За кулисами Второго фронта

ББК

ВВЕДЕНИЕ

63.3 О. 66

Вниманию оптовых покупателей! Книги различных жанров можно приобрести по адресу: 129348, Москва, ул. Красной сосны, 24, издательство «Вече». Телефоны: 188-88-02, 188-16-50, 182-40-74; т/факс: 188-89-59, 188-00-73. E-mail: [email protected]

ISBN 5-7838-1009-6

© Орлов А.С., 2001. © «Вече», 2001.

На рассвете 6 июня 1944 г. воды пролива Ла-Манш напоминали кипящий котел. 6 тысяч боевых кораблей и транспортных судов двинулись из портов Великобритании к берегам Франции. Гул 11 тысяч самолетов сотрясал воздух. Сотни тысяч авиабомб, снарядов корабельных орудий обрушились на немецкие позиции на побережье Нормандии. С неба на землю спускались парашютные десанты и с ходу вступали в бой. На берег высаживалась морская пехота. Начинался «самый длинный день» — вторжение англо-американских войск на западное побережье Европейского континента. К концу дня около 100 тысяч солдат и офицеров союзных армий сосредоточились на нормандских пляжах и начали сражение за расширение плацдарма. Так был открыт второй фронт в Западной Европе. Второй фронт! Эти слова замелькали на страницах печати, в переписке лидеров великих держав, в речах ораторов на митингах в Англии, США, Канаде уже с первых дней фашистского нашествия на нашу страну, в первые недели формирования антигитлеровской коалиции. Это понятие — второй фронт — подразумевало боевые действия вооруженных сил США и Англии в Западной Европе, да, именно в Западной, ибо только сокрушительный одновременный натиск на Германию с востока и запада, с территорий, непосредственно выводящих армии государств антигитлеровской коалиции к границам самой Германии и к столице третьего рейха позволял союзникам взять цитадель фашистского блока в мощные тиски. Только такие условия обеспечивали победу над гитлеровским рейхом и во всей Второй мировой войне. Но почему же «второй» фронт? Разве до лета 1944 г. наши западные союзники не вели боевых действий в Се-

верной Африке, Италии, на Тихом океане и в Юго-Восточной Азии? Разве с ходом войны не нарастала их активность в сражении с врагом в воздухе и на море? Да, все это было. Но для того, чтобы одержать победу над фашистско-милитаристским блоком, в который входили Германия, Италия, Япония, Венгрия, Румыния, Болгария, Финляндия, Словакия, на стороне которого воевали многие воинские формирования других государств, поддерживавших третий рейх, или из оккупированных им стран, надо было нанести смертельный удар в сердце этого блока — в фашистскую Германию. А этого можно было достичь, ведя сражения с вермахтом одновременно и в Восточной, и в Западной Европе. Да, Вторая мировая война по своему характеру была войной континентальной. И только решительными наступательными действиями на сухопутных фронтах, продвигаясь кратчайшим путем к жизненно важным районам Германии, только нанося сокрушительные удары вермахту на главных направлениях, можно было рассчитывать на полную и окончательную победу над гитлеровским фашизмом и предопределить разгром милитаристской Японии. Эту важнейшую задачу уже в течение трех лет решал Советский Союз. Советско-германский фронт был главным, решающим фронтом Второй мировой войны. Вторжение англо-американских экспедиционных сил в Западную Европу, безусловно, облегчало борьбу СССР против фашистского блока, что способствовало более быстрому разгрому Германии. Только сухопутный фронт, созданный в Западной Европе — во Франции, Бельгии, Голландии и Австрии, — мог заставить Берлин опасаться за свой прежде незыблемый тыл на западе и оттянуть на себя значительные силы вермахта. Только в этом случае можно было рассчитывать на уничтожение главной ударной силы вермахта — его сухопутных войск. Вот где был ключ к победе. Именно в этом состояло историческое значение второго фронта, ускорившего победу над силами фашизма, и прекращение войны в Европе.

Понятие «второй фронт» в том значении, в каком оно вошло в историю, возникло в 1941 г., с началом гитлеровской агрессии против СССР, но сама идея заставить Германию (или какую-либо другую крупную державу — например, СССР) воевать на два фронта появилась гораздо раньше, по крайней мере, с 1935 г., когда гитлеровская Германия начала готовиться к войне. Идея двух фронтов родилась благодаря опыту Первой мировой войны, когда Германия, ведя боевые действия одновременно против России на востоке и против англо-франко-американских войск на западе, была обессилена и проиграла войну. С приходом фашистов к власти в Германии началась активнейшая — сначала пропагандистская, а потом и практическая — подготовка к реваншистской войне в Европе в целях передела версальского устроения мира. Гитлер еще в своей «Майн Кампф» объявил и славянские государства на востоке Европы, прежде всего большевистский Советский Союз, и «версальские» западные державы — Англию и Францию — врагами Германии. Перед неагрессивными странами Западной и Центральной Европы и перед СССР встал вопрос: как сдержать агрессивные устремления Берлина? Ответ напрашивался один: только угрозой вновь поставить Германию перед перспективой гибельной для нее войны на двух фронтах — на востоке и на западе. Эта мысль завладела умами лидеров и в Лондоне, и в Париже, и в Праге, и в Варшаве, и в Москве. Возможность сохранения мира в Европе была в руках западных держав — Великобритании и Франции. Но их лидеры хотя и видели в притязаниях Гитлера угрозу установленной ими после Первой мировой войны версальской системе, где Лондон и Париж играли главенствующую роль, приветствовали во вред себе политику фашистской Германии, лукаво объявившей главным своим врагом Советский Союз. В Москве воинственные антисоветские тирады Гитлера и особенно начавшиеся в Германии приготовления к войне рассматривали как прямую военную угрозу

6

7

СССР. Поэтому повышение обороноспособности страны в 30-е годы стало важнейшей задачей. В тот напряженный период великие державы — Англия, Франция, США — и следовавшие в фарватере их политики средние и малые страны Европы стояли перед выбором: какой курс избрать, поощрять ли антисоветскую политику Гитлера, закрыв глаза на растущую военную мощь Германии, в расчете столкнуть германский фашизм с советским большевизмом или, наоборот, совместно с Советским Союзом поставить заслон системой договоров агрессивным планам немецких фашистов: в случае развязывания Германией войны начать военные действия против нее и с востока, и с запада. Для того чтобы сделать выбор, надо было решить вопрос: кто представляет наибольшую и ближайшую по времени угрозу для Запада: фашизм или большевизм, фашистский Берлин или коммунистическая Москва? И решено было, увы: Москва. Но почему? Пугала и риторика Коминтерна о неизбежности скорой «мировой революции», и помощь СССР испанским республиканцам и гоминьдановскому Китаю, и победа Народного фронта левых сил во Франции. Ну а Гитлер хотя и клял «плутократию» Запада, но в отличие от Коминтерна не посягал на главную «западную ценность» — частную собственность. И хотя фашистские лозунги претили респектабельным защитникам демократии, они, однако, предпочитали договориться с Гитлером («сукин сын, но ведь наш сукин сын») и направить взоры Германии на Восток, чтобы с Советским Союзом решать ее немецкие проблемы «жизненного пространства». Это была роковая ошибка Запада, ибо с середины 30-х годов сталинское руководство предпочитало во внешней политике уже не идеи Коминтерна, а национальные интересы советского государства. Ведущую роль приобретала геополитика, а не идеология. Произошло, можно сказать, прощание «Славянки» с «Варшавянкой». Советскому Союзу нужен был мир. Страна только-только начала преодолевать вековую отсталость, чтобы стать

в ряды высокоиндустриальных держав. Полным ходом шла индустриализация страны, всеобщая грамотность сменяла подавляющую безграмотность (80%) дореволюционной России. СССР попросту не мог тогда развязать «революционную войну»: не было ни такой цели, ни сил у еще не перестроенного государства. А гитлеровский рейх уже был мощным индустриальным государством и, бросив все силы на подготовку к жестокой агрессивной войне, с каждым днем представлял все более грозную опасность для своих соседей, как на востоке, так и на западе. Нельзя сказать, что этого не видели на Западе. Нет, наиболее разумные политики — У. Черчилль, Д. Ллойд-Джордж — предупреждали об опасности германского фашизма для западных стран. Но идеологические проблемы в те годы затмевали настоятельные стратегические требования и в Лондоне, и в Париже. Антисоветизм западных держав вселял в Гитлера уверенность в том, что объединения западных демократий и СССР никогда не будет, а значит, не будет и войны на два фронта. Созданные версальской системой новые государства — Чехословакия и Польша — не в счет: слишком слабы, чтобы без России организовать сколько-нибудь значимый восточный фронт. А раз так, то необходима только умелая политическая линия, что означало сочетание коварства с демагогией. И он начал свою дерзкую, опасную игру. Сутью политики гитлеровской Германии стало хитростью и обманом, не допуская большой войны в Европе, прибегать к «лоскутной агрессии» на западе и востоке, разжигать противоречия между СССР и западными странами, всячески препятствуя их военно-политическому объединению. Это позволило Берлину избежать войны на два фронта. Наступления на Германию с двух сторон — с востока и с запада — так ни разу и не получилось до лета 1944 г. Третьему рейху удалось беспрепятственно захватить Австрию и Чехословакию, не вызвав войны в Европе; разгромить Польшу при полном бездействии ее западных союзников; за 44 дня разбить

8

9

англо-французскую коалицию, не имевшую союзника на востоке; развязать войну против СССР в момент, когда западного фронта уже не было и можно было не оглядываться на свой тыл. Но почему события развивались таким образом? Что позволило Гитлеру чуть ли не пять лет (сентябрь 1939 г. — июнь 1944 г.) успешно избегать войны на два фронта? Почему второй фронт был открыт только на пятый год войны? Какова его роль в общем ходе военных действий? Что нам известно о тайных, полных драматизма дипломатических схватках между СССР и западными союзниками по проблеме второго фронта? А было ли «сердечное согласие» между США и Великобританией по вопросу о вторжении в Западную Европу и при ведении там сражений против общего врага? И что предпринимал Советский Союз, чтобы ускорить высадку союзников во Франции? Наконец, каковы были результаты действий союзных войск в Западной Европе и Красной Армии на советско-германском фронте? И ко всему, как повлияли события, связанные со вторым фронтом, на секретную историю атомной бомбы? Эти и другие вопросы, позволяющие раскрыть еще остающиеся в тени истории многие военные секреты, являются предметом настоящей книги.

ГЛАВА I

СДЕРЖАТЬ АГРЕССОРА: ПРОБЛЕМЫ И РЕШЕНИЯ 1. ПЕРВАЯ ПОПЫТКА

Тревожно начиналось четвертое десятилетие ХХ века. Экономический кризис сотрясал капиталистический мир. Япония отторгла от Китая Маньчжурию. Фашистская Италия напала на Абиссинию (Эфиопия). В Германии все громче гремели военные барабаны: гитлеровский рейх готовился завоевывать Европу. В 1935 г. 100-тысячный рейхсвер — армия Веймарской республики — уступил место 500-тысячному вермахту — армии реванша после последней войны. Это было грубейшим нарушением Версальского мирного договора. Но отцы версальской системы — Великобритания и Франция безмолвствовали. Все это очень обнадеживало Берлин, разжигало жажду реванша у заправил третьего рейха. Еще в марте 1933 г. на встрече с итальянскими фашистами в Локарно руководитель внешнеполитического отдела нацистской партии Розенберг выдвинул следующий план: Германия поглощает Австрию; объединенные Германия и Австрия либо целиком поглощают Чехословакию, либо отторгают от нее Моравию, Словакию и Прикарпатскую Украину. Такова была первая часть программы завоеваний германского фашизма. Тогда же началась безудержная подготовка к войне. Она велась под прикрытием «назревших и естественных» требований «равенства Германии в вооружениях», ограниченных Версальским договором, а главное, под лозунгом борьбы с большевизмом. Германия требовала вос11

становления «свободы вооружаться». С лета 1933 г. это стало главной целью ее внешней политики. Но, чтобы достичь этой цели, нужно было помимо благоприятной внутренней обстановки в стране — фашисты ею уже вполне владели, — создать благоприятные внешние условия для беспрепятственного вооружения третьего рейха, то есть сбросить «версальские оковы». Международное положение в Европе в начале 30-х годов складывалось в пользу замыслов Гитлера. В стане «версальских» держав не было единодушия в отношении Германии. Франция стремилась создать блок государств, заинтересованных в сохранении версальской системы. В Юго-Восточной Европе ее поддерживали страны Малой Антанты (Чехословакия, Югославия, Румыния), а в Восточной Европе — Польша. Англия и США склонялись больше к восстановлению германского военно-экономического потенциала, не желая допускать французской гегемонии на континенте. Между тем страны, граничащие с Германией, задумывались о том, как пресечь фашистские планы военной экспансии. Это можно было сделать только при одном условии: поставить Германию перед прямой угрозой войны на два фронта. Вместе с тем для всех западных держав актуальной была одна цель — отвести от своих стран угрозу войны со стороны фашистских государств и, по возможности, направить их агрессию на восток, столкнуть фашизм с большевизмом. Эти начальные противоречия в интересах западных держав привели к тому, что они, ясно видя реваншистские устремления фашистской Германии, не только не вводили в действие санкции, предусмотренные Версальским договором, но даже и не протестовали, когда нацистское руководство нагло нарушало его положения. Более того, сначала в Лондоне, а затем и в Париже стали раздаваться голоса за предоставление Германии равных со странами-победителями прав в сфере вооружения. Например, на конференции по разоружению в Женеве в октябре 1933 г. обсуждался так называемый «план Макдональда» (премьер-министр Англии в 1933 г.), по

которому вооруженные силы Франции должны были уменьшиться с 500 тысяч до 200 тысяч человек, а Германии — соответственно подняться со 100 тысяч до 200 тысяч человек... Но были на Западе и политики, видевшие зловещие симптомы приближавшейся войны. Об этом красноречиво свидетельствовал и тот факт, что Германия в конце 1933 г. вышла из Лиги Наций и открыто развернула подготовку к войне. Уинстон Черчилль, в то время член парламента, оценивая политику Англии в отношении Франции, говорил: «Страшная опасность нашей нынешней внешней политики состоит в том, что мы непрерывно понуждаем французов ослабить самих себя… При этом всегда внушаем надежду, что, если они это сделают и попадут в беду, мы, так или иначе, придем им на помощь, хотя мы не располагаем ничем, что позволило бы нам оказать им эту помощь. Я не могу даже представить себе более опасной политики». Это была очень верная оценка обстановки. Милитаризация третьего рейха вызывала тревогу и в Москве. Руководство страны, видя растущую угрозу СССР, было готово к франко-советскому военно-политическому сближению. Однако отношение к такому сближению французского правительства оказалось двойственным: с одной стороны, оно стремилось заручиться советской поддержкой в случае нападения Германии на Францию, а с другой — не желало стеснять себя какими-либо военными обязательствами. Кроме того, препятствовало союзу отсутствие общих границ между Германией и СССР. Необходимо было добиться согласия Польши, Чехословакии и Румынии на проход советских войск через их территории, а заручиться таким согласием в ту пору было весьма нелегкой проблемой: ведь Польша и Румыния входили в антисоветский «санитарный» кордон. В это время в Берлине не сидели сложа руки. Выйдя из Лиги Наций, Германия форсировала гонку вооружений и готовилась к введению в стране всеобщей воинской повинности. Как писал после Второй мировой войны бывший генерал вермахта Б. Мюллер-Гиллебранд, это

12

13

давало возможность «планомерно создавать… армию военного времени». Оставалось покончить с версальскими ограничениями. Воспользовавшись тем, что в начале 1935 г. во Франции обсуждался закон о продолжении срока воинской службы с 18 месяцев до 2 лет по причине снижения уровня рождаемости в период Первой мировой войны, 10 марта этого года Гитлер намеренно приоткрыл свои карты, чтобы проверить меру решительности противников. В одном из интервью Геринг официально заявил, что Германия уже располагает военно-воздушными силами. Западные державы никак не отреагировали на это чрезвычайное заявление. Более того, правительство Великобритании на конференции по разоружению дало понять, что оно не может пойти на полный разрыв с Германией. Его представитель заявил, что англичане «не допустят нигде нарушения мира», но и не возьмут «на себя новых обязательств»; что, с одной стороны, они не поддержат военных акций Германии, а с другой, — установив контакты с Германией, они «должны продолжать поддерживать их». Как собиралась Великобритания реализовать эти взаимоисключающие принципы — трудно представить... Уже 16 марта окрыленный Гитлер издал закон о всеобщей воинской повинности и создании армии, куда войдут 12 корпусов и 36 дивизий — всего около 500 тысяч человек. Это положило конец версальским ограничениям относительно вооруженных сил Германии. Наглый вызов, брошенный Гитлером западным державам, был встречен вереницей ничего не значащих бессильных жестов. 11 апреля представители Великобритании, Франции и Италии встретились на конференции в Стрезе (Северная Италия), чтобы осудить действия Германии. Однако на деле все ограничилось лишь «выражением сожаления» по поводу нарушения третьим рейхом условий Версальского договора. Только Черчилль и некоторые поддерживавшие его парламентарии стремились привлечь внимание общественности к этому факту. Вспоминая одну из речей, произнесенных еще в марте 1935 г., Черчилль после войны писал:

«Величайшее бедствие постигло нас. Гитлер уже добился равенства с Великобританией (по авиации). Отныне ему оставалось только пустить на полный ход свои заводы и летные школы, чтобы не только сохранить превосходство в воздухе, но и неуклонно увеличивать его. Все те неизвестные и неизмеримые опасности, которыми грозило Лондону нападение с воздуха, становятся отныне определенным фактором, подлежавшим учету во всех наших решениях». Так был открыт путь к восстановлению военной мощи Германии. Воодушевленные таким успехом, нацисты в открытую заговорили о своих территориальных притязаниях. И все это происходило в то время, когда Советский Союз искал активные способы борьбы за мир, против войны. Конструктивные идеи, выдвинутые советскими дипломатами на международных переговорах по созданию такой важной в те годы системы коллективной безопасности (неделимость мира, определение понятия агрессии, необходимость договоров о ненападении между странами и пр.), не остались незамеченными, и это вызвало ответные действия. В 1933—1935 гг. были установлены дипломатические отношения с Испанией, Венгрией, Румынией, Чехословакией, Болгарией, Албанией, Бельгией, Люксембургом и Колумбией. В сентябре 1934 г. СССР принял предложение Франции о вступлении его в Лигу Наций и стал не только участником этой организации, но и постоянным членом Совета Лиги, что сделало возможным его сотрудничество с другими странами. Борясь за создание системы коллективной безопасности, советское правительство неизменно придерживалось в политике принципа мирного сосуществования со всеми капиталистическими государствами, независимо от их внутреннего режима, в том числе и с нацистской Германией. Хотя экономические и политические связи между обеими странами явно все более сокращались, а военное сотрудничество, имевшее место в 20-х годах, и вовсе прекратилось, Советский Союз стремился поддерживать дипломатические отношения с Германией, несмотря на развернутую фашистами антисоветскую пропаганду. Однако враждебный курс третьего рейха по от-

14

15

ношению к СССР с середины 1933 г. не мог не вызвать ясного, твердого ответа советского руководства. На ХVII съезде ВКП(б) Сталин заявил: «Конечно, мы далеки от того, чтобы восторгаться фашистским режимом в Германии. Но дело здесь не в фашизме... Дело в том, что... началась борьба между двумя политическими линиями, между политикой старой, получившей отражение в известных договорах СССР с Германией, и политикой «новой», напоминающей в основном политику бывшего германского кайзера... причем «новая» политика явным образом берет верх над старой». Объявленная третьим рейхом политика экспансии на Востоке потребовала от СССР принятия срочных мер по охране западных границ. Так, для безопасности Ленинграда и советского Балтийского побережья правительство СССР 28 марта 1934 г. предложило Германии подписать протокол, обязывавший обе стороны воздерживаться от каких-либо действий, которые могут нанести ущерб Прибалтийским республикам. Берлин ответил отказом, продолжая свою антисоветскую политику. Москва стала искать военных контактов на Западе, чтобы совместно с другими странами противостоять агрессивным планам третьего рейха. Но в 30-е годы, когда в сознании западных правительств господствовала идея диктата силы, для союза с западными державами необходимо было показать на деле, что и Советский Союз располагает достаточным военным потенциалом и может стать важным союзником в случае военных действий против общего врага. В СССР началось развертывание военной промышленности, совершенствование Рабоче-Крестьянской Красной Армии (РККА), повышение ее боеспособности. Войска усиленно оснащались новой техникой. К концу первой пятилетки артиллерия, авиация и бронетанковые войска, вместе взятые, составляли 35% всех наших вооруженных сил. Начальник Генерального штаба А.И. Егоров, подчеркивая значение новых средств вооруженной борьбы в развитии советского военного искусства, еще в 1932 г. писал:

«Совместное использование самостоятельных механизированных соединений, пехоты и конницы, имеющих в своем составе танковые подразделения, а также авиации дает возможность успешно решать все основные крупнейшие оперативные проблемы». Рост боевых возможностей Красной Армии играл немалую роль во внешней политике Советского Союза. Он привел к контактам советских и французских военных представителей в 1933—1934 гг., что подготовило почву для франко-советского союза. 2 мая 1935 г. в Париже был подписан договор между СССР и Францией о взаимной помощи в случае агрессии сроком на 5 лет. Спустя 10 дней в Москву прибыл министр иностранных дел Франции П. Лаваль. Он имел встречи со Сталиным, Молотовым и Литвиновым. Советские лидеры предложили дополнить договор военной конвенцией с конкретными обязательствами на случай войны. Лаваль, который, хотя и не питал дружеских чувств к Советскому Союзу, признал разумным начать переговоры между генеральными штабами армий обеих стран. Для показа реальных возможностей Красной Армии и ее успехов в технической модернизации военные делегации Франции, Чехословакии и Италии были приглашены на большие осенние маневры войск Киевского военного округа, проходившие с 12 по 17 сентября 1935 г. Руководил учениями командующий округом И.Э. Якир. Маневры были организованы с большим размахом. Наряду с действиями стрелковых и кавалерийских соединений были широко применены механизированные и танковые войска и — это особенно поразило иностранных гостей — произведен массовый воздушный десант. Гвоздем программы была наглядная практическая отработка теории глубокой наступательной операции. Маневры были отсняты на кинопленку, и фильм о них демонстрировался в советских посольствах ряда европейских стран членам правительств и представителям генштабов. Генерал Луазо, возглавлявший французскую делегацию на киевских маневрах, по возвращении представил доклад, в котором дал высокую оценку достижениям Красной Армии.

16

17

«Это поможет ей, — писал он в заключение, — удержаться на восточном фронте в такой критический момент, как начало конфликта, столь важного для сил, оказывающих сопротивление на Западе». Доклад Луазо, однако, не встретил понимания у руководителей французского генерального штаба, а сам генерал получил выговор за неумеренные похвалы в адрес Красной Армии. Видимо, французский генштаб еще не созрел для объективных оценок и тесного военного сотрудничества с Советским Союзом. В результате французская сторона, не без влияния Англии, так и не решилась подписать военную конвенцию с СССР. Тем не менее подписание советско-французского договора о взаимной помощи было, бесспорно, крупным достижением советской внешней политики. Вслед за советско-французским договором 16 мая был заключен договор о взаимопомощи между СССР и Чехословакией. По настоянию президента Чехословакии Э. Бенеша в текст его была включена оговорка: обязательства СССР и Чехословакии об оказании взаимной помощи будут действовать лишь в том случае, если помощь Чехословакии и Советскому Союзу в случае агрессии против них будет оказана и Францией. Это отражало позицию чехословацкого правительства, опасавшегося «советизации» страны в случае вступления в нее войск Красной Армии без французских вооруженных сил. Военные же руководители Чехословакии отнеслись к сотрудничеству с РККА без каких-либо политических предубеждений. Они сразу поставили вопросы взаимодействия с Красной Армией в случае нападения агрессора на их страну на практическую основу. Начальник Генерального штаба РККА А.И. Егоров, посетивший Чехословакию летом 1936 г., докладывал 7 июля наркому обороны Ворошилову об этом следующее: «Надо отметить особый интерес, проявляемый чехами к нашей авиации, что видно из заявления Крейчи (министр обороны Чехословакии. — А.О.), который сказал, что если на пропуск через Румынию частей Красной Армии надо добиваться согласия румын, то для авиации этого не потре-

буется. Она воздушным путем прилетит прямо на нашу территорию. По его словам, они подготовили уже аэродром для приема наших 18 эскадрилий и дополнительно подготавливают еще на 16 эскадрилий». Таким образом, в чехословацких правительственных и военных кругах возлагались большие надежды на военную помощь со стороны Советского Союза. Однако отношение их к условиям, при которых могла быть осуществлена помощь РККА Чехословакии в соответствии с договором, было неоднозначным и в какой-то мере даже двойственным. Красная Армия должна была прийти на помощь чехам только совместно с Францией, но кто из союзников ЧСР должен был (или имел право) выступить первым — оставалось до конца неясным. Не было ясности и в отношении пропуска советских войск через Польшу и Румынию. Тем не менее договоры, заключенные Советским Союзом с Францией и Чехословакией, стали крупным вкладом в создание системы коллективной безопасности в Европе, предупреждением Гитлеру об опасности его реваншистских замыслов. Однако эти договоры вызвали большое недовольство у влиятельной части правящей элиты в Великобритании и Франции. Сталинский социализм казался им более опасным, чем гитлеровский фашизм. Воодушевленные нерешительностью западных держав на конференции в Стрезе и явным попустительством Англии, нацисты еще наглее, громче заговорили о своих территориальных притязаниях. Ко всему британское правительство, которое по силе и влиянию своему могло бы пресечь притязания фашистов, пошло на странные уступки Гитлеру. 18 июня 1935 г. было подписано англогерманское военно-морское соглашение, по которому третий рейх брал на себя обязательство «ограничить» тоннаж своего военно-морского флота до 35% флота Британского Содружества наций, по подводным лодкам — до 45%, а «в особом случае» Германия получала право на паритет по этому классу судов. Между тем соглашение означало не ограничение, а увеличение германского во-

18

19

енно-морского флота, по меньшей мере, в четыре раза по сравнению с тем, что он имел к тому времени. Гитлер, по словам Риббентропа, отреагировал на подписание такого соглашения восторженной фразой: «Это самый прекрасный день в моей жизни!» Он провозгласил третий рейх «бастионом Европы» в борьбе с большевистской Россией. Англия и влиятельные круги Франции благосклонно отнеслись к этой программе, закрывая глаза на опасность вооружения Германии: уж очень хотелось разделаться руками немцев с ненавистной Россией, вечным геополитическим противником, ставшей к тому же страной социализма. Планы германских милитаристов не встречали противодействия с их стороны. Правительства этих стран и не предполагали, что, прежде чем напасть на СССР, Германия покорит Западную Европу. В Берлине поняли: наступило время действий. Пробным камнем стала оккупация демилитаризованной по Версальскому договору «Рейнской зоны». 7 марта 1936 г. три немецких батальона переходят Рейн. Германские войска (дивизия) занимают Рейнскую область. Фашисты напряженно и не без страха ожидают реакции Франции и Англии, но те безмолвствуют. Гитлер позднее сказал: «48 часов после марша в Рейнскую зону были самыми нервными в моей жизни. Если бы французы вошли тогда в Рейнскую зону, нам пришлось бы удирать, поджав хвост, так как наши военные ресурсы были недостаточны для того, чтобы оказать самое скромное сопротивление». Итак, Англия и Франция молча проглотили эту пилюлю. Находившаяся в зоне местная «земельная полиция» влилась в вермахт. В ноябре того же года Германия и Япония заключили так называемый Антикоминтерновский пакт — возникла ось Берлин—Токио. Через год к ним присоединилась Италия. Осенью 1936 г. Германия и Италия выступили на стороне Франко в гражданской войне в Испании. В марте 1938 г. без единого выстрела был произведен аншлюс — насильственное присоединение Австрии. Не-

зависимая страна стала провинцией третьего рейха. 12 дивизий австрийской армии вошли в вермахт. Западные державы как будто и не заметили исчезновения с карты Европы целого государства... Политика потакания агрессору вселяла в Гитлера и его окружение уверенность в том, что теперь им все дозволено, толкала их на путь дальнейших захватов. Усилившись за счет экономического и оборонного потенциала Австрии, гитлеровский рейх готовился к новым агрессиям. Очередной жертвой в фашистских планах завоевания «жизненного пространства» для третьего рейха была Чехословакия. Она имела хорошо развитую промышленность, интенсивное сельское хозяйство, мощный военно-экономический потенциал. Продаваемое ею оружие и военная техника составляли на мировом рынке 40%. С захватом столь развитой страны Германия резко повышала свои возможности, приобретала стратегический плацдарм для нападения на Польшу и дальнейшей агрессии на восток. «Моим твердым решением является уничтожение Чехословакии военным нападением в ближайшем будущем», — сказано в директиве по плану «Грюн» (захват Чехословакии), подписанной Гитлером 30 мая 1938 г. Эта твердая уверенность фюрера имела серьезные основания. Еще 19 ноября 1937 г. лорд Э. Галифакс, в то время заместитель премьер-министра Великобритании, заверил Гитлера, что правительство Британии проявляет полное понимание «законных» территориальных требований Германии в отношении Чехословакии, Австрии и Польши. При этом он высказал лишь пожелание, чтобы все изменения в данной части Европы «были произведены путем мирной эволюции». Французская газета «Тан» с сомнением вопрошала: «...надо ли ради спасения Чехословакии поджигать весь мир и обрекать на гибель 3 миллиона французов?» Английский премьер-министр Чемберлен заявил, что его держава «не должна быть втянута в войну из-за Чехословакии». Глава французского МИД И. Дельбос отметил, что договор Франции с Чехословакией вступит в действие только при вооружен-

20

21

ном вмешательстве Германии, но если она осуществит аннексию Судетской области без прямого «акта агрессии», то договор «не вступит в силу». Не случайно Гитлер говорил, что Англия и Франция «уже молча отказались от Чехословакии», что он «убежден в британском неучастии» и абсолютно «не верит в военные действия Франции против Германии». Зная уже, что вмешательства западных держав не последует, он стремился изолировать Чехословакию политически от ее соседей. В плане «Грюн» фигурируют Венгрия и Польша как возможные соучастники нападения на Чехословакию и дележа ее территории. Шло запугивание и стран Малой Антанты, куда кроме Чехословакии входили Югославия и Румыния. Так, склоняя венгров к совместному выступлению против Чехословакии, глава германского МИД Риббентроп заверял их, что Югославия останется нейтральной, так как зажата между державами оси, а Румыния в одиночку никогда не выступит. Гитлер допускал, что «Россия попытается поддержать Чехословакию в военном отношении, и прежде всего с помощью воздушного флота». Поэтому он рекомендовал командованию вермахта действовать стремительно, предупредив, что, «если в первые дни не будут достигнуты серьезные успехи... наступит европейский кризис». Всесторонне оценив обстановку в Европе, гитлеровцы приступили к подготовке захвата страны. Прежде всего началась заблаговременно тщательно спланированная нацистским руководством политическая и идеологическая кампания. Пошел в ход и национальный вопрос, поскольку в приграничных районах Чехословакии, главным образом в Судетской области, жило много немцев. В качестве «пятой колонны» Берлин использовал действовавшую в Чехословакии фашистскую судето-немецкую партию, возглавляемую К. Генлейном. Последний получал прямые указания и денежные средства — ежемесячно 15 тысяч марок — из Берлина. Перед генлейновцами ставилась задача постоянно выдвигать все новые и новые требования к правительству Чехословакии, которые «нельзя было бы удовлетворить». Так, судето-немецкая партия в апреле

1938 г. потребовала предоставить Судетской области автономию. Это, по существу, означало, что Чехословакия должна была отказаться от суверенитета в самой развитой части территории своей страны. Одновременно немецкая печать обрушилась на правительство ЧСР, обвиняя его в потворствовании Москве, — рейх объявлял себя «защитником» европейской цивилизации от «коммунистического варварства». Провокационные действия нацистов и главарей судето-немецкой партии привели к обострению положения в Судетской области. Подготовка к захвату Чехословакии велась всеми средствами политического нажима: дипломатическими, пропагандистскими, военными. Гитлер надеялся заполучить Судетскую область без единого выстрела, «поскольку во всех отношениях вермахт не был готов к большой войне в 1938 г.». На основании данных разведки в Берлине считали, что даже без поддержки извне чехословацкая армия способна продержаться в течение трех месяцев. Поэтому Гитлер делал упор на военно-политический шантаж. В мае нацисты стянули к границам ЧСР войска. Правительство Чехословакии, рассчитывая на поддержку Запада, объявило всеобщую мобилизацию, которая продемонстрировала решимость народа и армии оказать сопротивление агрессору. Как и предполагали в Берлине, позиция Великобритании сводилась к тому, чтобы «внушить чехам и французам, что лучший выход — это компромисс между Германией и Чехословакией». Министр иностранных дел Франции Ж. Бонне также считал, что чехословацкое правительство должно точно знать: «Франция не будет воевать изза судетского вопроса». В свою очередь, посол США в Берлине Вильсон, посетив Прагу, предупредил Бенеша не рассчитывать на американскую помощь, а удовлетворить требования Германии и аннулировать союз с СССР. Беспокойство правительств стран Запада вызывала лишь, подумать только, позиция СССР, который проводил политику создания в Европе системы коллективной безопасности. Советский Союз неоднократно заявлял о своей готовности помочь ЧСР в отражении фашистской

22

23

агрессии, что и подтверждалось на деле. В 1937 г. было заключено соглашение об оказании Советским Союзом помощи Чехословакии в оборудовании аэродромов и поставках ей самолетов. Первые 40 машин прибыли в Чехословакию в апреле 1938 г. Сразу же после захвата Австрии Германией СССР 15 марта 1938 г. официально заявил о том, что готов выполнить свои обязательства, предусмотренные советско-чехословацким пактом, но сделал специальную оговорку: «...если об этом попросят». Ведь в советском военном вмешательстве военные на Западе могли усмотреть «экспорт революции», особенно теперь, с началом гражданской войны в Испании, где Советы помогали республике. Вот почему было чрезвычайно важно, чтобы сама Чехословакия попросила СССР о помощи, а Франция выполнила бы свои обязательства по отношению к Чехословакии, поскольку Советский Союз мог прийти на помощь Чехословакии только после того, как ей начнет помогать Франция. 25 мая советское правительство вновь подтвердило, что в случае нападения на Чехословакию СССР окажет ей необходимую помощь. Такие же заявления были сделаны 25 июня и 22 августа. В этой чрезвычайной обстановке политики в Лондоне и Париже под видом организации «посредничества» между Германией и Чехословакией попросту помогли Гитлеру. Ведь для правящих кругов Англии и Франции важнее всего было отвести экспансию Германии от себя и направить ее на Восток. «Англичане, — пишет английский историк Ф. Белл, — надеялись удовлетворить германские претензии путем переговоров и при этом не допустить какого-либо сотрудничества с СССР. Такой курс опирался на накопленный в течение 20 лет опыт идеологического противоборства и недоверия и порождал твердую решимость держать СССР в изоляции». Кроме того, в Великобритании считали, что после репрессий 1937—1938 гг. в СССР Красная Армия значительно ослабла. Так думали и во Франции. «Французский генеральный штаб, — писал журнал «Пари-матч» в

марте 1938 г., — весьма сомневался в наступательных способностях Красной Армии. По его мнению, она была подготовлена лишь к оборонительной войне». Вот как раз это укрепляло Чемберлена и Даладье в их бесчестном желании решить судьбу Чехословакии за спиной Советского Союза и, отдав ее Гитлеру, подталкивать его дальше на Восток, всячески расписывая слабость СССР, в конечном счете столкнуть гитлеровскую Германию и Советский Союз в смертельной схватке. На встрече с Гитлером в Берхтесгадене 15 сентября 1938 г. британский премьер-министр Н. Чемберлен согласился с его требованиями передать Германии ту часть чехословацкой территории, где более 50% населения были немцы. Чемберлен обещал главе третьего рейха, что после обсуждения этого вопроса с правительствами Англии и Франции он обеспечит принятие чехословацким правительством гитлеровских требований. Действительно, через два дня после переговоров английский кабинет одобрил «принцип самоопределения», как завуалированно назвали отторжение Судетской области от Чехословакии. Затем последовали англо-французские консультации, в результате которых на свет появился англо-французский ультиматум: Чехословакии предписывалось удовлетворить притязание Германии «в интересах европейского мира». Народ Чехословакии решительно выступил против посягательств западных держав на территориальную целостность страны. Но президент Э. Бенеш и правительство Чехословакии заняли противоречивую позицию. Провозгласив свою решимость вести борьбу с врагом «за каждую пядь земли», президент Бенеш и его сторонники ориентировались на неверные Чехословакии Англию и Францию, а спасительному для них сотрудничеству с СССР, его действительной помощи, по сути, не придавали значения. Еще 17 мая на встрече с британским посланником Б. Ньютоном Бенеш говорил: «Отношения Чехословакии с Россией всегда были и останутся второстепенным вопросом, зависящим от позиции Франции и Великобритании. Нынешние связи Чехосло-

24

25

Ответ последовал из Москвы незамедлительно, 20 сентября: «1. На вопрос Бенеша, окажет ли СССР согласно договору немедленную и действительную помощь Чехословакии, если Франция останется ей верной и также окажет помощь, можете дать от имени правительства Советского Союза утвердительный ответ. 2. Такой же утвердительный ответ можете дать и на другой вопрос Бенеша…» Этот ответ был в тот же день немедленно передан по телефону Бенешу. 21 сентября советский посол в Праге С.С. Александровский посетил Бенеша лично и устно снова изложил твердую советскую позицию. В тот же день, выступая на пленуме Совета Лиги Наций, нарком иностранных дел СССР М.М. Литвинов вновь заявил о готовности Советского Союза выполнить свои обязательства по отношению к Чехословакии, подчеркнув при этом необходимость проведения совещания европейских ве-

ликих держав и других заинтересованных государств «для выработки коллективного демарша». Вот так Советский Союз предлагал выйти из возникшего кризиса. А Бенеш в тот же день объявил, что Чехословакия принимает англо-французские требования. Известие об этом вызвало в стране волну массовых демонстраций протеста и забастовок. Тогда под давлением народа чехословацкое правительство объявило всеобщую мобилизацию. Было даже сформировано новое правительство во главе с генералом Я. Сыровы. Назначение премьер-министром генерала давало понять, что новая власть окажет сопротивление, но, как показали последующие события, защищать Республику она не собиралась. Между тем Англия и Франция продолжали оказывать давление на Чехословакию, добиваясь от нее требуемых уступок Германии. Правительство Чехословакии не пожелало использовать значительные возможности отпора захватчику. 29—30 сентября 1938 г. в Мюнхене состоялась встреча Чемберлена, Даладье, Гитлера и Муссолини. Подписанное на ней соглашение о разделе Чехословакии предусматривало: передачу Германии с 1 по 10 октября Судетской области и пограничных с Австрией районов со всеми находившимися на этих территориях сооружениями и укреплениями, сельскохозяйственными и промышленными предприятиями, с запасами сырья, путями сообщения, средствами связи и т. п. Кроме того, Чехословакия была обязана в течение трех месяцев удовлетворить территориальные притязания Венгрии и Польши. Участники соглашения лицемерно «гарантировали» неприкосновенность новых границ Чехословакии от неспровоцированной агрессии. 30 сентября правительство Чехословакии (его на встречу в Мюнхене не пригласили) приняло условия Мюнхенского соглашения. Германия отторгла у Чехословакии примерно 20% ее территории, где проживала четверть населения страны и производилась почти половина продукции тяжелой, 86% химической, 80% текстильной промышленности, 70% элек-

26

27

вакии с Россией целиком обусловлены франко-русским договором, и если Западная Европа утратит интерес к России, то и Чехословакия его так же утратит». Под натиском народа правительство Чехословакии прибегло к тактике лавирования и обмана. Президент Э. Бенеш, заверяя представителей СССР, что «капитуляция исключена», попросил уточнить советскую точку зрения по вопросу предоставления советской военной помощи Чехословакии. В Москву из Праги 19 сентября ушла телеграмма: «Бенеш просит правительство СССР дать как можно быстрее ответ на следующие вопросы: 1. Окажет ли СССР согласно договору немедленно и действительную помощь, если Франция останется верной и тоже окажет помощь. 2. В случае нападения Бенеш немедленно обратится телеграммой в Совет Лиги Наций… В связи с этим Бенеш просит помощи в Лиге Наций и просит у Советского правительства такого же срочного ответа о том, поможет ли СССР в качестве члена Лиги Наций…»

троэнергии, 70% черной металлургии, добывалось 66% каменного угля. Вот так, без выстрела, покорилась фашистам и их пособникам одна из наиболее индустриально развитых стран Европы, преданная своим правительством и западными союзниками. А ведь Чехословакия была, несомненно, сильна, и помощь СССР еще более усилила бы ее. В сентябре 1938 г. чехословацкая армия имела в строю 2 миллиона солдат и офицеров — 45 дивизий, 1582 самолета, 469 танков, 5700 артиллерийских орудий. Моральный дух войск, как и всего народа, был безупречным. Когда 23 сентября в 22 часа была объявлена мобилизация, резервисты тут же кинулись к местам сбора. За сутки на призывные пункты явились 1250 тысяч человек, а к исходу 24 сентября против германских агрессоров могла выступить армия численностью уже 1,5 миллиона человек, обладавшая не только первоклассным для того времени вооружением, но и волей к сопротивлению. Мобилизация, проводимая строго по плану, завершилась 29 сентября. Войска заняли приграничные укрепрайоны в готовности к действию. Но приказа, которого они ждали, так и не последовало. Анализ фактов показывает, что германское превосходство в силах было тогда минимальным. Вермахт (2,2 миллиона человек) в то время имел 47 дивизий, 2500 самолетов и 720 танков. Фактор внезапности нападения отсутствовал: Чехословакия была готова, силы ее мобилизованы. Оборудованный по последнему слову техники, занятый войсками оборонительный рубеж не уступал по своей оснащенности линии Мажино. Против его тяжелых фортов были бессильны даже 210-мм орудия. Чехословацкая авиация в считанные минуты могла подвергнуть опустошительным бомбардировкам германские химические заводы около границы и нанести противнику значительный ущерб. Немецкий генералитет все это знал и учитывал. Знал он и другое. В спецзаписке, поданной в дни чехословацкого кризиса в имперскую канцелярию, видные немецкие военачальники сообщали, что моральное состояние насе-

ления Германии таково, что не позволит ей выдержать длительную войну, а низкая дисциплина в войсках вермахта вынуждает командование часто закрывать глаза на серьезные проступки. Затем, линия Зигфрида — оборонительные рубежи Германии на Западе — строится в спешке, нет укреплений в районах Ахена и Саарбрюккена, что облегчает ее прорыв. И далее: для доведения армии до штатов военного времени не хватает 48 тысяч офицеров и 100 тысяч унтер-офицеров — в случае мобилизации 18 дивизий окажутся без младшего командного состава. Кроме того, Германии необходимы войска прикрытия на границах с Польшей и Францией, на побережьях Балтийского и Северного морей, а также не менее 250 тысяч солдат в Австрии, чтобы предотвратить антигерманские восстания в случае прорыва и наступления там чехословаков. В отношении чехословацкой армии немецкими генералами был повторен вывод, сделанный еще весной: даже без союзников она может продержаться три месяца. Однако, если военные действия начнутся, Чехословакии будут помогать. Все эти предупреждения были разумны и основательны. Гитлер впоследствии говорил: «Когда после Мюнхена мы смогли исследовать военную мощь Чехословакии изнутри, то, что мы увидели, сильно нас потрясло: мы подвергали себя большой опасности. Чешские генералы подготовили серьезный план». «Общее удивление вызвали чешские пограничные укрепления, — вспоминал бывший министр вооружения третьего рейха А. Шпеер. — При пробных выстрелах, к удивлению специалистов, выявилось, что оружие, которое должно было быть против них использовано, оказалось неэффективным. Бункеры были поражающе мощными, исключительно умело размещены, глубоко эшелонированы, при великолепном использовании характера местности. Их захват при решительной обороне стоил бы нам много крови». В 1946 г. на Нюрнбергском процессе бывший начальник штаба верховного главнокомандования вермахта генерал-фельдмаршал В. Кейтель заявил: «Я уверен в одном: если бы политическая обстановка не была благоприятной после Бад-Годесберга и Мюнхена, мы никогда бы

28

29

не проникли в Чехословакию. Я твердо убежден в том, что если бы Даладье и Чемберлен заявили в Мюнхене: «Мы выступим», — мы ни в коем случае не предприняли бы военных мер. Мы не могли этого сделать. Мы не имели средств для прорыва Богемской линии Мажино. У нас не было войск на западе». Действительно, стянув крупные силы к границам Чехословакии, германское командование оставило на западе и юге страны лишь незначительное прикрытие из 12 дивизий. А по ту сторону франко-германской границы было сосредоточено 40 французских дивизий, которые, будь Франция верна своим союзническим обязательствам, могли нанести серьезное поражение вермахту. Но этого, увы, не произошло. Готовность помочь Чехословакии выражал только СССР. В дни чехословацкого кризиса в западных приграничных округах нашей страны в боевую готовность были приведены танковый корпус, 30 стрелковых и 10 кавалерийских дивизий, 7 танковых, мотострелковая и 12 авиационных бригад, 7 укрепленных районов, а в системе противовоздушной обороны — 2 корпуса, дивизия, 2 бригады, 16 полков, 4 зенитные артиллерийские бригады и 15 зенитных артиллерийских полков, части боевого тылового обеспечения. Для переброски в Чехословакию было подготовлено 548 самолетов, из них — 246 бомбардировщиков СБ и 302 истребителя И-16. Но обращения за помощью от правительства Чехословакии так и не последовало. Что же, боевые возможности Красной Армии были невысокими? Такая мысль на Западе неоднократно высказывалась на том основании, что сталинские репрессии, «обезглавив» армию, снизили ее боеспособность. Так, французский генеральный штаб сомневался в наступательных способностях наших войск, считая, как и раньше, что они подготовлены только к оборонительной войне. Однако военный атташе США в Москве полковник Ф. Феймонвиль — человек несомненно осведомленный — в сентябре 1938 г. отмечал, что военная промышленность русских способна «в случае войны дать Вооруженным Силам Советского Союза все необходимое».

Действительно, Красная Армия была организована и оснащена не хуже других армий того времени и в случае необходимости она, конечно, оказала бы Чехословакии немалую помощь, тем более что и вермахт в 1938 г., как признавали немецкие генералы, не был еще подготовлен к войне. Но был один фактор, который мог весьма ограничить возможности советской помощи. Военные приготовления СССР на своей территории могли не принести реальной пользы чехословакам, поскольку он не имел общих границ с ЧСР, а на пропуск советских войск требовалось согласие правительств Польши и Румынии. Это обстоятельство не являлось, однако, непреодолимым препятствием. Черчилль, оценивая возможности советской помощи Чехословакии, писал: «...согласие Румынии, а также, в меньшей степени, Венгрии на пропуск русских войск было, конечно, необходимо. Такого согласия вполне можно было бы добиться, по крайней мере от Румынии, как указывал мне Майский, с помощью нажима и гарантий великого союза под эгидой Лиги Наций. Из России в Чехословакию через Карпаты вели две железные дороги: северная — от Черновиц через Буковину и южная — по венгерской территории, через Дебрецен. Одни эти железные дороги... вполне могли бы обеспечить снабжение русской армии в 30 дивизий». Такое соглашение в период мюнхенского кризиса и было достигнуто 9—13 сентября в результате переговоров Литвинова с министром иностранных дел Румынии Комненом. Румыния дала согласие на пропуск советских войск через свою территорию с 24—25 сентября, но с ограничениями: в течение 6 дней разрешалось пропустить 100-тысячную армию. Но транспортная сеть в Румынии и ее состояние в то время делали пропуск такого количества войск в столь ограниченные сроки весьма трудно разрешимой задачей. Еще раньше, в августе, румынское правительство через французского посла в Бухаресте дало понять, что «закроет глаза на пролет советских самолетов на высоте 3000 метров и выше, поскольку эта высота

30

31

практически недосягаема для румынской зенитной артиллерии». Таким образом, возможность оказания помощи Чехословакии при известных условиях имелась. Предотвратить катастрофу Чехословакии можно было бы благодаря сплоченности антифашистских государств. Для этого западным державам надо было лишь поддержать советскую идею коллективной безопасности, чего как раз и не хотели правящие круги Англии и Франции. Вспоминая дни Мюнхена, Даладье вспоминал в 1963 г., что «идеологические соображения часто заслоняли стратегические императивы». Англо-французские «миротворцы» изображали мюнхенское соглашение как «шаг в направлении обеспечения мира». «Друзья мои! — воскликнул Чемберлен по возвращении в Лондон, обращаясь к толпе, заполнившей улицу перед его резиденцией. — Сюда, на Даунинг-стрит, из Германии прибывает почетный мир. Я верю, что мы будем жить в мире». На самом деле, обстановка в Европе была отнюдь не радужной. 29 сентября на бывшей австро-венгерской границе Гитлер встретился с Муссолини. «Приближается время, — заверил он дуче, — когда нам придется воевать бок о бок против Франции и Англии». В октябре глава германского внешнеполитического ведомства И. Риббентроп доверительно говорил министру иностранных дел Италии Г. Чиано: «Чешский кризис показал нашу силу. У нас есть преимущества в инициативе, и мы хозяева положения. На нас не могут напасть. С военной точки зрения ситуация отличная: уже в сентябре 1939 г. мы сможем вести войну с великими демократиями». Мюнхенское соглашение от 29 сентября 1938 г. в значительной степени изменило ситуацию в Европе. Англия и Франция, подписав договор с Германией и Италией, дали Гитлеру возможность усилить свое влияние в Центральной и Восточной Европе и, следовательно, в действительности открыли путь фашистской агрессии на всем континенте.

Трагический опыт Мюнхена показал малым странам Европы, что их расчет на помощь «великих демократий» при фашистской агрессии иллюзорен. Мюнхенское соглашение значительно укрепило стратегические позиции Германии и ее союзников в Европе и разрушило и без того политически неустойчивую договорную систему (договоры СССР, Франции и Чехословакии о взаимопомощи, союзные обязательства Франции и стран Малой и Балканской Антант, а также Польши), благородная цель которой — сдерживать агрессора — была так легкомысленно скомпрометирована. Вермахт вышел на очень выгодные исходные рубежи для дальнейшей экспансии и продемонстрировал готовность к ней. Это вынудило малые и средние страны Европы переориентироваться в своей политике с Англии и Франции на Германию. Гитлер получил возможность существенно изменить свой «график» агрессии. Если в 1937 г. он говорил о «крупной» войне не ранее 1943 г., то теперь срок ее был перенесен на 1939 г. Курсу на создание системы коллективной безопасности в Европе был нанесен смертельный удар. По сути, Мюнхен привел к неизбежности войны в ближайшем будущем. Резко ослабли позиции Англии и Франции в Европе. СССР, отстраненный от участия в судьбе Чехословакии, оказался в положении внешнеполитической изоляции. Более того, наша страна встала перед угрозой проведения единой антисоветской политики мюнхенских держав, Соединенных Штатов, Польши и Венгрии, при полном одобрении ее правительствами западных демократий. Тогда, в условиях надвигавшейся войны, СССР мог рассчитывать только на себя, как в дипломатической, так и в военно-стратегической сфере. Сговор в Мюнхене нанес тяжкий удар по силам мира и демократии. Развернулось пацифистское движение под лозунгом «Мир любой ценой!». А это означало, что политика умиротворения Гитлера будет продолжена. Утрата надежд на коллективную безопасность, переход многих стран на путь тайных переговоров лишили

32

33

антивоенные силы Европы ясной, устойчивой политической основы. Посол СССР в Лондоне Майский докладывал в Наркоминдел 2 октября 1938 г.: «...Лига Наций и коллективная безопасность мертвы. В международных отношениях наступает эпоха жесточайшего разгула грубой силы и политики бронированного кулака». Установив, как, заблуждаясь, полагали в Лондоне и Париже, «директорат четырех», английские и французские правящие круги прямо-таки убедили себя, что третий рейх двинет свои силы на завоевание восточных территорий. Среди политиков Англии и в близкой к правительству прессе, как сообщалось в Москву советским полпредством в Лондоне, выражалась уверенность в том, что «теперь Гитлер пойдет на восток и что его ближайшим крупным объектом является Украина». Сразу после мюнхенской сделки, 30 сентября Чемберлен и Гитлер подписали англо-германскую декларацию о ненападении. 6 декабря такую же декларацию с Германией подписала и Франция. Риббентроп, комментируя ее, заявил, что она окончательно «отколола Францию от СССР и устраняет последние остатки опасности русскофранцузского сотрудничества». Министр иностранных дел Франции Бонне писал в те дни, что «отныне германская политика ориентируется на борьбу против большевизма». Так была сорвана первая попытка СССР и народов западных демократических стран предотвратить войну в Европе угрозою создать два фронта против Германии, если она начнет агрессию на западе или востоке. Гитлер с удовлетворением понял, что у западных лидеров нет политической воли, желания объединяться с Советским Союзом. Оставалось только выбрать — куда направить первый свой внезапный удар: на восток или на запад. Он выбрал запад. Но почему? Да потому что «блицкриг» — молниеносная война — был более легок на территориях малых стран, нежели на огромных пространствах Советского Союза. Ну прямо по Черчиллю: «...на западе армии слишком велики для территорий, на востоке — территории слишком велики для армий».

Гитлер начнет наносить удары по странам Европы, отодвигая нападение на СССР на более поздние сроки, когда в войне против него можно будет использовать всю экономическую и военную мощь захваченной Европы. Он рассчитывал невиданным по силе натиском моторизованных армад «в скоротечной кампании» разгромить Красную Армию и тем уничтожить «большевистскую Россию». Расчет делался не на быстрый захват территории противника, а на молниеносный разгром его вооруженных сил, без слишком далекого проникновения в глубь страны. Только быстрая капитуляция Москвы, только блицкриг обеспечивали победу. Затяжная война на огромной советской территории грозила третьему рейху неминуемой гибелью.

34

35

2. УПУЩЕННЫЙ ШАНС. ПОСЛЕДНИЙ

Итак, Мюнхен поднял шлагбаум на пути Европы к войне. Но мировое сообщество (за исключением некоторых политиков) не сразу осознало его роковую для Запада роль. Поначалу казалось, что Гитлер следует предначертаниям, расписанным для него в западноевропейских столицах... В Лондон пришли сведения, что в Германии изучается возможность «решения украинского вопроса». Действительно, создание так называемой Великой Украины — германского вассала, заселенной украинцами из СССР, Польши и Закарпатской Украины (Карпатская Русь), было в планах нацистского руководства. Решать «украинский вопрос» фашисты были намерены совместно с Польшей. Но «дружба» с Польшей мыслилась в Берлине как полное подчинение ее германскому диктату. В частности, она должна была передать Германии вольный город Данциг (с сохранением в нем своих экономических льгот), согласиться на строительство через «польский коридор»* экстерриториальной автострады и железной дороги. Только на таких условиях, выдвину* Польская территория, узкой полосой выходившая к Балтийскому морю и отсекавшая Восточную Пруссию от остальной Германии.

тых Риббентропом, Германия согласна была продлить германо-польскую декларацию о дружбе и ненападении (от 1934 г.) на 10 или даже 15 лет и признать действительной германо-польскую границу. Польша готова была участвовать в походе Германии против СССР, но делиться с нею своей территорией не собиралась. Идея «Великой Украины» ее тоже не устраивала, ибо вызывала естественные опасения за украинские земли, до сих пор входившие в ее состав. «Если немцы не выдвинут плана «Великой Украины», — говорил вице-директор политического департамента польского МИД Т. Кобылянский, — то Польша будет согласна впоследствии выступить на стороне Германии в походе на Советскую Украину». Но в противном случае, подчеркивалось им, ее выступление невозможно. Так ставили вопрос в Варшаве. В Берлине проблема восточных земель виделась иначе. Гитлер игнорировал добрую волю польского правительства в вопросе о Данциге. 24 ноября 1938 г. он подписал секретную директиву о захвате Данцига. В ней говорилось: «Действия строить с расчетом захвата Данцига быстрым ударом, используя благоприятную политическую обстановку. Война с Польшей в планы не входит». Так что вопрос о Данциге стал тогда для рейха более насущным, чем прожект «Великой Украины». В те же дни Гитлер обсуждал с начальником штаба Верховного Главнокомандования (ОКВ) В. Кейтелем и командующим сухопутными войсками вермахта В. Браухичем планы войны в союзе с Италией против других «друзей» — Франции и Англии. Таким образом, к концу 1938 г. последовательность вынашиваемой в Берлине агрессии совершенно изменилась. Если в первые месяцы после Мюнхена не исключалось совместное с Польшей выступление против СССР, то в ноябре — декабре уже было принято решение нанести прежде удар на запад, и в такой очередности: весной 1939 г. — Чехословакия, затем — Польша, а далее — Франция и Англия. Война против СССР отодвигалась

на будущее. А в германской печати в целях дезинформации продолжалось муссирование «украинского вопроса»... План «Великой Украины» завораживал, внушал надежды и успокаивал «миротворцев» по обе стороны ЛаМанша. Чемберлен даже посоветовал французам расторгнуть франко-советский договор: ведь «будущее не совсем ясно»... Английский историк А. Тейлор добросовестно указывает на беспринципную установку британского премьера: «Россия должна сражаться за интересы Англии, но Великобритания и Франция не должны сражаться за ее интересы». И тут в конце 1938 г. в Англию стали вдруг поступать сведения о возможной агрессии Германии против западных держав. 14 ноября министр иностранных дел Англии Э. Галифакс отмечал, что, по данным разведки, рейх «намерен добиваться развала Британской империи и по возможности установления мирового господства немцев». А через два месяца, 28 января 1939 г., он имел уже сведения о том, что Гитлер «рассматривает вопрос о нападении на западные державы в качестве предварительного шага к последующей акции на востоке». Советское правительство напряженно следило за тем, как развертываются события в Европе после Мюнхенского соглашения. Понимая, что политика коллективной безопасности драматически не состоялась, оно искало нового внешнеполитического курса. Сдержать агрессора было уже невозможно. Западные державы неуклонно подталкивали его на восток. Встал грозный вопрос о защите страны от весьма вероятного германского нападения. Конечно, лучшим вариантом был бы действенный союз с Англией и Францией. В этом случае соотношение сил стало бы настолько не в пользу Германии, что Гитлер вряд ли решился бы развязать крупномасштабную войну в Европе. Но как этого добиться? Малоскрываемое стремление Англии и Франции держать СССР в политической изоляции, уклониться от каких-либо совместных с ним действий по предотвращению фашистской экспансии, заставляло советское руководство задуматься об альтернативах своей политики.

36

37

К началу 1939 г. в СССР стали понимать, что Гитлер «меняет игру». Германские дипломаты, особенно посольство Германии в Москве, начали добиваться улучшения советскогерманских отношений. 19 декабря 1938 г. был подписан протокол о продлении германско-советского экономического договора, что еще весной 1938 г. казалось невозможным. Германия словно изменила свое отношение к большевистскому государству. 12 января на новогоднем приеме дипкорпуса Гитлер, к изумлению всех, несколько минут беседовал с советским послом А.Ф. Мерекаловым. А в своей речи в рейхстаге 30 января он уже не делал обычных своих нападок на политику СССР. Набирали силу торговые переговоры. Но вдруг все пошло вспять... То были метания гитлеровских заправил, еще не решивших, в каком направлении наносить удар: в восточном (по СССР) или в западном (по Польше и западным демократиям при нейтрализации СССР). Между тем события принимали все более опасный оборот. 15 марта 1939 г. Германия вероломно захватила Чехословакию. Словакия, ставшая формально «независимым» государством, обрела статус вассала третьего рейха, а остальная часть Чехословацкой республики была включена в состав Германии как «протекторат Богемии и Моравии». Англия и Франция сделали вид, будто никаких гарантий сохранить границы оставшейся — после отторжения Судетской области — части ЧСР они в Мюнхене не давали. Чемберлен, воспользовавшись декларацией о «независимости» Словакии, заявил в палате общин: «Эта декларация положила конец тому государству, соблюдение границ которого мы гарантировали. Правительство Его Величества не может считать себя далее связанным с этим обещанием». Так Гитлеру еще раз цинично дали понять, что он может осуществлять свои планы на востоке, не опасаясь противодействия Запада, а весь мир воочию увидел, как политика «умиротворения» не приводит ни к чему хорошему. Европа катилась к большой войне.

В этой обстановке каждое европейское государство во вред себе и всем пеклось прежде всего о собственной национальной безопасности. Политика безрассудного попустительства агрессору позволила Германии сделать резкий скачок по накоплению и совершенствованию вооружений. Уже к весне 1939 г. вермахт по ряду показателей в этой сфере обогнал многие западноевропейские страны. Для «выравнивания» положения не было уже времени. И хотя в целом — при объединении — демократические страны Запада превосходили Германию по количеству вооружений и численности армий, отсутствие доверия друг к другу, национальный эгоизм, стремление решать задачи своей безопасности за счет других препятствовали созданию превосходящего Германию по военной мощи антифашистского блока. Положение Советского Союза в этот период было особенно опасным. В мае милитаристская Япония спровоцировала вооруженный конфликт против Монгольской Народной Республики, и, как союзница Монголии, в него оказалась втянутой и наша страна. Военный пожар на Западе нам был совершенно не нужен. Необходим был политический и военный договор с Англией, Францией и их союзниками, и притом равноправный. Однако после Мюнхенского соглашения 1938 г. такой союз был пока невозможным. Оставалось приготовиться к любым зигзагам европейской политики. Главным тогда было выйти из политической — после Мюнхена — изоляции, улучшив отношения по возможности со всеми странами, особенно с сопредельными, а также и с Германией. А Гитлер, приняв, наконец, решение нанести свой первый удар по странам Запада, собрался для начала захватить союзницу Англии и Франции — Польшу, чтобы не получить потом «удара в спину». Началось все с изоляции Польши с запада и с востока: на западе проводилась политика изоляции Польши от ее союзников; на востоке — сближение с СССР, чтобы связать ему руки при германо-польской войне. Начался осторожный поиск путей для такого сближения.

38

39

Великобритания и Франция, наблюдая за усилением Германии, предпринимали ответные меры, чтобы сохранить свое влияние на соседние страны и оградить себя от войны. Если сразу после Мюнхена буржуазия и трудящиеся — отнюдь не все, конечно, — воспринимали Чемберлена и Даладье как «миротворцев», то теперь всем стало совершенно ясно, что политика «умиротворения» — эта англо-французская концепция безопасности в Европе путем сдерживания агрессора политическими средствами — провалилась. Национальные интересы всех неагрессивных стран — достижение безопасности — теперь совпадали. Поэтому наша страна попыталась заключить союз с Англией и Францией. 13 марта, сразу после захвата Чехословакии, Советское правительство предложило созвать совещание представителей СССР, Англии, Франции, Польши, Румынии и Турции с целью решить проблему предотвращения новой агрессии. Однако премьер-министр Великобритании счел такое совещание «преждевременным». Тогда же СССР обратился к правительствам Латвии, Эстонии и Финляндии с предложением подписать договоры о взаимной помощи в случае войны, но и это было отклонено. В то время западные державы весьма негативно относились к союзу с Москвой, но этого не афишировали, прибегая ко всякого рода дипломатическим уловкам. 21 марта британский посол в нашей стране У. Сиде представил наркому иностранных дел Литвинову проект декларации, в которой говорилось, что в случае действий, угрожающих политической независимости любого европейского государства, правительства Англии, Франции, СССР и Польши обязуются немедленно совещаться о тех шагах, которые должны быть предприняты для общего сопротивления таким действиям. Через день Советское правительство ответило, что оно находит декларацию недостаточно эффективной, но тем не менее согласно ее подписать. А ровно через неделю Лондон... отказался от своего проекта без каких-либо объяснений. Невилл Чемберлен в частном письме от

26 марта так объяснял свои политические соображения: «...должен признаться, что к России я испытываю самое глубокое недоверие. Я нисколько не верю в ее способность провести действенные наступления. Даже если бы она этого хотела». Отказ Великобритании подписать декларацию имел тяжкие последствия в будущем развитии событий, еще более сгустил атмосферу подозрительности и недоверия между СССР и Западом. Но бесцеремонно-демонстративные действия третьего рейха так усилили тревогу многих малых и средних стран, что они стали терять веру в способность бездействующих Англии и Франции защитить их от агрессии. Начались волнения в широких слоях общественности: люди требовали от своих правительств принятия жестких, действенных мер по обузданию фашистов, в том числе и объединения усилий с Советским Союзом. Эти требования зазвучали еще тверже и резче, когда в последнюю декаду марта 1939 г. фашистская Германия захватила город Мемель (Клайпеда) — он был по мандату Лиги Наций под управлением Литвы, — а затем потребовала от Польши передать ей Данциг и предоставить в ее полное распоряжение экстерриториальные автостраду и железную дорогу, пересекавшие Польский коридор. Польша ответила отказом. Возник германопольский конфликт, которому суждено было сыграть роковую роль в политическом кризисе 1939 г. 3 апреля Гитлер принял решение о нападении на Польшу, а уже через неделю был подготовлен план «Вайс» — операция по разгрому польской армии и оккупации страны. Начало ее осуществления — не позднее 1 сентября. Тогда английские и французские политики предприняли свои испытанные дипломатические маневры. Так, 31 марта Чемберлен заявил в парламенте: «Я должен теперь сообщить палате, что... в случае любых действий, которые будут явно угрожать независимости Польши и которым польское правительство ввиду этого сочтет жизненно важным оказать сопротивление своими национальными вооруженными силами, правитель-

40

41

17 апреля Советское правительство предложило западным державам свой проект договора:

«1. Англия, Франция, СССР заключают между собою соглашение сроком на 5—10 лет о взаимном обязательстве оказывать друг другу немедленно всяческую помощь, включая военную, в случае агрессии в Европе против любого из договаривающихся государств. 2. Англия, Франция, СССР обязуются оказывать всяческую, в том числе и военную, помощь восточноевропейским государствам, расположенным между Балтийским и Черным морями и граничащим с СССР, в случае агрессии против этих государств». Далее шли конкретные пункты, касающиеся тех или иных государств. Это был фундамент серьезного трехстороннего договора о взаимопомощи, который мог бы остановить фашистскую Германию угрозой войны на два фронта. Однако Англия и Франция не спешили с ответом, и пагубная политика проволочек длилась более месяца. Между тем Германия спешно готовилась к войне. В конце апреля Гитлер разорвал договор о ненападении с Польшей от 1934 г., а заодно и морское соглашение с Англией от 1935 г. 22 мая Германия и Италия заключили военный союз — так называемый «Стальной пакт». Обстановка в Европе накалялась. А в представленном наконец 27 мая английском «проекте» ответа на насущное советское требование — заключить официальный политический и военный договор — не оказалось... По горькому опыту в период Мюнхена было ясно, что без конкретных обязательств сторон соглашение никакой силы не имеет. В самом деле, по британскому проекту СССР должен был автоматически оказать помощь Англии и Франции в случае нападения Германии на Бельгию, Грецию, Польшу, Румынию и Турцию, которым Англия и Франция предоставили гарантии безопасности. Однако при нападении рейха на Прибалтийские государства (вариант весьма вероятный и наиболее опасный для СССР) немедленной помощи со стороны Англии и Франции не предусматривалось. Она могла быть оказана лишь при условии, если в результате взаимных консультаций действия Германии будут признаны угро-

42

43

ство Его Величества будет считать себя обязанным сразу же оказать польскому правительству всю возможную поддержку». Гитлер пренебрег угрозой конфликта с Англией и Францией. Его требования к Польше становились все более угрожающими. Свою захватническую политику продолжила Италия: 7 апреля она оккупировала Албанию. Наглость фашистских агрессоров внушала народам Европы тревогу и страх. Общественность Запада все настойчивее выступала за сотрудничество с СССР. Даже значительная часть членов английского парламента требовала такого сближения. «Мы окажемся в смертельной опасности, — говорил Черчилль в палате общин, — если не сможем создать великий союз против агрессии. Было бы величайшей глупостью, если бы мы отвергли естественное сотрудничество с Советским Союзом». Лидер либералов Ллойд Джордж предупреждал Чемберлена: «Действуя без помощи России, мы попадем в западню». Действительно — и это подтвердят события, — политика гарантий безопасности без союза с СССР не имела действенной силы. Видя, что «гарантии» не срабатывают, правительства Англии и Франции решили начать переговоры с СССР — это был демарш с целью припугнуть Гитлера возможным союзом с Россией и сделать его более сговорчивым. В одном из документов английского правительства говорилось: «Желательно заключить какое-либо соглашение с СССР о том, что он придет нам на помощь, если мы будем атакованы с востока, не только для того, чтобы заставить Германию воевать на два фронта, но также, вероятно, и потому — и это самое главное... — что если война начнется, то следует постараться втянуть в нее Советский Союз...»

жающими независимости или нейтралитету Прибалтийских государств, а также безопасности СССР. Такая расплывчатость формулировки давала западным державам возможность затягивать время консультаций и саботировать непосредственную военную помощь. Дело осложнялось еще и тем, что 7 июня Германия заключила с Латвией и Эстонией пакты о ненападении. По данным разведки, велись тайные переговоры об оккупации Прибалтики немецкими войсками. 2 июня советская сторона внесла свои уточнения в английский проект: немедленная и эффективная взаимопомощь в случае нападения на одну из трех держав, а также оказание ими помощи Бельгии, Греции, Турции, Румынии, Польше, Финляндии и Прибалтийским республикам; договор вступает в силу одновременно с военной конвенцией. Но английское правительство уклонилось от конкретных обязательств в отношении Прибалтийских государств. Положение, сложившееся на московских переговорах, отражало противоборство двух тенденций в англофранцузской политике. Позиции умиротворения агрессоров — по сути, поиска с ними компромисса — противостояло требование немедленного принятия действительных мер на случай непредвиденного развития германо-итальянской экспансии. Борьба этих двух тенденций с возобладанием то одной, то другой, привела к непоследовательности англо-французской политики. Стремление достигнуть компромисса с третьим рейхом вылилось в возобновлении англо-германских переговоров. Они велись в тайне в мае — августе 1939 г., можно сказать, одновременно с московскими. От Великобритании в них участвовали премьер Чемберлен, министр иностранных дел Галифакс, ближайшие советники Чемберлена Г. Вильсон и другие; с немецкой стороны — германский посол в Лондоне Г. Дирксен, правительственный чиновник по особым поручениям Г. Вольтат и ряд других лиц. Проект программы англо-германского сотрудничества предусматривал следующее: заключение англо-герман-

ского соглашения об отказе применения силы; опубликование заявления о невмешательстве Германии в дела Британской империи и Англии — в «дела Великой Германии»; пересмотр положений Версальского договора о колониях и подмандатных территориях. В случае согласия Германии на «всеобъемлющее сотрудничество между двумя странами в мировом масштабе» Англия выражала готовность оказать давление на поляков относительно Данцига и «польского коридора», а Германия получала бы то, чего она хотела: Англия освобождалась от выполнения гарантий, данных Польше... Вот так германская дипломатия умело использовала непоследовательность политики Англии и Франции для срыва плана Москвы. Гитлер в целях окончательной ликвидации угрозы создания англо-франко-советской коалиции пошел дальше в нормализации отношений рейха с СССР. Вопрос об экономических переговорах между Германией и СССР, прерванных в начале 1939 г., вновь встал после захвата Чехословакии. Дело в том, что заводы «Шкода», которые находились на территории Чехословакии и имели контракты с Советским Союзом, попали в руки гитлеровцев. В апреле, когда намечались советско-англо-французские переговоры, в германском МИД состоялась беседа советского полпреда А.Ф. Мерекалова со статс-секретарем Э. Вейцзеккером по вопросу о судьбе советских заказов на этих заводах. Так вот, Вейцзеккер возобновление экономических переговоров попробовал повести к улучшению политических отношений между двумя странами. Наш полпред на это заметил, что суть советской линии в том и состоит, чтобы во избежание разногласий не привносить идеологию в межгосударственные отношения. 5 мая немцы выразили готовность решить вопрос о выполнении советских заказов. А 20 мая посетивший Молотова германский посол в Москве Шуленбург сообщил ему о том, что правительство Германии готово направить в СССР советника МИД Шнурре для торгово-экономических переговоров. Нарком напомнил ему, что

44

45

Таким образом, в ходе англо-франко-советских, англо-германских и германско-советских переговоров каждая из договаривающихся сторон преследовала сугубо свои цели. Германия стремилась обеспечить себе благоприятные внешнеполитические условия для нападения на Польшу, воспрепятствовать созданию англо-франкосоветской коалиции, не допустить вовлечения в войну на стороне Польши Советского Союза. Англия и Франция прилагали все усилия, чтобы избежать войны с Гер-

манией путем сдерживания ее угрозой заключения договора с СССР. Чемберлен и Даладье полагали, что переговоры с Советским Союзом, растянутые по времени, явятся тем верным политическим средством, которое позволит мирным путем разрешить германо-польский конфликт. А при неблагоприятном развитии отношений с Германией Англия и Франция рассчитывали приобрести в лице СССР сильного союзника на востоке, который, подобно тому, как в Первую мировую войну Россия, оттянет на себя основные силы Германии и сделает Восточный фронт главным в войне, если она охватит всю Европу. Что касается советского правительства, то оно, еще не оправившись от шока, вызванного Мюнхеном, стремилось помешать возможному, как полагали в Москве, сговору западных держав с рейхом и заключить во что бы то ни стало военное соглашение с Англией и Францией, а в случае начала германо-польской войны — не позволить втянуть нашу страну в войну и держать вермахт как можно дальше от границ СССР. Переговоры, в центре которых стояла, казалось, «польская проблема», в действительности определяли судьбу Европы: война или мир, и опять же сдерживание агрессии Германии угрозой войны на два фронта. Все это происходило в очень сложной, запутанной обстановке, которая часто менялась и порой с непредсказуемыми последствиями. Благоприятному ходу московских переговоров и их перспективам вредила позиция ряда малых и средних государств. Еще в апреле Советский Союз попытался вновь установить дружественные отношения с Польшей. Польский посол в СССР Гжибовский в беседе с Молотовым 11 мая заявил, что «Польша не считает возможным заключение пакта о взаимопомощи с СССР...». Правительство Румынии тоже отказалось от взаимной помощи с Советским Союзом в отражении возможной фашистской агрессии. Такая позиция Польши и Румынии, имевших общие границы с СССР, ставила препятствие

46

47

«экономические переговоры с Германией за последнее время начинались уже не раз, но ни к чему не приводили... германское правительство вместо деловых экономических переговоров ведет своего рода игру... СССР в игре такого рода участвовать не собирается... что для успеха экономических переговоров должна быть создана соответствующая политическая база». После этой знаменательной встречи Берлин рекомендовал Шуленбургу проявить «политическую сдержанность»... Советско-германские переговоры в Советском Союзе не скрывали. Молотов, в начале мая 1939 г. сменивший Литвинова на посту министра иностранных дел СССР, выступая впервые 31 мая на сессии Верховного Совета СССР, сказал: «Ведя переговоры с Англией и Францией, мы вовсе не считаем необходимым отказываться от деловых связей с такими странами, как Германия и Италия». Далее он обрисовал ход германо-советских торговых переговоров в 1938—1939 гг. В июне в Москве стало известно о так называемом «плане Шуленбурга». Его основные положения сводились к следующему: «1. Германия будет содействовать урегулированию японо-советских отношений и ликвидации пограничных конфликтов. 2. Обсудить возможность предложить или заключить пакт о ненападении; быть может, вместе гарантировать независимость Прибалтийских стран. 3. Заключить широкое торговое соглашение».

взаимодействию сухопутных войск Англии, Франции и СССР в случае наступления вермахта через польскую и румынскую территории к советским границам. Тем временем угроза войны в Европе продолжала стремительно нарастать, и в поддержку заключения договора с Советским Союзом выступали все более широкие слои общественности, а также реалистически мыслящие деятели Англии, Франции и некоторых других стран. Если осенью 1938 г., по данным зарубежных источников, во Франции Мюнхенское соглашение одобрили 53% опрошенных, а против него были 37% (остальные воздержались), то летом 1939 г. за применение силы в случае агрессии Германии против Польши высказались 76% (в Англии — 87%), а 81% французов требовали союза Франции с СССР. С этим уже не могли не считаться правительственные круги Англии и Франции, и на переговорах с СССР 25 июля англо-французская сторона приняла давнее советское предложение о проведении военных переговоров, но это, однако, не означало существенного изменения позиции Лондона и Парижа. Чемберлен 30 июля записал в своем дневнике: «Англо-советские переговоры обречены на провал, но прерывать их не следует, напротив, надо создавать видимость успеха, чтобы оказывать давление на Германию». По решению Политбюро ЦК ВКП(б) советскую делегацию — военную миссию возглавил народный комиссар обороны К.Е. Ворошилов. В состав ее входили начальник Генштаба Красной Армии Б.М. Шапошников и другие видные военачальники. Советская миссия была уполномочена вести переговоры и подписать военную конвенцию с Англией и Францией, направленную против агрессии Германии и ее союзников. Делегации Англии и Франции были представлены незначительными лицами: английскую миссию возглавил адъютант короля адмирал П. Дракс, французскую — член военного совета генерал Ж. Думенк. Обе миссии прибыли в Москву, не имея официальных полномочий на подписание военного соглашения.

Как свидетельствуют английские документы, перед Драксом была поставлена одна задача — тянуть время. В инструкции для делегации указывалось, что «британское правительство не желает принимать на себя какие-либо конкретные обязательства, которые могли бы связать нам руки при любых обстоятельствах». Военные переговоры с СССР британская дипломатия рассматривала всего лишь как еще одно средство давления на Германию. Бесперспективность переговоров стала для советского правительства очевидной при обсуждении вопроса о пропуске советских войск (в случае начала германской агрессии) через территорию Польши. 14 августа Ворошилов предложил Драксу и Думенку разъяснить их точку зрения по этому кардинальному вопросу. На следующий день, сообщая план военного сотрудничества трех держав, начальник Генерального штаба Красной Армии Шапошников заявил, что СССР готов выставить против агрессора в Европе 136 дивизий, 5 тысяч тяжелых орудий, 8—10 тысяч танков, 5—5,5 тысячи боевых самолетов. 17 августа 1939 г. подкомиссия британского Комитета начальников штабов, в состав которой входили заместители начальников штабов всех трех видов вооруженных сил, представила кабинету министров чрезвычайно важный доклад. В нем говорилось, что без «быстрой и эффективной русской помощи полякам не приходится рассчитывать на то, чтобы продолжительное время выдержать германское наступление на суше и в воздухе. В такой же степени это относится и к румынам, за тем лишь исключением, что время у них будет еще более ограниченным». Подкомиссия также считала, что заключение договора с Россией представляется лучшим средством предотвращения войны. Успешное заключение договора будет, без сомнения, поставлено под угрозу, если выдвинутые русскими предложения о сотрудничестве с Польшей и Румынией эти страны отклонят. Но Чемберлену и его кабинету германское нападение на Польшу и его последствия виделись совсем в ином

48

49

свете. Их заблуждение отражено в высказывании английского военного атташе в Москве полковника Файэрбрейса: «В будущей войне Германия, напав превосходящими силами на Польшу, захватит ее в течение одного-двух месяцев. В этом случае вскоре после начала войны немецкие войска окажутся на советской границе. Несомненно, что затем Германия предложит западным державам сепаратный мир с условием предоставления ей свободы для наступления на восток». Конечно же, и в Париже, и в Лондоне знали об антисоветской позиции польского и румынского правительств, об их несогласии принять совместные с СССР меры для пресечения германской агрессии. Член французской военной миссии на московских переговорах капитан, а впоследствии генерал А. Бофр цинично писал об этом так: «Проблема заключалась не в том, чтобы добиться у поляков ответа, согласны они или нет на пропуск советских войск через свою территорию, а в том, чтобы найти лазейку, которая позволила бы продолжить (затянуть. — А.О.) переговоры...» Ход ни к чему не приводивших переговоров определяла позиция Англии, в меньшей мере — Франции, правительство которой во многих аспектах следовало в фарватере британской политики. СССР, окончательно убедившись в бесплодности диалога с западными державами, все больше склонялся к принятию германских предложений... Взаимное недоверие, стремление добиваться собственной безопасности за счет других, нежелание учитывать интересы партнеров по возможному соглашению, политическая близорукость привели лидеров европейских стран к жестокому просчету — к недооценке смертельной опасности, которую нес фашизм каждой из них и всему человечеству. Таким образом, СССР не смог выйти из изоляции, в которой он оказался после мюнхенского сговора. Продолжались бои на Халхин-Голе. Не исключалась — так

полагали в Кремле — и возможность «нового Мюнхена». Необходимо было обеспечить безопасность СССР и не позволить втянуть его в надвигавшуюся войну. Агрессия Германии против Польши казалась уже неизбежной. Явные и тайные пружины дипломатических контактов в сложном переплетении переговоров между западными державами и СССР, Англией и Германией, Германией и Советским Союзом сжались до предела. Европа пребывала в ожидании войны. В образовавшемся политическом цейтноте все неагрессивные страны стремились обеспечить себе наилучшие позиции как при сохранения мира, так и на случай войны. С приближением срока нападения на Польшу (часть войск вермахта уже выдвинулась к польской границе, в стране шла частичная мобилизация) Гитлер спешил изолировать Польское государство, не допустить советскоангло-французского соглашения. Зная о стремлении СССР избежать втягивания в войну и добиться гарантий для Прибалтики, Берлин готовился предложить ему пакт о ненападении, который отвечал национальным интересам Советского государства и в то же время позволял Гитлеру воевать с Польшей без вмешательства СССР. Он предлагал нашей стране то, в чем ей отказывали западные державы. Военно-политическое положение в Европе рассматривалось 11 августа на заседании Политбюро ЦК ВКП(б). Особое внимание было уделено готовящемуся нападению Германии на Польшу и попыткам Гитлера договориться с Чемберленом. Видя бесперспективность московских англо-франко-советских переговоров, Политбюро сочло целесообразным вступить в официальное обсуждение возможных германских предложений, о чем известить Берлин. 14 августа статс-секретарь германского МИД Вейцзеккер поручил послу Шуленбургу сообщить Советскому правительству, что «если Россия предпочтет союз с Англией, то она неминуемо останется одна, лицом к лицу с Германией, как это было в 1914 г. Если же Советский Союз предпочтет взаимопонимание с рейхом, он обре-

50

51

тет безопасность, которую он так жаждет. И получит все гарантии для ее обеспечения». 15 августа Шуленбург был принят Молотовым. Германский посол зачитал полученное им днем ранее послание Риббентропа с заверением в том, что правительство Германии не имеет «никаких агрессивных намерений» в отношении СССР и предлагает урегулировать «к полному удовлетворению обеих сторон» все спорные проблемы, для чего в Москву в самое ближайшее время готов лично прибыть министр иностранных дел. Молотов в связи с этим заявил, что для советского руководства «важно выяснить мнение германского правительства по вопросу о пакте ненападения», а также о гарантиях для Прибалтийских государств и сдерживающем влиянии Германии на Японию. 17 августа Шуленбург сообщает Молотову о согласии Германии заключить с СССР пакт о ненападении, дать совместно с Советским Союзом гарантии Прибалтийским государствам и повлиять на Японию с целью улучшить и укрепить советско-японские отношения. Для решения этих вопросов правительство рейха настаивало на срочном принятии в Москве Риббентропа, которому Гитлер дал все необходимые полномочия. От имени советского правительства Молотов приветствует поворот к улучшению отношений Германии с СССР и предлагает включить в пакт о ненападении специальный протокол о важнейших для договаривающихся сторон вопросах внешней политики в духе германского заявления от 15 августа. При составлении протокола инициатива должна исходить не только от советской стороны, но и от германской. До приезда Риббентропа, сказал Молотов, необходимо провести соответствующую подготовку. Советское правительство к тому времени располагало информацией о вероятности нападения на Польшу буквально в ближайшие же дни. 20 августа Гитлер обращается к Сталину с просьбой принять Риббентропа 22 или 23 августа. 22 августа представителям иностранных телеграфных агентств в Москве дается разъяснение, что прибытие Риб-

бентропа не является несовместимым с продолжением переговоров между СССР, Англией и Францией в целях организации отпора агрессии. В тот же день глава французской военной миссии генерал Думенк сообщает Ворошилову, что он получил от своего правительства полномочия подписать военную конвенцию, но о позиции английского, польского и румынского правительств ему ничего не известно. Но при таком положении вещей о подписании конвенции не может быть и речи, тем более что польское правительство категорически отказывается идти на какие-либо договоренности с СССР.

52

53

В полдень 23 августа Риббентроп прибывает в Москву. Переговоры между ним, Сталиным и Молотовым длятся всю вторую половину дня и завершаются в ночь на 24 августа подписанием договора о ненападении (и секретного дополнительного протокола, о котором общественность не знает). Договор о ненападении опубликован в советской печати на следующий день. Заключенный на десятилетний срок, он вступает в силу сразу после подписания, еще до ратификации. В нем — обязательства воздерживаться от всякого насилия, от всякого агрессивного действия и всякого нападения в отношении друг друга как отдельно, так и совместно с другими державами. Обе стороны обязываются проводить периодические консультации, чтобы информировать друг друга по вопросам общих интересов. Споры или конфликты должны решаться исключительно мирным путем. Предложенный Риббентропом секретный дополнительный протокол предусматривал, что «сфера интересов» Германии не включает территорию Латвии, Эстонии, Финляндии и что границей «сфер интересов» сторон станет «северная граница Литвы». «В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского государства, граница сфер интересов Германии и СССР будет приблизительно проходить по линии рек Нарев, Висла, Сан». Это означало, что в случае войны с Польшей войска вермахта не пой-

дут восточнее этой линии, а вопрос об областях с преобладанием украинского и белорусского населения не будет решаться без согласия Советского Союза. Секретные договоренности касались и Бесарабии, отторгнутой Румынией у СССР в конце 1917 — начале 1918 г.; подчеркивался интерес Советского Союза к этой области и незаинтересованность в ней Германии. Это была договорная гарантия сохранения той линии, которую германские войска не должны были пересекать, что было необходимо для безопасности СССР. Содержание пакта о ненападении и секретного дополнительного протокола ныне хорошо известно. Эти вопросы были предметом специального рассмотрения на II Съезде народных депутатов СССР (декабрь 1989 г.), где им была дана политическая и правовая оценка. Для СССР советско-германский пакт, при всех его морально-правовых издержках, был жизненно необходим, ибо позволял Советскому государству сохранить нейтралитет, не быть втянутым в войну между Германией и западными странами, которая, как полагали в Кремле, могла начаться в ближайшее время. Тут был расчет, что война примет затяжной характер и ослабит обе сражающиеся стороны, а СССР выиграет время для усиления своего военно-экономического потенциала и повышения обороноспособности страны. Главной целью было не стремление избежать войны вообще, а оттянуть вступление в войну на возможно более длительный срок и встретить ее, как говорится, во всеоружии. Кроме того, война между Германией и англо-французской коалицией исключала возможность создания единого антисоветского империалистического фронта. А в случае нападения Германии на СССР уже в ходе ее войны с западными демократиями они объективно становились союзниками Советского государства. Таким образом, пакт давал возможность выиграть время и создать более благоприятную для СССР международную ситуацию. Но, как показали дальнейшие события, советское правительство не сумело полностью использовать эти возможности. Советский Союз оказался

втянутым в войну в неблагоприятных для него условиях. Ошибки в оценке международной обстановки привели к ложным выводам и непродуманным действиям нашего правительства. Но все это было потом, а тогда, в августе — сентябре 1939 г., все диктовалось жестокой необходимостью и оставалось только следовать ей. Так Черчилль об этом писал: «Советскому Союзу было жизненно необходимо отодвинуть как можно дальше на Запад исходные позиции германских армий, с тем чтобы русские получили время и могли собрать силы со всех концов своей колоссальной империи... Если их политика и была холодно-расчетливой, то она была также в тот момент в высокой степени реалистичной». Эту оценку разделяли и некоторые крупные политики Запада: лидер либеральной партии Ллойд Джордж, английский посол в СССР У. Сидс и другие. Через неделю после подписания советско-германского пакта Германия напала на Польшу. Уже более полувека историки у нас и за рубежом спорят о том, насколько велика была бы вероятность этой роковой агрессии, если бы советско-германский пакт не был подписан. Хотя сослагательное наклонение противопоказано историческим исследованиям, но нередко бывает так, что ход событий до и после спорного исторического действия проливает достаточно ясный на него свет. Обратимся к фактам. Решение Гитлера напасть на Польшу, как известно, было принято еще в марте 1939 г., когда Германия потребовала от Польши передать ей Данциг, предоставить автостраду и железную дорогу, перерезающие «польский коридор». С решительным отказом Польши в этих притязаниях соседа возник германско-польский конфликт, которому суждено было сыграть решающую роль в политическом кризисе 1939 г. 11 апреля Гитлер утвердил план операции «Вайс» — готовности вермахта к нападению на Польшу не позднее 1 сентября. 23 мая он подтвердил свое решение на совещании генералитета и, заглядывая в будущее, говорил: «Не исключено, что герма-

54

55

но-польский конфликт приведет к войне с Западом, тогда на первом месте будет борьба против Англии и Франции…» Относительно возможных политических действий СССР он сказал, что, если Советский Союз объединится с Англией и Францией, то это «заставит меня напасть на Англию и Францию и нанести им несколько всесокрушающих ударов». 15 июня была утверждена директива о стратегическом развертывании сухопутных войск вермахта, и, как видно по дневнику начальника генштаба Ф. Гальдера, оперативные планы и в августе не пересматривались. Это подтверждалось и прямыми действиями Германии. Первые 8 дивизий вермахта были выдвинуты к польской границе еще в июне 1939 г. Под предлогом участия в маневрах в средней Германии и Восточной Пруссии — ближе к Польше — сосредоточились танковые и моторизованные соединения. 16 августа в Восточной Пруссии, а 25 августа по всей Германии развернулась общая мобилизация. 19—22 августа корабли ВМФ получили приказ выйти на боевые позиции в Атлантический океан, чтобы успеть до начала войны пройти балтийские проливы. Так что вопрос о войне против Польши был решен уже в апреле 39-го. Кое-кто, однако, утверждает, что все это было блефом запугивания Польши и западных демократий. Безусловно, и так. Но были и другие весьма существенные причины для таких действий третьего рейха. На совещании с генералами 22 августа 1939 г. Гитлер сказал: «Нам терять нечего. Мы можем только выиграть. Наше экономическое положение таково, что мы сможем продержаться лишь несколько лет… У нас нет выбора, мы должны только действовать». И действительно, милитаризованная экономика рейха не могла долго быть эффективной в условиях мирного времени. Известный историк Б. Мюллер-Гиллебранд писал об этом: «...Расходы на военные нужды в 1939 г. пришли в такое несоответствие с запросами народного хозяйства, что военная экономика должна была вестись за счет выпуска новых

денег, вследствие чего финансовая, а вместе с ней и экономическая катастрофа становилась совершенно неизбежной. Создалось такое положение, из которого только «прыжок в войну» мог считаться единственным спасением».

56

57

Но Германия тогда, после захвата Австрии и в особенности Чехословакии, резко усилилась в военно-промышленном отношении. Ведь Чехословакия была крупнейшим экспортером оружия до 1938 г. (вспомним: 40% мирового экспорта вооружения). После захвата этих стран население Германии увеличилось на 10 миллионов человек и составило 79 миллионов (для сравнения: Франция — 39, Англия — 46 миллионов). Это значительно увеличило ее мобилизационный потенциал. Количество дивизий по сравнению с 1938 г. возросло с 51 до 102, танков — с 720 до 3195, самолетов — с 2500 до 4093. Германия имела четко разработанную теорию блицкрига. Значительная часть населения, особенно молодежи, фанатически поддерживала фашистский режим. Но все эти несомненные преимущества были временными: до тех пор, пока потенциальные противники — Англия, Франция и СССР — не развернули свои огромные военно-экономические силы. Но в 1939 г. вермахт стал сильнейшей армией в Европе, и Гитлер спешил реализовать его преимущества в блицкриге против Польши. Он считал «очень вероятным» (и не без оснований), что Англия и Франция не примут участия в войне, но всетаки полагал, что некоторый риск есть. Он говорил: «Англия не позволит себе участвовать в войне, которая продлится годы… За союзника никто умирать не будет». Что касается Советского Союза, то Гитлер был уверен, что он не выступит в одиночку в защиту так враждебно относящейся к нему буржуазной Польши. «Россия, — иронизировал он на совещании генералов 14 августа, — ни в коей мере не расположена таскать каштаны из огня». Уже после начала войны, 3 сентября, он доверительно писал Муссолини: «…Я не боялся английских угроз, дуче, потому, что я больше не верю, что мир можно было сохранить дольше,

чем на 6 месяцев или, скажем, год. В этих обстоятельствах я решил, что представившийся момент, несмотря ни на что, был самым подходящим… Польская армия будет разбита в кротчайшие сроки. Я сомневаюсь, что можно было бы добиться такого успеха через год или два. Англия и Франция продолжали бы вооружать своего союзника, и решающее техническое превосходство вермахта не было бы столь очевидным, как сейчас». Как видите, план нападения Германии на Польшу был разработан, утвержден и приведен в действие вне какой-либо связи с советско-германским договором о ненападении. Война эта была для германского руководства делом решенным, и отказываться от него оно не собиралось. Когда в ходе беседы с Риббентропом 11 августа 1939 г. министр иностранных дел Италии Чиано спросил его: «Что же вам нужно — Данциг или коридор?», — тот ответил: «Ни то, ни другое. Нам нужна война». И они ее начали. Гитлеру нужна была война. Не мировая — локальная. И против слабого противника, которого — было очевидно — никто не поддержит. А то, что так и произойдет, он ясно видел. Это было так очевидно: политические лидеры Англии и Франции в ту пору никак не могли отважиться смело противостоять Германии своею военной силой. «Убогие черви, я видел их в Мюнхене», — так оценивал фюрер Чемберлена и Даладье. Очень скоро события это подтвердили. Во время войны Германии с Польшей второй — западный — фронт, хотя формально и был открыт объявлением версальскими державами войны третьему рейху, да вот фактически-то не действовал. Это позволило Гитлеру очень быстро разгромить Польшу и избежать войны на два фронта.

ГЛАВА II

ПЛАТА ЗА СТРАХ В Москве 1 сентября 1939 г. было 4 часа утра, когда в Кремль Сталину поступила шифротелеграмма из советского посольства в Берлине. В ней говорилось о сообщении германского радио о том, что вечером 31 августа «польские солдаты» захватили немецкую радиостанцию в приграничном городке Глейвиц и передали в эфир призыв к Польше «начать войну против Германии». Советскому лидеру стало ясно, что «пограничный инцидент» — всего лишь инсценировка, сработанная гитлеровцами для того, чтобы создать повод к нападению на Польшу и избежать обвинений мировой общественности в совершении «неспровоцированной агрессии». 1 сентября 1939 г. в 4 часа 45 минут германский крейсер «Шлезвиг-Гольштейн» в порту Гданьск произвел самые первые выстрелы во Второй мировой войне. Это был залп по польской крепости Вестерплятте. Немецкие сухопутные войска и военно-воздушные силы начали вторжение в Польшу. Танковые дивизии вермахта рванулись через польскую границу. Сотни бомбардировщиков превращали польские города в руины. Транспорт был парализован, управление страной нарушено. Польский народ первым испытал ужасы гитлеровского нашествия, а польская армия — первой приняла на себя жестокий удар военной машины Гитлера. Планируя нападение на Польшу, Гитлер и его генеральный штаб, конечно, остерегались вмешательства Франции и Англии, заключивших в 1939 г. соглашения с Польшей. Он знал, что объединенные силы этих трех стран превосходят вермахт, еще не вполне готовый к большой войне. Немецкий генеральный штаб перед началом польской кампании при подсчете соотношения сил на 59

Задачей германских вооруженных сил по «Белому плану» («Вайс») как раз и был быстрый разгром польских вооруженных сил после внезапного нападения. Вперед двинулись 53 дивизии. Для обороны на Западе — 30 дивизий, в резерве — 12. Польскую армию, развернутую к западу от линии Висла и Нарев, решено было разбить концентрическими ударами из Силезии с одной стороны, из Померании и Восточной Пруссии — с другой. Окружить поляков западнее Вислы, не допуская отхода каких-либо их частей в восточные районы страны. Главный удар — на юге, против Силезского промышленного района: захват его тотчас подрывает военный потенциал Польши. Наступать должны были две группы армий: группа «Север» — 3-я и 4-я армии общим составом в 21 дивизию и одну кавалерийскую бригаду — и «Юг» — 14, 10 и 8-я армии общим составом в 32 дивизии. Группа армий

«Юг» должна была наступать из германской Силезии и нанести главный удар своей 10-й армией в направлении Варшавы. В составе выдвинутых против Польши 53 дивизий было 6 танковых, 4 моторизованные, 4 легкие дивизии. Основная ударная сила — танковые дивизии. 1-й и 4-й воздушные флоты должны были поддерживать соответственно группы армий «Север» и «Юг». Для нападения на Польшу в боевой готовности стояло до 2 тысяч танков и 3 тысяч самолетов. Линия германо-польской границы позволяла германской армии занять охватывающее положение по отношению к польским силам и сконцентрировать войска на южном фланге. Немецкие войска приготовились к молниеносным действиям. Польский генеральный штаб разрабатывал тогда главным образом планы войны против СССР. Лишь в 1939 г., когда подготовка Германии к нападению на Польшу стала очевидным фактом, было начато планирование военных действий на западных границах. При слабости польской армии в силах и технике этот план мог быть только оборонительным. Надежд на успешное сопротивление Германии польские правители не питали и рассчитывали только на помощь Франции и Англии. 28 апреля 1939 г. Гитлер расторг германо-польский договор о ненападении. Тотчас начались польско-французские переговоры о конкретизации договора от 1921 г. о «немедленной и непосредственной» военной помощи Франции Польше в случае нападения на нее Германии. Французский генеральный штаб обязался помочь Польше наступлением на Западе силами 40 дивизий. По уточненному договору от 19 мая 1939 г. французская армия должна была начать наступление на 15-й день после нападения Германии на Польшу. Британское правительство уклонилось от оказания помощи сухопутными войсками и военно-морским флотом, но обещало значительную поддержку авиацией; они обещали направить Польше 524 бомбардировщика, 500 истребителей и 280 других самолетов, что в дополне-

60

61

Западе пришел к неутешительному для себя выводу: французская армия, способная развернуть 106 дивизий, могла незамедлительно нанести удар силами 44 дивизий первого стратегического эшелона. А бельгийская и голландская армии, по тем же расчетам, могли выставить на пятый день войны еще свыше 24 дивизий. Этим силам союзников Германия могла противопоставить на западном фронте всего около 30 не вполне боеспособных дивизий, с очень слабой артиллерией и совсем небольшим числом средств противотанковой обороны. Тем не менее немецкое руководство решило начать боевые действия 1 сентября, рассчитывая на то, что Англия и Франция и теперь будут следовать своему мюнхенскому курсу политики — невмешательству. Расчет оправдался. А ведь если бы союзники выполнили свой обязательный долг перед Польшей, — вермахт в самом начале своего завоевательного рывка был бы остановлен. Увы, этого не произошло, и гитлеровские войска очень быстро захватили Польшу. ПОЛЬША РАСПЛАЧИВАЕТСЯ ЗА ДОВЕРЧИВОСТЬ

ние к польским ВВС казалось вполне достаточным для противодействия германским военно-воздушным силам. Кроме того, Англия обязалась начать наступление своей авиации на саму Германию. Польское командование планировало выставить против Германии 49 соединений: 30 кадровых и 7 резервных пехотных дивизий, 11 кавалерийских бригад, 1 танковую бригаду, до 500 танков и 1200 самолетов. Главные силы польской армии развертывались непосредственно в приграничных районах. Длина оборонительного фронта превышала 1000 км, не считая открытого южного фланга. Для обороны польское командование развертывало 3 группы армий. Северная группа армий — армии «Модлин», «Нарев», «Вышков» — должна была удерживать линию рек Бобр, Нарев, Буг, Висла, обороняясь против немецких войск, наступающих из Восточной Пруссии, и контролировать направление Модлин, Варшава. Центральная группа армий — армии «Поморье» и «Познань» — имела задачей отразить наступление из Западной Померании. Южная группа — армии «Лодзь», «Краков», «Карпаты» и «Прусы» — должна была принять на себя удар противника из Средней Силезии, а в случае отступления Северной и Центральной групп армий — отходить в юговосточном направлении. Совершенно ясно, что перед лицом готового к нападению вермахта польскому командованию следовало еще до начала агрессии начать стратегическое развертывание для действий армии, авиации и флота. Между тем польское правительство медлило с объявлением общей мобилизации. Печальную роль сыграли здесь и англо-французские «друзья». 24 августа министр иностранных дел Франции Боннэ телеграфировал послу в Варшаве: «...французское правительство настойчиво рекомендует польскому правительству отказаться от всякого военного сопротивления и отвечать только дипломатическими средствами», и польское правительство уступило этому нажиму. Когда 29 августа,

через 3 дня после начала развертывания немецко-фашистских вооруженных сил, оно наконец решилось объявить мобилизацию — по настоятельной просьбе английского и французского послов она была отложена еще на 24 часа, на 31 августа. Французы предостерегали поляков: решение начать мобилизацию усилит опасность войны. Время было безрассудно потеряно — и когда утром 1 сентября началось немецкое вторжение, до одной трети польских войск не было готово к отражению врага. 15 польских соединений еще не успели сосредоточиться, 8 сосредоточились частично, а 26 соединений хотя и сосредоточились, но полностью занять свои позиции не успели. Польский план обороны почти не имел шансов на успех. Развертывание проводилось чересчур близко к границам, и для обороны широкого фронта не хватало сил. Это привело к тому, что между флангами армий оказались ничем не прикрытые промежутки. Так, разрыв фронта между армиями «Нарев» и «Модлин» достигал 30 км. Стратегические фланги, особенно южный, не были обеспечены, что позволяло противнику легко осуществить стратегический охват с севера и юга. Значительное превосходство врага в количестве войск и особенно в танках и авиации, опоздание с мобилизацией армии и отсутствие действенной помощи западных союзников — все это обрекало польскую армию на поражение. Вот как выглядело соотношение сил сторон на начало войны: Германия Польша Численность, млн. чел. 1,6 1,0 Количество соединений 62 55 Танков 2800 870* Арт. орудий и минометов 6000 4300 Боевых самолетов 2000 824**

62

63

* Из них: легких танков — 220, танкеток — 650. ** В боевых действиях могло быть использовано только 407 самолетов.

На рассвете 1 сентября германская авиация подвергла ударам авиационные базы и аэродромы в Катовице, Кракове, Лодзи, Радоме, Познани и других городах с целью полностью разгромить польские ВВС. Так в первые же дни войны она добилась господства в воздухе. В многочисленных скоротечных воздушных боях польские самолеты терпели поражение, так как были тихоходны и плохо вооружены. Тем не менее польские войска, несмотря на свою неготовность, встретили превосходящего противника с большой решимостью. Наступление немецкой 3-й армии из Восточной Пруссии в первый же день было задержано на млавских укрепленных позициях, где польские 20-я пехотная дивизия и Мазовецкая кавалерийская бригада на 15-километровом фронте мужественно сражались против четырех германских дивизий. Главный удар — силами пяти дивизий немецкой 4-й армии, наступавшей из Померании, — обрушился на боевые порядки польской 9-й пехотной дивизии, растянувшейся на 70-километровом фронте, от района севернее Тухоли до Короново. Несмотря на то что превосходство захватчиков достигало по пехоте 5:1, а по артиллерии 6,5:1, отдельные польские части и соединения оказали героическое сопротивление. На южном участке фронта главный удар наносила немецкая 10-я армия тремя моторизованными корпусами, а также 8-я армия. К утру 1 сентября эти армии имели восьмикратное превосходство в танках, трехкратное — в пехоте и десятикратное — в авиации над обороняющимися здесь польскими армиями «Лодзь» и «Краков». При столь подавляющем превосходстве противника и недостаточной готовности польских войск к отражению удара сопротивление армий «Лодзь» и «Краков» не могло быть длительным. Лишь в течение двух дней полякам удалось сдерживать на этом участке фронта натиск врага. Особенно упорное сражение завязалось на том участке фронта, где немецкая 10-я армия наносила главный удар своими 1-й и 4-й танковыми дивизиями (в общей сложности свыше 600 танков) в направлении Радомско.

Здесь, на левом фланге армии «Лодзь», в районах Мокры и Клобуцка, части Волынской кавалерийской бригады при поддержке двух бронепоездов артиллерийским огнем отбили атаки немецкой 4-й танковой дивизии и нанесли ей значительный урон. Однако на этом левом фланге армии «Лодзь» в стыке с армией «Краков» образовалось 8-километровое не прикрытое войсками пространство. Сюда двинулась немецкая 1-я танковая дивизия, а за нею вскоре и 4-я. Перед немецкими танковыми соединениями в ближайшей глубине польских войск не было. Продвигаясь вперед, они охватывали фланг армии «Лодзь». Командующий польской армией, опасаясь выхода противника в тыл, решил в ночь на 2 сентября отвести войска на 10—15 км к северо-востоку, на оборонительные позиции вдоль рек Прозна и Варта. В следующие несколько дней полное превосходство германских вооруженных сил на земле и в воздухе стало драматически очевидным для поляков. Штаб гитлеровских ВВС после завоевания господства в воздухе установил два основных объекта действий для своей авиации: железные дороги и наземные войска. Массированными ударами по железным дорогам германская авиация вскоре сорвала подвоз резервов, дальнейшее отмобилизование и развертывание польских армий. Работа железнодорожного транспорта была нарушена повсеместно. Гитлеровская авиация добилась крупных оперативных результатов, и это повело к ослаблению боевых действий польских войск. На севере немецкая 4-я армия, используя превосходство в танках и авиации, 3—4 сентября развивала успех в «Польском коридоре». Польские войска и здесь сражались мужественно и стойко. Однако после ряда упорных боев немецкие войска окончательно отрезали в этом «коридоре» две польские дивизии. Немецкая 4-я армия за 5 суток продвинулась на 70 км. Польское верховное командование не организовало взаимодействия на стыке армий «Поморье» и «Познань» и не приняло мер к тому, чтобы прикрыть широкий разрыв между их внутренними флангами. В результате обе

64

65

эти армии действовали обособленно. Разрыв ликвидировать не удалось. Германская 4-я армия получила возможность наступать по обоим берегам Вислы на Модлин и далее — на Варшаву. На млавском направлении войска польской армии «Нарев» продолжали отбивать атаки главных сил немецкой 3-й армии, нанося им значительный урон. Упорно, мужественно обороняясь, польские войска несколько суток сдерживали 3-ю армию врага, содействуя тем самым отходу войск армии «Поморье» из-под охватывающего удара. 6 сентября немцам удалось овладеть переправой через Нарев у Рожан и продвинуться вперед. 10 сентября они уже находились на территории между Вислой и Бугом. Но решающие события произошли на южном фланге, где немецкие 10-я и 8-я армии при поддержке основных сил авиации 4-го воздушного флота теснили польскую армию «Лодзь», стремясь развить успех к северо-востоку. Положение польских войск становилось здесь все более тяжелым. Уже 2 сентября левый фланг армии «Лодзь» оказался под угрозой охвата. В то время как немецкая 4-я танковая дивизия вела безуспешные фронтальные атаки и несла потери, 1-я танковая дивизия продвигалась по открытой территории на незащищенном стыке двух польских армий — «Лодзь» и «Краков». Она преодолела за двое суток 60 км и вскоре оказалась южнее Радомско. Этот глубокий оперативный прорыв создал реальную угрозу отсечения армии «Лодзь» от армии «Краков» и разгрома их по частям. Опасность еще более усилилась после того, как немецкая 4-я танковая дивизия была перегруппирована и двинута в прорыв вслед за 1-й дивизией. Но главное командование польской армии ни 2, ни 3 сентября не проявляло особого беспокойства по поводу положения на стыке этих армий. Оно было уверено в том, что резервная армия «Прусы» сумеет сдержать германское наступление. Однако события опережали решения польских военачальников. 4 сентября немецкая 8-я армия двумя ди-

визиями уже обходила правый фланг армии «Лодзь» на Варте. Левому ее флангу угрожали 2 танковые дивизии. Опоздание с вводом в действие резервной армии «Прусы» и армии «Познань» привело к катастрофическому положению на южном фланге польского фронта. В результате тяжелого исхода сражений западнее Вислы в линии фронта на юге образовались многочисленные бреши и пустые пространства, которые открывали германским подвижным войскам большие возможности для маневра. Проникнув в оперативный тыл, немецкие войска начали дробить польские войска и охватывать отдельные их группировки. Была окружена польская группировка в районе Радома. Быстрое движение танковых и моторизированных войск через возникшие бреши ставило под угрозу всю систему польской обороны. Общее руководство польскими вооруженными силами с каждым днем ухудшалось: ведь связь войск с главным командованием почти везде была прервана. Генеральный штаб, находясь в Варшаве, все более терял ориентировку в событиях. Авиация врага парализовала польский оперативный тыл. Командующие армиями и их штабы не знали ни общей обстановки, ни даже положения соседей. Их попытки организовать взаимодействие с ближними армиями ни к чему не приводили. Стойко сражавшиеся польские войска не могли сдерживать натиск танковых соединений врага, так как не располагали ни средствами, ни навыками противодействия танковым массам. Началась дезорганизация в польских частях. Тем временем на севере продолжалась героическая оборона Вестерплятте. Гитлеровцы многократно превосходили польский гарнизон в живой силе и особенно в артиллерии. Мужественно сражалась против захватчиков Варшава. Самоотверженная борьба народа — рабочих, солдат, интеллигенции придала обороне Варшавы национальноосвободительный характер. С первых же дней войны в Варшаве начали формироваться рабочие батальоны, которые потом приняли участие в боях. Из отрядов и бата-

66

67

льонов были выделены боевые группы для выполнения особо сложных и опасных заданий: для ночных нападений на вражеские отряды в окрестностях города, немецкие штабы, бронемашины и танки, для ведения разведки. Варшава готова была драться до последнего патрона, оборонять каждую улицу, каждый дом. Благодаря героическим усилиям населения столица в короткий срок была подготовлена к обороне, превращена в сильный укрепленный район. Бои за Варшаву начались 8 сентября. Осада ее была поручена немецкой 8-й армии, с задачей взять город голодной блокадой и ударами с воздуха. Гитлеровское командование приступило к варварским бомбардировкам. После многодневных налетов немецкая авиация произвела очень большие разрушения в Варшаве, совершенно беззащитной от ударов с воздуха. Именно в эти дни население польской столицы с особой обидой, негодованием и горечью осознало всю низость коварного предательства своих «союзников». С нетерпением вглядывались варшавяне в небо на западе, надеясь увидеть английские воздушные эскадры. Но оттуда шли и шли только волны немецких «юнкерсов» и «хейнкелей», сбрасывавших свой смертоносный груз на истерзанную Варшаву. Польская столица продержалась до 28 сентября. К концу сентября польские войска оказывали сопротивление лишь в отдельных местах. 6 октября последняя сражавшаяся польская группировка сложила оружие в районе Коцна. Поражение польской армии и стремительный марш гитлеровских войск на восток создали труднопредсказуемое положение у западных границ СССР. Километр за километром продвижение вермахта на восток означало создание выгодного плацдарма для нападения на СССР в будущем. И хотя секретным протоколом, подписанным в Москве 23 августа, устанавливалась линия по рекам Писса, Нарев, Висла, Сан, которой ограничивалась немецкая «сфера интересов», войска вермахта в ходе польской кампании оставили ее далеко позади и к 17 сентября вышли на рубеж Белосток, Брест, Владимир-Во-

лынский, Львов, Дрогобыч, приблизившись на 150— 250 км к границам СССР. Это было нарушением договоренностей и создавало тревожную неопределенность. Сталин с началом польской войны в своих планах и действиях тоже исходил не столько из договоренностей в пакте от 23 августа, сколько из действительного развития событий. Молниеносный разгром польской армии вермахтом ошеломил всю Европу. Никакой обещанной действенной помощи союзников Польше. Никакого так ожидавшегося народами мощного коалиционного отпора фашистской Германии... Что же произошло в Европе? Войну развязывает сильнейшая армия капиталистического мира. Появляется понятие «блицкриг». Польша за несколько недель захвачена. Немецкие армии неумолимо движутся на восток и переходят линию «сфер интересов». Англия и Франция, объявив войну Германии, бездействуют. Как вся эта картина представлялась в Москве? Почему бездействуют западные союзники Польши? Будут ли немцы выполнять договоренности или нет? Выяснением германской позиции заполнена вся советская переписка с германским МИД в первой половине сентября. Между тем уже 3 сентября, в день объявления войны Англией и Францией германскому агрессору, Риббентроп настойчиво начал предлагать СССР ввести свои войска в Польшу. Тут был расчет на то, что западные державы тотчас объявят войну и Советскому Союзу, он окажется втянутым в военные действия на стороне Германии и разделит вместе с ней вину за содеянное — развязывание войны. На предложение Риббентропа о желательном вводе советских войск в Восточную Польшу Молотов через два дня, 5 сентября, ответил, что это будет сделано в соответствующее время, которое «еще не наступило». Затем он напомнил Риббентропу об их обязательстве соблюдать линию разграничения «сфер интересов». На очередной запрос Риббентропа о «военных намерениях Советского правительства» Молотов сообщил, что совет-

68

69

ские войска выступят в «течение ближайших нескольких дней». Тем временем обстановка в Польше становилась все драматичнее. 15 сентября немцы взяли Люблин и вышли к Бресту. Польское правительство уже не могло управлять своим государством, а военное командование уже покинуло Варшаву и находилось на юго-востоке страны (район Кременец, Коломыя, Косов), в готовности в случае необходимости перейти румынскую границу. Страна была полностью дезорганизована: потоки беженцев и колонны войск в беспорядке двигались на восток и юговосток. Армии вермахта заняли всю Западную и Центральную Польшу. Надежда на затяжную войну в Польше при деятельном союзническом участии западных держав улетучилась как дым. Германо-польская война шла уже недалеко от наших границ. У советского руководства не было уверенности в том, что гитлеровцы при столь успешном, быстром продвижении вперед остановятся на линии рек Писса, Нарев, Висла, Сан, установленной для них как предел секретным протоколом. Их следовало остановить. В связи с этим встали два вопроса: как, под каким предлогом, ввести советские войска на территорию Польши и как объяснить потом эту акцию советскому народу и всему миру? Обстановка требовала быстрого принятия ответственнейшего решения. Конечно, оккупация Восточной Польши с военно-стратегической точки зрения была желанной целью для советского правительства. Кроме того, существовала опасность: если эту территорию не займет Красная Армия — ее займут немцы. Затем, невыполнение требований Риббентропа о вводе советских войск в Польшу могло привести к резкому ухудшению отношений с Германией. Все это, с одной стороны, вызывало большую тревогу, а другая опасность: Англия и Франция объявят войну СССР, если Красная Армия перейдет польскую границу. Кроме того, советское руководство опасалось и попасть в ловушку «нового Мюнхена». Объявив Германии войну, Англия и Франция фак-

тически бездействовали. Это наводило на мысль о возможности новой сделки за счет СССР. В этой очень напряженной обстановке срок вступления советских войск в Польшу определили два обстоятельства: перемирие 15 сентября с Японией на Дальнем Востоке, где с мая 1939 г. шли бои между японскими и советско-монгольскими войсками, и потеря польским правительством управления страной. Первое обеспечивало безопасный тыл, а второе создавало предлог для «защиты от хаоса» украинского и белорусского населения Польши. И тогда Сталин решился ввести войска в Польшу. Распоряжения готовиться к такому шагу были отданы еще в первые дни войны, когда было неясно, как будут развиваться события. 4 сентября приказом наркома обороны задерживается увольнение из армии лиц, отслуживших полные сроки. 6 сентября в СССР начата «скрытая мобилизация» военнообязанных для «ведения большой войны» под кодовым названием «Большие учебные сборы». В боевую готовность приведены все войсковые части и учреждения семи военных округов. Усилены комендантская служба, оборона укрепленных районов западной границы, охрана важных военных объектов. Сформированы и развернуты полевые управления Украинского и Белорусского фронтов. 11 сентября командованиям этих фронтов дано указание начать с 13 сентября оперативные переброски частей и соединений в районы сосредоточения у польской границы и быть в готовности к ее переходу 16 сентября. 17 сентября в 5 часов 40 минут войска РККА получают приказ перейти советско-польскую границу и продвигаться к рубежу рек Писса, Нарев, Висла, Сан. Что побудило советское правительство направить свои войска в Польшу именно в этот срок — объясняет беседа Сталина с Шуленбургом 18 сентября. Советский вождь выразил «определенные сомнения относительно того, будет ли германское верховное командование придерживаться московского соглашения в нужное время и вернется ли за линию, которая была определена протоколом в Москве (Писса, Нарев, Висла, Сан)».

70

71

«Его беспокойство, — докладывал Шуленбург в МИД Германии, — было основано на том хорошо известном факте, что все военные неохотно возвращают захваченные территории». Посол просил уполномочить его «сделать дополнительное заявление такого характера, которое рассеяло бы его (Сталина. — А. О.) сомнения». На следующий день Риббентроп телеграммой уполномочил посла передать советскому правительству, что «соглашения… будут конечно же соблюдаться и что они рассматриваются... как фундамент новых дружественных отношений между Германией и Советским Союзом». Из этих документов видна обеспокоенность Сталина ходом событий, его подозрительность в отношении достигнутых в Москве договоренностей. Теперь предстояло как-то объяснить советскому народу и всему миру мотивы ввода советских войск в Польшу. В ноте правительства СССР, врученной польскому послу в Москве 17 сентября, было сказано: «Польша превратилась в удобное поле для военных случайностей и неожиданностей, могущих создать угрозу для СССР. Поэтому, будучи доселе нейтральным, Советское правительство не может более нейтрально относиться к этим фактам». Одновременно послам 24 стран, аккредитованным в Москве, было заявлено, что СССР, при всех своих начатых действиях, продолжает сохранять нейтралитет в войне. Войскам Белорусского и Украинского фронтов, вступавшим в Польшу, была разъяснена цель похода: они должны занять территорию Западной Белоруссии и Западной Украины и взять под свою защиту жизнь и имущество местного населения. В обращениях военных советов фронтов говорилось, что советские воины идут в Польшу «не как завоеватели, а как освободители… украинских и белорусских братьев… от всякого гнета и эксплуатации, от власти помещиков и капиталистов». Особо обращалось внимание советских бойцов на необходимость защиты местного населения, охраны имущества всех граждан независимо от их национальности, лояльного обращения с польскими военнослужащими и госу-

дарственными чиновниками, если они не оказывают вооруженного сопротивления. Действительно, как свидетельствует начальник генерального штаба Войска Польского генерал бригады В. Стахевич, «советские войска демонстрировали симпатию к польским солдатам, угощали их папиросами и подчеркивали, что идут на помощь Польше». По сведениям из польских частей Корпуса охраны границы, п о л я к и были д е з о р и е н т и р о в а н ы поведением наступавших советских войск, поскольку те не открывали огня, а их командиры заявляли о том, что идут на помощь беззащитной Польше. Но все равно не обошлось без отдельных стычек и даже боев между советскими и польскими подразделениями (например, в районах Столбцы и Сарны), хотя в целом советские войска двигались почти беспрепятственно (было одно столкновение с немцами — под Львовом). Но как же встретил народ Польши известие о вступлении в пределы его отечества советских войск? Правительство Польши и польское главное командование резонно констатировали, что повода к войне с Советами нет. И главное теперь — все силы сконцентрировать для сопротивления немецким захватчикам. В результате этих решений появилось воззвание президента страны Мосьцицкого, в котором, в частности, говорилось: «Граждане! Нам надо спасти то, что является сущностью Речи Посполитой и источником конституционной власти. Поэтому я решил, с сердцем, переполненным болью, перенести место пребывания правительства (резиденцию правительства) и президента Речи Посполитой за пределы страны, туда, где существуют условия, обеспечивающие свободное осуществление полной суверенности, возможности соблюдения интересов Речи Посполитой…» Вышел также приказ верховного командующего маршала Э. Рыдз-Смиглы войскам, переданный всеми средствами связи 17, а затем 18 сентября. В нем предписывалось: «С Советами в бои не вступать, только в случае наступления с их стороны или в случае попыток разоружения наших частей… к которым Советы приблизились вплот-

72

73

ную; в этом случае нужно с ними вести переговоры с целью вывести гарнизоны в Румынию и Венгрию». В ту же ночь, на 18 сентября, польское правительство перешло польско-румынскую границу. Что касается народа страны, то реакция его на ввод советских войск была не однозначной. Среди поляков вступление Красной Армии вызвало преимущественно отрицательное и даже враждебное отношение. Зато жители Западной Украины и Западной Белоруссии встречали воинов Красной Армии как своих освободителей с хлебом-солью, цветами, красными флагами. Во многих городах и селах прошли многолюдные митинги, участники которых приветствовали приход советских войск и требовали воссоединения Украины и Западной Белоруссии с советскими республиками. В те же сентябрьские дни шли интенсивные советско-германские переговоры. 19 сентября Молотов дал понять Шуленбургу, что «первоначальное намерение, которое вынашивалось Советским правительством и лично Сталиным, — допустить существование остатков Польши — теперь уступило место намерению разделить Польшу по линии рек Писса, Нарев, Висла, Сан». На основе этого предложения 22 сентября было опубликовано советско-германское коммюнике. В нем говорилось: «Германское правительство и Правительство СССР установили демаркационную линию между германскими и советскими армиями, которая проходит по реке Писса до ее впадения в реку Нарев, далее по реке Нарев до ее впадения в реку Буг, далее по реке Буг до ее впадения в реку Висла, далее по реке Висла до впадения в нее реки Сан и далее по реке Сан до ее истоков». 23 сентября, на рассвете, началось движение советских войск к этому рубежу со скоростью 25 км в сутки. Последовательно принимались от германского командования оставляемые его войсками районы, пункты, города. К 29 сентября советские части и соединения вышли на рубеж Сувалки, Соколув, Люблин, Ярослав, Перемышль и далее по реке Сан, где были по распоряжению Советского правительства остановлены.

К этому времени германские войска окончательно разгромили польскую армию. В эти трагические для Польши дни западные державы уклонились от выполнения своих союзнических обязательств. Ответила отказом в помощи и Румыния, а Словакия даже объявила 4 сентября Польше войну. Но борьба поляков против оккупантов не прекратилась. Во многих районах страны продолжали сражаться избежавшие разгрома и плена армейские части и не желавшие смириться с поражением патриоты. Около 400 тысяч солдат и офицеров вели боевые действия в изолированных друг от друга очагах сопротивления. Однако уже ничто не могло изменить исхода борьбы. 28 сентября, после 20-дневной обороны, капитулировала Варшава. 30 сентября сложил оружие гарнизон Модлина. 2 октября после трехдневного штурма части вермахта сломили мужественное сопротивление малочисленного гарнизона полуострова Хель. 6 октября после капитуляции группы «Полесье» регулярные военные действия на территории Польши вообще прекратились. «Польская кампания» вермахта продолжалась 36 дней. В ходе ее польская армия потеряла все вооружение, 66,3 тысячи убитыми, 133,7 тысячи ранеными и около 420 тысяч пленными. Военно-морские силы Польши потеряли эсминец, а также все малые и вспомогательные корабли. Потери немецкой армии составили 11 тысяч убитыми, 30 тысяч ранеными, 3,4 тысячи пропавшими без вести, а также 560 боевых самолетов, 300 танков, 5 тысяч автомашин и много другой техники. Молниеносный разгром польской армии потряс Европу. После Австрии и Чехословакии уже третье суверенное государство — Польша — было стерто фашистской Германией с карты Европы. А что же западные великие державы Англия и Франция? В чем состояли их действия после объявления ими войны агрессору? Обстановка, которая сложилась на западном фронте с сентября 1939 г. по апрель 1940 г., вошла в историю под названием «странной войны».

74

75

СТРАННОСТИ «СТРАННОЙ ВОЙНЫ»

В Польше уже третий день кипели сражения, когда 3 сентября 1939 г. Англия и Франция объявили войну гитлеровской Германии. Сменив, выражаясь языком Клаузевица, «перо на шпагу», правители западных держав, однако, не торопились направить ее в грудь врага. Отмобилизованные армии заняли позиции на границах, но не предпринимали хоть сколько-нибудь активных действий. «Тишину на западном фронте, — иронизировал Черчилль, — нарушал лишь случайный пушечный выстрел или разведывательный патруль. Армии изумленно смотрели друг на друга из—за своих укреплений через никем не оспариваемую “ничейную землю”». Даже поначалу бурно начавшаяся война на море быстро теряла свою напряженность. Если в первую неделю войны немецкие подводные лодки потопили 11 британских судов общим водоизмещением 64 595 т, то во вторую на дно ушло 53 561 т, в третью — 12 750, в четвертую — 4646 т. С легкой руки французского журналиста Дорджелеса эта война стала именоваться «странной», Черчилль назвал ее «сумерками войны», а в отличие от названия «блицкриг» — войну вермахта в Польше, войну на Западе нарекли «зицкригом», то есть «сидячей войной». Но если война — продолжение политики иными средствами, а вооруженная борьба составляет ее обязательное содержание, то чем объяснить странности этой «сидячей войны»? Какую же политику она продолжала? Политика Англии и Франции, по существу, была направлена на то, чтобы, не активизируя демонстративно военных действий, дать понять фашистской Германии, что у нее мало шансов на победу. В письме президенту США Франклину Рузвельту в конце сентября 1939 г. Чемберлен так излагал свои взгляды: «Я лично уверен, что мы выиграем войну не громкой военной победой... а тем, что убедим немцев в том, что они не могут победить. Когда они придут к этому выводу, я думаю, они уступят нашему неослабевающему давлению». 76

Однако, чтобы успокоить общественное мнение в западных странах, где раздавались требования решительных действий против фашистов, французское командование предприняло небольшое наступление силами 4-й армии северо-восточного франта (командующий генерал А. Жорж) в районе Саарбрюккена. В ночь на 7 сентября авангард французских войск перешел границу и начал продвигаться к линии Зигфрида*. 9 сентября в наступление перешли основные силы 4-й армии (10 дивизий). Были взорваны 2 моста, занято около 20 деревень, захвачено 14 пленных. Глубина продвижения войск составила 3— 8 км. Французские части понесли некоторые потери на минных полях. Немецкие отряды прикрытия отошли на главные позиции линии Зигфрида. А 12 сентября наступление было прекращено, поскольку генерал Жорж пришел к заключению, что войска «не имеют надежного управления, не обеспечены в должной мере артиллерией поддержки, танками и даже слишком малочисленны». А ведь Франция располагала на своем северо-восточном фронте 62 пехотными дивизиями, 2 легкими механизированными дивизиями, 3 мотокавалерийскими дивизиями, 2200 танками. Наступление могли поддержать с воздуха 2200 истребителей и бомбардировщиков. Кроме того, на бельгийской границе была развернута 1-я армия (15 дивизий, из них 2 легкие механизированные и 1 моторизованная). На восточной границе Франции занимали оборону 4 английские дивизии. Английская авиация могла поддерживать действия сухопутных войск силами 1500 боевых самолетов. Германия имела в то время на Западе всего 12 кадровых и 20 дивизий резервистов, равнозначных 11 кадровым дивизиям. Командующий западным фронтом генерал фон Лееб не имел ни танков, ни моторизованных частей. Ему была подчинена малочисленная авиация (около 100 бомбардировщиков и до 700 самолетов других типов). Эти силы базировались на линии Зигфрида, протянувшейся вдоль границы с Францией и Люксембургом. * Линия Зигфрида — оборонительный рубеж Германии на ее западной границе. 77

«Если мы не потерпели катастрофы в 1939 г., — признался Йодль, — то это объясняется только тем, что во время польской кампании примерно 110 французских и британских дивизий полностью бездействовали против 23 немецких дивизий». Бездействие союзников немецкое командование использовало с наибольшей выгодой для себя. По окончании военных действий в Польше Германия немедленно приступила к переброске на западный фронт дивизий с востока. Их численность в начале октября увеличилась до 53. За два дня (16—17 октября) немецкие войска воссоздали положение, которое занимали накануне 9 сентября, вытеснив полностью французские части прикрытия с территории рейха. 18 октября 1939 г. командование вермахта издало директиву № 7, которая обязывала войска воздерживаться от серьезных боевых действий. Разрешались лишь вылазки разведывательных подразделений и полеты разведывательной авиации. Иногда приходится, читать и слышать о том, что если бы не советско-германский пакт о ненападении, то Гитлер не решился бы перебросить свои главные силы на запад, оставив на восточной границе рейха незначительное количество войск. Однако, во-первых, Советский Союз еще в августе 1939 г. предлагал предоставить в распоряжение англо-франко-советской коалиции, если бы она состоялась, 136 дивизий, но его предложения были отклонены, и военная конвенция не была подписана никак не по его вине. А во-вторых, осенью 1939 г. 110 дивизий коалиций западных стран имели возможность нанести сокрушительный удар по 23 немецким дивизиям на западном фронте, из которых лишь 12 были кадровыми, но вопреки здравому смыслу и долгу этого не было сделано. Совершенно ясно, что дело здесь не в советско-германском пакте, а в нежелании западных держав вести настоящую войну с третьим рейхом, пока он не угрожал их собственной безопасности. Этот эгоизм затмил чувство чести, и союзнический долг перед Польшей не был выполнен. Польша истекала кровью, а солдаты западных армий на виду у противника играли в волейбол...

На фронте установилось затишье. Дорджелес в одном из репортажей о своей поездке на фронт осенью 1939 г. писал: «Я был удивлен миром, там господствующим. Артиллеристы разместились над Рейном, не реагировали на немецкие поезда с боеприпасами, курсирующие на противоположном берегу; наши самолеты пролетали над дымящимися трубами предприятий Саара, не сбрасывая бомб. Видимо, главной заботой нашего командования было то, чтобы не беспокоить неприятеля». Время на обучение во фронтовых условиях летело на ветер. Строительство фортификационных укреплений, минирование полей и противотанковых заграждений, по сути, было сведено на нет. Декретом от 21 ноября 1939 г. французские власти ввели специальную службу «развлечений, и использование свободного времени в армии». Были организованы клубы, буфеты, передвижное кино, воскресный отдых для армии. Печать поощряла сбор подарков для воинов, на позиции доставлялись шашки, шахматы, спортивный инвентарь, журналы, книги — в общем, все, что могло помочь солдатам заполнить уже утомительное для них свободное время. Зимой появились на фронте передвижные пункты раздачи теплого вина. «Тех, кто посещал французский фронт, — писал Черчилль, — часто поражала атмосфера спокойного безразличия, о котором свидетельствовало, по-видимому, плохое качество выполняемых (оборонительных) работ, отсутствие активности. Боеспособность французской армии, вне всякого сомнения, снизилась в течение зимы. Несомненно также, что осенью французские войска сражались бы лучше, чем весной. Вскоре они были ошеломлены быстротой и яростной силой германского натиска». Все это свидетельствовало о близорукой политике правительств Англии и Франции, их иллюзиях относительно развития хода войны. Между тем по ту сторону франко-германской границы шла тщательная подготовка к наступлению. Еще 27 сентября Гитлер на совещании с генералами заявил: «Необходимо, в любом случае, немедленно подготовить наступление на Францию… Танковые войска и военно-воздушные силы — залог нашего успеха».

78

79

Цель войны, подчеркивал он, «поставить Англию на колени, разгромить Францию». План войны — «Гельб» — был разработан немцами в основных чертах уже в октябре 1939 г. Однако военная промышленность Германии еще не могла в сжатый срок обеспечить крупномасштабную кампанию. Кроме того, уровень боеспособности новых соединений был еще недостаточен. Командование вермахта резонно полагало, что плохо подготовленное наступление может «привести к гибельной позиционной войне». А вот непростительная пассивность западных противников давала Германии возможность создать необходимые запасы, пополнить части личным составом, произвести перегруппировку войск. Немцы сформировали в это время 43 новые пехотные дивизии, а также увеличили до 10 число танковых дивизий. Союзники же вели военные приготовления крайне медленно. Достаточно сказать, что 4 первые дивизии англичан закончили сосредоточение во Франции только в октябре, а 6 остальных — в конце 1939 — начале 1940 г. Английские и французские военные специалисты полагали, что возникнет — как это было в 1914—1918 гг., — неподвижный фронт большой протяженности, прорыв которого будет требовать со стороны атакующего врага огромного напряжения сил и концентрации большой численности боевых средств. Силы обороны, обескровив неприятеля и уничтожив его материально-технические запасы, сумеют в решающую минуту перейти в наступление и достичь победы... Стратегические планы англо-французских генштабов составлены были в самом общем виде и свидетельствовали о том, что их творцы не собирались в ближайшее время идти в бой. Были еще планы ударов по Германии через Норвегию, Швецию и Финляндию, через Бельгию по Рурскому бассейну и через Грецию и Балканы. «Это был, — писал английский военный историк Лиддел Гарт, — конгломерат напрасных воображений союзных лидеров, которые пребывали в мире иллюзий до тех пор, пока их не привело в чувство наступление Гитлера».

После встречи с главнокомандующим французскими вооруженными силами генералом М. Гамеленом начальник имперского генерального штаба Великобритании генерал У. Айронсайд писал 30 декабря 1939 г.: «Я впервые познакомился со взглядами Гамелена на возможные операции 1940 г.... Они свидетельствуют о крайнем нежелании предпринимать что-либо для продолжения войны. Ничего другого, кроме глубокой пассивной обороны при самых смутных прогнозах о возможных действиях немцев. Это дает Гитлеру полную свободу делать, что он хочет, и не предусматривает ничего лучшего, как терпеливо ждать его действий». Да, генерал Морис Гамелен был весьма странным военачальником. На Западе он считался высокопрофессиональным военным специалистом, хотя не обладал ни умом, ни волей — сочетанием качеств, которые являются важнейшими для полководца («квадрат Наполеона»). Самоуверенный, не считавшийся с мнением специалистов, он, как правило, сначала принимал решение, а затем начинал думать, как его обосновать. Он непомерно преувеличивал силу вермахта в те годы, когда ее у него еще не было. Именно Гамелену Запад во многом обязан своим бездействием при первых гитлеровских агрессиях. Это он в 1936 г. не принял мер против немецкого вторжения в демилитаризованную Рейнскую зону, уверяя свое правительство в том, что Германия имеет 22 дивизии, тогда как на самом деле она имела их всего три. Немцы как раз более всего опасались, что французы выступят против их частей, вторгшихся за Рейн. Не выступили... Затем это он, Гамелен, не двинул войска против стоявших на границе с Францией немецких дивизий во время германо-польской войны. Кроме неторопливого строительства укреплений никакой активности со стороны союзных войск не проявлялось. Бездействовала авиация, так как французское правительство потребовало прежде от Англии нанести своими бомбардировщиками германскому военно-промышленному потенциалу Рура невосполнимый ущерб, чего больше всего опасались немецкие генералы. Но

80

81

Соотношение сил сторон в сентябре 1939 г. Силы и средства Германия Англия Франция Всего союзники Личный состав (тыс. чел.) 4600 1270 2674 3944 Танки 3195 640 3100 3740 Самолеты 4093 1500 3335 4835 Боевые корабли основных классов 112 457 * План «Д», предусматривавший в случае наступления немцев, выдвижение англо-французских войск в Бельгию на линию Маас, Антверпен (утвержден 17 ноября 1939 г.), не был приведен в исполнение, так как Бельгия соблюдала нейтралитет. Бельгийцы также не имели своего разработанного плана ввода англо-французских войск на территорию Бельгии.

Но союзники не использовали и этой возможности. Расчет у них был на длительную оборону, в ходе которой произойдет-де такое большое накопление сил, которое убедит противника в их превосходстве. В ноябре 1939 г. Чемберлен писал своей сестре: «У меня такое предчувствие, что война закончится к весне... Она закончится не поражением противника на полях сражений, а просто немцы поймут, что они не в состоянии победить и что нет смысла продолжать такую войну, от которой они становятся слабее и беднее». Его оценка положения в Европе, к несчастью, не изменилась и весной 1940 г., когда подготовка Германии к кампании против англо-французской коалиции уже близилась к завершению. 5 апреля, за 4 дня до вторжения вермахта в Данию и Норвегию, Чемберлен посмеивался: «Гитлер опоздал на свой автобус». Нелепая переоценка своих сил при бездействии на фронте основывалась на уверенности, а вернее, заблуждении, что время само по себе работает на союзников и не следует провоцировать Германию на агрессивные действия. Никаких важных мер по повышению обеспечения и боеготовности войск не принималось. Расплата за неумное бездействие наступит весной 1940 г. В Берлине напряженно, спешно готовились к разгрому англо-французского блока, пока его военно-экономический потенциал ненамного превышал германский, а политическая воля западных лидеров была сведена к нулю. Черчилль в те дни писал: «На одной стороне — бесконечное обсуждение мелких вопросов, отсутствие каких-либо решений (а если решения и принимались, то они потом отменялись) и правило: «нельзя быть нелюбезным с врагом, вы только рассердите его». На другой — роковая подготовка, движущаяся с грохотом огромная машина, готовая обрушиться на нас». Да, именно так и было, когда в марте 1940 г. Черчилль предложил применить плавучую мину для борьбы с германскими судами на Рейне, премьер-министр Франции Даладье заявил о том, что их президент категори-

82

83

этого не произошло. Даже когда в январе 1940 г. в руки союзников попали немецкие документы с планами вторжения вермахта в Бельгию, Голландию и Францию (Мешеленский инцидент), ни политики, ни государства, которым угрожала опасность, не предприняли скольконибудь действенных мер по предотвращению гитлеровских замыслов. А принятый план «Д»*, согласно которому 5 армий левого крыла союзников должны были немедленно выступить навстречу немецким войскам, если они вторгнутся в Бельгию, остался без измениний. Но это-то как раз более всего устраивало немцев. После Мешеленского инцидента они изменили направление главного удара. Теперь по плану генерала Э. Манштейна он должен был быть нанесен не через центральную Бельгию, как раньше, а через Арденны, которые считались непроходимыми для танков, и Люксембург, с форсированием р. Маас в районе Седана. Но этот вариант плана противника союзники даже не рассматривали. А ведь западные державы имели в реальную возможность нанести достаточно сильный удар по Германии, использовав свой военно-экономический потенциал.

К весне 1940 г. Германия, использовав время «странной войны» для форсированного наращивания своих вооруженных сил, была готова к сокрушительному наступлению против стран западной демократии. Численность армии вторжения составила около 3,3 миллиона человек. Если в ноябре 1939 г. немцы имели на западе 96. Количество самолетов их военно-воздушных сил увеличилось почти на 1500 боевых машин. Весной 1940 г. вся эта слаженная милитаристская машина пришла в движение. Первыми жертвами стали Дания и Норвегия. Гитлер начал с обеспечения себе тылов на севере не только для военных действий на западе, но и для будущей войны против СССР. Весной, в апреле, еще довольно длинные полярные ночи обеспечивали им скрытный подход германского флота к норвежским портам для молниеносного удара и гарантированного успеха. Планы захвата этих стран («Везерюбунг-Зюд» и «Везерюбунг-Норд») предписывали одновременную внезапную высадку воздушных и морских десантов, а также внезапное нападение через сухопутную границу Дании. Силы вторжения насчитывали 9 дивизий и бригаду (140 тысяч человек), 31 надводный корабль, 35 подводных лодок и 1500 самолетов. Вооруженные силы Дании и Норвегии значительно уступали агрессору: первые имели 5 соединений сухопутных войск численностью до 13 тысяч человек, несколь-

ко небольших кораблей и до 20 боевых самолетов; вторые — 6 дивизий (15,5 тысячи человек), 4 корабля береговой обороны, 30 миноносцев, 30 подводных лодок, 190 самолетов. В ночь на 9 апреля немецкие десанты высаживаются на побережье обеих стран. Пехотные и моторизованные соединения при поддержке авиации быстро, беспрепятственно продвигаются в глубь Дании, и оккупация ее происходит буквально за несколько часов. Правительство и король решают не оказывать сопротивления Германии. Немецкие морские десанты в Норвегии действуют тоже согласно плану. Заминка только в Осло-фьорде: норвежцы топят там тяжелый немецкий крейсер «Блюхер». Однако уже к полудню того дня германские части на реквизированных автобусах и грузовиках, почти не встречая сопротивления, врываются в столицу Норвегии. Правительство и командование армии успевают покинуть Осло, эвакуировавшись в глубь страны. В тот же день, 9 апреля, в Англии и во Франции принимают решение направить вооруженные силы в Норвегию с целью оказать помощь норвежцам, а главное — сделать Скандинавию «решающим театром военных действий», «вырвать стратегическую инициативу у Германии» и тем отвлечь основные силы вермахта от французских границ. Все это рассматривается западными державами как качественный перелом в их политике: боевыми действиями остановить войну у берегов Северной Европы. 14 апреля в 60 км севернее Нарвика высаживаются англо-французские войска. Но союзникам удается лишь потеснить немецкий гарнизон Нарвика. Далее англофранцузские войска на некоторых направлениях продвигаются почти на 400 км в глубь страны. Однако противник неуклонно наращивает свои силы и в личном составе, и в боевой технике, и в транспорте, и в оснащении. И уже позднее катастрофическое положение на западном фронте вынуждает англо-французское командование в начале июня эвакуировать свои войска из Норве-

84

85

чески против каких-либо «агрессивных действий, которые могут лишь вызвать репрессии против Франции». А между тем наступление Германии на Западе было делом ближайших недель. Правительства западных держав впоследствии еще горько пожалеют о том, что вовремя не создали единого военно-политического блока с СССР, который принес бы им победу, а может быть, и предотвращение Второй мировой войны. Но все это — потом. НА ЗАПАДНОМ ФРОНТЕ ПЕРЕМЕНЫ

гии. Бои за Норвегию продолжаются до лета. 8 июня норвежские войска капитулируют. Но потеря Норвегии к июню 1940 г. стала для союзников второстепенным событием по сравнению с драматическим развитием военных действий в центре Западной Европы. 10 мая 1940 г. война вступила в новую фазу. Гитлеровские войска, нарушив нейтралитет Бельгии и Голландии, вторглись на их территорию и начали стремительное продвижение к границам Франции. Расчет был на внезапность нападения, создание решающего превосходства в силах и средствах на главном направлении, массированное применение танков и авиации, а также на высокую боеспособность войск, приобретенный командирами практический опыт и неукротимый боевой дух вермахта после одержанных побед в Польше, Норвегии и Дании. Замысел разгрома Франции состоял в том, чтобы, быстро захватив Голландию и Бельгию, танковыми соединениями нанести главный удар в направлении Седана через Арденны (французское командование считало их «непроходимыми» для танков), стремительно форсировать Маас и, развивая наступление к Ла-Маншу, отрезать англо-французские войска в Северной Франции и Бельгии от главных баз и тылов, а затем уничтожить их. Далее — наступление в сторону Парижа, полный разгром французских вооруженных сил и капитуляция Франции. На направлении главного удара (группы армий «А») было создано подавляющее превосходство в силах и средствах: против 16 французских слабо подготовленных дивизий гитлеровцы выставили 45 немецких. Здесь планировалось использовать около 1800 танков и 41 140 различных машин. На других участках фронта немецкие войска не имели такого преимущества в силах и средствах: в группе армий «Б», которая сосредоточилась на северном крыле фронта, было 29 дивизий против 58 дивизий союзников, а 19 дивизиям группы армий «Ц» на южном крыле противостояли одна британская и 49 французских дивизий.

Стратегия Лондона и Парижа носила, напротив, пассивный характер: надежды возлагались на неприступность линии Мажино, пролегавшей вдоль германо-французской границы. На территории Бельгии, через которую, по мнению союзников, немцы нанесут главный удар, бельгийская армия задержит их на канале Альберта и в укрепленном районе Льежа до подхода англофранцузских войск, задачей которых будет создание прочной обороны на реке Маас до Седана. Считалось, что, несмотря на напор противника, у войск западных союзников будет достаточно времени для создания новых оборонительных рубежей. Затем, союзников тешила мысль, что они обладают перевесом над врагом в силах и средствах. Но все преимущества сводились на нет пассивной стратегией англо-французского командования и весьма уступавшей немцам боевой подготовкой их войск. Было численное преимущество в танках (причем многие типы французских танков превосходили немецкие по броневой защите и вооружению), но это теряло свое значение по той причине, что большая часть французских танков была сведена в отдельные батальоны, рассредоточенные по армиям, что чрезвычайно ограничивало возможность их массированного применения. Подобное распыление сил было и в ВВС, которые, ко всему, не были нацелены планом на тесное взаимодействие с войсками. Неправильное определение направления главного удара противника было не единственной ошибкой союзного командования. Стратегическим просчетом стало и полное отсутствие координации действий вооруженных сил Франции, Англии, Бельгии и Голландии. В течение всей т.н. «странной войны» в центре Западной Европы Бельгия сохраняла строгий нейтралитет и не давала англо-французским союзникам заблаговременно занимать оборону на линии бельгийских крепостей, опасаясь тем ускорить вторжение немецко-фашистских войск на свою территорию. Столь же неопределенными были отношения у союзников и с Голландией. Затем, английский командующий Горт хотя и подчинялся

86

87

французскому главнокомандующему северо-восточным фронтом Жоржу, но мог при желании, прежде чем выполнить приказ, обратиться к своему правительству за подтверждением его целесообразности. Вот это отсутствие совершенно необходимой координации действий союзников, отсутствие единоначалия сыграло на руку немцам в 1940 г. Еще одна их стратегическая ошибка заключалась в том, что англо-французское командование считало Арденны непреодолимыми для механизированных армий из-за обширных лесных массивов, сильнопересеченного рельефа местности и недостатка шоссейных и железных дорог. Военный министр Франции Петэн еще 7 марта 1934 г. на заседании военной комиссии сената уверял всех, что Арденнский лес непроходим для современных армий. Если вражеские войска и пройдут через эти леса, шутил он, то их остановят на опушке, так что тут опасности нет. Последствия всех этих стратегических просчетов оказались драматическими. На направлении главного удара немцев союзники имели совсем недостаточно сил. На арденнском направлении они развернули между Лонгви и Динаном всего лишь две наиболее слабовооруженные французские армии из состава первой группы армий: 2-ю армию (командующий Хюнтцигер) и 9-ю (командующий Корап). 16 дивизиям этих армий (из них — 5 кавалерийских) предстояло выдержать здесь удар 45 немецко-фашистских дивизий. Поставив 2-й армии задачу «отсечь» выходы из Арденнского леса в районе Седана на фронте свыше 70 км, французское командование не обеспечило ее противотанковой и зенитной артиллерией. Оборона здесь была создана неглубокая: ее глубина не превышала 9—10 км, включая огневые позиции артиллерии. 9-я армия оборонялась в полосе шириной 80 км и состояла из так называемых дивизий серии «Б». Ей не хватало ни транспорта, ни вооружения; она почти не имела кадровых офицеров и, по сути, не была подготовлена к войне.

Натиск группы армий «Б» вермахта в Голландии и Бельгии отвлек внимание союзников от более серьезной угрозы со стороны Арденн. Англо-французское командование так и не смогло вовремя понять, что главный удар наносил Рундштедт через Арденны. 12 мая его группа армий «А», пройдя через территорию Люксембурга, вышла к реке Маас, в полосе от Намюра до Седана. К Маасу она подошла тремя отдельными колоннами. Впереди, в полосе шириной 40 км, действовала танковая группа Клейста. К вечеру 12 мая танковые дивизии овладели известным историческим городом и крепостью Седан. Немецкие войска прошли по территории Люксембурга 112 км, не встретив сопротивления. Единственное, что оставалось великой герцогине Люксембургской, это выехать в своей карете навстречу вторгшимся оккупантам. Не предусмотренная союзниками, а потому неожиданная атака немцев крупными массами танков застала французские войска врасплох. Авиация союзников бездействовала. 13 мая, в 16 часов, под прикрытием больших сил авиации 19-й танковый корпус под командованием Гудериана (1, 2, и 10-я танковые дивизии) начал форсировать реку Маас в районе Седана. Правее реку форсировали 41-й и 15-й танковые корпуса (командиры Рейнгард и Гот). Немецкая авиация производила массированные атаки с целью подавить артиллерийские батареи французов на открытых огневых позициях. По войскам французской 9-й армии удар с воздуха нанесли 200 пикирующих бомбардировщиков Ю-87. В небе непрерывно гудели немецкие самолеты. Пикирующие бомбардировщики налетали на французские позиции группами, по 30—40 самолетов. Первой переправилась на надувных лодках через Маас пехота. К исходу дня французская оборона была прорвана на глубину 5—6 км. Ночью по наведенному понтонному мосту прошли танки, легкая артиллерия и автомашины с боеприпасами.

88

89

14 мая, во второй половине дня, англо-французская авиация предприняла безуспешную попытку разрушить мосты, которые наводились немцами в районе Седана. В налете приняли участие 28 бомбардировщиков «Бленхейм» в сопровождении истребителей. Потери составили 7 самолетов. Французы настаивали на бомбардировке переправ через Маас крупными силами английской авиации. Вместо этого британское командование в ночь на 16 мая направило 96 бомбардировщиков для первого налета на Рур. Ущерб, однако, был причинен незначительный. Но этот удар тотчас привел германское верховное командование к решению перебросить с Западного фронта истребительную авиацию и зенитную артиллерию для защиты Германии. Зато ни один немецкий бомбардировщик не был снят с фронта — действия с воздуха по французским армиям и ответные удары по территории Англии продолжались. Не удалось командованию английских ВВС изменить обстановку над полем боя и путем направленных бомбардировок. Войска французской 2-й армии, действовавшие в районе Седана, вели безуспешные атаки разрозненными силами. 15 мая был завершен прорыв французской обороны на левом фланге этой армии, и на другой день немецкие танковые дивизии, в том числе 7-я под командованием Роммеля, рванулись на запад. В тот злополучный день рубеж реки Маас на всем протяжении от Намюра до Седана был потерян для союзников. В это время левофланговые дивизии французской 9-й армии продвигались по территории Бельгии, обеспечивая связь с 1-й армией. Командование 9-й армии попыталось перебросить свои соединения для оказания помощи войскам центра, но опоздало. После прорыва под Седаном немецкие танковые части захватили в районе Реймса аэродромы английской передовой ударной авиагруппы, «боевая деятельность» которой в этой «странной войне» состояла в разбрасывании листовок с призывами к «взаимопониманию». Во

время панического отхода на юг англичане бросили все оборудование аэродромов, а также большое количество авиабомб. Итак, немецкие танковые дивизии прошли через Арденнский лес, прорвались у Седана и, обойдя с тыла англо-французские армии в Бельгии, двинулись к морю. 14 мая германское командование начало переводить в Арденны 16-й отдельный танковый корпус, ослабив удар на правом фланге, чтобы союзные силы не слишком быстро отступали и группа армий «А» успела охватить тылы англо-французских войск в Бельгии. Такое весьма рискованное сосредоточение на одном крайне узком, 80-километровом участке всех подвижных соединений оказалось возможным из-за крайней пассивности англо-французского командования. Колонны немецких войск растянулись на 160 км, причем машины стояли почти вплотную друг к другу (45 тысяч автомашин!). Союзники, имея крупную группировку в Бельгии, могли 14 мая бросить ее для контрудара во фланг группы армий «А» при форсировании ею реки Маас. Но вместо этого французское верховное командование повернуло фронт главных сил своей группировки в Бельгии на 180 градусов — на юг и юго-восток. Не имея боевого приказа, войска бессмысленно топтались на месте. Это позволило немецким танковым дивизиям свободно пройти к морю, избежав нападения на своем незащищенном правом фланге. Командование английской авиации собралось было подвергнуть бомбардировке огромную массу немецких войск, скопившихся в узких проходах Арденн. Объединенный комитет начальников штабов армии, флота и авиации даже принял решение на решительный удар. Но бомбардировка не состоялась из-за никуда не годной организации управления. Французские танковые дивизии тоже не оказали сколько-нибудь заметного влияния на ход боевых действий, хотя их танки по своим тактико-техническим данным могли вести успешные бои. Гудериан с удивлением говорил, что во время танкового боя он лично пытался

90

91

подбить огнем трофейной 47-мм противотанковой пушки французский танк «Б», но тщетно: все снаряды отскакивали от его толстых броневых стенок, не причиняя машине никакого вреда. Немецкие 47-мм и 20-мм пушки также не могли противостоять этому французскому танку. Поэтому, недоумевает Гудериан, «мы вынуждены были нести урон». Это так, но и французские танковые части не могли остановить немецкое наступление, потому что не были сведены в крупные бронетанковые соединения. Танковые дивизии применялись только для контратак по отдельным частям. 17 мая успеха добилась 4-я танковая дивизия под командованием генерала де Голля. В районе Лаона она атаковала немецкую 1-ю танковую дивизию с фланга, и продвижение немцев было задержано. Но этот успех не был использован пехотой. Разрозненные контратаки никак не могли остановить натиск армады в 1500 немецких танков, шедших к побережью ЛаМанша. В Берлине между тем с тревогой ожидали танкового контрудара французов, выжидающих только момента. А как же иначе?.. Особенно беспокоился Гитлер за южный фланг: там главная опасность. Начальник штаба сухопутных войск генерал Гальдер предложил подтянуть пехотные дивизии для обеспечения этого фланга, считая, что подвижные соединения и без прикрытия сумеют дойти до Ла-Манша. 18 мая отдается приказ на это. Но тревогу вызывает и район Лаона, где 17 мая по немецким войскам был нанесен чувствительный удар. 19 мая туда направляется авиация: прикрыть левый фланг у Лаона... Немцы и не предполагали, что их противник находился в состоянии шока и все меры излишни. После форсирования реки Маас танковая группа Клейста шла к побережью Ла-Манша по тылам англофранцузских армий в Бельгии. За нею двигалась 12-я немецкая армия (командующий Лист). Справа — 4-я армия. Слева от 12-й армии — 16-я армия (командующий Буш). Она пересекла южную часть Люксембурга и раз-

вернула дивизии фронтом на юг для обеспечения левого фланга танкового клина. Танковая группа Клейста, не встречая серьезного сопротивления, быстро продвигалась на запад, к рекам Эна и Сомма, с целью отразить ожидаемые немцами французские контратаки против левого их фланга на удобных водных рубежах. Это наступление сил вермахта было на редкость дерзким и рискованным. Немцы сами создавали для себя серьезнейшую опасность. Танковая группа Клейста далеко оторвалась от пехотных дивизий — ее фланги были подставлены под удары противника. К тому же машины с боеприпасами отстали еще в Арденнах. В артиллерийских частях группы Клейста, как он сам говорил после войны, «имелось всего 50 снарядов на батарею: колонны с боеприпасами задержались где-то на забитых транспортом дорогах через Арденны». У Гудериана, по его словам, тоже уже к 16 мая «боеприпасы были на исходе». Предприми союзники сильные контрудары по неприкрытым флангам немцев, и танковые дивизии вермахта оказались бы, как говорится, между молотом и наковальней. Но французское верховное командование продолжало пребывать в полной растерянности, и англофранцузские войска в смятении наблюдали, как немецкие танки катят к морю. Танковые дивизии двигались вперед безостановочно, не заботясь о своих обнаженных флангах. Германская пехота следовала за ними форсированным маршем по 40—50 км в сутки. Немецкие дивизии поочередно сменялись, чтобы сохранить быстрый темп продвижения. Прорыв на Маасе застиг французское командование врасплох — растерявшись, оно не смогло правильно оценить обстановку и принять верные меры. Чтобы закрыть прорыв на фронте французских 2-й и 9-й армий, из резерва главного командования начала выдвижение 6-я армия, но большая часть ее соединений была задержана германской авиацией и не достигла поля боя. Французское правительство было в панике. 14 мая из Парижа была послана в Лондон телеграмма: союзники

92

93

не в состоянии сопротивляться комбинированным ударам танков и пикирующих бомбардировщиков. На следующий день рано утром премьер-министр Франции Рейно позвонил Черчиллю и заявил: «Мы разбиты, мы проиграли битву». Для столь отчаянного заключения не было еще оснований: за исключением участка Седан, Динан, фронт в целом оказывал сопротивление от Антверпена до Шарлеруа, а на линии Мажино гарнизоны сохраняли полную боеспособность. К несчастью, растерянность высшего командования парализовала французов. Положение еще можно было исправить: ведь почти половина французских сил бездействовала за укрепленными позициями линии Мажино. Своевременно организовать контрнаступления этими силами — и ситуация изменилась бы к лучшему. Бездействие французов позволило германскому командованию уже 16 мая «высвободить дополнительные резервы» из группы армий «Ц» и перебросить их на левое крыло группы армий «А». Это добило Гамелена. 17 мая он заявил правительству, что положение безнадежно. К вечеру 18 мая немецкие танки подошли к Амьену. В это время Рейно проводил реорганизацию кабинета. В состав правительства в качестве заместителя председателя совета министров был введен Петен. Даладье стал министром иностранных дел. Министерство обороны взял в свои руки Рейно. Из Ливана ожидался приезд генерала Вейгана. На Ближнем Востоке он командовал армией, а теперь должен был занять пост верховного главнокомандующего. 19 мая генерал Вейган сменил Гамелена, но лишь для того, чтобы ускорить окончательное поражение французских войск. Свою деятельность он начал 20 мая с нанесения визитов, а затем отдал приказ: на случай революции оставить несколько дивизий в Париже. Немецкие танки тем временем уже приближались к морю. 20 мая они заняли города Амьен и Абвиль. Все это было жестокой расплатой за бездарную стратегию политически близоруких руководителей союзников. За несколько дней немецкие войска захватили тер-

риторию, которая в Первую мировую войну была театром ожесточенных боев несколько лет. Осуществив прорыв через Маас, немцы мощью объединенных танковых и моторизованных войск быстро развили успех. Фронт наступления четырех танковых корпусов между Аррасом и Амьеном составил всего 50 км. Моторизованные дивизии прикрывали левый фланг танковой группы выдвижением на рубеж реки Сомма. Следом за танковой группой наступали немецкие полевые армии, охватывая гигантской подковой англо-французские силы в Бельгии с юга и выдвигая заслоны в южном направлении для прикрытия своего левого фланга и тыла. С выходом немецких танков к побережью Па-де-Кале 1-я группа англо-французских и бельгийских армий в Бельгии оказалась отрезана от Франции. Немецкие танки, блокировав 23 мая Булонь и Кале, были уже примерно в 20 км от Дюнкерка. Они были гораздо ближе к Дюнкерку, чем основные силы английской экспедиционной армии. В этот день английское командование, приняв немногим ранее решение покинуть Францию, успело эвакуировать с плацдарма у порта Булонь 4,5 тысячи человек, главным образом из тыловых частей. У Дюнкерка «были сосредоточены все десять немецких танковых и две моторизованные дивизии». Они при господстве немецкой авиации в воздухе намеревались раздавить англичан и воспрепятствовать их эвакуации, но когда ничто, казалось, уже не могло помочь англичанам, их спасло вмешательство Гитлера. 24 мая Гитлер прибыл в штаб Рундштедта в Шарлевиле и отдал «стоп приказ», который запрещал дальнейшее продвижение немецких войск. Он держал немецкие войска в неподвижности, пока отступавшие англичане не достигли порта и не выскользнули из их рук. Бывший генеральный инспектор люфтваффе Мильх спустя 26 лет говорил, что «чудо» оказалось возможным только потому, что Гитлер лично помешал их полному уничтожению. Именно он приказал оставить свободным путь для эвакуации и воспротивился предложению взять в плен все оставшиеся на континенте английские войска.

94

95

Рундштедт пытался изменить решение Гитлера. Он обратился к нему с просьбой разрешить бросить в бой танковые дивизии, чтобы отрезать экспедиционной армии англичан путь к эвакуации на британские острова. Гитлер остался непреклонен. Известно, что подготовка к эвакуации началась уже до выхода танковой группы Клейста к морю. Еще 17 мая Горт намекнул французам на возможность эвакуации английских войск из Франции морем. На следующий день в своем штабе он высказал эту мысль вполне определенно. 19 мая он сообщил в Лондон об этом, как о жестокой необходимости, и подготовил пути отхода к портам Ла-Манша. Английские войска тогда еще не вели серьезных боев и полностью сохраняли свою боеспособность. 20 мая английское правительство начало собирать небольшие суда, способные в любую минуту отправиться в порты и заливы французского побережья. В тот же день в Дувре было созвано специальное совещание, на котором обсуждался один вопрос: экстренная эвакуация крупных контингентов войск через Ла-Манш. На этом совещании эвакуация получила кодовое название «Динамо». В ночь на 22 мая штаб Горта приступил к разработке плана эвакуации. 23-го английское правительство обратилось в Париж за союзническим согласием на эвакуацию с материка экспедиционных английских сил. В 16 часов Черчилль лично позвонил Рейно: «...Ввиду быстрого продвижения германских танковых дивизий, может быть, лучше было бы для английской армии отойти к побережью». В тот день немецкие танки находились уже вблизи Дюнкерка. Рейно на следующий день отправил телеграмму в Лондон, в которой просил не думать пока об эвакуации, а послать дополнительно английские войска во французские порты. В ответ пришло: войск уже нет... Войска, конечно, были, и английские дивизии во Франции еще вполне могли сражаться. Но пересилил национальный эгоцентризм. При первых же неудачах громадная, гораздо более сильная, чем Германия, англофранцузская коалиция начала рассыпаться как карточ-

ный домик. Вот такова плата — возмездие за бездушнорасчетливое попустительство гитлеровским агрессиям в 30-е годы, при захвате Германией Рейнской зоны, Австрии и Чехословакии. И за постыдное невыполнение союзнических обязательств перед Польшей. И за безрассудный срыв переговоров с СССР. А в результате отсутствие 2-го фронта на Востоке — изоляция русских привела к распаду коалиции на Западе. В трагические для французской армии дни в Англии в боевой готовности было 39 эскадрилий истребителей. Но британское правительство постановило ни при каких обстоятельствах не выводить истребительную авиацию из Англии. В письме к правительству Британии Рейно просил бросить все силы англичан в сражение, как это сделали французы. Но английские правящие круги ответили отказом. Английские солдаты и офицеры были отменно вооружены и могли, даже рвались, побить как следует немцев. И конечно же, не их вина, в том, что французы восприняли поведение англичан как предательство товарищей по оружию. Бесцеремонное уклонение английского командования от союзнических обязательств было особенно откровенно, предательским и сильно повредило французам, когда Горт 25 мая лично, не дождавшись согласия французского командующего, приказал 5-й и 50-й дивизиям прекратить подготовку к назначенному на следующий день наступлению в южном направлении. Начальник его штаба Паунелл обратился к нему тогда: «Вы понимаете, сэр, что это противоречит всем полученным нами распоряжениям, и, если мы снимем эти две дивизии, первая французская армия вряд ли сможет наступать без поддержки англичан». Но Горт и сам полностью отдавал себе отчет о последствиях. «Да, — ответил он, — я это хорошо знаю. Но все равно надо сделать так». Вот так и было сделано. Английские правители с решением Горта, разумеется, согласились и дали ему

96

97

указание «прекратить выполнение возложенной на него части плана Вейгана и отступать к морю...». И французы без поддержки не смогли прорваться на юг — к реке Сомме. Английские войска уже стягивались к Дюнкерку, а в Дувре еще планировали операцию «Динамо». Приказ о ее начале был отдан 26 мая в 18 часов 57 минут, когда погрузка английских войск на суда шла уже полным ходом. Правительство позаботилось о своих солдатах. Для их эвакуации прибыло 693 судна различных типов. 27 мая, на следующий день после начала этой странной эвакуации, бельгийская армия по приказу короля Леопольда III прекратила огонь и оставила поле битвы. Утром 28 мая бельгийское верховное командование подписало акт о капитуляции, хотя армия вполне могла еще сопротивляться, ибо потери ее не были тяжелыми. Французское верховное командование узнало о решении бельгийского короля буквально за час до подписания этого печального акта. Эвакуация английских войск из Дюнкерка закончилась в ночь на 4 июня. В течение всех ее дней французы самоотверженно прикрывали посадку англичан на суда. Английское командование эвакуировало на Британские острова 338 тысяч человек. Спасая свои дивизии, прижатые противником к морю, оно отдало приказ бросить всю материальную часть. На побережье в Дюнкерке было оставлено 120 тысяч машин, около 2300 орудий, 90 тысяч винтовок, 8 тысяч пулеметов, 400 противотанковых орудий и 7 тысяч тонн боеприпасов. Потери в кораблях составили 6 эсминцев, один сторожевой корабль, 5 минных тральщиков и 213 судов всех типов. В Дюнкерке, кроме того, осталось 40 тысяч французских солдат и офицеров, напрасно ждавших на побережье своей очереди на эвакуацию. Но их участь одинаково не беспокоила ни французское, ни тем более английское командование. Подошедшие к Дюнкерку танковые соединения вермахта готовы были уничтожить английские войска, прижатые к морю, но странный стоп-приказ Гитлера спас

англичан. Что это? Благородный жест? Отнюдь. Фюрер поручил люфтваффе уничтожить англичан во время их эвакуации через Ла-Манш, но те, несмотря на непрерывную бомбардировку с воздуха, проявив твердость духа, достигли своих берегов. 4 июня немцы вступили в Дюнкерк. 5 июня они вновь перешли в наступление с целью уничтожить оставшиеся силы противника во Франции. Поспешно созданная южнее рек Сомма и Эна французская оборона была прорвана, и к середине июня основные войска Франции были разгромлены. 10 июня в войну на стороне Германии вступила Италия. Ее группа армий «Запад» перешла в наступление во Французских Альпах, но лишь 24 июня, после полного поражения французов, итальянские войска заняли их позиции. Двумя днями ранее французские представители подписали пакт о капитуляции Франции. По его условиям немцы оккупировали большую часть ее территории. Французское правительство, резиденцией которого стал городок Виши (отсюда наименование — вишистское правительство), начало осуществлять власть на неоккупированной территории. Оно обязано было нести расходы по содержанию оккупационных войск. Вооруженные силы Франции подлежали демобилизации и разоружению, а военные объекты в оккупационной зоне передавались вермахту. Всем боевым французским кораблям было предписано вернуться в порты Франции, а наблюдать за их разоружением надлежало представителям от Германии и Италии. В ходе кампании за немногим более месяца французские вооруженные силы потеряли 250 тысяч убитыми и более одного миллиона ранеными. Английский экспедиционный корпус недосчитался 68 тысяч человек. Вермахт одержал победу ценою 60 тысяч убитых и пропавших без вести. Итак, к середине лета 1940 г. Франция была разгромлена, английская армия, бросив на полях Фландрии всю свою боевую технику и понеся большие потери, верну-

98

99

Еще не высохли чернила на акте о капитуляции Франции, а эшелоны с войсками вермахта уже двинулись из Западной Европы в Восточную Пруссию и Польшу. Несколько десятков немецких дивизий было направлено в районы, граничащие с Советским Союзом. В Восточной Пруссии, на границе Германии с Литвой, сосредоточивались 12 немецких дивизий; на территории Польши — 36 дивизий. В Москву поступала очень тревожная информация от разведки и из других источников об усилении враждебности к СССР в правящих кругах Прибалтийских республик, Румынии, Финляндии, и об укреплении их связей с Германией. Советское правительство решило создать передовой стратегический рубеж, выдвинутый на запад. Для этого требовалось иметь передовые военные и военно-морские базы на территориях сопредельных государств, с которыми были заключены договоры о дружбе и взаимопомощи, а также на территориях, оккупированных Румынией после Первой мировой войны и Октябрьской революции. Прежде всего необходимо было укрепить оборону Прибалтийских республик. Советское правительство направило ноты Литве (14 июня), Латвии и Эстонии

(16 июня) с указанием на то, что считает крайне неотложным сформировать в них такие правительства, которые обеспечат «честное проведение в жизнь» договоров о взаимной помощи с СССР, а также потребовало увеличить численность советских войск на их территории. Эти ноты правительства Советского Союза были продиктованы объективной необходимостью, так как немногочисленность советских гарнизонов в Прибалтике и невысокие боевые возможности армий Прибалтийских государств не обеспечивали надежного заслона для нашей страны в случае гитлеровской агрессии. Утром 17 июня 1940 г. в республики Прибалтики вступили крупные — в составе 10 стрелковых дивизий и 7 танковых бригад — силы советских войск. В порты Таллин и Двинск (Даугавпилс) вошли корабли и суда Балтийского флота. Эта мера была продиктована, конечно, прежде всего интересами национальной безопасности СССР при явно нараставшей угрозе войны. В Прибалтике как щит создавалась мощная группировка Красной Армии. Незамерзающие балтийские порты давали возможность действовать флоту на море круглый год. В случае войны советский флот мог проводить крейсерские операции, организовывать рейды подводных лодок, минировать акватории Балтийского моря у берегов Восточной Пруссии и Померании, воспрепятствовать доставке железной руды в Германию из Швеции. Аэродромы Прибалтики позволяли советской авиации наносить удары по территории Германии. Именно отсюда в августе 1941 г. были проведены первые боевые налеты на Берлин. В ту военную пору действия СССР были правильно поняты военными специалистами многих стран. 21 июня 1940 г. германский посланник в Риге фон Котце писал: «Вступающие войска столь многочисленны, что... невозможно себе представить, чтобы только для подчинения Латвии необходима была такая обширная оккупация. Я думаю, что в русских мероприятиях сыграла свою роль мысль о Германии и имеющихся у нее возможностях и что планы русских имеют оборонительный характер».

100

101

лась на Британские острова. Рейх, по сути, пришел к господству над всей Западной Европой. С сугубо военной точки зрения западная кампания вермахта продемонстрировала высокий уровень военного искусства, слаженность и четкость взаимодействия родов войск. Разгром Франции, отступление английского экспедиционного корпуса, завоевание ряда стран Западной и Северной Европы совершенно изменили военно-политическую обстановку в мире. Вермахт наглядно показал свою мощь всей Европе. Теперь на континенте остались только две реальные военные силы: фашистская Германия в блоке с Италией и политически, по сути, изолированный Советский Союз. Вопрос о схватке между ними теперь открыто встал на первый план. «ВЗОРЫ УСТРЕМЛЕНЫ НА ВОСТОК»

Его коллега в Каунасе Э. Цехлин докладывал в Берлин в тот же день: «Совершенно очевидно, что столь внушительная демонстрация силы не может проводиться только с целью оккупации Литвы. С учетом всей политической обстановки становится ясно, что Советский Союз направил сюда такое огромное количество войск из недоверия к Германии, с чисто оборонительными целями». Такого же взгляда придерживался и глава британского МИД Э. Галифакс, считавший, что «концентрация советских войск в Прибалтийских государствах является мероприятием оборонного характера». Столь же важной для нас была проблема укрепления юго-западных границ. Правительство Румынии было явно враждебно СССР. Король Румынии Кароль II, посетив в январе 1940 г. Бессарабию, как свою вотчину, заявил, что и Одесса — исконно румынский город. В начале 1940 г. усилена группировка румынских войск в Бессарабии и Буковине. С весны 1940 г. все надежды Румынии связаны только с Германией. Румынское правительство обратилось к ней за помощью в строительстве укреплений вдоль Днестра, демонстративно провело мобилизацию более 1 миллиона резервистов и увеличило военные расходы. 19 апреля Коронный совет под председательством короля объявил о готовности Румынии к военному конфликту с СССР в случае, если русские потребуют возвращения Бессарабии. 29 мая между Румынией и Германией был подписан договор, по которому за поставки румынской нефти в третий рейх он обеспечивал ее современной военной техникой и вооружением. Поспешность такого подчинения Румынии фашистской Германии говорила о том, что гитлеровцам нужен плацдарм для нападения на СССР. Бессарабия и Северная Буковина, оккупированные Румынией в 1918 г., тоже весьма подходили для этой цели. Советский Союз никогда не признавал аннексию Румынией этих территорий. Бессарабия вошла в состав России еще в 1812 г., задолго до образования государства

Румыния. Относительно Северной Буковины в СССР твердо помнили тот факт, что еще в ноябре 1918 г. Народное вече Буковины приняло решение о воссоединении с Советской Украиной. Правительство Украины не признало тогда румынской оккупации Буковины и заявило, что сделает все для освобождения ее из-под румынского владычества. В создавшейся к лету 1940 г. военной обстановке в Европе обезопасить юго-западные границы страны и вернуть бессарабские и украинские территорию и население стало для СССР крайней необходимостью. 26 июня 1940 г. советское правительство обратилось к Румынии с нотой, в которой говорилось: «Советский Союз считает необходимым и своевременным в интересах восстановления справедливости приступить совместно с Румынией к немедленному решению вопроса о возвращении Бесарабии Советскому Союзу. Правительство СССР считает, что вопрос о возвращении Бесарабии органически связан с вопросом о передаче той части Буковины, население которой в своем громадном большинстве связано с Советской Украиной, как общностью исторической судьбы, так и общностью языка и национального состава». Правительство Румынии, чтобы выиграть время, дало уклончивый ответ, согласившись лишь на ведение переговоров по этой ноте. Тогда правительство СССР в ноте от 27 июня потребовало вывести румынские войска с «территории Бессарабии и Северной Буковины в течение 4 дней, начиная с 14 часов по Московскому времени 28 июня». Попытки румынского правительства заручиться поддержкой Германии успеха не имели. 28 июня части Красной Армии вступили на территорию Бессарабии и Северной Буковины. К исходу 30-го числа вся эта территория была освобождена, и государственная граница СССР была установлена по рекам Прут и Дунай. Столь смелые и независимые акции Советского Союза вызвали сильное раздражение в Берлине. В советско-германских отношениях, и до того не отличавшихся

102

103

сердечностью, нарастает напряжение. Еще не стих гром орудий на полях Франции, а Гитлер 2 июня 1940 г. доверительно сообщает главнокомандующему войсками вермахта на Западе Рундштедту о том, что, завершив кампанию, он, фюрер, «наконец получит свободу рук» для «решения своей великой задачи: столкновение с большевизмом»... Начальник штаба сухопутных войск Германии Ф. Гальдер запишет в те дни в своем дневнике знаменитую фразу: «Взоры устремлены на восток». Да, от столь быстрого и победоносного завершения кампании во Франции фюрер впал в эйфорию. «Теперь мы показали, на что способны, — говорил он начальнику штаба ОКВ В. Кейтелю. — Поверьте, поход против России был бы только игрой на ящике с песком». 22 июля германский генштаб по указанию Гитлера начал разработку плана войны против СССР. 31 июля на расширенном заседании руководства вермахта были уточнены общий замысел войны, стратегические цели и ориентировочные сроки. Гитлер заявил тогда: «Россия должна быть ликвидирована. Срок — весна 1941 года». Сентябрь принес новые политические осложнения для СССР: в Румынии появилась германская военная миссия. В Советском Союзе это расценили как «окончательное политическое и экономическое подчинение Румынии Германии и дальнейшее проникновение Германии на Балканы». 27 сентября в Берлине был подписан Тройственный пакт между Германией, Италией и Японией. Пакт предусматривал взаимную помощь при нападении на одну из этих стран какой-либо державы, не участвующей в текущее время в войне. Политическая цель его — завоевание мира тремя державами и раздел его между ними. Имея уже план нападения на СССР, Германия готовила плацдармы и на севере. 22 сентября 1940 г. было заключено секретное финляндско-германское соглаше-

ние. На территории Финляндии появились немецкие войска. Подготовка к агрессии против СССР шла полным ходом. 18 декабря 1940 г. Гитлер подписал директиву по плану «Барбаросса» — окончательному варианту плана нападения на нашу страну. А Советский Союз, несмотря на неудовольствие Германии, продолжал вести дипломатическую борьбу за влияние на Балканах. Еще осенью 1939 г. шли переговоры с Турцией о заключении пакта о взаимопомощи и по вопросу о проливах, но Турция предпочла тогда заключить договор о взаимной помощи с Англией и Францией и на подписание какого-либо соглашения с СССР не пошла. 20 ноября 1940 г. к Тройственному пакту присоединились Венгрия и Румыния, 24 ноября — Словакия, в феврале 1941 г. — Болгария. Все говорило о том, что Германия сколачивает агрессивный блок, в который намерена втянуть и Балканские государства. Сталин и его окружение пытались противоборствовать Германии в ее политике на Балканах, обратившись теперь к Югославии. Но 25 марта 1941 г. Югославия тоже присоединилась к Тройственному пакту. Этот трусливый шаг югославского правительства вызвал в стране бурю народного возмущения. По всей Югославии прокатилась волна митингов и демонстраций протеста против профашистской политики правительства. Недовольство народа грозило перерасти в восстание против государственной власти. В ночь на 27 марта в стране был совершен государственный переворот. Прогерманское правительство Д. Цветковича было заменено проанглийским генерала Д. Симовича. Советское руководство увидело в этом югославском перевороте свой шанс укрепить позиции на Балканах. 5 апреля в Москве был подписан договор о дружбе и ненападении между СССР и Югославией. Это был открытый вызов рейху, и на рассвете 6 апреля германские войска вторглись в Югославию. Силы были слишком неравны — 15 апреля югославское правительство капитулировало.

104

105

Вторжение вермахта в Югославию, с которой наша страна только что подписала договор о дружбе, свело на нет политику на СССР Балканах. Дипломатическое соперничество с Германией, игравшей не по правилам, господствовавшим в Европе, было проиграно. Третий рейх уже совсем не считался со своим восточным соседом. Оставалось одно средство: отсрочить неизбежную германскую агрессию, и на предельно возможное время. Но необходимо было как можно скорее обезопасить себя и с Востока. Переговоры с Японией о подписании пакта о ненападении или нейтралитете велись еще с лета 1940 г., но только после приглашения в Москву японского министра иностранных дел И. Мацуоки 13 апреля 1941 г. советско-японский пакт о нейтралитете был наконец подписан. Несомненно, это была крупная победа нашей отечественной дипломатии. И хотя опасность — вероятность нападения Японии на Дальнем Востоке полностью не устранялась, все же опасность войны на два фронта значительно уменьшилась. Зато угроза на Западе стремительно увеличивалась. Вступление в Тройственный пакт Венгрии, Румынии, Словакии и Болгарии, появление группировок немецких войск в Румынии и Финляндии, вторжение в Югославию и Грецию, активные действия гитлеровской агентуры в Иране и Афганистане — все кричало о непримиримой вражде, ненависти фашистской Германии к СССР. Война стучалась в двери нашего отечества. В апреле — июне 1941 г. советская политика в отношении Германии уже весьма напоминала западную перед Второй мировой войной — умиротворение агрессора. Гитлер не предъявлял СССР никаких требований, но поступавшие в Генеральный штаб РККА, НКВД и НКИД сведения говорили о том, что с февраля 1941 г. Германия начала скрытную переброску войск к советским границам. В это время правительство ценой огромных усилий готовило страну и вооруженные силы к защите страны от надвигавшейся германской агрессии. И все же к войне мы были далеко не готовы. Сталин делал все, чтобы не давать повода Германии начать войну, а неизбеж-

ное столкновение отодвинуть, задержать. Агрессии против СССР ждали и за рубежом. Конкретные сведения о подготовке гитлеровцев и их союзников к войне советские органы госбезопасности и военная разведка получали еще с ноября 1940 г. и передавали руководству страны. С весны 1941 г. поток донесений этого рода резко увеличился. В конце марта по Берлину распространились слухи о готовящемся нападении рейха на Советы. Гадали о сроках начала вторжения вермахта: 6 апреля, 20 апреля, 18 мая, 22 июня. Ходили и совсем иные слухи, распространявшиеся германской службой дезинформации: войска вермахта сосредоточиваются на востоке, чтобы, не досягаемые для английской авиации, готовиться к десантной операции на Британские острова! Кроме того, толковали о том, что Германия хочет заключить с СССР новое торговоэкономическое соглашение: затяжная война несколько ослабила германскую экономику. Войска вермахта сосредоточиваются на востоке — только для демонстрации силы: вдруг большевики проявят несговорчивость... С приближением нападения на СССР поток разведывательной информации нарастал. Вечером 16 июня из Берлина пришло и было передано Сталину и Молотову срочное спецсообщение разведки: «Все военные мероприятия Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР полностью закончены, и удар можно ожидать в любое время…» В то же время нарастали успехи вермахта в войне против Англии. Продолжались регулярные бомбардировки английских городов немецкой авиацией, ширилась морская блокада Великобритании. Весной 1941 г. особенно обострилась обстановка на Ближнем Востоке. В марте премьер-министром Ирака, на территории которого были английские морские и авиационные базы, стал Рашид-Али, ревностный сторонник Гитлера. 2 мая в стране вспыхнуло антибританское восстание. В Ираке, на аэродроме Мосул, приземлились

106

107

немецкие самолеты. Через Сирию в Ирак шли военные грузы. 75% военной техники, сосредоточенной в Сирии (под контролем итальянской комиссии по перемирию), также направлялось в Ирак. Германские самолеты стали пользоваться и сирийскими аэродромами. 20 мая вермахт начал Критскую операцию и к концу месяца овладел Критом. В боях за остров английский флот понес огромные потери. Господство Англии на море в Восточном Средиземноморье было тогда временно утрачено. Дорога через Сирию в прогерманский Ирак и в Египет для немцев была открыта. Подчинив себе эти страны, Германия лишала Англию их нефти, столь жизненно важной для ведения войны. В Кремле преобладало мнение, что в обстановке, близкой к победоносному завершению войны с Англией, Гитлер не пойдет на гибельную — это не раз доказывала история — для Германии войну на два фронта, начав военные действия против СССР. И вывод был такой: летом 1941 г. главные свои усилия Германия направит на то, чтобы разгромить ослабленные английские вооруженные силы, отсечь Англию от источников нефти, принудить ее к миру... Действительно, в начале лета обстановка для Англии была крайне тяжелой. Чтобы спасти себя от катастрофы, английское правительство было крайне заинтересовано в том, чтобы главные силы фашистской Германии были отвлечены от Британской империи в ином направлении. Английское правительство, по мнению Сталина, делало все для него возможное, чтобы спровоцировать войну Германии против СССР. Вот почему Сталин не верил нашей агентуре за границей, считая, что все это — плоды британской провокации. События, казалось, подтверждали его точку зрения. 10 мая в Англию прилетел Р. Гесс, заместитель Гитлера по нацистской партии — второе лицо в рейхе, и в тот же день прекратились бомбардировки английских городов. В чем состояла миссия Гесса и какова была реакция на нее англичан — неизвестно, но подозрение об англо-германском сговоре витало в кремлевских кабинетах. Эти

предположения скоро подтвердились и данными разведки. 18 мая известный советский разведчик К. Филби сообщил из Лондона, что, по заявлению самого Гесса, целью его прибытия в Англию является заключение компромиссного мира, который «должен приостановить увеличивающееся истощение обеих воюющих сторон и предотвратить окончательное уничтожение Британской империи». В те же самые дни сообщения уже не только от разведки, но и от английских дипломатов говорили о близком нападении Гитлера на СССР. А недоверие Сталина к донесениям агентуры становилось от этого еще сильнее и крепло убеждение: Англия хочет столкнуть Германию с нами и тем отвести от себя угрозу разгрома в войне. Сталин считал, что английское правительство хочет, чтобы мы приступили к развертыванию войск в приграничных районах и тем спровоцировали нападение Германии на нас. Он хорошо знал, что страна и армия еще не готовы к войне. Он рассчитывал оттянуть войну хотя бы до 1942 г. Через много лет Молотов, вспоминая те дни, говорил: «Мы знали, что война не за горами, что мы слабей Германии… Сталин еще перед войной считал, что только в 1943 г. мы можем встретить немца на равных». Москва делала все возможное, чтобы отдалить нападение Германии, строгим выполнением советско-германских соглашений, дипломатическими переговорами не допустить войны в 1941-м. Однако ничего из этого не вышло. Сталин не смог уловить момента, когда пакт о ненападении уже изжил себя и требовалась кардинальная смена курса внешней политики. Уверенный за годы неограниченный власти в непогрешимости своего мнения, он продолжал пагубный для страны курс до самой войны. Неверное восприятие положения в Европе вело к неверным выводам и действиям в международной сфере. К тому же советская внешняя политика не отличалась особым искусством ведения дипломатических отношений с другими странами.

108

109

Разумеется, отсрочить вступление в войну в 1941 г. было вряд ли возможно. А отступать нам все равно пришлось бы, ибо, по словам Маршала Советского Союза А. Василевского, «немецко-фашистские войска все же имели ряд серьезных преимуществ, в том числе такие, как милитаризация экономики и всей жизни Германии, превосходство по ряду показателей в вооружении и численности войск и опыту ведения войны». Но, безусловно, можно было уменьшить эту страшную беду — нашествие фашистских армий на наше отечество. Внезапность нападения Германии, опоздание с проведением войск в боевую готовность, запоздалые и половинчатые меры по развертыванию первого эшелона на важнейших направлениях дали вермахту очень большие стратегические преимущества. «За ошибки государственных деятелей расплачивается нация», — говорил русский философ Николай Бердяев. Вина Сталина, писал позднее Константин Симонов, не только в том, что он с непостижимым упорством не желал считаться с реалиями обстановки первой половины 1941г., но и в том — и это главное — что он создал в предвоенные годы гибельную атмосферу в стране, когда высококомпетентные люди, профессионалы высокого класса в различных областях деятельности, обладая убедительными документальными данными, не имели возможности доказать главе государства масштаба грозящей катастрофы, не имели прав принять меры к ее предотвращению. История такого не прощает. Это подтвердила трагедия лета 1941 года.

ГЛАВА III

ВТОРОЙ ФРОНТ. ПОЧЕМУ НЕ ПЕРВЫЙ? В предрассветной мгле самой короткой ночи в году — 22 июня 1941 г. — взрывы немецких авиабомб подняли на ноги население многих городов Советского Союза. Массированные воздушные удары по аэродромам, жилим кварталам, железнодорожным и шоссейным мостам положили начало самой жестокой, кровопролитной в мировой истории войне — между фашистской Германией и СССР. С рассветом танковые дивизии вермахта, его моторизованные соединения хлынули через границы нашей страны. Началось фашистское нашествие. Советский народ вступил в войну, ставшую Великой Отечественной. В то время, летом 41-го, советско-германский фонт стал новым, и единственным, в континентальной Европе сухопутным фронтом от Баренцева до Черного моря. Две огромных вооруженных силы: вермахт и Красная Армия столкнулись в смертельной схватке. Этот фронт стал главным во Второй мировой войне и до самого крушения третьего рейха в 1945 г. играл решающую роль в разгроме армий фашистского блока, внес наибольший вклад в победу народов мира над гитлеровским злом. Долгое время наша страна сражалась с фашистской Германией и ее союзниками на Европейском континенте один на один. В начале войны обстановка на фронте складывалась чрезвычайно тяжело, порой трагически. Катастрофы следовали одна за другой: июнь — июль — 24 дивизии (из 44) Западного фронта разгромлены под Белостоком, Мин111

ском и Смоленском; сентябрь — сдан Киев, разбиты 30 дивизий; октябрь — под Вязьмой окружены 4 армии. Положение СССР в войне могло быть гораздо хуже, если бы он продолжал оставаться, как прежде, в политической изоляции. Но сразу же со вступлением СССР в войну начала складываться антигитлеровская коалиция государств, народов против гитлеровского фашизма. В первый же день германской агрессии против СССР, в 21 час по московскому времени, премьер-министр Англии Уинстон Черчилль выступил по радио. Он сказал, что британский народ полностью поддерживает освободительную войну народов Советского Союза и всячески окажет ему помощь и поддержку. Через два дня президент США Франклин Рузвельт объявил о «предоставлении России всей возможной помощи». Вот так с началом Великой Отечественной войны Советского Союза зародилась и начала набирать силу антигитлеровская коалиция — военно-политический союз государств, объединившихся в борьбе против германского фашизма. Его ядром, вокруг которого сплотились народы, сражавшиеся против агрессоров, стали СССР, США и Великобритания. Сотрудничество этих трех великих держав явилось важным фактором победы коалиции над фашистским блоком. С самого начала объединения военных усилий ведущих держав встал вопрос о выборе военной политики и стратегии в войне против общего врага, поскольку театры войны и фронты охватывали обширные и разрозненные регионы планеты. Что должно быть приоритетным — общая стратегия, согласуемая по усилиям и времени военным руководством и правительствами СССР, США и Англии, или стратегия «каждый сам за себя», подчиненная прежде всего «национальным интересам», как их понимали правящие круги каждой из великих держав. Строго коалиционная стратегия подразумевала общим наступлением на Германию с востока и запада заставить третий рейх и его союзников воевать на двух фронтах и притом на направлениях, выводящих к жизненно важ-

ным районам рейха. Это позволило бы максимально быстро разгромить гитлеровский рейх, сократить число жертв и разрушений в оккупированной Европе и подчиненных державам фашистского блока странах. Это — прогрессивная, высоконравственная стратегия, так как она позволила бы сохранить десятки миллионов жизней, и прежде всего мирных жителей, уменьшить страдания народов, попавших под иго бесчеловечной вражеской оккупации, покончить с фашистским режимом, предопределить поражение Италии и Японии, закончить войну в наиболее короткие сроки. Последовав такой стратегии, западные державы, используя свои военно-экономические потенциалы с наибольшей эффективностью, были бы в состоянии в первые же годы войны энергичными действиями на Северо-Африканском, Азиатском (Сингапур, Бирма) и Тихоокеанском театрах войны, а также частыми десантными рейдами в Западную Европу оказывать значительное давление на государства фашистского блока и создать в 1941—1942 гг. все необходимые предпосылки для открытия мощного второго фронта в Западной Европе уже в начале 1943 г. Конечно, при следовании такой стратегии США и Англия должны были максимально мобилизовать все имеющиеся у них ресурсы, что создало бы растущие трудности в жизни населения этих стран, и быть готовыми к гораздо большим военным потерям. Стратегия, при которой главное — блюсти национальные интересы, очень ослабляла усилия трех великих держав, чрезвычайно увеличивала общее число жертв и разрушений, слишком затягивала время войны, зато обеспечила несомненные политические и геополитические выгоды США и Англии: позволила им до минимума свести потери в людях и технике; переложить главную тяжесть войны с Германией на СССР в расчете, что коммунистическая держава, в решающей мере подорвав мощь третьего рейха, и сама ослабнет в единоборстве с фашистским блоком. Англия рассчитывала сохранить британскую империю и свое влияние в послевоенном мире, не допустив гегемонии СССР в Европе. США надеялись

112

113

Проблема второго фронта возникла сразу же после нападения гитлеровской Германии на Советский Союз. В послании британскому премьер-министру У. Черчиллю от 18 июля 1941 г. И.В. Сталин писал: «Военное положение Советского Союза, равно как и Великобритании, было бы значительно улучшено, если бы был создан фронт против Гитлера на западе (Северная Франция) и на севере (Арктика)». Однако США и Англия, объявившие 22—24 июня 1941 г. о своей готовности оказывать помощь Советскому Союзу, не торопились принимать практические меры в этом направлении. В ответном послании Сталину от 21 июля 1941 г. Черчилль заявил, что «начальники штабов не видят возможности что-либо сделать в таких размерах, чтобы это могло принести Вам хотя бы самую малую пользу».

Такой ответ объясняется тем, что летом 1941 г. влиятельные круги Англии, взгляды которых разделял и Черчилль, и высшие военачальники, полагали, что разгром СССР войсками вермахта — дело нескольких недель. Они считали, что германо-советская война лишь на время отвлекла силы Германии от ее главного противника — Англии. Поэтому расчет строился на том, чтобы по возможности дольше «удержать Россию в войне», всячески поддерживая ее морально, но не связывая себя какими-либо военными обязательствами и материальной помощью, так как все равно вся посланная ей военная техника попадет к немцам и только усилит их. В то же время, по мысли британских стратегов, Англия должна была использовать время войны рейха с русскими для укрепления своего положения на Ближнем Востоке и подготовки к будущим боям против вторжения немцев на Британские острова. Еще в 1940 г., когда британские войска покинули Европейский континент, Черчилль был полон энтузиазма продолжить действия англичан во Франции. «Чрезвычайно важно, — писал он в июне 1940 г., — приковать как можно больше немецких войск к линии побережья захваченных ими стран, и мы должны приступить к организации специальных войск для совершения рейдов на эти берега, где население относится к нам дружески...» И далее: «Необходимо подготовить ряд операций, проводимых специально обученными войсками типа охотников, способных создать атмосферу террора вдоль этого побережья... Но позднее... мы могли бы нанести внезапный удар по Кале или Булони... и удерживать этот район... Войне пассивного сопротивления, которую мы так хорошо ведем, должен быть положен конец». Тогда, в 40-м году, эти замыслы так и не были осуществлены. Теперь же, когда вермахт главными своими силами действовал против СССР, Черчилль вновь воспрянул духом: «Сейчас, — писал он в первые дни вторжения германских армий в нашу страну, — когда враг занят в России, самое время «ковать железо, пока горячо»...»

114

115

добиться монопольного положения на мировых рынках, убрать с них Германию и Японию, потеснить Англию и Францию, не позволить СССР стать влиятельной силой в мире. СССР, находясь в крайне тяжелом положении, был заинтересован в проведении коалиционной стратегии, так как его национальные интересы объективно совпадали с интересами всех народов, государств и организаций, входивших в коалицию, выступившую против фашизма как бесчеловечного режима. Интересы СССР требовали скорейшего освобождения своей захваченной врагом территории, освобождения оккупированных стран, полного разгрома Германии, создания благоприятной внешнеполитической обстановки в мире после войны для восстановления и развития Советского Союза. Но для этого было необходимо, чтобы военные усилия восточных и западных союзников по антигитлеровской коалиции слились воедино, чтобы Германия как можно скорее оказалась бы в тисках двух фронтов, с востока и запада. ВТОРОЙ ФРОНТ: ГДЕ И КОГДА?

* В британских военных кругах считали, что десант на побережье Франции не принесет успеха, а только отвлечет силы от Ближнего Востока.

лена в СССР. Черчилль, узнав о позиции американского президента и учитывая участившиеся сообщения английского посла в Москве С. Криппса и намеки посла СССР в Лондоне И. Майского о возможности сепаратного мира между СССР и Германией, решил, что какие-то практические меры помощи СССР теперь просто необходимы. Несмотря на сопротивление Адмиралтейства, стоявшего за максимальное увеличение морских сил на Ближнем Востоке, он приказал направить в Арктику небольшую эскадру кораблей для того, чтобы «установить взаимодействие и действовать вместе с военно-морскими силами России». Это отвечало интересам CCСP. Как писал Черчиллю Сталин 18 июля, «легче создать фронт на севере: здесь потребуются только действия морских и воздушных сил без высадки войск и артиллерии». Советское правительство видело тогда свою главную военно-политическую цель в том, чтобы надежнее обеспечить морские коммуникации между СССР, Англией и США как основу их военно-экономического сотрудничества. Это рассматривалось как неотложное дело: ведь в США, при всем их стремлении помочь Советскому Союзу, многие считали, что наша страна очень скоро потерпит поражение. Но вот после визита в Москву в конце июля советника президента США Гопкинса и оптимистического сообщения объединенного разведывательного комитета Англии о том, что СССР способен продолжать войну, на Западе стало ясно: «Советы выстоят». В сложнейшей обстановке первых недель войны задачей советской внешней политики являлось налаживание боевого сотрудничества с союзниками, и в первую очередь с Англией (США не участвовали в войне), чтобы совместными усилиями сражаться против общего врага. Сталин в своих посланиях Черчиллю развивал и уточнял мысль о необходимости открытия союзниками второго фронта в Европе. 3 сентября в письме английскому премьеру, обрисовав ситуацию, в которой находился СССР, он писал: «Я думаю, что существует лишь один путь выхода из такого положения: создать уже в этом году второй фронт

116

117

Но вскоре эта идея перестала его волновать. Главным стратегическим направлением для Англии продолжал оставаться Ближний Восток*. Там, на узкой прибрежной полосе в приграничных районах между Египтом, где находились английские войска, и Ливией, откуда наступали итальянские дивизии, с июня 1940 г. велись боевые действия. С начала 1941 г. к итальянским войскам присоединилось несколько германских соединений. Командовал итало-германской группировкой немецкий генерал Роммель, герой французской кампании вермахта. Нападение третьего рейха на СССР могло изменить обстановку и на Ближнем и Среднем Востоке в пользу англичан. На это, по крайней мере, надеялись в Лондоне. В США вступление в войну СССР было воспринято несколько по-другому. Скептически относясь к средневосточной стратегии Черчилля, окружение Рузвельта — Дж. Маршалл, Г. Гопкинс и другие — считало нравственно необходимым оказать помощь СССР за счет американских ресурсов. Но у правительства США в первые недели войны не было уверенности, что СССР выдержит натиск гитлеровской Германии. Оптимистичнее были настроены только военные. Английский посол в Вашингтоне сообщал в Лондон: «Американские высшие военные руководители полагают, что, хотя поражение нельзя исключить, ситуация на данную минуту и в ближайшем будущем представляется неплохой, и русские держатся просто замечательно». Поэтому в начале июля 1941 г. начальнику штаба армии США Дж. Маршаллу удалось убедить Рузвельта, что средневосточная стратегия Черчилля недостаточно эффективна в войне с Германией и Италией. И когда руководство США получило из СССР перечень военных материалов, необходимых для Советского Союза, Рузвельт принял решение перераспределить поставки вооружения и оборудования, с тем чтобы часть из них была направ-

где-либо на Балканах или во Франции, могущий оттянуть с восточного фронта 30—40 немецких дивизий...» Вот тогда утвердилась идея создания мощного фронта во Франции. Через 10 дней Сталин в письме в Лондон несколько изменил постановку вопроса: «Если создание второго фронта на западе в данный момент, по мнению английского правительства, представляется невозможным, — писал он, — то, может быть, можно было бы найти другое средство активной помощи Советскому Союзу против общего врага? Мне кажется, что Англия могла бы без риска высадить 25—30 дивизий в Архангельске или перевезти их через Иран в южные районы СССР для военного сотрудничества с советскими войсками на территории СССР». Хотя, конечно, это предложение было неосуществимо — высадить 25—30 дивизий не только в Архангельске, но и в любом другом месте Англия в то время никак не могла, — в нем была идея Сталина о коалиционной стратегии: применять сообща крупные силы на жизненно важных для Германии направлениях, угрожая, например, с севера доставке шведской руды в Германию или поставкам ей нефти из стран Среднего Востока. Черчилль в беседе с советским послом в Лондоне Майским отверг идею высадки английских войск во Франции как нереальную: «Пролив, который мешает немцам перепрыгнуть в Англию, так же мешает англичанам перепрыгнуть во Францию. Делать же попытки десанта для того, чтобы он провалился, нет никакого смысла». Такими вот теперь стали аргументы главы английского правительства, хотя год назад его взгляды на этот счет были совершенно иными. На второе предложение Сталина он вообще не ответил, по-видимому, полагая, что Сталину и самому ясна его невыполнимость в то время. Действительно, второй фронт, с задачами широкого стратегического наступления в глубь Германии, как это будет в 1944—1945 гг., в 1941-м был невозможен. Однако реальная помощь могла быть оказана. Союзники могли

провести на Европейском континенте хотя бы небольшие, отвлекающие силы рейха операции. Один из влиятельнейших членов английского правительства министр снабжения лорд Бивербрук, зная истинные возможности Великобритании, говорил в те дни: «Сопротивление русских дает нам новые возможности... Оно создало почти 2 тысячи миль побережья для десанта английских войск. Однако немцы могут почти безнаказанно перебрасывать свои дивизии на восток именно потому, что наши генералы до сих пор считают континент запретной зоной для английских войск...» Так же думал и посол Англии в СССР С. Криппс. Он горячо убеждал английское правительство оказать СССР военную помощь: «Если мы окажем России всю поддержку, на которую способны, то, на мой взгляд, имеются все шансы, что к этому времени, через год, Германия будет разбита». Но лидеры Англии и США в 1941 г. и не думали о быстром разгроме Германии. Они думали совсем о другом: удержится ли Советский Союз? А вдруг советское правительство пойдет на сепаратный мир с Германией. (Еще были свежи воспоминания о Пакте РиббентропМолотов 1939 года.) Разгром немцев под Москвой похоронил мысль о блицкриге. Стало ясно, что Германия вступила в затяжную войну на востоке. Правительства США и Англии уже не сомневались в боевых возможностях Советов. Но встал другой вопрос: устоит ли Советский Союз, если вермахт в 1942 г. предпримет такой же мощный натиск на Красную Армию, как год назад? Разведка союзников давала малоутешительные сведения на этот счет: «Положение дел, при котором ни одна из сторон не сможет рассчитывать на быструю и полную победу, по всей вероятности, приведет к русско-германскому соглашению в результате переговоров. Такое положение может возникнуть при разных обстоятельствах, начиная от равновесия сил и кончая бесспорным превосходством немцев». Такая оценка обстановки привела руководство США и Англии к выводу: главное в 1942 году — удержать Со-

118

119

ветский Союз в войне на своей стороне. Как этого достичь? Нужны были неотложные и решительные меры, тем более что после нападения японцев на американскую военно-морскую базу Перл-Харбор (Гавайские острова) США вступили в войну с Японией и Германией. Поэтому весной 1942 г. военное командование США подняло вопрос о высадке союзных войск на французском побережье. «Не открыть вовремя сильный западный фронт во Франции значило переложить всю тяжесть войны на Россию», — писал военный министр США Г. Стимсон. Стратегическую важность вторжения союзников в Западную Европу и открытие второго фронта, где могли бы действовать крупные силы сухопутных войск, лучше всего понимало командование армии США. Оно отдавало себе отчет в том, что в континентальной войне, какой, по сути, была Вторая мировая война, окончательная победа будет одержана на сухопутных фронтах, выводящих к жизненно важным районам Германии. Начальник штаба американской армии генерал Дж. Маршалл был за то, чтобы американские сухопутные войска как можно скорее вступили в сражение на наиболее ответственных направлениях и в возможно большем количестве. А для Англии, как понимали это Черчилль и его окружение, главной задачей в ту пору было сохранить средиземноморские коммуникации Британии с Ближним и Средним Востоком и с Индией. Немецкая и японская угроза этим регионам создавала большую опасность британским интересам. Второй фронт в Западной Европе, безусловно, сокращал время войны и отвечал интересам народов всех союзных стран. Второй фронт как воздух был необходим СССР, сражавшемуся с фашистским блоком на фронте протяженностью 6000 км. Но англичане были убеждены, что Красная Армия и одна в состоянии противостоять вермахту в 1942 г., а потому важнее будет укрепить военно-политическое положение союзников, и прежде всего Англии в Средиземноморье. И вот Черчилль во время своего визита в Вашингтон в декабре 1941 г. высказал мысль о высадке союзников в Северной

Африке, зная наперед, что «мысль об американском вмешательстве в Марокко» интересна президенту США. Однако его предложение было отвергнуто как несвоевременное. Руководители министерства обороны США, американской армии и ВВС (Г. Стимсон, Дж. Маршалл, Д. Эйзенхауэр и Г. Арнольд) считали, что «первенство должно быть отдано скорейшему вторжению через ЛаМанш» в Западную Европу. Так думал и Комитет стратегического планирования Англии. 8 марта 1942 г. он представил английскому Комитету начальников штабов доклад с убедительными доводами в пользу высадки союзников на континенте. Недостаток судов, подчеркивалось в докладе, исключает такое стратегическое вмешательство где-либо, кроме Ла-Манша. В связи с вероятным обострением обстановки на советско-германском фронте в 1942 г. начальник штаба армии США Дж. Маршалл и начальник управления стратегического планирования генерал-майор Д. Эйзенхауэр подготовили в феврале 1942 г. меморандум о целесообразности вторжения союзных войск во Францию через Ла-Манш. Этот меморандум лег в основу американского плана высадки союзных войск во Франции весной 1943 г. силами 34 пехотных и 14 танковых дивизий (операция «Раундап»). Однако, по мнению Маршалла, «в случае (а) если на русском фронте сложится крайне неблагоприятная обстановка, т.е. если успех немецких войск будет настолько велик, что создастся угроза поражения России... (б) если положение Германии в Западной Европе резко ухудшится...», то возникла бы необходимость провести ограниченную операцию по высадке сил во Франции в сентябре — октябре 1942 г. (операция «Следжхаммер»). Таким образом упор делался на целеустремленную подготовку к открытию второго фронта в 1943 г. с тем, чтобы сделать этот план приоритетным по сравнению с другими операциями. А при экстремальной обстановке на советско-германском фронте планировалась дополнительная ограниченная десантная операция во Франции, и раньше — уже в 1942 г. с целью захвата плацдарма и удержания его, пока не начнется операция «Раундап».

120

121

Рузвельт после некоторого колебания согласился с этим вариантом. При начавшейся войне с Японией ему надо было убедить американскую общественность в том, что Европейский театр войны важнее Тихоокеанского и что войска США отнюдь не пассивны, а ведут активные действия против противника. «Я предполагаю направить Вам через несколько дней определенный план совместного выступления в самой Европе», — писал он Черчиллю 18 марта. Но Черчилль и начальник имперского генерального штаба фельдмаршал А. Брук считали этот план невыгодным для Англии, хотя внешне поддержали идею вторжения в Европу через Ла-Манш. В то же время они убеждали американцев предпринять в 1942 г. высадку англоамериканских частей в Северной Африке, где находилось много частей вишистской Франции, не участвовавшей в войне. Черчиллю после всех неудач английских вооруженных сил и в Северной Африке (не завершена наступательная операция зимой 1941/42 г.), и на Дальнем Востоке (падение Сингапура) нужна была легкая и убедительная победа, которая подняла бы моральный дух английского народа, обеспечила бы коммуникации с колониями и странами, связанными с Британской империей, упрочила бы положение Великобритании в Средиземноморье и лично его, Черчилля, влияние в мире политики. Между тем весной 1942 г. казалось, что американская точка зрения торжествует. Черчилль 8 апреля 1942 г. согласился с американцами, что быстрое вторжение в Западную Европу целесообразно и необходимо. Тогда под понятием «второй фронт» однозначно подразумевалось именно вторжение англо-американских войск во Францию через Ла-Манш. Поэтому когда в мае — июне 1942 г. нарком иностранных дел В.М. Молотов вел в Лондоне и Вашингтоне переговоры об открытии второго фронта в 1942 г., ему было обещано такой фронт открыть. Этого требовала сложившаяся тогда обстановка. Поражение советских войск в Крыму и особенно под Харьковом мог-

ло, по мысли западных военных экспертов, создать угрозу поражению СССР. 31 мая Рузвельт писал Черчиллю: «...Я серьезно считаю, что положение русских непрочно и может неуклонно ухудшаться в течение ближайших недель. Поэтому я более чем когда-либо хочу, чтобы в связи с операцией «Болеро»* были предприняты определенные действия уже в 1942 г. Все мы понимаем, что из-за погодных условий эта операция не может быть отложена до конца года... Объединенный штаб работает сейчас над предложением об увеличении числа транспортных судов для использовании операция «Болеро» путем сокращения значительной части материалов для отправки в Россию, кроме военного снаряжения, которое может быть использовано в боях в этом году... Это должно облегчить задачу вашего флота метрополии, особенно эскадренных миноносцев. Я особенно озабочен тем, чтобы он (Молотов. — А.О.) увез с собой некоторые реальные результаты своей миссии и сейчас дал Сталину благоприятный отчет. Я склонен думать, что сейчас русские несколько приуныли. Однако важно то, что мы, может быть, окажемся и, вероятно, уже находимся перед реальными неприятностями на русском фронте и должны учитывать это в наших планах». В коммюнике, опубликованном 11—12 июня 1942 г. в Москве, Вашингтоне и Лондоне после советско-английских и советско-американских переговоров, было заявлено, что «достигнута полная договоренность в отношении неотложных задач создания второго фронта в 1942г.». Но при подписании этого очень важного документа в Лондоне Черчилль вручил Молотову «памятную записку», в которой говорилось: «...Невозможно сказать заранее, будет ли положение таково, чтобы сделать эту операцию осуществимой, ког-

122

123

* Кодовое название операции по подготовке к вторжению в Европу через Ла-Манш. В проекте этого послания, составленного самим Рузвельтом, упоминается август 1942 года в качестве предполагаемого времени вторжения в Европу.

да наступит время. Следовательно, мы не можем дать обещание в этом отношении, но, если это окажется здравым и разумным, мы не поколеблемся претворить этот план в жизнь». В этой записке уже просматривалась мысль Черчилля не допустить операцию по вторжению в Западную Европу. А заменить ее было чем — высадкой в Северной Африке. В июне начальник управления морских десантных операций Великобритании адмирал Маунтбэттен, а затем и сам Черчилль едут в Вашингтон, чтобы убедить Рузвельта в преимуществе северо-африканской операции. К этому времени обстановка в Средиземноморье изменилась к худшему для Великобритании. Во время пребывания Черчилля в США немцы нанесли поражение английским войскам в Африке и овладели важной крепостью и портом Тобрук. Падение Тобрука и капитуляция в нем английского гарнизона (33 тысячи человек) вызвало волну возмущения в Англии. В прессе открыто выражалось недовольство действиями правительства. В парламенте была вынесена резолюция с выражением вотума недоверия «центральному руководству войной» и лично Черчиллю. Это усилило нажим Черчилля на президента США. В письме от 8 июля он писал Рузвельту: «Ни один английский генерал, адмирал или маршал авиации не может рекомендовать «Следжхаммер» в качестве осуществимой в 1942 году операции. И я уверен, что «Джимнаст» (высадка в Северной Африке, позднее — «Торч». — А.О.) — это гораздо более надежный шанс для эффективного облегчения действий на русском фронте в 1942 году. Это всегда соответствовало Вашим намерениям. Фактически это Ваша доминирующая идея. Это настоящий второй фронт 1942 года. Я советовался с кабинетом и комитетом обороны, и мы все согласились с этим. Это самый безопасный и в высшей степени полезный удар, который может быть нанесен этой осенью». Позиция Черчилля летом 1942 г., к сожалению, стала решающей. Рузвельт уже в июне начал все более скло-

няться в пользу десантной операции в Северной Африке: ведь ему, как и Черчиллю, нужна была быстрая и убедительная победа американского оружия после ряда неудач в войне с Японией. Сражения с немцами во Франции, кроме трудностей и потерь, на первых порах ничего не сулили, а захват целого региона Африки в войне с германо-итальянской коалицией был позначительнее схваток с Японией и обещал быстрый и легкий успех. А это поднимало авторитет президента в глазах народа накануне выборов в конгресс в ноябре 1942 г. и — что, конечно, важнее — позволяло США укрепить свое влияние в таком важном регионе, как Северо-Западная Африка. Поэтому Рузвельт в июле, несмотря на резкие возражения Маршалла и его штаба, ряда крупных военных и политических деятелей (военного министра Г. Стимсона, советника президента Г. Гопкинса и др.) — поддержал идею Черчилля. Американских военачальников поддержал и Объединенный англо-американский комитет начальников штабов, но переубедить президента было уже невозможно. Маршалл писал, что с принятием плана операции «Джимнаст» было бы вообще отменено какое-либо вторжение на Европейский континент в 1943 г. Оправдывая свой отказ открыть второй фронт в Европе, Рузвельт и Черчилль ссылались на военно-технические причины. Рузвельт говорил о нехватке трансокеанских транспортов для переброски войск в Англию. Черчилль невольно опровергал Рузвельта, говоря в беседе с Молотовым 9 июня, что «лимитирующим моментом при такой операции являются не большие суда, которые используются для конвоев, а плоские десантные суда». Лидеры западных держав подменяли конкретные переговоры о сроке открытия второго фронта разного рода дипломатическими уловками и ничего не значащими — на словах — обещаниями. Рассчитывало ли советское правительство на открытие второго фронта в 1942 г.? Верил ли Сталин обещаниям Рузвельта и Черчилля? Как свидетельствуют факты, документы и воспоминания участников тех событий, в Москве понимали, что руководители Англии и

124

125

США вряд ли пойдут на такой бескорыстный шаг. Но и Сталину, и Рузвельту, и Черчиллю в тот момент нужны были прежде всего политические результаты. Это было политически необходимо для того, чтобы приободрить народы стран антигитлеровской коалиции после неудач 1941 — первой половины 1942 гг., вселить в них надежду на скорый перелом в войне. Кроме того, Рузвельту и Черчиллю надо было «удержать Россию в войне», обещая в скором времени помощь. Не случайны слова Рузвельта о том, что он особенно озабочен тем, чтобы Молотов «дал Сталину благоприятный отчет». Черчилль, уклонившись от ответственности перед СССР за невыполненное обещание своей «памятной запиской», рассчитывал, однако, что одна угроза вторжения во Францию в 1942 г. заставит немцев держать там значительные силы и не усиливать свою группировку в Африке. Сталин, по словам Молотова, был уверен, что союзники не выполнят своего обещания, но сам факт их на весь мир провозглашенного обязательства первостепенной важности давал Советскому Союзу политический выигрыш. Общественность всего мира, с нетерпением ожидая открытия второго фронта, с негодованием видела, что западные державы нарушают свои обещания. Кроме того, этот документ — коммюнике об открытии второго фронта в 1942 г. — давал Москве возможность оказывать на союзников политическое давление, а также объяснять неудачи Красной Армии на фронтах отсутствием обещанного второго фронта. Но помимо частных пропагандистских выгод членов Большой Тройки необходимо отметить, что тогда — весной и летом 1942 г. — решалась важнейшая общая военно-политическая проблема: будет ли стратегия государств антигитлеровской коалиции согласованной между США, СССР и Англией, подчиненной общим интересам быстрейшего разгрома врага и освобождения народов и стран, оккупированных фашистским режимом, или же она будет проводиться в угоду эгоистически понимаемым на-

циональным интересам, когда каждая великая держава, входящая в коалицию, будет проводить свою линию, стремясь извлечь свою выгоду в ущерб общему делу: уничтожению фашизма, сокращению жертв и разрушений, спасению миллионов людей от гибели и лишений. Советский Союз (а до июля 1942 г. и США), выступая за коалиционную стратегию с первых дней Великой Отечественной войны, конечно же, тоже исходил из своих национальных интересов: ведь война шла на его территории; но стремление нашего правительства ускорить открытие второго фронта и облегчить тем условия борьбы Красной Армии на главном фронте той мировой войны — советско-германском — объективно совпадало с действительными интересами всей коалиции и с жизненными интересами народов оккупированных стран. Моральные обязательства антигитлеровской коалиции, и прежде всего достижение победы в более короткие сроки, в полную меру сил исполнял только СССР. И события войны и исследования после войны говорят определенно: в 1942 г. союзники имели все необходимое для того, чтобы совершить вторжение в СевероЗападную Францию в 1943-м. Открытием второго фронта в 1943 г. союзники заставили бы фашистский блок рассредоточить свои вооруженные силы и громадные ресурсы между двумя фронтами и тем самым лишить Германию временных, но серьезных преимуществ, которые делали ее непобедимой в первые годы войны. Это позволило бы создать предпосылки для разгрома главных сил противника и значительно сократить путь к великой победе над фашизмом! Но западные союзники вместо подготовки к высадке в 1943 г. мощной группировки сил во Францию, отделенную 30-километровым проливом, направили в ноябре 1942 г. весьма крупные силы в далекую Северную Африку. Они предпочли интересам коалиционной стратегии стратегию национальную, ради достижения узкопрагматических результатов. Да, Северо-Африканская операция, безусловно, привела к распылению сил союзников: с одной стороны,

126

127

сосредоточение американских войск в Англии («Болеро»), а с другой — посылка крупных сил в Африку. Это особенно проявилось в рассредоточении транспортнодесантных средств, на отсутствие которых ссылались, мотивируя вынужденность отказа от вторжения во Францию в 1943 г. Еще в марте 1942 г. Черчилль говорил Майскому о том, что в настоящее время проблема второго фронта «технически легче разрешима, чем в прошлом году, поскольку сейчас англичане гораздо сильнее, чем тогда, в воздухе, и располагают гораздо большим количеством специальных десантных судов». Черчилль не зря говорил об этом. Он-то хорошо знал, что производство десантных транспортных судов для перехода через Ла-Манш было отлажено еще два года назад. 1 июля 1940 г. приказом премьер-министра было создано отдельное командование десантными операциями. А для этих операций стали строить десантные транспорты всех типов, и прежде всего танкодесантные плоскодонные баржи, способные перевозить через Ла-Манш и высаживать на побережье танковые подразделения. К октябрю 1940 г. было построено около 30 танкодесантных судов. И строили их не на государственных верфях, и без того загруженных работой судостроительных заводов, а на машиностроительных предприятиях, чтобы не мешать строительству и ремонту кораблей флота. Но те танкодесантные баржи были пригодны только для перехода через пролив и совсем не годились для длительных переходов по морям. Поэтому десантные операции в Северной Африке потребовали создания транспортов больших размеров для перевоза танков через океан. Тогда и было разработано усовершенствованное судно для транспортировки танков и пехоты через океан. Но и технология выпуска малых десантных судов не была предана забвению. Для их массового выпуска в 1942— 1943 гг. требовалось всего лишь решение правительства Черчилля, но такого решения не последовало. Развернулось строительство «атлантических» танкодесантных судов (ЛСТ) и так называемых «пехотных барж» (ЛСИ), а также разборных десантно-высадочных средств. В США

в 1941 г. и до конца 1942 г. было построено более 4800 транспортных судов и десантно-высадочных средств различного назначения. Все суда за один рейс могли доставить к месту десантирования 2900 танков или 180 тысяч человек пехоты. Только этими средствами союзники в первом же эшелоне могли высадить во Франции 9 танковых или 12 пехотных дивизий. С конца 1942 и до мая 1943 г. США построили еще 314 транспортов для пехоты и 341 транспорт для танков. Это позволило бы перебросить через Ла-Манш еще 6 танковых и 7,5 пехотных дивизий. Не следует забывать, что строительство судов велось тогда темпами, поразительно опережающими расчетные 6 месяцев. По технологии инженера-кораблестроителя Генри Кайзера этот срок был сокращен до 12 дней! Были и хорошо подготовленные войска. Ведь англичане имели уже трехлетний опыт ведения боевых действий. А говоря об американской армии, Маршалл 29 мая 1942 г. заявил, что Америка располагает боеприпасами, авиацией, бронетанковыми войсками и хорошо обученной пехотой. Черчилль, будучи в июне 1942 г. в США, совершил инспекционную поездку в Форт Джонсон (Южная Каролина) и дал потом высокую оценку подготовке американских войск. Таким образом, силы и средства для второго фронта были или могли быть накоплены в достаточном количестве к весне 1943 г. Союзники попросту предпочли высадке в Западную Европу, где надо было вести очень тяжелые бои с главным противником, высадку в Африке, которая гарантировала легкий и быстрый успех в захвате стратегически и экономически важного региона. И тут они не ошиблись: их северо-африканская операция, начатая в ноябре 1942 г., развивалась успешно. Более того, высадка в Африке «показала, — писал участник переговоров об открытии второго фронта известный политический деятель США А. Гарриман, — что западные союзники могли развернуть подобное наступление на побережье Нормандии или Бретани. Им не хватало лишь желания нанести удар на западе».

128

129

Действительно, летом 1942 г. в Англии и США пришли к заключению, что выгоднее применить к Германии стратегию «непрямых действий», рассчитанную на постепенное окружение континентальной Европы, предоставив прямые действия против основных сил фашистского блока в наиболее тяжкую пору войны нашей Красной Армии. Это позволило союзникам избежать и заметного снижения уровня жизни в своих государствах, и значительных потерь, неизбежных при вторжении в Европу. Национальные интересы Англии и США, как их тогда понимали лидеры этих стран, подмяли интересы общего дела коалиции — более быстрого разгрома фашистов. Черчилль, чтобы его доводы в пользу высадки союзников в Северной Африке в 1942 г. звучали более убедительно для американских политиков и военных — сторонников высадки во Францию, всячески подчеркивал свою горячую заинтересованность во вторжении в Западную Европу в 1943 г. Так, вспоминая свою первую встречу в июне 1942 г. с генералами Д. Эйзенхауэром и М. Кларком, участниками разработки американского плана десантной операции в Западную Европу, Черчилль писал: «Мы почти все время говорили об основном вторжении через Ла-Манш в 1943 г., об операции «Раундап», как она тогда называлась, на которой явно были сосредоточены их мысли... Чтобы убедить их в моей личной заинтересованности в этом проекте, я дал им копию документа, написанного мною для начальников штабов 15 июня... В этом документе я изложил свои первые мысли относительно метода и масштаба подобной операции. Во всяком случае, они, по-видимому, были очень довольны духом этого документа. В то время я считал, что датой этой попытки должна быть весна или лето 1943 года». Черчиллю тогда надо было любой ценой склонить американцев к принятию его плана захвата Северной Африки. Зная, что Эйзенхауэр и начальник штаба армии США Маршалл за скорейшее вторжение во Францию, Черчилль убеждает их, что и он сторонник этой опера-

ции, но только не в 1942-м, а в 1943 г. Ему очень нужно, чтобы главная группировка вооруженных сил США поскорее была отправлена в Средиземноморье, чего требовали английские (но в гораздо меньшей мере американские) интересы. Когда подойдет 1943 год, он выдвинет совершенно другую идею. «Не подлежит сомнению, — сообщал советский посол М.М. Литвинов из Вашингтона, касаясь проблемы второго фронта, — что военные расчеты обеих государств (США и Англии. — А.О.) строятся на стремлении к максимальному истощению и изнашиванию сил Советского Союза для уменьшения его роли при разрешении поставленных проблем. Они будут выжидать развития военных действий на нашем фронте». Англо-американская конференция в Касабланке (Марокко, январь 1943 г.) ясно показала, что никакого серьезного наступления на Германию в 1943 г. союзники начинать не собираются. Фактически — это прямо не указывалось в решениях конференции — вторжение на севере Франции планировалось уже на 1944 г. Совместное послание Черчилля и Рузвельта об итогах конференции, направленное 27 января главе советского правительства, было составлено в расплывчатых выражениях и не содержало какой-либо информации о конкретных операциях и тем более их сроках, а лишь выражало горячую надежду на то, что «эти операции вместе с вашим мощным наступлением могут наверное заставить Германию стать на колени в 1943 г.». В Москве ясно видели подоплеку этой политики, о чем свидетельствует запрос Председателя Совета Министров СССР от 30 января 1943 г., направленный Черчиллю и Рузвельту: «Понимая принятые вами решения в отношении Германии как задачу ее разгрома путем открытия второго фронта в Европе в 1943 г., я был бы признателен за сообщение о конкретно намеченных операциях в этой области и намеченных сроках их осуществления». В феврале 1943 г. после разговора с Рузвельтом английский премьер писал Сталину:

130

131

«Мы также энергично ведем приготовления, до пределов наших ресурсов, к операции по форсированию канала (ЛаМанша. — А.О.) в августе, в которой будут участвовать британские части и части Соединенных Штатов. Тоннаж и наступательные десантные средства здесь также будут лимитирующим фактором. Если операция будет отложена из-за погоды или по другим причинам, то она будет подготовлена с учетом более крупных сил в сентябре». Но и заверения союзников в начале 1943 г. оказались заведомым обманом. Они тянули с открытием второго фронта с целью переложить всю тяжесть войны на СССР и силами Красной Армии подорвать военно-экономическую мощь Германии, ну а заодно и предельно ослабить Советский Союз. «Я хочу видеть Германию в могиле, а Россию — на операционном столе», — зло шутил Черчилль. Вот так западные правящие круги берегли силы США и Англии почти до конца войны, чтобы, выступив в последний момент, присвоить себе лавры победителей и продиктовать свои условия по устроению послевоенного мира. Ныне хорошо известно, что к концу 1942 г. США уже имели 10 тысяч боевых самолетов, 400 кораблей; сухопутные силы западных союзников насчитывали 138 дивизий, а Германия в то время держала во Франции, Бельгии и Голландии всего 35 дивизий. Еще большими возможностями располагали союзники в 1943 г. Буквально все военно-технические условия для второго фронта либо были уже, либо могли быть быстро обеспечены. Продолжая заявлять о своем намерении открыть второй фронт против Германии уже в 1943 г., правительства США и Англии на самом деле готовились к продолжению военных действий на весьма отдаленном от Германии Средиземноморском театре. Уже 11 марта, после январских-то обещаний, Черчилль писал Сталину: «Подавляющая часть английской армии находится в Северной Африке, на Среднем Востоке и в Индии, и нет физической возможности перебросить ее морем назад на Британские острова».

Вот как отразилось на ходе Второй мировой войны решение союзников высадиться в Африке в 1942 г. Теперь не хватало сил и средств для создания мощной группировки войск и сил флота для вторжения во Францию. И что же, второй фронт в 1943 г. не мог бы быть открыт? Исторические изыскания последних лет, факты показывают, что теоретически силы и средства для этого западные державы имели. Для этого у них было как будто все: и значительное превосходство в силах в воздухе и на море, и достаточное количество войск для создания в Западной Европе плацдарма и последующего наращивания сил и средств, и требуемое количество транспортных и высадочных средств, и возможность не позволить противнику сосредоточить необходимые войска в районе десантирования для противодействия союзникам. К началу 1943 г. численность вооруженных сил США составляла 5,4 миллиона человек. Американская армия имела 73 дивизии и 167 авиагрупп, английская насчитывала 65 дивизий. (В июне 1944 г. союзные силы вторжения имели всего 39 дивизий и части специального назначения.) В то же время Германия в 1943 г. уже не имела возможности адекватно противостоять, кроме Красной Армии, еще одному мощному противнику на другом сухопутном фронте. «1943 год показал, — признавали немецкие историки, — что Германия более не располагала силами для того, чтобы одержать решающий военный успех на каком-либо театре военных действий». Но все эти силы и средства антигитлеровской коалиции надо было собрать в единый кулак, а начать такое сосредоточение еще в 1942 г. Теперь же эти силы и средства были разбросаны на огромных пространствах, а главная группировка войск оказалась в Северной Африке. Вместо 1 миллиона солдат и офицеров из США в Англию было направлено только 500 тысяч. «Американские ресурсы, предназначенные ранее для осуществления плана «Болеро», — писал английский историк М. Говард, — были направлены на Тихий океан, Средиземное море и даже Средний Восток, и потому предло-

132

133

жение о вторжению в Европу в 1943 г. являлось нереальным... Теперь на руинах прежней стратегии предстояло создать новую». Но «новой стратегии» в Касабланке не было создано. По мнению ряда западных историков, в начале 1943 г. союзники должны, обязаны были резко сменить цели своей стратегии и сделать все возможное, чтобы открыть второй фронт уже в 1943 году, понять наконец «неэффективность тактики проволочек с открытием второго фронта». Даже с точки зрения эгоцентрических национальных интересов Запада стоило поспешить: отвлекаясь на продолжение средиземноморской политики, Англия и США делали Россию, в будущем господствующей державой на Европейском континенте, лишали себя возможности ускорить свое влияние на ход борьбы между СССР и Германией и тщательно выбрать тот момент, когда можно было бы высадиться во Франции. Открытие второго фронта в 1943 г. давало союзникам последний шанс остановить Красную Армию «на Висле, а не на Эльбе». Но этого не произошло. 18—25 мая 1943 г. в Вашингтоне состоялась очередная конференция руководителей США и Англии. Английская сторона настаивала на том, чтобы считать главной целью на осень 1943 г. вывод Италии из войны, ибо, по словам Черчилля, это будет «лучшим способом облегчить положение на русском фронте» в этом году. Рузвельт был за «использование против врага всех людских резервов и военного снаряжения». Он считал, что независимо от дальнейших операций в Средиземноморье союзники будут располагать там избытком военных средств и людских ресурсов, который должен быть использован для подготовки к вторжению на Европейский континент. При этом президент подчеркнул, что лучшим средством борьбы против Германии является проведение операции через Ла-Манш. В вопросе о сроках открытия второго фронта разногласия сводились к следующему: англичане хотели отложить операцию по вторжению в Западную Европу на не-

определенный срок, а американцы предлагали назначить конкретное для нее время, но не ранее весны 1944 г. Поэтому было решено продолжать сосредоточение сил и средств в Англии, чтобы «начать операцию 1 мая 1944 г. с плацдарма на континенте, с которого можно было бы вести дальнейшие наступательные действия». В операции предполагалось участие 29 дивизий. Предусматривалась переброска на территорию Великобритании 7 дивизий после 1 ноября 1943 г. из района Средиземного моря, а также 3—5 дивизий из США ежемесячно. 4 июня в Москве было получено послание Рузвельта, в котором от своего имени и от имени Черчилля он извещал советское правительство о принятых в Вашингтоне решениях. Сообщалось также о мерах, предпринимаемых на Дальнем Востоке и в Африке, об их стремлении вывести в ближайшее время Италию из войны. Относительно нового срока открытия второго фронта, в 1944 г., Рузвельт писал: «Согласно теперешним планам на Британских островах весной 1944 г. должно быть сконцентрировано большое количество людей и материалов, для того чтобы позволить предпринять всеобъемлющее вторжение на континент в это время». 11 июня глава советского правительства направил президенту США ответ на его сообщение о решениях, принятых в Вашингтоне. Текст этого ответа был также направлен Черчиллю. В нем указывалось, что новая отсрочка англо-американского вторжения в Европу «создает исключительные трудности для Советского Союза, уже два года ведущего войну с главными силами Германии и ее сателлитами с крайним напряжением всех своих сил, и представляет Советскую Армию, сражающуюся не только за свою страну, но и за своих союзников, своим собственным силам, почти в единоборстве с еще очень сильным и опасным врагом». И далее: «Нужно ли говорить о том, какое тяжелое и отрицательное впечатление в Советском Союзе — и в народе, и в армии — произведет это новое откладывание второго фрон-

134

135

та и оставление нашей армии, принесшей столько жертв, без ожидаемой серьезной поддержки со стороны англо-американских армий... Что касается Советского Правительства, то оно не находит возможным присоединиться к такому решению, принятому к тому же без его участия и без попытки совместно обсудить этот важнейший вопрос и могущему иметь тяжелые последствия для дальнейшего хода войны». Английский премьер в ответном послании от 19 июня утверждал, что вывод Италии из войны позволит оттянуть с советско-германского фронта «гораздо больше немцев, чем при помощи какого-либо другого доступного средства». Этот обмен посланиями еще более накалил обстановку: у западных союзников не было убедительных аргументов в оправдание нарушения ими обещания об открытии второго фронта в 1943 г. 24 июня Сталин писал У. Черчиллю (текст послания был направлен и Ф. Рузвельту): «Должен Вам заявить, что дело идет здесь не только о разочаровании Советского правительства, а о сохранении его доверия к союзникам, подвергаемого тяжелым испытаниям. Нельзя забывать о том, что речь идет о сохранении миллионов жизней в оккупированных районах Западной Европы и России и о сокращении колоссальных жертв советских армий, в сравнении с которыми жертвы англоамериканских войск составляют небольшую величину». Таким образом, летом 1943 г. вопрос об открытии второго фронта обозначил кризис отношений СССР с западными союзниками. А в это время на восточном фронте Красная Армия и вермахт готовились к решающей схватке 1943 года. В Москве понимали, что только крупный военный успех советских войск может, заставив союзников считаться с интересами СССР, создать предпосылки к скорейшему открытию второго фронта и к проведению согласованной коалиционной стратегии. Таким грандиозным стратегическим событием стала Курская битва. Победа Красной Армии под Курском и

выход на Днепр резко изменили стратегическую обстановку в пользу антигитлеровской коалиции, завершили коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Важным вкладом в этот процесс явились захват союзниками острова Сицилия и вторжение англо-американских войск на Апеннинский полуостров в августе — сентябре 1943 г. Дальнейшее безостановочное продвижение советских войск к западным границам СССР не оставляло сомнений у мировой общественности, что вступление Красной Армии в страны Восточной Европы — дело недалекого будущего. Стратегическая инициатива была окончательно закреплена за советскими вооруженными силами. Сложились благоприятные условия для развития общего стратегического наступления Красной Армии. Разгром вермахта на Курской Дуге до основания потряс третий рейх. Была похоронена вера в победу германского оружия. Усилились антифашистские настроения в стране. Упал международный престиж Германии. 25 июля в Италии был свергнут Муссолини. Другие сателлиты фашистской Германии начали лихорадочно искать выхода из войны или хотя бы ослабления связей с третьим рейхом. Испанский диктатор Франко спешно отозвал с восточного фронта остатки разбитой «Голубой дивизии». Маннергейм отклонил предложенную ему Гитлером должность главнокомандующего финскими и немецкими войсками в Финляндии. Венгерское правительство через своих представителей в Швейцарии начало искать контактов с Англией и США. Победоносное наступление Красной Армии летом 1943 г. произвело большое впечатление на нейтральные страны, в частности, на Турцию, Швецию и Португалию. Правящие круги Турции окончательно убедились в том, что опасно связывать свою судьбу с Германией. Шведское правительство в августе объявило о запрете перевозок немецких военных материалов через Швецию. Португалия поспешила передать свои военные базы на Азорских островах Англии.

136

137

1) значительно уменьшить мощь немецкой истребин тельной авиации в Северо-Западиой Европе до начала наступления; 2) начать операцию только в том случае, если в Северной Франции будет не более 12 подвижных дивизий вермахта и немцы не смогут в ближайшие два месяца сформировать еще 15 дивизий; 3) для обеспечения снабжения через Ла-Манш иметь в начале операции хотя бы две плавучие гавани. Эти условия, по существу, торпедировали идею открытия второго фронта в намеченные сроки. Американское руководство пришло к выводу о необходимости взять

в свои руки стратегическое планирование предстоящих операций. «Учитывая опыт 1942 г., когда решения, согласованные в апреле, были отменены в июле, — писал известный американский историк К.Р. Шервуд, — американские начальники штабов опасались, что Квебекская конференция закончится новым пересмотром уже принятого решения в пользу диверсионной, «эксцентрической операции» в районе Средиземного моря против «мягкого подбрюшья» Европы» (так Черчилль называл Балканы. — А.О.). Был поднят также вопрос и о подготовке плана действий союзников на случай резкого ослабления сопротивления Германии на востоке или ее полного краха. Этот план (кодовое название «Рэнкин»), разработанный военными штабами союзников, был доложен главам правительств на конференции в Квебеке 13 августа 1943 г. Он предусматривал несколько вариантов незамедлительной высадки союзных войск в Западной Европе и ее быстрейшей оккупации в случае крупного стратегического успеха немцев или, наоборот, их резкого ослабления на восточном фронте. Начальник штаба армии США Дж. Маршалл ставил тогда вопрос еще шире: «В случае, если русские добьются подавляющего успеха, не окажут ли немцы содействия нашему вступлению в Германию для того, чтобы дать отпор русским?» Там, в Квебеке, союзники впервые начали изыскивать ходы, «чтобы установить англо-американскую монополию на атомное оружие, которое в будущем должно быть направлено против СССР». Но там же они сами поставили вопрос и об открытии второго фронта в Северной Франции (если русские не одержат «самостоятельно полную победу раньше») в мае 1944 г. Предусмотрены были и операции в Италии с целью вывести ее из войны. Вопрос об открытии второго фронта был в центре внимания конференции министров иностранных дел СССР, США и Великобритании, состоявшейся в Москве в октябре 1943 г. Советские представители настояли на том, чтобы первым пунктом повестки дня ста-

138

139

Результаты Курской битвы, разумеется, изменили отношение союзников к СССР. Правящие круги США и Англии охватила паника: стало ясно, что «советские войска смогут самостоятельно... разгромить Фашизм и освободить Европу». А ведь беспокойство на этот счет началось еще раньше... И только теперь, опасаясь выхода советских армий в Центральную и Западную Европу раньше их войск, западные союзники начали активную подготовку к вторжению в Северную Францию через Ла-Манш. 14—24 августа 1943 г. в Квебеке (Канада) собралась конференция глав правительств и представителей высшего командования США и Англии. Надо было избрать новый стратегический курс западных держав. Агентство Рейтер отмечало в те дни: «Примечательно, что скорее летние победы Красной Армии, чем англо-американские успехи в Тунисе и на Сицилии, обусловили необходимость быстрого пересмотра планов союзников спустя всего десять недель после вашингтонской конференции». Главным на конференции стал вопрос о времени открытия второго фронта. Черчилль не рискнул прямо выступить против известного ему мнения американцев о целесообразности вторжения во Францию в мае 1944 г. Но он сформулировал три основных условия, без которых, как он доказывал, эта операция невозможна:

ло «рассмотрение мероприятий по сокращению сроков войны против Германии и ее сателлитов». Но западные союзники упорно уклонялись от принятия каких-либо твердых обязательств перед CCCP, в том числе и по открытию второго фронта в Европе весной 1944 г. Вторжение в Западную Европу в районе, выходящем к границам Германии, конечно же, требовало согласованной с Советским Союзом стратегии в наступательных операциях Красной Армии и союзных сил. Операции следовало проводить в соответствии с единым стратегическим замыслом и по согласованным, хотя бы в общих чертах, планам. Все это могла решить окончательно только встреча глав правительств СССР, США и Великобритании. Благодаря настойчивости советских представителей конференция все же завершилась подписанием «особо секретного протокола», в котором США и Великобритания подтвердили свое намерение осуществить наступление в Северную Францию весной 1944 г. Однако вероятность новой отсрочки или каких-либо изменений в уже согласованной позиции оставалась. Это объяснялось стремлением британской стороны, и прежде всего Черчилля, сохранять свободу действий, не связывая себя какими-либо конкретными обещаниями. Согласно своей стратегии «непрямых действий», правительство Великобритании все равно было намерено главным направлением на весну и лето 1944 г. сделать Балканы, откуда оно планировало выйти к южным границам Германии. При этом, по мысли английского премьера, основную тяжесть сражений с немецкими войсками должны были взять на себя партизанские формирования Югославии и Греции, вооруженные американским оружием и сражающиеся под руководством английских военных инструкторов. Расчет был на то, что господство Британского флота на Средиземном море и англо-американской авиации позволило бы снабжать югославские и греческие партизанские силы вооружением и техникой и обеспечивать тыл со стороны Средиземного моря. Черчилль стремился таким образом установить английский контроль над Балканами.

Но не только о расширении влияния империи пеклись английские правящие круги. У них была еще одна цель: опередив Красную Армию, ослабить крепнущие связи народов Юго-Восточной Европы с Советским Союзом и установить в этих странах режимы с англо-американской ориентацией. Особенно тревожили англичан события в Югославии и Греции: там освободительная борьба против фашистов сливалась с борьбой против монархических режимов, которые в статусе эмигрантских правительств пребывали пока в Лондоне. Но правительство США считало, что средиземноморская стратегия Черчилля, которую оно поддерживало до середины 1943 г. — исчерпала свою эффективность. Вашингтон полагал, что войска западных союзников могут застрять на Балканах, в то время как Красная Армия освободит чуть ли не всю Европу. А второй фронт на Западе, писал американский историк Т. Хиггинс, как раз и давал возможность «не допустить Красную Армию в жизненно важные районы Рура и Рейна, чего никогда не достигло бы наступление со стороны Средиземного моря». Окончательно вопрос о времени открытия второго фронта должен был решиться на конференции глав правительств СССР, США и Англии. Но где проводить конференцию? Мнения глав правительств разделились. Черчилль предлагал провести ее на Кипре или в Северной Африке, Рузвельт называл Аляску. Сталин соглашался только на Москву, в крайнем случае — на Тегеран. Теперь он мог настаивать, а не просить. За летне-осеннюю кампанию советско-германский фронт отодвинулся на запад на 500—1300 км. Было освобождено две трети захваченной фашистами советской территории. Окреп советский тыл. Красная армия стала получать все необходимое для победоносного ведения войны. Она прочно удерживала стратегическую инициативу, проводила все новые и новые наступательные операции. Для Сталина теперь было важно превратить военный успех в успех политический. Затем, надо было реализовать наконец то, над чем билась советская дипломатия

140

141

вот уже два года: заставить союзников открыть второй фронт в Европе и признать границы Советского Союза 1941 г. Победная поступь Красной Армии позволяла уже не просить, не выражать пожелания, как в предыдущие годы, а требовать. Надо было показать и союзникам, и противникам, что СССР стал державой мировой величины, с которой нельзя не считаться. Это понимал и президент США Рузвельт. Мотивируя насущную необходимость открытия второго фронта, он отмечал, что советские войска находятся всего лишь «в 60 милях от польской границы и в 40 милях от Бессарабии. Если они форсируют реку Буг, что они могут сделать в ближайшие две недели, — они окажутся на пороге Румынии». Советское правительство знало, что шпаги интересов скрестятся на совещании «Большой тройки». Вот почему надо было выбрать такое выгодное для СССР место для переговоров, которое не помешало бы успеху советской политики. Таким местом Сталин избрал Тегеран. Иранская столица находилась в нескольких часах полета от Баку, и в Иране дислоцировалась достаточно крупная группировка советских войск. Посольство СССР в Тегеране, благоустроенное и расположенное рядом с английским посольством, создавало идеальные условия для переговоров. Ну а в случае изменения военной обстановки можно было бы быстро возвратиться в СССР. Несмотря на возражения Рузвельта и Черчилля, которых Тегеран устраивал меньше всего, Сталин настоял на своем. Встреча глав правительств СССР, США и Великобритании состоялась в Тегеране с 28 ноября по 1 декабря 1943 г. Черчилль продолжал превозносить «периферийную» стратегию. Рузвельт, будучи прежде всего за высадку на севере Франции и оккупацию совместно с Англией большей части Европы, не исключал и возможности проведения перед этим частной операции в районе Адриатического моря. Сталин твердо стоял на том, что «наилучший результат дал бы удар по врагу в Северной или Северо-Западной Франции», которая является «наиболее слабым местом Германии».

На Тегеранской конференции советская делегация добилась многого. Был решен важнейший вопрос об открытии в Западной Европе второго фронт в мае 1944 г., а «средиземноморская стратегия» Черчилля потерпела крах: Рузвельт поддержал Сталина. Было достигнуто взаимопонимание по советским предложениям о послевоенных границах СССР. Здесь главной проблемой были границы с Польшей. Советской делегации удалось добиться желаемого результата. Союзники согласились с тем, что советско-польская граница должна проходить по «линии Керзона», а западная граница Польши — по Одеру, как предложил Сталин. В важнейшем итоговом документе «Военные решения Тегеранской конференции», не подлежавшем опубликованию, указывалось, что «операция «Оверлорд» будет предпринята в течение мая 1944 г. вместе с операцией против Южной Франции. В этом документе было зафиксировано и заявление Сталина о том, что «советские войска предпримут наступление примерно в то же время с целью предотвратить переброску германских сил с восточного на западный фронт». Созыв конференции и ее итоги — свидетельство признания правительствами США и Англии того огромного вклада, который Советский Союз вносил в дело разгрома блока агрессоров, признания невиданно возросшей роли СССР в решении международных проблем. Установление твердого срока открытия второго фронта в Западной Европе было существенным достижением советской дипломатии. Впервые за годы войны были согласованы основные планы действий вооруженных сил СССР, США и Великобритании в войне против общего врага. Тегеранская конференция показала, что западные союзники полностью осознали первостепенную роль Советского Союза в общих действиях антигитлеровской коалиции. Стало ясно, что на авансцену истории вышла держава мирового значения. Стало ясно, что Москве уже нельзя диктовать свои условия, как это было в предыдущие годы. Нельзя потому, что Красная Армия доказала

142

143

Уинстон Черчилль летел в Москву. Был август 1942 года. «Я размышлял о своей миссии в это угрюмое, зловещее большевистское государство, которое я когда-то так настойчиво пытался задушить при его рождении», — писал он впоследствии.» А миссия была не из легких. Английский премьер вез более чем неприятную для Сталина и советского руководства новость: не будет второго фронта в 1942 году... «Это было все равно, что везти большой кусок льда на Северный полюс, — вспоминал Черчилль. — Тем не менее я был уверен, что я обязан лично сообщить им факты и поговорить лицом к лицу со Сталиным, а не полагаться на телеграммы и посредников». Так что «полная договоренность» трех союзных держав о создании второго фронта в 1942 г., заявленная в совместном коммюнике от 11—12 июня, оказалась не более чем приемом дипломатии. Но что там предлагалось взамен? Именно это и было главной частью той новости, с которой Черчилль летел в Москву. Он предлагал Сталину признать, что равноценной заменой обещанному США н Англией вторжению в Западную Европу будет высадка англо-американских войск в Северной Африке и вытеснение оттуда итало-немецких войск.

«Самым лучшим видом второго фронта в 1942 г., единственно возможной значительной по масштабу операцией со стороны Атлантического океана является «Торч» (кодовое название высадки союзников в Северной Африке. — А.О.). Если эта операция сможет быть осуществлена в октябре, она окажет большую помощь России, чем всякий иной план», — втолковывал Черчилль руководителю СССР. Президент США Франклин Рузвельт тоже полагал, что высадка союзных войск в Северной Африке «окажет нашим героическим союзникам в России помощь такого же порядка, как и второй фронт». Сталин воспринял новость без всякого энтузиазма. Он сказал, что не может понять, почему союзники так боятся немцев. Войска должны быть испытаны в бою, иначе никогда не будет ясно, какова их ценность. В то же время он правильно оценил стратегические достоинства северо-африканской операции. «Русский диктатор быстро и полностью овладел проблемой, которая до этого была новой для него... Он все это оценил молниеносно, — пораженный такой цепкостью сталинской мысли, констатировал Черчилль. Сталин оказался не единственным военно-политическим деятелем, который с сомнением отнесся к плану высадки союзников в Северной Африке. В конце августа возникли серьезные разногласия по поводу этой операции между английскими и американскими начальниками штабов. В Вашингтоне считали «Торч» операцией отвечающей интересам США: захватить Марокко и закрепиться там. Поскольку США продолжали поддерживать с вишистским правительством дипломатические отношения, сопротивление находившихся в Северной Африке французских войск не ожидалось. Другое дело — англичане. Французы, помнившие предательство английских союзников по отношению к их войскам в дни Дюнкерка и капитуляции Франции, могли теперь вступить с ними в бой. Американцам не нравилась и английская идея высадиться в Алжире и двигаться в Тунис на соединение с английской 8-й армией. Это грозило затяжными боями с войсками Роммеля.

144

145

на деле на полях сражений свою решающую роль в борьбе с вермахтом, а Советский Союз как государство показал свои огромные возможности, стал одной из ведущих стран антигитлеровской коалиции. Стало ясно, что скорейшее открытие второго фронта — это последний шанс для США и Великобритании «встретиться с Красной Армией на Висле, а не на Эльбе». Совершенно очевидно было и то, что фронт в Западной Европе уже не сможет стать первым, главным, решающим. Он сможет сыграть лишь вторую, вспомогательную роль, ускоряющую победу над германским фашизмом. АЛЬТЕРНАТИВЫ ВТОРОМУ ФРОНТУ

Но Рузвельт после ряда посланий Черчилля, уговаривавшего его принять концепцию Лондона, согласился поддержать английский план. Было решено, что американцы высадятся в Марокко, а англичане — в Алжире. Операция «Торч» была утверждена главами правительств США и Великобритании и назначена на начало ноября 1942 г. Так высадка союзников в Северной Африке и последующие действия там стали как бы альтернативой — заменой второму фронту в 1942 г. Но насколько эта альтернатива была равной вторжению во Францию? Какую угрозу создавала она Германии на полях сражений в Европе? Сколько сил вермахта отвлекали на себя высадившиеся в Африке или уже воевавшие там с 1940 г. войска союзников? Известно, что боевые действия в Северной Африке начались с вступления в войну Италии в июне 1940 г. 236 тысяч итальянских войск начали наступление из Ливии в Египет, где находилась основная группировка английских сил в Африке (66 тысяч человек). Английская армия «Нил» (командующий генерал А. Уэйвелл) имела в Египте 2 дивизии и 2 бригады, а также авиачасти (168 самолетов). На границе с Ливией была развернута всего лишь одна дивизия. Против нее в сентябре 1940 г. начали наступление 5 дивизий и 6 танковых батальонов итальянской 10-й армии. Итальянцы вторглись в Египет и за 4 дня продвинулись на 90 км на восток, остановившись только у г. Сиди-Баррани. Англичане отступили на заранее подготовленные позиции в районе МерсаМатруха. Между противниками теперь был разрыв в 130 км. Боевые действия, по существу, прекратились. В декабре 1940 г., пополнившись, английская армия — 4 дивизии и 2 бригады — перешла в наступление и к февралю 1941-го отбросила итальянские войска на 800 км к западу и вышла в район Эль-Агейлы (Ливия). Вот тогдато в Ливию прибыли 7 немецких дивизий, которые вместе с итальянцами образовали Африканский корпус под командованием генерала Э. Роммеля. Роммель был неординарной фигурой среди немецкого генералитета. В 1940 г., во время французской кампании вермахта, он, командуя 7-й танковой дивизией, про-

славился дерзкими прорывами обороны французских войск, первым форсировал Сомму. Его дивизия взяла в плен более 30 тысяч солдат противника. И в Африке он доставил много неприятностей английским генералам. В течение 1941—1942 гг. он не раз проводил блестящие операции, одерживая победу над врагом, имея обыкновенно меньше сил, чем противник. «Лиса пустыни» — под таким легендарным прозвищем вошел в военную историю Эрвин Роммель. «Мы имеем дело с ответственным и искусным противником», — говорил о нем Черчилль. В течение апреля — ноября 1941 г. Роммель вытеснил англичан из Ливии (осталась только не взятая и осажденная им крепость — порт Тобрук). Затем зимой 1941/42 г. британская 8-я армия (бывшая «Нил») провела ответное наступление, продвинулась в январе 1942 г. на 800 км, но освободить Тобрук от осады не смогла. Тогда, перегруппировав силы, германо-итальянские войска в течение января — октября 1942 г. провели мощное наступление (130 тысяч человек, 1270 танков, 604 самолета) с целью захватить Египет. В ходе наступления они взяли Тобрук, продвинулись на 1200 км и к концу июня подошли к английским укреплениям в районе Эль-Аламейна (Египет), где перешли к обороне. Так продолжалось до октября. 23 октября 1942 г. английская 8-я армия под командованием генерала Б. Монтгомери, имея тройное превосходство над противником в людях и танках и четырехкратное в самолетах, начала наступление.* 4 ноября она прорвала фронт противника и создала угрозу окружения германо-итальянским войскам. В такой обстановке Роммель принял решение вывести свои войска из Египта. Он отобрал весь транспорт у своих союзников итальянцев и бросил их на произвол судьбы. Четыре итальянские дивизии капитулировали. Английская 8-я армия начала преследование противника, отходившего к Тунису. Такова была обстановка в Северной Африке, когда туда готовилась высадка морского десанта союзников.

146

147

* Войска Монтгомери насчитывали: людей — 230 тысяч, танков — 1440, самолетов — 1500. Войска Роммеля: людей — 80 тысяч, танков — 540, самолетов — 350.

Целью операции был захват плацдармов в Северной Африке на территориях Марокко, Алжира и Туниса, которые в то время находились под контролем так называемого «правительства Виши» — коллаборационистского правительства Франции, размещавшегося в городе Виши. Оно сотрудничало с гитлеровской Германией и формально соблюдало нейтралитет. Поэтому высадка англо-американского десанта производилась на побережье, где, по существу, не ожидалось сколько-нибудь значительного сопротивления. Кроме того, американское командование вошло в тайные переговоры с командующим французскими силами в Северной Африке адмиралом Дарланом. Тот обещал, что французские войска не окажут противодействия высаживающимся силам союзников. После закрепления на плацдарме англо-американское командование планировало во взаимодействии с английской 8-й армией Монтгомери, действовавшей из Египта в направлении Туниса, разгромить германо-итальянские войска в Северной Африке и установить свое господство в Средиземноморье. Войска правительства Виши в Северной Африке к тому времени насчитывали 200 тысяч человек и около 500 самолетов. Но их выступления против союзников после переговоров с адмиралом Дарланом англо-американское командование не опасалось. (Кроме войск, у вишистского правительства в портах Северной Франции и Тулоне находились значительные силы французского флота: 4 линкора, 12 крейсеров, более 20 подводных лодок.) Для вторжения в Северную Африку союзники привлекли 13 дивизий, 450 боевых кораблей (3 линкора, 7 авианосцев, 17 крейсеров, 64 эсминца) и транспортных судов. Высадка производилась на трех участках побережья: Касабланка, Оран, Алжир. Высаживающимся эшелонам было приказано не открывать огня, если французы не будут оказывать сопротивления. Планом операции «Торч» планировалась высадка трех оперативных групп.

Западная оперативная группа (35 тысяч человек) высаживалась на атлантическом побережье Марокко, у трех основных портов марокканского побережья. Затем войска этой группы стремительным броском овладевали портом Касабланка и двигались в восточном направлении на соединение с центральной оперативной группой в районе Орана. Центральная оперативная группа (39 тысяч человек) должна была высадиться в нескольких участках возле Орана и с ходу захватить порт. Обе эти группы составляли американские части и соединения. Восточная оперативная группа, состоявшя из 10 тысяч американцев и 23 тысяч англичан, высаживалась в районе Алжира. Высадку всех трех групп поддерживали с воздуха 1700 самолетов. Командовал этой операцией американский генерал Д. Эйзенхауэр, морской ее частью — английский генерал Э. Каннигхэм. Высадка началась 8 ноября 1942 г. Поскольку заранее была достигнута договоренность с французским командованием, англо-американские войска не встретили сопротивления на побережье. Только в районе Орана разгорелся бой: французы открыли огонь по катерам с десантом. Но и он вскоре прекратился. Поскольку французская Северная Африка формально не находилась на военном положении, то в момент приближения десанта на побережье везде горели огни. К исходу 8 ноября союзные части вступили в г. Алжир, 10-го — в Оран, 11-го — в Касабланку. В ночь на 11-е французы по приказу Дарлана полностью прекратили какое-либо сопротивление. Французские моряки в Тулоне взорвали свои корабли. Остальные силы флота Виши капитулировали. К началу декабря в Северной Африке находилось уже более 250 тюсяч солдат и офицеров союзников. Еще раньше, сразу после высадки, англо-американские дивизии начали продвигаться к г. Тунису, но 25 ноября были остановлены в районе г. Бизерты. Оба эти города еще 11 ноября захватили немецкие воздушные десанты.

148

149

В течение зимы 1942/43 г. на фронтах Северной Африки царило затишье. Только в марте 1943 г. англо-американские войска возобновили наступление на немецкую группировку армий «Африка» (190 тысяч человек, 500 танков), оборонявшуюся в Тунисе. Британская 8-я армия наступала на Тунис с востока, а британская 1-я армия и американский 2-й корпус (всего 18 дивизий, 3200 самолетов, при поддержке крупных сил с моря) двигались туда же с запада. После тяжелых боев, при значительном превосходстве в танках (1100 против 120) и полном господстве в воздухе, операция завершилась 13 мая капитуляцией группировки противника. Таким образом, северо-африканская кампания союзников в 1942 г. роль второго фронта — отвлечь 30—40 дивизий вермахта на жизненно важном для Германии направлении — отнюдь не выполнила. Да и не могла выполнить, поскольку велась на слишком отдаленном от главных событий войны театре военных действий, где большую часть войск противника составляли малобоеспособные итальянские войска. Части вермахта на этом фронте имели незначительное количество танков и почти не имели авиации. Действия союзных сил в Северной Африке не могли существенно повлиять на стратегическое немецкое наступление, проводившееся во второй половине 1942 г. в сталинградских степях. Здесь, между Волгой и Доном, более полугода (июль 1942 — февраль 1943) шла напряженнейшая для обеих сторон Сталинградская битва. В боевых действиях с обеих сторон участвовали свыше 2 миллионов человек, более 2000 танков, 2000 самолетов, 20 тысяч орудий и минометов. Кульминацией этой грандиозной битвы стало окружение и уничтожение 330-тысячной группировки германских войск. В то время как в Африке под Эль-Аламейном с обеих сторон действовало всего 310 тысяч человек, а потери гитлеровцев составили 55 тысяч солдат и офицеров, в Тунисе — 130 тысяч пленными. Спрашивается, могли ли действия союзных войск в Северной Африке, отвлекшие на себя 7 немецких и 10 итальянских дивизий, сыграть ту роль во Второй ми-

ровой войне, какую должен был играть второй фронт? Ну если бы союзники имели во Франции хотя бы активно обороняемый плацдарм, как поначалу предлагали американские начальники штабов, то германское командование, безусловно, было бы лишено возможности перебрасывать дивизии вермахта из Западной Европы под Сталинград и на Кавказ. Между тем ход и итоги Сталинградской битвы несомненно влияли на боевые действия союзников. Летом 1942 г., когда готовилась высадка союзников в Африке, главнокомандующий их экспедиционными силами Д. Эйзенхауэр прямо говорил, что «упорное сопротивление русских обеспечивало союзникам свободу выбора места, времени и количества сил для решающего наступления». А оценивая значение наступательных действий американских войск в Северной Африке, начальник штаба армии США Дж. Маршалл сказал, что «эти действия не заставляют Гитлера повернуться лицом на юг. Мы исходим из того, что он прочно увяз в России». И действительно, фашистское командование в 1942 г. перебросило из Западной Европы на советскогерманский фронт 60 дивизий!.. Безусловно, победы англо-американских войск под Эль-Аламейном и в Тунисе оказали серьезное воздействие на обстановку в Средиземноморье, что сыграло немалую роль в дальнейшем ходе войны. Но все это никак не стало заменой второго фронта, каким он был спланирован высшим руководством союзных держав. Конечно, открытие второго фронта в 1942 г. было весьма проблематичным: после принятия такого решения союзниками в июне 1942 г. до августа — сентября 1942 г., когда форсирование Ла-Манша могло быть совершено в необходимо благоприятных условиях, оставалось слишком мало времени. Но и захват и удержание ограниченного плацдарма на побережье Франции очень помогли бы общему делу борьбы с врагом. Однако и широкомасштабное вторжение в Западную Европу могло быть вполне успешным уже весной 1943 г., если бы целеустремленная всесторонняя подготовка к ней началась уже в 1942 г.

150

151

Высадка в Африке нанесла ущерб коалиционной стратегии, ибо отвлекала главные силы США и Англии от главного театра военных действий — Западной Европы на второстепенный театр. А это уже исключало высадку в Европе и в 1943 г., поскольку основные силы англоамериканских войск оказались в Средиземноморье и для создания новой мощной группировки в Англии для броска через Ла-Манш уже не было времени. Никак не могла стать альтернативой второму фронту и Сицилийская операция союзных сил, проведенная как логическое продолжение Северо-Африканской кампании в период 10 июля — 17 августа 1943 г. Целью ее (кодовое название «Хаски») было захватить Сицилию, где создать плацдарм для вторжения в Италию и тем зацепиться за Европейский континент. Зацепиться — да, но совсем не в том месте, где можно было бы рассчитывать на быстрый выход к Германии с юга. Кроме того, на Сицилии было слишком мало немецких войск, чтобы захват Сицилии и выход на юг Апеннинского полуострова заставили германское верховное командование перебросить существенное количество войск и техники с восточного фронта для обороны Италии. Остров Сицилия к июлю 1943 г. обороняла итальянская 6-я армия в составе 9 итальянских и 2 немецких дивизий. В ходе обороны Сицилии на нее прибыли еще 2 немецкие дивизии. Всего — 225 тысяч человек. Их поддерживало 600 самолетов. Англо-американские войска — 15-я группа армий, возглавляемая английским генералом Г. Александером, — имели две армии (английская 8-я Б. Монтгомери и американская 7-я Дж. Паттона) общей численностью 478 тысяч человек. Их поддерживали 4000 боевых самолетов и около 40 кораблей, не считая транспортных и вспомогательных средств. Высадке предшествовали массированные налеты союзной авиации на основные объекты обороны острова. В первый день вторжения войска не встретили скольконибудь серьезного сопротивления противника и захватили плацдармы глубиной от 5 до 15 км. Через неделю союзники заняли всю южную часть острова. Итальян-

ские войска сопротивления почти не оказывали. Но когда союзные части приблизились к немецким позициям, их продвижение было остановлено. Дивизии вермахта сдерживали англо-американское наступление приблизительно в течение месяца. Непривычные к затяжным боям, американские солдаты тяжело воспринимали неожиданно сложившуюся обстановку. Так, во время посещения одного из полевых госпиталей командующий американской 7-й армией генерал Паттон подошел к солдату, диагноз болезни которого гласил: «Состояние психоневроза». Генерал спросил больного, как он себя чувствует. Тот ответил: «Я думаю, что не смогу к этому привыкнуть». Паттон пришел в ярость, осыпал солдата бранью, потом ударил его по лицу, схватил в охапку и выбросил из палатки. Инциденту не придали значения. Однако через неделю нечто подобное повторилось при посещении Паттоном другого госпиталя. Один из больных привлек его внимание. Он, лежа на койке, вздрагивал всем телом. Генерал поинтересовался его состоянием. «Это нервы», — ответил тот. «Что ты сказал?!» — заорал генерал. «Это нервы, — повторил солдат. — Я слышу, как над головой несутся снаряды, но не слышу, как они разрываются». «Какие, к черту, нервы! — бушевал Паттон. — Ты просто трус проклятый, скотина! Такие, как ты, позорят армию. Тебя следовало бы поставить к стенке и расстрелять. Да я обязан расстрелять тебя на месте!» — Он выхватил пистолет и начал махать им. А когда солдата снова затрясло, генерал сильно ударил его по лицу. Он потребовал от начальника госпиталя выкинуть больного из палатки. «Я не хочу, чтобы другие ребята видели, как нянчат этого подлеца». Солдат заплакал. Тогда Паттон еще раз ударил его с такой силой, что каска упала с генеральской головы. Начальник госпиталя встал между командующим и больным. Тогда Паттон в ярости вышел из палатки. Оба случая получили огласку. Пришлось извиняться. Но нервные срывы были не редкостью в те дни. А тем временем за месяц позиционных боев более 50 тысяч солдат и офицеров германо-итальянских войск эвакуировались в Италию.

152

153

Овладев Сицилией и высадившись в Южной Италии, союзники формально вывели Италию из войны на стороне Германии и развернули наступление в северном направлении, против оборонявшихся на Апеннинском полуострове немецких и итальянских войск, которые насчитывали 44 малобоеспособные дивизии, 600 боевых самолетов и 183 корабля. Из них немецких — 7 дивизий, 500 боевых самолетов и 60 кораблей. Семь дивизий! А в это время против Красной Армии только на Курской дуге действовало 50 дивизий вермахта, в том числе 16 танковых и моторизованных, 2700 танков, более 2000 самолетов. Так можно ли было выдавать действия в Северной Африке, на Сицилии, на юге Италии за второй фронт? Факты говорят — нет! Но была еще одна усиленно пропагандируемая сфера военных действий западных союзников, которую не один год пытались представить как альтернативу второму фронту. Это так называемое «воздушное наступление» англо-американской стратегической авиации на третий рейх. В августе 1942 г., находясь в Москве, Черчилль в беседе со Сталиным нарисовал крокодила. Вот, говорил он, вы, русские, стремитесь поразить крокодила в его зубастую пасть, то есть в самую сильную и наиболее опасную для себя часть его организма. А надо бить его в живот, наиболее жизненно важную и наименее защищенную часть его тела. Так он обосновывал цель массированных воздушных бомбардировок тыла Германии, ее промышленных центров, где ковался разящий германский меч. Он придерживался этой идеи и в дальнейшем. Так, уже весной 1944 г., когда срок открытия второго фронта был согласован на уровне глав правительств СССР, США и Англии, Черчилль утверждал, что воздушные бомбардировки и есть второй фронт в Европе. Надо сказать, что в этом заблуждении он не был одинок. После войны некоторые историки по обе стороны Атлантики тоже видели в воздушных бомбардировках решающую силу, сразившую гитлеровскую Германию. Писали о том, что «тяжелые бомбардировщики США и Ве-

ликобритании достигли таких успехов своими разрушительными действиями, что им суждено было принять вид критического вклада в дело разгрома Германии». Говорили даже и о том, что воздушные налеты на третий рейх представляли собой целых два фронта: «фронт в небе Германии... и фронт в виде специально усиленного воздушного наступления над Северной Францией», а в итоге — «удары союзной авиации поставили Германию на грань катастрофы...». Доля правды во всем этом была. Важно только не забывать — для какого времени. Да, действительно, в конце войны в Европе воздушные бомбардировки Германии играли весьма существенную роль в ее деморализации и разгроме. Но это было уже после открытия второго фронта в Западной Европе. Так что тезис о «воздушном наступлении» на Германию как эквиваленте второго фронта ложен. Что же представляло из себя столь превозносимое и раньше и теперь «воздушное наступление на Германию»? Первыми его начали англичане. Английская авиация стала наносить массированные удары по городам Германии с 24 сентября 1940 г.: тогда 84 бомбардировщика предприняли налет на Берлин, окончившийся полной неудачей. В 1941—1942 гг. боевая активность английской бомбардировочной авиации вообще упала. За этот период на Германию было сброшено всего только около 60 тысяч тонн бомб. При этом воздушные налеты проводились, как правило, небольшими силами. В среднем в одном налете участвовало менее 60 самолетов. Лишь в налетах, проведенных в 1942 г. по крупным городам Германии (Эссен, Любек, Киль), участвовало до 200—230 самолетов. Но вот 30 мая 1942 г. бомбовый удар по Кельну впервые нанесли свыше 1000 самолетов! В дальнейшем «рейды 1000 бомбардировщиков» стали регулярными (Эссен, Бремен, Гамбург и др.). В результате этих варварских бомбардировок гражданское население понесло трагические потери, были разрушены многие уникальные старинные кварталы городов и уничтожены замечательные памятники архитекту-

154

155

ры, а вот военно-промышленные объекты остались почти в полной сохранности. Поэтому рост производства важнейших видов вооружения Германии в 1941—1942 гг. продолжался. Так, если в 1940 г. германская промышленность произвела 2000 танков и броневиков, 6200 боевых самолетов, 5000 артиллерийских орудий (калибра 75 мм и более), то в 1942 г. она выпустила уже 9200 танков и броневиков, 11 100 боевых самолетов и 12 тысяч артиллерийских орудий. Таким образом, эффективность английских воздушных бомбардировок в 1941—1942 гг. была крайне низкой и, естественно, не понижала производительности военной промышленности Германии, и все ее усилия были направлены на восстановление потерь боевой техники на восточном фронте. В январе 1943 г. на совещании глав правительств США и Англии в Касабланке был принят план «совместного бомбардировочного наступления» на Германию («Пойнтблэнк»), который был очень подробно разработан англо-американским объединенным комитетом начальников штабов к 14 мая 1943 г. По этому плану было намечено разрушить или вывести из строя на долгое время около 60 военно-промышленных объектов Германии. Все цели бомбардировок были отнесены к шести группам: верфи, строившие подводные лодки и базы подводных лодок; самолетостроительные заводы; шарикоподшипниковые заводы; заводы синтетического горючего и нефтеперегонные; предприятия, производящие синтетическую резину; заводы, выпускающие военно-транспортные средства. Словом, в соответствии с постулатами доктрины Дуэ, этот план был рассчитан на нанесение удара в самое сердце гитлеровской державы, минуя кровопролитные сражения на фронтах. Однако и после принятия плана «совместного бомбардировочного наступления» массированные воздушные удары американо-английских ВВС, несмотря на их возросшую эффективность, не сразу обрели то значение в разгроме гитлеровской Германии, какое они имели в

последний военный год. План «Пойнтблэнк» предусматривал массированными бомбардировками «достичь прогрессирующего разрушения и дезорганизации военной, промышленной и экономической мощи Германии и подрыва морального духа ее народа до такой степени, когда способность Германии к сопротивлению будет ослаблена до фатального уровня». Хотя этот план назывался вкладом Запада в общую борьбу антигитлеровской коалиции, равным второму фронту, он отражал всего лишь интересы США и Англии. Так, в первую очередь планировалась бомбардировка судостроительной промышленности третьего рейха с выводом ее из строя на 90 процентов. Между тем основные усилия германская военная экономика в 1943 г. сосредоточила на танковой и авиационной промышленности. Известно, что после Сталинграда Гитлер и его окружение считали, что продолжать войну с СССР можно только на базе новой техники. Поэтому все силы были брошены на производство новых танков и новых самолетов, а судостроительные программы с мая 1943 г. резко сократились. Выходит, важнейшие отрасли военной промышленности Германии — производство танков и самолетов — были исключены из программы бомбардировок союзников и огромные силы авиации действовали, увы, по второстепенным целям. И действительно, ежемесячный выпуск танков, например, к концу 1943 г. возрос по сравнению с последними месяцами 1942 г. вдвое, а в марте 1944 года — в 2,5 раза. Вплоть до октября 1944 г. предприятия танковой промышленности Германии не подвергались ударам союзнической авиации. То же самое можно было наблюдать и в сфере производства самолетов. Несмотря на то, что планами совместных бомбардировок предусматривалось на 50 процентов уничтожить германскую авиационную промышленность, в ходе налетов основное внимание уделялось выводу из строя немецких аэродромов и авиабаз в Западной Европе: на них было сброшено в четыре раза больше бомб, чем на авиационные заводы. В результате из 2638 тысяч тонн бомб, обрушенных на Германию и ее сателлитов,

156

157

только 48 тысяч тонн (менее 2 процентов) приходилось на авиационные заводы. Это позволило германским авиастроительным заводам в течение 1943 г. даже увеличить производство истребителей по сравнению с 1942 г. Важное значение в плане «Пойнтблэнк» придавалось разрушению нефтеперегонных заводов, особенно в Румынии, и объектов химической промышленности, но интенсивные бомбардировки этих целей начались лишь во второй половине 1944 г., после высадки союзников во Франции. Однако с освобождением Румынии Красной Армией в августе 1944 г. для англо-американской авиации в основном эти задачи отпали. Между тем англоамериканская авиация наносила удары и по объектам, уже потерявшим военное значение. Так, летом 1944 г. подверглись бомбардировке Плоешти и София, как раз накануне вступления в эти города Красной Армии. И позднее союзниками бомбардировались города в Восточной Германии при подходе к ним советских войск, хотя эти города не были узлами обороны или центрами военной промышленности. Командующий английской бомбардировочной авиацией маршал авиации Артур Харрис не зря подчеркивал, что воздушное наступление на Германию наряду с главной целью — уничтожение военных объектов — призвано «показать русским, на что способно бомбардировочное командование». Непрерывно возраставшая интенсивность налетов англо-американской авиации на территории Германии побуждала немецкое командование усиливать противовоздушную оборону рейха, искать новые средства борьбы с противником, совершенствовать систему ПВО. Это становилось жизненно важной проблемой для вермахта. Действительно, с лета 1943 г., когда в небе оккупированной Европы появилась американская стратегическая авиация, воздушные операции начали проводиться и днем и ночью. В ночное время действовала, как правило, английская авиация, производившая неприцельное бомбометание, то есть бившая по площадям, или, как это называли, «ковровое бомбометание». Прицель-

ное бомбометание, которое поначалу применяли англичане, себя не оправдало. Бомбы падали порой и в километре от цели. В светлое время суток в дело вступали американские стратегические бомбардировщики В17 «Летающая крепость» и В-24 «Либерейтор». Они вели прицельное бомбометание, используя бомбоприцел «Норден», наиболее совершенный прибор прицеливания во время Второй мировой войны. Это позволяло снизить разброс бомб. Но даже дневные прицельные удары были далеки от необходимо точных: бомбы падали на значительном (300—700 м) расстоянии от объекта. В-17 мог действовать на скорости 480 км/ч, имел дальность полета 2700 км, нес на борту 2700 кг бомб и при потолке около 11 км был почти недосягаем для зенитной артиллерии. «Либерейтор» обладал аналогичными характеристиками, но имел большую дальность (4500 км) и бомбовою нагрузку (5800 кг). Вначале американцы считали, что их тяжелые бомбардировщики, вооруженные пулеметами калибра 12,7 мм, действуя в сомкнутых боевых порядках, смогут защитить себя от истребителей противника и обойдутся без своих истребителей прикрытия. Но первые же воздушные операции показали ошибочность этого взгляда: потери были большими. Так, 17 апреля 1943 г. при выполнении задания из 115 бомбардировщиков 16 было сбито, а 44 повреждено. 13 июня при налете на Киль из 66 бомбардировщиков В-17 («Летающая крепость») было потеряно 22; из налета на Ганновер в июле 1943 г., в котором участвовало 92 самолета, не вернулись 24 бомбардировщика. Тогда прибегли к помощи истребителей сопровождения. Но истребители «Тандерболт» не смогли справиться с заданием надежного прикрытия бомбардировщиков: дальность их полета была слишком мала. Во время рейда в глубь Германии 14 октября 291 В-17 сопровождались истребителями только до Аахена: на полет дальше им не хватало топлива. В результате после атак немецких истребителей 60 бомбардировщиков были сбиты, а 138 — повреждены.

158

159

Истребители «люфтваффе» явились грозным оружием для союзников. Обладая скоростью 550—610 км/ч и потолком 8500—10 000 м, эти самолеты в последние годы войны были отменно вооружены. Ме-109 имел 3 пушки калибра 20 мм и 2 пулемета 13-мм; FW-190А — 4 пушки и 2 пулемета аналогичных калибров. В 1944 г., когда воздушные налеты на Германию начали приобретать особый размах, промышленность третьего рейха выпустила более 14 тысяч Ме-109 и около 4000 FW-190A. В 1943 г. воздушным армадам союзников противостояло более 1000 немецких истребителей. Их группировка была сосредоточена в основном на аэродромах Голландии и вдоль германского побережья Северного и Балтийского морей. Совершенствование германской истребительной авиации принесло отличные результаты. Если потери американской авиации в первом квартале 1943 г. составляли менее 20 самолетов в месяц, то в мае их число возросло до 70, а в июне — до 80 сбитых бомбардировщиков. Но и потери с немецкой стороны были немалыми, да и не столько в воздушных боях, сколько при бомбардировках авиазаводов. Во второй половине 1943 г. производство истребителей Ме-109 упало с 725 в июле до 357 в декабре. В результате летом того же года небо Германии защищали около 800 дневных и более 1000 ночных истребителей. Но в 1944 г. картина изменилась. Немцы, рассредоточив производство истребителей, сумели поднять их выпуск, где это было возможно, с 25 000 в 1943 г. до 40 600 — в 1944-м. Не дремали и союзники по антигитлеровской коалиции. С января 1944 г. бомбардировщики США начали действовать в сопровождении большого числа истребителей. Вначале это были истребители Р-47 «Тандерболт» (дальность полета — 2000 км, потолок — 13 000 м, скорость — 750 км/ч, вооружение: 8 пулеметов калибра 12,7 мм, 900 кг авиабомб). Со временем их сменили «лайтнинги», уступавшие в скорости «Тандерболтам», но вооруженные пушкой 20-мм калибра и 4 пулеметами. Наиболее совершенным истребителем сопровождения стал «Мустанг». Вооруженный 6 пулеметами или 10 снаряда-

ми PC, он обладал значительной дальностью полета (свыше 3300 км), мог действовать на практическом потолке 12 000 м и скорости 690 км/ч. К концу войны было выпущено 15 000 самолетов этого типа. ПВО Германии во многом ослабляла результаты «воздушного наступления». Несмотря на все принимаемые союзниками меры, до осени 1944 г. бомбардировочная авиация Англии и США не причиняла существенного ущерба военной промышленности гитлеровской Германии. В 1943 г. и в начале 1944 г. англо-американские бомбардировщики действовали главным образом по морским портам и базам (до 50% самолето-вылетов), аэродромам и стартовым позициям Фау-1 во Франции (сброшено 40 тысяч тонн бомб). Кроме того, они подвергали интенсивным бомбардировкам коммуникации и тылы гитлеровских войск во Франции при подготовке к операции «Оверлорд» и в ходе ее осуществления. В результате этих ударов англо-американская авиация завоевала стратегическое господство в воздухе на западном фронте, в значительной степени нарушила коммуникации и систему управления противника во Франции, создала благоприятные условия для высадки союзных войск в Нормандии. Это был достойный вклад американо-английских ВВС в войну против фашистской Германии. Что же касается воздушных ударов по территории рейха, то основными объектами бомбардировок на его территории были крупные города (Берлин, Гамбург и др.) с большой концентрацией гражданского населения, так что на долю военно-промышленных объектов пришлось менее 20 процентов бомбового тоннажа, сброшенного союзниками на Германию за всю войну. Германская военная промышленность в 1943—1944 гг. не только не была «парализована» от этих воздушных ударов, как иной раз утверждают, а продолжала выпускать боевую технику и вооружение в удивительно возрастающих масштабах. Так, в Германии было выпущено в 1943 г: танков — 11 900, боевых самолетов — 18 800, артиллерийских орудий — 27 тысяч; в 1944 году: танков —

160

161

17 300, боевых самолетов — 33 тысячи, орудий — 41 тысяча. Наивысший уровень производства военной техники был достигнут в фашистской Германии в июле 1944 г. Но, как было сказано выше, интенсивные бомбардировки авиацией Англии и США главных отраслей германской военной промышленности: танковых и авиационных заводов, заводов синтетического горючего, предприятий по производству фаустпатронов, боеприпасов и т.п. — начались лишь осенью 1944 г. К этому времени фашистская Германия, лишенная наступлением Красной Армии основных источников сырья, понесшая огромные потери на восточном фронте, уже начала снижать темпы производства вооружения. По мере продвижения советских войск на запад уровень военного производства в Германии снижался. По заключению американских специалистов, удары союзной бомбардировочной авиации «не смогли оказать решающего воздействия на способность Германии производить военную продукцию в нужном количестве». Таким образом, «совместное бомбардировочное наступление» англо-американской авиации, несмотря на большую роль, которую сыграли воздушные бомбардировки в дезорганизации работы тыла и транспорта третьего рейха, в разрушении городов, не стало решающим фактором в разгроме гитлеровской Германии. Скорее, непрекращающимся ужасом стали террористические налеты на крупные города Германии. Таким путем союзники решили подорвать моральный дух населения до «фатального уровня». При этом, если в начале войны у них шли разговоры о том, чтобы наносить удары исключительно по военным объектам, то по мере того, как возрастала ожесточенность взаимных воздушных бомбардировок, ничто уже не могло «ограничивать» воздушную войну. Уничтожалось все, что можно было уничтожить. Военные действия по своему характеру все более приближались к самой бесчеловечной «абсолютной войне». Все предвоенные конвенции, соглашения, обязательства не применять бомбардировок городов и граждан-

ского населения, все призывы к гуманности были отброшены. Шла эскалация террора. Теория «ограничения войны» оказалась просто мифом. Британский военный кабинет отдал, например, такой приказ: «Целями командования бомбардировочной авиации против Германии являются не фабрики и другие военные объекты, но моральное состояние гражданского населения врага, особенно промышленных рабочих». Командующий бомбардировочной авиацией маршал Артур Харрис заявил в 1942 г.: «Может быть, когда-нибудь мы сумеем каждую бомбу направлять в цель с научной точностью. Но до тех пор, пока мы этого не достигли, мы должны сбрасывать потоки бомб, сравнивать дома Шикльгрубера и деморализовать его рабочих». Десятки городов были подвергнуты массированным бомбардировкам. 20 мая 1942 г. при налете 1000 бомбардировщиков на Кельн главной целью был избран знаменитый Кельнский собор — шедевр готической архитектуры. Приказ гласил: «Превратить в море огня средневековый центр Кельна». Харрис напоминал начальнику штаба Порталу: «Я надеюсь, вам ясно следующее: целью наступления являются жилые районы, а не, к примеру, доки или фабрики». За ночь было сброшено 1455 бомб. В городе сгорело 3311 домов, 36 предприятий. Уничтожено 20 процентов города. На следующий день Черчилль поздравил Харриса с большой победой. Премьер Британии заверил мир: «Европа будет стерта с воздуха в порошок». План состоял в уничтожении 50 наиболее крупных германских городов. После Кельна жертвой стал Бремен. Затем последовали Дюссельдорф, Дуйсбург, Франкфурт-на-Майне и другие старинные немецкие города. В начале англо-американского воздушного наступления по плану «Пойнтблэнк» союзники решили стереть с лица земли Гамбург. Директива британского командования гласила: «Вы должны уничтожить до основания старый ганзейский город Гамбург вместе со всеми его возможностями». Ровно в

162

163

полночь 24 июня 1943 г. город бомбили в течение двух часов 740 английских самолетов. На следующий день прилетели 122 американских В-17. Ночью 739 бомбардировщиков сбросили еще около 2,5 тысяч тонн бомб. Так продолжалось 6 суток подряд. Около 100 тысяч горожан было убито и ранено, из них — 5,5 тысячи детей. Почти 300 тысяч зданий и 580 предприятий до основания разрушено. По завершении операции маршал Харрис доложил Черчиллю: «Гамбург исчез с географической карты»... По мере приближения к окончанию войны террористические налеты англо-американской авиации на города становились все ожесточеннее, порой принимая ярко выраженную политическую окраску. Это стало особенно заметно после Ялтинской конференции глав правительств США, СССР и Англии (4—11 февраля), на которой были определены зоны оккупации каждой из великих держав после разгрома фашистского блока. Например, в марте 1945 г. американская авиация нанесла удар по городу Ораниенбургу, где производилась окись урана, и лишь потому, что этот город по ялтинскому соглашению отходил в советскую зону оккупации. Наиболее безрассудную и наглядно политически окрашенную бомбардировку союзное командование осуществило в феврале 1945 г. Объектом ее стал Дрезден. Город почти не имел военных объектов, и в нем скопились десятки тысяч беженцев из других городов Германии. Однако именно он был приговорен к уничтожению для демонстрации американо-английской военной мощи, с целью произвести особое впечатление как на восточного союзника — СССР, так и на все мировое общественное мнение. В течение 13—14 февраля 1400 самолетов бомбардировали город. Было произведено 3 массированных налета, сброшено 3750 тонн бомб. В первом ночном налете Дрезден был подожжен сотнями зажигательных бомб. Через три часа на объятый пламенем город был совершен второй налет. Цель его — не допустить тушения пожаров и оказания помощи пострадавшим. Третий бомбовый удар дополнялся налетом истребителей, которые с малых высот расстреливали людей,

спасавшихся от пожаров и обвалов. Всего было убито 35 тысяч человек, разрушено 35,5 тысяч зданий. «Удар грома», как назвали эту варварскую бомбардировку ее «творцы», не имел абсолютно никакой военной необходимости. Он стал в своем роде жестокой прелюдией к еще более чудовищной «демонстрации мощи» в политических целях — атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки. Всего в Германии в результате воздушных налетов американской авиации было убито и ранено 1,1 миллиона человек, 7,5 миллиона осталось без крова. Террористические удары по городам оккупированной фашистами Европы продолжались до самой капитуляции Германии. С конца 1944 года по этим невоенным объектам действовало до двух третей всей союзной авиации. Низкая точность бомбометания и недостатки в организации воздушных налетов компенсировались массовостью бомбардировок, производившихся тем чаще, чем слабее было сопротивление на фронтах. Дезорганизация транспорта, падение добычи угля, производства стали, подрыв снабжения жидким топливом наряду с разрушением множества немецких городов стало итогом боевых действий стратегической авиации союзников. Но странное дело: несмотря на возраставшую силу бомбардировок с воздуха, сопротивление противника не ослабевало. Ни колоссальное техническое превосходство союзников, ни их господство в воздухе, ни беспощадность интенсивных бомбежек, по единодушному мнению и победителей и побежденных, не сломили рейх. Он был повержен, лишь когда была сломлена сухопутная армия агрессора, сломлена на советско-германском фронте, где действовало до 70 процентов сил вермахта. Рассматривая «воздушную войну» западных союзников, следует иметь в виду, что до 1943 г. налеты на объекты третьего рейха были очень редки. После принятия весной 1943 г. англо-американского плана «совместного воздушного наступления» эффективность массированных ударов стратегической авиации по объектам глубокого

164

165

В то время как в Северной Африке 7 немецких и 10 итальянских дивизий сражались против 4—5 дивизий англичан, на востоке Европы развертывалась война грандиозного масштаба. 22 июня 1941 г. Германия обрушила на Советский Союз невиданный по силе удар на фронте от Баренцева до Черного моря. Таранные удары танковых масс, варварские воздушные бомбардировки городов и сел, глубокие прорывы мотоколонн, диверсии на

коммуникациях — вся эта механика блицкрига, отработанная на полях сражений в Западной Европе, была приведена в действие с первых часов гитлеровской агрессии против нашей страны. Началась Великая Отечественная война. Наш народ ожидал, что Красная Армия сразу даст достойный отпор врагу, разгромит его, как пелось в популярной песне, «малой кровью, могучим ударом». Но этого не случилось. Войска вермахта глубоко проникли в пределы СССР, поставили страну и армию на грань катастрофы. Почему же вооруженные силы Страны Советов, воспитанные на бдительности к проискам врага, длительное время готовившиеся к войне, были захвачены врасплох и не смогли отразить первоначального натиска германских армий? Как могло случиться, что, отбросив потом немцев от Москвы, сорвав стратегию блицкрига, Красная Армия вновь отступила к Волге и Кавказскому хребту? И как же после всех этих катастроф, немыслимых потерь, утраты огромной территории советские вооруженные силы переломили ход событий и повели широкое наступление, закончившееся полным разгромом врага? Многие причины поражений и побед Красной Армии на советско-германском фронте объясняются ее развитием в предвоенные годы. В конце 20-х годов по новым военным программам началось насыщение армии и флота военной техникой. С 1928 по 1935 г. количество танков в Красной Армии увеличилось с 92 до 7633, самолетов — c 1934 до 6622. Однако к началу войны эта техника, оставленная на вооружении, оказалась устаревшей и требовала срочной замены. Между тем внедрение новых видов вооружения в производство во второй половине 30-х годов происходило недопустимо медленно. Многие руководящие работники Наркомата Обороны СССР, выдвинутые на высокие посты после репрессий 1937—1938 гг., не понимали настоятельной необходимости оснастить Красную Армию новейшей военной техникой, опасались или не умели правильно оценить боевые качества новых образцов ору-

166

167

тыла Германии заметно выросла. Но существенно ослабить военную экономику фашистского государства силами одной лишь стратегической авиации англо-американскому командованию не удалось. В результате на долю военно-промышленных объектов гитлеровской Германии пришлось 18 процентов общего тоннажа бомб, сброшенных союзниками на третий рейх за всю войну. Поэтому его промышленность продолжала до конца 1944 г. во всевозрастающих масштабах выпускать боевую технику и вооружение. Уже после войны в США была создана специальная комиссия, которая изучила эффективность бомбардировок промышленности Германии. В своем отчете комиссия пришла к выводу, что основная часть промышленности рейха осталась нетронутой. Таким образом, ни боевые действия в Северной Африке, ни захват Сицилии, ни сражения в Италии, отделенной Альпами от жизненно важных областей третьего рейха, не оказали, да и не могли оказать существенного влияния на военно-экономическую мощь основных сил фашистского блока и не могли быть заменой второму фронту в Западной Европе. По этой же причине не могло заменить второго фронта и «воздушное наступление» на Германию. В условиях континентальной войны, где судьбы поражений и побед решались в сражениях крупных масс войск на сухопутных театрах войны, только вторжение в Западную Европу значительных сил союзников могло ускорить победу над общим врагом. КРАСНАЯ АРМИЯ: ОТ ПОРАЖЕНИЙ К ПОБЕДАМ

жия. Так было с танками Т-34, автоматами, противотанковой и зенитной артиллерией и другими видами новой военной техники. Это замедляло перевооружение армии и флота, не позволяло бойцам и командирам своевременно овладевать современным оружием. Массовые репрессии снизили профессиональный уровень командования вооруженных сил. Начальник Управления боевой подготовки РККА А.Н. Курдюмов отмечал в декабре 1940 г. огромную текучесть старшего и среднего командного состава. Константин Симонов писал: «Речь идет не только о потерях, связанных с ушедшими. Надо помнить, что творилось в душах людей, оставшихся служить в армии, о силе нанесенного им духовного удара. Надо помнить, каких невероятных усилий стоило армии... начать приходить в себя после этих страшных ударов. К началу войны этот процесс не закончился. Армия оказалась не только в самом трудном периоде незаконченного перевооружения, но и в не менее трудном периоде незаконченного восстановления моральных ценностей и дисциплины». Тем временем началась Вторая мировая война. Разгром вермахтом в 1939 г. Польши и англо-французской коалиции в 1940 г. увеличил опасность агрессии против СССР. Война, которую ждали, к которой усиленно готовились, теперь стояла у порога. Необходимо было резко повысить обороноспособность страны, боеспособность и боевую готовность Красной Армии. И эта важнейшая задача решалась всеми имеющимися средствами. Благодаря тому, что в предвоенные пятилетки ценой огромных усилий и материальных затрат были заложены основы достаточно мощного военно-экономического потенциала страны. А упущения 30-х годов пытались наверстать форсированием в кратчайшие сроки. Этому очень способствовал трудовой энтузиазм народа, готового тогда отдать все для обороны родной страны. И сил, и средств для этого было достаточно. Нужно было только умело распорядиться ресурсами, использовать с максимальной энергией и умом имеющиеся реальные возможности.

Но как раз этого и недоставало. Сказывались допущенные в 30-х годах просчеты. Вот что писал 16 июня 1941 г. о состоянии Красной Армии американский военный атташе в Москве майор Иван Д. Итон: «В сравнении с высокомоторизованными, боеспособными, современными армиями... боеспособность Красной Армии в настоящее время находится на относительно низком уровне. Пехота испытывает недостаток способных командиров и недостаточно хорошо обучена... Артиллерия имеет в достаточном количестве устаревшее снаряжение, но очень немного такого, которое является современным... Вооружение средних танков оставляет желать лучшего... Существует огромная нехватка хороших механиков-водителей и ремонтных средств. Противовоздушная оборона является слабой... Автомобильный транспорт устаревшего типа и не рассчитан на эксплуатацию в тяжелых военных условиях... Калибр противотанковых пушек слишком мал, а их число невелико... ВВС... имеют на вооружении хороший скоростной истребитель и... новый скоростной бомбардировщик, но и тех, и других по числу очень немного...» Действительно, новой техники в Красной Армии было мало. На 1 июня 1941 г. из 18 680 исправных танков всех типов насчитывалось всего 503 KB и 891 Т-34. Самолетный парк на 80% состоял из устаревших машин, новых самолетов было всего 1448. К 22 июня 1941 г. 5-миллионная РККА имела 272,6 тысячи автомобилей, против 600 тысяч автомашин вермахта. Обеспеченность танковых и механизированных войск материальной частью не превышала 30%. В авиации имелось только 10—20% самолетов новых типов. Медленно шло освоение современной техники. Давали о себе знать крупные упущения в боевой подготовке войск, особенно в авиации и танковых частях, куда поступала новая техника. Танковые экипажи не имели достаточной практики выполнения учебных задач, мал был налет часов у летчиков, происходило много катастроф, крупные недостатки отмечались во взаимодействии войск.

168

169

Велики были просчеты в дислокации стратегических группировок войск. В 1939—1940 гг. вступлением советских войск в западные области Украины и Белоруссии, страны Прибалтики, Бессарабию и Северную Буковину, захватом части территории Финляндии в результате советско-финской войны командование Красной Армии создало передовой оборонительный рубеж прямо у границ Германии. Там, вблизи границы, и велось строительство оборонительных рубежей, которое к началу войны не было закончено. Такое приближение главного оборонительного рубежа к самой границе ставило приграничные группировки войск в крайне невыгодное, опасное положение в случае внезапного нападения противника. К тому же большинство войск привлекалось к строительству оборонительных сооружений, что отвлекало их от боевой подготовки и снижало боевую готовность. Неудачным оказалось расположение войск Белорусского и Киевского военных округов. Их дислокация позволила противнику уже в первые дни войны осуществить глубокие охваты и окружить крупные группировки советских войск. При этом основная группировка была сосредоточена на юго-западе. Предполагалось, что западные военные округа (фронты) отразят вторжение противника за 12—15 дней; отмобилизованные за этот период армии перейдут в решительное наступление на юго-западном направлении, чему здесь благоприятствовала местность, выйдут в тыл главной вражеской группировки, отрежут Германию от румынской нефти. На западном направлении после планируемого отражения натиска немцев и при переходе в наступление ожидалось более сильное сопротивление группировки противника. Планам наступления Красной Армии уделялось значительное внимание. А оборонительные операции, которые должны были по всем нашим планам предшествовать наступлению, были очень плохо продуманы. Этот стратегический просчет советского высшего военного руководства стал роковым. Не были учтены такие очевидные и недавние уроки блицкрига в Западной Европе.

После войны Г.К. Жуков писал: «Самым крупным пробелом в нашей военно-политической стратегии было то, что мы не сделали надлежащих выводов из опыта начального периода Второй мировой войны. А опыт был налицо». Сложившаяся весной 1941 г. обстановка настоятельно требовала внести изменения в группировку и дислокацию войск западных приграничных округов. Однако руководство страны из политических соображений сдерживало военное командование, не позволило ему принять своевременно необходимые меры по отражению явно готовящегося к нападению вермахта. Сталин требовал любой ценой не спровоцировать агрессию Германии против СССР. Поэтому принимавшиеся решения по стратегическому развертыванию вооруженных сил были половинчатыми и запоздалыми. Войска первого стратегического эшелона к началу войны не были приведены в полную боевую готовность. Это дало вермахту значительные стратегические преимущества и стало одной из главных причин поражений Красной Армии летом 1941 г. Другой причиной столь тяжелых поражений было то, что в организации обороны, в военном строительстве были допущены крупные просчеты при переводе промышленности и вооруженных сил на военное положение. Враг стоял у ворот, а наша промышленность продолжала работать в режиме мирного времени. Затем, жесткая централизация власти лишила систему управления в вооруженных силах необходимой для нее гибкости, широкого, свободного использования творческой инициативы командного состава на местах. Это сковывало работу по подготовке войск к отражению агрессии. И наконец, к началу войны не были введены в действия новые, взамен устаревших, мобилизационные планы, не были заранее созданы органы стратегического управления Красной Армии. Была и еще одна самая общая причина, которая не позволяла нам полноценно использовать имевшуюся у нас в достаточном количестве военную технику, осуществлять умелое управление войсками, пользоваться дос-

170

171

тижениями современного в ту пору военного искусства. Это — общая культурная и техническая отсталость СССР от стран Западной Европы, и прежде всего от очень развитой в военно-техническом и военно-стратегическом отношении Германии. Конечно, за годы советской власти было многое, очень многое сделано по ликвидации неграмотности населения, по повышению уровня технического образования, по воспитанию нового поколения мыслящей интеллигенции. И результаты были как будто впечатляющие. Но преодолеть за 20 лет многовековую отсталость и достичь уровня западной цивилизации было попросту невозможно. «Трудно говорить о боеспособности Красной Армии, — указывал в цитировавшемся выше донесении военный атташе в Москве, — базой которой является страна, все еще фактически борющаяся с безграмотностью, отсталая с точки зрения технического оснащения». И это, разумеется, сказалось на советских вооруженных силах: ведь требовалось в совершенстве владеть новой техникой и свободно, талантливо применять военную теорию на полях сражений, чтобы, не отступая, сражаться с таким врагом, как вермахт. Одной крестьянской смекалки, которая у нашего народа имелась в избытке, и готовности умереть за родину было явно недостаточно, чтобы успешно отразить натиск сильнейшей армии мира в «войне моторов». Понадобился тяжелый и кровавый опыт первых полутора лет, чтобы Красная Армия получила все необходимое для успешного ведения войны и научилась бить врага, овладев военным искусством на достаточно высоком уровне. А тогда, в 41-м, имея в приграничных округах группировки, превосходящие немецкую армию вторжения по техническому оснащению (11 тысяч танков, 9,1 тысячи боевых самолетов, 39,4 тысячи орудий, что значительно превышало военную технику первого эшелона вермахта), советское командование не смогло реализовать это свое преимущество. С первых часов войны было потеряно управление войсками. Запоздалые директивы направляли частям и соединениям в районы, уже занятые про-

тивником. Потеря в первые же дни огромного количества военной техники, складов с боеприпасами, горючим, продовольствием резко снизили техническую и материальную оснащенность войск. Красная Армия в беспорядке отходила на восток. Таранные танковые удары, глубинные охваты и обходы крупных группировок советских войск противником приводили к многочисленным прорывам фронта, окружению и уничтожению основных сил действующей армии. Почему так получилось? Безусловно, наша армия была достаточно боеспособной. Она ведь могла успешно воевать с Японией и Финляндией. Но наши военачальники плохо представляли себе характер войны, которую вела против нас Германия. Недооценивали опыт вермахта, стратегию «блицкрига»; не изучали особенности организации немецких войск и методов их действий. Неэффективно применялись главные средства войны — танки и авиация. И вот в такой обстановке советское командование, стремясь переломить ход событий, предпринимало отчаянные попытки создать на ряде участков фронта устойчивую оборону. Но момент был упущен: из-за неверной оценки обстановки перед войной и в ее первые дни, а также по причине запоздалых контрмер советского руководства. Не хватало боеспособных частей, а отсутствие противотанковых и зенитных средств лишало оборону устойчивости; попытки перейти в наступление оканчивались провалом. Лишь в конце сентября удалось перейти на всех фронтах к жесткой и упорной обороне. Но к этому времени Красная Армия потеряла 72,7% (20,5 тысячи) танков, более 50% орудий и минометов, почти четверть самолетного парка, огромное количество боеприпасов и различных видов материального обеспечения. Создание новых рубежей обороны требовало инженерного оборудования, которого не было (Сталин лично распределял по фронтам колючую проволоку!). Имевшиеся подготовленные в мирное время запасы были израсходованы в первый месяц войны. Не хватало противотанковой (потеряно 70%) и зенитной (потери — 35%) артиллерии. Потери войск были тоже очень велики. До

172

173

1 декабря 1941 г. в действующую армию из резерва Верховного Главнокомандования было направлено 97 довоенных кадровых дивизий, 194 дивизии и 94 бригады, сформированных в военное время. Только глубокой осенью Красная Армия смогла создать достаточно прочную стратегическую оборону, остановить войска вермахта на подступах к Москве (глубина обороны — до 300 км) и несколько раньше у Ленинграда (глубина обороны — 150 км). Положение СССР могло быть еще хуже, если бы он по-прежнему оставался в международной изоляции. Но этого не произошло. С вступлением Советского Союза в войну начала складываться антигитлеровская коалиция. С осени 1941 г. в нашу страну начала поступать из США помощь по ленд-лизу, которая вначале хотя и была невелика, но ценна уже тем, что поставлялось то, в чем крайне нуждалась РККА: самолеты, танки, зенитные пушки, взрывчатые вещества. В этой сложнейшей обстановке остановить грозного врага удалось благодаря исключительной стойкости наших войск. Массовый героизм солдат, офицеров, «тех, кто командовал ротами», простых людей, проникшихся сознанием, что только небывалой самоотверженностью можно отстоять отечество — Россию. Немецкий историк П. Каррель, описывая ноябрьские бои под Москвой, отмечает эту черту русского солдата: «На восточной части (деревни Ленино. — А.О.), за ручьем... противник стоял так, будто он сделан из железобетона. В течение четырех дней лежали друг против друга... и невозможно было захватить больше ни одного метра земли». Железная стойкость советских войск, остановивших врага, суровая зима, сковавшая немецкую армию, неготовую к боевым действиям в данных условиях, создали предпосылки для перехода Красной Армии в контрнаступление под Москвой. Успеху способствовал боевой опыт, приобретенный летом и осенью, правильная оценка обстановки, скрытное накопление под Москвой новых крупных резервов. Помимо войск, занимавших оборо-

ну, удалось стянуть к Москве еще 22 дивизии и 11 бригад. Эти крупные стратегические резервы, введенные в сражение неожиданно для противника, сыграли решающую роль в успехе начавшегося 5 декабря контрнаступления. Советское командование сумело правильно выбрать момент перехода в контрнаступление, когда вермахт уже прекратил наступление, но еще не перешел к обороне. Ставка на этот раз сумела правильно определить направления главных ударов, и их внезапность лишила противника возможности перегруппировать свои силы. Уже были учтены первые уроки войны. «То, что немецкое командование было застигнуто врасплох, свидетельствует о хорошо удавшемся русским развертывании сил и о правильно выбранном моменте контрнаступления», — писал немецкий историк К. Рейнхардт. Битва под Москвой положила конец блицкригу. Успешные действия Красной Армии в этой битве вызвали большой морально-политический подъем в стране и армии, вдохнули уверенность в то, что мы в состоянии одолеть даже такого сильнейшего врага, как вермахт. Победа под Москвой усилила движение Сопротивления в Европе. Однако этот успех был переоценен. В начале января 1942 г. Сталин поставил задачу 6-ти фронтам развернуть решительное наступление на всех основных стратегических направлениях, с тем чтобы обеспечить таким образом полный разгром гитлеровских войск уже в 1942 г. Это оказалось иллюзией. Снова была недооценена мощь противника. Сил и средств в то время хватало лишь на наступление на одном, центральном направлении, где обозначился успех, и враг был отброшен на 100—250 км от Москвы. Но развернув общее наступление на широком фронте, советское командование, хотя и владело стратегической инициативой до середины апреля, поставленных целей не достигло. Красная Армия, еще не овладев искусством ведения современной войны, испытывала серьезные недостатки в материальном снабжении, особенно в боеприпасах; танки и авиация применялись децентрализованно. Стратегические резервы, созданные зи-

174

175

мой 1941/42 г. были равномерно распределены по всем фронтам и бездарно ими растрачены. В результате ни на одном из трех стратегических направлений поставленные задачи не были выполнены. Ленинградский и Волховский фронты не смогли соединиться и прорвать кольцо блокады Ленинграда. Неудачей окончилась и попытка Северо-Западного фронта окружить в районе Демянска крупную группировку врага. Немцы прорвали кольцо окружения и сохранили за собой демянский плацдарм. На центральном направлении глубокий охват советскими войсками ржевско-вяземского плацдарма, удерживаемого врагом, не принес успеха. Попытки расчленить этот плацдарм неизменно заканчивались провалом, а прорывавшиеся соединения сами попадали в окружение и вынуждены были пробиваться через немецкие тылы к своим. Захлебнулось наступление и на юго-западном направлении, где Юго-Западный и Южный фронты, создав барвенковский выступ, были вынуждены прекратить наступление. На юге войска Красной Армии, захватив Керченский полуостров, так и не смогли освободить Крым. Попытки советского командования весной 1942 г. провести наступательные операции на отдельных направлениях заканчивались одна за другой провалом. Стратегической ошибкой была неправильная оценка обстановки, сложившейся к маю 1942 г. Ставка полагала, что неприятель нанесет главный удар на западном направлении, а он готовил его на юго-западе. В результате основные наши резервы сосредоточились в центре, а не там, где они были нужны. Чреватым роковыми последствиями оказалось решение Верховного Главнокомандования одновременно обороняться и наступать: перейти к стратегической обороне, но и провести ряд частных операций. Вновь была допущена переоценка своих сил и недооценка сил вермахта. Несмотря на сообщения разведки, предупреждавшей о подготовке немцами наступления на юго-западе, и возражения Генштаба, Сталин санкционировал проведение Керченской и Харьковской наступательных операций. Обе они завершились круп-

ным поражением советских войск. Провал операции под Харьковом резко ослабил группировку Красной Армии на юго-западном направлении — как раз там, где враг готовил летнее генеральное наступление. Почему же так драматически складывались обстоятельства для Красной Армии в первые полтора года войны? Здесь целый ворох причин: и некомпетентность высшего руководства армии и флота, и слабая подготовка командного состава, и недостаточно умелое владение имевшейся на вооружении военной техникой, и низкое боевое мастерство наспех обученных резервов. Все это, вместе взятое, в условиях непрерывного натиска сильного врага приводило к плачевным результатам. Воевать еще не умели. Выход искали в чрезвычайных мерах: меняли командиров, усиливали репрессии, пытались поднять боевой дух многословной пропагандой. Одной из причин крупных неудач была весьма несовершенная организация войск и слабость их вооружения. Штат стрелковой дивизии из-за недостатка оружия и техники в 1941—1942 гг. менялся пять раз. Стрелковые корпуса в 1941 г. были расформированы. Из-за больших потерь в начале войны в дивизии уменьшалось количество артиллерии, сокращались подразделения тыла, особенно плохо обстояло дело с автотранспортом. Не хватало танков поддержки пехоты. В танковых и механизированных войсках из-за недостатка матчасти формировались танковые бригады и батальоны. На большие формирования недоставало техники. Мехкорпуса, созданные перед войной, из-за их громоздкости и неумелого управления ими несли большие потери и были расформированы в августе — сентябре 1941 г. Сформированные весной 1942 г. танковые корпуса оказались неэффективными, так как входившие в них стрелковые части в ходе операции отставали. Кроме того, не было частей боевого обеспечения. Артиллерия после огромных потерь в начале войны и в силу невозможности их восполнения была сосредоточена в артиллерийских частях и соединениях резерва Верховного Главнокомандования, что ослабило артиллерийское вооружение стрелковых дивизий.

176

177

Этот недостаток частично восполнялся увеличением количества минометов в стрелковой дивизии. Кавалерия, на которую возлагалось немало надежд перед войной, себя совершенно не оправдала. Вредила нашим частям и соединениям предвоенная недооценка инженерных войск. В условиях стратегической обороны их роль чрезвычайно возросла. Осенью 1941 г. жизнь заставила сформировать 10 саперных армий. Создавались инженерные бригады специального назначения (для постановки фугасов, электрозаграждений и др.). Не справлялись с задачей войска связи. Надежды на обеспечение устойчивой связи средствами довоенных линий Наркомата связи не оправдались. Радиосвязь была не развита; проводная связь вела к нарушению, а порой и к полной потере управления. Авиация, после нанесенного ей в июне 1941 г. страшного урона, до конца 1942 г. была немногочисленна, но и ее не применяли массированно. Летом 1942 г. все вновь обернулось трагедией для наших войск. Растраченные весной и в начале лета ресурсы, неумение распорядиться теми силами и средствами, особенно танками и авиацией, которые имелись у Ставки, привели к тому, что с началом немецкого наступления на южном крыле советско-германского фронта у командования фронтов не оказалось в распоряжении достаточного количества сил, чтобы наносить удары по врагу. Наспех созданные ударные группировки состояли, как правило, из ослабленных в боях стрелковых соединений. Войска же, направляемые Ставкой по железной дороге, прибывали на фронты медленно и, не завершив сосредоточения, сразу шли в бой. В танковых соединениях было мало исправных танков. Времени для организации и отработки управления при подготовке контрударов, к несчастью, не хватало. Но при всех неудачах Красной Армии летом 1942 г. ценою жестоких ошибок и колоссальных потерь накапливался опыт, постепенно росло боевое мастерство солдат, обретали уверенность командиры, учились военному искусству полководцы и военачальники.

В оборонительных боях на Северном Кавказе и особенно под Сталинградом, где боевые действия велись с крайней ожесточенностью, советские войска измотали наступавшие группировки врага и в середине октября вынудили их перейти к обороне на сталинградском направлении, а в начале ноября — и на северо-кавказском. Успехи в сражениях на берегах Волги и на Кавказе подняли моральный дух советских войск. Появлялась уверенность в своих силах, укреплялась дисциплина. Этому способствовало и насыщение войск новой боевой техникой, поступавшей на фронты во все возрастающих масштабах: к концу 1942 г. советская промышленность выпускала вооружение и технику уже в достаточном количестве. К этому времени в стране был создан прочный тыл, дававший фронту все необходимое для ведения войны. Упразднение института военных комиссаров и введение единоначалия в Красной Армии (9 октября 1942 г.) улучшило управление в войсках повышением воли и ответственности командиров. Менялся облик Красной Армии: она все более превращалась в опытную кадровую армию, способную решать сложные задачи по разгрому врага. Части и соединения все вернее, увереннее и успешнее вели боевые действия. Об интенсивности и масштабах обучения войск военному искусству свидетельствуют приказы наркома обороны, директивы Ставки Верховного Главнокомандования за этот период. Названия этих документов говорят о практическом подходе к обучению в условиях войны: «О сущности артиллерийского наступления» (10 января 1942 г.), «Об улучшении радиосвязи» (18 мая 1942 г.), «Об организации взаимодействия между штабами сухопутных войск и флота» (20 апреля 1942 г.), «О совершенствовании тактики наступательного боя и боевых порядках» (приказ № 306 от 8 октября 1942 г.), «О боевом применении танковых и механизированных частей и соединений» (приказ № 325 от 16 сентября 1942 г.) и др. С весны 1942 г., опираясь на растущие возможности военного производства и накоплен-

178

179

ный боевой опыт войск, советское командование приступило к созданию крупных общевойсковых, бронетанковых, артиллерийских, авиационных и других соединений и объединений. Новая боевая техника (Т-34 с 85-мм пушкой, 57-мм и 122-мм пушки, самолеты Як-7, Як-9, Ла-5 самоходные артиллерийские установки СУ-76 и др.), поступавшие в значительном количестве в войска, увеличили боевую мощь Красной Армии. В организации войск произошли изменения. Был найден близкий к оптимальному состав стрелковой дивизии: 9435 человек, 250 орудий, 123 автомашины. Дивизии объединялись в стрелковые корпуса. Появились танковые и механизированные корпуса, обладавшие большой боевой мощью и подвижностью (около 200 танков, 50 cay, 160—200 орудий). После ряда экспериментов 1942 г. в 1943 г. сложился целесообразный состав танковых армий: 2 танковых корпуса, 1 мехкорпус, несколько полков артиллерии, специальные части. В артиллерии были сформированы крупные соединения: дивизии и корпуса прорыва, истребительно-противотанковые артиллерийские соединения. В ноябре 1942 г. завершилось формирование воздушных армий. Они состояли из авиакорпусов, включавших авиадивизии, имевшие на вооружении однотипные самолеты. Воздушная армия в составе фронта имела преимущественно истребительную авиацию (40—60%). Бурно развивалась штурмовая авиация (с 4,4% в 1942 г. до 32% в 1945-м). Развивались и совершенствовались и другие рода войск. В результате всех этих перемен увеличилась ударная и огневая мощь стрелковых и танковых соединений, повысилась маневренность танковых и механизированных войск, возросла возможность маневра артиллерией, эффективней стала действовать авиация. Изменился способ формирования резервов. Они стали создаваться за счет выведенных из боя, уже имевших опыт формирований, а также переброски кадровых дивизий из Закавказья и с Дальнего Востока.

Широкое внедрение в войска радиосвязи улучшило надежность и оперативность управления ими в бою. Возросшая протяженность фронта и крупные перегруппировки войск привели к возрастанию оперативных перевозок. К началу 1943 г. подвижность Красной Армии возросла за счет поставок по ленд-лизу и увеличения выпуска на отечественных автозаводах. Наша армия становилась все более грозной силой для врага. В то же время с вступлением Германии в «тотальную войну» снижалось качество войск вермахта из-за сокращения в дивизиях вооружения, личного состава и, прежде всего, военных кадров, имевших опыт боев 1940— 1942 гг. Совокупность всех этих причин позволила Красной Армии, начиная с контрнаступления под Сталинградом, достаточно успешно вести крупные наступательные операции. Постепенно происходил отход от линейной тактики прежних лет. Мощные ударные группировки создавались на направлениях главных ударов. Подготовка к наступлению велась в полной секретности. Сильный первоначальный удар обеспечивал прорыв тактической зоны обороны врага, а вторые эшелоны и резервы развивали успех. Стратегические наступательные операции начали осуществляться и группой фронтов методом последовательно проводимых операций. Классическим примером роста военного искусства и боевых возможностей Красной Армии является Сталинградская стратегическая наступательная операция. Несмотря на незначительное общее превосходство над противником в силах и средствах, советское командование создало мощные ударные группировки на направлении главных ударов. Маршал А.М. Василевский писал: «В качестве примера можно привести Юго-Западный фронт, ширина полосы которого составляла 250 км. На участке прорыва шириной в 22 км (около 9% общей протяженности фронта) было сосредоточено до 50% стрелковых дивизий, все танковые и кавалерийские корпуса, 85% артиллерии усиления. В интересах этой группировки действовала и вся операция фронта. Аналогичным образом

180

181

создавались группировки на Донском и Сталинградском фронтах». Разгром противника под Сталинградом свидетельствовал о возросшем уровне советского военного искусства. Накоплению опыта ведения боя способствовала и система подготовки командных кадров, созданная в годы войны. В 1941—1945 гг. Академия Генерального штаба выпустила 708 человек для кадров оперативно-стратегического звена, Военная академия им. М.В. Фрунзе — 8292 офицера и генерала. Подготовку командных кадров к 1945 г. вели уже 23 академии, 329 училищ, 210 краткосрочных курсов. В Курской битве советские военачальники показали достаточно зрелый уровень искусства вождения войск, а офицеры — боевого мастерства. Успеху способствовало повышение огневой мощи и подвижности войск. «Если психологический перелом в Красной Армии произошел после Сталинграда, — пишет английский историк Р. Кросс, — то после Курска советские войска не только овладели инициативой, чтобы уже не отдавать ее, но и демонстрировали свое постоянно растущее материальное превосходство». Действительно, в битве под Курском Красная Армия показала силу своей военной техники и военного искусства. Заблаговременно была создана глубокая (до 300 км), устойчивая в противотанковом и противовоздушном отношениях оборона. Большое количество подвижных войск в составе трех фронтов (Центрального, Воронежского и Степного) делают оборону активной. Для повышения ее устойчивости впервые были использованы артиллерийский корпус и дивизии прорыва. Было обеспечено значительное превосходство в силах над противником, особенно в артиллерии, отработаны вопросы взаимодействия между фронтами, наземных войск — с авиацией. В ходе сражения стойкая оборона сочеталась с контрударами силами фронтов и стратегических резервов. Умело выбранный момент для перехода в контрнаступление при господстве в воздухе советской авиации обеспечил успех. Широко применялось массирование

средств на направлении главного удара (на участке прорыва гвардейской 11-й армии — 30% протяженности фронта армии — было сосредоточено 90% войск и все танки). Результаты Курской битвы общеизвестны. После нее Красная Армия безостановочно повела стратегическое наступление на запад, применяя метод последовательных, а в конце войны и одновременных стратегических операций на различных направлениях. Советское командование овладело такими формами боевых действий, как операции на окружение, форсирование водных преград с ходу, умело применяло оперативную маскировку при подготовке и ведении военных действий. Наступавшие группы фронтов (по 2—4) научились наносить глубокие удары, окружать крупные группировки врага. Так, под Корсунь-Шевченковским было окружено 10 дивизий, под Кишиневом — 18, восточнее Минска — 100-тысячная группировка, в районе Будапешта — 188-тысячная группировка войск неприятеля. Сократились сроки наступательных операций. Если под Сталинградом для разгрома армии Паулюса потребовалось почти 2,5 месяца, то Ясско-Кишиневская группировка противника была разбита за 10 дней, и безвозвратные потери советских войск при этом составили 1%. В 1943—1945 гг. шло непрерывное наращивание вооружения и боевой техники в нашей действующей армии. При этом удельный вес новых образцов оружия увеличивался и к концу войны достиг: в стрелковом вооружении — 42,3%, артиллерии — 83%, танках — более 80%, авиации — 67%. С увеличением боевой мощи советских вооруженных сил возрастали масштабы стратегического наступления. Так, в кампаниях 1944 г. 7—10 фронтов одновременно наступали в полосе 2200—3000 км. Советские полководцы научились творчески применять опыт проведенных ими операций. Характерен пример полководческого роста Маршала Советского Союза Ф.И. Толбухина, командовавшего Южным, 4-м и 3-м

182

183

Украинскими фронтами. Так, в Мелитопольской операции (октябрь 1943 г.) главный удар наносился севернее Мелитополя, но успеха не было. В то же время разведка доложила, что противник ослабляет позиции южнее города, перебрасывая войска на север. Перенесли главный удар на этот участок — легко прорвали оборону и овладели Мелитополем. В Крымской операции (апрель — май 1944 г.) командование фронта учло этот урок. На Перекопском перешейке имитировалась подготовка к главному удару, а нанесен он был с сивашского плацдарма, откуда враг его не ждал. Этот прием был еще более удачно использован в Ясско-Кишиневской операции (август 1944 г.), когда главный удар наносился с небольшого кицканского плацдарма, а противник был убежден в том, что основные усилия фронта будут сосредоточены на кишиневском направлении. И этот пример не единичен. Каждый полководец вырабатывал свой почерк, творчески исходя из своего военного опыта. Успехи Красной Армии в 1944—1945 гг. необыкновенно подняли моральный дух всего народа и советских воинов. Вера в победу, в неминуемый скорый разгром гитлеровского вермахта, в уничтожение фашизма воодушевляла всех. Советско-германский фронт абсолютно превосходил фронты союзников по интенсивности сражений, политическим и военно-стратегическим результатам боевых действий. Здесь сражения развертывались на огромнейших пространствах; в них участвовали миллионы людей, армады военной техники. В битве под Москвой, например, с обеих сторон участвовало 3 миллиона человек. Она длилась с 30 сентября 1941 г. до 20 апреля 1942 г. на фронте протяженностью до 2000 км. В результате этой решающей битвы советские войска отбросили противника на 100—250 км на запад, уничтожили 500 тысяч вражеских солдат и офицеров, 1300 танков, 2500 орудий. Победа под Москвой развеяла миф о непобедимости фашистского вермахта, сорвала план гитлеровского блицкрига. Противник был вынужден перейти к обороне по всему фронту. А Япония и Турция воздержались от подготовленного нападения на СССР.

Незабываемой страницей истории останется Сталинградская битва. Она внесла огромный вклад в достижение победы над лютым врагом, обозначила коренной перелом в Великой Отечественной и во всей Второй мировой войне. Здесь, в степях между Волгой и Доном, были разгромлены и взяты в плен отборные войска гитлеровского вермахта — удар небывалой силы по фашистскому рейху. Беспрецедентны масштабы этого грандиозного сражения. Битва на Волге длилась более полугода (17 июля 1942 г. — 2 февраля 1943 г.) и развертывалась на территории около 100 тысяч кв. км при протяженности фронта 400—850 км. Враг потерял 1,5 миллиона человек (более 25% всех действовавших на советско-германском фронте войск вермахта), свыше 3 тысяч танков, около 4400 самолетов, более 12 тысяч орудий. Стратегическая инициатива перешла к советскому командованию и удерживалась им до конца войны. Победа под Сталинградом оказала очень важное влияние на международную обстановку в мире. Она сорвала планы нападения на СССР Японии и Турции, заставив их сохранять нейтралитет. Она привела к новому мощному подъему народно-освободительного движения против фашистской тирании. Удвоились силы тех, кто и ранее не склонял головы перед гитлеровскими захватчиками. Слово Сталинград передавалось из уст в уста как призыв к сопротивлению, как знак победы. Наша победа под Сталинградом была восторженно принята всеми, кто сражался против фашизма. Президент США Франклин Рузвельт, оценивая этот подвиг советских войск, утверждал: «Их славная победа остановила волну нашествия и стала поворотным пунктом войны союзных наций против сил агрессии». «Это действительно изумительная победа», — констатировал в феврале 1943 г. премьер-министр Англии Уинстон Черчилль. Катастрофа войск рейха под Сталинградом вызвала растерянность и замешательство в стане врага. В этой битве не только были перемолоты отборные гитлеровские войска — здесь выдохся наступательный порыв вермахта, был сломлен моральный дух фашизма.

184

185

Еще большее военно-политическое и стратегическое значение имела Курская битва. Она продемонстрировала перед всем миром способность советского государства своими силами разгромить мощную военную машину третьего рейха. В этом величайшем сражении, длившемся почти 2 месяца, участвовало 4 миллиона человек. За 50 дней боев враг потерял более полумиллиона своих солдат и офицеров, 3 тысячи орудий, 1500 танков, 3700 самолетов. Советская авиация завоевала стратегическое господство в воздухе, смертельный удар был нанесен танковым войскам вермахта. Победа под Курском показала всему миру возросшие силы Красной Армии и превосходство ее военного искусства над вермахтом. Попытка немецкого командования захватить стратегическую инициативу в этой битве не удалась. После такого разгрома гитлеровское командование вынуждено было отказаться от наступательной стратегии и перейти к обороне на всех фронтах Второй мировой войны. Сложились благоприятные условия для развертывания общего стратегического наступления Красной Армии. Восторженно встретило победу нашей армии на Курской дуге мировое сообщество. «Великое советское наступление, которое началось летом 1943 г. под Курском и Орлом, — указывалось в официальном труде военного министерства США (1945), — продолжалось непрерывно до следующей весны, когда нацистские захватчики были окончательно изгнаны из Южной России». Премьер-министр Англии У. Черчилль не мог не признать, что «три огромные сражения — за Курск, Орел и Харьков, все проведенные в течение двух месяцев, ознаменовали крушение германской армии на Восточном фронте». Решающее влияние нашей победы под Курском на положение фашистской Германии, на весь дальнейший ход войны признавали и в третьем рейхе. Гудериан писал в своих мемуарах:

«В результате провала наступления «Цитадель» мы потерпели решительное поражение. Бронетанковые войска, пополненные с таким большим трудом, из-за больших потерь в людях и технике на долгое время были выведены из строя». Битва под Курском и последующее сражение на Днепре завершили коренной перелом в ходе Второй мировой войны в пользу стран антигитлеровской коалиции. Итак, коренной перелом в ходе войны произошел благодаря великим ее сражениям 1941—1943 гг. на советско-германском фронте, в которых Красная Армия нанесла врагу сокрушительные удары, вырвала у него стратегическую инициативу и неудержимо погнала его на запад. Немалую роль в войне сыграли советские партизаны, смело действовавшие в тылу врага, на оккупированных им территориях СССР. Всенародное движение против гитлеровских захватчиков развернулось с первых дней Великой Отечественной войны. Советские люди, оказавшиеся в зонах оккупации, не желали покориться ненавистному врагу и его «новому порядку». Повсюду создавались партизанские отряды, объединявшие мужчин и женщин, стариков и молодежь — всех, кто мог носить оружие и желал сражаться с захватчиками. Партизаны устраивали взрывы во вражеских гарнизонах, поджигали склады, выводили из строя линии связи и коммуникации. Во многих оккупированных районах Российской Федерации, Белоруссии и Украины возникали так называемые партизанские края — территории, освобожденные и длительное время удерживаемые партизанами. Они служили плацдармами для развертывания партизанских действий, в них восстанавливались органы советской власти, медицинское, культурно-просветительское, бытовое и другие виды обслуживания населения. В 1943 г. партизаны контролировали во вражеском тылу свыше 200 тысяч кв. км — территорию, равную площади Англии, Дании и Бельгии, вместе взятых. В 1943 г.

186

187

партизаны начали проводить обширные операции, согласованные по месту и времени с действиями Красной Армии, захватывали населенные пункты, переправы через реки, узлы дорог и удерживали их до прихода советских войск. Особую роль в развертывании всенародной борьбы на захваченной фашистами территории и в дезорганизации нацистского «нового порядка» играли рейды крупных партизанских соединений в глубокий тыл врага. В 1943—1944 гг. было произведено свыше 40 таких рейдов, в них участвовало более 100 партизанских формирований. Для охраны своих коммуникаций и борьбы с партизанами немецко-фашистское командование помимо охранных и полицейских сил держало в зонах оккупации со второй половины 1942 г. до 10% своих регулярных войск. Партизанское движение стало очень важным военно-патриотическим фактором ускорения победы СССР в Великой Отечественной войне. Победу готовило и ускоряло и хорошо слаженное военное хозяйство, созданное в СССР. Сравнивая экономику СССР и Германии в годы войны, надо помнить, что промышленная база фашистской Германии, с учетом оккупированных ею стран, к началу агрессии против Советского Союза превосходила промышленную базу СССР в 1,5—2 раза (а по заводским станкам и добыче угля — в 2,5 раза). В дальнейшем, вплоть до 1945 г., германская промышленность превосходила советскую в производстве электроэнергии в 1,8 раза, в добыче угля — в 4,8, в выпуске стали — в 2,6 раза. И все же Советский Союз обогнал Германию по производству вооружения. Всего за войну — с 1 июля 1941 г. по 1 сентября 1945 г. — наша военная промышленность выпустила 894 тысячи артиллерийских орудий и минометов, 102,8 тысячи танков и САУ, 112,1 тысячи боевых самолетов, тогда как Германия — с сентября 1939 г. по апрель 1945 г. — произвела 398,7 тысячи орудий и минометов, 46,3 тысячи танков и штурмовых орудий, 89,5 тысячи боевых самолетов. Следовательно, даже в тяже-

лейших условиях войны и громадных потерь экономика СССР оказалась способной не только обеспечить фронт всем необходимым, но и неуклонно увеличивать выпуск необходимого вооружения. Продукция отечественной военной промышленности непрерывным потоком шла на фронт и использовалась там полностью. Так, если в конце 1941 г. в действующей армии имелось свыше 1700 танков, около 22 222 орудий и минометов, почти 2500 боевых самолетов, то к концу 1942 г. количество танков и САУ возросло до 6000, артиллерийских орудий — до 72,5 тысячи, боевых самолетов стало более 3000, а к началу 1945 г. эти показатели поднялись по танкам — до 11 000, по артиллерийским орудиям — до 100 тысяч, по самолетам — до 14,5 тысячи. Это был мощный арсенал победы. Он полностью работал на быстрейший разгром третьего рейха. В годы войны это признавали и руководители военного производства США. Так, в итоговом «Обзоре военного производства США за 1940—1945 гг.», подготовленном американским управлением военного производства, говорится: «Инициатива, находившаяся в руках стран оси на первых этапах войны, была вначале вырвана у них русскими зимой 1941—1942 гг. и окончательно осенью 1942 года. Значение этих событий для нашего военного производства состояло в том, что мы получили больше времени, и в том, что был уменьшен потенциал наших военных задач и усилий на Европейском театре». Таким образом, в 1941—1943 гг. Красная Армия ценой очень больших потерь, беспрецедентных усилий фронта и тыла противостояла главным силам армий фашистского блока. На советско-германском фронте вплоть до 1944 г. действовало от 153 до 201 дивизий противника — 55,6—76,5 процента общего количества войск, сражавшихся на стороне Германии. Здесь же использовалось наибольшее количество военной техники, сюда направлялись новейшие образцы танков, самолетов, артиллерийских орудий, радиотехнических и инженерных средств.

188

189

В 1941 г. с обеих сторон на полях Подмосковья сражались три миллиона человек, а в Африке в ноябре 1941 г. — 200 тысяч. Когда кипели бои под Сталинградом, на советско-германском фронте было 197 немецких и 69 дивизий союзников рейха, а в Северной Африке до ноября 1942 г. действовало 4,5 немецких и 11,5 итальянских дивизий. В июле 1943 г. на Курской дуге бои вели 50 дивизий вермахта, а на Сицилии — 4 немецких и 9 итальянских дивизий. Вот почему советско-германский фронт был безусловно главным фронтом войны в тот период. И ни Африка, ни Италия, ни воздушная война западных союзников не могли сравняться с размахом, напряженностью и ожесточением боевых действий на полях России.

ГЛАВА IV

ВТОРЖЕНИЕ ВО ФРАНЦИЮ На советско-германском фронте зимой 1944 г. кипели ожесточенные сражения, проводились невиданные по размаху войсковые операции, натиск Красной Армии на противника нарастал. Тем временем на Британских островах развернулась напряженная подготовка к открытию второго фронта. Его ждали долго. США и Англия — с тревогой: как получится? В Германии — со страхом: что будет? В СССР — с нетерпением: когда же наконец? В оккупированной Европе — с надеждой: скорее бы!.. И вот свершилось. 6 июня 1944 г. под грохот сотен дальнобойных корабельных батарей, под прикрытием с воздуха тысяч бомбардировщиков и истребителей на пляжи Нормандии высадились первые эшелоны англо-американских союзных сил под командованием американского генерала Дуайта Эйзенхауэра. Преодолевая сопротивление врага, танки и пехота союзников завязывали бои в «живых изгородях Нормандии», расширяя захваченные плацдармы. Операция «Оверлорд» (Властелин) — вторжение во Францию — стала крупнейшей стратегической морской десантной операцией Второй мировой войны. При подготовке и в ходе ее американо-английское командование решило ряд сложнейших военно-технических проблем. Им удалось многое: и скрытность подготовки столь крупномасштабного десанта, и внезапность высадки, и достаточно надежное взаимодействие крупных сил авиации, флота и сухопутных войск, и решение многих других военно-технических задач. Было применено много нового в деле материального обеспечения войск: сконструированы специальные плавучие молы и искусствен191

ные порты, по дну Ла-Манша был проложен бензопровод, применено множество специальных судов различного назначения. Этой операции предшествовала напряженная работа правительств антигитлеровской коалиции, штабов союзных вооруженных сил. Подготовка всех родов войск и сил, сложной военной техники велась исключительно интенсивно. Определялись сроки и места десантирования, порядок перехода морем, план действий войск. Словом, шло осмысление всего, что предстояло сделать, и при этом на всех уровнях руководства. На Тегеранской конференции Сталин и сопровождавшие его лица четко знали, чего они хотят: западным союзникам открыть второй фронт не позднее мая 1944 г.; место вторжения в Европу — Северная Франция; подготовку начинать немедленно; назначить главнокомандующего союзными войсками вторжения как можно скорее. Эта ясная и твердая позиция нашей делегации предопределила успех конференции. Между тем между американцами и англичанами, несмотря на уже согласованные в Квебеке (август 1943 г.) и в Москве (октябрь 1943 г.) решения относительно срока открытия второго фронта и района вторжения, продолжались серьезные разногласия. Так, Рузвельт высказывался за вторжение во Францию в 1944 г., но колебался в сроке: от мая до августа. Черчилль был за наступление в Италии, а еще — за высадку на Балканах... Впоследствии объясняя позицию Черчилля в Тегеране, Рузвельт говорил своему сыну: «Всякий раз, когда премьер-министр настаивал на вторжении через Балканы, всем присутствующим было ясно, чего он на самом деле хочет. Он прежде всего хочет врезаться клином в Центральную Европу, чтобы не пустить Красную Армию в Австрию и Румынию, даже, если возможно, в Венгрию. Это понимал Сталин, понимал я, да и все остальные». Когда англо-американские дебаты завели проблему «Оверлорда» в тупик, Сталин внезапно поднялся с кресла и, обратившись к Молотову и Ворошилову, с раздра-

жением сказал: «У нас слишком много дел дома, чтобы здесь тратить время. Ничего путного, как я вижу, не получается». Черчилль понял, что наступил критический момент: конференция может быть сорвана, — и поспешно заявил: «Маршал неверно меня понял. Точную дату можно назвать: май 1944 г.». Второй раз Сталин вспылил, когда выяснилось, что союзники еще не решили, кто будет командовать вторжением во Францию. «Тогда, — сказал он, — операция «Оверлорд» является лишь разговором». Лидеры западных держав заверили его, что командующий будет назначен в ближайшие дни. Действительно, уже 7 декабря в Тунисе Рузвельт, сойдя с самолета, пригласил встречавшего его генерала Эйзенхауэра в свою машину, и, когда она тронулась, совсем просто сказал: «Ну что ж, Айк, вам придется руководить операцией «Оверлорд». Так был решен и этот вопрос. Дуайт Эйзенхауэр (в ближайшем окружении — Айк) с энтузиазмом принялся за работу. Он начал с подбора высших военных руководителей. Командующим американской 1-й армией назначил своего старого друга и сослуживца генерала О. Брэдли; командовать британскими сухопутными войсками поставили Б. Монтгомери, победителя под Эль-Аламейном; командующим еще одной американской армией, в будущем 3-й, стал соратник Эйзенхауэра по северо-африканской и сицилийской операциям — генерал Дж. Паттон; командующим английской 2-й армией — генерал Д. Демпси. Начальником штаба верховного главнокомандующего союзными экспедиционными силами на Европейском театре военных действий (так теперь именовалась должность Эйзенхауэра) стал его старый товарищ генерал Беделл Смит. Заместителем верховного — английский маршал авиации А. Теддер.

192

193

«САМЫЙ ДЛИННЫЙ ДЕНЬ»

Формирование союзных экспедиционных сил шло очень быстро. Развитие военных действий в Европе заставляло торопиться. На Тегеранской конференции со-

ветская делегация заявила, что с открытием второго фронта Красная Армия на своем фронте тоже начнет широкие наступательные операции. Однако мощное наступление советских вооруженных сил началось уже зимой 1943/44 г. на Правобережной Украине. В ходе зимне-весенней кампании (декабрь 1943 г. — апрель 1944 г.) наши войска продвинулись на запад на 250—450 км и полностью освободили Правобережную Украину, значительную часть Молдавии и вступили в пределы Румынии и Чехословакии. В этом наступлении Красная Армия полностью разгромила 30 дивизий и 6 бригад вермахта, нанесла очень большой урон 142 фашистским дивизиям. Для восстановления своих сил на востоке гитлеровское командование было вынуждено в январе — мае 1944 г. перебросить на советско-германский фронт из Германии и Франции 40 дивизий и 4 бригады. Так что немецко-фашистская группировка в Западной Европе накануне вторжения союзных армий во Францию была ослаблена, и это стало настоящей помощью США и Англии в открытии второго фронта. Но западные союзники такие успехи Красной Армии воспринимали с растущей тревогой. «Становилось похоже, — писал английский историк А. Тейлор, — что война кончится тем, что англичане и американцы будут контролировать Средиземное море, а Советская Россия — господствовать на континенте». Действительно, обстановка к лету 1944 г. в странах Западной Европы позволяла объединить усилия Красной Армии с освободительной борьбой народов, что создавало возможность ускорить крах фашистской Германии. Такое окончание войны в Европе отнюдь не устраивало правящие круги США и Англии. Они теперь торопились с открытием второго фронта в Северной Франции, чтобы «ограничить сферу послевоенного влияния Советов...», и прежде всего не дать русским овладеть стратегической промышленностью Рура раньше, чем это сделают войска Эйзенхауэра. 12 февраля 1944 г. объединенный комитет начальников штабов США и Англии издал директиву о высадке

десанта в Нормандии (Северо-Западная Франция) 1 мая 1944 г. Еще с осени 1943 г. началась усиленная переброска американских дивизий в Англию. В среднем туда прибывало по 2 дивизии в месяц. Для этой цели были использованы огромные пассажирские лайнеры «Куин Мэри» и «Куин Элизабет». Англо-американское командование весной 1944 г. сосредоточило на Британских островах 4 армии: американские 1-ю и 3-ю, английскую 2-ю и канадскую 1-ю. Эти армии имели в своем составе 39 полностью укомплектованных и оснащенных дивизий (20 американских, 14 английских, 3 канадские, одна французская и одна польская) и 12 отдельных бригад. В них насчитывалось свыше 5 тысяч танков и 1600 тысяч человек. Военно-морские силы для прикрытия с моря транспортных судов, высадки войск и их действий на берегу имели в своем составе 114 боевых кораблей основных классов, и в том числе 7 линкоров, 23 крейсера и 80 эсминцев. Около 6 тысяч транспортных и десантно-высадочных, вспомогательных и торговых судов обеспечивали переброску огромных людских масс и военной техники. Действия сухопутных войск и военно-морского флота поддерживало 10 800 боевых самолетов, в том числе — примерно поровну — бомбардировщики и истребители. Для переброски воздушно-десантных войск было предназначено свыше 2300 транспортных самолетов и около 2 тысяч планеров. Этим силам немецко-фашистское командование на 1 июня 1944 г. могло противопоставить 58 дивизий, в том числе 42 пехотных, 9 танковых и 4 авиаполевых. Количество боевых самолетов вермахта, дислоцированных на Западе (Франция, Бельгия и Голландия) в составе 3-го воздушного флота, насчитывало 350 единиц (185 истребителей и 165 бомбардировщиков). В пехотных дивизиях было в среднем по 9,5 тысячи человек, и они «состояли в основном из людей старшего возраста». На совещании 31 августа 1944 г. Гитлер заявил, что на протяжении длительного времени «на западе, как пра-

194

195

вило, оставались только учебные дивизии, а что касается танковых дивизий, то они сюда направлялись только для комплектования». Пехотные дивизии были очень скудно оснащены вооружением и боеприпасами. В танковых дивизиях имелось от 90 до 130 танков — вместо 200 по штату. Во многих танковых частях некомплект тяжелых танков достигал 50%. Боеспособность немецких дивизий на Западе была ограничена еще и тем, что более половины немецких дивизий здесь являлись стационарными — не имели своих средств передвижения или имели ограниченную боеспособность. Почти вся артиллерия дивизий была «на конной тяге». Следовательно, хотя немцы имели в Западной Европе большое количество дивизий, их фактическая боеспособность соответствовала примерно 27 полным пехотным дивизиям и 6,5 полным танковым дивизиям. Основной группировкой немецких войск в Западной Европе являлась группа армий «Б» (командующий — генерал-фельдмаршал Роммель) в составе 7-и и 15-й армий и 88-го отдельного армейского корпуса. Она дислоцировалась на территории Голландии, Бельгии и Северной Франции. 36 дивизий этой группировки, в том числе 3 танковые, обороняли побережье протяженностью свыше 1300 км. Наиболее плотно перекрывалось побережье узкой части пролива Ла-Манш (ширина 30— 40 км) — на кратчайшем направлении к жизненно важным центрам Германии. В Нормандии побережье Сенской бухты (часть Ла-Манша шириной до 180 км) обороняла незначительная часть группы армий «Б». Англо-американское командование, учитывая, что основная группировка противника находилась в районе Паде-Кале, место высадки выбрало подальше от этого района — на участке побережья Сенской бухты, протяженностью около 80 км. Здесь на 150-километровом фронте побережья оборонялись всего лишь 3 немецкие дивизии (716, 352 и 709-я пехотные). Берега Бискайского залива и Средиземноморское побережье Франции протяженностью 950 км обороняли 11 дивизий (из них 3 танковые) немецкой группы армий

«Г» (командующий — генерал Бласковиц), входивших в состав 1-й и 19-й армий. Резерв главнокомандующего войсками «Запад» генерал-фельдмаршала Рундштедта состоял из 4 дивизий (3 танковые и одна моторизованная). Для обороны побережья Франции немецкое командование имело несколько эсминцев и миноносцев, 30 торпедных катеров и 36 подводных лодок, не считая сторожевых кораблей и флотилии тральщиков. Этими силами немцы, конечно, не были в состоянии помешать высадке массированного морского десанта союзника. Основные германские военно-морские силы к началу десантной операции в Нормандии действовали на Балтийском и Северном морях, на морских коммуникациях против Советского Союза. Американский историк Гриффитс в статье «Морские десантные операции в прошлом и будущем» из анализа соотношения сил сторон на 1 июня 1944 г. сделал весьма объективный вывод: «Противник к этому времени не имел большой силы и мощи — лучшие его дивизии были перемолоты в России, его авиация была бессильна, моральное состояние войск находилось на низком уровне». Широко рекламируемый немцами оборонительный рубеж, так называемый Атлантический вал, не мог устоять перед готовящимся ударом большой силы. План его строительства в данном районе (в полосе 7-й армии) был выполнен лишь на 18%. В 2—3 км от берега немецкие войска создали оборонительную полосу из опорных пунктов, артиллерийских и пулеметных огневых точек, разбросанных на глубину до 10 км. Опорные пункты были заняты главным образом частями войск береговой обороны, не отличавшимися высокими боевыми качествами. Далее в глубине не было создано оборонительных полос, которые могли бы быть заняты войсками заблаговременно или в ходе обороны. Бывший начальник германского штаба сухопутных войск Гальдер следующим образом оценил полевую оборону немецких войск:

196

197

«Никакие наземные войска не могли удержаться в сфере огневого воздействия корабельной артиллерии, так как они не располагали какими-либо средствами борьбы с этими кораблями. Мы не имели этих средств ни на земле, ни в воздухе, ни на воде». Долговременные оборонительные сооружения имелись в районе Кале, Булонь (побережье пролива Па-деКале). Некоторые из них, например в Дьеппе, даже демонстрировались иностранным военным миссиям и корреспондентам как якобы типичные для всего Атлантического побережья и Ла-Манша протяженностью 2100 км. В действительности же германские береговые укрепления вдоль нормандского побережья не соответствовали широковещательным заявлениям нацистов. Ha всем фронте по побережью имелось 2632 орудия калибра от 75 мм и выше, 2354 противотанковых орудия и 8500 долговременных оборонительных сооружений. Средняя плотность полевой артиллерии была не выше одного орудия на 1 км побережья. Таким образом, общая обстановка для высадки американо-английского десанта в Западной Европе была исключительно благоприятной. Подготовка к операции «Оверлорд» началась с января 1944 г. К этому времени офицеры-американцы из штаба Эйзенхауэра подготовили план операции. Надо сказать, что общие контуры этого плана обсуждались начальниками штабов США и Великобритании еще в 1942 г. в Алжире. Теперь более детальный план был доложен Б. Монтгомери, который 2 января прибыл в Лондон (Эйзенхауэр был в то время в Вашингтоне). Монтгомери (в близком военном кругу — Монти) подверг этот план уничтожающей критике. Он без обиняков сказал, что американцы ничего не понимают в военном искусстве, не имеют боевого опыта и, вообще, должны учиться у опытных английских генералов. Его эмоциональное выступление добавило каплю масла в огонь разгоравшихся со времени операции «Торч» противоречий между английскими и американскими военачальниками.

Монтгомери заменил тут же ряд американских офицеров английскими, что еще более усилило разногласия союзников. Но американцы молча снесли обиду. В результате был составлен приемлемый план операции, который был одобрен Объединенным комитетом начальников штабов. План предусматривал «осуществить вторжение на Европейский континент и совместно с другими объединенными нациями предпринять операции, имеющие целью выход в сердце Германии и уничтожение ее вооруженных сил». Подготовка десантной операции проходила почти без какого-либо противодействия со стороны противника. Основные усилия немецкого командования были направлены на советско-германский фронт, где решались судьбы Второй мировой войны. Англо-американское командование в ходе подготовки десантной операции большое внимание уделило вопросу обеспечения оперативной внезапности. Были приняты чрезвычайные меры по оперативной маскировке. Все, кто участвовал в разработке плана комбинированной десантной операции, были полностью изолированы от внешнего мира. С 17 апреля все посольства, кроме США и СССР, были лишены права посылать курьеров и передавать шифрованные телеграммы. За 10 дней до начала операции был запрещен выезд из Англии без специального разрешения. С конца апреля прекратилась доставка писем из мест расквартирования десантных войск. С 24 мая англо-американская авиация совершила ряд налетов на радиопеленгаторные и радиолокационные станции противника, расположенные на северо-западном побережье Франции. Чтобы ввести противника в заблуждение относительно истинного района высадки в портах Юго-Восточной Англии, было сосредоточено огромное количество баржмакетов, имитировались пункты посадки и сосредоточения большого количества войск. С апреля англо-американская авиация систематически бомбила железные дороги Бельгии и Северной Фран-

198

199

ции. 20 апреля она приступила к разрушению мостов. За 20 дней до высадки десанта авиация перенесла свои удары с мостов на аэродромы противника в радиусе 360 км от побережья. В результате предварительной авиационной подготовки район высадки удалось почти изолировать от районов, где находились резервы противника. Кроме того, авиация проводила интенсивные налеты на побережье. Самолеты сбрасывали рулоны металлизированной бумаги, что нарушало работу радиолокационных станций неприятеля. Силы вторжения были объединены в 21-ю группу армий, командующим которой стал Б. Монтгомери. В нее входили американская 1-я армия под командованием генерала О. Брэдли и английская 2-я, возглавляемая генералом М. Демпси. В дальнейшем планировалось создать еще одну (12-ю) группу армий, которой должен был командовать О. Брэдли, но только после того, как на французское побережье высадится американская армия под командованием Дж. Паттона. Положение осложнялось необходимостью включить в войска вторжения французов: как-никак речь шла об освобождении их страны. А с французами было непросто. Генерал де Голль, бежавший из вишистской Франции в Англию в 1940 г., еще тогда провозгласил: «Франция проиграла сражение, но Франция не проиграла войну». Он возглавил французское движение Сопротивления и при поддержке англичан создал организацию «Сражающаяся Франция». После захвата союзниками Северной Африки у него возникли разногласия с США. Американцы поставили там у власти генерала Жиро, который, будучи на службе у правительства «Виши», с началом операции «Торч» перешел на сторону США. В 1942—1943 гг. между де Голлем и Жиро шла борьба за власть во французской Северной Африке. Но в апреле 1944 г. Жиро ушел в отставку — вся власть сосредоточилась в руках де Голля. Он стал лидером французов на подмандатных Франции территориях, в ее колониях. Он руководил эмигрантскими

организациями и своими сторонниками в Сопротивлении в оккупированной Франции. Но его не любили в правящих кругах США. Неприязненно относился к нему и Рузвельт. Однако Эйзенхауэр хорошо понимал, что без участия французов нельзя освобождать Францию. Видел он и масштаб личности де Голля. Еще в ходе освобождения Северной Африки он встретился с де Голлем и сказал ему: «Мне нужна ваша помощь, и я пришел просить вас о ней». Де Голль ответил: «Великолепно! Вы настоящий человек! Потому что вы умеете признать, что были неправы». И теперь, когда готовилась операция «Оверлорд», Эйзенхауэр вопреки глухому сопротивлению в Вашингтоне делал все, чтобы включить французов в руководимые им, Эйзенхауэром, войска. На первых порах это будет французская дивизия. Но сближение с де Голлем и определение роли французов в объединенных вооруженных силах союзников было не единственной проблемой, которую Эйзенхауэру пришлось решать при создании органов управления силами вторжения. Прежде всего надо было определить состав штаба Верховного Главнокомандующего. Было решено, что командующие сухопутными, морскими и воздушными силами должны, как и в операции «Торч», выполнять двоякую роль: при планировании операций они члены — штаба Эйзенхауэра, каждый по своему виду вооруженных сил, а при проведении операции они отвечают за ее выполнение в своей сфере. Немало разногласий вызвало определение взаимодействия между стратегической и тактический авиацией. Командующие объединениями стратегической авиации маршал авиации А. Харрис (английское бомбардировочное командование) и генерал Д. Дулиттл (8-я воздушная армия США) не хотели подчиняться английскому главному маршалу авиации Ли-Меллори, назначенному командующим ВВС экспедиционных сил в рамках операции «Оверлорд». Они полагали, что специалист по применению тактической авиации, непосредственно поддерживавшей сухопутные войска, не

200

201

сможет правильно оценить цели и способы боевого применения стратегической авиации. С большим трудом Эйзенхауэру удалось примирить авиационных начальников. Пришлось Харриса и Дулиттла на весь период операции «Оверлорд» подчинить непосредственно Верховному Главнокомандующему, а его заместитель по ВВС отвечал только за тактическую, военно-транспортную, разведывательную авиацию и авиачасти специального назначения. Тут выдвинули требование англичане, которые настаивали на том, чтобы Эйзенхауэр имел специального заместителя по сухопутным войскам. Это требование было отвергнуто на том основании, что каждый командующий группой армий имел у себя генерала, ответственного за действия сухопутных войск в пределах его группы армий. Когда большинство организационных вопросов благополучно разрешилось, был обсужден общий стратегический план кампании в Западной Европе. В окончательном варианте он сводился к следующему: «Высадиться на побережье Нормандии. Сосредоточить силы и средства, необходимые для решительного сражения в районе Нормандия, Бретань, и прорвать там оборону противника. (Операция сухопутных войск в период первых двух фаз должна осуществляться под руководством Монтгомери.) Двумя группами армий преследовать противника на широком фронте, сосредоточив основные усилия на левом фланге, чтобы захватить необходимые нам порты, выйти к границам Германии и создать угрозу Руру. На правом фланге наши войска соединятся с силами, которые вторгнутся во Францию с юга. Создать новую систему снабжения вдоль западной границы Германии, обеспечив себя портами в Бельгии и Бретани, а также на Средиземном море. Продолжать наращивать силы и в то же время непрерывно вести наступление, чтобы измотать противника и создать условия для проведения заключительных сражений.

Закончить уничтожение вражеских войск к западу от Рейна, постоянно стремясь между тем овладеть плацдармами на восточном берегу реки. Предпринять завершающее наступление в целях двойного охвата Рура, снова нанося основной удар левым флангом; затем немедленно осуществить бросок через Германию; конкретное направление этого наступления будет определено позже. Захватить оставшуюся часть Германии». В соответствии с этим планом и развернулась подготовка к операции «Оверлорд». Несмотря на то что план был согласован во всех инстанциях, разногласия по его выполнению между американскими и английскими высшими военачальниками продолжались (начались они еще в Северной Африке) и даже нарастали. Немаловажную роль в этом играли взгляды на способы ведения операций Д. Эйзенхауэра и Б. Монтгомери. Столкнулись тут и характеры этих генералов. Монтгомери был крайне самоуверен и скрытен. Он считал, что он и Айк «были полными противоположностями в том, как надо вести войну». Монтгомери намеревался победить немцев во Франции, перехитрив и переиграв их. Он полагал, что самое главное — это вывести противника из равновесия и заставить его делать ошибки, которыми командующие союзников, «сохранив самообладание, могут и должны воспользоваться». Он предпочитал наносить удар в узкой полосе, чтобы прорвать немецкий фронт и развить успех в глубину. Эйзенхауэр был приверженцем широкого фронтального наступления, верил в сокрушительную силу крупных армий. Если Монти собирался победить немцев игрою ума, то Айк более рассчитывал на мускулы, приготовившись разгромить противника в открытом бою. Конечно, в ставке Гитлера знали о готовящемся вторжении во Францию. Но не знали, где и когда это произойдет. Командование вермахта считало наиболее вероятным участком высадки десанта побережье пролива Па-де-Кале. Поэтому именно там с наибольшей плотностью были установлены заграждения: стальные

202

203

ежи, надолбы, четырехугольники, стальные элементы «С», гнутые рельсы, стальные пруты, мины, ловушки, дистанционно управляемые фугасы. Но долговременные инженерные сооружения имелись там только на отдельных участках обороны. Основное внимание уделялось обороне крупнейших портов Франции, Бельгии и Нидерландов, в первую очередь Дюнкерка, Булони, Гавра и Антверпена. Следовательно, Атлантический вал, о котором так много писали в немецкой и англо-американской прессе того времени, в действительности, повторяем, был совсем не таким, как его разрисовали. В фашистской Германии легенда о неприступности обороны Атлантического побережья была создана для того, чтобы скрыть слабость этой обороны: у страха глаза велики. Ну а в США и Великобритании этот вымысел всячески поддерживался в средствах массовой информации с целью оправдать ввиду «большой опасности» политику затягивания открытия второго фронта в Западной Европе. Но вот что пишет западногерманский автор П. Карелл: «Атлантический вал существовал летом 1944 г. лишь у Па-де-Кале. В остальном он состоял из цепи далеко друг от друга разбросанных, отчасти полуготовых опорных пунктов... между «гнездами сопротивления» на 3—5 км тянулась ничейная земля». Кроме того, основные силы гитлеровских войск в этом регионе были сосредоточены непосредственно в прибрежной зоне, а в глубине обороны остались лишь 4 танковые дивизии. Это, разумеется, не обеспечивало надежной противодесантной обороны: в условиях господства в воздухе англо-американской авиации быстро прибыть к побережью для нанесения контрудара даже танковым дивизиям было не под силу. К тому же немцы тогда не знали степени превосходства союзников над вермахтом. А соотношение сил и средств сторон к началу Нормандской десантной операции было таким: 204

Силы и средства

Союзные экспедиционные силы

Немецкофашистские силы

Соотношение

526

3,0:1

2000

3,3:1

6700

2,2:1

160

61,4:1

• Л/состав сухопутных сил, тыс. чел. 1600 • Танки и САУ (штурмовые орудия) 6600 • Орудия и минометы, тыс. 15 000 • Самолеты боевые 10 850 • Боевые корабли основных классов, в том числе: линейные корабли 7 мониторы 2 крейсера 23 эскадренные миноносцы 80 подводные лодки 2

— — — 5 49

— — — 16:1 1:24,5

На другой стороне Ла-Манша подготовка к вторжению во Францию шла полным ходом, и всех волновал главный вопрос: когда же начнется операция? В Тегеране было сказано — в мае 1944 г. Затем уточнили: 1 мая, вскоре после рассвета. Почему именно это время? Выбор этого дня и времени определялся сочетанием взаимосвязанных факторов. День выбрали по фазе Луны и приливу: войска должны были высадиться на плацдармы во время наивысшего прилива. Это позволяло им не наткнуться на немецкие подводные заграждения. Высадка вскоре после рассвета давала возможность пересечь транспортам Ла-Манш в темноте, оставив десантирующимся войскам максимум светлого времени. Фаза Луны обеспечивала бомбардировщикам и парашютным десантам лучшие условия для действий при свете хотя бы полови205

ны лунного диска. Начать операцию в начале мая значило иметь впереди четыре месяца хорошей погоды во Франции. Однако уже при подготовке операции выяснилось, что к назначенной дате не хватает 270 транспортных барж для десантирования намеченного количества войск. Тогда Эйзенхауэр решил отложить начало операции до 6 июня. Почему на такой срок? Потому что только в этот день могли быть такие же метеоусловия, как 1 мая. А следующей такой датой было 19 июня. По мере того как приближался новый назначенный день, штаб Эйзенхауэра, он сам, да и все войска испытывали все возраставшее напряжение. «Могучая армия, — вспоминал Эйзенхауэр, — напряглась, как стальная пружина». К броску через Ла-Манш было готово все, кроме погоды. Особенно опасались шторма. В сильный ветер десантные суда могли затонуть, не дойдя до французских берегов. Шторм мог так укачать людей, что после высадки они были бы не способны идти в бой. Нужно было продумать, как укрыть от возможного шторма при переходе технику, боеприпасы и другие виды снабжения. Чтобы их сберечь от стихии в прибрежной зоне, были спроектированы две специальные якорные стоянки общего типа, защищенные от морских волн. Первый тип якорной стоянки, названный гузбери, представлял собой просто линию затопленных судов, установленных носом к корме в таком количестве, чтобы они со стороны моря образовали прикрытие от бурных прибрежных вод, где небольшие суда и десантные катера могли продолжать выгрузку на берег в любых погодных условиях, за исключением, конечно, сильнейшего шторма. Другой вид якорной стоянки, названной мэлбери, образовывал подобие бухты. Два комплекта этого искусственного порта были спроектированы и построены в Англии, и в нужное время их можно было отбуксировать к берегам Нормандии. Основной строительной деталью в конструкции «мэлбери» был огромный бетонный корабль, названный «фениксом», по форме напоминающий ящик,

и очень тяжелый по весу. Когда «фениксы» затопляли один за другим, в цепочку, напротив берега, они создавали надежное укрытие от любого волнения на море. Было изготовлено хитроумное вспомогательное оборудование для выгрузки на берег, а также самое разнообразное современное оснащение действующего порта. По одному такому искусственному порту — «мэлбери» с оснащением планировалось соорудить на английском и американском участках высадки. Кроме того, предусматривалось установить 5 искусственных якорных стоянок типа «гузбери». Все надеялись на улучшение погоды, но метеосводка уже на 5 июня обещала пасмурный день, с сильным ветром и низкой облачностью — до 200 м. Заместители Эйзенхауэра по авиации — Теддер и Ли Мэллори и флоту — Рамсей предлагали перенести начало операции на иной день. Что же, начинать ее 19 июня? Как говорится, ждать у моря погоды. Все высшие военачальники собрались в офицерском клубе. Надо было принимать решение. Большинство колебалось. Но вот 5 июня в 21.45 Эйзенхауэр решительно сказал присутствующим: «Я вполне уверен, что надо отдать приказ о выступлении». В ночь на 6 июня началась авиационная подготовка. (Закончилась она за 10 минут до начала высадки морского десанта.) Всю ночь свыше 2 тысяч бомбардировщиков сбрасывали свой груз на побережье Сенской бухты, налетая волнами по 150—200 самолетов. В полосе высадки было сброшено около 13 тысяч бомб общим весом свыше 7 тысяч тонн. Однако большая часть неумело, беспорядочно сброшенных бомб «не причинила противнику никакого вреда». Чтобы подавить какие-либо попытки противника противодействовать десанту, истребители прикрывали район высадки в радиусе до 120 км. За первые сутки десантной операции только англо-американская стратегическая авиация совершила 14 тысяч самолето-вылетов, а немецкая — всего лишь 50. Потери союзников составили 113 самолетов, главным образом от огня зенитной артиллерии.

206

207

С утра 6 июня находившиеся в районе формирования — в 50—60 км от южного побережья Англии десантные отряды отправились по десяти заранее протраленным фарватерам к заливу Сены, а авиация начала наносить удары по объектам немцев на побережье. Кроме того, ночью началась выброска воздушно-десантных войск, в которой были использованы 2400 самолетов и 850 планеров. 6 июня утром англо-американские экспедиционные силы приступили к вторжению в Северную Францию через пролив Ла-Манш с Британских островов. Как и предполагалось, ветер в этот день несколько стих, облака были достаточно рассеяны, преимущественно на высоте около 1,5 км, что обеспечивало планомерные действия авиации. Кроме того, в час, предшествующий высадке на берег, большие просветы в облаках дали возможность вести прицельную бомбардировку береговых укреплений врага. Море было неспокойным, и многие при переправе страдали от морской болезни; часть больших десантных судов стала отставать, а некоторым менее крупным пришлось повернуть назад. Между тем, как показали дальнейшие события, решение осуществить вторжение при столь неблагоприятной погоде обеспечило полную внезапность операции. Противник считал, что десант при таком волнении на море никак невозможен, а его радарные установки не могли развеять этого заблуждения: они были выведены из строя бомбардировщиками. Неготовность неприятеля к отражению вторжения, его растерянность в значительной мере компенсировали те чрезвычайные трудности, которые пришлось испытать десанту в проливе. Погода была не единственным обстоятельством, изза которого высадка основных войск союзников явилась неожиданностью для противника. В условиях полного господства союзников в воздухе вследствие слабости немецкой авиации германское командование не могло организовать воздушной разведки и не сумело получить необходимых сведений о противнике. Утром 6 июня началась артиллерийская подготовка, которую вели 7 линкоров, 2 монитора, 24 крейсера, 74 эс-

кадренных миноносца. Массированные удары нанесла американская и английская авиация. В налете участвовало более 9 тысяч самолетов. В эти сутки на участке вторжения было сброшено свыше 11 тысяч бомб. В результате оборона немецко-фашистских войск на побережье была в значительной мере подавлена. В это время к французскому побережью приближался морской десант. Командующий морскими силами союзников английский адмирал Рамсей с тревогой ожидал, какое противодействие десанту окажут немцы. Но, к его удивлению, вообще отсутствовали какие бы то ни было признаки того, что противник знает об их приближении. Все корабли врага из-за неблагоприятной погоды были в портах. На всем пути следования десантных судов через пролив неприятель бездействовал, не было обнаружено ни одной его подводной лодки. Воздушному десанту противник не оказал никакого сопротивления. К исходу дня дивизии, высадившиеся с моря, соединились с воздушно-десантными частями. Отдельные ожидавшиеся очаги сопротивления противника были не в состоянии отразить их штурма. В результате исключительно мощных ударов авиации и массированного обстрела побережья корабельной артиллерией и без того невысокая боеспособность немецких частей на берегу, по сути, была сведена на нет. Командующий союзными экспедиционными военновоздушными силами Ли Мэллори в тот день не раз с удивлением восклицал: «Где же немецкая авиация?!» А немецкая авиация, встретив в воздухе большое количество англо-американских истребителей, сделала лишь несколько нерешительных вылетов. Войска немецкой 7-й армии были подняты по боевой тревоге только в 2 часа 15 минут 6 июня, когда воздушно-десантные дивизии были уже высажены. В первый день штабы крупных немецких соединений не смогли сразу разобраться в обстановке. Большая часть танковых дивизий противника находилась в районе Парижа и составляла резерв главного командования. Разрешение

208

209

на их переброску в Нормандию было дано только в 16 часов этого дня. Германское верховное командование не сумело сразу определить направление главного удара неприятеля, проявило медлительность, полагая, что в Нормандии производится всего лишь ложная демонстрация, а настоящая высадка основных сил противника произойдет на побережье Па-де-Кале, то есть на кратчайшем направлении к жизненно важным центрам Германии. Запоздалая переброска немецких резервов в Нормандию позволила морскому десанту высадить свои первые эшелоны без больших потерь. Американские войска высаживались на двух участках в западной части назначенной полосы вторжения: «Юта» и «Омаха» (условные наименования); английские и канадские — в восточной части этой полосы, на трех ее участках, расположенных очень близко друг к другу: «Голд», «Джуно» и «Суорд» (севернее г. Кан). Английские парашютисты должны были приземлиться на 20—25 км южнее этого района, непосредственно перед Каном, перерезать пути сообщения и захватить мосты через самую крупную здесь реку — Орн. Американские воздушные десанты предназначались для действия на участке «Юта». Однако, несмотря на массированные удары с воздуха и обстрел с моря, предшествовавшие вторжению с моря, береговые укрепления к моменту высадки на берег союзных войск не были разрушены. Обстрел морскими орудиями только подавил тяжелые немецкие батареи, но не вывел их из строя из-за необычайной толщины их бетонных укрытий. Укрепления на побережье также не были разрушены до вторжения в такой мере, на какую союзники рассчитывали. Воздушная бомбардировка перед высадкой достигла наибольших результатов в районе участка «Юта», где 9-я воздушная армия бомбила днем, действуя ниже облаков. Во всех других районах облачность мешала самолетам союзников, и их бомбы падали слишком далеко от берега, особенно на участке «Омаха». Но полевые оборонительные сооружения немцев, находящиеся в глубине прибрежных укреплений, были почти все разрушены, про-

волочные заграждения разбиты и некоторые минные поля подорваны. Дымовые снаряды ослепляли противника, и большинство орудий, уцелевших после бомбардировки, бездействовали, так как артиллерийские расчеты были загнаны этими налетами в бомбоубежища и находились там до тех пор, пока союзные войска не приблизились вплотную. Оглушительные разрывы снарядов тяжелых морских орудий сильно действовали на психику противника, и психическое воздействие этого обстрела, сразу за ночной бомбардировкой, имело, быть может, большее значение, чем нанесенный им урон. Огонь союзных кораблей эскорта накрыл все побережье в момент высадки пехоты и оказался особенно эффективным. Солдаты и офицеры немецких береговых укреплений в начале бомбардировки спустились в подземелья и оставались там, не предполагая, что высадка союзников последует так быстро. Полевые войска вермахта на переднем крае оказали союзникам ожесточенное сопротивление. Но из-за немногочисленности и недостаточного вооружения они не могли помешать высадке десанта и захвату союзниками плацдарма. В 6 часов 30 минут в западной (американской) зоне и на час позднее в восточной (английской) зоне полосы вторжения на берег высадились первые отряды морского десанта. Бурное море очень затрудняло высадку. Десантные суда выбрасывались большой волной на берег, а большое количество мелких судов затонуло, не достигнув прибрежных вод. Много солдат было снесено с палуб накатом волн и погибло. Те же, кому удалось достигнуть земли, были не в состоянии вести бой. Танки-амфибии, которые должны были поддержать огнем высаживавшуюся пехоту, достигли берега только на двух участках в районе «Омаха». В остальных районах побережья танки предусматривалось выгрузить на берег прямо с барж, которым с большим риском удалось пристать к берегу. К счастью, берега здесь были достаточно отлогими и каменистыми, и поэтому урон, нанесенный судам, был незначителен.

210

211

Существенную помощь морскому десанту в захвате плацдарма оказали две американские и одна английская воздушно-десантные дивизии. Они перед рассветом были выброшены или высажены на побережье Нормандии. В этой воздушно-десантной операции — самой крупной из всех известных операций такого рода — действовали 1662 самолета и 512 планеров. Войска английской 6-й авиадесантной дивизии были выброшены в точно назначенные места к востоку от реки Орн. Группа, которой было поручено захватить мосты через Орн и канал Кан-Бленвиль, вступив в бой, действовала очень успешно. Позднее с самолетов были сброшены чучела парашютистов, начиненные взрывчаткой, что вызвало замешательство в лагере врага. Тактическая задача англо-американских воздушных десантов была выполнена. Лишь к полудню части германской 21-й танковой дивизии перешли в контратаку. Но к этому времени союзные войска уже закрепились на выбранных позициях, и попытка противника выбить их оказалась тщетной. В течение дня планеры доставляли подкрепление. Английская 6-я авиадесантная дивизия удерживала фланг вплоть до того момента, пока плацдарм не был полностью захвачен. Иначе развивались события на западе, у полуострова Котантен. Части американских 82-й и 101-й авиадесантных дивизий столкнулись с большими трудностями. Неопытность пилотов привела к тому, что десантники были выброшены далеко друг от друга; 6600 парашютистов 101-й дивизии были разбросаны в районе площадью 40х22 км, в результате 60% их вооружения и снаряжения было потеряно. 82-я дивизия, несмотря на жестокий обстрел в районе Сент-Мер-Эглиза и потери 1840 человек, соединилась утром 7 июня с морским десантом, продвигающимся в глубь материка с участка «Юта». Потери этих десантных частей составили около 20%. Внезапность была достигнута. Американцы перерезали коммуникации и дезорганизовали оборону немцев. Высадка морского десанта в англо-канадском секторе операционной полосы прошла благополучно. В тече-

ние всего времени действий в воздухе господствовала союзная авиация. Она атаковала узловые пункты тыловых коммуникаций противника, чтобы не дать ему перебросить подкрепления. Небольшие потери союзников в этих боях говорят о слабом противодействии противника в воздухе. Самолеты-разведчики и истребители немцев находились тогда в основном в районе Па-де-Кале. Тяжелые бомбардировщики союзников выполняли задание, не встречая никакого противодействия немецких истребителей, а их штурмовики действовали небольшими группами, в одну или две эскадрильи, поэтому их атаки шли почти беспрерывно, при необыкновенно большом радиусе действия. Сопротивление противника на берегу было хаотичным и недолгим. Препятствия были преодолены. К вечеру десанты продвинулись в глубь обороны врага, а с побережья не переставали поступать подкрепления. Канадская 3-я дивизия высадилась на участке «Голд», на левом фланге наступавших войск. В течение дня были заняты Ароманш, Мевен и Ри — захвачен целый плацдарм на побережье. Самые большие трудности были в районе Сен-Лорен-сюр-Мера на участке «Омаха», где высаживался американский 5-й корпус. Здесь условия прилива оказались менее благоприятными, чем в других местах, что привело к значительным потерям в танках-амфибиях и в десантных судах, севших на мель. Кроме того, передовые эшелоны при высадке встретились с немецкой 352-й пехотной дивизией, которая незадолго перед тем была прислана для усиления берегового гарнизона. Но, несмотря на сильный огонь полевой артиллерии немцев, высадившиеся войска упорно, неся значительные потери, преодолевали сопротивление противника. Американская 4-я пехотная дивизия 7-го армейского корпуса, которая высаживалась в районе участка «Юта», к западу от Вир-Эстюари, встретила наименьшее вражеское сопротивление. Авиадесантные войска в первый же день захватили дамбы в затапливаемой местности в глубине побережья

212

213

и помешали немцам подтянуть подкрепления. Используя благоприятную обстановку, американская 4-я пехотная дивизия двинулась в северном направлении, к Монтебуру, по дороге к порту Шербур. Плацдарм был захвачен с минимальными потерями. Сравнительно небольшие потери почти на всех участках побережья (кроме «Омаха») были обеспечены внезапностью действий, применением новой техники, а также массой бронированных частей, высаженных с первым же эшелоном десанта. Большое число танков-амфибий, обеспечивших огневую поддержку десантов по выходе их на берег, стало важной удачей плана. Эффект их применения оказался замечательным. Без них штурмовым отрядам едва ли удалось бы закрепиться на побережье. Другими очень ценными новшествами были специальный инженерный танк «Авре» — для разрушения фортификационных сооружений и инженерный танк с цепями («молотильщик»), очень успешно действовавший при проделывании проходов в минных полях. Безусловно, удача сопутствовала войскам Эйзенхауэра. Немцы все еще продолжали думать, что идет отвлекающая операция. Когда 8 июня оперативный приказ командира американского 7-го корпуса попал в руки немцев, они решили, что это соединение единственное, десантирующееся на полуострове Континтен. По мнению немцев, главные силы союзников должны были высадиться в Па-де-Кале, следовательно, противник не мог иметь более двух корпусов на других участках. Благодаря хаосу, вызванному бомбардировкой коммуникаций, штаб германской 7-й армии узнал о высадке в районе департамента Кальвадос только в день вторжения, в 9 часов утра. Но и тогда штаб получил недостоверную информацию. Лишь в 16 часов 40 минут того же дня ему стало известно о десанте в районе участка «Юта». В полдень командир германского 84-го корпуса объявил, что натиск американцев с целью высадить войска в Сен-Лоране полностью отражен. Основываясь на неточной информации и неправильной оценке общего положения, штаб 7-й армии к вечеру первого дня вторжения

решил, что основная опасность ждет их в районе реки Орн, и перебросил туда наиболее мощные и готовые к действию резервы. О силах и целях высадки американских войск на полуострове Контантен не было ничего известно, и немцы продолжали считать эту операцию вводящей в заблуждение тактической демонстрацией противника, не представляющей опасности. Эта неверная оценка обстановки повела к их ошибочным действиям и весьма пагубным последствиям. Таким образом, уже в первый, и решающий, день высадки союзные войска создали три плацдарма глубиной от двух до девяти километров. На побережье Нормандии закрепились пять пехотных и три воздушно-десантные дивизии с частями усиления — всего более 156 тысяч человек. Сюда же было доставлено 900 танков и бронемашин, 600 орудий, большое количество автотранспорта. Успех высадки во многом обеспечило полное господство англо-американского флота на море и авиации в воздухе. В течение ближайших пяти дней союзные силы были заняты объединением захваченных участков побережья в единый плацдарм и доставкой на него резервов для закрепления и расширения позиций. В англо-канадском секторе наступления хорошие перспективы открывало продвижение в сторону г. Кан английской 3-й и канадской 3-й пехотных дивизий. Развивая успех, достигнутый в день вторжения, они наступали в южном направлении и, несмотря на тяжелые потери, к 7 июня достигли населенных пунктов, расположенных в 3—5 км к северу и северо-западу от этого города. Однако противник, вполне отдавая себе отчет в угрожавшей ему опасности — ведь это был центральный опорный пункт сопротивления немцев на пути к Парижу, менее чем в 200 км от него, — ввел в действия силы 21-й и 12-й танковых дивизий СС и с успехом контратаковал войска союзников. Эта неожиданная контратака врага оттеснила союзников к берегу, разъединила клином две союзные дивизии и приостановила продвижение на Кан. Потом стало ясно, что удержание города являлось важ-

214

215

нейшей задачей противника. Во время ожесточенных боев, развернувшихся на следующей неделе, немцы пытались удержать этот город и помешать прорыву через реки Орн и Сена. В американском секторе фронта штурмовые отряды американского 5-го корпуса, преодолев первые трудности, к полудню 7 июня достигли шоссе Байо — Карантан. На следующий день они соединились с английской 50-й пехотной дивизией. 8 июня был взят Байо, и плацдарм расширился в сторону материка. 9 июня, подкрепленный силами 2-й пехотной дивизии, 5-й армейский корпус стал быстро продвигаться на юг и на запад и 11 июня достиг линии Комон, Серизи, Форк, Изиньи. В этом районе немцы создали свои позиции на холмах, защищающих г. Сен-Ло. На другом фланге американского сектора фронта противник упорным сопротивлением и контратаками пытался перерезать наступающим войскам дорогу на Шербур. А в центре велась упорная борьба за объединение двух плацдармов в районе ВирЭстюари. Напомним, что защиту г. Кан немецкое командование считало своей важнейшей задачей. Но 10 июня американские головные дозоры 5-го и 7-го корпусов соединились, а 12-го числа пал г. Карантан. Немцы отчаянно, но безуспешно пытались вернуть город и уничтожить клин, вбитый между их войсками. Но захваченный союзниками плацдарм был теперь укреплен, и американцы держали в своих руках часть французского побережья от Киневиля до восточного берега реки Орн. В это время военные и торговые суда на море и сухопутные силы на побережье, занятые материальным снабжением десантных армий, в сложных условиях проявили высокую оперативность. Бремя, которое и при самых лучших обстоятельствах несут органы снабжения, здесь усугублялось сложнейшими условиями высадки на материк. Задача выгрузки большого количества людей, различных машин и тысяч тонн материалов на пустынное побережье, усеянное минами и заградительными препятствиями, чрезвычайно затруднялось штормом на море,

что сделало специальные высадочные приспособления бесполезными. Нужно было очистить побережье и дороги, ведущие в глубь страны, организовать склады в то время, когда рядом шли еще бои, а выгрузку вели под огнем тяжелых германских орудий. Отсутствующая днем немецкая авиация ночью успевала сбросить в Ла-Манш мины, и это потребовало от минных тральщиков непрекращающейся напряженной работы. Произведенная выгрузка различных машин и военных материалов составила лишь 50% плановой, но зато и потребление их всего оказалось значительно ниже предполагаемого. Накапливались даже резервы. Начали поступать детали конструкций искусственной гавани. К исходу 12 июня союзники прочно закрепились на побережье протяженностью 80 км по фронту и 13—18 км в глубину. На плацдарме находились теперь 16 дивизий и бронетанковые части, эквивалентные трем бронетанковым дивизиям. В составе союзных сил в Нормандии насчитывалось 327 тысяч человек и 54 тысячи боевых и транспортных машин. Немецким войскам так и не удалось полностью оправиться от смятения при столь неожиданном вторжении и от воздействия воздушных и морских бомбардировок. Отчаянные попытки восстановить разрушенные коммуникации не имели успеха, так как воздушные силы союзников, господствующие над полосой вторжения, продолжали налеты на позиции противника и его тылы. Штаб германской 7-й армии постоянно терял связь с корпусами, корпуса — с дивизиями, а дивизии не знали о судьбе своих полков. Из-за недостатка горючего был ограничен маневр танковых соединений, а подкрепления никак не могли выйти в район боевых действий. К 13 июня ближайшим источником горючего была база 7-й армии в Нанте — в 200—250 км от места сражения. Мешал и недостаток в боеприпасах. Но все эти затруднения немцы испытывали не оттого, что у них в вермахте вообще не хватало вооружения и боеприпасов, а потому, что доставка военных материалов в зону боев была по-

216

217

Создав к исходу 12 июня благодаря полному успеху начала десантной операции плацдарм на французском берегу протяженностью 80 км по фронту и 13—18 км в глубину, союзники начали тяжелую борьбу за его расширение. Нужно было обеспечить доставку на побережье войск, техники, необходимого имущества, чтобы создать решительное превосходство над противником в силах с первых же дней операции. Однако гладко было на бумаге, да забыли про овраги... Все задуманное в штабах оказалось далеким от реальности. План наступления к реке Сене, разработанный Монтгомери, начал рушиться с самого начала. Предполагалось, что в первый же день англичанами будет захвачен Кан — ключевой пункт обороны противника в районе вторжения. Однако плохо организованная разведка и чрезмерная осторожность английских командиров привели к потере драгоценного времени. Когда же войска развернули наступление на Кан, туда прибыла сначала единственная в Нормандии немецкая танковая дивизия, а затем подошли еще две, и бои затянулись на целый месяц. Не лучше обстояли дела и в американской полосе наступления. Освободить весь полуостров Контантен и захватить важный порт Шербур планировали за две недели, чтобы уже на 20-й день начать продвижение в глубь Франции на западном (американском) участке фронта. Но ничего из этого не вышло, хотя большая часть сил против-

ника (7 танковых дивизий и 4 батальона тяжелых танков) была переброшена в район Кана. Против американской 1-й армии действовали теперь всего 2 танковые дивизии и ни одного батальона тяжелых танков. Но планируемое ее наступление началось с опозданием на 36 дней. Почему происходили все эти задержки в наступлении, которое по плану должно было стать стремительным?.. У англичан их осторожность и методичность, плохо поставленная сухопутная разведка и недостаточное взаимодействие с авиацией замедляли движение их танковых колонн к ближайшему, в 40 км от побережья, крупному населенному пункту Виллер-Бокаж. Его захват позволил бы перерезать дороги, ведущие к Кану. Хотя сопротивление противника было незначительным, потеря времени союзниками позволила немцам усилить оборону подступов к Кану. Вместо одного разведывательного батальона на третий день наступления Монтгомери там были уже три немецкие танковые дивизии. И тогда англичане, захватившие 13 июня Виллер-Бокаж, были выбиты оттуда немцами. Только через два месяца после высадки на побережье этот город был окончательно взят союзниками. К 1 июля экспедиционные силы Эйзенхауэра имели во Франции уже около 1 миллиона солдат и офицеров и 177 тысяч единиц военной техники различного назначения. Английская 2-я армия насчитывала 10 пехотных и 3 бронетанковые дивизии, укомплектованные англичанами и канадцами. Американская 1-я армия объединяла 11 пехотных и 2 бронетанковые дивизии. Эти силы удерживали плацдарм шириной до 100 км, но глубина его, кроме района Шербура, не превышала 30—35 км. А ведь весь план вторжения базировался как раз на том, что, пользуясь открытой местностью в полосе 2-й армии, Монтгомери быстро займет Кан, и тогда союзные войска смогут развернуть наступление в глубь страны. Но Монтгомери ограничился лишь тем, что не позволял противнику нанести решительный контрудар. Эйзенхауэр требовал от него энергичных действий по прорыву немецкой обороны. Монтгомери отвечал, что он

218

219

чти невозможна ввиду господства в воздухе англо-американской авиации. Начиная с 11 июня немцы с ожесточением, но безуспешно пытались выбить англо-американские войска с их плацдармов. Понимая, что сбросить противников в море вряд ли удастся, немецкое командование пыталось хотя бы удержать порт Шербур и закрепиться на восточном фланге фронта, не позволив англо-американским силам овладеть Каном. И это им удалось. «ЖИВЫЕ ИЗГОРОДИ» И МЕРТВЫЕ СХЕМЫ

вполне удовлетворен обстановкой. Между тем своими нерешительными действиями он давал немцам возможность усиливать и совершенствовать оборону их береговых укреплений. Англо-американским войскам жизненно необходимо было увеличить глубину слишком узких прибрежных плацдармов в такой мере, чтобы значительно уменьшить эффективность артиллерийского огня противника по уже широкой береговой полосе, обеспечив тем возможность беспрепятственно накапливать свои силы. Затем, по мере наращивания своих сил, союзникам потребовалось бы пространство для такого расположения войск, при котором можно было, используя возможность маневра и свое превосходство, нанести противнику решающий удар. Для этого требовалось овладеть Каном, создать плацдармы на реках Орн и Одон, устранить угрозу вклинивания противника между занятыми союзниками районами к западу и востоку от реки Вир, а также занять всю южную часть полуострова Контантен. Но немцы не сидели сложа руки. Тактика Роммеля заключалась в сосредоточении всех сил на удержании береговых укреплений. Когда же стало ясно, что гарнизоны береговых укреплений не в состоянии предотвратить захвата и расширения союзниками плацдармов, то у немцев не оказалось никакого другого способа борьбы с создавшейся угрозой, как создать в глубине на его пути подвижную ударную танковую группу. Однако было уже поздно. Гитлеровцы из-за недостатка пехоты вынуждены были использовать свои танковые части в сугубо оборонительных целях. Помимо недостатка пехоты важнейшей причиной поражения врага в Нормандии была и реальная угроза району Па-де-Кале. Это сковывало германскую 15-ю армию в районе восточнее Сены в то время, когда союзники накапливали силы к западу от нее. Неподвижность 15-й армии войск Роммеля принесла союзникам большие преимущества как во время высадки десанта, так и в операциях двух последующих месяцев. Если бы германская 15-я армия была введена в сражение уже в июне или

даже июле, то она, имея численное превосходство, могла бы разгромить высадившиеся к тому времени англоамериканские дивизии. Однако она оставалась в бездействии в течение всего критического периода кампании, и лишь когда прорыв уже совершился, ее пехотные дивизии были брошены на запад через Сену. Тем не менее в Нормандии к 16 июня Роммель сумел ввести в бой 4 своих танковых дивизии, а к 19 июня подошли еще 6 пехотных дивизий. Фашистское командование не смогло сколько-нибудь значительно усилить группировку своих войск, и главным образом из-за начавшегося в июне наступления Красной Армии в Белоруссии и на Украине. Кроме того, все мосты через Сену ниже Парижа были повреждены бомбардировочной авиацией союзников перед самым днем высадки на побережье. В последующие недели были разрушены важнейшие железнодорожные и шоссейные мосты через реку Луару. Таким образом район боевых действий в Нормандии был фактически изолирован. Атаки с воздуха по вражеским коммуникациям привели к тому, что немцы вынуждены были подвозить подкрепления кружным путем по дезорганизованным железнодорожным дорогам, и то лишь до Восточной Франции, где выгружали их и отправляли дальше по шоссе. Но автомобильные перевозки затруднялись острой нехваткой горючего, не говоря уж об уязвимости автоколонн с воздуха. В результате подкрепления прибывали в Нормандию разрозненными частями. Их тут же кидали в бой, несмотря на усталость и неорганизованность войск. К середине июля немцы подтянули в этот район буквально все, что имели на территории Западной Европы: из Бретани, Юго-Западной и Западной Франции, Голландии, Польши и Норвегии. Лишь 15-я армия оставалась в районе Па-де-Кале в ожидании нового вторжения союзников, которое так и не состоялось... Главной помехой для маневрирования соединений вермахта была англо-американская авиация. И хотя преобладавшая в то лето плохая погода препятствовала пол-

220

221

ному использованию ее возможностей, при приемлемых метеоусловиях ВВС союзников совершали по 4000 самолето-вылетов в день. При неблагоприятной погоде число полетов, как правило, уменьшалось в 2—3 раза. Генерал-фельдмаршал Рундштедт доносил в ставку Гитлера, что союзническая тактическая авиация господствовала не только над главным районом боев, но и на подступах к нему, на глубине более 160 км. Даже солдат, будучи один, по его словам, не был застрахован от нападения с воздуха. Подавляющее превосходство в воздухе американцев и англичан сохранилось даже при отвлечении значительной части союзной авиации для борьбы с Фау-1 (крылатые ракеты), а впоследствии — с Фау-2 (баллистические ракеты), нацеленными главным образом на Лондон. Воздушные силы немцев в зоне вторжения были парализованы англо-американской авиацией, а подкреплений, прибывших после дня высадки, оказалось гораздо меньше, чем ожидалось. В этой обстановке действия германских истребителей (бомбардировщики практически не действовали) сводились к охране воздушного пространства в своем тылу методом патрулирования, причем в среднем в хорошую погоду они совершали по 300— 350 вылетов в сутки, максимально — до 450. Иногда немецкая бомбардировочная и штурмовая авиация проявляла некоторую активность над береговой полосой, предпринимая бомбовые и торпедные атаки против судов противника. Немецкие сухопутные войска на Западе были самого различного качества. Значительно боеспособнее других считались танковые дивизии СС и парашютные части. Слепая вера в победу нацистской Германии была еще достаточно высока. Они дрались до последнего человека с фанатизмом как в наступлении, так и в обороне. В пехотных дивизиях боеспособность и моральное состояние личного состава были значительно ниже. Самое безнадежное состояние духа было у иностранцев, добровольно или по принуждению вступивших в немецкую армию. Несмотря на то что эти люди были разбросаны

по постоянным гарнизонам и пехотным дивизиям, наибольшее число дезертиров было именно среди них. И все-таки при огромном перевесе в силах и других колоссальных преимуществах союзников над противником наступление войск Эйзенхауэра шло с большим трудом. Так, борьба за расширение плацдармов приняла на британском участке фронта форму тяжелых, затяжных боев у г. Кан. Здесь, на восточном секторе фронта союзников, для германского командования было крайне важно не допустить их в бассейн Сены, чтобы сохранить речные переправы для подвоза подкреплений и материальных средств своим дивизиям в Нормандии. Удержание бассейна Сены было важно для немцев еще и потому, что они предвидели угрозу Гавру, незаменимой базе немецких морских сил, действовавших на подступах к месту высадки десанта. Затем, в этот район дислоцировались пусковые установки Фау-1, обстреливавшие Лондон. Немцы рассчитывали, что союзники будут стремиться захватить его, чтобы снять остроту обстрела Лондона, и таким путем выйдут на главную группировку немецких войск. Но, пожалуй, важнейшей причиной тут было то, что командование вермахта надеялось предотвратить соединение уже высадившихся войск союзников с теми, которые, по их убеждению, высадятся в районе Па-деКале... После падения Карантана 12 июня и соединения двух американских прибрежных плацдармов 82-я авиадесантная и 9-я пехотная дивизии США начали наступление в направлении Сен-Соверле, Виконт и грозили, перерезав полуостров Контантен, изолировать Шербур. Немцы безуспешно пытались контратаками вернуть себе Карантан и преградить союзникам путь на север. Но союзные войска, сломив сопротивление врага, продолжали наступление на Шербур. Атака на Шербур была начата 22 июня после полудня, вслед за 80-минутной бомбардировкой пояса укреплений. Первоначально противник стойко оборонялся, однако уже 25 июня союзники вели бои на улицах города, а в окрестных холмах гремело эхо взрывов, про-

222

223

изводимых немцами в порту. В 15 часов 26 июня Шербур капитулировал. По мнению Роммеля, с момента капитуляции Шербура ликвидация плацдарма, созданного союзниками, стала невозможной. Тем не менее в течение последующих нескольких недель немцы делали отчаянные попытки создать мобильную ударную силу, необходимую для гибкой обороны. Однако было уже поздно. Им не удалось создать достаточно сильного резерва, с помощью которого можно было бы взять инициативу, погнать и сбросить союзников в море. В те дни британская 2-я армия вела тяжелые бои в районе Тилли с двумя танковыми дивизиями, составлявшими ядро сил оборонявшегося противника. По мере усиления натиска союзников немцы подбрасывали подкрепления из состава двух других своих танковых дивизий. 28 июня английский 8-й корпус создал плацдарм примерно 3600 м в ширину и 900 м в глубину на другом берегу реки Одон, близ г. Мондренвилль. Теперь противник уже ввел в бой большую часть из 8 своих танковых дивизий с целью задержать наступление союзников, перерезать коридор к северу от реки и ликвидировать плацдарм на своем берегу. Однако союзники, несмотря на плохую погоду, мешавшую авиации поддерживать войска, успешно отбивали контратаки немцев. Но перейти в решительное наступление на Кан им не удавалось. Медлительность Монтгомери вызывала все большее недовольство и в высших штабах союзников. Черчилль бурно осуждал Монтгомери в присутствии начальника имперского генштаба фельдмаршала А. Брука. Росла взаимная неприязнь между Эйзенхауэром и Монтгомери. Но Монти, упрямо верный себе, продолжал медленно, методично готовить операцию по овладению Каном (условное наименование «Гудвуд»). Уже в течение месяца английские и канадские дивизии вели позиционную войну на плацдарме, захваченном в первые же дни высадки. Теперь, собрав наконец силы, Монтгомери решил двинуть их вперед.

В ночь на 7 июля 450 тяжелых английских бомбардировщиков нанесли массированный удар (2300 тонн бомб) по Кану. В основном бросали бомбы замедленного действия, с тем чтобы к утру, с началом наступления пехоты, оборона противника была подавлена. Монтгомери рассчитывал, что на следующий день город будет захвачен без особых потерь. Он жестоко просчитался. Английские летчики, чтобы не задеть свои войска, сбрасывали бомбы далеко от переднего края немцев, в их тылу. В результате немецкая оборона почти не понесла ущерба, зато старинный французский Кан был превращен в руины. От взрывов и пожаров погибла масса жителей города. Впоследствии эту акцию Монтгомери сочли одной из самых разрушительных и самых бесполезных бомбардировок за всю войну. Когда утром 7 июля английские войска пошли в наступление, рассчитывая на то, что им всего лишь предстоит занять город, где сопротивление противника сломлено, — немцы встретили их губительным огнем и успешными контратаками. За два дня ожесточенных боев английская 2-я армия потеряла 25% личного состава. Англичане дошли до центра Кана, но дальше продвинуться не смогли. А ведь войска Монтгомери превосходили противостоявшие им дивизии противника по танкам в четыре раза, а по пехоте — в два. А тем временем американцам на их участке наступления сопутствовала удача. Правда, этому весьма способствовало то обстоятельство, что действия Монтгомери заставили германское командование на Западе перебросить 7 танковых дивизий и 4 батальона тяжелых танков в район Кана, оставив против американской 1-й армии только 2 танковые дивизии и ни одного батальона тяжелых танков. Это ослабило группировку немецких войск в районе г. Сен-Ло, на который наступали американцы, и позволило им 18 июля овладеть им. Но дальнейшее общее наступление союзников зависело от успеха британских войск. За Каном расстилалась открытая местность, где танковые соединения английских и канадских войск мог-

224

225

ли развить наступление, тогда как в полосе американской армии местность изобиловала так называемыми живыми изгородями, затруднявшими действия танков. «Живые изгороди» представляли собой сложившиеся столетиями мелкие участки крестьянских полей, каждый из которых был огражден густой и мощной стеной из деревьев и кустарников, которые обычно высаживались на земляной насыпи высотой в 1—1,5 метра. Иногда эти изгороди и насыпи были двойными, образуя «ярусы», идеально подходившие для оборонительных позиций: окопов, пулеметных гнезд, укрытий для пехоты и пулеметных расчетов. Они обеспечивали надежную защиту небольшим обороняющимся группам и возможность вести прицельный огонь по наступающему противнику, особенно, если солдаты поднимались в атаку. Танки в таких условиях оказывались беспомощными. Преодолевая высокую насыпь, танк поднимался почти вертикально и подставлял под огонь свое наименее защищенное днище. Артиллерия также не могла уничтожать живую силу и технику противника, укрытую за земляными насыпями. Решение проблемы нашел американский сержант Кертис Кулен. Он предложил приваривать в носовой части танка два мощных стальных ножа, которые срезали верхний слой насыпи вместе с кустарниками и деревьями. Это позволяло танку не только преодолевать препятствие, но и использовать какое-то время срезанный грунт с растительностью в качестве маскировки. Такое неожиданное усовершенствование намного упростило задачу танков. Взятие американцами Сен-Ло подтолкнуло Монтгомери к более активным действиям. 18 июля он возобновил наступление на Кан. Теперь целью английского командующего было овладеть всем городом и создать крупный плацдарм на восточном берегу реки Орн. Этот плацдарм, по мысли Монти, должен был сковать значительную часть танковых сил вермахта в этом районе и позволить армии Брэдли наступать вдоль дороги Сен-Ло — Перье, которая проходила севернее Кана.

Хотя это новое наступление было не более как вспомогательным ударом, Монтгомери заявлял, что оно явится таким решающим актом на «всем восточном фланге, который явит собой яростное извержение». Он потребовал от Эйзенхауэра мощной воздушной поддержки, чтобы обеспечить «решающую победу». Эйзенхауэр и его заместитель по авиации А. Теддер с энтузиазмом восприняли этот план. «Не будет ничего удивительного, — писал Эйзенхауэр генералу Монтгомери, — если вы добьетесь победы, по сравнению с которой некоторые старые классические примеры будут выглядеть не более чем стычки патрулей». И вот для продолжения операции «Гудвуд» собрали впечатляющие силы. Для воздушных ударов по противнику было предназначено 1700 тяжелых и 400 средних бомбардировщиков и тактических истребителей. Их поддерживала корабельная артиллерия с линкоров. На оборону противника и город Кан было обрушено 8 тысяч тонн авиабомб и огромное количество артиллерийских снарядов. Вслед за ударами авиации и артиллерии двинулись 700 танков. Им удалось продвинуться на 5 км, но южнее Кана англичане натолкнулись на глубоко эшелонированную оборону немцев, насыщенную танками и противотанковыми орудиями, умело расположенными в складках местности за передовыми позициями главной полосы обороны противника. Уже в первый день наступления британские войска потеряли 270 танков, на следующий день — 131, на третий — 68 танков. 20 июля Монтгомери остановил наступление. Эйзенхауэр был взбешен. Он готов был отстранить Монти от командования сухопутными войсками, но сдержался, хотя его в этом намерении поддерживали даже английские начальники штабов. Что касается Монтгомери, то он считал, что его войска выполнили задачу, правда, с большими потерями, чем он ожидал. Неудача операции «Гудвуд» объяснялась прежде всего тем, что союзная разведка не имела достоверных сведений о противнике: плохо знала как о его наличных силах (весьма небольших), так и о их группировке. Но и

226

227

немцы в боях под Каном потеряли 250 танков, и около 200 тысяч человек были выведены у них из строя. Кроме того, стянув основные танковые силы в район Кана, фельдмаршал Клюге, сменивший к этому времени Рундштедта на посту главнокомандующего на Западе, сильно ослабил свою группировку в районе Сен-Ло. Это позволило Брэдли создать превосходство в силах над противником, равное 8:1 по танкам и 3:1 по пехоте. И хотя американские танки «Шерман» и английские «Кромвель» намного уступали по боевым качествам немецким «Тиграм» и «Пантерам», такое превосходство позволяло надеяться на успех. К тому же 20 июля произошло покушение на Гитлера, что отвлекло внимание высших генералов вермахта от фронтовых задач, и многие были привлечены к следствию по этому делу. Пока английская 2-я армия боролась за Кан, наконец овладела им и вырвалась на открытую местность, позволявшую развивать наступление, американская 1-я армия, неся большие потери, продолжала сражаться в «живых изгородях». Для того чтобы изменить обстановку к лучшему, надо было вырваться из этой неблагоприятной местности, выйти на равнину и вместе с англичанами развивать наступление к Сене и дальше, на Париж. События диктовали необходимость операции по скорейшему прорыву вражеской обороны. Так родился замысел операции «Кобра». Он состоял в том, чтобы силами пехотных дивизий прорвать оборону и, бросив в прорыв танковые соединения, осуществить охватывающий маневр в направлении западного побережья полуострова Контантен у г. Кутанс (40 км юго-западнее Сен-Ло), а затем наступать на Авранш. Операция должна была начаться 21 июля, но метеоусловия в этот день не позволили действовать авиации. 24-го все-таки решили нанести по позициям немцев массированный воздушный удар. Но тут произошло трагическое недоразумение. Приказ на вылет авиации по погодным условиям был отменен, но уже после того, как 1600 бомбардировщиков направились к цели. В то же время сухопутные войска, изготовившиеся к наступлению, получили сигнал «отбой», а

над ними уже шли волны своих самолетов. В результате часть бомбового груза была сброшена на боевые порядки американской 30-й дивизии. Погибло 27 и было ранено более 130 человек. В этих условиях надо было срочно проводить новую авиационную подготовку, и не позднее чем через сутки. Иначе противник успеет принять меры по усилению обороны. Наступление было назначено на 25 июля в 9.30. Вновь в небе появились шедшие волнами 2500 самолетов. И вновь 77 бомбардировщиков сбросили бомбы на свои войска: более 100 человек убито, в том числе один генерал, около 500 ранено. Сразу же после удара авиации в атаку пошла пехота. Однако задача оказалась невыполненной: прорвать оборону противника не удалось. И тогда командир 7-го корпуса генерал Коллинз решил ввести в бой танки. Им удалось на следующий день прорвать оборону противника на флангах, но в центре пехотные части все еще вели безуспешные бои. Тем не менее фланговый прорыв сделал свое дело. Танки 7-го корпуса продвинулись на 27—28 км от побережья, а 8-й корпус захватил Кутанс. Противник тоже не терял время. Фон Клюге, пользуясь бездействием войск Монтгомери у Кана, снял оттуда 2 танковые дивизии и бросил их в район Сен-Ло. Четыре дня шли ожесточенные бои южнее Сен-Ло, вдоль реки Вир, но танки Коллинза и 8-го корпуса уже шли на Авранш. В эти дни произошла реорганизация воск союзников. Брэдли стал командующим новой, 12-й группой армий, куда вошли американские 1-я и 3-я армии. Командующим 1-й армией вместо Брэдли был назначен генерал К. Ходжес. 3-ю армию возглавил генерал Дж. Паттон. 21-я группа армий, которой командовал Монтгомери, включила помимо английской 2-й армии канадскую 1-ю армию под командованием генерала Крерара. Паттон сразу же взял на себя руководство танковыми частями, наступавшими на Авранш. Ворвавшись в город, американские танки захватили два исправных моста через реку и переправились на другой берег. К

228

229

ночи 31 июля путь на Бретань был открыт для войск союзников. Задача операции «Кобра» была выполнена, хотя и ценой крупных ошибок и немалых потерь. В начале августа 1944 г. началось наступление на югозападном направлении в сторону Бретани. Экспедиционные англо-американские войска не встречали упорного сопротивления немцев, так как на полуострове активно действовало движение Сопротивления, благодаря которому значительная часть его территории была освобождена французскими патриотами. 29 июля танковые части 8-го корпуса армии Паттона переправились через Сену. Через два дня после этого Авранш был захвачен 4-й танковой дивизией, а 31 июля 6-я танковая дивизия разгромила части противника, оказывавшие сопротивление в Гранвилле. Истребители и бомбардировщики союзников беспрерывно действовали вдоль дорог, штурмуя скопившиеся колонны немецкого транспорта. Разбитые вражеские машины стали даже задерживать наступление союзников. Немецкая пехота была не в состоянии сопротивляться, и только измотанные и понесшие тяжелые потери танковые части вступали в более или менее серьезные схватки. В немецкой обороне образовался большой выступ — «Фалезский мешок», и создалась угроза окружения войск вермахта в районе г. Фалез. Тогда же англичане начали свое наступление к югу от Кана. Противник силами 2 танковых дивизий пытался оказать им сопротивление. Однако силы были слишком неравными. Его попытки удержать за собой долину реки Вир были сорваны. 1 августа 11-я танковая дивизия 8-го корпуса захватила Бени-Бокаж, а 2 августа после ожесточенных боев был занят Вир, который, однако, на следующий день был отбит двумя танковыми дивизиями СС. Яростные бои здесь продолжались еще несколько дней, пока наконец противник не был вытеснен с этого участка фронта. Далее к северо-востоку 5 августа был вновь занят Виллер-Бокаж. Объединенными усилиями канадской 1-й и английской 2-й армий был обеспечен левый фланг американских войск.

Окончательно решив использовать силы 15-й армии для укрепления своего фронта в Нормандии, немцы наконец заменили пришедшей пехотой танковые части, которые они до этого держали сосредоточенными к востоку от Орна, чтобы предотвратить возможность прорыва союзников в этом районе в направлении на Сену и Париж. Высвобожденные танковые части направлялись на запад, в район Вира, для поддержки своих частей, чтобы предотвратить крушение обороны на этом участке, а также накопить достаточно сил для удара по флангам американской 3-й армии генерала Паттона. Сопротивление немцев еще более возросло в результате подхода 4 их танковых дивизий из района восточное Орна, а затем еще одной танковой и одной пехотной дивизий из-за Сены. Захватив Авранш, американская 3-я армия продолжала наступление на Бретань, встречая лишь слабое сопротивление противника. Одна танковая колонна продолжала движение к Нанту, а другая заняла Фужер и Битре и наступала на юг, к Луаре. К 6 августа полуостров Бретань был разрезан надвое. Пересекая его движением на запад, союзники остановились перед Брестом. В своем стремительном продвижении подвижные колонны генерала Паттона встречали слабое противодействие небольших подразделений, редко силою больше роты, способных еще сопротивляться. Сознавая невозможность создать линию обороны, опираясь на которую можно было бы удержать полуостров, немцы примирились с неизбежностью и оставили внутреннюю часть Бретани, чтобы сконцентрировать имеющиеся у них силы для обороны портов Брест, Сен-Назар, Сен-Мало и Лориан, которые они считали главной целью наступления англо-американских войск. Для этой задачи в их распоряжении оставалось около 45 тысяч человек гарнизонных войск, части одной парашютной дивизии и трех пехотных дивизий. В центре полуострова оставались только небольшие очаги сопротивления, которые были обойдены союзными танковыми колоннами, предоставившими возможность пехоте и местным французским внутренним силам покончить с ними. К концу первой неде-

230

231

ли августа противник был вынужден всюду отступить в порты. Необходимо отметить большую помощь, оказанную союзникам при захвате Бретани французами. Силы движения Сопротивления накапливались в этом районе с июня и были доведены до 30 тысяч человек. В ночь с 4 на 5 августа для управления этими силами был создан специальный штаб. Колонны союзников теснили врага с фронта, а французские отряды устраивали засады отступающим немцам в их тылу, нападали на отдельные их группы и опорные пункты и обороняли мосты от разрушения. Когда танковые колонны союзников, не задерживаясь, продвигались вперед, отряды французских патриотов окончательно очищали от врага районы и охраняли коммуникации. Они также добывали для войск союзников информацию о расположении и намерениях противника. Не менее важно было то, что своими непрерывными, беспокоящими действиями они создали вокруг немцев обстановку постоянной опасности, что осложняло боевые действия захватчиков, порождало у них чувство растерянности и тревоги. В течение первой недели августа западный фронт обороны противника подвергся разгрому. Союзникам представилась возможность ударить в тыл противника с целью окружить его в Нормандии. Эйзенхауэр считал, что здесь сложились самые благоприятные условия для решающего удара по немецким армиям. Несмотря на то что англо-американские войска очень нуждались в портах Бретани, он счел нецелесообразным выделять для их захвата крупные силы за счет основных сил, действовавших в Нормандии. Для этого был выделен лишь один корпус 3-й армии, а остальные войска союзников при максимальной поддержке авиации сосредоточивали свои усилия на уничтожении главных группировок противника. К этому времени в рядах немецких войск против англо-американцев сражались наиболее боеспособные части всех союзников и сателлитов рейха в Западной Европе. Окружение и разгром их предоставили бы союзникам полную свободу действий во всей Франции.

С этой целью командование союзных сил предприняло попытку окружить основные силы 5-й танковой и 7-й полевой армий противника в районе г. Фалез. К 10 августа американские 1-я и 3-я армии охватили крупную группировку с юга, а с севера ее охватили английская 2-я и канадская 1-я армии. 28 дивизий союзников практически окружили 20 дивизий немцев между городами Фалез и Аржантан. Начав наступление на окруженную группировку 10 августа, американские войска к 13 августа вышли в район Аржантана. Однако наступавшие с севера англичане и канадцы действовали крайне медленно и только 17 августа заняли Фалез. Это позволило немецкому командованию использовать 40-километровый коридор между Фалезом и Аржантаном для отвода своих войск на восток. К 18 августа основные силы 5-й танковой и 7-й армий вермахта отошли на рубеж Лизаро, Гасе, Рюгль и закрепились на нем, обеспечивая отход всей группы армий «Б» за Сену. 8 немецких дивизий остались в окружении. В последующих боях до 50% немецких войск, находившихся в районе Фалез, Аржантан, отошли за Сену. К 25 августа союзные войска вышли к Сене. Несмотря на достигнутые результаты, следует иметь в виду, что союзникам не удалось в августе 1944 г. полностью уничтожить группировку противника в Нормандии из-за своей нерешительности, слишком большой осторожности. Именно поэтому основные силы двух армий вели фронтальное наступление, только сжимая «фалезский мешок» и выталкивая из него — из окружения — немецко-фашистские войска... Одной из главных причин того, что союзникам не удалось полностью окружить немецкую группировку под Фалезом, явилась нерешительность главным образом Монтгомери и отчасти Брэдли. Оба командующих опасались, что переход разграничительной линии между американскими и английскими войсками приведет к неожиданной встрече наступавших навстречу друг другу союзных группировок и, возможно, повлечет за собой инциденты и стычки, что приведет к потере управления войсками.

232

233

Осторожность высших военачальников, особенно Монтгомери, возмущала войсковых армейских командиров. «Мы стояли на южном фланге, — писал один из них, — а немцы на протяжении целого дня при ясном солнечном свете двигались на восток». Брэдли свидетельствует: «Пораженные офицеры беспомощно наблюдали, как ускользает их добыча». Особенно яростной была реакция генерала Паттона: «Разрешите мне двинуться на Фалез и сбросить англичан в море, как это уже было один раз в Дюнкерке!» Таков был накал страстей. Однако, несмотря на явный неуспех фалезского окружения, наступление союзников продолжалось. Продвижению союзных войск к Парижу во второй половине августа во многом способствовали действия движения Сопротивления против гарнизонов немцев в Париже и вокруг него. К 21 августа восставшие парижане под руководством полковника Роль-Танги, командующего силами Сопротивления, освободили три четверти города и его пригородов, а к 24-му — почти полностью Париж, оказав тем деморализующее воздействие на все оккупационные войска во Франции. В тот же день в столицу Франции вошли передовые отряды 2-й бронетанковой дивизии союзных войск под командованием французского генерала Леклерка, принявшие участие в ликвидации остатков сопротивлявшихся гитлеровцев. 25 августа дивизия заняла Париж. Немецкий гарнизон капитулировал. В дни, когда войска союзников осуществляли фалезскую операцию и продвигались к Парижу, на юге Франции произошла высадка американо-французских сил. Операция «Энвил» (с 27.07.44 — «Драгун»), давно задуманная союзным командованием, началась 15 августа. В этот день войска американской 7-й армии в составе американского 6-го, французских 1-го и 2-го корпусов при поддержке 5 тысяч самолетов с воздуха, 5 линкоров, 9 эскортных авианосцев, 24 крейсеров (всего 817 кораблей) с моря начали высадку десанта на 55-километровой полосе южного побережья Франции между городами Тулон и Кан.

Высадке с моря предшествовал воздушный десант с 55 самолетов и 465 планеров (9732 человека), мощная авиационная (1300 самолетов) и артиллерийская подготовка. Противник (5 батальонов 19-й армии вермахта) почти не оказал сопротивления. К исходу дня союзники захватили три плацдарма и вскоре соединили их, образовав общий плацдарм: 90 км по фронту и 60 км в глубину. На нем было сосредоточено 160 тысяч человек, 2500 орудий и минометов, 600 танков, 21 тысяча автомобилей. Войска 19-й армии вермахта в связи с тяжелым положением войск в районе Сены и на подступах к Парижу начали отход, который прикрывали немецкие гарнизоны, оставленные в Марселе, Тулоне и некоторых других населенных пунктах. Их повсеместно преследовали отряды французского Сопротивления, так называемые маки, превратив, по существу, организованный отход оккупантов в бегство. При поддержке движения Сопротивления американо-французские войска 22 августа заняли Гренобль, 28-го освободили Марсель и Тулон и 31 августа вышли к Лиону, но вступили в город только 2 сентября, после того как силы Сопротивления овладели им. Продвигаясь на север, 7-я армия 10 сентября соединилась в районе Дижона с главными силами англо-американских войск. Вся Южная Франция была освобождена. Столь быстрое освобождение огромной территории и вытеснение войск вермахта из Франции стало возможным благодаря мощному движению Сопротивления, развернувшемуся по всей стране. С первых дней высадки союзников в Нормандии началась массовая мобилизация в отряды Сопротивления по всей Франции. Многочисленные группы партизан освободили 80% территории от гитлеровцев еще до прихода в эти районы союзных войск. Исключение составляли гарнизоны портовых городов — таких как Ля-Рошель, Руайян, Рошфор, остров Олерон и другие, — превращенные в немецкие крепости на Атлантическом побережье. Повстанцы освободили значитель-

234

235

ную территорию к югу, от линии Нант, Орлеан, Дижон и западнее линии Дижон, Авиньон. Отряды маки захватили Париж, Бордо, Ниццу и множество других городов и населенных пунктов. Французами были окружены значительные силы гитлеровцев между городами Компьен и Монс, южнее Парижа. Когда высадившиеся союзные войска сражались на плацдарме в Нормандии, отряды Сопротивления прикрывали их фланги. Они парализовали движение транспорта в тылу немецких войск, препятствуя переброске гитлеровских дивизий с востока Франции к морскому побережью. Танковая дивизия «Дас Райх», например, затратила 12 дней на переход от Тулузы до Кана (720 км), а переброска 2-й танковой дивизии от Страсбурга до Кана потребовала 23 дней. Немецкие подкрепления прибывали в Нормандию истрепанными, крайне усталыми и с ходу бросались в бой, что значительно снижало их боеспособность. Генерал Эйзенхауэр в своих мемуарах писал, что участие в боях французского Сопротивления было эквивалентно действиям 15 дивизий. Однако, по французским данным, в сентябре 1944 г. в боях участвовало 450 тысяч бойцов Сопротивления, что эквивалентно 30 дивизиям. Восстание в Париже, так облегчившее взятие французской столицы союзниками, стало апогеем всенародного сопротивления. Начальник штаба армии США генерал Маршалл 19 марта 1946 г. заявил: «Сопротивление превзошло все, что мы от него ожидали: это оно, задержав прибытие немецких подразделений и помешав перегруппировке дивизий противника во внутренних районах страны, обеспечило успех нашей высадки. Без ваших войск, маки, все могло сорваться». Действительно, теснимые с фронта американо-английскими войсками и подвергаемые в тылу ударам отрядов Сопротивления, войска вермахта вынуждены были в августе 1944 года спешно отступать к границам Германии. Успехи французского Сопротивления вдохновили и польское эмигрантское правительство в Лондоне на орга-

низацию антифашистского восстания в Варшаве. В июле 1944 г. Красная Армия уже вела бои на территории Польши и приближалась к польской столице. Расчет лондонских организаторов восстания строился на том, что повстанцы в течение нескольких дней овладеют Варшавой и «за 12 часов до вступления в нее Красной Армии» установят там власть эмигрантского правительства. Однако плохо подготовленное, несогласованное с советским командованием Варшавское восстание, начавшееся 1 августа, с самого начала было обречено на неудачу. Немцы рассекли отряды восставших на три сектора, изолировали их и стали бить по частям. Советским войскам, не знавшим о готовившемся восстании, требовалось время для подготовки операции по помощи повстанцам. Но его уже не было. В этой обстановке восстание становилось авантюрой. Москва его не поддержала. Это вызвало недовольство союзников, но не могло умалить значения успехов Красной Армии для второго фронта. Потому что самую большую поддержку, обеспечившую успешные действия американо-английских войск во Франции, оказало советское наступление в Белоруссии, вошедшее в историю как операция «Багратион». Оно началось 23 июня 1944 г. и продолжалось до конца лета. Сражения велись на фронте 700—1100 км. С обеих сторон в нем участвовало 4 млн человек. Г. Гудериан, тогда начальник генштаба вермахта, вспоминал: «В то время как в Нормандии развертывавшиеся передовые части западных союзников готовились осуществить прорыв нашего фронта... на восточном фронте развивались события, непосредственно приближавшие чудовищную катастрофу». Потому-то во Франции и оказались малобоеспособные дивизии вермахта, недостаточно танков и самолетов, что основные силы Германии были брошены на Восток, чтобы остановить напор Красной Армии. Берлин уступал на Западе, отводил свои войска из Франции, чтобы сдержать грозного противника на Востоке.

236

237

«Когда в конце августа немецкий фронт во Франции рухнул, началась поспешная эвакуация из страны немецких войск. В паническом беспорядке, без какой бы то ни было дисциплины к Рейну и за Рейн лился неудержимый поток ставших ненужными военных и гражданских учреждений. Их бегство не только являло потрясающую картину разгрома, оно и отталкивающе действовало на соотечественников, видевших, с какой жадностью беглецы тащили с собой всевозможные запасы, особенно алкогольное напитки», — такими словами описывает немецкий военный историк генерал К. Типпельскирх положение на западном фронте в августе — сентябре 1944 г. Одну из главных причин этого разгрома и бегства за Рейн указал генерал-фельдмаршал Клюге в докладе высшему руководству: «Войска на Западе с точки зрения притока людских резервов и техники были почти изолированы. Это было неизбежным следствием отчаянного положения на востоке». Действительно, в это время, с 23 июня по 29 августа 1944 г., на советско-германском фронте шло грандиозное сражение в Белоруссии. Результаты его общеизвестны: к концу августа из 97 дивизий и 13 бригад врага, участвовавших в боях, 17 дивизий и 3 бригады были полностью уничтожены. 50 дивизий потеряли более половины своего состава. Враг лишился более полумиллиона своих солдат и офицеров. Советские войска продвинулись на запад на 550—600 км. Были освобождены Белоруссия, более трех четвертей территории Литвы, часть Латвии, началось изгнание оккупантов из Польши. Стратегическая обстановка на советско-германском фронте претерпела коренные изменения. Выход Красной Армии на широком фронте к Висле и границам Восточной Пруссии открывал ей путь на Варшаву, Берлин и Кёнигсберг. Дуайт Эйзенхауэр, оценивая наступление советских войск в Белоруссии, сообщал 7 июля американскому послу в СССР А. Гарриману: «Я испытываю колоссальный трепет от той силы, с какой они уничтожают вооружен-

ную мощь врага». «Никогда еще тактика концентрированных ударов... не была применена с таким искусством, с каким ее применила Красная Армия, рассекшая ударами германский фронт, — подчеркивала 20 июля английская газета «Дейли телеграф». Турецкая газета «Джумхуриет» 9 июля констатировала: «Если продвижение русских будет развиваться с такими же темпами, русские войска войдут в Берлин раньше, чем союзники закончат операции в Нормандии». И это были не пустые слова. В самом деле, в июле, в разгар битвы за Белоруссию и боев за Нормандию, против нашей армии действовали 228 дивизий и 23 бригады фашистского блока, а союзникам противостояли во Франции всего 18—24 дивизии вермахта. А вот какими были оценки сложившейся ситуации в самой Германии. Выступая на совещании в «Волчьем логове» 31 июля, Гитлер заявил: «Если говорить о том, что меня больше всего беспокоит, то это проблема стабилизации Восточного фронта... Я сейчас подумал о том, что относится к наиболее опасным моментам... Это прежде всего прорыв на Востоке». Чтобы закрыть огромную брешь, образовавшуюся в центре советско-германского фронта, гитлеровцы вынуждены были перебросить туда с других участков Восточного фронта и из Западной Европы 46 дивизий и 4 бригады. Потери вермахта на советско-германском фронте также значительно превосходили те, которые понесли немецкие войска в июне — августе в Западной Европе: 917 тысяч человек против 294 тысяч. Из 34 дивизий вермахта, расформированных в июне — июле в результате потерь, 29 приходится на советско-германский фронт. Так обстояли дела на фронтах Второй мировой войны летом 1944 г. В начале сентября, освободив с помощью сил Сопротивления территорию Франции, союзники вышли к «линии Зигфрида» («Западный вал»), системе долговременных укреплений вдоль западных границ Германии, от Голландии до Швейцарии. Передовые

238

239

ВЕЛИКОЕ СТОЯНИЕ НА РЕЙНЕ

части американских войск перешли границу Германии в районе Аахена и Люксембурга, а английские соединения вступили на территорию Бельгии и Голландии. В то время в высших эшелонах командования союзных войск преобладало очень приподнятое состояние, близкое к эйфории. Казалось, что воля противника к сопротивлению на Западе сломлена окончательно и уже ничто не может остановить продвижение американо-английских войск к «сердцу Германии». Союзная разведка оценивала войска вермахта на Западе «не как единую силу, а как большое количество слабых боевых групп, дезорганизованных и даже деморализованных, не имевших достаточно оснащения и вооружения». Полагали, что «можно уже видеть конец войны в Европе». Черчилль ставил вопрос о том, чтобы «попытаться достигнуть Вены раньше русских», требовал встретиться с Красной Армией «как можно дальше к востоку». Эйзенхауэр и Монтгомери в те же дни заявили о своем намерении кратчайшими путями наступать на Берлин. «Нет никакого сомнения, — писал Эйзенхауэр Монтгомери, — что мы направим всю свою энергию и все свои ресурсы на то, чтобы нанести молниеносный удар на Берлин». Однако эти замыслы не осуществились: «опередить русских» не удалось, хотя, казалось, все условия для этого были. В начале сентября на всем Западном фронте немцы имели около 100 боеспособных танков против 2 тысяч у союзников, и это только в войсках первого эшелона. Против 570 немецких самолетов действовало 14 тысяч самолетов армий Эйзенхауэра. Таким образом, превосходство в танках было 20:1, а в самолетах — 25:1. Итак, когда победа казалась совсем близкой, темпы продвижения союзных войск резко упали. Англичане, овладев переправой через Альберт-канал (Бельгия), не сумели преодолеть отчаянное сопротивление противника, эффективно использовавшего болотистую местность. За 10 дней они продвинулись всего на 30 км. Американская 1-я армия двигалась примерно в таком же темпе. Главные ее силы вышли к укрепленной

полосе вражеской обороны в районе Аахена и не смогли продвинуться дальше, хотя им противостояло всего 8 немецких батальонов. На юге 3-я армия Паттона 5 сентября форсировала в ряде мест реку Мозель, но была на 2 месяца остановлена обороной вермахта у г. Мец. На всех участках фронта немцы действовали быстрее, чем союзники. Они умело сосредоточили свои силы на обороне рубежа, проходившего вдоль Рейна. Конечно, при хорошо продуманном плане, согласованных решениях и воле к победе союзные войска имели все возможности прорвать «линию Зигфрида». Ведь прорвалась же американская танковая дивизия, форсировав Мозель, к г. Битбург. При этом немцам стоило немало усилий ликвидировать этот прорыв. Но, увы, это был всего лишь неповторимый эпизод. Союзники остановились перед «Западным валом». Но почему?.. Да потому, что американские и английские высшие военачальники разошлись во мнениях относительно дальнейшей стратегии. Монтгомери, верный своей идее глубокого мощного наступления силами 21-й группы армий на узком фронте, навязывал свой план: нанести удар через Бельгию с форсированием Рейна к северу от Рура и выйти в центр Германии. В этом варианте была заинтересована Великобритания. Выйдя на берега Ла-Манша и захватив Антверпен, Британия становилась преобладающей силой в Северной Европе. Эйзенхауэр предлагал вести наступление широким фронтом (у американцев на это хватало сил) на нескольких направлениях. При этом американская 1-я армия Ходжеса вместе с английскими войсками наступала бы через Бельгию севернее Арденн, а американская 3-я армия Паттона — южнее Арденн, чтобы форсировать Рейн на участке от Майнца до Карлсруэ. При таком варианте главную роль играли бы американские войска. В конечном счете было принято компромиссное решение: использовать максимальные силы на севере для того, чтобы овладеть плацдармами на правом берегу Нижнего Рейна на флангах главных укреплений «линии Зигфрида», выйти им в тыл и в последующем отрезать не-

240

241

мецким войскам путь отступления из Голландии. Учитывая, что главное направление на Берлин проходит через равнинные поля Северной Германии, расположенные за Рейном на севере, и что на юге гористая и лесистая местность не благоприятствует быстрому продвижению и наращиванию успеха, Эйзенхауэр и подчиненные ему командиры сошлись во мнении: направлением главного удара должна стать северная часть Германии. Главной целью были Рур, Северо-Германская низменность и Берлин. Предварительно необходимо было овладеть Аахеном и Нижним Рейном. К этому времени в структуре союзных экспедиционных сил произошли дальнейшие изменения. С 15 сентября на правом крыле Западного фронта действовала 6-я группа армий. Ее командующий американский генерал Дж. Деверс имел в своем составе американскую 7-ю и французскую 1-ю армии. Сложившаяся к середине сентября линия фронта создавала возможность быстро обойти правый фланг группировки немецких войск, и это побудило Эйзенхауэра нанести удар в северном направлении, к заливу Зёйдер-Зе (Северное море), повременив с освобождением важного порта Антверпен, подступы к которому с моря все еще находились в руках противника (операция «Маркет гарден»). Перед англо-канадскими войсками, выделенными для проведения этой операции, оборонялись немецкие 15-я и 1-я парашютная армии группы армий «Б» (генералфельдмаршал В. Модель, принявший командование после ранения Э. Роммеля). Со стороны союзников действовала 21-я группа армий (16 дивизий, в том числе 5 бронетанковых), на главном направлении — английская 2-я армия. Ей был придан 1-й воздушно-десантный корпус в составе американских 82-й и 101-й авиадесантных дивизий, английская 1-я авиадесантная дивизия и польская парашютная бригада. Замысел операции состоял в том, чтобы силами авиадесантного корпуса (английская 1-я, американские 82-я и 101-я воздушно-десантные дивизии и польская парашютная бригада) пробить к г. Арнем узкий коридор ши-

риной в 10 км и длиною 90 км и создать плацдарм на восточном берегу Нижнего Рейна. Затем 30-й корпус английской 2-й армии должен был пройти до Арнема, обойти правый фланг «линии Зигфрида» и открыть путь на Берлин. План операции строился на согласованных действиях авиадесантных и сухопутных войск. Он состоял из двух операций. Авиадесантная операция по захвату мостов, известная под названием «Маркет», имела своей целью овладение важнейшими из них: через Маас, Ваал и Нижний Рейн в районах Граве, Неймегена и Арнема. Английскую 1-ю авиадесантную дивизию и польскую парашютную бригаду предполагалось выбросить в районе Арнема, американскую 82-ю авиадесантную дивизию — в районе к северу от Эйндховена. Операция «Маркет» была крупнейшей из всех авиадесантных операций, предпринятых союзными войсками. Налеты тяжелых бомбардировщиков английской бомбардировочной авиации и американской 8-й воздушной армии должны были нейтрализовать неприятельские аэродромы по соседству с районами высадки, и позиции зенитной артиллерии, расположенные вдоль маршрутов пролета самолетов с десантом. С рассветом 17 сентября 1545 военно-транспортных самолетов и 478 планеров, поднявшись с 22 аэродромов в Англии, встретились над проливом Па-де-Кале и двумя огромными колоннами устремились в районы Арнем, Эйндховен, Неймеген. В окрестностях Эндховена приземлились 16 500 парашютистов и 3500 десантников 101-й авиадесантной дивизии, высаженных с планеров. В районе Неймегена десант 82-й воздушно-десантной дивизии захватил стратегически важный мост через р. Маас. После высадки десантов началось наступление пехотных частей 2-й армии. Но оно успеха не имело. Намеревались взять Эйндховен в первый же день, однако и в следующую ночь наступавшие войска были в 10 км от него. Но главная неудача произошла у Арнема. Там против парашютистов английской 1-й авиадесантной дивизии,

242

243

имевшей легкое вооружение, Модель бросил две эсэсовские танковые дивизии. Этому способствовала плохо организованная разведка союзников, которая своевременно не установила местоположение этих немецких дивизий. Все это означало провал воздушно-десантной операции «Маркет». Сухопутная операция, получившая название «Гарден», должна была развернуться на довольно узком фронте (изза ограниченного числа пригодных коммуникаций) по линии наступления — Эйндховен, Граве, Неймеген, Арнем. Она также началась 17 сентября — с прорыва обороны противника войсками английской 2-й армии. Ее гвардейская танковая дивизия начала успешно наступать в северном направлении, но встретила сильное сопротивление врага и замедлила продвижение к Эйндховену, занятому американской 101-й авиадесантной дивизией. Контакт между этими двумя соединениями был установлен 18 сентября. Гвардейская танковая дивизия устремилась на север к Граве, захваченному 82-й авиадесантной дивизией, которая контролировала также район между Граве и Неймегеном. Однако противник продолжал удерживать сам Неймеген и чрезвычайно важный мост через реку Ваал — пятипролетное железобетонное сооружение длиной около 2 км, без которого река стала бы весьма серьезным препятствием для наступавших. Попытка танков прорваться к мосту 19 сентября закончилась неудачей. Ожесточенный огонь немецких противотанковых орудий, укрытых в домах на подступах к мосту, остановил наступающие части союзников. На следующий день полк 82-й авиадесантной дивизии переправился через реку на десантных судах выше моста и опрокинул германские подразделения, оборонявшие северные подступы к мосту. Тем временем англичане овладели предмостными укреплениями южного берега, и в тот же вечер после разминирования моста танки пошли по нему и продвинулись на 3 км в северном направлении, где их вновь задержал заслон противотанковой артиллерии немцев. К 19 сентября войска английской 2-й армии соединились со всеми авиадесантными частями, за исключе-

нием тех, которые находились в районе Арнема. Там английская 1-я авиадесантная дивизия, сражаясь в окружении, отражала ожесточенные контратаки пехоты и танков противника. Дело в том, что английские парашютисты были сброшены в район, где у немцев на отдыхе находились две танковые дивизии (9-я и 10-я). Союзная разведка не имела об этом сведений. Десант нес большие потери. К 23 сентября положение 1-й авиадесантной дивизии стало настолько опасным, что английское командование решило идти на любой риск для того, чтобы оказать ей помощь и поддержку. На протяжении нескольких дней в районе Арнем, Неймеген происходили ожесточенные бои. 24 сентября английская пехота смогла наконец выйти к Нижнему Рейну значительными силами, а артиллерия начала оказывать огневую поддержку 1-й авиадесантной дивизии, окруженной на правом берегу реки. Однако к этому дню десантные части на правом берегу реки были потеснены на 900—1400 м, захваченный ими район продолжал сокращаться. Гитлеровцы беспрестанно вели огонь по десантникам из орудий и минометов, а также с самолетов, которые на бреющем полете обстреливали их позиции из пулеметов. 25 сентября командир 30-го корпуса наконец отдал приказ об отводе 1-й авиадесантной дивизии за Нижний Рейн. Ночью, под прикрытием темноты, просачиваясь небольшими группами через неприятельские войска, только 2163 человека из ее состава отошли за реку. Дивизия понесла тяжелый урон: количество убитых, раненых и пропавших без вести составило около 8 тысяч человек. Неудача под Арнемом произвела удручающее впечатление на английскую общественность. Черчилль назвал потери в этой операции ужасными и даже в специальном меморандуме требовал от военного командования «не просто выиграть войну, а выиграть ее дешево, заставив других расплачиваться». (Он еще вернется к этой мысли позже.) Монтгомери объяснил причину неудачи операции «Маркет — Гарден» недостаточным количеством сил, и стал требовать от Эйзенхауэра, чтобы 12-я

244

245

группа армий Брэдли была привлечена к совместным действиям с его, Монтгомери, 21-й группой армий, подчинялась ему в оперативном отношении. Черчилль также был недоволен стратегией Эйзенхауэра и жаловался Рузвельту на это. Недовольство англичан и американцев друг другом возрастало. По мере подхода главных сил союзников к «линии Зигфрида» темп наступления все более замедлялся. Уже не было быстрого продвижения вперед, как во Франции, где беспощадная борьба против оккупантов местного населения сливалась с натиском англо-американских войск. Начался период, вошедший в историю под названием «великое стояние на Рейне». Проводились лишь частные операции с ограниченными целями, которые не приносили существенных результатов. Сказывалась растянутость коммуникаций и отставание тылов: союзные войска растянулись тогда от Северного моря до Швейцарии. И потери были тогда немалые. В распоряжении Эйзенхауэра было около 2 миллионов человек — 54 дивизии. Но к осени 1944 г. 8 из них потеряли боеспособность. Остальные 46 были растянуты на почти 1000 км фронта. Подготовка к новому широкому наступлению требовала времени, пополнений, приближения тыловых баз, расширения исходных плацдармов. Коридор, созданный в ходе операции «Гарден», постепенно расширялся на восток для того, чтобы вывести войска 21-й группы армий на одну линию с 12-й группой армий. На Маасе и Ваале были созданы плацдармы, которым предстояло сыграть вaжную роль в последующем продвижении к Рейну. Решение Эйзенхауэра сосредоточить все усилия для прорыва на север Германии, прежде чем противник сумеет укрепить свою оборону по Рейну, привело к задержке с освобождением Антверпена, который должен был стать основной базой снабжения для союзников. Эйзенхауэр взял на себя полную ответственность за это решение, и результаты оправдали связанный с ним риск. Если бы союзные войска не продвинулись на север и на вос-

ток для того, чтобы удержать линию Маас, Ваал значительно севернее Антверпена, то сам этот порт (если бы он уже был освобожден) находился бы под постоянной угрозой не только атак с близко расположенных позиций немцев, но и более сильного удара вермахта из Голландии. После завершения операции «Гарден» 21-й группе армий было приказано провести операцию по освобождению Антверпена — порта, который в мирное время принимал до 20 миллионов тонн грузов в год и мог обеспечить снабжение войск союзников по коротким путям при их наступлении к центру Германии. Город и портовые сооружения были захвачены 30-м корпусом фактически нетронутыми. Однако сама гавань осталась у немцев, поскольку их войска контролировали остров Зейд-Бевеланд и остров Валхерен, прикрывающие подход к порту со стороны моря. Для того чтобы успешно выполнить эту задачу, требовалась высадка морского десанта на острова. Составление плана совместных действий флота, воздушных и наземных сил было возложено на штаб канадской 1-й армии. Однако эта работа продолжалась крайне долго — всю вторую половину сентября — и закончилась лишь в начале октября. К 30 октября весь ЗейдБевеланд был очищен от противника, а англичане и канадцы продолжали наступление на остров Валхерен по дамбе, соединяющей оба острова. 9 ноября был захвачен и этот остров. Занятие Зейд-Бевеланда и Валхерена освободило проход судам к Авнтверпену. Но прежде чем использовать этот порт, нужно было очистить фарватер Шельды (Антверпен расположен в ее устье) от мин. Флот немедленно занялся этой работой, и 26 ноября были разгружены первые суда в Антверпене. Теперь он стал основным портом снабжения вооруженных сил союзников. Между тем гитлеровцы, понимая, какое значение имеет для союзников Антверпен, начали активную бомбардировку порта и города ракетами Фау-1 и Фау-2. Хотя эти ракеты имели весьма низкую точность поражения, они причинили значительный ущерб городу и привели к

246

247

гибели значительного числа гражданского населения, нарушали коммуникации и снабжение. Жители Антверпена стойко переносили эти бомбардировки и продолжали содействовать союзникам. Кроме обстрела ракетами «Фау» доков и береговых сооружений противник применял также торпедные катера и подводные лодки-малютки против военных кораблей и торговых судов союзников. Однако все попытки нарушить снабжение союзных войск пресекались энергичными действиями превосходящих сил англо-американского флота и авиации. Освобожденный после двухмесячной борьбы порт начал действовать. Если в полосе 21-й группы армий важнейшими целями союзников были выход к Рейну по завершении операций «Маркет» и «Гарден» и борьба за подступы к Антверпену, то в полосе 12-й и 6-й групп армий на юге бои на изматывание по всему остальному фронту, обращенному на север и на восток, составляли главное содержание кампании. Ближайшими задачами союзников на этих направлениях было, прежде всего, продвижение на восток, к Рейну, а затем использование захваченного пространства на подступах к Рейну, на котором предполагалось или втянуть противника в решающую схватку, или нанести ему такой невосполнимый урон, чтобы ко времени выхода главных сил союзников к Рейну у него уже не было сил воспрепятствовать переправе и прорыву в глубь Германии, который должен был перерасти в быстротечный разгром на вермахта. Хотя дивизии 12-й группы армий вышли к Рейну позже, чем рассчитывали, и не втянули противника в решающую битву, тем не менее потери немецких войск на Западе были значительны. Это ослабило немецкую группировку, а возможность восполнить потери не позволяла обстановка на советско-германском фронте, где продолжалось мощное наступление Красной Армии, которая форсировала Днепр и успешно продвигалась на Запад. К концу сентября общие потери противника в полосе наступления 12-й группы армий убитыми, ранеными и пленными составили примерно 0,5 миллиона чело-

век, в том числе и те, кто попал в окружение при быстром благодаря силам Сопротивления продвижении с юга войск генерала Деверса и их соединении с войсками генерала Паттона. Таким образом, армии Брэдли, пользуясь благоприятными условиями, достигли успеха. 11 сентября войска 3-й армии вступили в Германию в районе Трира, а 12-го войска 1-й армии — в район Аахена. 2 октября начала наступление через германскую границу только что вошедшая в состав 12-й группы армий американская 9-я армия под командованием генерала Симпсона (ранее действовала в Бретани). В первые два дня она прорвала «линию Зигфрида» на 5-километровом участке, причем южный фланг прорыва находился в 12 км к северу от Аахена. В те же дни наступление на Аахен с востока начали части 1-й армии, которые 13 октября ворвались в этот город, а через 8 дней, 21 октября, гарнизон города капитулировал, несмотря на сопротивление немцев, засевших в подвалах развалин и уцелевших зданиях. Союзники потом очистили от них город, превращенный в руины в результате воздушных налетов и артобстрелов. После взятия Аахена масштаб операций американских 1-й и 9-й армий резко снизился. На южном крыле 12-й группы армий, несмотря на усилия 3-й армии Паттона, 15 сентября Мец, сильно защищенный внешним поясом фортов, остался в руках противника. К югу от Меца 3-я армия начала медленное продвижение вдоль реки Мозель на север. Далее к югу 6-я группа армий силами американской 7-й и французской 1-й армий медленно продвигалась на север вдоль Верхних Вогезов, а на юг — через реку Мозель. Проведенные в октябре — ноябре операции не привели к решительному успеху, носили в целом малоэффективный характер. Тем не менее они позволили союзникам подготовиться к наступлению, которое готовилось ими на ноябрь. Этому способствовало то обстоятельство, что с захватом Антверпена снабжение союзников значительно об-

248

249

легчилось. Однако немецкое командование, воспользовавшись затяжными боями и трудностями союзников в усилении и снабжении войск, укрепили свою оборону на «линии Зигфрида» спешно сформированными — по существу, ополченческими — дивизиями. Поначалу эти дивизии обладали весьма низкой боеспособностью. Однако Эйзенхауэр понимал, что если союзники не прорвут как можно быстрее «Западный вал», то соотношение сил будет постепенно меняться в пользу противника. В план Эйзенхауэра по ведению кампании в этот период входило продвижение на фронте 21-й и 12-й групп армий к Рейну. Союзникам необходимо было выйти к нему и закрепиться на участке, по меньшей мере, до Дюссельдорфа, если не до Бонна и даже Кобленца, прежде чем предпринять попытку форсировать реку крупными силами и начать наступление в глубину Германии. Наличие прочного оборонительного рубежа на Рейне облегчило бы союзникам задачу сосредоточения ударной группировки войск для прорыва обороны немцев в выбранном районе, а на всем остальном фронте можно было бы вести боевые действия сравнительно небольшими силами. Наступление 21-й группы на восток началось 15 ноября, но оно развивалось медленно из-за понесенных потерь и сложностей комплектования, связанных с дополнительными призывами резервистов, Монтгомери был не в состоянии только своими силами и удерживать всю линию фронта, и вести наступление. Возникала необходимость передать часть полосы его наступления 12-й группе армий, которая, однако, могла это сделать, только ослабив натиск на противника в районе Аахена. Такое решение Эйзенхауэр считал неприемлемым. Он приказал отложить крупные операции 21-й группы армий до тех пор, пока наступление в направлении Аахен, Кельн не даст положительных результатов. Из района Аахена наступление начали 1-я и 9-я армии 12-й группы войск 16 ноября после интенсивной бомбардировки с воздуха и артиллерийского обстрела. Свыше 1200 американских тяжелых бомбардировщиков

бомбили укрепленные позиции противника. Обе армии вели тяжелые бои. Затем, медленно продвигаясь вперед, 9-я армия вышла 3 декабря к реке Рур. Наступавшая южнее 1-я армия не имела особых успехов. 1-я и 9-я армии использовали в районе Аахена сначала 14, а позднее — 17 дивизий. В разгар наступления в первом эшелоне на участке протяженностью в 38 км действовало не меньше 10 дивизий. Это было максимальное сосредоточение сил. Несмотря на такую концентрацию войск и массированное применение стратегической и тактической авиации, наступление союзных воск развивалось крайне медленно. Задержку в этом важном районе союзники объясняли наличием у противника усовершенствованных оборонительных сооружений. Но главная причина была не в этом. Союзное командование имело полную возможность, используя скованность главных сил вермахта на Восточном фронте, где шло широкое наступление Красной Армии, начать и свое крупное стратегическое наступление. По свидетельству немцев, превосходство союзных сил над ними в этот период составляло по артиллерии 25:1, по танкам 20:1, а в воздухе полностью господствовала союзная авиация. Но Эйзенхауэр не хотел идти на риск согласно принятому у американцев правилу: «Ни шагу вперед без гарантии успеха». 9-я армия, например, достигла 3 декабря реки Рур, но генерал Брэдли счел неразумным переправляться через нее, пока плотины, которые оставались в руках противника, позволяли затопить долину реки. Он опасался попасть под удар германской 6-й танковой армии, которая сосредоточилась западнее Рейна. Поэтому он отдал приказ разрушить плотины с воздуха. Но это не удалось. В результате генералу Брэдли все-таки пришлось начать операции по захвату плотин. Тем временем к югу от Арденн начатое 3-й армией 8 ноября наступление в направлении реки Саар развивалось более успешно. Севернее Меца несколько разрозненных плацдармов, захваченных на правом берегу Мозеля, к 14 ноября были объединены в один общий плацдарм, а через

250

251

4 дня войска, действовавшие с этого плацдарма, перешли германскую границу в нескольких местах. В самом начале декабря союзные войска вышли к основным оборонительным сооружениям «линии Зигфрида». Монтгомери расценивал низкие темпы наступления англо-американских войск как «стратегическую неудачу». Он видел причину этого в том, что не получил одобрения высшего военного руководства союзников его план, в котором главную роль играла бы его 21-я группа армий. Но высшие военачальники не разделяли его взгляда. По политическим соображениям затягивание военных действий было на руку американцам. «Чем дольше продолжалась война, тем прочнее американцы закреплялись в Европе», — писал биограф Монтгомери Н. Гамильтон. Пользуясь затишьем на фронте, многие командиры предоставляли своим подчиненным отпуска. Большие группы офицеров уезжали в Париж, Брюссель, даже в Англию. Примерно 12% офицеров и солдат находились в эти месяцы в отпуске, а еще 25% — на пути в места отпуска и обратно. Вся эта идиллия оборвалась в середине декабря 1944 г. Из тумана, ночной мглы и снегов неожиданно появились танковые колонны немцев. Таранный удар рассек фронт союзников, создал угрозу катастрофы для всего Западного фронта.

ГЛАВА V

ЧЕРЕЗ РЕЙН К ЭЛЬБЕ 16 декабря 1944 г. в штаб-квартире Верховного Главнокомандующего объединенными экспедиционными силами союзников в Западной Европе Дуайта Эйзенхауэра торжественно отмечали важное событие. Сенат США присвоил Айку звание генерала армии. Это поднимало его до уровня высших американских военачальников: генералов армии Дж. Маршалла, начальника штаба сухопутных войск, и Д. Макартура, главнокомандующего союзными вооруженными силами в юго-западной части Тихого океана. А главное — уравнивало Эйзенхауэра с Монтгомери, который получил в Великобритании звание фельдмаршала 1 сентября 1944 г. После торжеств, ближе к вечеру, к Эйзенхауэру приехал генерал О. Брэдли, командующий 12-й группой армий. Он жаловался на то, что потери в войсках превышают прибывающие пополнения. В разгар их беседы в кабинет быстро вошел К. Стронг, один из генералов штаба Эйзенхауэра, и сообщил, что утром немцы начали наступление в Арденнах. Брэдли предположил, что это всего лишь демонстрационная, отвлекающая операция, с целью ослабить наступление американской 3-й армии в Сааре. Но Эйзенхауэр встретил сообщение с большой тревогой. «В самих Арденнах нет сколько-нибудь важных объектов, — сказал он, — видимо, немцы преследуют какую-то стратегическую цель». Генералы склонились над картой: там, в Арденнах, вел бой только 8-й корпус генерала Мидлтона — всего 3 дивизии. Эйзенхауэр рекомендовал Брэдли усилить 8-й корпус 2 танковыми дивизиями из второго эшелона 3-й армии. 253

Сражение в Арденнах стало крупнейшим событием на Западном фронте зимой 1944/45 г., но замысел этой операции созрел гораздо раньше: в августе 1944 г. Через Арденны — покрытый лесами гористый район в Бельгии на стыке с Люксембургом и Германией — немецкие армии прорывались на равнины Бельгии и Франции в 1870, 1914 и 1940 гг. И в 1944-м Гитлер решил — снова Арденны. В конце августа в Растенбурге, где находилась ставка Гитлера, состоялось специальное совещание. На нем присутствовали Гитлер, начальник штаба Верховного главнокомандования Кейтель, начальник штаба оперативного руководства Йодль, начальник генштаба сухопутных войск Гудериан, представители министерства иностранных дел и др. Гитлер заявил о необходимости всеми возможными средствами выиграть время и способствовать столкновению двух «неестественных», как он выражался, союзников — Советского Союза и англо-американского альянса. Склонить Англию, а затем и США к сепаратному миру с Германией — вот главная задача. Попытки такого рода неоднократно предпринимались и до этого, но безрезультатно. Однако гитлеровцы не теряли надежды на то, что «возможно будет посеять рознь между Англией и Америкой с одно стороны и Советским Союзом — с другой». 8 октября состоялось новое совещание в ставке Гитлера. Разговор шел о том, как заставить западных союзников заключить сепаратный мир с Германией. Успехи русских, заявил Гитлер, тревожат англичан и американ-

цев, ибо не в их интересах радоваться этим успехам. Следовательно, потенциальная тяга их к сепаратному миру с рейхом не вызывает сомнения — нужно ее лишь усилить. На вопрос, как это сделать, Гитлер ответил, что успешное контрнаступление немецких войск на Западе может решить эту проблему... 11 октября Гитлер потребовал от начальника штаба оперативного руководства Йодля обеспечить прежде всего внезапность намеченных действий. 12 октября Рундштедту (с сентября 1944 г. он вновь командовал войсками вермахта на Западе) был послан приказ о необходимости концентрации новых резервов для отражения наступления союзников в направлении Рейна. А к приказу прилагался секретный план под условным названием «Вахта на Рейне». В нем особо подчеркивался оборонительный характер планируемых действий, имеющих якобы целью помешать союзникам продвигаться к Рейну на рурском направлении. Почему «якобы»? Да потому что план «Вахта на Рейне» был предназначен для стратегической дезинформации союзников. Предоставив союзной разведке возможность ознакомиться с «секретным планом», Гитлер рассчитывал ввести союзное командование в заблуждение относительно своих действительных замыслов. 10 ноября Гитлер подписал директиву на наступление. В ней говорилось: «Достижение цели операции — уничтожение сил противника севернее линии Антверпен, Брюссель, Люксембург — означало бы поворотный момент в войне на Западе, а тем самым, возможно, в войне в целом». В начале декабря на совещании командного состава войск, входивших в ударную группировку, Гитлер обратил внимание на особое значение наступления: успех должен быть равноценен событиям в Дюнкерке. И он выразил свою уверенность в осуществлении нового и на этот раз рокового для союзников Дюнкерка. Ставка была сделана на поворот хода войны в пользу Германии. К Гитлеру был вызван известный немецкий специалист по диверсиям Отто Скорцени. В присутствии Кейтеля и Йодля он дал Скорцени особое задание: возгла-

254

255

Стали ждать известий. Они вскоре хлынули потоком: одно тревожней другого. Опасения Эйзенхауэра подтвердились: немцы начали стратегическую наступательную операцию силами 2 танковых армий. Против 3 дивизий Мидлтона наступали более 20 дивизий противника. Все это очень напоминало прорыв немецких танков через Арденны в 1940 г. АРДЕННЫ: ПОВТОРЕНИЕ ПРОЙДЕННОГО

вить специальный отряд диверсантов из личного состава 150-й танковой бригады СС, одетых в форму союзных войск (2 тысячи человек), и на трофейных машинах в ходе наступления проникнуть в тыл противника, вызвать там панику, уничтожить штабы и узлы связи, захватить и удерживать мосты через реку Маас до подхода главных сил. На подготовленном плане контрнаступления Гитлер начертал: «Изменению не подлежит». Какою же была обстановка на Западном фронте в то время? Немецкие войска к середине декабря 1944 г. занимали «линию Зигфрида» тремя группами армий. На правом крыле фронта оборонялась группа армий «Х»: (25-я полевая и 1-я парашютная армии). В центре фронта развернулась группа армий «Б»: 15-я и 7-я полевые, 6-я танковая армия СС и 5-я танковая армии. На левом крыле фронта в обороне находилась группа армий «Г» (1-я армия) и группа армий «Верхний Рейн» (19-я армия). Всего вермахт имел на Западном фронте 73 дивизии, в том числе 11 танковых, 29 дивизий фольксштурма — народного ополчения и 3 танковые бригады. Англо-американские войска у «линии Зигфрида» располагались в следующем порядке. На правом крыле фронта в полосе шириной 280 км действовала 6-я группа армий: американская 7-я и французская 1-я армии. Войска французской 1-й армии севернее Страсбурга первыми 19 ноября достигли Рейна. В конце ноября в составе этой армии сражались 75 тысяч участников французского Сопротивления. В центре фронта в полосе шириной 370 км оборонялась американская 12-я группа армий: 3, 1 и 9-я армии. В Арденнах в полосе шириной 115 км находился в обороне 8-й армейский корпус американской 1-й армии (три пехотные дивизии). В резерве корпуса имелась бронетанковая дивизия. На левом крыле фронта в полосе шириной 220 км развернулась английская 21-я группа армий: канадская 1-я и английская 2-я армии.

Всего англичане и американцы имели в Западной Европе 63 дивизии: 40 американских, 15 канадских и английских и 8 французских, — в том числе 15 бронетанковых дивизий и 10 бронетанковых бригад (4 тысячи танков) и почти 8 тысяч самолетов. Из немецких дивизий «многие не имели опыта боев или были недоукомплектованы». По численности личного состава немецкая пехотная дивизия не менее чем в два раза уступала дивизии союзников. Впоследствии, оценивая боеспособность созданной командованием вермахта ударной группировки, Рундштадт говорил: «При высоком удельном весе танковых дивизий в них было мало танков — они существовали главным образом на бумаге». Генерал Мантейфель, командовавший 5-й танковой армией, входившей в ударную группировку, утверждал после войны, что в обеих танковых армиях в действительности было не более 800 танков. Замысел германского верховного командования состоял в следующем: воспользовавшись затишьем на Западном фронте, нанести сокрушающий удар в направлении на Льеж, по стыку англо-американских армий, разгромить американскую 1-ю армию, форсировать Маас, выйти в район Антверпена, прижать к морю американскую 9-ю, английскую 2-ю и канадскую 1-ю армии — устроить англо-американским союзникам второй Дюнкерк, но в отличие от 1940 года не дать им возможности эвакуироваться в Англию, а в итоге — принудить союзников к заключению сепаратного мира с Германией. 12 декабря 1944 г., за четыре дня до наступления, Гитлер выразил надежду: «Если последуют несколько сильных ударов, то в любой момент может случиться, что этот искусственно поддерживаемый фронт (антигитлеровской коалиции. — А.О.) рухнет с потрясающим треском». Главный удар намечалось нанести в районе Арденн — по самому слабому месту в обороне американских войск. Это направление вело к расчленению англо-американ-

256

257

ских войск и разгрому их по частям. Уверенность в успехе основывалась на том, что союзное командование явно недооценивало противника, полагая, что «немецкая армия находится в состоянии полного упадка». Внезапность нападения часто компенсирует недостаток в силах и средствах. Так случилось и на Западе в декабре 1944 г. Достигнуть внезапности нападения германскому верховному командованию помогла беспечность союзников. Они никак не ожидали, что немцы именно зимой станут проводить наступление в Арденнах. Эйзенхауэр меньше всего опасался за арденнский участок, считая, что наступать по труднопроходимой местности — дело чрезвычайно трудное, особенно зимой. В высших штабах вообще не верили в возможность какого-либо немецкого наступления. Поэтому подготовленной обороны в Арденнах не было. Этим и воспользовалось командование вермахта. Немецкая разведка установила, что на арденнском направлении англо-американские союзники не имели крупных резервов. Лесистая пересеченная местность района Арденн позволяла скрытно сосредоточить ударную группировку. Все распоряжения отдавались только через офицеров связи. Производились ложные перегруппировки с целью создать впечатление, что происходит сосредоточение войск к северу от Арденн для прикрытия Рура. Этой цели удалось достигнуть. В течение всего ноября в штабе Эйзенхауэра «упорно держались ошибочного взгляда, что немцы готовятся к отражению удара союзников в направлении на Рур». На американских разведывательных картах была сделана отметка о том, что в Арденнах находятся всего лишь 4 пехотные и 2 танковые немецкие дивизии, и к тому же они были обозначены как движущиеся на север. В действительности же в Арденнах к началу наступления была сосредоточена ударная группировка в составе 21 дивизии, до 970 танков и штурмовых орудий и 800 самолетов. Разведывательные органы союзных штабов имели данные о подготовке немецкого наступления, но они не ос-

танавливали внимания именно на Арденнах как на угрожаемом участке. Так, например, начальник разведки американского 8-го армейского корпуса 9 декабря 1944 г. сообщил в штаб 12-й группы армий о том, что, по его мнению, противник надеется на то, что этот участок фронта в Арденнах останется спокойным и бездейственным. В первой половине декабря штаб корпуса отмечал активность немцев и появление некоторых новых дивизий в Арденнах. В донесениях штабу 1-й армии этот факт объяснялся стремлением противника дать этим дивизиям боевой опыт, а затем перебросить для использования в другом месте. Командующий 1-й армией был настолько спокоен за район Арденн, что 13 декабря передал из 9-й бронетанковой дивизии (резерв 8-го корпуса) одно боевое командование в 5-й корпус. Эйзенхауэр также не придал должного значения фактам, которые говорили о нависшей над районом Арденн опасностью, и не усилил его оборону за счет других участков фронта. День 15 декабря был отмечен следующим: штаб корпуса считал, что намерения противника не изменились; офицер оперативного управления Верховного штаба заявил, что «ему нечего докладывать об арденнском участке...»; Начальник штаба 21-й группы армий уехал в Англию: Монтгомери также согласовал с Эйзенхауэром свою поездку в Англию через неделю. В это время противник заканчивал последние приготовления к переходу в наступление. С середины ноября 6-я танковая армия СС (командующий — З. Дитрих) сосредоточилась севернее Кельна. Это было сделано для того, чтобы «подтвердить» выполнение плана «Вахта на Рейне» и направить разведку союзников по ложному пути. Исходные позиции в Арденнах 6-я танковая армия СС заняла за три дня до начала наступления. 5-я танковая армия (командующий — Мантейфель) сосредоточи-

258

259

валась в арденнских лесах, а исходное положение заняла за сутки до начала наступления. Передвижения совершались в ночное время. Начало операции было приурочено к наступлению нелетной погоды. А в штабах 8-го армейского корпуса, 1-й армии, 12-й группы армий и в верховном штабе союзников контрнаступления немцев здесь никак не ожидали. 16 декабря 1944 г. войска ударной группировки (6-я танковая армия СС, 5-я танковая армия и 7-я полевая армия группы армий «Б») перешли в наступление. Немецко-фашистское наступление застало все дивизии 8-го армейского корпуса в обстановке отдыха и благодушия. Штурмовые батальоны 5-й танковой армии быстро вклинились в расположение американских войск. Американское командование буквально растерялось от неожиданности. Эйзенхауэр, Брэдли и Ходжес (командующий 1-й армией) «были крайне поражены, когда узнали об этом». В течение нескольких часов в высших штабах не могли опомниться от растерянности и определить силу удара. Маршал авиации Теддер признал, что «верховный штаб был захвачен врасплох». К концу 16 декабря положение оценивалось в штабе союзников как весьма критическое. В тот же день вечером Эйзенхауэр приказал направить к месту прорыва две бронетанковые дивизии (7-ю из 9-й армии и 10-ю из 3-й армии). 17 декабря известия, поступившие с фронта, были еще хуже. Американский журналист Ральф Ингерсолл этот день описывает так: «Они (немцы. — А.О.) прорвали нашу линию обороны на фронте в пятьдесят миль и хлынули в этот прорыв как вода во взорванную плотину. А от них по всем дорогам, ведущим на запад, бежали сломя голову американцы». Эйзенхауэр был вынужден перебросить в Арденны 2 воздушно-десантные дивизии (82-ю и 101-ю) из своего резерва, размещавшегося в Реймсе. 18 декабря положение союзников еще более ухудшилось. Вечером Брэдли пришел к выводу, что обстановка гораздо опаснее, чем считали раньше, так как амери-

канская оборона в районе 8-го корпуса оказалась прорванной в полосе шириной 80 км и на глубину в 50 км. 19 декабря в Вердене встретились союзные командующие. Эйзенхауэр, открывая совещание, обратился с просьбой к присутствующим не сидеть с мрачными лицами. Основания к этому были: к концу дня передовые немецкие части приблизились к Льежу на 40 км. Лишь к 20 декабря американское командование окончательно убедилось в том, что главный удар противник наносит именно в районе Арденн, настолько полной была внезапность. В этот день 101-я воздушно-десантная и 10-я бронетанковая дивизии были окружены в районе Бастони. Немцы захватили богатые трофеи. Они составляли несколько сотен американских орудий и грузовиков, 1700 тонн боеприпасов. Остатки дивизий удалось деблокировать только 27 декабря. В это драматическое для союзников время Эйзенхауэр направил 21 декабря в Вашингтон запрос: «Возможно ли ожидать русского решительного наступления в этом или следующем месяце, знание этого факта имеет для меня исключительно важное значение». Более того, он разъяснил, что без военной помощи Красной Армии американские войска будут поставлены в самое тяжелое положение. Это встревожило правительства западных держав. 24 декабря советское правительство получило извещение от Рузвельта о направлении в Москву вполне полномочного офицера для обсуждения «положения дел у Эйзенхауэра на Западном фронте и вопроса о взаимодействии с Восточным фронтом». 25 декабря Рузвельту был выслан положительный ответ. После этого 29 декабря представитель союзных войск А. Теддер вылетел в Москву в сопровождении начальника оперативного отдела главной штабквартиры генерал-майора Буля и представителя органов разведки бригадного генерала Беттса. Миссия Теддера свидетельствует о том, какое значение союзное командование в те дни придавало советской помощи. А события на фронте в Арденнах развивались плачевно для союзников. Уничтожена 106-я пехотная ди-

260

261

визия 8-го корпуса, сильно потрепана 28-я дивизия. Почти целиком уничтожены части 9-й бронетанковой дивизии. Штаб 8-го корпуса вынужден бежать, и никто не знает, где он теперь находится. Пехота и танки немцев появились в 1 километре от командного пункта 1-й армии, заставив его переместиться в тыл. А в тылу 8-го корпуса действует около 50 групп диверсантов. На американских «виллисах» они громят тыловые учреждения, нарушают линии связи. Американской военной полиции удалось довольно быстро их обнаружить. Как это часто бывает, помогают случайности. Однажды к бензоколонке подъехал джип, и водитель обратился к работнику в изысканно вежливой форме: «Пожалуйста, бензин». Это вызвало подозрение, так как американские водители говорили проще и повелительнее: «Газ!» В другом случае военная полиция обратила внимание на немецкие аккумуляторы на американских джипах... Паника нарастала. А тем временем немецкая 5-я танковая армия, добившись наибольшего успеха, стремительно приближалась к реке Маас. 22 декабря ее передовые части находились в 22 км от Динана. Американская авиация из-за низкой облачности, туманов и частых дождей до 23 декабря была не в состоянии оказать поддержку своим войскам на фронте. Известный английский историк Б. Лиддел-Гарт так описывает сложившуюся обстановку: «Удар явился потрясением для союзников... был прорван американский фронт в Арденнах, и создалась угроза разобщения союзных армий. Тревога перекинулась за линию фронта... Положение было кошмарное. Выражались опасения, что немцы могут дойти до побережья Ла-Манша и устроить второй Дюнкерк». У Монтгомери в 21-й группе армий на западном берегу реки Маас был в резерве 30-й армейский корпус (3 пехотные дивизии и одна бронетанковая). Но как использовать его для контрудара? Этот вопрос драматически встал перед Эйзенхауэром, и 20 декабря он скрепя сердце решился временно передать Монтгомери коман-

дование всеми силами к северу от Арденн. Американские 1-я и 9-я армии оказались в подчинении у Монтгомери. Этого он давно добивался. Принимая такое решение, Эйзенхауэр объяснил своему штабу, что только таким путем можно заставить Монтгомери использовать резерв в интересах 1-й и 9-й армий. Черчилль одобрил решение Эйзенхауэра, но американские командующие выразили недовольство и даже протест. Они демонстративно продолжали иметь дело только с Брэдли, игнорируя Монтгомери. Черчилль, довольный решением Эйзенхауэра, заявил, что оно позволяет использовать английский резерв независимо от установленных зон. Но Монтгомери не торопился с оказанием помощи своему союзнику. В конечном счете он так и не ввел в дело этот резерв, а ограничился тем, что приказал занять оборону на западном берегу реки Маас — на льежском направлении. Противник в это время передовыми частями приближался к реке Маас значительно южнее. 24 декабря передовой отряд 2-й танковой дивизии его 5-й танковой армии показался в нескольких километрах от Динана. Немецкие войска не дошли всего полтора километра до огромного склада нефтепродуктов в этом районе, где хранилось 2500 тысяч галлонов горючего. 23 декабря 5-я танковая армия стала обходить английские войска с запада. Монтгомери тотчас же потребовал перебросить американские войска на угрожаемое направление. Когда ему были временно подчинены две американские армии, он твердо заявил, что нет причин уступать противнику территорию. Но как только немцы стали угрожать обходом, Монтгомери сам предложил Эйзенхауэру отойти с арденнской дуги, чтобы получить войска для создания значительного резерва. Эйзенхауэр обратился в Вашингтон за резервами и, кроме того, предпринял проверку распределения людских резервов на театре войны. От командиров боевых частей шли жалобы на тыловые органы, которые забирали львиную долю людей и снабжения. Их личный со-

262

263

став значительно превышал состав боевых войск, находившихся непосредственно на фронте. Но на формирование резервов за счет тыловых подразделений требовалось время, а его не было. Наконец 23 декабря наступила летная погода, но уже накануне 400 американских бомбардировщиков и 700 истребителей в течение одного этого дня совершили 2 тысячи самолето-вылетов, нанося удары по наступавшим колоннам противника. Используя благоприятные метеоусловия, 23—24 декабря американская 9-я воздушная армия тактической авиации произвела 1150 самолето-вылетов истребителями-бомбардировщиками, а американская 8-я воздушная армия стратегической авиации подняла в воздух 2050 бомбардировщиков и 900 истребителей. Вся мощь огня этой армады была обрушена на противника, в то время как немецкая авиация — 600 истребителей — между 23 и 27 декабря делала в среднем лишь 447 самолето-вылетов в день. Это была максимальная активность немцев в воздухе после Нормандии. К 25 декабря передовые части немецкой 5-й танковой армии подошли к Динану. Американская 12-я группа армий оказалась расчлененной надвое: американские 9-я и 1-я армии были отброшены к северу от немецкого клина, а 3-я армия — южнее. Вермахту срочно нужны были резервы для развития успеха, но их не было. С советско-германского фронта нельзя было снять ни одной дивизии, так как основные усилия Гитлера были направлены к деблокаде своей крупной группировки (188 тысяч человек), окруженной советскими войсками в Будапеште. Пришлось даже перебросить туда еще 4 дивизии и 2 бригады. К 26 декабря немецкие войска, продвинувшись на запад на 110 км, были остановлены. В этот день германское верховное командование отменило форсирование реки Маас в районе Динана, решив изменить направление главного удара с западного на южное. Немецкой разведке стало известно о подготовке американским командованием контрудара силами двух корпусов— 3-го и 12-го — 3-й армии, в каждом из которых

была одна бронетанковая и две пехотные дивизии. В связи с этим немецкое командование совершило перегруппировку. Четыре танковые дивизии из 6-й танковой армии СС были переброшены в район 5-й танковой армии для нанесения удара по левому флангу американской 3-й армии. Этот удар был нанесен силами 5-й танковой армии 26 декабря — раньше, чем успела перейти в наступление ударная группа войск американской 3-й армии. Прорыв в Арденнах стал расширяться. В конце декабря начальник генштаба сухопутных войск Гудериан на совещании в ставке германского верховного командования представил информацию о том, что в самое ближайшее время следует ожидать большого наступления советских войск в Восточной Пруссии и на Висле. Гитлер был вынужден констатировать, что если такое наступление начнется, то наступление против англо-американских войск придется прекратить, чтобы получить возможность дальнейшего усиления Восточного фронта за счет Западного. Вот почему, считал он, надо торопиться. В ночь на 1 января 1945 г. силами 1-й и 19-й армий началось третье немецкое наступление, но теперь — чтобы вновь обрести фактор внезапности — уже в Северном Эльзасе. За три дня наступления ударная группа 1-й армии продвинулась до 30 км. 1 января 1945 г. более 900 немецких бомбардировщиков совершили массированный налет на аэродромы союзников в Западной Европе (Северная Франция, Бельгия и Голландия). На земле было уничтожено 200 самолетов. Немцы потеряли при этом 93 самолета. Кроме того, их авиация от огня своей же зенитной артиллерии потеряла еще 200 самолетов, когда они по ошибке пролетали над стартовыми площадками Фау-2. Этот налет в еще большей мере осложнил стратегическую обстановку для союзных сил. В тот же день Эйзенхауэр приказал войскам оставить Северный Эльзас и Страсбург. Об этом важном решении командующий французской 1-й армией узнал только через 30 часов, так

264

265

как отход держался в секрете даже от французской группы связи. Командующий 1-й французской армией де Латтр де Тассиньи решил вопреки приказу не отводить левый фланг своей армии и взять на себя оборону Страсбурга. Глава временного правительства Франции де Голль одобрил эту инициативу и 2 января послал ему соответствующий приказ. На совещании в Версале 3 января Эйзенхауэр был вынужден уступить нажиму французов. До 12 января в Эльзасе продолжались упорные бои в районе Страсбурга. В то время, как в Арденнах происходило ожесточенное сражение, не менее жаркие схватки шли в высших штабах объединенных экспедиционных сил. Напряжение в отношениях между Эйзенхауэром и Монтгомери, возникшее с начала операции «Оверлорд», все более нарастало и теперь достигло апогея. Эйзенхауэр считал, что немецкие дивизии, прорвавшие фронт союзников и наступавшие в создавшемся выступе, понесли немалые потери, а их коммуникации растянуты. Он намеревался нанести по ним стремительный и мощный удар. Он считал, что одновременный переход в наступление американской 3-й армии с южного фланга и американской 1-й армии, находившейся в то время под командованием Монтгомери, — с северного фланга создадут возможность окружения прорвавшихся немецких танковых армий и уничтожения их в образовавшемся арденнском выступе. Однако Монтгомери на встрече с Эйзенхауэром 28 декабря заявил, что немцы еще в силах провести достаточно сильное контрнаступление на северной границе выступа. Он предлагал встретить этот возможный удар подготовленной обороной, обессилить наступающую группировку врага, а затем контрнаступлением американской 1-й армии нанести ей поражение. Его идея заключалась в том, чтобы вытеснить противника обратно за «линию Зигфрида», тогда как Эйзенхауэр стоял за то, чтобы окружить прорвавшиеся немецкие дивизии и уничтожить их. Эйзенхауэр настаивал на переходе в наступление не позднее 1 января 1945 г. Монтгомери отстаивал свой ва-

риант. От его позиции зависело многое. Под его командованием находились теперь четыре армии: канадская 1-я, английская 2-я и американские 1-я и 9-я. В конце концов Эйзенхауэр настоял на своем. Монтгомери обещал начать наступление силами американской 1-й армии 1 января. Однако 30 декабря в штаб-квартиру Эйзенхауэра в Версале прибыл начальник штаба Монтгомери генерал Гинан. Он сообщил, что его шеф принял решение начать наступление не ранее 3 января. Это срывало все планы Верховного главнокомандующего. Эйзенхауэр тут же написал резкое письмо Монтгомери. В нем говорилось, что, если командующий 21-й группой армий не выполнит согласованное 28 декабря решение, он будет уволен. Но Монти продолжал упорствовать. В канун Нового года Гинан снова прилетел в Версаль. Он доложил, что Монтгомери не начнет наступления, пока не отразит ожидавшегося им немецкого удара против северного фланга союзников. Наступило 1 января. Генерал Брэдли в соответствии с приказом Эйзенхауэра уже начал наступление 3-й армии в полосе 12-й группы армий. Монтгомери бездействовал. Более того, он написал письмо Эйзенхауэру, в котором требовал передать ему руководство всеми сухопутными операциями, а все усилия объединенных сил союзников сосредоточить на северном направлении. Он даже подготовил проект соответствующей директивы, которую должен был подписать Эйзенхауэр. Это положило предел терпению Эйзенхауэра. Он издал директиву, по которой возвратил американскую 1-ю армию под командование Брэдли и оставил в силе действующее решение о наступлении на Германию по двум ранее определенным направлениям. В ответ на прежние письма Монтгомери теперь он сам в личном письме к нему жестко напомнил о его обязанностях и потребовал неукоснительного их выполнения — в противном случае командующего 21-й группой ожидает отставка. Получив это письмо, Монтгомери высокомерно спросил: «А кто меня заменит?» «Это уже обсудили, — ответил генерал Гинан. — Они хотят Алекса». Он имел

266

267

в виду английского фельдмаршала Александера, командующего союзными войсками в Италии. Монтгомери побледнел: об Александере он и забыл. «Что же мне делать?» — спросил он. В ответ генерал протянул ему текст телеграммы: «Подпишите это». Монтгомери прочитал текст и подписал его. В этой телеграмме Эйзенхауэру он просил его порвать его предыдущее письмо. Вслед за телеграммой он отправил в Версаль письмо. Он писал: «Вы можете положиться не меня и на все вверенные мне силы на сто процентов. Мы будем выполнять Ваш план». Но и после всех этих уверений Монтгомери решился на активные действия лишь 3 января. Он ввел в сражение на арденнском выступе «одну-единственную английскую бригаду». Обстановка от этого не изменилась. 4 января находившиеся в Эльзасе войска немецкой 19-й армии предприняли наступление севернее Страсбурга и форсировали Рейн. Общее настроение в связи с этим в ставке Эйзенхауэра отражает запись в дневнике командующего американской 3-й армией Дж. Паттона, которую он сделал в тот день: «Мы еще можем проиграть эту войну». На следующий день вновь возобновились бои на арденнском выступе. 7 января командующий 6-й танковой армией СС Дитрих доложил в ставку Гитлера о завершении всех мероприятий по подготовке форсирования реки Маас, и это форсирование, по его мнению, будет успешным. В этой драматической обстановке Уинстон Черчилль 6 января срочно прибыл на фронт и встретился с Эйзенхауэром и Монтгомери. Они пришли к общему мнению: продолжающееся неблагоприятное развитие событий на фронте «выдвинуло вопрос о действиях русских на первый план». Поэтому в тот же день Черчилль направил Сталину известную телеграмму с просьбой о военной помощи: «На Западе идут очень тяжелые бои... можем ли мы рассчитывать на крупное русское наступление на фронте Вислы или где-нибудь в другом месте в течение января?»

В телеграмме содержалась фраза, говорившая о положении дел союзников на фронте: «Я считаю дело срочным». Ответ Сталина поступил в Лондон на следующий день. В нем сообщалось: «Учитывая положение наших союзников на Западном фронте, Ставка Верховного Главнокомандования решила усиленным темпом закончить подготовку и, не считаясь с погодой, открыть широкие наступательные действия против немцев по всему центральному фронту не позже второй половины января». Черчилль назвал эту телеграмму Сталина «волнующим посланием». Подобно Монтгомери, он меньше всего хотел, чтобы английские войска ввязывались в кровопролитные бои с немцами, чреватые не только большими потерями, но и возможным поражением на важном участке фронта. Сталин тоже отлично понимал мотивы действий союзного высшего руководства. Ему было ясно, что войска вермахта на Западе оказались не столь ослабленными, как полагали в штабе англо-американских сил. Немецкий удар в Арденнах показал, что у Гитлера еще есть достаточно сил, чтобы причинить немалый урон союзным армиям и нанести им крупное поражение. А раз так, то не лучше ли, как и в прежние годы, заставить противника перенести его главные усилия на восток, против Красной Армии? Там, в жестоких сражениях с русскими, немцы ослабнут до такой степени, что наступление союзных армий на Рейне станет бескровным и победоносным. Да, все это понимали в Москве. Но, идя навстречу просьбе союзников, советское политическое руководство преследовало и свои цели. Во-первых, советскому правительству нужно было улучшить отношения с англоамериканским руководством. После охлаждения, вызванного провалом Варшавского восстания, Кремлю надо было показать своим западным партнерам, что, несмотря на разногласия по отдельным вопросам, СССР — верный союзник. Во-вторых, и это главное, надо было ус-

268

269

корить мощное наступление от Вислы к Одеру, чтобы прийти на Ялтинскую конференцию глав трех держав — США, СССР и Великобритания, назначенную на начало февраля 1945 г., с крупным стратегическим успехом, который в Ялте превратить в не менее крупный успех политический. И это советской делегации действительно удалось. Но все это было позднее. А тогда, в январе 45-го, на войска вермахта на советско-германском фронте обрушился удар огромной силы на 500-километровом фронте. 1-й Белорусский и 1-й Украинский фронты при содействии соседних фронтовых объединений за 23 дня продвинулись на 500 км, вышли на Одер, захватили плацдарм на его западном берегу и оказались в 60 км от Берлина. Для третьего рейха наступили критические дни. 14 января — на третий день наступления Красной Армии — Гитлер приказал Рундштедту перебросить с Западного фронта ни Восточный 6-ю танковую армию CС «в полном составе». Оставшиеся в Западной Европе немецкие войска начали отход по всему фронту. Отступление немцев из Арденн, а затем и из Эльзаса союзное командование расценило исключительно как успех контрнаступления англо-американских войск. Особые заслуги себе, как победителю, приписал фельдмаршал Монтгомери. 7 января он созвал пресс-конференцию, на которой объявил журналистам, что именно он выиграл битву в Арденнах. «Как только я увидел, что происходит, — вещал он, — я предпринял определенные шаги и обеспечил такую обстановку, чтобы немцы не смогли форсировать Маас, даже если они продвинутся до реки. И я перегруппировал силы, добиваясь баланса для отражения угроз, то есть смотрел вперед». Далее, повествовал фельдмаршал, когда Эйзенхауэр назначил его командующим всей северной группировкой, он ввел британцев в сражение (на самом деле одну бригаду. — А.О.) и тем самым спас американцев. Он сравнил сражение в Арденнах с Эль-Аламейнской операцией и оценил Арденнскую операцию как одну из самых интересных битв, которые ему,

Монтгомери, приходилось вести. Он сказал также, что американские солдаты прекрасно дерутся, когда ими руководит настоящий командующий. «Таким образом, — завершил он свое выступление, — вы видите, что британцы сражались на обоих флангах американцев, которые получили тяжелый удар. Это и есть союзнические отношения в действии». Эта пресс-конференция до крайности возмутила американских генералов. Они считали, что именно американские войска остановили немецкое наступление, а Монтгомери не только не руководил контрнаступлением, но мешал ему и чуть не сорвал контрудар. Командующий 3-й армией генерал Паттон писал в те дни в своем дневнике: если бы не Монтгомери, «мы пленили бы всю немецкую армию». Безусловно, возможность окружить и уничтожить немецкую группировку в Арденнах появилась в конце декабря, но из-за разногласий между Монтгомери и американскими генералами ее начали проводить в жизнь слишком поздно. Время было упущено. И все же, вопреки хвастливым утверждениям Монти, именно американские армии сыграли главную роль в Арденнской операции. Об этом говорило и количество войск: у американцев — 1, 3 и 9-я армии, а у англичан — только часть 2-й армии. Об этом говорили и участки фронта, где шли наиболее жаркие бои, и потери американцев и англичан. Из 600 тысяч американских солдат и офицеров, участвовавших в арденнских боях, выбыла из строя 81 тысяча человек, в том числе 19 тысяч убитых, 15 тысяч пропавших без вести, остальные получили ранения. Британцы потеряли 1400 человек, из них — 200 убитыми. Немецкие потери составили около 82 тысяч человек убитыми, ранеными и пленными. Весь январь союзники бились за освобождение арденнского выступа. Противник отходил с боями. 16 января разведывательные дозоры американских 1-й и 3-й армий встретились в районе Уффализа, в середине арденнского выступа. Еще 8 дней ушло на полное вытеснение врага из этого района, но немцам удалось полно-

270

271

Союзные армии еще продолжали выходить на рубежи, которые они занимали до немецкого прорыва, а штаб Эйзенхауэра уже разрабатывал планы дальнейшего наступления на Германию. Нужно было торопиться, так как дела вермахта на советско-германском фронте шли все хуже в результате непрерывного наступления Красной Армии. 19 января войска 1-го Украинского фронта перешли довоенную германо-польскую границу, а с 1-го января стали выходить на рубеж реки Одер, с ходу форсировали и удержали два плацдарма на ее левом берегу. 29 января войска 1-го Белорусского фронта после стремительного продвижения также вступили на территорию Германии. В начале февраля советские войска находились всего в 60—70 км от Берлина. Каким темпом пойдет дальнейшее наступление Красной Армии — от этого зависел успех зимней кампании союзников. Резервы немцев потянулись на восток, и для союзников было весьма важно воспользоваться этим. Поэтому англо-американское командование решило ускорить свои операции, чтобы использовать благоприятную обстановку в связи с изменением сил противника на Западе. К концу января Эйзенхауэр принял решение: выходить на Рейн, нанося по врагу последовательные удары. Первый удар будет нанесен севернее Арденн силами канадской 1-й армии (21-я группа армий), с целью захватить территорию между реками Маас и Рейн. Второй удар с той же целью нанести силами американской 9-й армии, которая была оставлена в оперативном подчине-

нии Монтгомери. И только тогда между этими двумя армиями перейдет в наступление английская 2-я армия. Затем в боевые действия к югу от Арденн последовательно вовлекалась 12-я группа армий (1-я и 3-я армии) и 6-я группа армии (американская 7-я и французская 1-я армии). Но в это время английские военно-политические руководители вновь поставили перед американцами вопрос об изменении стратегии. Во-первых, они требовали, чтобы главным было признано северное направление, где войска Монтгомери, действуя в узкой полосе, наступали бы на Берлин. Во-вторых, вопрос ставился шире: усилить итальяно-балканское направление, где преобладали английские войска. 30 января на острове Мальта собрался объединенный англо-американский комитет начальников штабов. Эйзенхауэра твердо поддержали американские военные руководители, и англичане были вынуждены уступить своему более сильному партнеру. На обсуждение был поставлен вопрос: Балканы или Западная Европа? Фельдмаршал Г. Александер (Англия), верховный командующий на Средиземноморском театре войны, требовал «оживить» этот фронт вооруженной борьбы, перебросив туда 3 дивизии. Он и его штаб призывали приложить «героические усилия, чтобы спасти Италию от революции». К этому времени для Черчилля война на ее завершающемся этапе более чем когда-либо стала борьбой за политическое влияние. Он хотел, чтобы союзники на западе двинулись в Юго-Восточную Европу и, воспользовавшись отступлением немцев, опередили советские войска. Этого же добивались и правящие круги США. Но для них важнее было занять господствующее положение в послевоенном мире, и прежде всего в Западной Европе, укрепить там свое влияние и получить новые рынки в Европе. А для этого надо было по возможности не дать Красной Армии проникнуть далеко на запад и потеснить конкурентов-англичан. Общим для США и для Англии было стремление опередить советские войска не

272

273

стью вывести войска из грозившего им окружения. К 25 января арденнский выступ, образованный немецким прорывом, был полностью ликвидирован. Но прежняя линия фронта была восстановлена только к 7 февраля. Так закончилось самое крупное сражение на втором фронте за все время его существования. ПОСЛЕДНЕЕ НАСТУПЛЕНИЕ

только в Западной, но и в Юго-Восточной Европе. Начальник имперского генштаба А. Брук обратил внимание на то, что за 2 недели наступления Красная Армия изолировала в Латвии около 30 немецких дивизий и, кроме того, «немцы так дезорганизованы, что не смогут оказать сильного сопротивления до рубежа реки Одер». Поэтому в первую очередь «союзники должны подготовить согласованное наступление с запада». «Не опоздать!» — этот лозунг был единым для союзников, и объединенный штаб почти без обсуждения согласился немедленно перебросить 3 дивизии из Италии в Западную Европу и отправить еще две, как только они смогут быть выведены из операций. Кроме того, Александера обязали немедленно перебросить в Западную Европу максимально возможное количество самолетов из состава 12-й воздушной армии, поддерживающей его войска. Директивой от 3 февраля Александеру была поставлена задача всего лишь удерживать линию фронта. А ведь в то время в Италии по-прежнему находились большие силы союзников: 17 пехотных дивизий, 4 бронетанковые и одна смешанная, 9 отдельных бригад и около 5 тысяч самолетов. В противостоящих им войсках германской группы армий «Ц» насчитывалось 27 немецких дивизий, 4 итало-фашистские дивизии, одна бригада и 130 боевых самолетов. При этом ряд немецких дивизий вели борьбу с частями итальянской партизанской армии, насчитывавшей в своих рядах свыше 100 тысяч человек. Таким образом южное направление было отодвинуто на второй план. Главным стало усилить наступление от Рейна к Руру. Но, помня о больших потерях в Арденнах, которые были весьма болезненно восприняты населением Англии и США, планы наступления строились в надежде на то, что успех будет достигнут небольшой ценой. «Ни шагу вперед без гарантии успеха» — таков был их прежний девиз. Расчет был на то, что после привлечения наиболее боеспособных сил вермахта на восток, противник уже ослабил свои силы на западе. В конце января у немцев в

группе армий «Б» на Западном фронте на 1 км фронта приходилось 26 пехотинцев, 1—2 орудия и менее одного противотанкового орудия. Во всей группе армий насчитывалось менее 200 танков и бронемашин. В телеграмме от 13 января 1945 г. Рундштедт предупреждал генеральный штаб о том, что «примерно через 7 дней не останется необходимого количества боеприпасов для легких и тяжелых гаубиц...», поэтому «ведение оборонительных боев может быть обеспечено снарядами на срок не свыше одной недели». Через две недели он сообщил в Берлин: «Новых сил для Западного фронта я не получил. Что касается Восточного фронта, то я без единого слова возражения отдал все, что от меня требовалось. Мне было обещано пополнение, но это последнее либо совсем не поступает, либо поступает в таких мизерных количествах, что оно не оказывает никакой действенной помощи фронту, несущему все большие потери». В это время произошло важное политическое событие, во многом определившее дальнейший ход войны. 4—11 февраля 1945 г. в Ялте состоялась Крымская (Ялтинская) конференция глав правительств трех великих держав антигитлеровской коалиции: США, Великобритании и СССР. На ней рассматривались проблемы послевоенного устройства мира, германский, югославский вопросы, условия вступления СССР в войну с Японией, объем репараций с побежденных государств и многое другое. Но одним из главных вопросов, скорее, даже самым главным, стали сроки и способы наиболее быстрого разгрома гитлеровской Германии. Заместитель начальника Генерального штаба Красной Армии генерал А.И. Антонов сообщил присутствующим, что к 1 февраля — за 18 дней наступления от Вислы к Одеру — советские войска продвинулись на 500 км, изолировали группировку противника в Восточной Пруссии (27 дивизий) и разгромили 45 дивизий врага. Он выразил пожелание, чтобы англо-американские силы ускорили переход в наступление, подчеркнув, что обстановка этому очень благоприятствует.

274

275

Начальник штаба армии США генерал Дж. Маршалл информировал коллег, что последствия немецкого наступления в Арденнах преодолены и 8 февраля войска союзников перейдут в наступление, а в дальнейшем двинутся на Берлин. Действительно, канадская 1-я армия перешла в наступление 8 февраля, а американская 9-я — 23 февраля. Монтгомери назвал это наступление «битвой за Рейнскую область», но уже на 10-й день командующий 9-й армией Симпсон доложил Монтгомери, что «семи из его двенадцати дивизий нечего делать». К 9 февраля французская 1-я армия 6-й группы армий на всем фронте вышла на Рейн. В начале февраля частями американской 1-й армии были захвачены 7 дамб на реке Роер, находившиеся в стыке с 9-й армией. Превращенные немцами в сильные опорные пункты, эти дамбы представляли серьезное препятствие. Неоднократные попытки американских войск захватить их осенью 1944 г. не увенчивались успехом. Арденнское наступление немцев вообще пресекло эти попытки. И вот 9 февраля 78-я пехотная дивизия захватила дамбы. Однако при отходе немцы успели взорвать верхнюю и нижнюю плотины, в результате чего уровень воды в реке Роер резко повысился. Это не позволило американцам форсировать реку с ходу. 3-я армия Паттона — ее 12-й корпус в составе 4 дивизий — начала наступление на Битбург и 24 февраля овладела городом. В течение 3 недель наступления, действуя в труднопроходимой местности и при неблагоприятных метеоусловиях, армия прорвала оборону противника на участке до 40 км и вышла к берегам рек Прюм и Киль. И хотя до Рейна оставалось еще 80 км трудной для продвижения местности, главная линия подготовленной немцами обороны оставалась уже позади. В начале марта армия Паттона овладела Триром, важным узловым опорным пунктом врага. В укреплениях «линии Зигфрида» на своем участке 3-я армия проделала брешь протяженностью от г. Прюма до Страсбурга.

Теперь войска генерала Паттона получили возможность окружить с юго-востока Саарский промышленный район либо через Эйфель и долину реки Мозель наступать к Рейну, на Кобленц. Тем временем на направлении главного удара, в полосе фронта 21-й группы армий, готовилось новое наступление с целью выйти к берегам Рейна. Канадская 1-я армия наступала в юго-восточном направлении. Американской 9-й армии с позиций на западном берегу реки Роер предстояло действовать в северо-восточном направлении, к Рейну. Армия имела в своем составе 11 дивизий — 300 тысяч человек. Ее поддерживали 29-е авиационное тактическое командование — 375 самолетов. Этим силам предстояло форсировать реку Роер. В ночь на 23 февраля после 45-минутной артиллерийской подготовки войска 9-й армии начали наступление. Передовые отряды форсировали реку на лодках. К исходу дня было наведено 14 мостов, по которым начали переправляться основные силы. В течение первого дня два корпуса переправились через Роер. К 26 февраля 9-я армия захватила плацдарм на восточном берегу Роера глубиной до 8—12 км. Продолжая наступление, передовые корпуса в конце февраля, преодолев сопротивление противника в районах Мюнхен-Гладбаха и Нейсса, вышли в начале марта к Рейну. Таким образом американская 9-я армия за 2 недели продвинулась на 70 км и вышла к Рейну в районе Дюссельдорфа на протяжении 50 км. Потери противника составили 36 тысяч человек, в большинстве пленными; американцы потеряли 7300 человек. В начале марта успешно действовала и американская 1-я армия. Она окружила группировку немецких войск в северной части горного массива Эйфель. Одновременно 3-я армия нанесла удар с юга в северо-восточном направлении, на Кобленц, с задачей выйти к Рейну и соединиться с 1-й армией. Наступление началось 3 марта. Противник начал постепенный отход за Рейн. 7-й корпус 3-й армии уже 5 марта подошел к Кельну, а ее 3-й

276

277

корпус продвинулся за два дня на 30 км и вышел 5 марта к Рейну южнее Бонна. Продвижение союзных войск было, по существу, беспрепятственным. 3 марта войска канадской 1-й и американской 9-й армий соединились, очистив от врага западный берег Рейна от Нейсе до Неймегена. Командующий 9-й армией генерал Симпсон предложил с ходу форсировать реку. Монтгомери ответил, что предпочитает «плановое преодоление» Рейна. Это было все то же непоколебимое правило: ни шагу вперед без гарантии успеха. В те же дни Эйзенхауэр для блокады Кельна выделил 5 дивизий, но уже 7 марта, к полной неожиданности для американского командования, немцы ушли из города. Продолжая наступление, войска Паттона к исходу 8 марта охватили немецкую группировку, отступавшую в направлении к Рейну на участке Адернах, Кобленц. Передовые отряды 12-го корпуса этой армии приблизились к Рейну в районе Урмитца, однако, боясь оторваться от главных сил, повернули на юг, к Мозелю, как и предписывалось командованием 3-й армии. Между тем в районе Урмитца остался не взорванным немцами мост, который, прояви американцы инициативу, мог быть ими захвачен. 8 и 9 марта через него отошли за Рейн остатки немецких войск. Когда американские части возобновили движение на запад и через два дня подошли вновь к Урмитцу, мост уже был взорван. К 12 марта 3-я армия вышла на берег Мозеля на всем его протяжении от Трира до впадения в Рейн. Однако окружить противника не удалось: взорвав мосты, немцы отступили за Рейн. К западу от Рейна войска вермахта удерживали только саарский выступ. Весьма неожиданный для союзников, но исключительно важный боевой эпизод произошел у г. Ремаген. Здесь находился крупнейший, стратегически важный железнодорожный мост через Рейн — мост Людендорфа. Американская 1-я армия не имела специально поставленной задачи захватить этот мост в исправном состоянии. Поэтому, когда ее 9-я бронетанковая дивизия приближалась к мосту и лейтенант Э. Бурроуз, командир

головного дозора — пехотный взвод и несколько танков — увидел с высоты, откуда Ремаген был виден, как на ладони, что немецкие колонны сплошным потоком отходят по мосту за Рейн, он не поверил своим глазам. Он доложил командиру роты первому лейтенанту К. Тиммерману, тот — командиру оперативной группы, последний — своему начальнику генералу У. Хоугу. Генерал, убедившись, что все так и есть, приказал усиленной танками роте захватить мост. Но потерянное время лишило американцев фактора внезапности. Немцы заметили противника и приняли меры. Когда американские танки приблизились к мосту — раздался взрыв. Это немецкие саперы разрушили подходы к мосту. Второй взрыв вырвал огромные куски настила, но пешеходные пути по бокам проезжей части, а главное, сам мост, остались целы. Под прикрытием огня своей артиллерии и танков рота Тиммермана прошла через мост. За нею шли саперы, перерезая каждый провод на мосту, который мог тянуться к подрывному заряду. А рота американцев была уже на восточном берегу Рейна. Реакция высшего командования была восторженной. Эйзенхауэр сразу после захвата моста в Ремагене приказал переправить на правый берег Рейна не менее 5 дивизий. К 13 марта плацдарм шириной 15 км и глубиной 7 км объединяли три американские дивизии: 78, 9 и 99-я. К 24 марта части всех трех корпусов 1-й армии (9 дивизий) занимали оборону на захваченном плацдарме, который к этому времени был расширен до 50 км по фронту и 10—12 км в глубину. Захват плацдарма у Ремагена резко изменил обстановку на Западном фронте. Американская 12-я группа армий, находившаяся на вспомогательном направлении, уже форсировала Рейн и имела плацдарм на правом его берегу, тогда как на направлении главного удара 21-я группа армий только готовилась к форсированию. К 10 марта все ее войска стояли на берегу Рейна, продвинувшись с исходных позиций за 30 дней на 70 км (при среднем темпе вытеснения арьергарда противника — 2,3 км в сутки). Поэтому командующий 1-й американ-

278

279

ской армией, которая уже сосредоточилась за Рейном, получил 25 марта приказ начать наступление в глубь Германии, на Рур. Действия англо-американских войск по очищению пространства между «линией Зигфрида» и Рейном носили характер простого преследования противника, хотя это называлось у союзников Маас-Рейнской операцией. 15 марта войска американской 7-й армии из 6-й группы армий при содействии 3-й армии начали наступление в Сааре. Три армии противника, входившие в группу армий «Г», были крайне слабы, поэтому продвижение союзных армий к Рейну поставило в тяжелое положение немецкие войска в Сааре. Саарский выступ, ограниченный городами Кобленц, Саарбрюккен и Хагенау, выдавался далеко на запад и создавал угрозу окружения находившейся в нем малочисленной группировки врага. Командующий немецкой группой армий «Г» генерал Хоссер предлагал своему верховному командованию отвести находившиеся в Сааре 1-ю и 7-ю армии, в которых было всего 12 дивизий, за Рейн, однако Рундштедт приказал удерживать саарский район, имевший очень большое военно-экономическое значение для Германии. Американские войска готовились к наступлению на Саар. 13 февраля Эйзенхауэр приказал Брэдли и Деверсу, командующему 6-й группой армий, подготовить план наступления на Саар с юга со сроком готовности — 15 марта. Представленный в начале марта план операции предусматривал нанесение главного удара с юга силами американской 7-й армии. Ее три корпуса должны были с рубежа южнее Саарбрюккен, Хагенау одновременно наступать в направлении к Рейну, выйти на линию Майнц, Мангейм и захватить плацдарм на восточном берегу Рейна. Французская 1-я армия одной дивизией обеспечивала фланг 7-й армии и должна была укреплять свои позиции на западном берегу Рейна. 3-й армии Паттона предстояло действовать по Саару с севера, форсировав Мозель и развивая наступление навстречу 7-й армии от Кобленца на Майнц вдоль западного берега Рейна.

Проведение операции облегчалось тем, что в течение февраля — начала марта союзная авиация наносила массированные удары по промышленным объектам и коммуникациям Саара. Наступление 3-й армии началось 13-го, а 7-й — 15 марта. На фронте 3-й армии противник первые два дня пытался оказать сопротивление, используя нелетную погоду, затруднявшую действия союзной авиации. Однако 15 марта, когда танки Паттона подошли к Бад-Крайценаху, создав угрозу окружения, враг повсеместно начал отход. На фронте 7-й армии немцы начали отход в центре сразу же, как только началось наступление союзных войск на левом фланге армии, где в руках неприятеля еще оставался участок «линии Зигфрида». На правом фланге, у Хагенау, велись упорные бои. 21 марта войска 3-й и 7-й армий соединились. Теперь они стояли на берегу Рейна на протяжении от Кобленца до Мангейма. Немецкие разрозненные части отошли за реку. Какие силы и сколько боевой техники немцы сумели отвести за Рейн — осталось неизвестным. Операция по захвату Саара показала, что американские войска начали овладевать искусством маневренного наступления. Особенно хорошо проявили себя соединения 3-й армии. Она была также лучшей в организации всех видов взаимодействия, включая и взаимодействие с авиацией. После освобождения Саара генерал Паттон предложил Брэдли, развивая достигнутый успех, немедленно форсировать Рейн. По его замыслу это позволило бы американским войскам значительно вырваться вперед и сделать свое направление главным в общем наступлении союзных войск. А из этого следовало, что Эйзенхауэр мог бы отвергнуть притязания Монтгомери усилить его 21-ю группу армий за счет дивизий Брэдли, так как на юге обозначился больший успех, нежели на севере. Все это, по мнению американских генералов Брэдли, Паттона и Ходжеса, подняло бы престиж войск США. Этот вопрос стал предметом обсуждения на совещании ко-

280

281

мандующих армиями 12-й группы армий, состоявшемся 12 марта в Люксембурге. Был разработан план форсирования Рейна и создания новых плацдармов на его восточном берегу. В полосе фронта 3-й армии решением Паттона предусматривалось форсировать Рейн на двух участках: южнее Кобленца и в районе Майнц, Оппенгейм — и наступать навстречу войскам 1-й армии, развивавшим успех от плацдарма у Ремагена в направлениях Марбурга и Франкфурта, соединиться с ними в долине реки Ланн и в дальнейшем вести совместное наступление в коридоре Франкфурт-на-Майне, Кассель. В ночь на 23 марта части 3-й армии начали переправу через Рейн в районе Оппенгейма. Чтобы отвлечь внимание противника, у Майнца было имитировано другое, ложное форсирование Рейна под прикрытием дымовой завесы. Это «форсирование» прошло успешно. А под Оппенгеймом 6 пехотных батальонов еще до рассвета на плотах, понтонах, лодках переправились через реку, потеряв 28 человек. Затем и вся 3-я армия спокойно перебралась через Рейн. Общие потери составили 34 человека убитыми и ранеными. Противник почти не оказывал сопротивления, ведя лишь редкий ружейно-пулеметный огонь на отдельных участках. В течение суток был захвачен плацдарм шириной 8 км, на который переправились все части со средствами усиления. Утром 23 марта Паттон позвонил Брэдли и сообщил: «Нынешней ночью мне удалось переправить потихоньку на тот берег одну дивизию. Но там так мало немцев, что они еще не хватились». Монтгомери в это время только заканчивал последние приготовления к форсированию Рейна, растянувшиеся на две недели. 25—26 марта армия Паттона форсировала Рейн в районах Брацбах и Сент-Гоархаузен, образовав плацдарм 30 км по фронту и 20 км в глубину. С севера танковые части 1-й армии, наступая от Ремагена в направлении Франкфурта, овладели Лимбургом. Одна танковая диви-

зия из армии Паттона 26 марта вышла к южным окраинам Франкфурта. В тот же день войска 7-й армии, из 6-й группы армий, наступавшей на юге, переправились через Рейн у Вормса. 27 марта на захваченном плацдарме уже находились части 2 дивизий. Было взято 2500 пленных. Потери американцев составили 42 убитыми и 151 ранеными. 28 марта переправу через Рейн начал последний, 20-й корпус Паттона, до этого занимавший оборону западнее Рейна, в районе Майнца. Немцы, оставив в этом районе слабое прикрытие, поспешно отходили на восток. Это позволило 20-му корпусу почти без потерь переправиться через Рейн и выполнить задачу, захватив в плен 900 солдат и офицеров противника. Американские потери — 1 убитый и 5 раненых. Стоит вспомнить здесь о форсировании Днепра, Вислы, Одера, Дуная советскими войсками: ожесточеннейшее сопротивление врага. Таким образом к концу марта 12-я группа армий и 7-я армия 6-й группы армий США захватили 5 плацдармов на восточном берегу Рейна и продвинулись на 40— 50 км к востоку от Рейна. Интенсивно готовилась к форсированию и британская 21-я группа армий на северном фланге союзных войск. Поскольку по первоначальному замыслу Верховного главнокомандования союзных вооруженных сил здесь должен был наноситься главный удар, подготовка к форсированию в войсках Монтгомери началась еще с осени 1944 г., но была прервана в связи с контрнаступлением немцев в Арденнах и возобновилась лишь в январе 1945 г. По плану Монтгомери форсирование Рейна должно было осуществляться силами английских войск, а 9-я американская армия, находившаяся под его командованием, вводилась на захваченный плацдарм для развития успеха. Однако американцы с этим не согласились. После длительных согласований 4 февраля Монтгомери утвердил новый план, по которому 9-я армия одним 16-м корпусом должна была форсировать Рейн и, развивая наступление на юг и восток, обеспечивать пра-

282

283

вый фланг 21-й группы армий. В своем составе армия имела 11 дивизий, в том числе 3 танковые. При подготовке форсирования войска отводились в тыл, где проводили специальные учения и тренировки по преодолению водных преград и боевым действиям на плацдарме. Войска 21-й группы армий были снабжены всеми необходимыми техникой и материалами для предстоящего преодоления крупной водной преграды. С середины февраля союзная авиация начала интенсивные бомбардировки коммуникаций и мостов северо-восточнее Германии с целью изолировать район Рура и не дать противнику возможности перебрасывать туда резервы из глубины страны. К 21 марта на эти объекты было сброшено 30 тысяч тонн бомб. Из 17 железнодорожных мостов 10 полностью были разрушены и 5 повреждены. Медлительность Монтгомери не была оправдана обстановкой. Успех Паттона показал это. Однако слабый противник и отсутствие сопротивления не помешали Монтгомери действия 21-й группы армий назвать «битвой за Рейн». Что же собой представляла эта «битва»? Как уже говорилось, интенсивно — 1500 тяжелых бомбардировщиков — проводилась авиационная подготовка. В ночь на 24 марта после сильной артиллерийской подготовки войска 21-й группы под прикрытием 900 истребителей приступили к переправе через Рейн. Для этого были использованы 96 морских танкодесантных и других барж с командой моряков — 880 человек. Баржи перевозились по суше на специальных приспособлениях. Четыре батальона шотландской 51-й дивизии «спокойно сели в штурмовые лодки и отчалили от берега. Через семь минут они уже донесли, что высадились на противоположном берегу». В итальянском журнале «Стория Иллюстрата» (Милан, 1975, март) есть яркое описание всего тогда происходившего. Вот немного: «У Монтгомери переправа выглядела более театрально (чем у американцев. — А.О.). Река была залита светом

прожекторов. Эйзенхауэр наблюдал за зрелищем с верхушки колокольни. Черчилль — с командного пункта Монтгомери». На рассвете четыре — но уже не батальона — дивизии стояли на восточном берегу Рейна. Немецкое командование перед началом авиационной и артиллерийской подготовки отвело свои войска с рубежа Рейна, поэтому форсирование проходило почти при полном отсутствии противодействия противника. Переправившиеся через Рейн войска успешно расширяли плацдарм, когда утром 24 марта началась выброска воздушного десанта, предусмотренная планом командования. В ней участвовало 1700 транспортных самолетов и 1300 планеров. Десантные самолеты и планеры сопровождали 900 истребителей, а еще 2100 истребителей патрулировали над районом высадки. Кроме того, 2500 тяжелых и 820 средних бомбардировщиков во время выброски десанта нанесли удар по аэродромам, мостам и другим объектам Северо-Восточной Германии. Десант, насчитывавший 21 тысячу человек, был выброшен на парашютах или высажен на планерах. Операция прошла успешно. После приземления десанту с 240 бомбардировщиков «Либерейтор» было сброшено 580 тонн грузов. Части десанта захватили ряд населенных пунктов и лесной массив севернее Везеля. Было взято в плен около 3500 солдат и офицеров противника. От зенитного огня и других средств противника 160 человек было убито, 500 ранено и 840 пропало без вести. Союзники потеряли 53 самолета и 50 планеров. В условиях, которые сложились в то время, выброска воздушно-десантных дивизий не вызывалась необходимостью. Это были, скорее, большие учения по десантированию. Те же задачи без труда могли решить и пехотные дивизии, и, вероятно, с меньшими потерями, но, повторяем, тогда была использована возможность учить воздушно-десантные части тому, что нужно на войне. О нецелесообразности столь массированных действий авиации и воздушно-десантных соединений уже тогда

284

285

говорил опыт форсирования Рейна 9-й армией. При переправе она потеряла 41 человека убитыми и 450 ранеными, 7 солдат пропали без вести. В последующие дни она, не встречая серьезного сопротивления противника, продвигалась уже в глубь Германии. Только на отдельных узлах дорог группы немцев пытались задержать наступавшие войска. Так, в районе Дорстена две танковые дивизии 21-й группы армий натолкнулись на сильное сопротивление врага и не смогли взять город. Зато севернее реки Липпе достаточно было одной танковой бригады и воздушно-десантного полка, чтобы вырваться далеко вперед и к 28 марта овладеть г. Хольтерн в 40 км от Рейна. В тот же день Монтгомери отдал приказ развивать дальнейшее наступление в северном направлении к Эльбе. Это означало, что союзные войска, преодолев Рейн, трудный барьер на пути к «сердцу Германии», начали «последнее глубокое наступление». Только на севере канадская 1-я и на юге французская 1-я армии еще продолжали сражаться за плацдарм. «Нужна ли была на этой стадии войны столь длительная подготовка и такая мощная поддержка, которая была оказана 21-й группе армий для форсирования Рейна, навсегда останется невыясненным. Всего этого можно было бы избежать, если бы, например, Монтгомери разрешил 9-й армии генерала Симпсона развивать внезапное наступление с ходу в первые недели марта», — так оценил действия английского фельдмаршала Монтгомери американский военный историк Ч. Макдональд в книге «Последнее наступление». В последние дни марта пришла в движение и 6-я группа армий. Входившая в нее американская 7-я армия 27 марта соединилась с частями 3-й армии Паттона в районе Дармштадта. На следующий день был захвачен Мангейм. За Рейном все еще оставалась французская 1-я армия. Глава временного французского правительства де Голль 29 марта потребовал от генерала де Латтра, командующего этой армией, во что бы то ни стало переправиться через Рейн. «Вы должны форсировать Рейн,

даже если американцы не согласятся на это и даже если вам придется форсировать на лодках», — писал он. 31 марта 2-я Алжирская дивизия на подручных средствах переправилась через Рейн. На следующий день по мосту, наведенному американцами в районе Мангейма, шла тяжелая техника французов, которые начали продвигаться в район Карлсруэ. Американская 7-я армия продолжала наступление на Нюрнберг. По мере продвижения союзных войск в глубь Германии возник целый ряд новых проблем. Необходимо было прежде всего наладить снабжение огромной массы войск, все более удалявшихся от портов выгрузки, где находились основные склады военного имущества. Поскольку железные дороги, особенно мосты, были разбиты, главным средством доставки грузов войскам в условиях растянутой зоны коммуникаций стал автомобильный транспорт. Ежедневно более 4 тысяч грузовиков, в том числе 10-тонные тягачи с прицепами, доставляли на передовые склады до 15 тысяч тонн грузов. Значительная часть перевозок приходилась на воздушный транспорт. Так, только за вторую неделю апреля было сделано 6200 рейсов и доставлено 15 тысяч тонн грузов. На обратном пути самолеты эвакуировали раненых или вывозили освобожденных из плена. Большой проблемой стали взаимоотношения войск с немецким населением. Политика «безоговорочной капитуляции», выдвинутая еще в Касабланке, по мнению многих, не давала немцам шансов на спасение и поэтому способствовала продлению войны. Черчилль утверждал, что немцы не боятся победы западных союзников, но страшатся завоевания Германии Красной Армией. Генерал Эйзенхауэр издал специальный приказ, запрещающий «вступать с немцами в дружеские, фамильярные или интимные отношения как отдельным лицам, так и группам лиц». Однако этот приказ постоянно нарушался. Немцы в основной своей массе вели себя лояльно, однако были случаи убийств американских военнослужащих и тех немцев, которые сотрудничали с американцами.

286

287

Еще большую проблему представляло поддержание дисциплины среди огромной массы войск союзников, двигавшихся по Германии. Общение с местным населением, с освобожденными из плена и угнанными в Германию из других стран, распределение трофейного имущества — все это требовало срочного рассмотрения в рамках законов военного времени. Многие солдаты и офицеры стремились обогатиться за счет трофеев и переправить имущество и деньги своим близким в США. Был издан приказ строго контролировать отправку грузов за океан. Разрешалось отправлять только деньги или вещи в пределах денежного содержания военнослужащих, однако, поскольку азартные игры не были запрещены, многие под предлогом выигрышей отправляли значительные суммы или произведения искусства и другие материальные ценности. Процветал черный рынок, на котором американские военнослужащие совершали крупные спекулятивные сделки. Приказом разрешалось отправлять в США только сувениры и чисто военные трофеи: предметы немецкого военного снаряжения, флаги, значки, личное орудие и т.п. Однако под разными предлогами этот приказ постоянно нарушался. Принимались меры к повышению дисциплины, так как участились случаи пьянства, драк, убийства, насилия над местным населением, неповиновения командирам и дезертирства. Так, за изнасилование были осуждены военным трибуналом в феврале — 32 человека, в марте — 128, в апреле — 259; 70 — расстреляно (1 за дезертирство, 69 за изнасилование). Все эти проблемы вызывали тревогу у американского командования. Многие высшие офицеры подумывали о том, что необходимо начать сокращение огромной армии, отправить часть ее на Тихоокеанский театр военных действий, тем более что германская армия почти не оказывала сопротивления. Германия в эти последние месяцы войны находилась в состоянии прострации. Война была проиграна. Вся промышленная база попала в руки армий антигитлеровской

коалиции. Гитлер и его клика метались между верой в чудо и отчаянием. Немецкая армия на западе, по оценкам американской разведки, насчитывала не более 26 полнокровных дивизий, а номинально у вермахта их числилось 60. Против них действовало 90 полностью укомплектованных и отлично оснащенных дивизий Эйзенхауэра. В это время остро встал вопрос о том, кто должен взять Берлин. Еще в сентябре 1944 г. Эйзенхауэр планировал после захвата Рура наступать на Берлин. Однако весной 1945 г. обстановка изменилась. Красная Армия находилась в 60 км от Берлина, а союзные армии — в 450 км. Было ясно, что Берлином овладеют советские войска. И тогда Эйзенхауэр изменил свой план. Он пришел к выводу, что теперь важнейшей целью западных армий должно быть рассечение Германии на две части: северную и южную — путем как можно более быстрого соединения с Красной Армией. Для этого необходимо было сосредоточить главные усилия не на севере, где действовала 21-я группа армий, а в центре и наносить главный удар силами 12-й группы армий, которой передавалась американская 9-я армия, временно входившая до сих пор в состав войск Монтгомери. Решение Эйзенхауэра от 28 марта предусматривало по окончании Рурской операции основной удар нанести силами 12-й группы армий по линии Лейпциг, Дрезден, то есть юго-восточнее Берлина. В тот же день он, как Верховный Главнокомандующий Объединенными силами союзников в Европе, сообщил об этом Сталину, Верховному Главнокомандующему Красной Армией. Он извещал Сталина о том, что в его ближайшие планы входит окружение и разгром войск противника, обороняющих Рур. «Моя следующая задача, — писал он, — будет состоять в рассечении основных войск противника посредством соединения с вашими армиями». Он считал, что лучшее направление, на котором можно осуществить такую встречу, — это Эрфурт, Лейпциг, Дрезден. Сталин в ответе Эйзенхауэру писал, что Берлин утратил свое стратегическое значение, и одобрял решение Эйзенхауэра.

288

289

Черчилль, узнав о решении Эйзенхауэра, был предельно возмущен. Он убеждал Эйзенхауэра, что с русскими надо соединиться как можно дальше на востоке. Эйзенхауэр оставался непреклонен. Национальные интересы США для него были выше партнерских. 7 апреля Эйзенхауэр «информировал объединенный штаб о своем нежелании сделать Берлин главным объектом наступления теперь, когда город в значительной степени потерял свое военное значение». Его начальник штаба генерал Бедделл Смит также считал, что Берлин не является больше решающим фактором. На следующий день Эйзенхауэр объяснил Монтгомери, что, хотя Берлин имеет политическое и психологическое значение, но значительно более важным фактором, который следует учитывать, являются сосредоточенные для прикрытия Берлина войска. На Зеловских высотах и оборонительных рубежах вокруг Берлина Гитлер сосредоточил основную массу оставшихся в его распоряжении сил и средств. Эти оборонительные рубежи еще предстояло прорвать, что, по Эйзензауэра мнению, будет связано с большими потерями, а потому пусть Берлин берут русские. Американское верховное командование пришло к выводу: на решение задачи по овладению Берлином советским войскам потребуется много усилий, жертв и времени. Гораздо важнее, доказывал Эйзенхауэр, нанесением удара на Лейпциг рассечь силы противника западнее Эльбы и выйти левым флангом на Балтийское побережье близ Любека, «чтобы воспрепятствовать занятию русскими Шлезвиг-Гольштейна». Это решение вызвало крайнее недовольство Лондона. Черчилль писал Эйзенхауэру 31 марта: «Почему бы нам не форсировать Эльбу и не продвинуться как можно дальше на восток? Это имеет важное политическое значение, поскольку Красная Армия на юге, кажется, неизбежно захватит Вену... Если мы сознательно оставляем им Берлин, хотя могли бы и взять его, то подобное двойное событие может укрепить их убеждение, уже очевидное, что все сделано ими».

Касаясь роли, которую теперь отводил Эйзенхауэр британской 21-й группе армий, Черчилль, стремившийся направить войска Монтгомери на Берлин, считал необходимым, чтобы британцы первыми достигли столицы третьего рейха. Только подобное решение, писал он Эйзенхауэру, «позволит избежать низведения сил Его Величества до выполнения весьма ограниченных задач». Однако американский комитет начальников штабов, заинтересованный в том, чтобы СССР принял участие в войне с Японией, не разделял английскую точку зрения. Начальник штаба армии США генерал Дж. Маршалл писал в те дни начальникам британских штабов: «Только Эйзенхауэр знает, как вести эту войну и как приспосабливаться к изменяющейся ситуации... Психологические и политические преимущества, которые будут результатами возможного захвата Берлина раньше русских, не должны перевешивать очередные военные императивы, которые, по нашему мнению, заключаются в полном разгроме немецких вооруженных сил». Новый план Эйзенхауэра остался без изменений. Но прежде чем двинуться к Эльбе, предстояло захватить Рурскую область. Американские 1-я и 3-я армии соединились, переправившись через Майн, и начали наступление на север, обходя Рур с юго-востока. Почти не встречая сопротивления немцев, войска за 2 дня продвинулись на 100—150 км. Только в районах Падеборна и на подступах к Касселю немцы пытались задержать их, а восточнее Винтерберга даже предприняли контратаку, которая, однако, не принесла никаких результатов. 1 апреля 1-я и 3-я армии, соединившись с американской 9-й армией в г. Липпштадт, замкнули кольцо окружения вокруг Рура. Окружение Рура было завершено. В кольце оказались 19 дивизий врага. Окруженная группировка имела мало танков и артиллерии, части были потрепаны в предыдущих боях. Наиболее боеспособными являлись 116-я танковая и Учебная танковая дивизии, недавно прибывшие в Рур. Ликвидация окруженной группировки противника была возложена на 1-ю и 9-ю армии. Выделенные для

290

291

этого силы — четыре корпуса — должны были встречными ударами с севера и юга рассечь группировку и уничтожить ее по частям. Наступление началось 2 апреля. Продвигаясь по 5—7 км в сутки, американцы к 10 апреля вышли в район Дортмунд, Менден. Противостоящие им немецкие войска — остатки 8 дивизий — не могли оказать им серьезного сопротивления. Только на северозападе и юго-востоке немцы предприняли было какоето противодействие, но и здесь они в основном вели ружейно-пулеметный огонь, а артиллерия применялась редко. К 11 апреля сопротивление немцев, за исключением отдельных населенных пунктов и узлов дорог, почти прекратилось. В те дни «наступление американских армий приняло форму бросков от одного объекта к другому. Вряд ли это могло быть названо преследованием, поскольку, в сущности, некого было преследовать», — писал У. Макдональд в книге «Тяжелое испытание». Один из американских военных корреспондентов так описывал то время: «Города падали, как кегли. Мы проехали 150 км, не слыша ни одного выстрела. Город Кассель сдался через посредство бургомистра. Оснабрюк 5 апреля сдался без сопротивления. Мангейм капитулировал по телефону». С 16 апреля началась массовая сдача в плен. Командующий гитлеровской группой армии «Б» Модель, чтобы избежать официальной капитуляции, отдал приказ о расформировании своих войск, а сам застрелился. В Рурской операции было взято в плен 317 тысяч человек — больше, чем, вместе взятые, немцы и итальянцы, плененные в конце Африканской кампании. Потери американской 9-й армии составили 341 убитыми, 121 пропавшими без вести и 2000 ранеными. После окружения рурской группировки немцев американские войска устремились к Эльбе. Уже 4 апреля войска 3-й армии заняли Кассель, 13—14 апреля вышли на границу Чехословакии. Сопротивление противника носило отдельный, случайный и неорганизованный характер: завалы на дорогах, охраняемые фанатиками-смерт-

никами, единичные атаки несколькими танками, бомбоштурмовые атаки 3—4 самолетами... На левом фланге американской 12-й группы армий, наступавшей в направлении на Лейпциг и Дрезден, теперь действовала американская 9-я армия, переданная 4 апреля из 21-й группы. 6 апреля она переправилась через реку Везер и двигалась к Эльбе. Вместе с ней войска Брэдли насчитывали 1,3 миллиона человек (48 дивизий). В центре на направлении главного удара действовала американская 1-я армия генерала Ходжеса. 19 апреля части Ходжеса вошли в Лейпциг и заняли Галле. К северу от 12-й группы армий наступали войска Монтгомери — английская 2-я и канадская 1-я армии, имевшие задачу выйти к устью Эльбы и занять Гамбург. Задача эта считалась важной потому, что Гамбург должен был стать главной базой снабжения союзных войск, что позволяло резко сократить протяженность коммуникаций. 23—24 апреля англичане вышли на Эльбу на участке Линебург, Любек, в конце апреля овладели устьем Эльбы, а 3 мая — Гамбургом. Канадская 1-я армия оккупировала Северную Голландию. Немецкие войска, как правило, сдавались в плен или отходили без боя. 11 апреля передовые части 9-й армии вышли на Эльбу в районе Магдебурга. В эти дни вновь остро встал вопрос о взятии Берлина. Война против фашистской Германии близилась к концу, и овладение Берлином приобретало для того, кто войдет в столицу третьего рейха, колоссальное политическое, стратегическое и морально-психологическое значение. Для советского народа это был, кроме того, акт справедливого возмездия агрессору, принесшему столько горя в нашу страну. Для немцев падение Берлина означало бессмысленность дальнейшего сопротивления. Это хорошо понимали все. Для западных союзников Берлин был, так же как и для СССР, желанной целью. «Нет никакого сомнения, — писал Эйзенхауэр еще в сентябре 1944 г., — что мы направим всю свою энергию и все ресурсы на то, чтобы нанести молниеносный удар на Берлин». Но к апрелю 1945 г.

292

293

союзники еще только переправились через Рейн и находились в 450—500 км от Берлина, тогда как советские войска стояли уже на Одере в 60 км от германской столицы. В этой обстановке, казалось бы, было совершенно ясно, что Берлин будет штурмовать Красная Армия. И на Ялтинской конференции было решено, что Берлин войдет в советскую зону оккупации, хотя в самом городе будут стоять войска четырех великих держав. Эйзенхауэр продолжал придерживаться своего последнего решения — нанести главный удар в направлении Лейпциг, Дрезден силами 12-й группы армий, с тем чтобы встретиться с русскими на Эльбе; рассечь германские войска и отрезать им путь в «альпийскую крепость», где немцы могли бы еще длительное время держаться и оказывать сопротивление. Это решение диктовалось тем, что американцам важно было скорее закончить войну в Европе, чтобы сосредоточить все свои силы для войны против Японии. Кроме того, при наступлении на Берлин главную роль играла бы английская 21-я группа армий Монтгомери, и взятие ею Берлина укрепило бы влияние Англии в Европе, тогда как США стремились главенствовать на Европейском континенте, ограничив СССР пределами Восточной Европы и потеснив Англию в Западной. В те же дни Эйзенхауэр писал Черчиллю, что, если сопротивление немцев «будет внезапно сломлено по всему фронту, мы устремимся вперед, и Любек и Берлин окажутся в числе наших важных целей». Казалось бы, все ясно: союзники не собираются брать Берлин. Но Сталин торопил и Конева, и Жукова со взятием столицы Германии. Ряд внешних признаков указывал на то, что продолжала иметь место большая вероятность такого поворота событий, как и при форсировании Рейна, когда, по словам английского историка Б. Лиддел Гарта, немцы готовы были «принять роковое решение пожертвовать обороной Рейна ради обороны Одера, с тем чтобы задержать русских». Действительно, бескровное форсирование Рейна и ход Рурской операции показали, что немцы все силы бросили

на Восточный фронт. Сталин с раздражением писал Рузвельту 7 апреля: «У немцев имеется на Восточном фронте 147 дивизий. Они могли бы без ущерба для своего дела снять с Восточного фронта 15—20 дивизий и перебросить их на помощь своим войскам на Западном фронте. Однако немцы этого не сделали и не делают. Они продолжают с ожесточением драться с русскими за какую-то малоизвестную станцию Земляницу в Чехословакии, которая им столь же нужна, как мертвому припарки, но безо всякого сопротивления сдают такие важные города в центре Германии, как Оснабрюк, Мангейм, Кассель». Его подозрения не были беспочвенными. В Москве хорошо знали и о надеждах Черчилля встретиться с русскими как можно дальше к востоку, и о попытке генерала СС К. Вольфа с благословения высших руководителей рейха договориться с союзниками о сдаче в плен немецких войск в Италии без согласия СССР, и о тайных переговорах Гиммлера в Швеции с представителями США и Англии о сепаратном мире. Взятие Берлина советскими войсками поставило бы победную точку в войне и положило бы конец всем провокациям. Сжатые сроки подготовки Берлинской операции (1— 15 апреля), определенные ставкой Сталина, оказались оправданными. Армия генерала Симпсона, выйдя к Эльбе 11 апреля в районе Магдебурга, уже 13-го захватила плацдарм на ее восточном берегу. Теперь американцы находились в 80 км от Берлина. Симпсон просил Эйзенхауэра дать ему два дня на перегруппировку, и после этого через сутки, как он утверждал, 9-я армия выйдет к Берлину. Эйзенхауэр заколебался. Черчилль и Монтгомери требовали идти на Берлин. Командующий 3-й армией генерал Паттон, друг Эйзенхауэра, говорил ему: «Айк, я не понимаю, как ты не замечаешь такого случая? Нам лучше взять Берлин, и побыстрее». Но Эйзенхауэр оценивал обстановку не так оптимистично: у Симпсона на Эльбе 50 тысяч человек, эти войска не прикрыты авиацией, так как аэродромы находятся далеко в тылу; все базы снабжения расположены за Рейном в 500 км от ли-

294

295

нии фронта. По сути, у Эйзенхауэра было такое же положение, как у Жукова к концу Висло-Одерской операции, когда некоторые нетерпеливые генералы призывали его продолжать наступление, хотя обстановка диктовала сделать паузу для подтягивания тылов. По расчетам Эйзенхауэра, потери американских войск при штурме Берлина составили бы не менее 100 тысяч человек, а это было бы воспринято в США крайне негативно. Он не мог бы забыть, как потери в Арденнах — 19 тысяч человек убитыми вызвали взрыв недовольства против него в США в январе 45-го. И наконец, рассуждал он, все равно, согласно решениям, принятым на Ялтинской конференции, американские соединения будут составлять немалую часть оккупационных союзных войск в Берлине. Поэтому, несмотря на давление англичан и настойчивые просьбы Симпсона, уже разработавшего план наступления своей армии на германскую столицу, Эйзенхауэр разрешения на такую операцию не дал. «Мы все нацелились на добычу, которая, судя по всему, нам все равно не достанется», — говорил он. Конец спорам положила начавшаяся 16 апреля Берлинская операция Красной Армии. Стремительные темпы наступления ее войск, окруживших Берлин, похоронили надежды Черчилля и Монтгомери «опередить русских». Тем временем перед американским, и войсками встала новая задача: разгромить спешно сформированную Гитлером 12-ю армию Венка, которая вместе с 11-й армией сосредоточивалась в горах Гарца и в районе Галле. Здесь американским войскам пришлось вести бои местного значения, так же как и в ряде других мест. В ходе наступления в горах Гарца американцы столкнулись с упорным сопротивлением 11-й армии численностью до 70 тысяч человек. Бои продолжались с 11 по 20 апреля и закончились окружением и ликвидацией этой группировки. В апреле 1945 г. широко развивалось наступление союзных войск и на южном направлении. После форсирования Рейна 6-я группа армий генерала Деверса вела наступление на двух направлениях.

Американская 7-я армия этой группы — первое направление — захватив Мангейм, во взаимодействии с 3-й армией двинулась на юго-восток, развивая наступление в общем направлении на Вюрцбург, Нюрнберг. К 3 апреля, преодолевая сопротивление отдельных частей противника, создавшего в горах опорные пункты, армия захватила Вюрцбург и подошла к Хайльбронну. Дальнейшее ее продвижение из-за гористой местности и возросшей активности оборонявшихся немецких частей проходило медленнее. К 11 апреля ее передовые части на севере подошли к Кобургу, а на юге захватили Хайльбронн. В дальнейшем два ее корпуса — 16-й и 21-й — повернули на юг: первый наступал на Нюрнберг, второй — на Ансбах, 6-й корпус наступал от Хайльбронна к Ульму. К 24 апреля войска 7-й армии вышли к Дунаю на участке Дилинген, Экинген и в двух местах форсировали его. Наибольшее сопротивление немцы оказали при обороне Нюрнберга. Штурм города — оплота фашизма — длился три дня и закончился 20 апреля в день рождения Гитлера. Тем временем на левом фланге 6-й группы войск Деверса французская 1-я армия под командованием генерала де Латтра — второе направление — форсировала Рейн, 4 апреля заняла Карлсруэ и начала быстро продвигаться к Штуттгарту, создавая угрозу окружения защищавшим его немецким силам. Хотя Штуттгарт по плану был в зоне действия американской 7-й армии, Деверс разрешил де Латтру занять город с последующей передачей его американским войскам. После двухдневных боев 21 апреля французы вошли в Штуттгарт. Затем они начали наступать на Ульм — тоже в полосе 7-й армии — и вместе с подошедшими американскими войсками овладели им 24 апреля. Однако французы вопреки достигнутой договоренности и требованиям командующего 7-й армией, отказались передать Штуттгарт американским войскам и «незаконно» приняли участие во взятии Ульма. Было назначено специальное разбирательство на уровне ставшего после смерти Рузвельта (12 апреля) президентом США

296

297

Трумэна и де Голля. Последний обвинил американцев в игнорировании французских интересов, особенно при планировании оккупационных зон в послевоенной Германии. В конце концов французы вывели свои войска из Штуттгарта, а вопросы, поднятые де Голлем, были разрешены в начале мая. К началу мая войска союзников вышли к рубежам, предусмотренным Ялтинской конференцией. 29 апреля американский 18-й воздушно-десантный корпус, переданный для усиления Монтгомери, форсировал Эльбу и 2 мая захватил Шверин и Висмар. На следующий день капитулировал Гамбург. Американские 1-я и 9-я армии еще раньше вышли на Эльбу. 3-я армия 22 апреля переправилась через Дунай. Только в районе Регенсбурга ей было оказано сопротивление. 5 мая капитулировал Линц, и армии заняли оборону на Дунае. 7-я армия, переправившись через Дунай, 30 апреля захватила Мюнхен, 1 мая — Зальцбург и вышла на Бреннерский перевал, соединившись с американской 5-й армией, двигавшейся из Италии. Оттуда в Южную Австрию вела наступление и английская 8-я армия. Тогда-то выяснилось, что «национальный редут» в Альпах, где ожидали встретить до 100 немецких дивизий, вообще не существовал. С захватом этого района последний оплот нацизма, остававшийся в зоне действий американских войск, прекратил свое существование. В эти последние дни гитлеровской Германии атмосфера в так называемом «фюрербункере», находившемся под развалинами столицы третьего рейха, сгустилась до отчаяния, граничащего с безумием. Гитлер то проклинал немецкий народ, предавший его и заслуживший за это жестокой участи, которую ему готовили завоеватели, шедшие с востока, и обвинял своих генералов в некомпетентности и измене; то начинал строить несбыточные планы благополучного исхода войны, возлагая надежды на люфтваффе, или флот, или на сухопутные войска, если их эффективно использовать. Смерть Рузвельта вызвала энтузиазм в убежище Гитлера. Однако 22 апреля он объявил, что все кончено, отказался перебраться в «аль-

пийскую крепость» и заявил, что он остается в Берлине до конца, чтобы защищать столицу и погибнуть. 24—25 апреля, когда советские войска окружили Берлин, была проведена последняя реорганизация высшего командования вермахта. Главнокомандование сухопутных войск было упразднено, и все управление войсками возложено на штаб оперативного руководства, который возглавил Кейтель. Адмирал Дениц, командующий военно-морскими силами, был объявлен главой государства. Войскам на юге был отдан приказ оказывать «фанатическое сопротивление до конца». Тем временем американские войска, вышедшие к Эльбе и реке Мильде, с нетерпением ожидали встречи с русскими. Многие высшие офицеры опасались, что при смешении войск в результате недоразумений могут произойти вооруженные столкновения. Первый контакт с частями Красной Армии произошел 25 апреля в районе Торгау, где на Эльбе встретились передовые отряды американской 1-й армии с частями 5-й гвардейской армии 1-го Украинского фронта. Германия была рассечена надвое войсками антигитлеровской коалиции. Третий рейх доживал последние дни.

298

299

ЗАПАД — ВОСТОК: РУКОПОЖАТИЕ ДВУХ МИРОВ

Во второй половине апреля сорок пятого года Центральная Германия походила на растревоженный улей. Две огромные армии с запада и с востока двигались к Эльбе, рубежу встречи советских фронтов с англо-американскими войсками. Все дороги были забиты потоками беженцев, освобожденными военнопленными, колоннами немецких солдат, шедшими к местам сбора пленных. Леса были перерыты окопами, города перегорожены баррикадами. Брошенные пушки, сожженные танки, раздутые трупы лошадей по обочинам дорог, остатки машин разбитых обозов — так выглядела Германия в те дни. Сжимая остатки разваливающегося вермахта, армады моторизованных и танковых войск армий антигитле-

ровской коалиции стремительно продвигались вперед. Все понимали: вот-вот состоится встреча. Но где? Когда? Ясности не было. 21 апреля по согласованию между Эйзенхауэром и начальником Генштаба Красной Армии генералом армии А. Антоновым рубеж встречи союзных армий был определен в центре Германии. Он проходил для Красной Армии по реке Эльба, а для американских войск — по реке Мульде, протекавшей несколько западнее Эльбы. Широкая полоса, разделявшая эти реки, позволяла избежать неожиданной встречи крупных соединений, наступавших навстречу друг другу войск американской 1-й армии генерала К. Ходжеса и 5-й гвардейской армии 1-го Украинского фронта генерал-полковника А. Жадова. Дни, предшествовавшие первым встречам между двумя великими армиями, были полны слухов и сообщений, исполнены нараставшего волнения. Немецкие армии были разгромлены, и все знали, что контакт между Востоком и Западом неизбежно произойдет в один из ближайших дней где-нибудь вдоль линии фронта. Вот как вспоминает те дни лейтенант американской армии Билл Робертсон, один из первых встретившийся с воинами Красной Армии: «K тому времени единственной темой разговоров стала возможная встреча с Красной Армией. Все жили ожиданием. Нам не терпелось увидеть русских. Что они сейчас делают? Какие они? Мы знали, что они дошли сюда от Москвы и Сталинграда и что они стойкие солдаты. Но все-таки, что они за люди? Как себя ведут? Дружелюбны ли? Мы только знали, что они рядом, где-то чуть впереди. Мы понимали, что для нашей 69-й дивизии было бы большой честью стать первым соединением Западного фронта, соединившимся с Восточным фронтом». В условиях растущего беспокойства на американском фронте каждый необычный наземный предмет становился «русским танком» и каждый странный голос по радио воспринимался, будто «русские устанавливают с нами связь». Части американской 9-й армии сообщали о ра-

диоконтакте с русскими войсками в начале третьей недели апреля. Какой-то штаб-сержант в 6-й бронетанковой дивизии якобы 23 апреля говорил по радио с русскими. В тот же день 1-й батальон 273-го пехотного полка сообщил о русском танке, вокруг корпуса которого была нанесена белая горизонтальная полоса — условный опознавательный знак. Проверка показала, что это был обычный пригорок с веревкой для сушки белья, протянутой вокруг него!.. Аналогичные сообщения продолжали поступать по всему фронту. Несколько подразделений — например, разведывательная рота 104-й пехотной дивизии — направили людей за пределы своей зоны в надежде первыми установить контакт с русскими». Днем 24 апреля командир 273-го пехотного полка 69-й пехотной дивизии полковник К.М. Адамс выслал разведывательный дозор во главе с командиром 3-го взвода роты первым лейтенантом Альбертом Л. Котцебу. Котцебу было приказано «вступить в контакт с русскими», но в пределах 5 миль (8 км), установленных вышестоящей инстанцией. В ту же ночь полковник Адамс направил к Эльбе еще два разведывательных дозора, которым предстояло на следующий день «вступить в контакт с русскими», но опятьтаки в пределах пятимильной зоны. Лейтенант Котцебу с 27 солдатами на 7 «виллисах» (джипах) выехал в район г. Кюрен, что на восточном берегу реки Мульде. По дороге обнаружили госпиталь для военнопленных. Там были больные и раненые американцы, англичане, французы, поляки. Всех их отправили в тыл. К вечеру прибыли в Кюрен, переполненный немецкими солдатами. Но сопротивления они не оказывали. Доложив об этом в штаб полка, Котцебу оставил основную часть своего дозора в городе, а сам на двух «виллисах» двинулся на восток к г. Штрела, где, по слухам, были русские. Однако, опасаясь нарваться в темноте на засаду противника, в 21.00 он вернулся в Кюрен. Командир полка дважды по радио приказывал лейтенанту возвратиться в расположение части, но тот предпочел ночевать в Кюрене.

300

301

Утром 25 апреля он со своими людьми снова в пути на восток. Хотя он нарушал приказ, но очень хотелось «встретиться с русскими». Этот интерес подогревался родословной, происхождением лейтенанта. Один из его предков драматург Август фон Котцебу был приближенным Екатерины II, другой — Отто Котцебу был моряком на русской службе и участвовал в экспедициях русских кораблей, открывших морской путь на Аляску. По дороге на восток лейтенант взял с собой поляка, который знал эту местность. Вскоре у г. Штрела подъехали к Эльбе. Вот как вспоминает Котцебу эти волнующие минуты: «Напрягая зрение, мы пытались рассмотреть, что происходит на противоположном берегу. Я увидел остатки понтонного моста, а на дороге, идущей параллельно берегу реки, колонну разбитых машин. Среди обломков бродили какие-то люди. По моему приказу остановились. Все повыскакивали из джипов. В полевой бинокль я разглядел на том берегу людей в защитных гимнастерках. Я решил, что это русские, потому что однажды слышал, что, идя в бой, они надевают награды, а у этих солдат на гимнастерках, отражая солнечный свет, поблескивали медали. Да, это были русские. Взглянул на часы: было 12.05. Я приказал рядовому Эду Раффу запустить две зеленые ракеты — опознавательный знак, о котором предварительно договорились наши армии. Американцы должны были стрелять зелеными ракетами, а русские — красными. Ракеты, выпущенные из ракетницы, прилаженной к дулу карабина Раффа, взмыли над Эльбой. Русские красными ракетами не ответили. Вместо этого они толпой двинулись по дороге к берегу. Поляк закричал во все горло: «Американцы!» Русские в ответ прокричали, чтобы мы перебирались через реку. На западном берегу понтонный мост был взорван. Сохранившаяся его часть нависала с восточного берега. Переправиться через Эльбу можно было только на лодке. Неподалеку к берегу были привязаны цепью две баржи и две парусные лодки. Отвязать их не удалось. Тогда я вставил гранату в сплетение цепей, дернул за кольцо и нырнул в

укрытие. Взрывом разорвало цепи, и тогда семеро из нас прыгнули в одну из лодок. Кроме меня и рядового Раффа в группу вошли рядовой Джек Уилер, пулеметчик рядовой Ларри Хамлин, врач Стив Ковальски (которого мы взяли с собой как переводчика), рядовой Джо Половски и проводник-поляк. Мы оттолкнули лодку от берега, и нас быстро понесло вниз по течению. Мы изо всех сил работали самодельными веслами. В конце концов уткнулись в просвет между двумя сохранившимися плавучими опорами моста. Мы вылезли из лодки, привязали ее к понтону и зашагали по мосту к восточному берегу. На восточном берегу показались трое русских. Они стали спускаться к нам. Это были старший лейтенант Григорий Голобородько, сержант Александр Ольшанский и фотокорреспондент в чине капитана. Первым к нам подошел сержант Ольшанский. Поначалу все было очень официально. Мы отдали друг другу честь и пожали руки. Я объяснил через Ковальски, что мы — американский патруль и прибыли из Требзена для установления контакта с русской армией. Нам поручили договориться о скорейшей встрече между американским и русским командующими. Это было в 12.30. Старший лейтенант Голобородько сообщил, что командир полка подполковник Александр Гордеев уже уведомлен о нашем прибытии и выехал нас встречать. Скованность вскоре прошла. Мы улыбались друг другу и обменивались поздравлениями. Пока мы ожидали командира полка, русский фотограф попросил нас попозировать. Приехал подполковник Гордеев. Я отдал ему честь и сообщил, что являюсь командиром американского патруля, прибывшего для установления контакта с Красной Армией. Гордеев ответил мне, и мы пожали друг другу руки. Затем мы обменялись речами. Мы говорили о том, что мы горды тем, что являемся участниками этой встречи... и сколь велико ее историческое значение для наших стран». Так выглядела первая встреча глазами американцев. А как ее увидели русские?

302

303

23 апреля, к вечеру, 175-й стрелковый полк (командир подполковник Александр Гордеев) с боями вышел к восточному берегу Эльбы у г. Штрела и захватил понтонную переправу через реку. Командный пункт временно развернули в поселке Крайниц. От Штрелы его отделяли 4 км. Стали готовиться к переправе через Эльбу, так как был приказ: там, где на западном берегу нет союзных войск, захватить плацдармы и удерживать их до подхода союзников. Аналогичный приказ имели и войска Эйзенхауэра, приближавшиеся к Эльбе. После войны Ольшинский вспоминал: «В первые минуты встречи возникла заминка, чувствовалась некоторая скованность. Из-за весенней распутицы мы с ног до головы были в окопной глине. Гимнастерки и брюки протерты на локтях и коленях от ползания по-пластунски. Обмундирование наших союзников было немного чище; они как и мы, были небриты. Американцев удивило, что мы были без касок. Мы ответили, что сбросили их, как только перешли в наступление, так как каска хорошо защищает в обороне, когда сидишь в траншее, а в наступлении ты ведь открыт для пуль и осколков. Каска при этом только мешает, наползая на глаза, ухудшает обзор, да к тому же и тяжеловата. Советские и американские солдаты встретились как боевые друзья, товарищи по оружию, обменялись крепкими рукопожатиями». А вот как вспоминает этот день Голобородько: День был солнечный, теплый. Наши солдаты впервые ходили в полный рост. Медали на гимнастерках блестели в лучах солнца. Было такое чувство, что война кончилась. Это были мгновения безмятежного счастья и надежды. Мгновения, которые я запомнил на всю жизнь». Гордеев предложил Котцебу ехать в штаб 175-го стрелкового полка, который размещался на восточном берегу Эльбы в поселке Крайниц. Оттуда американский лейтенант дал радиограмму в свой полк: «Задание выполнено. Договариваемся о встрече между командующими. Координаты 870170. Потерь нет». Но он

ошибочно дал координаты другого селения. На поиск его была послана группа майора Крейга. Кончилось тем, что обе эти группы встретились в Крайнице и остались там ночевать. Итак, первый контакт был установлен. Но в истории, как это нередко бывает, слава приходит не к тому, кто первый сделал нечто, а к тому, о ком впервые стало известно широкой публике. Так получилось и на Эльбе: о втором контакте русских с американцами стало известно раньше, чем о первом. Как же это произошло? Командир взвода разведки 273-го пехотного полка, уже упоминавшийся лейтенант Уильям Робертсон, утром 25 апреля получил приказ проверить дороги в г. Вурцен, где дислоцировался полк, чтобы установить хотя бы приблизительно число беженцев, направлявшихся в город, а также составить план размещения и охраны лагерей для военнопленных. Лейтенант взял с собой трех солдат, один из которых говорил по-немецки. На их джипе был установлен пулемет, но рации не было. Они двинулись в северо-восточном направлении и скоро оказались в г. Торгау, на берегу Эльбы. В городе горело несколько зданий. Причиной пожаров был обстрел немецкого гарнизона советской артиллерией. Со стороны Эльбы слышались выстрелы. Было ясно, что на том берегу русские войска. Робертсон не имел опознавательных зеленых ракет, да и ракетницы не было. Но он твердо решил встретиться с восточными союзниками, стрелявшими с того берега. Надо было только как-то подать знак русским. Отобрав у первого попавшегося немецкого беженца белую простыню, Робертсон решил сделать подобие флага США. Дальнейшие события он описывает так: «Мы ворвались в аптеку и взяли там цветные порошки, красный и голубой. Смешав порошки с водой, нарисовали на нашей простыне пять горизонтальных полос красным и закрасили верхний левый угол голубым. Было 15.00. Мы осторожно двинулась к реке. Я хотел найти какое-нибудь высокое здание или башню, чтобы оттуда помахать флагом. Замок Хартенсфельс попался нам как раз

304

305

кстати. Тем более что он стоял почти на самом берегу и у него была высокая башня. Мы поднялись по винтовой лестнице на башню. Я оставил трех человек на верхней площадке, а сам вылез на крышу, стараясь не высовываться из-за укрытия, и начал махать флагом, крича по-русски «американцы» и «товарищ». Это было около 15.30. Стрельба прекратилась. Другой берег был ярдах в 500—600, и там, еще ярдах в 200, по травянистому пологому склону в тени деревьев ходили по опушке леса русские солдаты. Они начали кричать, но я ничего не понимал. Я закричал, но они меня тоже не понимали. Потом они пустили две зеленые ракеты (а вовсе не красные). Я не мог ответить, так как у нас вообще не было ракет. Они опять открыли огонь, но уже не только по башне, а по всему городу. Все это время немецкие снайперы стреляли в меня с тыла. Я опять укрылся и замахал американским флагом. Без устали кричал то «американцы», то «товарищ», а то объяснял по-английски, что мы американский патруль. Они прекратили стрельбу и снова принялись кричать. Я прикрепил древко флага к левому углу башни так, чтобы они могли видеть полосы на флаге. К этому времени я послал джип обратно в лагерь, чтобы найти русского военнопленного, говорящего хотя бы по-немецки. Привезли русского военнопленного из лагеря. Объяснили ему по-немецки, что надо сказать его соотечественникам на другом берегу реки. Русский высунулся из башни и прокричал несколько фраз. Стрельба прекратилась. Небольшая группа русских солдат двинулась в направлении берега. Мы слезли с башни, перебежали через двор и помчались к реке. Рядом с замком был мост, взорванный, по всей видимости, отступающими немцами. Хотя фермы моста были согнуты и скручены, одна из них все еще нависала над водой. На нашей стороне не было видно ни одной лодки. Я направился к мосту, но освобожденный русский военнопленный опередил меня и двинулся в сторону противопо-

ложного берега. С другой стороны навстречу ему полез русский солдат. Вслед за русским военнопленным на мост залез и я и стал перебираться на ту сторону. Военнопленный встретил русского солдата и, миновав его, продолжил путь на восточной берег, а его соотечественник двигался в нашем направлении. Примерно на середине Эльбы русский и я соскользнули вниз по огромному, в форме буквы «V» изгибу балки. В этом был некий символ, так как буква «V» обозначала Викторию — Победу. Но в тот момент мы не думали об этом». А вот как вспоминает эту встречу командир взвода 173-го полка 58-й дивизии 5-й гвардейской армии лейтенант Александр Сильвашко: «Вечером 24 апреля мы с боями вышли к берегу Эльбы напротив г. Торгау. Мой взвод был впереди. Днем 25 апреля на другом берегу появилась группа солдат в неизвестной форме. Вскоре в нашу сторону направились четверо, явно с мирными намерениями. Они кричали: «Москоу, Америка, Донт шут!» (не стреляйте. — А.О.) Мы приближались друг к другу по мосту. Встретились посередине. Пожали друг другу руки. Языка никто не знал. Я увидел среди американцев офицера. Тот представился: Уильям Робертсон. Я тоже представился: гвардии лейтенант Сильвашко. В 16.45 трое американцев уже были на восточном берегу. И американцы и русские радовались этой встрече. Все смеялись, хлопали друг друга по плечу, пожимали руки. Хозяева не понимали слов гостей, а те — их, но общее взаиморасположение, единство чувств было очевидно. И те и другие были братьями по оружию, разгромившие общего врага. Они выжили в этой страшной мясорубке». В отчете о встрече на восточном берегу Эльбы корреспондент «Правды» Александр Устинов писал: «Наши солдаты и офицеры окружили товарищей по оружию, до боли пожимали друг другу руки, крепко обнимались, обменивались значками, звездочками, угощались куревом. Да, не знали мы языка, и разговор шел большей частью при помощи жестов, объятий, похлопываний. Получилось просто здорово. Американцы оказались хорошими парнями, чуть позже к нам перебралась большая группа

306

307

американских журналистов, а среди советских корреспондентов были Константин Симонов и Сергей Крушинский из «Комсомольской правды». К вечеру командир 58-й гвардейской дивизии генералмайор Русаков встретил прибывшего с большой свитой американского генерала Райнхардта, командира 69-й пехотной дивизии 1-й американской армии. Гости в сопровождении наших офицеров направились в какой-то старый замок. Короткий, но знаменательный марш под тремя государственными флагами: Советского Союза, США и Великобритании. Нечего говорить, что на столах появилась красочная батарея бутылок с шампанским. Произнесли тост за чудесную встречу. Однако вижу — не клеится разговор. Тут комдив подозвал кого-то из своих офицеров, что-то сказал ему — вскоре на столах появилась русская водка». Но почему же встреча взводов Робертсона и Сильвашко, которая произошла на 3,5 часа позже контакта между Котцебу и Голобородько, первой облетела мир? Подробности рассказали Александр Сильвашко, который привел Робертсона и его солдат в свой полк, и сам Робертсон. «Как только я доложил, что встретил американцев, — пишет Сильвашко, — в мой окоп примчались майор Ларионов, заместитель командира полка, капитан Неда, комбат, и сержант Андреев. По приглашению Робертсона мы вечером отправились на его джипе в штаб американской дивизии, которая находилась километрах в сорока пяти. Дорога заняла около часа. По пути видели, как остатки немецких частей, разбитых нашими войсками, шли сдаваться американцам. Группа немецких офицеров и солдат остановила нашу машину, чтобы узнать дорогу на сборный пункт военнопленных. Они были поражены, увидев рядом с американцами нас. С наградами, веселые, при оружии, немцы двигались вереницей прямо к штабу дивизии, аккуратно складывали там винтовки, автоматы и пулеметы. Пленные свободно разгуливали и чувствовали себя как дома. Мы — четверо, вооруженные только пистолетами, — опасались какой-нибудь выходки, особенно со стороны эсэсов-

цев. Поздним вечером прибыли в штаб американского полка в Вурцене. Нас не ожидали — это было видно по суматохе, вызванной нашим появлением. Вскоре мы снова отправились в путь — в штаб американской дивизии в Требзене. Туда уже сообщили, и нас ждали. Несмотря на поздний час, нас встретили радушно, гостеприимно и даже празднично. Множество репортеров атаковало нас со всех сторон, и стоило немалых усилий, чтобы избавиться от них и наконец поужинать. Тот поздний ужин как-то незаметно перешел в ранний завтрак. Нас принял командир 69-й дивизии генерал-майор Эмиль Рейнхардт. Мы произнесли тосты за наши армии, за наши страны. А потом сфотографировались на память и в сопровождении командования американской дивизии в тринадцати джипах поехали на Эльбу: американцы должны были встретиться со своими советскими боевыми товарищами». Фотоснимок, на котором Сильвашко обнимает Робертсона, фоторепортер, не дожидаясь каких-либо согласований в более высоких инстанциях, тотчас послал в США. На следующий день он был опубликован, и фамилии этих двух офицеров были у всех на слуху. Вот что пишет Робертсон: «Когда мой патруль вернулся с русской делегацией вечером 25 апреля на американские позиции, мы незамедлительно встретились с прессой. Новость облетела весь мир. Мы получили наибольшую известность, так же как и честь быть первыми на официальной встрече в Торгау. Тем временем Бак Котцебу и его люди остались у русских на ночь. У него не было возможности связаться с дивизией, не говоря уже о прессе, до того, как было объявлено об официальной встрече в Торгау». Однако такая самодеятельность была воспринята командованием обеих сторон без энтузиазма. Когда Робертсон привез с собой к генералу Рейндхардту группу советских офицеров, тот принял русскую делегацию, а патруль Робертсона приказал арестовать за нарушение приказа — выход за пределы 5-мильной зоны. Шли слухи о предании их военно-полевому суду, но командую-

308

309

щий 1-й армией Ходжес встретил известие о встрече с русскими с восторгом. Всех простили. Лейтенант Сильвашко и сопровождавшие его в поездке к американцам офицеры также были подвергнуты взысканиям от своего командования за действия без приказа. На фронты пришла директива Верховного Главнокомандующего Красной Армией. В ней говорилось: «При встрече наших войск с американскими или английскими войсками Ставка Главнокомандования приказывает руководствоваться следующим: 1). Старшему войсковому начальнику, на участке которого произошла встреча, в первую очередь связаться со старшим начальником американских или английских войск и установить согласно с ним разграничительную линию. Никаких сведений о наших планах или боевых задачах наших войск не сообщать. 2). Инициативу на организацию дружеских встреч на себя не брать. При встрече с союзными войсками относиться к ним приветливо... При желании американских или английских войск — организовать торжественную или дружескую встречу с нашими войсками...» Но несмотря на это ограничительное распоряжение на Эльбе, а затем и в предгорьях Австрийских Альп, и на других участках огромного фронта продолжались волнующие и радостные встречи воинов союзных армий. Дружеские рукопожатия, братские объятия, обмен сувенирами — это были незабываемые мгновения в жизни сотен тысяч воинов-победителей. В районе Эльбы произошли встречи офицеров и генералов более высокого уровня. 26 апреля командир 58-й дивизии В. Русаков принял командира 69-й дивизии Э. Рейнхардта; 27-го встретились командиры корпусов — советского 34-го Г. Бакланов и американского 5-го Р. Хюбнер; 30-го — командующие армиями 5-й гвардейской А. Жадов и 1-й американской Э. Ходжес; 28-го апреля командующий 1-м Украинским фронтом Маршал Советского Союза И. Конев встретился с командующим 12-й группой армий генералом О. Брэдли.

На севере Германии фельдмаршал Монтгомери принял капитуляцию всех немецких войск в Нидерландах, на Фризских островах, на других островах Германии в Балтийском море и в Дании. Советские войска 2-го Белорусского фронта 5—6 мая овладели Свинемюнде и островом Рюген, встретились с англичанами в районе Ютландского полуострова. В те же майские дни на юге в Австрии советские войска 3-го Украинского фронта соединились с американскими и английскими дивизиями в предгорьях Австрийских Альп. Вот что происходило в Австрии. По мере того как войска американских 3-й и 7-й армий переправлялись через Дунай и захватывали новые плацдармы, немцы теряли свои последние естественные рубежи обороны, за исключением Баварских и Австрийских Альп. Будучи не в состоянии удерживать оборону где-либо вдоль Дуная, войска противника на юге в конце концов оказались столь же дезорганизованными и бессильными, как и те, которые пытались приостановить лавину войск 12-й группы армий, стремительно шедшей на восток. Немецкая 19-я армия, за исключением ее штаба, прекратила свое существование; ее войска были полностью уничтожены в результате наступления французов к швейцарской границе, где они были окружены в Шварцвальде. Остатки немецкой 7-й армии откатывались в восточном направлении, в Чехословакию, так что в Южной Германии остались только разбитые части немецкой 1-й армии. 26 апреля головные подразделения армии Паттона пересекли австрийскую границу у Дуная. Спустя несколько дней, в самом начале мая, подразделения 3-й и 7-й армий стремились обогнать друг друга и первыми оказаться в Берхтесгадене, на вилле Гитлера в горах. Слабое сопротивление здесь, а также в других проходах через Альпы говорило о том, что не было оснований беспокоиться по поводу возможного ожесточенного сопротивления последних опорных пунктов в Альпах. Войска 1-й, 9-й и частично 3-й армий ожидали подхода с востока своего красного союзника. Стремясь войти

310

311

в историю в качестве части, первой установившей контакт с русскими, дивизии состязались в изобретательности, чтобы обеспечить себе такую честь, а корреспонденты прессы и радио носились, точно встревоженные бабочки, от одного штаба к другому, если возникали слухи, что подчиненные этому штабу войска оказывались к тому времени впереди в этом состязании. Навстречу американской 3-й и английской 8-й армиям двигались войска 3-го Украинского фронта. После взятия Вены советские войска вели бои с разрозненными группировками вермахта в Австрии, продвигаясь на запад. 8—9 мая, когда вопрос о капитуляции всех немецких войск был, по сути, решен, 3-й Украинский фронт получил задачу разгромить остатки войск противника в Австрии, принудив их к капитуляции, и соединиться с англо-американскими передовыми отрядами. Первой выполнила задачу 7-я гвардейская воздушно-десантная дивизия. После ожесточенного боя с гитлеровцами гвардейцы передового отряда этой дивизии в середине дня захватили г. Амштеттен и к 18.00 вышли к восточному берегу реки Иббс, в 3 км юго-западнее города. Здесь десантники встретились с разведгруппой 11-й танковой дивизии американской 3-й армии. Командующий 3-м Украинским фронтом Маршал Советского Союза Ф.И. Толбухин, учитывая важность этого события, доносил 8 мая в Ставку Верховного Главнокомандования: «Передовые отряды 7-й гвардейской воздушно-десантной дивизии и 170-й танковой бригады в 14—15.00 в районе Шлидсбер (10 км западнее г. Амштеттен) соединились с передовыми частями 11-й и 13-й танковых дивизий 3-й американской армии. С нашей стороны действовал усиленный подвижной отряд от 7 гв. ВДД и 170 тбр под командованием майора Раппопорта. С американской стороны разведгруппа 11-й танковой дивизии 12-го армейского корпуса под командованием старшего лейтенанта Элетсон Юджин и разведгруппа 13-й кавалерийской дивизии 20-го армейского корпуса под командованием старшего лейтенанта Смит Риужвельт».

Встреча с союзными войсками была очень теплой и дружелюбной: обменивались крепкими рукопожатиями, первыми сувенирами — знаками различия. Начальник разведдивизиона подполковник Фау сообщил командиру передового отряда, что командир 11-й бронетанковой дивизии генерал-майор Дегер пригласил советских офицеров в расположение своей части в предгорье Альп, по которым спускались главные силы американской армии. Командир отряда с шестью офицерами и четырьмя бойцами направились в г. Линц для встречи с командованием американской 72-й пехотной дивизии. В гостинице города наших офицеров и солдат принял командир дивизии генерал Рейнгардт и подарил им нарукавные знаки 72-й пехотной дивизии. Здесь условились о встрече генерала Рейнгардта с командирами 20-го гвардейского корпуса генералом H.И. Бирюковым и 7-й гвардейской воздушно-десантной дивизии генералом Д.А. Дрычкиным. В первые же послевоенные дни состоялся взаимный обмен визитами командований американской 3-й и 4-й гвардейской армий, командований корпусов и дивизий. В ходе их вручались советские награды американским военнослужащим и американские награды — советским генералам, офицерам и солдатам. На других участках фронта подобные встречи произошли 9 мая. Автор этой книги в то время был командиром взвода управления 1-го танкового батальона 9-й гвардейской танковой бригады 1-го гвардейского мехкорпуса. Накануне наша бригада получила боевое распоряжение штаба корпуса, которым она была передана в оперативное подчинение 30-му стрелковому корпусу. В распоряжении указывалось, что в полосе действий 30-го корпуса противник начал отход. Подразделения бригады были срочно введены в бой и с 17.00 8 мая до 11.00 9 мая преследовали отходящего противника. Бригада совершила 270-километровый марш в трудных горных условиях, освободила лагерь военнопленных, где находилось около 200 тысяч человек, захватила в плен 8800 гитлеровцев и большое количество военной техники.

312

313

9 мая на мосту через реку Энн близ г. Линц произошла встреча с американцами 3-й армии. Улыбки, рукопожатия, сувениры. После войны на месте встречи был установлен обелиск с надписью: «Здесь закончили свой славный боевой путь и встретились с союзными войсками США танкисты гвардейской Запорожской ордена Суворова танковой бригады. Май 1945 г. Действующая Красная Армия». Южнее, близ австрийского г. Грац, состоялись встречи советских и английских войск. В те дни войска английской 8-й армии, вытеснявшие врага из Италии, подошли к южной границе Австрии и вошли в ее пределы. В соответствии с предварительными соглашениями военно-политического руководства союзных стран была определена разграничительная линия между войсками СССР, Англии и США, проходившая западнее г. Грац на северо-запад в направлении г. Линц. В направлении Граца с востока наступала 57-я армия СССР (командующий — генерал-полковник М.Н. Шарохин), а с запада — английская 8-я армия (командующий — генераллейтенант Макрир). 6-й гвардейский стрелковый корпус 57-й армии с утра 9 мая 1945 г. прорвал оборонительную полосу врага и, развивая успех, к исходу дня занял Грац. Не встречая далее сопротивления противника, части армии продолжали движение вперед. Передовой отряд в составе 122-го отдельного самоходного дивизиона и приданных ему подразделений автоматчиков и саперов под командованием майора Демичева и представителя штаба 84-й стрелковой дивизии майора Лыкова в 20.00 9 мая 1945 г. встретился в районе г. Граден с разведывательным дозором 6-й танковой дивизии из состава английской 8-й армии, двигавшейся из Италии на север. Увидев колонну бронемашин с белым флагом, майор Демичев и офицеры его отряда вышли из машин. Их встретили майор, причем с русской фамилией — Пиняков, оказавшийся командиром 27-го танкового полка, и сопровождавший его майор Медликот, командир танкового батальона. Оба из английской 8-й армии. Офицеры союзных армий обме-

нялись дружескими рукопожатиями и составили «Акт о встрече частей Красной Армии с войсками союзников в районе г. Войтсберг (Австрия) в 20.00 9 мая 1945 г.». Подписали акт от Красной Армии майор Лыков и майор Демичев, а со стороны английских войск — майор Пиняков и майор Медликот. В последующие дни произошли встречи передовых отрядов союзных армий. 11 мая офицеры советской 104-й гвардейской стрелковой дивизии из нашей 26-й армии встретились в Юденбурге с командованием английского 27-го танкового полка. На следующий день в Ландсберге представители 299-й стрелковой дивизии советской 57-й армии приветствовали офицеров и солдат 38-й ирландской бригады. Вслед за этим состоялись переговоры между командованием Красной Армии и западных союзников. Обсуждались вопросы о разграничительных линиях между советскими войсками и англо-американским войсками. В последующие две недели встречались и не раз советские и англо-американские командиры различного уровня. По достигнутым договоренностям войска союзных армий выдвигались на согласованные рубежи в полосах 26-й и 57-й армий. Все встречи проходили в дружественной, деловой обстановке, часто заканчивались торжественными обедами и взаимными вручениями государственных наград и памятных подарков. Встречи союзников и выход англо-американских войск и войск Красной Армии на установленные разграничительные линии означал, что Восточный и Западный фронты против Германии перестали существовать. История второго фронта в Европе завершилась. Следует, однако, отметить, что все эти встречи представителей фронтов и армий, столь дружественные сами по себе, проходили на весьма драматическом политическом фоне. Да, стратегическое взаимодействие Красной Армии с экспедиционными силами союзников в последний период войны было налажено. Оно велось в различных формах: в обмене стратегическими планами на ближайшее будущее, разведывательной информацией; в

314

315

организации и проведении воздушных «челночных» операций, в ходе которых американская стратегическая авиация совершала воздушные налеты на Германию из Италии и Англии с посадкой на аэродромах Полтавского аэроузла (Полтава, Миргород, Пирятин) и др. Координация действий между командованием Красной Армией и союзными войсками расстроило план гитлеровского руководства на раскол союзников осуществлением дерзкой Арденнской операции. Своевременная и помощь СССР ускорила провал немецкого наступления в Арденнах. Овладение союзными войсками Руром — промышленным центром Германии, — а советскими войсками — многими сырьевыми районами Германии резко ослабило способность вермахта к сопротивлению, что быстрее повело к завершению войны в Европе. Но если военно-технические вопросы, возникавшие между СССР и западными державами после открытия второго фронта, решались к удовлетворению обеих сторон, то политические проблемы, по мере приближения конца войны, множились и обострялись. Несмотря на то что на совещаниях и конференциях различного уровня принимались согласованные решения, ряд инцидентов, связанных с боевыми действиями на Западном фронте, осложнял обстановку между союзниками. Вопреки взятым на Крымской (Ялтинской) конференции глав правительств союзных держав обязательствам проводить согласованную политику по отношению к гитлеровской Германии, официальные представители США и Англии вступили весной 1945 г. в Швейцарии в сепаратные переговоры с высокопоставленными лицами гитлеровского рейха, стремившимися заключить соглашение о капитуляции немецко-фашистских войск в Италии, с тем чтобы прекратить войну на Западном фронте и использовать оставшиеся там силы для борьбы против наступающей Красной Армии. Переговоры с фашистскими эмиссарами было поручено вести руководителю разведывательной службой США в Европе А. Даллесу. С германской стороны в них участвовали главный уполномоченный СС при группе армий «Ц»

в Италии генерал СС К. Вольф и дипломат Р. Ран. Первая встреча состоялась 8 марта в Цюрихе. Предложение немцев прекратить военные действия на итальянском театре встретило поддержку командующего союзными войсками английского фельдмаршала Г. Александера. 9 марта в южношвейцарском местечке Аскона состоялась вторая встреча, в которой, наряду с К. Вольфом, А. Даллесом и сопровождавшими их лицами, приняли участие представители штаба Александера — начальник разведывательного отдела английский генерал Т. Эйри и заместитель начальника штаба американский генерал Л. Лемнитцер; всего — около 40 человек. Вольф, стремясь убедить англо-американских союзников в несомненной выгоде для них его предложения, всячески подчеркивал, что «ситуация, сложившаяся в Италии, исключительно сложная»; влияние различных подрывных организаций быстро растет. Нельзя исключать в ближайшее время создания коммунистического правительства Северной Италии. Если же учесть, что к востоку от Северной Италии, в Югославии, верх взяли коммунисты во главе с Тито, а к западу, на юге Франции, французские коммунисты пользуются все более возрастающей поддержкой народа, то нетрудно увидеть угрозу большевистской гегемонии во всей южной Европе. Тут нужны скоординированные действия заинтересованных сторон, а не просто капитуляция... Еще 12 марта советское правительство сообщило послу США в СССР А. Гарриману и английскому послу в СССР А. Керру о желании направить на эти переговоры своих представителей. Из ответных писем послов следовало, что их правительства ответили отказом. Однако после обмена посланиями по этому вопросу между главами правительств Рузвельт и Черчилль сообщили Сталину о согласии на участие советского представителя на этих переговорах. Это решение, однако, ни к чему не привело, поскольку переговоры союзников с немецкими эмиссарами вскоре были прекращены. С окружением войсками Эйзенхауэра последней крупной немецкой группировки в Руре, что ознаменовало ко-

316

317

нец Западного фронта вермахта, Черчилль пытался убедить Д. Эйзенхауэра двинуть англо-американские войска на Берлин, но тот не пошел на нарушение ялтинского соглашения, и еще один инцидент был исчерпан. В дни агонии третьего рейха, в начале мая 1945 г., возник вопрос о порядке и процедуре принятия капитуляции германских вооруженных сил. Правительство Германии, возглавляемое после смерти Гитлера адмиралом Деницем, прилагало все усилия к тому, чтобы капитулировать только перед англо-американскими войсками и тем «сохранить для германской нации возможно большее число немцев и спасти их от большевизма». 6 мая в ставку Эйзенхауэра в Реймсе был направлен генерал-полковник Йодль. Он имел задачу — заключить перемирие с западными державами, чтобы позволить немецким войскам совершить отход с Восточного фронта и сдаться в плен войскам Эйзенхауэра. Переговоры с ним вел начальник штаба Эйзенхауэра генерал Беделл Смит. Когда Смит доложил Эйзенхауэру предложение Йодля о капитуляции вермахта только перед западными союзниками, тот сказал: «Передайте Йодлю, что если они немедленно не прекратят выдвигать всякие предлоги и тянуть время, то я закрою весь фронт союзников, чтобы впредь не пропускать никаких немецких беженцев через нашу линию фронта. Я не потерплю дальнейшего промедления». Когда это было доведено до Йодля, немецкая сторона была вынуждена согласиться на полную и безоговорочную капитуляцию Германии как перед западными союзниками, так и перед Советским Союзом. Подписание акта о капитуляции было назначено на 2.30 7 мая (фактически подписан в 2.41 по центральноевропейскому времени). Начальнику советской военной миссии при штабе Верховного Главнокомандующего объединенными экспедиционными силами союзников генерал-лейтенанту И.А. Суслопарову и представителю Франции Эйзенхауэр предложил участвовать в процедуре принятия капитуляции от имени СССР. Не имея указаний на то из Москвы — ответ на его телеграмму еще не пришел — Сусло-

паров поставил свою подпись с примечанием: данный протокол не исключает в дальнейшем подписания иного, более совершенного акта о капитуляции Германии, если о том заявит какое-либо союзное правительство. И действительно, советское правительство немедленно потребовало, чтобы капитуляция была принята в Берлине представителями верховного командования всех стран антигитлеровской коалиции. Акт о капитуляции фашистской Германии был подписан от имени германского верховного командования В. Кейтелем, Х. Фридебургом и Г. Штумпфом, а со стороны стран антигитлеровской коалиции принят представителями СССР (маршал Советского Союза Г.К. Жуков), США (генерал К. Спаатс), Великобритании (главный маршал авиации А. Теддер) и Франции (генерал де Латр де Тассиньи). Произошло это в Карлхорсте, тогда предместье Берлина, 9 мая в 00.23 по московскому времени. Боевые действия были прекращены в 23.01 8 мая по центральноевропейскому времени — 01.01 9 мая по московскому. Война в Европе закончилась. Но проблема «второго фронта» осталась. На Тихом океане продолжалась война США и Англии с Японией, и вопрос о том, чтобы открыть там второй фронт — фронт Красной Армии, дабы быстрее сломить врага и принудить Японию к капитуляции, ставился западными союзниками на всех конференциях глав правительств США, СССР и Великобритании: и в Тегеране, и в Ялте, и в Потсдаме. Такой фронт был создан. И встреча русских и американцев состоялась снова, но уже на другом конце планеты — в Корее. Как же это произошло? Вопрос о вступлении СССР в войну на Дальнем Востоке был поставлен президентом США Ф. Рузвельтом на Тегеранской конференции. Сталин тогда пообещал, что после капитуляции Германии СССР выступит «общим фронтом» против Японии. На Ялтинской конференции глава советского правительства в беседе с Рузвельтом подтвердил согласие СССР вступить в войну с

318

319

Японией через 2—3 месяца после разгрома третьего рейха, но при этом предложил уточнить политические условия участия Советского Союза в войне на Дальнем Востоке. Окончательное, согласованное с США и Англией решение предусматривало восстановление принадлежавших России прав, нарушенных вероломным нападением Японии в 1904 г., а именно: возвращение Советскому Союзу южной части Сахалина и всех прилегающих к нему островов; интернационализацию торгового порта Дайрен в Китае с обеспечением преимущественных интересов СССР в этом порту и восстановление аренды на Порт-Артур (Китай) как на военно-морскую базу СССР; совместную с Китаем эксплуатацию Китайско-Восточной и Южно-Маньчжурской железных дорог при сохранении полного суверенитета Китая в Маньчжурии. По этому решению Советскому Союзу передавались Курильские острова. Все это восстанавливало историческую справедливость и учитывало роль СССР, какую он играл во Второй мировой войне. Хотя СССР и не участвовал в войне с Японией в 1941—1944 гг., но он оказывал существенную помощь союзникам, в том числе и на Дальнем Востоке. Действительно, сражаясь против главных сил Германии, Советский Союз в то же время держал от 32 до 59 своих дивизий на Дальнем Востоке, чем сковывал Квантунскую армию. А эта армия представляла собой немалую силу: 1 миллион человек, 1200 танков, 2 тысячи самолетов. Чтобы поддерживать свои войска в Маньчжурии в готовности к нападению на СССР, Япония затрачивала громадные материальные и людские ресурсы. Это не позволяло японскому командованию использовать значительную часть своих сухопутных войск для продолжения наступления на юге и, конечно же, облегчало англо-американским вооруженным силам ведение боевых действий на Тихом океане. Еще 27 января 1942 г. английский фельдмаршал Дж. Дилл рекомендовал объединенному англо-амери-

канскому комитету начальников штабов настаивать на том, чтобы «русские держали японские силы в Маньчжурии в состоянии постоянной угрозы нападения на них». В феврале 1943 г. американские и австралийские солдаты, сражавшиеся на Тихом океане, писали защитникам Сталинграда: «Вы выиграли для нас драгоценное время. Пока мы собирали силы для будущих боев, вы сражались и проливали кровь». Таким образом, отвлекая на себя в Европе главные силы Германии и сдерживая на Дальнем Востоке мощную Квантунскую армию, Советские Союз обеспечил для США и Англии возможность оправиться от поражений на Тихом океане и подготовить свои силы к наступлению. «В начале войны, — писал начальник штаба армии США генерал Маршалл, — решающим фактором для страны (США. — А.О.) было время, необходимое для переброски войск через океан на фронт мировой войны. Это время мы получили благодаря героической борьбе советского народа». Но по мере приближения военных действий к Японским островам ожесточенность сопротивления японцев возрастала, а потери союзников росли. Поэтому, не рассчитывая в короткий срок разгромить противника своими силами, опасаясь затяжной войны и больших жертв, США и Англия настаивали на как можно более быстром выступлении СССР против Японии. «Мы отчаянно нуждаемся в Советском Союзе для войны с Японией по завершении войны в Европе», — говорилось в памятке американской делегации на Ялтинской конференции. Но Япония вовсе не собиралась сдаваться. 7 апреля 1945 г. премьер-министр Японии Судзуки заявил: «Мы будем неотступно продолжать движение вперед для успешного завершения войны». Даже после капитуляции Германии он выразил уверенность в том, что Япония все равно будет продолжать войну. При вторжении американо-английских войск в метрополию предполагалось сбросить их в море или в крайнем случае японцы уйдут в горы, воевать, применяя тактику «дождевого червя»: упор-

320

321

ные оборонительные бои с использованием подземных убежищ. В критический момент император и японское правительство должны были эвакуироваться в Маньчжурию и уже оттуда руководить ведением войны. Японская имперская ставка начала формировать 2 объединенные армии в составе 57 пехотных и 2 бронетанковых дивизий, а также авиационной армии. Одновременно создавался «народный добровольческий корпус». Кроме того, в это время японские милитаристы добились принятия закона «О чрезвычайных мерах военного времени», по которому планировалось за счет тотальной мобилизации к концу 1945 г. сформировать так называемую «народную армию» численностью до 28 миллионов человек. В таких вот условиях правительства США и Англии считали, что если СССР не выступит против Японии, то им для вторжения на Японские острова потребуется армия в 7 миллионов человек, а сама война затянется очень надолго. «Начав вторжение в Японию, — писал военный министр США Стимсон президенту Трумэну в июне 1945 г., — нам придется, по моему мнению, завершить его даже более жестокими сражениями, чем те, которые имели место в Германии. В результате мы понесем огромные потери». Имелось в виду: до одного миллиона человек. А основания для этого были. К августу 1945 г. вооруженные силы Японии насчитывали 7,2 миллиона человек, в том числе 6,5 миллиона в сухопутных войсках. На флоте имелось 109 надводных боевых кораблей и 58 подводных лодок. К концу 1945 г. планировалось довести количество японских микролодок и человеко-торпед (смертники) до 3 тысяч. В военно-воздушных силах было 10,5 тысячи самолетов, половина их экипажей — летчики-смертники. Особую, высокоорганизованную силу представляла собой Квантунская армия. Ее оборона опиралась на ряд сильноукрепленных районов. Зная о столь значительных военных приготовлениях противника, американское командование рассчитывало на помощь СССР, особенно в разгроме мощных сухопутных сил Японии на Азиатском континенте. Началь-

ник штаба армии США генерал Маршалл писал: «Важность вступления России в войну заключается в тем, что оно может послужить той решающей акцией, которая вынудит Японию капитулировать». И еще: «...Риск и потери будут в величайшей степени снижены, если перед нашим вторжением (в Японию. — А.О.) будет осуществлено наступление из Сибири». Дальнейшее развитие событий полностью подтвердило стратегическую необходимость наступления советских вооруженных сил. Президент США Трумэн писал позднее, что «русские... спасли нам много жизней в войне против немцев... Мы очень хотели, чтобы русские вступили в войну против Японии...». 5 апреля 1945 г. наше правительство денонсировало советско-японский пакт о нейтралитете. В заявлении указывалось, что «обстановка изменилась в корне... Япония, союзница Германии, помогает последней в ее войне против СССР. Крое того, Япония воюет с США и Англией, которые являются союзниками Советского Союза». Однако летом 1945 г. возникли новые обстоятельства. В США 16 июля была успешно испытана плутониевая атомная бомба «Толстяк». Правительство США решило применить ее против японских городов, что, по его мнению, вынудит Японию капитулировать. И испытания атомной бомбы, и решение сбросить ее на Японию держались в секрете от Советского Союза. Но Сталин имел сведения о разработке американского атомного оружия уже с сентября 1941 г. В СССР внимательно следили за ходом работ по созданию американской атомной бомбы и параллельно в секрете от США и Англии разрабатывали свой атомный проект. Поэтому, когда новый президент США Г. Трумэн во время Потсдамской конференции 24 июля 1945 г. конфиденциально сообщил Сталину о том, что у них создано «оружие огромной разрушительной силы», не сказав, однако, точно, что это за оружие, Сталин не выразил какого-либо удивления и интереса: ему было известно, что американцы успешно испытали атомную бомбу. Он

322

323

только сказал президенту, что рад слышать об этом и надеется, что американцы успешно применят это новое оружие против Японии. Трумэн и Черчилль решили, что «дядя Джо» просто не понял, о чем шла речь. А в Вашингтоне создание атомной бомбы тотчас изменило план ведения войны с Японией. Полагали, что удары одной-двух атомных бомб по густонаселенным городам Японии приведут к капитуляции Страны восходящего солнца и без вступления в войну СССР на Дальнем Востоке. Так что лавры победы достанутся только американцам. Тем не менее в Потсдаме Трумэн и его генералы вновь подтвердили свою прежнюю просьбу к СССР выступить против Японии. Теперь перед командованием США вопрос стоял так: успеть атомными бомбардировками принудить Японию к капитуляции до начала наступления советских войск на дальнем Востоке. В Москве отдавали себе отчет о возможных действиях США и Англии в связи с появлением атомной бомбы. Начальник Генштаба А.И. Антонов на совещании начальников штабов союзных стран в Потсдаме 24 июля наиболее вероятным сроком вступления СССР в войну с Японией назвал середину августа. И вот теперь американцы торопились заставить японцев капитулировать в первой половине августа. Поэтому первый атомный удар — по Хиросиме — был произведен 6 августа с самолета-бомбардировщика Б-29 урановой бомбой «Малыш», которая даже не испытывалась на полигоне. Новую плутониевую бомбу не успели изготовить. Ну а непрестанное сокращение срока второго удара: 2, 11, 10 и, наконец, 9 августа, — чрезвычайно нервировало руководителей и исполнителей операции. Командующий 20-й воздушной армией, действовавшей с Гуамских островов по Японии, генерал К. Лимэй с острой тревогой отнесся к такому неожиданно сокращающемуся времени на подготовку к атомному удару по новому объекту. Очень опасным представлялась загрузка «Толстяка» в бомбоотсек Б-29. Сложность компоновки бомбы не позволяла оснастить ее взрывателем в воз-

духе, следовательно, взлет обещал быть очень рискованным: не исключали взрыв на взлете. Командующий стратегической авиацией Спаатс и его подчиненные очень нервничали, опасаясь, что их атомные удары не снимут вопроса о вторжении с моря и с воздуха, а это означало: нужно либо готовиться к серии атомных налетов, в том числе и на Токио, либо вернуться к старым, затягивающим войну, планам подготовки полномасштабного вторжения. Итак, еще одному Б-29 предстояло повторить сбрасывание атомной бомбы — теперь на Кокуру. Было это 9 августа. Кокура, к счастью для него, был закрыт плотными облаками. Тогда командир экипажа Б-29 произвел бомбометание по запасной цели — Нагасаки. «Толстяк», взорвавшись несколько в стороне от цели, уничтожил 44% города, который издревле служил в Японии воротами для христиан. Атомные удары по японским городам породили в западной историографии грубое измышление: якобы СССР начал военные действия против Японии не случайно 9 августа, а не в середине месяца, как говорили Сталин и Антонов в Потсдаме: Москва боялась, что Япония капитулирует уже после уничтожения Хиросимы. Тогда Советский Союз не стал бы участником и победителем войны на Дальнем Востоке. Но факты — упрямая вещь: Япония больше всего опасалась как раз советского наступления. Даже после того как атомная бомба «Малыш» сравняла с землей Хиросиму, японское правительство продолжало войну, и только 9 августа, когда началось наступление Красной Армии, премьер Судзуки признал: «Вступление сегодня утром в войну Советского Союза ставит нас окончательно в безвыходное положение и делает невозможным дальнейшее продолжение войны». Документы показывают, что срок вступления СССР в войну был определен до взрыва первой американской атомной бомбы. Как только Сталин вернулся из Потсдама в Москву, маршал Советского Союза А.М. Василевский, главнокомандующий советскими войсками на Дальнем Востоке, 3 августа подробно доложил ему о ходе

324

325

подготовки Маньчжурской операции. Он сказал, что войска готовы начать боевые действия 5—7 августа, но он, Василевский, предлагает начать наступление 9—10 августа, так как в эти дни ожидается более благоприятная погода в районе предстоящих боевых действий. Это предложение было одобрено Сталиным. Так что решение начать Маньчжурскую операцию 9 августа было принято до взрыва первой американской атомной бомбы, а приказ Василевского войскам был отдан 7 августа — уже после атомного удара по Хиросиме, но еще до выступления Трумэна по радио, из которого миру стало известно об этой первой в истории человечества атомной бомбардировке. Вот и выходит, что Советский Союз вступил в войну против Японии по долгу союзника, по настоятельным просьбам западных держав, начиная еще с Тегеранской конференции, и независимо от применения США атомного оружия. Он выполнял свой союзнический долг — и в решающей мере ускорил капитуляцию Японии. Начав наступление против Квантунской армии, советские войска в течение 24 дней разгромили главную на Азиатском континенте силу японских войск. Это очень крупный вклад в победу над Японией. Кроме того, Красная Армия освободила южную часть острова Сахалин, Курильские острова и Корею, которая с 1904 года была захвачена японцами. Так вот, именно в Корее советская 25-я армия на 38-й параллели встретилась с американской 24-й армией. Вопрос о Корее возник еще на Ялтинской конференции. Тогда президент США Ф. Рузвельт предложил главе советского правительства И.В. Сталину взять Корею под совместную с СССР опеку. По мысли Рузвельта, это диктовалось необходимостью, поскольку за долгие годы, когда Корея, по существу, была японской колонией, лидеры корейского народа утратили навыки самостоятельного управления страной и требовалось время после освобождения страны для появления в ней подготовленных людей, способных цивилизованно управлять вновь созданным независимым государством.

На Потсдамской конференции в июле — августе 1945 г. встал вопрос о том, кто будет освобождать Корею. Справившись предварительно о том, не входила ли в планы американцев высадка сухопутных войск в Корее, советские представители предложили следующее: Корейский полуостров находится и в советской зоне ответственности — для проведения сухопутных операций, и в американской — для воздушных и морских боевых действий. Но 14 августа Сталин одобрил без обсуждения выдвинутое в тот день предложение президента США о разделе Кореи на две оккупационные зоны по 38-й параллели. После этого советский руководитель дал приказ своим сухопутным войскам остановить наступление в Корее на 38-й параллели в середине августа и дожидаться там американцев, и это при том, что американские силы появились на полуострове значительно позднее, 7 сентября 1945 г. Северная Корея была освобождена в результате Сейсинской операции советского Тихоокеанского флота, проведенной 13—16 августа. Сейсин был японской военно-морской базой и представлял собой укрепленный район с гарнизоном в 4 тысячи солдат и офицеров. Планом командования Тихоокеанского флота предусматривалось внезапной высадкой морского десанта овладеть ВМБ и городом Сейсин и удерживать их до подхода советской 25-й армии, наступавшей вдоль восточного побережья Северной Кореи. В состав десанта входили 13-я отдельная бригада морской пехоты и 335-я стрелковая дивизия, а также подразделения разведки и усиления. 13 августа на причалы Сейсина внезапно высадился с торпедных катеров разведывательный отряд (командир — Герой Советского Союза В.Н. Леонов, ставший после этой операции дважды Героем), а за ним — передовой отряд десанта. Заняв причалы, десантники ворвались в город. Развернулись ожесточенные уличные бои. Численность японских войск в городе непрерывно возрастала. Тем не менее 15 августа десантники заняли большую часть Сейсина, а на следующий день вместе с подошедшими передовыми частями

326

327

25-й армии полностью овладели военно-морской базой и начали движение к 38-й параллели, куда и вышли к 24 августа. Выход американских войск, высадившихся 7 сентября на юге Кореи, к 38-й параллели и установление демаркационной линии между советской и американской оккупационными зонами означали конец существования двух фронтов и на Дальнем Востоке. К этому времени — сентябрь 1945 г. — уже ощущались первые знаки холодной войны. Поэтому уже не было той сердечности радостных встреч, как на Эльбе и в предгорьях Альп. Все ограничилось формальным дипломатическим протоколом. Вот так идея заставить агрессора воевать одновременно на двух фронтах как средство с ним быстрее покончить, зародившись в 30-е годы после ряда неудачных попыток, реализовалась в ходе войны стран антигитлеровской коалиции против государств фашистско-милитаристского блока на Западе и на Востоке.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Итак, идея войны против фашистской Германии силами двух фронтов — с запада и с востока — родившись в середине 30-х годов, реализовалась только на 5-м году Второй мировой войны, в июне 1944 г. Предвоенные попытки сдержать агрессивные устремления третьего рейха созданием системы коллективной безопасности в Европе — СССР, Чехословакия, Франция; односторонний сговор ведущих западноевропейских держав с Гитлером в Мюнхене в надежде направить германских завоевателей на вocтoк; призрачная надежда Лондона и Парижа запугать Берлин военно-политическим союзом с Москвой и одновременно не желая такой союз заключать, — все это потерпело крах. В правящих кругах ведущих западных держав изначальная ненависть к коммунизму оказалась сильнее чувства опасности надвигавшейся фашистской агрессии. Среди народов Западной Европы царило спокойствие, порожденное уверенностью, что войны такого масштаба, какою была Первая мировая, никогда уже не будет. Это влекло к беззаботной мирной жизни и попросту к нежеланию видеть нараставшую угрозу. Пророческое предсказание французского маршала Фоша после подписания Версальского мирного договора: «Это не мир, это перемирие на 20 лет», — было предано забвению. История подтвердила правильность этого вывода. Только союз Англии и Франции с СССР мог предотвратить развязывание новой мировой войны или гарантировать разгром агрессора в достаточно короткие сроки. Но этого не случилось. Западные державы, где господствовал версальский менталитет диктата, видели в СССР лидера сил «мировой революции», а ее они боялись больше, чем фашиз329

ма. Крое того, они полагали, что сталинские репрессии ослабили Советский Союз, снизили боеспособность Красной Армии, что делало СССР слабым и ненужным союзником в войне. А руководство СССР считало, и не без оснований, что Англия и Франция ищут в соглашении с нашей страной односторонних преимуществ, стремятся взвалить на нее основную тяжесть военных действий при войне в Европе. В реальной обстановке 1939 г. в силу этих и других обстоятельств война оказалась неизбежной. Военно-политическая доктрина Германии была нацелена на захват общеевропейского, а затем и мирового господства; милитаризованная экономика третьего рейха превратилась в страшный самодовлеющий фактор, требовавший «прыжка в войну»; вермахт резко опередил в военнотехническом отношении западные державы. В Берлине, однако, понимали, что преимущества эти временные — пока великие державы не развернут свои мощные военно-экономические потенциалы, — а поэтому их надо без промедления реализовать. Тогда единственным средством предотвращения войны был союз миролюбивых государств. Но для этого необходимы были следующие условия: осознание мировой угрозы нацизма и его нашествия; взаимное доверие и полная уверенность, что каждый из союзников выполнит свои обязательства; их полная решимость не только остановить агрессора, но и разгромить нацистский рейх и его сателлитов в надвигавшейся войне; поддержка малыми и средними государствами Европы и США военно-политического союза Англии, Франции и СССР. Но этих условий в то время не было. Страшная недооценка опасности фашизма, самоубийственная логика «каждый — за себя», неспособность и нежелание неагрессивных держав подчинить свои эгоцентрически понимаемые национальные интересы общей великой цели разгрома фашизма, стремление решить свои задачи за счет других государств и народов закономерно привели к войне в условиях, наиболее выгодных для агрессора.

Война началась в результате примата силы над разумом и безрассудного попустительства агрессору со стороны демократических стран. Классовые противоречия, политическая рознь возобладали над национальными, столь жизненно важными тогда интересами западных демократий. Да, народы этих стран не хотели воевать: слишком живы были в памяти людей жертвы и ужасы Первой мировой войны. А правители стран Запада, вместо того чтобы бить тревогу по поводу растущей фашистской угрозы, мобилизовать население на отпор агрессору, проводили политику невмешательства и попустительства Германии, уверяя своих граждан, что войны не будет. Черчилль писал в своих послевоенных мемуарах: «Только после того как Франция была раздавлена, у Великобритании... родилась из мук поражения и угрозы уничтожения решимость равная решимости Германии». Советский Союз, будучи не в состоянии что-либо изменить в этом европейском бездействии, предпочел заключить пакт с фашистской Германией, чтобы не стать жертвой в опасной, безумной игре лидеров капиталистического мира, где политический аморализм, циничный прагматизм возобладали над разумной, нравственно политикой. Опыт первых лет войны в Европе свидетельствует о том, что именно стратегия блицкрига, примененная вермахтом в 1939 г. в Польше, а в 1940 г. против англо-французской коалиции, обеспечила ему легкую победу. В дни германо-польской войны западные союзники Польши не выполнили своих союзнических обязательств и, объявив войну Германии, каких-либо активный действий на фронте не предприняли, хотя имели предостаточно сил и средств. Более того, когда через полгода гитлеровская военная машина двинулась на запад, англофранцузские войска не оказали немцам сколько-нибудь стойкого сопротивления и были разбиты за 44 дня. Вот когда стал очевиден страшный политический и стратегический просчет лидеров западных держав, не рискнувших пойти на спасительный тогда военно-политический

330

331

союз с СССР. Мощный восточный фронт, который существовал в Первую мировую войну, не раз оказывал значительную поддержку союзникам, порою спасая их от крупных поражений, в 1940 г. отсутствовал. И это наряду с крупными стратегическими ошибками англо-французской коалиции накануне и в ходе германской западноевропейской кампании предопределило разгром ее войск и капитуляцию Франции. Совсем по-другому развивались события, когда Гитлер обрушил свои моторизованные армады на Советский Союз в 1941 г. Несмотря на роковые политические и стратегические просчеты советского политического и военного руководства, несмотря на огромные потери и жертвы первых полутора лет войны, наша страна и ее Красная Армия выдержали натиск сильнейшей в мире армии и отразили, казалось бы, неотвратимые, смертельные удары вермахта. Сражаясь в одиночку против соединенных сил стран фашистского блока на огромном 6000-километровом фронте в течение 3 лет, Советский Союз добился коренного перелома на советско-германском фронте в свою пользу, чем и предопределил общий перелом во Второй мировой войне в пользу союзников. Затем, развернув широкое наступление, вынудил врага к отступлению на всех направлениях, начал освобождение оккупированных районов СССР, перенес боевые действия на территорию восточной Европы. Открытие второго фронта в Западной Европе только ускорило процесс разгрома вермахта и войск союзных Германии стран. Таким образом, войну против третьего рейха на одном фронте не проиграл только Советский Союз. Он же внес решающий вклад в победу над гитлеровской Германией. Это было обеспечено патриотическим подъемом нашего народа, мощно возросшей и военизированной экономикой, созданной еще в предвоенные годы, героическим самоотвержением и боевым опытом воинов Красной Армии. Но и помощь союзников по антигитлеровской коалиции имела для нашей страны немаловажное значение.

Говоря об этой помощи, следует отметить, что наиболее существенной ее частью были поставки по ленд-лизу с осени 1941 г. и до конца войны. Что касается роли второго фронта, то он, безусловно, ускорил окончательный разгром Германии. Вместе с тем экономические и военные возможности наших западных союзников позволяли открыть его, по крайней мере, на год раньше. Еще в апреле 1942 г. Рузвельт писал Черчиллю: «Ваш и мой народ требуют создания второго фронта, чтобы снять бремя с русских. Наши народы не могут не видеть, что русские убивают немцев, а также уничтожают вражеского снаряжения больше, чем США и Великобритания, вместе взятые». Но, как известно, второй фронт не был открыт ни в 1942-м, ни в 1943 г. Большинство сил и средств Англии в 42-м находилось в Северной Африке и Средиземноморье, а 60% сухопутных войск и авиации США было сосредоточено на Тихом океане. В 1943-м в США уже на полную мощность работала военная промышленность. Англо-американские вооруженные силы насчитывали 13 миллионов человек и имели боевой опыт. Но 50% американских вооруженных сил пребывали на Тихом океане, а основная группировка войск, предназначенная для войны с Германией, — в Средиземноморье. Союзники отвлекали на себя всего 15 немецких дивизий, а на советско-германском фронте их было 233. Союзные лидеры заявляли в 1943 г., что быстрая переброска крупных контингентов войск из Средиземного моря в Англию невозможна. Но ведь это было ясно еще в 1942 г., когда планировалась высадка в Северной Африке, вместо того чтобы начать сосредоточение войск в Англии с целью вторжения в Нормандию в 1943-м. Стратегия «непрямых действий» западных держав имела целью выиграть войну с минимальными потерями, «быстро и недорого», чтобы сохранить решающее преимущество в расстановке сил в послевоенном мире. Только когда Красная Армия подошла к западным границам СССР и готовилась к освобождению Восточной Европы, Вашингтон и Лондон сочли открытие вто-

332

333

рого фронта делом необходимым и срочным. Стремление «не опоздать» стало веским побудительным мотивом, заставившим правительства США и Англии вторгнуться во Францию. Второй фронт действовал 11 месяцев. За это время войска союзников под командованием Д. Эйзенхауэра освободили Францию, Бельгию, Голландию, Люксембург, часть территории Австрии и Чехословакии, вступили в пределы Германии и продвинулись до Эльбы. Знаменательным событием истории второго фронта стала историческая встреча войск союзников и Красной Армии на Эльбе и в других районах в апреле — мае 1945 г. Протяженность второго фронта — от Балтики у Любека до швейцарской границы — составила 800—1000 км. К моменту капитуляции Германии союзные войска Эйзенхауэра численностью в 4,5 миллиона человек составляли 91 дивизию и несколько отдельных бригад и механизированных групп (американские войска — 61 дивизию), 6 воздушных тактических командований и 2 стратегические воздушные армии. В апреле 1945 г. союзники имели 28 тысяч боевых самолетов, в том числе 15 тысяч американских. Со дня высадки в Нормандии до дня Победы в войсках союзников действовало 5,5 миллиона солдат и офицеров, 970 тысяч машин различного назначения. В Европу было доставлено до 18 миллионов тонн военного имущества. Общие потери союзников за это время составили 766 тысяч человек. Американские войска потеряли 586 тысяч солдат и офицеров, в том числе 136 тысяч убитыми. Безвозвратные потери — убитыми, умершими от ран и болезней, пропавшими без вести — остальных союзных армий — английской, канадской, французской, вместе взятых, — 60 тысяч человек. По данным командования немецкого западного фронта, за период со 2 июня 1941 г. по 10 апреля 1945 г. немецкие потери были следующими: убитыми — 81 тысяча солдат и офицеров; ранеными — 265 тысяч человек; пропавшими без вести — 490 тысяч.

В ходе последнего наступления от Западной Европе американо-английских армий руководители союзных войск совершали порой ошибки, а иногда и правильные решения на деле не достигали своей цели. Были и другие крупные просчеты. При всем этом последняя кампания союзников стала весной 1945 г. демонстрацией военной мощи. Это был победный, можно сказать, почти парадный марш наиболее высокомоторизованных и механизированных армий, обеспеченных развитой военной экономикой США и Англии и получивших боевой опыт в войне против сильного противника. Если рассматривать военное искусство наших западных союзников во время боевых действий в Западной Европе, то необходимо отметить, что оно отличалось специфическими чертами. Американо-английская военная стратегия в этот период строилась на планомерном наступлении наземных сил в условиях полного господства своей авиации. Против войск вермахта, ослабленных в предыдущие годы на Восточном фронте, действовали превосходящие силы союзников. В расчете на истощение сил противника Красной Армией Советского Союза предполагалось, что потери будут минимальными, а продвижение быстрым. Эта их политика и стратегия исходили из несомненного для них положения, согласно которому цели войны достигаются не в сражениях, а путем создания такой обстановки, которая вынуждает противника отказаться от дальнейшего продолжения сражения, кампании и в целом войны. Но стратегические цели и задачи американо-английских вооруженных сил после перехода стратегической инициативы к государствам антифашистской коалиции диктовались уже главным образом обстановкой на советско-германском фронте. Мощные удары Красной Армии по гитлеровским войскам зимой 1944 г. создали благоприятную обстановку для проведения Нормандской десантной операции, а Белорусская операция способ-

334

335

ствовала успешному продвижению союзников во Франции. Стратегическое наступление проводилось несколькими армиями или группами армий совместно с крупными силами авиации, а на приморских направлениях и флота. Главный удар наносился, как правило, на одном стратегическом направлении — например, летняя кампания в Северной Франции 1944 г. — на Париж. Что касается обороны, то она сводилась к действиям сравнительно небольших группировок на отдельных, разобщенных направлениях. При выборе направления главного удара решающей целью его обычно являлся не разгром и уничтожение стратегической группировки врага, а его вытеснение и выход к важным экономическим районам — например, наступление на парижском направлении летом 1944 г. — или захват крупных морских портов. На направлении главного удара — особенно в ходе сражений во Франции, Бельгии, Голландии — непременно создавалось подавляющее превосходство над противником в силах и средствах. Характерными чертами этой американо-английской стратегии были медлительность развертывания сил и крайняя методичность в организации и ведении военных действий. Широкое применение имели самостоятельные воздушные операции стратегической авиации США и Англии. Задачи, решаемые ею, включали удары по военно-экономическим объектам противника, аэродромам, коммуникациям, а также нанесение ударов с целью не дать подойти стратегическим резервам врага к району боевых действий. Однако с течением времени массированным налетам все более подвергались крупные города, где уничтожались десятки тысяч мирных жителей и варварски разрушались памятники культуры. Между тем факты, приведенные в книге, говорят — и это признают и западные историки, — что так называемое стратегическое воздушное наступление на Германию долго, почти до конца войны, не оказывало разрушительного воздействия на военную экономику третьего рейха и

имело лишь психологическое воздействие на армию и народ Германии. Силы флота, поддерживая сухопутные войска, действовали на морских сообщениях стратегического значения. Но при рассмотрении военных действий союзников в Западной Европе после вторжения во Франциию наибольший интерес представляют наступательные операции сухопутных войск. Целью наступательной операции группы армий являлось поражение или — что чаще — вытеснение группировки противника из занимаемого ею района и занятие важного рубежа. Группа армий, проводившая операцию на самостоятельном стратегическом направлении, имела в своем составе 2—3 полевые армии (16—30 дивизий), 1500—3500 танков и до 3000 орудий. С нею взаимодействовала тактическая воздушная армия — 800— 1200 боевых самолетов. Чаще всего в ходе наступательной операции армия стремилась занять важный рубеж и район оперативного значения. Действуя на главном направлении, она могла иметь 3—4 корпуса (8—16 дивизий) численностью 250— 325 тысяч человек. С нею обычно взаимодействовал воздушный корпус — примерно 400 боевых самолетов. Американо-английское военное командование, начиная ту или иную наступательную операцию, создавало подавляющее превосходство над противником в силах, средствах и особенно в технике, при обязательном полном господстве в воздухе и на море. Превосходство по пехоте было 2—3:1, по танкам 4—5:1, по авиации 6— 10:1 и более. Так, например, для высадки в Северной Франции в июне 1944 г. было сосредоточено 39 дивизий, 11 тысяч самолетов, более 530 боевых кораблей и до 6 тысяч десантных и высадочных средств. При планировании и подготовке операции значительное внимание уделялось материально-техническому обеспечению. Но склонность по обыкновению начинать операцию не ранее чем «последняя пуговица не будет пришита к мундиру последнего солдата» вела нередко к не-

336

337

оправданному затягиванию подготовки операции и перенесению срока ее начала. И тогда терялся фактор внезапности. Но военно-технические соображения были не единственными при подготовке операций. Большее, если не главное, значение имели военно-политические факторы. Учитывались прежде всего активные действия Красной Армии, отвлекавшие на себя основные силы врага на советско-германском фронте: наступление в Белоруссии, Висло-Одерская, Будапештская, Венская, Берлинская и другие операции. Кроме того, операции проводились одновременно с хорошо подготовленными восстаниями в ближайшем тылу врага, инициируемые движением Сопротивления. Так было, например, во Франции летом 1944 г. Это позволяло союзникам вести вооруженную борьбу с наименьшими потерями. В то же время быстро менявшаяся обстановка на Западном фронте не всегда оценивалась союзниками верно. Плохо поставленная разведка приводила к тому, что планирование наступательных операций часто велось в отрыве от действительного военного положения. Например, при вторжении в Нормандию г. Кан планировалось захватить в первый же день высадки, а он был взят лишь через месяц, и это только потому, что не была обнаружена разведкой передислокация к городу немецкой танковой дивизии. Порт Шербур и полуостров Контантен должны были быть захвачены через две недели после высадки десанта, а произошло это лишь в конце июля, потому как разведка не распознала, что резервы, направленные немецким командованием в этот район, были стянуты к Кану, где наступали англичане. В результате всех этих просчетов операция «Оверлорд» растянулась на 90 дней со средним темпом наступления 2,5—3 км в сутки. И это при огромном превосходстве над врагом в силах и средствах. В большинстве операций, проведенных американоанглийским командованием, войска армий и групп армий строились обычно в один, иногда в два эшелона.

Это приводило к тому, что на направлении главного удара использовалась, по существу, лишь небольшая часть сил. Так, при наступлении западнее Сен-Ло из 4 корпусов американской 1-й армии на участке прорыва использовался только один корпус в составе 6 дивизий (30% сил), из которых в первом эшелоне действовали всего три дивизии (15%). Оперативные задачи решались порой на очень узком участке фронта при пассивности остальных сил и средств, рассредоточенных равномерно по всему фронту. Ударная группировка армии включала обычно только один усиленный корпус, совершающий прорыв на весьма узком участке (1,5—6 км), в то время как соседния корпуса либо оставались на месте, либо действовали крайне нерешительно и медленно. Такая тактика позволяла противнику совершать переброски войск с соседних участков фронта на угрожаемые направления. Например, наступательная операция английской 2-й армии в Голландии осенью 1944 г., проводившаяся с участием американских и английских воздушно-десантных сил, началась наступлением 30-го корпуса в полосе 1,5 км, в то время как остальные соединения пассивно ожидали результатов действий этого корпуса. В итоге операция успеха не имела. По мере накопления опыта союзники, конечно, совершенствовали свое военное искусство. Зимой 1945 г. при прорыве американской 9-й армией «линии Зигфрида» участок прорыва составлял уже 22 км, а в Рурской операции (март — апрель) — около 20 км. На участках прорыва армий на 1 км фронта в среднем приходилось 45—120 орудий и минометов и 25—50 танков. Из форм оперативного маневра наибольшее применение у союзников имели фронтальные удары на одномдвух направлениях (американская 1-я армия у Сен-Ло в июле 1944 г.; английская 2-я армия в Голландии в сентябре 1944 г.). Такие формы маневра, как обходы и охваты с целью окружения крупных группировок противника, применялись реже и, как правило, без особого успеха. Взять, например, Фалезскую операцию в августе

338

339

1944 г. Американо-английским войскам удалось осуществить охват основных сил немецкой 7-й армии, однако они так и не смогли окружить и уничтожить крупные силы противника. В Рурской операции (март — апрель 1945 г.) удалось быстро окружить крупную группировку противника, но это было уже в период, когда немцы на Западном фронте больше думали о сдаче в плен англоамериканским войскам — пока не пришли советские, — нежели о настоящем сопротивлении. Невысокими были и темпы наступления союзников, несмотря на господство в воздухе и значительный перевес в силах. В операции 21-й группы армий в Голландии продвижение составляло 1,5 км в сутки. При наступлении на «линию Зигфрида» американская 9-я армия продвинулась за 15 дней на 45—60 км. Медленные темпы были характерны даже при развитии успеха после прорыва оборонительных рубежей противника. Успех в глубину и в стороны флангов развивали, как правило, те же соединения, которые совершали прорыв тактической зоны обороны. Отсутствие сильных вторых эшелонов, подвижных групп и резервов приводило к тому, что ударная группировка быстро растягивалась на широком фронте, и наступление принимало характер фронтального продвижения с равномерным распределением сил по фронту. Так, командование американской 1-й армии, наступавшей западнее Сен-Ло в июле 1944 г., опасаясь открытых флангов, рассредоточило ударную группировку на широком, до 200 км, фронте. В результате все действия ее свелись к одному: удержанию захваченной территории. И только на завершающем этапе войны, когда наступательные операции проводились при незначительном сопротивлении противника, американские и английские войска развивали высокие темпы наступления, доходившие до 20—30 км в сутки, а танковые соединения — и до 40—50 км. Оценивая события тех дней, Эйзенхауэр отмечал: «Основная трудность продвижения на восток заключалась не столько в вооруженном сопротивлении про-

тивника, сколько в проблеме снабжения... Ввиду того что сопротивление быстро отступающего противника было слабым, горючее было более необходимо, чем боеприпасы...» Но если в сражениях на сухопутном фронте в Западной Европе военное искусство англо-американских войск страдало многими недостатками, особенно в сравнении с боевым мастерством вермахта и возросшим в ходе войны военным искусством Красной Армии, то в морских десантных операциях союзники накопили значительный опыт. Сильными сторонами этих операций были создание выгодного соотношения сил, умелая подготовка и организация погрузки крупных десантов, их перехода морем и высадки на необорудованное побережье. В ряде операций союзное командование применяло воздушные десанты, но удача сопутствовала десантникам не всегда — например, неудачные выбросы в Нормандии и под Арнемом. Зато большой опыт был накоплен в ходе самостоятельных воздушных операций, проводимых силами стратегической авиации. Длительная и тщательная подготовка операций сухопутных войск, предшествующие им многодневные, до 1—2 месяцев, удары с воздуха по позициям противника, низкий темп продвижения войск в ходе наступления, безусловно, способствовали снижению потерь. Но следует помнить, что союзники действовали на чужой территории. Народы их стран, отделенные океанами или морями, находились вне опасности — США, Канада, Австралия, Индия, в меньшей мере Англия — и не испытывали тех лишений, которые выпали на долю народов Европейского континента. Поэтому союзники могли позволить себе лозунг: «Ни шагу вперед без гарантии успеха». Но такая тактика замедляла освобождение европейских народов. А с ухудшением военно-политического положения Германии в последний год войны оккупационный режим в Европе все более ужесточался. Промедление союзных армий вело к увеличению числа жертв среди мирного населения, умножало страдания людей от жестокостей гитлеровского режима. Этого можно было

340

341

бы избежать при более решительных наступательных действиях союзников. Так выглядел моральный аспект второго фронта. В отличие от Западного на Восточном фронте Красная Армия вела безостановочное наступление на главных направлениях, выводящих к жизненно важным районам Германии. Огромный размах и высокие темпы наступления, конечно же, вели к большим потерям советских войск, но ускоряли освобождение населения оккупированных районов Советского Союза, народов Восточной Европы от гитлеровских захватчиков, спасли миллионы жизней, сохранили от разрушения известные центры культуры: Краков, Вену, Прагу и даже целые экономические районы — Силезию. В ходе борьбы за более быстрое освобождение народов от фашистского гнета советские солдаты и офицеры не жалели себя. 69 тысяч советских воинов погибли при освобождении Румынии, более 140 тысяч — в ходе боев в Венгрии, свыше 26 тысяч — на австрийской земле. В боях за свободу польского народа отдали свою жизнь 600 тысяч советских солдат и офицеров, 140 тысяч человек погибли при освобождении Чехословакии. В боях за освобождение немецкого народа от фашизма на территории Германии пали смертью храбрых более 102 тысяч наших воинов. Всего на полях сражений за рубежом погибло более миллиона советских солдат и офицеров. Безусловно, применяя англо-американский метод «методического преодоления» обороны противника, Красная Армия могла бы значительно сократить свои потери. Но советские войска воевали не за тридевять земель, а освобождали от врага свою землю, многие — родные города и села. Они видели, что творили фашисты на захваченных территориях, знали, что то же происходит и в Европе. Они понимали, что надо как можно быстрее закончить войну, прекратить страдания народов, начать восстанавливать мирную жизнь. Именно осознание этого торопило Красную Армию покончить с ненавистным врагом, принести освобождение и мир людям.

А вот когда в последние годы в военно-исторической литературе — как в зарубежной, так и в российской — начинают сравнивать потери действующих армий Советского Союза, США и Великобритании и на этакой основе судить о военном искусстве Красной Армии и войск союзников, то это необъективно, бестактно и несправедливо. Да, наши вооруженные силы потеряли убитыми, умершими от ран и пропавшими без вести 8,6 млн человек (Германия — около 7 млн, ее союзники — 950 тысяч человек). Да, наше командование, как и командование союзников, допускало промахи и просчеты, которые увеличивали потери. Но ведь необходимо учитывать масштабы, ожесточенность и длительность вооруженной борьбы сторон на советско-германском фронте и на фронтах, где действовали союзники. На советско-германском фронте в течение всей войны находилась основная часть вооруженных сил вермахта и войск сателлитов Германии. Здесь одновременно действовало от 190 до 270 наиболее боеспособных дивизий гитлеровского блока, что составляло 59—78% всех его сил. Вермахт использовал на востоке и большую часть своего вооружения и боевой техники: 52—81% орудий и минометов, 54—67% танков и штурмовых орудий, 47— 60% самолетов. Англо-американским войскам в годы войны противостояло в Северной Африке в 1941— 1943 гг. от 9 до 20 дивизий, в Италии в 1943—1945 гг. — от 7 до 26 дивизий, в Западной Европе после высадки союзных войск во Франции в июне 1944 г. — от 56 до 75 дивизий противника. Протяженность советско-германского фронта за годы войны составляла от 2000 до 6200 км, тогда как североафриканского — до 350, итальянского — до 300, западноевропейского — до 800 км. Активные действия велись на советско-германском фронте 1320 дней из 1418, то есть 93% всего времени Великой Отечественной войны, тогда как на фронтах союзных войск из 2069 дней лишь 1094 дня — 53%. Советские вооруженные силы провели за годы войны более 50 стратегических операций, имевших огромное военно-стратегическое значение и впе-

342

343

чатляющие военно-политические последствия, а также свыше 250 фронтовых операций. На советско-германском фронте было разгромлено 607 дивизий третьего рейха и его сателлитов — союзники нанесли поражение 176 дивизиям противника — потери вермахта составили на востоке 73,5% всех потерь Германии в людях, 75% потерь в различных видах боевой техники и вооружения. Безвозвратные потери союзников — убитыми, умершими, пропавшими без вести — составили 1262 тысяч солдат и офицеров, в том числе: США — 300 тысяч, Англия — 375 тысяч, Канада — 42 тысячи, Франция — 600 тысяч, Австралия, Новая Зеландия и Южно-Африканский Союз — 45 тысяч человек. Надо сказать, что в прежние годы, когда большинство населения воевавших стран еще хорошо помнили кошмары Второй мировой войны, бестактные и, по сути, безнравственные попытки исказить «вклад» сторон в уничтожение фашизма не возникали, потому что все знали, какой ценой добывалась победа над фашизмом и кто и как ее добывал. Решающий вклад СССР в разгром Германии был признан всем мировым сообществом. Так же как наша страна не забывает, что главную роль в разгроме Японии сыграли США, потому что их фронт против дальневосточного агрессора долгое время был единственным. Все это говорится не для того, чтобы умалить роль второго фронта в Западной Европе, — просто надо расставить акценты в значимости вклада в общую победу над фашизмом каждой из великих держав антигитлеровской коалиции. Это необходимо сделать потому, что с последнего десятилетия прошлого, ХХ века появились попытки эти акценты сместить. Когда в 1984 г. отмечалось 40-летие Нормандской операции, президент США Р. Рейган, выступая на торжествах по этому случаю, говорил: «Европа была порабощена, и мир молился о ее спасении. Здесь, в Нормандии, было положено начало этому спасению». Но в 1944 г. генерал Эйзенхауэр несколько по-иному оценивал значение высадки союзников во Францию. Обращаясь по радио 6 июня 1944 г.

к подчиненным ему войскам и к народам Европы, он прямо сказал, что эта высадка в Нормандии является частью плана освобождения Европы «совместно с нашими великими русскими союзниками». Тогда, летом 1944 г., Красная Армия вела боевые действия уже в Румынии, стояла у ворот Польши и Финляндии. И вопроса о вкладе того или иного союзника в спасение Европы как-то не возникало. Документы истории наглядно показывают, насколько условия ведения боевых действий, мера их размаха и сопротивления противника в Западной Европе резко отличались от небывало ожесточенных сражений на советско-германском фронте. В наши дни, глядя из XXI века в век ХХ, вопрос о втором фронте следует рассматривать в контексте чрезвычайной важности проблемы создания двух фронтов в войне против гитлеровской Германии. Проблемы, возникшей еще в середине 30-х годов. Проблемы упущенных возможностей. Да, в те годы объективно существовавшие условия для предотвращения агрессии и войны не были использованы. Слишком запоздало осознание народами чудовищной угрозы фашизма всему миру, и это привело ко Второй мировой войне. Сложившаяся в ходе ее антигитлеровская коалиция имела несомненную возможность согласованными усилиями разгромить гитлеровский рейх уже в 1943 г. — при условии приоритета коалиционных интересов над национальными, но и не в ущерб последним. Однако этого не произошло. Вторжение союзников во Францию только на пятом году войны говорило и об упущенных шансах. Но, несмотря на все эти затягивания сроков, упущения, просчеты, высадка союзников в Европе явилась выдающимся событием в истории Второй мировой войны. Второй фронт стал одним из наиболее значительных результатов уже действительно согласованной политики правительств великих держав антигитлеровской коалиции, поставивших наконец общие интересы выше частных национальных выгод. Он стал свидетельством даль-

344

345

новидности и настойчивости, проявленных государственными деятелями США и Великобритании в проведении важного курса на сотрудничество с Советским Союзом. С вторжением союзников во Францию фронты армий антигитлеровской коалиции охватили Германию в кольцо и двинулись навстречу друг другу, рассекая гитлеровский рейх. Различия в традициях, религиях, идеологиях, языках народов отошли на второй план в дни, когда армии союзников двинулись на Германию с двух сторон в едином стремлении уничтожить фашизм и освободить народы от гитлеровского ига. Вот тогда-то идея двух фронтов против агрессора стала замечательной реальностью. Второй фронт вошел в мировую историю как прекрасный пример боевого сотрудничества разнородных мировых сил для достижения великой общей справедливой цели.

ЛИТЕРАТУРА Амброз Стивен. Эйзенхауэр: солдат и президент / Пер. с англ. М., 1993. Батлер Дж. Большая стратегия. Сентябрь 1939 — июнь1941/ Сокр. пер. с англ. М., 1959. Безыменский Л.А. Гитлер и Сталин перед схваткой. М., 2000. Встреча на Эльбе. М., 1988. Вторая мировая война: Актуальные проблемы. М., 1995. Голль Шарль де. Военные мемуары / Пер. с франц. М., 1957. 1939: уроки истории. М., 1990. Дейтон Лен. Вторая мировая война: Ошибки, промахи, потери. М., 2000. Документы внешней политики: Т. 24. 22 июня 1941 г. — 1 января 1942 г. М., 2000. Золотарев В.А. Второй фронт против третьего рейха. М., 1993. Макдональд Чарльз Б. Тяжелое испытание / Сокр. пер. с англ. М., 1979. О прошлом во имя будущего. Вторая мировая война: причины, уроки, итоги. М., 1985. Оглашению подлежит: СССР — Германия 1939—1941: . Документы и материалы. М., 1991. Орлов А.С. СССР — Германия. Август 1939 — июнь 1941. М., 1991. Орлов А.С. Союз ради общей победы. М., 1990. Орлов А.С. Третий рейх и Третий Рим. М., 1993. Орлов А.С., Новоселов Б.Н. Факты против мифов. М., 1986. Очерки истории российской внешней разведки. Т.4. М., 1999. Проэктор Д.М. Агрессия и катастрофа. М., 1972. Ржешевский РжешевскийО.А. О.А. Война и история. М., 1984 Союзники в войне 1941—1945. М., 1995. Хастингс Макс. Операция «Оверлорд». / Пер. с англ. М., 1989.

Черчилль Уинстон. Вторая мировая война: в 6 т. / Сокр. пер. с англ. М., 1991. Эйзенхауэр Дуайт. Крестовый поход в Европу: Военные мемуары / Пер. с англ. М., 1980. Carley Michael Jabora. 1939. The Alliance that never was and the Coming of World War II. London, 2000. ( ) Ross Steven. U.S. War Plans 1939—1945. Malabar Florida. 2000. Stoler Mark. Allies and Adversaries. The Joint Chiefs of Staff. The Grand Alliance and the U.S. Strategy in World War II. London, 2000. Folly Martin. Churchill, Whitehall and the Soviet Union 1940—1945. London, 2000.

Содержание В В Е Д Е Н И Е ......................................... 5

ГЛАВА I СДЕРЖАТЬ АГРЕССОРА: ПРОБЛЕМЫ И РЕШЕНИЯ 1. 2.

ПЕРВАЯ

ПОПЫТКА .............................. 11

УПУЩЕННЫЙ ШАНС. П О С Л Е Д Н И Й ................................... 35

ГЛАВА II ПЛАТА ЗА СТРАХ ПОЛЬША РАСПЛАЧИВАЕТСЯ З А Д О В Е Р Ч И В О С Т Ь .............................. 60 СТРАННОСТИ НА

«СТРАННОЙ

ЗАПАДНОМ

« ВЗ О РЫ

ФРОНТЕ

У С ТР Е МЛ ЕН Ы

НА

В О Й Н Ы » ................ 76

П Е Р Е М Е Н Ы ................ 84 В ОС Т ОК » ............... 100

ГЛАВА III ВТОРОЙ ФРОНТ. П О ЧЕ М У НЕ П Е Р ВЫ Й ? ВТОРОЙ ФРОНТ: ГДЕ И КОГДА? .................... 114 АЛЬТЕРНАТИВЫ

ВТОРОМУ

КРАСНАЯ АРМИЯ: ОТ ПОРАЖЕНИЙ

К

Ф Р О Н Т У ............... 144

П О Б Е Д А М ................... 166 349

ГЛАВА IV ВТОРЖЕНИЕ «САМЫЙ

ДЛИННЫЙ

«ЖИВЫЕ

ИЗГОРОДИ»

В Е ЛИ К О Е

ВО

ФРАНЦИЮ

Д Е Н Ь » ........................ 193

СТ О Я Н И Е

И

МЕРТВЫЕ

НА

С Х Е М Ы ......... 218

Р ЕЙ Н Е .................... 238

ГЛАВА V ЧЕРЕЗ РЕЙН К ЭЛЬБЕ АРДЕННЫ: ПОВТОРЕНИЕ ПОСЛЕДНЕЕ

П Р О Й Д Е Н Н О Г О .................. 254

Н А С Т У П Л Е Н И Е ...................... 272

ЗАПАД — ВОСТОК: РУКОПОЖАТИЕ ДВУХ

М И Р О В ................... 299

З А К Л Ю Ч Е Н И Е .................................... 329 Л И Т Е Р А Т У Р А ..................................... 347

Орлов А.С. О 66 За кулисами второго фронта — М.: Вече, 2001. — 352 с. илл. (16 с) (Военные тайны ХХ века). ISBN 5-7838-1009-6 Второй фронт — это война американо-английских войск против германского вермахта в Западной Европе в 1944—1945 гг. С вторжением западных союзников нашей страны в Нормандию и их дальнейшим наступлением на восток Германия оказалась в тисках двух фронтов. Крах третьего рейха был предрешен. Но открытию второго фронта предшествовала длительная и сложная история. Как возникла идея двух фронтов против Германии? Почему второй фронт стал реальностью только на пятом году войны? Почему Советский Союз так упорно добивался его открытия? Какие секреты имела проблема второго фронта? Как воевали наши союзники? Какую роль сыграл этот фронт в войне против фашизма? Ответы на эти и многие другие вопросы вы найдете в этой книге.

ЗА

А.С. ОРЛОВ

КУЛИСАМИ

ВТОРОГО

ФРОНТА

Генеральный директор Л. Л. Палько Ответственный за выпуск В. П. Еленский Главный редактор С. Н. Дмитриев Редактор И. И. Аракелов Корректор Н. К. Киселева Разработка и подготовка к печати художественного оформления — «Вече-графика» Д.В Грушин Компьютерная верстка О. Ю. Старинко Налоговая льгота — общероссийский классификатор продукции ОК-00-93, том 2; 953000 — книги, брошюры Гигиенический сертификат № 77.99.2.953.П.16227.11.00 от 29.11.2000 129348, Москва, ул. Красной сосны, 24. ООО «Издательство ВЕЧЕ 2000» ИД №01802 (код 221) от 17.05.2000 г. ЗАО «Издательство «ВЕЧЕ» ИД №05134 (код 221) от 22.06.2001 г. ЗАО «ВЕЧЕ» ЛР №040410 от 16.12.1997 г. E-mail: [email protected] http://www.veche.ru Подписано в печать 30.07.2001. Формат 84×108 1⁄32. Гарнитура «Ньютон». Печать офсетная. Бумага офсетная. Печ. л. 11 Тираж 7 000 экз. Заказ