Полицейская Академия

СТИВЕН ГУТТЕНБЕРГ ХАЧ ВИЛЬСОН

ПОЛИЦЕЙСКАЯ АКАДЕМИЯ КИНОРОМАН

МИНСК БАДППР 1993

ББК 84.7США Г 97 УДК 820(73)-31

Перевод с английского

Художник А. А, Шуплецов

Г 97

Гуттенберг С. Полицейская академия: Кинороман: Пер. с англ.; Худож. А.А. Шуплецов.— Мн.: БАДППР, 1993.—464 с. ISBN 5-87378-010-2. Учеба в Полицейской Академии, служба в департаменте полиции и приключения главного героя — Джерри МакКони — вот о чем узнает читатель, прочитав кинороман.

Г4703040100 ISBN 5-87378-010-2

ББК 84.7США © Оформление. А. А. Шуплецов, 1993

ЧАСТЬ I

РЕКРУТЫ

Четвертого марта 1984 года новый мэр Нью-Йорка Мери Сьюзил объявила, что отныне она меняет практику набора в городскую полицию: отныне ни вес, ни возраст, ни физические данные, ни социальный статус, ни пол, ни даже цвет кожи не могут больше помешать человеку поступить в Полицейскую Академию, чтобы стать офицером полиции. Многие из тех, кто ранее и не помышлял о подобной карьере, подали заявления с просьбой о приеме на учебу. Вполне естественно, что такой порядок вызвал великое возмущение у прежней полиции, и она поднялась на дыбы...

Был жаркий июньский полдень. Жаркое лето — на редкость в Нью-Йорке, и особенно на Манхэттэне, где в железобетонных ущельях неуютно чувствуют себя не только приезжие, но даже и сами коренные нью-йоркцы. В подобный удушливый полдень, когда термометры почти зашкаливают от невыносимого зноя, лучше всего сидеть гденибудь в прохладе забегаловки, тянуть «Спрайт» или «Пепси», курить, периодически посматривая на телевизор и лениво перекидываться ничего не значащими фразами с соседями по столику, короче — предаваться сладкому ничегонеделанию. Если ваш банковский счет не позволяет расслабиться подобным образом, и вы, к сожалению, вынуждены работать, то лучше всего тихо сидеть в офисе, включив кондиционеры на полную мощность, пить

минералку и время от времени посматривать на часы — а сколько там осталось до конца рабочего дня? В любом случае, ни один приличный человек не станет работать даже за хорошие деньги... в такую убийственную жару. В подобную погоду работать могут разве что пуэрториканцы, китайцы, вьетнамцы, мексиканцы, поляки, бедные негры из Гарлема, да, пожалуй, русские евреи — этот сброд за несколько долларов в час готов выполнять любую работу. Так вот, в это время во всем Манхэттэне действительно работал разве что один приличный человек — водитель частной автостоянки Фельцмана - Джерри Мак-Кони, да и его назвать приличным человеком можно было бы только с большой натяжкой... Джерри — довольно симпатичный шатен, весьма учтивый и добродушный, с ослепительной голливудской улыбкой — был типичным молодым человеком из тех, которые обычно одинаково нравятся и седовласым леди со вставными зубами, и их длинноногим дочерям в укороченных до пупа мини-юбках. Он был высок, жилист, хорошо сложен, в возрасте где-то около двадцати пяти лет. На нем были старые тренировочные штаны цвета хаки и такая же рубашка с большими пятнами пота на спине и подмышками. Биография МакКони была довольно типичной для Манхэттэна: окончив школу, он переменил множество специальностей — был грузчиком на железной дороге, рассыльным в крупном коммерческом банке, вышибалой в ночном баре, уборщиком в метрополитене и даже массажистом, но нигде долго не задерживался благодаря веселому нраву и неутолимой страсти к озорству. Из одних мест он уходил добровольно, из других МакКони ласково просили, а из некоторых просто вышвыривали пинком под задницу, но он никогда не огорчался и довольно быстро устраивался на новую службу, пока не был изгнан и оттуда за какие-нибудь очередные мелкие пакости — то начальница попадется злая-презлая, а Джерри положит ей в сумку живую помойную крысу, то просто захочется пошутить над друзьями... Последняя по времени работа — водитель частной автостоянки, — хотя и не давала каких - либо

перспектив на будущее, обещала, однако, редкую возможность общения с людьми — а это и было именно то, что МакКони любил больше всего… Как раз в тот злосчастный июньский полдень к стоянке подкатил шикарный белый «ягуар». Из него, небрежно стукнув дверкой, неспеша вылез какой-то расфранченный джентльмен и как бы вскользь обратился к Джерри: — Эй, ты там, найди-ка местечко для моей тачки! Да побыстрее, у меня очень мало времени... Если бы тот джентльмен обратился к МакКони какнибудь поучтивее, Джерри бы, конечно, нашел место для «ягуара», и его хозяину не пришлось бы задерживаться. Однако водителю автостоянки очень не понравилась манера разговора: «Эй, ты там...» Джерри притворно улыбнулся: — Извините, но у нас на стоянке нет ни одного места для вашей машины. Поищите в другом месте — покатайтесь по Манхэттэну, может быть, часа за два и отыщете чтонибудь подходящее для вашего автомобиля. Желаю успеха! Джентльмену явно не понравился подобный поворот событий, и он несколько раздраженно ответил: — Слушай, повторяю еще раз: мне срочно нужно поставить машину. Найдешь мне место на этой чертовой стоянке — получишь на пиво. — А я говорю тебе, что нету у нас никаких мест! — вновь улыбнулся МакКони,— Километрах в четырех отсюда есть какая-то площадка — сгоняй-ка туда, пока там никто не забил места. Джентльмен из «ягуара» рассвирепел: — Неправда! У тебя есть места тут! — А я говорю — нету!.. — Нет, есть!.. — А я говорю — нету!.. — Если ты, пидар, не найдешь мне тут место,— зашипел владелец «ягуара», я тебе голову размажу об этот асфальт, хрен ты моржевый!.. — Это я хрен моржевый?.. — Да, ты... — Я хрен моржевый? Я хрен моржевый? — Мак-

Кони начал потихоньку заводиться,— ну, хорошо, пусть будет по-твоему. Я — хрен моржевый. А ты знаешь, кто ты? — Кто? — Не знаешь? — Кто, кто я?.. — Ты — морж хреновый! — Это я морж хреновый?.. Я — морж хреновый? Ах ты жлоб, козел вонючий, да я тебе сейчас покажу, как обзывать клиента! Я тебя, говнодава, сейчас поимею! Тяжело дыша, на шум из своей будки бежал сам хозяин автостоянки, пожилой одутловатый мистер Фельдман. — Что, что тут происходит? — замахал он руками,— МакКони, ты опять что-то натворил?..— Фельцман, кряхтя, продолжал размахивать руками, точно курица крыльями. МакКони и его собеседник не обращали на старика ровным счетом никакого внимания. Они все ушли в беседу: — Ты, подонок вонючий, сейчас же найди мне место!..— вопил владелец «ягуара».— Сейчас же найди мне место, мать твою раз-так и раз-этак!.. — Место? Найти тебе место? Да твое место в клинике для недоносков! — Если ты не найдешь стоянки для моей тачки...— вновь начал приезжий джентльмен, но МакКони, внезапно осекшись, уставился на его прическу: — Парик...— тихо прошептал он. Владелец «ягуара» ухватился за голову: — Что — парик?..— растерялся он. Подпрыгнув, Джерри радостно завопил: — Парик, парик!.. — Что, что?.. — У этого фраера гнилого на голове — парик! — вопил МакКони на весь Манхэттэн.— Настоящий парик! — У кого — парик? — Не прикидывайся, парень! У тебя на голове! А волосы откуда брал — небось, из чьей-нибудь шахны? То-то и чую, что от тебя лажей за версту несет! — Да как ты смеешь... — Парик, парик! — продолжал издеваться

МакКони.— Девочки! Девочки, постойте!..— крикнул он проходящим рядом девкам в мини-юбках,— у этого фраера на голове — парик! Он, наверное, совсем лысый, он, видимо, еще и самый настоящий импотент, не дружите с ним, девочки! У этого пидара никогда не встает! Да у него, наверное, и нечему вставать!.. — МакКони,— наконец-то вмешался хозяин автостоянки,— немедленно прекрати, МакКони! Я первый раз слышу, чтобы так неуважительно относились к клиенту... Почувствовав поддержку, клиент несколько оживился: — Вот именно, именно это я и хотел сказать! Алло, можно мне врезать этому хаму?.. — Ни в коем случае! Дорогой клиент, мы сейчас сами все уладим! Мы сами, собственными силами,— попытался успокоить джентльмена Фельцман. — А что уладим? — обернулся МакКони.— Я же сказал этому господину, что у нас на стоянке нету ни одного места... — Ты уволен! — в ярости закричал Фельцман.— Если ты сейчас же не отыщешь места для машины этого господина, ты немедленно будешь уволен! Сейчас же найди место и извинись перед этим господином... МакКони нехотя взял ключи от автомашины, и сел за руль. Приобняв владельца «ягуара» за плечи, Фельцман принялся извиняться: — Дорогой, уважаемый, извините, ради Бога! Такие времена пошли, так тяжело найти нормального работника! Или пьяницы, или бездельники, или дебилы... Джентльмен несколько успокоился: — Ничего, ничего, я вас прекрасно понимаю... Тем временем МакКони, описав круг за будкой Фельцмана, въехал передним и задним левым колесами на эстакаду — обычно так делают на показательных выступлениях каскадеры, когда хотят проехать на двух колесах. Не замечая этого, Фельцман продолжал успокаивать владельца машины: — Что за молодежь пошла — работать не умеют, ничего их не интересует, только эта дурацкая музыка, пиво,

наркотики да трахалки... — Да, да, трахалки,— согласился собеседник. — Вот в мое время все было иначе: я, например, начинал чистильщиком обуви, потом был разносчиком газет, потом посыльным в мясной лавке, потом торговал патентованными контрацептивами... — Да, да, контрацептивами...— согласился собеседник. — Так вот, когда я торговал контрацептивами...— начал Фельцман, но окончить не успел: рядом послышался дикий грохот. Шикарный «ягуар», въехав на двух левых колесах между стоящими рядом друг от друга огромными гробоподобными «фордами-мустангами», со всего размаху повалился боком на крыло одной из машин. Из разбитой тачки остолбенелого джентльмена вылез улыбающийся МакКони: — Ваше распоряжение выполнено, мистер Фельцман... ...Этот пункт обслуживания фотолюбителей Барби арендовал у местного представительства фирмы «Кодак» уже второй год, и он приносил ему куда больше разочарований и расходов, чем доходов. Казалось, и месторасположение киоска было довольно неплохим — недалеко от знаменитого Бруклинского моста, и сам Барби был не самым плохим работником — он неплохо разбирался в фотоделе, заказы выполнял даже раньше, чем его просили, с клиентами был всегда вежлив и предупредителен, но в конце каждого месяца, подсчитывая доходы, Барби просто тихо стонал. Виной всему были местные Бруклинские хулиганы, которые издевались над бедным Барби, как только могли: то закинут на крышу киоска дохлую крысу — на весь район распространялся такой дикий смрад, что клиенты обходили пункт обслуживания стороной; то стекла повыбивают, то нарисуют баллончиком с краской что-нибудь очень неприличное, и хозяину приходится, повесив на дверях

табличку «Закрыто по техническим причинам», засучивать рукава и собственноручно стирать паскудства... Вот и на этот раз, когда к киоску подкатил старенький джип «додж» с тремя улыбающимися неграми совершенно ублюдочного облика, Барби внутренне приготовился к очередным неприятностям. Барби — добродушный толстяк лет тридцати четырех — походил на типичного телегероя «комедии ситуаций», столь популярной у американских домохозяек. Одутловатый, с тяжелой одышкой и маленькими капельками пота на лбу, Барби, тем не менее, производил впечатление человека довольно симпатичного — может быть, потому, что всегда, в самых сложных ситуациях обезоруживающе улыбался, глядя собеседнику в глаза. «Додж» подкатил к киоску. — Что вам угодно, ребята? — высунулся из своего окошечка Барби. Ребята вылезли из машины и неспешно подошли к киоску. — Вам надо что-нибудь проявить? Закрепить? Отпечатать? — продолжал толстяк. Хулиганы захлопнули двери, открытые по случаю невыносимой жары. Толстяк оказался в ловушке. — Что вы собираетесь делать, мальчики? — растерянно произнес он. Тем временем мальчики, навалившись плечами на киоск, перевернули его на бок и, подцепив тросами к джипу, потащили прямо по асфальту к мосту. — А-а-а-а! — завопил изумленный Барби.— Что вы делаете! Люди, помогите! Не обращая внимания на стенания, мальчики тащили киоск прямо к воде. До Барби наконец-то дошло: — Вы что, хотите меня искупать? Но ведь тут нельзя купаться! Да и сейчас еще не купальный сезон!..— продолжал нервничать Барби.— К тому же, я совсем не умею плавать, я обязательно утону. Хулиганы расхохотались:

— Барби, так ведь надо когда-нибудь научиться!.. Такой взрослый мальчик, а плавать не умеешь... Мы тебя только немножко научим, сам потом придешь благодарить, сам, дорогой, спасибо скажешь! Отцепив тросы от автомашины и киоска, хулиганы остановились и, закурив по косяку с марихуаной, продолжали свои издевательства: — Барби, чего ты боишься, тут же совсем не глубоко, мы будем следить за твоими успехами!.. Водные процедуры идут только на пользу здоровью — может быть, благодаря нам ты наконец-то похудеешь — а то смотри, какой толстый, ни в одни двери не входишь... Барби молчал. — Ну что, покатил кайф? — спросил высокий худой негр,— предводитель хулиганов, у своих друзей. — Да, зацепило,— утвердительно кивнули те,— крутая у тебя травка. — Ну, что, тогда поехали? — он показал на киоск. — Самый раз. — Тогда навались: раз!., два!., три!..— киоск с сидящим в нем толстяком полетел в воду. Негры расхохотались. Киоск плыл вниз по течению, в сторону Атлантического океана. Забравшись на крышу киоска, который заметно оседал в воду под тяжестью Барби, тот кричал веселящимся хулиганам: — Я отомщу вам! Вы еще узнаете, что значит обижать толстяка Барби! Я... я пойду работать в полицию, сейчас Полицейская Академия как раз объявила прием всех желающих... — Пока не научишься плавать, тебя туда не возьмут!..— махали ему с моста хулиганы. — Возьмут, возьмут, у вас не спросят!.. Вы еще сто раз пожалеете, что обидели меня!.. В полицейском участке, как всегда, было многолюдно: посетители толпились с жалобами и просьбами, полицейские водили задержанных по коридорам, рассыльные носились с

какими-то папками подмышкой. Без конца трещали телефоны, по внутреннему селектору то и дело звучала какая-то ругань — начальство распекало нерадивых сотрудников. Короче, был самый обычный рабочий день. Двое полицейских провели по коридору задержанного МакКони. — Посиди пока тут, парень,— они указали на затертый топчан, где отдыхал какой-то негр в порванном свитере,— а нам пока надо оформить кое-какие формальности. МакКони уселся рядом. Негр дружественно улыбнулся: — Приятель, за что тебя сюда замели? — Да вот, понимаешь, один фраер хотел всех обмануть: надел парик из вонючих волос. Негр необыкновенно развеселился: — Ха-ха-ха! Из вонючих, говоришь? Небось, состриг из шахны какой-то курвы? — Вот именно. Так я ему и сказал. — Ха-ха-ха!.. Ну, правильно ты ему это сказал. А он, этот фраер, что?.. — А он обиделся. Понимаешь, я работаю на частной стоянке Фельцмана, точней, работал, потому что меня уже выгнали... Знаешь эту стоянку? — Конечно же, знаю! — Так вот, а этот козел приехал на «ягуаре» и говорит: «Эй, ты поставь-ка мою тачку...», да еще так наглонагло говорит, ты бы только слышал... — Терпеть не могу подобного обращения... — Вот и я не могу терпеть подобного обращения. Я ему говорю: «извини, друг, нет у меня места!..», а у нас действительно не было места... — А он что? — Не поверил... — А ты что? — Пришлось немного проучить этого гнилого фраера, короче, нашел я ему место — несколько дюймов между двумя старыми телегами. Представляешь, что осталось от его машины?..

Негр развеселился еще более: — А ты молодец — классно придумал! Представляю, как он осерчал!.. — Не то слово, он просто офигел! — Здорово ты его проучил!.. — А тебя за что забрали? — поинтересовался МакКони. Негр расхохотался: — Меня за что забрали? Ты спрашиваешь — меня за что забрали? Ха-ха-ха-ха! Ну, смотри... Негр набрал в легкие побольше воздуха и поднес ко рту кулак... В помещении, где-то совсем рядом, послышалась короткая автоматная очередь — так стреляют обычно гангстеры при налете на банк или супермаркет. Все — и посетители, и полицейские — попадали на пол. Негр, захлебываясь от смеха, закричал запаниковавшим было людям: — Спокойно, спокойно, это не налет, это я балуюсь. Вы что, не знаете, что я самый гениальный звукоподражатель во всем штате? Спокойно, спокойно... Из-за ближайшего столика поднялась грузная фигура сержанта: — Это опять ты, поганый Ларвел, со своими идиотскими штучками!.. Негр обернулся к МакКони: — И вот так всегда. Не понимают люди настоящего искусства. Я сегодня утром зашел в супермаркет за сигаретами, а меня обсчитали на двадцать центов. Я, естественно, разозлился и сымитировал вооруженное нападение... — Классно у тебя это получается! — Да, неплохо,— скромно ответил негр,— у меня с детства склонности к звукоподражанию... Бывший водитель автостоянки протянул руку: — Меня зовут МакКони. Джерри МакКони, сэр. Всегда к вашим услугам. — А меня, как вы уже слышали — Ларвел. Джон Ларвел.

— Ну, что ж, если понадоблюсь...— МакКони не успел договорить, потому что к нему подошли двое полицейских. — Пошли,— кивнули они в сторону лестницы,— с тобой желает говорить один твой старый друг... Капитан Арнольд Рид — начальник этого полицейского участка, очень толстый мулат, одетый в безукоризненный черный, несмотря на дикую жару, костюм, когда-то служил во Вьетнаме вместе с отцом МакКони. Отец Джерри был убит партизанами в Сайгоне, и Рид, вернувшись с войны, всячески помогал семье погибшего товарища — это он все время устраивал Джерри на работу, он вытаскивал его изо всяких передряг. Однако на этот раз терпению капитана пришел конец... — Мне надоело вытаскивать тебя из дерьма, маленький негодяй! — заорал он, как только Джерри переступил порог кабинета.— Сколько можно! МакКони виновато молчал. — Сколько можно! — продолжал капитан. Вспомни — год назад я впихнул тебя сторожем в универсам. И что же ты там натворил? Тоже мне, догадался — нагадил перед дверью управляющего, прикрыл газеткой, зажег ее, позвонил в двери и смылся. Тот, естественно, открыв двери и увидав горящую бумагу, принялся тут же топтать ее ногами... Джерри улыбнулся, вспомнив, как лихо отомстил он тому противному лысому козлу за то, что он лапал его телок. Рид закричал еще громче, заметив улыбку на лице своего подопечного: — И ты еще улыбаешься?.. Тебе, мерзавцу, еще смешно?.. — А почему бы и нет,— ответил Джерри,— ведь я только отомстил ему... — Кретин! Мстить тоже надо с умом — во всяком случае, так, чтобы не попадаться!.. — Но я не виноват, что меня заложили... — Виноват! Если попался — значит, ты и виноват!

Не хочешь быть виноватым — не попадайся!.. — Больше не буду... — Да ты ведь прекрасно знаешь — я вытаскиваю тебя из дерьма только в память о твоем отце — он был хорошим солдатом, классным морским пехотинцем и моим лучшим другом... — Я благодарен вам, мистер Рид. Я очень, очень благодарен вам... — Но теперь мое терпение лопнуло! Всему на свете рано или поздно приходит конец... МакКони замолчал. — Так что теперь — все, точка! — Рид, щелкнув зажигалкой, закурил. Впрочем — он глубоко затянулся, — впрочем, у тебя есть еще один шанс... Джерри насторожился: — Что за шанс, мистер Рид? — У тебя есть еще один шанс не загреметь в каталажку — ты ведь, надеюсь, хорошо понимаешь, что тебе полагается за сознательное уничтожение чужой собственности? МакКони кивнул. — И сколько тебе придется выплачивать этому типу за его разбитый «ягуар»... — Да... Рид присел на край стола и посмотрел на Джерри: — Так вот, у тебя есть еще один шанс: поступить в Полицейскую Академию. Ты знаешь, что по новым правилам туда набирают всех, кто только захочет, любой сброд... МакКони оживился: — Даже такой, как я? — Да. — Разрешите закурить? — Джерри вынул из кармана нераспечатанную пачку «Мальборо»,— если я не ослышался, вы предлагаете стать мне копом? — Офицером полиции. — Я не ослышался? Вы, капитан, предлагаете стать мне маленьким начальником копов? — Да, ты не ослышался: я предлагаю тебе еще один

шанс — последний, чтобы не загреметь под суд: поступить в Полицейскую Академию... — А если я откажусь? — Получишь небольшую индивидуальную комнату с чудной решеткой на окне. Обещаю, что иногда, раз в месяц, буду тебя навещать и носить передачи... — Но я с детства не переношу копов! — Как хочешь. — А чем я буду заниматься в этом чертовой Полицейской Академии? — Четырнадцать недель учебного курса и строжайшей дисциплины... — А если меня оттуда выгонят? — Я постараюсь сделать так, чтобы не выгнали — начальник Академии, комендант Лассард, мой приятель... — А если все-таки выгонят? — Тогда пеняй на себя: несколько лет комфортабельной тюрьмы я тебе гарантирую... МакКони на секунду задумался. — А если я пройду четырнадцать недель учебного курса, но не сдам экзамены — что тогда? — Думаю, что сдашь... — А если все-таки не сдам? — Тогда катись на все четыре стороны, но запомни хорошенько: я тебе больше помогать не буду. МакКони загасил сигарету. — Хорошо. Я согласен. Только вот что — могу ли я взять с собой одного моего друга — он такой талантливый звукоподражатель… Рид махнул рукой: — А, этого Джона Ларвела?.. Знаю, знаю, он там внизу отдыхает... Ну и друзья у тебя, однако... Ну ладно, ладно, бери, кого хочешь... — Благодарю вас, сэр,— поклонился МакКони,— я буду стараться стать таким же примерным копом, как и вы... — Эй, сержант Литтбарски,— капитан нажал кнопку селектора,— тут у меня один парень просится в Полицейскую Академию. Да-да, МакКони и еще один

парень-негр, Ларвел... Так вот что: отвезите-ка их туда прямо сейчас... «Все равно никогда не стану копом поганым,— думал Джерри, глядя в спину сопровождавшего его сержанта,— ни за что не стану...» Ровно в семь следующего утра перед домом Дугласов разгорелся очередной семейный скандал. Мистер Дуглас, тридцатилетний клерк одного из нью-йоркских банков пытался тайком от жены выкатить из гаража новенький, только что купленный «олдсмобиль» последней модели. — Что ты делаешь, негодяй,— кричала миссис Дуглас,— ты же не умеешь водить машину!.. — Это я-то не умею? — очень эмоционально возражал Патрик Дуглас,— это я-то не умею? Да у меня есть права, точно же такие, как и у тебя!.. — Которые ты получил с десятого раза! — прокомментировала жена. — Ну и что, все равно ведь получил! — Да, но ты уже разбил и «форд-гранаду» моего отца, и «шевроле» моего брата, и нашу предыдущую машину... — Но ведь мы получили за них страховку! Твой брат получил полную стоимость за этот старый драндулет, которому давно было место на помойке... — Это тебе давно место на помойке! — закричала миссис Дуглас так пронзительно, что соседи пооткрывали окна,— это тебе, неудачник, давно место на помойке!.. Невзирая на крики супруги, мистер Дуглас решительно сел в машину и завел мотор. — Только через мой труп! — закричала миссис Дуглас.— Только через мой труп!.. Не обращая ровным счетом никакого внимания на стенания жены, Дуглас тронулся с места. — Куда ты собрался в такую рань! — закричала жена, семеня за машиной. — Мне надоела такая жизнь,— ответил Дуглас через

опущенное стекло,— мне надоело все время тебе подчиняться, надоело ходить на службу в этот идиотский банк и выполнять приказания этих кретинов! Я еду записываться в Полицейскую Академию!.. Миссис Дуглас от неожиданности присела. — Не верю своим ушам! — прошептала она.— Мой неудачник собирается стать офицером полиции?.. — Да-да, я наконец-то стану начальником, и если не у себя дома, то хотя бы в полиции,— продолжал мистер Дуглас,— мне надоело подчиняться всю жизнь! Я такой же человек, как и все вы, я тоже хочу хоть немножко покомандовать, тоже хочу, чтобы меня слушались!.. — Да постой же, идиот,— закричала миссис Дуглас что есть мочи,— постой же! Иди куда хочешь, только оставь машину в покое, ты же не доедешь до первого перекрестка. Не обращая внимания, Дуглас включил вторую передачу. «Олдсмобиль», дернувшись со страшным рывком едва, не сбил раннего пешехода. — Я кому говорю! — кричала миссис Дуглас.— Идиот, поставь машину туда, где брал!.. В это время мистер Дуглас едва не угодил под огромный карьерный самосвал — огромное страшное колесо прошло в нескольких дюймах от капота «олдсмобиля». — Ладно, ты все равно далеко не уедешь,— пробормотала миссис Дуглас,— я тебе не дам. Оббежав вокруг дома, она направилась через стройку, желая таким образом срезать круг и, нагнав непослушного супруга, отобрать у него автомобиль, однако чего-то нерассчитала и, зацепившись ногой за проволоку, со всего размаху плюхнулась в ров с грязной дождевой водой. Побарахтавшись в грязи, миссис Дуглас вылезла и, помахав мужу кулаком, произнесла: — А пошел ты... В салоне шикарного «ролс-ройса» в то же утро назревал не меньший скандал. Шикарная тачка принадлежала мистеру Томпсону — владельцу довольно крупной фирмы по торговле недвижимостью. Личный водитель вез в Полицейскую Академию Мери Томпсон —

дочь преуспевающего бизнесмена. Она, прочитав во вчерашнем номере «Нью-Йорк Таймс» объявление о новых условиях приема в Академию, сразу же решила посвятить себя охране правопорядка в родном городе. Рядом сидела мать Мери — престарелая миссис Томпсон, которая, узнав о решении дочери, пришла в неописуемый ужас. Поглаживая лежащего на коленях огромного, лоснящегося от жира персидского кота, миссис Томпсон говорила раздраженным голосом: — Не понимаю, моя девочка, и зачем тебе эта дурацкая Академия? Неужели ты действительно хочешь стать полицейским? Это же так унизительно— разбираться с разными наркоманами, проститутками, насильниками! Ты наберешься там нехороших слов, ты знаешь, я недавно проходила по улице и услышала очень-очень нехорошее слово от каких-то негров - подростков. Ну просто очень нехорошее слово. На букву «ж». Мери нехотя обернулась. — Жопа, что ли? — недоуменно спросила она.— Так ведь это нормально. Старая миссис Томпсон побледнела: — Господь с тобой, моя доченька! Как только у тебя язык поворачивается такое говорить! И где ты такого набралась... — Ну, мама, что значит где? Ты что, не смотришь телевизор, не читаешь книг и газет? Странная ты какая-то... — Господи, неужели сейчас такое можно прочитать в книгах? — в ужасе воскликнула миссис Тампсон.— Господи, это просто какой-то ужас!.. Водитель, сидящий впереди — стеклянная перегородка не была опущена — удовлетворенно хмыкнул. — Ну мама, ты какая-то совсем странная! Если табуретка называется табуреткой, как это еще назвать? Табуретка есть табуретка, а жопа есть жопа... Миссис Томпсон тяжело вздохнула: — Девочка, когда я была в твоем возрасте, я вообще не знала подобных слов... Мери отмахнулась, как от назойливой мухи:

— Знаю, знаю, можешь не продолжать: вы не знали ни что такое жопа, ни что такое минет... — А что это такое? — поинтересовалась миссис Томпсон,— слово как будто французское... Мери засмеялась: — Это когда у мужика отсасывают... — Что отсасывают? — Что, что... А что у мужика можно отсасывать? Естественно, член... Миссис Томпсон чуть не лишилась сознания: — Боже, откуда ты это знаешь? Тебе ведь только двадцать четыре года!.. — Можно подумать, что ты в свои двадцать четыре этого не знала!.. Машина остановилась у светофора. Миссис Томпсон закрыла стеклянную перегородку, отделявшую салон от водителя. — Я все-таки никак не могу понять, зачем тебе эта дурацкая Академия,— попыталась переменить она тему разговора,— нашему папке вполне по силам оплатить тебе учебу в любом университете. Может быть, хочешь в Йельский университет? Или куда-нибудь в Европу? Мери отрицательно покачала головой. — Ну зачем тебе только это надо,— продолжала миссис Томпсон,— зачем ты хочешь стать полицейским?.. — Не полицейским, а сотрудником полиции,— поправила ее дочь. — Какая разница.., — миссис Томпсон машинально поглаживала кота, лежащего у нее на коленях — тот жмурился от удовольствия.— Плюсик, Плюсик,— нежно сказала старуха,— ты, наверное, молочка захотел? Сейчас, мой хороший, сейчас, мой красавец, вот только отвезем Мери в Академию... — Знаешь, мама,— наконец сказала Мери,— мне надоело сидеть с вами. Мне надоела эта роскошь, эти приемы, этот дурацкий «ролс-ройс»... Я хочу свободы и самостоятельности. Я не хочу ни от кого больше зависеть. Кроме того, в Полицейской Академии, надеюсь, я

познакомлюсь с интересными людьми... Миссис Томпсон, поглаживая Плюсика за ухом, понуро молчала. Она прекрасно знала, что переубедить любимую дочь ей все равно не удастся... Полицейская Академия находилась за городом — гдето в получасе езды. Когда лимузин Томпсонов подъехал к фасаду кузницы кадров правопорядка, во дворе было полным-полно абитуриентов. В разномастных гражданских еще одеждах они походили скорей на выбравшихся на пикник студентов, чем на будущих стражей закона. Мери быстренько вышла из машины. — Ну, пока, привет папке,— попрощалась она,— если что, я позвоню. Неожиданно сзади подкатил полуразбитый «Крайслеримпериал» — за рулем, попыхивая сигаретой, сидела развязная девица лет восемнадцати, на заднем же сидении находились еще две такие же девицы и молодой человек в белом фланелевом костюме и черных солнцезащитных очках. — Эй, ты, телка,— обратилась к Мери та, что сидела за рулем,— давай, вали отсюда поскорее, не верти тут своей жопой... А то нам припарковаться негде... С заднего сидения захохотали. — Деоувачки,— молодой человек раскрыл дверцы «Крайслера»,— деоувачки, я ещчио виернусь к вуам... Те заерзали на сидениях: — Конечно, конечно... — Деоувачки,— кандидат в офицеры полиции говорил с явным латиноамериканским акцентом,— я обиазатиельно приеду к вуам, будем засуаживать по суамыу поумидоуры... — Ура! Засаживать, засаживать! — несказанно обрадовались девочки,— и обязательно по самые помидоры! Дорогой Хуан, у тебя это так замечательно получается!.. Машина Томпсонов, описав на прощание круг по двору Полицейской Академии, посигналила и скрылась за

воротами. Мери осталась одна. — А ты сиампатичная деоувачка,— услышала она за спиной голос латиноамериканца,— я б тебе тоуже с удоувальствиуем засуадил... Мери с испугом шарахнулась в сторону. Латиноамериканец засмеялся: — Виудела ты эттих тиолок,— догнал он девушку,— мой пиерец им поунравился. Они так аппетитно обсуасывали его сиегоудня утром... — Молодой человек, оставьте меня в покое,— сказала Мери,— мне совершенно не хочется знать ни о вашем перце, ни о ваших коллективных минетчицах! — Зриа, зриа,— совершенно не обиделся незнакомец,— оучень зриа... Ви, доурогая, тоуже оустались бы доувольны! Мери, резко повернувшись, пошла подавать заявление о приеме. Незнакомец пошел за ней. — И это будущие полицейские? — начальник Академии комендант Лассард, стоя у окна, критическим оком смотрел на вновь прибывших.— И это — будущие полицейские?.. — Сброд,— ответил ему лейтенант Харрис, находившийся тут же в кабинете.— Самый настоящий сброд. Дерьмо, отбросы, мразь, отпетые негодяи. Лейтенант Харрис — высокий плотный блондин сорока лет,— был одним из самых нелюбимых офицеров Академии. У него были очень бледные голубые глаза, жесткие щеки, выглядевшие такими же мускулистыми, как и его руки. Это было лицо человека, привыкшего только командовать, отдавать распоряжения: его рот, казалось, обладал способностью выкрикивать распоряжения о наказаниях, а глаза — следить за их выполнением. Слабая полуулыбка, игравшая на его тонких губах, оставалась постоянной. Но это была улыбка-капкан: единственное, что доставляло ему истинное, ни с чем не сравнимое удовольствие, так это чужие неприятности. Лейтенант Харрис наводил своей

улыбкой страх на любого кадета. Комендант Лассард — наоборот, имел вид весьма добродушный и располагающий. Это был всегда улыбающийся пятидесятилетний полицейский, с блестящими глазами и неестественно румяной кожей. Лассарду оставалось всего год до пенсии, и поэтому на свою службу в должности начальника Академии он смотрел, как на последнюю возможность покомандовать вволю. Нововведение об изменении в порядке приема довели Лассарда до белого каления: — Нет, это просто безобразие! Да вы только посмотрите на эти гадкие рожи, на эти отвратительные физиономии,— махнул он в сторону абитуриентов.— Подойдите же сюда, Харрис, посмотрите, как они стоят, как они разговаривают — с сигареткой, руки в брюки... Мерзость такая!.. Харрис глянул туда, куда показывал ему пальцем комендант Лассард. — Действительно, мерзость, сэр,— произнес он,— хуже не придумаешь... А сколько там черномазых, разных цветных... — Вот-вот,— согласился Лассард,— и цветных, и черножопых. Эти козлы-демократы — имею в виду Демократическую партию — только принижают священное дело охраны правопорядка. Ты только посмотри — демократия, свобода выбора... Пусть к себе в мэрию набирают кого угодно, а в наши дела не вмешиваются!.. — Так точно, сэр! Лассард отошел от окна. — Вы только посмотрите, что тут за контингент,— комендант взял со стола несколько папок е личными делами абитуриентов,— вот, послушайте,— Лассард расшнуровал одну из папок и достал листок бумаги — «Автобиография»... Вы слушаете, Харрис?.. Харрис вытянулся: — Я весь во внимании,— произнес он,— я весь во внимании, сэр. — «Автобиография. Я, Ларвел Джон, родился в 1961 году в Нью-Йорке, в семье уличной девки и сутенера,

довольно известного в Гарлеме под кличкой Билл-Большая Задница. К великому сожалению, я слишком рано лишился родительской опеки: папочку застрелил один негодяй из полиции, когда отец выколачивал из одного грязного типа деньги за групповуху, которую устроил ему мой родитель, а мамочка заболела какой-то трудноизлечимой формой сифилиса, уехала лечиться во Флориду и умерла, затраханная насмерть бейсбольной командой «Майами Бойз». Когда мне исполнилось одиннадцать лет...»,— вы чувствуете, лейтенант Харрис, вы чувствуете, с какой падалью, с каким дерьмом придется нам тут работать?.. — Чувствую, сэр. — Слушайте дальше: «когда мне исполнилось одиннадцать лет, меня впервые привлекли к уголовной ответственности по статье «групповое изнасилование». Дело было так: мы с ребятами из моего класса решили оттрахать хором Сару Дэвис — полунегритянку-полуеврейку, она содержала секс-шоп на Девятнадцатой авеню. Мы зашли к ней в магазин и только спустили штаны, как эта старая курва не выдержала и упала в обморок от одного вида наших куканов. У бедной не выдержало сердце — еще бы, ей было далеко за шестьдесят, хотя и выглядела она обалденно... Когда мне исполнилось пятнадцать...» — комендант захлопнул папку.— Ну как, впечатляет? — Впечатляет, сэр. — Это еще не самое худшее... — А что же самое худшее, сэр? — поинтересовался лейтенант Харрис. Лассард взял со стола еще одну папку. — Ну вот, хотя бы вот это... — А это кто? — Тоже какая-то черножопая,— Лассард посмотрел на фотографию,— да, так и есть. Черт возьми, расплодилось этих негритянских ублюдков... Слушайте, Харрис? — Так точно! — «Я, Саманта Фокс, родилась в 1962 году в Алабаме...», это не то... ага, нашел, вот: «я хочу стать офицером полиции!»

— Да, это действительно кошмар,— ужаснулся Харрис,— когда офицером полиции хочет стать негр, это еще куда ни шло, но если этот негр еще и баба... — Вот-вот, и я о том же. Знаете, Харрис, когда я только-только пришел служить — это было при президенте Эйзенхауэре,— тогда все было иначе: нужный вес, нужный пол, нужный цвет кожи... И у каждого — Папа Джонсон в штанах! — Не понимаю, сэр... — Ну, Харрис, Папа Джонсон... Харрис, что доставляет мужчине самое большое удовольствие ночью?.. — Накрыть вооруженное ограбление и надавать гангстерам по морде? — с надеждой спросил лейтенант. — Экий вы непонятливый,— досадно промолвил Лассард,— ну ладно, дело не в этом... — А в чем же? — Надо сделать так, чтобы эти ублюдки сами забрали документы из Академии... — А как это сделать? — Надо их отсеять, сегодня же утром... — Не понимаю вас, сэр... — Следует создать им невыносимые условия учебы: погонять, погонять, поиздеваться, как следует вздрючить... У Харриса заблестели глаза. — Погонять, поиздеваться, как следует вздрючить?— переспросил он,— сэр, прошу вас, дайте эту работу мне, доверьте мне это, я не подведу вас, вы останетесь очень, очень довольны результатами, господин Лассард... Лассард, хорошо зная педагогические таланты своего подчиненного улыбнулся: — Ну хорошо, хорошо, Харрис. Я доверю вам. Но только с одним условием — вы должны вздрючить их всех на полную катушку, да так, чтобы этим вонючим пидарам, а особенно — черномазым вонючим пидарам больше ни за что на свете не захотелось бы и на милю приблизиться к Академии! — Сэр, благодарю за доверие! Вы же знаете, я не

подведу вас ни в коем случае!.. — О да, Харрис, ты действительно большой специалист по вздрючиванию, ты настоящий профессионал своего дела! — Я готов приступить к этим приятным обязанностям хоть сию минуту! — Вот и прекрасно. Идите вниз и дайте понять, что у них началась настоящая служба! Да посуровей, посуровей, чтобы им служба медом не казалась!.. Абитуриенты уже построились во дворе. МакКони, пришедший несколько позже остальных, подошел из-за спины к Мери и голосом официальным, не терпящим никаких возражений, спросил: — Имя? — Мери Томпсон. — Год рождения? — 1960. — Место рождения? — Штат Техас, папино ранчо. — Рост? — Метр пятьдесят пять. — Объем талии? — Пятьдесят восемь сантиметров. — Объем бедер? — Девяносто сантиметров. — Цвет глаз? — Голубой. — Цвет волос? — Натуральная блондинка. — Размер ноги? — Тридцать шесть с половиной. — Глубина влагалища? — А это тоже надо? — Да, надо. Повторяю: глубина влагалища? — Не знаю, не мерила... — Плохо, Томпсон. Измерить и доложить!

— Хорошо... — Надо говорить — «слушаюсь, сэр!» — Слушаюсь, сэр! — Сколько раз за один акт вы обычно кончаете? После этого вопроса Мери обернулась. Перед ней стоял улыбающийся МакКони. — Да как тебе не стыдно! — закричала девушка,— как у тебя только язык поворачивается!.. МакКони захохотал. — Ладно, ладно, не обижайся. Просто ты мне сразу же очень понравилась... Мери несколько успокоилась: — Ну, что тебя еще интересует? — А какой у тебя телефон? — Телефон? Ты хочешь телефон?.. Хорошо, запоминай: 147-76-52367. Хорошенько запомнил, не перепутал? — 147-76-52367? — переспросил МакКони,— обязательно позвоню, дорогая... Мери отошла в сторону. — А зачем ты дала этому типу свой телефон? — спросила у нее маленькая-маленькая негритянка,— я бы на твоем месте этому парню как врезала!.. — Успокойся, это не мой телефон. Недалеко от нашего дома живет один парень-гомосексуалист, активный к тому же, его кличка — «Мери». Вот я и дала его номер... Маленькая-маленькая негритянка восторженно захохотала: — Классно ты сделала! — Сама знаю. Негритянка протянула Мери руку: — Меня зовут Саманта Фокс Я тоже поступаю в Полицейскую Академию. — Мери Томпсон. Надеюсь, мы будем друзьями, не правда ли, Саманта? В это время к абитуриентам подошли комендант Лассард и лейтенант Харрис. — Меня вы, надеюсь, уже знаете,— представился

начальник,— а если не знаете, то напомню: я — комендант Лассард, руководитель этого учебного заведения. А вот это, рядом со мной,— Лассард показал рукой в сторону,— лейтенант Харрис. На протяжении четырнадцати недель он будет вколачивать в вас боевой дух. Лейтенант отличный педагог и, надеюсь, он быстро поможет стать вам настоящими полицейскими... Харрис сдержанно кашлянул. — За это время вы должны хорошенько освоить стрельбу, рукопашный бой, приемы самообороны, должны научиться отлично водить полицейский автомобиль... — А мне тоже дадут свой полицейский автомобиль? — выкрикнул с места Дуглас.— А то моя жена не доверяет ключи нашего «олдсмобиля»... Харрис свирепо посмотрел в его сторону. — Разговорчики, мать вашу так,— процедил он сквозь зубы,— не перебивайте господина коменданта... — Конечно, конечно, всему свое время. Так вот, вы обязаны овладеть всеми современными техническими средствами, обязаны научиться оказывать первую помощь при переломах, ожогах, родах, обязаны научиться четко и грамотно действовать при наводнениях, землетрясениях, тайфунах и прочих стихийных бедствиях. А самое главное — вы обязаны усвоить дух и букву закона... Во время этой речи Лассарда во двор Академии подъехала машина, из которой вылез толстяк Барби, а за ним — маленький коккерспаниель. Вытирая на ходу пот, толстяк поспешил встать в строй. Собака подбежала к Лассарду и принялась обнюхивать его штанину. — Так вот, главное, что вам следует усвоить — это дух и букву закона,— продолжал тот,— я говорю: законность, законность и еще раз законность, ничего, кроме законности... Тем временем собачка, став на задние лапы, принялась лизать промежность у коменданта. — Вы должны помнить, что на вас всегда может быть подана жалоба...,— собака продолжала лизать между ног Лассарда,— да-да, жалоба... жалоба...,— сказал

комендант томным голосом.— Если вы будете... если ваши действия... будут неправомерны... если вы... о-о-о! — Чья это собака! — вдруг закричал Харрис.— Кто посмел привести собаку на территорию учебного заведения? — Моя, сэр,— несмело произнес Барби,— извините, сэр, это моя собака... — Увести немедленно! — закричал лейтенант.— Вы что, с ума сошли?.. Лассард жестом остановил Барби: — Постойте, постойте... Очень даже милый песик... Как его зовут? — Принц, сэр. — О, я бы назвал эту собаку Принцесса... После знакомства с начальством будущие офицеры полиции отправились получать униформу. МакКони получил комплект одним из первых и, насвистывая что-то веселое, направился во двор. — Извиуните, а гдие вы поулучили фуорму? — нагнал его тот самый тип, что обещал засадить привезшим его девушкам по самые помидоры. — А, форму? Иди вот по этой дорожке, там будет здание со стеклянной дверью, поднимешься на второй этаж — первые двери направо. — Спаусибо,— поблагодарил Джерри латиноамериканец,— оучень приузнателен. МакКони, потирая от радости руки, заранее предвкушал веселый спектакль. Прячась за машинами и деревьями, он отправился вслед за латиноамериканцем. Миновав стеклянные двери и поднявшись на второй этаж, тип в солнцезащитных очках зашел в помещение, указанное МакКони. За столом сидел какой-то полицейский сержант и читал письмо. — Вы, наверное, сотрудник ФБР,— поинтересовался сержант у вошедшего,— вы, наверное, Патрик МакКларен? — Наверное,— улыбнулся тот.— Что вы читаете? — Да, мне о вас говорил мой лучший друг, сержант

19 полицейского участка Феллер. Он говорил, что вы — отличный парень. — Наверное... — Друзья моих друзей — мои друзья. У меня не может быть от них никаких секретов. Тебя интересует, что я читаю? Да вот, пришло письмо от одной телки — она несколько месяцев назад сбежала от меня с каким-то грязным негром — будто бы по той причине, что у него эта штука побольше... — Ну и что? — Как ну и что? — Я спрашиваю,— у латиноамериканца почему-то пропал его дикий акцент,— я спрашиваю: ну и что? — Я тоже спрашиваю «ну и что». Хорошо, допустим, у этого черномазого болт побольше моего, хотя мой тоже хорош — папа, царство ему небесное, наградил. Ну и что, я спрашиваю, неужели это причина? — Может быть, это любовь? — высказал догадку латиноамериканец. — Какая там любовь, парень, не смеши меня лучше... Любовь у нее — ха-ха-ха! Просто это была самая настоящая курва с такой мышеловкой, как тоннель метрополитена. Любовь — ха-ха-ха! — Может быть, ты ее плохо удовлетворял? — Да старался, как только мог. Правда, у меня иногда — особенно после ночного дежурства,— тоже случались промашки: после пятой палки болт опускался как мертвый... — А что, пяти палок ей было мало? — Не то слово! Пять палок для нее — просто как легкая разминка! — Неужели в самом деле такая ненасытная? — Я же говорю — курва! — Может быть, у нее было бешенство матки? Надо было показать твою телку опытному врачу... — Ей бы только показать! Да она затрахала бы до смерти всю клинику!.. — До смерти, говоришь? Это интересно...

— Ты знаешь, я все переживал, что она с негром сбежала, переживал, а теперь получил это письмо, прочитал и рассмеялся... — Почему? Там написано что-то смешное? — Еще как! Представляешь — ей уже и негра недостаточно!.. — Вот это да! Значит, того парня стоит только пожалеть — сам виноват! Ну и что она хочет — назад вернуться?.. — Она сама не знает, чего хочет... — Так чего же ты переживаешь? — Да понимаешь, она, когда уезжала, украла у меня кое-какие безделушки... — Украла у полицейского? — Да. И написала: если ты подставишь меня, то я расскажу всем твоим друзьям, что ты импотент, всем твоим начальникам, и тебя выгонят с работы... — Смелая, однако, девчонка! — Да, этого у нее не отнимешь... — А сколько ей? — Восемнадцать. Я пердолил ее года два до этого... — Она была девочкой? — Какое там! Понимаешь, она сама — из китайского квартала, а эти косоглазые начинают пилиться чуть ли не с десяти лет. Знаешь, как я с ней познакомился? — Как? — У меня за все время было много разных женщин— и белых, и негритянок. Но вот желтокожей не трахал ни разу. А тут вдруг один приводит эту девку ко мне домой, мы выпили хорошенько, а друг и говорит: а ты знаешь, что у косоглазых волосы на шахне не кудрявые, а прямые? Мне, конечно же, стало очень интересно, влил я в друга ударную порцию, он и отрубился, а я сам, не теряя времени, занялся девчонкой... — Ну и что, действительно прямые? — Вот тут меня настигло разочарование: она оказалась совершенно бритой! — А что было дальше?

— Проснулся тот тип, что привел китаянку, увидал, что за время, пока он отдыхал, у нас народилось большое и светлое чувство, и смылся. А девка смеется, на шахну показывает и приговаривает: «Холосо, ой, как холосо! Есцо хоцу!..» А я уже — труп трупом, руки-ноги не ворочаются, не говоря о головке... — Сержант, — перебил собеседника латиноамериканец — сержант, все, что вы мне рассказали, конечно же, очень любопытно, но я пришел сюда совершенно не за этим. Сержант вопросительно посмотрел на мнимого агента ФБР: — А зачем же? — Дело в том, что я поступил в Полицейскую Академию и хочу получить форму — забыв об акценте, он быстро спохватился,— поулучить фоурму... Полицейский растерянно посмотрел перед собой. — Так какого же черта ты сказал, что служишь в ФБР, что ты приятель моего лучшего друга? Будущий офицер полиции улыбнулся: — Я этого не говорил. Ты сам это мне сказал! — Я это сказал? — Да, ты. — Не может быть! — Может. Я только сказал: наверное... Стоявший за дверями МакКони беззвучно хохотал... К вечеру того же дня все абитуриенты, наконец, получили форму и заселились по казармам: мальчики — отдельно, девочки — отдельно. Правда, в каптерке никак не могли подобрать форму соответствующего размера для толстяка Барби, но лейтенант Харрис пообещал, что после пяти-шести недель интенсивной физической подготовки Барби будет выглядеть семнадцатилетним манекенщиком. Барби заселился в одну комнату с латиноамериканцем Хуаном, а МакКони — со своим новым другом, негром Джоном Ларвелом.

Самыми тупыми на курсе оказались два типа, бывшие сержанты морской пехоты Челз Колтон и Брайн Робертс. — Добрый день,— постучал к ним в комнату незадолго перед отбоем лейтенант Харрис, — ну-ка покажите, чем вы тут занимаетесь? — Готовимся ко сну? — прогавкал Колтон. Харрис довольно улыбнулся: — Молодец, молодец, вольно... И ты, Робертс, тоже. А я к вам вот по какому делу: мне кажется, что вы — единственные приличные люди среди всего этого сброда. Я смотрел ваш послужной список, скажу честно, впечатляет: Иран, Никарагуа... Вы — настоящие мужчины! — Рады стараться! — воодушевленно отчеканил Робертс. — Да, побольше бы таких ребят, как вы. А то понимаете, понабирали всякой швали — полным-полно черномазых, разных цветных, какие-то девки... — Так точно: шваль! — рявкнул в ответ Колтон. — Молодец! Я думаю, что с такими стопроцентными американцами, как вы, я всегда смогу найти общий язык. — Что следует сделать,— спросил Харриса Робертс,— может быть, передушить эту рвань сегодня же ночью? Сейчас же? Мы готовы,— он указал на Колтона,— хоть сейчас. Для нас это не только приказ начальства, не только выполнение служебного долга, но и просто удовольствие... — Будь моя воля, я сам бы перевешал всех этих вонючек на фонарных столбах,— ответил лейтенант,— да сами понимаете: нельзя! Мы будем действовать иными методами... — Какими же? — насторожился Робертс — Надо создать всей этой шантропе невыносимые условия: надо их как-нибудь так подставить, чтобы они сами свалили отсюда подобру-поздорову... — А как это сделать? — Вот за этим, дорогие ребята, я к вам и пришел. Один с этими гнидами я не управлюсь, мне очень нужна ваша помощь.

— Можете на нас положиться! Харрис уселся на табуретку. — Сперва следует выкинуть из Академии самых гадких: во-первых, этого негра Ларвела, во-вторых, эту черножопую Фокс — представляете, негритянка, да еще и баба, хочет стать офицером полиции? Да, еще этот парень мне не нравится — тоже негр, его фамилия, кажется, Хайталл, высокий такой... — Да, мы его знаем,— ответил Робертс. — Так вот, в вашу задачу входит: наблюдать, выспрашивать, выведывать, шпионить, и в случае чего — тут же докладывать обо всем мне... Колтон несказанно оживился: — Наблюдать, выспрашивать, выведывать, шпионить — это я люблю еще с детства. В свое время меня даже били в школе за ябедничество... Хотя, если разобраться по справедливости, какое же это ябедничество — я просто помогал учителям и наставникам восстанавливать справедливость... — Мне нравится ход твоих мыслей,— похвалил кадета лейтенант,— мне очень нравится ход твоих мыслей. — Рад стараться, сэр! — Вот и хорошо. Значит,—- Харрис дружески похлопал по плечу осведомителей,— значит, мы договорились. Чуть что — или мне, или коменданту Лассарду, но лучше ко мне. Ну, всего хорошего, спокойной ночи, ребята!.. Утром новоиспеченные кадеты нестройными рядами вышли на свою первую зарядку. МакКони пристроился рядом с Мери Томпсон. — Ты знаешь,— сказал он,— ты мне все больше и больше нравишься,— особенно — твои бедра... — Да, всех мальчиков в нашем колледже они просто с ума сводили,— ответила та,— но как они только ко мне не подкатывались, ни у кого ничего не вышло... Не дав Мери окончить, Харрис закричал: — Строиться, строиться! Кадеты построились. Прохаживаясь перед рядом

будущих полицейских, лейтенант начал так: — Вы все, попавшие сюда — самые мерзкие, самые гнусные подонки, каких стены этой Академии не видели с самого первого дня своего существования. Поняли мою мысль? Ошарашенные началом, кадеты молчали. — Я, лейтенант Харрис — самый зловредный, самый звероподобный инструктор в этой Академии. Поняли мою мысль? Кадеты продолжали молчать. — А если вы поняли мою мысль, то ответьте: почему вас, негодяев, определили именно ко мне? Кадеты растерянно смотрели на лейтенанта. — Ну и идиоты же вы, ребята! — Харрис гадко захихикал.— Меня определили к вам именно потому, что вы, все тут собравшиеся — законченные ублюдки! Впрочем, тут есть двое порядочных людей — курсант Колтон и курсант Робертс — ребята, покажитесь нам! Гордо подняв головы, Колтон и Робертс подошли к лейтенанту. — Молодцы, ребята! — сказал Харрис,— смотрите, как выглядят настоящие мужчины!.. «Ну и влип же я,— думал, глядя на все это МакКони,— и командир полный кретин, и помощники у него такие же...» — Кадет Колтон и кадет Робертс! — скомандовал лейтенант.— Назначаю вас своими заместителями! — Рады стараться! — в один голос ответили те. «Да, дело совсем хреново,— продолжал размышлять МакКони,— этот зверь со своими заместителями нас поимеет во все дыры... Единственный выход,—сделать все возможное, чтобы меня отсюда поскорее выгнали...» — А теперь слушайте меня дальше,— прервал его размышления Харрис,— слушайте и запоминайте: вы все, тут собравшиеся — грязные вонючки. Так что если я только скажу — «вонючки» — это значит, что я имею в виду вас! Поняли? — Угу,— нестройно понеслось по шеренге. — Молчать! — заорал лейтенант,— вам, вонючки,

слова не давали! «Может быть, сделать какую-нибудь маленькую подляну этому солдафону? — принялся размышлять МакКони,— сразу же два зайца убью: и хорошее дело сделаю, и дам повод меня отсюда выгнать...» На занятиях по теории, которые вел все тот же Харрис, МакКони со своим другом Ларвелом сражались в «морской бой». — Записывайте, — диктовал лейтенант,— записывайте, а то плохо усвоите: «Сроки кассационного обжалования и опротестования приговора. Кассационные жалобы и протесты на приговор суда первой инстанции могут быть поданы в течение семи суток со дня провозглашения приговора, а осужденным, содержащимся под стражей — в тот же срок со дня вручения им копии приговора. В течение срока, установленного для обжалования приговора, дело не может быть истребовано из суда. Прокурор, а также осужденный, оправданный, их защитники, присяжные заседатели и законные представители вправе ознакомиться с приговором в суде, с производством по делу и с поступившими жалобами и протестами...» Записали? — А-4,— тихо шепнул негру МакКони, — Убил,— также тихо ответил тот. — Продолжаю: «Кассационная жалоба или протест, поданный с пропуском срока, возвращаются лицу, подавшему жалобу или протест. Дополнительные кассационные жалобы или протесты, а равно как и другие письменные возражения на них могут быть поданы в кассационную инстанцию до начала рассмотрения дела...» — Е-9,— шепнул негр своему другу. — Мимо,— ответил тот. — Эй, вы, вонючки, чем вы там занимаетесь? — обратился лейтенант к играющим,— вы лучше бы послушали, что вам говорит умный человек... «В случае пропуска срока на обжалование или опротестования

приговора по уважительным причинам лица, имеющие право на подачу кассационной жалобы или протеста, могут ходатайствовать перед судом, вынесшим приговор, о восстановлении пропущенного срока. Вопрос о восстановлении срока решается в распорядительном заседании суда, который вправе вызвать лицо, возбудившее ходатайства, для дачи объяснений...» «Обязательно отсюда свалю,— думал МакКони,— лучше отсидеть в тюрьме, чем тут — во всяком случае, там не заставляют конспектировать подобную ахинею-Бабу бы мне сейчас, а не слушать этого кретина. Вот уже третий день по утрам стоит, как телеграфный столб...» — «Подача кассационной жалобы или протеста на приговор приостанавливают приведение приговора в исполнение...»,— продолжал читать Харрис,— «по истечении срока, установленного для обжалования или опротестования, суд, вынесший приговор, направляет дело с поступившими жалобами или протестами в кассационную инстанцию штата и извещает всех заинтересованных лиц...» Во время этих грустных размышлений негр толкнул своего друга: — Не грусти, Джерри! Сейчас я тебя развеселю!.. Поднеся ко рту кулак, Ларвел, имитируя голос коменданта по селектору, заговорил следующее: — Кадет Джерри МакКони, кадет Джерри МакКони! Вам надлежит срочно явиться в кабинет коменданта Лассарда, то есть в мой кабинет... Харрис поднял глаза от тетрадки и тупо уставился на повеселевшего Джерри: — Кадет! Разве это не к тебе относится? Сейчас же отправляйся к начальству!.. МакКони поднялся с места и направился к выходу. Пройдя по коридорам и спустившись по лестнице, он пошел во двор Академии — к небольшому киоску, продававшему пиво. Лейтенант Харрис тем временем продолжал читать: — «Сроки рассмотрения уголовного дела в кассационной инстанции... Суд штата должен рассмотреть

поступившее по кассационной жалобе дело в день, назначенный судом первой инстанции, но не позднее десяти суток со дня его поступления. При особой сложности дела или в других исключительных случаях председатель соответствующего суда своим постановлением может продлить этот срок, но не более, чем на десять суток...»,— Харрис встал из-за стола и подошел к Дугласу,— что-то не вижу, чтобы вам это было интересно... Не вижу рвения... — Мне очень, очень интересно! — ответил тот,— вы даже представить себе не можете, как мне все это интересно!.. Харрис наклонился над записями кадета: — А что это тут ты записываешь в тетрадь? Ну-ка, покажи...— лейтенант взял тетрадь Дугласа в руки,— ну-ка, ну-ка... Фу, какая мерзость! Что это за слово такое на букву «п»? — «Продление», сэр... — Грязная вонючка, у тебя тут написано совершенно другое! — Но я готов присягнуть, что тут написано именно это слово! — Молчи, когда с тобой разговаривает начальство! Мне лучше знать, что тут написано! Вы, кадет Дуглас,— полный кретин, вместо того, чтобы овладеть на занятиях наукой побеждать преступный мир, вместо этого вы упражняетесь в нецензурщине!.. Я доложу о вашем недостойном будущего полицейского поведении начальству. Харрис обернулся и направился к своему месту. — Продолжаю,— лейтенант вновь взял тетрадку,— записывайте, а то не усвоите: «Изменение приговора. В случае, если при рассмотрении дела в кассационном порядке будет установлено, что судом первой инстанции неправильно применен уголовный закон или назначено наказание, не соответствующее тяжести преступления, кассационная инстанция может, не передавая дело на новое рассмотрение, внести необходимые изменения в приговор с соблюдением соответствующих статей настоящего Кодекса, с тем, однако, чтобы наказание по измененному приговору

не превышало первоначально назначенного наказания, а равно не был применен закон о более тяжком преступлении...» — записали? Ларвел обернулся к сидящему сзади Барби: — Хочешь, я сделаю сейчас так, что он будет читать ровно столько, сколько мы этого пожелаем? — Сделай милость! — ответил толстяк. — А сколько ты хочешь, чтобы он еще читал? — Побыстрее бы окончил... — Ну, смотри...,— Ларвел, поднеся к губам кулак, вновь заговорил голосом селектора: «Лейтенант Харрис, лейтенант Харрис! Вам надлежит срочно подняться в кабинет коменданта Лассарда, то есть в мой кабинет... Лейтенант Харрис, лейтенант Харрис.» Отложив свою тетрадку, Харрис побежал к начальству. Ларвел, подойдя к столу, быстро переложил закладку с середины тетрадки на самый конец. Через минуту недоуменный лейтенант вернулся в учебную аудиторию. — Вот черт, с этими вонючками уже галлюцинации начинаются... Сев за стол, Харрис открыл записи на том самом месте, куда переложил закладку Джон. — «Содержание...,— все тем же монотонным голосом начал лейтенант: — Глава первая. Основные положения... Глава вторая. Суд и подсудность... Глава третья. Прокурор...» — Извините сэр,— поднялась со своего места Саманта Фокс,— извините, но мне кажется, что вы уже читаете оглавление... Харрис, полистав тетрадку, сказал удивленно: — Да, действительно, оглавление... Этим разом мы что-то очень быстро окончили... Тем временем МакКони, напившись вволю пива, неспешно двинулся назад. — МакКони,— услыхал он за спиной голос

коменданта Лассарда,— идите-ка сюда! МакКони обернулся. — Здравствуйте, господин комендант. Очень, очень рад вас видеть. А мы сегодня с моим другом Джоном Ларвелом как раз вас вспоминали... — Пройдемте-ка ко мне в кабинет,— предложил Лассард,— у меня к вам есть дело. МакКони направился вслед за начальником Академии. — Присаживайтесь,— предложил Лассард,— у меня к вам такое дело. Недавно мне позвонил один наш общий знакомый... — Капитан Рид? — спросил Джерри. — Да, именно он. Он, между прочим, интересуется вашими успехами... — И что вы ему сказали, сэр? — Сказал, что вы не хотите стать офицером полиции, кадет МакКони. — Да, я действительно не хочу становиться копом поганым. Но у меня не было иного выхода... — Знаю, знаю... Ну так что, может быть не будем мучиться, позвоним сейчас же капитану... — Но тогда меня упекут в тюрьму... — Не бойтесь. Рид сказал мне, что если вы свалите из Нью-Йорка, он сумеет замять ту историю с «ягуаром». МакКони заметно оживился: — Раз это действительно так, сэр, позвоните капитану, скажите, что я свалю куда угодно... Я буду вам очень, очень признателен... Пока комендант набирал номер капитана Рида, Джерри подошел к окну кабинета. Напротив окна стояла Мери Томпсон и о чем-то оживленно беседовала с Самантой Фокс. В утреннем солнце она показалась МакКони такой красивой и соблазнительной, что тот невольно подумал: «Да, вот это баба... Какая классная баба... А, может, а, может, действительно стоит...» — Алло, капитан Рид? — наконец-то дозвонился Лассард.— Привет, дружище! Как твои дела? Все замечательно, говоришь? Ну ладно, ладно... Тут один твой

молодой друг хочет тебе что-то сказать. Передаю ему трубку... — Алло, капитан? — взял трубку Джерри,— у меня хорошо, капитан. Учусь, стараюсь, готовлю себя к карьере полицейского... Вы рады за меня? Большое спасибо, господин капитан! Я очень благодарен вам, что вы подсказали мне эту замечательную идею — поступить на учебу в Полицейскую Академию... Постараюсь оправдать доверие. Всего хорошего... МакКони повесил трубку и, заметив недоумевающий взгляд Лассарда, спросил весело: — Могу ли я идти? — Идите..,—пробормотал он, совершенно ничего не понимая... Однако лейтенант Харрис, невзлюбив МакКони с первого же дня, поставил себе целью выгнать его из Академии, а если и не выгнать, то вынудить Джерри самого забрать документы. Колтон и Робертс, верные помощники лейтенанта, тоже старались досадить Джерри насколько возможно... Однажды увидав, как МакКони бросил окурок мимо мусорки, лейтенант подозвал своих заместителей и, указав на провинившегося, приказал: — Разберитесь! Зловредно улыбаясь, Колтон подошел к МакКони. — Подыми окурок,— сказал он. МакКони исполнил распоряжение. — А теперь пошли,— сказал Робертс МакКони вместе с заместителями лейтенанта вышел за казарменные корпуса. Гадко улыбаясь, Колтон всучил ему лопату. — Ну что, допрыгался? Теперь копай могилу. «Они что, совсем с ума посходили? — со страхом думал Джерри, долбя лопатой каменистый грунт.— Они что, собираются меня убить и закопать?..» Когда могила, наконец, была выкопана и потный Джерри вылез из ямы, Робертс, ухмыляясь, протянул ему

окурок и приказал: — Похорони. «Ну ладно, недоноски,— думал МакКони, бросая в яму комья земли,— ладно, вы у меня еще поскачете...» Робертс и Колтон, глядя, как трудится Джерри, только гадко ухмылялись... Так прошла половина срока обучения. Кадеты учились водить машину, стрелять, овладевали приемами самообороны и премудростями американских законов. За это время они сделали заметные успехи — Барби похудел на десять килограммов. Дуглас научился водить машину, а Мери Томпсон, в совершенстве овладев приемами рукопашного боя, стала справедливо считать, что теперь ей не страшен ни один насильник. Единственный, кто испытывал в Академии острые муки, был, пожалуй, латиноамериканец Хуан. Семь недель полнейшего воздержания — это было для него невыносимо. Впрочем, вскоре он нашел выход, как проникнуть на женскую половину казарм... Латиноамериканец, натянув парик и подложив под женский халат большие накладные груди, пошел на женскую половину на разведку. Девки, по всему видать, тоже весьма изголодались без мужчин, и недостатка выбора Хуан не испытывал... Вернувшись незадолго до отбоя к себе, латиноамериканец, поймав МакКони, принялся наставлять его: — Да, тут оучень, оучень неплохо, тут тоже моужно жить. Вриемя от вриемени моужчине оучень нужна жиенщина, а жиенщине оучень, оучень нужен мужчина. И никакие приеграды тоут не помоугут... Жиенщины — этоу блага, а блага для тоуго и соузданы, чтоубы ими поульзоваться. Я не моугу всие времья учиться, я доулжен ниемножко отдоухнуть. Ви доулжны знать, чтоу женщина — это оучень, оучень приятная форма оутдыха, мой камрад, ну проусто оучень приятная фоурма...

— Слушай, приятель,— перебил его МакКони,— что-то я замечаю, что у тебя иногда совсем пропадает твой идиотский акцент. С чего бы это?.. Хуан замялся: — Ладно, ты, вижу, хороший парень, и я могу тебе рассказать, почему я кошу под латиноамериканца. Вообщето, я никакой не Хуан, мое настоящее имя — Джон, я американец в четвертом поколении. А кошу я под испаноязычного вот почему: знаешь, наши американские девки в последнее время совсем подурели; они вбили себе в голову, что настоящий трахальщик должен быть или негром, или латиноамериканцем — у них, мол, и перцы побольше, и вообще, владеют они своими инструментами лучше. Закосить под негра я не могу — сам понимаешь, разве что сапожной ваксой намазаться, а вот под латиноамериканца — в самый раз, тем более, что моя бабушка — из Гваделупы. — Ну, и как результаты? — поинтересовался Джерри,— Получается? — Ты знаешь, я умею оттрахать кого угодно, да так, что любой негр с бадангой длиной в полтора ярда позавидует, но вот раньше на меня девки не клевали... — А теперь? — Лезут, как мухи на мед,— довольно улыбнулся Джон,— стоит мне только сказать: — Идиите сюуда, я, диеувачки, заусажу вам поу самыу поумидоры... — Да, классно ты придумал,— вздохнул Джерри,— а, кстати, где ты пропадаешь по вечерам? «Латиноамериканец» вытащил из кармана накладные волосы и поддельные груди: — Вот благодаря этому нехитрому приспособлению мне иногда удается проникать на женскую половину... — А мне сможешь одолжить,— у МакКони сразу же загорелись глаза,— есть там одна классная телка, Мери... — Мери Томпсон? — переспросил Джон.— Знаю, знаю... Только она неприступна, как Форт-Нокс. Сколько я к ней не подкатывал — ничего не получается... Джерри повеселел: — Да, умный ты человек, Джон... Я бы ни за что не

додумался до такого... Тот только довольно хмыкнул: — Сам знаю. Хочешь, расскажу анекдот по этому поводу? — Валяй,— согласился МакКони. — Слушай: ползут сперматозоиды во влагалище. Все такие живые, энергичные, целеустремленные, ползут, хотят поскорее в матку, а сзади всех один такой маленький, плюгавенький, едва передвигается. «Ну,— думает сперматозоид,— никак мне туда не попасть... Надо что-то делать!» А его братья все ближе и ближе... «Друзья мои! — вдруг закричал сперматозоид во всю глотку.— Друзья! Там — спираль, мы все погибнем! Назад! Назад!» «Назад! — закричали сперматозоиды на все влагалище,— там засада! Нас предали!..» Тот, маленький, плюгавенький, первым добрался куда хотел, внедрился и через девять месяцев...» — К чему это ты? — не понял МакКони. — Вот так рождаются умные люди! — расхохотался Джон. Ну что, как наши успехи? — спросил комендант Лассард лейтенанта Харриса. — Ничего, сэр,— ответил тот. Лассард нахмурился: — Я спрашиваю: почему за восемь недель вы, лейтенант, еще не отсеяли ни одного человека? Харрис замялся: — Не отсеиваются, сэр! — Вы, Харрис, плохой патриот. Неужели вы не понимаете, что такой ужасный контингент окончательно развалит нью-йоркскую полицию, что он непоправимо подорвет устои нашего общества!.. Харрис молчал. — Неужели вы ничего не делаете, чтобы избавиться от нежелательных элементов? — Почему же не делаю? Делаю, сэр. У меня есть два помощника — кадеты Колтон и Робертс, бывшие морские пехотинцы, в свое время побывали в Иране и Никарагуа.

Очень положительные ребята... — Это все только слова, Харрис, это слова. А мне нужны дела... — Я постараюсь, сэр... Лассард перебил его: — То же самое вы уже говорили мне, дорогой Харрис. Надо придумать что-нибудь конкретное. Что вы. могли бы предложить для начала? Лейтенант наморщил лоб. — Надо подумать... — Вы тугодум, Харрис, долго будете соображать и все равно ничего путного у вас не получится... — Может быть, сэр, у вас есть какой-нибудь интересный план, какая-нибудь задумка? Комендант самодовольно улыбнулся: — Есть конечно... — Какой же план, сэр? — Очень простой. Скоро все без исключения кадеты получат свои первые увольнительные в город. Вы, Харрис, прекрасно знаете, что курсантам Полицейской Академии категорически запрещается употреблять в увольнении спиртные напитки... — Знаю, сэр. Только я никак не могу понять, что вы имеете в виду... — Я имею в виду то, что они обязательно соберутся на какую-нибудь идиотскую вечеринку... Харрис недоуменно пожал плечами: Ну и что? — Как это ну и что? Неужели вы сами не учились в Полицейской Академии и не знаете, что делают кадеты, устроив вечеринку в свое первое увольнение?.. Харрис с надеждой в голосе предположил: — Наверное, обсуждают устав патрулирования улиц или устав внутренней службы, сэр? — Да нет же, не то! Хотя, конечно, хорошо было бы, если бы курсанты занимались именно этим..,— мечтательно продолжил комендант. — Так чем же они занимаются, сэр? Лассард нахмурился: — Лейтенант, вы должны прекрасно знать, что на

подобных сборищах курсанты вверенной мне Полицейской Академии предаются блуду, разврату, а главное — употребляют без меры горячительные напитки! — Виски, сэр? — Да, и виски тоже. — Вы считаете, что кадетов не следует пускать в увольнительную? — спросил Харрис. — Я, дорогой лейтенант, считаю, что в увольнительную следует отпустить всех без исключения, даже самых отпетых мерзавцем, даже этих гнусных черножопых — Ларвела, Фокс и Хайталла. Да, даже их! — Чтобы они напились? — Именно, дорогой Харрис, именно так! Вы прекрасно угадали мою мысль. — Но зачем? — не понял Харрис. — Затем, лейтенант, чтобы их выследить и накрыть. А за пьянку в увольнении полагается... — ...немедленное исключение из Полицейской Академии,— закончил лейтенант фразу начальника.— «Устав внутренней службы нью-йоркской полиции, глава четвертая, раздел восьмой, параграф второй, пункт «а». Лассард дружески похлопал Харриса по плечу: — Хорошо, очень хорошо. Если бы все американские полицейские были такими, как вы, лейтенант, с преступностью в стране было бы давно покончено. Харрис вытянулся: — Рад стараться, сэр! Комендант вопросительно глянул на Харриса: — Кстати, вы говорили, что у вас есть неплохие ребята, бывшие морские пехотинцы. — Да, сэр, Колтон и Робертс. — Так вот, Харрис, скажите этим парням, чтобы они тоже обязательно пошли на вечеринку. Когда все кадеты напьются и начнут предаваться блуду, они должны немедленно позвонить в Академию. А мы их, голубчиков... Вечером Колтон подошел к Барби и, дружески

приобняв его, подмигнул: — Слушай, приятель, ты, наверное, знаешь, что завтра, в субботу, все мы идем в свою первую увольнительную... — Да,— ответил Барби. — Ты, наверное, знаешь, что намечается какая-то веселая вечеринка? — Да, МакКони приглашал меня, но я поблагодарил и отказался... — Почему? — Я давно не видел мамочки,— сокрушенно ответил Барби,— и мне хотелось бы съездить к ней... — А МакКони не говорил тебе, будет ли там Хайталл — видишь, вот тот высокий черножопый? — Говорил, что будет. — А та плюгавая негритянка — Саманта Фокс? — Тоже обещала быть. — А этот подонок — Джон Ларвел? — Все, все будут. И Хуан, и Дуглас, и Мери Томпсон... А зачем ты об этом спрашиваешь? — Понимаешь, когда ребята договаривались насчет вечеринки, мы с моим другом были заняты — учили уставы, так что теперь нам самим как-то неудобно набиваться... — Я могу чем-нибудь помочь? — Да, если можно, спроси у МакКони, где и во сколько, только не говори, что мы туда придем — мы хотим всем сделать один небольшой сюрприз. — Хорошо,— Барби направился в комнату Джерри. МакКони лежал на койке и читал порнографический журнал — видимо, готовился к предстоящей вечеринке. — Джерри,— несмело начал Барби,— понимаешь, такое дело: тут готовится вечеринка... — А, друг, ты наконец передумал? Решил присоединиться к нам? Очень рад,— произнес Джерри, на минутку оторвавшись от чтения.— Найдем мы и тебе бабу, Барби, не бойся. Хочешь, что-то покажу? — не дожидаясь ответа, МакКони протянул ему журнал,— посмотри, какая отвальная телка! Какие у нее сиськи, какая шикарная

задница!.. Барби несмело переступал с ноги на ногу. — Я не за этим к тебе, Джерри... — А зачем же? — Понимаешь, эти типы, Колтон и Робертс, они тоже хотят пойти с вами... — А почему они сами не подошли, а послали тебя? — Колтон говорит, что хочет устроить какой-то сюрприз, только не сказал, какой именно... — А, от этих козлов только и жди сюрпризов. Они, наверное, хотят нас заложить начальству... — Так что же мне им сказать? МакКони на секунду задумался: — Знаешь что,— он наклонился к самому уху Барби,— знаешь что, скажи этим ублюдкам, что вечеринка будет проходить в баре «Голубая устрица». Не забыл? Бар «Голубая устрица»... — Но, помнится мне, ты называл раньше какое-то совсем другое место... — Так, все верно. Но им скажи, что в «Голубой устрице»... — А что там такое? МакКони весело подмигнул Барби: — Очень веселое место. Потом расскажу... Бар, а точнее — ночной клуб «Голубая устрица» был типичным придорожным заведением с подъездом по кругу, яркими неоновыми огнями, расфранченным швейцаром и большой стоянкой, заставленной относительно недорогими машинами. Однако главное, что отличало «Голубую устрицу» от многих заведений подобного толка — весьма специфический контингент посетителей — это был клуб гомосексуалистов. Пристроившись в одной из шеренг, Колтон остановил двигатель своей «тоеты» и выключил фары, потом, прошествовав сквозь строй машин, вернулся к главному входу.

Швейцар любезно приложил руку к козырьку, одновременно толкая для вошедших кадетов стеклянные двери. Колтон и Робертс неспешно вошли в огромный аляповатый вестибюль, ища глазами хотя бы кого-нибудь из знакомых курсантов. Однако публика «Голубой устрицы» была какая-то странная: тут собрались исключительно мужчины, не было видно ни одной женщины. Впрочем, заметив одну грубо размалеванную девицу, Колтон устремился за ней. Девица почему-то направилась в мужской туалет. Каково же было удивление кадета, когда девица, приподняв юбку и приспустив ажурные трусики, вынула оттуда член весьма устрашающих размеров. Поймав взгляд Колтона, девица шмыгнула носом и спросила мужским голосом: — Что, нравится? Колтон, застегнув штаны, помчался прочь. Поднявшись по покрытой ковром лестнице, Колтон и Робертс очутились в ярко освещенном коридоре. Впереди призывно сверкнула неоновая надпись «Голубая устрица. Только для настоящих мужчин». Робертс толкнул двери. Они очутились в большом зале, в дальнем конце которого виднелся подковообразный бар. Почти вся площадь была заставлена столиками, за которыми сидела публика весьма странного вида. Робертс толкнул Колтона в бок: — Ты не ошибся? — Барби сказал: «Голубая устрица»... — Может быть, мы не туда попали? Что-то не видно ни одной знакомой физиономии... — Да нет, вроде бы туда. Мне кажется, что мы пришли слишком рано. Народ за столиками был действительно какой-то непонятный. Звероподобные мужчины, одетые преимущественно в кожанки с блестящими заклепками, походили одновременно и на рокеров, и на артистов какогото мужского кордебалета. Женщины — все, как на подбор —

были несколько вульгарны, многие курили, жеманно держа мундштуки с тонкими сигаретами. — Пошли, сядем за столик,— предложил Робертс,— может быть, чего-нибудь закажем? — По уставу нельзя,— возразил ему Колтон,— да мы и не за этим сюда пришли: нам следует раскрыть преступные замыслы этих черномазых... — Тогда закажем «Пепси-колы» или «Фанты»,— предложил Робертс. Кадеты уселись за ближайший столик. К ним подбежал официант: — Чего хотите, ребята? — Две «пепси», парень,— сказал Колтон. — И все? — удивился официант. Робертс утвердительно покачал головой. Официант удалился. На эстраде около стойки бара за разбитым старым роялем сидел какой-то тип, лениво наигрывая медленные вальсы. Пианист этот был под стать своей остальной публике — в такой же кожаной тужурке с блестящими металлическими заклепками, в узких черных брюках, обтягивающих ягодицы. Пианист этот вполне сошел бы за труп в любом анатомическом театре, если бы хоть минуту посидел смирно, вместо того, чтобы истязать клавиатуру плохо гнущимися пальцами. Процент попаданий по нужным клавишам был удручающе невысок. Музыкант явно нажрался под завязку — было только неясно чем. Колтон и Робертс уставились на музыканта. Наконец, тот повернулся в их сторону. У него были печальные глаза без зрачков — точно две червоточины, зияющие в сгнившем изнутри яблоке. — Видите, до чего может довести человека несчастная любовь,— неожиданно обратилась к кадетам высокая крашенная блондинка напротив,— жалко парня. Пьет каждый день — скоро совсем сопьется. Колтон обернулся: — А что, его, наверное, бросила какая-нибудь девушка, а он все никак не может успокоиться?

Девица вздохнула: — Да, бросила. У него была Катрин — хорошая девчонка, он ее очень любил, а она, прошмандовка, теперь вон с тем лысым,— блондинка показала на какого-то толстого типа за столиком напротив,— а бедный Билл играет тут каждый вечер, вынужден играть — у него контракт, и все время наблюдает, как она отсасывает у него прямо здесь в баре, под столиком. — А что, действительно красивая девушка? — поинтересовался Робертс. — Вы что, не знаете Катрин? — удивилась девица,— ее знают тут все... Робертс несколько смутился: — Понимаете, мы первый раз сюда попали, мы сами не местные, только-только пришли с другом из армии... Девица оживилась: — С другом из армии? Ой, как интересно! Скажите, а что, сейчас таких, как мы, берут в армию? — Мы служили в морской пехоте, а сейчас поступили в Полицейскую Академию... — Генри, Генри,— замахала девушка руками,— ты слышал? Оказывает, нас, гоев, уже начали брать в вооруженные силы... Колтон несказанно удивился: — Что, что? Вы сказали — «гоев»? Я не ослышался? — А вы что, не гомики? — удивилась в свою очередь девица,— вы что, не знаете, что в «Голубой устрице» собираются исключительно сексуальные меньшинства? Робертс остолбенело смотрел на девушку. Только теперь он заметил, что это — переодетый и раскрашенный мужчина, в парике и с накладными грудьми. — Вы что, не «голубые»? — повторила девица. — М-м-м,— неопределенно замычал Робертс Девчонка не унималась: — Вы что, предпочитаете совокупляться с этими мерзкими отродьями — я имею в виду баб? С этими грязными девками, которые никогда не подмываются? Может быть, вам приятно зализывать их клитора во время

месячных?.. Робертс продолжал во все глаза смотреть на сидящего рядом педераста. — С этими низкими, ничтожными существами, которые могут только требовать, требовать, требовать и никогда не способны дарить любовь бескорыстно!.. Наконец, Колтону удалось перебить собеседника: — Вы неправильно поняли нас: мы приезжие. А тут мы оказались совершенно случайно, точнее, даже не случайно, а по приказу нашего командира, коменданта Лассарда... — Так вы, значит, шпионить сюда пришли? — взорвался собеседник.— Шпионить, вынюхивать, выведывать? Мальчики, девочки, идите сюда,— замахал руками «голубой»,— идите сюда. К нам в гости пожаловали копы поганые!.. Педерасты обступили столик. К незадачливым стукачам подошел толстый лысый тип — тот самый, что отбил у пианиста его подружку Катрин: — А ну, говорите, что вам тут надо? — грозно спросил он.— Если вы действительно копы, мы вам все жопы разорвем! — он повернулся к огромному волосатому мужику лет сорока, с большой синей татуировкой на правой руке: — Катрин, девочка моя, есть ли у тебя вазелин?.. Катрин заулыбался и похлопал себя по карману: — Конечно, дорогой. Конечно же есть! Колтон и Робертс не на шутку перепугались: — Тут просто какое-то недоразумение,— начал объяснять Колтон,— понимаете, мы сами — кадеты Полицейской Академии, сегодня нас в первый раз отпустили в увольнительную. Но у нас на курсе полным-полно всякого сброда: разных цветных, черножопых... — Кого, кого? — к столику подошел чернокожий верзила с огромными, размером с баскетбольный мяч, кулаками,— кого-кого у вас там полно?.. При виде негра стукачам едва не сделалось дурно.

— Мой друг неправильно выразился,— вступил в разговор Робертс,— он имел в виду, что у нас на курсе очень много чернокожих — наших братьев, наших хороших товарищей. Однако среди них есть такие, которые во время увольнения могут вести себя плохо: пить, безобразничать... Вот начальство и приказало нам проследить за их нравственностью... — То-то же,— засмеялся чернокожий верзила,— в следующий раз будьте поосмотрительней в выражениях! — Так я не поняла: что вы тут делаете? — спросил кадетов Катрин. — Понимаете ли, они сегодня собираются явиться на вечеринку сюда, в «Голубую устрицу», с вином, с подружками... Лысый впервые за все время улыбнулся: — С подружками? С подружками, говоришь? — Да, с подружками... А они хорошенькие? — Кто? — не понял вопроса Робертс. — Ну не ты же! — оскалился лысый.— Я спрашиваю о подружках. С тобой и так все понятно: подобных тебе типов можно трахать только, с дикой голодухи и напившись как следует... — По-моему, подружки — первый сорт! — ответил за друга Колтон.— У них такие сиськи, такие попки... Хотя бы как у той, Мери Томпсон... — А сколько ему лет? — вновь поинтересовался лысый. — Кому? — Мери Томпсон. — Сэр, вы хотели спросить — «сколько ей лет?» Мери Томпсон — женщина. — Как это женщина! — возмутился лысый,— Какого черта тогда им тут надо! Пусть эти низкие, жалкие существа идут трахаться куда-нибудь в другое место, в нашем мужском обществе им делать нечего!.. — Правильно, правильно, пусть трахаются гденибудь в других местах,— зашумели остальные,— в «Голубой устрице» не место таким! Нечего оскорблять

мужскую дружбу своими грязными действиями!.. Лысый испытывающе глянул на кадетов: — А теперь скажите честно: как вы относитесь к нам, педерастам? Колтон и Робертс затравлено молчали. — Относятся, относятся,— внезапно закричала та самая «девица», что сидела за их столиком,— конечно же относятся. Ты только посмотри, какие это симпатичные мальчики. Не понимаю, и почему они тебе не понравились? Это, наверное, все потому, что ты активный... Лысый с Катрин отошли от стола. Стукачи вздохнули с видимым облегчением. — Ребята, что же вы сидите, скучаете,— «девица» привстала из-за столика,— пошли, потанцуем... — Да мы, собственно, не хотим,— вяло ответил Робертс,— спасибо за приглашение, но лучше как-нибудь в другой раз. Та не унималась: — Да вы не стесняйтесь, не стесняйтесь, Я тоже раньше стеснялась своей «голубизны», а теперь отношусь к этому совершенно спокойно... Главное — избавиться от всех комплектов, мальчики, комплексы только мешают нормально жить и получать от жизни удовольствия... Не сговариваясь, Колтон и Робертс встали и направились к выходу. — Обождите, обождите, куда же вы, мальчики? — возмутилась «девица»,— вы оставляете меня одну? — Не бойся, малышка,— положил ей на плечо руку подошедший Катрин,— идем с нами. Все равно они далеко не уйдут.— Дорогой,— кивнул он лысому,— не дадим нашей подружке умереть с голоду?.. Трое педерастов последовали за кадетами. — Ой, как интересно,— все время лепетала «девица»,— еще никогда в жизни не трахалась с копом!.. — Потрахаешься,— успокоил ее лысый,— потрахаешься, моя хорошая... Перед тем, как унести ноги, Колтон и Робертс решили зайти в туалет отлить. Это была их роковая ошибка...

Застегивая замок-молнию на брюках, Робертс увидал, что двери сортира открылись, и в проеме появились лысый, Катрин и «девица». Томно глянув на кадетов, «девица» задрала юбку и спустила трусы, после чего подошла поближе к Робертсу и повернулась к нему своей белой задницей... — Что вы имеете в виду? — со страхом пробормотал кадет. Лысый и Катрин засмеялись. — Что имею, то и введу,— сказал лысый,— а ну, коп поганый, снимай штаны! — Но мы — представители закона, мы охраняем правопорядок,— завопил Колтон,— мы находимся при исполнении служебных обязанностей!.. Катрин злорадно ухмыльнулся: — Вот и замечательно! А то девочка только что жаловалась мне, что никогда не имела копа при исполнении им служебных обязанностей!.. Переодетый девицей педераст завилял от удовольствия задницей. Лысый и Катрин засучили рукава: — Ну что, приступим?.. В то же время весь остальной курс кадетов отмечал первую увольнительную. Вечеринку было решено провести за городом — во-первых, во избежание встреч с лейтенантом Харрисом и его ублюдками, а во-вторых — подобные вечеринки редко когда не оканчивались трахалками, так что проводить вечер где-нибудь в отеле было бы крайне неудобно из-за отсутствия нужного количества отдельных комнат. МакКони твердо решил поиметь в этот вечер Мери Томпсон — по ряду косвенных признаков он заметил, что тоже ей небезразличен. Маленькая негритянка Саманта Фокс все время вертелась около долговязого, похожего на баскетбольного нападающего негра Хайталла — Джерри со смехом представлял себе, как они будут совокупляться: негр был, наверное, в два раза выше. Хуан, он же Джон, подцепил

какую-то симпатичную брюнетку с аппетитными сиськами и совершенно чудесными бедрами. Желая показать свои дружеские чувства МакКони, он предложил расписать ее на двоих, но Джерри вежливо отказался. Ларвел увивался за какой-то мулаткой, все время веселя ее своими звукоподражательными талантами. Таким образом, никто не остался обижен и все были в сборе — если не считать Барби, который уехал навестить мамочку, и Дугласа — за ним приехала жена, впервые доверив кадету руль «олдсмобиля». Приехав за город, кадеты быстренько насобирали сухих сучьев и разожгли костер. Кто-то включил магнитофон, и из динамиков полились звуки старых забойных рок-н-роллов Литлл Ричарда. — А ты почему не танцуешь? — обратился МакКони к печально сидящему Хайталлу,— бери свою подружку Саманту, иди к нам... Хайталл поднял глаза: — Да нет, спасибо, приятель, что-то не хочется... — Чего же ты сидишь тут такой скучный! — продолжал Джерри,— ты что, скучать сюда пришел? Или, может быть, тебе неудобно? — Понимаешь, я сам приехал с Юга, со штата Луизиана,— ответил тот,— у нас там к чернокожим совершенно другое отношение. Будь такая вечеринка гденибудь в Новом Орлеане, меня ни за что бы на нее не пригласили!.. Вот и Саманта тоже может подтвердить: она также с Юга, из Алабамы... — И это все? — засмеялся МакКони,— и из-за этого ты переживаешь? Какая чушь,— Джерри кивнул негру головой в сторону танцующих,— бери свою подружку и пошли! Хайталл благодарно посмотрел на МакКони: — Ты отличный парень, Джерри. Я так благодарен тебе.., — Хайталл поднялся с земли во весь свой гигантский рост.— Ты не такой, как эти проклятые расисты — комендант Лассард и лейтенант Харрис... МакКони увлек его и Саманту к танцующим:

— Ладно, ладно, мы же все тут друзья. Не бери в голову разные глупости, приятель!.. Кадеты набросали в костер слишком много хвороста, и поэтому, несмотря на прохладный вечер, всем стало жарко от огня. — Давайте устроим тут клуб нудистов! — предложил неожиданно для всех МакКони,— а чего стесняться: все же свои... Смотрите, я первый же и разденусь,— Джерри привычным движением снял с себя рубашку и брюки и, оставшись в одних трусах, обратился к присутствующим,— вы что, стесняетесь? Какие же вы после этого полицейские? Вскоре его совету последовали все остальные. — А ты почему откалываешься от коллектива? — спросил он у одиноко стоявшей Мери Томпсон,— ты же видишь: все нагие и только ты одна одетая. Мери, это просто неприлично по отношению к своим товарищам... — Ты классно придумал, Джерри, просто замечательно придумал,— ответила Томпсон,— только понимаешь — мне что-то не хочется демонстрировать себя перед всеми. Я стеснительная... МакКони улыбнулся: — Понимаю, понимаю... Домашнее воспитание. Ну, хорошо, а если бы нудистский клуб состоял только из двух человек, ты бы согласилась? Мери на секунду задумалась: — Пожалуй, да. Один член кружка, видимо, я, а другой, как я понимаю, ты? Джерри приобнял подругу за задницу. «Видимо, все будет о'кей! — решил он,— безусловно, девка тоже не прочь побыть со мной...» — Так что, пошли отойдем? — предложил он подружке,— вон за тем оврагом как раз есть прекрасные заросли орешника... — Пошли,— сказала Мери,— А вообще-то — ты очень смелый парень. Чтобы предлагать такие вещи... — Какие? — поинтересовался Джерри. — Открыть на вечеринке клуб нудистов, например...

Так нот, чтобы предлагать такие вещи, надо быть уверенным, что с тобой согласятся. Скажу честно, мне очень понравилась твоя уверенность в себе. — А знаешь, что мне нравится в тебе? — спросил МакКони. Мери опустила глаза: — Знаю. Мои бедра... МакКони и Томпсон проснулись от утреннего холода. Накинув на ноги край одеяла, которое Джерри предусмотрительно захватил с собой, чтобы не спать на голой земле, Мери повернулась на бок и увидела, что ее друг не спит. Он смотрел в лицо, положив свою горячую ладонь на спину девушке. Прижал ее ближе к себе, и они молча посмотрели друг на друга. Мери была уверена, что они думают об одном и том же — почему этого не случилось раньше. «Боже, как крепки его руки, как горячи его бедра на ногах моих,— с замиранием сердца думала девушка,— как любяще ласкает он мои ноги, которые я распахиваю ему навстречу... И как замирает мое сердце в тот миг, когда ты со вздохом входишь в меня, разжигая радостным огнем внизу живота все нарастающее пламя! Какая в тебе нежность и сила когда ты любишь меня, когда ты входишь в меня... Боже мой, как мне хорошо с тобой!» Джерри нежно погладил грудь девушки. — Я иногда бываю слишком вульгарен и похабен,— тихо, как бы извиняясь, произнес он,— но ты не обращай на это никакого внимания... Мери в ответ лишь погладила его по щеке: — Ничего, ничего,— также тихо ответила она,— я понимаю тебя: людям иногда хочется казаться вульгарными и грубыми, так они стремятся убедить всех, и прежде всего себя, что они очень сильны... Чтобы быть сильным, мой дорогой, не обязательно кем-нибудь казаться. Достаточно просто быть им... Джерри поцеловал девушку в грудь. Он целовал ее жадно, все сильнее и жарче, и через минуту яростно вошел в

нее — тела их пронзила острая судорога восторга, от которой захотелось зажмуриться, потерять сознание, остановить ее, продлить как можно дольше. Как ни бурно провели кадеты ту вечеринку, но на утреннее построение все явились без опозданий. Лейтенант Харрис, оглядывая сильно помятые лица своих подопечных, конечно же, догадался, в чем дело. — Ну, что вы можете сказать? — лейтенант подозвал к себе Колтона и Робертса,— все ли было в порядке? И почему вы мне не позвонили? Колтон откашлялся: — Сэр, в тот же вечер мы отправились в бар «Голубая устрица», где, как нам сообщили, и должна была проходить вечеринка. Однако там никого из кадетов не оказалось... — Может быть, вы их не искали? — спросил Харрис. Робертс, потирая задницу, посмотрел на начальника: — Да нет, сэр... — Так да или нет? — нахмурился лейтенант. — Я хотел сказать — да, мы их там искали. Но в том баре их действительно не было. — Господин лейтенант,— вмешался в разговор Колтон,— дело в том, что «Голубая устрица» — это гнусный вертеп — сказать страшно кого! — гомосексуалистов!.. — Интересно, интересно,— к говорившим неожиданно подошел комендант. Лейтенант и стукачи-кадеты вытянулись по стойке смирно, поедая начальство глазами. — Продолжайте, кадет,— Лассард сделал знак «вольно»,— продолжайте. Так вы утверждаете, что это — притон педерастов? Продолжая почесывать пострадавшее на службе место, тот ответил: — Это так, сэр... — А что же вы делали там? — грозно спросил Лассард.— Вы что, тоже «голубые»?.. Лейтенант! —

обратился он к Харрису,— этого нам еще только не хватало! — Господин комендант,— вступился за своих протеже Харрис,— дело в том, что в том баре должна была проходить вечеринка... — Откуда вы об этом узнали? — спросил Лассард. — Нам сказал толстяк Барби, а ему, в свою очередь, сообщил МакКони..,—принялся оправдываться Колтон. — О, этот МакКони,— зашипел Лассард,— это он тут главный зачинщик безобразий. Все неприятности от этого МакКони... — Так говорите, МакКони сказал вам, что встреча назначена именно там? Он просто провел вас за нос! Взгляд Лассарда приобрел необычайно злобное выражение, что никак не вязалось с его старческим румянцем. — Лейтенант Харрис! — скомандовал он. — Я! — отозвался тот. — Лейтенант Харрис, вы поручились за этих людей, а они не оправдали нашего доверия... Моего доверия,— поправил Лассард.— Вам объявляется выговор с занесением в учетную карточку. Этих двоих тоже следовало бы наказать. — Слушаюсь! — рявкнул в ответ лейтенант.— Будет исполнено. Когда прикажете приступить к наказанию? — Да хоть сию минуту. Об исполнении доложите лично! Лейтенант завел опальных стукачей в свой кабинет и закрылся изнутри. — Ну что, голубчики, допрыгались?—в голосе Харриса были слышны явные нотки злорадства,— допрыгались, идиоты? Теперь из-за вас, пидаров поганых, у меня неприятности по службе. Я же, в свою очередь, выбараю вас сейчас так, как вас не барали даже в армии... Стукачи понуро молчали. — Принять упор лежа! — скомандовал лейтенант.— Приступить к отжиманиям от пола! Раз, два, три, четыре... поживей, мерзавцы, это только начало... десять, одиннадцать,

двенадцать,., вы на всю жизнь запомните, что значит подставить своего непосредственного начальника! После сотого раза Робертс упал на пол и тихо-тихо произнес: — Не могу больше... — Ах, не можешь? — обрадовался Харрис,— очень хорошо, что не можешь! А ты,— лейтенант ткнул носком ботинка в лицо Колтона,— ты, подонок, можешь? Тот лишь отрицательно помотал головой. Харрис гадко заулыбался: — Сейчас, сейчас, дорогие мои, сейчас вы все сможете. Знаете, что на свете имеет самый отвратительный запах? Обессиленные кадеты едва нашли в себе силы отрицательно покачать головами. — Не знаете? Кипящая сера в котле дьявола. А что пахнет еще хуже, еще омерзительнее? Отставные стукачи молчали. — А еще хуже, еще омерзительнее пахнут мои носки, когда я их неделю не снимаю,— Харрис гаденько захохотал,— а если вы не можете продолжать физические упражнения, вы сами в этом убедитесь!.. Харрис медленно принялся расшнуровывать свои ботинки на рифленой подошве. Сняв их с ноги, лейтенант стянул носки и положил их — Колтону левый, Робертсу правый — под нос кадетам. — Может быть, теперь вы сможете продолжать отжиматься? — издевательски поинтересовался лейтенант. Дьявольская уловка Харриса состояла в том, что для того, чтобы не ткнуться носом в смрад его носков, приходилось отжиматься как можно выше. Лейтенант, очень довольный своим воспитательным методом, стоял рядом и считал: — Сто двадцать один, сто двадцать два, сто двадцать три, сто двадцать четыре, сто двадцать пять... поживее, мальчики, поживее, дойдем до трехсот, и я вас отпущу... сто двадцать девять, сто тридцать, сто тридцать один, сто тридцать два... думаете, мне приятно стоять здесь на

цементном полу на босую ногу? Сто тридцать девять, сто сорок, сто сорок один... я ведь могу так и простудиться— кто тогда будет следить за порядком в Академии? Сто сорок пять, сто сорок шесть, сто сорок семь... Наконец, на счете сто сорок девять Колтон не выдержал и, потеряв сознание, уткнулся носом в смердящий на все помещение носок своего начальника. — Так, один готов,— обрадовался тот,— ну, давай, приятель, тебе не так уж и много осталось. Сто пятьдесят, сто пятьдесят один, сто пятьдесят два... не сачкуй, приятель, не сачкуй! Я сказал — сто пятьдесят два... всем телом, всем телом... вот так, хорошо. Сто пятьдесят восемь, сто пятьдесят девять... После той истории Колтон и Робертс три дня отлеживались в лазарете. — Надо наказать этого жирного скота,— сказал своему другу Робертс,— через него мы и влипли... — И МакКони тоже,— согласился Колтон,— все изза него и началось. Подумать только, за одни сутки дважды невинно пострадать: сперва от этих «голубых» в баре — до сих пор очко болит, а потом еще и от начальства... — Да, и МакКони. Но начать следует с толстяка. Джерри хитрый, а с Барби будет проще управиться. — У тебя есть план? — спросил товарища Колтон,— и какой, если не секрет? — Очень простой. Как ты думаешь, что сказало бы начальство — да тот же лейтенант Харрис, если бы я нашел в кровати у кого-нибудь из кадетов телку? — Я думаю, был бы скандал. — Правильно думаешь. А что ты для этого предлагаешь? Никогда не видел, чтобы толстяк Барби тянул кого-нибудь, да еще в казарме... Робертс ухмыльнулся: — А мы ему в этом поможем. — Барби? — Да.

— Но как? — не понял Колтон,— как ты собираешься это сделать? — Надо нанять какую-нибудь дешевую спермовыжималку, привести ее в казарму, в комнату Барби и подложить ему в койку незадолго до отбоя. Толстяку даже трахать ее не обязательно. Достаточно будет, если ее там просто найдут. — А как? — Мы поможем. — Настучим лейтенанту Харрису? — Обязательно. До Колтона наконец-то дошло: — Отличная идея! Во-первых, мы подставим толстяка Барби, во-вторых, восстановим свое честное имя в глазах начальства, а в-третьих — поможем администрации избавиться от нежелательных элементов. Кстати, а сколько стоит одна спермовыжималка? — Я думаю, не очень дорого. Скинемся? — Никуда не денешься. Хотя, по правде говоря, никогда не думал, что придется платить свои собственные деньги, чтобы нанять такому мерзкому типу, как этот Барби, девку... — И чего только не сделаешь ради торжества добра и справедливости,— вздохнул Робертс. — Да, ты прав,— согласился его товарищ. Через несколько дней, вернувшись незадолго до отбоя в свою комнату, Барби к своему удивлению обнаружил лежащую на кровати девку. Девка эта была одета в яркокрасное платье, белые лаковые туфельки, которые она не скинула даже прилегши, и белые перчатки в сетку. Роста она была выше среднего, брюнетка. Она являла собой довольно распространенный тип латиноамериканской смазливости. Таких девок почти каждый день можно встретить на пляжах Флориды, где они демонстрируют свои прелести — всем, кто готов обратить на них свой взор. Обдав остолбенелого от увиденного кадета терпким запахом джина и расстегнув

верхнюю пуговичку платья, обольстительно улыбнулась. «Возьми меня, если ты действительно настоящий мужчина,— говорила эта улыбка,— все зависит только от тебя...» Барби продолжал смотреть на незваную гостью во все глаза. — Ну что же ты стоишь,— наконец произнесла та, — подойди же ко мне. Я давно тебя дожидаюсь... Барби несмело промямлил: — Да я, собственно... мы, собственно, кадеты, а тут нельзя... посторонние лица... Незнакомка мелко захохотала: — Ах ты мой пузатенький, ах ты мой жирненький! Какая же я посторонняя? Иди ко мне, мой хороший, я сделаю тебе больно и приятно!.. Пока Барби смотрел на девку, та принялась медленно, как на сеансе стриптиза, снимать платье. — Мисс... извините, не знаю, как вас зовут, умоляю вас — идите отсюда поскорей... Девка, сняв платье, принялась неторопливо снимать лифчик. — Девушка, дорогая, сейчас придет начальство..,— причитал Барби. Девка стянула колготки: — Так ты, оказывается, трусливый? Боишься начальства? А твои друзья утверждали, что ты самый смелый полицейский во всей Академии... — Какие еще друзья,— не понял Барби. — Которые наняли меня. Они сказали, что хотят сделать тебе подарок, отблагодарив таким образом за одну услугу, которую ты им оказал... До Барби мгновенно дошло: — А, это, наверное, двое кадетов из нашего взвода — оба такие плотные, стриженные бобриком, оба придурковатого вида? Колтон и Робертс? — Да, именно те, что ты сказал. Так ты мне не ответил — будешь ты меня трахать или не будешь?.. Барби метнулся к дверям:

— Сейчас, сейчас, только вот хочу у товарища узнать одну вещь... Толстяк побежал в комнату МакКони. — У меня в комнате — какая-то женщина! — прямо с порога закричал он,— она у меня в комнате!.. — Тише, тише,— успокоил его Джерри,— что значит у тебя в комнате женщина? Ты знаешь, до того, как я поступил в Полицейскую Академию, у меня в комнате их перебывало несколько сотен! Но я не считал это достаточным поводом для того, чтобы бегать к своим друзьям и отрывать их от дел! — Ты не понимаешь! У меня в комнате — совершенно незнакомая женщина! — Как она туда попала? — Мне кажется... то есть не мне кажется, она сама сказала, что ее наняли Колтон и Робертс, чтобы подстроить мне какую-то подлянку и отомстить за свой неудачный поиск нашей вечеринки... МакКони насторожился: — Колтон и Робертс, говоришь? Наняли, говоришь? Ну-ка, пошли к тебе!.. Едва переступив порог комнаты своего друга, МакКони мгновенно оценил обстановку. — Какая же ты, однако, молоденькая! — обратился он к девке,— какая аппетитненькая! Тебе, наверное, никто не даст меньше пятидесяти... Девка улыбнулась: — О да, я стою семьдесят долларов в час. Правда, ваши друзья, те самые, которые наняли меня поразвлечься с этим толстым,— она указала на Барби,— заплатили мне шестьдесят, но я сделала им небольшую скидку — подростков, студентов, полицейских и военнослужащих я всегда обслуживаю по льготному тарифу... — Колтон и Робертс? — переспросил МакКони,—Они уже расплатились с тобой! Девка слегка обиделась: — Неужели вы не видите, что я честная девушка. Я никогда не работаю в кредит — только предоплата. Вы что,

думаете, что я обману вас, сбежав с деньгами? Доверие клиента — вот что самое главное в моем ремесле! — Да нет, я так не думаю. Просто это так неожиданно: мой друг приходит к себе в комнату, видит тут тебя... — Но ведь это такая приятная неожиданность! —возразила девка. — Да, настолько приятная, что мой друг от неожиданности сразу же кончил. К большому сожалению, он страдает преждевременным спермоизвержением... Проститутка расхохоталась: — Бедный коп! Ха-ха-ха! Как мне его жалко! Впрочем, его горю можно помочь: я знаю специальные тренировочные упражнения,— девка облизала губы,— целый комплекс тренировочных упражнений. За дополнительную плату могу провести. А вообще, скажу вам по секрету — если мужик кончает преждевременно, то это, скорей, вина не его, а партнерши... — Ты знаешь, с Барби пока повременим,— предложил МакКони,— я хотел предложить тебе нечто другое. — Что же? — заинтересовалась проститутка. — Тут у нас в Академии есть один начальник,-— начал МакКони,— он страдает тем же, чем и мой бедный друг Барби. Думаю, что как настоящий гражданин и хороший полицейский я обязан сперва позаботиться о дорогом начальстве, ведь верно? Проститутка утвердительно кивнула. — Так вот, у него точно такие же неприятности. Только я хотел бы, чтобы это произошло для него неожиданно... — А кто это? МакКони улыбнулся: — Комендант Лассард, начальник нашей Академии. У него есть один комплекс — он очень любит заниматься сексом в самых неожиданных местах. — О, это мне очень, очень подходит! — обрадовалась проститутка,— я тоже очень, очень люблю заниматься этим делом в самых неожиданных местах.

Знаешь, где я лишилась девственности,— обратилась она к МакКони и Барби,— вы даже не поверите, мальчики: в телефонной будке. Мне было тогда двенадцать лет. Поздновато, конечно, но ничего не поделаешь — лучше поздно, чем никогда! Помню, та телефонная будка была очень маленькая, я стояла, согнувшись в три погибели, и моя голова все время упиралась в таксофон, когда Джонни — это был мой первый парень — когда он разорвал мне эту штуку, мне сделалось немножко больно, я вскрикнула от неожиданности и пребольно ударилась лбом о рычаг аппарата — вот видите, даже небольшой шрам остался..,— проститутка, откинув волосы назад, показала небольшое белое пятнышко на лбу,— потом я трахалась в автомашинах — мне очень нравилось перепихиваться в наших, американских тачках, они очень просторные, а вот японские и европейские модели не люблю — слишком маленькие, некуда ноги протянуть. — Ну, пилиться в автомашинах — невелико удивление, мы все через это прошли еще в детстве,— перебил ее МакКони. — А ты трахался когда-нибудь в пожарной машине? — девка явно обиделась,— когда она на всей скорости мчится тушить горящий небоскреб? — Не приходилось,— растерялся Джерри. — А в кузове огромного карьерного «мака»? — В кузове — тоже не приходилось. — То-то же. А мне приходилось. — Да, ты настоящий профи,— похвалил проститутку МакКони. — Еще бы! — довольно хмыкнула она.— А вообщето, машины — это, конечно, первый сорт, но мне попадались места и поинтересней... Помню, года два назад снял меня один пианист — такой старый, толстый, обрюзгший и гадкий, какой-то перебежчик из Советской России, мистер Бергер, Помнится, был он очень гадкий, от него за версту несло дешевыми сигаретами, к тому же он оказался очень скупым — дрожал над каждым баксом... Но дело не в этом: привел он меня куда-то в свою конуру на Брайтон-Бич,

расплатился и отбарал меня — где бы вы думали? — на рояле! Мне так понравилась новизна ощущений, что я даже вернула ему деньги! — Ладно, хорош трепаться! — перебил ее МакКони,— вот тебе еще сотка, пошли!.. Тем же вечером комендант Лассард должен был проводить в актовом зале лекцию о новинках полицейской техники. Двери зала не были заперты, и МакКони с девкой, быстренько проникнув туда, спрятались в огромную гробоподобную трибуну полированного красного дерева. В зале появился комендант с какими-то полицейскими чинами. Лассард зашел на сцену и направился к трибуне. — Только постарайся сделать все как можно поделикатней,— шепнул проститутке МакКони,— наш начальник сейчас будет читать какую-то лекцию. Он всегда говорил, что надо совмещать приятное с полезным... Проститутка заулыбалась: — А что тут приятное, а что — полезное? Лассард неспешно встал за трибуной. — Уважаемые господа! Сегодня я имею честь представить вашему вниманию новые разработки полицейской техники. Это самые прогрессивные, самые последние достижения. Выключите, пожалуйста, свет в зале,— попросил он,— сейчас вы увидите слайды. — Ну, что? — мигнул МакКони проститутке,— приступим? Лассард продолжал: — Господа, вы видите специальный пуленепробиваемый костюм полицейского, незаменимый в борьбе с уличными террористами, равно как при штурме угнанных самолетов, освобождения заложников, внезапных налетов на бандитские притоны... Проститутка принялась медленно растегивать штаны коменданта Академии. — Это обмундирование не может быть пробито из обычного бытового «Магнума» сорок пятого калибра — мы

провели целый ряд экспериментов, и их результаты засвидетельствованы. Костюм имеет целый ряд преимуществ перед обычным бронежилетом: во-первых, в комплект обмундирования входят и штаны, которые надежно защищают жизненно важные участки тела... Проститутка очень деликатно спустила брюки и трусы Лассарда. Тот, будто бы ничего не замечая, читал далее: — Да-да, господа, надежно защищают... о-о-о!.. жизненно важные участки... тела... о-о-о! Как приятно... как приятно, что такой костюм наконец-то появился в арсенале наших полицейских служб, господа... о-о-о! как это замечательно!.. Девка старалась вовсю: это была действительно честная проститутка, и она не хотела получать деньга за просто так. — А вот на этом слайде, господа — специальная полицейская машина, предназначенная для транспортировки задержанных. Наши законы стали гораздо гуманней — господа... о-о-о!.. обратите ваше внимание: в отсеке, предназначенном для задержанных, есть и кондиционер, и очень удобные, очень мягкие сидения... о-о-о! очень, очень мягкие, сидения, просто замечательные сидения!.. Трибуна, за которой стоял комендант Лассард, ходила ходуном. — А вот это — образец нового пистолета. Он несколько отличается по своим параметрам от предыдущих моделей — пистолет этот более легкий и скорострельный, но это еще не все: обратите внимание на рукоятку — она специально сконструирована так, чтобы полицейскому было удобно держать в руке... о-о-о! в руке... чтобы было удобно!., о-о-о! как замечательно, когда стоящую вещь удобно просто подержать во рту... извиняюсь, в руке... о-о-о! господа, это просто замечательно!.. Тяжело вздохнув, комендант, наконец, тихо произнес: — Я кончил, господа... В зале зажегся свет, и полицейские, несколько удивленные тем темпераментом, с которым Лассард рассказывал о новейших достижениях полицейской технологии, потянулись к выходу. Комендант, сложив в

папку бумаги, отошел от трибуны. Внезапно его привлек какой-то шорох. Лассард наклонился и, к своему удивлению увидал выползающего из Джерри.. — Кадет МакКони? — проникновенно комендант,— что вы тут делаете? Джерри приложил палец к губам: — Тс-с-с...

внимание немалому трибуны зашептал

Тем временем мнимый латиноамериканец продолжал свои визиты на женскую половину казарм — оттуда он обычно возвращался незадолго до подъема, блаженно улыбаясь. Однако всему рано или поздно приходит конец. Однажды Хуан, он же — Джон, явился в свою комнату довольно раньше обычного — часа в два ночи и, еле доковылял до кровати, рухнул на нее, не раздеваясь. — Что с тобой? — перепугался было зашедший к латиноамериканцу» МакКони. — О-о-о, не спрашивай, пожалуйста, что со мной,— тихо застонал тот,— только не спрашивай... Влив в совершенно обессиленного друга стакан виски, Джерри, наконец, привел его в чувство. — Тебя когда-нибудь насиловала баба? — спросил Джон. МакКони замялся: — Вообще-то нет. А что, разве такое возможно — чтобы баба изнасиловала мужика? «Латиноамериканец» тяжело вздохнул: — Оказывается, да... Джерри придвинулся ближе к товарищу: — Ну-ка, ну-ка, пожалуйста, с этого места — поподробней... — Дело было так: ты же знаешь, что каждую ночь я, напялив на голову парик и подложив под женский халат накладные сиськи, отправляюсь на гуляночку. — Да, знаю,— подтвердил МакКони.

— Так было и на этот раз. Иду я, значит, по коридору, а навстречу мне — сержант Элизабет Трахтенберг, ты ее, наверное, знаешь — она у девочек что-то вроде цепного пса — следит за нравственностью, падла... После отбоя — никаких мальчиков в гостях, а то, мол, сразу же рапорт Лассарду. МакКони ухмыльнулся: — A y самой в глазах — по большому-пребольшому члену! — Вот именно! Так вот — иду я по коридору, и тут окликает меня эта выдра: «Госпожа кадет, остановитесь!» Я, естественно, останавливаюсь. Подходит она ко мне и начинает так придирчиво-придирчиво оглядывать. «Как ваша фамилия?» Я отвечаю: «Насименте. Дженни Насименте». «У нас в Академии нет курсанта с такой фамилией,— говорит та,— и вообще, что-то часто я вас тут вижу. Следуйте за мной!» Заводит она меня в свою коморку и — хвать за накладные сиськи! Они, конечно, в разные стороны. «Интересно, интересно,— говорит,— первый раз вижу, что у моей подопечной груди отваливаются...» А потом — хвать меня за член! А он у меня от страха и от отвращения к этой облезлой крысе совсем, бедный, сморщился...» «Ой, что это? — говорит Трахтенберг». «Член,— отвечаю». «Я вижу, что член, я хочу знать, откуда он у вас взялся, госпожа кадет?» Я отвечаю: «Не знаю, еще утром его здесь не было. Видимо, вырос за сегодняшний день...» Та посмотрела на меня строго и вновь спрашивает: «Вы, госпожа кадет, видимо, все время только и делаете, что мечтаете о членах. Понимаю, понимаю — каждый рано или поздно получает в жизни именно то, чего ему так не хватает...» — А потом? — перебил товарища МакКони.— Что было с тобой потом? Джон тяжело вздохнул. — Лучше не спрашивай. Она повалила меня на пол и принялась сдирать мой халат... — Повалила на пол, говоришь? Какая-то баба повалила тебя, здоровенного мужика, на пол? И ты ей это позволил? Как же после этого тебя назвать?..

— Но она в совершенстве владеет приемами джиуджитсу! — возразил Джон.— Она работает инструктором!.. — Тогда другое дело. Но неужели у тебя на нее встал? — В том-то и дело, что нет. Понимаешь, обычно стоит, как «Эмпайер Билдинг», даже когда и не хочется по большому счету, а тут опустился, как у мертвого и — ни в какую! — А она что? — Заломала мне руки назад, содрала трусы, схватила своей жадной рукой — и в рот! — А он что? — Не встал, хоть убей! — А она что? Минут пятнадцать изо рта не вынимала! — А ты что? — Ни в какую! — А она что? — А она заломала мне руки побольнее, чтоб не вырвался и не убежал. — А что ты? — Попытался вырваться и убежать. — А что она? — Заломала мне руку так сильно, что я заорал от боли, а потом вытащила откуда-то суровую нитку и перевязала мою бадангу у самого основания... — А что ты? Джон тяжело вздохнул: — Очень быстро потерял сознание. Эта мерзкая курва привела меня в чувство, а потом говорит: «Если ты не придешь сюда завтра же и не оттрахаешь меня должным образом, я напишу на тебя такой рапорт начальству, что тебя ни в одну тюрьму не возьмут!..» — И что ты теперь собираешься делать? — поинтересовался Джерри. — Не знаю. Видимо, придется идти... До окончания курса оставалось не больше недели, и

кадеты приступили к выпускным экзаменам. Экзамены по стрельбе из автоматического оружия, по теории, уставам и юриспруденции были сданы довольно быстро, но вот зачет по вождению полицейской машины почти у всех вызывал ужас — его должен был принимать сам лейтенант Харрис. Однажды под вечер в комнату к МакКони зашел Хайталл. Понимаешь, друг,— сказал он Джерри,— мне очень стыдно признаться, но я до сих пор не умею водить автомобиль. — Не может этого быть,— удивился МакКони,— ты, наверное, шутишь... — Нет, я не шучу: я действительно никогда не сидел за рулем автомашины. — Но у нас скоро экзамены! — Вот именно. — Могу ли я тебе хоть чем-то помочь? — поинтересовался МакКони. — Именно за этим я к тебе и пришел. Ты не мог бы научить меня водить автомобиль? — Отчего же не мог? Конечно, могу! — согласился Джерри,— только вот в чем загвоздка: нам надо найти гденибудь машину для учебы... — Я уже присмотрел одну: это «тоета» Колтона — он паркует ее недалеко от Академии. Я не спрашивал его разрешения, потому что знаю, что он откажет мне: этот расист не любит нас, чернокожих. Мы просто возьмем ее на время, а потом поставим на прежнее место... — Хорошо,— согласился МакКони,— когда мы можем приступить к учебе? — Да хоть сегодня. Правда, ключей у меня нет, но зато есть вот это,— негр вынул из кармана связку отмычек,— я взял на время из кабинета криминалистики. — Отлично! — воскликнул МакКони.— Если бы ты не был полицейским, из тебя получился бы неплохой профессиональный угонщик тачек. Кстати, все время хотел спросить, кем ты был у себя в Новом Орлеане — до того, как приехал в Нью-Йорк?

Хайталл улыбнулся: — Квартирным вором... Тачка Колтона стояла на неосвещенной стоянке, в стороне от других автомобилей. — Справишься с дверкой? — спросил МакКони. Негр утвердительно кивнул. — Ну, смотри: вот это — зажигание, вот это — коробка передач,— принялся объяснять Джерри,— для того, чтобы тронуться с места, следует,.. Хайталл уселся за руль, однако из-за своегогигантского роста ему никак не удавалось устроиться поудобней — колени негра чуть ли не упирались в крышу салона. Права оказалась та проститутка, когда утверждала, что японские модели очень неудобны... — Знаешь что, давай выбросим к черту передние сидения,— предложил МакКони,— это, конечно, немножко затруднит обзор дороги, но зато тебе не придется складываться... Через минуту передние сидения валялись на асфальте автостоянки. Хайталл, облегченно вздохнув и, наконец-то, поставив ноги на педали, заметил: — А знаешь, так действительно удобней... МакКони оказался хорошим преподавателем — уже через полчаса Хайталл вел автомобиль хоть и медленно, но довольно ровно. — Хорошо, хорошо, не суетись, отжимай сцепление плавно, без рывков,— приговаривал Джерри,— все хорошо, парень, только спокойней... Неожиданно сзади раздался звук полицейской сирены. — Полиция,— пробормотал МакКони,— этого еще не хватало. Представляешь, как обрадуется лейтенант Харрис, если нас, двух самых примерных кадетов, вдруг обвинят в угоне автомашины? Хайталл прибавил газу. Машина понеслась по освещенным нью-йоркским улицам, — Голубая «тоета», немедленно остановитесь,—

услыхали кадеты из-за спины звук полицейского мегафона.— Вы нарушаете правила дорожного движения, создаете аварийноопасную ситуацию. Повторяю: немедленно остановитесь. Хайталл неожиданно свернул на плохо освещенную улочку и, сбив по дороге мусорный бак, включил четвертую передачу. — Вот это класс! — восхищенно сказал МакКони,— если бы не видел сам, ни за что не поверил бы, что ты впервые сидишь за рулем... — Это все потому, что у меня оказался такой прекрасный учитель,— любезно ответил Хайталл. Полицейская машина на какое-то время отстала. Хайталл сбросил скорость и обернулся к Джерри: — А ты знаешь,— сказал он,— в этом что-то есть. Во всяком случае, мне это очень понравилось. Джерри заулыбался. — Может быть, еще погоняем по городу? — предложил негр. — Отчего бы и не погонять? — согласился МакКони,— ну-ка, приятель, сверни направо... Хайталл погнал «тоету» в сторону Бруклинского моста. Путь им вновь перегородила полицейская машина. — Голубая «тоета», приказываю вам немедленно остановиться,— понеслось из громкоговорителя,— если вы сейчас же не выполните наше распоряжение, мы будем вынуждены открыть огонь по колесам! Повторяю: немедленно остановитесь! Вы создаете чрезвычайно опасную обстановку на дороге... Хайталл удивительно ловко увернулся от ехавшего на него грузовичка и свернул в переулок. Сзади слышалась полицейская сирена. — Ну, что, мне кажется, пора домой,— заметил МакКони,— по-моему, с практикой вождения у тебя все в порядке... Заехав в какой-то грязный двор, друзья вылезли из машины. — Следовало бы как-то сообщить Колтону, где мы

оставляем его тачку,— предложил Джерри,— он, конечно, изрядная свинья, но все-таки нам, как будущим полицейским, следует относиться к чужой собственности с уважением... На следующий день, пройдя к автостоянке и не найдя там своей машины, Колтон, однако, заметил на асфальте нацарапанную мелом записку следующего содержания: «Кадет Колтон! Мы взяли твою «тоету» покататься, потому что ты бы нам ее все равно не дал. Если хочешь получить ее обратно, проедь до Бруклинского моста и сверни налево — около киоска «Кодак» будет двенадцатиэтажный доходный дом. Во дворе найдешь свою тачку. Твои друзья». Колтон прекрасно понял, кто брал его машину. — О, черт! — кадету только и оставалось, что плюнуть на асфальт,— ну, сволочи! Ничего, я с вами, подонки черножопые, еще разберусь... Зачет по вождению полицейской машины начался ровно в восемь утра. Лейтенант Харрис, в белых лайковых перчатках и отутюженном кителе, стоя на автоплощадке, командовал: — Кадет Дуглас! Приступить к вождению! Экзаменационная площадка была не то, чтобы сложной, но очень неудобной: водителю следовало проехать сперва по высокой эстакаде, потом резко свернуть налево, не задев при этом оградительный барьер, затем пропетлять между рядами старых автомобильных протекторов, заехать под моечную машину и, не включая стеклоочистителей, попетлять между небольшими ямками. Вождение следовало выполнять на скорости двадцати-двадцати пяти миль в час. И Дуглас, и Томпсон, и Джон, и Ларвел справились со своей задачей довольно быстро. МакКони, который отстрелялся одним из первых, с неослабевающим вниманием следил за Хайталлом — впрочем, тот совсем не волновался и сдал зачет довольно уверенно.

— Кадет Фокс! — скомандовал лейтенант. Маленькая негритянка села за руль и очень изящно повела полицейский автомобиль — быстро миновала эстакаду, уверенно преодолела все препятствия и поехала в сторону Харриса. Однако тот почему-то слишком близко подошел к дорожке, и Саманта, не заметив своего экзаменатора, проехала по его ступням... — А-а-а!!! — заорал лейтенант от боли. — Молодец, Саманта! — прокомментировал Джерри,— просто молодец. Ювелирная работа!.. Придя в себя, лейтенант заорал во всю глотку: — Ах ты, вонючка! Я вижу, ты специально это сделала!.. Та растерялась: — Извините, сэр, извините меня, Бога ради, я не хотела, я действительно не хотела сделать вам так больно, я не хотела, господин лейтенант... Харрис рассвирепел: — Так ты еще и издеваешься, грязная вонючка! Расплодилось вас, недоносков черножопых, что собак нерезаных, проходу от вас нету, жить спокойно не даете... С этими словами глаза Хайталла налились кровью. Он медленно поднялся с места и пошел в сторону Харриса. — Хайталл, приятель, обо леди, не горячись,— крикнул ему МакКони,— не горячись, мы потом разберемся с этим скотом, вот только получим дипломы и сразу же разберемся. Я тебе это обещаю, Хайталл... Однако тот, не слушая увещеваний товарища, продолжал так же неторопливо двигаться в сторону Харриса. — Сволочи черножопые,— вопил лейтенант,— мало вас вешали ку-клус-клановцы, жалко, что не передушили вас, сволочей, всех до единого... Хайталл подошел к Харрису из-за спины и стал рядом. Тот, не замечая негра, продолжал бесноваться: — Грязные вонючие выродки, вы еще хотите служить в полиции! Да вас всех следует... Хайталл положил свою огромную руку на плечо начальнику:

— Ну-ка, скажи, что следует? Харрис посмотрел в налитые кровью глаза негра и сразу же все понял. Его затрясло от ужаса. Вырвавшись из рук Хайталла, Харрис поспешил спрятаться в той самой автомашине, в которой кадеты сдавали экзамены. Хайталл нагнулся и поманил его пальцем: — А ну выходи... Побледневший лейтенант отрицательно замотал головой. — А ну выходи,— повторил Хайталл,— выходи и скажи всем нам, что же следует сделать. Трясущийся от неподдельного страха, лейтенант продолжал сидеть в машине. — Не хочешь? — спросил его Хайталл.— Не хочешь? Не надо. Тогда я помогу тебе выбраться из машины, парень, но ты пожалеешь об этом вдвойне. Негр навалился плечом на полицейскую машину и перевернул ее на бок. Оттуда послышался дикий крик — видимо, при падении Харрис себе что-то сломал. — Ага, безобразия тут творятся,— на площадке появился начальник Академии,— казенное имущество уничтожаете! — Лассард подошел поближе к кадетам.— Ну, кто тут зачинщик? Это, конечно же, МакКони! Из машины вылез, держась за сильно ушибленный локоть, лейтенант Харрис. — Это не МакКони, это вот этот черномазый,— при виде начальства к Харрису вернулась его обычная смелость,— это все он, скотина! — Харрис ткнул пальцем в негра. Лассард улыбнулся: — Ну, наконец-то, хоть одного отсеим.— Он резко повернулся к Хайталлу,— Хайталл, вы исключены из Полицейской Академии. Сдать обмундирование и табельное оружие!.. За ужином в столовой у кадетов только и было разговоров, что об утреннем происшествии.

— Мне кажется, Хайталл поступил абсолютно правильно,—сказала Мери Томпсон,— эта грязная свинья прилюдно оскорбила девушку. — Да еще — оскорбила ее как чернокожую,— заметил сидящий рядом Ларвел,— да за такие вещи... МакКони не согласился: — Конечно же, Харрис — свинья и подонок, но мне кажется, негр несколько погорячился. Думаю, ему следовало бы промолчать на этот раз, а потом, когда бы мы все получили дипломы, то поквитались бы с этим вонючим козлиной. Я бы первый помог ему в этом... — С кем, с кем поквитались,— к столику подошел Колтон,— а ну-ка повтори, с кем бы вы поквитались? — Не твое дело,— огрызнулся МакКони,— и вообще, мы тебя сюда не звали, иди, куда шел... Колтон развязно уселся на столик. — Да, и еще я не разобрался с тобой за мою тачку... МакКони честно округлил глаза: — Какую тачку?.. — Не придуривайся, парень. Ты сам прекрасно знаешь, что я имею в виду... — Не знаю,— сказал Джерри. Колтон, повернувшись к стойке, крикнул: — Эй, Робертс, подойди-ка к нам на минутку. Вот этот грязный пидар,— он указал пальцем на Джерри,— этот грязный, вонючий пидар вместе со своим ублюдочным приятелем Хайталлом, которого, слава Богу, наконец, выгнали, они угнали мою новенькую «тоету», разбили ее, а теперь не хотят в этом даже признаться! Что ты на это скажешь?.. Робертс неторопливо подошел к столику. — Привет, МакКони, привет, грязный пидар... Джерри улыбнулся: — Если тут и есть грязные пидары, так это вы, ребята! Всем прекрасно известно, как лихо отбарали вас гомики в «Голубой устрице»! При упоминании о «Голубой устрице» Колтон и Робертс насупились.

Мери, почувствовав, что драки не миновать, попыталась хоть как-то разрядить ситуацию: — Может быть, вы разберетесь как-нибудь в другой раз и в другом месте? МакКони посмотрел на девушку: — Мери, если тебе не сложно, поднимись, пожалуйста, к себе в комнату. Надеюсь, я скоро буду... Мери нехотя встала со своего места и направилась к выходу. — Ребята, я хорошо вижу, что вы невзлюбили меня с самого начала. Вы пытались шпионить за нами, хотели сорвать нашу первую вечеринку, решили подставить моего хорошего друга Барби... — Мы по распоряжению лейтенанта Харриса блюли вашу мораль,— перебил его Робертс,— для вашей же пользы, а вы, вонючки, этого даже не оценили!.. — Я не просил вас об этом... Гадко улыбаясь, Колтон зачерпнул своей волосатой рукой пригоршню рисового супа из миски МакКони и размазал его по кителю кадета. — Об этом ты меня тоже не просил... И автомашину тоже взял без разрешения... «Только бы не сорваться,— думал про себя Джерри,— только бы не сорваться. Ничего, получу диплом об окончании и в первый же вечер...» Продолжая улыбаться столь же гадко, Колтон неспеша взял миску с супом и медленно вылил его за шиворот МакКони... — Ну, ударь, ударь меня,— зашипел ему Колтон прямо в лицо,— ударь меня, врежь мне по морде, если ты настоящий мужчина, а не мешок с дерьмом!.. — Действительно, парень, ударь Колтона,— сказал Робертс,— ты же такой смелый, такой храбрый... «Только бы не сорваться, только бы не дать этим скотам по хохотальнику,— продолжал успокаивать себя Джерри,— только бы не сорваться...» Продолжая издеваться таким образом, Колтон и Робертс подошли к МакКони вплотную. И вдруг...

— Иййех! — невесть откуда взявшийся Барби заехал Колтону подносом по голове. Робертс, занеся кулак для удара, повернулся к толстяку, но МакКони, опередив его на какое-то мгновение, коротким ударом свалил негодяя на пол. Колтон, поднявшись с пола, налетел на Барби — тот, прислонившись к стойке, смешно отмахивался от нападавшего своим подносом. Я не спрашиваю, кто и сколько раз ударил, я спрашиваю — кто ударил первый? МакКони, Барби, Колтон и Робертс вот уже полчаса стояли в кабинете начальника Академии. — Вы прекрасно знаете, что полагается за драку во вверенном мне учебном заведении,— продолжал Лассард,— я имею полное право выгнать вас всех сразу, не разбираясь, кто прав, кто виноват. Но понимая, что до окончания Академии и вручения дипломов осталось пять дней, я иду вам навстречу: я выгоню только одного — того, кто ударил первый. Барби, набрав в легкие воздуха, уже хотел было сделать признание, но МакКони опередил его: — Господин комендант, это сделал я! Лассард удовлетворенно посмотрел в его сторону и, привстав из-за стола, сказал: — Значит, кадет МакКони, вы утверждаете, что драку начали вы? Отлично, отлично... Нечего сказать, будущий офицер нью-йоркской полиции... Может, вы расскажете, из-за чего вы начали драку с другими кадетами? — Дело в том, сэр, что эти двое... — Тревога! Тревога! — перебил МакКони голос в репродукторе.— В городе — серьезные беспорядки! Боевая готовность номер один! Лассард взял трубку телефона и набрал какой-то номер. — Что там случилось? — закричал он.— Алло, это Министерство внутренних дел? — В городе серьезные беспорядки,— послышалось с той стороны провода,— так что, комендант Лассард,

готовьте своих людей. Боевая готовность номер один... Полицейский автобус, ревя сиреной, мчал кадетов к одному из нью-йоркских кварталов — туда, где начались массовые беспорядки. Кадеты были вооружены и экипированы соответствующим образом: боевая готовность номер один — это означало увесистую полицейскую дубинку, специальный защитный шлем со стеклянным забралом, бронежилет и кольт сорок пятого калибра. По всему было видно, что дело предстояло нешуточное... — Что там происходит? — поинтересовался МакКони у водителя. — Пока ничего определенного сказать не могу,— водитель включил четвертую передачу,— в том районе, куда мы направляемся, живут преимущественно деклассированные элементы. Известно только, что сегодня утром там была какая-то драка... — Но в Нью-Йорке каждый день бывает по сотне драк! — удивился Джерри,— так что, каждый раз надо ставить на уши всех полицейских?.. — Ты недослушал. Там началась какая-то очень крупная драка — не знаю, правда, из-за чего. Однако вскоре она переросла в эти беспорядки... — И что там происходит сейчас? — По рации передали — грабежи, насилия, погромы магазинов — в общем, все, как обычно... Автобус резко затормозил — навстречу ему, пошатываясь, шел какой-то полицейский — китель на нем был разорван, лицо было замазано кровью. — Матерь Божья,— растерянно пробормотал Барби,— там, наверное, действительно что-то серьезное... — Кадет Саманта Фокс! — скомандовал лейтенант Харрис,— вы остаетесь оказывать пострадавшему первую помощь. Свяжитесь по рации с ближайшим полицейским управлением! Саманта осталась рядом с окровавленным полицейским, а кадеты поехали дальше. Вскоре автобус

подкатил к каким-то полуразбитым домам, нижние окна которых были забиты досками — этот район, видимо, и был эпицентром беспорядков. — Выйти из автобуса! — прозвучала команда лейтенанта,— рассредоточиться, используя естественные укрытия! В этот момент где-то недалеко послышалась стрельба. Люди, стоящие на улице, заоборачивались, кто-то завизжал, и началась паника. — Всем гражданским лицам спрятаться в укрытия! — скомандовал в мегафон Харрис. Люди кинулись в раскрытые двери подъездов и магазинов. В секунду все принялись визжать, орать, началась давка. Некоторые из людей попытались удрать, некоторые падали плашмя, чтобы ползком покинуть опасное место, другие — преимущественно уличные торговцы — корчились в пыли, пытаясь спасти свой нехитрый скарб и уволочь его с собой. Один из прилавков опрокинули. Вместе с ним в пыль покатилась какая-то до безобразия толстая старуха. Вдали, на перекрестке с соседней улицей, показалась какая-то толпа. — Рассредоточиться по дворам! — приказал лейтенант Харрис. Через час ситуация прояснилась: беспорядки, хотя и были серьезными, однако не настолько, чтобы давать серьезные поводы для беспокойства. Как сообщила полиция, одним из главных зачинщиков беспорядков был Короткий Мак — беглый рецидивист, давно разыскиваемый полицией. — Если бы нам удалось взять этого подонка,— сказал в полицейской машине Лассард Джону Ларвелу, которого начальник Академии, не найдя в суматохе своего водителя, усадил за руль,— если бы нам удалось его взять, беспорядкам быстро бы пришел конец. — А кто это такой? — поинтересовался Ларвел. — Один из главарей нью-йоркского преступного мира. «Мокрушник», между прочим. На нем висит: убийство полицейского в Арканзасе — раз,— Лассард принялся загибать пальцы на руке,— изнасилование

несовершеннолетней в Сан-Франциско — два, еще одно убийство полицейского, на этот раз во Флориде — три, вооруженный налет на супермаркет в Питтсбурге — четыре, убийство своего же сообщника во Флориде — пять, побег из тюрьмы — шесть. И многое-многое другое. Не хватит пальцев на руках и на ногах, чтобы перечислить все преступления этого негодяя. Я думаю, ему в любом случае гарантирован электрический стул — хотел бы я посмотреть на адвоката, который бы взялся защищать этого мерзавца. — А он что, сбежал из тюрьмы? — Да, к большому сожалению. И вдобавок ко всему убил при побеге охранника. Так что с ним, насколько я понимаю, можно не церемониться — если кто-нибудь из наших ребят и пришьет его ненароком — скажем, при самообороне или же при попытке к бегству — шериф штата только скажет спасибо. — А для чего ему надо организовывать эти массовые беспорядки? — не понял Ларвел. — Неужели не понимаешь? Пограбить, побесчинствовать, и все — безнаказанно. Понимаешь ли, кадет Ларвел, когда в супермаркет заходят трое и стреляют по кассе из автоматов — это одно, они всегда рискуют, что их запомнят. А когда в супермаркет заваливает толпа — тут уже не до запоминаний. У владельца и продавцов одно только на уме — скорее бы ноги унести. — Неужели в том районе есть что грабить? — В любом районе есть что грабить, кадет Ларвел, и тебе, как будущему офицеру полиции, это должно быть хорошо известно. Нью-Йорк — не самый бедный город мира, тут везде, даже в самых бедных районах, всегда найдется, что пограбить. Ты, может быть, помнишь, когда в НьюЙорке в 1974 году случилась какая-то авария на электростанции? — Я был тогда подростком. — Так вот, во всем городе не было света всего двадцать минут — пока не исправили. Естественно, не работали ни сигнализации, ни алармы. За это время было разграблено всего — начиная от носовых платков и кончая

ролс-ройсами — на какую, ты думаешь сумму? — На какую же, сэр? — На несколько сот миллионов долларов — где-то приблизительно так, точной цифры до сих пор никто не может назвать. И это за какие-то двадцать минут! — Вы хотите сказать, сэр, что под шумок уличных беспорядков Короткий Мак и его люди могут творить какиенибудь серьезные дела? — Именно, кадет Ларвел, именно! Полицейская машина въехала в район беспорядков И остановилась, Улица была пустынна — не было видно ии одного человека, видимо, все попрятались. Ларвел заглушил мотор. Внезапно к полицейской машине, вынырнув из какойто подворотни, подошел небритый высокий парень в грязной разорванной майке: — Эй, шеф,— постучал он кулаком по стеклу дверцы — дай прикурить. Лассард открыл окно и протянул ему зажигалку. — Классная у тебя зажигалка, приятель,— сказал парень, закурив,— просто классная вещь. Небось, стоит не меньше сотни баксов? Лассард протянул руку за зажигалкой, но парень, проворно ухватив ее, закричал: — Ребята, сюда! Посмотрите, кого я поймал. На крик небритого сбежались какие-то молодые люди совершенно ублюжистого вида. — Коп, ребята, настоящий коп. И, судя по форме — какой-то большой начальник! Держи его покрепче, Гарри, а то убежит, не сможем поразвлечься! Лассард с трудом вырвал руку из лап Гарри и, подняв дверное стекло, с достоинством произнес в мегафон, установленный на крыше автомобиля: — Я — комендант Лассард, начальник Полицейской Академии. Напоминаю вам, что я нахожусь при исполнении служебных обязанностей. Предлагаю вам немедленно разойтись и заняться своими делами. Как офицер полиции, я гарантирую, что к вам не будет принято никаких мер.

— У-тю-тю-тю-тю! — закричали подонки,— вы только послушайте! Обступив машину, они принялись равномерно раскачивать ее из стороны в сторону с явным намерением опрокинуть. На лбу Лассарда выступил холодный пот. — Ларвел,— пробормотал он,— мы в ловушке. Сейчас они перевернут эту машину и вытащат нас отсюда, как черепаху из панциря. Неожиданно совсем рядом раздалась длинная автоматная очередь, многократно усиленная громкоговорителем. Стреляли совсем недалеко — как будто бы на крыше машины. Подонки, начавшие было раскачивать автомобиль, в панике разбежались, Ларвел, улыбаясь, дал задний ход, и машина, едва не задавив какого-то не успевшего вовремя отскочить негодяя, выехала на дорогу. — Как это у тебя получается? —- едва отдышавшись, спросил комендант. Ларвел поднес микрофон громкоговорителя ко рту, набрал воздуха в легкие и... «тра-та-та-та» — вновь застреляло в динамике на крыше машины. — У нас в Полицейской Академии этому не учат,— сказал негр,— а жалко. Всю дорогу в Академию комендант обескуражено молчал. — Знаешь, что,— сказал он, когда машина, наконец, въехала во двор Академии,— знаешь что, Ларвел Джон, ты, оказывается очень хороший парень. Признаюсь честно, я раньше относился к вам, черножо... извини, к чернокожим, с большим предубеждением. Но я скажу честно — я был неправ. Я был очень, очень неправ, кадет Ларвел... Получив приказ рассредоточиться, кадеты разошлись по дворам. Барби, двигаясь с дубинкой наперевес, к своему удивлению и негодованию увидал каких-то негров, выносящих из дома дорогую аппаратуру. Лица негров показались толстяку до боли знакомыми — определенно где-

то он их уже видел. Присмотревшись внимательней, Барби, наконец, вспомнил: это были те самые негодяи, которые сбросили его вместе с киоском «Кодак» с Бруклинского моста. Видимо, сейчас эти негры были заняты грабежом. — Стойте! — приказал Барби.— Сию минуту занесите эти вещи туда, где вы их взяли! Грабители обернулись: — А, Барби, это ты? Вот уж не ожидал тебя тут встретить! — сказал тот самый негр, который в свое время уверял, что водные процедуры под мостом идут на пользу здоровью,— очень рад тебя видеть! Да ты действительно поступил на службу в полицию — ребята, толстяк Барби поступи;! на службу к полицейским! Вот новость — ха-хаха! Грабители подошли поближе. — А какая у тебя большая дубинка,— начал издеваться другой,— какая у тебя большая-пребольшая дубинка. Интересно, между ног у тебя такая же дубинка? — Вы мне зубы не заговаривайте,— совершенно официальным тоном сказал Барби,— я повторяю: сейчас же занесите вещи туда, откуда вы их взяли! Негр расхохотался: — Нет, вы только послушайте: толстяк Барби приказывает, что нам делать в нашем районе, а чего не делать. — Еще раз повторяю... Негры подошли вплотную к полицейскому. — Слушай, ублюдок жирный, не доводи нас, видишь — у нас очень мало времени. Если ты сейчас же не угомонишься, нам придется тебя как следует проучить,— пообещал главный грабитель. — Он, наверное, думает, что если получил на складе полицейскую форму и пистолет, ему все можно,— произнес другой негр,— а ты вспомни, толстяк, давно ли ты плавал под Бруклинским мостом? А то вот сейчас отберем твой пистолет, нагадим в кобуру — будешь знать... — Да ладно, сколько можно с ним церемониться,— сказал третий,— не проще ли врезать ему?

— И то правда,— согласились грабители. Грабитель, стоящий поближе, замахнулся на Барби, но тот, на удивление проворно схватил его руку и бросил через плечо на асфальт — негр только успел ойкнуть. Другой, схватив какую-то металлическую трубу, что валялась под ногами, попытался заехать Барби концом в живот — тот увернулся, нападавший, потеряв равновесие, упал, и Барби с наслаждением заехал ему ногой под задницу. Опешив от подобной прыти, третий растерянно замахал руками: — Ну, зачем же ты так, Барби, мы хотели только подшутить над тобой, как в старые добрые времена, мы совсем не хотели тебя обидеть... Барби коротким кивком головы указал на вещи: — Сию минуту занести все это на место. Грабители растерялись: — Почему мы должны это заносить? — Разве вы это не украли? — Да нет же, это наши вещи... — А почему вы их выносите? — Мы просто переезжаем... К концу дня массовые беспорядки стихли совершенно. Кадеты получили приказ — во что бы то ни стало разыскать и обезвредить зачинщика беспорядков, Короткого Мака. Каждому полицейскому были розданы фотографии преступника — мерзкого крючконосого типа лет сорока, похожего на героя фильма ужасов. По агентурным сведениям, Короткий Мак скрывался где-то в этом районе. Во всяком случае, он не мог бежать — все трущобы были надежно оцеплены. Неожиданно Харрис заметил на крыше одного дома какую-то фигурку. Поднеся бинокль к глазам, он скривился: — Ага, вот ты где! Это был Короткий Мак. — Господин шериф,— Харрис вызвал по рации полицейского начальника,— господин шериф, мы обнаружили Короткого Мака. Он сейчас как раз на крыше дома напротив.

— Вы не ошиблись? — засомневался шериф,— вы не ошиблись, лейтенант Харрис? Может быть, это не Короткий Мак, может, это кто-то другой? Эту гниду ни с кем не перепутаешь,— заверил шерифа лейтенант,— это точно он! — Снять оцепление с района! — последовала команда шерифа,— Все силы — на оцепление дома. В связи с особой опасностью, которую представляет для общества этот преступник, неопровержимостью доказательств его злодеяний, полицейским разрешено применять для ликвидации преступника огнестрельное оружие. Вы слышите меня, лейтенант? Слышу, сэр,— отозвался Харрис,— значит, нам можно применять огнестрельное оружие не только для самозащиты, но и для ликвидации? — Есть специальное распоряжение командования на этот счет. А вообще-то, лейтенант, скажи своим ребятам, чтобы они не слишком либеральничали с этим типом: ему все равно светит «вышка». — Обязательно скажу,— заверил шерифа Харрис. — Ну, ребята, смотрите, как я возьму этого типа живьем,— обратился Харрис к кадетам. Только смотрите хорошенько и запоминайте, потом будете рассказывать детям и внукам! Лейтенант, вскарабкавшись на пожарную лестницу, неуклюже полез на крышу того дома, где засел Короткий Мак. — И зачем ему брать этого ублюдка живьем,— пожал плечами Дуглас,— ведь шериф ясно сказал: можно применять огнестрельное оружие не только для самозащиты, но и для ликвидации. Тем временем Харрис оказался на крыше дома. Посмотрев по сторонам и не заметив спрятавшегося за каким-то возвышением преступника, лейтенант перегнулся через парапет и закричал: — Ребята, а тут его нет! Следите, чтобы он не перебежал на другую крышу. В это самое время его шею охватила рука преступника,

а в висок уткнулся короткий ствол «Магнума». — Ну вот ты мне и попался, коп поганый,— злорадно ухмыльнулся над самым его ухом Короткий Мак,— теперь ты в моих руках! Продолжая держать ствол на виске незадачливого лейтенанта, преступник перегнулся через парапет и крикнул кадетам: — Значит так, слушайте внимательно: ваш начальник — в моих руках, сами видите. Он у меня в заложниках. Свяжитесь с этим козлом-шерифом и объясните, что теперь я буду диктовать вам условия, а не наоборот. А условия мои таковы: если вы не дадите мне самолет с необходимым запасом горючего и навигационные карты, чтобы я смог добраться туда, куда хочу, я этого мусорка сейчас же убью на ваших же глазах! К растерянно молчавшим кадетам подошел шериф — он только что прибыл на место происшествия. — Ну, чем не идиот этот Харрис,— злобно выругался шериф,— и кто только потянул его демонстрировать свое геройство. Можно было бы сделать все гораздо спокойней: вызвать полицейский вертолет со снайперами, и никуда бы этот Короткий Мак не скрылся при всем желании!.. К шерифу подбежала Мери Томпсон: — С вами хочет говорить мэр города,—- она протянула полицейскому рацию,— пожалуйста, сэр. — Почему во вверенном вам районе до сих пор продолжаются беспорядки? — услышал шериф недовольный голос Мери Сьюзил, нового нью-йоркского мэра,— у вас что там — гражданская война? Сотни полицейских задействованы, а вы до сих пор справиться не можете!.. Шериф наклонился к мембране: — Госпожа мэр, массовые беспорядки окончены, основные очаги подавлены еще два часа назад... — Так в чем же дело? — Найден зачинщик всего этого безобразия — рецидивист Брайн Коллинз по кличке Короткий Мак. Однако у нас возникли неожиданные осложнения: этот преступник

взял в заложники лейтенанта Харриса, преподавателя Полицейской Академии... — Этого еще не хватало! — Жизни лейтенанта несомненно угрожает опасность... — А чего требует этот Короткий Мак? — Он требует самолет с необходимым запасом горючего и навигационные карты — видимо, собирается сваливать куда-нибудь в Латинскую Америку. Он ведь отлично понимает, что в случае чего его ждет электрический стул... — Приятную новость вы мне сообщили, господин шериф. Сейчас сюда понаедет целая орава разных газетчиков, этих грязных писак-репортеров, а они сумеют раздуть скандал вокруг этого дела... Это может сильно повредить мне на предстоящих выборах! — Постараюсь сделать все, что от меня зависит, все, что и моих силах! — Делайте, что хотите, но преступник должен быть обезврежен как можно быстрее!.. Неожиданно к шерифу подошел МакКони. — Господин шериф,— обратился он,— позвольте, я слажу на помощь лейтенанту Харрису? Полицейский с удивлением посмотрел на него: — Да что ты можешь? Ты сам едва-едва проучился четырнадцать недель... МакКони не унимался: — Господин шериф, я вас очень прошу: позвольте, пожалуйста, мне... Шериф только махнул рукой: — Позволяю, кадет. Но хорошенько запомните — если с вами что-нибудь произойдет, я за это не отвечаю. Короче, на свой страх и риск. МакКони, проверив свой кольт, сунул его за пояс и быстро-быстро полез по пожарной лестнице — Короткий Мак, занятый переговорами с полицейскими, вроде бы не заметил броска кадета. Добравшись до крыши, МакКони подбежал к преступнику и, вскинув кольт, закричал:

— А ну, бросай оружие, мать твою так!.. Короткий Мак удивленно обернулся и, увидав кадета, стоящего с пистолетом наизготовку, только рассмеялся: — Чего-чего, сосунок? — А ну, брось оружие, негодяй, иначе я продырявлю тебя на этом месте!.. — Как же, как же, брошу я оружие, обязательно брошу я оружие, сосунок... Джерри продолжал держать палец на спусковом курке револьвера. — Лучше ты бросай свою пушку, коп поганый,— сказал преступник, продолжая улыбаться,— а не то я твоему начальнику башку размозжу. В любом случае я успею выстрелить первым...— он продолжал держать дуло пистолета на виске лейтенанта Харриса. МакКони неохотно опустил пистолет. — Брось вниз! — скомандовал Короткий Мак. Джерри неохотно повиновался. Преступник захохотал: — Отлично, просто отлично!.. Теперь у меня вместо одного копа поганого — целых два!.. Джерри посмотрел на Харриса. Тот был едва живой от страха. — Становись лицом к стене! — скомандовал преступник. МакКони обернулся и уперся носом в какую-то железобетонную будку, что стояла на крыше. Короткий Мак наконец-то опустил пистолет и толкнул зеленого от страха Харриса в сторону Джерри: — Иди к своему дружку, мусор!.. Преступник отошел на несколько шагов от полицейских, продолжавших стоять лицом к стене, держа руки за головой. — Мне кажется,— начал Короткий Мак,— мне кажется, что два копа сразу — это многовато. Не знаю, что и делать. Может, одного пришить? Неожиданно на крыше появилась какая-то высокая фигура в белой рубашке. МакКони и Харрис замерли от удивления: это был Хайталл.

Заметив незнакомца, Короткий Мак резко перевел пистолет на него: — А ты кто такой? Хайталл заулыбался: — Я кто такой? Да я Хайталл! — А что тебе тут надо? — Мне? Да мне ничего не надо, приятель. Я просто прогуливался по крыше... Вижу, тут намечается что-то очень, очень интересное, не так ли? Преступник захихикал: — Кхе-хе-хе, конечно же, интересное, очень даже интересное. Я как раз собираюсь пришить тут одного из этих вонючих мусорков, приятель!.. — Понимаю, понимаю, хорошее дело ты затеял,— поддержал негр Короткого Мака. Тот продолжал гадко улыбаться: — Еще бы не хорошее!.. Только у меня тут возникла одна проблема... Негр изобразил глубочайшее сочувствие — Проблема, говоришь? Какая именно? Может быть, я могу тебе чем-нибудь помочь?.. — Да вот понимаешь, в чем дело — одного из этих копов я хочу взять в заложники, а одного — пришить прямо сейчас. — Ну и что? — Так вот никак не могу сообразить, кого же мне следует прикончить... Да, приятель, может быть ты хочешь, чтобы я пришил мусорка при тебе? Хайталл несказанно обрадовался: — Конечно же, хочу! — А кого бы ты посоветовал мне пришить — вон того старого козлину-лейтенанта или же желторотого?.. Негр задумчиво наморщил лоб: — Мне кажется, что лучше — того молодого... — Хайталл,— одними губами прошептал пораженный МакКони,— Хайталл... Однако через какую-то секунду негр передумал: — Нет, мне кажется, что лучше было бы пришить

вон того старого. По-моему, на совести этого мусора много гадостей... Короткий Мак обрадовался: — Ты прав, старина, ты прав! Да, от этого старого козлины следовало бы избавиться в первую очередь! Короткий Мак поднял пистолет и прицелился лейтенанту прямо в переносицу. Но выстрелить он не успел: страшным ударом своего огромного кулака Хайталл уложил его на цемент. Подняв валявшиеся тут же пистолеты полицейского образца, негр с улыбкой протянул их Харрису и МакКони: — Это, кажется, ваши пистолеты? Те лишь кивнули в ответ. — В таком случае забирайте их и не отдавайте больше разным ублюдкам,—он кивнул в сторону замертво лежащего Короткого Мака,— таким людям, как этот, ни в коем случае нельзя доверять оружия!.. Подоспевшие полицейские надели на преступника наручники. Шериф подошел к лейтенанту: — Если бы не эти парни, Харрис, — он указал на МакКони и Хайталла. Лейтенант Харрис, поднявшись с пола, отряхнул китель и откашлялся: — Кадеты МакКони и Хайталл! От лица ньюйоркской полиции я выношу вам благодарность! Надеюсь, господа кадеты, что через несколько дней я буду иметь удовольствие поздравить вас с первым офицерским чином!.. Выпускной вечер в Полицейской Академии прошел, как и обычно: были речи, цветы, пожелания. Все выпускники получили дипломы и новую офицерскую форму. Кроме всего прочего, комендант Лассард вручил отличившимся при обезвреживании опасного преступника МакКони и Хайталлу медали «За отличие в охране общественного порядка». — В эти волнующие минуты,— начал свою речь Лассард,— приятно осознать, что наши полицейские силы пополнились такими как эти мужественные парни,— он указал на награжденных.— В эти незабываемые минуты я понимаю, что безопасность и покой нашего общества будет

надежно сохранен. Публика зааплодировала. Лассард продолжал: — Признаюсь честно, когда наш уважаемый мэр,— комендант показал в сторону трибуны для почетных гостей,— когда наш уважаемый мэр объявила, что практика набора в полицию будет изменена, я сильно засомневался в целесообразности такого решения. Однако теперь я вижу, как я горько ошибался... К сидящему в первом ряду Ларвелу обратился Барби: — Слушай, сколько можно слушать эту муру? Давай лучше отметим как-нибудь наши первые полицейские звания! — Отличная идея! — сказал тот. — А меня возьмете? — поинтересовалась Саманта Фокс — Конечно, о чем спрашиваешь! — А мне тоже можно с вами? — спросила Мери Томпсон,— только стоит несколько обождать, пока к нам спустится МакКони. — Разумеется, обождем! — согласились все. — А мне тоже можно? Новоиспеченные офицеры обернулись. Перед ними стоял лейтенант Харрис. — Господин лейтенант, я не ослышался? — спросил несказанно удивленный Ларвел,— господин лейтенант, вы хотите пойти с нами на вечеринку? — Да,— ответил тот. — А вы знаете, что мы будем употреблять там спиртные напитки, например,— джин и виски? — Знаю,— ответил Харрис. — Ну что, возьмем его с собой, ребята? — спросил у молодых офицеров Джон. — Конечно же, возьмем. Только пусть он тогда проставит нам чего-нибудь,— согласились выпускники. — Никогда не видела его пьяным,— на ухо сказала Саманта Фокс Мери Томпсон,— видимо, интересное зрелище... Та улыбнулась:

— Только бы Джерри не задержался долго. Он, думаю, сумеет сделать на этой вечеринке какой-нибудь приятный сюрприз... — А вот и они! — закричал Дуглас, заметив спускавшихся с эстрады МакКони и Хайталла.— Ребята, вы сейчас упадете: у нас намечается вечеринка, и лейтенант Харрис нам всем проставляет...

ЧАСТЬ II

ИХ ПЕРВОЕ ЗАДАНИЕ

К середине восьмидесятых годов Нью-Йорк становился все опаснее и опаснее, причем не только для простых обитателей, но и для тех, кто охранял их спокойствие и безопасность по долгу службы. Город оказался поделенным на сферы влияния между враждующими бандитскими группировками, которые своей жестокостью превзошли даже знаменитых Аль Капоне и Диллинджера — некоронованных королей преступного мира двадцатых-тридцатых годов. Каждый день отделы криминальной хроники периодических изданий пугали граждан жуткой информацией: «Три обезглавленных трупа в городском метрополитене», «Отрезанная голова найдена в мусорном ящике в районе Бруклина», «Сексуальный маньяк подстерег очередную жертву в районе аэропорта им. Кеннеди», «Совершенно обугленный труп неизвестного найден па свалке автомобилей»... Стрельба на улицах из автоматического оружия стала привычным делом, никого более не удивляли рэкет, киднэпин, налеты на банки и супермаркеты средь бела дня. Полиция сбилась с ног, ища преступников, но силы правопорядка явно не справлялись с поставленной перед ними задачей. Преступность в городе не уменьшалась, а наоборот,— увеличивалась, приобретая совершенно невиданные ранее формы и размеры. И когда, наконец, стало очевидным, что силы охраны правопорядка не могут справиться с поставленной перед ними задачей, мэр города

Мэри Сьюзил была вынуждена пойти на крайнюю меру — в наиболее криминагенно опасные районы были посланы свежеиспеченные офицеры, выпускники Полицейской Академии 1984 года, так и не успевшие пройти соответствующую практику. — Любой ценой остановить рост преступности во вверенных вам районах — вот ваша задача, господа офицеры! — так поставила Мери Сьюзил главную цель этой акции на встрече в нью-йоркской мэрии. Сьюзил можно было понять: одним из пунктов предвыборной программы ее было «остановить рост преступности в городе», а поэтому приближающиеся выборы не сулили ей в контексте происходящего никаких шансов на успех... Вечерело. Пит Абрахамсон посмотрел на часы — было без четверти девять. Это означало, что его небольшой магазинчик через пятнадцать минут должен быть закрыт. Посетителей уже не ожидалось, и Абрахамсон, поудобней расположившись в мягком кожаном кресле, нажал на кнопку дистанционного управления телевизора. Там передавали последние городские новости. После небольшой рекламной заставки двое популярных телеведущих начали обзор последних событий. — Добрый вечер. Я — Джордж Хильер, рядом со мной Элизабет Броуденберг. Сейчас вы услышите последние известия. Информация из Гарлема. Преступность в этом районе быстро возросла. Сегодня в восемнадцать часов тридцать пять минут двадцатисемилетний безработный негр Джефри Хоуп ворвался в бар «Паутина» и, угрожая пистолетом сорок пятого калибра, потребовал у хозяина выручку. В завязавшейся перестрелке нападавший получил тяжелое проникающее пулевое ранение в легкое. Бармен, посудомойка и двое посетителей убиты на месте... На экране появились кадры — полицейские машины с включенными сиренами, «скорая помощь», санитары,

выносящие из «Паутины» носилки с трупами. — Пресс-конференция мэра Нью-Йорка Мери Сьюзил еще раз показала полную беспомощность городских властей перед ростом организованной преступности,— улыбаясь, продолжила обзор новостей Элизабет Броуденберг, сероглазая крашеная блондинка с необыкновенно большой грудью,— мэр города не представил какой-нибудь серьезной концепции по борьбе с правонарушениями. Попытка омоложения кадрового состава городской полиции за счет недавних выпускников Полицейской Академии, не прошедших даже соответствующей практики, выглядит по меньшей мере беспомощно... Зрители увидели растерянное лицо мэра, отбивавшейся от репортеров. — Мы продолжим через некоторое время. Программу новостей прервал рекламный ролик. — Еще недавно это было поправимой трагедией,— обращался с экрана пожилой седовласый джентльмен, стоя в комнате, в которой на ковре, в луже крови, лежал какой-то грязный субъект.— Да, еще недавно это было трагедией. Но сейчас одна лишь капля патентованного порошка для выведения кровавых пятен с ковровых поверхностей «Ультра-Си-Колер» избавляет вас от необходимости длительной чистки ковров после визита в вашу квартиру подобных проходимцев,— джентльмен указал на окровавленного типа,— «Ультра-Си-Колер» не оставляет для кровавых пятен никаких шансов. Мы заботимся о вас и о ваших ковровых изделиях! Не забыли? «Ультра-Си-Колер»! После рекламного сюжета Джордж Хильер продолжил выпуск последних новостей. — Трое полицейских тяжело ранены, один скончался на месте — таковы результаты перестрелки, возникшей сегодня ночью. Бывший налоговый инспектор, а ныне безработный Джон Маггер приобрел себе автоматическую винтовку «М-16» и решил опробовать ее из окна своей квартиры. Первой жертвой стрелка, к большому сожалению, оказался наряд полиции. Как ни странно, самому

злоумышленнику удалось скрыться. Ведется розыск. Оперативно прибывшие на место перестрелки репортеры успели запечатлеть только лужи крови на мостовой. — Через некоторое время мы продолжим наши сообщения,— улыбнулась с экрана Элизабет Броуденберг. На экране появилась молоденькая девочка — совсем подросток. Держа в руках огромный кольт, она говорила: — Лучший подарок к окончанию школы — шестизарядный кольт знаменитой фирмы «Бидмайер»! Подружки! Только это оружие способно защитить вас от насильников! Цельтесь врагу в яйца! — девушка навела пистолет на камеру,— и ваша девственность останется в безопасности. Запомнили? Шестизарядный «Бидмайер»! Оптовым покупателям скидка до тридцати пяти процентов! Звоните нам по телефону 172373780! Не забыли? 172373780! Мы заботимся о вас и о вашей девственности! На экране телевизора вновь появилась Элизабет Броуденберг. — Только что получено новое сообщение: глава преступной группировки «Рак матки» Эдди Салдам со своими подручными совершили очередной налет на супермаркет «АБС» в районе Бруклинского моста. Похищена дневная выручка, супермаркету нанесен урон на сумму более ста восьмидесяти тысяч восьмисот долларов. Как всегда, Эдди Салдаму удалось скрыться еще до появления полиции. Это еще раз свидетельствует о полнейшей беспомощности органов правопорядка в нашем городе... При упоминании одного только имени Эдди Салдама Пит вздрогнул. Салдам был грозой всех владельцев магазинов, кафе, баров и ресторанов в их районе. Он и его негодяи обложили всех мелких собственников еженедельной данью, грозясь в случае неповиновения поджогами и физическим насилием... Абрахамсон вновь посмотрел на часы. Было без двух минут девять. — Что ж, пора закрываться,— вслух решил он и выключил телевизор.

Сперва хозяин магазина закрыл входные двери на четыре огромных замка с кодовыми устройствами. Затем установил перед дверьми огромный капкан — реклама утверждала, что подобные капканы русские устанавливают в своих городах на медведей. Затем подключил сигнализацию и алармы. После этого опутал прилавок паутиной проволоки и подключил ее к сети... Подобные предосторожности не были чрезмерными — магазин Пита Абрахамсона грабили уже раз десять — почти все ограбления и налеты были делом рук окрестных преступных группировок, вроде «Рака матки» Эдди Салдама. Полиция, как и всегда, была бессильна, и поэтому приходилось рассчитывать только на собственные силы. В магазине зазвонил телефон. — Слушаю! — поднял трубку Абрахамсон. — Ты не забыл, надеюсь? — послышалось с той стороны провода.— Ты не забыл, что сегодня? Абрахамсон побледнел. Сегодня он должен внести очередную дань Салдаму и его людям — десять процентов недельной выручки. — Да-да, мистер Салдам, я помню, я помню, как всегда, встречаемся на том же месте, что и всегда... — Что-то не слышу радости в твоих словах, дешевый пидар,— послышалось с той стороны.— Ты что, чем-то недоволен? А то я ведь могу... Абрахамсон притворно захихикал: — Что вы, что вы, мистер Салдам, я очень, очень доволен, что мне приходится иметь дело с таким великодушным джентльменом, как вы! Выражаю вам свою искреннюю, неподдельную благодарность! Другой бы на вашем месте... Салдам перебил его: — Ладно, заткнись, козел! Значит, ты помнишь — в половину десятого на том же месте. И вот еще что — бумажками не меньше полтинника. Думаешь ты один у меня тут такой? Я не собираюсь таскать чемоданы денег! У меня таких, как ты — двадцать семь человек. Ты — двадцать восьмой... А то ведь я могу и вообще не принять твоих

вшивых денег. Знаешь, что тогда будет С тобой и твоей паршивой лавочкой... — Что вы, что вы! — залепетал в телефонную трубку Абрахамсон,— я обязательно принесу вам сегодня деньги, ровно в половину десятого, и как раз на то место, что и всегда. В том же месте и в то же время... В трубке послышались короткие гудки. Абрахамсон вынул из внутреннего кармана пиджака пачку денег и еще раз пересчитал их. Посмотрев на часы — до встречи с вымогателем оставалось двадцать минут — Пит положил пачку в карман и через черный вход отправился на улицу, к своему красному спортивному «шевроле» с треснувшим лобовым стеклом. Менять стекло на новое все равно не было смысла — каждый день его могли разбить подростки-наркоманы, что околачивались около его магазина. Включив зажигание, Абрахамсон двинулся по плохо освещенным улицам в сторону кинотеатра «Иллюзион» — недалеко от него Пита и должны были ожидать бандиты. Абрахамсон прибыл на место встречи минут за десять до положенного времени — так было надежнее. Заглушив свою машину, он хлопнул дверкой и, не закрывая ее на замок, пошел по направлению к билетным кассам. Пока вымогателей не было, Абрахамсон решил позвонить приятелю — тот содержал пиццерию в том же квартале и так же, как и Пит, платил дань Салдаму и его бандитам из группировки «Рак матки». Пит набрал номер. — Алло,— послышалось с той стороны,— это ты, Пит? — Я,— шепотом, словно его могли подслушивать, ответил хозяин магазина,— как твои дела? Хозяин пиццерии тяжело вздохнул: — Ой, хреново мои дела. Хреновей не бывает... — Салдам? — поинтересовался Абрахамсон. — Он, проклятый! — ответил приятель Пита.— Десяти процентов выручки ему уже мало. «Я, мол, человек с большими запросами,— принялся перекривливать он

рэкетера,— мне, мол, твоих десяти штук в неделю даже на пиво не хватает...» А у меня торговля совсем упала. Где я ему столько возьму? — А ты не говори ему, сколько у тебя выходит в неделю — откуда ему знать! Хозяин пиццерии вновь вздохнул: — Ой, ну как не говорить! У него везде свои люди! А если, не дай Бог, выяснится, что я его обманул... — Да как этот козел может выяснить,— начал было Абрахамсон, но не успел — чья-то тяжелая рука легла ему на плечо. Абрахамсон вздрогнул и обернулся: перед ним, гадко ухмыляясь, стоял Эдди Салдам. Глядя на внешность Салдама, вряд ли можно было предположить, что это — главарь одной из самой влиятельной в Нью-Йорке преступной группировки. Это был малый лет двадцати пяти-двадцати восьми, довольно небольшого роста, щуплый, сухопарый, в грязном засаленном пиджаке, надетом на такую же грязную майку с надписью масляной краской «Рак матки — короли НьюЙорка». На ногах его были стоптанные кроссовки без задников. В двухнедельной щетине виднелись какие-то крошки — видимо, остатки ужина. Глаза рэкетера сверкали истерической злобой. — Так-так-так,— медленно произнес он, глядя в глаза помертвевшего от ужаса Абрахамсона,— так-так-так. Чудно-чудно-чудно. И кому это ты такие советы даешь, мать твою так? — Я хотел, мистер Салдам... Я думал... Тут один мой приятель вымогает у меня на пиво... Я не хотел, мистер Салдам... Вы не так поняли меня... Преступник вырвал из рук Пита телефонную трубку. — Алло,— небрежно сказал он,— алло, это ты, грязный итальяшка Фрауччи? — Я,— залепетал тот на другом конце провода. — Слушай, только без дураков, а не то при встрече получишь в хохотальник. Что советовал тебе этот козлина Абрахамсон? — Он советовал мне скрывать от вас мои истинные

доходы,— послышалось с того конца провода. Салдам повесил трубку. Вот и прекрасненько,— сказал он, повернувшись к Абрахамсоиу. Тот затравленно молчал. Вот и чудненько! — продолжил бандит, наотмашь въехав хозяину магазина по лицу. Тот с размаху ударился затылком о телефонный аппарат и с тихим стоном осел на асфальт. — Поднять его! — коротким кивком головы приказал Салдам своим подручным — те живо кинулись выполнять распоряжение хозяина. — Ну что, мой хороший, а деньги, деньги-то ты, надеюсь, принес? — почти ласковым тоном поинтересовался Салдам. — Да, мистер Салдам, вот ваши деньги, мистер Салдам,— заплетающимся от ужаса голосом пробормотал Абрахамсон и судорожным движением расстегнул пиджак,— вот ваши деньги, как вы и просили — только крупными банкнотами... Салдам протянул руку за пачкой. — Сколько здесь? — Ровно восемь с половиной тысяч — как раз десять процентов недельной выручки... — Ты что, совсем охренел, грязный ты, вонючий козлина! — взорвался бандит.— Восемь с половиной штук? Ты что, считаешь меня за мелкого мальчика, начинающего вымогателя? Да я стою теперь штуку в час! — Но у меня больше нету,— испуганным голосом лепетал Абрахамсон,— нету у меня больше, торговля падает, люди нищают, никто не хочет покупать мои товары... — А кто только что советовал этому итальяшке утаивать от меня часть доходов? — истерически завопил Салдам.— Кто говорил, что мне никак не узнать, сколько ты имеешь на самом деле? — Но я имел в виду совсем другое... — Короче! — рявкнул бандит так громко, что даже стоявшие рядом его приближенные перепугались,— короче,

Абрахамсон, с этой недели ты отдаешь мне уже не десять, а все двадцать пять процентов. А если ты такой бедный — убирайся из моего района, продавай свою лавочку и запасайся новым хохотальником, потому что они,— бандит указал на своих людей,— будут тебя очень больно бить. Понятно тебе, грязная ты козлина?.. — Эй, еще пару пива! После напряженного трудового вечера Эдди Салдам и его ближайшие сподвижники развлекались в популярной нью-йоркской пивнухе «Синька», что недалеко от Центрального парка. Официант принес два бокала с темным пивом. — ...так вот, захожу я к этому ханыге Гранту — тому самому, что отказался платить, захожу в его вонючую лавочку, а он сразу же кинулся к себе в конторку, наверное, все штаны обосрал.., — делился впечатлениями Эрик Мартинес, подручный Салдама, молодой мулат кубинского происхождения, с необыкновенно дебильным выражением лица.— А мамаша Грант, жена хозяина, так и примерзла к прилавку. Ясно, дай ей волю, она сейчас же подымет крик — убивают, мол, грабят и так далее. Ну, стукнул я ее гирей по чайнику, чтобы не базлала на весь белый свет о своих неприятностях, но эта подлая сука так укусила меня за ладонь — до сих пор болит! — Мартинес продемонстрировал всем присутствующим пострадавшую часть тела.— Пришлось поработать над ней ломиком, которым ее муж открывает ящики — живо успокоилась, миленькая. Перемахнул я через прилавок, гляжу — а этот придурок уже телефон схватил. Я беру ломик и... — А его супругу ты потом отбарал? — перебил собеседника Даниэль Поллак, толстый бородатый негр с пивным брюхом, тоже один из ближайших помощников Сплдпми. Мартинес обиделся: Оставь свои жлобские шуточки, Дэн. Я тут тружусь целыми днями, как пчелка, можно сказать, пострадал на

работе, а ты, черножопая скотина... — Ладно, мужики, отставить базары! — скомандовал Салдам.— Мы устали, пришли сюда расслабиться, а вы начинаете свои разборки. Сколько можно об одном и том же — «по чайнику», «в хохотальник»... Вы как канидские лесорубы: на лесоповале — о бабах, а с бабами о рубке леса. Мы, кажется, не на работе... — Так я и спросил его о бабе, а он почему-то обиделся,— захохотал толстый негр,— да еще черномазым меня называет. Оскорбляет мое расовое достоинство... Сам такой же черномазый, как и я. — Черножопый,— поправил его Мартинес.— Черномазый — это я, а ты, парень — черножопый. — Ладно, успокойтесь, козлы вонючие,— произнес Салдам,— а не то всех повыгоняю без выходного пособия. Будете трясти нищих в подземных переходах... — Тихо-тихо-тихо,— зашикали Мартинес и Поллак друг на друга. Хозяин пивной включил телевизор. С экрана миловидная девочка лет пятнадцати демонстрировала гигиенические тампоны — это был рекламный ролик. — Да, кстати, о бабах,— Поллак поманил к себе пальцем Мартинеса,— послушай классный анекдот. Заходят в ресторан трое вампиров. Подбегает к ним официант — «Вам чего, молодые люди?» Один вампир говорит: «Мне, пожалуйста, крови венозной». «Нацежу,— отвечает официант,— а вам чего?» «А мне, будьте любезны, крови артериальной»,— заказывает другой вампир. «Будет исполнено,— говорит официант,— сейчас принесу. Ну, а вам чего принести?» — интересуется он у третьего вампира. Мартинес неспешно тянул темное пиво. — Так вот,— продолжал негр,— «что вам принести?» — интересуется официант у третьего вампира. А тот говорит — «мне, пожалуйста, крутого кипятку». «Что за ерунда? — возмутились те двое вампиров,— как это так — крутого кипятку?» А он вытаскивает из нагрудного кармана два использованных тампона и говорит: «А я чайком побалуюсь!»

Мартинес побледнел и с шумом выблевал пиво на пол. Салдам и Поллак дико развеселились: — Ну и впечатлительный же ты, Эрик! А еще — боец банды «Рак матки»! Тебе бы соску сосать... По телевизору начинался выпуск ночных новостей. — Как всегда, в студии канала обозрения — Джордж Хильер и Элизабет Броуденберг. Сообщаем последние новости. В Бруклине только что закончился городской конкурс матерщинников, организованный местной воскресной школой. Победительницей стала девятилетняя Илона Слюпски — из всех нам известных исходных лексем она сумела составить четыре новых словосочетания. Победительница награждена бесплатной путевкой по маршруту «Золотое кольцо России» — организаторы конкурса надеются, что именно там молодое дарование сумеет обогатить свой лексикон. — Во дает! — восторженно пробормотал Поллак. — Продолжаем наш выпуск последних известий,— улыбнулся с экрана Джордж Хильер,-— всем нам известно,— ведущий сделал печальное лицо,— и, к великому сожалению, даже слишком хорошо известно, что преступность в нашем прекрасном городе все время возрастает. Как мы уже сообщали, мэр города Мери Сьюзил приняла решение омолодить кадры нью-йоркской службы общественной безопасности за счет недавних выпускников Полицейской Академии, не прошедших даже соответствующей практики. Только что нам стало известно, что молодые офицеры полиции приступят к исполнению своих служебных обязанностей уже с завтрашнего утра. На экране телевизора появились лица выпускников Академии. Камера оператора остановилась на голубоглазой блондинке, туго затянутой в черный полицейский комбинезон. — А ничего баба,— кивнул Салдаму Поллак,— такая аппетитненькая, такая сексопильненькая... — Заткнись, ублюдок,— ответил тот,— тебе, черножопой скотине, только и знать, что насиловать белых баб.

— Хорошо, хорошо, заткнусь, уже заткнулся,— ничуть не обиделся негр. В это время двери пивной с шумом раскрылись, и в проеме показалась группа вооруженных людей. — Ни с места! — заорал во всю глотку маленький китаец, видимо — главарь этой банды и для острастки пальнул из пистолета в потолок.— Ни с места! Руки — на стол! Сейчас мои люди пройдутся по рядам, а вы вежливо покажете, где у вас лежат деньги и драгоценности. И не вздумайте шутить — особенно это относится к тебе, вонючка Салдам. Мартинес медленно потянулся за пистолетом во внутренний карман пиджака, однако Салдам шепотом приказал ему: — Не стоит, Эрик. Этот узкоглазый китаеза Ли еще очень пожалеет о содеянном. Мои ребята при первом же удобном случае отрежут у него яйца и заставят съесть их сырыми, не запивая. Поллак, где там у нас деньги?.. Капитан шестнадцатого участка нью-йоркской полиции Генри Лассард с трудом пробирался на своем служебном «понтиаке» через автомобильные пробки центра города — ни полицейская мигалка на крыше машины, ни сирена, ни громкоговоритель не помогают в Нью-Йорке в часы пик никому. Генри Лассард был зол — его только что распекало начальство в Управлении, причем нарекания за плохую работу были целиком справедливы: кривая преступности за последние несколько месяцев неимоверно возросла. Ограбления, налеты, кражи со взломом, угоны дорогих автомашин следовали чередой. Впрочем, единственный повод для оправдания у капитана все-таки был, и он был весьма серьезен: в шестнадцатом участке полиции хронически не хватало людей: часть погибли в перестрелках с бандитами, часть уволилась по собственному желанию, не выдержав нечеловеческого напряжения работы. Правда, сегодня капитану пообещали пополнение. У самого подъезда к участку Лассард заметил толпу

мужчин и женщин, которые, держа плакаты с надписями «Долой некомпетентную полицию!», «Шестнадцатый участок — самый худший в Нью-Йорке!», «За что мы платим деньги в федеральный бюджет?», скандировали: «Долой Лассарда!». При выходе из автомобиля капитана забросали тухлыми яйцами. — Вот черт,— пробормотал капитан, выходя из машины,— что за гадкий запах!.. С трудом уворачиваясь от разгневанных сограждан, Лассард добежал до дверей полицейского участка. За столом сидел лейтенант Шлегель. Подняв глаза на начальника, он рассмеялся: — И тебе досталось, приятель! Ничего, со мной сегодня утром случилось то же самое — только в меня бросались еще и гнилыми помидорами — может быть,и не так воняет, но намного хуже отстирывается! Капитан подошел к своему столу. — Ты всегда находишь скверное время для своих шуточек, Шлегель,— недовольно сказал он. Шлегель заулыбался. — Понимаю, понимаю,— участливо произнес он,— Тебя вновь выбарали в Управлении во все дыры, — А они по-своему правы,— отозвался капитан,— подумать страшно, сколько у нас безобразий в районе за последний только месяц... — И это если еще учесть, что в Управлении не все знают Добавил лейтенант Шлегель,— впрочем, сами тоже виноваты: сколько раз обещали прислать нам свежее пополнение... А, кстати,— сказал капитан,— я как раз собирался сегодня позвонить в Академию своему брату, коменданту Лассарду. Он как-то пообещал выделить мне тек самых ребят, что участвовали в ликвидации Короткого Мака... В это время двери служебного помещения раскрылись, и ни пороге появился какой-то тип в новенькой полицейской форме с капитанскими нашивками. Тип этот сразу же произвел и на Лассарда, и на Шлегеля целиком отталкивающее впечатление: небольшого роста блондин с

редкими волосами, с треугольным лицом, на котором неестественно ярким пятном выделялись большие слюняные губы, с маленькими, точно свиными глазками, прячущимися за толстыми линзами очков в роговой оправе... — Капитан Лассард? — спросил вошедший. Тот кивнул. Слюнявый тип подошел к самому столу. Меня зовут капитан Маузер. Я... — Вы, наверное, изобретатель пистолета? — съехидничал лейтенант Шлегель,— и как вам только удается стрелять в таких очках?.. Маузер с удивлением посмотрел на него. — Вы нашли слишком скверное место для своих шуточек. И вообще, соблюдайте субординацию,— Маузер Презрительно измерил Шлегеля взглядом,— лейтенант... Лицо Лассарда приобрело официальный вид. — Слушаю вас, капитан,— промолвил он. — Я — капитан Маузер! Лассард вежливо улыбнулся: — Это мы уже слышали. — Я прислан в ваш шестнадцатый участок из Управления, чтобы контролировать вашу работу, потому что ваш участок — самый скверный во всем городе. Нигде в городе нет столько нарушений законности, как у вас, капитан! Лассард обескуражено молчал. — Так вот: мне даны большие полномочия. Предлагаю вам, Лассард, за тридцать дней наладить работу, а иначе... — Что иначе? — поинтересовался Шлегель. — ...иначе вы будете уволены со службы в городской полиции,— пообещал Маузер.— А у вас,— он резко повернулся к Шлегелю,— будет такой начальник, что вы напишете рапорт «по собственному желанию» через двадцать четыре часа. — Не понимаю,— сказал Лассард,— я сам только что приехал из Управления... — Вам, капитан, там больше не верят,— произнес

Маузер,— вы исчерпали доверие начальства. Кстати, начальник полицейского участка должен в любую минуту с закрытыми глазами сказать, что произошло на вверенной ему территории за истекшие сутки. Так что же произошло у вас, Лассард? Капитан молча протянул ему кипу бумаг. — Это рапорта,— сказал он,— можете ознакомиться с этим, Маузер. Капитан взял отчеты и, поправив очки, принялся читать вслух: — Сержант Роуперт сообщает: драка со стрельбой в подпольной клинике Макномары по нанесению татуировок. Некто Андерсен устроил разборку после того, как при татуировке члена заработал заражение крови. Двое раненых, один из них — сам Макномара — очень тяжело. Так, так... Ага, вот еще: рапорт лейтенанта Джефферсона. Трое некрофилов, пробравшись ночью в морг местной клиники Таундеша, бесчинствовали там до рассвета. Принеся с собой в термосах кипяток, они при ПОМОЩИ шланга закачали его в половой орган скончавшейся неделю назад Агаты О'Клови, девяностодвухлетней старухи и насиловали труп до полного изнеможения... Гм-м, не понимаю, как это можно насиловать труп — он что, сопротивлялся? — Лейтенант Джефферсон не так силен в стилистике как вы,— иронично заметил Лассард. — Дальше, что там дальше,-— продолжал читать Маузер, словно не замечая реплики Лассарда,— ага, вот еще один рапорт, кажется, ваш, лейтенант Шлегель,- он обернулся к полицейскому,— так-так-так, и о чем же ям тут рапортуете... «Десятого октября сего года, роясь а мусорном баке, я случайно обнаружил отрезанную голову какого-то человека, предположительно — негра...» А какого черта вы рылись в мусорном баке, лейтенант? Может быть, по вашему указанию, Лассард? Искал отрезанные человеческие головы? — Оставьте его, капитан,— сказал начальник шестнадцатого участка,— у кого из нас не может быть маленьких слабостей?.. Маузер подошел к дверям.

— Короче, вы меня поняли,— сказал он тоном, не терпящим возражений,— у вас есть ровно тридцать дней, чтобы исправить положение. Всего хорошего, я сейчас иду в соседний, пятнадцатый участок, а попозже еще раз загляну к вам,— пообещал он. — Ну и курвозный тип этот Маузер,— сказал Шлегель, когда капитан вышел из помещения,— жалко, что он не пришел в участок раньше нас — иначе тухлыми яйцами и гнилыми помидорами забросали бы его... — Ничего, Эндрю, все еще впереди,— пообещал коллеге капитан Лассард. — Да, чуть не забыл — ты ведь собирался позвонить в Полицейскую Академию своему брату — что-то насчет пополнения,— напомнил Шлегель. — Спасибо, что напомнил.— Лассард набрал номер Академии,— алло, соедините меня, пожалуйста, с комендантом Лассардом, Это говорит его брат. — Слушаю тебя, Генри,— послышалось с той стороны. — Меня сегодня в Управлении выбарали во все дыры,— не поздоровавшись, начал капитан. — Знаю,— спокойно ответил комендант,— мне об этом уже доложили... — Ты должен помочь мне. — Как? — По «ящику» только и говорят, что наш глубокоуважаемый мэр, мать ее так, наконец-то собирается прислать в некоторые полицейские участки выпускников твоей Академии этого года. А у меня большой некомплект. — Сколько тебе надо? — спросил комендант. — Как минимум — двенадцать. — Хорошо. Получишь шестерых... — Этого мало! — закричал капитан. — Шестерых, и не более. Но зато — самых лучших. Тех самых, что участвовали в ликвидации Короткого Мака. Кстати, двое из них уже имеют правительственную награду — медаль «За охрану общественного порядка»... — Ну, спасибо тебе, брат, выручил...

— Не за что. Всегда рад тебе помочь. И помни, что Управление дало тебе для наведения порядка ровно тридцать дней... Да, чуть не забыл — к вам уже заходил капитан Маузер? — Только что. Мне кажется, это такой гнойный пидар, каких только поискать... Кстати, кто он и откуда? — Ему тридцать шесть лет, закончил нашу Академию в 1975 году, до этого был совладельцем похоронного бюро в Бостоне. В Бостоне преступность, сам знаешь, какая — его контора процветала, потому что трупов было более чем достаточно. Не понимаю только — и чего это его потянуло в полицию? В Управлении его не любят и боятся одновременно — он карьерист и проходимец, способен вздрючить любого, кого захочешь, только покажи. Так что будь с ним поосторожней, этот сукин сын тебя может подставить так, что тебе и не снилось... — Короче — понятно: гнойный, вонючий, мерзкий и подлый козлина,— резюмировал капитан.— Ну, что ж, спасибо за информацию, комендант,— капитан Лассард повесил трубку и, обернувшись к лейтенанту Шлегелю, произнес: — Мы, кажется, влипли.,. Тем временем капитан Маузер направился в пятнадцатый полицейский участок, к своему давнему приятелю лейтенанту Лестоку, — Привет прямо с порога поздоровался он. — Привет! Как дела? Капитан Маучер опустился в кресло. — Да вот, Управление направило меня ревизировать ваших соседей — из шестнадцатого... — А, это и тот самый участок, куда направляют этих недоносков из Полицейской Академии? — Именно. — Ну, и что ты можешь сказать? Лейтенант Лесток являл собой законченный тип административного служаки, бесповоротно и окончательно

отупевшего за время работы. За время службы в полиции Лесток полностью потерял инициативу, во всем полагаясь на указания начальства. О его безволии и тупости говорило все: и скошенный подбородок, и чрезвычайно низкий, как у человекообразной обезьяны, лоб, и скользящий взгляд мутных голубоватых глаз. Лейтенант Лесток служил в пятнадцатом участке вот уже пять лет и, несмотря на свою беспрекословность и исполнительность, почти никогда не поощрялся начальством. Все его сокурсники по Академии давным-давно стали как минимум капитанами, и Лесток давно смирился, что и звании лейтенанта ему, видимо, суждено уйти на пенсию. - Ну, и что ты можешь сказать? Я могу сказать, что мне очень не нравится этот капитан Лассард,— произнес Маузер,— а еще я могу сказать, что ты, приятель, по-моему, засиделся и на своей должности, и в звании лейтенанта. — Я чем-то не угодил начальству? — испугался Лесток.— Боже, что я такого сделал?.. Маузер улыбнулся. — Ничего, приятель. Ровным счетом ничего,— сказал он,— лучше всего для полицейского — ничего не предпринимать, это страхует его от ошибок и, следовательно, от недовольства начальства. Ты, Лесток — именно такой человек... — Так что же ты хочешь сказать? — Мне кажется,— Маузер наклонился к уху Лестока,— мне кажется, что если мы облажаем этого придурка Лассарда, то ему уже не поможет никто, даже его братец,— сказал Маузер.— Тем более, что в Управлении им очень недовольны. Ему прислали новое пополнение — этих недоносков... — Этих грязных ублюдков,— добавил Лесток. — ...да, этих грязных ублюдков,— продолжил мысль коллеги Маузер,— которые ни хрена не смыслят в полицейском деле... — ...в деле охраны общественного правопорядка... — Да, ни хрена не смыслят они в этом деле,—

говорил Маузер,— так вот, я считаю, что этот Лассард тоже засиделся на своем месте... — А он что — угодил начальству? — переспросил Лесток.— Он же все время что-то предпринимает!.. — Именно этим он и плох! — Маузер поднялся с кресла и подошел к окну. — Ну так и что? — Мне кажется,— начал Маузер, но тут же поправился,— я уверен, что если капитана Лассарда сместят с должности начальника участка, наилучшая кандидатура на эту должность... — Лейтенант Шлегель? — удивился Лесток. — Ты сидишь на своем месте хрен знает сколько времени,— Маузер начал нервничать от недогадливости своего приятеля,— вот уже хрен знает сколько лет сидишь ты на этом месте. В Управлении тебя уважают и ценят... — Ну и что? — так и не понял столь призрачного намека лейтенант. Маузер выразительно повертел пальцем у виска. — Слушай, приятель, а у тебя с чердаком все в порядке? — Не знаю,— ответил Лесток,— я что-то давно туда не заглядывал. Маузер тяжело вздохнул. «Ну и идиот!» — подумал он с горечью. — Так что ты имеешь в виду? — спросил Лесток. — Я имею в виду, что тебе давно пора получить повышение по службе. Например — занять место Лассарда. Я дал ему тридцать дней для наведения порядка. Коли он не успеет... — А если успеет?.. — Есть идея! — Какая же? — Лучший порядок — это беспорядок. И мы с тобой поможем его организовать... — Как? Маузер хитро улыбнулся. — У тебя, мой друг, служба в полиции и связанное с

ней перенапряжение весьма пагубно сказались на умственных способностях. Так что,— Маузер дружески похлопал Лестока по плечу,— слушайся меня, выполняй все мои указания, и через какой-то месяц ты станешь капитаном, начальником соседнего участка. — Слушаться? Слушаться, и более ничего? — обрадовался лейтенант,— это я могу... Вот и отлично,— удовлетворенно сказал капитан, я думаю, мы найдем с тобой общий язык... В двери шестнадцатого отделения постучали. — Прошу! — крикнул Лассард. В проеме появился молодой человек лет двадцати и улыбнувшись, подобно голливудовскому положительному герою, представился: Лейтенат МакКони. Это шестнадцатое отделение? — Да. — Ребята,— кивнул он за двери,— пошли... В помещение зашло еще четверо молодых офицеров. — Ваш брат, комендант Лассард, направил нас. — Знаю, знаю...— замахал рукой капитан,— прошу садиться. МакКони протянул капитану стопку папок. — Личные дела? — спросил Лассард,— а ну-ка, дай почитаю. Он открыл первую папку. — Джон, он же Хуан Насименто. Молодой офицер, похожий на латиноамериканца, кивнул головой: — Я, сэр! — «Родился в 1960 году... «так-так-так, это неинтересно... «Долгое время вводил преподавателей, сокурсников и особенно сокурсниц в заблуждение, выдавая себя за гиперсексуального латиноамериканца...» — Я, может быть, и не совсем латиноамериканец, хотя моя бабушка — из Гваделупы, но на отсутствие гиперсексуальности не жалуюсь,— объяснил Хуан.

— В любом случае, Насименто, вы обладаете настоящим даром перевоплощения. Знаешь, где-то в Техасе произошла история: у одного богатого нефтепромышленника была капризная дочь. Приходит она однажды к папаше и говорит: «Хочу, чтобы меня оттрахал Абрахам Линкольн!» «Но ведь он давно умер!» — говорит папаша. «Хочу — и все тут!..» — Делать нечего — нанял нефтепромышленник актера и говорит: «Изобрази-ка Абрахама Линкольна, а то она совсем крезанулась!» Ну, актер и изобразил. Во вторую ночь — Джорджа Вашингтона, в третью Джона Кеннеди. И вот на четвертый день дочка говорит папашенефтепромышленнику: «Папочка, ты не думай, что я дурочка. Я ведь знаю, что всех этих людей изображал актер. А теперь хочу побараться с актером — только так, чтобы он никого не изображал, а был самим собой». Делать нечего — вызывает папаша актера и говорит: «А теперь побудь самим собой...», а тот — в плачь: «Да как же мне быть самим собой, если я импотент с трех лет?..» — капитан улыбнулся,— вот видишь, что делает с человеком сила перевоплощения!.. Ладно, посмотрим, что тут еще... «Джон Ларвел... «Год, место рождения... Ага: «обладает редкой способностью имитировать любые звуки...» Да, мой брат уже рассказывал, как это у здорово получается. Дальше — Джордж Хайталл. Это я, сэр,— отозвался высоченный, похожий на баскетбольного нападающего полицейский. — «Обладает замечательным хуком с левой руки и Кроме всего прочего — прекрасно водит автомобиль»,— прочитал Лассард в характеристике. Так-так-так,— Лассард взял следующую папку — «Саманта Фокс...» — Я сэр! — фальцетом ответила маленькая негритянка. — Обладает неплохими аналитическими способностями, — прочитал Лассард.— Вот и отлично: вас я посажу на коммутатор. — Ну, а о вас, Джерри Маккони, — он обернулся к улыбающемуся МакКони,— я очень и очень наслышан... В это время двери помещения с шумом раскрылись, и на пороге появилась крашеная блондинка с длинным, как у

болотной цапли, носом. Элизабет Трахтенберг! — отрекомендовалась она, Инструктор джиу-джитсу в Полицейской Академии. Откомандирована комендантом Лассардом в ваше распоряжение для помощи,— она кивнула на молодых Офицеров,— нашим недавним выпускникам. Боже мой! — только и успел промолвить Джон Насименто и тут же потерял сознание... Ровно через сутки Джон, он же Хуан Насименто патрулировал городской пляж Омега-Бич — он специально попросился в самый отдаленный район, только бы не видеть проклятую Элизабет, которая, в бытность Насименто еще кадетом, зверски его изнасиловала... Омега-Бич был самым обыкновенным нью-йорским пляжем, где отдыхали мелкие служащие, школьники и учащиеся колледжей. Молоденькие девушки обычно загорали без лифчиков, и Насименто время от времени приходилось заходить в холодную воду Атлантики по пояс, Чтобы таким образом скрывать свой слишком возбуждающийся шланг, выпирающий из плавок... Джон сидел под огромным пляжным зонтиком вот уже несколько часов, лениво попивая пиво — с приближением вечера народ потихоньку расходился. Никаких происшествий не ожидалось. Он посмотрел на часы — было четыре. — Черт, еще два часа тут торчать,— вполголоса выругался Насименто,— и все мало-мальски стоящие телки разбрелись... Завели меня,— он подтянул плавки,— а сами сваливают. А у меня такой стояк, что хоть подыхай тут на месте... Джон закрыл глаза, вспоминая, как классно он развлекался на женской половине казарм Полицейской Академии до тех пор, пока его не отбарала эта чертова выдра Трахенберг, перевязав бадангу суровой ниткой у самого основания... Да, девки в Академии были первый сорт — на «латиноамериканца» они клевали, как карп на рассвете

клюет на хлеб с борной кислотой, стоило только Хуану вытаращить глаза и страстно зашептать: «сеучас заусажу вуам поу суаумые поумидуоры...» Он открыл глаза и увидел в море тянущиеся к пляжу пузырьки. Они пересекали границу между темными и прозрачными водами, и вот зажелтел акваланговый цилиндр, сверкнула маска, заклубились черные волосы. — А ничего, видимо, девка,— отметил про себя Насименто,— у него был превосходный нюх на подобные вещи. Перед самым берегом аквалангистка побежала, потом упала и, приподнявшись на локте, сердито крикнула, скинув маску: — Эй, коп, хватит спать! Помоги мне! Он поднялся, подошел. — Что с вами,— Джон стоял перед жгучей брюнеткой лет восемнадцати, чрезвычайно хорошо сложенной и смазливой,— что-нибудь случилось? Вообще, плавать одной очень опасно, неужели акула укусила?.. — Бросьте свои дурацкие шуточки. Я наступила на колючки, с аквалангом встать не могу — больно. Снимите-ка его с меня.— Она расстегнула пряжку на животе.— А вот колючки вам придется вытащить. Джон снял у нее со спины акваланг, отнес его в тень, под пляжный зонтик. Девушка уже сидела, разглядывая подошву правой ноги. — Так глубоко вошли, и целых две... Он подошел ближе, стал на колени, посмотрел. Да, под пальцами чернели две точки. — Тут работы надолго, давайте отойдем в тень,— предложил он,— но наступить на ногу нельзя, а то еще глубже уйдут. Я вас отнесу.— Он поднялся, протянул руку. Коп моей мечты! — засмеялась аквалангистка.— Ладно, только не уроните... Джон наклонился и легко поднял ее, она обняла его за шею. Он постоял немного, посмотрел ей в лицо. «Да»,— прочел он в глазах и приник к полуоткрытым губам, Она ответила на поцелуй, потом медленно отстранилась и, переведя дыхание, сказала:

— Награда прежде работы? Насименто слегка смутился: Не нужно было так смотреть на меня,— сказал он И понес ее п тень пляжного зонтика. По дороге Джон с удовольствием отметил, что на всем пляже не осталось ни одного человека. Впрочем, люди тоже вряд ли были бы помехой — рядом стояла полицейская машина, на которой можно было бы отъехать в более безлюдное место. Она завела руки за голову, чтобы песок не попадал в длинные волосы, опустила веки, глаз теперь почти не было видно под густыми черными ресницами. Обтянутый купальником треугольный холмик, высокая грудь.., Он с усилием отмел глаза и хрипло приказал: — Перевернитесь! Она повернулась на живот. Джон встал на колени и взял ее ступню — точно маленькую теплую птичку. Сдул песчинки и осторожно, точно лепестки у цветка, раздвинул пальчики. Наклонился и стал высасывать колючки. Через минуту он выплюнул на песок крошечный кусочек. — Так весь день провозимся, а у меня скоро — конец дежурства. Что, если я посильней надавлю — потерпите? Она напряглась, приготовилась к боли: — Да. Он закусил подушечку вокруг черных точек, надавил и снова стал высасывать колючку. Она дернула ногу. Джон оторвался, выплюнул кусочек колючки. На ступне белели отметины зубов, а на месте двух точек выступили капельки крови. Он слизнул: под кожей еще чуть-чуть чернело. — Никогда не ел женщин. — Ну и как? — обернулась девушка. — Вкусно! Она промолчала и снова дернула ногой — на этот раз — нетерпеливо. — А вы — молодец. Стойко переносите боль. Сейчас кончу — там еще на закуску осталось.— Он ободряюще поцеловал у пальцев и принялся за работу. Через несколько минут он выплюнул последние крошки.

— Все, теперь надо поберечься, чтобы песок не попал в свежую ранку. Давайте еще раз отнесу вас — к моей полицейской машине, наденете у меня сандалии... Она повернулась на спину. На черных ресницах дрожали слезы — было все-таки больно. Она вытерла глаза ладонью и серьезно посмотрела на полицейского: — Впервые плачу из-за мужчины, да еще к тому же — копа.— И потянулась к Джону. Насименто поднял ее на руки, но не поцеловал, а понес к своему «понтиаку». Он быстро откинул спинки передних сидений и захлопнул дверцы. Она так и не сняла рук с его плеч; он расстегнул ей пуговичку лифчика между грудьми, тесемки скользнули с плеч... Через час Джон услышал по полицейской рации: — Насименто! Вас вызывает шестнадцатый участок. Говорит капитан Лассард. Как проходит первое дежурство? Какие происшествия случились за это время? Джон взял рацию: — Все о'кей! Дежурство проходит отлично, через час оканчиваю. То есть, я уже кончил, но еще немножко побуду на пляже. Происшествия? Никаких, если не считать, что спас одну телку... — Ну, до встречи! Конец связи,— услыхал Джон и положил рацию. Он поднял голову. На лобовом стекле полицейской машины губной помадой были написаны какието цифры — по-видимому, это был номер телефона, оставленный спасателю благодарной девушкой. МакКони с утра отправился к муниципальной школе — очень опасному месту по многочисленным сообщениям, ученички носили с собой на уроки огнестрельное оружие, чтобы постращать педагогов, несговорчивых на хорошие оценки — это не говоря уже о наркотиках, трахалхах в туалетах и раздевалках. Рядом со школьным подъездом стояла салатовая «БМВ». Около нее суетились какая-то пожилая леди — она все время кричила в раскрытые двери: — Брайн, немедленно выходи из машины! Тебе

необходимо хоть раз в неделю посетить школу! Оттуда донесся недовольный детский голос: — Мама, отстань от меня! — Брайн, кому говорю, — выходи из машины и быстренько отправляйся на занятия!.. — Не хочу на занятия! — Брайн, кому сказала!.. МакКони подошел поближе. Видимо, подобные утренние сцены, связанные с непосещением отпрыском школы, повторялись довольно часто. — Брайн! - еще раз позвала леди. — Да отстань же ты от меня! — заорал сын из машины, если я появлюсь в школе, Тэд мне голову разнесет, я ведь не заплатил ему за травку еще с того месяца! — Сколько ты ему должен? — спросила заботливая матушки. — Пятьдесят пять баксов,— ответил сын. Та, вынув из кошелька две бумажки, протянула их сыну: — На, расплатись с этим чертовым Тэдом и не пыхай больше на занятиях! В конце концов, у тебя есть своя собственная комната, где ты можешь заниматься всем, чем хочешь: курить наркотики, слушать музыку, трахать, кого хочешь... Брайн, взяв деньги, небрежно положил их в карман. — Все равно не пойду! Через час по телевизору начинается бейсбольный матч — наши с этими козлами из Филадельфии. Я хочу посмотреть... — Но ты прекрасно можешь увидеть этот матч вечером, в видеозаписи... — Не пойду в школу, и все тут! Пожилая леди беспомощно обернулась, и, заметив МакКони, подошла к нему. — Господин офицер полиции,— с чувством произнесла она,— не могли бы вы мне помочь? А то мой сынок Брайн вновь не хочет идти в школу... МакКони подошел к машине. — А что я могу для вас сделать? Если он не

слушается вас, мэм, вряд ли он послушается меня! — Но ведь вы полицейский! — Ну и что? — Ну так припугните его? — Как? — спросил Джерри. — Да как хотите! Только бы он пошел на занятия... — Хорошо.— МакКони подошел к «БМВ» и совершенно официальным голосом приказал: — Сейчас же бери свой ранец и отправляйся на занятия! — Не пойду! — последовал ответ. МакКони неторопливо вытащил из кобуры пистолет. — Еще раз повторяю: сейчас же отправляйся на занятия! Брайн, симпатичный тринадцатилетний мальчуган, расхохотался: — Ай-яй-яй, коп поганый, убери-ка свою пушку! Все равно не стрельнешь, только пугаешь... МакКони снял свой пистолет с предохранителя и выстрелил в кабину — как раз в место водителя. Пуля прошла в нескольких сантиметрах от Брайна. Стекло дверцы разлетелось, обдав непослушного подростка прозрачными брызгами. Тот, быстренько схватив ранец, открыл дверцу и помчался по направлению к школьным дверям. — Боже мой, какой мужчина, какой мужчина,— восторженно произнесла пожилая леди,— господин полицейский, вы — первый, кому удалось так быстро выправить моего сына на занятия... МакКони, улыбаясь, спрятал пистолет в кобуру. — Не стоит благодарности, мэм. Это был мой долг! Джон Ларвел вот уже три часа стоял у входных дверей коммерческого банка «НКБИ» — сегодня место его дежурства Лассард определил именно там. Ларвел с тоской смотрел на все время открывающиеся и закрывающиеся стеклянные двери — дежурство у входа в банк казалось Ларвелу скучным и тоскливым. Он посмотрел на часы — было что-то около двух, время обедать. Ларвел оставил свой

пост и двинулся в ближайшую столовку... Заказав горячее и бутылку пива, негр принялся в ожидании изучать посетителей. Рядом с ним сидели двое — он и она. Почему-то эти типы сразу же не понравились Ларвелу; по виду они походили на клерков того самого банка, где негру пришлось вот уже несколько часов бесцельно торчать... — ...представляешь,— до полицейского донесся обрывок фразы дамы — она обращалась к своему собеседнику,— представляешь, вчера по телеку говорили, что наш мэр, эта набитая дура Сьюзил решила усилить городскую полицию за счет этих недоносков — выпускников Полицейской Академии... — Да что тут и говорить,— ответил тот,— что эти желторотые птенцы могут сделать — тут матерые копы не управляются... «Я их накажу»,— решил про себя Ларвел,— я покажу этим канцелярским крысам желторотых птенцов...» Официант принес заказы. — Ну что,— сказала девушка,— давай побыстрее перекусим. А то вновь опоздаем — шеф будет очень недоволен... В то самое время, когда клерк поднес стакан с «пепсиколой» ко рту, негр приложил кулак ко рту и сымитировал очень неприличный звук — с подобным звуком крупный рогатый скот выпускает из своего желудка избыток воздуха. Девушка, вздрогнув, недоуменно посмотрела на своего спутника, но тот был так поражен, что не мог ровным счетом ничего сказать. Девушка, подцепив вилкой кусок пиццы, поднесла его ко рту — но в этот момент раздался точно такой же звук, только гораздо громче. Все, кто находился в столовой, недоуменно повернулись в сторону клерков. — Ну, знаешь, Лаура,— растерянно пробормотал ее сослуживец. Лаура молча положила вилку. Ее спутник еще раз поднес стакан с «пепси» ко рту — на все помещение прозвучал такой же звук, как и в первый раз.

— Ну, знаешь, Клайд,— с раздражением произнесла Лаура,— это, значит, ты дурачишься? Клайд растерянно зашмыгал носом. — По-моему, дорогая,— медленно произнес он,— по-моему, дурачишься ты... Та поднялась из-за стола. — Мало того, что ты не умеешь вести себя за столом, мало того, что набздев, ты испортил мне аппетит, так ты еще позволяешь себе дерзить даме?.. — Это я-то набздел? — возмутился Клайд. — Да, это ты, грязная свинья,— Лаура резко повернулась и зацокала каблуками к выходу. — Ах ты, засранка! — закричал ей вдогонку Клайд.— Ну, обожди, сучка! Посмотрю, какую песенку ты запоешь сегодня ночью, когда будешь умолять меня: «ну, кинь еще одну палочку, мой хороший!..» К столику подошел негр и, козырнув, сказал: — Мне очень жаль, но вы своим криком нарушаете общественный порядок и спокойствие граждан. Попрошу вас удалиться!.. Саманта Фокс, поудобней устроившись в кресле у телефонного коммутатора, надела наушники — в ее обязанности входили прием и сортировка телефонных звонков в шестнадцатое отделение полиции. — Алло, полиция? — послышался в наушниках взволнованный голос. — Да, вас слушает лейтенант Фокс. Что случилось? — Вас беспокоит Тереза Стадлер,— голос, по всей видимости, принадлежал маленькой девочке,— мы с мальчиками играли в гинекологическую клинику.:. — И что же у вас случилось? — ласково поинтересовалась Саманта. — Боб решил сделать моей подружке Фанни аборт, только невзаправдашний, а так, понарошку... — А сколько твоей подружке лет? — Недавно исполнилось десять. Так вот: этот

мальчик решил сделать понарошку аборт, засунул туда столовую ложку, а из Фанни как хлынет кровище!.. — Где вы играете? На крыше супермаркета Горовеца? Обождите, я сейчас позвоню в «скорую», к вам приедут. Только маме пока ничего не говорите... Через четверть часа в помещении коммутатора вновь раздался звонок: — Алло, полиция? Это говорит гинеколог Хадсон. Мы только что госпитализировали эту паршивку Фанни. Что случилось? Да в общем-то, ничего страшного. Просто ее дружок проткнул ей столовой ложкой целку. Ничего, ничего, годом раньше, годом позже, все равно, когда-нибудь это должно было произойти. Жаль только, что этот малыш Боб не догадался произвести дефлорацию более естественным а, значит, и более приятным способом... Следующий звонок был из книжной лавки Кацнельсона. — Алло, полиция? У нас только что произошел налет. Вооруженные грабители, не найдя выручки, в отместку утащили с собой несколько-упаковок с только что поступившими книгами... — А что за книги? — поинтересовалась Фокс — Что-то Достоевского с параллельным переводом. — Если это действительно так,— попыталась успокоить собеседника Саманта,— то грабители очень скоро раскаются в своем поступке. Как только они обнаружат, что похитили, то, как миленькие, принесут книжки обратно! — У меня угнали машину! — следующий звонок раздался через несколько секунд после предыдущего,— новый спортивный «ягуар» последней модели, номер 5Х798СТ1. — Успокойтесь, успокойтесь,— ответила негритянка.— Скажите, ваша машина, конечно же, застрахована? — Конечно,— ответили с того конца провода. — Вот и прекрасно. Получите страховку и купите себе что-нибудь новое. Скажу по секрету, что «ягуар» этой модели не очень хорош; я бы посоветовала вам «альфу-

ромео». Может быть, не так эффектно выглядит, но зато надежней... — Спасибо,— после небольшой паузы ответил звонивший,— вы подали мне отличную идею! Тем более, что в моем «ягуаре» барахлила коробка передач. Пусть теперь грабители помучаются! — Алло, малышка? — в трубке послышался взволнованный голос Хайталла,— тут такие новости: вооруженный налет на магазин Абрахамсона... Лицо Фокс посерьезнело: — Сейчас же отправлю к тебе ближайшие полицейские машины... После последнего разговора с Салдамом Пит, подсчитав свои доходы и расходы, очень расстроился: платить бандитам не десять, а целых двадцать пять процентов грозило ему полнейшим разорением. На следующей неделе он отказался платить дань банде. Вопреки ожиданию, Салдам даже не бил его, а только ласково-ласково пообещал: — Ну, как хочешь, приятель. Ты сам это выбрал. И вот сегодня, какой-то грязный вонючий «латинос», зайдя перед обеденным перерывом в магазин, вытащил автомат и, дебильно хохоча, открыл беспорядочную стрельбу по прилавку. Абрахамсон, дрожа от страха, спрятался в своей конторке. Хайталл, дежуривший неподалеку, услышав стрельбу, первым делом позвонил в участок и, попросив подмоги, помчался по направлению к магазину. Ворвавшись в помещение, он вскинул свой пистолет и заорал страшным голосом: — Всем оставаться на своих местах! Стрельба сразу же прекратилась. Держа оружие наизготовку, полицейский ворвался в магазин. Внутри никого не было. Осторожно ступая по битому стеклу и распотрошенным ящикам, Хайталл двинулся к простреленному прилавку. Внезапно откуда-то со

стороны конторки донесся шум — полицейский, не думая, разрядил свой кольт в ту сторону. Оттуда послышались приглушенные стоны. — А ну, выходи! — закричал полицейский. Держась за простреленную руку, из-под конторки вылез бледныйпребледный Абрахамсон. — Быстро повернись мордой к стене,— приказал полицейский, доставая на ходу наручники. — Господин полицейский, господин полицейский,— запричитал тот,— вы ошиблись, господин полицейский. Я не грабитель, я хозяин этого магазина. — А почему же ты прятался от меня? — Я думал, что это кто-то из бандитов Салдама... Хайталл несколько смутился. — Покажите документы,— приказал он. — Пожалуйста,— Абрахамсон протянул ему бумаги. Полицейский недоуменно повертел их в руках, — Да, действительно,— сказал он,— Питер Абрахамсон, владелец магазина. А куда же, в таком случае, скрылся преступник? Подоспевшие МакКони и Шлегель обыскали все закоулки, но никого не нашли. — Вы кого-нибудь подозреваете? — спросил Шлегель у потерпевшего. Абрахамсон сильно смутился. — Говорите, не бойтесь,— подбодрил его Хайталл,— мы никому не расскажем. Хозяин магазина набрал в легкие воздух и с большим трудом выдавил только одно слово: — Салдам... — Так я и знал,— произнес лейтенант Шлегель,— куда ни сунься, везде этот проклятый Салдам. Ну, конечно же, это он и его отвратительные бандюги из «Рака матки». — А что, этого Салдама нельзя разыскать и отправить за решетку? — удивился МакКони,— неужели у нас так мало полномочий?

— Он очень хитрый негодяй,— ответил Шлегель,— его уже забирали раз десять, и каждый раз отпускали — из-за недоказанности обвинений и недостаточности улик. Кроме всего прочего, он купил себе очень искусного адвоката. Вот если бы его удалось взять с поличным... — А кто он вообще такой? — спросил Хайталл. — Один из авторитетов нью-йоркского преступного мира. Впервые о нем заговорили два года назад, когда, сколотив из разрозненных преступных группировок мощную банду «Рак матки», он принялся «выставлять» всех мелких собственников в этом районе. Тут почти все платят ему дань... Раньше ему противостоял разве что китаец Ли со своими головорезами, но того недавно выловили мертвым в районе Рок-Айленда,— представляешь, яйца у мертвеца были оторваны и засунуты в рот... Несомненно, что это тоже дело рук кого-нибудь из «Рака матки». — Сколько ему лет? — спросил МакКони. — Двадцать восемь,— ответил Шлегель. — А как же ему удалось подчинить себе такую ораву бандитов? — Он настоящий психопат, и его все боятся. Говорят, что однажды за какую-то мелкую провинность он откусил ухо у одного бандита и тут же его проглотил... — Может быть, яйца у китаезы Ли тоже откусил он? — попробовал улыбнуться Джерри. — Не знаю, не знаю,— покачал головой Шлегель,— во всяком случае, пока этот человек орудует в нашем районе, спать нам не придется... Ну что, делать тут больше нечего — поехали в участок составлять рапорт? Стрелявший все равно уже далеко отсюда... — Постойте,— Абрахамсон окончательно пришел в себя,— постойте. А кто заплатит мне вот за это? — он указал на простреленный Хайталлом прилавок и развороченную конторку.— Между прочим, у меня тут было товаров на несколько десятков тысяч... — Ладно,— похлопал его по плечу Шлегель,— если бы не этот парень,— он указал на Хайталла,— от тебя бы

только мокрое место осталось... Или общество Салдама тебе приятней, чем наше? Абрахамсон погрозил кулаком. — Все равно я так этого не оставлю!.. — Мало того, что вы так и не накрыли Салдама, так вы еще и устроили настоящий погром в магазине Абрахамсона! — кричал на полицейских Маузер, потрясая каким-то листком бумаги,— в Управление на вас поступила жалоба: магазину нанесен материальный ущерб на сумму шестьдесят восемь тысяч двести тридцать один доллар двадцать пять центов! «Разбор полетов» в шестнадцатом отделении полиции на следующий день был бурным. Хайталл, зная, что он виноват, угрюмо молчал. — Что вы можете сказать по этому поводу,— повернулся Маузер к Лассарду,— ваши подчиненные устраивают безобразия, капитан, а вы сидите, засунув язык в задницу и ждете неизвестно чего!.. — Но у них очень мало опыта,— попробовал защитить Хайталла капитан,— они еще маленькие... — Тоже мне маленькие,— Маузер покосился на верзилу Хайталла,— хер двумя руками не согнешь! Вы, как начальник, должны отвечать за все проступки ваших подопечных... — В следующий раз...— начал было Лассард, но Маузер перебил его: — Боюсь, капитан, что следующего раза не будет. В Управлении считают, что ваша кандидатура на должность начальника этого участка — не самая лучшая. Там посчитали целесообразным, что лейтенант Лесток из пятнадцатого участка больше подошел бы на этот пост. — Лесток? — невольно вырвалось у Шлегеля,— да ведь это же законченный тупица! — Возможно,— парировал Маузер,— он действительно туповат, но зато пунктуален и исполнителен. Не в пример всем вам. — Так что, он будет нашим начальником? — никак не мог поверить лейтенант Шлегель.

— Думаю, не сейчас, а со следующего месяца. Пока же я отстраняю капитана Лассарда от должности начальника шестнадцатого полицейского участка и до конца месяца беру командные функции на себя. Во-первых: из-за недостатка опыта у молодых офицеров каждый из них будет закреплен за опытным полицейским. Вы, МакКони,— обратился он к Джерри,— будете работать с лейтенантом Шлегелем. Понятно? — Понятно,— ответил тот. — Когда к вам обращается начальство, следует встать со своего места и сказать: «Слушаюсь, сэр!» Да, и вот еще что: за малейшие нарушения я буду составлять на вас рапорты в Управление. Три рапорта — увольнение от должности. Понятно, МакКони? — Понятно... — Так, хорошо. За несоблюдение формы обращения к своему непосредственному начальству на вас будет составлен рапорт. Во-вторых: в Управлении перед нами поставлена конкретная задача — зажопить Салдама. Так что пока все текущие дела — в сторону. — А как мы его зажопим? — спросил со своего места Джон Насименто и, сделав небольшую паузу, добавил,— сэр... — А это уже ваши проблемы. Я — начальник. Мое дело — отдавать распоряжения, вы — подчиненные, ваше дело их выполнять. Кстати, лейтенант Насименто, вы будете работать в паре с очаровательной мисс Элизабет Трахтенберг.— Заметив, что Джон сделался бледным, Маузер добавил: — Вы, кажется, чем-то взволнованы? А, понимаю, вы слишком неравнодушны к Элизабет. Скажу вам по секрету, она тоже неравнодушна к вам — это она попросила меня, чтобы вы работали в одной связке. На этом сегодняшняя планерка закончена. У кого есть вопросы? МакКони поднялся со своего места. — Я только хотел вас спросить, сэр, с каких это пор исполнение своего служебного долга считается чуть ли не преступлением — я имею в виду ту историю со стрельбой в магазине Абрахамсона. Да, наш друг Хайталл, может быть,

несколько погорячился, отправив несколько лишних пуль в конторку этого чмошника Абрахамсона, но ведь в тот момент его жизни угрожала опасность! В конце-то концов, что дороже для американского общества — несколько разбитых горшков в его дрянной лавочке и дыры в его грязной конторке, или жизнь офицера нью-йоркской полиции? Тем более, что за все свои неприятности этот мудила Абрахамсон сполна получил страховку! Маузер, выслушав соображения МакКони, злобно посмотрел на него. — Если вы, лейтенант,— медленно процедил он сквозь зубы,— действительно так сильно печетесь об исполнении своего профессионального долга, то завтра же сможете доказать это на деле. Утром вы отправитесь со Шлегелем в Долгий тоннель — контролировать там движение автомобилей... «Ну и свинья этот Маузер,— подумал капитан Лассард,— знает ведь, как подставить парня...» Долгий тоннель был самым неудобным местом для городского патрулирования — прежде всего из-за обилия ядовитых выхлопных газов, периодически скапливавшихся там, потому что вытяжные системы выходили из строя чуть ли не каждую неделю. Смог оседал не только на лицах и руках дежуривших там полицейских, он проникал в дыхательные пути, вызывая резкий, удушливый кашель — четырехчасовое дежурство в тоннеле было для многих настоящей пыткой. Кроме этого, в тоннеле, естественно, не было ни кофеен, ни других забегаловок, как на улице, и полицейским приходилось коротать время дежурства в машине. МакКони, молча выслушав приказ, сел на место. К нему придвинулся Ларвел и шепотом сообщил на ухо: — Ты знаешь, это Маузер и Лесток надоумили написать Абрахамсона заяву в Управление... — Откуда тебе это известно? — спросил МакКони. — Вчера я их случайно видел вместе. Маузер еще внушал этому лавочнику: «Если ты не подашь жалобу на

шестнадцатку — это на нас, значит, мы не подпишем тебе ни одной бумаги в страховую компанию...» — Значит, они занимались самым обыкновенным шантажом? — чуть не закричал Джерри. — Значит, так. Только мы все равно ничего не докажем. Если ты хочешь наказать этих скотов, следует действовать другими методами... — Не отвлекайтесь от служебных обязанностей,— прикрикнул на МакКони и Ларвела Маузер.— Кстати, вы, Ларвел, завтра поедете со мной. Вам понятно? — Да, сэр. На следующее утро, сверкая белозубой улыбкой, Ларвел постучался в бывший кабинет Лассарда — теперь за столом капитана восседал Маузер. — Сэр,— с растяжкой проговорил чернокожий полицейский,— вы сказали, что сегодня я должен ехать с вами... Маузер поднялся из-за стола. — Отлично. Всегда мечтал о чернокожем личном водителе. Сейчас мы должны ехать в Управление. — Слушаюсь,— ответил Ларвел и направился в сторону гаражей. Заведя полицейский «понтиак», он предупредительно отворил дверку машины для Маузера: — Прошу вас. Тот, надменно улыбнувшись, сел. Ларвел включил зажигание. — Мне кажется, сэр, у нас пробито заднее правое колесо,— с показным сожалением сообщил он Маузеру. Тот недовольно обернулся. — Этого еще не хватало. А вы часом не ошибаетесь? Ларвел слегка обиделся. — Да нет, что вы, господин капитан. Я точно слышал, что заднее правое колесо стучит. Полицейская машина проехала несколько метров, и точно — откуда-то сзади послышался характерный стук, какой обычно бывает у пробитого колеса. — Останови машину,— приказал Маузер. Капитан

вышел из «понтиака» и посмотрел на все четыре колеса автомобиля — все было в порядке. — Ничего не понимаю,— растерянно пробормотал Маузер.— Ничего не пробито, ничего не спущено... Машина проехала еще несколько метров, и вновь откуда-то сзади послышался стук, какой может быть только у спущенного колеса. Ларвел, с трудом сдерживая смех, обернулся к капитану: — Напомню, что по служебной инструкции я не имею права пользоваться технически неисправными транспортными средствами. Особенно, если транспортирую такого важного начальника, как вы, господин Маузер. — Да, действительно — Какая-то неисправность. Ладно, Ларвел, не злорадствуй — осторожно загони машину в гараж и вызови мастеров из службы ремонта.— Маузер глянул на часы.— О, черт, опаздываю. Ладно, придется воспользоваться такси. — Счастливого пути, господин капитан,— издевательски-почтительно напутствовал его Ларвел. Как ни старался Джон Насименто отказаться от совместного патрулирования с Элизабет Трахтенберг, у него так ничего и не вышло: капитан Маузер был неприклонен. — Зря вы, лейтенант, отказываетесь работать с таким опытным полицейским, как Элизабет,— сказал он,— работа в паре с Трахтенберг может научить новичка многим полезным вещам. «Даже слишком многим», — подумал Насименто, но выбора у него не было: сев за руль полицейской машины, он приоткрыл дверку и, не глядя на напарницу, процедил сквозь зубы: — Прошу. Патрулирование предстояло проводить в районе Центрального парка. Джон, не оборачиваясь к Элизабет, сосредоточенно следил за дорогой. Наконец, свернув у небольшой закусочной, Джон остановил машину. Полицейские, одновременно выйдя из автомобиля, хлопнули

днерками и уселись на лавочку. — Ты что, чем-то недоволен? — спросила Трахтенберг — Слушай, если бы тебя зверски отбарал парень.., — начал было Джон, но собеседница перебила его: — Я была бы только рада: во-первых, мне пошло бы это на пользу, потому что сперма благоприятно влияет на деятельность матки и, соответственно, на периодичность менструального цикла, не говоря уже о пользе мужских гормонов для женского организма, а во-вторых — я была бы счастлива лишь от одной мысли, что не дала в трудную минуту погибуть нашему гражданину от онанизма,— Элизабет была совершенно невозмутима. Насименто несколько смутился: — Не перебивай, я не кончил... — Если ты имеешь ввиду тот раз, на женской половине казарм Академии,— то это произошло только лишь по твоей вине. Если бы ты вел себя, как хороший мальчик, я бы ни за что не стала перевязывать твой фаллос ниткой у основания... — Но я совсем не хотел тебя трахать! — закричал Насименто. Трахтенберг лишь презрительно усмехнулась. — Если мужчина не хочет иметь женщину — значит, грош ему цена. На несколько минут воцарилось неловкое молчание. — Кстати, а каким оружием ты пользуешься? — неожиданно спросила Элизабет. Джон вытащил из кобуры пистолет. — Обыкновенный полицейский кольт, а что? Элизабет, повертев кольт в руках, отдала его Джону. — Если честно, то мне наши полицейские пушки не очень нравятся. — А что тебе нравится? — Лично я предпочитаю «Магнум» сорок пятого калибра — такой же, каким пользовался Грязный Гарри. Он начисто сносит головку... — Что, что он сносит? — не понял Джон.

— Головку автомобильного цилиндра. А ты что подумал? — Видимо, тебе очень нравятся большие калибры? — предположил Джон. Элизабет впервые за все время беседы улыбнулась. — О, да, я с детства люблю все очень большое — пистолеты, кровати, автомобили... Джон, вот уже несколько минут пристально изучавший свою напарницу, удовлетворенно решил: «А вообще-то, она не такая уже и выдра, как мне тогда показалось. Ничего телка. Правда, нос несколько длинноват — при глубоком минете будет упираться кончиком в лобок... В общем, не так уж и плохо, что нас поставили вместе». — Кстати, хорошее оружие — моя самая большая слабость,— продолжила Трахтенберг,— после мужчин, конечно. Хорошее оружие — это такая большая редкость! — А хороший мужчина? — поинтересовался Джон. — Вообще, по-моему, перевелся,— ответила Элизабет.— Хороший мужчина с настоящим, твердым отростком встречался мне один только раз — четыре года назад, когда мне было двадцать один. Он трахал меня что-то около двух месяцев, а потом изменил мне с одной ирошмандовкой, мойщицей посуды из закусочной на Мэдисон-авеню. Мужчины такие непостоянные! — А мне кажется, что непостоянны как раз бабы,— сказал Насименто.— Иду я как-то к себе домой, смотрю — у самого дома стоит шикарная белая «Вольво», луна, звезды, цветочный аромат... а из машины доносятся характерные звуки. Заглянул я тихо-тихо в кабину — так и есть: он и она, трахаются. Иду в следующий раз, смотрю — та же тачка у моего дома, и те же характерные звуки. Подкрался я незаметно, заглянул в кабину — опять трахаются. Только парень прежний, а подругу барает другую. Иду в третий раз, смотрю — опять та же тачка, и опять бараются. Заглянул я в кабину — все тот же парень, а девка опять новая... Так кто же более постоянен — мужчина или женщина?.. Трахтенберг даже не улыбнулась. — Совсем неостроумно,— заметила она.

Насименто, вытащив из кармана пачку «Кэмэла», неторопливо закурил и, предложив сигарету напарнице, сказал: У тебя скверное настроение. Это все от общей неудовлетворенности. Спасибо,— Трахтенберг жестом отстранила сигарету. А с чего бы мне быть удовлетворенной, скажи на милость? Погода хреновая, дежурство долгое, придешь с работы — занятия стоящего найти не можешь... — Не куришь, бережешь здоровье? — насмешливо спросил Насименто.— И как это девка в двадцать пять лет не может подыскать себе после работы толкового дела? — Вообще-то, у меня есть одно маленькое хобби,— сказала Элизабет.— Я коллекционирую оружие, преимущественно — огнестрельное. — Ты действительно хорошо в этом разбираешься? Напарница удовлетворенно хмыкнула. — Еще бы,— сказала она,— я думаю, даже среди наших полицейских экспертов не много найдется людей, которые по звуку могут отличить выстрел из «Беретты» от выстрела из «Парабеллума» того же калибра! — А ты можешь? — Еще бы! Джон, аккуратно загасив сигарету, выкинул окурок в мусорный ящик. — Ты знаешь,— сказал он,— судить о сущности вещей по простому взгляду на них не так уж и сложно. Я тоже кое-что умею. — Например? — Например,— определять некоторые антропометрические особенности женщины, в частности — глубину ее скважины... — Это каждый дурак может! — Я имею в виду — даже не раздевая ее... — А как? — Достаточно посмотреть на ее руки. Если ладонь широкая, а пальцы — массивные и короткие, значит, мышеловка будет тоже широкая, хотя и неглубокая. Узкая

ладонь с небольшими пальцами свидетельствует о том, что щель узка и мала... В это время в полицейской машине запищала рация. — Трахтенберг и Насименто, у вас все в порядке? — послышался голос Саманты Фокс. — Благодарю, все о'кэй! — ответила Элизабет и, повернувшись к Джону, спросила: — А если чисто профессиональные особенности накладывают свой отпечаток на руки женщины — например, у музыкантов, секретарь-машинисток, женщин, которые служат в полиции — им приходится часто держать в руках оружие... — Изменений практически не бывает,— заверил Джон,— во всяком случае, строение рук женщин-музыкантон, секретарь-машинисток, а также полицейских — всех, что встречались в моей практике, говорит о полном соответствии с их чисто женской антропометрией. Трахтенберг критически осмотрела свои руки. — А что бы ты сказал обо мне? Джон внимательно изучил ее ладони и, глянув на Элизабет, произнес: Очень изящная рука. Длинные пальцы, узкая ладошка... Мне кажется, что глубокое и очень неширокое... Именно такое, как я люблю. — А ты действительно прав! — воскликнула Элизабет.— Видимо, ты большой специалист в этом деле! Как и ты — и огнестрельном оружии,— улыбнулся Насименто. Трахтенберг придвинулась поближе. — Очень странно,— сказала она,— что два человека, имеющих такие схожие увлечения и столь страстные в своих хобби до сих пор не подружились... — Это что, приглашение в гости? — поинтересовался Джон. — Считай, что да. — Отлично! Думаю, что в конце недели мы сможем пронести вечер где-нибудь в загородном ресторане, а потом съездим к тебе домой — ты покажешь мне свою коллекцию

оружия... — Думаю, что ты тоже не откажешь мне в удовольствии и продемонстрируешь еще раз, на что способен твой крупнокалиберный кольт,— улыбнулась Элизабет. В это время рация в машине вновь запищала. Трахтенберг и Насименто? — на этот раз полицейский патруль вызывал сам капитан Маузер,— ну, как у нас проходит первое совместное патрулирование? Аппарат взял Джон. Отлично, сэр, все в порядке. Да, господии капитан, большое вам спасибо, что вы дали мне в напарницы такого опытного полицейского, как Элизабет Трахтенберг,— поблагодарил Насименто,— работа с ней действительно может научить многим полезным вещам... В семь тридцать утра, ровно за полчаса до начала дежурства, МакКони заехал к лейтенанту Шлегелю — в этот день они, по распоряжению Маузера, должны были нести совместное патрулирование. Лейтенант уже проснулся и, завтракая овсяными хлопьями «Чемпион», смотрел по телевизору утренние новости. — Привет! — поздоровался МакКони. — Здравствуй,— ответил тот с набитым ртом и, продолжая есть, показал на стул в углу,— садись, Джерри. МакКони опустился на указанное лейтенантом место — и тут же свалился на пол — ножка у стула была сломана. — Извини, приятель,— спохватился Шлегель,— забыл тебя предупредить: в этом доме нет ни одной целой вещи. Вся мебель принесена мною со свалки. Впрочем,— лейтенант указал на кожаное кресло,— вот оно, кажется, целое. — Спасибо,— поблагодарил МакКони,— я лучше постою. — Ну, как знаешь,— ответил лейтенант. Джерри осмотрелся. Квартира, где жил Шлегель, была похожа на нечто среднее между магазином случайных вещей

и приемным пунктом стеклотары. Какие-то полуразвалившиеся шкафы, несколько телевизоров, среди которых только один был рабочий, колченогие столы, разбитый серебристый видеомагнитофон, а главное — множество всяких порожних бутылок — из-под виски, содовой, «пепси» и «коки», из-под «спрайта» и пива... Поймав удивленный взгляд коллеги, Шлегель сказал: — Нравится? У меня есть одно маленькое увлечение — во время дежурства я люблю иногда заглянуть в мусорные баки. Подчас можно обнаружить много интересных вещей... МакКони вопросительно посмотрел на лейтенанта. — Например — отрезанную голову? — спросил он. — Это не самое интересное. — А что ты считаешь стоящим своего внимания? — Те же пустые бутылки. Люди их не сдают, у многих нет времени, а мне, что ни говори, хоть небольшая, но прибавка к зарплате. — Это у тебя все оттуда? — МакКони указал на пустые стеклянные емкости. — Да, оттуда. — А почему не сдаешь? — Жду, пока накопится на машину. Хочу купить себе новый «линкольн». МакКони несколько озадачился. — Ты мог бы сдавать те же бутылки понемножку и откладывать деньги в банк... — Ты ничего не понимаешь,— досадно перебил его Шлегель,— пустые бутылки в квартире — лучший способ вложения и сохранения денег. — Почему же? — Во-первых, банк всегда может обанкротиться — а, значит, плакали мои денежки. Во-вторых, банк могут ограбить. В-третьих, ограбить могут меня, если я буду хранить наличку в этой квартире. А так, подумай сам: заберется вор сюда, и что же он увидит? Только стеклотару. Не будет же он тащить ее домой! А пустые бутылки всегда в цене. Это — самая твердая валюта из всех, мне известных! — А мебель, телевизоры, видик — тоже все оттуда?

— Честно говоря, специально я этим не занимаюсь, мое призвание, моя страсть — стеклотара. Эти цацки — так, по ходу действия. — И много ты уже накопил? — поинтересовался Джерри. — На колеса и автоматическую трансмиссию уже есть,— скромно ответил Шлегель. МакКони покосился на заставленные полки. — Мне кажется,— сказал он,— что тут гораздо больше, чем на колеса и автоматическую трансмиссию. Ты недооцениваешь себя, лейтенант. — Кстати, может быть, перед дежурством ты хочешь перекусить? — спохватился Шлегель.— У меня тут есть готовый пудинг. Принести? — А пудинг — тоже из мусорного бачка? — с улыбкой спросил МакКони. — Разумеется. Но ты не брезгуй — он совсем не грязный. Правда, в нем было несколько окурков, но я их выковырял. Так принести или нет? МакКони брезгливо поморщился. — Спасибо, не надо... — Ты отказываешься? Зря... — У меня аллергия на окурки... — Но их там действительно нет! А если и найдешь хоть один, дам тебе ложечку, повыковыриваешь... — У меня аллергия и на пудинг. И вообще на все, найденное на помойке... — А по мне — лишь бы было чисто. Если хороший, калорийный продукт лежит в мусорке — почему бы его и не взять? Не пропадать же добру... — Даже с окурками? — не выдержал МакКони. Лейтенант возмущенно замахал руками. — Но ведь любой мусор всегда можно удалить — ложечкой либо какой-нибудь щепкой... Короче — не хочешь завтракать, твое дело. Оставайся голодным... Шлегель, доев овсяные хлопья, вынул из холодильника пудинг. — Последний раз спрашиваю — будешь или нет?

МакКони вздохнул. — Слушай, а почему ты такой настырный? — Я не настырный, я просто забочусь о новичке — ты же сам слышал, что сказал капитан Маузер — каждый новичок должен работать с опытным полицейским офицером... — А при Лассарде тоже так было? — спросил Джерри. — Нет. Он доверял всем, в том числе и новеньким. — А он действительно уходит от нас? — Да,— вздохнул Шлегель,— вчера написал рапорт. А все из-за этого ублюдочного Маузера... — Не говори,— согласился МакКони,— боюсь, скоро он до всех доберется... На экране телевизора появился популярный телеведущий Джордж Хильер. — Передаем утреннюю сводку последних известий. Только что стало известно, что сегодня рано утром взбунтовались заключенные федеральной тюрьмы 21-ТТА. Захватив в заложники начальника исправительного учреждения и трех охранников, они выдвинули ряд требований, касающихся досрочного освобождения некоторой части узников. В случае отказа они грозятся распилить заложников бензопилой. Ситуация очень напряженная. Для переговоров с заключенными выехала мэр Нью-Йорка Мери Сьюзил. После небольшой рекламной паузы мы продолжим наш выпуск. На экране появился рекламный ролик, снятый по мотивам Марка Твена: девочка Бекки Тэтчер, стоя на берегу Миссисипи, старательно застирывала свои трусики. В это время откуда-то появились Том Сойер и Гекльберри Финн. Уложив девочку на песок и заломав ей руки за спину, они задрали платье и принялись по очереди за свою жертву. «Насилуют!» — что есть мочи закричала Бекки... В кадре крупным планом появилась тетушка Полли. «Насиловали, насилуют и будут насиловать, дорогие девочки, пока вы не купите стиральную машину «Амазонка»!» — сказала она. — Слушай, приятель,— обратился МакКони к

лейтенанту,— если бы мы с Ларвелом как следует проучили этого Маузера, как бы ты к этому отнесся? — Только поблагодарил бы вас,— ответил тот,— и думаю, не один я. МакКони придвинулся поближе. — Ты знаешь,— доверительным тоном сказал он лейтенанту,— Ларвел как-то случайно подслушал, что это Маузер и Лесток принудили написать пердуна Абрахамсона заяву в Управление... Что ты на это скажешь? — Да,— протянул Шлегель после непродолжительной паузы,— таких крутых негодяев мне еще видеть не приходилось... МакКони выключил телевизор. — Ну что, поехали на дежурство? — Поехали. А что ты предлагаешь сделать с этими козлами? — Расскажу по дороге. Полицейская машина со Шлегелем и МакКони прибыла к въезду в Долгий тоннель ровно в восемь. — Вовнутрь можешь не заезжать,— сказал Шлегель. МакКони остановил машину и удивленно глянул на лейтенанта: — Почему? — Маузер сказал: район Долгого тоннеля. Это значит, что мы совсем не обязаны заезжать вовнутрь. Джерри заглушил машину и, выйдя из нее, предложил: — Может быть, сходим в какую-нибудь забегаловку на кофе? — Хорошая мысль! — согласился его напарник. Дорога в закусочную лежала через какие-то грязные дворы, заставленные мусорными контейнерами. Глаза Шлегеля заблестели. — Обожди минуточку,— попросил он МакКони и, оглянувшись по сторонам, пошел по направлению к ближайшему контейнеру. Через несколько минут он вернулся, держа в руке какую-то блестящую пачку.

— Шоколадка! — лейтенант был чрезвычайно доволен своей добычей.— И какой это идиот ее выкинул? Совсем почти как новая,— Шлегель развернул ее,— только слегка надкусанная. Может быть, хочешь? — протянул он плитку МакКони. — Да нет, шоколад мне противопоказан. У меня диета — фигуру берегу. Шлегель засунул объедок в нагрудный карман кителя. — Ну, как хочешь, как хочешь, мне больше останется,— сказал он. Толкнув стеклянные двери бара, полицейские вошли вовнутрь. — Господа полицейские, должен вас огорчить,— изза стойки поднялся бармен, видимо, хозяин, с очень расстроенным выражением лица,— должен вас огорчить, но сегодня мы работать не будем. — А что у вас случилось? — спросил Шлегель, хрустя шоколадкой. Бармен расстроился еще больше: — Вчера на наше заведение совершен налет. — Вы уже заявили в полицию? — поинтересовался Шлегель. — Да, ваши люди были у нас сразу же после случившегося. Лейтенант Лесток из пятнадцатого отделения — вы, видимо, знаете этого офицера? Расстроившись, полицейские пошли к въезду в тоннель, туда, где стоял их «понтиак». — Это, несомненно, дело рук Салдама,— сказал по дороге Шлегель. МакКони, большой любитель утреннего кофе, выглядел совсем убитым. — Что за мерзкий город этот Нью-Йорк,— сказал он,— кофе попить — и то негде. То бар закрыт, то налет... Полицейские уселись в машину. — Алло, Шлегель и МакКони,— услыхали они голос Маузера,— срочно едьте к магазину Абрахамсона. — Что там произошло? — Очередное ограбление...

— Хорошо, через пять минут будем на месте,— ответил МакКони и завел машину. Шлегель, достав из нагрудного кармана что-то грязнозеленое, сунул это в рот. — Что там у тебя? — поинтересовался МакКони. — Очень вкусная карамелька. Нашел на полу в той забегаловке, куда мы заходили на кофе. Очень вкусная и почти совсем необсосанная... Через несколько минут полицейские прибыли на место происшествия. Стеклянные витрины магазина и входные двери были искорежены — видимо, тут сработало какое-то взрывное устройство. Внутри магазина виднелись какие-то перевернутые коробки, разбитые банки, бутылки, осколки стекла. Полицейские, стараясь не зацепиться за торчащие из разбитой витрины осколки, зашли вовнутрь. Там уже стояли Маузер и Ларвел — видимо, они только что допросили потерпевшего хозяина. — Я требую, чтобы на деньги, которые я в виде налогов вношу в федеральный бюджет,— кричал Абрахамсон, размахивая руками,— моя полиция меня берегла! Это уже — второй налет только за последнюю неделю. К Абрахамсону подошел МакКони и, дружески похлопав его по плечу, сказал: — Успокойся, приятель! На твоем месте я даже поблагодарил бы бандитов за такую заботу! — Это почему? — А чем плохо — сиди себе тут, в лавочке, и только и знай, что получай страховку, особенно, когда документы в страховую компанию тебе подписывают такие замечательные люди, как лейтенант Лесток и капитан Маузер... Абрахамсон уселся на краешек разбитого прилавка. — Я оплатил страховой полис и поэтому имею полное право на компенсацию за понесенный моим магазином ущерб,— произнес он.

— Ваших прав у вас никто не отнимает,— продолжил МакКони,— но и у нас, полицейских, тоже есть права. Например — просить вас о содействии в поимке опасного преступника, который терроризирует не только вас, кстати, но и других владельцев собственности в этом районе... Абрахамсон слегка нахмурился. — А разве я не содействую? Разве это — не в моих же интересах? — Получается, что нет. Вы не только не помогаете нам, а наоборот — препятствуете поимке Салдама. — Я? — хозяин магазина весьма удивился,— Я? Препятствую? Каким же образом? — Пишете на нас в Управление всякие кляузы, всякие гадкие доносы, разного рода инсинуации... Капитан Маузер, слышавший этот диалог, посчитал за лучшее выйти на улицу. — Но у меня не было другого выхода! — закричал Абрахамсон.— Да, я действительно получил страховку за предыдущий разгром, надеюсь, получу и за этот, но лишь при том условии, что полиция подпишет мне все необходимые документы! МакКони улыбнулся. — Вы, Абрахамсон — смелый человек... — Я — да! — гордо ответил тот. — ...потому что не боитесь иметь дело с закоренелыми преступниками,— продолжил Джерри. — Ничуть не боюсь! — Даже, если они напялят на себя форму ньюйоркской полиции,— продолжал улыбаться МакКони.— Ладно, теперь расскажите мне, как все это произошло. Я так понял,— полицейский указал на вдребезги разбитые витрины и разнесенный торговый зал,— я понял, что тут сработало какое-то взрывное устройство? Абрахамсон тяжело вздохнул. — Капитан Маузер тоже так подумал... МакКони нагнулся к Абрахамсону. — Так что, тут ничего не взрывалось? Даже банки с несвежим пивом?

— Все было иначе: сразу же после открытия в мой магазин забежала группа малолеток, громя и круша все на своем пути... — Вы запомнили хоть одно лицо? — перебил собеседника Джерри. — К несчастью, нет. Все налетчики были в хоккейных касках. Кроме того,— хозяин потер затылок,— кроме того, сразу же после начала налета я сильно-сильно получил хоккейной клюшкой по голове... Джерри поднял с пола несколько сплющенных жестянок и, повертев их в руках, поставил на прилавок. — Да-а-а,— протянул он,— несколько десятков ньюйоркских подростков по взрывной силе эквивалентны разве что атомной бомбе, сброшенной на Хиросиму. А почему они были в хоккейных шлемах? — обернулся Он к Абрахамсону,— что, хоккейный сезон уже начался? Абрахамсон явно обиделся. — Вам хорошо так говорить,— с чувством произнес он, вот если бы вы оказались на моем месте... МакКони широко улыбнулся. — Каждый из нас на своем месте: я — на своем, ты — на своем... А что, собственно, случилось? Абрахамсон полез своими короткими волосатыми пальцами в рот и вытащил оттуда вставные челюсти. — Когда я получил хоккейной клюшкой по голове и упал под кассу, один из малолетних негодяев насильно раскрыл мне рот, а другой — вытащил вот это,— он кивнул на свои вставные челюсти... — Ну и что? — Они играли ими в хоккей... МакКони, Хайталл и Шлегель вышли из разбитого маркета. — Да, не повезло парню,— улыбнулся Джерри,— впрочем, я действительно никогда не окажусь на его месте... Лейтенант Шлегель открыл дверцу автомобиля и уселся за руль. — Почему? — не понял Хайталл. МакКони ослепительно улыбнулся — точь-в-точь

положительный герой из голливудовского вестерна. — Потому что у меня — металлокерамика... — Уважаемые господа полицейские шестнадцатого участка,— капитан Маузер неспешно расхаживал на небольшом возвышении зала, где в это утро собрались все сотрудники,— господа полицейские, сегодня я имею честь представить вам вашего нового начальника, лейтенанта Лестока.— Он кивнул сидящему в первом ряду полицейскому с чрезвычайно низким лбом,— ну-ка, покажитесь своим подчиненным! Лесток поднялся со своего места и неловко поклонился в сторону Маузера. — Лейтенант Лесток,— продолжил Маузер, когда тот опустился на свое место,— опытный полицейский. В пятнадцатом участке, где он служил до сего времени, лейтенант не получил ни одного взыскания от начальства. Я говорю — пока лейтенант, потому что в Управлении сейчас согласовывается вопрос о присвоении господину Лестоку очередного полицейского звания... А сейчас ваш новый начальник ознакомит вас со своей концепцией наведения порядка в этом районе — его предшественник так безнадежно развалил все дело, что Лестоку, судя по всему, придется предпринять меры самого решительного характера.— Капитан вновь повернулся к своему протеже,— прошу вас, лейтенант! Лесток несмело поднялся со своего места и под презрительными взглядами полицейских направился к стулу за небольшим столиком — он, конечно же, не мог знать, что под ножку этого стула МакКони загодя подложил петарду, а в сидение вбил толстый трехдюймовый гвоздь острием наружу... — Прошу вас! — повторил Маузер. Лесток, поднявшись на подиум и встав за столик, начал так: — Я... э-э-э... назначен начальником вашего участка, чтобы э-э-э... навести тут порядок... Вы, мои подчиненные, ээ-э... должны в своих действиях руководствоваться духом и буквой закона, э-э-э... А закон для вас — ваше, э-э-э...

начальство, то есть — э-э-э... я! Маузер, подойдя поближе, приободряюще сказал Лестоку: — Да вы не волнуйтесь, не волнуйтесь, лейтенант.— Он показал на стул,— пожалуйста, садитесь, так вам будет удобней! Лесток откашлялся. — Я хочу сказать, э-э-э... что у преступников во вверенном вам районе, э-э-э... не должно быть абсолютно никаких шансов для злодеяний, у них должна гореть под ногами э-э-э... земля!..— с этими словами Лесток опустился на стул — раздался страшный грохот, во все стороны посыпались искры, и на присутствующих повалил едкий дым... Лесток, держась за ягодицы, вскочил, как ужаленный. — О, черт! — заорал он на весь шестнадцатый участок, держась за задницу обеими руками. Полицейские, сидящие в зале, только расхохотались. Маузер, оправившись от удивления и испуга, в гневе затопал ногами. — Что за идиотские шуточки! — закричал он,— кто это сделал? — капитан испытывающе посмотрел на полицейских.— Это, наверное, ты! — указал он на смеющегося МакКони. Тот лишь пожал плечами. — Наш новый начальник сам сказал, что у преступников должна гореть под ногами э-э-э...— голосом Лестока повторил Джерри,— гореть земля. Я думаю, что это не что иное, как провидение. Это знак свыше!.. Лесток, продолжая держаться за пострадавшую часть тела, продолжал вопить: — О-о-о, как больно!.. Прихрамывая, он пошел на свое прежнее место в зале. Новый начальник явно не заметил, что на заднице у него выдран приличный лоскут материала — сквозь дыру в штанах виднелись полосатые семейные трусы. Маузер, глядя на смеющихся полицейских, продолжал орать:

— Прекратите ваш идиотский смех! Глянув на физиономию капитана Маузера, полицейские засмеялись еще громче — от взрыва петарды все лицо капитана было черно от копоти, будто бы его намазали гуталином — на этом фоне разляпистым пятном краснел гадкий слюнявый рот. МакКони повернулся к Ларвелу. — У него такой вид, будто бы он только что отсасывал,— сказал Джерри тихо, но не настолько, чтобы до Маузера не дошли его слова. — Лейтенант МакКони! — в ярости закричал Маузер,— я знаю, чьих рук это дело!.. МакКони, пристально посмотрев на капитана, заговорщеским тоном произнес: — Я тоже. Смех внезапно прекратился. Подойдя к Джерри, Маузер посмотрел ему в лицо. — Чьих же? — спросил он. МакКони улыбнулся. — Я знаю, чьих рук это дело,— повторил он,— это дело рук Салдама. — Почему вы так считаете, лейтенант МакКони? — спросил Маузер. — А чьих же еще? В чьих еще интересах дискредитировать такое уважаемое начальство, как уже почти капитана Лестока,— он указал в его сторону,— и еще капитана Маузера? Маузер, отерев рукавом копоть с лица, осторожно сел на стул рядом с Джерри. — Лейтенант МакКони,— зашипел он,— мне надоели наши дурацкие шуточки! Вы уже имеете одно взыскание — за несоблюдение формы обращения к начальству! — Имею,— спокойно согласился Джерри. — Сегодня же я составлю второй рапорт на вас. А после третьего — надеюсь, мне недолго придется ждать удобного повода,— после третьего вам придется распрощаться с полицейской формой...

На следующий день, подойдя к Маузеру, МакКони сообщил: — Как стало известно по агентурным данным, Салдам и его бандиты сегодня вечером будут находиться и одном баре недалеко от нас. У них там какая-то сходка. Они будут там то ли делить награбленное, то ли составлять план новых ограблений. Если мы не упустим этого шанса, то сможем накрыть их с поличным... У Маузера заблестели глаза. — Какая-то сходка, говорите? Делить награбленное, говорите? Очень интересно. Я думаю, что если я их накрою, то обязательно получу новое повышение по службе. МакКони утвердительно закивал головой. — Конечно, конечно, господин капитан. Маузер самодовольно улыбнулся. — Интересно, интересно,— продолжил он свою мысль,— а что это за бар? — «Голубая устрица». — И когда же они собираются? — Сегодня в восемь вечера. Господин капитан,— Джерри наклонился к уху Маузера,— только я бы на вашем месте пошел бы на это дело, переодевшись в гражданку — там собирается очень пристойная публика и, мне кажется, не стоит пугать людей полицейской формой, не стоит лишний раз привлекать к себе внимание... — Что ж, спасибо за совет,— ответил капитан,— благодарю вас, МакКони. Вы свободны. Джерри вышел на коридор, где его дожидались Ларвел и Шлегель. — Ну как? — подтолкнул своего товарища локтем негр. — Все отлично. Клюнул! Маузер, потирая руки от нетерпения, вызвал по селектору Лестока. — Лесток,— сказал капитан, когда тот появился у него в кабинете,— по моим агентурным сведениям стало известно, что Салдам и его бандиты сегодня в восемь вечера собираются в баре «Голубая устрица». Мы, переодевшись в

гражданское платье, отправимся туда вдвоем. Если нам удастся накрыть бандитов с поличным — а я думаю, что это удастся, у них на сегодня запланирована какая-то сходка — так вот, если нам это удастся, мы очень угодим начальству и незамедлительно получим повышения. А главное — покажем, что эти выскочки из Полицейской Академии... — ...эти ублюдки,— продолжил Лесток мысль начальника. — ...эти козлы... — ...эти желторотые птенцы... — ...эти никчемные идиоты... — ...неспособны на настоящую службу в ньюйоркской полиции,— закончил Лесток. Маузер захихикал: , — Ты просто читаешь мои мысли, лейтенант, пока еще лейтенант. Как приятно иметь дело с проницательным человеком!.. Без четверти восемь небольшой белый джип «ниссанпатруль» без полицейской символики остановился около «Голубой устрицы». Из него неспешно вышли Маузер и Лесток и, закрыв дверцы машины, направились к ярко освещенному входу. Маузер был одет в штаны немыслимого покроя и расцветки — ярко-красные, расклешенные, с какими-то разводами, и в подобную рубашку — такой наряд отвечал понятиям капитана о современной моде. На Лестоке наряд был несколько попроще — голубые джинсы и мохнатый голубой свитер, с надписью «Бэд бой» — «Плохой мальчик», который ему презентовал лейтенант Шлегель — пятна на свитере не оставляли сомнений, что он найден там же, где и бутылки. Переодетые полицейские толкнули тяжелые двери и очутились в просторном холле. Поднявшись на второй этаж по лестнице, убранной ковровой дорожкой, они очутились перед дверью с неоновой надписью «Голубая устрица — только для настоящих мужчин».

— Ну что, пошли,— предложил Маузер и, поправив пистолет, который, не найдя лучшего места, он засунул в штаны, вошел в бар. В баре было многолюдно, и полицейские уселись на единственное свободное место — рядом со звероподобным мужиком в кожаной куртке с блестящими заклепками. Маузер вытащил из заднего кармана брюк пачку фотографий — это были снимки Салдама, сделанные в анфас и в профиль и, отобрав несколько, протянул их Лестоку. — Держи, лейтенант. И хорошенько наблюдай за посетителями — если увидишь хоть что-то подобное на это рыло,— он кивнул на фотографии,— сразу же говори мне. Внезапно на колени к Лестоку подсела какая-то дама. Лейтенант отпрянул. — Мужчинка, угостите сигаретой,— кокетливо попросила девушка. — Я не курю, мэм,— ответил тот. Внезапно взгляд Лестока остановился на оголенных руках дамы — они были покрыты густой, как у орангутанга, шерстью. — Нравится? — продолжала кокетничать подсевшая — мне тоже. Все мужчины от меня без ума. Они находят, что волосатые руки и грудь — признак мужественности. Лесток поперхнулся от неожиданности. — Правда, некоторые предпочитают сбривать волосы,— как ни в чем не бывало, продолжала дама,— но мне кажется, что это излишне. — Мэм,— официальным голосом начал было Маузер,— мы совсем не расположены шутить... Та немножко обиделась. — А я и не думаю шутить — я с вами заигрываю — неужели вы этого не понимаете? Дама как-то странно заерзала на коленях у Лестока. — Я с вами заигрываю,— продолжила она,— а вы обижаетесь. Разве можно обижаться на женщин,— дама поправила прическу,— особенно таких привлекательных, как я? К столику подошел официант.

— Слушаю вас,— произнес он. Маузер замахал руками. — Извините, мы еще не решили, что мы будем делать сегодня вечером. Не могли бы вы подойти несколько позже? Официант удалился. — Неужели вы еще не решили? — удивилась дама,— тогда зачем же вы пришли сюда? Пистолет, засунутый Маузером в штаны, своим весом давил капитану на его архитектурные излишества. Осторожно расстегнув пуговицу, он попытался поправить оружие. Движение Маузера не осталось незамеченным со стороны подсевшей девушки. — Что это ты там поправляешь? — поинтересовалась она. Маузер, поправив пистолет, быстро застегнул замокмолнию. — Да так, ничего...— пробормотал он. Девушка рассмеялась. — Понимаю, понимаю... — Что? Девушка рассмеялась вновь. — Да так, вспомнила один анекдот, еще со школьных времен. Поспорили, значит, три кота, кто из них ленивей. Один говорит: «У меня такая хозяйка классная, каждый день покупает мне «Вискас», ешь — не хочу, а и лежу на кресле и не притрагиваюсь к еде. Вы думаете, и не голодный? Еще как голодный! Просто мне лень!» Другой кот говорит: «Это еще что! Вот у меня на помойке, где я живу, столько неудовлетворенных кошечек — и псе за мной ходят по пятам, просят, чтобы я их оттрахал, а я ни в какую! Думаете, я не голодный? Еще как голодный! Просто мне лень!» А третий им отвечает: «Это нее ерунда. Вы слышали, как прошлой ночью кот кричал?» «Слышали...— отвечают товарищи,— А кто это был?» «Это я кричал. Понимаете ли, во сне неловко повернулся и придавил себе яйца. Думаете, мне не больно? Еще как больно! А перевернуться — лень!..»

Ты, наверное, такой же ленивый, да? — спросила девушка и принялась поглаживать своей ногой под столиком ногу сидящего напротив Маузера. Тот отсел подальше. — Почему вы так думаете? — Потому что вы не хотите ко мне приставать — ко мне, такой симпатичной, такой хорошенькой!.. — Простите, мэм, но мы здесь не для того, чтобы к вам приставать... — А для чего же? — Мы ищем тут одного человека,— Маузер протянул фотографии,— вот этого. Может быть, вы видели его? Девушка, взяв снимки, принялась внимательно их рассматривать. — А почему снято, как в полиции,— спросила она,— вы случайно не копы? А то у нас тут как-то были кадеты Полицейской Академии, такие образины, что просто плюнуть гадко, тоже вели себя странно... Но вот один мой приятель,— она указала на сидящего за тем же столиком громилу в кожанке,— живо заставил их выполнить свои мужские обязанности. Правда, Катрин? Орангутанг в кожанке с заклепками согласно закивал в ответ. — Так вы точно не из полиции? — повторила свой вопрос девушка. — Нет, нет,— заверил ее Лесток,— просто это наш очень хороший знакомый, настолько хороший, что постоянно уклоняется от встреч с пол... извините, чуть не оговорился, от встреч с нами, и нам с другом приходится, забросив все текущие дела, разыскивать его по всему НьюЙорку. Девушка продолжала ерзать на коленях Лестока. — Как тебя зовут? — поинтересовалась она. — Лесток. Билл Лесток. Девушка нежно обняла его шею. — Пойдем, потанцуем, Билл? Полицейский сдавленно кашлянул. — Извините, мэм, но я не умею танцевать...

— Как? — не поверила девушка,— такой мужчина не умеет танцевать? — она встала с колен начальника участка и, схватив его за руку, потащила к эстраде,— но это же так просто! С ума сойти! Такой мужчина — и не умеет танцевать! Лесток принялся упираться. — Но я действительно не умею танцевать! — Ничего страшного, я научу! — не унималась девушка,— в этом нет ничего сложного! — Но я не хочу учиться! Мы с другом тут совершенно по другому делу! Нам необходимо разыскать нашего приятеля!.. — Да никуда не денется ваш приятель,— настырно продолжала та,— и вообще: вы ведете себя по отношению к даме не совсем по-джентльменски. Наконец, Маузер предложил компромиссный вариант. — Сделаем так: сперва мы отыщем нашего приятеля, а потом все втроем — потанцуем. Подумав, девица согласилась и вновь уселась на колени, на этот раз — к капитану. — Дайте-ка еще раз фотографии,— она бесцеремонно вытащила пачку снимков из заднего кармана брюк полицейского,— мне кажется, что я его где-то уже видела. Громила в кожанке протянул к фото свои руки. — Дай-ка, дай-ка,— принялся он рассматривать снимки Салдама,— действительно, очень похожая харя... Кажется, припоминаю: если постричь этого типа налысо,— он ткнул коротким указательным пальцем в снимок,— если неделю откармливать его, как на убой, а потом одеть в кожанку, как у меня — это будет вылитый Оскар. — Кто? — переспросил Лесток. Катрин уставился на полицейских. — Вы что, не знаете Оскара? Вы не знаете, кого пришли сюда искать? — Значит, его зовут Оскар? — воскликнул Маузер. — Вы что, не знаете, как зовут вашего друга? — не понял вопроса Катрин.

Тем временем девица продолжала ерзать на коленях капитана Маузера. Елозя ягодицами по полицейскому пистолету, она лепетала: — О, какой мужчина, какой мужчина!.. Капитан попробовал встать со стула, чтобы таким образом прогнать назойливую девицу, но та точно приросла к полицейскому. — О, какой мужчина, какой мужчина,— продолжала она,— какая замечательная эрекция,— приобняв одной рукой Маузера за шею, она другую запустила в штаны капитана,— давно не наблюдала такой замечательной эрекции, такого мощного стояка!.. — Ладно, кончай базары,— сказал Катрин,— я думаю, что смогу вам помочь. Если Оскар не занят с какойнибудь новой девочкой — я слышал, он снял какую-то Джулию тут, в «Голубой устрице», и у них сейчас, возможно, медовый месяц — так вот, если они сегодня будут тут... Маузер досадно перебил собеседника. — Простите, но я не совсем понял: вы все время называете его Оскар, а нам с другом,— капитан кивнул в сторону Лестока — он известен как Салдам... Можете называть его, как вам заблагорассудится ответил Катрин,— но в «Голубой устрице» он известен, как Оскар. Лесток несмело придвинулся к типу в кожанке. — Может быть, это — его кличка? — предположил Полицейский. — Нет,— Катрин отверг догадку лейтенанта,— Оскар это его настоящее имя, а кличка, к вашему сведению — Десять Дюймов. — Странное имя...— пробормотал Маузер. Катрин расхохотался. — Вы что, и этого не знаете? Лесток уставился на собеседника. — Чего не знаем? — Почему у вашего приятеля такая кличка. Это от необычной длины его баданги. Ужас какая огромная! В свое время я была влюблена в этого парня,— вздохнул Катрин,—

так вот, он трахал меня тут, в подсобке... Маузер и Лесток переглянулись. — ...в подсобке, и он достал мне — не поверите! — чуть ли не до гланд! Девушка на коленях у Маузера рассмеялась. — Катрин, ты, как всегда, преувеличиваешь! У меня тоже был с ним роман, и мне он доставал только до желудка! — Простите,— не понял Лесток,— у вас был половой акт с мужчиной? На этот раз очередь удивляться была у Катрин с девицей. — Разумеется,— медленно сказала девица,— разумеется... Что может быть более естественно, чем это? А вы что — не такие же педерасты, как и мы? Вы что, не знаете, что в «Голубой устрице» собираются исключительно сексуальные меньшинства? Не сговариваясь, Лесток и Маузер повскакивали со своих мест — капитану наконец-то удалось сбросить с себя надоедливую блондинку. — Куда же вы? — закричал «голубой» на весь бар,— а кто обещал со мной потанцевать? Полицейские рысцой направились к выходу и в дверях едва не столкнулись с каким-то типом в такой же кожанке с блестящими заклепками, как и у Катрин. — Поосторожней, сынки,— низким басом произнес тот,— я с дамой.— Тип в кожанке держал под руку какую-то вертлявую брюнетку с короткой, как у мальчика, стрижкой.— Пошли, Джулия! — Извините,— пробормотал Лесток, но в это время к дверям подошел Катрин. — Привет, Оскар,— поздоровался он с вошедшим,— ну, как медовый месяц? Да, кстати,— повернулся он к полицейским,— вот эти молодые люди прождали тебя тут целый вечер... Маузер глянул в лицо Оскару. Да, он немного напоминал Салдама, но весьма отдаленно. — Слушаю вас, сынки,— Оскар повернулся к полицейским,— зачем я вам понадобился?..

Лесток и Маузер продвинулись поближе к выходу. — Собственно, мы ждали не совсем вас,— растерянно начал Лесток,— а точнее — совсем даже не вас... — Ну зачем же обманывать,— вступил в разговор Катрин,— такие взрослые мальчики, а обманываете такого хорошего дядю,— он обернулся к Оскару,— неужели родители и педагоги не говорили вам, что нельзя говорить неправду?.. Катрин подошел к Оскару вплотную и, прошептав чтото на ухо, показал на полицейских. — Ты думаешь? — несколько недоверчиво спросил тот. — Конечно! — заверил его Катрин,— а иначе что бы они тут делали? — Джулия, дорогая, иди за столик, я сейчас подойду,— сказал он своей спутнице. Катрин, подойдя к Маузеру, взял его под руку. То же самое Оскар проделал с капитаном Маузером. — Что вам от нас надо? — в один голос в ужасе закричали полицейские. Педерасты только заулыбались. — Сейчас узнаете. Держа перепуганных насмерть полицейских, гомосеки насильно потащили их в туалет на первом этаже. - Что вы хотите с нами делать! — кричал Маузер, забыв о спрятанном в штанах пистолете.— Это безобразие! Это насилие! Да помогите же хоть кто-нибудь! — Норил он находящимся в холле завсегдатаям,— те только улыбались; видимо, подобные сцены были в «Голубой устрице» не столь уж редки. Втащив Маузера и Лестока в сортир, Катрин остался у входной двери, а Десять Дюймов, подведя полицейских к стене и усадив их на писсуары, произнес: — Моя хорошая подружка,— указал он на Катрин,— сомневается, что вы — гомосексуалисты. Как вы уже догадались, «Голубая устрица» — клуб сексуальных меньшинств, и всем посторонним лицам вход сюда запрещен. Правда,— улыбнулся Оскар,— бывает, что сюда

попадают люди, как бы это поточней выразиться... — Случайные,— подсказал Катрин. — Да, случайные, но по уставу нашего клуба даже те, кто попал сюда не геями, все равно покидают «Голубую устрицу» нормальными педерастами. — Что вы хотите с нами сделать? — дрожащим голосом произнес капитан. — То, что предписывает устав. Вы должны по очереди трахнуть друг друга. — Боже, а это зачем? — Если вы действительно «голубые», это доставит вам только удовольствие, и мы с радостью примем вас в свои объятья,— продолжал Оскар,— а если вы не «голубые», то станете таковыми, и устав нашего мужского клуба не будет нарушен. — А если мы откажемся? — несмело спросил Лесток. Широко улыбаясь, Оскар расстегнул штаны и вытащил оттуда свой жуткий инструмент. — Меня не зря прозвали Десять Дюймов,— медленно произнес он.— Если вы не последуете нашему кроткому увещеванию, то от добрых советов мы будем вынуждены перейти к мерам физического воздействия. Поверь, приятель, это доставит мне удовольствие самого предрассудительного толка!.. Маузер наконец-то вспомнил о своем пистолете. — Хорошо,— сказал он и, резким движением вытащив оружие из штанов, навел его на Оскара,— а теперь — вон отсюда! Оскар, забыв даже застегнуть штаны, опрометью бросился за двери. Катрин побежал за ним. Заметив, что в туалете открыто небольшое слуховое окно, Маузер скомандовал: — Бежим!.. Дважды повторять не пришлось. Через минуту Лесток дрожащими руками открывал дверь джипа, а еще через некоторое время перепуганные полицейские прибыли в родной шестнадцатый участок...

Было что-то около десяти вечера. Сидя в своем кабинете, МакКони проверял исправность оружия. В это время в помещение вошел лейтенант Шлегель — вид у него был убитый. — Что с тобой, приятель? — Джерри участливо посмотрел на лейтенанта,— что-нибудь случилось? Шлегель со вздохом опустился на стул. — Меня обокрали...— упавшим голосом произнес он. — Тебя? — не поверил МакКони,— обокрали? Да быть того не может! — Может,— печально произнес лейтенант. — Но ведь у тебя дома нечего взять, кроме колченогой мебели да пустых бутылок! — Вот именно их у меня и украли,— Шлегель был безутешен. МакКони от души расхохотался. — А кто говорил, что грабители ни за что не позарятся на твои пузыри? Шлегель, глядя на МакКони, растерянно сказал: — Грабители оказались не такие уж дураки. Я целый день был за городом — отдыхал после дежурства, возвращаюсь домой — ничего нет. Я опросил соседей — те сказали, что днем у подъезда стоял какой-то грузовик, видимо, на нем грабители и увезли мои бутылочки... — И сколько их у тебя было? — всем своим видом МакКони изобразил участие. Лейтенант махнул рукой. — Ты всего не видел. У меня еще две комнаты были до верху заставлены... — Ничего, ничего,— попытался успокоить приятеля Джерри,— «линкольн», который ты собирался купить — не очень хорошая машина для Нью-Йорка. Впрочем,— МакКони подмигнул лейтенанту,— впрочем, нашему начальству сейчас куда хуже, чем тебе... Шлегель заметно оживился. — А что? — спросил он,— Лесток и Маузер еще не вернулись оттуда, куда ты их послал?

МакКони посмотрел на часы. — Жду с минуты на минуту,— ответил он. В этот момент двери открылись, и на пороге показались полицейские. — Лейтенант! — заорал на Джерри Маузер,— куда, мать твою так, ты нас отправил? — В «Голубую устрицу»,— не моргнув глазом, ответил тот,— а что, Салдама там не оказалось? Кстати, а что это у вас за наряд? Ничего не говоря, Маузер проследовал в свой кабинет. За ним последовал Лесток. — Ты у меня еще поскачешь! — прошипел он, проходя мимо МакКони. — Черт возьми! — сев в кресло, Маузер принялся обнюхивать рукава своей рубахи,— мне кажется, что я насквозь пропитался этим запахом — запахом разврата. Останься пока тут,— капитан кивнул Лестоку,— а я быстренько приму душ. Скинув свою клоунскую одежду и встав под теплые струи душа, Маузер несколько успокоился. Джерри, пройдя в комнату, смежную с душевыми кабинами, застал там Насименто — тот клеил подошву ботинка при помощи какой-то белой липкой жидкости. — Что это у тебя? — спросил МакКони. Насименто поднял голову. — А, Джерри, привет! — он протянул лейтенанту баночку,— универсальный моментальный клей. Склеивает абсолютно все: металлы, керамику, кожу, резину, пластмассу... Засыхает за несколько секунд! МакКони недоверчиво повертел баночку в руках. — А человеческое тело он тоже клеит? — спросил МакКони. — Как нечего делать! Более того — склеиваемые поверхности совершенно невозможно отделить друг от друга — ни водой, ни растворителем! — Сейчас проверим,— захватив с собой универсальный клей, Джерри направился в душевую, в соседнюю с Маузером кабинку.

Тот как раз мылил голову шампунем. Став в кабинке, МакКони осторожно просунул руку через щель между перегородкой и кафельной стенкой и незаметно для капитана забрал баночку с шампунем, а на ее место поставил клей — благо, емкости походили по форме и размерам. Капитан, окончательно придя в себя после приключения в «Голубой устрице», насвистывал какой-то мотив. — Ну, еще раз намылюсь — и хватит,— произнес он самому себе вполголоса. Взяв с полочки клей, Маузер обильно полил им голову... Тем временем МакКони так же незаметно прошел в служебное помещение, по дороге подмигнув Джону: — Смотри, какой сейчас будет цирк! Через минуту из кабинки выскочил совершенно голый Маузер — руки его были намертво приклеены к голове. — Что за черт,— растерянно шептал он,— что это за гадкий шампунь... Насименто сдержанно улыбнулся. — Боюсь, сэр, что вы случайно перепутали шампунь С универсальным клеем... — Клеем? — в ужасе закричал Маузер. — Да, универсальным клеем. Маузер попробовал было вновь оторвать руки от головы, но у него ничего не вышло. Обезумев от ужаса, он выбежал в коридор. В это вечернее время полицейский участок, как обычно, был полон посетителей — одни наводили какие-то справки, другие подавали заявления о кражах и угонах машин Хайталлу, дежурившему в тот вечер — сидя за стеклянной перегородкой, отделявшей его от публики, негр тщательно записывал данные потерпевших в журнале. Две престарелые леди втолковывали Хайталлу: — Да нет же, нет, у нас угнали не коричневый «плимут», а желтый... — Мэм,— вежливо возражал чернокожий полицейский,— но наши ребята обнаружили машину именно

коричневого цвета, причем номера те же самые, что и у угнанного у вас «плимута»... — Но мы с сестрой ездим на этой машине вот уже четыре года,— возразила другая леди,— не можем же мы не помнить, какого цвета наша машина... В это время в коридоре появился совершенно голый капитан. Прикрыть обнаженные интимные места не было никакой возможности — это не позволяли сделать приклеенные к прическе руки. Пройдя в такой нелепой позе несколько метров, Маузер, заметив двух леди, в панике заметался по коридору — с его обнаженного тела во все стороны летели мыльные хлопья. Капитан с тихим стоном кинулся к ближайшим дверям — но те, как назло, оказались заперты. В отчаянии Маузер опустился на пол. Он был на грани истерики. Пожилые леди, презрительно смерив взглядом обнаженного полицейского, переглянулись. — О, Боже,— произнесла первая,— что это еще за нововведения? — Видимо, этот господин решил поразвлечь нас мужским стриптизом,— высказала догадку ее сестра.— Только сложен этот тип больно уж безобразно... — Не говори, Молли,— поддержала ее первая леди,— фу, какая гадость! — Какие кривые волосатые ноги! — Какой отвратительный обвислый живот! — Какая огромная задница — совсем как у старой жирной бабы! — И главное! — Сколь мизерно его мужское достоинство!! — И он еще смеет появляться перед двумя леди в таком ужасном виде? — Перед нами — бывшими лучшими фотомоделями «Плейбоя»! — Перед бывшими самыми сексопильными звездами эротик-шоу Лас-Вегаса! — Которые наверняка знают толк в подобных вещах...

— И что только он хочет нам этим показать! — Тьфу! — в один голос воскликнули пожилые леди и, небрежно кивнув Хайталлу на прощанье, пошли к выходу — тот лишь сдержанно улыбнулся. К месту происшествия начали подходить любопытные — шум привлекал внимание всех посетителей. И тут Маузер не выдержал — дневные и вечерние потрясения оказались для него слишком сильными: сев на корточки и уткнувшись головой с приклеенными к ней руками в стену, он заплакал... Лесток сидел за столом в кабинете, рассеянно пересматривая дневные отчеты о происшествиях. Двери открылись, и на пороге показался Ларвел. — К вам пришли,— доложил он. — Кто? — спросил начальник отделения. В кабинет зашла толстая медсестра в белом халате, накинутом на одежду, с медицинским чемоданчиком в руках. Ее сопровождало четверо санитаров атлетического сложения — своим видом они скорей походили на грузчиков. Медицинская сестра посмотрела на записи в блокноте. — Лейтенант полиции Лесток? — Да,— растерялся тот,— а что вам нужно? — Как нам сообщили, вы некоторое время находились в баре «Голубая устрица»... — Откуда вам это известно?.. — ...а бар «Голубая устрица», который, как известно и Нью-Йорке, является клубом гомосексуалистов, являет собой зону повышенного риска,— сказала медсестра, не очистив на вопрос полицейского. — И что же вам от меня надо? — Мы пришли произвести ваш личный гинекологический досмотр,— ответила медсестра. - Но я не нуждаюсь ни в каком личном гинекологическом досмотре! — закричал лейтенант. Медсестра сделала знак санитарам — те быстро подбежали к столу, за которым сидел Лесток. Я не нуждаюсь ни в каком личном гинекологическом досмотре! — продолжал кричать лейтенант. — Вы находитесь на службе,— наставительным

тоном продолжила медсестра,— и поэтому обязаны подчиниться. Если вы будете сопротивляться, к вам будет применено насилие... — Но я не просил меня осматривать! — продолжал упорствовать Лесток.— Это — мое частное дело! — Это не может быть вашим частным делом,— продолжала медсестра,— здоровье полицейского — это дело всего нашего общества! Санитары, подойдя к полицейскому вплотную, схватили его железной хваткой за руки и ноги и в мгновении ока разложили на столе. Медсестра, щелкнув никелированными замочками чемоданчика, достала оттуда какие-то блестящие инструменты. — А-а-а! — заорал перепуганный лейтенант,— что вы делаете! Отпустите меня!.. — А ну-ка, снимите с него штаны,— приказала медсестра с видимым удовольствием. Лесток потерял сознание... Капитан Маузер, всхлипывая, сидел с приклеенными к голове руками в служебном помещении. Насименто капал для него в стаканчик валерьяновые капли. МакКони точил о свой ремень опасную бритву. В комнате тошнотворно пахло нашатырным спиртом. — Выпейте, сэр,— Джон поднес стаканчик ко рту капитана,— это успокаивает. Джерри, наточив бритву, принялся неспешно срезать одервеневшие волосы на голове Маузера. Тот тихо скулил: — Что же вы делаете, лейтенант? Как же я теперь покажусь в таком ужасном виде в Управлении?.. МакКони, улыбаясь, продолжал свое дело. — Думаю, сэр, что показаться в Управлении с приклеенными к голове руками — гораздо хуже. Там не понимают подобных шуток. Это мы, ваши подчиненные, все можем понять и простить... Наконец, волосы были спилены, и руки Маузера оказались освобождены. — Дайте мне зеркало,— шепотом попросил он.

Насименто поднес зеркало. Глянув на свое отражение, Маузер тихо застонал: — Господи, какой ужас... МакКони вымыл руки и, сложив опасную бритву, обернулся к капитану. — Не стоит расстраиваться из-за пустяков, сэр,— произнес он,— мы с товарищами устроим в нашем участке складчину, купим вам новый парик из самого дорогого стекловолокна... Маузер глянул на свои руки — к ним намертво пристали остатки прически. — А что делать с этим? — с убитым видом произнес он. — Боюсь, сэр,— ответил Насименто,— что вам не поможет ни бензин, ни растворитель. Это — очень сильный клей. Патентованное средство. Разработан специально для нужд оборонной промышленности... Маузер пришел в неописуемый ужас. — Так что же мне делать! — закричал он. — Я бы на вашем месте содрал бы это прямо с кожей. Правда, будет немножко больно, но, думаю, вы потерпите, господин капитан. Настоящий мужчина должен стойко переносить физическую боль, особенно — если он офицер нью-йоркской полиции... — МакКони,— обернулся капитан,— дайте мне, пожалуйста, вашу опасную бритву. Запершись у себя в кабинете, капитан Маузер несколько часов подряд отрезал с ладоней кусочки кожи С налипшим клеем и волосами. Из начальственного кабинета слышались только тихие стоны. Наконец, капитан вышел в служебное помещение, где его дожидались МпкКони, Ларвел и Насименто. Ладони Маузера представляли собой кровавое месиво. - Что это такое! — орал Маузер на весь участок,— что это? — он продемонстрировал подчиненным обезображенные руки. МакКони поднялся со своего места. ... Сэр,— начал он совершенно официальным тоном,—

это все — от чрезмерного занятия онанизмом! Вы только посмотрите,— он повернулся к полицейским,— до чего может довести эта пагубная привычка, до чего она довела нашего бедного капитана Маузера. Он, несчастный, все руки стер!.. Полицейские сдержанно заулыбались. — Лейтенант МакКони,— заорал Маузер пуще прежнего,— завтра же, завтра же я составлю на вас рапорт в Управление! Я доведу до сведения начальства о вашем недостойном американского офицера полиции поведении! Завтра же вашего духу тут не будет!.. Джерри поднялся со своего места. — Боюсь, господин капитан,— произнес он,— что регулярная мастурбация — занятие для американского офицера полиции куда более недостойное... К тому же, господин капитан, у вас нет ровным счетом никаких доказательств, а доказательства вашего недостойного поведения очевидны — взгляните только на свои руки... Одев свой лучший костюм, Джон Насименто завел свой «крайслер» и неспешно поехал на один из окраинных районов города. Этот вечер он намеревался провести с Элизабет Трахтенберг. Подъехав к ярко освещенному подъезду дома, где жила его напарница по патрулированию, заглушив двигатель, Джон вбежал на крылечко дома и нажал на кнопку звонка. — Кто там? — послышалось из-за двери. — Полиция! — официальным голосом ответил Джон — он был в превосходном расположении духа и поэтому склонен пошутить. — Прошу вас. Двери открылись, и на пороге появилась Элизабет. На ней был только ночной халат, сшитый из какого-то полупрозрачного материала. Под халатом соблазняюще просвечивались такие же полупрозрачные лифчик и трусики. «А ничего баба,— с удовольствием подумал Джон,— и как это я раньше этого не заметил?»

Насименто прошел за хозяйкой дома в гостиную. — Чай, кофе? — спросила она,— а, может быть, виски? Насименто отрицательно покачал головой. — Ты не хочешь выпить? — удивилась Элизабет,— но почему? Ты же не на службе! — Как сказать,— уклончиво ответил Джон. Трахтенберг вынула из бара большую бутылку с разноцветной этикеткой и два небольших фужера. — Тогда выпьем вина,— сказала она,— это отличный «Токай» восьмидесятого года,— Элизабет наполнила фужер и предложила один Джону.— Выпей, приятель! Ты действительно не на службе. Посиди, расслабься... Тот принял вино. — Ну, если это и служба,— улыбнулся Джон,— то очень и очень приятная. Ну что,— он поднял фужер,— давай выпьем за наши успехи!.. Трахтенберг включила телевизор — там показывали рекламу нового, недавно открытого секс-шопа. — Вы только посмотрите на это,— говорил с телеэкрана пожилой джентльмен, держа в руках манекен голой девицы, чрезвычайно похожий на настоящую,— это — последнее достижение наших модельеров и конструкторов в области секс-промышленности. Надувная кукла «Ева» с регулируемой величиной влагалища. Это гораздо лучше настоящей женщины. Во-первых, она портативна: в ненадутом состоянии запросто вмещается в кармане пиджака. Во-вторых, она верна: никогда не изменит вам с другими мужчинами и женщинами. В-третьих, она очень смирная: не будет устраивать вам скандалы по поводу и без повода, не будет требовать у вас денег на тряпки и всегда будет терпеливо дожидаться вас там, куда вы ее положите. В-четвертых, она совершенно не ревнива: никогда не закатит вам истерику, если вам вздумается изменить ей как с другими надувными куклами, так и с женщинами. В-пятых, она никогда не надоест вам своей бестолковой болтовней. Вшестых, она не обидчива: не станет дуться на вас даже в том

случае, если у вас вдруг не встанет... И, наконец, глинное: «Ева» доступна в обращении — пользоваться ой может любой ребенок, достаточно надуть ее вот тут,— джентльмен перевернул куклу задом и показал на небольшой клапан,— и «Ева», прекрасная, как первая женщина, будет удовлетворять вас бесконечно долго! При этом она никогда не залетит, так что вам не придется тратиться на аборты! Не забыли? Надувная женщина «Ева»! Приобрести ее вы сможете, если посетите наш новый секс-шоп «Эльдорадо». Наш адрес: Страйфорд Лайн 33, Нью-Йорк. Не забыли? Элизабет уменьшила громкость. — Кстати,— сказал Насименто,— ты обещала продемонстрировать мне свою коллекцию оружия... — Потом, Джонни,— она вновь разлила вино по фужерам,— выпьем еще по одной? Джон поднял фужер. — Теперь я хочу выпить просто за нас с тобой,— он посмотрел на как бы невзначай оголившееся колено Элизабет,— за нас, мой дорогой напарник! Когда бутылка была выпита, Джон предложил: — Ну, может быть, теперь ты покажешь мне свою коллекцию? Я просто сгораю от нетерпения! Трахтенберг кивнула. — Конечно, покажу. Поднимемся наверх? Пройдя по лестнице на второй этаж, полицейские вошли в небольшую спальню. — Тут — мое самое любимое место,— улыбнулась Элизабет и вдруг быстро бросила Джона на кровать. — А как же оружие? — не понял он. — Всему свое время... Трахтенберг, быстро сбросив халат, легла на кровать и укрыла себя и партнера полосатым пледом. Джон молниеносно освободился от одежды. — Чего же ты медлишь,— простонала Трахтенберг,— раздень меня побыстрее... Насименто принялся расстегивать пуговичку ее бюстгальтера, но тут его пальцы внезапно уперлись в холодный металл. Джон, к немалому своему удивлению,

вытащил маленький, будто бы игрушечный, пистолет. — Это «Беретта»,— сказала Трахтенберг,— последняя модель. Портативен, и поэтому очень удобен. Вмещается в любых местах — даже в бюстгальтере. Джон кинул пистолет на пол. Справившись, наконец, с бюстгальтером, он засунул его под подушку — и его рука вновь ощутила что-то твердое. Засунув руку поглубже, полицейский вытащил из-под подушки автомат с укороченным дулом, без приклада и с дискообразным магазином — подобные были популярны у американских гангстеров времен «сухого закона». — Отличный коллекционный экземпляр,— прокомментировала Элизабет,— когда-то он принадлежал одному из телохранителей самого Аль Капоне. Достался мне по случаю. Джон принялся за трусики. И опять его рука уперлась во что-то твердое и холодное. — Что у тебя там,— прошептал Насименто,— наверное, крупнокалиберный пулемет? Трахтенберг вытащила огромный пистолет вороненой стали, еще пахнущий заводской смазкой. — Это моя любимая пушка, я тебе о ней рассказывала тогда на дежурстве — «Магнум» сорок пятого калибра... — Это которая сносит головку автомобильного цилиндра? — уточнил Джон. — Совершенно верно. — Но сейчас ты только что чуть не снесла мою,— полицейский поежился от одной только мысли, что это могло действительно произойти.— Слушай, может быть, у тебя в трусах еще и гранатомет припрятан? Элизабет улыбнулась. — Надеюсь, милый, что гранатомет в трусах у тебя,— она опустила руку под одеяло и принялась нежно поглаживать Джона,— у меня действительно спрятана небольшая базука, но ты не волнуйся, она в шкафу. Наконец, Насименто взгромоздился на Элизабет и принялся за работу — кровать заходила под ними ходуном.

— О-о-о! — стонала Трахтенберг,— о-о-о! Не так сильно! Не так сильно!.. Джон, не обращая на стоны ни малейшего внимания, продолжал свое дело — кровать тряслась еще сильнее... — Не так сильно,— продолжала постанывать Элизабет,— прошу тебя, не так сильно! Это может плохо окончиться! Внезапно где-то внизу раздался глухой взрыв — кровать разлетелась в щепки, и взрывная волна отбросила Джона и Элизабет на пол. Переведя дыхание от шока, Насименто прошептал: — Что это было? Ты что, проглотила ручную гранату, а я достал тебе до самого желудка? Трахтенберг отерла со лба выступивший пот. — У меня действительно была ручная граната, только не в желудке, а под кроватью. Ты слишком сильно раскачивал панцирь — видимо, сетка кровати случайно задела взрыватель... Джон осмотрел себя — все органы были на месте. — Мы еще легко отделались,— тихо произнесла Трахтенберг,— а ведь могло и оторвать что-нибудь... Насименто приобнял девушку. — Но почему ты мне сразу ничего не сказала? Ведь это действительно могло окончиться очень плохо... Та слегка улыбнулась. — Я же кричала тебе: «не так сильно, не так сильно», а ты — не слушал... — Да,— Джон взял в руки отлетевшую от кровати щепку,— первый раз во время акта подо мной взорвалась женщина! Трахтенберг поднялась с пола. — Ну что, пошли в зал? — предложила она. В шестнадцатом участке проходила обычная рабочая планерка. Лейтенант Лесток инструктировал полицейских перед патрулированием. — Офицеры Насименто и Трахтенберг!

Те поднялись с места. — Слушаем, сэр! — Сегодня вы дежурите около воскресной школы. Следите, чтобы дети не проносили на занятия наркотики и огнестрельное оружие. — Понятно, господин лейтенант,— Элизабет и Джон с фиолетовыми кругами под глазами направились к своей автомашине. По всему было видно, что предыдущая ночь оказалась столь же утомительной, сколь и приятной. — Офицеры Хайталл и Фокс! Сегодня вы дежурите в районе Бруклинского моста. — Слушаем, сэр! — Офицеры Шлегель и МакКони! Лейтенант Шлегель поднялся со своего места. — Сэр, но МакКони сегодня не вышел на службу,— растерянно произнес он. — Где же он? — Не знаю. Полицейский автомобиль на месте, я был у него дома — консьержка сказала, что он ушел куда-то, и не сообщил, когда вернется и где его можно найти... — Мерзкий прогульщик,— зашипел Лесток,— ничего, он свое получит. Ладно, лейтенант, вы остаетесь тут, а я выезжаю на дежурство с Ларвелом... По улице одного из трущебных кварталов города не спеша шел какой-то человек явно криминального вида — в стоптанных, будто найденных на свалке ботинках, в подранных на коленях джинсах и застиранной майке, на которой баллончиком с краской было выведено очень непристойное ругательство. Улица была пустынна — лишь рядом с полуразвалившимися домами виднелись старые, давно брошенные владельцами автомобили. Неяркий неоновый свет отражался в их глянцеватых поверхностях. Дойдя до перекрестка, человек остановился и, поправив приклеенный ус, негромко выругался: — Черт возьми! Кажется, нормально его прилепил, а он, зараза, все норовит отстать! А ведь на такой мелочи можно здорово погореть!..

Подняв с асфальта металлическую трубу небольшого размера, человек двинулся дальше. Через несколько минут его внимание привлекли двое людей, сидевших на капоте одной из машин. Они негромко переругивались друг с другом. — Опять ты, пидар, заныкал мой косяк,— произнес один, толстый бородатый негр с пивным брюхом,— ничего нельзя спрятать, везде отыщешь!.. Его собеседник явно обиделся. — Да ты сам, козел черножопый, его скурил — еще сегодня утром, а на меня гонишь... — Утром я пыхал другой косяк — тот, что давнымдавно заначил,— сказал негр. Увидав сидящих, человек с приклеенными усами подбежал к телефонной будке и со всей силы ударил по стеклу — оно разлетелось в разные стороны. Толстый бородатый негр со своим спутником поднялись с капота и подошли к хулигану. — Эй, приятель,— негр дотронулся до его плеча,— ты чего это, приятель? Тот, не обращая внимания, продолжал крушить телефонную будку. — Приятель, что с тобой? — забеспокоился негр,— с тобой все в порядке? Хулиган продолжал крушить будку — вырвав телефонную трубку «с мясом», он швырнул ее на мостовую. — Не мешай ему, Дэн,— посоветовал негру его товарищ,— видишь, человеку плохо, наверное, обдолбался чем-то очень сильным, вот его и прет... Расправившись с аппаратом, хулиган утер пот со лба и, повернувшись к подошедшим, спросил: — Ну, а вам чего надо? Те несколько растерялись. — Да вот, сидели, беседовали, видим — человеку плохо,— ответил негр,— решили подойти. У тебя какиенибудь неприятности, приятель? Тот отдышался и уселся прямо на мостовую. — Да, кореш, у меня очень большие неприятности. — Что случилось? — насторожился негр.

— А вы, часом, не копы? Негр, засмеявшись, подтолкнул локтем своего товарища. — Ты только послушай, Эрик,— обратился он,— ты только послушай! Мы — копы? Ха-ха-ха! — Так вы точно не копы? — повторил хулиган свой вопрос. — Да ты возьми глаза в руки! — воскликнул Эрик,— разве похожи мы на копов? — Копы сами нас боятся! — добавил толстый негр. Эрик и Дэн уселись возле хулигана с обеих сторон. — Ладно, кончай базары,— произнес негр,— выкладывай, кто ты и что у тебя стряслось! — Понимаете,— начал хулиган и вновь поправил все время отклеивающийся ус,— понимаете, сам я из Чикаго. В Нью-Йорке скрываюсь вот уже больше месяца. Я был одним из приближенных самого Короткого Мака — может слышали? — того самого, его позавчера казнили на электрическом стуле... Мой бедный друг! — хулиган, схватив обрезок трубы, опять принялся громить то, что осталось от телефонной будки,— я так скорблю о его кончине, вы даже представить себе не можете! Во мне сейчас столько энергии, и она должна найти какой-нибудь выход!.. Эрик и Дэн подошли к хулигану. — Мы очень, очень сочувствуем твоему горю,— с чувством произнес Дэн,— мы тронуты до глубины души! Мы понимаем тебя, приятель, ох, как понимаем — ведь каждого из нас могут ни за что, ни про что усадить на этот чертов стул!.. От будки осталась лишь груда искореженного металла и стекла. Хулиган резко обернулся к сочувствующим. — Значит, вы — не копы? Значит, я попал к друзьям? Те согласно закивали головами. — Мы из банды Саддама. «Рак матки» — может быть, слышал о таких? — спросил негр.— Я — Даниэль Поллак, а вот этот — он указал на своего товарища,— этого вонючего ублюдка зовут Эрик Мартинес...

Тот обиделся до чрезвычайности. — Это я-то вонючий ублюдок? Ах ты, черножопая скотина... — Конечно, ублюдок! Только такие ублюдки, как ты, воруют у людей предметы первой необходимости — кто украл мою заначку, мой косяк? — Ладно, ладно, успокойтесь ребята,— произнес новый знакомый бандитов,— вот у меня есть травка,— он вытащил из кармана какой-то пластиковый пакет,— пыхайте на здоровье... Бандиты заметно приободрились. — А ты — классный парень,— похвалил Эрик,— ты очень классный, очень бескорыстный парень. Может быть, мы можем тебе хоть чем-нибудь помочь? Хулиган на секунду задумался. — Я хотел бы еще чего-нибудь поломать! — произнес он. Негр сразу заулыбался. — Сколько угодно. Тут неподалеку есть одна лавочка — через три квартала. — Что за она? — спросил хулиган. — Да так, торгует всякой всячиной, какими-то консервами, несвежим пивом... Но я не о том: дело в том, что ее владелец, эта вонючая гнида... — ...этот гнойный пидар...— продолжил Эрик. — ... этот мерзкий ублюдок, Пит Абрахамсон, отказывается нам платить! — Он, наверное, забыл, что именно мы за какие-то десять процентов его выручки в неделю... — ... за эти жалкие гроши... — ... да, за эти жалкие крохи разгромили в этом районе все магазины с аналогичным товаром! Мы разорили всех его конкурентов! Если хочешь — пойдем, порезвимся... Через десять минут все трое стояли перед витриной магазина Абрахамсона. — Ну что,— произнес негр, потирая от удовольствия руки — приступим? Новый знакомый бандитов поднял с мостовой

огромный булыжник и с силой запустил его в витрину — камень, пробив в стекле большую дыру, влетел в торговый зал. Оттуда донесся звон разбитой посуды. — Отлично, приятель! — воскликнул Эрик,— а теперь дай-ка я попробую... Подняв с мостовой обломок кирпича, он бросил его во вторую витрину — стекло покрылось паутиной трещин, но не разбилось. — Эх ты, пидар,— презрительно сказал негр,— ничего не умеешь! Я умел делать такие вещи еще до школы. Смотри и учись, пока я жив! — Дэн, отыскав на обочине камень, величиной с волейбольный мяч, обеими руками бросил его в витрину — стекло с грохотом ввалилось вовнутрь магазина. Где-то недалеко завыла полицейская сирена. — Ну что, сматываемся? — забеспокоился Эрик. Хулиган спокойно уселся на бордюр. — А зачем? — спросил он.— Садитесь со мной, друзья, мы славно поработали, теперь следует немножко передохнуть. — А как же копы? — удивился Дэн. — Ты что, боишься этих мусоров? Что они тебе сделают? Садись тут, пыхни, если хочешь, а появятся мусора — скажем, какие-то хулиганы разбили стекло и убежали. В конце-то концов, это,— незнакомец обернулся к искореженным витринам,— не наша собственность, и мы совсем не обязаны ее защищать. А копы все равно ничего не докажут... — Правильно,— поддержал это предложение негр,— ну, что, Эрик, последуем мудрому совету? Бандиты уселись рядом с другом Короткого Мака. Скрипнув тормозами, у разгромленного маркета остановился полицейский «понтиак» — хулиганы, как ни в чем не бывало, продолжали сидеть на бордюре. Из машины вышли двое полицейских — это были Лесток и Ларвел, патрулировавшие этот район. — МакКони? — негромко воскликнул негр, увидав среди бандитов загримированного товарища, к счастью, те не

обратили на реплику полицейского никакого внимания. Лесток подошел к сидящим. — Кто вы такие и что вы тут делаете? — спросил он,— это, наверное, ваша работа,— полицейский жестом указал на разбитые витрины. Загримированный Джерри неспешно поднялся с бордюра, к счастью, начальник полицейского участка не узнал своего подчиненного в новом качестве. — Да вот, сидели, разговаривали с ребятами о том, о сем,— МакКони незаметно подмигнул Ларвелу — тот сразу все понял,— сидим, значит, разговариваем,— продолжил он довольно развязным тоном,— а тут прибегает какой-то урод — кстати, очень похожий на тебя,— берет булыжник и как кинет его в витрину! — Как выглядел преступник? — спросил Лесток. МакКони пожал плечами. — А я что только что сказал — на тебя, мусорок, похож! Слушать надо... Так вот, а потом, следом за ним, прибегает другой урод, тоже очень похожий на тебя, хвать другой булыжник — и как кинет его по стеклу! То — взребезги! Потом, смотрим, бежит третий урод... — Что, в Нью-Йорке так много уродов? — прищурился Лесток,— и все только и знают, что бегают по городу и портят частную собственность? — Не только бегают, лейтенант, некоторые даже разъезжают на полицейских тачках. Лесток вытащил из кобуры пистолет. — А ну, становись мордой к машине,— скомандовал он,— да поживей поворачивайся! МакКони нехотя повернулся к полицейскому «понтиаку» и положил руки на капот. Зайдя сзади, Лесток принялся обыскивать его карманы. Улучив момент, МакКони коротким, но очень резким движением локтя саданул полицейскому в живот — тот только успел сказать: — Ой!.. Выхватив из рук Лестока пистолет, Джерри одной рукой схватил копа за шею и сильно сдавил ее, другой же поднес пистолет к виску заложника — сидящие на бордюре

Дэн и Эрик с интересом наблюдали за происходящим. — Осторожно, пистолет заряжен и снят с предохранителя,— спокойно произнес Ларвел. — Отлично! — воскликнул МакКони,— это как раз то, что мне и нужно. А ну-ка,— приказал он чернокожему полицейскому,— брось свою пушку, а то я разнесу твоему дерьмовому начальнику голову!.. Тот послушно бросил оружие к ногам Джерри. — Отойди от машины! — последовал новый приказ. Ларвел отошел от «понтиака» на несколько метров. МакКони поднял пистолет, лежащий на асфальте и вынул из него патроны. — Ребята,— кивнул он сидящим бандитам,— что же вы бездельничаете? А ну-ка, попишите у этой тачки колеса! Дэн вытащил из кармана огромный складной нож и с удовольствием принялся кромсать протекторы полицейской машины — та сразу же осела. — А ты чего расселся? — МакКони глянул на Эрика,— забирайся в машину и хорошенько разломай рацию у этих копов, а то они еще, чего доброго, вызовут подмогу. — Отличная мысль! — воскликнул Эрик,— с удовольствием разломаю рацию! Вообще ломать, крушить, бесчинствовать — это мое любимое занятие! Через несколько минут полицейская рация была безнадежно исковеркана. — Ну, что,— МакКони продолжал держать пистолет на виске Лестока,— может быть, пришить его для острастки? — Да ладно,— кивнул Дэн,— мне кажется, он со страха и так все штаны обосрал! МакКони с удовольствием дал своему начальнику пинка под зад — тот отлетел на несколько метров. Разрядив пистолет, Джерри бросил его на мостовую. — Ладно,— произнес он,— я дарю тебе жизнь, полицейская гнида! Дядя сегодня добрый. Дядя никого не хочет обижать... Тот не мигая смотрел на Джерри. — Что надо сказать? — насупился МакКони,— какому волшебному слову тебя учили в школе, ублюдок?..

— Спасибо.., — едва выдавил из себя Лесток. — То-то,— нравоучительно произнес Джерри,— в следующий раз будешь знать. Оставив полицейских у автомашины, МакКони со своими товарищами двинулся через проходные дворы и соседний квартал. Спутники, бывшие свидетелями сцены с полицейскими, прониклись к МакКони уважением и симпатией. — Поехали с нами,— неожиданно предложил Джерри Дэн,— отдохнем, оттянемся, заодно познакомишься с великим человеком — нашим главарем Салдамом. — Отлично, поехали хоть сейчас,— принял предложение МакКони,— только на чем? — Ну, это совсем не проблема! — заверил Эрик. Они подошли к неохраняемой стоянке у кинотеатра «Иллюзион». Машины, припаркованные там, в большинстве своем были дряхлые и разболтанные, но одна попалась поновее — «тоета-кроун» ярко-салатового цвета. Эрик вытащил из кармана связку отмычек, и вскоре все трое оказались в машине — мулат за рулем, а негр с МакКони уселись сзади. — Нам в какую сторону? — полюбопытствовал Джерри. Эрик включил зажигание. — На юго-запад, в заброшенный зоопарк. Там сейчас все наши собрались. Немножко покрутившись по задворкам и проверив, нет ли за ними полицейского «хвоста», два бандита и переодетый бандитом полицейский свернули на улицу, ведущую за город. Вскоре мимо побежали деревья, стало темно, как бывает только за городом. Через минут двадцать, свернув с автобана на гравийную дорожку, машина остановилась перед невысокой каменной оградой. На воротах виднелась полустертая, надпись: «Зоопарк Алана Бамперса. Частное владение». Заглушив двигатель, Дэн и Эрик вышли из автомобиля. — Ну что, пошли дальше,— кивнули они МакКони. Пройдя за ворота, они очутились на аллейке. По всему

было заметно, что когда-то, лет десять назад тут действительно был зоопарк, но сейчас место переживало страшное запустение — в обмелевших бассейнах, где когдато плескались моржи и белые медведи, плавал какой-то мусор, вода была затянута болотной ряской. Вольеры, где раньше обитали дикие звери, были разломаны, клетки поржавели и во многих местах были погнуты, на дорожках валялся какой-то мусор и человеческие экскременты. Дэн и Эрик, видимо, отлично ориентировались в этом заброшенном месте. Обогнув ряд обветшавших вольеров, они свернули направо и остановились перед небольшим двухэтажным зданием — наверное, в былые нремена в нем размещалась администрация зоопарка. МакКони, стараясь запомнить дорогу, шел за ними. Двери дома раскрылись, и на пороге появился тип совершенно отталкивающего вида — лет двадцати пяти — двадцати восьми, в подранной на локтях джинсовой куртке когда-то голубого цвета, из-под которой виднелась не менее грязная майка с надписью масляной краской на всю грудь «Рак матки — короли Нью-Йорка». По многочисленным фотографиям, виденным ранее в участке, Джерри сразу же признал в нем Салдама. — Ну, что у вас нового? — поинтересовался главарь банды у подошедших. Толстый негр вытащил пачку денег. — Вот, собрал с должников... Салдам уставился на МакКони. — А это кого вы с собой притащили? — Это — наш новый товарищ,— ответил Эрик,— когда-то он работал вместе с самим Коротким Маком. А сейчас у него неприятности — его по всему городу разыскивают полисы. Бандиты вошли вовнутрь помещения. — А ты что стоишь,— поманил Салдам МакКони,— заходи, раз пришел... Небольшая комната была застлана протертыми коврами, на которых валялись окурки и мусор, в некоторых местах ковры были прожжены насквозь. В углу расплылось большое бордовое пятно.

— Сколько раз говорил вам,— произнес Салдам,— возьмите в каком-нибудь магазине хороший пятновыводитель для крови, хотя бы этот — «Ультра-СиКолер»... — Ничего, в следующий раз обязательно возьмем,— заверил хозяина Дэн. Салдам уселся в глубокое кожаное кресло. — Где вы его подцепили,— спросил он у Эрика, показывая пальцем на Джерри. Тот скривился в ухмылке. — Да так, случайно познакомились на улице... Закинув ногу за ногу, Салдам продолжал: — А вы уверены, что он действительно тот, за кого себя выдает? Дэн оскалился. — Еще бы! Если бы ты только видел, с каким вдохновением он крушил телефонный аппарат! — А чем вы еще занимались в городе с этим типом? — поинтересовался Салдам. — Да так, немножко порезвились: сперва,— негр загнул один палец руки,— навели порядок в магазине, этого ханыги Абрахамсона, побили ему все витрины, где-то на четыре штуки баксов — ты бы только видел, как старался этот парень,— негр указал на МакКони. Затем,— Дэн загнул еще один палец,— немножко побеседовали с приехавшими на шум копами... Салдам, щелкнув дорогой зажигалкой, не спеша закурил и пустил в потолок колечко дыма. — И о чем же вы с ними беседовали? — спросил он. — Наш новый приятель обучал их хорошим манерам,— вступил в разговор Эрик,— надо признаться, что это у него действительно здорово получается! — бандит принялся пересказывать приключение у разгромленного маркета Абрахамсона. — Кстати, а как тебя зовут? — неожиданно спросил у МакКони Салдам,— а то мы тут беседуем, беседуем, а ты даже нам не представился... — Да, действительно, как тебя звать? — повторил

вопрос Салдама Дэн. Полицейский на секунду замешкался. — Джерри,— ответил он, честно глядя в глаза Салдаму.— Просто Джерри. — Вот и замечательно,— Салдам загасил сигарету о ковер.— Вот и чудненько! Значит, тебя зовут просто Джерри? Полицейский утвердительно закивал головой. — А чем ты занимался у Короткого Мака? — поинтересовался Салдам, глядя МакКони прямо в глаза. Джерри потупил взор. — Да так, в основном по мелочам. Контролировал подпольную сеть уличных торговцев наркотиками, угонял по просьбе Мака шикарные тачки, снимал дань с сутенеров, убивал, грабил, насиловал... Салдам расхохотался. — А ведь никогда не скажешь,— обернулся он к Эрику,— такой хороший мальчик... Эрик с Дэном услужливо рассмеялись. — ...такой хороший мальчик, такое тонкое, одухотворенное выражение лица, такие хорошие манеры,— продолжал Салдам,— ты, наверное, как минимум, закончил колледж, приятель? — Нет, Академию,— ответил МакКони. — Надеюсь, не полицейскую? — спросил Салдам. — Впрочем, это не столь важно. Главное, что передо мной стоит Уголовный Кодекс в одном лице. Если тебя схватят и все раскроется, тебя ожидает пожизненное заключение на электрическом стуле! — Салдам рассмеялся, чрезвычайно довольный своей шуткой. Стараясь держать себя как можно развязней, МакКони спросил: — Приятель, а где тут у вас можно отлить? Главарь бандитов страшно развеселился. — Везде! — рассмеялся он,— везде, кроме этой комнаты! В этом зоопарке можно отливать где тебе только заблагорассудится!.. МакКони вышел из здания и, зайдя за ограду, вытащил

из кармана портативный полицейский передатчик. — Алло, шестнадцатый полицейский участок,— произнес он в микрофон,— это Саманта? Привет! С тобой говорит лейтенант МакКони... — Джерри, возвращайся скорее в участок,— послышалось на том конце,— Лесток разыскивает тебя по всему городу. Он рвет и мечет. Этот психопат,— Саманта понизила голос,— этот психопат обещает, что если через два часа ты не явишься сюда, тебя с треском выкинут из полиции!.. — Не могу, Саманта... — Почему? Где ты находишься? — Я в заброшенном зоопарке Алана Бамперса... — Где это, и что ты там делаешь?.. — Запоминай: это к юго-западу от города, минут двадцать езды. Тут скрывается Салдам и его сообщники. Я слегка загримировался, но меня каждую минуту могут раскусить... Ты слышишь меня, Саманта? — Да. Я сейчас же передам всем дежурным машинам, чтобы они направлялись туда. В это время двери раскрылись, и на ступеньках появился Салдам — видимо, он тоже вышел по естественной нужде. Джерри мгновенно спрятал портативную рацию. — Ну, где ты там застрял? — закричал Салдам. — Иду, сейчас иду,— отозвался Джерри. — Послушай-ка, приятель,— Салдам дружески положил руку на плечо Джерри,— значит, ты говоришь, что у Короткого Мака ты грабил, убивал и насиловал? Полицейский утвердительно кивнул. — И нравится тебе это занятие? — Жить без него не могу! Салдам понимающе заулыбался. — И я тоже. Мои ребята только что привезли сюда одного ублюдка — он злостно уклоняется от уплаты коекаких старых долгов. Можешь посмотреть, а заодно — и поучаствовать, если, конечно, хочешь... Салдам и МакКони прошли на другой конец зоопарка

и, миновав ряд каких-то полуразвалившихся строений, прошли по мостику, перекинутому через глубокий ров, в какое-то служебное помещение — видимо, раньше в нем хранился корм для зверей. Салдам и МакКони зашли вовнутрь. За ними проследовали Дэн и Эрик. В комнате, куда они зашли, не было никакой мебели — если не считать двух обшарпанных табуреток, на которых сидели немолодой тип со связанными сзади руками, по виду — торговец, и старая, обрюзгшая женщина — видимо, его жена. Руки у нее тоже были связаны. — Вот, полюбуйся,— сказал Салдам, обращаясь к Джерри,— старые вонючие ублюдки. Это — Грант, владелец супермаркета,— он указал на мужчину,— должен нам по моим подсчетам... Дэн, сколько он там нам задолжал? — Семьдесят две штуки,— услужливо подсказал негр. — Семьдесят две штуки,— продолжил бандит,— богат, как Первый Национальный Банк, а деньги жмется выкладывать. Мы уже с ним и так, и эдак, и по-хорошему, и по-плохому... И Эрик к нему заходил, и увещевал, и упрашивал, и даже прижал немножко — все равно жмется. МакКони кивнул в сторону женщины. — А это кто такая? — Это его баба,— сказал Салдам,— мои ребята решили ее прихватить заодно. Сейчас повеселимся...— он кивнул Дэну — тот живо подбежал к узникам и перерезал веревки огромным складным ножом. Грант, размяв отекшие руки, просительным голосом произнес: — Сэр, я уже отдал все, что только мог. Вы ставите меня на грань разорения! — Парень, ты, верно, забыл, что четыре месяца назад я «включил счетчик»,— перебил его Салдам.— Впрочем,— улыбнулся он,— не хочешь отдавать — не отдавай. Дело хозяйское... Салдам кивнул в сторону Гранта и его супруги — вид у

них был затравленный. — Ну, что ребята, покажите этим скотам... Дэн и Эрик живо кинулись выполнять указание: негр, противно оскалившись, коротким резким ударом расшиб Гранту лицо — из носа несговорчивого хозяина магазина сразу же хлынула кровь. — Что вы делаете! — в ужасе закричала его жена,— ему же больно!.. Салдама необычайно развеселило это сообщение. — Правильно, больно! Да еще как больно! А ты думаешь, старая вонючая выдра, нам не больно, когда твой ублюдок не возвращает нам свои долги! — Не бейте его,— продолжала кричать женщина,— не бейте его! Я все отдам! Я отдам все, что только имею! Салдам вновь рассмеялся. — Да заткнись же ты, старая идиотка! Все она отдаст — ха-ха-ха! Да что с тебя взять! Единственное, что у тебя было ценного — свою девственность — ты потеряла, наверное, еще до школы. Так что можешь считать ее недействительной... Дэн, улыбаясь, продолжал избиение — Грант завыл, зарыдал и рухнул перед Саддамом на колени. — Чего вы от меня хотите? — прошептал он и выплюнул на пол выбитый зуб. — Вот это уже совсем другое дело,— довольно заметил главарь банды,— это мне уже нравится! Значит так,— Салдам дал знак Дэну, и он с явным неудовольствием прекратил избиение.— Значит так: сейчас ты возьмешь свою чековую книжку и выпишешь на мое имя семьдесят штук. А на имя моих хороших друзей,— бандит указал на Эрика и Дэна,— по пятнадцать. — Но почему так много? — запротестовал Грант,— вы же только что сами сказали, что с меня причитается семьдесят две тысячи!.. — Правильно,— согласился Салдам,— их я у тебя и беру. Даже две тысячи я тебе великодушно прощаю... — Так откуда же взялись остальные тридцать? — А этим людям,— Салдам указал на Эрика и

Дэна,— этим людям, этим моим хорошим друзьям, потвоему, за работу ничего не причитается? Ты только посмотри, как устал Дэн,— главарь «Рака матки» покосился на негра,— ты посмотри только, как он взмок, бедняжка! А услуги Эрика — думаешь, лупить тебя и твою старую ведьму ломом — занятие из приятных? Ты что,— внезапно истерически завизжал Салдам,— думаешь, вонючая образина, что это действительно приятное занятие? Думаешь так или нет? Отвечай!.. Грант молчал. — Ладно,— Салдам внезапно заговорил тихим и проникновенным голосом,— ладно. Зря ты, конечно, не хочешь заплатить нам. Салдам подошел к женщине вплотную. — Подержите-ка этого козла как следует, чтобы он не вырывался,— бандит кивнул приятелям в сторону Гранта,— а я сейчас немножко порезвюсь,— Салдам, резким движением сорвав с женщины одежду, заломал ей руки назад и навалился всем телом — бандиты весело захохотали,— изпод разодранной блузки вывалились две сморщенные старческие груди — женщина дико завизжала. Услыхав этот крик, Грант чуть было не вырвался из рук державших его негодяев и завопил, как безумный — так пронзительно, что, наверное, было слышно в Нью-Йорке, изрыгая самые страшные ругательства. Эрик, похохатывая, быстро осадил его, заехав ногой в пах. Грант, как подкошенный, свалился на пол. Салдам оглянулся на него, продолжая держать руки женщины за спиной. — Ну что, старый вонючий ублюдок, выпишешь ты нам чеки или нет? Тот, лежа на полу, ничего не соображал — видимо, находился в шоке. Салдам кивнул Эрику: — Приведи его в чувство. Тот, расстегнув ширинку, хотел было помочиться на лежащего, но не успел: Джерри, до сего времени наблюдавший эту ужасную сцену, со всего размаха заехал

мулату ногой в пах — тот, корчась от боли, повалился рядом с Грантом. Салдам вытаращил на МакКони глаза. — Ты что — своих бьешь? С необычайной прытью он подскочил к МакКони и коротким ударом в ухо сбил его с ног. К нему, приседая от боли, подошел Эрик. — Врежь и ты ему,— Салдам указал на Джерри,— тот, держась рукой за ухо, уже поднимался на ноги.— Чего смотришь? Врежь ему как следует! Ударом ноги в челюсть Эрик пригвоздил МакКони к полу. Неожиданно для мулата Салдам, с налитыми злобой глазами, заехал ему в глаз. — Ты кого сюда привел, мать твою так! — заорал он - мулат в страхе попятился,— кого ты привел в нашу семью, я тебя спрашиваю?! — Но он сказал, что работал с Коротким Маком,— попробовал оправдать товарища Дэн,— у нас не было иеновииий не верить ему... — С Коротким Маком, говоришь? — Салдам заорал еще громче,— да это же коп в натуре! — он нагнулся к МакКони и резким движением содрал приклеенные усы,— я сразу же понял, что это коп поганый! Воспользовавшись возникшим замешательством, торговец и его жена попробовали удрать — однако Дэн ударами кулаков водворил их на место. — Это же коп! — продолжал истошно орать Салдам,— я сразу это понял! С Коротким Маком он работать не мог — всех его подельников давно посадили — газеты надо читать, ублюдки вы вшивые! Дэн и Эрик пристыженно молчали. — Что нам теперь делать? — после небольшой паузы спросил Эрик. Несколько успокоившись, Салдам сразу же сориентировался в обстановке. — Значит так. Если мы его отсюда отпустим, он приведет сюда своих мусоров, и тогда нам каюк. Его следует

связать и хорошенько спрятать — что с ним делать, решим попозже. Сейчас нам надо разобраться вот с ними,— он указал на обезумевших от ужаса Гранта и его жену. Дэн и Эрик кинулись выполнять распоряжение. Связав полицейского по рукам и ногам, они вопросительно посмотрели на своего главаря. — Чего стоите, дегенераты, не знаете, что делать дальше? — заорал на них Салдам.— Отнесите его к нашим ребятам на той стороне зоопарка... Дэн, нагнувшись к связанному МакКони, вытащил у него портативную рацию. — Смотри, что я у него нашел? — он протянул свою находку Салдаму. Увидав передатчик, бандит побледнел. — Идиоты,— медленно проговорил он.— Боже, с какими идиотами я связался! И ты не знаешь, что это такое? Дэн отрицательно покачал головой. Салдама трясло от гнева. — Кретин! — заорал он,— это же передатчик. Он наверняка вызвал своих дружков, и сейчас тут будет полным-полно мусоров. — Что же делать? — бандиты вопросительно посмотрели на своего главаря. — Надо сматываться,— медленно произнес он. Эрик указал на лежащего полицейского. — А как поступить с ним? Нести к ребятам? Салдам отрицательно мотнул головой. — Уже поздно. Давайте пришьем его прямо тут. Эрик, стараясь не смотреть на Салдама, спросил у него: — А ты знаешь, что нам будет за убийство полицейского агента при исполнении служебных обязанностей? — Дегенерат! — зарычал на него Салдам,— законченный кретин! Во-первых, на нем не написано, что он коп, во-вторых, я не собираюсь попадаться в руки мусорам, а в-третьих, если нас действительно словят, то лишнее убийство ровным счетом ничего не изменит. Одним больше, одним — меньше. Какая разница, кореш? Кстати,— он

указал на чету Грантов,— их тоже пришьем. Салдам вытащил из кармана пистолет и протянул его Эрику. — Вот ты его и прикончишь! Убей копа, приятель! Покажи нам всем, что ты — настоящий боец. Эрик несмело взял пистолет из рук Салдама и, передернув затвор, навел его на МакКони. В это время в комнату вбежал Хайталл и, приставив дуло своего кольта к виску Салдама, закричал: — Бросай оружие, подонок! Пистолет со стуком упал на пол. — Копы!..— заорал Дэн во всю глотку, но полицейский быстро успокоил его, заехав рукояткой кольта прямо и челюсть — преступник со стоном опустился на пол. Воспользовавшись моментом, Салдам оттолкнул полицейского и выбежал из комнаты. Хайталл с ходу развернулся и сделал несколько выстрелов по убегающему, но промазал. Развяжи меня,— простонал МакКони. Хайталл нагнулся к лежащему на полу товарищу. Что с тобой? — спросил он,— ты ранен? — он быстро освободил МакКони от пут. Джерри, поднявшись с пола, благодарно посмотрел на своего коллегу. — Вот уже второй раз ты выручаешь меня, Хайталл,— произнес он. Тот лишь улыбнулся. — Не стоит благодарности, Джерри. Это был мой долг. Когда-нибудь ты тоже меня выручишь... В комнату, держа пистолеты наизготовку, ворвались Шлегель и Насименто. Эрик попробовал было предпринять рывок в сторону дверей, но лейтенант Шлегель мастерским ударом в переносицу заставил преступника отказаться от этого решения — тот, отлетев на несколько метров, ударился затылком в стену и беззвучно сполз на пол. МакКони, взяв у Насименто второй револьвер, кивнул в сторону истекающего кровью Гранта. — Помоги ему...

— Помогу,— ответил Джон,— а ты куда?.. Сняв предохранитель, МакКони побежал по темной аллее — туда, где минуту назад скрылся Салдам. Впереди мелькнула какая-то тень. — Стой! — закричал МакКони,— именем закона — остановись! Да стой же, мерзкий выродок,— Джерри пальнул в воздух,— кому говорю, остановись! Догоню — хуже будет!.. За полуразрушенным вольером преступник остановился, но не для того, чтобы сдаваться: с полуоборота он дважды выстрелил в сторону полицейского, но не попал — пули лишь просвистели высоко над головой Джерри. — Да ты и стрелять-то толком не умеешь! — закричал МакКони и, прицелившись, выстрелил в убегающего Салдама. Тот завопил от боли — видимо, пуля задела какое-то очень болезненное место. Пробежав еще несколько метров, МакКони остановился: Салдам пропал, словно сквозь землю провалился. — Эй, ты, грязный козлина! — закричал Джерри,— а ну, выходи! Ты, мерзкий ублюдок, кажется хотел со мной о чем-то поговорить?.. Из-за вольера вновь прогремел выстрел: на этот раз пуля прошла в нескольких дюймах от головы полицейского. — Выходи, кому говорю! — продолжал кричать МакКони, словно не замечая грозящей ему опасности. Неожиданно для полицейского в стороне, откуда только что стрелял Салдам, послышалась сперва какая-то возня, а затем — несколько тупых ударов; кто-то громко простонал. Еще через какое-то время там показались две тени: мужчина, лица которого МакКони не мог рассмотреть из-за темноты, но который показался ему очень знакомым, тащил упиравшегося типа — несомненно, Салдама. Продолжая держать пистолет наизготовку, Джерри подбежал поближе и, к своему немалому удивлению, увидал Лассарда, волочившего по земле упиравшегося преступника. — Капитан Лассард? — МакКони был настолько поражен увиденным, что смог произнести только эти слова.

Это действительно был капитан Лассард. Волоча по земле упиравшегося Салдама, он еще издали закричал Джерри: — А ведь не окажись меня тут вовремя, ушел бы он от нас... то есть от вас,— поправил себя Лассард. МакКони, быстро надев на бандита наручники, обратился к своему бывшему начальнику: — Почему же только от меня, капитан Лассард? От нас, от всех нас!.. Салдам тихо заскулил: — Пожалуйста, не бейте меня! Я не буду сопротивляться! У меня прострелена задница... К месту происшествия уже бежали Шлегель и Ларвел. — Мы только что арестовали весь этот зверинец,— Ларвел показал рукой куда-то в сторону,— я говорю о банде «Рак матки». Не так уж их и много — всего двенадцать человек, не считая этого,— чернокожий полицейский указал на лежащего Салдама.— И как это им удавалось держать в страхе столько людей? МакКони указал своему товарищу на капитана Лассарда. — Посмотри, кто к нам пришел! Если бы не он, этот грязный ублюдок Салдам действительно бы сбежал... — Капитан Лассард? — в один голос воскликнули Ларвел и Шлегель,— как вы тут оказались? Лассард заулыбался. — Лишь по чистой случайности,— начал он,— лишь по чистой случайности я оказался в нужное время в нужном месте... — Не скромничай,— перебил его Шлегель,— полицейский, особенно — нью-йоркский полицейский — никогда не может оказаться в нужное время в нужном месте лишь по чистой случайности. На это способен только такой профессионал, как ты, Генри!.. — Но ведь я уже не служу в нью-йоркской полиции,— печально произнес Лассард. — Так в чем же дело? — воскликнул Шлегель,— возвращайся! Надеюсь, все наши ребята,— он обернулся к

улыбавшимся полицейским,— скажут тебе за это спасибо! — Сэр,— обратился к Лассарду подоспевший Хайталл,— а как вам удалось задержать такого опасного негодяя? — негр покосился на лежащего в наручниках Салдама.— У вас, наверное, при себе всегда есть какая-то пушка? Лассард с усмешкой полез в карман брюк и, вытащив оттуда маленький пистолет, направил его на Хайталла и нажал на курок — тот отпрянул в сторону. Лассард рассмеялся. — Вот и Салдам подумал, что это настоящий пистолет,— капитан протянул его Хайталлу,— тот, недоверчиво повертев игрушку в руках, громко рассмеялся: — Да это же зажигалка! Ха-ха-ха, подумать только — один из авторитетов нью-йоркского преступного мира задержан при помощи обыкновенной зажигалки... К полицейским бежали репортеры, неизвестно каким образом пронюхавшие о разгроме банды. Обступив офицеров кольцом, поминутно щелкая фотовспышками, они наперебой закричали: — Как вам удалось установить местонахождение преступников? — Сколько времени вы затратили на их поимку? — Как удалось офицеру полиции внедриться в банду? — Сколько полицейских пострадало при захвате бандитов? — Сколько человек арестовано? — Удалось ли кому-нибудь скрыться? — Будет ли капитан Лассард и дальше помогать своим бывшим коллегам? Лассард замахал на репортеров: — Тише, господа, тише. Все в полном порядке, из полиции не пострадал никто, все преступники задержаны. А я завтра же подаю рапорт с просьбой о восстановлении меня в нью-йоркской полиции... У входа в заброшенный зоопарк Джон Насименто грузил задержанных в полицейский фургон с зарешетчатыми

окнами. — Помните, господа задержанные,— наставлял он,— помните о ваших правах. Вы должны знать, что все, сказанное вами может быть использовано против вас. Вы можете отвечать на наши вопросы в участке, можете сохранять молчание, можете требовать своего адвоката. Вы имеете право разговаривать, курить, смеяться, рассказывать анекдоты, петь блюз. Вы не имеете права ругаться, драться, оскорблять полицейских, употреблять спиртные напитки и наркотики... Выехав на автобан в сопровождении восьми полицейских «понтиаков», с включенными сиренами, фургон на полной скорости помчался в сторону Нью-Йорка... — Вчера в двадцать три часа пятьдесят минут силами полицейских шестнадцатого участка нью-йоркской полиции проведена блестящая операция по задержанию опасной банды, известной в нашем городе под названием «Рак матки». Арестован главарь — двадцатипятилетний Мэл Клифорд, известный в криминальных кругах под кличкой Салдам. При задержании органам правопорядка совершенно справедливо пришлось применить огнестрельное оружие. В завязавшейся перестрелке главарь банды получил ранение в левую ягодицу, и теперь он находится в тюремном госпитале. Вскоре он предстанет перед законом. Мэлу Клифорду будут предъявлены обвинения в тридцати трех убийствах, в том числе — в убийстве офицера полиции Мэриленда в 1982 году, в организации массовых беспорядков, в вымогательстве, шантаже, применении физического насилия и угрозе насилия, в незаконном хранении оружия, покушении на жизнь полицейских, в хранении и продаже наркотиков и еще много в чем другом... Следует отметить, что операция по ликвидации банды удалась только благодаря личному мужеству лейтенанта МакКони, недавнего выпускника Полицейской Академии, который, рискуя жизнью, внедрился в банду преступников и...

Все офицеры, свободные от патрулирования, смотрели в кабинете начальника шестнадцатого участка полиции капитана Лассарда выпуск последних новостей. МакКони, допив из бутылки пиво, протянул ее Шлегелю. — Возьмешь? Тот обиделся: — Пустую? А зачем она мне нужна? Джерри улыбнулся. — Ты что, больше не коллекционируешь порожнюю стеклотару? — спросил он. — Да ну тебя в задницу,— еще больше обиделся тот,— вечно ты некстати со своими шуточками... — Ладно, ладно, не сердись. Окончим дежурство — проставлю я тебе пиво... — ... сегодня мэр нашего города Мери Сьюзил,— продолжил популярный телеведущий,— от имени Президента выразила герою полиции благодарность за личное мужество... — Лучше бы они там скинулись и купили мне хорошую «тачку»,— прокомментировал сообщение телеведущего Джерри. — ... как всегда — в студии программы новостей Джордж Хильер и Элизабет Броуденберг. Сообщаем еще одну новость: капитан Лассард вновь занял должность начальника шестнадцатого участка городской полиции. Как мы уже сообщали, этот мужественный полицейский принял самое непосредственное участие в задержании главаря банды «Рак матки». Прежний начальник — лейтенант Лесток — смещен с должности в связи с полным служебным несоответствием. Капитан Маузер, некоторое время курировавший этот участок, обвиняется в шантаже владельца маркета Питера Абрахамсона. Если обвинения будут доказаны, капитану Маузеру придется отправиться на пенсию. После небольшой рекламной паузы мы продолжим наши сообщения... — Приглуши звук,— попросил МакКони Саманту Фокс, сидящую к телевизору ближе других. — Что, думаешь, услышал про себя, так больше и смотреть не стоит? — засмеялась негритянка.

В комнату вошли Джон Насименто и Элизабет Трахтенберг. Вид у них был счастливый. — А у нас сегодня помолвка! — прямо с порога заявили они коллегам. — Да ну! — в один голос удивились полицейские,— быть того не может!.. Джон и Элизабет уселись в кресла. — Да,— сказал Джон,— точно. Сегодня вечером мы решили по этому случаю устроить небольшой банкет. Так что,— он обвел взглядом присутствующих,— приглашаю вас всех. Ровно в семь вечера у меня дома... — У нас,— поправила Элизабет,— у нас дома. — Да, дорогая,— согласился Насименто,— конечно же у нас дома. МакКони протянул Джону руку. — Искренне и от всей души поздравляю тебя,— начал он,— поздравляю тебя с новым достижением... И как это тебя только угораздило, приятель?.. Насименто заулыбался: — Этим я обязан прежде всего нашему бывшему начальству — то, что мы теперь вместе с Элизабет — целиком и полностью заслуга лейтенанта Лестока и капитана Маузера... Ведь именно они поставили нас в одну связку... К Насименто и Трахтенберг подошел капитан Лассард. — Поздравляю вас,— произнес он,— кстати, а как бы вы посмотрели, если бы на этот банкет мы пригласили Лестока и Маузера?.. Элизабет улыбнулась. — Боюсь, что им сейчас не до торжеств,— предположила она,— они теперь заняты делами куда более важными, чем банкет по случаю нашей помолвки... — Думаю, что теперь все нью-йоркские женщины от пятнадцати до пятидесяти лет будут без тебя скучать,— сказал МакКони, обращаясь к Насименто.— Что же им теперь, бедным, делать без тебя? Остается только отправляться на тот свет по причине гормональной недостаточности!.. — Ничего, Джерри,— ответил Джон,— думаю, в

нашем городе еще немало настоящих мужчин — не дадут погибнуть американским женщинам! — Значит, в семь вечера у тебя,— МакКони глянул на Трахтенберг,— у вас дома? Отлично, придем обязательно. А выпивка будет? — А как же! — воскликнул Насименто. — Тогда точно буду. Если,— Джерри обернулся к капитану Лассарду,— если вы, сэр, позволите уйти мне с дежурства на полчаса раньше... — Ни в коем случае,— энергично возразил тот,— в Нью-Йорке каждый день случается, наверное, несколько сотен помолвок — я уже не говорю об обручениях, свадьбах и внебрачных половых связях. Так что, лейтенант, вы считаете это достаточным поводом для того, чтобы прогуливать работу?.. — Но ведь помолвка полицейских офицеров случается в нашем городе далеко не каждый день! — возразил Джерри. — Ладно, ладно,— согласился Лассард,— можешь уйти на несколько минут раньше. Теперь, когда Салдам и его головорезы ликвидированы, у нас работы значительно поубавилось. Насименто и Трахтенберг поднялись со своих мест. — Значит, договорились? — переспросил Джон.— Не забудьте: ровно в семь вечера. И без подарка не приходить...

ЧАСТЬ III

ВОЗВРАЩЕНИЕ В РОДНЫЕ СТЕНЫ

В половине десятого вечера в направлении частной подземной автостоянки, расположенной в центре города, по залитым неоновым светом нью-йоркским улицам катил огромный «линкольн» серебристого цвета. За рулем автомобиля сидел коренастый мужчина лет двадцати восьми — тридцати, внешностью своей напоминавший героев голливудовских фильмов из жизни гангстеров времен Аль Капоне: строгого покроя светлый плащ, мягкая фетровая шляпа с опущенными полями, дорогой серый костюм. Несмотря на вечернее время, на водителе были солнцезащитные очки. На соседнем сидении развязно развалился тип весьма неприятной наружности — в дорогих очках на обрюзгшем треугольном лице, с толстыми слюнявыми губами, которыми он жевал большую коричневую сигару, омерзительно чавкая. Одет он был приблизительно так же, как и водитель. Поглядывая на часы, он то и дело недовольно ворчал: — Смотри, если опоздаем, я с тебя, козел, три шкуры спущу... Или попрошу об этом твоего бывшего начальника — помнишь, как замечательно ты отжимался в служебном помещении Академии, нюхая его вонючие носки?.. Сидевший за рулем лишь при одном упоминании этого малоприятного эпизода своей биографии заметно вздрогнул. Несмотря на чисто внешнее сходство костюмов, лексикона и повадок, сидевшие в «линкольне» были совсем

не гангстерами, а, скорей, наоборот: за рулем находился лейтенант Колтон, недавний выпускник Полицейской Академии; рядом же сидел капитан Маузер — бывший чиновник по особым поручениям Управления федеральной полиции города Нью-Йорка. После разгрома Салдама и его банды «Рак матки» Маузер был уличен в злоупотреблении служебным положением, ему грозила отставка. Дело, впрочем, быстренько замяли — козлом отпущения стал лейтенант Лесток, а сам Маузер получил неожиданное повышение — он стал начальником 2-й Полицейской Академии штата. Скандал удалось замять только благодаря губернатору штата, бывшему однокурснику Маузера по колледжу... — Теперь направо? — поинтересовался у капитана Колтон,— никогда тут не ездил... — Да,— ответил Маузер,— поворачивай вон за той телефонной будкой. Колтон забеспокоился: — Но там знак «проезд запрещен»... — Делай, что тебе говорят,— приказал Маузер.— Я сам себе знак. Капитан спешил и поэтому заметно нервничал: от встречи, назначенной в подземном гараже ровно на десять вечера, зависело многое, если не все, в его служебной карьере. Маузер глянул на часы: было без пяти десять. — Послушай,— обратился он к лейтенанту,— а этот твой друг Робертc ничего не напутал? Может быть, он говорил о каком-то другом подземном гараже? Колтон, сосредоточенно глядя на дорогу, отрицательно покачал головой: — Нет, сэр. Я доверяю этому парню так же, как самому себе. Робертc не мог напутать, ручаюсь вам, сэр, голову даю на отсечение... Маузер недовольно поморщился. — Никогда не клянись тем, идиот, чего у тебя не было и нет... «Линкольн» затормозил перед шлагбаумом, окрашенном в ядовито-желтые полосы на черном фоне.

Колтон посигналил. Из служебной кабинки высунулся какойто заспанный тип. — Мы закрываемся в двадцать два тридцать,— недовольным голосом сообщил он. Лейтенант опустил боковое стекло. — Приятель, мы не станем тебя задерживать. Мы хотели только переговорить с нашими хорошими друзьями по одному очень важному вопросу... Служащий подземного гаража недобро посмотрел на Колтона. — С друзьями надо встречаться днем в ресторанах за рюмкой хорошего виски, а по вечерам готовиться ко сну... Ездят тут всякие — покоя от вас нет. Через получаса я закрываюсь и ухожу спать. Я не собираюсь сидеть тут ни одной лишней минуты — особенно за такие деньги. Не успеете договориться со своими друзьями до половины одиннадцатого — пойдете домой пешком... Шлагбаум со скрипом открылся, и «линкольн» на малой скорости въехал в подземный гараж. Подъехав к стене и выключив фары, Колтон заглушил мотор. Полицейские вышли из машины. — Ну, где же они,— занервничал Маузер,— почему их так долго нет?.. За рядом стоящих-впритирку автомашин послышался тихий свист. Из-за стоящего почти у самой стены «каддилака» выросли две темные фигуры. — Они,— кивнул Колтон Маузеру. Полицейские приблизились к «каддилаку». Стоявшие у машины подобострастно поздоровались с Маузером — тот лишь сухо кивнул. — Сперва вы изложите свое дело,— произнес капитан. Стоявший к Маузеру ближе откашлялся. — Меня зовут лейтенант Робертc. Я служу во 2-й Полицейской Академии инструктором. Это,— он повернулся к соседу,— капитан Харрис, мой бывший начальник еще по тем временам, когда я был кадетом... — Знаю, знаю,— перебил его Маузер,— ваш

товарищ,— он кивнул в сторону Колтона,— уже успел доложить... — Сэр,— начал Харрис,— моя просьба вот в чем: я не могу больше работать под началом этого старого пердуна коменданта Лассарда... — Почему? — спросил Маузер. — Этот старый козел последнее время стал слишком хорошо относиться к разным черножопым. Он очень любит весь этот вонючий ублюдочный сброд — негров, латиноамериканцев, китайцев... Я не могу работать с таким человеком... Маузер одобряюще улыбнулся. — Хорошо, хорошо,— сказал он,— мне нравится ход ваших мыслей. Чего же вы от меня хотите?.. — Я подал рапорт о переводе меня во 2-ю Полицейскую Академию,— сказал Харрис,— я хотел бы работать под началом такого стопроцентного американца, как вы, сэр. — Я ознакомился с вашим рапортом, Харрис,— обнадеживающим тоном произнес Маузер,— я вижу, что вы как раз тот человек, который мне нужен. Считайте, что вы уже работаете у меня. — Спасибо вам, сэр,—поблагодарил Харрис. Маузер продолжал: — Более того — я назначаю вас своим заместителем. Однако,— он понизил голос,— вынужден вас огорчить. Решением губернатора одна из Полицейских Академий через месяц будет расформирована. Штату не по карману содержать две Академии сразу. Лица Харриса, Колтона и Робертса вытянулись от удивления. — Расформирована? Какая же из двух? — спросил Харрис. — Это решит сам губернатор после тщательной инспекции. В комиссию войдут не только профессионалы из полиции, ЦРУ и ФБР, но и представители общественности — разные гражданские ублюдки: журналисты, служащие некоторых банков, которые мы охраняем, работники

коммунальных служб... — И что же теперь? — с ужасом спросил Харрис,— Академию закроют, и все мы,— он обвел рукой присутствующих,— все мы останемся без работы? Кого же мы будем дрючить? — в голосе Харриса звучало неподдельное огорчение. — Над кем же мы будем издеваться? — спросил Колтон. — Сэр,— обратился к Маузеру Робертc,— я тоже подал рапорт о переводе в вашу Академию — мне надоело работать в участке, такая работа слишком опасна — участковых полицейских иногда убивают... Так что же мне теперь делать? Маузер ободряюще улыбнулся. — Не волнуйтесь, не волнуйтесь. Вы,— он ткнул указательным пальцем в грудь Робертса,— тоже будете работать под моим началом. Я вижу, что вы — отъявленный трус и негодяй, а такие люди мне весьма нравятся. Я очень люблю трусливых подчиненных — они обычно боятся меня, а это так приятно... Кроме того, ваше гадкое нутро, Робертc, мне очень нравится... — Но ведь Академию закрывают! — с ужасом произнес Робертc. — Именно поэтому, господа, мы тут и собрались. Колтон, посмотрите, нас никто не может подслушать? Колтон, осмотрев подземный гараж, вернулся к Маузеру; — Тут никого нет, сэр, кроме нас. Маузер продолжал: — Так вот, господа, действительно, одну из Академий через месяц должны закрыть. И мы должны приложить максимум усилий, чтобы расформировали учебное заведение наших врагов, наших конкурентов... Харрис заметно оживился. — А что мы должны для этого делать?.. — Всячески им вредить, пакостить, портить нервы... Не вас учить, как это делается,— ответил Маузер. Харрис потер руки.

— Вредить, пакостить, портить нервы? — переспросил он,— это хорошо, господин начальник Академии, это я умею, это я очень даже люблю... — Вот и отлично,— подытожил Маузер,— скажу честно — мне очень нравится ваш характер, капитан Харрис. Я думаю, мы с вами найдем общий язык... Поговорив таким образом еще некоторое время, Харрис и Колтон уселись в «линкольн». Подъехав к выезду, они обнаружили, что шлагбаум закрыт, а служитель стоянки ушел. — Что будем делать? — поинтересовался Колтон. — Попробуем открыть сами,— ответил Маузер,— давай, выходи из машины и посмотри, что можно предпринять... Лейтенант вышел из автомобиля и попытался передвинуть шлагбаум самостоятельно, однако у него ничего не получилось. — Ни хрена не умеешь,— крикнул ему Маузер,— а еще нью-йоркский полицейский... Выйдя из «линкольна», капитан пошел на подмогу своему подчиненному — при этом он не заметил, что автомобиль не был поставлен на ручной тормоз... Полицейские, тяжело дыша, попробовали передвинуть шлагбаум, что так некстати перегородил им проезд — тот не поддавался. Наконец, внутри механизма поворота что-то затрещало — видимо, сломалась какая-то шестеренка, шлагбаум неожиданно развернулся, и державшиеся за него по инерции полетели назад, прямо на автомобиль, стоявший на спуске в подземный гараж. «Линкольн», получив сильный толчок, плавно покатился вниз, на выезжавший «каддилак» Харриса — тот попытался было отъехать назад, но огромные размеры автомобиля и ограниченность пространства не давали возможности для маневра. Огромный зад «линкольна» со все нарастающим ускорением приближался к капоту «каддилака». Казалось, еще мгновение, и машины будут сплющены. Харрис в ужасе открыл дверцы и крикнул Робертсу: — Бежим!..

В это самое время лейтенант Колтон, освободившись от тяжести шлагбаума, мужественно кинулся спасать положение. Единственное, что ему удалось — схватиться руками за передний бампер движущегося «линкольна», однако удержать катящуюся машину не сумел, мигом потерял равновесие и, не выпуская из рук бампера, поволокся по цементу вслед за автомобилем. — Стой! — истошно заорал Маузер на весь гараж,— стой! Держи ее!.. Через мгновение «линкольн» на огромном ускорении протаранил своим задом капот «каддилака» — во все стороны посыпались снопы искр, видимо, в результате столкновения что-то произошло с энергосистемой. Еще через секунду в поврежденных автомобилях на весь подземный гараж истошно завыли сирены — похоже, неожиданно включились автоалармы. Колтон, тяжело дыша, поднялся с пола — весь его костюм за какое-то мгновение превратился в лохмотья... — Идиот! — в один голос закричали на него Харрис и Маузер,— Дегенерат!.. Ты что, специально это сделал? Тот виновато посмотрел на своих начальников. — Я не хотел этого, честное слово, я не хотел... В подземном гараже появился хозяин в сопровождении двух полицейских. — Вы нарушили существующие правила,— возмущенным голосом начал он,— кроме того, вы испортили шлагбаум... Маузер и Харрис подняли глаза на вошедших и, к своему ужасу, увидели, что полицейские рядом с хозяином — ненавистные им Хайталл и Ларвел. — Капитан? — Хайталл весело посмотрел на Маузера,— какая, однако, приятная встреча! Никогда бы не подумал, что придется вновь свидеться с вами, к тому же — при столь отягощающих обстоятельствах... Ларвел, заметив среди стоящих у покореженных автомобилей Колтона и Робертса, заулыбался: — Как, и вы тоже тут? Очень приятно, очень приятно... Думаю, что нам с Хайтеллом придется выступать

на суде о возмещении нанесенного ущерба в качестве свидетелей против своего бывшего начальства,— он издевательски поклонился в сторону Маузера и Харриса,— а также против бывших однокашников... Харрис в досаде сплюнул на пол. — У, проклятые черножопые,— сквозь зубы процедил он,— проклятые черножопые скоты... Я еще поквитаюсь с вами, вы еще попомните капитана Харриса... — Уважаемые дамы и господа! В начале своего краткого слова я еще раз хотела бы напомнить всем тут собравшимся о том, что мы с вами живем в самом демократическом в мире государстве, в государстве, где не может быть места диктату и единоличным решениям,— Мери Сьюзил перевернула страничку,— в государстве, где все вопросы решаются в интересах общества. Вы прекрасно знаете, что в русле правительственного сокращения затрат на содержание государственного аппарата федеральные власти решили расформировать одну Полицейскую Академию — содержать два аналогичных учебных заведения для нас слишком дорого... Мэр Нью-Йорка выступала на открытой эстраде перед кадетами и инструкторами сразу же двух Академий. Момент был серьезный: одна из Академий наверняка должна быть закрыта не позже, чем через месяц. И кадеты, и инструкторы напряженно внимали каждому слову мэра,— от этого зависела их дальнейшая судьба. — Да, содержать сразу же два аналогичных учебных заведения для нас — слишком большая роскошь,— продолжила Сьюзил.— И мы не можем себе этого позволить. Одну Академию следует закрыть. Но какую? Для решения этого вопроса мы прибегли к самому демократичному методу: указанием федеральных властей создана специальная общественная инспекция, своего рода — комиссия, которая и должна решить этот вопрос. В комиссию вошли популярные телеведущие Джордж Хильер и Элизабет Броуденберг,— она показала в сторону трибуны

для почетных гостей — те, привстав, поклонились публике,— а также представители самых различных слоев населения — от вон того грязного мальчика в протертых джинсах, чистильщика обуви перед «Континентал Интернейшнл Банком», до держателя контрольного пакета акций Промышленной группы Атлантического побережья. Комиссия включает профессионалов из ЦРУ и ФБР, а также — очень опытного полицейского, заместителя начальника шестнадцатого участка городской полиции лейтенанта Шлегеля. Все эти люди и решат, какая из Академий будет закрыта, а какая продолжит свое существование. — Что станет критерием? — послышался вопрос с места. Мери Сьюзил поправила прическу. — Хороший вопрос,— прокомментировала она.— Критерием станет ваш профессионализм. Критерием станет ваше отношение к общественному долгу. Критерием станет ваше умение ориентироваться в самой сложной обстановке. И, наконец, ваши чисто человеческие качества: настоящий полицейский не может быть бездушным механизмом, ему должны быть присущи такие понятия, как любовь к ближнему, сострадание, вежливость, тактичность, уважение окружающих. Так вот, господа, теперь каждый ваш шаг будет строго оцениваться членами этой комиссии. Как в школе, каждый шаг будет оцениваться по двенадцатибальной системе. В конце месяца мы просуммируем ваши оценки и придем к окончательному решению, надеюсь — целиком справедливому и беспристрастному. Вопросы есть, господа полицейские? — А что будет, если обе Академии получат одинаковое количество баллов? — спросил с места комендант Лассард,— как вы поступите в таком случае? Мэр посмотрела в его сторону. — В таком случае мы будем смотреть на личные качества руководителей этих учебных заведений. Вас, комендант Лассард, и вашего друга-соперника, недавно назначенного на должность начальника 2-й Полицейской Академии, капитана Маузера. Мне хорошо известно, что вы

оба — замечательные профессионалы. Но в полицейском деле один только профессионализм — это еще не все. Личные качества — вот что выступает теперь на первый план!.. Сидевший в заднем ряду Колтон наклонился к рядом сидящему Харрису. — Сэр, а что такое личные качества? — в недоумении спросил он. Тот улыбнулся. — Это, во-первых,— капитан загнул один палец,— умение беспрекословно слушаться начальство, а, вовторых,— он загнул еще один палец,— умение вздрючить подчиненного так; чтобы он полюбил тебя на всю оставшуюся жизнь. Колтон сдержанно заулыбался. — Вы, сэр, целиком и полностью отвечаете этим качествам. Харрис самодовольно потер руки. — Учись, сынок,— произнес он весело,— учись, пока я жив... Мери Сьюзил продолжала: — Я надеюсь, господа, что здоровая конкуренция между двумя учебными заведениями будет иметь характер бескомпромиссный, упорный и честный. Если общественной инспекции станет известно о каких-либо махинациях или подлогах, это будет иметь самые неприятные последствия для тех, кто эти махинации или подлоги совершит. Впрочем, — она ослепительно улыбнулась, продемонстрировав присутствующим замечательные фарфоровые зубы,— впрочем, я уверена, что среди вас, господа, подобных людей нет... Колтон вновь наклонился к уху Харриса. — А как же мы будем вредить нашим конкурсантам, этому старому козлу Лассарду, если нас могут зажопить?.. Тот скривился. — Идиот,— ответил он подчиненному,— главное — не просто навредить, главное, при этом еще и не попасться!.. Мэр окончила свою речь под аплодисменты

собравшихся и в сопровождении репортеров и высших полицейских чинов проследовала к ряду накрытых столов, расставленных на лужайке — по поводу посещения Полицейских Академий высоким гостем их руководство устроило фуршет. Харрис подозвал Колтона. — Послушай, сынок,— сказал он,— возьми-ка этого своего друга Робертса и походите около тех пидаров из общественной комиссии — они как раз пошли к столу... — Зачем? — поинтересовался Колтон. — Узнайте, любит ли из них кто-нибудь выпить,— сказал Харрис,— хотя бы вон тот долговязый ублюдок, ведущий программы теленовостей... — Джордж Хильер? — уточнил лейтенант. — Именно. Пить любят все журналисты, все без исключения. А тем более нахаляву, когда за выпивку не надо платить... Колтон рысцой кинулся выполнять распоряжение. — Сэр,— обратился к своему начальнику Робертc,— скажите, сэр, а для чего нам надо знать, пьют эти писаки или нет? — Ну и идиот же ты,— развязно ответил Харрис,— неужели ты не понимаешь, что с пьющими людьми гораздо проще договориться? Мы им нальем, сколько потребуется, а они... Харрис не успел окончить фразу, потому что к нему подошел капитан Маузер. — Ну,— произнес он,— что вы на все это скажете? — Сэр,— Харрис вытянулся по стойке смирно,— как мне кажется, задача весьма тяжелая, но выполнимая... — Говоришь, выполнимая? Мне нравится твой оптимизм, капитан Харрис. Ну, и что же ты собираешься предпринять? — Я только что отправил на разведку к столикам своих подчиненных, лейтенантов Колтона и Робертса — выяснить, кто из комиссии склонен к алкоголизму... — Хорошо, Харрис,— похвалил подчиненного Маузер,— очень хорошо... Подкуп средств массовой

информации при помощи виски? Подойдя к столикам и заметив среди присутствующих Джорджа Хильера, Колтон и Робертc переглянулись и подошли к журналисту поближе. — Добрый день,— вежливо начал Колтон,— я очень, очень рад, что наконец-то имею счастье видеть такого высокоталантливого журналиста как вы не на экране телевизора, а тут, перед собой... Очень, очень рад, просто несказанно рад!.. — И я тоже так счастлив, так счастлив! — продолжил Робертc,— просто словами не передать, как я счастлив видеть вас, звезду нью-йоркского телевидения!.. Джордж Хильер обернулся и, увидав перед собой двух офицеров полиции, несколько растерялся. — Позвольте попросить ваш автограф,— Робертc вытащил из кармана пачку каких-то пустых бланков,— если вас не затруднит, пожалуйста, вот здесь... Джордж Хильер улыбнулся в ответ,— точно так, как он делал это четырежды в день в выпусках теленовостей. Вытащив из нагрудного кармана пиджака авторучку, он произнес: — Конечно же, ребята! С удовольствием! Взяв в руки один из пустых бланков, телеведущий сразу же переменился в лице — профессиональная улыбка тотчас же исчезла. — Но, господин лейтенант полиции,— пробормотал он,— я уже оплатил штраф за неправильную парковку автомобиля! И потом,— он помахал в воздухе бланками,— почему вы даете мне незаполненные квитанции? Я что, должен только расписаться, а сумму штрафа вы поставите, какую захотите?.. Это безобразие! Это нарушение законности! Я сейчас же пойду и пожалуюсь на вас вашему начальнику! — продолжал Хильер,— кстати, заодно будет отличный сюжет для вечернего выпуска теленовостей. Должностной подлог в нью-йоркской полиции... Колтон выхватил бланк из рук телеведущего. — Господин Хильер, вы нас не так поняли. Мы не хотели вас обижать — честное слово, не хотели! Мы

действительно хотели получить ваш автограф, просто мой друг по ошибке подсунул вам не то... — Так вы действительно не хотели взыскивать с меня штраф? — Хильер несколько успокоился,— а то я смотрю на бланк, а там написано: «Квитанция об уплате штрафа за нарушение правил парковки автомобиля»... — Что вы, что вы,— продолжал Колтон,— мы имели в виду совершенно другое. Мы — честные полицейские... — Вот как? — произнес телеведущий,— тогда давайте выпьем по этому поводу! — Вообще-то мы при исполнении служебных обязанностей,— несмело промямлил Робертc. Джордж Хильер рассмеялся. — Ребята, но какие же могут быть обязанности в такой прекрасный день, да еще у таких бравых ребят, как вы? Подумайте сами, в кои-то веки вам удастся еще выпить в компании такого гениального журналиста, как я? Ребята,— Хильер протянул полицейским по небольшой стопке рома,— я же не предлагаю вам напиваться до поросячьего визга... Вмажем по одной... Те колебались. — Понимаете,— начал было Робертc,— мы бы с превеликим удовольствием выпили, но... — Какие могут быть «но»? — вскричал телеведущий. — Но мы действительно при исполнении. Наш шеф, капитан Харрис, утверждает, что все журналисты обожают алкоголь... — Правильно утверждает ваш шеф,— согласился Хильер,— алкоголь стимулирует умственную деятельность... — И он приказал нам выяснить..,—продолжил было Лейтенант, но тут же осекся. — Ну что, за успехи в службе!— Хильер поднял стопку. Все трое выпили. Хильер, который сразу же все понял, злорадно подумал: «Ну, гнусные копы, я вам сейчас покажу!» Джордж Хильер с самого раннего детства недолюбливал полицейских.

— Да,— произнес телеведущий, утирая губы,— сразу видно, что вы — отличные ребята и настоящие ньюйоркские копы. Лихо пьете! Может быть, еще по одной?.. — Но, уважаемый господин Хильер,— попытался было возразить Робертc,— мы же договорились не напиваться до поросячего визга... Телеведущий ослепительно улыбнулся. — А разве вас кто-нибудь заставляет это делать? Разве несколько стопок этой минеральной воды,— он взял со стола бутылку с цветной этикеткой «Ямайкский ром»,— способны довести таких крепких ребят до свинского состояния? Колтон и Робертc колебались. — Выпьем, ребята,— продолжал Хильер, наливая по стопкам алкоголь,— потом будете рассказывать внукам, как в молодости пили с самим Джорджем Хильером!.. — Хорошо,— согласился Робертc,— еще по одной — и на этом все. После второй стопки Хильер заметно повеселел. Его глаза оживленно заблестели. — Слушайте, мои друзья,— сказал он,— давайте допьем, что тут осталось! — Как? — Робертc, которого несколько развезло, в ужасе посмотрел на стол, уставленный всевозможными бутылками,— вы предлагаете нам все это выпить? Хильер расхохотался. — Ну, тут не так уж и много,— сказал он,— а потом, я предлагаю вам выпить не все, стоящее на этих столах, а допить сперва хотя бы эту бутылку... Колтон поморщился. — Но тут слишком много... — Ничего, ничего,— успокоил его журналист,— а мы сделаем из остатков коктейль. Здорово освежает, необыкновенно бодрит. Благоухает, как букет полевых цветов. Ну что, ребята, на коктейль, надеюсь, вы согласны? — Согласны,— ответил Колтон,— а мы действительно не будем после него выглядеть слишком пьяными?..

Хильер, взяв со стола два больших пивных бокала, разлил в них остатки рома. Потом плеснул туда пива, шампанского и сухого вина. Протянув бокалы полицейским, Хильер предложил: — Ну, а теперь мы выпьем за то, чтобы 2-я Полицейская Академия вышла победителем! Колтон и Робертc залпом выпили свои бокалы. — А почему вы не пьете? — заплетающимся языком спросил Робертc. — Я предпочитаю употреблять продукты в чистом виде,— ответил журналист,— хотя бы тот же ром... Выпив еще одну стопку, Джордж Хильер отправился к редакционному микроавтобусу за телеоператором — он уже предвкушал скандальный сюжет о пьяных полицейских в вечернем выпуске своей программы... Колтон и Робертc, пошатываясь, отошли от столиков. Лица полицейских были неестественно красны. — Значит, так,— Робертc подтолкнул своего товарища в бок локтем,— значит, так: сейчас мы идем к капитану Харрису и докладываем, что этот Джордж Хильер..,—полицейский не успел окончить, потому что его буквально скрючило от рвотных спазм — через минуту он выблевал содержимое желудка прямо на платье проходившей рядом Мери Сьюзил. Тут же где-то сбоку появился телеоператор с камерой. Рядом с ним суетился Джордж Хильер. — Майкл,— кричал он оператору,— держи его в кадре, не выпускай! Так, хорошо, теперь, пожалуйста, дай крупным планом облеванное платье нашего мэра — так, так, хорошо, вон к ее рукаву прилипла помидорная кожура... Глядя на мучения товарища, сблевал и Колтон — его жертвой стал проходивший мимо капитан Маузер. Хильер необыкновенно обрадовался удаче. — А теперь,— скомандовал он своему оператору,— сними-ка вот этого, второго. Обрыганный с головы до ног коп — это же просто замечательно! Майкл,— наставлял он оператора,— пожалуйста, дай как можно больше крупного плана! Лицо, лицо его покажи — ему так неудобно, он так

расстроен... Майкл, лучше справа — у этой полицейской гниды такая отвратительная бородавка на щеке, надо, чтобы она обязательно попала в кадр! Колтон и Робертc, мгновенно протрезвев, попытались было убежать. Заметив это, Хильер закричал: — Майкл, а теперь сними-ка вот этих старых хронов — это они обрыгали мэра и вот этого губастого мусорка... Куда же вы? — крикнул журналист попытавшимся было скрыться полицейским,— да куда же вы, ребята? Не убегайте, побудьте с нами! У вас есть редкая возможность попасть в наш выпуск теленовостей и таким образом обессмертить свое доброе имя!.. Народ должен знать своих героев! Медовый месяц Джона и Элизабет Насименто был в самом разгаре. Молодые не вылазили из постели — Джон предусмотрительно спрятал весь арсенал своей жены в другую комнату. Молодожены постоянно опаздывали на работу — не выспавшись за ночь, они появлялись в шестнадцатом полицейском участке с фиолетовыми кругами под глазами и, случалось, засыпали, едва усевшись в автомобиль. Впрочем, капитан Лассард, хотя и подтрунивал над супругами, относился ко всему этому более чем снисходительно: сложных участков для патрулирования Лассард им не назначал. По выходным, случавшимся дважды в неделю, Джон и Элизабет никуда не выходили, отдавая все время исключительно занятиям любовью. В тот день — а это как раз был выходной — Джон, развалившись на кровати, смотрел телевизор. Элизабет, сидя на муже в позе наездницы, в это самое время ощущала, как его необыкновенно твердый, могучий орган достает ей прямо до шейки матки. Впрочем, занятие любовью не мешало ей одновременно читать свежий номер «Нью-Йорк Тайме». — Послушай, любимый,— произнесла она, продолжая равномерно двигать тазом,— вот тут пишут, что этот ублюдок капитан Маузер назначен начальником 2-й Полицейской Академии нашего штата. Что ты на это

скажешь? — Дорогая,— ответил Насименто,— какое мне дело до разных там ублюдков? Пусть он станет хоть Президентом — нам-то с тобой что? — Просто интересно,— сказала Элизабет и перевернула страницу газеты. Джон взял ее снизу за ягодицы. — Моя хорошая,— нежно произнес он,— моя хорошая, давай поменяем позу. А то я гоняю туда-сюда, никак кончить не могу. А потом все-таки — мне очень тяжело держать тебя на себе вот уже полчаса... Элизабет улыбнулась. — Так уж и полчаса! Я успела прочитать одну только заметку! Джон попытался высвободиться из-под жены. — Лиз,— начал он просительным тоном,— Лиз, дорогая, давай сменим позу... Войди в мое положение — мне все-таки очень неудобно... Та съязвила: — Как же, как же, ты хочешь одновременно трахаться со мной и смотреть по телевизору свой бейсбольный матч! Спорт тебе дороже любящей тебя жены... Вот они, современные мужчины! — Но ты же читаешь газету во время акта! — слегка возмутился Джон.— Читаешь свою идиотскую газету про разных там ублюдков, и я тебе слова не говорю!.. Элизабет, как будто издеваясь, продолжала читать «Нью-Йорк Тайме» вслух: — «Вчера вечером в районе Бруклинского моста был найден обезображенный труп мужчины двадцати пяти — двадцати восьми лет. Половые органы несчастного были начисто сожжены какой-то сильнодействующей кислотой. Полиция ведет тщательное расследование...» — Видимо, этот парень засунул свою бадангу не в то отверстие,— высказал догадку Джон,— наверное, в шахне его избранницы было так много бактерий, что они скушали кукан бедняги полностью, безо всякого остатка. Мне кажется, микробы были очень голодны...

Элизабет, продолжая делать тазом равномерные движения, перебила Джона: — А мне кажется,_голодными были отнюдь не микробы, а сама избранница того парня. Наверное, он слишком много себе позволял по отношению к ней... — Например? — Например — смотреть по телевизору бейсбол. Во время траха... — Но чем тебе не нравится бейсбол? Что дурного ты видишь в моем увлечении бейсболом? Чем, в конце-то концов, он хуже чтения газет? — Ежедневные новости — великая вещь,— сказала Элизабет.— Мы должны знать, в каком мире живем,— добавила она назидательно. Джон, высвободив из-под задницы Элизабет одну руку, взял с тумбочки пульт дистанционного управления телевизора. — Хорошо,— он переключил программу,— хорошо. Если мы действительно должны знать, что делается вокруг нас, мне кажется, я тоже имею право посмотреть На экране появился Джордж Хильер. — Сообщаем вам самые свежие новости,— улыбнулся он зрителям,— отложите ваши домашние дела и послушайте. Сегодня днем мэр нашего замечательного города Мери Сьюзил посетила обе Полицейские Академии штата. На своем выступлении в 1-й Полицейской Академии госпожа Сьюзил объявила, что через месяц одно из учебных заведений будет расформировано. Какое? — Хильер улыбнулся.— Это решит специально созданная общественная комиссия. К большому сожалению, встреча мэра с коллективом обеих Академий была несколько омрачена... На телеэкране крупным планом появилась Сьюзил — лицо ее выражало ужас и отвращение. Скорчившись перед мэром города, какой-то тип в полицейской форме шумно блевал прямо на платье градоначальницы. — Была несколько омрачена: один из полицейских, лейтенант Колтон, напившись до свинского образа и

подобия, своей блевотиной испачкал платье Сьюзил прямо на встрече. На пресс-конференции, данной по поводу этого события, отвечая на вопросы журналистов, мэр сказала, что платье, сшитое по специальному заказу у Пьера Кардена, стоит почти восемь тысяч долларов. Впрочем,— телеведущий улыбнулся вновь,— за этой безобразной выходкой последовала еще одна: лейтенант Робертc, видимо — собутыльник Колтона, тут же облевал своего начальника, командующего 2-й Полицейской Академии, Маузера... На экране появился заблеванный до неузнаваемости Маузер, затем — перекошенные от рвотных спазм лица Колтона и Робертса. Джон и Элизабет в один голос расхохотались. — Эта гадкая рожа Маузера неспособна вызвать никаких иных рефлексов,— прокомментировал сообщение телеведущего Джон.— Скажу честно, что если бы мне пришлось все время работать под его началом, я бы только и делал, что блевал на него! Джон выключил телевизор. — Ладно, отложи газету. Хватит смотреть и читать о разных уродах — а то скоро у меня совсем опустится и не встанет. Милая,— он нежно погладил ее грудь,— милая, давай поменяем позу... Элизабет встала на кровати на четвереньки, а Джон, изловчившись, заехал ей сзади. — О-о-о-о! — застонала Элизабет,— ты достал мне до самых гланд!.. В это время на тумбочке зазвонил телефон. Джон, не отрываясь от дела, поднял трубку. — Алло? Элизабет повернула голову. — Если это опять звонит та вонючая прошмандовка Джейн,— прошипела она,— я вырву у нее матку и заставлю проглотить! А у тебя, мой дорогой, просто откушу... — Кому сделаешь хуже? — улыбнулся он,— простите, сэр, это я не вам,— произнес он в трубку извиняющимся тоном,— это я с Элизабет. Как у нас дела? Спасибо, все нормально,— Джон беседовал, не отрываясь от

дела, его бедра ходили вперед-назад, а Элизабет, несколько успокоившись, продолжала постанывать,— все нормально, капитан Лассард. — Капитан Лассард? — вновь повернула голову Элизабет,— что ему надо? Джон, скажи, что у нас совершенно законный выходной. Каждый человек имеет право на отдых! Джон продолжал: — Я знаю, господин капитан. Только что видел по телевизору, господин капитан. Хорошо, господин капитан. Вместе с женой? Обязательно будем, господин капитан. Джон повесил трубку. — Ну, и что от нас хочет этот старый импотент? — спросила Элизабет. — Завтра в девять утра мы с тобой должны явиться в нашу Полицейскую Академию. — А как же шестнадцатый участок? — Лассард договорился со своим братом — нас на месяц командируют под начало коменданта... — Зачем? — Начальник Академии считает, что в соревновании с Маузером ему смогут помочь только мы и наши друзья... На скамейке Центрального парка отдыхала преклонных лет негритянка с длинными седыми волосами и морщинистым лицом. Отставив в сторону сумочку, бабушка делала вид, что читает популярный порнографический журнал «Пентхауз» — на самом же деле она не сводила глаз с невысокого кустарника, за которым, казалось, кто-то скрывался. Ветки зашевелились, и за ними показалось лицо какогото грязного оборванца. Старая негритянка отодвинулась от лежащей сумочки еще дальше и погрузилась в чтение. Неслышно ступая по опавшим листьям, оборванец медленно подкрался к скамейке и схватил сумочку. Бабушка, продемонстрировав отличную, несвойственную ее возрасту реакцию, схватила грабителя за руку и, бросив его через

спинку лавочки, профессиональным движением вытащила из кармана платья кольт полицейского образца. — Ни с места, грязный пидар! — закричала старушка на весь Центральный парк.— Ты арестован, вонючий козлина! Грабитель в недоумении поднял руки и, встав с земли, попытался бежать, не прихватив с собой даже сумочки. Старушка-негритянка, проявив необыкновенную прыть, в два шага догнала своего обидчика и ударом волосатого кулака, не уступавшего по размерам волейбольному мячу, свалила его на землю. — Только не бей меня, бабушка! — запаниковал негодяй.— Делай что хочешь, только не бей!.. Бабушка вытащила из кармана блестящие наручники. — Грязный вонючий ублюдок! — рявкнула она.— Ты арестован! Если попробуешь смыться...— старушка поднесла к его носу свой страшный кулак. В сумочке запищала рация. Старая негритянка, одним движением стянув со своего лица искусно сделанную маску и седой парик, поднесла аппарат к уху. — Лейтенант Хайталл слушает! — Ну, как твои дела? — послышался с того конца голос капитана Генри Лассарда, начальника шестнадцатого полицейского участка,— каков улов на сегодня? Хайталл довольно улыбнулся. — Неплохо, сэр! Две попытки изнасилования — какие-то подвыпившие мужики. Я их сдала,— улыбнувшись, чернокожий полицейский тут же поправился,— то есть, я хотел сказать, сдал в ближайшее полицейское отделение. Что еще? Вот, только что зажопил одного вонючего грабителя — хотел отобрать сумочку... — Неплохо, лейтенант, очень неплохо,— похвалил Хайталла Лассард,— мне очень нравится ваша находчивость, лейтенант. — Благодарю, сэр. — Лейтенант, вам следует срочно явиться в Полицейскую Академию. С сегодняшнего дня вы поступаете под начало моего брата, коменданта Лассарда.

Хайталл осторожно поинтересовался: — Это связано с решением о расформировании одной из Академий?.. — Именно, лейтенант, именно. — А как мне поступить с грабителем? — Оставьте его в покое... Если хотите — дайте пинка под зад. Я думаю, он и так слишком напуган, чтобы и дальше отбирать у престарелых сумочки... В это самое время лейтенант МакКони по просьбе администрации одной из нью-йоркских школ читал в старших классах лекцию перед девочками на тему «Как уберечься от изнасилования». — Прежде всего, дорогие девочки,— говорил полицейский,— вам следует усвоить, что именно женщины чаще всего провоцируют насильников на противозаконные действия... Школьницы слушали, затаив дыхание. — ...да,— продолжал Джерри,— женщины очень часто провоцируют насильников, сами того не подозревая. Например кто-нибудь из вас появляется на дружеской вечеринке в слишком откровенном мини-платье, в майке со слишком большим вырезом на груди. Да, я понимаю, что если у вас красивые ноги или отличная грудь, такая классная, что вы даже не нуждаетесь в бюстгальтере, то это так хочется показать всем окружающим!.. Но! — МакКони понизил голос,— но на многих мужчин это может подействовать слишком возбуждающе. Их начинают обуревать похотливые помыслы и желания... — Это вполне естественно,— сказала с места длинноногая шатенка, староста класса,— женщины всегда стремятся одеться попривлекательней, чтобы вызвать у мужчин желание ими обладать! — Да, естественно,— согласился лейтенант,— скажу по собственному опыту, что у меня никогда не поднялся бы на какую-нибудь вонючую оборванку. Но,— продолжил он,— у многих похотливые помыслы перерастают в

действия... Например,— он открыл папку и взял оттуда несколько страниц,— на прошлой неделе Патриция Т., ученица вашей школы, девочка четырнадцати лет, возвращаясь домой, была зверски изнасилована группой негров в будке телефона-автомата. На предварительном следствии насильники в один голос показали, что на подобные противоправные действия их спровоцировала сама потерпевшая... — Как? — в один голос закричали девочки. — На ней была слишком короткая юбка,— ответил полицейский. — А что еще провоцирует насильников? — спросила с места староста класса. — Еще мужчин провоцируют приятные запахи — хороших шампуней, дезодорантов, кремов для лица и духов. Кстати, один из негров, трахнувший Патрицию Т., утверждает, что когда он услышал, что девушка пользовалась дезодорантом «Эндрю», то ощутил совершенно небывалую эрекцию — по словам насильника, подобного он не испытывал вот уже несколько лет..,—МакКони отложил бумаги на стол и, улыбнувшись, спросил: Что вас еще интересует, дорогие старшеклассницы? С места поднялась некрасивая толстая девушка, лицо которой было усеяно гноящимися угрями. — Господин полицейский,— несмело начала она,— скажите, а где в нашем районе самые опасные места — я имею в виду, где наибольшая опасность быть изнасилованной? Джерри понимающе улыбнулся. — Везде. Если вы хотите, чтобы вас как следует оттрахали, нужно одеться как можно вызывающе и походить ночью, скажем, в Гарлеме... Только я не советовал бы этак поступать: насильников может быть человек десять, и я боюсь, что уже на третьем вы потеряете сознание... — А что следует делать, если вас преследует какойто тип с явными намерениями вас оттрахать, и вы этого очень не хотите? — спросила у Джерри бывшая тут же учительница.

— Ну, сперва следует попробовать его убедить отказаться от своего намерения,— сказал полицейский. — Как? — Например, сказать, что у вас сейчас — месячные. Или что вы тяжело больны опасным венерическим заболеванием... Или еще что-нибудь... — А если насильник будет в невменяемом состоянии и никакие слова на него не подействуют? — Тогда следует отбиваться. Например, если у вас с собой в сумочке есть дезодорант, следует прыснуть ему в глаза; если в ваших руках зонтик — попробуйте выбить ему острием глаз... Ну, а самое лучшее — бить насильника в какое-нибудь очень болезненное место. Напомню, девочки — впрочем, в вашем возрасте это уже следует знать, что у мужчины самым болезненным местом являются яички. — Ну, а если это не поможет? — не унималась учительница,— если насильников, например, окажется слишком много, или если у девушки не будет ни дезодоранта в аэрозольной упаковке, ни зонтика? — Тогда,— весело улыбнулся МакКони,— следует отдаться насильнику, не забыв при этом расслабиться... — Для чего расслабиться? — не поняла учительница. — Для того, чтобы получить полное наслаждение. Как известно, ни одна женщина не сможет кончить полноценно, если она зажата и скована... В нагрудном кармане полицейского запищала рация. Джерри поднес ее к уху. — Слушаю... — Лейтенант МакКони, как только окончите ваше выступление,— послышалось в мембране,— сразу же езжайте в Полицейскую Академию. С сегодняшнего дня вы поступаете в полное распоряжение к коменданту Лассарду... ...Это было уже третье ограбление супермаркета «Планета» за последний месяц. В магазин незадолго до обеденного перерыва ворвались двое в черных масках и, наставив пистолеты на кассиров, закричали:

— Спокойно, это налет!.. Немногочисленные покупатели в ужасе побежали вглубь супермаркета, к запасным дверям, однако там их поджидал какой-то бородатый тип с автоматом «Узи» наизготовку... В прошлый раз кассир так перепугался, что забыл нажать на кнопку вызова полиции. Теперь он исправил эту оплошность... В помещении супермаркета истошно завыла сирена, и двери автоматически закрылись. Налетчики в панике принялись стрелять по ним, но пули не брали сверхтолстое стекло. Перепуганные покупатели попадали на пол. К супермаркету с включенными сиренами подъехали две полицейские машины — через секунду в помещении появился Ларвел с кольтом наизготовку. — Бросайте оружие! — скомандовал он и, глянув на перепуганных покупателей, ничком лежавших на полу, добавил,— спокойно, это арест преступников... К месту происшествия подъезжали все новые полицейские автомобили. Преступники, поняв, что дело проиграно, посчитали за лучшее сдаться... Грабителей, предварительно разоружив, повели в наручниках к зарешеченному полицейскому фургону. Ларвел, сидя в машине, запросил по рации свой шестнадцатый участок. — Капитан Лассард,— доложил он по рации,— все отлично. Чисто сработано — налетчики даже пикнуть не успели. Жертв и разрушений нет... — Отлично, лейтенант,— отозвался капитан,— а теперь, не теряя времени, отправляйся в Полицейскую Академию — моему брату нужна помощь... В тот же день полицейские офицеры собрались в кабинете коменданта Лассарда. — Я не буду описывать вам ситуацию во всех подробностях,— начал комендант,— она и так вам известна из газет и телевизионных сообщений. Скажу вам, что мой конкурент — этот вонючий ублюдок Маузер — хитер и

изворотлив. Совершенно очевидно, что он приложит максимум усилий, чтобы облажать нас — тем более, что с ним теперь работают двое известных вам ублюдков, эти полные дегенераты Колтон и Робертc, мои бывшие выпускники... — А капитан Харрис? — спросила Саманта Фокс— Это правда, что он тоже переметнулся на сторону Маузера?.. — Да. Он подал мне рапорт о переводе,— произнес Лассард и вытащил из шуфляды стола бумагу.— Вот, послушайте: «Прошу перевести меня во 2-ю Полицейскую Академию штата, потому что я не могу больше работать под началом человека, который разных черножопых уважает больше, чем белых...» Черножопых — это он имел в виду вас, дорогая Саманта, а также Хайталла и Ларвела. Но мы постоим за честь нашего учебного заведения! — голос Лассарда приобрел металлический оттенок,— мы покажем этим гнусным козлинам, что такое наши замечательные традиции! — Так что же мы должны делать? — поинтересовался МакКони,— чем мы можем вам помочь, сэр? — Через несколько дней начинается прием в Академию новых абитуриентов,— сказал Лассард,— очень может быть, что этот выпуск станет последним в нашей истории... За сжатые сроки мы должны подготовить из этого сырого материала настоящих нью-йоркских копов! — Но какова наша задача? — спросил МакКони. — С сегодняшнего дня вы назначаетесь инструкторами в 1-ю Полицейскую Академию,— объявил Лассард,— и ваша задача состоит именно в том, чтобы помочь мне достойно подготовить молодое пополнение.— Лассард опустился в мягкое кресло.— Мне бы очень хотелось, чтобы оно не стало последним... На следующее утро бывший владелец небольшого ньюйоркского супермаркета Питер Абрахамсон, кинув прощальный взгляд на ранее принадлежавший ему магазин, к воротам которого была прибита вывеска «Продается», завел

свой маленький мотороллер и отправился в путь по шоссе, ведущему в сторону 1-й Полицейской Академии. Бедного лавочника затерроризировали грабители — после разгрома банды «Рак матки» и ареста ее главаря, ужасного Салдама, несчастьям, вопреки ожиданию Абрахамсона, не было конца. Сперва страховая компания категорически отказалась возобновлять страховку — магазин грабили и громили так часто, что компании стало невыгодно выплачивать премии. Абрахамсон кинулся в другие компании, но там его слишком хорошо знали — все компании города отказались подписывать с ним договор даже на самых выгодных условиях. Абрахамсон продолжал торговать на свой страх и риск. Вскоре место Салдама занял узкоглазый китаец Чанг — главарь преступной группы из китайского квартала, сменивший замученного людьми Салдама покойного Ли. Чанг и его люди отличались особой, чисто азиатской жестокостью — и Абрахамсон, и все окрестные владельцы супермаркетов, кафе, пиццерий, прачечных, мелких ремонтных мастерских и иных бизнесов платили бандитам целых двадцать процентов недельной выручки — за это Чанг и его люди пообещали добиться снижения федеральных налогов, однако в случае неуплаты они не громили магазин провинившегося и не стреляли в прилавок из автоматического оружия. Наказание было жестоким: одного злостного неплательщика дани, владельца итальянского ресторана-пиццерии Фрауччи, Чанг отвез в китайский квартал и живьем скормил крысам, в изобилии обитавшим в тамошней канализации, другого — китайские преступники распилили бензопилой, третьего — это был владелец небольшой прачечной — сварили живьем в огромной стационарной стиральной машине... Абрахамсон, еженедельно отвозя дань, дрожал от страха, что в случае чего с ним могут поступить точно так. Наконец, его терпение лопнуло, он решил избавиться от магазина, приносящего больше хлопот, нежели прибыли, и неожиданно для знакомых объявил, что будет проситься в Полицейскую Академию. — Думаю, что только там я наконец-то смогу

научиться защищать не только честь и достоинство, но и свое имущество! — сказал он. Абрахамсон выехал на шоссе и, выжав ручку газа до упора, отправился в путь. Обогнав небольшой грузовичок, бывший владелец супермаркета остолбенел от ужаса — впереди себя он заметил ехавшего на полуразбитом «ХарлейДэвидсоне» длинноволосого типа, на спине кожанки которого было выведено масляной краской «Рак матки — короли Нью-йорка». Пит резко затормозил и едва не попал под колеса движущегося на огромной скорости «линкольнконтинентала» — водитель автомашины, презрительно глянув на него, выразительно повертел пальцем у виска. — Боже,— тихо прошептал Абрахамсон сам себе,— боже, что за наваждение... Этого быть не может! Наверное, мне померещилось,— решил Пит. Он вновь поравнялся с роскошным «линкольном» — «Харлей Дэвидсона» и его владельца со страшной надписью на спине не было видно. Впрочем, он мог ехать впереди грузовичка. Пит, решив, что все это ему, видимо, померещилось, от пережитого волнения расхохотался. Стекло задней дверки «линкольна» плавно опустилось, и оттуда выглянул молодой человек в дорогом сером костюме. С удивлением посмотрев на веселящегося Абрахамсона, он крикнул: — Эй ты, псих! Смотри лучше на дорогу! Если мы тебя сейчас размажем по колесу вместе с твоим мотороллером, пеняй на себя — мы не виноваты!.. Пит продолжал хохотать — видимо, перспектива быть размазанным по колесу автомашины казалась ему куда менее страшной, чем встреча с кем-то из «Рака матки». — Точно показалось,— решил Пит и, прибавив газу, обогнал и «линкольн», и грузовичок, ехавший перед ним. Шоссе было пустынно — лишь впереди, за разворотом на кольцевую автостраду, ведущую за город, в сторону 1-й Полицейской Академии, виднелись контуры тяжелых трайлеров — в утреннем тумане они были неясными и едва различимыми. — А теперь следует свернуть в какую-нибудь

придорожную закусочную и подкрепиться,— пробормотал Абрахамсон. Нервное потрясение было столь велико, что он неожиданно стал разговаривать вслух сам с собой. Перед самым поворотом призывно засверкала электрическая вывеска «Под каштанами — лучшая забегаловка на этой трассе». Абрахамсон свернул и, припарковав свой мотороллер на стоянку, вошел вовнутрь. Сев за ближний к стойке бара столик, Пит взял со стола меню. — А ну положи на место! — услыхал он над самым своим ухом,— не видишь — я еще не прочел!.. Абрахамсон обернулся — за столиком напротив, сидел ухмыляющийся Эрик Мартинес — бывший помощник Салдама. У экс-торгаша от страха задрожали коленки. — Извините, сэр,— пролепетал он заплетающимся от ужаса языком,— извините, сэр... Я не знал, что это ваше меню, сэр, простите меня, пожалуйста... Эрик страшно развеселился — видимо, встреча с Абрахамсоном была для него такой же неожиданной, как и для самого Пита. — Так это ты, вонючий торговец,— заорал он так громко, что в забегаловке задрожали стекла,— вот уж не ожидал, честно признаюсь... Абрахамсон попытался было подняться со своего места, но страх буквально парализовал его. — Да ты сиди, грязный пидар, сиди,— продолжал Мартинес,— в кои-то веки удастся увидеть знакомую рожу — пусть даже такую омерзительную, как твоя... — Я тут, сэр,— продолжал бессвязно лепетать Пит,— я никуда не ухожу, сэр, мне тоже очень, очень приятно встретить старого товарища... Эрик развеселился еще больше прежнего. — Ему приятно — ха-ха-ха! — хохотал он,— нет, вы только послушайте — ему приятно! — Очень, очень приятно, просто необыкновенно приятно видеть тут вашу рожу, сэр...— Абрахамсон просто не находил слов, чтобы выразить свое удовлетворение от столь неожиданной для себя встречи.

— Нет, вы только подумайте... К столику подошел официант. — Слушаю вас... Эрик взял меню. — Значит так, браток,— очень развязным тоном обратился он к официанту,— значит так: что у вас тут написано, я не понимаю, да и не разберусь, даже если очень захочу — я, честно говоря, и читать-то толком не умею... Я вообще не люблю читать — в книгах я уважаю только картинки. А эта брошюра,— он бросил меню на стол,— не интересна: ни одной картинки нет. Короче — принеси сюда самое лучшее, что у тебя есть... Официант, выслушав обращение с вежливопрезрительной улыбкой, посмотрел на Мартинеса — грязные лохмотья и застиранная майка с надписью «Рак матки — короли Нью-Йорка» внушали ему сомнения по поводу платежеспособности клиента. — Да, сэр, я принесу вам самое лучшее,— произнес он,— если хотите — можно начать с устриц и бутылочки шабли... — Устриц? — возмутился Мартинес,— Устриц? Терпеть не могу разных моллюсков! Я бы хотел чего-нибудь попроще — хороший биг-мак, например... — Слушаюсь,— ответил официант,— а чем желаете запить? — Запить? — переспросил Мартинес.— Начинать трудовой день с галлона виски — дурной тон. Потом голова не работает — совершенно зверею и тянет на подвиги… — Крепких алкогольных напитков не держим,— заметил официант— по законам нашего штата придорожным заведениям запрещено держать спиртное, кроме пива. — Тогда — пива! — воскликнул Эрик.— Много пива! Целое море пива — мне и моему другу,— он кивнул в сторону Абрахамсона. Официант удалился, предварительно убедившись, что у клиента есть деньги — Мартинесу пришлось вытащить из кошелька, висящего на груди, замусоленную стодолларовую бумажку. — Ну что,— Эрик продолжил беседу с Питом,—

небось, не ожидал меня тут встретить, а? Я тебя еще на шоссе заприметил — ты ехал рядом с «линкольном» — тебе еще какой-то фраер из окошка посоветовал следить за дорогой...— Мартинес вытащил из кошелька, где хранил деньги, засохший окурок и закурил.— Ты, небось, думал, что я грею свою задницу в Синг-Синге, ожидая очереди на электрический стул? Абрахамсон, поперхнувшись набежавшей слюной, ответил: — Нет, сэр, ничего я такого о вас не думал... Просто я действительно удивился, заметив вас на шоссе... — Удивился, что я еще на свободе? — Да, сэр.— Абрахамсон быстро-быстро замигал, будто ожидая удара от собеседника.— Ведь о вашей банде писали и в газетах, и говорили по телевидению... Мартинес, выдохнув сигаретный дым, бросил дымящийся окурок в вазон с цветами. — И ты всему этому поверил? — выдохнув остатки дыма из своих легких прямо в лицо Абрахамсону, произнес он,— и ты действительно поверил, что меня казнят на электрическом стуле?.. Официант принес по биг-маку для сидящих и извиняющимся тоном обратился к Мартинесу: — Извините, сэр, но мой хозяин запретил отпускать вам пиво. Он говорит, что вы за рулем — на стоянке стоит ваш «Харлей-Дэвидсон»... — Ну и что до моего мотоцикла твоему вонючему хозяину? — не понял Мартинес. — Законы штата запрещают отпускать тем, кто находится за рулем, даже пиво... Извините, сэр, но наш хозяин не хочет неприятностей с полицией... К тому же, сэр, вам не следует огорчаться — пиво сегодня несвежее... Расплатившись, Эрик заметил официанту: — Ладно, на первый раз прощаю и тебя, и твоего хозяина-недоноска. Во-первых, неохота о вас руки марать. Во-вторых — у меня сегодня дела поважнее... Стеклянные дверцы забегаловки раскрылись, и в помещение вошел молодой человек в дорогом сером

костюме — тот самый, который, высунувшись из «линкольна», советовал Абрахамсону следить за дорогой. — У-тю-тю,— поманил его пальцем Мартинес,— а ну-ка, фраерок, подойди ко мне... Молодой человек подошел к столику и, невозмутимо посмотрев на Мартинеса, сказал: — Слушаю вас, сэр. Эрик откинулся на спинку стула и, задрав ногу за ногу, произнес: — Послушай, фраерок, я хочу попросить тебя об одной услуге. Видишь вон того пидара-официанта? — он указал в сторону служащего забегаловки,— этот кретин, не захотел отпустить мне пива,— ему, видишь ли, хозяин запретил. А у меня сегодня отличный повод выпить пару бутылок — вот этот тип,— он ткнул пальцем в сторону Абрахамсона,— мой старый друг. Я не видел его... постой, постой, сколько мы с тобой не виделись? — он взял Пита за лацкан пиджака. — Четыре месяца, сэр,— ответил Абрахамсон упавшим голосом. — Целых четыре месяца,— продолжил Эрик.— Так вот, будь добр — закажи пиво якобы для себя. Держи! — он сунул вошедшему в карман десятидолларовую бумажку.— Четыре самого крепкого, какое тут есть. Сдачу оставь себе,— добавил Мартинес весьма развязно. Незнакомец, вытащив из кармана банкноту, разгладил ее рукой и подал Эрику. — Сэр,— начал он,— хозяин этого заведения совершенно справедливо запретил вам отпускать пиво. Я бы на его месте вообще запретил бы появляться тут таким грязным выродкам, как вы, сэр. Мартинес вскочил с места. — Да ты, козел вонючий, знаешь ли ты, кто я такой? — он схватил молодого человека за лацканы,— да я сейчас тебя, фраерок, по стенке размажу!.. Продолжая издевательски улыбаться, незнакомец взял Мартинеса за руки и крепко-крепко сдавил их — Эрик завопил от боли. — Ой-ей-ей, как больно,— орал он на все

помещение,— ты мне сейчас руки раздавишь, мать твою так! — Молодой человек, продолжая смотреть прямо в глаза Мартинесу, сдавил его руки еще сильней.— Ой-ей-ей, как больно! — истошно орал Эрик,— да отпусти же меня! Я больше не буду! — поняв, что угрозами он ничего не добьется, Мартинес изменил тон.— Простите меня, пожалуйста, сэр, я очень, очень виноват перед вами, сэр, я исправлюсь, сэр, честное слово, я больше не буду!.. Незнакомец отпустил Эрика. Тот, размяв затекшие руки, уселся на прежнее место. — Не хочется портить твоему товарищу встречу,— медленно произнес молодой человек,— мне кажется, что этот человек попорядочней тебя — на роже написано. К тому же — с отличным чувством юмора — первый раз в жизни видел, чтобы человек так громко хохотал, проезжая по шоссе на мотороллере... Встав со своего места и постоянно приседая от вежливости, Абрахамсон принялся благодарить молодого человека: — Большое вам спасибо! Если бы не вы, мой друг потом бы от меня только мокрое место оставил. Он бы потом отыгрался... — Вот как? — удивился молодой человек. — Да, сэр, он такой: всегда, когда чем-то недоволен, вымещает свою злобу на самых близких людях... — Ничего,— произнес молодой человек,— скоро, очень скоро я стану офицером полиции, и тогда вам будет к кому обратиться за помощью... — Офицером полиции? — вскричал Абрахамсон.— Значит, вы тоже подаете заявление в Полицейскую Академию? — Совершенно верно,— ответил молодой человек,— в 1-ю Полицейскую Академию штата Нью-Йорк. Абрахамсон очень обрадовался. — Так ведь и я поступаю в ту же Академию,— закричал он,— я тоже хочу стать офицером полиции. Значит, мы будем учиться вместе? Эрик Мартинес, удивленно слушая этот диалог,

медленно поднялся со своего места. — Значит, если я вас правильно понял, вы собираетесь поступать в Полицейскую Академию, я вас правильно понял? Значит,— продолжил он,— вскоре вы оба станете нью-йоркскими копами? Я не ослышался? — Нет, не ослышался,— молодой человек утвердительно кивнул,— Именно нью-йоркскими и именно копами. А что тут такого? Мартинес истерически захохотал. — Ха-ха-ха! Кто бы мог подумать! Пит Абрахамсон — и вдруг коп! Ха-ха-ха!.. — А в чем дело? — недоумевал молодой человек.— Я не вижу в этом ничего смешного... Эрик неожиданно замолчал. Посмотрев сперва на незнакомца, а затем — на Пита, он медленно произнес: — Так ведь и я подал заявление в ту же Полицейскую Академию... Лицо Абрахамсона вытянулось от удивления. — Не может этого быть!..— только и смог он сказать. Мартинес вновь развеселился. — Я и сам до сих пор не могу поверить. Эрик Мартинес, правая рука самого Салдама — и вдруг коп поганый!.. Очень, очень смешно!.. — Но ведь все члены банды «Рак матки» были арестованы полицией! — недоумевал Абрахамсон,— неужели вас отпустили на свободу?.. — Ты не поверишь, но это действительно так,— заверил Мартинес. — Но почему? — Пит никак не мог поверить в слова бывшего вымогателя. — Суду не удалось доказать мою причастность ни к одному из совершенных преступлений,— принялся объяснять Эрик.— Кроме этого, мы с Даниэлем Поллаком — помнишь того пузатого негра? — мы с ним договорились, что все свалим на Салдама — он, мол, совратил нас с пути истинного, он под страхом наказания заставлял нас собирать дань с таких козлов...— Эрик, посмотрев на молодого человека, тут же поправился,— с тебя и других наших

друзей... — Что, что собирать? — не понял незнакомец. — Добровольные пожертвования в разные благотворительные фонды,— заверил его Мартинес. — И что было дальше? — поинтересовался Абрахамсон. — Дальше? — переспросил Мартинес.— Дальше капитан Рид, хороший такой коп, предложил мне на выбор: или я иду за решетку за соучастие в преступлениях Салдама, или — подаю документы в Полицейскую Академию... Ясно, что я выбрал второе,— закончил Мартинес свое повествование. — А что теперь с Саддамом? — спросил Пит. — Суд, как и следовало ожидать, приговорил его к электрическому стулу,— сказал Мартинес.— Я точно знаю, что он подал прошение о помиловании. Не дай Бог, если он когда-нибудь выйдет на свободу — например, убежит,— Эрику стало страшно при одной мысли, что это может случиться,— он нас с Дэном в порошок сотрет — Салдам никогда не простит нам, что именно мы утопили его на суде... До Абрахамсона наконец-то дошло. — Значит,— произнес он,— значит, мы все трое будем учиться вместе? — Значит, так,— согласился молодой человек. — Да, а как вас зовут? — спросил его Пит. — Билли О'Коннор,— представился молодой человек.— Можете называть меня просто Билл. — А это твоя тачка там на стоянке? — поинтересовался Мартинес. — К сожалению, нет. Это машина нашего спортивного клуба — я занимаюсь арм-рэслингом. Попросил приятеля подкинуть меня в Академию... — Думаю, нам там будет неплохо,— сказал Мартинес,— но всяком случае, мне — так точно. Лучше, чем протирать свою задницу на тюремных нарах. Да и компании не самая плохая,— он подмигнул Абрахамсону,— будем вместе учиться, набираться уму-разуму. Вспомним былые

времена... — Но у меня уже нет супермаркета,— сообщил Эрику Питер,— я уже не смогу вам ничего давать!.. — А я придумаю что-нибудь новое,— успокоил Мартинес Абрахамсона,— я думаю, что мы не дадим друг другу умереть от скуки... Билл неожиданно предложил: — А не выпить ли нам действительно чего-нибудь за знакомство? Эй, официант... Начался первый день приема заявлений от абитуриентов в Полицейскую Академию. На плацу перед зданием собирались будущие полицейские. Всем своим видом — цветастой гражданской одеждой, спортивными сумками, свободной манерой общения — абитуриенты ни в коей мере не напоминали кандидатов в копы. К корпусу Академии подъехал огромный автобус. Двери открылись, и оттуда посыпались совсем молодые ребята и девушки — как выяснилось позже, целый школьный класс решил подать заявления. К дверям подошла Саманта Фокс — в ее обязанности в тот день входила встреча абитуриентов. Будущие полицейские галдели, как школьники на переменке. Саманта попробовала было их успокоить: — Ну, леди и джентльмены, попрошу вас, не кричите. Я должна вам кое-что сообщить... Маленькую негритянку просто не замечали — недавние школьники продолжали кричать, шуметь и щипать своих подружек за разные интимные места — те делали вид, что это им очень неприятно. — Леди и джентльмены, я вас умоляю, минуточку внимания,— не унималась Саманта. На заднем ряду сидения небритый юноша в бейсболке с оторванным козырьком принялся взасос целовать свою подружку — блондинку с ногами такой неестественной длины, что, казалось, они росли прямо из шеи. Саманта Фокс попыталась еще раз обратить на себя

внимание прибывших: — Господа будущие полицейские, я вас умоляю, я вас очень прошу, минуточку внимания... Я должна сообщить вам нечто важное, вы выслушаете, а потом, если захотите, вновь займетесь своими делами... Голос маленькой негритянки растворялся в общем шуме. Фокс необыкновенно разъярилась и, набрав в легкие побольше воздуха, выпалила на одном дыхании: — А ну, цыц, грязные вонючие недоноски, мать вашу так! А ну, заткнитесь!.. Все мгновенно замолчали и уставились на полицейскую. Небритый юноша в бейсболке с оторванным козырьком прекратил целоваться и, отпустив на какое-то время свою подругу, удивленно посмотрел на Саманту. — Леди и джентльмены,— голос полицейской вновь стал необыкновенно вежливым и мягким,— я имею честь сообщить вам, что заявления о приеме вам следует подавать в главном корпусе Академии на первом этаже. Туда же надлежит сдать и все необходимые документы... Небритый юноша поднялся со своего места. — Госпожа лейтенант полиции, а когда мы получим новую форму? — спросил он. — А это правда, что мужские и женские казармы находятся в разных концах Академии? — поинтересовалась с места его спутница. — Форму получите прямо сегодня,— ответила Фокс,— а вот жить придется раздельно. Мальчикам — направо, девочкам — налево от главного корпуса. Длинноногая блондинка скорчила обидчивую гримасу. — Как это жить раздельно? — не поняла она.— Вы что, предлагаете мне онанизмом заниматься все это время? Саманта улыбнулась. — Это уж на ваше усмотрение. Длинноногая подошла поближе. — Моя старшая сестра в свое время тоже окончила эту Академию,—сообщила она Фокс—Так вот, она утверждает, что в ее бытность тут с этим было попроще...

— А кто твоя сестра? — спросила Фокс. — Элизабет Трахтенберг, — ответила длинноногая, — вы должны ее знать. Она недавно вышла замуж за вашего выпускника этой Академии, Джона Насименто. Такой потрясный мужик... Я ей просто завидую! — Значит, Лиз — твоя сестра? — Саманта несказанно удивилась. — Значит, так. — А ты, стало быть, решила продолжить семейную традицию? — вновь поинтересовалась негритянка.— Решила стать офицером нью-йоркской полиции? — Да, решила продолжить. И не только в этом... — Что ж, отличное решение,— согласилась Фокс,— поздравляю тебя с этим выбором! Кстати, а как тебя зовут? — Агата,— длинноногая подала руку чернокожей полицейской.— Агата Трахтенберг. — Ну вот что, кадет Трахтенберг,— ответила Саманта, пожав ее руку,— назначаю вас старшим по этой группе. Вы должны следить за порядком, в корне пресекать всякие безобразия, а главное — смотреть, чтобы ваши мальчики после отбоя не бегали на женскую половину казарм. — Чтобы мальчики не бегали на нашу половину? — переспросила Агата.— Отлично, мэм. Буду следить... К Академии подкатило такси. Из автомобиля вышел очень маленький узкоглазый азиат с двумя огромными чемоданами — казалось, они были гораздо больше самого владельца. Поминутно кланяясь, он достал из кармана небольшой разговорник. — Спасибо, сэр,— обратился он к таксисту,— сколько моя вам долсен? Таксист, ухмыльнувшись, посмотрел на счетчик. — Ровно семьсот баксов, приятель! — Баксов? — узкоглазый принялся листать свой карманный разговорник,— такь, такь, посмотрим... бакенбарды, бактерия... нету баксов... Оцень извиняюсь, сэр,

но я не есть американец и не понимаю, что есть бакс. Таксист вышел из автомобиля. — Ты что, вообще крезанулся? Не понимаешь, что такое бакс? Это должен знать каждый культурный человек!.. — Мой твоя не понимай,— ответил пассажир. Таксист расхохотался. — Ну, доллары, доллары... Бакс и доллар — это одно и то же. Короче,— он посмотрел на счетчик,— ты должен мне ровным счетом семьсот долларов!.. Пассажир полез за бумажником. К такси подошел МакКони и, глянув на счетчик, тихо свистнул. — Ого, приятель, ну ты и накатался! — сказал он азиату,— ты что, из Токио ехал? — Да, моя из Токио приехала,— обрадовался тот,— я есть японец! — Из Токио? — не поверил Джерри,— на такси? Но ведь номера нью-йоркские!.. Японец, приседая от вежливости, посмотрел Джерри прямо в глаза. — Твоя моя не понимает,— сказал он,— я сейчас есть из аэропорта Кеннеди, а вообще-то я приехал из Япония в рамках кампании обмена кадрами. — А, понятно,— произнес МакКони,— мало того, что вы завалили всю страну электроникой и автомобилями, вы уже принялись экспортировать в Штаты своих полицейских... — Нам в Япония тоже прислали ваш полицейский,— возразил приезжий,— такой большой-большой, толстыйтолстый, как борец сумо. Ваш полицейский будет набирать опыт в Токио, а я буду набирать опыт в Нью-Йорк... — А как зовут того толстого полицейского? — поинтересовался Джерри. Японец улыбнулся: — Барби-сан. — А, толстяк Барби! — обрадовался МакКони,— Хайталл, ты слышишь? — он обратился к проходившему мимо приятелю,— наш толстяк Барби уже в Японии! — Да ну? — удивился чернокожий. Таксист,

слушавший этот диалог, видимо, потерял терпение. — Так ты будешь платить или нет? — дернул он за рукав японца.— Отдавай мне мои семьсот баксов! — Постой, постой,— сказал МакКони,— откуда взялась эта цифра? Таксист указал на счетчик. — Тут все правильно. Счетчик никогда не врет. МакКони просунул руку в окошко такси и вырвал счетчик «с мясом». — Семьсот долларов? Из аэропорта имени Кеннеди? Что-то слишком много, приятель!.. — Ах ты, коп поганый! — заорал на Джерри таксист,— ах ты грязный вонючий мусор! Думаешь, напялил полицейскую форму, так тебе все можно? Зачем ты поломал мой счетчик? Повертев злосчастный аппарат в руках, Джерри слегка потряс его — на табло появились совсем другие цифры. — Перед употреблением взбалтывать! — засмеялся МакКони.— Твой счетчик врет, приятель! Этот японец должен тебе всего семь баксов... Таксист глянул на счетчик. — Да, верно, он врет. Этот счетчик иногда обманывает. Он ошибся — узкоглазый должен мне не семь баксов, а семьсот!.. К водителю такси неспешно подошел Хайталл. Взяв того за лацканы куртки и слегка приподняв над землей, он глянул обманщику в глаза. — Скажи,— процедил он сквозь зубы,— зачем ты хочешь кинуть нашего хорошего друга, нашего коллегу... как тебя зовут? — обратился он к японцу. — Ногато. Сержант Ногато,— ответил приезжий. — Нашего японского коллегу сержанта Ногато? — продолжил Хайталл. — Извините, господин полицейский,— таксист, очень напуганный подобной манерой общения, сразу же переменил тон,— извините, сэр. Мне очень жалко, но я действительно ошибся... Очень сожалею о случившемся, сэр...

Хайталл усадил таксиста на переднее сидение его автомашины. Кинув ему на колени счетчик, он скомандовал: — А ну, пошел вон! Таксист посчитал за лучшее послушаться доброго совета страшного полицейского. Ногато, подойдя к полицейскому, принялся листать свой карманный разговорник. — Хайталл-сан,— обратился он к чернокожему,— вы мне оцень помогли. Я хоцу, чтобы вы помогли мне и дальше... Хайталл посмотрел на Ногато. — Всегда рад удружить коллеге,— улыбнулся он.— Чем могу служить?.. Японец посмотрел на какие-то иероглифы в конце своего разговорника. — Тут наша шефа перед отъездом инструктировал меня,— сказал он,— я записал, чтоб не забыть. Моя шефа говорит, что у вас в Америка есть рэкет, кинднэпин, большие налеты на богатый банка, много-много стреляют из крупнокалиберный автомата... Шефа сказал, что скоро у нас в Япония будет то же самое, и он хочет набраться опыт, чтобы сражаться с бандитами и ганк... ган... гаст...— Ногато попытался выговорить трудное слово. — С гангстерами? — уточнил Хайталл. — Гангстера, гангстера,— обрадовался японец,— твой моя понимает... — Да, приятель, американские гангстеры — самые крутые в мире. Ладно, помогу,— пообещал японцу чернокожий полицейский. К ужасу Абрахамсона, его заселили в одной комнате с Эриком Мартинесом. Узнав об этом, бывший торговец едва не заплакал от досады. Весь вечер Пит слонялся по двору Академии, решив, что в свою комнату он пойдет только после отбоя. Ровно в десять вечера прозвенел гонг, и Абрахамсон, приготовившись к самому худшему, отправился в казарму.

Мартинес лежал на кровати в одежде — видеть на нем полицейскую форму было еще более непривычно, чем на Абрахамсоне — и курил, пуская в потолок кольца дыма. Пит, расстелив койку, несмело сказал своему соседу: — Спокойной ночи, сэр... Тот, не отвечая, продолжал курить. Абрахамсон, раздевшись, лег в кровать и попытался сразу же заснуть, но вдруг к своему ужасу ощутил, что к его животу прикоснулось что-то противное, скользкое и холодное. Откинув одеяло, Пит застыл от страха: в кровати, свернувшись клубочком, лежала какая-то страшная змея. — А-а-а!!! — заорал бывший владелец супермаркета на всю казарму,— это змея! Она укусит меня! Боже, откуда она заползла ко мне! — Пит, с необыкновенной быстротой вскочив с койки, замахал на нее руками:— кыш, проклятая!.. Эрик лениво повернулся в сторону Абрахамсона. — Чего ты разорался, придурок... Только людям спать мешаешь... Ну, подумаешь, змея — что она, тебя, съест, что ли?.. Пит отбежал в другой конец комнаты. — Но откуда она тут взялась? — спросил он у Эрика. Мартинес, подойдя к койке соседа, взял рептилию в руки — та даже не пошелохнулась. — Так ведь она ненастоящая,— сказал Эрик,— отличный муляж, не правда ли? — Поднеся змею к самому лицу несчастного Пита, Мартинес продолжал,— а выглядит совсем, как живая,— змея неожиданно зашевелилась — Абрахамсону едва не сделалось дурно,— не бойся,— сказал Эрик,— это я заставил ее шевелиться — надо только надавить пальцами вот сюда... Питер облегченно вздохнул. — Ложись спать, козел, и не пугай больше меня своими идиотскими воплями,— посоветовал Мартинес,— тоже мне, будущий полицейский — резинового шланга испугался... Абрахамсон улегся в кровать и очень быстро заснул. Однако через какое-то время он ощутил необыкновенно болезненное жжение между пальцами ног — дико взвыв от

боли, несчастный кадет проснулся и, посмотрев на свои ноги, увидал, что между пальцами закреплены обугленные уже спички — видимо, это был очередной фокус его соседа. — Ой, как больно,— принялся скулить Абрахамсон, поглаживая рукой обожженные места,— ой, как больно, просто сил моих нет. Эрик,— простонал он,— зачем ты надо мной издеваешься? Зачем ты вставил мне между пальцами эти спички?.. — Ты знаешь,— ответил Мартинес,— ты так замечательно кричал, испугавшись змеи, что мне очень захотелось услышать, как это у тебя получается еще раз... Абрахамсон залез под одеяло с головой — ему было очень жалко самого себя. В душе он уже начал жалеть, что подал заявление в эту проклятую Академию... Через несколько минут Абрахамсон все-таки заснул. Сновидения были приятны: сперва он увидел, как гоняет по своему бывшему супермаркету Мартинеса, избивая полицейской дубинкой — тот, визжа от боли, униженно просил о пощаде. Откуда-то из банки с консервированным томатным супом «Кэмпбэлл» со страшным грохотом вылез настоящий крокодил и с необыкновенной быстротой начал гонять налетчика по всему помещению, кусая за пятки. Настигнув обезумевшего от ужаса налетчика, крокодил проглотил его целиком и, улыбнувшись, полез в банку обратно. Затем Питу приснилось, что он стоит у Ниагарского водопада с какой-то приятной длинноногой девушкой — точно такой, какую он видел сегодня во дворе Академии. Девка, мило улыбаясь, нагнулась перед Питом и расстегнула ему ширинку. Питу стало необыкновенно легко и приятно. Длинноногая, вытащив из штанов детородный орган Абрахамсона, принялась его облизывать... Под шум Ниагарского водопада Абрахамсон тут же кончил... Проснувшись, он увидел, что Эрик Мартинес, стоя перед самой кроватью, сосредоточенно переливает воду из одной чашки в другую. — Зачем ты это делаешь? — сонным голосом спросил Пит. — Не отвечая на вопрос соседа, Эрик посмотрел

куда-то вниз и тут же отскочил с воплем: —Обосцался, обосцался!!! Пит слегка приподнялся на локте. — Кто обосцался? — не понял он. Эрик изобразил на своем лице бесконечную брезгливость. — Ты обосцался... Абрахамсон провел рукой по простыне — действительно, она была мокрая. — Обосцаный коп — это же отлично! — продолжал веселиться Мартинес.— Классный фокус,— он поставил обе чашки на тумбочку,— я научился этому еще в далеком детстве, в исправительной колонии для несовершеннолетних. Подходишь к какому-нибудь грязному ублюдку вроде тебя, берешь две большие чашки, в одной из которых — много воды,— Эрик вновь взял с тумбочки свое нехитрое приспособление,— и переливаешь из одной чашки в другую... Наш доктор в колонии говорил, что эта штука действует на подсознание — так это, кажется, называется... Абрахамсон, посмотрев на своего мучителя, произнес чрезвычайно плаксивым голосом: — Эрик, зачем ты надо мной издеваешься? Что я тебе такого сделал?.. Мартинес засмеялся. — Ничего, родной, ничего ты мне не сделал и не сделаешь никогда — руки коротки. А выпустить лишнюю жидкость из своего мочевого пузыря — это тебе только на пользу. Во-первых — тебе будет лучше спаться,— сказал Эрик,— во-вторых — сцанина — штука настолько токсичная, что начисто распугивает клопов... Абрахамсон перепугался. — А что, разве тут есть еще и клопы? — спросил он с дрожью в голосе. — Еще как есть,— успокоил его Мартинес,— клопов тут сколько угодно... Если с ними не бороться, они тебя совсем сожрут... — Но этого быть не может. — воскликнул Абрахамсон,— я ни за что не поверю, что у нас в Нью-Йорке

могут водиться клопы — разве что в каких-нибудь самых грязных районах вроде Брайтон-Бич... — Не веришь — не надо,— сказал Мартинес и, раздевшись, лег в свою койку, стоявшую за койкой Абрахамсона. В три часа ночи кадеты и инструкторы были разбужены страшным криком. Кричал Питер Абрахамсон. Билл О'Коннор, живший за стенкой, первый прибежал на помощь. Открыв дверь комнаты, где обитали Мартинес и Абрахамсон, включив свет, Билл увидал перекошенное от животного страха лицо Пита — поглаживая живот и грудь дрожащими руками, он шептал: — Они ползают по мне... Они хотят сожрать меня... Они заползают вовнутрь... — Кто по тебе ползает, приятель? — недоуменно спросил Билл,— ты что, на ночь фильмов-ужасов насмотрелся?.. — Они ползают... Я их не вижу, но ощущаю...— продолжал шептать несчастный Абрахамсон. В дверях выросла фигура Насименто — именно он в ту ночь дежурил по казарме. — Ну, что тут у вас случилось? — Джон был явно недоволен, что его оторвали от любимого дела — по всему было видно, что еще минуту назад он лежал на Элизабет,— что случилось, приятель? — обратился лейтенант к Абрахамсону,— тебе что, плохой сон приснился?.. Тот тихо простонал: — Клопы... — Что, что? — не понял Джон,— какие еще клопы? Да тебе наверное, это приснилось... Абрахамсон замахал руками. — Какое там приснилось... Если бы приснилось... Я очень хорошо чувствовал, как они по мне ползали — такие гадкие, такие противные... Глянув на ухмыляющуюся физиономию Мартинеса — тот сидел на кровати — Джон сразу же все понял. — А ну-ка, приятель,— приказал он Питу,— а ну-ка встань с кровати...

Тот с опаской поднялся. Насименто откинул одеяло и простыню. — А это что такое? — полицейский держал в руках небольшую острую пуговицу, привязанную к крепкой рыболовной леске — другой ее конец шел в направлении кровати Мартинеса... — Пуговица...,— растерянно проговорил Абрахамсон. — Сам вижу, не слепой,— ответил Джон,— я спрашиваю тебя,— он обернулся к Эрику,— как она тут оказалась?.. Мартинес поднялся со своего места. — Отличная шутка, сэр,— он взял пуговицу в руки и вытащил леску на всю длину — конец ее был как раз под подушкой Эрика.— Я легонько тяну за этот конец,— он повертел леской у самого носа полицейского,— пуговица движется, как живая, а этот придурок,— Мартинес ткнул пальцем в сторону Пита,— этот придурок думает, что по нему ползают клопы... Не правда ли, очень остроумно! Когда я был в исправительной колонии для несовершеннолетних правонарушителей, я с приятелем таким образом довел одного типа — вы не поверите! — до истерики. У него даже пена шла изо рта!.. Насименто взял у Эрика орудие пыток и спрятал его в нагрудный карман. — Действительно,— сказал он,— очень, очень остроумно. Однако Полицейская Академия — не самое подходящее заведение, где можно упражняться в подобных вещах... Кроме того,— добавил Насименто,— вы своими дебильными криками отвлекли меня от очень важного и ответственного дела... — Сэр,— пролепетал Абрахамсон,— извините меня, пожалуйста, но я не хотел будить вас... — Хотел ты этого или не хотел,— перебил Пита полицейский,— но ты это сделал. Придется вас наказать... — Что мы должны делать, сэр? — поинтересовался бывший торговец. — Одевайтесь. — Насименто посмотрел на

Мартинеса.— Одевайтесь оба... Джон вывел кадетов на плац и вручил им по небольшой свечке. — Что мы будем с ними делать? — не понял Эрик. — А ты не догадываешься? — ухмыльнулся Насименто. — А, наверное, вы хотите, чтобы я воткнул их в задницу этому козлу? — высказал догадку Мартинес.— Отличная идея, лейтенант! — На этот раз ты не догадался,— произнес Джон.— Вы должны зажечь их и, освещая себе дорогу, пособирать с территории плаца все бумажки и окурки. Чистота — залог здоровья,— добавил он нравоучительно. — Но ведь мы можем чего-нибудь не заметить! — забеспокоился Абрахамсон,— ведь пламя такое тусклое!.. Кроме того, сейчас ветер, а он может загасить свечу... — Это ваши проблемы,— сказал Джон и направился к дверям казармы.— Да, вот еще что,— обернулся он на крыльце,— если я утром найду тут хоть одну соринку, придумаю для вас что-нибудь еще поинтересней... Комендант Лассард стоял в небольшом помещении, заставленном телевизорами — он демонстрировал членам общественной комиссии новый диспетчерский пункт Академии. — Отличное нововведение,— комендант описал рукой в воздухе полукруг,— эти штучки очень помогают нам в работе. Теперь практически каждый кадет на виду. Я могу видеть, кто отлынивает от учебы, а кто по-настоящему занят делом. Вот на этом экране,— Лассард ткнул пальцем в монитор,— вы, господа, можете видеть, как дневальный несет вахту. Кстати, одно из достоинств этой системы в том, что она обладает не только прямой, но и обратной связью. Я могу, не выходя из этой комнаты, отдавать каждому кадету или инструктору любые распоряжения — достаточно взять в руки этот микрофон, а тот, кого я вызывают на связь, может тут же, не отходя от своего места, ответить, как он понял мои

слова... — А действительно ли тот, к кому вы хотите обратиться, правильно понимает вас, господин комендант? — выразил сомнение лейтенант Шлегель,— честно говоря, я в этом что-то не очень уверен... Комендант подошел к пульту. — Кадет О'Коннор,— произнес он в микрофон — как ваши успехи? Тот улыбнулся на весь экран. — Спасибо, сэр! Комендант обернулся к Шлегелю. — Вот видите,— самодовольно произнес он,— а вы мне не верили... Телеведущий Джордж Хильер, бывший тут же, спросил у коменданта: — Мне, как тележурналисту, хотелось бы узнать: действительно ли вы всегда можете видеть на этих экранах именно то, что хотите видеть? Лассард широко улыбнулся. — О да,— сказал он,— конечно, если я хочу видеть что-нибудь, мне достаточно только взглянуть на экран...— комендант нажал какую-то кнопку: в мониторе появилось изображение туалета. Стоя к камере спиной, какой-то кадет мастурбировал, поминутно оглядываясь по сторонам. Члены комиссии подошли поближе к телеэкрану. — Кадет Котек,— заорал Лассард в микрофон,— чем это вы там занимаетесь? Мастурбатор вздрогнул и принялся запихивать свой член в штаны. — Комендант Лассард,— обратилась к начальнику Академии пожилая леди,— но зачем вы так жестоко поступаете с этим бедным мальчиком?.. — Я? Жестоко? — переспросил Лассард.— В чем вы видите мою жестокость? — Вы могли бы немножко обождать, пока этот молодой человек окончит свое дело... Лассард нахмурился. — Мэм, я не потерплю онанистов во вверенном мне

учебном заведении! Джордж Хильер подошел к одному из телеэкранов, и, указав на него Лассарду, спросил: — Господин комендант, я вновь хотел бы повториться: вы действительно можете увидеть тут именно то, что хотите? Я имею в виду, тут не может быть никакого подлога? — Я не понимаю, о чем речь,— Лассард недоуменно пожал плечами. Джордж Хильер ткнул пальцем на экран. — Тогда посмотрите сюда, господин комендант. Что это такое?.. На экране какие-то совершенно незнакомые коменданту люди занимались групповым сексом. Впрочем, присмотревшись, он выискал-таки одно знакомое лицо — кадета Агату Трахтенберг. Агату сношали во все возможные и невозможные отверстия. Девушка, стоя на карачках, исполняла у одного из партнеров минет. Двое других работали сзади — один въехал в анальное отверстие, другой, лежа под девушкой, совокуплялся с ней более естественным, классическим способом. Еще двое стояли сбоку — засунув свои инструменты подмышки девушки, они делали бедрами очень характерные движения. Агата, как можно было заметить по стонам и вздохам, получала от этого огромное, ни с чем не сравнимое удовольствие. Вскоре в кадре появился еще один партнер — потеснив того, что стоял перед лицом девушки, он засунул стой орган ей в рот... — Вот это класс! — пробормотал восторженный Хильер,— сразу у двоих! Ну и рот же у этой девицы!.. Комендант Лассард быстро-быстро замигал глазами — он никак не мог поверить, что подобные сцены возможны в стенах Полицейской Академии... — Кадет Трахтенберг! — наконец-то среагировал он, заорав в микрофон,— кадет Трахтенберг! Сейчас же прекратите это безобразие!.. Та, продолжая свое дело, не обратила на приказ никакого внимания. — Кадет Трахтенберг!.. — продолжал

неистовствовать комендант Лассард. Джордж Хильер нажал какую-то кнопку рядом с экраном — изображение исчезло. Лассард схватил телефонную трубку. — Сейчас же прислать ко мне эту мерзкую развратницу Трахтенберг! — приказал он дежурному по казарме срывающимся голосом. — Успокойтесь, господин комендант,— произнес Хильер,— это всего лишь видеозапись. — Как, мне опять подсунули видеозапись? — возмутился Лассард,— и такую гадкую? В прошлый раз было лучше — мультики Диснея... Двери помещения открылись — в дверном проеме появилась Трахтенберг. — Вы вызывали меня, сэр? — спросила она. Лассард резко обернулся. — Чем это вы занимаетесь? Трахтенберг слегка замялась. — А, господин комендант, вы, видимо, имеете в виду ту старую видеозапись? Один мой знакомый снял это на камеру, когда я еще училась в школе... Вам что, действительно понравилось? Лоссард сделал недовольную гримассу. — И вы еще спрашиваете... — Но ведь в свободное время я могу заниматься чем угодно, не так ли? Вот я и занимаюсь сексом. Скажу честно — мне очень нравится это занятие... Комендант перебил девушку: — Но как эта видеокассета оказалась у меня? — Эту запись случайно увидел один мой новый знакомый — Билл О'Коннор и попросил посмотреть. Он утверждает, что никогда не видел ничего подобного! У него ее взял ваш инструктор, лейтенант МакКони... Лассард вновь схватил телефонную трубку. — МакКони,— закричал он,— что это за безобразие? Почему на экране вновь какие-то не имеющие к учебному процессу кадры?.. — Извините, господин комендант,— виновато

ответил лейтенант.— Я вновь перепутал: случайно подключил к нашей системе видеомагнитофон... — Господин комендант,— Джордж Хильер, подойдя к Агате Трахтенберг, приобнял ее за талию,— я, как член общественной комиссии, выражаю свое восхищение вашими кадетами...— Журналист достал из кармана записную книжку,— я хочу сказать, что это происшествие оцениваю самым высшим баллом!.. Тем временем занятия с кадетами уже начались. Под руководством инструкторов будущие полицейские учились метко стрелять, драться, водить полицейскую машину. На теоретических занятиях они овладевали азами юриспруденции. Через несколько недель почти все кадеты — исключая, пожалуй, только Абрахамсона, более походили на полицейских, чем на гражданских. Мартинес продолжал издеваться над несчастным Питом. Его богатая на разные гадости фантазия была совершенно неисчерпаема. Однажды, подкараулив, когда Пит поставил электрочайник и куда-то ненадолго отлучился, Мартинес засунул туда свой самый старый, самый вонючий носок — его сосед, заварив чай и выпив, только удивился новизне вкусовых ощущений. Когда же Эрик показал Абрахамсону, что же явилось причиной непонятного привкуса, того незамедлительно стошнило. В другой раз Мартинес подсоединил металлическую кровать Пита к электросети — напряжение было небольшое, и Пит несколько минут трясся от разряда, как в лихорадке. В третий раз Мартинес намазал форменную фуражку Абрахамсона каким-то быстрозасыхающим клеем — Пит снял ее с головы вместе с частью прически... Самое удивительное, что во всех случаях Абрахамсон всегда оказывался виноватым в глазах начальства. Джон Насименто, под началом которого состоял взвод, где учились Пит и Эрик, устал, в очередной раз наказывая нарушителя.

Причем самые жестокие наказания — вроде подметания плаца железным ломом — Абрахамсон считал для себя не самым тяжелым... Наконец, Пит не выдержал. Жаловаться на товарища начальству он не мог, так как страшней любого наказания для него был гнев его соседа по комнате — один вид бывшего налетчика ввергал Абрахамсона в полуобморочное состояние. Поэтому, потихоньку собрав с вечера свои вещи, Абрахамсон задумал бежать. Благополучно миновав дежурного по казарме, Абрахамсон подбежал к небольшому ограждению в явном намерении его перелезть. — Куда это ты? — услышал он за спиной знакомый голос. Пит обернулся. Позади стоял Джон Насименто. — Я, собственно, ничего...— промямлил Абрахамсон очень неубедительным голосом. — Да ты, никак, бежать отсюда собрался? Поняв, что скрыться не удастся, Абрахамсон опустил свою сумку. — Бежать, говорю, собрался? — повторил свой вопрос Джон Насименто. — Да,— одними губами ответил Пит. — Значит, ты дезертир? — Но я не могу больше,— тихо произнес Пит,— не могу больше тут находиться... — Это почему? — Меня совсем замучил мой сосед. Вы, сэр, наверное, не знаете,— Абрахамсон принялся рассказывать о своих взаимоотношениях с Эриком и «Раком матки» в прошлый, дополицейский период своей жизни. — Вот как? — сказал Насименто. — Да, сэр. Он все время надо мной издевается... Только вы ему ничего не говорите о нашем разговоре, иначе он от меня мокрого места не оставит!.. Насименто расхохотался. — Неужели ты не можешь ответить ему тем же? — Но я его очень боюсь! — А ему только это и надо. Такому человеку, как

этот Мартинес, надо сделать какую-нибудь хорошую гадость,— посоветовал Джон,— только этим ты сможешь его заставить себя уважать. Так что, кадет Абрахамсон, оставайтесь в Академии и попробуйте постоять за себя... В свою первую же увольнительную Абрахамсон зашел в магазин химреактивов и купил зловонную дымовую шашку — в инструкции было написано, что шашка предназначена для уничтожения тараканов. Довольный приобретением, Пит незаметно принес его в свою комнату и спрятал под подушкой. Вечером, дождавшись, пока сосед заснул, бывший торговец поджег шашку и, зажав пальцем нос, выбежал на спортивную площадку перед казармой — оттуда отлично просматривалось окно его комнаты. Через полчаса из окна повалил густой ядовитый дым... — Пожар! — услыхал Пит крики соседей.— Горим! В комнате на втором этаже — пожар! Вдалеке истошно завыла сирена — видимо, дежурный офицер вызвал пожарные машины. Вскоре они прибыли на место происшествия — пожарники, остановившись перед казармой, очень быстро разобрали лестницу, добравшись до окна комнаты, выбили стекло — дым повалил настолько густой и настолько едкий, что Абрахамсон помимо своей воли начал испытывать что-то вроде сожалений и угрызений совести... «Боже, зачем я поступил так жестоко,— подумал он,— ведь он может задохнуться там, в дыму... Да, Эрик иногда очень зло шутил надо мной, но ведь он мог сделать со мной что-нибудь еще похуже — например, задушить ночью подушкой... Боже, только бы все окончилось хорошо...» Буквально через минуту пожарники полезли вниз — видимо дым был настолько токсичен, что находиться в комнате не было никакой возможности... «Только бы все окончилось хорошо,— твердил про себя Абрахамсон,— только бы он не погиб...» Пожарники вновь полезли наверх — на этот раз они

надели противогазы. Вскоре из комнаты, откуда валил дым, послышались возмущенные крики — Питеру показалось, что кричал Эрик Мартинес. «Может быть, ему так плохо? — Абрахамсон никак не мог успокоиться,— может быть, ему так плохо, если он кричит? Боже, что я натворил!.. Если этот несчастный погибнет, я буду виновен в его смерти... Я буду чувствовать себя настоящим убийцей!.. Только бы все обошлось!..» Наконец, пожарникам удалось подтащить к окну жертву Абрахамсона. Эрик упирался и кричал на всю Академию: — Оставьте меня в покое! Я не хочу отсюда уходить! Я хочу остаться здесь!.. Внизу под окнами бегал комендант Лассард — ядовитые испарения резали ему глаза, он постоянно чихал от дыма. Сложив руки рупором, комендант закричал: — Кадет Мартинес, сейчас же спускайтесь вниз! Вы погибнете! Вы никогда не сможете находиться там слишком долго! Спускайтесь вниз, я вам говорю... Эрик высунулся из окна. — Господин комендант, не кричите. Мне тут очень кайфово — такой потрясный кумар, вы себе представить не можете! Мне это все очень даже по кайфу! — Что? Что? — не понял Лассард. — Идите спать, господин комендант, не обламывайте мне кайф! Я с раннего детства люблю токсикоманить!.. На следующее утро Мартинес подошел к Абрахамсону и, заметив, что тот закрывает лицо руками, как будто от удара, очень дружелюбно сказал: — Ты знаешь, кореш, я думал, что ты так, чмо болотное... Да не бойся, опусти руки, не буду я тебя бить. Я думал, что ты чмо, а ты, оказывается, отличный парень! Это ведь ты подложил мне зажженную дымовую шашку?.. Абрахамсон, не найдя в себе сил ответить словами, только утвердитель кивнул. — Отличная штука эта дымовая шашка,— продолжил Мартинес,— мне очень, очень понравилось. Это

даже гораздо лучше марихуаны... Давно не имел я такого крутого кайфа, очень давно... Наверное, последний раз подобное я испытывал в исправительной колонии для несовершеннолетних правонарушителей. Спасибо тебе, приятель,— Мартинес дружески похлопал по плечу свою недавнюю жертву. Абрахамсон несколько осмелел. — Значит, вы не могли задохнуться там, в комнате? А я думал, что... Мартинес громко рассмеялся. — Задохнуться? Ха-ха-ха! Если бы я и отправился на тот свет, то только от удовольствия, уверяю тебя.— Мартинес, вспомнив ночное происшествие, мечтательно закатил глаза.— Слушай, если увидишь где-нибудь еще такую штуку, как эта шашка, обязательно купи для меня... — Куплю, сэр,— пообещал Абрахамсон.— Обязательно куплю для вас все, что только будет в магазине... — И еще: прекрати говорить мне «вы» и «сэр»,— сказал Мартинес,— меня эта манера разговора очень раздражает. Я что, твой начальник в тюрьме? Зови меня просто Эрик. Мы ведь теперь с тобой друзья, не правда ли?.. Занятия в Полицейской Академии продолжались — кадеты отучились уже больше половины положенного срока. Под руководством инструкторов они изучали и новые дисциплины — например, основы венерологии... ...В учебной аудитории было шумно — и это несмотря на то, что занятия уже начались. Старенький преподаватель, специально приглашенный читать курс лекций из Медицинской Академии, подперев рукой подбородок, задумчиво смотрел на кадетов — те не обращали на него ровным счетом никакого внимания. Агата Трахтенберг, полулежа на последнем ряду, целовалась взасос с Биллом О'Коннором... — Вы молоды и беспечны,— задумчивым голосом начал педагог,— вам кажется, что ваша жизнь — бесконечна

и счастлива. Многие из вас любят и любимы, многие только еще мечтают об этом. Я тоже был когда-то таким,— голос старенького преподавателя был печален,— я тоже любил и — во всяком случае, мне так казалось — меня любили. Мы ходили по городу до рассвета, взявшись за руки, мы целовались на скамеечках Центрального парка, но моя любимая так мне и не дала того, его я от нее так добивался...— Педагог, продолжая смотреть на резвящихся кадетов, несколько повысил голос,— да послушайте же, наконец, что вам говорит старый, умудренный жизнью человек... — А что было дальше, сэр? — спросила его сидящая у учительского столика Саманта Фокс, присутствовавшая на лекции по долгу службы,— сэр, что было дальше с вашей любовью? Вы не поженились?.. Старичок тяжело вздохнул. — Увы, этого не произошло. Впрочем, все, что ни делается, все к лучшему... На глазах негритянки блеснули слезы. — Вы так печальны, так безутешны... Вы до сих пор не можете забыть ее? Педагог продолжал, так и не ответив на вопрос. — И был у меня лучший друг — я делился с ним всем, у меня не было от него никаких тайн... Я слишком поздно заметил, что моя девушка неравнодушна к моему другу, а друг неравнодушен к моей девушке... — И он у вас увел вашу любовь? — всхлипнула Саманта. Педагог вновь тяжело вздохнул. — Да, к сожалению, это случилось... И я остался с носом, — голос старичка внезапно наполнился металлическим звучанием, кадеты удивленно обернулись в его сторону.— Да,— повторил, он,— я остался с носом, а он — без него. Итак, господа будущие полицейские, запишите в своих конспектах тему нашего сегодняшнего занятия: «Сифилис в третичной стадии»...

До выпускных экзаменов оставался месяц. Администрации обоих учебных заведений полиции решили устроить по этому поводу банкет. Накануне банкета капитан Маузер вызвал к себе в кабинет Харриса, Колтона и Робертса. Развалившись в кожаном кресле, начальник 2-й Полицейской Академии начал так: — Время идет, обе Академии получают баллы — кстати, мы несколько опережаем наших конкурентов, это сборище вонючих черножопых и латинесов,— проинформировал Маузер собравшихся. — Отлично, сэр! — сказал капитан Харрис. Маузер нахмурился. — Это пока мы лидируем. Но может случиться всякое... — Что вы имеете в виду? — спросил Харрис.— Что еще может случиться?.. — Да мало ли что!.. Любая случайность может все испортить. Например — мы чем-то не понравимся комунибудь из членов этой идиотской комиссии... — А что же следует предпринять? — За этим я вас сюда и вызвал. Вспомните, что вы обещали мне тогда, в гараже,— капитан Маузер прищурился, поочередно глядя на своих подчиненных,— что вы обещали мне? Вредить, пакостить, портить нервы этим ублюдкам коменданта Лассарда... А каковы результаты? Что вы сделали за это время? Вот вы, идиоты,— Маузер повернулся к Колтону и Робертсу,— напились, как грязные свиньи и опозорили нашу Академию на весь штат... Колтон и Робертc потупили взоры. — Мы не нарочно, сэр... Нас напоили — мы же писали в объяснительной, как было на самом деле... Маузер покраснел от гнева. — Меня не волнуют эти подробности! Вы обещали облажать этого козлину Лассарда? Я жду результатов. — Сэр,— робко начал Колтон,— но как, как мы можем его облажать?.. Маузер презрительно посмотрел на полицейского.

— Не знаю, как именно. Это уже ваше дело. Капитан Харрис, переминаясь с ноги на ногу, несмело предложил: — Может быть, придумать что-нибудь такое веселенькое на предстоящем банкете? Маузер замахал руками: — Эти идиоты,— он кивнул в сторону Колтона и Робертса,— уже придумали на прошлом... Харрис несмело перебил своего начальника: — Это все потому, что у них нет никакого опыта, господин капитан... У меня есть предложение... Маузер насторожился. — Какое у вас предложение, капитан Харрис? Что вы можете предложить?.. Харрис подошел поближе к столу. — Предложение такое,— Харрис наклонился к самому уху начальника Академии и принялся ему что-то шептать... Внимательно выслушав, Маузер вроде бы согласился. — Ну что ж, попробуйте. Только не поручайте ничего серьезного этим дегенератам,— он кивнул в сторону полицейских, стоявших по стойке «смирно».— Они могут только все испортить, капитан Харрис... Харрис, Колтон и Робертc вышли из кабинета. Маузер посмотрел на настенный календарь напротив — до выпускных экзаменов оставалось ровно двадцать девять дней... Агата Трахтенберг, заместитель командира взвода, полностью выполняла главное, как ей казалось, распоряжение своего командования в лице Саманты Фокс — она ревностно следила, чтобы после отбоя юноши не задерживались подолгу на женской половине казарм. Однако в приказе Фокс ничего не говорилось о том, что девушки не могут проводить ночи на мужской половине... Первой жертвой Агаты стал Билл О'Коннор — девушку прельстили рельефы бицепсов и трицепсов мастера арм-

рэслинга. Однако через некоторое время Трахтенберг выяснила, что у спортсмена начинаются какие-то проблемы с эрекцией — видимо, он злоупотреблял допингом. Перепробовав почти всех парней на курсе, Трахтенберг осталась очень неудовлетворенной результатами проверки. Однажды она пожаловалась своей старшей сестре: — Ты знаешь, Лиз, мне кажется, что настоящие мужчины уже перевелись. То член не больше, чем у зайца, то вообще не встает... Посоветуй, как мне жить дальше?.. — Ты знаешь, сестричка, мне, конечно, трудно судить, какой именно мужчина тебе нужен... Я бы посоветовала тебе попробовать вон с тем узкоглазым япончиком — может быть, он тебе понравится. Говорят, азиаты в подобных делах бесподобны... Следуя совету старшей сестры, Агата принялась оказывать Ногато всяческие знаки внимания — вскоре он клюнул... Однажды вечером, зайдя к Трахтенберг, стажер из Японии несмело сказал: — Дорогая девуска, я вижу, что мой нравится вам... В мой страна девуски редко проявляют инициатива первый. Если мужчина тоже нравится женщина, он должен сделать ее какой-нибудь подарка,— с этими словами Ногато преподнес девушке букет хризантем. Агата, втолкнув слишком скромного поклонника в комнату и заперев за ним двери, усадила его на свою койку. — А что еще принято в вашей стране? — спросила она.— Если девушка принимает этот букет,— она швырнула цветы под кровать,— что должен делать мужчина дальше?.. Японец замялся. — Ну, говори же, говори...— Агата принялась прерывисто дышать. Грудь ее то поднималась, то опускалась. Видимо, японцу было очень неудобно. — Дальсе,— продолжил он,— мужчина и девуска должны встречаться, мужчина должен говорить девушка о своих чувства к ней, читать стихи хороший японский поэта, говорить красивый ласковый слова... — Что говорить? — переспросила Трахтенберг. Японец очень вежливо улыбнулся.

— Красивый ласковый слова... — Ах, слова! — возмутилась Агата,— ты не в Японии! Ты — в Америке! — она повалила его на кровать и принялась расстегивать замок-молнию брюк,— Ты — в Америке! А в Америке словам не верят!.. Через минуту она жадно припала своими губами к органу Ногато. В двери постучали. — Ой, кто это, кто это? — заволновался Ногато,— если это вас старый начальника, у мой будет больсрй, больсой неприятность... Мой будет выгонять из Академии и его написет жалобу в Япония, плохо будет... Агата, быстренько надев на перепуганного японца трусы и затолкнув его в стенной шкаф — бедному японцу пришлось скрючиться в три погибели, несмотря на свой и так не слишком большой рост — моментально накинула халат прямо на голое тело и будто бы сонным голосом спросила: — Кто там? За дверью послышался тихий шепот: — Агата, это я, Билл. Открой, у меня к тебе очень важное дело... Агата открыла. На пороге стоял О'Коннор. — Послушай, дорогая,— начал он,— тут такое дело: мой сосед по комнате сейчас привел какую-то телку и попросил меня провести эту ночь где-нибудь в другом месте... Все койки заняты — куда я только ни обращался. Я знаю, твоя соседка немножко приболела и сейчас лежит в госпитале... Мне очень неудобно, но больше обратиться не к кому... — Ты хочешь переночевать на ее месте? — спросила Агата. — Мне больше негде... — А что, если сейчас я тут не одна? — высказала гипотезу Агата,— что, если со мной — мужчина, у которого сейчас совершенно дикий, необузданный стояк — не то, что у некоторых... — Но я не буду вам мешать! Я хочу только где-

нибудь перекантоваться до утра! — взмолился Билл. — Хорошо,— согласилась Агата,— до утра, так до утра. Не выгонять же тебя на улицу... Билл принялся раздеваться. Взгляд Трахтенберг упал на его трусы — из-под полупрозрачной материи рельефно выпирало то, что девушка любила больше всего на свете... Агата выключила свет и прошептала: — Иди ко мне.., —в этот момент она уже начисто позабыла Ногато, скрючившегося в шкафу... Вскоре с ее кровати послышались очень характерные вздохи: — О-о-о! А-а-а! У-у-у! — стонала Агата. Бедра ее ходили тяжело и уверенно, как автомобильные поршни... Вновь послышался какой-то стук в двери. — Ну, кто там еще,— прошептала Агата. Билл быстренько поднялся с кровати и, забыв даже одеть нижнее белье, в панике заметался по комнате. — Если это лейтенант Джон Насименто, я погиб! Он еще вчера приказал мне привести в порядок полицейскую машину, на которой я езжу, а у меня начисто вылетело из головы. Он сотрет меня в порошок! — Билл продолжал метаться по комнате,— Агата,— он бросил умоляющий взгляд на свою подругу,— ну, сделай хоть что-нибудь... — Что я могу сделать? — Спрячь куда хочешь... Агата приподняла сбившееся на пол одеяло: — Полезай под кровать. Стук, повторился. — Кто там? — спросила Трахтенберг. — Это Джордж Хильер,— голос из-за двери звучал несколько официально,— могу ли я зайти?.. Агата открыла двери. — Пожалуйста... Тележурналист зашел и, озираясь по сторонам, спросил девушку: — Мне очень неудобно беспокоить вас в столь позднее время, мисс Трахтенберг, но только вы сможете мне

помочь... — Что случилось?.. Телеведущий продолжал: — Вопрос жизни и смерти. Вы, конечно же, знаете еженедельную программу для американских онанистов «Железный кулак»? — Да,— ответила Трахтенберг. — Видимо, вы помните, на чем построен конкурс мастурбаторов в заключительной части программы: молодая девушка в стриптизе демонстрирует собравшимся свою сексопильность, а делегаты ото всех мастурклубов, глядя на нее, соревнуются в зале — кто же быстрее кончит... — Отличная передача,— согласилась Трахтенберг,— кажется, вы работаете в ней ведущим?.. — Да, именно потому я к вам и обращаюсь. Дело в том, дорогая Агата, что звезда эротик-шoy, которая все это время заводила сидящих в зале, неожиданно заболела... Дирекция программы сбилась с ног, подыскивая на ее место подходящую кандидатуру. И когда, казалось, программа на грани срыва, я неожиданно вспомнил о любительском видеофильме с вашим участием — о том самом, который лейтенант МакКони случайно подключил к диспетчерской сети... — Вы предлагаете стать мне участницей этой программы? — поинтересовалась Агата. Хильер улыбнулся. — Конечно, если вы не будете возражать... — Это я-то буду возражать? — возмутилась Агата.— Вы что, всерьез считаете, что моя кандидатура на эту роль — не самая подходящая?.. Хильер с улыбкой перебил ее. — Я так не считаю... Скорее — наоборот: во всем нашем штате — да что во всем штате! — во всей Америке я не нашел бы лучшей, чем вы!.. — Отлично! — воскликнула Агата.— Когда надо там быть? — Программа начинается через два часа,— ответил телеведущий,— внизу стоит мой автомобиль. Я подвезу вас... Кстати, с вашим начальником, комендантом Лассардом, я

уже договорился. Он даже пообещал мне, что будет смотреть эту программу... Трахтенберг начала одеваться. — Едем немедленно! В это время в стенном шкафу что-то затрещало — послышался звук ломаемого дерева. Хильер насторожился. — Что там? — спросил он у Агаты. Та махнула рукой. — Не обращайте внимания, сэр. Это, наверное, крысы. Они иногда резвятся тут по ночам... — Крысы? — переспросил телеведущий недоверчиво.— Странно, очень странно. Трахтенберг и Хильер вышли, захлопнув двери. Изпод кровати вылез Билл и, стряхнув с себя пыль, подошел к шкафу. — Эй, крыса! — постучал он в двери,— а ну-ка, вылезай отсюда!.. — Дверцы шкафа медленно открылись, оттуда, придерживая руками верхнюю полку, которая во время сидения неожиданно свалилась на голову, показался Ногато. — А, узкоглазый, и ты здесь? — удивился Билл.— Интересно, как ты тут оказался? Японцу было очень стыдно стоять перед малознакомым человеком в одних трусах. Положив свалившуюся полку на пол и став к О'Коннору боком, он сказал: — Девуска пригласила меня в свой комната... Я говорил девуска много хоросих слов, но девуска сказала, что в Америка словам не верят и усадила меня в этот шкафа. Наверное, мой слов ее не понравился... — Ага, приятель,— наконец-то дошло до О'Коннора,— значит, она хотела оттрахать и тебя, а я вам помешал своим неожиданным визитом... — Я не знаю, что есть оттрахать,— ответил Ногато,— но то, что она делала со мной в самом начале, мой очень, очень доволен!.. Билл уселся на койку.

— Ну, курва,— сделал он вывод,— настоящая курва, иначе не скажешь... Японец вежливо поинтересовался: — А что есть курва? Билл посмотрел на него как на ненормального. — Ты что, приятель, вот уже несколько месяцев живешь тут, и до сих пор не набрал нормального словарного запаса?.. Ногато принялся оправдываться. — В мой словаре нет таких слов, я смотрел... Билл окончательно потерял терпение. — Мог бы и сам догадаться! Курва — это такая женщина, которой мало одного мужчины. Она хочет трахаться как можно с большим количеством... Ну, понимаешь?.. Ногато на несколько секунд задумался, а потом, видимо, понял смысл сказанного. — А, понимай, теперь мой понимай... Курва — это такой девушка, который любит всех людей вместе взятых... — Ладно, мне надоели твои шуточки,— перебил его Билл,— мне кажется, что эту прошмандовку следовало бы наказать... Машина Хильера неслась по нью-йоркским улицам к зданию телецентра. Сидя за рулем, телеведущий наставлял Трахтенберг: — Значит, так, дорогая. Веди себя как можно более естественно. Раздеваться на сцене следует очень медленно и непринужденно. Трахтенберг, кутаясь от вечернего холода в теплую куртку, заметила: — Кого вы учите раздеваться... Хильер погладил ее по обнажившейся коленке. — Я рад, что не ошибся в выборе... — Я тоже рада... Хильер продолжал: — Помните, что вы — центр внимания. — Я понимаю...

— Что на вас будут смотреть сотни глаз, следя за каждым вашим движением, сотни рук будут работать в едином порыве... Трахтенберг неожиданно перебила телеведущего; — То, что мне предстоит сейчас выполнить, конечно же, очень и очень интересно... — Вас что-то смущает? — Я понимаю, что быть центром внимания — очень и очень лестно. Но мне не нравится одна вещь... — Какая же? — Эти люди — я имею в виду онанистов — действительно получат удовлетворение... Хильер насторожился. — Вас что-то не устраивает?.. Трахтенберг, посмотрев ему в глаза, ответила одними губами: — А я?.. Телеведущий, резко притормозив, остановил машину. Посмотрев на обидчивое лицо Агаты, он рассмеялся. — А, так вот вы о чем! Вы имеете в виду, что... — Доставив удовольствие всем, я сама останусь неудовлетворенной,— закончила Агата. — И все? Деточка,— Хильер вновь погладил оголенную коленку Трахтенберг,— после передачи к вашим услугам весь наш телеканал новостей — от последнего осветителя до генерального директора программы... — И вы? Хильер утвердительно кивнул. — Конечно!.. — Ну, тогда я согласна. Поехали...— сказала она.— Впрочем, вот еще что: могу ли я получить то, что хочу, еще до выступления, авансом?.. Банкет было решено провести в специально забронированном на весь вечер зале ресторана одного из лучших в городе гостиничных комплексов. Начальники обеих Академий, стоя у входных дверей,

встречали прибывших гостей — на банкет приехали правительственные чиновники, представители федеральных властей, крупные чины городской полиции. Мужчины были одеты во фраки и парадные мундиры, на их женах и любовницах были дорогие вечерние платья. К капитану Маузеру подошел Харрис. — Сэр,— обратился он к начальнику,— у меня все готово, как и договаривались... Тот отмахнулся от него: — Попозже, попозже, не видишь — я занят... Когда большинство гостей прошло в банкетный зал, Маузер, наконец-то подозвал Харриса. — Ну, теперь можешь начинать... Тот подбежал к маленькому спортивному «датсуну», стоявшему недалеко от входа. Нагнувшись к окошку, он произнес: — Пошли... Из автомобиля вышла страшно раскрашенная девица в необыкновенно короткой мини-юбке, полупрозрачной блузке, под которой не было бюстгальтера и черных колготках. Харрис поманил ее пальцем к входным дверям — та, подбежав к полицейскому, схватила его под руку. Харрис брезгливо вырвался из ее объятий. Маузер подошел к стоявшим рядом с «датсуном» полицейскому и проститутке. Осмотрев ее оценивающим взглядом, он сказал Харрису: — Что ж, отличный экземпляр... Где вы ее откопали? Необычайно довольный похвалой начальства, капитан Харрис ответил: — Мне пришлось облазить все нью-йоркские притоны... Случайно встретил ее в одном массажном кабинете на Брайтон-Бич. Маузер продолжал любоваться девкой. — Отлично, отлично... Ну, прямо как живая картинка из медицинской брошюры о вреде случайных половых связей... Отлично, капитан. Хвалю. Тот вытянулся.

— Рад стараться! Проститутка вытащила из сумочки зеркальце и, глянув в него, поправила прическу. — А как насчет денег, папаша? — В очень развязной манере обратилась она к Харрису. Тот полез в нагрудный карман кителя за чековой книжкой и авторучкой. — Но я не беру чеками! — возмутилась девка,— я же вас об этом уже предупреждала! Маузер несколько смутился. — Но чем вам не нравится чек? — попытался возразить он.— У меня счет в «Континентал Интернейшнл Банке» — очень солидная фирма... — Если вам не нравится,— обратился к девке капитан Маузер,— если вам не нравится этот банк, мы можем оплатить вам услуги через кассу нашей Академии — вы выставляете нам счет, а мы оформим его как производственные расходы... — Никаких счетов! — обрезала проститутка.— Я никогда не работаю по безналу. Только наличка и только предоплата! Это мое правило, мой принцип... Не могу же я поступиться принципами, папаша?.. Харрис принялся заталкивать чековую книжку и авторучку обратно в карман. — Хорошо, хорошо,— успокоил он проститутку,— мы расплатимся наличкой. Держи! — он протянул ей стодолларовую бумажку.— Это аванс. Остальное получишь, когда исполнишь все, о чем мы договаривались... — А ты меня не обманешь, папаша? — недоверчиво спросила девка. — Ты что, не доверяешь нью-йоркской полиции? — несколько обиженным тоном спросил Маузер. — Я вообще не доверяю никакой полиции. И вообще я очень не люблю копов, какие бы они ни были,— сказала проститутка.— Когда я работала в московской гостинице «Космос» — я, как вы поняли, приехала в Америку из Советской России — так вот, когда я работала там, местные менты вымогали у меня большую часть моего заработка...

Думаешь, подставляться каждую ночь по несколько раз — такое уж большое удовольствие?.. — Так ты — из Советской России? — удивился Маузер.— А как ты тут оказалась?.. — Вообще-то моя гражданская специальность несколько иная,— ответила та,— в Штаты я попала по культурному обмену. Понравилось, решила остаться... — Ну ладно, хорош трепаться,— прервал ее Харрис,— видишь вон того старого розовощекого козла, что суетится у входных дверей? Проститутка утвердительно кивнула. Харрис продолжал: — Значит, так. На банкете ты подойдешь к нему и начнешь при всех приставать. Делай это как можно вульгарней. Не забудь, чему я тебя учил...— Капитан обернулся к своему начальнику.— Такая непонятливая, вы бы только видели, как я с ней мучился... — Хорошо, папаша,— сказала девка,— твои указания поняла. Буду действовать строго по инструкции. Только не забудь — деньги отдашь мне сразу же после банкета... Виляя задницей, проститутка направилась вовнутрь зала. Капитан Маузер, удовлетворенно глядя ей вслед, произнес: — Мне кажется, должно сработать. Только бы она ничего не напутала... В зале было людно и не слишком шумно — на сцене ненавязчиво играл какой-то джаз-бэнд, гости, разбившись на небольшие группки; беседовали с улыбками на лицах о чемто своем, официанты в белых пиджаках подносили присутствующим вина. Капитан Лассард, стоя у накрытого столика, один за другим ел небольшие бутерброды с креветками. Внезапно над самым его ухом раздалось: — Привет, привет!..— Лассард обернулся. Перед ним стояла совершенно вульгарного вида девка и, расставив

ноги на ширине плеч, улыбалась, словно своему давнему другу. — Привет! — повторила девка.— Ты что, парень, не узнаешь меня? Лассард смутился. — Извините, мисс,— пробормотал он,— но мы, кажется, не знакомы... Мы, кажется, не представлены друг другу... Девица похабно улыбнулась: — То есть, ты хочешь сказать, что не знаешь меня? — Мне кажется, что нет... Девица звонко, на весь зал расхохоталась. — Вы только посмотрите на него! Оставив меня с ребенком на руках, соблазнил и бросил, а сам стоит тут преспокойно и жрет бутерброды с креветками! Нет, вы только посмотрите, каков нахал! Я мучаюсь с ребенком, а эта гадкая образина тут развлекается!.. Лассард остолбенело смотрел на девку. — Простите, мисс, с каким таким ребенком? — попытался он перебить говорившую без умолку проститутку. Та разъярилась до невозможности. — То есть как это с каким таким ребенком?.. Ты что, старый пердун, забыл о нашем малыше?.. К месту скандала стали подходить любопытные — сцена привлекла всеобщее внимание. Лассард, переминаясь с ноги на ногу, бормотал: — Но я совершенно не знаю вас, мисс, я не знаю ни вас, ни вашего ребенка!.. Заметив неладное, через собравшуюся толпу к месту события пробрался МакКони — он еще раньше заметил девку, беседовавшую у входа с проклятыми конкурентами и, конечно же, сразу все понял. — Привет, малышка! — весело закричал он проститутке еще издали. Та удивленно обернулась. — Привет... МакКони подошел поближе и, взяв ее под руку, отвел в сторону.

— Ты что, не узнаешь меня? — сказал он нарочито громко, чтобы слышали все. Та пожала плечами. — Да нет, не узнаю... МакКони наклонился к уху девки и быстро-быстро зашептал: — Значит так. Выкладывай, сколько заплатили тебе эти уроды, Маузер и Харрис? — Сто баксов,— скривилась та,— всего лишь стольник. Еще столько же обещали дать после. Джерри вытащил из кармана кошелек. — Держи триста и оставь этого бедного старика в покое. Ты его и так слишком напугала своим криком. А теперь — иди вон за тот столик и выпей за его здоровье — выпивка и закуска тоже за мой счет. Проститутка, быстро успокоившись, отправилась на указанное МакКони место. Джерри, улыбнувшись, точно голливудовский положительный персонаж, сказал собравшимся: — Господа, не обращайте внимания, это всего только шутка, всего только розыгрыш. Какие дети могут быть у нашего дорогого коменданта,— он указал на Лассарда,— всем известно, что он вот уже двадцать лет как импотент! Не обращайте внимания, господа, занимайтесь своими делами!.. Когда любопытствующие гости, убедившись, что это действительно была шутка, разошлись, Джерри подошел к столику, за которым сидела девка. Глаза ее блестели — видимо, она нажралась спиртного в достаточном количестве. — А, это ты? — сказала она лейтенанту,— подсаживайся, чего на меня уставился. На мне узоров нет, нечего пялиться... МакКони уселся рядом. — Ну, ты настоящая артистка,— похвалил ее полицейский,— лихо это у тебя получилось... — Еще бы,— ответила та и налила два стакана водки «Смирнофф». Протянув один Джерри, она предложила,— выпей за мои многочисленные таланты! МакКони поднес стакан ко рту и сделал вид, что пьет.

Девка, выпив содержимое стакана залпом, налила себе еще. — Кстати,— обратилась она к Джерри,— с тебя, мусорок, еще сто долларов. Джерри протянул ей купюру. — Пожалуйста!.. Проститутка, спрятав деньги в сумочку, принялась размазывать пепельницей пролившуюся на стол водку. Взгляд ее стал несколько печален. — О чем загрустила, родная? — поинтересовался МакКони.— Что-то случилось?.. Та, выпив водку, глянула на полицейского. — Если честно, мне очень хотелось бы содрать с ваших конкурентов еще сотню баксов... — Ну а ты, однако, жадная,— произнес МакКони,— хочешь и рыбку съесть,.и на хрен сесть... Ладно, если будешь меня слушаться, заработаешь еще... — Как? — насторожилась проститутка. — МакКони подлил в ее стакан водки. — Кто тебя нанимал? — спросил он. — Вон видишь того козла,— она указала в сторону капитана Харриса,— именно он и должен мне тот стольник. — Ты его получишь, если сыграешь с ним какуюнибудь веселую шутку,— заверил МакКони. — А ты не обманешь? — засомневалась девка. — Ну разве такую очаровательную даму, как ты, можно обманывать?.. Проститутка поднялась из-за столика и нетвердой походкой направилась в сторону Харриса — тот, отвратительно чавкая, жадно ел жареную рыбу. — Привет! — крикнула она полицейскому на весь зал. Тот поднял глаза и с набитым ртом произнес: — Ну, начала ты неплохо, только потом как-то сникла... Если хочешь получить вот это,— Харрис, достав из кармана банкноту, потряс ею в воздухе перед самым носом девки,— тебе придется еще как следует постараться... Та подсела за столик. — Конечно, папаша,— сказала она,— конечно же, я

постараюсь... Только сперва я хотела бы сказать тебе коечто...— Она наклонилась поближе к полицейскому,— ты мне так нравишься, папаша... Ты такой сильный, такой интересный... Ты с таким вдохновением ешь эту рыбу — замечательно чавкаешь, как настоящий самец... Ты так громко урчишь от удовольствия... Харрис продолжал жевать. — Ты настоящий мужчина, папаша... Я хочу тебя, я хочу тебя прямо здесь, прямо сейчас, я просто сгораю от нетерпения!.. — А как же наш договор? — спросил Харрис, продолжая чавкать. Девка положила свою руку на колено полицейского. — Что там договор, какой там договор, если я так тебя хочу...— шептала она.— Если ты меня сейчас же не трахнешь, я просто сойду с ума!.. Продолжая говорить с полицейским в том же духе, она посмотрела в сторону столика МакКони. Тот подмигнул ей и, вытащив из кармана вторую стодолларовую банкноту, помахал ею в воздухе. Проститутка принялась стараться пуще прежнего. — Ты такой мужчина, такой замечательный, магнетический мужчина, просто сверхъестественный мужчина! — она расстегнула под столиком ширинку его форменных полицейских брюк,— у тебя такой могучий, такой колоссальный перец,— она вытащила под столиком член Харриса и принялась его массировать рукой,— он такой сильный, такой ненасытный... Я знаю, что тебе сейчас надо, я хорошо знаю это... Харрис, наконец-то, перестал жевать и уставился на надоедливую девку. — Что мне надо? Мне надо, чтобы ты как следует облажала этого старого вонючего козла, коменданта Лассарда! Вот что мне надо!.. Девка запустила под столик вторую руку и принялась за массаж с удвоенной энергией. — Какая работа, какой комендант, сколько можно говорить и думать о своей службе, если я так тебя хочу! —

шептала она, склонившись к самому уху полицейского,— я так хочу, так хочу, чтобы ты въехал в меня, чтобы ты сделал мне больно и приятно, неужели ты сам этого не хочешь?.. Харрис попытался освободиться от рук девки, но у него ничего не получилось. — Что ж, если ты действительно так настаиваешь...— с явной неохотой произнес он. Та, поглядывая в сторону столика МакКони, продолжала честно отрабатывать обещанные деньги. — Да, мой милый, да, я действительно настаиваю...— продолжала она. — Но где мы это сможем сделать? Неужели прямо здесь? — забеспокоился капитан. Проститутка слегка укусила его за ухо. — Если ты очень хочешь, я могу залезть под столик и отсосать у тебя прямо так,— шептала она,— а ты будешь в это время кушать рыбу и божественно чавкать — как здорово у тебя это получается!.. Харрис замялся. — Что ж,— несмело согласился он,— если ты действительно так меня хочешь... — Хочу, очень хочу! — голос проститутки не выражал никакого сомнения. — ...то мы могли бы куда-нибудь уединиться,— сказал полицейский.— Пойми, все-таки я — офицер ньюйоркской полиции, большой начальник, заместитель во 2-й Академии самого капитана Маузера... Что могут сказать обо мне мои подчиненные, наши кадеты? Какой пример я подам им, если буду заниматься сексом прямо на виду у всех?.. — Очень хороший пример, просто замечательный пример! — воскликнула проститутка.— Пусть ваши подчиненные и начальство увидят и оценят, какой вы мужчина!.. — Нет, все-таки тут несколько неудобно,— сказал Харрис,— вот если бы куда-нибудь в отдельную комнату... — Ты хочешь уединиться, чтобы нам никто не смог помешать? Ты хочешь заниматься со мной этим без свидетелей? — спросила девка несколько разочарованно.—

Хорошо, папаша, тогда давай пройдем в гостиницу, в мой номер — я как раз живу тут на двадцать первом этаже... Нам никто не помешает, уверяю тебя!.. Полицейский и девка поднялись со своих мест и отправились к выходу. Проходя мимо столика МакКони, проститутка весело подмигнула ему... ...Номер, где обитала девка, был одноместный — тесный и очень маленький. Быстро раздевшись и оставшись в одних только трусиках, она принялась расстегивать китель полицейского. Тот застеснялся: — Не надо, я сам разденусь... Освободившись от формы, абсолютно голый Харрис подошел к проститутке поближе — та едва сдерживала смех, глядя на его волосатые кривые ноги и дряблый желтый живот. — Кстати, а как тебя зовут? — поинтересовался Харрис. — Вообще-то по документам я Натали,— ответила девка,— но ты можешь звать меня просто Нат. Полицейский неловко обнял свою новую подругу. — Ой! — внезапно вскрикнула она,— не смотри на меня так, пожалуйста... Это меня очень возбуждает — так сильно, что я могу кончить прямо сейчас!... — А что же мне делать? Натали подвела его к дверям. — Вот что,— сказала она,— я забыла тебя предупредить: у меня есть один маленький комплекс. Я не могу снять трусы при мужчине. Выйди на секунду на коридор — я быстренько скину их, ты зайдешь, и мы всецело отдадимся нашему необыкновенному чувству!.. — Но там же люди! — слабо запротестовал полицейский,— там же полно людей!.. — На секундочку, всего только на одну секундочку,— умоляла девка,— я только скину трусики и ты тотчас же вернешься... Что я могу сделать — это мой каприз! А любые капризы девушки следует уважать...

Харрис, предварительно выглянув за двери и убедившись, что на коридоре действительно никого нет, вышел из комнаты. Двери за ним захлопнулись — полицейский услышал поворот ключа в замке. Через несколько секунд он нажал на дверную ручку — двери были заперты. — Натали,— завертелся у дверей капитан,— Натали, ты уже сняла трусики?.. Проститутка не отвечала. Харрис заметно забеспокоился. Оказаться в гостиничном коридоре в абсолютно голом виде — подобная перспектива не могла пригрезиться в самом кошмарном сне. — Родная,— прошептал полицейский,— брось дурачиться. Открывай двери... С той стороны послышался недовольный голос; — Убирайся в жопу, старый козел! Я уже легла спать. Если ты будешь сшиваться под моей комнатой, я позвоню по телефону в полицию и скажу, что ты — сексуальный маньяк, пытаешься меня изнасиловать... Харрис, до которого наконец-то дошло, что его так жестоко обманули, схватился за голову. — Сволочь! Грязная прошмандовка! Мерзавка! — заорал он на весь коридор.— Как ты смеешь шутить надо мной подобным образом. Я — капитан полиции Харрис, я тебя в порошок сотру, грязная ты курва!.. Проститутка весело рассмеялась. — Попробуй, попробуй,— ответила она из-за дверей,— только сперва не забудь штаны одеть, старый пидар,— далее полицейский услыхал несколько совершенно незнакомых слов: видимо, проститутка высказывала ему какие-то пожелания на родном языке. — Отдай хоть мою одежду! — взмолился капитан,— все бери, деньги бери, одежду отдай... — Ха-ха-ха! Одежду, говоришь? — засмеялась девка,— твою вонючую полицейскую форму я только что выкинула из окошка — иди вниз, посмотри, может быть, она еще будет лежать там. А если скажешь мне еще что-нибудь — клянусь тебе всем на свете — я мгновенно вызову

полицию... Харрис, обезумев от ужаса, медленно побрел по гостиничному коридору. Дойдя до лифта, полицейский в ужасе остановился — электронное табло свидетельствовало, что кабина должна вот-вот остановиться на его этаже. — О-о-о! — застонал Харрис от страха и неуклюже побежал в противоположную сторону. Добежав до угла, он замер — прямо на него двигалась молоденькая горничная... Харрис стал лицом к стене... — Джуди, Джуди! — закричала горничная на весь этаж, едва увидав полицейского,— Джуди, сейчас же иди сюда! Посмотри, тут какой-то ненормальный бегает — он голый, совершенно голый, на нем совсем ничего нет!.. На обнаженного полицейского было больно смотреть — казалось, он вот-вот заплачет. — Джуди, да бросай свой телевизор, иди сюда, ты такого больше нигде и никогда не увидишь! — продолжала кричать горничная.— Посмотри, какой гадкий мужчина!.. Прислонившись к стенке, Харрис умоляюще поднял глаза на девушку. — Мисс, дорогая, прошу вас, дайте мне какуюнибудь одежду. Меня обокрали... Та звонко расхохоталась. — Обокрали, говоришь? Да кто тебя обокрал?.. Харрис едва не плакал. — Тут, в этой гостинице... — И в каком же номере тебя такого бедного, такого несчастного обокрали? Харрис попытался вспомнить номер комнаты, но ему это не удалось. — Я не помню номера, если вы принесете мне одежду, я попробую его вам показать... Я найду, я обязательно найду его!.. — Вора? — горничная продолжала пялиться на несчастного полицейского. — Нет, номер комнаты... Наконец, к горничной подошла подруга. Критически посмотрев на Харриса, она сказала:

— Утверждаешь, тебя обокрали? Все вы так говорите... Наверное, трахал какую-нибудь телку и не удовлетворил ее, вот она тебя и выгнала. Правильно сделала. — А может быть, это какой-нибудь сексуальный маньяк? — высказала догадку горничная,— я как-то читала в газете про одного, который тоже любил раздеваться догола и в таком виде выходил на улицы насиловать... — Маньяк это или не маньяк, но нам следует сообщить в полицию,— сказала Джуди,— мы не можем себе допустить, чтобы по коридорам разгуливал такой мерзкий тип, к тому же еще и голый... Он одним своим видом распугает всех наших клиентов!.. — Правильно говоришь,— согласилась молоденькая горничная.— Иди, позвони копам — или нет, еще лучше, спустись на лифте в банкетный зал, там у них какой-то праздник и вызови кого-нибудь сюда — а я постою здесь и покараулю, чтобы этот старый козел не сбежал... Джуди пошла вызывать лифт. Харрис, со слезами на глазах глядя на молоденькую горничную, униженно просил: — Девушка, дорогая, я вас умоляю, я вас оченьочень прошу, не вызывайте полицию... — Так ты, значит, еще и врун! — сказала та.— Если тебя действительно, как ты утверждаешь, ограбили, полиция будет как раз кстати!.. — Девушка, не надо звать полицию,— продолжал лепетать Харрис,— мне нельзя встречаться с полицией... — Ты что, в розыске? — спросила горничная.— Ты что, сбежал из тюрьмы и тебя повсюду разыскивают? — Да нет же, нет... — Так почему ты не хочешь встречаться с копами, мать твою так! — Я сам служу в полиции,— очень несмело произнес капитан.— Это мои коллеги сейчас гуляют там, внизу. Если они увидят меня в таком виде... Харрису неожиданно повезло. Двери лифта открылись — кабина была пуста. Полицейский бросился туда и судорожным движением нажал на первую попавшуюся

кнопку... Сидя за своим столиком, Маузер пил белое вино. Вид у него был озабоченный. «Куда же запропастился этот тупица Харрис,— думал начальник 2-й Полицейской Академии,— куда запропастился этот тупица со своей проституткой? Банкет подходит к концу, и — никаких результатов...» Джаз-бэнд неожиданно прекратил играть. На сцену вбежал полицейский из внутренней охраны гостиницы. — Дамы и господа, минуточку внимания,— объявил он,— только что стало известно, что в нашей гостинице скрывается какой-то вонючий грязный выродок, он бегает по этажам абсолютно обнаженный — по всему видно, что это или псих, сбежавший из специализированной клиники, или — скорее всего — сексуальный маньяк. Выглядит он так: где-то около сорока лет, ноги — волосатые и очень кривые, живот желтый и дряблый, рожа — мерзкая до отвращения... Как ни странно, этот тип выдает себя за полицейского офицера. Дамы и господа,— продолжил говорящий,— я не советую вам смеяться, потому что это, к большому нашему сожалению — не шутка и не розыгрыш. Обнаженный тип ведет себя чрезвычайно агрессивно. Если кто-нибудь из вас заметит что-нибудь подозрительное, огромная просьба — незамедлительно сообщить об этом нам. Администрация гостиницы заранее приносит вам благодарность... За содействие в поимке этого человека мы назначили специальную премию. Маузер обвел глазами зал — его взгляд остановился на лейтенанте МакКони. Тот, взглянув в свою очередь на капитана, весело подмигнул... Харрису вновь повезло — лифт остановился на какойто совершенно безлюдной площадке, от которой шел полутемный коридор — видимо, выход в служебные помещения гостиницы. Закрывая интимное место ладонью, полицейский, ежась от холода, быстро пробежал по коридору и, спустившись по небольшой лестнице, оказался на стоянке

автомашин. Прячась за автомобилями, Харрис подкрался к своей и только хотел проникнуть вовнутрь, как вспомнил — машина заперта. Ключи от нее были в кармане кителя, а одежда, как утверждала проститутка с двадцать первого этажа, валялась где-то внизу. Идти на ее поиски не было никакого смысла — за автостоянкой начиналась хорошо освещенная многолюдная улица, где Харриса обязательно бы заметили. До его ушей донесся обрывок какого-то разговора: — Значит, горничная говорила, что он бросился в лифт и поехал вниз? — говорил, судя по интонации, полицейский. Другой ответил товарищу: — Да, вниз, но она не заметила, на какую кнопку нажал этот маньяк. Ты думаешь, он скрывается где-то тут? — Не знаю, может быть, и тут. А скорее всего, он где-то в отеле, бегает по этажам и распугивает своим идиотским видом постояльцев... Харрис, пригибаясь, полез обратно. Прорвавшись до последней автомашины в ряду, он, к своей радости, заметил, что машина — это был старый «фольксваген» — открыта. На сидении лежали ключи зажигания — видимо, владелец машины в спешке забыл их взять с собой... Через минуту Харрис катил по нью-йоркским улицам в направлении своего дома. Однако на полдороге случилось непредвиденное — мотор забарахлил, и «фольксваген» остановился. Харрис, чертыхаясь, вышел из машины, и к нему тотчас же подбежали какие-то незнакомые люди. Полицейский закрыл лицо руками, словно в ожидании удара. Те, однако, не стали его бить — подхватив несчастного под руки, они потащили его в здание — это был телевизионный центр. — Вы немножко опоздали к самому началу,— сказал один ничего не понимающему полицейскому,— но ничего, я думаю, вас простят. Очень уж вы экстравагантно оделись для этой программы... Втолкнув капитана в какое-то очень ярко освещенное помещение, незнакомцы куда-то исчезли. Харрис поднял

глаза. Яркий свет слепил его, он прищурился. Полицейский стоял посередине небольшой эстрады уютного зальчика — внизу сидели какие-то люди с расстегнутыми ширинками и сосредоточенно рассматривали иллюстрированные журналы — судя по обложкам, порнографические. На сцене, где он оказался, было установлено целых четыре стационарных телекамеры — при появлении Харриса все операторы навели объективы на него. Полицейского это так поразило, что он даже забыл прикрыть ладонью свой болтавшийся член. К Харрису подошел человек с микрофоном в руках — как будто бы знакомый. Присмотревшись, полицейский, к своему удивлению и ужасу, узнал в нем популярного ньюйоркского телеведущего Джорджа Хильера, который, к тому же, входил в общественную инспекцию, решавшую судьбу обеих Академий — к счастью для капитана, тот, видимо, не узнал его в столь непривычном виде. Хильер дружелюбно посмотрел на обнаженного. — Что за смелость!— воскликнул он, глядя на капитана,— что за смелость у этого молодого человека! Он не побоялся появиться в нашей студии совершенно обнаженным, в том виде, в котором и появился на свет! Господа! — обратился он к публике, сидящей в зале,— господа, давайте поапладируем оригинальности этого решения!.. Мужчины в зале, отложив в сторону порнографические журналы, захлопали в ладоши. — Господа,— вновь начал телеведущий,— я прекрасно понимаю, почему этот молодой человек явился сюда именно в таком виде. Мне кажется, он хочет заниматься тем делом, ради которого вы сюда собрались с полной самоотдачей — чтобы не тратить попусту драгоценное время на всякие там расстегивания и раздевания... Прошу вас на самое почетное место! — Хильер указал капитану на кресло у самой сцены.— Садитесь и готовьтесь, потому что сейчас в студии появится восходящая звезда нью-йоркского стриптиза,— ведущий сделал небольшую паузу,— несравненная, божественная,

феерическая Агата Трахтенберг! — Джордж Хильер посмотрел в наехавшую ему прямо в челюсь телекамеру,— дорогие телезрители! Напоминаем вам, что вы смотрите специальную программу для любителей онанизма «Железный кулак». По бутафорской лестнице, усыпанной мигающими электрическими огоньками, на сцену вышла Агата. На ней было очень зауженное декольтированное платье. — Дорогие друзья! — Хильер вновь взял микрофон,— дорогие телезрители! Многие считают, что онанизм — это занятие, свойственное лишь гиперсексуальным подросткам да людям с отклонениями в психике. Это неправда. Онанизм — это большое искусство, искусство экзистенциальное, требующее хорошего знания самого себя, глубокой сосредоточенности, самопогруженности... Оно сравнимо разве что с медитацией индийских йогов... Это самопогружение в глубины своего «я» и одновременно — полет фантазии... Я очень, очень рад, что, наконец-то, широкие слои нашей общественности стали лицом к этой проблеме, что они начинают понимать ее глубокий философский смысл... Напомню вам, что в этом году зарегистрирована Всеамериканская Ассоциация Онанизма «Экзистенциалист», во многих штатах создаются группы поддержки, которые собирают подписи под петициями в Конгресс и самому Президенту с просьбой о признании Ассоциации политической партией. Онанизм бессмертен, потому что он верен! — закричал Хильер в микрофон.— Он завоюет всю Америку! Он завоюет весь мир!.. А теперь — гимн в честь наших грядущих побед, господа мастурбаторы!.. Музыканты за сценой заиграли маршеобразную музыку. Мужчины, поднявшись со своих мест, затянули в унисон: Мы, онанисты — народ мускулистый. Нас не заманишь шахной волосистой, Не соблазнишь нас девственной плевой, устала правая — работай левой!.. Когда музыка стихла и онанисты закончили пение, Хильер вновь взял микрофон. — Ну, а теперь — самое главное,— сказал он,—

гвоздь нашей программы. Конкурс — кто быстрее всех кончит! Агата! — он подал знак девушке,— приготовиться!..— Та принялась медленно раздеваться под негромкую приятную музыку, зазвучавшую из-за сцены. Хильер вынул из кармана секундомер. — Ну, господа, все готовы? Тогда — начали! Мужчины в зале принялись за работу. Послышалось тяжелое сопение. — Смотрите на Агату, не отвлекайтесь,— подсказывал Хильер.— Смотрите, как она старается ради вас! Как она вас заводит! Как она провоцирует вас!.. Сопение в зале усилилось. Некоторые из присутствующих взмокли от напряжения и принялись одной рукой утирать лбы платочками — другая рука была занята. — Дерзайте, дерзайте, господа,— подбадривал онанистов телеведущий,— не забывайте, что на вас смотрит весь наш штат! Победитель будет награжден ценным подарком!.. Харрис ошалело смотрел на трудящихся мужчин — вскоре, однако, ему это надоело, и он перевел взор на девушку, работавшую на сцене — та, раздевшись, осталась в одних только полупрозрачных трусиках... «Какая классная телка,— подумалось полицейскому,— какие длинные ноги, какая роскошная грудь... Это настоящая секс-бомба!» Харрису вдруг стало очень хорошо. Хильер, посматривая на работавших руками мужчин, неожиданно крикнул капитану: — Поздравляю, приятель! Тот, озираясь по сторонам, выглядел, точно затравленный кролик. Взоры мужчин обратились на Харриса. Телеведущий подошел к полицейскому поближе. — Поздравляю тебя! Ты уже кончил... Харрис провел рукой по ноге — она была мокрая... — Нет, господа,— продолжал телеведущий,— вы только обратите на него внимание! Мало того, что этот молодой человек приятно удивил нас необычностью своего

костюма, он еще и кончить умудрился, даже не прикасаясь к своему члену... Каков, однако, полет фантазии! — он обернулся к публике,— все, вы проиграли этот конкурс, можете не продолжать, кончите дома, если захотите... Впрочем, если кто-то из вас не может остановиться, то мастурбируйте дальше... Но я на вашем бы месте оставил это занятие для того, чтобы поаплодировать победителю конкурса телепрограммы «Железный кулак» мистеру...— Хильер вопросительно посмотрел на Харриса. Тот лишь прошептал: — Я не хотел бы называть своего имени... — Что с вами? — воскликнул Хильер.— Мой молодой друг, вы стесняетесь?.. Отбросьте ложный стыд!.. — Нет... — Так в чем же дело? — Понимаете, я не хотел бы называть своего имени — оно слишком известно... — Мистеру, пожелавшему остаться инкогнито,— продолжил телеведущий,— впрочем,— он кивнул на Харриса,— он утверждает, что его и так хорошо знают в нашем штате!.. Харрис не знал, куда деваться. — Напомню,— произнес Хильер в ближайшую телекамеру,— напомню вам, господа, что по условиям нашей программы победитель получает ценный подарок...— Он обернулся к служащим сцены.— Попрошу внести его в студию!.. Две молоденькие девушки в совершенно прозрачных бикини принесли из-за кулис по подносу. — Это,— Хильер взял у одной из девушек толстую книгу в твердом переплете,— иллюстрированная энциклопедия мастурбатора. Пригодится во всех случаях жизни. А это,— он взял со следующего подноса аккуратный конверт,— пожизненная подписка на журнал Всеамериканской Ассоциации Онанизма. Журнал называется «Наедине с собой»,— прокомментировал популярный Телеведущий.— Кстати, это издание и является спонсором нашей передачи, популярность которой все возрастает.

Поаплодируем, господа!.. В студии раздались аплодисменты. Когда же они стихли, Хильер, достав секундомер, продемонстрировал его публике: — Да, чуть не забыл о самом главном: наш победитель, который, к сожалению, так и не назвал своего имени, финишировал с блестящим результатом: двадцать одна и тридцать девять сотых секунды... Как мне только что сообщили, это выдающееся достижение является общенациональным рекордом. Подумайте только — это на целых две секунды меньше предыдущего... Примите мои поздравления!.. Комендант Лассард, МакКони и Насименто сидели в служебном помещении и смотрели телевизионное шоу — так дежурство по Академии всегда пролетало незаметно. — Нет, вы только посмотрите, что выделывает наша Агата Трахтенберг,— произнес комендант Лассард, глядя в телеэкран,— мне иногда кажется, что она попала в нашу Полицейскую Академию случайно, по ошибке... Ей следовало бы работать в каком-нибудь ином месте — например в одном из специальных бродвейских театров... МакКони, вытащив из пачки сигарету и закурив, произнес в ответ: — Мне кажется, господин комендант, такие замечательные женщины как наша Агата, в определенных случаях тоже могут здорово помочь нью-йоркской полиции. Вспомните хотя бы ту девицу на банкете... Лассард, вспомнив, как обошлась проститутка с Харрисом, заулыбался. — Интересно бы узнать,— сказал он,— как Харрису удалось выпутаться из той истории? После банкета я его чтото не встречал... — Может быть, его все-таки забрала полиция? — предположил Джон. МакКони, ткнув пальцем в телеэкран, возбужденно закричал на всю комнату:

— Смотрите, смотрите... А вот и он!.. Лассард обернулся. — Кто — он? — Да Харрис... На экране действительно показали капитана Харриса — голый, он принимал поздравления от популярного ньюйоркского телеведущего с очень смущенным видом. — Интересно, как он успел туда попасть... Может быть, это не он, а кто-то очень похожий на него? — усомнился комендант. МакКони кричал на всю комнату: — Да он же, он! Точно — он, я узнал его! Да и кто еще может быть похожим на этого гнойного пидара — на всем Атлантическом побережье не сыскать еще одной похожей физиономии... Лассард прибавил громкость. — Нет, господа,— послышалось с телеэкрана,— вы только посмотрите на него, вы только обратите на него внимание! Мало того, что этот человек приятно удивил нас необычностью своего костюма, он еще и кончить умудрился, даже не прикасаясь к своему члену!.. — Да это же программа для онанистов! — наконецто, дошло до коменданта Лассарда.— Вот уж никогда бы, ни за что не подумал... Оказывается, мой бывший подчиненный капитан Харрис — закоренелый онанист!.. На столе Лассарда зазвенел телефон. — Алло...— комендант с явной неохотой поднял телефонную трубку. — Вас беспокоит диспетчерский пункт отдела криминальных расследований штата,— послышалось с того конца провода.— Это 1 -я Полицейская Академия? — Да. — Комендант Лассард? — Да, это я. Чем могу быть полезен?.. — Скажите,— поинтересовались с того конца провода,— капитан Харрис служит во вверенной вам Полицейской Академии? — Слава Богу, уже нет,— ответил комендант,— он

недавно написал рапорт о переводе во 2-ю Академию, под начало капитана Маузера... Видите ли, мы не нашли с ним общего языка... — Значит, сейчас его можно разыскать во 2-й Полицейской Академии? — Нет. Если у вас под рукой близко телевизор,— посоветовал комендант,— включите его... — Но причем тут телевизор? — не поняли на диспетчерском пункте,— мы разыскиваем капитана Харриса... — А там сейчас как раз демонстрируют специальное шоу для онанистов под названием «Железный кулак», и капитан Харрис на экране крупным планом. Принимает поздравления — он стал победителем какого-то конкурса в их идиотской программе... — А где проходит это шоу? — Я думаю, что на телецентре... А что он, собственно, натворил, этот Харрис?.. Наверное, что-то очень серьезное, коль вы разыскиваете его среди ночи... — Только что службой, которая занимается угнанными машинами, найден брошенный «фольксваген» — кстати, как раз в районе телецентра... На руле и обшивке салона наши криминалисты обнаружили отпечатки пальцев. Мы тщательно изучили нашу картотеку — там ничего подобного нет. Тогда мы на всякий случай решили просмотреть картотеку отпечатков пальцев всех ньюйоркских полицейских... — Ну, и каковы результаты? — злорадно поинтересовался Лассард, уже предчувствуя какой-то скандал. — Специалисты по дактилоскопии в один голос утверждают, что отпечатки принадлежат никому иному, как вашему бывшему подчиненному... Лассард положил трубку и, обернувшись к офицерам, сообщил необычайно довольно: — Оказывается, за сегодняшний вечер этот онанист еще успел угнать машину... — Не может быть! — не поверил Насименто.

— Интересно, как прореагирует на это общественная комиссия, когда узнает?.. Агата Трахтенберг осталась очень довольна участием в шоу для онанистов. Уставшая, но очень счастливая, она полулежала на кушетке в гримерной — тележурналист Джордж Хильер, несмотря на то, что отлично справился со своей ролью ведущего онанистической программы, как мужчина, ей тоже очень понравился. После непродолжительного, но чрезвычайно насыщенного эмоциями акта, Трахтенберг напомнила своему новому другу: — Кстати, не далее, чем сегодня, в автомобиле по дороге сюда ты говорил, что все мужчины в вашей студии — мои. Так вот, дорогой, мне хотелось бы узнать, какие именно? — Конечно, твои,— согласился Хильер,— все, как один. Выбирай, кого хочешь... Агата обрадовалась: — Как, всех сразу? — Можешь и всех сразу, если у тебя это получится... Ах да, я забыл — ты это действительно отлично умеешь... — Еще бы... — Если хочешь — я могу позвать их сюда хоть сию минуту. Можешь сразу отыметь всех, а тех, кто понравится больше других, оставишь для постоянного пользования... — А что, это — очень даже неплохая идея! — загорелась Агата. Хильер неожиданно рассмеялся. — Тебе смешно? Я не понимаю причину твоего веселья! — забеспокоилась девушка. — Нет, все в порядке... Просто я вспомнил одну смешную историю... — Что за история? — Приходит одна женщина вроде тебя в полицейский участок и сообщает шерифу: «Вы не поверите, но меня только что изнасиловали сто мужчин!..»

— Повезло ей однако...— с нескрываемой завистью заметила Агата. — Не перебивай. Так вот, шериф выслушал эту женщину и спрашивает: «Как? Целых сто мужчин?.. Но этого просто не может быть!..» «Как вы можете не верить мне,— отвечает потерпевшая,— если я говорю, что меня изнасиловали сто мужчин, значит, это правда...» «Вы что, их считали?» — спрашивает полицейский. «Да, считала»,— говорит потерпевшая. «Хорошо,— отвечает на это шериф,— вот вам картотека с самыми отпетыми насильниками нашего штата, посмотрите на фотоснимки, может быть, кого-нибудь и опознаете...» Та, посмотрев, отобрала сотню фотоснимков насильников. «Мы их обязательно разыщем и арестуем,— сказал шериф,— а вы, пожалуйста, идите домой. Когда преступники будут задержаны, мы обязательно сообщим вам об этом». Через некоторое время звонят ей из полиции: «Мэм, все насильники задержаны. Срочно приходите к нам в участок». Та приходит и заявляет шерифу: «Делайте с ними, что хотите, но двадцать восьмого, пятьдесят шестого и восемьдесят девятого отдайте, пожалуйста, мне...» — А к чему ты вспомнил эту историю? — так и не поняла Трахтенберг. — Мне кажется, что ты тоже очень любишь групповой секс... Агата несколько возмутилась: — Но я не понимаю, что тут такого зазорного?.. Все только твердят в один голос при групповухи — дома — родители, в школе еще недавно — учителя, и ты теперь тоже... Какая, к черту, разница — трахнуться с шестерыми за неделю, делая это каждый день, или отдаться им всем сразу же?.. — А ты как сама считаешь? Девушка, будто не расслышав вопроса своего нового любовника, продолжала: — Я действительно не понимаю какая разница? Зачем растягивать удовольствие на длительный срок, когда его можно получить сразу же?.. Зачем мучить мужчин, вызывая у них дикую ревность — очень нездоровое чувство

— говоря, что я, мол, сегодня не могу быть с тобой, потому что занята с другим? Разве хороший, здоровый групповой секс не воспитывает в партнерах настоящую гражданственность, взаимовыручку и особенно — коллективизм?.. Это, на мой взгляд — именно то, что сегодня так не хватает всему нашему обществу!.. Разве мужчине не приятно видеть рядом довольные лица своих друзей и самому получать не только физиологическое удовлетворение, но и удовлетворение духовное — а оно намного, намного выше? Если у кого-нибудь из мужчин возникнут какие-нибудь проблемы — с эрекцией, например, разве не помогут ему друзья добрым советом или личным примером? — голос Агаты Трахтенберг приобрел настоящую страстность.— В конце-то концов, почему только один мужчина должен ощущать себя собственником моего прекрасного тела? Покажи, где написано, что Агата Трахтенберг появилась на свет, чтобы удовлетворять запросы только одного, мужчины?.. Я даю людям радость,— продолжила Агата,— я действительно дарю им настоящую радость и— заметь! —ничего не прошу взамен. Я хочу дарить эту радость как можно большему количеству мужчин и как можно чаще... Хильер задумчиво слушал собеседницу. — Как хорошо ты говоришь о любви,— наконец-то сказал он.— Я просто тронут твоим красноречием!.. Даже наш Президент на последних выборах понравился мне намного, намного меньше... — Так что, ты по-прежнему продолжаешь осуждать меня? — спросила Агата, окончив пламенный монолог в защиту группового секса. — Нет, что ты, ни в коем разе! — воскликнул Хильер.— Ни в коем разе! Наоборот — я несказанно потрясен твоей бескорыстной любовью ко всему человечеству...— Заметив в глазах собеседницы недоверие, телеведущий предложил,— если ты хочешь, я сию минуту соберу всех мужчин нашей телепрограммы... Мне кажется, что, глядя сегодня на твое замечательное выступление, они весьма проголодались...

Агата отрицательно покачала головой. — С удовольствием, дорогой, но если можно — в другой раз... А потом, мне надо было бы поспешить в казармы: во-первых, комендант Лассард, наверное, рвет и мечет, что меня так долго нет... — А, во-вторых? — Во-вторых — в моей комнате меня дожидаются двое мужчин, причем один из них — подданный дружественной нам державы. Правда, как мужчины, они значительно хуже тебя, но исходя из чувства альтруизма, я не могу отправить их просто так... В этот момент Хильер на какое-то время задумался — казалось, что он принялся что-то просчитывать в уме. Агата нежно склонилась к телеведущему. — Дорогой, ты о чем-то тоскуешь? Не грусти — жизнь прекрасна! — Не мешай,— ответил Джордж Хильер,— не мешай мне, пожалуйста. Мне необходимо вспомнить и просчитать один важный момент... — Что тебе необходимо просчитать — может быть, деньги?.. — Что ты,— ответил Джордж,— у журналистов их никогда не бывает — во всяком случае, столько, чтобы их так сосредоточенно считать... — А что же? — Просто я пытаюсь вспомнить, сколько же мужчин в нашей общественной комиссии... — Ну, и сколько же ты насчитал? — слегка улыбнулась Агата. Хильер, не отвечая на вопрос, что-то шептал про себя, загибая пальцы. — Значит, так: я — раз, этот полицейский лейтенант, который любит рыться в мусорных ящиках — два, пожилой тип из ФБР — три, еще один человек из ЦРУ — четыре, толстый и важный бизнесмен, забыл как его зовут, он, кажется, держатель контрольного пакета акций Промышленной группы Атлантического побережья — пять... Да, чуть не забыл: еще один маленький чумазый мальчик,

чистильщик обуви перед одним коммерческим банком — шесть. — Значит, ровно шесть? — уточнила Агата,— ты никого не забыл? — Вроде бы нет... — И что ты хочешь мне предложить? — Будто сама не догадываешься... — Уважаемые дамы и господа! Мне чрезвычайно приятно вновь выступать в стенах этого гостеприимного учебного заведения, 1-й Полицейской Академии нашего прекрасного штата! Я хотела бы еще раз напомнить вам, что государство, где нам выпало счастье родиться и жить — самое передовое и демократическое в мире! В наших великих Соединенных Штатах Америки не может быть абсолютно никаких предпосылок для диктата и тирании, для попрания действительно демократических свобод и нарушения прав человека! — мэр штата Мэри Сьюзил перевернула страничку,— в нашем государстве все направлено на защиту интересов каждой личности. Вы, господа, прекрасно знаете, что месяц назад в этих же стенах я сказала: в русле правительственного решения о сокращении общих затрат на содержание государственного аппарата, федеральные власти решились на шаг столь же серьезный, сколь и необходимый — одну из двух Полицейских Академий решено было расформировать... Но какую именно? Так вот, возвращаясь к тому, с чего я начала свое выступление: мы не были бы действительно открытым демократическим обществом, если бы подошли к этому с позиций волевых решений... Как вам всем известно, мы создали специальную общественную комиссию, куда вошли представители всех слоев нашего общества. И сейчас председатель комиссии, известный всем вам телеведущий Джордж Хильер, ознакомит всех заинтересованных лиц с окончательным решением... Кадеты и инструкторы обеих Академий зааплодировали. На открытую эстраду вприпрыжку вбежал

популярный телеведущий ньй-йоркского телевидения. — Дамы и господа! — начал он хорошо поставленным голосом.— Дамы и господа! Мы тщательно проанализировали учебный процесс, а также его результаты в обоих учебных заведениях. Мы тщательно записывали все увиденное и услышанное нами, мы оценивали это по двенадцатибальной системе. Надеюсь, что экзамены были справедливыми. Так вот: обе Академии набрали абсолютно одинаковое количество баллов... — Так что же вы будете делать? — спросили Хильера из зала.— Если и 1-я, и 2-я Академии набрали одинаковое количество баллов, какая же из двух будет закрыта? Хильер поднял руку. — Минуточку,— произнес он,— минуточку. Я еще не окончил. Как вы помните, ровно месяц назад наш уважаемый мэр госпожа Сьюзил,— он сделал жест в ее сторону,— наш уважаемый и всеми любимый мэр заявила, что критерием отбора будет считаться не только профессионализм, не только умение метко стрелять, хорошо водить машину, грамотно проводить задержание преступников... Критериями будут считаться и чисто человеческие качества кадетов и их наставников: любовь к ближнему, сострадание, тактичность, уважение к окружающим... Мы, общественная комиссия, пришли к единогласному решению: подобными качествами наделены кадеты.., —понизив голос и артистически выдержав маленькую паузу, Хильер, наконец, объявил,— кадеты 1-й Полицейской Академии... Последнее слово телеведущего начисто заглушили аплодисменты. Выждав, пока они стихнут, Хильер продолжил: — Да, господа! Именно им в большей степени присущи эти замечательные человеческие качества. Нас, членов общественной комиссии, приятно удивили терпеливость кадета — простите, сэр, уже лейтенанта Абрахамсона, отличное знание нравов и повадок преступного мира лейтенанта Мартинеса, необыкновенная отзывчивость лейтенанта О'Коннора, вежливость нашего

гостя из Японии, лейтенанта Ногато и, что хочется подчеркнуть особенно — совершенно бескорыстная любовь к ближнему очаровательного лейтенанта Агаты Трахтенберг! Со своего места поднялся лейтенант Шлегель. — Настоящий альтруист,— сказал он,— качество в наше время столь же замечательное, сколь и редкое... — А какая она отзывчивая,— добавил со своего места пожилой бизнесмен, держатель контрольного пакета акций Промышленной группы Атлантического побережья,— всегда поможет, всегда подбодрит партне..., простите, товарища, даже если у него что-то не получается! — И какая сострадательная,— произнес тип из ФБР, имени и фамилии которого никто не мог запомнить,— она переживает за чужие промахи точно, как за свои!.. — И не только переживает за чужие промахи, но и помогает их исправлять — сказал его сосед, агент ЦРУ. — Да, очень, очень хорошая тетенька,— подытожил мурзатый мальчик, чистильщик обуви перед зданием «Контенинтал Интернейшнл Банка»,— ну, просто слов нет, какая хорошая! Так много знает, так много умеет — просто обалдеть можно, сколько она знает и умеет!.. Обождав, пока выскажутся товарищи по общественной комиссии, Хильер продолжил: — В общем, как кажется не только мне, но и всем нам, двух мнений быть не может — 1-я Полицейская Академия остается, а 2-ю, по всей видимости, придется расформировать!.. Со своего места поднялся капитан Маузер — вид его был убитый. — А что будет со всеми нами — с кадетами, инструкторами? Мы ведь тоже старались... — Стараться — мало,— ответил капитану Хильер,— надо побеждать. Ничего не поделаешь... Основной закон конкурентной борьбы — выживает сильнейший... Кроме того,— тележурналист покосился на сидящего в первых рядах капитана Харриса,— кроме того, ни кадеты, ни инструкторы 1-й Полицейской Академии не угоняют чужие автомобили — кстати, а если бы и вынуждены были бы по

каким-то независящим причинам это сделать, то никогда не оставили бы отпечатков пальцев... Никто из них не посещает сомнительных женщин в гостиничных номерах, не носится потом по коридорам обнаженным, распугивая своим безобразным видом людей, не участвует в весьма специфических телевизионных шоу... Мери Сьюзил, подойдя к трибуне, приняла из рук Хильера микрофон. — Не беспокойтесь, господин Маузер — мы не настолько жестоки, чтобы вышвырнуть столько людей на улицу... Вы и ваши люди будут работать в участках ньюйоркской полиции. Как всем вам известно, криминогенная обстановка в Нью-Йорке значительно осложнилась, прежде всего из-за чрезвычайно большого наплыва эмигрантов из стран Юго-Восточной Азии. Вы, капитан, и ваши помощники будете отправлены в наиболее горячие точки нашего замечательного города. Я просто уверенна, что ваш замечательный профессионализм... Начальник 2-й Полицейской Академии — теперь уже бывший начальник, капитан Маузер, с тоской смотрел на мэра Нью-Йорка. Попадать на самые криминогенно опасные, самые горячие точки замечательного города ему явно не хотелось... — Ну,— продолжила мэр,— а теперь следовало бы перейти от слов к делу... — К какому делу? — не понял Джордж Хильер. — К вручению выпускникам дипломов и знаков офицерского достоинства...— улыбнулась мэр...

ЧАСТЬ IV

ГРАЖДАНСКОЕ ПАТРУЛИРОВАНИЕ

В то предвечернее время улицы Нью-Йорка, как всегда, были заполнены автомобилями. Среди потока машин заметно выделялся полицейский «понтиак» — для ньюйоркских копов конец городского рабочего дня всегда был самым трудным и самым тяжелым временем. За рулем автомобиля, как всегда, сидел лейтенант МакКони, на соседнем кресле полуразвалился его приятель, коллега и однокашник по Полицейской Академии, чернокожий полицейский Хайталл. Это было обычное городское патрулирование — за неполный год службы в городской полиции подобные пещи превратились для приятелей в настоящую рутину. Аресты уличных торговцев наркотиками, участия в облавах, поиск и преследование угнанных автомобилей... Машина, свернув в один из плохо освещенных переулков, остановилась. — Ну, что, не пора ли нам освежиться? — Хайталл, вытащив из автомобильного бардачка банку пива, вскрыл ее и, сделав несколько глотков, протянул МакКони. Тот жестом отстранил Хайталла. — Спасибо, что-то не хочется... Чернокожий полицейский с удивлением посмотрел ни своего товарища. — Что с тобой такое? — забеспокоился он.— Не узнаю лейтенанта МакКони. Ты что, действительно отказываешься от пива? Может быть, ты заболел? А

может,— Хайталл ослепительно улыбнулся,— может быть, ты не удовлетворил ту девку из Южного Бронкса, и теперь тебя мучают угрызения совести? МакКони покачал головой. — Да нет, приятель, просто мне что-то осточертела эта идиотская работа... — Как? — удивился Хайталл.— Служба в ньюйоркской полиции тебе уже надоела?.. — Да нет, ты неправильно понял. Я имею в виду — все эти бесконечные патрулирования, эти гонки, разборки с разными проститутками, сутенерами, продавцами крэка... Каждый день занимаешься одним и тем же, крутишься, как белка в колесе и — все безрезультатно... — Ну так глотни пивка,— продолжал настаивать Хайталл,— глотни этого пивка и сразу же посмотришь на мир другими глазами... — ...Я все время вспоминаю нашу Полицейскую Академию,— продолжал МакКони,— что ни говори, а это были лучшие годы нашей жизни... Чернокожий полицейский прищурился. — Даже несмотря на то, что там приходилось время от времени иметь дело с такими дегенератами, как Харрис, Колтон и Робертс?.. — Но мы всегда выходили победителями! — воскликнул его собеседник. — Кстати, а ты знаешь, где они теперь? — спросил Хайталл и, не дожидаясь, что скажет Джерри, продолжил,— они все трое теперь в участке на Манхэттене... Тупые, исполнительные — начальство таких любит. — А где этот урод капитан Маузер? — поинтересовался Джерри. — Этого козла взяли по блату в Управление,— ответил чернокожий полицейский.— Сидит там, перекладывает какие-то бумажки и думает, наверное, что без него нью-йоркская полиция не просуществовала бы и дня... МакКони завел двигатель и повел автомобиль по плохо освещенному переулку. — Кстати,— Хайталл, допив пиво, выбросил пустую жестяную банку за окошко,— этот район, где мы сейчас

проезжаем — самый опасный в нашем участке. Только за последний месяц — четыре убийства и семь покушений на убийство, двадцать одно изнасилование, из которых двадцать — групповухи, а поножовщины и мелкого хулиганства я уже просто не считаю... — Ну, разные там поножовщины и хулиганства в Нью-Йорке — это вообще мелочевка, их и во внимание брать не стоит,— МакКони подъехал к светофору и остановился, пережидая красный свет.— Самое гадкое, что только может быть для нью-йоркского полицейского — это торговцы крэком. Самый гнусный наркотик, из всех известных. И подсаживаются на него очень быстро — практически с первого раза... — Ты имеешь в виду Чанга и его людей из китайского квартала? — спросил Хайталл. — Да, и его тоже... — Но зацепить Чанга очень и очень непросто... Такой хитрожопый... Зажегся зеленый свет, и МакКони, проехав несколько рядов супермаркетов, вновь выехал на одну из центральных улиц... — Мне кажется, что сегодня у нас не ожидается ничего интересного,— обернулся он к своему напарнику.— Давай еще немножко попетляем тут и — в участок. — Согласен,— ответил Хайталл. Глядя на тоскливое выражение лица своего приятели, чернокожий полицейский весело подмигнул Джерри. — Да, чуть не забыл,— сказал он,— у меня для тебя есть отличная новость. Ты знаешь, комендант Лассард тебя зачем-то разыскивает... — Комендант Лассард? — переспросил МакКони,— И что, мы, наверное, опять ему понадобились? — Скажу тебе по секрету — да. У него возникла какая-то новая идея — что-то о привлечении гражданского населения к полицейской работе... — Ну и что? Хайталл продолжал: — Он написал какой-то меморандум в Управление,

его прочитали и одобрили. — А мы тут при чем? — Он считает, что без нас не справится. Мне кажется — абсолютно правильно считает... — И когда же нам надо прибыть к Лассарду? — предчувствуя новый поворот в своей карьере полицейского, МакКони заметно оживился. Хайталл посмотрел на часы. — Как раз после окончания дежурства. То есть — через пятнадцать минут мы должны быть в его кабинете. — И ты раньше об этом не мог сказать? — в голосе Джерри звучала нескрываемая обида. Хайталл развеселился. — Ты спрашиваешь, не мог ли я тебе об этом раньше сказать? Ну, конечно же, мог! — Так чего же ты молчал? — Так ведь ты сам не спрашивал!.. — Уважаемые офицеры! Мне очень, очень приятно, что вы вновь откликнулись на мое приглашение и опять собрались в этих родных для всех нас стенах! — комендант Лассард, с удовольствием глядя на выпускников Академии 1984 года, сняв очки и протерев их о полу мундира, продолжил свою речь.— Да, мне чрезвычайно приятно, что вы откликнулись. Я не хочу тут распространяться о ваших многочисленных достоинствах — во-первых, у нас слишком мало времени, во-вторых, они и так хорошо известны. Видимо, вы наслышаны о моей новой программе, а тем, кто еще не знает, о чем речь, кратенько расскажу. В своей ежедневной практике вы, нью-йоркские копы, наверняка неоднократно сталкивались с очень малоприятным фактом: в последнее время гражданское население нашего прекрасного города все меньше и меньше уважает блюстителей порядка, то есть всех нас. Нас называют и гнусными легавыми, и мерзкими мусорами, и паскудными копами, и... — Гнойными пидарами,— произнес с места МакКони.

— А еще — грязными выродками,— подсказал Ларвел. — Вонючими ублюдками,— вставил Хайталл. — Неподмытыми членососами,— добавила Агата Трахтенберг. — Полными дебилами,— сказал Джон Насименто. — Отвратными недоносками,— дополнила стоявшая тут же его жена Элизабет. — Козлинами, каких только поискать,— закончил перечень эпитетов Эрик Мартинес. — Короче — хуже не придумаешь,— подытожил комендант Лассард — и, как ни странно, во всем этом есть своя доля правды. Нью-Йоркская полиция потеряла былое уважение в глазах граждан прежде всего благодаря таким уродам, как всем известные Маузер, Харрис, Колтон и Робертс. Для них главное — не служить законности и справедливости, а просто дрючить и правого, и виноватого исключительно для собственного удовольствия. Этим самым они дискредитировали высокое звание американского копа. Народ нас не любит и доверяет все меньше и меньше. Я долго думал, что следует предпринять, чтобы исправить положение, чтобы восстановить доброе имя американского полицейского... — И что же вы надумали, сэр? —поинтересовался со своего места Ларвел. — Единственный выход — максимально приблизиться к народу. Надо быть проще. Надо создавать себе привлекательный имидж. Как говорил один умный человек — будь проще, и к тебе потянутся массы. — Но некоторые из нас и так весьма и весьма близки к народным массам! — воскликнул со своего места Эрик.— Сэр, во всем Нью-Йорке вы не найдете лучшего матерщинника, чем я! Вы бы только видели, как я разговариваю в вашем участке с задержанными уличными хулиганами,— Мартинес, скорчив чрезвычайно мерзкую рожу, произнес картаво,— а ну, бля, в натуре, всех попишу! — он резким движением вытащил из кармана мундира

выкидной нож и для пущего эффекта помахал им в воздухе перед самым носом коменданта Лассарда — тот отпрянул. — Да, лейтенант Мартинес,— похвалил Эрика начальник Академии, несколько отойдя от неожиданного выпада вошедшего в роль полицейского,— действительно неплохо это у вас получается. Очень даже здорово... но я имел в виду совершенно другое... Мартинес, улыбнувшись несколько застенчиво — он был очень польщен похвалой начальства, спрятал выкидной нож в карман и вежливо поинтересовался: — А что вы имели в виду, сэр? — Вы, лейтенант Мартинес, приближаетесь к народу — это само по себе не так уж и плохо, но малоосуществимо — в городской полиции не так уж и много бывших банди..., простите, я хотел сказать, не так уж и много людей, столь хорошо знакомых с криминальным миром, обладающим, к тому же, несравненным даром перевоплощения. Я имел в виду совершенно другое: гражданское патрулирование. — А это что такое? — спросила Саманта Фокс. — Это и есть моя новая идея,— самодовольно улыбнулся Лассард.— Кодовое название — «Граждане на улицах» или сокращенно — ГНУ. Да, программа ГНУ. — А в чем заключается эта ваша новая программа ГНУ? — поинтересовался МакКони.— Вы хотите сказать, что наши Соединенные Штаты постепенно должны превратиться в полицейское государство? Лассард улыбнулся. — Полицейское государство, лейтенант МакКони, это не так уж и плохо. Представляете, идете вы по городу, и везде — полиция, полиция, полиция... И ни одного преступника! Но я имею в виду и не это. По моему замыслу, нам следует привлечь гражданское население для патрулирования, на общественных началах. Что это даст? Во-первых, граждане, убедившись на практике, сколько тяжела и опасна наша работа, проникнутся к полицейским должным уважением. Во-вторых, сблизившись с нами во время совместной работы и лучше узнав нашу специфику, они и сами поймут, что копы — это не сборище грязных

ублюдков, а совершенно нормальные люди. В-третьих, оценив на практике, сколько сложно и опасно защищать законность, многие потенциальные нарушители десять раз подумают, прежде чем ее нарушить. Таковы видимые плюсы этой программы. У меня все. Да, чуть не забыл: мэр города Мери Сьюзил наделила меня особыми полномочиями. Я уже договорился с вашим начальством, и с завтрашнего дня вы вновь поступаете под мое начало. Будете помогать мне... — Чем? — спросил МакКони. — Будете работать с гражданским населением. На первом этапе самое, на мой взгляд, главное — создать новый, привлекательный имидж. А теперь — спрашиваю я: жалобы, предложения есть? — Есть,— ответил Хайталл.— Жалование хреновое... — Федеральные власти выделили под программу ГНУ неплохие средства,— успокоил Лассард,— у меня вы будете получать в два раза больше. — Надоело все время ходить в форме,— добавил Ларвел,— люди меня пугаются... — То же самое я говорил сегодня начальству в Управлении, оно согласилось, что какое-то время можно патрулировать улицы и в гражданской одежде. — А мой начальник запрещает курить марихуану,— обидчиво произнес Мартинес.— Говорит, что очень вредно для здоровья... — Можете курить, только не очень много,— разрешил комендант.— Это даже хорошо, что вы время от времени будете употреблять наркотики: главное условие программы ГНУ — максимальное приближение к образу и подобию рядовых граждан. Короче, делайте, что хотите: пыхайте травку, трахайтесь в телефонных будках и в автомашинах — даже в полицейских,— Лассард выразительно посмотрел в сторону Джона и Элизабет Насименто,— побольше ругайтесь матом — народ очень любит, когда с ним говорят на его языке, в общем, делайте все, что хотите. А теперь,— Лассард открыл несгораемый шкаф и, вытащив оттуда объемистую бутылку виски и

восемь — по числу присутствующих — маленьких стопочек, разлил алкоголь,— за окончательный и бесповоротный успех нашего прекрасного начинания. За программу ГНУ, господа офицеры!.. Мартинес, с видимым удовольствием выпив виски и занюхав рукавом своего форменного полицейского кителя, обернулся к Лассарду. — Нет, честное слово, мне это начинает очень даже нравиться!..— сказал он. МакКони и Хайталл, сидя за столиком в столовой Академии — был обеденный перерыв — обсуждали вчерашнюю беседу с Лассардом. — Ну, что ты скажешь по этому поводу? — спросил Хайталл и, подцепив вилкой спагетти, отправил их себе в рот. — Вообще-то задумка неплохая,— ответил тот,— что-то в этом есть. Как по мне, так это гораздо лучше, чем просиживать задницу в патрульном автомобиле, гоняясь за разными недоносками. — Ты думаешь, ходить по разным конторам и вербовать людей для участия в новой программе — легче? — Я не говорю, что это легче. Во всяком случае, общаться с нормальными людьми — гораздо приятней, чем с пьяными драчунами из пивных. Хайталл задумчиво произнес: — А разве ты можешь сказать, кто из людей нормален, а кто — нет с первого взгляда? Днем человек может быть нормальным и законопослушным, а как вмажет пару стопок — превращается в жуткого хулигана... МакКони нетерпеливо перебил своего приятеля: — Ладно, ладно... Превратиться в громилу можно и без предварительной выпивки. Знаешь, что рассказал мне как-то Мартинес? — Что? — Пришел он как-то в не очень дорогой ресторанчик — это, кстати, было еще в те времена, когда он якшался к

Саддамом. Заказал обыкновенный порционный обед, сидит, ждет. Через некоторое время подходит к нему официантка — жуткая и обрюзгшая баба неопределенного возраста, приносит суп. Мартинес смотрит — она большой палец правой руки наполовину опустила в жидкость. Эрик промолчал. Когда же она принесла ему второе — тот же самый палец был погружен в дымящийся гарнир — Мартинес не выдержал и говорит: «Слушай, бабушка, а что это ты свой вонючий палец в тарелке держишь?», а та без смущения отвечает: «А у меня, понимаете ли, нарыв, так врач посоветовал его все время в тепле держать...» Эрик, значит, разъярился: «Так зачем ты, старая курва, мне обед портишь. Засунула бы его лучше себе в задницу...» А старая курва и отвечает: «Именно это я и делаю во время перерыва...» Хайталл, посмотрев в свою тарелку, тут же отставил ее в сторону. — Ну и умеешь же ты аппетит портить,— с обидой в голосе произнес он.— Мне после твоих слов сразу же обедать расхотелось... МакКони подмигнул чернокожему полицейскому. — Так это я в подтверждение своих же слов — чтобы стать громилой — а Мартинес с друзьями после этого случая разнесли ресторан в пух и прах — чтобы стать громилой, достаточно просто начать обращать внимание на какие-нибудь несовершенности нашей жизни... Полицейские поднялись из-за стола и направились к выходу. — Кстати, какие у тебя планы на сегодня? — спросил МакКони. — Комендант приказал мне вести вербовку гражданского населения среди пенсионеров,— ответил Хайталл.— У них же времени хоть отбавляй, дома сидят, ничего делать не надо. Пусть поучаствуют в программе «Граждане на улицах»... А тебя к кому направили? — В колонию для несовершеннолетних правонарушителей,— вздохнул Джерри,— хотя, мне кажется, туда следовало бы направить не меня, а Мартинеса.

У него в этом плане опыт побогаче... — Да, на этот раз комендант явно не угадал. Его направили рекламировать новую полицейскую программу в «Континентал Интернейшнл Банк». Я краем уха слышал, что сказал ему Лассард: «Ты неплохой актер, и должен создать у банковских клерков новый, привлекательный имидж полицейского...» Эрик Мартинес, облаченный в свой обычный боевой костюм — грязные лохмотья прикрывали застиранную майку с надписью масляной краской «Рак матки — короли НьюЙорка» — подошел к крутящимся дверям банка и, глянув на швейцара, произнес: — Эй, кореш, где тут у вас людей побольше? У меня к ним дело... Швейцар, презрительно посмотрев на отрепья Мартинеса, ответил: — Послушай, приятель, валил бы отсюда, пока цел... А не то я полицию позову... Мартинес ухмыльнулся. — Полицию, говоришь? Так я и сам полицейский! — Бросай свои шутки,— злобно ответил швейцар,— я тебе серьезно говорю — вали, пока не доигрался. Эрик, вытащив из кармана полицейский значок, помахал им перед самым носом швейцара. — Ну что, убедился? Тот потянулся к стоявшему рядом телефону. — Алло, полиция? Тут какой-то ненормальный с явно уголовной внешностью ошивается под нашими дверями и выдает себя за полицейского. У него с собой какой-то значок — то ли поддельный, то ли украл у кого-нибудь, зарезал полицейского и значок у него украл... Да? Что вы говорите? Серьезно? — Швейцар в полном недоумении повесил трубку. — Ну что, убедился? — с издевкой в голосе спросил Мартинес. — Это, наверное, какое-то недоразумение,— совершенно растерянным голосом произнес швейцар, обращаясь то ли к Эрику, то ли к самому себе,— мне

сказали, что теперь нью-йоркские полицейские сами вольны выбирать себе стиль одежды, чтобы не пугать мирных жителей... — Так я тебя спрашиваю, где у вас тут в банке людей побольше? Мне поручено провести с ними беседу на тему морали и права. — Двадцать девятый этаж, по коридору налево,— с явным раздражением ответил швейцар. В небольшом конференц-зале полицейского уже ждали — Лассард успел позвонить руководству банка. — Значит, так, коре..., простите, дамы и господа,— начал Мартинес — его лохмотья смотрелись за большой полированной трибуной красного дерева более чем непривычно.— Мое начальство прислало меня сюда, чтобы я рассказал вам о некоторых аспектах работы городской полиции.— Мартинес вытащил из кармана вчетверо сложенную бумажку и принялся читать чрезвычайно монотонным голосом: — Преступление — это такое уголовно наказуемое деяние, которое...,— забубнил он.— Наказание за преступление неотвратимо... Публика, собравшаяся в зале, заскучала. Мартинес, дочитав свои записи до конца — видимо, он достаточно серьезно отнесся к поручению коменданта Лассарда — притих. В зале воцарилась напряженная пауза. В это время со своего места в первом ряду поднялся председатель правления банка — высокий седовласый господин в сером костюме-тройке, словно сошедший с рекламных видеороликов фирмы «Жиллет». — Сэр,— очень вежливо обратился он к полицейскому,— сэр, то, что мы сейчас от вас услышали, очень и очень интересно. Без вашего содержательного сообщения мы вряд ли бы когда-нибудь узнали, что наказание за совершенные преступления неотвратимы. Все это чрезвычайно, чрезвычайно приятно, мы очень благодарны вам.— Председатель правления продолжал, чуть заметно улыбаясь.— Однако ваш непосредственный начальник, всеми нами любимый комендант Лассард по секрету сказал мне, что вы отлично разбираетесь во всех

тонкостях ремесла тех, кто эти преступления совершает. Вы, как утверждает Лассард, да и как можно судить по вашему достаточно необычному одеянию, в свое время,— импозантный джентльмен несколько замялся,— как бы это выразиться поточнее,— вращались довольно долгое время в среде уголовников. Мы, все тут собравшиеся,— председатель банковского правления рукой указал на публику в зале,— были бы вам весьма признательны, если бы вы рассказали нам поподробней что-нибудь о том периоде вашей жизни. Говорят, что вы были знакомы с этим ужасным преступником Саддамом... Посвободней, мой дорогой друг, посвободней, чувствуйте себя, как дома... Мартинес облегченно вздохнул. — Так что вы мне тут задницу дурите,— ответил он,— давно бы так! А то стою тут, понимаешь ли, членом груши околачиваю, а вы тут уши развесили... Зал восторженно зааплодировал. — Отлично, отлично! — воскликнул со своего места председатель правления.— Продолжайте в том же духе, господин полицейский!.. Мартинес, выйдя из-за трибуны, подошел к столику президиума и, развязно усевшись на него, продолжил: — Если вы, кореша, желаете, могу рассказать вам, как можно ни за что ни про что прибараться к любому на улице, иными словами — как найти предлог для высокохудожественного мордобоя. — Простите,— спросил председатель правления,— простите, но я человек недостаточно грамотный, и не понимаю значения некоторых слов. Прибараться, как вы изволили выразиться, это значит — найти повод для драки? Эрик вытащил из нагрудного кармана обтрепанной куртки косяк — сигарету с марихуаной. — Папаша,— негромко сказал он говорившему,— дай-ка мне спичек... Тот бросил ему зажигалку — Мартинес поймал ее и, прикурив, ответил: — Да, прибараться, зацепить, найти повод — это одно и то же. Многие из вас, кореша, наверное, думают, что

если вы будете ходить по вечерним улицам и никого не трогать, к вам ни за что не прибараются хулиганы. Вы здорово ошибаетесь! Прибараться можно как угодно и к чему угодно. — Неужели? — спросил председатель правления.— Даже если я буду себя очень вежливо вести?.. Мартинес, вспомнив, видимо, что-то очень приятное из своей биографии, улыбнулся. — Тебя, кореш, не спасут ни вежливость, ни хорошие манеры. Если вы хотите, я сейчас расскажу вам, как я шустрил на улицах в подростковом возрасте. Хотите? — Хотим, хотим!..— закричали из зала. — В общем, делается это так,— Мартинес, докурив косяк, бросил его в графин с водой, стоявший на столике президиума,— делается это так: идем мы, значит, с друзьями детства Барри Ноксом и Тэдди Боумом — хорошие такие ребята, уже тогда подавали большие надежды — один сейчас отбывает срок за ограбление казино в Лас-Вегасе, а другой — получил пожизненный срок за налет на какой-то банк и убийство нескольких копов,— так вот, идем мы с ними по улице, настроение хреновое, хочется кому-нибудь в хохотальник заехать. Смотрим — на стоянке такси околачивается какой-то старый хрыч с портфелем подмышкой. Подваливаем мы к нему, а я и говорю: «Добрый вечер, бля...» Тот смотрит на нас так испуганно, и отвечает: «Добрый вечер...» — И все? — не понял председатель правления. — А что, этого мало? — воскликнул Эрик.— Я ему, значит, и говорю: «Постой, постой, старый пидарас, ты кого это сейчас на хрен послал?..», а тот хрен с портфельчиком подмышкой сразу все понял и — бежать. Ну, догнали мы его, завалили на асфальт и давай месить ногами в тяжелых говнодавах — мы их специально одевали по таким случаям... Слушая монолог Эрика, председатель правления банка стал заметно нервничать. Он пытался остановить рассказ полицейского различными уловками, но тот рассказывал про ту историю, случившуюся не так давно, со всеми подробностями, не обращая на седовласого джентльмена в

костюме-тройке ровным счетом никакого внимания: — Помесили мы этого вонючего козлину ногами для порядка, потом каждый из нас на добрую память заехал ему говнодавами по чайнику, а затем оттащили, болезного, за мусорные баки. Я и говорю своим корешам — давайте, мол, посмотрим, что у него там в портфельчике... Председатель правления банка судорожно схватился за сердце. — ...посмотрим, что у него там в портфельчике,— продолжал Мартинес,— раскрыли его, посмотрели в разные бумаги — оказывается, месили мы какого-то богатенького капиталиста-финансиста — я даже фамилию до сих пор помню — Макдональдс, если не ошибаюсь... Председатель правления банка хватал ртом воздух точно вытащенная на берег рыба. — ...точно, МакДональдс, а почему запомнил, потому что напоминает закусочные. Ну, бумаги в том портфельчике мне сразу же не понравились — так, дребедень разная, дебеты-кредиты, какие-то бухгалтерские отчеты и договоры... Зато нашли коллекцию женских трусиков — видимо, тот вонючий придурок в довершение ко всему был еще и эротоманом... Терпеть не могу подобных типов!.. Как только Мартинес дошел до этого места, председатель правления банка с тихим стоном осел на пол — по всему видно, у него был глубокий обморок. К нему подбежали люди. — Воды, воды! — закричали обеспокоенные банковские служащие.— Принесите воды, позовите доктора, да не загораживайте проход — ему надо побольше воздуха!.. Через минуту около побледневшего председателя правления банка суетился подоспевший доктор. — По-моему, этот обморок вызван каким-то сильным нервным потрясением,— сказал он,— сейчас все пройдет. Вставайте, мистер МакДональдс... В то время, когда Эрик Мартинес беседовал с банковскими служащими, Джерри МакКони только прибыл в

исправительное учреждение для малолетних правонарушителей. Встреча полицейского с обитателями колонии проходила в большом кабинете начальника, который он на несколько часов любезно предоставил Джерри для беседы. — Значит, так,— сказал Джерри собравшимся в кабинете начальника малолетним правонарушителям. Вам, наверное, уже сказали, что я прибыл сюда, чтобы рассказать вкратце о нашей новой программе «Граждане на улицах», или сокращенно — ГНУ. Наше руководство решило, что для поддержания порядка в городе следует привлечь к патрулированию улиц и гражданское население... Публика, собравшаяся в кабинете, несмотря на юный возраст, выглядела весьма устрашающе. Слева от МакКони сидел высокий тощий юноша, весь исписанный татуировками с изображениями голых женщин, совокупляющимися в самых невероятных позах с самыми различными, в том числе и фантастическими, животными. Юноша, дымя вонючей сигаретой, пускал дым прямо в глаза говорившему полицейскому, всем своим видом выражая презрение. Рядом с татуированным юношей сидел какой-то коротышка без одного глаза, который, смотря на своего соседа, идиотски похихикивал. Остальная публика была им подстать — угрюмые мерзкие рожи, запах грязных носков и скверного табака. — ...цель этой программы — воспитать у населения уважение к опасной и трудной полицейской службе,— продолжал лейтенант,— и я, уважаемые господа, очень надеюсь на вашу помощь и поддержку... — Чего-чего ты там сказал? — лениво протянул со своего места татуированный,— ты что, предлагаешь нам шестерить на твою контору?.. — ...потому что жертвой нападения преступников может стать каждый из нас,— продолжал Джерри, словно не расслышав реплики тощего юноши.— Да, в последнее время в наши ряды проникли разные ублюдки и карьеристы. Не спорю, что среди полицейских есть очень плохие люди, но

есть и хорошие — а я могу точно сказать, что таких большинство... Татуированный сплюнул сквозь зубы на пол. — Плохим копам — плохие гробы, хорошим копам — хорошие,— сделал он вывод из сказанного. Одноглазый, сидевший рядом с ним, услужливо рассмеялся. — Господа, я бы на вашем месте воздержался от необдуманных реплик,— очень вежливым тоном произнес МакКони,— мне кажется, что вы... Он не успел окончить фразу, потому что татуированный принялся издевательски улюлюкать: — У-тю-тю-тю-тю, коп поганый! — он, выпустив в лицо Джерри струю вонючего табачного дыма из своих легких, закашлялся.— У-тю-тю-тю-тю!.. Мак-Кони, сделав страшное лицо и набрав в легкие побольше воздуха, совершенно неожиданно для собравшихся закричал, да так громко, что в окнах задрожали стекла: — А ну, заткнись, мать твою так, вонючий пидарас! Еще одно слово тут мне, гнойный ублюдок, скажешь, бля буду, я тебе яйца поотрываю! За кого ты меня тут имеешь, мать твою туда и оттуда! Попробуй еще открыть на меня свой вонючий рот!.. Поток матерных пожеланий полицейского прервали дружные аплодисменты собравшихся. — Класс! Высший класс!..— татуированный, встав со своего места, протянул МакКони руку,— сэр, простите меня за мою выходку! Вы так виртуозно ругаетесь... — То-то, сынки,— примирительным тоном произнес Джерри. — А теперь,— голос полицейского вновь стал тихим и вежливым,— а теперь, господа, я хотел сказать бы вам вот что: всем вам осталось быть в этом исправительном учреждении несколько недель. И когда вы покинете стены колонии, вас, возможно, опять потянет на старое. Вот, например, вы,— МакКони обратился к татуированному,— скажите, за что вы тут очутились?.. — За групповое изнасилование,— ответил тот. — Ай-яй-яй, как нехорошо, какое серьезное преступление вы, однако, совершили,— укоризненно

покачал головой Джерри,— и сколько вас было? — Кого — нас? — не понял юноша. — Сколько вас было в группе? — уточнил свой вопрос МакКони. Татуированный заулыбался. — Вы не поняли, господин лейтенант,— сказал он.— Я был один. Это их была целая группа — восемнадцать девочек третьего класса. Я как-то обдолбался колесами, вот и потянуло на подвиги — остановил автобус, идущий в школу, дал по голове водителю и занялся девчонками — совсем малолетки, десять-двенадцать лет. Самое удивительное, что среди них не оказалось ни одной девственницы!.. Восемнадцать малолеток — и ни одной целки!.. — Как нехорошо ты поступил! — произнес МакКони. — Почему же нехорошо? — удивился татуированный.— Очень даже хорошо. Они потом за мной по пятам ходили, просили еще. Если бы не их родители... — А ты тут за что? — поинтересовался МакКони у его соседа, одноглазого коротышки. — А я зарезал любовника моей мамы,— ответил он.— Зарезал его, как свинью, кухонным ножом, расчленил, положил в чемодан и сел в поезд — хотел где-нибудь за городом закопать. Только так получилось, что в поезде у меня чемодан раскрылся, и все посыпалось на пол... — А за что ты его зарезал? — спросил Джерри. — Он был очень плохой человек, он никогда не давал мне денег на леденцы, кино и мороженое, и вдобавок ко всему, воровал мои наркотики... — Конечно, ты несколько погорячился. Ты поступил с ним очень жестоко. Правда, сейчас я не хотел бы читать вам нравоучений, я хотел бы вам предложить конкретное дело: когда вы выйдете отсюда, приходите в Полицейскую Академию. После ускоренного курса вы будете нести патрулирование наряду со всеми остальными полицейскими... — А нас там научат так же замечательно материться, как вы, сэр? — спросил со своего места татуированный.

— Научат еще лучше. У нас есть прекрасный инструктор, отличный знаток своего дела лейтенант Мартинес — кстати, тоже выпускник этого заведения,— ответил МакКони. — А нам дадут настоящие кольты, как у всех ко..., простите, сэр, как у всех полицейских? — поинтересовался одноглазый сосед татуированного. — Не только дадут, но даже позволят пострелять в тире Академии,— пообещал Джерри. — А как у вас там насчет девок? — спросил еще один юноша, небольшого роста латинос с маленькими масляными глазками.— Есть ли что стоящее? — Да у нас среди кадетов столько потрясных телок, что ты обкончаешься, едва их увидев! — воскликнул МакКони. — Хорошо, обязательно наведаемся на ваши курсы,— ответил за всех татуированный,— и вы, сэр, тоже учтите: если вас кто-нибудь обидит... — И что мне тогда делать? — с улыбкой поинтересовался Джерри. — Как что делать? — удивился говоривший,— сразу же сообщить мне. Скажу честно, сэр, несмотря на то, что вы и мусор, вы мне сразу же понравились, не знаю даже и чем. Короче, если что... Хайталл неспешно пробирался на своем полицейском «понтиаке» по запруженным автомашинами нью-йоркским улицам. Неожиданно его внимание привлекла стоявшая на обочине Агата Трахтенберг. — Что делаешь? — Хайталл открыл дверку машины и жестом пригласил ее сесть вовнутрь. — Да вот, сегодня выходной, все мои кавалеры поразъехались, не знаю, как время убить... — Тогда поехали со мной,— предложил полицейский. — Агитировать пенсионеров принять участие в программе «Граждане на улицах»? — Агата кисло

улыбнулась.— Ну что ж, пенсионеры, так пенсионеры. На безрыбье и рак рыба. Поехали... Через минут сорок полицейский автомобиль остановился перед клубом, где собирались нью-йоркские старики и старухи. Выйдя из машины, Агата и Хайталл зашли вовнутрь. Пенсионеры — преимущественно седые благообразные и розовощекие старики и старухи со вставными зубами — с любопытством смотрели на вошедших. По всему было заметно, что полицейские появлялись в этом клубе не так уж и часто. Хайталл и Трахтенберг уселись в небольшом уютном зале — несмотря на довольно теплое время года, огонь в камине был зажжен. К полицейским подошли завсегдатаи — бабушка лет шестидесяти с черными, явно крашеными буклями и, видимо, ее подруга, такая же старушка, одетая в суперсовременные узкие джинсы. — И это — все? — Хайталл удивленно посмотрел на подошедших,— извините, мэм, а разве руководство вашего клуба не предупредило вас всех, что сегодня мы будем читать лекцию о новой программе?.. — Предупредило,— ответила старуха в обтягивающих джинсах. — Так почему же никто не пришел? — Как это никто? — ответила ее подруга.— А мы?.. — Извините, мэм, я хотел спросить, почему вас так мало? — поправился Хайталл. — Пенсионеры — люди очень занятые. У них, как правило, почти нет свободного времени... — У пенсионеров нет свободного времени? — воскликнул Хайталл,— но почему? Они же нигде не работают!.. — Как ни странно, сэр, но когда мы работали, времени у нас было несколько больше,— ответила бабушка с крашеными буклями,— правда, за это время у нас накопилось столько нерешенных проблем, что найти время для их решения можно было только на пенсии... — Проблем? — удивилась Агата Трахтенберг,— и

это в пенсионном возрасте? Я, честно говоря, не понимаю, какие у вас могут быть проблемы... — О, детка, проблем сколько хочешь,— махнула рукой бабушка в зауженных джинсах,— сделать в доме ремонт, вставить новые зубы,— она ослепительно улыбнулась, продемонстрировав свои фарфоровые протезы,— выдать замуж и женить внуков и, наконец, выйти замуж самим... — Замуж? — не поняла собеседницу Агата. — А почему бы и нет? — вопросом на вопрос ответила та, — ведь это так прекрасно,— бабушка выставила напоказ новое обручальное кольцо с каким-то дорогим камнем,— это так прекрасно в браке... Агата заулыбалась. — Мне кажется, мэм,— ответила она,— что это прекрасно и не только в браке. Ладно,— продолжила Трахтенберг после непродолжительной паузы,— спасибо вам, что пришли. Стало быть, вы интересуетесь всем, что связано с семьей, браком, супружеством. — Да-да-да,— ответили старушки,— семьей, браком, замужеством, женитьбой... — ...и сексом,— докончила свою мысль Агата.— В таком случае, вы пришли очень кстати. Сперва лейтенант Хайталл расскажет вам о новой политике нью-йоркских копов, а потом я, с вашего позволения, скажу все, что думаю по интересующему вас поводу... Хайталл откашлялся в кулак. — Леди,— начал он,— программа «Граждане на улицах» задумана прежде всего с двумя основными целями: во-первых, вернуть нью-йоркской полиции уважение и любовь сограждан, а во-вторых — для профилактики различного рода правонарушений. Наше начальство считает, что...— далее чернокожий полицейский почти слово в слово повторил то, что говорил комендант Лассард. Старушки слушали с неослабеваюшим интересом. — Значит, господин лейтенант полиции,— сказала бабушка с крашеными буклями,— значит, вы хотите сказать, что любой желающий принять участие в этой вашей новой

программе ГНУ будет патрулировать улицы, участвовать в задержаниях воров, бандитов, хулиганов, насильников, угонщиков... — Да, именно это я и хочу сказать,— ответил Хайталл. — Ой, как интересно,— воскликнула вторая бабушка,— господин лейтенант полиции, скажите, пожалуйста, а сексуальных маньяков мы тоже будем задерживать?.. — Будем, и еще как! — вступила в беседу Агата,— вообще-то я хотела рассказать вам о некоторых семейных сценах, которые нам с коллегой,— она показала в сторону Хайталла,— приходилось не просто наблюдать, но и пресекать. Ну, если вы настаиваете, я могу рассказать вам и про маньяков... Обе пенсионерки захлопали в ладоши. — Про маньяков, про маньяков, конечно же, про маньяков!..— закричала первая.— Человеческая природа полна таких тайн и загадок! — Конечно же, про маньяков! — поддержала свою подругу вторая,— про кого же еще?.. — Подавляющее большинство сексуальных маньяков вообще ничем не отличаются от обычных людей,— начала Трахтенберг,— выявить их и разыскать очень и очень сложно. Они обычно действуют очень продуманно, заранее планируют нападения, тщательно выбирают жертву, принимают все меры для сокрытия преступлений, бывая в этом весьма осторожными и осмотрительными. Провести грань между здоровым мужчиной и маньяком очень и очень непросто. Часто действия их достаточно невинны, они не угрожают напрямую здоровью и жизни женщин. В нашей практике был интересный случай — один тип очень любил ездить в городском сабвее, он кончал, прикасаясь своими гениталиями к женскому телу в городской толчее. Помню, как-то задержали мы мелкого воришку в магазине готового платья — он в больших количествах крал меховые шапки. Но не для продажи, а исключительно для секса — они заменяли ему женское тело. Короче говоря, он ими дрючил свой

кукан... — Боже,— воскликнула бабушка с крашеными буклями,— ну, я еще могу понять, если бы он украл только одну шапку, но зачем же ему понадобились они в большом количестве?.. — На допросе он утверждал, что каждая из шапок была в его представлении какой-нибудь из женщин. Он даже дал им имена: Мерлин Монро, Элизабет Тейлор, Бриджит Бардо, Джина Лоллобриджида, Софи Лорен, Джейн Фонда... — Но онанировать при помощи головных уборов — это ведь не так страшно,— сказала бабушка. — Бывает и пострашней. Помните, может быть, скандальную историю с Эдвардом Хэнком, священником из Трентона?.. — Нет,— ответила собеседница. — Неужели? — удивилась Агата,— ну, сейчас расскажу. Это был настоящий некрофил. По ночам он тайно вырезал половые органы и молочные железы у трупов, находящихся в кладбищенской часовне, нес домой и пришивал к специльно купленному в магазине торгового инвентаря манекену. Этот ненормальный онанировал на манекен, постепенно снимал с него одежду, обнажая при этом пришитые женские органы, нежно разговаривал с манекеном, как с живой женщиной. После того, как половые органы окончательно разлагались, некрофил отправлялся на охоту — часто в его часовне не оказывалось свежих трупов, тогда ему приходилось отправляться на соседние кладбища, чтобы вскрыть недавно погребенную женщину. Однажды случилось так, что во всем городе не оказалось ни одного свежего трупа — этот психопат прирезал свою жену... — Какой ужас! — в один голос воскликнули пожилые дамы,— неужели подобные вещи возможны в наши дни?.. — Очень даже возможны,— невозмутимо сказала Агата,— и это — тоже не самое страшное. Как-то мне довелось читать показания одного садиста — за один только прошлый год он изнасиловал и лишил жизни более тридцати мальчиков и девочек. Это был настоящий зверь: он

откусывал у своих жертв губы, языки, у женщин — соски. Носы, откусанные им, случалось, находили во рту жертв. У мальчишек вспарывал животы, разбрасывал кишки, откусывал яйца, жевал их с наслаждением. Но настоящей его страстью были женские матки. Он вырезал их, как настоящий хирург, через живот. При виде маток у него возникало непреодолимое желание не кусать, а именно грызть их, красные и упругие... Следы убийства он заметал по профессиональному холодно. Одна маленькая, но весьма существенная деталь указывает, что во время своих страшных действий он был в состоянии руководить ими: маньяк всегда наносил удары, уклоняясь от брызг крови, чтобы не выйти на люди в костюме хотя бы с маленьким пятнышком на одежде.— Агата посмотрела на пенсионерок — те слушали ее с выражением животного ужаса на лицах.— Да и брызг крови было немного: готовясь к убийствам, маньяк тренировался на местной скотобойне — он резал свиней, утверждая, что это его хобби... — Господи, какие страсти вы нам тут нарассказывали! — в ужасе замахали руками пожилые дамы.— И после всех этих кошмаров вы хотите, чтобы мы принимали участие в жутких полицейских программах, чтобы мы были жертвами маньяков?.. Да ни за что!.. Таким образом привлечение гражданского населения к патрульной службе в рамках программы ГНУ продолжалось. За неделю, несмотря на многочисленные промахи, инструкторам удалось заинтересовать много людей — из добровольцев было сформировано несколько учебных групп... В программу обучения добровольцев из гражданских лиц входило: стрельба из автоматического оружия, вождение автомобиля, обучение приемам самообороны — перечень учебных дисциплин, если и отличался от курса Полицейской Академии, то очень и очень немного. Прошло уже две недели со дня начала программы, и обучение добровольцев было в самом разгаре...

Однажды утром лейтенанты полиции — помощники коменданта Лассарда по программе ГНУ — ждали своего начальника на коридоре перед его кабинетом. Комендант обещал провести расширенную планерку. Прошло десять минут, пятнадцать, двадцать, двадцать пять... Лассард почему-то не появлялся. Полицейские начали высказывать явные признаки беспокойства. — Что-то не слишком похоже на нашего коменданта,— сказал МакКони Ларвелу,— никогда не припоминал за ним никаких опозданий... Тот пожал плечами. — Да я и сам не могу понять, что происходит,— с недоумением ответил тот. Наконец, через минут сорок, двери кабинета раскрылись, и на пороге появился Лассард — его потускневший взгляд, мешки под глазами и совершенно потерянный вид свидетельствовали, что произошли какие-то чрезвычайно серьезные служебные неприятности. — Господа,— начал он, едва поздоровавшись,— господа, мне очень неприятно, но я вынужден вас огорчить,— сказал он ожидавшим его полицейским. — Что случилось, сэр? — забеспокоился МакКони.— Может быть, из тюрьмы Синг-Синг сбежал Салдам? Или нашу Академию закрывают? Лассард с тяжелым вздохом опустился в глубокое кожаное кресло. — Нет, гораздо хуже: я сейчас из Управления. Мне только что сообщили, что сегодня же вечером я обязан вылететь в Париж. Меня откомандировали представлять Соединенные Штаты на специальной научной конференции, организованной Интерполом... — Так что же тут плохого? — не понял Джерри,— наоборот, отлично: посмотрите на французских телок — знатоки утверждают, что попадаются очень сексопильные экземпляры, посетите Пляц Пигаль... — Да, но наша гениальная программа «Граждане на улицах»... — Что, она отменяется? — с явной тревогой в голосе

поинтересовался подошедший Эрик Мартинес — он настолько привык ходить по Академии в своем боевом костюме, что решил: из-за отмены программы ГНУ придется вновь влазить в ненавистную полицейскую форму. — Нет, программа не отменяется. Механизм ее уже запущен, процесс, как говорится, пошел... — Так что же случилось? — спросил МакКони. — Неужели вы не понимаете: я уезжаю в Париж, и программа остается без руководителя и главного координатора. То есть я хотел сказать, что такого человека вам в Управлении уже подыскали... — И кто этот человек? — спросил Ларвел.— Наверное, кто-нибудь из нас, сэр? Если честно,— продолжил Ларвел то ли в шутку, то ли всерьез,— если честно, я не вижу на эту роль лучшей кандидатуры, чем моя... Лассард мрачно посмотрел на Ларвела. — Бросьте шутить, лейтенант. То, что вы сейчас услышите, надолго, если не навсегда отобьет у вас эту охоту... — Так кто же этот человек? — не унимался Ларвел. Лассард, набрав в легкие побольше воздуха, выпалил единым духом: — Это — совершенно законченный негодяй, отъявленный мерзавец, полный дегенерат капитан Харрис!.. — А-а-а,— протянул МакКони,— известный победитель конкурса-шоу нью-йоркских онанистов «Железный кулак»?.. Харрис?..— МакКони мгновенно изменился в лице — до него, наконец-то, дошел смысл сказанного Лассардом,— вы не оговорились, сэр? Может быть, это я ослышался? Вы сказали — капитан Харрис?.. — Увы, это так,— печально произнес комендант,— и я даже знаю, кто подложил нам эту свинью — имею в виду Харриса. — Кто? — в один голос воскликнули лейтенантыинструкторы Академии. — Это — капитан Маузер. Джерри никак не мог поверить в слова своего начальника — слишком неправдоподобно они звучали.

— Нет, вы серьезно или шутите? — МакКони растерянно оглядывался по сторонам, на такие же растерянные лица своих коллег и товарищей,— нет, мы не ослышались? Вы сказали — капитан Харрис будет замещать вас? Может быть, это шутка? Может быть, вас просто разыгрывают? Лассард махнул рукой. — Какие тут могут быть шутки! — отрешенным голосом произнес он.— Много бы я отдал за то, чтобы это действительно было шуткой!.. — Но ведь этот капитан Харрис — полный дебил! — воскликнул МакКони,— он просто законченный дебил! Ведь это всем прекрасно известно!.. — Разумеется,— согласился комендант,— законченный дебил. И в Управлении об этом знают не хуже всех нас, может быть, даже и лучше. Именно поэтому его и назначили на мое место — координатором этой программы и исполняющим обязанности начальника Полицейской Академии... — Сэр,— к МакКони вернулось его обычное самообладание,— сэр, а если он завалит эту вашу программу «Граждане на улицах», если это действительно произойдет, что будет с вами?.. — Меня отправят на пенсию,— ответил Лассард,— иными словами, просто дадут хорошего пинка под задницу. Моя, мол, идея... — А если программа оправдает вложенные в нее средства и энергию? — В это я очень и очень слабо верю,— покачал головой начальник Академии,— имея ее руководителем такого кретина, это вряд ли возможно... — Но все-таки...— не унимался МакКони. — Тогда все равно дадут пинка под зад, а награды, чины, оркестры и шампанское будет предназначаться для Маузера и Харриса — за отличную идею и достойное воплощение... Они сумеют представить ситуацию так, что программа «Граждане на улицах» — целиком их заслуга... Впрочем, в их успех я верю очень и очень слабо... Даже если

Харрис и не будет вам мешать, ГНУ обречена на полнейший провал... Полицейские были поражены перспективой подобной несправедливости. — Сэр,— произнес МакКони чрезвычайно серьезным тоном,— сэр, мы,— он сделал рукой жест в сторону товарищей,— будем изо всех сил стараться сделать все от нас зависящее... Мы сумеем набарать этих козлов... Поверьте нам, господин комендант, мы уже неоднократно выставляли их... — Что ж, буду надеяться,— ответил Лассард,— короче, ладно, сегодня расширенная планерка отменяется я чувствую, что все и так идет по намеченному плану. Я верю своим подчиненным, господа офицеры. Полицейские проводили коменданта во двор Академии — там его уже поджидал автомобиль. — И когда же вас ждать? — поинтересовался напоследок Насименто. — Через месяц, а то и позже,— ответил Лассард,— да, сейчас я уезжаю еще начальником, а приеду — могу стать простым пенсионером... — Не беспокойтесь, господин комендант,— успокоительным тоном произнес Насименто,— мы как следует постоим за честь нашей Академии... — Ну, вонючки,— капитан Харрис, сидя за рабочим столом в кабинете начальника Академии, презрительно рассматривал стоявших вдоль стенки офицеров,— ну, вонючки, небось, никогда не думали, что придется еще раз служить тут под моим началом? — Харрис самодовольно улыбнулся.— Правда ведь, не думали?.. Полицейские молчали. — Я вам все припомню,— продолжал Харрис,— и как вы меня обижали, и как издевались над моим старшим товарищем капитаном Маузером.— Харрис от удовольствия потер руки.— Ох, и поимею же я вас тут всех — наконец-то, получу настоящее удовольствие! Да, я давно дожидался этого момента,— лицо Харриса выражало необыкновенное злорадство,— да, давно, очень даже давно, может быть,

гораздо дольше, чем нужно... Ну, ничего, как говорится, кто терпелив, тот своего всегда дождется... Вы у меня тут поскачете! Вы у меня тут запоете! Вы узнаете, что такое капитан Харрис! Вы хорошенько запомните меня на всю жизнь!.. — Сэр, мы и так прекрасно запомнили вас,— произнес с места МакКони,— очень даже хорошо помним, как вы бегали обнаженным по всем этажам гостиничного комплекса, когда у всех нормальных людей был банкет... И ко всему прочему, ваша победа в конкурсе онанистов «Железный кулак» тоже очень впечатляет... Харрис вызверился на Джерри. — Молчать, я тебе приказываю! — во всю свою глотку заорал он.— Ты, гнусная козлина, запомни: ты попляшешь у меня тут особо. У меня с тобой старые счеты... — Хорошо, господин капитан — молчу,— иронически улыбнулся МакКони. — Теперь — об этой бессмысленной и идиотской программе старого пердуна Лассарда,— Харрис, поднявшись из-за стола, медленно прошелся по просторному кабинету, пристально вглядываясь в лица своих подчиненных.— Эта программа вредна и преступна. Сами идеи — ложны и сомнительны. Это как,— голос капитана выражал полнейшее негодование,— это что: мы, нью-йоркские полицейские, должны нравиться каким-то там гражданским, должны для этого изо всех сил рвать свою задницу?.. Да сцать я на них хотел! — Харрис распалялся все больше и больше,— я не собираюсь никому из них подлизывать задницу! Полицейский на то и полицейский, чтобы его уважали и боялись! В людях страх надо воспитывать! А для этого следует как можно больше барать, как можно больше дрючить... И плевать я хотел на то, что обо мне там подумают... Поговорив в подобном тоне где-то с полчаса, Харрис на прощание пообещал: — Так что, вонючки, готовьтесь к самым худшим вещам. Я обещаю вам настоящие неприятности. А насчет этой новой программы старого идиота Лассарда можете

особо не думать — пустите все на самотек, все равно у вас никогда и ничего из этой затеи не получится... Сразу же после этого разговора полицейские собрались во дворе Академии. — Ну, что будем делать? — спросил у коллег МакКони,— есть у вас какие-нибудь толковые предложения?.. — Ну и поганый же коп попался,— вздохнул Насименто,— сколько его ни воспитывали — и все без толку... Трудновоспитуемый... — Значит, плохо воспитывали,— сделал вывод Хайталл,— надо было как-то более просто и доходчиво. — Да нет, приятель,— произнес Ларвел,— это не мы его плохо воспитывали. Это он такой тупой и неспособный ученик. Совсем тупой... МакКони, вспомнив о последних злоключениях капитана на банкете, слегка улыбнулся. — Да, наверное, дело не в нас. Мы вложили в этого придурка столько сил, столько здоровья, столько энергии... — А он оказался неблагодарной свиньей,— закончил мысль товарища Джон Насименто,— именно неблагодарной свиньей — другого слова и не найдешь... — И что услыхали мы от него вместо слов благодарности, вместо волшебного слова «спасибо»? — продолжил Джерри в своей издевательской манере,— «козлы вонючие», «ублюдки», «вы у меня еще поскачете», «вы у меня еще потанцуете»... И это он говорил своим учителям... Хайталл тяжело вздохнул. — Может быть, не все еще потеряно? — спросил он,— может, стоит попробовать еще раз? — Ну что ж,— согласился Джерри,— хорошо, попробуем. Только вряд ли он поймет нашу искреннюю заботу и оценит ее по достоинству... В тот же вечер Эрик Мартинес, одев свой привычный

повседневный костюм — грязные джинсовые лохмотья, изпод которых виднелась застиранная майка с надписью на всю грудь «Рак матки — короли Нью-Йорка», отправился в популярный среди городского отребья пивной бар «Синька», что недалеко от Центрального парка. Около входа Эрик сразу же заприметил того, кого и хотел тут встретить — своего бывшего коллегу по банде Салдама, толстого пузатого негра Даниэля Поллака. Дэн, сидя на каменном бордюре рядом с кучей гниющего мусора, сосредоточенно пересчитывал грязные замусоленные банкноты достоинством в доллар. — Ну, привет, кореш! — Мартинес был чрезвычайно рад встрече с приятелем. — Здорово! — обрадовался тот.— Ну, как живешь, чем занимаешься?.. — Да так, всем понемножку,— скромно ответил Мартинес.— То тут, то там... — А мне тут приятели как-то говорили, что ты как будто стал копом. Я, правда, им не поверил — как это такой хороший мальчик, такой большой любитель наркотиков, алкоголя и художественного мордобоя связался с такой нехорошей компанией... Быть того не может!.. — Одно другому не помеха,— улыбнулся Мартинес,— просто это — нормальная работа для юноши, которому пришло время чем-нибудь заняться... Да, я действительно стал настоящим нью-йоркским мусором, да к тому же не просто мусором, а офицером... Поллак остолбенело глянул на приятеля. — Ни фига себе...— тихо произнес он,— если бы ты мне сам об этом не сказал, ни за что бы не поверил... — К тому же,— продолжил Эрик,— это гораздо лучше, чем торчать в мерзкой клоповной тюрьме, смотреть там по кабельному телевидению идиотские фильмы и ждать, пока тебя оттрахают в зад тюремные «авторитеты»... — Тоже верно,— согласился Поллак.— Только я никак не могу понять: значит, ты уже не пьешь, не пыхаешь старую добрую травку, не бесчинствуешь и не бьешь по морде направо и налево?..

Мартинес вытащил из кармана подраной джинсовой куртки косяк и закурил. — Вот это класс! — восхищенно произнес Поллак.— В первый раз вижу копа-наркота!.. Эрик, задержав в легких ароматный дым, выпустил его из себя, как настоящий наркоман — сквозь плотно сжатые губы. — А ты что думаешь — копы, что ли, не люди? — А как смотрит на это твое начальство? — Одобряет. — Да не гони... Что, твое полицейское начальство одобряет наркоманию?.. — Представь себе — да! Это у нас теперь такая новая политика — там наверху решили, что мусора должны быть как можно ближе к народу... — Для чего это? — А для того, чтобы население нас зауважало. — Ну, знаешь, если бы все копы были такие, как ты, я бы на них просто молился... Эрик понимающе посмотрел на пузатого негра. — Правда, пока что коп-наркот в городской полиции есть только в единственном экземпляре. Это, как ты понимаешь — я! Так что, приятель, можешь на меня молиться, я совсем не против... — Да, вижу, с этим,— Дэн кивнул на косяк,— у тебя по-прежнему все в порядке. Отрадно видеть, что служба и полиции тебя не испортила... А как насчет выпивки?.. Мартинес похлопал себя по нагрудному карману. — Все в порядке — у нас в Академии такие прекрасные ребята, все пьют, как кони. Кстати, брось свою рвань считать,— Мартинес вытащил из кармана плоскую бутылку с виски,— на, глотни... Дэн, видимо, с самого раннего утра страдавший абсистентным синдромом, жадно припал к горлышку. Выпив все без остатка, он занюхал рукавом куртки и произнес облегченно: — Наконец-то полегчало... Спасибо, друг!.. — Кстати, если хочешь, можно продолжить,—

предложил Мартинес. — Что ты предлагаешь? — спросил Дэн. Эрик кивнул в сторону вертящихся дверей пивнухи. — А чего, собственно, мы торчим тут на дороге? Давай засядем в это прекрасное заведение, побеседуем... — Отличная идея! — воскликнул Дэн,— только для хорошей беседы у меня не так уж много капусты — всего какие-то вшивые десять баксов... Далеко не уедешь... — Ладно, ладно, я тебе с удовольствием проставлю по такому случаю. У нас в полиции платят не так уж и много, но на травку, выпивку и баб всегда найдется... Друзья вошли вовнутрь пивнухи и сели за ближайший к дверям столик. К столику подошел официант. — Слушаю... — Значит, так,— приказным тоном промолвил Мартинес,— заставь-ка весь этот столик полностью,— Эрик повернулся к пузатому негру,— что ты хочешь — пива, небось?.. — Ты знаешь, но после всех этих неприятностей, после разгрома «Рака матки», бесконечных полицейских участков, камер, мерзких рож, нервотрепки и всего прочего я, наверное, превратился в настоящего алкоголика,— ответил негр,— так что, если у тебя действительно много бабок и ты хочешь меня порадовать, прикажи-ка лучше чего-нибудь покрепче... — Тогда заставь весь этот столик самым лучшим виски, которое у вас только есть! — сказал Мартинес официанту. Тот ушел выполнять распоряжение. — Очень приятно, Эрик, что ты не забыл наших лучших друзей — наркоту и бухалово,— с чрезвычайно трогательными интонациями в голосе произнес Поллак.— Ну, а как насчет всего остального, расскажи... — О чем это ты?.. — Неужели не понимаешь? На что так тянет после наркоты и бухалова? Это ведь не самоцель, это так, для разминки мозгов и разогрева эмоций...

— Что? Что? — Я говорю о том, чтобы после всего этого порезвиться, как следует, набить кому-нибудь харю, поиздеваться... Неужели это меньшее удовольствие, меньший кайф?.. Эрик несколько сник. — Знаешь, а вот с этим у меня несколько хуже, чем раньше, тут напряженка. Нет, не пугайся, я совсем не хочу сказать, что у нас в полиции совсем не лупят по харям просто так, ради собственного удовольствия — замесить могут так, что забудешь, как папу-маму звали, а если не вспомнишь — то добавят: папу-маму вспомнишь, а вот свое имя забудешь начисто... Но вот беда — бьют у нас в полиции не из любви к искусству, а как-то слишком тупо, монотонно и механически, без вдохновения. То есть я хочу сказать, что когда мы тусовались с Саддамом, это получалось куда более художественней... — Ваш виски,— подошедший официант поставил у стола несколько ящиков. — Так много? — удивился Поллак.— Что я буду со всем этим делать?.. — То, что влезет — выпьешь тут,— сказал Эрик,— а что не осилишь, заберешь с собой домой... — И то правда,— согласился Поллак.— Да, так о чем это мы?.. — О великом искусстве художественного мордобоя,— напомнил Эрик. — Да,— вздохнул пузатый негр,— вижу, что ты потихоньку теряешь форму... — А что ты думал, без ежедневной тренировки это как? — возразил Мартинес.— Труд насильника сродни труду музыканта — несколько дней не позанимаешься — и тут же теряешь форму... — Ну, несколько дней напряженных занятий, и ты сразу же все восстановишь,— пообещал Поллак. — Хорошо говорить — несколько дней,— возразил Эрик,— я человек занятой, где их мне взять, эти несколько дней?..

— Ладно, что-нибудь придумаем,— пообещал Дэн и, разлив по стопкам принесенный алкоголь, произнес,— ну, что, за былые времена?.. Когда первая бутылка была выпита, негр ощутил прилив новых жизненных сил и потянулся открывать другую. — Извини, старик,— остановил его Мартинес,— но я пить больше не буду... Негр выпучил на него глаза. — То есть как это?.. — Сегодня больше не могу — ты ведь не забывай, я на службе... — Так ведь ты сам только что сказал, что ваше начальство ничего не имеет против выпивки,— возмутился негр,— ты сам говорил, что следует быть как можно ближе к народу... А что еще так хорошо сближает с народом, как не выпивка?.. Эрик поднялся со стула. — В Нью-Йорке более девяти миллионов населения, и если я буду сближаться с каждым, то через несколько дней получу цирроз печени и рак мозгов... — Ну что же мне делать со всем этим? — негр в полной растерянности указал на ящики со спиртным,— что мне со всем этим делать?.. — Я посоветовал бы тебе это все выпить,— сказал Мартинес,— думаю, что на неделю тебе хватит... — Но ведь я не могу пить один! — запротестовал негр.— Я порядочный человек! Я не могу напиваться, как свинья, чтобы потом икать и смотреть в потолок... — А что тебе надо? — Для полноценной пьянки мне нужен хороший собеседник, который бы потом разделил мои желания чтонибудь испортить, сокрушить, поломать... Мартинес мгновенно просиял. — Друг,— дружески похлопал он негра по плечу,— я как раз знаю такого человека. Это как раз то, что тебе сейчас надо. Отличный парень, несмотря на то, что и коп. Он сам нам ежеминутно говорит, что для него в целом мире нет

большего наслаждения, чем дрючить, издеваться, сношать все подряд и во все дыры... Это — мой теперешний начальник по Полицейской Академии, капитан Харрис. Короче, вот что: я сейчас вызываю по телефону такси, ты быстренько грузишь все это,— Мартинес коротким жестом указал на бутылки,— и едешь к этому прекрасному человеку. Правда, должен предупредить: он очень стеснительный, и не сразу согласится, чтобы ты с ним пил... Он даже будет тебе сперва угрожать, но это не от злобы, а, скорее, от природной доброты, которую он хочет замаскировать таким образом... Только — большая просьба! — не говори, что это я тебя к нему направил. Пусть это будет для него приятной неожиданностью... Капитан Харрис, сидя в своей квартире, смотрел телевизор. На экране появился популярный телеведущий Джордж Хильер — увидав на телеэкране физиономию журналиста, которого капитан знал лично — тот в свое время нанес большой моральный урон,— Харрис процедил сквозь зубы: — Ну, суки, никуда от вас не скрыться... Везде достанут, даже в собственном доме...— в голосе его сквозило явное раздражение, Харрис был в чрезвычайно скверном расположении духа. Он хотел было уже выключить телевизор, но в этот момент телеведущий принялся передавать последние новости отдела криминальной хроники — то, что капитан в силу своей профессии любил больше всего. Несмотря на ненависть к телеведущему, Харрис оставил телевизор включенным. — За последние сутки в нашем штате совершено: пятнадцать убийств и восемнадцать покушений на убийства, девять изнасилований, четыре поджога, пять налетов на супермаркеты, пятьдесят восемь угонов автомашин,— принялся перечислять Хильер монотонным голосом.— Многие преступления совершены с особым цинизмом и в чрезвычайно изощренной форме: так, несколько часов назад

в районе доков найден обезображенный труп неизвестного, изъеденный мелкими грызунами. На экране появилось какое-то кровавое месиво — лишь по общим очертаниям можно было догадываться, что это человеческие останки. — Полиция предполагает, что несчастного ликвидировали лица азиатской национальности,— продолжал телеведущий,— беднягу отправили на тот свет старинным китайским способом: паталогоанатомы и эксперты утверждают, что его, связав и разложив на земле, пытали с помощью голодной крысы — посадив ее в закрытый жестяной сосуд с небольшим входным отверстием, приложили его к животу жертвы. Сосуд начали разогревать, и обезумевшее животное кинулось спасаться, моментально прогрызая своими острыми зубами отверстия в теле несчастного... Правда, эксперты очень обрадовали меня, сказав, что жертва, скорее всего мучилась недолго — всего несколько минут. Она умерла от страха и болевого шока... Это уже четвертое подобное убийство за последний месяц позволяет предположить, что орудует одна и та же преступная группировка — скорее всего, это банда китайца Чанга... На телеэкране крупным планом показали развороченный живот жертвы — из черного небольшого отверстия показалась остренькая мордочка с маленькими хищными зубками. — Вот это класс! — прокомментировал Харрис,— вот это — высший класс! Здорово же эти китайцы умеют издеваться... — Продолжение новостей — через несколько минут,— улыбнулся с телеэкрана Джордж Хильер,— а теперь рекламная пауза... На телеэкране появилась какая-то полуобнаженная девушка с небольшим флакончиком в руках. — Духи «Дидона»,— томным голосом начала она,— как раз то, что вам надо... Всего несколько капель этой волшебной жидкости — и вы становитесь прекрасными и неотразимыми в глазах окружающих вас мужчин... Вам не

будут давать прохода на улицах...— девушка, открыв флакончик, понюхала духи и, томно закатив глаза, продолжала,— они превратят вас в настоящую секс-бомбу... «Дидона» — это грация, «Дидона» — это желание, «Дидона» — это элегантность, «Дидона» — о, «Дидона» есть само совершенство!.. Эти духи будят в мужчинах, этих скотах, необузданные желания,— голос девушки понизился до доверительного шепота,— они захотят обладать вами, трахать вас во все возможные и невозможные отверстия, если вы не отдадитесь им, они будут онанировать только на этот запах... Несколько капель «Дидоны» делают вас такой совершенной и неотразимой, что после этого вас обязательно изнасилуют на Пятой авеню...— после этих слов из-за кулис выскочила толпа мужчин с голодными взглядами и, в один момент раздев девушку, принялись ей по очереди засаживать. Та, кокетливо постанывая, продолжала смотреть прямо в камеру, повторяя,— «Дидона» — это грация, «Дидона» — это желание, «Дидона» — это элегантность... Само совершенство!.. На экране вновь появился Джордж Хильер. — Продолжаем выпуск последних нью-йоркских новостей. Как уже сообщалось, федеральные власти одобрили новый проект «Граждане на улицах», подготовленный начальником Полицейской Академии НьюЙорка комендантом Лассардом. Напомним, что самое, пожалуй, привлекательное качество этой новой разработки — создание другого, положительного образа в глазах населения. Привлечение граждан к реализации программы идет довольно успешно... На экране появился тир Академии. Волонтеры из числа гражданских упражнялись в стрельбе из пистолета. — Вчера комендант Лассард вылетел в Париж на конференцию, организованную Интерполом. Перед отлетом он сказал, что... В этот момент в двери позвонили. — Кого это еще сюда несет? — удивился Харрис. Удивление капитана было вполне естественным: друзей у него не было, женщины к нему не ходили, с подчиненными

он предпочитал иметь дела только на службе — да и вряд ли хоть один из них согласился бы прийти к Харрису в гости, даже если бы тот пригласил... Харрис подошел к двери и поинтересовался: — Ну, кто тут еще шляется?.. С той стороны послышалось: — Твой друг. Открывай немедленно — у меня для тебя потрясный подарок!.. Харрис весьма удивился. — Подарок? Какой еще подарок? — Открывай, и сам увидишь... Не могу же я его тебе подсунуть под двери!.. Харрис отворил. На пороге стоял толстый пузатый негр с пивным брюхом. Обдав капитана алкогольным перегаром, он громко икнул и развязно произнес: — Привет, приятель... — А вот и я!.. — Кто — ты? — удивился Харрис. Негр расхохотался. — Ну правильно, правильно, я забыл представиться. Я — Даниэль Поллак,— сказал пузатый негр и опять отвратительно икнул,— тьфу, что за зараза, опять эта икота на меня напала... Короче,— он, подняв с крыльца ящик с какими-то бутылками, оттолкнул хозяина локтем и вошел в квартиру,— короче, я тут как-то слышал, что у вас в полиции новая программа — кирять со всем гражданским населением штата, чтобы выработать у него на мусоров положительные рефлексы... Ну, долго ты так будешь тут стоять или нет? Разве так хорошие хозяева встречают гостей! Иди на кухню, скажи жене, пусть достает из холодильника закусь, да побыстрее... Видишь,— кивнул он на бутылки,— сколько нам сегодня надо осилить...— Заметив в глазах капитана недоумение, негр добавил, дружески похлопав полицейского по плечу,— не бойся, кореш, не бойся, все это досталось мне нахаляву, задаром... Харрис необыкновенно побледнел. Набрав в легкие побольше воздуха, он пронзительно завизжал на вошедшего: — Вон!.. Поллак добродушно рассмеялся.

— Ну, ну, не дури, приятель... Не дури, меня уже предупредили, что на самом деле ты очень добрый, очень хороший... Приятель, не следует казаться хуже, чем ты есть на самом деле... Я ведь по твоему взгляду вижу, что ты очень даже хочешь со мной вмазать... Короче, иди, скажи своей телке, чтобы готовила нам закусь... — У меня нет жены,— растерянно пробормотал Харрис,— нету у меня никакой телки... И вообще, кто ты такой и откуда тут взялся?.. — Ну, какой же ты непонятливый... Я ведь тебе только что представился... Капитан, открыв двери, попытался было вытолкнуть из дома настырного гостя, но тот, улыбаясь, одним движением руки усадил Харриса на стул в прихожей. — Короче, не хочешь готовить закусь,— толстый негр, взяв в руки ящик, пошел на кухню,— я и сам могу приготовить... Харрис истошно заорал на всю квартиру: — Да ты знаешь, козел, кто я такой?.. — Знаю,— спокойно ответил Поллак,— ты коп, с которым я сейчас буду бухать... Харрис, взяв телефон, принялся набирать номер ближайшего полицейского участка. — Алло, полиция?.. Больше он сказать не успел — Дэн с необычайной ловкостью выбил у него из рук телефон и стукнул его о стену — тот разлетелся на куски. — А ты, я вижу, любитель пошутить,— сказал он полицейскому.— Так ведь на такие шутки надо отвечать шутками, не правда ли?.. Поняв, наконец, что силовыми методами тут ничего не сделаешь, Харрис попробовал изменить манеру обращения. — Слушай, приятель, я вижу, тебе очень хочется выпить...— начал полицейский. — Разумеется,— ответил тот,— я просто сгораю от нетерпения... — Но ведь ты можешь сделать это где-нибудь в другом месте, у себя дома, например... Я сейчас вызову такси

и даже оплачу дорогу до твоего дома... — А зачем мне ехать домой? — Поллак нагло посмотрел в глаза Харрису.— Зачем мне надо ехать домой? Дома мне выпить не с кем... Мне и тут хорошо... Усевшись за стол, Дэн открыл холодильник и вытащил из него все содержимое. — Да, маловато у тебя закуси, приятель,— сокрушенно сказал он,— но ничего, это тоже сгодится. Будем экономными — закусывать не обязательно, настоящие мужчины не закусывают, а занюхивают. Харрис с тяжелым вздохом уселся на кухонной табуретке и страдальчески посмотрел на негра. — Послушай, чего ты от меня хочешь?.. — Того же, чего хочешь и ты — выпить... — Но я не хочу пить! Я полицейский! — А что, разве полицейские — не такие же живые люди, как и все остальные? — Поллак, вспомнив недавний разговор со своим другом Эриком Мартинесом, очень удачно ввернул в беседу с Харрисом цитату. До Харриса наконец, дошло, что от наглого посетителя никакими способами отделаться не удастся. Поэтому он решил пойти на уступки. — Ладно,— сказал он, давай выпьем, если ты уж так настаиваешь... — Во, во, давно бы так,— обрадовался Поллак,— давай выпьем. Я вижу, ты парень сообразительный, понял, наконец, чего я от тебя добиваюсь уже полчаса... — ...выпьем по сто грамм и ты пойдешь к себе домой,— закончил капитан. — Ну, и чем закончилась вся эта история? — спросил у Мартинеса МакКони, внимательно дослушав рассказ своего товарища и коллеги. Тот ухмыльнулся. — На второй бутылке он сломался,— ответил Эрик,— сломался наш капитан Харрис и пошел блевать в туалет, но до унитаза так и не успел добежать — вчистую

обрыгал моего друга Дэна!.. — Обрыгал? А тот что?.. — Страшно оскорбился. Снял с капитана его полицейский китель и заставил вытереть себя... — Он, наверное, очень обиделся? Мартинес злорадно хмыкнул. — Он к тому времени уже абсолютно ничего не соображал. Мычал только что-то нечленораздельное... — Я говорю о твоем друге Поллаке... — А, этот? — Мартинес сразу же вспомнил, на что способен его товарищ в таком состоянии,— конечно же! Он вообще очень обидчивый... МакКони живо представил Харриса, вытирающего негра своим полицейским кителем. — А что было дальше? — поинтересовался он. — Как обычно, целиком и полностью в стиле Дэна. Он дал ему по чайнику для порядка, потом заехал в хохотальник, чтобы не базлал на весь белый свет о том, какие скверные люди эти черножопые, потом въехал ногой под яйца для профилактики, после чего устроил в квартире небольшой погром... — И все? — Не перебивай: отдохнув, он отломал ножку табуретки, еще немножко пошустрил с этим старым онанистом, а перед самым отходом со свойственной ему детской непосредственностью засунул эту ножку Харрису в задницу... МакКони развеселился. — Ха-ха-ха!.. Говоришь, в задницу. — Причем тем концом, который потолще,— уточнил Мартинес,— впрочем, Харрис к тому времени вырубился окончательно и ничего не соображал... — Жалко, жалко... Ну, молодец, однако, этот твой приятель Дэн. Сколько фантазии, сколько настоящего чувства юмора!.. — Да, таким, как он, место либо в федеральной тюрьме, либо в нашей Полицейской Академии,— подытожил Эрик.

Вопреки ожиданиям, беседа, проведенная Поллаком с капитаном Харрисом, не только не успокоила последнего, а, скорее наоборот: капитан, и без того отличавшийся злобностью нрава и поступков, стал совершенно невозможен. Со всеми своими подчиненными — с кадетами, гражданскими, принимающими участие в программе ГНУ, с офицерами-инструкторами — он уже не разговаривал, а истерически орал. Атмосфера в Полицейской Академии стала совершенно невыносимой. — Что будем делать? — спросил однажды МакКони у друзей, когда они после рабочего дня оттягивались в небольшом баре в районе Манхэттена,— этот дегенерат скоро нас совсем со свету сживет... — Может, вновь подослать к нему моего хорошего друга Поллака? — предложил Эрик. — Я слышал от кого-то, что Харрис заказал и установил у себя перед входной дверью какое-то хитроумное приспособление. Всех, кто приходит к нему, даже почтальона и рекламных агентов, он заставляет туда дуть. Чуть что — двери не открываются, а выпившего посетителя мгновенно бьет электрический разряд. К тому же такие номера — я имею в виду твоего замечательного друга — дважды не проходят... — А что мог бы предложить ты? — поинтересовался у МакКони Эрик. В это время в бар вошли двое подростков явно приблатненного вида — один из них, очень тощий и очень высокий, напоминавший складной метр, был одет в джинсовую куртку' с обрезанными или оторванными рукавами — голые мускулистые руки испещряли густые татуировки на сексуальные сюжеты. Его друг, одетый в потрепанную кожанку, был одноглазым — пустую глазницу прикрывала какая-то грязная повязка. Заметив вошедших, МакКони только успел пробормотать своим коллегам «Минуточку!..» и, выскочив из-за столика, быстренько подбежал к криминализированным подросткам.

— А, это ты, коп, агитатор вашей новой программы,— протянул татуированный, едва только Джерри с ним поздоровался,— ну как же, как же, конечно, помню, особенно, как ты замечательно матерился у нас в исправительном учреждении... Такое не забывается... — Очень рад, что вы, господа, меня еще не забыли,— с карикатурно-преувеличенной любезностью ответил МакКони,— как ваши дела, господа? Я, как понимаю, вас уже выпустили из вашего привилегированного учреждения?.. — Да, как видишь. Уже неделю на свободе — ходим по Нью-Йорку, дышим свежим воздухом, набираемся новых впечатлений и возобновляем некоторые старые... Хотя, думаю, тюремной баландой будет отрыгаться еще лет десять... — Так зашли бы к нам, в нашу Полицейскую Академию... Или вам теперь это впадлу?.. Тощий татуированный юноша заулыбался. — Нет, не подумай, нам это совсем незападло, просто — совершенно нету времени... МакКони сочувственно покачал головой. — Да неужели? Вы что, начали учить древние языки или кибернетику, намылились поступать в Йельский университет?.. — Нет,— заулыбался татуированный,— в свое время я уже получил неплохое образование на улице — понимаешь, у семьи и школы не было желания мною заниматься. Я изучал преимущественно прикладные дисциплины — уличные драки, угоны автомашин... Я умею как никто быстро в нашем районе вручную забить косяк травкой. Но главная моя наука — шахноведение!.. — Именно за это в свое время ты и погорел,— напомнил ему Джерри. — Что поделаешь, за все приходится платить... Да, так вот что я тебе хотел сказать: пока я протирал зад на нарах своего исправительного учреждения, малолетки, которых я оттрахал в школьном автобусе — помнишь, я тебе рассказывал, среди них не обнаружилось ни одной целки? —

так вот, эти малолетки набрались соков, подросли... сиськи подросли, письки и все такое... Мне, честно говоря, уже и трахаться особо не хочется — член до волдырей стер, а эти девчонки все бегают, просят... Как только дорвутся — бадангу изо рта не вынимают!.. Не отнимать же у детей любимую игрушку. Приходится терпеть. — Ну, а ты чем занимаешься? — спросил МакКони у спутника татуированного, одноглазого коротышки в кожанке. Тот махнул рукой. — Вот, помогаю другу в самых сложных ситуациях — ты же слышал, как ему теперь непросто,— он кивнул в сторону татуированного. МакКони подвел подростков к столику, где сидели его товарищи по Академии. — Может быть, господа, изволите посидеть с нами? Зачем стоять на проходе?.. Те согласились. — Хорошо, приятель, присядем... Ты же проставишь нам чего-нибудь?.. МакКони и его юные знакомые присели за столик. — Позвольте вам представить,— обратился он к сослуживцам,— совершенно замечательных людей, выпускников исправительного учреждения для малолетних преступников,— он обернулся к Мартинесу,— кстати, коллега, того самого, где в годы юности сидел и ты,— людей настолько замечательных...— МакКони далее произнес такой длинный и запутанный комплимент, что дойдя до середины, начисто забыл, с чего начал,— короче, позвольте представить вам моих друзей. — А чем же они так замечательны? — поинтересовался у Джерри Насименто. — Прежде всего тем, что согласились принять участие в программе «Граждане на улицах», еще сидя в своей тюрьме для малолеток. — Ну да! — воскликнул Мартинес,— да так вы перетянете в нью-йоркскую полицию всех самых опасных

городских хулиганов! — Не вижу в этом ничего плохого,— ответил Джерри,— хулиганы не будут буянить и безобразничать, будут ходить по улицам и охранять порядок и покой граждан от других хулиганов, будут помогать инвалидам и престарелым, собирать членские взносы в общество анонимных алкоголиков и наркоманов, в общество Красного Креста... — Короче, хорош трепаться,— татуированный резко повернулся к МакКони,— что вам надо?.. — Да у нас тут маленькие проблемы... Подросток насторожился. — Какие именно? — Помнишь, еще тогда, на лекции, ты сказал мне, что если что, я всегда могу рассчитывать на твою помощь? — осторожно начал Джерри. Татуированный утвердительно покачал головой. — Да, действительно я тебе такое говорил. Я от своих слов никогда не отказывался и не отказываюсь, если что-нибудь кому-нибудь обещаю — даже копу... — Мне нужна твоя помощь,— продолжал Джерри доверительным тоном.— Тут один гнойный пидар...— МакКони подробно, не забывая ни об одной детали, рассказал выпускникам исправительной колонии о программе ГНУ и о взаимоотношениях коллектива с капитаном Харрисом,— короче, не знаем, что и делать... Может, ты что присоветуешь?.. Лица малолетних преступников просияли. — Так что же это ты, кореш, раньше молчал? Мы бы с ним разобрались в один момент... — Значит, на вас молено положиться? — спросил Джерри.— Значит, вам можно доверять?.. Рик, так звали татуированного, только заулыбался. — Еще как!.. — Отлично! В таком случае, господа, можете считать, что вы с этой минуты уже участвуете в нашей программе,— заключил Джерри.

Поздним вечером, когда обитатели Нью-Йорка даже и не рискуют выходить на улицу из-за страха перед громилами, около двухэтажного дома в тихой части города околачивалось двое подростков. Один из них — высокий и чрезвычайно тощий, с мускулистыми руками в немыслимых наколках — в лунном свете казался выкопанным из могилы мертвецом, в любом морге он запросто сошел бы за очень несвежий труп. Другой — в подраной кожанке, с черной повязкой, прикрывавшей выбитый глаз — тоже выглядел достаточно устрашающе. — Ты ничего не напутал? — спросил тощий подросток у своего приятеля,— это точно? Этот дом,— он махнул рукой в сторону двухэтажного строения,— или же какой-нибудь другой?.. — Да нет, Рик,— отозвался одноглазый,— я еще днем проверял. Все сходится. Если не веришь, почитай,— он подвел Рика к калитке, на которой при лунном свете поблескивала латунная табличка с надписью «Капитан Харрис. Полиция штата Нью-Йорк». — Хорошо,— ответил Рик.— Ну что, все, как договаривались или на месте сымпровизируем?.. Инструкция, полученная от МакКони, была проста: вопервых, под каким-нибудь благовидным предлогом проникнуть в дом к капитану Харрису, во-вторых, хорошенько его напугать, и в-третьих — ни в коем случае не применять грубое физическое насилие. Последний пункт инструкции явно не нравился ни татуированному, ни одноглазому. — На месте все, и решим,— ответил Рику его товарищ. Приказав своему спутнику по возможности не шуметь, Рик притворился очень и очень серьезным, толкнул от себя калитку — та со страшным скрипом отворилась — и пошел к дверям по бетонной дорожке. Он вежливо и тихонько постучал, но никто не появился. «Неужели его еще нету дома? — с тоской подумал юноша,— придется околачиваться тут еще невесть сколько...» Рик постучал во второй раз — чуток сильней — и на этот раз услышал, что

кто-то подошел с той стороны. Щелкнул замок, двери слегка приоткрылись, и сразу же послышалось очень недовольное: — Ну, кто еще там?.. Рик, голосом корректным, насколько это было возможно для него, ответил: — Сэр, извините, мне очень неудобно, простите, что побеспокоил вас в столь поздний час, но мне больше не к кому обратиться. Мы тут прогуливались с подружкой, нам очень захотелось слегка перепихнуться, мы занялись этим делом под деревом, и тут у несчастной девочки началось жуткое кровотечение — наверное, я ей там что-то насквозь проткнул. Может быть, разрыв селезенки, а может — сотрясение мозга, точно не знаю. Не будете ли вы столь любезны, не позволите ли вы дать мне возможность воспользоваться вашим телефоном, чтобы позвонить в ближайшую клинику? Из-за дверей на говорившего глянули злобные глаза хозяина. — Послушай, приятель, проваливай-ка ты отсюда подобру-поздорову вместе со своей прошмандовкой. Я на эти ваши уловки уже не поддаюсь. Вновь притащишь мне сюда ящик виски, пить будете, буянить, одежду портить,— при этих словах голос его слегка дрогнул,— табуретки ломать. Портить мое имущество... Рик продолжал настаивать. — Но моей девочке, моей несчастной подружке очень и очень плохо. Она истекает кровью. Она может скончаться тут, прямо на моих глазах. Сэр,— продолжал он чуть ли не плача,— я слышу ее стоны... Если моя Джуди, моя любимая подружка, умрет, это будет на вашей совести, сэр, и я никогда вам этого не прощу... — Там слева от тебя пластиковая трубка,— послышалось из-за двери,— она вмонтирована в стену. А нука дыхни в нее! Только сразу же предупреждаю: если ты хоть немножко выпил, тебя тут же со страшной силой долбанет электрическим разрядом!.. — Ну что вы, сэр,— произнес Рик как можно обидчивей,— да как вы только могли подумать, что я

пьяный?.. Неужели вы действительно подумали, что я вас обманываю, когда у меня такое горе, такое несчастье?.. — Если ты хочешь, чтобы я тебе открыл — делай, что я говорю,— послышалось с той стороны,— и быстренько! Без лишних разговоров. Рик, найдя в темноте наощупь вмонтированную в стенку трубку, дунул в нее. Никакого эффекта, как и следовало ожидать, не последовало — на подобные мероприятия Рик, в отличие от Дэна Поллака, выходил только трезвым. Двери открылись. — Заходи... Рик с диким ревом бросился в открывшуюся дверь. За ним, оттолкнув остолбенелого от неожиданности хозяина, ворвалась «истекавшая кровью девочка» — одноглазый в потертой кожаной куртке — во время предыдущего диалога он, беззвучно хохоча, стоял рядом с Риком. Рик развязно похлопал хозяина по плечу — видимо, поздний звонок поднял его с постели, он был в одной ночной пижаме и кальсонах. — Не боись, не боись, приятель... Мы не причиним тебе ровным счетом ничего дурного. Тот просто затрясся от ужаса. — Забудь о своих глупых страхах, кореш! — продолжал Рик.— Страх — это очень нехорошее чувство, он мешает ощущать себя действительно свободным и независимым. Каждый человек свободен от рождения, не правда ли? К тому же, приятель, если верить написанному у тебя на калитке, ты полицейский... Неужели коп может чегонибудь бояться — например, двух маленьких мальчиков?.. Хозяин, точно очнувшись, заорал на весь дом: — Да как вы смеете! Да вы понимаете, грязные ублюдки, кто перед вами стоит?.. — Ша,— успокоил его Рик,— сбавь обороты, мусор. Думаешь, научился громко орать, так все можно? Успокойся, приятель, ты не в полиции, к тому же — у тебя сейчас гости, а с нами подобные номера не проходят... Я же прекрасно понимаю, что ты так страшно разорался только потому; что

здорово испугался нас... Небось, уже полные штаны насрал..,—Рик поднял указательный палец и философски заметил,— люди всегда стремятся нагрубить, когда желают скрыть свой испуг... Коротышка в кожанке, пройдя из прихожей к столу, взял раскрытую на середине книжку и принялся читать вслух: — «Приговор вступает в законную силу по истечении срока на кассационное обжалование и опротестование, если он не был обжалован и опротестован. В случае принесения кассационной жалобы, приговор, если он не был отменен, вступает в законную силу по рассмотрении дела вышестоящим судом или другой судебной инстанцией...» — Чего, чего там стоящим? — заволновался Рик, услыхав единственное понятное слово. Одноглазый отмахнулся и продолжал читать книжку очень серьезным тоном: — Тихо ты, не мешай. «Приговор, не подлежащий кассационному обжалованию, вступает в законную силу с момента его провозглашения. Вступивший в законную силу приговор обращается к исполнению судом, постановившим приговор, не позднее трех суток со дня вступления его в законную силу или возвращения дела из кассационной инстанции. Обвинительный приговор приводится в исполнение по вступлении его в законную силу. Оправдательный приговор и приговор, освобождающий подсудимого от наказания, приводится в исполнение немедленно по провозглашении приговора...» Рик выхватил книгу из рук. — Что за галиматью ты там читаешь? — он посмотрел на обложку и скривился, как от зубной боли,— ну, тоже мне, нашел развлечение — «Уголовное право»... Впрочем, постой,— по выражению лица Рика можно было сразу догадаться, что ему пришла на ум какая-то идея.— Это твоя книга? — обратился он к стоявшему у стенки Харрису. Тот нехотя ответил. — Моя...

Рик, с необыкновенным отвращением посмотрев на обложку, принялся листать «Уголовное право», приговаривая при этом про себя: — Посмотрим, посмотрим, что тут такого интересного написано. Сколько новых, совершенно непонятных слов... Интересно, есть ли тут что-нибудь такое? — Рик как-то замысловато помахал в воздухе рукой,— чтонибудь эдакое? А вообще очень приятно видеть такого образованного человека, который хоть что-то читает. Времена мельчают, люди портятся — кроме дебильных комедий по «видику» да мыльных опер никого больше ничего не интересует... Редкостное, можно сказать, удовольствие, видеть в такие тяжелые времена такого на редкость культурного человека. Очень даже любопытно взглянуть на эту книжку,— он вновь обернулся к стоявшему у стены Харрису,— если, конечно, разрешишь, кореш... Больше всего на свете я люблю рассматривать разные незнакомые книжки с разными умными незнакомыми словами!.. Усевшись на полированный столик, Рик продолжал неспешно листать страницу за страницей. Дойдя до середины, он вдруг изменился в лице. — Ай-яй-яй!..— воскликнул он,— ай-яй-яй!.. Что это за безобразия такие теперь пишут в этих книжках! Ну, что, например, это за слово? — слегка повысив голос, обратился он к Харрису,— что это за такое мерзкое и гадкое слово? Мне на это слово и смотреть-то стыдно, не то, что его еще и читать! Вот — слово на букву «х»... — Да не может этого быть! — прошептал капитан,— книгу писали ведущие юристы Америки, великие умы, они не могли написать ничего такого... — Могли, значит, если написали... К Рику неспешно подошел одноглазый товарищ — он уже прекрасно понял, что к чему, и с удовольствием согласился подыграть приятелю в этой комедии. — Вот уж где грязь, так грязь! — воскликнул он, едва заглянув в книжку,— вт уж где похабщина, так похабщина! Такие слова я не слышал даже в нашей колонии

для несовершеннолетних преступников! Да даже матерые уголовники зальются краской стыда, прочитав такое!.. Рик подтолкнул его локтем в бок. — Где? Где? Одноглазый ткнул пальцем в какую-то строчку посередине страницы. — Да вот же, ты что, не видишь? Вот какое ужасное слово! Просто кошмар!.. — На какую букву начинается это мерзкое слово, кореш? Только вслух не повторяй, а то меня еще ненароком может от этого стошнить... Одноглазый, наклонившись к уху приятеля, сказал свистящим шепотом — достаточно громко, чтобы его слова были слышны и хозяину. — На букву «п»... — Дамы и господа! — патетически начал татуированный, обращаясь неизвестно к кому,— минуточку внимания! Вы когда-нибудь видели, чтобы американский полицейский, ко всему прочему еще — и офицер, который должен бороться с преступностью, защищать сирых и обездоленных, который должен защищать законы и, показывая всем пример, обязан бороться с грязью, порнографией, похабщиной и всем остальным злом нашего мира, держит у себя дома подобную литературу?! — Рик резко обернулся к капитану,— значит, ты, приятель, просто мерзкий вонючий козлина!.. После этого монолога Рик принялся с остервенением рвать «Уголовное право» — во все стороны полетели клочки и обрывки бумаги. Как ни странно, но на Харриса это произвело куда большее эмоциональное воздействие, нежели все предыдущие действия незваных гостей. Резво вскочив, полицейский очень громко заорал: — Ублюдки!.. Свиньи немытые!.. Вы не имеете права!.. Это библиотечная!.. У меня высчитают из жалования!.. Это собственность Полицейской Академии!.. Я буду жаловаться!.. Вы ответите по закону!.. Харрис был совешенно невменяем. Он вопил, как

безумный, изрыгая самые фантастические ругательства и даже придумывая по ходу свои собственные, совершенно невероятные, бросился на подростков с кулаками. Рик был готов к подобному повороту сюжета — нащупав в кармане самодельный кастет, с которым никогда не расставался, он со всего размаху заехал им в лоб полицейскому — тот, отлетев на несколько метров и опрокинув на своем пути столик с какими-то вазами, мгновенно притих. Рик обернулся к своему приятелю. — Да, конечно, так не хотелось не выполнить просьбу этого Джерри, но тут уже невыкрутка — действуем в пределах необходимой самообороны... Ну что, начали?.. Одноглазой злорадно улыбнулся. — Конечно! — обрадовался он,— я очень давно ждал этого момента!.. Подбежав к лежавшему на полу и ничего не соображавшему после удара полицейскому, коротышка принялся месить его ногами, пританцовывая при этом, украшая его лицо сиреневыми разводами и вышибая из ноздрей поверженного врага черную чавкающую кровь — густую-прегустую. Харрис, придя в себя, даже и не думал сопротивляться — он прикрыл лицо и пах руками и только тихо постанывал в такт ударам одноглазого. — Ну, хватит с него,— сказал татуированный своему товарищу,— хватит, а то совсем замудохаешь... Тот не унимался. — Ты ничего не понимаешь, приятель! Я всю жизнь мечтал отмудохать копа — а тут такой случай подвернулся, просто, как в сказке... Да у меня просто какой-то праздник сегодня!..— с этими словами он принялся топтать руки Харриса своими тяжелыми рифлеными башмаками. — Ну, хватит, уймись,— продолжал отговаривать его Рик,— а то совсем отправишь его на тот свет... Нас ведь попросили его слегка припугнуть... Коротышка расхохотался. — Думаю,— сказал он,— что теперь он испуган на

всю оставшуюся жизнь... После этих слов он принялся крушить покои полицейского, все что попадалось ему на глаза: стол, стулья, кровать, торшер, шкаф, после чего, утерев пот со лба, подошел к камину, где еще рдели горячие угли и, расстегнув ширинку, загасил их, помочившись туда. За окном — совсем близко — послышался резкий противный скрип автомобильных тормозов. — Полиция!..— крикнул Рик своему приятелю,— надо срочно сматываться!.. Однако скрыться они не успели... Двери резко отворились, и в комнату вбежали трое: все, как один — в черных масках, скрывавших нижнюю часть лица, в широких, не стесняющих движения куртках, с автоматами «Узи» наперевес. Направив оружие на подростков, они остановились — увиденная картина погрома несколько смутила их. Один из вбежавших закричал фальцетом с весьма характерным акцентом, выдающим в нем уроженца Юго-Восточной Азии: — Всем лечь на пол!.. Подростки, не рискуя ослушаться, повиновались. Пока вошедшие незнакомцы в масках осматривали помещения, Рик попробовал было определить, кто это мог бы быть. Единственное, что он понял — это была не полиция. НьюЙоркская полиция не врывается в дома своих же сотрудников в черных масках с оружием наперевес — это и ребенку понятно... «Несомненно, это какие-то бандиты,— решил Рик,— только непонятно, что им тут надо?» Кроме сильного акцента, в пользу азиатского происхождения бандитов, говорило и все остальное: и желтоватый оттенок кожи, и раскосые глаза, налитые злобой, и особая, свойственная только азиатским гангстерам манера держать себя — смесь рабского, почти собачьего подобострастия к хозяину и нечеловеческая жестокость. Осмотрев дом и не найдя более ничего подозрительного, один из бандитов — видимо, это был их главарь — неспешно подошел к лежавшему на полу Рику и, ткнув его ногой в лицо, спросил:

— Где тут эта грязная полицейская сука, этот ублюдок капитан Харрис?.. Рик молча кивнул на лежащего на ковре полицейского — двое других бандитов, подойдя к нему, перевернули Харриса на спину. — Дома еще кто-нибудь есть? — Нет, только вот мы... Главарь налетчиков что-то негромко сказал своим товарищам на совершенно незнакомом Рику языке — видимо, сказанное было командой: бандиты засуетились. Один из них, вытащив из нагрудного кармана куртки фотографию, подал ее своему шефу. Посмотрев сперва на нее, а затем — на лежащего в бессознательном состоянии полицейского, главарь кивнул в сторону двери — один из его подчиненных, взяв полицейского за ноги, потащил его, словно какой-то мешок, к выходу — видимо, во дворе стоял автомобиль. Главарь бандитов и его подчиненный снова заговорили на своем непонятном языке, из всего услышанного Рик разобрал только одно слово — «Чанг». «Боже,— подумал Рик,— только бы не это!.. Лучше бы уж приехала полиция...» Чанг и его банда славились в НьюЙорке особой жестокостью, само имя китайца наводило тихий ужас не только на мирных обывателей и их защитников — полицейских, но даже на главарей городского преступного мира, предпочитавших с Чангом не связываться... Чанг ткнул дулом автомата Рика в затылок — так сильно, что тот ойкнул от боли. — Кто вы такие? — спросил он с угрозой в голосе,— говорите правду. Если вы меня обманете — я сделаю вам очень больно... — Мы.., — Рик сделал небольшую паузу, придумывая по ходу подходящее объяснение своего присутствия в этом доме,— мы тут случайно, просто попросили, чтобы этот коп открыл нам двери — позвонить, а хозяин, кретин ненормальный, набросился на меня с кулаками... Мы же не знали, что он псих — вот и пришлось

его проучить маленько... Чанг улыбнулся. — Значит, это вы его так замечательно отделали?.. Рик утвердительно покачал головой. — Молодцы... В любом случае, вы несколько облегчили моим людям работу — он, по крайней мере, не шумел и не сопротивлялся... Не полицейский офицер, а настоящий гамбургер! Вот здорово — ха-ха-ха!.. Коротышка — приятель Рика — услужливо засмеялся. Чанг, подойдя к нему, придавил ботинком мизинец руки — встав на носок, он перенес туда всю тяжесть своего тела... — Ой-ей-ей,— завопил тот от боли,— пожалуйста, не мучайте меня, ой, как мне больно... Чанг с садистской улыбкой продолжал. — Это еще не больно... Это так, легкая тренировочная разминка, чтобы ты знал, что нельзя перебивать старших... А ну, заткнись! — вдруг заорал он на всю комнату. Коротышка мгновенно стих. — Так вы что — громилы-профессионалы? — почти ласково спросил китаец у Рика. Тот замялся. — Да нет, какие из нас профессионалы,— ответил он,— мы еще только учимся. Считайте нас за любителей, дилетантов... — А это что такое? — Чанг указал дулом автомата на татуированные руки подростка,— приятель, подобные вещи делаются только в тюрьмах... Кого ты хотел провести, гнида! — воскликнул он и со всего размаху ударил Рика ногой в какую-то болевую точку на спине — тот завертелся на полу, тихо скуля от нахлынувшей на него боли. Тем временем Чанг, глядя на подростков, размышлял, как с ними следует поступить — оставлять живых свидетелей было не в его правилах. — А что вы думаете обо мне? — спросил он,— кто я, по-вашему, такой? Зачем, по-вашему, мы тут появились? Зачем забрали с собой этого копа?..

Рик приподнялся и, превознемогая боль, перевернулся на спину. — Не знаю, сэр,— ответил он, глядя на Чанга,— вам лучше знать... Подумав еще немного, Чанг передернул затвор автомата и направил его на подростка. — Лучший свидетель — это мертвый свидетель,— с ухмылкой произнес он,— жалко, что у нас сейчас так мало времени. А то бы поиздевался над вами всласть... Рик лихорадочно соображал, что следует предпринять. Взгляд его остановился на огромной люстре, висящей прямо над китайцем. После учиненного погрома люстра едва держалась, она могла в любой момент рухнуть... — А-а-а!..— внезапно закричал Рик,— что это там? — он выразительно глянул в дальний угол комнаты, за спину стоявшему с автоматом китайцу. Тот резко обернулся - всего лишь на мгновение, но этого было достаточно, чтобы Рику швырнуть в люстру лежавшую рядом с ним табуретку — люстра со страшным грохотом свалилась на голову Чангу. Тот, обливаясь кровью, упал на пол... Рик подбежал к лежавшему товарищу и протянул ему руку. - Бежим!., Подростки кинулись к черному входу — в это время у дома послышалась беспорядочная стрельба — видимо, подручные Чанга, заподозрив что-то неладное, принялись палить направо и налево... Рик и его товарищ бежали минут пятнадцать — им все казалось, что Чанг и его страшные люди гонятся за ними по пятам. Попетляв по дворам и закоулкам, они, наконец, остановились. — Ну, что теперь? — спросил у Рика его приятель, тяжело дыша после вынужденного кросса. — Как что? Мы же — участники программы «Граждане на улицах» или ты забыл об этом, приятель? Мы стали свидетелями преступления и теперь должны сообщить обо всем в полицию... — Но ведь мы сами месили этого Харриса от души!

напомнил коротышка,— или ты забыл?.. — Что ни делается, все к лучшему,— произнес в ответ Рик,— во всяком случае, если бы мы там не оказались, у Харриса не было бы абсолютно никаких шансов... Я думаю, лейтенант МакКони не самый жуткий коп в этом городе,— продолжил он,— думаю, что он нас простит. Ну, где тут ближайший таксофон?.. — А вы точно уверены, что это был Чанг? — спросил у подростков МакКони. — А кто же еще? — ответил Рик.— К сожалению — он.— Подросток потер рукой ту болевую точку, в которую ударил его китайский мафиози,— мы сами это слышали... МакКони с товарищами сидел на лавочке во дворе Полицейской Академии и, наверное, в сто первый раз выслушивал рассказ своих подопечных по программе ГНУ — те от пережитого ужаса до сих пор находились в полуобморочном состоянии. Сразу же после ночного звонка в полицию усиленный наряд копов выехал на место происшествия и, разумеется, никого не застал. Рик по большому секрету рассказал МакКони, что Харриса за плохое поведение пришлось слегка побить — вопреки ожиданиям подростка, тот ничего не ответил. «Да,— подумал Рик,— видимо, этот капитан Харрис — действительно суровый негодяй, если даже полицейским, его подчиненным, абсолютно пофиг, что с ним произошло...» — Я только одного никак понять не могу,— произнес Ларвел,— какого существительного эти китайские мафиози захватили в плен этого полного идиота Харриса? За каким членом он им понадобился?.. Хайталл едва заметно улыбнулся. — Может быть, хотят продать его за большие деньги в какой-нибудь музей, на экспозицию дегенератов? Посадят в клетку и будут показывать публике за плату — небось, у них в Азии таких идиотов только поискать... Хотя, если разобраться серьезно, я тоже не очень хорошо понимаю... — Ты знаешь,— перебил его Ларвел,— если как следует поразмышлять, это даже очень хорошо, что они его похитили. Очень хорошо поступили. Теперь, по крайней

мере, никто не будет мешать нам работать... — И в самом деле,— поддержал его Хайталл,— никто не будет говорить нам всякие гадости, не будет нас постоянно оскорблять, называя... — ...черножопыми,— окончил мысль приятеля Ларвел. МакКони тяжело вздохнул. — Да-а-а,— протянул он,— ситуация, действительно, не из простых... Не знаю даже, что и сказать. С одной стороны, конечно, мы теперь можем абсолютно спокойно и без нервотрепки реализовывать нашу программу ГНУ, а с другой — все это мне очень и очень не нравится... Хайталл слегка нахмурился. — Ты хочешь сказать, что...— начал он, но МакКони его перебил: — Ничего такого я не думаю. Просто мне кажется, что в данном случае ситуация прочитывается несколько иначе. Нам следует быть выше личных обид и антипатий. В данном случае мы — полицейские, а Харрис для нас — потерпевший. И мы должны, несмотря ни на что, вырвать его из грязных лап этих отвратительных ублюдков. В конце-то концов, это — наш профессиональный долг... Хайталл продолжал хмуриться. — А когда Эрик Мартинес подослал к нему этого своего приятеля Дэна,— напомнил он Джерри,— между прочим, ты об этом знал, когда этот Дэн, напившись, засунул Харрису в зад ножку табуретки — почему же тогда ты не встал на его защиту?.. — Да-да,— поддержал своего чернокожего товарища Ларвел,— ты вспомни. Джерри, ты сам подослал к нему этих ребят из исправительного учреждения для малолетних преступников... — Но ведь благодаря им...— начал было МакКони, но Ларвел не дал ему окончить: — Это была твоя идея, Джерри. А теперь ты говоришь, что мы должны протягивать руку помощи этому законченному ублюдку, последней мрази, этой расистской сволочи... Пусть он сидит у этих китайских бандитов, пусть

они делают с ним все, что угодно — нам-то с тобой какое дело?.. МакКони, подойдя к сидящим на лавочке Хайталлу и Ларвелу, уселся между ними и дружески обняв своих чернокожих коллег, произнес: — Ребята, сейчас вы неправы. Когда мы подсылали к Харрису своих друзей, мы поступали так исключительно ради его же пользы. Мы его перевоспитывали. Кроме того — это наши внутренние, семейные разборки, разборки между полицейскими... В семье не без урода... Каким бы хреновым он ни был, наш долг — помочь ему... После небольшой паузы Хайталл, очень серьезно посмотрев на Ларвела, произнес: — А ты знаешь — он все-таки прав... — Я и сам это прекрасно понимаю,— ответил тот,— я ведь тоже полицейский... — Неужели? — МакКони впервые за весь этот разговор улыбнулся,— вот уж не знал, приятель!.. Может быть, и ты тоже? — спросил он у Хайталла. Тот утвердительно кивнул. — Да, и я... — И я тоже,— произнес Джон Насименто. — И я,— добавил Эрик. — И я, да еще — какая полицейская!..— воскликнула Агата Трахтенберг. — Нет, вы это серьезно? — спросил МакКони,— оказывается, тут одни копы! Вот уж не знал — спасибо за информацию, друзья!.. — Ладно, хорош шутить,— сказал Джон Насименто,— ситуация к шуткам не располагает. Какие у кого будут предложения?.. Хайталл пожал плечами. — А какие еще могут быть предложения у полицейских? Хочешь не хочешь, а придется вновь выручать этого идиота, нашего начальника... — Знаешь,— подмигнул ему МакКони,— знаешь, я всегда знал, что у тебя есть настоящий мужской характер, чувство собственного достоинства и масса других

превосходных качеств. Так вот, приятель, теперь я еще вижу, что у тебя появились и мозги. — Что поделаешь,— вздохнул чернокожий полицейский,— приходится их иметь. Жизнь заставляет... МакКони, идя по длинному коридору Полицейской Академии, продолжал размышлять о похищении Харриса. «Да,— думал он,— все вроде бы сходится. Непонятно лишь одно — для чего этим китайским мафиози понадобился этот беспросветный тупица?» Джерри окликнули. Он обернулся — в конце коридора стояла Агата Трахтенберг. — Джерри, Джерри,— закричала она,— а я тебя по всему корпусу разыскиваю... МакКони подошел поближе к девушке. — Разыскиваешь? Очень приятно,— произнес он,— ты что, хочешь меня отыметь?.. Та улыбнулась. — Отложим до лучших времен... — До каких? До лучших времен мы можем просто не дожить — нас всех украдут какие-нибудь мафиози прямо отсюда,— МакКони никогда не терял чувства юмора, даже в самых сложных для себя ситуациях. — Я тебя не за этим ищу — иди быстрей в кабинет начальника — через несколько минут тебе будет звонить Мери Сьюзил... — Наш уважаемый мэр? — Джерри удивленно поднял брови,— ты не ошиблась, дорогая?.. — Какие могут быть ошибки? — Она что — тоже хочет меня отыметь? Учти, что я в любом случае предпочту тебя... — Вот об этом ты ей сам и скажешь. МакКони, взяв девушку под руку, прошел с ней в кабинет начальства. Едва они успели зайти в помещение, как на столе зазвонил телефон. — Алло,— Джерри поднял трубку,— Полицейская Академия слушает...

В трубке раздался официальный мужской голос — видимо, говорил кто-то из штаба мэра. — Это лейтенант нью-йоркской полиции Джерри МакКони? — услыхал полицейский. — Да. — Сейчас с вами будет говорить госпожа Мери Сьюзил... В трубке послышался какой-то щелчок — видимо, телефон переключили на другую линию. — Сэр,— услыхал наконец Джерри,— к вам обращается мэр Нью-Йорка... — Очень приятно,— с присущей ему вежливостью ответил Джерри,— на прошлых выборах я голосовал именно за вашу кандидатуру... — Благодарю вас,— ответила Сьюзил,— но сейчас я хотела бы попросить вас принять командование спасением заложника, захваченного террористами, вашего же начальника, исполняющего обязанности начальника Полицейской Академии капитана Харриса... — Спасибо за доверие,— ответил МакКони. — Это — самый большой скандал в нью-йоркской полиции за последние пять лет,— продолжала мэр,— общественность очень недовольна и проявляет явную озабоченность. Я понимаю, когда гангстеры похищают миллионеров или их детей, требуя выкуп, но чтобы похитили полицейского, да еще и из его собственного дома... — Я удивлен не менее вас, мэм,— ответил МакКони. — Насколько я знаю, сейчас в стенах Академии апробируется новая программа по привлечению населения к полицейскому делу — «Граждане на улицах», так она, кажется, называется? Если я не ошибаюсь, программа эта близка к завершению — все волонтеры уже прошли курс первичной полицейской подготовки. Задействуйте их — пусть покажут, на что они способны... — Мэм, но я тут ничего не решаю,— несмело возразил МакКони,— я всего только простой полицейский лейтенант, сам в недавнем прошлом окончил эту Академию... — Но вы достаточно неплохо зарекомендовали себя

в операции по поимке Короткого Мака,— возразила мэр,— вы, как мне помнится, даже награждены за ту операцию высокой правительственной наградой... Короче, операцию по розыску и освобождению капитана Харриса я поручаю вам. Желаю успехов, лейтенант,— в трубке послышались короткие гудки. — Ну, что она тебе сказала? — поинтересовалась стоявшая тут же Агата. — Чтобы я тебя трахнул прямо сейчас,— не моргнув глазом, ответил Джерри. — Передаем сенсационное сообщение: вчера поздно вечером исполняющий обязанности начальника Полицейской Академии и обязанности главного координатора программы «Граждане на улицах» капитан Харрис похищен прямо из собственного дома неизвестными террористами. МакКони и его коллеги, сидя в глубоких кожаных креслах в кабинете начальника Академии, буквально ели глазами популярного телеведущего Джорджа Хильера, читавшего сводку последних известий. — Видимо, при похищении полицейский оказал серьезное сопротивление: прибыв на место происшествия, органы правопорядка обнаружили там следы самого настоящего погрома — обратите внимание на эти кадры... На экране появилось изображение квартиры капитана — мебель была разбита вдребезги, по всем помещениям валялись обрывки бумаг, на коврах — оператор показал крупным планом — виднелись следы засохшей крови. Посреди большой комнаты лежала искореженная падением люстра. — Только что нам на нью-йоркское телевидение позвонил какой-то неизвестный. Он сообщил, что всю полноту ответственности за похищение полицейского офицера берет на себя банда Чанга — выходца с Тайваня. Всем давно хорошо известно, что в нью-йоркской криминальной среде Чанг и его люди отличаются

изощренным садизмом... На телеэкране вновь появились кадры, уже как-то однажды демонстрировавшиеся в программе теленовостей. Полицейские стояли около какого-то кровавого месива — лишь по общим очертаниям можно было догадаться, что это человеческие останки... Оператор дал крупный план развороченного живота — из черного небольшого отверстия показалась остренькая крысиная мордочка с маленькими хищными зубками... — Да, уважаемые телезрители,— продолжал Джордж Хильер,— если вы помните, мы уже показывали этот леденящий кровь сюжет. Расправа с врагом при помощи голодной крысы, заключенной в металлический сосуд с небольшим выходным отверстием. Сосуд прикладывается... и так далее. Безусловно, смерть от этого грызуна тяжела и мучительна. Как известно, таким кошмарным способом преступники азиатской национальности расправляются со своими противниками... Неизвестный, звонивший нам на телевидение, сообщил, что капитан Харрис будет находиться в заложниках, пока из тюрьмы для смертников не будет отдан в руки людей Чанга известный преступник Салдам, в свое время наводивший на нью-йоркских лавочников страх своими головорезами из банды «Рак матки». Если Салдам не будет выпущен через сорок восемь часов с момента этого звонка,— телеведущий посмотрел на часы,— а звонили нам ровно пятнадцать минут назад, то Харриса ожидает такая же участь, как и того несчастного, обезображенные останки которого вы только что видели, а может быть — и еще чтонибудь похуже... Мы не можем сейчас сказать с полной уверенностью, для чего именно китайским мафиози понадобился приговоренный к электрическому стулу преступник — все просьбы о помиловании, которые подавал Салдам, были решительно отклонены властями, и через несколько недель у преступника должны были выбрить затылок... По одной из версий, высказанной в Управлении, Чанг хочет собственноручно расправиться с Салдамом каким-то изощренным, особо садистским методом, мстя за то, что последний в свое время убил лучшего друга Чанга,

некоего Ли, бывшего до этого предводителем банды. В свое время этот Ли был выужен из воды в районе Рок-Айленда с отрезанными гениталиями, которые были засунуты жертве в рот. Во всяком случае эта версия — я имею в виду месть — звучит более чем убедительно: злобность и необыкновенная мстительность китайских мафиози общеизвестна... МакКони обернулся к коллегам. — Да, нам всем предстоит нелегкая работа. И всего сорок восемь часов... Насименто посмотрел на часы. — Уже меньше. Сорок семь часов сорок минут,— произнес он задумчиво.— Время-то не стоит, к сожалению на месте, время идет... Хайталл придвинулся поближе к МакКони. — Интересно,— сказал он,— все только и говорят в один голос — Чанг, Чанг... Но я не встречал нигде ни одной его фотографии... — Да-да,— подхватил Ларвел,— нет ни одного человека, который мог бы сказать: я видел, этого Чанга и могу описать, как он выглядит... МакКони щелкнул никелированными замочками кейса, лежавшего на столе. — Вот,— протянул он небольшую папку,— это все, что мне удалось собрать о нем. Я порылся в наших картотеках — там на Чанга абсолютно ничего нет — даже досье. Только перечень преступлений, приписываемых ему... Тогда я запросил картотеку ФБР, и вот что узнал,— МакКони раскрыл папку.— Пятьдесят пять лет, родился на Тайване, в Соединенные Штаты перебрался вместе с родителями, когда ему было всего пять лет. Кстати, отец у него был каким-то мелким китайским князьком, фанатичным сторонником Чан-Кай Ши. Интересная деталь: на Тайване у отца этого мерзавца был дворец из пятидесяти пяти комнат, и в каждой сидело по жене... — Вот это класс! — восхищенно произнес Насименто,— какой, однако, богатый выбор... — А как он выбирал себе подругу на ночь,— спросила Агата,— или он был таким сильным мужчиной, что

мог удовлетворять их всех сразу?.. — Не перебивай,— продолжил Джерри,— у папаши этого Чанга был любимый козел, которого он пускал по вечерам прогуляться по комнатам своего дворца. А перед каждой комнатой, где сидела телка, слуги клали небольшой пучок сена. И этот феодал шел только в ту комнату, перед которой его любимое животное останавливалось... Наверное, до некоторых особо отдаленных помещений животное за свою жизнь так ни разу и не дошло... Ладно,— МакКони изобразил на своем лице необыкновенную серьезность,— шутки в сторону. У нас и так очень мало времени, а мы тут шутим. В Соединенных Штатах Чанг получил отличное образование — он закончил факультет экономики в одном из университетов Флориды, став сперва бакалавром, а затем и магистром. Некоторое время работал в небольшой фирме, производящей игровые автоматы... Что было потом — неизвестно, однако уже в 1968 году он проходил по делу о сбыте наркотиков в особо крупных размерах — за недоказанностью улик он был отпущен, после чего исчез из поля зрения. Говорят, что он сделал себе пластическую операцию и выправил документы па какое-то другое имя... Особый размах приобрела его деятельность за последний год — он обложил данью всех мелких собственников, вступив в конкуренцию с Саддамом, а когда последний попался, стал единоличным хозяином... Этот Ли, которого убрал Салдам, был лишь номинальным главарем банды, он, хотя и считался лучшим другом Чанга, действовал только по его указке. На сегодняшний день, кроме рэкета, кинднэпина и подпольного игорного бизнеса, Чанг контролирует, по подсчетам специалистов ФБР, около десятой части нью-йоркского наркобизнеса — а это миллионы долларов оборота... — Неужели никто не знает его в лицо? — спросил Насименто. — Получается, что единственные свидетели — это наш друг Рик и этот коротышка,— ответил МакКони. Насименто обернулся к сидевшим тут же подросткам. — На вас единственная надежда. Только вы можете его опознать.

Рик, вытащив из кармана пачку «Салема», щелкнул зажигалкой и, выпустив колечко дыма, ответил: — Легко сказать — единственная надежда. В НьюЙорке — много миллионов людей, из которых несколько сотен тысяч — азиатского происхождения... Где тут можно найти Чанга. К тому же он так хорошо скрывается, что его до сих пор не могли разыскать даже агенты ФБР, не говоря уже о полицейских... МакКони наморщил лоб. — Надо подумать... Агата, протянув руку к папке с документами, вопросительно посмотрела на Джерри. — Можно?.. Тот махнул рукой. — Бери... Если бы это тебе только как-нибудь помогло... Пролистав несколько страниц с биографическими данными, Агата обратила внимание на какую-то принтерную распечатку — она лежала отдельно. — Постой, постой,— сказала она,— а это что такое? МакКони повертел бумажку в руках. — Ничего интересного,— вяло ответил он,— перечень болезней, которыми страдал этот Чанг... Трахтенберг разгладила листок ладонью и принялась читать вслух: — Дифтерия, ревматизм... ага, это не интересно. Вот: склонен к садистским маниям в отношении женщин — по всей видимости, перенес неудачу при первом половом опыте в юности... МакКони посмотрел на нее. — Ну, и что это нам может дать? Агата отложила листок. — Неужели — не понимаешь?.. МакКони пожал плечами. — Нет,— ответил он с полнейшим недоумением,— совсем не понимаю... — Это же очень просто. Если человек маньяк по отношению к женщинам — это надолго, на всю жизнь. А

если он, к тому же, имеет большие деньги — значит, он вряд ли будет отказывать себе в подобном удовольствии... — Что ты хочешь этим сказать? — спросил МакКони, удивленно глядя на Агату. Та продолжала: — Я хочу сказать одно— это отличная зацепка. Именно по ней Чанга и можно будет вычислить. Да,— обернулась она к подросткам,— все абсолютно правильно: в Нью-Йорке многие миллионы людей, из которых — несколько сотен тысяч китайского и иного азиатского происхождения. Круг поиска сузился. Дальше — среди этих нескольких сот тысяч около тысячи, наверное, достаточно богаты. Круг поиска еще сузился. Дальше: среди этой тысячи богатых настоящих садистов — раз, два и обчелся. Так что же тут искать? — воскликнула она,— это же элементарно!.. Удивляюсь, как это агенты ФБР с их сверхмощным аппаратом до сих пор до этого не додумались... МакКони слегка улыбнулся, слушая Трахтенберг. — Ну хорошо, хорошо, в маньяках ты, как вижу, разбираешься неплохо... Агата хмыкнула. — Не далее, чем несколько недель назад я прочла превосходную лекцию на эту тему в клубе для пенсионеров! Вот он,— она кивнула в сторону сидящего Хайталла,— вот он может подтвердить... Хайталл заулыбался. — Да, подтверждаю... Нагнала на этих несчастных старушек такого страху, что те чуть сознание не потеряли... Все в один голос категорически отказались участвовать в программе ГНУ, узнав, что могут иметь дело с маньяками... МакКони наклонился к Агате. — Хорошо. Каковы твои предложения? — Все очень просто... — Что — просто?.. — Я буду его ловить на эту удочку... — Ладно,— ответил МакКони,— делай, что хочешь. Только не стань жертвой этого отвратительного садиста. Тогда вместо одного полицейского нам придется спасать

двух... — А что делать нам? — спросил Джон Насименто,— ты же теперь наш командир... Вот и командуй. — Мне кажется, что нам следует взять единственных в мире свидетелей и заняться поисками Чанга в китайском квартале,— ответил МакКони. В тире Полицейской Академии шли учебные стрельбы. Волонтеры из числа гражданских стояли в отдельных кабинетах, одев наушники — тут же были Рик и его одноглазый приятель. В нескольких десятках метров от подростка появилась движущаяся мишень — человеческий силуэт. Вскинув руку, Рик прицелился и выстрелил. — Получай, китайская гнида! — пробормотал он сквозь зубы,— Рик, видимо, представлял, что стреляет не в мишень, а в главаря азиатской мафии. С каждым выстрелом Рика мишень становилась все более дырявой — сперва у силуэта отлетели отстрелянные руки, затем пули оторвали — одну за другой — ноги, после этого — голову. После последних выстрелов на куски разлетелось и туловище. — Получай, гнусный ублюдок,— продолжал бормотать Рик,— ему вдруг вспомнилось, как больно ударил его китайский мафиози в разгромленном доме Харриса. В помещение тира зашел МакКони. — А ты, парень, оказывается, отлично стреляешь! — похвалил он подростка. Тот польщенно ответил: — Спасибо... МакКони посмотрел на часы. — Приятель,— похлопал он по плечу Рика,— у нас с тобой очень мало времени — осталось только сорок шесть часов... — Что ты предлагаешь? — Сейчас мы сядем в полицейскую машину без опознавательных знаков и поездим по китайским кварталам — может быть, увидим что-нибудь похожее, если не на этого

Чанга, то хотя бы на его людей — ты ведь их хорошо запомнил?.. — Еще бы... — Тогда пошли. Рик продолжал держать в руках полицейский кольт — расставаться с ним ему явно не хотелось... — Можно я возьму это с собой?.. МакКони улыбнулся. — Что ж — бери, если хочешь... Полицейская машина без опознавательных знаков — это был старенький «форд» — неспешно катила по неширокой улице, мимо небольших трех-четырехэтажных домов постройки времен Великой экономической депрессии. Глядя на вывески, можно было запросто подумать, что это не самый большой город Соединенных Штатов, а какая-нибудь окраина Шанхая или Харбина — вывески и рекламные плакаты были исполнены только иероглифами, да и сами прохожие на улицах были преимущественно азиатского происхождения... Машина остановилась. — Так мы никогда ничего не найдем,— сказал Рик,— тут можно кататься до умопомрачения... — Что ты предлагаешь?.. — Надо выйти и походить по закусочным, чайным, прачечным — может быть, и увижу кого-нибудь... Хотя шансы их тут найти, конечно же, невелики... МакКони с подростком вышли из автомобиля. — Да, твой одноглазый приятель сейчас катается где-то тут же с Насименто. Может быть, у них что-то получится?.. Полицейский с подростком направились к дверям ближайшей закусочной, однако открыв двери, Джерри едва не упал в обморок — он сразу же заметил сидящую за столиком Агату Трахтенберг. — Агата! — крикнул он прямо с порога. Та приложила палец к губам. Трахтенберг выглядела, как самая настоящая

проститутка — необычайно короткая мини-юбка, черные чулки, до неприличия декольтированная блузка и очень толстый слой дешевой косметики на лице... Жеманно отставив руку с дымящейся сигаретой, одетая столь непривычно, полицейская очень мило беседовала с каким-то пожилым лысеющим китайцем — видимо, завсегдатаем этого заведения. Его маслянистые глазки свидетельствовали, что Агата уже завела его до невозможности... МакКони резко обренулся к Рику. — Быстренько, быстренько пошли отсюда,— прошептал он,— уходим, мне эта забегаловка не понравилась с первого же взгляда... — Никогда еще в это заведение не заходили такие привлекательные, такие красивые женщины,— пожилой китаец, заметив, что у собеседницы погасла сигарета, услужливо протянул ей зажигалку и, щелкнув ее, продолжал,— такие сексопильные, такие заманчивые... Агата молча курила, слушая бессвязные комплименты собеседника. — У меня на родине,— продолжал китаец,— вы бы пользовались сногсшибательным успехом. Вы прекрасны, как цветущая вишня... Агата глубоко затянулась. — Скажу честно — последнее время мне совсем перестали нравиться наши американские мужчины. Они все какие-то аморфные, вялые, нечувственные, они не могут взять женщину силой,— сказала она,— только и умеют, что мямлить про свои высокие чувства. — А вам, леди, нравится, когда вас берут силой? — спросил собеседник. Агата затушила сигарету. — О, да! — ответила она,— грубая физическая сила — это моя слабость. Когда мужчина берет меня насильно, я вся трепещу от страсти... Мужчина — это прежде всего самец, а самцу должна быть свойственна грубость. Китаец захихикал. — Но,— продолжала Агата,— в последнее время я так отвыкла от этого...

— Хи-хи-хи,— продолжал веселиться пожилой китаец,— это очень, очень интересно... Агата продолжала: — Не знаю, может быть — это и какое-то отклонение, какое-то извращение, но мне так хочется, чтобы во время акта меня били, душили, избивали... Я получаю от всего этого двойной оргазм!.. — Мисс, вы действительно хотите этого? — спросил китаец, внезапно сделавшись очень и очень серьезным,— вы не шутите? Не будете потом жалеть, раскаиваться в своих желаниях?.. — Наоборот — я буду очень и очень благодарна,— ответила Агата,— а что, ты хочешь предложить себя? — Трахтенберг окинула своего собеседника насмешливым взглядом,— глядя на тебя, приятель, я бы не сказала, что ты способен на подобные вещи... Китаец принялся потирать руки. — Нет, я имею в виду совсем не себя,— он, оглянувшись по сторонам, будто его слова могли подслушать посторонние,— я имею в виду совсем другое... — Что же? — Да есть тут один очень почтенный и уважаемый человек. Страшно, к тому же, богатый. Агата насторожилась. — Кто это? — Один тайванский бизнесмен,— ответил китаец уклончиво,— так вот, у него точно такой же комплекс... Агата вытащила из пачки вторую сигарету — китаец услужливо щелкнул зажигалкой. — Какой у него комплекс — он хочет, чтобы во время этого его избивали?.. — Наоборот. Он сам любит этим заниматься во время соития. Любит это дело больше всего на свете... Агата воодушевилась услышанным и, посмотрев на собеседника, медленно спросила: — А можно ли мне будет с ним увидеться?.. Может быть, на этот раз мне повезет?.. — Конечно, конечно, я представляю, как он

обрадуется, когда узнает, что жерт..., извините, мисс, что единомышленница идет к нему сама, добровольно... Капитан Харрис, наконец-то, очнулся. Все тело его нестерпимо болело от побоев. Лицо было в кровоподтеках, ночная пижама и кальсоны, в которых он лежал, были залиты кровью — она уже подсохла и прилипла к ссадинам на теле. Каждое движение причиняло полицейскому невыносимую боль. Харрис открыл глаза и попытался понять, где он находится. Недавние события он помнил довольно смутно — какие-то наглые подростки били его ногами, затем его непонятно кто и непонятно куда тащил... В помещении, где он очутился, не было никакой мебели — не считая грубо сколоченного стола в углу и ржавого унитаза, в котором постоянно шумела вода. Это была настоящая камера — железные двери с каким-то хитроумным запором, зарешеченное окошко на самом верху, цементные стены и такой же цементный пол. Харрису стало необыкновенно страшно. С трудом превознемогая боль, он поднялся с пола и, подойдя к дверям, постучал в них кулаком. — Эй, кто тут есть? Откройте! — попытался закричать он, но голос капитана сорвался.— Я — капитан нью-йоркской полиции Харрис. Вы не имеете права меня тут держать! Мне пора на службу!.. С той стороны дверей послышался поворот ключа. — А, очухался, наконец? — двери открылись, и на пороге появился какой-то китаец. Накачанные бицепсы его свидетельствовали, что это — настоящий боец. Харрис решительно произнес: — Кто вы такие и по какому такому праву держите меня здесь? Я — полицейский!.. Китаец очень вежливо улыбнулся и вдруг со всего размаху заехал Харрису в челюсть — тот, завывая от боли, отлетел в дальний конец камеры. — Сэр, то что вы — полицейский, мы прекрасно и

без вас знаем,— на удивление корректным тоном ответил китаец — манера разговора никак не вязалась с его поведением,— сэр, если я нечаянно причинил вам боль, простите... Харрис утер рукавом пижамы кровь. Китаец, обернувшись куда-то в сторону, произнес короткую фразу на незнакомом полицейскому языке — из всего услышанного он разобрал только одно слово — «Чанг». Харрис заволновался. — Значит, я захвачен Чангом? — Совершенно верно,— ответил его мучитель. — Но зачем? Зачем я вам понадобился? — недоуменно спросил полицейский. — Дело в том, приятель, что в тюрьме для смертников сидит один очень нехороший человек — Салдам. Он приговорен к электрическому стулу. Но мой хозяин посчитал, что для такого негодяя простой разряд электричества — слишком легкая смерть. Дело в том,— продолжал китаец,— что он очень обидел одного из членов нашей семьи... Чанг поклялся наказать его самой жестокой смертью... — А я тут при чем? Китаец вежливо заулыбался. — Вы, сэр, находитесь тут в качестве заложника. Мы поставили мэру условие — или полицейские выпустят Салдама и передадут его в наши руки, или...— китаец продолжал улыбаться... — Что — или? — не понял Харрис. — ...или нам придется скормить вас, сэр, любимой крысе нашего хозяина. Она сейчас сидит в специальной клетке, очень голодна — Чанг ее уже третий день не кормит... В комнату вошел китаец постарше — по той почтительности, которую оказал ему боец, можно было догадаться, что это и есть сам Чанг. Предводитель банды коротко кивнул китайцу помоложе — тот тотчас же исчез, но через несколько минут внес в камеру какой-то большой предмет, завернутый в

красную материю. Чанг вновь кивнул — охранник снял материю. В руках у него была продолговатая клетка с ручкой наверху — видимо, для переноски. К торцу клетки было приделано что-то наподобие фехтовальной маски, вогнутой стороной наружу. Хотя до клетки было метра два или три, Харрис отчетливо увидел, что она разделена продольной сетчатой перегородкой, и в обоих отделениях — какие-то серовато-рыжеватые животные с голыми отвратительными хвостами. Это, вне всякого сомнения, были крысы. Чанг подошел к клетке и ласково посмотрел на животных. — Вот та, что побольше — это моя любимица,— ласково произнес он, обращаясь к Харрису.— Не правда ли, замечательный экземпляр?.. Харрис побледнел от страха и услышал гул крови в ушах. — Она сейчас очень голодна,— продолжал Чанг,— но ничего,— он посмотрел на часы,— не долго ей мучиться... В любом случае, сегодня же вечером она сытно поужинает... Харрис побледнел пуще прежнего. — Но я не виноват! — закричал он,— я не виноват! Что я вам такого сделал? — с этими словами Харрис со стуком бухнулся на колени на цементный пол камеры и попытался схватить руку Чанга,— я не виноват, простите меня!.. Чанг брезгливо посмотрел на полицейского. — А разве она,— он сделал короткий жест в сторону клетки,— разве она виновата, что голодна? Она очень хочет кушать и обязательно это сделает через...— Чанг посмотрел на часы,— меньше, чем через сутки. Она скушает либо вас, господин капитан, либо Салдама, хотя я бы предпочел, чтобы — обоих. Харрис, в ужасе глядя на клетку, продолжая скулить: — Но за что?.. За что?.. — Давайте я лучше расскажу вам что-нибудь приятное,— очень вежливо обратился Чанг к полицейскому,— вот, например,— он указал в сторону

клетки,— про них. Крыса,— произнес Чанг тоном ученогобиолога, читающего лекцию в каком-нибудь университете,— это, несомненно, грызун. Но при этом — заметьте! — грызун плотоядный. Вам, господин полицейский, по долгу службы, наверное, несомненно приходилось слышать, что творится в некоторых трущобных кварталах нашего города, где обитают отбросы общества... На некоторых улицах пьяные и наркоты боятся отрубаться, потому что знают — крысы нападут на них обязательно. И очень быстро от здорового мужчины останутся одни только кости — такие эти животные прожорливые. Я иногда люблю поразвлечься — посмотреть, как мучается жертва, съедаемая этими грызунами,— Чанг, подойдя к клетке, сказал одной из крыс очень ласковым и нежным тоном,— потерпи, моя хорошая, потерпи, моя умница, тебе недолго осталось ждать... В клетке послышался визг. — Скоро я вас накормлю, мои милые,— продолжал успокаивать их хозяин. Голодные животные принялись драться — они пытались добраться друг до друга через проволочную перегородку. — Ну не надо, не надо так сердиться,— продолжал Чанг,— очень скоро вы накушаетесь... Чанг испытывающе посмотрел на Харриса — казалось, что тот вот-вот умрет от страха. Мафиози, подойдя к клетке, нажал какую-то кнопку. Внутри раздался резкий щелчок. Предмет, приделанный к торцу — он походил на фехтовальную маску — слегка приоткрылся. Первая крыса жадно просунула в образовавшуюся щель свою морду. — А-а-а!!! — в ужасе заорал Харрис,— А-а-а!!! Чанг нажал на рычажок — клетка захлопнулась. Голодное животное принялось исступленно носиться по своей половине, кусая от ярости зубами проволочную перегородку. Чанг принюхался к воздуху в камере. — Фу,— сказал он с нескрываемым отвращением,— фу, только аппетит моим крошкам испортил... Какой все-

таки гнусный полицейский нам попался... В этот момент кто-то из телохранителей поднес радиотелефон. — Слушаю... — Господин Чанг,— послышалось с того конца провода,— господин Чанг, у меня для вас очень хорошее известие... — А, это ты, Чон,— улыбнулся мафиози,— ну, чем ты меня на этот раз порадуешь?.. — Я только что нашел вам то, о чем вы давно мечтали... — Неужели?.. — Вы не поверите, но она сама хочет этого!.. — Вот как? — удивился Чанг,— а кто она такая?.. — Белая, не наша,— ответил Чон,— она тут со мной сидит, в моей чайной... — Так веди же ее сюда! — ответил Чанг и, посмотрев на телохранителя, улыбнулся в предвкушении чего-то очень и очень приятного. Чанг направился к двери. — Что делать с животными? — кивнул на клетку его телохранитель,— оставить тут, чтобы подольше помучался?.. Чанг слегка замешкался. — Нет, не надо. Занеси клетку ко мне. А не то еще этот гнусный тип умрет со страху раньше, чем станет их ужином... — Передаем последний выпуск нью-йоркских известий. Как мы уже сообщали, исполняющий обязанности начальника Полицейской Академии капитан Харрис захвачен в качестве заложника вчера вечером. Ответственность за это взяла на себя банда китайских мафиози, более известная в Нью-Йорке, как банда Чанга. Мафиози требуют, чтобы в обмен на захваченного полицейского им выдали находящегося в камере для смертников Салдама,— Джордж Хильер говорил с необычайно серьезным выражением лица,— только что стало известно, что мэр нашего города Мери Сьюзил приняла решение — если капитан Харрис не будет найден и

освобожден, ультиматум бандитов будет принят. Мери Сьюзил считает, что поступить так гораздо целесообразней, чем рисковать жизнью полицейского — тем более, что Салдам и без того приговорен к электрическому стулу... Комендант Лассард откинулся на спинку кресла. — Ну, вот,— сказал он, обращаясь к МакКони,— не успел приехать — и уже неприятности... Я, конечно же, всего ожидал, но тако-о-ого...— протянул он. МакКони ответил: — Сэр, не стоит терять надежды. Сегодня я видел в китайском квартале нашего офицера Агату Трахтенберг, переодетую проституткой. Она беседовала с каким-то китайцем, после чего ушла вместе с ним звонить по телефону. Может быть, у нее что-нибудь получится?.. Лассард безнадежно махнул рукой. — Да что у нее там может получиться... МакКони продолжал: — Но ведь раньше, еще будучи кадетом, она сумела отстоять честь Академии и спасти ее от расформирования... — Ну, затрахать до смерти всю общественную комиссию,— ответил Лассард,— это не то, что накрыть такого жуткого преступника... — Сэр, я оставил в чайной одного добровольца, проходящего у нас учебный курс в рамках программы «Граждане на улицах», он пообещал проследить, а в случае чего — помочь... — Что за доброволец? — безучастно спросил Лассард. — Да так, один мальчишка... — Тоже мне, нашел, кого послать... Лассард вновь обратил внимание на телеэкран. — Правда,— продолжал телеведущий,— подобный поворот событий не может не вызвать возмущенной реакции. Как известно, скоро состоятся выборы нового мэра НьюЙорка, и то, что Мери Сьюзил приняла ультиматум бандитов, свидетельствует о беспомощности федерального правительства перед проблемой организованной преступности в нашем городе.

Лассард недовольно поморщился. — ...Особые ожидания возлагались на новую полицейскую программу «Граждане на улицах», инициатором проведения которой, если вы помните, был начальник Полицейской Академии нашего штата комендант Лассард. Комендант только сегодня вернулся из Парижа, где представлял Соединенные Штаты на специальной конференции по проблемам общественной безопасности, организованной Интерполом. Лассард, отказался как-либо прокомментировать похищение своего коллеги. Безусловно,— улыбнулся Хильер,— что в случае неудачи, в случае, если полиция не обнаружит и не освободит заложника, Лассарду придется уйти на заслуженный отдых. Вне всякого сомнения, программа «Граждане на улицах» будет свернута, а в руководящих кадрах Академии произойдут серьезные изменения... По непроверенным данным, на эту должность претендует бывший начальник бывшей 2-й Полицейской Академии капитан Маузер... Лассард подошел к телевизору и с остервенением выдернул из розетки шнур. Видя, что начальник явно не в духе, МакКони несмело произнес: — Разрешите идти?.. Тот резко обернулся. — Пошел ты в задницу, идиот!.. Агата Трахтенберг вошла в небольшое помещение — это был бывший китайский ресторанчик, находящийся, повидимому, на ремонте. Повсюду лежал строительный мусор, в углу были штабелями сложены бетонные блоки, на полу в полнейшем беспорядке валялись разломанные стулья и столы. — Сюда,— сопровождавший ее Чон указал на бамбуковую ширму с изображением дракона. За ширмой оказался довольно длинный коридор — видимо, это были какие-то подсобные помещения. Вдыхая запах застарелой пыли, известки и строительного мусора, Агата пошла по коридору. Ее

провожатый следовал сзади на некотором расстоянии. — Послушай,— обернулась она,— если этот твой тайванский бизнесмен действительно так богат, почему он не мог мне предложить встретиться в каком-нибудь более приличном месте — в гостинице, например? Китаец сказал что-то неопределенное. Агата продолжала: — Не понимаю: богатый мужчина, любитель такого редкого извращения — и вдруг приглашает девушку на какую-то помойку. Как это понимать? Китаец слегка улыбнулся. — Не обращайте внимания, мисс. Этот человек действительно сказочно богат, только... — Что — только?.. — Только у него сейчас маленькие неприятности с полицией — у кого из нас не было подобных неприятностей? — Ну так что с этого? — с явным вызовом произнесла Агата. — Вот он и вынужден тут скрываться какое-то время... А денег у него, будьте спокойны, очень, очень много... Он вполне мог бы скупить не только весь наш китайский квартал, но, наверное, и свой родной Тайвань... — А на чем же он делает деньги? — как молено более развязным тоном поинтересовалась Трахтенберг. Китаец захихикал, потирая руки. — Не знаю, не знаю... У нас не принято говорить об этом. Мы ведь сейчас идем к нему с совершенно другими целями, не правда ли?.. Пройдя в самый конец коридора, Агата со своим провожатым очутилась перед большой, окованной железом, дверью. Провожатый очень деликатно постучал. — Да,— послышалось с той стороны,— войдите, незаперто... Агата очутилась в небольшой комнате, убранной в китайском вкусе — изображения драконов, пагод, каких-то фантастических существ, множество фарфоровых вазочек и всякого прочего хлама в китайском вкусе. Мебели в помещении не было — если не считать гинекологического

кресла, блестящего никелированными поверхностями. Прямо на полу, на бамбуковой циновке сидел пожилой мужчина — несмотря на очевидно немолодой возраст, выглядел он достаточно свежо. Заметив вошедшую девушку, хозяин комнаты что-то быстро сказал по-китайски ее спутнику — видимо, приказал удалиться. Тот закрыл двери с внешней стороны. Поднявшись с пола и подойдя к Агате, мужчина пристально посмотрел ей в лицо. — Так это про тебя мне говорили? — спросил он,— это ты любишь, когда во время акта тебя... Агата не дала ему окончить. — Да,— прошептала она и внезапно обхватила шею китайца обеими руками,— да, не продолжай, я люблю это больше всего на свете... — Может, сперва чаю? — предложил хозяин. Агата согласно кивнула. — Спасибо, не откажусь. Пока пожилой китаец занимался заваркой, Агата принялась осматривать комнату. — А это что такое? — она указала на небольшую проволочную клетку с крысами. — Домашние животные,— ответил хозяин,— иногда, когда мне очень грустно, они развлекают меня. Они почти ручные — я люблю кормить их с рук...— осторожно,— закричал он,— не подходите близко к клетке. Они очень, очень голодны!.. Заметив в помещении клетку с крысами, Агата более ни на секунду не сомневалась, что перед ней — Чанг. «Главное мне удалось,— подумала девушка,— главное и, пожалуй, самое сложное. Чанга я нашла. Теперь остается придумать, каким способом мне отсюда выкарабкаться.» Продолжая рассматривать клетку, Агата указала на подобие фехтовальной маски: — А это зачем? Чанг улыбнулся. — Нравится? Это — мое изобретение. Прекрасная клетка, не правда ли? Аккуратно сделана — сразу видно, что мастерил ее не какой-то там европеец, а человек желтой

расы... А маска тут для того, чтобы вставлять в нее человеческое лицо. Обратите внимание — там сбоку зажимы — никто еще отсюда не вырывался! Клетка надевается на лицо, я поднимаю перегородку, крыса, видя перед собой свежий ужин, или обед, или завтрак, судя по обстоятельствам, сразу же... — Отлично придумано,— воскликнула Трахтенберг.— Скажите, а для чего у вас тут гинекологическое кресло? Чанг снова заулыбался. — Это тоже мое изобретение. Достаточно поместить сюда кого-нибудь, а клетку придвинуть поближе,— он указал в воздухе на то место, где у лежащей должна находиться промежность,— и эти зверьки начнут свою трапезу не с лица, а с иных частей тела... Глядя на улыбавшегося Чанга, Агата лихорадочно соображала, как ей следует поступать дальше. Чанг продолжал объяснять ей устройство клетки и, казалось, не обращал на девушку ровным счетом никакого внимания. — А-а-а!..— Агата с пронзительным криком толкнула Чанга прямо в кресло,— тот так и не понял, что произошло. Девушка молниеносно щелкнула замочками на держателях рук и ног — китаец оказался распластанным... — Что, что ты делаешь? — закричал Чанг.— Охрана! Скорей сюда!.. Двери раскрылись, и в помещение вбежал один из телохранителей мафиози — та даже не успела потянуться к радикюлю, где лежал кольт. Наведя на Агату ствол «Узи», охранник приказал: — Лицом к стене! Сумку — на пол!.. Да побы... Однако договорить он так и не успел — послышался короткий тупой удар, и китаец замертво свалился на пол. Агата подняла глаза — перед ней стоял Рик, сжимая в руке пистолет — забыв, что можно выстрелить, а может быть, не желая поднимать лишнего шума, он использовал полицейский кольт более привычно для себя — в качестве кастета. — Поднимайся,— кивнул он Трахтенберг.

Та схватила сумочку и, посмотрев на подростка, произнесла: — Спасибо, Рик... Я — твой должник на всю оставшуюся жизнь. Рик подошел к лежавшему на гинекологическом кресле Чангу — тот силился вырваться, но его усилия были тщетны. — Где Харрис? — спросил Рик угрожающим тоном. Тот, не ответив, смачно плюнул ему в лицо. — Ну, сейчас ты у меня запоешь,— злобно прошептал юноша,— сейчас я покажу тебе,— он направил свой кольт прямо в переносицу китайцу. Тот молчал, злобно глядя на Рика. — Где Харрис? — повторил тот свой вопрос. Агата взяла клетку с крысами — те, поняв, что настало время кормежки, запищали, выставив вверх свои отвратительные морды с хищными мелкими зубками. — Ну, так что, говоришь, ты их долго не кормил? — издевательским тоном произнесла Агата.— Говоришь, они у тебя очень голодны? Чанг сразу обмяк. — Ключи — вон в той вазе,— кивнул он. Через несколько минут Агата Трахтенберг и Рик уже открывали двери камеры, где был Харрис. — Ну что, легавый,— подтолкнул лежащего на полу полицейского Рик,— поднимайся, пойдем. Тот, ничего не соображая, не веря в столь чудесное избавление, смотрел на вошедших. — Пойдем,— повторил Рик. Харрис несмело поднялся с цементного пола, закрывая лицо руками — видимо, он узнал в своем спасителе того, кто еще недавно громил его квартиру. — Давай же быстрее,— зашипела на него Агата,— с минуты на минуту тут могут появиться эти узкоглазые ублюдки. Тогда нам хана... Осознав, наконец, что перед ним — не насильники, а спасители, Харрис облегченно вздохнул. — Извините меня,— произнес он,— но я не могу идти в таком виде...

— Это еще почему? — спросила Агата,— тебе что, нужен специальный выходной костюм? Харрис густо покраснел. — У меня от всех этих неприятностей случилось внезапное расстройство кишечника... — Экстренный выпуск последних известий,— Джордж Хильер, стоя с микрофоном в руках у ворот федеральной тюрьмы, сосредоточенно смотрел в камеру,— только что стало известно, что мэр Нью-Йорка госпожа Сьюзил отказалась выполнить требования китайских бандитов. «Что же будет с несчастным капитаном Харрисом?» — спросите вы.— Хильер неожиданно улыбнулся,— дамы и господа, ваши опасения неоправданны. Капитан Харрис полчаса назад освобожден из лап Чанга и его банды. Да и никакой банды уже нет — она арестована в результате блестящей операции, проведенной нью-йоркской полицией с помощью гражданского населения — программа коменданта Лассарда «Граждане на улицах» дала блестящие результаты. Освобождение заложника и захват Чанга и его людей был бы невозможен без героической помощи скромного пятнадцатилетнего юноши Рика Бонхэма — это он, рискуя жизнью, проник в самое логово мафиози и помог уже известной вам очаровательной Агате Трахтенберг обезвредить бандитов. Ну, а теперь,— Хильер заулыбался вновь,— а теперь вы можете видеть, как Чанг и его люди под усиленным конвоем направляются именно туда, где им давно и следовало быть — в федеральную тюрьму. Железные автоматические ворота раскрылись, и вовнутрь тюрьмы въехало несколько полицейских фургонов с зарешеченными окнами — полицейские фургоны сопровождало около десятка специальных автомашин с включенными мигалками. — На этом я заканчиваю сюжет об аресте Чанга,— произнес Хильер,— подробности вы можете узнать в нашем ночном выпуске теленовостей.

Лассард в самом скверном настроении духа сидел в своем кабинете. То, что произошло, было полным крахом и его карьеры, и его любимого детища — программы ГНУ. В дверь постучали. — Да-а-а,— с тоской в голосе произнес комендант,— прошу... На пороге стояли МакКони, Рик и Агата Трахтенберг. — Ну, что у вас нового? МакКони и Агата втолкнули в кабинет упиравшегося капитана Харриса — тот был в одном нижнем белье и, очевидно, очень стеснялся. — Вот наши новости,— улыбнулся МакКони. Комендант Лассард принюхался — в кабинете отчетливо что-то воняло. — Откуда такой смрад? — спросил он. МакКони расхохотался. — Вот, господин капитан Харрис,— указал он на полицейского в нижнем белье,— всегда утверждал, что вонючки — это мы. Теперь мы можем убедиться, что он несколько ошибался... — Как это произошло? — спросил Лассард, необыкновенно обрадовавшись. — Ну, как и следовало ожидать: эти китайские мафиози так его напугали, обещая скормить крысам, что бедный господин капитан навалил полные штаны... Лассард нетерпеливо махнул рукой. — Я не об этом... То, что капитан Харрис — настоящий засранец, мне и без вас отлично известно. Я хочу знать, как и кому удалось его освободить?.. МакКони подтолкнул вперед Рика. — Это все он, господин комендант, это все этот юноша. А вы мне не верили. — А все — благодаря нашей, то есть, простите, господин комендант, благодаря вашей замечательной программе «Граждане на улицах»,— нашелся Рик. — Неужели? — воскликнул Лассард.— Глазам своим не верю... Харрису было чрезвычайно стыдно — он то краснел, то

бледнел, поминутно прячась за спины полицейских — впрочем, те не обращали на него внимания... — Как это случилось? — переспросил МакКони,— это очень и очень долго объяснять. Все подробности — в сегодняшней ночной программе теленовостей... — И так вот всегда,— произнес Лассард нарочито расстроенным голосом,— так вот всегда: я узнаю все, что касается моей Полицейской Академии только по «ящику» и всегда в самую последнюю очередь... Харрис, униженно глядя на коменданта, произнес: — Пожалуйста, я вас очень прошу, отведите меня в душ и дайте во что-нибудь переодеться... Лассард брезгливо посмотрел на капитана. — Пожалуйста, простите меня,— продолжал скулить Харрис,— я хороший, я больше не буду, я обязательно исправлюсь, господин комендант... Такого в истории Полицейской Академии еще не было. После перенесенных тревог комендант Лассард решил за свои средства устроить банкет для офицеров-инструкторов. — Дорогие коллеги,— комендант, стоя за столом с бокалом шампанского в руке, обращался к офицерам,— дорогие коллеги! Друзья! Мне очень приятно осознавать, что моя... извините, наша общая программа «Граждане на улицах» увенчалась полным успехом. После ликвидации Чанга и его банды общественное мнение бесповоротно изменилось к лучшему — нью-йоркская полиция заслуживает самого глубокого уважения за свою нелегкую работу. Скажу честно — без вашей помощи, господа, я ни за что бы не смог реализовать задуманное... МакКони надоело слушать своего начальника, и он под каким-то предлогом отлучился в свой кабинет. Проходя мимо комнаты дежурного офицера, Джерри услыхал сладострастные вздохи. Дверь была полуоткрыта. МакКони приотворил ее пошире и заглянул вовнутрь — на столе, где

обычно лежали различные документы, Рик совокуплялся с Агатой. Заметив вошедшего, оба подмигнули ему. — Что, отдаешь старые долги? — весело спросил Джерри, обращаясь к Агате. — Да, приходится, я же человек слова! — ответила та, продолжая равномерно двигать бедрами. — А как тебе нравится? — поинтересовался МакКони у Рика — тот, двигая бедрами в такт Агате, произнес: — Да, ничего не скажешь — высший пилотаж!.. Это тебе не какие-нибудь малолетки!.. Слегка постанывая, Агата сказала Джерри: — Ладно, оставь нас... Я — девушка очень стеснительная, не могу при посторонних... МакКони широко улыбнулся. — Да разве я — посторонний?.. — Нет... — Ладно, коп, хорош трепаться! Если и ты хочешь принять участие — раздевайся, сейчас мы устроим замечательную групповуху!..— воскликнул Рик. — Ладно,— ответил МакКони,— трахайтесь, не буду вам мешать!.. Выйдя на коридор и закрыв за собой двери, МакКони вернулся в холл, где и происходил банкет. Тут он внезапно столкнулся с комендантом Лассардом — тот, окончив свою речь, стоял у столика, наливая себе в фужер алкоголь. — Ну, что,— спросил он Джерри,— значит, завтра вновь возвращаешься в свой полицейский участок?.. МакКони вздохнул. — Да,— грустно произнес он,— вновь эти бесконечные патрулирования улиц, составление протоколов, беседы с разными мерзавцами... — Ничего не поделаешь,— ответил комендант,— такая уж наша служба... — Значит — до скорого свидания? — спросил коменданта Джерри. — До скорого ли? — Как знать...

ЧАСТЬ V

МАРШРУТ: МАЙАМИ — БИЧ

В середине 1986 года Управление полиции штата НьюЙорк постановило, что все полицейские офицеры, достигшие пенсионного возраста, должны незамедлительно подать в отставку — руководство решило омолодить командные кадры. Совершенно очевидно, что подобный поворот событий не очень понравился старожилам службы охраны правопорядка, в том числе — и бессменному начальнику Полицейской Академии штата коменданту Лассарду... Была ночь. Неяркий луч ручного электрического фонарика прорезал чернильную темноту одного из служебных помещений Полицейской Академии. Стараясь не шуметь, к высоким стеллажам, где хранились служебные документы, пробирались двое, повадками и манерой себя держать похожие на квартирных воров, один — с начальственным экстерьером — был, видимо, за старшего, другой, следовавший за ним, при каждом жесте, обращенном в его сторону, подобострастно приседал... Неловко повернувшись в темноте, он задел рукой настольную лампу — та едва не свалилась на пол. — Тише, идиот,— зашипел на него старший,— сейчас весь город разбудишь... Отодвинув настольную лампу подальше, младший виновато прошептал:

— Извините, сэр, я ведь не нарочно... Тот, чей облик и поведение свидетельствовали о старшинстве, подошел к стеллажам и коротко скомандовал, указав на длинные ряды папок: — Посвети!.. Подчиненный направил луч электрофонарика на торчащие корешки. Старший, подойдя к стеллажам вплотную, принялся читать свистящим шепотом: — «Б»: Барби, Бернардсон, Бжезински, Боум... ага, дальше... «С»: Сведенборг, Стефани... «Д», «Е», «Ф», ага, вот и «Л»: Ланкастер, Лаперсон... Лассард! — он вытащил с полки папку. — Господин Харрис,— несмело спросил подчиненный,— что вы собираетесь делать?.. Тот, не поворачиваясь в сторону говорившего, произнес: — Заткнись, Колтон!.. Может быть, хоть эти документы позволят нам послать в задницу этого старого пердуна Лассарда!.. Да, это был капитан Харрис и его младший коллега лейтенант Колтон. После позорной истории с Чангом, Харрис сам подал рапорт с просьбой о переводе в самый дальний полицейский участок города — выносить насмешки после всего случившегося ему было невмоготу. К новому месту службы он забрал и Колтона, и Робертса — те, как всегда, были очень послушны, смотрели ему в рот и старались, в меру своих способностей, выполнять, не размышляя, все распоряжения капитана. Однако, узнав, что Управление решило омолодить командный состав полиции, Харрис загорелся идеей — ему очень захотелось стать начальником Полицейской Академии. В этом ему пообещал помочь старый товарищ капитан Маузер, который занимал в Управлении должность, имеющую отношение к кадровым перестановкам... Харрис принялся листать папку с личным делом Лассарда. — Отличный послужной список,— бормотал он себе

под нос,— ну просто отличный: служба в морской пехоте, Вьетнам, Сайгон, специальные полицейские курсы, беспорочная служба в полицейском участке... я помню его в то время — хороший был человек, никогда не давал спуску ни черножопым, ни прочей швали... правда, потом он испортился... ага,— перевернул он следующую страницу,— служба начальником этой Академии... Правительственные награды, благодарности мэра, премии... По-моему,— он повернулся к Колтону,— по-моему, этот Лассард уже засиделся в своем кресле, не правда ли?.. Подобострастно изогнувшись перед начальником, Колтон прошептал: — Так точно, сэр, засиделся... Харрис вытащил из кармана портативный фотоаппарат со встроенной вспышкой и принялся фотографировать личное дело коменданта. — Не кажется ли тебе, Колтон, что на эту должность есть куда более достойные кандидатуры, чем этот старый пердун Лассард?.. — Так точно, сэр, кажется,— ответил лейтенант,— есть более достойные... Окончив фотографирование, Харрис спрятал аппарат обратно в карман и, поставив папку с личным делом Лассарда на прежнее место, уселся за начальственный стол. — Не правда ли, Колтон,— самодовольно продолжил он,— что на этом месте куда лучше смотрюсь я?.. — Да, сэр,— ответил подчиненный,— только я очень боюсь, сэр... Харрис слегка нахмурился. — Чего же ты боишься? Если я стану начальником Полицейской Академии, я заберу сюда и тебя, и твоего друга Робертса. Правда,— улыбнулся капитан,— таким тупицам, как вы, ни одного серьезного дела и доверить нельзя... Колтон обидчиво посмотрел на Харриса. — Почему же нельзя, сэр? — спросил он,— очень даже можно. Мы с Робертсом можем выбарать до потери пульса кого угодно... Сэр, разве это несерьезное дело?.. Харрис заулыбался.

— Серьезное, Колтон, очень даже серьезное... Это — самое серьезное дело в полицейской службе... Ладно, Колтон, так чего же ты в таком случае боишься?.. Тот замялся. — Понимаете, сэр, мы проникли сюда... м-м-м... не совсем законно, ночью, никого не поставив в известность... Это не совсем хорошо... — Ты хочешь сказать, что мы нарушили закон? — Да, сэр, я очень боюсь... — Ты не понимаешь. Мы не нарушили закон, а, как бы это выразиться поточнее... мы его слегка растянули,— Харрис медленно развел руками в воздухе, будто бы растягивая невидимую резину,— мы его слегка растянули... Мы стоим на страже закона, мы должны следить, чтобы все его нормы неукоснительно соблюдались, в том числе — и самими полицейскими... — Вы имеете в виду коменданта Лассарда, сэр?.. — Вот-вот, Колтон, молодец, сразу же догадался, ты, оказывается, не совсем безнадежный идиот... Именно Лассарда. Он ведь уже достиг пенсионного возраста, стало быть, должен освободить это кресло для более перспективных и способных — то есть, для меня... Не волнуйся, Колтон, все будет отлично! Ты ведь не первый год знаешь капитана Харриса!.. — Сообщаем экстренный выпуск последних известий: вчера ночью из федеральной тюрьмы сбежал приговоренный к электрическому стулу опасный преступник Салдам. При побеге он убил охранника и завладел его пистолетом. Полицейские службы ведут поиск... Комендант Лассард уменьшил громкость телевизора. — Как это случилось, сэр? — спросил у него лейтенант МакКони, зашедший к бывшему начальнику по какому-то служебному делу.— Разве тюрьма для приговоренных к смертной казни плохо охраняется? — Охраняется она хорошо, только этот Салдам оказался очень хитрым и коварным,— ответил тот.— Кроме

того, сразу же после водворения туда этого треклятого китайца Чанга у Салдама начались большие неприятности... — А при чем тут Чанг? — не понял МакКони. — Дело в том, что в последнее время все тюрьмы, в том числе и для приговоренных к высшей мере наказания, просто переполнены,— ответил комендант,— раньше по служебной инструкции приговоренных к электростулу садили в одиночные камеры, но в связи с отсутствием мест начали садить по двое, даже по трое. Салдаму очень не повезло: тюремное начальство то ли сдуру, то ли по злому умыслу подсадило к нему Чанга... — Но ведь вся каша с похищением Харриса заварилась именно из-за того, что Чанг требовал этого Салдама — он поклялся ему отомстить за мученическую смерть Ли, прошлого предводителя банды! — воскликнул МакКони. — Вот именно. Хотя, по-моему, лучше бы мэр отдал на съедение узкоглазым этого засранца — от него всей ньюйоркской полиции куда больше неприятности, чем от дюжины азиатских головорезов,— ответил комендант,— впрочем, я отвлекся: представляешь, как обрадовался Чанг? — Но ведь охрана круглосуточно следит за приговоренными к электростулу,— возразил МакКони,— не мог же он издеваться над Саддамом при охране?.. — Так он и не издевался... — То есть? — То есть, издевался не он: Чанг попросил, чтобы ему позволили содержать в камере его любимую ручную крысу — ту самую, которой он собирался скормить Салдама, или, в случае невыдачи последнего — нашего Харриса. По закону, держать в камере домашних животных не запрещается. — Ну и что?.. — Китайский мафиози принялся третировать Салдама своей ученой крысой: только он ложился на нары, Чанг командовал животному «фас», и то начинало гонять Салдама по камере.. Когда же крыса отъела у него какие-то части тела, Салдам не выдержал: на прогулке в тюремном

дворике он запросился в туалет, грохнул сопровождавшего его охранника, переоделся в его форму, спокойно сел в полицейский фургон, и, протаранив железные двери тюрьмы, скрылся. Полицейский фургон он бросил в районе Южного Бронкса — за ним и погнаться то не успели — такого страху он на всех навел... — Ну, и где он сейчас?.. — Если бы я знал... Скрывается где-нибудь у своих дружков. Думаю, что он постарается улизнуть из Нью-Йорка — тут его каждая собака знает. Кстати, за поимку этого негодяя мэр Нью-Йорка назначила премию — десять тысяч долларов. Так что, МакКони, если постараться... На столе коменданта зазвонил телефон. — Алло,— поднял он трубку,— комендант Лассард слушает вас... — Вас беспокоит шериф Нью-Йорка,— послышалось на том конце провода. Лассард вытянулся по стойке «смирно», будто бы шериф находился тут, в кабинете. — Слушаю, сэр... — Сегодня я буду выступать в вашей Академии. Соберите всех кадетов и инструкторов. Я сообщу две вещи — одну приятную для вас лично, господин комендант, а другую — не очень... Кстати, с какой начать, как вы мне посоветуете?.. — Не знаю, господин шериф. Как вам будет угодно... — Хорошо, начну с приятной. Значит, соберите всех на плац к шестнадцати ноль-ноль. Лассард положил трубку. Повернувшись к МакКони, он сказал: — Представляешь, шериф меня обрадовал, обещает сообщить сразу две новости: одну — приятную, другую — не очень. И еще издевается, гад — с какой, мол, начать? МакКони улыбнулся. — Это очень напоминает мне один старый анекдот. Приходит Буффало Билл к своему приятелю и говорит: «У меня есть две новости. Одна — хорошая, другая — плохая. С какой начать?» Приятель и отвечает: «Начни с плохой».

«Знаешь,— говорит ему Буффало Билл,— скоро в нашем штате будет такая голодуха, что люди будут говно есть». «Вот как? — удивился его приятель,— а какая же хорошая новость?» «Я знаю, где говна много»,— отвечает Буффало Билл. — Интересно,— сказал комендант Лассард,— что же он мне скажет?.. — Дорогие коллеги,— шериф Нью-Йорка, стоя за полированной красного дерева трибуной, обвел взглядом черные кители сидящих в зале полицейских,— мне очень приятно сообщить вам, что ваш непосредственный начальник, комендант Лассард признан лучшим полицейским штата Нью-Йорк этого года. Блестящее воплощение задуманной им же программы «Граждане на улицах», или, сокращенно — ГНУ — яркое тому подтверждение. Результаты, как говорится, налицо: при содействии населения города пойман и обезврежен опасный преступник Чанг вместе со своей бандой, кроме того, к копам начали относиться с должным уважением — сужу по своему опыту — за последний месяц меня обозвали «копом поганым» только десять раз; в былые же времена меня называли так, а случалось — еще и похуже — до десятка раз только за один день... Лассард, неловко поднявшись из-за столика президиума, поклонился сперва шерифу, а затем — и всем остальным полицейским. — Однако,— продолжал шериф,— как вы все, наверное, хорошо знаете, Управление пошло на резкое омоложение командного состава нью-йоркской полиции. Да, комендант Лассард — отличный полицейский, но, как мне кажется, он слишком утомился за время службы, и ему пора бы уже на покой. Кроме того, как нам напомнили, возраст Лассарда — пенсионный, следовательно, ему пора в отставку... При этих словах комендант побледнел. — ...да, в отставку,— продолжал шериф,— и мы уже

подписали соответствующие документы. На место Лассарда претендовало немало полицейских, но мы, по рекомендации бывшего начальника бывшей 2-й Полицейской Академии капитана Маузера, остановили свой выбор на всем вам хорошо известном капитане Харрисе... Последние слова шерифа заглушил сдержанный гул недовольства. — Капитан Харрис,— улыбнулся шериф,— может быть, и не такой талантливый руководитель, как комендант Лассард, но и у него есть свои положительные качества, главное из которых — послушание и исполнительность. Кроме того, капитан Харрис очень ревностно следит за исполнением распоряжений начальства — ведь это именно он напомнил нам, что комендант Лассард достиг пенсионного возраста... Капитан настолько классный полицейский, что, как мне кажется, способен пойти даже на незначительные нарушения закона для конечного результата... Капитан Харрис приступает к исполнению обязанностей начальника Академии с завтрашнего дня,— продолжил шериф,— а теперь — еще одна хорошая новость для началь..., извиняюсь, бывшего начальника Полицейской Академии, коменданта полиции в отставке Лассарда. Учитывая его многочисленные заслуги, командование наградило его бесплатной путевкой во Флориду, в Майами. Кроме того,— улыбнулся шериф,— Лассарду позволено выбрать себе почетный эскорт из трех любых полицейских Нью-Йорка — по своему усмотрению. Все расходы,— добавил он поспешно,— будут оплачены из федерального бюджета. Кого же вы хотите взять с собой? — обернулся он к Лассарду. — Кого же мне еще взять,— со вздохом произнес Лассард,— кроме моих бывших выпускников?.. В накуренном помещении шестнадцатого полицейского участка было душно. У столов, располагавшихся за стеклянными перегородками, сидели задержанные ночью проститутки, хулиганы, угонщики автомобилей, карманные

воры и прочие нарушители — их показания протоколировали полицейские. Крича и жестикулируя, они старались доказать, что попали сюда если и не по злому умыслу служителей правопорядка, то, во всяком случае, по ошибке. Дежурным офицером сегодня был лейтенант Хайталл. За два года службы в полицейском участке он насмотрелся всякого, и поэтому возмущенные крики задержанных не производили на него ровным счетом никакого впечатления. Низко склонившись за столом, лейтенант читал протоколы. «Вчера вечером,— рапортовал лейтенант Шлегель,— роясь в мусорном контейнере в поисках пустых бутылок, я случайно наткнулся на большой полиэтиленовый пакет, целиком заполненный...» — Господи, опять этот Шлегель какую-нибудь гадость нашел,— тихо пробормотал самому себе под нос Хайталл,— в прошлый раз он рапортовал, что отобрал у детишек во дворе отрезанную бензопилой голову какой-то старухи — детишки играли ею в баскетбол... «...полиэтиленовый пакет, доверху заполненный отрезанными руками. Из того же мусорного контейнера мною был извлечен еще один пакет — с отрезанными ногами. Как выяснилось при дальнейшем расследовании, пакеты с ампутированными конечностями попали в контейнер из операционного отделения близлежащей хирургической клиники: недобросовестные санитары вместо того, чтобы отдать отрезанные части тела прооперированным или их родственникам, попросту выбросили конечности в мусоропровод...» Тяжело вздохнув, Хайталл отложил рапорт Шлегеля в шуфляду стола. К чернокожему полисмену подошел начальник шестнадцатого участка Генри Лассард. — Ладно, хватит эти страшилки читать,— сказал он,— чей это рапорт? — Генри вновь вытащил бумагу из ящика стола,— а, ну конечно же, лейтенанта Шлегеля. Вечно он какую-нибудь гадость принесет в участок. Представляешь, тоже мне, догадался — притащил два мешка

этих конечностей и не нашел ничего лучшего, как поставить их в холодильник — мол, «вещественные доказательства преступной халатности», будут лежать тут, пока не заберут их бывшие владельцы... А у меня в этом холодильнике койчего лежит — боюсь, пропитается этим гадким запахом... Что еще интересного за ночь?.. — Особенно ничего, сэр,— ответил Хайталл,— два изнасилования, четыре кражи со взломом, одно покушение на убийство... Генри Лассард присел на краешек стола. — У меня для тебя отличная новость. Угадай, какая?.. Хайталл заулыбался. — Я назначен шерифом Нью-Йорка? — Нет, получше. Сбежавший из тюрьмы Салдам отрезал яйца у Харриса или Маузера и заткнул им их в глотку?.. — Если бы... — А что? — Ты, наверное, уже знаешь, что моего брата,— голос Генри дрогнул,— отправили на пенсию. Правда, чтобы подсластить пилюлю, начальство наградило его бесплатной путевкой во Флориду, в Майами-Бич, и выделило что-то вроде почетного эскорта — трое любых полицейских города по своему усмотрению. Как ты думаешь, кого он выбрал? — Конечно же, нас,— без тени сомнения ответил Хайталл. — И впрямь — как это ты угадал? — притворно удивился Генри.— Правильно, вас, своих бывших выпускников: МакКони, Ларвела и тебя. Он еще хотел прихватить супругов Насименто, но Элизабет категорически отказалась, зная, на что способен Джон — в Майами столько симпатичных девушек... А у остальных — неотложные служебные дела. — А когда планируется отлет? — Завтра же,— ответил Генри,— так что, можешь отправляться домой — паковать чемоданы...

Даниэль Поллак, бывший член банды «Рак матки» уже ложился спать, когда в двери тихо постучали. — Кто там? — спросил Дэн Ответа не последовало. Дэн, чертыхаясь, встал с кровати и подошел к дверям. — Кто там? — повторил он свой вопрос. — Свои,— послышался из-за дверей сдавленный голос. — Что значит свои? — возмутился негр,— я никого не жду в такой поздний час. — Открывай, кретин... Сейчас же открой, иначе я пристрелю тебя через двери, как собаку!.. Дэн стал белый, как мел — он узнал этот голос. Он узнал бы его из сотен тысяч голосов — это был Салдам. Трясущимися руками Дэн повернул ключ. — Ну что, не ждал, небось, меня увидеть? — прямо с порога спросил беглый преступник.— Думал, меня уже отправили на тот свет?.. Дэн не знал что и отвечать. — А ну закрой двери! — заорал Салдам.— Закрой двери, черт бы тебя подрал! Мне холодно!.. Когда ошарашенный визитом нежданного гостя Поллак закрыл двери на все замки, Салдам, глядя негру в глаза, прошипел: — Ну, грязный вонючий черножопый, что теперь с тобой сделать за твое поведение на суде? Сдал меня, как облупленного, даже глазом не моргнул... И это за все хорошее, что я для тебя сделал... Ну и скотина же ты!.. Дэн пристыжено молчал. — Ладно, мать твою так, я тебя, конечно же, прощу, если ты окажешь мне одну услугу... — Какую услугу? — спросил насмерть перепуганный Дэн,— какую услугу? Я сделаю для тебя все, что ты мне прикажешь... Салдам снисходительно улыбнулся. — Я знал, что ты — не совсем пропащий для преступного мира человек. Конечно, за твое мерзкое поведение у тебя, как впрочем, и у твоего грязного друга Мартинеса следовало бы отрезать яйца — ты ведь знаешь, я

очень люблю это делать — отрезать яйца и заставить их скушать, ничем не запивая... Так вот, слушай: то, что мне удалось сбежать из этого мерзкого клоповника, тебе уже известно. Сбежал, можно сказать, в самый последний момент — мне уже кружок для электродов выбрили,— преступник наклонил голову — действительно, на макушке Салдама было выбрито некое подобие монашеской тонзуры,— да только я их всех набарал. А теперь мне необходимо слинять отсюда как можно подальше... — Чем я могу помочь тебе? — дрожащим голосом спросил Поллак. — Мне нужна машина и деньги,— сказал Салдам,— много денег... — Но ведь раньше...— попробовал возразить Дэн. — ...срывал любую машину прямо с ветки? — перебил его преступник,— ты это хочешь сказать?.. — Да... Салдам злобно рассмеялся. — Я всегда говорил, что ты был идиотом, идиотом и подохнешь. Ну хорошо, угоню я машину, но не успею я отъехать от города и на десять миль, как меня тут же зажопят копы... В моем положении надо учесть абсолютно все!.. Поллак полез в тумбочку. — На, бери, последнее отдаю,— протянул он Саддаму смятые бумажки,— тут, правда, немного, баксов четыреста... На первое время должно хватить... — А ключи? — Какие ключи? Моя развалюха заводится просто — достаточно подсоединить проводки... Салдам, схватив из рук Поллака деньги, попятился к двери и неожиданно для негра вытащил из-за пазухи кольт полицейского образца. — А вот теперь я с тобой посчитаюсь, грязный ниггер,— злобно прошипел он.— Жаль, что не могу отрезать тебе яйца — времени маловато. Я собираюсь сваливать во Флориду, а оттуда — куда-нибудь, подальше... Может быть — в Латинскую Америку, пусть потом ищут... Поллак лихорадочно соображал, что ему делать.

Внезапно он вспомнил, что окно в спальне открыто — из-за удушливых летних ночей он никогда не закрывал его... — Постой, постой,— срывающимся голосом произнес он,— у меня есть последнее, желание... Ведь даже перед электрическим стулом смертнику позволено исполнить то, что он желает... — И что же ты желаешь? — улыбнулся Салдам. — Я хотел бы...— Дэн суетливо соображал, что бы в его положении прозвучало наиболее убедительно,— хотел бы... пивка глотнуть... — Хорошо, кореш,— немного подумав, ответил Саддам,— хорошо. Так уж и быть, по старой памяти... В знак нашей дружбы я позволяю. Ну, где там у тебя холодильник?.. — Оно у меня не в холодильнике... Оно — в спальне. Я всегда храню пиво в спальне — вдруг ночью захочется глотнуть или еще что-нибудь... Салдама слова Дэна необычайно развеселили. — Ну как же, как же,— засмеялся он,— я понимаю... Вон, какое брюхо отрастил — ни одни штаны не сходятся... Только,— Салдам посмотрел на часы,— быстрее, приятель. Не заставляй джентльмена ждать!.. Преступник и его жертва проследовали в спальню — Салдам продолжал держать кольт наизготовку. Поллак вытащил из тумбочки две банки пива, открыл обе и, протянув одну из них Салдаму, предложил: — Может быть, и ты?.. Салдам продолжал веселиться. — А ты, оказывается, приятель, большой шутник! Ты что, хочешь, чтобы я выпил за упокой твоей души?.. Преступник приложился к жестянке. В это самое время Дэн, улучив момент, вспрыгнул на подоконник и бросился вниз — благо, до земли было невысоко. — У, черножопая сука,— Салдам, отбросив в сторону недопитое пиво, подскочил к окошку и принялся беспорядочно стрелять вниз.— Ну, скотина,— продолжал Салдам,— слинял-таки... Ну ладно... Выйдя из квартиры и захлопнув за собой двери, преступник двинулся на стоянку — туда, где стоял

полуразбитый «крайслер-империал» Поллака. Салдам уже взялся за дверную ручку автомобиля, но внезапно передумал... — Эта грязная скотина наверняка сообщит обо всем в полицию,— прошептал он сам себе,— и я тоже идиот: нашел, кому рассказывать свои планы. Преступник, поискав среди стоящих автомашин чтонибудь более стоящее, остановил свой выбор на довольнотаки новом «олдсмобиле». Выбив ударом кулака ветровое стекло, он просунул руку вовнутрь и открыл дверцу. — Ничего, до Трентона — столицы Нью-Джерси, может быть, и доберусь как-нибудь,— прошептал он,— а там посмотрим... Через минуту «олдсмобиль» без включенных огней медленно катил по улицам в направлении загородной трассы... В это самое время Даниэль Поллак судорожно набирал номер ближайшего полицейского участка. — Алло, полиция? — закричал он в трубку срывающимся голосом,— это вас беспокоит Дэн Поллак. Позовите, пожалуйста, лейтенанта Эрика Мартинеса... Эрик?! — завопил он на всю улицу,— Эрик, послушай... Да, это я. Меня только что чуть не убил Салдам. Он ограбил меня, забрал мои деньги и мою машину, хотел еще забрать мое пиво... Собирается сваливать во Флориду, а оттуда — куда-то в Латинскую Америку... О, Боже...— с этими словами Поллак схватился за сердце. Капитан Харрис постепенно входил в роль начальника Полицейской Академии. Еще не будучи начальником, он представлял; вот идет он по коридорам, а подчиненные кланяются ему со словами: «Здравствуйте, сэр!..», а Харрис, не замечая приветствий, проходит дальше. Или иные картины: вот он дрючит на занятиях по физподготовке вновь поступивших кадетов, вот распекает всякими нехорошими словами инструкторов, вот издевается над провинившимися, которых застал за курением или распитием пива в казарме...

Ожидания капитана оправдались только наполовину: став начальником, он действительно сполна удовлетворил свои желания относительно «вздрючить», и «выбарать», однако, вопреки ожиданию, никто из кадетов, а тем более — инструкторов не проявлял к нему должного уважения если, конечно, не брать во внимание лейтенантов Колтона и Робертса. Капитан Харрис постоянно слышал у себя за спиной какие-то смешки, а однажды кто-то из кадетов, видевших телевизионное шоу для онанистов «Железный кулак» в котором капитан стал не только невольным участником, а даже победителем, спросил у Харриса, как удалось тому добиться таких выдающихся успехов в мастурбации и сколько надо тренироваться, чтобы стать похожим на начальника. Капитана Харриса не уважали, хотя и боялись, и он прекрасно это понимал. Однажды он пожаловался заехавшему было по какимто служебным делам капитану Маузеру: — Меня не любят... Маузер злорадно оскалился, выслушав жалобу своего протеже: — Конечно, не любят, капитан!.. А кто тебя будет любить? Во-первых,— Маузер принялся загибать пальцы руки,— во-первых, ты, в отличие от своего предшественника коменданта Лассарда, ни хрена не соображаешь в полицейском деле... — Это я-то не соображаю? — обиделся Харрис. — Ты, ты, конечно же — ты,— подтвердил Маузер.— Во-вторых, ты, Харрис, постоянно попадаешь в какие-то истории — то тебя захватывают заложником какиенибудь ублюдки вроде Короткого Мака или этого узкоглазого Чанга, то попадаешься с угоном чужого «фольксвагена», то,— Маузер злорадно улыбнулся,— демонстрируешь всем телезрителям штата Нью-Йорк, как замечательно умеешь онанировать... — Но ведь это все не я! — возмутился Харрис. — А кто же? — Это мне все подстроили! Это все — любимчики этого вонючего козлины Лассарда, разные МакКони, разные

шлюхи вроде сестер Трахтенберг, разные латиносы Насименто, а главное — черножопые!.. Да, во всех несчастья Америки виноваты только черножопые!.. Это они хотят продать нашу прекрасную страну врагам!.. — В-третьих,— продолжил Маузер, будто бы не слыша развернутой реплики капитана Харриса,— ты, между нами говоря, несколько туповат... — Но ведь именно вы, сэр, порекомендовали руководству меня на должность начальника Академии! — возразил Харрис,— ведь это по вашей рекомендации!.. — Да, по моей,— ответил Маузер,— но это вовсе не оттого, что я считаю тебя лучшим полицейским, чем предыдущего начальника Академии. Просто,— Маузер едва заметно улыбнулся,— просто у меня есть свои планы, и ты, как послушный и исполнительный администратор, подходишь на роль начальника этого учебного заведения куда больше... — Но я не такой плохой, сэр, как вы обо мне думаете,— воскликнул капитан,— я хороший полицейский, хороший начальник... — Так зачем же ты спрашиваешь, отчего тебя тут так не любят? — удивился Маузер. Харрис тяжело вздохнул. — То-то,— ответил Маузер сам себе,— знай свое место, капитан Харрис. — Но это неправда,— ответил начальник Академии упавшим голосом. — Что неправда? — не понял Маузер.— То, что тебя тут не любят?.. — То, что я — никудышный полицейский. — Неправда — докажи обратное. — Но как? — заволновался Харрис.— Сэр, посоветуйте, как я могу это сделать?.. — Тебе надо сделать что-нибудь такое, что сразу подымет твою репутацию,— ответил его собеседник.— Например, если бы ты поймал, скажем, того же Салдама, сбежавшего недавно из тюрьмы... — Салдама? — воскликнул начальник Академии.—

Вы говорите — Салдама? — Да,— ответил Маузер,— а что, ты хочешь сказать, что сможешь его задержать? — Да,— ответил Харрис и твердо посмотрел в глаза своему начальнику. Тот смерил его презрительным взглядом. — Ну что ж. Желаю успеха,— с этими словами Маузер направился к двери,— но дам тебе хороший совет,— обернулся он,— если он захватит тебя в заложники, как тот китайский мафиози, не наделай вновь полные штаны... Саддаму неожиданно повезло: до Трентона он добрался без особых осложнений — полицейские почему-то не заинтересовались угнанным «олдсмобилем» с выбитым ветровым стеклом. Однако в Нью-Джерси он не захотел привлекать к себе внимания — ездить на подозрительной автомашине в чужом штате Салдам посчитал делом опасным. Бросив машину на стоянке недалеко от центра, преступник на часть денег, полученных у Поллака, купил на городской свалке старый добитый «шевроле» семьдесят пятого года выпуска — он посчитал, что этого ему будет вполне достаточно, чтобы добраться до Флориды. Через два дня он был уже в Ричмонде, еще через сутки — в Чарлстоне, что в Южной Каролине, откуда, при желании, до Флориды было не более пятидесяти-шестидесяти часов пути. Деньги быстро таяли, и по дороге Салдаму пришлось ограбить бензоколонку — добыча была мизерна, что-то около пятисот долларов, однако выбирать было не из чего. Салдам, выжав педаль газа до пола, гнал в Майами-Бич, откуда намеривался каким-нибудь образом уехать из Штатов. Правда, каким именно, он пока не знал... — Попрошу лейтенантов Колтона и Робертса пройти в кабинет начальника Полицейской Академии,— капитан Харрис, сделав ударение на слове «начальника», отпустил кнопку служебного селектора.

Через пять минут оба полицейских стояли у него в кабинете. — Слушаем, сэр,— выражение лица Колтона обозначало подобострастное внимание. — Готовы выполнить любое ваше поручение,— в тон своему товарищу произнес Робертс. Капитан Харрис, поднявшись из-за своего стола, принялся медленно расхаживать взад-вперед по кабинету. Резко обернувшись к своим подчиненным, он неожиданно для них спросил: — Как вы думаете, почему нас... то есть, я оговорился, я хотел сказать — вас так не любят в Академии?.. Полицейские преданно замигали. — Не знаем,— ответил Робертс после продолжительной паузы. — Зато я знаю,— ответил Харрис,— вас не любят потому, что... Полицейские, стоя по стойке «смирно», продолжали поедать Харриса глазами — заметив это, капитан самодовольно заулыбался. — ...потому, что, во-первых,— Харрис принялся загибать пальцы руки, как совсем недавно делал это Маузер,— во-первых, вы ни хрена не смыслите в деле охраны общественного порядка... Колтон обиженно посмотрел на начальника. — Почему это ни хрена не смыслим, сэр? Очень даже до хрена,— произнес он,— мы ведь лучшие ваши ученики, господин капитан!.. — Во-вторых,— продолжал Харрис, загнув еще один палец руки,— вы постоянно попадаете в какие-нибудь скандальные истории — вспомните хотя бы свои похождения в баре для педерастов «Голубая устрица» — так он, кажется, называется?.. — Но, сэр,— попробовал было возразить Колтон,— нас же тогда просто подло подставили, вы сами об этом прекрасно знаете, сэр, это все гадкие черножопые твари, сэр, это все они...

— В-третьих,— продолжал начальник Полицейской Академии, будто бы не замечая реплики подчиненного,— втретьих, вы — ну просто законченные дегенераты!.. На Колтона и Робертса жалко было смотреть — казалось, они вот-вот заплачут, Полюбовавшись произведенным эффектом, капитан несколько смягчился. — Ничего, ничего,— успокоил он полицейских,— ничего, я вас очень понимаю и очень даже сочувствую. Я понимаю ваши проблемы, ребята! Я ведь сам такой... — Что же нам делать, сэр? — Я готов вам помочь... Колтон и Робертс преданно посмотрели на своего непосредственного начальника. — Спасибо, сэр,— с дрожью в голосе произнес Робертс,— вы очень добры к нам... — Мы очень благодарны вам,— добавил Колтон,— вы даже представить себе не можете... Харрис продолжал расхаживать взад-вперед по своему кабинету. — Да,— произнес он после довольно длительной паузы,— конечно же, вы — не лучшие полицейские этого города, но я по своей природе — очень добрый, и поэтому берусь разрешить все ваши проблемы. Я долго думал и придумал, наконец, один замечательный план: для того, чтобы нас, то есть, я оговорился, для того, чтобы вас полюбили и зауважали, вам следует совершить что-нибудь такое,— Харрис неопределенно пошевелил пальцами,— чтонибудь героическое. То, что сразу подняло бы вашу репутацию в глазах сослуживцев,— добавил он точно таким же тоном, каким недавно говорил в его кабинете капитан Маузер. Колтон и Робертс заметно оживились. — Сэр,— произнес Колтон, весьма повеселев,— вы что, предлагаете нам кого-нибудь выбарать по страшной силе? Харрис заулыбался. — Неплохо, Колтон, очень даже неплохо,—

произнес он,— мне очень даже нравится ход твоих мыслей.. — Так мы готовы,— подхватил предложение своего коллеги Робертс,— выбарать — это для нас не просто удовольствие, это... — Но сейчас,— перебил подчиненного Харрис,— сейчас я имею в виду несколько другое: нам, то есть — вам, следовало бы доказать свою профессиональную пригодность, задержав какого-нибудь сбежавшего из тюрьмы преступника — Салдама, например... Заметив на лицах подчиненных испуг и замешательство, Харрис успокоительно добавил: — Не бойтесь. Ведь руководить операцией по захвату Салдама будет сам капитан Харрис!.. Колтон и Робертс преданно посмотрели на начальника Академии. — Мы готовы, сэр!.. — Вот и отлично,— Харрис, подойдя к своему креслу за начальственным столом, уселся поглубже и, закинув ногу за ногу, добавил,— как стало известно, вчера ночью Салдам ограбил своего бывшего приятеля, одного черномазого алкоголика, и сбежал из города, предположительно — во Флориду, откуда, по всей видимости, намеревается перебраться в одну из стран третьего мира. Так что, ребята,— произнес он почти дружелюбно,— завтра же мы вылетаем в Майами. В шесть часов утра, безоблачным ранним утром «Боинг» авиакомпании «ПанАмерикан» приземлился на аэродроме Майами. Через несколько минут к нему подкатил автотрап, двери открылись, и на взлетную полосу спустились улыбающиеся полицейские — Лассард, Хайталл, МакКони, Ларвел,— все в длинных, по последней курортной моде, шортах и солнцезащитных очках. Уже через пятнадцать минут автобус мчал их по почти пустынной в такое время автостраде по направлению к отелю «Хилтон» — там для полицейских были забронированы места. — Смотрите, смотрите! — внезапно закричал Мак

Кони, заметив в окошке что-то, привлекающее внимание,— вон там — Харрис, Колтон и Робертс!.. — Не может этого быть,— возразил Хайталл,— откуда им тут взяться? Ты, Джерри, насмотрелся на эти гадкие рожи в Нью-Йорке, вот они и мерещатся тебе на каждом шагу!.. — Да нет же,— возразил МакКони,— я их очень хорошо рассмотрел! Это — точно они!.. Лассард недоверчиво покачал головой. — Да-а-а,— протянул он,— если тут действительно появились эти придурки, отдыха у нас точно не получится... Может быть, пока еще не поздно, улетим обратно в НьюЙорк?.. Получив ключи и пройдя в номер, МакКони, бросив чемоданы нераспакованными, с удовольствием растянулся на застланной кровати. — Ну, теперь начнется настоящий отдых,— сказал он самому себе с радостью,— ни тебе проклятых дежурств, ни патрулирований, ни протоколов, ни облав на всякий грязный сброд... Хоть потрахаюсь вволю!.. Вспомнив о столь немаловажной части культурной программы, Джерри решил еще раз посмотреть, сколько пачек патентованных презервативов «с усиками» он взял с собой. Однако раскрыв чемодан, он совершенно растерялся: содержимое его даже отдаленно не напоминало обычный культурный набор. В чемодане было все, что угодно: объемистая книга «Освобождение заложников в условиях большого города», какие-то брошюры на правоохранительные темы, полицейский альбом с фотографиями авторитетов нью-йорского криминального мира, застиранные полотенца и большой полиэтиленовый пакет рваных носков и трусов... Порывшись в чемодане, МакКони, к немалому своему удивлению, обнаружил документы на имя лейтенанта полиции Колтона. — Ну, сволочь,— выругался МакКони,— прав был комендант Лассард — если эти придурки действительно в

городе, настоящего отдыха не получится. Значит, это действительно были они, я, к сожалению, не ошибся. Видимо, в аэропорту мне по ошибке выдали чемодан этого урода... В комнату МакКони вошел Лассард. Лицо его выражало уныние. Держа в руках комплект полицейской формы — Джерри различил капитанские нашивки и эмблему родной Полицейской Академии — Лассард вопросительно посмотрел на МакКони. — Как это понимать? — с тоской в голосе спросил он. — Что — это? — Как это понимать? — повторил Лассард свой вопрос,— представляешь, открываю чемодан, а там...— он с отвращением бросил полицейскую форму на пол. — Поздравляю, сэр! Значит, вы тоже случайно поменялись чемоданом — видимо, с самим капитаном Харрисом! — наконец-то, дошло до МакКони. За спиной Лассарда раздался смех, он обернулся — в дверях стоял улыбавшийся Ларвел. — Мне тоже не повезло,— весело сказал он,— выходит, что все мы — друзья по несчастью. Мне попался багаж Робертса... Лассард, посмотрев на полицейских, тоскливо сказал: — Я ведь говорил вам, что если эти ублюдки добрались до Флориды, ни о каком отдыхе не придется и мечтать!.. — Ничего, сэр, что ни делается — все к лучшему,— успокоил отставного коменданта МакКони,— не будем спешить отдавать этим вонючим ублюдкам их грязные шмотки — у меня есть классная идея... В то самое время, когда самолет с полицейскими приземлился на городском аэродроме, Салдам въехал в Майами. По дороге во Флориду ему вновь крупно повезло — он стащил из открытого багажника автомашины большую спортивную сумку, в которой оказалась кредитная карточка,

одежда на все случаи жизни и немного наличности. Бросив ненужную уже автомашину в городе, Салдам отправился в отель «Хилтон», где намеревался остановиться отдохнуть после пережитых потрясений. Получив ключи, Салдам поднялся в свой номер и, закрывшись в комнате на все замки, развалился на кровати, предварительно заведя будильник на семь вечера — с наступлением сумерек он решил побродить по городу, чтобы осмотреться и выяснить, как лучше всего добраться до какой-нибудь подходящей страны... Отоспавшись как следует, преступник переоделся в краденое и пошел на коридор. Почти подойдя к лифту, он чуть было не упал: прямо навстречу ему шли трое в ненавистной форме нью-йоркской полиции... Салдам поспешно вернулся в номер. Закрывшись изнутри, он, для того, чтобы успокоиться, включил телевизор. Там передавали последние известия. — Как уже сообщалось,— улыбнулась с экрана телеведущая,— из нью-йоркской тюрьмы сбежал опасный преступник, приговоренный к электрическому стулу. Уголовная кличка бежавшего — Салдам... Побледнев от ужаса, Салдам уменьшил громкость. — ...как стало известно, Салдам решил отправиться во Флориду с целью скрыться от правосудия, бежав в какуюнибудь страну. Боюсь, правда,— вновь улыбнулась дикторша,— что сделать ему это будет не очень просто — аэровокзал, морской порт, железные и автомобильные дороги штата контролируются полицией. Служба охраны общественного правопорядка вместе с прибывшими из НьюЙорка полицейскими ведут поиск. Кстати, за поимку опасного негодяй федеральные власти Нью-Йорка назначили премию — десять тысяч долларов. Запомнить Салдама не просто, а очень просто... На экране появились фотографии, сделанные анфас и в профиль сразу же после задержания. — ...такой отвратительной рожи,— звучал за кадром голос телеведущей,— как та, что сейчас на ваших экранах, только поискать. Так что, дорогие телезрители, если вы

заметите что-нибудь подозрительное, сейчас же звоните или нам в студию, или в ближайший участок полиции. Телефон телевидения и полиции известен каждому ребенку. И не забудьте — вас ожидает награда в десять тысяч долларов!.. На экране вновь появилась телеведущая. — Сообщаем еще одну не слишком приятную новость: у побережья Майами-Бич появилась акула-людоед. Вчера вечером она откусила по колено левую ногу у купавшегося в водах Атлантики пятидесятилетнего бизнесмена, нефтепромышленника из Техаса. Напомню, что это — уже четвертая акула-людоед, зафиксированная на нашем побережье за последние пять лет. Появление этой мерзкой твари, вне всякого сомнения, нанесет огромный, непоправимый ущерб городскому бюджету, так как поспособствует массовому оттоку туристов... Салдам со злостью выдернул шнур из розетки. — Ну, сволочь черножопая,— обругал он в сердцах своего бывшего соратника Дэна Поллака,— сдал-таки меня копам поганым. Сам я виноват — надо было тебя сразу же и порешить, без особых сантиментов... Сейчас вообще никуда не выйдешь отсюда... Что ж,— решил Салдам,— если американские власти не желают выпускать меня из страны добровольно, придется действовать какими-нибудь иными методами. Я нагоню на всех страху куда похлеще любой акулы-людоеда!.. Открыв чемодан, лейтенант Колтон, к немалому своему удивлению, обнаружил там не любимые книжки по теории и практике полицейского дела, а огромное количество упаковок с патентованными презервативами, порнографические журналы с глянцевыми обложками и карманного формата брошюра «Как снять телку в курортных условиях». Из брошюрки выпала визитная карточка Джерри МакКони. — Значит, мы случайно поменялись чемоданами,— дошло до Колтона,— значит, он тоже где-то здесь, в Майами. Интересно только было бы узнать, как он тут оказался и с

какой целью?.. — Я вижу, что занятия в Академии и два года службы в городской полиции не прошли для тебя даром,— издевательски ответил капитан Харрис,— действительно, если у вас два совершенно одинаковых чемодана, и в твоем оказались его вещи, значит, это не твой чемодан. С какой он тут целью, спрашиваешь? — продолжил капитан,— неужели ты не знаешь, что отставной комендант полиции, бывший начальник Полицейской Академии Лассард, неизвестно почему признанный лучшим полицейским штата Нью-Йорк этого года, награжден бесплатной двухнедельной поездкой во Флориду?.. Вот он и прихватил с собой своих любимчиков — шагу без них ступить не может, сам ведь знаешь... Я тоже поменялся чемоданом — и с кем бы ты думал?.. — С кем, сэр?.. — С Лассардом. — А я — с Ларвелом,— сказал Робертс. Харрис сочувственно посмотрел на него. — Какое несчастье,— произнес он с искренним пониманием,— поменяться своими вещами с черножопым — такого и в самом кошмарном сне не приснится!.. — Что же нам делать? — забеспокоился Колтон. — Надо срочно разыскать этих ублюдков и вернуть свои вещи,— произнес Харрис,— ведь в наших чемоданах — полицейская форма. Пока она в руках этих проходимцев, они запросто смогут запятнать честь наших мундиров!.. Стоя перед зеркалом, МакКони, Ларвел и Лассард примеряли полицейские мундиры своих заклятых врагов. — Значит, так, господин комендант,— произнес Джерри, обращаясь к Лассарду,— в этот вечер вы будете Колтоном, ты,— обернулся он к Джону Ларвелу,— ты побудешь немножко Робертсом, ну, а я хоть раз в жизни примерю капитанский мундир — как знать, может быть, до звания капитана мне и дослужить-то не удастся. — Слушаю, господин Харрис,— издевательски ответил Ларвел с интонациями Робертса.— Какие будут распоряжения, сэр?.. Полицейские вышли на коридор.

— Сейчас мы спустимся в бар, замочим наш приезд, а там видно будет,— сказал МакКони. Пройдя освещенный холл гостиницы, мнимые Харрис, Колтон и Робертс спустились вниз по лестнице — туда, где призывно мелькали огоньки неоновой рекламы алкогольного бара. Спускаясь, МакКони поправлял у себя что-то в штанах. — У тебя что, поднялся? — поинтересовался Ларвел. — Лейтенант Робертс! — осадил его Джерри голосом капитана Харриса.— Молчать, я вас спрашиваю!.. Вы в Майами приехали или кто?.. — Да ладно, успокойся, приятель,— похлопал его по плечу чернокожий полицейский,— не входи так серьезно в роль... В баре, как обычно в такое время суток, было полно народу. Отдыхающие бизнесмены средней руки, государственные чиновники, проводящие во Флориде свои отпуска, карточные шулеры, проститутки... Натренированным глазом МакКони сразу же заприметил одну — сисястую, с огромным, накрашенным до невозможного ядовито-морковного цвета губной помадой, ртом. Джерри сразу же направился к ней — та, сидя за стойкой бара, тянула какой-то помойный коктейль и явно скучала. — Привет! — воскликнул МакКони и поприятельски положил ей руку на плечо,— как дела, дорогая?.. Та с удивлением посмотрела на его черный полицейский китель. — Если ты, коп, по поводу разбитой витрины, то я уже все заплатила, вот он, она кивнула в сторону бармена, взбивавшего коктейль,— может подтвердить... — Не волнуйся, я совсем не по этому поводу,— успокоил ее МакКони,— я вообще не из вашего штата,— он повернулся к ней так, чтобы она разглядела его нашивку на рукаве. — А чего же тебе надо? Я тут сижу, культурно отдыхаю,— кивнула она на свой коктейль. — Так и я тоже культурно отдыхаю,— улыбнулся

Джерри,— ты что, думаешь, полицейские не такие же люди, как и все остальные? — Короче, чего от меня хочешь? — Сперва я хотел бы с тобой выпить,— МакКони подозвал пальцем бармена,— значит, так, для начала двойной бурбон мне и моей подруге, очаровательной мисс... — ...Липтон,— сказала она.— А тебя, полис, как зовут? Судя по форме, ты — капитан полиции? — Совершенно верно,— улыбнулся МакКони,— я — капитан Харрис, начальник Полицейской Академии штата Нью-Йорк. — Такой молодой — и уже такой большой начальник,— удивленно произнесла новая знакомая МакКони,— и как тебе удается так быстро сделать карьеру? — У меня есть один очень редкий талант,— загадочно подмигнул Джерри и поправил что-то у себя в штанах. Девка заулыбалась. — Уж не прячется ли твой редкий талант между ног? — спросила она и игриво провела рукой по штанине МакКони.— Ого! Что это там у тебя? Неужели?.. МакКони приложил палец к губам. — Тс-с-с,— зацыкал он,— тихо, никому — ни слова! Девка вновь провела рукой по штанине мнимого капитана Харриса. — А потрогать хоть можно? — спросила она. — Можно, если осторожно,— ответил МакКони. Грудастая девка, массируя низ живота Джерри, осторожно расстегнула ширинку — нащупав там что-то очень твердое и упругое, она пришла в неописуемый восторг. — Какой класс! — прошептала она и склонила голову под стойку,— в жизни не видела ничего подобного!.. Ларвел, оставив за столиком коменданта Лассарда, переодетого Колтоном, подошел к Джерри с другой стороны и тихо спросил на ухо: — Что там у тебя?.. Джерри повернулся к чернокожему приятелю. — Специальная полицейская дубинка — новая

разработка для разгрома демонстраций. Укороченный вариант. Только — ни слова ей,— указал он взглядом в сторону грудастой. Ларвел понимающе улыбнулся. — Что,— прошептал он,— опять какую-то новую шутку придумал?.. МакКони утвердительно покачал головой и глазами указал Ларвелу в сторону столика, за которым скучал их бывший начальник. Тем временем грудастая, нащупав укороченный вариант полицейской дубинки в штанах у МакКони, вытащила ее. — А почему он такой черный? — удивленно подняла она глаза на МакКони,— ты что, одолжил его у какогонибудь негра — у того, что только что беседовал с тобой?.. МакКони заулыбался. — Нет, это мой собственный. — А почему он такой странный,— недоуменно спросила грудастая,— никогда таких не видела... Джерри тяжело вздохнул. — Работы много... Почернел... — А мне можно будет с ним поработать? — Конечно, конечно,— согласился Джерри,— сколько тебе угодно... Давай лучше выпьем сперва,— он протянул ей бокал с двойным бурбоном,— выпьем, а потом — все, что ты пожелаешь... Грудастая подняла бокал. — Выпьем за наших мужей и любовников — чтобы они никогда не встретились!..— высказала грудастая свое заветное пожелание. МакКони, выпив алкоголь, поставил бокал на стойку бара. — Ну, так когда мы увидимся, капитан? — кокетливо поинтересовалась девка. — Хоть сегодня, если не передумаешь. Та коротко рассмеялась. — Ну, я-то не передумаю... Главное, чтобы ты... Кстати, а где ты остановился?

— Тут, в «Хилтоне». — Я понимаю, что тут, а не там. В каком, спрашиваю номере тебя искать? МакКони несколько замялся. — Ты знаешь, я не хотел бы говорить об этом тут. Вдруг еще подслушает кто. Спросишь у портье, где живет капитан Харрис, он скажет. — Отлично, приду обязательно! — воскликнула грудастая девка. МакКони, застегнув ширинку, подошел к столику, где сидели его коллеги. — Не грустите,— улыбнулся он,— сегодня у нас будет отличный повод повеселиться!.. Побродив по вечернему Майами, Салдам убедился, что уехать из Штатов в какую-нибудь страну третьего мира ему вряд ли удастся. По крайней мере, легально — в морском порту, на аэровокзале, на стенах домов, на автобусных остановках и даже в общественных туалетах — повсюду висели его портреты с надписью «Wanted» и указанием премии за содействие в задержании — 10 000 долларов. Ехать обратно из Флориды — через Алабаму, Миссури, Луизиану и Техас, чтобы попытаться проскочить мексиканскую границу, тоже не имело смысла. Майами стал для преступника настоящей ловушкой, и он прекрасно это понял. Натянув по самые уши беретку, купленную в дешевой лавочке, и нацепив зеленые солнцезащитные очки с треснувшими стеклами — Салдам нашел их в какой-то мусорке, преступник бесцельно слонялся по центру города. Конечно, в его положении гораздо разумней было бы отсидеться в гостиничном номере, но у Салдама просто не было другого выхода — следовало разведать обстановку — в городе он оказался впервые — а кроме того, он считал, что в подобном виде он вряд ли будет узнан... Около десяти вечера Салдам очутился в районе морского вокзала. В подсвеченной огнями вечернего города воде лениво покачивались моторные яхты и прогулочные

катера. Салдаму бросилась в глаза вывеска: «Фирма Феллер и сын организует морские прогулки на комфортабельных катерах вдоль всего побережья. Фантастически дешево — почти что даром. Впечатление на всю оставшуюся жизнь. Не упусти свой шанс!» Салдам подошел к сторожу. Тот, презрительно глянув на его явно с чужого плеча костюм, недельную щетину и разбитые очки, недовольно пробурчал: — Ну, чего тебе?.. — Ничего... — Ну так проваливай отсюда! Много вас тут, разной рвани, ошивается... Салдам, сжимая в кармане куртки кольт и едва сдерживая себя, чтобы не разрядить в наглеца весь барабан, развязно сказал: — Ты потише там, приятель! Я очень не люблю, когда со мной беседуют в таком тоне... К тому же — я, может быть, хочу получить впечатление на всю оставшуюся жизнь, совершив морскую прогулку на комфортабельном катере вдоль всего побережья,— процитировал он только что прочитанное рекламное объявление,— к тому же — почти что задаром. Что ты на это скажешь?.. — Завтра и приходи,— сказал ему в ответ сторож уже поспокойней,— приходи завтра и катайся, сколько душе угодно. Только смотри, без фокусов, а то два года назад два пьяных подростка решили подшутить — вытащили какой-то сверток и говорят: это, мол, пластиковая мина, если не покатаете нас бесплатно — взорвем все к чертовой матери!.. Салдам, не обращая на болтовню недовольного сторожа особого внимания, при последней фразе преобразился. — Что, что? — спросил он,— говоришь, пластиковый взрыватель? И чем эта история окончилась?.. Сторож с удивлением посмотрел на него. — А тебе-то какое дело?.. — Да так, интересно... Я вообще люблю разные рассказы из жизни преступного мира... — Да какой там преступный мир! — махнул рукой

сторож,— я же говорю — малолетки, перебрали виски, вот и потянуло на подвиги... — Так чем же эта история закончилась? Сторож вздохнул. — Пришлось прокатить этих засранцев, пока не вышло горючее в бензобаке... — А интересно — сколько это пришлось их катать? — Бензина тут — на четыреста-четыреста пятьдесят миль пути... — А как же береговая охрана? — Они испугались — а вдруг там действительно пластиковая мина... Не брать же катер с курортниками на абордаж — всякое могло случиться... Салдам, выслушав информацию, первый раз за ьсе время разговора со сторожем улыбнулся. — Ну что ж, спасибо, приятель... Ты здорово обогатил мои знания об угонщиках,— сказал он и направился в сторону своего отеля. Сторож, глядя в спину удалявшемуся Салдаму, прошептал про себя: — Черт, такое знакомое лицо, не могу вспомнить, где же я его видел... Около десяти часов вечера в номер капитана Харриса деликатно постучали. — Да,— процедил он сквозь зубы,— войдите. Двери открылись, и на пороге появился МакКони. Увидав ненавистного врага, капитан поморщился. — Ну, чего тебе?.. Лицо Джерри выражало скромную почтительность. — Сэр,— нарочито несмело произнес он,— так получилось, что мы по ошибке поменялись чемоданами... — Это я и без тебя знаю. Кстати, не только я, но и мои подчиненные получили вместо своих вещей ваши... — Да, именно поэтому, сэр, я и пришел сюда.— МакКони поставил на пол чемодан капитана,— прошу вас, сэр. С вещами ваших подчиненных Колтона и Робертса мы

уже разобрались... Харрис злобно посмотрел на МакКони. — Надеюсь,— издевательски сказал он,— надеюсь, лейтенант, что вы, несмотря на мерзкий моральный облик, все-таки не вор. Вещи можно не проверять? У меня на всякий случай составлена опись... МакКони заулыбался. — О нет, сэр! Я, может быть, и не обладаю такими достоинствами, как вы, но чужого не брал никогда. — В таком случае,— Харрис кивнул в сторону шифаньера,— можешь забрать свои шмотки и катиться отсюда в задницу или еще куда подальше... — Это — не мои, а коменданта Лассарда,— поправил Харриса Джерри. — Бывшего коменданта, МакКони, бывшего, бывшего начальника Полицейской Академии, запомни это раз и навсегда! И вообще, я очень желаю, чтобы вы все исчезли отсюда, и как можно скорее!.. МакКони, вытащив чемодан, направился к дверям, однако, уже взявшись за ручку, обернулся к Харрису. — Сэр,— произнес он,— могу ли я перед тем, как отправиться в задницу, задать вам один вопрос? — Задавай,— согласился Харрис,— только побыстрее. Я очень занят — с завтрашнего дня я иду ловить Салдама!.. А теперь мне надо хорошо отдохнуть. — Именно о нем я и хотел спросить у вас. Сэр, как вы собираетесь его искать? Харрис презрительно измерил МакКони взглядом. — У меня есть один замечательный план, МакКони, но я не буду делиться им с вами — это не для средних умов,— произнес он высокомерно. — Значит — для отстающих,— прокомментировал Джерри,— для Колтона и Робертса. Ну что ж, сэр, желаю вам спокойной ночи,— сказал он на прощание несколько издевательски. В полночь в номер к капитану Харрису постучали. Тот, проснувшись, принялся сонным голосом ругать позднего посетителя:

— Опять какая-нибудь гнида... Сколько можно... Да иди ты на... — Именно за этим я и пришла,— послышался с той стороны дверей женский голос. Харрис, наскоро натянув на себя штаны и не зажигая света, подошел к дверям. — Кто ты? — спросил он. — Не придуривайся, капитан, ты прекрасно знаешь, кто это...— услыхал он. — Откуда ты знаешь мое звание? — удивился Харрис. С той стороны послышался сдавленный смех. — Ну, кто же не знает капитана Харриса, самого соблазнительного мужчину в Нью-Йоркской полиции? Такой молодой — а уже начальник Академии... Услыхав комплимент, Харрис несколько отошел. — Да, я действительно — начальник,— произнес он. — Ну так открывай же. У меня к тебе важное дело,— последовал ответ. — Видимо, ты хочешь мне что-то сообщить по поводу Салдама? — предположил Харрис. — Можешь называть его хоть Салдамом, хоть как угодно, но сперва открой мне двери. Несколько поколебавшись, капитан открыл. — Привет! — на пороге стояла грубо размалеванная девица с необычайно большим бюстом. — Привет...— несмело ответил Харрис — в темноте девица явно не видела его лица, и потому, приняв настоящего начальника Академии за того, с кем несколько часов назад она пила в баре двойной бурбон, быстро зашла в комнату и, не включая свет, неожиданно для капитана повалила его на кровать. Тот опешил. — Что вы собираетесь делать, мисс?.. Та привычным движением принялась расстегивать ему штаны. — Будто сам не догадываешься... Харрис попытался высвободиться из рук] грудастой девицы, но та была явно сильней — она так мощно

придавила его своей грудью, что тот едва дышал. — Ну давай же, давай же,— горячо шептала она то ли капитану, то ли тому, что искала у полицейского в штанах,— давай, подымайся... После нескольких минут неудачных попыток найти желанный предмет, девка, по всей видимости, обнаружила, что ее жестоко обманули. Вскочив с Харриса, она закричала на весь отель: — Ах ты, полицейская гнида! Набарал меня — я думала, что у тебя там что-то особенное, а ты, оказывается, подсовывал мне протез!.. Грудастая кричала так громко, что вскоре в номер к Харрису прибежал МакКони — его номер находился за стенкой. Открыв двери, МакКони закричал с порога: — Что это за безобразие! Харрис продолжал отбиваться от разъяренной девки. МакКони, несколько успокоившись, издевательски продолжил: — Так вот, капитан Харрис, чем вы занимаетесь вместо того, чтобы выполнять свой служебный долг! Капитан, высвободившись, наконец, из объятий грудастой девки, с отвращением посмотрел на стоявшего в дверях МакКони. Тот продолжал издеваться: — Вы, капитан Харрис, погрязли в разврате, вы стали рабом собственной похоти — мне просто противно произносить эти слова, меня воротит от них..— продолжал МакКони тоном телевизионного проповедника.— Все беды нашего общества проистекают именно от похоти, от этого дьявольского занятия, приличествующего разве что собакам, павианам и,— указал он на Харриса,— некоторым недостойным полицейским. Да, именно похоть превращает на ходящих ходуном ложах человеческие конечности в дергающиеся машинные поршни, а божественный дар речи — в нечеловеческие крики, омерзительные стоны и гадкое сопение. В моем понимании нет ничего более мерзостного — вот именно! — мерзостного... Грудастая, кинув напоследок исполненный презрения взгляд на капитана, бочком вышла из номера. Капитан

Харрис, обессилев от борьбы, тяжело дыша, опустился на кровать. Глянув на Джерри исподлобья, он медленно произнес: — Опять вы меня подставили, грязные выродки... — Желающие совершить морскую прогулку на комфортабельном катере вдоль побережья могут сделать это, воспользовавшись услугами фирмы «Феллер и сын». Не упустите свой шанс — вы получите незабываемые впечатления на всю оставшуюся жизнь! Повторяем: желающие совершить морскую прогулку на комфортабельном катере...— звучал на весь морской вокзал голос диктора, многократно усиленный динамиками. — Мне, пожалуйста, один билет на ближайшую прогулку,— Салдам, поправив солнцезащитные очки с треснувшими стеклами, протянул в окошко кассы деньги. — Прошу вас, сэр,— пожилая кассирша с заученной, доведенной до автоматизма улыбкой выдала ему синюю картонку и несколько замусоленных бумажек сдачи,— прогулочный катер отправляется со второго причала через двадцать пять минут. Приятно вам провести время!.. Поправив висящую на плече сумку, Салдам двинулся ко второму причалу, где уже стоял прогулочный катер. Взойдя на борт, он, к своему удовлетворению, обнаружил, что весь экипаж состоит из одного только человека — того самого пожилого сторожа, с которым он беседовал накануне. Видимо, это и был сам владелец фирмы, мистер Феллер — на катере он был и за рулевого, и за капитана. Поставив сумку на соседнее сидение, Салдам слегка приоткрыл ее и, просунув руку вовнутрь, нащупал нечто, завернутое в толстую бумагу — ровные поверхности и прямые углы предмета даже на ощупь были шероховатые. Закрыв сумку на молнию, Салдам злорадно улыбнулся и, вытащив из нагрудного кармана пачку «Мальборо», неспешно закурил. Докурив до половины — преступник несколько нервничал — он бросил сигарету в воду и посмотрел на часы. До отправления прогулочного катера

оставалось двадцать минут... Проснувшись после ночного приключения с тяжелой головой, капитан Харрис тут же по гостиничному телефону вызвал в свой номер Колтона и Робертса. — Мы сидим тут уже второй день,— начал он,— и до сих пор еще не приступили к поимке Салдама. Какие у вас будут предложения?.. Те молчали. — Так я и знал,— произнес Харрис,— решили изловить преступника, а плана действий до сих пор не составили... — Есть ли у вас план, сэр? — спросил Робертс. — Да,— ответил Харрис,— у меня есть план: нам следует осмотреть вокзалы, аэропорт и морской вокзал. Ясно, что преступник тут долго не задержится — он постарается как можно быстрее свалить куда-нибудь подальше... — Вы так мудры, сэр,— произнес Колтон,— вы так проницательны... — То-то,— произнес капитан наставительным тоном,— учитесь, пока есть у кого... Значит, так: в аэропорту мы уже были вчера, на вокзал успеем завтра, а сейчас — собирайтесь, следует осмотреть морской вокзал... Через полчаса такси высадило полицейских у небольшого стеклянного павильончика, на котором по всему фасаду была выведена неоновая светящаяся надпись: «Морской вокзал Майами». — Желающие совершить морскую прогулку на комфортабельном катере вдоль побережья могут сделать это, воспользовавшись услугами фирмы «Феллер и сын». Не упустите свой шанс — вы получите незабываемые впечатления на всю оставшуюся жизнь! Повторяем: желающие совершить морскую прогулку на комфортабельном катере...— прозвучал голос диктора. — Мне кажется,— обернуло Харрис к Колтону и Робертсу,— что преступник после томительных месяцев,

проведенных в тюрьме в ожидании своей очереди на электрический стул, обязательно захочет немного развеяться — например, совершить увлекательную прогулку вдоль всего побережья, чтобы получить незабываемые впечатления... За мной! — скомандовал Харрис. Лассард, как обычно, проснулся рано — ровно в шесть утра. Сказалась старая привычка — когда он был начальником полицейского участка, ему приходилось вставать еще раньше. Посмотрев телевизор, отставной полицейский позавтракал и сразу же направился к МакКони. — Подъем! — заорал он на всю комнату. МакКони, доведенный до автоматизма в Академии, одним движением сбросил одеяло и, только одевшись, сообразил, что Лассард пошутил... — Что, испугался? — расхохотался отставной комендант,— ничего, хватит спать, иди, буди остальных, сейчас пойдем развлекаться... — Ну, куда пойдем? — поинтересовался у Лассарда Хайталл, когда все были в сборе. — Все равно,— ответил тот,— ну, для начала следует выбраться в центр города... А там что-нибудь придумаем. Через час отдыхающие стояли перед зданием морского вокзала. — Желающие совершить морскую прогулку на комфортабельном катере вдоль побережья могут сделать это, воспользовавшись услугами фирмы «Феллер и сын». Не упустите свой шанс — вы получите впечатления на всю оставшуюся жизнь! Повторяю... — А почему бы нам не совершить прогулку вдоль побережья? — предложил МакКони,— а то вот упустим свой шанс, потом всю оставшуюся жизнь себе не простим... Кстати,— он вытащил из спортивной сумки армейский бинокль,— мне кажется, что мы будем проезжать мимо пляжа нудистов, среди них попадаются неплохие экземпляры телок...

— Хорошо,— согласились остальные,— прогулка так прогулка. Во всяком случае, куда приятней, чем ездить на патрульной машине по Нью-Йорку. В кассе отдыхающие неожиданно для себя столкнулись с Харрисом, Колтоном и Робертсом — те, выставив напоказ свои полицейские значки, требовали, чтобы их пропустили на катер бесплатно. — Но у нас частная фирма! — пыталась вразумить полицейских пожилая кассирша,— мы не государственная компания!.. МакКони, зайдя в будочку кассы, наклонился к кассирше и что-то прошептал ей на ухо. Та сразу же изменилась в лице — глянув на Харриса и его подчиненных, она очень вежливо предложила: — Извините, господа, можете идти на катер бесплатно. МакКони, улыбаясь, вернулся к товарищам. — Что ты ей сказал? — поинтересовался Хайталл. — Что это — опасные психи, прикидывающиеся полицейскими, что их нельзя выводить из себя ни в коем случае,— ответил Джерри. — Кассирша сказала, что к приходу катера Харриса, Колтона и Робертса будет ожидать психбригада... Харрис, пройдя на борт, подошел к сидящему Салдаму и, указав на сумку, которая стояла рядом на сидении, спросил: — Это место свободно? Тот молча кивнул и, поставив сумку на колени, вытащил из нагрудного кармана пачку сигарет. — Представляете, сэр,— обратился Харрис,— какие в этом штате безобразия — нас, полицейских, выполняющих важное задание по поимке опасного преступника, сбежавшего из тюрьмы для приговоренных к электрическому стулу, эта старая дура отказалась бесплатно пускать на борт катера.., — Харрис вытащил из кармана пачку фотографий Салдама,— вот, полюбуйтесь: такой урод, такая образина... Тот, побелев от страха, спрятал лицо в наставленный воротник куртки.

— Такой жуткий тип,— продолжал Харрис,— держал в страхе половину Нью-Йорка. Вы даже представить себе не можете... Владелец катера завел двигатель. — Через три минуты отправляемся,— послышался в репродукторе его голос. Когда прогулочный катер отошел подальше в море и, повернув, взял курс вдоль берега, сидящий рядом с Харрисом медленно расстегнул спортивную сумку. Вытащив оттуда какой-то прямоугольный сверток, он двинулся к рубке рулевого. — Вам чего, сэр...— начал тот, но окончить не успел: ударом кулака Салдам свалил его на палубу. Взяв микрофон репродуктора, он твердо произнес: — Господа отдыхающие, минуточку внимания. Этот катер захвачен мною, тем самым Саддамом, которого долго и безуспешно разыскивают копы. Так вот, все вы, находящиеся на катере — заложники. И не вздумайте оказывать сопротивление, иначе,— он угрожающим жестом поднял руку с прямоугольным свертком над открытой рубкой так, чтобы видели все,— иначе я взорву эту вонючую лоханку к чертовой матери, и все вы пойдете на корм рыбам... А если вы будете себя вести, как и подобает заложникам — тихо и мирно — я, может быть, и подарю вам жизнь... Салдам развернул катер и направил его в южную от Майами сторону — видимо, он решил сваливать на Кубу. Слова Салдама породили панику среди пассажиров — дамы, бывшие на катере, завизжали, многие упали в обморок, а Колтон и Робертс в ужасе полезли под сидения... Капитан Харрис, схватив единственный спасательный круг, надел его и, вытащив из кармана пистолет, двинулся в сторону рубки. — А ну, сдавайся, мерзавец! — заорал он, наставив оружие прямо в лицо Салдаму. Тот, улыбнувшись, ловким движением выбил пистолет из рук полицейского — он упал в воду. Салдам вытащил из спортивной сумки свой кольт. — А ну, положи на место! — он дулом указал на

спасательный круг. — Не положу! — огрызнулся Харрис,— все произошло столь внезапно, что он даже не успел как следует испугаться.— Не положу! Я не умею плавать!.. — Ах, не положишь! — закричал угонщик.— Не положишь, коп поганый? Тогда получай,— с этими словами Салдам со всего размаху заехал капитану прямо в ухо — тот отлетел к самому борту. Поставив штурвал в автоматический режим, преступник подбежал к лежавшему ничком Харрису и ногой столкнул его за борт. — Ну,— обернулся он к пассажирам,— кто следующий? Может быть, тут еще есть полицейские?.. — Помогите, тону! — послышался вопль Харриса. Салдам перегнулся через поручни и, заметив, что злополучный полисмен во время падения зацепился спасательным кругом за какой-то выступ, только развеселился. — Нет, вы только посмотрите,— произнес он не то себе, не то пассажирам,— я пробуксирую его таким образом до самой Кубы!.. Вот будет потеха...— он вновь обернулся к заложникам и повторил,— так я хочу знать, кто все-таки следующий? — Я! — неожиданно для всех поднялся со своего местах Хайталл.— Ты, вонючий урод, спрашивал, есть ли тут полицейские? Так вот, я — лейтенант нью-йоркской полиции Хайталл!.. Преступник оскалился. — Вот здорово! Еще один коп!.. Хайталл спокойно смерил Салдама взглядом. — Сейчас же разверни катер по направлению к Флориде и сдай имеющееся у тебя оружие,— очень спокойным тоном произнес он. Салдам расхохотался. — А хрен тебе, черножопый! Такой грязный, такой длинный, такой вот вонючий хрен!.. Развернуть катер — хаха-ха!.. — Ты, парень, как видно, просто сошел с ума,— спокойно произнес чернокожий полицейский.

— Ха-ха-ха!..— продолжал веселиться преступник,— через полчаса мы выйдем в нейтральные воды — не думаю, что корабли береговой охраны смогут чтонибудь предпринять... Не топить же им своих безоружных сограждан!..— в упор посмотрев на Хайталла, Салдам продолжал кричать, вгоняя себя в истерику,— грязная черножопая свинья! Ублюдок! Негодяй! Вонючий пидар!.. Ровно гудя мощным мотором, катер все более отдалялся от американских берегов. — Скотина! Дешевый членосос! — продолжал бесноваться Салдам,— сейчас ты отправишься вслед за своим дружком, пробуксирую тебя до...— он не успел договорить, потому что негр ловким ударом ноги выбил кольт из рук преступника. Салдам, поняв, что его единственный шанс — взрывчатка, бросился в рубку и, схватив пакет, заорал: — Ни с места, или все — покойники!.. Хайталл в нерешительности остановился, не зная, что предпринять. — Спасите! Помогите! — вновь послышался возглас буксируемого катером капитана Харриса. Внезапно крик перешел в некий срывающийся визг,— акула, акула! За нами гонится акула!.. Все, не исключая Салдама и Хайталла, невольно обернулись: разрезая спинным плавником воду, вслед за катером действительно следовала акула... Правда, пока далеко — в полумиле от катера. — Это же акула-людоед! — продолжал неистовствовать капитан,— она сожрет меня!.. Заметив, что Салдам на минуту отвлекся зрелищем жуткой рыбины, Джерри МакКони молниеносно сорвался со своего места и, подбежав к угонщику, попытался вырвать у него из рук сверток — тот, однако, вовремя успел увернуться. МакКони прикоснулся к свертку со взрывчаткой на какое-то мгновение, но этого было достаточно, чтобы он понял, в чем дело... — Ты что, коп поганый, совсем одурел? — завизжал Салдам,— ты что, забыл,— он потряс прямоугольным

свертком,— что это у меня в руках!? Да я тебя сейчас взорву к чертовой матери! Джерри захохотал. — Ну и прекрасно! Взрывай!.. — Ну и взорву. — Так взрывай же! Почему не взрываешь?.. — Взорву, если не замолчишь, легавый... Хайталл удивленно посмотрел на хохочущего МакКони. — Чего это ты? — недоуменно спросил чернокожий полицейский. — Да ничего он не взорвет, этот парень просто блефует,— произнес МакКони,— ладно, давай сперва поможем выбраться из воды этому придурку Харрису, а потом займемся этим уродом... — Точно не взорвет? — не поверил Хайталл. МакКони, быстро наклонившись к своему приятелю, что-то коротко прошептал ему на ухо. — Тогда — не взорвет,— улыбнулся негр... — А как ты догадался, что у него в свертке — простой кирпич? — спросил у Джерри комендант Лассард. МакКони, еще раз вспомнив ту сцену на катере, не мог удержаться от улыбки. — Когда этот придурок Харрис заорал на все побережье: «Акула! Акула! Она меня сожрет!..», я, попробовал было выбить сверток из рук преступника,— спокойно ответил МакКони,— но тот вовремя увернулся. Однако я все-таки успел на какое-то мгновение прикоснуться к нему... Хайталл нетерпеливо перебил своего товарища: — И что?.. — Я понял, что там — никакая не взрывчатка, а простой кирпич. Только кирпич может быть таким шероховатым на ощупь... — Откуда ты знаешь?.. МакКони продолжал: — До того, как стать полицейским, где я только не работал — и вышибалой в ночном баре, и ночным сторожем

в супермаркете, и водителем на стоянке автомобилей, и докером в порту... И даже некоторое время — на стройке. Там я этих кирпичей перетаскал... — Да,— подытожил Лассард,— все хорошо, что хорошо кончается... Отпуск во Флориде подходил к концу. До отлета в Нью-Йорк оставался один день. Полицейские, потратив часть времени на поимку бежавшего Салдама, наверстывали упущенное: Лассард преимущественно в алкогольном баре — там, кстати, он познакомился и с грудастой девкой, той самой, которая устроила капитану Харрису ночной скандал в его номере накануне поимки преступника. Узнав, как дело обстояло в тот вечер, грудастая необычайно развеселилась и долго просила подарить ей что-нибудь на память. МакКони подарил ей полицейскую дубинку — ту самую, которую она по ошибке приняла в баре за член. Хайталл, Ларвел и МакКони проводили время каждый сообразно интересам, запросам и темпераменту — Джерри довольно быстро растратил свой запас патентованных презервативов с усиками — в рекламе, кстати, говорилось, что такой презерватив способен довести до оргазма не только фригиднейшую из фригидных женщин, но даже и саму статую Свободы. С изваяниями Джерри еще не пробовал — во всяком случае, недостатка в отдыхающих девицах не было. Хайталл предпочитал играть в баскетбол на открытой площадке, Ларвел почти все свободное время проводил на концертах классического джаза. В последний день своего пребывания в Майами полицейские, собравшись в номере Лассарда, замачивали отъезд, попутно вспоминая наиболее интересные события. — А какая замечательная сцена была потом на морском вокзале,— Ларвел, вытащив из пачки сигарету, щелкнул зажигалкой,— до сих пор забыть не могу, хохотать начинаю, как вспомню только: полиция, репортеры, с телевидения понаехали снимать... А в уголке скромно так — стоят санитары из психбригады, со шприцами и смирительными рубашками, встречать дорогих гостей...

— Ничего не скажешь,— одобрительно произнес Лассард,— ты, Джерри, поступил очень остроумно... — Я бы сказал — и очень осмотрительно! — добавил Хайталл,— сказав, что на прогулочный катер проникло трое ненормальных, прикидывающихся полицейскими. После того, что произошло с этими несчастными — ты не поверишь, но мне их почему-то даже немножко жалко! — после всего этого они действительно нуждались во внимании и опеке опытного психиатра. МакКони откинулся на спинку кресла. — Тоже мне,— с усмешкой произнес он,— нашел кого жалеть... Ну, Харриса — еще куда ни шло — пострадал все-таки, а тех трусов за что? Залезли под скамейки и просидели так до самого конца, пока мы обратно в Майами не вернулись... Я потом еле их оттуда извлек... — Да-а-а...,— протянул Лассард,— хотя Харрис и свинья порядочная, его все равно немножко жаль... Никогда не забуду, как он орал на морском вокзале во всю глотку — «Акула! Акула! Там акула-людоед! Она меня сожрет!..» и все никак не хотел отдавать санитарам спасательный круг... — Интересно,— произнес Хайталл,— а где теперь этот Салдам? Лассард повернулся к чернокожему полицейскому. — Как где? Там, где ему давно место — в тюрьме. Ждет своей очереди на электрический стул. Кстати, я узнал, что его посадили не только в отдельную камеру, но даже в другом корпусе от Чанга — так что своей очереди он теперь может ждать спокойно... Да, чуть не забыл,— повернулся он к Джерри,— тебе ведь по закону положена премия — целых десять тысяч! Интересно, как ты собираешься ею распорядиться?.. МакКони заулыбался. — Собираюсь взять за свой счет и на несколько месяцев стать самым крупным специалистом по безделию,— сказал он.— Да нет, шучу, конечно же... Поступлю, как и любой бы на моем месте — разделю по-справедливости, ровно на четыре части... Если бы не вы... — На три,— поправил его Ларвел,— я-то в

задержании Салдама большого участия не принимал... — На две,— произнес Хайталл,— я с ним только поговорил, и ничего более. — А я тут вообще ни при чем,— произнес Лассард. — Хорошо,— согласился МакКони,— тогда я положу эту премию в банк на наш общий счет, а когда придет время следующего отпуска, мы возьмем их и с удовольствием растратим тут же, во Флориде. — Если к тому времени из тюрьмы вновь не сбежит какой-нибудь преступник, и нам вновь не придется участвовать в его поимке,— согласился Хайталл. — Дорогие коллеги,— произнес шериф Нью-Йорка, стоя за полированной трибуной красного дерева на возвышении в актовом зале Полицейской Академии,— дорогие друзья! Как вы знаете, три недели назад в этом же зале я сообщал вам, что комендант Лассард, признанный по итогам года лучшим полицейским штата Нью-Йорк, был вынужден подать в отставку. Да, еще недавно Управление нью-йоркской полиции считало целесообразным резко омолодить командный состав. Даже, я бы сказал — чересчур резко.., — сделав небольшую выжидательную паузу, шериф продолжал,— нам тогда показалось, что комендант Лассард, хотя и отличный полицейский, но слишком долго занимает должность начальника Академии, что он за время службы несколько переутомился и что ему пора на покой. Скажу вам, дорогие коллеги, совершенно откровенно — мы ошибались... Более того, изучив все возможные кандидатуры на эту должность, мы, вне всякого сомнения, остановили свой выбор не на самой лучшей — я сказал бы даже, на самой нелучшей... Речь, как вы понимаете, идет о капитане Харрисе. Действительно, Харрис весьма послушен, исполнителен и старателен, он умеет угождать начальству, но этого, как выяснилось за какие-то несколько недель, явно недостаточно, чтобы занимать столь ответственный пост, как этот... Да, мы ошибались... Но теперь я хочу исправить ту досадную ошибку и восстановить справедливость: сегодня

подписаны соответствующие бумаги, и Лассард вновь восстановлен в прежней должности. Поздравляю вас, господин комендант! — обернулся он к сидящему за столиком президиума Лассарду. Тот, привстав со своего места, принялся раскланиваться во все стороны. — Я очень тронут, господин шериф,— произнес он в ответ,— что мой опыт и скромные заслуги так высоко вами оценены. Но, скажу вам честно — я никогда не стал бы лучшим полицейским года в нашем штате, если бы не мои подчиненные,— он кивнул в сторону сидящих в первом ряду МакКони, Хайталла, Ларвела и остальных,— за последние годы я не только научил их многому, я и сам почерпнул у этих людей немало полезного... Капитан Харрис, слушая речь шерифа, нервно грыз ногти — он научился этому за неделю, проведенную в клинике для душевнобольных города Майами. Речь шерифа ему явно не нравилась. Выждав, пока кадеты и инструкторы кончат аплодировать, он спросил с места: — Простите, сэр,— он посмотрел на шерифа НьюЙорка,— простите, значит, я уже не начальник Полицейской Академии? — Нет,— сухо ответил тот. — Значит,— продолжал капитан Харрис,— мне придется освободить свой кабинет?.. — Он уже не ваш,— ответил ему шериф,— поэтому освободить вам его придется сегодня же, сразу же, как все разойдутся. — Так что же мне делать? — закричал Харрис,— чем я теперь буду заниматься?.. — Тем, чем и должен заниматься американский полицейский,— ответил шериф, не глядя в его сторону,— охранять спокойствие, безопасность и законность. — Но я не умею этого делать! — воскликнул капитан Харрис,— я действительно не умею всего этого! Я умею только командовать!.. — Это всем прекрасно известно,— ответил шериф,— поэтому в Управлении решено вас немножко подучить.

— Подучить? — не понял Харрис,— вы сказали — подучить?.. — Да,— ответил шериф,— именно это я и сказал. Подучить вас маленько, капитан Харрис. — Но как? — На следующей неделе вы поступаете в распоряжение лейтенан... извиняюсь, господин капитан,— улыбнулся шериф Джерри,— в распоряжение капитана ньюйоркской полиции Джерри МакКони... Харрис от удивления вытаращил глаза. — То есть как — вы, господин шериф, хотите сказать, что мною будет командовать этот молокосос, наш недавний выпускник?.. — Не такой уж и молокосос, капитан,— ответил шериф,— по крайней мере, он принес для охраны правопорядка куда больше пользы, чем вы... Господин капитан,— обратился шериф к Джерри,— мне кажется, что капитан Харрис — не самый плохой полицейский. Во всяком случае, я знавал и похуже — как те двое, которые во время задержания Салдама позорно попрятались под скамейки... — Колтон и Робертс, сэр? — подсказал Лассард,— лейтенанты Колтон и Робертс? — Они уже не лейтенанты,— ответил шериф,— специальным приказом они разжалованы в рядовых полицейских. Так вот, капитан МакКони, очень прошу вас — будьте с этим Харрисом как можно построже — думаю, что это пойдет ему только на пользу... МакКони радостно козырнул. — С удовольствием буду с ним построже, сэр!.. После окончания торжественной части шериф подошел к МакКони. — Еще раз поздравляю вас, капитан! — пожал он ему руку. — Благодарю, сэр,— вежливо ответил Джерри. — Вы будете назначены в десятый участок — самый опасный во всем Нью-Йорке,— сказал ему шериф,— эту территорию Нью-Йорка контролируют громилы из банды итальянца Виталли, а они — гораздо покруче и Салдама, и

Чанга, вместе взятых... Руководство очень рассчитывает на вас, капитан МакКони!..

ЧАСТЬ V

ГОРОД В ОСАДЕ

В середине 1986 года Нью-Йорк захлестнула новая волна организованной преступности, самая, пожалуй, мощная, со времен Аль Капоне и Диллинджера. Криминальные группировки, чей промысел еще в недалеком прошлом был достаточно традиционен — рэкет, кинднэ-пин, наркобизнес, проституция, вооруженные ограбления — небезуспешно осваивали новые сферы деятельности, как, например, незаконный игорный бизнес, спортивный тотализатор. Средства, полученные в результате налетов, грабежей и вымогательств, успешно «отмывались» через павильоны игорных автоматов и вкладывались по преимуществу в недвижимость — земельные участки, бунгало, торговые павильоны, офисы, доходные дома. Особенно много беспокойства полицейским НьюЙорка доставляла банда выходца из Италии Лео Виталли, чьи дерзкие налеты на супермаркеты, отели, бензоколонки, отделения коммерческих банков приводили органы охраны правопорядка в настоящее отчаяние. Полиция, сопоставив некоторые факты, принялась подозревать, что преступную деятельность итальянского мафиози координирует некто, отлично знающий не только методику полицейской работы, но, по всей вероятности, имеющий доступ к самой секретной информации. Правда, этот некто был настолько хорошо законспирирован, что вычислить его обычными методами копам никак не удавалось...

Капитан МакКони, назначенный начальником десятого участка полиции, на территории которого бесчинствовала банда жестокого и коварного Виталли, был вынужден вступить в борьбу с мафиози с первого же дня... Джерри посмотрел на часы: было девятнадцать нольноль. Над Нью-Йорком сгустились вечерние сумерки. Десятый полицейский участок города, как и обычно в такое время, шумел, как растревоженный пчелиный улей. Вечерняя смена только начиналась, и со стоянки патрульных автомобилей один за другим разъезжались на дежурство полицейские «понтиаки», окрашенные в традиционные для полицейских автомобилей цвета: капот и багажник — черные, крыша и дверцы — белые. На столе МакКони зазвонил телефон. Тот поднял трубку. — Алло... — Это десятый полицейский участок? — послышался на том конце провода мужской голос — по интонациям можно было догадаться, что звонивший изрядно выпил. — Да,— подтвердил Джерри,— вы не ошиблись. Это действительно полиция... Что-то случилось?.. В трубке послышалось сопение. — Что-то случилось? — корректно повторил свой вопрос МакКони. — Ничего пока не случилось,— ответил выпивший,— я просто хотел узнать, к вам в участок еще не привозили Гарри Линекера? Гарри Линекер был известным хулиганом, любившим наподпитии бить витрины магазинов. — Еще нет,— ответил капитан МакКони,— это, наверное, какой-то его родственник?.. Звонивший, ничего не ответив, положил трубку. «Сегодня воскресенье,— подумал Джерри,— думаю, часа через три привезут обязательно...»

— Капитан Харрис,— нажав на кнопку селектора внутренней связи, произнес МакКони,— попрошу вас пройти ко мне в кабинет. Через минуту Харрис стоял перед своим начальником. Капитан Харрис, после своего неудавшегося дебюта в роли начальника Полицейской Академии, был понижен в должности — вот уже неделю он служил заместителем начальника десятого полицейского участка Нью-Йорка — заместителем, а, следовательно, и непосредственным подчиненным своего заклятого врага Джерри МакКони. Разумеется, новое положение было для него и унизительно, и мучительно,— стоять по стойке «смирно», когда МакКони, развалясь в кресле и закинув ногу за ногу, прочищал ему мозги, говорить ему «да, сэр» или же «никак нет, сэр» — подобного Харрису не могло присниться даже в самом кошмарном сне. Вот и сейчас, зайдя в начальственный кабинет, Харрис в некотором замешательстве остановился перед столом, никак не решаясь выдавить из себя обычное служебное приветствие... Первое время МакКони нравилось слегка поиздеваться над своим новым подчиненным — вспоминая свою учебу в Полицейской Академии под началом Харриса, МакКони доставляло порой некоторое удовольствие втолковывать капитану перед рядовыми полицейскими, что после посещения туалета обязательно надо мыть руки и не забывать застегивать ширинку, что ногти следует не грызть, а подстригать специальными ножничками и подравнивать пилочкой... Харрис при подобных издевательских замечаниях, которые МакКони давал очень серьезным тоном, краснел, бледнел, но, тем не менее, находил в себе мужество отвечать: «слушаюсь, сэр». Впрочем, МакКони не был очень злопамятным, да к тому же напряженная работа в полицейском участке не позволяла отводить воспитанию Харриса слишком много времени... Стоя перед столом Джерри, Харрис сдавленным голосом произнес: — Слушаю... Подняв глаза на вошедшего, МакКони наставительным

тоном — точно таким, как это в свое время делал Харрис, заметил: — Когда к вам обращаются старшие по должности, капитан, следует отвечать не «слушаю», а — «слушаю, сэр»... Попробуйте еще раз: выйдите за двери, войдите и обратитесь как положено по уставу. Харрис, метнув в МакКони исполненный злобой взгляд, повернулся и пошел за двери. — Постучите! — крикнул МакКони громко, чтобы стоявший за дверью Харрис его услышал. Тот постучал. — Войдите!.. Капитан Харрис с каменным лицом подошел к начальственному столу. — Слушаю, с-с-с... — Сэр,— улыбнулся МакКони,— видите, это не так уж и страшно... Ну-ка, еще раз... — Слушаю, сэр...— произнес капитан Харрис какимто тусклым голосом. — Вот и хорошо,— довольно сказал МакКони,— вы, капитан Харрис, хотя и несколько медленно, но все-таки делаете определенные успехи в обращении к начальству... На столе вновь зазвонил телефон. — Алло...— произнес в трубку МакКони. — Это десятый полицейский участок? — послышалось с того конца провода,— звонил тот же, кто и в первый раз. — Да, десятый, вы не ошиблись... У вас что-нибудь случилось, сэр?.. Да нет, еще ничего не случилось — послышалось в трубке,— просто я хотел узнать — Гарри Линекера к вам еще не привозили?.. — Еще нет,— ответил МакКони. — Я перезвоню,— послышалось в трубке — говоривший был еще более пьян, чем в первый раз. — Пожалуйста,— согласился МакКони. Харрис, стоя у стола, переминался с ноги на ногу. МакКони глянул на подчиненного и произнес:

— Как уже говорилось на предыдущей планерке, полиция имеет серьезные подозрения, что преступная деятельность шайки Виталли планируется и координируется кем-то сверху.— МакКони поднял указательный палец.— Она координируется... — Вы хотите сказать,— перебил его Харрис,— что ею руководят те, кто находится над нами?.. — Да,— ответил МакКони. — Насколько я понял — те, кто живут на следующих этажах?.. Они живут в пентхаузах небоскребов, сэр?.. — Вы всегда были безнадежным тупицей, капитан Харрис,— ответил МакКони,— но, как ни странно, сейчас вы прекрасно поняли мою мысль... — Правда?..— спросил Харрис. МакКони, усмехнувшись, ответил: — Правда, капитан — самым безнадежным тупицей во всей нью-йоркской полиции... Тот обидчиво скривился. — Я имел в виду совсем другое — что я действительно прекрасно понял вашу мысль... — Да. И это — тоже правда. В Управлении считают, что координатор преступной деятельности Виталли может находиться в новом стопятиэтажном небоскребе, что недалеко от Центра международной торговли. — В том самом, на фасаде которого — огромная реклама одноразового женского белья? — уточнил Харрис. — Вот именно. — А что от меня требуется? — спросил Харрис— Следует проверить несколько комнат на восемьдесят девятом этаже,— ответил МакКони,— там размещаются какие-то служебные офисы... Но проверить это следует очень незаметно... Чтобы те, в офисах, ни о чем не догадались... — Но как? — забеспокоился Харрис,— как я смогу это сделать?.. — У меня есть один неплохой план,— сказал Джерри,— вам следует, переодевшись мойщиком окон, заняться чисткой стекол с внешней стороны фасада —

оранжевая униформа, защитные каски и инструменты для мойки ни у кого не вызовут подозрений. Стоя в специальной подвесной люльке, вы будете делать вид, что моете, но при этом незаметно подсоедините к портативному записывающему устройству вот это,— МакКони выдвинул шуфляду стола и вытащил оттуда обыкновенный медицинский стетоскоп,— присоской — к стеклу, наушниками — к микрофону. — Но ведь я и сам могу прослушать, о чем говорят там,— возразил Харрис. — Можете,— согласился МакКони,— но все-таки техника в таких случаях — куда надежней. Кроме того, Харрис, вы обязательно что-нибудь да напутаете... — Когда я могу приступать к этой работе? — спросил Харрис после непродолжительной паузы. — Завтра утром,— ответил Джерри,— с фирмой, занимающейся очисткой стекол, я уже договорился — вам не будут мешать. Спецодежду и все остальное получите тут, в участке, завтра в восемь часов утра. И не забудьте пользоваться специальным страховочным тросом,— наставительно произнес МакКони,— все-таки — восемьдесят девятый этаж... — А у меня будет напарник? — спросил капитан. МакКони улыбнулся. — Конечно же,— ответил он,— у вас, Харрис, будет отличный напарник. — Кто? — Ваш лучший ученик — рядовой полиции Колтон. Как вам, наверное, хорошо известно, за недостойное поведение при освобождении заложников, взятых Саддамом в Майами на прогулочном катере, он и Робертс разжалованы. Желаю успехов, капитан,— сказал на прощание МакКони. Тот двинулся к дверям. — И не забудьте воспользоваться специальной страховкой,— напомнил Джерри на прощание своему подчиненному. На столе вновь зазвонил телефон. — Алло...

— Это — десятое отделение полиции? — послышался в трубке совершенно пьяный голос. — Да,— ответил Джерри весьма корректно,— чтонибудь случилось?.. — Я интересуюсь,— звонивший от обильного алкогольного возлияния едва говорил,— я интересуюсь, не привозили ли к вам еще Гарри Линекера?.. — Еще нет,— ответил МакКони,— но, думаю, что очень скоро его доставят... — Хрена с два! — воскликнул звонивший.— Хрена с два его к вам сегодня доставят!.. — Почему? — удивился МакКони. — Потому что я — и есть сам Гарри Линекер.— Ответил звонивший.— Я сегодня бухаю дома, а когда все допью, пойду бить стекла своего серванта!.. Было восемь утра. Сверкающие стекла небоскребов деловой части НьюЙорка отражали в себе восходящее над городом солнце, лучи которого заливали покрытый еще утренней дымкой город. Супермаркеты, кондитерские и закусочные уже были открыты. Нью-йоркские хроны спешили к киоскам, торгующими пивом — их мучала жажда. Горожане пили свой кофе и отправлялись на работу в многочисленные офисы и конторы. Улицы заполнились шумом автомобилей, развозящих владельцев по местам службы. Стоя в подвесной люльке, висящей на уровне восемьдесят девятого этажа, Харрис посмотрел вниз. Улица казалась ему узкой лентой — не шире кантика на полицейском кителе, а проезжавшие автомобили размерами не превышали майского жука. Увиденное зрелище несколько напугало Харриса, и он, повернувшись к стоявшему рядом с ним Колтону, произнес: — Ну, что, давай за работу!.. Облив толстое стекло специальным очистителем из пульверизатора, Колтон принялся специальной щеткой размазывать густую пену. Харрис, пройдя по качавшейся на

ветру люльке к следующему окну, заглянул вовнутрь офиса. В помещение вошли двое молодых людей — один, в безукоризненно отглаженном костюме, другой — в каких-то грязных лохмотьях, обвешанный толстыми декоративными цепями — такие украшения очень любили носить ньюйоркские металлисты. Тот, кто был одет более цивильно, изящным жестом предложил своему спутнику сесть — тот сразу же развалился на стуле, положив ноги в грязных ботинках на толстой рифленой подошве прямо на стол с некими бумагами. Увиденная картина внушила Харрису какие-то подозрения, и он, вытащив из кармана стетоскоп, одел его и приложил присоску к толстому стеклу. — Мне кажется, наши дела идут неплохо,— произнес одетый в отглаженный костюм,— наша банда делает определенные успехи. Похожий на металлиста ухмыльнулся. — В общем, да, но я, честно говоря, ожидал большего. Вы, как непосредственный координатор нашей деятельности... Услыхав знакомое слово, Харрис насторожился и подтолкнул в бок Колтона, мывшего соседнее окно. Тот, отставив щетку, обернулся к Харрису. — Какая удача! — произнес Харрис и улыбнулся,— какая удача — с первого же раза! Пусть теперь мне только попробуют сказать, что я — никудышный полицейский!.. Хочешь послушать, о чем они там говорят? — Харрис, сняв стетоскоп, надел его на Колтона. — Да, я координирую деятельность вашей банды,— продолжал молодой человек в цивильном костюме,— я делаю для вас все, что только в моих силах... Колтон, потирая руки, посмотрел на Харриса. — Если мы их сейчас накроем,— сказал он,— если мы их обезвредим, или даже не обезвредим, а сообщим, что это мы их накрыли — мне кажется, меня и Робертса после этого обязательно восстановят в офицерском звании!.. Харрис утвердительно кивнул. — Конечно же, восстановят! — пообещал он,— а

мне обязательно дадут какое-нибудь повышение по службе... Ладно,— он снял стетоскоп с Колтона,— не будем отвлекаться. Давай лучше послушаем, в чем там дело... Одетый металлистом вытащил из нагрудного кармана куртки пачку сигарет. — Мне кажется,— сказал он, прикурив,— мне кажется, что мы могли бы добиться и больших успехов... — Да,— сразу же согласился его собеседник,— могли бы, но не все сразу! Банда существует только десять месяцев, вас еще как следует даже не раскрутили... Кроме того, у меня масса недоброжелателей, завистников, конкурентов, черт бы их подрал! И так я стараюсь сделать для вас все, что только возможно!.. Мне кажется, что не следует спешить: сейчас мы раскрутим эту вашу новую акцию, о которой говорили позавчера — налет на банк, так она, кажется, называется?.. — Это — не самая лучшая вещь из всего, что мы имеем,— похожий на металлиста выпустил из легких струю сизого табачного дыма,— есть вещи куда эффектнее: например — угон самолета... — Это то, что вы поставили сразу же после ограбления банка? — спросил собеседник. — Нет,— кивнул тот,— угон самолета задуман мною в самом конце программы. Так более эффектно... Харрис подтолкнул Колтона. — Так они, оказывается, не только бандиты и налетчики, но и террористы — собираются угнать самолет... Но сперва, вроде, будут грабить банк... — Неужели? — воскликнул Колтон. Харрис продолжал слушать. — Неужели? — воскликнул одетый под поклонника хэви-металла тип,— имея в своем арсенале такие классные вещи, мы не можем... — Сэр,— дернул Колтон за рукав своего начальника,— сэр, мне кажется, вы забыли подсоединить вот это,— он указал на стетоскоп,— к записывающему устройству... Харрис коротким жестом отмахнулся — он очень

внимательно слушал диалог за стеклом. Видя, что начальник занят, Колтон вытащил у него из-за пазухи портативный магнитофон — для этого ему пришлось отцепить брезентовый ремень страховки, подсоединенный к специальному тонкому тросу, закрепленному к люльке... Протягивая Харрису магнитофон, он жестом указал ему на отцепленный ремень — тот не обратил на этот жест ровным счетом никакого внимания. Харрис, оторвавшись от прослушивания занимавшего его разговора, подсоединил наушники стетоскопа к микрофону и, прильнув ухом к стеклу, продолжал слушать. — Самое главное,— произнес молодой человек в отглаженном костюме,— самое главное: мне кажется, что эта акция принесет нам прибыль где-то около трех «лимонов» долларов... Металлизированный собеседник улыбнулся. — Но не забывай о налогах,— ответил он,— не забывай о том, сколько мы уже вложили в эту акцию... «Вложили, видимо, в подкуп,— решил про себя Харрис,— очень интересно, сколько же они вложили?..» — ...не забывай о том, сколько мы уже вложили в эту акцию, сколько с нас еще возьмут... «Налоги? — удивился про себя Харрис,— оказывается, гангстеры тоже платят налоги?..» — Но в любом случае,— промолвил координатор,— в любом случае, сумму, которую я желал бы получить, мы оговорили в контракте... — Ты ее получишь,— утвердительно произнес металлист,— ты получишь ее, но я сейчас хотел бы сказать другое... — Что именно?.. — Мне кажется, эту программу следует раскрутить не только по нашему штату, но и по всем Соединенным Штатам. Сейчас сезон отпусков, скоро — бархатный сезон, на Гавайских островах, во Флориде, в Лас-Вегасе собирается масса богатеньких бизнесменов, которые не знают, на что им потратиться... — Ты предлагаешь съездить туда.

— А почему бы и не съездить? В Нью-Йорке мы все равно много не возьмем — этот город ничем уже не удивишь... Тут отказывается выступать даже Джексон... «Это, наверное, очень крутой бандит,— подумал Харрис,— однако же, неплохо у нас работает полиция, если даже он отказывается тут выступать...» — Да,— согласился координатор,— мертвое место, мертвый город... Только для такого масштабного турне необходимо хорошенько прозондировать почву... — Вот и займись этим,— предложил металлизированный,— займись...— он, потушив сигарету и вытащив из пачки следующую, щелкнул зажигалкой и, выпустив колечко дыма, продолжил,— займись, Микки. За что я плачу тебе десять процентов?.. — Я сообщу тебе о предварительных результатах на следующей неделе. А пока, приятель, я хотел бы серьезно поговорить с тобой вот о чем... — В это самое время налетевший порыв ветра наклонил люльку в сторону — Харрис мгновенно отлетел к перилам. — У, черт,— выругался он... Колтон, заметив, что Харрис может свалиться вниз, схватил страховочный трос и, протянув его капитану, закричал: — Держите!.. Следующий порыв ветра еще более наклонил люльку, и Харрис, потеряв равновесие, полетел вниз — если бы при падении он не успел зацепиться штаниной за крюк от троса, то, конечно бы, разбился. Зависнув вниз головой, он отчаянно закричал: — Спасите!.. Помогите!.. Колтон, подбежав к перилу, принялся быстро-быстро спускать подвешенному Харрису конец троса — ветер раскачивал его из стороны в сторону, и капитан никак не мог поймать его... Наконец, трос был пойман, и очень вовремя — как раз в этот момент послышался треск разрываемой материи, штанина комбинезона Харриса надорвалась, и тот полетел вниз — если бы за секунду до этого он не успел

обмотать руку тросом, что бросил ему Колтон, случилось бы непоправимое... Раскачиваясь на уровне восемьдесят восьмого этажа, Харрис безостановочно вопил: — Спасите!.. Помогите!.. Я боюсь большой высоты!.. Я сейчас разобьюсь!.. В тот самый момент, когда Харрис, приложив стетоскоп к внешней стороне стекла офиса, слушал диалог координатора со своим подопечным, этажом ниже — как раз под люлькой с мнимыми мойщиками окон — происходило нечто куда более интересное, чем беседа об ограблении банка и угоне самолета: престарелый руководитель небольшой компании, снимавший под офис несколько помещений на этом этаже, решил поразвлечься — он, наняв молодую пару, заплатил им за то, чтобы они просовокуплялись перед ним каким-нибудь замысловатым способом. Молодой человек, предварительно раздев донага свою подругу, связал ее по рукам и ногам и подвесил спиной вниз к крюку от люстры, подобно тому, как охотники подвешивают застреленную дичь. При этом промежность подруги молодого человека находилась как раз на уровне низа живота партнера — несильно раскачивая ее взад и вперед, он приноровился каждый раз въезжать в ее влагалище своим членом... Престарелый бизнесмен, глядя на эту картину, только похохатывал и, хлопая в ладоши, просил: — Еще!.. Еще сильней!.. Партнерша, катаясь взад и вперед, словно на качелях, только ойкала, когда молодой человек попадал ей не в нужное место, а в живот... Когда молодой человек подтолкнул ее несколько сильней, чем следовало, она, заметив перед окном офиса висящий на тросе некий инородный предмет, дико закричала на весь небоскреб: — А-а-а-а!!! За нами следят!..— она попыталась высвободить руки, но те были очень крепко связаны. Молодой человек, оторвав свой взгляд от того места, куда он, по замыслу, должен был с точностью отличника по стрельбе попадать каждый раз, заметил за окном болтавшегося в нелепом положении Харриса — тот дрыгал

всеми конечностями, продолжая орать так громко, что его было слышно даже сквозь толстые стекла небоскреба: — А-а-а-а!!! Я боюсь высоты!.. Снимите же меня отсюда!.. Мне страшно!.. Да сделайте хоть что-нибудь!.. Престарелый джентльмен, страшно испугавшись, что это — нанятый его женой или конкурирующей фирмой частный детектив, выбежал вон из комнаты... — А-а-а-а!!! — продолжал неистовствовать Харрис— Снимите же меня отсюда!.. Партнерша молодого человека, казалось, потеряла дар речи — она, в свою очередь, испугалась, что это — сыщик, нанятый ее мужем... — Снимите же меня отсюда!..— закричала она через какое-то мгновение — мысли о возможных последствиях вернули ей дар речи.— А-а-а-а!!! Мне страшно!.. Снимите же меня отсюда наконец!.. Да сделай же хоть что-нибудь!..— кричала она еще страшней, чем висящий за окном капитан полиции. Молодой человек быстро нашелся — схватил со стола престарелого бизнесмена огромные канцелярские ножницы, он перерезал веревку, которой партнерша была привязана к крюку для люстры — девушка со всего размаху грохнулась спиной об пол. Бросив ножницы в угол комнаты, молодой человек необычайно проворно натянул штаны и выбежал вон из офиса, оставив на полу связанную по рукам и ногам обнаженную девушку — та, брызгая слюной, билась в истерике: — Мерзавец!.. Подонок!.. Импотент!..— кричала она.— Подзаборное отребье!.. Ты никогда меня не любил!.. Ты всегда забирал большую часть выручки себе!.. Грязная вонючая сволочь!.. Я обо всем расскажу твоей жене — пусть она узнает, с кем имеет дело!.. Наконец, стоящий в люльке Колтон догадался, что следует делать — он, постучав в окно — металлизированный тип продолжал о чем-то беседовать со своим координатором — с умоляющим лицом указал сперва на телефон, а потом — куда-то вниз... Молодой человек в отглаженном костюме сориентировался мгновенно — набрав номер полицейского

участка, он вызвал спасателей. Через пять минут в воздухе около небоскреба закружил полицейский вертолет, а еще через минуту к зданию со включенными сиренами подкатила вереница пожарных автомобилей — пожарники, быстро развернув машины капотом к зданию, принялись растягивать внизу необыкновенно огромный тент... Полицейский вертолет подлетел поближе — воздух, вздымаемый его лопастями, прижал капитана Харриса к самому стеклу. — Прыгай вниз!..— послышалась команда из громкоговорителя. Харрис, продолжая висеть на тросе, одними губами прошептал: — Не могу... Вертолет отлетел подальше — так, чтобы воздушные волны не изменили траекторию падения. — Сейчас же прыгай вниз!..— повторилась команда из громкоговорителя. Заметив, что он не оставлен в беде, Харрис, несколько осмелев, крикнул вертолетчику — будто бы тот мог расслышать его слова: — Не могу!.. Я очень боюсь высоты!.. Я обязательно разобьюсь!.. — Прыгай вниз, кретин несчастный!..,— не выдержал пилот полицейского вертолета,— там внизу машины, они запрудили движение, если они не освободят трассу, может образоваться автомобильная пробка!.. Для города это — десятки миллионов убытка!.. Сейчас же прыгай вниз, мать твою так!.. Харрис, подняв глаза вверх, крикнул сидящему в люльке Колтону: — Передай им, что я не могу прыгать!.. Я очень боюсь!.. Я могу разбиться!.. Колтон жестом показал пилоту, что Харрис категорически отказывается прыгать вниз. Полицейский вертолетчик включил громкоговоритель па полную мощность — на всю деловую часть Нью-Йорка послышались отборные ругательства в адрес капитана

Харриса, после чего пилот категоричным тоном заявил: — Ладно, приятель!.. Если тебе действительно так нравится тут висеть — это твое личное дело, не будем тебе мешать. Когда тебе это дело надоест — позвони ним. А если не найдешь под рукой телефона — без страха прыгай вниз, только кричи погромче — чтобы при падении кого-нибудь не задавить... Мы улетаем. Пока, приятель!.. После этих слов капитан Харрис понял, что надо, наконец, решаться. Он зажмурил глаза, набрал в легкие побольше воздуха и с громким криком отпустил спасательную страховку... Через три минуты подоспевшая скорая помощь везла Харриса в клинику — у него был нервный шок. — Да, я координирую деятельность вашей банды. Я делаю для вас все, что только в моих силах. — Мне кажется, мы могли бы добиться и больших успехов. — Да, могли бы, но не все сразу! Банда существует только десять месяцев, вас еще как следует не раскрутили... Кроме того, у меня масса недоброжелателей, завистников, конкурентов, черт бы их подрал! Я и так стараюсь сделать для вас все, что возможно!.. Мне кажется, не следует спешить: сейчас мы раскрутим эту вашу новую акцию, о которой говорили позавчера — налет на банк, так она, кажется, называется?.. — Это — не самая лучшая вещь из всего, что мы имеем, есть вещи куда эффектней: например — угон самолета... Капитан МакКони нажал кнопку — и магнитофон замолк. — Ну,— обернулся он к стоявшим перед его столом Харрису и Колтону,— ну, господа, и что же вы хотите мне этим доказать?.. Харрис, все еще бледный после пережитого, удивленно посмотрел на Джерри. — Неужели непонятно? Перед вами,— произнес

он,— перед вами — вещественное доказательство, диалог преступника с координатором... МакКони улыбнулся. — Извините, капитан Харрис, несколько личный вопрос: любите ли вы рок-н-ролл?.. Харрис посмотрел на МакКони, как на ненормального. — А при чем тут рок-н-ролл? — недоуменно пожал он плечами. — И все-таки: любите ли вы рок-н-ролл или нет?.. Харрис скорчил брезгливую гримасу. — Терпеть не могу!.. Эту дьявольскую музыку придумали негры, слушать ее порядочному человеку, стопроцентному американцу, категорически противопоказано!.. — Зря, капитан Харрис, что вы не любите рок-нролл. Я вот, например, на прошлой неделе с огромным удовольствием оттянулся на Центральном стадионе под «АС/ ДС» — совершенно замечательная музыка. Особенно вот это,— Джерри напел мотивчик первой композиции альбома «Снова в черном». — Не понимаю, господин капитан,— несколько обиженно произнес Харрис,— не понимаю — при чем тут все-таки рок-н-ролл и «АС/ДС»... — «АС/ДС» тут ни при нем, а рок-н-ролл очень даже при чем: мы с вами только что прослушали аудиозапись разговора лидера трэшгруппы «Банда» Стива МакКинроя со своим менеджером-координатором... — Лидера рок-группы? — Харрис не верил своим ушам. — Да,— произнес МакКони,— вы не ослышались. — Я не понимаю, а при чем тут тогда все эти разговоры об ограблениях банков, угонах самолетов и прочее...— недоумевал Харрис. — Все очень просто: они только что закончили рокоперу на криминальный сюжет и сейчас думают, где бы ее лучше поставить,— ответил Джерри,— кстати, знаете, как эта рок-опера называется?.. Ни за что не угадаете!.. — Как?..

— Она называется «Салдам» — да-да, в честь того самого типа, который едва не скормил вас акуле-людоеду у берегов Флориды,— сказал МакКони. — А как же их беседы о Лас-Вегасе, Гавайях, Флориде? — никак не мог понять Харрис. — Они собираются показать ее именно там. А их координатор подыскивает наиболее подходящие места для постановки — те, что, по его мнению, принесут наибольшую прибыль... Ну, теперь, надеюсь, вам все понятно? — спросил МакКони. — Все...— ответил Харрис весьма неудовлетворенным голосом. — Можете идти. Двери за Харрисом и Колтоном закрылись, но через несколько минут в кабинет Джерри зашел его старый товарищ еще по службе в шестнадцатом полицейском участке под началом Генри Лассарда — родного брата бессменного начальника Полицейской Академии — Шлегель. Как и МакКони, он недавно был повышен в звании — теперь он был уже не лейтенантом, а капитаном, заменившим Генри после ухода последнего на пенсию. — Привет, коллега! — весело поздоровался он со старым приятелем. — Привет! — ответил тот.— Ну, рассказывай, как у тебя дела идут, что нового?..— с этими словами МакКони вытащил из стоящего в кабинете холодильника две бутылки пива и, откупорив их, протянул одну Шлегелю.— Ну, что, может быть, выпьем по случаю встречи?.. — С удовольствием! — ответил тот. — Кстати,— улыбнулся Джерри,— кстати, пустую бутылку потом можешь забрать для своей коллекции. — С удовольствием! — вновь кивнул Шлегель. Допив пиво и спрятав пустую емкость в карман, капитан Шлегель поинтересовался: — Послушай, друг, что ты можешь сказать о капитане Маузере?.. — То же самое, что и ты,— сказал МакКони,— мерзавец, подонок, негодяй, но,— указал он на дверь, куда

недавно вышел Харрис и Колтон,— в отличие от моего заместителя, совершенно тупого и простодушного очень хитрый и опасный негодяй. Впрочем, ты и сам все это прекрасно знаешь... А для чего тебе понадобилось мое мнение?.. — Да так, просто спросил,— как-то очень неопределенно ответил Шлегель,— вот так, зашел по старой памяти к другу и коллеге, и просто спросил. А что, нельзя?.. — Нет, я серьезно — он опять сделал тебе какуюнибудь гадость? — не унимался МакКони,— он что, опять плохо себя ведет?.. Шлегель застенчиво улыбнулся. — Ну, никакой гадости он мне не сделал, да и вряд ли сделает. Скорее, неприятности будут у него... Я займусь им, и очень скоро. Посчитав слова Шлегеля явной нескромностью, МакКони после небольшой паузы произнес: — Ну, интересно бы мне знать, как это ты собираешься им заняться. Не забывай, капитан, мы с тобой — обыкновенные нью-йоркские копы, так сказать, чернорабочие полиции, а Маузер — элита — таким, как мы, его не свалить... Шлегель улыбнулся еще застенчивей. — Я не буду переубеждать тебя, Джерри, но ты еще вспомнишь мои слова... Я действительно скоро займусь этим типом, и ты убедишься, что я не врун... Кстати, классная история приключилась с этими уродами — твоими новыми подчиненными,— быстренько перевел он разговор на другую тему,— я вчера по телевизору видел, в программе вечерних теленовостей Джорджа Хильера. Давно так не смеялся... Поболтав еще какое-то время, Шлегель направился к выходу. — Бутылку из-под пива не забыл прихватить? — крикнул ему МакКони на прощанье. — Ну, конечно же, нет! — в тон ему ответил Шлегель,— разве можно забывать о подобных вещах?.. Шлегель вышел, затворив за собой дверь, и МакКони, откинувшись на спинку кресла, посерьезнел.

«Интересно, что он имел в виду, когда говорил, что вскоре займется этим Маузером? — подумал он.— Наверное, так просто, обыкновенный треп,— решил Джерри,— не такие мы люди, чтобы свалить этого ублюдка...» Еще один день подходил к концу. Город зажигал огни реклам и электрических вывесок. Автомобили горожан, блестя в искусственном освещении лакированными поверхностями, неспешно катили по просторным улицам — одни везли своих владельцев домой после напряженного рабочего дня, другие катили по направлению к театрам, эротик-шоу и казино — после работы нью-йоркцы отправлялись развлекаться. Хозяин небольшого магазинчика ювелирных изделий, расположенного в самом центре города, складывал свой товар в сейф — магазин уже закрывался. Единственный продавец стоял возле кассового аппарата сразу же за прилавком и пересчитывал деньги — дневную выручку. Двери магазина, в такой час обычно абсолютно пустого, открылись. Это были последние покупатели: в помещение вразвалочку ввалились трое очень неприятного вида типов: один — крепкого телосложения парень в вязаной лыжной шапочке стал около дверей, двое других — огромный верзила, стриженый наголо, но с большой лопатообразной бородой, и маленький, с черными франтовски подстриженными усиками, похожий на жука субъект, подошли к прилавку. — Мы уже закрываемся,— нехотя произнес хозяин,— но если вы действительно намереваетесь что-то купить... Жукообразный коротко рассмеялся и, подтолкнув в бок бородатого, сказал: — Желаем ли мы что-то купить, Винченцо? — акцент, не очень, правда, заметный, выдавал в нем уроженца Аппенинского полуострова. — А почему бы и нет? — ответил тот и внезапно

расхохотался.— Почему бы нам, Лео, действительно чегонибудь тут и не купить? Держа правую руку в кармане, он вплотную подошел к хозяину — тот уже окончил складывать ювелирные украшения в сейф и с любезной служебной улыбкой протягивал вошедшим каталог, напечатанный на глянцевой бумаге. — Вот, пожалуйста, чего изволите,— произнес он,— если вам будет угодно, могу предложить отличные запонки: золото самой высокой пробы, эксклюзив, сделано лучшими мастерами из Цюриха. Могу также предложить вашему вниманию, господа, вот эти часы: настоящий «Ролекс», на циферблате — четыре небольших бриллианта, корпус из платины... Если вы желаете приобрести что-нибудь для своих жен или любовниц, посмотрите на следующую страницу: небольшое колье: золото, аметисты, горный хрусталь. Если это, по вашему мнению, слишком дорого, и ваши жены или любовницы такого еще не заслужили, есть кое-что и попроще, например — вон тот перстень на следующей странице: серебро, абсидиан, жемчуг. Обратите внимание, как удачно сочетаются цвета — черный абсидиан и нежный перламутр жемчуга.., — увидав, что поздних посетителей не заинтересовал и перстень, хозяин произнес: — Может быть, вы хотели бы подобрать какой-нибудь хороший ошейник для своего любимого четвероногого друга? Тогда обратите внимание — вон, на той странице чудесный ошейник из лайковой кожи с накладными платиновыми бляхами — сделан по образцам, найденным в скифских курганах... Глядя на хозяина ювелирного магазина, жукообразный субъект произнес: — Вы, наверное, очень хорошо разбираетесь в ювелирном деле, не так ли?.. Хозяин, польщенный похвалой, скромно ответил: — Семнадцать лет торгую... — Вот и отлично,— произнес жукообразный,— нам очень понравился ваш ассортимент. Мы,— он вопросительно взглянул на бородатого спутника,— мы все покупаем, как ты

считаешь, Винченцо?.. — О, да,— воскликнул он,— все, что есть в этой лавочке, все эти безделушки!.. Хозяин недоверчиво посмотрел на покупателей. — Я не ослышался?..— переспросил он.— Я не ослышался? Вы сказали, что хотите купить все?.. Жукообразный улыбнулся. — Да, вы, дорогой, не ослышались. Мы действительно хотим купить все, что у вас есть. — Неужели!..— хозяин был необыкновенно взволнован удачной торговой сделкой,— неужели!.. Просто не верится!.. Вы, видимо, решили вложить ваши средства в ювелирные изделия? Очень, очень правильное решение!.. Доллар, несмотря на свою кажущуюся стабильность, тоже подвержен инфляции — я слышал, она сейчас у нас достигает половину процента в год. А такие вещи,— он кивнул на цветной каталог,— такие вещи всегда в цене! Более того, с каждым годом они становятся все более и более ценными!.. Жукообразный кивнул. — Совершенно с вами согласен. Хозяин продолжал суетиться. — Может быть, вы хотите еще что-нибудь?.. Кстати,— обратился он к жукообразному,— кстати, вы, конечно же, будете рассчитываться чеком или кредитной карточкой?.. В каком, если не секрет, банке, вы держите счет?.. Впрочем,— он улыбнулся,— если у вас наличные, которые вы по каким-то причинам не хотели декларировать, я приму и их с небольшой скидкой — за безналичный доллар девяносто пять центов наличными. Зато ни одна налоговая инспекция не узнает, что вы скрыли какую-то часть своих доходов от государства!.. Покупатели молча смотрели в глаза хозяину ювелирного магазина. — Так каким же образом вы предпочтете рассчитаться? — повторил он свой вопрос. Жукообразный медленно вытащил из кармана руку — в ней был револьвер сорок пятого калибра.

— Я предпочел бы рассчитываться вот этим,— с расстановкой сказал он. - Вытаращив глаза, хозяин с ужасом произнес: — Что?.. Жукообразный неожиданно заорал на весь магазин, размахивая оружием перед самым носом хозяина: — Я сказал, я забираю все!.. Испуганный насмерть хозяин стал пятиться к стене. Бородатый вытащил из кармана плаща точно такой же пистолет и навел его на единственного продавца. — Давай выручку, да побыстрее!.. Тот дрожащими руками протянул ему пачку денег — бородатый положил их в карман. — Я сказал: я забираю все!..— повторил жукообразный, продолжая держать на мушке хозяина,— а ну-ка, открывай побыстрее сейф, старый хрыч!.. — Какой сейф?..— ответил хозяин — очевидно, он решил выиграть время и пошуметь, надеясь, что на шум прохожие вызовут полицию,— нет у меня тут никакого сейфа!.. Жукообразный кивнул стоявшему у входа — тот мгновенно закрыл двери — шум, доносившийся с вечерней улицы, сразу же стал приглушенным. — Да нет у нас никакого сейфа,— произнес хозяин еще раз: голос его дрожал. Разъярившись, жукообразный грабитель выстрелил в кассу — видимо, пуля задела где-то электропроводку — от кассы полетели снопы голубых искр. Винченцо ткнул пистолетом в живот хозяина — тот только ойкнул и осел на пол. Заглянув под прилавок, бородатый обрадованно воскликнул: — А это что? Вот куда ты его запрятал!.. — Что там? — коротко спросил жукообразный, продолжая держать на мушке единственного продавца. — Да сейф!.. Я ж тебе говорил, Лео, что в ювелирном магазине обязательно должен быть сейф!.. Лео передернул затвор пистолета.

— А ну, открывай!.. Тот бочком подошел к сейфу. — Я, кажется, забыл нужную комбинацию цифр — так вы меня напугали... Лео со всего размаху стукнул хозяина по голове рукояткой пистолета. — Если ты сейчас же не вспомнишь, гнойный пидарюга, я тебе яйца отстрелю... Лео не успел выполнить свою угрозу — хозяин принялся набирать необходимый код, приговаривая при этом дрожащим от волнения голосом: — Хорошо, хорошо, я все отдам, только яйца отстреливать не надо... Лео продолжал следить за его действиями — бросив к ногам хозяина черную сумку из кожезаменителя, он скомандовал: — Все положишь сюда!.. — Хорошо, хорошо... Через несколько минут сейф был пуст. Хозяин, вытерев со лба рукавом выступившие капельки пота, обернулся к грабителям: — Это все, что есть... Лео, мерзко улыбнувшись, взял руку хозяина с массивным золотым перстнем. — А это ты забыл?.. Сняв с пальца хозяина перстень, грабители связали его руки кожаным ремнем и, затолкнув в сейф, закрыли несчастного собственника ювелирной лавочки. — Ты хоть запомнил код, который набирал? — хохотнул Винченцо, обращаясь к жукообразному. — На какой хрен он мне нужен,— улыбнулся тот,— повторно потрошить его я, во всяком случае, больше не собираюсь. Уходя из магазина, грабители приковали к сейфу наручниками единственного продавца магазина — тот перепугался настолько, что даже не сопротивлялся. Из запертого сейфа доносились приглушенные стоны хозяина — впрочем, броня несгораемого шкафа была

настолько толста, что их практически не было слышно. — Ну что,— кивнул Винченцо своему другу,— дело сделано. Пошли?.. Тот согласно кивнул. — Чао, бамбино,— произнес он на прощание прикованному к сейфу продавцу,— надеюсь, мы останемся друзьями. Мы не знаем тебя, ты не знаешь нас — идет? А если,— голос преступника сразу же приобрел угрожающие интонации,— если ты сообщишь наши приметы копам, я у тебя, порка мадонна... Последние слова прикованный к сейфу продавец не расслышал: он потерял сознание. Зал игорных автоматов «Палермо», расположенный в итальянском квартале Нью-Йорка, издавна пользовался репутацией места если и не опасного, то, во всяком случае, подозрительного. Зал этот формально принадлежал Франческо Фрауччи — родному брату владельца пиццерии, которого китайский мафиози Чанг скормил крысам за несвоевременную уплату дани, но на самом деле — это знали все, даже дети — его настоящим хозяином был выходец из Сиракуз Лео Виталли. Пройдя в зал и, миновав ряды игральных автоматов, Лео, Винченцо и их сообщник — крепкий парень спортивного телосложения, Дзино Скилаччи, вошли через едва заметные двери в конце зала в небольшую подсобку. — Ну, выгружай добычу на стол!..— скомандовал Лео бородатому. Тот, открыв сумку из черного кожезаменителя, высыпал украшения на бильярдный стол зеленого сукна. — Что будем делать со всем этим? — поинтересовался Винченцо, указав на украшения,— разделим сразу на две части или немножко подождем?.. — А как ты собираешься все это делить? — спросил Лео,— на три части — мне, тебе и нашему другу?.. — Какому еще такому другу? — не понял Винченцо,— если ты имеешь в виду Скилаччи, то он свое

уже получил, пусть удовольствуется... — Ты что, болван, не понимаешь, о ком идет речь? — закричал Виталли,— я имею в виду нашего большого друга оттуда,— он поднял палец и указал куда-то на потолок,— из высших сфер... Если бы не он, хрен бы мы ограбили этого ювелира — без нашего друга мы не знали бы ни как отключается детектор обнаружения оружия, ни всего остального. Так что, приятель,— сказал он более спокойно,— так что, давай-ка поделимся по-братски. Иначе в следующий раз... — Делите на двоих,— внезапно раздался из темного, совершенно неосвещенного угла подсобки неприятный скрипучий голос,— мне ничего из этих безделушек не надо... Налетчики, вздрогнув от неожиданности, обернулись. Лео несмело улыбнулся. — Здравствуйте, шеф!.. Какая приятная неожиданность — никогда не подумал бы, что увижу вас тут...— он в нерешительности сделал шаг навстречу. — Ни с места!..— внезапно закричал сидевший в углу,— ни с места, иначе я буду стрелять! — после этих слов налетчики услышали звук передергиваемого автоматного затвора. Лео, вздрогнув, уселся на прежнее место. — Вы нас обижаете,— с нескрываемой обидой произнес он,— вы нам не доверяете. Я хотел только выразить вам свою горячую и неподдельную благодарность за помощь... — Не стоит благодарностей,— ответил сидящий в углу,— я делаю все это просто так. Вы такие славные ребята, вы мне так нравитесь... — Вы действительно ничего не хотите взять из нашей добычи? — спросил Винченцо,— может быть, хотя бы вот это? — он взял со стола самый дешевый серебряный перстень с абсидианом и жемчугом. — Оставьте его, мой друг, себе,— произнес сидящий в углу,— у меня и так все есть... — Вы еще будете помогать нам? — с надеждой в голосе спросил Лео,— мы можем и в дальнейшем

рассчитывать на вашу поддержку, не так ли?.. — Можете, конечно же, можете. Именно для этого я сюда и пришел... Значит, так: на этой улице вы ограбили уже все магазины?.. — Еще нет,— ответил Винченцо,— там, на углу, напротив закусочной «Макдональдса», есть очень перспективное место — магазин дорогих мехов... Как насчет него?.. — Хорошо. Схему сигнализации и иного охранного оборудования найдете после моего ухода — все бумаги я оставлю на стуле, где сейчас сижу. Хотя я пришел сюда, чтобы предложить дельце покрупнее... Виталли насторожился. — Что именно? Вы — наш координатор, вы — вдохновитель всех наших побед и свершений... — Как бы вы отнеслись к мысли ограбления самых богатых торговых точек Нью-Йорка, к ограблению какогонибудь хорошего банка?.. — Замечательно!..— воскликнул Лео,— боюсь только, что все это малоосуществимо... — Откуда такое неверие? — спросил сидящий в темном углу. — Вы сами прекрасно знаете — чем богаче торговый зал или супермаркет, чем солидней коммерческий банк — тем жестче система контроля, надежней сигнализация... — Но любая система контроля, любая сигнализация подсоединена к городской электросети... — Вы предлагаете нам сделать короткое замыкание, скажем, в Центре международной торговли? — сказал Винченцо,— но ведь у них наверняка есть и запасная сеть... — А от чего работает она? — Разумеется, вся городская электросистема подключена к подстанциям... — А те, в свою очередь — к городской электростанции,— продолжил координатор преступников. — Вы что,— несмело предположил Лео,— хотите сказать, что если мы повредим... — ... если вы выведете из строя городскую

электростанцию, то город на некоторое время останется без энергии, а, следовательно, ни одна сигнализация, ни одна система оповещения полиции не будет работать!.. — Просто и гениально! — с истинно южным темпераментом воскликнул Виталли,— пока не починят электростанцию, город будет целиком и полностью в наших руках. Вот уж пограбим, вот уж побесчинствуем!.. — Но ведь на электростанцию попасть очень и очень непросто,— выразил сомнение Винченцо,— этот стратегически важный объект города наверняка хорошо охраняется... — Для меня нет ничего невозможного. Завтра вам передадут график дежурств охраны, фальшивые документы электриков, а, главное — сверхмощную взрывчатку... Лео на какой-то момент задумался. — Скажите, дорогой шеф,— сказал он в сторону темного угла помещения — туда, где сидел координатор,— скажите, а для чего это надо лично вам?.. — Для чего это надо лично мне? — переспросил тот злорадным голосом,— мне надо, чтобы в городе был полнейший хаос, полнейшая анархия, чтобы в городе грабили, насильничали, бесчинствовали разные хорошие люди вроде вас, мои дорогие... Тогда я предложу начальству навести порядок собственными методами, получу неограниченные полномочия, и, дав вам команду остановить беспредел, все верну, как и должно быть. После этого меня наверняка назначат шерифом штата, а то — и министром юстиции в следующем правительстве... А потом,— произнес он мечтательным тоном,— потом я, как национальный герой Соединенных Штатов, смогу баллотироваться даже в президенты!.. — А что будет с нами? — спросил Лео, пораженный широтой мышления координатора,— вы возьмете нас в свою команду? Может быть, мы сможем рассчитывать на какоенибудь стоящее место в Белом доме?.. — Нет,— ответил координатор,— с вас вполне будет достаточно тех денег и ценностей, которые удастся награбить во время беспорядков. Набьете полные сумки и

карманы — и можете с чистой совестью мотать на родную Сицилию, к своим маслинам, апельсинам и толстожопым усатым итальянским бабам... Ну так как, принимаете ли вы мое предложение?.. — Принимаем, шеф! — с радостью воскликнул Лео,— конечно же, принимаем!.. — Отлично,— произнес координатор,— просто замечательно, что вы согласились. Значит — взрывчатку и все необходимое для диверсии на электростанции получите завтра. Взрыв я планирую на пятницу — как раз перед выходными. — А как же насчет мехового магазина? — спросил Винченцо,— можно ли нам его «поставить» до пятницы?.. — Да,— ответил координатор,— но я бы на вашем месте все-таки не увлекся подобной мелочевкой, особенно — накануне такой широкомасштабной операции... Сидя в своем кабинете, МакКони просматривал сводки донесений дежурных полицейских за последние сутки. — И опять — ограбление,— произнес он, едва пробежав глазами по рапорту,— и все тот же почерк: отключается система детектора поиска оружия, сигнализация... На столе МакКони зазвонил телефон. — Десятый полицейский участок,— устало произнес он в трубку. — Это лейтенант О'Коннор. Я из ювелирного магазина Платта — тут у нас небольшое затруднение... — Я только что прочитал твой рапорт, Билли,— ответил Джерри,— какое, говоришь, у тебя тут затруднение?.. — Грабители, выставившие его лавку, на прощание решили подшутить над хозяином и заперли его в сейфе... — Но ведь я еще утром отправил туда бригаду полицейских с автогеном!..— воскликнул МакКони. — Там очень толстая броня,— ответил Билли,— видимо, изготовленная на военном заводе для танков. Ни

один автоген ее не берет... Единственное, что нам удалось — освободить прикованного к несгораемому шкафу продавца. — Кстати, а он дал хоть какие-нибудь показания: внешний вид налетчиков, приметы... — Нет. Он настолько запуган этими мерзавцами, что совершенно отказывается с нами разговаривать... Так как нам поступить с хозяином? Боюсь, он там долго не выдержит — задохнется... Кроме того, он кричит, что хочет какать... — Да,— улыбнулся МакКони,— если он там в сейфе обосрется, работать вам будет намного сложней... Знаешь что — позвони-ка в шестнадцатый участок полиции лейтенанту Хайталлу... — Он что, сможет убедить этого Платта не срать в сейфе? — поинтересовался О'Коннор. — Нет. Он его быстро освободит. До поступления в Полицейскую Академию Хайталл был неплохим квартирным вором — значит, ему приходилось иметь дела с кодовыми устройствами... Было три ночи — время самого глубокого сна. К вахте нью-йоркской электростанции подъехал небольшой фургончик «додж», окрашенный в ядовитожелтый цвет — на подобных машинах в городе, как правило, ездят ремонтные службы. Надпись на фургоне — «Юнайтед Электрик» — тоже свидетельствовала, что к вахте электростанции подъехали ремонтники, чтобы произвести профилактический осмотр или исправить какую-то мелкую неполадку. Сидящий в небольшой стеклянной кабинке, охранник, равнодушно посмотрев на предъявленные документы, нажал кнопку, и автоматический шлагбаум поднялся. Машина въехала на территорию станции. За рулем фургона сидел одетый в специальный комбинезон Скилаччи. Виталли и Винченцо находились внутри. Держа в руках ксерокопию плана электростанции, Лео скомандовал:

— Остановись вон у того здания — это, кажется, операторская. Фургон, проехав несколько десятков метров, остановился там, где хотел Виталли. — Не глуши двигатель,— скомандовал Винченцо, выходя из фургона,— мы сейчас вернемся... Минут через пятнадцать Лео и Винченцо действительно вернулись. Быстро сев в машину, Виталли скомандовал: — Гони к выходу!.. В Нью-Йорке после аварии на электростанции сразу же начались грабежи и насилия — эта диверсия стала настоящим подарком для всего преступного мира города. Капитан МакКони, сидя в своем кабинете, при свете автомобильной фары, подсоединенной к аккумулятору, читал очередные донесения полицейских: «Сегодня в три часа тридцать пять минут ночи толпа подростков, вооруженных заточками, ножами и бейсбольными битами, ворвалась в кондитерскую недалеко от Центрального парка и, избив обслуживающий персонал до полусмерти, устроила в торговом зале настоящий погром. Похищена дневная, выручка — двенадцать тысяч восемьдесят три доллара двадцать пять центов...» «Сегодня в пять часов утра неизвестные, ворвавшись в ночной магазин, торгующий алкогольными напитками, связав охрану и продавцов, устроили там массовую пьянку. Хозяин магазина категорически отказался пить с ворвавшимися типами, в ответ на что последние, связав хозяина по рукам и ногам, раздели его и воткнули в задний проход бутылку из-под виски донышком вовнутрь...» «Сегодня в шесть часов восемь минут утра банда бесчинствующих наркоманов разгромила большую аптеку... Похищено все, что хоть в малейшей степени содержало наркотические вещества... Наглотавшись психотропных лекарств, бесчинствующие наркоманы отловили всех помойных котов, бегающих по окрестным мусоркам, и стравили несчастных животных друг с другом,

предварительно опоив валерьянкой...» «Сегодня в шесть часов пятнадцать минут трое неизвестных совершили наглое ограбление Международного торгового центра. Похищены ювелирные украшения на сумму восемь миллионов долларов... Полиция подозревает, что это — дело рук банды небезызвестного Лео Виталли... В подсобке зала игорных автоматов зазвонил телефон. Сняв трубку, Лео весьма развязно произнес: — Алло... — Ну, как у вас дела? — послышался с того конца провода неприятный скрипучий голос. — Отлично, сеньор координатор! — в полном восторге закричал в трубку Виталли,— просто отлично, спасибо вам за это! Что мы можем для вас сделать в знак благодарности?.. — Ничего. Продолжайте, как мы и договаривались. Пока все идет по намеченному плану, но помните — вам осталось бесчинствовать несколько часов. Я только что говорил с представителями федеральных властей города, я затребовал особые полномочия для наведения порядка. Мне пообещали... — Надеюсь, вы не станете нас арестовывать? — с улыбкой произнес Лео. — Пока — нет,— послышалось в трубке,— пока, ребята, я не собираюсь вас арестовывать. — А когда? — в шутку поинтересовался Виталли. — Ровно через сутки,— послышалось из трубки,— ровно через сутки, если вы отсюда не уберетесь. Я — как Александр Македонский: отдаю вам этот город на разграбление на определенное время... — Но мы не успеем ограбить все, что наметили! — возмутился Виталли. — Вы и так слишком много успели,— произнес координатор,— на всю оставшуюся жизнь. Знаешь, как называется, то, что вам все мало и вы хотите еще и еще?.. — Как?

— Жадность. А как говорят в одном криминальном телесериале — жадность фраера сгубила. И вас погубит, если вы отсюда не свалите... Лео повесил трубку и, сделав скорбное лицо, обернулся к Винченцо. — И вот так всегда,— произнес он,— только войдешь во вкус — и тебя сразу же останавливают... — Ни говори,— отозвался тот,— такое разочарование — хуже не бывает... Скилаччи усмехнулся. — Бывает и похуже,— произнес он,— хотите, расскажу вам о своем самом большом разочаровании за последний месяц?.. Лео и Винченцо с согласием кивнули. — Дело было так: пошел я на дискотеку, снял там классную телку — вот такие сиськи,— он руками показал объем грудей телки,— вот такая жопа.— Скилаччи развел руки вширь,— Морда — красивая до обалдения, настоящая мадонна. И что вы думаете — привожу ее к себе на хату, раздел, только трусы снимать — а у нее, оказывается, месячные... Грабежи и вооруженные нападения в городе продолжались. Очевидно, они должны были продолжаться еще, как минимум, двое суток — представители «Дженерал Электрик» пообещали наладить работу электростанции не раньше этого срока. Боясь упустить ситуацию из-под контроля, мэр города Мери Сьюзил решилась на отчаянный шаг — для пресечения грабежей и хулиганств полицейским были даны неограниченные полномочия. Тяжело было днем, но еще тяжелее — ночью. Диверсия на электростанции полностью парализовала городское уличное движение — ни один из светофоров не работал, и поэтому тысячи нью-йоркских копов были вынуждены встать на перекрестки со светящимися жезлами регулировщика...

— Капитан Харрис,— МакКони нажал на кнопку селектора внутренней связи — за время после диверсии на электростанции вся связь была переведена на автомобильные аккумуляторы. Через минуту двери кабинета МакКони открылись, и на пороге появился Харрис. — Слушаю, сэр... МакКони посмотрел на вошедшего. — Вы, капитан, все равно тут без дела ошиваетесь... Вот вам задание: на ближайшем перекрестке не работает светофор. Там, несмотря на позднее время, довольно оживленное движение. Возможны аварии. Так что,— Джерри протянул капитану Харрису специальный дорожный жезл регулировщика с электрической внутренней подсветкой — берите вот это и отправляйтесь в соседний квартал — как раз около недавно разграбленной аптеки. Желаю успехов, господин капитан!.. Через несколько минут полицейский автомобиль затормозил у разбитых, стеклянных дверей с надписью «Аптека», и Харрис, выйдя из машины, направился с включенным жезлом-фонариком на перекресток. Сперва все шло вроде бы хорошо — водители автомобилей, хотя и медленно, но правильно выбирали путь благодаря отмашкам Харриса. Он регулировал ритм и скорость направлений автомобильных потоков почти без ошибок. Но вскоре случилось непредвиденное — на свет светящегося жезла стали слетаться насекомые. Жадные до крови комары, облепив руку Харриса, руководившего движением, принялись кусать несчастного полицейского. Естественно, регулировщик замахал во все стороны руками, забыв при этом, что в темноте движения его светящегося жезла вполне могут быть приняты водителями за какиенибудь команды... Буквально через минуту на перекрестке творилось нечто невообразимое — глядя на хаотичные, бессмысленные движения светящегося жезла полицейского, водители пытались проехать в том направлении, куда, как им казалось, указывал регулировщик, однако там уже проезжали другие

автомашины. Харрис, разозлившись на доведших его до исступления кровососущих насекомых, продолжал махать светящимся жезлом в разные стороны. Где-то рядом послышался звон разбитого стекла — огромный «бьюик», поверив в правдивость отмашек регулировщика, врезался в витрину аптеки — проехав по аптечному залу несколько метров, он, наконец, затормозил. Внезапно из разбитой аптеки послышался характерный запах хлороформа — по всей видимости, «бьюик», врезавшись в витрину, разбил своим бампером бутыль с жидкостью... В то же мгновение в задок «бьюика» врезался потрепанный «фольксваген» — дверцы машины открылись, и из нее вышла огромная толстая женщина — казалось, что она по габаритам куда объемней своего хрупкого автомобиля. Подойдя к разбитой витрине, она со всего размаху ударила кулаком по заднему стеклу застывшего «бьюика» и выругалась неожиданно басом: — А ну, вылазь из машины, стервец!.. Я тебе сейчас покажу, как это — внезапно тормозить!..— После этих слов толстая женщина вновь ударила кулаком по заднему стеклу «бьюика» — то разлетелось вдребезги. Из машины никто не отозвался. — А ну выходи, подлый трус! — продолжала кричать толстая на всю улицу,— выходи, и ты узнаешь, с кем имеешь дело!.. Из машины по-прежнему никто не отзывался. Толстая дама завелась пуще прежнего: — Мало того, что ты ублюдок, не умеешь водить машину, так ты, оказывается, еще и трус!.. С этими словами толстая дама полезла вовнутрь разбитой аптеки. Оттуда послышались ее слова: — А ну, выходи, грязный выродок! Или ты испугался маленькой хрупкой женщины?.. Неожиданно голос толстой затих. — Мери, Мери, оставь его в покое, поехали дальше,— послышался из «фольксвагена» тонкий голос, принадлежавший мужчине — скорее всего, мужу толстой дамы,— поехали, а то не успеем, мамочка опять будет ругаться!..

Из разбитой аптеки никто не отвечал. Из «фольксвагена» вылез тщедушный мужчина лет тридцати пяти — своей комплекцией он скорее напоминал подростка. Подойдя к разбитым дверям аптеки, он заглянул вовнутрь и несмело прокричал: — Мери, ну, пожалуйста, ну, моя дорогая, оставь ты его в покое... У нас слишком мало времени... Из остановившегося рядом с местом аварии «ниссана» вылез молодой человек в джинсовом костюме. — У тебя, я вижу, какие-то проблемы, приятель? — он похлопал тщедушного по плечу. — Да,— кивнул тот в сторону разбитой витрины,— вот, только что сюда вошла моя жена Мери, и никак назад не выйдет... Заджинсованный тип заулыбался. — Мне кажется, и не выйдет. Набить морду водителю «бьюика» — это для нее всего только повод. Они там, наверное, уже вовсю трахаются... Тщедушный несколько обиженно посмотрел на говорившего. — Сэр,— произнес он с достоинством,— не забывайте, сэр, что это — моя жена... Я бы был вам очень благодарен, сэр, если бы вы... — А не веришь — пройди вовнутрь и посмотри, что они там делают. Держу пари, что перепихон там в самом разгаре!.. — Я бы зашел, но понимаете ли, в чем дело — я очень боюсь темноты... Заджинсованный юноша захохотал. — А, так ты еще и темноты боишься?.. Хорошо, приятель, я, в отличие от тебя, не такой боязливый... Может быть, хочешь, я туда зайду?.. С этими словами он зашел вовнутрь разбитой аптеки. Прошла одна минута, две, три, пять... Никто оттуда не вышел, никто не подавал никаких признаков жизни... Муж Мери заметно заволновался. Заметив посреди автомобильной пробки полицейского, он подбежал к нему. — Сэр, не могли бы вы мне помочь?..

Харрис, к тому времени уже передавив всех кровососущих, сосредоточенно пытался разобраться — как поступить с возникшей автомобильной пробкой. — Слушаю...— произнес он, презрительно посмотрев на просителя. — Не могли бы вы, сэр, зайти вовнутрь вон той,— он указал по направлению к разбитым дверям,— вон той аптеки, и посмотреть, что там случилось?.. — Зайти? А почему вы сами не можете этого сделать? А, боитесь?.. Ну, ничего,— он снисходительно похлопал тщедушного по плечу,— ничего, приятель, тебе очень повезло — ты имеешь дело с настоящим ньюйоркским копом, который никогда и ничего не боялся!.. Вручив собеседнику светящийся жезл регулировщика, Харрис направился вовнутрь разбитой аптеки... На столе МакКони зазвонил телефон. Он поднял трубку. — Алло... — Джерри? Это тебя Шлегель беспокоит. Что там у вас за безобразия?.. — Привет, Эндрю!..— обрадовался МакКони.— Какие там еще безобразия?.. Сейчас во всем Нью-Йорке — сплошные безобразия... Что ты имеешь в виду?.. — Там, в вашем десятом участке. Как раз напротив разграбленной аптеки... — Я только что послал туда моего заместителя капитана Харриса... — Там огромная автомобильная пробка, страшное скопление машин, никого из ваших полицейских на улице нет, зато мои ребята обнаружили в самой аптеке человек десять спящих, и среди них — твой заместитель... — Спящих? — не поверил Джерри. — Да-да, именно спящих... МакКони раздраженно произнес. — Я всего ожидал от этого тупицы капитана Харриса, но никогда бы и ни за что не подумал, что вдобавок

ко всему он еще может заснуть на рабочем месте!.. Шлегель рассмеялся. — Ну, это — не его вина. Этому парню просто крупно не повезло... — Да, ему крупно не повезло уже в том, что он появился на свет полнейшим идиотом... А нам не повезло в том, что приходится иметь с ним дело. — Я согласен с тобой, но теперь он действительно ни в чем не виноват — дело в том, что какой-то «бьюик» в районе того перекрестка протаранил аптеку и раздавил внутри огромную емкость с хлороформом — хирурги обычно используют его при операциях для общего наркоза... — Так что, они там поэтому позасыпали?..— спросил МакКони. — Да. В аптеку зашло несколько человек, но так там и остались. Харрис, по всей видимости, пошел их разыскивать... Мои ребята нашли его спящим на груди какой-то толстой бабы. Но сейчас я тебе звоню совершенно по другому поводу. Нам срочно необходимо встретиться. Кстати, есть ли у вас в участке компьютер IBM? — Есть, наши умельцы приспособили его к автономному питанию — как на военном самолете... — Отлично!..— послышалось в трубке восклицание Шлегеля.— Никуда не отлучайся, жди меня. Через несколько минут буду... — Что случилось? — спросил Джерри у Шлегеля, как только тот появился на пороге. Шлегель, оглянувшись по сторонам и убедившись, что в кабинете кроме МакКони никого больше нет, аккуратно закрыл за собой двери. — Что случилось, приятель? — повторил свой вопрос начальник десятого полицейского участка. Шлегель, усевшись на кресло рядом со столом МакКони, вытащил из нагрудного кармана кителя компьютерную дискету. — Давай-ка ее просмотрим,— предложил он Джерри,— очень любопытно... — Что — любопытно?.. — не понял МакКони.

Шлегель усмехнулся. — Сейчас сам увидишь... МакКони загрузил дискету. Через несколько секунд на дисплее компьютера высветилась какая-то схема. — Что это такое? — Это — графическая схема ограблений на твоем участке за последний только месяц,— сказал Шлегель,— красным цветом обозначены лавки и супермаркеты, хозяева которых после ограблений решили избавиться от них. Сейчас там повсюду приколочены «таблички «Продается». — Что-то много тут красного цвета,— произнес МакКони, внимательно изучив схему.— Да, и насколько я понимаю, налетчики грабили супермаркеты, лавки и закусочные только вдоль главной улицы?.. — Правильно понимаешь... — Да-а-а,— протянул МакКони,— эти мерзавцы так сильно напугали своими выходками хозяев, что те посчитали за лучшее как можно скорее избавиться и от строений, и от земельных участков, приносящих куда больше хлопот, нежели прибыли... — При этом потенциальные покупатели, наслышав о криминогенности этой улицы, отказались покупать все это даже по бросовым ценам,— продолжил капитан Шлегель и, внимательно посмотрев на собеседника, произнес,— ну, тебя все это случайно ни на какие мысли не наводит?.. МакКони пожал плечами. — А какие тут еще могут быть мысли. Все очень просто: если место, на котором расположен магазин или бензоколонка, опасно,— совершенно естественно, что оно сразу же падает в цене... — Это понятно,— досадливо перебил приятеля Шлегель,— я сейчас не о том: как ты считаешь, то, что ограбления совершались только на главной улице и по заранее разработанному плану — это случайность?.. МакКони удивленно посмотрел на начальника шестнадцатого полицейского участка — тот, прищурившись, испытывающе смотрел на него. — Мне кажется,— пробормотал Джерри,— мне

кажется... Впрочем, нет — мне это только кажется, я, видимо, ошибаюсь... Да, капитан, это, скорее всего — случайность. Что может быть еще?.. — Но ведь все эти лавочки с земельными участками, все эти супермаркеты, бензоколонки, пиццерии, закусочные — ведь все это кто-нибудь да покупает? — продолжал настаивать Шлегель на своей версии. — Разумеется. Ведь все это имеет свою цену — даже, если находится на опасных участках. Шлегель протянул Джерри еще одну дискету. — А теперь посмотри вот это... Через несколько минут на экране появился текст. «Лео Виталли. Родился в 1951 году в Сиракузах, Сицилия. В 1954 году переехал с семьей в Нью-Йорк. В 15 лет бросил школу, был последовательно уличным продавцом газет, чистильщиком обуви, разносчиком, младшим продавцом в цветочном магазине... Будучи подростком, сколотил банду несовершеннолетних, занимался мелким вымогательством... В 1982 году вошел в преступный НьюЙоркский синдикат. Специализация — рэкет, подпольные лотереи, бейсбольный тотализатор, вооруженные ограбления. Подозревается в убийстве восьми человек. В 1984 году привлекался к судебной ответственности по делу об ограблении банка, но за недостатком улик выпущен на свободу...» — Сейчас один его дружок сидит в Синг-Синге,— произнес Шлегель,— его ожидал электрический стул за убийство двух полицейских, он испугался и раскололся. Стал давать показания на своих приятелей, в том числе, и на этого Виталли... Есть неопровержимые доказательства, что именно Лео Виталли и его банда ограбили ювелирный магазин Платта,— Шлегель вытащил из кармана сложенный вчетверо листок бумаги,— это — ордер на арест. Сегодня же... — А какое это имеет отношение к схеме ограблений в нашем районе? — перебил его МакКони. — Самое непосредственное. Совершенно очевидно, что преступников постоянно кто-то наводил на эти супермаркеты и лавки. И этот кто-то, во-первых, имеет

доступ к секретной полицейской информации, а во-вторых — заинтересован в падении цен на недвижимость в вашем районе...— Протянув МакКони еще одну дискету, Шлегель предложил,— а теперь посмотри вот это... Через минуту на экране вновь появились какие-то графические схемы. — А это что такое? — не понял Джерри. — Это — диограмма, показывающая динамику скупки недвижимости в вашем районе,— объяснил Шлегель,— как видишь, рано или поздно все ограбленные центры торговли упали в цене, и их быстро прибрала к рукам: одна фирма — «ЛЛЛ». — Что за фирма?.. Шлегель, вытащив дискету, спрятал ее в конверт и перевел компьютер на другую директорию. — Я наводил справки — никто о них ничего толком сказать не может. Ты ведь сам, наверное, знаешь — в нашем штате каждую неделю возникает масса новых фирм, причем возникает с такой же скоростью, как и распадается... Впрочем, из компетентных источников мне удалось выяснить одну вещь — оказывается, «ЛЛЛ» целиком и полностью принадлежит... — Из каких, из каких источников? — спросил МакКони. Шлегель сделал вид, будто бы не расслышал его вопроса и, откинувшись на спинку стула, продолжил: — Она зарегистрирована на имя и целиком принадлежит — кому бы ты думал?.. Джерри пожал плечами. — Не знаю... Я не разбираюсь в бизнесе, никогда не занимался ничем подобным... Шлегель слегка улыбнулся. — Но ты прекрасно знаешь этого человека — даже очень прекрасно... МакКони с нескрываемым удивлением посмотрел на своего приятеля. — Так кто же это? — произнес он после небольшой паузы,— я даже и не представляю, кто это может быть... Ты

заинтриговал меня так... — Это — капитан Маузер,— медленно, с расстановкой произнес Шлегель. — Послушай, приятель — сейчас не время для шуток. Если ты захотел меня разыграть...— МакКони посмотрел на Шлегеля так, будто бы видел его первый раз в жизни,— и вообще — откуда у тебя столько информации? Все эти дискеты, досье... Может быть, ты все-таки расскажешь мне, в чем дело, а? Шлегель загадочно улыбнулся. — Не торопи события, Джерри,— дружески похлопал он по плечу МакКони,— не торопись. Ты, вне сомнения, отличный парень и классный полицейский, но сейчас я еще не могу тебе всего рассказать. Придет время... — А что делать с Лео Виталли и его бандой? — спросил МакКони,— мне кажется, что, имея ордер на арест... Шлегель поднялся с кресла. — Мне тоже так кажется,— согласился он,— бери своих ребят, поехали... Несколько часов назад капитан Маузер, представив мэру Нью-Йорка Мери Сьюзил свой проект борьбы с беспорядками в городе, получил от начальства неограниченные полномочия. — Любой ценой навести в городе порядок, обуздать преступность и восстановить законность,— сказала ему Сьюзил по телефону,— вам дана вся полнота власти. Действуйте по собственному усмотрению, капитан. Если вы обуздаете преступность, будете настоящим национальным героем. «Навести порядок, обуздать преступность, восстановить законность? — думал капитан Маузер, сидя в глубоком кожаном кресле,— нет ничего проще! Стоит только набрать номер притона этих чертовых макаронников... Да, дешево же стоит в нашей стране стать национальным героем!..» Набрав номер телефона зала игральных автоматов, Маузер долго дожидался, пока там не подняли трубку

— Алло, Лео?..— лениво спросил он. Из трубки послышалось: — Да, Лео... Чего надо?.. Маузер, несколько оскорбившись развязностью, с которой говорил Виталли, строго приказал: — Короче, хватит. Поигрались — и довольно. Немедленно кончайте все эти безобразия, пакуйте чемоданы и сваливайте к себе в Италию, макаронники хреновы. — А как насчет на хрен?..— послышался с того конца провода вежливый вопрос. Маузер остолбенело посмотрел на телефон — в подобном тоне с ним еще никто и никогда не разговаривал — даже служебное начальство. — Это зал игральных автоматов «Палермо»? — спросил он.— Я, может быть, ошибся номером? Я действительно попал туда, куда хотел?.. В трубке послышался злорадный смешок — вне всякого сомнения, это был Виталли. — Нет, господин координатор, ты не ошибся, ты попал действительно в «Палермо». Так вот мне интересно — как насчет того, чтобы ты сходил на хрен? — Что, что ты сейчас сказал? — переспросил капитан Маузер — он никак не мог поверить своим ушам,— а ну-ка, повтори!.. — А по-шел бы ты на...— по слогам произнес Виталли, слегка изменив первоначальную форму пожелания,— как можно побыстрее и как можно подальше. Ты, приятель, свое дело сделал, и теперь ты нам просто не нужен. А если будешь нам мешать — сам знаешь... — Да ты козел итальянский, совсем забыл, с кем разговариваешь? — заорал на весь кабинет в трубку Маузер,— забыл, что ли, кому обязан своими успехами? Забыл, мерзавец, кто вывел тебя в люди?.. В трубке вновь послышался злорадный смешок Лео Виталли. — Мы грабили, грабим, и будем грабить,— произнес он,— и вообще, если ты будешь еще там много возникать, коп поганый...

— Ну, и что тогда?.. — Ты будешь сдан своим же мусорам по подозрению в коррупции,— произнес Виталли. — Послушай, грязный сицилийский выродок! — в бешенстве орал в трубку Маузер,— тебе, ублюдку, все равно никто не поверит!.. Да я тебя... Я тебя, козлину гадкую, сейчас в порошок сотру!.. Сию минуту пришлю в ваш мерзкий притон спецкоманду по борьбе с организованной преступностью — камня на камне от вашего вшивого павильончика не оставят!.. Да я тебя... — Попробуй только сунуться,— злобно огрызнулся Виталли,— мы тебе... В этот момент Лео почему-то замолчал — через очень короткий промежуток времени в трубке послышалось какоето пыхтение, потом удар — видимо, телефон упал на пол, после чего — звук тупых толчков — наверное, в помещении подсобки игорного зала завязалась драка. Маузер беспомощно потряс трубку телефона — он не мог понять, что там происходит. Еще через некоторое время, приложив трубку к уху, он, к немалому своему удивлению, услышал несколько хлопков пистолетных выстрелов. — Что там у вас происходит? — испуганным голосом закричал Маузер, — что это за стрельба? Вы что там, все с ума посходили?.. — Алло,— наконец-то, услышал он в трубке какойто голос — говорил на этот раз явно не Лео.— Алло... Голос этот показался капитану Маузеру очень и очень знакомым... — Да,— ответил Маузер, несколько успокоившись,— слушаю тебя, грязный выродок... — А, капитан? — послышалось из трубки.— Привет! Очень приятная и неожиданная встреча,— видимо, говоривший тоже узнал голос полицейского,— сейчас на связи капитан Маузер, не так ли?.. Маузеру едва не стало дурно — он никому не говорил ни своего звания, ни своей фамилии. — Откуда вы меня знаете? — Маузер решил, что

имеет дело с каким-то сообщником Лео Виталли,— откуда вам, черт возьми, известно, кто я такой? — Ну как же, как же, кто в Нью-Йорке не знает придурка Маузера,— послышалось с того конца,— придурок Маузер в последнее время стал очень даже известной персоной в нашем городе... Маузер жестким официальным голосом произнес: — Да ответьте же мне, наконец, с кем я сейчас разговариваю? Что это за манера обращения? И что все это, в конце-то концов, значит?.. — Ха-ха-ха,— весело рассмеялся невидимый собеседник,— что за тон, ты спрашиваешь? Это тот тон, ублюдок, продажная гнида, которого ты только и заслуживаешь... Удивляюсь, как ты меня не узнал... — Кто ты...— со страхом выдавил из себя капитан. — С тобой говорит твой давний знакомый, начальник десятого полицейского участка города Нью-Йорка капитан Джерри МакКони. Вот что я скажу тебе — не отлучайся слишком далеко от своего кабинета, чтобы не пришлось тебя долго искать... — Это еще почему?.. — Сейчас за тобой приедут в прекрасном зарешетчатом лимузине. Бросив со всего размаху трубку на рычаг аппарата, Маузер в панике заметался по своему кабинету. «Все кончено, все потеряно,— в отчаянии шептал он,— они раскусили меня, меня посадят...» Вскоре, однако, он совладал со страхом. Быстренько переодевшись в гражданское и захватив из служебного сейфа небольшой чемоданчик, он бросился к дверям. Дежурная охрана на этажах Управления полиции еще, видимо, ничего не знала — заметив бегущего по коридорам полицейского начальника, охранники привычно отдавали ему честь. Маузер уже добежал до стеклянной вертящейся двери главного фасада Управления, но, толкнув двери, заметил, что к подъезду подъехало сразу четыре полицейских патрульных «понтиака» с включенными сиренами и мигалками. Из головной машины выскочили копы и, профессиональным

движением выхватив из кобуры револьверы, наставили их в сторону фасада. Маузер даже узнал приехавших арестовывать его полицейских — это были выпускники Академии Хайталл, Ларвел и Джон Насименто. Маузер резко обернулся назад и побежал вглубь здания, надеясь добраться до служебного входа и таким образом скрыться от преследователей. В Управлении в такое время уже никого не было — топот ног бежавшего капитана гулко раздавался по всему корпусу. Пробежав несколько коридоров, Маузер спустился на один лестничный пролет и толкнул тяжелые двери служебного входа — к его счастью, они оказались незапертыми. Сделав несколько шагов в сторону автомобильной стоянки — там стоял его «линкольн» — Маузер в ужасе попятился назад: прямо навстречу ему шли, ухмыляясь, капитаны полиции Джерри МакКони и Эндрю Шлегель. Маузер судорожно сунул руку в карман плаща и зачертыхался — свой револьвер он забыл в служебном кабинете... Бросив в ненавистных врагов чемодан, он закричал во всю глотку — так громко, что его наверняка было слышно по всему Управлению: — Не подходите, ублюдки!.. Всех убью!.. Полицейские, ловко увернувшись от брошенного в них чемодана, подошли еще ближе... Маузер уже развернулся для удара — ближе к нему находился МакКони, но тот неожиданно врезал ему по зубам левой — на губах Маузера сразу же выступила кровавая пена. От удара капитан отлетел на асфальт, но, быстренько поднявшись, вновь полез на Джерри с занесенным для удара кулаком — МакКони ответил сильным двойным хуком по правому глазу. Маузер попытался обхватить врага руками, провести захват и повалить его на землю так, чтобы тот со всего размаха стукнулся головой об асфальт, но тот дал ему в живот кулаком с такой силой, что порвал плащ, а потом, легонько оттолкнув в сторону, съездил ему по лицу тыльной стороной открытой левой. Шлегель, улыбаясь, молча любовался избиением ненавистного Маузера.

МакКони кинулся на Маузера и сделал ему три быстрых хука по голове, после чего со всего размаху заехал ему в ухо — оно сразу же стало бордовым. Маузер, изловчившись, нанес удар Джерри — он целил врагу прямо в челюсть, но МакКони ловко увернулся, и Маузер, пролетев по инерции несколько метров, протаранил головой стекло дверцы чьей-то автомашины. МакКони, подбежав к коррумпированному полицейскому, схватил его за шиворот и несколько раз стукнул лицом о стекло, после чего, быстро обернув к себе лицом, заехал левой в переносицу. — Хватит левой, закричал Шлегель,— правой, правой ему врежь, продажной скотине!.. — Имеете ли вы что-нибудь сообщить мне? — улыбнулся МакКони,— может быть, вы что-то не успели сказать по телефону? — с этими словами он изо всех сил врезал Маузеру по зубам правой, последовав совету Шлегеля. Изо рта капитана Маузера хлестала кровь, вся правая сторона лица вспухла, правый глаз, заплыв кровью, почти закрылся... Маузер из последних сил вцепился в МакКони, повиснув на нем всей тяжестью. Он держал Джерри за локоть, и тот чувствовал, как потирает ему изнутри большими пальцами сухожилия между бицепсом и предплечьем Маузер. Отведя назад голову, МакКони коротким резким движением ударил лбом в переносицу капитана Маузера — после этого тот с тихим стоном стал медленно оседать на асфальт. Подойдя к поверженному врагу, Шлегель кивнул в его сторону. — Классно же ты его отделал,— с видимым удовольствием произнес Шлегель. — Ты, приятель, и представить себе не можешь, как это замечательно — избить своего начальника, пусть даже и бывшего,— произнес МакКони, тяжело дыша после драки,— особенно,— добавил он,— если он такой мерзавец...— он брезгливо толкнул носком форменного полицейского ботинка, лежащего в луже крови Маузера...

— А, ну наконец-то, и свет появился,— обрадованно произнес МакКони. Джерри стоял у окошка своего кабинета и с удовольствием наблюдал, как в районе зажигаются фонари, окна домов, витрины магазинов и многочисленные неоновые рекламы. — Видишь, как мало надо для полноценного восприятия жизни? — спросил у него Шлегель — он сидел в кожаном кресле напротив стола МакКони,— чтобы было светло, тепло... — ... и чтобы все мерзавцы рано или поздно были наказаны,— в тон ему продолжал МакКони,— ну, может быть, хоть теперь ты мне объяснишь, откуда у тебя такие сведения — дискеты и все прочее? — МакКони, отойдя от окна, неторопливо подошел к своему креслу и, развалившись поудобней, вытащил из лежащей на столе пачки сигарету и, щелкнув зажигалкой, глубоко затянулся,— так как, расскажешь?.. — Теперь — расскажу,— произнес Шлегель. — Я как на тебя посмотрю — ну прямо не полицейский, а просто Джеймс Бонд какой-то,— улыбнулся МакКони. Шлегель тоже заулыбался в ответ. — Ну, произнес он,— до Джеймса Бонда мне еще очень далеко, но... — Что — но?..— перебил его Джерри.— Уж не хочешь ли ты сказать, что ты — вовсе не Эндрю Шлегель, не капитан нью-йоркской полиции? — Я — действительно Эндрю Шлегель, но в самом деле служу не в полиции, а... — А где?.. — Ты не поверишь, но я — агент ФБР. Ты, наверное, знаешь, что Федеральное Бюро Расследований держит своих людей повсюду, в том числе и в полиции, и, как видишь, далеко небезосновательно... МакКони согласно кивнул. — Да, знаю... — Так вот: начальство давно заподозрило, что у

этого проходимца капитана Маузера не все чисто — мы вычислили, что именно он и был координатором преступной деятельности банды Лео Виталли. Не без пользы для себя, как ты уже сам мог убедиться... — Так что,— спросил МакКони,— неужели вы не могли его сразу арестовать?.. — Арестовать офицера полиции, а тем более — в Нью-Йорке — на основании одних только подозрений — практически невозможно. Он сразу бы связался со своим адвокатом, и его тут же пришлось выпустить. А, испугавшись, Маузер бы сразу залег на дно, и что-либо доказать было бы практически невозможно... Ведь у нас в Соединенных Штатах — самая демократическая судебная система в мире, не забывай об этом, приятель... У нас просто не было иного выхода... МакКони задумчиво посмотрел на Шлегеля. — Значит,— сделал он вывод из услышанного,— значит, ты все это время только тем и занимался, что пас этого урода?.. — Значит — так,— согласился Эндрю Шлегель,— скажу честно — занятие не из приятных. МакКони, вспомнив о чем-то очень смешном, посмотрел на Шлегеля и заулыбался. — Чего это ты?.. — Да так, ничего,— продолжал улыбаться МакКони,— просто сейчас вспомнил, как ты собирал во время дежурства разные гадости в мусорных контейнерах — пустые бутылки, например, да и все прочее... Шлегель махнул рукой. — А, так ты об этом? Не обращай внимания... — Но ведь твоя страсть к мусорным бакам была очевидной для всех — не обратить на нее внимания было очень и очень непросто... Неужели вам в ФБР так мало платят, что без сбора пустой стеклотары нельзя было обойтись?.. — Это не более, чем имидж... — А все эти гадости — недоеденные шоколадки, выброшенный на помойку пудинг, из которого ты щепочкой

выковыривал окурки — тоже?.. — Совершенно верно. — Но я не могу понять, для чего ты создавал себе этот идиотский образ?.. Шлегель задумчиво посмотрел на МакКони. — Понимаешь,— произнес он,— понимаешь, Джерри, людям всегда нравится, когда их окружают идиоты. Во всяком случае, большинству людей. Людям это дает, редкую возможность самоутвердиться — зачем, скажи, мне следовало лишать их такого удовольствия?.. К тому же,— продолжил он застенчиво,— к тому же, кто мог бы только заподозрить в скромном полицейском, собирающем на дежурствах пустые бутылки и прочий ненужный хлам, секретного агента ФБР? — Ну, ты просто классно замаскировался,— произнес МакКони. — Еще бы,— кивнул собеседник.— А знаешь, что я хочу тебе предложить?,. МакКони насторожился. — Что именно?.. — Бросай свою полицию и поступай к нам на службу. Ты не разочаруешься, уверяю тебя... МакКони неопределенно покачал головой. — Спасибо,— поблагодарил он Шлегеля. — Спасибо — да, или спасибо — нет? — не понял он. — Спасибо — отложим до другого раза,— ответил Джерри.— Я, в свою очередь, хотел бы тебе предложить заехать завтра утром в нашу Полицейскую Академию... — А что там будет? — спросил Шлегель. МакКони посмотрел на него несколько загадочно. — Увидишь... В актовом зале Полицейской Академии было полно народа — никто толком не мог сказать, для чего тут собрали кадетов и офицеров-инструкторов. На возвышении перед зрительным залом стоял столик президиума и трибуна

красного дерева с эмблемой Полицейской Академии — они были пусты. Сидящий в первом ряду Хайталл, подтолкнул в бок локтем своего соседа Джона Насименто: — Послушай, приятель, для чего нас сюда собрали? — спросил он,— и сколько можно ждать?.. Тот пожал плечами. — Я знаю не больше твоего... В актовом зале было несколько шумно — как в фойе театра перед аншлаговой премьерой. Полицейские в ожидании появления начальства говорили о чем-то своем, все время поглядывая на сцену. Наконец, боковая дверца раскрылась, и на сцене появились шериф Нью-Йорка, комендант Лассард и чиновники из Министерства юстиции. Шум в зале мгновенно смолк. — Дорогие друзья,— начал свою речь шериф,— дорогие коллеги! Сегодня я имею честь сообщить вам известие одновременно и радостное, и печальное. Наш дорогой комендант Лассард, бессменный начальник этой Полицейской Академии, подал в отставку... Мы очень и очень многим обязаны этому человеку — подавляющее большинство офицеров нью-йоркской полиции вышло из этих стен. От имени самого Президента я благодарю вас, господин комендант, за ваш вклад в дело обеспечения правопорядка в нашем прекрасном городе... В зале раздались аплодисменты. — В Управлении долго думали, чья же кандидатура наиболее подходяща для должности начальника,— продолжал свою речь шериф,— мы не хотели вновь ошибиться — как в прошлый раз с кандидатурой капитана Харриса... При упоминании о Харрисе сидящие в зале заулыбались. — Мы долго думали и, наконец, пришли к единогласному решению: наиболее подходящей кандидатурой на должность начальника Полицейской Академии штата Нью-Йорк является бывший выпускник этой Академии, всем вам известный...— шериф,

артистически выдержав паузу, посмотрел в зал,— всем вам известный... капитан Джерри МакКони!.. Джерри, покажись народу! — кивнул он сидящему в первом ряду МакКони. Тот, поднявшись со своего места, любезно раскланялся во все стороны. — Может быть, кому-нибудь из вас и покажется, что капитан МакКони слишком молод для такого ответственного поста,— продолжил шериф,— однако на его счету участие в задержании опасных преступников — Короткого Мака, Салдама и его банды, китайского мафиози Чанга и, наконец — мерзавца Маузера, чья продажность легла темным пятном на чести всей американской полиции... — Кстати,— спросил со своего места Хайталл,— а что теперь с капитаном Маузером?.. — С бывшим капитаном,— поправил его шериф,— он сейчас в тюремном госпитале. Этот мерзавец согласен давать любые показания, только бы его вновь не избил МакКони... Кроме того,— продолжил шериф,— капитан МакКони блестяще зарекомендовал себя на должности начальника десятого участка. Думаю, господа,— обвел он взглядом сидящих в зале полицейских,— думаю, что лучшей кандидатуры на эту должность нам не найти. Поздравляю вас, господин капитан,— обратился он к МакКони,— прошу вас занять место в президиуме. МакКони взобрался на сцену. — Я очень тронут вашим вниманием,— поблагодарил он шерифа,— я очень и очень рад, что мои скромные заслуги получили такую лестную оценку... Шериф посмотрел на МакКони. — Вы, кажется, чем-то недовольны? Вас что-нибудь стесняет, господин начальник Академии?.. МакКони, посмотрев на стоящего за трибуной шерифа, произнес несколько смущенно: — Честно говоря — да... Шериф недоуменно глянул в его сторону. — Что именно, капитан?.. — Господин шериф, вы не поверите, но мне глубоко жаль капитана Харриса...

— Почему?..— не понял шериф,— почему вас его жаль? Вы, наверное, имеете в виду то, что по результатам последнего тестирования Харрис признан целиком профнепригодным к несению полицейской службы?.. — Да... — И всего только? Не беспокойтесь, МакКони, мы подыскали ему должность, целиком соответствующую его возможностям. Он будет работать тут же, в Академии, гардеробщиком. Будет подавать вам пальто. Надеюсь, вы не обидите его чаевыми?..

ПО ВОПРОСАМ ОПТОВОГО ПРИОБРЕТЕНИЯ КНИГ ПРОСИМ ОБРАЩАТЬСЯ: В Минске: ПКП «Дилер», тел.: 23-85-70 В Москве: фирма «МиМ», тел.: 492-82-25 В Смоленске: фирма «Русич», тел. 337-71, 132-43, 143-87, 146-98, 142-73

Литературно-художественное издание

Гуттенберг Стивен Вильсон Хач

ПОЛИЦЕЙСКАЯ АКАДЕМИЯ Кинороман

Ответственный за выпуск В. Н. Сивчиков Сдано в набор 29.10.93. Подписано в печать 17.11.93. Формат 84Х1081/32 Бумага типографская. Гарнитура Тип Таймс. Печать высокая с ФПФ. Усл. печ. л. 24,36. Усл. кр.-отт. 25,62. Тираж 100 00. Заказ 553. Фирма «БАДППР». Лицензия ЛР № 382. 220034, Минск, ул. Фрунзе, 5. Издание осуществлено при участии фирмы «Валев». 220746, Минск, пр. Машерова, 23-415. Минский ордена Трудового Красного Знамени полиграфкомбинат МППО им. Я. Коласа. 220005, Минск, ул. Красная, 23.