Падение священного русского царства

СОЦИАЛЬНАЯ МЫСЛЬ РОССИИ

Н И К О Л А Й АЛЕКСАНДРОВИЧ

БЕРДЯЕВ ПАДЕНИЕ СВЯЩЕННОГО РУССКОГО ЦАРСТВА ПУБЛИЦИСТИКА 1914-1922

Астрель МОСКВА

УДК 316.3 ББК 60.5 Б48

Серия «СОЦИАЛЬНАЯ МЫСЛЬ РОССИИ» издается по решению Ученого Совета социологического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова Редакционный совет: В.И. Добренькое (председатель), Г.В. Осипов (зам. председателя), В.В. Сапов (зам. председателя), Ю.Н. Давыдов, А.И. Кравченко, К.А. Радовйцкий Отв. секретарь серии — Б Л . Рубамоа»

Б48

Бердяев, Н.А. Падение священного русского царства: Публицистика 1914—1922 / Николай Александрович Бердяев; встугё. статья, сост. и примеч. В.В. Сапова. — М: Астрель, 2007. — 1179,[ 5] с. , 4 15ВИ 5-271-14763-0 (Социальная мысль России) 15ВЫ 5-271-14764-9 В настоящий том вошли сборники статей «Судьба России», «Кризис искусства» и публицистические статьи Н.А. Бердяева, опубликованные в годы Первой мировой войны и Русской революции в различных периодических изданиях того времени. Хронологические рамки этих произведений - 1914-1922 гг. (до высылки Н.А. Бердяева из Советской России). В состав тома включен также сборник четырех авторов «Освальд Шпенглер и закат Европы» (1922), послужив­ ший одной из причин депортации большой группы русской интеллигенции из страны. В Приложениях печатаются критические отзывы на статьи Н.А. Бердяева и сборник «Освальд Шпенглер и закат Европы». Издание снабжено комментариями, аннотированным указателем имен и цитируемой литературы. Для студентов и аспирантов философских и социологических факультетов, для всех, кто интересуется историей России и творчеством Н.А. Бердяева. УДК 316.3 ББК 60.5

© В.В. Сапов, составление, комментарии, 2007 © ООО «Издательство Астрель», 2007 © МГУ им. М.В. Ломоносова, социологический факультет, 2007

ВОЕННО-РЕВОЛЮЦИОННАЯ ПУБЛИЦИСТИКА БЕРДЯЕВА .. .неправду думает о России Бердяев, но в прав­ де России есть и он (бесплодная революционная беспутность), и кто его исключит — тоже не знает высшей синтетической правды о России. Евгения Герцык* Первая мировая война, начавшаяся 92 года тому назад и унесшая с собой по самым приблизительным подсчетам 9 млн человеческих жиз­ ней, была, наверное, самым страшным событием XX века. Что касается потерь и разрушений, ее вскоре значительно превзошла и тем самым отодвинула как бы на «задний план» Вторая мировая война, «цена» которой оказалась гораздо выше. И, тем не менее, в каком-то, пусть даже чисто психологическом смысле, война, начавшаяся в 1914 г., была страшнее. Вторая — какой бы ужасной она ни оказалась — все-таки не была столь неожиданной и внезапной. В сущности к ней стали гото­ виться едва умолкли залпы Первой мировой. Хрупкий и непрочный мир, которого хватило ровно настолько, чтобы выросло и возмужало новое поколение солдат, воспринимался всеми как временное переми­ рие. Психологически люди были готовы к тому, что война не сегодня завтра начнется... К Первой мировой никто всерьез не готовился. Социально-фило­ софская мысль, зачарованная идеей прогресса (своеобразным социо­ логическим «флогистоном») к началу XX века сумела внушить евро­ пейскому человечеству, что наступающий век положит конец всем вой­ нам и всем так называемым «вопросам». В каком-то смысле все стали утопистами, особенно у нас, в России. На самом же деле, к началу Пер-

* ГерцыкЕЖ. Воспоминания. Мемуары, записные книжки, дневники. М., 1996 с. 248.

б В.В. Сапов вой мировой войны вся европейская (или, если угодно, христианская) цивилизация переживала глубочайший кризис, охвативший все сто­ роны ее материальной и духовной культуры. Кризис переживала мате­ матика («царица наук», на которую опиралось все математическое ес­ тествознание), кризис переживала физика («современная физика, — писал В.И. Ленин, — лежит в родах, она рожает материализм»; на са­ мом деле она «рожала» атомную бомбу, и великое счастье, что «роды» так затянулись, что даже к началу Второй мировой войны бомбы еще не было), в состоянии глубокого кризиса оказались все виды искусства и гуманитарного знания — литература, поэзия, музыка живопись... Появились «футуристы», призывавшие жечь библиотеки и разрушать большие города. Но самое страшное, что в состоянии кризиса оказался и сам фундамент европейской культуры — христианство. В Германии, например, незадолго до начала Первой мировой войны протестантские пасторы (!) провели шумную публичную дискуссию на тему «Существо­ вал ли Христос?» Пришли к выводу, что скорее всего — не существо­ вал. Бог не только «мертв», Его никогда и не было. «Продукты разло­ жения» трех христианских конфессий (католицизма, протестантизма и православия) и оказались теми страшными силами, которым в XX столетии предстояло решать судьбы человечества: фашизмом, нацио­ нал-социализмом и большевизмом. Если сравнить кризис европейской цивилизации с эпидемией, то, углубляя сравнение, можно сказать, что как разные люди по-разному переносят заболевание, в зависимости от физического и душевного состояния, так и разные страны по-своему переживают кризис и посвоему из него выходят. Одни болеют легко, чуть ли не на ногах, при этом еще и помогая другим больным, кто-то болеет очень тяжело, но все-таки выздоравливает, третьи — увы... К началу Первой мировой войны Россия оказалась самой слабой в ряду великих мировых держав, поэтому и начавшаяся война оказалась для нее фактически смертель­ ной. Вот что нам следовало бы понять к началу XXI века: если бы Пер­ вой мировой войны не было, не было бы и никакой большевистской революции, не было бы ни Ленина, ни Сталина, ни ГУЛАГа, ни «отте­ пели». Разумеется, история не терпит «сослагательного наклонения», но при этом сторонники такой точки зрения (предполагающей, между прочим, целую мировоззренческую систему) упускают из виду, что в русском языке, да и во всех европейских, «историей» называется как сам процесс, так и наука, изучающая этот процесс (в русском языке, по мнению покойного А.В. Гулыги, слово «история» имеет шесть разных смыслов), — так что надо еще уточнить и разобраться какая история не терпит сослагательного наклонения.

Военно-революционная публицистика Бердяева 7 Но как бы там ни было, приходится констатировать факт, пожа­ луй, не менее печальный, чем и сама война: Первая мировая война (в которой Россия сыграла колоссальную роль и, как всегда, понесла са­ мые большие потери: примерно 5 млн человек), у нас не только до. сих пор не осмыслена, она и забыта основательно, так что «средне-образо­ ванный» человек, если и вспомнит дату ее начала, то затруднится ска­ зать, когда и чем же она закончилась, кто и чем отличился в этой вой­ не, кто какими фронтами командовал и т. д. В России, кажется, нет ни одного памятника ни героям, ни жертвам «той» войны*. Война, снача­ ла провозглашенная Второй Отечественной, долго именовалась у нас «империалистической», потом — уже после Великой Отечественной, ее стали именовать Первой мировой войной, так мы и дожили до нача­ ла XXI века. Итак, «убили, значит, Фердинанда-то нашего», — сказала Швейку его служанка. Случилось это в Сараеве 28 июня 1914 года. А уже через месяц с небольшим запылала вся Европа. Выстрел 19-летнего Гаврилы Принципа оказался самым громким в мировой истории. В каком-то смысле он звучит еще и по сей день. В России начало войны с АвстроВенгрией и Германии восприняли сначала с воодушевлением, если не сказать с восторгом. Произошло трогательное единение царя и наро­ да. На Дворцовой площади толпа при виде Николая II, вышедшего на балкон Зимнего дворца, пала на колени. Все (даже студенты и евреи — еще совсем недавно главные внутренние враги отечества) запели «Боже, царя храни». Никто не знал, чем все закончится. Еще одна особенность Первой мировой войны: и те, кто ее развязывал, и те которые в нее вольно или невольно вступали, были непоколебимо уверены, что вой­ на продлится месяца два-три, максимум полгода. Едва началась война, как в России по проекту художника Васнецова сшили парадные мунди­ ры, имитировавшие одежду древнерусских витязей, для предполагае­ мого скорого парада победы в Берлине. По слухам, якобы, отлили из чистого золота крест для — тоже скорого — водружения на храме Свя­ той Софии в Константинополе (парадные мундиры достанутся впос­ ледствии большевикам, которые оденут в них красноармейцев, «ши* Характерно, что у нынешней станции метро «Сокол», где некогда было огромное кладбище солдат, погибших в «той» войне, теперь стоят жилые квар­ талы. На Западе отношение к жертвам Первой мировой войны совсем иное. Вот, например, что пишет современный отечественный историк: «Когда автор этих строк в начале 1990-х годов оказался в научной командировке в Западной Европе, его очень удивил тот факт, что практически в каждом небольшом за­ падногерманском, бельгийском, люксембургском или французском городке есть памятники павшим героям Первой мировой войны и их благодарные потомки до сих пор свято чтут их память» (Шацилло В.К. Первая мировая война 1914— 1918. Факты. Документы. М., 2003, с. 5).

8

В.В. Сапов

шаки» так и войдут в историю под названием «буденовок», а вот куда крест подевался — история умалчивает). С самого начала войны активно стали публиковать свои статьи, а потом и книги русские мыслители, те, кого ныне принято назы­ вать представителями религиозно-философского Ренессанса в Рос­ сии. Много писали П.Б. Струве, С.Н. Булгаков, В.В. Розанов, В.Ф. Эрн, даже — как правило, аполитичный — Вяч. Иванов и многие другие. Г. Ландау уже в 1914 г. опубликовал статью «Сумерки Евро­ пы», в которой предвосхитил многие положения «Заката Европы» О. Шпенглера. В совокупности все написанное выше названными и не названными писателями о войне 1914-1918 гг., наверное, и надо считать самым величественным у нас памятником ее жертвам и ее героям. Предлагаемый читателям том военно-революционной пуб­ лицистики Н.А. Бердяева — один из фрагментов этого символичес­ кого памятники. ...Война, точнее, известие о начале войны, застала Бердяева в Харь­ ковской губернии (в Бабаках, близ станции Люботин), где он нахо­ дился уже с мая месяца. 20 июля 1914 г. был подписан Высочайший манифест об объявлении состояния войны России с Германией*. Ре­ акция Бердяева была моментальной. 22 июля он отправил в Москву письмо М.О. Гершензону, в котором есть такие строки: «Я пережи­ ваю этот мировой пожар как провиденциальный и неизбежный, и, вероятно, мы (и весь мир) выйдем из него возрожденными. Подлин­ ный мир может быть достигнут лишь через войну. Буржуазный мир ничего не стоил, был ложью, сейчас вся душа жаждет победы России над немцами»**. Через несколько дней он разовьет эту мысль в ста­ тье «Война и возрождение», первой статье, написанной и опублико­ ванной Бердяевым после начала войны. Иллюзия о том, что «мы вый­ дем из войны возрожденными» длилась не долго. Уже летом следую­ щего года Бердяев пишет Э.В. Голлербаху: «Война — ужасна, с ней трудно примириться. Но она есть лишь частный случай ужаса жизни вообще. Жизнь в этом мире вообще ужасна, она вся в насилии, в по­ стоянном убийстве»***. * Шацилло В.К. Цит. соч., с. 89-90 ** Бердяев Н.А. Письма к М.О. Гершензону. Публикация и предисловие М.А. Колерова // Вопросы философии. 1992, № 5, с. 124. *** Письма Н.А. Бердяева к Э.Ф. Голлербаху. Вступительная статья и публика­ ция А.Б. Блюмбаума и Г.А. Морева. Комментарии Г.А. Морева // Минувшее. Ис­ торический альманах. 14. М. - СПб., 1993, с. 402; цит. письмо датировано 17 авгу­ ста 1915 г.

Военно-революционная публицистика Бердяева 9 Поскольку размеры вступительной статьи не позволяют дать под­ робную хронику жизни Бердыева в годы войны и революции*, огра­ ничусь лишь небольшой выдержкой из воспоминаний хорошо знав­ шей его современницы. «В начале пятнадцатого года, — пишет Е.К. Герцык, — Бердяев, проводивший зиму в деревне под Харьковом, приехал в Москву про­ честь лекцию, остановился вместе с женою у сестры моей, у которой жила и я в ту первую военную зиму. Муж сестры на фронте, работает в думской организации. Мы зажили по-девичьи, наслаждаясь нашей давней близостью... Квартира в переулке у Новинского, снежные суг­ робы во дворе; жили мы тихо, притаясь, оглушенные совершавшим­ ся. С приездом Бердяевых хлынули люди, закипели споры. В один из первых дней Николай Александрович, возвращаясь с какого-то со­ брания, поскользнулся и сломал ногу. Когда его вносили в дом, он доспаривал с сопровождавшим его знакомым на какую-то философ­ скую тему. Потом два месяца лежания, нога во льду, в лубках, сращение перело­ ма затянулось. Друзья и просто знакомые навещают его. Телефонные звонки, уходы, приходы, все обостряющиеся споры между ним и Бул­ гаковым, Вяч. Ивановым, которых захватил шовинистический угар**.

* Подробная хроника представлена в книге: Вадимов А. Жизнь Николая Бер­ дяева. Россия. Оак1апс1, 1993, с. 150-245. См. также: Дмитриева Н.К., Моисеева А.П. Философ свободного духа (Николай Бердяев: жизнь и творчество). М., 1993, с. 38-65. ** В своей «философской автобиографии» Бердяев пишет, что порвал от­ ношения с В. Ивановым (и М. Гершензоном) после большевистского перево­ рота, когда «слишком многие писатели ездили в Кремль» {Бердяев Н.А. Само­ познание. М., 1991, с. 232). Но расхождения между ними (и вообще между твор­ ческой интеллигенцией России) начались именно в годы войны. Главным по­ водом послужила статья Бердяева «О "вечно-бабьем" в русской душе» (см. наст, изд. с. 43-52 и 926-940 — ответные статьи В. Эрна и Вяч. Иванова). Кроме того, Вяч. Иванова и Бердяева разделяло в эти годы и их отношение к теосо­ фии и антропософии (см. статью Бердяева «Теософия и антропософия в Рос­ сии». — Бердяев Н.А. Мутные лики (Типы религиозной мысли в России). М., 2004, с. 231-254). В письме-«энциклике» от 30 января 1915 г. Бердяев писал Вяч. Иванову: «Я объявляю себя решительным врагом Ваших нынешних плат­ форм и лозунгов» (Из писем к В.И. Иванову и Л.Д. Зиновьевой-Аннибал Н.А. и Л.Ю. Бердяевых. Вступительная статья, подготовка писем и примечания А.Б. Шишкина // Вячеслав Иванов. Материалы и исследования. М., 1996, с. 140). Впрочем, все эти «расхождения» не мешали им поддерживать теплые и дру­ жеские отношения друг с другом. В итоге появился рукописный журнал «Буль­ вар и Переулок», на страницах которого противоборствующие стороны доб­ родушно иронизировали друг над другом в духе Козьмы Пруткова (подроб­ нее см.: Проскурина В. Рукописный журнал «Бульвар и Переулок» (Вячеслав Иванов и его московские собеседники в 1915 году) // Новое литературное обо­ зрение. 1994, № 10. Историко-литературная серия. Вып. I: Вячеслав Иванов. Материалы и публикации, с. 173-206).

10 В.В. Сапов Приезжие из Петербурга, с фронта. Судебный процесс: Бердяев при­ влечен за статью против Распутина*, модный адвокат навещает его, кадеты, которых ни тогда, ни после в эмиграции он не терпел, вос­ хваляют его. Мы с Аделаидой часто не знаем, кто у нас, почти не знакомы, до одури усталые покорно кружимся вокруг стола, чай, чай наливаем без конца. Новыми были хлынувшие из Варшавы бежен­ цы-поляки, — у некоторых из них создается живой контакт с Бердя­ евым, разговор переходит на французский язык, на очереди вопро­ сы польского мессианизма. На нашем, давно молчащем пианино иг­ рает Шимановский, талантливый композитор-новатор. Сколько-то польской крови было у Бердяева, какая-то из прошлого связь с вер­ хушкой польской интеллигенции: крестной его матерью была вдова Красинского, крупного поэта, продолжателя идей Мицкевича и Сло­ вацкого. Николай Александрович глубоко переживал трагическую судьбу этого народа. Вообще в это время у него обострился интерес к вопросам национальностей. Не так, как у славянофилов или тогдаш­ них эпигонов их, чувствующих только одну свою народность,— он же остро вникал в особенности каждой нации. В ту пору повальной германофобии напечатал этюд о германском духе с исключительно высокой оценкой его. Но так же, как шовинизм, ненавистен ему и пацифизм, уклонение от ответственности за судьбу родины. Любовь к России как вино ударила ему в голову. И все это было связано с са­ мыми глубокими корнями его философии. Он сам как-то, писал мне: "В моих идеях по философии истории есть что-то определяющее для всего моего миросозерцания и, быть может, наиболее новое, что мне удается внести в чистое познание". Не знаю, что именно он здесь ра­ зумеет. Меня же вдохновляло то, что его чувство человеческого "я" не теряет в яркости, в силе, когда он рассматривает это "я" в свете истории. "Да, путь человека к всечеловечеству через дебри истории, через национальность, но нация — тоже лицо, и человек как часть нации сугубо личен. Каждая человеческая песчинка, уносимая и тер­ заемая вихрем истории, может, должна внутри себя вмещать и на­ цию, человечество. Судьба народов и всего человечества — моя судь­ ба, я в ней и она во мне. Да и это слишком узко. Человек не муравей, * Бердяев был привлечен к церковному суду не за статью о Распутине (та­ кой — специально посвященной Распутину— статьи у него и нет), а за статью «Гасители духа», написанную по поводу «афонского дела». В ней, в частности, есть такие слова: «Когда Церковь пребывает в духовной "недвижности", тогда в движение приводятся солдаты, полиция, штыки и ружья. Это духовный пара­ лич. И в синодальной Церкви паралич перешел уже в омертвение, она выделяет трупный яд и отравляет им духовную жизнь русского народа» (Русская молва. 1913, № 232, 5/18 августа, понедельник, с. 3). Под судом за эту статью Бердяев находился до самой Февральской революции.

Военно-революционная публицистика Бердяева 11 и самый устроенный муравейник будет ему тесен. Социологи слиш­ ком часто забывают, что есть глубокие недра земли и необъятные звездные миры... А между тем подлинные достижения человеческой общественности связаны неразрывно с творческой властью человека над природой. Но этого не достигнуть одной техникой, для этого нуж­ на не нынешняя самодисциплина — иная высшая степень обладания собою, своими собственными стихиями... человек..." Волнуясь, он повышает голос, силится приподняться, морщится от боли: с этой вытянутой ногой, в лежачем положении на диване (нена­ видит все мягкое, расслабляющее) ему трудно выразить всю действен­ ность своей мысли. Я подсказываю: "Ну да, весь космос — тайный орден и преследует тайные цели. В нем степени посвящения, мастера, подмастерья. Имя мастера — человек. А ты — великий магистр ордена. Так?" "Насмешница!" — Но доволен»**. ...«Все время войны, — пишет Бердяев, — я горячо стоял за войну до победного конца. И никакие жертвы меня не пугали»**. «Смысл войны» (хотя бы предварительный) еще не был осознан, как «Боль­ шая История» сделала в России еще один чудовищный шаг. Все про­ изошло почти как в известной пьесе Б. Шоу: «Страшный взрыв со­ трясает землю... Слышно, как из окон со звоном вылетают разбитые стекла»... 27 февраля 1917г.: Газеты не выходят. События идут слишком бы­ стро. Население должно знать, что происходит. 28 февраля: Из телеграммы Царю членов Гос. Совета: «Государь, дальнейшее пребывание настоящего правительства у власти означает... гибель династии и величайшие бедствия для России...» 2 марта: Манифест Николая II: «...Не желая расстаться с любимым сыном нашим, передаем наследие наше брату нашему великому князю Михаилу Александровичу...» 3 марта: Великий князь Михаил Александрович отказался от своих прав на престол...*** Бердяеву понадобилось пережить русскую революцию как «мо­ мент своей собственной судьбы»****, чтобы к началу 1918 года сфор­ мулировать «окончательный приговор»: «Великой России уже нет, и нет стоявших перед нею задач, которые я старался по-своему осмыс* Герцык Е.К. Воспоминания. Мемуары, записные книжки, дневники. М., 1996, с. 163-164. ** Наст, издание, с. 18. *** Известия революционной недели. Пг.: Издание Комитета Петроградских журналистов, 1917. **** Бердяев Н.А. Самопознание. М., 1991, с. 226

12 В.В. Сапов лить... Русский народ не выдержал испытания войны. Он потерял свою идею... Значит ли это, что идея России и миссия России, как я ее мыс­ лю в этой книге, оказалась ложью? Нет, я продолжаю думать, что я верно понимал эту миссию. Идея России остается истинной и после того, как народ изменил своей идее...»* Народ изменил своей идее! Хотя слова эти написаны в 1918 г., они и сегодня могут возмутить кое-кого из читателей. Особенно, если вырвать их из контекста, а идею России понимать не в духе Бердяева, а как-то иначе. Сам Бердяев в своем понимании «русской идеи» опирался на соответствующее уче­ ние В.С. Соловьева: «Идея нации есть не то, чтб она сама думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности»**. Вряд ли кто возьмет на себя смелость сказать, что он знает, что именно думает о нас Бог в вечности. Бердяев на этот вопрос тоже не дает ответа. Россия, пишет он, «задумана в мысли Божьей, и бытие ее превышает наше ог­ раниченное эмпирическое существование. Разрушить замысел Божий не в силах злой человеческий произвол»***. В другой своей книге, на­ писанной еще в России, но изданной уже в Германии, Бердяев прово­ дит различие между «историей небесной» и «историей земной». Пер­ вая — это «пролог на небе, подобно тому прологу, с которого начина­ ется гётевский Фауст»****. Как отдельный человек может изменить сво­ ему призванию, так и целые народы — ибо и они тоже свободны — начинают иногда в своей земной истории разыгрывать «пьесу», содер­ жание которой противоречит всему, что запечатлено в «прологе на небе». Это и есть измена собственной идее. Россия «соблазнилась» большевизмом, который, по Бердяеву, является ее собственным по­ рождением, той вырвавшейся наружу «хлыстовской стихией», носи­ телями которой одинаково могут быть и Распутин, и Ленин. «В стихии революции действуют гоголевские рожи и морды»*****. Блестящее развитие эта идея получила в статье Бердяева «Духи русской революции», может быть, лучшей его статье, написанной в эти годы. В этой статье Бердяев представляет героев Гоголя, Достоевского и Толсто­ го как участников русской революции. Все они здесь — Ноздревы и Хле­ стаковы, Ставрогины и Верховенские, и Шигаяевы (у которого в тетрад­ ке «хорошо написано» — сформулирована практически вся программа будущего сталинизма) и, конечно, «круглый» Платон Каратаев. Жаль только, что в числе всех этих действующих лиц «блистает своим отсут* См. наст, издание, с. 17-19. ** Соловьев В.С. Сочинения в 2-х тт. М.: Правда, 1989, т. 2, с. 220. *** Наст, издание, с. 766. **** Бердяев Н.А. Смысл истории. Новое средневековье. М., 2002, с. 43. ***** Бердяев Н.А. Духовные основы русской революции. Опыты 1917-1918 гг. СПб., 1999, с. 17.

Военно-революционная публицистика Бердяева 13 ствием» Илья Ильич Обломов: он ведь тоже участник русской револю­ ции, причем в обеих своих «ипостасях» — и лежащий на диване и встав­ ший с дивана. Лежащий на диване — это понятно; недаром среди рус­ ских эмигрантов в 20-х годах ходила шутка о «двух Ильичах, погубив­ ших Россию». Но вот — «вставший с дивана»? Что бы он стал делать, если бы кому-нибудь удалось поднять его с дивана и вытащить на ули­ цу? Ведь никто не знал о «внутренней волканической работе пылкой головы» Ильи Ильича. А в этой пылкой голове происходило вот что: «Он любит вообразить себя иногда каким-нибудь непобедимым пол­ ководцем, перед которым не только Наполеон, но и Еруслан Лазаревич ничего не значит; выдумает войну и причину ее: у него хлынут, напри­ мер, народы из Африки в Европу, или устроит он новые крестовые походы и воюет, решает участь народов, разоряет города, щадит, каз­ нит, оказывает подвиги добра и великодушия»*. Героизм (в бугаковском смысле) русской революционной молодежи есть оборотная сторо­ на русской лени, «обломовщины», и не трудно было бы показать — в духе Бердяева — что в определенных исторических условиях Илья Иль­ ич Обломов вполне может превратиться в Малюту Скуратова. ...С 1918 г. публицистическая активность Н.А. Бердяева резко идет на убыль. В этот год были закрыты почти все газеты и журналы, в которых он печатался с начала Первой мировой войны. Теперь дея­ тельность Бердяева сосредоточилась в основном в пределах органи­ зованной им Вольной Академии Духовной Культуры. О своем пяти­ летнем пребывании в «мире коммунистическом» и о высылке в 1922 г. из Советской России он подробно рассказывает в своей «философс­ кой автобиографии»* 4 . Нам же остается сказать следующее. Творче­ ство Н.А. Бердяева 1914-1922 гг. отнюдь не исчерпывается публицис­ тикой, собранной в этом томе. В 1916 г. вышла главная его книга, из тех, что были написаны в России — «Смысл творчества» (правда, за­ кончена она была еще в 1914 г., до начала войны), затем последовал блестящий цикл статей о «Типах религиозной мысли в России». На­ конец, на основе лекций, прочитанных в ВАКД, Бердяев написал не­ сколько книг, которые будут опубликованы уже на Западе и принесут ему мировую известность. Это «Философия неравенства», «Миросо­ зерцание Достоевского», «Смысл истории». За ними последует целый ряд других книг, написанных на разные темы, порой очень далекие от войны и революции, но в сущности эти две темы никогда уже не * Гончаров И. Обломов. М., 1973, с. 83. ** Бердяев Н.А. Самопознание. М., 1991, с. 225-244. Из литературы о высыл­ ке (уже довольно солидной) особого упоминания заслуживает недавно издан­ ная книга: Высылка вместо расстрела. Депортация интеллигенции в докумен­ тах ВЧК-ГПУ. 1921-1923. М., 2005.

14 уйдут «за горизонт» интеллектуальных интересов Бердяева. Он еще напишет «Истоки и смысл русского коммунизма», «Русскую идею». На страницах этих книг Бердяев снова и снова будет возвращаться к темам, затронутым в его публицистических статьях 1914-1922 гг. Коечто он уточнит, что-то углубит и более детально обоснует, от каких-то своих мнений — наиболее пристрастных и субъективных — откажется (показательна в этом отношении «отреченная» книга «Философия неравенства», написанная в 1918 г.). Но все эти последующие труды Бердяева ни коем случае не отменяют и ничуть ни умаляют значения его военно-революционной публицистики. Конечно, современный читатель, во многом не согласится с Бердяевым, кое-что сочтет оши­ бочным, кое-что чересчур пристрастным, наивным, не оправдавшим­ ся и т. д., и т. д. Но таковы особенности жанра: публицистика всегда несет на себе отпечаток своего времени, изменчивого общественного настроения, личной позиции автора, в том числе и степени его ин­ формированности. Конечно, потомки, которым становятся доступ­ ны архивные документы, частные письма, фотографии и киноленты тех лет, знают об истории гораздо больше, чем знали сами участники исторического процесса. Но им чаще всего недоступен сам «воздух» ушедшей эпохи. Вот в чем особая ценность публицистики Бердяева: читая этот том страницу за страницей, начинаешь ощущать личную сопричастность к событиям тех далеких лет и историю воспринима­ ешь уже как часть собственной жизни. Конечно, это довольно печаль­ ная книга: к ней можно было бы подобрать и другой эпиграф, состав­ ленный из названий входящих в нее статей: «Закат Европы... Падение Священного Русского Царства... Дальше идти некуда...» Но это слиш­ ком уж грустная нота. Не будем забывать, что сам Н.А. Бердяев, не­ смотря на все горькие истины, высказанные им в адрес России и рус­ ского народа, веру в Россию и русский народ сохранял до конца. Ста­ тья «Пореволюционные мысли», написанная им «вместо предисло­ вия» к неизданной при его жизни книге «Духовные основы русской революции» заканчивается такими словами: «Конец старой России и будет концом революционной России, концом русского нигилиз­ ма и русской революционной интеллигенции, концом русского на­ родничества и русского безответственного социализма, нарождени­ ем новой ответственной личности, вдохновленной онтологически­ ми и творческими идеями. И я жду, чтобы кончилась революция и началось духовное возрождение»*. В.В. Сапов * Бердяев Н.А. Духовные основы русской революции, с. 17.

СУДЬБА РОССИИ Опыты по психологии войны и нац иональности

Николай Бсрдяевъ.

СУДЬБА РОССШ. ОлЫтЫ по психодогЫ мннЫ и мцюныЪиостк.

Издаю» Г. А. ЛЕМДНЯ и С И . САХЯРОВЯ. Москва 1918.

МИРОВАЯ ОПАСНОСТЬ (вместо предисловия) С горьким чувством перечитывал я страницы сборника статей, на­ писанных за время войны до революции. Великой России уже нет и нет стоявших перед ней мировых задач, которые я старался по-своему осмыслить. Война внутренне разложилась и потеряла свой смысл. Все переходит в совершенно иное измерение. Те оценки, которые я при­ менял в своих опытах, я считаю внутренне верными, но непримени­ мыми уже к современным событиям. Все изменилось вокруг в мире, и нужны уже новые реакции живого духа на все совершающееся. Эти новые реакции нужны и для духа, оставшегося верным своей вере, сво­ ей идее. Не вера, не идея изменилась, но мир и люди изменили этой вере и этой идее. И от этого меняются суждения о мировых соотноше­ ниях. Ни одна из задач мировой войны не может быть положительно разрешена, и прежде всего не может быть разрешен восточный вопрос. Выпадение России из войны — факт роковой для судьбы войны. И роковой смысл этого выпадения я вижу даже не в том, что он дает пе­ ревес враждебной нам стороне. Смысл этого события лежит глубже. Русское падение и- бесчестье способствовало военным успехам Герма­ нии. Но успехи эти не слишком реальны, в них много призрачного. Германские победы не увеличили германской опасности для мира. Я даже склонен думать, что опасность эта уменьшается. Воинственный и внешне могущественный вид Германии внушает почти жалость, если всмотреться глубже в выражение германского лица. Германия есть в совершенстве организованное и дисциплинированное бессилие. Она надорвалась, истощилась и принуждена скрывать испуг перед собствен­ ными победами. Ее владычество над огромной таинственной хаоти­ ческой стихией, в прошлом именовавшейся Великой Россией, не мо­ жет не пугать ее. Она не в силах совладать с больным и павшим колос­ сом. Она должна будет отступить перед ним, истощив свои силы. Силы

18 Судьба России германского народа истощаются все более и более, как и силы всех на­ родов Европы. И ныне перед европейским миром стоят более страш­ ные опасности, чем те, которые я видел в этой войне. Будущее всей христианской культуры старой Европы подвергается величайшей опас­ ности. Если мировая война будет еще долго продолжаться, то все наро­ ды Европы со старыми своими культурами погрузятся во тьму и мрак. С Востока, не арийского и не христианского, идет гроза на всю Европу. Результатами войны воспользуются не те, которые на это рассчитыва­ ют. Никто не победит. Победитель не в состоянии уже будет пользо­ ваться своей победой. Все одинаково будут побеждены. Скоро насту­ пит такое время, что все равно уже будет, кто победит. Мир вступит в такое измерение своего исторического бытия, что эти старые катего­ рии будут уже неприменимы. Все время войны я горячо стоял за войну до победного конца 1 . И никакие жертвы не пугали меня. Но ныне я не могу не желать, чтобы скорее кончилась мировая война. Этого должно желать и с точки зре­ ния судьбы России, и с точки зрения судьбы всей Европы. Если война еще будет продолжаться, то Россия, переставшая быть субъектом и превратившаяся в объект, Россия, ставшая ареной столкновения наро­ дов, будет продолжать гнить, и гниение это слишком далеко зайдет ко дню окончания войны. Темные разрушительные силы, убивающие нашу родину, все свои надежды основывают на том, что во всем мире произойдет страшный катаклизм и будут разрушены основы христи­ анской культуры. Силы эти спекулируют на мировой войне, и не так уж ошибочны их ожидания. Всей Европе грозит внутренний взрыв и катастрофа, подобная нашей. Жизнь народов Европы будет отброше­ на к элементарному, ей грозит варваризация. И тогда кара придет из Азии. На пепелище старой христианской Европы, истощенной, потря­ сенной до самых оснований собственными варварскими хаотически­ ми стихиями, пожелает занять господствующее положение иная, чужая нам раса, с иной верой, с чуждой нам цивилизацией. По сравнению с этой перспективой вся мировая война есть лишь семейная распря. Те­ перь уже в результате мировой войны выиграть, реально победить мо­ жет лишь крайний Восток, Япония и Китай, раса, не истощившая себя, да еще крайний Запад, Америка. После ослабления и разложения Евро­ пы и России воцарится китаизм и американизм, две силы, которые могут найти точки сближения между собой. Тогда осуществится ки­ тайско-американское царство равенства, в котором невозможны уже будут никакие восхождения и подъемы. Русский народ не выдержал великого испытания войны. Он поте­ рял свою идею. Но испытания этого может не выдержать и вся Европа. И тогда может наступить конец Европы не в том смысле, в каком я писал о нем в одной из статей этой книги 2 , а в более страшном и ис-

Мировая опасность 19 ключительно отрицательном смысле слова. Я думал, что мировая вой­ на выведет европейские народы за пределы Европы, преодолеет замк­ нутость европейской культуры и будет способствовать объединению Запада и Востока. Я думал, что мир приближается путем страшных жертв и страданий к решению всемирно-исторической проблемы Вос­ тока и Запада и что России выпадет в этом решении центральная роль. Но я не думал, что Азия может окончательно возобладать над Евро­ пой, что сближение Востока и Запада будет победой крайнего Востока и что свет христианской Европы будет угасать. А это ныне угрожает нам. Русский народ не захотел выполнить своей миссии в мире, не на­ шел в себе сил для ее выполнения, совершил внутреннее предательство. Значит ли это, что идея России и миссия России, как я ее мыслю в этой книге, оказались ложью? Нет, я продолжаю думать, что я верно пони­ мал эту миссию. Идея России остается истинной и после того, как на­ род изменил своей идее, после того, как он низко пал. Россия, как Бо­ жья мысль, осталась великой, в не>* есть неистребимое онтологическое ядро, но народ совершил предательство, соблазнился ложью. В опытах по психологии русского народа, собранных в этой книге, можно найти многое, объясняющее происшедшую в Рбссии катастрофу. Я чувство­ вал с первых дней войны, что и Россия, и вся Европа вступают в вели­ кую неизвестность, в новое историческое измерение. Но я верил и на­ деялся, что в решении таинственных судеб человечества Великой Рос­ сии предстоит активная и творческая роль. Я знал, что в русском наро­ де и в русской интеллигенции скрыты начала самоистребления. Но трудно было допустить, что действие этих начал так далеко зайдет. Вина лежит не на одних крайних революционно-социалистических течени­ ях. Эти течения лишь закончили разложение русской армии и русского государства. Но начали это разложение более умеренные либеральные течения. Все мы к этому приложили руку. Нельзя было расшатывать исторические основы русского государства во время страшной миро­ вой войны, нельзя было отравлять вооруженный народ подозрением, что власть изменяет ему и предает его. Это было безумие, подрывав­ шее возможность вести войну. Теперь уж иная задача стоит перед нами, да и перед всем миром. Русская революция не есть феномен полити­ ческий и социальный, это прежде всего феномен духовного и религи­ озного порядка. И нельзя излечить и возродить Россию одними поли­ тическими средствами. Необходимо обратиться к большей глубине. Русскому народу предстоит духовное перерождение. Но русский народ не должен оставаться в одиночестве, на которое обрекает его проис­ шедшая катастрофа. Во всем мире, во всем христианском человечестве должно начаться объединение всех положительных духовных, христи­ анских сил против сил антихристианских и разрушительных. Я верю, что раньше или позже в мире должен возникнуть «священный союз»

2О

Судьба России

всех творческих христианских сил, всех верных вечным святыням. Нач­ нется же он с покаяния и с искупления грехов, за которые посланы нам страшные испытания. Виновны все лагери и все классы. Исключитель­ ное погружение Европы в социальные вопросы, решаемые злобой и ненавистью, есть падение человечества. Решение социальных вопро­ сов, преодолевающее социальную неправду и бедность, предполагает духовное перерождение человечества. Целое столетие русская интелли* генция жила отрицанием и подрывала основы существования России. Теперь должна она обратиться к положительным началам, к абсолют­ ным святыням, чтобы возродить Россию. Но это предполагает перевос­ питание русского характера. Мы должны будем усвоить себе некоторые западные добродетели, оставаясь русскими. Мы должны почувствовать и в Западной Европе ту же вселенскую святыню, которой и мы сами были духовно живы, и искать единения с ней. Мир вступает в период длительного неблагополучия и великих потрясений. Но великие цен­ ности должны быть пронесены череа все испытания. Для этого дух че­ ловеческий должен облечься в латы, должен быть рыцарски вооружен. В статьях этих я жил вместе с войной и писал в живом трепетании события. И я сохраняю последовательность своих живых реакций. Но сейчас к мыслям моим о судьбе России примешивается много горько­ го пессимизма и острой печали от разрыва с великим прошлым моей родины.

I. ПСИХОЛОГИЯ РУССКОГО НАРОДА

ДУША РОССИИ I Мировая война остро ставит вопрос о русском национальном са­ мосознании. Русская национальная мысль чувствует потребность и долг разгадать загадку России, понять идею России, определить ее задачу и место в мире. Все чувствуют в нынешний мировой день, что Россия стоит перед великими мировыми задачами. Но это глубокое чувство сопровождается сознанием неопределенности, почти неопределимос­ ти этих задач. С давних времен было предчувствие, что Россия пред­ назначена к чему-то великому, что Россия — особенная страна, не по­ хожая ни на какую страну мира. Русская национальная мысль питалась чувством богоизбранности и богоносности России1. Идет это от ста­ рой идеи Москвы как Третьего Рима 2 , через славянофильство — к До­ стоевскому, Владимиру Соловьеву и к современным неославянофилам. К идеям этого порядка прилипло много фальши и лжи, но отразилось в них и что-то подлинно народное, подлинно русское. Не может чело­ век всю жизнь чувствовать какое-то особенное и великое призвание и остро сознавать его в периоды наибольшего духовного подъема, если человек этот ни к чему значительному не призван и не предназначен. Это биологически невозможно. Невозможно это и в жизни целого на­ рода. ' Россия не играла еще определяющей роли в мировой жизни, она не вошла еще по-настоящему в жизнь европейского человечества. Ве­ ликая Россия все еще оставалась уединенной провинцией в жизни ми­ ровой и европейской, ее духовная жизнь была обособлена и замкнута. России все еще не знает мир, искаженно воспринимает ее образ и лож­ но и поверхностно о нем судит. Духовные силы России не стали еще имманентны культурной жизни европейского человечества. Для запад­ ного культурного человечества Россия все еще остается совершенно трансцендентной, каким-то чуждым Востоком, то притягивающим сво-

22

Судьба России. I: Психология русского народа

ей тайной, то отталкивающим своим варварством. Даже Толстой и Достоевский привлекают западного культурного человека как экзоти­ ческая пища, непривычно для него острая. Многих на Западе влечет к себе таинственная глубина русского Востока. Но все еще не наступило время признания за духовной жизнью христианского Востока равно­ правия с духовной жизнью Запада. На Западе еще не почувствовали, что духовные силы России могут определять и преображать духовную жизнь Запада, что Толстой и Достоевский идут на смену властителям дум Запада для самого Запада и внутри него. Свет с Востока видели лишь немногие избранные индивидуальности. Русское государство дав­ но уже признано великой державой, с которой должны считаться все государства мира и которая играет видную роль в международной по­ литике. Но духовная культура России, то ядро жизни, по отношению к которому сама государственность есть лишь поверхностная оболочка и орудие, не занимает еще великодержавного положения в мире. Дух России не может еще диктовать народам тех условий, которые может диктовать русская дипломатия. Славянская раса не заняла еще в мире того положения, которое заняла раса латинская или германская. Вот что должно в корне измениться после нынешней великой войны, ко­ торая являет собой совершенно небывалое историческое соприкосно­ вение и сплетение восточного и западного человечества. Великий раз­ дор войны должен привести к великому соединению Востока и Запада. Творческий дух России займет, наконец, великодержавное положение в духовном мировом концерте. То, что совершалось в недрах русского духа, перестанет уже быть провинциальным, отдельным и замкнутым, станет мировым и общечеловеческим, не восточным только, но и за­ падным. Для этого давно уже созрели потенциальные духовные силы России. Война 1914 года глубже и сильнее вводит Россию в водоворот мировой жизни и спаивает европейский Восток с европейским Запа­ дом, чем война 1812 года. Уже можно предвидеть, что в результате этой войны Россия в такой же мере станет окончательно Европой, в какой Европа признает духовное влияние России на свою внутреннюю жизнь. Бьет тот час мировой истории, когда славянская раса во главе с Росси­ ей призывается к определяющей роли в жизни человечества. Передо­ вая германская раса истощит себя в милитаристическом империализ­ ме. Призванность славянства предчувствовали многие чуткие люди на Западе3. Но осуществление мировых задач России не может быть пре­ доставлено произволу стихийных сил истории. Необходимы творчес­ кие усилия национального разума и национальной воли. И если наро­ ды Запада принуждены будут, наконец, увидеть единственный4 лик России и признать ее призвание, то остается все еще неясным, сознаем ли мы сами, что есть Россия и к чему она призвана? Для нас самих Рос­ сия остается неразгаданной тайной. Россия — противоречива, антино-

Душа России 23 мична. Душа России не покрывается никакими доктринами. Тютчев сказал про свою Россию: Умом Россию не понять, Аршином общим не измерить: У ней особенная стать — В Россию можно только верить*. И поистине можно сказать, что Россия непостижима для ума и не­ измерима никакими аршинами доктрин и учений. А верит в Россию каждый по-своему, и каждый находит в полном противоречий бытии России факты для подтверждения своей веры. Подойти к разгадке тай­ ны, сокрытой в душе России, можно, сразу же признав антиномичность России, жуткую ее противоречивость. Тогда русское самосознание ос­ вобождается от лживых и фальшивых идеализации, от отталкивающе­ го бахвальства, равно как и от бесхарактерного космополитического отрицания и иноземного рабства. Противоречия русского бытия всегда находили себе отражение в русской литературе и русской философской мысли. Творчество русского духа так же двоится, как и русское историческое бытие. Это яснее всего видно на самой характерной нашей национальной идеологии — сла­ вянофильстве и на величайшем нашем национальном гении — Досто­ евском — русском из русских. Вся парадоксальность и антиномичность русской исторйИ отпечатлелась на славянофилах и Достоевском. Лик Достоевского так же двоится, как и лик самой России, и вызывает чув­ ства противоположные. Бездонная глубь и необъятная высь сочетают­ ся с какой-то низостью, неблагородством, отсутствием достоинства, рабством. Бесконечная любовь к людям, поистине Христова любовь, сочетается с человеконенавистничеством и жестокостью. Жажда абсо­ лютной свободы во Христе (Великий Инквизитор) мирится с рабьей покорностью 6 . Не такова ли и сама Россия? Россия — самая безгосударственная, самая анархическая страна в мире. И русский народ — самый аполитический народ, никогда не умев­ ший устраивать свою землю. Все подлинно русские, национальные наши писатели, мыслители, публицисты — все были безгосударственниками, своеобразными анархистами. Анархизм — явление русского духа, он по-разному был присущ и нашим крайним левым, и нашим крайним правым. Славянофилы и Достоевский — такие же в сущнос­ ти анархисты, как и Михаил Бакунин или Кропоткин. Эта анархиче­ ская русская природа нашла себе типическое выражение в религиоз­ ном анархизме Льва Толстого. Русская интеллигенция, хотя и заражен­ ная поверхностными позитивистскими идеями, была чисто русской в своей безгосударственности. В лучшей, героической своей части она стремилась к абсолютной свободе и правде, не вместимой ни в какую

24

Судьба России. I: Психология русского народа

государственность. Наше народничество — явление характерно-рус­ ское, незнакомое Западной Европе, — есть явление безгосударствен­ ного духа. И русские либералы всегда были скорее гуманистами, чем государственниками. Никто не хотел власти, все боялись власти, как нечистоты. Наша православная идеология самодержавия — такое же явление безгосударственного духа, отказ народа и общества создавать государственную жизнь. Славянофилы сознавали, что их учение о са­ модержавии было своеобразной формой отрицания государства. Вся­ кая государственность представлялась позитивистской и рационалисти­ ческой. Русская душа хочет священной общественности, богоизбранной власти. Природа русского народа сознается как аскетическая, отрека­ ющаяся от земных дел и земных благ. Наши левые и революционные направления не так уж глубоко отличаются в своем отношении к госу­ дарству от направлений правых и славянофильских — в них есть зна­ чительная доза славянофильского и аскетического духа. Такие идеоло­ ги государственности, как Катков или Чичерин, всегда казались не рус­ скими, какими-то иностранцами на русской почве, как иностранной, не русской всегда казалась бюрократия, занимавшаяся государствен­ ными делами, — не русским занятием. В основе русской истории ле­ жит знаменательная легенда о призвании варягов-иностранцев для уп­ равления русской землей, так как «земля наша велика и обильна, но порядка в ней нет» 7 . Как характерно это для роковой неспособности и нежелания Русского народа самому устраивать порядок в своей земле! Русский народ как будто бы хочет не столько свободного государства, свободы в государстве, сколько свободы от государства, свободы от за­ бот о земном устройстве. Русский народ не хочет быть мужественным строителем, его природа определяется как женственная, пассивная и покорная в делах государственных, он всегда ждет жениха, мужа, влас­ телина. Россия — земля покорная, женственная. Пассивная, рецептив­ ная женственность в отношении к государственной власти так харак­ терна для русского народа и для русской истории*. Нет пределов сми­ ренному терпению многострадального русского народа. Государствен­ ная власть всегда была внешним, а не внутренним принципом для безгосударственного русского народа; она не из него созидалась, а при­ ходила как бы извне, как жених приходит к невесте. И потому так часто власть производила впечатление иноземной, какого-то немецкого вла­ дычества. Русские радикалы и русские консерваторы одинаково дума­ ли, что государство — это «они», а не «мы». Очень характерно, что в русской истории не было рыцарства, этого мужественного начала. С этим связано недостаточное развитие личного начала в русской жиз* Это вполне подтверждается и русской революцией, в которой народ оста­ ется духовно пассивным и покорным новой революционной тирании, но в со­ стоянии злобной одержимости.

Душа России 25 ни. Русский народ всегда любил жить в тепле коллектива, в какой-то растворенности в стихии земли, в лоне матери. Рыцарство кует чув­ ство личного достоинства и чести, создает закал личности. Этого лич­ ного закала не создавала русская история. В русском человеке есть мяг­ котелость, в русском лице нет вырезанного и выточенного профиля. Платон Каратаев у Толстого—круглый8. Русский анархизм — женствен­ ный, а не мужественный, пассивный, а не активный. И бунт Бакунина есть погружение в хаотическую русскую стихию. Русская безгосударственность — не завоевание себе свободы, а отдание себя, свобода от активно­ сти. Русский народ хочет быть землей, которая невестится, ждет мужа. Все эти свойства России были положены в основу славянофильской фи­ лософии истории и славянофильских общественных идеалов. Но славя­ нофильская философия истории не хочет знать антиномичности Рос­ сии, она считается только с одним тезисом русской жизни. В ней есть антитезис. И Россия не была бы так таинственна, если бы в ней было только то, о чем мы сейчас говорили. Славянофильская философия рус­ ской истории не объясняет загадки превращения России в величайшую империю в мире или объясняет слишком упрощенно. И самым корен­ ным грехом славянофильства было то, что природно-исторические черты русской стихии они приняли за христианские добродетели. Россия — самая государственная и самая бюрократическая страна в мире; все в России превращается в орудие политики. Русский народ создал могущественнейшее в мире государство, величайшую империю. С Ивана Калиты последовательно и упорно собиралась Россия и дос­ тигла размеров, потрясающих воображение всех народов мира. Силы народа, о котором не без основания думают, что он устремлен к внут­ ренней духовной жизни, отдаются колоссу государственности, превра­ щающему все в свое орудие. Интересы созидания, поддержания и ох­ ранения огромного государства занимают совершенно исключитель­ ное и подавляющее место в русской истории. Почти не оставалось сил у русского народа для свободной творческой жизни, вся кровь шла на ук­ репление и защиту государства. Классы и сословия слабо были развиты и не играли той роли, какую играли в истории западных стран 9 . Лич­ ность была придавлена огромными размерами государства, предъявляв­ шего непосильные требования. Бюрократия развилась до размеров чу­ довищных. Русская государственность занимала положение стороже­ вое и оборонительное. Она выковывалась в борьбе с татарщиной, в смутную эпоху, в иноземные нашествия. И она превратилась в само­ довлеющее отвлеченное начало; она живет своей собственной жизнью, по своему закону, не хочет быть подчиненной функцией народной жизни. Эта особенность русской истории наложила на русскую жизнь печать безрадостности и придавленности. Невозможна была свобод­ ная игра творческих сил человека. Власть бюрократии в русской жизни

2 6

Судьба России. I: Психология русского народа

была внутренним нашествием неметчины. Неметчина как-то органи­ чески вошла в русскую государственность и владела женственной и пас­ сивной русской стихией. Земля русская не того приняла за своего суже­ ного, ошиблась в женихе. Великие жертвы понес русский народ для со­ здания русского государства, много крови пролил, но сам остался без­ властным в своем необъятном государстве. Чужд русскому народу империализм в западном и буржуазном смысле слова, но он покорно отдавал свои силы на создание империализма, в котором сердце его не было заинтересовано. Здесь скрыта тайна русской истории и русской души. Никакая философия истории, славянофильская иди западниче­ ская, не разгадала еще, почему самый безгосударственный народ со­ здал такую огромную и могущественную государственность, почему самый анархический народ так покорен бюрократии, почему свобод­ ный духом народ как будто бы не хочет свободной жизни? Эта тайна связана с особенным соотношением женственного и мужественного начала в русском народном характере. Та же антиномичность прохо­ дит через все русское бытие. Таинственное противоречие, есть в отношении России и русского сознания к национальности. Это — вторая антиномия, не меньшая по значению, чем отношение к государству. Россия — самая не шовинис­ тическая страна в мире. Национализм у нас всегда производит впечат­ ление чего-то нерусского, наносного,,какой-то неметчины. Немцы, англичане, французы — шовинисты и националисты в массе, они пол­ ны национальной самоуверенности и самодовольства. Русские почти стыдятся того, что они русские; им чужда национальная гордость и ча­ сто — даже — увы! чуждо национальное достоинство. Русскому наро­ ду совсем не свойственен агрессивный национализм, наклонности на­ сильственной русификации. Русский не выдвигается, не выставляется, не презирает других. В русской стихии поистине есть какое-то нацио­ нальное бескорыстие, жертвенность, неведомая западным народам. Русская интеллигенция всегда с отвращением относилась к национа­ лизму и гнушалась им, как нечистью. Она исповедовала исключитель­ но сверхнациональные идеалы. И как ни поверхностны, как ни баналь­ ны были космополитические доктрины интеллигенции, в них все-таки хоть искаженно, но отражался сверхнациональный, всечеловеческий дух русского народа. Интеллигенты-отщепенцы в известном смысле были более национальны, чем наши буржуазные националисты, по выраже­ нию лица своего похожие на буржуазных националистов всех стран. Человек иного, не интеллигентского духа — национальный гений Лев Толстой — был поистине русским в своей религиозной жажде преодо­ леть всякую национальную ограниченность, всякую тяжесть националь­ ной плоти. И славянофилы не были националистами в обычном смыс­ ле этого слова. Они хотели верить, что в русском народе живет всече-

Душа России 27 ловеческии христианский дух, и они возносили русский народ за его смирение. Достоевский прямо провозгласил, что русский человек — всечеловек10, что дух России — вселенский дух, и миссию России он понимал не так, как ее понимают националисты. Национализм новей­ шей формации есть несомненная европеизация России, консерватив­ ное западничество на русской почве. И Катков, идеолог национализма, был западником, никогда не был выразителем русского народного духа. Катков был апологетом и рабом какой-то чуждой государственности, какого-то «отвлеченного начала»". Сверхнационализм, универсализм — такое же существенное свойство русского национального духа, как и безгосударственность, анархизм. Национален в России именно ее сверх­ национализм, ее свобода от национализма; в этом самобытна Россия и не похожа ни на одну страну мира. Россия призвана быть освободи­ тельницей народов. Эта миссия заложена в ее особенном духе. И спра­ ведливость мировых задач России предопределена уже духовными си­ лами истории. Эта миссия России выявляется в нынешнюю войну. Рос­ сия не имеет корыстных стремлений. Таков один тезис о России, который с правом можно было выска­ зать. Но есть и антитезис, который не менее обоснован. Россия — са­ мая националистическая страна в мире, страна невиданных эксцессов национализма, угнетения подвластных национальностей русификаци­ ей, страна национального бахвальства, страна, в которой все национа­ лизировано вплоть до вселенской церкви Христовой, страна, почита­ ющая себя единственной призванной и отвергающая всю Европу как гниль и исчадие дьявола, обреченное на гибель. Обратной стороной русского смирения является необычайное русское самомнение. Самый смиренный и есть самый великий, самый могущественный, единствен­ ный призванный. «Русское» и есть праведное, доброе, истинное, боже­ ственное. Россия — «святая Русь». Россия грешна, но и в грехе своем она остается святой страной — страной святых, живущей идеалами святости. Вл. Соловьев смеялся над уверенностью русского националь­ ного самомнения в том, что все святые говорили по-русски. Тот же Достоевский, который проповедовал всечеловека и призывал к вселен­ скому духу, проповедовал и самый изуверский национализм, травил поляков и евреев, отрицал за Западом всякие права быть христианским миром12. Русское национальное самомнение всегда выражается в том, что Россия почитает себя не только самой христианской, но и един­ ственной христианской страной в мире. Католичество совсем не при­ знается христианством. И в этом всегда был один из духовных источни­ ков ложного отношения к польскому вопросу. Россия, по духу своему призванная быть освободительницей народов, слишком часто бывала угнетательницей, и потому она вызывает к себе вражду и подозритель­ ность, которые мы теперь должны еще победить.

2 8

Судьба России. 1: Психология русского народа

Русская история явила совершенно исключительное зрелище — полнейшую национализацию церкви Христовой, которая определяет себя как вселенскую. Церковный национализм — характерное русское явление. Им насквозь пропитано наше старообрядчество. Но тот же национализм царит и в господствующей церкви. Тот же национализм проникает и в славянофильскую идеологию, которая всегда подменяла вселенское русским. Вселенский дух Христов, мужественный вселенский логос пленен женственной национальной стихией, русской землей в ее языческой первородности. Так образовалась религия растворения в матери-земле, в коллективной национальной стихии, в животной теп­ лоте. Русская религиозность — женственная религиозность, религиоз­ ность коллективной биологической теплоты, переживаемой как теп­ лота мистическая. В ней слабо развито личное религиозное начало; она боится выхода из коллективного тепла в холод и огонь личной религи­ озности. Такая религиозность отказывается от мужественного, актив­ ного духовного пути. Это не столько религия Христа, сколько религия Богородицы, религия матери-земли13, женского божества, освещающего плотский быт. В.В. Розанов в своем роде гениальный выразитель этой русской религии родовой плоти, религии размножения и уюта. Матьземля для русского народа есть Россия. Россия превращается в Богоро­ дицу. Россия — страна богоносная. Такая женственная, национальностихийная религиозность должна возлагаться на мужей, которые берут на себя бремя духовной активности, несут крест, духовно водительству­ ют. И русский народ в своей религиозной жизни возлагается на свя­ тых, на старцев, на мужей, в отношении к которымподобает лишь пре­ клонение, как перед иконой. Русский народ не дерзает даже думать, что святым можно подражать, что святость есть внутренний путь духа, — это было бы слишком мужественно-дерзновенно. Русский народ хочет не столько святости, сколько преклонения и благоговения перед свято­ стью, подобно тому, как он хочет не власти, а отдания себя власти, пе­ ренесения на власть всего бремени. Русский народ в массе своей ленив в религиозном восхождении, его религиозность равнинная, а не гор­ ная; коллективное смирение дается ему легче, чем религиозный закал личности, чем жертва теплом и уютом национальной стихийной жиз­ ни. За смирение свое получает русский народ в награду этот уют и теп­ ло коллективной жизни. Такова народная почва национализации церк­ ви в России. В этом есть огромная примесь религиозного натурализма, предшествующего христианской религии духа, религии личности и сво­ боды. Сама христианская любовь, которая существенно духовна и про­ тивоположна связям по плоти и крови, натурализировалась в этой ре­ лигиозности, обратилась в любовь к «своему» человеку. Так крепнет религия плоти, а не духа, так охраняется твердыня религиозного мате­ риализма. На необъятной русской равнине возвышаются церкви, по-

Душа России

29

дымаются святые и старцы, но почва равнины еще натуралистическая, быт еще языческий. Большое дело, совершенное Владимиром Соловьевым для русско­ го сознания, нужно видеть прежде всего в его беспощадной критике церковного национализма, в его вечном призыве к вселенскому духу Христову, к освобождению Христова духа из плена у национальной сти­ хии, стихии натуралистической. В реакции против церковного нацио­ нализма Вл. Соловьев слишком склонялся к католичеству, но великая правда его основных стремлений и мотивов несомненна и будет еще признана Россией. Вл. Соловьев есть истинное противоядие против националистического антитезиса русского бытия. Его христианская правда в решении вопроса польского и еврейского всегда должна быть противопоставляема неправде Достоевского. Церковный национализм приводил к государственному порабощению церкви. Церковь, кото­ рая есть духовный, мистический организм, пассивно отдавалась сино­ дальной власти немецкого образца. Загадочная антиномичность Рос­ сии в отношении к национальности связана все с тем же неверным со­ отношением мужественного и женственного начала, с неразвитостью и нераскрытостью личности, во Христе рожденной и призванной быть женихом своей земли, светоносным мужем женственной националь­ ной стихии, а не рабом ее. Ту же загадочную антиномичность можно проследить в России во всем. Можно установить неисчислимое количество тезисов и антите­ зисов о русском национальном характере, вскрыть много противоре­ чий в русской душе. Россия—страна безграничной свободы духа, стра­ на странничества и искания Божьей правды. Россия — самая небуржу­ азная страна в мире; в ней нет того крепкого мещанства, которое так отталкивает и отвращает русских на Западе. Достоевский, по которому можно изучать душу России, в своей потрясающей легенде о Великом Инквизиторе был провозвестником такой дерзновенной и бесконеч­ ной свободы во Христе, какой никто еще в мире не решался утверж­ дать. Утверждение свободы духа как чего-то характерно-русского все­ гда было существенной особенностью славянофильства. Славянофи­ лы и Достоевский всегда противополагали внутреннюю свободу рус­ ского народа, его органическую, религиозную свободу, которую он не уступит ни за какие блага мира, внутренней несвободе западных наро­ дов, их порабощенности внешним. В русском народе поистине есть свобода духа, которая дается лишь тому, кто не слишком поглощен жаждой земной прибыли и земного благоустройства. Россия — страна бытовой свободы, неведомой передовым народам Запада, закрепощен­ ным мещанскими нормами. Только в России нет давящей власти бур­ жуазных условностей, нет деспотизма мещанской семьи. Русский че­ ловек с большой легкостью духа преодолевает всякую буржуазность,

30

Судьба России. I: Психология русского народа

уходит от всякого быта, от всякой нормированной жизни. Тип стран­ ника так характерен для России и так прекрасен14. Странник — самый свободный человек на земле. Он ходит по земле, но стихия его воздуш­ ная, он не врос в землю, в нем нет приземистости. Странник — свобо­ ден от «мира», и вся тяжесть земли и земной жизни свелась для него к небольшой котомке на плечах. Величие русского народа и призванность его к высшей жизни сосредоточены в типе странника. Русский тип странника нашел себе выражение не только в народной жизни, но и в жизни культурной, в жизни лучшей части интеллигенции. И здесь мы знаем странников, свободных духом, ни к чему не прикрепленных, веч­ ных путников, ищущих невидимого града. Повесть о них можно про­ честь в великой русской литературе. Странников в культурной, интел­ лигентной жизни называют то скитальцами русской земли, то отще­ пенцами. Есть они уже у Пушкина и Лермонтова, потом у Толстого и Достоевского. Духовные странники — все эти Раскольниковы, Мышкины, Ставрогины, Версиловы и князь Андрей, и Пьер Безухов. Стран­ ники града своего не имеют, они града грядущего ищут15. Вл. Соловьев всегда чувствовал себя не обывателем и мещанином этой земли, а лишь пришельцем и странником, не имеющим своего дома. Таков был Ско­ ворода — странник-мудрец из народа в XVIII веке16. Духовное стран­ ствование есть в Лермонтове, в Гоголе, есть в Л. Толстом и Достоев­ ском, а на другом конце — у русских анархистов и революционеров, стремящихся по-своему к абсолютному, выходящему за грани всякой позитивной и зримой жизни. То же есть и в русском сектантстве, в мистической народной жажде, в этом исступленном желании, чтобы «накатил Дух». Россия — фантастическая страна духовного опьянения, страна хлыстов, самосожигателей, духоборов17, страна Кондратия Се­ ливанова и Григория Распутина, страна самозванцев и пугачевщины. Русской душе не сидится на месте, это не мещанская душа, не местная душа. В России, в душе народной есть какое-то бесконечное искание, искание невидимого града Китежа, незримого дома. Перед русской ду­ шой открываются дали, и нет очерченного горизонта перед духовны­ ми ее очами. Русская душа сгорает в пламенном искании правды, абсо­ лютной, божественной правды и спасения для всего мира и всеобщего воскресения к новой жизни. Она вечно печалуется о горе и страдании народа и всего мира, и мука ее не знает утоления. Душа эта поглощена решением конечных, проклятых вопросов о смысле жизни. Есть мятежность, непокорность в русской душе, неутолимость и неудовлетворимость ничем временным, относительным и условным. Все дальше и дальше должно идти, к концу, к пределу, к выходу из этого «мира», из этой земли, из всего местного, мещанского, прикрепленного. Не раз уже указывали на то, что сам русский атеизм религиозен". Героически настроенная интеллигенция шла на смерть во имя материалистичес-

Душа России 31 ких идей. Это странное противоречие будет понято, если увидеть, что под материалистическим обличием она стремилась к абсолютному. Славянский бунт — пламенная, огненная стихия, неведомая другим расам. И Бакунин в своей пламенной жажде мирового пожара, в кото­ ром все старое должно сгореть, был русским, славянином, был мессианистом". Таков один из тезисов о душе России. Русская народная жизнь с ее мистическими сектами, и русская литература, и русская мысль, и жуткая судьба русских писателей, и судьба русской интеллигенции, ото­ рвавшейся от почвы и в то же время столь характерно национальной, — все, все дает нам право утверждать тот тезис, что Россия — страна беско­ нечной свободы и духовных далей, страна странников, скитальцев и искателей, страна мятежная и жуткая в своей стихийности, в своем на­ родном дионисизме20, не желающем знать формы. А вот и антитезис. Россия — страна неслыханного сервилизма21 и жуткой покорности, страна, лишенная сознания прав личности и не защищающая достоинства личности, страна инертного консерватиз­ ма, порабощения религиозной жизни государством, страна крепкого быта и тяжелой плоти. Россия — страна купцов, погруженных в тяже­ лую плоть, стяжателей, консервативных до неподвижности, страна чи­ новников, никогда не переступающих пределов замкнутого и мертво­ го бюрократического царства, страна крестьян, ничего не желающих, кроме земли, и принимающих христианство совершенно внешне и корыстно, страна духовенства, погруженного в материальный быт, стра­ на обрядоверия, страна интеллигентщины, инертной и консерватив­ ной в своей мысли, зараженной самыми поверхностными материалис­ тическими идеями. Россия не любит красоты, боится красоты как рос­ коши, не хочет никакой избыточности. Россию почти невозможно сдви­ нуть с места, так она отяжелела, так инертна, так ленива, так погружена в материю, так покорно мирится со своей жизнью. Все наши сословия, наши почвенные слои: дворянство, купечество, крестьянство, духовен­ ство, чиновничество — все не хотят и не любят восхождения; все пред­ почитают оставаться в низинах, на равнине, быть «как все». Везде лич­ ность подавлена в органическом коллективе. Почвенные слои наши лишены правосознания и даже достоинства, не хотят самодеятельнос­ ти и активности, всегда полагаются на то, что другие все за них сдела­ ют. И наш политический революционизм как-то несвободен, беспло­ ден и инертен мыслью. Русская радикально-демократическая интелли­ генция, как слой кристаллизованный, духовно консервативна и чужда истинной свободе; она захвачена скорее идеей механического равен­ ства, чем свободы. Иным кажется, что Россия обречена на рабство и что нет выхода для нее к свободной жизни. Можно подумать, что лич­ ность не проснулась еще не только в России консервативной, но и в России революционной, что Россия все еще остается страной безлич-

32

Судьба России. I: Психология русского народа

ного коллектива. Но необходимо понять, что исконный русский кол­ лективизм есть лишь преходящее явление первоначальной стадии на­ туральной эволюции, а не вечное явление духа. Как понять эту загадочную противоречивость России, эту одина­ ковую верность взаимоисключающих о ней тезисов? И здесь, как и вез­ де, в вопросе о свободе и рабстве души России, о ее странничестве и ее неподвижности мы сталкиваемся с тайной соотношения мужествен­ ного и женственного. Корень этих глубоких противоречий — в несо­ единенности мужественного и женственного в русском духе и русском характере. Безграничная свобода оборачивается безграничным раб­ ством, вечное странничество — вечным застоем, потому что мужествен­ ная свобода не овладевает женственной национальной стихией в Рос­ сии изнутри, из глубины. Мужественное начало всегда ожидается из­ вне, личное начало не раскрывается в самом русском народе. Отсюда вечная зависимость от инородного. В терминах философских это зна­ чит, что Россия всегда чувствует мужественное начало себе трансцен­ дентным, а не имманентным, привходящим извне. С этим связано то, что все мужественное, освобождающее и оформляющее было в России как бы не русским, заграничным, западно-европейским, французским или немецким или греческим в старину. Россия как бы бессильна сама себя оформить в бытие свободное, бессильна образовать из себя лич­ ность. Возвращение к собственной почве, к своей национальной сти­ хии так легко принимает в России характер порабощенности, приво­ дит к бездвижности, обращается в реакцию. Россия невестится, ждет жениха, который должен прийти из какой-то выси, но приходит не су­ женый, а немец-чиновник и владеет ею. В жизни духа владеют ею: то Маркс, то Кант, то Штейнер, то иной какой-нибудь иностранный муж. Россия, столь своеобразная, столь необычайного духа страна, постоян­ но находилась в сервилистическом отношении к Западной Европе. Она не училась у Европы, что нужно и хорошо, не приобщалась к европей­ ской культуре, что для нее спасительно, а рабски подчинялась Западу или в дикой националистической реакции громила Запад, отрицала культуру. Бог Аполлон, бог мужественной формы, все не сходил в дио­ нисическую Россию. Русский дионисизм — варварский, а не эллинский. И в других странах можно найти все противоположности, но только в России тезис оборачивается антитезисом, бюрократическая государ­ ственность рождается из анархизма, рабство рождается из свободы, крайний национализм из сверхнационализма. Из этого безвыходного круга есть только один выход: раскрытие внутри самой России, в ее духовной глубине мужественного, личного, оформляющего начала, овладение собственной национальной стихией, имманентное пробуж­ дение мужественного, светоносного сознания. И я хочу верить, что нынешняя мировая война выведет Россию из этого безвыходного кру-

Душа России 33 га, пробудит в ней мужественный дух, покажет миру мужественный лик России, установит внутренне должное отношение европейского восто­ ка и европейского запада.

II Ныне разразилась, наконец, давно жданная мировая борьба сла­ вянской и германской расы. Давно уже германизм проникал в недра России, незаметно германизировал русскую государственность и рус­ скую культуру, управлял телом и душой России. Ныне германизм от­ крыто идет войной на славянский мир. Германская раса — мужествен­ ная, самоуверенно и ограниченно мужественная. Германский мир чув­ ствует женственность славянской расы и думает, что он должен вла­ деть этой расой и ее землей, что только он силен сделать эту землю культурной. Давно уже германизм подсылал своих свах, имел своих аген­ тов и чувствовал Россию предназначенной себе. Весь петербургский период русской истории стоял под знаком внутреннего и внешнего влияния немцев. Русский народ почти уже готов был примириться с тем, что управлять им и цивилизовать его могут только немцы. И нуж­ на была совершенно исключительная мировая катастрофа, нужно было сумасшествие германизма от гордости и самомнения, чтобы Россия осознала себя, стряхнула с себя пассивность, разбудила в себе мужествен­ ные силы и почувствовала себя призванной к великим делам в мире. В мировой борьбе с германской расой нельзя противопоставить ей одну женственность и покорность славян. Нужно раскрыть в себе мужествен­ ный лик под угрозой поглощения германизмом. Война мира славян­ ского и мира германского не есть только столкновение вооруженных сил на полях битвы; она глубже, это — духовная война, борьба за гос­ подство разного духа в мире, столкновение и переплетение восточного и западного христианского мира. В этой великой, поистине мировой брани Россия не может не осознать себя. Но самосознание ее должно быть и ее самоочищением. Самосознание предполагает самокритику и самообличение. Никогда бахвальство не было самосознанием, оно мо­ жет быть лишь полным затмением. Блестящий пример полной утери истинного самосознания и полной тьмы от бахвальства и самомнения являет ныне Германия. Мужественное, светоносное сознание народа — всегда критическое, всегда освобождающее от собственной тьмы и порабощенности, всегда есть овладение хаотическими в себе стихиями. И самосознание России должно быть прежде всего освобожденным от подвластности и порабощенности у собственной национальной сти­ хии. А это значит, что русский народ в отношении к своей русской земле должен быть мужествен и светоносен, должен владеть землей и офор­ млять ее хаотические стихии, а не растворяться в ней, не пассивно ей 2 Паление священного,Русскою царсчна

34

Судьба России. Г. Психология русского народа

отдаваться. Это значит также, что человеческое призвано господство­ вать над природным, а не природное над человеческим. Россия жила слишком природной, недостаточно человеческой жизнью, слишком ро­ довой, недостаточно личной жизнью. Личное человеческое начало все еще не овладевало безличными природными стихиями земли. Эту свою исконную родовую биологию Россия переживала как исконную свою коллективную мистику и в лице иных своих идеологов видела в этом свое преимущество перед Западной Европой. Россия в массе своей ис­ поведовала религию родовой плоти, а не религию духа, смешивала ро­ довой, природный коллективизм с коллективизмом духовным, сверх­ природным. Но таинственная страна противоречий—Россия таила в себе пророческий дух и предчувствие новой жизни и новых откровений. В этот решительный для русского сознания час необходимо ясно и мужественно сознать подстерегающие нас опасности. Война может принести России великие блага, не материальные только, но и духов­ ные блага. Она пробуждает глубокое чувство народного, национально­ го единства, преодолевает внутренний раздор и'вражду, мелкие счеты партий, выявляет лик России, кует мужественный дух. Война изобли­ чает ложь жизни, сбрасывает покровы, свергает фальшивые святыни. Она — великая проявительница. Но она несет с собой и опасности. Россия может попасть в плен ложного национализма и истинно немец­ кого шовинизма. Она может плениться идеалами мирового господства, не русского по духу, чуждого славянской расе. Война несет с собой опас­ ность огрубения. И всего более должна быть Россия свободна от нена­ висти к Германии, от порабощающих чувств злобы и мести, от того отрицания ценного в духовной культуре врага, которое есть лишь дру­ гая форма рабства. Хочется верить, что всего этого не будет, но нехо­ рошо закрывать себе глаза на эти возможности. В русской националь­ ной стихии есть какая-то вечная опасность быть в плену, быть покор­ ной тому, что вне ее. И истинным возрождением России может быть лишь радикальное освобождение от всякого плена, от всякой подав­ ленности и порабощенности внешнему, внеположному, инородному, т. е. раскрытие в себе внутренней мужественности, внутреннего света, духа царственного и творящего. Война должна освободить нас, русских, от рабского и подчиненного отношения к Германии, от нездорового, надрывного отношения к Западной Европе как к чему-то далекому и внешнему, предмету то страстной влюбленности и мечты, то погром­ ной ненависти и страха. Западная Европа и западная культура станет для России имманентной; Россия станет окончательно Европой, и имен­ но тогда она будет духовно самобытной и духовно независимой. Евро­ па перестанет быть монополистом культуры. Мировая война, в крова­ вый круговорот которой вовлечены уже все части света и все расы, долж­ на в кровавых муках родить твердое сознание всечеловеческого един-

Душа России 35 ства. Культура перестанет быть столь исключительно европейской и ста­ нет мировой, универсальной. И Россия, занимающая место посредника между Востоком и Западом, являющаяся Востоко-Западом, призвана сыграть великую роль в приведении человечества к единству22. Мировая война жизненно подводит нас к проблеме русского мессианизма. Мессианское сознание не есть националистическое сознание; оно глубоко противоположно национализму, это — универсальное созна­ ние. Мессианское сознание имеет свои корни в религиозном сознании еврейского народа, в переживании Израилем своей богоизбранности и единственности. Мессианское сознание есть сознание избранного на­ рода Божьего, народа, в котором должен явиться Мессия и через кото­ рый должен быть мир спасен. Богоизбранный народ — мессия среди народов, единственный народ с мессианским призванием и предна­ значением. Все другие народы — низшие народы, не избранные, наро­ ды с обыкновенной, не мистической судьбой. Все народы имеют свое призвание, свое назначение в мире, но только один народ может быть избран для мессианской цели. Народ мессианского сознания и назна­ чения так же один, как один Мессия. Мессианское сознание — миро­ вое и сверхнациональное. В этом есть аналогия с идеей Римской импе­ рии, которая так же универсальна и сверхнациональна, как и древнеев­ рейский мессианизм. Это всемирное по своим притязаниям мессиан­ ское сознание евреев было оправдано тем, что Мессия явился в недрах этого народа, хотя и был отвергнут им. Но после явления Христа мес­ сианизм в древнееврейском смысле становится уже невозможным для христианского мира. Для христианина нет ни эллина, ни иудея23. Од­ ного избранного народа Божьего не может быть в христианском мире. Христос пришел для всех народов, и все народы имеют перед судом христианского сознания свою судьбу и свой удел. Христианство не до­ пускает народной исключительности и народной гордости, осуждает то сознание, по которому мой народ выше всех народов и единствен­ ный религиозный народ. Христианство есть окончательное утвержде­ ние единства человечества, духа всечеловечности и всемирности. И это было вполне осознано католичеством, хотя и скреплено с относитель­ ными телесно-историческими явлениями (папизм). Мессианское со­ знание есть сознание пророческое, мессианское самочувствие — про­ роческое самочувствие. В нем — соль религиозной жизни, и соль эта получена от еврейского народа. Это пророческое мессианское созна­ ние не исчезает в христианском мире, но претворяется и преображает­ ся. И в христианском мире возможен пророческий мессианизм, созна­ ние исключительного религиозного призвания какого-нибудь народа, возможна вера, что через этот народ будет сказано миру слово нового откровения. Но христианский мессианизм должен быть очищен от все­ го не христианского, от национальной гордости и самомнения, от сби-

36 Судьба России. I: Психология русского на вания на путь старого еврейского мессианизма, с одной стороны, и нового исключительного национализма—с другой. Христианское мес­ сианское сознание не может быть утверждением того, что один лишь русский народ имеет великое религиозное призвание, что он один — христианский народ, что он один избран для христианской судьбы и христианского удела, а все остальные народы — низшие, не христиан­ ские и лишены религиозного призвания. В таком самомнении нет ни­ чего христианского. Ничего христианского не было в вечном припеве славянофилов о гниении Запада и отсутствии у него христианской жиз­ ни. Такая иудаизация христианства возвращает нас от Нового Завета к Ветхому Завету. Иудаизм в христианстве есть подстерегающая опас­ ность, от которой нужно очищаться. А всякий исключительный рели­ гиозный национализм, всякое религиозно-национальное самомнение есть иудаизм в христианстве. Крайняя национализация церкви и есть иудаизм внутри христианства. И в русском христианстве есть много иудаистских элементов, много ветхозаветного. Христианское мессиан­ ское сознание может быть лишь сознанием того, что в наступающую мировую эпоху Россия призвана сказать свое новое слово миру, как сказали его уже мир латинский и мир германский. Славянская раса, во главе которой стоит Россия, должна раскрыть свои духовные потен­ ции, выявить свой пророчественный дух. Славянская раса идет на сме­ ну другим расам, уже сыгравшим свою роль, уже склоняющимся к упад­ ку; это — раса будущего. Все великие народы проходят через мессиан­ ское сознание. Это совпадает с периодами особенного духовного подъ­ ема, когда судьбами истории данный народ призывается совершить что-либо великое и новое для мира. Такое мессианское сознание было в Германии в начале XIX века. А ныне мы присутствуем при конце гер­ манского мессианизма, при полном исчерпании его духовных сил. В христианской истории нет одного избранного народа Божьего, но разные народы в разное время избираются для великой миссии, для откровений духа. В России давно уже нарождалось пророческое чув­ ствование того, что настанет час истории, когда она будет призвана для великих откровений духа, когда центр мировой духовной жизни будет в ней. Это не еврейский мессианизм. Такое пророческое чувствование не исключает великого избрания и предназначения других народов; оно есть лишь продолжение и восполнение дел, сотворенных всеми наро­ дами христианского мира. Это русское мессианское сознание было за­ мутнено, пленено языческой национальной стихией и искажено пере­ житками сознания иудаистического. Русское сознание должно очис­ титься и освободиться от этого языческого и иудаистического плена. А это значит, что русская мысль и русская жизнь должны быть ради­ кально освобождены от мертвенных и мертвящих сторон славянофиль­ ства, не только официального, но и народного. В славянофильстве была

Душа России 37 своя правда, которую всегда хорошо было противопоставлять запад­ ничеству. Она сохранится. Но много было фальши и лжи, много раб­ ства у материального быта, много «возвышающих обманов»24 и идеа­ лизации, задерживающих жизнь духа. Россия не может определять себя как Восток и противополагать себя Западу. Россия должна сознавать себя и Западом, Востоко-Западом, соединителем двух миров, а не разделителем. Владимир Соловьев ду­ ховно покончил со старым славянофильством, с его ложным национа­ лизмом и исключительным восточничеством. И после дела Вл. Соло­ вьева христианский универсализм должен считаться окончательно ут­ вержденным в сознании. Всякий партикуляризм по существу не хрис­ тианской природы. Исключительное господство восточной стихии в России всегда было рабством у женственного природного начала и кон­ чалось царством хаоса, то реакционного, то революционного*. Россия, как самоутверждающийся Восток, Россия национально самодовольная и исключительная — означает нераскрытость, невыявленность начала мужественного, человеческого и личного рабстза у начала природностихийного, национально-родового, традиционно-бытового. В созна­ нии религиозном это означает абсолютизацию и обожествление теле­ сно-относительного, довольство животной теплотой национальной плоти. В этом — вечный соблазн и великая опасность России. Жен­ ственность славян делает их мистически чуткими, способными при­ слушиваться к внутренним голосам. Но исключительное господство женственной стихии мешает им выполнить свое призвание в мире. Для русского мессианизма нужен мужественный дух, — без него опять и опять будет провал в эту пленительную и затягивающую первородную стихию русской земли, которая ждет своего просветления и оформле­ ния. Но конец славянофильства есть также конец и западничества, ко­ нец самого противоположения Востока и Запада. И в западничестве был партикуляризм и провинциализм, не было вселенского духа. За­ падничество означало какое-то нездоровое и немужественное отноше­ ние к Западу, какую-то несвободу и бессилие почувствовать себя дей­ ственной силой и для самого Запада. Русское самосознание не может быть ни славянофильским, ни западническим, так как обе эти формы означают несовершеннолетие русского народа, его незрелость для жиз­ ни мировой, для мировой роли. На Западе не может быть западниче­ ства, там невозможна эта мечта о Западе как о каком-то высшем состо­ янии. Высшее состояние не есть Запад, как не есть и Восток; оно не географично и материально ничем не ограничено. Мировая война должна преодолеть существование России как исключительного Востока, и Европы как исключительного Запада. Человечество выйдет из этих ог-

* В русской революции мы и видим господство исключительно восточного начала, отвергающего нормы цивилизации и расковывающего хаос.

38

Судьба России. I: Психология русского народа

раничений. Россия выйдет в мировую жизнь определяющей силой. Но мировая роль России предполагает пробуждение в ней творческой ак­ тивности человека, выход из состояния пассивности и растворенности. Уже в Достоевском, вечно двоящемся, есть пророчество об откро­ вении человека, об исключительном по остроте антропологическом сознании. Истинный русский мессианизм предполагает освобождение религиозной жизни, жизни духа от исключительной закрепощенности у начал национальных и государственных, от всякой прикованности к материальному быту. Россия должна пройти через религиозную эман­ сипацию личности. Русский мессианизм опирается прежде всего на русское странничество, скитальчество и искание, на русскую мятежность и неутолимость духа, на Россию пророческую, на русских—града сво­ его не имеющих, града грядущего взыскующих25. Русский мессианизм не может быть связан с Россией бытовой, инертно-косной, Россией, отяжелевшей в своей национальной плоти, с Россией, охраняющей обрядоверие, с русскими — довольными своим градом, градом язы­ ческим, и страшащимися града грядущего. Все своеобразие славянской и русской мистики — в искании града Божьего, града грядущего, в ожидании сошествия на землю Небесного Иерусалима, в жажде всеобщего спасения и всеобщего блага, в апока­ липтической настроенности. Эти апокалиптические, пророчественные ожидания находятся в противоречии с тем чувством, что русские уже град свой имеют и что град этот — «святая Русь». А на этом бытовом и удовлетворенном чувстве основывалось в значительной степени сла­ вянофильство и основывается вся наша правая религиозно-нацио­ нальная идеология. Религия священства — охранения того, что есть, сталкивается в духе России с религией пророчества, взыскания гряду­ щей правды. Здесь одно из коренных противоречий России. И если можно многое привести в защиту того тезиса, что Россия — страна охранения религиозной святыни по преимуществу и в этом ее религи­ озная миссия, то не меньше можно привести в защиту того антитезиса, что Россия по преимуществу — страна религиозного алкания, духов­ ной жажды, пророческих предчувствий и ожиданий. В лице Достоев­ ского воплощена эта религиозная антиномия России. У него два лика: один обращен к охранению, к закрепощению национально-религиоз­ ного быта, выдаваемого за подлинное бытие, — образ духовной сытос­ ти, а другой лик пророческий, обращенный к граду грядущему, — образ духовного голода. Противоречие и противоборство духовной сытости и духовного голода — основное для России, и из него объяснимы многие другие противоречия России. Духовная сытость дается пассивной отда­ чей себя женственной национальной стихии. Это не есть еще насыще­ ние Божественной пищей, это все еще натуралистическое насыщение. Духовный голод, неудовлетворенность натуралистической националь-

Руша России 39 ной пищей есть знак освобождения мужественного начала личности. То же противоречие, которое мы видим в национальном гении Досто­ евского, видим мы и в русской народной жизни, в которой всегда вид­ ны два образа. Духовная сытость, охранение старого, бытовое и внеш­ не-обрядовое понимание христианства—один образ народной религи­ озной жизни. Духовный голод, пророческие предчувствия, мистическая углубленность на вершинах православия, в иных сторонах нашего сек­ тантства и раскола, в странничестве—другой образ народной религиоз­ ной жизни. Русская мистика, русский мессианизм связаны со вторым образом России, с ее духовным голодом и жаждой божественной прав­ ды на земле, как и на небе. Апокалиптическая настроенность глубоко отличает русскую мистику от мистики германской, которая есть лишь погружение в глубину духа и которая никогда не была устремлением к Божьему граду, к концу, к преображению мира. Но русская апокалип­ тическая настроенность имеет сильный уклон к пассивности, к выжи­ дательности, к женственности. В этом сказывается характерная особен­ ность русского духа. Пророчественная русская душа чувствует себя про­ низанной мистическими токами. В народной жизни это принимает форму ужаса от ожидания антихриста. В последнее время эти подлин­ ные народные религиозные переживания проникли и в наши культур­ ные религиозно-философские течения, но уже в отраженной и слишком стилизованной, искусственной форме26. Образовался даже эстетический культ религиозных ужасов и страхов как верный признак мистической настроенности. И в этом опять нет того мужественного, активного и тво­ рящего духа, который всего более нужен России для выполнения миро­ вой задачи, к которой она призвана. Россия пророческая должна пе­ рейти от ожидания к созиданию, от жуткого ужаса к духовному дерз­ новению. Слишком ясно, что Россия не призвана к благополучию, к телесному и духовному благоустройству, к закреплению старой плоти мира. В ней нет дара создания средней культуры, и этим она действи­ тельно глубоко отличается от стран Запада, отличается не только по отсталости своей, а по духу своему. Здесь тайна русского духа. Дух этот устремлен к последнему и окон­ чательному, к абсолютному во всем; к абсолютной свободе и к абсо­ лютной любви. Но в природно-историческом процессе царит относи­ тельное и среднее. И потому русская жажда абсолютной свободы на практике слишком часто приводит к рабству в относительном и сред­ нем, и русская жажда абсолютной любви — к вражде и ненависти*. Для русских характерно какое-то бессилие, какая-то бездарность во всем относительном и среднем. А история культуры и общественности вся ведь в среднем и относительном, она не абсолютна и не конечна. Так * Русская революция наглядно показала всю опасность русской абсолют­ ности.

40

Судьба России. 1: Психология русского народа

как Царство Божие есть царство абсолютного и конечного, то русские легко отдают все относительное и среднее во власть царства дьявола. Черта эта очень национально-русская. Добыть себе относительную об­ щественную свободу русским трудно не потому только, что в русской природе есть пассивность и подавленность, но и потому, что русский дух жаждет абсолютной Божественной свободы. Поэтому же трудно русским создавать относительную культуру, которая всегда есть дело предпоследнее, а не последнее. Русские постоянно находятся в рабстве в среднем и в относительном и оправдывают это тем, что в оконча­ тельном и абсолютном они свободны. Тут скрыт один из глубочайших мотивов славянофильства. Славянофилы хотели оставить русскому народу свободу религиозной совести, свободу думы, свободу духа, а всю остальную жизнь отдать во власть силы, неограниченно управляющей русским народом. Достоевский в легенде 6 «Великом Инквизиторе» провозгласил неслыханную свободу духа, абсолютную религиозную свободу во Христе27. И Достоевский же готов был не только покорно мириться, но и защищать общественное рабство. По-иному, но та же русская черта сказалась и у наших революционеров-максималистов, требующих абсолютного во всякой относительной общественности и не способных создать свободной общественности. Тут мы с новой сто­ роны подходим к основным противоречиям России. Это все та же ра­ зобщенность мужественного и женственного начала в недрах русской стихии и русского духа. Русский дух, устремленный к абсолютному во всем, не овладевает мужественно сферой относительного и серединно­ го, он отдается во власть внешних сил. Так в серединной культуре он всегда готов отдаться во власть германизма, германской философии и науки. То же и в государственности, по существу серединной и относи­ тельной. Русский дух хочет священного государства в абсолютном и готов мириться со звериным государством в относительном. Он хочет святости в жизни абсолютной, и только святость его пленяет, и он же готов мириться с грязью и низостью в жизни относительной. Поэто­ му святая Русь имела всегда обратной своей стороной Русь звериную. Россия как бы всегда хотела лишь ангельского и зверского и недоста­ точно раскрывала в себе человеческое. Ангельская святость и зверская низость — вот вечные колебания русского народа, неведомые более средним западным народам. Русский человек упоен святостью, и он же упоен грехом, низостью. Смиренная греховность, не дерзающая слиш­ ком подниматься, так характерна для русской религиозности. В этом чувствуется упоение от погружения в теплую национальную плоть, в низинную земляную стихию. Так и само пророческое, мессианское в русском духе, его жажда абсолютного, жажда преображения, оборачи­ вается какой-то порабощенностью. Я пытался характеризовать все про­ тиворечия России и свести их к единству. Это путь к самосознанию, к

Душа России 41 осознанию того, что нужно России для раскрытия ее великих духов­ ных потенций, для осуществления ее мировых задач. Как человек должен относиться к земле своей, русский человек к русской земле? Вот наша проблема. Образ родной земли не есть только образ матери, это также — образ невесты и жены, которую человек оплодотворяет своим логосом, своим мужественным светоносным и оформляющим началом, и образ дитяти. Прежде всего человек дол­ жен любить свою землю, любить во всех ее противоречиях, с ее греха­ ми и недостатками. Без любви к своей земле человек бессилен что-ни­ будь сотворить, бессилен овладеть землей. Без стихии земли мужествен­ ный дух бессилен. Но любовь человека к земле не есть рабство челове­ ка у земли, не есть пассивное в нее погружение и растворение в ее стихии. Любовь человека к земле должна быть мужественной. Мужественная любовь есть выход из натуралистической зависимости, из родовой по­ груженности в стихийный первородный коллективизм. В России все еще слишком господствует не только натуральное хозяйство в ее мате­ риальной жизни, но и натуральное хозяйство в ее духовной жизни. Из этого периода натурального хозяйства в муках выходит русский народ, и процесс этот болезнен и мучителен. Русское отщепенство и скиталь­ чество связано с этим отрыванием от родовой натуралистической за­ висимости, принятой за высшее состояние. Отрыв этот не есть отрыв от родной земли. И русские отщепенцы и скитальцы остаются русски­ ми, характерно национальными. Наша любовь к русской земле, мно­ гострадальной и жертвенной, превышает все эпохи, все отношения и все идеологические построения. Душа России — не буржуазная душа, душа, не склоняющаяся перед золотым тельцом, и уже за одно это мож­ но любить ее бесконечно. Россия дорога и любима в самих своих чудо­ вищных противоречиях, в загадочной своей антиномичности, в своей таинственной стихийности. Это все почувствовали, когда началась вой­ на. Но русская стихия требует оформляющего и светоносящего логоса. Недостаток мужественного характера и того закала личности, который на Западе вырабатывался рыцарством, — самый опасный недостаток русских, и русского народа и русской интеллигенции. Сама любовь рус­ ского человека к родной земле принимала форму, препятствующую раз­ витию мужественного личного духа. Во имя этой любви, во имя при­ падания к лону матери отвергалось в России рыцарское начало. Рус­ ский дух был окутан плотным покровом национальной материи, он тонул в теплой и влажной плоти. Русская душевность, столь хорошо всем известная, связана с этой теплотой и влажностью; в ней много еще плоти и недостаточно духа. Но плоть и кровь не наследуют вечно­ сти, и вечной может быть лишь Россия духа. Россия духа может быть раскрыта лишь путем мужественной жертвы жизнью в животной теп­ лоте коллективной родовой плоти. Тайна России может быть разгада-

4 2

Судьба России. I: Психология русского народа

на лишь освобождением ее от искажающего рабства у темных стихий. В очистительном огне мирового пожара многое сгорит, истлеют вет­ хие материальные одежды мира и человека. И тогда возрождение Рос­ сии к новой жизни может быть связано лишь с мужественными, ак­ тивными и творящими путями духа, с раскрытием Христа внутри че­ ловека и народа, а не с натуралистической родовой стихией, вечно вле­ кущей и порабощающей. Это— победа огня духа над влагой и теплом душевной плоти. В России в силу религиозного ее характера, всегда ус­ тремленного к абсолютному и конечному, человеческое начало не мо­ жет раскрыться в форме гуманизма, т. е. безрелигиозно. И на Западе гуманизм исчерпал, изжил себя, пришел к кризису, из которого мучи­ тельно ищет западное человечество выхода. Повторять с запозданием западный гуманизм Россия не может. В России откровение человека может быть лишь религиозным откровением, лишь раскрытием внут­ реннего, а не внешнего человека, Христа внутри. Таков абсолютный дух России, в котором все должно идти от внутреннего, а не внешнего. Таково призвание славянства. В него можно только верить, его дока­ зать нельзя. Русский народ нужно более всего призывать к религиоз­ ной мужественности не на войне только, но и в жизни мирной, где он должен быть господином своей земли. Мужественность русского на­ рода не будет отвлеченной, оторванной от женственности, как у гер­ манцев. Есть тайна особенной судьбы в том, что Россия с ее аскетичес­ кой душой должна быть великой и могущественной. Не слабой и ма­ ленькой, а сильной и большой победит она соблазн царства этого мира. Лишь жертвенность большого и сильного, лишь свободное его уничи­ жение в этом мире спасает и искупляет. Русское национальное само­ сознание должно полностью вместить в себя эту антиномию: русский народ по духу своему и по призванию своему сверхгосударственный и сверхнациональный народ, по идее своей не любящий «мира» и того, что в «мире»28, но ему дано могущественнейшее национальное госу­ дарство для того, чтобы жертва его и отречение были вольными, были от силы, а не от бессилия. Но антиномия русского бытия должна быть перенесена внутрь русской души, которая станет мужественно-жерт­ венной, в себе самой изживающей таинственную свою судьбу. Рас­ крытие мужественного духа в России не может быть прививкой к ней серединной западной культуры. Русская культура может быть лишь конечной, лишь выходом за грани культуры. Мужественный дух по­ тенциально заключен в России пророческой, в русском странниче­ стве и русском искании правды. И внутренне он соединится с жен­ ственностью Русской земли.

О «ВЕЧНО-БАБЬЕМ» В РУССКОЙ ДУШЕ I. Вышла книга В.В. Розанова «Война 1914 года и русское возрожде­ ние»1 . Книга — блестящая и возмущающая. Розанов — сейчас первый русский стилист, писатель с настоящими проблесками гениальности. Есть у Розанова особенная, таинственная жизнь слов, магия словосоче­ таний, притягивающая чувственность слов. У него нет слов отвлечен­ ных, мертвых, книжных. Все слова — живые, биологические, полно­ кровные. Чтение Розанова — чувственное наслаждение. Трудно пере­ дать своими словами мысли Розанова. Да у него и нет никаких мыслей. Все заключено в органической жизни слов и от них не может быть ото­ рвано. Слова у него не символы мысли, а плоть и кровь. Розанов — необыкновенный художник слова, но в том, что он пишет, нет аполлонического претворения и оформления. В ослепительной жизни слов он дает сырье своей души, без всякого выбора, без всякой обработки. И делает он это с даром единственным и неповторимым. Он презирает всякие «идеи», всякий логос, всякую активность и сопротивляемость духа в отношении к душевному и жизненному процессу. Писательство для него есть биологическое отправление его организма. И он никогда не сопротивляется никаким своим биологическим процессам, он их непосредственно заносит на бумагу, переводит на бумагу жизненный поток. Это делает Розанова совершенно исключительным, небывалым явлением, к которому трудно подойти с обычными критериями. Гени­ альная физиология розановских писаний поражает своей безыдейно­ стью, беспринципностью, равнодушием к добру и злу, неверностью, полным отсутствием нравственного характера и духовного упора. Все, что писал Розанов — писатель богатого дара и большого жизненного значения, — есть огромный биологический поток, к которому невоз­ можно приставать с какими-нибудь критериями и оценками.

44

Судьба России. I: Психология русского народа

Розанов — это какая-то первородная биология, переживаемая как мистика. Розанов не боится противоречий, потому что противоречий не боится биология, их боится лишь логика. Он готов отрицать на сле­ дующей странице то, что сказал на предыдущей, и остается в целостно­ сти жизненного, а не логического процесса. Розанов не может и не хо­ чет противостоять наплыву и напору жизненных впечатлений, чув­ ственных ощущений. Он совершенно лишен всякой мужественности духа, всякой активной силы сопротивления стихиям ветра, всякой внут­ ренней свободы. Всякое жизненное дуновение и ощущение превраща­ ют его в резервуар, принимающий в себя поток, который потом с не­ обычайной быстротой переливается на бумагу. Такой склад природы принуждает Розанова всегда преклоняться перед фактом, силой и ис­ торией. Для него сам жизненный поток в своей мощи и есть Бог. Он не мог противостоять потоку националистической реакции 80-х годов, не мог противостоять потоку декадентства в начале XX века, не мог про­ тивостоять революционному потоку 1905 г., а потом новому реакци­ онному потоку, напору антисемитизма в эпоху Бейлиса2, наконец, не может противостоять могучему потоку войны, подъему героического патриотизма и опасности шовинизма. Многих пленяет в Розанове то, что в писаниях его, в своеобразной жизни его слов чувствуется как бы сама мать-природа, мать-земля и ее жизненные процессы. Розанова любят потому, что так устали от отвле­ ченности, книжности, оторванности. В его книгах как бы чувствуют больше жизни. И готовы простить Розанову его чудовищный цинизм, его писательскую низость, его неправду и предательство. Православ­ ные христиане, самые нетерпимые и отлучающие, простили Розанову все, забыли, что он много лет хулил Христа, кощунствовал и внушал отвращение к христианской святыне. Розанов все-таки свой человек, близкий биологически, родственник, дядюшка, вечно упоенный пра­ вославным бытом. Он, в сущности, всегда любил православие без Христа и всегда ос­ тавался верен такому языческому православию, которое ведь много милее и ближе, чем суровый и трагический дух Христов. В Розанове так много характерно русского, истинно русского. Он — гениальный выразитель какой-то стороны русской природы, русской стихии. Он возможен только в России. Он зародился в воображении Достоевского и даже превзошел своим неправдоподобием все, что представлялось этому гениальному воображению. А ведь воображение Достоевского было чисто русское, и лишь до глубины русское в нем зарождалось. И если отрадно иметь писателя, столь до конца русского, и поучитель­ но видеть в нем обнаружение русской стихии, то и страшно становится за Россию, жутко становится за судьбу России. В самых недрах русско-

О *вечно-6а6ьгм* в русской душе А го характера обнаруживается вечно-бабье, не вечно-женственное, а веч­ но-бабье. Розанов — гениальная русская баба, мистическая баба3. И это «бабье» чувствуется и в самой России.

II Книга Розанова о войне заканчивается описанием того потока ощу­ щений, который хлынул в него, когда он однажды шел по улице Пет­ рограда и встретил полк конницы. «Я все робко смотрел на эту нескон­ чаемо идущую вереницу тяжелых всадников, из которых каждый был так огромен сравнительно со мной!.. Малейшая неправильность дви­ жения — и я раздавлен... Чувство своей подавленности более и более входило в меня. Я чувствовал себя обвеянным чужою силой, до того огромною, что мое "я" как бы уносилось пушинкою в вихрь этой ог­ ромности и этого множества... Когда я вдруг начал чувствовать, что не только "боюсь", но и — обворожен ими, зачарован странным очарова­ нием, которое только один раз — вот этот — испытал в жизни. Про­ изошло странное явление: преувеличенная мужественность того, что было предо мною, как бы изменила структуру моей организации и от­ бросила, опрокинула эту организацию — в женскую. Я почувствовал необыкновенную нежность, истому и сонливость во всем существе... Сердце упало во мне — любовью... Мне хотелось бы, чтобы они были еще огромнее, чтобы их было еще больше... Этот колосс физиологии, колос жизни и, должно быть, источник жизни — вызвал во мне чисто женственное ощущение безвольности, покорности и ненасытного же­ лания "побыть вблизи", видеть, не спускать глаз... Определенно — это было начало влюбления "девушки"» (с. 230-232). И Розанов восклица­ ет: «Сила — вот одна красота в мире... Сила — она покоряет, перед ней падают, ей, наконец, — молятся... Молятся вообще "слабые" — "мы", вот "я" на тротуаре... В силе лежит тайна мира... Огромное сильное... Голова была ясна, а сердце билось... как у женщины. Суть армии, что она всех нас превращает в женщин, слабых, трепещущих, обнимаю­ щих воздух...» (с. 233-234). Это замечательное описание дает ощуще­ ние прикосновения если не к «тайне мира и истории», как претендует Розанов, то к какой-то тайне русской истории и русской души. Жен­ ственность Розанова, так художественно переданная, есть также жен­ ственность души русского народа. История образования русской госу­ дарственности, величайшей в мире государственности, столь непости­ жимая в жизни безгосударственного русского народа, может быть по­ нята из этой тайны. У русского народа есть государственный дар покорности, смирения личности перед коллективом. Русский народ не чувствует себя мужем, он все невестится, чувствует себя женщиной пе­ ред колоссом государственности, его покоряет «сила», он ощущает себя

4б Судьба России. I; Психология русского н розановским «я на тротуаре» в момент прохождения конницы. Сам Ро­ занов на протяжении всей книги остается этим трепещущим «я на тро­ туаре». Для Розанова не только суть армии, но и суть государственной власти в том, что она «всех нас превращает в женщин, слабых, трепещу­ щих, обнимающих воздух». И он хочет показать, что весь русский народ так относится к государственной власти. В книге Розанова есть изуми­ тельные, художественные страницы небывалой апологии самодовле­ ющей силы государственной власти, переходящей в настоящее идоло­ поклонство. Подобного поклонения государственной силе, как мисти­ ческому факту истории, еще не было в русской литературе. И тут вскры­ вается очень интересное соотношение Розанова со славянофилами. III Книга Розанова свидетельствует о возрождении славянофильства. Оказывается, что славянофильство возродила война, и в этом — ос­ новной смысл войны. Розанов решительно начинает за здравие славя­ нофильства. И сам он повторяет славянофильские зады, давно уже от­ вергнутые не «западнической» мыслью, а мыслью, продолжавшей дело славянофилов. После Вл. Соловьева нет уже возврата к старому славя­ нофильству. Но еще более, чем мыслью, опровергнуты славянофиль­ ские зады жизнью. Розанову кажется, что патриотический и нацио­ нальный подъем, вызванный войною, и есть возрождение славянофиль­ ства. Я думаю, что нынешний исторический день совершенно опроки­ дывает и славянофильские, и западнические платформы и обязывает нас к творчеству нового самосознания и новой жизни. И мучительно видеть, что нас тянут назад, к отживающим формам сознания и жиз­ ни. Мировая война, конечно, приведет к преодолению старой поста­ новки вопроса о России и Европе, о Востоке и Западе. Она прекратит внутреннюю распрю славянофилов и западников, упразднив и славя­ нофильство, и западничество, как идеологии провинциальные с огра­ ниченным горизонтом. Неужели мировые события, исключительные в мировой истории, ничему нас не научат, не приведут к рождению нового сознания и ос­ тавят нас в прежних категориях, из которых мы хотели вырваться до войны? Русское возрождение не может быть возрождением славяно­ фильства, оно будет концом и старого славянофильства и старого за­ падничества, началом новой жизни и нового сознания. Розанова же война вдохновила лишь на повторение в тысячный раз старых слов, потерявших всякий вкус и аромат: вся русская история есть тихая, без­ бурная; все русское состояние — мирное, безбурное. Русские люди — тихие. В хороших случаях и благоприятной обстановке они неодолимо вырастают в ласковых, приветных, добрых людей. Русские люди —

О •вечно-бабьем» в русской душе 47 «славные» (с. 51). Но с неменьшим основанием можно было бы утвер­ ждать, что русская душа — мятежная, ищущая, душа странническая, взыскующая нового Града, никогда не удовлетворяющаяся ничем сред­ ним и относительным. Из этой прославленной и часто фальшиво зву­ чащей «тихости, безбурности и славности» рождается инерция, кото­ рая мила вечно-бабьему сердцу Розанова, но никогда не рождается но­ вой, лучшей жизни. В розановской стихии есть вечная опасность, веч­ ный соблазн русского народа, источник его бессилия стать народом мужественным, свободным, созревшим для самостоятельной жизни в мире. И ужасно, что не только Розанов, но и другие, призванные быть выразителями нашего национального сознания, тянут нас назад и вниз, отдаются соблазну пассивности, покорности, рабству у национальной стихии, женственной религиозности. Не только вечное, но и слишком временное, старое и устаревшее в славянофильстве хотели бы восста­ новить С. Булгаков, В. Иванов, В. Эрн 4 . Огромной силе, силе нацио­ нальной стихии, земли не противостоит мужественный, светоносный и твердый дух, который призван овладеть стихиями. Отсюда рождает­ ся опасность шовинизма, бахвальство снаружи и рабье смиренье внут­ ри. И мир внутри России, преодоление вражды и злобы делают невоз­ можным именно Розанов и ему подобные5. Эти люди странно пони­ мают взаимное примирение и воссоединение враждующих партий и направлений, так понимают, как понимают католики соединение цер­ квей, т. е. исключительно присоединение к одной стороне, на которой вся полнота истины. Этот старый способ не замирит исторической рас­ при «правого» и «левого» лагеря. Покаяние должно быть взаимным, и амнистия должна быть взаимной, и согласие на самоограничение и жертву должно быть взаимным. Верилось, что война приведет к этому, но пока этого нет, и наши националистические идеологи мешают это­ му. Розановские настроения служат делу злобы, а не мира. Начав за здравие славянофилов, Розанов кончает за упокой. Он от­ дает решительное предпочтение России официальной и государствен­ ной перед Россией народной и общественной и славянофильству офи­ циальному перед славянофильством общественным. Славянофилы считали русский народ народом безгосударственным, и очень многое на этом строили6. Розанов, напротив, считает русский народ народом государственным по преимуществу. В государственности Розанова, которая для него самого является неожиданностью, ибо в нем самом всего менее было государственности и гражданственности, — он все­ гда был певцом частного быта, семейного родового уклада — чувству­ ется приспособление к духу времени, бабья неспособность противо­ стоять потоку впечатлений нынешнего дня. Мнение славянофилов о безгосударственности русского народа требует больших коррективов, так как оно слишком не согласуется с русской историей, с фактом со­ здания великого русского государства.

4 8

Судьба России. I: Психология русского народа

Но способ, которым Розанов утверждает государственность и по­ клоняется ее силе, совсем не государственный, совсем не гражданский, совсем не мужественный. Розановское отношение к государственной власти есть отношение безгосударственного, женственного народа, для которого эта власть есть всегда начало вне его и над ним находящееся, инородное ему. Розанов, как и наши радикалы, безнадежно смешивает государство с правительством и думает, что государство — это всегда «они», а не «мы». Что-то рабье есть в словах Розанова о государствен­ ности, какая-то вековая отчужденность от мужественной власти. Это какое-то мление, недостойное народа, призванного к существованию совершеннолетнему, мужественно-зрелому. В своем рабьем и бабьем млении перед силой государственности, импонирующей своей далеко­ стью и чуждостью, Розанов доходит до того, что прославляет офици­ альную правительственную власть за ее гонения против славянофилов. Новый поток впечатлений хлынул на Розанова. Славянофилы, кото­ рые в начале книги выражали Россию и русский народ, в конце книги оказываются кучкой литераторов, полных самомнения и оторванных от жизни. Истинным выразителем России и русского народа было офи­ циальное правительство, которому славянофилы осмеливались оказы­ вать оппозицию. «Славянофильство умерло, потому что оно оказалось не нужным и напрасным, только мешающим в параллельной мысли тому "официальному правительству", которое одной могло сделать... Они (славянофилы) были именно малодушны о Русской истории, твер­ дя, но отвлеченно, о ней, что она святая... Святая Русь им казалась ме­ нее умной и менее правдивой, чем их литературная и общественная партия. И вот откуда на них гонение, довольно понятное» (с. 122). Воз­ рождение славянофильства оказывается совсем ненужным. Государствен­ ная власть и была истинным славянофильством, рядом с которым жал­ ко и не нужно славянофильство литературное, идеологическое. Славя­ нофильство воскреснет лишь под тем условием, что оно покается перед официальным правительством и пойдет за ним. Идолопоклонство пе­ ред фактом, как силой, достигло завершения. Славянофилы не были способны на такое идолопоклонство и по­ тому были бессильны. «Пятном на славянофильстве было то, что они за официальностью не видели сердца, которое всегда билось. Мундир распахнулся, — и мы увидели сердце, которое всегда болело. И болело по-своему, никому не подражая, болело из себя» (с. 127). «Несчастье, ошибка и порок славянофилов заключался именно в таком воздуш­ ном представлении своей якобы воздушной истории, якобы безмате­ риальной истории» (с. 125). Славянофильство оказывается нисколько не лучше западничества, оно — также отвлеченно, литературно, идеоло^ично, оторвано от подлинной жизни, которая есть Россия «офици­ альная». Славянофилы, действительно, преклонялись больше перед

О «вечно-бабьем» в русской душе 49 русской «идеей», чем перед фактом и силой. Розанов завершает славя­ нофильство преклонением перед силой и фактом. Презрение Розанова к идеям, мыслям, литературе не имеет пределов. Чиновник для него выше писателя. Чиновничья служба — дело серьезное, а литература — забава. Русский народ — государственный и серьезный народ. «Ему было любо государство в самих казнях — ибо, казня, государство виде­ ло в нем душу и человека, а не игрушку, с которой позабавиться. Увы, литература только "забавилась" около человека» (с. 135). Розанов хо­ чет с художественным совершенством выразить обывательскую точку зрения на мир, тот взгляд старых тетушек и дядюшек, по которому го­ сударственная служба есть дело серьезное, а литература, идеи и пр. — пустяки, забава. Но до чего все это литература у самого Розанова. Он сам насквозь литератор, и литератор болтливый. Розанов был когда-то чиновником контрольного ведомства7. Но вряд ли он захочет остаться в истории в таком качестве. Он захочет остаться в истории знаменитым литерато­ ром и ни от одной строчки, написанной им, не откажется. Как много литературы в самом чувстве народной жизни у Розанова, как далек он от народной жизни и как мало ее знает. Народ и государственность в ослепительно талантливой литерату­ ре Розанова так же отличается от народа и государственности в жизни, как прекраснодушная война его книги отличается от трагической вой­ ны, которая идет на берегах Вислы и на Карпатах. Органичность, на­ родность, объективная космичность Розанова лишь кажущиеся. Он совершенно субъективен, импрессионистичен и ничего не знает и не хочет знать, кроме потока своих впечатлений и ощущений. Само пре­ клонение Розанова перед фактом и силой есть лишь перелив на бумагу потока его женственно-бабьих переживаний, почти сексуальных по своему характеру8. Он сам изобличил свою психологию в гениальной книге «Уединенное»9, которая должна была бы быть последней книгой его жизни и которая навсегда останется в русской литературе. Напрас­ но Розанов взывает к серьезности против игры и забавы. Сам он ли­ шен серьезного нравственного характера, и все, что он пишет о серьез­ ности официальной власти, остается для него безответственной игрой и забавой литературы. Он никогда не возьмет на себя ответственности за все сказанное им в книге о войне.

IV Есть что-то неприятное и мучительное в слишком легком, благо­ душном, литературно-идеологическом отношении к войне. Мережков­ ский справедливо восстал против «соловьев над кровью»10. Можно ви­ деть глубокий смысл нынешней войны и нельзя не видеть в ней глу-

5О Судьба России. I: Психология русского на бокого духовного смысла. Все, что совершается ныне на войне матери­ ально и внешне, — лишь знаки того, что совершается в иной, более глубокой, духовной действительности. Можно чувствовать, что огонь войны очистителей. Но война — явление глубоко трагическое, анти­ номическое и страшное, а нынешняя война более, чем какая-либо из войн мировой истории. «Кровь — жидкость совсем особенная», — го­ ворит Гёте в «Фаусте»1'. И нужно самому приобщиться к мистерии кро­ ви, чтобы иметь право до конца видеть в ней радость, благо, очищение и спасение. Кабинетное, идеологическое обоготворение стихии войны и литературное прославление войны как спасительницы от всех бед и зол нравственно неприятно и религиозно недопустимо. Война есть внут­ ренняя трагедия для каждого существа, она бесконечно серьезна. И мне кажется, что Розанов со слишком большой легкостью и благополучи­ ем переживает весну от войны, сидя у себя в кабинете. Он пишет о ге­ роическом подъеме, хотя героизм чужд ему окончательно, и он отри­ цает его каждым своим звуком. Но он также не может противиться наплыву героизма, как не может противиться разгрому германского посольства, которое старается защитить12. Нужно помнить, что при­ рода войны отрицательная, а не положительная, она — великая проявительница и изобличительница. Но война, сама по себе, не творит новой жизни, она—лишь конец старого, рефлексия на зло. Обоготво­ рение войны так же недопустимо, как недопустимо обоготворение ре­ волюции или государственности. V

Есть в книге Розанова еще одна неприятная и щекотливая для него сторона. Розанов всюду распинается за христианство, за православие, за церковь, всюду выставляет себя верным сыном православной церк­ ви. Он уверяет, что славянофилов не любили потому, что они были христианами. Он повторяет целый ряд общих мест об измене христи­ анству, об отпадении от веры отцов, поминает даже «Бюхнера и Молешотта», о которых не особенно ловко и вспоминать теперь, до того они отошли в небытие. Но я думаю, что христианская религия имела гораздо более опасного, более глубокого противника, чем «Бюхнер и Молешотт», чем наивные русские нигилисты, и противник этот был — В.В. Розанов. Кто написал гениальную хулу на Христа «об Иисусе Слад­ чайшем и о горьких плодах мира», кто почувствовал темное начало в Христе, источник смерти и небытия, истребление жизни и противопо­ ставил «демонической» христианской религии светлую религию рож­ дения, божественное язычество, утверждение жизни и бытия?* * См. книгу Розанова «Темный лик»".

О «вечно-бабьем» в русской душе 51 О, как невинно, как неинтересно и незначительно отношение к хри­ стианству Чернышевского и Писарева, Бюхнера и Молешотта по срав­ нению с отрицанием Розанова. Противление Розанова христианству может быть сопоставлено лишь с противлением Ницше, но с той раз­ ницей, что в глубине своего духа Ницше ближе ко Христу, чем Роза­ нов, даже в том случае, когда он берет под свою защиту православие. Лучшие, самые яркие, самые гениальные страницы Розанова написа­ ны против Христа и христианства. Розанов, как явление бытия, есть глубочайшая, полярная противоположность всему Христову. Конечно, с Розановым мог произойти духовный переворот, в нем могло совер­ шиться новое рождение, из язычника он мог стать христианином. Не­ хорошо попрекать человека тем, что раньше он был другим. Но с Роза­ новым не в этом вопрос. Каждая строка Розанова свидетельствует о том, что в нем не произошло никакого переворота, что он остался таким же язычником, беззащитным против смерти, как и всегда был, столь же полярно противоположным всему Христову. Есть документы его души: «Уединенное» и «Опавшие листья», которые он сам опубликовал для мира. Розанов пережил испуг перед ужасом жизни и смерти. О смерти он раньше не удосуживался подумать, так как исключительно был за­ нят рождением и в нем искал спасение от всего. И Розанов из страха принял православие, но православие без Христа, — православный быт, всю животную теплоту православной плоти, все языческое в правосла­ вии. Но ведь это он всегда любил в православии и всегда жил в этой коллективной животной теплоте,—не любил он и не мог принять лишь Христа. Нет ни единого звука, который свидетельствовал бы, что Роза­ нов принял Христа и в Нем стал искать спасение. Розанов сейчас дер­ жится за христианство, за православную церковь по посторонним, не религиозным соображениям и интересам, по мотивам национальным, житейско-бытовым, публицистическим. Нельзя быть до того русским и не иметь связи с православием! Православие так же нужно Розанову для русского стиля, как самовар и блины. Да и с «левыми», с интелли­ гентами и нигилистами, легче расправляться, имея в руках орудие пра­ вославия. Но я думаю, что иные русские интеллигенты-атеисты на ка­ кой-то глубине ближе ко Христу, чем Розанов. Русские интеллигенты, в лучшей, героической своей части, очень национальны и в своем ан­ тинационализме, в своем отщепенстве и скитальчестве и даже в своем отрицании России. Это — явление русского духа, более русского, чем национализм западно-немецкого образца. Сам же Розанов видит в рус­ ском западничестве чисто русское самоотречение и смирение (с. 53). И невозможно все в жизни русской интеллигенции отнести на счет «Бюхнера и Молешотта», «Маркса и Энгельса». Ни Маркс, ни Бюхнер никогда не сидели глубоко в русской душе, они заполняли лишь повер­ хностное сознание.

52

Судьба России. I: Психология русского н Великая беда русской души в том же, в чем беда и самого Розанова, — в женственной пассивности, переходящей в «бабье», в недостатке муже­ ственности, в склонности к браку с чужим и чуждым мужем. Русский народ слишком живет в национально-стихийном коллективизме, и в нем не окрепло еще сознание личности, ее достоинства и ее прав. Этим объясняется то, что русская государственность была так пропитана не­ метчиной и часто представлялась инородным владычеством. «Розановское», бабье и рабье, национально-языческое, дохристианское все еще очень сильно в русской народной стихии. «Розановщина» губит Рос­ сию, тянет ее вниз, засасывает, и освобождение от нее есть спасение для России. По крылатому слову Розанова, «русская душа испугана гре­ хом»1 4, и я бы прибавил, что она им ушиблена и придавлена. Этот пер­ вородный испуг мешает мужественно творить жизнь, овладеть своей землей и национальной стихией. И если есть желанный смысл этой войны, то он прямо противоположен тому смыслу, который хочет ус­ тановить Розанов. Смысл этот может быть лишь в выковывании му­ жественного, активного духа в русском народе, в выходе из женствен­ ной пассивности. Русский народ победит германизм, и дух его займет великодержавное положение в мире, лишь победив в себе «розановщину». Мы давно уже говорили о русской национальной культуре, о национальном сознании, о великом призвании русского народа. Но наши упования глубоко противоположны всему «розановскому», «веч­ но-бабьему», шовинизму и бахвальству и этому духовно-вампирическому отношению к крови, проливаемой русскими войсками. И дума­ ется, что для великой миссии русского народа в мире останется суще­ ственной та великая христианская истина; что душа человеческая сто­ ит больше, чем все царства и все миры15...

ВОЙНА И КРИЗИС ИНТЕЛЛИГЕНТСКОГО СОЗНАНИЯ I В огромной массе русской интеллигенции война должна породить глубокий кризис сознания, расширение кругозора, изменение основ­ ных оценок жизни. Привычные категории мысли русской интеллиген­ ции оказались совершенно непригодны для суждения о таких гранди­ озных событиях, как нынешняя мировая война. Сознание нашей ин­ теллигенции не было обращено к исторически-конкретному и не име­ ет органа для суждений и оценок в этой области. Это сознание фатально пользуется суждениями и оценками, взятыми из совсем других облас­ тей, более для него привычных. Традиционное интеллигентское созна­ ние было целиком обращено на вопросы внутренней политики и ори­ ентировано исключительно на интересах социальных. Мировая война неизбежно обращает сознание к политике международной и вызывает исключительный интерес к роли России в мировой жизни. Кругозор сознания делается мировым. Преодолевается провинциализм сознания, провинциализм интересов. Мы, волей судьбы, выводимся в ширь все­ мирной истории. Многие традиционно настроенные русские интелли­ генты, привыкшие все оценивать по своим отвлеченно-социологиче­ ским и отвлеченно-моралистическим категориям, почувствовали рас­ терянность, когда от них потребовалась живая реакция на мировые события такого масштаба. Привычные доктрины и теории оказались бессильны перед грозным лицом всемирно-исторического фатума. Провинциальный кругозор русского радикализма, русского народни­ чества и русского социал-демократизма не вмещал таких мировых со­ бытий. Традиционное сознание привыкло презирать все «международ­ ное» и целиком отдавать его в ведение «буржуазии». Но после того, как началась мировая война, никто уже не может с презрением отвращать­ ся от «международного», ибо ныне оно определяет внутреннюю жизнь

54

Судьба России. I: Психология русского народа

страны. В русской интеллигенции пробудились инстинкты, которые не вмещались в доктрины и были подавлены доктринами, инстинкты не­ посредственной любви к родине, и под их жизненным воздействием начало перерождаться сознание. Многими это изменение сознания переживается трагически и сопровождается чувством выброшенности за борт истории. С миром происходит не то, что привыкли предви­ деть, что должно было с ним происходить по традиционным доктри­ нам и теориям. Приходится ломать не только свое «мировоззрение», но и свои привычные традиционные чувства. Вынужденное всемир­ ной историей обращение к интересам международным, к историческим судьбам народов и их взаимоотношениям обращает также и внутрь жизни каждого народа, повышает и укрепляет национальное самочув­ ствие и самосознание. Обращение к международному и всемирно-ис­ торическому обостряет чувство ценности собственной национально­ сти и сознание ее задач в мире. А поглощенность борьбой партий и классов ослабляет чувство национальности. Широким кругам интел­ лигенции война несет сознание ценности своей национальности, цен­ ности всякой национальности, чего она была почти совершенно ли­ шена. Для традиционного интеллигентского сознания существовала ценность добра, справедливости, блага народа, братства народов, но не существовало ценности национальности, занимающей совершенно особенное место в иерархии мировых ценностей. Национальность пред­ ставлялась не самоценностью, а чем-то подчиненным другим отвле­ ченным ценностям блага. И это объясняется прежде всего тем, что тра­ диционное сознание интеллигенции никогда не было обращено к ис­ торически-конкретному, всегда жило отвлеченными категориями и оценками. Исторические инстинкты и историческое сознание у русских интеллигентов почти так же слабы, как у женщин, которые почти со­ вершенно лишены возможности стать на точку зрения историческую и признать ценности исторические. Это всегда означает господство точки зрения блага над точкой зрения ценности. Ведь последовательно проведенная точка зрения блага людей ведет к отрицанию смысла истории и исторических ценностей, так как цен­ ности исторические предполагают жертву людским благом и людски­ ми поколениями во имя того, что выше блага и счастья людей и их эмпирической жизни. История, творящая ценности, по существу тра­ гична и не допускает никакой остановки на благополучии людей. Цен­ ность национальности в истории, как и всякую ценность, приходится утверждать жертвенно, поверх блага людей, и она сталкивается с ис­ ключительным утверждением блага народа как высшего критерия. До­ стоинство нации ставится выше благополучия людей. С точки зрения благополучия нынешнего поколения можно согласиться на постыдный мир, но это невозможно с точки зрения ценности национальности и ее исторической судьбы.

Война и кризис интеллигентского сознания

55

II Сущность кризиса, совершающегося у нас под влиянием войны, можно формулировать так: нарождается новое сознание, обращенное к историческому, к конкретному, преодолевается сознание отвлечен­ ное и доктринерское, исключительный социологизм и морализм на­ шего мышления и оценок. Сознание нашей интеллигенции не хотело знать истории как конкретной метафизической реальности и ценнос­ ти. Оно всегда оперировало отвлеченными категориями социологии, этики или догматики, подчиняло историческую конкретность отвле­ ченно-социологическим, моральным или догматическим схемам. Для такого сознания не существовало национальности и расы, историчес­ кой судьбы и исторического многообразия и сложности, для него суще­ ствовали лишь социологические классы или отвлеченные идеи добра и справедливости. Задачи исторические, всегда конкретные и сложные, мы любили решать отвлеченно-социологически, отвлеченно-морально или отвлеченно-религиозно, т. е. упрощать их, сводить к категориям, взя­ тым из других областей. Русское сознание имеет исключительную склон­ ность морализировать над историей, т. е. применять к истории мораль­ ные категории, взятые из личной жизни. Можно и должно открывать моральный смысл исторического про­ цесса, но моральные категории истории существенно отличаются от моральных категорий личной жизни. Историческая жизнь есть само­ стоятельная реальность, и в ней есть самостоятельные ценности. К та­ ким реальностям и ценностям принадлежит национальность, которая есть категория конкретно-историческая, а не отвлеченно-социологи­ ческая. В русской потребности все в мире осмыслить морально и рели­ гиозно есть своя правда. Русская душа не мирится с поклонением бес­ смысленной, безнравственной и безбожной силе, она не принимает истории как природной необходимости. Но тут здоровое и ценное зерно должно быть выделено из ограниченного, упрощающего и схематизи­ рующего сознания. Мы должны раскрыть свою душу и свое сознание для конкретной и многообразной исторической действительности, об­ ладающей своими специфическими ценностями. Мы должны признать реальность нации и ценность национально-исторических задач. Воп­ рос о мировой роли России, о ее судьбе приобретает огромное значе­ ние, он не может быть растворен в вопросе о народном благе, о соци­ альной справедливости и т. п. вопросах. Кругозор становится миро­ вым, всемирно-историческим. А всемирную историю нельзя втиснуть ни в какие отвлеченно-социологические или отвлеченно-моральные категории, — она знает свои оценки. Россия есть самостоятельная цен­ ность в мире, не растворимая в других ценностях, и эту ценность Рос­ сии нужно донести до божественной жизни.

5 6

Судьба России. I: Психология русского народа

Традиционное применение русской интеллигенцией отвлеченносоциологических категорий к исторической жизни и историческим задачам всегда было лишь своеобразной и прикрытой формой мора­ лизирования над историей. Когда разразилась война, то многие рус­ ские интеллигенты делали попытки оценить ее с точки зрения инте­ ресов пролетариата, применить к ней категории социологической доктрины экономического материализма или социологической и эти­ ческой теории народничества. Также интеллигенты другого лагеря начали применять доктрины славянофильские и рассматривать ее ис­ ключительно с точки зрения православно-догматической. А толстов­ цы бойкотировали войну с позиций своего отвлеченного морализ­ ма. Русские социал-демократы или народники так же упрощенно мо­ рализовали над историей при помощи своих социологических схем, как и славянофилы, как и толстовцы при помощи схем религиозноонтологических и религиозно-моральных. Все эти традиционные и доктринерские точки зрения не признают самостоятельной истори­ ческой реальности и самостоятельных исторических ценностей. Душа не раскрывается перед многообразной исторической действительно­ стью, и энергия мысли не работает над новыми творческими задача­ ми, поставленными жизнью и историей. Мысль не работает над но­ выми явлениями и темами, не проникает в конкретность мировой жизни, а упрощенно применяет свои старые схемы, свои сокращен­ ные категории, социологические, моральные или религиозные. Но мировые события требуют погружения в конкретное, повышения энергии мысли, совершающей новую работу над всяким новым явле­ нием жизни. Славянофильские, народнические или социал-демокра­ тические доктринерские схемы совершенно не приспособлены для новых событий мировой истории, ибо они выработаны для более простой и элементарной действительности. Русское мышление все­ гда было слишком монистично, слишком поглощено единым и враж­ дебно множественности, закрыто для конкретного многообразия. Мировая война вызывает кризис этого исключительного монизма русского мышления, всегда склонного насиловать бесконечную слож­ ность бытия. Нужно начать мыслить не по готовым схемам, не при­ менять традиционные категории, а мыслить творчески над раскры­ вающейся трагедией мировой истории. Ибо огромный моральный и духовный смысл мировой войны ускользает от того, кто насилует ис­ торию доктринерской точкой зрения. Абсолютное неприменимо к от­ носительному, к исторически-телесному, не вместимо в нем. Вся от­ носительность природного и исторического процесса сводима к един­ ству с абсолютным лишь в глубине духа, а не во внешней действи­ тельности.

Война и кризис интеллигентского сознания III

57

Другим результатом войны для нашей интеллигенции должен быть переход от сознания по преимуществу отрицательного к созна­ нию положительному. В традиционном интеллигентском сознании господствовало распределительное, а не производительное отноше­ ние к жизни, бойкотирующее, а не созидающее 1 . Наше социальное сознание не было творческим. Война горьким опытом своим научает тому, что народ должен стяжать себе положительную силу и мощь, чтобы осуществить свою миссию в мире. В русском народе и русском обществе должна пробудиться производящая и созидающая энергия. В народной жизни моменты положительные должны победить момен­ ты отрицательные. А это предполагает иное состояние сознания — более мужественное, ответственное, свободное и независимое. Исто­ рическое творчество ставится выше отрицательной борьбы партий, направлений, лагерей и групп. Только созидая, можно справедливо распределять. Русская интеллигенция не была еще призвана к власти в истории и потому привыкла к безответственному бойкоту всего ис­ торического. В ней должен родиться вкус к тому, чтобы быть созида­ тельной силой в истории. Будущее великого народа зависит от него самого, от его воли и энергии, от его творческой силы и от просвет­ ленности его исторического сознания. От «нас», а не от «них» зависит наша судьба. Сведение старых счетов не должно так исключительно владеть нашим сознанием и волей. И отрицательная реакция не дол­ жна связывать нашу творческую энергию. В сознании народов рас­ слабляющая идея блага и благополучия должна быть побеждена ук­ репляющей идеей ценности. Цель жизни народов — не благо и бла­ гополучие, а творчество ценностей, героическое и трагическое пере­ живание своей исторической судьбы. А это предполагает религиозное отношение к жизни. Либеральный империализм являет у нас опыт положительного, созидательного сознания, и в нем есть обращение к исторически-кон­ кретному. Но либеральный империализм слишком уж создается по образцам западно-европейским, слишком уж мало русский и нацио­ нальный по духу. Душа русской интеллигенции отвращается от него и не хочет видеть даже доли правды, заключенной в нем. Сознание на­ шей интеллигенции должно быть реформировано, перерождено и обо­ гащено новыми ценностями. Я верю, что это совершится под влияни­ ем войны. Но в душе русской интеллигенции есть своя непреходящая ценность, и эта ценность — глубоко русская. Она должна остаться и пробыть в неизбежном процессе европеизации России и ее вовлече­ ния в круговорот всемирной истории. Эта ценность должна быть лишь

58 Судьба России. I: Психология русского н освобождена от отрицательной связанности и ограниченности. Русская интеллигенция, освобожденная от провинциализма, выйдет, наконец, в историческую ширь и туда понесет свою жажду правды на земле, свою часто неосознанную мечту о мировом спасении и свою волю к новой, лучшей жизни для человечества.

ТЕМНОЕ ВИНО I В русской политической жизни, в русской государственности скрыто темное иррациональное начало, и оно опрокидывает все теории поли­ тического рационализма, оно не поддается никаким рациональным объяснениям. Действие этого иррационального начала создает непред­ виденное и неожиданное в нашей политике, превращает нашу исто­ рию в фантастику, в неправдоподобный роман. Что в основе нашей государственной политики лежат не государственный разум и смысл, а нечто иррациональное и фантастическое, — это особенно остро чув­ ствуется в последнее время. Иррациональное начало все перемешивает и создает самые фантастические соотношения. Правое, консерватив­ ное, даже реакционное московское дворянство ставится в положение оппозиционное и принуждено прибегать к действиям демонстратив­ ным. Единственный общественный слой, который мог быть опорой старой власти, ускользает из-под ее ног. Даже московская духовная ака­ демия 1 , столь привыкшая к раболепству, демонстративно выражает свой испуг за судьбу святой церкви, подавленной темными влияния­ ми. Настоящий консерватизм, настоящая церковность содрогаются от власти темной стихии над русским государством и русской церковью. Интересно было назначение А.Д. Самарина обер-прокурором свя­ тейшего синода2. С этим назначением подлинные православные свя­ зывали надежды на то, что будет отстаиваться независимость церкви и будут сделаны шаги к обновлению церкви. То были консервативные надежды, надежды искренних, идейных церковных консерваторов, ко­ торых приводило в отчаяние разрушение церковной жизни, господ­ ство над нею темных сил. Тяжело было смотреть верующему право­ славному на рабскую зависимость церковной политики от посторон­ них влияний, чуждых внутренней святыне церкви. Недолго пробыл

б0

Судьба России. I: Психология русского народа

г. Самарин у власти, и отставка его еще интереснее, чем его назначение. А.Д. Самарин — правый, консерватор-церковник. Отставка его не могла быть результатом столкновения с правой и даже реакционной полити­ кой. Он, по всей вероятности, и сам не чужд реставрационных тенден­ ций, и вдохновляющие его идеалы обращены назад, а не вперед. Но А.Д. Самарин столкнулся с темным, иррациональным началом в цер­ ковной жизни, в точке скрепления церкви и государства, с влияния­ ми, которые не могут быть даже названы реакционными, так как для них нет никакого разумного имени. Как убежденный церковный че­ ловек и как человек чести, г. Самарин не мог перенести сервилизма 3 . Он должен был оказаться в оппозиции, в качестве правого и консер­ ватора, крепкого православного и церковника. Государство в опасно­ сти — это вызывает в нас патриотическую тревогу. Но и церковь в опасности. Это вызывает тревогу религиозную. Положение России небывало трагическое. Она должна одолеть не только внешнего врага, но и внутреннее темное начало. Трудно даже сказать, что сейчас происходит планомер­ ная реакция. Это — не реакция, а опьяненное разложение. Даже сколь­ ко-нибудь осмысленные реакционеры против того, что происходит. Правые все-таки могут признавать государственный разум, овладение темными стихиями. А.Д. Самарин, по-видимому, и является разумным, осмысленным правым, довольно трезвым, даже слишком трезвым. Он, вероятно, боится всякого слишком иррационального начала. И его ра­ зумная и трезвая правость, его рационалистическое славянофильство столкнулись лицом к лицу со скрытой силой, безумной и опьяненной, с темным вином русской земли. Разумный, культурный консерватизм бессилен в России, не им вдохновляется русская власть. И только бес­ предельная приспособляемость русской бюрократии, ее рабья готов­ ность служить чему угодно может ладить с темными влияниями. Рус­ ская бюрократия есть корректив русской темной иррациональности, ее рассудочно-деловое дополнение, без которого эта русская стихия окончательно бы погибла. Бюрократия умеряет иррациональное нача­ ло и, приспособляясь к темной стихии, устраивает для нее дела мира сего. И у нас фактически сочетается сухой, рассудочный петроградский бюрократизм со скрывающейся за властью темной, иррациональной, пьяной силой.

II Самое правое, консервативное направление может защищать из­ вестный тип культуры. В самом консервативном типе культуры тем­ ная стихия проходит через работу и преодоление человеческого духа и сознания. Но в России почти нет такого культурного консерватизма.

Темное вино 61 Русская реакция по существу всегда враждебна всякой культуре, всяко­ му сознанию, всякой духовности, за ней всегда стоит что-то темно-сти­ хийное, хаотическое, дикое, пьяное. Реакция всегда у нас есть оргия, лишь внешне прикрытая бюрократией, одетой в европейские сюртуки и фраки. В России есть трагическое столкновение культуры с темной стихией. В русской земле, в русском народе есть темная, в дурном смысле иррациональная, непросветленная и не поддающаяся просветлению стихия. Как бы далеко ни заходило просветление и подчинение культу­ ре русской земли, всегда остается осадок, с которым ничего нельзя по­ делать. В народной жизни эта особенная стихия нашла себе яркое, я бы даже сказал, гениальное выражение в хлыстовстве4. В этой стихии есть темное вино, есть что-то пьянящее и оргийное, и кто отведал этого вина, тому трудно уйти из атмосферы, им создаваемой. Хлыстовство — очень глубокое явление, и оно шире секты, носящей это наименование. Хлы­ стовство, как начало стихийной оргийности, есть и в нашей церковной жизни. Всякая опьяненность первозданной стихией русской земли име­ ет хлыстовский уклон. В самой хлыстовской секте меньше этой непросветимой темы, чем в неоформленных и неконцентрированных стихийных народных пе­ реживаниях. В мистической жажде хлыстов есть своя правда, указыва­ ющая на неутоленность официальной, церковной религией. В русской литературе гениальное художественное воспроизведение эта стихия нашла в романе А. Белого «Серебряный голубь»5. А. Белый художествен­ но прозрел в русском народе страстную мистическую стихию, которая была закрыта для старых русских писателей, создавших традиционно народническое представление о народе. Этой стихии не чувствовали и славянофилы, не чувствовал и Л. Толстой. Только Достоевский знал ее, но открывал ее не в жизни народа, а в жизни интеллигенции. Эта темная русская стихия реакционна в самом глубоком смысле слова. В ней есть вечные мистические реакции против всякой культу­ ры, против личного начала, против прав и достоинства личности, про­ тив всяких ценностей. Эта погруженность в стихию русской земли, эта опьяненность стихией, оргийное ее переживание не совместимы ни с какой культурой ценностей, ни с каким самосознанием личности. Тут антагонизм непримиримый. Всякое идеализирование природно-стихийной народной мистики враждебно культуре и развитию. Это реак­ ционное идеализирование нередко у нас принимает форму упоеннос­ ти русским бытом, теплом самой русской грязи и сопровождается враж­ дой ко всякому восхождению6. Хлыстовская русская стихия двойствен­ на. В ней скрыта подлинная и праведная религиозная жажда уйти из этого постылого мира. В хлыстовском сектантском движении есть цен­ ная религиозная энергия, хотя и не просветленная высшим сознанием. Но в хлыстовской стихии, разлитой в разных формах по русской зем-

6 2

Судьба России. I: Психология русатгш тр*Н

ле, есть и темное и грязное начало, которого нельзя просветит* в Ж8* есть источник темного вина, пьянящего русский народ д у р н м м я и р » ^ бесным опьянением. Это хаотически-стихийное, хлыстовское опьянение русской земли ныне дошло до самой вершины русской жизни. Мы пере­ живаем совершенно своеобразное и исключительное явление - ~ хлыс­ товство самой власти. Это путь окончательного разложения й гюкиия старой власти. Так исторически изживается остаток беспроовргано* тьмы в русской народной стихии. Темная иррациональность в я м а х народной жизни соблазняет и засасывает вершину. Старая Россия про­ валивается в бездну. Но Россия, новая, грядущая, имеет связь с ярут* ми, глубокими началами народной жизни, с душой России, и потому Россия не может погибнуть. : •, " о '
- явление XX века, вооружен­ ное всеми методами и приемами новейшей техники и промышленно­ сти. Германский милитаризм есть типически футуристическая меха­ низация и автоматизация человеческой массы и человеческой жизни. Германский милитаризм есть милитаризм капиталистический, нераз­ рывно связанный с германской промышленностью. Германская промышленность в последнее время стала во главе ми­ рового капитализма, в ней сильнее всего пульсировала капиталиста-

254

Статьи 1914 г. ческая инициатива и капиталистическое развитие. Она обогнала Анг­ лию. Но промышленный капитализм Германии очень своеобразен в силу своего соединения с юнкерским милитаризмом. На промышлен­ ном капитализме Германской империи лежит милитаристическая пе­ чать, на милитаризме — печать промышленно-капиталистическая. Иначе и не может быть в государстве, которому дано быть великой империей лишь через захват и насилие, которому не написано на роду величие в силу естественного его положения. Свободное сочетание милитаризма и промышленного капитализма придает германскому империализму футуристический оттенок. Сколь­ ко бы ни разыгрывал Вильгельм роль Зигфрида3, как бы ни симулиро­ вал древнее рыцарство, не скрыть ему того, что Германская империя не священная, а буржуазная промышленная империя. И сила армии Вильгельма есть прежде всего сила промышленно-капиталистическая, сила футуристической техники, а не рыцарского духа, не героизма, не массового энтузиазма. И роковое будущее футуристической техники сказывается в том, что она готова служить какому угодно духу, не толь­ ко духу будущего, но и духу прошлого. Чудовищные капиталистиче­ ские предприятия Круппа, изготовляющие футуристические пушки, есть, конечно, явление футуризма в военном деле. Автоматические мас­ сы войска, превращенные в совершенный механизм, вооруженные со­ вершенной техникой и в совершенстве дисциплинированные, — это футуризм в войне. Техника побеждает человеческий дух, внешняя год­ ность затмевает внутреннюю ценность, движение истребляет суще­ ственное. Германская армия являет миру технические чудеса. Все в ней бронировано, все блиндировано 4 , все автоматизировано, автомобилизировано. Ее цеппелины5 — футуристические чудовища. Все устраша­ ет в германской армии своим бездушием. Война германцев напомина­ ет романы Уэллса. «Зигфрид»-Вильгельм, желающий разыграть собою средневекового императора, не только пользуется как орудием футу­ ристической техникой и промышленным автоматизмом, но и находит­ ся во власти этого футуризма и автоматизма — он орудие роковой силы. В сущности Вильгельм как император — регуепце6. За ним нет древ­ них преданий и традиций, нет священных воспоминаний. Он не явля­ ется наследником Священной Римской империи, как вырождающиеся Габсбурги. Его империя чисто промышленная, буржуазная. И притя­ зание Германской империи на мировое господство не есть древнее при­ тязание Священной Римской империи — империи мировой, сверхна­ циональной, это притязание германского промышленного капитализ­ ма господствовать над миром. Военный, юнкерский характер Герман­ ской империи есть лишь прикрытие, маскарад и не меняет сущности дела, так как германский милитаризм — совершенно промышленный, капиталистический, технологический. Остаются только жесткие и гром-

Футуризм на войне 25 5 кие слова Вильгельма, имитирующие то, что было священно в средние века. Футуристическая война германцев уже дала свои плоды. Часть фу­ туристической программы Маринетти германские войска уже осуще­ ствили; они разрушают старую культуру, истребляют старые города, храмы, произведения искусства7. Немецкие газеты пишут в оправда­ ние германского варварства, что нечего особенно грустить о гибели старых архитектурных памятников, так как Германия призвана созда­ вать новые, более прекрасные. Совершенно футуристическое настрое­ ние, которого трудно было ждать именно от Германий. В Германии всего менее был представлен футуризм в литературе и искусстве. Ко­ лыбелью футуризма были латинские страны, пожелавшие освободить­ ся от тяжелого бремени своего великого прошлого. Но в Германии назревал футуризм другого рода, гораздо более су­ щественный и грозный, жизненный футуризм — в ее милитаризме и ее промышленности. Этот футуризм незаметно угашал человеческий1 дух, превращал человека в средство для чудовищного, бездушного ме­ ханизма. Дуализм духа и материи в Германии сильнее чем где бы то ни было. Поэтому историческая, массовая воплощенная жизнь там осо­ бенно не одухотворена, она автоматизируется все более и более. Жизнь органическая, стихийная жизнь во плоти и крови там превращается в автоматический «автомобильный» механизм, подчиняется механичес­ кой дисциплине. В футуризме есть какое-то истинное Предчувствие, что человечество обречено на то, чтобы пройти через механизацию и автоматизацию плотской органической жизни. Футуризм есть нервное и повышенно чувствительное восприятие неотвратимых результатов технического прогресса... Этот технический прогресс, в котором дви­ жение времени все более ускоряется, разрушает органическую цельность жизни, органическую связь духа и материи. Это процесс дифференци­ рующий, раздробляющий, разрывающий. Он заменяет связь органи­ ческую связью механической, цельность духа цельностью автомата. Нынешняя футуристическая война колеблет органически-священные основы жизни. Ближайшим результатом этого сотрясения органичес­ ких традиций, культурных навыков является частичная варваризация человечества. Эта варваризация в полной мере сказалась у немцев, об­ ладающих самой «передовой» и усовершенствованной армией, техни­ чески наиболее вооруженной. Мы присутствуем при знаменательном явлении варварства на почве роста ложной цивилизации. У германцев исконная варварская грубость, присущая их расе, соединилась с вар­ варством от цивилизации. Цивилизованное есть духовное варварство. Этот роковой процесс нельзя предотвратить и победить каким-либо охранением органических устоев жизни. Ему можно противопоставить лишь свободу духа. И я верю, что в славянстве, в России есть та свобода

256 Статьи 1914 г. духа, которая может быть противопоставлена футуристической войне с ее автоматическими чудовищами. Этот иной дух должен сказаться и в ином духе нашей армии, в пре­ обладании у нее факторов духовных над факторами механическими и автоматическими. А это должно чувствоваться и в ином отношении к человеку, будь он даже врагом нашим. Славянство должно явить миру более высокий тип, чем германство, не потому, что оно технически отстало, менее цивилизовано и держится за старые устои, а потому, что в нем есть более высокие духовные потенции, обращенные к грядуще­ му, а не к прошедшему. Славянство — раса будущего, а не прошлого, и в расе этой невозможно варварство от ложной цивилизованности. У нас может быть жестокость от дикости, но не может быть жестокос­ ти цивилизованной, самой беспощадной и самой бездушной. Мы при­ званы творить новую жизнь, так как старая приходит к концу. Футу­ ризм терминологически связан с будущим, с грядущим. Но в сущнос­ ти он отрицательно связан с прошлым и настоящим, он внутренне ско­ ван реакцией на прошлое и старое, в нем нет внутренней свободы. Само слово «футуризм» очень неопределенно и применяется оно к разнооб­ разным явлениям. За именем «футуризм» скрываются действительно новые искания в поэзии и живописи и новые, не выявленные еще ми­ роощущения. Симптоматическое значение футуризма огромно. Но в «футуризме» как обозначившейся уже философии автомата, движуще­ гося с ускоряющейся быстротой, нет ничего творческого, создающего новую жизнь — его роль разрушительная. Милитаристический футу­ ризм германцев в эту войну изобличил, что футуристические автома­ ты и механизмы служат не только будущему, но и прошлому, не толь­ ко прогрессу, но и реакции. В автоматизме и механизме не может быть заключено никаких творческих целей, связанных с грядущей жизнью. Это—будущая сила, в которой культура перерождается в варварство, — самое отвратительное варварство, более страшное, чем исконное, древ­ нее варварство человечества. От прикосновения этой силы погибает красота природы и красота искусства.

СОВРЕМЕННАЯ ГЕРМАНИЯ Полезно знать своего врага, понять его характер, оценить его силу. Поэтому как нельзя более своевременно появление на русском языке в издании Сабашникова книги Лихтенбержэ «Современная Германия»1. Лихтенбержэ известен уже у нас своими книгами о Ницше и Вагнере2. Это — беспристрастный и даже скорее благожелательный к герман­ ской культуре француз, который пытается дать синтетическую харак­ теристику среднего уровня современной германской культуры, как ма­ териальной, так и духовной. В общем опыт его должен быть признан удачным и для нас поучительным. В эти дни перед всем миром стал недоуменный вопрос, почему немцы оказались такими варварами, ди­ кими разрушителями культуры, чуждыми всякого уважения к праву, почему отрицают они всякое нравственное благородство на войне. Вой­ на не есть разбой, обман и убийство, война имеет свою мораль, свою строгую честь, свое правосознание, не все на войне дозволено. Даже разбойничьи шайки имеют свой кодекс чести, ставят моральные гра­ ницы своим насилиям, нередко щадят слабых. Если даже признать, что есть доля преувеличения, неизбежного в таких случаях, в рассказах о немецких зверствах, то и точно установленного и засвидетельствован­ ного достаточно, чтобы исключить немцев из состава культурного хри­ стианского человечества. Сознание христианских народов не может до­ пустить ничем не ограниченного господства силы, оно требует огра­ ничения силы правдой и может мириться лишь с праведной силой, лишь с силой правды. Что же случилось с германской расой, что за страшная нравственная болезнь поразила ее? Можно не любить нем­ цев и трудно любить их, но немцев всегда уважали, так много всегда говорили о немецкой верности и честности, так почитали немецких философов, ученых, поэтов, учились в Германии высшей культуре. Германия дала так много гениев, которые принадлежат всему миру. Нередко у нас само понятие культуры отождествляли с культурой гер9 Падение священного Русского иарстн;|

258 Статьи 1914 г. манской как самым современным образцом. Что же случилось? Вели­ кие немцы и ныне остаются великими и останутся во веки веков, но величие немецкой культуры, но весь современный дух немецкий мы решительно должны отрицать и противопоставлять ему дух иной. Рус­ ские навеки излечатся от раболепного отношения к германской куль­ туре. Книга Лихтенбержэ, которая характеризует среднее и типичес­ кое в германской культуре, — плоды ее, предназначенные для широ­ кого потребления, — дает материалы для ответа на этот мучительный вопрос: почему немцы одичали, что сталось с величием германской культуры в этот исключительный по своему значению час мировой истории? Когда читаешь благожелательно-объективную книгу Лихтенбержэ, становится ясно, что быстрое развитие германского могущества за пос­ ледние несколько десятилетий, — со времени образования германской империи и победоносной франко-прусской войны3 — было не разви­ тием в подлинном смысле этого слова, а упадком, разложением, духов­ ным вырождением германского народа. Это ясно вопреки мнениям самого Лихтенбержэ. В этот период империалистической мощи Гер­ мании и ее милитаристического господства над Европой неизменно совершалось падение германских идеалов жизни, понижения уровня ее духовной культуры, умирание и забвение того великого, что в про­ шлом сотворил германский дух. Это — систематическая победа гер­ манского юнкера и германского промышленника над германским мыс­ лителем, мистиком и поэтом. Лучшие люди Германии давно уже ужа­ саются понижением духовного уровня своего народа, потерей нрав­ ственного центра в современной культуре Германии, порабощенной буржуазным милитаризмом. Весь процесс развития культуры в совре­ менной Германии есть непрерывное отрывание и отделение всей жиз­ ни от внутреннего духовного центра и подчинение внешнему мате­ риальному центру — империалистической мощи РакеНапсГа, основан­ ной на милитаризме и грубой силе. Германия знала периоды велико­ го духовного подъема, таково было религиозное движение XIV, XV и XVI веков и необычайный творческий подъем конца XVIII и начала XIX века. В эти лучшие времена, создавшие духовный престиж Герма­ нии, германский народ не обладал империалистической мощью и не устрашал другие народы своей чудовищной армией. Правда, находят­ ся германские идеологи, которые утверждают, что великие германские мистики, философы, поэты и музыканты пророчествовали о грозной мощи германской империи и что мощь эта есть награда за совершен­ ный германцами в прошлом духовный подвиг. Но в последнее время германское могущество дало слишком горькие плоды и принесло лю­ дям духа слишком тяжелые разочарования. С печалью вспоминают со­ временные немецкие мыслители о былом духовном величии Германии

Современная Германия 259 и с тоской смотрят на нынешнее ее духовное убожество. Нынешняя Германия не найдет уже своего Фихте в грозный для Ра1ег1ап Революции никогда не бывают разумны. Они потому и происхо­ дят, что во всем предшествующем ходе событий было отпадение от разума, было не только неразумное, но и безумное сопротивление вся­ кому развитию, всякому улучшению, всяким реформам. Странно было бы ожидать и требовать от революции разумности. Революция может быть великим событием в жизни народа, в ней сгорает старое зло и раскрывается путь к новой жизни. Но время революции никогда не бывает легким, в нем не наступает счастье для народа, время это всегда есть испытание для народа, в нем много безумия. Никогда революция не приносит того, чего от нее ждут, она всегда разочаровывает. Этому научила нас великая французская революция: от нее ждали рая на зем­ ле, но в ней оказалось слишком много напоминающего ад и привела она к результатам незначительным по сравнению с ожиданиями. Пос­ ле великой французской революции была не одна демократическая республика и реакция, а несколько, и лишь через 80 лет установилась демократическая республика1. Так и всегда бывало в истории. И в рус­ ской революции слишком многое повторяется, не все так ново и ориги­ нально, как может показаться людям не знающим истории или забыв­ шим ее. Не в первый раз в истории хотят превратить политическую ре­ волюцию в социальную, в радикальное изменение социально-эконо­ мического строя общества и соотношения классов. Такое стремление бывало почти во всех больших революциях. При всех революционных

688

Статьи 1917 г. переворотах, хотя бы они были самыми «буржуазными» по историчес­ кому моменту и по соотношению исторических сил, трудящийся на­ род ждет своего окончательного освобождения. Всегда рождались меч­ ты и утопии, которые потом беспощадно разбивались жизнью. Зло в этом мире всегда оказывается сильнее добра, и это зло обнаруживает­ ся, как у тех, которые стремятся к социальному раю, так и у тех, кото­ рые им противодействуют. Опыт превращения политической револю­ ции в социальную был уже сделан во Франции в 48 году и привел к воцарению Наполеона III на долгое время. Час социальной революции не пробил еще тогда, не пробил он и позже, в 71 году. В 71 году, после катастрофы франко-прусской войны, когда Франция была уничтоже­ на и разбита, в Париже была введена Коммуна, в которой была осуще­ ствлена диктатура меньшинства парижских рабочих над большинством другого народа2. Опыт этот окончился очень печально. Коммуна уто­ нула в крови. Социалистическое движение было отброшено назад. Ус­ тановившаяся после этого республика была резко буржуазной. Ника­ ких реальных завоеваний для рабочих этот опыт не дал. И в прежние времена бывали такие попытки; разгоряченные мечты о социальном рае не раз владели народными массами. И всегда, всегда это кончалось тем, что от насильственного водворения социального рая народ полу­ чал не больше, а меньше, — он отбрасывался назад. Опыты насиль­ ственной «социальной революции» никогда не давали и никогда не да­ дут хлеба изголодавшемуся народу, они вносят дезорганизацию в хозяй­ ственную жизнь, в источники питания и уменьшают количество хлеба. Эти опыты никогда не ведут к братству людей, они вносят разделение, злобу и ненависть. Хлеб дает социальная организация, увеличение про­ изводительности труда, социальные реформы. К братству же ведет нрав­ ственное и духовное возрождение людей, изменение самого человека. Если сердце человека полно злобы и ненависти, если руководит челове­ ком одна корысть, то братства быть не может. В эпоху Реформации в Германии во время крестьянских войн были попытки насильственными революционными путями водворить царство социальной справедливо­ сти, царство Божьей правды на земле. Иоанн Лейденский создал прину­ дительное братство, царство Сиона. Лютер чувствовал, что все это дви­ жение ложное, что оно не приведет к добру, и противился ему, хотя и не совсем хорошими способами. Вместо братства, вместо царства Божьего на земле, наступали ужасы, взаимное истребление, ненависть и кровь. Социалист Лассаль даже признавал крестьянские войны, с их соци­ альными требованиями, не соответствующими реальному соотноше­ нию сил и историческим задачам того времени, скорее реакционными, чем прогрессивными. Братство, царство Божье на Земле не может быть добыто революционным переворотом. Царство Божье приходит не­ приметно. Это остается вечной истиной.

Возможна ли социальная революция?

689

III И вот еще раз в истории, в атмосфере революционного опьянения, когда все расковалось, запоздалую политическую революцию хотят превратить в революцию социальную, в социалистическую революцию, хотят сразу, мгновенно перескочить через длинный ряд ступеней, прой­ денных народами Западной Европы, и осуществить самые крайние со­ циальные цели, осуществить царство окончательной социальной спра­ ведливости и правды. Русская революция хочет сделаться всемирной революцией, обновить весь мир, она надеется увлечь за собою все на­ роды Запада в огонь социальной революции, в котором сгорит старый мир и создастся мир новый. И русские социал-демократы впадают в противоречие, которое не может не броситься в глаза. Они все время говорят, что русская революция буржуазная, а не пролетарская, и хо­ тят, чтобы в этой буржуазной революции пролетариат играл главную роль и осуществил свои социальные требования. Не впервые является такое требование, и оно человечески понятно. Тем, кому тяжело живет­ ся, так естественно мечтать о скорейшем достижении лучшей, более сча­ стливой жизни. Никто не станет винить рабочих за то, что они слишком далеко заходят в своих пожеланиях, мечтаниях и ожиданиях. Но винова­ ты те интеллигенты-социалисты, которые выбрасывают крайние соци­ альные лозунги, в осуществление которых они сами не верят, и делают это для того, чтобы привлечь на свою сторону массу. Те социалисты, которые держатся учения Маркса, забывают основы марксизма. Маркс учил, что буржуазии принадлежит прогрессивная и революционная роль в истории, пока она способствует производительному процессу, пока она еще в расцвете; он учил, что социализм возможен лишь при высоком развитии производительных сил страны, что социализм оп­ равдывается лишь тогда, если он увеличивает производительность тру­ да, что социализм может осуществиться лишь после длительного про­ цесса социального развития и социальной организации. Социализм не­ возможен в стране промышленно отсталой, при неорганизованности, недостаточной сознательности и недостаточной просвещенности ра­ бочего класса. Это прекрасно знают наши социал-демократы. Ни со­ стояние русской промышленности, ни состояние рабочего класса, не пережившего никакой организованной истории, не дает марксистам никаких оснований ожидать скорого осуществления социализма. В чу­ деса же и в мгновенное духовное перерождение человечества они не верят. Что касается наших социалистов-народников, то они слишком много берут на себя, утверждая, что огромная и многосоставная масса русского крестьянства непременно выскажется за социализм и за со­ циализацию земли. Все это будет сложнее, чем кажется. Марксизм пережил длинный процесс развития. Социалистическое учение Маркса и Энгельса впервые сложилось в революционной ат-

690

Статьи 1917 е. мосфере Европы после революции 48 года. И в первый период марк­ сизма, в дни его молодости верилось в возможность близкой социаль­ ной революции. Марксизм совмещал в себе две стороны: одну — объективно-научную, которая говорила о законах социального разви­ тия, о зависимости всяких изменений в распределении и в осуществле­ нии социальной справедливости от состояния производства, другая — субъективно классовая, которая ставила осуществление социализма в зависимость от активности самого рабочего класса. Эти две стороны марксистского социализма нередко впадают в противоречие. В марк­ сизме русском всегда преобладала вторая сторона, первая же сторона отступала на второй план. Русские социал-демократы верили и верят в чудеса, которые могут произойти от активности рабочего класса. На этом основана их вера в возможность скорой социальной революции. В самой же объективной, научной стороне марксизма произошли боль­ шие изменения, которые подорвали основы теории социальной рево­ люции. По Марксу катастрофа капиталистического общества неотвра­ тимо должна произойти в силу развития внутри его противоречий, концентрации капиталов, перепроизводства и кризисов, и прогресси­ рующего обнищания рабочего класса, от которого растет недовольство и классовая рознь. Эти теории были построены под влиянием перво­ начального периода капиталистического развития в Англии. Но даль­ нейшее развитие пошло не тем путем, который указывал Маркс, не путем развития противоположностей, нарастания катастрофы и ухуд­ шения положения рабочих. Внутри самого капиталистического об­ щества начинается смягчение злых и темных его сторон, улучшение положения рабочих путем их организации и их планомерной борьбы за улучшение своего положения, предотвращение катастрофы путем социальных реформ, смягчающих противоречия. Капиталистическая промышленность приспособляется все к новым и новым условиям своего существования, она более устойчива и живуча, чем казалось Мар­ ксу. Но природа ее меняется. Рабочие организуются в союзы и оказы­ вают все большее и большее влияние на жизнь хозяйственную и жизнь государственную. Государство вмешивается в отношения рабочих и ка­ питалистов и защищает интересы труда. Происходит не ухудшение, ко­ торое должно привести к социальной революции, а улучшение, т. е. реформирование общества, социальная эволюция. Рабочие становят­ ся гражданами, они обретают отечество.

IV Происходит постепенное изменение социальной ткани, перерож­ дение общества, процесс, который в физиологии называется молеку­ лярным, т. е. социальная эволюция, а не революция. С одной стороны,

Возможна ли социальная революция? 691 возрастает производительность труда, которая делает богаче народ, как целое, с другой стороны, изменяется психика людей, их отношение друг к другу. Без духовного изменения человека, без нравственного пере­ рождения, побеждающего исключительную власть эгоизма и корыст­ ных интересов и устанавливающего между людьми возможность едине­ ния и братства, ни о каком социализме, ни о каком социальном возрож­ дении, не может быть и речи. Пока масса рабочих и крестьян находится во тьме, пока она лишена элементарного просвещения и сознательнос­ ти, пока в ней не проснулось нравственное и социальное сознание, по­ беждающее эгоизм и личные интересы, нельзя говорить об осуществ­ лении социализма серьезно и с чувством ответственности. На слиш­ ком низком уровне культуры, когда нет еще духовной самодисципли­ ны и духовного закала личности, средняя масса рабочих и крестьян понимает лозунги социализма лично-корыстно, исключительно в смыс­ ле захвата и присвоения себе добычи. Темная масса воспринимает со­ циализм не только не социально, но и противосоциально. В идею со­ циализма входит регулирование и организация целого, борьба с анар­ хией и дезорганизацией в хозяйственной жизни. Так понимал социа­ лизм еще основатель его в древности Платон. Но при том социальном и культурном уровне, на котором находится сейчас большая часть тру­ дящейся народной массы, принудительно державшаяся при старом строе в тьме, торжествует не социалистическая идея, направленная на великое целое, а враждебная всякой социальности корысть, частный интерес, восстание части на целое. Во имя корыстных интересов не ос­ танавливаются перед разрушением промышленности, перед гибелью сельского хозяйства. Так происходит не социальная революция и не социальная эволюция, а дезорганизация хозяйственного целого, раз­ рушение и отбрасывание назад. И первая социальная задача, перед ко­ торой стоит Россия, есть задача просвещения народа, просвещения умственного и нравственного, подъема его культуры, духовного его возрождения. Без этого не будет решен и вопрос о хлебе насущном. Многое из того, что сейчас происходит на Руси и именуется «социаль­ ной революцией», прямым путем ведет к голоду, к лишению и того скудного хлеба, который до сих пор был у рабочих. Если рабочие и кре­ стьяне не будут настолько сознательны и нравственно ответственны, чтобы иметь всегда в виду интересы целого России, которое только и может быть источником их питания, если часть восстанет на целое, то будет не улучшение, а ухудшение их материального положения. Общество всегда реформируется и совершенствуется сотрудниче­ ством классов, а не разделением на две ненавидящие и истребляющие друг друга части, не гражданской войной. Один класс, восставший на все остальные классы, не может улучшить общества, не может привес­ ти к социальному братству. Никогда не будет и того, о чем думал Маркс,

692 Статьи 1917 г. т. е. превращения большей части человечества в пролетариат. Останутся и другие классы и подклассы, которых нельзя истребить, которых нельзя изнасиловать. В социальную борьбу неизбежно входит момент нрав­ ственный. Идея социализма должна быть не только экономической, но и нравственной идеей. Без нравственной основы и сама экономика распадается на кучу мусора. Этический социализм ведет к устранению возможности насильственной социальной революции, всегда основан­ ной на ненависти, на классовом интересе, не желающем знать никакой высшей правды. Это должны прежде всего понять классы имущие, эко­ номически господствующие. Не было недостатка в грозных предупреж­ дениях. От этих классов многое зависит в изменении нравственной атмо­ сферы, в которой происходит современная социальная борьба. Нельзя, конечно, требовать от средней массы какого-либо класса слишком вы­ сокого нравственного уровня и слишком больших жертв. Но в классах имущих, так называемых «буржуазных», может и должно проснуться государственное и нравственное сознание правды социализма, правды не классовой и не материалистической, и неизбежность социализиру­ ющей тенденции в промышленности и хозяйственной жизни. Соци­ альная революция потому только и считается нужной, что не происхо­ дит социального улучшения, развития, борьбы с социальным злом, нарастания добра и справедливости. Она основана на принципе: чем хуже, тем лучше. Но когда происходит творческая социальная эволю­ ция, когда общество формируется, когда возрастает нравственное еди­ нение народа и сознание социального долга, тогда социальная револю­ ция, пафос социальной революции исчезает. Социализм перестает быть религией, он делается практической, реальной социальной политикой, подчиненной высшим целям. Религиозные чувства направляются на более достойные и высокие предметы, на Божество.

V Если употреблять слово в более глубоком и сознательном контек­ сте, то нужно сказать, что социальных революций никогда не было и не будет. Возможны лишь политические революции. «Социальная ре­ волюция» есть длительный, почти незримый процесс, она может быть лишь изменением отношения человека к природе, т. е. ростом нрав­ ственной силы. А это и значит, что под «социальной революцией» мож­ но понимать лишь социальную эволюцию. Да и само увеличение «про­ изводительных сил человека», его власти над стихийной природой не есть исключительно материальный, экономический процесс, и этот процесс имеет духовную основу. Он связан с организованностью и само-

Возможна ли социальная революция? 693 дисциплиной человеческой воли. Распущенность человека, нравствен­ ное разложение в нем ведет к упадку социального творчества. Это мо­ жет быть и с целым народом. Особенно важно, чтобы русские поняли, что решение социального вопроса прежде всего зависит от социально­ го творчества, от хозяйственного созидания, а не от раздела и разруше­ ния. Если борьба за власть может привести к политической револю­ ции, к свержению старой власти и водворению новой, то она никогда не может привести к социальной революции. В огромной, сложной, социально-экономической жизни народов ничто не может [быть] до­ стигнуто заговорами, восстаниями и бунтами, ничто положительное не может родиться от насилий и захватов. Кровь, пролитая в гражданской войне, в восстании класса на класс, не удобряет землю и не готовит жатву, не приведет ни к каким благам, необходимым для жизни наро­ да, не накормит и не оденет, не спасет от голода и холода. Ненависть и злоба одного класса к другому не приведет к социальному братству, не устранит розни и разделения. А социальный вопрос, есть вопрос о хле­ бе, одежде и крове, о братстве и единении людей, о такой организации великого целого, при которой не будет обездоленных, не будет угне­ тенных и голодных и каждый в силах будет развивать свою личность. Нужно как можно больше объяснять, что в жизни социальной все очень сложно и трудно, ничего нельзя решить простыми и крайними лозунга­ ми. Как сложен аграрный вопрос, и как разделятся крестьяне в его реше­ нии! Тысяча нитей связывает жизнь социальную с огромной и таинствен­ ной жизнью природы и с не менее огромной и таинственной жизнью человеческого духа. Но в самой природе и в самом духе человеческом заложено какое-то зло, которое не так легко преодолеть и победить. Мно­ го улучшений произойдет в человеческой жизни, много для всего наро­ да, много старого зла отпадет безвозвратно, будет добыт хлеб насущный для всего народа, не только материальный, но и духовный хлеб. Но рая на земле не наступит. И перед человечеством будет лежать длинный путь к высшей жизни. Опыты же социальных революций могут вести лишь к социальной дезорганизации, к разрушению народного хозяйства, к краху промышленности, от которого прежде всего пострадают рабо­ чие. И тогда наступит не социальный рай, а социальный ад, с тяжелой нуждой и враждой, с кровью и разрушением, с реакциями и возвратом назад. В этот ад толкают трудящийся народ те, которые соблазняют его немедленным осуществлением социального рая.

VI Россия — страна промышленно отсталая, это достаточно выясни­ лось во время войны, и в ней должна еще развиваться капиталистичес­ кая промышленность. Но это промышленное развитие не может про-

694

Статьи 1917 г. сто повторять историю западных стран особенно первый период исто­ рии капитализма в Англии. Россия переходит к более высокой промыш­ ленной культуре, обогащенная опытом других народов, и в другое ис­ торическое время, когда не может быть уже никакого оправдания для лицемерного экономического индивидуализма, когда невозможно уже нравственное увлечение идеей свободной конкуренции. У нас сразу же начинается борьба с темными и злыми сторонами капитализма и бу­ дет происходить постепенная социализация, государственное регули­ рование хозяйственной жизни. Рабочие организуются, образуют союзы, и внутри самого капиталистического общества будут улучшать свое положение и увеличивать свое значение в промышленной жизни. Строй фабрик из самодержавного будет постепенно делаться конституцион­ ным, не уничтожая личной инициативы. На более высокой ступени развития промышленности и при большей организованности, созна­ тельности и просвещенности рабочий класс в состоянии будет более непосредственно участвовать в управлении промышленностью. Но это очень сложное дело социальной эволюции и социальных реформ, со­ трудничества классов, а не социального переворота, в котором один класс истребляет другой. Правду социализму нужно искать в идее регу­ лирования целого, сообразования всех и всего с интересами социаль­ ного организма, т. е. преодоления анархии и социальной вражды, соци­ ального эгоизма в обществе. Социализация общества и есть большая степень его организованности, большое взаимное притяжение его час­ тей и его членов. На господстве личных и классовых интересов стоит буржуазно-капиталистическое общество. Социальный идеализм должен быть победой над этим господством личных и классовых интересов и корысти. Рабочие обвиняют промышленников в корысти, но если они сами ничего не могут противопоставить этой корысти кроме собствен­ ной же корысти, то к новой лучшей жизни, к большей правде они не придут. В своей частной жизни люди могут руководствоваться корыст­ ными интересами по своей слабости и грешности. У всех людей много эгоизма. Но когда в жизни социальной соединяются и группируются исключительно по совпадению корыстных интересов, то никакой прав­ ды и справедливости, никакой более высокой жизни не может от этого произойти. Исключительно классовый, материалистический социализм подрывает самого себя. Лишь соединение во имя бескорыстной идеи, во имя правды и истины может вести к новому, лучшему, более пре­ красному обществу. Должен народиться новый человек, новая челове­ ческая душа. Без этого все социальные революции будут лишь переме­ ной одежды, лишь обманчивым изменением внешности. Рабы долж­ ны перестать быть рабами, действительно сделаться, а не притворять­ ся свободными, не носить лишь костюма свободных, оставаясь в душе рабами, рабами своих страстей, своих интересов, своих наклонностей

Возможна ли социальная революция? 695 к насилию, полученных от старой жизни. Социализм превращается в рабство, если не лелеять в душе человеческой свободы. Война вызвала к жизни совсем особую форму социализма — социализма военного, социализма государственного по преимуществу. Проявление этого со­ циализма мы видим каждый день в карточках на хлеб и сахар. В Герма­ нии социализм этот достиг особенно высокой ступени развития. В его сторону есть движение и в Англии, стране, питавшей отвращение к го­ сударственному вмешательству и опеке. Этот военный социализм вы­ рабатывает навыки государственного регулирования и организации хо­ зяйственной жизни. И вернуться к прошлому, к исключительно част­ ному, индивидуалистическому хозяйствованию народы не захотят и не смогут. Но этот военный социализм не дает никаких оснований чув­ ствовать, что близится социальная революция. Наоборот, он делает социальную революцию еще более ненужной и невозможной. В целом народе, в который входят все классы, просыпается здоровое государственное чувство, которое заставляет лучше организовать хо­ зяйственную жизнь и обеспечить для всех питание. Все это факты, не­ предусмотренные учением Маркса и классового социализма. Будущий социальный строй нельзя предвидеть. Он никогда не будет таким, ка­ ким его представляют себе разные социальные учения. Можно только сказать, что в хозяйственной жизни начинает обнаруживаться тенден­ ция к социализации. Но социализация эта осуществляется сложными путями и многообразными средствами. Кооперативное движение бу­ дет в этом отношении иметь не меньшее значение, чем государствен­ ный социализм. И то, что принято в разных учениях и теориях назы­ вать «социализмом», всегда будет или слишком преждевременным, или слишком запоздалым. «Социалистическая революция» невозможна, пока общество еще недостаточно подготовлено экономически и нрав­ ственно, недостаточно реформировано и развито, и социальная рево­ люция не нужна, запоздала, когда общество далеко ушло вперед по пути социальных реформ, по пути нравственного перерождения. Высшей формой социалистического движения нужно признать форму англий­ скую. Английский социализм и более практический, и более идеалис­ тический, это — социализм экономический и культурный, а не рево­ люционно-политический. Революционно-политическая форма соци­ алистического движения не улучшает положения рабочих, не дает хле­ ба. Вместе с тем эта форма движения искажает нравственное сознание рабочих, держит их в напряжении злобных и ненавистнических чувств. И нет никаких оправданий для того, чтобы в русском социалистичес­ ком движении исключительно господствовала немецкая, социал-демо­ кратическая форма. Социализм всегда бывает национальным. У каждо­ го народа свой социализм. Французский социализм не походит на анг­ лийский, английский — не походит на немецкий. Социал-демократия

696

Статьи 1917 г.

есть исключительно немецкая форма социализма. И если возможен русский социализм, согласный с характером русского народа, то он дол­ жен носить нравственный и даже религиозный характер. А это значит, что социалистическое движение должно быть, с одной стороны, прак­ тически-реформаторским, с другой стороны, идеалистическим, подчи­ ненным высшей цели, высшей правде.

VII Классовый, революционный социализм должен быть отвергнут и с научной, и с нравственной точки зрения. Он не только не соответствует действительности и опровергается ходом истории, но также находится в противоречии с нравственной природой человеческой личности и с ее религиозными надеждами. Такого рода социализм искажает и кале­ чит душу русского народа, насилует его какими-то чуждыми, вывезен­ ными из Германии учеными. Революционный социализм есть какаято ложная религия, которой хотят подменить истинную религию для народной души. Народная душа не может жить без святыни и вот вме­ сто божественной, христианской святыни, которой эта душа питалась и жила, хотят навязать ей насильственно святыню, в которой Бог заме­ нен материальным устройством земной жизни, обоготворением само­ го пролетариата, его воли и интереса. Это — религия лести человекам и народу, религия самообоготворения. Такой религией не может жить народ, ибо всякий народ, как и всякий человек, может духовно жить лишь святыней, которая выше его самого. Увлечение социальной ре­ волюцией хочет быть религиозным увлечением. И оно должно быть ра­ зоблачено в своей религиозной лжи и ничтожестве, изобличено в жела­ нии поработить человека мечтой, которая может привести лишь к раб­ ству и падению. Полный, цельный и окончательный социализм — не­ возможен, он есть лишь ложная и порабощающая мечта. Но возможен социализм частичный, практичный, реформаторский, и этот социализм должен быть согласован с высшей культурой, подчинен высшим куль­ турным целям. Русская революция будет иметь свою социальную сто­ рону, она повлечет за собой смелые социальные реформы. Но о соци­ альной революции нельзя у нас говорить серьезно и ответственно. Эти разговоры должны быть рассматриваемы, как демагогия, как разжига­ ние классовых страстей, без внутренней веры в то, что это приведет к социалистическому успеху. Путем лжи и лести хотят переманить массу на свою сторону. У наиболее искренних социал-демократов и социали­ стов-революционеров есть нездоровая мечтательность, смешивающая теории с практикой, материальное устройство с религиозной святы­ ней, этот мир с другим неведомым миром. Но при невысоком нрав-

Возможна ли социальная революция? 697 ственном уровне людей не может быть и совершенного общественно­ го устройства. К совершенному обществу ведет любовь, а не ненависть. Революция в России совершилась и кончилась. И теперь может быть или положительное созидание и устройство новой жизни, или разру­ шение и разложение. То, что теперь называют продолжением револю­ ции, есть лишь разложение революции, которое может привести к кон­ трреволюции и новому рабству. В этом грешном мире не может быть скачка из царства необходимости в царство свободы, о котором гово­ рили Маркс и Энгельс. Возрождение человечества, освобождение его от рабства у природы — природы внешней и собственной, внутренней природы — есть дело духовное, а не только материальное, не только социальное. Без этого духовного дела, отличного от всякой социаль­ ной революции, человек никогда не будет свободным. В великом деле освобождения человека свою подчиненную роль сыграет и частичный социализм. Но социализм этот для всякого сознательного человека, для которого правда выше всего, должен быть социализмом нравственным, национальным, государственным и культурным, т. е. должен подчи­ нить себя добру и правде, высшим благам национальности, государ­ ства, культуры, права и свободы. Русское социалистическое движение или сознает себя связанным с национальным и государственным един­ ством России, с задачами русской культуры, с нравственным складом русской души, или оно разложится и сгниет, ничего не дав трудящему­ ся народу. Лишь в связи с величием самой России может быть решен у нас социальный вопрос. Социалистическое движение будет плодотвор­ ным и творческим, если оно освободится от призрака социальной ре­ волюции, который на практике, в жизни, ведет лишь к разложению.

НАРОД И КЛАССЫ В РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ I Русская революция — величайший переворот в жизни всего рус­ ского народа, во всей его исторической судьбе. Такие перевороты со­ вершаются раз в ряде столетий и действуют в них все силы народные, не только нашего поколения, но и поколений прошедших. Никто не может присвоить себе того, что принадлежит всему русскому народу на протяжении всей его истории, ни один класс, ни одна группа, ни одна партия. Тысячелетний переворот совершился в жизни русского государства и русского народа, и перед значительностью этого факта меркнут все классовые и партийные распри и счеты. Когда говорят, что революцию сделал рабочий класс и что он имеет исключительное на нее право, то это звучит ложью не только по отношение к тем, которые участвовали в ней в нынешний час русской истории, но и по отноше­ нию ко всей прошлой русской истории. Право на нее могли бы предъя­ вить и декабристы, боровшиеся за политическую свободу еще столе­ тие тому назад и русская интеллигенция на протяжении столетия пре­ терпевавшая мученичество за дело освобождения русского народа. Дво­ рянские дети, забыв свое классовое положение, шли в народ и старались послужить ему. Было бы несправедливо и неблагородно забыть о всех тех, которые мученической своей жизнью и смертью подготовляли рус­ скую революцию, и помнить лишь об одном классе, который своей под­ держкой в дни революции помог ее торжеству. Так легко совершилась революция, так безболезненно пала старая власть именно потому, что переворот был всенародным порывом, в котором участвовали сверху донизу все классы и группы — интеллигенция, дворяне, промышлен­ ники, многомиллионное крестьянство, одетое в серые солдатские ши­ нели, рабочие и все партии — от националистов и октябристов до со­ циалистов-революционеров и социал-демократов. Все вышли на ули­ цу, все подвергались опасности. Революция наша, самая бескровная и

Народ и классы в русской революции 699 безболезненная из всех великих революций, — была порождена всена­ родным чувством самосохранения. И в ней Председатель Государствен­ ной Думы Родзянко был таким же революционером, как и рабочий, вышедший на улицу. И когда Родзянко решил, что Государственная Дума должна стать во главе организации революционной власти, он предопределил судьбу революции, предотвратил гражданскую войну, кровавую борьбу, которая могла погубить ее. Русская революция была национальной еще и потому, что в ней сказались характерные особен­ ности русского народа—отсутствовала месть и кровавая расправа, была в первые же дни отменена смертная казнь. Когда происходит великий исторический переворот, то в нем все­ гда есть линия, которая соответствует интересам и задачам целого, — всего русского народа, всего государства. Кроме жизни отдельных лю­ дей, отдельных социальных групп и классов существует еще огромная жизнь целого народа и она не есть простое сложение жизней этих от­ дельных людей, групп и классов, она имеет свою душу и свои задачи в мире. Отыскать эту общенациональную линию, идти по ней и оста­ ваться ей верным — и значит держаться истинно народной и истинно государственной политики, значит служить своему отечеству, спасать его от разложения и гибели, организовать в нем новую лучшую жизнь. И во имя этой великой цели, к которой зовут нас не только потребнос­ ти народного самосохранения, но и порыв к историческому творче­ ству, все классы призваны к ограничению своих интересов, к согласо­ ванию их с интересами, целями, потребностями и нуждами России. Каждый русский человек не только классовый человек, рабочий, про­ мышленник, помещик, крестьянин, торговец, но также и свободный гражданин своего отечества и государства. И гражданин должен в нем победить классового человека. Нужно быть более гражданином рус­ ского государства, чем промышленником или рабочим, помещиком или крестьянином, и нужно отечество свое любить больше, чем свой класс. Класс не есть родина человека, с ним связана лишь поверхность человека, глубина же человека связана с настоящей его родиной, с це­ лым народным организмом. И все русские люди в чем-то самом глубо­ ком ближе друг к другу, несмотря на принадлежность к разным клас­ сам, чем с немцами, англичанами и французами. Народ шире, чем де­ мократия, которая есть часть народа. Все русские люди пусть помнят, что существует Россия, а не только рабочие и промышленники, крес­ тьяне и помещики с противоположными интересами. Россия была, когда не было еще тех классов, которые ныне противостоят друг другу, и она будет, когда не будет уже того классового строя общества, какой ныне существует. И России может быть нанесена страшная рана, от которой она будет истекать кровью и не скоро оправится, если все бу­ дут думать только о себе, забудут о ней и будут терзать ее в разъярен-

700

Статьи 1917 г. ной борьбе классовых интересов. Лишь те классовые интересы нрав­ ственно оправданы и заслуживают поддержки, которые согласны с ин­ тересами России как целого, русского государства и всего русского на­ рода, который не есть какой-нибудь класс. Изменение и улучшение положения трудящихся масс русского народа, крестьян и рабочих не только необходимо и справедливо, но и вызывается потребностью оз­ доровления всей России, должно предотвратить вырождение русского народа. Но если бы все возрастающие требования улучшения положе­ ния рабочих и крестьян сопровождались разрушением русской про­ мышленности и сельского хозяйства, если бы они вели к хозяйствен­ ной дезорганизации и уменьшению производительности труда, то та­ кое движение делалось бы уже враждебным существенным интересам России и русского государства и не могло бы заслуживать сочувствия. У нас предстоят великие социальные реформы, но они пойдут на благо русскому народу, если будут организовывать и направлять социальное целое, а не разрушать его во имя интересов частных. Безнравственно думать лишь о своем классе. Правда класса, а не интерес класса может быть вкладом его в историю народа. Когда дворянство препятствовало у нас освобождению крестьян, заботясь о своих интересах, оно не мог­ ло играть творческой роли в России и толкало все сословия на путь вырождения и упадка. Когда в 1905 году крайние революционные те­ чения выставили максимальные требования, не соответствующие со­ стоянию русского народа, они погубили дело революции и были на десяток лет выброшены из жизни.

II Россия существует не один миг, не один тот час, в который мы жи­ вем со своими ограниченными интересами, жизнь России — тысяче­ летняя, и она связывает всех умерших наших предков со всеми гряду­ щими нашими потомками. И понять революцию может лишь тот, кто умеет установить связь времен, кто настоящее не отрывает от прошло­ го и будущего. И тот лишь живет исторической национальной жиз­ нью, кто хранить память о великом прошлом, о старых борцах за сво­ боду и имеет попечение о далеком будущем, не набрасываясь жадно на добычу сегодняшнего дня. Не только мы умрем со всеми своими огра­ ниченными интересами, но исчезнут с арены истории и целые классы с их интересами сегодняшнего дня, с их противоречиями, а Россия пре­ будет, и весь русский народ, как великое целое, будет жить в ней, а че­ рез нее и в человечестве. Пройдут, быть может, века и потомки русских людей эпохи революции будут вспоминать, любили ли их предки Рос­ сию, заботились ли о передаче им всех богатств и благ России, духов-

Народ и классы в русской революции 701 ных и материальных, всех ценностей культуры, думали ли они не толь­ ко о частном, но и о целом, не только об интересах настоящего, но и о высших благах будущего. И жалкими покажутся претензии отдельных классов и групп исключительно себе приписать честь совершения ре­ волюции и себе присвоить ее завоевания. Тогда совершится над нами суд истории, не знающий лицеприятия и классового интереса. И суд этот, наверное, признает, что в 1917 году в России совершилась не клас­ совая революция, что произошла она не от социальной борьбы клас­ сов и что большую ошибку совершали те, которые хотели придать ей характер жестокой социально-классовой борьбы, которая не имела до­ статочных оснований и оправданий в переживаемом моменте. Это раз­ лагает единство революции, толкает часть русского общества на путь контрреволюции и подвергает опасности завоевания свободы. Реаль­ но победить может лишь та линия движения, которая выражает наи­ большее национальное, всенародное единство, которое не дробит Рос­ сию на непримиримые, взаимоисключающие друг друга части, кото­ рая есть линия народная, выражающая волю всего народа, всей нации русской. Демократия, как выразительница воли народа и власти наро­ да, не может быть классовой, она должна быть национальной. И самим основам демократии противоречат всякие попытки диктатуры како­ го-либо класса, его насилия над всем огромным, многосоставным рус­ ским народом. Старая власть, сеявшая ненависть, раздор и разделение, поставила русский народ на краю гибели, и он мог спасти себя лишь в порыве единения, который привел его к свободе. Революция только потому и победила, что в ней было единение. И темные силы очень хотели бы посеять раздор и разделение и через это вернуть себе власть. Так всегда было и будет в истории. Разделения, внутренней вражды и анархии в свободной России более всего хотят наши враги — германцы и спря­ тавшиеся в подземелье сторонники старого строя, старой власти. Но нужно верить, что старое прошло и нет к нему возврата. Теперь перед русским народом стоит задача устроения новой свободной жизни, за­ дача творчества, а не разрушения. Свободные граждане, из которых отныне состоит русский народ, призываются к ответственной созида­ тельной работе, они не могут бунтовать, как рабы. Свободный путь перед всеми широко раскрыт. И если первые дни свободной жизни, когда впервые за всю свою историю русский народ призывается к сво­ бодному устроению своей судьбы, омрачатся злым раздором и нена­ вистью классов, в которых погибнет мысль о России и о народном це­ лом, то это мрачной тенью ляжет на всю дальнейшую историю России и русского народа. Первые дни освобождения народа от векового раб­ ства должны быть радостными днями, о которых в памяти народной останется воспоминание, как о первой молодости его гражданского

702

Статьи 1917 г. существования. Но такая память останется о нашем революционном времени лишь в том случае, если все русские люди, принадлежащие к разным классам, не будут стоять на классовой точке зрения, победят в себе исключительное господство классовых интересов, если все почув­ ствуют себя духовно единым народом, пребывающим в лоне матери — единой России. Так должен себя чувствовать свободный гражданин сво­ бодной России, ответственный за свою родину. Исключительное же гос­ подство классовой точки зрения разрушает гражданство и может при­ вести к гражданской войне. И те, которые не хотят проливать кровь даже врагов — немцев, будут проливать кровь братьев своих — русских. У промышленников и рабочих существуют разные интересы, и они всегда могут найти основания для взаимной социальной вражды, как и помещики, и крестьяне. Но и те и другие — русские граждане, и те и другие не могут оторвать себя от России как целого и питаются от Рос­ сии, и тем и другим нужна была свобода, и они участвовали в освобож­ дении России. Как ни различны интересы промышленников и рабо­ чих — и те и другие заинтересованы в развитии и процветании рус­ ской промышленности. В том, чтобы промышленность наша не при­ шла в окончательное расстройство и упадок, заинтересованы все классы населения. От развития производительных сил России зависит сила и величие русского государства и благо всего русского народа. В стране промышленности слишком отсталой, разгромленной и обедневшей не могут быть решены никакие социальные вопросы и не может быть су­ щественно улучшено положение рабочих и крестьян. И по учению Маркса социализм возможен лишь при очень высоком развитии про­ изводительных сил и он допустим лишь в том случай, если увеличива­ ет производительность труда. Социальные реформы сейчас в России предполагают сотрудничество классов.

III Неправы те, которые говорят, что в победе России над врагом ее, Германией, заинтересованы лишь капиталисты-промышленники, лишь буржуазия, которой нужен рынок и обогащение, и что за них русский народ проливает кровь свою. Победа над Германией нужна была бы всему русскому народу, всем русским рабочим и русским крестьянам, всем отдаленным потомкам нашим — она нужна России, а не какомунибудь классу. Если бы Германия победила Россию, то грозящая нам опасность — не только в том, что она могла бы отнять от нас часть наших земель. Еще большая опасность — в том, что она могла бы эко­ номически поработить русский народ. Россия превратилась бы в коло­ нию для немцев, и русские рабочие попали бы в рабство к немецким

Народ и классы в русской революции 70 капиталистам. Весь русский народ, все русские рабочие и крестьяне за­ висят от экономического процветания и благоденствия России, от ее экономической свободы. Промышленность существует не только для промышленников, она существует для всей страны, и ее интересы — интересы всего народа. А если бы Россия победила и могла бы полу­ чить проливы и свободный выход к южным морям, то это было бы великое благо для всего народа, для нашей хлебной торговли, для кре­ стьян и рабочих, а не только для капиталистов, не для одного какогонибудь класса. Рабочие заинтересованы в силе и процветании России и для них не может быть безразлично величие России, они не могут быть равнодушны к позору и унижению России. Рабочие — граждане, у них есть родина, они — не рабы, не парии, лишенные чувства отечества. Сознательный и свободный патриотизм есть мерило свободного граж­ данства. Промышленники могут думать о своих групповых интересах, стре­ миться к увеличению прибылей, вступая в конфликт с целым, как и рабочие могут думать слишком исключительно о своих групповых интересах, стремиться к осуществлению крайних социальных требова­ ний, при нынешних условиях не вполне совместимых с благом и безо­ пасностью русского государства. Но и те и другие могут играть поло­ жительную историческую роль лишь в меру подчинения своих интере­ сов целому, задаче и благу России, русского государства, всего русского народа, как русские граждане и патриоты своего отечества в самом под­ линном смысле этого слова. Всякий класс, который будет эгоистичес­ ким, который будет думать лишь о себе, будет разобщен с целым и бу­ дет терзать Россию на части, не может не быть отстранен от строитель­ ства новой жизни в России, не может не быть оттеснен верным и спра­ ведливым народным чувством. Об этом должны помнить и вожаки рабочих, если они хотят творчески участвовать в создании и устроении новой России. Борьба за исключительную власть разных классов и групп населения раздирает Россию и ведет лишь к хаосу и анархии, она враж­ дебна самой идее России как целого. Власть может быть только единой и всенародной по своей природе. И сильной может быть лишь та власть, которая выражает наибольшее единство России, которая соответству­ ет общенациональной и общегосударственной линии. Такой властью не может быть власть какого-нибудь одного класса, которая всегда бу­ дет лишь диктатурой, т. е. насилием над большей частью русского на­ рода. Такой властью может быть лишь власть сверхклассовая. И она должна быть продолжением того единства, с которого началась рус­ ская революция и которое дало ей победу. Власть сейчас в России есть не право, а тяжелая обязанность, бремя и подвиг. Разъяренная борьба за власть разных групп русского народа нравственно недоброкачествен­ на. Борьба за интересы и борьба за власть уводит в сторону от ответ-

704

Статьи 1917 г. ственного дела организации и устроения России. Государственная власть должна быть началом, возвышающимся над человеческим произволом, она должна сознательно подчинить себя служению правде.

IV Интересы России должны быть почувствованы, как интересы всех классов, всех русских граждан. Без великого сцепления в единый на­ род, в единое государство, русские люди всех классов превратились бы в бесформенную кучу песка. Положительное отношение к своей роди­ не и своему государству, к своему народу и его истории дает нравствен­ ное и гражданское воспитание личности, преодолевает безраздельное господство эгоизма и развивает способность к самопожертвованию. Ни один класс не может выделить себя из народного и государственного целого, не может противопоставлять свои интересы интересам госу­ дарства, интересам России. Иначе он истребляет источники своего су­ ществования и обрекает себя на гибель. Классовая борьба внутри чело­ веческих обществ неизбежна, пока человечество не поднимется на бо­ лее высокую ступень духовного совершенства. Но она может проте­ кать в согласии с национальным и государственным единством, не доходя до его разрушения. Сверхклассовая точка зрения не только ук­ репляет единство и силу России, но и самое существование русского народа в мире. Исключительно же классовая точка зрения разделяет и распыляет Россию и подвергает сомнению само существование русского народа как целого. Но классы пройдут, их не было и не будет, русский же народ останется, имя России будет существовать в мире. Революция совершилась для того, чтобы спасти Россию, а не для того, чтобы ее разделить на части и уничтожить ее имя. Освобожденный народ еще более остается единым народом, чем народ, находящийся в рабстве. Теперь должен быть, наконец, услышан голос всего народа, и воля его должна быть заявлена в Учредительном Собрании, собранном на ос­ новании всеобщего, прямого, равного и тайного голосования. Разные классы будут участвовать в Учредительном Собрании, разные интере­ сы, в нем будут представлены и неизбежна в нем социальная борьба, борьба за те или иные социальные преобразования. Но в том же Учре­ дительном Собрании должна быть услышана нация в целом, и она дол­ жна определить форму правления, основы государственного и соци­ ального строя России. И до образования этой собранной воли всей на­ ции никто не может присваивать себе права по-своему определять ос­ новы этого строя, ни одному классу не принадлежит таких полномочий. Пусть образуется и выкристаллизуется сознание всего русского народа и определит общенациональную линию нашей дальнейшей истории.

Народ и классы в русской революции 705 Слово «народ» нельзя понимать в социально-классовом смысле. Русский народ не есть какая-нибудь социальная группа, не есть кресть­ янство или рабочий класс или все простонародье, все трудящиеся клас­ сы общества. Русский народ есть великое целое, живущее тысячелетие, он был до образования нынешнего социального строя общества и бу­ дет после того, как не будет уже этого социального строя со всеми его классами. И истинный голос народа есть голос тысячелетней его исто­ рии, со всеми прошлыми и будущими его поколениями. В революциях падает разлагающаяся власть, но в жизни народа остается историчес­ кая связь времен, историческая преемственность не исчезает. Класс, уединенный в себе самом и противополагающий себя всем другим клас­ сам, может себя чувствовать оторванным от русской истории, от ее за­ ветов. Но не может себя так чувствовать целый народ. В народе, как целом, должно найтись верное чувство того, что нужно России, как должно ее устроить. И вся надежда наша в том, что в Учредительном Собрании зазвучит этот голос народа, не как класса, а как великого це­ лого.

V Русская революция была патриотической по своим основаниям и по своему характеру. Она произошла не потому, что один класс вос­ стал на другой, рабочие на промышленников или крестьяне на поме­ щиков, не потому что обострились классовые противоречия и классо­ вая борьба. Перед самой революцией не происходило никакой обо­ стренной классовой социальной борьбы, не в ней была главная боль русской жизни, не в ней нужно искать мотивов переворота. Последний удар был нанесен старой власти, когда был изобличен ее непатриоти­ ческий, ненациональный, предательский по отношению к России ха­ рактер. Старая власть пала прежде всего потому, что она не хотела и не способна была защищать Россию от внешней опасности, что она оста­ вила беззащитным, безоружным русский народ перед лицом грозного врага. Старая власть пала потому, что она стала во враждебное отно­ шение ко всему русскому народу, ко всем слоям, всем классам. Она ста­ ла нестерпимой для всех, даже для правых кругов. Острая классовая борьба не породила революции и не была порождена революцией. Она как бы извне, со стороны вошла во всенародную, национальную рус­ скую революцию и облеклась в одеяние устарелых учений. Началась борьба против «буржуазии», хотя слишком для многих неясно, что зна­ чит это всеобъемлющее слово, захватывающее все более и более ши­ рокие круги, к которым начинают причислять даже более умеренных представителей социалистических течений. И ужасно то, что «буржу23 Падение священного Русского царства

706

Статьи 1917 г. азией» начинают именовать творческие силы страны, которые актив­ но желают устроить Россию, организовать в ней новую жизнь, спасти ее от разложения и гибели. «Буржуазией» начинают называть культур­ ный, образованный слой, обладающий знанием и общественным опы­ том. Вот к каким печальным результатам приводит раздувание классо­ вой борьбы, вызванное не безотлагательными потребностями жизни, а отвлеченными учениями или непросветленными инстинктами. Русская революция укрепит свои завоевания свободы и приведет к новой лучшей жизни лишь в том случае, если она останется патриоти­ ческой и всенародной и перед лицом внешнего врага, и перед внутрен­ ней опасностью раздора и распадения. Она могла произойти лишь в единении и,лишь в единении могут быть закреплены ее завоевания. Если же победит разъединение, то революция может погубить себя. Выбрасывать новые социальные лозунги — не значит развивать и ук­ реплять освободительное дело революции. Мы знаем уже из хода вели­ кой французской революции, что революция может разлагаться и вести к новому цезаризму, — крайности легко сходятся. Крайности револю­ ции слишком часто ведут к крайностям реакции. Это должны помнить мы, русские, обогащенные опытом Западной Европы. Революцию 48 г. во Франции пробовали превратить в революцию социалистическую. Но это кончилось печально и привело к воцарению Наполеона III. Очень печально кончился и опыт Парижской коммуны 1 . В этих случаях обыкновенно рабочий класс, слишком повышающий свои требова­ ния, отбрасывается назад и на некоторое время устраняется от непо­ средственного строительства жизни. Может это произойти и в Рос­ сии, если классовая борьба в русской революции пойдет слишком да­ леко и раздерет единство революции. Государство имеет свою жизнь и свои законы, стоящие над борьбой классов и социальных групп и, когда ему грозит распадение и гибель, оно обнаруживает свою внут­ реннюю силу и спасает себя. И тогда сила самого государства оттесняет на второй план те классы и группы, которые оказались враждебными его назначению и нарушили основные законы его бытия. Прогрессивен лишь тот класс, который согласует свои интересы с интересами целого государства, всей нации. И как бы ни был по вне­ шности революционен какой-нибудь класс, если он в борьбе за соб­ ственные интересы наносит раны народному целому, всему государ­ ству, он не служит творческому прогрессу народа, не может быть в этот момент назван истинно прогрессивным. Это верно по отношению ко всем классам. Государство и нация повелительно требуют от всякого класса, чтобы борьба его с другими классами была подчинена высшим интересам и задачам. В этом требовании звучит голос целого народа с долгой исторической судьбой. И к этому голосу всего народа, всей Рос­ сии нужно прислушиваться, а не к голосам отдельных самоутверждаю-

Народ и классы в русской революции 707 щихся классов. Голос этот звучал в первые дни революции и он только и может закрепить ее дело и призвать к устроению новой жизни. Рус­ ский народ не может забыть своего христианского воспитания и не может допустить, чтобы душа его была отравлена классовой ненавис­ тью. И сама борьба за улучшение положения трудящегося народа дол­ жна быть подчинена высшей правде. Но лицемерно было бы призы­ вать к самоограничению трудящийся народ, который всегда был в эко­ номически угнетенном положении, и не призывать к самоограниче­ нию богатых, промышленников-капиталистов и помещиков, которые имеют возможность принести наибольшие материальные жертвы во имя родины и государства. Собственность обязывает, и имущие клас­ сы должны на деле показать, что интересы общенациональные и об­ щегосударственные для них выше интересов классовых. Лишь созна­ тельные социальные жертвы охранят и укрепят нравственное единство русского народа, которое так необходимо для спасения России и рус­ ской свободы.

СВОБОДНАЯ ЦЕРКОВЬ I В жизни русского народа произошел переворот, которой повлечет за собой огромные не только материальные, но и духовные последствия. Такие катастрофы не часто бывают в истории народа. Что-то должно было измениться в душе народа, в его духовном укладе, чтобы так вне­ запно могли измениться все основы его исторического существования. Лишь на поверхности такие изменения кажутся внезапными и мгно­ венными, в действительности же они являются результатом длитель­ ного и глубокого внутреннего процесса. Жизнь религиозная всегда бывает первоосновой жизни всякого народа, основным источником его питания. И органический уклад народной жизни рушится тогда, когда в религиозной жизни народа произошел болезненный надлом, когда какая-то ложь проникла в религиозную жизнь и идолопоклонство от­ равило душу народа. Такая идолопоклонническая ложь давно уже от­ равляла жизнь русского народа и отклоняла его от истинной веры. Цар­ ство Божье и царство кесаря, разделенные Христом, перемешались на Руси: «кесарево» подменило «Божье», «кесарю» было воздаваемо «Бо­ жье». Но всякое сотворение себе кумира и всякого подобия на земле порабощает, лишает свободы. Лишь поклонение единому, живому Богу делает людей свободными. С тех пор как самодержавная царская власть превратилась в идола, в кумира не только для жизни мирской, государ­ ственной, но и для жизни религиозной, церковной, Церковь русская потеряла свободу, попала в рабство. Православный Достоевский гово­ рил, что русская церковь в параличе с Петра Великого. Славянофилы Хомяков, Ю. Самарин и И. Аксаков и пророк вселенского христиан­ ства Вл. Соловьев много писали о ненормальном положении русской церкви в русском государстве, о ее пленении государственной властью. Официальная русская церковь превратилась в ведомство, в министер­ ство православного исповедания. В последние годы царствования Ни-

Свободная церковь 709 колая II это унижение и порабощение церкви достигло размеров не­ бывалых. Высшая церковная иерархия, поклонившаяся кесарю как Богу, попала во власть проходимца и хлыста Григория Распутина. Благодаря его исключительному влиянию на царя и царицу почти весь состав св. Синода сделался «григорианским», а не православным, он состоял из ставленников Григория Распутина. Митрополит петроградский Питирим и митрополит московский Макарий были «григорианского» веро­ исповедания. Высшая церковная иерархия, лишенная всякого чувства церковного достоинства так же утонула в стихии распутинства, как и высшая бюрократия. Она давно уже потеряла всякое духовное влияние на народ. К св. Синоду с презрением относились лучшие православные люди, верующие не за страх, а за совесть. Православные миссионеры, которые были такими же агентами развращенной государственной вла­ сти, как и жандармы и сыщики, отравляли религиозную жизнь народа, внушали отвращение к церкви, их деятельность вела к отпадению от церкви и росту сектантства. Появилось выражение «официальная Цер­ ковь», и оно заслонило собой истинную, вечную Церковь Христову, оно для многих сделало невозможной жизнь в Церкви. Россия получила тяжелое наследие Византии, она приняла византийский соблазн и не­ сет его тяжелые последствия. Предсмертные часы русского царизма напоминают страницу из византийской истории с ее мутью, двусмыс­ ленностью, с ее ложью, с тайными влияниями, с заговорами и преда­ тельствами, с рабством Церкви у всяких проходимцев, с особенной ролью женщин и их фаворитов. Душа народная была в смятении от всего того, что происходило в жизни церковной, от рабского идоло­ поклонства духовной власти перед вырождающейся властью государ­ ственной. Это смятение и раздвоение народной души выразилось в рассеянии религиозной энергии русского народа в многочисленных сектах и в полном отпадении от христианства. Наиболее сохранилось старообрядчество, так как оно сумело сохранить свою веру вдали от «официальной церковности». Революции неизбежны в жизни народов, но они всегда болезнен­ ны, всегда говорят о накоплении зла в прошлом. Накопление зла в рус­ ской государственной и церковной жизни наложило нездоровую пе­ чать на духовный облик русской революции подобно тому, как это было и в великой французской революции. Революция оказалась лишенной положительных духовных основ, она не явилась результатом накопле­ ния творческой духовкой энергии, она порождена главным образом гнилостными процессами старого строя. В стихии революции не слыш­ но голоса свободной Церкви. Свободной Церкви как будто бы совсем и нет среди действующих сил новой русской истории. Церковь и после революции, после освобождения от гнета старой власти играет какуюто приниженную роль. В жизни народа, ставшего революционным,

710 Статьи 1917 г. происходят бурные духовные процессы. В душах простых, темных лю­ дей мгновенно падают старые святыни и идолы и возникают новые. Но Церковь во всем этом не играет никакой активной, творческой роли. А ведь русский народ в огромной массе своей всегда был христианс­ ким, православным народом, и Церковь в прошлом была великим дви­ гателем русской истории, значение которого не могут не признать даже люди неверующие. Но духовно влиять на народную жизнь может только Свободная Церковь. Как же отозвалась революция на жизни церковной? Произошел ли у нас не только политический, социальный и бытовой переворот, но и переворот религиозный? Нет, религиозный переворот у нас еще впе­ реди, он произойдет лишь после того, как народом будет духовно пе­ реработан опыт революции. Испытания революционной эпохи могут привести к религиозному возрождению. Пока же Церковь механичес­ ки приняла революцию, почти не почувствовала происшедшей катаст­ рофы. Церковь была так унижена в старом строе, так порабощена ста­ рой властью, духовная иерархия так нравственно разложилась, что внешние силы Церкви не могли играть никакой активной роли в ис­ торическом перевороте. Если и действовала какая-нибудь религиоз­ ная энергия, то она была подземной, невидимой. Имя Христово за­ быто в революционной стихии, и не во имя Его совершился перево­ рот. Революция произошла в «царстве кесаря». Но Церковь была свя­ зана тысячью нитей с «царством кесаря» и катастрофические перемены в нем не могли не отозваться на ее жизни. Революция ударила по ста­ рой связи Церкви и государства и извне привела в движение весь цер­ ковный организм. Церковь стала свободной, как и все в России. Так говорить и так казаться может со стороны. Но унизительно для досто­ инства Церкви было бы думать, что она может получить свободу из­ вне, от революции, от изменений во внехристианском мире. Церковь может черпать свободу лишь из собственной глубины, от главы своего Христа, и она сама является источником свободы для людей, живущих в рабстве страстей и грехов. Как же осмыслить это противоречие? Когда говорят, что Церковь после революции освободилась от дол­ гого рабства у государства, то внутренне и религиозно это можно по­ нять лишь так, что соблазн идолопоклонства перед кесарем, которому подвержен был церковный народ и русская Церковь в своей челове­ ческой стороне, исчез, он пал и дано народу церковному мгновение свободного избрания дальнейшего религиозного пути. С более глубо­ кой точки зрения старая связь церкви с государством, порабощающая церковь и унижающая ее, была частичным отделением от Вселенской Церкви Христовой, которой не одолеют и врата адовы. Но для церков­ ного народа, который поставлен теперь перед задачей переустройства всего церковного строя, возможны новые соблазны, могут возникнуть

Свободная церковь 711 новые идолотворения и новое рабство. Самодержавная царская власть, так искажавшая нашу церковную жизнь, пала, Церковь освободилась от этого идола. Но «царство кесаря» продолжает существовать в новых формах. Идол может быть сотворен из демократии, из социализма, из самого народа, и церковная жизнь может попасть в рабство к этим но­ вым идолам. Свободная Церковь должна быть свободна не только от старого государства, от царства самодержавия, но и от нового государ­ ства, от царства демократии. И в то переходное время, в которое мы живем, русская церковь поставлена перед великими испытаниями. Во­ сточная православная Церковь вступает в безбрежную свободу. И эта безбрежная свобода есть огромное испытание духовных сил церков­ ного народа, церковного человечества. В этой человеческой свободе может начаться разделение вместо церковного единения, может быть порабощение новым кумиром, как это произошло в протестантизме. Для русского церковного движения наших тревожных и изменчивых дней самое важное сознать, что Свободная Церковь ничего общего не имеет с протестантизмом и это русское религиозное возрождение1 не может двигаться к лютеранской реформации. Неизбежное переустрой­ ство Церкви на демократических началах ничего «протестантского» не должно в себе заключать и может быть в согласии с преданиями и тра­ дициями Вселенской Церкви. Во внешнем, историческом строении Церкви никакого другого принципа кроме выборного начала, кроме демократизма и придумать нельзя, если не признавать папизма и если пал священный царизм. Но внутренне в Церкви должен сохраниться вечный иерархизм. Свободная Церковь — иерархична. Если она ста­ нет демократической, то попадет во власть человеческого произвола, потеряет преемственную связь с Христом и апостолами.

II Бесславное падение царской власти в России не может быть рели­ гиозно безразлично для восточного православия. Русская революция будет иметь большее значение для православной церкви, чем все за­ падные революции имели для церкви католической. Католическая цер­ ковь не распадается на автокефальные национальные церкви, она все­ гда мало зависела от государства и нации, она имеет свой самобытный иерархический строй, возглавленный папой. Никакие революции в го­ сударствах и нациях ничего существенного не меняют в строе католи­ ческой церкви, ее организация остается всемирной. Не то в восточной православной церкви. Восточная православная церковь, хотя и опре­ деляет себя как Церковь Вселенскую, но фактически была сначала по преимуществу церковью византийской, а потом церковью русской.

I

712 Статьи 1917 г. Восточная православная церковь не имеет внешнего вселенского един­ ства и внешней вселенской организации, не имеет центра, который не был бы связан ни с какой государственной и национальной властью. Православная церковь со времен Константина всегда была фактически национализирована и огосударствлена. Автокефальность, национальная самостоятельность Церкви есть источник ее рабства, а не ее свободы, ибо автокефальная национальная церковь неизбежно попадает в зави­ симость от государственной власти, неизбежно подчиняется националь­ ной стихии. Автокефальность русской церкви и есть ее несвобода. Ав­ токефальность русской церкви означала ее возглавление царем. Сна­ чала в Византии, а потом в России национализированная православ­ ная церковь сплелась и скрепилась с царской властью, которая была признана священной. Византийский император был священным чи­ ном в церкви, его роль была исключительной. Это священное значе­ ние императорской, царской власти из Византии перешло в Россию, оно было передано русским царям и императорам- Что бы там ни го­ ворили, но уклон к цезарепапизму, т. е. к признанию царя главой Цер­ кви, был и в византийской, и в русской церкви. Царство византийское и царство русское почитали себя священными царствами, и церковь освящала это царственное самосознание. Ни власть византийского им­ ператора, ни власть русского императора не была светской государствен­ ной властью, это была власть духовная, теократическая власть. Священ­ ное византийское царство дано уже разложилось и пало. Теократичес­ кие упования, связанные с царской властью, перешли к русскому цар­ ству. Москва была признана Третьим Римом 1 . Ныне пало священное русское царство, последнее священное царство в мире. Порвалась великая историческая цепь и ударила по государству и по Церкви. Восточная православная церковь незаметно пережила ка­ тастрофу: от нее отвалился член, который на протяжении всей ее исто­ рии считался священным и скреплял внешнее органическое единство церкви. Священная царская власть создавала внешнюю видимость един­ ства православной церкви, она принудительно скрепляла и держала все части церкви в соподчинении. Восточная православная церковь сама не заметила, как она вступила в царство безмерной свободы, неведо­ мой западной католической церкви, не существующей и в протестан­ тизме. Кончился всемирно-исторический период жизни восточной церкви, начавшийся с Константина. Внешне церковь возвращается к состоянию, которое было до Константина. Внутренне же церковное че­ ловечество, с одной стороны, обогащено, с другой — обессилено ог­ ромным и трудным опытом всей своей истории и всеми запросами нового человечества. Отвалился сгнивший член, от которого шла зара­ за на весь церковный организм. И в организме восточной церкви чегото не стало, что-то ничем не заменено. Церковь стала свободной, но

Свободная церковь 713 эта свобода исключительно формальная, свобода выбора пути, свобо­ да отрицательная. Свободная Церковь в положительном смысле слова, в религиозном смысле есть духовная сила, есть религиозное содержа­ ние, знающее свое направление. Свободная Церковь есть Единая, Все­ ленская Церковь Христова, преемственная от апостолов и от Главы сво­ его Христа, черпающая все свои откровения из собственной глубины и противостоящая изменчивым стихиям «мира сего» и соблазнам «кня­ зя» его. Эта Церковь вечно пребывает и не может быть одолена врата­ ми адовыми, но внешний образ Свободной Церкви двоится и троится, он заслонен оболочками этого мира и искажен господством слабостей и грехов человеческой массы. Все разделения во Вселенской Церкви, все раздоры, все соблазны и искажения идут от человеческой стихии, без свободного действия которой не может быть Церкви как богочеловеческого организма. И НЫНЕ человеческая стихия в Церкви призвана к исключительному духовному напряжению, к сосредоточиванию цер­ ковной воли. Катастрофа во Вселенской Церкви должна быть пережи­ та, она означает подъем человеческой энергии и человеческой актив­ ности в Церкви.

III Необходимо делать различие между церковной свободой и рели­ гиозной свободой. Церковная свобода есть свобода самой Церкви, ее независимость от государства. В этом смысле наибольшая церковная свобода есть в католической церкви, которая более независима, чем Церковь православная и чем церковь протестантская, которая даже церковью не может быть названа в строгом смысле слова. Церковная свобода есть высшее церковное достоинство, которого у нас слишком было мало, гордость не личная, человеческая, всегда греховная, а цер­ ковная, гордость святыней Церкви, на которую ничто от мира не дол­ жно посягать. Церковная свобода есть укрепление Церкви, защита ее от зыбких стихий мира, недопущение развала Церкви. Религиозная же свобода, свобода религиозной совести, есть совсем другое начало. Цер­ ковная свобода уже предполагает определенную, крепкую веру и забо­ тится о ее судьбе в мире. Религиозная свобода есть свобода избрания той или иной веры, того или иного религиозного пути. Она обращена к человеческой личности и охраняет не самую веру, а свободу веры, свободу любого исповедания. Принуждение в делах веры невозможно. Ко всякой вере можно прийти лишь путем свободы. И всего более это нужно сказать про веру христианскую, ибо само христианство есть ре­ лигия свободы. Исповедовать Христа можно лишь свободно приняв Его и возлюбив Его. Где Дух Христов, там и свобода2. Познавший ис-

714 Статьи 1917 г. тину Христову, делается свободным. Дух Христов дышит, где хочет3. Свобода совести для христианина не есть исключительно формальный принцип, каким она является для людей нерелигиозных, она есть внут­ ренний принцип самого христианства, как религии свободы, религии свободного богосыновства человека. Церковь есть по преимуществу царство свободы, царство благодати, в отличие от государства — цар­ ства необходимости и принуждения. В Церкви все должно быть при­ нято свободно, все должно быть предметом любви. Принуждение и насилие в делах религиозных, церковных может означать лишь лож­ ное и извращенное отношение между Церковью и государством, меж­ ду «Божьим» и «кесаревым», оно всегда происходит в сфере государ­ ственной, а не церковной, всегда пользуется мечом кесаря, ибо у самой Церкви нет орудий принуждения и насилия. И церковь католическая, и церковь православная, когда они прибегают к принуждениям и на­ силиям в делах веры, всегда пользуются мечом кесаря, всегда прини­ жаются до царства необходимости. Вот почему можно сказать, что от­ рицание религиозной свободы и насилие над религиозной совестью все­ гда вели и должны вести к утрате церковной свободы, к порабощению Церкви государству, орудиями которого она пользуется. Церковь Сво­ бодная не имеет возможности насиловать религиозную свободу, у нее нет для этого никаких орудий. Меч ее, которым она рассекает мир, есть меч духовный, а не материальный. Самая большая свобода Церкви была до Константина, когда не она гнала и преследовала, а ее гнали и пресле­ довали. Тогда в христианстве церковная свобода и религиозная свобо­ да совпадали. После соединения Церкви и государства Церковь теряла свою свободу всякий раз, когда она посягала на религиозную свободу, когда «Божье» и «кесарево» смешивалось. Евангельские слова Христа «воздайте кесарево кесарю, а Божье Богу»4 и есть вечное христианское решение вопроса об отношении Церкви и государства, которое христианский мир должен разгадывать. Христос словами этими разделил два царства; утвердил свободу церковную и свободу религиозную, религиозно оправдал существование государства как самостоятельного и необходимого в этом мире начала. Мудрость этих кратких слов необычайна и она разгадывается на протяжении всей христианской истории. Лишь христианство впервые положило предел тому всевластыо государства, которое существовало в мире античном. Христианское откровение и провозгласило религиозную свободу, сво­ боду бесконечного человеческого духа, несоизмеримого ни с каким государством, ни с каким царством этого мира. Язычество бессильно было оградить свободу духа от не знающих границ посягательств госу­ дарства, царства кесаря. Великие мудрецы языческого мира не могли совершить этого освобождения человеческого духа. Обожествление кесаря, культ кесаря и есть предел неограниченной власти государства,

Свободная церковь 715 религия царства этого мира, «Божье» было окончательно воздано «ке­ сарю». И вот тогда, когда мир поклонился кесарю, как Богу, христиан­ ство вошло в мир с благой вестью о Боге, распятом на кресте за грехи мира, Боге-Искупителе. Человек был усыновлен Богу и в нем раскры­ лась бесконечная свобода, бесконечный дух, превышающий все цар­ ства мира. Христианство открыло бесконечную ценность человеческой души, заключенную в ней вечность, ее независимость от стихий этого мира. Человек, искупленный кровью Христа, освобождается от власти низшей природы, он перестает быть рабом, он духовно становится на ноги. Когда первые христиане отказались поклониться кесарю и по­ шли на мучения, они навеки утвердили в мире религиозную свободу, свободу духа, и положили основание Свободной Церкви. Христианская Церковь освятила государственную власть, признала ее положительную миссию в мире, но не допустила ее обоготворения, абсолютного ей по­ виновения, отвергла всякое с ее стороны посягательство на бесконеч­ ную жизнь человеческого духа. Божье целиком должно быть отдано Богу. Эта истина была запечатлена кровью мучеников. Для всякого государ­ ства есть нравственная граница в Церкви, и переход этой границы есть уже требование воздаяния кесарю Божьего, т. е. измена Христу запове­ данному Им. Только христианство провозгласило свободу совести. Фома Аквинский провозгласил религиозное право восстания против государ­ ственной власти и заходил так далеко, что оправдывал даже цареубий­ ство, если царь переступает религиозно допустимые пределы. Это огра­ ничение власти государства возможно было лишь на почве христианс­ кого сознания. Отрицание же свободы совести, свободы человеческого духа, всегда вело к порабощению Церкви государству и на Западе и на Востоке. Христианский мир не всегда оставался верен христианскому откровению о свободе, он подвергался соблазнам и падал.

IV Свободная Церковь означает также утверждение свободы и в госу­ дарстве, охранение бесконечных прав человеческой души: от посяга­ тельств государства и общества. Свобода совести есть право, получен­ ное не от гражданского общества, не от государства, не от демократии, а от духовной жизни, от самого Христа. Что демократия сама по себе не гарантирует свободы совести, это можно видеть уже из того, что апостол демократий Ж.Ж. Руссо отрицал свободу совести, считал для каждого гражданина обязательной свою жалкую, выдуманную религию и не: признавал никаких неотъемлемых прав за человеческой личнос­ тью. Суверенный народ в демократии может лишить человека какого угодно права, ибо источник всякого права человека лежит не внутри

716 Статьи 1917 г. человека, не в его бесконечном духе, а вовне, в воле народа, в большин­ стве голосов. Но большинство голосов может что угодно отнять от че­ ловека и что угодно ему предписать. Это есть возврат к античной язы­ ческой власти государства над человеческой душой. Также отрицает свободу совести и апостол социализма К. Маркс и следующая за ним социал-демократия. Для социал-демократического учения не существу­ ет бесконечной природы человеческой души и ее неотъемлемых прав. Человек целиком оказывается порождением материальной социальной среды, он все от нее получает и целиком от нее зависит, ничего не име­ ет в себе самобытного. Социализм сам по себе так же мало гарантирует право свободы совести, как и демократия. В социал-демократической программе есть параграф, который провозглашает, что религия есть частное дело 5 . Но это есть лишь формальный способ отделаться от ре­ лигии. Социал-демократическая свобода религиозной совести не пред­ полагает существования самой религиозной совести, как самобытного начала человеческого духа. По существу своего вероучения социализм глубоко враждебен всякой религии и более всего враждебен христиан­ ской Церкви. Настоящие христиане в социал-демократии невозмож­ ны, хотя христиане могут признавать частичную правду социализма. Церковь должна быть свободна от стихий этого мира. И тогда Цер­ ковь может быть источником свободы для всякой души человеческой, живущей в обществе и государстве. Церковь защищает человеческую душу от власти стихий этого мира, от переходящих всякую границу притязаний «царства кесаря», хотя бы оно являлось в образе демокра­ тии и социализма. Но Церковь, господствующая в государстве и через государство, есть Церковь зависимая, она теряет свою свободу и не может быть источником свободы и охранять свободы. Господствую­ щая Церковь не может быть Свободной Церковью, ее духовная сила всегда подорвана и умалена. Свободная Церковь не может быть офи­ циальной, господствующей Церковью. Мы это слишком хорошо зна­ ем по судьбе русской православной церкви. Западный папоцезаризм и восточный цезаропапизм — два соблазна, порабощавшие церковь сти­ хиям этого мира, царству кесаря. На Западе церковь была свободнее в своих первоосновах, но она сама превращалась в государство и пользо­ валась орудиями государства. На Востоке церковь была подчинена го­ сударству в своей первооснове и также пользовалась орудиями госу­ дарства. Ныне на Востоке, в России церковь вступает в новый мировой период, строй ее должен сделаться демократическим. И вся задача — в том, чтобы этот новый демократический строй церкви не оказался но­ вой формой зависимости ее от царства кесаря. Всегда следует помнить, что Церковь есть царство качеств; а не количеств, в ее строе может быть выборное начало, но ничто в ее духовной жизни не решается большин­ ством голосов. Иерархизм Церкви есть гарантия ее свободы. Демокра-

Свободная церковь 717 тизм же, переходящий во внутреннюю жизнь Церкви, может быть ис­ точником рабства, ибо ставит духовные ценности в зависимость от большинства голосов. И поскольку в Церкви должна раскрыться чело­ веческая активность и человеческое творчество, они должны раскрыться как человеческое качество, а не количество. V Очень ошибочно было бы думать, что реформация создала Сво­ бодную Церковь, что в лютеранстве христианство стало свободнее, чем в католичестве. В лютеранской реформации была отрицательная прав­ да, было немало справедливой критики и справедливого негодования против нравственного вырождения католического мира, против чело­ веческих грехов папизма. Но лютеранская реформация была секуляри­ зацией церкви, огосударствлением ее и подчинением стихиям этого мира. Свобода совести была признана в протестантизме лишь относи­ тельно, веротерпимость Лютера была ограничена. И самое важное то, что провозглашение религиозной свободы было отдано во власть раз­ вивающимся стихиям мира, она потеряла свою незыблемую церков­ ную основу. Если и можно говорить с натяжкой о протестантской цер­ кви или протестантских церквах, то они отданы были во власть князей и подчинены принципу территориальности. Окончательно была уга­ шена идея Свободной Вселенской Церкви. Лютер не церковь освобо­ дил от государства, а государство от церкви. Церковь была унижена и в протестантизме и в торжестве государственной церковности. Челове­ ческое вырождение католичества не должно мешать нам видеть, что в существе его была ббльшая религиозная правда, чем в протестантизме. На Западе в католичестве, а не в протестантизме, хранится вечная свя­ тыня Церкви и истинная церковная свобода. Католический мир впал в грех гордости и самоутверждения, почитая себя полнотой Вселенской Церкви и отрицая все восточное христианство. Но католичество есть неотъемлемая и великая часть Вселенской Церкви, внутренне единой и лишь внешне, по человеческой ограниченности разорванной. Ныне русское церковное сознание стоит на распутье и подвергается опаснос­ ти уклониться к протестантизму в той или иной форме. Церковь наша должна быть реформирована и мы ждем религиозного возрождения русского народа. Но в России невозможна протестантская реформа­ ция. Это было бы изменой русскому религиозному духу и русскому религиозному призванию. Секты протестантского типа давно уже существуют в России, и пос­ леднее время все они вливаются в баптизм. Положение официальной Церкви в старом строе очень способствовало развитию сектантства и

718 Статьи 1917 г. давало всем сектам, в том числе и баптистам, ореол борцов за религи­ озную свободу, престиж гонения. В новой свободной России это урод­ ливое явление должно прекратиться. Тогда выяснится вся ограничен­ ность и болезненность сектантства, для которого всегда видна лишь частица религиозной истины, лишь один луч ее, и недоступна вся ее полнота. Религиозное убожество баптизма и глубокая противополож­ ность его русскому национальному духу должны выявиться в атмосфе­ ре церковной и религиозной свободы. Будет вынуто главное орудие из рук сектантов — не будет больше принуждений господствующей, офи­ циальной церкви, иерархи церкви не будут уже чиновниками государ­ ственной власти. Нужно помнить, что протестантизм в своем фаталь­ ном развитии был обмирщением религиозной жизни, а потому и ут­ ратой религиозной свободы от процессов, происходящих в этом мире. Элементы протестантизма давно уже вошли в жизнь русской церкви. Синодальный церковный строй, установленный волей самодержца-Пет­ ра, был торжеством государственного абсолютизма. Это был процесс со­ вершенно аналогичный тому, который привел на Западе к системе госу­ дарственной церковности. Так называемый иосифизм, т. е. система ав­ стрийского императора Иосифа II, который подчинил католическую церковь в пределах своей империи государству, был внесением протес­ тантского духа в католичество, протестантским подчинением церкви принципу территориальности и княжеской власти. Несвобода русской церкви шла от протестантского духа нашей государственности со вре­ мен Петра. Наибольшая церковная свобода была в старообрядчестве. Весь синодальный период в истории русской церкви был уже секуляризаци­ ей, обмирщением церковного управления. Князья церкви, назначенные в св. Синод, были агентами царской власти, а в последний период аген­ тами Григория Распутина. И задача Свободной Церкви в свободном рус­ ском государстве есть восстановление духовного характера церковной власти. Насильственные действия обер-прокурора в новом Временном правительстве, направленные на очищение состава св. Синода, имеют оправдание, так как старый состав св. Синода был навязан церкви ста­ рой властью; он не был в истинном смысле церковным, и революцион­ ная власть должна была развязать и ликвидировать старые принудитель­ ные связи церкви и государства для того, чтобы церковь в дальнейшем уже свободно воссоздала свой строй. Обер-прокурор, который превра­ тится в министра исповеданий, не должен в будущем играть никакой церковной роли, но первый обер-прокурор после революции должен был проявить исключительную власть, как и во всем должно ее проявить Временное правительство переходной эпохи. Это есть лишь ликвида­ ция грешного прошлого. Когда пережитый опыт революции углубит нашу религиозную жизнь, то станет ясно, что церковь не может быть вполне свободной, если она остается национально-обособленной и ото­ рванной от вселенского христианства.

Свободная церковь

719

VI Свободная Церковь в свободной России должна будет обратиться с любовью к западному католическому миру и искать с ним внутренне­ го соединения во Вселенскую Церковь. Разделение христианского Вос­ тока и христианского Запада может быть оправдано лишь как выра­ жение двух типов христианского духовного опыта, которые должны сохраняться во Вселенской Церкви. Разделение же самой Церкви и признание раздельной части за целое есть лишь человеческий грех и человеческое самоутверждение. Но соединения церквей нельзя ждать, как результата унии или соглашения церковных правительств Восто­ ка и Запада. Этот внешний путь ни к чему не приведет, кроме полити­ канства. И менее всего можно желать того, чтобы православная цер­ ковь воссоединилась с Церковью католической, отказавшись от своего духовного пути и от своей правды. Соединение можно ждать лишь от внутреннего обращения двух христианских миров друг к другу с любо­ вью. Такова одна из мировых задач, которая станет перед Свободной Церковью в России. Но у русской церкви есть много внутренних задач, которые были неразрешимы при старом строе, при старом отноше­ нии церкви и государства. Такова прежде всего задача воссоединения со старообрядчеством, преодоления исторического раскола в русской церкви. Для слияния старообрядчества с православной церковью, ко­ торая именовалась официальной и которая навеки перестала быть офи­ циальной, никаких религиозных препятствий быть не может. Старо­ обрядцы вполне православные люди и раскол произошел в «царстве кесаря». Народное религиозное чувство было возмущено воздаванием «Божьего» «кесарю». В гонимом старообрядчестве накопилась огром­ ная религиозная энергия и образовалась сильная религиозная дисцип­ лина. Эта энергия ныне должна пойти на возрождение русской церкви. При теперешних условиях нежелание соединения может быть понято, как проявление религиозного эгоизма. Много религиозной энергии рассеяно в России по сектам, много потрачено ее на борьбу против Церкви и против заложенной в ней полноты. Сектантство всегда есть восстание части на целое, В нем никогда не бывает того вселенского христианского духа, который только и дает свободу. В сектах нет сво­ боды в духовном смысле этого слова, их свобода чисто отрицательная, а не положительная. Секты обречены на вырождение, в них всегда по­ беждает рационалистический дух, и религиозная энергия, накопивша­ яся в сектах, падает и теряется в мировых стихиях, оторванная от рели­ гиозного церковного центра. В сектах есть дурная бесконечность дроб­ ления. Сектанты ждут не свободной Церкви, а свободы от Церкви. Воп­ рос о сектах — болезненный вопрос русской церковной жизни. Но разрешение его очень облегчается происшедшим переворотом. Цер-

720 Статьи 1917 г. ковная свобода и религиозная свобода должны уменьшить количество сект, они устраняют целый ряд поводов для отпадения в секты. Люди принявшие в сердце своем Христа, вернутся в Церковь и будут оста­ ваться в ней. В секты, же будут идти и будут упорно пребывать в них лишь те, которые в духовной глубине разорвали со Вселенской Церко­ вью и чем-то изменили Христу. Свободная Церковь Христова в сво­ бодной России будет, вероятно, насчитывать меньшее количество чле­ нов, чем церковь официальная, к которой формально, по паспорту при­ надлежали все русские. Многие отпадут от Церкви. Но уменьшение ко­ личества возместится увеличением качества. В Церкви останутся лишь достойные и верные ее сыны. Истинная Церковь Христова держится на качествах, а не на количествах. И пока будет хоть несколько правед­ ников, хоть несколько верных Христу, Церковь будет существовать на земле. Свободной Церкви не страшна свобода отпадения. Но безбреж­ ная религиозная свобода, раскрывшаяся перед русским народом, есть испытание силы его духа.

VII Большая опасность грозит от смешения религии с политикой. Тор­ жество демократии и социализма, легко могут принять за обновление и развитие христианства. Христианская Церковь не может быть про­ тив истинной свободы, равенства и братства. Более того, истинная сво­ бода, истинное равенство и братство возможны лишь в Церкви. В де­ мократическом социалистическом «царстве кесаря» все основывается на необходимости и принуждении, и люди могут приковываться друг к другу интересами, но никогда не делаются братьями. Социализм зна­ ет «товарища», но не знает «брата». Социальная классовая борьба мо­ жет быть признана горькой необходимостью, но никогда не может быть признана христианской правдой и благом. Христианство видит выс­ шую правду в том, чтобы отдать свое богатство ближнему, но не видит его в том, чтобы отнять его у ближнего. Христианство не верит, что Цар­ ство Божие может быть достигнуто внешним путем и материальными средствами, что возможна и желанна принудительная добродетель и принудительное социальное братство. Царство Божие .приходит непри­ метно и внешнее торжество его невозможно в пределах этого грешно­ го мира. Христианство требует духовной трезвости в делах этого мира и не допускает безбрежной социальной мечтательности. Все коммуни­ стические религиозные движения, ожидавшие скорого наступления чувственного тысячелетнего царства Христова на земле, всегда были еретичны и враждебны Церкви. Все они покоились на той же ошибке, что и монтанизм, на отрицании круговой поруки и ответственности за

Свободная церковь 721 зло мира, на отрицании труда и бремени истории, на смешении абсо­ лютного и относительного. И сейчас в России могут возникнуть такого рода хилиастические движения, в которых все перемешается и рево­ люционный социализм будет принять за наступление тысячелетнего царства. Антихристианские по духу начала могут быть приняты за хри­ стианские, могут соблазнить равенством, незаметно разрушить цер­ ковный иерархизм и истребить всякое качество, все, что возвышает­ ся. Церковь Христова может быть демократической по своему внеш­ нему, но внутренне она аристократична и иерархична, как иерархичен и аристократичен божественный строй космоса. Это должно быть ясно сознано в нашем церковном движении, чтобы Церковь не попа­ ла в новое рабство, чтобы не была принижена она перед новым «цар­ ством кесаря». Роковой ошибкой было бы принять энергию полити­ ческую и социальную за энергию религиозную и церковную. Самый радикальный политический и социальный переворот сам по себе нич­ тожен перед лицом вечности, он ничего не меняет из жизни Церкви. Движение церковное еще впереди, оно должно иметь свой внутрен­ ний источник. Новое демократическое государство не будет христианским госу­ дарством, как не было им и старое самодержавное государство. Новая государственная власть должна получить свое благословение от Церк­ ви, как и всякая власть, поскольку она исполняет свое назначение. На­ чальствующий носит меч: не напрасно. Государство имеет мистичес­ кую основу, хотя это совсем не значит, что государство теократично. И секуляризованное государство в демократических республиках со­ храняет свою мистическую сверхразумную основу. Свободная Церковь не может извне сделать новое русское государство, еще неведомое и загадочное в своем строении, христианским и православным. В старом строе: христианско-православный характер государства выродился в отвратительную ложь, в безобразное лицемерие и насилие. В новом строе прежде всего должна быть искренность и правдивость. Государ­ ство неизбежно будет секуляризовано. Не исключается и возможность того, что Церковь будет гонима. Но Свободная Церковь может в меру своей духовной силы изнутри влиять на жизнь государства и духовно направлять ее на путь правды. Поскольку русский народ остается хри­ стианским народом, христианство его должно сказаться и на его госу­ дарстве, должно влиять на него изнутри, определять не тело государ­ ства, а его душу. Свободная Церковь останется лишь внутренней ду­ ховной силой в государстве, и действие ее будет зависеть от религиоз­ ной энергии самого народа, от его верности Христу и Его Церкви. Свободная Церковь в свободной России должна быть более активна, чем была официальная Церковь в старом строе.

722

Статьи 1917 г.

VIII Для всякого христианина в вопросе об отношении церкви и госу­ дарства важнее и дороже свобода церкви, чем свобода государства. Люди неверующие, враждебные церкви, хотят отделения церкви от государ­ ства, чтобы освободить государство от всякого влияния церкви, чтобы окончательно его секуляризировать. Отделение церкви от государства во Франции было проведено боевым атеистическим министерством Комба и приняло форму гонения на церковь. Французская форма от­ деления церкви от государства не может быть желанна для России, и во всяком случае за такую форму отделения не может стоять сама цер­ ковь. Для церкви лучше быть гонимой, чем самой гнать, гонение мо­ жет даже привести к укреплению религиозной энергии. Гонение на ка­ толическую церковь со стороны антихристианской власти французс­ кой республики привело к возрождению католичества. Но церковь не может сама хотеть, чтобы ее гнали, и потому не может отделять себя от государства по французскому методу, который есть единственный ра­ дикальный. Разделение церкви и государства всегда условно и относи­ тельно; оно не может быть абсолютным во внешнем плане жизни. Цер­ ковь тысячами нитей связана с царством кесаря. Должно быть ради­ кальное религиозное разделение двух царств—Божьего и кесарева. Это и значит, что церковь должна быть свободна и что «Божье» никогда не должно воздаваться «кесарю». Но во внешнем историческом плане го­ сударство проникает во все поры жизни, и церковь представляется го­ сударству его составной частью. И вот является вопрос, будет ли цер­ ковь институтом публично-правовым или частно-правовым? Государ­ ство, народа христианского по преобладающему своему составу не мо­ жет признать церковь частно-правовым институтом, приравняв ее ко всякого рода частным обществам. Если и: не должно быть церкви офи­ циальной и господствующей, то все же церковь православная не мо­ жет не занимать исключительного положения в России, для русского народа. Это определяется не государственными преимуществами пра­ вославной церкви, а ее церковными, религиозными преимуществами, ее связью с сердцем русского народа, с духом русской истории, с при­ званием русского народа в мире. Церковь Христова должна стать пре­ обладающей духовной внутренней силой русского государства. Мы должны желать, чтобы свободное русское государство по форме было светским, по духу же христианским, чтобы в нем не победило звериное начало, хотя бы и в самом прогрессивном, демократическом обличий. Русский народ переживает духовный, религиозный кризис. Душа народная в смятении ищет пути. Кризис этот начался уже давно. Давно уже заколебалась христианская вера. Это выразилось и в порабощении церкви государству, в сотворении себе кумира из «кесаря», в отпаде-

Свободная церковь

723

нии от церкви, в сектантстве, в росте неверия, в торжестве жизненного материализма. Сейчас в народе революция свергла старые кумиры, но началось, создание новых кумиров, кумиров «революции», «демокра­ тии», «социализма», «интернационализма» и мн[огих] др[угих] Живо­ го Бога, Христа давно уже стали забывать, имени Его не слышно в тех бурях и катастрофах, которые переживает русский народ. И новой Рос­ сии можно поставить тот вопрос, который Вл. Соловьев поставил ста­ рой России: «Каким ты хочешь быть Востоком, Востоком Ксеркса иль Христа?»6 «Востоком Ксеркса» может быть не только звериное само­ державие, но и звериная демократия. В демократии может раскрыться образ человеческий, отражающий образ Божий, но может раскрыться и образ звериный. И русский народ на распутье. В революции сгорела старая ложь, старое лицемерие, расплавились оковы, прикреплявшие церковь к прогнившей государственной власти. Но если религиозная воля народа изберет себе ложный путь, то воцарится новая ложь, но­ вое лицемерие, новые оковы будут наложены на Свободную Церковь. Христову. В такое время нужно, чтобы звучал голос Свободной Церк­ ви, звучал не только о вопросе внешнего устроения Церкви, но и о бо­ лее глубоких, внутренних вопросах религиозного творчества, связан­ ных с судьбой человека и человечества. В Церкви должен гореть огонь вечной правды, которого не могут затушить зыбкие стихии мира.

IX Все надежды на возрождение русской Церкви возлагаются на со­ бор. С 1905 года русский православный мир живет надеждой, что по­ местный церковный собор разрешит все больные вопросы русского церковного устроения и обновит больное тело нашей Церкви. При ста­ ром строе делались неискренние подготовительные шаги к собору, но созвать его оказалось невозможным. Старая власть боялась собора. Соборное начало в церкви было подавлено. После того как были сняты наложенные на церковь цепи, созвание собора сделалось возможным, и он созывается спешно, без достаточной подготовки в церковном дви­ жении и церковной организации снизу. Собор необходим. Без него не может себя перестроить на новых началах Свободная Церковь. Но не следует переоценивать значение собора и возлагать на него слишком большие надежды, чтобы потом не было разочарований. Нельзя ждать от русского поместного собора, созываемого в ближайшее время, ре­ лигиозного творчества, разрешения религиозных мук нового челове­ чества. Вряд ли будет в нем дышать дух пророческий. Собор будет та­ ким, каков церковный народ. Поместный церковный собор сам по себе не может создать той творческой религиозной энергии, которой нет в

724

Статьи 1917 г. церковном народе, избиравшем собор. Если религиозная энергия в народе слаба, то не будет она велика и на соборе. Собор будет, по всей вероятности, занят тем, что можно было бы назвать «церковной про­ зой», вопросами отношения церкви и государства и церковного быта. Самое большое, что может сделать собор, это окончательно ликвиди­ ровать старые отношения церкви и государства и перестроить церков­ ную жизнь на выборных демократических началах. Нет особенных ос­ нований надеяться, что на этом соборе авторитетно и могущественно прозвучит голос Свободной церкви Христовой о катастрофах, пере­ живаемых Россией и миром. Есть основания опасаться, что за церков­ ное творчество могут принять отрицание старого строя и установле­ ние нового демократического строя. Но в этом никакого церковного творчества еще нет. Тут может быть уклон к протестантизму. В проте­ стантизме не было религиозного творчества, не было никаких новых откровений. Религиозное творчество не отрицает старого откровения и предания, а дает новое откровение и зачинает новое предание. Рус­ ская революция, как и всякая революция, не есть откровение новой жиз­ ни, нового духа, она есть лишь последствие старых грехов, кризис ста­ рой болезни, Божья кара за допущение в прошлом нестерпимой лжи. Творческое религиозное движение еще впереди, после того, как опыт революции будет изжит в народной душе. Свобода совести для церковного христианского сознания не мо­ жет быть формальным принципом, не может превратиться в религи­ озный индифферентизм. Христианская свобода совести предполагает существование религиозной совести и положительной религиозной энергии, что необязательно для отрицательной свободы совести, про­ возглашаемой людьми неверующими, к религии равнодушными. Хри­ стианская свобода совести имеет свой источник во Христе, Освободи­ теле, Подателе всякой свободы. Получивший свободу от Христа не мо­ жет лишать свободы ни одну человеческую душу, он должен всем ее давать. Мы хотим церковной свободы и религиозной свободы, но хо­ тим ее изнутри нашей веры, для торжества дела Христова в мире. Но это менее всего значит, что для христианина может быть безразлично, какую веру исповедуют другие люди, что они готовы признать рели­ гию «частным делом», как это признают безрелигиозные либералы и социалисты. Для безрелигиозных либералов и социалистов религиоз­ ная свобода есть лишь отрицательная: свобода от религии. Для христи­ ан же религиозная свобода есть положительный источник их религии. Религиозная свобода есть путь к торжеству дела Христова в мире. Цер­ ковная свобода лучше обеспечивает духовное торжество Церкви в мире, чем прикованность Церкви к государству и пользование орудиями го­ сударства в делах Церкви. Но религия не есть частное дело, как утверж-

Свободная церковь 725 дает равнодушный и враждебный религии либерализм, религия есть дело вселенское, она претендует быть полнотой всего. Полнотой всего, всяческим, во всем религия делается не путем внешних теократичес­ ких притязаний, не путем принудительного христианского государства, а своей внутренней духовной силой, направляющей мир. Хилиастичес­ кая вера в торжество тысячелетнего царства Христова в этом грешном мире, в чувственное тысячелетнее царство Христово на земле не может быть признана церковной верой и не может быть духовно оправдана. Такая хилиастическая надежда всегда была болезненным уклоном в религиозном опыте, смешением разных планов, забвением апокалип­ тических пророчеств о возрастании в мире силы духа антихристиан­ ского и антихристова. Проявления этого духа слишком явственны и ныне уже. И все положительные христианские силы должны соединить­ ся для противодействия поднимающейся волне антихристианских сил. Государство, общественность и культура есть та нейтральная среда, ко­ торая подвергается воздействию этих противоположных духовных на­ чал, в которой происходит духовная борьба. Государство и культуру нельзя сделать внешне и принудительно христианскими, они должны оставаться началами формально свободными, раскрывающими свои собственные силы. Но разный дух может вдохновлять государство и культуру. Предстоит неизбежная, великая религиозная борьба двух ду­ хов, двух мировых начал. И в этой мировой борьбе голос Свободной Церкви Христовой, Единой и Вселенской, должен звучать изнутри, из глубины, как голос духовной [силы], свободной от рабствования стихи­ ям мира, возвышающийся над всякой политикой, над всякой властью времени, свободный от всех соблазнов, отвергнутых Христом в пустыне, через которую проходит человечество. Церковное движение должно быть воодушевлено новым духом, новой жизнью, В нем должны раздаться новые слова. Верность вечному в старом не должна мешать творческому движению в Церкви. Свободная Церковь будет поставлена перед новы­ ми задачами, новыми темами, новыми мучениями человеческого духа. Но решение этих задач и утоление этих мук предполагает духовный подъем, которого пока еще нет, Свободная Церковь должна будет сама проявить величайшую духовную энергию, ничто в ее жизни не может быть возложено на государство и его органы.

1918

КЛАСС И ЧЕЛОВЕК I Борьба классов наполняет собою историю человечества. Она не есть изобретение XIX и XX вв., хотя в эти века она приняла новые обострен­ ные формы. Эта борьба происходила еще в мире античном и там уже имела очень разнообразные проявления. Много поучительного мож­ но прочесть на эту тему в книге Пёльмана «История античного комму­ низма и социализма». Некоторые страницы напоминают хронику на­ ших дней. Социальное восстание масс всегда и везде было одинаковым по своей психической атмосфере. Слишком многое повторяется в жиз­ ни социальной, и трудно придумать в этой области совершенно новые комбинации и перестановки. Много было классовых коммунистичес­ ких движений в прошлом, и они нередко принимали религиозную ок­ раску. Такие коммунистические движения особенно характерны для эпохи Реформации. Стихийный коммунизм низших классов общества есть одно из очень старых начал, периодически подымающихся и де­ лающих попытку опрокинуть начала индивидуалистические и иерар­ хические. Коммунизм стар, как мир, он был еще у колыбели человечес­ кой цивилизации. Много раз в истории восставали народные низы, пытались смести все иерархические и качественные различия в обще­ стве и установить механическое равенство и смешение. Это смеситель­ ное уравнение и упрощение общества всегда было в несоответствии с прогрессивными историческими задачами, с уровнем культуры. Пери­ одически в истории совершались приливы хаотической тьмы и стре­ мились опрокинуть общественный космос и его закон развития. Тако­ го рода движения сплошь и рядом бывали совершенно реакционными и отбрасывали народ назад. Социалист Лассаль не считал прогрессив­ ными крестьянские войны реформационной эпохи, он считал их реак­ ционными, т. е. противоречащими основным историческим задачам того времени. И в стихии русской революции действуют такие же ста-

Класс и человек

727 рые, реакционные силы, в ней шевелится древний хаос, лежавший под тонкими пластами русской цивилизации. Классовая борьба, этот пер­ вородный грех человеческих обществ, в XIX веке углубилась и измени­ ла свой характер. В этот передовой век человеческое общество очень материализовалось, потеряло свой духовный центр и звериное корыс­ толюбие человека под цивилизованным обличьем достигло крайнего напряжения и выражения. Моральный характер буржуазно-капитали­ стического века делает борьбу классов за свои интересы более беззас­ тенчивой, чем в прежние века. И связано это не с фактом промышлен­ ного развития, который сам по себе есть благо, а с духовным состояни­ ем европейского общества. Духовный яд в этом обществе пошел сверху вниз, от классов господствующих к классам угнетенным. Материалис­ тический социализм Маркса и др[угих], сконцентрировавший в себе весь яд буржуазного безбожия, не ограничился более острым познанием факта классовой борьбы — он освятил этот факт и окончательно подчинил человека классу. Средства борьбы окончательно затмили высшие цели жизни. Материалистический социализм, порабощенный экономизмом капиталистических обществ, отрицает человека и общечеловеческую природу, он признает лишь классового человека, лишь классовые кол­ лективы. Нарождается совсем особенное чувство жизни, ощущают лишь массы и совсем перестают ощущать индивидуального человека. Класс есть количество. Человек же есть качество. Классовая борьба, возведен­ ная в «идею», закрыла качественный образ человека. В нашу суровую эпоху, срывающую всё покровы, невозможен уже и наивно смешон старомодный идеализм, отворачивающийся от неприглядного факта борьбы классов, от познания классовых антагонизмов и классовых на­ слоений, искажающих природу человека. Классовым антагонизмам и классовым искажениям человеческого образа принадлежит огромная, хотя и не почетная роль в социальной жизни. Но от этого природного факта не должны стоять в зависимости наши нравственные суждения и наши представления о духовном образе человека. Человеческая при­ рода может быть искажена классовым положением человека, оболоч­ ки человека могут определяться классовой корыстью и классовой ог­ раниченностью. Но духовное ядро человека, но индивидуальный человеческий образ никогда не определяется классом, не зависит от со­ циальной среды. И тот, кто это отрицает, тот отрицает человека, тот совершает духовное человекоубийство. Безбожно и безнравственно враждебно относиться к человеку и отвращаться от души его потому только, что он принадлежит к тому или иному классу. Безбожно и без­ нравственно вместо человека с его хорошими и плохими свойствами видеть коллективную субстанцию буржуазии или пролетариата. Так идея класса убивает идею человека. Это убийство теоретически совер­ шается в марксизме. В стихии русской революции оно совершается

728 Статьи 1918 г. практически в размерах, еще не виданных в истории. Человек «буржу­ азный» и человек «социалистический» перестают быть друг для друга людьми, братьями по Единому Отцу человеческого рода. В этой рево­ люционной стихии не может быть освобождения человека, ибо чело­ век отрицается в своей первооснове. Освобождение класса как бы свя­ зывает и порабощает человека.

II С тех пор как мир сделался христианским и принял крещение, он в религиозном сознании своем признал, что люди — братья, что у нас Единый Отец Небесный. В мире христианском господин и раб по со­ циальным своим оболочкам не могут признавать друг друга волками, могут в грехе своем, но не могут в вере своей. В светлые минуты свои, в духовной глубине своей они признавали друг друга братьями во Хрис­ те. Мир христианский остался грешным миром, он падал, изменял сво­ ему Богу, делал зло, в нем люди ненавидели друг друга и вместо закона любви исполняли закон ненависти. Но грех ненависти, злобы, насилия всеми христианами сознавался грехом, а не добродетелью, не путем к высшей жизни. Вера в человека, как образ и подобие Божье, оставалась верой христианского мира. Человек был дурен, вера же его была хоро­ ша, хорошая была сама духовная первооснова, заложенная Христом и Его Церковью. Но вот в христианском человечестве произошел тяже­ лый кризис. Душа людей и душа народов заболела. Вера стала плохой, перестали верить в человека, как образ и подобие Божье, потому что перестали верить в Бога. Изменились самые духовные основы жизни. Не социализм повинен в этом духовном падении — оно произошло раньше. Социализм лишь рабски воспринял это неверие в человека и в Бога, он доводит его до конца и дает ему всеобщее выражение. Неве­ рие в человека привело к обоготворению человека. Борьба классов пе­ рестала быть фактом социально-экономическим, она стала фактом ду­ ховным, она распространилась на всю совокупность человеческой при­ роды и человеческой жизни. Не осталось ни одного уголка в человечес­ кой душе, в человеческих переживаниях и человеческом творчестве, куда бы ни вторглась борьба классов со своими непомерными притязания­ ми. Теории экономического материализма предшествовала и соответ­ ствовала новая человеческая действительность — экономизм, разлив­ шийся по всему полю человеческой жизни1. На этой почве в челове­ ческом обществе затерялся единый закон добра. Добро «буржуазное» и добро «социалистическое» не хотят иметь между собой ничего обще­ го, и над ними нет никакого высшего, единого добра. И потому нет уже непосредственного отношения человека к человеку, есть лишь

Класс и человек 729 отношение класса к классу. Революционный социализм, как он обна­ ружился сейчас в России, окончательно убивает возможность братства людей в принципе, в идее, в самой новой вере. По этой новой вере нет уже человека, а есть лишь носитель и выразитель безличной классовой субстанции. Не только «пролетарий» и «буржуа» не братья друг другу, а волки, но и пролетарий и пролетарий не братья, а «товарищи», товарищи по интересам, по несчастью, по злобе, по общности материальных жела­ ний. В социалистической вере товарищ, заменил брата веры христи­ анской. Братья соединялись друг с другом, как дети Единого Отца, по любви, по общности духа. Товарищи соединяются друг с другом по общности интересов, по ненависти к «буржуазии», по одинаковости материальной основы жизни. Товарищ в товарище почитает класс, а не человека. Такое товарищество убивает в корне братство людей, не только высшее единство христианского человечества, но и среднее един­ ство цивилизованного человечества. Французская революция злоупот­ ребила лозунгом «свобода, равенство и братство». Но братства она не осуществила и не пробовала осуществить. Революция социалистичес­ кая мнит о себе, что она может и должна осуществить братство. Но осуществляет лишь товарищество, вносящее небывалый раздор в че­ ловечество. Равенство не есть братство. Братство возможно лишь во Христе, лишь для христианского человечества, это — откровение ре­ лигии любви. Идея братства выкрадена у христианства и вне его невоз­ можна. Пафос равенства есть пафос зависти, а не любви. Движения, порожденные уравнительной страстью, дышат местью, они хотят не жертвовать, а отнимать. Братство — органично, равенство же — меха­ нично. В братстве утверждается всякая человеческая личность, в равен­ стве же «товарищей» исчезает всякая личность в количественной мас­ се. В брате торжествует человек, в товарище торжествует класс. Това­ рищ подменяет человека. Брат — религиозная категория. Гражданин — категория политическая, государственно-правовая. Товарищ — лже­ религиозная категория, подмена. «Гражданин» и «брат» имеют оправ­ дание. «Товарищ» не имеет никакого оправдания. Через идею това­ рища класс убивает человека. Человек человеку не «товарищ», чело­ век человеку гражданин или брат — гражданин в государстве, в мир­ ском общении, брат — в Церкви, в общении религиозном. Гражданство связано с правом; братство связано с любовью. Товарищ отрицает право и отрицает любовь, он признает лишь общие или противоположные интересы. В этом сближении или разъединении интересов погибает человек. Человеку нужно или гражданское к нему отношение, призна­ ние его прав, или братское к нему отношение, отношение свободной любви.

730

Статьи 1918 г.

III Русские люди должны пройти школу гражданства. В этой школе должно выработаться уважение к человеку и его правам, должно со­ знаться достоинство человека как существа, живущего в обществе и государстве. Через эту ступень всякий человек и всякий народ должны пройти, через нее нельзя перескочить. Когда восставшие рабы утверж­ дают, что гражданское состояние для них не нужно и не достаточно, что они сразу же могут перейти к высшему состоянию, они обычно впадают в состояние звериное. Школа братства вырабатывает любовь человека к человеку, сознание духовной общности. Это — религиоз­ ный план, который не следует смешивать с планом политическим. Не­ лепо и нечестиво чудеса жизни религиозной переносить на жизнь по­ литическую и социальную, придавая относительному абсолютный ха­ рактер. Принудительное братство невозможно. Братство — ллод сво­ бодной любви. Братская любовь—цвет духовной жизни. Гражданином же всякий быть обязан. Всякий может требовать уважения к своим пра­ вам, признания в нем человека, если даже нет любви. Социалистичес­ кое товарищество по идее своей есть принуждение к добродетели, при­ нуждение к общению большему, чем то, которого добровольно хочет человек. «Товарищ» есть недопустимое смешение «гражданина» и «бра­ та», смешение государственного и церковного общества, подмена од­ ного плана другим, ни то и ни се. За эти месяцы в России слово «това­ рищ» приобрело смехотворное и почти постыдное значение. С ним связано у нас истребление гражданства и окончательное отрицание братства любви. Класс в лице «товарища» восстал не только на класс, класс восстал на человека. О человеке забыли в разъярений классовой ненависти. А ведь человек есть подлинная, непреходящая реальность. Человек наследует вечность, а не класс. Всякий класс есть временное, преходящее явление, его не было и не будет. Человек конкретен. Класс же есть абстракция. В этой абстракции объединяются схожие соци­ альные интересы и схожие социальные психики. Но эти абстрактные объединения никогда не могут образовать подлинной реальности, ре­ альной целости. «Пролетариат» социалистов есть отвлеченная «идея», а не реальность. Реально существуют лишь разнородные группы рабо­ чих, нередко различающихся и в своих интересах, и в своих душевных укладах. Самих рабочих хотят принудить подчиниться отвлеченной идее пролетариата. И этой бескровной отвлеченности, как идолу, при­ носят человеческие жертвы. Класс не обладает также той реальностью, которой обладает нация, государство. Класс — очень относительное образование, он может за­ нимать лишь самое подчиненное положение. Все «классовое» относит­ ся к оболочкам жизни, а не к ядру. Попытка положить в основу судьбы

Класс и человек 731 общества идею класса и факт класса есть демоническая попытка, она направлена на истребление человека, нации, государства, церкви, всех подлинных реальностей. Класс, которому приписывают верховенство, разлагает все ценности и все реальности, он коверкает души людей и искажает все жизненные оценки. Рабочий класс, поверивший, что он единственный избранный класс, не оставляет живого места, все сносит и калечит. В России не будет свободного гражданина, пока русские бу­ дут жить под властью демонической идеи класса. И эта же темная клас­ совая идея будет истреблять остатки братства в русском народе как на­ роде христианском. Гипноз классовой идеи коверкает и самый социа­ лизм и придает ему разрушительный и самоубийственный характер. Если возможен и допустим социализм, то в основу его должен быть положен человек, а не класс. Против классового абсолютизма необхо­ димо проповедовать крестовый поход. В темных русских людях, одер­ жимых лживой идеей, обманутых и изнасилованных, должно пробу­ дить человека, человеческий образ и человеческое достоинство. Само­ мнение и наглость класса не есть достоинство человека, в них погибает человек. В массе рабочих и крестьян не только не пробуждается чело­ век, но окончательно забивается и тонет в стихии темных инстинктов. Большевистский коллективизм и есть последствие нераскрытое™ в России человеческого начала, человеческой личности, человеческого образа. Пролетарский классовый коммунизм на русской почве есть переживание дочеловеческого первобытного коммунизма. Революция разнуздала эту коммунистическую тьму, но ничего не сделала для раз­ вития в народной массе свободного гражданства. Русский гражданин по-прежнему забит и терроризован. Новая и лучшая жизнь начнется в России, когда светлый дух человека победит темного демона класса.

+

ДУХОВНЫЙ И МАТЕРИАЛЬНЫЙ ТРУД В РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ Памяти Федора Федоровича Кокошкина Каждый принадлежит всем, а все каждому. Все рабы и в рабстве равны... Первым долгом понижается уро­ вень образования, наук и талантов. Высокий уровень наук и талантов доступен только высшим способнос­ тям, не надо высших способностей!.. Рабы должны быть равны: без деспотизма еще не бывало ни свободы, ни равенства, но в стаде должно быть равенство, и вот шигалевщина... горы сравнять — хорошая мысль!.. Не надо образования, довольно науки... Жажда образова­ ния есть уже жажда аристократическая. Достоевский. Бесы'

I В социальных последствиях русской революции есть очень много парадоксального и неожиданного. Совсем не там нужно искать основ­ ного конфликта этой революции, где его обычно ищут. И не та соци­ альная группа падает ее жертвой, которой полагается падать по попу­ лярной классовой теории революции. Социальной, а глубже и духов­ ной сущности русской революции нужно искать не в столкновении классов трудящихся с классами имущими, не в борьбе пролетариата с буржуазией, а прежде всего в столкновении жизненных интересов и в противоположности жизнеощущений представителей труда материаль­ ного и труда духовного. Это очень глубокий конфликт труда количе­ ственного с трудом качественным, это — трагическое для судьбы Рос­ сии столкновение «народа» с «культурой». Народ восстал против дела

Духовный и материальный труд в русской революции 733 Петра и Пушкина. Причины такого характера нашей несчастной рево­ люции заложены очень глубоко в прошлом. По сравнению с этой ос­ новной противоположностью, обнаружившейся в стихии русской ре­ волюции, совершенно меркнут все остальные противоположности, которыми так занято привычное мышление. Конечно, в русской рево­ люции происходит столкновение и борьба «социалистических» инте­ ресов трудящихся масс с «буржуазными» интересами классов имущих; конечно, обнаруживается в ней борьба типа мышления «социалисти­ ческого» с типом мышления «буржуазного». Но для нашей своеобраз­ ной по своей социальной и культурной обстановке революции, во мно­ гом отличной от революций европейских, духовно показательны и су­ щественны не эти столкновения и не эта борьба. Своеобразная трагедия русской революции — в развержении зияющей бездны, разделяющей и противополагающей мир труда духовного, умственного, творческого, мир создателей ценностей культуры и благ государства и мир труда материального, бескачественного, мир, варварски враждебный всякой культуре и всякому государству. В России столкнулось варварство и культура, огромное по объему варварство с очень небольшой по объ­ ему культурой. Революция не пробудила в народе жажды света, движе­ ния вверх. Наоборот, темная стихия народная тянет верхи культурные вниз, требует понижения их качественного уровня. Труд материаль­ ный заявляет исключительное притязание господствовать над трудом духовным. Вся умственная и духовная работа многих поколений, вы­ ковывавших все ценности и блага цивилизованного существования, объявляется «буржуазной» и ненужной. Настоящего рабочего движения, делающего созидательные усилия преодолеть злые стороны буржуазно-капиталистического строя, в Рос­ сии нет и быть не может, так как Россия — страна промышленно от­ сталая, пролетариат наш сравнительно малочислен, недостаточно орга­ низован и недостаточно развит. У нас нет еще ни экономических, ни морально-психологических предпосылок рабочего социализма, направ­ ленного на организацию труда, на организацию производства, менее анархическую, чем в индивидуально-капиталистическом хозяйстве. Русский «социализм» есть лишь западно-европейское наименование для русской отсталости и русского бунтарства. В России, стране по преиму­ ществу мужицкой, культурно отсталой и недисциплинированной, в тот исторический час, когда с народной стихии спали все внешние сдержки и оковы и расшатались внутренние духовные скрепы и связи, стол­ кнулись прежде всего мир умственного, образовательного, духовного ценза с миром количественной массы, не обладающей такого рода цен­ зом. Это — столкновение более глубокое, чем столкновение мира цен­ зового и мира трудового в материальном смысле этопхслова. Конф­ ликт количественного начала с качественным началом, в котором жер-

734

Статьи 1918 г.

твой падает начало качественное, — вот что оказалось роковым в рус­ ской революции. Острие русской революции оказалось убийственно направленным против культуры и ее служителей. Массы жаждут разде­ ла, но не хотят подниматься к более высокой жизни, всегда основан­ ной на творческом труде. Революция оказалась не прогрессивной и не творческой, а реакционной, дающей явное преобладание элементам тьмы над элементами света. Восстание мира «социалистического» про­ тив мира «буржуазного» в русской революции совсем не означает борьбу организующего труда против исключительного господства капитала, против власти имущих. Это — момент второстепенный. Солдатская масса, делающая революцию, не способна к положительной организа­ ции труда, она дезорганизует труд и создает царство лени и безделья. Существенно и характерно в русской революции восстание необразо­ ванных против образованных, некультурных против культурных, не­ вежественных против знающих, количественного, материального тру­ да против труда же, но качественного, духовного. И характерно, что психология восставших не трудовая, а потребительская психология. Воля восставших масс направлена не на организацию труда, не на регу­ ляцию социального целого, а на захваты и потребление. Это менее все­ го психология производителей. Производство не интересует револю­ ционные массы. Это только наглядно показывает, насколько подлин­ ный труд имеет духовную основу и предполагает нравственную само­ дисциплину трудящихся. Материалистическое отношение к труду ведет к разложению труда, и на этой нездоровой почве может расцвести лишь лень и безделье.

И Материальный труд, оторванный от всякой духовной основы, не может защитить себя. Защитить себя может лишь организованный производительный труд, всегда предполагающий нравственную само­ дисциплину. Такой силы организованного и самодисциплинирован­ ного труда в русской революции не обнаружилось, она не подготовле­ на всей прошедшей нашей историей. Вот почему трудящиеся массы сейчас разрушают производства, истребляют промышленность и сель­ ское хозяйство, отрицают самый труд. Нужно всегда помнить, что про­ изводительная инициатива принадлежит труду духовному, что ему принадлежит руководительство в хозяйственной жизни страны. Рушат­ ся экономические основы духовно-культурной жизни в России, пото­ му что разложились духовные основы экономической жизни, нрав­ ственная и религиозная дисциплина трудящейся личности. Невозможно отрицать прав материального труда на организованное улучшение сво-

Духовный и материальный труд в русской революции 735 его положения и увеличение своего общественного веса. Труд имеет свои священные права, и он не должен находиться в исключительной и неограниченной власти капитала. Отношения труда и капитала не могут быть регулированы индивидуально, предоставлены исключитель­ ной власти личной конкуренции — они подлежат государственной и общественной регуляции. Это можно признать достоянием современ­ ного сознания. Но права труда не могут быть поняты как права коли­ чества против качества. Начало качества представляется не капиталом, а квалифицированным трудом. Капитал же дает возможность квали­ фицированному труду осуществлять свои производительные и твор­ ческие замыслы. Высшее право принадлежит качественному труду, са­ мое же высшее право принадлежит творчеству. В мире человеческого труда есть своя иерархия, свои восходящие и нисходящие ступени. И труд может быть организован лишь иерархически, а не механичес­ ки. Это превосходно понимали такие люди, как Рескин, который стоит многими головами выше социалистов, провозглашающих идеологию бескачественного, всеуравнивающего труда. Рескин верен благородной платоновской традиции. Разделение труда есть закон космической жиз­ ни. Свержение иерархии труда, в которой высшее качество получает соответствующее ему место, есть реакционный бунт, отбрасывающий назад, понижающий уровень культуры, истребляющий все ценности. Такой реакционный бунт, разрушающий иерархию труда и иерархию ценностей, и происходит сейчас в России. Русское революционо-социалистическое движение не организует, а дезорганизует производство, оно в сущности враждебно труду. Рус­ ская «революционная демократия» под «буржуазией», которую она хо­ тела бы истребить, понимает не класс капиталистов, не промышлен­ ников и торговцев, не обладающих имущественным цензом, а весь образованный, культурный мир, всех обладающих умственным цен­ зом. К «образованным» злобная вражда еще сильнее, чем к «имущим». Это очень характерно. Социалистическая идеология всегда грешила тем, что она являлась идеологией бескачественного материального труда, что она отрицает в труде начало иерархическое, что она не дает соот­ ветствующего места качеству, способности, образованию и призванию, что она механически уравнивает трудящихся и исключает возможность подбора лучших и их преобладания в общественной жизни. Материа­ листический социализм, взятый в чистом и отвлеченном виде, роко­ вым образом ведет к подбору худших и к их преобладанию, он должен котиться охлократией. Если и западный социализм, более культурнъш, грешит невниманием к значению квалифицированного, духов­ ного труда, то социализм русский, обнаруживший совершенно варвар,жую природу, готов громить представителей этого высшего труда. Горы сравнять с долинами — вот пафос русского социализма. Это и есть

736

Статьи 1918 г.

«шигалевщина», гениально раскрытая Достоевским в «Бесах». Это и есть «махаевщина»2, которая лет пятнадцать тому назад предугадала резуль­ таты русской революции и давала предельное выражение русскому со­ циализму. Этим русским социализмом движет ненависть ко всякому возвышению, ко всякому духовному преобладанию. Третирование ум­ ственного труда, связанного с образованием и дарованием как приви­ легии, которая должна быть свергнута, есть духовное падение и нрав­ ственное безобразие. Можно и должно бороться за повышение умствен­ ного, образовательного, культурного уровня рабочих и крестьян, тру­ дящихся классов, и ужасно, что для этого так мало делалось и делается. Но недопустимо и в глубочайшем смысле слова реакционно во имя демократизации и уравнения понижать духовный уровень культурно­ го слоя, жертвовать качеством во имя количества. Трудящийся народ должен облагораживаться и аристократизироваться — вот единствен­ ная желанная и допустимая форма демократизации. Поскольку в со­ циалистическом рабочем государстве предполагается понижение уров­ ня образования и принудительное культурное и духовное уравнение, оно является совершенно реакционным и мракобесным идеалом, оно будет угашением и порабощением человеческого духа.

III Русская революция одержима страстью к уравнению, она движется черной завистью ко всякому возвышению, всякому качественному пре­ обладанию, к более высокому духовному уровню. Потерявший веру и погрузившийся во тьму народ не хочет получать света от более просве­ щенных, он злобно отвергает всякую попытку просветить его. Ничто у нас не может идти сверху вниз. «Народ» вообразил, что он сам-все мо­ жет, все знает, что отныне все от него самого идет. «Народ» в разливе и торжестве большевизма прежде всего восстал против «интеллигенции», и в этом есть справедливое возмездие за тот нигилистический яд, кото­ рым «интеллигенция» отравила «народ». Но в этом есть также страш­ ная иллюзия и самообман. В действительности «народ» является ору­ дием в руках кучки демагогов, он остается в состоянии рабском, так как не имеет освобождающего света. Жертвой же народной злобы, раз­ дуваемой демагогами для властвования над «народом», падает прежде всего наиболее культурный слой нашей интеллигенции, наименее по­ винный в распространении нигилистического яда. Всякий «образован­ ный» вызывает враждебное к себе отношение на улицах, в вагонах, по­ всюду, где скопляется количественная масса. Простой народ в темноте своей всегда относился подозрительно и враждебно к интеллигенции, к образованным, к людям культуры. Вспомним хотя бы отношение к

Духовный и материальный труд в русской революции 737 врачам во время холерных эпидемий. Этот темный погромный ин­ стинкт ныне получил санкцию в русском социалистическом царстве. Народ изгбняет за ненадобностью всю земскую интеллигенцию, весь «третий элемент»3. В сущности одна интеллигенция, преимуществен­ но наехавшая из-за границы, наиболее чуждая народу, но самая дема­ гогическая по своим приемам, изгоняет другую интеллигенцию, более деловую, ближе стоявшую к народной жизни и не прибегающую к бес­ совестной демагогии. Народ, оставшийся в той же тьме, в какой был и раньше, но принявший совершенно внешнюю социалистическую ок­ раску, отвергает труд умственный, труд связанный с качествами обра­ зования, дарования, специального призвания. «Социалистическому» народу оказалось совершенно не нужны ученые, писатели, юристы, учителя, инженеры, агрономы и т. п. Слесарь или швейцар уравнива­ ется с образованным специалистом, с человеком опыта, знания и даро­ вания. Вся иерархия умственного труда от высших представителей ду­ ховного творчества до самых скромных представителей трудовой ин­ теллигенции вроде народных учителей отвергается злобным чувством. Это кончается преобладанием бывших уголовных и шпионов. Уже война породила целый ряд экономически парадоксальных по­ следствий. Оплата материального труда очень повысилась, без всякого соответствия с ростом производительности труда. Простой рабочий начал зарабатывать значительно больше, чем представитель квалифи­ цированного интеллигентного труда. Ученый мог попасть в худшее положение, чем чернорабочий. Масса трудовой интеллигенции при непомерной дороговизне жизни обрекалась на полуголодное существо­ вание. Благосостояние же крестьян очень возросло, они были более обеспечены хлебом и сделали большие денежные сбережения. Кресть­ яне стремятся к буржуазному стяжанию, и их социализм есть лишь внешнее прикрытие. Революция дала санкцию экономическому пара­ доксу, в силу которого труд материальный получил такие преимуще­ ства перед трудом умственным, духовным. На вершине своего разви­ тия, при большевистской власти, революция обрекает почти что на голодную смерть и на гибель всю трудовую интеллигенцию, весь не­ имущий культурный слой наш. Вот социальный результат революции, вот какая социальная группа прежде всего падает жертвой нашей «со­ циалистической» революции. Настоящая цензовая буржуазия, хотя и переживает большие потрясения, все же имеет возможность существо­ вать и в конце концов сохранит свои капиталы. Тяжелые удары нано­ сятся русской промышленности, которая является одним из базисов существования всего русского народа и прежде всего самих рабочих, но сами представители промышленного класса могут пережить это время, у них есть средства к жизни. Интеллигенция же может погиб­ нуть в буквальном смысле этого слова. Я говорю не о той интеллигенПадение священного Русского царства

738 Статьи 1918 г. ции, которая бесстыдно эксплуатирует революционную стихию в свою пользу и на этом наживается, я говорю об интеллигенции, которая со­ здает и поддерживает русскую культуру. Происходит подбор худших и извержение лучших людей. Грозит опасность гибели нашего культур­ ного слоя. Уничтожаются все материальные основы для делания и твор­ чества русской культуры. После оргии предстоит тяжелое отрезвление. Всему народу русскому грозит бедственное существование. Лишь оду­ хотворение представителей материального труда может восстановить значение труда духовного. Без духовного оздоровления невозможно и экономическое развитие нации. Ныне же обездушенная русская рево­ люция совершает реакционное и мракобесное злодеяние. Против этой «шигалевщины» должны восстать все духовные силы России.

ВЛАСТЬ И ПСИХОЛОГИЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ* I Вот уже несколько месяцев, как Россия поставлена перед неразре­ шимой задачей — создать сильную государственную власть из челове­ ческого материала, совершенно не пригодного для властвования и оп­ ределения судеб государства, по всему своему прошлому, по душевно­ му своему укладу не призванного к власти и господству в государстве. По мере «развития» революции власть постепенно перешла к русской революционной интеллигенции, к русским социалистам-революцио­ нерам и социал-демократам, т. е. к людям, которым и во сне никогда не снилось, что они могут быть у власти, все миросозерцание и вся пси­ хология которых отрицает самый принцип власти. Попасть прямо из подполья в министры — дело нелегкое, можно и с ума сойти. У рус­ ской социалистической интеллигенции не было ни одного чувства, ни одной мысли, которые подготовляли бы ее к власти. Русская револю­ ционно-социалистическая интеллигенция кристаллизовалась в особую расу, в особую породу людей, которую можно узнать даже по физичес­ кому облику, и раса эта не может господствовать. Ее господствование и властвование есть антропологическая, психическая и моральная неле­ пость. Эта порода людей не может создать такого эстетического стиля власти, который не был бы отталкивающим. Кричащее бессилие не только эстетически отталкивает — эта эстетическая неприемлемость является также мерилом духовной негодности и неправды. Всей кро­ вью своей, всеми мыслями своими наша революционная интеллиген­ ция всегда отрицала власть, и борьба с самодержавной властью пере­ шла у нее в отрицание государства, нации, истории. Революционная интеллигенция жила утопиями и мечтами о совершенном социальном строе. В то блаженное время, когда наступит этот строй, предполага­ лось отсутствие всякой власти, ибо всякая власть от лукавого. До этого * Статья эта была написана до большевистского переворота.

740 Статьи 1918 г. же вожделенного мгновения должна быть непримиримая оппозиция всякой власти, нужна перманентная революция. Абсолютизация рево­ люционной психологии делает невозможным участие во власти. Рус­ ский революционер не представлял себе возможным участие во власти до осуществления социализма, осуществление же социализма он пред­ ставлял себе как окончательное блаженное преодоление всякой власти, всякой государственности. Власть для него была или слишком преж­ девременной, или слишком запоздалой. Он привык переносить рели­ гиозную абсолютность на жизнь общественную, где все относительно. И это извращение религиозного чувства не только не укрепляло нрав­ ственно, но вело к нравственному извращению и вырождению. Душа русской интеллигенции попала во власть ложных богов и идолов. Никакие положительные навыки общественного и государствен­ ного строительства не предшествовали у русской интеллигенции ее внезапному и катастрофическому появлению у власти. Интеллигенция привыкла чувствовать себя оторванной от родины, от ее истории, от заветов предков, от государственного и народного целого. Никогда не раскрывалась перед ее взором историческая ширь и никогда не была направлена ее воля на творческие задачи. Психология ее была узко круж­ ковая, душная и затхлая. Этот интеллигентский мир был совершенно замкнутый Мир, живущий своими глубоко провинциальными интере­ сами, своими партийными счетами, говоривший на своем уродливом жаргоне, противополагающий себя вселенской, исторической шири. Это был сектантский мирок со всеми особенностями сектантской психоло­ гии. Ему чужд был язык национальный и язык общечеловеческий. Сек­ тант не способен мыслить великое целое и направлять свою волю на это целое, этим он отличается от человека церковного, чувствующего себя во вселенском целом. Сектантская психология революционной интел­ лигенции привела к крайней упрощенности мышления. Вся сложность жизни ускользала от ее взора, видна была лишь одна прямая линия, весь многообразный Божий мир делился на «правый» и «левый». Пси­ хология этого интеллигентского сектантства никогда не была творчес­ кой и производительной, она была целиком охвачена жаждой раздела и распределения. Интеллигенты-сектанты никогда не хотели призна­ вать никаких объективных начал общественной жизни, это им пред­ ставлялось «буржуазным». Судьба государства и общества отдавалась ими во власть человеческой субъективности, все объяснялось злой или доброй волей людей и классов. Космические, природные основы чело­ веческого общества всегда оставались непонятными и неприемлемы­ ми для интеллигентского сектантства. Ничем не ограниченный субъек­ тивный морализм на практике приводил к безнравственному насилию над объективной природой общества и государства, к безнравственно­ му отрицанию принципов, стоящих выше субъективного произвола

Власть и психология интеллигенции 741 людей и субъективного их блага. Это был морализм подполья и отще­ пенства, для которого не существует великой тайны целого националь­ ного и мирового, не существует круговой поруки и ответственности. И вот стихийная историческая волна возносит на вершину власти сектан­ тов, привыкших жить в подполье, в отщеплении от национального цело­ го, и отрицать государство, отечество, историческую преемственность.

II Вся революционная история русской интеллигенции приучила ее к безответственности. Она никогда не призывалась к ответственным де­ лам в русской истории. Ответственность за несчастную судьбу России, за все зло русской жизни привыкла интеллигенция возлагать на «них», на власть, противополагаемую народу, но никогда на себя. Ссылки, тюрьмы и казни нравственно укрепляли чувство безответственности. Несчастная русская интеллигенция привыкла к гонимому положению и во всем считала виновной своих гонителей. Тот, кто не призван к строительству жизни, кто выброшен за борт, тот лишен возможности развить и укрепить в себе чувство ответственности. Интеллигенция привыкла исповедовать самые безответственные теории и утопии, ко­ торые никогда не проверялись на жизненном опыте. В своем замкну­ том мирке интеллигенция изживала самые крайние учения, но никог­ да серьезно не готовила себя к жизненной проверке этих учений. За несколько дней до переворота представители революционной интел­ лигенции и не помышляли, что им выпадет на долю взять на себя от­ ветственность за судьбу великого государства. И после того как про­ изошел переворот, когда пали все преграды на путях демократии, ре­ волюционная демократия отнеслась к Временному правительству пер­ вого состава почти так же, как относилась к старому правительству, она перенесла свои старые навыки в новую Россию. От подпольной и отщепенской революционной психологии она отказаться не могла. Про­ фессиональные революционеры продолжали делать революцию и тог­ да, когда уже не против кого и незачем ее было делать. Безответствен­ ная революционная оппозиция была целиком перенесена и в освобож­ денную Россию. И нужно прямо сказать, что русская революционная интеллигенция есть, быть может, самое инертное и самое реакционное наследие, полученное новой Россией от России старой — она живет в старом, дышит старыми, отрицательными чувствами, она не способ­ на проникнуться творческой психологией. Это — порода людей, орга­ нически не способная к строительству новой жизни. Люди эти начали с того, что совершили величайшее преступление — бросили в темные народные массы семена классовой злобы и ненавис-

742

Статьи 1918 г.

ти и довели дело восстания класса на класс до чудовищных размеров, угрожающих смертью государству и нации и превращающих русскую жизнь в ад. Потом люди эти сами испугались дела своих рук, они вку­ сили горькие плоды своей разрушительной работы и спешно начали проходить элементарную школу государственного и национального воспитания, и некоторые из них по складам стали произносить слово отечество. Получив власть, они начали безуспешно исправлять неко­ торые свои ошибки, например, пытались возродить армию, но наря­ ду с этим делали все новые и новые ошибки. Русская социалистичес­ кая интеллигенция подверглась опасности быть сметенной ею же са­ мой разнузданной народной стихией. Революционная интеллигенция сама же начала разрушать освобожденную, новую Россию и, став у власти, бессильно пытается исправить последствия своего разруше­ ния. Не творческие, а разрушительные дела привели русских социа­ листов к власти, и путь этот породил трагическое бессилие власти. Ткань души этих людей такова, что они не могут властвовать. Власть — не интеллигентское дело. Когда интеллигенты-революционеры переста­ ли быть гонимыми и превратились в гонителей, у них обнаружилась черта ужасного нравственного неблагообразия. Они не способны до­ стойно нести бремя власти, ибо прежде всего понимают власть как право, а не как обязанность. Для того чтобы достойно властвовать, нужно отказаться от революционной психологии, нужно приобщить­ ся к тайне целого и тайне преемственности. «Революционная власть», как и «революционный порядок», — нелепое словосочетание. Попыт­ ки создать «революционную власть», опираясь на революционную психологию, в течение нескольких месяцев уподобили атмосферу, в которой действует правительственная власть, бедламу и породили явления нравственного безобразия. После того как произошел рево­ люционный переворот, нужно было организовать в России новый порядок жизни, приступить к строительству и творчеству. Вместо это­ го здорового пути — пути национального возрождения — у нас про­ должили революцию до бесконечности, стали на путь разрушения и не в силах были отказаться от старой революционной психологии, порожденной гнетом и рабством. Революционная демократия не мо­ жет властвовать, это — старая, а не новая демократия. Строителем жизни, строителем новой России может быть лишь демократия но­ вого душевного типа, с развитым чувством ответственности, с разви­ тым инстинктом производительности, с крепким сознанием националь­ ного и государственного целого и связи с историческим прошлым, т. е. творческая национальная демократия. Демократия должна создать ари­ стократию, т. е. подбор лучших. Революционная же демократия, кото­ рая есть революционная интеллигенция, с русской революцией конча­ ет свою историю.

Власть и психология интеллигенции

743

III Наши социалисты разом и борются за власть, всеми способами дискредитируют власть «буржуазную», и боятся власти, не хотят взять на себя полноту ответственности. Не потерявшие стыдливости и сове­ стливости русские социалисты чувствуют себя неловко от того, что в революции, которую сами же они называют «буржуазной», главенству­ ют социалисты, а буржуазия утеснена и в загоне. Это — парадокс рус­ ской революции, который беспокоит русских социалистов, еще не окон­ чательно лишенных чувства ответственности. Социалистический строй не может быть сейчас введен в России, стране промышленно отсталой, бедной и некультурной, с рабочим классом, непросвещенным и неор­ ганизованным, при несомненном социальном антагонизме крестьян и рабочих. Да и социалистический строй есть абстракция, конкретны — лишь многообразные социальные реформы. Радикальные социалис­ тические эксперименты отбрасывают сейчас Россию назад, разлагают ее. И вот социалисты требуют участия буржуазных элементов в орга­ низации власти, не могут без них делать «буржуазной» революции, но они нужны им только как ширмы, чтобы переложить со своих плеч непомерное чувство ответственности. Как только коалиция устраива­ ется, социалистические элементы требуют, чтобы буржуазные элемен­ ты целиком исполняли их программу. Таково же было отношение ста­ рой власти к либеральным элементам русского общества: в опасные минуты их готовы были призвать, но с тем, чтобы сохранить в непри­ косновенности старый режим. Социалистическое засилье натворило много бед и ведет Россию к великому позору, но социалисты не хотят принять целиком на себя ответственность за эти беды и этот позор. Революционная демократия боится полноты власти, полноты ответ­ ственности и не хочет поступиться той властью, которая неожиданно выпала на ее долю. Со страхом вскарабкались представители социали­ стической интеллигенции на вершину власти. Их собственные крики против буржуазии поставили их в трагическое положение. Они нрав­ ственно пали на высоте. Эти люди нравственно могли переживать го­ нения, но не могут нравственно переживать господство. Не царствен­ ная течет в них кровь, не к расе властителей принадлежат они. Русская социалистическая интеллигенция у власти есть явление трагикомичес­ кого бессилия. Она не может создать эстетического стиля власти и об­ речена на нравственное неблагообразие и падение. Человек, попавший в слишком не свойственное и не подходящее ему положение, бывает бессилен, неэстетичен и с трудом остается на нравственной высоте. История подстроила ловушку русской социалистической интеллиген­ ции, и за экстатические мгновения силы и славы ей предстоит тяжелая расплата. Для меня совершенно ясно, что пребывание у власти русской

744

Статьи 1918 г. революционной интеллигенции и те эксперименты, которые она дела­ ет над несчастной Россией, есть ее конец, ее могила, есть демонстрация лжи ее основных идей и принципов. У нас слишком берут всерьез ныне господствующий русский социализм, слишком им напуганы и подав­ лены. Это — ложная перспектива. Все это засилье «революционной демократии» и есть лишь выражение русского хаоса и русской тьмы. Это — призраки и миражи русской жизни. В русской революции слиш­ ком много нереального, много представлений, которые могут быть сня­ ты в несколько минут, и театральных декораций, в которых действу­ ют совсем нереальные персонажи. Подлинные реальности прикрыты, и реальное соотношение сил совсем не таково, как это кажется на поверх­ ности. У нас был создан миф о большевиках, и этот миф принял види­ мость реальности, но и большевики трясутся от страха контрреволю­ ции и возвращения старых господ, и они принадлежат к расе, не при­ званной долго господствовать. Мгновение их господства будет призрач­ ным, одним из кошмаров больной души русского народа, не более. Раньше или позже в России должна быть реальная, крепкая, нацио­ нальная государственная власть. Эта власть может быть разной по сво­ ей окраске, но она не может быть властью революционной интелли­ генции — породы, обреченной на вымирание. Будет власть новой, бо­ лее сильной и цельной породы, не изъеденной старыми болезнями, не обессиленной нравственной рефлексией, способной к выполнению су­ рового долга. Не могут быть у власти те, которые еще накануне не зна­ ли, допустима ли война и оправдана ли защита отечества, сомневались, можно ли мерами принуждения поддерживать в стране порядок и пре­ дотвращать анархию, по-гамлетовски рефлектировали над отталкива­ ющей суровостью всякого государственного бытия. Грядущая русская демократия, если она и будет, ничего общего не будет иметь с тем, что сейчас называют «революционной демократией». И если у нас будет здоровое социалистическое движение, то оно ничего общего не будет иметь с русским революционным социализмом, ныне справляющим свои оргии. Россия должна найти в себе расу людей, способных к влас­ ти, — новую аристократию.

ГИБЕЛЬ РУССКИХ ИЛЛЮЗИЙ I Катастрофа, именуемая русской революцией, должна через все уни­ жения, испытания и разочарования привести к новому, лучшему со­ знанию. Такой опыт в жизни народа не может не обогатить и не обо­ стрить нашего познания. Но познанию этому будет предшествовать душевный кризис, готовность покаяться и смириться. Свет рождается после внутреннего очищения и аскезы. Это — закон духовной жизни. И нужно сознаться, что всей мыслящей части русского общества, кото­ рая почитала себя носительницей сознательных идей, есть в чем пока­ яться и от чего очиститься. Верования и идеи — ответственны, от них идут эманации освобождающей правды или порабощающей лжи. Ве­ личайшую ответственность за торжествующее в жизни зло несут те, которые зачали его в идее, те первые немногие, которые в извращен­ ном духовном опыте поддались обманчивым и лживым призракам. Русская идейная интеллигенция, принадлежащая к разным лагерям, жила иллюзиями, вдохновлялась ложной верой и призрачными идея­ ми. И вот наступил час расплаты. Настало время, когда это нужно со­ знать под принудительным давлением жизненного опыта. Под свобод­ ным влиянием творческой мысли это сознали лишь немногие. Вспом­ ним раздражение и негодующее отношение к «Вехам» и в тех кругах, которые ныне горьким опытом познают правду «Вех». Но справедли­ вости по отношению к авторам «Вех» ждать трудно. Русская революция в своем роковом и фатальном развитии озна­ чает гибель русских иллюзий — славянофильских, народнических, тол­ стовских, анархических, революционно-утопических и революционномессианских. Это — конец русского социализма. Самые противопо­ ложные русские идеологи утверждали, что русский народ выше евро­ пейской цивилизации, что закон цивилизации для него не указ, что европейская цивилизация слишком «буржуазна» для русских, что рус-

746

Статьи 1918 г. ские призваны осуществить Царство Божие на Земле, царство высшей правды и справедливости. Это утверждали справа славянофилы, сто­ ронники русской религиозной и национальной самобытности, и слева революционеры, социалисты и анархисты, которые были не менее во­ сточными самобытниками, чем славянофилы, и буржуазному Западу противополагали революционный свет с Востока. Бакунин исповедо­ вал русский революционный мессианизм. Его исповедуют и те, кото­ рые кричат все эти страшные месяцы, что русская революционная де­ мократия научит все народы Запада социализму и братству народов. Этот русский свет, который должен просветить все народы мира, и до­ вел Россию до последнего унижения и позора. Все идеологии этого типа, владевшие умом и сердцем русской ин­ теллигенции, основаны были на вере в народ, в народную мудрость и народную правду. У народников правых, стоящих на религиозной по­ чве, вера в народ была лучше обоснована и оправдана, чем у народни­ ков левых, стоявших на почве материалистической. Славянофильство было единственной серьезной русской идеологией, с которой можно считаться по существу. Религиозное народничество есть иллюзия и са­ мообман, от которого дорогой ценой излечиваемся, но идея эта не ли­ шена глубины. Идея эта настолько глубоко была заложена в народном сознании, что она освятила русское самодержавие и сделала невозмож­ ной никакую эволюцию монархии. Так толкало Россию религиозное народничество, видевшее в самодержавии высшую правду, на путь ка­ тастрофический. Революционное народничество не имеет глубины, оно основано на тьме и путанице сознания, оно в значительной степени есть порождение отсталости и невежества, плод русского экстенсивно­ го хозяйства. Революционный шовинизм есть самый дурной и низмен­ ный род шовинизма. Россия сейчас растерзана оргиями этого револю­ ционного шовинизма, кричащего: «Шапками закидаем весь мир», по­ коряющего весь мир революционным пустословием. Время уже сознать, что все формы русского народничества — иллюзии, порождения рус­ ской культурной отсталости; они означают рабскую зависимость рус­ ского культурного слоя от народной тьмы, потерянность всего каче­ ственного русской жизни в количествах. Вера в «народ» всегда была малодушием и бессилием русских мыслящих людей, боязнью возло­ жить на себя ответственность и самим решить, где истина и правда. Малодушные и боязливые думают, что источник истины и правды ле­ жит вне их, в народной стихии, народной массе, в народной вере или народном труде. С вершин мысли и духовной жизни самые замечатель­ ные русские люди стремительно падали вниз и в приникновении к ни­ зинам народной жизни искали высшей мудрости. Для одних то была мудрость религиозная. И. Киреевский предлагал почитать святость иконы потому, что народ молился перед этой иконой и освятил ее свои­ ми поклонами и целованием1. Для других то была мудрость социальная,

Гибель русских иллюзий 747 правда трудовой жизни, правда жизни, близкой к природе. Но все боя­ лись своей высшей культурной жизни как неправды, как отпадения от естественного, благостного миропорядка. Л. Толстой был самым край­ ним выразителем этого русского народничества. В его лице соединилось народничество религиозное с народничеством социальным.

II Русская вера в «народ» была идолопоклонством, поклонением че­ ловекам и человечеству, сотворением себе кумира из внешней массы. Вера в народ как простонародье, как крестьян и рабочих была верой в эмпирическое количество. Объект этой веры не обусловливался его качествами, его внутренней ценностью, сколько-нибудь постижимой и близкой для веровавшего. Интеллигент, уверовавший в народ, не знал души народной, он не постигал ее в себе самом, в родной ему глубине, он поклонялся народу как неведомому и чуждому, манящему своей да­ лекостью. Истинная душа народа, душа нации как мистического орга­ низма, не определимая никакими социологическими признаками, душа, постижимая прежде всего в собственной глубине каждого сына этого народа, была заслонена народническим идолопоклонством и народни­ ческими иллюзиями. Само религиозное сознание было замутнено и за­ сорено социально-классовой точкой зрения на народ, зависимостью от эмпирической данности, гипнозом категории количества. Для народни­ ческого сознания народ подменил Бога; служение народу, его благу и счастью подменило служение правде и истине. Во имя народа как идола готовы были пожертвовать величайшими ценностями и святынями, истребить всякую культуру, как основанную на неравенстве, всякое бы­ тие, как наследие отцов и дедов. Религия «народа» есть поистине рели­ гия небытия, религия темной, всепоглощающей и всепожирающей без­ дны. Идея народа, определяемого по социально-классовым признакам, есть фальсификация идеи нации, не определимой ни по каким социаль­ но-классовым признакам, объемлющей все классы, все группы и все по­ коления, прошедшие и будущие. Народническая идеология—чисто ин­ теллигентская, она есть выражение оторванности от «народа» и проти­ воположности «народу». Для самого «народа» народничество невозмож­ но. Лучшие люди из «народа», из низшего трудящегося слоя, стремились к свету, к знанию, к культуре, к выходу из народной тьмы, они никогда не идеализировали «народа» и не поклонялись ему. «Народ» долго безмолвствовал. Разные самозванцы пытались за него говорить. Но бессильная народопоклонническая интеллигенция ждала, что «народ» наконец сам заговорит и скажет слово, которое бу­ дет светом для всего мира, и что этот свет просветит народы Запада. Грянула революция, пала старая власть и сломлены были все препят-

748

Статьи 1918 г. ствия для изъявления народной воли. «Народ» получил возможность говорить. Русская революционная интеллигенция, вся изъеденная зас­ тарелыми болезнями, отравившая народ злобными нигилистически­ ми чувствами и мыслями, начала кричать, что в «революционной де­ мократии» раскрывается какая-то неслыханная и невиданная на Запа­ де правда, брезжит свет с Востока. Но правда и свет этот ни в чем не выразились, кроме бессмысленных отвлеченных формул вроде «без ан­ нексий и контрибуций», «вся земля трудящемуся народу» и т. п. Все это выкрикивает интеллигенция, заимствуя свои формулы из плохо переваренных и невпопад примененных западных учений. Но что рас­ крыл из себя и обнаружил тот «народ», в который верили славянофи­ лы и русские революционеры-народники, верили Киреевский и Гер­ цен, Достоевский и семидесятники, «ходившие в народ», новейшие религиозные искатели и русские социал-демократы, переродившиеся в восточных народников? «Народ» этот обнаружил первобытную ди­ кость, тьму, хулиганство, жадность, инстинкты погромщиков, психо­ логию взбунтовавшихся рабов, показал звериную морду. Собственные слова «народа» нечленораздельны, истинные слова еще не родились в народе. За весь этот ужас, за всю эту тьму народную ответственность лежит прежде всего на классах командующих и интеллигентских. Одни не хотели просвещать народ, держали его в принудительной тьме и рабстве; другие идолопоклонствовали перед народом и несли ему но­ вую тьму вместо света, тьму полупросвещения и интеллигентского ни­ гилизма. И в самый страшный и ответственный час русской истории за элементарные блага государства и культуры, за национальное досто­ инство стоит у нас лишь очень тонкий, немногочисленный слой. Слой этот легко раздирается, и под ним обнаруживается зияющая бездна тьмы. Необъятное и темное мужицкое царство поглощает и пожирает все блага и ценности, в нем тонет всякий лик человеческий. Многие прекраснодушные народолюбцы в ужасе оттолкнулись от того, что они увидели и услышали. Совсем недавно еще «народ» был черносотенным и солдатскими штыками поддерживал самовластье и темную реакцию. Теперь в народе победил большевизм, и он теми же солдатскими шты­ ками поддерживает гг. Ленина и Троцкого. Ничто не изменилось. Свет не просветил народную душу. Царит та же тьма, та же жуткая стихия под новыми оболочками, под новыми личинами. Царство Ленина ни­ чем не отличается от царства Распутина.

III Все одержимые народническими иллюзиями и справа, и слева дол­ жны наконец понять, что «народу» поклоняться нельзя и нельзя ждать от него правды, неведомой более культурным слоям, — «народ» нужно

Гибель русских иллюзий 749 просвещать, подымать, приобщать к цивилизации. Прославленное русское смирение было в сущности страшной гордостью и самомне­ нием. И настало время, когда нам нужно наконец настоящее, более простое и элементарное смирение, смирение не перед мудростью рус­ ского народа, а перед законом цивилизации, перед культурой, перед светом знания. Огромное темное мужицкое царство должно пройти долгий путь цивилизования просвещения и просветления. Это — ми­ ровой путь развития, и лишь через него может быть выявлена нацио­ нальная сущность и национальное призвание. Дионисические оргии темного мужицкого царства грозят превратить Россию со всеми ее цен­ ностями и благами в небытие. Разбушевавшаяся темная стихия долж­ на быть введена в нормы, подчинена закону. Без этого нельзя мечтать ни о каком высшем призвании России, так как не будет и самой Рос­ сии. Русский народ не выше закона, это — иллюзия; он не в благодат­ ном царстве; он — ниже закона, он в значительной массе своей в зве­ рином царстве. Это сознание и есть подлинное религиозное смирение, большее смирение, чем полные гордости и самомнения слова о святой Руси или об интернационально-социалистической Руси. Русские сме­ шали свободу с хаосом, смешали самое низшее с самым высшим, верх­ нюю бесконечность — с нижней бесконечностью. И наше поколение жестоко расплачивается за это смешение. Русскому народу нужна еще элементарная правда, он не прошел еще элементарных наук, а мнит себя преодолевшим все науки высшей мудрости. Трагический опыт русской революции подтверждает элементарную правду западничества. Это — не последняя правда, это — правда предпоследняя. Но и пред­ последняя правда бывает до крайности нужна. Пора уже отказаться от той русской иллюзии, что русским нужно исключительно самое конеч­ ное и последнее. Пора излечиться от утопий, от зловредной социаль­ ной мечтательности, пора религиозно смириться перед реализмом, перед правами относительного и среднего. Из русских мыслителей наиболее прав был Чаадаев. Во многом прав был и Вл. Соловьев, он был свободен от народнических иллюзий. Го­ голь видел в России звериные морды и потом каялся в этом. Ныне го­ голевские морды торжествуют. Славянофильство же убито во всех сво­ их видах и формах. Вера в «Святую Русь» ныне звучит нестерпимой фальшью и ложью. Нужно позаботиться о том, чтобы Русь сохранила сколько-нибудь человеческое обличье, чтобы в русском человеке не окончательно погиб образ и подобие Божие. Многие идеи великих рус­ ских писателей потерпели страшное крушение. Достоевский пророчес­ ки предвидел бесовство русской революции в «Бесах», приоткрыл демо­ ническую метафизику революции в «Братьях Карамазовых». Многое ге­ ниально прозревал он в природе русского человека, в особенности в природе русской революционной интеллигенции. Но все положитель-

750 Статьи 1918 г. ные идеи Достоевского о русском народе оказались иллюзией, ныне они звучат ложью. Л. Толстой должен быть признан величайшим рус­ ским нигилистом, истребителем всех ценностей и святынь, истребите­ лем культуры. Толстой восторжествовал, восторжествовал его анархизм, его непротивленство, его отрицание государства и культуры, его мора­ листическое требование равенства в нищете и небытии и подчинения мужицкому царству и физическому труду. Но это торжество толстов­ ства оказалось менее кротким и прекраснодушным, чем представля­ лось Толстому. Вряд ли он сам бы порадовался такому своему торже­ ству. Изобличен безбожный нигилизм толстовства, его страшный яд, разрушающий душу. Для спасения России и русской культуры каленым железом нужно выжечь из русской души толстовскую мораль, низкую и истребляющую. Сам Толстой был бесконечно выше этой морали, но он внес страшную отраву ложной морали, в которой сконцентрирова­ лись широко разлитые средние русские чувства, русские моральные иллюзии и русские ошибки морального суждения. Один из величай­ ших русских гениев оказался погромщиком из морального рвения. Он усилил у русских людей всеистребляющую эгалитарную страсть. Наступил конец всем основным линиям интеллигентской мысли и настроенности, как линии, идущей от Киреевского, так и линии, иду­ щей от Герцена. Славянофильство, народничество, толстовство, рус­ ское религиозное самомнение и русское революционное самомне­ ние — кончены, трагически изжиты. Дальше нет движения на этих путях, дальше разверзается бездна небытия. Русские иллюзии кончи­ лись безобразной оргией. Но гипноз скоро пройдет. После очищения от грехов, от старой лжи нужно начать новую жизнь на новых путях. Исстрадавшиеся русские люди должны будут обратиться к долгому тру­ ду цивилизации. В душах их родятся иные мысли, иное, лучшее созна­ ние. Душа русского народа закалится в более суровой морали. Россия имеет свою миссию, отличную от миссии Германии, Франции и Анг­ лии. Но выполнение этой миссии лежит через культуру, через долг по­ слушания бремени цивилизации. Мы приняли свою отсталость за свое преимущество, за знак нашего высшего призвания и нашего величия. Но тот страшный факт, что личность человеческая тонет у нас в перво­ бытном коллективизме, не есть ни наше преимущество, ни знак нашего величия. Совершенно безразлично, будет ли этот всепоглощающий кол­ лективизм «черносотенным» или «большевистским». Русская земля жи­ вет под властью языческой хлыстовской стихии. В стихии этой тонет всякое лицо, оно несовместимо с личным достоинством и личной от­ ветственностью. Эта бесовская стихия одинаково может из недр своих выдвинуть не лица, а личины Распутина и Ленина. Русская «большеви­ стская революция» есть грозное всемирно-реакционное явление, столь же реакционное по своему духу, как «распутинство», как черносотен-

Гибель русских иллюзий 751 ское хлыстовство. Русский народ, как и всякий народ, должен пройти через религиозную и культурную дисциплину личности. Для этого не­ обходимо отказаться от русских иллюзий. Гибель этих иллюзий не есть еще гибель мира. Нам не дано знать времен и сроков конца мира. И не есть ли эсхатологическое и апокалиптическое истолкование рели­ гиозными народниками всех русских несчастий и русских грехов — одна из русских иллюзий и соблазнов, порожденных русским само­ мнением?

ДУХОВНЫЕ ОСНОВЫ РУССКОГО НАРОДА I. Народ и культура I Русскому интеллигентному обществу, выброшенному за борт жиз­ ни в дни торжества его заветных идей и упований, предстоит многое переоценить после пережитых за последнее время катастроф. Слиш­ ком многие традиционные идеи и оценки не выдержали испытания жизни. И прежде всего должно быть пересмотрено и переоценено тра­ диционное интеллигентское отношение к народу и культуре. Для рус­ ских, радикально настроенных интеллигентных и полуинтеллигентных людей всегда была характерна, с одной стороны, вера в народ и покло­ нение народу, с другой стороны, скептическое отношение к культуре и нелюбовь к культуре. В России никогда не было ничего от духа Воз­ рождения, у русских не было творческой избыточности. Самые твор­ ческие русские люди творили не от избытка, не по свободному порыву, а от страдания и муки, с надрывом, с болезненной рефлексией, с недо­ верием к своему праву творить. Русские люди разных направлений ве­ рили, что народу естественно присуща мудрость, которой недостает им самим, и ждали дня освобождения народа, когда мудрость эта раскро­ ется. Они мало верили в то, что есть мудрость в культуре и что только народ культурный, народ, поднявшийся на более высокий уровень раз­ вития, может раскрыть все заключенные в нем возможности. На этой почве происходила идеализация естественной народной тьмы, и это вело к преклонению перед количественной массой. Идеализация на­ родной тьмы и поклонение трудящимся массам одинаково характер­ ны и для русских народников, и для русских социал-демократов, и те и другие считают культурный слой «буржуазным» и потому находящим­ ся во лжи и неправде. Морально такого рода оценки очень приближа­ ются к толстовству — правду знают лишь трудящиеся физически. Уже для представителей умственного и духовного труда правда закрыта,

Духовные основы русского народа 753 они — привилегированные. Моральное осуждение разделения труда есть осуждение культуры, неприятие тех жертв, которыми она покупа­ ется. Нужно сказать, что марксизм впервые выступил в России как те­ чение более культурное, чем старое народничество, он требовал более высокого интеллектуального уровня, восстал против идеализации рус­ ской отсталости. Но в дальнейшем марксизм подвергся у нас народни­ ческому перерождению, и русские марксисты также начали идеализиро­ вать тьму, если она связана с миром трудовым, и поносить культуру, как порождение мира цензового. Социал-демократическая идеология бес­ качественного труда во всем дает перевес количеству, отрицает значение способностей, образования, опыта, призвания и потому неизбежно ста­ новится во враждебное отношение к культуре. Устанавливается совер­ шенно механическое равенство, независимо от качеств личности, от куль­ турного уровня. Механический, материалистический социализм рассмат­ ривает человека как арифметическую единицу, как носителя известного количества труда—для него не имеют значения качественные различия между людьми, для него не существует индивидуальностей с разным весом и разным значением в общественном организме. Физический труд дает преимущество уже фактической, количе­ ственной своей силой. И социализм устанавливает новую аристокра­ тию количества, аристократию физического труда. В условиях физи­ ческого труда, по этому учению, лучше открывается истина и правда, чем в условиях духовного труда и творчества. Для социалистов-мате­ риалистов преимущество «народа» имеет материальную основу. Для религиозного народничества, например для толстовства, эта основа представляется религиозной. Но «народ», который мыслится естествен­ но близким к истине и правде, не есть великое целое, объемлющее все классы и все поколения, возвышающееся над всеми социальными ка­ тегориями и перегородками, — «народ» этот есть простонародье, для одних преимущественно крестьяне, для других преимущественно ра­ бочие, трудящиеся классы, противополагаемые и классам имущим, и культурному слою. Русские люди все ждали, что «народ» этот в час сво­ его освобождения от гнета скажет новое слово о новой жизни, обнару­ жит какую-то особенную правду. Культурный слой наш никогда не со­ знавал своего достоинства и своего истинного призвания, он почти сты­ дился своей культурности, не видел в ней истинного света, критериев истины и правды, он всегда искал этих критериев вовне, в темном, не зараженном грехом культуры «народе». Такова психология большей части русских писателей. Среди них трудно найти сознание высшего достоинства и призвания писателя, почти все они немного толстовцы. Болезненная рефлексия всегда разъедала русскую интеллигенцию, в ней никогда не чувствовалось мужественной силы, излучающей свет из внутреннего источника. В России в сущности никогда не было духов-

Статьи 1918 г. 754 ной аристократии, ощущающей призвание быть руководящей силой в народной жизни. В русском интеллигентном слое всегда было рефлектирующе-болезненное отношение к культуре, которая считалась зача­ той в неправде и насилии. Толстовство — характерное явление русско­ го духа. Почти все русские где-то в глубине души склоняются перед толстовскими моральными оценками, как недосягаемо высокими. Из того же морального источника проистекает и то, что русский интелли­ гентный человек догматически уверен в правде и справедливости со­ циализма, социализм для него непроблематичен в своей моральной . основе.

II Европейский человек поклоняется творческим культурным ценно­ стям, вдохновлен ими, русский же человек поклоняется народу, вдох­ новлен служением народу. Это традиционное русское народопоклонство совсем не связано с культурой народа, с повышением качественного уров­ ня народа, оно скорее противополагает народ культуре, как правду не­ правде. Русские интеллигентные люди в сущности всегда склонны ду­ мать, что культура «буржуазна» и что русским следует стать выше ее. Так думали не одйи русские социалисты. Так думали и консерваторы-славя­ нофилы, и революционеры-западники. То течение, которое идет от Гер­ цена, всегда брало под подозрение культуру, как порождение «буржу­ азности», и идеализировало мужицкое царство, поклонялось «народу». Крайний правый лагерь и крайний левый лагерь сходились в подозри­ тельном и враждебном отношении к культуре, одинаково идеализиро­ вали непросветленную народную стихию. Большевизм вполне сошел­ ся с черносотенством. В жизни политической это родство выражается в одинаково враждебном отношении к праву. Русский интеллигентный и культурный слой, очень тонкий и теряющийся в окружающей его тьме, в сущности капитулировал перед необъятным мужицким цар­ ством и бессильно склонился перед его притягивающей темной без­ дной. Идолопоклонство перед «народом» было недостатком мужества и изменой своей культурной миссии. Такая бессильная и рефлектиру­ ющая психология очень мешала культурному подъему народа, делу его просвещения, Не может нести свет во тьму тот, кто не уверен в соб­ ственном источнике света, кто не имеет в себе твердой духовной опо­ ры и веры, независимой от окружающего его человеческого количе­ ства. Интеллигенция бессильна была дать народу просвещение, но она отравила народ полупросвещением, разрушавшим народные святыни и льстившим самым темным народным инстинктам. Наша революционная и радикальная интеллигенция в массе своей всегда была полупросвещенной и малокультурной. Она усомнилась в

Духовные основы русского народа 755 высшей культуре, не достигнув ее, не пережив ее. Русский способ пре­ одоления культуры и утверждения русского народа как стоящего выше культуры не может особенно импонировать. В России со слишком боль­ шой легкостью преодолевают культуру те, которые ее не вкусили, кото­ рые не познали ее ценности и ее трудности. Русский гимназист сплошь и рядом считает себя стоящим выше культуры, хотя он прочел всего не­ сколько брошюр, ничего не знает и ничего не пережил. Совсем иной духовный вес имеет, когда преодолеть культуру, освободиться от ее тяжести и перейти к высшей жизни жаждет европейский человек, у которого каждая клетка проникнута священным преданием культу­ ры. Это — трагический процесс. И это — очень серьезно. Русское же возвышение над культурой слишком часто бывает лишь варварством и нигилизмом. Русское отношение к культуре и есть исконный русский нигилизм, которому все слишком легко преодолеть, от всего слишком легко отказаться. Этот нигилизм глубоко заложен в русском народе и обнаруживается в ужасных формах, когда в народе падает вера и мерк­ нут древние святыни под напором нахлынувшего на него полупросве­ щения. Тогда «народ» жестоко мстит «интеллигенции» за разрушение древних святынь отрицательным полупросвещением. Революционная интеллигенция не имела настоящей культуры и не несла ее в народ. Но она не имела и религиозной веры, она утеряла жемчужины христиан­ ства и фактически поверила в свое неверие, в целый ряд отрицатель­ ных догматов, которые представлялись непреложными полупросвещен­ ному сознанию. Что же она могла дать народу? На историческом пере­ вале, в самый ответственный час русской истории она разбудила в на­ роде корыстные и злобные инстинкты, освятила эти инстинкты и сама потом испугалась своего нигилистического дела. Вот горький плод народопоклонства и вражды к культуре. Широкие круги радикальной и социалистической интеллигенции в эти дни ужасает то, что торжеству­ ющий большевизм отдает русскую культуру на погром и разграбление, что он отрицает литературу, отрицает духовный труд и выбрасывает за борт всю интеллигенцию, весь культурный слой. Но это не есть случай­ ное злодеяние большевиков. Это — расплата за долгий путь. Все про­ исходящее в эти темные дни имеет свое оправдание в народопоклонстве и нигилистическом отношении к культурным ценностям, кото­ рым грешили и те, кого ныне громят. Измена духовным основам жиз­ ни не может не караться, ее последствия необходимо изжить, чтобы возродиться к новой жизни.

III Трагично для судьбы России и русского народа, что православное религиозное воспитание, полученное народом, недостаточно предох-

756 " ' Статьи 1918 г. раняет от нигилизма и от буйства темных хаотических стихий. Русское православие создало образы ослепительной святости, оно воспитало в народе поклонение святости и святым, оно дало возможность много­ страдальному русскому народу смиренно нести свою тяжелую долю, оно открывало каждой душе человеческий путь спасения. Но русское православие не давало того закала личному и народному характеру для жизни исторической и для созидания культуры, который на Западе да­ вало католичество, а по-своему и протестантство. Наше народное рели­ гиозное воспитание не было благоприятно культуре. Наше духовенство не давало народу необходимого просвещения. В народе религиозно вос­ питывался дух смирения по отношению к власти, но совершенно не вос­ питывался дух активности и самодисциплины. К самоуправлению на­ род не был подготовлен всем своим прошлым. В русском православном сознании заложено своеобразное народничество, недоверие к культуре и культурному слою. Это недоверие распространяется не только на атеи­ стическую интеллигенцию, которая и не заслуживает иного к себе от­ ношения, но и на иерархию высшей культуры. На Западе католичество боролось с безбожной культурой, с антихристианским просветитель­ ством, но оно само создало великую культуру, латинскую культуру За­ пада и поддерживало не только священное предание Церкви, но и свя­ щенное предание культуры, оно воспитывало личность для жизни в истории и для работы в цивилизации. Результаты этого воспитания в секуляризованном виде остались и в народе, потерявшем католичес­ кую веру. Католичеству совершенно чуждо враждебное культуре народопоклонство. На католической почве никогда не рождалось идолопок­ лонство перед народом и естественной народной мудростью. Мудрость видели во Вселенской Церкви, в Церковном Разуме, а не в народной стихии. У нас же почти не было священного предания культуры, со­ зданного и освященного нашей Церковью. Сейчас мы вкушаем горькие и ядовитые плоды русского ложного отношения к народу и к культуре, нашего старого поклонения народу и нашей старой враждебности к культуре. Горьким опытом узнаем мы, что значит восстание народа, не принявшего еще культуры и громя­ щего культуру, что несет с собой восстание количественной массы, не подчиненной никаким качествам, сбросившей всякую норму и закон. Это есть расковывание первозданной хаотической тьмы. Закон госу­ дарства, закон цивилизации сдерживает до времени темный и звери­ ный хаос, грозящий уничтожением всякого космического лада, подоб­ но тому, как природная закономерность сдерживает его для всего ми­ рового целого. Поклонение народу как факту, как непросветленному количеству есть безбожное идолопоклонство. Народ как факт, как эм­ пирическая данность не может быть святыней, он сам прежде всего нуждается в святыне, которую он поставил бы выше себя, в свете, кото-

Духовные основы русского народа 757 рый просветил бы его естественную тьму, связанную с первородным грехом человеческим и с падением человека в состояние звероподоб­ ное. Религиозного отношения к себе заслуживает не народ, а человек как образ и подобие Божие. Культура сама по себе также не может быть обоготворяема, но в культуре есть ценности, которые несут на себе от­ блеск божественного света и которые заслуживают почитания и береж­ ного к себе отношения. Народ как эмпирический факт, не заслуживает никакого почитания и поклонения, в нем нельзя искать критериев прав­ ды. Но в глубине души народной скрыты возможности высшей жизни, и возможности эти должны перейти в активное состояние через куль­ туру. Народ, раскрывший в себе высшие качества, народ просветлен­ ный и в благородном смысле этого слова культурный есть задание, а не данность. Высшая творческая духовная жизнь есть достояние немно­ гих, она не поддается демократизации. Но и многие могут и должны быть подняты до среднего культурного уровня, могут и должны быть качественно повышены настолько, чтобы преодолеть власть тьмы. Лишь в меру преодоления этой тьмы народ призывается к активной исторической жизни, к определению судеб государств. Это просветле­ ние тьмы предполагает иерархические ступени. Вот почему задачам культурным принадлежит духовное главенство над задачами полити­ ческими, и принцип эволюционный должен быть нравственно постав­ лен выше принципа революционного. Одоление хлынувшей на нас народной тьмы не может быть достигнуто одной политикой, револю­ ционной или контрреволюционной, оно предполагает пробуждение ре­ лигиозного света в душе народа. И прежде всего должен произойти ра­ дикальный переворот во всех оценках на духовных вершинах русского общества, поворот от народопоклонничества и идеализации народной стихийности к преклонению перед ценностями и к творчеству духов­ ной и материальной культуры. Народ наш без смирения перед культу­ рой и без творческого отношения к культуре обречен на разложение и гибель.

II. НАРОД И ЦЕРКОВЬ I В эти темные и страшные для России дни нередко приходится слы­ шать нарекания на Церковь. Почему молчит Церковь, почему Собор не скажет своего властного слова об ужасах, переживаемых Россией, о духовном падении русского народа? Пусть Церковь не должна зани­ маться политикой, пусть должна она стоять бесконечно выше полити­ ческой борьбы. Но ведь не о политике ныне идет речь. Погибает Рос­ сия. Душа народа растлилась и пала так низко, как никогда не падала,

758 Статьи 1918 г. корысть и злоба, зависть и месть безраздельно правят русской жизнью. Казалось бы, нарекания на Церковь и, в частности, на Собор имеют основание. Так, до революции многие недоумевали, почему Церковь не возвышает своего голоса против зла самовластья, против растления власти, против царства распутинства. Плохо то, что как говорящие, так и предъявляющие разные требования Церкви, слишком часто говорят это со стороны, издалека, сами они не в Церкви и от Церкви давно от­ пали, но в трудные минуты готовы прибегнуть к Церкви по соображе­ ниям утилитарно-политическим. Та самая интеллигенция, которая все делала для разрушения Церкви, которая в течение полустолетия под­ рывала веру в народе, теперь испугана плодами своей деятельности и готова внешне цепляться за Церковь, как за якорь спасения. Жалуются, что Церковь как бы покинула народ, недостаточно заботится о нем, недостаточно руководит им в трудные минуты его исторической жиз­ ни. Пусть это верно. Но ведь есть и другая сторона, о которой забыва­ ют люди, для которых вопрос о Церкви — внешний вопрос. Народ сам покинул Церковь, сам отпал от Церкви, сам лишил себя ее помощи, ее благодатных даров. Человеку и народу предоставлена свобода быть в Церкви или отпасть от нее. Спасение может быть лишь свободным. Церковь никого не держит насильственно в своем лоне. Насилие может быть лишь делом государства. Революция многое выявила, и в этом, быть может, единственное ее значение, она разделила сферы церковной сво­ боды и государственного насилия. Русская революция обнаружила ту старую истину, которая для многих была недостаточно ясна, — Церк­ ви изменила и от нее отпала не только русская интеллигенция, как при­ нято было думать и говорить, но и русский народ изменил Церкви и отпал от нее. И это ослабление религиозной энергии русского народа произошло уже давно. Отсюда — слабость и немощь видимой русской Церкви, которая так смущала и мучила лучших, наиболее религиозных русских людей. Отсюда и возможность страшных слов о параличе рус­ ской Церкви. Необходимо задуматься над странным русским противо­ речием: русский народ объявили самым религиозным, единственным религиозным народом в мире, а Церковь русская была в унижении, в немощи, в параличе. Если в старой России, до революции, Церковь была долгое время в рабстве у самодержавного государства и управлялась деспотически то Победоносцевым, то Григорием Распутиным, если после революцион­ ного переворота Церковь бессильна справиться с безбожной народной стихией и не может иметь определяющего влияния на судьбу России, то это означает не немощь той Церкви Христовой, которой не одоле­ ют и врата адовы, а немощь церковного народа, духовное падение на­ рода, слабость веры, утерю религиозной верности. Церковный народ, церковное человечество составляют неотъемлемую часть исторической жизни Церкви на земле. И невозможно могущественное проявление и

Духовные основы русского народа 759 процветание Церкви в жизни исторической, когда народ в значитель­ ной своей части изменил вере и отпал от Церкви. Церковь пребудет, если останется всего три праведника, Церковь основана на качестве, а не на количестве. Но когда отпадает от Церкви и изменяет ей челове­ ческое количество, человеческая масса, Церковь уходит в глубину, де­ лается более катакомбной и нельзя ждать от нее могущества в истори­ ческих проявлениях. Изменивший Церкви человек и изменивший Цер­ кви народ не может предъявлять Церкви никаких требований. Если в Русской Православной Церкви совсем почти не было жизни прихода, не было соборности, то вина лежит не на Церкви Христовой с ее непре­ ходящими святынями, а на церковном народе, на человеческих грехах иерархии, на человеческой религиозной немощи. В нашей Церкви слишком слабо была выражена человеческая активность. И те, кото­ рые своим религиозным сознанием закрепили и освятили эту слабость человеческой активности, виновны в ослаблении и падении церков­ ной жизни. Немощь Церкви есть лишь наша собственная религиозная немощь, лишь проекция вовне нашего религиозного бессилия и неверия, отсутствие в нас дерзновения перед Господом. Активность Церкви в исторической жизни предполагает положительную религиозную силу человеческой стороны церковного организма. Церковь Христова есть богочеловеческий организм. Слабость и падение Церкви, мерзость и запустение на месте святом есть лишь слабость и падение церковного народа, неверие человека.

II Ход русской революции выяснил уже одну горькую для нас, рус­ ских, истину, которую необходимо мужественно признать. В свете богочеловеческого церковного сознания должно быть переоценено ста­ рое положение об исключительной религиозности русского народа, которое поддерживали и славянофилы, и самые большие русские пи­ сатели. Продолжать это утверждать было бы страшной фальшью и ло­ жью. Длительная слабость, зависимость, «параличность» русской Цер­ кви1 не может не вызывать подозрительного отношения к русскому церковному народу, к русской религиозности. Народ богоносный, в котором сильна была религиозная вера и религиозная верность, не до­ пустил бы, чтобы Церковь его впала в столь зависимое положение, он сделал бы Церковь определяющей силой своей истории. Некогда, во времена св. Сергия Радонежского, Церковь и была определяющей си­ лой русской истории. Но это было очень давно. Тогда народ был дру­ гим. Тогда дух всей мировой эпохи был иным. Со времени раскола в русской Церкви церковный народ ослабел. Особенная религиозность русского народа давно уже должна быть поставлена под знаком сомне-

760 Статьи 1918 г. ния. В массе народной эта религиозность всегда была полухристиан­ ской-полуязыческой. Но и это исконное полуязычество русского наро­ да все-таки религиозно бесконечно выше и благороднее того неверия и нигилизма, которое все более и более охватывает народ. Лучше покло­ няться фетишу, чем самому себе, своей корысти, своему произволу. Ин­ теллигентское полупросвещение быстро убило остатки веры в массе рус­ ского народа. И как это ни горько, но нужно иметь решимость признать, что ныне русский народ менее религиозен, чем многие народы Запада, что религиозная культура души в нем слабее. Полный нигилизм легче всего овладевает русским человеком. И пора перестать видеть в этом нигилизме обратную сторону исключительной русской религиозности, которой всегда нужно все или ничего. Нигилизм есть страшная болезнь русского духа, которую нужно перестать идеализировать. Мы жалуемся, что Бог покинул нас и что Церковь Его не дает нам благодатной помощи, которая явилась бы источником нашей силы, помогла бы нам справиться с ужасами нашего времени и спасти Рос­ сию от гибели. Но мы слишком забываем, что мы сами оставили Бога, ничего не делали для Него и для Его Церкви, и что вина наша перед Христом не может не иметь внутренней кары. Есть движение от Бога к человеку; оно всегда происходит в Церкви, и в нем свыше ниспосыла­ ются благодатные дары. Но есть и движение обратное, встречное, от человека к Богу. Высшая религиозная жизнь есть всегда встреча любви Божьей и любви человеческой. И вот нужно признать, что это встреч­ ное движение любви человеческой слишком слабо и немощно в каж­ дом из нас и во всем русском народе. Оттого так мрачна и страшна наша жизнь. В слишком трудные минуты жизни мы готовы возложиться на Бога, вспоминаем о Нем и выражаем претензии к Церкви, но сами сделать для Бога ничего не хотим и в Церкви не проявляем никакой жертвенной человеческой активности. В светлые наши минуты мы ве­ рим, что Христос — наш Искупитель и Спаситель, и мы готовы искать помощи в Христовой любви к нам. Но наша собственная любовь ко Христу, наше ответное Ему движение слабы и ничтожны. Христос по­ страдал за нас, кровь Его вечно проливается для искупления наших гре­ хов и вечно совершается голгофская Его жертва для спасения нашего в жизни вечной. Но мы не хотим облегчить бремя жертвы Христовой нашей собственной жертвой, нашей собственной любовью. Мы почти негодуем, что Церковь молчит и бездействует, когда мы погибаем, когда погибает народ, мы выражаем нетерпение и требуем насильственного вмешательства Божьего Промысла, который сосем недавно еще не ка­ зался нам столь нужным. Но народ погибает от своей измены, от свое­ го духовного падения, от своей низости. Бог не может и не хочет наси­ ловать злую свободу людскую. Христос ждет свободной любви челове­ ка. Ныне у многих из нас, русских христиан, силен ужас перед надви­ гающейся тьмой, сильна ненависть к сеятелям тьмы, но слаба свободная

Духовные основы русского народа 761 любовь ко Христу, и нет между нами братства во Христе. Такая духов­ ная атмосфера не может быть благоприятна для восприятия благодат­ ной помощи Христовой. Со стороны, издали, ничего нельзя воспри­ нять в Церкви и нельзя предъявлять к Церкви никаких требований. Каждый должен быть в Церкви и являть собой возрождение силы Цер­ кви над нашей грешной жизнью.

III Много ожиданий связывалось с Собором. Но Собор может быть лишь таким, каков церковный народ. Если в церковном народе слаба религиозная энергия, то она не может быть сильна и в Соборе. Собор соединяет и укрепляет религиозную энергию, но он не может ее со­ здать из пустоты, из человеческого ничтожества. Та особенная благо­ дать, которая почиет на Соборе, предполагает и особенную обращен­ ность человека к Богу. Собор собирается в трудное время религиозно­ го падения и религиозной измены русского народа, после слишком долгого рабства и паралича русской Церкви. Ему не предшествовало никакого церковного движения снизу, в народной жизни, в первич­ ных ячейках Церкви. Русская духовная иерархия была не на высоте сво­ его призвания, в ней веками воспитывалась пассивность, послушность всякой власти и не выработалось сознания церковного достоинства. Иерархи русской Церкви не привыкли говорить властные слова, они не были духовными водителями народа. И эта слабость русского духо­ венства имеет какие-то основания в слабости самого церковного наро­ да. Народ имеет соответствующую ему власть светскую и власть духов­ ную. И нечего удивляться и негодовать, что Собор не говорит доста­ точно властного слова о судьбе России. Властное слово Церкви пред­ полагает религиозно размягченные сердца в народе воспринимающем. Сердца окаменевшие ничего не услышат и не узнают. Вот почему в посланиях и литературных памятниках Собора много условности и риторичности, в них слишком чувствуется подделка под старый цер­ ковный стиль. Нового церковного стиля нет, потому что нет религиоз­ ной энергии, по силе равной религиозной энергии былых времен. Не чувствуется достаточно глубокой связи между Собором и народом. И Собор остается изолированным в бушующем океане народной жиз­ ни. Нет дыхания творческого духа в Соборе, потому что нет этого жи­ вительного дыхания в церковном человечестве, в церковном народе. Церковь пришла в состояние полного нестроения, и Собор должен был заняться бытовым устройством Церкви, определением ее отношения к государству, установлением патриархата и т. п. Но Собор оказался не на высоте тех религиозных тем, которыми мучилось меньшинство рус­ ских религиозно алчущих людей. Собор может быть органом церков­ ного возрождения, но он не может создать церковного возрождения.

762 Статьи 1918 г. Всякий народ может жить сильной и здоровой исторической жиз­ нью лишь в том случае, если он имеет сильные и здоровые духовные основы жизни. Без этих основ разваливается и вся материальная жизнь народа. Духовными основами жизни народа могут быть лишь религи­ озные основы, лишь они дают дисциплину души. Эти дисциплиниру­ ющие основы народной жизни не могут быть даны отвлеченной фи­ лософией или отвлеченной моралью. Эти духовные основы должны иметь свою символику. Символические знаки имеют магическую власть над душой народной и их уничтожение влечет за собой душевный рас­ пад. Так армия разлагается, когда уничтожается символический знак отдания чести. Религиозная жизнь народной массы вся связана с куль­ товой символикой, и она возможна лишь в Церкви, в конкретной ис­ торической Церкви, она может быть лишь церковной жизнью. Когда масса народная отпадает от Церкви, она отпадает и от всякой религи­ озной жизни, теряет духовные основы своей жизни. Народное сектант­ ское движение, которое многим представляется переходом к более вы­ сокому типу религиозности, кончается полным рационализмом и не­ верием. Роковой процесс отпадения народной массы от Церкви про­ исходил и на Западе. Но там религиозное воспитание человеческой души было таково, что и после утраты веры и отпадения от христиан­ ства остался крепкий осадок э форме норм цивилизации и культуры, которые были секуляризованными религиозными добродетелями. Хри­ стианское сознание различия между добром и злом осталось у народов Запада и удерживает их от полного распада. Э русском народе, не име­ ющем цивилизации, отвращающемся от серединного царства культу­ ры, отпадение от христианства влечет за собой падение всяких духов­ ных основ жизни, т. е. чистейший нигилизм. Русский человек считает все дозволенным, если нет Бога, нет бессмертия. Это раскрыл Достоев­ ский2 . Это подтверждается и русской революцией. Так называемыми культурными ценностями живут лишь очень немногие. Нам нужно покаяться и признать, что западные народы и до сих пор остаются ре­ лигиозно более крепкими, чем русский народ. Русские — религиозно хрупки и неустойчивы. Перед избранными русскими людьми раскры­ вается безмерность и бесконечность, неведомые западным людям, но в массе своей русские люди впадают в нигилизм. Духовное возрождение, подъем духовной энергии может начаться лишь после покаяния. В «на­ род» как носителя истинной веры более верить нельзя. Мы должны обратиться внутрь себя и из собственной глубины начать церковное объединение и творчество. Церковное народничество есть ложь и со­ блазн. Избранная интеллигенция должна возрождать в народе Христо­ ву веру. Но отныне церковный народ будет составлять меньшинство. К старой бытовой религиозности нет возврата. Начинается период со­ знательной религиозности. Мир вступает в новый возраст.

РОССИЯ И ВЕЛИКОРОССИЯ I Ядро России — Великороссия — подверглось в процессе революции наибольшему разложению, оно стало очагом большевизма. Многие даже видят в большевизме характерно великорусское явление. В великорус-. ском племени есть метафизическая истеричность и склонность к болез­ ненной одержимости. Это чувствовалось всегда в великорусских сектах, в самосожигателях1, в хлыстах, это гениально отразилось в творчестве Достоевского, это обнаруживается в неспособности признать права от­ носительного, в исключительной склонности к крайнему и предельно­ му. Малороссы более рассудительны, в них сильнее инстинкт самосохра­ нения. В Малороссии не было того духовного напряжения, которое выз­ вано было татарским игом, и там всегда сильнее были западные влия­ ния. Нет национальности великорусской, как нет национальности малорусской, есть лишь русская национальность. Но существуют пле­ менные областные особенности, которых отрицать невозможно. И ве­ ликорусские особенности оказались роковыми в ходе революции. Сила, собиравшая Великую Россию, уничтожила свое собственное тысячелет­ нее создание. Русская революция существенно отличается от всех быв­ ших в мире революций и более всего от революции французской — она разложила Россию, единую и великую, и тяжело ранила русское нацио­ нальное чувство. Россия — величайшее в мире государство — рассыпа­ лось в несколько месяцев, превратилась в кучу мусора. Дело всей рус­ ской истории, дело собирания России с Ивана Калиты, дело Петра Вели­ кого, дело всей русской культуры — Пушкина и Достоевского — отме­ няется, истребляется, объявляется ненужным, злым делом. В русской революции обнаружилась темная реакционная стихия, враждебная вся­ кой культуре большого стиля. Такого отречения от собственной исто­ рии, такой измены великим историческим заветам не было еще никогда и нигде. Это — самоубийство народа, отказ его от великого прошлого и великого будущего во имя корысти данного мгновенич; из нигилизма,

764 Статьи 1918 г. объявшего душу народную. Ныне живущее поколение русского народа не выдержало исторического испытания, оно не пожелало нести жерт­ вы, которых требуют великие задачи, оно размотало полученное от пред­ ков наследство, принадлежащее не ему одному, но и всем потомкам. Рос­ сия великая и единая, великое и единое русское государство, великая и единая русская культура созданы не нашим поколением, за ними стоят подвиги, жертвы и усилия многих поколений, всего русского народа на протяжении его тысячелетнего существования. Русский народ имеет свою единую, неделимую судьбу, свой удел в мире, свою идею, которую он призван осуществлять, но которой мо­ жет изменить, которую может предать в силу присущей ему человечес­ кой свободы. Распадение связи времен, полный разрыв между прошлым и будущим, надругательство над великими могилами и памятниками прошлого, жажда истребления всего бывшего и отошедшего, а не вос­ кресения его для вечности есть измена идее народа как великого цело­ го, есть предательство ценностей, непреходящих по своему значению. Русский народ в самый ответственный час своей истории отрекается от великого во имя малого, от далекого во имя близкого, от ценностей во имя благополучия, призрачного и преходящего. На место Петра возносятся Ленин и Троцкий, на место Пушкина и Достоевского — Горький и безымянные люди. Пушкин предвидел эту возможность и гениально раскрыл ее в «Медном всаднике». Произошло восстание Ев­ гения, героя «Медного всадника», против Петра, маленьких людей с их маленькими и частными интересами против великого человека, про­ тив великой судьбы народа, против государства и культуры. И нару­ шен был завет Пушкина: Красуйся, град Петров, и стой Неколебимо, как Россия, Да умирится же с тобой И побежденная стихия; Вражду и плен старинный свой Пусть волны финские забудут И тщетной злобою не будут Тревожить вечный сон Петра!2 Само явление Пушкина возможно было потому, что Петр «вздер­ нул Россию на дыбы», приобщил ее к мировой культуре и уготовил русскому народу удел великого народа. Но маленький Евгений не хо­ тел принять великой судьбы народа, он в ужасе отступил перед жертва­ ми, которых требует эта судьба. Добро, строитель чудотворный! — Шепнул он, злобно задрожав, — Ужо тебе!..3

Россия и Великороссы* 765 Он не мог примириться с гибелью своих личных, частных надежд, не вынес столкновения великого дела Петра со своими маленькими де­ лами, со своей маленькой судьбой. Не мирилась с этим и большая часть русской интеллигенции, а ныне не вынес этого взбунтовавшийся народ русский. В русской революции и в предельном ее выражении — большевиз­ ме — произошло восстание против Петра и Пушкина, истребление их творческого дела. Долгий идейный путь русской интеллигенции с Белин­ ского вел к этому восстанию и истреблению. Традиционное русское на­ родничество всегда было враждебно великому государству и великой культуре, всегда требовало свержения ценностей во имя народного бла­ га и народных интересов, истребления качеств во имя количества.

II Многие наивные и непоследовательные люди думают, что можно отвергнуть Петра и сохранить Пушкина, что можно совершить раз­ рыв в единой и целостной судьбе народа и его культуры. Но Пушкин неразрывно связан с Петром, и он сознавал эту органическую связь. Он был поэтом императорской, великодержавной России. Связан с делом Петра и со всем петербургским периодом русской истории и Достоевский. Своеобразное славянофильство Достоевского не меша­ ло ему иначе оценивать Петра, чем оценивали его старые славянофи­ лы. Все герои Достоевского — герои петербургского, императорско­ го периода русской истории. В душе их отразилась вся сложность судь­ бы Великой России. Великая русская литература связана с великим русским государством. Русская литература поведала всему миру о су­ ществовании единой нераздельной России, духовно объединенной единым, царственным русским языком. Эманации великого русского языка покоряли все народности, населяющие Россию, духовной мо­ щью своей заставляли признать русскую литературу своей литерату­ рой, вызывали сознание принадлежности к единой, великой культуре Пушкина и Гоголя, Достоевского и Толстого. Ныне посягнули на это царственное значение русского языка. Первыми посягнули украин­ цы, которые совершают отступничество от народа Пушкина и Дос­ тоевского, свергают царственный русский язык во имя малорусского наречия и разделяют Россию. Побеждают духи партикуляризма, про­ винциализма, сепаратизма. Эти духи, эти мелкие бесы также разру­ шают Великую Россию и русскую культуру, как и большой бес интер­ национализма. Отрицается с разных концов существование России, русского народа, русской идеи. Русское подменяется частными, партикуляристическими определениями, в том числе и великорусским. Ве­ ликий русский народ не хочет более существовать, он уступает место

766 Статьи 1918 г. каким-то новым, частным, малым образованиям, он раздавлен сверху отвлеченным чудовищем интернационала, снизу мелко эгоистичес­ кими национальными самоутверждениями. Вот почему нужно прямо и решительно заявить — никакой вели­ корусской культуры нет, как нет и культуры малорусской, есть только единая русская культура, объединенная великим русским языком, ко­ торый не есть язык великорусский. Нет великорусской истории, есть лишь русская история. Образование северного великорусского государ­ ства и великорусской культуры было бы завершением распадения Рос­ сии, возведением болезни, переживаемой Россией, в идею. Провинци­ ально-областных особенностей Великороссии и великорусского племе­ ни, равно как Малороссии и малорусского племени, никто не отрицает. Но национальность есть лишь русская, а не великорусская и малорус­ ская, культура русская, государство русское, объемлющее многие про­ винциальные особенности. Великороссия есть лишь центральное ядро России, вокруг которого образовалось русское государство и русская культура, но весь смысл существования этого ядра в том, что оно яв­ лялось носителем русской великодержавности и русской культурной идеи.

III Россия не только географическое понятие, она измеряется не толь­ ко материальными пространствами. Россия прежде всего духовное по­ нятие, она имеет внутреннее измерение, не прикрепленное ни к каким губерниям и областям. Духовно существует Россия, русский народ и русская культура. Она задумана в мысли Божьей, и бытие ее превышает наше ограниченное эмпирическое существование. Разрушить замысел Божий не в силах злой человеческий произвол. Духовного бытия России не могут убить никакие материальные катастрофы. Если от России останется лишь одна из великорусских губерний и в ней лишь небольшая кучка людей оста­ нется верной духовному бытию России и идее России, то и на этом не­ большом пространстве, в этой небольшой кучке будет продолжать су­ ществовать Россия, и она перейдет в вечность. И загнанные в катаком­ бы, мы будем продолжать себя чувствовать сынами России и будем верны великой русской культуре Пушкина и Достоевского, подобно тому как мы будем продолжать себя чувствовать христианами и сына­ ми Церкви и после того, как гонения на Церковь Христову загонят нас в катакомбы и там придется нам творить свои молитвы. Никакая вне­ шняя, материальная судьба не может нас заставить изменить русской идее. Верность до конца возможна и тогда, когда не осталось уже ника-

Россия и Великороссы* 767 ких земных надежд. А нам рано еще терять всякие надежды. Россия может еще воскреснуть. Быть может, она должна была умереть, чтобы воскреснуть к новой жизни. В этом великая тайна христианского ис­ купления, существующая не только для отдельных людей, но и для це­ лых народов. В русскую идею входит страдание как необходимый внут­ ренний момент. Пусть лучше существует страдающая, больная и неус­ троенная Россия, чем благоустроенные и самодовольные штаты Великороссии, Малороссии, Белоруссии и других областей, возомнивших себя самостоятельными целыми. Распадение России, отделение от нее окраин поставило центр ве­ ликорусский в трагическое положение. Необходимо оздоровить и орга­ низовать великорусский центр России. Это вполне оправданное и здо­ ровое движение. Но оно не должно поддаваться заразной болезни рас­ пада и провинциального партикуляризма. Колонизация окраин, кото­ рая совершалась на протяжении всей русской истории, не была злым недоразумением, это был внутренне оправданный и необходимый про­ цесс для осуществления русской идеи в мире. Так называемая Великороссия сама по себе не могла и не может существовать, она обречена на бедственное и нищенское существование. Нельзя мыслить Великую Россию без юга, без его богатств. И нельзя не видеть страшной измены и страшного преступления и разрушения всего дела русской истории, осуществлявшего идею России. Русский народ должен был пройти через неслыханные унижения и падения, чтобы в нем пробудилось сознательное национальное чувство и сознательная национальная активность. Огромное значение в оздо­ ровлении русского народа и в освобождении его от злого наваждения будет иметь начавшееся гонение на Церковь. Революция посягнула на святая святых народной души, она обнаружила свою антихристианскую природу; как раньше обнаружила антинациональную природу. И если жив еще русский народ, если он не окончательно духовно погиб, в нем должно пробудиться острое религиозно-национальное чувство. Великий народ может достойно существовать, если он остается в глубине своей верен вечным духовным основам своего существования. Франция и после всех падений и измен остается в духовной своей основе Францией, сред­ невековой, католической, рыцарской, в ней не окончательно умер тот дух, который предков нынешних французов подвинул на крестовые по­ ходы. Это почувствовалось во время войны. Православная Церковь не только святыня для всякого верующего, но и великая ценность, вели­ кое духовное сокровище русской культуры, духовная основа жизни рус­ ского народа. С Церковью связана и русская идея, призвание русского народа в мире. Если русский народ окончательно перестанет быть хри­ стианским народом, то он потеряет свое значение в мире. Должна быть осознана русская идея, национальная и религиозная, выводящая нас в

768 Статьи 1918 г. мировую ширь, преодолевающая всякий замкнутый национальный провинциализм. История идет к соединению, а не разъединению, т. е. христианство должно побеждать в ней языческий партикуляризм. Рус­ ская идея, вдохновленная вселенским христианством, победит и страш­ ный бес интернационализма — это отвратительное искажение идеи все­ ленского единства и братства человечества.

ОЗДОРОВЛЕНИЕ РОССИИ I Россия тяжело больна. Болезнь эта имеет материальные симптомы разложения нашего государственного и социального организма. Но в основе своей это духовная, а не физическая болезнь. Корни материаль­ но видимой общественной жизни народа скрыты в невидимой глуби­ не. Глубина же эта всегда есть жизнь духовная. Россия не может быть излечена одними материальными средствами. Не только тело, но и душа больна. Выздоровление России предполагает прежде всего оздоровле­ ние духовных основ жизни русского народа и руководящих кругов рус­ ской интеллигенции. Ложные идеи интеллигенции дали свои ядови­ тые плоды. Теперь интеллигенция обязана сознать свои грехи и, ошиб­ ки и нести народу более здоровые идеи, в которых будет возрождаться энергия. Мы знаем, какие идеи погубили Россию, и знаем, что возро­ дить Россию могут лишь идеи противоположные. Духу тлетворному нужно противопоставить дух животворящий. Что в основах матери­ альной жизни народов лежат духовные начала их жизни, это истина более глубокая, чем та поверхностная истина, которую проповедует экономический материализм. Теперь и в газетах, которые всегда с от­ вращением относились к религии, заговорили о том, что без религиоз­ ных основ не может существовать государство. Эта истина проникает и в самые позитивно настроенные партии. Экономическая жизнь на­ рода, его экономическая производительность зависит от дисциплины личности, от духовного склада народа, от его религиозного типа. Ря­ дом научных исследований обнаружена связь между экономическим развитием Англии и религиозным воспитанием английского народа. Эта связь прослежена и в других странах. Католичество по-одному, протестантство по-другому воспитывали народы Запада для истори­ ческой жизни, вырабатывали закал характера, необходимый для сози­ дания культуры. Католичество проникнуто духом универсализма. Но 25 Падение с в я щ е н н о г о Русского царства

770 Статьи 1918 г. оно же развивает и дисциплинирует личность. В католичестве всегда была динамическая энергия, которая играла руководящую роль во все­ мирной истории. Православное религиозное воспитание неблагопри­ ятно для исторической жизни народов; оно мало научает обществен­ ному и культурному строительству, мало дисциплинирует личность. Православие все колеблется между максимализмом святости и мини­ мализмом довольно низменной бытовой жизни. Русское православие мало дает для той огромной середины жизни, в которой совершается история и творится культура. К. Леонтьев не без основания говорил, что «русский человек может быть святым, но не может быть честным». Русское православие создало ослепительные образы святости и воспи­ тало в народе культ святости и святых. Но очень мало сделало для раз­ вития в русском человеке честности и ответственности, для религиоз­ ного укрепления в нем энергии, необходимой для творчества истории и культуры. В русской религиозности всегда преобладали черты вос­ точной пассивности. В этом типе религиозности всегда было слабо вы­ ражено начало личности. Личность расплывалась и тонула в природ­ ном коллективизме, который принимали за духовную соборность. Многие психологические черты русской православной религиоз­ ности в секуляризованном виде перешли в атеистическую русскую ин­ теллигенцию. Православное воспитание не оставило в душе русского человека твердого осадка в форме культурных добродетелей, норм ци­ вилизации, как оставило религиозное воспитание на Западе. Русский человек легко переходит из религиозного состояния в состояние со­ вершенно нигилистическое. Если нет Бога и бессмертия души, то рус­ скому человеку все представляется дозволенным. Он появляется со­ вершенно нагишом. Русская революция обнаружила недостаточность религиозного воспитания русского народа. Духовная основа русско­ го государства, русского хозяйства, русской культуры расшатана с нео­ бычайной легкостью. Личность русского человека подверглась распа­ дению, в ней утерян духовный центр. Вера ослабела в русском народе, а цивилизации в нем не оказалось. Интеллигенция давно уже отпала от веры христианской и воодушевлялась иной верой, социалистической, верой в грядущий земной рай. Эта вера не давала никакой дисциплины личности. Нездоровая социальная мечтательность разнуздывала лич­ ность. Социалистическая вера парализовала чувство ответственности и породила непомерную притязательность. Русский человек переска­ кивает от первоначального коллективизма к коллективизму социалис­ тическому. Школы личной дисциплины и личной ответственности он не прошел. Если православная вера русского человека не вполне была благоприятна личному творчеству и историческому действию, то со­ циалистическая вера по-новому неблагоприятна этому. Восточный склад религиозности принижал человека, а когда религиозная вера ос-

Оздоровление России 771 лабела, человек освободился в совершенно хаотическом, недисципли­ нированном и болезненном состоянии. Когда я критикую православ­ ное религиозное воспитание, я менее всего хочу судить Церковь, кото­ рой не одолеют и врата адовы, я имею в виду русский тип религиозно­ сти с его человеческой стороны. Этот тип слабо защищен от перехода в состояние совершенно хаотическое и нигилистическое. Но только Цер­ ковь учила русский народ правде, и без Церкви не может он быть спа­ сен от духовной смерти.

II Оздоровление России прежде всего предполагает переход руково­ дящих кругов ее интеллигенции от сознания материалистического и атеистического, приведшего к нравственному вырождению и духовно­ му упадку, к сознанию религиозному, т. е. возрождение духовных ос­ нов жизни. В самой же религиозности русской должно открыться бо­ лее активное и ответственное человеческое начало. Менее всего, конеч­ но, это значит, что я хотел бы для России лютеровской реформации. Лютеровская реформация исчерпала себя на Западе, и она не соответ­ ствует ни характеру русского народа, ни исторической задаче России. Но в России происходит огромный и болезненный переворот, и он не может не сопровождаться религиозной реформой, религиозным об­ новлением. С большим основанием можно сказать, что для русской религиозной жизни необходимо соединение Церквей и пробуждение человеческой активности в Церкви. То, что на Соборе не был поднят вопрос ни о соединении церквей, ни о возможности творческого раз­ вития в Церкви, обнаруживает лишь, что он собрался скорее в период религиозного упадка церковного народа, чем религиозного подъема его. Но потрясения революции не могут не привести к религиозному углублению и пробуждению религиозной энергии в народе, исстрадав­ шемся и разочарованном в социальных обетованиях. Религиозное оз­ доровление и возрождение русской интеллигенции и русского народа должно повести за собой и совершено иное, более творческое и более ответственное отношение к жизни. В основу общественности должны быть положены иные начала и иные оценки, чем те, которые до сих пор у нас господствовали. Народ­ ническая идея распределения и раздела, целиком владевшая русской интеллигенцией и легко воспринятая русским народом как движение в направлении наименьшего сопротивления, погубила Россию. Во имя этой идеи Россия растерзана и разорвана на части. На практике идея эта, казавшаяся столь возвышенной ряду поколений, привела к всерос­ сийскому грабежу, к расхищению государства и к голоду. Эгалитарная

772 Статьи 1918 г. страсть влечет нас к небытию. От одержимости идеей раздела и урав­ нения Россия и русский народ во что бы то ни стало должны быть вы­ лечены. Этой зловредной и в основе своей антирелигиозной идее, ибо с христианской любовью она ничего общего не имеет, должна быть противопоставлена идея творчества и инстинкт производительности. На этом пути скорее будут накормлены голодные, чем на путях раздела и принудительного уравнения. Через исступленные оргии разделов и уравнений в России возникнет новая дифференциация, и творящая личность вновь поднимется. И после страшных испытаний будет при­ знано благо и ценность неравенства, его необходимость для духовного и материального подъема самих народных масс. Россию погубила лож­ ная идея класса и «народа», понятого в социально-классовом смысле слова. Эта идея, вызывающая эмоции, близкие к одержимости, убива­ ет в России человека, она напоила Россию ненавистью и злобой. Во имя служения страдающему «народу» были подорваны нравственные ос­ новы отношения человека к человеку, сделали невозможным почита­ ние в человеке образа и подобия Божьего. Идолопоклонство перед «на­ родом» мешало раскрывать и развивать в себе человеческую личность. Выздоровление России должно прийти от идей совершенно противо­ положных: от идеи личности, сознавшей себя свободной, ответствен­ ной и творческой силой, от идеи нации как реальности, превосходя­ щей все социальные классы, от идеи государства и идеи Церкви как высочайшей реальности. России необходима серьезная нравственная реформа, которая создаст новый нравственный закал характера русской личности. Россия погибает от долгой идеализации слабости. Она выздо­ ровеет и возродится от идеализации силы, от признания за силой нрав­ ственного и духовного значения. Россия погибает от безответственной социальной мечтательности. Она выздоровеет от социального реализ­ ма. Россия погибает от анархических инстинктов и анархических идео­ логий. Она окрепнет от государственных инстинктов и государственных идей. Россия погибает от русской склонности к коллективизму, в кото­ ром тонет личность, коллективизму то религиозному и мистическому, то материалистическому и экономическому. Для выздоровления и воз­ рождения России русскому человеку необходима некоторая доза здорово­ го нравственного индивидуализма. России нужен подбор качественно возвышающихся личностей. В России необходимо повысить до высо­ чайшего напряжения личную инициативу и личную ответственность. Россия погибает от безответственности русского человека, который все возлагает то на социальную среду, то на судьбу, то на всесильное само­ державное правительство, то на всесильный пролетариат. Россия будет выздоравливать от повышения до высочайшей степени ответственно­ сти каждого лица. Каждый должен принять на себя как можно боль­ шую ответственность и уменьшить притязательность. Россия погиба-

Оздоровление России 77' 3 ет от безответственных притязаний всех и каждого и от слабого чув­ ства обязанности. Она будет выздоравливать, когда в русских людях со­ знание обязанности победит притязательность. У русских почти атро­ фировано чувство долга, а потому и право у них шатко. Для оздоровле­ ния России необходимо укрепление у русских людей чувства долга.

III Необходимо освободиться от старой русской чувствительности, от ложной сострадательности и сентиментальности, от исключительной власти чувств и эмоций, в которых тонут воля и разум. Необходимо развить в себе более суровые добродетели, более мужественные добро­ детели: с ними только и можно делать историю. Россия погибает от экстенсивности русской души и русской культуры, от слабой интен­ сивности труда. Россия выздоровеет и возродится от большей интен­ сивности русской души и русской культуры, от повышения интенсив­ ности труда. Духовная дисциплина личности должна повести за собой и дисциплину труда, от отрицания которой разваливается хозяйственная жизнь России. Россия погибает от преклонения перед количествами и от отрицания самостоятельного значения качеств и качественного подбо­ ра. Она должна выздороветь и возродиться от почитания качеств и каче­ ственного подбора и ограничения власти количеств качественными на­ чалами. С этим связана переоценка нашего традиционного отношения к демократии, которая заключает в себе большие опасности, если она не подчинена никаким высшим качественным началам. Революция обнаружила, что сам народ не хочет у нас чистого народовластия и не способен к нему на данном уровне развития. Народ в глубине души ждет таких качественных избранников, которые властно выведут его к более человеческой жизни. Для оздоровления России необходимо пре­ одолеть те толстовские моральные оценки, которые широко распрост­ ранены в русском обществе. Эти моральные оценки парализовали твор­ ческую энергию русской личности, они обессилили русских людей в час мировой борьбы и вынули у них оружие из рук, когда враг вступил на нашу землю. Русское непротивленство, русская пассивность, русский пацифизм — нездоровое явление. Это добродетели не столько христи­ анские, сколько буддийские. Для оздоровления России необходимо преодолеть все формы рус­ ского народничества и народопоклонства, в каком бы виде они ни про­ являлись — религиозном или материалистическом, славянофильском или революционном. Русская революция есть завершение нашего на­ родничества, его торжество и его гибель, его горький плод и его конец. Это народническое сознание всегда было великим препятствием для

774 Статьи 1918 г. перехода России к более высокой культуре, для роста русского могуще­ ства. Народническое сознание несовместимо с постановкой творчес­ ких исторических задач. И в нем есть возмущающая безответственность. Народнические сентиментальные декламации кончились очень плохо, они кончились жестокостью и принесли бедствия русскому народу. Те, которые из блага народного сделали себе идеал, разрушили государ­ ственные и хозяйственные основы бытия русского народа, которые только и могут быть источниками всех благ. Те, которые создали себе нравственный ореол из печалования о страданиях народных, разрушили нравственные основы бытия русского народа, без которых человек че­ ловеку делается волком. Так всегда бывает с ложной, безответственной чувствительностью, с морализмом, оторванным от более глубоких ду­ ховных, религиозных истин. Мы стоим перед задачей глубокого пере­ воспитания русского народного характера и русской личности. В жиз­ ни отдельного человека бывают тяжелые кризисы, когда он близок к погибели. После такого кризиса человек собирает свои духовные силы, подтягивается и дисциплинируется. Такое состояние может пережи­ вать и целый народ. Если русский народ и после таких страшных испы­ таний и кризиса не соберет своих духовных сил и не дисциплинирует себя, то он может погибнуть, сойти с исторической сцены. Для поли­ тического, государственного возрождения России необходимо духов­ ное возрождение русской личности, перерождение русской души. Это и будет началом национального ренессанса. Русский человек погибает от безволия. Он живет по преимуществу чувством. Все его мышление слишком эмоционально и заинтересовано, оно не любит объективно­ го, лишено пафоса объективности. И оздоровлением для русского че­ ловека будет укрепление в нем воли; оздоровлением будет для него ук­ репление разума, ищущего объективную истину. Мы по горькому и страдальческому опыту знаем, какие духовные начала привели Россию к гибели. И мы должны сознать, что спасти ее могут лишь начала про­ тивоположные, лишь иной дух. Этот иной дух и эти иные духовные начала должны быть проповеданы широким кругам русской интелли­ генции, которые пусть понесут народу противоядие от тех ядов, кото­ рыми они долгое время его отравляли. Россия может возродиться и должна возродиться, она будет еще великой и сильной. Но для этого должна воодушевлять нас идея величия и силы России.

ДУХИ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ Сбились мы. Что делать нам? В поле бес нас водит, видно, Да кружит по сторонам. Пушкин'

Введение С Россией произошла страшная катастрофа. Она ниспала в темную бездну. И многим начинает казаться, что единая и великая Россия была лишь призраком, что не было в ней подлинной реальности. Не легко улавливается связь нашего настоящего с нашим прошлым. Слишком изменилось выражение лиц русских, людей, за несколько месяцев оно сделалось неузнаваемым. При поверхностном взгляде кажется, что в России произошел небывалый по радикализму переворот. Но более углубленное и проникновенное познание должно открыть в России революционный образ старой России, духов, давно уже обнаруженных в творчестве наших великих писателей, бесов, давно уже владеющих русскими людьми. Многое старое, давно знакомое является лишь в новом обличье. Долгий исторический путь ведет к революциям, и в них открываются национальные особенности даже тогда, когда они наносят тяжелый удар национальной мощи и национальному досто­ инству. Каждый народ имеет свой стиль революционный, как «имеет и свой стиль консервативный. Национальна была английская революция, и столь же национальна революция французская. В них узнается про­ шлое Англии и Франции. Каждый народ делает революцию с тем ду­ ховным багажом, который накопил в своем прошлом, он вносит в ре­ волюцию свои грехи и пороки, но также и свою способность к жертве и к энтузиазму. Русская революция антинациональна по своему харак­ теру, она превратила Россию в бездыханный труп. Но и в этом анти­ национальном ее характере отразились национальные особенности

/ 776 Статьи 1918 г. русского народа и стиль нашей несчастливой и губительной революции — русский стиль. Наши старые национальные болезни и грехи привели к революции и определили ее характер. Духи русской революции — рус­ ские духи, хотя и использованы врагом нашим на погибель нашу. При­ зрачность ее — характерно русская одержимость. Революции, проис­ ходящие на поверхности жизни, ничего существенного никогда не ме­ няют и не открывают, они лишь обнаруживают болезни, таившиеся внутри народного организма, по-новому переставляют все те же эле­ менты и являют старые образы в новых одеяниях. Революция всегда есть в значительной степени маскарад, и если сорвать маски, то можно встретить старые, знакомые лица. Новые души рождаются позже, пос­ ле глубокого перерождения и осмысливания опыта революции. На по­ верхности все кажется новым в русской революции — новые выраже­ ния лиц, новые жесты, новые костюмы, новые формулы господствуют над жизнью; те, которые были внизу, возносятся на самую вершину, а те, которые были на вершине, упали вниз; властвуют те, которые были гонимы, и гонимы те, которые властвовали; рабы стали безгранично свободными, а свободные духом подвергаются насилию. Но попробуйте проникнуть за поверхностные покровы революционной России в глу­ бину. Там узнаете вы старую Россию, встретите старые, знакомые лица. Бессмертные образы Хлестакова, Петра Верховенского и Смердякова на каждом шагу встречаются в революционной России и играют в ней немалую роль, они подобрались к самым вершинам власти. Метафи­ зическая диалектика Достоевского и моральная рефлексия Толстого определяют внутренний ход революции. Если пойти в глубь России, то за революционной борьбой и революционной фразеологией нетрудно обнаружить хрюкающие гоголевские морды и рожи. Всякий народ в любой момент своего существования живет в разные времена и раз­ ные века. Но нет народа, в котором соединялись бы столь разные воз­ расты, который так совмещал бы XX век с XIV веком, как русский на­ род. И эта разновозрастность есть источник нездоровья и помеха для цельности нашей национальной жизни. Великим писателям всегда открывались образы национальной жиз­ ни, имеющие значение существенное и непреходящее. Россия, раскры­ вавшаяся ее великим писателям, Россия Гоголя и Достоевского может быть обнаружена и в русской революции, и в ней столкнетесь вы с ос­ новными оценками, предопределенными Л. Толстым. В образах Гого­ ля и Достоевского, в моральных оценках Толстого можно искать раз­ гадки тех бедствий и несчастий, которые революция принесла нашей родине, познания духов, владеющих революцией. У Гоголя и Достоев­ ского были художественные прозрения о России и русских людях, пре­ вышающие их время. По-разному раскрывалась им Россия, художе­ ственные методы их противоположны, но у того и у другого было по-

Духи русской революции 777 истине что-то пророческое для России, что-то проникающее в самое существо, в самые тайники природы русского человека. Толстой как художник для нашей цели не интересен. Россия, раскрывавшаяся его великому художеству, в русской революции разлагается и умирает. Он был художником статики русского быта, дворянского и крестьянского, вечное же открывалось ему, как художнику, лишь в элементарных при­ родных стихиях. Толстой более космичен, чем антропологичен. Но в русской революции раскрылся и по-своему восторжествовал другой Толстой—- Толстой моральных оценок, обнаружилось толстовство как характерное для русских миросозерцание и мировоззрение. Много есть русских бесов, которые раскрывались русским писателям или владели ими, — бес лжи и подмены, бес равенства, бес бесчестья, бес отрица­ ния, бес непротивления и мн[огие], мн[огие] другие. Все это — ниги­ листические бесы, давно уже терзающие Россию. В центре для меня стоят прозрения Достоевского, который пророчески раскрыл все ду­ ховные основы и движущие пружины русской революции. Начну же с Гоголя, значение которого в этом отношении менее ясно.

I. Гоголь в русской революции Гоголь принадлежит к самым загадочным русским писателям, и еще мало сделано для его познания. Он загадочнее Достоевского. Достоев­ ский много сделал сам для того, чтобы раскрыть все противоположно­ сти и все бездны своего духа. Видно, как дьявол с Богом борется в его душе и в его творчестве. Гоголь же скрывал себя и унес с собой в моги­ лу какую-то неразгаданную тайну. Поистине есть в нем что-то жуткое. Гоголь — единственный русский, писатель, в котором было чувство магизма, — он художественно передает действие темных, злых маги­ ческих сил. Это, вероятно, пришло к нему с Запада, от католической Польши. «Страшная месть» насыщена таким магизмом. Но в более прикрытых формах есть этот магизм и в «Мертвых душах», и в «Реви­ зоре». У Гоголя было совершенно исключительное по силе чувство зла. И он не находил тех утешений, которые находил Достоевский в образе Зосимы и в прикосновении к матери-земле. Нет у него всех этих клей­ ких листочков, нет нигде спасения от окружавших его демонических рож. Жуткости гоголевского художества совершенно не чувствовала старая школа русских критиков. Да и где им было почувствовать Гого­ ля! Их предохраняло от восприятия и от понимания таких жутких яв­ лений рационалистическое просвещение. Наша критика была для это­ го слишком «прогрессивного» образа мыслей, она не верила в нечисть. Она хотела использовать Гоголя лишь для своих утилитарно-обществен­ ных целей. Она ведь всегда пользовалась творчеством великих писате-

778 Статьи 1918 г. лей для утилитарно-общественной проповеди. Впервые почувствовал жуткость Гоголя писатель другой школы, других истоков и другого духа — В.В. Розанов2. Он не любит Гоголя и пишет о нем со злым чув­ ством, но он понял, что Гоголь был художником зла. Вот что необхо­ димо прежде всего установить — творчество Гоголя есть художествен­ ное откровение зла как начала метафизического и внутреннего, а не зла общественного и внешнего, связанного с политической отстало­ стью и непросвещенностью. Гоголю не дано было увидеть образов добра и художественно передать их. В этом была его трагедия. И он сам испу­ гался своего исключительного видения образов зла и уродства. Но то, что было его духовным калечеством, то породило и всю остроту его художества зла. Проблема Гоголя стала лишь перед тем религиозно-философским и художественным течением, которое обозначилось у нас в начале XX века. Гоголя принято было считать основателем реалистического на­ правления в русской литературе. Странности гоголевского творчества объясняли исключительно тем, что он был сатириком и изображал не­ правду старой крепостнической России. Всю необычайность гоголев­ ских художественных приемов просмотрели. В гоголевском творчестве не видели ничего проблематического, потому что вообще не видели ничего проблематического. Все представлялось русским критикам яс­ ным и легко объяснимым, все было упрощено и сведено к элементар­ ной утилитарной задаче. Поистине можно сказать, что критическая школа Белинского, Чернышевского, Добролюбова и их эпигонов про­ смотрела внутренний смысл великой русской литературы и не в силах была оценить ее художественные откровения. Должен был произойти духовный кризис, должны были быть потрясены все основы традици­ онного интеллигентского мировоззрения, чтобы по-новому раскры­ лось творчество великих русских писателей. Тогда только сделался воз­ можен и подход к Гоголю. Старый взгляд на Гоголя как на реалиста и сатирика требует радикального пересмотра. Теперь уже, после всех ус­ ложнений нашей психики и нашего мышления, слишком ясно, что взгляд литературных староверов на Гоголя не стоит на высоте гоголев­ ской проблемы. Нам представляется чудовищным, как могли увидеть реализм в «Мертвых душах», произведении невероятном и небывалом. Странное и загадочное творчество Гоголя не может быть отнесено к разряду общественной сатиры, изобличающей временные и преходя­ щие пороки и грехи дореформенного русского общества. Мертвые души не имеют обязательной и неразрывной связи с крепостным бы­ том и ревизор — с дореформенным чиновничеством. И сейчас, после всех реформ и революций, Россия полна мертвыми душами и ревизо­ рами, и гоголевские образы не умерли, не отошли в прошлое, как обра­ зы Тургенева или Гончарова. Художественные приемы Гоголя, кото-

Духи русской революц ии 779 рые менее всего могут быть названы реалистическими и представляют своеобразный эксперимент, расчленяющий и распластовывающий орга­ нически целостную действительность, раскрывают что-то очень суще­ ственное для России и для русского человека, какие-то духовные болез­ ни, не излечимые никакими внешними общественными реформами и революциями. Гоголевская Россия не есть только дореформенный наш быт, она принадлежит метафизическому характеру русского народа и обнаруживается и в русской революции. То нечеловеческое хамство, которое увидел Гоголь, не есть порождение старого строя, не обуслов­ лено причинами социальными и политическими, наоборот, — оно породило все, что было дурного в старом строе, оно отпечатлелось на политических и социальных формах. Гоголь как художник предвосхитил новейшие аналитические тече­ ния в искусстве, обнаружившиеся в связи с кризисом искусства. Он предваряет искусство А. Белого и Пикассо. В нем были уже те восприя­ тия действительности, которые привели к кубизму3. В художестве его есть уже кубистическое расчленение живого бытия. Гоголь видел уже тех чудовищ, которые позже художественно увидел Пикассо. Но Го­ голь ввел в обман, так как прикрыл смехом свое демоническое созер­ цание. Из новых русских художников за Гоголем идет даровитейший из них — Андрей Белый, для которого окончательно померк образ че­ ловека и погрузился в космические вихри. А. Белый не видит органи­ ческой красоты в человеке, как не видит ее Гоголь. Он во многом сле­ дует за художественными приемами Гоголя, но делает и совершенно новые завоевания в области формы. Уже Гоголь подверг аналитичес­ кому расчленению органически цельный образ человека. У Гоголя нет человеческих образов, а есть лишь морды и рожи, лишь чудовища, подобные складным чудовищам кубизма. В творчестве его есть чело­ векоубийство. И Розанов прямо обвиняет его в человекоубийстве. Го­ голь не в силах был дать положительных человеческих образов и очень страдал от этого. Он мучительно искал образ человека и не находил его. Со всех сторон обступали его безобразные и нечеловеческие чудо­ вища. В этом была его трагедия. Он верил в человека, искал красоты человека и не находил его в России. В этом было что-то невыразимо мучительное, это могло довести до сумасшествия. В самом Гоголе был какой-то духовный вывих, и он носил в себе какую-то неразгаданную тайну. Но нельзя винить его за то, что вместо образа человека он уви­ дел в России Чичикова, Ноздрева, Собакевича, Хлестакова, СквозникДмухановского и т. п. чудищ. Его великому и неправдоподобному ху­ дожеству дано было открыть отрицательные стороны русского народа, его темных духов, все то, что в нем было нечеловеческого, искажающе­ го образ и подобие Божье. Его ужаснула и ранила эта нераскрытость в России человеческой личности, это обилие элементарных духов при-

780 Статьи 1918 г. роды вместо людей. Гоголь — инфернальный художник. Гоголевские образы — клочья людей, а не люди, гримасы людей. Не его вина, что в России было так мало образов человеческих, подлинных личностей, так много лжи и лжеобразов, подмен, так много безобразности и безоб­ разности. Гоголь нестерпимо страдал от этого. Его дар прозрения ду­ хов пошлости — несчастный дар, и он пал жертвой этого дара. Он от­ крыл нестерпимое зло пошлости, и это давило его, Нет образа челове­ ка и у А. Белого. Но он принадлежит уже другой эпохе, в которой по­ шатнулась вера в образ человека. Эта вера была еще у Гоголя. Русские люди, желавшие революции и возлагавшие на нее великие надежды, верили, что чудовищные образы гоголевской России исчезнут, когда революционная гроза очистит нас от всякой скверны. В Хлестакове и Сквозник-Дмухановском, в Чичикове и Ноздреве видели исключитель­ но образы старой России, воспитанной самовластьем и крепостным правом. В этом было заблуждение революционного сознания» неспо­ собного проникнуть в глубь жизни. В революции раскрылась все та же старая, вечно-гоголевская Россия, нечеловеческая, полузвериная Рос­ сия харь и морд. В нестерпимой революционной пошлости есп>;вечногоголевское. Тщетны оказались надежды, что революция раскроет в России человеческий образ, что личность человеческая поднимется во весь свой рост после того, как падет самовластье. Слишком многое при­ выкли у нас относить на счет самодержавия, все зло и тьму нашей жиз­ ни хотели им объяснить. Но этим только сбрасывали с себя русские люди бремя ответственности и приучили себя к безответственности. Нет уже самодержавия, а русская тьма и русское зло остались. Тьма и зло заложены глубже, не в социальных оболочках народа, а в духовном его ядре. Нет уже старого самодержавия, а самовластье по-прежнему царит на Руси, по-прежнему нет уважения к человеку, к человеческому достоинству, к человеческим правам. Нет уже старого самодержавия, нет старого чиновничества, старой полиции, а взятка по-прежнему яв­ ляется устоем русской жизни, ее основной конституцией. Взятка рас­ цвела еще больше, чем когда-либо. Происходит грандиозная нажива на революции. Сцены из Гоголя разыгрываются на каждом шагу в ре­ волюционной России. Нет уже самодержавия, но по-прежнему Хлеста­ ков разыгрывает из себя важного чиновника, по-прежнему все трепе­ щут перед ним. Нет уже самодержавия, а Россия по-прежнему полна мертвыми душами, по-прежнему происходит торг ими. Хлестаковская смелость на каждом шагу дает себя чувствовать в русской революции. Но ныне Хлестаков вознесся на самую вершину власти и имеет больше оснований, чем старый, говорить: «министр иностранных дел, фран­ цузский посланник, английский, немецкий посланник и я», или: «а лю­ бопытно взглянуть ко мне в переднюю, когда я еще не проснулся: гра­ фы и князья толкутся и жужжат там, как шмели»4. Революционные

Духи русской революции 781 Хлестаковы с большим правдоподобием могут говорить: «Кому занять место? Многие из генералов находились охотники и брались, но по­ дойдут, бывало, — нет, мудрено... Нечего делать — ко мне. И в ту же минуту по улицам курьеры, курьеры, курьеры... можете представить себе, тридцать пять тысяч одних курьеров!»5 И революционный Иван Александрович берется управлять департаментом. И когда он прохо­ дит, «просто землетрясение, все дрожит и трясется, как лист». Револю­ ционный Иван Александрович горячится и кричит: «Я шутить не люб­ лю, я им всем задам острастку... Я такой! Я не посмотрю ни на кого... Я везде, везде»6. Эти хлестаковские речи мы слышим каждый день и на каждом шагу. Все дрожат и трясутся. Но, зная историю старого и веч­ ного Хлестакова, в глубине души ждут, что войдет жандарм и скажет: «Приехавший по именному повелению из Петербурга чиновник тре­ бует вас сейчас же к себе»7. Страх контрреволюции, отравивший рус­ скую революцию, и придает революционным дерзаниям хлестаковский характер. Это постоянное ожидание жандарма изобличает призрач­ ность и лживость революционных достижений. Не будем обманывать­ ся внешностью. Революционный Хлестаков является в новом костюме и иначе себя именует. Но сущность остается той же. Тридцать пять тысяч курьеров могут быть представителями «совета рабочих и сол­ датских депутатов». Но это не меняет дела. В основе лежит старая рус­ ская ложь и обман, давно увиденные Гоголем. Оторванность от глуби­ ны делает слишком легкими все движения. В силах ныне господствую­ щих и властвующих так же мало онтологического, подлинно сущего, как и в гоголевском Хлестакове. Ноздрев говорил: «Вот граница! Все, что ни видишь по эту сторону, — все это мое, и даже по ту сторону, весь этот лес, который вон синеет, и все, что за лесом, — все мое»8. В большей части присвоений революции есть что-то ноздревское. Ли­ чина подменяет личность. Повсюду маски и двойники, гримасы и кло­ чья человека. Изолгание бытия правит революцией. Все призрачно. Призрачны все партии, призрачны все власти, призрачны все герои революции. Нигде нельзя нащупать твердого бытия, нигде нельзя увидеть яс­ ного человеческого лика. Эта призрачность, эта неонтологичность ро­ дилась от лживости. Гоголь раскрыл ее в русской стихии. По-прежнему Чичиков ездит по русской земле и торгует мертвы­ ми душами. Но ездит он не медленно в кибитке, а мчится в курьерских поездах и повсюду рассылает телеграммы. Та же стихия действует в новом темпе. Революционные Чичиковы скупают и перепродают не­ существующие богатства, они оперируют с фикциями, а не реальнос­ тями, они превращают в фикцию всю хозяйственно-экономическую жизнь России. Многие декреты революционной власти совершенно гоголевские по своей природе, и в огромной массе обывателей они

782 Статьи 1918 г. встречают гоголевское к себе отношение. В стихии революции обна­ руживается колоссальное мошенничество, бесчестность как болезнь русской души. Вся революция наша представляет собой бессовестный торг — торг народной душой и народным достоянием. Вся наша ре­ волюционная аграрная реформа, эсеровская и большевистская, есть чи­ чиковское предприятие. Она оперирует с мертвыми душами, она воз­ водит богатство народное на призрачном, нереальном базисе. В ней есть чичиковская смелость. В нашем летнем герое аграрной револю­ ции было поистине что-то гоголевское. Немало было также манилов­ щины в первом периоде революции и в революционном временном правительстве. Но «Мертвые души» имеют и глубокий символический смысл. Все хари и рожи гоголевской эпопеи появились на почве омер­ твения русских душ. Омертвение душ делает возможными чичиков­ ские похождения и встречи. Это длительное и давнее омертвение душ чувствуется и в русской революции. Потому и возможен в ней этот бес­ стыдный торг, этот наглый обман. Не революция сама по себе это со­ здала. Революция — великая проявительница, и она проявила лишь то, что таилось в глубине России. Формы старого строя сдерживали проявления многих русских свойств, вводили их в принудительные границы. Падение этих обветшалых форм привело к тому, что русский человек окончательно разнуздался и появился нагишом. Злые духи, которых видел Гоголь в их статике, вырвались на свободу и учиняют оргию. Их гримасы приводят в содрогание тело несчастной России. Для Хлестаковых и Чичиковых ныне еще больший простор, чем во време­ на самодержавия. И освобождение от них предполагает духовное пере­ рождение народа, внутренний в нем переворот. Революция не являет­ ся таким переворотом. Истинная духовная революция в России была бы освобождением от той лживости, которую видел в русских людях Гоголь, и победой над той призрачностью и подменой, которые от лжи­ вости рождаются. В лжи есть легкость безответственности, она не свя­ зана ни с чем бытийственным, и на лжи можно построить самые сме­ лые революции. Гоголю открывалось бесчестье как исконное русское свойство. Это бесчестье связано с неразвитостью и нераскрытостью личности в России, с подавленностью образа человека. С этим же свя­ зана и нечеловеческая пошлость, которой Гоголь нас подавляет и кото­ рой он сам был подавлен. Гоголь глубже славянофилов видел Россию. У него было сильное чувство зла, которого лишены были славянофи­ лы. В вечно-гоголевской России переплетается и смешивается траги­ ческое и комическое. Комическое является результатом смешения и подмены. Это смешение и переплетение трагического и комического есть и в русской революции. Она вся основана на смешении и подмене, и потому в ней многое имеет природу комедии. Русская революция есть трагикомедия. Это — финал гоголевской эпопеи. И, быть может, са-

Духи русской революции 7.83 мое мрачное и безнадежное в русской революции — это гоголевское в ней. В том, что в ней есть от Достоевского, больше просветов. России необходимо освободиться от власти гоголевских призраков.

II. Достоевский в русской революции Если Гоголь в русской революции не сразу виден и сама постановка этой темы может вызвать сомнения, то в Достоевском нельзя не ви­ деть пророка русской революции. Русская революция пропитана теми началами, которые прозревал Достоевский и которым дал гениально острое определение. Достоевскому дано было до глубины раскрыть диалектику русской революционной мысли и сделать из нее последние выводы. Он не остался на поверхности социально-политических идей и построений, он проник в глубину и обнажил метафизику русской революционности. Достоевский обнаружил, что русская революцион­ ность есть феномен метафизический и религиозный, а не политичес­ кий и социальный. Так удалось ему религиозно постигнуть природу русского социализма. Русский социализм занят вопросом о том, есть ли Бог или нет Бога. И Достоевский предвидел, как горьки будут плоды русского социализма. Он обнажил стихию русского нигилизма и рус­ ского атеизма, совершенно своеобразного, не похожего на западный. У Достоевского был гениальный дар раскрытия глубины и обнаруже­ ния последних, пределов. Он никогда не остается в середине, не оста­ навливается на состояниях переходных, всегда влечет к последнему и окончательному. Его творческий художественный акт апокалиптичен, и в этом он — поистине русский национальный гений. Метод Достоев­ ского иной, чем у Гоголя. Гоголь более совершенный художник. Дос­ тоевский прежде всего великий психолог и метафизик. Он вскрывает зло и злых духов изнутри душевной жизни человека и изнутри его ди­ алектики мысли. Все творчество Достоевского есть антропологическое откровение — откровение человеческой глубины, не только душевной, но и духовной глубины. Ему раскрываются те мысли человеческие и те страсти человеческие, которые представляют уже не психологию, а он­ тологию человеческой природы. У Достоевского, в отличие от Гоголя, всегда остается образ человека и раскрывается судьба человека изнут­ ри. Зло не истребляет окончательно человеческого образа. Достоевс­ кий верит, что путем внутренней катастрофы зло может перейти в доб­ ро. И потому творчество его менее жутко, чем творчество Гоголя, ко­ торое не оставляет почти никакой надежды. На Достоевском, величайшем русском гении, можно изучать при­ роду русского мышления, его положительные и отрицательные полю­ сы. Француз — догматик или скептик, догматик на положительном

784 Статьи 1918 г. полюсе своей мысли и скептик на отрицательном полюсе. Немец — мистик или критицист, мистик на положительном полюсе и критицист на отрицательном. Русский же — апокалиптик или нигилист, апокапиптик на положительном полюсе и нигилист на отрицательном по­ люсе. Русский случай — самый крайний и самый трудный. Француз и немец могут создавать культуру, ибо культуру можно создавать догма­ тически и скептически; можно создавать ее мистически и критически. Но трудно, очень трудно создавать культуру апокалиптически и ниги­ листически. Культура может иметь под собой глубину, догматическую и мистическую, но она предполагает, что за серединой жизненного процесса признается какая-то ценность, что значение имеет не только абсолютное, но и относительное. Апокалиптическое и нигилистичес­ кое самочувствие свергает всю середину жизненного процесса, все ис­ торические ступени, не хочет знать никаких ценностей культуры, оно устремляет к концу, к пределу. Эти противоположности легко перехо­ дят друг в друга. Апокалиптичность легко переходит в нигилизм, мо­ жет оказаться нигилистической по отношению к величайшим ценнос­ тям земной исторической жизни, ко всей культуре. Нигилизм же не­ уловимо может приобрести апокалиптическую окраску, может казать­ ся требованием конца. И у русского человека так перемешано и так спутано апокалиптическое и нигилистическое, что трудно бывает раз­ личить эти полярно противоположные начала. Не легко бывает решить, почему русский человек отрицает государство, культуру, родину, нор­ мативную мораль, науку и искусство, почему требует он абсолютного обнищания: из апокалиптичности своей или нигилистичности своей. Русский человек может произвести нигилистический погром как по­ гром апокалиптический; он может обнажиться, сорвать все покровы и явиться нагишом, как потому, что он нигилист и все отрицает, так и потому, что он полон апокалиптических предчувствий и ждет конца мира. У русских сектантов апокалипсис переплетается и смешивается с нигилизмом. То же происходит и в русской интеллигенции. Русское искание правды жизни всегда принимает апокалиптический или ниги­ листический характер. Это — глубоко национальная черта. Это созда­ ет почву для смешений и подмен, для лжерелигий. В самом русском атеизме есть что-то от духа апокалиптического, совсем не похожее на атеизм западный. И в русском нигилизме есть лжерелигиозные черты, есть какая-то обратная религия. Это многих соблазняет и вводит в за­ блуждение. Достоевский до глубины раскрыл апокалипсис и нигилизм в русской душе. Поэтому он и угадал, какой характер примет русская революция. Он понял, что революция совсем не то у нас означает, что на Западе, и потому она будет страшнее и предельнее западных рево­ люций. Русская революция — феномен религиозного порядка, она ре­ шает вопрос о Боге. И это нужно понимать в более глубоком смысле,

Духи русской революции 785 1 чем понимается антирелигиозный характер революции французской 1 или религиозный характер революции английской. I Для Достоевского проблема русской революции, русского нигилиз': ма и социализма, религиозного по существу, это — вопрос о Боге и о бессмертии. «Социализм есть не только рабочий вопрос, или так назы­ ваемого четвертого сословия, но по преимуществу есть атеистический вопрос, вопрос современного воплощения атеизма, вопрос Вавилон­ ской башни, строящейся именно без Бога, не для достижения небес с земли, а для сведения небес на землю» («Братья Карамазовы»)9. Мож­ но было бы даже сказать, что вопрос о русском социализме и ниги­ лизме — вопрос апокалиптический, обращенный к всеразрешающему концу. Русский революционный социализм никогда не мыслился как переходное состояние, как временная и относительная форма ус­ троения общества, он мыслился всегда как окончательное состояние, как царство Божие на земле, как решение вопроса о судьбах человече­ ства. Это — не экономический и не политический вопрос, а прежде всего вопрос духа, вопрос религиозный. «Ведь русские мальчики как до сих пор орудуют? Вот, например, здешний вонючий трактир, вот они и сходятся, засели в угол... О чем они будут рассуждать? О мировых вопросах, не иначе: есть ли Бог, есть ли бессмертие? А которые в Бога не веруют, ну, те о социализме и об анархизме заговорят, о переделке всего человечества по новому штату, так ведь это один же черт выйдет, все те же вопросы, только с другого конца»10. Эти русские мальчики никогда не были способны к политике, к созиданию и устроению об­ щественной жизни. Все перемешалось в их головах, и, отвергнув Бога, они сделали Бога из социализма и анархизма, они захотели переделать все человечество по новому штату и увидали в этом не относительную, а абсолютную задачу. Русские мальчики были нигилисты-апокалиптики. Начали они с того, что вели бесконечные разговоры в вонючих трак­ тирах. И трудно было поверить, что эти разговоры о замене Бога соци­ ализмом и анархизмом и о переделке всего человечества по новому штату могут стать определяющей силой в русской истории и сокру­ шить Великую Россию. Русские мальчики давно уже провозгласили, что все дозволено, если нет Бога и бессмертия. Осталось блаженство на земле как цель. На этой почве и вырос русский нигилизм, который казался многим наивным и благожелательным людям очень невинным и ми­ лым явлением. Многие даже видели в нем нравственную правду, но ис­ каженную умственным заблуждением. Даже Вл. Соловьев не понял опас­ ности русского нигилизма, когда шутливо формулировал сгес!о русских мальчиков таким образом: «человек произошел от обезьяны, следова­ тельно, будем любить друг друга»". Достоевский глубже проник в тай­ ники русского нигилизма и почувствовал опасность. Он раскрыл диа­ лектику русского нигилизма, его сокровенную метафизику.

786 Статьи 1918 г. Философом русского нигилизма и атеизма является Иван Карама­ зов. Он провозглашает бунт против Бога и против Божьего мира из очень высоких мотивов — он не может примириться со слезинкой не­ винно замученного ребенка. Иван ставит Алеше вопрос очень остро и радикально; «Скажи мне сам прямо, я зову тебя, отвечай: представь, что это ты сам возводишь здание судьбы человеческой с целью в фина­ ле осчастливить людей, дать им, наконец, мир и покой, но для того необходимо и неминуемо предстояло бы замучить всего лишь одно только крохотное созданьице, вот того самого ребеночка, бившего себя кулачонком в грудь, и на неотомщенных слезках его основать это зда­ ние; согласился бы ты быть архитектором на этих условиях?»12 Иван ставит тут вековечную проблему о цене истории, о допустимости тех жертв и страданий, которыми покупается создание государств и куль­ тур. Это вопрос русский по преимуществу, проклятый вопрос, кото­ рый русские мальчики предъявили всемирной истории. В вопрос этот был вложен весь русский моральный пафос, оторванный от религиоз­ ных истоков. На вопросе этом морально обосновался русский револю­ ционно-нигилистический бунт, который и провозглашает Иван. «В окончательном результате я мира этого Божьего — не принимаю, и хоть и знаю, что он существует, да не допускаю его вовсе. Я не Бога не принимаю, я мира, им созданного, мира-то Божьего не принимаю и не могу согласиться принять»13. «Для чего признавать это чертово добро и зло, когда это столького стоит? Да ведь весь мир познания не стоит тогда этих слезок ребеночка к Боженьке»14. «От высшей гармонии со­ вершенно отказываюсь. Не стоит она слезинки хотя бы одного только того замученного ребенка, который бил себя кулачком в грудь и мо­ лился в зловонной конуре своей неискупленными слезками своими к Боженьке... Я не хочу, чтобы страдали больше. И если страдания детей пошли на пополнение той суммы страданий, которые необходимы были для покупки истины, то я утверждаю заранее, что вся истина не стоит такой цены... Не хочу гармонии, из-за любви к человечеству не хочу... Да и слишком дорого оценили гармонию, не по карману наше­ му вовсе столько платить за вход. А потому свой билет на вход спешу возвратить обратно... Не Бога я не принимаю, а только билет Ему по­ чтительнейше возвращаю»15. Тема, поставленная Иваном Карамазовым, сложна, и в ней переплетается несколько мотивов. Устами Ивана Кара­ мазова Достоевский произносит суд над позитивными теориями про­ гресса и над утопиями грядущей гармонии, воздвигнутой на страдани­ ях и слезах предшествующих поколений. Весь прогресс человечества и все грядущее его совершенное устройство ничего не стоят перед несча­ стной судьбой каждого человека, самого последнего из смертных, В этом есть христианская правда. Но острие вопроса, поставленного Иваном, совсем не в этом. Он ставит вопрос свой не как христианин, верующий

Духи русской революции 787 в божественный смысл жизни, а как атеист и нигилист, отрицающий божественный смысл жизни, видящий лишь бессмыслицу и неправду с ограниченной человеческой точки зрения. Это — бунт против боже­ ственного миропорядка, непринятие человеческой судьбы, определен­ ной Божьим промыслом. Это — распря человека с Богом, нежелание принять страдание и жертвы, постигнуть смысл нашей жизни как ис­ купление. Весь бунтующий ход мыслей Ивана Карамазова есть прояв­ ление крайнего рационализма, есть отрицание тайны человеческой судьбы, непостижимой в пределах и границах этого отрывка земной, эмпирической жизни. Рационально постигнуть в пределах земной жиз­ ни, почему был замучен невинный ребенок, невозможно. Самая поста­ новка такого вопроса — атеистична и безбожна. Вера в Бога и в Боже­ ственный миропорядок есть вера в глубокий, сокровенный смысл всех страданий и испытаний, выпадающих на долю всякого существа в его земном странствовании. Утереть слезинку ребенка и облегчить его стра­ дания есть дело любви. Но пафос Ивана не любовь, а бунт. У него есть ложная чувствительность, но нет любви. Он бунтует потому, что не ве­ рит в бессмертие, что для него все исчерпывается этой бессмысленной эмпирической жизнью, полной страданий и горя. Типичный русский мальчик, он принял западные отрицательные гипотезы за аксиомы и поверил в атеизм. Иван Карамазов — мыслитель, метафизик и психолог, и он дает углубленное философское обоснование смутным переживаниям неис­ числимого количества русских мальчиков, русских нигилистов и атеи­ стов, социалистов и анархистов. В основе вопроса Ивана Карамазова лежит какая-то ложная русская чувствительность и сентиментальность, ложное сострадание к человеку, доведенное до ненависти к Богу и бо­ жественному смыслу мировой жизни. Русские сплошь и рядом бывают нигилистами-бунтарями из ложного морализма. Русский делает исто­ рию Богу из-за слезинки ребенка, возвращает билет, отрицает все цен­ ности и святыни, он не выносит страданий, не хочет жертв. Но он же ничего не сделает реально, чтобы слез было меньше, он увеличивает количество пролитых слез, он делает революцию, которая вся основа­ на на неисчислимых слезах и страданиях. В нигилистическом морализ­ ме русского человека нет нравственного закала характера, нет нравствен­ ной суровости перед лицом ужасов жизни, нет жертвоспособности и отречения от произвола. Русский нигилист-моралист думает, что он любит человека и сострадает человеку более, чем Бог, что он исправит замысел Божий о человеке и мире. Невероятная притязательность ха­ рактерна для этого душевного типа. Из истории, которую русские маль­ чики делали Богу по поводу слезинки ребенка и слез народа, из их воз­ вышенных разговоров по трактирам родилась идеология русской ре­ волюции. В ее основе лежит атеизм и неверие в бессмертие. Неверие в

788 Статьи 1918 г. бессмертие порождает ложную чувствительность и сострадательность. Бесконечные декламации о страданиях народа, о зле государства икультуры, основанных на этих страданиях, вытекали из этого богоборчес­ кого источника. Само желание облегчить страдание народа было пра­ ведно, и в нем мог обнаружиться дух христианской любви. Это и ввело многих в заблуждение. Не заметили смешения и подмены, положен­ ных в основу русской революционной морали, антихристовых соблаз­ нов этой революционной морали русской интеллигенции. Заметил это Достоевский, он вскрыл духовную подпочву нигилизма, заботящегося о благе людей, и предсказал, к чему приведет торжество этого духа. Достоевский понял, что великий вопрос об индивидуальной судьбе каж­ дого человека совершенно иначе решается в свете сознания религиоз­ ного, чем в тьме сознания революционного, претендующего быть лже­ религией. Достоевский раскрыл, что природа русского человека является бла­ гоприятной почвой для антихристовых соблазнов. И это было настоя­ щим открытием, которое и сделало Достоевского провидцем и проро­ ком русской революции. Ему дано было внутреннее видение и видение духовной сущности русской революции и русских революционеров. Русские революционеры, апокалиптики и нигилисты по своей приро­ де, пошли за соблазнами антихриста, который хочет осчастливить лю­ дей, и должны были привести соблазненный ими народ к той револю­ ции, которая нанесла страшную рану России и превратила русскую жизнь в ад. Русские революционеры хотели всемирного переворота, в котором сгорит весь старый мир с его злом и тьмой и с его святынями и ценностями и на пепелище поднимется новая, благодатная для всего народа и для всех народов жизнь. На меньшем, чем всемирное счастье, русский революционер помириться не хочет. Сознание его апокалиптично, он хочет конца, хочет завершения истории и начала процесса сверхисторического, в котором осуществится царство равенства, свобо­ ды и блаженства на земле. Ничего переходного и относительного, ника­ ких ступеней развития сознания это не допускает. Русский революцион­ ный максимализм и есть своеобразная, извращенная апокалиптика. Об­ ратной стороной ее всегда является нигилизм. Нигилистическое истреб­ ление всего множественного и относительного исторического мира неизбежно распространяется и на абсолютные духовные основы исто­ рии. Русский нигилизм не принимает самого источника исторического процесса, который заложен в божественной действительности, он бун­ тует против божественного миропорядка, в котором задана история со своими ступенями, со своей неотвратимой иерархичностью. У самого Достоевского были соблазны русского максимализма и русского рели­ гиозного народничества. Но была в нем и положительная религиозная сила, сила пророческая, помогавшая ему раскрыть русские соблазны и

Духи русской революции 789 изобличить их. Рассказанная русским атеистом Иваном Карамазовым «Легенда о Великом Инквизиторе», по силе и глубине своей сравнимая лишь со священными письменами, раскрывает внутреннюю диалек­ тику антихристовых соблазнов. То> что Достоевский давал антихрис­ товым соблазнам католическое обличье, несущественно и должно быть отнесено к его недостаткам и слабостям. Дух Великого Инквизитора мо­ жет являться и действовать в разных обличиях и формах, он в высшей степени способен к перевоплощению. И Достоевский отлично понимал, что в революционном социализме действует дух Великого Инквизито­ ра. Революционный социализм не есть экономическое и политическое учение, не есть система социальных реформ, — он претендует быть ре­ лигией, он есть вера, противоположная вере христианской. Религия социализма вслед за Великим Инквизитором принимает все три искушения, отвергнутые Христом в пустыне во имя свободы человеческого духа. Религия социализма принимает соблазн превра­ щения камней в хлеб, соблазн социального чуда, соблазн царства этого мира. Религия социализма не есть религия свободных сынов Божьих, она отрекается от первородства человека, она есть религия рабов необ­ ходимости, детей праха. Религия социализма говорит словами Велико­ го Инквизитора: «Все будут счастливы, все миллионы людей»16. «Мы заставим их работать, но в свободные от труда часы мы устроим их жизнь как детскую игру, с детскими песнями, хором, с невинными пляс­ ками. Мы разрешим им и грех, они слабы и бессильны»17. «Мы дадим им счастье слабосильных существ, какими они и созданы»18. Религия социализма говорит религии Христа: «Ты гордишься твоими избран­ никами, но у Тебя лишь избранники, а мы успокоим всех... У нас все будут счастливы... Мы убедим их, что они тогда только и станут сво­ бодными, когда откажутся от свободы своей»19. Религия социализма, подобно Великому Инквизитору, упрекает религию Христа в недоста­ точной любви к людям. Во имя любви к людям и сострадания к людям, во имя счастья и блаженства людей на земле эта религия отвергает сво­ бодную, богоподобную природу человека. Религия хлеба небесного — аристократическая религия, это — религия избранных, религия «де­ сятка тысяч великих и сильных»20. Религия же «остальных миллионов, многочисленных, как песок морской, слабых»21 — есть религия хлеба земного. Эта религия написала на знамени своем: «накорми, тогда и спрашивай с них добродетели»22. Достоевский гениально прозревал духовные основы социалистического муравейника. Он религиозно по­ знал, что социалистический коллективизм есть лжесоборность, лже­ церковь, которая несет с собой смерть человеческой личности, образу и подобию Божьему в человеке, конец свободе человеческого духа. Са­ мые сильные и огненные слова были сказаны против религии социа­ лизма Достоевским. И он же почувствовал, что для русских социализм

790 Статьи 1918 г. есть религия, а не политика, не социальное реформирование и строи­ тельство. Что диалектика Великого Инквизитора может быть приме­ нена к религии социализма и применялась самим Достоевским, видно из того, что многие революционеры у него повторяют ход мыслей Ве­ ликого Инквизитора. То же самое говорит и Петр Верховенский, и на том же базисе построена шигалевщина. Эти мысли были еще у героя «Записок из подполья», когда Он говорил «о джентльмене с насмешли­ вой и ретроградной физиономией»23, который ниспровергнет все гря­ дущее социальное благополучие, весь благоустроенный муравейник будущего. И герой «Записок из подполья» противополагает этому со­ циалистическому муравейнику свободу человеческого духа. Достоев­ ский — религиозный враг социализма, он изобличитель религиозной лжи и религиозной опасности социализма. Он один из первых почув­ ствовал в социализме дух антихриста. Он понял, что в социализме ан­ тихристов дух прельщает человека обличьем добра и человеколюбия. И он же понял, что русский человек легче, чем человек западный, идет за этим соблазном, прельщается двоящимся образом антихриста по апокалиптичности своей природы. Вражда Достоевского к социализму менее всего означает, что он был сторонником и защитником какоголибо «буржуазного» строя. Он далее исповедовал своеобразный право­ славный социализм. Но дух этого православного социализма ничего общего не имеет с духом революционного социализма, он во всем ему противоположен. Как почвенник и своеобразный славянофил, Досто­ евский видел в русском народе противоядие против соблазнов рево­ люционного, атеистического социализма. Он исповедовал религиоз­ ное народничество. Я думаю, что вся эта религиозно-народническая, почвенно-славянофильская идеология Достоевского была его слабой, а не сильной стороной и находилась в противоречии с его гениальны­ ми прозрениями как художника и метафизика. Сейчас можно даже прямо сказать, что Достоевский ошибся, что в русском народе не ока­ залось противоядия против антихристовых соблазнов той религии со­ циализма, которую поднесла ему интеллигенция. Русская революция окончательно сокрушила все иллюзии религиозного народничества, как и всякого народничества. Но иллюзии самого Достоевского не поме­ шали ему раскрыть духовную природу русской религии социализма и предсказать последствия, к которым она приведет. В «Братьях Карама­ зовых» дана внутренняя диалектика, метафизика русской революции. В «Бесах» дан образ осуществления этой диалектики. Достоевский открыл одержимость, бесноватость в русских рево­ люционерах. Он почуял, что в революционной стихии активен не сам человек, что им владеют не человеческие духи. Когда в дни осуществ­ ляющейся революции перечитываешь «Бесы», то охватывает жуткое чувство. Почти невероятно, как можно было все так предвидеть и пред-

Духи русской революции 791 сказать. В маленьком городе, во внешне маленьких масштабах давно уже разыгралась русская революция и вскрылись ее духовные первоос­ новы, даны были ее духовные первообразы. Поводом кфабуле «Бесов» послужило нечаевское дело. Левые круги наши увидели тогда в «Бесах» карикатуру, почти пасквиль на революционное движение и революци­ онных деятелей. «Бесы» были внесены в ш

КНИГОИЗДАТЕЛЬСТВО

„БЕРЕГ" М О С К В А -19Й2.

ПРЕДИСЛОВИЕ Предлагаемый сборник статей о книге Шпенглера «\]Шещгп^ скз АЪепсиапс!е$» не объединен общностью миросозерцания его участников. Общее между ними лишь в сознании значительности самой темы — о духовной культуре и ее современном кризисе. С этой точки зрения, как бы ни относиться к идеям Шпенглера по существу, книга его пред­ ставляется участникам сборника в высшей степени симптоматичной и примечательной. Главная задача сборника — ввести читателя в мир идей Шпенгле­ ра. Более систематическому изложению этих идей посвящена статья Ф.А. Степуна. Но и остальные авторы, делясь своими впечатлениями от книги и мыслями о Шпенглере, пытались по возможности воспро­ изводить объективное содержание его идей. Таким образом — по за­ данию сборника —читатель из четырех обзоров должен получить до­ статочно полное представление об этой, несомненно, выдающейся кни­ ге, составившей культурное'событие в Германии. При своем изложении авторы пользовались вышедшим в 1920-м году 32-м изданием 1-го тома* и отчасти также брошюрой Шпенглера «Ргеиззеппип ипо^ ЗоааНвтш»**, составляющей эскиз к невышедшему еще И-му тому. Москва, декабрь 1921.

* Оз\уаИ 5реп{>1ег — Оет 11п1ег§ап§ ап8