Основы философии: Учебник

ВВЕДЕНИЕ

ББК 87.3

Рецензенты: 1. Кафедра истории политического процесса философского факультета МГУ им. М.В.Ломоносова. 2. Кафедра истории русской философии философского фа­ культета МГУ им. М.В. Ломоносова. 3. Кафедра философии МАДИ (технический университет).

Вальяно М. В. Основы философии: Учебник. — М : Издательство «Дело и Сервис», 1999. — 544 с. ISBN 5-8018-0067-0 В учебнике в простой и доступной форме излагаются взгляды основателей философских течений, начиная от первых философ­ ских школ и до нашего времени. Поднимаются актуальные фило­ софские и социокультурные проблемы. Вопросы для повторения, завершающие каждую главу, по­ могут глубже осмыслить и проанализировать материал и, возмож­ но, ответить на «вечные» вопросы: что собой представляет мир, в котором мы живем, и каково наше место в нем? Предназначается студентам и преподавателям вузов, учащимся гимназий, колледжей, лицеев, а также всем интересующимся воп­ росами развития природы, человеческого общества и мышления. Полное или частичное воспроизведение или размножение каким-либо способом настоящего издания допускается только с письменного разреше­ ния Издательства «Дело и Сервис».

I S B N 5-8018-0067-0

© М. В. Вальяно © Издательство «Дело и Сервис»

/

Кто станет отрицать, что Россия переживает ныне один из самых драматических периодов в своей истории. Развал экономи­ ки и государственных структур, обнищание и нравственное оску­ дение, духовная апатия, утрата реальных перспектив и идеалов... Никто не знает, что будет завтра, растет и тревога за будущее. Прав, конечно, Ф. Тютчев: «Чему бы жизнь нас ни учила, а серд­ це верит в чудеса». Сердце, но не разум. Разум же требует иного: по­ нять и объяснить, восстановить «нарушенную связь времен». Это одно из главных, если не главное, условие решения возникших проблем. В так называемые «застойные времена» все было внешне, по крайней мере, проще, ибо на все там были готовые ответы. В них не то чтобы очень верили, и чем настойчивее внушались они, тем верили меньше, но разум спал. Прилагались поистине тита­ нические усилия для того, чтобы отучить человека думать. Сейчас ситуация принципиально иная. Стремительный поток ме­ няющихся как в калейдоскопе событий, очень разных, зачастую про­ тивоположных, требует разностороннего знания, того, что издревле называли мудростью. Возникает острая необходимость пересмотреть жизненные установки, если они уже сложились, в любом случае выработать жизненную опору. Как никогда ранее человек нуждается в ответе на вопрос: как жить в сложившейся ситуации, что делать, как, впрочем, и в ответе на более общие, так называемые «вечные» вопросы: что собой представляет мир, в котором мы живем, каково место человека в этом мире, в чем вообще цель и смысл человечес­ кой жизни, ее ценность. На эти и другие составляющие в целом определенное мировоззрение вопросы и отвечает философия. Древние греки изображали богиню Афину, покровительницу мудрости, с совой, сидящей на плече. Сова, как известно, хорошо видит в сумерках, и, по поверию, тем лучше, чем сумерки гуще. Именно на переломных этапах истории философия (в этом мы сможем убедиться в дальнейшем) достигает вершин пости­ жения мира, что, правда, происходит не всегда. Но в последнем случае философия, не способная подняться на уровень запросов эпохи, лишь оттеняет драму обновления сознания, усиливает ее. Великий немецкий философ И. Кант однажды заметил, что философии научить нельзя. И это действительно так, если иметь I» виду, что вначале должна возникнуть потребность в философс­ ком осмыслении мира, а возникает она далеко не сразу. В этом смысле предлагаемое учебное пособие имеет целью не только дать определенную совокупность культурно-исторических и собствен­ но философских сведений, но и пробудить тот тип мышления, который получил название философского.

Впервые приступающий к изучению философии почти всегда оказывается на распутье, сталкиваясь со своеобразным парадок­ сом: ведь он уже слышал сам термин, возможно, ему известен перевод этого термина с греческого языка — любовь к мудрости, любомудрие, как говорили на Руси. Известно также, что филосо­ фия возникла на заре человеческой цивилизации. Уже это не мо­ жет не рождать уважения к философии. Но почти наверняка каж­ дый из вас сталкивался с употреблением понятия «философия» в весьма ироническом, а то и вовсе уничижительном смысле. За примерами далеко ходить не надо: они встречаются даже в худо­ жественной литературе, драматургии, свидетельствуя, помимо все­ го прочего, о глубине предрассудков к философии и философ­ скому знанию. У известного югославского писателя Б. Нушича есть пьеса с многоговорящим названием: «Доктор философии». Один из ее ге­ роев так прямо и заявляет: «Философия — это когда ты не пони­ маешь то, что я говорю, а я не понимаю то, что ты говоришь». А в романе Н. Островского «Как закалялась сталь» совсем другой герой из другого уже времени высказывается куда как радикаль­ нее: «Философия — это одно пустобрехство и наводка теней. Я, товарищи, этой бузой заниматься не имею никакой охоты».

Имеет смысл задаться вопросом: что породило столь устой­ чивый предрассудок? Но прежде необходимо выяснить: что же такое философия? Обычно подчеркивают, что это наука. Философия и в самом деле имеет выраженные черты научности. Она систематична, ло­ гична, доказательна, хотя эта доказательность особого рода. Фи­ лософию объединяет с наукой четко выраженное стремление к истине. Первоначально между научной деятельностью и философст­ вованием не проводилось никакой грани. Сказать в отношении древнего грека, что ему были известны начала математики и астрономии, как и основы медицины, что он задумывался над тем, как устроен мир и как развивается живая природа, что его волновало все: от устройства государства до тайн человеческой души, как и сказать, что он, древний грек, знал и рассуждал понемногу обо всем, или утверждать, что он философ — это по сути одно и тоже. Но постепенно отдельные науки, развиваясь, приобретали самостоятельное значение и «отпочковывались» от философии, хотя еще долго сохранялась и реально, и в сознании ученых, представлявших конкретную науку, связь между ней и филосо­ фией. Те же теории и открытия Коперника, Галилея и Ньютона рассматривались в XVII — XVIII вв. не только в границах меха­ ники, математики, астрономии, но шире. С их помощью, при опоре на них делались попытки осмыслить гораздо более емкий круг проблем, потенциально — мироздание в целом, все, что интересовало и волновало человека. Философия, другими словами, претендовала на роль своего рода науки наук, а конкретная наука не возражала против тако­ го рода претензий. Показательно: сочинение И. Ньютона по тео­ ретической механике озаглавлено «Математические начала нату­ ральной философии». Но подобное положение не могло продолжаться вечно. По мере развития все более углубляется «разрыв», увеличивается дистанция между конкретными науками и философией. Наука осталась союзницей философии или встала в оппозицию к ней (се дело в том, о какой философии идет речь), но она (наука) обрела-таки самостоятельность. Что же осталось на долю филосо­ фии, что изучает она сегодня? В. Виндельбанд задался даже во­ просом: «Не оказалась ли философия в положении шекспиров-

4

5

Часть I. Философия. Ее становление и развитие от первых философских школ до современности Глава 1.

Что изучает философия? Для чего она нужна человеку?

ского короля Лира, который раздал все свое имущество дочерям и сам был выброшен за ненадобностью?» И хоть нашлись фило­ софы, которые по сути утвердительно ответили на вопрос, жизнь показала: вопрос-то почти риторический. Утвердительный ответ на него противоречит запросам науки. Что изучает любая конкретная наука — та же педагогика, лин­ гвистика или физика? Их иногда называют частными науками за то, что каждая исследует лишь какую-то сторону реального мира в каких-то более или менее частных отношениях. Даже математи­ ка, к услугам которой прибегают многие науки, видит мир в его количественных характеристиках. Качественное многообразие дей­ ствительности математика оставляет как бы в стороне. Науки к тому же постоянно дробятся. Ими охватывается все более узкий спектр действительности. Правда, набирает силу обратный про­ цесс — синтеза отдельных наук. Но главное — сохраняется и даже растет потребность в едином взгляде на мир и законы его разви­ тия. Этот единый взгляд на мир не может быть получен путем механического объединения разнородных данных всех наук. Даже если предположить, что кому-то удалось практически невозмож­ ное и в одной голове уместились все достижения всех частных наук, этот кто-то оказался бы перед необходимостью прежде все­ го упорядочить гигантскую совокупность знаний. Он мучительно нуждался бы в едином, целостном взгляде на мир и законы его развития. Это естественное условие приведения в определенную систему весьма пестрой мозаики сведений, составляющих совре­ менное знание. Такой целостный взгляд на мир всегда давала и дает сегодня именно философия. Правомерна аналогия. Взобравшись на вершину горы, труд­ но рассмотреть отдельные детали того, что находится внизу, зато отчетливо видна картина в целом. Нельзя не заметить — картина мира, предлагаемая филосо­ фией, не статична. Она постоянно развивается, углубляется и обогащается. Возникают разные философские школы и течения. Внешне это может представляться как чуть ли не случайная смена разнообразных и малосвязанных одно с другим учений, при­ мерно так, как изобразил это выдающийся бельгийский поэт Э. Верхарн, восклицавший в мысленном обращении к творцам ве­ ликих философских систем прошлого: Вы — Декарт и Спиноза, Лейбниц, Гегель и Кант. Вы, чья мысль напитала не один фолиант, 6

Где вы черпали мощь ваших логик суровых, Чтоб связать мирозданья основы, Обуздать этот хаос и к единству свести. Вы так гордо показывали пути К превосходной концепции непогрешимой, — Все в ней было так слаженно, полно, едино, Предусмотрено раз навсегда... Но легчайший толчок — и постройка летит в никуда! Каждая великая философия, однако, именно потому и ве­ лика, что представляет собою необходимую ступень в интеллек­ туальном развитии человечества. Не все там безошибочно. Но именно в борьбе мнений, столкновении позиций философ по­ степенно приближается к истине. Нельзя не заметить и другого: в каждой великой философии (именно тем она и значима!) есть вечное, общечеловеческое содержание. Оно передается от эпохи к эпохе как непреходящая ценность. Самое же главное, что здесь следует выделить, состоит в том, что философия как целостная картина мира не сводима к основа­ нию науки, науке в целом. Уже то обстоятельство, что речь идет о едином взгляде на мир, позволяет определить философию как ми­ ровоззрение. Ведь мировоззрение прежде всего предполагает ответ на вопрос: что собой представляет действительность, мир, окру­ жающий человека. Но мировоззрение не сводится к ответу на этот вопрос. Оно не самоцель. В конечном итоге всякое мировоззрение имеет смысл только в связи с ответом на другой вопрос: если мир таков, каким его рисует философ, то как человек должен дейст­ вовать, желая достичь тех или иных целей? В связи с определением философии как мировоззрения следу­ ет сделать, по меньшей мере, три уточнения. Первое. Если на то пошло, религия или мифология тоже ва­ рианты воззрения на мир. Но первая базируется на фантазии и вере, вторая — на фантазии по преимуществу. Философия же зарождается из стремления заменить видение мира, то, которое давали мифология и религия, рациональным, т.е. основанным на разуме. Именно это сближает философию и науку, позволяет рассматривать философское знание как разновидность научного. Но мировоззрение шире науки. В этой связи уточнение второе. Потребность в определенном воззрении на мир, потребность, иначе, в философии, значи­ тельно больше, чем мы думаем. 7

Конечно, есть люди, и их не так уж мало, которые живут и даже преуспевают, хотя они не держали в руках ни одной фило­ софской книги и не могли бы вспомнить имени ни одного фи­ лософа. Но, как ни парадоксально на первый взгляд, и эти люди тоже... философы. Каждый мыслящий человек уже потому, что он мыслит, не может не иметь определенного представления о ми­ ре, не сформировать своего к нему отношения, не сформировать отношения к другим людям; в своем реальном поведении не про­ явить принятие или непринятие тех или иных жизненных норм и ценностей. Другой вопрос, на каком это делается уровне, в каких формах. Философия может быть продуктом самодеятельности, бу­ дучи основана на той информации, которую человек получает в обычной жизни. Но ограниченность и противоречивость подоб­ ной информации, сложность ее интерпретации, узкие рамки лич­ ного опыта делают самостоятельную философию ограниченной и противоречивой. Оказавшись перед необходимостью самоопре­ делиться в этом мире, человек нередко просто теряется. Поистине: какую бы позицию ни занимал человек, над ним властвует философия. Это вновь и вновь ставит вопрос о необхо­ димости овладения высшими достижениями философской мыс­ ли. Оно не только позволяет избежать многих ошибок, облегчить поиски. Обладание четким, поднимающимся на уровень науки мировоззрением позволяет человеку мыслить, выходя далеко за рамки личного опыта, опираясь на ту или иную обоснованную точку зрения. В свою очередь это благотворно влияет на эмоцио­ нальный и творческий климат, в котором человек живет и кото­ рый делается частью его внутренней жизни. В связи с чем — третье уточнение, касающееся характери­ стики философии как мировоззрения. Здесь имеет смысл начать издалека. В одном из мифов Древ­ него Египта повествуется о смерти Осириса и о том, как Исида, его возлюбленная, желая воскресить его, дает Осирису прогло­ тить глаз сокола — Гора. С тех пор глаз появляется на всех свя­ щенных картинах египетской цивилизации, символизируя пер­ вое свойство разумной жизни: смотреть и стремиться познать себя. Далеко не случайно и мудрому Сократу приписывается за­ поведь: «Познай самого" себя!» Как средство самопознания философия перерастает рамки не только собственно науки, но и мировоззрения. Она стано­ вится органической частью культуры личности. Если я смог по­ стичь самого себя, то живу, думаю и действую во многом иначе.

Жизнь явно зависит не только от того, каков окружающий нас мир, но и от того, каковы мы сами, как, насколько верно мы оцениваем себя, свои поступки. Философия — естественная, органическая часть общечелове­ ческой культуры. «Желающим заниматься философией, — сове­ товал древний Плутарх молодым людям, — следует не избегать поэзии, а учиться философствовать уже при изучении поэтиче­ ских произведений». Не только поэзия, художественное произве­ дение до предела насыщено философской мыслью. Великие клас­ сики греческой трагедии Эсхил и Софокл, Данте, Шекспир и Сервантес, Рабле, Гете, Достоевский и Толстой подчас ряубже подходили к пониманию сущности мира и сущности жизни, чем профессиональные философы. Трудно вообще представить писа­ теля, драматурга, поэта, даже посредственного по таланту, кото­ рый не занимал бы той или иной философской позиции и не проводил бы ее в своем творчестве. Даже отрицая значимость фи­ лософских знаний, как писатель, так и человек, далекий от пи­ сательской деятельности, творят свою философию — от против­ ного. Ведь отрицание философии — тоже своего рода философия, подобно тому, как отрицание политики становится своеобраз­ ной политикой. А возьмите живопись, скульптуру или архитектуру. Едва ли не основная в конечном итоге разница между скульптурами Древнего Египта и Древней Греции — это разница в понимании мира и человека в мире. То же можно сказать о различии между полотнами Леонардо да Винчи и Рембрандта или Тициана, хотя эпохи, поро­ дившие их творчество, ближе друг к другу. Но и различие не столь разительно. Даже в музыке, во всяком случае, в наиболее значительных и глубоких музыкальных творениях, очевидна философская подо­ плека. Оратории и фуги Баха, симфонии и сонаты Бетховена, оперы Вагнера или Чайковского — что это в большем или мень­ шем масштабе как ни музыкальное повествование о сущности мира и смысле бытия? Хотелось бы подчеркнуть: рассматривая философию как не­ отъемлемую часть культуры человека и человечества, саму куль­ туру следует понимать не как художественную культуру только, а предельно широко. Она, философия, зримо присутствует в по­ литической и правовой культуре, самым тесным образом связа­ на с нравственностью. Даже религия стремится опереться на фи­ лософию. Другой вопрос, какую и с какой целью.

8

9

Совершенно ясна, наглядна миросозерцательная природа со­ ветского государственного строя. Он возник и приводился в дви­ жение и в целом, и даже в частностях совершенно определенной концепцией — марксизмом, марксистской философией. Конеч­ но, миросозерцание для того, чтобы быть действенным, должно иметь благоприятную питательную почву, экономические, и в более широком плане — социальные условия. Но там, где они есть, возникает и проникает глубоко в сознание та философская

концепция, которая в конечном итоге и подготавливает полити­ ческий переворот. Что касается религии, то хоть она и базируется на слепой вере и в этом противоположна философской мысли, филосо­ фия и религиозная догматика всякий раз выступают в доволь­ но тесном, правда, весьма причудливом переплетении. И это неудивительно. Ведь обе они пытаются решить, хотя и по-раз­ ному, во многом сходные проблемы, прежде всего такие, как смысл бытия, цель человеческого существования. Показатель­ но, что древние греки и римляне называли христианство фи­ лософией. Религия охотно использует философию в своих целях, пыта­ ясь найти в ней дополнительное обоснование и оправдание своих догматов. По сути не было и нет такой религии, такой веры, ко­ торые не искали бы поддержки у философии. Вся культура человечества, таким образом, насквозь пропи­ тана философской мыслью. Философия при этом — сердцевина культуры, ее смысловой стержень, своего рода ключ к ее богат­ ствам. Это, понятно, не универсальная отмычка; каждый раз фи­ лософия отражает (точнее, должна отражать, если она хочет быть действенной) реальные запросы личности, дух и смысл эпохи. Еще Гегель заметил, что «философия — это эпоха, постигнутая в мысли». Но что же такое в конечном итоге философия? Трудно да­ же на основании того, что вы только что узнали о ней, дать однозначный ответ. Философия многопланова, многолика. Это учение об общих принципах бытия и познания, об отношении че­ ловека к миру. Это мировоззрение как обобщенная система взгля­ дов на мир и место в нем человека. Она имеет четко выражен­ ный идеологический подтекст, ибо содержит в себе систему норм и идеалов и способствует формированию новых. Наконец, в са­ мом широком смысле философия должна быть определена как раз­ новидность культуры. Более чем за 2500 лет своего существования философия по­ родила массу школ, направлений. Ее развитие ассоциируется с не одним десятком имен, и то при условии, что взяты имена более крупные, наиболее авторитетные. Как разобраться во всем этом многообразии? Где та нить Ариадны, ухватившись за кото­ рую, можно за внешним многообразием увидеть, а это важно, преемственность в развитии философской мысли?

10

11

В самом деле, политическая и правовая организация обще­ ства насквозь пропитана философской мыслью; особенно яв­ ственно это обстоятельство проявляется в наиболее крупных, глубоких и радикальных политико-правовых решениях и дей­ ствиях, захватывающих целые эпохи, народы, а то и содруже­ ство народов. Масса исторических примеров, как, впрочем, и многочис­ ленные факты современности могли бы проиллюстрировать дан­ ное обстоятельство с исчерпывающей очевидностью. Афины и Спарта в Древней Греции, Римская империя, теократическое государство средних веков, абсолютная монархия, буржуазнодемократическая республика — их сопровождало, а то и пред­ варяло особое мировоззрение. И целью политиков было прове­ дение его в жизнь и защита определенной формы государства или борьба с ним на том этапе, когда сама форма исторически себя исчерпала. Появлялись новые идеи, новое мировоззрение, в рамках которого вновь обосновывалась борьба, но теперь уже за иные цели. Вспомним Великую французскую революцию, которой пред­ шествовали радикальные перемены в мышлении. Образно, но по сути справедливо сказал Дж. Байрон о Руссо, одном из идео­ логов буржуазной революции во Франции: И молнией безумья озаренный, Как пифия на троне золотом, Он стал вещать, и дрогнули короны, И мир таким заполыхал огнем, Что королевства, рушась, гибли в нем. Не так ли было с Францией, веками Униженной, стонавшей под ярмом, Пока не поднял ярой мести знамя Народ, разбуженный Руссо с его друзьями.

Как представляется, известную роль здесь мог бы сыграть так называемый основной вопрос философии. «Великий основной вопрос всякой, в особенности новей­ шей философии, — писал Энгельс, — есть вопрос об отноше­ нии мышления к бытию, духа к природе». Он имеет две стороны. Первая: что первично, изначально — природа или дух, матери­ альное или идеальное? Иногда он формулируется несколько иначе: дух, сознание порождает материю, бытие или наоборот природа, материя, бытие порождает дух, сознание? Философы по-разному отвечают на этот вопрос. Одни из них признают, что первична материя. Она порожда­ ет дух, сознание. Таких философов называют материалистами. И называют так именно потому, что они исходят из принципа: материя изначальна, она лежит в основе всего существующего. Другие же утверждают, что первичны сознание, дух, а материя, природа вторичны, производны от сознания. Таких философов называют идеалистами, потому что они считают: мысль (идея) — вот что лежит в основе всего. Различают объективный и субъективный идеализм. Чтобы понять, что такое объективный идеализм, надо иметь в виду, что объект вообще — это то, что существует вне челове­ ка, независимо от его сознания, то, на что направлена его дея­ тельность. Материализм считает, что вне нас существует мир, который мы можем познавать и познаем, даже преобразуем, но именно он — объективная реальность. Объективный же идеа­ лизм утверждает, что до нас и независимо от нас существует идея (мировой дух, разум как таковой), а мир представляет со­ бой порождение этой идеи. Начало развернутой философии объ­ ективного идеализма положил древнегреческий философ Пла­ тон, а наиболее крупным и авторитетным представителем его в Новое время был немецкий философ Гегель. И о том и о другом подробнее вы узнаете несколько позже. Основателем субъективного идеализма был священник Дж. Беркли, живший в XVIII в. в Англии. Заметим вначале, что субъективное — это то, что свойст­ венно человеку (субъекту). Так вот, Беркли считал, что реален только субъект, его сознание. Мир вне человека существует лишь постольку, поскольку данный конкретный человек непосред­ ственно ощущает, воспринимает его — видит, слышит, осяза­ ет. Получается, что субъект, человек порождает мир. Нет вос­ принимающего мир человека — нет мира. Подобного рода точ12

к а зрения настолько противоречит здравому смыслу, что сам Ьеркли позволял себе здесь оговорку. Призывая на помощь Бо­ ги, он, как мы увидим, когда будем подробнее знакомиться с •той философией, говорил, что всемогущий Господь Бог не позволил бы ему так заблуждаться. Но подобная оговорка не меняла сути философской доктрины; она лишь обнажала ее болевую точку, наиболее уязвимое место, куда и направляли удар противники субъективного идеализма. Таким образом, в зависимости от того, как они отвечали на вопрос: что первично — природа, материя или сознание, дух, философы разделились на материалистов и идеалистов. Естественен вопрос: что порождает материализм и идеализм, системы взглядов, противоположных в своей основе, предопре­ деляя тем самым их борьбу? Вопрос более чем правомерный: ведь раскол философии на два больших лагеря корнями своими уходит в самые начала философского знания. Обычно, говоря о возникновении и развитии материализма, связывают его, с одной стороны, со становлением и укрепле­ нием позиций науки, прежде всего естествознания, с другой, — с повседневной практикой человека, не без основания под­ черкивая, что и то, и другое подтверждает правоту материализ­ ма. Но почему тогда возник, развивался и ныне существует в самых разнообразных вариантах идеализм? Заметим: идеализм имеет свою питающую его почву. Он так­ же определенным образом связан с наукой и старательно, как правило, подчеркивает непротиворечивость повседневному че­ ловеческому опыту, практике. «Тайна» живучести идеализма — в сложности, противоречи­ вости «механизма» познания, в том, как человек познает окру­ жающий мир. Разум способен раскрывать и раскрывает одну тайну приро­ ды за другой, развиваясь при этом по линии все большей и боль­ шей абстракции. Если бы мы могли сравнить язык (а именно он фиксирует человеческую мысль) дикаря и современного человека, что почти наверняка поразило бы нас больше всего? Не бедность одного и богатство другого, а почти полное отсутствие в языке, а значит, и в мышлении дикаря развернутых абстрактных понятий. Один лишь пример. Составители первого словаря коренных жителей Аляски не могли не обратить внимания на то, что у эскимосов до 40 наименований такого понятия, как снег. Снег 13

белый — одно слово, падающий снег — другое, снег, по кото­ рому прошел морж, — третье, но нет слова, обозначающего снег вообще. Не выработало мышление эскимосов такой абст­ ракции. В абстракции фиксируются вещи и наиболее существенные их свойства, но фиксируются в общем виде, в отвлечении от самих предметов. Степень этого отвлечения растет, нить, связывающая понятия с реальностью, их породившей, тоньше и тоньше. Само абстрактное мышление становится все более глубоким и разветв­ ленным. Создается возможность отрыва понятий от действитель­ ности, рождения иллюзии, что они живут чуть ли не самостоя­ тельной жизнью, не менее, а даже более реальной, чем вещи, породившие те или иные понятия. Немаловажно здесь и то обстоятельство, что философия и соб­ ственно философский идеализм возникли после отделения умст­ венного труда от физического. Появились люди, занимавшиеся исключительно умственным трудом. Физический труд стал уде­ лом рабов да ремесленников. В этих условиях не могло не возник­ нуть противопоставления «возвышенного» умственного «низмен­ ному» физическому труду. Умственная деятельность обособилась, породив иллюзию, будто разум вообще имеет первостепенное зна­ чение в противоположность материальной, практической деятель­ ности, «бренной действительности». Одна иллюзия усилила другую, дав жизнь объективному идеа­ лизму. Почва, на которой возникает субъективный идеализм, не­ сколько иная. Что можно сказать об ощущениях, с помощью которых мы познаем такие свойства вещей и предметов, как цвет, запах, вкус? Это — источник всех наших знаний. Представим себе на минуту человека, лишенного по какой-то неведомой причине всех органов чувств. Он не сможет жить, как человек, едва ли сможет существовать вообще именно потому, что лишен каналов, через которые к нам поступают в конечном итоге все сведения о мире. Отправляясь от этого бесспорного факта, субъективные идеа­ листы чрезмерно раздувают его, провозглашая, будто сами ощу­ щения и есть свойства вещей. Вторичное, производное при по­ добной постановке вопроса опять отрывается от своего источни­ ка, превращается в нечто самостоятельное, первичное.

Следует выделить и еще одну особенность мышления, может быть, наиболее существенную при рассмотрении вопроса о том, почему не только возникает, живет, но и развивается идеализм, что придает ему силу в борьбе с материализмом. Давно замечено: идеализм уже потому, что исходит из пер­ вичности сознания, сделал акцент на его активности. А это важ­ ный момент: он многое объясняет и в механике мышления, и в характере деятельности человека; важный вдвойне, если иметь в виду, что материалисты достаточно длительное время недооце­ нивали отмеченную особенность мышления, страдали заметным упрощением, доходя в отдельных случаях до прямой вульгариза­ ции. За это они подвергались обоснованной критике со стороны идеалистов. Мысль, сознание, действительно, активны, в том смысле, что человек вначале мыслит, создает своего рода модель дейст­ вия, а потом действует на основе этой модели. Даже такой воин­ ствующий материалист, как В.И. Ленин, конспектируя труды не менее воинствующего, но идеалиста Гегеля, обратил внимание на один из основополагающих тезисов гегелевской философии: сознание творит мир. Он признал справедливость этого тезиса, правда, в полном соответствии с материалистической, точнее, диалектико-материалистической традицией, интерпретировал его следующим образом: сознание отражает мир, но если он, этот мир, не удовлетворяет человека, тот преобразует, изменяет его. Снимите интерпретацию, вы получите исходный принцип идеа­ листической философии. Подчеркнем еще раз: не только материализм, но и идеализм имеют довольно глубокие корни, кроющиеся прежде всего в ме­ ханизме человеческого познания. Перейдем теперь ко второй стороне так называемого основ­ ного вопроса философии. Обычно его формулируют следующим образом: как относятся наши знания об окружающем мире к са­ мому этому миру или проще: познаваем ли мир? В зависимости от ответа философы тоже разделились. Все ма­ териалисты признают познаваемость мира. Признают ее и объек­ тивные идеалисты. С их точки зрения, мир вторичен, произволен от духа, некой идеи, однако он познаваем. Но есть философы, стоящие на позициях агностицизма (в переводе с греческого: а — не, gnosis — знаю): не знаю, существует ли реально объективный мир, а если существует, то он не познаваем. К агностицизму, как

14

15

увидим позднее, можно прийти с разных философских основа­ ний: от всеобщего скептицизма, как английский мыслитель Д. Юм, или от сознательного ограничения возможности разума, как немецкий философ И. Кант. Сущность агностицизма от этого не меняется. Мало, однако, признать познаваемость мира. В процессе по­ знания люди ставят перед собой определенные цели, вьщвигают те или иные задачи. Важно при этом найти правильные пути к цели, эффективные приемы решения задач. Нужен метод (в пере­ воде с греческого означает: путь к чему-либо). Понятно, что метод обусловлен самой природой явлений, присущими им закономерностями. Методом спектрального ана­ лиза, например, изучают химический состав звезд. Свои спе­ цифические методы имеются в физике, химии, биологии. Для изучения социально-экономических явлений вырабатываются опять же свои методы, мало, а то и вовсе не применимые в других науках. Философский метод изучения, очевидно, тоже должен соот­ ветствовать объекту изучения; отражая тот факт, что философия обобщает достижения различных наук и общечеловеческой прак­ тики, он должен быть ключом к пониманию не каких-то отдель­ ных областей действительности, а действительности в целом. В философии известны два метода познания — диалектика и метафизика. Слова эти тоже греческого происхождения. В древности диалектикой называлось умение вести спор, до­ биваясь победы путем выявления и преодоления противоречий в высказываниях противника. Позднее этим термином стали обо­ значать метод познания действительности, метод, который рас­ сматривает явления мира как не только взаимосвязанные, но и находящиеся в постоянном развитии, изменении. Что касается метафизики, то она признает развитие, но ка­ кое? Чисто количественное, по принципу: больше — меньше. В этом случае мир предстает перед нами как простое повторение, как нечто по сути неизменное, раз навсегда данное. Практически все древние были наивными, стихийными диа­ лектиками. Рассматривая мир в целом, еще не расчленяя его в рамках отдельных наук, они принимали как что-то само собой разумеющееся качественное многообразие мира, взаимопереход одного качества в другое. Уже ранние мыслители древности, та16

кие, как Гераклит, вполне диалектически рассуждали об источ­ нике развития; они видели его в борьбе противоположных начал, скрытых в самом предмете, явлении. Естественный процесс «отпочкования» от философии таких наук, как механика, математика, при сохранении тесной связи между этими науками и философией, привел в XVII — XVIII вв. к тому, что возобладала метафизическая картина мира. И это впол­ не объяснимо. Что можно было зафиксировать с позиций наибо­ лее развитых тогда наук, т.е. той же механики и математики? Только внешнее, механическое движение и количественный рост или уменьшение. Однако мысль именно о диалектическом развитии пробивала и пробила себе дорогу. Наука и философия вернулись к трактовке развития как процесса, в основе которого — борьба противопо­ ложных начал, а его результатом оказывается неизбежное умира­ ние старого, рождение нового, более жизнеспособного, а зна­ чит, и более прогрессивного. Метафизичностью больше «грешил» материализм, но не вся­ кий, а лишь тот, что был распространен именно в XVII-XVIII вв. Его сменило учение, получившее название диалектического мате­ риализма. Но подробнее о становлении и развитии философии, об исторических формах материализма и идеализма вы узнаете из следующих глав. Вопросы для повторения 1. Что такое философия? Для чего необходимо ее изучение? 2. Материализм и идеализм. Кто прав в споре материали­ стов с идеалистами? (Ответ обосновать). 3. Познаваем ли мир? Как философы отвечают на этот во­ прос? 4. Проблема метода в философии. В чем сущность диалекти­ ки и метафизики?

Ниже приводятся отрывки из работ известных мыслителей XX столетия Рассела и Шестова. Обратите внимание на то, как Б. Рассел трактует предмет фи­ лософии. Согласны ли вы с подобного рода постановкой вопроса? 17

Г " * '

" " - : г.:

м.етятут

Вчитайтесь в приводимую английским философом систему аргу­ ментов, подумайте, к какому выводу о будущем философии хо­ тел бы подтолкнуть вас автор? А что говорит о том, что изучает философия, Л. Шестов/ Ьсть ли, а если есть, то в чем точки соприкосновения в позициях английского и русского мыслителей? «Философия» — слово, которое употребляется во многих смыс­ лах более или менее широких или узких. Я предлагаю употреблять это слово в самом широком смысле, который и попытаюсь теперь объяснить. Философия, как я буду понимать это слово, является чем-то промежуточным между теологией1 и наукой. Подобно теологии, она состоит в спекуляциях по поводу предметов, относительно которых точное знание оказывалось до сих пор недостижимым; но подобно науке, она взывает скорее к человеческому разуму, чем к авторитету, будь то авторитет традиции или откровения. Все точное знание, по моему мнению, принадлежит к науке; все догмы, поскольку они превышают точное знание, принадлежат к теоло­ гии Но между теологией и наукой имеется Ничья Земля, подвер­ гающаяся атакам с обеих сторон; эта Ничья Земля и есть филосо­ фия Почти все вопросы, которые больше всего интересуют спеку­ лятивные умы, таковы, что наука на них не может ответить а самоуверенные ответы теологов более не кажутся столь уж убе­ дительными, как в предшествующие столетия. Разделен ли мир на дух и материю, а если да, то что такое дух и что такое материя' Подчинен ли дух материи или он обладает независимыми способно­ стями " Имеет ли вселенная какое-либо единство или цель? Разви­ вается ли вселенная по направлению к некоторой цели? Действи­ тельно ли существуют законы природы или мы просто верим в них благодаря лишь присущей нам склонности к порядку? Является ли человек тем, чем он кажется астроному, - крошечным комочком смеси углерода и воды, бессильно копошащимся на маленькой вто­ ростепенной планете? Или же человек является тем, чем он пред­ ставлялся Гамлету? А может быть, он является и тем и другим одновременно? Существует ли возвышенный и низменный образы

1

Теология - учение о боге и догмах религии; богословие.

18

жизни или же все образы жизни являются только тщетой ? Если же существует образ жизни, который является возвышенным, то в чем он состоит и как мы его можем достичь? Нужно ли добру быть вечным, чтобы заслуживать высокой оценки, или же к добру нужно стремиться, даже если вселенная неотвратимо движется к гибели? Существует ли такая вещь, как мудрость, или же то, что представляется таковой, — просто максимально рафиниро­ ванная глупость? На такие вопросы нельзя найти ответа в лабо­ ратории. Теологи претендовали на то, чтобы дать на эти вопросы ответы и притом весьма определенные, но самая определенность их ответов заставляет современные умы относиться к ним с по­ дозрением. Исследовать эти вопросы, если не отвечать на них, — дело философии. К чему тогда, можете вы спросить, тратить время на подоб­ ные неразрешимые вопросы? На это можно ответить и с точки зрения историка и с точки зрения личности, стоящей перед ужасом космического одиночества... С того времени, как люди стали способны к свободному раз­ мышлению, их действия в бесчисленных важных аспектах оказа­ лись в зависимости от их теорий относительно природы мира и человеческой жизни и от их теорий о том, что такое добро и что такое зло. Это так же верно относительно настоящего вре­ мени, как и относительно прошлого. Чтобы понять эпоху или нацию, мы должны понять ее философию, а чтобы понять ее фи­ лософию, мы должны сами в некоторой степени быть философа­ ми. Здесь налицо взаимная обусловленность: обстоятельства жиз­ ни людей во многом определяют их философию, но и, наоборот, их философия во многом определяет эти обстоятельства. Это взаимодействие, имевшее место в течение веков, будет предме­ том последующего изложения. Однако возможен и ответ, который является ответом скорее с точки зрения личности. Наука учит нас, что мы способны позна­ вать, но то, что мы способны познавать, ограничено, и если мы шбудем, как много лежит за этими границами, то утратим вос­ приимчивость ко многим очень важным вещам. Теология, с другой стороны, вводит догматическую веру в то, что мы обладаем зна­ ниями там, где фактически мы невежественны, и тем самым поро­ ждает некоторого рода дерзкое неуважение к Вселенной. Неуверен­ ность перед лицом живых надежд и страхов мучительна, но она должна сохраняться, если мы хотим жить без поддержки утешаю­ щих басен. Нехорошо и то и другое: забывать задаваемые филосо19

фией вопросы и убеждать себя, что нашли мы бесспорные ответы на них. Учить тому, как жить без уверенности и в то же время не быть парализованным нерешительностью, — это, пожалуй, глав­ ное, что может сделать философия в наш век для тех, кто занима­ ется ею». Б. Рассел «В философии много раз ставились и разрешались так называе­ мые последние вопросы: существует ли Бог, существует ли душа, и если существует, то смертна она или бессмертна, свободна ли воля и т.д. Как будто бы вопросы законные и как будто предлагаемые на них ответы, положительные или отрицательные, вполне приемле­ мы. И как будто бы уклониться от такой постановки вопросов — если не невозможно, то, по крайней мере, бессмысленно. Так ли это ? Мне представляется, что достаточно спросить человека: есть ли £ог? _ для того, чтобы совершенно лишить его возможности дать какой бы то ни было ответ на этот вопрос... Есть такие истины, которые можно увидеть, но которые нельзя показывать. И это не только истины о Боге или бессмертии души. Есть еще много истин такого же порядка. Я не хочу сказать, что о них нельзя говорить. Можно говорить и очень хорошо говорить. Но именно тогда, когда о них не спрашивают. Как это ни странно — они боятся вопросов. Поэтому их нельзя показывать, демонстрировать, т.е. делать та­ кими, чтобы они были очевидными и по первому требованию явля­ лись на зов. По своей природе они не могут или не хотят быть очевидными. При них всегда есть шапка — невидимка: как только к ним подкрадываются, чтобы изловить их, они тотчас покрывают­ ся шапкой и пропадают из виду». Л. Шестов

20

Глава 2.

Возникновение цивилизации. Рождение и основные этапы развития философии Древней Греции В истории человечества не так уж много столь удивительных и трудных для объяснения моментов, как возникновение цивилиза­ ции. Но удивление и трудности — в значительной мере результат того, что мы слишком мало знаем об этом периоде человеческой истории, опираясь лишь на более или менее стройные гипотезы да немногие факты. Ведь одновременно налицо ряд очевидных совпа­ дений и закономерностей. Цивилизация складывается к середине первого тысячелетия до н.э. практически одновременно в таких своих очагах, как древ­ няя Индия, древний Китай и Греция. Можно вспомнить по этому поводу Вавилон, древний Египет. Многое из того, что создает цивилизацию, возникло даже раньше. Прежде всего, это рабство. Как бы к нему ни относились, именно рабовладение обусловило скачок в развитии материального произ­ водства и появление относительно большой прослойки людей, при­ вилегией которых стала мыслительная деятельность. Уже жрецы имели определенную сумму знаний о природе, пред­ ставления о человеке, приобретенные на основе многовекового опыта. Достаточно назвать в этой связи египетскую астрономию, кален­ дарь, основанный на наблюдениях за движением Луны, Солнца и звезд, начала математики, известные как в Египте, так и в Вави­ лоне. Но то были знания, которыми обладал весьма ограниченный круг лиц, «посвященных». К тому же имевшиеся в распоряжении жрецов знания были как бы вплетены в религиозные представле­ ния, мистику, им служили, им подчинялись. Цивилизация дала мощный толчок развитию человеческого ин­ теллекта в ином направлении. Именно в ее лоне возникла наука и собственно философия. Не сразу им удалось оторваться от религии и мифологии, но важно то, что философское знание развивалось в сторону все большей независимости, самостоятельности. Это можно проследить уже на древнеиндийской философии, главным источником которой долгое время оставались Веды — своего рода сборники гимнов в честь богов. Все ведические тек21

сты считались божественным откровением и были напрямую свя­ заны с определенным ритуалом. Но незыблемость авторитета жре­ цов безусловность предписываемого ими ритуала постепенно размывались. На первый план вышло осмысление предписании Вед чисто философские вопросы: «Откуда мы пришли, где живем'и куда движемся... по чьему велению существуем мы здесь то в страданиях, то в удовольствиях? Будут ли этому причиной вре­ мя или природа, или необходимость, или случайность, или... вер­ ховный дух?». Древнекитайская и древнегреческая философии тоже начина­ ются с разложения мифа, этой причудливой амальгамы мистициз­ ма с гениальными интуитивными догадками о природе и о челове­ ке Кульминация процесса разложения мифа — эпос. Вспомним героический эпос Гомера, первый выдающийся продукт эллинской цивилизации. По форме это классический миф, но как он по сути далек от той же религии... Боги Гомера вполне человечны. Чем они отли­ чаются от людей? Только тем, что бессмертны да обладают сверх­ человеческими способностями. В моральном же отношении им нельзя отдать никакого предпочтения перед человеком. Греческий гений дал миру и другой вариант эпоса. Его ино­ гда называют дидактическим и связывают с именем Гесиода. В «Трудах и днях» Гесиод изображает прежде всего людей, человеческое общество, четыре стадии его развития, четыре ве­ ка- золотой, серебряный, медный, железный. Причины гибели людей золотого века неизвестны; серебряный пришел к концу, «поскольку люди почестей не воздавали блаженным богам», а люди медного века погибли в междоусобной борьбе. Четвертый, железный век, - это век забот и раздоров, зависти и насилия. СйчМиф - фантазия, но одновременно первая попытка дать объ­ яснение: почему, в силу каких причин, под влиянием чего и из чего возникло все сущее. Религиозный миф предполагает один от­ вет на вопрос: все от бога. И ответ может не расшифровываться. Миф Гомера или Гесиода иной. Это и фантазия и начала знания о географии, истории, медицине и многом ином. Так, в «Илиаде» и «Одиссее» только один раз упоминается магическая формула для остановки кровотечения; во всех остальных случаях даются впол­ не рациональные рецепты лечения ран. Топографическое описа­ ние Гомером Трои, а это требует немалых знаний и искусства, позволило немецкому исследователю Шлиману обнаружить ее. Тех­ нология изготовления плуга, описанная в гесиодовских «Трудах 22

и днях», по сути не отличается от той, которая использовалась примерно 150 лет назад на Руси. Из подобной мифологии и выросло первоначальное фило­ софствование, но оно переросло миф и ушло от него, хотя и не сразу. Первые философы выглядят титанами, которые пролагают путь принципиально иному способу мышления. Прежде всего они де­ лают шаг по изъятию божества из объяснения природы вещей и процессов, закладывая основы науки. Образно, но по сути верно высказался о древнегреческих мыслителях Ф.Ницше, заметив, что «эти философы искали лишь более светлого солнца; мир казался им недостаточно чистым, недостаточно сияющим. Они искали этого света в своем познании, в том, что каждый из них называл своей «истиной». Ф.Ницше замечал: «В ту пору познание еще сия­ ло ярче, чем теперь; оно было еще молодо и ничего не знало о трудностях и опасностях своих путей; оно могло тогда еще наде­ яться одним прыжком достигнуть средоточия всего бытия и, ис­ ходя из него, разрешить загадку мира». ^Обычно подчеркивается, что научное знание в его началах заимствуется древними греками с Ближнего Востока. Прежде всего это начала математики. Но там они носили ярко выраженный прикладной характер (использовались для измерения площадей, определения расстояний, высоты, длины, объема и т.п.) и сво­ дились обычно к совокупности приемов, по которым следует про­ изводить вычисления. Они по сути не доказывались. Новое, что внесли в математику греки и что подняло ее на гораздо более высокий уровень, — это теоретическая математика, в основе ко­ торой лежало изучение закономерностей, по которым развивает­ ся мир. То же, с оговорками или без них, можно сказать о других областях знания, интересовавших мыслителей древней Греции. Начала науки, как отмечалось уже в первой главе, имели тенден­ цию сливаться с философией, развиваться в одном русле. (1 О первых древнегреческих философах известно очень мало, так мало, что подчас невозможно сказать, где факты, а где вы­ мысел. Точных сведений практически нет. Все или почти все сви­ детельства приводятся с оговорками. Неизвестно, скажем, ко­ гда тот или иной мыслитель родился или умер, действительно ли сделал все те открытия, которые ему приписывают. Но бес­ спорно, что кто-то, скорее всего тот, который в связи с этими открытиями упоминается, именно в это время совершил их и пытался представить соответствующие доказательства. 23

В любом учебнике по философии, там, где говорится о воз­ никновении ее в древней Греции, первым упоминается имя Фалеса, одного из семи древнегреческих мудрецов. Каждый из них прославился по меньшей мере одним особо мудрым высказыва­ нием. То, что принадлежит Фалесу, звучит: вода есть наилуч­ шее, т.е. все происходит из воды. Это часто обескураживает того, кто лишь приступает к изу­ чению философии. Но есть ли для этого основания? Прошлое и мыслителей прошлого можно понять, оценить их действительную значимость, лишь применяя две группы крите­ риев. Одна должна базироваться на том, что сказал тот или иной мыслитель по сравнению с нами. Однако гораздо важнее по от­ ношению к прошлому другая группа критериев. В их основе — что сказал мыслитель по сравнению со своими предшественни­ ками. А здесь Фалес по-настоящему велик. Задавшись вопросом, откуда все возникает и куда возвраща­ ется, он пытался представить себе начало мира, объяснить, из чего тот произошел, на какой основе развивается. Первооснова всего существующего, по Фалесу, — вода. Когда она испаряется, образуется воздух; когда с ней происходят изме­ нения в противоположном направлении — земля и даже камень. Смысл и связь различных качественных состояний многообраз­ ного мира — вот что выходит на первый план. Фалес не отрицает богов, но, пытаясь понять и объяснить мир, он не прибегает к их помощи. А это потрясающе смело по тем временам. И пусть его идея наивна, звучит еще как вдохно­ вение. Иначе, однако, и быть,не могло. Знание примитивно, фактов слишком мало. Отсюда — практически ничем не дока­ занные допущения, но одновременно уверенность, что мир, окружающий нас, можно познать. В этом, собственно, и состоит основная заслуга мыслителя. Самой постановкой вопроса Фалес будит человеческую мысль, толкает ее вперед. Интересная особенность взглядов первого известного древ­ негреческого мыслителя (в той или иной степени она будет ха­ рактеризовать всю дальнейшую философию древней Греции): Фа­ лес стремится все самые разнообразные знания связать в еди­ ное представление о м-ире и проявляет при этом страстную по­ следовательность. Однажды принятая точка зрения, убеждение, к примеру, что вода есть наилучшее, доводится до логического конца. Оно не знает ограничений и исключений. Срабатывает та же самая причина — ограниченность материала для размышле24

ния. На этом пути возможны гениальные догадки и озарения, но нередки и ситуации, когда мысль оказывается на грани и даже за пределами здравого смысла. И все же. Существует предание: однажды рыбаки вытащили из воды вместо рыбы золотой треножник. Удивительный улов тут же вызвал жаркий спор, и, чтобы избежать потасовки, решено было обратиться к дельфийскому оракулу (прорицателю) за советом. Ответ был таков: «Отдать тому, кто в мудрости первый». Треножник отпра­ вили Фалесу. Милетский мыслитель, столь же скромный, сколь и мудрый, отослал его другому мыслителю, тот — третьему. Наконец треножник вновь оказался в Милете у Фалеса. По другим свидетель­ ствам, мудрейшему из мудрых предназначался кубок царя Креза. Лучшим свидетельством, позволяющим определить время жиз­ ни Фалеса, является то, что он прославился предсказанием сол­ нечного затмения, которое произошло в 585 г. до н.э. Говорят, что Фалес бывал в Египте и обучался там геометрии, причем открыл общий способ измерения высоты любого предмета, чем привел в изумление самих египтян. Ему приписываются многие другие открытия в геометрии, но, возможно, ошибочно. О Фалесе вообще известно слишком мало достоверного, что не позволяет сколько-нибудь полно восстановить его учение. О его последователях в Милете известно чуть больше. Логично пред­ положить, что кое-что, содержащееся в их учениях, перешло к ним от Фалеса. Но, прежде чем говорить об учениках Фалеса, заметим, что вместе с учителем они положили начало первой философской школе в древней Греции — Милетской школе. Второй, после Фалеса, крупный ее представитель — Анаксимандр. В ряде моментов он более интересен и оригинален, чем его учитель. Анаксимандр — автор едва ли не первого философского со­ чинения «О природе». От него до нас дошло лишь несколько слов и ни одного законченного предложения. Но, несмотря на край­ нюю скудость сведений, мы знаем кое-что из того, чему учил этот древнегреческий философ. Он утверждал, в частности, что все вещи произошли из еди­ ной, первичной субстанции2, но это не вода, как думал Фалес, и не какая-либо иная известная нам субстанция. Он называл ее

'Субстанция — принятый философский термин для обозначения первоосновы, сущности вещей и явлений 25

«апейрон», подчеркивая, что первооснова мира «апейрон» — не­ что неопределенное, но он бесконечен, вечен, т.е. существует как бы вне времени, — несотворим и неуничтожим, «объемлет все миры», ибо Анаксимандр считал наш мир лишь одним из многих. Первосубстанция способна переходить в различные из­ вестные нам состояния, тот же воздух, воду, землю, а те — друг в друга. Апейрон — весьма отвлеченное понятие, и может возникнуть естественный вопрос, что породило его уже на заре философской мысли? Совсем недалеко до идеи атома, столь же умозрительной, правда, как и идея «апейрона». До мысли об «апейроне» Анаксимандр пришел, поставив, видимо, под сомнение идею Фалеса о воде как первооснове ми­ ра. Раз есть различие стихий, то какое у нас основание предпо­ читать одну из них? Потом будут и воздух, и огонь, и комбина­ ция начал. Но останется тот же вопрос: ведь ни у одной из них нет преимущества. И хотя после героического прорыва мысли к «апейрону» на целые века еще сохранится в умах философов стремление апел­ лировать к определенному качественному первоначалу там, где они будут пытаться ответить на вопрос: что лежит в основе ми­ ра, идея «апейрона» уже не умрет. Еще более жизненной кажется мысль Анаксимандра о том, что первоначало не погибает. Эта мысль пройдет через всю древнегреческую философию. Именно в этом пункте обнажится конфликт философии с ре­ лигией — не столько в том плане, что «они (первые философы), пожалуй, толковали о материи» (Аристотель), а в том, прежде всего, что первоначало, в какой бы форме оно ни выступало, вечно, несотворимо. Анаксимандр попытался на медной доске нарисовать карти­ ну известной древним грекам части мира. Он написал книгу о космологии, из которой до нас дошло несколько фрагментов. Среди них — предположение о форме Земли; весьма смелое, ес­ ли иметь в виду, что не было еще, понятно, никаких опытных данных, допущение, касающееся размеров небесных светил. Солнце, полагал Анаксимандр, равно Земле. Он же утверждал, что Солнце больше Земли в 27 или 28 раз. Луна — плоский диск в 19 раз больше Земли. Впервые в истории Анаксимандр высказал идею эволюции, полагая, что человек, подобно другим живым существам, про­ изошел от рыб. 26

Анаксимен, расцвет деятельности которого, скорее всего, пред­ шествовал 494 г. до н.э., — последний крупный представитель Милетской школы. По всей видимости, он хотел встать между Фалесом и Анаксимандром в решении основного для всех их вопроса о первоос­ нове мира. Анаксимен не решился или не захотел развивать да­ лее идею Анаксимандра, но показательно, что из всех вещест­ венных первоначал он выбирает самое нейтральное — воздух. Даже душа у него состоит из воздуха. Мир, каким мы его знаем, образовался, по Анаксимену, путем разрежения и сгущения первоначальной субстанции — воздуха. При разрежении он переходит в огонь, при сгущении становится водой и землей. Из огня состоят и звезды. Мы не ощущаем их тепла, т.к. они очень далеки от нас. Анаксимен вызывал в древности большее восхищение, чем Анак­ симандр, хотя нам нелегко понять, почему. Но вообще и это об­ стоятельство нельзя не выделить, не подчеркнуть, и Фалес, и Анак­ симандр, и Анаксимен — Милетская школа — важны и интересны не столько своими достижениями, гениальными догадками, сколь­ ко своими исканиями. Ведь они были первыми. И если даже реше­ ния, к которым приходили мыслители из Милета, не удовлетворя­ ли философов более позднего времени, и те и другие решали во многом сходные проблемы. Но уже была основа, исходные пози­ ции, позволявшие идти дальше в поисках более глубоких и убеди­ тельных ответов. Эта мысль формулируется некоторыми авторитетными иссле­ дователями древней философии даже более радикально. Так, Д. Томпсон полагает, что споры о том, в какой мере мы обязаны ранним греческим философам, всегда остаются неразрешенны­ ми, т.к. вопрос понимается неправильно. Действительная суть про­ блемы, по мнению Томпсона, не в том, что древние греки пред­ восхитили результаты современной науки, а в том, что «совре­ менные ученые добились успеха в восстановлении некоторых ко­ ренных, но забытых истин, и прочно обосновали их на базе экс­ периментального доказательства». В отношении, по крайней мере, некоторых истин и такая постановка вопроса не кажется чрез­ мерной. Одним из продолжателей традиций Милетской школы был Гераклит из Эфеса. Расцвет его жизни и деятельности приходится примерно на 500 г. до н. э. Он родился и жил после знаменитого Пифагора. Но мы говорим о Гераклите в данном разделе, нару27

шая хронологию, именно потому, что хотим проследить, во что выливается учение, истоки которого — в Милете. Уже в древности Гераклит был назван Темным, т.е. он был понятен в своих высказываниях далеко не всем, хотя и пользо­ вался известностью благодаря своему учению, что все в мире находится в состоянии постоянного изменения. В основе мира у него — огонь3. «Этот космос, один и тот же для всего существующего, не создал никакой бог и никакой человек, но всегда он был, есть и будет вечно живым огнем, мерами загорающимся и мерами потухающим». Все древние греки, что уже отмечалось в предыдущей главе, — наивные диалектики, но первым, кто сумел это выразить развер­ нуто и образно, был Гераклит. Время уничтожило сочинения Гераклита, как, впрочем, и труды многих других философов, не только предшественников, но и мыслителей, появившихся позднее. Остались лишь фрагменты, по сути — цитаты. Приводит, к примеру, Аристотель высказыва­ ния того же Гераклита. Мы собираем их воедино, систематизируем, пытаясь по осколкам, кусочкам разбитого составить представления об учении в целом. Философы древней Греции писали, как свидетельствуют до­ шедшие до нас источники, очень много. Но сохранились подчас лишь наименования отдельных трудов. Самая обширная группа дошедших до нас фрагментов из Гераклита посвящена противо­ речиям. Они — источник изменения, развития. «Война (борьба противоположных начал — сказали бы мы) есть отец всего и мать всего; одним она определила быть богами, другим — людьми; одних она сделала рабами, других — свобод­ ными». И еще: «Гомер был не прав, молясь, чтобы борьба исчез­ ла с лица земли; ибо если бы его молитва исполнилась, все вещи погибли бы». «Все течет, все меняется»... Хотя этой фразы нет среди под­ линных фрагментов Гераклита, ее издавна приписывают именно ему. «В одну и ту же реку нельзя войти дважды»; «на входящего в

3

Само по себе это, казалось бы, малооригинально. Какая разница, что положить в основу: воду, воздух или огонь. Все стихии, все состояния видимого мира из огня: «Огонь живет земли смертью, и воздух живет огня смертью, земля — воды смертью».

28

одну и ту же реку текут все новые и новые воды», — так звучат его собственные слова. Подчеркнем. Гераклит — не апологет изменчивости как тако­ вой; он — диалектик. Даже жизнь и смерть, эти естественные противоположно­ сти, взаимообусловлены по Гераклиту: «Бессмертные — смерт­ ны, смертные — бессмертны; смертью друг друга они живут, жиз­ нью друг друга они умирают». Нелегко, понятно, по отдельным афоризмам-фрагментам по­ лучить целостное представление о мыслителе. Представьте на ми­ нуту, что будут и что смогут сказать потомки через две с поло­ виной тысячи лет о любом из современных философов, если предположить, что сохраняться от него лишь произвольно из­ бранные цитаты. И все же. И Платон, и Аристотель (а их труды — основной источник, позволяющий восстановить основные положения уче­ ния Гераклита) соглашаются: мыслитель из Эфеса учил, что «нет ничего вечного, все становится» (Платон). «Нет ничего прочно­ го» (Аристотель). Еще одна сторона учения Гераклита: он постоянно подчер­ кивает относительность суждений, оценок. Идея относительности — важная сторона, момент диалектики. «И добро и зло (одно)». «Мудрейший из людей по сравнению с богом покажется обезьяной». «Прекраснейшая обезьяна отвратительна по сравнению с че­ ловеческим родом». «Ослы золоту предпочли бы солому». Традиция изображает Гераклита человеком, не обладавшим добродушным характером и бывшим далеко не демократом. Относительно своих сограждан он говорит: «Правильно по­ ступили бы эфесцы, если бы все они, сколько ни есть возмужа­ лых, повесили друг друга и оставили город для несовершенно­ летних, — они, изгнавшие Гермодора, мужа наилучшего среди них...». Гераклит невысоко, если не сказать более, отозвался обо всех известных своих предшественниках: «Гомер заслуживает то­ го, чтобы быть изгнанным из общественных мест и быть высе­ ченным розгами». «Никто из тех, чьи учения я слышал, не до­ шел до признания, что мудрое от всего отлично». «Многознание не научает быть умным, иначе оно научило бы Гесиода и Пифа­ гора, а также Ксенофана и Гекатея». Единственным исключени29

ем из этого приговора был Тевтам, говоря о котором, Гераклит замечает, что его учение было лучше, чем у других Если M J попытаемся найти причину не то чтобы восхваГния, но боле" высокой оценки, то найдем ее в высказывании Тевтама- «Многие — плохи». Может возникнуть вопрос, зачем столь подробно говорить о далеко не лучшем, что есть у Гераклита? Мы к тому же не знаем даже, насколько это соответствует истине. В конце концов хотя древние греки выработали и обосновали небезынтересный'жиз­ ненный принцип «золотой середины», призывая к умеренности во всем, принцип, норма эта оставалась во многом умозритель­ ной. Греки были живыми людьми, мало сдержанными как в сво­ их поступках, так и высказываниях. Но не это главное Даже в последних из приведенных фрагментов Гераклита без труда обнаруживаются очень интересные мысли. Хотя бы- «Многознание не научает уму». В направлении, во многом противоположном традициям Ми­ летской школы, пошел Пифагор. По мнению Б. Рассела, и так думает не только он, в интелк о г я Т Г Г М ° Т Н 0 Ш е н и и э т о °Д ИН из самых значительных людей когда-либо живших на земле. Уроженец острова Самоса (его акме4 - 532 г до н э ) Пое следуемый недругами, он оказался в конечном итоге в Крото­ не, греческом городе южной Италии, где основал весьма жиз­ неспособное сообщество - политический союз, религиозное братство, философскую и научную школу одновременно По преданию, Пифагор, перебравшись в Италию, пленил там своими речами более двух тысяч человек так, что никто из Т ™ ^ е Р Н У Л С Я Д ° М О Й ' Н ° ' У С Т Р ° И В в м е с т е с Д ет ьми и женами весьма большую школу, они поселились в той части Италии ко­ торая многими зовется Великой Грецией, а указанные Пифаго­ ром законы и предписания подобно божественным заповедям не преступали ни в чем. Имущество они сделали общим, а Пифагора причислили к богам. «Сам сказал», - эти слова пифагорейцы произносили всякий раз, когда кто-нибудь сомневался в истин­ ности их взглядов. То, чему учил их Пифагор, с одной стороны, внешне очень похоже на элементарную религию, в основе которой - набор « Чисто греческое понятое, означающее физическую и творческую зрелость. 30

довольно примитивных табу (запретов), учение о переселении душ и культ самого Пифагора. Вот примеры табу, которыми руководствовались члены пи­ фагорейского братства: — Воздерживайся от употребления в пищу бобов. — Не ходи по большой дороге. — Вынимая горшок из огня, не оставляй следа его на золе, но помешай золу... Что касается учения о переселении душ и культа основателя братства, то, по преданию, Пифагор сам говорил, что был сы­ ном Аполлона (или Гермеса). Его душа многократно перевопло­ щалась, и он помнил о прежних воплощениях души, помнил ранение во время осады Трои Менелаем, был Пирром и нако­ нец родился Пифагором. А вот что он говорил почти наверняка: «Есть три вида разум­ ного — во-первых, бог, во-вторых, человек и, в-третьих, по­ добные Пифагору». Интересно, что все открытия, сделанные пифагорейцами (брат­ ство намного пережило своего создателя), приписывались Пифаго­ ру, иногда даже его жене и дочерям, ибо предполагалось, что душа человека после смерти может переселиться даже в тело животного (все зависит от того, каким был человек в своей предыдущей жиз­ ни), но душа Пифагора продолжает жить в телах наиболее талант­ ливых его последователей. // Однако даже эту мистйлески окрашенную сторону пифаго­ рейского учения не следует упрощать. Соблюдению табу при­ давался, как правило, нравственный смысл. Так, «не пересту­ пай через перекладину» означало: не нарушай границ справед­ ливости. Пифагорейцы были убеждены: каждый должен нести ответственность за свои поступки. Они постоянно задавались во­ просом, подводя итог: «Что преступил я? Что натворил? Какого не выполнил долга?» Длительное время учение сохранялось едва ли не в тайне от недостойных. Некто Гиппас, по преданию, поплатился за раз­ глашение его. Гиппаса столь возненавидели, что не только изгнали из братства, но даже соорудили ему могилу, как будто некогда бывший их товарищ в самом деле ушел из земной жизни. Излишняя таинственность, окружавшая пифагорейцев, воз­ можно, была следствием того, что они объединились не только как своего рода религиозная секта, но и политический союз. Возможно, однако, причина глубже. Пифагореизм — это одна 31

из первых попыток создать аристократию духа, отобрать и объе­ динить немногих достойных. Что касается политики, то, насколько известно, Пифагор не занимал никаких общественных постов. Во все вмешался случай. Около 510 г. до н.э. демагог (в буквальном переводе с греческого: народный вождь), возглавлявший тогда демократию в Сибарисе, изгнал из города 500 богатейших граждан, а когда они укрылись в Кротоне, потребовал выдать беглецов; Пифагор и пифагорейцы настояли на войне в их защиту. Войско сибаритов было разгром­ лено. На какое-то время инициаторы победоносной войны при­ обрели политическое господство. Но в конце века Пифагор поки­ нул Кротон, что само по себе уже свидетельствовало о падении его популярности. Вскоре и сторонники Пифагора вынуждены были бежать из города, подвергшись жестоким гонениям. Однако пифагореизм, как учение, выжил. В нем лишь смес­ тились акценты. Почти не вмешиваясь в политику, пифагорейцы продолжали учить, отстаивая и определенные политические нормы. Так, они требовали «держаться отцовских обычаев и за­ конов, даже если они хуже других. Ибо вовсе даже не полезно и не спасительно легкомысленно отступаться от существующих законов и склоняться к нововведениям». Но в пифагореизме, чем далее, тем заметнее, развивается по преимуществу то, что следовало бы назвать философскими и науч­ ными взглядами. В учении Пифагора и его последователей вообще довольно четко различаются две части. Одна нравственная и религиозно-ми­ стическая (о ней, собственно, и шла речь). Другая — научно-фило­ софская. Примером последней может служить знаменитая теорема. Да и в целом математика слишком многим обязана Пифагору и пифагорейцам. Именно пифагорейцы едва ли не первыми при­ менили выводы математики к другим областям знания, подчас весьма далеким от математики, — к музыке, например. Они пы­ тались найти там законы гармонии. Математикой пронизано и философское учение Пифагора. Основополагающее его положение: «все вещи суть числа». Если это положение трактовать буквально, то оно имеет мало смысла. Но что понимал под ним Пифагор? Он открыл, что число имеет большое значение, именно в нем ключ к тайнам гармонии. Мы до сих пор говорим: гармоническое целое, гармоническая про­ фессия. 32

Древние греки страстно искали гармонию в мире. Не удиви­ тельно, что Пифагор с его культом математики, пытаясь сделать еще шаг по этому пути, пришел к выводу, что число лежит в основе мира. В целом учение Пифагора ориентировано на уход от реаль­ ности. Видимый мир ложен и иллюзорен. Будничный опыт и основанное на нем чувственное знание несостоятельны. Мысль — выше чувства. Если чувственный мир не укладывается в гра­ ницах математики, тем хуже для чувственного мира. Нашу жизнь, по Пифагору, можно сравнить с Олимпийски­ ми играми. Одни ищут в них славы и лавровых венков, другие приходят на них, чтобы покупать и продавать, третьи, наибо­ лее, по мнению философа, благородные, ищут не прибыли и не рукоплесканий, а идут, чтобы насладиться зрелищем. Они-то и есть подлинные мудрецы. Созерцание и связанное с ним позна­ ние бесконечно выше любого другого занятия. Пифагореизм, как и учение мыслителей Милетской школы, — это еще становление философии. Все решения в ее рамках — по сути возможности развития, первые вехи большого пути, пластичного, изменчивого. Но с Пифагора начинается не осоз­ нанная пока тенденция разделения. Подобно тому, как Герак­ лит, а раньше милетские мыслители, закладывают основы будуще­ го материализма, так Пифагор объективно идет в противополож­ ном направлении — к идеализму. Видимо, Пифагор ввел в употребление термин «философ», когда на вопрос, кем он является, ответил: я не мудрец (sophos), Я любитель мудрости (philosophos), т.е. философ. Пифагор подготовил учение элеатов. Но прежде чем обра­ щаться к нему, хотелось бы упомянуть еще одно имя. Оно не столь известно, как имена Гераклита и Пифагора. Но взгляды мыслителя, о котором пойдет речь, заслуживают внимания. Это — Ксенофан. В 473 г. до н.э. ему было 92 года. Философ прославился прежде всего своими рассуждениями относительно богов, будучи весьма настойчив в своем свободо­ мыслии. «Все, что есть у людей бесчестного и позорного, приписали богам Гомер и Гесиод: воровство, прелюбодеяние и взаимный об­ ман». И далее: «... смертные думают, будто боги рождаются, имеют одежду, голос и телесный образ, как они... Но если бы быки, лошади, львы имели руки и могли бы ими рисовать и создавать произведения искусства, подобно людям, то лошади изображали 2 М. В. Вальяно

33

бы богов, похожих на лошадей, быки же - похожими на быков и Ba

Ы ИМ Т С Л а Т а К О Г

Р

Да

КЗКОВ

c!Z Z ° ° ' -лесный образ у „и самих... Эфиопы говорят, что их боги курносы и черны фракиян

ZT:z7::rx6oroB

голубоглазыми и

рь-ва^ яне

Это один из важнейших аргументов атеизма против оелигии Его потом повторят неоднократно, как и другой аргумент Ксе нофана, утверждавшего, что там, где речь вдет о о т „ев ' Н У : б Т д Г ккто т Т ззнал ^ Г ббы... ы ТЛишь ^ б Ь Ш °людям ^ -когоГп^лГне оудет, призраки доступны» v r n i t ™ ВСПОМНИМ> к а к У ю тормозящую роль сыграла религия в момент становления философского знания (с этого мы начали разговор о возникновении и первых этапах развития ф и л о Г

ниемПиГгоп Р я еС гт аЯ П О Д р о б н о с т ь - Ксенофан бьш знаком с учеС Т 3аВЗЯ Й С 1 Р С Л О В ОН е к о ивает w " Тгде , М Иговорится ' ™ ° ° ' душ: * вьшивает ту еТо его час часть, о переселении Как-то в пути увидав, что кто-то щенка обижает Он, пожалевши щенка, молвил такие словаЛ о Т / п Г ' П е р е с т а н ь ! Ж и в е т в нем душа дорогого Друга. По вою щенка я ее разом признал. sJclZZZl™ ' Р а З В И Т И И Ф И Л ° С О ф И И - * ™ или Чтобы понять, как она могла возникнуть и какие идеи были положены в основу учения элеатов (т.е. представит^ей^лейской И СЮ1 ™ S ' ^ " утверждал, Г НС б Ь Ичто ™ К У - Парменид р е н н ^ с осно Ги теориях^ I ераклит все° меняется. ватель Элеиской школы, возразил, заявив: ничто нГменяется Парменид - уроженец Элей в южной Италии Если ^ п и ' т ь Платону, Сократ, учитель Платона, в своей молодости (около В ТО в р е м я стар" ^ Г о 1 ? С е Д О В а Л % П а р М е НВВдДе Ой М У- ™ j £ Z с т' в не знаем' но Г о Г ' " ^ * £ * * ™ ь н о с т и или нет, мы не знаем, но Сократ, да и Платон (это совершенно очевидно) испытали на себе влияние Парменида. очевидно),

„ п ! ЖС П а р м е н и Д многое взял от Пифагора. Говорят иногда что Парменид создал логику. Это, пожалуй, слишком ЕМУ п г ! надлежит, однако, система аргументов, д е й с т в и е основаГ

Философ из Элей углубляется в проблему, которая лишь обо­ значена у Пифагора. Ранее к ней подступал Гераклит. Но в целом 1То новая и, как мы убедимся в дальнейшем, очень важная для философии проблема: как достигается истинное знание? Парменид обозначает два возможных пути познания. Одно (ос­ нованное на разуме) дает истину, другое (основанное на чувствах) — не более чем мнение (толпы). Парменид фактически сводит на нет значение свидетельств, даваемых органами чувств. Бесцельно «зренье свое утруждать и язык и нечуткие уши». По сути, по Пармениду, имеет смысл говорить об устойчивой иллюзии. Философ увлечен. Он настолько убежден в превосходстве разума над чувствами, что готов поверить: подлинно сущее — то, что мыс­ лится, в отличие от того, что воспринимается. Восприятие неустой­ чиво, текуче, смутно. Это все в конечном итоге лишь кажущееся. Многое в учении Парменида станет понятнее, если обратиться к его ученику Зенону. Главное у него: попытка обосновать систему взглядов Пар­ менида методом, который получил название в геометрии «от противного». Даже сегодня аргументы, приводимые Зеноном5, оцениваются до парадоксального различно: как софизмы и как глубокие и убеди­ тельные доказательства, раскрывающие тезис Парменида: истина достигается и доказывается лишь логическим путем. Эта истина не­ совместима с тем, что воспринимается чувственно. Попробуем вникнуть в систему аргументации Зенона. Оста­ вим в стороне попытку к известному в истории весьма много­ численному количеству опровержений Зенона добавить еще одно. Едва ли оно будет успешнее. Древние приписывают Зенону 40 доказательств в защиту уче­ ния о единстве сущего, которое не может быть поделено, и 5 доказательств против движения в защиту тезиса о видимости его. Один из аргументов против множественности сущего: если есть множество, то вещи должны быть необходимо и малы и ве­ лики; так малы, что вообще не знают величины, и так велики, что бесконечны.

ц т

б не^шТмТостя™*' " " " формальной Г ' К ° Т О р Ы е 'логики. ^ и Развитыв даль­ нейшем, составят начала

34

' Чпще в литературе употребляют термин «апории». В переводе с греческого он ожачает безвыходное положение, трудно разрешимую проблему. Она возникает, поскольку в самом предмете или понятии о нем заложено противоречие. Г'

35

2ZL™r™«™«

7T»v против движения Дихотомия (деление п о п о л з и - „ ся, т.к. прежде чем д в и ж у щ е е с я ^ л о Г 6 ™ 6 Н е М О Ж е т закончитьДОСТИГНет оно должно достичь umomnJuZ конечного пункт ловины, - П о л о в и н ы поГви^^ЛоТ' Ч Ш Д О — н е т по-' бесконеч ^ м это означает, что движение не loJ° н о с т и . ВпроЖ е т и на Иновариант аргументя w чаться. репаха. С а м ы й б ы с ^ ^ л ю д а й н Г ™ 8 * B № № ~ * « ~ . %самых м е д а е „ н ь Л з д а н м ^ и o L в ь ш ^ Т ^ 3 Д ° т а т ь о д « ° B ПУГЬ р а н ь ш е Ахиллес, чтобы догнать Чепепа vv n стояние от своего места до т о Т ™ Т*™ № а Ч а Л е П Р° Й ™ Распе в Черепаха. Но прежде чем он n n o S Р °начально находилась Двинется в п е р е д и J ^ ^ ™ * * ™ * » * > , Ч е Р ™ ^

n

эта

б

T^-rPrip • ^ssss; — -

с е к ц и и ™ £ « В Д - том. Но Зенон ведет речь не о п е я Т Г Ч И И с Ka**°№eBHbiM опы­ НС л е н и я , а о возможности шс^^^^^^ °