою не лишенные драматического пафоса с поистине космическим значением, но в конечном счете столь же далекие от безразличной Реальности, движущейся в невидимом и невообразимом для нас направлении, скрывая, как всегда, свою многомерность от нашего восприятия. Скажем, до сих пор живет миф о том, что история человечества отражает его непрерывную деградацию. Миф о прогрессе, вывернутый наизнанку, выглядит тоже по-своему увлекательно, завораживая мрачным торжеством хаоса. Историческое мышление современного человека, как и человека, скажем, античного, совсем не является результатом реального исторического процесса — если мы говорим сейчас о субъективной репрезентации истории в сознании индивида. Упрощенный (иногда до примитивизма) комплект исторических сведений, который можно без преувеличения назвать повальной инъекцией среднего образования (и не только в этой стране, речь идет о цивилизации вообще), в обстановке идеологического напряжения уже несет мифологическую нагрузку; если же идеологического напряжения нет, то он обильно удобряет почву для личного или коллективного мифа об истории сообразно с фантазиями и пристрастиями граждан. Коротко говоря, история в голове человека — это миф, и мир, т. е. конечный продукт истории, ее результат, ее сегодняшняя реализация, — тоже миф. И в таком положении дел нет ничего оскорбительного для человеческого рассудка, ибо мифические категории (т. е. категории, репрезентирующие человеческое воображение, антропоморфные и антропоцентристские) — его главное и почти

единственное содержание. Уйти из мифа вообще, а не перебраться из одной мифологической системы в другую, дано немногим, и именно этим занимается магия дона Хуана Матуса. Концепция инволюции (нисхождения ко все более примитивному, к распаду и энтропии), время от времени возникающая в качестве предмета для полемики среди ученых, энергично проповедующих космический пессимизм, по своим причинам (порою драматичным, мрачно бунтарским, отчаянным) согревала душу многим мистикам и оккультистам. Любопытно, что народная магия изначально не симпатизировала антиутопическим настроениям интеллектуальных духовидцев, и в тех немногих местах, где она может существовать, не участвуя в борьбе с религиозностью и технократической экспансией, по сей день предпочитает более светлый взгляд на развитие мира. Их обители уединенны и покойны — маги не ждут «конца света» и не льют кровавых слез над погрязшими в скверне единоплеменниками. Маги вообще не отождествляют себя с социумом и гораздо больше нашего знают о том, как устроен человек в мире. Упрямые оккультисты — невольные противники ортодоксии и технологического пути развития — в незапамятные времена почуяли грядущее «осквернение святынь». Все, что делал человек для закрепления, оформления, структурной унификации описания мира, затрудняло путь мистика к Неведомому, к Тайне, к Богу. Возникла даже идея о постепенном сокрытии Божества от творения — особенно к ней склонялись каббалисты и гностики, так как в христианское время подвергались гонениям и были вынуждены держать свои взгляды при себе. Древние века, когда разум был немощен, язык аморфен, а восприятие раскрепощено, были эпохой постоянного излияния Божественного света; всякая душа полнилась благодатью и могла лицезреть чудесное таинство творения, не имея нужды в более грубых удовольствиях, а также пище, жилье и т. п., поскольку благодать — Свет Божественного — укрывала их в стужу и кормила нектаром. Социальная сторона этого belle epoque («золотого века») сводилась ко всеобщему равенству всех перед Богом, что, разумеется, создавало умиротворенность и взаимную любовь граждан. Теперь же мы скатились к железному веку — эпохе эгоизма, вражды, конкуренции, полного очерствления душ и их бесчувственности к благодати, эпохе технологического разума, материального потребления, а это порождает кровавые войны, массовый невротизм,

уничтожение живой природы — и в конечном счете уничтожение самого человека. В разряд подобных идей входит сама ветхозаветная доктрина о грехопадении человека (тогда-то Бог и «сокрылся»). Оскомину набили многочисленные гипотезы, версии, даже «теории» о древнейшей высокоразвитой цивилизации, погибшей по собственной глупости или в результате космической случайности. Осколки их «высшего знания» позволили нынешнему человечеству снова взяться за ум — но есть еще (должны быть!) тайные хранилища их информации, и когда мы доберемся до этих тайников, разрешится вековечная тайна земной расы. Легенды этого толка, сколь бы утопичными и банальными они ни были, в психологическом плане отражают единственный факт — ощущение утраты и связанную с ней горечь. Стремительно развиваясь, род человеческий утратил некий дар, некое свойство, чувство, делавшее человека более гармоничным, быть может, более естественным. Теперь мы сожалеем об утраченном богатстве (духовном или материальном), утраченной силе, знании и т. п. Несомненно одно: утрата оказалась существенной, куда более существенной, чем потеря невинности, младенческой наивности или просто молодости. С точки зрения теории восприятия, к созданию которой нас подталкивают книги Кастанеды, имел место двойственный процесс, для человечества неминуемый, в котором нельзя усмотреть ни падения, ни восхождения — ничего, кроме становления вида, т. е. созревания такого типа существ, которые в силу своей оригинальной конституции обладают огромными недостатками и огромными, небывалыми преимуществами. О тех и о других я буду говорить достаточно много. Пока же следует сказать о том, что история человечества в целом представляет собою историю формирования и усиления его тоналя. Чистая интуиция, внеразумное восприятие, невербализуемое чувство Реальности, т. е. непосредственный психоэнергетический резонанс (контакт) с нагуалем, дарующий непостижимую эффективность действия и прямое постижение (видение) текучести и разнообразия энергетической вселенной, источник живительной силы, который в нагуале повсюду, — все это плавно скрылось, ушло в сторону, стало незначительным, непонятным, в результате чего — пугающим, вытеснилось за границы поля ясного и четко структурированного сознания. Это обманчиво ясное поле, вытеснявшее на периферию психического пространства все больше чувств и способностей, одновременно удаляло на-

сыщенность красок, нефункциональную эстетику форм, полноту пространства («сок воздуха», как сказал поэт), отрезало все «излишние» ореолы, эховые следы, которые есть у каждого предмета, у каждого живого существа, устраняло тени, нюансы, полутона... Описание мира, сотворением которого занялся постепенно растущий разум, мгновенно обнаружило свои преимущества. Предметы становились все более узнаваемыми, отношения между ними — все более определенными. Живые существа, и в первую очередь себе подобные, почти сразу заняли однозначную позицию — «другие», «нея». Возник субъект (Я) и объект (Оно), появилась возможность манипулировать другим, ведь другое отделено от «я» и судьба другого имеет куда меньшее значение, чем судьба Я. Такое противостояние требовало поддержания через постоянное интеллектуальное усилие: ведь именно интеллект разделил вещи и в определенном смысле развязал войну между человеком и миром. Дальнейшая судьба тоналя как аппарата, поддерживающего описание мира, была предрешена. Стремясь охватить все доступное ему пространство, он все больше «редактировал» поступающий извне сенсорный сигнал, все больше искажал его для сохранения собственной цельности, устранял сигнал вообще либо заменял его другим по собственному усмотрению. Однако устранение всех противоречий и неясностей — работа, требующая непрестанного развития интеллекта, всех способностей произвольного мышления, каждодневного совершенствования умения абстрагировать в ментальном пространстве: выделять одни качества объектов, вуалировать другие, объединять объекты в группы, классы, категории и т. п. Это положение с неизбежностью обостряло произвольное внимание, одновременно сужая его поле и навязывая ему отобранные интеллектом стереотипы функционирования. Произвольное внимание, если вдуматься, для человека с развитым тоналем — вещь несуществующая. Генератором воли в данном случае является тональ; его описание мира вместе с вытекающими отсюда потребностями и интересами направляет луч внимания, заставляет его фокусироваться на объекте или рассеивает его. Наше внимание — всего лишь проекция нашего тоналя. Оно не способно фиксировать и, тем более, удерживать в области наблюдения, созерцания, изучения ни одного явления, если оно предварительно не внесено в инвентаризационный список — своеобразный банк образов и понятий, составляющий наше описание мира.

Трудно судить о масштабности тоналя, о его размахе в деле освоения ясно сознаваемого поля восприятия, но то, что мы утратили гораздо больше, чем можем себе представить, а приобрели маленькую, зато ярко освещенную площадку с ограниченным количеством однообразно структурированных объектов, — вне всякого сомнения. Этими однотипными структурами можно играть, бесконечно комбинировать и дробить их, по-всякому соединять между собой. И все. Это — наш мир, мир нашего тоналя. Он включает в себя крохотную область Реальности, деформированную и спрессованную разумом, языком, описанием. В нем можно открывать любопытные частности вечно — он вам никогда не наскучит. Есть только одно существенное «но». Плоть от плоти Реальности, тональ, тем не менее, бесконечно далек от нее и прилагает неустанные усилия, чтобы изолировать вечное чудо и неописуемую красоту нагуаля от нашего восприятия, от нашего «запрограммированного» описанием мира внимания. Таким образом, мы находимся в ситуации, где описание мира непрерывно усложняется, форма его становится все более совершенной, а внешняя, подлинная Реальность отдаляется от нас в непроглядную тьму с каждым шагом. Ностальгия по Реальности и чувство безысходности — вот главное содержание бессознательного, рождающего память о «золотом веке», представление о падении в пропасть и в грядущий мрак. Но человек не желает расставаться с мечтой об утраченном рае. Он хочет верить, что существует «эзотерическое знание» — знание для избранных о том, как вернуться туда. Иные духовные школы безобразно этим спекулируют, созывают учеников, апеллируют к своему мнимо древнему происхождению — и это уже явная несуразица, ибо чем знание древнее, тем менее оно вербализуемо, более того — тем менее оно актуально для современников, ибо тональ древних отличался от тоналя нынешнего человека разительным образом. Ссылки на этические причины сокрытия знания от профанов — только уловка, ибо на самом деле знание либо непередаваемо вообще, либо его усвоение требует полной трансформации личности, на что массовое сознание не способно в любом случае. И если уж говорить об «эзотерическом знании», то лишь как о памяти доинтеллектуальной эпохи, памяти немого и неразумного переживания мира. Такое знание бывает невероятно эффективным, но не является достижением вида; напротив, это атавизм, руины, фрагменты, археологическая диковинка, ценная для исключительно одаренных ви-

зионеров (которые также несут в себе этот атавизм, генетический отголосок первобытного провидца), но в таком виде бессмысленная для выросшего и изменившегося человечества. Так что призывы вернуться туда, где можно вновь сложить из осколков бесформенного истукана, дававшего власть далеким предкам, — либо наивная утопия, либо мракобесие, либо корыстный обман с целью установления теократических порядков. Превращение подлинной магии в «эзотерическое знание» — свидетельство необратимого изменения человека (с одной стороны) и принципиальной неадекватности древних методов постижения Реальности для нового человека, свидетельство глубочайшего падения магии, того, что в теперешнем своем виде для нас она утрачена навсегда, превращена в аттракцион, кунсткамеру, балаган. Наверное, поэтому и нет серьезных исследований магического знания. С одной стороны — восторженные разглагольствования неофитов, с другой — глубокомысленное описание никому не нужных ритуалов, именуемых (очевидно, по ошибке) «магической практикой». Со стороны науки — либо этнографическое любопытство (т. е. та же антропология в определенном смысле), либо жесткий и насмешливый критицизм. Мы сидим в темноте и не желаем зажечь свет. Ницше и Фрейд, философские драмы XX века, разверзшиеся бездны экзистенциализма — все проходит, не задевая нашу развлекающуюся аудиторию. Те же наивные мифы, прогрессизм, утопизм, нигилизм... Мы во тьме.

ГЛАВА 2. КОЛДУНЫ, ШАМАНЫ, ЖРЕЦЫ Итак, история духовного поиска с возникновением религии претерпела поразительные метаморфозы: архаическая магия и порыв религиозного чувства теперь относятся друг к другу как полярные противоположности, позабыв, что берут начало из одного источника, что на самых ранних этапах своего существования составляли единое целое. Именно магия подарила религии многие идеи и научила «думать о невидимом». Конечно, религия родилась не вдруг. Первобытные сказания, в конце концов превратившиеся в миф, вначале всего лишь удовлетворяли потребность племени в осознании своей уникальности, так как наличие собственного культурного прошлого отделяло данное объединение людей от чужаков, удерживало его от слияния с другими, аморфными группами, зачастую стоящими на более низком уровне развития, воспитывало сознание племенной целостности — общее прошлое, которое всегда подчеркивало наличие легендарного общего предка, подразумевало общее будущее, давало надежду на устойчивость социальных связей, наделяя их перспективой в потоке времени. И все же человеческий ум с самого начала был склонен задавать вопросы, которые вынуждали сказителей выходить за рамки легенд о культурных героях и удивительных подвигах первых вождей племен. Проходили века, и кроманьонцы (понятия не имевшие, что им дадут такое прозвище цивилизованные потомки) томились неразрешимыми проблемами: откуда взялся род человеческий? почему человек так сильно отличается от прочих живых тварей? как возник мир и есть ли у него предел? какова все-таки окончательная судьба человека и мироздания в целом? Сказители, наверное, больше других размышляли над этими вечными вопросами. Сообразительные слушатели тоже домогались у них ответов, поскольку почитали их за мудрецов и носителей коллективного знания предыдущих поколений. Подобное вопрошание не появилось, конечно же, на пустом месте: в некотором смысле вопрос уже подразумевал возможность отве-

та — эволюция интеллекта, можно сказать, является эволюцией вопросов. Парадигма интеллектуальных операций, освоенная разумом, обусловливает как всю совокупность возможных на данном этапе развития вопросов, так и всю совокупность возможных ответов. Миф рождался именно таким образом: описание мира, имевшее определенную почву в виде чувственного опыта и наблюдений, росло и оформлялось вместе с совершенствованием интеллекта, который задавал вопросы и придумывал ответы на них, сообразно со степенью своей изощренности. Сказители постепенно превращались в мифотворцев, история племени — в рассказ о сотворении мира и человека, и именно здесь, на этой грани древнего творчества, впервые возник образ демиурга — созидателя, творца и правителя всего существующего. Далеко не сразу этот образ приобрел антропоморфные черты: человек еще чувствовал себя слишком слабым и слишком незначительным во вселенной. Какое-нибудь крупное и опасное животное, державшее в страхе всю округу, куда больше походило на высшее существо, порождающее мир и правящее в нем. Антропологи хорошо знают, что первобытное сознание больше уважало звериную силу, нежели человеческую. Многие племена, чтобы вызвать уважение соседей (и в первую очередь, самоуважение), объявляли, что ведут свою родословную от медведя, пантеры, орла, огромной обезьяны, ужасного вепря и т. д. и т. п. Вряд ли в те века демиургу стали бы приписывать человеческие черты; и действительно, то, что старые боги часто имеют звериные «атавизмы», — давно известный антропологический факт. Тем не менее образ демиурга, каким бы он ни был, требовал к себе особого отношения, особого чувства, порождал поклонение и ритуал поклонения. По сути, именно здесь берет свое начало история собственно религии. Дальнейшее ее развитие опять же следовало зарождающимся интеллектуальным потребностям и во многом отражало изменения в человеческом отношении к самому себе. Совершенствуя интеллектуальный аппарат, древний человек становился все более изобретательным и независимым от внешней природы, все очевиднее демонстрировал свои преимущества перед сильными, но неразумными созданиями. Боги, созданные его воображением, постепенно приобретали сходство с человеком, оставаясь символами могущества, власти и созидания. Процесс «очеловечивания» богов почти полностью завершился уже в историческое время. Политеизм древних цивилизаций (египетской, вавилонской, античной), политеизм ариев и этнических общностей, на-

селяющих Индостан, — всем известные иллюстрации позднейших этапов формирования религии. Природные силы, непобедимые для древних и вызывающие трепет своими масштабами, дали богам плоть и сверхчеловеческую власть, но облик и разум им подарил человек, утвердивший себя в мире и уже примерявший на себя немыслимую прежде роль «царя природы». Таким образом возник самый древний и самый распространенный (даже теперь) тип религиозного мировоззрения и ритуала — мы назвали его мифологическим. Мифологические религии и поныне преобладают на обширных территориях различных континентов: Азии, Африки, Латинской Америки. Вопреки интенсивной христианизации народы многих стран упрямо держатся за свои традиционные верования. В наибольшей степени это касается индусов и народов Африки. Если же внимательно рассмотреть ситуацию в Латинской Америке, то легко заметить, что там насильственно привитый еще конкистадорами испанский католицизм самым непринужденным образом перемешался с религиозными верованиями коренного населения и, по сути, превратился в некий апокрифический вариант христианства, в котором именно мифологический компонент является ведущим, без особого успеха пытаясь конкурировать с чисто мифологическими культами, популярными среди простонародья. Самым распространенным отношением к религии здесь оказывается скрытый политеизм — люди в этих краях очень часто полагаются как на помощь Иисуса Христа, святой Марии Богородицы, целого отряда христианских святых и великомучеников, так и на местных, языческих божеств, духов и т. п., тайком обращаясь к шаману, прорицателю или гадалке. Такую религиозность нельзя не трактовать как мифологическую, поскольку ее настроение, ее взгляд на мир, конкретность «потусторонних героев» — все от начала и до конца пронизано мифом, питается им и превращает всякого своего последователя в соучастника мифического действа — даже в том случае, когда он владеет грамотой, читает Новый Завет и является примерным прихожанином. Если мы прибегнем к принципиальной классификации религиозных течений и институтов, то можем смело распределить их между тремя направлениями (которые, как мы увидим дальше, отражают три последовательных этапа в развитии тоналя и самосознания): мифологическим, идеалистским и нигилистическим. Мифологизм, безусловно, остается самым распространенным элементом религиозности, иног-

да — основополагающим; исключением здесь можно считать строго нигилистические концепции, последовательно претворяемые в религиозную практику, — их мы находим в южном буддизме хинаяны и японском дзэн-буддизме, очищенном от народных суеверий и той массовой мифологии, что по праву называют синто-буддистской, характерной в основном для общенационального сознания японцев и остающейся вдохновляющей силой для зарождения всяческих легенд во внешнем круге сторонников, т. е. в среде непосвященных, испытывающих при виде буддийских одеяний религиозный трепет. Мифологический аспект в той или иной степени пронизывает даже идеалистские по своей сути религии, например христианство и ислам. В гораздо большей степени мифологическое мировоззрение характерно для религий, пребывающих в стадии становления, так называемых переходных религий, где идеалистский акцент с веками все более усиливается. Вышесказанное, на мой взгляд, ярко иллюстрирует эволюция иудаизма, чья конкуренция с христианством за последнее тысячелетие сильно изменила внутреннее настроение и теологические интерпретации иудаистской доктрины. Единственным религиозным институтом, в основе своей сохранившим шаманистические идеи, тесно переплетенные с архаической магией, остается тибетская религия бон — во многом благодаря длительной изоляции Тибета от мусульманско-христианской экспансии и исклюючительной терпимости буддизма, никогда не стремившегося вытеснить бон и даже сотрудничавшего с ним, пользуясь своим излюбленным приемом осторожной ассимиляции местных верований. Как мы знаем, результатом этой многовековой ассимиляции стал ламаизм — пожалуй, самая аморфная и эклектическая разновидность буддизма, попытавшегося в духе махаяны совместить несовместимое и открыть широкую дорогу к просветлению для представителей самых слаборазвитых в интеллектуальном отношении групп местного населения. Необычным примером полноценного развития на почве шаманизма религиозного института со всеми его атрибутами является японская религия синто. Здесь можно ощутить присутствие древнейшей магии, которая позднее помогла сотворить мифологический космос, и в нем уже магическая процедура стала жреческим обрядом. Я имею в виду в первую очередь важнейший синтоистский обряд охараи (Великое Очищение) — в нем легко проследить путь от магического акта к шаманскому обряду, и — затем — от шаманского обряда к космологическому

мифу. В окончательном виде он оказался связан с великими мистериями кагура, где речь идет о соперничестве богини Аматэрасу и бога Сусаноо, об удалении Аматэрасу в пещеру и о том, как богам с помощью магического воздействия удалось заставить Солнце (богиню Аматэрасу) вновь взойти над землей. О близости синтоизма к шаманскому мировоззрению вместе с его еще не увядшей, а только растерявшейся в паутине суеверий магии говорит и сохранившийся до сего дня магический обряд Великого Очищения охараи, и поразительное изобилие божеств (более 1400!) — только маги, превратившиеся в силу социальной необходимости в шаманов, могли обожествлять такое количество самых разнообразных сил, встречая их в измененных режимах восприятия. Итак, все современные религии оказываются в конечном счете отдаленными последствиями поступков отнюдь не коллективных, а индивидуалистических. Человек желает познать то, что для его культуры, его этноса или племени неведомо. Он уединяется или уходит в маленький мир единомышленников. Здесь он обретает некоторое странное знание, которое выделяет его из общины в еще большей степени. В глазах соплеменников он — маг, колдун, медиум и т. п. Как признают современные исследователи магии, от профанов его отличает способность «произвольно переходить от «обычного»... к «необычному» состоянию сознания. Так складывается фундаментальная структура магического знания, или ядро шаманизма». (Rutherford W. Shamanism. The foundations of magic. Wellingborough, 1986.) Колдун — вовсе не шаман, о чем важно помнить, поскольку в приведенной цитате эти понятия смешиваются. Колдун (маг) обретает «океаническое чувство» единства с миром, его восприятие шире и острее, чем у обычного человека, кроме того, он способен вступать в контакт с существами «потусторонними» — и те ему помогают, будь они жителями параллельных миров или галлюцинациями изощренного визионера. Именно способность произвольно менять режим восприятия позволяет магу совершать невероятные вещи: становиться невидимым, летать, произвольно изменять свой облик, существовать одновременно в двух местах и т. п. Если маг желает сосуществовать с социумом, продолжая активно заниматься своей магией, то он вынужден надевать маску шамана — сочинять мифы, лечить, поддерживать дух племени, предсказывать события и всячески помогать социальной активности вождей. Конечно же, первобытная мифология — это прежде всего соб-

рание сочинений шаманов, их изобретение, позволявшее как-то объяснить мир и свои способности. Сами маги честно признавались друг другу, что не знают, с чем сталкиваются в измененных режимах восприятия, как не знают и не могут понять механизма собственной магии. Единственное, чему учили маги своих учеников из поколения в поколение, так это «технике трансиндукции», т. е. тому, как переходить от «обычного» состояния сознания к «необычному». Однако для племени шаман, как человек особенный, был первым юристом и законодателем, он устанавливал нормы поведения для всех, правила общежития, диеты и гигиены, можно сказать, что шаман таким образом формировал нормативно-регулятивные условия общественного развития, которые сами по себе «объективно» не могли бы появиться. Два совершенно не похожих друг на друга детища породила магия: религию и науку. Так уж случилось, что шаманские россказни с веками обретали все более сакральный характер; постепенно, шаг за шагом, миф превращался в религию. Тому же процессу способствовала вначале вполне разумная склонность шаманов отвергать стихийно формирующийся опыт каждого отдельного члена племени под видом «мнимого знания». Привилегию добывать знание и экспериментировать с ним маг, превратившийся в шамана, оставил себе. С другой же стороны, маги упорно следовали идеям, для религии совершенно неприемлемым. Еще Дж. Фрэзер отмечал, что магия разделяет с наукой убеждение в постоянстве и единообразии природных закономерностей, и потому она противоположна религии, которая прямо обращается к покровительству персонифицированных высших сил. Магия же исходит из способности человека самому воздействовать на объект и достигать поставленной цели не тогда, когда боги удосужатся помочь, но когда соответствующим образом организована сама деятельность человека. Разумеется, подобный подход создавал предпосылки для зарождения естественнонаучного знания в той форме, какую мы сегодня видим. Столкновение с племенами, несущими иную идеологию, иные мифы, иной образ жизни, вынудил единомышленников защищать свои идеалы. Представляется, что подобные ситуации и провоцировали возникновение религии. Шаманы уже не просто представляли своему племени мифологический спектакль, занимались знахарством и призыванием дождя — они стали стражами придуманного ими культа, они ста-

ли жрецами. Они призывали вождей и владык строить храмы, разнообразные скульптуры и прочие культовые сооружения, дабы устрашить соседние народы и показать им, чьи боги могущественней. Они же превратили шаманские психотехники перехода в измененные режимы восприятия в страшную тайну, принялись скрытничать и делать из себя важных персон — государства укреплялись, и жрецы становились у трона. Всячески распространялась идея высшего избранничества. Никто, кроме избранных, не может и не имеет права входить в потусторонние миры богов, героев и великих предков. Так было расколото общество, так выхолащивалось знание и постепенно уходило во мрак былых столетий. Теперь мы знаем, что измененные режимы восприятия доступны любому человеку. Каждый, если он обладает некоторой настойчивостью, может испытать на собственном опыте разнообразные «видения», встретиться со «светящимися существами» и т. д. и т. п. В Средние Века их сожгли бы на костре за подобную самодеятельность, а две-три тысячи лет назад они могли бы возглавить целые народы и, подобно Моисею, водить их по малонаселенным районам, дабы обрести в конце концов «землю обетованную». В 80-е годы XX столетия М.Харнер организовал в США курсы шаманов, которые посещают все, у кого возникнет такое желание. Согласно свидетельствам тех, кто прошел курс, они научились входить в транс и в этом состоянии действительно переживали связные и красочные картины «иного мира», дающие основания для мнения, что душа способна выходить за пределы тела и совершать удивительные путешествия. Студенты Харнера «выходили» из тела и могли наблюдать со стороны за тем, что происходит с их физической оболочкой. Подобные сообщения поступали не только от тех, кто специально занимался магией, — иногда так называемый «выход астрального тела» (движение точки сборки, по терминологии Кастанеды) случался с людьми под действием лекарств, сенсорной депривации, голодания, в необычных или стрессовых ситуациях. Прибегнув к практике, описанной у Кастанеды, я с удивлением обнаружил, что и со мною может происходить, например, сновидение или выход воспринимающего центра за пределы физического тела. Словом, достояние богоизбранных пророков и учителей всемирных духовных учений — всего лишь одна из способностей нашей психики, о которой мы практически ничего не знаем и по сей день. Таким образом, склонность всех народов Земли создавать религии — явление не столь-

ко социальное, сколько биологическое. М.Элиаде, прослеживая развитие религиозных идей со времен палеолита, например, полагает, что это характерные для разных эпох и культур выражения извечно свойственных человеку, единых в своей сущности структур религиозного сознания. (Eliade M. A History of Religious Ideas. Vol. 1. L., 1979; Vol. 2. Chicago, 1982.) И с этим трудно поспорить, поскольку присущие человеку структуры сознания действительно функционируют таким образом, что на определенном этапе развития его интеллекта не могут не породить религиозную идею; как бы ни стремились мы жестко закрепить свое восприятие в сфере обыденного, флуктуации перцептивного центра указывают нам на «странное» мироздание снаружи. И вполне естественно, что человек именует его Божественным. В дальнейшем этот процесс оказывается под руководством интеллекта, закономерностей развития описания мира, или, выражаясь языком дона Хуана, — под началом тоналя. Отцы церквей начинают философствовать. Вначале они просто упорядочивают старые мифы, записывают их, создают Священное Писание — на этом фундаменте устанавливается пантеон или Престол для Единого Бога, ему поют псалмы, его (их) славят в храмах, ему (им) приносят разные дары и жертвоприношения. Иные религиозные мыслители достигают утонченных высот метафизики, устраняют всякий намек на многобожие, производят идеологическую ревизию текстов и утверждают последовательную религию идеи — религию идеалистскую. Если философствование не прекратится, как это случилось в Древней Индии, интеллект приходит к пределу своей способности абстрагировать и утверждает, что Реальность — Ничто, Пустота. Правда, в этой Пустоте непонятным образом продолжает существовать целая толпа различных «потусторонних» помощников и спасителей — боддхисаттв, аватаров и пр. Им только отказано в миросозидательной функции, а в общем — вполне можно поклоняться, просить помощи, возводить храмы и воскурять фимиам. Такая странная религия, где Высший или Единый Бог отсутствует, может быть условно названа нигилистической. К последней разновидности относятся буддизм и, до некоторой степени, даосизм. Оговорки по поводу даосизма весьма существенны — этот уникальный институт сохранил древнейшие постулаты магии с наименьшими потерями или искажениями. Даосы увидели суть бытия в неизреченном Пути вещей, или Законе вещей. Они искренне старались не абсолютизировать ни одного человеческого понятия, верили только

в гармонию и не верили человеческим идеям о добре и зле, как не верили в Великую Фикцию, поразившую все религии и все духовные учения Земли — я имею в виду замечательное произведение нашей фантазии, дихотомию (разделение надвое) человеческой природы: физика и психика, тело и душа, тленная оболочка и вечное сознание, которое не прекращается после разрушения физиологического аппарата, обеспечивавшего центральную нервную систему необходимой энергией. Подобно многим древнейшим магическим школам мысли и праксиса даосы никогда не разрывали тело и душу — только в их союзе они видели возможность для полноценного существования человека. Потому они страстно искали бессмертие — физическое бессмертие здесь, на земле. Неужели они были столь наивны, столь преданы традициям давно ушедших предков, что не соблазнились особенной Пустотой буддизма, вольно гулявшего по их огромной стране, или Атманом философски безукоризненной Веданты, которая из века в век наступала на них с юга — с просторов почитаемого ими же Индостана? Тем не менее даосы упрямо изучали собственное тело, искали энергетические каналы, резервуары энергии, которые хотели трансформировать, переплавить их таким образом, чтобы смертный стал бессмертным во плоти, во всей своей «целостности», как любил повторять дон Хуан Матус. Благодаря именно их упорству мы знаем теперь акупунктуру, замечательную и оригинальную медицину и еще многое другое, чего в маленькой главе даже не перечислишь. Тем временем подавляющее большинство народов развивало свой тональ, опираясь на идеи в первую очередь религиозные. Когда религия стала государственным институтом (а случилось это очень быстро), она посчитала своими важнейшими функциями а)сохранение в неизменном виде первоначальной догмы, т. е. консервация доктрины; б) процветание культа святыни — иными словами, культивирование священного трепета у прихожан, создающего психологическую дистанцию между сакральным и профаническим, между божественным и земным — тварным миром, миром осквернения и греха. Ведьмовство и колдовство искоренялось не столько по причине якобы существующей конкуренции, сколько потому, что их фундаментальная идеология приближала мир «горний» к человеку, позволяла общаться с ангелами или душами усопших без специального разрешения церковной власти, т. е., как я уже говорил, возвращала человеку отобранное у него право самому вторгаться в «потустороннее».

Ведьмы и колдуны, выросшие в религиозном социуме, вовсе не были атеистами, но, будучи столь же богобоязненными, понимали Божество по-своему, зачастую — более широко и ясно, как будто специально и долго занимались философией. Они чутко уловили один важный изъян в ортодоксальной религиозной мысли: боги иудеев, христиан и мусульман никоим образом не связаны с миром природы. Например, салемская ведьма Лори Кэбот в своей книге «Сила ведьмы» (Lourie Cabot with Tom Cowan. Power of Witch, 1989) пишет: «мы докажем, что неспособность принимать другой образ и трансформировать себя противоречит реальности. Принцип существования вселенной и заключается в том, что она способна преобразовывать энергию в материю и наоборот. ...Авторы новых версий старых мифов приложили все старания к тому, чтобы отделить творца от творения и поставить его выше этого процесса. И они добились своего». Консервативная роль религиозных институтов возрастала даже тогда, когда, казалось бы, ей на смену должна была прийти терпимость и склонность к философскому переосмыслению догмы. Например, именно на фоне распространения гуманизма и реформации в XVII веке религиозный тональ масс защищался наиболее кроваво и ожесточенно — его описание мира оказалось под угрозой. И вот, именно в этот период особенно расцветает инквизиция и разражается эпидемия процессов над ведьмами. Толерантность церкви XV века, пишет Кэбот, сменилась узко сектантской нетерпимостью к чужому мнению, которая воцарилась в Европе под влиянием реформаторства. Ортодоксальность протестанства только усилила веру народных масс в непрерывное вмешательство в человеческую жизнь адской силы. О том, что христианство оторвало человека от природы, лишило его во имя абстрактной идеи естественной радости соучастия в творческом процессе, в содружестве природных стихий, где человек свободен и действительно способен трансформировать себя, молчаливо знали маги и громогласно вещали философы. Камю, который уже мог не опасаться инквизиции, писал так: «Природа превратилась теперь всего лишь в декорацию... Прекрасное равновесие человеческого начала и природы, дружеское согласие человека с миром, возвышавшее и украшавшее всю античную мысль, было нарушено прежде всего христианством, нарушено в пользу истории. Появление на исторической арене северных народов, не привыкших жить в согласии с природой, только ускорило этот процесс. А начиная с того момента, когда божественность

Христа была поставлена под сомнение, когда усилиями немецкой идеологии он был превращен всего лишь в символ человекобога, понятие посредничества сходит на нет и воскресает иудаистское видение мира. Вновь воцаряется беспощадный бог небесных воинств, любое проявление красоты оплевывается как источник праздных наслаждений и сама природа объявляется подлежащей искоренению». Многие мыслители сошлись в одном: «Триумф христианства означал конец прославления природы и планеты как высших духовных сил. Все заполнило то, что Эйслер назвала «“триумфом клинка” владыческой социальной модели патернализма и патриархата» (Terence McKenna. Food of the Gods. N.Y., 1992). Что же касается магии, то на всех континентах ее главные постулаты очень близки мировоззрению дона Хуана. Вот некоторые из них — сравните сами: — Тело и душа — единое целое. — Истинная ценность — личность, которая не должна подчиняться «воле Божества». — Нет первородного греха. Нет «добра» и «зла» вне человека. — Сексуальность, непосредственность, юмор и игра — положительные силы, ибо удовольствие не есть грех. Исходя из всех вышеприведенных рассуждений, мы вынуждены поставить очень важный вопрос, имеющий прямое отношение к предмету данного исследования. Чем же является учение дона Хуана Матуса? Религией? Мистико-оккультным учением? Магией? Наукой? Здесь, я думаю, уместно вспомнить знаменитое высказывание К. Поппера: «Если теория приниципиально не может быть опровергнута, то она не является научной». Под таким углом зрения ответ на поставленный вопрос напрашивается сам собой. Попробуйте-ка опровергнуть хоть одну из мировых религий. Как бы ни рассуждал исследователь, он обязательно наткнется на принципиальное, неизбежное препятствие — на положения, которые невозможно ни доказать, ни опровергнуть. Изначальные аксиомы, лежащие в основе религии, мистической школы или традиционной магии, не позволяют самому изощренному дискурсу оказаться на твердой почве, где возможно подтверждение или опровержение — ученый всегда упирается в стену, имя которой «Вопрос веры». Вы просто верите или не верите в предложенную вам доктрину. Опровержения существования Божия так же нелепы и безосновательны, как и доказательства оного.

Опровержение нирваны или колеса перерождений скорее напоминает анекдот, чем предмет для научного разговора. Совсем иначе обстоит дело с моделью толтекского знания, описанной Кастанедой. Слишком грандиозный вызов бросает оно человечеству, а потому слишком явным будет его успех или его поражение. Если серьезные исследователи будут тратить годы и годы, скрупулезно исполняя все инструкции Кастанеды, полученные им от дона Хуана, то они неминуемо, рано или поздно придут к ожидаемому результату — даже после серии неизбежных на этом пути неудач. Это и делает знание дона Хуана наукой в подлинном, а не переносном значении этого слова.

ГЛАВА 3. ПОМЫСЛИВШИЕ МИР Мои мысли — не ваши мысли, ни ваши пути — пути Мои, говорит Господь. Но, как небо выше земли, так пути Мои выше мыслей ваших. Книга Исайи, 55: 8—9.

До появления на исторической арене магического знания дона Хуана Матуса вряд ли возможно было взглянуть на историю человеческого разума как на историю постепенного отдаления субъекта перцепции от внешней Реальности. Только теперь, когда акценты сместились, мы угадываем сокровенный смысл фразы из Екклезиаста «Познание приумножает скорбь». Прежнее, метафорическое понимание разума как внушающего пессимизм инструмента исторического опыта, оказывается всего лишь единственным аспектом этого поистине экзистенциального утверждения древнего пророка. Современный взгляд на интеллектуальный аппарат демонстрирует, что разум — это одновременно источник и порождение рефлексии, т. е. того процесса, что создает самоотражение перцептивных шаблонов в перцептивном поле субъекта. Благодаря убедительным урокам Кастанеды, мы без труда обнаруживаем, что гипнотическая сила описания мира возрастает вместе с совершенствованием абстрактных схем и моделей, вместе с увеличением числа категорий и, соответственно, предметов для игр и манипуляций, которыми извечно занят философствующий разум. Когда дон Хуан неоднократно повторяет Кастанеде, что главный ключ к магии — в остановке внутреннего диалога, он наипервейшим образом имеет в виду остановку разума — главного генератора описания мира. Разум современного человека накопил огромное число структур, образцов (гештальтов), составленных из этих кирпичиков, сценариев, сложных последовательностей — однозначных, ригидных, беру-

щих начало в собственных первоконструкциях и замыкающих развертку внутри генерируемых им же построений. Получив первоначальный биологический импульс, подкрепление в виде инстинкта самосохранения и инстинкта сохранения вида, человек мыслящий принялся наводить порядок в полученном от природы перцептивном объеме: он сотворил закон причинно-следственной связи, сотворил для восприятия пространственную и временную перспективу; гештальт «фон — объект», как доступное ему состояние эффективной работы внимания, он использовал для выделения из воспринимаемой массы сигналов так называемых «объектов». Возникновение в психической реальности «объектов» повлекло за собой целый корпус идей: масса, движение, изоляция, соединение и пр. Первобытные интеллектуалы исчисляли всевозможные характеристики придуманных ими «объектов» — их качества, распространенность, их принадлежность к той или иной стихии: все ментальные операции, даже на самых ранних своих этапах, упрощали воспринимаемый мир до степени его умопостигаемости, а это подвергало внешнее неинтересным и однообразным метаморфозам. Рассуждая очень просто, человек постигал воспринимаемый мир как большой ящик, внутри которого небеса, звездный купол, причуды земного ландшафта, горы, леса, моря, человеческие поселения моделировались тремя координатами; даже Бог, Высшее Существо, обретался во вполне определенном месте, т. е. за пределами ящика, где, подобно аквариумисту, наблюдал за поведением сотворенных им поселенцев. Язык, как я уже говорил в предыдущей книге, — это способ существования разума. Он оформил лингвистическую модель описания мира и семантические границы освоенного интеллектом пространства. Пагубной роли языка в усилении ригидности ментального отображения внешней сенсорики будет посвящена следующая глава. Интеллектуальная парадигма, созданная индо-европейским разумом, с самого начала акцентировала вполне определенные стереотипы когнитивного и практического толка. Принятая ею совокупность вариантов постижения Реальности продемонстрировала свою эффективность на пути технологизации общества; иные варианты вначале ушли в подполье, затем — просто канули в Лету, потому что не способствовали созданию ценностей, объявленных победившей парадигмой главнейшими и единственно достойными усилий.

Мировые религии сплетались с философскими изысками; чистое мышление подобным же образом обреталось среди выстроенного интеллектуального пространства — внутри данной парадигмы развивалось европейское естествознание и европейская философия всех школ в направлений, даже фейербаховский материализм, кантов скептицизм в объективный идеализм Гегеля. Разумеется, оккультизм с самых ранних времен пал жертвой своеобразного философского и интеллектуального анализа. Его восточные версии имели свои преимущества: во-первых, философская база, на которую они опирались, была тоньше и более благосклонно относилась к невербализуемому знанию; во-вторых, ориентальный мистицизм изначально (очевидно, благодаря своему древнему происхождению) понимал, что безукоризненное следование доктрине далеко не всегда способствует успехам в духовном развитии, и терпимость — более мудрое решение вопроса. Тем не менее наступил момент, когда мистики (как западные, так и восточные) принялись философствовать. Философия же, как известно, не только любовь к мудрости, но и разговор о сущем-вне-человека. Подобный разговор стал возможным благодаря древнейшей ошибке, закравшейся в умственные упражнения тогдашних философов. Феномены восприятия (стабильные, полноценные, повторяющиеся соответственно наблюдаемым закономерностям) в психике мыслителя автоматически стали фактами внешнего бытия. То есть философия родилась, когда явления перцепции были отождествлены с явлениями онтологическими — внешними, подлинными, неизменными, экзистенциально стабильными. Так возникали все «вещи мира», а затем — онтологические категории. Только теперь, спустя тысячелетия, мы вновь начинаем понимать, что имеем дело не с внешним, а со стереотипами собственного восприятия. Как известно, мышление начинается с понимания. Альфред Уайтхед высказал совершенно справедливую на мой взгляд мысль: «Понимание есть апперцепция стереотипа как такового». Если же говорить о сознании как непрерывном (в конечном счете) психологическом факте, то Уайтхед дал ему такое замечательное определение: «Сознание — это интеграция восприятия мира от момента к моменту». И в первом, и во втором случае Уайтхед связывает мышление с восприятием — более того, вполне определенным стереотипом восприятия.

Всякая мыслительная работа построена на узнавании, узнавание же есть повторение выученного. Все эти рассуждения до тошноты тривиальны и тем не менее на практике постоянно нами игнорируются. Выражаясь языком дона Хуана, тональ настолько увлечен собственным творчеством, игрой, сочетанием форм, что практически полностью забывается во всем этом. Тональ забывает о себе самом — о том, что он всего лишь некое образование, чья функция — пропускать внешние сигналы, обрабатывать их или не пропускать совсем. Когда мы будем говорить о психологии, вы легко заметите, что по отношению к внутренним сигналам тональ исполняет те же функции. Итак, сам процесс восприятия со всеми его хитростями ускользнул от внимания древних мыслителей. Не стал он предметом изучения и древней науки. В умственной парадигме, созданной индоариями, по отношению к восприятию мог быть сформулирован только один вопрос: где находится источник впечатления? Если внутри сознания, то он не имеет объективной реальности, если вне — то его следует изучать. Карлос задавал дону Хуану те же самые вопросы: где в тот момент находилось мое тело? увидел бы это явление посторонний наблюдатель? и т. п. Дон Хуан смеется, потому что в его парадигме такие вопросы нелепы. Если вы осознаете, подобно дону Хуану, в каком сложном мире живете, то юмористическая сторона вопросов Кастанеды делается очевидной. Она чем-то напоминает старый анекдот: «Вы не скажете, это ворона или сойка? — Не знаю, я нездешний». Однако парадигма является парадигмой именно потому, что самодостаточна. И потому все мыслители отвечали на вопрос «где», никогда не задумываясь над тем, что возможны различные позиции восприятия, и именно они, позиции восприятия, определяют, что и как мы воспринимаем, а заодно и где. Наука и философия стали развиваться по законам мифа, ибо приняли изначально неопровергаемые (вспомните Поппера!) аксиомы: 1) повседневный и привычный человеку способ восприятия наиболее адекватно отражает фундаментальные свойства и характерные черты внешнего мира, предоставляет мышлению достаточно сенсорной информации для создания более-менее адекватных реальности моделей, описывающих мир и человека; 2) необычные режимы восприятия, как и измененные состояния сознания, вносят значительную массу перцептивных искажений, в силу чего не могут всерьез рассматриваться как методы изучения внешней реальности;

3) восприятие является одной из функций психики, а психика не может воздействовать на физический мир непосредственно. Конечно, данные аксиомы никто специально не формулировал — они были слишком ясны для интеллекта, развивавшегося в рамках известной нам цивилизации. Между тем все они безосновательны и все они порождают почву для неисчислимого ряда умозаключений. Дон Хуан назвал этот перечень инвентаризационным списком. Аксиома (1) создает жесткие рамки, внутри которых явления реальны, а вне — иллюзорны. Аксиома (2) позволяет не только в религии, но и в естественных науках поддерживать дихотомию «физическое — психическое», строить для каждого члена этой пары свой свод законов, оставляя психическим впечатлениям только субъективное значение, имеющее смысл в психологических штудиях, где так или иначе физические законы не действуют, а потому можно выдумывать самые разнообразные теории, ничуть не рискуя пошатнуть картину внешнего мироздания. Аксиома (3) позволяет проложить непроходимую границу между играми восприятия и физическим равновесием природы. Т. е. самая совершенная галлюцинация, самая яркая, устойчивая и впечатляющая, имеет смысл исключительно как факт вашей личной психологии. Плода продуктивной части вашей психики могут оказывать мощное, но опосредованное влияние на физический мир. (Как, например, известный сон Менделеева помог ему создать таблицу элементов, что вызвало впоследствии огромные технологические перемены.) Естественные науки и «серьезная» философия невольно основываются на данных аксиомах. Потрясение умов, вызванное всего лишь теорией относительности А.Эйнштейна, как раз иллюстрирует, насколько закостенел взгляд ученого и философа за историческое время. Малейший сдвиг в системе координат описания мира — уже революция, уже паника в рядах ортодоксов, не желающих расставаться с привычными взглядами. Знание дона Хуана разрушает все первичные аксиомы, из-за чего не может быть принято даже к рассмотрению современной академической наукой. Сложившаяся на сегодняшний день наука действительно ведет себя как миф, сама не замечая того. Существуют некие фундаментальные области, не подлежащие ревизии, — некие святыни, как в мифе или мифологической религии. Представьте себе, какова была бы реакция древнего грека, с восхищением слушавшего патетические песнопения Гомера, на вопрос: «А существовал ли на самом деле быстроногий

Ахилл?» Кощунство такого размаха вполне могло бы стоить жизни излишне любопытствующему. То же с наукой. Думается, если бы инквизиция своевременно не занялась «воспитанием» Галилея, его собратья-ученые с удовольствием придушили бы вольнодумца гденибудь на пустыре. Декарт и Ньютон создали последовательный и впечатляющий миф, исходя из тех же трех аксиом. Когда явился Эйнштейн, эпоха костров и всесилия церкви уже закончилась, однако и его довольно долго считали чем-то вроде «юродивого» от науки. Пространство и время неразделимы, ха-ха! Они совместно искривляются, го-го! Подобное улюлюканье неминуемо взяло бы верх, но ядерное оружие — аргумент весомый. Хиросиму не спишешь на погрешность в вычислениях. Пришлось перекраивать научную мифологию под эйнштейнианские мерки. Нечто подобное происходит сегодня. Тональ лихорадочно ищет такое описание мира, куда можно было бы ввести, например, экстрасенсорную перцепцию, ни в коем случае не погрешив против трех святынь, перечисленных выше. Со времени возникновения философии оккультизм, как бы ни стремился он вырваться из привычных умственных рамок, остается внутри постепенно развивающейся парадигмы. С одной стороны, оккультный опыт желает вписываться в общую картину мира, с другой — не имеет для этого средств выражения, и это неминуемо выталкивает его из пространства науки, а затем из пространства религии (по причинам, о которых я уже говорил ранее). Знание есть всегда выражение, и это особенно касается науки. Даже в случаях прямых контактов, таких, как понимание, всегда имеется выражение, если речь идет о знании. Постоянная возможность выражения — предпосылка знания. В некоторых случаях речь идет о проблемах, связанных с выражением, иногда — о необходимости появления новых терминов или даже терминологических систем. Мистик же «стоит» на предпосылке невыразимости — принципиальной, а не относительной: ведь относительная невыразимость может иметь место и в научном познании. Дон Хуан Матус, с этой точки зрения, — «странный» мистик. И здесь его знание гораздо ближе к науке, чем к ортодоксальному оккультизму. Его гносеологическая позиция синтетична — существует известное, неизвестное и непознаваемое. Наличие непознаваемого совсем не превращает его дисциплину в традиционное мистическое закатывание глаз и трепетное «о-о!..», за которыми ничего не стоит. Просто он пони-

мает воспринимающий аппарат как устройство, имеющее пределы. Реальность пределов не знает. Области Реальности могут быть организованы так сложно, что наше восприятие не способно превратить его в картинку, доступную интерпретации. В данном случае невыразимость знания ничуть не указывает на то, что именно здесь находится вожделенный Абсолют или высшая тайна миров и человека. Непознаваемое — это чужое, чужое настолько, что восприятие человека находит здесь полное отсутствие идентифицируемых образов. Когда перцептивный центр попадает в эти области, впечатлительный мистик полагает, будто прибыл в самую сердцевину мироздания. Если он вдобавок религиозен, то считает, что соприкоснулся с Божеством. Подобные области нельзя назвать небытием, ибо там со всех сторон ощущается некое «присутствие"; но их и бытием назвать нельзя, поскольку нет ни одного объекта, поддающегося идентификации. Псевдо-Дионисий называл это существующее не-существование «светящейся темнотой», на Востоке парадокс обретает форму объяснения невыразимости признанием «пустоты», «ничто» или шуньяты (беременной пустоты). Как видим, мышление развивалось благодаря трем институциям, уже в ранний период своего существования пожелавшим откреститься друг от друга — в большей или меньшей степени, принципиально или уклончиво: религии, оккультизму и науке. Все эти области духовной активности подразумевали наличие у человека любопытной ментальной способности — рефлексии. Только рефлексирующее существо может разговаривать о фиктивных принципах, о категориях, которые невозможно найти в эмпирическом опыте, о предмете вышеупомянутых дисциплин. Рефлексия действительно обладает любопытными свойствами: она и принадлежит сознанию, как все в него входящее, и не принадлежит ему, поскольку может представлять само сознание как объект. Гуссерль определял рефлексию так: «название для актов, в которых поток переживания со всеми его разнородными событиями... становится ясно постигаемым и анализируемым». С точки зрения дона Хуана, рефлексия — это акт внутреннего диалога, где предмет восприятия отстраняется и многократно проходит через перцептивные фильтры, чтобы стать собственно объектом, предметом анализа и синтеза, абстракции (обеспечивающей возможность дальнейшей редукции или генерализации, любых операций с его представлением в ментальном пространстве). Понятно,

что рефлексия создает массу фикций, условных значков, чтобы мыслящий не перерабатывал всю массу сенсорных впечатлений каждый раз, когда он принимается мыслить. Интеллект продуктивен в том случае, когда исключает из поля своего сосредоточенного внимания все излишнее для производимой им в данный момент операции. Его сердце расположено между перцептивным аппаратом и прямым выходом интеллектуальной продукции. Однако столь мощное действие производит экспансию в обе стороны. На выходе мы получаем блестящий лаконизм любого сорта (будь то в науке или в философии; даже религия часто опирается на тщательно отобранные максимы, в которых нет многословия, а есть квинтэссенция доктрины либо некой части доктрины); на входе мы шаг за шагом исключаем из поля своего внимания сенсорные конструкты, и этим изначально сильно ограничиваем поле предстоящих операций. Подобным же образом мы рассуждаем о себе — тогда происходит рефлексия о рефлексии, или саморефлексия. Кант полагал, что рефлексия есть состояние души, которое позволяет найти субъективные условия, источники познания и соотнести представления с найденным. Современная философия и психология скептично настроены — рассматривать рефлексию не принято, так же как не принято всерьез изучать природу сознания вообще. Однако рефлексирующее сознание проецирует плоды своей рефлексии на воспринимающие рецепторы, откуда они возвращаются назад, чтобы подтвердить (уже якобы эмпирически) спекулятивные построения мыслителя. Религия осуществляет свой гипноз, апеллируя к всемогущей вере в Господа — здесь невозможно спорить, зато возможно наблюдать, как искренне верующий обретает духовный покой (ибо сложил всю ответственность на Высшие Силы) и преуспевание (поскольку не теряет энергию на бессмысленные тревоги, зависть, злобу и огорчения). Оккультисты, придерживающиеся определенной схемы мироздания, получают то же и по той же причине. Ученые, чья рефлексия по-своему сложнее, всесторонне гипнотизируют себя в момент окончательного выбора научной теории, версии, гипотезы. Никто из них более не воспринимает сенсорные сигналы, противоречащие их стабильному умственному состоянию; все они лихорадочно сражаются, когда кто-то посягает на корпус идей, одаривший их долгожданным психологическим комфортом. Сигналы из внешней среды, подтверждающие их идеоло-

гию, усиливаются, становятся ярче и перекрывают остальное. Социальный гипноз и активное галлюцинирование — вот непрерывное состояние психики всех этих совершенно нормальных людей. Главная, пожалуй, черта развивающегося в нашей цивилизации тоналя — это ужесточение всех барьеров, ужесточение описания мира, что сопровождается все большим закреплением точки сборки в одной единственной позиции. Последовательный дискурс единственного доступного нам типа блокирует все иное. Именно блокирует, а не затушевывает или сдвигает на задний план. Запреты на восприятие работают с завидной регулярностью, так что человек, не подвергший себя специальной дисциплине, не в состоянии воспринимать явления, нарушающие внушенный ему с младенчества порядок. Знание дона Хуана как раз занимается тем, чтобы снять запреты с восприятия, смягчить стереотипы и шаблоны до того естественного уровня, что был свойственен приматам до возникновения интеллекта. Правда, работа проводится в новых условиях, потому что интеллект должен быть СОХРАНЕН. Итак, вместе с развитием интеллекта мы переходим от непосредственного переживания мыслительного движения к его представлению, но никакого стоящего за этим переходом механизма нет, это просто «переключение», смена картин. Сознание потому и непрерывно, хотя состоит из разнородных образований с четкими границами между ними. Наука и философия создали искаженную установку по отношению к знанию, поскольку не видели иной перспективы и не знали иных видов восприятия. Обманчивая ясность, генерируемая органами чувств в содружестве с повзрослевшим интеллектом, подарила им иллюзорную надежду, что истина уже зашифрована в устройстве этого мира и нет никакой необходимости искать другие способы восприятия, тем более — другие миры. Хотелось, чтобы мироздание было поближе, попроще, почеловечней. Стремление к истине (истинности) заслонило саму сущность, сам характер позиции восприятия, где истина невозможна, а потому следует искать пути работы с этой относительностью. Стремление к Абсолюту, который является теологической фикцией и в перцепции невозможен, только заставляет набожных мистиков блуждать по лабиринтам собственного бессознательного. Восточные школы выразили свою САмонадеянность в стремлении слиться со всей Реальностью, поскольку в

этом случае просто невозможно сохранить центр восприятия. Нет ни малейших сомнений в том, что способности субъекта в результате бесконечно расширяются, но поскольку постулируется тождество субъекта и объекта, то радость на этот счет смахивает на счастье капельки воды, упавшей в Мировой океан, которая теперь может участвовать в устрашающих торнадо и все сметающих на своем пути цунами. Только даосы, видимо, вовремя осознали невозможность слияния и избрали путь следования Реальности, гармонии с ней, в чем полагали совершенство, бессмертие и свободу. С каждым шагом развития философии и науки описание мира становилось все более ригидным в своих основополагающих принципах, а мыслительная парадигма — все более плотной и насыщенной стереотипными вопросами и ответами. Идея духовной эволюции, как и весь эволюционистский взгляд на мир, вполне укладывалась в старую научно-философскую парадигму и не вызывала особо острой полемики. Духовная эволюция прекрасно отвечала на ряд окончательных вопросов о цели и окончательной судьбе мира и человека. Никто не желал (и не желает) замечать, что сама парадигма страдает самозамкнутостью, что ее эвристические запасы давно исчерпаны, что на этом пути мы можем встретить лишь постоянные и без труда предугадываемые модификации одних и тех же ответов на одни и те же вопросы. Наука и философия замкнули созданный ими круг, и даже великолепные построения истинного релятивизма, квантово-волновое моделирование пространства, даже голографическая модель сознания не устраняют очевидной исчерпанности. В лучшем случае они лишь намекают на то, что где-то за пределами данным образом мыслящего разума есть царства, совершенно отличные от всего, что нам до сих пор было известно. Разговоры о природе Реальности всегда так или иначе сводились к чему-то однородно универсальному и экстремальному по совокупности тех качеств, что ведомы человеку. Так описывался Брахман — источник и поглотитель всего, творящий циклы и циклы миров ради собственного наслаждения — ибо какая еще мотивация может быть проецирована на универсальную сущность, которая уже есть все и может становиться бесконечно? Шуньята — полярная противоположность Брахмана, заключительный шаг интеллекта в описании мира, когда все атрибуты, все потенции развернуты; когда только Ничто становится творческим («беременная пустота»), поскольку заключает в себе не

только все грядущее, прошлое и настоящее бытие, но и небытие — предпосылку Рождения и предпосылку Разрушения. Шуньята, понимаемая таким образом, становится для просветленного буддиста той странной и вездесущей гранью, за которой начинаются миры поддающихся описанию человеческих опытов, а перед ней — чистая Потенциальность; и никому не познать, обретет ли Пустота Форму, сохранит ли свою непостижимую вибрацию для следующего кванта времени. Познавшие Пустоту и есть те, кто познал Нирвану; они способны вечно делить с ней поток неоформленного ветра, поток еще не начавшейся игры, и наслаждаться отсутствием страданий, отсутствием эго — главного зрителя этого феерического спектакля Пустоты, то рождающей химеры, то сокрушающей их. Существует такая позиция точки сборки, где все структуры эго лишаются своих гнетущих качеств, более того — лишаются своей стабильности. Сознание погруженного в нирвану буддиста мерцает в мире, где торжествует взгляд Постороннего и Безразличного Никто, следовательно, все навязанные сознанию качества мира и его самого уходят, отстраняются — клетка, в которой держали птицу, пуста и уже не является клеткой. Где стальные прутья, мешавшие осуществить свободный полет? Где все эти неразрешимые коаны? Ничего не осталось, кроме мерцающей и вечно беременной еще чем-то Пустоты. «Состояние освобождения от страданий», о котором говорил Будда, для магического знания дона Хуана не больше чем еще одна позиция точки сборки, где перцептивный аппарат человека прекращает деятельность по структурированию эго, подчиняет всю энергию своего личного намерения на превращение эго в точку, после чего замирает и еще некоторое время наслаждается достижением цели. Я говорю «некоторое время», потому что субъект, не предпринимающий никакой деятельности в субъектно-объектном поле (ни внешней, ни внутренней), быстро теряет ощущение времени и замыкает энергообмен на точке, чье намерение — прекратить энергообмен вообще. Это смерть — физическая, духовная, психическая, всеохватывающая. Интеллект, исполнивший свой нелегкий и ни с чем не сравнимый замысел, безусловно достоин уважения. Его заблуждения убили его, но он, по крайней мере, был честен и прошел путь до конца. Пожалуй, образцом такой редчайшей верности цели, такой последовательности в духовной работе был Джидду Кришнамурти. Его кристальной чистоты буддизм оставляет впечатление изумительной красоты. Возможно, дон

Хуан назвал бы его образцом «верности человеческому духу», но, к сожалению, все это великолепие имеет цену только в мире тоналя, в мире человеческого; Реальность не содрогнулась, когда он уходил в безличное растворение энергии. Христианские мистики, не в пример Кришнамурти, имели на что опереться — тот уходил в Безымянное, Бесформенное и Пустое. Христианские мистики верили, что уходят в Абсолют — сокровенную, благую, всемогущую сердцевину Бога-отца. Они ждали, что их встретит вечная Любовь, неувядающая Красота и великолепие Царства Божия. Если они были настойчивы в своих оккультных упражнениях, то уже имели загадочный опыт такого эйфорического присутствия. Я уже упоминал, отчего возникают подобные перцептивные феномены: точка сборки уплывает с магистральной линии «человеческой полосы» и застревает в энергетических полях высокой интенсивности, где невозможен никакой последовательный опыт, где отсутствуют объекты, но переполненность пространства энергией вызывает чувство «мистического единения» со всем сущим и наслаждение от свободы неэгоистического бытия: структуры эго прекращают функционировать из-за всесторонней сенсорной и энергетической перегрузки. Таким образом, мистик получает в награду неопределенное, но чудесное сверкание со всех сторон и несказанное наслаждение свободы, защищенности, любви чегото безличного, пронизывающего его насквозь. Время прекращает течение свое, пространство, как рассказывают многие экстрасенсы, напоминает «белое озеро» или «белый колодец». Упрямый мистик работал всю жизнь, чтобы узреть Абсолют, — теперь он с Абсолютом, высшим принципом его христианского описания мира. Возможно, последнее переживание такого масштаба и такой силы стоило всех предыдущих мытарств. Через некоторое (неизвестное нам) время энергия, стабилизирующая точку сборки в этой позиции, иссякнет, и его осознание распадется на полевые фрагменты, постепенно включаясь в большие потоки, творящие и разрушающие просто так, без желания исполнять Священное Писание или противоречить ему. Наука и религия, очевидно, устали от бесперспективной и разочаровывающей полемики. Все они (религия, наука, оккультизм) желают найти утешение в духовной эволюции человечества. Не так давно значительную попытку совершить такой всех примиряющий синтез предпринял Кен Уилбер в книге «Проект Атман». Размах, с которым Уилбер

вознамерился расправиться с фундаментальными вопросами человека, достоин того, чтобы изложить его идею хотя бы кратко. Описание, которое дает Уилбер наружной дуге эволюции сознания, начинается со стадии плеромы, недифференцированного состояния сознания новорожденного, в котором нет времени, пространства и объектности, которое не знает разницы между самостью и материальным миром. Следующая стадия уробороса тесно связана с питательными функциями и предполагает первое, примитивное и незавершенное различение субъекта и материального мира. Это совпадает с ранним оральным периодом развития либидо. Стадия тифона характеризуется первой полной дифференциацией, которая создает органическую самость, или самость тела-эго с доминантой принципа удовольствия и инстинктивных побуждений и проявлений. Этот период включает в себя анальную и фаллическую фазы развития либидо. С обретением языка, ментальных и концептуальных функций начинается стадия речевого участия. Здесь самость отличает себя от тела, становится ментальным и вербальным существом. Этот процесс затем продолжается на ментальноэготической стадии, относящейся к развитию линейного, абстрактного и понятийного мышления и к идентификации с представлением о самом себе. Ординарное развитие личности завершается на стадии кентавра, т. е. высоко упорядоченной интеграции Эго, тела, личности и тени. Станислав Гроф, излагая эту теорию, полагает, что наиболее фундаментальна и перспективна сама уилберовская концепция проекта Атман. Уилберу удалось самым убедительным образом показать, что мотивирующей силой на всех уровнях эволюции (кроме уровня изначального единства самого Атмана) является целенаправленное стремление человека к исходному космическому единству. Из-за врожденных ограничений этот процесс идет такими путями, которые приводят лишь к неудовлетворительным компромиссам, чем и объясняется неудача проекта, который ведет к отказу от ранее использованных уровней и к трансформации на следующей стадии. Каждый новый уровень высшего порядка становится еще одной подменой, пусть и более близкой к Реальному, — до тех пор, пока душа не укоренится в сверхсознании, а это единственное, чего она желала с самого начала. Уилберовская модель эволюции сознания не заканчивается кентавром. В кентавре он видит переходную форму, ведущую к трансперсональным сферам бытия, которые так же далеки от эго-разума, как эго-

разум далек от тифона. Первой из этих сфер эволюции сознания является нижний тонкий уровень, включающий астрально-медиумическую область. На этом уровне сознание, отделяя себя от разума и тела, способно превзойти обычные способности грубого телесного ума. Сюда относятся опыт «оставления тела», оккультные явления, аура, астральные путешествия, предвидение, телепатия, ясновидение, телекинез и связанные со всем этим явления. Высший тонкий уровень — это область подлинной религиозной интуиции, символического видения, постижения божественного света и звука, высших присутствий и архетипических форм. За высшим тонким уровнем лежит каузальная сфера. Ее нижний уровень включает высочайшее божественное сознание, источник архетипических форм. В высшей каузальной сфере происходит коренная трансформация всех форм, которые сливаются в безграничном сиянии Бесформенного Сознания. На уровне предельного единства сознание полностью пробуждается к своему изначальному состоянию, которое есть также таковость всего существования — грубого, тонкого и каузального. В этой точке весь мировой процесс проявляется от момента к моменту как собственное бытие носителя сознания, вне которого и прежде которого нет ничего. Форма неотлична от Пустоты, а обычное и исключительное, естественное и сверхъестественное суть одно и то же. Это предельное состояние, к нему тяготеет вся космическая эволюция. Нетрудно заметить, что подобного рода эволюционизм в любом случае тянется к религиозному сознанию. «Подлинная религиозная интуиция», символическое видение превосходят телепатию, ясновидение или телекинез. Что же касается уровня предельного единства, то и здесь мы вновь встречаем давнюю мистическую идею о «возвращении к источнику»: бытие становится единым субъектом, после чего прекращается всякая жизнь. Какая же жизнь может продолжаться, если Объект — предмет приложения сил сознания — прекращается? Я вижу здесь только солипсизм, порожденный религиозным ослеплением. Можно найти целый ряд примеров, как сегодня теоретизируют мыслители, жаждущие слияния высокой духовности с современными представлениями о физической Вселенной. Не заменить ли термины? Давайте говорить, например, о Планетарном Разуме. Некий В. Мажуга в злободневной статье вопрошает: «Кто он, Высший Разум?» И предлагает следующую версию: поскольку «жи-

вые организмы связаны между собой телепатическим каналом связи», то их в совокупности можно представить как «гигантский мыслящий организм». И тут же начинаются сложности: даже если единицы телепатически связаны, то это еще не организм, иначе нам пришлось бы признать организмом даже всех, кто смотрит одну и ту же передачу по телевидению. Во-вторых, чем и о чем такая система могла бы мыслить? И главное — с какой целью? Автор называет сети ЭВМ «наиболее близким аналогом» Высшему Разуму. И даже в этом случае ЭВМ не мыслят — у них нет ни целей, ни мотивов, ни инстинкта самосохранения; у них нет потребности мыслить. Но автор упорствует: «ВЫСШИЙ РАЗУМ в виде СЕТЕЙ всевидящий, всезнающий, дарующий и наказующий. ВЫСШИЙ РАЗУМ руководствуется интересами всего живого на земле с учетом интересов каждого вида и индивида, но прежде всего в интересах всех, так как даже в человеческом обществе интересы индивидуума не всегда совпадают с интересами общества». Каким же образом произошло превращение энергоинформационного конгломерата в подлинную личность, которая имеет свои интересы (стало быть, самосознание) и даже учитывает интересы каждого вида и индивидуума? «Для развития Высшему Разуму необходимо было знать возможные последствия развития и действий как организмов и видов, так и живого в целом... Чтобы прогноз был достаточно точным... необходимо было разбить решаемую задачу на множество мелких и решать их параллельно. Этого можно было достичь, лишь развивая мозг индивидуумов». Автор приписывает Высшему Разуму линейность мышления, которая даже для человека — всего лишь срез его психической активности. Компьютерная сеть, в которую заложена программа линейной экспансии и одномерной эволюции — вот и весь Высший Разум. «Компьютеризация» планетарного Бога достойно завершается описанием банков памяти, необходимых, чтобы верно рассчитать будущие шаги в реализации собственной программы. Тональ технологического века рождает компьютерного Бога, компьютерную Реальность — такую же скучную, выхолощенную, плоскую, как и сам интеллект технократа. Тысячелетиями мы наклеиваем ярлыки на подлинное и невообразимое чудо: ничего уже не осталось, кроме вороха налепившихся друг на друга бумажек. Остались одни яр-

лыки — уродливый ком спрессованной веками макулатуры. Что там, в сердцевине? Единственный атом безграничного Разума или просто пустота, не знающая имен? В любом случае, сила — не в ярлыках, а в том, что движется и растет, пренебрегая совершеннейшими дефинициями человеческого разума, банальность которого мы с сожалением констатируем на данном типическом примере.

ГЛАВА 4. ЯЗЫК И МИФ Да сотворим имена. Нам недолгая жизнь дана. Жизнь вещей — и та коротка. Остаются навеки одни имена: не любовь — о любви строка, не цветок — названье цветка. Хуан Рамон Хименес

Неизбежное возникновение языка в качестве средства коммуникации разумов — с одной стороны, этап совершенно ясный, поскольку необходимый (на этой необходимости спекулировали замечательные диалектические материалисты XIX—XX вв.; их отношение к языку как к орудию, конечно, наивно и банально — примат пользуется каменным топором, чтобы увеличить силу своих рук, и языком, чтобы передать собственный интеллектуальный опыт остальным членам племени), но, с другой стороны, предельно таинственный, ибо рождение его такая же тайна, как и рождение самого разума. Идея языка, хотя и не новая в животном мире, в человеческом исполнении потребовала ряда трансформаций, которые по ближайшему рассмотрению не достаточно мотивированы. Пчелы, осы и муравьи каким-то образом тоже кодируют информацию и передают все остальным членам оригинального коллектива. Следовательно, язык (если мы понимаем его как кодирование и декодирование жизненно важной для вида информации) — совсем не уникальная характеристика, отличающая человека от иных биологических видов. Необходимо точно определить, какие аспекты функционирования имеет язык, какие его феномены принадлежат исключительно человеку. Почему язык определяет строй мышления и так сильно влияет на восприятие? Почему в конечном счете язык препятствует вхождению в измененные состоя-

ния сознания и мистики во всех культурах обращают специальное внимание на достижение «безмолвия ума»? Дон Хуан, пользуясь толтекской терминологией, объяснил бы кратко: «Тональ управляет человеком через разговор (называние). Стоит прекратить разговаривать, и мир нагуаля начнет прорываться в сознание». Если вы приложите определенное усилие, то через несколько месяцев на собственном опыте убедитесь в правоте данного высказывания. Но возникает другой вопрос: каким же образом сформировался такой (агрессивный в данном случае) инструмент как человеческий язык? Вряд ли здесь можно опираться на те гипотезы, что считают коллективную деятельность виновницей возникновения языка. Пчел и муравьев в индивидуализме не обвинишь — и все же их способ коммуникации настолько безличен, что никак не обусловливает видение мира этих интересных насекомых. Человек стал человеком благодаря абстрактному мышлению, т. е. способности копировать в психическом пространстве образ воспринимаемого и отбрасывать несущественные детали образов при сравнении подобных пучков сенсорных сигналов. Этот революционный шаг в развитии психики сразу же позволил из неисчислимой массы образов выделить классы и категории, обладающие различной степенью схожести. Этот же процесс выявил такое фундаментальное различие, как Я и НЕЯ. Образ себя положил начало строительству эго с его собственной, родной и близкой только ему интенциональностью. Иными словами, возникло Я, посчитало себя хитрым и смелым, подумало и ВОЗНАМЕРИЛОСЬ... История человеческих намерений и есть история цивилизации. Возникновение языка — прямое следствие самых первых действий абстрактного мышления. Выявленные ряды подобных образов надо было фиксировать, обозначать; затем надо было договариваться между собой, какой комплекс звуков будет служить знаком для избранного ряда. Конечно, подобные эволюционные шаги не происходят так прямолинейно. Самосознающая психика — это стихия; язык, который она породила, — тоже стихия. Только намерение было и остается единственным устойчивым компонентом в лингвистическом движении коллективного разума. Инструменталисты называют речевые знаки «психологическими орудиями». Русский психолог Выготский в свое время полагал, что знаки имеют «внепсихическое происхождение», что структура психичес-

ких процессов вначале складывается во внешней деятельности и лишь впоследствии может перейти вовнутрь, отсюда — известная идея об интериоризации. Такая теория сама по себе напоминает миф. Знаки («имена») приходят из так называемой «коллективной деятельности», а затем становятся достоянием психики каждого индивидуума. Согласно взглядам дона Хуана (крайне «мистическим» в данном случае), человеческий вид отражает в своей деятельности довольно своеобразное положение точки сборки. Качество перцепции, которое требовалось для продуктивного осуществления присущего человеку намерения, могло быть обеспечено только постоянным присутствием языка. Образ себя (прародитель и сердцевина современного эго) вынуждал человека выработать такой тип поведения, в котором психическая активность удерживала бы высокую степень стабильности перцептивного пространства; рефлексия сама по себе рождала фиксированное положение точки сборки. Никакой интериоризации в процессе генезиса языка, на мой взгляд, быть не могло. Первичная мотивация о-значивания мира заключалась не в совместном труде, например, а в необходимости провести черту между Я (дабы придать этому образу еще большую устойчивость) и «вещами мира». Персональная интенция принуждала интеллект творить знаки, а племя (или иное сообщество) исполняло роль регулятора — созидателя общепонимаемой совокупности знаков, которые могли бы служить языком данного сообщества. Иными словами, в первую очередь человек помыслил сам себя, а затем, посредством знаков, отделил от себя весь внешний мир. Так что, в отличие от Выготского, следовало бы говорить об отстранении мира через язык — процессе, прямо противоположном интериоризации. Через мышление, а затем через язык человек последовательно уходил из мира Реальности в мир собственных концептов. Его тональ имел своим продуктом коллективную деятельность — в этом принципиальное различие между человеком и коллективными животными или насекомыми. Его коллективная деятельность изначально была направлена не только на выживание (как у животных); она была направлена на сотворение Мифа, на повествование (наррацию), отвечающую в рамках созданного языка на генерируемые первобытной парадигмой вопросы. Таким образом, язык почти одновременно со своим возникновением стал выполнять функции носителя и хранителя мифа. Быть может, некоторые удивятся, но язык выполняет свои мифологические фун-

кции и сегодня. Суть отношения «я — язык — миф — описание мира» на протяжении тысячелетий претерпела мало изменений. Обладание языком — это почти всегда и обладание мифом. Что же касается мифа, то он вовсе не продукт инстинкта самосохранения и не является обязательным для успеха групповых действий по добыванию пищи (вроде охоты или собирания плодов). Миф — это подтверждение и закрепление образа себя через цепочку поколений, через принадлежность к определенному племени (этносу); в противном случае — неприятие и отчуждение, т. е. поиск другого мифа, соответствующего особенности конкретной личности. Первейшая задача языка не имеет ничего общего с трудовыми воплями, то бишь, выкриками, когда кроманьонец желал устроить обеденный перерыв, а остальные, изо всех сил напрягаясь, тащили ему охру и присылали все новых сподручных. Подобные несуразицы разрешаются куда более простыми средствами: языком жестов, конвенционально утвержденными сигналами и т. п. Система знаков дана ребенку в процессе научения. Система знаков в некоторой степени имитирует конструирование ментального пространства. Более того, пространство само создается мышлением и языком; оно имеет темпоральный модус (как и всякий ментальный процесс). Тот же Выготский справедливо отмечает эту лингвистическую имитацию перцептивной Реальности: «Мысль не выражается, но совершается в слове». (Выготский Л.С. Собр. соч. в 6 т. Т. 2. С. 307.) Но мы еще раз подчеркнем важнейшие этапы генезиса языка: 1. Продуктивный мутационный всплеск, физиологическим результатом которого становится неокортекс (затем зоны Брока и Вернике), а энергетически — рефлексия — многократное движение сенсорных сигналов, где отражение (1) диссоциируется от отражения (2) и получает возможность приписывать себе все способности автономного мыслящего субъекта. 2. Отражение, или рефлекс (1), порождено единственным квантом перцептивного процесса. Этот пункт обозначен и смещение его невозможно. Точка сборки, имевшая у высших млекопитающих целую область свободного плавания, застыла в том положении, где ее настигла рефлексия. Если бы в этот исторически важнейший момент значительная часть мутировавших приматов зафиксировала точку сборки в другом месте, то возникло бы два вида разумных существ, совершенно не

понимающих друг друга (что, возможно, и случилось, но это уже выходит за рамки данной книги). 3. Индукция энергетических процессов привела к тому, что целые племена, пережившие возникновение рефлексии, установили свою точку сборки в одном и том же положении. «Ваша команда становится командой Орла». (Подобным же образом развивается индуцированный психоз.) 4. Рефлексия испытала немедленную потребность отделения себя от неба, земли, солнца, моря, деревьев, животных и себе подобных тварей. Образ себя породил ВРЕМЯ: я был, я есть, я стану. Образ себя породил ЦЕЛЬ. Весь пространственно-временной континуум вырос из этих примитивных посылок, поскольку рефлексия позволяет создавать проекции (например, в завтра): «Начнутся ли завтра дожди, ведь нам надо достроить хижину?» — такой вопрос мог задать только примат, владеющий рефлексией и образом себя. «Я — сын Орла. Мы — те, кто живет в этой долине до сельвы, где восходит солнце, — все дети Орла. Ты — чужой». Чаще всего антропологов, забравшихся к первобытным племенам, ждал именно такой прием. Только один этот факт мог бы подтолкнуть лингвиста к простой идее: язык предназначен не для освоения мира или его усовершенствования. Его изначальная цель — отчуждение, отсекание факта восприятия от воспринимающего Я. 5. Именно поэтому язык создавали шаманы. Поэтому язык был магией, останавливающей бестолковую круговерть сенсорного изобилия. Владение именем приравнивалось к владению объектом, стихией, областью мира, иначе говоря. Развитие языка являлось упорядочением мира, нарастающей дискретностью воспринимаемых характеристик, аспектов, углов, овладением тонкостями процессуальности в выдуманном времени (начало процесса, развитие, кульминация, угасание, прекращение). Временная и пространственная перспектива дробилась с помощью языка не столько для удобства коллективных набегов на природу, сколько для увеличения числа границ между Я и воспринимаемым. 6. Затем включился обратный процесс: имена и понятия, окончательно отрешившиеся от Реальности, принялись возводить разнообразные здания из себя самих. В первую очередь — чтобы отделить коллективное Я (племя, этническое сообщество) от других коллективных

Я. Для этого шаманы сотворили миф — сначала один, затем другой, в конце концов — целый космос мифов, где разросшееся Я (род, племя, этнос, нация) выталкивало в шею непрошеных чужеземцев — на другие земли, в другой (с точки зрения шамана) космос. Язык был мифом с самого момента своего возникновения. В языке нет ничего Реального. Когда вы указуете на вполне определенное дерево и говорите «береза», реальный пучок сенсорных сигналов («весть извне») уничтожается языком. За долю секунды на его месте возникает галлюцинация — довольно сложная, и все же мифологическая конструкция, поскольку вы в нее верите, усмотрев в этот кратчайший миг совокупность подобных черт, когда-то признанных шаманом, живущим в глубинах вашего бессознательного, — что это именно «береза». Внутренний диалог, остановить который требует дон Хуан, и есть ваша интимная беседа с шаманом, сколотившим это описание мира. Любое восприятие встречается с этим мастером галлюцинаций, и за долю секунды отсекает вас от Реального Мира при помощи обыкновенного языка — сети фантомов с их ослепительной ясностью. Процесс отчуждения от собственных мыслеобразов, «психических знаков», от речи, происходит у ребенка в 5—6 лет. Не достигнув определенного развития рефлексии, человек говорит, но не мыслит. Ребенок научается продуцировать акустические комплексы, используя условнорефлекторные механизмы. Его речь исключительно прагматична: «хочу», «не хочу», «дай», «боюсь» и т. д. и т. п. Он не испытывает необходимости в отделении внешнего мира от себя самого, поскольку его образ себя еще не полноценен — личность отсутствует, и дистанция между собой и воспринимаемым не может стать актуальным психологическим фактом. Формирование внутренней речи свидетельствует становление эго — механизма, в лабиринтах которого возможно самоотражение; называние себя и другого как закрепление сложившейся психической ситуации — неминуемый мыслительный акт. Безусловно, когда рефлексирующая личность привыкла иметь дело с дискретным типом восприятия, порожденным языком, который стал способом существования разума на всех уровнях, она может конструировать высказывания, отталкиваясь от перцептивной матрицы, лингвистическое развертывание которой демонстрирует безнадежно искаженный под влиянием языка мир. И все же другого способа обработки сенсорных сигналов человек не имеет. Абстрактно-логический анализ, моментальное о-смысление

сложных сенсорных комплексов (гештальтов) — единственная возможность построения картины мира. Физиологически эта функция возложена на левое полушарие головного мозга — по крайней мере она проецируется там. Правое полушарие воспринимает одновременно весь перцептивный поток, там и складывается целостная картина, которая редактируется, расчленяется и вновь собирается в левом полушарии. Правое полушарие проверяет результат работы левого и, если последнее удовлетворено, допускает перцептивный пучок к осознанию. Гюстав Гийом высказался просто: «Человеческий язык существует только с того момента, когда пережитый опыт преобразуется в представление». Если же мы взглянем на любой человеческий опыт, то обязательно обнаружим в нем как минимум два компонента: объект, встреча с которым составила данный опыт, и субъект, переживший встречу с объектом. Как видим, представление о себе — неотъемлемая часть любого опыта, который может быть представлен в языке. Таким образом, за последние 10—15 тысяч лет человек создал не просто язык: он создал целый банк представлений, вполне однозначных, связанных между собой по законам как самого языка, так и мышления. Трудно определить, на каком этапе законы человеческой ментальности преобразуются или перерождаются в лингвистическую модель, и тем не менее очевидно, что мышление манифестирует себя в языке, используя для этого логико-грамматические сращения. Все усилия мыслительного и языкового аппарата направлены на удержание перцептивной стабильности, преодолеть которую — задача магических, оккультных, мистических дисциплин, возможно, со времен построения египетских пирамид и создания древнейших Вед. «Пузырь восприятия», о котором говорил дон Хуан, захлопнулся очень давно. Язык закрепил процесс отчуждения от реальности, начатый разумом. С тех пор мы пребываем в условном пространстве, где всякий воспринимаемый факт — феномен, являющийся синтезом абстрактной идеи и ее лингвистически зафиксированного отражения. Необходимо сделать несколько шагов назад — остановить язык и мышление, а затем отделить их от восприятия, т. е. создать психологическую дистанцию между сигналом и аппаратом его обработки. Задача не из легких, поскольку требует разрушения целого ряда автоматизмов, существующих в нашей голове не одну эпоху. Пока же мы вынуждены приравнять язык к мифу. Языковая модель мира, невольно навязавшая сознанию стереотипы, охватывающие все

стороны нашего бытия, мифологична, поскольку, целиком описывая мир, делает все факты описания реальными и не-реальными одновременно. Как раз на этой ускользающей грани правдоподобия и вымысла, целостного подобия, тщательной имитации и полного отсутствия опоры за пределами самодовлеющей системы и существует подлинный миф, в котором умещается длительная история человека и известной ему вселенной. Нам нечего возразить против утверждения бостонского антрополога М.Ландау, что язык — «в первую очередь, определенный инструмент для приведения мира в существование. Реальность не просто «переживается» или «отражается» в языке — она действительно создается языком». Чаще всего лингвистическая реальность переполнена словами и терминами, которые отражают только идеи о том, как связаны объекты в мире. Как видите, мы имеем дело с разными видами абстрактных фикций: фикции об объектах, абстрагированные атрибуты фиктивных объектов, словно бы существующие сами по себе и ведущие себя в лингвистическом пространстве так, словно имеют плоть, массу и прочие характеристики, фикции, отражающие действия или процессы, — во многих языках такие слова тоже могут вести себя словно кубики из плоти, обладающие массой и другими признаками реального существования. И вся эта масса языковых абстракций, по словам М.Ландау, «приводит мир в существование», более того — она «создает мир». Языковые процессы в совокупности с мыслительными создают воспринимаемый мир. Если вдуматься, то это очень интересный и удивительный процесс. С одной стороны, ментальные комплексы, подобно кривым зеркалам, непосредственно проецируются на сетчатку глаз, а также на всю ретикулярную формацию, комплектующую сенсорные сигналы, приходящие извне, и это неоднократно доказано экспериментальной психологией. С другой стороны, способность ассоциировать звуки (акустические комплексы) — заурядные языковые шумы — со значимыми внутренними образами есть синестезия на высшем этапе своего развития. Синестезия совершается в ретикулярной формации мозга, после того как связанные между собой образы, прошедшие обработку в зоне Брока-Вернике и неокортексе, уложатся в единую картину мира и транслируют сложенную по всем правилам мозаику назад, к источникам первичных сенсорных импульсов (визуальных, аудиальных, кинестетических и пр.).

Мы как бы описываем работу точки сборки, прибегая к тем знаниям, что обычно рассматриваются в рамках психофизиологии и психолингвистики. Синестезия, о которой я только что говорил, — это проявление целостности перцепции. Иными словами, «пузырь» должен быть хорошо соткан, чтобы, когда он «захлопнется», не осталось ни одной щели, ни одного разрыва, куда бы смог проникнуть аморфный, но всемогущий свет нагуаля. Таким же совершенным образом должен быть сделан образ мира, т. е. его перцептивная модель. Ничто из воспринимаемого в данной позиции точки сборки не должно быть упущено; следовало создать ровно столько фикций, сколько не хватало первобытному человеку для сотворения в своей психике упорядоченного и осмысленного мира. Т.Маккенна, полагающий, что само возникновение сознания у приматов связано с употреблением псилоцибина, ДМТ и других индольных галлюциногенов, в то же время считает, что последний мутационный всплеск (возникновение мягкого нёба, способствующего согласованному нёбному опусканию) — тоже результат употребления в пищу триптаминовых соединений. Так или иначе, речь и мышление, возникшие практически одновременно, сотворили еще один мир — который существует только в голове разумного существа. Любопытно, что даже эволюция письменности в некоторой мере уводит нас из мира непосредственно переживаемого в мир абстрактных идей и целого ряда условностей. Тот же Теренс Маккенна пишет в связи с этим: «Фонетический алфавит помог подвигнуть сознание в мир, акцентуирующий высказанное и письменное слово, и увести его из мира пиктографического образного понимания. Эти нововведения повысили возможность возникновения антивизионерского стиля культуры владычества». Как видите, даже способ письменности отдалил нас от восприятия, свободного от стереотипов, навязал новые условности, новые абстракции, компенсировав тем самым ущербность сенсорного поля, достигающего сознания. В таких условиях магия не могла развиваться: она была подавлена всей торжествующей культурой мышления и речи. Ускоренное развитие получил только один тип освоения мира — технологический. Именно с ним мы имеем теперь дело.

ГЛАВА 5. ХРОНИКА НАШЕГО БЕССИЛИЯ Сегодняшняя правда была настолько ложью, Что так и не смогла осуществиться. Хуан Рамон Хименес

Олдос Хаксли (прекрасно чувствовавший, как человека на протяжении всей его истории раздирают Интеллект, несущий в себе отвратительное заточение, и Иррациональное — стихия, где все возможно, где мерещится магия и колдовство, а в конечном счете — бессмертие), искавший последнего Преображения не в христианских гимнах, а в белых кристаллах ЛСД, писал в своем философском эссе «Мокша: заметки о психоделиках и опыте визионера»: «Все природные стимуляторы, наркотики, релаксанты и галлюциногены, известные современным ботаникам и фармакологам, были открыты первобытным человеком и употреблялись с незапамятных времен. Одна из первых вещей, которую Homo Sapiens сделал со своими только что развитыми рациональностью и самосознанием, состояла в том, что он направил их на поиск того, как обойти аналитическое мышление и преодолеть его или, в крайнем случае, хотя бы на время стереть изолирующее осознание себя. Пробуя все, что росло в полях и лесах, он твердо придерживался того, что в данном контексте казалось хорошим, т. е. меняло качество сознания, делало его иным, отличным — неважно как — от повседневного ощущения, восприятия и мышления». Стало быть, человеческий интеллект изначально в содружестве с языком погрузил психику в непроглядный мрак озабоченности, в осознание таких неприятностей, как одиночество, тоска по утраченному, страх перед тем, что может произойти, в темное однообразие самого себя; и каждый шаг разума, приближавший к производству и желанному

комфорту, расчленял мир, производил кровавую вивисекцию над целостностью переживаний. Можно, разумеется, отнестись к подобным высказываниям как к метафоре, преувеличению, однако в душе человека, жившего, скажем, 5 — 7 тысяч лет назад, всякое возведение чувства в идею, абстракцию, происходило долго и переживалось как отступление в бесплотное царство, где обитают неощутимые призраки, уловимые только вниманием — а в ту пору сосредоточенное внимание требовало гораздо больше усилий. Человек действительно ощущал, как переживаемый им мир разделяется, рассекается, вновь соединяется; жизнь идеи была тогда бесконечно ближе к простой красоте пронизываемого ветрами пейзажа. Австралийские аборигены настолько остро почувствовали вторжение разума в свой мир, что разделили историю мира на собственно историю и время сновидений; другие народы ощущали это не менее остро, но их катастрофа случилась на несколько тысяч лет раньше и Время стерло из памяти этносов трагедию «перехода». Возникновение государственного института стало завершением этого периода на «политическом» уровне. Тщательно разработанная теократия и есть воплощение интеллекта на уровне социальной структуры. На подобную тему много рассуждал Камю. Все тоталитарные режимы (начиная с самых ранних теократий и т. п.) противостояли по природе своей безъязыкому, аморфному опыту Духа. Когда европейское умствование докатилось до марксизма, другие философские школы уже понимали, что тоталитаризм и духовное развитие — вещи несовместимые. Камю написал: «марксизм требовал покорить иррациональное начало в человеке... Марксизм стремился к завоеванию тотальности, а сюрреализм, как всякий духовный опыт, стремился к единству. Тотальность может потребовать повиновения от иррационального, если рационального достаточно для обретения господства над миром. Но жажда единства более требовательна. Ей недостаточно, чтобы все было разумным. Она стремится к тому, чтобы рациональное и иррациональное были уравновешены на одном и том же уровне. Нет такого единства, которое предполагало бы саморазрушение». Упоминаемая Камю «жажда единства» подвигала человека к религии, мистике, ко всеобщему порыву в над-человеческое, где огромность Божественного уничтожает мелкие различия — национальные, традиционные, этнические, политические и проч.

Как видите, интересы духовного развития и интересы государства ни в чем не пересекаются. Государственная идеология поддерживается вполне определенной картиной мира. Картина мира служит, с одной стороны, почвой для идеологии, а с другой — совокупным результатом повседневно используемого режима восприятия. Таким образом, картина мира питает государственную идеологию, общественный порядок, т. е. в целом каркас нашей цивилизации. Одновременно картина мира есть стихийно проникшая в общее сознание масса идей, имеющих целый ряд источников — от архетипических образов, превратившихся в бытовые предрассудки и банальности, до предельно упрощенных философских максим, давно утративших автора и время своего возникновения. Общая цель этих совершенно разнородных сентенций и логических оснований — сотворение непротиворечивой модели, внятной как идиоту, так и ученому-естествоиспытателю. Надо отдать должное науке. Она немало свершила для закрепления фундаментальных понятий о мире и человеке, чтобы все дальнейшее развитие естественнонаучных идей было последовательно и во многом предсказуемо (за исключением некоторых взрывоопасных теорий XX века, яростно перечеркнувших все предыдущие). Что же касается нынешних научных идей, под натиском которых с треском лопается картина мира всех предыдущих веков, то они попрежнему пребывают в пространстве чистой науки. Потребуются века, чтобы картина мира, которую разделяет человечество, приобрела такой вид, где нашлось бы место Эйнштейну, Гейзенбергу, Куну, Уорфу, Мамардашвили, Грофу и — наконец — Кастанеде. В настоящий момент общее сознание человека изживает ньютонокартезианскую парадигму. В целом человечество отстает от своих передовых представителей на 1—3 века. Чтобы проиллюстрировать такую дистанцию, довольно привести цитату из современного научного труда, отражающего поиски новой научной парадигмы: «Для телепатии, психодиагностики, видения на расстоянии или астральной проекции вопрос уже не в том, возможны ли такие явления, а в том, как описать барьер, не позволяющий им происходить в любое время. Другими словами, новая проблема такова: что создает видимость плотности, отдельности и индивидуальности в пустой по существу и нематериальной Вселенной, истинная природа которой — нераздельное единство?» (С.Гроф. За пределами мозга.)

Ньютоно-картезианская парадигма уступила, в первую очередь, теоретической физике — чему свидетельство теория относительности и другие откровения А.Эйнштейна. Человек как существо, явившее во плоти экстремум разнообразных качеств, явлений, странное уже потому, что существует и этим создает «антропный принцип», к несчастью, играет все большую роль в физической картине мира, оставаясь при этом объектом, плохо поддающимся анализу и, тем более, не желающим превращаться ни во что Иное. Человек — самое устойчивое звено в цепи картезианских рассуждений. И именно человек является ключом к радикальному пересмотру ньютоно-картезианских воззрений. Современный экспериментатор, для которого старая парадигма попрежнему нерушима, оказывается в тупике, если принимается за серьезное изучение психики, пользуясь современными методами. С.Гроф рассуждает следующим образом: «Наиболее серьезный вызов ньютонокартезианской механистической парадигме вселенной исходит от последней категории психоделических явлений — целого спектра переживаний, для которых я подобрал термин трансперсональные. Общим знаменателем этой богатой и разветвленной группы необычных переживаний является ощущение индивида, что его сознание расширилось за пределы Эго и трансцендировало границы времени и пространства». Психологи-экспериментаторы, получив в руки новые методы исследования, заимствованные из передовых технологических разработок как в области непосредственного наблюдения за работой головного мозга и ЦНС, так и в области обработки больших объемов информации, а также — семантический подход, разработанный целым рядом ученых-семантиков, оказались в любопытном положении ребенка, которому разрешили возиться с мощным компьютером и научили лазерному фотографированию в разных участках спектра — как видимых, так и невидимых, но при этом так и не разъяснили, чего искать в собственной голове и как теперь быть с теми представлениями о реальности, что внушались им с детства. Именно здесь, в психологии, картина мира менее всего склонна к метаморфозам. Мы совершенно бессильны, когда некий шарлатан или гений (черт их разберет!) рушит традиционные представления о психике, психических процессах, о природе стабильности самосознания и т. п. Академиическая наука утратила твердую почву. Мы сознаем, что картина мира, которой веками придерживались ученые, явственно заводит в тупик,

что больные вопросы философии, разрешенные в свое время однозначно и неверно, теперь, совместно с психологическими украшениями, подчеркивающими ошибки (выдавая их за самую подлинную истину) и затушевывающими несоответствия, ведут к повальной невротизации общества и гибельному стремлению использовать природную среду в качестве свалки и ремесленных цехов, где продукт и отходы неразделимы, а главное — одинаково ядовиты для человека. Рационализм завел нас в технологическую пустыню — это стало ясным давно и теперь скорбно обсуждается. Реже мы слышим о другом — не менее страшном — вреде, произошедшем от рационалистского эволюционизма. А этот вред гораздо сложнее исправить, поскольку он наиболее прочно закрепился в человеческом мировоззрении. Во-первых, мы поверили в силу разума, а это не столь уж безобидная вера. Если интеллект в самых мощных своих порывах требует «убей!», мы убиваем — поскольку это разумно. Мы готовы, подобно известному литературному персонажу, превратить весь мир в гладкую площадь для маршировки. С точки зрения разума очень неудобно, что в наших широтах Солнце то движется низко, то приближается к зениту — это мешает производству и стабильности наблюдений. Мир чистого интеллекта абсурден, но мы не желаем задумываться — поскольку если это не кощунство, то глупость, способная помешать триумфальному шествию науки. Во-вторых, уверившись в крайне высокой эффективности разума, мы автоматически пришли к выводу, что он питается подлинными впечатлениями из внешнего мира. Процесс восприятия перестал оспариваться; конечно, философы могут сколько угодно твердить о непостижимости мира, о том, что человеческая психика имеет дело только с опытом, т. е. с собственными переживаниями, а источник переживаний столь же темен, как и во времена Дионисия Ареопагита. Но каждодневный маленький триумф ratio происходит у всех на глазах, а не в объемных томах безусловно великих, но далеких от нас ученых. Подлинность впечатлений, т. е. восприятии и их интерпретаций, можно оспаривать либо с философской кафедры, либо в психиатрической клинике (кому как повезет). В-третьих, мы знаем, что проблемы и препятствия, возникающие на пути науки, разрешает сама наука. Если, скажем, нужно выяснить устройство отдельной атомной системы, наука изобретает электронный микроскоп. Если нужно уяснить структуру далекой и невидимой обыч-

ному телескопу галактики, создается радиотелескоп, и т. д. и т. п. Любой участок нашей реальности достигаем тем или иным способом, не сегодня так завтра, — вот вера, порожденная современной наукой. Одновременно мы обрели бесконечную пустоту внутри, одиночество (о котором нам еще говорить и говорить) и неистребимую тягу к развлечениям, удовольствиям — тому, что скрашивает одиночество и заполняет пустоту временными, бессмысленными в конечном счете играми. Мы перестали чувствовать мир — словно все высохло под палящим зноем неистощимого интеллекта и превратилось в значки, схемы, алгоритмы, модели, штампы и тому подобное. Перцептивное оскудение повлекло за собой оскудение эмоциональное, и даже чувственность наша превратилась в своего рода игру — объект вожделения доступен, как мартини в приличном супермаркете. Обладание приятно, но бутылка опустошается на удивление быстро. Стихия стала обыкновенным продуктом потребления. Такая картина мира уродлива, и человек, всеми силами ее укрепляющий, так же уродлив. Мы даже не заметили, что вместе с чувством утратили силу, и полиэтиленовый пакет — самый лучший способ хранения рациональных уродцев. Любопытно, что все попытки описать человеческую психику не проясняют ровным счетом ничего. Станислав Гроф увидел в этом бессилии психологической науки некий порядок, который, на его взгляд, внушает надежду. Он заметил, что теоретическая психология поэтапно следует за экспериментальной, всякий раз объявляя окончательными структурами то, что открыли экспериментаторы на данный момент. В Дальнейшем исследователь погружается глубже, вслед за чем возникает Новая психологическая теория. Двадцатое столетие, развивавшееся так стремительно, дает этому положению дел яркую иллюстрацию: «В самом начале психоделических исследований я обнаружил, что средний пациент во время курса психолитической терапии с применением ЛСД склонен переходить с фрейдистской стадии на стадию РанкаРейха-экзистенциалистов, а затем на юнгианскую стадию (Grof, 1970). Названия этих стадий отражают тот факт, что соответствующие концептуальные схемы лучше любой другой структуры описывают явления, которые происходят на последовательных этапах терапии. Мне стало очевидно, что ни одна западная система психотерапии не годится для описания определенных явлений, происходящих на продвинутых

стадиях терапии или на уровнях психоделического опыта. Здесь следует обращаться к античным или восточным духовным философиям, таким, как веданта, разные системы йоги, кашмирский шиваизм, буддизм махаяны, ваджраяна, даосизм, суфизм. И вместе с тем я убедился, что полный спектр человеческого опыта невозможно описать с помощью какой-то одной психологической системы и что каждый из главных уровней эволюции сознания требует самостоятельной структуры объяснения». По крайней мере ученый убедился, что плоский рационализм не поможет постичь нашу собственную психику. К несчастью, мы можем свидетельствовать только возрастание психологических проблем и отчужденность от вскормившей нас почвы Реальности. Вот краткий перечень симптомов той духовной болезни, от которой страдает весь мир, построенный по проекту нашей евроамериканской цивилизации: 1) отсутствие смысла жизни; 2) отсутствие радости жизни; 3) отсутствие любви в самом широком смысле этого слова; 4) отчужденность от рода (социальной среды, в которой человек прошел период социализации); 5) отчужденность от природы как стихии, питающей нас и материально, и духовно, и эмоционально. Список можно продолжить, но уже сказанного более чем достаточно. За каждым пунктом лежит целая тема для размышлений и анализа. За каждым пунктом — сочленение, конфигурация элементов описания мира, имеющая многовековую историю и только в новейшие времена проявившая свой ядовитый аспект. Виктор Франкл, много лет изучавший психологическое состояние социума, пожалуй, первым обратил внимание на трагическую бессмысленность современного человека. Он, будучи психотерапевтом, лечил невротиков, а наткнулся на целый «провал» в описании мира, развившемся по стандартам нашего тоналя. Утрачены структуры, обеспечивавшие связность таких элементов, как «я» в картине и самой картины. Смысл жизни обретался через мифологическую причастность к мирозданию — пусть эта причастность была наивной и во многом детской, но каждый держал у сердца горсть материЗемли, каждый чувствовал себя чадом — недостойным, заблудшим и т. п., но верил, что в любом случае он укрепляет своим присутствием мир, а мир укрепляется им как своим продолжением. От этого взаимного

безмолвного сочувствия рождалась тихая радость совместного бытия — радость осмысленности и сопричастности. Род ощущался как ветвь на общем дереве, произрастающем из глубинной почвы всего материнского, мягкого, земного — из суши и океанов, из ручьев, рек и болот, где Великая Богиня (прародительница живого, земля, но не в виде абстрактного понятия о ней, а в виде живой плоти, дышащей, растущей, со своим глубоким, таинственным сердцем, пульсирующим в корневищах Мирового Дерева, по которому только шаманы могли взбираться на небо) омывала свое бесконечно раскинувшееся тело и каждой веточке (каждому роду) могла подарить свою животворящую чистоту и оживляющую влагу. Именно через род можно было соединиться с другими ветвями, расти в этой почти лесной совокупности, и страшнейшее наказание — отторжение от рода, остракизм, равное смертельной казни не потому, что без рода нельзя было выжить физически, а потому что без рода все интенции субъекта теряют смысл, и радость жизни, возникавшая от свободного дня, от свободного скитания в природном уединении, вдруг становится скорбью, если ты знаешь, что никогда не сможешь вернуться в общее гнездо и разделить с другими только что обретенное счастье уединения. Любовь вольного существа, еще не опутавшего себя громоздким и безрадостным описанием мира, была сродни уважению. Каждый знал, что живое чувствительно к внешнему — будь то ласка или удар каменным топором. Каждый знал, что человек не составляет исключения, что его можно искалечить словом или безразличием, и любовь людей начиналась с безмолвной прелюдии: каждый из двоих спрашивал у возлюбленного прежде всего, не принесет ли он боль или страдание в другое чувствующее существо, будет ли радостно ему (или ей) проводить вместе дни, собирать еду, слушать легенды вечером у костра, растить совместное потомство? Это естественное уважение к другому человеку, выросшее из уважения к живому, к природе, к Земле, было задушено, забыто; им пренебрегли, как и всем тем, что возвращало человека в гармонию шаманизма — гармонию раннего, догосударственного язычества. Описание мира изменилось: краски стали грубее, чувства — проще и эгоистичней, вожди утратили мудрость (она оказалась ненужной), но приобрели алчность, поскольку территория обрела стоимость вместе с первыми попытками государство строительства. Мудрые проигрывали в этой схватке, побеждали жадные и эгоистичные.

Мы взглянули на истоки современной картины мира. Она рождалась 7—10 тысяч лет назад. Именно тогда точка сборки сдвинулась в сторону самоизоляции и личного преуспевания — с каждым поколением она сдвигалась в эту сторону все больше. Мы одновременно обретали силу технического эго и теряли мягкую всепроникновенность почти безличного и радостного единства. В настоящий момент тупик мировоззрения настолько очевиден, что даже самые неповоротливые из нас ощутили тревогу и приближение опасности. Человек, вопреки мнению некоторых мыслителей, никогда не стремился к самоуничтожению. Правда, он в тяжелой форме страдал легкомыслием. И сейчас, когда разогнавшуюся машину психического омертвления остановить невероятно трудно, возникла плеяда энтузиастов: шарлатанов в поисках легких денег, юродивых, полагающих, что они живут все еще две тысячи лет назад, «учителей жизни», которые делятся мудростью веков и ждут, что просветленные объединятся, вдруг регрессировав на несколько тысяч лет назад, и т. д. и т. п. Подобные веяния порождают общины, церкви, сообщества магов против злых сил — причем возрождение (мессианский ренессанс) повторяет древние схемы и комплексы, возрождает идеологические системы совсем других времен — и все это превращается в маскарад. Вполне достаточно одного примера. Судите сами: всякий раз, когда цивилизации предлагается тот или иной рецепт спасения, мы находим в нем основательный шаг назад. Все самодельные учения отражают состояние тоналя в доисторическую эпоху, простое дублирование мифологических идей вуалируется новой псевдонаучной терминологией, что, разумеется, не заменяет подлинного прорыва в разрешение экзистенциальных проблем, опутавших человека. Выходит, что мы не знаем никакого пути, кроме пути назад, — если не в состоянии обойтись без антропоморфных, антропоцентристских представлений. Мировой Разум — непременный атрибут в ситуациях, когда разум бессилен. Однако разум, как и всякая абстракция, согласен брать на себя любые универсальные качества — и тогда описание мира вновь восстановлено, главные принципы соблюдены. Поиск новой парадигмы, где преображается идейный фундамент (т. е. перемены охватывают ключевые понятия, их роль, функциональную значимость в картине мира), — основная тема для наиболее передовых техников и практиков в науке. Таких ученых немного, а предмет их исследований обычно вызывает полемику, и именно там можно ожидать

идей, переплетающихся с учением дона Хуана, без антропоморфных поворотов вспять, излюбленных проповедниками Нового религиозного века. О том, как строят свои доктрины проповедники Нового религиозного века, можно судить из следующего примера. Доктор Фредерик Бейлс, основатель церкви разума в Калифорнии, интересен не своей оригинальностью (отнюдь!), а как раз наоборот — своей типичностью и даже хрестоматийностью. Он весь состоит из истин, которые либо хорошо известны, либо непроверяемы вообще. Когда он, скажем, утверждает, что все наши жизненные обстоятельства — это «лишь отражения нашего внутреннего мышления и, чтобы найти истинные причины наших печалей и радостей», надо обратиться внутрь себя, подобное откровение поражает новизной в несколько тысячелетий. Практические советы доктора Бейлса точно так же уходят в глубину веков, одновременно перекликаясь с принципами дона Хуана, который, в отличие от первого, не объявляет, будто сообщил что-то новое: «Поступайте так, как будто вы уже стали таким человеком, каким хотите быть. Мы можем принять решение, какими мы хотели бы быть, и незамедлительно начать вести тебя соответственно этим представлениям. Как только мы начнем действовать, мы обнаружим, что сами думаем именно так, как хотели». Сталкеры поступают подобным образом: они изменяют свое поведение без рассуждений, так, словно они уже изменились. Это — хитрый маневр: мы вынуждаем точку сборки слегка сдвинуться в положение, присущее иному характеру или психологическому типу, а лучший способ сделать это — просто заявить (в первую очередь самому себе): «Я уже такой». Нечто подобное однажды заявил Кришнамурти: «Не стремитесь к освобождению, на это может уйти целая жизнь. Вы уже свободны». Общеизвестно, что внутренняя чистота — главное условие для достижения контакта с намерением: «Затаенные обиды, недоброжелательность, критическое отношение к окружающим препятствуют воплощению желаемого, поскольку, как правило, отрицательные мысли и эмоции настолько сильны, что автоматически попадают в фокус внимания... Если вы копите обиду и недовольство, вы блокируете ваши возможности достижения успеха».

Подобным же образом работает сценарий. Если вы говорите: «Я не могу удержаться ни на одной работе» — так оно и будет. Наша реальность сегодня — продукт наших прошлогодних мыслей, наша реальность завтра — продукт сегодняшних. Пока мы удерживаемся в рамках психотехники обыденного. Таким образом, давно известное в психологии понятие «сценарий» оказывается на службе Церкви Мирового Разума. Осталось главное — наделить Высшее существо человеческими чертами, чтобы ему можно было молиться, угождать, каяться перед ним в грехах и т. п. Тогда мы действительно создаем религию, где есть место для униженных, оскорбленных, где возможно утешение и спасение через праведность. Основная метафизическая доктрина Бейлса повторяет мистические умозаключения, сделанные на протяжении многих веков и на различных континентах. Изначальное, неосознаваемое единство психики человека и Мирового Разума (микрокосм=макрокосм) в который раз подчеркивает их взаимоподобие; исходя из такого подобия, мысль человека (как и мысль Мирового Разума) способна к созиданию. Таким образом, созидание человеческого ума есть малая частица созидания Мирового Разума. Мы опять обнаруживаем себя в однородном мире, где принцип Интеллекта универсален и разница заключена только в масштабе. Всеобщая интеллигибельность Бытия в подобном контексте позволяет человеку творить почти наравне со Всемирным Разумом — по крайней мере принцип один и тот же: «Когда человек помещает в центр своего внимания определенную мысль, к ней устремляется поток Бесконечной Силы... То, что лежит в фокусе внимания человека, неизбежно воплощается в реальность». Ах, если бы дело обстояло таким простым образом! Если бы Реальность отзывалась на человеческий зов и была устроена по образу и подобию человека. Но доктор Бейлс явно выдает желаемое за действиительное. Так же поступали наши далекие предки, так мы поступаем и сегодня, обращаясь к христианскому Богу, совершая намаз или медитируя в буддистском храме. Персональное шаманское действо мы исполняем, когда не прибегаем к той или иной конфессии, а держим Бога в сердце — самое интимное и самое трогательное проявление связи Отца Всеблагого (Матери-Богини) и сына грешного, заблудшего, страдающего.

Да, образ Бога (Богини) в сердце — пожалуй, высшее проявление близости человеческого тоналя к собственному истоку. Здесь психология сможет наблюдать чудеса самоисцеления и самосовершенствования. Но даже такая близость не превращает человека в свободного, энергетически текучего и бессмертного мага. Человек бессилен в своей закостенелой неизменности, и никакие религии мира не способны изменить это положение. Такова хроника нашего бессилия. Вместе с утраченными чувствами угасали нити, связующие человеческий кокон с внешним полем. Если в давнишние времена они равномерно соединяли чувствующий кокон с мирозданием и в нужный момент подавали энергетический импульс, несущий информацию об угрозе, перемене погоды и т. п., то с развитием тоналя все эти нити атрофировались, прекратили вступать в резонанс с соответствующими частями кокона, а несомая ими энергия стала настолько ничтожной, что без труда вытеснялась тоналем из поля перцепции полностью. Сформировались мощные пучки, проецирующие вовне описание мира, строго воспроизводящие те комплексы сенсорных ощущений, что определяли форму и содержание фундаментальных опор разработанной картины мира. Только этими пучками мы можем управлять, только через них поддерживаем контакт с Реальностью. Они полностью укладываются в сферу действия точки сборки и там распределяют свое давление по привычным сенсорным каналам согласно алгоритмам и стереотипам. Наша сила целиком ушла в поддержание того стиля энергообмена, где мы без помех осуществляем технологическую перестройку доступной среды и развиваем образ себя — еще один мощный пучок энергетических нитей, извергаемый коконом в точку сборки. Здесь каждый сегмент энергообмена подвергается повторному просмотру, здесь волны энергии затихают и превращаются в фиксированный отпечаток — шаблон, идентифицирующий сам себя, как только поступает новая волна импульсов. Иногда (очень редко) это приводит к самокоррекции, и тогда отдельные пучки нитей смещают область резонанса. Так или иначе, общий итог поступающей и генерируемой нами энергии всегда близок к равновесию: мы тратим все (или почти все), что получаем, и структура удерживает гомеостазис, хотя ощутимая часть формаций могла бы быть утрачена безо всякого вреда для функционирования системы.

Мы тащим на себе уродливое и зачастую ненужное сооружение — описание мира — только из ложного чувства гомеостазиса (или консерватизма, называйте как хотите), и оно отнимает у нас все силы, все альтернативы, все непредсказуемые перспективы. Вот подлинная причина нашего бессилия перед самими собою. Чтобы изменить положение, надо вначале просто согласиться, что описание мира — условность, что его можно сократить и выбросить кучу лишнего хлама. Толтекские воины поступили именно так.

ГЛАВА 6. ПОЖИЗНЕННОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ АСКЕТА Итак, если вы со Христом умерли для стихий мира, то для чего вы, как живущиев мире, держитесь постановлений: «не прикасайся», «не вкушай», «не дотрагивайся», — Что все истлевает от употребления, — по заповедям и учению человеческому? Это имеет только вид мудрости в самодовольном служении, смиренномудриии изнурении тела, в некотором небрежении о насыщении плоти. К Колоссянам, 2: 20—23

Аскетические упражнения впервые стали применять шаманы, когда измененные режимы восприятия (ИРВ) перестали посещать их с той легкостью и свободой, как это случалось в эпоху до-интеллектуального построения мира. Специальные психотехники служили средством возвращения в поле архаического восприятия — простого и яркого, где внимание легко концентрируется на объектах, разрушающих только что возведенное здание описания мира. В это же время понадобились и другие вспомогательные средства: растения силы, специальные упражнения для восприятия и внимания, аскетические «подвиги». Именно шаманы, разумеется, обратили внимание, что длительное голодание, обет молчания, чрезмерные физические нагрузки, многодневное пребывание во тьме и тишине возвращают на некоторое время

мироощущение предков; тогда прыжки в миры измененного восприятия происходят сами собой, практически без усилий. Шаманы считали, что «мир теней и духов», «мир предков или архетипических героев» («время сновидений») приближается к ним как награда, или сам шаман духом своим поднимается в сферы магического действа. Дальнейшее развитие интеллекта воздвигало стену между миром шамана и миром обыденности, принадлежащим данному роду или племени. Точка сборки, обретшая неподвижность, генерировала общую перцептивную реальность, и все, кто разделял эту реальность, приобщались к невидимому членству: род развивался и, превращаясь в племя, производил перцептивную интеграцию; племена, чьи описания мира поддавались взаимной ассимиляции, создавали союзы племен. Эти союзы, обладая единой позицией точки сборки, превращались наконец в этнические сообщества. Близилась эпоха всеобщей картины мира, а это послужило почвой для созидания государств — больших и малых, кратковременных и эпохальных, но как бы то ни было, их след в истории Земли по сей день изучается антропологами. Вступая в членство, неофит первым делом подвергался исследованию шаманов (позже — жрецов). Даже в том случае, когда вождь союзного племени не претендовал на какую-либо сакральную функцию, шаманы доминирующего клана желали иметь уверенность, что присоединение еще одного племени (союза, сообщества или рода) не вызовет раскол в описании мира. Они хотели быть уверены, что единство племен будет только возрастать, а не испытывать напряжение, чреватое в те времена распадом и остановкой организованной поступи цивилизации. Поэтому шаманы закрепляли членство обрядом инициации. Аскеза служила здесь непременным атрибутом. Неофит проходил всевозможные испытания, направленные на сдвиг его точки сборки: постился, неделями сидел в темной пещере, давал обет молчания, уходил в джунгли, где в полном одиночестве должен был пережить нечто вроде «остановки мира"; он много дней лежал на дне глубокого колодца и созерцал звезды — словом, испытывал «обряд перехода» во всей его полноте и со всеми его тяготами.

После того как точка сборки испытуемого теряла фиксацию и неоднократно сдвигалась, неофита объявляли выдержавшим испытание, и он возвращался в мир людей «обновленным», т. е. полноправным членом сообщества, где каждый имел новую и жестко закрепленную позицию точки сборки — такую же позицию, что и у остальных субъектов данного членства. Такова была изначальная функция аскезы. Кроме того, аскетические упражнения были обязательным элементом подготовки жреца. Инициация жреческой активности через интенсивные и нелегкие аскетические испытания доказывала, что жрец готов к своей профессиональной деятельности и способен во имя религиозной идеи претерпеть подлинные трудности, связанные с восхождением в «мир духов» или нисхождением в «мир предков». Нечто подобное происходило и позже, когда зародилась институированная религия. Первосвященники отбирались из тех, кто мог вынести сенсорную и эмоциональную депривацию, отказаться от любых благ этого мира во имя высшего духовного принципа (Божества, Духа предка, Силы Ужасающих и Гневных Богов — объектов поклонения данной жреческой династии и т. п.). Спустя века и даже тысячелетия аскетическая деятельность ничуть не угасла. Мистики и оккультисты, представлявшие оппозицию главенствующему религиозному институту, применяли аскезу для собственных обрядов инициации. Как ортодоксальная, так и апокрифическая религиозность требовала от неофита в качестве первого шага отказ от соблазнов мира. Ортодоксы и еретики в этом плане были вполне единодушны: исключение из опыта целого ряда впечатлений (чувственных и эмоциональных — особенно) являлось обязательным условием для принятия в религиозный институт или секту. Ненависть к полноценной жизни, к разнообразному и яркому миру переживаний, который открывался в измененных режимах восприятия, на мой взгляд, возникла как следствие негативного отношения к свободному миру магии, отрицавшей метафизическую догму и полностью открытой ко всем видам впечатлений, пренебрегая религиозными суевериями, которые порождал замкнутый на себе, набожный интеллект.

По мере развития религии можно наблюдать и развитие аскетизма как одного из компонентов ее практики. Древнейшей формой аскезы (еще не столько реакцией на свободный магический поиск, сколько практикой, стремящейся вызвать у человека измененные режимы восприятия) является аскеза телесная. Она, в основном, блокировала каналы сенсорной информации, чем способствовала изменению позиции точки сборки, которая всегда стремится восстановить процесс комплектации сенсорных сигналов. Иными словами, сенсорная депривация провоцировала внимание расширить сферу поиска хоть какой-то информации извне; если область, доступная точке сборки в данной позиции, оказывалась исчерпанной, «пустой», тогда точка сборки сдвигалась — однако только при наличии энергии, необходимой для самого сдвига. Обычно обряд инициации включал в себя подготовительный этап, который давал возможность накопить достаточный энергопотенциал, необходимый для перемещения перцептивного центра. К телесному аскетизму относится голодание или строгая диета, самоистязание определенного рода — длительное сохранение неподвижной позы, неестественной и сопровождаемой особым ритмом дыхания. Например, визионеры Меркавы, желавшие узреть Престол Божий, могли целую неделю провести, уткнувшись лицом в колени и повторяя священные имена Бога, что, в свою очередь, вызывало специфический дыхательный ритм и нарушало целый ряд стереотипов движения и дыхания. Вышеупомянутые процедуры, естественно, сдвигали точку сборки, а повторение тайных ивритских имен вызывало галлюцинирование одного и того же толка. Сексуальный аскетизм, с одной стороны, вызывал накопление психической энергии, толкающей точку сборки, и потому он может быть отнесен к древнейшим психотехникам общего характера (маги тоже пользовались воздержанием для достижения перцептивного экстаза на фоне смещенной точки сборки). С другой стороны, на более поздних этапах он отражал идеологическую установку мистицизма, требовавшего восстановления «первородной чистоты» как обязательного условия вхождения в «высшие планы» бытия. В дальнейшем аскетизм все более переставал быть собственно психотехникой; он отражал те или иные стороны религиозной, мистической доктрины, исполняя роль разве что самовнушения.

Например, эмоциональный аскетизм — отказ от положительных эмоции, от обычных радостей физиологического характера (еды и т. п.) — привносил в жизнь адепта только бессмысленное однообразие и серую, унылую пустоту, отсутствие естественных, ободряющих впечатлений; исключительно религиозное отвращение к тварному (сотворенному) миру и перенос любого эмоционального удовольствия в мир потусторонний, Божий, трансцендентный. На определенном этапе аскетизм в качестве религиозной практики потерял смысл. Религиозная доктрина определяла, нужен тот или иной вид аскезы, исходя из представлений о целесообразности божественных актов. Идея греха в дальнейшем определила весь смысл самоистязания. Поскольку человек изначально грешен (согласно иудейско-христианской традиции), то любая его деятельность, не ведущая к прославлению Господа, a priori излишня. Так возникали новые виды аскетизма: коммуникативный, интеллектуальный, эстетический и проч. И действительно: что может сказать грешный язык? Его удел — суесловие, тщетные разглагольствования, которые могут служить разве что разжиганию тщеславия и гордыни. Монахи принимали обет молчания, дабы не потакать земным желаниям и целиком сосредоточиться на Божественном. Но, с психологической точки зрения, они ничего не достигали. Молчание как жертвоприношение служило поводом для гордыни точно так же, как и неумеренная болтливость. Зато аскеза такого рода консервировала дефекты и несовершенства; более того, она их усиливала и закрепляла, направляя высвободившуюся энергию на ужесточение избранной позиции — в конечном счете на ужесточение фиксации определенного положения точки сборки. Таким же образом религиозная метафизика утверждала необходимость интеллектуального аскетизма (ибо разум человеческий грешен; и Христос говорил о том же: детям, неразумным и юродивым Отец приуготовил Царствие Небесное). Разум — детище Дьявола — способен лишь вводить в заблуждение, искушать, подвергать сомнению. Вера и разум несовместимы: одно обязательно требует отсутствия другого. В частности, если верить христианской теологии, именно по вине развившегося интеллекта мы потеряли способность совершать чудеса.

Интеллект привел к угасанию веры, а только вера способна «двигать горы». Как видите, интеллектуальная аскеза — результат умозаключений, выведенных из Священного Писания. Аскет, отказавшийся от собственного разума, заметно отличается от воина, идущего по пути знания дона Хуана. Если первый умерщвляет свой разум тем же способом, каким он умерщвляет, скажем, плоть, то второй находит интеллекту подобающее место, где последний может бесконечно развиваться, ничуть не причиняя ущерба основному импульсу, движущему его по «пути сердца». Знание дона Хуана Матуса, будучи своеобразным вариантом магической дисциплины, не подчиняется метафизической догме. Воин трезво оценивает ситуацию и открывает в ней как отрицательные, так и положительные стороны. Интеллект действительно препятствует любым психоэнергетическим изменениям; однако он же спасает воина от падения в пропасть бессмысленности, где человек (даже превратившись в мага) теряет практически все свои способности. Поэтому воин превращает разум в послушное орудие — отключает его на время, если это необходимо, отодвигает в сторону или возвращает назад, чтобы проанализировать необычную ситуацию с точки зрения абстрактного мышления. Мне доводилось встречать «интеллектуальных аскетов» как Христианского, так и индуистского толка. Эти люди ничего не читают, не слушают радио, не смотрят телевидение, не касаются газет и журналов. Некоторые даже отказываются слушать музыку, если она записана цифровым способом. В целом они оставляют впечатление людей неполноценных — их память и внимание атрофировались за годы бездействия, их способность к простейшим умственным операциям настолько ослабла, что их деятельность в этой области нуждается в постоянном контроле. Не думаю, что подобное состояние угодно Высшему Существу, которому они с такой страстью поклоняются. Что же касается эстетического аскетизма, то его последствия уродуют психику, как я думаю, в наибольшей степени, а ведь именно он подспудно внушается в первую очередь христианством. Красота Мира, постоянный и вездесущий источник светлой силы, радости и покоя, перечеркнута голословным утверждением о грехопадении, осквернении сотворенного мироздания — утверждением о том, что теперь вселенной правит Сатана, а стало быть, все здесь изуродовано его присутствием, все очернено, и только сердце истинно верующе-

го — место, где совершается молитва, место, куда не добрался Враг рода человеческого. Индусы, даосы и дзэн-буддисты верят в красоту сотворенного; в этом смысле их религия чище и благородней нашей. Они не отвергают эту прекрасную Землю, каждый день дарующую нам неисчерпаемое изобилие чудесных творений, каждое из которых — маленький шедевр, достойный самых высоких чувств. Вспомните, с какой особенной любовью созданы китайские пейзажи, как индусы воспевали красоту лотоса, из мутного ила вынесшего нежнейшие краски, в которых художник легко увидит закаты и восходы, устремленную ввысь чистоту, в которой каждый лепесток — незапятнанное ничем сознание, белое пламя восходящей в вечность души. Отказаться от дарованной нам красоты — даже для религиозного человека — недопустимое пренебрежение. Если же говорить о традиции дона Хуана, то здесь красота Земли одновременно и спасает, и поддерживает в тяжелые минуты, и развеивает иллюзию одиночества, и окрыляет, и дает энергию, чтобы совершить важный шаг на пути. В подобном случае аскеза не нужна и просто вредна, ибо изолирует человека от мира. Так или иначе, аскетизм делает жизнь скудной. Мы и без того утратили многие краски, звуки и чувства. Наш опыт довольно беден — цвет и объем, воздух и перспектива пропали, как будто мы живем в мире немого кино. На Востоке аскетизм — это путь к слиянию, растворению эго, к пробуждению Атмана и окончательному переселению в пространство Сат-Чит-Ананда (безличному блаженному осознанию без странствий и перемещений, всегда чреватых утратой уникальной высоты, достигнутой после стольких лет труда). На Западе аскетизм предполагает небесную награду: святость, праведность, обретение Царства Божия. И в том и в другом случае усечение опыта обещает в будущем его значительное расширение. Но есть один вид аскетизма, который перечеркивает все и делает труды напрасными. Я имею в виду отказ от использования измененных режимов восприятия. Например, буддистская традиция сделала почти все, чтобы получить доступ к сферам второго внимания, — и не получила его. Эта загадка одно время не давала мне покоя. Чогьям Трунгпа в своих работах

много пишет о том, как научиться быть «здесь» и «сейчас». Но почему не «везде» и «всегда»? Мы должны признать Реальность как ценное поле переживания, как поле жизни и движения, иначе угасание эгоистической мотивации приводит к неподвижности. Надо увидеть бесконечность процесса самореализации, и тогда тяготение к Абсолюту потеряет смысл, потому что это превращенное тяготение к завершенности, к остановке, к смерти. Трунгпа много и правильно пишет о победе над борьбой, но победа над борьбой не должна превращаться в победу над движением, так как неподвижность живого противоестественна. В конце концов стремление к абсолютности достижений (например, просветления) — весьма утонченный вариант навязывания Реальности своего представления о ней, ибо Реальность не знает ничего окончательного. Мы только переходим из одной сферы активности в другую. Однако сам переход требует настолько специфического усилия, что искушение «замереть» на дороге бывает почти непреодолимым. Безмятежность неэгоистического существования имеет собственную огромную инерцию. Необходимо поддерживающее намерение, а оно происходит из четкого осознания процессуальности как важнейшего атрибута самого сознания. Например, животное, чтобы пережить зиму, впадает в спячку и открывает, что спячка — состояние весьма удовлетворительное, ибо отсутствует боль, голод, страх, борьба и т. п. Изначальное стремление проснуться в новой весне забывается или даже кажется неуместным, нецелесообразным. И тогда спячка постепенно переходит в кому, а затем — в смерть. Намерение быть здесь и сейчас закрепляет, останавливает движение восприятия. «Мы просто дышим и находимся здесь, — пишет Чогьям Трунгпа. — В этом есть нечто весьма удовлетворяющее...» Разумеется, при такой установке точка сборки (даже в том случае, когда фиксирующая ее сила практически равна нулю) никуда не сдвигается, поскольку в ее неподвижности буддист находит «нечто весьма удовлетворяющее». Отсутствие сдвигов или движений точки сборки означает полное прекращение трансформативных процессов. Эгоистическое реагирование перестает работать даже при незначительном углублении точки сборки, но специальное намерение консервировать имеющийся в данный момент режим восприятия превращает

умозрительную, идеологическую аскезу в аскетизм энергетический — он останавливает любое движение точки сборки, и энергетическое тело убежденного буддиста никогда не меняет своих очертаний. Форма сохранена вместе с клеткой, не позволяющей восприятию вырваться наружу, за пределы привычного описания мира. Это заклюючение воспринимается как «восхождение к Нирване», а любые спонтанные сдвиги восприятия — как помехи, препятствующие этому желанному восхождению.

ГЛАВА 7. У ВРАТ НАГУАЛЯ. ПРИГЛАШЕНИЕ К НЕВЕДОМОМУ Я — здесь. Но вам я другом не стану, потому что плачет душа на побережье дальнем. Хуан Рамон Хименес

Психология XX века основательно расширила наши представления о сознании. Очень важно было понять, что обширные слои психики, во многом формирующие ткань нашей внутренней жизни, могут не осознаваться нами. Грандиозный механизм, касающийся, прежде всего, восприятия и обработки воспринятого сигнала, оказался вне грубого и зачастую примитивного поля обыденного сознания. Благодаря серьезному изучению бессознательного, мы стали понимать, что личность может включать в себя психические формации, дополняющие друг друга, иногда противоречащие друг другу, но главное — ничего не знающие о своем совместном существовании. В настоящее время психика представляется многократно расчлененным пространством, допускающим в себя как целый ряд внутренних сигналов, образов, ментальных конструкций, бесконечно повторяющих когда-то незавершенный опыт, так и поток внешних сигналов, которые могут обрабатываться до определенного уровня, а потом вытесняться, если бессознательное имеет серьезную причину не допускать полученный продукт в поле ясного сознания. Пожалуй, именно психоанализ, несмотря на его многочисленные недостатки (критиковавшиеся на протяжении всего времени его существования), впервые позволил взглянуть на устройство психики таким

образом. Мощные импульсы, нами не осознаваемые, могут создавать мотивацию или уничтожать ее. Поведенческие структуры, прежде непонятные, иррациональные, теперь могут быть расшифрованы через обращение к их бессознательному источнику. Разнообразные влечения и страхи, оказывается, могут пребывать в бессознательном; там же исследователь открывает целый кладезь впечатлений, пришедших из внешнего мира, — визуальных, аудиальных, кинестетических — не нашедших своего места в сознании. Самая простая причина их пребывания в бессознательном — это недопущение перегрузки активно работающего сознания. Но помимо этой причины существуют десятки других, связанных с инстинктом самосохранения и естественным стремлением поддержать целостность и непротиворечивость картины мира, сложившейся как в индивидуальном, так и в коллективном опыте человека. О подобных ограничениях древние оккультисты никогда не думали, да и современные вспоминают редко. А ведь именно Альберт Эйнштейн — гений, обладавший особым чутьем на научные революции в любой области знаний (быть может, потому, что сам был революционером в теоретической физике), — еще во времена, лишь подготавливающие почву к триумфальному шествию психоанализа по планете, утверждал, что учение о бессознательном оказало «огромное воздействие на мировоззрение нашей эры». Именно активно функционирующее бессознательное обеспечивает те необыкновенно важные процессы, что отделяют тональ от нагуаля, что утаивает от сознания огромное количество информации и превращает сознание в структуру, четко оформленную и ограниченную языком. Бессознательное отбирает, сортирует и (совсем как добросовестный бухгалтер) заносит в свой инвентаризационный список перечень объектов и процессов, достойных нашего эгоистического внимания, направленного на потребление — всестороннее и высокопродуктивное, включающее потребление знаний, улучшающих качество потребления и повышающих его эффективность. Это та же черта, что присуща приматам. Ведь, в отличие от общепринятого мнения, приматы совсем не любопытны — ими движет еда, любовь и сон. А человек не так уж Далеко ушел от них в развитии своей мотивационной сферы. Итак, вы можете ежедневно вступать в контакт с «потусторонними» сущностями, каждую ночь выходить в астральное пространство и обучаться там удивительным наукам, но ваше бессознательное заблокирует

все как информацию излишнюю и нецелесообразную для выживания, и ничего вы не вспомните — она канет в темную кладовую тех психических полей, что никогда не активизируются сознанием. Любопытно, что глубокий гипноз иногда позволяет добраться до этих полевых структур, чтобы подтвердить имевший место информационный обмен. Хороший гипнотизер может обнаружить, что самый заурядный человек время от времени испытывает экстрасенсорное восприятие, с поразительной регулярностью видит «вещие сны», порою бывает телепатом (телепатическое восприятие загипнотизированного чаще всего связано с гипнотизером, и это наблюдается с таким постоянством, что уже не вызывает даже удивления). Карл Юнг благодаря глубокому гипнозу, в который он погружал пациентов, открыл свои археетипы, что и привело его к идее коллективного бессознательного. Словом, за высокой стеной гипноза некоторая часть бессознательного выходит на свободу и демонстрирует невероятные феномены, которые бодрствующему сознанию кажутся почти сверхъестественными. Подобные же чудеса можно обнаружить, если в глубоком гипнозе коснуться вопросов, связанных с восприятием. Мало того, что любое впечатление, даже имевшее место в раннем младенчестве, можно вызвать вновь и проанализировать с точки зрения взрослого человека. Оказывается, психика постоянно воспринимает гораздо более широкий спектр сенсорных сигналов, чем осознается и запоминается областью обычного сознания. Во-первых, психика воспринимает больший объем сенсорных сигналов. То же касается качества перцепции: в глубоком гипнозе субъект воспринимает больше деталей, его кругозор расширяется и углубляется одновременно; яркость цветов возрастает, нюансы становятся заметнее и насыщенней, формы приобретают высокую отчетливость и контрастность, перспектива — заметнее, тени вырисовываются резче. Аудиальные сигналы многочисленны, разнообразны, их мелодичность, резкость, склонность к реверберации усиливается; любые звуки и шумы обретают более ясную пространственную локализацию. Тактильные ощущения также всесторонне усиливаются — четкость текстуры, повышенная способность улавливать даже незначительные колебания температуры, и т. д. Гипноз первым продемонстрировал непосредственную связь между установкой и восприятием. Дальнейшие исследования подтвердили, что такая же связь существует в обычном состоянии сознания. Установ-

ка, т. е. готовность психики к исполнению каких-то стереотипов или повышенная ожидаемость определенной последовательности психических процессов, способна в значительной степени деформировать воспринимаемую картину. Эксперименты в этом направлении указывают на то, что перцепция осуществляется объемными блоками, содержание которых организовано в соответствии с законами мышления, включая логические цепи причинноследственного характера и т. п. Установка, например, не позволяет воспринимать такие последовательности событий, которые грубо нарушают те или иные «мировые законы», сформулированные интеллектом. Например, два источника света, один из которых намного ярче другого, а все остальные атрибуты (размер и пр.) приблизительно одинаковы, всегда воспринимаются согласно жесткому стереотипу: ярче = ближе. Несоответствие этого стереотипа реальности проще всего наблюдать, созерцая звездное небо. Яркость звезды довольно редко совпадает с ее близостью к Земле; очень тусклые звезды могут находиться совсем рядом (по космическим массштабам), а яркие — гораздо дальше. Дело в том, что стереотипы приспособлены к среде, важной для выживания индивида, а расстояния между звездами или звездными скоплениями нисколько не влияют на способность выжить в нашем маленьком мире, где расстояния между объектами, безусловно, несоизмеримы с астрономическими. Хотя в лабораторных условиях подобную ограниченность перцептивных стереотипов выявить очень просто, что и проделывалось неоднократно психологами, изучающими восприятие. Итак, психика переполнена разнообразными стереотипами восприятия. Внимательное наблюдение откроет, что они способны создавать целый ряд перцептивных иллюзий, часть из которых замечается с трудом, хотя и носит фундаментальный для адекватного отражения внешней среды характер. Целая область психических явлений прежде относилась академиической наукой к несуществующим; дисциплина, пытавшаяся изучать эти явления, именовалась парапсихологией и считалась лженаукой. В отношениях между психологией и парапсихологией всегда было много парадоксов. Например, телепатия — феномен исключительно парапсихологический, регулярно наблюдался в лабораторных условиях между гипнотизером и гипнотиком. Одновременно телепатия считалась исключительно шарлатанскими фокусами.

Эффект синхронности, впервые научно зафиксированный К.Юнгом, работавшим с клиентами, переживающими глубокое погружение в гипноз, обладал стабильной повторяемостью и признавался только благодаря академическому авторитету Юнга, хотя нарушал своим существованием фундаментальные законы, на которых держалась научная картина мира. Принцип (или эффект) синхронности заключался в том, что психодинамические процессы, вызванные гипнотизером или психоаналитиком в психике пациента, получали однозначное, четкое и одновременное отражение в голове тех, кто имел отношение к психотерапевтическому процессу, никоим образом не принимая в нем участие. Такими людьми могли оказаться родственники пациента, его друзья или знакомые, инициировавшие когда—то тот или иной психопатологический процесс. «Чудо» заключалось в том, что задействованные в процессе психотерапии лица могли в момент исцеляющего сеанса находиться на любом расстоянии от излечиваемого клиента и, как правило, не имели ни малейшего понятия о сеансе, проводимом с человеком, о существовании которого они часто уже давным-давно забыли. То есть полное отсутствие сенсорной связи между гипнотиком и личностью, когда-то принявшей участие в создании травмирующей ситуации, ничуть не служило препятствием для их одновременного исцеления или заметной коррекции в их межличностных отношениях. Явление, согласитесь, парапсихологическое, практически тождественное телепатии, на протяжении десятилетий аккуратно затушевывалось, но продолжало педантично фиксироваться в экспериментальной психологии. Другие явления — более впечатляющие, но не столь регулярные — также фиксировались в лабораторных условиях достаточно часто: «чтение пальцами», воздействие на угол отклонения лазерного луча, проходящего через жидкокристаллический датчик (феномен АРВИ — А. Ромен, В. Инюшин, 1968), — что уже приближается к телекинезу. Тем не менее психология и парапсихология продолжали пребывать в отношениях оппозиции и даже едва сдерживаемой враждебности. Положение изменилось кардинальным образом, когда к исследованию психики ряд серьезных ученых привлекли индольные триптаминовые галлюциногены. Станислав Гроф, долго и скрупулезно занимавшийся ЛСД-терапией, исследовавший ДПТ (дипропилтриптамин), обнаружил, что каждый человек (больной или здоровый, неважно) непременно сталкивается с явлениями, которые Гроф назвал транспер-

сональными. В сферу трансперсональных феноменов попали практически все явления, прежде рассматривавшиеся как парапсихологические. Теперь ученые уже не могли жаловаться на неповторяемость результатов эксперимента. Экстрасенсорные перцепции с относительной легкостью воспроизводились в лабораториях — везде, где экспериментаторы отваживались применять индольные триптамины. Не только телепатические явления или принцип синхронности, но и куда более странные, вызывающие феномены (вроде «астральной проекции», волевой посылки, психометрии, говорение на никогда прежде не изучаемых языках и проч.) стали регулярными, повторяемыми, а главное — верифицируемыми. Они стали объектом научного исследования — без сенсационной шумихи, без излишнего привлечения внимания массовой аудитории и проч. Большая часть «магических», «сверхъестественных» способностей, отмеченная в мистической и оккультной литературе, получила или начинает получать подтверждение в условиях лабораторного эксперимента. Любопытно, что выход на историческую арену таких мощных фигур, как Шри Ауробиндо и Дж.Кришнамурти, словно бы ознаменовал завершение эволюции индуизма и буддизма — двух духовных течений, оказавших ни с чем не сравнимое влияние на духовную атмосферу Земли. Ауробиндо Гхош философски показал необходимость преодоления дихотомии «дух — тело» для подлинной Трансформации человека, чем сделал решительный шаг в сторону нагуализма, даже не подозревая об этом. Джидду Кришнамурти привлек внимание духовных искателей к безоговорочному отрицанию надевания «человеческих» характеристик на Реальность, к тотальному вниманию, естественным образом расширяющему воспринимаемое пространство во всех отношениях и удаляющему многие автоматизмы перцептивного аппарата. Он отказался от доктрины и метафизики, одним этим приблизив себя к чистому, необусловленному восприятию. На этом фоне даосизм и дзэн, удалившие практически все мифологические и антропоморфные компоненты, продолжают фиксировать открытые ими реальные связи и закономерности мира-вне-человека. Изучение сознательного изменения процессуальных шаблонов внимания и процессов реагирования, ведущих к включению иного режима восприятия, продемонстрировало заметные сдвиги в структуре энерго-

обмена человеческой формы, а это уже серьезный шаг к трансформационным идеям нагуализма. (Интересно, что как раз у даосов и дзэн-буддистов можно найти больше всего легенд о «странных» исчезновениях их учителей — высших мастеров данной оккультной доктрины. Легенды повествуют, что далеко не всегда можно было обнаружить тело ушедшего даоса: он удалялся в уединенное место и там пропадал навеки. Подобное «исчезновение» заставляет вспомнить слова дона Хуана: «Ты не сыщешь костей воина на этой Земле».) Все эти догадки, гипотезы и версии активно подтверждаются современной физической картиной мира. Как было уже неоднократно сказано, современный физик не ищет разумных обоснований магических действий (даже самых невероятных); он стремится выяснить, почему магические феномены доступны не всем и не в любое время. «Сверхъестественное» перестает быть таковым; оно скорее присуще любому человеку как компонент его психоэнергетической нормы. С точки зрения методологии дисциплина дона Хуана безупречна. Ее трудно назвать магией, хотя бы потому, что ее эффекты проверяемы и опровергаемы. К.Поппер в свое время достаточно четко сформулировал это положение: научным является любое знание, которое теоретически или практически может быть опровергнуто. История нагуализма (в изложении Кастанеды) знала по крайней мере несколько подобных кризисов — ситуаций, когда опыт демонстрировал, что накопленное прежде знание либо целиком, либо в отдельных своих частях оказывалось ложным и требовало ревизии. В таком случае я назвал бы нагуализм специфической наукой о восприятии и способах при помощи восприятия менять структуру энергетического метаболизма собственного тела. Если мы беремся рассуждать об энергетическом метаболизме живого существа, то вынуждены помнить, что любой энергетический процесс, протекающий в живой материи, вовсе не призрачен, и его проявления вполне возможно фиксировать. Иначе наши рассуждения не далеко ушли бы от теософских, а трансформация, о которой идет речь, превратилась бы всего лишь в абстрактное понятие. Самая непосредственная проекция энергетических изменений для структуры нашего типа — это изменения в биохимической динамике живого существа. Достаточно вспомнить о том, как измененный энергетический метаболизм у сверхсамовнушаемых христиан приводит к

возникновению стигматов — патологических изменений кожного покрова в тех местах тела, где по легенде у распинаемого Христа должны были появиться раны. Стигмат — это ярко выраженная патология на определенном участке кожи. Правда, он скорее напоминает язву, чем рану; тем не менее только активное участие биохимических процессов могло бы вызвать столь красноречивое свидетельство. Молитва, сопровождаемая яркой визуализацией, — достаточно эффективный метод перестройки определенных энергопроцессов внутри организма. Энергопроцессы манифестируют себя через усиленное выделение одних ферментов, или гормонов, и ослабленное выделение других. В случае возникновения произвольных язв речь идет, возможно, о многократном возрастании гистамина в определенных участках ткани. Как бы то ни было, измененный режим восприятия — это не только изменение активности энергоструктур, но и перестройка определенных биохимических циклов. Обратившись к биохимии, мы, конечно вспомним о той во многом загадочной роли, что сыграли в развитии традиции дона Хуана «растения силы». Во-первых, важнейшие «растения силы», упоминаемые Касстанедой, произрастают в Западном полушарии. Этот факт еще ни о чем не говорит, но заставляет призадуматься. Во-вторых, в одной из книг Кастанеды дон Хуан говорит, что «на протяжении столетий маги экспериментировали с растениями силы, чтобы научиться видению». Конечно, речь идет об эпохе становлении нагуализма, о времени древних магов — сейчас обстановка сильно изменилась. И все же: донхуановское знание зарождалось при непосредственном участии таких биохимических агентов, которых не сыщешь ни в Европе, ни в Азии, ни в Африке. Как пейотль, так и псилоцибиновые грибы можно найти лишь в Латинской Америке. Это довольно любопытные растения. Они являются природными психоделиками — веществами, сильно изменяющими восприятие и структуру сознания. Европейские ученые впервые столкнулись с одним из этих веществ, искусственно синтезировав его. Это был диэтиламид dлизергиновой кислоты (ЛСД-25). От всех иных препаратов, воздействовавших на психику, он отличался поразительной глубиной вызываемых им изменений в работе восприятия и аппарата эго на фоне крайне незначительных помех для функционирования внимания и центральных структур самосознания. Такое сочетание — низкая токсичность, которая сохраняет непрерывность сознания и критические способнос-

ти разума, плюс невиданное доселе изменение режима восприятия — никогда не встречалось ни в одном препарате, известном психофармакологам. В дальнейшем этноботаника обнаружила еще несколько растений, из которых можно было выделить вещества подобной структуры — и все они были распространены исключительно в Западном полушарии. Подобную функцию исполнял мескалин в кактусе пейотль (его воздействие красочно описано Кастанедой), псилоцибин в грибах, растущих на территории современной Мексики. Затем в различных растениях Латинской Америки были найдены ДМТ (диметилтриптамин), ибогаин, гармалин и еще несколько производных триптаминового ряда. Их назвали индольньми галлюциногенами, и все они вызывали схожие эффекты, иногда оставляя позади уже известный ЛСД-25. Американские шаманы, как видите, имели возможность соприкоснуться с радикально отличными способами восприятия, что европейским и азиатским шаманам было практически недоступно. Возможно, именно здесь заключена тайна возникновения столь необычного и уникального знания. Теренс Маккенна, много лет экспериментировавший с псилоцибином и другими индольными галлюциногенами, на собственном опыте открыл многие эффекты этих удивительных веществ. Он был настолько потрясен альтернативными реальностями, к которым получил доступ благодаря триптаминовым галлюциногенам, что назвал этот многообразный мир видений — «Совершенно Иное». Вот как он опиисывает воздействие этих веществ на структуру личности в своей книге «Пища богов»: «Долгое и частое нахождение под действием психоделического опыта, прорыв “Совершенно Иного” на земной план... влияли на растворение той части психики, которую мы, современные люди, называем “это”. Где бы и когда бы функция “эго” ни начинала формироваться, она была для данной психики сродни известковому образованию или какойто блокировке энергии. Потребление психоделических растений в контексте шаманской инициации растворяло, как растворяет и сегодня, как бы узлом завязанную структуру “эго” в недифференцированное чувство, именуемое в восточной философии термином “дао”... Чтобы правильно оценить наше затруднительное положение, нам необходимо понять, что значила для нашей человеческой природы эта утрата дао, утрата коллективной связи с Землей».

Связь с Землей, с Миром, со всем живым предоставила древним индейским магам такую перспективу развития сознания, которая никогда не приходила в голову евразийским колдунам, шаманам и жрецам. Окончательный итог этих экспериментов — открытие видения — показал, что Реальность выглядит совершенно иначе. А это заставило мАгов специально изучать собственное восприятие, чтобы выяснить, почему ординарное сознание не в состоянии воспринимать Реальность так, как она выглядит на самом деле. В результате они открыли истинную пару — тональ и нагуаль — и направили свои усилия на достижения нагуаля без помощи «растений силы», в чем и преуспели за несколько тысяч лет непрестанных исследований. Сегодня мы имеем подлинную альтернативу: либо бесконечно продолжать копировать структуру сознания своих предков, осваивать один и тот же срез Реальности, доступный утратившей подвижность точке сборки, — то есть и дальше усложнять технологические способы познания и освоения данного нам кусочка Мира, либо рискнуть и сделать шаг в Неведомое, где нас ждет трансформация сознания и восприятия, радикальное реструктурирование эго. Разумеется, второй путь во многом подразумевает следование дисциплине дона Хуана, внимательное и трезвое изучение измененных режимов восприятия, в конечном счете — трансформацию энергообмена человека до такой степени, что не-человеческие миры становятся доступными ему, порождая совершенно новый тип отношений между человеком и Реальностью. Большинство людей страшится перемен, тем более касающихся их собственной психики, — так что путь дона Хуана предназначен далеко не для каждого. Это самое великое странствие из всех, когда-либо открывавшихся человеку. Это — Тайна и Вечное Изменение, что и есть подлинная магия. Выбор за вами.

ГЛАВА 8. МЕСТО, ГДЕ НАХОДИТСЯ ИСТИНА Так говорит Господь: остановитесь на путях ваших и рассмотрите, и расспросите о путях древних, где путь добрый, и идите по нему, и найдете покой душам вашим. Но они сказали: не пойдем. Книга пророка Иеремии, 6: 16 Карлос Кастанеда возник в литературном мире как нельзя более кстати. Однако будь он шарлатаном или мистификатором, Карлос, скорее всего, остался бы верен изначально выбранной теме — недаром многие читатели испытывают разочарование, познакомившись с его третьим произведением («Путешествие в Икстлан»). Та часть читателей, что ожидала от Кастанеды новых психоделических откровений, махнула рукой: ни мескалин, ни псилоцибин не появляются более на страницах мистика и антрополога. Что же касается четвертой книги («Сказки о силе»), то она для многих читателей стала последней: Кастанеда неожиданно превратился в философа, а речи дона Хуана стали чересчур умны для публики, ожидавшей очередного триллера, наполненного экстравагантными галлюцинациями, оккультизм которого опирается на тайные рецепты приготовления псилоцибиновых снадобий. Будь Кастанеда мистификатором, чье стремление — побольше заработать на собственных книгах, он, скорее всего, наполнил бы последующие книги содержанием именно такого рода. Основная часть его дальнейших публикаций обязательно включала бы в себя увлекательные экзотизмы: приготовление отваров, мазей и напитков, содержащих сильные галлюциногены, таинственные ритуалы и заговоры для привлечения союзников и пробуждения магических способностей, «намерение» и «воля» стали бы объектом специальных действий, секретам которых Карлос уделял бы основной объем своих магических опусов.

Но кастанедовская магия с каждым томом все менее походит на магию — по крайней мере в том виде, как мы ее представляем. Знание дона Хуана постепенно превращается в философию; дон-хуановская практика — в психоэнергетические манипуляции с довольно сложным психологическим подтекстом. Массовый читатель, искавший в книгах Кастанеды авантюру, захватывающие приключения, пугающие и таинственные, разочаровывается все больше и больше. «Объяснение магов» оказалось трудно понимаемым, а энергетическая модель Вселенной — слишком научной и требующей слишком большой работы над собой, чтобы из фантазии превратиться в нечто практически достижимое. Зачем, в таком случае, Кастанеде усложнять понимание дисциплины, если он сам является ее автором? Достаточно вставить в «знание дона Хуана» сверхъестественную силу и на нее возложить всю ответственность за успешность предлагаемой практики — и сам неуязвим для критики, и приверженцам своим даришь надежду на будущие достижения. Однако Кастанеда не желает быть очередным дарителем несбыточной мечты, и в этом — его интеллектуальное мужество, его готовность принять поражение и победу с одинаковым бесстрастием. Поэтому его нельзя назвать ни новым «гуру», ни основателем новой религии, ни «учителем жизни» из плеяды проповедующих психологов. Таким же образом Карлос относится к академической науке: тональ любого человека нуждается в основательной чистке, чтобы получить эмпирический опыт, подтверждающий знание дона Хуана, а тональ ученого, загипнотизированного академическим образованием, — тем более. Ученые же воспринимали подобное равнодушие Кастанеды как своеобразный снобизм и отвечали ему тем же. Большинство из них ознакомилось, в лучшем случае, с первыми двумя книгами этого автора и пришло к быстрому, но несправедливому заключению: Кастанеда пишет о галлюцинациях, вызванных псилоцибиновыми грибами или мескалином, а также о гипнотических видениях, навеянных опытным шаманом из индейского племени яки. Ученая публика игнорирует Кастанеду даже в том случае, когда сталкивается с эффектами, им описанными, и объяснимыми только при условии, что экспериментатор принимает в качестве рабочей гипотезы знание дона Хуана Матуса. Их «слепота» имеет разнообразные причины. Иногда корень неприятия дон-хуановского учения лежит глубоко в бессознательном — гораздо глубже, чем зависть и раздражение. В конечном счете не так уж важно: ведь на этой земле множество

шарлатанов, с куда меньшим успехом изображающих ученых или колдунов, магов или антропологов. Я видел обожателей оккультизма, которые испытывали судорожное раздражение от чтения Кастанеды. Часто это раздражение смешивалось с приступами беспричинного и неосознаваемого страха. Любопытнее всего то, что подобные метаморфозы происходили с людьми, прочитавшими первые три книги Кастанеды с искренним увлечением и удовольствием. Всякий раз, когда эпопея доходила до знаменитой «истинной пары», т. е. до «Сказок о силе», с бывшими поклонниками Карлоса случалось нечто вроде идиосинкразии. Они бросали читать своего любимца, с открытой неприязнью принимались ерничать, иногда довольно глупо издеваться как над Кастанедой, так и над его персонажами, кривляться и критиковать прочитанное безо всякого повода. Из темных глубин их личности вдруг выползала ненависть до того сильная, что сводило скулы. Спустя год бывшие сторонники Кастанеды оказывались среди поклонников Рериха, новых зороастрийцев, даже баптистов или пятидесятников. Подобная эволюция происходила и с учеными, которые, помимо своей основной дисциплины, предавались духовным исканиям и были в этих исканиях искренни. Множество физиков, биологов, биохимиков и др., как и столетия тому назад, воплощают собою архетип Фауста — они ищут самый Высокий Смысл для того бытия, в котором им суждено находить и разрешать проблемы, конструировать эксперименты и вылавливать в них еще неведомые человеку закономерности, сочинять и решать формулы — словом, по кусочку вытаскивать на свет божий научную истину. Архетип Фауста — для ученого самый плодотворный и, наверное, самый трагический образ; образ, уцелевший в буре столетий, вопреки всему сохранивший в себе синтез ученого и колдуна. Именно таким был ученый во все времена существования науки — за ним тянулась невидимая мантия древнего мага, который тщился раскрыть самую великую Тайну природы, овладеть ею и таким образом приравнять себя к Богу. Наука (какой бы тривиальной ни была эта мысль) выросла из магии и по сей день несет в себе все магические претензии, как аппендикс. Некоторым удалось отсечь от себя душевную смуту, задавить в себе Фауста насмерть; некоторым — только приукрасить его новейшей терминологией и удалить в тот уголок души, что специально предназначен для праздных мечтаний. А есть и такие (их большинство), что предпочтут красивый титул и несколько собственных

монографий на книжной полке — они, на мой взгляд, учеными не являются. Итак, ученые, для которых духовные искания — такой же предмет головной боли, как, скажем, поведение элементарных частиц в электромагнитном поле, тоже читают Кастанеду, со скрежетом зубовным преодолевая интеллектуальный снобизм. И что же? Ничуть не отличаясь от любителей-самоучек, они застревают в томе третьем («Путешествие в Икстлан»), барахтаются в нем какое-то время, потом все же берут его, как некую крепость или препятствие, после чего долго переводят дух. Но том четвертый («Сказки о силе») — самый чудесный, самый впечатляющий, где искомая Истина угадывается, маячит на горизонте — останавливает их интерес, отвращает их ум, и в дальнейшем ничего уже не вызывает, кроме недоумения и сожалений по поводу впустую потраченного времени. Дальнейшее отношение к Кастанеде легко предсказуемо. Разочарованный читатель может вновь обратиться к первым, полюбившимся книгам, и пуститься в поиск «растений силы» — большие галлюциногены без труда впускают любого в царство Тайны и бесконечных странствий. «Путь воина» проще понимать как аллегорию, а дона Хуана — как вымышленного персонажа. Остается только отдать должное ловкости Кастанеды, который в увлекательной автобиографической форме соединил самые разные оккультные учения и этим сколотил себе состояние. Отчего же горячая любовь почитателей Кастанеды так быстро превращается в насмешливый скепсис? То, что значительная часть академической науки не приемлет его изначально, — естественно, и я уже коснулся этого вопроса. Что, однако, происходит с теми, кто успел ощутить очарование дон-хуановского знания после первых двух книг? Вы заметили, что переломный момент наступает при чтении «Сказок о силе», то есть когда объяснение магов добирается до тоналя и нагуаля. Именно здесь читателю становится «скучно». Удар магического знания заставляет отвернуться — тональ не любит, когда ему напоминают о существовании чего-то, намного большего и бесконечно более сильного, чем он сам. Тональ не любит, когда ему указывают, что время от времени надо удаляться в тень. На мой взгляд, это самое верное доказательство тому, что дон Хуан точно попал в цель. Мы сталкиваемся с бессознательным сопротивлением огромной силы.

С одной стороны, тональ прекрасно осведомлен о существовании нагуаля, поскольку непрерывно имеет с ним дело, превращая его невербализуемый и непостижимый энергетический поток в объекты, с которыми можно производить эффективные действия; он знает, какую силу, какую массу полей он исключает из осознанного восприятия, и страшится этой силы. С другой стороны, эго, личность, в собственном пространстве не терпит ничего расщепляющего, раздваивающего. Эго — это только Я, и только в качестве Единственного наша психика драгоценна: Я выбираю, Я совершаю поступки, и — самое главное — Я живу в мире, который сам построил. И поэтому Я не хочу (и не могу) терпеть вторжения Иного, которое, скорее всего, перевернет, разрушит мой Мир, а отношение «Эго — Мир» — самое ценное из всего, мною созданного, самое ценное для выживания как физического, так и психического. И действительно: на создание этого весьма тонкого союза, этого энерго-информационного симбиоза тональ человечества потратил не менее 30 тысяч лет. Концепция дона Хуана, принятая всерьез, — это прорыв в неизвестное Иное и крах того энергообмена, того баланса, что формировался на протяжении всей известной нам истории человеческого вида. Дрожь и конвульсии тоналя, его смятение и ужас, спрятанные глубоко под корой, в бессознательном, — все это можно понять. Однако интеллектуальная трусость, маскирующая этот глубинный ужас, для ученого выглядит мелко и недостойно. Поскольку Кастанеда предложил ответы на такие вопросы, к которым прежде нельзя было даже подступиться. Он предложил новые вопросы и новые ответы, а это означает, что в работах Кастанеды мы находим иную мыслительную парадигму, отличную от европейской (парадигмы Ньютона и Декарта, Эйнштейна и попытки создать пост-эйнштейнианское мышление) и азиатской (индо-буддистской, даосско-дзэнской, оформленных, несмотря на их своеобразное совершенство, все же только метафизически — а одной спекуляции для подлинного переворота во всех областях мысли мало). Как раз по вышеуказанным причинам мы вправе ожидать своеобразной реакции на брошенный Кастанедой вызов. Евроамериканский тональ должен прекратить «кошмар нагуализма», не допустить его полноценного вторжения в мир западной мысли. Две реакции уже произошли: ответные удары были нанесены по самым важным центрам касстанедовской системы. Первый заключается в планетарном запрещении

индольных триптаминовых галлюциногенов. Подобный запрет был бы понятен, если бы речь шла о массовом применении этих веществ в психофармакологии. Но к ним был закрыт доступ для ученых, которые в лабораторных условиях изучают измененные состояния сознания. Разумеется, нашли целый ряд поводов для такого запрета — и все же причина, как я думаю, странная. Есть куда более опасные психотропные вещества — их, конечно, не используют в массовой медицине, но ученым с ними работать разрешено. Я уже не говорю о сильных наркотиках (диацетилморфин, амфетамин, синтетические опиаты и проч.) — их выпускает фармацевтическая промышленность, их используют и изучают ученые. Большие индольные галлюциногены (ДМТ, ДПТ, псилоцибин, буфотенин, гармин, гармалин, различные амиды лизергиновой кислоты, ЛСД, ибогаин и еще несколько веществ) попали в список самых страшных и опасных ядов. Порой нам пытаются внушить, что они даже страшнее героина. Причем все вышеперечисленные вещества даже не вызывают биохимической зависимости, так что, строго говоря, их и наркотиками-то назвать нельзя. Конечно, не книги Кастанеды вызвали запрет больших галлюциногенов. Официальная версия опирается на то, что употребление галлюциногенов приводит к мутациям. Видимо, так оно и есть. Но мне (как и вам) известно и другое: разрушительные (в первую очередь для мозга и ЦНС) мутации вызывает этиловый спирт. Попросту — водка, виски, джин, ром, даже сухое вино, если его потреблять регулярно. В отношении мутаций водка давно опередила любой индольный галлюциноген, однако я не слышал даже о проектах ее запрета. Вторая реакция на книги Кастанеды — гораздо интересней, я бы даже сказал, изящней. Как вы знаете, самый быстрый и впечатляющий проход во второе внимание лежит через сновидение. У дона Хуана подразумевается: 1) достижение осознанности в сновидении; 2) поиск объектов или лиц, которые могли бы послужить «мостиком» между миром сновидения и миром обыденного сознания; 3) использование «мостика», чтобы добиться интеграции двух разных режимов восприятия; 4) использование навыков, полученных в сновидении, наяву, что и послужит свидетельством реальности ваших достижений.

Идея осознанного сновидения сама по себе совершенно невинна. Вы можете хоть каждую ночь испытывать осознанное сновидение, но никогда не станете сновидящим магом, поскольку вас никто не научил переносить хоть что-то (например, недоступную наяву информацию) из сновидения в реальность бодрствующего сознания. С другой стороны, само пребывание в осознанном сновидении (lucid dream) — очень яркое и волнующее переживание. Обычно люди видят осознанные сновидения несколько раз за всю свою жизнь. Вот и ловушка — простая, как все гениальное. Стивен Лаберж и его единомышленники из Стэнфордского университета принялись разрабатывать методику, которая позволила бы каждому за небольшой срок научиться входить в осознанное сновидение. Они, безусловно, добились своего, потому что вхождение в lucid dream — первая и самая простая процедура в технологии сновидения у дона Хуана. В дальнейшем они приложили все усилия, чтобы отвлечь сознание сновидца от возможного проникновения внешних сенсорных сигналов. Они, подобно хорошим коммивояжерам, сделали все, чтобы сконцентрировать внимание сновидящего на том, что нужно им, — на приключениях, фантазиях, на проработке травмирующего материала, что, безусловно, помогает излечиться от фобий, навязчивостей, неуверенности в себе, прочих неврозов, т. е. превратили сновидение либо в яркую и заманчивую сказку, где всегда можно быть главным героем, либо в психотерапевтический сеанс, где вместо гипнотического сна используется естественный (а это должно быть намного эффективнее), а гипнотик сам создает исцеляющую ситуацию (что тоже намного эффективнее, поскольку никакой гипнотизер не знает вас так же хорошо, как вы сами). Галлюцинирующие способности перцептивного аппарата во сне имеют колоссальные ресурсы. Так как сигнал порождается внутри сознания, он не фильтруется и не организуется так, как это нужно тоналю. Тональ наедине с собой способен продемонстрировать всю свойственную ему силу — яркость красок возрастает, каждая ситуация становится необыкновенно правдоподобной (ведь она создана полностью по вашим правилам, до мельчайших деталей). Чем дальше, тем глубже вы погружаетесь в мир собственных галлюцинаций — все ярче и разнообразней раскрывает тональ свое содержание. Дайте ему время, и он покажет вам всю вселенную. Только имейте в виду: ночь за ночью вы будете созерцать свой внутренний мир и поражаться его удивительной красоте. В этой коробке можно прожить целую жизнь, и все же ни один си-

напс не воспримет реального сигнала снаружи. Поэтому никакой интеграции не произойдет. Сон останется сном, явь — явью, магия нагуаля — в книгах Кастанеды. Это и есть вторая реакция на магию дона Хуана. Сновидение, в отличие от «растений силы», запретить нельзя — это штука тонкая, внутренняя. Давайте же превратим сновидение в приключение, от которого никому вреда не будет, а только польза с психотерапевтической точки зрения. В конечном счете, сновидение как магия дискредитирует себя; ведь данная технология исключила возможность «магических» эффектов с такой невинностью, будто их никогда и не было. Взгляните сами, как бы говорят нам Лаберж и его коллеги, вот это — осознанное сновидение. Где же здесь магия? Хорошо, что не все столь наивны, как хотелось бы создателям Института сна и сновидений. А за разработанные методы «вхождения» — спасибо. Они на первых порах вполне могут пригодиться. Кроме того, я думаю, всем нам очень повезло, что академическая наука страдает снобизмом, а оттого — близорукостью. Иначе Кастанеду запретили бы раньше, чем в нем разобралось нужное количество людей. Теперь запрещать его книги, во-первых, поздно, во-вторых, опасно, ибо это подтвердит ценность заключенной в них информации. Психоанализ, кроме всего, продемонстрировал всю глубину инфантилизма, в который погружено человечество. Он показал, в каком количестве подпорок нуждается современный человек, чтобы чувствовать себя психологически комфортно. Благодаря великим психоаналитикам, особенно К.Юнгу, мы хоть в какой-то мере смогли понять, насколько все еще стремимся назад, в утробу матери, насколько нуждаемся в защищенности и не хотим оказаться лицом к лицу с Реальностью, нас окружающей. Это стремление отражено в огромном количестве человеческих мифов, более того — оно, по сути, породило и продолжает поддерживать религиозное сознание в целом. В иудаизме это стремление получило выражение в интенсивном желании вернуться в Царство Отца — что есть рай, как не вечные отцовские объятия? А наша история, исполненная страданий и заблуждений, только ждет своего завершения в этих объятиях, и притча о блудном сыне — это всего лишь отражение мучений вечного инфантила, для которого свобода странствий — свобода, заключающая в себе массу опасностей, искушений, ошибок, иногда гибельных, — ужас, который необходимо прекратить, кошмарный сон, где возможно только одно про-

буждение: на коленях перед мудрым, всепрощающим Отцом, спасающим от ответственности выбора, от заблуждений, от вечного страха совершить ошибку. Он все возьмет на себя, поскольку старше и мудрее. Прийти к нему, пасть на лице свое, покаяться в грехах и глупости своей непроходимой. И Он все простит, и накормит, и отправит чистить хлев — потому что там тепло и уютно, там вечное детство... И если кто обидит, всегда можно попросить помощи у Отца — Он восстановит справедливость, и накормит, и вновь отправит чистить хлев... Мечта инфантильной нации, не так ли? А Иисус взойдет на крест и будет распят — за всех, неразумных, заблудших детей. И недаром священник — это пастырь, а паства — то же, что и несмышленый скот, его надо пасти, а то разбредется, заблудится (т. е. опять же станет «заблудшим»). И весь род человеческий — стадо неразумное, за которое надо решать, которое надо вести куда-то, то есть пасти. Да и сам Иисус — не более чем Агнец в руках Господних, Его жертва Себе же. Кто знает, кому суждена эта чаша, а кому нет? Только Он — Отец Всеведущий и Справедливый. В Индии, где религии древнее, роль Отца исполняет Великая Мать. Припасть к ее источнику, вновь вернуться в ее утробу, раствориться там, исчезнуть в блаженном Свете, породившем весь этот призрачный мир, — вот сущность высшего состояния индуса, как бы он ни называл такое состояние — нирвана, самадхи и т. д. и т. п. Почти все человечество стоит в очереди, пытаясь узреть сокрывшегося в облаке Родителя. Взрослые дети ждут, когда им откроется путь назад — к Тому, кто возьмет все на себя, к которому возносятся все эти бесконечные плачи. «Услышь мя, Господи...» Карл Юнг — величайший психолог XX века, — использовав психоаналитическую методику, превратил пансексуализм Фрейда в подлинно экзистенциальное учение о человеке. Он убедительно показал, что комплексы, открытые Фрейдом, отражают не столько невротическую реальность, сколько тягостный груз детского в бессознательных областях психики; он же сосредоточил наше внимание на глубине той драмы, которую вынужден переживать человек, отрываясь от инфантильного пространства, чтобы вступить в мир взрослого, несущего всю ответственность за свою судьбу, индивида: «... Человек не может без существенного вреда для своего духовного здоровья слишком долго пребывать в инфантильной среде, — писал он, — т. е. в лоне семьи. Жизнь властно зовет его выйти наружу и начать самостоятельную жизнь; и тот, кто не следует этому суровому призыву... тому угрожает опасность

невроза. А раз невроз разыгрался, то он становится все более и более полновесной причиной для бегства от борьбы с жизнью и для пребывания навсегда в морально отравленной инфантильной среде». Если индивид отдается стремлению «потонуть в источнике, давшем ему жизнь», он, по сути, ищет смерти — как это ни парадоксально. «В наивысочайшем своем стремлении к гармонии, равновесию, к философскому углублению и артистической «восхищенности» он все же ищет смерть, неподвижность, пресыщение и покой». Эта мысль Юнга вполне соответствует бессознательному настроению, царящему в бессознательном распространенного вида религиозности и мистицизма. Оккультная практика создает психотехнические приемы, ведущие к реалиизации подобного состояния духа. Рождение религии, по Юнгу, возникло благодаря «испуганному отступлению перед жестокой действительностью». И вот «благодаря возвратному устремлению человек снова убеждается в «защищающей его родительской власти» — результат такого убеждения в том, что он, дабы избавиться от страха, переносит родительскую власть на «благосклонность невидимого»: так развивается его вера в себя, а «обращенное вспять томление» становится томлением по верховному родителю Всего, т. е. инфантилизм меняет форму, но сохраняет сущность. В духовном отношении мистическая доктрина Кастанеды — это первое отречение от «родительской власти"; оно действительно трагично, но неизбежно, если мы хотим оставить колыбель и окунуться в океан подлинной Реальности. Бескомпромиссность дон-хуановского учения болезненна, но одним махом перерезает пуповину, которой другие мистики предпочитают не касаться. Толтеки не доверяли иллюзиям и галлюцинациям восприятия мира. Они искали доступ к Безбрежности и называли ее «местом, где находится истина». Я использовал многие методы, которые ведут в это место, и кое-что изложил в данной книге. Их последовательное применение может вызвать неуютное чувство — по причинам, описанным выше. Вы остаетесь без родительской опеки и отправляетесь в одинокое странствие по чужим и странным мирам нагуаля. Теренс Маккенна ярко обрисовал беспрецедентность ситуации, в которой оказалась наша цивилизация:

«Сегодня надлежит встать лицом к лицу перед искомым и найденным ответом. Перед нами мерцает измерение, столь громадное, что контуры его едва ли можно вместить в фокус человеческой системы координат. Наше животное существование, наше планетарное существование кончается. По геологическому времени конец этот всего в нескольких мгновениях. Великое умирание, великое вымирание многих видов происходило по меньшей мере со времени кульминационной вершины партнерского общества в доисторической Африке. Наше будущее — в уме; единственная надежда на выживание нашей утомленной планеты состоит в том, что мы найдем себя в уме своем и сделаем из него друга, который сможет вновь воссоединить нас с Землей, одновременно унося нас к звездам. Перемена, более радикальная по значимости, чем все бывшее прежде, непосредственно вырисовывается впереди. Шаманы хранили гнозис доступности Иного целые тысячелетия; сегодня — это планетарное знание. Следствия этой ситуации только начали проявляться». Большинство людей плохо относится к шаманам, колдунам и магам. Сегодня Кастанеда имеет гораздо больше врагов, чем друзей. Первым и наиболее последовательным врагом Кастанеды был и остается Ричард де Милль. Он пытался дискредитировать знание дона Хуана еще в начале семидесятых; он тщательно собирал свидетельства, опровергающие сообщения Карлоса, он привлек ученых, разделяющих его скептицизм, и провел эксперименты (ничего не доказывающие и ничего не опровергающие), которые де Милль и компания упорно пытаются представить широкой публике как неопровержимые доказательства, что Кастанеда — шарлатан. Подобные бескомпромиссные заявления сами по себе вызывают сомнения в научной добросовестности исследователей. Впрочем, Ричард де Милль не убеждает сторонников Кастанеды. Единственный результат его публикаций — это усиление взаимной неприязни между последователями и неприятелями дон-хуановского знания. Помимо внешних причин этой вражды, существуют глубинные, бессознательные. Учение Кастанеды вызывает симпатию у тех, кому близок архетип «странника» — высший архетип человека, стремящегося к познанию. Он близок даосам, и это в еще большей степени сближает их с толтекской традицией вселенских странников.

«Истинное в странствиях! — сказал даосский учитель. — При истинных странствиях не знаешь, куда идешь, при истинном созерцании не ведают, куда глядят. Все вещи странствуют, всякая тварь — созерцает. Вот это и есть странствие и созерцание». Вот это и есть место, где находится истина, добавил бы я. Более того, это и есть Жизнь.

ГЛАВА 9. СТРАНСТВИЕ ...И я уйду. А птица будет петь как пела, и будет сад, и дерево в саду, и мой колодец белый. На склоне дня, прозрачен и спокоен, замрет закат, и вспомнят про меня колокола окрестных колоколен. С годами будет улица иной; кого любил я, тех уже не станет, и в сад мой за беленою стеной, тоскуя, только тень моя заглянет... И я уйду; один — без никого, без вечеров, без утренней капели и белого колодца моего... А птицы будут петь и петь, как пели. Хуан Рамон Хименес Нет ничего удивительного в том, что я постоянно обращаюсь к символике «странствия». Во многих мистических культурах духовная жизнь человека именуется «путем», «тропой» (что в общем-то тоже разновидность странствия); сравнение со «странствием» встречается реже. Когда мистическая традиция говорит о своей дисциплине «путь», она подчеркивает направленное движение к цели, подразумевает вполне определенную дорогу, на которой путник встречает известные, нанесенные на карту препятствия, перевалы, оазисы, где можно остановиться и отдохнуть, различные указатели и проч.

Из всех мистиков, наверное, даосы лучше всех понимали, что если ты «идешь по пути», то не увидишь ничего нового — все это уже пройдено до тебя, все известно, записано, и даже конечная цель пути предопределена, подобно тому, как предопределена вершина горы для альпиниста, совершающего восхождение. Странствие, напротив, подразумевает неопределенность — это движение, о котором ничего нельзя сказать заранее, все равно что идешь туда, куда дует ветер: через час он подует в другую сторону, и ты последуешь за ним. Более того, странствие не имеет цели; оно по определению бесконечно, потому что бесцельное блуждание никогда не приведет вас в точку, на которой написано «Финиш». Та культура мышления, к которой европейцев приучила аристотелева логика, включает в себя «путь» как одно из близких и разумных понятий. Поэтому европейская мистика — всегда вполне определенная дисциплина, благодаря которой сознание может пройти маршрут, ведущий из точки А в точку Б. Для европейца беспорядочные скитания по духовным ландшафтам не имеют смысла — идти в никуда, просто скитаться по бесконечным просторам есть занятие праздное и неэффективное. Для даоса все наоборот: путь из одной точки в другую — просто вынужденное перемещение, своего рода командировка, поручение, исполняемое для того, чтобы в Поднебесной был порядок. Иными словами, путь — это воплощение Закона, т. е. не-свободы, долг, приписываемый человеку конфуцианством — идеологией государственности. И странствие — антитеза всякому пути, свободное, непредсказуемое движение психики среди просторов Мира, безразличного к долгу, порядку или закону. Поэтому даос — всегда странник, даже когда сидит в своей хижине и смотрит через окошко на далекие горные хребты. На берегу реки он может просто удить рыбу, а может и течь вместе с рекой — кто знает, куда она впадает, быть может, в океан, и тогда любое течение станет его прибежищем до той поры, пока не поменяется ветер и не понесет его совсем в другую сторону. Каждый миг он дома; что бы он ни созерцал — его приют. Но только сейчас, пока ветер не позовет дальше, в другие места с другими реками, лесами, горными вершинами. Его дом — везде, и потому — нигде. В этом заключена причина его свободы. На духовных просторах люди, очевидно, делятся на «тех, кто уходит» и «тех, кто остается». Можно остаться не только у привычного семейного очага, можно остаться и в буддистском монастыре, и в Ашраме

великого йога. В данном случае место ничего не значит; свободное странствие происходит внутри, в той бесконечности, откуда растет наше сознание. Дон Хуан назвал бы странствие разновидностью «не-делания». Сторонники целеустремленности и планомерности — этакие «духовные педанты» — спросят возмущенно: неужели бессмысленное блуждание, никуда не ведущее, ни к чему не приближающее, заключает в себе хоть какую-нибудь «духовность»? И неужели тот кропотливый труд, что вложен в каждый шаг ясно очерченного пути, подтвержденного десятками поколений моей традиции, пропадает впустую, как у белки, которая, наверное, тоже воображает свою тропинку, а на самом деле скачет по все той же лесенке и крутит одно и то же колесо иллюзий и заблуждений? Нет. Жестоко и несправедливо заявлять об этом столь категорично. Просто вы скованы своей тропинкой, своей дорогой, а потому невольно повторяете пройденное до вас. Ваша цель может быть прекрасна и благородна, но любовь к Цели приучает вас не замечать красоты, разбросанной вокруг. Вы ведь не сойдете с тропы, даже заметив на горизонте прекрасные высоты. Ортодоксальная Йога в этом отношении дает весьма типичный совет: «Если на Пути вы повстречаете море цветов неописуемой красоты, сорвите один, насладитесь его красотой и запахом и идите дальше, словно ничего не случилось». Странствующий даос, заметив такое море красоты, непременно свернул бы и досыта насладился всем, чем одарила его Земля во время странствий. Возможно, он потерял бы кучу времени; возможно, уже через минуту увлекся причудливой игрой облаков на переменчивых небесах и пошел бы за ними — кто знает! И самое главное: кто из них прав? Так мы приближаемся к коренному вопросу — вопросу о смысле затеянного путешествия. Я полагаю, что единственно достойная цель — это постижение, т. е. осознанное восприятие себя и мира. Если для этого мне придется часами созерцать игру теней от колеблющихся веток или из последних сил грести на лодке против течения — я буду это делать с осознанием и благодарностью за то, что мне дано это осознавать. Предельная трансформация и самореализация, в данном случае — это такое состояние, когда тебе дано воспринимать и осознавать каждой частицей твоего существа; когда тебе дана свобода беспрепятственно перемещаться во вселенной осознания, и тогда ты будешь абсолютно

уверен, что путь твой не имеет конца, — следовательно, ты вечен и уже не ограничен, как прежде. Я не верю в слияние субъекта и объекта, поскольку в таком слиянии исчезает движение, т. е. Жизнь. Неподвижная Жизнь возможна, на мой взгляд, только в голове философа; в Реальности неподвижная формация «субъект + объект» — Смерть для субъекта и Расширение для объекта, нарастание безличной психоэнергетической волны, захлестывающей безжизненную вселенную: осознание, обращенное на себя, исчерпывается собою же в единый миг, поскольку и пространство, и время сматываются в нерасчленимый клубок, т. е. становятся чистым нагуалем. «Истинная пара» прекращает свое существование — тоналя больше нет, значит, некому свидетельствовать ни рост, ни убывание универсальной энергии, красоту или уродство случайно оформившихся структур. Здесь смысла нет, как не было его до возникновения рефлексирующего сознания. Человек с ужасом и содроганием закрывает лицо, не желая глядеть в Великую и Беспредельную Пустоту, открывающуюся перед ним, если вдруг, в порыве честного мужества, он не сорвет с себя научные, религиозные, мифологические одежды — сорвет, желая просто быть; быть, как это делает дерево или косяки рыб в океане, как странствующие стада на африканских просторах, как трава, волнующаяся под их копытами. Вот это самое простое быть — для человека страшнее, чем адовы пытки, ибо что в этом бытии, кроме безмыслия и одиночества, кроме изобилия снаружи и пустоты внутри? В разделе, посвященном безупречности, я расскажу, почему просто быть — не так уж страшно. Достаточно выбросить наши мнимые «богатства», и тогда каждый блеск и каждая тень, каждый шорох и дуновение ветра, которые сейчас где-то далеко и блекло живут, мешая вам читать, — все станет вашим, вся полнота и изменчивость внешнего мира вернется к вам, чтобы наполнить пустые часы вашей жизни. Вам станет легко, потому что всякий, признавший мир снаружи, его изобилие, его непрестанное движение, не найдет внутри себя достаточно веской причины, чтобы страдать. Дисциплина дона Хуана подобна идеальному растворителю: она растворяет фильтры и стены, всю многослойную скорлупу, построенную из идей — частных и утомительных. И если Теренс Маккенна говорит, что наше спасение — в уме, то он прав, ибо только ум может признать собственную несостоятельность и уйти в сторону, когда восприни-

мающий субъект по собственной воле готов познакомиться с Реальностью. Быть «неведомым человеком» (или, как говорил дон Хуан, «безупречным воином») — все равно что быть «человеком дао». Это очень просто и невероятно сложно. Если вы научились отключать внутренний диалог, то в эти минуты вы и есть неведомый человек, потому что вам чужды те побуждающие импульсы (мотивы), которые заставляют поступать так или иначе. Своим существованием вы как бы отрицаете ценность бихевиоризма как психологической науки. Человеческое поведение, которое однозначно и предопределено по бихевиоризму, для вас — одна из множества альтернатив, предмет выбора, ничуть не более предпочтительный, чем любой другой. Вы как бы возвращаетесь в то состояние, когда социальных рефлексов (шаблонов, стереотипов) не существовало. Это любопытная двойственность: вы помните, как ведут себя люди в разных ситуациях, и одновременно вы утратили автоматизм такого поведения — вы можете отказаться и вести себя иначе, хотя бы для того, чтобы посмотреть, как люди будут воспринимать вашу импровизацию. Нечто подобное вызывал у своих учеников Гурджиев. Но это лишь маленький кусочек свободы, ветерок от крыльев пролетевшей мимо свободной птицы. По крайней мере вы утратите страх и начнете видеть массу излишних условностей, которые человек в виде опор вставил в свое описание мира. Самое важное — вы увидите дистанцию между собой и своим описанием мира. Это предвестие больших перемен в вашей психологии. «Растения силы» использовались доном Хуаном, в первую очередь, для этой цели. Они делают это с огромной скоростью и очень эффективно. В случае Карлоса — даже слишком эффективно. Он испугался и сбежал. Тональ убедил его, что таким образом он может сойти с ума — отговорка, но действует практически на всех! Удивительно: мы создали цивилизацию шизофреников, но при этом страх сойти с ума — один из самых сильных в данной гипнотической системе. Никто не задумывается над простой вещью: своим гипертрофированным интеллектом мы создали психотическую реальность. Когда невидимые и не существующие в Реальности объекты (явления, процессы) детерминируют поведение индивида, вызывают вполне реальные страхи, обиды, зависть, уверенность или неуверенность в своих способностях, гнев, радость, подъем сил или глубочайший упадок — иными

словами, обусловливают весь диапазон эмоционального реагирования, то что это, как не шизофрения? Общественный договор, или конвенциональность, скрывает от нас психопатологию происходящего. Поскольку человеку всегда был свойствен конформизм, то он просто следует за большинством, которое уже договорилось между собой, как и на что реагировать в разных ситуациях жизни. Социум живет в условном мире, давно позабыв о его условности и принимая фикцию за реальность; точно так поступает шизофреник, но его мир уникален, он только для него — вот почему окружающие считают его больным и помещают в клинику. Наше мировосприятие, таким образом, продукт психологической эволюции, все более приближающей нас к весьма специфической патологии. Утрата непосредственного контакта с Реальностью, торжество описания мира вместо его восприятия, постепенное усложнение описания вплоть до абсолютного доминирования искусственных понятий и самодельных ценностей, вполне естественно привели к массовой потере смысла жизни, поскольку под видом смысла жизни стали выдвигаться умозрительные идеи, никогда не осуществимые в Реальности. Я называю это массовой шизофренизацией, хотя можно прибегнуть и к более мягким определениям. В любом случае, патологический процесс зашел далеко, и это подтверждают исследования психологов и психиатров, связанные с осознанием смысла бытия. В.Франкл убедительно показал, что подавляющее число социальнопсихологических расстройств во всем рационалистском мире имеет отношение именно к проблеме смысла жизни: алкоголизм, наркомания, возрастающее число самоубийств, устрашающий процент невротиков в последние десятилетия и т. п. Логотерапия, терапия смыслом, предложенная этим ученым, к сожалению, не всегда эффективна, поскольку не в состоянии вырвать человека из замкнутого круга социальных ценностей — они вросли в наше бессознательное, и потому их искоренение требует часто чрезвычайных усилий. Ренессанс оккультизма, который охватывает все XX столетие, вопреки мнению некоторых исследователей, приписывающих всплески интереса к оккультизму только календарным вехам (вроде конца XIX — начала XX, а также конца XX столетия), связан, конечно, с той же причиной: беспрецедентной рационализацией социума. Пожалуй, ни один век в истории человечества не давал такого количества выдающихся мистиков и оккультистов. Один только список великих имен оп-

ровергает точку зрения тех, кто приписывает мистические взлеты масссовым страхам накануне очередного предсказанного Апокалипсиса. Вспомните: Николай и Елена Рерих, Анни Безант и целая плеяда теософов, Гурджиев, Штейнер, Циолковский, Шри Ауробиндо, его последователи — Сатпрем, Павитра и др., Джидду Кришнамурти, Л. Хаббард, М. Харнер, К. Кастанеда, расцвет церквей Нового Века, сект и христианских ересей, и целый ряд поистине замечательных личностей, включая Д.Т. Судзуки, А. Уоттса, Чогьяма Трунгпу и прочих ориенталистов, начиная с великой Вести Свами Вивекананды. И этот перечень можно было бы продолжить — каждое десятилетие XX века наполнено деятельностью личностей мирового масштаба. К ним можно по-разному относиться, но каждый из них послужил бы украшением любого периода истории. Все более и более кажется, что эволюция оккультизма достигла некоего пика, как и эволюция технологической цивилизации в целом. Все мы вышли к Пределу, который надо преодолеть — иначе мы обречены на дальнейшее топтание на месте, или еще хуже — постепенное самоуничтожение. Конец света, на мой взгляд, выглядел бы совсем не так, как его изображают мрачные фантасты или религиозные проповедники. Конец света — долгий и скучный процесс постепенного отмирания той части человеческого существа, что дает ему энергию жить, но с точки зрения ratio бесполезна или не существует. Внешне это выглядит как необъяснимое угасание всех систем, участвующих в защите организма; в первую очередь, это мутации, резко снижающие тонус иммунной системы. Одновременно (или чуть позже) начинает давать сбои система психологической защиты личности — любой, незначительный повод становится причиной невроза, жизненное потрясение провоцирует душевный недуг, который в психиатрии именуют «реактивным психозом». Реактивный психоз для ослабленной личности, находящейся в агрессивной среде (а мы все находимся в агрессивной среде, если не обладаем фантастическим состоянием, позволяющим обеспечить полную изоляцию от социума), — всегда благоприятная почва для перерождения его в психоз хронический, со всеми вытекающими из этого последствиями. Видящие, обученные в традиции дона Хуана, отнюдь не чертят пентаклей и не созерцают хрустальный шар. Другие техники — более точные, более продуктивные — показывают всем, кто освоил видение, как левая сторона энергетического тела человека из поколения в поколение

слабеет, потребляет меньше энергии, полевые структуры теряют упругость и силу. Точка сборки, намертво зафиксированная справа под руководством механизма тоналя, пытается исполнять несвойственные ей функции, т. е. поглощать энергию, необходимую для работы всей системы. Правая сторона «просвета» неуклонно расширяется, поскольку ни точка сборки, ни другие каналы энергообмена не могут обеспечить жизнедеятельность организма. Левая сторона кокона, состоящая из большого количества воронкообразных поглотителей энергии, блокируется шаг за шагом. Правая сторона не в состоянии удержать равновесие энергосистемы, тем более что изначальная ее функция — излучать (выделять) энергию, структурированную тональным механизмом. Таким образом, усложняющееся описание мира будет требовать все больше энергии для своего поддержания. То же описание мира блокирует каналы, по которым оно могло бы эту энергию получать, потому что в описании этих каналов вообще нет. Левая сторона отделяется интеллектом в небытие — целостность разрушена, но для тоналя она восстановлена, ибо теперь в объеме энергетического тела человека никто (ничто) не может составить ему конкуренцию. Патологическая эйфория тоналя — его всевластие во внутреннем и внешнем мире индивида — длится недолго. Симптомы энергетической недостаточности проявляют себя уже через несколько месяцев: воспринимаемый мир блекнет, субъекта буквально преследуют скучные, однообразные deja vu, прогрессирует беспричинная ипохондрия, апатия, депрессия. Все бледнеет, цель уже не кажется достойной усилий, смысл, утратив нюансы и неопределенности, превращается в совокупность автоматизмов... Жизнь ускользает неизвестно куда, оставив кубики, шаблоны, стереотипы, поведенческие механизмы, у которых больше нет пульса, нет эмоции, страсти, способной оправдать нагромождение нелепостей, созданное человеком. Итак, иммунитет человека слабеет, психологическая стабильность человеческой расы исчезает на глазах — все бессознательные комплексы, обладающие разрушительной силой, выходят из повиновения и уничтожают своего носителя. Именно это я назвал бы «концом света», ибо не больше 10—15 поколений требуется вышеописанным факторам, чтобы практически полностью уничтожить цивилизованное население. Как мне кажется, весь смысл эволюции оккультизма сводился как раз к тому, чтобы найти способ или рецепт спасения нашего вида, оказавшегося в тупике.

Давайте поверим хоть на несколько минут видящим из оккультной дисциплины толтеков. Если сообщения Кастанеды верны, то рецепт найден, и грандиозность этого открытия беспрецедентна. Чтобы вернуть силу, а заодно полноту восприятия, следует научиться сдвигать точку сборки. Одно это многократно расширит энергетический метаболизм нашей системы. Мы должны последовательно избавиться от ненужных «щитов» и препонов, поставить под контроль мышление и язык, чтобы иметь возможность время от времени отключать эти механизмы, отказаться от власти внушенного описания и допустить, что мир может быть совершенно иным, расширить восприятие и сосредоточить внимание на внешнем — тогда исчезнут ложное и вредное чувство оторванности от Земли и Мира, ложное одиночество и страх. Наконец, мы просто обязаны укротить гипертрофированное эго, которое постоянно генерирует отвратительные эмоции, подталкивающие нас к отвратительным поступкам. Это — страх, тщеславие, жажда власти, зависть, жалость к себе, обида, скорбь и многое другое. Ядовитые миазмы эго переполняют психическое пространство на всех уровнях: от бессознательного до сверхсознательного. Оккультизм утратил силу не потому, что дисциплина его ложна; сила исчезла вместе со способностью точки сборки смещаться по энергетическим полям, ибо вся магия заключена в этой операции. Точка сборки «вмерзла» в энергококон человека: в этом состоянии ни один ритуал, ни одно заклинание не имеет силы. Гедонизм и бесконечная экспансия ноосферы — замечательные суррогаты подлинных изменений и подлинного развития — следовало бы оставить животным: это им свойственно всегда стремиться к удовольствию и к расширению «своей» территории. В целом, практически все архетипы бессознательного обусловлены биологически и связывают человека с животным миром. Человеческая личность по сей день не выбралась из животного царства, она только изменила форму своих бессознательных отношений к внешней среде, но суть ее — прежняя. И не зря дон Хуан сказал: «Человек — это хищник. Его глаза — это глаза хищника». Значительная часть того, что открыл Юнг и назвал архетипами, — психически преобразованные символы отношений, свойственных высшим млекопитающим. Среди этой массы атавизмов есть несколько формаций, порожденных психикой именно человека, — они стоят слегка особняком и свидетельствуют о

наших отличиях от животного мира. Это архетипы Мудреца, Мага, Истины, Одиночества. Среди «поздних» архетипов есть и архетип Странника. Он близок к архетипу Одиночества. Он близок также к архетипу Мудреца, поскольку на протяжении довольно длительного времени человек, желавший набраться мудрости, странствовал, посещал различные философские или мистические школы, и его земной путь оказывался путем к совершенству, новому и широкому пониманию мира, т. е. к Мудрости. Как вы помните, странник не ищет ничего конкретного, и поэтому замечает в мире огромное количество вещей, на которые целеустремленный путник никогда не обратит внимание. Странник видит много земель и много людей; он имеет богатый опыт для сравнения, чтобы в конце концов убедиться: все страны похожи и различны одновременно, все люди также похожи и различны. Это и есть тот кусочек Мудрости, который можно извлечь из странствий по этой земле. В полноценном архетипическом смысле «Странник» ходит по мирам и собирает Знание, чтобы приблизиться к Истине. Он странствует не только по поверхности этой разнообразной планеты, но и в глубинах собственной психики. Иногда он предпочитает «внутренние путешествия"; в этом случае жизнь его тоже полна открытий, волнений, даже опасностей — стоит ему погрузиться в транс, и он уже в пути. Знание дона Хуана, направленное на то, чтобы сделать из нас свободных, развивающихся людей, близко к «странствию». Изначальный смысл духовного странствия — почти тот же, что у свободного перемещения точки сборки. Ведь это единственный способ, с помощью которого можно воспринять и постичь вселенную осознания, т. е. накопить мудрость, не сравнимую с человеческими масштабами, — мудрость самого Мироздания. Знание дона Хуана включает в себя и смысл и цель бытия отдельной личности, оно возвращает индивиду гармонический стиль существования, когда Реальность перестает быть врагом или препятствием. Со-бытие человека и Реальности осуществляется в донхуановском странствии. Эта удивительная гармония постигающего и постигаемого делает смешными и ненужными жалкие потуги интеллектуалов-психологов, особенно тех, кто занимается всякого рода «реконструкциями» эмоциональных реакций субъекта, чья личность формировалась в разные эпохи, на разных континентах и т. п. Сущность человека делается «прозрачной», принцип ее отношения к миру неизменен уже тысячи лет. Декорации, которые сооружает человек в

своем иллюзорном развитии, держатся в психическом пространстве только тогда, когда они вписываются в основные эгоистические интенции, устремления; иначе их сдувает ветром Времени так быстро, что они даже не успевают стать объектом исторических исследований. Итак, главное в учении нагуаля — вернуть подвижность точки сборки. Иначе ничто не изменится: одномерность восприятия и познания будут поддерживать конструкцию эго с его изолированностью, страданиями и т. п. Ученые, занимавшиеся большими психоделиками, — Т.Лири, С.Гроф, Т.Маккенна, Ч.Тарт и др. — подтверждают, что психоделические сеансы исцеляют от психологических травм, неврозов, алкоголизма, наркомании, снимают огромный груз проблем страдающего эго. Прошедшие ЛСД-терапию и через 20 лет говорят, что обрели полноту жизни, постигли ее смысл, вернули себе радость от общения с природой и со всем живым. Это действительно новые люди: былые страхи и представления о жизни вызывают у них только смех. Дисциплина дона Хуана проделывает с людьми то же самое, практически не обращаясь к индольным галлюциногенам, если не считать самых трудных случаев, когда тональ очень силен, быстр и ловок. Чаще всего это бывает у интеллектуалов, годами тренировавших свое первое внимание. Так было и с самим Кастанедой — он честно признается в этом. В целом же путь толтеков не нуждается в психоделиках. Измененные режимы восприятия (ИРВ) приходят к вам, как только вы накопили достаточное количество энергии. Правильно используя эти состояния, вы обретаете все, что утратили (смысл, радость, неумение тосковать или скучать). Вы начинаете ощущать, что тело и душа всегда были неразрывны; текучесть, изменения вашего восприятия меняют энергометаболизм всего тела. Таким образом начинается Трансформация. С другой стороны, вы находите все больше способов постижения Реальности и открываете тайны, доступные только магам или видящим. На протяжении тысячелетий видящие с помощью своего сверхрасширенного восприятия изучали вселенную и человека. Чтобы проверить, где они заблуждались, где впадали в свойственные человеку типы галлюцинаций, надо самому стать видящим. Следующая часть книги — «Ночь и ветер» — во многом состоит из информации, полученной таким экстравагантным способом. Во многом она совпадает с сообщениями самого Кастанеды.

Хочу лишь предупредить: мироздание, которое воспринимают видящие, во-первых, очень отличается от обычного мира повседневности, во-вторых, различия могут зайти так далеко, что их просто невозможно описать — это проблема языка, который всегда существовал для описания того мира, который мы воспринимаем из одной, привычной позиции точки сборки. Этого языка порой не хватает. Можно создать сколько угодно новых слов, но если у вас нет опыта, который обозначается этим новым словом, в вашем лексиконе лишь появится еще одна абракадабра. Итак, приступая к описанию энергетической вселенной нагуаля, доступной только восприятию видящих, я вынужден признать, что косвенные доказательства, которые можно обнаружить, исследуя работу психики в различных режимах восприятия, касаются только устройства энергетического тела самого человека. Концепция точки сборки объединяет самые разнородные психические феномены в единое целое, и в этом ее неоспоримое преимущество. Внешнее энергетическое поле может целиком оказаться галлюцинацией видящего — утешает, по крайней мере, то, что мы имеем дело с галлюцинацией, судя по всему, общей для человеческого вида. Так или иначе, мы не имеем иного свидетельства. И даже здесь, в царстве сверх-расширенного восприятия, полученные результаты могут оказаться ложными. «Воин верит, не веря» — вот девиз дона Хуана, на который мы должны опираться, сталкиваясь с причудливыми структурами бесконечной вселенной осознания.

ЧАСТЬ 2. НОЧЬ И ВЕТЕР (Толтекская практика освоения нагуаля)

ГЛАВА 1. ВСЕЛЕННАЯ ВИДЯЩИХ: «НИТИ МИРА» И ПОЛОСЫ ЭМАНАЦИЙ Перцептивный образ Реальности, с которым имеет дело сознание обычного человека, с некоторых пор перестал нас удовлетворять. Торжествующее сейчас описание мира демонстрирует свою несостоятельность, стоит нам коснуться фундаментальных проблем психики и устройства внешнего бытия. Однако если мы примем то направление мысли, что предлагает нам дон Хуан в книгах Кастанеды, очевидный тупик современного мировоззрения теряет свою мучительную неразрешимость, и мы склонны допустить, что только избранный однажды способ восприятия виновен в сложившемся положении дел. Однако любой непривычный режим восприятия вызывает автоматическое, инстинктивное недоверие. С философской точки зрения подобное недоверие нельзя расценить иначе как предвзятость, основанную исключительно на привычке, как результат глубоко укоренившейся обусловленности сознания социальными и биологическими стереотипами функционирования; с эмпирической же точки зрения положение усложняется тем, что последовательность и яркость восприятия (именно эти качества мы наивно принимаем за критерии достоверности опыта) в значительной мере страдают, когда режим восприятия изменяется: неустойчивость внимания, невысокий уровень контроля, утрата стабильных интерпретационных схем — все это вместе оставляет впечатление сна, наваждения, галлюцинации. Кроме того, энергетическое состояние нашего существа, к несчастью, не позволяет интегрировать результаты деятельности в измененных режимах восприятия и повседневный эмпирический опыт в привычном диапазоне перцепции. Именно интеграция различных реальностей восприятия могла бы оказаться решающим доказательством практической достоверности дисциплины дона Хуана, а значит, во многом и его мировоззренческих постулатов. Эмпирические исследования

психологов должны, по сути, сводиться к поиску регулярных подтверждений возможности подобной интеграции. Если вы научились, скажем, оставлять тело и создавать астральную проекцию, то наука желает обнаружить связь между различными видами перцепции, что оказались вам доступны, — продемонстрируйте вашу способность получать верифицируемую информацию из удаленных точек пространственно-временного континуума, еще лучше — оставьте материальные следы своих «астральных» путешествий и т. п. Таким образом, вопрос доказуемости и практической ценности измененных режимов восприятия сводится к тому, научились ли вы так расширять свой энергообмен с другой перцептивной реальностью, что следы этого энергообмена становятся доступны обычному восприятию исследователя. До последнего времени сущность основного препятствия вряд ли достаточно четко осознавалась исследователями. Интеграция (единственное доказательство, которое принимается во внимание наукой, доверяющей лишь одному способу восприятия, что вовсе не удивительно — стоит вспомнить о бесконечной череде мистиков прошлого!) требует исключительного мастерства, с одной стороны, и редкого энергетического потенциала — с другой. Подобные достижения могут быть либо результатом предельно интенсивной дисциплины на протяжении десятилетий, либо редчайшим даром природы — чудесным исключением из общего правила, а всякое исключение в нашем мире вызывает, по крайней мере, массу подозрений. Обычно разные перцептивные реальности, если уж они оказываются доступны медитатору, визионеру, экстрасенсу, совсем не желают пересекаться друг с другом, а тем более — достигать столь высокой интеграции, чтобы впечатлить исследователя, глубоко погруженного в мир обычного восприятия. Недостаток энергии со стороны обследуемого «мага» и крайняя ригидность перцептивного аппарата исследователя — вот наиболее явные причины множества неудач в области экспериментальной психологии, изучающей необъясненные явления. Древние толтеки на протяжении веков могли воспринимать внешний мир разными способами. Земля подарила им целый ряд природных психоделиков: грибы, содержащие псилоцибин и псилоцин, кактус, содержащий мескалин, чуть южнее — лиану, в соке которой находились гармин и гармалин. Индейские шаманы и колдуны, конечно, использовали все эти растения, как и другие, которые я не назвал. Перечисленные

мною вещества очень сильно меняют структуру психического пространства и расширяют возможности восприятия в грандиозных масштабах. Каждый из этих химических агентов предлагает человеку иную, альтернативную реальность. Они вовсе не вызывают опьянение и тупость; они демонстрируют другую реальность таким образом, что у вас не остается ощущения бреда или галлюцинаций от помрачения чувств, как это бывает в результате болезни или отравления веществами, известными в Европе. Тому, кто никогда не пробовал больших галлюциногенов, это объяснить трудно — здесь практически отсутствует кайф, ради которого принимают наркотики, здесь всего лишь изменяется режим восприятия. И даже в том случае, когда вы воспринимаете ту же обстановку, что и в ординарном состоянии, огромное количество отличий проступает отовсюду и во множестве деталей. Хаксли, впервые принявший мескалин, никуда не «улетел» — он продолжал сидеть в своем кабинете, разглядывать розы на столе, книги на полках, и тем не менее был потрясен: все эти привычные объекты он увидел так, как не видел никогда в жизни. Индейские мистерии и эксперименты показали древнеамериканским шаманам множество углов зрения на Реальность. Каждая грань видимого имела точки соприкосновения с реальностью ординарного восприятия, как информационные, так и силовые. Благодаря этому их магия была успешной: в альтернативной реальности, вызванной психоделиками, можно было воздействовать на врага или друга, узнать то, что никаким обычным способом узнать невозможно. Даже погода в определенном пространстве подчинялась индейским колдунам, принявшим псилоцибин. Итак, граница между галлюцинацией и реальностью на практике оказывалась зыбкой и условной. Позднее индейские маги открыли для себя видение. И опять же: у них не было повода считать это галлюцинацией, поскольку с помощью видения они могли, например, определить, можно ли вернуть к жизни смертельно больного или уже поздно — видение их никогда не обманывало. Но подлинная, великая Реальность, т. е. огромный мир вокруг нас, оставался и остается тайной даже для видящих. Из собственного опыта они знали только одно: он переполнен Силой, Энергией, там бушуют потоки, способные созидать и разрушать, там все движется по неведомым законам. В языке нагуа (рассеянного по Месоамерике этноса, считающего себя потомками толтеков) этот огромный Мир-снаружи называется поэтическим дифразизмом — «ночь и ветер». «Ночь» симво-

лизирует невидимость, непостижимость, тайну, а «ветер» — неощутимое движение, неизвестную силу, никогда не прерывающую своего движения. Итак, я вынужден повторить собственную мысль: древние толтеки, исходя из собственного опыта, знали, что существует по крайней мере две реальности: повседневная и Иная, измененная. Как вы помните, это знание было общедоступным (возможно, даже банальным) для человека, жившего 10—20 тысяч лет назад. Теренс Маккенна назвал это знание «гнозис Иного». За 15 тысяч лет «гнозис Иного» был утрачен для вида (как ненужное для данной цивилизации излишество), но сохранен магами, колдунами и жрецами языческих религий. Как мы видим, на американском континенте исторический процесс протекал не так, как в Старом Свете. Очевидно, при строительстве первых высоких цивилизаций Месоамерики гнозис Иного не ушел в тень — более того, он оказался вдохновляющим культурным идеалом. В то время, когда на другом конце Земли ведические риши с невероятными усилиями добывали исчезающую на глазах сому, чтобы через одно-два тысячелетия оказаться без священного напитка ариев и подменить его либо эфедрой, либо мухомором (гипотезы, одни гипотезы!), когда тайны египетских мистерий выхолащивались из поколения в поколение (даже жрецы не знали, зачем они приказывают возводить пирамиды, и превратили их в усыпальницы фараонов), когда средиземноморская цивилизация переживала кризис и за тысячу лет утратила тайный смысл собственных мифов, собственных мистерий и богов, в это самое время толтекская цивилизация, постоянно прибегая к священным грибам и растениям, культивировала сновидение и отмечала достигнутые в нем места скульптурными изваяниями голов своих воинов. Тем же способом указывались границы владений и создавалась своеобразная карта. Прошло слишком много веков, и нам не разгадать многогранной символики, понятной народу, который жил в нескольких реальностях сразу. Под руководством самых сильных сновидящих они строили города, жили в них (иногда сотни лет), а потом уходили — менялось направление энергопотоков, исчезала гармония с Землей, и целые колонии снимались с насиженного места. Не было, конечно, никаких эпидемий, как считают некоторые археологи (в пустых городах не нашли ни одного истлевшего тела), не было войн (все здания сохранились совершенно целыми) — был планомерный и целенаправленный

уход. Куда? Их вели маги, возглавлявшие в те века социум. И только маги знали причину переселения, его смысл и цель. Иногда высокие цивилизации той поры были сотрясаемы войнами, вызванными вторжением северных или южных племен, не знавших такого экономического и культурного изобилия и завидовавших соседям. Но войны вряд ли были частым явлением, поскольку их исход почти всегда был предрешен. Этническая группа, которую мы теперь условно называем толтеками, далеко оторвалась в своем развитии от индейских соплеменников. Период мнимого всемогущества и покоя был настолько длителен, что внушил древним магам ложную идею, будто магия сделала их вообще непобедимыми. По крайней мере так об этом рассказывал дон Хуан Карлосу Кастанеде. Гнозис Иного, не утраченный благодаря стабильному климату, способствующему размножению псилоцибиновых грибов, а также благодаря отсутствию достойных военных противников, — все это размягчило нравы древних магов. С одной стороны, это послужило причиной их позорного поражения перед полчищами южных варваров, с другой — эта эпоха подарила потомкам огромное наследие магических знаний (касающихся, в первую очередь, устройства Реальности). Конечно, такие знания не могли принести пользы ни в военном искусстве, ни в тогдашней экономической жизни; они просто удовлетворяли естественное любопытство магов, живших в спокойное время и потому имевших возможность этим заниматься. Из поколения в поколение среди толтекских магов выделяли и воспитывали видящих, чья задача не была связана с проблемами реальности первого внимания, т. е. нашей ординарной реальности. Они изучали устройство Большого Мира и пытались разрешить извечные вопросы существования. В некотором смысле их можно было бы назвать философами с одной, но существенной оговоркой: эти исследователи изучали вселенную практически. Европейские мыслители не имели возможности проверять свои концепции, наблюдать за разверткой космических структур, убеждаться в том, что пространство и время — категории, генерируемые психикой для упорядочивания поступающего сенсорного потока, а в Реальности им соответствуют иные, непонятные человеку процессы и явления. Поэтому европейская философия, породившая логику, дисциплину ума и культуру мышления, оставалась и остается причудливой игрой терминов, фантастической наукообразной конструкцией, которую невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть.

Это занятие могло бы оказаться совершенно невинным, но его вторжение в политику и социальную жизнь превратило философию в подлинный кошмар XX века. Философские утопии в окровавленных руках революционеров и их вождей стали ощутимым ужасом для европейской цивилизации. Метафизика — игра понятий, слов и логических построений — уничтожила столько людей, что способна конкурировать с любым видом оружия массового поражения. Именно философия вооружила двух самых страшных людей этого века — Сталина и Гитлера. Именно философия — уродливая, едва похожая на самое себя — погубила тысячи людей: художников, музыкантов, поэтов, ученых (среди последних тоже были философы). Европейские мыслители двигались даже не на ощупь; они просто брали в охапку собственные идеи и шли напролом с отчаянным безразличием. Возможно, впереди пропасть, гора, стена — что угодно. В любом случае ничего не видать, будь ты экзистенциалистом, будь ты неоплатоником. Такая философия для толтеков непонятна и, скорее всего, глупа. Зрячему трудно понять слепого. Слепец может прозреть только собственными силами, а он не хочет, ибо от природы ленив, инертен и в чем-то подобен паровозу: есть рельсы — едет, нет — громыхает всем своим железом в овраг и ржавеет там, пока не превратится в труху. Итак, древние толтеки изначально понимали (не без помощи «растений силы»), что мы живем в мире кажимостей. Кроме того, серия геологических катаклизмов убедила толтеков, что мир неустойчив в самом фундаменте своем. Евроазиаты учились преходящести или иллюзорности мира на примерах вполне человеческих: слава обращалась в ничтожество, государство — в руины, друзья предавали, нравы менялись и т. д. Так возникла майявада в Индии, субъективный идеализм в Европе. Однако подобно тому, как все дела человеческие эфемерны, эфемерными были и остаются конструкции ума, возросшие на таких неустойчивых предпосылках. И все же совсем другое дело, когда фундамент мира колеблется, когда исчезает граница между сном и явью, «иллюзией» и «действительностью» — безо всяких политических интриг, войн, внезапных и несправедливых несчастий. Перцептивная относительность стала аксиомой толтекского разума на самой заре его развития. Философия шла вслед за практикой — неугомонный человек стремился «прозреть» ночь и «оседлать» ветер. Открытое толтеками видение приблизило их к нагуалю вовне. Они восприняли множество нитей, собираю-

щихся в пучки; пучки, формирующие полосы, которые в свою очередь могли пересекаться друг с другом. В местах пересечений возникали организованные структуры, «сосуды» и «коконы», прикрепленные к одной из полос. Внутри «кокона» или «сосуда» энергетические линии сближались, что превращало их в энергомассив, который в центре приобретал изоморфную структуру — волокна резонировали, отчего сила их внутренней пульсации многократно возрастала. Так толтеки на собственном опыте познали, что сила импульса и есть масса в мире первого внимания. Если же кокон имел трубчатую форму, то сила внутреннего резонанса уменьшалась. Для первого внимания это означало, что данная структура имеет крайне низкую плотность и незначительную массу. Трубчатые коконы не могли вступать в полноценный энергообмен с «яйцевидными» и, естественно, закреплялись на полосах, имеющих подходящие для них характеристики. У трубчатых, правда, было одно немалое преимущество: они с легкостью использовали энергию эманаций, будучи открытыми, и могли свободно передвигать перцептивный центр (точку сборки). Именно плотность энергетического кокона привела к жесткой фиксации перцептивного центра. С другой стороны, плотность дала структуре мощный импульс (массу) и тип энергообмена, который позволил нам считать себя существами первого внимания — биологическими объектами, т. е. «реальными живыми существами». Яйцевидные коконы, таким образом, стали частью нашего мира — с ними приходилось считаться. Трубчатообразные для нас слишком призрачны и подвижны, из-за чего не вошли в человеческое описание мира. Иногда с ними имеют дело маги. Толтекские колдуны называют их гуахо («союзник»). Древние толтеки быстро оценили преимущества «союзников»: их долговечность (трубчатая структура гораздо прозрачней для потока внешних эманаций и разрушается очень медленно), а главное — свободу перемещения во вселенной осознания. Близость «союзников» к энергопотокам, формирующим мироздание, ярко демонстрировала, насколько человек связан категориями пространства и времени, которые являются препятствием только для нашего типа существ. Толтеки увидели, что наша зависимость от них имеет целиком перцептивную природу: стоит сдвинуть центр восприятия, как пространство и время меняют свои характеристики. Европейская философия (в лице Канта и многих других) пришла к тому же выводу, но ее рассуждения всегда были спекулятивны. Метафизика, не

подтверждаемая опытом, для толтеков не существовала. Разрешение проблемы пространства и времени практически невозможно, если вы не одарены видением. Ясно, что пространство и время — только перцептивные шаблоны, оптимальные для сохранения гомеостазиса биологической системы. Это одно из самых первых открытий видящих. Пространство и время ограничивают объем поступающих извне сенсорных сигналов — как структурно, так и содержательно. Видение толтеков не обнаружило в Реальности ни трехмерного пространства, ни линейного времени; она настолько оторвана от человеческих концептов, что ее содержание невозможно передать, используя язык, предназначенный фиксировать и укреплять однажды избранный способ восприятия. Недаром дон Хуан отказывался говорить о нагуале. Экспериментатор может прибегать только к аналогии — самому ненадежному и субъективному средству декодирования информации. Я тоже буду пользоваться аналогиями, поскольку и мне не дано вырваться из клетки языка. Итак, видящие утверждают, что вселенная осознания состоит из тонких и гибких светящихся линий; они переплетаются, пересекаются, сами оставаясь неподвижными, несут в себе движение. Состоящая из нитей сеть всегда неизменна: только по перемещению яркости мы догадываемся, что внутри нее происходит движение. Поскольку все «нити мира» имеют единственный общий источник (видящие его воспринимают), полевые волокна в традиции дона Хуана именуются эманациями. Повторимся: эманируют не «нити», не структуры — эманирует энергия, используя нити как каналы для своего движения. Число нитей не убывает и не возрастает, поскольку им просто нет числа. Любой наблюдаемый нами объект (физический или биологический) есть результат пересечения эманаций в определенном порядке. Так как мы желаем убежать от навязанной нам концепции пространства, то вправе спросить: где (в каком объеме, локусе) происходит вышеуказанное пересечение? Здесь вам потребуется самая необыкновенная, почти нечеловеческая фантазия. Попробуйте понять, что каждая, отдельно взятая нить есть свернутый в трубочку пространственно-временной континуум. Никакого объема, заполняющего «промежутки» между нитями, не существует. Видящие созерцают множество эманаций, пронизывающих темную пустоту, потому что даже здесь следуют врожденному перцептивному гештальту «объект-фон». Без такого гештальта восприятие теряет смысл.

На самом же деле «фон» не существует, есть только временно отодвинутые (лучше сказать «затушеванные») массивы энергетических нитей, которые уступают перед натиском перцептивного аппарата ограниченной живой формы. Когда первое внимание регистрирует передвижение того или иного объекта, передвигается только фокус перцептивного центра, следуя за распространением вычлененного типа энергии по вечно недвижимой сети раз и навсегда извергшихся эманаций. Неподвижный луч внимания не обнаружит во внешней Реальности ничего движущегося, никакого процесса, никаких изменений. Если мы говорим, что объект А переместился из точки В в точку В1 то просто интерпретируем возросшую плотность определенной энергии внутри одного пучка эманаций и параллельно — снизившуюся плотность внутри другого пучка. Сами пучки накладываются друг на друга в бесконечном ряду, поскольку обладают невообразимой многомерностью. Попробуем теперь еще немного приблизиться к реальному положению дел. Так как многомерность каждой элементарной нити — полевой структуры бесконечна, то можно непротиворечиво утверждать, что вся беспредельная масса эманаций содержится (с точки зрения первого внимания) в одном локусе, в одной точке, пространственным образом не измеряемой. Упрощая (и тем самым неминуемо искажая) картину, возможно прибегнуть к следующей аналогии: пусть нам дан кабель, имеющий внутри огромное количество слоев. Если волна W в силу своей частоты, например, присутствует в слое А данного кабеля, а потом меняет характеристику и оказывается в слое В, то можно ли в данном случае говорить о движении? Если слой А оптимален только для состояния волны W1, а слой В — только для состояния волны W2, то волна переходит естественно из слоя в слой, и здесь нет нового импульса к новому движению. Движение по-прежнему остается тем же самым; быть может, возросла интенсивность или упала частота, а это уже вопрос не перемещения в пространстве, а энергетического обеспечения волны. Когда случается нечто подобное, видящие регистрируют изменения в ту или иную сторону яркости созерцаемой ими нити или пучка нитей. Разумеется, изменение характеристики волны требует изменения в способе резонировать с ней. Ни у кого не вызывает удивления, что на бегу догнать велосипедиста все-таки проще, чем автомобиль на скоростной трассе. Вот так, очень примитивно, можно объяснить движение в рамках энергетической вселенной. Перцептивный аппарат человека разворачивает подобные процессы в придуманном им пространс-

тве: если точка В1 находится от точки В на расстоянии 2 000 км, то вам нужен поезд или самолет; иначе придется плестись туда пешком несколько месяцев. А все это лишь из-за того, что интенсивность энергии интересующего вас пучка эманаций значительно уменьшилась или возросла. Следуя таким рассуждениям, приходишь к выводу, что в Реальности существует только один локус (L) — локус универсальный, вмещающий в себя все эманации мироздания благодаря своей изумительной многомерности. Подобные взгляды часто возникали на протяжении всей истории человечества — субъективный идеализм и солипсизм здесь черпают некоторое вдохновение, кантианцы обретают метафизическую опору, а новые мистики — неописуемое чувство единения с Высшим Разумом, проникающим повсюду и помогающим страждущим. Когда древние индийцы утверждали, что Бог — внутри каждого из нас, то не слишком заблуждались, поскольку энергетические нити, исторгнутые, скажем, из центра Галактики, в нашем коконе просто переплелись сложным, причудливым образом, но суть их осталась неизменной. Однако вернемся к проблемам пространства и времени в неописуемом мире нагуаля. Поскольку Время (Т) неразрывно связано с движением, а последнее куда-то улетучилось в неизмеримой глубине единственного локуса (L), все представления, связанные со временем, становятся эфемерными, и полученную эфемерность необходимо разъяснить, хотя это и нелегко. Сама идея Времени в философском своем осмыслении происходит непосредственно от идеи движения. То, что интуитивно ощущали философы и ученые с древнейших времен, Эйнштейн показал и научно аргументировал в своей теории относительности. Чем быстрее движется объект, тем медленнее движется время (Т) внутри объекта. Уже это положение, выведенное в эйнштейнианской парадигме, порождает массу вопросов, в особенности если речь идет о сложных (complex) объектах. Пока мы говорим об элементарных частицах (понимаемых в соответствии с традиционной терминологией современной физики), об этих вопросах забываешь, и тогда картина мира обретает некоторую ясность, хотя и здесь масса недоумении вокруг вещей, не желающих вмещаться в узкие рамки представлений, бытующих в головах физиковэкспериментаторов. Выходит, что человек как система многоуровневая существует параллельно в нескольких временных потоках. Особенно это касается

процессов психических, ибо как раз здесь мы упираемся в фундаментальные кирпичики бытия — в природу микромира и вездесущего, загадочного Поля. То, что человек способен воспринимать время с разной скоростью, известно давно. Этот факт настолько интенсивно вторгается во все эксперименты, связанные с психической активностью, что возникла необходимость в терминах «психологическое время», «субъективное время» и т. п. По ближайшему рассмотрению «субъективное время» оказалось не столь уж субъективным: под его влиянием повышается или снижается скорость метаболизма, соответственно — работоспособность индивида, не только его мироощущение, но и темпы старения органов, физиологических систем, т. е. в конечном счете — всего тела. Длительность жизни (согласитесь, величина вполне объективная, доступная измерению) продемонстрировала вдруг крепкую и обоюдную связь с психологическим субъективным временем личности. Долгожители, перешагнувшие вековой рубеж, не только (а может быть, и не столько) пользуются преимуществами экологически чистого пространства, в котором они обитают; они переживают иначе само Время, замедляют его в собственном сознании. Китайские даосы, среди которых раньше было довольно много долгожителей, не имели в своем распоряжении родниковой воды, чистейшего воздуха высокогорья, насыщенного умеренным потоком ультрафиолетового излучения, который убивал вредоносных бактерий. Они жили иногда в непосредственной близости от суетных китайских городов, где уже в эпоху средневековья количество стрессов было немалым, а психологическое давление (во многом благодаря конфуцианству) вполне конкурировало с социальным прессингом, накатившим на европейцев той поры. Эти факты заставляют призадуматься: а не культивация ли вполне определенного отношения ко Времени в значительной степени регулирует длительность существования организма? Ведь даосы много думали о Времени и понимали его иначе, чем носители европейского сознания. Для даосов Время не являлось линейной структурой, напротив — оно замыкалось в круг, и этот наглядный конструкт иллюстрировал бесконечное повторение цикла. Все мироздание было вовлечено в даосский круговорот, и каждое природное явление подтверждало изначальную идею, питавшую мировоззрение «человека Дао»: осень-зима-весна-лето-осень, новолуние-полнолуние-новолуние, восход-закат-восход, расцвет-увядание-вновь расцвет и т . д. и т. п.

Если человек стремился достичь гармонии с Дао, он непременно учитывал цикличность любого процесса — в том числе и собственной жизни. Бесконечная череда снов и бодрствовании в этом свете представлялась прообразом вечной жизни. Таким образом, внимание сознательно акцентировало все, что совершало в человеке искомый круговорот, не имеющий ни начала ни (что особенно важно!) конца. На подсознательном уровне внимание, опираясь на конструктивное визионерство, сделало из личного, психологического времени даоса круг и таким способом моделировало все биоэнергетические процессы, доступные его контролю. К несчастью, область контроля (хотя и значительно возросшая в результате занятий даосскими медитативными упражнениями) оставалась все же слишком узкой, и смерть подбиралась к даосским мастерам — пусть медленно, но неотвратимо. Итак, Время (Т) есть неизбежный спутник движения внутри локуса (L), не имеющего пространственных характеристик. Энергетическая структура не просто живет во Времени, она порождает Время собственным движением. И человек здесь пользуется заметным преимуществом, ибо способен формировать временную ткань как ему заблагорассудится. Он может поставить перцептивные фильтры на те процессы, что кажутся ему слишком быстрыми, или, наоборот, на те, что кажутся слишком медленными, тем самым регулируя собственный энергообмен с внешним полем. В нагуале Времени не существует. Понять такое положение непросто, но мы попробуем. Вначале мы должны согласиться с тем, что многомерная сеть эманаций, будучи неподвижной, тем не менее переполнена движением: энергия неустанно течет по нитевидным структурам, и характеристики этой энергии могут изменяться — даже радикально. По одной и той же «нити» энергия может двигаться сразу в противоположные стороны, ее интенсивность может меняться как плавно, так и скачкообразно. Как уже было сказано, такое движение не имеет пространственного характера, поскольку происходит в единственном локусе (L), с чем невообразимо трудно согласиться. «Нить мира» — свернутая элементарная структура. Интенсивность заключенной в ней энергии — это скорость волчкообразного движения, скорость (частота) вращающегося вокруг своей оси возбуждения (что и заставляет нить, в глазах видящего, светиться «ярче»), а также определяет число нитей, которым сообщено, индуцировано такое же внутреннее движение.

В любой энергоструктуре, образованной пучком (пучками) подобных нитей, интенсивность внутреннего движения может сильно колебаться. Там, где пучки соединены таким образом, что они способствуют взаимной индукции внутреннего движения каждой нити, формируются области заметной плотности. Если плотность пучка (сочетания пучков) преодолевает некий барьер, то образовавшаяся энергетическая конфигурация оказывается важной для выживания нашей биологической формы — тогда она входит в сферу первого внимания, идентифицируется там и в результате становится частью «описания мира» человека. Те же волокна и образованные ими структуры, чья энергетическая плотность не вызывает интереса у нас как потребляющих и выживающих существ, остаются за порогом восприятия. Подобным образом дело обстоит и со скоростями: если скорость движения энергии слишком высока или слишком низка, такая энергия в поле осознанной перцепции отсутствует. Здесь мы вплотную подошли к проблеме Времени. Избирательное восприятие энергоструктур и скоростей распространяется на восприятие времени. Мы порождаем собственное восприятие времени, когда сознательно или бессознательно концентрируем свое внимание на определенном типе космоса, в котором обитаем (здесь можно говорить о «психологическом космосе»). Наш перцептивный аппарат отбирает для восприятия только ту часть достаточно плотной энергии, что движется (согласно нашему же «описанию») в одну сторону и приблизительно с одной скоростью — в установленных фундаментальными перцептивными шаблонами рамках. Когда были построены атомные часы, ученые, занимающиеся сверхточными измерениями времени, испытывали высокую степень удовлетворенности. Им казалось, что в этом приборе действует абсолютный, не подверженный никаким влияниям эталон. И это верно — для данной позиции точки сборки, для данной перцептивной модели мира, кроме которой, как и по сей день считает академическая наука, ничего во Вселенной не существует. Добившись точной корреляции между колебаниями атомной системы и сознательно воспринимаемым временным потоком, можно смело говорить о точных измерениях времени в предложенной перцептивным аппаратом системе координат. Однако малейший сдвиг системы координат делает атомные часы далеко не такими точными. Не надо думать, что для этого должны произойти потрясения космических масштабов — мы постоянно сдвигаем систему, выбирая те или иные потоки энергий вместе с присущими им скорос-

тями. Наше восприятие времени далеко не так субъективно: если вы увлечены работой, творчеством или игрой, скорости, доминирующие в вашей психике, ощутимо возрастают, переживание времени соответственно замедляется — и вот, после каких-нибудь двух часов (ваших, «внутренних») необыкновенно увлекательных занятий оказывается, что во внешнем поле (перцепция которого стандартизирована куда более как основательно) прошел целый день и за окном уже давно торжествует ночь. Наоборот: стояние в длинной очереди может в вашей психике длиться 3—4—5 часов, а пресловутые атомные часы укажут, что там, «вне нас», прошло всего лишь 50 минут. Мы выбираем скорость, значит, мы выбираем время. Ориентация человеческого организма на потребление менее организованных живых структур, полностью подчиненных вполне определенному диапазону физических скоростей, тем не менее позволяет практической науке (иной наша цивилизация не признает) считать «атомное» время объективным, а время психических процессов — субъективным. Такое определение логично для европейского сознания и, разумеется, удобно — ведь время сознания то и дело меняется, а время процессов энергообмена примитивных структур сохраняет постоянство, создавая как бы желанный «фундамент» для научных измерений. Однако из-за того, что эманации всегда «здесь» и «сейчас», как бы ни изменялись характеристики их внутренней энергии, можно сказать, что время и пространство в Реальности отсутствуют. Их нет, и все же они есть. Их нет в том виде, в котором они представлены сознанию, но они есть, ибо в сильно искаженной и отдаленной форме свидетельствуют об энергетических процессах, существующих помимо человека. Сегодня, исходя из опыта психической трансформации, можно попробовать указать лишь на самые основные, фундаментальные характеристики Пространства и Времени, не соответствующие «профильтрованной» перцептивным аппаратом картине мира. ПРОСТРАНСТВО: 1. Имеет бесконечно большее число измерений, и все они (кроме известных трех) не осознаются при восприятии. 2. Не имеет протяженности, расстояние между объектами отсутствует. 3. Не содержит изолированных друг от друга (ни в каком аспекте) фрагментов, областей, точек и т. п. 4. Скорость перемещения в нем не ограничена.

5. Имеет высокую сложность организации самой пространственной ткани. 6. Имеет склонность к образованию структур, каждая из которых может восприниматься как бесконечная во всех отношениях вселенная. 7. Все структуры в Реальности неподвижны — подвижностью обладает только энергия, в них текущая. 8. Только энергоструктуры, наделенные самосознанием и произвольным вниманием, могут трансформировать себя и этим изменять способ своего функционирования. ВРЕМЯ: 1. Во всем следует за движением энергии, благодаря чему может течь не только вперед и вспять (на фоне трехмерной вселенной), но и двигаться совершенно непостижимым образом в многомерной ткани бытия, нами не воспринимаемой. 2. Может совершать скачки, иметь провалы и любые признаки неоднородности. 3. Даже в одной и той же позиции точки сборки может восприниматься как текущее одновременно вперед и назад. 4. Может быть остановлено в определенном диапазоне вселенной восприятия в том случае, если энергия перетекает из одного диапазона в другой. 5. Вслед за энергопотоками может формировать замкнутые, циклические структуры. 6. Если движение энергии по нитям блокировано, в образовавшейся лакуне исчезает как пространство, так и время. 7. Энергоструктура, наделенная осознанием и произвольным вниманием, может, даже не сдвигая точку сборки, сознательно ускорять или замедлять время, двигаться во времени вспять, формировать собственные «водовороты» времени, таким образом консервируя себя в энергетическом отношении. Если же говорить о биологической целесообразности генерации таких перцептивных фантомов, как пространство и время, то здесь последние исполняют, видимо, роль специфического знака — а именно, знака ЭНЕРГЕТИЧЕСКОЙ НЕДОСЯГАЕМОСТИ ОБЪЕКТА ДЛЯ ПОТРЕБЛЕНИЯ.

Сам Кастанеда попытался охарактеризовать пространство и время в своей заключительной книге «Колесо времени» (1998) следующим образом: «Для шаманов Древней Мексики время представляло нечто схожее с мыслью — это мысль, возникающая в мышлении чего-то такого, что непостижимо в своем величии. Логическим доказательством для них служило то, что сам человек, будучи частью этой мысли, протекающей в мышлении неких непостижимых для его разума сил, удерживает в себе небольшой процент этой мысли — и при определенных обстоятельствах выдающейся дисциплины этот процент можно вернуть назад. Пространство было для этих шаманов абстрактным миром деятельности. Они называли его бесконечностью и ссылались на него как на общий итог всех усилий живых существ». Как видите, понять подобные определения, вне всякого сомнения, достаточно трудно. И тем не менее мой личный опыт позволяет мне в некоторой степени осознать, о чем именно говорил последний нагуаль. Действительно, как я понял, единственным регулятором внешнего времени является интенсивность наших собственных психических процессов — в этом смысле можно говорить, что время и есть мысль. Строго говоря, течения времени помимо движения психики не существует, или иначе — самой непосредственной манифестацией времени в человеке является его мыслительный процесс. Как я уже говорил, пространственно-временной континуум недвижим — именно восприятие, существующее в заданном ритме нашего мышления, делает его изменчивым, подвижным, то есть существующим во времени. Изменяя скорость и характер своих психических процессов, человек получает возможность в известной степени манипулировать временем Вселенной, в которой он живет. Нечто подобное происходит и с пространством. Когда Кастанеда называет пространство «общим итогом всех усилий живых существ», он вовсе не становится на позиции ортодоксального берклианства. Глубинная связь пространства с деятельностью наделенных психикой существ заключается прежде всего в том, что именно в сознании деятельного индивида совокупность реальных энергетических структур интерпретируется как некое интегральное сенсорное поле, которое можно называть пространством. И именно изменение характера деятельности существа меняет объем и свойства этого пространства через специфические метаморфозы работы его перцептивного аппарата. Внепсихи-

ческая реальность, состоящая из нитей, коконов, сосудов и иных структур, в процессе освоения ее субъектом постепенно превращается в «мир», в систему, организованную таким образом, какой свойствен только данному носителю активной психики и сообществу, образованному подобными носителями. Конечно, не следует слишком увлекаться субъективностью пространственных концепций. Реальность, в отличие от наших представлений о ней, не является ни субъективной, ни объективной в строгом смысле этих слов. Для наших субъективных перцепций во внешней совокупности эманаций всегда есть некий пакет полей, некоторое сочетание реальных энергетических связей — просто существование их непостижимо для нашего разума, а восприятие сковано привычными интерпретациями, имеющими мало общего с миром-вне-человека. Когда дон Хуан рассказывал Кастанеде о так называемых «полосах эманаций», он, несомненно, имел в виду реальные конфигурации полевых структур — такие сочетания «нитей» и пучков, которые формируют «завершенный мир», т. е. «итог усилий всех живых существ», наделенных определенным типом энергетической конституции. Такие миры объективно существуют благодаря однородности энергообменных процессов, протекающих внутри данной «полосы эманаций». В этом смысле они ничем не отличаются от мира нашего повседневного восприятия. Дон Хуан говорил о семи «полосах» или мирах, доступных трансформированному человеку. Очевидно, «пространств» такого рода бесконечно много, но даже учителю Кастанеды о них нечего было сказать. Есть миры, в которых не встретишь отдельных осознающих тел, т. е. того, что мы называем «живыми существами». Есть миры, населенные «союзниками», иными видами неорганических созданий. Очевидно, есть и миры, где обитает нечто уже вовсе непонятное. По крайней мере два таких пространства доступны искателю даже на первой ступени трансформации — я имел возможность воспринимать их и убедился, что тональный аппарат действительно воспринимает все это как совершенно законченные миры. В них нет ничего, пересекающегося с нашими повседневными представлениями; в них ощущается внутренняя упорядоченность и гармония. Внимательное наблюдение даже открывает некоторые детали, свидетельствующие о замкнутой, самодостаточной жизни их своеобразных обитателей. И все же их «пространства», с

точки зрения Большого Мира, столь же условны, как и наше, а их представления на этот счет в конечном итоге столь же ограниченны. Итак, пространство и время в кастанедовском описании мира имеют довольно эфемерный, субъективный характер, отражая по сути лишь закономерности протекания энергетических процессов в непостижимом мире нагуаля. Ввиду этого причинность как атрибут человеческой пространственно-временной парадигмы тоже начинает представляться в ином свете. Что кажется магическим, волшебным, сверхъестественным обычному человеку и почему толтекская школа энергетической и духовной трансформации для многих — в первую очередь «магия»? На мой взгляд, это понимание тесно связано с идеей причинности. Жестко зафиксированная нами позиция восприятия гарантирует воспринимающему стабильную картину мира, в которой действуют нерушимые причинно-следственные законы. Для нашего повседневного восприятия существуют только те закономерности бытия, которые актуальны для определенного энергетического диапазона. Подлинная Реальность-внечеловека имеет бесконечно более сложный характер, но она никогда не осознается, если режим восприятия не меняется радикальным образом. Эффект активного, целенаправленного взаимодействия со скрытыми от повседневного восприятия участками энергетического диапазона Реальности неминуемо связан с изменением характера причинноследственных связей — причинность теряет свой жесткий и однозначный характер. Потому и возникает иллюзия, будто «маг» обретает власть над некими незримыми силами и, быть может, над самой Судьбой. Ведь именно целенаправленное нарушение каузального принципа и именуется обычно «успешным магическим актом». Все виды магических воздействий и влияний, которые оказываются доступными трансформанту и бывают направлены как на внешний мир, так и на самого мага, производят впечатление чего-то сверхъестественного только из-за того, что в них как бы игнорируются те причинноследственные связи, которые, по нашему мнению, должны управлять всем явленным миром всегда и без исключения. Конечно, никто и ничто не может нарушить фундаментальные принципы энергетических процессов, лежащих в основе самого существования Реальности. Просто человек склонен «путать карту и территорию» (как это называл Кожибски), то есть систему собственных представлений о Реальности с самой Реальностью. Судя по всему, наше пред-

ставление о причинности имеет весьма отдаленное отношение к реальным процессам во внешней вселенной. Любопытно, что современная физика нередко черпает вдохновение из подобных идей, поскольку то и дело сталкивается с феноменами странными и причудливыми, находящимися в вопиющем противоречии со здравым смыслом и привычным описанием мира. Идея причинности при этом становится довольно призрачной. Так, Фритьоф Капра, пытаясь популярно объяснить физическую природу пространства, писал в свое время: «Квантовое поле — это фундаментальное физическое существо, вечный материал, присутствующий повсеместно. Стало быть, объекты — всего лишь временные сгустки энергии, которые появляются и входят в это поле... То, что кажется пустым пространством, может породить предмет, который будет состоять из того же материала, из какого состоит пространство, в котором он появился». Пожалуй, «возникновение объекта из ничего» — действительно яркий образец того, что обычные люди называют магией. Следует отметить еще один многозначительный феномен: сложность Реальности вовне (т. е. нагуаля) парадоксальным образом вызывает у современных физиков ассоциации со сложностью и неоднозначностью таких явлений, как сознание или мышление. На некотором уровне исследования внешний мир начинает сближаться с миром внутренним. Пит, скажем, выразился очень категорично: «Вселенная создана творящим источником, из которого вышли все порядки сознания и материального мира. Сердцем этого движения и иерархии уровней является «смысл» или знание. Сознание во всех его формах — сознание человека, животного, растения, духа — является центром вселенной». Конечно, с этим высказыванием в его буквальном смысле согласиться нельзя. Однако легко понять, каким образом возникают подобные идеи. Кастанеда неоднократно отмечал в своих книгах, что сущностью эманаций является энергия осознания. С другой стороны, человек не может не чувствовать, что существует некая глубинная взаимосвязь между работой его психики и спецификой процессов, протекающих во внешнем мире. Ведь всем нам дано безмолвное знание о том, какую роль на самом деле играет наше восприятие в «построении» окружающего — и не только в субъективном смысле, но и в аспекте активизации либо пассивизации тех или иных энергетических связей, что в конечном итоге и определяет все состояние системы «субъект-

объект», «человек-Мир». Таким образом, мы постоянно находим в окружающей нас сети активных энергетических эманаций собственное отражение, и в этом смысле сознание действительно оказывается центром вселенной. Странным образом реализуется извечный парадокс: «мир творит сознание, а сознание творит мир». Отголосок подобных веяний можно найти во многих нынешних представлениях. Нагуаль вторгается в наше мышление, оказывая все более сильное влияние на способ понимания реальности. Станислав Гроф описывал этот процесс так: «Произошла трансценденция острого различия между объектом и пустым пространством, а значит, появилась возможность прямых субатомных связей, которые минуют каналы, принятые (или приемлемые) в механистической науке. Возможность существования сознания вне мозга человека и высших позвоночных также серьезно рассматривается в контексте современной физики. Некоторые физики верят, что следует включить сознание в будущую теорию материи и в размышления о физической Вселенной как наиважнейший фактор и связующий принцип космической сети. Если Вселенная представляет собой интегральную и единую сеть и некоторые из ее составляющих очевидно сознательны, это, в некотором смысле, должно быть верно и для всей системы. Конечно, вполне допустимо, что различные части сознательны в разной степени и им свойственны разные формы осознавания... Для телепатии, психодиагностики, видения на расстоянии или астральной проекции вопрос уже не в том, возможны ли такие явления, а в том, как описать барьер, не позволяющий им происходить в любое время. Другими словами, новая проблема такова: что создает видимость плотности, отдельности и индивидуальности в пустой по существу и нематериальной Вселенной, истинная природа которой — нераздельное единство?" Концепция тоналя и нагуаля у Кастанеды, очевидно, отвечает на этот вопрос. Собственно говоря, сейчас мы имеем возможность наблююдать, как когнитивный порыв западной цивилизации вплотную подвел ее к ряду неразрешимых противоречий, многие из которых преодолены толтекской традицией благодаря развитому искусству видения. Именно в концепциях дон-хуановской магии мы находим универсальные принципы, объединяющие стремление человека к самосовершенствованию и самотрансформации — его, так сказать, ориентальную интровертивность — с западным экстравертивным порывом видоизменять и совершенствовать окружающий мир.

«Ветер нагуаля» прорывается в наше сознание настойчиво и непрерывно. Настало время понять со всей серьезностью, что дальнейшее познание человеком Реальности и самого себя требует не только и не столько совершенствования дискурсивного мышления и орудий эксперимента, но и кардинального изменения в работе человеческого осознания и перцептивных механизмов. Ведь главное препятствие на пути дальнейшего развития человека заключено не в каком-то онтологическом тупике, не в жестоких законах бесчеловечной Вселенной, а в особенностях психической конституции самого субъекта познания — творца мира тоналя. Так что целый ряд прежде совершенно отвлеченных идей, вроде «преодоления эго» или «трансформации личности», приобретает вполне конкретное практическое значение. Эту тему мы рассмотрим отдельно.

ГЛАВА 2. ИЛЛЮЗИЯ ЭГО. ТОЧКА СБОРКИ На цыпочках тихо бродит душа в опустелом доме, упавшую крошку хлеба разглядывая на ладони. Хуан Рамон Хименес Как известно, индусы называли феерическую и непостижимую Реальность, непрерывно меняющую формы своего проявления, «космическим танцем Шивы». Можно ли сказать, что мы танцуем, чтобы достичь некой точки на полу? Человек — неотрывная часть Реальности, этого великого танца — склонен полагать, будто он эволюционирует (если не биологически, то духовно), из века в век приближаясь к великому Откровению. В своем воображении он строит линейный процесс, и этот образ уже автоматически заключает в себе дистанцию «Я — Реальность», а значит, подкрепляет отделенность субъекта и, между прочим, его самоценность в таком качестве. Воображая духовную эволюцию и свое участие в ней, мы бессознательно, ничуть не давая себе в этом отчет, интеллектуализируем процесс, строим какую-то схему, последовательность шагов, образов и т. д. Предчувствование Реальности вызывает в человеке трепет, благоговение, и в результате — картины, эмоционально окрашенные обусловленными ассоциациями, т. е. собственным ограниченным опытом. Автоматически мы связываем свой поиск Реальности с этими картинами, незаметно отождествляем с ними свой путь, и вот уже Реальность позабыта, а вереница вдохновляющих, ослепительно прекрасных иллюзий становится единственным содержанием нашего восхождения. Из века в век, из тысячелетия в тысячелетие человек, опираясь на вспышки неописуемого опыта, занимается тем, что ищет все более совершенные, более утонченные способы описания Реальности — и назы-

вает это прогрессом, духовной эволюцией. Мистические писания изобретают новые слова, играют оттенками смысла, забывая о том, что всякий смысл — только продукт самопогруженного ума; философские школы укладывают кирпичики метафизических идей во все более изящные (на наш вкус) здания мироустройства. Нам кажется, что сегодня мы понимаем больше, чем вчера, что отшлифованные трактаты духовных философов дают нам более ясный взгляд на Реальность, чем смутные намеки древних визионеров, густо замешанные на изначальных мифологемах. Но по сути все это — лишь самосовершенствование разума внутри самого себя, следующего собственным, только ему присущим законам. Что же мы знаем на самом деле? Только то, что Реальность открывается в видении — в непосредственном восприятии и чистом переживании, свободном от эмоциональных, интеллектуальных и даже эстетических оценок. Сердце Реальности — непознаваемая Сила — может быть только абсолютно свободным. Сила бесконечно больше человека. Вряд ли многое в Силе соответствует человеческим представлениям о ней. Мы свидетельствуем лишь безграничную избыточность любых качеств Реальности, которые оказываются доступны нашему опыту. Реальность создает и разрушает, растет и умаляется, бурлит и пребывает в покое — все одновременно. Существуют, быть может, миллионы неописуемых и невоспринимаемых процессов и превращений, чуждых человеческому сознанию — шокирующих, неприемлемых, возможно, даже вызывающих отвращение. Что делать нашему обусловленному «Я», вдруг коснувшемуся этих непредвиденных бездн? Да и возможно ли получить доступ к этим областям Реальности, если остается хотя бы тень обусловленности? Скорее всего, нет — сознание в таком случае автоматически блокирует восприятие. И в результате мы по-прежнему имеем отобранный, отсортированный опыт, отретушированное Откровение — огромное зеркало, которым мы благодушно любуемся... И неудивительно — ведь в нем отражаемся мы сами. Что же такое это самодовольное «Я» и действительно ли оно так замечательно? На самом деле рефлексивная природа нашего ума — то, чем мы гордимся и что, собственно говоря, делает нас людьми, — порождает в нас такие психоэмоциональные состояния, что в пору бы отвернуться и забыть об этой нашей способности навсегда. Камю, ссылаясь на Гегеля, безжалостно вскрывает гнойный нарыв человеческого эго с бесстрастиием хирурга, которому нельзя прислушиваться к воплям пациента. Всю

свою недолгую жизнь мы тешимся пустой иллюзией, будто эго — наше величайшее сокровище. Пусть оно приносит с собой боль и страдание, но все искупает это блаженное чувство осознания себя — именно оно ведет нас к реализации, к смыслу, заполняет каждый день целенаправленным движением к неким высотам, где все уже разрешится само собой: придет спокойная гармония, внутренний мир, и сокровенное «я» перестанет источать ядовитые миазмы. Исподволь нам хочется верить в это — ступившие на тропу самотрансформации непрерывно ищут лазейку: как сохранить эго и одновременно обратиться в носителя светлой, безличной Силы, как сверхчеловеческую магию протащить в мир маленького, суетного «я». Ведь, как сказал мудрец, «нет большего счастья на земле, чем личность». Беда в том, что мы прекрасно знаем, что именно теряем, но вряд ли даже просветленный сможет внятно объяснить, что же мы, возможно, получим взамен. Какие откровения, дары и способности доставят радость существу безликому? Или то, что мы считаем личностью, всего лишь уродливая маска, и нам просто невыносимо страшно снять ее, поскольку неизвестно, что скрывается за ней? Да, бремя человеческого эго — это пытка, непрерывная пытка от рождения до смерти. Но кто уверит нас, что оказаться без этого бремени не страшнее, чем влачить по жизни привычные и знакомые кандалы? Только предельный опыт, экстремальные переживания перед лицом смерти могут внести ясность, рассеять тревогу. На определенном этапе своего развития маг сбрасывает эго — это тяжкая ноша, с ней далеко не уйдешь. С ней не обрести свободы. Не существует третьего пути: либо ты оставляешь ненужный груз и действительно освобождаешься, либо ты прикован к земле навсегда. На пути мага не бывает лазеек. И тем не менее отказ от эго всегда сродни хирургической операции. Вот почему я вспомнил скупой медицинский язык Камю. Он не утешает, да здесь и не может быть утешений, но его строгая и ясная мысль поможет укрепиться в своем намерении, когда зов его уже невозможно заглушить: «Человек — это существо, которое отрицает для того, чтобы утвердить свое бытие и свою особенность. От природного мира самосознание отличается не простым созерцанием, в котором оно отождествляется с миром и забывает себя самое, а вожделением, которое оно может испытывать к миру... Самосознание, таким образом, есть вожделение. Но для того, чтобы быть, самосознание должно быть удовлетворено: удовлетвориться же оно может лишь насы-

щением своего вожделения. Поэтому, чтобы насытиться, оно действует, а действуя, отрицает, уничтожает то, чем насыщается (Курсив мой — А.К.). Самосознание есть отрицание. Действие — это уничтожение, рождающее духовную реальность сознания... потреблять — еще не значит быть сознательным. Нужно, чтобы вожделение сознания обращалось на нечто отличное от бессознательной природы. Единственная в мире вещь, которая отличается от такой природы, — это самосознание. Следовательно, необходимо, чтобы вожделение обратилось к другому вожделению и чтобы самосознание насытилось другим самосознанием. Проще говоря, человек не признан другими и сам себя не признает человеком, пока он ограничивается чисто животным существованием. Он нуждается в признании других людей... Для признания другим сознанием человек должен быть готов рисковать своей жизнью и принять возможность смерти. Фундаментальные человеческие взаимоотношения, таким образом, это отношения чисто престижные, постоянная борьба за признание друг друга, борьба не на жизнь, а на смерть... (Вновь курсив мой — А.К.) Это первобытное и неистовое желание быть признанным, которое совпадает с волей к бытию, утолится только тем признанием, которое, постепенно расширяясь, станет всеобщим. Поскольку точно так же каждый желает быть признанным всеми, борьба за жизнь прекратится лишь с признанием всех всеми, что будет означать конец истории... В шуме и ярости веков каждое сознание, чтобы существовать, желает смерти другого». Не правда ли, шокирующее в своей откровенности признание? По мере развития у человека рефлексивного «я», он чаще и чаще сталкивается с неприглядными плодами такого рода «рефлексии». Здесь все спутано в едином клубке, и человек, не склонный к интроспекции, чаще всего не способен разобрать природу того изначального зловредного импульса, что запускает программы тотального уничтожения, предельно логическое завершение любой из которых (как это ни парадоксально) — самоуничтожение. Дискурсивный разум человека в своем прямолинейном движении неминуемо достигает абсолютного предела — абсолютное доказательство собственного эго требует уничтожения любого иного эго, и порочный круг замыкается, поскольку положение становится равным изначальному: единственное эго более не актуально, ибо лишено взаимодействия с иными самосознаниями. То есть убей соперника, чтобы доказать свою самость, и утратишь самость вместе с соперником. Логи-

ческая мысль здесь находит тупик, отчаяние и мрачную эсхатологию. Требуемые условия для торжества индивидуального эго неисполнимы, поскольку одновременно устраняют само эго, породившее самоубийственную экспансию. Рассуждения Камю не утратили актуальность, поскольку экзистенциальный кризис, породивший их, разворачивается и по сей день. Быть может, именно здесь, а не в демографическом взрыве и не в «ядерной зиме» заключена самая серьезная причина для наступления Апокалипсиса. Метапсихология, разработанная различными школами духовной мысли, пытается развернуть порочный круг и раскрыть «первородное зло». Еще Будда выразил необыкновенно простую истину, до сих пор многими воспринятую как бесплодная тавтология азиатского ума: «В чем причина смерти, о монахи? Причина смерти — в рождении». Проницательный разум Гаутамы не изощрялся в логических вывертах — он просто указал, что причина любого конца лежит в его начале. Возникновение и развитие эго — процесс для животной психологии патологический, а поскольку человек все еще разумное животное, то данная патология для него чревата летальным исходом. Рождение и смерть — вот две пропасти, меж которых суждено обитать непробужденному эго (если оно вообще способно пробудиться, а не исчезнуть при пробуждении, как сон, ведь именно так считал Будда Гаутама). Если мы отвлечемся от теории реинкарнаций, то акт рождения еще ничем не запятнан — оковы эго скуют его несколькими годами позже, — а вот смерть, величайший страх, непрестанное бегство, неосознаваемое и мучительное, следует за нами по пятам с того самого момента, как рефлексия разума вступает в свои права. Страх смерти — оборотная сторона вожделения, нескончаемой битвы с себе подобными, «вожделения», за которым стоит неутолимая жажда экспансии. Позади этого чудовищного отростка ментальности горы трупов соплеменников, безумные деяния, нескончаемые разочарования и мимолетные триумфы — от самых мелких до грандиозных взлетов творчества, рассудка и общечеловеческой бойни. Бессмертный Шекспир, бессмертные пирамиды фараонов, бессмертие Римской империи, Наполеона, Эйнштейна, Гитлера — какое разное «бессмертие»! На самом краю этого психолого-исторического дискурса родилось термоядерное оружие — как своеобразный восклицательный знак, где бессмертие гениального эго недвус-

мысленно угрожает своему творцу зримым и ощущаемым концом патологического развития собственного праотца. Хронос, пожирающий собственных детей, — эгоистическая цивилизация, добившаяся своего: вот, казалось бы, логический конец единственного дискурса разума, вот рефлексия, достигшая ядовитым жалом собственного сердца. Две с половиной тысячи лет назад Будда знал, что говорил: кольцо замыкается, и мнится уже, что никакое запоздалое трезвомыслие не изменит самоубийственную трассу — больно уж велика инерция. Для однозначного, линейного дискурса два с половиной тысячелетия — достаточный срок, чтобы завершить цикл и все начать с начала... Но что? Еще один цикл? Еще одно восхождение через сотни веков дикости с каменным топором в руках и апокалиптическими всадниками Небесного Воинства на одряхлевшем и утомленном от однообразия закате? Белка в колесе, путь которой не имеет конца и точно так же не имеет цели. Взнуздаем ли мы еще раз коня бледного, пришедшего из мрака и подарившего нам суицидальные сумерки тысячелетней маеты, а может, безжалостно отсечем его драконью голову и станем жить как трава, как молчаливые люди Дао, добровольно отрекшиеся от нашей жизни и от нашей смерти, от нашей трагедии взаимного пожирания? А если да, то останемся ли мы тогда людьми? И все же человек склонен к переменам. Биологически он не мутирует по крайней мере 40 тысяч лет. Его психологическая эволюция, как ни печально, оставляет впечатление неловкого топтания на месте — но, может быть, именно здесь, посреди бросающегося в глаза застоя, вызревает новая парадигма — не умственная (мы уже знаем, что это такое), а парадигма нового мироощущения, без абстракций, без формул и схем, то есть тот психологически революционный шаг, сделав который мы окажемся в подлинно новом: в качественно новом самосознании, в центре самоощущения, где все аппараты эго утратят действенность, а подлинное «я» не утратит личность, но лишь естественным образом реализует Свободу в тех измерениях Реальности, где свобода не требует борьбы за выживание, вожделения и конкуренции. Путь Карлоса Кастанеды — один из наиболее ярких примеров невероятного, но, на мой взгляд, актуального трансформационизма в прорыве заколдованного круга нынешней цивилизации. Ведь Кастанеда не требует решительно сокрушить ценности европейской цивилизации, он не призывает к безоговорочному торжеству мистического опыта или мистического образа жизни — он спокойно предлагает изменить

разрушительные установки нашего ума, чтобы обогатить духовный опыт человека возрожденной способностью видеть мир вокруг нас незамутненным взором, отстранить зарвавшееся эго от абсолютного руководства психоэмоциональной деятельностью человека, просто чтобы обрести мудрость и знание, осознать свою малость перед энергетической тканью вселенной и войти с ней в сотрудничество — без глупого снобизма доморощенного интеллектуала и с чувством бесконечного уважения к непреодолимой Силе, определившей наши маленькие судьбы. Что от нас требуется, если мы не хотим обитать на жалких руинах обреченной цивилизации уже лет через 30—40? Перестроить систему ценностей. Обычно полагают, что зрелый человек на подобное не способен, но история подбрасывает нам тысячи фактов, опровергающих подобное мнение, — здесь не место их перечислять. По сути, сама концепция тоналя-нагуаля подразумевает известную осторожность в обращении с воспринимаемым миром. В рамках разработанной психотехники мы впервые на практике осознаем, что всякое действие подразумевает неисчислимую массу «невидимых» реакций. Неопределенность реакций, или «знаков», не должна нас смущать — мы живем в размытом мире, лишенном картезианской определенности (той самой определенности, что неминуемо влечет нас к гибели). О «размытости» много писал Налимов и видел в ней спасительный для современного человека зов Реальности. Размытость ведет к осторожности — к тому особому состоянию «охотника», — когда любая человеческая активность происходит под знаком «тайны». Я вижу здесь отголосок даосского соположения человека и мира (происходящего отнюдь не от слабости или неуверенности человека, скорее от интуитивного понимания, что Человек и Мир должны сотрудничать с непременным условием полной непостигаемости законов движения Мира) — то есть восприятия Мира в сознании человека как могущественного партнера, который может направлять и устраивать человеческий род, но может и разгневаться, если человек нарушает одну из его базисных гармоний, даже уничтожить его (ибо Он Хозяин, а мы — недолговечные и зачастую легкомысленные гости). «Знаки» дона Хуана — это и аллегория, и напоминание о таком особом расположении сил. Вполне логично, что «первым забытьем» первого урока становится та особая значимость, которую человек начинает испытывать, обраща-

ясь к миру как к личной мастерской. Мир — материал, безответный материал (таковым он и кажется), а человек воображает себя хозяином, и ему позволено делать все что угодно. Такое положение дел можно наблюдать и в планетарных масштабах, и даже в отношениях с себе подобными (отчужденное «Я» — тоже материал). Значение собственной персоны, миф о ее исключительности — это не только проблема нарастающего индивидуализма, это смертоносный меч, которым эгоперсона машет вокруг себя, причиняет страдания и сама получает за них воздаяние. И наконец, горькие плоды вышеуказанных идеологических положений. В среде подобных себе эго-машин всякий получает ответный удар — то как защитную реакцию, то как агрессивный выпад конкурента. Два вожделения, столкнувшихся в автоматическом мире конкурирующего рассудка, вступят в схватку, потому что иного сценария поведения они просто не знают. Такое явление в природном мире возможно лишь в экстремальных условиях либо при серьезном заболевании одного из партнеров. Мир «человека Эго» сделал подобные ситуации повсеместными и даже по-своему «естественными». Предметом спора может стать все что угодно. Если наши далекие предки боролись за пищу или самку, то теперь нет ни одной области жизни, где не царила бы психическая или физическая война. Порою безмолвным соперником выступает сам Мир — знаменитый «комплекс Фауста», как бы ни выглядел он благородно, есть всего лишь продолжение вековечной борьбы между Эго и Реальностью. Разумеется, побежденный плачет. Перед лицом смерти он вознамерился доказать свою бессмысленную экспансию, потерпел неудачу и — о боже! — сколько горючих слез проливает неудачник, как болит душа его при гибели надежд и амбиций всякого рода. Он, безусловно, достоин жалости (по человеческим, эгоистическим меркам) — он жалеет себя, и эта рана либо его парализует, либо ведет к еще более трагическим битвам. Я не собирался подгонять свои рассуждения под психологические рецепты дона Хуана, но (всмотритесь внимательно) такой круговорот переживаний всегда оказывается своеобразным алгоритмом, в рамках которого на протяжении жизни вертятся человеческие существа. И вот мы упираемся в три фундаментальных понятия кастанедовского мага: страх смерти, чувство собственной важности и чувство жалости к себе. Три центральных психологических комплекса всякого че-

ловека, наделенного эго, есть не что иное, как три энергетические магистрали, забирающие всю нашу ненакопленную силу. Второе внимание недостижимо, если намерение войти в него обесточено. С другой стороны, отказ от страха смерти, чувства собственной важности и жалости к себе автоматически обесточивают грандиозное сооружение эго. Воин не имеет другого выбора — вернее всего, такого выбора просто не существует. И все же необходимо указать, что безупречность дона Хуана — совсем не то же самое, что растворение буддиста в Нирване или в океане безличной энергии, где само твое существование имеет довольно сомнительный статус. Воля и намерение — эти во многом загадочные свойства психики — удерживают адепта в совершенно необычном состоянии. Мне кажется, такое состояние в полной мере не осознается и не культивируется в иных мистических культурах. Речь идет, скорее всего, о психологическом статусе, промежуточном для эгоизма и безличности. Тому, кто не испытал его на собственном опыте, передать суть переживания довольно сложно, если не невозможно. Из непосредственного опыта, однако, напрашивается вывод: структура эго на 90% состоит из стереотипов реагирования, гештальтов, биосоциальных инстинктов. Именно к этим «запасам» мы апеллируем, когда используем термин «эго». Способность к самосознанию, построению когнитивных или дидактических стратегий (иными словами, к той области, что не захвачена повседневной борьбой за выживание биологической единицы), принятие решений на пути самореализации относится к области так называемого «постсоциального Я». На первых порах эта область имеет совсем небольшой объем и практически никогда не используется, но психотехники кастанедовского толка, описанные ниже, постепенно раскрывают ее пространства, удивительным образом демонстрируя к тому же ее амбивалентность. Постсоциальное Я всегда диалогично, а порою и полилогично. Оно включает в себя отдельные атавизмы социальной личности, огромную массу пустого пространства, которое немедленно заполняется экзистенциальными соучастниками психологического процесса (переработка бессознательного материала, или «вспоминание», вторжение невербальных информационных потоков — чистая континуальность — Реального Времени и Реального Пространства, восстановление биоинформационного обмена с живыми объектами (растениями, животными, даже микроорганизмами), восстановление бесконцептуального

видения Реальности — даже в самых удаленных и неорганических ее проявлениях), и, наконец, налаживание личного, даже интимного контакта с полевыми формами, структурами и энергиями полей, которые в зависимости от своей природы могут имитировать дискретно-вербальную связь, подобную человеческому языку, либо «разговаривать» знаками, метафорами, символами, ситуационными конструктами. Во всех описанных случаях субъектно-объектная связь сохраняется, процесс познания приобретает новые масштабы и новое качество, но деятельностное «Я» человека функционирует достаточно плодотворно. Однако следует помнить, что взаимодействие человеческого намерения и намерения безличного чаще всего завершается победой последнего. Не следует думать, что воля мага на пути трансформации ослабевает (скорее уж, наоборот, каждый шаг по тропе требует все больших личных волевых действий); здесь следует, наверное, говорить о своеобразной «информационной интоксикации» — полю индивидуального сознания мага становятся доступны все большие объемы информации, касающиеся пространственно-временных последствий того или иного действия. В конечном итоге намерение Вселенной заключает в себе бесконечное количество переплетений вероятностного характера — подобную сеть разрушить невозможно ни по энергетическим, ни по психологическим причинам, поскольку для человека она изумительна своей бесконечной красотой и своеобразным совершенством; творческое эго человека замирает — нечто подобное переживают мастера дзэн, когда не могут без осуждения смотреть на эгоистические потуги плотника или инженера. Свет луны и серебряная ткань паутины, увядший нарцисс и неформализуемое очарование икебаны, сад камней и причудливые облака в необычно окрашенных небесах — вот, пожалуй, творчество, где созидает восприятие, а не руки или заводы. Современный человек-ремесленник никогда не оставит в покое эти хрупкие чудеса Реальности подлинного намерения. Даже литературное творчество — неизбежная необходимость, пока люди пребывают на разных уровнях духовного развития и нуждаются в укрепляющем слове, обращенном друг к другу, — прекращается в тот момент, когда прямое ощущение возвращается к человеку. Европейским мыслителям человеческое эго казалось незыблемым. Умственная конструкция, выросшая из чистой номинализации, за долгие века убежденной веры стала крайне ригидным и прочным объектом. Тот же Камю, рассуждения которого мы цитировали выше, ни на

секунду не допускает, что эго может кардинально трансформироваться или — более того — что жизнь самосознания человека возможна вообще без эго. Тем не менее при ближайшем рассмотрении окажется, что нет ни одного компонента механизма эго (даже из тех, что мы именуем базальными), присутствие которого было бы абсолютно гарантировано нам во всех состояниях перцепции. Как уже неоднократно отмечалось, существование эго обеспечивается, в первую очередь, непрерывностью его манифестаций. До начала серьезных экспериментальных исследований измененных состояний сознания эта непрерывность не подвергалась сомнениям. Однако уже в самом начале изучения гипнотических состояний открылось, что многие характерологические черты гипнотика могут на время исчезать, заменяться иными, ему прежде не свойственными, подвергаться возрастной регрессии и т. п. Кроме того, регулярно наблюдалась постгипностическая амнезия, которая в некоторой степени исключала непрерывность памяти — фундаментального компонента эго. Разумеется, мы и в повседневной жизни время от времени сталкиваемся с амнезией — в результате травмы, болезни, интоксикации. Полная амнезия, с психологической точки зрения, всегда представляла собой любопытную загадку — обладает ли выздоравливающий, но полностью потерявший память своим прежним эго или это уже новая личность, мало в чем сходная с прежней? И все же подобные случаи амнезии кое-как укладывались в механистическо-материалистическое мировоззрение нынешней психологии и медицины. В конце концов вполне естественно, что повреждение определенного участка головного мозга может повлечь за собой потерю памяти, а вместе с ней — и известной части внутреннего мира пациента. Хуже обстояло дело с объяснением гипнотической амнезии, и именно поэтому этот скользкий вопрос предпочитали не обсуждать. Однако в дальнейшем оказалось, что не только память, но и многие ведущие характерологические качества личности могут существовать лишь в одном-единственном, привычном нам режиме перцепции. Независимо от Кастанеды этот удивительный факт, быть может не придавая ему подобающего значения, постулировали почти все исследователи больших психоделиков. Всем известно, например, наблюдение Олдоса Хаксли, который заметил, что под воздействием мескалина невозможно переживать страх и озабоченность. Здесь следует подчерк-

нуть, что в наше время создано множество транквилизаторов — лекарств «против страха», но их эффект всегда основан на торможении нервных импульсов и притуплении чувствительности, что, соответственно, сопровождается притуплением остроты всех иных восприятии, снижением перцептивной активности, некоторой вялостью и замедленностью реакций. Что же касается мескалина, то здесь острота восприятия, напротив, значительно усиливается, общая сенситивность возрастает, мир как бы расширяется и углубляется, становится ярче и многоцветней. При мескалиновой интоксикации не исключены и галлюцинации (видения) устрашающего характера, и все же Хаксли, как и другие исследователи, настаивает, что обычный человеческий страх (именно тот страх, что движет нашим эго) в подобном состоянии невозможен. Возникают иные эмоции, незнакомые прежде испытателю, а обычный страх и озабоченность исчезают неведомо куда. Расширение или сужение осознания под действием больших психоделиков вообще сильно меняет эмоциональные паттерны. Нередко наблюдается переоценка всей иерархии жизненных ценностей (об этом часто упоминает С. Гроф), что вполне можно трактовать как значительную трансформацию основных эгоистических установок личности. Например, особенно часто подвергается переоценке чувство собственной значительности и продуктивных от этого чувства эмоций — ревности, злобы, обиды, жажды соперничества, власти и т. п. Итак, можно сказать, что подобные трансформации эго возможны и наблюдаются, в первую очередь, под воздействием химических агентов, сильно изменяющих режим восприятия у субъекта. И здесь мы неминуемо приходим к объединению таких понятий, как «европейское» эго и «толтекская» точка сборки. На этом элементе энергетического тела (ЭТ) следует остановиться особо, поскольку именно он является ключевым звеном в формировании того типа организации осознания, который делает нас существами, способными к самопроизвольной трансформации, т. е. магами. Традиционная психология много рассуждала и продолжает рассуждать о перцептивных процессах, и здесь действительно сделано немало. Можно сказать, что концепция «точки сборки» напрашивается из всего того, что на сегодняшний день известно о восприятии. Действительно, восприятие есть результат определенного рода «собирания вместе» и в определенном порядке элементарных ощущений и совокупностей

ощущений. Понятно также, что здесь имеет место интерпретация сенсорных сигналов на основе памяти и перцептивного опыта субъекта. Правда, не совсем ясно, что является первичным — сборка сигналов по имеющимся в памяти шаблонам или интерпретация фрагментов, которая уже затем вводит в действие механизм интерпретации. На мой взгляд, перцептивный процесс имеет несколько этапов, и на каждом из них психика производит оба действия одновременно (конечно, это условная одновременность — перцептивный аппарат работает с очень высокой скоростью, всякий раз добиваясь максимальной четкости узнавания за счет многократного прибегания к обоим процессам поочередно). В своей книге «Тайна Карлоса Кастанеды» (1995) я уже приводил одну из приемлемых, как мне кажется, схем работы восприятия. Ни в коем случае не берусь утверждать, что приведенная мною схема является исчерпывающей, однако три момента, указанные там, и по сей день кажутся мне фундаментальными: выделение обрабатываемого сигнала (вытеснение «шума»), наделение извлеченных сенсорных блоков смыслом и оценка этого смысла (референция). На каждом этапе перцепции производится множество операций с воспринимаемым материалом — все они имеют целью уточнение восприятия через сравнение с рядом шаблонов, каждый раз все более конкретных и менее общих, а также через вытеснение или игнорирование сигналов, противоречащих выбранному сознанием шаблону. Извлечение из «инвентарного списка» подходящего шаблона и удаление излишней, вносящей неопределенность и противоречия информации — две стороны одного и того же процесса. Психологически они в общем объяснимы и даже поддаются алгоритмизации, что сулит определенные надежды тем кибернетикам, что занимаются моделированием перцептивных процессов. Однако это вовсе не значит, что мы хоть в какой-то степени приблизились к тайне самой природы восприятия, поскольку исходный принцип сборки по-прежнему неясен. Мы предполагаем, что он связан с общей биологической конституцией вида и сильно обусловлен социально через научение. Мы знаем также, что в самых неординарных ситуациях восприятия перцептивный аппарат стремится собирать целостную картину мира — даже тогда, когда ему для этого явно не хватает информации (скажем, в сновидении). Но почему так происходит? Почему мы воспринимаем мир таким сложным образом, прибегая к невероятным интегративным механизмам, сводя все внешнее в некоторой целостности? Столь уж это необходимо для

выживания иди здесь природа отошла от принципа экономии ради каких-то неведомых человеку целей? Как бы там ни было, иного способа воспринимать мы не знаем. Более того, комплектация сенсорных сигналов в пучки и структуры пучков — пожалуй, единственная неоспоримая деталь в нашем понимании перцепции. Но для академической науки речь здесь всегда шла исключительно об информационных, психологических (т. е. идеальных) процессах, и до Карлоса Кастанеды никто не строил концепции восприятия на основе энергетической. Никто не превращал умозрительные представления о «сборке», «структуризации» в онтологические факты, в реальность, существующую помимо нашего воображения. Тем более, никто из современных нейрофизиологов или психологов не возьмет на себя смелость утверждать, будто физически существует некая «точка», в которой подобная «сборка» происходит. В эпоху неоднозначных и откровенно аморфных представлений о работе мозга такое заявление казалось бы непростительной наивностью. Однако именно такая «наивная» гипотеза позволяет объяснить целый ряд принципиально важных явлений, регулярно наблюдаемых в состояниях измененного сознания и (хотя не столь очевидно) детерминирующих повседневное человеческое восприятие. Эвристическая ценность такой модели становится особенно заметной, если вспомнить о том, что «точка сборки» способна передвигаться, собирая по одной и той же, утвержденной сознанием схеме самый разнородный сенсорный материал. Это позволяет понять, как формируются сны и галлюцинации, как возникают перцептивные иллюзии, как генерируется фактическое содержание видений при различных интоксикациях и в результате применения тех или иных психотехник (статических и динамических медитаций, деприваций, техник измененного поведения и реагирования, а также многое др.). Сегодня мы имеем достаточно косвенных подтверждений именно такой модели человеческого восприятия — об этих подтверждениях еще будет сказано. Не вызывает сомнений и тот простой факт, что поле нашего восприятия ограничено. Академическая наука связывает это, по сути, с ограниченными возможностями человеческих органов чувств, и только изредка, как второстепенные, упоминаются конструктивные ограничения, вызванные особенностями самого перцептивного процесса. Понятно, что человек не может воспринять инфракрасные или ультрафиолетовые лучи из-за физиологического барьера, существующего для на-

шего глазного яблока. Но мы почему-то редко задумываемся о том, что не менее прочный барьер ограждает нас от восприятия того, что по своей структуре никогда не было объектом нашего психического опыта — либо потому, что объекты такого сорта просто никогда ранее не встречались человеку (подобные сложности, а порой и принципиальные затруднения возникают, скажем, при встрече с чем-то чуждым опыту вида, допустим, с НЛО), либо потому, что наша биология не имеет ничего общего с попавшим в поле восприятия объектом и в обычном режиме функционирования никогда не вступает с ним в контакт (так называемые «полевые структуры» и прочие «призрачные» штучки). Удивительно и необъяснимо с традиционной научной точки зрения то, что картина восприятия может значительно (порою качественно) меняться в том случае, если мы начинаем применять специальные приемы в обращении с собственным вниманием. Легче всего это заметить, работая с контролируемыми сновидениями — особенно в тех случаях, когда внешний сигнал достигает сознания, и испытатель сталкивается с всплесками ясновидения, входит в совместное с кем-то другим сновидение и т. д. и т. п. Аппарат, который содержит в себе все перцептивные шаблоны и осуществляет интерпретацию, приводящую к целостной картине мира, дон Хуан в книгах Кастанеды называет тоналем, и у нас нет причин отказываться от этого емкого термина. Можно сказать, что тональ генерирует мир, в котором мы живем, а потому так называется и описание мира, созданное человеком и поддерживаемое им. У этой фундаментальной пары «тональ — нагуаль» весомый философский контекст, но мы не станем на нем специально останавливаться. Лучше обратим специальное внимание на то, что происходит с личностью при сдвиге точки сборки и как такой сдвиг влияет на то, что мы привыкли называть «человеческим эго». Вспомните, как нагуаль Хуан Матус ловко привел Кастанеду в «место без жалости». Дон Хуан, по его собственному заверению, манипулировал исключительно режимом перцепции своего упрямого ученика. Его отнюдь не интересовали такие абстрактные вещи, как «трансформация эго», ему нужно было просто сдвинуть точку сборки своего подопечного в такое место, откуда ей потом будет легче отправиться в странствие по иным мирам восприятия. Однако в этой позиции точки сборки человек был не способен испытывать жалость ни к себе, ни к

окружающим, потому она и получила устрашающее название «место без жалости». Подобных примеров у Кастанеды можно найти множество. Безусловно, существует немало позиций точки сборки, где отсутствует страх смерти или чувство собственной важности. Существуют такие позиции, где самосознание не может собрать даже «схему» собственного тела — что уж тут говорить о личности, об эго, если физический облик персоны служит всегда фундаментом для эгоистических конструкций! Немало, однако, и таких мест, где отсутствие привычных отрицательных эмоций с лихвой замещают иные — порой мучительные и ужасающие. Здесь нельзя не обратить внимание на психосоматическое единство любых эмоциональных проявлений — эта их особенность в измененных режимах восприятия становится особенно заметной. Ведь биохимия нашего организма есть не что иное, как другой уровень манифестации тех же энергетических полей, которые собирает в нужном порядке точка сборки. Возбужденность, скажем, адренореактивных систем, гормональных желез, изменение в составе крови, спазмы кишечника или гладкой мускулатуры — все это биофизическое отражение тех или иных процессов энергообмена, которые происходят, согласно кастанедовской парадигме, через «точку сборки». А потому всякое изменение позиции точки сборки ведет, соответственно, к исчезновению или усилению ряда психосоматических симптомов. Ниже мы рассмотрим наиболее типичные траектории сдвига и движения точки сборки и, соответственно, те психосоматические (психические, биохимические, физиологические) эффекты, которые их сопровождают. Тем не менее нам следует вернуться к основному вопросу: что же такое эго? И можно ли считать, что эго — это просто позиция точки сборки? Как-то дон Хуан сказал Карлосу: «Твое драгоценное Я — просто центр, точка сборки». Заметьте, нагуаль никогда и нигде (за исключением кастанедовских экстраполяций) не употреблял слово «эго», очевидно, полагая его терминологическим излишеством. Фактически, мы наблюдаем, как одно поддерживает другое и не может без него существовать. Строение эго постоянно подкрепляет фиксированную позицию точки сборки, а фиксированная точка сборки отдает всю воспринятую энергию на дальнейшее развитие и упрочение здания эго. В чем же причина столь хорошо слаженного союза?

Эволюционно было необходимо, чтобы точка сборки жестко зафиксировала свое положение на энергетическом теле человека. Биологическая и социальная целесообразность такого закрепления абсолютно очевидна. Возобладавший тип энергообмена постепенно привел к упорядоченному и стабильному описанию мира и — само собой разумеется — самого себя. Образ самого себя — первый шаг на пути формирования эго. Естественно, что через несколько тысячелетий любое изменение восприятия воспринималось только как симптом разрушения, знак приближающейся смерти. И так возник страх. Что же касается остальных фундаментальных движений эго (чувство собственной важности, жалость), то все они в конечном счете развились в качестве разных типов компенсации этого первородного страха. Потому нет ничего удивительного в том, что сдвиг точки сборки устраняет страх, ибо отказывает ему в самой потаенной и коренной причине. Изменение воспринимаемого мира — не разрушение и не смерть, если же это все-таки смерть, то «она уже произошла». В любом случае бояться уже нечего. Так, вместе с перемещением точки сборки, растворяются основные структуры эго, его установки, свершается некое очищение и «воскресение». И все же природа не отдается так легко в руки экспериментатора. Смещение точки сборки равносильно изменению общего режима энергообмена субъекта с внешним полем, а это означает посягательство на самую суть процесса жизни в данной биологической форме. По сути, уже одно только это рассуждение делает понятнее всю сложность осуществления идеи психоэнергетической трансмутации, к которой стремятся нагуалисты. Ведь легко заметить, что каждая определенная позиция точки сборки выборочно активизирует ряд полевых структур, манифестирующих те или иные психосоматические процессы. И напротив — та же позиция точки сборки выводит из области энергетического резонанса поля, манифестирующие психосоматические процессы, которые должны быть пассивизированы. Гомеостазис нашего «я» — это гомеостазис, прежде всего, психоэмоциональный и биохимический. То и другое неразрывно связаны друг с другом, поскольку являются всего лишь разными уровнями проявления одной и той же энергии. И если уж мы заговорили о гомеостазисе, то нельзя не сказать, что природа нашего энергетического тела хорошо позаботилась о его стабильности. Трансмутация физического тела представляет собой серьез-

ную опасность для экспериментирующего хотя бы потому, что категорически требует разрушить хранящий нас от изменения гомеостазис. Два главнейших пункта стабильности нашей энергетической формы — точка сборки сзади и «просвет» на фронтальной пластине «Кокона» — находятся в тонком равновесии и тем самым поддерживают нашу безопасность и нашу неизменность. В чем же здесь заключается проблема и способы ее разрешения? Конечно, «просвет» в идеальном состоянии у человека (в отличие от животных) встречается крайне редко. Так же редко можно встретить точку сборки, расположенную точно в центре предназначенной для нее «лунки». Любая регулярно испытываемая эмоция сталкивает точку сборки в сторону от ее центральной позиции (отрицательная в большей степени, положительная — в меньшей). Особенно выпуклое и уродливое эго формируется как раз на таких «скособоченных» позициях точки сборки. Биоэнергетическая проблема состоит в том, что между точкой сборки и пупковым «просветом» лежит атавистический энергоканал, проложенный еще в пренатальный период созревания существа. Иными словами, вместе с ростом зародыша точка сборки, одновременно энергетически все более оформляясь, постепенно удалялась от пуповины в сторону спинки плода, и только после рождения оказалась у него между лопаток. Существование атавистического энергоканала ведет к тому, что любое колебание точки сборки отражается на форме и размерах пупочного «просвета». Уклонение точки сборки в сторону от центральной траектории канала обязательно приводит к увеличению размеров «просвета» на фронтальной пластине. Биофизические последствия этого состояния плачевны: резко возрастает потеря энергии, снижается тонус, ухудшается иммунитет организма, быстро нарастает психическая слабость, способная перерасти в невроз или психастению. Общее снижение иммунитета провоцирует возникновение самых разных соматических заболеваний, вплоть до онкологических. Я видел немало людей, находящихся в хроническом нервном напряжении: их фронтальный «просвет» был увеличен чуть ли не вдвое и деформирован. Многие из них страдали различными недугами и имели крайне низкий энергетический потенциал. Таким образом происходит обратное влияние саморазрушительной структуры эго на позицию точки сборки. Эгоистические установки обладают страшным оружием — произвольным вниманием, благодаря

чему могут заставить нас вновь и вновь переживать отрицательные эмоции одного и того же характера, тем самым постепенно сталкивая точку сборки к правому краю ее «лунки». И тогда случится то, что должно случиться. Точка сборки раскроет и деформирует «просвет», организм начнет терять энергию, а те отрицательные эмоции, которые раньше питались только вашим самовлюбленным эго, теперь приобретут почти физиологический характер — они станут навязчивыми и неотступными, как физическая боль. Из всего этого видно, что толтекская психоэнергетическая трансмутация тела — занятие нелегкое и рискованное. Тонкое управление всеми психоэмоциональными механизмами абсолютно необходимо для того, чтобы удержать точку сборки в центре «человеческой полосы», или естественной траектории сдвига. Конечно, до определенных уровней смещения ошибки здесь не смертельны, но когда точка сборки достигает центрального энергоканала, «стержня» кокона, любой неправильный сдвиг может убить, покалечить, лишить рассудка. Именно чтобы избавиться от большей части подобных неприятностей, толтекские маги уделяют большое внимание так называемому «пути воина» или «безупречности» (подробнее об этом см. ниже). Психоэмоциональный контроль, культивируемый в обычной позиции точки сборки, приносит двоякий результат. Во-первых, эта практика дает совершенно необходимый навык бесстрастия и осмотрительности, необходимый в иных мирах восприятия, а во-вторых — гарантирует правильное положение точки сборки в центре «лунки», т. е. верную позицию для старта. Более того, при непрерывной практике «безупречности» точка сборки имеет тенденцию несколько утопляться в поверхностные слои кокона. В этом, новом для себя положении она постоянно получает повышенный приток энергии от соседствующих эманаций. Общим итогом становится заметное повышение энерготонуса организма, его толтекские маги называют личной силой. Итак, в дальнейшем изложении мы будем избегать термина эго, поскольку все его конструкты при внимательном рассмотрении оказались зыбкими, устранимыми, аморфными. Что же в таком случае делает жизнь нашего существа столь уникальной и субъективно непрерывной? Очевидно, нам придется вернуться к нерасчленимому представлению о Я, бытовавшему еще у древних. Возможно, кому-то оно покажется сегодня слишком простым, но, на мой взгляд, именно в этом место-

имении заключена одна из самых великих загадок человеческого сознания. Во-первых, важно осознать различие между Я и эго. Я — это простая формация. Это ощущение, возникающее там, где восприятие осознается субъектом. Сразу же возникнет иной вопрос: что такое осознание? Помнится, когда я впервые прочитал у Кастанеды, что, по словам дона Хуана, точка сборки окружена неким свечением в форме гало, — свечением, которое последний называл «свечением осознания», на меня это не произвело большого впечатления. Однако спустя много лет мне самому довелось столкнуться с этим феноменом. Я нашел его удивительно красивым и более сложным, чем то описание, которое дал Карлос. Странно было видеть, что точка сборки не просто вбирает в себя внешние эманации, чтобы укомплектовать их по своему разумению (как мне всегда казалось), а как бы движется им навстречу множеством светящихся пучков. Казалось, внутренние эманации предчувствуют здесь встречу с внешними и торопятся им навстречу. В какое-то мгновение они встречались, оплетая друг друга, и на секунду вспыхивали, как бы утолщаясь чуть ли не вдвое. Именно эти непрестанно повторяющиеся вспышки над точкой сборки и вокруг нее создавали впечатление некоего светового гало. Это зрелище показалось мне почему-то очень вдохновляющим. Тогда я подумал, что именно здесь, в этом невидимом для обычного глаза месте происходит встреча Внешнего и Внутреннего, именно здесь живет наше неопределимое «Я». Как бы там ни было, Я отождествляет себя с осознанием. А поскольку Я отождествляет себя с процессом осознания, оно таким же образом отождествляет себя с реакциями, возникающими в результате этого осознания. Однако судя по всему, нельзя утверждать, что Я и точка сборки — одно и то же. Скорее, это отражение (рефлексия) процесса сборки и ответных импульсов (реагирования), вызванных сборкой. Вернее было бы сказать, что Я — это точка сборки с прилагающимся к нему зеркалом, причем само чувство Я расположено где-то между «зеркалом» и точкой сборки. Любой тип восточной медитации довольно быстро обнажает эту центральную формацию. Иногда утверждают, что Я намного древнее эго — в связи с этим его называют «подлинное Я», даже «божественное Я». Предполагается, что ясное осознание Я значительно приближает нас к Божеству, Высшей Силе и т. п. Некоторые психологические школы также подтверждают немалую хронологическую дистанцию между Я и

эго — на мой взгляд, это неверно. Ведь мы с вами рассуждаем не о способности упорядоченно воспринимать или столь же упорядоченно реагировать, как это имеет место у абсолютного большинства живых существ. Речь идет именно о самосознании, т. е. о вторичной рефлексии, если в качестве первичной принимать наличие сенсорного и реагирующего аппарата. К несчастью, наличие именно такого, человеческого Я автоматически и незамедлительно ведет к возникновению эго — в том виде, как его понимают европейские психологи. Как известно, достаточно всего лишь двух зеркал, чтобы создать иллюзию бесконечного зеркального коридора между ними. Именно так присутствие вторичного отражения оказывается достаточным для построения этого сложнейшего воздушного замка, имя которому — человеческое эго. Термин эго в нагуализме, как мы уже заметили, отсутствует: он создает ложное впечатление, будто во внутреннем мире человека есть сущность, которой можно дать имя, сущность, имеющая место помимо Я и окружающих его психических процессов. Недаром индийские мистики, интенсивно занимавшиеся интроспекцией, не обнаружили ничего аналогичного европейскому эго. Ортодоксальные йоги, а вслед за ними медитирующие буддисты, расчленили психический мир процессуально: буддхи, манас, аханкара, джива, смаранам (непрерывное воспоминание о Господе) и множество других элементов. Каждый из них является процессом: буддхи — процесс духовного мышления, манас — процесс интеллектуального мышления, аханкара — процесс ошибочного отождествления Я с какими-либо психическими процессами во внутреннем мире человека, джива — процесс отождествления с эмоциональным реагированием и проч. В конечном итоге о европейском понятии эго можно сказать, что оно является совокупностью качеств, характеристик, способностей, претензий, потребностей, мотивов и целей, в основе которых лежат те или иные психические процессы. Фундаментом оценок, обусловливающих облик так называемого эго, служит социогенная и биогенная «сетка координат» — матрица восприятия внешнего мира (сам Кастанеда на позднем этапе своей работы и его ученицы — Кэрол, Флоринда, Тайша — называли ее «социальной сетью», поскольку именно ею нас улавливает внешний мир и заставляет отказываться от изменений). Точка сборки следует определенной матрице обработки сигналов как в случае восприятия внешних эманаций, так и при интерпретации внутренних сигналов от эманаций, составляющих полевые структуры кокона

субъекта восприятия. Благодаря этому естественному единству человек не кажется самому себе чужим в данном ему мире восприятия. Структура эго, разумеется, может и должна быть изменена. Это требует от субъекта значительных и долгих усилий, но все же меньших, чем стабильное изменение режима восприятия, т. е. регулярный и контролируемый сдвиг точки сборки. Энергетически это легко объяснить: при изменении структуры эго индивид только уменьшает силу фиксации точки сборки, что создает благоприятные условия для последующей практики перемещения перцептивного центра. Освобожденная точка сборки начинает плавать в пределах «лунки». Подобного рода «плавание» переживается как странное безразличие, отстраненность, бесстрастие и т. п. Неустойчивость точки сборки вызывает неустойчивость интерпретационных схем. Тональ, конечно же, в такой ситуации выбирает режим не-реагирования. Этот факт, в частности, объясняет высокую степень беспристрастия, легкости, прозрачности, которую дзэн-буддисты называют сатори, а индусы — самадхи. Как легко догадаться, постоянно практикуемая безупречность неминуемо оказывает именно такой эффект на точку сборки. Эго можно также назвать набором привычек восприятия и реагирования. Дон Хуан, стремясь упростить свое объяснение в беседах с Кастанедой, одно время прибегал именно к термину «привычка». Поскольку любая привычка состоит из некоторой последовательности действий — последовательности, доведенной до совершенного автоматизма, — чтобы разрушить «цепочку», достаточно убрать или радикально изменить всего лишь одно звено, — так просто и абсолютно верно говорил дон Хуан. При таком подходе (как и в большинстве случаев, касающихся последовательной трансформации эго) толтекские маги используют «выслеживание». Это «путь охотника». Ступившие на него называют себя сталкерами, а свое искусство — сталкингом. Действительно, в данном случае практикующий должен буквально «выследить» самого себя, т. е. он должен проследить всю «цепочку» вплоть до самого корня происхождения той или иной реакции. Затем сталкер находит самое слабое звено и разрушает его заранее избранным способом. Разрушение звена может осуществляться следующими методами:

1. Остановка действия. 2. Включение в цепь нового звена, которое ведет к утрате смысла всей цепи. 3. Подключение другой цепи действий (по сходству, по месту, образу действия и т. п.). 4. Остановка внутреннего диалога на одном из этапов действия. 5. Сосредоточение внимания на дыхании или на энергетическом теле (ЭТ). Остановка внутреннего диалога (пункт 4) — это универсальный триггер для сдвига точки сборки. Если остановка достигается, то эффект ее всегда резкий и ощутимый. Эгоистические установки перестают работать просто потому, что точка сборки оказывается среди эманаций, не содержащих для них подходящего материала. Этот внутренний «вакуум» порой даже ощущается как некая подвешенность тела в воздухе, потеря веса (ср. об этом у самого Кастанеды). Поскольку метод этот универсален, то его используют не только сталкеры, но и те, кто практикует сновидение. Сновидение — значительно более грубый и быстрый способ смещения точки сборки. Об этой технике мы будем говорить подробно в соответствующем разделе. Сейчас же следует сказать о влиянии сновидения на трансформацию эго. Резкое исчезновение отдельных эгоистических базальных мотивов и установок поведения может время от времени провоцировать эксцентричное, с точки зрения обычных людей, и даже асоциальное поведение. Вспомните хотя бы временное сумасшествие Зулейки и Зоилы — сновидящих из отряда дона Хуана. Конечно, как правило, эксцессы такого рода ни к каким серьезным последствиям не приводят. Просто следует помнить, что сновидящие проходят путь трансформации как бы взрывообразно, в пиковые моменты психических изменений бывают непредсказуемы, а потому социум их недолюбливает. Надо признать, что сновидящие отвечают ему тем же. Обычно это довольно замкнутые типы, нелюдимые, предпочитающие одиночество. Сосредоточение внимания на дыхании или на энергетическом теле (пункт 5) — метод, относящийся к технике «не-делания». И в этом смысле он тоже близок к практике сновидения. Нам еще придется отдельно обсудить, каким образом «не-делание» (т. е. произвольное разрушение интерпретационных схем восприятия) открывает «врата» в

дон-хуановское сновидение. Так или иначе, и в этом случае механизм эго лишается привычного для него материала и впадает в ступор. Последовательно прерывая «цепочки» своего эгоистического аппарата, вы можете в конце концов настолько ослабить его привычки реагирования, что точка сборки без специального усилия с вашей стороны унесет вас в иные миры осознания. Именно таким образом «уничтожение эго» — понятие, общее почти для всех направлений мистической и оккультной мысли, — непосредственно связано с интегральной трансформацией человеческого существа, с достижением качественно нового режима его функционирования — бессмертия и свободы. Путь к этому труден, долог, иногда даже опасен, но достижение искомого результата все же возможно, что вселяет в нас определенную надежду. Может быть, для человека еще не все потеряно.

ГЛАВА 3. НАГУАЛЬ ВНУТРИ НАС. СТРОЕНИЕ ЭНЕРГЕТИЧЕСКОГО ТЕЛА ЧЕЛОВЕКА ТОНАЛЬ — перцептивный аппарат человека с жестко зафиксированной точкой сборки в области первого внимания; описание мира, созданное в этой позиции восприятия; совокупность стереотипов восприятия и реагирования, гарантирующая стабильность работы. первого внимания и сложившегося в этой позиции описания мира. НАГУАЛЬ — единое энергетическое поле Вселенной, не поддающееся ни описанию, ни интерпретации; та часть энергетического тела (ЭТ) человека, что помимо сознания резонирует с этим полем; прозвище лидера отряда воинов-магов, стремящихся к третьему вниманию, который имеет избыток специфической энергии, что позволяет ему направлять и координировать усилия членов отряда. Из «Словаря толтекской магии» Если вначале мы пытались описать неописуемое, лежащее за пределами нашей загадочной конституции, т. е. рассуждали о нагуале вовне, то здесь пришла очередь рассмотреть нагуаль внутренний, о котором дон Хуан часто говорил: «Твой нагуаль знает». В дальнейшем Кастанеда описывал личный нагуаль (по крайней мере часть его) как левостороннее сознание, потом — как энергетическое тело (ЭТ).

Структура энергетического тела далеко не однородна. Сенситивы, обладающие даром несколько смещать точку сборки и воспринимать человеческую ауру (которая есть определенный срез энергетического кокона), вначале сталкиваются, как им кажется, с довольно простой по структуре оболочкой, имеющей несколько цветов и меняющей окраску в зависимости от психоэмоционального и физического состояния субъекта. На самом деле «разноцветность» ауры является результатом совмещения видения и работы интерпретационного механизма обычного зрения. Полевые структуры, составляющие энергетическое тело, довольно динамичны и меняют свою напряженность, что зависит от энергетического статуса всей системы. Изменение напряженности обычное зрение по аналогии с изменением частоты электромагнитного излучения интерпретирует как перемену окраски. Видящие, способные полностью (или почти полностью) отключать аппарат тоналя, в очень незначительной степени воспринимают цвет. Видение передает напряженность полей как яркость, структуральные отличия в «нитях мира» как едва заметные нюансы цвета, среди которых доминирует бело-желтый с янтарным отливом. По мере совершенствования своего восприятия сенситивы начинают говорить о некоей «золотистой сети», окружающей человеческое тело. Цвета гаснут, а «сеть» становится доминирующим элементом в массе сенсорных сигналов. Далее сенситив (экстрасенс) определяет состояние системы или ее отдельных органов по степени деформации видимой «сети» или по характеру такой деформации. Таким образом, мы наблюдаем, как видение у прогрессирующего сенситива шаг за шагом «перекрывает» обычное зрение. Обычная интерпретация визуального канала постепенно теряет свой объем — она не исчезает полностью, но утрачивает качества и характеристики, без которых нормальное зрение не способно выстраивать визуальные образы, имеющие временную длительность и пространственную протяженность. Такие фундаментальные качества видимого обычным зрением, как четкая изолированность объектов друг от друга, их визуальная плотность, сопровождаемая цветом, тенями, визуальной фактурой, пространственно-временной стабильностью, уступают место характерной светимости, призрачности и всесторонней связанности с другими объек-

тами через сеть нитевидных волокон, чья плотность меняется каждую секунду, как и яркость. Если видение полностью перекрывает зрение, то пространственная перспектива превращается в условность, в воспоминание: промежутки между «линиями мира» заполняет нуль перцепции, т. е. тьма, которая воспринимается скорее как плоскость. Единственное наполнение данной плоскости — так называемые виртуальные волокна, едва заметные узоры, обретающие светимость в момент расширения энергетического поля. В этом случае «узоры» вдруг воспламеняются, вытягиваются в сияющие струны, которые могут изгибаться в любую сторону, если расположены вблизи кокона, превращаться в «трубки» или любой иной замкнутый «сверток» из энергетического полотна, сотканного «линиями мира». Эволюция энергетического кокона человека во многом напоминает эволюцию любой биологической формы. Пристальное созерцание энергоструктуры человека открывает видящему ряд важных элементов. Во-первых, видящий обнаруживает защитную фронтальную пластину, расположенную на расстоянии 60—70 см от груди и живота того образования, что мы называем физическим телом. Толщина фронтальной пластины — 5—10 см. Здесь интенсивно функционируют два основных энергопотока: внешний поток постоянно направлен снизу вверх (он наиболее мощный, поскольку получает питание непосредственно от Земли), вплетенным в него компонентом является поток, который движется в обратную сторону, т. е. сверху вниз, обеспечивая непрерывную связь с Землей; внутренний поток отражает функциональное различие между правой и левой стороной кокона, здесь основной энергопоток движется слева направо, в нее, в свою очередь, включен поток, переносящий энергию справа налево и выполняющий функцию необходимого энергообмена между двумя сторонами кокона. Эта двойная оболочка характерна не только для фронтальной пластины, но и для всего кокона, если не считать его нижнего сегмента, который я называю «корнем» (о чем подробнее ниже). Таким образом, мы наблюдаем как бы четыре слоя, охраняющие внутренние эманации кокона от воздействий внешнего поля. Энергия, движущаяся слева направо и справа налево, распределяет активность поверхностных нитей более-менее однородно, несмотря на различие энергетических состояний правой и левой стороны кокона (о чем будет сказано чуть ниже). «Просвет», упоминае-

мый доном Хуаном, имеет вид воронки и располагается чуть левее на уровне пупа. «Дно» воронки упирается в пупок, что позволяет говорить, будто центр пупа и есть центр воли, вызывая неминуемые ассоциации с манипура-чакрой в метафизиологии ортодоксальной йоги. В самом деле, концентрируя внимание на районе пупа, субъект невольно (неосознанно) влияет на энергоактивность всего «просвета». Задняя пластина несколько тоньше. Ее толщина — около 5 см. Ее главной особенностью является то, что на задней пластине находится точка сборки (на расстоянии 30—40 см от точки, расположенной между левым углом правой лопатки и позвоночником). Если точка сборки сдвигается, то ее начальное движение не выходит за пределы «лунки» (воронкообразного углубления в задней пластине, на дне которой толщина пластины измеряется миллиметрами). Таким образом, кокон не столько напоминает яйцо, сколько бокал с закругляющейся вершиной. Ниже талии энергетическое тело начинает сужаться, чтобы, достигнув колен, приблизить оболочку кокона к физическому телу до 15—20 см. На уровне груди оболочка отстоит от физического тела дальше всего: 60—70 см впереди, 30—40 см за спиной. Плечи и головы защищены почти так же хорошо. Вершина кокона находится на расстоянии до 20 см над макушкой, и шея погружена в кокон так, что со всех сторон имеет не менее 35—40 см не воспринимаемых полевых структур. Тело человека — довольно сложная структура как с точки зрения тоналя, так и с точки зрения нагуаля. Внимательное видение открывает в нем массу полевых структур, выполняющих разнообразные функции. Существуют структуры, предназначенные для поглощения, выделения, накопления энергии, для транспортировки энергии внутри кокона. Разумеется, когда мы говорим о движении энергии внутри структуры, всегда имеет место некоторая условность. Видящие маги воспринимают изменение светимости, яркости тех или иных волокон, областей и проч. Они согласились называть свечение «энергией» хотя бы потому, что термин «энергия» называет нечто весьма неопределенное, иногда — просто потенциальность, способность совершить работу. С другой стороны, энергия связывается с силой, импульсом, действием. При сравнении сенсорных данных видения и тонального зрения оказывается, что часто (но не всегда) яркость видимого объекта и вышеперечисленные качества сопутствуют друг другу.

В Реальности форму любого объекта определяют его центральные элементы — каналы поглощения и выделения энергии. Именно они обеспечивают относительную стабильность формы и возможность ее существования вообще. Третий элемент, который имеет значение для живых объектов, — структура накопления. У человека, например, наиболее интенсивное поглощение энергии происходит через канал промежности и через точку сборки. Самое мощное излучение происходит через «просвет» — канал, связанный с центром пупа. Кроме того, есть целый ряд не столь мощных (по плотности энергообмена) каналов поглощения и выделения, но принципиально важных для поддержания энергетического гомеостазиса различных областей кокона и оказывающих сильное влияние на режим работы основных структур. Эти «второстепенные» каналы, как правило, расположены на границе между сегментами ЭТ — например, центр вилочковой железы, так называемый «центр принятия решений» или канал, расположенный на задней пластине кокона в области поясницы (своеобразная проекция центра пупа сзади). Каналы легко заметить в состоянии видения. Они не только ярче основной массы энергетических эманаций, составляющих кокон, но и активно меняют характер искривления «нитей». Приближаясь к энергетическому телу живого существа, «нити» всегда изгибаются; это явление связано, конечно, главным образом, с функционированием точки сборки, но энергообмен в канале закручивает их в спираль, и в этом главное отличие. Энергетические каналы (как основные, так и второстепенные) имеют вид вращающихся водоворотов, и по скорости вращения «нитей» видящий узнает, насколько интенсивно идет здесь процесс выделения или поглощения энергии. Если главные каналы всегда активны, то второстепенные могут находиться в разном состоянии. У многих обычных людей часть этих «маленьких» каналов почти всегда заблокирована — они активизируются либо в состоянии высокого психофизического напряжения, либо во сне. Канал промежности представляет собой энергетический вихрь, расположенный в центральной области кокона и направленный своею расширяющейся стороной к Земле. В нормальном состоянии он интенсивно поглощает энергию внешнего поля, и только в моменты неуправляемой сексуальной активности может взрывообразно выбрасывать энергию вовне. Остальные центры энергообмена могут чаще впадать в

реверсивное состояние (из поглощающего становиться выделяющим, и наоборот). Конечно, это не касается точки сборки — уникального образования в энергетическом теле осознающих существ. Когда мы говорим о точке сборки, то, благодаря Кастанеде, в первую очередь думаем о центре нашего восприятия, о том пункте, где элементы сенсорного потока оформляются в определенную структуру, благодаря чему происходит вычленение одних сенсорных данных и вытеснение других. И это, разумеется, верно. [Кен Орлиное Перо (Ken Eagle Feather) — один из тех авторов, что приписывают себе чуть ли не личное знакомство с доном Хуаном и на этом основании видоизменяют на свой вкус кастанедовскую терминологию, — назвал точку сборки «точкой фокусировки». Не думаю, что это удачное словосочетание хотя бы потому, что эманации в данном центре не фокусируются, а всего лишь собираются. Фокусировка — термин, в большей степени имеющий отношение к оптике. Он подразумевает область четкого фокуса и «расплывчатую» периферию. Ничего подобного в энергетическом теле не происходит. Все эманации (внешние и внутренние) так или иначе проходят через точку сборки. Процесс собирания мира заключается не в «физическом» объединении пучков нитей, а в особом порядке их «воспламенения», т. е. резонансной активизации осознания. Тот же автор является изобретателем целого ряда слов: трекинг (сталкинг), рейнджер (воин) и др. Надо заметить, что проблема терминологии в кастанедовском учении вообще остается острой — люди теряют массу времени, пытаясь согласовать между собой значение того или иного слова, примененного Кастанедой. Впрочем, это тема для отдельной работы. — А.К.] Перцептивная «картина мира» возникает именно в этом переплетении энергетических волокон, однако это все же факт нашей психической деятельности, и мы уже обсуждали этот процесс выше. Теперь нас интересует поведение точки сборки как элемента энергоструктуры, регулирующего состояние всего человеческого кокона. По сути, речь идет об энергетической сущности самотрансформации. У обычного человека точка сборки всегда фиксируется на задней поверхности кокона — на уровне лопаток с правой стороны, но совсем недалеко от центрального сечения, проходящего через позвоночник. Это необычное нарушение симметрии (ведь все основные каналы энергообмена расположены в проекции центральной линии, разделяющей кокон на правую и левую стороны), скорее всего, связано со специи-

фикой человеческого восприятия и мышления. Поскольку в состоянии «повышенного осознания» точка сборки с легкостью смещается в центральную позицию, т. е. в положение между лопаток (об этом подробнее будет сказано в следующей главе), есть основания предполагать, что именно там она находилась во время возникновения человеческого вида. Видимо, последовательное развитие и усложнение тоналя на протяжении многих поколений привело к правостороннему смещению, что стало причиной некоторых других асимметричных явлений в энергетическом теле человека — например, искажения в левую сторону формы «просвета». Точка сборки является уникальным элементом кокона еще и потому, что здесь встречаются друг с другом все эманации — внешние и внутренние. Именно здесь становится очевидной разница между точкой сборки и тональными органами чувств. Здесь собираются «нити» отовсюду, изнутри и извне. Разделение импульсов на визуальные, аудиальные и т. п. имеет место уже после того, как волокна собраны, и в соответствии с теми стереотипами, что присущи нашему перцептивному аппарату. Видение открывает нам несколько неожиданную картину: в точке сборки явно встречаются все окружающие нас «нити мира», а вовсе не какая-то их часть, из которой строится мир тоналя. Лично я не увидел эманаций, недоступных точке сборки в ее обычной позиции — тех самых эманаций, которые должны содержать в себе разные миры второго внимания. То же касается и внутренних эманаций: все они связаны с общим комплектующим центром даже тогда, когда исходят из самых удаленных областей кокона. Что же тогда блокирует значительные зоны как внешнего, так и внутреннего нашего восприятия? Странно, но складывается впечатление, что некая перцептивная матрица заключена в самой точке сборки, хотя ее яркое свечение и кажется однородным. Дело в том, что при фактической доступности всех эманаций точка сборки в определенной позиции активизирует (т. е. повышает светимость) только избранные пучки эманаций, находящиеся между собой в определенных, но не поддающихся описанию взаимосвязях. Эта причудливая матрица в общих чертах остается неизменной, какое бы положение точка сборки ни занимала — всякий раз «зажигаются» разные нити, но общий рисунок повторяется. Видимо, это и есть «порядок тоналя», неустранимый во всех режимах восприятия.

Точка сборки формирует вокруг себя так называемую «лунку» — область свернутых внутрь кокона «нитей», окруженных довольно ярким сиянием. Сияние имеет кольцевидную форму и является, очевидно, той зоной, где происходит активизация избранных пучков эманаций, приходящих извне и изнутри кокона. Кастанеда назвал эту структуру светимости «гало». В пределах «лунки» точка сборки может совершать колебательные движения и незначительно погружаться вглубь кокона. В результате этих колебаний может меняться степень активированности тех или иных задействованных в сборке пучков, однако свечение никогда не переходит с одних эманаций на другие, как это бывает при подлинном смещении точки сборки. Подобные колебания постоянно сопровождают нас в обычном режиме восприятия. Они возникают в результате динамичного реагирования на внешние и внутренние раздражители, могут приводить к некоторым искажениям перцептивной картины и вызывать ощутимые флуктуации в нашем психоэмоциональном состоянии. Тревога, раздражение, злость, обида, жалость, возбуждение и другие повседневные переживания, с одной стороны, заставляют точку сборки вибрировать, с другой же — сами могут быть индуцированы ее колебаниями. Когда сила переживаний достигает экстремального порога, точка сборки в конце концов смещается, что воспринимается нами как изменение режима перцепции. Итак, точка сборки является специфическим каналом энергообмена человеческого кокона с внешним полем. В каждой определенной позиции она активизирует некоторые области ЭТ. Смещаясь, она соответственно активизирует для энергообмена с внешними эманациями другие зоны, что и объясняет трансформационный эффект подобных сдвигов. В своем обычном положении она наиболее интенсивно связана с полевыми структурами, имеющими отношение к глазам физического тела, рукам, солнечному сплетению и печени. Безусловно, существует и обратная связь. Особенно четко она проявляется, когда мы пытаемся сместить привычный центр своего внимания с глаз на уши (как рекомендовал Карлосу дон Хуан) либо изменяем характер фиксации внимания на руках (как в случае с техникой «походка Силы», когда дон Хуан советовал Кастанеде определенным образом прижать пальцы к ладоням). В подобных случаях, при наличии избытка внутренней энергии, точка сборки может покинуть свое обычное положение и погрузиться внутрь кокона. Такое погружение ни в коем случае не означает, что вос-

приятие начинает концентрироваться на внутренних энергетических процессах. Напротив, внешние эманации собираются все более компактно, и интенсивность энергообмена с внешним полем последовательно возрастает. Как известно, любое ощутимое смещение точки сборки оказывает непосредственное влияние на работу самого мощного у человека канала выделения энергии — центра пупа, именуемого доном Хуаном «просветом». Между точкой сборки и «просветом» существует атавистический энергоканал, являющийся результатом процесса формирования кокона. Можно даже утверждать, что «просвет» и точка сборки являются элементами единой структуры, возникшей в момент зачатия эмбриона. Если точка сборки смещается в результате накопленного в процессе дисциплины избытка энергии, увеличение «просвета» ничем не угрожает гомеостазису энергетического тела. Этот процесс всего лишь отражает возросший уровень энергообмена и дает возможность активно использовать излучающий канал для полевого взаимодействия со средой. Если же точка сборки смещается в результате интоксикации, психического стресса или истощения, резервная энергия может довольно быстро покинуть кокон через «просвет». Последствия могут оказаться самыми печальными: как только плотность излучения из центра пупа снизится до порогового уровня, расширившийся «просвет» окажется опасно уязвимым для давления внешних эманаций, которое вызывает дальнейшее неуправляемое расширение канала вплоть до разрушения защитной оболочки кокона, что обязательно заканчивается гибелью физического тела. В нормальном состоянии этого не случается, поскольку ширина «просвета» жестко привязана к энергетическому тонусу организма. Любопытно, что и здесь существует обратная взаимосвязь. Не все знают, что сознательная тренировка контроля излучаемого из центра пупа энергопотока, как правило, приводит к сдвигу точки сборки. Именно с этой целью дон Хуан в свое время обучал Кастанеду технике «подметания пола» воображаемым лучом, исходящим из пупка. Применение таких методик, однако, возможно лишь под руководством опытного инструктора. Неправильное использование упражнений или применение их вне целостного комплекса техник, повышающих энергетический тонус, может расшатать гомеостатическое равновесие кокона и, таким образом, нанести вред здоровью физического тела. Кроме того, длительная концентрация внимания на «просвете» провоцирует

вполне специфические сдвиги точки сборки — она стремится уйти вниз, в области плотных энергетических потоков. В этих областях контролировать ее фиксацию и перемещение может лишь очень сильный и опытный маг. Тантрическая школа Кундалини-йоги использовала близкую технику. Древние тантрики умудрялись сохранять равновесие системы за счет значительной активизации поглощающего канала промежности. На фоне этой мощной энергетической подпитки «раскрытие манипурачакры» приводило к тотальному изменению режима энергообмена, а не к разрушению тела. Но даже эти мастера предостерегали неофитов и постоянно напоминали о серьезных опасностях для душевного и физического здоровья, угрожающих практикующим «подъем Кундалини». Таким образом, серьезная работа с «просветом» может производиться только на очень высоком уровне накопления энергии. Главные структуры накопления у человека расположены в центре кокона, т. е. в области позвоночного столба. Управление темпами накопления возможно через два вспомогательных канала: в районе гениталий и в районе макушки головы. Оба этих канала у обычного человека работают вяло. Канал, расположенный в центре макушки, часто вообще заблокирован. Особое искусство одновременного управления двумя этими каналами может заметно интенсифицировать процесс накопления энергии внутри кокона. Часть этих техник мы рассмотрим в главе, посвященной нефармакологическим способам сдвига точки сборки, поскольку они гармонично соединяются с толтекскими процедурами не-делания и делания. Структуры накопления, расположенные вокруг «стержня» кокона (о нем ниже), разделяют энергетическое тело на правую и левую стороны. Такое специфическое разделение также свойственно исключительно человеческому виду. Остальные живые формы имеют более-менее однородные энергетические структуры, но у человека видящий обнаруживает вполне определенную функциональную и структурную разнородность двух сторон кокона. Правая сторона, судя по всему, ориентирована в большей степени на излучение энергии, левая же — на ее поглощение. Толтеки активно использовали эту асимметрию своих энергетических тел в разработке дисциплины и, в частности, магических пассов (например, усиливали процесс перетекания энергии из левой стороны кокона в правую, накопления силы в стержневой структуре и т. д.).

Правая сторона выглядит практически однородной. По крайней мере такой вид имеет поверхностная излучающая зона. Плотность ее равномерно возрастает от вершины кокона и достигает максимума на уровне основания позвоночника. Левая сторона организована гораздо сложнее. Здесь расположено множество вихреобразных образований, находящихся в разных состояниях активности. Все они в большей или меньшей степени поглощают энергию из внешнего поля. Именно по состоянию левой стороны кокона видящие целители определяют состояние здоровья пациента, поскольку каждый энергетический «вихрь» связан с определенными системами физического организма, и не только с теми, что расположены у человека слева. Характеристики энергообмена проявляются в вихреобразных структурах по-разному: от интенсивности протекания энергии зависит размер «вихря», скорость вращения «нитей», направление вращения. Необходимо также отметить, что режим работы многих структур на левой стороне кокона может оказывать заметное влияние не только на общий энергетический тонус системы, но и на характер сдвига точки сборки, а также на ее фиксацию в смещенной позиции. Так, «вихрь», расположенный слева на уровне плеча, в результате активизации ощутимо облегчает процесс сталкинга, а «вихрь» на уровне поджелудочной железы углубляет сдвиг точки сборки в сновидении. Разделение кокона на правую и левую сторону проходит через любопытную внутреннюю полевую формацию, которую Кастанеда описал довольно подробно. Я имею в виду «человеческую полосу» эманаций. «Человеческая полоса» — название условное, поскольку речь здесь не идет о некоей полосе эманаций, присущих только человеческому виду. Имеется в виду область энергетического равновесия между двумя половинами кокона, то есть между областями, ориентированными на поглощение или выделение энергии. Пока точка сборки пребывает в этой области, она может вполне адекватно собирать поступающие извне сенсорные сигналы, так как интенсивность возбуждения от различных пучков эманаций приблизительно одинакова. Когда же происходит так называемый «боковой сдвиг», собираемые эманации начинают конкурировать с внутренними процессами, протекающими в самом человеческом коконе. Некоторые пучки слабеют, некоторые — усиливают свое свечение, резонируя с поглощающими или с излучающими внутренними структурами. Эти искажения и вызывают видения «рая» или «ада».

В случае с «человеческой полосой» мы имеем возможность непосредственно наблюдать тесную взаимосвязь эмоциональных и энергетических состояний, то, как они взаимно порождают друг друга, и более того — как они оказываются причиной друг друга. Испытывая негативные эмоции, мы активно излучаем энергию. Если точка сборки в этот момент уже покинула положение своей жесткой фиксации и погрузилась внутрь кокона, ее неумолимо привлечет к себе активизировавшаяся правая сторона. Случится «боковой сдвиг», и собираемая картина претерпит искажения. Если же вы погружены в позитивные эмоции, произойдет то же самое с одной лишь разницей: точка сборки сместится влево. В чем же заключается главная опасность перцептивных искажений? На первый взгляд, это не бог весть какая проблема — в конце концов всегда можно понять, воспринимаешь ты мир правильно или нет. Однако в случае бокового сдвига точки сборки складывается куда более сложная ситуация. Одна из важных для перцепции функций собирания эманаций в устойчивой позиции — это разделение сигналов на внешние и внутренние. Для интерпретационных схем тоналя это различие совсем не очевидно. Тональ научился четко различать собственные, сконструированные образы от внешних сенсорных комплексов только в условиях энергетического баланса. Даже самые поверхностные боковые сдвиги точки сборки могут вызвать иллюзии и расстройства восприятия. Всем известно, что в состоянии сильного психического стресса человек может принять собственные продукты бессознательного (образы, идеи, слова и т. д.) за внешний сигнал. Обычно это называют «показалось», «почудилось» и проч. Случаются даже кратковременные галлюцинации — визуальные, слуховые, кинестетические. Попробуйте представить, какой эффект может вызвать боковой сдвиг точки сборки в уже измененном режиме восприятия, когда тональный механизм находится в состоянии значительного напряжения, пытаясь собрать мир из непривычных комбинаций незнакомых сигналов! Некоторые пучки эманаций будут чрезмерно усилены, некоторые — неадекватно ослаблены в результате резонансных процессов, свойственных левой или правой половине кокона. Тональ, конечно же, не поймет их значения и (как всегда в подобной ситуации) начнет сам продуцировать сенсорную информацию, пользуясь архетипическими конструкциями, хранящимися в личном бессознательном и бессознательном вида. В поле вашего восприятия возникнут либо устрашаю-

щие, либо восхитительные образы, пейзажи, ситуации. Они, в свою очередь, могут вызвать снова сильный всплеск эмоций, сопровождающийся поглощением или выделением энергии. Тогда случится повторный боковой сдвиг, который породит видения, еще более эмоциональные. Все это время вам будет казаться, что вы наблюдаете разворачивание некой цепи внешних событий, ведущих либо ко все большему кошмару, либо в неопределимый океан блаженства. Многие мистики, не знавшие о существовании «человеческой полосы» и о том, как она функционирует, всерьез верили в откровения, полученные от боковых смещений точки сборки. Они полагали, что действительно спускались в «ад» или поднимались в «небеса». Более того, они стремились повторить этот совершенно бесплодный опыт. Главное, что следует помнить, — тональ плохо отличает внешние сигналы от внутренних. Это важно иметь в виду при любом сдвиге точки сборки, даже хорошо уравновешенном. Если же вы поддались эмоциям или чувствуете, что сегодня не сможете с ними совладать, знайте, что содержание перцепции при сдвиге сборки почти полностью будет плодом вашего воображения. Точно такие же процессы порождаются не эмоциональным, а энергетическим дисбалансом. Бывают ситуации, когда человек испытывает вроде бы беспричинную угнетенность, меланхолию, либо наоборот — бодрость, общий подъем, веселье и оптимизм. Как правило, это результат неосознаваемых взаимовлияний внутренних и внешних полей. Организм и сам по себе, без вмешательства нашей психики, время от времени выходит из равновесия и начинает более активно поглощать или излучать энергию. Толтеки уделяют особое внимание своему энергетическому тонусу, потому что от него зависит траектория сдвига точки сборки. Нас, разумеется, больше всего интересует динамика трансформационных процессов в энергетическом теле. В этом случае триггером (включающим механизмом) всегда является зона возбужденных волокон, которые требуют более активного и целенаправленного энергообмена после того, как их «избороздила» своими сдвигами точка сборки. Этот район охватывает часть задней пластины кокона и ряд более глубоких эманаций, лежащих под данным фрагментом задней пластины. Тем не менее трансформация начинается не там, поскольку энергообмен кокона обеспечивается его контактом с Землей — самым мощ-

ным источником энергии, который питает любые живые формации, обитающие на ее поверхности. Изменение в каждом сегменте кокона требует такого же изменения в его энергетическом питании. Эта идея очень проста. Если вы, например, желаете увеличить плотность электромагнитного поля в заданном пространстве, вы, конечно, поменяете целый ряд деталей в генераторе, которым вы пользуетесь, — это, вполне возможно, изменит общий вид аппарата, но он все равно не будет работать в желаемом режиме, если изменения не коснутся блока питания. Новому генератору, безусловно, понадобится большее электрическое напряжение или большая сила тока. Таким образом, посторонний наблюдатель в первую очередь заметит изменения в потреблении энергии и в устройстве блока питания. Нечто подобное происходит, когда начинается энергетическая трансформация живого существа. Поскольку естественный и самый активный канал, по которому поступает энергия, находится в «корне» человеческого кокона, именно там начинает изменяться структура, общий объем и расположение свитых в жгуты энерговолокон. 1. «Корень». «Корень» человеческого кокона начинается под ступнями ног физического тела и заканчивается чуть ниже колен. Наблюдая за этим сегментом энергетического тела, видящие могут сделать вывод, как далеко зашли трансформационные процессы в коконе воина, идущего тропой дона Хуана, т. е. занятого магией бесконечности, как назвали эту традицию ее современные последователи — маги отряда Хуана Матуса и ученицы самого Кастанеды (Флоринда, Тайша, Кэрол). Там, в области ног, «корень» кокона меняет свою конфигурацию; он становится толще, его защитные слои укрепляются и уплотняются, центральные пучки эманаций обретают более яркую светимость, но самое главное — они начинают передвигаться, подобно тому как начинает двигаться сама точка сборки. Маг, полностью развивший второе внимание, имеет, как минимум, четыре ярких и плотных жгута, которые тянутся от поверхности Земли до колен — два жгута обеспечивают правую сторону кокона, два — левую. Их яркость практически одинакова. Если маг находится во втором внимании, то ореол, состоящий из более тонких полевых нитей, как бы воспламеняется. Это производит впечатление, что левая сторона «корня» толще и ярче, чем правая. Пока вы остаетесь в первом внимании, все выглядит наоборот.

Обычный человек, за редкими исключениями, имеет в «корне» только два жгута — правый и левый. Кроме того, ни один из жгутов никогда не покрывается ореолом. Более того, с тех пор, как человек изобрел обувь, толщина и этих двух жгутов сократилась; их яркость стала непостоянной, а некоторые участки либо практически погасли, либо примкнули к тем, что еще сохраняют свою активность. В результате естественное распределение энергии в коконе претерпело пагубные изменения, что, конечно, вызывает заболевания и общее снижение тонуса иммунной системы, возрастание невротизации, психической неустойчивости и т. п. (Порфирий Иванов, развивший в себе высокую степень чувствительности, явственно ощущал, какой вред организму наносит изоляция ступней от поверхности Земли. Тем не менее вряд ли возможно современному человеку отказаться от обуви и, подобно Иванову, странствовать босиком по деревням, городам и весям. Однако разработаны специальные упражнения, которые позволяют значительно повысить энергетический тонус человека, не прибегая к экстравагантным рекомендациям П. Иванова.) Видящему любопытно наблюдать, как идут трансформационные процессы в теле его коллеги. Возникает впечатление, будто он (или она) обувается в светящуюся обувь: сначала это сияющие туфли, затем — полусапожки и наконец сапоги, высота которых постепенно достигает колен. На уровне нижней части икр из двух жгутов образуются четыре. Два новых жгута располагаются глубже первых и вначале выглядят довольно тусклыми. Затем (по мере трансформационных изменений) их яркость возрастает, появляется ореол, который может сливаться с ореолами первых двух — чаще всего этот яркий и довольно красивый букет темноянтарного сияния появляется, когда маг обретает способность телепортировать, создавать дубля, уходить вместе с физическим телом в один из параллельных миров. Особенно необычно выглядит «дубль»: точка сборки, его конструирующая, находится на самой вершине структуры. Ниже, к Земле, тянется что-то вроде тощей светящейся луковицы, а «корень» расползается, напоминая лепешку, наполненную четырьмя жгутами с общим ореолом. Сияние точки сборки и корня приблизительно одинаково; сам же кокон по светимости своей значительно уступает кокону физического тела.

Это любопытный пример высокой перцептивной адаптивности тоналя, поскольку посторонний наблюдатель увидит практически неотличимого близнеца того мага, что устроил фокус с раздвоением. Наблюдение за «корнем» может информировать видящего о вещах, куда более печальных. Например, смертельная болезнь тоже отражается на «корне» очень ярко. В последние часы жизни «корень» отрывается от Земли, сворачивается в спираль и укорачивается. Первым гаснет правый жгут (он обеспечивает структуры, созданные тоналем и требующие большего количества энергии). Левый жгут продолжает светиться даже в состоянии клинической смерти (оккультисты именно его иногда называют «серебряной нитью»); он всегда готов развернуться, как только кокон начнет восстанавливаться. Если же этого не происходит, левый жгут вначале замыкается в петлю, после чего резко и быстро гаснет. Обычно это случается чуть позже угасания точки сборки и означает окончательную смерть организма. 2. Сегмент «Промежность — колени». Представляет собой резервуар сексуальной энергии, имеет мощный канал энергообмена с Землей (промежность). Этот канал блокируется только в случае серьезного заболевания, грозящего смертельным исходом. Трансформационные процессы касаются его в последнюю очередь и заключаются в заметном расширении энергетического канала промежности. У женщин этот канал открыт всегда — у них трансформация выражается в резком возрастании объема и плотности энергопотока. Это активизирует матку и превращает ее во «второй мозг». Смысл этого превращения заключается в том, что женщина с помощью внимания матки может сдвигать свою точку сборки намного легче, чем мужчина, поскольку матка находится в стороне от внимания тоналя и даже при небольшом усилии увлекает его внутрь кокона — в нагуаль. 3. Сегмент «Пупок — промежность». Легко поддается трансформационным процессам. Обычно сдвигается вниз, к расширившемуся энергоканалу промежности. По той же причине значительно расширяется «просвет», через который маги целенаправленно индуцируют поток энергии (воля), используя ее для осуществления магических актов. Потребление энергии в этом случае идет через промежность, излучение — через центр пупа. В конечном итоге сегмент иногда значительно уменьшается в объеме.

Если точка сборки опускается в этот сегмент, маг становится мощным, но необузданным. Доминирующая здесь циркуляция энергии обладает высокой плотностью, и по той же причине плохо поддается контролю. (У женщин этого не происходит благодаря деятельности «второго мозга» — матки.) Маги, регулярно прибегающие к перемещению в «точку зверя» (между пупком и гениталиями), склонны наносить вред другим живым существам, поскольку в этой области доминируют энергии, кодирующие в себе инстинкты, доставшиеся нам от хищников и животных, демонстрируя тем самым чрезмерную агрессивность. 4. Сегмент «Пупок — вилочковая железа». Центральный сегмент, где имеет место основная масса траекторий сдвигов точки сборки. В срединной области сегмента накапливается много энергии. Здесь самая высокая плотность «нитей мира» и самая значительная их яркость. На периферии — обилие движений: нити постоянно перемещаются, отражая таким образом эмоциональные и интеллектуальные флуктуации психического мира. Сознание первого внимания помещает эти процессы в голову, т. е. в кору головного мозга и другие его отделы. С точки зрения первого внимания это верно, потому что колебания нитей именно там наиболее компактны и организованны. Тем не менее их источник — в сегменте «пупок — вилочковая железа». Когда точка сборки смещается, ее траектория чаще всего находится в пределах данного сегмента. Здесь, между пупком и вилочковой железой, нити изгибаются, «уплотняются» в одних областях и «разрежаются» в других. Это приводит к изменению психического состояния индивида: его настроение, склад мышления, качество внимания — все становится другим. Тональ автоматически располагает подобные изменения где-то внутри головного мозга, а это не соответствует действительности. Например, источник хорошего настроения находится, скорее, слева от физического тела на расстоянии 15—30 см между плечевым поясом и селезенкой, чуть ниже левой проекции сердечной мышцы. Источник злости — в районе щитовидной железы и т. д. и т. п. Любопытно, что в задней части этого сегмента, где-то между поясницей и лопатками, расположена обширная «зона страха». Она распространяется не только на поверхность физического тела, но и на область, расположенную в этом месте за спиной на расстоянии 5—10 см от кожи. Это своеобразная «темная сторона человека». Здесь же расположен центр излучения энергии. Обычно он мало заметен для видящих,

поскольку не обладает такой четкой структурой, как остальные каналы, и не очень активен. Соблазнительно сделать предположение, что этот центр сформировался в процессе эволюции человека как биологического существа. Действительно, именно спина казалась первобытному человеку наиболее уязвимым местом. Сзади мог подкрасться дикий и опасный хищник, сзади мог напасть коварный враг и т. п. Как бы там ни было, именно здесь образовался стабильный источник бессознательного страха. Концентрация внимания на этой области может легко вызвать боковой сдвиг точки сборки, и измененное восприятие соберет по этому поводу ужасающие видения. 5. Сегмент «Вилочковая железа — межбровье». С динамической точки зрения самая активная зона кокона. Она наиболее тесно связана с психическими переживаниями личности. Нижняя часть сегмента вовлечена в интенсивный «вихрь» горлового центра. Здесь происходит энергетическая манифестация речи и мышления. Поскольку речь является естественным средством самоосуществления разума, деятельность горлового центра в обычном состоянии не прерывается ни на секунду. Даже во сне он продолжает работать. Значение его активности столь велико, что Кастанеда в своем курсе «магических пассов» назвал его Центром Принятия Решений (ЦПШ). Неуправляемая работа психики поддерживает этот центр в режиме излучения. Через него мы теряем большую часть энергии, получаемую точкой сборки от внешних эманаций. Но остановка внутреннего диалога может кардинально изменить положение дел. Прекратив внутреннюю болтовню, мы переводим горловой центр из режима излучения в режим поглощения. Это оказывает самое непосредственное воздействие на поведение точки сборки. За считанные секунды в этой области кокона возникает излишек энергии, который заставляет точку сборки покинуть место привычной фиксации. Во время такого смещения осознание активизирует большое число внутренних эманаций и на несколько мгновений входит в контакт с намерением. Потому горловой канал и называют центром принятия решений — поглощая энергию, он обеспечивает возможность реализовать заранее сформулированное намерение. Та часть полевого сегмента, что расположена перед лицом, проецирует вовне весь комплекс сознательных и бессознательных напряжений, непрерывно бурлящих в нашем внутреннем мире. По состоянию этой области видящий может легко определить, насколько упорядочена

психика субъекта. Левая сторона кокона в этом месте содержит, как минимум, три вихревых образования, уровень активности которых меняется непрерывно. Поскольку энергообмен между правой и левой стороной в области головы намного интенсивнее, чем в нижних сегментах, общая картина полевых взаимодействий может иметь крайне причудливый вид — вихри то замирают, то резко увеличиваются в объеме, затухают и разгораются, излучают и поглощают попеременно. Все это производит впечатление фантастического калейдоскопа, окруженного завораживающим сиянием. Особенно сложные процессы происходят в энергетических вихрях, расположенных в области глаз. Здесь находится естественный центр произвольного внимания человека, и свечение осознания организовывается в удивительно красивые и сложные структуры. Начинающим видящим не рекомендуется пристально созерцать эту область кокона. Флуктуации полей здесь чрезмерно насыщены информацией такого рода, которую наш тональ не в силах интерпретировать. Очарование этим непостижимым зрелищем вызывает бессознательную остановку внутреннего диалога и смещает точку сборки в удаленные области, где вообще невозможно упорядоченное восприятие. Верхняя часть сегмента образует центр межбровья. Его работа связана со степенью концентрации внимания. Если человек рассеян, этого центра можно даже не заметить. Однако у всех, кто регулярно занимается работой, требующей дисциплины мышления, а также у медитаторов любой школы, йогов, оккультистов и т. п. этот центр достаточно активен. По его состоянию вы можете определить степень организованности психики. Например, у обычного интеллектуала центр межбровья заметно пульсирует, периодически меняя ритм и амплитуду пульсации. У хорошего медитатора центр работает стабильно почти все время. Он с одинаковым успехом может излучать и поглощать энергию, подчиняясь намерению хозяина. 6. Сегмент «Межбровье — вершина кокона». Этот сегмент замечателен, в первую очередь, тем, что является полевым каркасом для очень важного канала энергообмена, идущего от макушки головы к вершине кокона. Плотность эманаций здесь невысока. Энергетический поток, связывающий вершину кокона с внешними эманациями, на первый взгляд

кажется сплошным излучением. Но пристальное видение открывает, что в самом центре восходящего свечения есть несколько нитей, втягивающих энергию извне. Некоторые мистические техники, использующие концентрацию внимания на макушке головы, позволяют многократно усилить способность центра поглощать энергию. Побочным результатом этих упражнений иногда бывает значительный сдвиг точки сборки вверх. В области верхушки кокона сила фиксации точки сборки ослабевает настолько, что она легко выходит наружу. Именно здесь впервые формируется тело сновидения, которое затем может превратиться в «дубль». Если точка сборки попадет в область эманаций, по которым кокон излучает энергию вовне, она может с неописуемой скоростью переместиться в самые отдаленные поля восприятия. Технику, позволяющую добиться этого, мы рассмотрим отдельно. В заключение этой главы хочу еще раз подчеркнуть, что форма и состояние энергетического тела человека во многом является результатом распределения его внимания. Именно в результате того, что основной акцент в интерпретации сенсорных сигналов приходится на визуальный канал, передняя часть кокона более активная и содержит больше плотных эманаций. Многие манипуляции с невидимыми полями кокона осуществляются с помощью специальной концентрации произвольного внимания перед лицом, грудью и животом. С другой стороны, мы обычно уделяем мало внимания ногам, из-за чего нижний сегмент кокона разрежен, аморфен, с ним трудно работать. А ведь именно здесь расположен «корень» — главная энергетическая магистраль, подпитывающая наше тело от планетарного поля. Эффект йогических асан, цигуя и других телесных техник связан не столько с механическим развитием тех или иных групп мышц, сколько со специальным привлечением внимания к различным зонам тела. Можно работать с ними непосредственно, но для этого необходимо очень хорошо развить навык произвольной концентрации внимания. Итак, энергетическое тело вовсе не кажется чем-то потусторонним, призрачным, эфемерным, существующим лишь в измененных режимах восприятия и в видениях экстрасенсов. Оно вполне реально и отчасти ощутимо даже в обычном состоянии сознания. Просто мы никогда не обращаем на него внимание. В результате кокон растет стихийно,

порой деформируется, становится вялым и легко выходит из гомеостатического равновесия. Физическое тело, неразрывно связанное с этими невидимыми обычному глазу полями, начинает страдать от дисфункций разного рода, болеть и этим ставит иногда почти непреодолимые преграды на пути трансформации психики. С другой стороны, от правильного развития осознания во многом зависит и телесное здоровье индивида. Вот почему дон Хуан обладал здоровым и крепким телом, не желающим стареть. Достичь этого может любой, кто не пожалеет усилий на пути толтекской дисциплины.

ГЛАВА 4. СДВИГ ТОЧКИ СБОРКИ КАК ОСНОВНОЙ МЕХАНИЗМ ТРАНСФОРМАЦИИ. ТРАЕКТОРИИ СДВИГА ТОЧКИ СБОРКИ Как известно, все высшие магические учения ставили и ставят перед собой в качестве главной цели не манипуляцию внешними объектами или психикой других людей, но некую трансформацию человеческой природы — столь радикальную, что можно говорить о самопревращении человека в новый вид разумного осознающего существа. На первый взгляд толтекская магия, сосредоточенная на проблемах восприятия, словно бы далека от такой решительной трансмутации. В этой главе мы намерены показать, что дело обстоит прямо противоположным образом: именно толтекская магия ближе всего подводит практикующего к этим невероятным превращениям. Вы увидите, как изменение режима перцепции влияет на структуру энергетического тела человека; более того, вы увидите, что именно сдвиг точки сборки является важнейшим и, быть может, единственным рычагом трансформации человеческой природы. В конечном счете, как мы уже говорили, речь идет об интеграции всех метаморфоз энергетических полей человеческого существа — начиная с полевых структур, обеспечивающих восприятие и высшие психические функции, и заканчивая плотными энергетическими слоями, составляющими то, что мы привыкли называть нашим физическим организмом. Подобная интеграция происходит далеко не сразу и требует длительной практики, и все же это единственный известный нам путь, приносящий реальные плоды. Магия древних толтеков прошла длительный путь развития. Эта дисциплина начинала с осознанного управления восприятием и элементарных магических актов, а завершила свое развитие достижением интегральной трансмутации человека во всей его тотальности. Краткий обзор их успехов мы и предлагаем вашему вниманию в данной главе.

Во-первых, следует понять самую идею психоэнергетической трансмутации. Ведь легко заметить, что каждая определенная позиция точки сборки выборочно активизирует ряд полевых структур, манифестирующих те или иные психосоматические процессы. И напротив — та же позиция точки сборки выводит из области энергетического резонанса поля, манифестирующие психосоматические процессы, которые должны быть пассивизированы. Гомеостазис нашего «я» — это, прежде всего, психоэмоциональное и биохимическое равновесие, неразрывно связанные друг с другом, поскольку являются всего лишь разными уровнями проявления одной и той же энергии. И если уж мы заговорили о гомеостазисе, то нельзя не сказать, что природа нашего энергетического тела хорошо позаботилась о его стабильности. Трансмутация физического тела представляет собою серьезную опасность для экспериментирующего хотя бы потому, что категорически требует разрушить охраняющий нас от изменения гомеостазис. Два главнейших пункта стабильности нашей энергетической формы — точка сборки и «просвет» на фронтальной пластине — находятся в тонком равновесии и тем самым поддерживают нашу безопасность и нашу неизменность. Последовательная работа с точкой сборки в рамках толтекской магии дает нам возможность ослабить оковы природного гомеостазиса и в конечном итоге преодолеть его. Каковы же основные пути толтеков, оказавшиеся столь эффективными на практике? В основе кастанедовской доктрины лежит вполне специфическое представление о восприятии. Возможно, это представление приближается к перспективной для развития академической науки гипотезе о голографической природе психических процессов. Мы не намерены здесь подробно рассматривать топографическую концепцию; достаточно указать, что перцепция в рамках данного подхода представляет собой получение отраженного сигнала, причем организм перцепиента является в первую очередь генератором некоего волнового излучения и уже во вторую — субъектом восприятия отраженной от внешних объектов волны. Как видим, восприятие (в механистической картине мира процесс исключительно пассивный) оказывается здесь специфическим типом энергообмена. С точки зрения кастанедовской парадигмы этот перцептивный энергообмен носит фундаментальный, всеобъемлющий характер. Точ-

ка сборки не просто собирает внешние эманации (нитевидные полевые структуры, из которых состоит вся ткань пространственно-временного континуума), но и по-своему распределяет получаемую энергию, что детерминирует форму энергетического тела перцепиента. Таким образом, изменение позиции точки сборки влечет за собой как сдвиг в спектре воспринимаемого сенсориума, так и некоторую метаморфозу в структуре человеческого «кокона». Это положение принципиально, поскольку отвечает на один из фундаментальных вопросов: каким образом изменение режима восприятия может привести к трансформации самого воспринимающего? На первый взгляд, восприятие — процесс, скорее, идеальный и влияющий на такие абстрактные ментальные формации, как мировоззрение, аттитюды, субъективно-эмоциональные переживания и т. п. В учении дона Хуана мы сталкиваемся с таким пониманием перцепции, которое заставляет нас считать ее главнейшим (sic!) рычагом психоэнергетической (в конечном итоге — психофизиологической) трансформации человека. Конечно, идея о прямой и недвусмысленной связи восприятия с энергетическим (а стало быть, и биохимическим, физиологическим) состоянием человеческого тела на первый взгляд может показаться чересчур смелой и экзотической. Тем не менее при более пристальном наблюдении эта идея находит свое подтверждение буквально на каждом шагу, а вовсе не только в случаях изощренных психотехнических упражнений, доступных только необыкновенно продвинутым мистикам и магам. Мы мало обращаем внимание на эти повседневные подтверждения и упорно не замечаем лежащие на поверхности взаимосвязи — в первую очередь именно потому, что связи эти не отмечены в нашем описании мира. Приведу лишь несколько наиболее очевидных примеров, уже много лет пребывающих у всех на виду, но, очевидно, так и не понятых (либо понятых превратно, поскольку они никогда не были правильно названы — здесь связь понимания с языком наиболее заметна). Мои примеры будут касаться прежде всего медицины, поскольку влияние восприятия на грубую физическую реальность нашего тела проявляется, как правило, в случаях заболеваний и разнообразных физиологических дисфункций. Вот какие примеры приводит Р.Уилсон в своей книге «Квантовая психология»:

«Итак, в 1957 году, подстрекаемое Мартином Гарднером и другими ортодоксальными медиками, правительство США сожгло все книги доктора Вильгельма Райха. Полицейские ворвались в его лабораторию, перебили топорами все его оборудование, а самого Райха бросили в тюрьму, где он вскоре и умер от сердечного приступа. Доктор Райх и 18 других врачей, работавших с ним, показывали хорошие результаты по лечению ряда заболеваний при помощи изобретенного Райхом устройства — «аккумулятора оргонной энергии». Это устройство предположительно концентрировало гипотетическую целительную силу, которую Райх назвал «оргоном». Книги Райха не печатались в Америке более десяти лет, а журналы, изданные Институтом Оргона доктора Райха, стали библиографической редкостью. А ведь в них можно найти множество тщательно задокументированных случаев поразительных исцелений — в частности, рентгеновские снимки раковых опухолей, исчезавших или уменьшавшихся в ходе курса оргонного лечения. На сегодняшний день вполне очевидно, что аппарат Райха не мог оказывать реального целительного эффекта, а сам «оргон» не существует и никогда не существовал. И все же пациенты выздоравливали. Когда американские онкологи и их пациенты полагали, что излечить рак может препарат под названием «кребиозен», порой наблюдались загадочные случаи спонтанных ремиссий. Так, доктор Филип Уэст сообщает о поучительном случае с мистером Райтом. У этого больного была лихорадка и множественные опухоли. На момент начала лечения он не мог подняться с постели. Медперсонал считал, что он умрет в ближайшие дни. Через неделю после начала курса кребиозеновой терапии мистер Райт вставал с постели, начал ходить по комнате и счастливо разговаривал со всеми, убежденный, что исцеление уже произошло. Его опухоли уменьшились наполовину. Позднее, однако, когда мистер Райт узнал, что у других пациентов кребиозен не вызывает столь же положительных изменений и что врачи склонны считать этот препарат бесполезным при раке, он впал в депрессию и отчаяние. Его раковые опухоли тут же начали снова расти, он снова слег и вскоре умер. Адепты Христианской Науки и другие целители верой вылечивают ежегодно тысячи и десятки тысяч больных людей. Самые примечательные случаи исцелений благодаря Христианской Науке публикуются ежеквартально в «Крисчен сайенс сентинел». В подшивке журнала за любой год вы найдете массу явных исцелений при явных признаках ас-

тмы, рака, повышенного давления, мигрени и вообще почти всех болезней из медицинских справочников. Американская ассоциация медиков упорно игнорирует эти отчеты и избегает обсуждать эту скользкую тему. Доктор Эрнест Лоренс Росси («Психология психосоматического целительства», 1988) провел несколько тщательных исследований эффективности плацебо (т. е. совершенно нейтрального вещества, выдаваемого за то или иное лекарство). Результаты этих исследований оказались довольно странными и неожиданными:  Плацебо оказалось эффективным в качестве заменителя морфия в 56% (!) случаев в шести исследованиях;  Плацебо оказалось эффективным в качестве заменителя аспирина в 54% случаев в девяти исследованиях;  Плацебо оказалось эффективным в качестве заменителя кодеина в 56% случаев в трех исследованиях. (Под «эффективностью» здесь понимается подтверждение пациентом обезболивающего эффекта.) Итак, чуть больше, чем в половине случаев, вера пациента в то, что он получил обезболивающее, производит такой же эффект, как если бы он в самом деле его получил». Сюда же можно отнести целый пласт биохимических и физиологических явлений, связанных с гипнотизацией и самогипнозом, всемирно известное хождение босиком по горящим углям и множество подобных случаев. Конечно, они не остались без внимания, но традиционно истолковываются весьма туманным языком, который, впрочем, вполне устраивает поверхностного исследователя. Обычно речь идет о некоем влиянии убежденности, строя мышления и установок на протекание физиологических процессов. Все это очень таинственно, поскольку совершенно неясно, какая реальность лежит за рассуждениями ученых, отважившихся рассматривать данное явление. Например, Боуэрс в своей работе «Гипноз: информационный подход» утверждает: «Хотя тенденция разделять этиологические факторы болезни на психические и соматические компоненты во многих случаях имеет эВристическое основание, она, тем не менее подразумевает дуализм, «сознание-тело», который веками препятствовал поиску рационального решения. Возможно, мы должны по-новому сформулировать эту древ-

нюю проблему — так, чтобы избавиться от огромной пропасти между отдельными «реальностями» сознания и тела... Если процессы обработки и передачи информации являются общими для психической и соматической сфер, проблему сознания-тела можно переформулировать следующим образом: как информация, получаемая и обрабатываемая на семантическом уровне, преобразуется в информацию, которая может быть получена и обработана на соматическом уровне, и наоборот? Этот вопрос звучит как более точно сформулированный, чем тот, который он призван заменить». Однако такого рода переформулировки принципиально ничего не решают. Суть проблемы по-прежнему ускользает от нас, и именно потому, что психоэнергетическая природа восприятия вообще не рассматривалась, пока Кастанеда в своих книгах прямо не указал на нее. Впрочем, даже великий проповедник нагуализма не формулировал основу толтекского учения с необходимой ясностью и определенностью, он просто молчаливо исходил из революционного для западной науки представления, не испытывая нужды в научной аргументации и внятных дефинициях. Когда говорится об «обработке и передаче информации», речь идет именно о способе восприятия. Только концепция точки сборки ясно и недвусмысленно связывает все процессы, протекающие в человеческом теле, с модусом перцепции. Каким образом изменение интерпретационных схем, работающих в перцептивном аппарате, влияет, скажем, на работу иммунной системы, интенсивность выработки тех или иных гормонов и т. п.? Человек, очевидно, является единственным биологическим существом на Земле, способным изменить способ своего восприятия под влиянием полученной информации абстрактного характера. Поиск сенсорных сигналов, подтверждающих принятую к сведению информацию, автоматически смещает точку сборки в ту область, где возможно синтезировать совокупность эманаций, содержащих искомый или близкий к нему по содержанию сигнал. Следствием этого смещения, в соответствии с концепцией толтекского нагуализма, является возбуждение или торможение определенных компонентов энергетического тела человека, что на физическом уровне выражается в изменении функционирования соматики. При незначительном смещении точки сборки можно наблюдать феномены, описанные выше (от загадочных исцелений и хождения по углям до появления стигматов). Масштабные сдвиги перцептивного центра, возможные только в результа-

те следования специальной дисциплине, приводят к магическим метаморфозам самой человеческой природы, в которые трудно поверить. Легко понять, что поиск сенсорной информации, и следовательно сдвиг точки сборки, осуществляется человеком с помощью произвольного внимания — механизма, определяющего собственно область воспринимаемого. Благодаря произвольному вниманию практикующий обретает реальную возможность сознательно регулировать всю совокупность энергообменных процессов, протекающих в организме субъекта восприятия. Внимание — это ключ к изменению режима перцепции, то есть к специфическому изменению энергообмена, который, согласно Кастанеде, определяет онтологический статус воспринимающего. Работа с вниманием влечет за собой серьезные последствия. Нейрофизиологические исследования медитационного тренинга в духе классической йоги уже несколько десятилетий проводятся представителями разнообразных научных дисциплин. Известно, что главный регулятивный центр внимания связан в основном с лобными долями головного мозга, частично — с теменной областью. Таким образом, концентрация на сахасрара-чакре и аджня-чакре (центры темени и межбровья) неизменно влияет на качество произвольного внимания субъекта. Ширшасана (стойка на голове) в классической йоге в качестве одного из своих эффектов также имеет улучшение работы внимания за счет усиления притока крови к этим зонам мозга. Если мы обратимся к сути некоторых перцептивных упражнений в донхуановском учении, то заметим безусловную их направленность на те же участки высших отделов ЦНС. Например, техника рассеивания внимания в визуальном поле, казалось бы, не имеющая прямого отношения к данному объекту, тем не менее вызывает довольно стойкое напряжение именно в лобных долях (это легко заметить даже без специальных приборов: длительное «рассеивание взгляда» может привести к тяжести и некоторой болезненности в области лба). Таким образом, это упражнение имеет двойственный эффект: перестраивает визуальную перцепцию и повышает качество внимания. То и другое хорошо подготавливает воспринимающий аппарат к непривычному режиму работы. Итак, мы приходим к самому главному в праксисе толтекской магии — к изменению (сознательному и целенаправленному) типа энергообмена субъекта с внешним полем, что и вызывает в качестве по-

бочных эффектов пока необъяснимые эффекты (начиная с осознанного сновидения и заканчивая телепортацией, ясновидением и т. п.). Дисциплина дона Хуана включает в себя целый ряд упражнений, направленных на совершенствование произвольного внимания и активизацию несвойственных нормальному сознанию способов восприятия и задействованию иных, необычных интерпретационных схем. Следует помнить, что все они в первую очередь служат средством для изменения формы и функционирования энергетического тела. К этому виду упражнений относятся: не-делание, делание, перепросмотр, сталкинг и, разумеется, сновидение. Поскольку все они непосредственно связаны с восприятием, трансформация энергетического поля субъекта является их неизбежным результатом. Конечно, точка сборки и ее перемещение остаются важнейшими объяснительными моделями кастанедовской парадигмы. Те всплески видения, которые мне довелось испытать, убеждают в существовании крайне важной взаимосвязи между движением точки сборки и процесссом энергетической трансформации. Я отметил, что любая траектория сдвига точки сборки остается видимой (т. е. окруженной более интенсивным свечением) еще некоторое время после того, как сам сдвиг произошел. Те пучки волокон «кокона», которые оказались на пути движущегося перцептивного центра, подвергаются его активизирующему воздействию и проявляют это более ярким «свечением осознания», чем волокна, оставшиеся вне траектории сдвига точки сборки. Наблюдения говорят также о том, что внутренние эманации, «пробужденные» пересекающим их перцептивным центром, впоследствии легче входят в активное состояние, чем слои, пребывавшие до сих пор в вечной дремоте. Чем чаще те или иные эманации оказывались в области траектории сдвига точки сборки, тем быстрее и полноценнее они затем входят в «пробужденное» состояние. Таким образом, мы легко можем представить себе, как развиваются события в результате многочисленных и разнообразных сдвигов точки сборки. В первую очередь, следует еще раз отметить, что существуют некие предпочтительные «зоны» или «слои», вдоль которых точка сборки смещается с наибольшей легкостью. Во-первых, они расположены на диске внутри «кокона», который дон Хуан назвал «человеческой полосой эманаций». Во-вторых, в общем можно указать на две статистически усредненные траектории, по которым точка сборки имеет тенден-

цию передвигаться. Траектория А направлена вверх, в сторону макушки головы, и часто выводит перцептивный центр за пределы энергетического поля субъекта, вызывая феномен астральной проекции, или «выхода из тела». Траектория Б направлена вглубь (к центру или вниз), в сторону фронтальной пластины «кокона», т. е. к горловому центру, центру груди или ниже — к области гениталий. Эта траектория свойственна точке сборки в сновидении, а также в сновидении-наяву, т. е. во время погружения перцепции в миры второго внимания. Обе эти траектории активизируются в процессе толтекской практики в первую очередь. Однако каждый новый опыт расширяет зону осознаваемой перцепции как в случае А, так и в случае Б. Трансформация энергетического тела выражается в том, что активизированные области изменяют свой характер энергообмена с внешним полем: энергообмен становится значительно интенсивнее и во все большей степени контролируется со стороны поля ясного осознания. Точка сборки в результате этих процессов приобретает способность не только относительно свободно двигаться в этих зонах, но и легко фиксироваться в любой области, принадлежащей к данным полям. Каждая намеренная или случайная фиксация ощутимо расширяет «гало» из свечения осознания вокруг себя. Психологически это выражается в заметном расширении осознаваемого психического пространства (как внутреннего, так и относящегося к внешней перцепции). Постепенно «следы» смыкаются друг с другом, распространяясь вглубь энергетического тела — от оболочки (как правило, от задней пластины) к стержню. Так в результате многолетней практики подготавливается своеобразный полигон для свободного пересечения точкой сборки всего «кокона» — от задней пластины к фронтальной, в область «просвета». Согласно дон-хуановской терминологии этот перцептивный «взрыв» именуется достижением третьего внимания. Очевидно, столь резкое расширение энергообмена приводит к цепной реакции, и весь объем энергетического тела становится доступным полю ясного осознания. Что происходит в последнем случае, мы, разумеется, не знаем. Можно лишь предполагать, что «кокон», превратившись в одно мгновение в единую сплошную точку сборки, должен стать свободно контролирующей себя единицей. Вполне естественно, что энергетическое тело человека в подобном режиме энергообмена оказывается за порогом повсед-

невного восприятия хотя бы потому, что оно освобождается от привязанности к единственному пучку эманаций — универсуму обычной перцепции, полной тотальности бытия, помимо которой для профанического человека ничего не существует. Лишь на первых порах становления осознания (до полноценного включения социальных стереотипов перцептивного научения) точка сборки движется хаотично — большей частью по поверхности «кокона», иногда — погружаясь в близкие к поверхности слои, где она часто совершает волчкообразные движения, как бы пытаясь из все еще неидентифицируемого сенсориума извлечь возможно больше потенциально информативных структур. Для сознания младенца подобные моменты могут быть весьма драматичны, но, как правило, полностью вытесняются доминирующими перцептивными паттернами — миром восприятия 1-го типа внимания. К 4—5 годам дети обычно забывают свои «странные сны», «причудливые фантазии» и т. п. Мир взрослого тоналя полностью вступает в свои права. И все же: точка сборки всегда сохраняет потенцию движения и проявляет ее, стоит стандартному (нормативному) сенсориуму отойти в сторону или видоизмениться. Однако движение точки сборки при наличии наученного (социально ориентированного) тоналя уже крайне редко бывает хаотичным. Перцептивные модели поиска сенсорного сигнала (паттерны социального участия и реагирования) не имеют ничего общего со спиралевидными, центробежными структурами, возможными на фоне tabula rasa и имеющими задачу из перцептивного хаоса создать перцептивную картину. Социально наученный субъект при сдвиге точки сборки несет с собой набор перцептивных паттернов, штампов, стереотипов, моделей, репрезентирующих те или иные фрагменты заготовленного описания. Очевидно, в связи с этим движение точки сборки, как правило, происходит по ряду некоторых траекторий. Каждая траектория имеет 1—2 или более точек, где перцептивный центр с наибольшей легкостью готов составить удобную для себя мозаику из новых сенсорных пучков (пучков эманаций). При перечислении и описании траекторий движения точки сборки мы будем опираться, конечно, в первую очередь на собственный опыт, а также на достижения толтекских видящих. В основе классификации траекторий лежит три параметра: частота достижения; расширение спектра доступных сенсорных сигналов; трансформационная ценность.

1. Очевидно, следует начать наш обзор с траектории «выхода из тела». Последовательная работа над толтекской магией вызывает подобный эффект далеко не в первую очередь, однако любой практикующий, преодолевший начальную ступень (не-делание, безупречность — хоть в некоторой степени, остановка внутреннего диалога, перепросмотр, азы сталкинга и др.), подтвердит, что «выход из тела» (out-of-the-body projection) — наиболее частый и убедительный феномен, с которым ему как начинающему магу приходится иметь дело. Некоторым посчастливилось, и они именно благодаря этому приему впервые получили «дубль». Психофизически это движение точки сборки вверх по поверхности энергетического тела или в приповерхностных слоях. Скольжение точки сборки не замедляется вплоть до достижения «стержня» — энергетического столба, пронизывающего весь «кокон» и выходящего наружу в районе темени. Его формация устойчиво сохраняется даже на высоте 18—25 см от макушки головы физического тела. Лишь немного выше — там, где «стержень» вынужден конкурировать с четырехслойным экранным потоком, — его силовая направленность (центр — вверх, периферия — вниз) испытывает метаморфозы: он как бы «раскрывается» и уподобляется центробежному водовороту, чем-то напоминающему колесо чакры. При соблюдении надлежащих условий (полная физическая и психическая релаксация лежа на спине; концентрация внимания и всей чувствительности — без малейшего напряжения в теле — на точке, расположенной на 10—15 см выше макушки головы; остановка внутреннего диалога; сосредоточение на звуке в ушах, возникающем в полной тишине) точка сборки очень быстро поднимается в область «стержня», ничуть не погружаясь в сам «кокон». Дальнейшие события во многом зависят от вашего психоэмоционального состояния, вашего намерения и вашего уровня личной силы. Не думайте, что поднятие точки сборки до макушки головы — такое уж важное достижение. Гораздо важнее, что вы собираетесь с этим делать. К примеру, кришнаиты, оказавшись в «стержневом» потоке мощных энергий, обычно направленных на духовного искателя откуда-то «сверху», в потоке, впечатляющем не только силой, но и красотой, переживанием «любви» (такая эмоция легко входит в экстатическое сознание), — искренне верят, что добрались до цели своего странствия, т. е. слились с тем, что они называют «Вселенским Сознанием Кришны».

Несколько подобных экстазов, и Бог (как это ни кощунственно прозвучит) просто «поселится» в бритых головах этих воодушевленных сектантов. Чтобы изменить данное положение, надо иметь чуть больше личной силы, безупречности (беспристрастия) и, главное, намерения — намерения сделать еще один шаг, не дать себе поверить в то, что на этом великолепном сиянии все заканчивается. Толтекские маги никогда не позволяли себе подобной наивности. То ли они были слишком рассудительны, то ли слишком мудры, то ли циничны. Кто теперь знает? Нам ведомо одно: они всегда шли вперед и дальше, даже если было очень страшно и хотелось вернуться к уже знакомому «оазису счастья». Это их путь — без предрассудков, без вызывающего столбняк трепета, без благодати, которую, очевидно, следует заслужить теми способами, что внушены наивным богомольцам, — иными словами, без тех слагаемых Веры, которую знал Торквемада и ради которой на руинах былого толтекского величия возводил свой ужасный окровавленный Крест. Именно безрелигиозность древних толтекских магов, их бестрепетность перед нимбами самодельных богов и «архетипами» страха из юнговского расового бессознательного, давали им новые силы и рождали в них намерение узнать, что же ждет их дальше. В наше время точка фиксации на «стержне» привлекательна лишь для наивно религиозных людей. Новая эра принесла пользу хотя бы в отношении усиления исследовательского рефлекса, который и прежде толкал вперед ригидную массу этой цивилизации. Сегодняшний «толтек» обычно проскакивает всяческие «молнии», «громы» и «озарения», даже не замечая их. При должном уровне личной силы точка сборки, следуя естественной траектории, выходит за пределы энергетического тела и намеревается собрать иной режим перцепции — больше того, собрать тотальный мир-вне-себя, поле опыта, в котором субъект будет способен (учитывая сенсорные флуктуации, практически важные дифференты, смещения пространственно-временного континуума) продолжать осуществлять важнейшие функции самореализации, возможно, являющиеся результатом своеобразного импринтинга. Иными словами, даже в самых непривычных условиях субъект не откажется от данного ему опыта и, учтя внесенные изменения, будет считать предоставленный ему мир второго внимания causa cognoscendi. Я даже легко могу представить себе, как спустя некоторое время этот потрясенный, но успев-

ший вернуть всю свою ригидность субъект начнет препираться с «усомнившимся» и ухватится за догму: все, что есть in re, не подлежит никакому сомнению, ибо дано нам посредством органов чувств, которые, как известно, суть результат длительной адаптации человека к внешней среде. Они не могут его обманывать (по крайней мере систематически), иначе вся человеческая практика окажется только продолжением хаоса, чего мы, к счастью, не наблюдаем. Не следуя дисциплине безупречности, экспериментирующий попадает в иную реальность или в иную ее репрезентацию. Он бессознательно начинает активно адаптировать неудобные элементы нового описания, чтобы собрать (насколько это возможно) подобие привычной воспринимаемой картинки, т. е. следует via antiqua, чтобы построить крошечный комфортабельный мирок для себя даже в том случае, если ряд воспринимаемых элементов никак не соответствует рутинной реальности (скажем, неорганические существа). Конечно, так ведет себя не «толтек», а скорее случайный путник, уже испуганный настолько, что дальнейшее движение для него просто невообразимо. Его точка сборки постоянно колеблется под влиянием эмоциональных движений; потому его перцептивный мир неустойчив и подвержен внутрипсихическим атакам — мыслеформам, отражающим его страхи и опасения. Природа благоразумно предоставила ему возможность сохранить психику: перевозбуждение, страх, отчаяние уравновешивают «биологический маятник», который тормозит опасно возбужденные отделы мозга, приносит необходимую релаксацию, сон. Итак, точка сборки движется дальше по своей траектории, минуя «стержень», экраны, и попадая наконец в околофронтальную зону, расположенную в передней части кокона и близкую к проекции центра межбровья. Здесь находится еще одна область, пригодная для устойчивой фиксации точки сборки. Психоэнергетически фронтальные зоны мозга лучше всего концентрируют человеческое внимание и намерение. Здесь же наблюдается любопытный перцептивный эффект: вы можете увидеть себя как бы перевернутым. Возникает ощущение, что вы, находясь совсем недалеко, видите себя, скажем, сидящего — но так, словно кто-то перевернул картинку. Объяснить такое явление легко и в нем нет ничего опасного: совершая оборот вокруг «кокона», перевернулась сама точка сборки, которая еще некоторое время будет собирать впечатления, пользуясь прежними ориентирами верх-низ, правое-левое.

Как только ваш перцептивный механизм освоится с новыми ориентирами (2—3 минуты), вы вновь воспримете окружающее в обычной перспективе. Единственное отличие: вы ощутите некое «второе тело» (как назвал его Роберт Монро), находящееся несколько в стороне от физического, способное проникать сквозь любые преграды, мгновенно перемещаться из одного места в другое, даже оставлять материальные следы своих посещений. Одним словом, теперь вы можете назвать себя «летающим магом» — это первый уровень практики, который чего-то стоит. Не так уж много усилий следует приложить, чтобы стать еще и «ясновидящим магом». Дело в том, что и здесь вы пользуетесь той же траекторией сдвига точки сборки. Нужно лишь добиться одной детали. Когда вы «вышли из тела», постарайтесь сосредоточить внимание на собственном физическом лице, а именно — на районе межбровья. Быть может, не сразу, но у вас возникнет двойственное ощущение: вы смотрите на свое межбровье снаружи и одновременно чувствуете холодное пятно в этом месте у себя на лбу. Как только вам это удалось, считайте, что большая часть упражнения исполнена. Затем постепенно перемещайте фокус внимания на холодное пятно и сосредоточенно «выстраивайте» прохладный луч из межбровья внутрь головы физического тела. Если все получается правильно, перед глазами могут возникать вспышки света (обычно белого или светло-голубого) — не обращайте на них внимания. На заключительном этапе упражнения вы должны полностью утратить чувство тела. Здесь уже не имеет значения, открыты глаза или закрыты. Вы можете ощущать себя как некое подобие «трубы», вытянутой в сторону созерцаемого объекта. Не разочаровывайтесь, если в первый раз увидите только неясный свет; успех «ясновидения» зависит от силы и четкости намерения, а это приходит с практикой. Варить экстракт из дурмана и ловить ящериц не советую — это одна из шуток дона Хуана, который, очевидно, обожал мистифицировать тех, кто пытается изучать магию, начитавшись антропологической литературы. Обычно, чтобы достичь магического транса «ясновидения», необходимо около года тренировки, а во время самого сеанса — тишина, уединение и не менее 35—45 минут концентрации. 2. «Хранитель тьмы» («Черный Чикомосток»). Область тьмы; физиологически — область, распространяющаяся от эпифиза к затылочной кости через мозжечок. Содержит массив негативной визуальной

информации; все, что вытеснено, забыто, заблокировано защитными механизмами психики. Большая часть содержащейся здесь информации — отрицательные галлюцинации, которые на языке символов могут сообщать сознанию неприемлемые и неприятные содержания. Полный перепросмотр обязательно требует и экскурсии по мрачным «пещерам Чикомостока», которые, по толтекской мифологии, являются их жуткой прародиной. Именно поэтому толтеки так высоко ценят солнечный свет своего высшего бога Тонатиу — Солнечного Бога-Орла, дарителя свободного и светлого мира. Толтекское «ясновидение» — высший дар Света. «Ясновидящий маг» рано или поздно обязан посетить «хранителя тьмы», иначе его видения станут бессвязными, пустыми по содержанию и бестолково восторженными. Та позиция точки сборки, что вызывает «ясновидение», активизирует пучок эманаций, достигающий эпифиза и более отдаленных областей. Только безупречность и остановка внутреннего диалога могут провести вас через «пещеры Чикомостока» без вреда для психоэмоционального равновесия. Древние толтеки серьезно готовились к этому странствию. Они считали, что путь в пещеры так же реален, как их странствия в мире первого внимания. Отряд магов долго подбирал специальную «веревку» и обвязывался ею; в путь отправлялись ночью при молодой Луне, главный шаман (нагуаль) объявлял всем, что нашел проход (обычно на шестойседьмой день путешествия), после чего спускался в найденную «дыру», где впадал в транс. Оставшиеся наверху дожидались ночи, молились Луне несколько часов, а затем тоже впадали в транс. Хорошим знаком считалось обилие вокруг избранного места крупных черных кошек (пантер?). Звери не трогали магов, но грозно шипели, демонстрируя свою мощь. Наиболее любопытным фактом было то, что по крайней мере один зверь оставался с магами до утра. В конце концов «кошка» Переставала на них шипеть и впадала в полусонное состояние — при этом она приближалась к толтекам, словно была одной из них. Когда вставало солнце, зверь, по преданию, оказывался пейотлем либо испускал такой странный и громкий рык, что находившиеся рядом маги падали ниц и лежали так еще несколько часов. После чего зверь, конечно, исчезал и с тех пор считался «нагуалем» посетителей «пещер Чикомостока». Самоисследование показало, что после пяти сеансов «ясновидения» шестой превращается в подлинный кошмар. Я оказался в бесконечном

лабиринте, состоящем из багрово-черных тонов; меня преследовали существа, вызывавшие такой ужас, что я не мог даже разглядеть их — только тени, исполненные холодной и мрачной злобы. Они не желали моей смерти; нет, они хотели сделать со мной что-то более ужасное — возможно, вечный плен и пытки? Даже не могу вообразить. Их было поразительно много. У каждой щели, каждого прохода толпились эти омерзительные сущности, на которые я не мог смотреть. Заключительное видение — колодец. Я был на дне его, а вверху, сквозь густые, пасмурные тучи, пробивалось солнце. Странным мне кажется то, что за этим видением не последовало пробуждения. Я просто увидел в окне восходящее солнце — оказалось, что я провел по крайней мере заключительную часть ночи с открытыми глазами, даже не подозревая об этом. С такой злобой «хранитель тьмы» меня больше не преследовал. Однако некоторое время я боялся засыпать, но затем все утихло. Вернулся естественный ритм: для меня это одно «ясновидение» раз в 10—12 дней. «Устрашающие архетипы бессознательного», как назвал бы это Юнг, больше меня не тревожили. 3. Траектория сновидения. «Толтекское сновидение», как правило, вызывает два типа сдвига точки сборки. Первый можно назвать «прямым», поскольку его траектория почти горизонтальна по отношению к первоначальной позиции («лунке»). Точка сборки в осознанном сне уходит в сторону щитовидной железы или чуть ниже. Как правило, точка сборки не углубляется в область позвоночника; интерпретация в рамках тонального механизма заметно сложнее, если точка сборки пересечет сердцевину «кокона». Проще всего осознанное сновидение протекает в случае, когда точка сборки движется слева направо, относительно горизонтально, т. е. в сторону горлового центра. Здесь, как свидетельствуют практикующие Тенсегрити, обычно накапливается изрядный запас психической энергии, которую толтеки расходуют на сновидение или на сталкинг. Основание горла — это естественный резервуар интересующей нас энергии, поскольку именно говорение фиксирует точку сборки и лишает нас перцептивной свободы. Мы привязаны к миру, о котором бесконечно говорим; замолкая хоть на несколько минут, мы получаем глоток свежего воздуха — назойливое, неотступное «я» затихает, собственная важность оказывается абсолютно ненужным грузом, а жалость к себе вызывает неприязнь.

Центр разговора (горловой центр) — механизм, так крепко привязанный к известным отделам мозга, что остановить его — все равно что выключить бессмысленно работающую половину головы. Вся рациональная деятельность психики построена на том, что англичане называют self-talking: непрерывная психическая реверберация, подтверждающая и закрепляющая каждый внешний сигнал, обсуждение, о-значивание, структурирование, приведение потока сигналов в функциональные модели — конструкты, концепты, гештальты, всею совокупностью своею творящие описание мира — упорядоченную целокупность, в которой мы живем, более того, которую пытаемся преобразовать таким образом, чтобы ratio не оставил места для чужеродных элементов, противоречивых фрагментов, вкраплений, отрицающих выстроенную систему. Зона Вернике — отдел мозга, в котором происходит вербализация и семантизация информации, — напрямую неврологически связана с горловым центром (центром речи). Точка сборки, смещаясь в горловой центр, оказывает активизирующее воздействие через артикуляционный центр на зону Вернике, зона Вернике, в свою очередь, активизирует те области коры мозга, что управляют осмысленной и значущей речью, а посредством них — нервные структуры, управляющие артикуляцией. Таким образом, мы имеем дело с замкнутым циклом: точка сборки активизирует надлежащие отделы мозга (провоцируя тем самым дискурсивный способ мышления), а мозговые центры активизируют речь (вербализацию и артикуляцию). Отсюда видно, что центр разговора — одновременно триггер и способ реализации описания мира. Остановка внутреннего диалога — естественный и наиболее эффективный способ «остановки мира», проникновения в измененные режимы восприятия, достижения подлинной магии в совокупности со всеми ее загадочными эффектами. Когда точка сборки движется почти горизонтально вдоль «человеческой полосы» (справа налево) и лишь слегка снижает свою траекторию в область верхней части грудной клетки, основной центр психоэнергетической активности приходится на горловой центр (ЦПШ — центр принятия решений, согласно Кастанеде), «провозглашение намерения» становится конкретной магической практикой. Одновременно остановка внутреннего диалога приобретает невиданную силу магического акта: зачастую она обозначает либо «остановку мира», либо обязательный переход в иной режим восприятия. Такие

экзотические явления, как телепортация, фокусы с антигравитацией (вроде трюков Хенаро на стволах эвкалиптов) или превращения в иные живые формы, — чаще всего трансперцептивные феномены или полесиловые явления, выходящие за рамки данной парадигмы. Традиционное «толтекское сновидение» вовсе не обязательно сопровождается остановкой внутреннего диалога. Если горловой центр активизирован, сновидение может сопровождаться внутренним разговором, обильными комментариями по поводу увиденного; более того, «голос эмиссара», столь часто упоминаемый Кастанедой и приписываемый «безмолвному знанию», как правило, есть не что иное, как проекция бессознательного материала, принявшего вербальную форму, на визуально-аудиальный продукт сновидения. При горизонтальном сдвиге точки сборки психоэнергетический прессинг сказывается, главным образом, на зоне Вернике-Брока, ретикулярной формации, эпифизе и, как принято считать, на кохлеарной части слухового лабиринта. На наш взгляд, однако, при слуховом восприятии в измененном перцептивном режиме кохлеарный лабиринт не играет значительной роли. «Звук» или его имитация порождается в более глубоких структурах мозга — там, где осуществляется сенсорный синтез и его последовательный анализ на различные сенсорные каналы (аудиальный, визуальный, кинестетический, обонятельный, полевой и др.). Таким образом, «голос эмиссара» либо является специфическим галлюцинозом, либо специальным «разложением» избыточной интерпретации, приходящей из необычного режима перцепции. Что касается визуального канала в сновидении, то его, безусловно, нельзя игнорировать. Нам необходимо учитывать нестабильность визуальной перцепции, наличие архетипов и мыслеформ, вызванных к жизни предыдущим опытом, текучесть и своеобразие сновидческих феноменов, их более чем случайное «совпадение» с реалиями первого внимания, более того — их провидческие и таинственно синхронические случаи, их порой легко расшифровываемый символизм внушает очевидные подозрения. Можно предположить, что горловой центр в данном случае является своего рода транслятором невербализуемого знания нагуаля. Видимо, разговор — один из способов вступать в контакт с тоналем, способ символический, плохо поддающийся раскодировке, способ, демонстрирующий принципиально иной, недискурсивный тип мышления.

4. Траектория перепросмотра. В общем траектория перепросмотра не представляет особых трудностей. Перепросмотр в технологии Кастанеды — всего лишь повторное проживание собственной жизни, которое интенсифицируется ритмическим дыханием. Здесь имеют значение только два момента: 1) последовательность перепросмотра и 2) правильное использование дыхания. Перепросмотр всегда начинают с конца жизни и завершают ее началом. Точка сборки при этом всегда движется вдоль человеческой полосы от изначальной позиции к области натальной и даже пренатальной (т. е. примерно под углом 45° вниз). Таким образом, точка сборки отмечает последовательные фазы роста энергетического тела. Любой незавершенный гештальт, психическая травма или иной эмоциональный опыт непроизвольно фиксируют движение точки сборки на этом пути, вызывая яркие и далеко не всегда приятные воспоминания. Перинатальная фаза сопровождается бурными соматическими проявлениями — судорогами, покраснением кожи, непроизвольной уринацией и дефекацией, приступами удушья, беспричинными страхами, немотивированной моторной активностью и т. п. Натальная фаза — это апатичность, часто сопровождаемая коматозным состоянием. Пренатальная — эйфория с обилием парапсихологических явлений (здесь точка сборки выходит за пределы кокона с фронтальной стороны в области «просвета»: здесь может иметь место психокинез, астральная проекция, телепатия и т. п.). Словом, перепросмотр — это «биография наоборот», и точка сборки ведет себя соответственно. Другой сдвиг точки сборки, ведущий в сновидение, можно назвать «косым», поскольку он направлен от изначальной «лунки» к нижней части грудины. Пересекая под таким углом энергетическое тело человека, точка сборки на первых порах фиксируется в слоях, приближающихся к задней стенке кокона. Здесь собираются те миры восприятия, о которых знают практикующие толтекскую магию два-три года. Ближе к «стержню» фиксированные позиции точки сборки вызывают сновидения все более космического характера: иные планеты, чужеродные существа и т. п. «Стержень» кокона обычным сновидцам преодолеть не удается. Дальше — либо «выход из, тела» (весьма неожиданным образом), либо провал в некую «светящуюся пустоту». (Некоторые мистики именно ее считают целью своих упражнений.)

Сновидящий, преодолевший «стержень», начинает тем самым тотальную трансмутацию всего энергетического и физического тела. Об этом мы будем говорить отдельно. 5. Сновидение-наяву. Одно из наиболее загадочных состояний. Его особенное отличие заключается в непрерывности осознания при переходе из одного режима восприятия в другой. Любопытным представляется сочетание устойчивых перцептивных элементов, принадлежащих состоянию бодрствования, и целого спектра восприятии, доступных только на различных уровнях сновидения. Точка сборки в этом состоянии непрерывно перемещается: она систематически возвращается в исходное положение первого внимания, после чего погружается по траектории сновидения на глубину, соответствующую количеству накопленной энергии. Вызываемый подобным «сканированием» эффект в чем-то подобен специфической стереоскопии — наложение обыденных перцепций первого внимания на некоторые, определенным образом повторяющиеся конструкты восприятия из области второго внимания; причем такое наложение именно «стереоскопично», т. е. устроено путем соединения «реального» и «сновидческого» в тех точках, которые являются проекциями одного и того же энергетического пучка. Иными словами, один и тот же объект (структура, энергоформа, пучок эманаций) воспринимается словно из нескольких позиций перцепции одновременно. Следует также отметить, что сновидение-наяву — состояние нестабильное. Находясь в нем, человек склонен впадать в более или менее глубокое сновидение, полностью «закрывая» на этот период свое сознание от мира первого внимания. Поскольку «прерывность» самосознания отсутствует, бывает невозможно отличить картины чистого сновидения от картин обыденного восприятия. Из собственного опыта мне известно, что пребывание в сновидениинаяву может обнаружиться далеко не сразу. Обычно некий мощный энергетический импульс достигает воспринимаемой в первом внимании картины. Чаще всего это неорганическое существо. Хенаро, один из магов, обучавших Кастанеду и помогавший ему при первых встречах с союзником, пошутил примерно так: «Ну, теперь ты можешь встретиться с ним в любой момент. Скажем, сидишь, ковыряешь в носу — бац! — перед тобой союзник». Шутки магов нередко оказываются правдой. Когда я (неведомо как) оказался в сновидении-наяву, «союзник» явился именно таким образом.

Я сидел на траве недалеко от морского берега. Мысли мои блуждали, и вообще я был далек от какой-либо концентрации или медитации. Довольно безучастно глядел я себе под ноги и вдруг ощутил рядом чье-то присутствие. Надо мной стоял человек, у которого был вид внимательного и хладнокровного наблюдателя. Сначала мне не понравилась его поза: руки и ноги у него были несколько разведены, и это казалось неестественным. Вобщем-то, кроме странной позы и несколько внезапного появления, ничего особенного, а тем более «потустороннего», я не приметил. Кругловатое, немного смуглое лицо, короткие, словно бы выгоревшие на солнце волосы, синяя джинсовая рубашка, коричневые брюки. Помню, что я пошевелился — то ли хотел встать, то ли переменить позу и завязать разговор, раз уж этот тип оказался перед самым моим носом. Но стоило мне шевельнуться, как вся картина невообразимым образом сместилась: я уже не сидел, а стоял; человек, бывший прямо передо мною, вдруг отдалился на 2—3 метра. В это самое мгновение я отчетливо осознал, что нахожусь в сновидении-наяву: во-первых, в голове и глазах я ощутил то, что для себя называю «кружением» (на самом деле это не кружение, а какая-то странная неопределенность — она бывает только в этом состоянии), во-вторых, и это главное, из глаз этого Неведомо откуда взявшегося человека полился яркий голубой свет! Все, что находилось в разрезе глаз, в том числе и белки, стало голубым и интенсивно светилось. Стоило мне это заметить, и окружающий пейзаж тоже претерпел изменения: я вдруг заметил, что нахожусь на окраине города, недалеко от шоссе, рядом какие-то недостроенные здания и вроде бы начинается городское кладбище. Через минуту декорации снова сменились: оказалось, что уже вечереет и у меня под самым носом плещется морская вода, а метрах в десяти-пятнадцати от меня на бетонном волноломе стоит все тот же человек, которого я, разумеется, стал считать «союзником». Завершилось все внезапно. Я продолжал высматривать его на бетонном сооружении, когда вдруг оказалось, что глаза мои направлены на траву под собственными ногами. С этим «союзником» я больше не встречался и записываю данный эпизод только в качестве иллюстрации того, как мощный энергетический пучок («союзник») способен «вырвать» воспринимающего из картины первого внимания, сначала наложив на него свой образ. Скитания в сновидении-наяву бывают (и нередко) гораздо более драматичны. При высоком уровне личной силы они могут включать в

себя телепортации, непроизвольное внушение своего образа другому, удаленному субъекту, детальное и четкое предвидение будущего, очень странные и требующие специального исследования перцептивные явления (например, когда множество людей видят вас не в том месте, где вы реально находитесь; когда вас видят в двух или даже в трех местах одновременно; когда восприятие вашего образа неустойчиво — то вы неожиданно исчезаете, то изменяете свой внешний вид: одежду, прическу, даже рост или цвет глаз). Как я понимаю, степень внешнего эффекта сновидения-наяву зависит от энергетического обеспечения колебательных движений точки сборки. Поэтому, накопив приличное количество энергии, в сновидениинаяву вы можете производить на своих знакомых неизгладимое впечатление «подлинных магов». 6. Точка зверя. Поскольку «точка зверя» находится довольно далеко от обычных траекторий сдвига точки сборки, требуется действительно мощное намерение, чтобы достичь ее. Энергия, необходимая для этого, колоссальна, но и перцептивные эффекты, достигаемые в этой позиции, по-настоящему уникальны. Первый эффект (наименее трудный) — исчезновение из поля восприятия первого внимания. В то же время вы можете предпринимать любые магические (или физические) действия, оставаясь вне досягаемости обычных людей (и вне досягаемости большинства магов, которые до этой «точки» не добираются). Второй эффект (который требует куда больше усилий) — физическое превращение в предпочитаемое вами животное. Я подчеркиваю: здесь речь идет не о перцептивном эффекте превращения, который легко дается в сновидении и который, кроме вас, разумеется, никто не замечает, — речь идет о физическом (тональном) превращении, т. е. о таком изменении конфигурации энергетических полей, составляющих ваш кокон, что для всех окружающих вы перестаете быть человеком, а становитесь, скажем, волком. На такое способен действительно очень сильный маг. Именно их называют «оборотнями», сочиняют про них различные сказки. Кое-что из этих сказок совпадает с действительностью. Поскольку любой магический акт легче совершить ночью, оборотничество — дело в основном ночное. Правда и то, что на многих влияет фаза, в которой находится Луна, но это влияние чаще всего индивидуальное. Некоторые находят, что достичь «точки зверя» легче в полнолуние, некоторые открывают для себя «проход» за несколько дней до полнолуния. Есть и та-

кие, что полагают новолуние лучшим временем для подобных занятий. Это не значит, что закономерности нет вовсе; просто отношение человеческой энергии с Луной — дело исключительно индивидуальное. «Точка зверя» находится в нижней части кокона, в области гениталий. При таком сдвиге точки сборки «просвет» сильно меняет свою форму; он вытягивается и увеличивается, что ведет к очень мощному энергообмену с внешним полем. Длительная фиксация на «точке зверя» крайне опасна — она может привести к сильному энергетическому истощению (вплоть до коллапса) и даже к смерти. Поэтому «оборотни» необыкновенно сильны. Они просто обязаны обладать сверхвысоким уровнем энергии, чтобы совершать подобные экскурсы в животный мир. Кроме того, качество осознания в «точке зверя» настолько отличается от всего человеческого и околочеловеческого, что иногда стоит немалых усилий вернуться в исходное состояние. Субъективно пребывание в «точке зверя» очень приятно: здесь бушуют мощные потоки энергии, высвобождается скрытый в «тени» материал бессознательного, и воспоминание о человеческой природе вызовет довольно унылые чувства. Недаром до сих пор бытуют легенды о магах, избравших «точку зверя» и не вернувшихся назад. Мы не знаем, возможно ли это, но подобные эксперименты, безусловно, опасны. 7. Повышенное осознание. Об этой позиции точки сборки Кастанеда написал достаточно много. «Повышенное осознание» стало особенно популярным у толтеков уже после Конкисты. Испанские инквизиторы, ненавидевшие нагуализм и считавшие его сатанинским культом, иногда засылали своих информаторов, чтобы изловить «поклонников дьявола», так что толтекам пришлось быть очень осторожными в выборе учеников. Толтекские школы как таковые тогда прекратили свое существование и разбились на независимые «линии», о которых дон Хуан кое-что рассказал Карлосу. Именно в ту пору глубокого «подполья» нагуали стали применять «повышенное осознание» как состояние для обучения: ученик, с одной стороны, вовлекался в довольно глубокие уровни магической практики, а с другой стороны даже при желании не мог о них никому рассказать, поскольку тональ полностью блокировал память начинающего мага. До Конкисты же «повышенное осознание» использовалось толтеками как трамплин для состояний, требующих особенно высокой подвижности точки сборки: для сновидения-наяву, достижения «точки

зверя», «поворота сталкера» и общения с союзниками. Разумеется, в этом случае обретенный опыт не забывался — если этот прием толтек может использовать самостоятельно, без посторонней помощи (вроде дон-хуановского удара по спине), осознание и память о нем остаются непрерывными. Чтобы добиться самостоятельного вхождения в «повышенное осознание», толтеки тщательно практиковали не-делание и соответствующее намерение. Поскольку это состояние достигается с большим трудом и нечасто, описать все его особенности мне все еще не удалось. Однако некоторые детали очевидны уже сейчас. Во-первых, это сдвиг не столько вглубь кокона, сколько по его поверхности влево от нормальной позиции с весьма характерной, свойственной исключительно этому состоянию фиксацией. Точка сборки не плавает здесь, как во многих других случаях, и ведет себя так, словно это ее второе естественное положение. Сам сдвиг всегда протекает взрывообразно, рывком, и сопровождается довольно бурной реакцией тела: громкий хлопок в ушах, резкое обострение восприятия, общее эмоциональное и физическое возбуждение. Судя по тому, насколько усиливается ориентировочный рефлекс, интуиция и общая реактивность, можно предположить, что эта позиция точки сборки — своеобразный атавизм, быть может, доставшийся нам от приматов. Во всяком случае, возникает четкое ощущение, что на более раннем этапе эволюции это перцептивное состояние было естественным и необходимым для выживания. Внутренний диалог здесь практически замирает, рефлексы делаются стремительными и безошибочными. Интеллектуальная деятельность позднего типа невозможна: нельзя читать и писать, очень трудно последовательно излагать идеи, хотя сами идеи воспринимаются крайне легко и ярко. Речь становится спонтанной, логические связи почти полностью игнорируются. Думаю, содержание беседы людей, пребывающих в состоянии «повышенного осознания», понятно только им. На определенной стадии мескалиновой интоксикации часто случается нечто подобное — перед тем, как уйти в глубины энергетического тела, точка сборки какое-то время находится почти в этой позиции. 8. «Символическая смерть». Несмотря на то что достижение этой позиции точки сборки сопровождается крайне драматическими переживаниями, сам сдвиг в энергетическом плане выглядит довольно скромно — это всего лишь небольшое углубление по той же траек-

тории, что и в обычном сновидении, т. е. в направлении «стержня» кокона с незначительным повышением или понижением точки сборки внутри энергетического тела. Своеобразие этого положения точки сборки заключается в том, что по природе своей оно нестабильно — у всякого живого существа, и в первую очередь у человека, на этом уровне погружения точка сборки стремится вернуться на поверхность. Поля, толкающие ее назад, довольно сильны. Толтекская хитрость заключается в том, что удерживание перцептивного центра в этом неестественном положении вызывает цепную реакцию расширения свечения осознания — именно на это уходит давление полевых сегментов. В результате осознание становится значительно ярче и распространяется последовательно на большую площадь независимо от того, чем занимается воин. Сохранение позиции «символической смерти» автоматически ведет к непрестанному усилению осознания. Через некоторое время энергообмен изменяется так, что возвращение точки сборки в изначальное положение становится вообще невозможным. Выталкивающие поля оказываются энергетически менее плотными, чем сам центр осознания. С этого момента точка сборки начинает неуклонно «дрейфовать» вглубь кокона, и остановить это движение так же трудно, как вначале заставить ее удержаться в этой особенной позиции. В толтекском нагуализме (до Конкисты) искусство использования «символической смерти» считалось особым и почетным. Последователей этого направления называли «мертвыми воинами». Чаще всего они в конце концов становились хозяевами намерения. Именно таким воином был, как вы помните, устрашающий Сильвио Мануэль в книгах Карлоса Кастанеды. В чистом виде эта традиция (после ухода Сильвио Мануэля) больше не существует. Эта древняя практика у современных толтеков считается слишком трудной и связанной с энергетическими состояниями, непостижимыми даже для сильных сталкеров. 9. Место без жалости. Древние толтеки не придавали особенного значения этому положению точки сборки. Как правило, «место без жалости» автоматически достигалось длительной безупречностью и практикой «пути воина». Новые толтеки (начиная с 4—5 вв. н э. и заканчивая Конкистой, а также более поздними временами) были вынуждены произвести всестороннюю ревизию своих разросшихся знаний. В частности, новые толтеки выяснили, что в энергетическом теле человека существует целый пласт полевых структур, генерирующий чувс-

тво жалости к себе; подобные же пласты были обнаружены в качестве «генераторов страха» и «генераторов чувства собственной важности». Толтеки даже назвали их «тремя ремнями», укрепляющими точку сборки в нормальной позиции. Все «три ремня» по большей части лежат в плоскости «полосы человеческих эманаций», однако каждый имеет собственный глубинный корень: чувство жалости к себе — в зоне solar plexus, иногда еще выше — на уровне сердечного центра; «генератор страха» — в зоне ниже пупка, уходя эманациями вовнутрь, в сторону поясницы; «генератор чувства собственной важности» энергетически связан с областью полевых структур, направленных на корень мозга (особенно на ретикулярную формацию), т. е. вдоль позвоночного столба, интенсивно захватывая надпочечники, печень и поджелудочную железу. Однако в данном случае нас интересует именно жалость к себе. Достижение «места без жалости» — это, в частности, установка такого рода энергообмена, когда вышеуказанные зоны (solar plexus и сердечный центр), лежащие справа от «человеческой полосы», свободно выбрасывают дисгармоничные элементы (блоки, незавершенные паттерны, замкнутые конструкты, несущие невротическую информацию, и т. п.) через точку сборки и «просвет». Таким образом, область энергообмена вокруг «человеческой полосы» уплотняется и возрастает, особенно в зонах, близких к фронтальной пластине, где внутренние эманации, как правило, пребывают в неосознаваемом, почти автоматическом режиме. Итак, чтобы упростить и ускорить достижение безупречности, новые толтеки стали использовать все (даже наименее значительные) приемы, которые были найдены магами их направления за несколько тысяч лет. Один из таких приемов — добраться до «места без жалости». Что это означает в психоэмоциональном плане и что это значит на уровне психоэнергетики? Психоэмоциональная манифестация «места без жалости» субъективно переживается очень ярко. Практикующие часто говорят о «холоде, вступившем в тело», о странном безразличии, едино моментном крушении целого ряда социальных и коммуникативных ценностей. Вместе с девальвацией большей части социальных мотивов обычно прерываются центральные эмоционально-коммуникативные привязанности. Именно здесь воин начинает испытывать «высокое одиночество мага"; его общение с обычными людьми либо существенно сокращается (сновидящий),либо трансформируется в своеобразную «игру» мани-

пуляционистского толка — игру однополюсную, ибо лишь сталкер знает смысл игры, ее правила и конечный результат. Обычные люди при подобном типе коммуникации всегда играют роль статистов, ни на мгновение не подозревая об этом. Намерение «безжалостного воина», хотя оно и далеко от нравственности, всегда направлено на расширение осознания окружающих. Черствость, безразличие, порою жестокость в психике «безжалостного» сталкера исполняют лишь роль инструментов. Их «товарищи по играм» способны справиться с такой беспристрастной атакой и не испытывать обиду, злость, даже отвращение (стандартные паттерны реагирования в нашем мире) при единственном условии: быть легким, изменчивым, ничего не принимать всерьез, в том числе увлеченного игрой «безжалостного» сталкера. Людей, способных участвовать в далеко не всегда безобидных розыгрышах безжалостных воинов, дон Хуан называл «хорошими тоналями». На первых порах, став «безжалостным воином», толтек страдает — кто в большей, кто в меньшей степени. Будучи невольным членом цивилизационного союза, он почти в единый миг теряет совокупность личностных смыслов («кто я такой», «кем хочу стать», «какова ценность моей уникальной личности» и т. д.), которые для обычного человека всю жизнь остаются абсолютно необходимым психическим «костылем». Какое-то время маг вовсе не знает, о чем ему говорить с людьми. Некоторые воины с особой предрасположенностью к разговору принимаются сочинять «сказки». (Примитивные племена часто выбирали этих диковинных рассказчиков шаманами, позднее — жрецами, проповедниками, пророками.) «Рассказывание сказок» — прием, полюбившийся сталкерам. Подлинная информация либо не просачивалась вовсе, либо шифровалась в неузнаваемом виде, но соплеменникам было интересно, так что ремесло это считалось особенным и ценилось высоко. Иногда «безжалостных» сталкеров развлекали вещи рискованные и легкомысленные с точки зрения христианского моралитета: они выдумывали опасные ритуалы, заставляли соплеменников забираться на самые высокие деревья и прыгать вниз, ночевать во всяких подозрительных местах и еще много чего. Тем не менее стабильные представления о мире уже не давили с прежней силой на первобытный социум, возникало неуправляемое любопытство, обострялся исследовательский рефлекс. Конечно, все эти эксперименты время от времени заканчивались трагически: кто травился

пейотлем, кто разбился насмерть, прыгая в пропасть, кто лишался рассудка, побывав на грани той реальности, что доступна человеку. Иногда с помощью подобных испытаний толтеки находили себе учеников и преемников. Исключение жалости к себе, а стало быть, и жалости к ближнему — не только дар на пути тотекайотла, это еще и испытание. Ближние часто нуждались в помощи (как физической, так и магической), в разумных и проницательных советчиках, и здесь они могли быть уверены: толтеки, маги и шаманы не подведут. Жалеть и оказывать необходимую помощь, оказывается, — разные вещи, которые могут даже исключать друг друга. Конечно, психоэнергетически перемещение точки сборки в «место без жалости» — это вполне тривиальное погружение перцептивного центра из «лунки» вглубь энергетического тела (ЭТ) практически по той же траектории, что свойственна толтекскому сновидению. Точка сборки не покидает даже экранирующих слоев, пересекая лишь два из них: 1) где энергия движется снизу-вверх и снова вниз (начиная с фронтальной пластины и заканчивая задней), и 2) где энергия оберегает целостность конфигурации «тональ-нагуаль», перемещаясь вокруг кокона слева направо, чтобы не нарушалось естественное распределение полевых структур. При достижении «места без жалости» точка сборки словно бы «тонет» под этими двумя потоками и фиксируется там, где плотность экрана заметно ниже, а флуктуации внутренних полей заметней и ярче. Легкое смещение точки сборки влево от центра «человеческой полосы» приходится как раз на ту область, что естественным образом удалена от «генератора чувства жалости к себе», направляющего свои полевые потоки на правые (по отношению к точке сборки) сегменты кокона. Как и предыдущая позиция, эта отличается неустойчивостью. Есть известный риск попасть в энергоинформационную зону, наполненную агрессивными конструктами БСЗ человека и уводящую точку сборки по правому краю «человеческой полосы». В таких неудачных (хотя и редких) случаях маг становится все более жестоким, а его личное намерение теперь может работать только во вред обычным людям. 10. «Поворот сталкера». Эта трансформация энергетического тела ведет к результатам неожиданным, драматическим, порой — непости-

жимым. Во-первых, сама работа сталкера вынуждает его все в большей и большей мере изучать стереотипы обычной сильно рационализированной психики. В каждом новом коммуникативном акте сталкер должен быть оптимален. В результате его точка сборки шаг за шагом начинает фиксироваться на правом полушарии ЭТ, но не погружаясь при этом вглубь кокона. Принцип «следов», который мы уже обсуждали, не дает точке сборки оторваться от изначальной «лунки» — «след» удлиняется, а точка сборки совершает медленный оборот по поверхности ЭТ, пока не окажется на фронтальной пластине. На передней части кокона точка сборки, как правило, стремится найти самую стабильную точку — позицию, диаметрально противоположную прежней. При этом точка сборки собирает прежний, «тональный» мир, вполне пригодный для проведения традиционного сталкинга с внешним окружением, несмотря на то, что перцептивные механизмы вынуждены работать во многих отношениях прямо противоположным образом. В процессе «сборки» внутренние эманации принимают необычное участие; и напротив, внешние эманации слабеют, сохраняя, правда, свою стабильность. В определенном смысле это идеальное положение для вступления в «сновидение-наяву». Его общение с недоступными восприятию сущностями и энергиями происходит с естественной регулярностью. Сталкер посещает миры сновидения, труднодостижимые для сновидящих; ему легче дается телепортация. Видоизменяется пространственно-временной континуум: пространство воспринимается зеркальным образом, а время течет в обратную сторону. Иногда те, кто пережил «поворот сталкера», находят мир сновидений, который привлекает их, находят гуахо, ведущих туда, а затем с их помощью совершают одинокую и бесповоротную телепортацию. Сталкер, переживший «поворот», редко находит что-то общее с толтеками-сновидящими, движущимися с другой стороны. Чаще всего, их удел — одиночество и странствия по мирам, большинству из магов недоступных. Таких мало. Достаточно указать, что «поворот сталкера» (собственными силами) обычно требует не менее 20—25 лет целенаправленной, ежедневной практики. Их всегда считали «сверхсильными магами». Любимые трюки: исчезновение, телепортация, вызов «союзника», ма-

нипуляция с дублем, темпоральные и пространственные деформации. Когда Кастанеда утверждает, что сталкеры повернуты к наступающему времени, в отличие от обычных людей, созерцающих время прошедшее, он имеет в виду, что основной источник энергообмена подобных сталкеров находится в мирах накатывающего времени; это их преимущество и одновременно причина их одиночества. Практически все их попутчики — неорганические существа, да и сами сталкеры, пережившие «поворот», с годами все больше уподобляются им. Этот путь впечатляет, но предназначен исключительным воинам. 11. Сдвиги по поверхности. Различают три сдвига точки сборки по поверхности ЭТ: в сторону, вверх и вниз. Все такие перемещения перцептивного центра имеют незначительный трансформативный эффект, зато производят исключительное впечатление на неискушенного наблюдателя. Преимущественное следствие таких сдвигов — нарушение стабильности перцепции для внешнего воспринимателя. Например, сдвиг в сторону ведет к изменению восприятия таким образом, что маг «превращается» в светящуюся сущность; черты его непредсказуемо и непрерывно изменяются, лицо и все части тела становятся как бы «текучими», неопределенными, весь он становится источником дискретного и перемещающегося свечения. Сдвиг точки сборки вверх по меридиану вызывает общую прерывистость его восприятия со стороны; он может вызывать иллюзии, связанные с изменением внешности (вспомните знаменитую сцену «переодевания» дона Хуана у костра перед группой учеников), иллюзии левитации (когда дон Хуан «летал, подобно воздушному змею»), а также магический галлюциноз (когда Карлос безуспешно искал «пропавший» автомобиль). Психоэнергетически это связано с чрезмерной активизацией верхних полевых сегментов ЭТ, т. е. тех структур, где формируются мыслеформы, воздействующие на перцепцию неофита. Наконец, сдвиг точки сборки вниз по поверхности кокона вызывает устрашающие и наиболее впечатляющие видения у ученика. Чаще всего он «видит», как маг «превращается» в странную черную массу неясной природы либо в уродливое, звероподобное существо, а порой демонстрирует совсем уж невероятные вещи: вроде «превращения» обычной корзины в агрессивное создание, напоминающее лицо мага, чем часто доводит ученика до истерики (случай с Паблито — см.).

Повторяю, все эти «превращения» — только иллюзии, вызванные несоответствием положений точки сборки у мага и его ученика. Эти несоответствия используют для обучения безупречности, иногда — для розыгрышей (которые в конечном счете также служат развитию и укреплению безупречного реагирования). Практика, вызывающая подобные сдвиги, очень тонка и специфична, хотя и не требует значительных затрат энергии. Некоторые приемы из этого праксиса мы рассмотрим ниже, в надлежащем месте. 12. «Сдвиг к корню». Слияние с Землей. Можно утверждать, что это — одна из древнейших техник толтекской магии. Многие ее аспекты уже утеряны. Сегодня известны только два приема: «использование толчка Земли» и «захоронение с целью накопления Силы». Это, конечно, не значит, что данную технику невозможно восстановить. Несгибаемое намерение, направленное на единение с силами Земли, возродит у практикующего безмолвное знание, касающееся основных приемов этого своеобразного праксиса. Например, мне известно, что одним из фрагментов подобной техники у толтеков было длительное сидение в полной неподвижности на какой-нибудь естественной возвышенности с вечера до восхода Солнца. Известно также, что при этом маги концентрировали все внимание у основания позвоночного столба и «разжигали внутренний огонь», идущий в них из глубин матери-Земли. Любовь к Земле, так ярко продемонстрированная Хенаро в одной из книг Кастанеды, также является отголоском древней практики «сдвига к корню». Поскольку подобное перемещение перцептивного центра не связано с магией в традиционном смысле этого слова, мы не станем на нем останавливаться. Достаточно сказать, что «сдвиг к корню» имеет отношение к трансформации глубинных слоев кокона и существенно расширяет канал энергообмена мага с полем Земли. Таким образом, «сдвиг к корню» — это, в первую очередь, один из самых мощных методов ускорения накопления личной силы и достижения необходимой безупречности. Что касается использования «толчка Земли», то его не рекомендуется использовать без помощи опытного наставника. По крайней мере моя собственная попытка привела к плачевным результатам: два дня полуобморочного состояния, почти полная потеря чувствительности тела, звон в ушах и носовое кровотечение.

Со столь мощными энергиями требуется соблюдать особую осторожность. 13. «К неорганическим существам». Миры, наполненные союзниками, становятся полностью доступны восприятию мага, когда его точка сборки находится в срединном сечении ЭТ, т. е. в плоскости, проходящей через солнечное сплетение (или чуть ниже) и область поясницы на задней пластине кокона. В том случае, когда точка сборки скользит по поверхности (см. п. 11) и фиксируется в районе поясницы, сам маг внешне воспринимается как подобие неорганического существа. При этом в область его осознания попадают союзники, находящиеся поблизости, так что он может почувствовать себя весьма неуютно в подобной компании. Тем не менее полноценный энергообмен с гуахо в этой позиции невозможен; все ограничивается «видениями», иногда доступными не только магу, но и достаточно чувствительным к сдвигам его точки сборки ученикам. Непосредственное же проникновение в мир неорганических существ возможно, когда точка сборки толтека довольно глубоко уходит внутрь кокона и фиксируется в том же «срединном сечении». Здесь энергообмен с союзниками настолько же плотный, насколько он возможен с объектом в мире первого внимания. Внешне такое посещение неорганических существ может ничем не отличаться от обычного толтекского сновидения, но последствия его куда серьезней. С одной стороны, некоторая часть человеческой энергии (особенно мужской) тяготеет к областям, населенным союзниками. Пребывание в мире неорганических существ затягивает, как трясина: вы рискуете зафиксировать свое осознание там навсегда. С другой стороны, гуахо испытывают особое пристрастие к человеческой энергетике и умело «питаются» ею все то время, что вы находитесь в их среде. Наиболее верный (и в то же время наиболее опасный) способ сдвига точки сборки в миры союзников — «сновидение-наяву» (см. п. 5). Нестабильность этой позиции легко может привести к «соскальзыванию» точки сборки в фиксированное положение контакта с мирами неорганических существ. По-прежнему единственный способ удержаться «между мирами» — высокий уровень безупречности либо непосредственная помощь со стороны более опытного мага. Союзники помогают магам лишь в том случае, если у последних хватает энергии сопротивляться их затягивающей силе.

14. «Стена тумана». Специфический перцептивный эффект, возникающий в том случае, когда точка сборки оказывается глубоко на левой периферии «человеческой полосы эманаций». Это своеобразная попытка интеграции одновременной сборки мира первого внимания и эманаций, не подлежащих сборке вообще. Вихреобразные структуры левой стороны кокона тянут точку сборки вглубь, к «стержню"; одновременно фиксация на «человеческой полосе эманаций» удерживает перцептивный центр от дальнейшего движения. Как правило, эффект «стены тумана» вызывается только мощным энергетическим толчком извне (удар Нагваля). Трансформативной ценности сам по себе этот прием не имеет. Используется лишь для наглядной демонстрации того, что перцептивные шаблоны первого внимания могут быть окончательно разрушены исключительно при помощи намерения самого ученика. 15. Трэмпинг. (Термин введен мною — А.К.) Состояние свободного странствия точки сборки по всей «полосе человеческих эманаций» с возможностью произвольной фиксации ее в любой избранной позиции. В целом характеризует готовность толтека к «окончательному полету» — вхождению в третье внимание. Заключительный этап практики. 16. Энтазм. (Термин введен мною — А.К.) Состояние неопределенной перцепции. Отключение всех механизмов идентификации тоналя, сопровождаемое ощущением непередаваемого блаженства, эйфории, связанное с прекращением работы всех стереотипов социализированного эго. «Слияние с Бытием (Божеством, Ничто)», которое считается во многих мистических школах высшим и окончательным достижением. Вызывается фиксацией точки сборки в области «стержня» ЭТ. Чрезмерное количество энергии и информации, проходящее через этот канал и связывающее человека со всей массой внешнего поля, превышает возможности тоналя и не дает перцептивному центру «собрать» картину мира. Отсюда — немотивированное блаженство (отказ от эго), чувство слияния (unio mystica) и видение бездонного океана света различных оттенков. Трансформативной ценности эта позиция точки сборки не имеет. Культивация подобного состояния ведет к остановке в дальнейшем продвижении точки сборки и, соответственно, к прекращению всякого духовного развития индивида. Я неоднократно переживал энтазм и всякий раз испытывал искушение вновь оказаться в этой позиции. Однако процессы трансформации

ЭТ после таких переживании ощутимо замедлялись на существенный период времени. Ясно, что энтазм вызывает иллюзорное чувство пребывания сознания в мире без времени и пространства, в мире бесконечного света, свободы и блаженства — именно того мира, к которому так стремятся адепты практически всех мировых религий. Они полагают, что здесь, в области неопределенного сенсориума, пребывает божественная вечность и бесконечность, а стало быть, именно здесь находятся врата в Трансцендентность или Абсолют. Коварная эйфория сияющей пустоты внушает мысль о некоем «рае», где царит вечная гармония, а универсум неизменен, то есть подлинно «реален» (как для Аквината, так и для Будды) — все же остальное неподлинные видения, отголоски суетливого и погрязшего в скверне бездуховного мира. Почти все мистики экстатического толка находят в энтазме заключительную цель своего духовного праксиса, стремятся только сюда, игнорируя сенсорное богатство бесконечного мироздания, в результате чего их личность постепенно деградирует, мышление лишается гибкости, становится догматическим и ригидным. Это путь мистических христиан, каббалистов, мусульман (суфиев), бхактов, кришнаитов, ортодоксальных шиваитов и ортодоксальных йогов, ряда школ буддизма, последователей дзэн, усматривающих в данной позиции восприятия сатори, а также ряда других религииозных направлений, опирающихся на жесткие метафизические схемы. На самом же деле длительное пребывание в энтазме приводит к оскудению личности, к стагнации его исследовательских тенденций и неумолимой регрессии тех сфер психики, которые понуждают личность бесконечно познавать недоступные сферы опыта. К сожалению, именно такое отношение к измененным модусам восприятия, достигаемым в процессе религиозно-духовной практики, доминирует в нашей современной цивилизации. Нагуализм толтеков, книги Кастанеды и его последователей направлены на то, чтобы сломать привычный стереотип и вернуть духовным искателям экзистенциальную свободу, к которой они бессознательно стремились во всех культурах и во все времена. Надеемся, что толтекская «лазейка» в новый цикл личностного развития, в новый зон духовной вселенной исполнит свое предназначение, разрушит религиозно-мистические предрассудки, свойственные нашему типу цивилизации, и мы все же поймем на собственном опыте, что же такое истинная свобода бесконечно развивающегося духовного существа.

ГЛАВА 5. СПОСОБЫ СДВИГА ТОЧКИ СБОРКИ. «РАСТЕНИЯ СИЛЫ» Чтобы осуществить сдвиг точки сборки, необходимо добиться сочетания двух условий: 1) целенаправленной дезавтоматизации перцептивных стереотипов, свойственных первому вниманию и 2) энергетического толчка, который обеспечивается избытком психической энергии (ее природу еще необходимо установить). Из опыта шаманов известно, что земная флора включает в себя несколько групп растений, способных вызывать сдвиг точки сборки. Сразу скажу, что эти растения являют собой не малое искушение и вред для любого, кто желает встать на путь воина. Искушение в том, что они создают иллюзию (sic!), будто можно обойтись без дисциплины, без утомительной, однообразной и многолетней борьбы обрести способность менять режим восприятия по своему усмотрению. Во-первых, это не соответствует действительности, в чем легко убедиться. Во-вторых, алкалоиды, провоцирующие энергетический всплеск и в результате сдвиг точки сборки, одновременно разрушают организм — хотя бы потому, что извлекают энергию из неприкосновенных запасов, тщательно сохраняемых в энергетическом теле человека на случай серьезной угрозы для самой жизни. Алкалоиды нарушают естественный энергометаболизм и позволяют человеку использовать эту драгоценную энергию безо всяких ограничений. Любой, кто регулярно использует «растения силы», через некоторое время обнаружит: а) зависимость от используемых алкалоидов; б) естественное уменьшение эффективности алкалоида (поскольку запас энергии, вовлекаемой в искусственно провоцируемые всплески, не бесконечен); в) ухудшение физического состояния, вызываемое ненормальной утечкой энергии из «кокона», который так и не успел претерпеть необходимую трансформацию.

Кроме того, каждый алкалоид посредством сложного биохимического и энергетического процесса стремится «толкнуть» точку сборки во вполне определенном направлении. Я не стану в деталях описывать, почему, например, продукты каннабиса (алкалоиды конопли) заставляют точку сборки скользить по поверхности «кокона», а иногда выталкивают ее вдоль ближайшей «линии мира» наружу; или по какой причине алкалоиды тропанового ряда (атропин и др.) провоцируют точку сборки на сдвиг внутрь. Эти детали ждут своего исследователя — совсем необязательно «видящего» мага-толтека, а просто разумного психофармаколога, принявшего за рабочую гипотезу данную парадигму. Я предлагаю вам краткий обзор некоторых классов веществ, каждое из которых использовалось шаманами, искавшими путь в «потусторонние миры» своих мифов: (1) Основной алкалоид конопли (дельта-9-тетрагидроканнабиол) — изменяет структуру и интенсивность информационного метаболизма, при этом сравнительно мало влияет на само качество внимания и его управляемость. Проприоцептивные ощущения, формирующие «схему тела», теряют свою отчетливость и однозначность. Обостряется интуитивная фиксация внимания на тех деталях мира, что в обычном режиме восприятия никогда не оказываются в центре внимания и осознания при восприятии. Исследователи-наркологи отмечают, что мышление в целом становится аффективным, образным и, одновременно, недостаточно последовательным. Кроме того, происходит актуализация «латентных признаков понятий и образов». Иными словами, изменение режима перцепции и здесь неразрывно связано с языком — «описание мира» теряет определенность, паттерны внимания, доминирующие в нормальном состоянии сознания, часто отходят на второй план или становятся всего лишь одним из нескольких равнозначных для субъекта способов восприятия, реагирования и поведения. Особо следует обратить внимание на актуализацию латентных признаков понятий и образов — субъект в данном состоянии восприятия способен одновременно уловить смысловые поля используемых им (крайне суженных в привычном режиме перцепции) понятий, символов, образов, ситуаций как элементов «описания мира» во всей их неоднозначности, противоречивости и несовершенстве. Возможно, явившеееся ему поле смысловых, ценностных и ситуативных противоречий на фоне расслабления аффективных механизмов и есть одна из причин нередко встречающейся и вроде бы немотивированной смешливости, ко-

торую регулярно наблюдают у пациентов во время каннабиоловой интоксикации. Общая установка на внешнее восприятие, увлеченность перцептивными и смысловыми играми во внешней среде ведет к тому, что точка сборки при крайне незначительном углублении в поверхностные слои «кокона», в основном, скользит по поверхности энергетического тела. Полученный химическим агентом энергетический толчок останавливает перцептивный центр на грани сборки эманаций повседневной реальности и тех энергополей, что прежде не входили в резонанс с жестко зафиксированным аппаратом восприятия обычного человека. Здесь возможны любопытные перцептивные феномены — видение «ауры», всплески телепатической коммуникации, спонтанные выходы центра восприятия за пределы физического (тонального) тела. В целом, трансформативная ценность каннабиола невелика. С его помощью точка сборки получает весьма ограниченную свободу движения по поверхности «кокона» недалеко от «лунки» и вдоль «линий мира» поблизости от энергетического тела. Конечно, высокие дозы каннабиола могут вызвать более мощные сдвиги точки сборки, но в этом случае их трансформационное значение снижается практически до нуля. Перцепция становится хаотической, иллюзии и галлюцинации эндогенного происхождения перекрывают внешние сенсорные сигналы, контроль за вниманием резко снижается, а чрезмерная активизация бессознательного материала вполне может вызвать тривиальный интоксикационный психоз. Неопытных и легкомысленных адептов обычно привлекает невысокая токсичность продуктов конопли, что приводит к ложному представлению, будто их можно использовать в качестве «безопасного» катализатора. (2) Алкалоиды дурмана. Скополамин, гиосциамин. Их способность сдвигать точку сборки плохо изучена, зато хорошо известна их высокая токсичность. Они сдвигают точку сборки внутрь и вниз. Их энергетическая атака всегда стремится охватить все ваше поле. Активизация центральных районов «кокона» — эволюционно самых древних — часто приводит к сексуальному возбуждению. В этом районе плотность энергетических потоков крайне высока, а механизмы контроля практически отсутствуют. В результате ваше восприятие оказывается в ситуации, где мощные эмоционально-чувственные импульсы будут беспорядочно перемещать перцептивный центр, не демонстрируя ничего,

кроме своей мощи. Значительная потеря энергии при этом неизбежна, как и неизбежно ужасное самочувствие по окончании действия алкалоидов. Алкалоиды этой группы могут внушить экспериментатору неверную мысль, будто всякий измененный режим восприятия (ИРВ) обязательно сопровождается дурнотой, головной болью, спазмами и т. п. (3) Красный мухомор. Микоатропин, мускарин и буфотенин (основные психотропные алкалоиды). Этот гриб, уже несколько тысячелетий используемый шаманами для магических опытов, может оказывать на экспериментатора непредсказуемое действие, поскольку имеет в своем составе три активных алкалоида с различными механизмами действия. Наибольшую проблему в применении мухомора представляет наличие в нем значительного количества мускарина — токсического вещества, вызывающего иногда серьезные отравления (благодаря мускарину мухомор и считается ядовитым грибом). Однако в составе мухомора присутствует также микоатропин — алкалоид из той же группы, что и все тропановые производные. Это холинолитик, способный вызывать галлюцинации, как и алкалоиды дурмана. И наконец, мухомор содержит буфотенин — подлинный триптаминовый галлюциноген, химически подобный по своей структуре, например, псилоцибину. Буфотенин малотоксичен, вызывает значительные изменения в режиме перцепции, активизирует содержание бессознательного и вполне может служить для экспериментального исследования сдвига точки сборки. Однако его связанность с названными, более токсичными веществами сильно искажает собственно психоделический эффект. Мускарин отвлекает работу внимания, вызывая интоксикационные явления. Если содержание мускарина в грибе слишком велико, то вызываемая им дисфория и вегетативные нарушения могут полностью замаскировать психотропное действие остальных алкалоидов. Что же касается микоатропина, то он обычно направляет точку сборки к центру или даже к верхней части «кокона» — здесь ниже плотность энергопотоков, легче управлять восприятием, но самовосприятие, как и в случае с дурманом, сосредоточено на внутренних сенсорных сигналах и высвобождаемом материале бессознательного. Возможно, это связано с активизацией тактильного канала — известно, что отравление атропином часто сопровождается тактильными галлюцинациями, от самых простых до объемных проприоцептивных конструкций.

Сосредоточение на внутренних сигналах не позволяет собрать внешнее восприятие, зато создает благоприятные предпосылки для углубленного перепросмотра бессознательного материала, который всегда изобилует конфликтами, незавершенными гештальтами и т. п. Однако шаманы нередко успешно использовали красные мухоморы для получения сверхчувственной информации, очевидно, отбирая те разновидности грибов, где содержание буфотенина было достаточно значительным для их целей. Им приходилось имитировать некое «путешествие» по стране духов, которое, по сути, отражало довольно сложный процесс перестройки внимания на внешние сенсорные сигналы. Умелое управление ассоциативным рядом высвобождало восприятие шамана из бесконечной трясины внутренних галлюцинаций. Неофит, не знающий множества своеобразных зацепок, будет все время переживать собственные проблемы, переработанные галлюцинирующим аппаратом в мир ярких и необычных образов. Кроме того, неприятная особенность сочетания вышеназванных алкалоидов заключается в том, что при совместной психофизической атаке на организм экспериментатора они могут вызывать болезненные спазмы и судороги, тем самым провоцируя устрашающие и мрачные видения. (4) Опиаты и опиоиды. Эта группа алкалоидов (за исключением папаверина) вызывает довольно быстрое привыкание и стремительно возрастающую толерантность к ним. Совершенно ясно, что, хотя опиум и является одним из самых сильных наркотиков, его однократное употребление не вызывает у человека болезненного пристрастия и зависимости. При регулярном употреблении этих алкалоидов наркотическая зависимость возникает приблизительно через 2—4 недели, иногда — через 2 или 3 месяца (многое зависит от индивидуальной чувствительности субъекта к опию и его производным). Наркотические свойства опиатов не позволяют работать с ними регулярно и на протяжении длительного времени. К тому же возникновение толерантности довольно быстро «гасит» интересующие нас эффекты. Поэтому можно лишь указать, что осторожное и непродолжительное применение опия и опиатов (эта практика была тщательно разработана шаманами в разных культурах и цивилизациях) вызывает ощутимое ослабление внутренних сенсорных сигналов. Релаксация достигается легко, ощущение «схемы тела» исчезает, и точка сборки обретает свободу передвижения за пределами энергетического тела.

Самый обычный феномен при опийной интоксикации — «астральное путешествие». Способность к фокусировке внимания практически не страдает, заметно возрастает способность к «неделанию» (т. е. фокусировке внимания на точках и структурах, не входящих в описание мира или пребывающих на его периферии). При отсутствии нарастающей толерантности и наркогенного потенциала опиаты могли бы всякому исследователю проложить тропинку в область сновидения, развить способность точки сборки двигаться по «линиям мира» вне «кокона», закреплять там свое присутствие, строить «тело сновидения» и т. п. К сожалению, энергия, требуемая для подобных метаморфоз, накрепко связана с биохимическими циклами, обеспечивающими оргиастические переживания, и, возможно, является сексуальной по своей природе. Общеизвестно, что опий и опиаты отнимают радость сексуального общения и дают взамен растянутую во времени эйфорию трудноописуемого характера. Высвобождение сексуальной энергии на первых порах дает шанс отключить внимание от схемы физического тела и остановить внутренний диалог. Успешное проникновение в сновидение кратковременно и исчезает по мере возрастания толерантности организма. В целом, следует отметить, что определенным психотрансформационным эффектом обладают многие стимуляторы ЦНС — такие, как кокаиновые производные или амфетамины, но все же основное их действие направлено на растормаживание тех энергетических структур, которые не оказывают значительного влияния на смещение точки сборки. Эйфорические переживания, ими вызываемые, всего лишь иллюстрируют тот общеизвестный факт, что перцептивный центр склонен «отбирать» наиболее возбужденные в энергетическом отношении эманации. Слои «кокона», получившие, благодаря химическому агенту, высокую активность, автоматически принимаются в качестве центральных, тем самым отодвигая на второй план остальную область перцептивного спектра. Таким образом, для трансформации энергетического тела наркотизм бесплоден, так как ограничивает восприятие и делает его однообразным. На таком скудном фоне легко развиваются психотические эпизоды и общее психосоматическое истощение. Иным образом на перцептивный аппарат действуют большие психоделики. Если мы обратимся к биохимии как выражению энергопотенциала живых существ в области восприятия, то обнаружим, что соединения, именуемые «большими психоделиками», скорее всего, отно-

сятся к тем формам, что наиболее основательно удерживают человека в привычном для него режиме восприятия. Они непосредственно «блокируют» любые модификации перцептивного аппарата, обеспечивая гомеостатический обмен веществ в организме (коконе). Ничтожное количество триптаминовых соединений и сродственных им агентов постоянно вырабатывается человеком именно для того, чтобы поддерживать присущий именно ему тип восприятия. Однако стоит концентрации этих веществ увеличиться в несколько сотен или тысяч раз — наше энергетическое тело понимает это как приказ изменить режим перцепции и взяться за поиск нового гармоничного восприятия. Именно так, на наш взгляд, следует понимать механизм действия больших психоделиков. Ведь даже с биохимической точки зрения миллиграммы этих практически нетоксичных веществ не должны вызывать столь радикальных последствий для работы сознания. Мы намерены вкратце рассмотреть феноменологию сеансов ЛСД — не потому, что этот психоделик максимально отражает возможности измененных режимов восприятия (его действие, напротив, страдает схематичностью и в известном смысле ограниченным однообразием). Просто ЛСД-25 — наиболее исследованный психоделик, и здесь мы можем опираться на наблюдения опытных ученых, а также на значительную статистику (в первую очередь, на работы С.Грофа). Под влиянием психоделиков точка сборки стремится уйти внутрь энергетического тела. Разумеется, ее траектория далеко не так последовательна и однозначна, как это бывает у тренированных маговтолтеков; она то и дело подвергается флуктуациям, порожденным как внешними обстоятельствами, так и играми собственного неусмиренного разума. В том и другом случае посторонние галлюцинации и ассоциативные видения — скорее любопытный материал для психоаналитиков, но мы все же попробуем вычленить главные динамические паттерны погружения перцептивного центра. Сразу возникает естественный вопрос: почему точка сборки под действием больших галлюциногенов движется внутрь «кокона», а не колеблется вокруг его поверхности, как это обычно бывает в результате интоксикаций любыми препаратами, воздействующими на сознание? Мы уже, конечно, привыкли рассматривать картину мира как структуру энергопотоков — ту, что открывается магу в режиме видения. Однако не следует забывать, что большинство энергетических процессов, влияяющих на нашу жизнь в сфере первого внимания, естественным образом

манифестируют себя как физические или химические явления, существенной своей стороной доступные традиционному научному исследованию. В частности, психоактивные триптамины (ДМТ, ДПТ, буфотенин, псилоцибин, псилоцин) как нельзя лучше подходят на роль биохимических манифестаций вышеуказанных энергетических сдвигов. Такие препараты, как гармин, гармалин, ибогаин, скорее всего, вступают в сложные соединения с естественными трансмиттерами триптаминового происхождения и потому выполняют роль мощных и своеобразных катализаторов тех же энергопроцессов. Что касается амфетаминов и их производных, то их роль, очевидно, сводится к разблокированию энергетических депо, где находятся запасы накопленной за долгие годы силы, цель которой — сдвигать точку сборки по естественной трансформационной траектории. Конечно, ЛСД в этом ряду стоит несколько особняком. Будучи полусинтетиком, он не должен принимать участие в подобных процессах — на это, в частности, указывает чрезвычайная эффективность ничтожных доз этого препарата. И все же это — производная лизергиновой кислоты, от века существующей в природном мире. Ее психоактивные продукты обнаружены в семенах латиноамериканского вьюнка, применявшегося для лекарственных и шаманических целей еще древними индейскими колдунами. Современная химия в лице Альберта Хофмана просто открыла наиболее мощный катализатор из этого ряда — диэтиламид лизергиновой кислоты. Именно он, как самый мощный и одновременно наименее токсичный, стал за последние десятилетия объектом самого пристального внимания со стороны экспериментаторов. Памятуя о некоторой односторонности и однозначности его эффектов, мы все же рассмотрим основную динамику переживаний сознания под действием ЛСД. Как правило, первая (собственно психоделическая) фаза действия ЛСД носит так называемый «биографический характер» — чаще всего это воспоминания самых ярких событий жизни, сцены из раннего детства и даже переживание собственного биологического рождения. С.Гроф связывает эти феномены с прохождением так называемых «базовых перинатальньгх матриц», ибо находит в дальнейших видениях испытуемых символику, как бы связанную с пребыванием в утробе и продвижением через родовой канал. Принять эту концепцию совсем не

трудно, если все остальные переживания — трансперсональные, кармические, религиозные — понимать в духе фрейдовского и неофрейдистского психоанализа. К сожалению, такая методика интерпретаций видений слишком аморфна: при желании любой опыт клиента без особого труда может быть «втиснут» во фрейдовские или юнгианские представления. Правда, серьезные сомнения и даже растерянность вызывают регулярно наблюдающиеся эпизоды ЭСВ (экстрасенсорного восприятия), включая ясновидение, выходы из тела и предвидение будущих событий. Собственно, благодаря опытам с психоделиками впервые удалось «вытащить» парапсихологию из двусмысленного положения «лженауки»: опыты наконец стали регулярно повторяемыми и доступными систематическому изучению. Имеют ли подобные эпизоды отношение к перинатальным переживаниям? Вряд ли — и сам С.Гроф по этому поводу предпочитает хранить молчание. На мой взгляд, биографическая фаза ЛСД — феноменологии отражает первую стадию погружения точки сборки в глубину энергетического тела. «Кокон» растет, и нет ничего удивительного в том, что ближайшие к поверхности энергетические слои хранят в себе аффекты нынешней жизни индивида. Поскольку плотность слоев на каждом этапе погружения возрастает, то и яркость воспоминаний в конце концов становится ошеломляющей. Что же касается стадии биологического рождения, то она, безусловно, в наибольшей степени переполнена всей гаммой эмоций — от самых негативных до экстатических. Достаточно мощная проявленность биографической фазы при воздействии ЛСД, на мой взгляд, лишь указывает на постепенное и «обстоятельное» продвижение точки сборки от поверхности «кокона» к его глубинным зонам. Дальнейшие переживания субъекта Гроф также интерпретирует в рамках своей «перинатальной» теории, хотя здесь ему просто приходится подставлять необыкновенно разнообразные психические явления Под концептуальную схему «повторения биологического опыта рождения». С.Гроф откровенно замечает, что психоделические переживания на самом деле редко воспроизводят последовательную хронологию повторно переживаемых этапов биологического рождения. Он пишет: «В Ходе сеансов психоделической терапии такой порядок не обязательно соблюдается, и индивидуальные матрицы (совокупности переживаний,

повторяющие определенную фазу рождения — А.К.) могут проявляться в виде блоков, чередующихся во многих иных последовательностях» [Grof S., Halifax J. The Human Encounter with Death (1978), p. 62]. Иными словами, только «биографическая» фаза фиксируется вполне определенно, будучи, по сути, фармакологически спровоцированным «перепросмотром». Затем идут такие психические переживания, как «космическое всасывание», «отсутствие выхода», переживание смерти и возрождения. Собственно эти явления Гроф относит к феноменологии «базовых перинатальных матриц», вслед за чем начинается фаза трансперсональных переживаний, о которых мы скажем ниже. Что же касается такого специфического опыта, как «космическое всасывание», «отсутствие выхода» и переживания смерти и возрождения, то мы интерпретируем его несколько иначе, опираясь на кастанедовскую концепцию «точки сборки» и ее перемещений. Приходится читать символический язык сенсорных образов, поступающих в сознание неизвестно откуда. Например, следующую фазу ЛСД-переживаний он назвал «переживанием космического единства». Основными его чертами, пишет он, являются преодоление мира на категории субъект-объект; необычайно мощные позитивные впечатления (мир, покой, безмятежность, блаженство); ощущения святости, преодоления пространства и времени, независимости и богатства постижения своего изначального слияния с космосом. Гроф считает, что эти ощущения относятся к «первичному союзу с матерью, изначальному состоянию внутриутробного существования» (The Human Encounter with Death). Конечно, аналитическая психология, привыкшая видеть во всех снах и визуализациях отражение тех или иных биологических процессов или состояний, с легкостью примет эту точку зрения. И тем не менее такое толкование далеко не всегда верно. Я, например, имел возможность наблюдать состояние энергетического тела во время сеанса голотропного дыхания — именно в тот момент, когда испытуемый наслаждался так называемым «космическим единством». Его точка сборки, которая медленно и неуверенно пробиралась сквозь поверхностные «биографические» слои ЭТ, единым внезапным движением скользнула в область центрального канала, т. е. самой сердцевины «кокона», где два неизменных энергопотока (один — сверху, другой — снизу) удерживают всю энергетическую периферию человеческого существа. Именно здесь сливаются «нити мира», несущие информацию о всеединстве того

океана Бытия, в котором нам суждено существовать. Конечно, интерпретационный механизм тоналя, получив доступ к столь универсальным связям мироздания, мог бы «собрать» только картину космического единства, в котором ни субъект, ни объект уже не имеют никакого значения. Ведь, как сказал бы дон Хуан, «субъект — это наша личная история», а она фиксируется только в поверхностных слоях «человеческого кокона». Дальнейшее движение точки сборки драматично. Поскольку испытуемый не имеет ни малейшего представления о сознательном управлении вниманием, его перцептивный центр становится жертвой нисходящего энергетического потока — его влечет вниз, в области со все более низкой сознательностью, большей плотностью энергетических полей и, соответственно, с явно меньшей степенью свободы. Точке сборки приходится пройти весь путь по центральному каналу до самого «корня» ЭТ, где нет ничего, кроме давления и полной беспомощности перед лицом непрестанно рассеивающейся энергии. Только затем точка сборки может, следуя естественным энергопотокам «кокона», вернуться в прежнюю позицию по заднему меридиану энергетического тела (то есть вдоль спины тела физического). Тот этап переживаний, который Гроф называет «космическим всасыванием» и толкует как нарушение внутриутробного равновесия, очень напоминает процесс прохождения точки сборки через центральный энергоканал сверху вниз. Поскольку качество сборки впечатлений и их истолкования при этом непрерывно ухудшаются, нет ничего удивительного, что у испытуемого возникают мысли о смерти. Переживание космического всасывания, пишет Гроф, обычно начинается со всеобъемлющего чувства нарастающей тревоги и уверенности в существовании непосредственной угрозы жизни. Источник такой приближающейся опасности не может быть ясно идентифицирован, отчего у индивида проявляется тенденция интерпретировать свое непосредственное окружение или весь мир параноидальным образом. Рост тревоги обычно приводит к ощущению неумолимого втягивания индивида со всем его внутренним миром и поглощения гигантским водоворотом. В подобных переживаниях действительно можно усмотреть значительное сходство с процессом умирания: в процессе умирания, когда защитная оболочка энергетического кокона повреждена, точка сборки уже не фиксируется на поверхности ЭТ, а следует в область самых интенсивных энергопотоков, чтобы затем, будучи увлечен-

ной ими, оказаться в более обширном поле Земли, постепенно утрачивая изоморфность своей структуры родительскому «кокону» и вместе с тем теряя свою способность собирать сенсорные импульсы в доступную нашей интерпретации картину. Порой испытуемый перед лицом мнимой или реальной смерти начинает испытывать серьезные опасения рационалистического характера; он призывает на помощь остатки своей разумной воли, пытаясь таким образом оказать всевозможное сопротивление, вернуть свое «обычное сознание» (то есть вернуть точку сборки в ее привычное положение) — и именно здесь начинается подлинный ужас. Сразу следует отметить, что данная фаза переживаний не является обязательной, но все же встречается довольно часто. Кроме того, эти «адские мучения» вовсе не носят характер строго хронологической последовательности — в качестве ужасающих эпизодов различной длительности они могут возникать на разных этапах психоделического погружения, а также могут повторяться неоднократно, перемежаясь периодами «космического единства» или «космического всасывания». Гроф не обращает на это явление специального внимания, поскольку оно плохо укладывается в его психодинамическую концепцию перинатальных матриц. Он соотносит эти переживания с первой стадией родов, когда сокращения матки захватывают плод, следствием чего является его полная зажатость. Эта фаза именуется здесь «отсутствием выхода». Индивид чувствует себя запертым, пишет Гроф, пойманным в замкнутом мире, испытывает невероятные душевные и физические муки. Существование в подобном мире представляется абсолютно бессмысленным, все положительные стороны жизни скрыты. Символика, сопровождающая этот тип, чаще всего выражается в образах ада, взятых из различных культур. Наиболее характерная черта данного переживания — это настойчивое акцентирование роли жертвы и абсолютной неизменности и вечности любой ситуации. Человеку представляется, что нет никакой возможности вырваться ни во времени, ни в пространстве. На наш взгляд, есть несколько весомых соображений, не позволяющих отнести этот психический феномен к разряду переживания «зажатости плода» в первой стадии родового процесса. Во-первых, этот опыт далеко не универсален, как признает и сам Гроф, хотя следовало бы ожидать его непременного присутствия в ЛСД-сеансах — ведь практически каждый человек, рожденный нормально, проходил эту физиоло-

гическую стадию. Тем не менее именно та категория испытуемых, которая в той или иной степени освободилась от естественного сопротивления процессу умирания (смертельно больные, смирившиеся со своей участью, самоубийцы, искренне верующие лица, последователи тех или иных духовных практик), либо просто снизившие силу фиксации своей точки сборки (например, наркоманы или алкоголики) чаще всего не сталкиваются с переживанием «отсутствия выхода». Во-вторых, необходимо подчеркнуть особое значение «моральных» или душевных мучений, которые преследуют здесь человека с неистовой силой. Мучения эти, как правило, связаны с бессмысленностью мира, в который погружен индивид, с его механистичностью и повторяемостью. Нетрудно заметить, что эти характеристики легко приложимы к нашему интеллектуальному аппарату в его чистом, замкнутом на себе виде. Такое переживание вряд ли может происходить от перинатальной памяти личности — хотя бы потому, что однажды она уже благополучно прошла через этот этап и явилась на свет, а стало быть, бессознательное хранит опыт временности или преходящести этого эпизода страданий. И напротив — безостановочная работа нашего интеллекта, его мучительное однообразие, повторяемость и неизбежность конечного разочарования, самым ярким образом иллюстрируют вышеописанные ощущения в фазе «отсутствия выхода». Таким образом, феноменологически этот процесс следует, скорее всего, представлять себе как принудительную задержку движения точки сборки интеллектуально-волевым усилием. Сама природа усилия заставляет точку сборки фиксироваться на правой стороне эманаций «человеческой полосы» (т. е. на стороне разума, описания, тоналя). Сосредоточенные здесь энергетические конфигурации являются продуктами отторжения от единого поля, изолированными друг от друга фрагментами мозаики, которую интеллект собирает воедино, пользуясь созданными им противоестественными связями, истощающими и угнетающими всю систему. Именно поэтому переживания на этой стороне «человеческой полосы» всегда носят негативный и устрашающий характер, одновременно выражая общее чувство вечного, тоскливого одиночества. Каждая попытка неискушенного психонавта задержать точку сборки в процессе ее естественного нисхождения по центральному энергоканалу будет приводить к мучительному эпизоду «психического ада». Более того, чем ниже точка сборки успела сдвинуться, тем тягостнее бу-

дут подобные переживания — ведь плотность энергии возрастает, а вместе с ней интерпретации тоналя приобретают все более устрашающий характер. Дальнейшее продвижение точки сборки вниз приводит ее в те сегменты энергетического тела, которые проецируют себя в мире тонального восприятия как генитально-анальная зона. На этой стадии активизация энергетических слоев может приводить к необычайно высокому сексуальному возбуждению и одновременно к ярким и отвратительным видениям, связанным с экскрементами, отбросами, гниением и т. п. Поскольку роды действительно чаще всего сопровождаются различными выделениями, легко увидеть здесь прямое подтверждение идеи С.Грофа о повторном переживании родового процесса под воздействием ЛСД. Однако и здесь символика видений носит слишком общий характер, а динамика переживаний недостаточно определенна. В немалом числе случаев эта фаза вовсе отсутствует, как в случае с эпизодом «отсутствия выхода». Вряд ли можно со всей серьезностью утверждать, что динамика ЛСД-сеанса действительно отражает последовательное прохождение через различные этапы родового процесса. Кульминационным моментом в серии ЛСД-переживаний является выход точки сборки за пределы защитного экрана энергетического тела личности. При регулярной и последовательной практике рано или поздно это случается со всеми. Выход точки сборки на свободу всегда сопровождается весьма вдохновляющими переживаниями вплоть до экстатических. Однако когда мы применяем метод контролируемого внимания и произвольного расслабления, точка сборки использует тот минимум свободной энергии, которую мы готовы отдать ради поставленной цели, а потому движется по наименее энергоемкой траектории — после незначительного углубления под защитный экран кокона поднимается вверх и оставляет энергетический кокон через канал сообщения с внешним полем, расположенный приблизительно над макушкой головы. Под действием ЛСД картина часто приобретает иной характер. Мы уже видели, что мощный энергетический импульс, полученный точкой сборки от внешнего химического агента, вынуждает ее стремительно двигаться к центру «кокона». Поскольку функция точки сборки — собирать сенсорные импульсы от окружающих ее эманаций, она естественным образом стремится к тем областям, где плотность эманаций выше, а значит, сборка будет осуществляться легче. Итак, точка сборки

начинает стремительно двигаться вниз. Естественным результатом данного процесса будет ее выход за пределы энергетического тела через нижнее отверстие стержневого канала. Этот процесс носит действительно впечатляющий, почти взрывоподобный характер, поскольку перцептивному центру приходится преодолевать мощный поток плотных эманаций, постоянно питающих «корень» ЭТ от внешнего поля Земли. Гроф описывает это событие как переживание «смерти и возрождения». В некотором смысле так оно и есть. Отрыв точки сборки от поля родительского кокона, как правило, случается с людьми только в момент их смерти, а открывающаяся при этом возможность и дальше воспринимать и осознавать неизбежно интерпретируется как возрождение, Воскресение. Вот как описывает этот процесс С.Гроф: «Страдание и мука достигают высшей точки в ощущении полного уничтожения на всех уровнях: физическом, эмоциональном, интеллектуальном, моральном и трансцендентальном. Обычно такое состояние обозначают как «смерть эго». Судя по всему, оно включает в себя мгновенное разрушение всех предшествующих переживанию установок личности. Само переживание полнейшего уничтожения часто сопровождается видениями слепящего белого или золотого света, а также чувством освобождения от гнета и ощущением разлитости. Мир воспринимается как нечто невыразимо прекрасное и сияющее». Как показывают исследования кастанедовских и иных оккультных практик, «смерть эго» далеко не всегда сопровождает выход точки сборки за пределы «кокона». Здесь мы как раз имеем дело со спецификой реагирования неподготовленных испытуемых на действие ЛСД. Насильственный характер выхода перцептивного центра порождает интенсивный эффект «уничтожения эго» — процесса, который при нормальной практике должен в значительной мере завершиться к тому моменту, когда сам «выход из тела» станет возможным. Практика безупречности и перепросмотра собственной жизни приводит к дезавтоматизации многих механизмов эго, являясь одновременно необходимым условием для свободного движения точки сборки. Достаточно вспомнить, с какими трудностями сталкивались ученики-маги, пытаясь пройти сквозь созданную Сильвио Мануэлем «щель между мирами». Невыносимая тяжесть и давление, которые описывает Кастанеда, очень схожи с ощущениями, возникающими при ситуации «выхода» на ЛСД-сеансах.

Следующий важный момент — это видение белого или золотого света. Как показывает опыт многих практикующих, в том числе и мой собственный, эти эпизоды характерны для резкого выхода точки сборки за пределы энергетического тела. Огромное количество неидентифицируемых эманаций обрушивается на обнаженный перцептивный центр, что и порождает видение яркого и всеохватывающего света. Нечто подобное имеет место в первые секунды «видения»: новая интерпретационная схема еще не включена тоналем, а потоки никогда ранее не воспринимавшихся эманаций уже пронизывают ставшую доступной им точку сборки. И в том и в другом случае есть возможность перейти в принципиально новый режим перцепции и стать «видящим». Главное: отступиться от привычных схем восприятия и позволить телу самостоятельно, без участия разума, найти некий порядок в обрушившейся путанице световых волокон. Как правило, это удается в результате упорной и многолетней практики. Перед тем, как обратиться к рассмотрению трансперсональных психоделических переживаний, хочу еще раз напомнить: значительная часть эпизодов в ЛСД-сеансах действительно подталкивает к мысли, будто все сводится к повторному перепроживанию различных стадий родового процесса. Многие испытуемые имели видения раннего детства, затем — периода младенчества и, наконец, регрессировали до внутриутробного состояния, чтобы вновь родиться, и переживали эти картины настолько отчетливо, что трудно усомниться в их подлинном значении. В таких случаях, видимо, следует говорить о последовательном возвращении точки сборки к исходному пункту своего формирования, а данный процесс — именовать психоделической имитацией техники перепросмотра, что, разумеется, не умаляет ее психотерапевтической ценности. Общей чертой своеобразной группы переживаний, которые Гроф называет трансперсональными, является ощущение индивида, что его сознание расширилось за пределы обычных рамок это и превзошло ограничения, налагаемые временем и пространством. В обычном состоянии сознания люди видят себя существующими в пределах физического тела (образ тела), и принятие ими окружающего мира ограничено физически зафиксированным диапазоном органов восприятия. Внутреннее восприятие (интероцепция) и восприятие внешнего (экстероцепция) заключены в обычные пространственно-временные рамки. То же касается и восприятия времени: при нормальных обстоятельствах

люди четко осознают ситуацию настоящего момента именно как настоящее и способны вспоминать прошлое, а также воображать будущее, ясно различая временные модусы в своем сознании. При трансперсональных переживаниях все ограничения пространственно-временного характера становятся довольно зыбкими. Нередко размываются и те границы, которые накладывает сознание на самое себя, — в таких случаях самоощущение может распространяться на других людей, на различные живые существа и их совокупности, на определенные области внешнего мира. Иногда люди переживают полную потерю своей личности и испытывают глубинную идентификацию с сознанием другого лица, животного или даже неодушевленного предмета. В свете рассмотрения кастанедовской парадигмы очень важно следующее замечание С.Грофа: «В сравнительно многочисленной группе трансперсональных переживаний сознание, видимо, способно затрагивать элементы, полностью чуждые привычной личности, которые не могут рассматриваться просто как производные от переживаний в трехмерном мире». Речь идет о действительно странном опыте — его невозможно воспроизвести, невозможно описать, но всякий, кто по-настоящему испытал на себе действие больших психоделиков, согласится, что такие переживания невозможно сложить (пусть даже самым причудливым образом) из элементов привычного восприятия. Перцептивный центр, получивший значительный энергетический импульс от химического агента, не только сдвигается из привычной позиции, но и получает возможность фиксироваться в самых необычных местах, собирая, таким образом, пучки внешних эманаций, ни в каких других состояниях недоступные. Почему это становится возможным именно под влиянием больших психоделиков? Следует вспомнить, что фиксация точки сборки в измененных позициях возможна лишь с помощью сосредоточенного внимания и хорошо функционирующих механизмов памяти. Внимание находит элемент восприятия, который можно включить в идентификационную схему тоналя, а память постоянно возвращает внимание к активизированным областям опыта, через которые производится узнавание воспринимаемого и ориентация в новом сенсорном поле. Обычные алкалоиды, как правило, сдвигают точку сборки, но при этом серьезно нарушают работу внимания и памяти. Именно поэтому движение точки сборки в результате интоксикации делается практичес-

ки безостановочным, пока она не выйдет за пределы «человеческой полосы», где упорядоченное восприятие просто невозможно. В ряде случаев, когда внимание и память повреждены не слишком серьезно, точка сборки все же способна фиксироваться на самых ярких и устойчивых сенсорных сигналах, поступающих в измененной позиции. Тогда мы имеем дело с любопытными эпизодами ярких видений, «выходов из тела», астральных странствий и т. п. Однако большинство необычных сочетаний внешних эманаций дают сенсорное поле, столь чуждое по своим характеристикам имеющемуся у нас опыту, что внимание, нетренированное и к тому же ослабленное под действием алкалоида, не в состоянии ухватить ничто из его содержания. В результате точка сборки беспрепятственно скользит по «кокону», ничего не собирая, а значит, и не трансформируя. Конечно, большие галлюциногены также вредят работе внимания и памяти, хотя и в несравненно меньших масштабах, чем иные алкалоиды. Принимая псилоцибин, мескалин или ЛСД, вы не станете магом — для осуществления магических воздействий и включения реальных трансформационных процессов вам понадобится вся сила вашего внимания, предельная концентрация сознания и памяти, а это исключает какое-либо химическое воздействие. Однако эти вещества дают возможность просто познакомиться с иными режимами восприятия, причем многие из этих режимов относятся к наиболее труднодоступным в процессе практики. Шаманы, использующие в своей магии «растения силы», сдвигают с их помощью свою точку сборки в некое экзотическое положение и закрепляют там свое восприятие до тех пор, пока не смогут попадать в него без растений. Надо отметить, что далеко немногим поклонникам «растений силы» это удается. Чаще всего шаман обречен всю жизнь пользоваться тем или иным алкалоидом и зависеть от него. Психоактивные триптамины и ряд близких им по действию веществ открывают бесконечные просторы для удовлетворения естественного человеческого любопытства. Избыток энергии и довольно сносная работа внимания позволяют фиксировать точку сборки практически где угодно на ее траектории. Необычный опыт, получаемый таким путем, часто заставляет пересмотреть наше отношение к феномену сознания вообще. Так, некоторые позиции точки сборки, очевидно, соответствуют особенностям энергоструктуры клетки или эмбриона. Так, многие испытуемые под действием ЛСД описывали яркие эпизоды, воспринятые на клеточном уровне сознания, видимо, отражавшие их

существование в форме спермы и яйцеклетки в момент зачатия. Когда подобная регрессия уходила еще дальше, индивид испытывал уверенность, что переживает воспоминания собственных предков или даже опускается до уровня расового бессознательного. Иногда испытуемые описывали переживания, в ходе которых они идентифицировали себя с различными животными в эволюционной родословной либо четко ощущали, что переживают воспоминания о существовании в предыдущем воплощении. Таким образом, бесконечное многообразие энергетических нитей, сплетающихся в клубок внутри нас и несущих информацию о вселенной, способно давать сочетания, где фигурирует опыт другого осознания — неважно, сознания клетки или другого живого существа. В любом случае это наводит на мысль, что сознание — феномен, присущий отнюдь не только человеку, и даже не только живой материи. Известно, что под действием больших психоделиков испытуемые порой отождествляют себя с неорганическими структурами — кристаллами, минералами, различными соединениями даже на молекулярном уровне. Очень важно отметить, что перцептивный аппарат человека способен проявлять подобную гибкость и адаптировать принципиально чуждые сенсорные поля. Мы полагаем, что этот факт служит косвенным доказательством неограниченных возможностей человеческого восприятия — все, относящееся к миру тоналя, может быть воспринято и узнано, даже если объект находится за пределами досягаемости для известных органов чувств. Наиболее ярким и впечатляющим свидетельством возможности восприятия при фиксации точки сборки вне энергетического тела являются трансперсональные переживания, включающие в себя преодоление времени и пространства: феномены сверхчувственного восприятия, выход из тела, телепатия, ясновидение и яснослышание, а также путешествия в пространстве и во времени. Это, пожалуй, единственный тип переживаний, который, в случае успешной верификации, предоставляет обычному сознанию доказательства реальности перемещений перцептивного центра. Тренированное внимание может воспользоваться эффектами больших психоделиков и получить достоверную информацию, недоступную в обычном режиме восприятия. Многочисленные и интенсивные сдвиги точки сборки, которые регулярно происходят под действием ЛСД и других больших психоделиков, довольно быстро разрушают некоторые фундаментальные идеи

тоналя. Исследователи отмечают, что испытуемые через какое-то время начинают терять представление о границах между ними и остальным миром. Образ тела размывается, становится неопределенным и, скорее, умозрительным; явления внешнего мира превращаются в нечто, лишенное определенной формы и отдельности, вечно перетекающее во что-то другое. Все представляется частью единого поля космической энергии, границы собственного существа воспринимаются как идентичные границам самого существования. Собственно говоря, речь идет лишь об очищении восприятия от обусловленностей, налагаемых описанием мира. Мы начинаем видеть то, что является предметом умозрительных философских дискуссий, — само Бытие. Время от времени любой, кто принимает большие психоделики, начинает испытывать кратковременные всплески видения (seeing) — вспышки белого или золотистого света, множество ярких светящихся точек, возникающих на месте созерцаемого объекта, и т. п. Энергетическая ткань бытия в эти моменты становится доступной восприятию, и это сопровождается удивительным ощущением «исчезновения границ». Это чувство ближе по характеру к кинестетическим сигналам, а не к визуальным — дело в том, что видение не связано с органами зрения, а проецируется на все энергетическое тело. Основной объем сенсорного потока, возникающего в моменты видения, человеческий тональ не в состоянии интерпретировать вообще. С одной стороны, мы имеем дело с очень высокой информационной плотностью, с другой — сигналы отличаются неопределенностью и нечеткой локализованностью. Именно поэтому интерпретация части информации происходит через визуальное моделирование, а основной, неопределенный сенсорный поток переживается кинестетически. Иными словами, всякий раз, когда испытуемый входит в состояние видения, он ощущает, что его телесная форма расширяется, становится проницаемой, его «просвет» на уровне пупка оказывается связанным ощутимыми нитями с множеством внешних объектов. Опытный маг может использовать любой из больших психоделиков для того, чтобы войти в состояние видения. В этот момент обычное галлюцинирование прекращается, и внимание полностью погружается в восприятие энергетических структур — достижение, совершенно невозможное для обычного любителя галлюциногенов. Очень важно правильно понять, какую роль психоделики играют в практике психоэнергетической трансформации, применяемой толтекс-

кими магами. Как правило, это инструмент ускоренного снятия фиксации точки сборки, а также магическое вспомогательное орудие для попадания во вполне определенные позиции восприятия (включая видение) — позиции, в которые очень трудно попасть без применения психоделиков. Никакие химические агенты не могут являться постоянным спутником мага. Во-первых, они не позволяют полноценно Контролировать энергообменные процессы (что и является сущностью любой магии), во-вторых, они делают мага зависимым от самого потребляемого им вещества. Тем не менее прием больших психоделиков предоставляет практикующему новую эмоциональную гамму, доступную обычно лишь тем, кто долго и упорно практикует безупречность, сталкинг и сновидение. Слегка сдвинутое положение точки сборки становится фоновым состоянием — исчезает страх смерти, ослабевает чувство собственной важности и чувство жалости к себе. Мир также начинает восприниматься иначе. Отношения между явлениями, считающиеся тривиальными, и теми, что рассматриваются как жизненно важные, резко меняются. Люди обнаруживают смысл и красоту в предметах повседневного окружения. Граница между чудесным и банальным исчезает. С.Гроф, основываясь на своих наблюдениях за результатами ЛСДтерапии, пишет: «Ценности, к которым ранее человек стремился с ярко выраженной настойчивостью, затрачивая на их достижение массу сил и энергии, представляются теперь неважными. Избыточное стремление к власти, положению, материальным приобретениям начинает казаться ребячеством и признаком духовной слепоты. Самая глубокая мудрость обнаруживается в житейской простоте. Уменьшение нереальных амбиций зачастую сопровождается возросшей способностью к смирению». Новое, незафиксированное положение точки сборки вызывает широкий спектр перцептивных и эмоциональных изменений, во всех своих существенных чертах повторяя переживания, генерируемые в результате практики пути воина, который описал в своих книгах Кастанеда. С одной стороны, это обострение восприятия, повышение его яркости, с другой — стабильная отстраненность по отношению к воспринимаемому. И тот и другой эффект зафиксированы как постоянные. Следует еще раз процитировать С. Грофа: «Некоторые говорят, что переживание как бы сняло с их чувств тонкую пленку, мешавшую полноценно осознавать реальность. Образы, воспринимаемые органами чувств в этом состоянии, — свежие и яркие, почти ошеломляющие, лю-

ди чувствуют, что до переживания возрождения они никогда по-настоящему не воспринимали цвета, не чувствовали все разнообразие запахов и ароматов, не ощущали тысячи оттенков вкуса в пище, вообще не знали потенциальных возможностей восприятия, скрытых в их теле». Что касается специфической отстраненности, о которой пишет Кастанеда, когда рассказывает про «место без жалости», то и это переживание является постоянным феноменом при ЛСД-терапии. Люди, прошедшие ряд психоделических сеансов, в результате чего их точка сборки покинула обычную позицию и немного погрузилась в энергетические слои «кокона», спонтанно входят в психоэмоциональное состояние сталкинга. Как пишет Гроф, «они способны воспринимать форму как пустоту и пустоту как форму и в состоянии наблюдать развертывание личных судеб с глубокой вовлеченностью и одновременно с полнейшим философским и духовным бесстрастием. Такое отношение к событиям в мире феноменов сравнивалось лицами, принимавшими ЛСД, с присутствием на необычном спектакле или с просмотром фильма. Этот подход дает человеку возможность полноценно участвовать во всех эмпирических особенностях жизненной драмы с ее бесчисленными нюансами. Однако когда эмоциональное воздействие ситуации становится непреодолимым, есть возможность перейти на точку зрения «как бы» — к высокой степени абстрагирования, при котором последовательность и содержание событий не являются окончательно реальными». Психоэмоциональные состояния подобного рода слишком напоминают модель реагирования, специально культивируемую при практике безупречности, контролируемой глупости или сталкинга. Таким образом, весь спектр переживаний, наблюдаемый при воздействии больших психоделиков, обнаруживает явные и недвусмысленные параллели с описаниями, предоставленными Карлосом Кастанедой. Если мы к тому же обратим внимание на обилие экстрасенсорных явлений, наблюдаемых в психоделическом трансе, то невольно придем к выводу, что именно концепция точки сборки как нельзя лучше разъясняет многоплановый и неопределенный мир измененных состояний сознания, вызванных этими специфическими препаратами. В заключение данной главы следует сказать несколько слов о так называемом псилоцибиновом «эмиссаре» — почти бесплотном и таинственном голосе, который возникает в голове визионера во время наи-

более интенсивных психоделических видений или измененных состояний сознания, вызванных мистической практикой. Всемирно известный пропагандист псилоцибиновых откровений Теренс Маккенна, пожалуй, первым достаточно подробно описал это загадочное явление. На протяжении ряда лет он систематически (один раз в 2 недели) принимал псилоцибиновые грибы и через некоторое время обнаружил, что его галлюцинации сопровождает некий голос, объясняющий и комментирующий увиденное. Маккенна назвал его «голосом гриба». Как вы знаете, подобный феномен описан также у Кастанеды. Конечно, сам Маккенна пал жертвой собственной фантазии, поскольку уверовал, будто вступил в телепатический контакт с инопланетными разумными существами, земным воплощением которых и является используемый им гриб. Вряд ли это является истиной, хотя бы уже потому, что мистики сталкиваются с неведомым голосом уже многие века без помощи каких бы то ни было «растений силы». Достаточно вспомнить свидетельство Нострадамуса: «Оккультные явления не могут быть выявлены посредством самых совершенных земных интеллектуальных понятий, если не услышать идущий из чистилища голос, похожий на пламя бледное, сияние которого и помогает проникнуть в будущее...» Более научную, но столь же малоправдоподобную версию происхождения «голосов» предложил в 1977 году Джулиан Джейнс (Принстонский университет, США) в своей книге «Происхождение сознания в процессе краха двухпалатного разума». По мнению этого безусловно талантливого, смелого и оригинального ученого, выстраивающего свои концепции на благодатной почве аналитической психологии Фрейда, а затем Юнга, «сверхсознание» индивида вплоть до определенных исторических катаклизмов, потрясших древнее общество, функционировало куда более заметно, регулярно вступая в контакт со слоями ординарной психики. Предельная жесткость описания мира формировалась из поколения в поколения, непрактичные психические феномены сбрасывались со счетов — поначалу воинами, крестьянами, чиновниками, а впоследствии и самими жрецами-магами. Таким образом возник барьер между обыденным бодрствующим сознанием и сознанием экстатика, чье внимание было направлено на непостижимые и всемогущие силы, управляющие судьбами человека из загадочного зона, существование которого ортодоксальная наука не может ни подтвердить, ни опровергнуть.

Если попытаться изложить гипотезу Джейнса максимально кратко, то мы обнаружим, что основная проблема развития полноценного человеческого самоосознания заключается в интеграции. На протяжении нескольких тысячелетий «высшая» часть человеческой психики, часть рефлексирующая, а потому переполненная вопросами моральноэтического, философско-метафизического, смыслового порядка (т. е. того, что касается смысла бытия разумного существа вообще), имела возможность внятно функционировать лишь в экстремальных жизненных ситуациях, в моментах, требующих неординарных решений, выходящих за рамки компетенции повседневного «здравого рассудка», который, судя по всему, в те времена мало чем отличался от сложного комплекса условнорефлекторных связей, вызванных к жизни спецификой общественной деятельности приматов. Таким образом, «высшая часть» человеческого разума (фрейдисты с радостью назовут это «Сверх-Я» или сверхсознанием) большую часть обыденной жизни первобытного человека попросту дремала, не находя себе никакого применения. В те же исключительные моменты, когда обычный рассудок оказывался в безвыходном положении и вопил от отчаяния, «сверхсознание» пробуждалось и подавало советы. Сегодня нам трудно судить, насколько эти советы помогли первобытному обществу выжить и превратиться в современную цивилизацию, однако, по мнению Джейнса, каждое такое «пробуждение» для примитивного сознания было не менее чем «откровением», «гласом свыше», «знамением» и чуть ли не «трубным зовом». Как свидетельствуют древние источники, глас сей был грому подобен и изрекал самые неотложные истины вполне понятным для человека того времени языком. Джейнс вполне справедливо высказывает предположение, что именно такие совершенно ясно вербализованные вторжения сверхсознательного могли послужить серьезной предпосылкой (вполне эмпирического характера) для создания первых религий — особенно тех, где фигурирует образ Бога-Отца, откровенно заинтересованного в дальнейшей судьбе своего творения. Дальнейшая эволюция человеческой психики, по мнению Джейнса, неминуемо привела к частичной (а возможно, и полной) интеграции громогласного «Сверх-Я» с ординарным сознанием. Так что, если верить его гипотезе, мы постоянно «слышим» советы и нотации непреклонного космического моралиста внутри нас, просто приписываем по-

лучаемые откровения собственной интуиции, совести или набожным размышлениям. Таким образом, «растения силы» могут не только показывать нам удивительные проблески иных миров восприятия, но и рассказывать чудесные истории. «Новые видящие» недаром с большой осторожностью пользуются этими мощными психоделиками, поскольку увязнуть в пучине видений и голосов — это не их цель. И только опытные маги-травники точно представляют себе, в какой степени можно пользоваться этими естественными «катализаторами» перемещения точки сборки. Их знания скрыты от непосвященных, так что не советую вам рисковать своим психическим здоровьем, занимаясь домашним экспериментированием.

ГЛАВА 6. СДВИГ ТОЧКИ СБОРКИ: НЕФАРМАКОЛОГИЧЕСКИЕ МЕТОДЫ Начинающим любителям мистической литературы, впервые столкнувшимся с понятиями «сдвиг точки сборки» или «измененный режим восприятия» может показаться, что речь идет о чем-то невероятно сложном, не для всех доступном, вроде экстрасенсорных способностей, медиумических трансов или вызывания стигматов. Конечно, это не так. Если внимательно и точно следовать хотя бы тем инструкциям, что изложены в этом разделе, добиться сдвига точки сборки проще, чем, скажем, обрести дзэновское сатори или даже просто выйти на высшую, нирваноподобную ступень аутогенной тренировки Шульца. При серьезном отношении к дисциплине практикующий обычно испытывает первый, сознательно индуцированный сдвиг точки сборки в течение нескольких месяцев. В первую очередь необходимо получить ясное и исчерпывающее представление о том, что именно фиксирует точку сборки в ее привычном положении и мешает нам воспринимать другие диапазоны энергетической Реальности. Человеческую перцепцию фиксирует множество факторов. Анализируя ситуацию с точки зрения психологии восприятия, ученый выделил бы, например, такие: 1) Совокупность проприоцептивных ощущений, то есть пакет переживаний, связанных с чувством тела, его внутреннего состояния, положения в пространстве и т. п. Поскольку строение нашего организма обусловлено условиями выживания в данной среде, сигналы, поступающие от тела, бессознательно воспринимаются нами как крайне важные и непрерывно учитываются, привязывая все воспринимаемое к этой универсальной точке отсчета — нашему биологическому существу. 2) Гештальты восприятия типа «объект—фон». Это универсальный перцептивный шаблон, свойственный восприятию большей части живых существ. Его абсолютная необходимость для функционирова-

ния в среде и выживания даже не нуждается в доказательствах. Выделение из массы энергетических полей изолированных объектов является непременным условием существования организма, нуждающегося в регулярной подпитке из внешнего поля и активно передвигающегося с этой целью. Поиск пищи, бегство от опасности, обеспечение безопасного укрытия, сам способ размножения живых существ — все это требует ясного различения объекта и фона в процессе восприятия. Конечно, человеческий тональ на этой почве развил особое мастерство, выучившись «наклеивать ярлыки» на выделенные объекты. Таким образом возник особый синтез биологически обусловленного восприятия с совокупностью отвлеченных идей, понятий, символов. Все это очень усложнило перцептивную картину мира у человека. 3) Пространство и время как интерпретация тоналем доступности или недоступности внешних полей в связи с целями выживания организма. Эта модель восприятия, как и упомянутые выше, импринтирована в сознание индивида на самой ранней стадии его развития. Редкие случаи психических или физиологических аномалий, вызывающих искажение восприятия пространства-времени, обусловливают полную нежизнеспособность субъекта. Надо сказать, что человеческий тональ обошелся с данным перцептивным шаблоном особенно жестким образом. Формальное описание стихийно возникших идей тоналя по поводу пространства-времени сделал, как известно, еще Евклид. Линейность и однородность этих структур восприятия стала для человеческого сознания аксиомой. Конечно, принятие такого умственного положения значительно упрощало функционирование человека в условиях изменчивой среды, но при этом автоматически вытеснило ряд сложных процессов (не влияющих непосредственно на выживание) из области человеческой перцепции. Крайняя ригидность тональных идей по поводу пространства и времени особенно ярко заметна по тому факту, что даже принятие релятивистской теории Эйнштейна не смогло их поколебать. 4) Культивация однообразия и различий. Эта перцептивная способность тоже входит в число базальных структур, но развивается в процессе более позднего социального научения. Можно сказать, что это основной принцип накопления опыта и любой информации, обработанной человеческим мышлением. Благодаря такому способу упорядочивания воспринимаемых сигналов возникает идея закономерности, а на ее основе — закона. Фиксация подобий во взаимодействии причины

и следствия порождает представление о причинно-следственных связях, которые лежат в основе каузального принципа — важнейшего элемента в фундаменте человеческого описания мира. Однообразие и различия, вычленяемые наученным восприятием, ведут к составлению классификаций и категоризации, а также к возникновению в нашей психике того универсального перечня объектов, связей и процессов, которые дон Хуан называл инвентаризационным списком. Переоценить его значение в жизни человека невозможно — все, что мы мыслим и делаем, опирается на него. 5) Четкая идентификация сенсорного канала, которому приписывается поступающий сигнал. Очевидно, это также один из самых ранних перцептивных навыков. В обычном состоянии человек всегда отчетливо осознает, какой характер имеет полученное извне впечатление — зрительный, слуховой, кинестетический или обонятельный. И все же мы знаем, что однозначность такого рода далеко не абсолютна. Широко известно явление синестезии, когда сенсорные каналы смешиваются и аудиальное впечатление может стать визуальным либо тактильным — здесь возможны любые варианты пересечения. Судя по всему, это явление распространено куда шире, чем кажется на первый взгляд. Не исключено, что практически все формы художественного творчества связаны с определенной активизацией синестезии: так рождаются метафоры, музыкальные и изобразительные приемы. Художественное творчество, скорее всего, происходит на фоне некоторого (пусть минимального) сдвига точки сборки. Давно известно, что люди, обладающие творческим складом ума, легче впадают в измененные режимы восприятия — им проще научиться любой технике самогипноза, медитации или войти в осознанное сновидение. Идентификация сенсорного канала имеет и вполне определенный негативный смысл — этот процесс всегда включает в себя вытеснение любых сигналов, по природе своей выходящих за рамки категоризации в пределах привычных органов чувств. Все неясное, неопределенное, странное уходит в бессознательное уже потому, что не может быть отнесено тоналем к зрению, слуху, Осязанию и т. п. Известные случаи экстрасенсорных способностей обусловлены не только определенным смещением точки сборки, но и расширением осознания за пределы однозначной схемы получения перцептивных сигналов, привязанной к органам чувств физического тела. 6) Идентификация внутреннего или внешнего происхождения сенсорного сигнала. Этот критерий «нормального» восприятия является не-

посредственным результатом закрепления в осознании схемы собственного физического тела, т. е. фактора (1). Он, безусловно, очень помогает упорядочить воспринимаемый мир, но, как и следовало ожидать, упрощает его. Например, мы всегда считаем содержание сна игрой фантазии, совокупностью внутренних образов, из-за чего крайне редко замечаем в веренице сонных видений какое-либо участие внешних воздействий. Точно так же мы не осознаем психоэнергетических влияний наяву — со стороны других людей, от места или из-за неоднородности временного потока. Возникающие телесные и психические реакции мы всецело приписываем причудам собственного организма. 7) Комплектация восприятия — оформление гармоничного сенсориума. Речь идет о слаженной и синхронной работе различных сенсорных сигналов. Попавший в зону восприятия объект (полевая структура) непротиворечивым образом интерпретируется по всем каналам органов чувств — его можно увидеть, пощупать, услышать, понюхать и даже попробовать на вкус. Исключения из этого правила всегда сознательно фиксируются и заносятся в специальный раздел инвентаризационного списка. Таких исключений немало, и все же в общем объеме человеческого опыта они занимают незначительное место. Любое отклонение от инвентаризационного списка вызывает потрясение, вполне способное сдвинуть точку сборки, и это вполне естественная реакция: тональ пытается найти такой режим восприятия, где все-таки будет достигнута гармонизация сенсорного поля (сенсориума). Легко представить себе, например, чувство человека, столкнувшегося с невидимым, зато отчетливо осязаемым и слышимым объектом. Нервные девушки в подобных случаях просто падают в обморок. Современная технологическая цивилизация заметно усложнила картину мира, привнеся в нее ряд так называемых конвенциональных ситуаций (или ситуаций предварительной договоренности). Мы спокойно реагируем на аудиозаписи, кино, телевидение, компьютерную графику и т. п. Правда, следует иметь в виду, что это совсем недавнее достижение, если вспомнить, какую панику у зрителей вызвала демонстрация приближающегося поезда на первом синематографическом сеансе братьев Люмьер. 8) Игнорирование сенсорного материала, нарушающего фундаментальные принципы описания мира. Это общий защитный механизм, сохраняющий стабильную позицию точки сборки, поскольку стабильность восприятия, как уже было сказано, — необходимое условие вы-

живания физического существа. Перцептивный барьер, созданный этим механизмом, настолько прочен, что попытки разрушить его «в лоб» могут вызвать временную приостановку восприятия вообще. Это что-то вроде ступора, иногда возникающего у гипнотиков, столкнувшихся с принципиальной невозможностью выполнения инструкции гипнотизера. Случаи такого рода, относящиеся непосредственно к обусловленности восприятия, подробно рассматривались мной в книге «Тайна Карлоса Кастанеды», так что не стану на этом специально останавливаться. Если же удалось избежать ступора, то «прорыв» защитного барьера обязательно вызывает кратковременный сдвиг точки сборки. В книгах Кастанеды описано множество подобных ситуаций: наблюдение за трюками Хенаро, встречи с союзниками, нарушения поведенческих стереотипов — все это смещало точку сборки Карлоса. Безусловно, ситуации, в которых на любой из описанных восьми факторов может быть оказано мощное воздействие, использовались толтекскими магами для преднамеренного сдвига точки сборки. Учителя создавали такие ситуации для учеников, чтобы преподать им урок нового режима восприятия, да и сами маги с помощью различных приемов моделировали нечто подобное для манипулирования собственным осознанием. Люди, не знакомые с мистическими техниками, порою совершенно случайно открывают для себя эти принципы и бывают поражены, с какой легкостью изменяется их режим восприятия. Широко известен, скажем, случай Роберта Монро, который, совсем не интересуясь оккультными откровениями, научился совершать «астральную проекцию», что в общем-то и является одним из аспектов толтекского сновидения. Монро помог случай: он интересовался гипнопедией, популярной в 50-е годы в Америке, и полагал, что для достижения успеха в этой технике ему необходимо освоить глубокую релаксацию. Одновременно, на фоне полного расслабления, он должен был внимательно слушать специально сделанную для гипнопедических целей фонограмму. В данной перцептивной ситуации мощное давление оказывалось на факторы (1) и (7). С одной стороны, глубокая релаксация в значительной степени устраняла проприоцептивные сигналы, поддерживающие схему тела, с другой же — концентрация на слуховом канале расшатывала положенную комплектацию сенсориума. Кроме того, здесь сыграл немаловажную роль прием, о котором я еще скажу ниже, — было нарушено привычное распределение внимания между сенсорными каналами. В обыч-

ной ситуации самый большой объем внимания приходится на зрение, — слух, как правило, пребывает на периферии. Здесь же привычная модель была нарушена, что довольно скоро вызвало перемещение точки сборки в позицию сновидения. Все эти события ярко и драматично описаны Монро в его известной книге «Путешествия вне тела». Природная склонность этого человека к художественному творчеству (он создавал радиопередачи, радиоспектакли, затем обратился к работе с телевизионными программами), как мне представляется, послужила мощным катализатором в деле освоения необычных миров восприятия. В конечном итоге он стал активным «астральным путешественником», стал изучать оккультную и парапсихологическую литературу, создал лабораторию для изучения «выходов из тела» и написал несколько книг. Лично для меня его опыт особенно убедителен, поскольку в целом ряде очень тонких и субъективных деталей соответствует моему собственному. В рамках кастанедовской парадигмы мы должны переформулировать вышесказанное и дополнить список факторов фиксации точки сборки. Итак, что же удерживает точку сборки в ее неизменном положении? а) описание мира и внутренний диалог. Описание мира внушается с помощью внешнего диалога, а затем на протяжении жизни постоянно поддерживается с помощью диалога внутреннего. Пожалуй, это самая общая причина фиксации восприятия. В понятие «описание мира» входят все факторы, описанные нами выше, поскольку так или иначе являются составными частями, элементами или рубриками инвентаризационного списка человека. Внутренний диалог, стабилизирующий перцепцию, непрерывен и не всегда оформляется вербально. Он работает даже тогда, когда в нашей голове, казалось бы, нет ни единого слова. По сути, он является процессом бесконечного соотнесения приходящих пучков сенсорных сигналов с внушенным или приобретенным сенсорным опытом. Соотнесение воспринятого впечатления с символом, знаком, комбинацией знаков, идей или понятий — вот подлинное содержание внутреннего диалога. Конечно, обычная «внутренняя болтовня» тоже сильно влияет на жесткое закрепление режима восприятия. Все эти психические процессы тесно взаимосвязаны, так что неудивительно, что остановка внутреннего диалога начинается с прекращения «внутренней болтовни». Факт внутреннего диалога, между прочим, имеет место

всякий раз, когда нам кажется, будто мы что-то понимаем. Альфред Уайтхед в свое время очень метко выразился: «Понимание есть апперцепция стереотипа как такового». Иными словами, мы понимаем происходящее вокруг нас (или внутри нас, неважно) только потому, что подобная конструкция, состоящая из впечатлений и реакций, уже зафиксирована в нашем опыте, превращена в стереотип, однозначный шаблон, т. е., выражаясь языком Кастанеды, включена в наш инвентаризационный список; б) схема тела. Это то же самое, что совокупность проприоцептивных ощущений, что уже было подробно описано в качестве фактора (1); в) паттерны реагирования. Сюда относятся паттерны биологические (порожденные эволюцией данной живой формы) и паттерны социальные (результаты внушения, научения, подражания, т. е. влияния той системы, которую последователи Кастанеды называют социальной сетью); г) энергетический баланс, отсутствие избытка энергии. Кастанеда неоднократно и подробно обсуждал эту тему в своих книгах. Я уже указывал, что важнейшая функция кокона заключается в сохранении энергетического гомеостазиса системы. Это в равной степени касается как физиологической, так и психологической стороны активности человека. Любая форма органической жизни стремится сохранить свою структурную неизменность — в этом залог ее сопротивления к разрушающим влияниям внешней среды. Изменение структуры, даже с биологической точки зрения, всегда заключает в себе серьезную угрозу деградации и гибели — мы знаем, что большая часть мутировавших существ оказывается нежизнеспособной. У человека этот принцип распространился на способы функционирования его психики. С одной стороны, благодаря развитию произвольного внимания, он обрел способность по собственному желанию увеличивать количество поглощаемой энергии, с другой — природа в качестве противовеса этой способности создала в его внутреннем мире такие психические структуры, которые автоматически потребляют весь излишек полученной энергии, тем самым сохраняя излюбленное бессознательной природой равновесие. Об этих структурах уже было сказано достаточно — это нагромождения эгоистического механизма, приводимые в движение страхом, чувством собственной важности и жалостью к себе. Но точку сборки может сдвигать не только избыток энергии в коконе, но и ее не-

достаток. Только в последнем случае всегда имеет место боковое смещение в сторону «ада»: реакция тела на недостаток энергии заключается в целой гамме неприятных переживаний, включающих соответствующие негативные эмоции. То есть человек теряет не только энергетическое, но и психоэмоциональное равновесие — таким образом, боковой и крайне неприятный сдвиг точки сборки гарантирован. Положение усугубляется тем, что при дефиците энергии контроль за режимом восприятия невозможен; д) внимание окружающих. Скептически настроенные читатели иногда полагают, что проповедуемая Карлосом скрытность и дон-хуановская концепция «стирания личной истории» — своеобразный предрассудок, атавизм древнего магического мышления, вряд ли имеющий то значение, которое активно приписывается ему в данной традиции. На самом деле речь идет о непрерывном и бессознательном энергообмене, имеющем место между всеми представителями человеческого рода. Мы специально указывали, что даже обычное восприятие — процесс, в первую очередь, энергетический, а не информационный. Поле восприятия — это не просто психологическая абстракция, в большей степени это комплекс неощутимых и неосознаваемых силовых взаимодействий между субъектом и объектом восприятия. Общаясь с себе подобными или просто находясь под их пристальным наблюдением, мы оказываемся в определенной степени скованными их энергетическими полями. Этот аспект взаимодействий только усиливается известными психологическими наблюдениями по поводу «коммуникативных ожиданий» и стремлением человека следовать поведенческим стереотипам под натиском социума и окружающих его людей; е) «команда Орла». Думаю, все читатели Кастанеды хорошо помнят значение этого немного таинственного и впечатляющего термина. Не будет ошибкой утверждать, что, по сути, он является синонимом намерения бесконечности, так как имеется в виду общий результат всех многообразных взаимодействий эманаций единого универсального поля. Все, перечисленное выше, — только частные проявления отдельных структур, конгломератов и сгустков эманаций. Дело в том, что сама организация энергетического тела такова, что естественным и потому всегда (вплоть до Трансформации) преобладающим типом восприятия будет именно тот, которым мы издавна владеем и так интенсивно совершенствуем. Если говорить

на языке дон-хуановского мифа об Орле, то действительно точка сборки была зафиксирована в данном положении именно по его команде. Орел сотворил все полосы эманаций, все виды полевых структур и существ, обеспечив каждому типу организмов свой, наиболее близкий и необходимый ему диапазон восприятия. Разумеется, это всего лишь иносказание, однако довольно точно отражающее реальное положение дел. Теперь, когда мы четко сформулировали важнейшие причины ригидности данного нам режима восприятия и даже в общих чертах определили ряд существенных препятствий на пути к его освобождению, можно описать принципы и техники смещения точки сборки, открывающие путь ко всем реализациям магической дисциплины толтеков. Последуем прежним порядком, тогда вы легко заметите, как методы сдвига точки сборки связаны с причинами, вызывающими ее жесткую фиксацию. Кастанеда наибольшее внимание уделяет такому общему методу как «разрушение описания мира», что и мы отметили в первую очередь (вариант А). Для этой цели используются самые разнообразные техники, ведущие к созданию ситуации «перцептивной неопределенности». Подвергается трансформации вся система идей, представлений, целей и ценностей субъекта (это относится к безупречности и сталкингу, о чем мы поговорим в следующей главе), изменяются символы, знаки и их значения. Семантические метаморфозы в той области, что непосредственно относится к восприятию, вплотную примыкают к техникам так называемого не-делания, хотя не всегда ими являются. Вспомним, например, знаменитые «знаки» дона Хуана, которыми он поначалу доводил неопытного Карлоса до панического недоумения. Изменение значений в инвентаризационном списке, из которого состоит мир нашего восприятия, может быть произведено учителем-магом для ускоренного ослабления фиксации точки сборки у неофита. Я подробно описал эти процедуры в книге «Тайна Карлоса Кастанеды» и не стану на них останавливаться, тем более что в данном случае нас интересуют методы, которые может практиковать любой желающий без помощи магического бенефактора. Что же касается собственно не-делания, то оно всегда направлено на дезавтоматизацию тех или иных процессов восприятия. Нужно всегда помнить о том, что практически вся обработка воспринимаемых сигналов, их комплектация, интерпретация, о-смысление, оценка и проч., производится нашей психикой бессознательно. Нарушение этой совер-

шенно автоматической и почти мгновенной процедуры требует специального усилия внимания. Классическая сценка со смещением перцептивных смыслов, когда дон Хуан заставляет Карлоса увидеть в тени от камешка «клей», связывающий его с остальным пространством, затем техника «созерцания теней» в качестве самостоятельных объектов изучения — все это яркие и теперь уже почти хрестоматийные примеры техники не-делания. Но есть и противоположная техника, преследующая те же цели. Кастанеда не дал ей специального названия, я же, следуя традиции дона Хуана, поименовал бы ее магическим деланием или просто деланием. Смысл техники заключается не в дезавтоматизации перцептивных механизмов, а в особом творчестве восприятия, преднамеренно нарушающем идеи тоналя, являющиеся базовыми для принятого описания мира. Сюда можно отнести любую работу по визуализации или по концентрации внимания на не существующих для тоналя элементах внешнего поля, результаты которой в конце концов начинают успешно конкурировать с картиной повседневного, т. е. автоматического и стереотипиизированного восприятия. Внимательный читатель легко догадается, что именно благодаря этой уловке оказываются эффективны многие медитативные техники, как те, что достались нам от цивилизаций древнего Востока, так и их модификации, разработанные смышлеными европейцами. Упражнения по произвольной концентрации внимания на точке или каком-то стабильном образе, идее, на объекте или процессе, существование которого возможно лишь благодаря нашему воображению, оказывает мощное влияние на силу фиксации точки сборки по многим причинам. Во-первых, влияет делание, о котором я уже сказал. Но это далеко не все. Нарушается внушенный нам с раннего детства стереотип работы внимания — в обычном состоянии луч внимания блуждает, колеблется и никогда не остается неподвижным долгое время. Неподвижность концентрации есть уже в определенной степени делание. Мы имитируем пристальное (а значит, исследующее) внимание к неизменному объекту, от которого не поступает никаких новых сенсорных сигналов. Тональ не может найти интерпретации для такой работы внимания в своем описании мира и начинает склоняться к единственно доступному его бессознательному мышлению выводу: занимаемая точкой сборки позиция неудовлетворительна, ее необходимо изменить. Колебательные движения точки сборки, которая некоторое время пытается покинуть свое привычное положение, но не может преодолеть много-

летнюю силу фиксации, вызывают расстройство комплектации проприоцептивных ощущений. Иными словами, восприятие схемы собственного тела ослабевает, а иногда — видоизменяется. Возникают странные чувства, много раз описанные ориентальными медитаторами и их западными последователями: вибрации, движение тепловых, волновых, энергетических потоков, возникновение ярких осязательных ощущений в районе соединения сегментов кокона — т. е. «чакр», тепло или покалывание в биологически активных точках. После многих лет упражнений точка сборки начинает плавно смещаться и у этих сторонников медитативного просветления. «Вибрации» обычно исчезают (что свидетельствует о прекращении колебательных движений точки сборки, т. е. о существенном снижении силы фиксации), появляются феномены вроде ясновидения, астральной проекции и т. п. — точка сборки уходит в область второго внимания. Лишь отсутствие специального намерения мешает этим исследователям испытать многое из чудес толтекской магии и добиться подлинной трансформации энергетического тела. (Ярким примером описанной последовательности симптомов может быть достаточно популярная медитативная техника, разработанная Шри Ауробиндо в рамках его Интегральной Йоги. Стоит привести ее в качестве иллюстрации хотя бы потому, что ее по сей день используют тысячи духовных искателей не только в Индии, но и во всем мире. Известно, что на первых этапах адепты Интегральной Йоги, пытающиеся открыть нисхождение «Божественной Энергии» через центр макушки головы, ощущают внутри «вибрации», часто — необычные проприоцептивные ощущения вроде «давления нисходящей силы», изменение схемы тела — восприятие «особого пространства» вокруг головы и туловища, «онемение» разных частей тела. Все эти симптомы типичны для последовательного ослабления фиксации точки сборки и плавного смещения ее внутрь кокона. Жаль, что сторонники данного учения не желают признавать кастанедовских концепций и иногда даже тратят силы на дискуссии с адептами дон-хуановского учения.) Целенаправленное изменение схемы тела (см. вариант Б), по сути, также является разновидностью делания и упоминается мною отдельно лишь потому, что схема тела, как было отмечено, сама по себе играет важную роль в стабилизации положения точки сборки. Ниже мы рассмотрим специальные техники, направленные именно на этот аспект работы внимания. Хочу лишь напомнить, что изменение воспринимае-

мой схемы тела является регулярным симптомом воздействия больших психоделиков, во всех случаях смещающих точку сборки. Фактор стабилизации (в), описанный в рамках кастанедовской парадигмы, может быть успешно преодолен с помощью все той же безупречности и сталкинга. Здесь уже не идет речь об изменении ценностей, смыслов, знаков и т. п. Техники, подпадающие под этот раздел, акцентируют внимание на изменение только реагирования. Этим создается когнитивный диссонанс, характерный для всех приемов неделания и делания. Например, смерть — вполне однозначный символ для всех живущих — по законам тоналя должна вызывать страх, ужас, панику, жалость к себе, желание скрыться бегством, вступить в поединок и прочее в том же духе. Единственное, что никак не входит в стереотипическое реагирование тоналя на угрозу смерти, — это отстраненное бесстрастие, не оттененное даже тем «смирением нищего», которое характерно для совсем отчаявшегося человека. Нарушение привычки реагировать внушенным способом — основа всего искусства сталкинга. Это крайне эффективный способ плавно и внимательно смещать привычный режим восприятия. Любое сознательное изменение стереотипа дает реальный шанс войти в новое перцептивное состояние, и пренебрегать этим методом не стоит. Если говорить о факторе (г) — энергетическом гомеостазисе, то здесь ситуация только на первый взгляд кажется трудной. На самом деле существует огромное количество способов повысить свой энергетический тонус во всех отношениях — магическом, психологическом, физиологическом. Замечательная роль Кастанеды, которого вдохновила толтекская дисциплина и философия, заключается в том, что он расставил верные акценты и четко указал на подлинный источник энергии, черпаемой нами из внешнего поля. Безусловно, значительная часть техник по накоплению энергии предложена самим Кастанедой. Они составляют основной каркас дон-хуановского пути трансформации и имеют исключительное значение. Начнем с того, что все приемы, указанные выше, в случае своего успешного применения повышают энергетический тонус практикующего хотя бы потому, что сдвигают точку сборки. Взаимосвязь этих процессов уже была мною отмечена. Правильное смещение ТС (т. е. по центральному сечению «человеческой полосы») само по себе вызывает мощный приток энергии из внешних эманаций, поскольку активизирует ранее незадействованные поля осознания и ведет к увеличению объема энергообменных процессов.

Специально следует отметить следующие способы накопления энергии или, как называл это Кастанеда, «личной силы»: 1) остановка внутреннего диалога, 2) концентрация внимания на поглощении энергии через точки и каналы кокона, 3) использование дыхания и 4) использование намерения. Пункты (2) и (3) содержат массу вариантов и приемов, часть из которых принадлежит к открытиям ориентальных мистических учений, часть — к изобретениям самих толтеков. Сюда же относятся динамические упражнения с использованием движений физического тела, относимые Кастанедой к «магическим пассам» и собранные им в известный комплекс ТЕНСЁГРИТИ. К особому искусству относится работа с намерением, но я напишу об этом отдельно в заключительной главе книги. Избавление от энергетической вовлеченности в работу внимания окружающих людей возможно благодаря двум кастанедовским приемам: «стиранию личной истории» и перепросмотру. Последний относится к техникам сталкинга и потому будет рассмотрен в следующей главе. Стирание личной истории так, как его рекомендовал практиковать дон Хуан в книгах Кастанеды, представляется трудноосуществимым. Мы, конечно, можем избавить себя от некоторого объема внешнего внимания, но добиться абсолютной «недосягаемости» не в силах, пока вынуждены жить и работать в данной цивилизации. Сталкеры на этом пути достигают гораздо больших успехов, чем сновидящие. Они регулярно практикуют непредсказуемое изменение стереотипов поведения и коммуникации и потому окружают себя специфической атмосферой неопределенности и недоумения. Кастанеда довольно долго пытался преуспеть на этом пути, чем и вызвал массу критики и противоречивых суждений о собственной персоне. Думается, что в конце жизненного пути он все же устал от сталкеровских игр и сделался более «доступным». Не в этом ли кроется причина его поражения в заключительной битве со смертью? Перепросмотр же доступен для всех практикующих и ощутимо освобождает нас как от энергетических влияний знакомых когда-то людей, так и от вредного груза эмоциональных напряжений собственного бессознательного. Что касается последнего (пожалуй, наиболее загадочного) пункта — «команды Орла», то здесь мы приходим к проблеме своих взаимоотношений с внешними эманациями Большого Мира, Реальности, Нагуалявне-нас. Для человека, целиком погруженного в привычное описание

мира, все связанное с этой проблемой представляется чистейшей мисстикой, воинствующим иррационализмом и безумными фантазиями. Кант назвал бы всякую попытку войти в контакт с Реальностью трансценденцией, а опыт, полученный от такого контакта, трансцендентальным. Однако сегодня мы понимаем, что за подобными «страшными» словами не кроется ничего принципиально недоступного, иллюзорного или фантастического. Есть несколько способов, разработанных толтеками, которые дают возможность оказывать непосредственное влияние на такую, казалось бы, абстрактную вещь, как команда Орла. Во-первых, это намерение бесконечности, которое доступно нам везде и всегда, если есть нужное количество личной Силы и соблюдены все технические условия. Во-вторых, это использование единственного энергетического поля, которое напрямую связано с большими эманациями вселенной и одновременно по структуре своей ближе всего к нам (ибо мы сами являемся его частью), — планетарного поля Земли. Связь с этим «материнским коконом» осуществляется либо через «места Силы», либо через земные стихии (ветер, море, горы и др.). В последнем случае могут иметь значение критические временные точки (закат, восход, фазы луны, некоторые дни года, иногда — особые часы в течение суток). Техники, использующие «толчок Земли» (как назвал один из этих приемов дон Хуан), открываются магу на высших ступенях его восхождения к трансформации. Обратимся к описанию самих техник. 1. Остановка внутреннего диалога. Походка Силы. Практикующий часто испытывает затруднение, пытаясь остановить мысленный «шум». В целом задача разделяется на две части, в процессе освоения этого приема сливающиеся воедино: а) остановить словесные и образные потоки, наполняющие психическое пространство во время повседневной деятельности, б) остановить процесс интерпретации воспринимаемого вообще. В осуществлении первой задачи упражнения ощутимую помощь оказывает правильное положение головы и управление взглядом. Не надо опускать или высоко поднимать голову. Надо удерживать ее в таком положении, чтобы можно было почувствовать вертикальную линию, идущую от темечка к самому основанию шеи. Иными словами, лучше всего для этой техники подходит классическая рекомендация индийских йогов удерживать голову и позвоночник на одной линии, верти-

кальной по отношению к поверхности земли. В этом случае подбородок не опускается на шею, а взгляд естественным образом оказывается устремленным прямо вперед. Глаза во время исполнения этого упражнения следует удерживать в одном положении. Взгляд ни в коем случае не должен блуждать, его надо направить на некую воображаемую точку перед собой. Не надо щуриться или как-нибудь иначе напрягать мышцы вокруг глаз. Лучше держать их широко раскрытыми, как это бывает во время особенно внимательного разглядывания чего-то важного или необычного. Кроме того, рекомендуется попробовать максимально расширить поле внимания, удерживая при этом взгляд неподвижным, насколько возможно. Попытайтесь активизировать периферию своего зрения и разглядеть одновременно как можно больше деталей, не находящихся в районе фокуса вашего сосредоточенного взгляда. Вышеописанные условия легче всего соблюдать во время размеренной ходьбы. Недаром дон Хуан порекомендовал Кастанеде так называемую «ходьбу Силы» для того, чтобы ускорить достижение внутреннего безмолвия. Особенно заметно ходьба влияет на способность активизировать периферийное зрение, поскольку во время движения объекты, расположенные по бокам от вас, постепенно перемещаются, и это помогает удерживать на них часть распределенного по полю зрения внимания. Как было замечено доном Хуаном, в результате «ты ничего не видишь отчетливо, но тем не менее замечаешь массу деталей, недоступных при обычном способе разглядывания вещей». Тональ переполняется информацией, плохо поддающейся интерпретации, и внутренний диалог затихает — в данном случае ему нечего комментировать. Особое значение может иметь непривычное положение кистей рук. Руки удерживают на себе значительный объем нашего повседневного внимания (это обусловленно биологической эволюцией). Согнув пальцы любым непривычным образом, мы обязательно привлекаем к рукам специальное внимание нашего воспринимающего аппарата. На фоне смутной зрительной перцепции, возникающей во время «ходьбы Силы», когда внимание и без того с трудом справляется с поступающим сенсорным материалом, фокус с особыми позициями пальцев рук окончательно выбивает восприятие из привычной колеи. Сдвиг точки сборки неминуем. «Ходьбу Силы» надо практиковать регулярно в течение хотя бы нескольких недель, если вы хотите добиться остановки внутреннего диа-

лога впервые. Каждая такая прогулка должна длиться от одного до двух часов — короткие 15-минутные прогулки вряд ли вызовут ожидаемый эффект. Не могу не добавить, что лично мне именно «ходьба Силы» помогла впервые остановить внутренний диалог — это удивительное своей новизной чувство я запомнил на всю жизнь. 2. Ритмическое дыхание. Это упражнение выполняется очень просто. Необходимо лишь следить за тем, чтобы длительность ваших вдохов и выдохов была равна между собой и сохранялся неизменный ритм дыхательных движений. Во время дыхания можно считать про себя с неизменной скоростью: скажем, раздва-три-четыре — вдох, раз-два-три-четыре — выдох. Проще всего усвоить ритмическое дыхание тем, кто когда-нибудь пробовал заниматься йогическими дыхательными упражнениями — пранаямой. Если вы станете применять ритмическое дыхание во время «ходьбы Силы», ее эффект станет намного ощутимей. Особенность ритмического дыхания заключается в том, что оно отражает тип энергообмена, присущий живым формам с низкой организацией (растений, насекомых, низших хордовых). Эти организмы не обладают внутренним диалогом, поскольку их психические процессы предельно элементарны (если вообще правомерно говорить об их наличии). Кроме того, известно, что даже у высших млекопитающих ритмическое дыхание рефлекторно связано с пониженной реактивностью всей системы (сон, оцепенение, созерцательный покой и т. п.). Сознательно культивируя ритмическое дыхание, человек активизирует те энергоструктуры, которые в филогенезе соответствуют этим низшим формам, чьи рудиментарные фрагменты, безусловно, продолжают функционировать в человеческом организме. В результате длительной практики ритмического дыхания внутренний диалог останавливается естественным образом даже в том случае, если эту технику использовать в изолированном виде. Надо лишь учитывать, что человеческая психика обладает хорошо развитой способностью к адаптации и легко строит новые рефлекторные связи. Поэтому ритмическое дыхание для остановки внутреннего диалога надо практиковать: а) регулярно и достаточно долго (от получаса до полутора часов), б) сочетать это прием с расфокусировкой зрения и сознательной установкой (намерением) на достижение «безмолвия».

Интересно, что ритмическое дыхание имеет еще один полезный эффект: оно активизирует более полный и гармоничный энергообмен с внешним полем, поскольку, как мы уже заметили, является рудиментом низших жизненных форм, у которых нет развитого тоналя, создающего множество психоэнергетических и перцептивных блоков на пути естественного энергообмена. Низшие формы «дышат» всей поверхностью энергетического тела, благодаря чему получают от планетарного поля гораздо больше энергии, чем человек. 3. Не-делание и делание. Делание и не-делание на определенном уровне абстракции вполне можно рассматривать как два универсальных принципа целенаправленной работы по дисциплинированию внимания и осознания. Выражаясь лаконично, цель не-делания — перестать понимать, что воспринимаешь. А цель делания — создать (имитировать) перцептивный образ, не соответствующий принятому описанию мира. В той или иной форме эти универсальные принципы используются почти везде; вы легко обнаружите их в процедурах энергетической подпитки кокона, в техниках целенаправленного нарушения схемы тела, в методах усиления энергообмена через точки и каналы ЭТ и др. Даже базовая методика остановки внутреннего диалога в определенном смысле может быть причислена к техникам не-делания. К не-деланию, сосредоточенному непосредственно на процессах восприятия, относятся следующие техники: а) устранение паттернов «фон — образ», «тень — объект», «силуэт — трещина», «близко — далеко». Перцептивное не-делание в большинстве случаев связано с пристальным созерцанием, поскольку именно визуальная информация требует самой объемной интерпретационной работы тоналя. Множество объектов, существующих постоянно в поле нашего восприятия, получают свой однозначный статус внутри описания мира благодаря тому, что аппарат тоналя выделяет их на фоне окружающих сенсорных сигналов, исходящих от среды, немногим отличающейся в визуальном отношении от избранных объектов. В этом заключается один из видов «делания», каждую минуту совершаемого нашим восприятием. Решив приступить к не-деланию, мы принимаем решение (т. е. формируем личное намерение) игнорировать во время восприятия те или иные категории тоналя, с помощью которых он вычленяет и идентифи-

цирует объекты. Так, в данном случае мы игнорируем такие параметры, как различие между объектом и фоном, объектом и тенью от него, его силуэтом и трещиной в его текстуре, а также реальные размеры созерцаемого предмета, связанные с расстоянием до него (все знают, что близко расположенные объекты кажутся больше своих реальных размеров, а далекие — меньше. Здесь мы как раз имеем в виду попытку игнорировать эти пространственные критерии, т. е. воспринимать далекие и близкие предметы как находящиеся на одном расстоянии). б) изоляция детали и деформация объекта — прием, опирающийся на разрушение указанных выше паттернов. Используя сознательно измененное соотношение фона и объекта мы можем, например, сделать произвольно выбранную деталь предмета существующей как бы отдельно от всего остального. Мы можем заставить свое внимание создать несуществующие границы вокруг этой детали и тем самым еще раз убедиться, что отдельность всякого объекта есть продукт особой работы нашего воспринимающего аппарата. Тем же способом производится деформация предмета: мы изменяем принятые «описанием мира» границы между объектами и, скажем, включаем часть «фона» в изолированную перцептивную единицу. Так, тень может стать «частью» своего источника, беспорядочные световые блики собираются в некоторую растущую из объекта структуру и т. д. Здесь нет предела фантазии и творчеству. Любая выдумка может «столкнуть» точку сборки с ее насиженного места. в) не-делание собственного тела — довольно эффективный прием. Проще всего заниматься этим упражнением лежа, на фоне глубокой релаксации — но это не самый лучший метод. Более значительные и интересные результаты можно получить во время прогулки или спокойного созерцания пейзажей. Поскольку в обычном режиме восприятия эти состояния крайне редко сопровождаются нарушением схемы тела, тональ бывает буквально потрясен. Очень помогает яркое воображение: попробуйте, например, почувствовать себя лежащим, в то время как ваше тело сидит, летящим — когда вы просто гуляете, и т. п. Я не говорю уже о простом «выключении» ощущения тела. Перцептивное делание может стать неожиданно очевидным в те моменты, когда тональ из плохо идентифицируемого комплекса сигналов автоматически создает образ, не имеющий никакого отношения к реальности. Все мы можем в определенных случаях стать жертвами иллюзий и даже галлюцинаций. Но если вы регулярно практикуете оста-

новку внутреннего диалога и «ходьбу Силы», вполне возможно, что с подобными демонстрациями делания вы будете сталкиваться регулярно. Я однажды стал жертвой очень яркого нарушения нормального делания в состоянии остановки внутреннего диалога и несколько минут, с расстояния не более полутора метров, наблюдал за удивительно большой белой птицей, изучая особенности ее строения и повадок. Когда ошибочное делание прекратилось, было очень странно обнаружить на месте птицы причудливо скомканный газетный лист. Конечно, в делании иллюзий нет ничего особо необычного. Поражает в таких случаях особая, я бы даже сказал, нарочитая грубость ошибок тоналя — при хорошем освещении и на совсем небольшом расстоянии превратить скомканную бумагу в птицу, у которой были не только крылья и перья, но даже глаза! Как вы помните, Кастанеда таким же способом «превратил» куст в умирающее животное. Перцептивное делание может касаться не только внешней среды. Очень часто оно отталкивается от нашего тела. Вы можете концентрировать внимание на выдуманных энергетических потоках (полях, тепловых или иных волнах), соединяющих вас и некоторые внешние объекты, либо протекающих внутри организма. Легче всего «почувствовать» поле между протянутыми ладонями и каким-нибудь предметом. Интересно, что когда мы вовлекаем свое энергетическое тело в делание такого рода, новые силовые поля и каналы энергообмена формируются довольно быстро. Благодаря этой особенности некоторые экстрасенсы обучают желающих своему искусству. К этому же виду делания относятся различные техники визуализации. Их, конечно, также можно использовать, хотя на первый взгляд они не имеют отношения к учению Кастанеды. Потренируйтесь в визуализации простых предметов: например, попробуйте «увидеть» с закрытыми глазами на расстоянии вытянутой руки от себя яблоко или стакан. Доведите делание до совершенства — подключите тактильный канал. Для этого мысленно «ощупайте» визуализируемый объект. Следуя тому же принципу, визуализируйте какое-то место, оглядитесь в нем и постарайтесь запомнить как можно ярче. Имейте в виду, что при каждом делании, вовлекающем в себя элементы вашего энергетического тела, будут возникать временные полевые формации, в той или иной степени соответствующие качествам визуализируемого объекта или явления. Например, визуализация яркого источника энергии прямо над головой, как правило, активизирует канал энергообмена, идущий вверх

из сердцевины кокона. Так создаются вполне реальные «вихри», «экраны», «потоки излучения» из любой точки ЭТ. Многие из этих приемов делания знакомы восточной и европейской магии. К наиболее продуктивному и полезному деланию в области энергетического тела относится сознательный перенос перцептивного внимания на кокон. Культивируя ощущение поля вокруг себя, его элементов — оболочки, основных каналов и т. п., можно сдвинуть точку сборки и одновременно научиться манипулировать обычно неосознаваемыми процессами в энергетическом теле. Можно даже научиться ощущать зону вокруг точки сборки и определять характер ее деформации в результате того или иного ее смещения. К сожалению, почувствовать саму точку сборки невозможно, поскольку она сама является собирателем, а значит — генератором всех доступных нам ощущений. Так человеческий глаз не может увидеть самого себя. 4. Смысловое разрушение описания мира. Чтобы использовать эту технику сдвига точки сборки, лучше всего самому составить список ключевых идей тоналя по поводу мира, в котором он живет. Каждый формулирует эти идеи по-своему, хотя сущность их почти у всех повторяется. Придумывая способы смыслового разрушения описания мира, мы должны составить список идей, прямо противоположных привычным. Например: 1. Внутреннее важнее 1. Внешнее важнее внешнего. внутреннего. 2. Зрение важнее слуха. 2. Слух важнее зрения. 3. Слух и зрение важнее 3. Осязание важнее слуха и осязания. зрения. 4. Неосязаемое важнее 4. Осязаемое важнее неосязаемого. осязаемого. В данном случае мы разрушаем базовую схему распределения внимания между сенсорными каналами. Такая схема является конкретным проявлением одной из идей тоналя о мире. Список идей может включать три рубрики: перцептивную, смысловую, референтную (оценочную). Первая связана с закономерностями восприятия, привычными для нашего тоналя. Вторая — со значениями, автоматически приписываемыми тем или иным фактам восприятия.

Третья — с оценками воспринятого, с системой ценностей, внушенной нам с детства. Каждый пункт такого списка будет подразумевать и способ разрушения принятого по умолчанию стереотипа. Перцептивный аспект мы уже рассмотрели — это перцептивное неделание. Смысловой использовался доном Хуаном, когда он заводил странные разговоры о таинственной природе «ветра», о «знаках» и т. д. и т. п. Оценочный — автоматически приводится в действие, если вы следуете безупречности, «пути воина», используете смерть как «советчицу», т. е. применяете неожиданные оценки к объектам и явлениям, которые привычно оценивались тоналем совершенно иначе. Изменение оценок и соответствующее изменение способа реагирования — основа безупречности и сталкинга, которые мы рассмотрим в следующей главе. Это отдельная дисциплина, обширная и тщательно разработанная адептами толтекской традиции. 5. Молчание как способ стирания личной истории. Сдвиг точки сборки может быть осуществлен способом, на первый взгляд, очень простым и совсем не экзотичным. Мы можем накопить необходимую энергию для изменения режима восприятия, избавившись от некоторого объема сковывающего нас внимания окружающих. Частично эта техника относится к сталкингу, поскольку подразумевает невольное вовлечение в нее тех людей, с которыми мы общаемся. С другой стороны, она также является аспектом не-делания, так как мы разрушаем делание образа себя в глаза окружающих и делание самого себя в собственных глазах. Для этой цели маг искусно обращается с разговором и молчанием. Он молчит в тех ситуациях, когда окружающие ждут от него информации о его мыслях, планах и ожиданиях. Его разговор, как правило, сводится к изложению сведений, не имеющих лично к нему никакого отношения. Он не демонстрирует однозначных, стереотипных реакций на слова или поступки других людей, либо демонстрирует полное бесстрастие, либо проявляет свои эмоции неожиданным образом. На первых порах, однако, лучше не играть в эти специфические игры и ограничиваться внимательным отношением к своим словам. Нет необходимости информировать близких абсолютно обо всем, что вы думаете или собираетесь сделать. Чем меньше о вас будут знать люди, тем легче будет сдвинуть точку сборки. Эта любопытная закономерность уже многократно подтверждалась опытом.

Можно сказать, что, когда мы занимаемся перестройкой перцептивных моделей (деланием или не-деланием), происходит когнитивная деструктурализация эго. Когда же мы отрабатываем трансформацию поведенческих стереотипов (реагирование, эмоциональное вовлечение, способы действия и т. п.) — тем, что называется «очисткой тоналя», безупречностью или сталкингом, — происходит когнитивная реструктурализация эго. В первом случае, чтобы сдвинуть точку сборки, мы лишаем эго всех опорных пунктов, того фундамента, от которого оно отталкивается для совершения своих повседневных действий. Во втором случае мы изменяем интересы, ценности, мотивы личности так, чтобы механизм эго работал в нужном для трансформации направлении. И наконец, контакт с большими эманациями может сдвинуть вашу точку сборки при должном терпении и настойчивости. Это последняя техника нефармакологического сдвига точки сборки, которую я хочу рассмотреть в этой главе. 6. Контакт с эманациями внешнего поля. Здесь, как и во многих уже описанных техниках, роль главного катализатора играет остановка внутреннего диалога. От этого приема вам не скрыться ни в коем случае. Любой сознательный энергообмен с другими структурами, любое ощутимое нарушение перцептивных шаблонов тоналя требует в момент осуществления работы хотя бы нескольких секунд полного внутреннего молчания. Собственно говоря, в безмолвии контакт с эманациями бесконечности осуществляется всегда. Чаще всего начинающий маг даже не подозревает об этом. Но если к этому процессу подключается осознание, намерение бесконечности оказывает на практикующего куда большее воздействие. Описать саму технику вхождения в контакт с большими эманациями вселенной практически невозможно. Речь идет о явлении, так и не ставшем достоянием человеческого языка. Можно лишь указать, что во время остановки внутреннего диалога внимание должно быть максимально открыто к внешнему полю. Внутреннее безмолвие само по себе даст вам неописуемое ощущение, которое подскажет, вошли вы в контакт с большими эманациями или, наоборот, закрылись и полностью погрузились в себя. Внимание должно охватывать все доступное восприятию и воображению пространство. Вы должны попытаться мысленно «распространить» себя на невообразимые расстояния, словно бы

ощутить «размазанность» ткани своего существа на неопределенный объем внешнего мира, удерживая в сознании его бесконечную перспективу. Только не надо думать, будто описанный прием совершается где-то в голове, в области психического конструирования — там расположен лишь контролирующий центр, что же касается самого чувства, то оно должно «мерещиться» именно в теле. Пусть вас не смущает аморфность и неопределенность возникающих переживаний — такими они и должны быть. В ситуации распространения внимания на большие эманации тональ мгновенно теряет способность интерпретировать впечатления. Все будет казаться смутным, а поскольку невидимые элементы энергетического кокона в этот момент растянутся и станут менее плотными, может возникнуть чувство какой-то «тревожной пустоты». Не бойтесь. Именно в эти минуты ваше тело жадно впитывает в себя энергию бесконечности, которая через какое-то время непременно сместит вашу точку сборки. Занимаясь подобными упражнениями во время прогулки, вы имеете шанс обнаружить «место Силы». Такое место будет особенно интенсивно снабжать вас энергией и помогать сдвинуть точку сборки. Конечно, с внешними эманациями работать проще, если их источник может быть идентифицирован тоналем. Поэтому часто используют концентрацию на стихиях (ветер, волны, туман, гроза и т. д.), но поскольку стихии в самой природе своей несут мощную динамику и непрерывную изменчивость, обращение с ними требует высокого уровня специальной дисциплины внимания. На первых этапах чаще всего используют энергию эманаций Земли и Солнца. Для этой цели достаточно совершить очень простое делание: создайте своим вниманием или воображением «канал» (лучше, если он будет соответствовать центральному энергоканалу кокона — «стержню»), через который можно впитывать энергию снизу — через ноги и промежность (энергия планетарного поля), либо сверху — через макушку головы (энергия солнечного поля). Мы часто делаем это совершенно интуитивно, греясь на Солнце или прижимаясь к теплой земле. Достаточно лишь усилить процесс энергообмена произвольным вниманием. При хорошей концентрации эффект этих упражнений может быть просто удивительным, не пренебрегайте их кажущейся простотой и очевидностью.

Толтеки использовали весь окружающий мир как источник энергии для достижение успеха в своей магии. Если вы примените изложенные здесь принципы в своей повседневной жизни, каждое ваше действие, каждое движение, почти каждый взгляд на мир будут питать вас Силой и непрерывно подталкивать к сдвигу точку сборки. Потребуется лишь терпение, внимательность и некоторое время, чтобы это случилось. Конечно, «растения силы» изменяют ваше восприятие за полчаса, но вы никогда не сможете воспользоваться их эффектом для достижения по-настоящему «магических» результатов. Видения будут приходить и уходить, но ваша жизнь от этого не изменится. Организм будет медленно разрушаться, пока вас не покинут такие нужные для толтекского пути силы. Проникновение в нагуаль, во второе внимание, путем дисциплины даст свои плоды за несколько месяцев — если у вас мало энергии, возможно, несколько лет, зато в конечном итоге вы станете сильнее, жизнь ваша решительно изменит свое качество и появится реальный шанс на обретение куда более счастливой и интересной судьбы. Откуда же взять спокойствие и терпение, необходимые на пути дисциплины? Для этого дон Хуан и обучал Кастанеду безупречности, о которой речь пойдет ниже.

ГЛАВА 7. ПУТЬ ВОИНА: ДОСТИЖЕНИЕ БЕЗУПРЕЧНОСТИ И познаете истину, и истина сделает вас свободными. От Иоанна, 8: 32

Кастанеда и его комментаторы многократно подчеркивали, что безупречность, или «путь воина», является главным методом энергетического обеспечения сдвига точки сборки и никакого отношения не имеет к этике. Об этом аспекте безупречности написано много. Мне же в этой главе хочется сделать акцент на том, как «путь воина» влияет на восприятие, а также на настроение и мировоззрение человека в целом. Собственно говоря, практика безупречности начинается с вполне определенного изменения всей совокупности идей тоналя по поводу себя и окружающего мира. Изменение идей (процесс, как нам кажется, отвлеченный и идеальный) автоматически приводит к тому, что внимание начинает иначе распределяться в сфере воспринимаемого. Если же мы вспомним, что внимание играет роль главного регулятора энергообменных процессов, то вполне понятна прямая связь безупречности с трансформацией энергетического тела. Как правило, содержание человеческого эго не ассоциируется у нас с некоторыми полевыми или энергетическими реалиями. Мы автоматически полагаем, что имеем дело лишь с совокупностью значений, с информацией, имеющей весьма отдаленное отношение к «физической» структуре своего носителя. На эту мысль нас наталкивают изобретенные человеком способы хранения информации. Действительно, разве меняется форма магнитной ленты или диска от конкретного содержания сохраняемой ими записи? Однако человек устроен принципиально иначе. Он не просто хранит информацию, он живет и

функционирует в поле смыслов, содержаний, мотивов, ценностей, и этим полем структурируется как перцептивная его деятельность, так и поведение существа в целом. Понять это положение дел совсем не сложно. Все блоки, напряжения, комплексы и щиты, все предпочтения и влечения аппарата эго прямо проецируются на структуру нашего перцептивного аппарата. Это команды, совокупности команд, целые программы, которые определяют, каким образом и с какой интенсивностью будет распределяться внимание, а стало быть, что и как будет нами воспринято. Иными словами, ограничения эго по сути являются ограничениями восприятия. Ну а восприятие, как уже было много раз сказано, — процесс не только и не столько психический, сколько энергетический. Такая идеальная штука, как «луч внимания», оказывается еще и главным каналом энергообмена с внешним полем, совершаемого через точку сборки. Безупречность апеллирует к идеям, смыслам и ценностям нашей жизни. Она подходит к реальной, энергетической стороне существования с семантической точки зрения и этим объединяет факт мысли с фактом Силы. Эмпирически подобные находки совершались в самых разных мистических традициях. Во многих из них мы можем обнаружить те или иные элементы безупречности. Но, насколько известно, никто еще столь прямо и однозначно не связывал идеологию пути с эффективностью трансформации. Чтобы увязать в единое целое эти разнородные направления практики, оккультисты прежних времен вынуждены были привлекать этические ценности, говорить о воле Бога, Высшего Разума, «добродетельности» и т. п. В традиции толтеков эти идеи оказались излишними. Для них странно и бессмысленно говорить о «добродетельности» безупречного воина, ибо добро и зло — понятия тоналя — не играют никакой роли в энергетической Реальности нагуаля. Зато привычки поведения и реагирования, напрямую связанные с этими понятиями, иногда императивно детерминируют человеческое восприятие. Работая над сдвигом точки сборки, мы постепенно меняем структуру энергообмена, а значит — форму энергетического тела. Состояние безупречности — тот фон, который плавно и неуклонно смещает точку сборки каждую минуту практики. Здесь мы, безусловно, сталкиваемся с сопротивлением: это сопротивление полевых структур ЭТ, с одной стороны, и сопротивление биологически и социально устоявшихся стереотипов энергообмена, настроенных на поддержание го-

меостазиса нашего существа. Надо помнить, что любое нарушение этого гомеостазиса бессознательно воспринимается нами как ведущее к гибели (т. е. к разрушению) живой формы. В этом смысле страх смерти, чувство собственной важности и жалость к себе — не только социальные привычки, внушенные нашему эго, чтобы поддерживать вполне определенный тип со-общения, коммуникации, человеческого общежития, на котором покоится созданная в процессе общественной истории цивилизация. Эти три фундаментальных чувства, кроме всего, являются психической репрезентацией эволюционно сложившейся формы энергообмена. Об этом не следует забывать, чтобы практика безупречности не превратилась в комплекс обетов или этический кодекс, смахивающий на религиозную практику. Такие вещи случаются. Человеку трудно удержаться в этом состоянии особого равновесия, когда необходимо удерживать в памяти ряд инструкций, привычно относимых нами к этике, и одновременно следить за строгой беспристрастностью и непредвзятостью по отношению к любым социально обусловленным ценностям. Безупречность, как и все техники в толтекской дисциплине, — процедура, имеющая только перцептивный и энергетический смысл. Она направлена на достижение необратимых трансформационных изменений в коконе за счет стабильного смещения точки сборки. Читатель вправе спросить: почему недостаточно традиционных медитативных техник для получения такого эффекта? Ведь в конце концов и там и здесь используется превращенная работа внимания, и там и здесь возникают измененные режимы восприятия, особые виды концентрации и т. д. Для пояснения принципиального отличия безупречности от остальных трансформационных техник придется воспользоваться аналогией. Попробуйте представить себе свой энергетический кокон как обыкновенный воздушный шарик. Во время занятий медитацией, аутогенной тренировкой, деланием или не-деланием мы словно бы надавливаем пальцем на свой «воздушный шарик», стремясь изменить его форму. Когда упражнение заканчивается, форма возвращается в свое изначальное состояние. То есть стоит убрать палец — и шарик снова круглый, как ни в чем не бывало. Это — обычная ситуация духовного искателя, возложившего все надежды исключительно на медитативные техники. Личность меняется только в момент исполнения упражнения. Медитация рано или поздно заканчивается, и все возвращается на круги своя.

Но мы с вами немного отличаемся от воздушного шарика. Следуя все той же аналогии, мы как бы способны по собственной воле «менять его плотность», т. е. сознательно снизить стремление формы к сохранению гомеостазиса. Это возможно только в том случае, если мы апеллируем к самым глубинным инстинктам своего существа. Работа кропотливая и сложная, но иного пути, судя по всему, не существует. Победа над страхом смерти, чувством собственной важности, смирение, отрешенность — все это особые формы отказа защищать привычную форму своего энергетического тела. Иными словами, мы готовы погибнуть в своем нынешнем качестве и возродиться в ином. Если же попытка возродиться провалится, то мы готовы бестрепетно уйти. Вот подлинное настроение безупречности. Будучи готовы к смерти, мы в известной степени «распускаем» слои внутренних эманаций и этим уменьшаем внутреннее давление. Сила фиксации точки сборки естественным образом снижается, а форма энергетического тела уже не так настойчиво стремится в изначальное состояние. Конечно, преодоление страха смерти на бессознательном уровне — самое решительное изменение психоэнергетических структур, поскольку инстинкт самосохранения в наибольшей степени отвечает за поддержание гомеостатической полевой формы кокона и за жесткую закрепленность точки сборки. Отказ от чувства собственной важности и жалости к себе — это, по сути, вспомогательные средства добиться того же, используя социальные программы личности. «Деформированный шарик» энергетического тела остается таким навсегда и вступает в новый, более активный и объемный вид энергообмена с внешним полем. Таким парадоксальным образом форма, смирившись со смертью, становится более жизнеспособной и более эффективной в своих действиях. Таким образом, только безупречность обеспечивает устойчивость полезного смещения точки сборки, достигнутого в результате концентративных или медитативных упражнений. Дон-хуановская традиция, говоря о безупречности, постоянно употребляет словосочетание «путь воина», называет своих последователей «воинами», часто говорит о «вызовах» и «поединках». Современный читатель воспринимает все это как метафоры, и это правильно. Древнее происхождение терминологии оправдывает некоторые смысловые несоответствия. Конечно, далеко не все настроения безупречности, которые были тщательно разработаны уже «новыми видящими», соот-

ветствуют «воинским» идеям древних магов. Поскольку сегодня речь идет лишь о невидимых, внутренних «противниках», дисциплина сделалась гораздо более интроспективной, более тонкой и сбалансированной. Кроме того, нельзя не учитывать тот факт, что слово «воин», а в особенности «бесстрашный воин», в современном языке несет на себе ощутимый отпечаток чувства собственной важности, от которого «новые видящие» так стремятся избавиться. Ореол «воинской славы» незримо веет даже над теми, кто ведет невидимую битву с самим собой, провоцируя что-то вроде гордости и самодовольства. Есть еще один психологический аспект, который заставляет относиться к слову «воин» с известной осторожностью. Он касается специфического настроения, заключенного в слове «битва». Некоторые особо утонченные в психологическом отношении мастера Востока предупреждали, что никогда не следует вести войну с самим собой. Война для человека, воспитанного в нашей цивилизации, автоматически связывается с настроением общей напряженности, а также с неприязнью (как минимум) к реальному или воображаемому врагу. Психическое пространство человека плохо переносит эти эмоциональные состояния. Тот уровень организованности и дисциплины внимания, что требуется для успешного избавления от всяких «небезупречных» реакций, мыслей или действий, возникает лишь на фоне спокойной сосредоточенности, общей бдительности в условиях отстраненного наблюдения. Возможно, идеальная битва древних магов протекала как раз в таких условиях, но вряд ли мы способны в полной мере повторить эти чувства, характерные для далекой эпохи и совсем иного типа цивилизации. Война с самим собой, по мнению современных психологов и восточных «учителей жизни», — крайне непродуктивное состояние. Она истощает человека, а подлинная безупречность должна, наоборот, давать силы. Я стремлюсь как можно реже использовать слово «воин» по отношению к толтекской дисциплине, особенно после того, как познакомлюсь с каким-нибудь пылким, но неразумным последователем Кастанеды, рассуждающем о «воинстве», «битве» и тому подобных вещах, потрясая воображаемым мечом и, безусловно, в тайне гордясь своей необыкновенной миссией. Нет ничего дальше от безупречности, чем такие самозабвенные игры. В них много собственной важности, за которой прячется ее вечная тень — жалость к себе, а в целом настроения такого рода несут на себе неизгладимый отпечаток инфантилизма. В безупречности нет и не может быть ничего нарочитого — это техника, не

терпящая шума, демонстраций, яростной полемики в пользу какогонибудь, как вам кажется, «важного мнения». С безупречностью несовместимы также представления о «наших» и «чужих», о союзниках и врагах — а ведь многие с огромным удовольствием собирают «группы», «кланы», даже «мистические общества» или ордена, чтобы противостоять бездуховному обществу не только повседневной практикой жизни, но и полемикой, вербовкой сторонников, агитацией и пропагандой. Все это прекрасно сочетается в нашем сознании со словами «воин», «битва», «вызов» и т. п. Мы регулярно забываем о том, что подлинный толтекский воин, например, обязан усердно «стирать свою личную историю» и стремиться быть «недосягаемым». Но разве возможно сочетать вышеупомянутую активность с «недосягаемостью» и смирением? Можно сказать: на высших уровнях контроля сочетать можно все. Только проблема заключается в том, что, добившись такого уровня контроля, толтек теряет интерес к подобным забавам, поскольку наконец-то становится «взрослым». Мы же очень часто всю жизнь пребываем в инфантильных фантазиях. Нам известны только два переживания: 1) мир бессмысленный, однородный, в котором мы надежно защищены матерью (ранний инфантилизм, младенчество), 2) мир смыслов, значений, различий, объектов и т. д., в котором мы также защищены, поскольку, во-первых, научились этой картине под опекой матери (поздний инфантилизм), во-вторых, сама картина мира продолжает тешить нас иллюзией защищенности. В связи с этим даже самые приспособленные к социуму остаются вечными детьми. И только теперь, во многом благодаря Кастанеде, у нас появился выбор: оставаться ребенком или стать «воином»? В экзистенциальном смысле безупречность — взрослое чувство и взрослое отношение к миру. Оно лишено догматичности оценок, ограниченности и предрассудков, которые являются обязательным следствием безоговорочного принятия той или иной системы этических ценностей. Оно наполнено текучестью, неопределенностью, отрешенностью, и потому кажется чем-то странным, незнакомым, почти инопланетным. Тем не менее все чувства безупречности знакомы человеку, они Вовсе не являются чем-то совершенно новым для человеческого опыта. Почти каждый из нас сталкивался с кратковременными проявлениями безупречного состояния в минуты тяжелых экзистенциальных кризи-

сов. Человек — хрупкое существо и потому старается уберечь свою психику любыми доступными средствами в условиях невыносимого давления. Паттерны реагирования, культивируемые в безупречности, могут инстинктивно срабатывать в нас всякий раз, когда энергетическому телу реально угрожает необратимое истощение. Длительное отчаяние, горе, тревожность — все может само по себе обратиться в безразличие, дающее передышку и спасающее от переутомления. Правда, в таких ситуациях безразличие возникает уже на фоне сильной усталости, а потому редко способствует эффективному действию — такое состояние принято называть апатией. Но даже такое усталое равнодушие порой приоткрывает нам подлинное положение вещей в Реальности. В частности, мы узнаем, что мир сам по себе вовсе не обязательно должен быть объектом эмоционального вовлечения. Особенно ярко и полноценно это переживание входит в жизнь человека, давшего себе труд погрузиться в безупречность. Мы совершаем важное открытие: мир никакой. С философской, умозрительной точки зрения это вовсе не открытие. То, что мир существует отдельно от наших оценок, мыслителям было ясно чуть ли не с начала времен. Подлинное препятствие всегда заключалось в том, что это умственное представление упорно не желало становиться объектом живого чувства. Безупречность же позволяет нам действительно почувствовать бескачественность мира. И это подлинное открытие для нашей эмоциональной сферы. Мы обнаруживаем на собственном психическом опыте, что вовлечены в два типа галлюцинирования: их можно назвать прямым и реактивным. Прямое галлюцинирование заключается в том, что мы приписываем воспринимаемому те или иные перцептивные качества: цвет, форму, размер, вкус, запах и т. п., а главное — наделяем воспринимаемое смыслом и содержанием. Реактивное галлюцинирование есть непосредственный результат прямого. На самом деле он содержит в себе двойной процесс: реагирование вследствие оценки и усиление галлюцинируемых качеств как побочный эффект реагирования. Например, вы полагаете (т. е. оцениваете), что человек — подлец, и он вызывает у вас раздражение либо негодование. Это первая фаза реактивного галлюцинирования. На второй фазе вы автоматически вычленяете именно те его качества и те элементы поведения, что подтверждают выбранную оценку. В результате гнев, злость, раздражение еще более усиливаются. Стоит увидеть его без оценки — и

реакция исчезнет. Подобный способ восприятия в некотором смысле напоминает детскую непосредственность. Когда ребенок увидел чтолибо незнакомое, он еще не знает, как к этому относиться. «Детскость» этого восприятия не имеет ничего общего с инфантильностью, которую я упоминал. Вам никуда не деться от знания, приобретенного опытом. Вы всегда будете помнить, что тот или иной тип поведения имеет вредные для окружающих последствия, вы не забудете, чего опасаться или просто сторониться. Устранение этической оценки просто даст вам возможность удалить из поля восприятия нагромождение бессознательных галлюцинаций. Автоматические реакции перестанут вам досаждать, и появится возможность реально контролировать свои эмоции и свое поведение. Настойчивая необходимость маскировки этих необычных отношений с Реальностью — то, из чего состоит методика внешнего сталкинга, — несколько усложняет задачу безупречного толтека. Внешне вам придется то и дело имитировать «нормальные», принятые в социуме реакции. Трудность здесь не только в искусстве распределения внимания, но и в особенностях психофизиологической конституции человека. Сейчас уже не только психологи, но и не-специалисты знают, какая тесная взаимосвязь существует между эмоциями и физическими движениями тела. Поза и напряжения определенных групп мышц, связанные с ощущением тоски, горя, подавленности, вполне могут испортить вам настроение даже в том случае, когда психологических причин для этого нет и в помине. Улыбка на лице может вас развеселить, и т. д. Современные психологи часто используют эти закономерности в своих рекомендациях по поводу сознательного управления эмоциональным состоянием. Имитируя гнев достаточно долго и качественно, можно по-настоящему рассердиться. Поэтому контроль сталкера должен быть особенно искусным. Для достижения безупречности требуется постоянно удерживать часть произвольного (осознанного) внимания на внутренних переживаниях. Избавление от нежелательных эмоциональных реакций опирается на особое чувство внутренней «пустоты». Очевидно, оно сопровождает контролируемое расслабление тех групп мышц, что отвечают за проявление эмоциональных реакций и в то же время скрыты от постороннего взгляда. Больше всего подобные напряжения склонны манифестировать себя в районе солнечного сплетения и в брюшной области.

Почти всем знакомы спазматические реакции живота на страх или приступы острого гнева. Быть может, практикующим безупречность поможет следующая аналогия: наш внутренний мир должен в своем движении уподобиться самому нагуалю — стать безразличным к любой интерпретации, оценке, к любому смыслу или ценности, стать не-реактивным при одновременном сохранении максимальной открытости вовне, не-погруженности в себя. Внешние же проявления человеческого поведения должны представлять из себя «чистый тональ"; мы обязаны соответствовать социальным нормам во всех случаях нашего поведения и реагирования. Если мы вспомним о трансцендентальной цели магической дисциплины толтеков, то и здесь мы увидим ее преломление. Интеграция тоналя и нагуаля, первого и второго внимания, находит в безупречности неожиданное выражение. Практикуя данный тип эмоционального и поведенческого контроля, мы лишний раз демонстрируем своему существу как дуальность мира (т. е. реальную значимость «истинной пары»), так и известную равноценность двух типов опыта. Только через признание равноценности тонального и нагуального вовлечения в мир можно добиться интеграции этих полярных противоположностей. С признанием равноценности приходит подлинное ощущение себя в качестве центра восприятия. Аппарат эго теряет для нас свою императивную актуальность. Опыт безупречного реагирования, относящийся, как правило, только к сфере второго внимания, вдруг находит себе применение в области, изначально оккупированной тоналем и ничего, кроме тоналя, не знающей, — области социального поведения. По сути, это область векового рабства — идея подлинной свободы всегда ассоциировалась с иным, лучшим миром, с Царством Божиим и Небесами. Таким образом, практикуя безупречность, человек как бы ставит мир земной и мир небесный на одну плоскость. Граница между ними становится все менее отчетливой. Одновременное изучение сновидения (о котором ниже) помогает доподлинно ощутить это размывание границ. С одной стороны, это легкость, с какой сновидение достигается; с другой — постоянное напоминание о подобии эмоциональных состояний во сне и наяву. Вы заметите, как первое внимание приобретает качества второго, а второе — первого. Конечно, эти рассуждения не нужно понимать совершенно буквально. Содержание двух типов внимания все равно будут принципи-

ально отличны друг от друга, однако способ переживания внешнего мира на каком-то этапе практики станет почти однородным. Именно здесь лежит скрытый катализатор проникновения в уникальное состояние сновидения-наяву. Намеренная установка на особый тип метафорического воплощения нагуаля во внутреннем мире, а тоналя — во внешнем может успешно способствовать достижению состояния безупречности и поддержанию его довольно долго. Попробуйте вспоминать о ней как можно чаще и проверьте, помогает ли она в практике лично вам. Следующее общее замечание по поводу безупречности касается характера работы с эмоциональными проявлениями. Дело в том, что мы склонны обращаться с внутренним миром, так же как с внешним, — т. е. насильственно. Если человек встречает сопротивление любого рода, он всегда старается преодолеть его волевым усилием. В отношении эмоций — процессов, всегда имеющих глубокие внутренние причины, — воля действует механистически: она не трансформирует условия, вызвавшие эмоциональную реакцию, а просто подавляет ее симптомы. Подавление эмоциональных движений часто имеет негативные последствия — накопление вредных психических и мышечных напряжений, непродуктивное перераспределение энергий и достижение разрядки через наименее контролируемые виды поведений или реактивности. Почти всем известно, что избавиться от сдерживаемой злобы можно, например, нанося удары по неодушевленным предметам. Такое решение проблемы, конечно же, не имеет ничего общего с безупречностью. Цель безупречности — не подавление чувств, а их трансформация. Таким образом, корень дисциплины лежит не столько в тренировке волевых усилий, сколько в развитии специфического осознания. Правильное осознание проблем, порождающих страх смерти, чувство собственной важности, жалость к себе, ведет к трансформации основного массива эмоциональных паттернов. Кастанеда посвятил немало страниц описанию этих проблем, имеющих центральное значение в жизни человеческого эго. Я остановлюсь лишь на некоторых деталях. Альбер Камю, который, как и многие экзистенциалисты, много думал и писал о страхе, сделал на этот счет ряд поучительных замечаний. Вот что он пишет о Хайдеггере, хотя во многом эти слова можно отнести и к его собственному философскому творчеству: «Хайдеггер хладнокровно рассматривает удел человеческий и объявляет, что существование ничтожно. Единственной реальностью на всех ступенях сущего

становится «забота». Для потерявшегося в мире и его развлечениях человека забота выступает как краткий миг страха. Но стоит этому страху дойти до самосознания, как он становится тревогой, той постоянной атмосферой ясно мыслящего человека, «в которой обнаруживает себя экзистенция»... Сознание смерти является зовом заботы, и «экзистенция обращена тогда к самой себе в своем собственном зове посредством сознания». Это голос самой тревоги, заклинающий экзистенцию “вернуться к самой себе из потерянности в анонимном существовании”». В этих неодобрительных словах Камю много правды, как бы он к ней ни относился. Универсальный, космический характер заботы и страха (которые в данном случае могут рассматриваться почти как синонимы) проявляет себя непрерывно, каждый миг нашего бытия. Фундаментальная причина этой заботы и этого страха — страх смерти. Мы действительно страдаем от собственной ограниченной личности и бессознательно мечтаем вернуться к самому себе из «потерянности в анонимном существовании». Поскольку сознание человека парадоксально: обретая личность, мы обретаем смерть и, одновременно, призрачную безликость — ведь страх смерти вынуждает нас уподобиться всем остальным, превратиться в ходячий шаблон, бесконечно повторяющий типичные реакции на типичные ситуации. Страх смерти, явившийся вместе с личностью, убивает саму личность задолго до смерти, парализуя волю и превращая нас в марионеток. Психиатрам известно, как длительная непрерывная тревожность обедняет психический мир человека, делает его однообразным, замкнутым исключительно на себе существом. Весь человеческий род подсознательно или полусознательно пребывает в таком состоянии всю жизнь. Идея смерти порабощает и убивает нас гораздо раньше, чем сама смерть. Когда мы рассуждаем об этой знаменитой троице (страх смерти — чувство собственной важности — жалость к себе), следует все время помнить, что ни одно из названных чувств не существует отдельно от остальных. Таким образом, мы лишь номинализируем три аспекта единой психической силы, привязывающей наше восприятие и наши эмоции к этому миру, т. е. к единственному способу восприятия. Чувство собственной важности невозможно без той «заботы», которая естественно порождает страх смерти. Жалость к себе невозможна без страха смерти и чувства собственной важности; она рождается как непосредственная реакция на человеческие рефлексии на угрозу смерти или унижение.

Страх смерти преодолевается либо «символической смертью» (воображаемым переносом смерти из будущего времени в настоящее), либо использованием смерти как «советчицы» (т. е. принятием каждого решения с точки зрения существа, готового умереть, а значит — в определенном смысле уже мертвого). Легко заметить, что смерть пугает нас не сама по себе, а только своими атрибутами — страданием и неотвратимостью во времени. Переоценка такого фундаментального символа как смерть (об этом я много писал в своих предыдущих книгах) — не такая уж сверхъестественная процедура. Достаточно лишь выйти из культурного поля, наделяющего смерть ужасными и пугающими качествами. Собственно говоря, следуя практической дисциплине толтеков, мы уже во многом «освобождаемся» от культурного поля символов и значений, гипнотизирующих обычного человека. Такое явление, как «выход из культуры», особенно хорошо известен жителям бывших тоталитарных держав — это один из способов сохранить индивидуальность, то, что коммунистические идеологи с ненавистью называли «внутренней эмиграцией». Когда насилие идеологии становится очевидным, а проповедуемые ценности неприемлемы, человеческая психика иногда находит удивительно изобретательные методы изоляции от агрессивной среды и включает специальные защитные механизмы. Это одна из причин, по которой я считаю обитателей посткоммунистических стран более подготовленными к толтекской дисциплине, чем жителей «свободного мира», которые никогда не имели столь насущной необходимости отделять себя от торжествующих социальных институтов, принятой этики, идеологии, мировоззрения. В конечном счете даже такой универсальный символ, как смерть, подчиняется тем же законам, что и всякий символ, генерируемый социумом. Мы без особого труда можем принять идею смерти как награды, освобождения, заключительного урока, просто необычного опыта. При этом столь же радикально меняется значение и ценность жизни — эти символы в сознании существуют как неразрывная диалектическая пара. Может ощутимо снизиться мотивация любых жизненных действий; для того чтобы это не повлекло за собой разрушительных последствий, толтеки применяют сталкинг — методику своевременного распознавания негативных импульсов и имитации «нормального» реагирования и «нормального» поведения. Избавление от страха смерти не должно снижать вашу жизненную активность, ибо это означает утрату равновесия между тоналем и нагуалем.

Способы борьбы со страхом смерти определяются осознанием страдания как непрерывного атрибута жизненного процесса уже сейчас, когда все мы, надеюсь, далеки от агонии (эту идею подробно разработали буддисты — с их трудами на эту тему стоит ознакомиться всем), и осознанием смерти как уже происшедшего факта («символическая смерть»), т. е. как явления, актуального для всех живущих независимо от того, сколько времени отделяет человека от этого рокового момента. Условность времени как онтологической категории (вспомним гл. 1) помогает понять это. Избавление от страха смерти — это не просто устранение некоторого эмоционального отношения к неминуемой ограниченности личного бытия во времени. Поскольку страх смерти предопределяет расположение наших чувств ко всей совокупности фактов жизни, то изменение нашего отношения к смерти перестраивает всю систему ценностей. Например, в связи со страхом смерти мы полагаем, что наша судьба должна быть насыщена ценными для нас событиями и переживаниями. Эта идея вызывает состояние, названное в книгах Кастанеды «озабоченностью собственной судьбой». Для нагуаля это узел взаимообусловленных энергетических полей, сформированный привычными реакциями и удерживающий точку сборки в определенном положении. Озабоченность собственной судьбой — тот модус эмоционального реагирования на внешние события, который опирается на ценности социального научения, идеи смысла, достоинства, престижа — т. е. на вещи, никак не связанные с Реальностью, а порожденные определенным типом цивилизации. Так возникает чувство собственной важности — зеркало человеческой рефлексии по поводу тонального, «цивилизованного» пространства, в котором разум индивида, его воля и амбиции осуществляют себя. Воображаемые преграды и воображаемые достижения являются содержанием мира чувства собственной важности. Бороться с ним сложно, поскольку оно коренится почти в любой человеческой деятельности, в любом успехе или неудаче. «Битва» воина в данном случае далеко не сводится к достижению смирения, поскольку и смирение может легко превратиться в «добродетель». Нет — «битва» воина направлена главным образом на устранение всех смыслов и значений, приписываемых социумом человеческим поступкам. В человеческом мире ничто не имеет значения — этот тезис должен стать повседневным лозунгом для каждого, кто стремится избавиться от чувства собственной важности. Правильное его понимание не ведет

к пассивности или квиетизму, как может показаться. Социальные действия не устраняются из жизни толтека, просто они приобретают принципиально иной смысл: как упражнение по тренировке внимания, как разновидность дисциплины по развитию упорядоченного осознания. За коммуникациями, повседневной работой и выдающимися свершениями стоит лишь одна реальная цель — приближение к безмолвному и непостижимому нагуалю. Сама идея человеческой важности или значительности на фоне этой запредельной цели невозможна. Индуисты пытались приблизиться к этому «равноприятию» (equality) всего через центральную идею карма-йоги — так называемую «кшатрийскую этику незаинтересованного действия». Буддистские школы подхватили эту мысль и по-разному толковали ее в своих дисциплинах. Им удалось сделать немало, но призрак этики так и не покинул до конца «незаинтересованное действие» карма-йогинов. На пути к воображаемому Абсолюту смиренный монах или йог всегда находит повод гордиться своими достижениями. Порой это случается совсем бессознательно, но суть переживания от этого не меняется. Для безупречного воина подобные чувства странны и безосновательны. Ведь, по сути, каждый шаг толтека по пути безупречности — это шаг в иной мир, акт ухода, и его главное следствие — чувство возрастающего расстояния между ним и теми, кто решил остаться. Все равны в этом мире — те, кто уходят, и те, кто остаются. Путник, уходящий в неведомую мглу, вряд ли занимается рассуждениями насчет того, насколько он отважнее тех, кто потратил свою жизнь на строительство крепких, комфортных домов. Сравнения и оценки здесь неуместны, соревнование бессмысленно. Каждый шаг в сторону Иного делает наше представление о себе, нашу самооценку все более бессмысленной, ибо критерии теряют свою актуальность. Надо четко уяснить для себя простой, хотя и пугающий на первых порах факт: идущий по пути безупречности с каждым шагом все меньше похож на человека. Он не становится лучше человека, совершеннее его — он просто становится иным. Мы не имеем права утверждать, что цель развития человеческой формы — свободное осознание, приходящее с достижением третьего внимания. Некоторые сторонники Кастанеды легко, не задумываясь, принимают эту идею, а вместе с ней — выдуманную систему ценностей. Они серьезно утверждают, что безупречный толтек лучше обычного человека, что опытный маг лучше хорошего инженера или садовника. Не-

ужели вы не замечаете здесь искажения кастанедовских идей, потаенного и непрерывно растущего чувства собственной важности? Для нагуаля нет никакой разницы между травинкой и слоном, между москитом и человеком, мастером магического намерения и почтальоном. Но достижение нагуаля в качестве совершенно необходимого условия требует мастерского отражения в человеческом существе такого же безличного беспристрастия, которое характеризует саму Реальность. Почему сновидящий или сталкер должны считать себя лучше, совершеннее физиков, биологов, врачей? Мы по привычке наклеиваем на себя тот или иной социальный ярлык вместе с соответствующей ценой, чтобы перед лицом смерти сказать: «Жизнь не прошла даром». Неправда. В конце концов жизнь всегда и у всех проходит одинаково. Достижения и неудачи на последнем пороге приводят социального человека к одному и тому же итогу. Для Реальности все в равной степени неважно. Если мы избрали магический путь толтеков, то это значит лишь одно: мы предпочли Неведомое Известному. Но что здесь лучше или важнее? Нет ответа, и нет никакой специальной цели у Орла — если вам понравился этот дон-хуановский миф. Равнодушное безмолвие окружает человечество, прилепившееся к своему миру, и тех немногочисленных скитальцев, что отправились бороздить «темное море осознания». Здесь бы и пожалеть себя. Но и это нам более недоступно. Устранение из сознания критериев оценки делает жалость к себе чем-то совершенно абстрактным. Ведь жалость всегда опирается на сравнение. Изнурительный или монотонный труд может вызвать усталость — это естественно. И лишь мысль о том, что «кто-то другой» все это время отдыхает или развлекается, вызывает жалость к себе. Одни всю жизнь купаются в роскоши, другие — прозябают в нищете. Одни рождаются со здоровым и сильным телом, другие вечно страдают от слабости и болезней. Каждый человек всегда имеет пожалеть себя, поскольку знает, что кто-то другой родился под более счастливой звездой. Стремление к справедливости, вызванное жалостью к себе, порождает насилие и еще большую несправедливость. Социальный человек обречен вертеться в этом безумном колесе, не прекращающем своего движения с начала времен. «Что такое капитан по сравнению с великолепием природы?» — вопрошал один из философствующих персонажей знаменитого романа о Швейке. Что такое наши страдания по сравнению со страданиями всего рода людского?

Нет ничего важного и некого жалеть — вот пугающий нормального человека итог толтекской концепции безупречности. Возможно, моралисты даже найдут в этом заявлении нечто бесстыдное. Дон Хуан, рассуждая с Кастанедой на тему жалости, порою повергал его в шок. Мне легко понять ужас, вызванный этой не-человеческой бесчувственностью, но способен ли социальный человек понять пафос безупречности? Техники безупречности разные авторы описывали по-всякому. Есть и такие, что понимают слово «безупречность» буквально — то есть как способ максимально эффективного, безошибочного действия в мире первого и второго внимания. Безошибочное действие, конечно, — естественный результат состояния безупречности, и мы не должны забывать об этом. Такой способ действий может служить важным критерием того, насколько глубоко вошел маг в требуемое состояние. Но причина безупречности, т. е. ее сущность, ее природа лежит в другом. На мой взгляд, в любом случае все сводится к рекомендациям сформировать определенное настроение. Что же касается настроения, то оно плохо поддается техническим процедурам или комплексу специальных упражнений. Кажется, что состояние безупречности теснее всего связано с искусством формирования намерения. Я не вижу возможности описать это как-нибудь иначе. Мы провозглашаем намерение избавиться от страха смерти, чувства собственной важности и жалости к себе — и это работает. В последней главе данной книги приводятся некоторые техники вхождения в контакт с намерением. Связанные с «идеологией» и настроением безупречности, они могут дать ощутимый практический результат. Общий итог культивирования в себе психоэмоциональных реакций, образующих комплекс безупречности, кратко и точно выразил дон Хуан в единственной фразе: «И не имеет значения, какой будет наша собственная судьба, пока мы встречаем ее с предельной отрешенностью». Отрешенность — вот символ ожидающей воина свободы от тоналя. С другой стороны, погруженность в нагуаль спасает его внутренний мир от застоя, очерствления, аутизма. Встреча с Нагуалем здесь же, в мире первого внимания, раскрывает свободному осознанию огромный мир новых эмоций, неожиданных, глубоких, необычно ярких и разнообразных. Соблюдение позиции безупречности само по себе расширяет объем перцептивного поля. Мы воспринимаем больше и ярче, поскольку сни-

маем с поступающих впечатлений серую пелену умственных идей, оценок и вызванных этими оценками забот. Для безупречного воина прежде всего характерно возвращение к чистому чувствованию, незамутненному переживанию мира. Во-первых, происходит непроизвольное «снятие» темпорального модуса восприятия. Обычный человек почти никогда не живет целиком и полностью «здесь» и «сейчас». Часть его поглощенного внутренним диалогом ума всегда пребывает в переживании прошедшего отрезка времени (т.н. ментальной реверберации) и пред-ощущении насущного будущего (проекции). Безупречность освобождает психическое пространство от этих бессмысленных нагромождений и обнажает насыщенность и красоту настоящего момента. Побочным эффектом той же практики становится отказ от целенаправленности и целесообразности социально обусловленных действий. Значительная часть ментализации, рационализации и вербализации опыта оказывается излишней. Это, конечно, приводит к уменьшению интенсивности внутреннего диалога и даже к его временному затуханию. Устранение из жизни самой идеи борьбы, «войны» с миром и другими людьми во многих ситуациях создает паузу в реагировании, необходимую для осуществления контроля. Воин, избавившийся от трех «монстров», управляющих человеческим поведением, логическим образом приходит к особой разновидности смирения: он отказывается от надежд и ожиданий и признает себя таким, каков он есть в Реальности. Он также перестает испытывать разочарование или бояться утраты чего-либо — ведь все его «имущество» сводится к продуктам эго, интеллекта, «описания мира». В трансформированной психике доминирует новое чувство — восприятие жизни как она есть, без оценок и предубеждений. Исчезает важная и неотъемлемая часть рефлексирующей психики обычного человека — сам наблюдатель, наличие которого формирует стремление к экспансии и сохранению безопасности одновременно. Эти тонкие и незаметные на первый взгляд чувства прочно держат точку сборки в плену привычного режима восприятия. Избавившись от них, мы разворачиваем невидимые «крылья» и уже почти готовы к полету в Неведомое. Процесс восприятия становится все более очевидным для незамутненного сознания. Основное внимание осознания невольно концентрируется на той части внутреннего мира, где доминирует чистое ощущение, т. е. собственно происходит сборка. Энергетически это выражается в том, что «свечение» точки сборки еще больше усиливается, а

«гало» распространяется на зоны эманаций, ранее пассивных. Плавное смещение самой точки сборки вглубь кокона — одновременно и причина, и следствие вышеописанных процессов. Результатом этой трансформации становится принципиально новый эмоциональный спектр, сопровождающий безупречного воина на его пути. Его жизнь отныне движется в богатом эмоционально-чувственном пространстве. Только поверхностному взгляду может показаться, что дисциплина безупречности ведет к прагматичной холодности. Религиозный человек скажет, что в ней нет места Божественной Любви. Да, таких слов учение Кастанеды действительно не знает. Но есть нечто очень похожее, по крайней мере по своим эффектам. Так, воин смотрит на мир: а) с чувством восхищения его красотой; б) с чувством любви и благодарности за то, что ему дана возможность испытывать это восхищение; в) с чувством уважения к миру, поскольку он всегда помнит о его тайне и его принципиальной непостижимости. Безупречный толтек постоянно находится в состоянии диалога с миром, ведь он более не знает чувства собственной важности и не строит в голове иерархию явлений или существ. В наиболее простой и, возможно, даже наивной форме эта идея была выражена в требовании дона Хуана «разговаривать с растениями». Для обычного человека это что-то вроде детской игры, на самом же деле подобная «беседа» символизирует равенство всех проявлений природы, отражающее одно из фундаментальных свойств нагуаля вообще. Конечно, толтек понимает условность избранной формы контакта с Реальностью — эта форма никогда не бывает адекватной, но практикующего спасает от ошибок расширенная способность переживать; недаром техника безупречности называется еще «очисткой тоналя». Правильное настроение, таким образом, очень близко к любви. «Бог есть любовь» — эта христианская формула очень близка к мировоззрению безупречного воина, если слово «Бог» заменить «Силой», импульсом Бытия, движением Реальности. Любовь, как и всякое продуктивное отношение к Реальности, — это тонкое равновесие, на первых порах приходящее с большим трудом, почти всегда на ощупь. Она возможна лишь в условиях особой «прозрачности» психических структур, отсутствии подсознательных сопротивлений, эгоистических мотивов любого характера. «Мистическое единение» заключено отнюдь не в запредельном экстазе, а в бескорыстной любви к миру — Земле, Силе, Духу, Реальности,

абстрактному. Если по-настоящему полюбил Землю, значит, ничего от нее не хочешь. Именно поэтому она может научить тебя свободе. Между прочим, именно любовь к миру избавляет от одиночества. Страх одиночества, как я уже писал в книге «Тайна Карлоса Кастанеды», непосредственно связан со страхом смерти и исчезает вместе с ним. Но чувство печали, сопровождающее фактическое одиночество сознающего существа во вселенной, остается, поскольку обусловлено самим фактом его существования. Любовь к миру — это, в частности, восприятие мира (Земли, Вселенной) как равноправного партнера, с которым ведешь непрерывное общение. Возможно ли одиночество в такой компании? Если вы перестали чувствовать свое одиночество, это, помимо всего, означает, что большая часть бессознательного энергообмена вашего кокона с внешним полем перешла в область околосознательного; плотность энергопотоков повысилась, а это свидетельствует о погружении точки сборки, ее все большем удалении от позиции обычного, закрытого от мира и озабоченного своими эгоистическими нуждами человека. Навыки безупречности в мире первого внимания используются толтеками прежде всего в методиках сталкинга, о котором тоже написано достаточно много. Скажем лишь то, что представляется наиболее важным. Как известно, термин сталкинг буквально означает «выслеживание» и вообще-то относится к охоте. Если говорить о древнейших корнях этой магической техники, то придется признать, что для современного человека они связаны с весьма непривлекательным занятием. Древние маги, увлеченные добыванием власти и силы, разделившись на враждебные кланы, охотились друг на друга, используя иногда просто ужасающие методы. Как вы помните, Ла Горда имела «счастье» познакомиться с нравами древних магов, подобрав «камень силы», принадлежавший одному из них. В своих кошмарах она видела, как враги поедали свою жертву живьем: ритуальный каннибализм действительно довольно долго входил в мрачное мировоззрение древних «охотников за силой». Они понимали «охоту» буквально, а поскольку в роли дичи оказывались искусные и сильные маги, приходилось использовать сложные и весьма хитрые приемы. Падение империи толтеков положило конец этой бессмысленной и жестокой практике, но ряд фундаментальных сталкеровских идей сохранился и претерпел значительные метаморфозы. Испанская Конкиста еще более обострила ситуацию: на-

гуализм был вынужден уйти в глубокое подполье, и маги стали применять сталкинг в первую очередь к самим себе. Они обратили внимание на то, что, выслеживая собственные реакции и поступки, можно добиться существенного смещения точки сборки. Безупречность стала фоновым состоянием для сталкеровских занятий, а видение эманаций и намерения, направляющего их активность, позволила понять глубинный, «космический» смысл подобных упражнений. Дон Хулиан — бенефактор дона Хуана — был сталкером и хорошо понимал сокровенную суть своего пути. Об одном из своих коллег, по словам Кастанеды, он сказал: «Его контроль — не более чем иллюзия, созданная Орлом. Он только безупречный воин, и его действия — не более чем попытка отразить Орла, как в зеркале». В этом высказывании заключен глубокий смысл. Орел, будучи безличной и всеобщей силой, на самом деле ничего не контролирует, но поскольку эманации несут в себе ничем не нарушаемый порядок, возникает иллюзия, будто некое начало неустанно заботится о соблюдении гармоничного распределения структур и исполнении высших законов. Попытка «отразить Орла, как в зеркале» заключает в себе окончательную цель сталкинга — быть совершенно безличным и максимально эффективным одновременно. Личность с ее ценностями, целями и мотивами и есть основное препятствие на пути сталкера. Устранение рефлексии, устранение мнимого «богатства» внутренней жизни осуществляется, как мы уже говорили, при помощи остановки внутреннего диалога. С другой стороны, стремление действовать безличным образом, на фоне постоянно практикуемой безупречности, ведет к неминуемому угасанию и ослаблению внутреннего диалога. Этот образ действия и реагирования во многом полярно противоположен обычной человеческой жизни. Если аппарат эго, т. е. нормальная личность, осуществляет себя в повседневных коллизиях через шаблоны и стереотипы, лишь иногда, в проблемных ситуациях, обращаясь к сознательному выбору, который, как правило, также ведет к включению какого-нибудь заготовленного в личной истории стереотипа, то сталкер стремится убрать из своей психики все стереотипы вообще. Но для этого надо сначала научиться вовремя распознавать стереотип реагирования или поведения. Потому в основе техники лежит принцип непрерывного «выслеживания самого себя». «Поймать» реакцию, мысль, стереотипное действие в самом начале, до того, как они полноценно проявили себя, — очень сложное дело. На

это уходят годы тренировки внимания и непрерывной бдительности. Эта задача вынуждает сталкера максимально расширять «отслеживаемый» объем воспринимаемого. В психоэнергетическом отношении это вызывает далеко идущие последствия: точка сборки неуклонно теряет силу фиксации, вынужденная то и дело совершать колебательные движения в ситуациях повышенной алертности, возникающих в процессе сталкинга. В конечном итоге точка сборки просто начинает медленно, но неотвратимо «дрейфовать» вглубь кокона и незаметно связывать разнородные поля восприятия в единый, прагматичный мир эффективного действия. Сталкер, в отличие от сновидящего, не может пребывать в состоянии пассивного созерцания. Его предрасположенность и его судьба во всех доступных мирах — действие, а не наблюдение. Это подводит нас к пониманию неизбежной необходимости сотрудничества сталкеров и сновидящих. Будучи полярно противоположными типами сознающих существ, они плохо понимают друг друга и даже недолюбливают. Сновидящим кажется, что сталкеры слишком заняты мирской суетой и социальными играми, сталкеры же, в свою очередь, находят сновидящих ленивыми и недостаточно дисциплинированными, погруженными в отвлеченные фантазии и рассуждения. Конечно, на определенном этапе практики неприязнь исчезает: сновидящие начинают замечать высокую безупречность, скрывающуюся за сталкеровской активностью, а сталкеры — понимать, что отвлеченные занятия в сновидении на самом деле содержат не заменимую ничем иным практическую ценность непосредственного восприятия нагуаля — той Реальности, в которой всем нам предстоит жить, когда трансформация будет достигнута. Сновидящие в этом союзе играют роль поставщиков бесценной информации, сталкеры же лучше всех знают, как этой информацией эффективно распорядиться. Сталкеры отрабатывают множество специальных способов «отслеживания» своих собственных стереотипов. Большинство наших стереотипов держится на все тех же фундаментальных идеях тоналя — страхе смерти, чувстве собственной важности, жалости к себе. Есть также рутина выученной последовательности действий, рутина распорядка дня и др. Все сталкеровские методы ситуативны и плохо поддаются формализации. Поэтому дон Хуан, обучая Кастанеду, дает ему лишь общие идеи и принципы. Крайне важно обратить внимание на то обстоятельство, что сталкеры сначала «отслеживают» собственное поведение, а уж затем — пове-

дение других людей. Это не позволяет им скатиться до уровня обычных манипуляторов, добивающихся эгоистических корыстных целей, используя открытые ими психологические закономерности. Если вы чувствуете предрасположенность к сталкингу, запомните самое главное: все, что вы замечаете в окружающих, так или иначе существует в вас самих. И еще: подлинный сталкинг возможен лишь в том случае, когда вы абсолютно уверены в безупречности своих действий, мыслей и мотивов. Кроме того, совершенно ясно, что необходимая для сталкинга наблюдательность сама по себе возможна лишь в случае идеальной «чистоты» перцептивного аппарата, а она достигается, как я уже говорил, в работе над безупречностью. Отдельная тема, которой следовало бы посвятить целое сочинение, — мелкие тираны. Так в толтекской дисциплине называют окружающих людей, которые либо своим поведением, либо характером, либо самим фактом своего существования бросают вызов нашему состоянию безупречности. Любопытно, что в широком смысле этого слова «мелкими тиранами» могут быть не только люди, но и некоторые занятия либо предметы. Быть может, вам покажется это странным? Ничего странного. Многие из нас особенно не любят заниматься какимнибудь делом: например, чистить картошку, мыть посуду, гулять с собакой или еще что-нибудь вполне безобидное. Некоторые не любят смотреть телевизор, играть в карты, женщины очень расстраиваются, если муж полдня лежит на диване, и т. д. и т. п. Таких примеров множество — у каждого свои причуды. Сталкер даже это может выбрать своим «мелким тираном» и попробовать одолеть его. Конечно, с людьми дело обстоит гораздо интереснее — здесь огромное поле возможностей, вариантов, начиная с исследования повадок выбранной «дичи» и заканчивая изощренными способами ее «усмирения». При этом совсем не обязательно добиваться каких-то изменений в поведении «тирана» или в его убеждениях — предметом работы сталкера является его личная реакция, его собственное поведение. Оно должно стать безупречным. Дон Хуан в книгах Кастанеды неоднократно повторял, что именно борьба с мелкими тиранами закаляет дух воина до такой степени, что он может без вреда для себя погрузиться в неведомые миры. Если толтек в стычке с мелким тираном не может избавиться от страха смерти, чувства собственной важности или от жалости к себе, ему нечего надеяться, что испытания в мирах нагуаля помогут ему добиться безупречности. Неведомые феномены второго внимания намного дальше от нас, чем

родственники или знакомые. Им вряд ли удастся бросить столь ощутимый вызов нашей безупречности. Если вы боитесь своего босса, собак или не можете смотреть фильмы ужасов, не питайте надежду, что грядущие встречи со страшными «союзниками» сделают вас безупречными — такого не бывает. Чтобы достичь нужной алертности сознания и «выследить» всю совокупность реакций, привычек и стереотипов, дон Хуан предложил Кастанеде технику перепросмотра. Эта техника не заключает в себе ничего сверхъестественного или особенно сложного. Психотерапия, основанная на методе последовательного воспоминания всех событий своей жизни, широко распространена и давно известна. Подобные приемы использовал Фрейд, чем-то похожим занимался со своими пациентами и Юнг. Применяемая при перепросмотре последовательность (от нынешнего момента к началу жизни) тоже является общим элементом подобных техник. Особого внимания заслуживает лишь использование дыхания и небольшого замкнутого пространства. Дыхание должно быть ритмичным и сочетаться с равномерным покачиванием головы из стороны в сторону — любой психотерапевт скажет вам, что такие приемы помогают пациенту войти в транс. Закрытое и темное помещение способствует максимальному сокращению внешних сенсорных импульсов, которые могут помешать концентрации на процессе перепросмотра. Кастанеда следовал буквальным рекомендациям дона Хуана в отношении техники дыхания и потому так же подробно изложил ее в своих книгах. Мой собственный опыт показывает, что эта техника, вопервых, далеко не так сложна, как может показаться, во-вторых, может быть очень индивидуальной, т. е. варьироваться в зависимости от особенностей конституции практикующего. Однако все вышесказанное нисколько не умаляет ее значения и ее эффективности. Перепросмотр, проведенный правильно и углубленно, снимает огромное количество психоэнергетических, эмоциональных напряжений, которые мы бессознательно продолжаем испытывать, будучи связанными опытом личной истории. Многие эмоции и комплексы восходят ко временам раннего детства, о которых без помощи перепросмотра мы вообще не можем ничего сказать. За счет освобождения от этих тягостных и вытесненных из области сознания ограничений мы можем значительно «освежить» и расширить восприятие. Можно смело утверждать, что перепросмотр — это основная часть сталкинга са-

мого себя. Пренебрегать этой техникой не следует, хотя она занимает много времени и далеко не сразу приносит ощутимые результаты. Но терпение принесет свои плоды — не сомневайтесь. Многолетний сталкинг порождает вполне специфическое состояние восприятия и осознания. Не стоит думать, будто оно вызывается манипуляционными играми с окружающими людьми. Сталкеровский сдвиг точки сборки обусловлен длительной концентрацией на особом дистанцировании эмоциональной сферы человека от комплекса самых актуальных озабоченностей, преследующего каждого представителя нашей цивилизации. Всеобщая «война с миром», характерная для человеческого рода, в голове сталкера замирает; отступает эгоистическое напряжение, эмоциональная жизнь становится менее изматывающей, но при этом более богатой и разнообразной. Отстраненное, но внимательное созерцание мира превращает восприятие в красочное и изобилующее ранее незаметными деталями представление. Перцептивная позиция сталкера близка к состоянию «повышенного осознания». Его точка сборки постоянно погружена в кокон, что расширяет доступный осознанию сенсорный объем. В результате целый спектр новых ощущений постоянно сопровождают его психическую жизнь. В этом смысле сталкинг — практика, на первый взгляд, совсем не мистическая — дает более экзотические результаты, чем сновидение. Сновидящий вплоть до заключительных этапов своей дисциплины четко разделяет невероятный мир снов и обыденную явь. Это разделение рождает известное чувство неудовлетворенности. Что же касается сталкера, то он имеет возможность наблюдать, как привычный мир тоналя обретает перспективу и возвращает себе непрерывное чувство тайны, как мистический дух Неведомого начинает просвечивать сквозь самые заурядные вещи и события. Жизнь становится увлекательным странствием уже здесь, на этой земле. Особенно загадочные превращения имеют место с восприятием времени. Очень выразительно рассказал об этом Кастанеда: «поворот головы» сталкера и непостижимое «видение накатывающего времени» — самые сильные метафоры, описывающие то, что описать нельзя. Действительно, мир меняется самым радикальным образом, хоть и остается вроде бы таким же самым. Это странное явление связано с характерным изменением энергообмена. Как мы помним, правая сторона кокона, проецирующая структуры тоналя, у всех обычных людей преимущественно излучает энергию, т. е. теряет ее. Таким образом, вместе с

потоком времени мы теряем силы — внимание тоналя вызывает этот процесс и оно же оказывается им скованным, жестко зафиксированным. Психологически это переживается как бессознательная сосредоточенность на только что происшедшем, на восприятиях и переживаниях, ставших элементами опыта. Мы словно бы постоянно наблюдаем уходящее от нас время вместе с его психическим содержанием. Именно это имел в виду дон Хуан, когда говорил, что мы «всегда на шаг позади», что мы не живем, а постоянно «вспоминаем». Рефлексивная задержка психической деятельности, связанная с эмоциональной вовлеченностью в интерпретацию и оценку переживаемого, делает нас пассивными созерцателями своих автоматизмов и стереотипов. Контроль реакций невозможен, потому что реакция происходит раньше, чем ее осознание. Дисциплина сталкинга, целиком построенная на контроле за поведенческими реакциями, в качестве изначального условия требует изменить такое положение дел. Осознание должно наступать раньше реакции, раньше включения автоматизма или стереотипа. Долгая и терпеливая настройка на подобный тип поведения изменяет энергетический режим работы правой стороны кокона: она перестает излучать и входит в принципиально новое состояние стабильности. «Поворот головы» сталкера происходит в тот переломный момент, когда правая сторона начинает поглощать энергию внешнего поля, т. е. вести себя так, словно она проецирует не структуры тоналя, а неописуемый нагуаль. Вот откуда возникает повседневное ощущение тайны бытия и «видение накатывающего времени». С одной стороны, сталкер с высокой интенсивностью накапливает личную силу, с другой — изменяет качество восприятия так, что автоматически возникает синтез первого внимания со вторым. Надеюсь, вы помните три фундаментальные идеи, определяющие настроение сталкинга: 1. Окружающий нас мир является непостижимой тайной. 2. Мы должны пытаться раскрыть эту тайну, даже не надеясь добиться этого. 3. Мы сами, будучи частью этого мира, также представляем непостижимую тайну и потому равны всему остальному. Теперь ясно, что эти идеи сами родились в процессе сталкинга — это отнюдь не философские декларации, выдуманные для того, чтобы легче было переносить нестерпимое страдание личностного бытия. Мастер сталкинга непосредственно видит входящую в него энергию

мира — силу, рождающую все восприятия, пространство и время. Это непередаваемое ощущение, оно никак не связано с визуальными картинками, а переживается всем телом. Сила судьбы перестает быть бездушной и неотвратимой — сталкер каждую секунду ощущает «на кончиках пальцев» те нити, что связывают его с приходящими обстоятельствами и людьми; он легко играет этими нитями, составляя из них комбинации по своему усмотрению. «Четыре настроения сталкера» (безжалостность, искусность, терпение и мягкость) применяются им как инструменты повседневной жизни, а не как часть утомительной дисциплины, обет или что-то в этом роде. Сновидение помогает сталкеру формировать представление об иных целостных мирах, и в конце концов наступает момент, когда его осознание воспламеняет достаточное число внутренних эманаций, чтобы переходить из мира в мир, не погружаясь в транс, медитацию, и даже не входя в сновидение так, как это делают сновидящие. Это особый путь, возжигающий кокон со стороны тоналя, — потому он и кажется столь странным и непостижимым. Тем не менее именно сталкеры имеют больше шансов уйти в бесконечное странствие по мирам восприятия вместе с физическим телом. Благодаря сталкингу восприятие других пространств отличается высокой ясностью, последовательностью и полнотой. Их дисциплина начинается с тотального вовлечения внимания и естественным образом завершается тотальной трансформацией. Второе внимание входит в первое и превращает повседневный мир в магический. Идущих этим путем ожидает много неожиданного и таинственного. Внешняя прозаичность сталкеровских методик скрывает высокую мистику и подлинное откровение.

ГЛАВА 8. ТЕХНИКА ОСОЗНАННОГО СНОВИДЕНИЯ (Подлинная Реальность, достигаемая во сне)

Мы спим, а наше тело — это якорь, душой заброшенный в подводный сумрак жизни. Хуан Рамон Хименес

Именно теперь я хочу напомнить вам, что дисциплина дона Хуана называется магией. Стоит вам принять в свое сознание, а затем — в свое мировоззрение и стиль жизни истинную пару (тональ — нагуаль), как Реальность встанет на свое место — она удалится, утратит все человеческие черты, однако уже не согласится на то, чтобы ее подменял суррогат интерпретационного аппарата. С тех пор как техники осознанного сновидения (особенно столь тщательно разработанные, как техники С.Лабержа) стали общедоступными, магическая эйфория существенно приугасла. Оказалось, что странствовать в мирах сновидений не так уж сложно, а ценность этих странствий равна просмотру красочного стереофильма с эффектом присутствия. Конечно, читавшие Кастанеду ожидали другого. Осознанные сновидения так же бесплотны, как и обычные сны. Неужели все так просто или здесь кроется нечто, ускользнувшее от исследователей в научных центрах? Я знаю, что многие, применив технику Лабержа после прочтения книг Кастанеды, остались неудовлетворенными. И это вполне естественно. Некоторое время я изучал осознанные сны, и у меня осталось великолепное впечатление: буйство красок, приключения, откровения, касающиеся моей собственной природы, и т. д. Но я заметил: в этих

снах не было ни одного внешнего сигнала. Творчество моего тоналя было великолепным и всеохватывающим, однако этим все исчерпывалось. Сновидение по Кастанеде — на первых порах занятие скучное, но в нем можно ухватиться за некий элемент, соединяющий внимание сновидения с первым вниманием. Самое важное — можно оставить след, свидетельство, которое объединит мир сна и яви. В конце концов это и есть начало интеграции энергетических полей, к чему призывает дон Хуан в своей дисциплине. Если вы заставите работать свое внимание во сне так, как оно работает в обычной жизни, сон станет реальностью. Вы сможете в сновидении передвигать предметы, оставлять записки, даже разбить чтонибудь — наяву вы убедитесь, что это случилось. (Вспомните, как дон Хенаро, услышав, что надвигается гроза, бросился закрывать окно. Он действительно закрыл окно, и в этом нет ничего странного, если не считать того, что он в это время находился в сновидении. Не зная, что делать дальше, он вышел из дома и пошел бродить среди ночных холмов. Как вы помните, он и проснулся там, промокший до нитки, — его разбудил гром.) Эти примеры демонстрируют, как мир сна переходит в мир яви. На определенном энергетическом уровне вы просто раздваиваетесь — часть вашего энергетического тела спит, другая же — совершает поступки. Иными словами, часть кокона вместе с ведущей точкой сборки вступает в энергообмен с объектами, где бы те ни находились, и этот энергообмен реален — следы его существуют во вселенной осознания точно так же, как следы любого, не раздробленного магическим сновидением существа. Вот магия сновидения, о которой говорил дон Хуан и о которой буду говорить я. Остальное — лишь разнообразные методы интроспекции, быть может более драматические и эффективные, чем психоанализ, но не более того. Дело в том, что галлюцинирующая часть перцептивного аппарата в БДГ-сне (т. е. сне со сновидениями), как уже говорилось, многократно активизируется. Тот алгоритм действий, что предлагает Стивен Лаберж, Толи и др., направлен на полное ее включение благодаря активизации рефлексии во сне. Любой осознанный сон будет ярче и реалистичней, чем обычная каша из ускользающих образов, которую мы воспринимаем, не имея активного самосознания. В данном случае — это демонстра-

ция силы: тональ демонстрирует, как он делает мир без сенсорной поддержки извне. Сигналы, образы, гештальты — все это формируется здесь же, в голове сновидящего; они многократно отражаются и усиливаются в лабиринте пробудившегося самосознания. С.Лаберж, на мой взгляд, верно объяснил, отчего подобный осознанный сон переживается более реалистично, чем события в состоянии бодрствования. Будучи творением тоналя, осознанный сон (lucid dream) во всех перипетиях своего развития повторяет исключительно наработанные схемы восприятия. Если в обыденной жизни мы постоянно сталкиваемся с некоторым (пусть небольшим) сопротивлением перцептивной среды, и тоналю следует потрудиться, дабы привести в нужный ему порядок подходящие пучки сигналов, устранить на пороге сознания совсем не подходящие; то здесь, в осознанном сновидении, тональ царствует и не знает ничего, кроме собственных проекций. Для тоналя же собственная проекция — идеальный критерий реальности воспринимаемого. Однако мы опять попадаем в ловушку. Утверждая «я сплю» и культивируя мир сна, мы оказываемся в позиции исследователя, так и не пожелавшего выйти в поле, а задремавшего в любимом кресле, чтобы таким образом найти решение волнующей его проблемы. Проснуться во сне — это только первый шаг сновидящего мага; второй шаг — отыскать в прекрасно выстроенной декорации тоналя хоть что-то реальное. Когда мы развиваем в себе склонность путешествовать по воображаемому миру снов, мы следуем вполне естественной тенденции перцептивного аппарата, перекрывшего все (или почти все) сенсорные каналы, которые в обычной позиции точки сборки заставляют нас вступать в энергообмен с внешним миром. Это действительно самый легкий путь, и неудивительно, что последователи метода С.Лабержа в случае успеха быстро втягиваются в сновидческие авантюры. Однако задача воина несколько сложнее. Он должен не просто проснуться во сне, осознать себя; он должен развить свое внимание до такой степени, что даже самый слабый сенсорный импульс, достигший его сознания в этой позиции, вывел бы его из роскошного театра тоналя «за кулисы» — в Реальность. Специальным образом отточенное внимание найдет и выведет, но на этом этапе вы тут же утратите блаженную безопасность, поскольку начнете встречать реальные объекты и реальных существ, которые для бодрствующего сознания просто находятся за порогом восприятия. Они могут причинить вам вред, могут одарить не-

человеческой силой. Так или иначе, вы столкнетесь с Миром-вне-вас, а от этой штуки можно ожидать чего угодно. Единственное спасение в реальных ситуациях, угрожающих Вам, — проснуться, т. е. быстро сдвинуть точку сборки назад, в привычное положение, и выйти из области энергообмена с существом (объектом, ситуацией), способным вас серьезно травмировать. Стоит вам только раз выйти из тонального представления, никогда уже больше не доверяйте происходящему, поскольку те критерии проверки, которые работают в обычном осознанном сне, там работают тоже — просто по другим причинам. И там будут меняться надписи, если вы взглянете на них пару раз через некоторый промежуток времени, и там — все подвижно, текуче, изменчиво: внимание сновидения на первых порах не в состоянии удерживать стабильную перцептивную картину, интерпретационные шаблоны скачут как сумасшедшие, пытаясь найти хоть что-то подходящее к чужеродным энергетическим формациям, прокравшимся сквозь все фильтры в область осознания. Итак, все, что вы увидите, будет очень похоже на сон, но это уже не сон. Поэтому дон Хуан называет сновидение «смертельной игрой». В 1993 году Карлос Кастанеда выступал в книжном супермаркете Phoenix (Лос-Анджелес) на презентации новой книги. В своей речи он был красноречив и решителен. Главной темой лекции стало сновидение. Позволю себе кое-что процитировать, дабы напомнить, как мэтр донхуановской модификации нагуализма относился к этой удивительно эффективной и впечатляющей технике. В первую очередь, чтобы войти в сновидение, следует осознать момент засыпания, — повторил Кастанеда то, о чем уже неоднократно писал. «Перед тем, как заснуть, скажите себе: «Я — сновидящий». Это формулировка вашего намерения. (О намерении подробнее в следующей главе — А.К.) Не думайте, соответствует ли эта формулировка действительности — разум все равно не ощущает разницу [между сновидящим и профаном — А.К.]. Это не самообман. В линейном мире мы считаем, что это ложь. Но здесь нет ничего нового — мы и так обманываем себя все время. Готовьтесь к сновидению так, словно собрались умереть. Словно это дело жизни и смерти. А для чего вы бережете себя — для старости? Мы дожидаемся того момента, когда придется в ресторане звать медсестру. Что с вами сделали?.. Это не лучший из миров. Что-то мешает нам просто понять. Глядя на мир с точки зрения того, кто собрался умереть, воин начинает осознавать это и видеть, как мир постоянно изменяется. Он

видит лазутчиков в своих снах. Это разведчики из невоспринимаемых миров. Он пользуется осознанием как океаном... Зачем ждать смерти? Занимайтесь этим сейчас, пока вы молоды и полны сил. Отвлекитесь, наконец, от собственной важности. Вы вечно думаете о своих желаниях, пока не состаритесь. Пока вам не останется только хрипеть: «Сестра!» Осознайте это сейчас. Время пришло, и путь — это сновидение. Сновидящий, сэкономив достаточно энергии, получает жизненно важный толчок, благодаря которому проникает в другой мир. Это невозможно представить. Кто мы такие на самом деле?..» Патетический призыв Кастанеды легко понять тому, кто хорошенько поразмыслил над сущностью техники осознанного сновидения и спецификой устройства человеческого сознания. Непосредственная связь между страхом смерти и толтекским сновидением вполне очевидна. Тому есть ряд причин — как психологических, так и энергетических. Собственно говоря, любой значительный сдвиг точки сборки инстинктивно воспринимается как агония, умирание и даже как путешествие в страну мертвых. Повседневный психический опыт не знает иных ассоциаций. Самая первая реакция на радикальное изменение режима перцепции — страх. Здесь и становится явным реальное положение дел. Насколько вы преуспели в безупречности и устранили из автоматического реагирования страх смерти? Сновидение вообще обладает способностью демонстрировать вам (а равно всем желающим магам-сновидцам, неорганическим существам, прочим причудливым тварям из иных миров восприятия) подлинное состояние вашей психики, которое в первом внимании (наяву) может быть совсем неочевидно, а зачастую просто скрыто от нас защитными механизмами бессознательного. Такие всеобщие пороки человеческого рода, как чувство собственной важности или чувство жалости к себе, мгновенно выходят из-под контроля (если контроль недостаточен), и малейший повод в ситуации сновидения способен вызвать преувеличенную реакцию, которая, возможно, удивит вас самих. С одной стороны, это результат недостатка психической дисциплины, с другой — это результат колебаний точки сборки в новой неустойчивой позиции. Я на собственном опыте обнаружил безусловную правоту Кастанеды и оценил чеканность его формулировок. В сновидении именно чувство собственной важности и жалость к себе манифестируют себя одноз-

начно и отчетливо, если наяву не достигнута высокая степень безупречности. Эмоции, вызванные этими паттернами реагирования, в сновидении настолько выразительны, что их не спутаешь ни с чем другим. В сновидении же отчетливо выражена принципиальная разница между обычным состоянием беспорядочно «плавающего» ума и состоянием остановки внутреннего диалога. Любопытное явление открылось мне в дон-хуановском сновидении: оказалось, что внутренний диалог продолжает функционировать и во втором внимании как ни в чем не бывало. Перцептивный аппарат вполне способен восстановить свой привычный способ функционирования даже в самых экзотических полях восприятия. Конечно, характер внутреннего диалога несколько изменяется — движение рефлексии становится более медленным, менее вербализованным и частично утрачивает свою однозначную линейность. Легко заметить, что логические конструкции почти исчезают, зато гораздо большую яркость и выразительность приобретают образы и эмоции. Поток рефлексии лишь время от времени оформляется в слове, мысленное обращение к себе состоит по большей части из представлений и характерных психических напряжений, несущих вполне определенный эмоциональный заряд, — эти напряжения, в отличие от эмоциональных реакций наяву, чаще всего воспринимаются как некие тотальные состояния. Кажется, будто все тело (в данном случае тело сновидения) активно участвует в реагировании. Это и является одной из причин того, что неконтролируемые реакции фундаментального характера (собственная важность и жалость к себе) с такой легкостью регистрируются осознанием. Конечно, зарегистрировать их в сновидении проще простого, но поставить под контроль — вряд ли возможно. Эта работа должна производиться наяву, это путь сталкинга, и Кастанеда, безусловно, был прав, когда многократно подчеркивал это обстоятельство. Зато остановка внутреннего диалога в сновидении возможна, если вы до этого накопили достаточный опыт такой практики в бодрствующем состоянии. Когда я впервые произвел эксперимент по «достижению безмолвия», уже находясь в мире сновидцев, то был потрясен его эффектом. Я буквально физически ощутил мощный толчок, перебросивший меня в следующий режим восприятия. В первый раз это оказался еще один мир сновидения, но очень скоро выяснилось, что таким же способом можно войти в состояние видения — то есть в тот перцептивный объем, где интерпретация сводится к минимуму, а сенсорное поле расширяет-

ся максимально. Практически вся информация, изложенная в этой книге и касающаяся структуры энергетического тела, организации эманаций внешнего поля и т. п., получена мною благодаря видению в сновидении. Всякий раз, по достижении безмолвия, точка сборки сдвигалась весьма интенсивно и (что особенно важно!) никогда не выходила из-под контроля. Каждая новая фиксация поражала своей стабильностью, что формировало очень четкую, яркую и непрерывную перцепцию избранного мною положения. Стабильность восприятия, которая в таких случаях длилась до 10—15 минут (однажды мне удалось заметить время, проведенное в режиме видения), позволяла довольно подробно изучить объект, оказавшийся в зоне досягаемости, составить представление о его структуре, функциях, характеристиках. Правда, иногда возникала проблема с запоминанием увиденного. До конца разрешить ее мне так и не удалось — всякий раз, пытаясь восстановить пережитое и записать его, я сталкиваюсь с безошибочным чувством, что некоторый объем воспринятого (наверное, непредставимо огромный) бесповоротно канул в глубины бессознательного и выудить его наружу возможно лишь в следующем сновидении. Так я на практике убедился в силе остановки внутреннего диалога, о которой прежде знал в основном теоретически. Хотя не могу не упомянуть, что именно благодаря удавшейся остановке внутреннего диалога наяву я впервые вошел в осознанное сновидение. И все же столь мощная демонстрация эффективности данной техники происходит, скорее всего, уже после того, как точка сборки покинула место самой жесткой своей фиксации. Флоринда Доннер, будучи сновидящей из группы Кастанеды, достаточно выразительно рассказала об этом в одном интервью: «[Необходимо] остановить внутренний диалог. Поскольку, даже если вас где-нибудь изолировать, вы будете непрерывно разговаривать сами с собой. Этот внутренний диалог никогда не прекращается. И чем же он занят? Постоянной самооценкой, неважно, по какому поводу... Мы постоянно повторяем эту мантру — я... я... я... про себя или вслух. — Итак, отверстие открывается, когда... — .. когда диалог останавливается. Автоматически. Не надо ничего делать. Потому люди и отвергают Кастанеду, не верят ему. Потому что это слишком просто. Но эта предельная простота оказывается труднейшей вещью на свете, когда вы пытаетесь добиться этого. В нашем мире есть, наверное, шесть человек, занятые той же головоломкой. И все же

мы имеем одну и ту же трудность — полное прекращение внутреннего диалога». (Из беседы Флоринды Доннер с Александром Блэр-Эвартом, журнал «Димэншнз», февраль 1992.) Дальше в этой беседе Флоринда указывает, что одно из важнейших условий качественной остановки внутреннего диалога — донхуановский перепросмотр, о котором подробно говорится в связи со сталкингом. Мы вновь и вновь убеждаемся в детальной разработанности толтекской дисциплины, в том, что все ее части неразрывно связаны друг с другом и именно в этой комбинации совершенно необходимы для достижения цели. Будучи по своей конституции сновидящим, я никогда не любил сталкинг и долгие годы безуспешно боролся с нежеланием заняться сталкингом всерьез. Одно время мне просто хотелось убедить себя в том, что эта техника не столь уж важна и в конечном итоге можно обойтись без нее. Но в конечном итоге пришлось признать: без сталкинга сновидение быстро теряет стабильность, память об увиденном и контроль воспринимаемого слабеют, если же пренебрегать сталкингом наяву долго и принципиально, развиваются заметные характерологические изменения, которые частично описал и сам Кастанеда. Возрастает нелюдимость, мрачность, ощутимо слабеет мотивация к любому действию в мире первого внимания — все помыслы и интересы концентрируются в мирах сновидения, и это состояние все труднее и труднее контролировать. Могут даже развиться иррациональные страхи на фоне общей беспричинной тревожности. Сталкинг, будучи активной формой самоконтроля в социальной среде, помогает поддерживать безупречность и устраняет невольно возникающее в сознании каждого сновидящего противостояние между этим миром и мирами сновидения. Ведь каждый сновидец обязательно чувствует, что именно там, в параллельных мирах, его место, здесь ему скучно и душно. Если вы чувствуете нечто подобное, значит, искажения в структуре вашего осознания уже произошли и самое время сосредоточиться на сталкинге и безупречности. Правильное отношение заключается в абсолютно одинаковом беспристрастии в любых режимах восприятия. Нет никакой реальной разницы между повседневным миром и теми местами, которые вы посещаете в сновидении, — надо научиться сочетать бдительность и внимательный контроль с отстраненным бесстрастием, даже равнодушием. Если подобное равновесие достигает-

ся, освоение иных миров начинает происходить с удивительной скоростью. В режиме повседневного восприятия мы непрерывно сталкиваемся с огромным давлением — энергетическим и психологическим одновременно, поскольку это лишь две стороны одного и того же явления. С одной стороны, мы максимально погружены в энергообмен с внешним полем, а потому во всем зависимы от его флуктуаций. В сновидении этого не происходит, поскольку там мы всегда присутствуем лишь частично, т. е. в качестве тела сновидения. Эта ситуация изменяется только тогда, когда мы достигаем способности перебрасывать в параллельные миры свое энергетическое тело целиком, вместе с физическим. С другой стороны, в обычном режиме восприятия мы со всех сторон опутаны социальными связями, которые автоматически погружают нас в ситуации, генерирующие чувство собственной важности и жалость к себе. Научившись контролировать эти модели реагирования, мы обретаем власть над центральными структурами упорядоченного в точке сборки осознания. Это наша сущность, возникшая в результате перцептивного разделения мира на внешний и внутренний. Как только человек увидел и понял, что является отдельным (отделенным) от внешней Вселенной существом, его тональ произвел на свет чувство собственной важности и жалость к себе. Это атрибуты индивидуального самосознания, благодаря им оно развивается, формируется и обретает стабильность. Поэтому человек не может стать личностью, а впоследствии — толтекским магом, освобожденным и контролирующим себя существом, минуя горькую стадию страданий, вызванных собственной важностью и жалостью к себе. Только пройдя необходимый цикл личностного развития, воин отбрасывает ставшие ненужными стереотипы и реакции — опять же путем внутреннего усилия, через дисциплину и борьбу. Перед тем как обратиться к практическому освоению сновидения, хочу еще раз обратить ваше внимание на самую большую опасность, подстерегающую сновидящего, — заблудиться во втором внимании и не найти дорогу назад. Выше я уже напоминал, что дон Хуан недаром назвал сновидение «смертельной игрой». В начале практики такие предостережения многим кажутся неактуальными, ведь для того, чтобы риск стал действительно серьезным, необходимо, вроде бы, достичь высочайших степеней мастерства, а это дается десятилетиями упорной работы. Однако не всегда это так. Сновидение — непредсказуемая стихия, а особенности вашей конституции могут быть самыми причудливыми

и о них никто не знает, кроме вас самих. Впрочем, как правило, и вы о них не догадываетесь. В сновидении вся изнанка психического мира личности выходит наружу. Комплексы, привязанности, аффекты — давно позабытые и вытесненные в бессознательное — активизируются и проявляют себя с такой поспешностью, что нужна исключительная дисциплинированность сознания для своевременной остановки той или иной нежелательной реакции. Если же реакция произошла, то в энергетическом смысле она означает всего-навсего неправильный и неконтролируемый сдвиг точки сборки. Она покидает центральное сечение «человеческой полосы» и уходит в сторону. Вернуть ее из этого положения намного труднее: эмоциональные напряжения провоцируют и усиливают друг друга, таким образом вызывая цепную реакцию дальнейших боковых сдвигов. Сновидящий за какие-то мгновения погружается в рай или в ад, не успев даже понять, что именно с ним происходит. Боковой сдвиг точки сборки, в свою очередь, искажает форму «просвета» и увеличивает его. Через этот канал кокон начинает усиленно извергать жизненно важную энергию, чем значительно сокращает вам шансы вернуться в обычный режим восприятия. Но и эта опасность чаще всего устранима, если выброс энергии во внешнее поле не успеет привлечь тот или иной тип неорганических существ, как известно, паразитирующих на покидающих нас силах. К сожалению, неорганических «паразитов» слишком много. Они вечно вьются вокруг человека, поскольку из всех живых существ именно он в силу все тех же пороков своей личности (страх, собственная важность, жалость) склонен терять энергию и подпитывать их с завидной регулярностью. А ведь именно неуправляемое сновидение дает им наиболее плотную «пищу». Чаще всего эти создания нападают на спящего почти мгновенно. Они провоцируют его, вызывая устрашающие видения и тем самым сталкивая точку сборки еще дальше — туда, где контроль уже почти невозможен. Если начинающий маг не спохватится вовремя, процесс приобретает необратимый характер. Конечно, физиическое тело в случае атаки неорганических существ разрушается значительно медленнее, чем структуры-носители его упорядоченного осознания. Плотность полей физического тела слишком велика даже для потусторонних «бандитов». Обычно они забирают все, что могут забрать, и не останавливаются до тех пор, пока схваченная в энергетические тиски точка сборки не заставит тело сновидящего выбросить наружу жиз-

ненные силы полностью. Иногда этот ужасный процесс занимает годы. Со стороны зрелище выглядит особенно непривлекательным. Окружающие, как правило, не могут понять, что случилось (если они, конечно, не видящие), и приходят к самому простому, напрашивающемуся заключению: бедняга сошел с ума от своих странных занятий и его надо отправить на психиатрическое лечение. Если повезет, можно сохранить часть личности пострадавшего и этим спасти его разум после интенсивного отравления организма психотропными лекарствами. Но даже тогда он уже не сможет повторить свое восхождение на вершины толтекской мудрости, поскольку чудом спасенное количество энергии осознания никогда не станет достаточным для еще одной попытки. Описанная мною опасность наиболее серьезна, так как может грозить даже начинающим сновидящим, которые пренебрегают безупречностью и техниками сталкинга. Другого рода опасность (о которой в свое время написал Кастанеда) касается тех, кто прошел в сновидении большой путь и накопил массу энергии специфического, свойственного только сновидению, осознания. Такие субъекты могут навсегда остаться в мирах сновидения по двум причинам: во-первых, они становятся излишне привлекательными для неорганических существ, во-вторых, сами начинают испытывать сильное искушение остаться в привлекательных областях параллельных миров. За десять лет занятия сновидением я, конечно, подвергался всем перечисленным опасностям. Потому и пишу об этом специально. Очень много усилий потребовалось, чтобы избежать подобных ловушек, и несколько раз, как мне кажется, я был на волосок от поражения. Да и теперь не вполне уверен, что потери могут быть восстановлены в полном объеме. Тем не менее для доброй половины исследователей толтекской дисциплины сновидение — самый важный и, скорее всего, единственный путь. Только прирожденные сталкеры достигают трансформации иначе, но и они не могут обойтись без помощи этой техники. Описывая практические способы вхождения в сновидение, я не стану повторять то, что уже известно из книг Кастанеды. «Дон Карлос» много написал на этот счет. Остановлюсь на тех моментах, значение которых мне стало понятным из собственного опыта. Конечно, сновидящие тоже могут сильно отличаться друг от друга. В конце концов каждый находит свой собственный проход в принципиально новое, прежде неизвестное состояние. И все же основные этапы работы кажутся мне

универсальными. Я изложу собственный метод вхождения в сновидение, который оказался эффективным и для тех, кого я ему научил. Метод состоит из следующих этапов: 1. Полное расслабление физического тела в положении лежа на спине. 2. Остановка внутреннего диалога. 3. Фиксация внимания на точке, расположенной выше макушки головы. 4. Слушание внутреннего звука. 5. Провозглашение намерения. Завершающим пунктом этого алгоритма является всем известное указание дона Хуана «посмотреть на ладони», но оно относится к тому моменту, когда вы уже находитесь в сновидении. Его, однако, ни в коем случае нельзя забывать — особенно если вы уже не первый раз погружаетесь в эти призрачные мира восприятия. «Взгляд на ладони» — единственный и универсальный критерий подлинной осознаваемости сна. Если вы способны посмотреть на свои руки, это значит, что точка сборки зафиксировалась в новом положении и вы ее контролируете. Надо иметь в виду, что данный прием связан не только с осознанным, произвольным контролем внимания во сне. Его особое значение имеет отношение к специфике собирания картины мира человеческим тоналем. Много раз говорилось о той исключительной роли, которую сыграла рука в становлении человеческого сознания. Выполняя функцию первого и естественного орудия — посредника между человеком и внешним миром, руки тут же заняли особое место в общей структуре распределения нашего внимания. Разумеется, эти связи закрепились и на энергетическом уровне. Произвольное внимание, сфокусированное на ладонях сновидящего, автоматически создает полевый каркас, который в новом режиме перцепции становится «скелетом» для формируемого тела сновидения. Оно же включает интерпретационный механизм, различающий внешние и внутренние сенсорные сигналы. Если в самом начале сновидения вас окружили образы-проекции бессознательного и вы приняли их за внешнюю реальность, даже мимолетный взгляд на ладони восстановит истинную картину. Я получил тому подтверждение в первый же месяц практики: как-то в сновидении я оказался в собственной спальне (традиционные оккультисты назвали бы такой случай «астральной проекцией», и я нисколько не возражаю против этого термина), но не взглянул на руки и несколько потерял ориентацию. В поле моего восприятия случайно оказался странный отблеск. Не прошло и

секунды, как мне показалось, будто передо мной возле стены стоит мебель, которая действительно стояла в комнате, где я жил много лет назад. Блеск исходил от освещенной лунным светом ручки шкафа. Странное несовпадение увиденного с реальной обстановкой насторожило меня и вызвало желание проконтролировать состояние своего внимания. Я поднял руки ладонями к лицу и пристально рассмотрел их. Наваждение исчезло практически мгновенно: я вновь воспринимал внешний мир почти с такой же точностью и ясностью, как наяву, и никаких предметов, всплывших из потаенной моей памяти, видно не было. Что же касается воспринятого мною отблеска, то он оказался пробежавшим по стене световым пятном от фар проехавшего по улице автомобиля. Таким образом, взгляд на ладони — не только формальное упражнение, но и прекрасный способ восстановить утраченный контроль, в частности, своевременно остановить нежелательное смещение точки сборки в сторону. Когда вы смотрите на свои руки, никакое неорганическое существо не может добраться до вашей энергии. В этот момент вы словно замыкаете некий контур и скрываетесь из поля зрения пресследователей — самый удобный способ сбежать в повседневный мир, ЕСли опасность велика, а силы на исходе. В одной из поздних своих книг Кастанеда упоминает о другом способе контролировать внимание сновидения — фиксируя его на кончике языка, прижатого к нёбу. Эффективность этого метода нельзя отрицать, но он, как показывает практика, оказывается доступным лишь на очень высоких уровнях мастерства. Конечно, в нем есть смысл, если руки тела сновидения в данный момент заняты активной деятельностью (необходимость в ней, между прочим, возникает крайне редко), но для сновидящих, не достигших «дубля» и телепортационных маневров, в обучении этому приему нет насущной необходимости. Его смысл заключается в предельно точной фокусировке восприятия и стабилизации точки сборки для перемещения больших полевых масс энергетического тела. Итак, во-первых, полное расслабление физического тела в положении лежа на спине. Главная задача этой фазы — утрата интероцепции, т. е. внутренних ощущений, связанных с состоянием тела и занимаемым им положением в пространстве. На первых порах добиться полного «исчезновения» тела не удается; в конечном итоге это и необязательно, но стремиться к такому состоянию нужно. Войти в сновидение можно уже в том случае, когда интероцепция ощутимо ослабла и сигналы, поступа-

ющие от физического тела, перестают конкурировать с произвольной фокусировкой внимания на невоспринимаемых в нормальном состоянии элементах кокона (например, на точке, расположенной выше макушки головы). Техник расслабления существует множество. Наиболее известная — техника, используемая в аутогенной тренировке Шульца. В любом случае основные принципы различных релаксационных методик совпадают. Они заключаются в последовательном расслаблении рук, ног, туловища, шеи и лица. Иногда рекомендуют вызывать чувство тяжести или теплоты в теле, что может усиливать релаксацию. В любом случае следует обратить специальное внимание на расслабление плечевого пояса, шеи и лицевых мышц. Здесь накапливается наибольшее количество бессознательных мышечных напряжений. В состоянии полной релаксации рот, как правило, слегка приоткрыт. Научиться глубокому расслаблению несложно — это потребует от вас всего лишь определенной внимательности и двух-трех недель упражнений перед сном. На первых порах трудно войти в сновидение лежа на боку или на животе, возможно, потому, что в этих позах не достигается нужная глубина расслабления. Так что рекомендую вам практиковаться в классической позе лежа на спине. Не скрещивайте руки, не кладите ногу на ногу — все это может отвлекать ваше внимание при первых попытках освоить сновидение. Остановка внутреннего диалога — нелегкая задача. Если во время «ходьбы Силы» или какого-нибудь динамического не-делания переполнение тоналя сенсорными сигналами, не поддающимися интерпретации, заставляет ум замолкнуть, то во время подготовки к сновидению масса внешних сигналов резко сокращается, что затрудняет достижение внутреннего безмолвия. Во-первых, следует сосредоточиться на дыхании и сделать его Ритмичным. Иногда бывает достаточно погрузиться в мысленное наблюдение за тем, как воздух входит в легкие и покидает их, чтобы внутренний диалог замер на несколько минут — время, достаточное для того, чтобы войти в сновидение. Главное, не забывать о фоновом расслаблении физического тела. Концентрируя внимание на чем-либо, мы склонны непроизвольно напрягать те или иные группы мышц — особенно в области шеи и плеч. Если внутренний диалог не останавливается, попробуйте «опустить» внимание в область солнечного сплетения или ниже — в

брюшную полость. Мысленно «упираясь» лучом внимания в живот, вновь проконтролируйте дыхание и степень релаксации. Десять минут ритмического дыхания на фоне глубокого расслабления могут вызвать утрату ощущения конечностей. Это хороший признак — он говорит о том, что привычная схема распределения внимания перестала работать. Фиксация внимания на точке, расположенной выше макушки головы, подталкивает точку сборки к характерному сдвигу вверх, в ту область, где ей легче всего выйти за пределы кокона и сформировать тело сновидения. Существует довольно четкий критерий качества фиксации внимания на этой точке: возникает тактильная иллюзия, словно нечто «выдвигается» из макушки и начинает осязать пространство над головой. Если это странное ощущение возникло и удержалось хотя бы минуту, можно быть уверенным — вы обязательно войдете в сновидение. Вышеперечисленные условия (расслабление, безмолвие, фиксация на макушке) способствуют концентрации внимания на внутреннем звуке. О концентрации на внутреннем звуке знает любой, более-менее знакомый с йогическими дисциплинами. Йоги называют этот звук нада. Он воспринимается как тихий свист или жужжание в ушах и возникает на фоне полной тишины. Некоторые испытывают затруднение при попытке услышать этот загадочный звук, хотя физиологи считают его вполне реальным и связывают с шумом внутричерепного кровообращения. Тогда, возможно, вам больше подойдет инструкция «прислушайтесь к тишине внутри головы». Ведь в конечном счете смысл техники сводится к помещению центра произвольного внимания внутрь черепа. Это можно рассматривать как разновидность не-делания, поскольку в голове ничего услышать нельзя — для этого нет ни соответствующих органов чувств, ни нервных окончаний. Впрочем, то же касается фиксации внимания над макушкой. Как и всякий когнитивный диссонанс, названные техники уже по этой причине могут парализовать внутренний диалог, а специфическое изменение энергообмена способствует такому сдвигу точки сборки, что приводит нас непосредственно в сновидение. Здесь и наступает момент для провозглашения намерения, о чем говорил Кастанеда в приведенной выше цитате. Как было сказано, самая компактная формула звучит так: «Я сновидящий». Можно, однако, выразить намерение иначе — скажем, «Я намерен войти в сновидение» или просто «Я вхожу в сновидение». Нет никакого смысла повторять эту формулу как заклинание. Она не сработает, если не выполнена под-

готовительная работа, описанная выше. Когда же соблюдены все условия, достигнутое фоновое состояние позволяет войти в контакт с намерением почти мгновенно. В первый год занятия сновидением вам, скорее всего, придется каждый раз проходить через разрыв непрерывности сознания. Иными словами, вы сначала будете засыпать, а потом словно бы «просыпаться» в сновидении. С развитием подвижности точки сборки «разрыв» может исчезнуть. Это странное и удивительное чувство, когда вы погружаетесь в сновидение плавно, некоторое время даже ощущая одновременно свое физическое тело и «тело сновидения». На этом этапе может возникать рассогласование перцептивных функций точки сборки: например, вы уже осознаете себя в теле сновидения, а зрительный канал по-прежнему прикован к закрытым глазам физического тела. В этот момент вам кажется, что ваше тело сновидения «ослепло» и требуется специальное намерение, чтобы глаза сновидящего «открылись». Не следует волноваться из-за этих странных явлений, ведь они свидетельствуют о расширении осознания и снижении силы фиксации точки сборки. Дело в том, что на ранних этапах работы точка сборки резко срывается со своей привычной позиции, движение ее стремительно и неуловимо для перцептивного внимания. Со временем, когда фиксация точки сборки ослабевает, она может покидать свое место довольно плавно — именно в этом случае возникает рассогласование перцептивных функций, ощущение «раздвоения» или «слепоты» тела сновидения. При длительной практике плотность тела сновидения естественным образом возрастает. Основной метод уплотнения энергетических полей в сновидении, конечно же, заключается в постоянной тренировке и развитии внимания. Дон Хуан даже называл этот процесс «накоплением внимания сновидения». Первой задачей сновидящего является освоение максимальной фиксации нового режима восприятия. Он стремится к тому, чтобы объекты не уходили из поля восприятия сами по себе, чтобы способ интерпретации воспринимаемого не изменялся хаотически, и для этой цели создает прочный полевый каркас из энергообменных процессов между компонентами тела сновидения и эманациями воспринимаемого поля. В первую очередь, этот каркас строится за счет специально сфокусированного внимания между окружающими объектами и руками. Сновидец многократно переводит взгляд с рук на какой-нибудь внешний объект, добиваясь четкости и стабильности «картинки». Затем количество таким образом зафиксированных объек-

тов постепенно увеличивается, чтобы образовать некую сеть из лучей внимания, что напоминает тоналю об идее пространства и позволяет определить границы тела сновидения. За оформлением границ следует работа по повышению плотности энергетических полей, окружающих вышедшую за границы кокона точку сборки. С этой целью сновидящий пытается активно действовать в сновидении. Каждая сознательно совершенная манипуляция с внешними объектами, процессами или полями автоматически приводит к ощутимому возрастанию плотности тела сновидения. Конечно, на такую тренировку могут уйти годы и даже десятилетия. Она может показаться однообразной и скучной. Но подлинной целью толтекского сновидения является достижение «дубля», и иного пути к нему нет. Сильное искушение исследовать различные миры сновидения в качестве пассивного созерцателя может сильно затормозить этот процесс. Вы будете довольно легко переходить из одной позиции точки сборки в другую, а феерические видения, каждый раз возникающие в этом случае, невольно увлекают и вызывают естественное любопытство. Конечно, от таких путешествий тоже есть польза — зажигаются новые поля осознания, точка сборки обретает все большую свободу передвижения. И все же я не рекомендую посвящать этим занятиям слишком много времени. Достаточно выбрать одну позицию сновидения и работать с ней до возникновения «дубля», т. е. до настройки полноценного энергообмена точки сборки с внешним полем. Поскольку, как правило, такая позиция расположена не очень далеко от кокона, вы воспринимаете мир, мало чем отличающийся от мира первого внимания. Здесь вы нечасто будете встречать неорганических существ и тем самым избавите себя от рискованных контактов, о печальных последствиях которых я уже написал. Кроме того, этот мир сновидения по причине своего сходства с привычным нам миром является идеальной тренировочной площадкой для полноценного оформления тела сновидения. Здесь проще и удобнее учиться «ходить», «оборачиваться», «пользоваться руками» и т. п. Именно в этом режиме восприятия вы сможете в конце концов получить верифицируемые результаты, так как последствия совершенных здесь действий найдут свое отражение в мире повседневного восприятия. Пробудившись, вы сможете проверить эффективность своего поведения и качество работы внимания во сне. Что же касается формы тела сновидения, то эксперименты в этой области лучше оставить для заключительной стадии работы. Обычно

форма естественным образом копируется с привычной схемы физического тела. Осваивайте ее. Кастанеда писал по этому поводу: «[Дон Хуан] сказал, что второе внимание неизбежно стягивается фокусом на энергетическом поле нашего существа и трансформирует эту энергию во чтонибудь подходящее. Самое легкое — это, конечно, изображение нашего физического тела, которое мы хорошо знаем по опыту использования первого внимания» («Дар Орла»). Искусство оборотничества можно изучать только после того, как вы убедились, что полностью владеете копией привычного для себя тела. В данной дисциплине роль мощного ускорителя развития осознания играет совместное сновидение. Имея партнера-сновидящего, вы можете значительно интенсифицировать свое внимание, координируя совместные действия в избранной позиции сновидения. Конечно, добиться этого нелегко: многое зависит не только от вас, но и от уровня вашего товарища. Труднее всего удержать точку сборки в одной, общей для вас позиции. Кастанеда по этому поводу дал замечательный совет: встретившись в сновидении, взяться за руки и не отпускать друг друга вплоть до возвращения в обычный режим восприятия. Насколько мне известно из собственного опыта, это действительно самый лучший способ вместе удержаться в одном мире сновидения. Здесь открывается огромный простор для вашей фантазии — делайте все что хотите, странствуйте, исследуйте, развлекайтесь. В любом случае уровень вашей тренированности начнет стремительно возрастать. По мере «накопления внимания сновидения» вы откроете для себя сновидение-наяву. Об этом состоянии уже было сказано выше (гл. 4). Стоит лишь добавить, что в общем процессе развития сновидящего это явление указывает на приближение состояния «дубля». Невероятная легкость, с какой точка сборки покидает свое место в случае спонтанной остановки внутреннего диалога, сочетается с повышенной способностью контролировать тело сновидения. Постоянный контакт двух режимов восприятия — первого и второго внимания — позволяет непрерывно контролировать действия в сновидении и корректировать их с бодрствующим осознанием. Достижение «дубля» — это серьезный успех на пути освоения второго внимания. Именно «дубль» дает нам шанс отправиться в «окончательное путешествие», т. е. достичь тотальной трансформации еще при жизни физического тела. Как только вы добрались до своего «дубля», мир бесповоротно меняется в ваших глазах. Сновидение-наяву, бывшее

до сих пор чем-то эпизодическим и очень странным, станет навещать вас регулярно. Осознание будет легко и часто бесконтрольно переходить из физического тела в тело «дубля», а потом наоборот. Писатель Сухарник познакомился с Кастанедой как раз в этот период и написал впоследствии, что Карлос произвел на него впечатление «Кандида, страдающего шизофренией». Казалось, все в нем было раздвоено: эмоции, мышление, даже память. К счастью, период бесконтрольного существования «дубля» быстро заканчивается. Сновидящий, как правило, находит внутренние критерии, позволяющие ему различить, в какой позиции сейчас находится его восприятие. На «шизофренической» стадии «дубль» выделяется совершенно спонтанно: в результате сильных эмоциональных реакций (гнева, страха и т. п.), перед засыпанием и сразу после пробуждения (причем некоторое время действительно невозможно сообразить, что это — обычное сновидение или уже «дубль»), а также от непроизвольной остановки внутреннего диалога, которая может случиться в любое время суток и в любом месте. Через некоторое время эта беспорядочная активность, сбивающая с толку как самого сновидящего, так и окружающих, прекращается. Сновидец начинает контролировать свое второе тело и использовать его для совершения путешествий в иных мирах восприятия либо для осуществления каких-нибудь чисто магических действий. Высшая реализация сновидящего — телепортация. Стоит ему добиться столь высокого уровня контроля внимания в состоянии «дубля», что его точка сборки сможет перетянуть все энергетические эманации кокона туда, где оказалась точка сборки с развившимся «вторым телом», и перед ним реально встает перспектива погружения в третье внимание. Впервые удавшаяся телепортация сопровождается сильным психологическим и соматическим потрясением. Для перцептивного аппарата характерна временная утрата ориентации, ощущение «пробуждения» может сопровождаться потерей фокусировки зрения, головокружением и шумом в ушах. Реакция тела может быть столь бурной, что потребуется неотложная помощь окружающих. Перцептивные и соматические функции в этой ситуации демонстрируют свою тесную взаимосвязь. Нарушение восприятия собственного тела приводит к утрате контроля над его функциями: тошнота, расстройство желудка, кратковременная невозможность удерживать равновесие и двигаться. В этой ситуации необходима мощная атака сенсорных сигналов извне, чтобы точка сборки восстановила необходимую жесткость фиксации и в пол-

ном объеме собрала схему тела. Как известно, дон Хуан попросту погружал Карлоса в холодную воду — это действительно очень эффективный метод. Иногда помогает активное движение, физический труд, деятельность, требующая сосредоточенности и мышечного напряжения. Здесь завершается путь сновидения. Интеграция первого и второго внимания получает свое полное воплощение в способности телепортировать всю целостность энергетического тела. На этом высоком уровне толтекский маг имеет возможность уйти в любой из миров сновидения, не дожидаясь разрушения физического тела. Он становится подлинным трансформантом — существом, радикально изменившим собственную природу. Жизнь и смерть для трансформанта радикально меняют свое содержание и свое качество. Изменение плотных энергетических структур кокона позволяет ему значительно продлить бытие индивидуального осознания в его абсолютной целостности. Тем не менее такой выход лишь откладывает на неопределенный срок окончательную реализацию — полное воспламенение всех полей осознания и включение третьего внимания. Традиция «новых видящих» утверждает, что третье внимание должно быть достигнуто здесь, в мире повседневного восприятия, а не в мирах сновидения, длительное пребывание в которых делает структуру энергетического тела мага подобной структуре «союзника». По их мнению, качество осознания, приобретаемое в результате такого модуса существования, со временем привязывает мага к избранному миру и лишает свободы. Третье внимание — апофеоз толтекской дисциплины — является, безусловно, результатом гармонического совершенствования с помощью безупречности, сталкинга, сновидения и намерения. В конце магического пути «людей знания» эти дисциплины сливаются в некое синтетическое целое, формируя особый способ осознания и бытия. Их всесторонняя взаимосвязь становится очевидной, ибо каждый аспект учения постигается благодаря успехам во всех техниках одновременно. Сталкинг способствует сновидению, безупречность — сталкингу, сновидение помогает выявить связь с намерением и т. д. и т п. В режиме первого внимания мы способны лишь говорить о логических и рациональных связях между ними, их сущностная гармония — вне сферы формального интеллекта. Особенно ярко это демонстрирует техника намеревания, которой посвящена заключительная глава этой книги.

ГЛАВА 9. МАГИЯ БЕСКОНЕЧНОСТИ. НАМЕРЕНИЕ Становится ясно, что самое важное на земле и на небесах — это долгое и однонаправленное подчинение: его результатом является нечто, ради чего стоит жить на этой земле, а именно мужество, искусство, музыка, танец, разум, дух — нечто преобразующее... Ф.Ницше Кастанеда недаром назвал учение дона Хуана «магией бесконечности». Если уж говорить о толтекском пути как о магии (что не совсем точно), то слово «бесконечность» здесь более чем уместно. Все усилия толтекского мага направлены на приближение к подлинной Реальности, к духу, абстрактному и никак не связаны с посюсторонними колдовскими манипуляциями. Бесконечное в картине мира, которую описал Кастанеда, — это «темное море осознания», океан бурлящих энергий, стремящихся реализовать себя определенным образом, Реальность-внеинтерпретации, нагуаль. Этот непостижимый мир движется собственными путями, которые имеют мало общего с путями, придуманными человеком. Дон-хуановский «человек знания» стремится понять Реальность если не разумом (что, судя по всему, невозможно), то чувством, непосредственным восприятием, безмолвным созерцанием. В результате этих поистине космических усилий он сливается с бесконечностью и движется вместе с нею — но куда? Совершенно невольно мы представляем себе некий эволюционирующий механизм и полагаем, что толтеку открываются цели этой эволюции, конечный ее результат, в результате чего его дорога в бесчисленных мирах восприятия обретает смысл — пусть очень сложный, но хотя бы в общих чертах пере-

водимый на язык человеческих понятий. К сожалению или к счастью, дело обстоит иначе. Ожидаемого типа понимания не обретает никто и стремиться к нему бесполезно. Что, например, мы понимаем под эволюцией Вселенной? Эта привлекательная идея, развитая и взлелеянная прогрессистами Нового Времени, как и большинство человеческих представлений, опиирается на концепцию пространственно-временного континуума. Часто она несет в себе устаревшие фантомы вроде евклидового пространства и объективного протекания временных процессов, имеющих линейную природу и одностороннюю направленность. Данная мировоззренческая модель была безоговорочно принята европейской наукой, когда аристотелева логика казалась единственно разумной и, главное, очевидной для естествоиспытателя. Железная причинно-следственная цепь превращала Вселенную в некое подобие постепенно разворачивающейся модели, где каждый эволюционный шаг являлся очередной ступенью в невидимой лестнице, путь по которой каждый миг приближает нас к сияющему вдали Абсолюту, где возможна лишь кратковременная задержка, но ни в коем случае не обращение вспять и не бесконечное топтание на месте. Прогрессизм такого рода и по сей день питает оптимизм ученых, видения новоявленных пророков и смутные надежды всего человеческого рода. Здравый смысл и позитивистское отношение к познанию не позволяет разумному человеку принимать на веру вдохновляющие декларации эволюционистов. Вера в исключительную роль нашего вида и в его светлое будущее — скорее предмет рассуждений для тех, кто поставил личную веру выше данного им опыта, для социальных утопистов, а также для тех, кто возлагает большие надежды на генетические потенции современного человека. Нагуализм Кастанеды, хоть это и покажется странным для исследователей мистических учений, — учение во многом позитивистское. Оно не спекулирует на мифах или на утверждениях, которые невозможно ни доказать, ни опровергнуть. Оно не требует слепой веры в свои фундаментальные положения и опирается в основном на эксперимент, на идею самоисследования, а заключения свои описывает часто исключительно с феноменологической точки зрения. Дон Хуан, обращаясь к тем или иным объяснительным моделям, всякий раз подчеркивает их условность, никак не навязывая однозначной и жесткой картины мира. Я хочу еще раз подчеркнуть, что Кастанеда вовсе не полемизирует с прог-

рессизмом или религиозными идеями — он просто исключает их из сферы анализа, дискуссии и прочей подобной болтовни, в которой очень редко рождается истина. Он честно указывает в своих книгах только на то, что подтверждено его личным опытом, только на те закономерности и психические феномены, которые возможно повторить и попытаться изучить их природу. И даже когда Карлос рассказывает нам миф об Орле, можно заметить, что он вовсе не настаивает на истинности этого знания — он просто информирует читателя о нем, как о некоем атавизме, доставшемся с незапамятных времен в наследство «новым видящим». И сообщает о нем он лишь потому, что данный миф содержит в себе практические указания, которые могут пригодиться современному исследователю в его праксисе. Вернемся, однако, к идее эволюции. Самые разные мистические традиции питали с ее помощью у своих адептов чувство собственной важности. В их космогенезе Человек обязательно играл ключевую, решающую роль: именно в человеке концентрировались плоды всей дочеловеческой эволюции, именно от его поведения зависело, в какую сторону пойдет дальнейшее развитие мира. На это млекопитающее с чрезмерно развитым мозгом и гипертрофированной способностью к рефлексии возлагалась ответственность за дальнейшее бытие Вселенной. Время от времени это существо становилось центральной ареной борьбы между Ариманом и Ормуздом, оказывалось объектом пристального внимания Люцифера и т. д. и т. п. Ради спасения человека (и, разумеется, мироздания) на Землю нисходили высочайшие духи Вселенной — Заратустра, Будда, Христос, Магомет и множество бодхисаттв. Они служили проводниками Божественного Знания, указывали путь и вообще очень старались. Тем не менее, как мы знаем, мировые религии теперь редко находят таких пылких энтузиастов, как прежде. Да и в давно минувшие века лишь избранные единицы отдавали жизнь во имя торжества великих идей. Штайнер — этот странный визионер, попытавшийся в нашем столетии воскресить целый букет разнообразных верований, — утверждал, что пик «железного века» (Кали-Юги) пришелся на 1800 год. Остается лишь недоумевать по поводу устрашающих орудий массового истребления, появившихся в XX веке — последнем веке Кали-Юги, когда признаки новой эры должны проявляться со все большей силой, когда человек должен испытать на себе первые провозвестия следующей эпохи Духа. На самом же деле мы столкнулись с двумя мировыми войнами, уничтожившими ощутимую часть челове-

чества, с беспрецедентным падением нравов, воинствующим материализмом и реальной угрозой как перенаселения планеты, так и исчерпания всех природных ресурсов, катастрофического загрязнения окружающей Среды и пр. Наивный прогрессизм XIX столетия сменился тотальным разочарованием и все возрастающим страхом перед будущим. Религия и традиционная мистика могут, конечно, утешить и подарить забвение, но многовековая история человечества, к несчастью, так и не подтвердила их радужных надежд. Нагуализм отказывается говорить об эволюции, об особенной роли человека во Вселенной, он предоставляет человеческому роду уникальную возможность не полагаться ни на кого, кроме себя, и при этом ни в чем не ущемляет стремления нашего духа, не оскопляет его, подобно материалистическим учениям. Сила, которую часто поминает дон Хуан, становится помощником только в том случае, когда воин прикладывает немало стараний, чтобы оказаться на одном пути с океаном бытия, с этой единственной Реальностью. Метафизическая картина в данном учении опирается не на фантазии, а на многовековые эксперименты видящих. Возможно, как раз поэтому она не слишком богата на красочные детали. Во вселенной осознания (в нагуале) есть лишь один источник энергии. Он никогда не истощается, поскольку пребывает вне пространственно-временного континуума — продукта тонального аппарата, стремящегося нашу ограниченность распространить на окружающую Реальность. Одним из выразительных примеров экспансии нашей ограниченности служит, на мой взгляд, закон сохранения массы и энергии. Энергия всегда избыточна. Аппарат человеческого восприятия разворачивает неопределимую Реальность нагуаля в структуру, наделенную пространством и временем. Та Единственная Точка, единственная «линия мира», которая в конечном итоге содержит все и находится вне всяких измерений, исторгает энергию беспрерывно и в огромных количествах. Иными словами, акт творения совершается каждый квант времени (для нашего восприятия), или каждую кшану, как говорят буддисты. Скептически настроенный читатель может заметить, что при таком положении дел мироздание было бы хаотичным, непредсказуемым, иными словами — в нем торжествовала бы анархия свободно буйствующих энергий. Однако видящий отчетливо воспринимает те ограничения, которые не позволяют космосу превратиться в хаос. Каузальная связь (карма, как ее называют индусы) обеспечивает в каждом участке

энергетического диапазона вселенной сознания определенный порядок и определенную последовательность. Выражаясь языком современной физики, каждая виртуальная частица, если она возникла в точке, уже овеществленной предыдущими всплесками энергии, превращается в крохотный «кирпичик», служащий для роста, укрепления и развития тех овеществленных форм, что находились здесь в предыдущую кшану времени. Она несет в себе изменение, но, получив энергетический заряд от прежней, умирающей частицы, занимает ее место, сохраняя тем самым относительную стабильность тел и явлений в избранном режиме восприятия. Подобная участь настигает крайне малое число виртуальных частиц; прочие остаются призрачными и мимолетными, для воспринимающего аппарата человека просто не существующими. Однако они принимают активное участие в ежесекундном формировании Реальности, будучи в общем-то проекциями тех самых «нитей мира», которые так много говорят видящим. Так совершается видимая эволюция Вселенной: однажды овеществившийся объект (процесс, явление) продолжает свое бытие до тех пор, пока энергетическая поддержка в данной области имеет место. Возникает впечатление непрерывности, чего-то, имеющего начало, конец, а также все промежуточные стадии. Таким образом, иллюзия эволюционного процесса — результат интерпретации и имеет исключительно психическую природу. Достаточно вспомнить знаменитые «пятна Роршаха», рассматривая которые испытуемый субъект может обнаружить в случайных узорах ту или иную картинку. Перцептивное соглашение, достигнутое в результате совместного выживания нашего вида, позволяет распределить сенсорные сигналы таким образом, чтобы они укладывалась в принятую модель мироздания и подтверждали привычные научные воззрения. Правда, изменение научной парадигмы заставляет ученых перетолковывать все те же эмпирические свидетельства в угоду новым идеям и творить следующую, как им кажется, усовершенствованную картину мира. Критерием совершенства здесь служат только прагматические потребности и интересы человечества. Реальность же остается неизменной — более того, она всегда готова предоставить свою нечеловеческую мозаику для бесконечного потока следующих интерпретаций в соответствии с изменившимся тоналем времен. Возникновение органической жизни на Земле, а впоследствии — жизни разумной, есть яркое свидетельство неисчерпаемых возможнос-

тей экспансии мировой Энергии. Бесконечное разнообразие комбинаторных возможностей эманаций подразумевает возникновение неисчислимого ряда причинно-следственных цепей, завершением (или промежуточным этапом) которых может стать как трилобит, так и высшее млекопитающее с исключительно развитым мозгом. К несчастью, нам не дано предугадать, чем завершится та или иная игра эманаций. Очевидно, любая причинно-следственная цепь развивается до некоторого неизвестного нам энергетического предела. Можно даже предположить, что вымирание целого ряда биологических видов (как, скажем, динозавры) отнюдь не было вызвано климатическими или иными внешними условиями; подобные процессы вполне могли быть связаны с консервацией вида, т. е. дальнейшей неспособностью к изменению. Неразрешимое противоречие между стремлением эманаций к изменению структуры и полной неспособностью вида к такому изменению, быть может, послужило истинной причиной увядания и разрушения организмов, утрате способности репродуцировать себя. Вполне естественно, что допустимое время стагнации находится в прямой зависимости от количества энергии, поглощаемого и выделяемого конкретной полевой структурой: чем количество энергии больше, тем длительнее срок допустимой стагнации. Бесконечность — это мироздание как единая система, имеющая один источник энергии. Сложность такой системы бесконечно превышает сложность любого отдельного организма, ее населяющего. Если мы рассмотрим самих себя с точки зрения нагуаля, то в конечном итоге найдем лишь совокупность энергетических связей, объединенных великой целью гомеостазиса. Вселенная осознания функционирует таким же образом. Энергия перетекает из одного участка диапазона восприятия в другой именно так, чтобы обеспечить необходимую избыточность, тем самым защищая систему в целом от каких бы то ни было функциональных нарушений. С некоторой натяжкой можно сказать, что Вселенная функционирует подобно живому существу: как и все живое, она стремится сохранить себя и одновременно видоизменяться до бесконечности. Именно так мы можем понять одно из значений толтекского термина намерение. Речь идет о присущем мирозданию желании непрестанно трансформироваться, расти, сохраняя при этом сущностную непрерывность. Конечно, Вселенная не обладает личностью, как не обладают ею многие биологические формы; тем не менее постоянные процессы энергообме-

на, отторжения и поглощения материи, наличие полевых связей между ее различными областями — все эти качества на своем уровне дублируют жизненный метаболизм любого органического существа. Иными словами, различие между большими и малыми эманациями, между отдельным организмом и Внешним Миром на уровне видения превращается в формальность. Недаром дон Хуан не любил рассуждать о том, происходит ли некое явление «внутри» или «снаружи». Для видящего эти слова поневоле теряют значение. Бесконечность движима грандиозными и смутными импульсами, импульсы же рождаются в результате некоторой присущей эманациям чувствительности. Где-то здесь зарождается безличное намерение бесконечности, которое является общим итогом взаимодействия всех существующих полей и в силу своей природы становится категорическим императивом для самой формы существования Реальности. Можно ли считать, что целью намерения является эволюция, если ни одному ограниченному существу не дано постичь его содержание, транслировать его в дискурс, в ряд образов и содержаний формального характера? Вряд ли. Представители естественных наук должны быть крайне недовольны подобным положением дел. Их поиски смысла уже который век приводят в тревожную пустоту, где интеллекту суждено переживать лишь недоумение и оцепенение. Пока европейский разум не изменит иерархию когнитивных ценностей, пока он не переформулирует свои задачи, сознательно ограничив область исследований тем, что может быть обработано этим специфически человеческим инструментом познания, фрустрации не миновать. Но если мы не в состоянии сформулировать содержание намерения, быть может, мы способны хоть что-то сказать о своеобразии его проявлений и тем самым хоть в ничтожной степени приблизиться к осознанию его природы? Для тех, кто пытался практиковать какую-либо духовную дисциплину (и в первую очередь для тех, кто следует толтекскому пути дона Хуана), проблема изначального волевого импульса, движителя, активизирующего законсервированные энергетические пласты и дающего тем самым возможность сделать первые шаги к трансформации, безусловно является важнейшей. Как часто нас останавливает кажущееся бессилие, неспособность воплотить в жизнь те или иные положения духовного пути, близкого нам настолько, что вне его мы уже не мыслим своего существования! Подобная ситуация может вызывать подлинные страдания: с одной

стороны — невозможность жить дальше, довольствуясь положением любопытствующего читателя оккультной литературы, с другой — искренне переживаемая неспособность вырваться из впитавшихся в плоть и душу пагубных привычек, стереотипов, психических нечистот, не дающих нам сдвинуться с места. Нам нужна Сила, чтобы обрести Силу, — вот парадокс, о который спотыкаются многие в начале пути. Разрешить его в дон-хуановском описании мира позволяет намерение (intent). Само по себе оно не является энергией, скорее, это изначальное расположение ситуации или нечто вроде оформления причины в рождающейся цепи причинноследственных связей. Провозглашение намерения — это магический акт, утверждающий в нашем сознании связь с энергией бесконечности, с той неисчерпаемой Силой, на которую мы можем положиться в неимоверно трудной борьбе за свое освобождение. Работая со сновидением, видением и сталкингом, мы регулярно сталкиваемся с самыми различными препятствиями — иногда столь причудливыми и сложно замаскированными, что приходится тратить месяцы (и даже годы) только на выяснение сути возникшей проблемы и на определение структуры преграды, специфики вызываемых ею эффектов. Дон-хуановский воин, как вы понимаете, не может, подобно религиозному человеку, возложить все заботы на милосердного и всемогущего Господа — идея Бога или Верховного Существа (в любой форме) неминуемо ограничивает доступ ко многим областям энергетического спектра Реальности и обусловливает способ интерпретации обретаемого в процессе практики опыта. Некоторые измененные состояния сознания и сопутствующие им эмоциональные реакции обретают в этой картине мира особенную ценность, становятся сакральными, превращаются в некие «духовные достижения», «откровения» и т. п., в Реальности оставаясь всего лишь определенными позициями точки сборки и не более того. Энергетическая трансформация, как уже было отмечено, требует множества разнообразных по направлению и глубине сдвигов точки сборки, чтобы активизировать все незадействованные прежде слои человеческой энергоструктуры. Пристрастие к тому или иному ИСС (как в том случае, например, когда в ум проникает идея Бога, Священного, Абсолюта и т. п.) фиксирует траекторию сдвига точки сборки и обусловливает бесконечное повторение одного и того же полюбившегося переживания, т. е. останавливает процесс трансформации. Невольно в сознании возникает культ некоего религиозного

экстаза, пребывание в котором кажется оптимальным и единственно подлинным способом самосовершенствования, на деле вуалирующим полный и зачастую необратимый застой. Тем не менее воину-магу, как и любому духовному искателю, совершенно необходима опора в непостижимом мире нагуаля. Он нуждается в сущности (которая на самом деле может быть даже не сущностью, а, скажем, процессом или сочетанием закономерностей), поддерживающей его как психологически, так и энергетически, организующей внешние и внутренние обстоятельства его жизни, помогающей преодолеть случайные препятствия, которые воина ничему не учат, а лишь замедляют его продвижение. Дон-хуановское учение, как всегда, очень осторожно обращается со словами, предпочитая те из них, что дают меньше всего пищи для сбивающих с толку ассоциаций. Дон-хуановские термины как бы специиально подчеркивают условность всяких словоупотреблений. В данном случае воин обращается к тому, что он называет намерением. Приписывать намерение безличному океану энергии можно лишь в каком-то совершенно непостижимом аспекте — именно эта непостижимость постоянно напоминает о себе в самом термине намерение. И все же дон-хуановское искусство обращения с намерением весьма тщательно разработано и на редкость эффективно. Маг способен входить в настолько гармоничные отношения с намерением, что кажется, будто весь мир становится его союзником: обстоятельства активно помогают ему в осуществлении его магических планов, люди, животные, стихии, даже неорганические существа из других миров восприятия оказываются на его стороне. Я не говорю уже о собственной физиологии экспериментатора, об особенностях его энергообмена, об управлении вниманием, восприятием, организации поведения, формировании навыков и т. д. и т. п. Все вышеупомянутое может стать объектом целенаправленного, осознанного намерения. Чтобы исчерпывающе и последовательно рассмотреть искусство работы с намерением, следует написать отдельную книгу. Мы попробуем изложить в данном разделе лишь самые важные, фундаментальные принципы этой специфической области толтекской магии, которые помогут исследователям Реальности наиболее эффективно применять универсальные потенциальности, заключенные в тонком обращении с силой намерения, ведущего воина-мага к высшей реализации его магического существа.

Начнем с того, что попробуем разобраться в самой природе намерения, поскольку без такого понимания всякая работа в этом направлении чаще всего оказывается безуспешной. В первую очередь следует осознать, что намерение как таковое всегда остается безличным, то есть никак не связанным с эгоистической деятельностью человека, а потому не может служить орудием его корыстных, личностных устремлений, корни которых лежат в тональной истории субъекта. И все же толтеки находят эффективный для собственной самореализации способ обращения с этим странным явлением, которое можно было бы назвать модусом существования энергетической ткани Реальности или ее внутренней тенденцией (что всего лишь еще один «способ говорить», и ирония дона Хуана по поводу подобных определений здесь была бы особенно уместной). Кастанеда называет намерение «активной стороной бесконечности» (1997), но не так уж легко понять, почему бесконечность проявляет активность по отношению к человеку и правомерно ли вообще таким образом указывать на отдельность человека и Реальности? На самом деле нет никакого повода говорить об отношении бесконечности к человеку — но существует отношение человека к бесконечности, и этот факт оказывается решающим. Дело в том, что человеческое описание мира и неразрывно связанная с ним практика весьма последовательно игнорируют давление определенных областей энергетических эманаций Вселенной, а также специфически искажают ряд из них. Движение Реальности непостижимо. Мы не имеем права говорить о цели движения эманаций, поскольку идея цели — продукт исключительно человеческого разума, но мы вполне можем допустить, что есть такое сочетание условий, при котором энергия мироздания проявляет себя самым продуктивным и непосредственным образом. Тогда безличное намерение Силы — это присущее миру стремление всегда и везде достигать подобного сочетания условий. Рассуждая об этом, важно не скатиться в плоскость чисто материалистических представлений — ортодоксальный материализм также далек от адекватного описания Реальности, как идеалистически настроенный мыслитель со своими концепциями Абсолютной Идеи или Божества. Жизнь и осознание присущи энергии бытия в неизвестной нам степени, так что реакция бесконечности на блоки и искажения, созданные человеческой рефлексией, может быть причудливой и внушать поистине религиозный тре-

пет, словно мы имеем дело с Господом Богом или Космическим Разумом. Маг, идущий путем толтеков, вступает в неминуемый контакт с намерением, поскольку добивается трансформации, устраняя щиты и искажения в энергообмене с Силой, воздвигнутые ограниченным человеческим восприятием. Высвобождение энергии, обычно затрачиваемой на организацию перцептивных блоков, дает магу возможность наиболее гармонично следовать безличному намерению, но и оставляет известную свободу для особого маневра — подключить к универсальному намерению свое собственное — в тех, разумеется, пределах, которые определяются чистотой сознания мага, т. е. совместимостью его сознания с бессознательным и безличным намерением Вселенной. Но и такая формулировка не вполне соответствует реальному положению дел. Наверное, лучше сказать иначе: маг, последовательно продвигаясь по пути трансформации, сам все в большей степени начинает соответствовать безличному намерению бесконечности. Его власть над намерением на деле — всего лишь способность правильно (т. е. адекватно и своевременно) воплощать это нечеловеческое намерение, способность услышать зов бесконечности и реализовать его в своей жизни надлежащим образом. Эта установка по духу довольно близка христианскому «да будет воля Твоя», но на практике ведет дальше — это не только смирение и признание окончательной, наивысшей мудрости Силы, это активное (хотя и бесстрастное) соучастие в игре Воли, возможное благодаря наивысшей чуткости и приобретенному с помощью этой чуткости дару читать знаки безличного намерения, верно толковать манифестации намерения в повседневной жизни, видеть их как исполненные смыслом иероглифы, начертанные бесконечностью в каждой ситуации, в каждой встрече, в каждом природном явлении. Таким образом, освоение намерения включает в себя: а) избавление от всей массы эгоистичного, персонального в психике, от всех порожденных ей личностных искажений восприятия (очищение тоналя); б) культивирование сенситивности по отношению к любым колебанииям энергопотоков, реализующих безличное намерение (очищение «связующего звена»); в) обучение правильной (насколько это возможно для человека) интерпретации интенциональных схем («планов Силы»), присутствующих в окружающих человека обстоятельствах жизни его осознания.

Конечно, намерение — универсальный аспект всего существующего, но поскольку оно непосредственно детерминировано условиями протекания энергетических процессов, его манифестации могут варьироваться в зависимости от системы, внутри которой в данный момент протекают резонансные процессы. Рассматривая проблему с этой точки зрения, можно сказать, что всякая энергосистема имеет собственное намерение уже потому, что стремится к некоему собственному идеальному состоянию. Человек же, будучи системой самоорганизующейся и многоуровневой, может входить в контакт с намерением структур самых разных масштабов. Дон-хуановский маг в процессе своей практики сталкивается с намерением окружающих людей, этноса, человеческого вида и всей Земли. Над всем этим стоит намерение бесконечности, постоянно приводящее в надлежащий порядок содержание намерения тех или иных частных энергоструктур. То, что толтекская магия называет управлением намерением, есть тонкое искусство использования энергетических резонансов с различными энергосистемами, более мощными, чем человек. Будучи порождениями таких мощных энергетических формаций, как Земля или человеческий вид, мы полностью погружены в стихию их непрерывных самопроявлений. Поэтому можно сказать, что человек, оставаясь собой, никогда не сталкивается непосредственно с безличным намерением всего мироздания. Даже на высших этапах самореализации маг чувствует прежде всего намерение своего вида (человечества) и намерение породившей его планеты. Намерение Вселенной отчетливо вычленяется лишь после того, как маг становится полностью осознавшим себя субъектом, то есть космическим в полном смысле этого слова. Данная фаза развития свойственна уже третьему вниманию, а потому не может рассматриваться нами — ведь и автор и читатели, безусловно, еще далеки от интегрального воспламенения своего осознания. Быть может, дон Хуан со своим отрядом все еще исследует намерение Вселенной в одном из бесчисленных миров восприятия? Наша задача — хоть в какой-то мере понять намерение вида и планеты (что уже выводит нас из сферы личного, индивидуального сознания) и подготовить себя к использованию этих сил, поскольку без учета таких мощных влияний надлежащее продвижение по толтекскому пути практически невозможно. Когда мы говорим о намерении человеческого вида, нельзя не вспомнить юнговский термин «коллективное бессознательное», достаточно

уместный в нашем случае. Ядром намерения коллективного бессознательного является стремление к полному проявлению человеком своей Самости, т. е. к достижению максимального осознания того типа, что присуще человеческим существам. Все духовные дисциплины, открытые и разработанные человеком, порождены именно этим намерением: одни ведут дальше и потому более эффективны, другие способствуют достижению Самости лишь в небольшой мере, а некоторые — сбивают с толку, могут привести к заблуждениям и даже деградации. Однако если духовному искателю в результате своих упражнений удалось добраться до намерения Земли, все заблуждения исчезают. Намерение Земли — космический факт, не имеющий отношения к бессознательной стратегии человеческого вида, ведь Земля не обладает и не может обладать эго. Намерение Земли органично вплетается в намерение всей совокупности миров — на этом уровне открывается прямой путь к самореализации, общий для всего океана энергии бытия. Здесь намерение бесконечности является вполне ощутимым, хотя все еще невербализуемым компонентом; исполняя роль своеобразного ориентира, оно предохраняет адепта от ошибок и непрерывно ведет по истинному пути. Дисциплина, реализующая такое достижение, существует и довольно детально разработана, что, собственно говоря, и делает возможными сверхчеловеческие реализации толтекского (да и всякого иного) пути к трансформации. Очень непросто человеку ощутить нечеловеческое намерение Земли и таким образом войти в гармонию с энергетическими процессами космических масштабов. Иудейско-христианское мировоззрение наиболее ярко демонстрирует всю сложность этого процесса для социально детерминированного сознания. Величие и непреходящее значение Иисуса заключается, кроме всего, в том, что Он впервые в известной истории человечества указал на самый прямой путь преобразования человеческой психики, ведущий к проявлению намерения видового бессознательного. Этот путь настолько полно и всесторонне воплощает максимальное совершенство социального человека, что в идеале должен исчерпать все интенции человеческого вида и открыть доступ к осознанию безличного намерения Земли. Надо полагать, здесь и начинается Царство Божие — область осознания, где уже нет места Эго, где персональные ограничения психики, служащие источником всех человеческих страданий, прекращают свою искажающую работу и восприя-

тие возвращается к той чистоте, из которой вырастает чувствование Реальности и ее истинного намерения. К сожалению, такое понимание христианской идеи не стало достоянием верующих: традиционная религиозность иудейского сознания обеспечила мощному призыву Христа все черты застывшего догматизма, и христианское Царство Божие вместо того, чтобы служить порогом, за которым лежит путь к окончательной гармонии с Реальностью, превратилось в метафизический Абсолют — предел всех устремлений Духа, т. е. из начала духовного искания стало его концом, венчающим усилия ортодоксального христианина. Этот факт лишний раз показывает, как западный тип цивилизации замкнул человека на самом себе, ограничив его самореализацию коллективным бессознательным вида. Восточные культуры (в первую очередь, индийская и китайская), видимо, в большей мере сохранили изначальный импульс духовного поиска. Социальное бытие на Востоке не стало ослепляющей преградой для самореализации, намерение Земли (бывшее для первобытного человека куда более сильным двигателем, чем намерение его вида) не отошло на задний план духовных учений, но трансформировалось в мистический зов такого рода, что впитало в себя все постоянно накапливающиеся заблуждения разума и антропоморфные искажения в описании мира. К несчастью, это тоже повлекло за собой ряд негативных эффектов. Несмотря на целеустремленные и искренние попытки избежать рефлексии, почти все направления ориентальных духовных дисциплин оказались поражены плодами абстрактного умствования — утонченные метафизические модели обусловили медитативный опыт, а главное, его интерпретацию, и в результате намерение Земли, хотя и попрежнему подталкивая адептов восточных школ к развитию осознания, не в силах преодолеть искусно выстроенные ловушки из идей вроде нирваны, самадхи или Сат-Чит-Ананды. Метафоры и аллегории древних искателей, зафиксированные в текстах, которым теперь приписывается чуть ли не божественное происхождение, превратились в окончательные истины, адекватные формулы достижения высшей цели, и мало кому удается переступить через словесные, умственные завалы, чтобы шагнуть в пределы бесконечности. Чаще всего мы видим нескончаемые повторения одних и тех же переживаний — безусловно, важных на пути самореализации, но вовсе не завершающих духовный поиск (как бессознательно убедили себя ориенталисты), а лишь иллюс-

трирующих определенные этапы в становлении более гибкого и более широкого осознания. Наибольший успех здесь возможен при реализации некоторых установок дзэн и даосизма, т. е. тех дисциплин, что особое внимание уделяют Непостижимому, избегая любых человеческих интерпретаций опыта. Возможно, для счастливчиков, ускользнувших из мира обусловленности восприятия благодаря интуитивным находкам на почве даосских и дзэнских техник, намерение Земли обретает первозданную, непобедимую силу, и они следуют за ним дальше — в те миры, где забываются поучения их собственных авторитетов, и начинается свободный поиск Реальности: на ощупь, на собственный страх и риск. Их положение невероятно сложное — ведь зачастую уже потрачено слишком много сил и времени на воплощение совсем не обязательных реализации, на освоение излишних частностей, которые их духовная традиция считает абсолютно необходимыми. Утверждается, что некоторые даосы и мастера дзэн (как и отдельные представители иных восточных школ) достигали свободы и уходили в бесконечное странствие по мирам осознания, воплотив тем самым намерение Земли, но они скорее являются исключением, чем правилом для этой духовной культуры. Из всего вышесказанного напрашивается вывод: восстановление связи с безличным намерением — дело куда более важное, чем обычно представляют себе традиционные мистики и маги. Иногда полагают, что связь с намерением необходима скорее для управления частными обстоятельствами и явлениями, что это ближе к манипуляционной магии, чем к истинному духовному развитию. Конечно, маг может использовать близость своих личных устремлений к безличному намерению для любой цели, достижение которой ускоряет его продвижение по пути трансформации или более эффективному обучению последователей. Иногда его прикосновение к намерению носит причудливый, эксцентричный характер, поражающий воображение и вызывающий преклонение перед его магической силой, но все это — лишь побочный продукт, результат согласия Реальности поиграть в невинные игры, чтобы продемонстрировать неограниченные возможности намеревания как такового. Фундаментальный смысл обращения мага к намерению заключается в самом содержании безличного намерения Силы. Ведь все мы, включая самых совершенных магов и духовных искателей, оставаясь существами с ограниченным осознанием, не способны воспринять ни содержание окончательной самореализации, ни ее сущ-

ность. Нам также не дано знать механизм, благодаря которому самореализация возможна. А безличное намерение все это содержит в себе по определению. Это универсальная установка, в которой заключена как цель, так и путь к ней. Только следование намерению может уберечь нас от ошибок и заблуждений, ведь в намерении нет ничего от человеческого (или какого угодно иного) разума, творящего иллюзии. Можно сказать, что намерение и есть Реальность вне всякой интерпретации, ее неукротимый магнетизм, ведущий по правильной дороге независимо от того, отдаем ли мы себе в этом отчет хоть в малейшей степени. Намерение — это изначальный внесознательный импульс, по природе своей направленный на достижение максимально совершенного осознания того, кто этому намерению следует. Намерение Силы заключено в достижении максимальной свободы энергосистемы, поскольку в качестве необходимого условия требует разрушения любых преград, существующих между субъектом и Реальностью, при одном лишь условии: если разрушение преграды не ведет к разрушению самого субъекта. Поскольку намерение постигается лишь через его эффекты, мы можем испытать его действие только в ситуациях нарушенного равновесия: то, каким образом равновесие стремится восстановить себя, указывает нам на содержание намерения. И для человечества, и для Земли характерно наличие так называемых критических точек неравновесия, которые могут быть расположены и в пространстве, и во времени. В том случае, когда критическая точка расположена в пространстве, мы встречаемся с тем, что дон Хуан называл «местами Силы». Когда критическая точка имеет временной характер, наблюдательный маг замечает специифическое сочетание условий и обстоятельств, которые в ряде случаев могут пониматься и расшифровываться как знак. «Управление» намерением включает в себя умелое использование критических точек и построение вокруг них (либо внутри них) так называемых «зданий намерения», о которых следует ниже сказать отдельно. (Мы заключаем слово «управление» в кавычки, ибо ни одно живое существо на самом деле не может управлять феноменом, отражающем энергетические тенденции всего бытия. В таком же переносном смысле использует слово «управление» и сам Кастанеда.) Если обнаружение пространственной критической точки, где ваша энергетическая система пользуется большей свободой, а значит, получает шанс слить личное намерение с намерением планеты, требует навыков видения, то обнаружение такой точки во времени требует всего

лишь терпения и бдительности. На первом этапе практики именно использование временных точек дает возможность толтекскому воину пройти необходимую часть пути. Хитрость здесь не бог весть какая: временной поток неоднороден, и критические точки встречаются в нем довольно часто. Иногда временные зоны, которые годятся для контакта с намерением, довольно сильно растягиваются. Иногда бывает, скажем, целый «день Силы». При желании любой начинающий адепт может войти в намерение в первые же недели своих занятий. Разумеется, здесь имеет место своя динамика и некоторая внутренняя логика. Степень нарушения каузального принципа (а это, как вы помните, главный эффект осуществления намерения) непосредственно зависит от энергетического уровня мага. Если вы хотите уподобиться дону Хуану и «превратиться в ворону» либо «летать в небе, подобно воздушному змею», на реализацию такого намерения уйдут десятилетия. Если же вы просто хотите войти в сновидение, то при соблюдении правильной методики результат проявится за месяц-другой. Разочарования на пути толтекской дисциплины, как правило, вызваны именно неумением работать с намерением. Следует иметь в виду, что маг, еще не слившийся с внешнем полем до такой степени, чтобы обращаться с ним посредством образов или ощущений, начинает подготовку к контакту с намерением через вербализацию эффекта, которого он желает достичь. Адепт тщательно подбирает слова и формулирует утверждение, в котором уже заключен результат производимого действия. Формула должна быть лаконичной, предельно ясной и, насколько это возможно, конкретной. Она должна быть построена в настоящем времени, не содержать никаких условных наклонений («я бы», «если бы» и т. п.), никаких призывов, требований, обращений к абстрактным сущностям. Кроме того, формула должна быть краткой, то есть содержать одно и не очень длинное предложение. Подобным образом психотерапевты и гипнотизеры строят свои суггестивные инструкции. Такое совпадение не должно вас настораживать. Гипнотизеры и врачи нашли эти способы эмпирическим путем, в результате серии проб и ошибок, а потом приняли такую интерпретацию обнаруженного оптимального метода, которая теперь на первый взгляд кажется разумной и все объясняющей. Они, например, утверждают, что «бессознательное не понимает» ни будущего времени, ни повелительных или условных наклонений, ни модуса долженствования. Это убеждение существует уже целое столетие, но никто до сих пор не

объяснил, почему так происходит. Есть лишь общие рассуждения о предполагаемой специфике бессознательного мышления. Тем не менее это заявление воспринимается уже почти как аксиома — потому лишь, что формулы внушения и самовнушения, построенные с учетом данных рекомендаций, всегда работают быстрее и эффективнее. Мы же можем заявить (в общем, столь же необоснованно), что энергетические поля, эманации Силы и пр. «не понимают» тех формальных сложностей, которые существуют в обычном языке. В конечном итоге эти два заявления не так уж далеки друг от друга. Кто знает, что такое бессознательное, тем более «коллективное бессознательное», и насколько оно близко к безличным энергетическим структурам окружающей нас Реальности? Как бы там ни было, опыт утверждает, что намерение должно быть правильно сформулировано и провозглашено. Толтекская традиция полагает, что для успешной настройки точки сборки намерение необходимо хоть раз провозгласить вслух — в тишине и без свидетелей. Точнее, именно тишина и должна выступить в качестве свидетеля вашего намерения. Второе важное условие для вхождения в контакт с намерением — умение хотя бы на несколько секунд останавливать внутренний диалог. Иногда начинающих пугает это требование. Им может казаться, что остановка внутреннего диалога — очень высокое достижение, которое требует длительного соблюдения специальной дисциплины. Если говорить об остановке внутреннего диалога такой длительности и глубины, чтобы он привел к сдвигу точки сборки, — так оно и есть. Но для правильного провозглашения намерения достаточно добиться внутренней тишины на мимолетное мгновение — лишь бы это мгновение было выбрано верно. Такой навык обретается в результате многочисленных попыток всего за несколько недель. Кроме того, вы можете провозгласить намерение научиться останавливать внутренний диалог и практиковать две техники одновременно. Когда-то именно так поступил я, и результат не замедлил сказаться. Необходимо отметить еще одно: не рекомендуется тратить внимание и энергию на намерения, осуществление которых на данный момент практики явно невозможно. Не имеет смысла также пытаться одновременно провозглашать два или несколько различных намерений, на такую «акробатику внимания» энергии хватит только у очень сильных магов, достигших высокого совершенства.

Рассмотрим основные способы «слепого поиска» контакта с намерением, актуального именно для неофитов, еще не способных собственными силами найти «правильные места» в пространстве. Надо также заметить, что эти приемы используют и опытные маги, когда находятся в неблагоприятных областях (большой город, загрязненная зона) или испытывают упадок сил. 1. Структурирование времени. В условиях нашей цивилизации эту технику использовать просто — достаточно время от времени поглядывать на часы или включить таймер. Вы можете провозглашать намерение каждые полчаса или час, не забывая об этом на протяжении всего дня. Нет необходимости всякий раз уединяться и выкрикивать свою «магическую формулу» в пустоту — окружающие начнут переживать за ваше душевное здоровье. Довольно и того, что вы будете регулярно вспоминать о своем намерении и несколько секунд удерживать его в центре сознания. Эта техника относится к самым примитивным, но всегда бывает вполне успешной, если практикующий проявит настойчивость и будет следовать ей нужное время (срока никто не знает — ожидание может занять неделю, месяц или год). Соблюдение техники безупречности делает эту процедуру совсем не обременительной и в качестве обратной связи укрепляет саму безупречность. 2. Маркировка выбранных слов или молчания. Это техника, восходящая к древним толтекским магам. Именно с нею связана эпизодическая эффективность заклинаний и молитв. Мельком ее упоминает и Кастанеда в качестве элемента ритуальной магии древних. Как вы помните, по словам дона Хуана, его соратники использовали такой театральный прием: в темной комнате, при свете черных свечей, время от времени громко повторяли «Намерение!», и это продолжалось вплоть до обретения желаемого результата. Конечно, «маркировать» само слово «намерение» — наиболее естественная уловка для толтеков, которые, как известно, не любят излишеств. Однако с таким же успехом можно маркировать любое слово и даже молчание. Возможно, арабские колдуны таким образом маркировали всем известное слово «абракадабра», а несведущие в магии шарлатаны разнесли его по миру и превратили этим в синоним никому не нужной бессмыслицы. Чтобы осуществить подобную маркировку, надо приучить себя вспоминать формулу намерения всякий раз, когда произносится выбранное слово. На словах это просто, но тре-

бует терпения и усилий. Несколько сложнее маркировать молчание — это умение тесно связано с остановкой внутреннего диалога, которая в данном случае должна быть и глубже и длительнее, чем при обычном провозглашении намерения. 3. Маркировка засыпания/пробуждения. Сущность метода та же, что и в предыдущем случае. Есть лишь одна особенность: пробуждение в толтекской традиции обычно связывается с началом сталкинга, засыпание — с началом сновидения. Таким образом, наиболее естественно использовать данный прием для достижения результатов либо в том, либо в другом. Кастанеда, как вы помните, предлагал практикующим перед входом в сновидение провозглашать «Я сновидящий!». В данном случае это идеальная ситуация правильного и своевременного провозглашения намерения. Конечно, даже здесь не надо ожидать немедленных результатов. Но вы можете быть уверены, что в данном случае прием сработает. Те, кто успешно занимается сновидением некоторое время, провозглашают более сложные и специальные намерения: оказаться в определенном поле восприятия, встретить «союзника», найти в сновидении «место Силы» или еще что-нибудь в этом роде. Настройка на сталкинг в момент пробуждения также уточняется и усложняется по мере того, как перед сталкером встают новые проблемы, требующие разрешения. 4. Маркировка жестов или поз. На высших этапах трансформации этот прием, выполненный «мастером намерения», может произвести поистине незабываемое впечатление. Незаметно, но довольно часто его использовал дон Хуан, когда хотел сдвинуть точку сборку Кастанеды. Фокус заключается в том, что подлинный мастер может маркировать намерением любой жест и любую позу непосредственно в нужный момент. А потому угадать, какие чудеса последуют за тем или иным безобидным поступком хитрого мага, обычному человеку совершенно невозможно. Стабильной и потому предсказуемой маркировкой у дона Хуана обладал лишь один жест — его знаменитый удар по спине между лопаток, всегда вызывавший у Карлоса состояние «повышенного осознания». С таким же успехом индейский шаман мог хлопнуть у него перед носом ладонями, щелкнуть пальцами или ухватить за нос — на том уровне мастерства, который описал Кастанеда, можно маркировать намерением все, что взбредет в голову. То же касается позы. На это счет тоже можно найти упоминание Кастанеды. В одной из его ранних книг упоминается

некий «танцующий шаман». Чтобы войти в состояние видения, он принимал определенную позу и ритмично постукивал пяткой по земле. Карлос был тогда наивным и неопытным антропологом, мало что понимавшим в магии, так что ничего не понял. Судя по его описанию, все это смахивало на произвольное вхождение в своеобразный транс, не более того. Иногда маркировка жестов и поз производится в виде сложных комбинаций, имеющих даже любопытную «магическую» эстетику, которая все еще ждет своего исследователя из числа наиболее отчаянных антропологов — наследников Кастанеды. Ведь подобная эстетика существует сегодня только у шаманов и представителей экзотических, древних культур. Непосвященные воспринимают эту последовательность поз и движений как причудливый «танец», а отдельные маги-любители танцевального искусства действительно соединяют элементы танца с маркированными движениями тела, чем производят на зрителей ошеломляющее впечатление. Специально для Карлоса подобное представление устроил дон Хенаро, когда плясал над водопадом. Нечто похожее проделал и сам дон Хуан, демонстрируя молодым ученикам-индейцам свое искусство «перевоплощения». Все это по-настоящему сложные приемы, в которых, как правило, содержится не одно, а несколько намерений. Мы же скажем лишь о самых примитивных методах такого обращения с намерением. Привычный жест, особенно автоматический и неосознаваемый, — хороший объект для данной техники. Чтобы маркировать его, вам придется обратить на этот автоматизм специальное внимание. Таким образом, работа с намерением будет сопровождаться элементами сталкинга, что ускорит освоение как одного, так и другого. В тех же случаях, когда вы придаете сформулированному намерению особое и потаенное значение, можно выдумать какой-нибудь причудливый жест и выполнять его только в одиночестве. Но не переусердствуйте в своей оригинальности. Если вы еще новичок в сталкинге, кто-нибудь непременно усмотрит в вашем поведении признаки чудаковатости или душевного нездоровья. Вы привлечете к себе усиленное внимание, потеряете энергию и не заработаете ничего, кроме дурной репутации.

5. Маркировка точки фиксации внимания. Распространенная и довольно эффективная техника. Она, правда, требует известного подготовительного этапа — следует научиться качественно концентрировать внимание на избранной точке. В нашем случае речь идет, конечно, о точках, расположенных внутри кокона, — либо на поверхности физического тела, либо в невидимых полевых сегментах. Особенность данной техники заключается в том, что требуется учитывать характер провозглашаемого намерения при выборе той или иной точки для фиксации внимания. Разные районы физического тела и полевые сегменты имеют отношение к различным пучкам эманаций, которые активизируются в результате вполне определенной психической деятельности. Йогические учения давно обратили внимание на связь между различными проявлениями душевной жизни и точками физического тела. Большая часть эмпирических открытий индийских духовных искателей заслуживают пристального внимания. Чакры — силовые центры физического и тонкого тела — действительно выполняют по крайней мере часть функций, приписываемых им йогами. Нас же интересуют следующие точки и связанные с ними области приложения намерения: а) центр пупа: силовые воздействия, власть, подчинение, быстрое и решительное изменение в данный момент существующих физических обстоятельств. Связан с желанием экспансии, агрессивностью, злобой. Центр войны, в связи с чем регулярно использовался древними магами; б) солнечное сплетение: влияние на эмоции и на характер человеческих взаимоотношений; в) горловой центр (область вилочковой железы): влияние на работу формально-интеллектуального аппарата, а также на качество речи и говорения; г) центр межбровья: влияние на волевые функции, способность концентрироваться и прилагать усилия — может как активизировать, так и пассивизировать деятельность, связанную с этими качествами; д) центр макушки головы: интегративная функция — влияние на сложные внешние обстоятельства, подчиняющиеся большому

количеству влияний. К этому центру имеет отношение большая часть сложных намерений, возникающих в процессе работы над толтекской дисциплиной. Например, намерение практиковать сновидение, сталкинг, не-делание, делание, намерение сдвинуть точку сборки и др. Утверждается, что некоторые шаманы, фокусируя внимание на этой точке, могут, скажем, вызывать дождь или засуху. Существует множество областей в невоспринимаемой структуре энергетического тела, которые активно используются магами для осуществления различных намерений. Иногда это весьма специфические зоны. Кастанеда упоминал о невидимой области, массаж которой провоцирует сновидение и углубляет его. Специальные области, связанные с очень частными типами намерения, расположены перед лицом, за спиной, на расстоянии вытянутой руки перед грудью и т. д. На определенных этапах практики они сами открываются «человеку знания», поэтому здесь мы не станем их описывать. 6. «Поглощение» или «выделение» намерения через дыхание. Обучение этой технике начинается тренировкой, очень напоминающей мантра-йогу. С каждым вдохом и выдохом адепт повторяет заранее отточенную формулу намерения до тех пор, пока не уловит в теле специфического ощущения, сопровождающего эту процедуру. После фиксации ощущения, достаточно просто вызывать его на фоне ритмического дыхания. Метод бывает очень эффективным, если практикующему удастся в этом состоянии остановить внутренний диалог. Как и все вышеперечисленные техники, требует регулярности исполнения. 7. Использование глаз для привлечения намерения. Идея может показаться странной, и суть ее объяснить довольно сложно. Дело в том, что длительная концентрация на каком-либо намерении в конце концов вызывает особое напряжение в области глаз — возможно, это связано с непроизвольным усилием глазных мышц и замедлением естественных подрагиваний глазного яблока. Если маг смог заметить и запомнить это своеобразное ощущение, ему не нужно больше обращаться к маркированию, он способен входить в контакт с намерением, просто сознательно вызывая данное чувство в глазах вновь и вновь. Как видите, этот прием становится доступным на определенном этапе развития естественным образом — надо лишь знать о такой возможности и быть готовым к столь необыч-

ному использованию глаз. Недаром Кастанеда упоминает об этом приеме лишь мимоходом. 8. Техника «жертвоприношение». Она восходит к простодушным верованиям ранних шаманов и обрядам древних религий. В те девственные времена человек искренне верил, что приношение в жертву чего-то дорогого, важного, ценного (в любом смысле) вызовет благосклонную реакцию потусторонних сил. Менялись боги, мифология, метафизические представления, но «жертвоприношение» не теряло своей привлекательности для религиозного человека, мистика или мага. Конечно, определенная доля суеверия всегда сопровождала мысль о жертвоприношении. Можно также говорить об импринтированных в раннем детстве идеях, свойственных человеческой культуре в любой стране, о наследии расового бессознательного и т. п. Как бы там ни было, эффективность жертвоприношения и сегодня очень высока. Возможно, это один из самых жестких и решительных способов привлечения блуждающего человеческого внимания к осуществлению сложной и неясной для интеллекта операции. Если вы нуждаетесь в быстром привлечении намерения, попробуйте отказаться от чего-нибудь важного, приятного в вашей жизни, того, к чему вы привыкли и не хотите с ним расставаться. Мысленно свяжите свой отказ с провозглашением избранного намерения и не отступайте до тех пор, пока не получите желаемый результат. Прервав процесс, т. е. «забрав жертву назад», вы долгое время не сможете успешно использовать этот прием — до тех пор, пока нарушенный стереотип «жертвоприношения» не изгладится из памяти. Бывают случаи, когда нарушение стереотипа не забывается уже никогда. 9. Сновидение намерения. Это самый эффективный метод провозглашения намерения, дающий почти стопроцентную гарантию успеха. Смысл техники заключается в том, что маг вспоминает свою формулу намерения в сновидении и провозглашает ее в тот же момент. Осуществление этой задачи возможно лишь на высоком уровне трансформации, поскольку требует хорошо отработанной настройки внимания, а также легкого перемещения точки сборки из позиции бодрствования в позицию сновидения и обратно. Однако есть смысл потратить годы на достижение такого замечательного результата.

Тело сновидения имеет непосредственную связь с намерением, да и само во многом является его результатом. Поэтому провозглашение намерения в сновидении означает его мгновенное, непосредственное воплощение в Реальности. Тот же закон работает во втором внимании, то есть в сновидений наяву. Дон Хуан предупреждал Кастанеду, что надо очень осторожно обращаться со словами в этих состояниях. Каждое слово, которое удалось произнести во втором внимании (а сделать это далеко непросто), становится носителем намерения, когда содержит инструкцию, категорическое утверждение или призыв. Небрежность или невнимательность может привести к совершенно неожиданным и порою весьма нежелательным последствиям. Мы коснулись весьма тонких материй и попытались разобраться в крайне сложных магических идеях и техниках, почти не поддающихся формальному научному исследованию. На этом пути следует соблюдать особую осторожность. Человек склонен верить в то, чему хотелось бы верить. В данном случае необоснованная убежденность в своей связи с намерением, духом, абстрактным, бесконечностью может принести пагубные, разрушительные плоды, завести в жизненную ловушку и бросить там. Я даже не имею в виду психические повреждения, которые всегда чудятся материалистам во всех людях, увлекающихся столь странными для них вещами. Я говорю лишь о потере бдительности и нарушении жизненных стратегий — о том изменении способа жизни, которое вполне способно превратить продуктивную жизнь в бессмысленное фантазирование и вялое блуждание среди призраков, существующих только в закрывшемся от мира сознании. Конечно, вся технология сталкинга направлена на то, чтобы уберечь нас от подобной судьбы. И важнейшим принципом этой методики самоконтроля остается дон-хуановская формула «воин верит не веря». Обратите внимание на следующие моменты и никогда не забывайте о них: а) четкая верификация. Любая закономерность, открытая вами в процессе практики, любое явление или сочетание условий, которому вы приписали определенное значение, — независимо от того, в каком режиме восприятия вы с ними столкнулись (наяву, в сновидении и т. д.), — должны получить внятное и неоднократное эмпирическое подтверждение. Никогда не спешите с выводами, никогда

не подчиняйте свою жизнь причудливым идеям, призрачным существам, голосам и т. п. Будьте настороже и внимательно следите за тем, согласуются ли полученные вами восприятия во втором внимании с процессами, протекающими в первом. Ведь первое внимание всегда остается нашим базовым состоянием, режимом восприятия, выработанным человеческим видом на протяжении десятков тысяч лет, чтобы выжить в этом мире и быть максимально эффективным. Остальные перцептивные восприятия — эксперимент, прорыв в области, к которым еще долго придется адаптировать себя, пока же в них все неопределенно и часто непредсказуемо. Не поступайте подобно традиционным мистикам, автоматически ставящим опыт, полученный в трансе, выше опыта земного существования. Это может привести к трагедии; б) контроль за эмоциональным состоянием. Не забывайте, что ваши эмоции обладают огромным искажающим потенциалом. Если вы блаженствуете, к вам слетятся все небесные ангелы, если чего-то боитесь — самые жуткие потусторонние монстры, если вы в гневе — вас наверняка ожидает «астральная битва» с разнообразными врагами. Пусть моя ирония не собьет вас с толку, описанные явления могут иметь место не только в вашем воображении, но и реально в некоторых областях энергетического диапазона Вселенной. И тем не менее именно наши эмоции в большинстве случаев порождают сложные ситуации, которые в ослеплении кажутся нам безжалостным роком или гневом богов. Строгое следование безупречности избавит вас от этих хлопот — главное, не забыться, не утратить контроль; в) контроль собственного энергетического состояния. Глупо обращаться к намерению или пытаться совершить сложные маневры по сдвигу точки сборки, если у вас по каким-то причинам произошел энергетический спад. В этом случае на фоне сниженной энергетики может иметь место: сильное истощение, боковые сдвиги точки сборки с мрачным галлюцинированием, остановка трансформационных процессов на неопределенное время. Регулярно обращайте внимание на свое состояние — и вы легко почувствуете, готово ли энергетическое тело исполнить возложенную на него задачу. Если возникает сомнение, лучше дайте себе время на восстановление сил;

г) правильная последовательность работы с новыми объектами в измененных режимах перцепции. Всякое содержание перцепции во втором внимании является, в первую очередь, объектом тренировки внимания. Только когда вы убедились, что внимание свободно обращается с «незнакомцем» и способно зафиксировать его основные характеристики (иными словами, вы знаете, с чем имеете дело), можно исследовать его более активно. И лишь в последнюю очередь феномен может стать объектом сознательного воздействия, контакта, манипулирования (особенно это касается сущностей, которые кажутся живыми); д) постоянная работа с бессознательным — «перепросмотр». Это необходимо, во-первых, для очистки от эмоциональных напряжений, которые вытеснило сознание, и во-вторых, для того чтобы научиться расшифровывать возможные перцептивные искажения и галлюцинируемые образы. И наконец, следование принципу «воин верит не веря». В своем наиболее радикальном виде принцип состоит из следующих положений: 1) полагать любой перцептивный факт результатом галлюцинирования; 2) одновременно полагать его проявлением внешних энергетических форм и процессов; 3) никакой результат верификации не может считаться окончательным. Если вы будете всегда помнить об этих в общем-то простых предосторожностях, то сможете пройти свою часть пути к третьему вниманию. Какова эта часть? Кто знает? Суждено ли нам достичь воспламенения осознания и отправиться в бесконечное путешествие по мирам восприятия? Судьба человека заключается в том, чтобы попытаться сделать это. Собственно говоря, наверное, для этого нам и дана жизнь. Посмертное существование сознания — предмет вечных споров теологов и философов — во многом остается загадкой и для видящих. Складывается впечатление, что посмертное бытие вовсе не однозначно и, тем более, не предопределено заранее высшими силами. Поскольку в рамках нагуализма мы постоянно говорим об энергетической Вселенной и об энергетическом теле человека, продолжение нашего индивидуального осознания тоже зависит от количества накопленной энергии.

Нам видится четыре варианта развития событий после прекращения функций плотного физического тела. 1. Судьба профанического сознания. Внетелесное бытие кратковременно и сноподобно. Отсутствие навыков управления вниманием и осознанием мешает сохранить энергетические структуры без поддержки сигналов, поступающих от физических органов чувств. Точка сборки угасает, и индивидуальное осознание прекращается. 2. Судьба религиозного сознания. Искренне верующий человек на протяжении жизни накапливает специфические формы контроля. Он почти бессознательно способен визуализировать стабильные образы, воплощающие высшие идеи его религии. Такие закрепившиеся формы психического сосредоточения могут некоторое время поддерживать энергообмен точки сборки и сопровождающих ее структур. Возможно, ему удастся стабилизировать восприятие и существовать среди созданных его воображением призраков до тех пор, пока накопленная энергия не исчерпается. Если религия «покойного» включала в себя идею реинкарнации, не исключена возможность временного присоединения его личного осознания к другому новорожденному существу. Но и такой случай нельзя назвать большой удачей: отсутствие контроля играет с верующим злую шутку — память о нынешней его личности почти полностью исчезает, как только осознание прикрепилось к физическому телу, генерирующему мощные сенсорные сигналы. Эти конкурирующие сигналы полностью завладевают вниманием «перевоплощенного», и только в исключительных случаях обрывки прежней памяти и прежней личности могут всплывать во второй жизни такого существа. 3. Судьба оккультного сознания. Это любопытный вариант «жизни после смерти». Он сулит разнообразные перспективы и целиком зависит от особенностей дисциплины, практиковавшейся оккультистом при жизни физического тела. В случае высоких достижений (как у некоторых даосов, дзэн-буддистов, йогов, медитаторов и т. п.) за десятилетия упорной практики может сформироваться своеобразное тело второго внимания. Оно вряд ли вечно, но способно существовать в гармоничном энергообмене с внешним полем долгое время. Правда, набор его функций, как правило, должен иметь ряд существенных ограничений: например, оккультист, как правило, жестко привязан к какому-то одному полю восприятия и

даже не подозревает о существовании иных. Посмертное бытие такого типа, пожалуй, несколько однообразно, но если учесть, что таково и наше земное, повседневное восприятие, судьба оккультиста вовсе не кажется особенно тоскливой. 4. Судьба толтекского мага. Достижение третьего внимания в момент смерти физического тела подразумевает полное сохранение всего богатства личности и формирование такого энергетического тела, которое способно и дальше полноценно развиваться, передвигаться, существовать при максимально полной сохранности индивидуальной памяти. Судьба такого тела — постоянно странствовать в цепи миров восприятия, накапливать опыт и осознание для дальнейших реализации, сущность которых неведома никому из нас. Длительность его бытия ничем не ограничена — только энергетическими возможностями поля, в котором оно пребывает. Дон Хуан, например, считал, что длительность такого существования связана с длительностью существования нашей планеты. Если третье внимание достигается до момента смерти физического тела, трансформация считается абсолютной, и тогда весь комплекс эманаций, составляющий существо (включая физическое тело), выходит за порог человеческого восприятия и становится воспламененным осознанием. Это высшая реализация, доступная человеку в нашем мире, — полноценное существование в вечности и бесконечности. На наш взгляд, такая судьба наиболее привлекательна. Пожалуй, на этом стоит закончить мою краткую экзегезу кастанедовского учения. Надеюсь, она не принесла вреда начинающим нагуалистам. Если же вы нашли в моих рассуждениях что-нибудь полезное, книга написана не напрасно. Я не стал подробно останавливаться на своих видениях и разнообразных приключениях в мирах восприятия, хотя экзотические писания такого рода пользуются успехом у юношей с горящими глазами, мечтающими познать некие сверхъестественные тайны. Не думаю, что читатель, серьезно заинтересованный в реализации достижений толтекской магии, нуждается в спекуляциях на тему поединков с «союзниками» или задушевных бесед с «эмиссаром» на темы, имеющие огромное экзистенциальное значение. Все это можно испытать самому и без ссылок на авторитеты решить, что отправить на свалку, а что сохранить в качестве ценного опыта. Как бы там ни было, мне не удалось

подвести итоги величайшему откровению XX века, и это обстоятельство внушает оптимизм. Смерть как универсальный символ конца всякого существования всегда волновала и продолжает волновать человека, осознавшего свою участь. Только тщательно разработанная техника древних толтеков дает нам ясное представление об окончательной судьбе индивидуального осознания. Технология трансформации энергетического тела, в самых общих чертах описанная здесь, до сегодняшнего дня остается единственной методикой, гарантирующей тотальную, необратимую трансформацию. Можно по-разному относиться к Кастанеде и его книгам. Можно отрицать ценность его откровений, считать его шарлатаном и мистификатором, но невозможно отнять у этого учения высшую, пронзительную весть, по масштабу своему сравнимую только с христианским апофеозом Воскресения из мертвых. Впервые мы находим разработанную и вразумительно аргументированную дисциплину, цель которой — полное сохранение индивидуального осознания независимо от окончательной судьбы физического тела. Впервые мы видим, что такая реализация действительно возможна без обращения к изыскам религииозной метафизики. Перед нами осмысленная, последовательная и эмпирически обоснованная практика, результат которой — наивысшая реализация, доступная человеческому виду. Воскресение и Вечная Жизнь — эсхатологический апофеоз христианства — из эфемерного, во многом абстрактного конца мирового цикла впервые, благодаря Кастанеде, превращается в реальную цель индиивидуальной дисциплины, личного поиска и внутренней работы всякого человека, ступившего на нелегкий путь толтеков. Возможно, есть иные способы достичь богочеловеческого состояния, победить в себе зверя и стать чистым осознанием — Адамом до грехопадения (как выразились бы христиане). Подобные мысли утешительны, они заставляют замереть в сладком ожидании новых, неведомых чудес. Однако мы пришли к концу последнего века (если верить красноречивым теософам и Свидетелям Иеговы). Заключительные десятилетия этой мрачной эпохи прошли под знаком Кастанеды. Это последняя и самая значительная весть нашей эпохи. Совпадение? Возможно. Случай и закономерность — кто возьмет на себя смелость утверждать, что нашел между ними разницу в бесконечном потоке времени?

Бессмертие и полная трансформация впервые явились человеку как отчетливая и доступная перспектива. Наш вид способен упустить и этот (возможно, последний) шанс, но немногие спасутся. Надеюсь, мы с вами окажемся в их числе. Быть может, следующая моя книга — «Трансформация энергетического тела» — поможет кому-нибудь приблизиться к заветной цели. Впереди еще много открытий — путь Кастанеды не завершен. От нас с вами зависит, чем закончится эта мистическая (и все же самая реальная) эпопея. Но есть ли у нас время? «У нас нет времени», — сказал дон Хуан. Начните сегодня. Завтра будет поздно.

ПОСЛЕСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ В самом начале этой книги я написал, что человек на протяжении многотысячелетней истории своего вида мечтает о трансмутации. И это действительно так — мы стремимся к «превращению в Иное», но это фундаментальное стремление слишком хорошо прячется от нашего собственного сознания, оно «упаковано» в инвентаризационный список тоналя так, чтобы мы сами ни за что не узнали своего пугающего предназначения. Наше подлинное желание превращено и скрыто в самых темных глубинах бессознательного. Взгляните на окружающих и обратите внимание на то, как старательно они прикидываются удовлетворенными. Абсолютное большинство людей на Земле довольны своим человеческим уделом. Они даже не мыслят ни о чем ином. И эта ситуация поистине парадоксальна — ведь практически никто из нас не чувствует себя счастливым. Почти все мы развлекаемся тем, что на протяжении жизни перемещаем чувство неудовлетворенности в автоматически заданных рамках списка человеческих идей и представлений — внушенных, стереотипиизированных и бесконечно привлекательных. Опиум человеческих желаний разжигает в нас однообразные радости и столь же однообразные страдания. Я недаром назвал эту совокупность фикций «опиумом», поскольку она таким же образом вызывает привязанность и зависимость. Но если наркотическую зависимость распознать легко, то здесь дела обстоят хуже — чаще всего мы проживаем жизнь, так и не догадавшись о своей болезни. Полностью погрузившись в упоительные и разрушительные иллюзии, мы создаем фантом полноценной жизни, с одной стороны, и строим самодостаточную систему, заключающую в себе стагнацию и гибель, — с другой. Когда дело доходит до фундаментальных целей и ценностей, созданных социумом, все мы оказываемся бесконечно наивными.

Если у вас мало денег, вы полагаете, что обретете счастье и гармонию, когда заведете солидный счет в столь же солидном банке. Если у вас достаточно денег, но нет любимой (любимого), вы наивно полагаете, что именно здесь — источник всех ваших проблем. Если же у вас есть и деньги, и любовь, вы начинаете томиться, потому что считаете, что не достигли необходимого уровня самореализации — включаются такие фантомы, как признание, популярность, слава. Потом (если вы добились и этого) вы вдруг вспоминаете, что нестерпимо нуждаетесь в друзьях, которые неизвестно куда подевались за это время; потом (как правило, не удовлетворившись дружбой) вы вспоминаете о душе и... умираете, преисполнившись отчаянной надеждой на то, что есть Бог, который все простит, примет ваше раскаяние и подарит наконец то желанное, несбывшееся и даже не сформулированное словами, что, возможно, и окажется Раем. Для христианской цивилизации это — главная и все вытесняющая мечта. Китайцы и индусы в этом отношении немного мудрее. Их мудрецы тысячелетиями копались в себе и нашли, что даже здесь, в этой высшей мечте христианина, мы не находим окончательного удовлетворения. Отчаяние переросло в нигилизм. Умиротворяющая Пустота заменила Бога, Абсолют, Вселенский Разум и Вселенскую Любовь. И это логично: если ничто в Мире не приносит удовлетворения, лучше всего устранить сам Мир — пусть торжествует Несказанное и Неоформленное, пусть отсутствие ценностей станет непоколебимой Ценностью. И главное — пусть отсутствие Я станет наилучшим состоянием для самого Я. Это легко сделать, если Я объявить иллюзией. Таким образом буддизм (в своем абсолютном выражении оформивший себя как учение дзэн) довел поиск человеческого тоналя до логического конца — то есть до самоуничтожения. В конце концов человеческая душа обнаружила три способа жить в Мире — во-первых, забыть свое фундаментальное стремление к трансформации, во-вторых, поверить в окончательное разрешение своих проблем после смерти физического тела и, наконец, отказаться от всего и слиться со вселенской Пустотой (причем сюда относится не только буддистская Шуньята, но и индуистский Брахман, а в конечном итоге — даже Дао, если не учитывать самых диалектичных и умеренных толкований этого концепта трезвомыслящими даосами). Ориенталисты, наверное, не согласятся с этим заявлением и начнут объяснять, что Брахман (тем более, Дао) — вовсе не Пустота. Однако я

в данном случае говорю не о философском, а о психологическом смысле данных концепций. С психологической же точки зрения (для восприятия, переживания субъекта), Шуньята ничем не отличается от Брахмана, Пустота от Абсолюта, Слияние от Растворения. Сторонники четкой терминологии, знатоки метафизики будут возмущены до предела — ибо мыслят о фиктивных сущностях и пытаются описать то, что принципиально описанию не подлежит. Ими движет страх и надежда. Они следуют тончайшим и наиболее изысканным способам скрыть от сознания реальное положение дел. В своем тайнике они хранят сомнительную (и потому никогда специально не формулируемую) аксиому: с некой частью нашего существа (например, душой) после смерти тела произойдет чудо, и мы никогда больше не будем страдать (в раю, в Нирване, в Сат-Чит-Ананде). Данное «чудо» непредставимо, неописуемо и — главное — непроверяемо. Мы, по сути, лишь повторяем вечное упование человека. Мы верим и надеемся. И большинству из нас нравится такое положение дел. Мы не свободны даже в своих представлениях о Свободе. Ни одна религия мира не согласится признать основные постулаты толтекского учения. Ибо книги Кастанеды разрушают иллюзии. Они предлагают реальный путь, а Реальность не вызывает симпатий у массового человека, привыкшего развлекать себя ложными страхами и ложными надеждами. Большинство людей не примет философию и практику нагуализма. В определенном смысле она похожа на визит к стоматологу — именно страх и ложная надежда, что все обойдется, мешает нам своевременно посетить зубоврачебный кабинет. Тем не менее приходит время, когда необходимо сделать выбор. Хотим ли мы сохранить свое Я, свою личность (не потому, что они столь уж ценны, а потому, что ничем другим мы просто не обладаем)? Или мы стремимся к Свободе-без-Нас, к Божественному Свету, который избавит нас от вечной неудовлетворенности и навсегда уведет в свою Ирреальность, поскольку сам не существует? Чего мы хотим? Забвения в мечтах или трудного поиска среди бесчисленных опасностей Бесконечности? Толтекская дисциплина — это не игра в иллюзии, не вера и не ритуалистика магического толка. Это именно та Реальность, которую так страшно принять. Та дисциплина, которая обещает нам бесконечное познание Реального Мира — познание трудное, с многочисленными препятствиями и без всяких гарантий.

Мы сами выбираем свою судьбу. Карлос Кастанеда подтолкнул нас к размышлениям и помог верно расставить акценты. Теперь мы знаем, что есть Путь Подлинной Трансформации — отличный от всего, что ранее было известно современной цивилизации. Мы получили возможность выбирать. Если раньше мы выбирали между различными иллюзиями, то теперь мы открыли принцип выбора между фантазией и реальностью. Быть может, какие-то элементы кастанедовского нагуализма окажутся выдумкой их эксцентричного автора, но главный принцип практической трансформации человеческой природы остается неизменным. Он неизмеримо выше любых частных идей — как религиозно-метафизических, так и естественнонаучных, замкнутых на эмпирически подтвержденном описании мира (тонале). Как я написал в эпилоге к предыдущему изданию этой книги: «В любом случае я хочу, чтобы так было. Ибо это и есть Свобода — Свобода, завещанная нам всеми светлыми богами, всеми добрыми силами, в которые наша раса когда-либо верила. Это вечная мечта человечества. Возможно, все приведенные здесь догадки — лишь длинная цепь очередных заблуждений. С одной стороны — мы ничего не знаем о мире, в котором живем, с другой — даже то, что мы знаем, настолько туманно, что потребуется не одна сотня гениальных умов для хоть какогото прояснения великой тайны. Пусть окажется, что материя — это всего лишь загадочное поле. Для Кастанеды торжество подобной концепции — только плюс. Пусть весь тварный мир построен из головокружительных комбинаций странных частиц — и это не помешает восторжествовать толтекскому пути самотрансформации. Ничто не помешает физическому телу человека обратиться в пучок сияющих линий, несущих его осознание в вечность и бесконечность. Нет. Нам не вернуться назад. Даже наиболее консервативным из нас придется смириться с пугающим путем в неведомое будущее». 2002г.

НАШИ КНИГИ МОЖНО ПРИОБРЕСТИ Магазины в Киеве «Мистецтво», ст. м. Крещатик, ул. Крещатик 24, тел. 228-25-26 (р) «Академкнига», ст. м.Университет,ул. Богдана Хмельницкого 42, тел. 224-01-07 (тел/ф),224-51-42 (р) Эзотерический магазин в Планетарии, ст. м. Республиканский стадион, ул. Красноармейская 57/3, тел. 220-75-88 (р) «Эра Водолея», ст. м. Льва Толстого, ул. Бассейная 9-6, тел. 235-34-78 (р), 24659-84(тел/ф) В других городах Украины Харьков, «BOOKS», б 1022, ул. Сумская 51 Одесса, «Лотос Мира»,ул. Дерибасовская 18,тел. (0482) 37-27-65 Кривой Рог, «Флорида»,ул. Харитонова 7 Магазины в Москве «Библио-Глобус», ст. м. Лубянка,ул. Мясницкая 6, тел. 928-35-67,924-46-80 «Молодая гвардия»,ст. м.Полянка,ул.Б.Полянка 28,тел.238-50-01 «Путь к себе», ст. м. Белорусская, Ленинградский пр. 10а, тел. 257-39-87 «Белые облака», ст. м.Китай-город,ул. Покровка 3,тел. 921-61-25 «Москва», ст. м. Тверская,ул. Тверская 8, тел. 229-64-83 В других городах России С.-Петербург, «Роза Мира», ст. м. Технологический институт, 6-я Красноармейская ул. 25, тел. (812) 146-87-36,310-51-35 Томск, «Букинист», пер. Батенькова 5, тел. (3822) 22-49-23 Уфа, «Странник», ул. Социалистическая 23,тел. (3472) 23-37-84 Новосибирск, «Топ-книга», ул. Арбузова 111, тел. (3832) 36-10-26,36-10-27 Волгоград, «Техническая книга»,ул. Мира 11,тел. (8442) 36-35-97 Ростов-на-Дону, «Баро-пресс», тел. (8632) 62-33-03 Иркутск, «Продалитъ», тел. (3952) 51-30-70,59-13-70 Ессентуки, ООО «Россы», ул. Октябрьская 424, тел. (86534) 6-93-09 Хабаровск, «Дело», тел. (4212) 34-77-39 Брянск, «Логос», тел. (0832) 44-68-27 Нальчик, «Книжный магазин №11», ул. Захарова 103, тел. (66622) 5-52-01 Омск, «Омский торговый дом», тел. (3812) 25-04-14,24-04-09 Екатеринбург, «Дом книги», тел. (3432) 59-42-00,59-24-89 Минск, «Маккус», тел. (0172) 61-69-08,76-58-58 Липецк, «Ариадна», тел. (0742) 43-29-99 Северодвинск, «Зоя»,тел. (81842) 6-95-58 Ижевск, «Рифма», тел. (3412) 75-22-33 Воронеж, «Светлана», тел. (0732) 55-45-07 Тюмень, «Встреча», ул. Республики 29, тел. (3452) 46-68-40,43-32-31

Научно-популярное издание

Алексей Петрович Ксендзюк

ПОСЛЕ КАСТАНЕДЫ: ДАЛЬНЕЙШЕЕ ИССЛЕДОВАНИЕ

Редактор

А. Костенко Корректоры

Е. Введенская Е. Ладикова-Роева Т. Зенова Оригинал-макет

И. Петушков Обложка

Е. Ющенко

Подписано к печати 23.05.2002 г. Формат 60x90/16. Бумага офсетная №1. Гарнитура “Миньон”. Усл. печ. лист. 24,00. Зак. 3277 Цена договорная. Тираж 5000 экз.

Издательство “София”, 03049, Украина, Киев-49, ул. Фучика, 4, кв. 25 http://www.sophya.com.ua ООО Издательство “София”, Россия, Москва, ул. Казакова, 18, тел. (095) 261-80-19 ООО Издательский дом “Гелиос” Изд. лиц. ИД № 03208 от 10.11.2000 109427, Москва, 1-й Вязовский пр., д. 5, стр.1 Отпечатано с готовых диапозитивов в Академической типографии «Наука» РАН 199034, Санкт-Петербург, 9 линия, 12