Система классов слов как отражение структуры языкового сознания

1

"~45Т$Г~

Т.

КРИВОНОСОВ

СИСТЕМА КЛАССОВ СЛОВ КАК ОТРАЖЕНИЕ СТРУКТУРЫ ЯЗЫКОВОГО СОЗНАНИЯ (Философские основы теоретической грамматики)

Москва - Нью-Йорк 2001

Книга представляет собой систематизированное изложение ос­ нов теоретической грамматики немецкого языка, совершенно отлич­ ной от традиционной, и тем более некоторых современных граммати­ ческих теорий, построенных на сыпучем песке «когнитивной лингвис­ тики», которая в книге не оставлена без критического внимания. Чита­ тель увидит здесь, что современная лингвистика, барахтаясь в некото­ рых «новейших» парадигмах языкознания, которые отнюдь не являют­ ся новыми, ушла от решения «старых», но ещё далеко не решенных проблем «частей речи», оставив их потомкам. Автор книги показыва­ ет несостоятельность существующих классификаций классов слов («ча­ стей речи») и предлагает строгую процедуру выделения системы клас­ сов слов. Здесь впервые в языкознании предпринята попытка рассмот­ реть классы слов, которые в грамматической традиции рассматрива­ ются в полной изоляции друг от друга, с позиций их интеграции в еди­ ной, внутренне взаимосвязанной системе классов слов. Книга вводит читателя также в проблематику взаимоотношения «действительность - мышление - сознание - язык - классы слов», т.е. автор пытается древнюю проблему «частей речи«поставить в связь с человеческим мышлением и сознанием и показать, как классы слов со­ относятся с отраженной в них реальной действительностью. Многие теоретические проблемы соотношения языка - мышления - действи­ тельности освещаются с новых теоретических позиций. Большое место уделяется в книге обобщениям эксперименталь­ ного анализа языка, который исключает различные спекулятивные по­ строения, в том числе и «когнитивной теории частей речи». Книга может служить в качестве лекционного материала для преподавателей, ведущих теоретические курсы языкознания, а также в качестве учебного пособия для аспирантов и студентов всех специаль­ ностей лингвистического цикла. Книга предназначена для лингвистов всех специальностей, она может оказаться небесполезной не только для тех, кто по роду своей профессии занимается проблемами теорети­ ческого языкознания, но и для логиков и философов языка, а также для всех, интересующихся проблемами взаимоотношения языка - мышле­ ния - действительности. РОССИЙСКАЯ Издательство «ЧеРо» 588711183-6

ГОСУДАРСТВЕННАЯ БИБЛИОТЕКА

2002

О Кривоносов Алексей Тимофеевич

«Распознаваемые в языках классификации объектов пред­ ставляют огромный интерес с точки зрения категорий человече­ ского сознания. Они далеки от того, чтобы быть адекватным от­ ражением объективной действительности: иными словами, они не являются научными в нашем понимании. Но они были той школой, в которой человеческая мысль тренировалась для буду­ щих научных обобщений и классификаций» [Абаев 1970 : 260]. «Сейчас уже можно сказать, что И. Е. Аничков был слиш­ ком оптимистичен, говоря о том, что основные трудности на пу­ ти к решению проблемы частей речи преодолены. Сейчас эта проблема столь же далека от разрешения, как и четверть века на­ зад» [Алпатов 1997: 1997]. «. . . не бесполезно было бы предпринять полный пере­ смотр вопроса (о «частях речи», - А. К.) применительно к каж­ дому отдельному языку в определенный момент его истории» [Щерба 1974:78]. «Очевидно, что всякое научное описание языка должно в идеале стремиться к интегральное™, т.е. к такой картине языка, в которой грамматические правила и словарные статьи настрое­ ны друг на друга и способны к информационному взаимодейст­ вию» [Апресян 1986 :57]. «Решение проблемы частей речи находится в тупике пото­ му, что не решена проблема предложения. В самом прямом и глубоком смысле это - одна проблема. Структура предложения и система частей речи должны бытьвыделены на одной основе, и только затем они могут и должны быть разведены по разным сферам языка. Лингвистика уже достаточно полновыявила в разных языках и подробно описала все части речи, их разновид­ ности и варианты. Однако остаётся не сделанным главное - не раскрыта объективно языковая иерархия и система частейречи» [В.С. Юрченко 1992: 124]. «Экономична мудрость бытия, всё новое в ней шьётся из старья». [В. Шекспир].

Посвящаю моим внукам Ап1е фушсции мозга) от ма­ териального - во-первых, от м а т е р и а л ь н о г о мира, во-вторых, от м а т е р и а л ь н ы х процессов в мозгу, в результате чего абстрактное мьппление вынесено за пределы мозга и приобрело самостоятельность и независимость, но контролируемое самой реальностью, законами при­ роды; в-третьих, от м а т е р и и языковых знаков, в результате чего рож­ дается идеальная информация дня других людей, владеющих тем же язы­ ковым сознанием, закодированным тем же идеальным кодом. Отрыв аб­ страктного мьппления и сознания от материи мира, от материи своего субстрата - мозга, от материи знаков обусловливает т в о р ч е с к у ю активность мьппления. Но это творчество основано на к а т е г о р и а л ь н о м характере абстрактного мьппления, поскольку все знания челове­ ка закрепляются в логических категориях в форме понятий, суждений, умозаключений. На уровне вербального логического мьппления вступа­ ют в силу материально воспринимаемые знаки, т.е. я з ы к и, следова­ тельно, все его слова, все его части речи, все граматические, фонологиче­ ские, логические и иные правила. В то же время части речи, олицетворя­ ющие собой одновременно и процесс абстрактного вербального мышле­ ния (если части речи, переходя в разряд членов предложения, введены в действие с целью построения суждений и умозаключений), и сознание (если это части речи как отдельные, изолированные понятия), являются как раз тем с т е р ж н е м я з ы к а , благодаря которому возможен про­ цесс мысленного отвлечения от единичного и выделение общих и суще­ ственных свойств в вещах. Если наши мысли как идеальный процесс моз163

га выносятся за пределы мозга и реализуются в виде оречевлённого мы­ шления (языка), то мы имеем дело с «речемыслтелъным» или вербаль­ ным уровнем мьппления, при котором идеальное оречевлённое мышле­ ние (язык) отрывается как от материального мира, так и от мозгового субсграта и от знаковой материи. Оречевлённое мьппление - и это самым естественным образом вытекает из реального наличия первичной и вто­ ричной материализации мьппления и языка - м а т е р и а л и з о в а н о д в а ж д ы - в функциональных связях нейронных клеток головного моз­ га в виде каких-то электрических потенциалов мозга, в виде биотоков между нейронами в форме системы логических п о н я т и й (первичная материализация мьппления) и в звуковой (графической) материи в виде оречевлённого мышления, протекающего в логических формах с у ж д е ­ н и й и у м о з а к л ю ч е н и й (вторичная материализация мьппления). Так как «непосредственной материальной д е й с т в и т е л ь н о с т ь ю (разр. моя, - А. К.) мысли» является язык (К. Маркс), то искать матери­ альное проявление мысли надо только в язьпсе и, следовательно, в частях речи, а не в скрытых от нас процессах головного мозга, где его обнару­ жить невозможно. Чувственное мьппление материально осуществляется во взаимодействии нейронов головного мозга с ощущениями, восприя­ тиями и представлениями. Абстрактное мьппление в целом материально осуществляется во в з а и м о д е й с т в и и нейронов головного мозга с системой языковых знаков, а проявляется только в с и с т е м е языко­ вых знаков, организованных в с и с т е м у частей речи. Сам процесс логического мьппления, материальным субстратом которого является мозг, может быть вынесен за пределы сознания не иначе, как только в каких-то материально воспринимаемых формах в виде звуков или буквенных символов, в виде слышимой или написан­ ной речи, текста, но в то же время воспринимаемых мозгом говоря­ щего (читающего) н е к а к ф и з и ч е с к и е звуки (буквы), а как т и п о в ы е , и н в а р и а н т н ы е звуковые (графические) комплексы, как некие абстрактные сущности («фонемы» или «графемы»). И. А. Бодуэн де Куртенэ впервые в языкознании отметил (в своём докладе от 19 марта 1904 г.), что «... в язьпсознании мы должны по-настоящему за­ менить понятие «звука» понятием его психического эквивалента, поня­ тием его постоянно существующего ггредставлехдая, которое называем фонемою» [Б. Куртеш 1963: 118-128]. В другом месте: «... настоящий язык - явление насквозь психическое» [Б. Куртенэ 1963: 59-60]. Ф о н е1

Фонемы не даны в прямом наблюдении, но воплощаются в том или ином субстрате, они не заключают в себе ничего физического. О 'ггой точки зре­ ния фонемы и звуки относятся к разным ступеням абстракции [Шаумян 1962: 35]. Фонемы гуго звуковые типы [Щерба 1963: 18]. Фонема - ото кратчайшая единица, различающая слова по их звучанию. Н е физические свойства фонем, а отношения между ними, составляют абстрактную структуру фонемного соста­ ва [Степанов 1966:9, 29]. 1

164

м а - это не что иное, как л о г и ч е с к о е п о н я т и е на звуковом уровне. Если логическое понятие обобщает вещи, предметы, действия, процессы, качества, то логическая фонема обобщает только членораз­ дельные звуки человеческого языка как некие смысловые различитель­ ные признаки, как инварианты реальных, физических звуков. С позиции логики, с позиции абстрагирующей работы мысли нет никакой разницы между понятием и фонемой - и то, и другое о б о б щ а е т , первое - ма­ териальные, физические предметы, вторые - материальные, физические звуки. Сюда же относятся логические графемы (письменные варианты фонем) и логические граммемы как абстракции грамматических правил, форм, находящихся в сознании. Оречевлённое мьппление, вынесенное за пределы мозга как идеальное отражение мира, всегда реализуется н а д в у х у р о в н я х протекания процесса мышления - как биоэлектри­ ческое взаимодействие нейронов головного мозга, порождающее систе­ му повмтий (первичная материализация мьшшения и, следовательно, языка) и в виде звучащей (написанной) речи, в виде «движущихся слоев воздуха», в виде оречевлённого или вербального мьшшения, в виде тек­ ста, предложений (вторичная материализация мышления и, следова­ тельно, языка), организованных в определённую семашико-грамматическую систему реально функционирующим мышлением, а это значит грамматикой языка, которая тоже есть не что иное, как те же мыслитель­ ные категории, логические формы мысли (логические «граммемы»), что и понятия, и хранящиеся там же - в сознании, только ещё более высоко­ го уровня абстракции. Речь или текст может выступать в качестве про­ водника идеальной информации только и только, будучи строго члени­ мым, регламентированным грамматическими средствами языка, т.е. оп­ ределённой грамматической структурой: только в силу того, что оречев­ лённое мьппление имеет грамматическую структуру, оно может выра­ жать идеальный «продукт» мозга. То, что мы всегда, традиционно счи­ тали языком (звуковые абстракции или фонемы + семантика + грамма­ тика), на самом деле является абстрактным, оречевлённым мышлением, понимаемым и воспринимаемым слушающим и читающим благодаря организованным в определённую систему ещё более абстрактным грам­ матическим формам, являющимися, как и логические фонемы и логиче­ ские понятия, тоже абстрактной категорией мьшшения (логическими граммемами). Различая две ступени абстракции в процессе мьшшения (позна­ ния, отражения) - чувственную и логическую (см. § 3, Г). - вторую сту­ пень надо считать как идеальную переработку нашим мозгом информа­ ции о материальном мире и о самом мозге. Идеальная сущность функ­ ционирования мозга не устраняет его материального механизма, осно­ ванного, с одной стороны, на нейрофизиологических операциях в мозге (первичная материализация процесса мьшшения), а, с другой стороны 165

на материализации в оречевлённом мышлении (в языке) в виде звуковых (буквенных) символов (вторичная материализация процесса мышле­ ния). Моя мысль д л я м е н я с а м о г о существует лишь постольку, поскольку она осуществляется как её первичный уровень материализа­ ции, в определённых материальных (химических, электрических) фор­ мах - в нейронных клетках мозга в форме логических понятий, сужде­ ний, умозаключений. Моя мысль д л я м е н я с а м о г о и д л я д р у г и х существует тогда, когда она осуществляется на основе тех же нейрофизиологических операциях мозга (как первичная материализа­ ция мьппления и языка) и реализуется в звучащем, оречевлённом мыш­ лении, в написанном язьпсе (как вторичная материализация мьппления и языка) в тех же лопгсесчких формах понятий, суждений, умозаключе­ ний. О первичном уровне материализации нашего мьппления, к приме­ ру, наш собеседник может и не догадываться, потому что все мыслитель­ ные операции происходят скрыто в формах понятий в самом мозге. Но наш собеседник не только догадывается, но и слышит (видит) наш вторичный уровень мьппления в виде физических звуков (букв). Процесс мьппления, следовательно, надо понимать более широко, чем это обычно принято в языкознании, психологии и философии. Это, в о - п е р в ы х , физиологические процессы в мозгу: электрические или химические импульсы, передача из клетки в клетку сигналов в какой-то материальной форме как первичная материализация процессов мышле­ ния. На уровне первичной материализации осуществляются все видая чувственного (ощущения, восприятия, представления) и все виды логи­ ческого мышления (понятия, суждения, умозаюпочения) в виде авер­ бального процесса мьппления. Процесс мьппления - это, в о - в т о р ы х , сам процесс внешне выраженного логического авербального мьппления, это процесс говорения, речи, чтения, слушания, понимания, т.е. процесс оречевлённого мьппления как вторичная мвтериализация процесса мьппления. Так как, далее, процесс мьппления реализуется на двух уровнях аб­ стракции (ч)твственном и логическом), то наш мозг функционирует в ви­ де электрических и химических потенциалов также на обоих уровнях аб­ стракции: при чувственном мышлении, т.е. без использования естествен­ ного языка все материальные явления реального мира наш мозг (через наши рецепторы) воспринимает в своих формах движения материи (нам пока не известных). При логическом словесном мышлении (когда чело­ век думаег, говорит, пишет, читает, слушает) наш мозг работает уже в ином ключе, в логических формах движения ности лингвисгов), то и грамматические формы слов, которые, по В. И. Абаеву, соотнесены с миром лишь «не­ которыми своими элементами», не имеют и не могут иметь ничего обще­ го с миром вещей. Грамматические формы слов есть свободная, конвен­ циональная выдумка человеческого ума, а не отражение р е а л ь н ы х «грамматических» свойств мира, и никакими нитями они вообще не свя­ заны с внешним миром, и даже не связаны с ним «некоторыми элемента192

ми». Грамматика живёт сама по себе как свободное произведение чело­ веческого мышления лишь в языковых знаках (в логических граммемах), вне которых она немыслима, и не связана никакими нитями с внешним и внутренним миром человека. 3. Отсюда ясно, что в лексике не «выступает на первый план по­ знавательный аспект», в обход грамматики. Действительно, в лексике заложен «познавательный момент», если под «лексикой» понимать не её материальную форму, а то, что она выражает логические понятия, кото­ рые, действительно, есть ячейки познания мира нашим мышлением. Но и грамматика не стоит в стороне от процесса познания, без грамма­ тики лексика мертва, без неё сами понятия не существуют, поскольку им надо «держаться» в какой-то грамматической форме: а она необходима для оформления логического понятия. Семантическое значение прояв­ ляет себя только в тех грамматических формах, в которых оно зафикси­ ровано. Сам «познавательный аспект» не заложен ни в языке, ни в его лексике, ни в его грамматике, а в мозгу, в сознании, в процессе мьппле­ ния, который может быть вербальным или авербальным. Если это вер­ бальный процесс мьппления, то «познавательный аспект», движимый мозгом, мышлением, покоится на внешне выраженных материальных формах этого мьппления (на уровне вторичной материализации мышле­ ния, в оречевлённом мышлении), а это значит - в лексическом значении слов (это логические понятия) и в грамматических формах этих лексиче­ ских значений (это логические граммемы). 4. В. И: Абаев допускает существование лексики и грамматики как двух независимых разделов языка: лексика - это «бытие, прошед­ шее через сознание», а грамматика - «отработанные приёмы организа­ ции языкового материала». Повторюсь: лексика потому и есть лекси­ ка, что она существует лишь в грамматических формах, которыми и через которые она организована в систему. И только поэтому лекси­ ка в состоянии отражать наше бытие через наше сознание. Но и грам­ матика, как «организатор» языковой системы, тоже покоится в нашем сознании, и тоже в виде понятий, хотя и понятий особого, более абст­ рактного свойства, нежели лексические понятия (логические грамме­ мы). Бытие, прошедшее через сознание, отражено не только в лексике, но и в грамматике, ибо это «бытие» может существовать только в структурированной и грамматически оформленной семантике. Са­ мые разные факты бытия не могут обрести своё отражённое состояние в семантике, если она не будет грамматически организована, грамма­ тически структурирована. Сам же В. И. Абаев пишет, что граммати­ ка - это «социально отработанные приёмы организации языкового ма­ териала для коммуникативных целей», подчёркивая тем самым, что лексика в её семантическом аспекте мертва, она не может быть «оформлена», не имея грамматических форм. В то же время теория 193

В. И. Абаева предполагает, что и лексика, и грамматика - нечто более или менее самостоятельные и независимые одна от другой супщости. Если бы было так, то в одном слове можно было бы о т о р в а т ь лек­ сику от грамматики и сделать их самостоятельными сущностями, неза­ висимыми одно от другого. Но как это осуществить? Итак, слабость и уязвимость семантической теории В. И. Абаева, разработанной в ду­ хе «марксистского языкознания», неизбежны прежде всего потому, что язык и мьппление (сознание) он понимает как вполне самостоятельные явления, феномены, но лишь связанные каким-то образом друг с дру­ гом. А внутренняя членимость языка на лексику и грамматику понима­ ется им в духе их почти полной независимости, хотя совершенно оче­ видно, что все слова любого языка существуют л и т ь постольку, по­ скольку они существуют в определённых грамматических формах, а грамматики как таковой вообще нет вне конкретных слов. 1

2) Что первично - семантика или структура языка? Если данное слово (это может быть чаще всего морфологически неизменяемое слово) в толковом словаре не имеет маркировки, указы­ вающей на его принадлежность к определённой части речи, но при этом носитель языка употребляет это слово в различных синтаксичес­ ких структурах правильно, по нормам своего языка, и при этом его се­ мантика каждый раз, в новой структуре, интуитивно воспринимается как несколько иная, то отсюда возникает множество законных вопро­ сов. Что чем руководит: семантика - грамматической формой или грамматическая форма - семантикой, т.е. что первично, а что вторич­ но - семантика или синтаксис? Говорящий употребляет данное слово по правилам своего языка, руководствуясь только значением этого слова, вследствие чего оно наделяется соответствующими грамматиче­ скими формами, или, напротив, говорящий каждый раз находит новое место этому слову в грамматической системе своего языка, вследствие чего слово получает новое значение? Семантика влияет на синтаксиче­ ские функции слов или каждое новое синтаксическое употребление рождает новое значение? Этот вопрос можно понимать иначе: как го­ ворящий узнаёт в слове его синтаксические функции, откуда говоря­ щий знает, что в данной синтаксической конструкции искомое слово имеет данное значение, а в другой конструкции - другое значение? Что «Грамматический строй языка пронизан лексикой. Определение грам­ матики должно включать в себя тезис: грамматика изучает строи языка в его нерасторжимых связях с системно организованной лексикой» [Шведова 1984: 11]. В т ю й сиязи в качестве примера приведу высказывание В. В. Виноградова, который полностью отрицает теорию В. И. Абаева, но было опубликовано на четверть века ранее: «Чем уже круг синтаксических связей слова, чем ограни­ ченнее его грамматические возможности, чем неразложимее его морфологиче­ ский состав, тем синкретичнее его природа, тем неразрывнее в нём связь лекси­ ческих и грамматических значений» [Виноградов 1947]. 1

1

194

это за механизм языка и как он работает? Эти вопросы порождают, в свою очередь, вопрос принципиальной важности, ставший камнем преткновения в современной шшгвистике: сяова образуют предложе­ ния или предложения состоят из слов? Этотвопрос может быть постав­ лен и иначе: что главное - а б с о л ю т н ы е , т.е. семантические свой­ ства слов, образующих предложения, или р е л я ц и о н н ы е отноше­ ния в синтаксисе, приписывающие словам те или иные значения? Что мы делаем, разбивая словарь языка на соответствующие части речи? Мы показываем общность групп, классов, подклассов, в которых вы­ ступают слова с аналогичными условиями их функционирования: мор­ фологически изменяемые части речи опознаются вне синтаксической структуры предложения как некие семантические или логические груп­ пировки слов. А морфологически неизменяемые части речи, лишённые внешних, морфологических маркеров, обладающие сверхабстрактной, неуловимой семантикой, узнаются как определённые части речи толь­ ко в структуре предложения. Отсюда вопрос: что первично - сама не­ изменяемая лексема как обладатель неких абсолютных, семантических свойств «тянет» за собой соответствующую структуру предложения, или, напротив, структура предложения «награждает» неизменяемые лексемы соответствующими семантическими свойствами?Существуют три точки зрения о соотношении единиц языка (слов) с их естественной средой функционирования - предложением. 1) Главное - абсолютные свойства слов, под которыми понимаются их семантические значения, от которых зависит их употребление в предложении (Ф. П. Филин, В. 3. Панфилов, В. А. Звегинцев); 2) Главное - реляционные отноше­ ния в синтаксисе, под которыми понимают отсутствие или игнориро­ вание а словах их семантического значения до употребления в предло­ жении, т.е. реляционные отношения диктуют свои условия семантике (структуралисты); 3) Существует двухсторонняя зависимость между синтаксическими и семантическими свойствами языковых выражений (Ю. Д. Апресян, П. В. Чесноков). Что главное - . слова или их отношения? Р. А. Будагов считает, что язык существует объективно, т.е. слово самодостаточно и без кон­ текста. Обычая коммуникация опирается на обычные ресурсы языка, вовсе не требуя какого-либо особого контекста. Если бы было иначе, то элементарная речевая коммуникация потребовала бы огромного напряжения душевных сил [Будагов 1993: 196]. Если бы было иначе, язык состоял бы из суммы определённых клише и сковывал бы воз­ можности людей выражать их мысли и чувства. Сумма клише хороша для искусственных языков, но противопоказана естественному языку [Будагов 1993: 198]. Если это так, то слово живёт в голове со всеми воз­ можными его морфологическими ф о р м а м и и синтаксическими у п о т р е б л е н и я м и. Но только живые конструкции языка, экспли195

цитно, будучи вынесенными за пределы языкового сознания, указыва­ ют на возможные употребления слов. Если бы было иначе, то это озна­ чало бы существование в мозгу всех готовых, застывших фраз. По справедливому замечанию В. А. Звеганцева, это лишило бы язык всех его продуктивных качеств и всех потенций к развитию. Такой взгляд на язык не даёт шансов к пониманию истинной сущности язы­ ка, это свойственно лишь искусственным знаковым системам. В этом и состоят различия между естественным языком и знаковыми система­ ми. В структуре языка мы имеем дело не с чистыми отношениями, а с отношениями реальных языковых элементов, каждый из которых обладает своим реальным качеством. Эти реальные качества элемен­ тов и составляют основу отношений между ними [Звегинцев 1962: 6971]. Как пишет В. А. Звегинцев, реальные свойства языка заложены не в структуре языка, а в единицах языка, составляющих структуру. Язык - в беспрерывном развитии, а это обеспечивается самими едини­ цами, а не структурой языка, структурная же организация языка вы­ ступает в качестве механизма, который обеспечивает его деятельность [Звегинцев 1962: 72]. «Предложение» Л. В. Щербы «Глокая куздра гитеко будланула бокрёнка...» построено по правилам русского языка и чле­ ны предложения несут формальные показатели частей речи. Здесь в чи­ стом виде изображены о т н о ш е н и я между грамматическими еди­ ницами языка. Это предложение - правильное образование русского языка. У А. А. Реформатского также есть пример, в котором слова не отражают действительности, но их грамматические свойства отраже­ ны правильно: Кентавр выпил круглый квадрат. Ср. у Ч. Фриза англий­ скую «глокую куздру»: 7Ъе \ару коо1з Аа&акед, гНе сйа\ то1еп%1у [СЬ. Рпе$ 1952: 197]. В. А. Звегинцев справедливо пишет: такие «предложе­ ния» не есть факт языка, так как они ничего не выражают, не сообща­ ют, в них нет суждения, в отрыве от которого не может существовать предложение, с точки зрения функциональной значимости они равны нулю. Сама по себе структура не может породить предложение как со­ вокупность знаковых отношений, из ничего нельзя создать что-либо, это которые, как и неизме­ няемые лексемы, находятся в мозгу неосознанно со всеми свойствен­ ными им морфологическими и синтаксическими признаками. Но что­ бы эти слова вывести го языкового сознанияна второй уровень мате­ риализации того же языкового сознания, т.е. языка, чтобы их упо­ требить реально, человек приписывает телам всех этих лексем все возможные для них типы синтаксических употреблений, эксплициру­ ет их в виде синтаксических конструкций: О аз $1еЫ йЬег т е ш е Ктй/ге; 1сЬ т и В кга/г йез Оезе^гез Ьаш1е1п; №сЫ5 ууйкгг ст% ш >? Видит, но - слово брошено и оно уже обросло массой противоречий, недоразу­ мений и нелепостей. По мнению Е. С. Кубряковой, в термине «когни­ тивная лингвистика» есть «известная н е о п р е д е л ё н н о с т ь в по­ нимании того,... какой глубиной должны обладать указанные знания», а это «ведёт и к некоторой н е я с н о с т и и р а с п л ы в ч а т о с т и самого термина „когнитивный" или даже понятия когнитивной линг­ вистики. Не секрет, что использование этих терминов в целом ряде ра­ бот и выступлений кажется и с к л ю ч и т е л ь н о д а н ь ю м о д е и потому, вероятно, ничего к р о м е р а з д р а ж е н и я не вызывает» [Кубрякова 1999: 4]. Пусть Е. С. Кубрякова не сомневается: её книга не вызывает раздражения. Напротив, у некоторых рецензентов идеи Е. С. Кубряковой, вопреки её собственному негативному мнению о «когнитивной лингвистике», вызывают только восторг и восхищение. Например, 3. А. Харитончик опубликовала в «Вопросах языкознакния» отзыв (некоторые слова из этого отзыва я выделил особо, см. ни­ же) об обсуждаемой здесь книге Е. С. Кубряковой, согласно которому книга Е. С. Кубряковой подсказана кардинальными изменениями в об­ ласти теоретической лингвистики, прежде всего «достижениями» (ас! А. К.) двух главных научных парадигм современного языкознания 1

Того, кто хочет понять «структурность» языка и ещё раз проверить свой тезис о «преодолении» структурализма, я отеылаю к работам Ю. Д.Ап­ ресяна, особенно к его работам «Идеи и методы структурной лингвистики» (1966), «Новый объяснительный словарь синонимов русского языка» (1997), а также к работе Н. С. Трубецкого «Основы фонологии» (1960). 1

294

коммуникативной и когнитивной. Е. С, Кубряковой намечена «широ­ кая программа» изучения частей речи и продемонстрирована «глубина проникновения» в существо частей речи. Е. С. Кубрякова «блестяще вы­ полняет» поставленные перед собой задачи. Е. С. Кубрякова «формули­ рует стройную и убедительную концепцию частей речи», ей «удалось найти дополнительные аргументы в пользу развиваемой ею концепции частей речи». Е. С. Кубрякова «разрабатывает методологическую базу для объяснения частей речи», «создаёт оригинальную концепцию частей речи, соединив в своём построении разные их аспекты и доказав их вза­ имосвязанность и непротиворечивость. Исчерпывающая ар1ументация не позволяет усомниться в истинное ш развиваемых положений» [Харитончик 1999: 127-130]. Подобные панегирики имеют лишь одну цен­ ность: они тешат тщеславие авторов рецензируемых работ. Но с другой стороны, они убаюкивают авторов рецензируемых работ, высвечивают профессиональную некомпетентность самих рецензентов, тормозят развитие языкознания и создают иллюзию его полного благополучия. Интересно было бы узнать, преследует ли центральный российский лингвистический журнал «Вопросы языкознания», публикуя заведомо ложную рецензию, кроме восхваления автора рецензируемой работы, ещё какую-нибудь и н а у ч н у ю цель? Бодуэн де Куртенэ в 1901 году написал статью «языкознание, или лингвистика, XIX века», в которой дал обзор развития языкознания за прошедшие 100 лет, где ставит задачи для языкознания на X X век (17 задач). Он пишет: «наряду с нормальной наукой, руководствующейся трезвым умом, в течение всего XIX века тянулась, как и прежде, целая вереница людей с неукротимой фантазией, людей, грезящих наяву... „Учёные" труды таких „исследователей " относятся прежде всего к пси­ хиатрии как объект её изучения, или же - к юмористике» [Бодуэн 1963: 12-13]. «Отсюда учёное пустословие, учёное фразёрство, которое вводит в заблуждение людей не только поверхностных, но даже и очень основа­ тельно думающих» [Бодуэн 1963: 75]. И. А. Бодуэн де Куртенэ писал с негодованием о «своеобразном „западаичестве", вызванным, конеч­ но, опасением, что ... придётся пошевелить мозгами, а ведь „Вепкеп 151 зсЬетет ипс! ееГаптИск" Лучше убаюкивать себя повторением чужих мыс1

Эта мысль несколько позже была развита Л. В. Щербой, учеником Бодуэна. Л. В. Щерба писал ещё в 1945 году: «Не могу не сделать здесь лиричес­ кого отступления и не посетовать на своих соотечественников, которые при­ знают идеи, лишь снабжённые з а г р а н и ч н о й маркой» [Щерба 1974: 49]. В. К. Журавлёв пишет о выдающемся американском лингвисте, одном из редакторов многотомного обзора современного состояния лингвистики, Эдварде Станкевиче: «Нас учил Роман Якобсон, что свет лингвистических идей идёт с Востока, из России! ... Почему же сейчас у вас выхватывают какого-либо второстепенного американского лингвиста и пропагандируют его писания как новейшее достижение лингвистики!» [В. К. Журавлёв. Язык языкознание - языковеды. М.]. 1

295

лей ~ лишь бы только не тревожить, лишь бы только не тревожить!» [Бодуэн 1963: 363]. Вот мнения нашего современника о современном языко­ знании: «В лингвистике нашей эпохи следуете т р о г о р а з л и ч а т ь н о в о е и м о д н о е . Новое-это всё то, что действительно движет на­ уку вперёд, Модное - это всё то, что механически и бездумно копирует другие науки и другие термины, не считаясь с тем, насколько подобное подражание полезно дня самой науки о языке» [Будагов 1983:259]. И да­ лее: «... писать просто и ясно гораздо труднее, чем писать непросто и не­ ясно, скрывая за подобной неясностью отсутствие серьёзных знаний и подлинно новых идей» [Будагов 1983: 260; см. также: Будагов 1984:73]. Например И. Е. Аничков пишет о «детской болезни» так называемой «новой» лингвистики, о пренебрежении к традиции, об изощрённости в изобретении ненужных новых терминов [Аничков 1997: 401]. В когнитивной науке считается, - пишет Е. С. Кубрякова - что язык не просто «вплетён» в тот или иной тип деятельности (а разве до по­ явления «когнитивной лингвистики» язык человека жил сам по себе, а деятельность человека - сама по себе? - А. К.), но и «образует её речемыслительную основу (а разве не существует со времен Ф . де Соссюра понятий «язык» и «речь» и что «язык» лежит в основе порождения «ре­ чи»? - А. К.), объективируя замысел деятельности, её установки, разные компоненты деятельности (разве язык без помощи «мышления» объекти­ вирует замысел деятельности человека, разве «язык», а не «мышление» обладает отражательной способностью? - А. К.). И далее Е. С. Кубряко­ ва, преодолев самую себя, т.е. отбросив путающийся под ногами термин «когнитивная лингвистика», пишет: Языковые выражения, категории, единицы «отражают познание человека,... в языке проявляются к о с в е и н ы е даньге о мыслительной, интеллектуальной, ментальной деятель­ ности человека, о его с о з н а н и и и м ы ш л е н и и » [Кубрякова 1994: 37]. Аналогичную мысль высказал А. А. Кибрик: «Когнишвньгй подход к языку - у б е ж д е н и е , что языковая форма в конечном счёте является о т р а ж е н и е м когнитивных структур, т.е. структур человеческого с о з н а н и я, м ы ш л е н и я и познания» [А. А. Кибрик 1994: 126]. Неужели ещё и сегодня, спустя два с половиной тысячелетия после Аристотеля, на­ до кого-то у б е ж- д а т ь. что в языке «отражено человеческое сознание, мышление и познание»? Главное сегодня не в этом, а в том, к а к эта связь о с у щ е с т в л я е т с я , к а к о в е ё м е х а н и з м . Вот где собака зары­ та! Расшифровка этого взаимодействия и есть сущность всего т е о р е т и ч е - с к о г о языкознания и, следовательно, философии языка. В своей последней статье Е. С. Кубрякова уже вернулась к тради­ ционной общей лингвистике, главной целью которой всегда была связь формы и содержания в языке, и к традиционным задачам формальной логики: правила получения выводаых знаний. В когаитивной лингвисти­ ке «основное внимание уделяется вопросу о том, как связаны между со­ бою языковые формы ... со структурами человеческих знаний и опыта, 296

а также о том, как те и другие представлены фепрезенгированы) в голо­ ве человека» [Кубрякова 1999: 4]. Главная задача когнитивной семанти­ ки - пишет Е. С. Кубрякова - «выйти ч е р е з д е т а л ь н ы й а н а л и з я з ы к о в ы х ф о р м со всей спецификой „упаковки" в них человечес­ ких знаний к пониманию того, как работает человеческий разум. Описа­ ние механизмов аналогии, механизмов инференции (получения вывод­ ных знаний) и умозаключений ... обещает ... пролить свет не только на собственно лингвистические проблемы, но и ответить... на вопрос о том, для чего ... нужна теоретическая лингвистика...» [Кубрякова 1999:12]. В языкознании нет общевыработашой теории языка. Даже если бы она существовала, каждый волен, тем не менее, строить себе свою собственную теорию. Но что обязательно для всех, - так это д о к а з а т е л ь н о с т ь , по с л е д о в а т е л ь н о с т ь . л о г и ч е с к а я н е п р о т и в о р е ч и в о с т ь теории: вся теория должна вытекать из заранее заданных постулатов (выполнение этих условий уже накладыва­ ет ограничения на порождение «своих собственных» теорий - теория должна быть и будет только одна). Но когда авторы нагромождают ку­ чу утверждений, противоречащих одно другому, то это уже не теория. Моё критическое восприятие «когнигавной лингвистики» вооб­ ще, и «когнитивной теории частей речи» Е. С. Кубряковой в частности порождено отсутствием выше указанных критериев всякого научного исследования, отсутствием её подкрепляющего материала и, как резуль­ тат, прот^шоречиямиинесогласованностями, из которых соткана книга. В ней нет цельной, законченной теории частей речи, а представлен на­ бор отдельных положений (это не грех!), но, к сожалению, противореча­ щих одно другому. Эту книгу нельзя рассматривать как «приметы науч­ ной революции», как «появление новой науки», как какой-то весомый вклад в теорию частей речи, потому что она не только не вносит ничего нового в существующие теории, о чём настаивает сама Е. С. Кубрякова, но и делает шаг назад по сравнению с тем, чго мы имеем сегодня в тео­ рии частей речи. Именно шаг назад - к пройденному и давно преодолнному этапу отечественого языкознания: «когнитивная теория частей ре­ чи» имеет своих предшественников в виде «логико-семантических тео­ рий частей речи», ещё в 60-70 годы отстаиваемых Ю. М. Скребневым, А. Н. Савченко, О. П. Суником (см. выше: § 2,1, 1,2, З). Мои критиче­ ские утверждения - не анализ эмпирического материала, коего в книге нет, а лишь плод л о г и ч е с к и х рассуждений, в ы т е к а ю щ и х из тех положений и теорий, которые заложены в самой книге. 1

Приведу анекдот из одной русской газеты, издаваемой в Нью-Йорке. В ней было напечатано объявление: «Ищем грамматиста, который мог бы со­ здать новую теорию частей речи». Приходит претендент, его спрашивают: «Вы грамматист»? - «Нет, я когнитивист» - «Так зачем же вы пришли»? - «Я при­ шёл сказать вам, чтобы вы на меня не рассчитывали». 1

297

Нужны ли подобные книга, которые, кроме «новейшей» терми­ нологии, ничего нового в науку не вносят? Да они просто необходимы как новая пища для лингвистических рассуждений, как очередная сту­ пень на длинной лестнице познания истины. Основная ценность этой книги как раз и состоит в том, что она ещё раз показала, как важны и нужны г л у б о к и е и с с л е д о в а н и я с у щ н о с т и с а м о г о я з ы к а, а не безоглядное копирование мало что значащих для языко­ знания многих сочинений иностранных лингвистических философов и увлечение их модными терминами. Книга Е. С. Кубряковой нужна и полезна, даже если она и н е д а ё т о т в е т а на вопрос о сущнос­ ти частей речи, также тем обстоятельством, что она, во-первых, под­ твердила старую истину о невозможности решить глобальные теорети­ ческие проблемы языкознания а рпоп на основе лишь беллетристичес­ ких рассуждений, без привлечения эмпирического материала, без учё­ та самих ф а к т о в я з ы к а , во-вторых, подтвердила ещё раз невоз­ можность решить проблему частей речи по с е м а н т и ч е с к о м у («когнитивной») основанию. Нельзя не заключить, что «когнитивное» направление в лингвис­ тике вообще, и книга Е. С. Кубряковой в частносгаи, не может претен­ довать на то, чтобы считаться н а у ч н ы м направлением в языкозна­ нии: от «когнитивного» направления осталась лишь декларация, не обоснованная никакими эмпирическими фактами. Новый термин ни­ чего не добавляет к тому, что уже давно известно, а именно: весь словар­ ный состав языка, все его части речи - это мыслительные, семантичес­ кие, значимые, ономасиологические, понятийные, логические (чуть не забыл -«когнитивные») категории, это наши мысли, ибо все части речи нашего «внутреннего лексикона» находятся не где-нибудь, а только в мозгу, в мыслях как и д е а л ь н ы е о т п е ч а т к и материальных предметов и их свойств, это ячейки, кирпичики нашего языкового созна­ ния. Но сказав, что язык со всеми его частями речи не находится нигде, кроме как в нашем сознании (отсюда: весь язык - «когнитивный»!), мы ещё н и ч е г о н е с к а з а л и о с у щ н о с т и частей речи, кроме то­ го, что придумали для них новый термин иностранной марки. Однако пытаясь априорно создать утопическую «когнитив­ ную» теорию частей речи, Е. С. Кубрякова не могла не видеть, что ре­ альные факты языка разрушают её. Первоначально оперируя только абстрактными, «когнитивными» концептами, находящимися в голо­ ве человека, Е. С. Кубрякова затем поняла, что они находят выход на «свободу» и реализуются в грамматических формах в виде живой уст­ ной и письменной речи. Е. С. Кубрякова убедила читателя в том, что всем лингвистам известно давно: части речи - это, действительно, «когнитивные» (ономасиологические, семантические, значимые, мыслительные, понятийные) и грамматические категории одновре298

менно. Но она не убедила читателя в том, что она продемонстриро­ вала обещанный ею н о в ы й п о д х о д к частям речи [Кубрякова 1997: 171] по сравнению с тем, что мы видели ещё в грамматиках на­ чала прошлого века. Точка зрения, основанная на «когнитивном» понимании сущно­ сти частей речи завела Е. С. Кубрякову в тупик: части речи не совпада­ ют во всех языках (совпадают фактически не части речи, а фрагменты мира, отражённые в логических понятиях, представленных частями ре­ чи), и это несовпадение постулировано только несовпадением грамма­ тических структур разных языков и, следовательно, грамматических характеристик частей речи в разных языках). «Когнитивная теория ча­ стей речи» - если её роассматривать так, как она представлена, - есть искусственное построение, ничего общего не имеющее с тем объектом, который описывается. «Когнитивная теория частей речи» Е. С. Кубря­ ковой, в основу которой положена совершенно нереальная концепция, не возводит этажи научного здания, а рисует воздушные замки, даже не заложив прежде фундамента этого здания. Вопрос о сущности час­ тей речи остался и останется открытым до тех пор, пока он не будет ре­ шён эмпирическим путём. «Опора на конкретный языковой материал должен быть обязательной предпосылкой всяких теоретических пост­ роений. Приходится это подчёркивать, потому что некоторые лингви­ сты за рубежом, а часто и у нас, наловчились строить теории языка де­ дуктивно, без всякого материала. Читать произведения таких теорети­ ков - дело неблагодарное. Когда продерёшься через джунгли надуман­ ных абстракций и терминологических манипуляций, приходишь к ка­ кой-нибудь банальнейшей истине...» [Абаев 1986:39]. Именно к такой истине как раз и приводит книга Е. С. Кубряковой. Я совершенно убеждён в том, что многие отечественные и зару­ бежные лингвисты позабавятся ещё некоторое время «доминирующими теориями» в языкознании, в том числе и в первую очередь «когнитивной лингвистикой», и в конечном счёте остановятся в погоне за «когнитив­ ными призраками», поймут, что лёгкой беллетристической прогулкой сущность естественного языка, в том числе и его главнейших единиц частей речи, не вскрыть. В конечном счёте лингвисты поймут, чго истин­ ное языкознание - не в расплывчатой и неопределённой «лингвистике текста», «прагматике текста», не в «дискурс-анализе», не в туманной и водянистой «когнитивной лингвистике» и вернутся вновь к тому, что сейчас упорно обходится стороной - к забытым проблемам отечествен­ ного языкознания, к главнейшим проблемам теории языка и свяжут язык с теми, указанными мною выше, пограничными областями знания (взаимоотношение «действительность - мьппление - сознание - язык логика»), без которых «язык» как таковой, или то, что мы до сих пор на­ зываем «языком», в о о б щ е н е с у щ е с т в у е т. 299

ГЛАВА 3

Процедура построения системы классов слов («Система построения» системы классов слов) § 6. Как построить систему классов слов? I. Классификация объекта должна соответствовать сущности объекта. Как отметили уже некоторые лингвисты, единых критериев вы­ деления частей речи не существует: каждая часть речи выделяется на основе с в о и х критериев. Как пишет Ю. С. Степанов, «...лексика не содержит в своём составе подсистем с математически строгим и симме­ тричным разделением элементов - клеток. Поэтому классификация ... всегда будет по отношению к живому словарному составу его схемати­ зацией, отсечением некоторых живых связей слов и пртшисыванием словам некоторого числа признаков, в действительности несуществен­ ных [Степанов 1975: 40]. Существующие части речи в различных язы­ ках характеризуются семантическими и грамматическими категория­ ми. «Попытки построить классификацию слов по одному из них могут быть теоретически полезными, но они всегда будут отличаться недо­ статочной конкретностью и, следовательно, недостаточной полнотой результата» [Чесноков 1970: 143; ср. также аналогичную точку зрения: Основы построения описательной грамматики ... 1966:102]. Классифи­ кация - это один из способов логического анализа сложных систем, расположение явлений по какой-то определённой схеме, выбранной исследователем для решения стоящих перед ним познавательных за­ дач, - это взгляд на систему в некотором специальном ракурсе, позво­ ляющим отчётливо увидеть то, что ранее оставалось затушёванным [Налимов 1979: 6]. Способность классифицировать явления объектив­ ного мира, распределять их по разным классам, группам, разрядам, ка­ тегориям, разделам всегда говорит о том, что исследователь в воспри­ ятии объективного мира судит о сходстве одних объектов с другими, об их идентичности, или, напротив, об их различии. Классификация главный способ увидеть сущность воспринимаемого мира, придаёт ему упорядоченный, систематический характер, и позволяет рассмот­ реть в наблюдаемых явлениях сходства одних и различия других явле­ ний. Классификация явлений, в том числе и слов есгестенного язы­ ка, - это один из способов описания сложных систем. Любая классифи­ кация даёт классы объектов, их внутреннюю систему, взаимоотноше­ ние объектов в этой системе. Но, с другой стороны, надо остерегаться общепринятой ошиб­ ки, будто классификация любых объектов подчиняется одним и тем же 300

законам: в самих объектах уже заложены принципы их классификации, т.е. законы построения их внутреннего устройства, их системы, за пре­ делы которых выйти невозможно, не нарушив принцип соответствия объекта и его внутренней структуры. Никакая классификация классов слов невозможна без предварительного знания самого объекта класси­ фикации: всегда существует связь между методом изучения объекта и сущностью самого объекта. «Нет такой науки, где бы можно было начать строить метод, не имея концепции о предмете изучения, - так же как нет такой науки, в которой бы создалась концепция предмета изучения без наличия метода. Здесь наличны подлинная взаимозависи­ мость и подлинное взаимодействие» [Адмони 1964 б: 3]. Как должно классифицировать части речи? Понимание языка как формально организованной структуры логически должно было бы вести к тому, чтобы обнаружить в этой структуре такие же формально устроенные категории, т.е. считать, что классификация частей речи ба­ зируется тоже на некоторых формальных основаниях Так как словар­ ный состав любого языка реально с у щ е с т в у е т , и он должен быть как-то у п о р я д о ч е н , то естественно задать вопрос: а что должно лежать в основе этого порядка, чту в словах является «социально зна­ чимым», что в наибольшей степени соответствует объекту исследова­ ния? Может быть этот порядок диктуется самой реальной действи­ тельностью, или, напротив, диктуется самим языком, его структурой? Не меньше вопросов ставит перед исследователем и решение другой проблемы: едины ли части речи во всех языках, служащих материаль­ ным средством отражения одной и тойже реальной действительности, или части речи в каждом языке различны в силу различий структур каждого языка? Для построения системы частей речи, которая, как увидит чита­ тель ниже, оказалась «трёхэтажной», «трёхуровневой», «трёхъярус­ ной», чисто дедуктивная теория оказалась неприемлемой именно в си­ лу громоздкости материала. Части речи в естественном языке органи­ зованы естественно и для них никакая логическая или иная формаль­ ная классификация не нужна (см. подробно об этом: § 2,1, 1). Естест­ венность системы частей речи означает учёт в с е х параметров слов, т.е. необходимость воспринимать их так, как они реально живут в ес­ тественном языке. Это не значит, что надо целиком отказаться от вся­ ких формальных методов анализа, но эта формальность должна выте­ кать из самого языка. Индуктивный метод здесь состоит в том, что я исхожу из признаков слов в с е г о словаря. Дедукция как логический метод анализа здесь используется частично, лишь после того, как най­ дены все признаки слов на различныхуровцяхязыка/ Таковы требования логики, но логики йе формальной, а логики предмета. Части речи живут в естественном языке, а он значшельно

301

шире узких канонов формальной логики. Поэтому лучший метод ана­ лиза словаря и сведйния его к определённым частям речи - индуктив­ ный: необходимо вскрыть в с е с в о й с т в а с л о в , а затем объеди­ нить их по о б щ н о с т и обнаруженных свойств. Построить систему частей речи на основе совокупности признаков означает - отразить суть классифицируемого явления. Части речи существуют в природе языка не как логические классификационные разряды, а как живые слова с безбрежными грамматическими и семантическими связями друг с другом. Цель наблюдения вещей в индуктивном познаватель­ ном процессе - получить классификацию, соответствующую природе вещей, такую, «которая бы возможно точно отражала распределение и зависимости признаков в вещах, строилась бы на основе существен­ ных признаков и закономерных связей и обладала бы максимальной прогностической силой в том смысле, что позволила бы предугады­ вать иные признаки ... вещей...» [Никитин 1988: 51]. Вопрос о том, как построить систему частей речи, оказался очень сложным: до сих пор не выработана единая точка зрения на принципы их классификации. По мнению А. М. Щербака, прежде чем классифицировать части речи, необходимо предварительно рассмот­ реть следующие вопросы: для чего нужна классификация; как нужно классифицировать части речи; что использовать в качестве классифи­ кационного признака [Щербак 1968: 230 - 233]. Как пишет М. И. Стеб­ лин-Каменский, не существует единого основания, по которому слова распределяются по частям речи, но есть основания, по которым выде­ ляется каждая из них в отдельности. Поэтому задача грамматиста и за­ ключается в том, чтобы определить эти основания [Стеблин-Камен­ ский 1954 (б): 11]. Немаловажным требованием, предъявляемым к классификации частей речи, является учёт специфики строя языка. Надо решительно освободиться от каких бы то ни было априорных классификаций час­ тей речи, независимо от того, авторитетом каких крупных учёных час­ ти речи были освящены. Только полное и точное описание тех фактов, какими располагает данный язык, могут служить реальным основани­ ем для признания налитая в нём тех или иных основ его грамматичес­ кого строя [Шапиро 1954: 8]. По мнению П. И. Кузнецова, рассужде­ ния о той роли, которую играет грамматическая форма в решении во­ проса о частях речи, будут бесплодны, если рамки этого понятия не бу­ дут как-то ограничены, если не будет оговорено, что следует понимать под грамматической формой. Под эту рубрику надо отводить лишь то, что отражает специфику данного языка и не является обязательным для всех языков [П. И. Кузнецов 1957: 71]. Некоторые учёные правиль­ но ставят вопрос о том, что при классификации частей речи нельзя на­ вязывать одному языку части речи другого языка. «Видеть в известном 302

языке без всяких дальнейших околичностей категории другого языка ненаучно; наука не должна навязывать объекту чуждые ему категории и должна отыскивать в нём только то, что в нём живёт, обусловливая его строй и состав» [Бодуэн 1871: 26]. Так как части речи - это не навя­ зываемая языку внешняя по отношению к его структуре классифика­ ция, не научная фикция, но живая и объективная данность, заложенная в самой языковой системе, то, по мнению А. Е. Супруна, и задача линг­ виста не в том, чтобы найти удобную и непротиворечивую классифи­ кацию, а в том, чтобы обнаружить именно ту классификацию, которая существует в данном языке [Супрун 1968: 215]. Эту мысль хорошо вы­ разил Л. В. Щерба: в вопросе о классификации частей речи вовсе не приходится классифицировать слова по каким-либо принципам, а не­ обходимо разыскивать, «какая классификация особенно настойчиво навязывается самой языковой системой, или иначе,... под кукую о б ­ щ у ю к а т е г о р и ю подводится то или иное лексическое значение в каждом отдельном случае, илииначе, какие о б щ и е к а т е г о р и и различаются в данной языковой системе». Должны существовать внешние выразители этих категорий. Они могут быть самыми разно­ образными: изменяемость слов, префиксы, суффиксы, окончания, по­ рядок слов, особые вспомогательные слова, синтаксическая связь и т.д. [Щерба 1974: 78-79]. Грамматический строй языка есть система грам­ матических категорий, которая должна лежать в основе классифика­ ции частей речи. Но она существует не сама по себе, а в различных со­ четаниях своих компонентов - в лексическом составе языка [Скорик 1968: 284]. Возникает вопрос: сколько нужно критериев для классификации частей речи? На основе обзора классификаций частей речи В. Г. Адмо­ ни установил, что, с одной стороны, выделение некоторых критериев для классификации частей речи излишне, с другой стороны, не оправ­ дано введение лишь одного единственного доминирующего критерия [АсЬпош 1966: 64]. Слово многогранно, поэтому его надо брать во всём комплексе присущих ему признаков. Какой из этих признаков займёт в комплексе место, зависит от структуры данного конкретного языка [Бертагаев 1968: 241].

П. Проблему классификации частей речи решают многоаспектные методы. Словарь языка можно разбить на классы, разряды, группы, вплоть до единичного слова. Словарь - это объективное начало, наш объект классификации, в котором слова каким-то образом потенци­ ально связаны друг с другом. А все классификации частей речи -это произведения исследовательского ума. Проблема, как в объективном словаре языка обнаружить объективную и обозримую систему частей 303

речи - и есть задача выделения частей речи. И тем не менее зададимся вопросом: существует ли система частей речи в том или ином язьпсе или она изобретена исследователем? Совершенно очевидно, что систе­ ма частей речи, например, немецкого языка заложена в языковом со­ знании говорящего на этом языке (на первом уровне материализации языка). Однако представлена эта система реально, визуально, осознан­ но только на втором уровне материализации языка (а другого пути её материализации не существует) и только исследователем. Слова имеют какие-то объективные свойства, позволяющие их объединять в соответствующие группировки - части речи. Но объеди­ няются они исследователем, т. е. субъективно. Частиречи-это катего­ рии нашей мысли, получившие языковое воплощение, в них находят отражение результаты классифицирующей работы мьппления. Задача исследователя и состоит в том, чтобы показать, по какому объективно­ му принципу объединяются слова в части речи. Ю. Д. Апресян пишет, что исследователь неизбежно опирается на своё интуитивное знание объекта. Однако интуиция не может использоваться как решающее средство доказательства, так как в этом случае становится невозмож­ ным отчуждение и однозначная передача знаний: максимум того, что мы можем сделать, построив описание на интуитивной основе - апел­ лировать к интуиции читателя и «возбудить» у него с помощью приме­ ров не в точности совпадающее с нашим, а приблизительно похожее представление об объекте [Апресян 1966:15]. Задача исследователя, по­ ставившего себе целью создание теории, состоит в том, чтобы ф о р м а л и з о в а т ь наши первоначальные интуитивные знания об объекте [Апресян 1966: 15]. Классификация - это раскрытие внутренней необходимой связи между единицами анализа. Классификация может быть формальной и содержательной. Ф о р м а л ь н а я классификация основана на таких способах распределения единиц, которые базируются на их сходстве в пределах каждого класса, наличием общих свойств. Главное - дости­ жение наиб олее чёткого обособления каждого класса. В формальной ло­ гике этому соответствуют правила деления, требующие, чтобы члены деления исключали друг друга. Установленный строгий порядок носит внешний, нередко произвольный характер. С о д е р ж а т е л ь н а я клас­ сификация опирается не на формальные, а на диалектические принци­ пы. Но в качестве необходимой предпосылки содержательная классифи­ кация имеет принципы формальной классификапци, носящих предвари­ тельный характер. В содержательной классификации центр внимания уделяется раскрытию внутренних связей между едшищами, уже здесь проявляются новые отношения, не обнаруживаемые в формальной клас­ сификации, отношения, формирующие объективные законы: охват от­ дельного общим. В сути содержательной классификации лежат законы

304

единиц, эта классификация отражает те связи и отношения между пред­ метами, которые обусловлены данным законом [Философская энцикло­ педия 1962, т. 2: 523]. Какую избрать методаку для классифшсации частей речи? Как пишет Б. М. Кедров, формально-логической классификации противо­ стоит содержательная классификация. «В содержательных классифика­ циях главным становится ... обнаружение связ5Тощих областей, в кото­ рых предметы обнаруживают не один какой-либо различительный при­ знак, присущий определённой группе, а по меньшей мере два признака, присущие двум и более различным группам» [Кедров 1962: 523]. В. М. Жирмунский пишет о «естественных» или «реальных» классифи­ кациях: « . . . классификация объектов н а у к и . . . на самом деле вовсе не требует той формально-логической последовательности принципа де­ ления, которая необходима для классификации отвлечённых понятий. Она требует только правильного описания системы признаков, опреде­ ляющих в своей взаимосвязи данный реально существующий тип явле­ ний». И далее: «...реальной, а не логической классификацией является выделение частей речи как действительно существующих в языке клас­ сов слов, определяемых совокупностью (точнее - с и с т е м о й ) призна­ ков, частично между собою перекрещивающихся» [Жирмунский 1968: 8-9]. Е. С. Кубрякова пишет, что классификация частей речи - это есте­ ственная, прототшшческая классификация как познание объекта в обы­ денной жизни [Кубрякова 1997: 124]. Е. С. Кубрякова против утвержде­ ния, что множественность критериев нарушает логическую стройность частей речи [Кубрякова 1997: 119]. В смешанных признаках классифи­ кации частей речи она справедливо не видит ничего плохого, главное здесь - выявить ту внутреннюю связь, которая этому множеству прису­ ща [Кубрякова 1997: 121]. Можно ли о б ъ е к т и в н о эксплицировать то, что заложено в человеческом сознании и, следовательно, в языке? Можно. Так как слова языка, отражая бесконечные свойства мира и языкового созна­ ния самого человека, не живут изолированно, а постоянно вступают в связи друг с другом по каким-то их свойствам, то эти слова можно объединить в какие-то классы только на основе множества им свойст­ венных признаков. Для этого необходимо применить м н о г о а с ­ п е к т н у ю методику их выделения. «Вне зависимости от его данного употребления слово присутствует в сознании со всеми своими значени­ ями, со скрытьгми и возможными, готовыми по первому зову всплыть на поверхность» [Виноградов 1947: 14]. По мнению А. Е. Супруна, весь словарный состав языка в памяти закреплён и организован на основе грамматической специализации. Подмножества слов в голове и есть части речи. Поэтому классификация слов будет эффективной лишь в том случае, если она будет перебрасывать мост не только между 305

лексикой и грамматикой, но и между словарём языка и его использо­ ванием в речи. «Таким мостом могут и должны быть классификацион­ ные разряды слов, включающие грамматическую характеристику слов» [Супрун 1968: 211]. Как конкретно необходимо классифицировать слова, какие при­ знаки считаются исчерпывающими, какую избрать процедуру их ана­ лиза? 1) Прежде всего надо выбрать такие слова из словаря, чтобы они отражали к а р т и н у всего словаря: для открытых классов слов до­ статочно лишь некоторых их представителей, для закрытых классов слов - исчерпать все слова. 2) Составить список признаков, проб, свой­ ственных словам данного языка, установив их заранее на основе струк­ туры предложения, в которых они функционируют, список дополни­ тельных трансформационных проб, которые бы отражали необходи­ мые параметры глубинной синтаксической структуры предложения. Выделенные на основе структуры языка признаки слов втянуты в опре­ делённую систему признаков, способную породить другую систему систему классов слов. Необходимо показать на примерах, как эта сис­ тема проб и признаков отражается в самих словах. 3) Найти исчерпы­ вающие примеры на каждое слово в художественной и иной литерату­ ре. 4) Приписать каждому слову все свойственные ему признаки (пучёк признаков) на всех уровнях языка. 5) Объединить все слова в классы и их подклассы на основе общности пучка признаков. Вопрос о соотношении частей речи и членов предложения (бо­ лее подробно об этом см. выше: § 5, IV, 4) также принадлежит к про­ блеме методов классификации частей речи: части речи - это слова в функции членов предложения. Если это так, то каждая часть речи имеет свои п р а в и л а употребления (семантические, морфологичес­ кие, синтаксические, словообразовательные). Следовательно, сущ­ ность классификации частей речи состоит в том, чтобы приписать в с е м словам языка указанные выше правила, как бы изолировать все сло­ ва с присущими им указанными выше параметрами от их естественной среды - предложений и представить их списочно со всеми свойствен­ ными им признаками. Затем по общности признаков все слова объеди­ няются в классы, подклассы, группы и т.д. Это и будет система частей речи как система классов слов со всеми свойственными им признака­ ми, постулиров анными самим языком. «Классификация слов - пишет В. В. Виноградов - должна быть конструктивной. Она не может игнорировать ни одной стороны в структуре слова. Но, конечно, критерии лексические и грамматичес­ кие (в том числе фонологические) должны играть решающую роль» [Виноградов 1947 : 29]. «Говоря образно, различие частей речи не явля­ ется различием такого рода, как, например, различие между каранда­ шами, одинаковыми по форме, размеру, марке и всем прочим призна306

кам и отличающимися друг от друга лишь по одному признаку - цве­ ту. Напротив, классификация по частям речи представляет собой клас­ сификацию другого рода - классификацию, предполагающую разли­ чия не всегда только, так сказать, по цвету, но допускающие в одном случае также различия и по объёму, в другом - по форме и т.д.» [Смир­ ницкий 1959: 105]. В человеческой памяти записаны не только чисто лексические единицы, но и их грамматические пометы, в частности, грамматические функции. Функция определяет место на котором надо искать слово этой частиречи. Такая классификация слов по частям ре­ чи - это и есть классификация слов в памяти [Супрун 1968: 211-212]. Можно предположить, что в памяти происходит объединение и рас­ пределение слов по подмножествам не на основе одного грамматичес­ кого свойства, а на основании некоторого пучка грамматических свойств. «Этиразряды слов, характеризуемые пучком грамматических свойств, и целесообразно называть частями речи» [Супрун 1968: 212213; см. также: Супрун 1965: 18]. В. Г. Адмони во всех своих работах, посвященных частям ре­ чи, убедительно доказывает необходимость выделять части речи на основе таких признаков, какие свойственны самому объекту класси­ фикации - словам. Так как слова обладают множеством признаков, то нет никакого основания рассматривать классификацию частей ре­ чи на основе множества аспектов в словах как недостаточно науч­ ную или субъективную. «Научно и объективно всё, что вытекает из сущности исследуемого объекта. Своеобразная, многоаспектная природа языковых явлений, их полевая структура требует также применения своеобразной, многоаспектной методики при их класси­ фикации. Полученные в этом случае виды и классы имеют объектив­ ную, научную ценность и не являются своего рода вспомогательны­ ми единицами на фоне нечто более важного. Однако эта методика должна быть реализована сознательно и чётко, с чётким выделением аспектов, которые здесь предусмотрены» [Адмони 1972: 62]. В. Г. Адмони называет свой метод «многоаспектно-доминантным», т. е. характер явления познаётся не только путём поаспектного вы­ явления комплекса его признаков в соединении их друг с другом, но и через установление иерархии признаков, среди которых могут оказаться главенствующие и более или менее второстепенные. Эту идею поддерживает В. М. Павлов: «...путь к рациональной поста­ новке вопроса о необходимости объективной полевой организации языковой системы и, следовательно, соответствующей методики её изучения и описания пролегает через понятие к о м п л е к с н о с т и качественных определенностей языковых образований...» [В. М. Павлов 1996: 83]. В. М. Павлов пишете «многоаспектном» ха­ рактере языковых сущностей, обусловливающих необходимость

307

и неизбежность полевого типа организации языковой системы, её полевой структуры. Основывающаяся на этом принципе «естествен­ ная классификация» языковых образований не перестаёт быть клас­ сификацией [В. М. Павлов 1996: 86-87]. Не исключено, что каждая часть речи, выделенная на многоас­ пектной основе, будет обладать множеством подклассов. Это связано с тем, что такая классификация частей речи задана множеством при­ знаков. Если ввести более дробную классификацию признаков, то подклассы станут классами и, таким образом, число частей речи увели­ чится. Но введение новых признаков не разрушает всю систему частей речи: создаётся более дробная классификация частей речи. Мы полу­ чим индивидуальную, исчерпывающую характеристику каждого сло­ ва. Следовательно, дробность частей речи - это определённый срез языка, глубина исследования данных слов. В. М. Павлов пишет, что с увеличением числа признаков, подлежащих учёту при классифика­ ции, растёт количество потенциальных взаимоисключающих класси­ фикаций одних и тех же предметных областей [Павлов 1996: 18]. По­ скольку части речи должны отражать структуру языка, то их класси­ фикацию можно провести с определённой степенью глубины, можно или полностью исчерпать всю структуру языка, или остановиться на каком-нибудь уровне, т.е. критерии выделения и классификации час­ тей речи задаются с определённой мерой глубины: чем больше крите­ риев, тем дробнее классификация частей речи. В идеале система частей речи может быть дана только в толко­ вом словаре со всеми без исключения способами употребления каждо­ го слова. Такой словарь будет содержать в себе все слова в виде от­ дельных, но исчерпывающих примеров на каждое слово. Различные их «употребления» и есть их признаки на всех уровнях (морфологичес­ ком, синтаксическом, семантическом, логическом). Представленная таким образом система частей речи, если в ней будут у ч т е н ы в с е п а р а м е т р ы каждого слова, может быть абсолютно точной, т.е. полностью отражать структуру языка. Исчерпьюающий, полный ана­ лиз слов в виде системы частей речи будет означать, что словарь язы­ ка исследован во всём объёме языка, без остатка. «...Система частей ре­ чи существует как система слов и только в ней, во всём тотальном мно­ жестве слов, она находит своё объективное бытие» [Кубрякова 1997: 172]. Но эту систему частей речи надо ещё эксплицировать и сделать её научным достоянием. Задача исследователя (кибернетической маши­ ны) состоит в том, чтобы с и с т е м а т и з и р о в а т ь данные такого словаря и в ы в е с т и с и с т е м у ч а с т е й р е ч и по общности и различию присущих им всех обнаруженных в них признаков. В такой системе частей речи будет отражена, как в зеркале, в снятом виде вся структура соответствующего языка.

308

III. «Части речи» или «классы слов»? Представленное в современном языкознании соссюровское ди­ хотомическое соотношение между двумя членами оппозиции «язык речь» фактические не существует, потому что оно противоречит реаль­ ным фактам соотношения языка, мьшшения, сознания, опыта, теории познания. Как я показал выше (см. § 3, Ш-1У), реальным фактам соответствуеттолько д в у х э т а ж н а я или д в у х ъ я р у с н а я пересека­ ющаяся дихотомия: 1) п е р в и ч н а я материализация мьшшения и, следовательно, языка (материальные процессы в нейронных клетках мозга), которую можно назвать «языком в мозгу», и 2) в т о р и ч н а я материализация мышления и, следовательно, языка, которую можно назвать «оречевлённым мышлением», «языковым мышлением», «вер­ бальным мышлением», «языком в тексте», внешне выраженным, в зву­ ках или в письменных знаках материализованным мышлением, как следствие материальных процессов в нейронах мозга, вынесенных во­ вне в виде вторичного уровня материализации языка. Язык (он же наше мьппление) в тексте, в свою очередь, состоит 1) из «логических понятий», 2) из «логических граммем», в форме котрорых маркированы «логические понятия», и 3) из «логических фо­ нем» (логических графем»), репрезентирующих «логические понятия» и «логические граммемы» (см. подробнее об этом выше: § 3, III - IV). В предложенной здесь трёхъярусной (трёхэтажной) пересекаю­ щейся модели «языка в тексте» не нашла себе места соссюровская ди­ хотомия «язык - речь», не соответствующая фактам речетворчества и понятию отражения реального мира. Следовательно, древнее поня­ тие «часть речи», берущее своё начало в античной грамматике (см. Главу 1, § 1), обозначающее принадлежность слова к какой-либо груп­ пировке слов, выделенной по скмантическому (логическому) основа­ нию, терминологически совпадает с понятием «речь» в соссюровской дихотомии «язык - речь», где понятие «речь», традиционно обозначая лишь материальную стороны языка и информацию, которую несёт данный отрезок «речи», не может считаться строго научным. Поэтому сегодняшнее понятие «часть речи» во-первьтых, вызывает нежелатель­ ные ассоциации, так как не является частью «речи», т.е. частью одно­ го из двух пр отив оно ставленных членов оппозиции «язык - речь», каждый член которой имеет статус строгого лингвистического терми­ на. Во-вторых, называя какие-то группировки слов, как это делается в традиции, «частями речи», мы оставляем за ними право быть выде­ ленными по логико-семантическому основанию, оставляем за ними те же логические, семантические, семасиологические пршщипы, на осно­ ве которых они выделены и классифицированы ещё в античной грам­ матике. 309

Поскольку, как было показано выше, «частиречи» должны быть отражением структуры языка, т.е. «языка в тексте», а «язык в тексте» - это абстрактная система словесных и грамматичес­ ких знаков, терминологически противопоставленная соссюровскому понятию «речи» как материальной формы манифестации этой систе­ мы, то к грамматическим группировкам слов удобнее всего применить термин или «грамматические разряды слов», или «грамматические классы слов», или просто «классы слов». Здесь, однако, мы опять вступаем на зыбкую почву, так как оперируем понятием «слова», кото­ рое, однако, в меньшей степени, чем понятие «часть речи», требует од­ нозначного толкования (см. выше о взаимоотношении «лексемы» и «слова»: § 4, II, 3). ничем иным как

1

IV. Взаимоотношение «системы» и « с т р у к т у р ы » в языке

Многообразие содержательных и формальных определений и употреблений понятий «системы» и «сяруктуры» отражает процесс создания и развития новых принципов методологии научного позна­ ния, ориентированного на изучение сложных объектов. Поскольку все науки используют понятия «системы» и «структуры» в качестве цент­ ральных, это позволяет их даже объединить в качестве системного подхода как особого направления в развитии современной науки. В современном языкознании как понятие «структура», так и по­ нятие «система» определяются по-разному. 1) Система и структура для Р. А. Будагова - одно и то же. Сравнивая в латинском, фр., исп., португ., русс, языках одну и ту же конструкцию (лат. ЬаЪео рагЫшп, фр. #а! раг1й), он нашёл, что в лат. - это структура, а во фр. - антиструктура, и наоборот. «То, что высту­ пает как структура в одном языке, предстаёт как своеобразная анти­ структура в другом, близкородственном языке» [Будагов 1978: 12-14]. Отмежёвываясь от этой фантазии, надо заметить, что в языке не может быть ни антиструктуры, ни антисистемы, иначе язык «рассыпался» бы. Все языки и структуры и системы одновременно. То, что, по мнению Р. А. Будагова, антаструктура и антисистема - это своеобразная, уни­ кальная структура каждого данного языка, отличающая его от всех других языков. 2) По мнению других лингвистов, мерилом взаимоотношения системы и структуры является понятие приортетаости: первичное структура, зависимое - система, т.е. понятие структуры рассматрива­ ется как высшее по отношению к понятию системы [Щур 1964: 12]. 3) Понятия системы и структуры отождествляются с понятиями

сштгагматики и парадигматжи. Система - это горшожзльные-связи единиц, структура - вертикальная организация языка [Реформатский 1960 (в): 30]. '" • 4

310

4) Определяется только понятие структуры безотносительно к понятию системы: структура, по мнению Е. С. Кубряковой и Г. П. Мельникова, «это исключительно сеть отношений и связей, это не что иное, как схема отношений» без включения в эту схему самих элементов [Кубрякова, Мельников 1972: 8-92]. 5) Взаимоотношение структуры и системы определяется с фи­ лософских позиций понятия«материально-идеального», а в конечном счёте как существование одного в другом. Структура - это материаль­ ное строение, материальный состав, совокупность членов, а система сеть отношений между ними, причём система языка мыслится как не­ что более идеальное, чем его структура [Арутюнова 1968: 104; Головин 1962: 33; Ярцева 1968: 10; Щур 1964: 16, 26]. 6) Понятие системы предполагает статическое состояние языка, а понятие структуры отражает развитие языка. Поскольку формой су­ ществования языка служит «развитие», поэтому определение языка как системы оказывается недостаточным, односторонним, неадекват­ ным. Кроме того, определение языка как системы искусственно сбли­ жает его со знаками. А язык не есть чисто знаковая система, потому что он развивается, а понятие системы предполагает неподвижность. Понятие системы предполагает статическое состояние входящих в неё элементов, а понятие структуры - понятие динамическое, оно отража­ ет истинную природу языка - его развитие [Звегинцев 1962: 64-69, 72]. 7) Мерилом взаимоотношения системы и структуры служит по­ нятие «объёма». Система - это нечто большее, чем структура. Р. А. Бу­ дагов применяет термин «система» по отношению к языку в целом, а термин «структура» - по отношению к его отдельным уровням (сис­ тема языка, но структура слова). А термин «антисистема» служит у Р. А. Будагова для обозначения таких явлений в язьпсе, которые, хо­ тя и противоречат системе, вместе с тем, не разрушают стистемного строения языка [Будагов 1978: 3]. Для Г. П. Мельникова схема связей или отношений между элементами есть структура системы. Следова­ тельно, структура - не система, а лишь одна из её характеристик. Сис­ тема - это внутренне организованная совокупность взаимосвязанных и взаимообусловленных элементов, а структура - схема взаимоотно­ шений между элементами системы, их внутренняя организация [Меж­ ников 1967 б: 98]. Система - это множество элементов, находящихся в отношениях и связях друг с другом и образующих относительно ус­ тойчивое единство. Структура - это совокупность устойчивых связей объекта, обеспечивающих его целостность и тождественность самому Термин «классы слов» представляется более мотивированным, чем традиционное идиоматическое «части речи». И далее: «... „части речи" есть классы с л о в . Это естественно, поскольку слово как родовое понятие служит основой для определения видового» [Габинский 1972: 86, 98]. 1

311

себе, т.е. сохранение основных свойств при различных внешних и вну­ тренних изменениях [Маковский 1971: 11]. Система может делиться на упорядоченные подсистемы. Развитием понятия упорядоченности яв­ ляются понятия структуры и организации. Система ~ это упорядочен­ ное целостное множество взаимосвязанных элементов, обладающие структурой и организацией [Филос. энцикл. 1970, т. 5: 20]. Взаимозави­ симость элементов языка есть система [Звегинцев 1962:54]. 8) Более правильным представляется мне понимание соотноше­ ния системы и структуры как одного и того же явления, но рассматри­ ваемого с разных сторон, «...слово с и с т е м а указывает на способ объединения элементов, образующих более сложное целое, а слово с т р у к т у р а - н а способ расчленения целого на его элементы» [Мельничук 1970: 46]. А. С. Мельничук пишет: система - это совокупность взаимосвязанных и взаимообусловленных элементов, образующих бо­ лее сложное единство, рассматриваемое со стороны элементов - его ча­ стей; структура - это состав и внутренняя организация единого целого, рассматриваемого со стороны его целостности [Мельничук 1970: 27, 48]. Как пишет Ю. С. Степанов, «структуру языка нельзя непосредст­ венно видеть, слышать и вообще воспринимать...» [Степанов 1966: 5-6]. Система частей речи (классов слов) - целое, составленное из от­ дельных частей речи, это соединение, множество отдельных частей ре­ чи с отношениями и связями между ними, образующие определённую целостность. Как и любое другое познавательное средство, понятие си­ стемы частей речи призвано характеризовать некоторый и д е а л ь- н ы й о б ъ е к т . Исходным пунктом его конструирования является м н о ж е с т в о э л е м е н т о в , т.е. частей речи на природу которых не накладывается никаких ограничений. При этом подразумевается возможность (при других целях исследования) иное расчленение этого же объекта с выделением иных элементов, т.е. при подходе к объекту как к системе любое системное рассмотрение объекта является относи­ тельным. Отсюда следует, что для системы частей речи характерна и е р а р х и ч н о с т ь строения - последовательное включение систе­ мы более низкого уровня в систему более высокого уровня. Множест­ во взаимосвязанных элементов (классов слов), образующих систему, противостоят с р е д е , т.е. структуре языка, во взаимодействии с ко­ торой система проявляет и создаёт все свои свойства. Функционирова­ ние системы классов слов опираегся на определённую у п о р я д о ­ ч е н н о с т ь её элементов. С т р у к т у р н о и ф у н к ц и о н а л ь н о различные аспекты упорядоченности образуют основу для выделения в системе её подсистем, которые определяются свойствами системы и процедурами [Филос. энцикл. 1970, т. 5: 17-19]. С т р у к т у р а язы­ ка немыслима вне системы частей речи, как и система частей речц в своей основе всегда структурна. Структурный анализ системы иачи-

312

нается с выявления определённого с о с т а в а системы, с исследова­ ния её частей, элементов, их отношений. Это отношение предстаёт как структурное отношение. Итак, с и с т е м а классов слов - это нечто целое, составленное из частей, определённый порядок каких-то элементов (частей речи), классификация, группировка, форма организации частей речи. Систе­ ма классов слов - это устройство, имеющее определённую структуру, представляющее собой единство закономерно расположенных: и вза­ имно связанных частей. Сам термин «система классов слов» имеет то же значение, что и в следующих сочетаниях: «Солнечная система», «Периодическая система химических элементов Д. И. Менделеева». С т р у к т у р а языка - это прежде всего «устройство»: единст­ во закономерно расположенных и взаимно связанных частей как структурных единиц. Это взаиморасположение и взаимосвязь состав­ ных частей языка, их устройство и организация. Чаще всего это поня­ тие употребляется в устойчивых словосочетаниях: «структура метал­ ла», «структура почвы», «структура языка». Если понятия системы и структуры рассматривать как различ­ ные осмысления одного и того же реального объекта, то можно ска­ зать, что структура объекта обнаруживается в системе его элементов, а эта система элементов имеет определённую структуру. Система эле­ ментов может быть структурирована различным образом, что и отли­ чает один объект от другого. Система, следовательно, - это связи и взаимодействия элементов, которые (связи) могут иметь различную структуру. А структура - это определённый порядок, расположение, определённая картина или сеть связей и взаимоотношений, это именно структура связей и взаимодействий элементов внутри системы. Можно говорить о «системе частей речи», «системе классов слов», добытой на основе «структуры языка», т.е. структура объекта порождает систему его элементов, а система элементов отражает структуру объекта. Язык, таким образом, - одновременно и структура, и система, «язык есть объект, обладающий структурой и системой» [Щур 1967: 70].

§ 7. Поверхностная синтаксическая структура предложения немецкого языка I. Необходимость предварительного выделения операционных классов слов Чтобы представить синтаксическую структуру предложения в символах соответствующих единиц, необходимо иметь перечень этих единиц. Однако эти единицы, как а рпоп принадлежащие к оп­ ределённому классу слов, заранее нам не даны (кроме морфологиче­ ски изменяемых слов) и их невозможно получить, минуя предложе313

ние. Поэтому, желая выделить классы неизменяемых слов, исследо­ ватель должен прежде установить синтаксическую структуру пред­ ложения, вне которого многие неизменяемые слова нераспознавае­ мы как классы слов. А желая установить синтаксическую структуру предложения, исследователь должен иметь в своём распоряжении единицы, конституирующие предложение. Исследователь, таким образом, с самого начала сталкивается, кажется, с неразрешимым противоречием. Проблема взаимоотношения структурных единиц в предложе­ нии и их взаимных связей в традиционной грамматике не считалась принципиальной. С развитием идей структурализма, повлёкшего за со­ бой усиленное внимание к строгости процедуры, этот вопрос стал рас­ сматриваться как один из наиболее актуальных [Долинина 1969: 295]. Как указывает Н. Д. Арутюнова, «взаимосвязанность и взаимообус­ ловленность этих двух опорных понятий языковой структуры (единиц предложения и структуры предложения, - А. К.) очевидна, и попытки их независимой разработки едва ли могут оказаться успешными» [Ару­ тюнова 1968 : 62]. Однако Н. Д. Арутюнова признаёт, что взаимодей­ ствие единиц и отношений между ними «создаёт порочный круг в ме­ тодике анализа» и что этот вопрос на деле «оказывается столь же без­ надёжным, как и известный парадокс о курице и яйце» [Арутюнова 1968:62-63]. На эту трудность обращают внимание и другие исследова­ тели. Чтобы выделить и описать единицы, по мнению Р. Го деля, необ­ ходимо прежде установить различные типы их сочетаемости, а чтобы установить типы их сочетаемости, надо заранее знать сами единицы [Оойе! 1948: 5; см. сходные идеи также в работах: Носкеи 1947: 332; ЬашЬ 1964: 2, 77]. В связи с ЭТИМИ трудностями исследователю ничего не остаёт­ ся, как опираться а) или на традиционные неизменяемые «части ре­ чи», совершенно не удовлетворяющие строгим научным требовани­ ям, б) или ввести такие операционные классы, которые в порядке предварительного изучения неизменяемых слов отражали бы прибли­ жённо ту их классификацию, которую предстоит построить. Очевид­ но, надо идти по второму пути. Однако трудаости и второго пути очевидны, ибо если изменяемые классы слов могут быть легко опо­ знаны в разных языках по формальным (и прежде всего по морфоло­ гическим) показателям, то у неизменяемых слов эти формальные показатели не самоочевидны. Например, с у щ е с т в и т е л ь н о е распознаётся на основе мор­ фологической категории рода, числа, падежа (русс., нем. языки), рода и числа (фр.), числа (англ.), на основе способности слова принимать артикль (нем., англ., фр.), на основе орфографических правил написа­ ния с большой буквы (нем.). Г л а г о л может выступать как уегЬшп 314

Яшйдт (все отмеченные языки) или:,, наоборот, личная форма глагола может реконструироваться в инфинитив с соответствующим суффик­ сом (- атъ, - ять, - уть, - ють и др. в русс.; - ег, - те и др. во фр., - еп в нем. ; или с частицей Хо в англ.). Л и ч н о е м е с т о и м е н и е во всех языках распознаётся как дейктическое средство обозначения лиц и предметов, ч и с л и т е л ь н о е - к а к слово, отвечающее на вопрос «сколько», которое, кроме того, на письме может быть заменено циф­ рой. П о д ч и н и т е л ь н ы е с о ю з ы и п р е д л о г и в основном известны списочно из традиционной грамматики. Наибольшую трудность представляют (особенно для немецкого языка) прилагательные, наречия, модальные слова, сочинительные со­ юзы, подчинительные союзы, модальные частицы, логические части­ цы, разграничительные признаки которых, несмотря на наличие мно­ гих работ, посвященных этим классам слов [Кожухарь 1966; Ермолае­ ва 1964; Колосова 1967; Михелевич 1958; Гуревич 1959; В. Н. Шмелёв 1965; В. Н. Шмелёв 1966; Вентцер 1965; Не1Ы# 1969] до сих пор не оп­ ределены однозначно. П р и л а г а т е л ь н ы м можно считать согла­ сованное определение к существительному (зскпеПег 2щ, тегп Уа1ег, гшгХез 81оск^егк), н а р е ч и е м - несогласованное определение к уегЪтап йийшп (1аий зскпеН, катрй хар/ег). Наречия, выступая как несо­ гласованное определение к глаголу, отличаются от модальных слов и частиц тем, что они распознаваемы путём постановки вопросов (\\ле? чуапп?), в то время как м о д а л ь н ы е с л о в а и ч а с т и ц ы нераспознаваемы (\уаЬг8сЬешНсЬ, хтеИетсЫ, ёепп, йосЬ, ]а, пит). Мо­ дальные слова отличаются от частиц тем, что они могут функциониро­ вать как эквивалент односоставного предложения в виде ответа на аль­ тернативный вопрос ( „ К о т т з * йа т й ? " - „МаШгНсЬ"). Слова, относимые в грамматической традиции к с о ч и н и ­ т е л ь н ы м с о ю з а м ((1е$Ьа1Ъ, йагшп, йезте^еп, шсМ&(1е81ртетёег и. а.) занимают грамматическое место в предложении и, следователь­ но, являются знаменательными словами, что противоречит понятию сочинительного союза как исключительно служебной части речи. Этот факт даёт основание считать некоторые союзы знаменательны­ ми словами и отнести подобные слова к следственным союзам. Разумеется, более последовательную и непротиворечивую клас­ сификацию неизменяемых слов можно было бы предложить лишь на основе их полного структурно-функционального анализа, что и будет сделано в данной книге. Но исследователя в качестве исходной точки должно удовлетворить предварительное выделение классов неизменя­ емых слов как операционных классов, так как при классификащш слов в вдждом данном предложении исследователь анализирует т о л ь к о о д н о слово, не предопределяя заранее его принадлежности к одному из предварительно выделенных операционных классов. 315

Для исследователя оно является только искомым словом, принадлеж­ ность которого к определённому классу он должен ещё определить. 1

II. Модели и моделирование в языкознании Модель - абстрактное, формальное построение, в котором фик­ сируются некоторые первичные понятия и отношения между ними. Мо­ дель - это условный образ (изображение, схема, описание и т.д.) како­ го-либо объекта (системы объектов), она служит для выражения отно­ шения между человеческими знаниями об объектах и между этими объ­ ектами [Филос. энцикл. 1964, т. 3: 481]. Формализация имеет ограниче­ ния, ибо на каждом её этапе остаётся неформализованный остаток. Полностью могут быть формализованы лишь элементарные теории. Если же теория сложна, она не может быть полностью формализована. Формализация позволяет лишь систематизировать, уточнить, прояс­ нить содержание теории, характер взаимосвязи элементов языка [см. также: Филос. энцикл. 1970 т. 5: 389]. В силу своей абстракции модель неизбежно - одностороння, вы­ бор первичных понятий и постулатов до некоторой степени свободен. Поэтому возможно построение нескольких моделей одного и того же объекта, причём модели могут быть различной степени абстракции. Например, Г. Хельбиг подсчитал, что слово «модель» в лингвистике употребляется в 30-ти различных значениях [Не1Ы§ 1970 (Л): 26 Я*. ; Не1Ы§ 1971]. Понятие «модели» предложения сводится, в основном, к двум интерпретапдям: 1) Модель как т е о р и я , конструкт, гипотетически-дедуктивная система языка или д л я языка, аналог оригинала естественного язы­ ка или, как пишет С. К. Шаумян, «модель - это теория, имеющая на­ глядное содержание в виде образов, служащих аналогом ненаблюдае­ мых объектов». Эта точка зрения представлена в работах [Глинский, Грязнов, Дынин, Никитин 1965: 18; Зиновьев, Ревзин 1960: 83; Зиновь­ ев 1967: 143; Ревзин 1967: 25-28; Веников 1964: 76; Баженов, Бирюков 1964: 478-479; Новик 1965: 42; Мухин 1970: 70; Чжао-Юань-Жэнь 1965: 281-292; Штофф 1963: 49; Штофф 1966: 19; Пиотровский 1966: 15-17; Мельчук: 1961 0: 40-41; Шаумян 1965: 77; Шаумян 1964: 48]. 2) Модель как часть языка, с т р у к т у р н о е о б р а з о в а н и е в н у т р и я з ы к а , т.е. в виде «структурного типа предложения», «синтаксической модели предложения», «типа предложения». Модель «Даже всякая предварительная работа, если не считать простого соби­ рания фактов, должна обладать некоторыми чертами завершённой работы, и, наоборот, всякая завершённая работа является в сущности лишь предвари­ тельной» [Шухардт 1960: 277]. 1

316

предложения - это образец, по которому строится не одно предложе­ ние, а множество различных предложений. Модель предложения обла­ дает отвлечённой формальной значимостью, в которой фиксируется общий характер отношений между предметами и общий характер её структурных элементов [Ломтев 1969: 68]. Как пишет И. П. Распопов, идея построения «структурной схемы редложения» плодотворна, но её осуществление затруднительно «из-за отсутствия единого и строго обоснованного мнения о том, какие конструктивные формы предложе­ ний рассматривать в качестве образцовых структурных схем их пост­ роения» [Распопов 1976: 65]. Существует два различных понимания структурной схемы предложения: а) Это «отвлечённый образец, состо­ ящий из одной или нескольких форм слов, по которорому может быть построено предложение как грамматически достаточная предикатив­ ная единица [Кокорина 1975:73]. б) Структурной схемой предложения «считается структура, обладающая не только грамматической, но и информативной достаточностью» [Кокорина 1975: 74]. И. П. Рас­ попов отдаёт предпочтение второму пониманию структурной схемы предложения, учитывающему одновременно как грамматическую, так и е%"; «ко­ личественные числительные» (ОоехИе шг Аата1з 67). Если, например, использовать фрагмент СФМ, отражающий 2-й ранг искомого слова и способ выражения его СФ на основе примыкания к глаголу-сказуемому как члену 1-го ранга ( У ; У ) , то этот фрагмент СФМ может постулировать такие неизменяемые слова немецкого языка как 1) досЬ^а, шсЫ, е ^ а , пит, ако, аисЬ и др., опреде­ ляемые в современной грамматике немецкого языка как «модальные ча­ стицы» (Мет Оохх, зсЫй/зХ аи е1н>а? Ша НазХ Аи лиг?); 2) 1го*2ает, 4е$Ьа1Ъ, 1

к1

п 1

1

1

п 2

п2

п 2

д 1

Например, Н.В.Перцов справедливо пишет, что надо эксплицитно сформулировать критерии выделения частей речи [Перцов 1996 : 47]. 1

371

(1агит, егзхеш, гмейепз, интергфетируемые как «сочинительные союзы» (Шкпег капе зетеп Ректапге! апЪекакеп, ПгоЦЛет/гог ег; РпЛа Вгеппгеп шШе тетапЛеп кгйпкеп оЛег мегйг^ет, ЛезкаЛ) зргаск зге о/г Леп Мепзскеп паск Лет МипЛ); 3) У1е11екЫ, БгсЬегИсЬ, \УОЫ, шаЬгзсЬешисЬ, е1§епШсЬ, паШгНсЬ, ЬойепШсЬ, определяемые в современной грамматике как «мо­ дальные слова» (ВаЫкат ег згсЫЫсН юе§еп Еттх; УгеТШсЫкбпЫе тап Лаз Наиз зо 1аззеп? 4) 5сЬпе11, епег^всЬи ©той, Ыаи, ЫсЫ, зсЫесЫ, 1ап^5ап1, петуоз, ЬеИег, (1ипке1, зсЬчуагг, §1агк, гоЬ, интерпретируемые в современ­ ной грамматике как «прилагательные» (Вге Ыаскг коттг §го^ ипЛ Ыаи Лигск Л\е о//епеп Репзгег; Запко 1га/ 1асаиез пегудз ипЛ йЪегагЪеке*; 5) аз ёауоп Шз уегз1еЫ ег ёауоп?; 13) ТУегЧ УУазЧ (именительньШ падеж): Мап 15! зо1ап#е т а л 1еЫ - Жег Ы ]хш$, 8о1ап#е т а п 1еЫ? Егшз з1нпт1 т с Ы - Шаз з И т т ! т с Ы ? 14) УУеккеЧ (-ез, -еп, -ег, -ет...), ТУаз/йг ет? (-е, -ег, -ез, -еп, -ет...): Оигез Ките-№аз/йг егп К т й ? аЧезе Ьеи!е - ткке Ьеи!е? 15) Предлог + вопросительное местоимение: 31е хапкеп тНетапа*ег - Шг тт гапкеп з1е? 31е катр&п тйегегпапйег - Шйег тп катр&п 81е? 16) У/аз таскг йаз 8иЪ]екг? Жаз %езск\екг тхг йет 8иЬ)екг? 0 а з К т ё зргек ип НоГ - 1Уаз таскг ёаз К т ё ? Оаз Наиз %ёкг гп Тгйттег - ТУаз §езсМекг пй! ё е т Наиз? 7

т

3) Логический уровень Наконец, определяются параметры слов на л о г и ч е с к о м уровне. Например, С. Д. Кацнельсон справедливо считает, что без син­ таксических признаков они (морфологические категории, - А. К.) ма­ лопоказательны, но и вместе с последними не дают достаточно полно­ го представления о грамматической классификации слов» [Кацнельсон 1972: 79]. «К сожалению, исследования в области логического анализа языка, очень важные и перспективные по своему направлению, пред­ ставляют собой, как правило, отдельные наблюдения и соображения, нередко очень глубокие, но не образующие единой связной теории» [Гладкий, Мельчук 1969: 158]. Принятое здесь понятие «логического» уровня называется в язы­ кознании по-разному: наиболее распространённое из них - «логикограмматический» уровень. Понятие логико-грамматического уровня нашло наиболее полное обоснование в работах В. 3. Панфилова [Пан­ филов 1962: 333-362; Панфилов 1971: 138 и след.; Панфилов 1963; Пан­ филов 1966 (б); см. также: Мещанинов 1965:6; Шевякова 1973: 90; Пум-, пянский 1972]. Л. Антал этот уровень называет «логическим» и счига388

ет, что он не может быть предметом исследования языковеда [Ап(а1 1964: 37, 41]. Понятие логако-т^амматяяеского уровня иногда фигури­ рует под другими терминами. В. Гумбольдт, по свидетельству X. Штайнталя, Е. Хуссерля, Е . Кассирера, ввёл понятие «логико-грам­ матической системы» как системы универсальных категорий. В каж­ дом отдельном язьпсе логаско-грамматическая система проявляется в конкретных категориях, свойственных только данному языку, кото­ рые являются реализацией универсальной «логико-грамматической системы» [81тйШ 1871: 63-65; Е. Ншвей 1922: 342; Е. Сашгег 1923: 102]. С. Д. Кацнельсон вводит понятие «содержательного плана язы­ ка», который «заключает в с е б е и такие функциональные категории, которые непосредственно н е входят в обязательный для всех языков категориальный минимум» [Кацнельсон 1972:14]. Верно утверждение, ч т о «ячейкой», «клеточкой» сознания явля­ ется слово [Брудный 1966: 35; Выготский 1956: 384]: слово - это языко­ вой коррелят понятия, оно связано с сознанием через логические фор­ мы и категории. Язык связан с логикой (логическими формами наших мыслей) через грамматику, лексику, просодику. Эти уровни языка (грамматика, лексика, просодика) и категории сознания (понятия, суждения, умозаключения), взаимодействуя один с другим, образуют логический уровень. Фонемы (логические фонемы) и морфемы (логи­ ческие граммемы) как единицы языка также являются формами выра­ жения мьппления. Однако в настоящее время логики, философы и лингвисты только на у р о в н е слова и выше видят чёткую связь меж­ ду языком и логикой. Считается, что чем выше уровень языка, тем больше параллелизма между языком и логикой [Панфилов 1965: 21]. Но если выразиться более т о ч н о , то эта связь лишь выявляется, про­ является более явно. В то ж е время, чем выше уровень логической ка­ тегории, тем меньше он нуждается в языковой опоре [А. Т. Кривоно­ сое 1996: 562-610]. Поэтому, говоря о «логическом» уровне, нужно иметь в виду со­ четание просодического, грамматического, семантического в одном и том же языковом явлении, использование различных грамматичес­ ких и сематическимх средств для тех или иных логичских целей. Хо­ тя, например, С. Д. Кацнельсон и различает «малый синтаксис», т.е. формы связи между словами в предложении, и «большой синтаксис», отображающий связи между предложениями и речевыми единицами сверзфразового формата, о т н о с я к средствам «большого синтаксиса» «средства логической организации текста» (поэтому, вследствие это­ го, следовательно, итак, однако и др.) [Кацнельсон 1972: 119-120], тем не менее это - область синтаксиса, т.е. синтаксические средства, об­ служивающие и синтаксический уровень, и логический уровень. В язьпсе существуют средства только одого рода - языковые (морфо-

389

логичские, синтаксические, просодические, фонологические), кото­ рые, однако, служат не только самым разичным целям структурной о р г а н и з а ц и и языка, но одновременно и выражению логических понятой, суждений, умозаключений, волеизъявлений, эмоций и др. , т.е. одновременно и о р г а н и з а ц и и нашего мьшшения и выра­ жения его логических форм. «Логако-грамматические категории вос­ производят в сознании реальные моменты объективной действитель­ ности. Это - элементарные п о з н а в а т е л ь н ы е к а т е г о р и и , фиксированные в г р а м м а т и ч е с к о й с т р у к т у р е я з ы к а . ... Они отображают самые простые и общие закономерности, без ко­ торых не может обойтись м ы ш л е н и е , реализующееся в ф о р м а х я з ы к а » (разр. моя, - А. К.) [Кацнельсон 1972: 171-172]. Как подчёркивает В. Г. Адмони, логико-грамматические типы «отнюдь не являются какими-то промежуточными образованиями, ле­ жащими между логикой и грамматикой. Это - конкретные граммати­ ческие струкутуры, обладающие грамматической формой, с помощью которой выражается, однако, не что иное, как определённое логичес­ кое содержание ... » [Адмони 1955: 104]. Логическое содержание, одна­ ко, может включать в себя самые различные явления, такие, казалось бы, очень далёкие друг от друга явления, как коммуникативное члене­ ние предложения и логико-семантический характер отдельных разря­ дов слов. В основе классификации частей речи, например, у С. Д. Кацнельсона лежат « л о г и к о - г р а м м а т и ч е с к и е » категории, при­ чём «... к категориям логико-грамматического типа относятся п р е д ­ метность и признаковость, качество и количеств о» (разр. С. Д. Кацнельсона, - А. К.), логико-грамматические катего­ рии служат также основанием для разбиения грамматических классов на подклассы [Кацнельсон 1972 : 171]. Лексические значения какоголибо разряда слов В. Г. Адмони называет «информализованными грамматическими значениями» [Адмони 1961 (б): 11]. Подобные значе­ ния А. А. Шахматов называет «семасиологическими» [Шахматов 1941: 427]. X. Райхенбах развивает идею классификации слов, исходящую из их логико-семантической природы [Ке1сЬепЬасЬ 1960: 251-254]. Как считают А. В. Гладкий и И. А. Мельчук, «логико-семантическая клас­ сификация слов имеет глубокий лингаистический смысл, в частности, принадлежность слова к тому или иному классу существенно сказыва­ ется на его синтаксических свойствах» [Гладкий, Мельчук 1969: 159]. Проба № 21 (2 признака) - способность или неспособность ис­ комого неизменяемого слова вступать в НСС с л о г и ч е с к и м и ча­ стицами шсМ, пит, аисЬ, 80&аг, еЪеп, аш^егесЬпе* и др. Данная проба преследует цель определить характер семантического значения слова, а именно его знаменательность или незнаменательносп». Это, в свою очередь, позволяет отнести икомое слово или к классу наречий (при 390

сочетании с логаческими частицами, т.е. при наличии главного ударе­ ния), или к классу модальных слов (при отсутствии сочетания с логи­ ческими частицами, т.е. при отсутствии главного ударения): Ег $(иснег1 тсЫ "Яе1Ш&, Ег зПхёаей тсЫ ''Ыег, но невозможно: *Ег вШсЦег! тскг ' ^аЪгзсЬепШсЬ. При использовании пробы на синтаксическое взаимо­ действие искомого неизменяемого слова с логическмиими частицами надо руководствоваться не только местоположением отрицания шсЫ, как это делает, например, Г. Хельбиг, а возможностью или невозмож­ ностью синтаксического сочетания искомого неизменяемого слова с целой группой слов определённого разряда. Слово шсЫ является не просто отрицаием (понятие «отрицания» не предопределяет принад­ лежности этого слова к какому-либо классу слов), но, как было убеди­ тельно показано Е. Е. Михелевич [Михелевич 1959], логической (она её называет «логико-смысловой») частицей, которая всегда подчиняется члену, несущему логическое ударение. Поэтому, хотя логическая час­ тица шсЫ и может стоять перед словами типа ^аЬгзсЬещЦсЬ, таеПеюЫ, §е\\лЯ, па1ъгИсЬ (Ег ГГкогшп! пкЫтсаЪгесЬехпИсЪ),тем не менее словам \уаЬг8сЬе!пЦс11, У1е11е1сЫ: и др. не могут быть приписаны те же свойства, что и словам йе1Я1#, Ьеи1е, так как в данном случае (Ег г г к о т т ! тскг ^аЪгзсЪетЦсЪ) главное (логическое) ударение падает на глагол. Проба № 2 2 ( 1 9 п р и з н а к о в ) - л о г и ч е с к а я (иногда её называ­ ют «общеграмматическая») с е м а н т и к а слов определённых классов. Это логическое понятие 1) предмета: дет ИзсЬ., ёаз Наиз, е т е Ргаи; 2) дейктическое средство обозначения а) конкретных лиц и предсметов: ег = ёег Ваши, ёег Мапп; б) обобщённых лиц и предметов: МапЫ)\ящ, зо1ап§е топ 1еЫ; 3) действия или процесса; 1сЬ §еке; агЪеИе, зскгеюе; 4) признака предмета: еш ]ищег Мапп, ёаз %гипе Стаз; 5) количества по счёту:/йп/, пег, зескз, гекп] 6) качествыенной характеристики действия: Зге зш2* #1/1, Ег к а т р й гар/ег; Ъ обстоятельственной характеристики дейсттвия: Ег к о т т ! тог%еп, 31е \УОЬП1 Ыег; 8) модальной характеристи­ ки дейстивия, предмета, признака, качества, количества: 81е зсЫай шкгзскегпНск; 9) семантического преобразования и уточнения действия благодаря отделяемому глагольному префиксу: а) $екеп - идти, аш^екеп - выходить; б) зХекеп - стоять, ашзгекеп - переносить, выдерживать. В (а) действие у т о ч н я е т с я в пределах одного семантического гнез­ да, в (б) действие, выраженное глаголом, п р е в р а щ а е т с я в другое действие, благодаря глагольному префиксу рождается новый глагол 1

Эту пробу частично преддложил Г. Хельбиг [ Н е 1 Ы з 1969: 71]. Однако Г. Хельбиг ограничил её лишь местоположением отрицания тсЫ. Эту пробу я использую более широко с привлечением всех логических частиц, к которым относится также отрицание тсЫ, причём здесь важно не столько местополо­ жение логической частицы (в этом цель пробы Г. Хельбига), сколько возмож­ ность идентификации искомого неизменяемого слова путём логического уда­ рения. 1

391

с новым значением; 10) чистого утверждения или отрицания понятия признака, предмета, действия, выраженых в предшествующем сужде­ нии: О е Ы ёи т й ? - / л Иет. Зашк\\ 11) приказания к совершению или к несовершению какого-либо действия, которое выражается в семанти­ ке слова: Маг&сЫРоШ Ш&!Ьоз\ 12) подведения итогов ранее сказанно­ му, на основе чего предполагается сделать дальнейшее сообщение: Ыа, к о т т $ 1 &1 т й ? На ]а, зо \#аз НаЬе \сЪ зсЬоп зезеЬеп; 13) предикатива, представленного лишь одним неизменяемым словом, не имеющем зна­ чения качества или предмета: \У1г знк^еШ т й Шг аихгг. Ез 18* зскайе, йаВ ёи зсЬоп §еЬеп тиб*; 14) взаимной направленности какого-либо дейст­ вия, представленного в предикате суждения: 51е ЦеЪеп етапйег. ГХе ВйсЬег 1а§еп уегз1аиЫ аи/етапйег; 15) инструментальной утвердитель­ ной характеристики действия: ВатлХ еггеюЬз* Ьпип# УОП Регаске? \Уаз зсЫерреп 81е йепп Ыег гаиз? 51е з т ё йоск оЬпе Койег § е к о т т е п ! " (Н. РаЦаёа). 1 п о с : (в языке отсутствует) 2 п о с : „81С знтё йоск оЫте КоЯег ^екотшеп". Вывод: „ЭДаз тасЬеп Зге йепп Ыег ш ёег ЧУоЬпшгз У О П Ретаске? \Уаз зсЫерреп 81е йепп Ыег гаиз?" „Шё (Н. РаИаёа)

1 пос: (Если эта вещь не твоя, то ты не имеешь права брать её.) 2 п о с : Эта вещь не твоя.

Вывод: Ты не имеешь права брать её.

ЬаЬг юЬ йепп §е1еЫ? 1сЬ ЬаЬе йоск шсЫз §е1ап!"

1пос.: (в языке отсутствует)

1 п о с : (Если человек в ЖИЗНИ успел сделать много полезного, то он прожил не зря.)

В разговорной речи наблюдаются случаи, когда некоторые про­ межуточные мысли в потоке речи не находят своего отображения. Про­ цесс коммуникации от этого не страдает, потому что опущенные мысли восполняются ситуацией, контекстом, знанием предмета беседы и др. «Если бы всё, что мы желаем высказать, заключалось бы в формальных значе­ ниях употреблённых нами слов, нам нужно было бы употреблять для высказывания каждой отдельной мысли гораздо более слов, чем это делает­ ся в действительности. Мы говорим только необходимыми намёками» [Якубинский 1923]. 1

466

2 п о с : „1с1т ЬаЪе йоск тсЫв 2е{ап!" Вывод: „Шё та)2и ЬаЪе к Ь 5* Ьеззег Ыег. Г. Хельбиг проводит сопоставительный анализ сочинительных союзов и предлогов. Они имеют только два общих свойства: относят­ ся к неизменяемым словам и не выступают в СФ членов предложения. Остальные признаки тех и других частей речи совершенно различны: предлоги, в противоположность сочинительным союзам, требуют по­ сле себя падеж, они стоят внутри члена предложения, союзы - вне чле­ нов предложения; предлоги соединяют слова и словосочетания, а сою­ зы - члены предложения [Не1Ы# 1972: 280-288]. Вопрос относительно взаимодействия синтаксических и семан­ тических свойств сочинительных союзов до сих пор остаётся откры­ тым: что в них является ведущим, что должно лечь в основу их науч­ ной классификации? Но самый сложный вопрос состоит в следую­ щем: каково соотношение синтаксических, семантических и логиче­ ских свойств сочинительных союзов? Сегодня уже невозможно отри­ цать (это показали К.Ф.Ромашкин, Ю.И.Левин и др. ) тесную связь сочинительных союзов с логическими категориями, ради кото­ рых они, собственно, и существуют. По-видимому, только на основе изучения взаимодействия языковых и логических категорий может быть построена научно обоснованная классификация сочинитель­ ных союзов. Б. Сочинительные союзы, образуя 6 подклассов, выделяются на основе 6 сильных а также на основе набора 16 слабых различительных признаков разных степеней, свойственных только данному классу. 1

477

(1.0) Сочинительные союзы стоят в начале предложения, не влияя на порядок слов (12/2): Шй 80 за#*е 81е йепп - Зо за^е 81е йепп; АЪег шетапё к а т гигйск - М е т а л и к а т гигйск. (1.0) С изъятием сочинительных союзов предложение остаётся структурно и семантически отмеченным, утрачивая лишь структур­ ный формант, связывающий два предложения или два члена предло­ жения (этот структурный формант имеет логическое значение конъ­ юнкции, дизъюнкции, импликации, антиимпликации и др.) (18/10): Бег Нипй ипй сЦе Ка1ге зр1е1еп - Ъъг Нипй, (Це Каге зр1е1еп; Ег гиг Зс1ш1е т с Ы , йепп ег \уаг кгапк; Ег гиг ЗсЬи1е т с Ы , ег шаг кгапк. Ес­ ли изъять сочинительный союз йепп, то между указанными предложе­ ниями также сохраняется логическая связь: первое предложение вос­ принимается как следствие, а второе - как причина. Здесь играет роль не расположение предложений в определённой последовательности, а их смысл. На основе опыта мы устанавливаем, что причиной служит болезнь, а следствием - невозможность придти в школу из-за болезни. Если эти предложения переставить местами, то мы также легко опре­ делим, что в содержании первого предложения заключена логическая причина, а во втором - логическое следствие: Ег шаг кгапк. Ег §ш§ гиг ЗсЬик шсЫ. Однако наличие формального средства выражения логической связи (сочинительного союза йепп) указывает на причину и следствие (определяет причину и следствие), независимо от содержания предло­ жений: логическую причину содержит только то предложение, в кото­ ром есть формальное средство её выражения: Ег § т # гиг 8сЬи1е т с Ы (следствие), йепп ег шаг кгапк (причина). Но невозможно: *Ег шаг кгапк (следствие), йепп ег §ш# гиг ЗсЬик шсЫ (причина). При изъятии других сочинительных союзов изымаются «кусоч­ ки» иных денотативных значений: Уа*ег ипй МиЦег (присоединение), Уа*ег ойег МиНег (альтернатива), Вгийег сйз АхтХ (идентификация), ВаЫ 1асЫе з1е, ЪаЫ шецйе 81е (поочерёдное включение одного из двух понятий) и т.д. (1.0) На логическом уровне сочинительные союзы соотносят два понятия (йет Нипй ипй (Не Ка1ге) или два суждения (1сЬ гьпйе1е е т е Кегге ап ипй е8 шигйе Ье11) при обязательной эксплицитной выражен­ ности их обоих. Соотносимые понятия или суждения (кроме союза йепп, соединяющего два суждения) не строятся по правилам логичес­ кого умозаключения, но представляют собой сумму двух Гфостых суж­ дений (25/1). Сочинительный союз соотносит непосредственно два по­ нятия, а через них и два суждения: Ше МиМет ипй Й1е ТосЫег зайеп а т ПасЬ = ЕНе МиНег зай а т ИзсЬ + Ше ТосЫег зав а т Т1зсЬ; ср. также: Аппа ипй (ойег) МагШа; ЪаЫ Ыег, ЪаЫ йот1; На1Ъ зсЬшагг, ка1Ъ #гаи; Ег агЪейе* аЬ ЬеЬгег. Сочинительный союз соотносит непосредственно 478

два суждения: Ег еш§ зрааеген ипй юЬ ЪЦеЬ т Наше. Логические час­ тицы (Ь), как было установлено выше (см. § 12, 8) (гшг, аисЬ, $о&аг, зсЬоп, ЫоВ, аиззсЬЬеЙЬсЬ, §егайе, аш^егесЬпе*, еЬеп), связывают два слова (но не предложения), соотнося тем самым два понятия и через них два - суждения при эксгогацигной выраженности о д н о г о и з н и х тогда как сочинительные союзы (ипй, аисЬ, одет, аЬег, ак) связы­ вают два слова ИЛИ два предложения, соотнося тем самым два понятия и через них два суждения при эксплицитной выраженности и х о б о и х . Ни логические частицы, ни сочинительные союзы не образу­ ют при этом логического силлогизма с причинно-следственной связью (кроме сочинительного союза йепп). Сочинительный причинно-следственный союз йепп выступает на логическом уровне как структурный формант силлогизма с причин­ но-следственной связью (союз йепп стоит всегда в предложении, выра­ жающем причину): Ег каш шг ЗсЫйе пкЫ, йепп ег ^аг кгапк. 1 посылка: (\Уепп шап кгапк к*, к о т т * т а п тххг ЗсЬи1е шсЫ.) 2 посылка: йепп ег \гаг кгапк. " Заключение: „Ег к а т тш ЗсЫёе тсМ, (0.86) Сочинительные союзы связывают два слова одного и то­ го же класса, которые «оседают» в различных предложениях при его трансформации (т.е. могут стоять между «однородными» членами) (13/1): Аппа ипй МагЙта Ъайеп = Аппа Ьайе* + Маг*Ьа Ъайе*; ср. также: юп ипй йи; Йи ойег §ге; Й1е МиЦег зомпе Й1е ТосЫег; епгшйет йи, ойег юЬ; ег те йи. (0.71) При трансформации возможна перестановка местами чле­ нов, стоящихпо обе стороны сочинительного союза, с сохранением се­ мантического инварианта и структурной отмеченности словосочета­ ния или предложения (12/10): Уа*ег ипй Ми**ег = МиИег ипй Уа*ег; ёи ойег юЬ = юп ойег йи. Невозможна перестановка местами слов или предложений, стоящих только по обе стороны сочинительных союзов ]е ... йе8*о; ^е ... ^е; ^е ... шп 80 без нарушения исходных причинно-след­ ственных отношений: 1е пекег, йезЮ тШег тцгёе Й1е Ое^епй = * Л и'й&г, йезго мекег тигйе й!е Ое^епй. (0.29) Сочинительные союзы ипй, ойег, аЬег, аЦеиг, йепп могут занимать позицию между предложениями (13/3): ЕИе Ми1ег 1а8 еше 2е&шиз ипй Шге ТосЫег 1а$ еш ВисЬ; 1сЬ Ьейаиеге Иж, йепп ег 18* ип&ШскЬсЬ. (0.28) Четвёртая группа сочинительных союзов (почти все пар­ ные союзы) выделяются на основе их местоположения по отношению к соотносимому ими слову (каждая часть парного союза стоит в нача479

ле соотносимого ею слова) (13/2): ВаЫ ге#пе1:е ез, ЪаЫ зсЬпеИе ез; Ешег пшВ ^еЬеп, етйшйег юЬ ойег Ли; ЗошЫ 31е а!з аиск 1сЬтоззеп

и а

..м. тН

хп с*

г-
еЫ§ег, а1зо, ёосЬ, егзТ-епз, гшекепз и. а.), в то время как другие следственные союзы распознаваемы (ёаЬег, ёагит, ёезЬа1Ъ, ёеззеЫЬаШеп, ёез\уе§еп); утвердительно-отрицательные слова (К) О'а, пет, ёосЬ, ]а\УоЫ, §епаи); побудительные слова (Н) (Ьоз! 2игиск! Негет! №еёег!); подчинительные союзы (II) (\уеП, ёа, ОЫУОЫ, а1з, дуепп и. а.); вводящие слова (Т) (пи, пип, па, а1зо, зо и. а.); междометия (Е) (РзИ АсЬ! АЫ); предикативные слова (О) (зсЬаёе, Ъегек, зсЬи1ё, пШге, §е\уаЬг, етейех, 1тз1:апёе, кипе, аЬЬо1ё, ап§з1:, апзюЬй§ и. а.). 13) Пересечения одних и тех же признаков в 14-ти классах слов (0.07) В СФ а д ъ ю н к т а ядра, выраженного глаголом, занима­ ют самостоятельное место в предложении и в л и я ю т на порядок слов (12/1) модальные слова (М) (ЫолйгИск к о т т ! ег тог^еп т ипз); предложно-вопросительные слова (XV) (]Уогап ёепкз! ёи е1§епШсЬ? ШгйЪег еггаЬк з1е ёк зо 1еЬЬай?); такие логические частицы (Ь), которые, буду­ чи адъюнктом сказуемого, могут стоять как перед сказуемым, так и по­ сле него (см. признак 0.10, 5/1). Остальные логические частицы не зани­ мают самостоятельного места в предложении (не влияют на порядок слов), так как, выполняя СФ адъюнкта, они подчиняются не глаголу, а словам других классов (зо§аг, ЫсЫ, аиззсЬЬеШюЬ, 1еёщНсЬ, аиз^егесЬпе1, а11ет, Ьезопёегз и. а.); некоторые интенсификаторы (С) (Сапг учгх ег посЬ ЫсЫ ет^езсЫаГеп; Каит з т ё Мопа!е уег§ап§еп); некоторые числительные (2), кроме числительных, обозначающих числа (8оу(е1 \уе1В ег §аг ЫсЫ; Уге1 уегз1еЫ ег посЬ ЫсЫ); неизменяемые местоимения (I шй.) (ШсШз §езсЬаЬ тгшзсЬеп); следственные союзы (С) (Везш^еп к а т ег Ьеи1е ЫсЫ); предложно-указательные слова (В) (Вагап ёепк! ег §аг ЫсЫ); качественные наречия (О) (Сш 1егп1: ег); обстоятельственные наречия (В) (Шег \УОЬП1 ег); предикативные слова (О) (8скао1е 131 ез ёосЬ); существительные (14) (Мете ТаШе тбсЫе юЬ ЬезисЬеп); изменяемые ме­ стоимения (I Яек.) (Мгск те1Ые з1е ёаЬе1 §аг ЫсЫ); взаимные местоиме­ ния (I тех.): Уопетапйег ЬаЬеп \\аг зсЬоп кп&е кете Роз!. (0.07) В виде о д н о с о с т а в н о г о предложения как ответ на частновопросительноепредложение н е м о г у т в ы с т у п а т ь (16/5) (кроме следственных союзов типа ёезЬа1Ь, ёезте&еп, числительных, предложно-указательных слов, качественных и обстоятельственных наречий, существительных, изменяемых и взаимных местоимений и прилагательных, см. признак 0.11,16/4) модальные слова (М) (ХУоЫп §еЬз! ёи - * Уге1Шск1); предложно-вопросительные слова (XV) (дуогаиГ,

544

\уоЬе!. шо/и, шоёигсЬ, у^огап, если речь в данном случае идёт не о во­ просительных репликах-повторах типа Могап агЬекез* ёи /иг 2ек? №огап?)\ логические частицы (Ь) (\УоЫп §еЬз* ёи Ьеше? *Ыиг. *5охаг): модальные частицы (Р) ('УУОЫП §еЬ81 ёи ЬеиГе? *Оепп. *5с1юп); предлоги (Р) ( т , аиГ, ап, пеЬеп, ги, УОГ); сочинительные союзы (К) (ипё, оёег, аЬег, а1з); интенсификаторы (С) (зеЬг, ги, гйетКсЬ, Газ1); большинство следственных союзов (С) (например, Го^НсН, ёеппосЬ, §1е1сЬ\уоЫ, ]еёосЬ, шсЬЫезЦ^епщег, аиВегёеш, 1пГо1§еёе$$еп); побуди­ тельные слова (Н) (ГОЛ, гаиз, Ыпеш, гигиск); подчинительные союзы (II) (\уеП, ОЪ\УОЫ, \уепп, ёа, оЬзсЬоп); междометия (Е); вводящие слова (Т) (па, папи, пип, а1зо); предикативные слова (О) (зсЬи1ё, я ш и , шюСапёе); глаголы (V): \Уаз Шг е т ВисЬ \УШ$1 ёи 1е$еп? - *Ьезеп. 14) Пересечение одних и тех же признаков в 15-ти классах слов (0.07) В качестве о д н о р о д н ы х ч л е н о в н е с п о с о б н ы функционировать (17/2) модальные слова (М) (*Ег копит макгзскетИск ипё х1е1ЫсЫ Ьеи1е); логические частицы (Ь) (пиг, аисЬ, посЬ, зо^аг, 1её1§НсЬ, аиззсЬНеВЬсЬ: *Ииг ипё зо$аг ег капп оНезез РгоЫет Шзеп); мо­ дальные частицы (Г) (ёепп, ёосЬ, ^а, ша1, ЫоВ, зсЬоп, еЬеп: * К о т т Лоск ипё та1 зсЬпеПег!); сочинительные союзы. (К), интенсификаторы ( О (*Бег АрГе1 зспшеск! зекг ипё ггетИск заиег); числительные (Ъ) (зоу1е1, У1е1, \уеп1§, е т \уеш§: * Ег §еЫ \непщ шё %епщ зра21егеп); отделяемые

глагольные префиксы (8) (кроме примеров устойчивого характера с от­ деляемыми приставками при одном и том же глаголе типа Ве1 йп ^еЫ ег аиз ипё ет: * Б а ЬеГ ег 1оз ипё/ог1); следственные союзы (С) (ёезЬа1Ъ, ёез\уе&еп, ёагит, тсЫзёез^ОУ/еш^ег: * Ег дуаг зеЬг Ъезскапг^С, йезкакЪ ипё Лагит копп!е ег тюЬ т с Ы ЬезисЬеп); подчинителные союзы (Ц) * Ег Ьоке зюЬ ЗсЬпирГеп, пей ипё йа ег з1еЬ егкаке* ЬаПе); некоторые обсто­ ятельственные наречия (В) (пип: *Сез1егп ипё пип § т § ег т з ТЬеа*ег); побудительные слова (Н) (у^е§, гигиск, Ьегет, шеёег и. а : *2игйск ипё /о/т!); вводящие слова (Т) (па, пи, пип, а1зо и. а.: *Ш ипё пип улгёгз Ьа1ё?); междометия (Е) (* Ак ипё оЩ грамматические частицы (У) и взаимные местоимения (I тех). , 15) Пересечения одних и тех же признаков в 16-ти классах слов (0.06) Способны с о ч е т а т ь с я с л о г и ч е с к и м и ч а ­ с т и ц а м и (21/1) слова таких классов как предлоги (Р) (Ег агЬеке! пиг Ьп ЬезезааГ); большинство интенсификаторов (С) (УУп* еззеп пиг кап §езо11епе Е1ег); числительные (Ъ) (8о%аг г^ег УегЬгесЬег тигёеп уегЬайе!); не­ изменяемые местоимения (I ипГ.) (зо%аг а11ез)\ отделяемые глагольные префиксы (8) (Ег зсЫид йш зо%аг ш); некоторые следственные союзы (С) (Шг Лезка1Ъ копп!е ег шсЫ кошшеп); утвердительно-отрицательные сло­ ва (К) (зо%аг уа); предложно-указательные слова (Б) (Ег Ъез1еЫ аиск Лагац/); качественные наречия (О) (81е 1епЦ пиг аиз^егеккпе!); большинст545

во обстоятельственных наречий (В), (кроме пип, ёапп, ]е, зоёапп, ип!егёеззеп, ]еёепГа11з, апс1егп!а11ч, зсЬНеВИсЬ и. а.: Миг тог$еп к о т т ! ег гигйск); предикативные слова (О) (\№г з т ё зо%аг #ш'гг); глаголы (V) (Ег зскШ/г пиг); существительные (1\) (аиск сНе Тап1ё)\ изменяемые местоимения (I Яек.) (пиг кк, аиск ег)\ взаимные местоимения (I гег.) (пиг ткетапйег); прилагательные (А): Аиск ефкгепе МепзсЬеп кбппеп РеЫег ет1аигеп. Если искомые слова могут сочетаться с логическими частицами в качестве их ядер, то они являются знаменательными словами с полнозначным семантическим значением (автосемантические слова): Ег агЬеке! пккг$1ефщ\ 51е к о т т ! зо%аг кеше. Если же слова типа к о т т е п , ёаз Наиз, ШЫ, Яе1В1§, пейсе и др. (знаменательные слова) заменить сли­ вами типа ^аЬгзсЪетНсЬ, У1е11е1сг11, скюп, йепп, та1, ипё, оёег \уеП, \уепп (т.е. словами, не сочетающимися с логическими частицами, см. 0.08, признак 21/2), то логические частицы становятся адъюнктом не мо­ дальных слов ^аЫзсЬетИсЬ, у1е11е1СГ11, а адъюнктом глагола: Ег "котпи дуаЬгзсЬетНсЬ пккг, но не * Ег к о т т ! пккг "у^акгзскетНск; Ег "зсЫа/г У1е11еюЫ пккг, но не * Ег зсЫаЙ пккг "пеНеккг. Поэтому мо­ дальные слова (^аЫзскетНсЬ, У1е11еюЫ), предложно-вопросительные слова (дуогаиГ, дуогап), модальные частицы (йепп, ёосЬ, та1, ЫоВ), ло­ гические частицы (зо^аг, пиг, аиззсгШеВНсЬ), некоторые следственные союзы (1го1гс1ет, ЫсЫзёез^о^еЫ^ег), некоторые интенсификаторы (а11ги, аЪзоЫ!, ип^еГаЬг, зеЬг), побудительные слова (гаиз, ше&), некото­ рые обстоятельственные наречия (Ыг^епёз, пип), междометия и вводя­ щие слова (па, пип, а!зо) - ИДИ семантически неполнознычные слова, или слова, обладающие семантической спецификой, отличной от се­ мантики слов типа кеи1е, Яе1В1§, оЬеп, Ыег, §и1,1арГег. (0.06) В СФ я д р а , адъюнктом которого служат м о д а л ь н ы е с л о в а и л о г и ч е с к и е ч а с т и ц ы , занимающие позицию перед ядром (6/1,2), выступают. предлоги (Р): зо§аг (теИеккг) }епзеггз ёез Р1иззез; Зхе агЪеке! пиг:(макгзскеЫкк) ип ЬезезааГ); большинство интен­ сификаторов (С) (а11ги, ип\уагл5сЬе1пЦсг1, аийаЦепс!, аийаШ§, тегктггсЦ§, зекзат, т.е. кроме слов, не сочетающихся с логическими частицами: Ег дуаг макгзскеЫкк (зо%аг) дигскаиз паВ); отделяемые глагольные префик­ сы (8): Ег агЪеке! ^акгзскеЫкк (зо%аг) зскмагг; некоторые следственные союзы (С) УкЦеккг (пиг) АезШЪ копп1е ег ЫсЫ к о т т е п ; числительные (Ъ)\ УкЦеккг (зо%аг) о1ге1 УОП Шпеп \уигйеп уег1е!г1; утвердительно-отрица­ тельные слова (К): УкЦеккг (зо^аг) ]а\ предложно-указательные слова (Б): ]Уакгзскет1кк (пиг) йагап агЪеке! ег ует§е§епаЬег \Уоёигсг1 \Уогет х

586

\ует2иГо1§е

\уоГет \уоШг

ше1ши§Ш181еп

\УОПП

\уоЬег

\уогйЪег \УС)(ге^еп шогит АУогитег

\УОЬШ

^озе1Ъз1

>уез8еп1\уе&еп

\уоЫпаиз ^ойт^е^еп

ДУОУОГ

\уе8зепип&еасЫ:е1

шоЫп1ег

\уе88епип&егесЪпе{:

июгШ

\уетги \уеззеп шеззепгаПз \уез8еп1Ьа1Ъеп

\У1ёег

\УОУОП

\уо\\пёег июги

и т \уеззеп1луШеп угагасЬ Ш02^18сЬеП ш1еГет хуопеЪеп З -функциональные лексемы (2) \У, А, II: \^еу1е1; \У, О, XI: дуогаиГ; 4 -функциональные лексемы (3) УУ, II, К, О: \уагит, \уезЬа1Ъ, чуезчуе^еп; 5™-функциональные лексемы (1) \У,С,К,К,11: тое; (^-функциональные лексемы (1) УУ, II, В, К, К, О: \*о; В немецком языке выделено 51 предложно-вопросительное сло­ во. Предложно-вопросительные слова - з а к р ы т ы й класс слов. Из 51 лексем, отнесённых к предложно-вопросительным словам, 14 слов двухфункциональны, они выступают как предлождно-вопросительные слова (\\0 и подчинительные союзы (Ц), 2 лексемы - трёхфункциональны, 3 лексемы - четырёхфункциональны, 1 лексема - пятифункциональна и 1 лексема - шестифункциональна. Примеры: 2 -функциональные лексемы: УУ, II: тте/егп \У: 1пте/егп Ы ег 8сЬи1сИ§? Ыте/егп Ы 81е ЬегесЬй^? II: 1сЬ капп т с Ы за§еп, тте/егп ёаз е т е Ъеззег зет зо11 а1з ёаз апёеге. 1сЬ \уеШ тсЫ, тте/егп ег ЪегесШ§1181, ёаз ги 1ип. ттемгеН УУ: ЫтетгН Ьа! ег сНе \УаЬгЬеИ #ез а§1? II: 1сЬ \уе1В шсЫ, ттешгг ег гесЫ Ьа1. тжп \У: Шпп тсв1 ёи Ъе1 ипз ет!хейеп? II: Зхе тИззеп ^еЬеп, ттп юЬ ё^Ье, т с Ы ггОЬег твззеп УУ: Швзеп ВисЬ 181 ёаз? Ш&веп Ьаз1 ёи §еёасЫ (уегаИ); II: 1сЬ дуехВ тсЫ, твззеп ВисЬ ё1ез 151. х

х

х

587

теьо XV: Шеао зо11 юп ёаз Шп? \)\ 51е \уипёе1ге зюп, техо ёаз ^езсЬеЬеп копте. темней XV: Шепе'ипа1 егёагш1 гесп1? II: 1сЬ \уеШ тсЫ, шею ей ег ёатИ гесЫ па1. XV: Ий>#