Мировая история коррупции

Юрий Кузовков

Мировая история коррупции

Москва 2010 г.

2

Ю.В.Кузовков. Мировая история коррупции. Интернет-версия. 2010 г. На титульном листе: плакат «Владыка мира – капитал, золотой кумир» (http://sovposters.ru). Основной текст взят без изменений из книги: Ю.В.Кузовков. Мировая история коррупции. М.: Издательство Анима-Пресс, 2010 г.

© Кузовков Ю.В., 2010 Краткая аннотация: Книга к.э.н. Ю.В.Кузовкова посвящена феномену крупной коррупции в истории государств и цивилизаций, а также в современном мире. В ней рассматриваются примеры государств, пораженных крупной коррупцией, начиная с глубокой древности и заканчивая сегодняшним днем, анализируются причины их гибели или, наоборот, последующего расцвета. Работа построена на анализе около 1000 книг и трудов в области общей, социальной, экономической и демографической истории; в книге содержится квинтэссенция (выжимка) из этих трудов по рассматриваемой теме, изложенная языком, доступным для широкого читателя – в чем и состоит, по определению самого автора, применяемый им метод – метод исторического синтеза. По мнению автора, изучение мировой истории коррупции позволило сформулировать новую историческую концепцию развития человечества (взамен утратившей свою актуальность концепции Маркса), которая излагается в конце книги. Предлагаемая вашему вниманию книга является второй книгой трилогии автора «Неизвестная история» (первая книга: «Глобализация и спираль истории», третья книга: «История коррупции в России»). Книга адресована широкому кругу читателей, интересующихся историей и острыми проблемами современности, а также историкам и экономистам.

Предупреждение Настоящая версия книги предназначена для бесплатного распространения через Интернет. Продажа книги или ее распространение в целях получения дохода будет считаться нарушением авторских прав.

3

Вся моя мысль в том, что ежели люди порочные связаны между собой и составляют силу, то людям честным надо сделать только то же самое. Лев Толстой. Война и мир

4

Предисловие Настоящая книга является второй книгой исторической трилогии «Неизвестная история». Она является логическим продолжением моей первой книги: «Глобализация и спираль истории», - и использует многие приведенные в ней выводы и факты. Но она посвящена совершенно особому историческому явлению – коррупции – которое в первой книге трилогии не затрагивалось. Поэтому данная книга является вполне самостоятельной, и для ее восприятия совершенно не обязательно прочитывать первую книгу. Те же, кто ее прочитал, найдут в настоящей книге лишь очень немногие повторения, но смогут обнаружить разгадку многих новых исторических тайн и загадок. Как и в первой книге трилогии, основной подход, используемый для их разгадывания, заключается в синтезе знаний, накопленных специалистами в нескольких областях: в данном случае в области социальной, экономической и демографической истории. Книга рассчитана на широкого читателя и на специалистов, все использованные факты снабжены подробными ссылками на использованные исторические труды. Никто еще до сих пор не предпринимал попытки рассмотреть историю коррупции в мировом масштабе или в масштабе нескольких стран и исторических эпох. Но прежде чем предпринять такую попытку, давайте сначала решим, о чем пойдет речь. Есть два разных явления, носящих название «коррупция». Первое – это мелкая или бытовая коррупция, связанная с вручением подарка или небольшой взятки представителю власти, иногда за оказанную мелкую услугу, иногда просто так, ради поддержания хороших отношений. Такая коррупция была всегда в самые разные исторические эпохи, и ее описание вряд ли представляет для нас с Вами большой интерес. Даже если пытаться разнообразить такое описание разными подробностями, то все равно читателю может очень быстро наскучить череда в общем-то достаточно однообразных примеров. К тому же примерами мелкой коррупции, порой достаточно изобретательной, буквально напичкана современная детективная литература и криминальная хроника, и к ней вряд ли можно добавить много такого, что было только в прошлом и не встречается больше в наши дни. Совсем другое дело – крупная коррупция, о которой и пойдет речь ниже. Хотя она также встречалась в разных странах в разные исторические эпохи, но в одни периоды она ограничивалась лишь отдельными случаями, в другие периоды таковых не было вообще, а в третьи периоды речь шла о тотальном явлении, когда общество обвиняло или подозревало в коррупции высших представителей государственной власти: крупных чиновников, глав правительства и даже монархов, а также связанных с ними богатых и влиятельных персон. Почему это происходило? Почему проблема крупной коррупции резко обострялась в отдельные исторические периоды? Чем опасна крупная коррупция, к каким социальным последствиям она приводила или может привести? Были ли положительные примеры преодоления крупной коррупции, и как это достигалось? Вот те вопросы, которые нам с Вами предстоит рассмотреть в этой книге.

5

Раздел 1. Коррупция в дофеодальных государствах Европы и Средиземноморья Глава I. Коррупция в античности 1.1. В эллинистическом мире Первые дошедшие до нас известия о крупной коррупции в античности относятся к эллинистическому миру. Так, в 320-е годы до н.э. Клеомен, греческий наместник Египта, назначенный на это место Александром Македонским, использовал свое положение для того, чтобы манипулировать поставками зерна из Египта в Грецию. Греция в то время не производила достаточно зерна, и была вынуждена его импортировать в больших количествах, в основном из Египта. Клеомен создал искусственные препятствия на пути этих поставок, что привело к острому дефициту зерна в греческих городах. В результате цены на зерно в Греции выросли во много раз, население Греции и Эпира оказалось на грани голодной смерти; сам же греческий наместник Египта заработал на спекуляции зерном огромное состояние. Голод в Греции продолжался 5 лет - с 329 г. по 325 г. до н.э. ([302] p.1074; [143] p.559) Похожий пример масштабных спекуляций в IV в. до н.э. мы видим в торговле металлами. Известно, что один сицилийский финансовый магнат скупил все железо, образовав полную монополию на рынке этого товара, и затем продавал его по цене в 3 раза выше прежней, получая на этом 200% прибыли ([250] S.134). В свете данного примера возникает вопрос, можно ли считать такие действия коррупцией. Ведь хотя речь и идет об установлении монопольного контроля над важной отраслью в ущерб всему обществу, но он установлен не государством и не государственным чиновником, а частным лицом. Однако как сегодня, так и в прежние времена такие действия, как правило, были невозможны без участия госчиновников. Кроме того, государство в первую очередь страдало от таких действий: в данном примере государство было вынуждено покупать изделия из железа (оружие, обшивку для боевых кораблей и т.д.) по цене намного выше нормальной. Поэтому если госчиновники способствуют или не пытаются воспрепятствовать явной монополизации отрасли, наносящей прямой ущерб и государству, и обществу в целом, то речь все равно идет о коррупции, даже если точно не известно, участвуют ли они в прибылях монополиста или нет. Однако можно с большой определенностью утверждать, что, если речь идет о прямом ущербе государству от таких действий, то кто-то из чиновников также в этом замешан, иначе непонятно, почему государство не замечает этих действий. С учетом этого крупную коррупцию (в широком смысле1) можно определить как продажу или игнорирование интересов общества чиновниками и руководителями государства в угоду интересам отдельных лиц или иностранных государств. 1.2. В Карфагене Выше не случайно были упомянуты иностранные государства. Античность дает нам примеры и такой коррупции. Известно, что Карфаген в III в. до н.э. был самым богатым государством, намного богаче Рима. Но это не мешало ему быть и самым коррумпированным государством античности в то время. Как писал греческий историк 1

В строгом или узком понимании о коррупции можно говорить только тогда, когда доказан факт незаконного обогащения чиновников или правителей. Но как раз при самых коррумпированных режимах никаких таких четких доказательств, как правило, и не бывает. Поэтому далее я буду придерживаться вышеприведенного определения коррупции.

6 Полибий, «в Карфагене ничто не считается позорным, что ведет к прибыли… претенденты на государственные посты получают их путем открытой уплаты взяток» ([144] p.493). К концу III в. до н.э. коррупция там достигла таких масштабов, что, как отмечал известный немецкий историк Т.Моммзен, в правительстве и государственных органах Карфагена доминировала партия, фактически отстаивавшая не интересы собственной страны, а интересы Рима. И что хуже всего – это происходило в условиях самой затяжной и ожесточенной войны античной эпохи: Второй Пунической войны с участием Ганнибала, продолжавшейся 27 лет. Именно противодействием указанной партии, по мнению Т. Моммзена, и объясняется тот факт, что Ганнибал, предпринявший свою гениальную экспедицию в Италию, в течение многих лет, пока он вел там военную кампанию, был фактически предоставлен самому себе и не получал подкреплений из Карфагена, что в конечном счете привело к его поражению ([72] 1/3, с. 93-94, 144, 156).

Источник: www.ostu.ru

Что же представляла собой эта партия, действовавшая в интересах врага? Т.Моммзен указывает, что это была партия олигархии, в отличие от народной партии, опиравшейся на народные массы и на офицеров карфагенской армии, которая требовала продолжения активной борьбы против гегемонии Рима ([72] 1/3, с. 93-94). Почему же карфагенские олигархи были против? Вряд ли дело было в банальном подкупе со стороны Рима, у Рима для этого тогда еще не было денег. Скорее, дело было в том, что война привела к сокращению прибыльной торговли с Римом, и карфагенские олигархи недополучали те прибыли, на которые могли рассчитывать. При этом тот факт, что речь шла о самом существовании государства Карфаген (которое впоследствии и было уничтожено римлянами), карфагенскую олигархию, судя по всему, нисколько не волновал. Полагали, что можно достичь мира с Римом путем очередных территориальных уступок, что позволило бы вернуть мир и прибыльную торговлю на ближайшие годы, а дальше, как говорится, хоть трава не расти. Т.Моммзен выдвигает другое возможное объяснение действий партии олигархов (которое не отрицает первого): их ненависть к народной партии, возглавляемой Ганнибалом, была так велика, что они желали ему поражения, которое привело бы к уничтожению этой народной партии, даже несмотря на

7 то, что его следствием было бы и поражение Карфагена в войне с Римом ([72] 1/3, с. 156157). И первое, и второе объяснение показывают, что у партии олигархии были мотивы: и экономические, и внутриполитические, - чтобы желать поражения собственному государству в войне со своим злейшим врагом. Таким образом, мы имеем здесь крайнее проявление коррупции – когда правящая «элита» действует в интересах врага в его войне против ее собственной страны и ее собственного народа. Интересно в этой связи, что Аристотель, Платон, Исократ (IV в. до н.э.) и другие древние авторы выделяли олигархию (буквально, в переводе с греческого, власть немногих) в качестве самостоятельной формы правления, наряду с демократией (властью народа) и тиранией (властью тирана или, говоря современным языком, авторитарным правлением). Именно Карфаген, по мнению Аристотеля, равно как по мнению Т.Моммзена и современных историков, являлся примером такой олигархической формы правления, в то время как в остальных античных государствах преобладали две другие указанные выше, во всяком случае, в указанный период – в IV-III вв. до н.э. ([72] 1/3, с. 18; [144] p.487). Вся власть в Карфагене фактически находилась в руках так называемой «корпорации ста четырех», то есть в руках ста четырех богатейших людей страны. Официально они назывались судьями, и им это звание присваивалось пожизненно, хотя таковыми на самом деле они не являлись1. Римляне и греки называли их «сенаторами», хотя таковыми они также не являлись - формально функции сената (парламента) в Карфагене выполнял Совет старшин, избираемый народом. Правовой статус этой «корпорации ста четырех» был, таким образом, совершенно непонятен, зато был понятен ее фактический статус: она, собственно говоря, и управляла Карфагеном. Даже карфагенский парламент (Совет старшин) все новости сначала сообщал этим ста четырем судьям, а уже спустя какое-то время – народу, посоветовавшись предварительно с судьями. Помимо общих бань, которые посещали все граждане, в Карфагене существовали еще особые бани – только для указанных ста четырех избранных членов карфагенского общества, куда был закрыт вход всем остальным ([72] 1/3, с. 18-20). Чтобы окончательно стала ясна картина того социально-политического устройства, которое сложилось в Карфагене, необходимо к вышесказанному добавить, что большинство африканского населения, находившегося под властью Карфагена (в основном ливийцы), было сведено до положения крепостных крестьян, не имевших никаких гражданских прав и живших в нищете. Помимо того, что они отдавали своим финикийским господам до половины собираемого урожая, они также были обязаны поставлять рекрутов для карфагенской армии. Отсюда – частые восстания ливийских крестьян, сотрясавшие всю страну. Одно из них, начавшееся в конце Первой Пунической войны (241 г. до н.э.), было настолько сильным (продолжалось 4 года, армия повстанцев насчитывала до 70 тыс. человек), что заставило Карфаген быстро признать свое поражение в войне с Римом и срочно заключить с ним мир на продиктованных Римом условиях ([143] pp.370, 379; [144] pp.504, 569; [173] p.172). Итак, отметим, что в Карфагене сложилось господство олигархии, которое сопровождалось небывалым расцветом коррупции и наличием по меньшей мере двух острых социальных конфликтов: один – между олигархией и свободным гражданским населением, другой – между землевладельцами и поддерживающим их государством, с одной стороны, и крепостными крестьянами – ливийцами, с другой стороны. А теперь давайте перейдем к другим примерам из античной эпохи.

1

Т.Моммзен указывает, что они выполняли, да и то лишь первоначально, роль неких высших, политических судей, когда речь шла о привлечении к суду высших государственных чиновников, но не выполняли роли обычных судей ([72] 1/3, с. 19).

8 1.3. В Римской республике Римская республика до II в. до н.э. была обществом, которому была неизвестна коррупция. Это было государство с глубоко укоренившейся демократией и удивительным чувством гражданского долга, которое разделяло подавляющее большинство римских граждан. Избираемые народом представители власти в Римской республике (консулы, преторы, эдилы, трибуны и другие) не получали жалования; тем не менее, на занятие этих должностей всегда находилось много желающих. Хотя выборы, как правило, проходили ежегодно, но на каждую из этих должностей было много претендентов. Это объяснялось, по-видимому, тем, что многие римляне испытывали потребность сделать что-либо на благо общества, и признание обществом их заслуг было для них важнее, чем материальное вознаграждение1. Поэтому, несмотря на то что чиновники в Риме не получали никакого жалования, мы не замечаем там, вплоть до II в. до н.э., следов коррупции. Более того, если место консула (то есть фактически - главы исполнительной власти) занимал зажиточный римлянин, то считалось нормальным, чтобы он сделал чтолибо для общественного блага за счет своих собственных средств. И мы видим примеры, когда консул за свой счет строит общественное сооружение: театр или форум, или организует зрелища для народа. С другой стороны, не было случаев присвоения консулами или другими чиновниками государственного имущества. Во время Первой Пунической войны римские консулы, выступавшие в качестве полководцев, передавали государству произведения искусства, захваченные в завоеванных городах ([89] с.24). Это – неслыханный в истории пример массового альтруизма и бескорыстия, если учесть, что речь шла о военных трофеях, считавшихся почти всегда в истории достоянием воинов победившей армии!

Победа и смерть консула Деция Муса в бою. Картина П.Рубенса Речь идет о героическом поступке, относящемся к эпохе ранней Римской республики, который был описан римским историком Титом Ливием. Консул (то есть один из двух главнокомандующих римской армией) Публий Деций Мус пошел на верную смерть («принес себя в жертву») ради победы в сражении (Ливий. История Рима. Т. 1, VIII, 7-8)

1

В этом римская демократия отличалась от греческой. Последняя руководствовалась тем принципом, что всякий труд должен оплачиваться. Все государственные служащие в Афинах получали жалование.

9 Известна история Цинцинната, римлянина скромного достатка, который в V в. до н.э. был назначен диктатором с чрезвычайными полномочиями1 для отражения нависшей над Римом военной угрозы. В тот момент, когда посланники Сената объявили ему о принятом решении, он занимался обработкой своего маленького участка земли, но сразу же прервал свое занятие и принялся за выполнение своих новых функций. Скоро ему во главе армии удалось нанести поражение врагу и отбросить его от стен Рима. Как только это произошло, он, не прося никакой награды за совершенное им великое дело, сложил с себя полномочия диктатора и вернулся на свой клочок земли – продолжать ту работу, которую не успел закончить.

Консул Тит Манлий Торкватий обезглавливает своего сына. Картина Ф.Бола Речь идет об еще одном эпизоде войн Рима за объединение Италии, описанном Титом Ливием. Консул Тит Манлий Торкватий во время битвы с латинянами под Капуей, имея в виду что латиняне почти неотличимы от римлян по языку и вооружению, во избежание ошибок строжайше запретил сходиться с врагом вне строя. Этот запрет был нарушен его собственным сыном, который, будучи в сторожевом дозоре, принял вызов сторожевого дозора латинян и сразился с ним в поединке. Хотя он вышел из него победителем, но за нарушение приказа, которое

1

Эта форма правления применялась в Римской республике в случае возникновения чрезвычайного положения. Как правило, диктаторские полномочия предоставлялись на полугодовой срок, после которого они автоматически прекращались.

10 могло оказать деморализующее воздействие на армию, его отец консул Тит Манлий приказал его казнить (Ливий. История Рима. Т. 1, VIII, 7-8)

Во время переговоров с Римом в конце Первой Пунической войны (240-е годы до н.э.) послы Карфагена много раз ужинали в гостях у видных римских сенаторов, и с удивлением обнаружили, что у всех у них в доме были одинаковые столовые приборы из серебра. Оказалось, что это был один и тот же набор серебряной посуды, который римские сенаторы передавали друг другу, так как не имели другого. Карфагенские послы были сильно удивлены, тем более что их собственные сенаторы-олигархи обладали несметными богатствами, но были вынуждены просить унизительного мира у почти что нищих, по их меркам, римских сенаторов. Все это – примеры того бескорыстия, скромности и простоты нравов, которыми отличалось римское общество и римская элита до II в. до н.э. Восточные авторы в ту эпоху с удивлением писали о римлянах: «никто из них не возлагал на себя корону, никто не кичился пурпурным одеянием; но кого они год за годом назначали себе правителем, тому они и повиновались, и не было среди них ни зависти, ни раздоров» ([72] 2/4, с.78). Но в течение II в. до н.э. происходила постепенная трансформация римского общества, и к концу этого столетия оно изменилось до неузнаваемости. Появились безумно богатые римляне, которые стали выставлять напоказ свое богатство. Если в III в. до н.э. несколько видных сенаторов могли себе позволить лишь сообща купить один столовый набор из серебра, то теперь один Ливий Друз (I в. до н.э.), как полагали, обладал пятью тоннами серебряных и золотых изделий ([89] с.99). Даже такой сенатор среднего достатка, как Цицерон (I в. до н.э.), имел в разных местах 10 дворцов, не считая 5 квартир в Риме и 6 сельских домов ([285] 1, p.150). Если раньше все сенаторы запросто перемещались по городу пешком, то теперь многие для этого все больше использовали паланкины или крытые повозки, которые к тому же сопровождало нескольких десятков слуг, так что выезд каждого такого сенатора из дому теперь напоминал выезд королевской особы. Прежде скромные римские трапезы превратились в оргии обжорства, когда гостям приносили по очереди несколько десятков различных блюд. К их услугам также была специальная комната, где, приняв рвотного, они могли освободить свой желудок, для того чтобы отведать новых изысканных блюд. Отзывы современников о римском обществе в эту эпоху ничего общего не имеют с тем, что писали и говорили о римлянах в эпоху ранней республики. Как писал Сенека в I в.н.э. о римском обществе, «люди повсюду ищут наслаждений, каждый порок бьет через край. Жажда роскоши скатывается к алчности; честность в забвении; что сулит приятную награду, того не стыдятся» ([96] 95, 33). Приведенные выше примеры еще не свидетельствуют о коррупции, но они показывают тот фон, на котором в поздней Римской республике развилась коррупция. Надо сказать, что римское общество пыталось выработать некоторые меры, направленные на предотвращение коррупции, опасность которой ввиду начавшегося резкого изменения нравов многие римляне начали осознавать уже в конце III в. до н.э. К этим мерам относился, в частности, введенный в это время запрет для сенаторов заниматься морской торговлей, финансовыми операциями и казенными подрядами ([72] 1/3, с.422). Разумеется, выполнение казенных (государственных) подрядов, например, по строительству, самими государственными чиновниками (как частными предпринимателями) являлось прямым проявлением коррупции, поэтому данный запрет не случаен и был одним из методов борьбы с данным явлением. Но и торговля, как было показано выше на двух примерах (торговля зерном и металлами), была часто сферой коррупции. Указанные ограничения в дальнейшем легко обходились сенаторами, за счет участия в торговых ассоциациях (аналог нынешних акционерных обществ) или за счет занятия торговлей через доверенных людей, поэтому они могли лишь на какое-то время замедлить распространение коррупции на сферу торговли, строительства и финансов. Уже

11 начиная с I в. до н.э. мы видим признаки серьезной коррупции и в этих областях, о которых ниже будет сказано. Помимо указанных мер, предпринимались попытки борьбы и с теми изменениями морали, на фоне которых развивалась коррупция. В этих целях в течение II в. до н.э. неоднократно вводились так называемые законы о роскоши. В соответствии с ними все вещи, причисляемые к роскоши (прежде всего драгоценности), облагались высокими налогами; также были, например, строго регламентированы званые обеды и ужины, ограничен вес драгоценностей, которые дозволялось носить на публике, а также количество серебряных предметов в доме ([89] с.113, 156). Однако эти законы дали слишком малый положительный результат, зато вызвали массовое недовольство зажиточных граждан и, в частности, женщин. Поэтому они были вскоре отменены. Что же вызвало такое резкое изменение морали римского общества и коррупцию? Ж.Робер указывает как на возможную причину рождение в Риме во II в. до н.э. «некой разновидности капитализма» ([89] с.25). Другие авторы указывали на то, что римские нравы были испорчены великими завоеваниями II в. до н.э., которые принесли римской элите огромные богатства, вызвали небывалый всплеск алчности и жадности и, как следствие, привели к коррупции. Возможно, второе предположение ближе к истине, чем первое. Во всяком случае, если внимательно изучить вопрос, какую же именно сферу больше всего поразила коррупция в Риме во II в. до н.э., то этой сферой окажется не торговля, и не какая-то другая область, связанная с развитием капитализма и рыночных отношений. Это была самая что ни на есть традиционная сфера – земельной собственности, а именно, это был вопрос о том, как распределить вновь приобретенные Римом земли между его гражданами. Так получилось, что, несмотря на развитое законодательство и демократическую процедуру выдвижения и избрания представителей власти, распределение государственных земель стало той проблемой, где возникла неслыханная коррупция. Еще в IV веке до н.э. некоторыми влиятельными римлянами предпринимались попытки приватизировать государственные земли, образовавшиеся в результате военных завоеваний. Но закон Лициния-Секстия от 367 г. до н.э. воспрепятствовал этой тенденции, ограничив максимальный размер таких земель, передаваемых в одни руки ([72] 2/4, с.98). Однако следующее столетие (III в. до н.э.) стало рекордным по количеству земель, захваченных Римом: к его концу он владел уже всей Италией, Сицилией, Сардинией и значительной частью Испании. А к концу II в. до н.э. ему принадлежали уже и вся остальная Испания, Греция, юг Галлии, часть Малой Азии и бывшие земли Карфагена в Северной Африке. Все земли, которые конфисковывались Римом в ходе военных кампаний, по закону поступали в распоряжение римского государства. Но фактически часть этих земель постепенно стали прибирать к рукам римские сенаторы, причем, чаще всего эти захваты никак юридически не оформлялись, и за пользование ими захватившие их лица ничего не платили ([285] 1, pp.122-123; [72] 2/4, с.98). Таким образом, мы имеем дело с явной коррупцией: сенаторы, пользуясь своей властью и являясь представителями государства, захватывают (но уже как частные лица) государственные земли и ничего за них при этом не платят. И причина этой коррупции также вполне очевидна: слишком много земель захватил Рим в указанные два столетия, слишком велико было искушение воспользоваться плодами славы и богатства, свалившегося на Римскую республику. Наряду с сенаторами (в то время - потомственной аристократией), в захватах государственных земель принимали активное участие и так называемые всадники. Так назывались в Риме наиболее богатые граждане, не являвшиеся сенаторами. Фактически большинство из них были предпринимателями: многие из них заработали свои капиталы на торговле, строительстве и финансовых операциях, которые для них, в отличие от сенаторов, не были запрещены. Хотя они формально и не являлись представителями государства, как сенаторы, но занимали в нем привилегированное положение: в частности, они имели намного больше возможностей влиять на результаты народных

12 голосований, чем более бедные сословия1. Поэтому здесь также шла речь о коррупции: всадники использовали свое привилегированное положение в управлении государством для незаконного захвата государственных земель. В целом, как отмечает известный французский историк С.Николе, сенаторы и всадники использовали свое «доминирующее положение в государстве» для концентрации в своих руках огромного количества земель, безвозмездно захваченных у государства ([285] 1, p.110). Таким образом, еще одна причина возникшей коррупции заключалась в несовершенстве той модели демократии, которая сложилась в Римской республике: более богатые и знатные имели больше политических прав, чем все остальные граждане. Борьба Тиберия Гракха с римским Сенатом представляла собой не что иное, как попытку остановить коррупцию и добиться справедливого распределения государственных земель. Ему удалось, несмотря на яростное противодействие Сената, через всенародное голосование в 133 г. до н.э. добиться принятия закона Семпрония, аналогичного уже упомянутому закону Лициния-Секстия от 367 г. до н.э.. Этот закон запрещал одному лицу владеть более установленного размера - 500 югеров (125 гектаров) - земельного участка из государственных земель и предусматривал создание комиссии по распределению земли среди массы римских граждан. С юридической стороны требования Гракха и его сторонников по переделу земель были полностью обоснованны - все граждане по римским законам имели равные права на получение своей части государственных земель. Более того, закон от 367 г., ограничивавший владение общественной земли 500 югерами, никто ранее не отменял, Тиберий Гракх по существу требовал лишь исполнения этого старого закона ([144] pp.328-329). Но, по словам Т.Моммзена, «что бы ни говорили юристы, а в глазах деловых людей эта мера была не чем иным, как экспроприацией крупного землевладения в пользу земледельческого пролетариата» ([72] 2/4, с.105). Страсти по поводу распределения государственных земель накалились до такой степени, что сначала группа сенаторов убила Тиберия Гракха, затем, после начала работы комиссии по перераспределению земель в Италии, был убит и новый председатель указанной комиссии Публий Красс Муциан, а позже – Гай Гракх (брат Тиберия), пытавшийся начать распределение среди народа земель, доставшихся Риму после завоевания Карфагена в Африке. Несмотря на то, что часть захваченных государственных земель все-таки удалось перераспределить в пользу массы простых римлян, в дальнейшем, в I в. до н.э., этот вопрос опять стал ключевым. И он сыграл роковую роль в начавшейся в Риме гражданской войне. Разногласия между партией оптиматов, представлявшей интересы земельной олигархии, и партией популяров, представлявшей народные массы, продолжали усиливаться и перешли в крайние формы, прежде всего, из-за нежелания первых признавать равенство граждан в приватизации государственных земель. В течение этого столетия сначала Марий (80-е годы до н.э.), затем Юлий Цезарь (в 50-40-е годы), а позднее Октавиан Август пытались и законодательным, и силовым путем, через захват власти, решить вопрос о перераспределении государственных земель в пользу римских ветеранов, крестьян и пролетариев. Но Марию и Цезарю удалось лишь начать этот процесс и переселить на новые земли только несколько десятков тысяч своих ветеранов и римских пролетариев (см. ниже). А вот при Августе, который основал более 100 новых колоний, земли получили уже сотни тысяч простых римских граждан ([140] pp.236, 589601). Но перед этим, в ходе гражданской войны, Август практически полностью уничтожил противостоявшую ему олигархию. Так, только в 43 г. до н.э. Август включил в

1

Это следовало, в частности, из непропорционального распределения населения по трибам (имущественным группам), участвовавшим в голосованиях. В итоге голос одного всадника приравнивался, по меньшей мере, к нескольким голосам низших сословий. А поскольку всадники голосовали первыми, итоги их голосования, помимо того, что сильно завышали его роль в сравнении с пропорциональным количеством всадников, оказывали еще и психологическое воздействие на другие сословия.

13 проскрипционные списки1 300 сенаторов, 2000 всадников и ряд других богатых римлян ([140] p.326). Именно конфискованные у них земли он и использовал в дальнейшем для распределения среди простых римлян. Итак, мы видим, что коррупция, вызванная жадностью стоявшей у власти римской сенатской олигархии, и ее нежелание следовать законному порядку распределения государственных земель, стала основной причиной, пожалуй, самых затяжных в мировой истории гражданских войн, продолжавшихся по меньшей мере 50 лет (80-е – 40-е годы до н.э.), а если считать началом гражданских войн убийство Тиберия Гракха, то и все 100 лет. Ожесточенный характер гражданских войн был усилен теми последствиями, к которым привела массовая приватизация земель сенаторами и всадниками. Захватив государственные земли, они первым делом должны были подумать об их обработке, поскольку только так они могли получать с них регулярный доход. Конечно, они могли для этого привлекать местных наемных рабочих или сдавать участки в аренду италийским крестьянам. Но более быстрый путь заключался в использовании рабов, цена которых резко упала в связи с огромным числом пленных, взятых римлянами при захвате новых стран и территорий. Этот путь резко ускорил и облегчил процесс захвата государственных земель: для этого теперь достаточно было пригнать толпу рабов, построить им бараки для жилья и вывести на работу в поле. Но действия олигархии не ограничивались государственными землями. Древние авторы (Аппиан, Плутарх и Саллюстий) писали, что богатые землевладельцы нередко сгоняли бедных соседей – простых римских крестьян – с их земель. В частности, они описывают практику, когда, в то время как простые римляне воевали за республику, богатые землевладельцы сгоняли с земли их жен, престарелых родителей и маленьких детей, выгоняя их на улицу ([285] 1, p.123). Таким образом, конкуренция со стороны дешевого рабского труда способствовала разорению римских крестьян, а сенаторы, призванные действовать в интересах государства и общества, не только не заботились о сохранении этого среднего класса, составлявшего основу государства, а наоборот, при любом удобном случае старались согнать крестьян с их участков и низвести до положения нищих. Конечно, все это не могло не вызвать ожесточения и нарастания социальной напряженности в римском обществе. Эти чувства простых римских граждан, явившиеся предвестниками гражданских войн, хорошо охарактеризовал Тиберий Гракх, который сказал в одной из своих речей: «И дикие звери в Италии имеют логова и норы, куда они могут прятаться, а люди, которые сражаются и умирают за Италию, не владеют в ней ничем, кроме воздуха и света, и, лишенные крова, как кочевники, бродят повсюду с женами и детьми … они сражаются и умирают за чужую роскошь, за чужое богатство. Их называют владыками мира, а они не имеют и клочка земли» ([83] IX). Однако земельный вопрос был не единственной сферой, где проявилась коррупция в период поздней Римской республики. Другой сферой был, например, сбор налогов на вновь завоеванных Римом территориях. Особенно сильные злоупотребления в этой области были в Малой Азии после установления над ней власти Рима в конце II в. до н.э. Обычная практика здесь состояла в следующем. Группа лиц договаривалась с римским консулом о том, что она самостоятельно будет собирать налоги от лица Рима на определенной территории. При этом она уплачивала вперед государству определенную сумму, как правило, сразу за 5 лет вперед, хотя у консула обычно не было никакой информации о размере налогов ([282] p.42). Далее эти так называемые «публиканы»2 начинали всеми правдами и неправдами выколачивать деньги из местного населения. На установленную сумму налога, не выплаченную вовремя, начислялась высокая пеня, которая приводила к быстрому увеличению этой суммы, так что ее уже было практически невозможно выплатить. Для выколачивания денег прибегали к страшным притеснениям. 1

Списки людей, подлежавших уничтожению Чаще всего это были всадники, но есть свидетельства и об участии в этой деятельности сенаторов (см.: [285] 1, p.201) 2

14 Плутарх, описывая те ужасные методы, пытки и издевательства, к которым прибегали «публиканы» в Малой Азии для сбора денег, пишет, что в это невозможно поверить и это невозможно описать словами ([285] 2, pp.819-820). Известно, что значительная часть населения, которая была неспособна выплатить все возрастающие суммы, была угнана в рабство. Когда по распоряжению Сената у Никомеда, царя Вифинии (северо-запад Малой Азии), потребовали выделить отряд вспомогательных войск для римской армии, то он ответил, что у него нет здоровых подданных, они все забраны в качестве рабов римскими откупщиками налогов ([11] с.345).

«Проклятое поле. Место казни в Древнем Риме. Распятые рабы» Картина Ф.Бронникова

Доходы «публиканов» от сбора денег во много раз превышали те суммы, которые они уплачивали римскому государству. Т.Моммзен приводит пример, когда «публиканы» заработали на сборе налогов в 6 раз больше (!), чем отдали государству ([72] 2/4, с.433). В другом примере, приводимом историками В.Тарном и Г.Гриффитом, «публиканы», для того чтобы продлить свои полномочия по сбору налогов в городе Тралль в Малой Азии на прежних условиях, в дополнение к прежней сумме аванса, уплаченного ими государству (39 талантов серебром), дали взятку консулу в размере 50 талантов ([302] p.113). То есть сумма взятки превысила всю сумму, которые они заплатили римскому государству за право собирать от его имени налоги. Указанная система сбора налогов в Малой Азии просуществовала более 70 лет – и была отменена лишь Цезарем в середине I в. до н.э. ([282] p.42) Есть и другие примеры коррупции. С конца II в. до н.э. в течение половины столетия бичом Рима являлось морское пиратство. Пиратов было так много, а их нападения на римские торговые корабли были такими частыми, что это угрожало стабильности государства. Особенно большие проблемы возникали со снабжением больших городов, включая, прежде всего, Рим. Экспедиции против пиратов в период со 102 г. по 68 г. до н.э. организовывались 4 раза, но безуспешно, поскольку носили ограниченный характер. Пираты так обнаглели, что около 68 г. до н.э. напали на порт города Остия в устье Тибра, через который шло снабжение Рима, разграбили его и уничтожили стоявший там римский флот. Поэтому предложение об организации экспедиции Помпея против пиратов в 67 г. до н.э. с приданием ему широких полномочий было сразу поддержано народными массами. Но это предложение встретило резкую

15 оппозицию со стороны Сената ([282] p.51). Более того, сенаторы чуть было не убили народного трибуна Габиния, который внес это предложение, и тому с трудом удалось избежать расправы сенаторов, скрывшись в народной толпе, собравшейся перед Сенатом ([72] 3/5, с.108). Возникает вопрос, почему римские сенаторы были так сильно против этой, казалось бы, столь необходимой экспедиции, увенчавшейся в конечном счете полным успехом – искоренением пиратства во всем Средиземноморье? Да еще чуть было не устроили скорую расправу над народным трибуном, которая могла им лично грозить, по меньшей мере, длительной ссылкой за пределы Италии1. Конечно, можно предположить, что некоторые сенаторы были связаны с пиратами, и последние делились с ними своими доходами. На это указывает, в частности, наглость пиратов, напавших на пригород Рима и его главный порт – Остию. Пираты вряд ли бы решились на такое нападение, если бы не были очень хорошо информированы о том, насколько гарнизон Остии и ее флот способны его отразить, и не были уверены в своей безнаказанности. Вполне возможно, что такую информацию они получили от римских чиновников, в том числе от сенаторов. Более того, как указывал французский историк А.Валлон, некоторые римские всадники (то есть богатые римляне-предприниматели) в этот период снаряжали корабли и становились пиратами, и, по его словам, пиратство стало для римлян «почетным ремеслом» ([11] с. 346). Но даже если несколько сенаторов были связаны с пиратами, а среди пиратов были римские всадники, это все равно не объясняет столь массовую и резкую оппозицию экспедиции Помпея в Сенате. Может быть, они боялись узурпации власти Помпеем, боялись, что он повернет предоставленные ему корабли против Сената? Но за несколько лет до того у Помпея была практически такая же власть: он командовал римскими войсками в войне с Серторием (сторонником Мария) в Испании. После поражения Сертория, в 70-м г. до н.э., Помпей сложил с себя полномочия консула и распустил свою огромную армию, которой командовал перед этим 7 лет, не предприняв никаких попыток ее использовать в политических целях. И в течение 2 или 3 лет после этого он отошел от дел и политики и жил как частное лицо, ни во что не вмешиваясь ([72] 3/5, с.101, 103). Поэтому у Сената не было объективных причин бояться Помпея. Напрашивается еще один вопрос – если сенаторы имели что-то против экспедиции Помпея, почему они не предлагали никаких других радикальных мер по борьбе с пиратством, которое в течение нескольких десятилетий было бичом Рима? Например, почему они не ставили вопрос о создании постоянного военного флота, которого у Рима не было? А ведь это было той мерой (осуществленной впоследствии императором Августом), которая раз и навсегда избавила бы Рим от морского пиратства. Как представляется, всему этому может быть лишь одно объяснение. Римские сенаторы, став крупными землевладельцами – латифундистами, получали свои основные доходы от поставок хлеба и иного продовольствия в Рим и другие крупные города. Им были выгодны перебои со снабжением, возникавшие по вине пиратов, поскольку приводили к резкому взлету цен на продовольствие. Известно, что именно в этот период: 70-е – 60-е годы до н.э., - происходили сильные скачки цен: цены на зерно в отдельные периоды повышались в 10 раз против нормального уровня. Соответственно, по данным английского историка Г.Рикмана, в этот же период отмечен ряд лет, когда ощущалась острая нехватка продовольствия в Риме ([282] pp.147, 45). Резкий рост цен на хлеб произошел и в связи с нападением пиратов на Остию в 68 г. И все время, пока шло обсуждение закона Габиния, цены на хлеб в Риме держались на очень высоком уровне, что подогревало возмущение народных масс. А как только закон был принят в 67 г. до н.э. народным голосованием и стало ясно, что экспедиция Помпея против пиратов все-таки состоится, цены на хлеб немедленно понизились до обычного уровня, не дожидаясь ее начала ([72] 3/5, с.109). Из этого становится ясно, что само существование пиратов было 1

Именно такая участь ранее постигла сенаторов, убивших народного трибуна Тиберия Гракха.

16 основной причиной и резкого удорожания хлеба, и хлебных спекуляций, и как только у торговцев появилась уверенность, что это зло скоро искоренят и перебои со снабжением прекратятся, цены резко упали. Вряд ли это явилось новостью для сенаторовлатифундистов, которые, конечно, прекрасно понимали, к чему приведут намеченные меры против пиратов, включая все последствия для своих прибылей от хлебных спекуляций. Мы видим, таким образом, что римские сенаторы, которые по своему статусу должны были заботиться об общественном благе, на деле выступали как вредители, поощрявшие морское пиратство и хлебные спекуляции, на которых сами наживались. Не случайно римская толпа в разгар этих событий обвиняла римских сенаторов во вредительстве и попытках нажиться на бедствиях народа, и чуть было не устроила расправу над консулом Пизоном, которого Т.Моммзен характеризует как «предводителя олигархической партии» ([72] 3/5, с.109). От расправы его спасло лишь вмешательство народного трибуна Габиния, того самого, кого перед этим сенаторы чуть было не убили прямо в здании Сената. История развития торговли продовольствием в Риме свидетельствует о том, что приведенный выше пример не случаен. Хлебные кризисы возникали в Риме и раньше, всякий раз, когда торговая инфраструктура города переставала справляться с потребностями растущего населения. Но римские государственные деятели старались решить эту проблему. В частности, под руководством нескольких римских консулов и эдилов начиная со 193 г. до н.э. и до середины II в. до н.э. было осуществлено масштабное строительство римских портовых сооружений, направленное на решение проблемы снабжения города. После этого о том, что такое дефицит хлеба, в Риме забыли почти на полстолетия. Однако в последующие сто лет (с середины II в. до н.э. до середины I в. до н.э.), когда у власти, по определению Т.Моммзена, стояла римская сенатская олигархия, дальнейшего развития городской торговой инфраструктуры практически не производилось, несмотря на дальнейший существенный рост населения города. Ни Сенат, ни ежегодно сменявшиеся консулы и эдилы, которые в основном теперь формировались из числа той же сенатской олигархии, ничего не предпринимали, несмотря на резко возросшие финансовые возможности римского государства. Лишь один раз было осуществлено строительство нескольких новых зерновых складов, но для этого потребовалась инициатива такого революционера, как Гай Гракх, который лично руководил строительством. Поэтому совершенно не случайно, отмечает Г.Рикман, что с конца II в. до н.э. в Риме опять начинают происходить регулярные хлебные кризисы, вызванные дефицитом хлеба ([282] pp.45-47). Инфраструктура уже не справляется с резко возросшей потребностью города, а перебои с поставками, связанные с пиратством, еще более усугубляют эту проблему. От этой проблемы страдают все, кроме, разумеется, самих сенаторов-латифундистов, прибыли которых в результате каждого из таких хлебных кризисов могли возрастать в несколько раз. С учетом этого вряд ли случайным является нежелание римской сенатской олигархии, начиная с середины II в. до н.э., развивать торговую инфраструктуру Рима и принимать эффективные меры против пиратства. Забегая вперед, отмечу, что с этой проблемой Риму придется в дальнейшем столкнуться еще один раз, в середине I в. н.э., когда опять усилятся позиции земельной олигархии и возникнет ее противостояние теперь уже с римскими императорами по вопросам снабжения Рима продовольствием и развития городской торговой инфраструктуры. Но подробнее об этом мы поговорим в следующей главе. Разумеется, при таком расцвете коррупции и падении нравов в Римской республике, какие там наблюдались в первой половине I в. до н.э., вряд ли не затронутыми этими явлениями оказались другие сферы деятельности и общественной жизни. Мы видели, что под властью коррупции оказались распределение государственных земель, сбор налогов, поставки продовольствия, была парализована деятельность по расширению

17 торгово-снабженческой инфраструктуры и борьба с морским бандитизмом. Но коррупция проникла и, например, в систему распределения дешевого хлеба беднейшим слоям населения. Римские богатеи умудрялись включать в списки своих рабов, которые по закону не имели права получать дешевый хлеб (их должен был кормить сам хозяин), кроме того, по-видимому, часть списков была фикцией, служившей прикрытием для воровства государственного зерна чиновниками. Во всяком случае, когда к власти пришел Цезарь, то после проверки этих списков и исключения фиктивных лиц или лиц, не имевших оснований на включение в список, они были сокращены с 320 до 150 тысяч человек. Еще одной сферой коррупции были финансы. Так же как «публиканы» произвольно назначали пени за несвоевременную уплату налогов, точно так же и землевладельцы, дававшие ссуду крестьянам в неурожайный год, использовали их стесненное положение для того, чтобы навязать им кабальные условия. Такие ссуды, как правило, предоставлялись под залог земли и под высокий процент, который при невозврате ссуды в срок еще более возрастал. Известно, что проценты по ссудам в этот период достигали 75% и даже 100% годовых ([237] p.90). Благодаря таким ростовщическим ссудам у землевладельцев в конце концов появлялись все основания для того, чтобы выгнать крестьянскую семью на улицу и захватить ее имущество. Причем, государство никак не защищало крестьян от такого произвола: судьи легко подкупались теми, у кого были для этого деньги, никакого государственного кредита или помощи крестьянам в неурожайные годы не существовало. Имеются все основания полагать, что коррупция поразила также и сферу городского строительства. Самый богатый человек в Риме – Красс – сколотил свое состояние именно в этой сфере. В то время в Риме очень частыми были пожары и обрушения многоэтажных зданий. Красс заработал свое состояние на том, что очень быстро оказывался на месте очередного инцидента, выкупал за бесценок руины обрушившегося здания и очень быстро возводил новое, после чего продавал или сдавал его в аренду за хорошие деньги. Как указывал Плутарх, в этом бизнесе под его началом постоянно работали около 500 строителей, в основном рабов ([285] 1, p.151). С учетом того, что у него была такая большая группа строителей, которых надо было постоянно загружать работой, можно лишь догадываться, какая часть указанных инцидентов (пожаров и обрушений) были случайными, а какая часть была организована самим Крассом. А учитывая его связи и влияние среди сенаторов, половина которых, по имеющимся сведениям, была его должниками ([72] 3/5, с.16), даже при наличии улик вряд ли кто-либо из них отважился бы обвинить влиятельнейшего человека в Риме в неблаговидных поступках. Оправданны эти подозрения или нет, в любом случае выглядит, по меньшей мере, странным, что богатейший человек Рима сколотил свое состояние на пожарах и обрушениях зданий. А тот факт, что часть сенаторов, которая не смогла сколотить большого состояния, погрязла в долгах и по существу, была финансово полностью зависима от римских олигархов1, довершает ту картину всеобщей коррупции и продажности, которая характеризовала римское общество в период поздней республики. Т.Моммзен так писал о Риме той эпохи: «Бедность считалась не только единственным, но и худшим позором и самым тяжким проступком; за деньги государственный человек продавал государство, гражданин – свою свободу; можно было купить как офицерскую должность, так и голос присяжного; за деньги же отдавалась знатная дама, как и уличная куртизанка; подделка документов и клятвопреступления были так распространены, что один из народных поэтов того времени называет присягу «долговым пластырем». Честность была забыта; тот, кто отказывался от взятки, считался не честным человеком, а личным врагом» ([72] 3/5, с.517-718). 1

В этой связи даже предпринимались попытки избавить римский Сенат от тех его членов, у которых много долгов, исключив их из его состава.

18

Прически знатных римлянок. Источник: [74] с.537; [89] с.160 Знатные римлянки той эпохи носили на головах настоящие произведения искусства, стоившие немалых денег. Это являлось одним из способов демонстрации римской знатью своего богатства, наряду с роскошными домами, драгоценностями и нарядами. Простота в нарядах и прическах была неприемлема, так как ассоциировалась с бедностью.

К сказанному выше надо добавить, что коррупция в эпоху поздней Римской республики сопровождалась не только морским пиратством, но и разгулом бандитизма. По свидетельству древних авторов, банды разбойников наводнили в тот период Италию и даже сам Рим и чинили страшные бедствия населению. Упоминаются случаи не только грабежей и убийств, но и похищений римских граждан в Италии, которых увозили в отдаленные провинции и обращали там в рабов. Никто из простых римлян не мог чувствовать себя в безопасности даже в собственном доме. И никаких серьезных мер по борьбе с этим злом не предпринималось в течение многих десятилетий. Лишь в 36 г. до н.э. пришедший к власти Август выделил войска для уничтожения банд разбойников по всей Италии и смог покончить с ними ([140] pp.291-292). Точно так же, указывает английский историк П.Брант, вплоть до Августа не существовало никакой системы предупреждения и борьбы с пожарами и наводнениями в городах и никакой системы контроля в отношении высоты и качества сооружаемых многоэтажных зданий ([140] p.386). С другой стороны, как мы видим, именно отсутствие этих мер позволило таким магнатам, как Красс, сколотить свои огромные состояния – на несчастьях и бедствиях населения. В довершение описанной выше картины необходимо отметить, что к началу I в. до н.э. фактически перестало действовать существовавшее ранее законодательство о взятках. Взятки стали настолько распространенным и обычным явлением, а судебных разбирательств по ним так давно не было, что все, включая сенаторов, были уверены, что взятки - вполне нормальная, неподсудная деятельность, и обсуждали их совершенно открыто. Поэтому когда в 91 г. до н.э. народный трибун Ливий Друз попытался реанимировать старые законы о взятках и внес предложение о проведении сенатского расследования в отношении взяток, это породило сильное недовольство и противодействие со стороны сенаторов и всадников, а сам Ливий Друз вскоре был убит ([3] I, 35-36).

19 1.4. Коррупция, олигархия и римские гражданские войны Мы определили выше крупную коррупцию как продажу или игнорирование интересов общества чиновниками или руководителями государства в угоду интересов отдельных лиц или иностранных государств. Как видно из приведенных примеров, наиболее сильная коррупция в античности была в Карфагене в IV-III вв. до н.э. и в Римской республике с середины или конца II в. до н.э. и до середины I в. до н.э. В обоих случаях это происходило в условиях установления олигархической формы правления, которую все наиболее известные древние авторы, писавшие о государстве, рассматривали как одну из форм государственного устройства. В обоих случаях период господства олигархии сопровождался не только небывалым расцветом коррупции, но и острыми социальными конфликтами (самые длинные в истории гражданские войны в Риме, восстания и острая политическая борьба в Карфагене). А Карфаген, который был до середины III в до н.э. самым могущественным и богатым государством античного мира, в дальнейшем перестал существовать, во многом вследствие предательства или коррупции его олигархической верхушки. Данный вывод в отношении олигархии и ее роли в социальной истории античности не является чем-то принципиально новым. Он соответствует традиционным взглядам, которые существовали еще в XIX веке1 и были впоследствии искажены марксистскими авторами, рассматривавшими социальные конфликты античности исключительно в виде борьбы между рабами и рабовладельцами или в виде борьбы за власть между несколькими индивидуумами. Но как много раз уже указывали историки, рабы играли довольно слабую роль в римских гражданских войнах 80-х-40-х гг. до н.э. За эти годы было лишь одно крупное восстание рабов (под предводительством Спартака), которое было только одним эпизодом в 50-летней серии непрерывных восстаний и войн. Да и в этом и других так называемых «восстаниях рабов» в Римской республике, по свидетельству Аппиана и Саллюстия, участвовали не только рабы, но и свободные пролетарии, которых в «армиях рабов» было, возможно, не меньше, чем собственно рабов ([285] 1, pp.206, 226). В сражениях римских гражданских войн за 50 лет приняли участие в общей сложности миллионы людей2. Такой их размах и продолжительность исключают также и то, что их причиной могла стать исключительно борьба за власть между несколькими индивидуумами. Без сомнения, основной причиной или катализатором этих социальных конфликтов в Италии стало исчезновение среднего класса и резкое разделение общества на два полярных класса – богатых и нищих, которое произошло в период правления олигархии и расцвета коррупции в эпоху поздней республики. Только превращение массы италийских крестьян в пролетариев, а говоря современным языком, в безработных и бомжей, не имевших нормальной основы своего существования, могло создать тот фон, на котором развернулись эти драматические события. Вышесказанное можно иллюстрировать следующими словами Т.Моммзена, писавшего в середине XIX века: «Зловещую картину представляла Италия при режиме олигархии. Между миром нищих и кругом богатых людей ничто не смягчало рокового противоречия. … Богатство и бедность в тесном союзе между собой изгоняли италиков из Италии и наполняли полуостров толпами рабов или же ужасным безмолвием пустыни. … Подобно тому, как вода в потоках отражает в себе всевозможные цветы, клоака же 1

Представителями этой системы взглядов являлись, например, известный немецкий историк Т.Моммзен и известный русский историк М.Ростовцев. 2 Только в ходе событий в Италии в 83-82 гг. до н.э. было убито, по оценкам Диодора, Ливия и Аппиана, около 100 тысяч римлян и других италиков ([140] p.697), а после этого Сулла раздал земли 80 тысячам ветеранов, сражавшимся на его стороне. В войне с Серторием в Испании в 70-е годы принимали участие до 200 тысяч человек с обеих сторон. Лишь в одном сражении гражданской войны (при Фарсале 48 г. до н.э.) участвовало до 100 тысяч, в другом (при Филиппах 42 г. до н.э.) – до 200 тысяч человек ([18] 1, с.260, 267).

20 постоянно остается одна и та же, так и Италия цицероновской эпохи, по существу, похожа на Элладу эпохи Полибия и еще более на Карфаген времен Ганнибала, где совершенно таким же путем всемогущий капитал довел средний класс до уничтожения… и под конец привел к лицемерно прикрытому нравственному и политическому падению нации» ([72] 3/5, с.521-522). Такую же оценку происходившему в поздней Римской республике давал известный русский историк М.Ростовцев в 1920-е годы, писавший о конфликте между господствующей олигархией и широкими массами нищего населения ([92] 1, с.40). Живший в XIX в. французский историк А.Валлон писал об «олигархии богачей», которой противостоял народ и его лучшие представители, включая братьев Гракхов ([11] с.589). Да и сами современники указанных событий давали такую же оценку. Выше уже приводились слова Тиберия Гракха о нищих и бездомных римских солдатах, сражавшихся за чужое богатство. А в 105 г. до н.э. народный трибун Филипп сказал в одной из своих речей, что из всех римских граждан (число которых в то время составляло, по меньшей мере, несколько миллионов человек) насчитывалось только 2000 человек, обладавших независимыми средствами существования ([22] III, с.286). Другой современник, историк Гай Саллюстий (I в. до н.э.), писал: «когда среди знати оказались люди, которые истинную славу предпочитали неправедному могуществу, государство пришло в замешательство, и гражданский раздор потряс все, подобно землетрясению» ([94] 41).

Гражданская война в Риме в 49-45 гг. до н.э. Источник: http://liveinternet.ru

История гражданских войн в Риме показывает, что искоренение коррупции (даже частичное) оказалось невозможным без физического уничтожения класса олигархии или, по крайней мере, его значительной части. До прихода к власти Цезарь был лидером оппозиционной партии популяров, то есть народной партии, в противовес господствовавшей олигархической партии оптиматов. Хотя он захватил власть, нарушив существовавшие в то время законы, но его поддерживали народные массы, что обеспечило определенную легитимность его действий. Придя к власти и проведя несколько успешных военных кампаний против своих противников, которые организовали вооруженное сопротивление, он не стал уничтожать своих явных и тайных врагов. Более того, он оставлял в живых всех сражавшихся против него, и даже многих из

21 них сделал своими помощниками. По-видимому, он исходил из того, что ему удастся каким-то образом «приручить» олигархию и заставить ее добровольно отказаться от тех прибылей, которую та привыкла получать от коррупции. Поэтому он ограничился сокращением власти Сената и проведением ряда мер по борьбе с коррупцией и наведению порядка. Среди мер Цезаря по борьбе с коррупцией можно отметить следующие. Во-первых, он ликвидировал систему налоговых откупов, существовавшую в Малой Азии (см. выше) и Сицилии, а также устранил всех других посредников по сбору налогов на всех подвластных Риму территориях. Во-вторых, он занялся активным перераспределением государственных земель в пользу италийской бедноты: всего за 4 года своего правления он предоставил землю от 50 до 80 тысячам человек, причем во многих случаях земля и некоторый первоначальный капитал для ее обработки предоставлялись целенаправленно пролетариям, то есть лицам, не имевшим никакого имущества, в других случаях они предоставлялись многодетным семьям и ветеранам ([285] 1, pp. 139-140). В-третьих, он осуществил ряд мер, ограничивших коррупцию в финансовой сфере: запретил кому-либо взимать высокие ростовщические проценты (более 1% в месяц), установил правила оценки и продажи заложенного имущества, облегчавшие положение задолжавших крестьян по отношению к их кредиторам, запретил обращать в рабство за долги. Вчетвертых, он принял или планировал принять ряд мер по улучшению организации торговли и борьбе с пиратством, в том числе усилил государственный контроль за хлебной торговлей, хотя многие меры не успел осуществить (в т.ч. создание регулярного флота и развитие торговой инфраструктуры, которые осуществил впоследствии Август). В-пятых, он устранил коррупцию в области продажи дешевого хлеба населению (см. выше). В-шестых, он начал предпринимать меры по наведению законности и порядка: организовал городскую полицию, ужесточил уголовные наказания и стал требовать строгого соблюдения законов, ввел требования для домовладельцев содержать в исправности улицы и тротуары, запретил передвижение по городу паланкинов и экипажей в дневное время, создававшее сильные помехи городской жизни. Наконец, в-седьмых, он ввел новые законы против роскоши и, в отличие от практики применения предыдущих законов, стал строго следить за их выполнением, наказывая нарушителей большими штрафами ([72] 3/5, с.494-529).

Бюсты Юлия Цезаря. Источники: [92] 1, с.64; [74] с.246; www.t-muz.ru

Но, судя по всему, меры Цезаря по борьбе с коррупцией и по наведению порядка очень сильно не понравились сенаторам. Без сомнения, указанные меры в совокупности подрывали основные источники богатства римской сенатской верхушки, включая фактическое владение государственными землями, которые Цезарь начал отбирать у крупных землевладельцев и раздавать бедным, и включая различные виды спекулятивных

22 доходов (налоговые откупа, ростовщичество, хлебные спекуляции и т.д.), которые могли исчезнуть совсем вследствие цезаревых реформ. Поэтому убийство Цезаря в Сенате в 44 г. до н.э., совершенное толпой сенаторов, было непосредственной реакцией на эти меры. Один из мифов, сочиненных римской олигархией сразу же после убийства Цезаря в оправдание своих действий, состоял в том, что Цезаря якобы убили для того, чтобы воспрепятствовать установлению тирании и восстановить демократию. Но в действительности в Риме уже давно не было никакой демократии: небывалая коррупция и массовая пауперизация давно ее уничтожили. И заговорщики вовсе не собирались ее восстанавливать. Как указывал римский историк Аппиан, когда им предложили сложить с себя полномочия (наместников провинций, консулов и т.д.), которые дал им убитый ими «тиран» (Цезарь), и провести свои кандидатуры через демократические выборы, как это было до начала гражданских войн, они с возмущением единодушно отвергли это предложение ([3] II, 128-129). Мы видим из этого факта, что никаких убежденных борцов с тиранией, за демократию, среди них не было: иначе хоть один из них был бы принципиальным до конца и сложил бы с себя данные ему «тираном» полномочия1.

Убийство Цезаря в Сенате. Источник: http://empiretw.ru

Из этого факта нам также становятся ясны действительные мотивы убийства: почти все заговорщики имели высокие государственные должности, но были сильно раздражены их девальвацией. Ведь до прихода Цезаря каждая такая должность сулила золотой дождь, который сразу начинал сыпаться на чиновника в виде взяток, спекулятивной прибыли и незаконных поборов с населения. А Цезарь перекрыл все эти доходы и превратил должности высших чиновников из синекуры в тяжелую и неблагодарную обязанность. Убийцы Цезаря Кассий (ставший при Цезаре наместником Сирии), Марк Брут (Македонии), Децим Брут (Галлии), Требоний (ионической части Малой Азии), Тиллий Кимвр (Вифинии в Малой Азии) прекрасно знали, какие баснословные доходы получали ранее наместники провинций. При Цезаре все это закончилось: он перекрыл все каналы коррупции, ввел жесткую финансовую дисциплину 1

В этой связи сохранившийся до настоящего времени миф о том, что Брут, бывший Цезарю чуть ли не сыном (помните слова умирающего Цезаря: «И ты, Брут!»), пошел на его убийство якобы по «идейным» соображениям, ради восстановления Республики, не выдерживает никакой критики.

23 и контроль и набрал повсюду информаторов, докладывавших ему обо всех нарушениях закона и даже обо всех излишествах, которые позволяли себе богатые римляне в своей частной жизни. И вместо того, чтобы, наконец, после стольких трудов и испытаний насладиться властью в своих провинциях и купаться там в роскоши, а в дальнейшем вернуться в Рим богатыми и могущественными людьми, их уделом было вечно оставаться полевыми офицерами Цезаря или его будущего преемника и за относительно небольшое жалование выполнять в поте лица огромную и неблагодарную работу в варварских странах. Публичные жалобы Брута и Кассия на Цезаря после его убийства, приводимые Аппианом, подтверждают эти мотивы: «Цезарь не предоставлял нам власти ни в Риме, ни в провинциях… ни в распределении колоний, ни в чем-либо другом» ([3] II, 138). Казалось бы – как раз Цезарь и предоставил им власть, сделав наместниками самых крупных провинций, чего же им еще не хватало? Но не той они хотели власти, какую он им дал, а другой, бесконтрольной власти Сената, которая бы позволила беззаботно воровать и накапливать богатство. В дальнейшем, когда они отправились наместниками в восточные провинции Рима, они хорошо продемонстрировали, какой они хотели власти. Ни о какой даже видимости упорядоченного сбора налогов уже не было и речи. Они просто объезжали города в сопровождении войска и, остановившись в каждом из них на некоторое время, объявляли жителям, что те обязаны под угрозой смертной казни принести и сдать всё имевшееся у них золото и серебро (!). То есть организовали ничем не прикрытый грабеж населения среди бела дня. При этом доносчикам выплачивали десятую часть утаенных сбережений. И несчастные жители, опасавшиеся, что на них донесут соседи или члены их семей, доставали свои сбережения из тайников или выкапывали из земли и несли римским наместникам ([3] IV, 81, 73). Ну и, разумеется, Кассий и Брут конфисковывали таким образом не только все личные сбережения, но и все то золото и серебро, что было в местных храмах и в городских советах. А те города, которые из страха отказывались открывать перед ними ворота, они брали штурмом и подвергали грабежу и террору. Конечно, несмотря на эти совершенно очевидные мотивы убийства Цезаря, несколько заговорщиков вряд ли решились бы на такое дело из-за боязни не только потерять свои должности, но и, возможно, свою жизнь. Однако, судя по всему, они получили гарантии Сената на то, что им оставят и то, и другое. Как писал Аппиан, уже очень скоро стало ясно, что Сенат был заодно с убийцами. Точно (пофамильно) известно об участии в заговоре 60 сенаторов, но это, по-видимому, далеко не полный список, откуда видно, что значительная часть или даже большинство членов Сената были соучастниками этого преступления. Во время первого заседания Сената, состоявшегося после убийства Цезаря, лишь очень немногие сенаторы высказались неодобрительно о совершенном злодеянии, все остальные хвалили убийц ([3] III, 34, II, 127). И в дальнейшем Сенат всячески их защищал и отстаивал их право сохранить за собой свои высокие должности, несмотря на то, что их назначил на эти должности Цезарь в обход мнения Сената. Таким образом, заговор был организован очень хорошо. Все ключевые посты и армия, приписанная к соответствующим провинциям, оказались сразу в руках у заговорщиков и у Сената, действовавших заодно. Они могли не опасаться народных волнений, которые можно было опять, как во времена Суллы, подавить при помощи армии. И когда волнения начались – народ начал громить дома убийц Цезаря и даже расправился с некоторыми из тех, что попались под руку – главные заговорщики срочно уехали из Рима в те провинции, где они были назначены наместниками, и стали собирать там армию. Но они не учли, что армия-то стала уже совсем другой. Она теперь набиралась не из среднего класса (крестьянства), удовлетворенного своей жизнью и своим государством, как это было во время войны с Ганнибалом, а из той же нищей толпы, которая разгромила

24 в Риме дома убийц Цезаря и которая ненавидела сенаторов-олигархов. Поэтому в течение следующего года после убийства Цезаря вся армия в Италии и прилегающих к ней провинциях, не слушая приказы своих командиров, а часто и вместе с ними, перешла к тем двум людям, которым она доверяла и которым доверял народ: к приемному сыну Цезаря и его официальному наследнику Октавиану Августу и к ближайшему соратнику Цезаря Антонию. Причем, даже те легионы, которые были специально вызваны из Африки для защиты Сената, отказались воевать против Августа и перешли на его сторону ([3] III, 91-92). И что же сделали Август и Антоний, придя таким образом к власти? Они начали с уничтожения всех, кто так или иначе был замешан в убийстве Цезаря или противился его реформам или впоследствии поддерживал его убийц. В проскрипционные списки в 43 г. до н.э. (то есть на следующий год после убийства Цезаря) были включены 300 сенаторов, 2000 всадников и ряд других богатых римлян ([140] p.326). Конечно, не исключено, что некоторые люди попали в списки просто из личной мести или из стремления завладеть их имуществом, но вряд ли таких было много - это плохо вяжется с личностью Августа. Дело в том, что в дальнейшем за все полувековое правление Августа мы не видим с его стороны тирании или расправ с недовольными им людьми. В последующем Август вошел в историю как самый мягкий правитель в отношении своих подданных. Поэтому устроенную им расправу над римскими богачами в 43 г. никак невозможно объяснить иначе, как только его стремлением одним махом уничтожить ту группу людей или тот класс (названный Аппианом «партией Помпея»), который боролся против Цезаря и его антикоррупционных реформ, без чего задача наведения порядка и достижения социального мира в стране была невыполнима. Да он и сам писал в воззвании к народу, сопровождавшем проскрипции: «… мы не станем выделять в качестве врагов всех тех, кто разошелся с нами или злоумышлял против нас или кто выдается чрезмерным богатством… Мы будем карать только самых закоренелых и самых виновных. И это столько же в ваших интересах, сколько лично в наших» ([3] IV, 10).

Резня при триумвирах. Картина К.Антуана На картине изображены события 43 г. до н.э., когда Римом правил триумвират в составе Октавиана Августа, Антония и Лепида.

25 Собственно говоря, по-другому Август и не мог поступить. И армия, и народ ждали от него выполнения обещаний, данных им Цезарем: прежде всего раздачи незаконно приватизированной земли. Если бы он не начал немедленно действовать в интересах армии и простого народа, то его политическая карьера могла бы быстро закончиться, едва начавшись. Но землю для раздачи бедным, вне зависимости от юридической стороны вопроса, все равно приходилось отбирать у богатых. Однако трогать земли верных сторонников Цезаря Август не мог – это также было равносильно политическому самоубийству. Единственный остававшийся возможным вариант – объявить преступниками противников Цезаря и раздать армии и народу их земли, что и было сделано. Однако фактически – можно считать это совпадением, но скорее, следствием принципиальности Цезаря в его борьбе с коррупцией – его противниками оказались именно те, кто выступал против его антикоррупционных реформ, то есть принадлежал к олигархии. Дело, конечно, не ограничилось вывешиванием проскрипционных списков. Убийцы Цезаря Брут, Кассий и их сторонники собрали большую армию – около 100 тысяч человек. Но даже после того, как Август ее разбил в 42 г. до н.э. и продолжил осуществление планов Цезаря по перераспределению земель в пользу бедных, крупные землевладельцы в Италии опять организовали вооруженное сопротивление (41 г. до н.э.)1, которое удалось сломить также лишь при помощи армии ([19] 4, с.536). Конфискованные у латифундистов земли не предназначались для самого Августа и его «друзей»: как было указано выше, Август раздал эти земли, по меньшей мере, нескольким сотням тысяч италиков, не считая членов их семей ([140] pp.236, 589-601). Как следует из вышеизложенного, Август вовсе не собирался уничтожать всех богатых, как это сделали большевики в России после революции 1917 г. Известно, что далеко не все зажиточные римляне выступали против реформ Цезаря, многие их поддерживали. И намного раньше, в 80-е годы до н.э., когда Марий, предшественник Цезаря и последователь Гракхов, захватил власть в Риме и начал раздавать бедным римлянам государственные земли2, было немало богатых римлян и сенаторов, которые его поддержали ([3] I, 58). И эти богатые римляне, в свою очередь, подверглись наказанию со стороны олигархии. Сулла, свергнувший Мария и восстановивший олигархический режим в Риме в конце 80-х годов до н.э., составил проскрипционные списки, в которые включил 40 сенаторов и 1600 всадников ([3] I, 95) (с этого, собственно говоря, и началась печальная практика проскрипций). Вполне возможно, что часть этих состоятельных людей были включены в указанные списки из личной мести или стремления к наживе. Но другая часть, без сомнения, была включена по причине того, что они были сторонниками Мария, поддерживавшими его лозунги и выступавшими против сложившихся в стране олигархических порядков. Известно, что ряд сенаторов и всадников поддерживали и других вождей пролетариев: Цинну и Катилину, - руководивших восстаниями соответственно в 87 г. и в 63 г. до н.э. ([3] I, 65, II, 2), а также соратника Мария и Цинны Сертория, сражавшегося против войск Сената в Испании в течение 8 лет в 70-е годы. И в ходе гражданских войн 40-х годов многие богатые римляне сражались на стороне Цезаря и Августа, а вовсе не на стороне сенатской олигархии3. Да и первые революционеры, боровшиеся против коррупции и олигархии: братья Гракхи и Ливий Друз, выступавший против взяточничества сенаторов в 91 г., а также Публий Сульпиций Руф, предлагавший очистить Сенат от продажных сенаторов в 88 г. до н.э., - были знатными и состоятельными людьми. 1

Было и ряд других очагов сопротивления со стороны противников Августа и Антония. Роль этих мер ранее недооценивалась историками из-за отсутствия фактов. Но, например, исследование Ж.Лассера по римской Африке показало, что Марию удалось там основать целый ряд колоний и выделить земли тысячам или десяткам тысяч италиков, эмигрировавших в эти колонии ([231] pp.115-131). 3 Хотя, конечно намного большее число богатых и знатных римлян и сенаторов поддерживало не Цезаря и Августа, а Сенат. 2

26 Очевидно, что эти факты расходятся с марксистской теорией о непреодолимом антагонизме между «эксплуататорами» и «эксплуатируемыми» и о существовании монолитных классов тех и других. В связи с этим уместно поднять вопрос: что же такое олигархия. Мы видели выше, что олигархия неразрывно связана с коррупцией, а коррупция, как мы ее определили, состоит в продаже или игнорировании интересов общества. Поэтому олигархия есть не что иное, как особый класс или группа людей, выступающая против интересов остального общества. И, что самое важное, интересы олигархии и остального общества прямо противоположны. Мы это видели во всех приведенных выше примерах. Шла ли речь о хлебных спекуляциях и морском пиратстве, или о пожарах и обрушениях зданий в Риме, или о произволе при сборе налогов, или о войне против врагов отечества, или даже о разбойных нападениях и похищениях людей, интересы олигархии и народной массы были прямо противоположными: все, что было плохо для народа, то было хорошо для олигархии. Римская сенатская олигархия, правившая Римом в течение целого столетия, либо ничего не предпринимала для устранения коррупции и преступности, либо делала все для их усиления. Именно эта противоположность интересов, а не уровень благосостояния, и не другие искусственные принципы, выведенные марксистскими теоретиками, и является главным признаком, по которому можно провести водораздел между олигархией и остальным обществом. Итак, очевидно, что не все богатые относятся к олигархии, ряд богатых людей может направлять свою деятельность на благо общества или, во всяком случае, не против его интересов, как это видно из приведенных выше примеров. Но точно так же, далеко не все остальное общество является неким монолитом, противостоящим олигархии. Сила последней всегда состояла в том, что ей удавалось путем подкупа, привилегий или запугивания перетащить на свою сторону часть общества. Мы видели выше, что многие небогатые или разорившиеся сенаторы были куплены римскими олигархами или, во всяком случае, были поставлены в сильную от них зависимость. Но круг лиц, поддерживавших олигархию, далеко не ограничивался продажными сенаторами. В Риме существовал специальный термин: клиенты, - обозначавший людей, хотя и свободных, но зависимых от своих богатых патронов. По существу, как следует из описаний античных историков, они представляли собой целую социальную группу, интересы которой также расходились с простым народом и смыкались с интересами их хозяев1. Однако в некоторых случаях олигархия прибегала и к более широкому подкупу. Как писал Аппиан, в Риме «бесстыдно царили подкуп и взятка и сам народ приходил на выборы подкупленным» ([3] II, 19). К подкупу прибегли и убийцы Цезаря – сразу же после убийства. Согласно сведениям римского историка, для того чтобы создать впечатление, что народ поддерживает то, что они совершили, они сразу же отправились собирать по городу всякое отребье, готовое за деньги кричать что угодно. И собрав толпу таких подкупленных, стали устраивать митинги в свою поддержку ([3] II, 120-122). Правда, как мы видели из дальнейших событий, это им не помогло – народ быстро разобрался в происходящем и чуть было не устроил над ними расправу. Кроме того, как было показано выше, интересы римской сенатской олигархии либо совпадали, либо вполне уживались с интересами пиратов, бандитов и похитителей людей. Это еще одна социальная группа, которая всегда выступала на службе олигархии и служила как для усиления анархии, на фоне которой было проще извлекать спекулятивные и коррупционные доходы, так и для запугивания населения. В этой связи можно вспомнить, что еще задолго до начала гражданских войн и Тиберий Гракх, и Гай Гракх были убиты в результате нападения большой вооруженной банды, руководимой сенаторами, и вместе с ними было убито несколько сотен их сторонников. А за убийство Гая Гракха и его соратника Квинта Флакка в 121 г. до н.э. была обещана огромная сумма 1

В следующих главах приводятся примеры, показывающие такое расхождение интересов «клиентов» и простого народа.

27 золотом, хотя, как указывал Т.Моммзен, не было никакого суда, который бы дал на законном основании санкцию на подобное объявление ([72] 2/4, с.139). Таким образом, без суда и следствия, исходя из ложного обвинения, сенаторы открыто призвали любых людей, нечистых на руку и желавших заработать, принять участие в преступлении - в «охоте» на слишком рьяных сторонников народных интересов. В дальнейшем, в 83 г. до н.э. Сулла для восстановления власти сенатской олигархии прибегнул уже к массовому террору. Хотя, как указывал Аппиан, его высадка с войсками в Италии была незаконной акцией, и в глазах общества именно он был узурпатором власти ([3] I, 82), но он не просто шел на Рим с целью захвата власти, а сжигал и подвергал разграблению города, заподозренные им в сочувствии к народной партии. А встретившиеся ему по пути войска, оказавшие сопротивление, он не разоружал, а убивал тысячами всех сдавшихся в плен италийских солдат1. И захватив Рим, он впервые в истории прибегнул к проскрипциям, вывесив списки тысяч людей, подлежащих уничтожению ([3] I, 93-95). Этим своим изобретением он санкционировал тысячи преступлений, поскольку убийства этих людей теперь открыто стали совершаться по всей стране их недругами или завистниками. Таким образом, проскрипции как метод расправы над политическими противниками были изобретены и впервые применены именно римской олигархией. Помимо указанных двух методов: подкупа и насилия, - римская олигархия прибегала и к еще одному испытанному методу управления. «Разделяй и властвуй» лозунг, известный со времен Рима. Известно, что Сулла, разграбив и подвергнув террору италийские города, симпатизировавшие Марию, конфисковал часть их земель и домов, которые отдал 80 тысячам своих ветеранов – для того, чтобы они препятствовали возникновению там новых восстаний против Сената. В итоге они жили среди населения, ненавидевшего их за совершенные убийства и грабежи, многие ветераны потерпели полное фиаско как фермеры, обнищали и впоследствии сами участвовали в восстаниях ([140] pp.305-309). В дальнейшем Цезарь приводил это как пример издевательства над ветеранами, воевавшими вместе с Суллой долгие годы в Африке и Азии ([3] II, 94). Другим примером может служить стремление сенатской олигархии всячески сохранить деление римских подданных на римлян и не римлян. Даже союзникам римлян в Италии, которые находились под властью Рима уже не одно столетие, поставляли свои войска для всех войн Рима, для которых латинский был такой же родной язык, как и для самих римлян, они упорно отказывались давать римское гражданство. Из-за этого и возникла небывалая по размаху и количеству жертв так называемая Союзническая война (91-88 гг. до н.э.). В то же самое время наиболее услужливые рабы разных национальностей, освобожденные своими богатыми хозяевами (иногда только формально, де факто оставаясь от них в полной зависимости), без труда получали римское гражданство. Что касается других народов, живших за пределами Италии, то к ним относились уже даже не как ко второму, а как к третьему или четвертому сорту2. Выше говорилось о методах обирания жителей восточных провинций, применявшихся убийцами Цезаря, а до них – «публиканами». А ведь к моменту появления там Брута и Кассия эти провинции входили в состав римского государства уже почти сто лет, и давно следовало рассматривать их жителей как римских подданных, а не как «дичь для охоты». Здесь мы также видим резкое расхождение между партией олигархии и партией народа, представители которой (Марий, Цинна, Цезарь и другие) выступали за предоставление 1

В отличие от Суллы, Цезарь отпускал всех солдат и офицеров, сражавшихся против него и взятых им в плен, или зачислял в свою армию, несмотря на опасность, что они вновь примкнут к его противникам. 2 Отношение к зависимым от Рима странам/провинциям резко изменилось в середине II в. до н.э., то есть тогда, когда в Риме начала складываться олигархическая форма правления. До этого отношение было совсем иным – римляне не считали себя вправе грабить и обирать эти страны/провинции. Это хорошо видно на примере Испании, Греции, Африки и других стран, попавших в зависимость от Рима до середины II в. до н.э. См.: [72] 1/3, с.231, 341-342

28 римского гражданства всем италикам и за создание гуманной и справедливой системы управления в провинциях вне Италии. Цель или результат такой олигархической политики были вполне понятны: римским гражданам насаждалась мысль, что они – лучшая, избранная каста, а италийским союзникам – что они поставлены намного выше всех остальных (неиталийских) подданных Рима. Ради этого они, будучи сами в основной массе нищими, должны были воевать и поддерживать правящий олигархический режим, который преподносился не иначе, как демократия. Кассий и Брут не уставали повторять, особенно выступая с пропагандистскими речами перед своей армией, что они – борцы за демократию. Они с возмущением поносили Августа, который, по их словам, нещадно обирал «народ», а вот они сами, дескать, никогда такого не допускали. При этом из их собственных слов вытекало, что под «народом» они имели в виду лишь римских миллионеров, имевших имущества более чем на 100 тысяч драхм (порядка 1 млн. долларов) – именно их Август, для нужд гражданской войны, обложил единовременным налогом, и именно по этому поводу так возмущались Кассий и Брут ([3] IV, 96, 69). А все остальные жители, составлявшие 99,9% населения римского государства, по-видимому, следуя их логике, никакого отношения к «народу» не имели. Здесь мы видим еще один прием, к которому прибегала олигархия со времен античности - лицемерие. В сущности, необходимость лицемерия вытекает из самого положения олигархии в обществе. Потому что если, как мы определили выше, интересы олигархии в корне противоречат интересам общества, то она должна это всячески скрывать, чтобы ввести в заблуждение хотя бы наименее умную и проницательную его часть. Итак, мы определили те методы, которые позволяли олигархии в античности, и как мы увидим ниже, в другие эпохи, удерживать власть в государстве: лицемерие, разделение общества на группы и насаждение между ними вражды, а также подкуп и насилие. Поэтому, несмотря на свою малочисленность, олигархии удавалось в течение продолжительных периодов времени оставаться у власти, и лишь в условиях острых социальных кризисов указанные методы оказывались для этого недостаточными.

Глава II. Коррупция в Римской империи 2.1. Глобализация в истории и ее связь с коррупцией Прежде чем продолжить рассмотрение истории коррупции, мне необходимо дать Вам краткое представление о том важном явлении, которое объединяет и государства античности, и практически все остальные государства, которые будут рассматриваться ниже, а именно, о глобализации. Под глобализацией в настоящей книге имеется в виду, прежде всего, экономическая глобализация в том ее понимании, какое существует в настоящее время – резкая интенсификация внешней торговли и внешнеэкономических связей. Так, есть все основания полагать, что в античности объемы внешней торговли во много раз превосходили те ее размеры, которые были как в предшествовавший, так и в последующий периоды в западном Средиземноморье (подробнее см. [59] глава VIII). Это нашло выражение, в частности, в том, что людям, жившим в античную эпоху, был доступен широкий выбор товаров и услуг как местного производства, так и в особенности иностранных, привозимых из самых отдаленных районов, входивших в глобальную античную экономику. Как сегодня в мире нет мест, где бы не знали, что такое Кока-Кола, так и, например, в I в. н.э. не было таких регионов в античном мире, где бы не присутствовала арретинская керамика из Италии, имевшая, как и современные брэнды, характерные отличительные черты, или где бы в III-IV вв. н.э. не продавалась керамика из Северной Африки и готовая повседневная одежда из Сирии. Похожая картина

29 наблюдалась также в Киевской Руси и Византии (IX-XI вв. н.э.), о которой пойдет речь в следующей главе. Об этом, например, свидетельствует огромное количество византийских и арабских монет, а также совершенно одинаковых или однотипных византийских и арабских изделий, относящихся к данному периоду, найденных при раскопках в Скандинавии и в России ([12] с.279). Глобализация приводит к целому ряду последствий, которые были описаны в предыдущей книге трилогии. Но в данном случае, поскольку мы рассматриваем историю коррупции, нас интересуют лишь некоторые из них. Судя по всему, глобализация в истории сопровождалась одним вполне очевидным явлением, которое можно легко наблюдать и в условиях современной глобализации, а именно: смещением ценностей общества в сторону потребления. Причины этого явления вполне понятны: главным преимуществом глобализации считается сегодня и считался всегда тот богатый выбор, который с развитием внешней торговли был предоставлен потребителям. Но это преимущество таит в себе и определенную проблему: аппетит приходит во время еды, наличие большого разнообразного выбора всевозможных товаров и услуг повышает стремление людей к деньгам и богатству. В самом этом стремлении, конечно, нет ничего криминального, хотя оно уже может привести к чисто потребительскому восприятию жизни и к той иллюзии, что деньги или их количество могут решить абсолютно все проблемы и что они – абсолютное мерило всего остального. Однако этим не ограничивается роль глобализации в усилении коррупции: помимо этого, она создает чрезвычайно благоприятные возможности для всевозможных спекуляций и махинаций. В дофеодальных обществах, к которым относятся все указанные государства1, речь шла, прежде всего, о торговых спекуляциях, что мы уже видели выше на примере Древней Греции и Рима. Роль глобализации в этом процессе очевидна. В частности, Греция перестала выращивать достаточное ей для потребления количество зерна именно тогда, когда началась античная глобализация, то есть в V-IV вв. до н.э., до этого импорта зерна в Грецию практически не было. Причины перехода к практике массового импорта зерна вполне понятны: ввиду гористой местности выращивать зерно там было невыгодно, намного дешевле было закупать зерно, выращенное в Северной Африке. Поэтому вместо зерна греки стали производить вино, оливковое масло, керамику и другие изделия и вывозить все это в другие страны, взамен закупая там необходимые им зерно и лес. Такие же процессы происходили в других странах. В частности, Италия тоже постепенно свертывала собственное производство зерна и начала его ввозить в больших количествах сначала из Сицилии, а затем из Северной Африки. Следствием резкого роста внешней торговли стало появление большой группы людей, которая могла теперь зарабатывать довольно большие деньги на том, что постоянно закупала в больших количествах товары в тех местах, где они были дешевы, и продавала там, где они были значительно дороже. Можно утверждать, что любая торговля основана на данном принципе и несет в себе элемент спекуляции. Но там, где государство препятствовало глобализации и регулировало внешнюю торговлю при помощи высоких таможенных пошлин (как это было, например, во многих европейских странах в эпоху протекционизма в XVIII веке), значительная часть прибылей от торговли поступала в государственную казну в виде этих самых пошлин и могла использоваться на общественные нужды. Это уменьшало возможности быстрого обогащения для тех, кто занимался внешней торговлей. А если пошлин не было или они были очень низкие, как в Древней Греции и Древнем Риме, то значительная часть торговой прибыли оседала в карманах торговцев. И когда 1

Термин «дофеодальные общества» не является устоявшимся. Но поскольку историческая концепция Маркса устарела и полностью опровергнута имеющимися на сегодняшний день фактами (см. главу XVIII), то необходимо найти какую-то новую классификацию однотипных государств, существовавших в ту или иную эпоху. Поэтому для государств Европы и Средиземноморья, существовавших до эпохи феодализма (т.е. до IV-V вв. на Западе и до XII-XIII вв. на Востоке) используется термин «дофеодальные», а возникших после окончания эпохи феодализма – «постфеодальные» государства.

30 представлялся случай создать искусственный дефицит того или иного товара или вообще монополизировать рынок, как в приведенных выше примерах из античной эпохи, то они, конечно, его не упускали. Поэтому роль торговых спекуляций в условиях глобализации всегда была необычайно большой. Кроме того, глобализация всегда означала резкое усиление конкуренции со стороны более дешевых импортных товаров, в том числе более дешевого зерна, как это было в Греции и Риме в античности, и вела к быстрому разорению крестьян. В Северной Африке в эпоху античности собирали по два урожая в год. Поскольку средняя урожайность там составляла в среднем сам-10, то за год, по данным историков это давало урожайность сам-20, или 15-16 центнеров с гектара. А в Италии средняя урожайность составляла для разных регионов от сам-4 до сам-8, при одном урожае в год, то есть была в 2,5-5 раз ниже, чем в Северной Африке ([226] II, p.767-768; [178], p.55). Поэтому, когда хлынуло дешевое зерно из Африки, результаты труда италийских крестьян очень сильно обесценились. А если учесть, что цены на все остальные товары и изделия быстро росли1, и так же быстро росли денежные налоги, то не удивительно, что возникшие ценовые ножницы привели к быстрому разорению крестьянства и превращению его в толпу нищих пролетариев. Но сам этот процесс массового разорения среднего класса открывал невиданные возможности для махинаций в области земельных отношений и финансов: ростовщики и крупные землевладельцы охотно давали ссуды крестьянам, но под умопомрачительные проценты и обычно под залог их имущества, а то и под залог их самих и членов их семей. И доведенные до крайней нужды крестьяне были вынуждены соглашаться на крайне невыгодные условия, что в дальнейшем вело к потере ими своего имущества или даже к превращению их самих в рабов. Таким образом, глобализация создавала предпосылки для торговых спекуляций, разорения крестьянства и махинаций с землей и денежными ссудами, и тем самым способствовала крайне быстрому обогащению олигархии и расцвету коррупции, как мы это видели на примере поздней Римской республики. Итак, мы видим, что глобализация всегда в истории, с одной стороны, порождала стремление к богатству и чрезмерному потреблению. Выше говорилось о том, какая жадность и страсть к деньгам и наслаждениям внезапно проснулись в римской элите во II в. до н.э. Это происходило на фоне беспрецедентного роста объемов внешней торговли, рыночной экономики и количества серебра и золота в обращении2. Наплыв массы всевозможных товаров и услуг из-за границы, без сомнения, способствовал разжиганию потребительских аппетитов римского общества. С другой стороны, глобализация сразу же предоставляла элите и средства для удовлетворения возникшей страсти к потреблению и накоплению богатства, позволяя осуществлять торговые, земельные и финансовые махинации в невиданных до того времени размерах. 2.2. Коррупция в эпоху Юлиев-Клавдиев (конец I в. до н.э. – конец I в. н.э.) Эпоха поздней Римской республики, описанная в предыдущей главе, стала первым, но не единственным периодом сильной коррупции в долгой истории Древнего Рима. Некоторые историки утверждают, что Рим, начиная с эпохи поздней республики и до самого его падения в V в. н.э., жил в условиях непрекращающейся страшной коррупции, и даже рассматривают ее как главную причину краха Западной Римской империи в конце V в. Как представляется, это не совсем так. В частности, как указывалось в предыдущей главе, коррупция явно уменьшилась после окончания гражданских войн I в. до н.э. и сохранялась на относительно низком уровне в течение всего правления императора 1

Этот феномен был характерен для всех периодов глобализации. См.: [59], Комментарии к главе VIII Например, со 157 г. по 80 г. до н.э. количество римских серебряных монет в обращении увеличилось в 1012 раз ([220], p.109). Объемы внешней торговли в Средиземноморье выросли во II-I вв. до н.э. по меньшей мере в 20 раз по сравнению с предыдущими столетиями ([59], глава VIII). 2

31 Октавиана Августа (43 г. до н.э. – 14 г. н.э.). Очевидно, этому в значительной мере способствовали его меры, которые были продолжением и развитием программы, намеченной Юлием Цезарем. Как уже говорилось, они включали выделение земель, конфискованных у богачей и латифундистов, сотням тысяч италиков, наведение порядка на суше и на море (борьба с пиратами и разбойниками), введение контроля за качеством и высотой возводимых зданий, противопожарные меры и многое другое. Был установлен жесткий контроль за деятельностью наместников-сенаторов в провинциях1, а примерно половина провинций (Испания, Галлия, Сирия и Египет) были вообще изъяты из ведения Сената и подчинены непосредственно императору Августу ([52] с.563). В некоторые из этих провинций, например, в Египет, император запретил сенаторам даже приезжать – очевидно, чтобы пресечь любые злоупотребления с их стороны. Историки сравнивают эти мероприятия Августа с опричниной, введенной Иваном Грозным: он тоже половину земель (опричные земли) забрал у бояр и поставил под свой личный контроль.

Статуя Августа из Прима Порта (Рим, Ватикан). Источник: [17] Культ Цезаря-Августа в Древнем Риме представлял собой уникальный феномен, параллелей которому практически нет в мировой истории. Возникнув в конце существования Римской республики (I в. до н.э.), он достиг таких размеров, что отголоски этого культа сохранялись в дальнейшем в течение многих веков и даже тысячелетий. Например, даже в XX в. были общеупотребительными слова «кайзер», «цесаревич», «августейший» и т.д., производные от «цезаря» и «августа». Что касается Древнего Рима, то не только имена «цезарь» и «август» 1

В частности, сбор налогов в провинциях был передан прокураторам, назначаемым Августом.

32 приобрели новые значения и стали обозначать все связанное с высшей монаршей властью, но возник культ обожествления этих двух правителей. Усыпальница Цезаря после его смерти была воздвигнута прямо в середине Римского Форума (главной площади Рима), чего не удостаивался никакой другой человек в Риме. Храмы Цезаря-Августа в I-II вв.н.э. стояли повсеместно в самых разных городах Римской империи (например, даже в таком небольшом городе как Остия) и люди приходили и поклонялись этим двум умершим правителям как богам. Ничего подобного этому мы нигде не видим. Даже в отношении греков к Александру Македонскому не было ничего похожего – несмотря на все его фантастические завоевания и несмотря на то, что он при жизни создавал о себе миф как о сыне бога Зевса-Амона-Ра и насаждал восточный культ поклонения со стороны своих подданных. Тем не менее, никакого массового культа обожествления Александра и его имени после его смерти не возникло – ничего подобного тому, что происходило в отношении Цезаря и Августа после их смерти. Объяснение указанному феномену может быть только одно: масса людей воспринимала Цезаря и Августа как своих спасителей, спасших их от страшнейшего кризиса и хаоса (кризиса коррупции), в котором неминуемо должны были сгинуть и Римское государство, и все его граждане. Отсюда такое феноменальное почитание этих двух правителей и такая всеобщая к ним любовь. Единственный похожий феномен, который мы видим в мировой истории – это культ Ленина (после его смерти) и культ Сталина (после Великой Отечественной войны) в СССР, которые тоже воспринимались населением в качестве спасителей (подробнее см. третью книгу трилогии: [60] главы XX и XXIII). В какой-то момент, как и в случае с Цезарем-Августом, это переросло в официальное поклонение: был сооружен мавзолей Ленина на Красной площади, куда в дальнейшем был помещен и прах Сталина, образ Ленина (а в послевоенный период и Сталина) стал обожествляться.

Цветы на могиле Цезаря (современное фото) Развалины усыпальницы Цезаря и его могилу и сегодня можно увидеть на Римском Форуме, открытом для посещений туристов.

Август ввел законы, призванные поправить сильно расшатавшиеся мораль и нравы римского общества. Холостяки начали платить ощутимые налоги за то, что не состояли в браке, им также было запрещено наследовать имущество. За прелюбодеяние была введена строгая кара – ссылка на безлюдные и неприспособленные для жизни острова с конфискацией половины имущества. А отец по закону получил право безнаказанно убить свою дочь, совершившую прелюбодеяние, и ее любовника. Наказывались, хотя и менее сурово, и другие случаи половой распущенности. Были также введены строгие наказания за взятки и новые законы о роскоши. Последние, в частности, ограничивали размер и стоимость устраиваемых пиршеств и запрещали незамужним и бездетным женщинам некоторые дорогие и наиболее привлекательные украшения, в том числе жемчуг ([89] с.161). Даже известный римский поэт Овидий пострадал от этих законов: в одном из

33 своих произведений он прославлял свободную любовь, за что был отправлен Августом в изгнание, где и умер впоследствии. Все эти меры (взятые в совокупности) дали определенный результат. М.Ростовцев пишет о «блистательном подъеме экономики» при Августе и об осуществлении «извечной мечты великих мыслителей Древнего мира» о том, чтобы человечество могло, наконец, насладиться благами цивилизации ([92] 1, с.67). Российский историк Л.Остерман пишет, что в период его правления злоупотребления при взимании налогов были пресечены, «грабежи, вымогательство и произвол наместников ушли в прошлое», а окраины империи перестали восприниматься как покоренные области и приблизились по своему статусу к самой Италии ([74] с.401). За все время правления Августа на территории империи, сложившейся к началу его правления, не было ни одного крупного восстания, что свидетельствует о социальном мире и отсутствии острых социальных проблем. Что касается нравов, то, в этой области труднее делать какие-то определенные выводы. Но, похоже, что и здесь ситуация несколько улучшилась. В эпоху Августа не было ни одного публичного случая оскорбления нравственности, которыми была так богата поздняя республика, равно как и эпоха, наступившая после смерти Августа, особенно начиная с середины I в. н.э. (о чем далее будет сказано). Наиболее вопиющим случаем предшествовавшей эпохи была вакханалия 186 г. до н.э., включавшая сексуальную оргию, где, по-видимому, было немалое количество участников. После этого случая публичного оскорбления нравственности Сенат запретил проводить подобные мероприятия. Но эксцессы были и позднее, в эпоху Суллы и Цезаря. Например, Т.Моммзен упоминает скандал, учиненный Публием Клодием в 61 г. до н.э. во время женского праздника ([72] 3/5, с.521). Публичными эксцессами в эту эпоху «прославился» и сенатор Пизон. Обличавший его поведение Цицерон писал, что он предавался пьянству и безнравственным наслаждениям и танцевал голым на пиру ([89] с.30-31). Ювенал писал о девушках, исполнявших стриптиз в цирке на потеху публике ([188] p.46). Падение нравов в эпоху поздней республики нашло выражение в широком распространении детской проституции, не говоря уже о пьянстве, прелюбодеянии и неравных браках между стариками и молоденькими девушками ([89] с.25).

Жетоны в лупанарий (римский публичный дом).

Проституция стала обычным явлением даже среди низших слоев населения: дешевые проститутки (как женщины, так и мужчины) были настолько распространены, что установилась чуть ли не стандартная цена на их услуги - 2 асса ([188] p.47), что было эквивалентно примерно 1 литру зерна или булке хлеба. Причем, как пишут историки, в качестве сутенера очень часто выступал отец или муж, предлагая сексуальные услуги своей дочери или жены ([188] p.41). Широкое распространение получили венерические болезни, на что, в частности, указывает большое количество евнухов, упоминаемых

34 римскими авторами1. Еще одним признаком падения нравов стала храмовая проституция – во многих городах были возведены храмы Венеры и Афродиты, где поклонялись этим древним богиням любви, при этом сам «обряд поклонения» состоял в основном в том, что жрицы храмов исполняли функции проституток для всех желающих. Суровые законы о нравственности, введенные Августом, по крайней мере, устранили или уменьшили количество публичных эксцессов и случаев открытого пренебрежения моралью и нравственностью. А раздача земли сотням тысяч римских бедняков могли хоть на какое-то время уменьшить количество безработных городских пролетариев, погрязших в нищете и праздности, которые и были основной причиной пьянства, разврата, массовой проституции и болезней. Август также ввел серьезные ограничения на проведение гладиаторских боев, разрешив их проводить лишь дважды в году и с участием не более чем 60 пар гладиаторов ([11] с.405). Эта мера также могла способствовать некоторому смягчению нравов римского общества: ведь до этого римская толпа могла чуть ли не каждую неделю, а порой и много дней подряд лицезреть непрерывные убийства и потоки крови, льющиеся на арене, а накопленная при этом агрессия требовала выхода и неизбежно где-то проявлялась – в очередных эксцессах, теперь уже со стороны римской черни. Тем не менее, несмотря на благополучие и умиротворение, достигнутое империей в эпоху Августа, в дальнейшем, к середине I в. н.э., ситуация и в области морали и нравов, и области коррупции опять резко ухудшилась, чему далее будут приведены подтверждения. По существу, в правление Калигулы (37-41 гг. н.э.), Клавдия (41-54 гг. н.э.) и Нерона (5468 гг. н.э.) эта ситуация уже мало чем отличалась от эпохи поздней республики, а в области нравов, возможно, была еще хуже. Разврат, которому все больше предавалась верхушка римского общества, включая окружение самих императоров, сопровождался усилением воровства и произвола наместников, увеличением потока ложных доносов и несправедливо вынесенных приговоров. А вслед за этим произошла гражданская война 68-69 гг., что свидетельствует о сильно возросшей к тому времени социальной напряженности в обществе. Возникает вопрос – что послужило причиной этого усиления коррупции, падения нравов и последовавшей гражданской войны? Для того чтобы ответить на этот вопрос, надо сначала понять, что за система власти сложилась при Августе, тем более что она сохранялась затем практически неизменной в течение 2-3 столетий. Большинство историков склоняется к тому, что это была монархия, но при сохранении некоторой власти за Сенатом. Оценка роли последнего у всех историков разная. Т.Моммзен называл эту систему власти диархией (двоевластием), фактически признавая за императором и Сенатом равное участие в управлении ([52] с.563). Многие современные историки, наоборот, полагают, что Сенат играл второстепенную роль, и все важнейшие вопросы решал император. Тем не менее, следует признать, что монархия при Августе не была абсолютной, а была неким вариантом конституционной или ограниченной монархии, при сохранении у Сената определенных властных полномочий. Как было показано выше, Сенат в эпоху поздней республики уже практически потерял и демократические, и аристократические признаки, и переродился в явную олигархическую структуру. Август, сохранив за Сенатом определенную власть, даже не попытался развить в нем какое-то демократическое представительство. Наоборот, он фактически нивелировал роль народных трибунов – единственная важная должность, избираемая всем народом, которая до этого времени еще существовала2. В этом подход Августа сильно отличался от подхода Цезаря, который, будучи демократом, скорее всего, 1

Иных сколько-нибудь эффективных методов лечения венерических болезней, кроме кастрации, тогда не знали, хотя и при таком вмешательстве риски выжить были невелики – фактически 50/50. 2 Он сам в течение многих лет являлся народным трибуном, и одновременно вторую должность трибуна занимал его преемник, будущий император Тиберий. Поэтому выборы в народные трибуны в его правление стали фикцией.

35 постарался бы возродить какие-то элементы демократии. Вместо этого Август решил возродить в Сенате аристократические традиции, что известный российский историк С.Ковалев называет «утопией» ([52] с.567). В этих целях император проводил периодические «чистки», избавляясь от «недостойных» сенаторов. В 43 г. до н.э. Сенат уже лишился 300 членов, павших жертвой проскрипций. В 28 и 18 гг. до н.э. Август вновь подвергал его суровым «чисткам», избавляясь каждый раз от 200 сенаторов, в результате чего его численность сократилась с 1000 до 600 человек ([74] с.392, 406). В последующие годы правления Августа подобные «чистки» проводились еще 3 раза ([52] с.567). При этом был существенно увеличен – до миллиона сестерциев - имущественный ценз, необходимый для занятия должности сенатора, что, по замыслу императора, должно было способствовать избавлению Сената от разорившихся аристократов и случайных людей, которых было легко подкупить при голосовании. Но для того, чтобы сохранить в Сенате хотя и обедневших, но достойных сенаторов аристократического происхождения, Август предоставлял им средства из казны для того, чтобы они имели соответствующий имущественный ценз (1 млн. сестерциев). Привели ли эти меры к «облагораживанию» состава Сената, к возрождению его «аристократического характера»? Если в какой-то мере и привели, то ненадолго. Даже если принять, что Август обладал неким чудодейственным даром, при помощи которого он мог отделить «плохих» сенаторов от «хороших», с тем чтобы выгнать «плохих», то таким даром вряд ли обладали его преемники, и этот метод для них не годился. Зато резкое увеличение имущественного ценза сенаторов (до 1 млн. сестерциев) окончательно сделало из этого учреждения «клуб миллионеров» в прямом и переносном смысле. Поэтому при преемниках Августа Сенат стал опять тем же, чем он был до Августа – сборищем самых богатых римлян, политическим центром римской олигархии. А учитывая, что далеко не все преемники Августа обладали сильной волей, энергией и опытом, достаточным для того, чтобы в одиночку решать важнейшие государственные дела, и некоторые такие дела, а порой и большинство таких дел, делегировали Сенату и временщикам, то есть все той же олигархии, то можно говорить о существенном влиянии последней на управление страной. Поэтому определение, данное политическому строю Римской империи Т.Моммзеном – диархия, двоевластие императора и олигархии – по существу абсолютно верно. Следует также отметить, что, хотя Август и попытался перекрыть основные источники коррупции, прежде всего произвол сенаторов и всадников в провинциях, но остался самый главный источник коррупции – глобализация, интенсивная внешняя торговля, осуществлявшаяся в то время почти исключительно по морям и рекам. В условиях мирного времени эта торговля, приносившая огромные прибыли, еще более стала процветать. Прибыли от морской торговли не шли ни в какое сравнение с любой другой предпринимательской деятельностью или с обычным доходом от инвестиций в сельское хозяйство и промышленность, они были обычно на порядок выше. Так, процентная ставка по обычным ссудам в течение всего правления Августа (после окончания гражданских войн) и далее в течение всего I и II вв. н.э. составляла всего лишь 4% годовых ([48] 51, 21; [95] Август, 41). Живший в I в. н.э. римский автор и специалист по сельскому хозяйству Колумелла писал, что средняя прибыль на капитал, вложенный в сельское хозяйство, составляла всего лишь 6% годовых ([72] 1/3, с.410). А прибыль от морской торговли могла достигать 200% и более за одну торговую экспедицию. И процент по морским ссудам, предоставлявшимся для таких экспедиций, мог достигать 100%. Как видно из этих цифр, прибыльность морской торговли на порядок или даже на два порядка превосходила любую другую деятельность. Но занятие морской торговлей в Римской империи (впрочем, как и в других странах в другие эпохи) не было доступно всем, оно было доступно лишь избранному кругу. Прежде всего, оно было доступно тем, кто смог, благодаря связям или взяткам, добиться выгодных заказов на поставку, например, продовольствия, строительных

36 материалов, обмундирования и т.д. для провинции, крупного города или армейских частей. Конечно, в практике такие заказы могли получить, прежде всего, родственники наместников или других сенаторов, получивших выгодные должности, а также их деловые партнеры из числа всадников и их доверенные лица, которые чаще всего формировались из числа вольноотпущенников - освобожденных рабов1. Разумеется, такие поставщики благодаря огромным прибылям могли быстро вытеснить конкурентов и полностью монополизировать не только морскую торговлю, но и оптовую и розничную торговлю в городах и провинциях, что, по-видимому, и происходило. Поэтому морская торговля, осуществлявшаяся в ту эпоху без какого-либо контроля со стороны государства и без взимания пошлин2, являлась прекрасной питательной средой для быстрого роста олигархии и коррупции. Можно легко подсчитать, насколько прибыльной была, например, морская торговля зерном. Цена на зерно в Египте, который был одним из основных поставщиков этого вида продовольствия для Рима, при Августе составляла около 1 сестерция за модий. А в самом Риме цена в ту эпоху обычно составляла 5-6 сестерциев. При этом стоимость фрахта, по данным английского историка Г.Рикмана, составляла лишь 16% от цены зерна ([282] pp.149-150, 154); поэтому даже с учетом разгрузки и хранения зерна затраты на его закупку в Египте и поставку в Рим вряд ли превышали 1,5-2 сестерция за модий. Таким образом, прибыль всего лишь в результате одного перегона торгового судна из Египта в Рим (3 недели плавания) составляла приблизительно 150-200% по отношению к затратам. А за год она могла исчисляться тысячами процентов по отношению к первоначально вложенному капиталу. С учетом этих цифр можно заключить, что в Римской империи только прямой грабеж был, очевидно, более прибыльным мероприятием, чем морская торговля. Имеется множество фактов, подтверждающих, что морская торговля в Риме и в эпоху ранней империи продолжала оставаться не только самой прибыльной, но и самой высоко монополизированной (и, соответственно, коррумпированной) сферой деятельности, доступной, как указывалось выше, лишь узкому кругу избранных: сенаторам, всадникам и их доверенным лицам. Так, после страшного пожара в Риме в 64 г. император Нерон, для того чтобы облегчить страдания горожан, оставшихся без жилья и средств к существованию, сам занялся поставками зерна в Рим. Для этого он начал энергично подвозить зерно из порта Остия, расположенного в устье реки Тибр, в Рим. В итоге за короткий период цены на зерно в Риме обвалились с 5-6 до 3 сестерциев за модий, то есть почти в 2 раза ([282] pp.152, 154). Этот пример показывает, какое количество «воздуха», то есть монопольной прибыли, содержалось в ценах на импортные товары, к которым в Риме относилось и зерно. Судя по всему, все продажи хлеба в Риме к тому времени уже давно контролировала «торговая мафия», которая искусственно поддерживала высокие цены и тормозила поставки хлеба в Рим, хотя этого хлеба было достаточно на складах. И лишь личное вмешательство императора смогло изменить ситуацию, да и то, судя по всему, лишь на короткое время. Другими примерами, подтверждающими существование «торговой мафии», являются периодически повторявшиеся дефициты хлеба в Риме, сопровождавшиеся скачками цен и массовым голодом, за которым иногда следовали и эпидемии. Такие случаи были, например, в 23-22 гг. до н.э., в 5 г. н.э., в 19 и 41 гг. н.э. ([282] pp.62-63, 7274). Каждый раз императоры (соответственно Август, Тиберий и Клавдий) пытались в срочном порядке самостоятельно подвозить новое зерно в Рим и спасать положение, 1

Распространенность использования бывших рабов в качестве таких доверенных лиц, конечно, объясняется тем, что их было легко контролировать их бывшим хозяевам. На этот счет имелись специальные римские законы – в случае невыполнения тех условий, на которых состоялось его освобождение, бывший раб мог опять оказаться в положении раба своего бывшего хозяина. 2 За исключением портовых сборов в размере 2-2,5% и за исключением таможенных пошлин на Востоке империи, о которых см. ниже.

37 которое, если бы в эту сферу действительно был открыт доступ независимых торговцев, а не только самого императора, исправилось бы само и без всяких усилий со стороны последнего. После очередного такого события Клавдий в 42 г. предпринял даже коренную реконструкцию порта города Остия в устье Тибра, служившего главной перевалочной базой при поставках товаров в Рим. Эту реконструкцию планировал еще Цезарь почти за 100 лет до этого, но, несмотря на очевидную ее необходимость в свете повторяющихся проблем со снабжением Рима, она вызвала яростную оппозицию со стороны сенаторов ([282] p.75). Разумеется, эта оппозиция не могла возникнуть на пустом месте, она свидетельствует о заинтересованности сенаторов как раз в обратном, в том, чтобы эти проблемы не решались. Очевидно, сенаторы опасались, что резкое увеличение перевалочных мощностей может подорвать монополию контролируемой ими «торговой мафии» и такую прибыльную для них морскую торговлю. Мы видим, таким образом, что «битва за хлеб» для Рима, которая началась еще во II-I вв. до н.э., продолжилась и в эпоху империи. И это была битва между римским народом и его представителями, с одной стороны, и олигархией и Сенатом, с другой стороны. Во II в. до н.э. народный трибун Гай Гракх лично руководил строительством дополнительных хлебных складов, для того чтобы решить обострившуюся проблему снабжения города, и не исключено, что это стало одной из причин его убийства сенаторами. Позднее, в I в. до н.э. народный трибун Габиний разработал программу борьбы с пиратством, опять для того чтобы решить чрезвычайно обострившуюся проблему дефицита хлеба в Риме. И опять его чуть было не убила за это толпа сенаторов. Сто лет спустя, уже в эпоху империи, мы по-прежнему видим все ту же картину: сенаторы опять в оппозиции, теперь уже к императору, который задумал программу улучшения снабжения города хлебом. Но и народ не оставался в стороне от этой «битвы за хлеб». Как пишет Г.Рикман, «в 75 г. до н.э. в период острого дефицита хлеба на консулов Л.Октавия и С.Аврелия Котту на Форуме напала злобная толпа … Столетие спустя самому Императору Клавдию на Форуме преградила путь разъяренная голодная толпа, которая выкрикивала оскорбления и бросала в него куски хлеба, пока ему не удалось ускользнуть через заднюю дверь в свой дворец на Палатинском холме» ([282] pp.1-2). Сверхприбыли извлекались олигархией, судя по всему, не только в морской торговле хлебом, но и в морской торговле другими товарами: вином, стройматериалами, лесом, керамикой, тканями, металлами и т.д., - которую также могли легко контролировать те, кто имел рычаги власти. Причем, здесь сверхприбыли можно было получать с еще большей легкостью, чем в хлебной торговле. Как писал римский историк Светоний, Август прилагал все усилия для того чтобы не допустить нехватки хлеба в Риме, а когда народ стал жаловаться на дороговизну и недостаток вина, то он самоустранился от решения этого вопроса, заявив, что теперь с введением новых водопроводов в Риме для утоления жажды всем хватает воды ([95] Август, 42). Очевидно, он прекрасно понимал, что при всем его желании у него лично не хватит сил для того, чтобы навести порядок во всех секторах торговли и снабжения города. Поэтому вино и другие объекты морской торговли, в отношении которых не было никакого регулирования и контроля со стороны государства (в отличие от снабжения хлебом и водой), по всей видимости, были одновременно и объектами самой беззастенчивой спекуляции и ограничения конкуренции со стороны магнатов. С учетом вышесказанного можно заключить, что меры по борьбе с коррупцией, принятые Августом, не затронули самого главного источника коррупции – морской (то есть международной) торговли. Именно эта сфера стала источником быстрого и ничем не обоснованного обогащения сенаторов и торговых магнатов, а также привлеченных ими лиц, прежде всего своих бывших рабов (вольноотпущенников), которые для своего обогащения и обогащения своих патронов не гнушались даже спекуляциями хлебом и его припрятыванием в условиях массового голода среди населения и, по-видимому, не

38 гнушались другими способами борьбы за свои интересы, вплоть до физического устранения конкурентов и использования в этих целях власти сенаторов и наместников. Разумеется, морская торговля была не единственной сферой, способствовавшей развитию коррупции. Можно утверждать, что ей вообще, по видимому, способствовал недостаточный контроль «снизу» за деятельностью чиновников. Как видим, у императоров с трудом хватало сил лишь для того, чтобы наводить порядок в снабжении самого Рима хлебом и водой, но не в его снабжении другими товарами. А как он при этом один мог контролировать деятельность всех чиновников на такой огромной территории, какую занимала Римская империя? Слабость контроля особенно проявлялась в отношении тех провинций, которые оставались в подчинении не императора, а Сената, и до которых у императора руки совсем не доходили. О росте коррупции среди сенаторов и наместников провинций в течение I в. н.э. свидетельствуют следующие данные о слушаниях дел в римском Сенате, содержащиеся в описании римского историка Тацита. Правление императора Тиберия (14-37 гг. н.э.) 1. Гней Пизон, наместник Обвинен в злоупотреблениях в подвластной ему провинции: Сирии «провинция была отдана им во власть негодяям» 2. Цезий Корд, проконсул Обвинен в лихоимстве (вымогательстве) Крита 3. Гай Силан, проконсул Привлечен к суду за вымогательства Азии 4. Вибий Сирен, проконсул Обвинен в насилии и жестокости по закону о превышении Дальней Испании власти 5. Луцилий Капитон, Обвинен в превышении полномочий и злоупотреблении прокуратор Азии властью в получении взятки при судебных 6. Публий Суиллий, Обвинен квестор восточных разбирательствах провинций Правление императора Нерона (54-68 гг. н.э.) 1. Обультроний Сабин, Обвинен в злоупотреблениях при изъятии и продаже с претор казначейства, Рим торгов имущества, принадлежащего беднякам 2. Випсаний Ленат, Обвинен в лихоимстве (проконсул) Сардинии 3. Цестий Прокул, Обвинен в вымогательствах (проконсул) Крита 4. Клодий Квиринал, Обвинен в произволе и жестоких притеснениях на префект морского флота в территории Италии Равенне, Италия 5. Коссуциан Капитон, Обвинен в превышении власти и коррупции (наместник) Киликии 6. Эприй Марцелл, Обвинен в вымогательстве (наместник) Ликии 7. Публий Суиллий, Обвинен в грабеже местного населения и расхищении наместник Азии государственной казны 8. Сульпиций Камерин, Обвинен в жестокости (превышении власти) и проконсул Африки вымогательстве 9. Помпей Сильван, Обвинен в коррупции проконсул Африки 10. Педий Блез, (наместник) Обвинен в расхищении местной сокровищницы, Кирены злоупотреблениях и получении взяток

39 11. Фабриций Вейентон, Обвинен в том, что продавал «милости» императора и право на занятие высших государственных должностей один из высших чиновников в Риме Источник: [105] III, 14, 38, 66, 70; IV, 13, 15, 31; XIII, 28, 30, 33, 43, 52; XIV, 18, 50 Если в правление Августа, как пишут историки, «грабежи, вымогательство и произвол наместников ушли в прошлое», то того же совсем не скажешь о последующем периоде. Причем, как видно из представленных данных, этот произвол и коррупция в течение I в. н.э. усиливались. Если при Тиберии, правившем 23 года (14-37 гг. н.э.), Сенат рассматривал 6 дел о коррупции среди сенаторов и высших чиновников, то есть в среднем одно дело каждые 4 года, то при Нероне, правившем всего лишь 14 лет (54-68 гг. н.э.), таких дел было уже 11, то есть новое дело о коррупции в верхнем эшелоне возникало уже практически каждый год. Во всех случаях коррупции, приведенных в таблице, речь идет о высших должностных лицах - либо на уровне отдельных провинций, либо на уровне имперской администрации. Поэтому эта коррупция не могла не иметь очень серьезных последствий для всей провинции целиком или для всей отрасли или сферы деятельности, за которую отвечал тот или иной чиновник. Например, среди этих примеров коррупции и произвола фигурирует Клодий Квиринал, префект (то есть командующий) морского флота в Равенне. В последующих событиях гражданской войны 68-69 гг. именно моряки, базировавшиеся в Равенне, сыграют одну из самых роковых ролей, и, прежде всего, вследствие их разнузданности и бесчинств, к которым они привыкли под началом своего коррумпированного командующего. Что касается провинций, то те, которые фигурируют в вышеуказанных делах о коррупции, покрывали в совокупности значительную часть территории Римской империи, поэтому произвол, творимый на самом верху в этих провинциях, касался значительной части населения империи. Причем, из 13 судебных дел против провинциальных чиновников, указанных выше (при Тиберии и Нероне), 11 дел касались сенатских провинций, которые полностью находились в ведении Сената, 1 дело касалось Дальней Испании, часть которой находилась в ведении Сената, а часть – в ведении императора. И лишь одно дело касалось чисто императорской провинции, где управление осуществлялось непосредственно императором1, да и то в этой провинции в тот момент были особые обстоятельства, способствовавшие тому, что император смотрел сквозь пальцы на произвол наместника2. Следовательно, как с полной очевидностью следует из приведенных данных, коррупция в Римской империи развивалась в первую очередь на тех территориях, где у Сената, то есть у «клуба миллионеров», была большая свобода действий и где олигархия не чувствовала жесткого контроля за своими действиями со стороны императоров. Еще одним каналом распространения коррупции в империи, как и ранее, были завоевания новых стран и территорий. При Августе были завоеваны и присоединены к империи целый ряд стран и территорий к северу от Италии (современные Югославия, Австрия, Венгрия, Швейцария и запад Германии). На короткое время (около 20 лет) была 1

В число императорских провинций входила бóльшая часть Испании, Галлия, Сирия и Египет. Гней Пизон, наместник Сирии, был, судя по всему, специально назначен на эту должность императором Тиберием для того, чтобы наблюдать за Германиком, который руководил всем Востоком империи. Германик был близким родственником Августа (внуком его сестры) и имел бóльшие права на трон, чем сам Тиберий. Германик был вскоре отравлен, а Пизон был обвинен в этом преступлении. Точно не известно, какие инструкции Пизон перед этим получил от Тиберия – как полагают многие историки, они состояли в том, чтобы помешать Германику захватить слишком большую власть на Востоке (а по одной из версий – убить его). Но, какими бы ни были эти инструкции, очевидно, Пизон решил, что имеет право «компенсировать» свои особые услуги перед императором за счет грабежа в подвластной ему провинции и что ввиду этих услуг император его не тронет. 2

40 завоевана даже вся Германия – от Рейна до Эльбы. Завоевания несли в эти провинции произвол и насилие, часть населения уводилась в рабство в Италию. В 6-9 гг. н.э. часть вновь присоединенных Придунайских провинций восстала, что было, возможно, крупнейшим восстанием за всю историю Рима. В армии восставших было порядка 200 тысяч человек, они перебили всех римских граждан и торговцев на территории этих провинций, и для их подавления Рим направил армию в размере до 15 легионов (около 150 тысяч человек), что свидетельствует о беспрецедентном масштабе восстания. Война с повстанцами шла с переменным успехом 3 года и, как писал Т.Моммзен, позднейшие авторы называли эту войну 6-9 гг. «самой тяжелой из всех, какие когда-либо приходилось вести Риму против внешнего врага со времен Ганнибаловой войны» ([72] 5/8, с.44, 41-43). А когда после этого восстала часть Германии, и германцы уничтожили целую римскую армию (9 г. н.э.), то Август отказался от дальнейших завоевательных планов и вывел войска с территории Германии к востоку от Рейна. Без сомнения, население этих вновь присоединенных провинций представляло собой наиболее бесправную часть населения империи. Именно оно наиболее часто становилось объектом самого разнузданного насилия и самой изощренной коррупции со стороны римских чиновников и военных. Вот что пишет Тацит по поводу того, как римляне управляли этими вновь присоединенными провинциями. Германский народ фризы, проживавший на территории современной Голландии (осталась в составе Римской империи после 9 г. н.э.), был обложен римлянами податью. Ввиду бедности фризов римский военачальник Друз установил для них уплату подати бычьими шкурами, при этом он не установил жестких требований ни к размерам, ни к качеству шкур. Но в один прекрасный день римский центурион (сотник), заведовавший сбором подати, заявил, что отныне стандартом для приемки подати будут являться турьи шкуры – шкуры огромных размеров по сравнению с бычьими: быки у фризов были малорослыми. Поскольку выполнить это требование было фактически невозможно, и это было ясно с самого начала, то, как пишет римский историк, фризы «вместо шкур стали сначала рассчитываться с нами быками, потом землями и, наконец, отдавать нам в рабство жен и детей. Отсюда – волнения и жалобы, и так как им не пошли в этом навстречу, у них не осталось другого выхода, кроме войны». Таким образом, делает вывод Тацит, фризы восстали «больше вследствие нашей жадности, чем из нежелания оказывать нам повиновение» ([105] IV, 72). Хотя Август отказался от дальнейшего завоевания Германии и запретил это делать своему преемнику Тиберию, но на этом завоевания Рима не остановились. В правление императора Клавдия (41-54 гг. н.э.) была частично завоевана Британия. Причины крупного восстания в Британии под предводительством царицы иценов1 Боудикки в 61 г. похожи на причины описанного выше восстания фризов при Тиберии. Вот что пишет Тацит по этому поводу: «царь иценов Прасутаг, славившийся огромным богатством, назначил в завещании своими наследниками Цезаря (то есть римского императора – Ю.К.) и двух [своих] дочерей, рассчитывая, что эта угодливость оградит его царство и достояние от насилий. Но вышло наоборот, и царство стали грабить центурионы, а достояние – рабы прокуратора, как если бы и то, и другое было захвачено силой оружия. Прежде всего была высечена плетьми жена Прасутага Боудикка и обесчещены дочери; далее, у всех видных иценов отнимается унаследованное от предков имущество (словно вся эта область была подарена римлянам), а с родственниками царя начинают обращаться как с рабами. Возмущенные этими оскорблениями и страшась еще худших, поскольку их земля стала частью провинции, ицены хватаются за оружие и привлекают к восстанию тринобантов…» ([105] XIV, 31). А с тринобантами римляне поступали еще худшим образом: выгоняли из их жилищ, сгоняли с полей, обращали в рабство, грабили местные храмы. Причем, этими бесчинствами занимались уже не отдельные центурионы, а масса простых легионеров и демобилизованных ветеранов ([105] XIV, 31). 1

Один из кельтских народов Британии той эпохи

41 Не слишком многое изменилось и после восстания Боудикки, которое было подавлено римлянами. Хотя прямой грабеж и насилие над местным населением уже не допускался, но римские чиновники применяли изощренные издевательства, подобные тем, что мы видели ранее в отношении фризов, и которые вынуждали местное население давать взятки или просто отдавать последнее, что у них есть. Как пишет Тацит, помимо того что британцев обязали уплачивать подать хлебом в целях снабжения римской армии, римляне их «издевательски заставляли подолгу дожидаться у запертых государственных складов и даже покупать хлеб не иначе, как вручив взятку; им указывали для сдачи хлеба отдаленные округа, куда им можно было попасть лишь кружными путями, так что общины должны были доставлять его в глухие и бездорожные местности, тогда как римские зимние лагеря находились поблизости, и лишь насытив алчность немногих, они добивались того, что было удобно для всех» ([106] 19). Как видим, алчность, жажда наживы обуяла уже не только сенаторов, всадников и чиновников, но и римских офицеров и даже простых солдат, и ради получения денег они были готовы пойти на самые изощренные издевательства над местным населением, а при случае – и на прямой грабеж и насилие. И это вполне объяснимо – алчность заразительна. Если римская верхушка в погоне за наживой утратила всякий стыд и совесть, то что можно было ожидать от простых центурионов и легионеров – ведь рыба всегда гниет с головы. Одновременно с ростом коррупции в течение I в. н.э. происходило и резкое падение нравов. Император Калигула (37-41 гг. н.э.) открыто сожительствовал с тремя своими родными сестрами, свою очередную жену Цезонию выводил голой к обеду для демонстрации гостям, а понравившихся жен своих гостей, приглашенных к обеду, уводил в соседнюю комнату и там насиловал. А некоторых понравившихся ему отбирал у их мужей и делал на какое-то время своими женами. Он также убил своего брата Тиберия, тестя Силана и множество знатных римлян ([74] с.463-466). Жена императора Клавдия (41-54 гг. н.э.) красавица Мессалина, была настолько помешана на сексе, что ей уже не хватало бесчисленных любовников, и, как писал Ювенал, она по ночам отправлялась в лупанарий (публичный дом) и отдавалась там его посетителям. А к утру возвращалась во дворец, «вонь лупанара неся на подушки царского ложа» ([125] VI). Но и этого ей показалось мало, и она, воспользовавшись отъездом своего мужа-императора, устроила шутовскую свадьбу со своим молодым любовником, с обрядом бракосочетания и пышным пиршеством ([105] II, 27). Следующая жена Клавдия, его родная племянница (!) Агриппина, сначала отравила его самого, чтобы сделать императором своего сына Нерона, а затем пыталась соблазнить и самого Нерона (своего сына!), чтобы усилить свою власть при дворе. Не имея никакой формальной власти, она, пользуясь своим положением жены, а потом матери императора, открыто и безжалостно расправлялась с аристократами и чиновниками, которые в чем-то мешали ее планам ([74] с.480-486). Сам Нерон убил свою мать Агриппину, вел развратный образ жизни. Свадьба Мессалины – не единственный случай публичного оскорбления нравственности в эту эпоху. Тацит описывает праздник, устроенный Тигеллином, одним из высших чиновников при Нероне. На берегу пруда, где проходил праздник, были расставлены кабинки для свиданий (лупанары) и возле них стояли голые гетеры; а в самих кабинках сидели знатные женщины и выполняли роль проституток, отдаваясь любому из участников праздника, который этого пожелал ([105] XV, 37). Многочисленные факты свидетельствуют о том, что падение нравов в то время коснулось не только ближайшего окружения императоров, а широко распространилось среди богатых римлян. При раскопках в Помпеях1 в казарме гладиаторов, расположенной в местных трущобах, был обнаружен скелет усыпанной драгоценностями женщины. 1

Помпеи погибли от извержения Везувия в 79 г.н.э.

42 Французский историк Ж.Робер полагает, что эта женщина тайно посещала любовникагладиатора ([89] с.94), но речь вполне может идти о самом банальном разврате, подобном тому, которому предавалась Мессалина. Похожий случай произошел в середине I в. н.э. с одной знатной и богатой дамой, женой легата Кальвизия Сабина. Она, пишет Тацит, «загорелась грязным желанием во что бы то ни стало посмотреть, как устроен военный лагерь; она сумела пробраться туда ночью, переодевшись солдатом… распалила страсть солдат ночной стражи и обнаглела наконец до того, что стала заниматься любовью на главной площади лагеря» ([107] I, 48).

Римляне времен упадка. Картина Т.Кутюр (1847 г.)

В правление императора Тиберия одна богатая замужняя дама, Вистилия, дочь претора1, объявила, что занимается проституцией. Как пишет Тацит, сделала она так потому, что по старому римскому закону достаточной карой для продажных женщин являлось их публичное признание в своем позоре ([105] II, 85). Но наступили новые времена, и то, что раньше было позорным, стало в Риме чуть ли не почетным. Светоний сообщает о других аналогичных случаях - когда знатные римлянки публично признавались в своем занятии проституцией, - что само по себе уже достаточно говорит о масштабах падения нравов среди римской знати ([95] Тиберий, 35). Ввиду распространения таких скандальных случаев Сенат в период правления Тиберия был вынужден принять специальный закон (!), запрещавший знатным и богатым римлянкам заниматься проституцией. Как сами римляне объясняли происходящее ухудшение морали и нравов? Император Тиберий в своем письме Сенату указывал, как на главное зло, на новые возможности и соблазны, появившиеся у римлян, и видел путь борьбы с этим злом в введении запретов не только на безнравственное поведение, но и запретов на роскошь ([105] III, 53-54). Ювенал выражался еще определеннее: «Спросишь, откуда же гнусность такая и в чем ее корни? Некогда скромный удел охранял непорочность латинок, И небольшие дома не давали внедряться порокам … 1

Один из высших чиновников в Риме

43 Ныне же терпим мы зло от долгого мира: свирепей Войн налегла на нас роскошь и мстит за всех побежденных. Римская бедность прошла, с тех пор у нас – все преступленья И всевозможный разврат; на наши холмы просочился Яд Сибариса, Родоса, Милета, отрава Тарента, Где и венки, и разгул, и господствует пьянство. Деньги презренные сразу внесли иностранные нравы; Нежит богатство – оно развратило роскошью гнусной Все поколенье…» ([89] с.164) Итак, согласно Тиберию и Ювеналу, виноваты в основном богатство и роскошь, а также развращающее иностранное влияние. Позволю себе немного с ними не согласиться. Мы знаем из истории такие эпохи, когда некоторые страны достигали богатства и благоденствия своих граждан и избежали при этом явного падения нравов и морали. Очевидно, основная причина состояла не в том, что росло абсолютное богатство римского общества, а в том, что в основном росло богатство очень немногих, богатство, нажитое несправедливо, посредством использования насилия, монополизма и подкупа. И затем люди, нажившие таким образом несметные богатства и получившие благодаря этому власть, насаждали свои моральные нормы, вернее, их отсутствие, всему остальному обществу. Вот основная причина падения морали и нравов, и не только во времена Рима, но и во все другие эпохи.

Последняя молитва христианских мучеников. Картина Ж-Л.Жерома. Массовое распространение христианства в Римской империи в течение второй половины I века и II века н.э. являлось одной из форм протеста против усиливавшейся коррупции. А любое протестное движение, в какой бы форме оно ни выражалось, встречает противодействие со стороны адептов существующего порядка.

Параллельно указанному выше процессу – резкому росту коррупции и падению нравов – в течение I в. н.э. шел и другой процесс. Происходила резкая концентрация собственности, и, прежде всего, земельной собственности, в руках немногих землевладельцев. Как указывалось в предыдущей главе, такие же процессы происходили в эпоху поздней республики, и именно они были основной причиной затяжных

44 гражданских войн I в. до н.э. Конфискации Цезаря и проскрипции Октавиана Августа переломили эту тенденцию. Значительная часть земель римских богачей была таким образом экспроприирована – возможно, около половины всех принадлежавших ей земель. Об этом свидетельствует длинный список проскрипций 43 г. до н.э.1, к которому также надо добавить предыдущие конфискации имущества при Цезаре и последующие конфискации Августа, помимо данного списка2. Значительная часть этих земель была перераспределена в пользу безземельных крестьян и ветеранов: при Цезаре от 50 до 80 тысяч, а при Августе несколько сотен тысяч крестьянских семей и ветеранов получили наделы земли ([140] pp.236, 589-601; [285] 1, pp.139-140). Но после смерти Августа, а возможно, уже в конце его правления, процесс концентрации земель опять стал набирать силу. Особенно заметно он развивался в двух регионах, находившихся в ведении Сената и славившихся плодородием своих земель – в римской Африке и на Сицилии. Как пишет итальянский историк В.Скрамуцца, распространение латифундий в I в. н.э. приобрело на Сицилии никогда ранее не виданный размах. Секст Помпей имел так много земель на острове, что про него говорили, что он владеет Сицилией. А к середине I в. н.э., пишет историк, концентрация земель в руках немногих достигла такой степени, что богач Тримальхио в сатире римского писателя Петрония собирался путешествовать с северо-востока Сицилии на ее юго-запад (то есть из Италии в Африку) лишь по принадлежавшей ему земле, не проезжая через земли других землевладельцев ([180] p.363). Что касается Африки, то здесь концентрация земель достигла подобных же размеров: как писал Плиний Старший, шесть человек владели половиной Африки ([82] XVIII, 35). Причем, археология это подтверждает – в Северной Африке были найдены многочисленные указатели тех времен, на которых были проставлены имена одних и тех же немногих землевладельцев – Бландиан, Уденсис, Ламиан, Домициан ([282] p.111). Можно лишь догадываться, каким образом этим нескольким магнатам удалось прибрать к рукам столько земель – было ли это вложением денег, заработанных морской торговлей, или они завладели ими путем подкупа сенаторов, отвечавших за управление землями в Африке. Известно, что некий римлянин Пет в середине I в. н.э. скупал или организовывал скупку конфискованных государством земель – очевидно, незаконно и по дешевке, - из-за чего затем разразился скандал ([105] XIII, 23). Поэтому и в отношении африканских земель такая «прихватизация» имущества, находившегося формально у государства, а фактически – в управлении «клуба миллионеров», каким был римский Сенат, в то время была вполне возможна. Во всяком случае, еще в середине I в. до н.э. почти все земли в Африке находились в государственной собственности (в ведении Сената), а столетие спустя мы видим противоположную картину – бóльшая их часть оказалась в руках всего лишь нескольких олигархов. Итак, все эти три тенденции: рост коррупции, падение нравов и концентрация земельной собственности в руках немногих, - достигли своего апогея к правлению императора Нерона (54-68 гг. н.э.). Рим стоял на пороге новой гражданской войны. 2.3. Гражданская война 68-69 гг. н.э. и ее причины Одно из заблуждений, существующих относительно гражданской войны 68-69 гг., состоит в том, что она якобы была вызвана стремлением регионов к сепаратизму. Такого мнения придерживался целый ряд авторов, однако с ними были категорически не согласны, например, такие известные историки, как Моммзен и Ростовцев. Как писал 1

В соответствии с проскрипциями 43 г. подлежали уничтожению с конфискацией имущества 300 сенаторов и 1600 всадников, при том, что всех сенаторов было около 1000, а всадников – около 5000. 2 Например, после восстания землевладельцев в Перузии в 41 г. до н.э. было конфисковано много земель тех богатых римлян, которые не были включены в проскрипции 43 г.

45 М.Ростовцев, возражая этим авторам, «я, при всем старании, не могу обнаружить тут никаких следов сепаратистских стремлений», и далее в качестве действительной причины гражданской войны он называл «растущую ненависть к господствующим классам и их пособникам» ([92] 1, с.93, 95). Эта ненависть, по его мнению, проявилась, в частности, в том, что армия грабила в основном дома и поместья богачей. Т.Моммзен выступал с таким же мнением, особенно комментируя события в Галлии в 68-70 гг., в которых ряд авторов усматривали стремление Галлии к сепаратизму от Рима. В частности, он писал, что попытка некоторых кельтских народов провозгласить независимость «окончилась самым жалким образом, еще прежде чем вмешалось римское правительство, вследствие протеста большинства самих же кельтских округов, которые не могли и не желали отделяться от Рима». И здесь же пишет: «кельты превратились в римлян и желали оставаться ими» ([72] 5/8, с.85). Следовательно, сепаратистские движения не были поддержаны внутри самой Галлии (и были задавлены), поэтому они не могли дать почву для масштабной гражданской войны, охватившей всю империю. Надо отметить, что гражданская война в любой империи всегда сопровождалась какими-либо сепаратистскими движениями. Русская революция 1917 г. и последовавшая гражданская война привели к образованию на обломках Российской империи около десятка государств1, но никому и в голову не придет объяснять революцию и гражданскую войну в России стремлением регионов к сепаратизму. Причины были намного глубже, они коренились в социальных проблемах, и все это понимают. Разумеется, и в Римской империи были некоторые недавно присоединенные регионы (Придунайские провинции, Германия, Британия, Иудея), которые в I в. н.э. восставали и пытались сбросить римское владычество. Но эти восстания новых регионов, где, как указывалось выше, римляне творили безудержный произвол и насилие, происходили более или менее равномерно в течение всего столетия, и никто не говорил при этом о какой-либо гражданской войне. И если уж говорить о «сепаратизме», то беспрецедентные по масштабу события 6-9 гг. н.э., когда восстали Придунайские провинции, а затем Германия, отделившись в итоге от Рима, и есть самый яркий пример такового, но никто из историков при этом не говорит о «гражданской войне», а говорят о войне за освобождение от власти Рима. Однако именно о гражданской войне говорят римские авторы применительно к событиям 68-69 гг., а Тацит говорит даже о нескольких гражданских войнах в течение этих двух лет. При этом он четко разделяет такие понятия как «гражданские войны» и «внешние войны», к которым он относит и попытки тех или иных народов отделиться от Рима ([107] I, 2). Он также пишет о причинах, которые, по его мнению, вызвали собственно гражданскую войну, и которые ему, как очевидцу тех событий, должны были быть достаточно понятны. На его взгляд, такой главной причиной была жажда власти и грабежей ([107] II, 7, 38) – со стороны как отдельных претендентов, желавших захватить императорскую власть, так и со стороны армии и ее военачальников, терроризировавших население и, прежде всего, конечно, грабивших дома богатых римлян. Итак, если оставить в стороне тему сепаратизма, который развивался параллельно собственно гражданской войне 68-69 гг. и не играл в ней основной роли, то мы имеем два объяснения одних и тех же событий: классовый конфликт (Ростовцев) и жажда власти и грабежей (Тацит). Полагаю, что правы они оба, и что обе эти причины являются основными. Рассмотрим кратко, как происходили события. В первой половине 68 г. произошло несколько восстаний против императора Нерона, инициаторами которых выступали высшие чиновники и сенаторы. Восстание начал наместник Лугдунской Галлии2 Юлий Виндекс под лозунгом восстановления республики. К нему присоединился правитель 1

Польша, Финляндия, Эстония, Латвия, Литва, Закавказские республики, Украинская республика Петлюры, Сибирская республика Колчака, Крымская республика Врангеля и т.д. 2 Провинция на юго-востоке Галлии. Лугдун – теперь город Лион во Франции

46 Тарраконской Испании Сервий Сульпиций Гальба. Затем к восстанию присоединился префект преторианской гвардии1 Нимфидий Сабин, который щедрыми подкупами и обещаниями склонил гвардию на сторону восстания. И одновременно Сенат низложил Нерона и объявил его вне закона. Нерон бежал из Рима в провинцию, но, поняв, что ему не уйти от преследовавших его посланцев Сената, покончил с собой. Если мы сложим эти события, то практически нет сомнения в том, что все эти действия были так или иначе скоординированы, и, таким образом, налицо – государственный переворот, осуществленный Сенатом. Новым императором был провозглашен 73-летний Гальба, кандидатуру которого выдвинул Виндекс, первым поднявший восстание. Это также является свидетельством того, что осуществленный переворот носил олигархический характер – как будет показано далее на множестве примеров, олигархия во все эпохи и все времена стремилась выдвинуть в правители недееспособные личности: либо 70-летних стариков, либо детей, либо слабоумных, либо женщин, либо иностранцев. Причина этого состоит в том, что при недееспособных правителях нет никакого контроля за деятельностью олигархии со стороны государства. Помощники у Гальбы также соответствовали тому, что мы обычно видим в олигархических правительствах. По словам Тацита, это были «Тит Виний, отвратительнейший из смертных, и Корнелий Лакон, ничтожнейший из них» ([107] I, 6). То есть, Сенат в качестве нового правительства утвердил двух негодяев при наполовину выжившем из ума старике. И сам стал в своей деятельности уже откровенно руководствоваться олигархическими принципами: например, Сенатом было принято постановление о наказании доносчиков, расплодившихся в правление Нерона, но постановление это применялось, как пишет историк, в соответствии с тем, был ли доносчик беден или богат – наказывали только тех доносчиков, кто был беден ([107] II, 10). Однако с первых дней этот олигархический переворот столкнулся с неожиданной оппозицией, причем, не со стороны императора Нерона, который проявил пассивность и растерянность, а со стороны значительной части армии. Согласно описанию Тацита, восстание против вновь провозглашенного императора в армии началось стихийно, с самых низов и сразу в нескольких легионах: «в первом и пятом дошло до того, что в изображение Гальбы стали кидать камнями. В пятнадцатом и шестнадцатом слышались лишь ропот и угрозы… четвертый и двадцать второй легионы … разбили изображения Гальбы. … Консульский легат … вялый, бледный, взирал на весь этот позор, не принимая в нем участия… Центурионы двадцать второго легиона… пытались защитить изображение Гальбы, но солдаты оттащили их и связали» ([107] I, 55-56). В итоге восстали все армии, стоявшие вдоль северных границ империи: в Верхней и Нижней Германии, в Британии и вдоль Дуная, - которые провозгласили императором своего полководца Вителлия ([107] I, 59). Таким образом, события разворачивались по классическому сценарию «солдатского бунта» и, в целом, по тому же сценарию, что и после убийства Цезаря: как тогда, так и сейчас значительная часть армии отказалась подчиняться Сенату и провозглашенному им правительству и вместо этого выдвинула своих лидеров или пошла вслед за теми лидерами, которых посчитала своими. Некоторые историки утверждают, что основной причиной восстания стало то, что Гальба был скуп на поощрения солдатам, и не сделал им подарков в честь своего провозглашения императором. Но это плохо вяжется с тем, как разворачивалось восстание против него. Как пишет Тацит, «простые солдаты целыми манипулами и поодиночке вносили свои сбережения, а у кого денег не было, отдавали нагрудные бляхи, изукрашенные портупеи, серебряные застежки». Да и жители Галлии «ни в чем не отставали от солдат и наперебой предлагали людей, коней, оружие и деньги» ([107] I, 57). 1

Императорская гвардия, базировавшаяся в Риме

47 Спрашивается, откуда такое единодушие армии и народа и ради чего такие жертвы? Если дело в том, что солдаты не получили от Гальбы по нескольку монет в виде подарка, то с какой стати им самим отдавать свои последние скудные сбережения? По-видимому, солдаты и население жертвовали свои последние средства ради неких общих целей, которые они считали важными – в частности, на восстановление справедливого и законного правительства, взамен того незаконного, которое захватило власть в Риме в результате олигархического переворота. У Тацита есть два объяснения мотивов, которые руководили действиями солдат, о чем выше уже говорилось. Во-первых, один из мотивов он видит в желании разбогатеть: либо в результате грабежей во время похода, либо вследствие получения милостей от нового императора Вителлия – после его победы над Гальбой ([107] I, 51, 53, 57). Вовторых, он указывает на антагонизм между богатыми и бедными, который проявлялся в самых разных формах. Одно из проявлений - это ненависть солдат к высшим чиновникам и офицерам. Так, после того как солдаты выдвинули Вителлия в императоры, ему пришлось многих из этих чиновников и офицеров казнить или посадить в тюрьму по требованию солдат ([107] I, 58-59). Другое проявление социального антагонизма - вражда между бедными провинциями, к которым относились все те, где началось восстание против Гальбы (северо-восток Галлии, Германия, придунайские провинции, Британия), с одной стороны, и богатыми провинциями, с другой. Как пишет Тацит, «галльские племена, жившие по Рейну, тоже жаждали перемен и изо всех сил старались возбудить злобу против «гальбанцев»; тех, кто заслуживал это новое прозвище, они ненавидели и презирали так, как прежде ненавидели и презирали Виндекса. Прирейнские галлы яростно злобились на секванов, эдуев и их союзников (жителей юга Галлии – Ю.К.) и только и мечтали захватить их укрепленные поселения, уничтожить посевы и разорить дома. Те же постоянно возбуждали к себе ненависть, ибо были жадны и наглы, как все богачи…» ([107] I, 51). Итак, если мы и видим какой-либо межрегиональный конфликт в западных провинциях Римской империи, то это не стремление к сепаратизму, а социальный конфликт между бедным Севером и богатым Югом – по причине богатства последнего и бедности первого. Вообще, в подробном описании гражданской войны, сделанном римским историком, так много примеров указанного социального конфликта или антагонизма (между богатыми и бедными), что не совсем понятно, почему помимо М.Ростовцева, современные историки до сих пор его как бы не замечали. Так, читаем у Тацита, что солдаты-преторианцы императора Отона1 в Риме «поодиночке, тайком, действуя якобы от имени и в интересах государства, нападали на дома наиболее знатных, богатых и вообще чем-либо известных граждан…» ([107] I, 85). А вот как действуют германские легионы императора Вителлия: «рассыпавшись по колониям и муниципиям вителлианцы крали, грабили, насиловали… Легионеры хорошо знали места, они выбирали самые цветущие усадьбы, самых богатых хозяев, нападали и грабили, если кто сопротивлялся – убивали…» ([107] II, 56). Не лучше действуют и легионы, пришедшие из Придунайских провинций и присягнувшие императору Веспасиану. Вот что они вытворяют в богатом городе Кремона в Италии: «сорок тысяч вооруженных солдат вломились в город… Ни положение, ни возраст не могли оградить от насилия, спасти от смерти. Седых старцев, пожилых женщин, у которых нечего было отнять, волокли на потеху солдатне. Взрослых девушек и красивых юношей отнимали друг у друга солдаты, за них дрались и убивали. Одни тащили деньги и сокровища храмов, другие, посильнее, нападали на них и отнимали добычу. Некоторые не довольствовались богатствами, бывшими у всех на виду, - рыли в поисках спрятанных кладов землю, избивали и пытали людей. В руках легионеров пылали 1

До того как войска Вителлия подошли к Италии, Гальба был свергнут преторианской гвардией, которая провозгласила императором Отона. Но это не остановило армию Вителлия.

48 факелы и, кончив грабеж, их кидали потехи ради в пустые дома и разоренные храмы. … Грабеж продолжался четыре дня… Так на двести восемьдесят шестом году своего существования погибла Кремона» ([107] II, 33). И чем же провинился этот город? Оказывается, своим богатством – это был торговый город, удачно расположенный на торговых путях, благодаря чему процветал и богател. Судя по всему, именно поэтому, пишет Тацит, «легионеры издавна ненавидели жителей Кремоны»; да еще, как назло, «в городе была ярмарка и благодаря ей Кремона, и без того не бедная, выглядела сказочно богатой» ([107] II, 32, 34). Впрочем, грабежу подвергся и сам Рим, где солдаты победившей армии Веспасиана под надуманными предлогами врывались в дома богачей и грабили их, убивая всех, кто оказывал сопротивление ([107] IV, 1). Имеется целый ряд примеров какого-то патологического недоверия и ненависти со стороны солдат к сенаторам, высшим чиновникам и офицерам. Выше уже говорилось о том, что Вителлию пришлось казнить ряд таких чиновников и офицеров по требованию солдат. Такое же отношение к богатым аристократам мы видим со стороны солдат императора Отона. Однажды они заподозрили в измене императору большую группу сенаторов – они начали следить за ними и иногда «осыпали сенаторов бранью и оскорблениями, нарочно, чтобы найти повод начать резню». В итоге «едва не погибло множество сенаторов» ([107] II, 52, 54). В другой раз солдаты Отона заподозрили в измене одного из высших офицеров, который занимался погрузкой оружия. Солдаты «стали обвинять центурионов в измене, кричали, будто они хотят погубить Отона и для того вооружают сенаторских клиентов» ([107] I, 80). В итоге солдаты ворвались в дом к Отону в то время, когда у него ужинало большое количество сенаторов и офицеров, они им стали угрожать, двоих из них ранили и, наверное, всех бы перебили, если бы Отон, рыдая и умоляя, не сумел их утихомирить и выпроводить. Еще один подобный случай произошел с солдатами императора Вителлия: они заподозрили, что его хотят убить высшие офицеры, ворвались в его дом, где шел пир, и стали требовать казнить одного из них ([107] II, 68). Эти примеры напоминают тот антагонизм, который был у солдат Красной Армии во время гражданской войны 1918-1920 гг. по отношению к царским офицерам, дворянам, помещикам и другим «эксплуататорам трудового народа». О ненависти к богатым говорит и такой факт. Когда пришедший к власти Гальба решил отобрать все имущество, что Нерон раздарил своим фаворитам и помощникам, то, как пишет Тацит, «многие ликовали при мысли, что те, кого Нерон обогатил, станут беднее тех, кого он обобрал» ([107] I, 20). Конечно, эта ненависть к богатым, которая видна в приведенных выше примерах, шла рука об руку просто с желанием нажиться на воцарившихся беспорядках и беспределе. Солдаты беззастенчиво грабили и насиловали, и не всегда только богатых. Так, еще до того как армия Вителлия дошла до богатых городов Италии и южной Галлии, она разграбила несколько провинций в центральной Галлии, а также земли гельветов на территории нынешней Швейцарии, которые не отличались особым богатством. При этом несколько тысяч человек были убиты и угнаны в рабство ([107] I, 63, 68). На всем пути своего продвижения к Италии эта армия либо грабила города и деревни, либо получала от них дань – деньгами, продовольствием, оружием – а «там, где у жителей денег не было, пощаду покупали ценой бесчестья девушек и женщин» ([107] I, 66). Впрочем, организаторами этих грабежей и произвола очень часто или почти всегда выступали военачальники, то есть представители римской знати. Так, военачальник Отона Сведий Клемент «где только можно старался действовать по законам войны, словно идет он не по Италии, не по родным полям и селеньям, а опустошает чужие берега, выжигает и грабит вражеские города. Это было тем отвратительнее, что никто и не думал защищаться – на полях кипела работа, дома стояли открытыми. Уверенные, что кругом царят мир и безопасность, люди с женами и детьми выбегали навстречу войскам, и тут их настигала война со всеми ее ужасами» ([107] II, 12). Военачальники присваивали себе и львиную долю той дани, которую платили города и деревни проходившим мимо них войскам.

49 Валент, главнокомандующий одной из двух армий Вителлия, до того беззастенчиво собирал дань и накапливал ее у себя, что солдаты подняли против него бунт, обвинив его в присвоении всей добычи, и растащили его тюки с ценными вещами и деньгами, а сам он с трудом избежал смерти ([107] II, 29). Прим Антоний, главнокомандующий одной из двух армий Веспасиана «в Италии вел себя как в завоеванной стране», а его солдаты «грабили жителей, отнимали у них продовольствие» ([107] III, 49-50). Муциан, главнокомандующий другой армии Веспасиана, целенаправленно разграблял богатые имения. Поскольку его армия шла последней по тем местам, где уже до него прошли другие армии, то делать это было несколько труднее, чем его предшественникам. Поэтому он собирал информацию о том, где еще остались нетронутые богатые имения или дома и, получив ее, посылал туда соответствующую экспедицию. В итоге, пишет Тацит, «доносы сыпались к Муциану со всех сторон, все богатые имения были разграблены. Такую безжалостность и свирепость еще можно было как-то оправдать во имя войны, но продолжалось все это и в мирное время» ([107] II, 84). Разложение армий ввиду царящего беспредела дошло до крайней степени. «В вителлианской армии царили беспорядки и пьянство, и все напоминало скорее о ночных пирушках или о вакханалиях, чем о воинском лагере» ([107] II, 68). В армии Прима Антония один солдат «пришел к своим командирам и сказал, что убил в последнем сражении своего брата и потребовал за это вознаграждение» ([107] III, 51). Как писал Тацит, «армия теряла силы в распутстве и наслаждениях, все больше забывала древнюю дисциплину, установления предков, при которых Римское государство стояло твердо, ибо зиждилось на доблести, а не на богатстве» ([107] II, 69).

Pollice Verso! (Добей его!). Картина Ж-Л.Жерома. Каждый виток падения нравов в Риме сопровождался вакханалией кровавых побоищ на арене. После смерти Августа гладиаторские бои опять превратились в массовое и регулярно устраиваемое зрелище.

И в этом армия брала пример со своих полководцев и императоров. Солдаты выдвинули Вителлия в императоры, полагая, что он станет достойным правителем. Но он уже с первых дней не оправдал ожиданий: «предвкушая положение принцепса [императора], он проводил время в праздности, роскоши и пирах, среди бела дня

50 появлялся на людях, объевшийся и пьяный. Охваченные воодушевлением и исполненные мужества солдаты действовали за него, и поэтому могло показаться, что в армии есть настоящий командующий…» ([107] I, 62). И в дальнейшем, когда Отон был свергнут, как до этого Гальба, и Вителлий воцарился в Риме, он скорее делал вид, что правит страной, а фактически все время проводил в пирах, умудряясь в них участвовать по три, а то и по четыре раза в день. При этом, как пишет Светоний, он постоянно принимал рвотное и избавлялся от съеденной пищи, чтобы иметь возможность снова набивать себе живот разными яствами ([95] Вителлий, 13). Как говорили, за несколько месяцев своего правления он умудрился потратить на свои пиры и развлечения1 двести миллионов сестерциев, что составляло до 1/4 годового бюджета расходов Римской империи ([107] II, 95; [178] p.30). Не лучше себя проявили и два его главнокомандующих – Цецина и Валент, которые «старались перещеголять один другого числом сторонников, пышностью свиты, обилием клиентов2, ожидающих их выхода по утрам» ([107] II, 92). И воевали они тоже соответствующим образом, думая не о войне, а о собственных удовольствиях: «Фабий Валент во главе целой армии изнеженных наложниц и евнухов продвигался вперед далеко не так поспешно, как подобает идти на войну» ([107] III, 40). Говоря о грабежах, жажде наживы и стремлении к наслаждениям в период гражданской войны, которые поразили всю римскую армию и значительную часть римского общества сверху донизу, нельзя не сказать и о проявившейся жажде власти. На это указывает и число императоров – четверо, всего за два года, трое из которых были убиты. Об этом свидетельствуют также появившиеся самозванцы – одних лже-Неронов было несколько, были и другие самозванцы, которые провозглашали себя императорами и пытались привлечь поддержку народа и армии ([107] II, 72). В сущности, провозглашение императором Отона является именно таким случаем, но удавшимся, в отличие от многих других. Он умело воспользовался нелюбовью солдат к императору Гальбе и щедрыми подарками и обещаниями склонил некоторых из них на свою сторону. А затем всего лишь 23 преторианца, которых он подкупил или уговорил, и осуществили переворот ([107] I, 27) - расправились с Гальбой и провозгласили императором Отона. Нелюбовь солдат и народа к Гальбе была уже столь велика, что никто не стал его защищать, несмотря на малочисленность заговорщиков. Как видим, факты свидетельствуют о том, что гражданская война 68-69 гг. явилась отражением или следствием тех социальных язв, которые разрастались и нагнаивались в течение предшествовавших 50 или более лет – роста коррупции, падения морали и нравов и все большей поляризации общества на богатых и бедных. Первые две язвы вызвали невиданную жажду власти и денег, откуда страшные грабежи и насилие, не прекращавшиеся в течение этих двух лет, и попытки захвата императорской власти. Третья язва вкупе с первой вызвала ненависть массы простых солдат ко всем богатым и особенно ко всем сенаторам и крупным чиновникам. Следует отметить, что, несмотря на утверждения марксистов о том, что главным социальным конфликтом античности был конфликт между рабами и рабовладельцами, среди участников гражданской войны 68-69 гг. мы совершенно не видим никаких рабов. Более того, как указывалось выше, мы их не видим уже и во время основных событий предыдущей гражданской войны (80-е-30-е гг. до н.э.), и не увидим во время гражданских войн в Римской империи конца II в. и середины III в. н.э. Это указывает на то, что такого социального конфликта либо не было вообще, либо его роль в социальной истории Рима после 70-х гг. до н.э. (когда было восстание Спартака) была очень невелика и была искусственно раздута Марксом и Энгельсом. Роль и значение рабов в социальной жизни Рима резко сократились в I в. н.э. ввиду, во-первых, сокращения притока военнопленных, и, во-вторых, ввиду того, что теперь уже 1 2

Он также постоянно устраивал гладиаторские игры, скачки и прочие массовые развлечения Клиентами в Риме называли приживальщиков при богачах.

51 не только Италия, но и все другие части империи стали играть важную роль в социальной жизни, как мы это видели на примере событий 68-69 гг. А вне Италии рабов и до I в.н.э., и в I в.н.э. было очень мало, и они не могли играть сколько-нибудь значительную роль. Более того, как указывалось выше, рабы в описываемую эпоху очень часто становились сообщниками крупных чиновников, сенаторов и денежных воротил в различных финансовых махинациях и коррупционных схемах. Эти рабы, формально освобожденные своими хозяевами, но фактически по закону и по факту от них зависимые, были самыми лучшими их помощниками и исполнителями самых грязных дел. Мы очень часто видим их в описании римских авторов именно в таком качестве. Так, царство иценов в Британии «стали грабить центурионы, а достояние – рабы прокуратора» ([105] XIV, 31). Даже у Нерона самыми грязными делами занимался его бывший раб Геллий. Однако освобожденные рабы оставались помощниками своему бывшему хозяину лишь до тех пор, пока тот был богат и силен. Тацит пишет, что при Нероне многие богачи были отправлены в ссылку и лишились части своего имущества, а при Гальбе были освобождены – но вернувшись домой из ссылки обнаружили, что обмануты своими бывшими рабами. Те уже совсем не боялись и не хотели подчиняться своим обедневшим и лишившимся всякого влияния хозяевам, находили себе новых богатых покровителей, а «некоторые даже жили в императорском дворце и были могущественнее своих господ» ([107] II, 92), возможно, присвоив себе часть их денег, пока те были в опале. В дальнейшем даже в числе римских сенаторов мы видим немало бывших рабов, которые стали очень богатыми и влиятельными людьми. Данный феномен – типичное явление, свойственное олигархии, которая во все времена и эпохи использовала иностранцев, представителей малых народностей и пораженных в правах людей в своих интересах, делая их своими помощниками и исполнителями. Рабы-иностранцы именно ввиду их зависимого и уязвимого положения чаще всего в Римской империи использовались олигархией для осуществления своих махинаций, но в дальнейшем именно они и становились чаще, чем другие, не только помощниками, но и полноправными представителями олигархии, достигая самых вершин богатства и могущества. Очевидно, именно поэтому Август принял целый ряд законов, препятствовавших проникновению освобожденных рабов в государственные структуры: в Сенат, в армию, в сословие всадников и т.д., а тем из них, кто хоть раз подвергся (уголовному) наказанию, была закрыта возможность получения римского гражданства ([52] с. 568). Эти законы были направлены против распространения коррупции в государстве и обществе через таких освобожденных рабов. 2.4. Циклы в социальной и экономической истории Рима Мы видели, что история Рима в течение II в. до н.э. – I в. н.э. как бы совершила два круга или цикла: с начала II в. до н.э. и до середины I в. до н.э. происходили постепенный рост влияния и силы олигархии, усиление коррупции, усиление концентрации богатства в руках немногих, на этом фоне росло напряжение в обществе, затем началась гражданская война, приведшая к экспроприации у богачей накопленных ими богатств. Затем все то же самое повторилось уже в период с 30-х гг. до н.э. и по конец I в. н.э. – и закончилось гражданской войной 68-69 гг. и экспроприациями. Что касается последних, то их начал Нерон: он, в частности, конфисковал земли шестерых магнатов, которым принадлежала половина всех земель римской Африки. Далее они продолжились стихийно в течение гражданской войны 68-69 гг. (см. выше), и затем их продолжили император Веспасиан (69-79 гг.) и Домициан (81-96 гг.). Эти императоры продолжали отбирать поместья у богачей в Африке, а также в Египте, где до этого, в середине I в. н.э. также шла активная скупка земель магнатами. Конфискованные земли раздавались крестьянам и ветеранам, которых специально зазывали в Африку для создания там слоя зажиточных фермеров

52 ([92] 2, с.31-32, 57, 85-86). Налицо полная идентичность с тем, что делали Цезарь и Август в начале своего правления. В итоге ко II в. н.э. все крупные магнаты были уничтожены – среди даже самых богатых сенаторов этого периода уже нет, по словам М.Ростовцева, ни «набобов I в. до н.э.», ни «мультимиллионеров периода Юлиев-Клавдиев» ([92] 1, с.147). Более того, как указывает историк Д.Дафф, к началу II в. н.э. осталось не более 30 потомственных сенаторов ([141] p.746) – то есть примерно 3-5% прежнего состава Сената, чему, судя по всему, немало способствовали репрессии против сенаторов и их гибель в эпоху гражданских войн и революций, которыми характеризовались последние десятилетия I в.н.э. И вот мы опять видим «золотой век», который наступил при императорах Траяне (98-117 гг.) и Адриане (117-138 гг.), как ранее он наступил при Августе. Конфискации при этих императорах прекратились, опять достигнут социальный мир, как это было за 130150 лет до этого. Но все это опять ненадолго. Уже при Адриане мы видим восстание в Иудее, вылившееся в настоящую войну евреев с римлянами. А в правление Антонина Пия (138-161 гг.) мы видим уже огромное множество восстаний: в Иудее, Греции, Египте, Мавритании, Британии, Германии, Дакии, Испании. При Марке Аврелии (161-180) происходит дальнейшее нарастание социальных конфликтов и восстаний. Но у всех этих императоров хорошие отношения с Сенатом, и поэтому все они считаются «хорошими» императорами. Затем появляется «тиран» Коммод (180-192 гг.), который начинает, по словам М.Ростовцева, «борьбу с сенатом» и «опирается в этой борьбе на солдат» ([92] 2, с.112), - совсем как его предшественники, «тираны» Цезарь и Нерон, которые также в конце очередного цикла и накануне очередной гражданской войны начинали «борьбу с сенатом». Этого «тирана» сенаторы тоже убивают, и опять, в третий раз, сенатская олигархия выдвигает в императоры 70-летнего старика – Пертинакса (193 г.)1. Так же как в двух предыдущих случаях, это вызывает возмущение народа и армии, и начинается гражданская война. События гражданской войны 193-197 гг. почти в точности повторили то, что происходило в 68-69 гг.: опять войска, возмущенные олигархическим переворотом сенаторов, выбрали своих императоров (Альбина, Нигера и Севера), опять нашелся один претендент (Деций Юлиан), который, как в 69 г. Отон, «купил» императорский титул у преторианцев, свергнувших немощного старика-императора2. Но для установления реальной власти, разумеется, этот спектакль с покупкой императорского титула не годился. Четыре года шла гражданская война, с такими же ужасами, какие были в 68-69 гг., или еще хуже. В итоге Септимий Север (193-211 гг.) вышел победителем. И первое, чем он занялся – продолжил террор Коммода в отношении сенаторов, а также в отношении богачей в провинциях, с конфискацией их земель и имущества. Эту политику «террора в отношении богатых», как пишет о ней М.Ростовцев, продолжил его сын Каракалла (211-217 гг.), который не только продолжил конфискации, но еще более увеличил налоги на доходы состоятельных граждан, введенные Коммодом и Севером3. Может быть, Вы полагаете, что все это – сплошные совпадения? Что-то из этого действительно можно считать совпадениями – например, что титул императора был фактически куплен за деньги и Отоном в гражданскую войну 68-69 гг., и Децием Юлианом в гражданскую войну 193-197 гг. Можно также считать совпадением то, что сенатская олигархия всякий раз выдвигала в императоры 70-летнего старика – могла бы для разнообразия выдвинуть, например, слабоумного, как она это делала в другие эпохи. 1

Предыдущие два случая – это выдвижение в императоры 73-летнего Гальбы после смерти Нерона в 68 г., и 66-летнего Нервы после убийства сенаторами Домициана в 96 году. 2 В этот раз, правда, преторианцы в буквальном смысле устроили аукцион, на котором продавали императорский титул всем желающим. И богатый сенатор Дидий Юлиан купил его у них на этом аукционе. 3 Каждый раз, когда Ростовцев пишет о политике указанных трех императоров: Коммода, Септимия Севера и Каракаллы, - по отношению к сенаторам и вообще к римским богачам, он употребляет слово «террор». ([92] 2, с.110, 116, 129)

53 Но то, что этот цикл повторялся с неизменной последовательностью с интервалом примерно 130 лет целых три раза – не может быть совпадением. Таких совпадений не бывает! О том, что это не совпадение, свидетельствует и ряд экономических показателей. Об одном из них, самом важном, выше уже говорилось – концентрация земель и собственности достигала всякий раз своего пика перед началом очередной гражданской войны. Но это еще не самое интересное. Самое интересное состоит в том, что всякий раз в годы, предшествовавшие гражданской войне, начиналась бешеная тезаврация, то есть припрятывание в кубышку, золотых и серебряных монет. Причем, как вытекает из данных, приводимых английским историком Р.Дункан-Джонсом, эта интенсивная тезаврация возникала где-то в середине цикла: в частности, в правление Тиберия (14-37 гг.) и Марка Аврелия (161-180 гг.). Затем она постепенно усиливалась и достигала своего пика к концу цикла – к правлению соответственно Нерона (54-58 гг.) и Коммода (180-192 гг.) ([178] pp.23, 31, 71, 88). При этом из обращения исчезали практически все золотые и серебряные монеты, и указанным двум императорам приходилось лихорадочно выпускать огромные количества новых монет, но уже с меньшим содержанием золота и серебра, чтобы остановить тезаврацию и предотвратить крах всей денежной системы. То же самое происходило в эпоху поздней республики, в 40-е годы до н.э., также накануне и во время гражданской войны Октавиана Августа против сенатской олигархии ([178] p. 99). В тот период интенсивная чеканка, проводившаяся Цезарем (49-44 гг. до н.э.) и Августом (43 г. до н.э. – 14 г. н.э.), продолжалась вплоть до самого конца гражданских войн (20-е годы до н.э.), а затем ее размеры сократились в 20 раз ([180] p. 510). Правда, тогда обошлось без «порчи» монеты – золота, захваченного Цезарем в Галлии и конфискованного Августом у римских и египетских богачей хватило на то, чтобы удовлетворить резко возросший спрос на него путем интенсивного выпуска в обращение полновесных золотых монет1. Таким образом, во всех трех случаях налицо острый экономический и финансовый кризис, проистекавший накануне и во время гражданской войны, который, очевидно, и был одной из основных причин усиления социальной напряженности и последующего социального взрыва. Почему происходили такие кризисы? Такая массовая тезаврация свидетельствует о бегстве капиталов из реального сектора в золото и серебро. Это могло возникать ввиду резкого увеличения рисков предпринимательской деятельности и ввиду отсутствия перспектив иного выгодного вложения капиталов. Только этим можно объяснить, почему во второй половине цикла возникало такое массовое бегство капиталов из реального сектора в золото и серебро. В свою очередь, усиление рисков и отсутствие перспектив вложения капиталов, очевидно, было вызвано резко возросшей коррупцией и монополизацией производства и сбыта. Если несколько магнатов скупили или захватили половину лучших земель в империи – в Африке, на Сицилии, в Египте – то что им мешало монополизировать всю торговлю сельскохозяйственными товарами и, например, отсечь всех мелких землевладельцев от рынков сбыта, то есть, как говорится, перекрыть им полностью кислород? Что мешало им, приобретшим такую силу, перестать платить налоги – как на местном уровне, так и на государственном, - что они и делали, этому есть целый ряд свидетельств ([92] 2, стр. 31). В итоге с остальных землевладельцев власти пытались выколотить все больше и больше налогов и сборов, а магнаты, не платившие налогов, при этом продолжали богатеть. Все это, как мы видели, заканчивалось

1

Невозможно предположить, что сначала Цезарь 4 года, а затем Август еще 20 лет подряд, выпускали огромное количество золотых монет просто, как говорится, потехи ради, а не потому, что на них был большой спрос. Как указывает Р.Дункан-Джонс, все выпущенные ими золотые монеты довольно быстро исчезли из обращения, в то время как, например, серебряные монеты, выпущенные в эпоху поздней республики, находились в обращении в течение около двух столетий ([178] p. 106)

54 гражданской войной и физическим уничтожением не только магнатов, но и значительной части просто состоятельных людей. Схема I. Социально-экономические циклы в Древнем Риме (циклы коррупции)

я ци ра нт е ов нц ал ко ит п ка

т ен

в ло та и п ка

ир ый м ьн Со ци ал ни е та

ис из о в Кр тв о гс тал Бе пи ка

оц ве

Гр аж да нс ка я

Пр

ьн ый Со ци ал

ко нф ка ис пи ка ци та ло я в

кая данс Граж а войн

е ни та е в оц Пр

в ис ло из та Кр пи ка о тв

Кр из тв ис о ка пи та ло в

р

Классовая борьба

гс Бе

Бе гс

а я войн анска Гражд

а йн во

ки оми кон ие э т и в Раз

нц ко

Классовая борьба

я ка нс да аж Гр

ь ал ци о С ир м

й ны

ми р

Классовая борьба

я ци ка ис ов нф ал ко пит ка

я ци ка ис ов нф л ко ита п ка

ия ац нтр е ц в кон ло ита кап

ко нф ка ис пи ка ци та ло я в

ия ац

во йн

а

Кр из ис

Сулла Цезарь Октавиан Август Тиберий Клавдий Нерон Домициан Траян Адриан Аврелий Коммод Северы Галлиен

II в. до н.э.

I в. до н.э.

Усиление коррупции

Ослабление коррупции

I в. н.э. Усиление коррупции

Ослабление коррупции

II в. н.э. Усиление коррупции

III в. н.э. Ослабление коррупции

Примечание: «плохие императоры» (по их отношению к Сенату) выделены жирным шрифтом

Как видно на приводимой схеме I, в течение всех трех циклов (II в. до н.э.- II в. н.э.) соблюдалась и примерно одинаковая продолжительность цикла (130-150 лет), и четкая последовательность основных экономических и социальных явлений. Социальный мир и экономическое благополучие по мере концентрации капиталов сменялись классовой борьбой и нарастанием экономических проблем, затем начинался затяжной экономический кризис и бегство капиталов, на фоне которых развивалась гражданская война. Единственное отличие первого цикла от последующих двух заключается в очень продолжительном периоде гражданской войны, которая, хотя и с длительными перерывами, продолжалась несколько десятилетий (80-е - 30-е гг. до н.э.). Это можно объяснить тем, что общество впервые столкнулось с гражданской войной, и борьба была по-настоящему бескомпромиссной, в то время как в последующем население еще помнило об ужасах предыдущей гражданской войны и старалось побыстрее ее закончить в этот раз. Соответственно, в периоды социального мира и императоры были тоже «хорошими», а когда наступал экономический кризис и надо было заниматься уничтожением олигархии и перераспределением ее имущества в пользу населения, то у власти неизменно оказывались «тираны». Впрочем, как указывал известный американский историк А.Джонс, деление императоров на «хороших» и «плохих» отражало лишь то, как они себя вели по отношению к Сенату, то есть к античному «клубу миллионеров», а не то, были ли они действительно плохими или хорошими императорами ([226] I, p. 7). Ведь соответствующую характеристику («плохой» или «хороший») им давали именно сенаторы. Тацит пишет даже о цикличности в ухудшении и исправлении нравов. Он отмечает, что после гражданской войны 68-69 гг., при Веспасиане (69-79 гг.), опять началось

55 улучшение нравов, как это было ранее при Августе, и высказывает мнение о том, что «всему существующему свойственно некое круговое движение, и как возвращаются те же времена года, так обстоит и с нравами» ([105] III, 55). Как видим, описанные им циклы ухудшения и исправления нравов по времени в точности совпадают с периодами усиления и ослабления коррупции в течение очередного социально-экономического цикла. Однако факты свидетельствуют о том, что хорошие нравы и процветание в Римской империи вовсе не возвращались всякий раз сами по себе, автоматически, как весна после зимы. Каждый раз этому предшествовал острый социальный и экономический кризис, гражданская война, а также уничтожение значительной части верхушки общества и конфискация собственности у большинства состоятельных людей. По-видимому, не будь таких периодических кровопусканий и большевистских «экспроприаций экспроприаторов», игравших роль своего рода медицинской операции по удалению раковой опухоли, Рим погрузился бы в сплошной хаос коррупции, голодоморов, социальных конфликтов и гражданских войн, и его конец наступил бы не в V в. н.э., а намного раньше. 2.5. «Золотой век» олигархии Именно такой период полного хаоса наступил в Римской империи в III веке, который называют «веком 30 тиранов»1. Повсюду свирепствовали голод и эпидемии. Денежное обращение было настолько дезорганизовано, что золотые и серебряные монеты совсем исчезли, и расчеты осуществлялись мешками медных монет. Таким образом, в III в. н.э. описанные выше циклы прекратились: социального мира и экономического процветания не наступило, вместо этого началась сплошная полоса гражданских войн и разрухи. Что же произошло? По-видимому, пишет Л.Остерман, в «золотом» II веке был какой-то изъян, который проявился в дальнейшем в столь резком крахе ([74] стр. 604). Попробуем в этом разобраться. В первой книге моей трилогии был описан кризис III века, и было высказано мнение о том, что основной его причиной могло быть только значительное сокращение населения Римской империи. В свою очередь основной причиной перманентного демографического кризиса в империи являлась низкая рождаемость. Эта точка зрения разделяется многими историками и подтверждается огромным количеством фактов и неопровержимых свидетельств, которые приводятся в книге. Но одна лишь низкая рождаемость не может объяснить такого резкого «обвала», наступившего в конце этого «золотого века». Ведь начиная с правления Марка Аврелия (161-180 гг. н.э.) создается ощущение, что империя катится в пропасть, и уже безвозвратно. Такой внезапный «провал в пропасть» нельзя объяснять только низкой рождаемостью, если учесть, что продолжительность жизни у римлян не была слишком короткой, немало людей доживало до 70-ти и 80-летнего возраста. Имеется не очень много информации относительно этого «золотого века», намного меньше, чем о предыдущих периодах. Но общая циклическая схема социальноэкономической жизни империи, судя по всему, осталась такой же, как и в предыдущие три столетия. «Плохие» императоры (Нерон, Веспасиан, Домициан), правившие с 54 г. по 96 г., сделали свою черную работу, конфисковали собственность богачей, значительную их часть уничтожили физически – и после этого пришли «хорошие» императоры (Нерва, Траян, Адриан, Антонин Пий, Марк Аврелий), правившие с 96 г. по 180 г., которые ладили с Сенатом и не позволяли себе никаких конфискаций имущества. Потом опять разразился страшный экономический и социальный кризис, гражданская война, и наступила эпоха «плохих» императоров (Коммод, Септимий Север, Каракалла), 1

Если быть точнее, то веком 30 тиранов называют 50-летний период, начиная с 235 г. по 285 г., когда сменилось 20 одних только императоров Римской империи, не считая соправителей, претендентов на трон, а также правителей, провозгласивших собственные государства в провинциях.

56 правивших со 180 г. по 217 г., которые опять выступали в роли «большевиков». После этого был лишь один более или менее «хороший» император – Александр Север (222-235 гг.), - который не занимался откровенной «экспроприацией экспроприаторов» и в целом ладил с сенаторами. А затем наступил полный хаос, «век 30 тиранов», когда один император был хуже другого, и каждый грабил и обирал нещадно имущие классы. Если события в течение «золотого» II века почти в точности повторяли два предыдущих цикла, вплоть до гражданской войны, произошедшей опять в 193-197 гг., которой предшествовало бегство капиталов в золото и экономический кризис, то единственное объяснение этому состоит в том, что в течение II в. опять происходила постепенная концентрация собственности и постепенное усиление коррупции. Тем более что факторы, способствующие усилению олигархии и росту коррупции в обществе (глобализация и внешние завоевания), не были устранены.

Карта Римской империи во II в. н.э. Источник: www.ostu.ru

Более того, при Траяне (98-117 гг.) они даже усилились – такого количества завоевательных войн, причем, совершенно бесперспективных с точки зрения строительства прочного государства, не было ни при одном его предшественнике. Завоевание, а затем освоение, Дакии стоило империи огромных денег и усилий, а власть Рима удержалась там лишь на столетие, после чего римляне покинули ее добровольно и ретировались обратно за Дунай, не видя нужды удерживать такой неудобный плацдарм за этим естественным водным рубежом. Еще более бесславным было завоевание Месопотамии, стоившее также огромных сил – ведь для этого Риму пришлось разгромить и уничтожить Парфянское царство, которое было довольно сильным государством, а затем подавлять восстания местного населения. Однако эти усилия были напрасны: Рим потерял Месопотамию уже во II в., а после еще двух попыток завоевания – окончательно в начале III в., не в силах удерживать контроль над такой большой густонаселенной страной за несколько тысяч километров от Рима. Более того, вместо лояльной Риму династии эллинизированных парфянских царей народы Востока, познавшие римское иго, выбрали себе в правители враждебную Риму персидскую династию царей Сасанидов. Так Рим

57 своими руками создал самого грозного врага за всю свою историю – Персию династии Сасанидов. В целом, взлет римского империализма при Траяне (масштабные завоевательные войны) был продуктом римской олигархии. Да и сам Траян был ее творением: как указывает Л.Остерман, его сделала императором влиятельная сенатская группировка ([74] стр. 569). Но это был последний взлет Рима: после него империя только теряла территории, уже ничего нового более не приобретая. Однако основное отличие «золотого века» при Траяне и его преемниках от «золотого века» Августа состояло не в завоевательных войнах, которых было немало и при Августе, а в отсутствии одного географического центра, где концентрировалась олигархия. В эпоху Августа – Нерона таким центром был Рим. Все мультимиллионеры и «набобы» этой эпохи, как и предшествующей эпохи Суллы – Цезаря, жили в Италии, большей частью в Риме и его окрестностях, они же держали в своих руках всю политическую власть. Впервые лишь при Клавдии (41-54 гг.) в Сенат было введено несколько богатых провинциалов из Галлии. Более того, первые римские императоры препятствовали образованию крупных состояний на окраинах империи, в частности, посредством конфискаций собственности богатых граждан. Так, Август после присоединения Египта к Риму в 30 г. до н.э. конфисковал 2/3 собственности египетских богачей, а Калигула (37-41 гг. н.э.) репрессировал многих галльских богачей, конфисковав у них имущества на сумму 600 миллионов сестерциев ([178] p. 7). Во II в. н.э. все изменилось. К концу столетия большинство сенаторов были уже не из Италии, а из других провинций империи, прежде всего западных ([219] p. 200). Здесь же мы видим и основную концентрацию кладов золота и серебра в этот период. В западных провинциях (в Галлии, Испании и Африке) было найдено 63% всех кладов (по их стоимости), относящихся к этому периоду, в центральных провинциях (Италия и придунайские провинции) было найдено 22% всех кладов, 5% - в Британии, и в то же время во всех восточных провинциях (Греция, Малая Азия, Сирия, Палестина, Египет) – всего лишь 10% ([178] p. 74). Итак, мы видим, что вместо прежней концентрации богачей в Риме или Италии они теперь были рассредоточены более или менее равномерно по всем западным и центральным провинциям империи. Как писал М.Ростовцев, «в рассматриваемый период богатые люди стали появляться повсюду… где, казалось бы, меньше всего можно было этого ожидать» ([92] 1, с.148). Вряд ли это было случайным. Как было показано выше, основным источником богатства, не считая войны, грабежей и прямых доходов от коррупции, была морская и речная торговля. Если раньше она концентрировалась вокруг Италии и Рима, то теперь она стала проникать намного глубже внутрь западных провинций, чему есть многочисленные свидетельства1. Именно поэтому стали обогащаться люди, контролировавшие региональные направления этой торговли. Наиболее очевидным результатом такой регионализации был тот факт, что государство окончательно перестало контролировать эту торговлю. Если раньше только Рим и Италия «сидели на игле» импортных хлебных поставок, а другие регионы были по хлебу самодостаточными, то теперь многие крупные города в провинциях начали импортировать хлеб из Африки и Египта, а этот дешевый хлеб стал разрушать местное производство зерна точно так же, как он его разрушил в Италии2. В итоге многие из этих городов оказались во власти такой же «торговой мафии», спекулировавшей хлебом, какая до этого пыталась господствовать в Риме. Но если в Риме за ней наблюдал император, вмешиваясь время от времени, то до провинциальных городов у него, разумеется, руки не доходили. Да и некогда было 1

Децентрализация торговли и производства во II в. н.э. является общепризнанным фактом среди историков античности: см., например [92] 1, с.167-168. 2 Эта тенденция проявилась еще при Домициане (81-96 гг.), который даже запретил закладывать новые виноградники во всех западных и центральных провинциях империи и повелел уничтожить часть уже существующих. Он рассчитывал таким образом заставить выращивать зерно и смягчить продовольственный кризис. Позднее, при Адриане и Траяне, эти запреты начали отменять. См.: [92] 1, с.188

58 императорам «золотого века» думать о таких мелочах: Траян почти все время проводил в военных походах, Адриан – много лет подряд путешествовал или предавался удовольствиям в своих роскошных дворцах.

Макет дворцового комплекса римского императора Адриана (117-138 гг.н.э.) в окрестностях Тиволи в Италии (так называемая «вилла Адриана»). Источник: www.progressvdelah.ru В действительности представляла собой не виллу и даже не поместье, а настоящий город, в котором жил император, его гости и обслуживавшая его армия слуг и рабов. Дворцовый комплекс включал около 30 только основных зданий (дворцов) и сооружений, предназначенных для жизни и развлечений императора и его гостей. Помимо этого, под землей на прилегающей территории были расположены многочисленные помещения и переходы, где работали слуги и рабы.

Мавзолей Адриана в Риме (http://gallery.krugozor.ru) Сегодня носит название «Замок святого ангела», и в средние века использовался в основном в качестве замка. Однако первоначальное предназначение этого грандиозного сооружения было совсем иным. Оно было построено почти в самом центре Рима, столицы огромной империи, города с населением 1 миллион человек, в качестве мавзолея для упокоения всего лишь одного человека – императора Адриана. Такую роскошь не могли себе позволить даже самые могущественные египетские фараоны – они строили свои величественные пирамиды и гробницы в пустынной местности, вдали от столичного города с его неизбежной теснотой.

59 Так или иначе, но именно в течение «золотого» II века голод и голодоморы стали все более частым и распространенным явлением в Римской империи. Античный историк Спартиан писал про эпоху Адриана (117-138 гг.): «в его правление были голод, моровая язва, землетрясения… многим городам, опустошенным этими бедствиями, он приходил на помощь…» ([74] стр. 598). В этой связи следует заметить, что, когда города уже опустошены, то есть население перемерло от голода и связанных с ним болезней, то «приходить им на помощь» уже, как правило, слишком поздно. В Греции в ранней античности, когда греческие города начали активно импортировать зерно вместо собственного производства, также сначала часто бывали голодоморы. Но затем, как указывает М.Ростовцев, в течение IV в. до н.э. они прекратились ([287] I, p. 393), ввиду того что за дело везде взялись городские власти. Как пишут В.Тарн и Г.Гриффит, в IV в. почти во всех греческих городах-полисах были созданы зерновые фонды (запасы зерна), из которых при внезапном росте цен и угрозе голода зерно выбрасывалось на местный рынок ([302] pp.107-109). Причем, греки заставили своих самых богатых граждан профинансировать создание этих фондов, в связи с чем, например, греческий писатель Исократ писал в 354 г. до н.э. о том, как тяжело стало жить богатым в Греции, а немецкий историк Р.Пёльман писал о «социализме» и «коммунизме» в Древней Греции ([143] pp.549-550; [278]). Как видим, интенсивные мероприятия греческих государств против спекуляции и коррупции способствовали тому, что голодоморы в Греции в тот период исчезли. Но на то в греческих городах-полисах и была демократия, чтобы заботиться о своем населении. А в Римской империи ко II в. н.э. от демократии не осталось и следа. Фактически власть была в руках у олигархии, с учетом того, что многие императоры «золотого века» были по существу ее ставленниками. Когда Плиний Младший, наместник провинции Вифиния в Малой Азии, просил у императора разрешение на создание пожарной дружины в столице провинции Никомедии, Траян ответил ему отказом. Он высказал опасение, что под ее флагом может быть создана какая-нибудь организация, опасная для общественного порядка, и на этом основании отказал ([52] стр. 647). Судя по этой странной реакции на совершенно нормальную и важную инициативу наместника, Траян, будучи ставленником сенатской олигархии, как чумы боялся народа и любого народного самоуправления. И у него был повод бояться – предыдущий император, тоже ставленник Сената, 66-летний Нерва (96-98 гг.), был захвачен в плен восставшей армией. Солдаты грозили расправиться со стариком-императором, как в свое время расправились с 73-летним Гальбой, если не будут удовлетворены их требования. Кризис удалось урегулировать, прежде всего, заменив старика-императора на молодого (Траяна), но, очевидно, Траян сделал из этого свои выводы по поводу того, что такое народная демократия и какую опасность она представляет для правящей верхушки. В итоге, судя по всему, население империи во II в. н.э. стало заложником жадности олигархии. Если в правление Адриана мы видим частые голодоморы, приводившие к опустошению городов, то в правление Антонина Пия (138-161 гг.) мы читаем не только о регулярном голоде, но видим и массовые восстания, охватившие многие провинции Иудею, Грецию, Египет, Мавританию, Британию, Германию, Дакию, Испанию ([74] с. 605, 608). И хотя объективной информации по этому периоду почти нет совсем, не считая хвалебных панегириков императору, в которых говорилось о «процветании всех провинций», но возникает вопрос: если они действительно процветали, то откуда столько восстаний? А правление Марка Аврелия (161-180 гг.) отмечено не только голодоморами, но и повсеместным распространением эпидемий чумы, оспы и других болезней1. Современные экономические историки (Ч.Уилсон, П.Шоню и другие) пришли к выводу, что массовые эпидемии в прошлом распространялись в основном в периоды голода ([151] p.8; [160] p.230). Это также хорошо знал английский историк Э.Гиббон, 1

Наиболее сильные голодоморы, сопровождавшиеся эпидемиями чумы, были, например, в 162 г. и 175 г. См. [92] 1, с.337

60 который жил в XVIII веке и еще прекрасно мог помнить и даже наблюдать голодоморы в Европе, сопровождавшиеся массовыми эпидемиями. В своем труде об истории упадка и гибели Римской империи он пишет о том, что «вслед за голодом почти всегда появляются эпидемические болезни, возникающие от недостаточности и недоброкачественности пищи», и о том, что голод в Римской империи «был неизбежным последствием хищничества и угнетений, которые уничтожали и находившиеся налицо земные продукты, и надежду на будущую жатву» ([22] I, с.296). Да и само неожиданное появление массовых эпидемий почти всех известных болезней именно во II в. н.э. невозможно объяснить как-либо по-другому. Как указывает известный демографический историк Д.Расселл, в этот период расцвели и стали регулярными эпидемии не только чумы и оспы, но и туберкулеза, которых ранее римляне не знали совсем, хотя о существовании этой болезни писал еще греческий врач Гиппократ в IV в. до н.э., подробно ее описавший ([288] pp.99-100, 93). Точно такие же явления, с появлением одновременно множества различных эпидемий и массовой смертностью, были в Западной Европе в XIV-XVII вв., и они было детально исследованы историками. Единственная их причина состояла в периодических голодоморах, возникавших почти ежегодно в весенний период, когда подходили к концу запасы хлеба – см. главу X, п. 10.2.1

Эпидемия чумы в Древнем Риме (рисунок). Источник: www.childrenpedia.org Итак, можно утверждать, что массовые эпидемии чумы, оспы, туберкулеза и других болезней в правление Марка Аврелия были не каким-то «божьим наказанием», как об этом ранее писали некоторые авторы, а они стали результатом широко распространившегося и ставшего регулярным массового голода. В провинциальных городах это могло быть следствием формирования «торговой мафии» - того же феномена, который мы видели на примере Рима. Но поскольку там уже не было ни императора, ни выборных консулов, которых можно было бы подкараулить и забросать хлебными корками, и заставить что-то делать для народа, а были только местные чиновники, которые, скорее всего, контролировались или были подкуплены олигархией, то это уже не была «битва за хлеб», которую мы видели в Риме в последние два столетия республики и в первое столетие империи. Это было просто периодическое умерщвление части населения провинций олигархией (путем создания искусственного дефицита хлеба), ради того чтобы она могла продавать свой хлеб остальным по более высокой цене и с большей прибылью. Что касается собственно сельской местности, то там голод мог стать повсеместным явлением из-за разорения и обнищания крестьян, поэтому в неурожайные годы собранного ими урожая могло просто не хватать до следующего года, и к весне 1

Но масштабы смертности в Римской империи во II-III вв. значительно превзошли Западную Европу.

61 начинался массовый голодомор и эпидемии. Все эти явления очень хорошо известны по опыту голодоморов Западной Европы XIV-XVII вв. и по опыту голодоморов в России в конце XIX – начале XX вв. Хотя, как уже говорилось, в отношении реальных событий, происходивших во II в. в Римской империи, имеется не очень много объективной информации, но та, что имеется, подтверждает вышесказанное. Так, из описаний современников - Диона Кассия и Геродиана - следует, что причиной массового голодомора, случившегося в конце II в., были злоупотребления в области поставок хлеба, причем, во время этих событий только в Риме в течение довольно значительного времени ежедневно умирало по 2000 (!) человек ([21] I, 8, 28; [48] LXXII, 12-14)1. Э.Гиббон на основании этих сведений сделал вывод о том, что причиной такого массового голодомора была «монополия хлебной торговли, захваченная богачами» ([22] I, с.133). Как видим, иного вывода при серьезном анализе сделать невозможно. М.Ростовцев писал о том, что в Римской империи в голодные годы распространялась «погоня за прибылью» и, в частности, массовый голод как при Домициане, так и при Марке Аврелии возникал вследствие «корыстолюбия торговцев» ([92] 1, с.188; 2, с.332). Он также указывал на то, что во время голодоморов города империи полностью зависели от местного зерна ([92] 1, с.370) – следовательно, из его анализа следует, что, несмотря на большие размеры морской торговли зерном, именно в голодающие города поставки хлеба морем по странному совпадению не осуществлялись, хотя именно там импортные поставки зерна были более всего нужны. Из всего этого можно сделать лишь один вывод. Олигархия при помощи импортных поставок зерна сначала повсеместно разрушала его местное производство, а затем, когда провинции уже прочно «садились на иглу» импортного хлеба, она начинала создавать его искусственный дефицит то в одном, то в другом месте, манипулируя импортными поставками. В дальнейшем, в течение III в. мы видим опять неоднократное повторение голодоморов – как пишет Э.Гиббон, в середине столетия в Риме в течение некоторого времени ежедневно умирало по 5000 человек, и многие города «совершенно опустели» ([22] I, с.297). О том, сколь велика была убыль населения империи в течение II в., можно судить по следующим цифрам. По данным Р.Дункан-Джонса, бюджет расходов империи с середины II в. н.э. по начало III в. н.э. вырос в номинальном выражении в 1,5 раза, а цены за это же время выросли в 3 раза ([178] p. 30). Таким образом, в реальном выражении бюджет римского государства за полстолетия сократился в 2 раза. Такое существенное уменьшение бюджета могло быть следствием только резкого сокращения населения, иных причин не было: известно, что тяжесть налогов для населения, и особенно для состоятельных людей, не уменьшилась, а даже значительно возросла. При этом надо учесть, что население восточных провинций не сокращалось: множество фактов свидетельствуют о том, что демографический кризис в античности поразил лишь население западных и центральных провинций Римской империи (см. [59]). Но если население Востока страны оставалось постоянным, а доходы госбюджета уменьшились вдвое (и больше уже не увеличивались), то это значит, что население Запада и Центра страны в течение второй половины «золотого века» сократилось не в 2 раза, а значительно больше – по меньшей мере, в 3 раза. Между тем, несмотря на резкое уменьшение доходов бюджета, реальные затраты, связанные с обороной границ империи, управлением и т.д., невозможно было сократить. Армия и чиновники требовали повышения зарплаты, которое бы компенсировало потери 1

Согласно Диону Кассию, в массовом голоде и море, случившемся в Риме при Коммоде (180-192 гг.), был виноват крупный вельможа и фаворит императора Клеандр. На фоне такого бедствия, когда в Риме ежедневно умирало по 2000 человек, начались волнения народа, и Коммод, узнав причину, казнил Клеандра, хлебного торговца Дионисия и еще нескольких чиновников, организовавших дефицит хлеба ([48] LXXII, 1214).

62 покупательной способности денег в результате инфляции, а денег на это повышение взять было уже неоткуда. Более того, голодоморы и эпидемии продолжались, а значит, налогоплательщиков и доходов, поступающих от них в бюджет, становилось все меньше. Отсюда – страшнейший экономический и социальный кризис, разразившийся в III в. н.э. В целом население в западных и центральных провинциях империи в течение II-III вв. уменьшилось приблизительно в 10 раз. Именно настолько сократилась, по данным археологии, площадь городов Галлии к концу III в. ([214] p. 116) О таком же размере демографического кризиса свидетельствуют данные римского ценза. Так, если в эпоху ранней империи плотность населения Галлии, по оценкам французских историков, составляла порядка 20-25 чел./кв. км., то к концу III-началу IV в., по данным римского ценза, даже в самых ранее густонаселенных областях юго-восточной Галлии она уменьшилась до 2-3 чел./кв. км. ([59], глава III). Итак, из всего вышесказанного можно заключить, что олигархия в течение «золотого» II века переморила голодом значительную часть населения Римской империи (что продолжалось и в дальнейшем, в течение III века – «века 30 тиранов»). И хотя жившее в «золотой клетке» население пыталось протестовать, и очень активно, особенно начиная с правления Антонина Пия (138-161 гг.), но все восстания жестоко подавлялись при помощи профессиональной армии. Далее события все равно привели опять к гражданской войне (193-197 гг.) и «кровопусканию», устроенному олигархии восставшей армией и «плохими» императорами (Коммод, Север, Каракалла). Но за этим (в III в. н.э.) не последовало даже видимости улучшения, какое было после предыдущей гражданской войны: империя была обескровлена, людские потери за предыдущий «золотой век» были столь велики, а следовательно и последствия для экономики, обороноспособности, благосостояния граждан столь ужасны, что империя в III в. впала в перманентный кризис, из которого по-настоящему уже так и не вышла до самой своей гибели в V веке. В целом можно заключить, что II век был действительно «золотым» в римской истории, но не для ее населения, а для ее олигархии, которая обогащалась, делала деньги, на всем, даже на массовом голоде, эпидемиях и смерти людей. А для населения империи это был век величайшей трагедии - трагедии, предшествовавшей краху. 2.6. Почему коррупция и кризис поразили Запад, но не поразили Восток Римской империи? Хорошо известно, сколь по-разному сложились судьбы Западной Римской империи, исчезнувшей в V в. н.э., и Восточной Римской империи (Византии), просуществовавшей после этого еще 1000 лет. Менее известны широкой публике другие факты, указывающие на разницу между Западом и Востоком Римской империи еще в период самого ее расцвета и могущества. Известно, например, что в большинстве восточных провинций сохранялся социальный мир, даже тогда, когда западные и центральные провинции империи были охвачены гражданскими войнами. В частности, гражданская война 68-69 гг. практически не затронула Малую Азию, Сирию и Египет. Как указывал Тацит, «в то время как в других местах все уже пришло в движение и готовилась гражданская война, здесь царил безмятежный покой…» ([107] II, 6). Более того, стоявшие там войска, по описанию римского историка, разительно отличались от войск, размещавшихся в западных и центральных провинциях ([107] II, 74). Их не поразила ни коррупция, ни расхлябанность и отсутствие дисциплины, ни революционно-анархические настроения, которые были характерны для последних1. В начале II в. н.э., когда Адриан совершал путешествие во восточным провинциям, он поражался царившему там социальному миру и экономическому процветанию. В 1

Между тем, по оценкам П.Бранта, в легионах, расквартированных в Сирии и Египте в это время, до 90% их состава было набрано из местного населения ([140], pp.241-242). Поэтому настроение в армии восточных провинций полностью складывалось под влиянием местных условий.

63 дальнейшем, в III-IV вв., это различие еще более усилится: густонаселенные процветающие Сирия, Египет и Малая Азия будут резко контрастировать с малонаселенными провинциями Запада, находящимися в глубоком упадке. Эти глубокие различия проявились не только в области экономического развития и социальной жизни, но и во всех других сферах, включая демографию и культуру. Число писателей, писавших на латинском языке, после I в. н.э. начинает неуклонно сокращаться – с каждым десятилетием их становится все меньше, пока ко второй половине III в. они не исчезают совсем ([239] p. 3). А число писателей, писавших по-гречески – язык, на котором говорил Восток империи – не только не уменьшалось, но, как пишут историки, начиная со II в. н.э. началось возрождение греческой культуры, появилась новая плеяда замечательных писателей - Плутарх, Лукиан и др. ([52] стр. 707-708). Одновременно в I-II вв. н.э. начался ренессанс египетской культуры – возрождение коптского языка, до этого почти переставшего существовать. Что касается демографии, то и здесь был разительный контраст. В западных и центральных провинциях империи преобладало мужское население, о чем свидетельствует множество данных ([59] глава VI). В среднем у римлян соотношение было примерно таким: на 7 мужчин приходилось 4 женщины1, Такая диспропорция между мужским и женским населением была результатом широкого распространения практики умерщвления или избавления от новорожденных, и, прежде всего, девочек. Эта практика существовала, конечно, не от хорошей жизни – она отражала коррупцию, неуверенность населения в завтрашнем дне и обнищание огромной части населения. Как писали древние авторы, и как утверждают современные, нищие и бездомные не производят потомства. При этом, по свидетельствам некоторых древних авторов (в частности, Дионисия), более половины населения Италии составляли именно такие нищие пролетарии ([140] p. 140). Но ничего подобного не было в восточных провинциях – об этом свидетельствуют, например, сохранившиеся списки жителей внутренних районов Египта – в них численность мужчин и женщин примерно одинакова ([275] pp.21-22, 99). Не видим мы на Востоке и такой концентрации капиталов, какая существовала на Западе и в Центре. Как уже говорилось, совокупный размер кладов золота и серебра, обнаруженных на Востоке (Египет, Сирия, Палестина, Малая Азия, Греция) и относящихся к периоду ранней империи, составлял лишь 10% от общей стоимости кладов, остальные 90% пришлись на западные провинции ([178] p. 74). Таким образом, хотя по численности населения Восток империи, по-видимому, не уступал Западу, но по размерам концентрации богатства уступал ему, по меньшей мере, на порядок. А именно концентрация богатства и определяет силу и могущество олигархии, а также размеры коррупции в обществе. Итак, в восточных провинциях в силу каких-то причин в рассматриваемую эпоху (I в. до н.э. – начало III в. н. э.) не происходили те явления, которые были характерны для западных и центральных провинций. Там не было, с некоторыми исключениями, о которых далее будет сказано, ни острых экономических кризисов, ни классовой борьбы и гражданских войн, ни демографического кризиса и падения нравов. Означает ли это, что там жили какие-то особенные люди, или у них была какая-то особая культура, или солнце и климат в тех местах как-то на них воздействовали по-другому, из-за чего они были избавлены и от олигархии, и от всех связанных с ее формированием кризисов и несчастий? Отнюдь нет – как было показано в начале главы I, олигархия в эпоху ранней

1

По данным Д.Расселла, суммировавшего результаты археологических раскопок на 23 римских кладбищах, общее число похороненных там мужчин в 1,7 раза превышало число женщин ([288], p. 154). По подсчетам французского историка Ж.Лассера, соотношение мужчин и женщин в римской Африке в I-II вв. н.э. равнялось 1,75 ([231], p.274)

64 античности начинала формироваться именно на Востоке Средиземноморья1. Более того, известно, что и падение нравов в эпоху античности впервые началось на греческом Востоке, и лишь позднее распространилось на Запад. Так, стриптиз впервые появился в эллинистическую эпоху (III-II вв. до н.э.) в Антиохии в Сирии, где в то время процветала веселая и разгульная жизнь ([31] стр. 451). В чем же причина такого иммунитета восточных провинций в римскую эпоху – иммунитета против той раковой опухоли коррупции, которая разъедала остальные римские провинции? Причина могла заключаться лишь в одном - во всяком случае, никакой другой реальной причины не просматривается, и до сих пор никто из историков таковой не выдвинул. Она состоит в том, что в римскую эпоху экономика восточных провинций была защищена, прежде всего, посредством таможенных пошлин, от негативного влияния глобальной античной экономики (о чем уже говорилось в первой книге трилогии). Высокие таможенные пошлины в Сирии и Египте были введены еще до установления римского владычества. Они отгораживали экономику этих стран от остального Средиземноморья ([287] I, pp.385, 471). Но после вхождения этих стран в Римскую империю (соответственно в 64 г. и 24 г. до н.э.) ситуация принципиально не изменилась. Удивительное заключалось в том, что римские таможни размещались не на внешних границах Сирии и Египта, а на внутренних: в портах на сирийском побережье Средиземного моря и в дельте Нила в Египте, в частности, на канале, соединявшем Нил с главным морским портом Египта на Средиземном море – Александрией. Причем, по словам античного писателя Страбона, который описывал эту таможню, римляне очень тщательно подходили к сбору пошлин, в сравнении с тем, что было в эллинистическую эпоху. Пошлина взималась с каждого корабля, проплывавшего вверх или вниз по каналу, и в этих целях канал был перегорожен понтонным мостом ([103] XVII, I, 16, 13). Таким образом, любые товары, попадавшие из Египта на побережье Средиземного моря, будь то товары из Индии, Аравии, с восточного побережья Африки или из самого Египта, облагались пошлиной, составлявшей 25% от цены товаров. Причем, такой же пошлиной облагались и товары, вывозимые из Александрии, то есть с побережья Средиземного моря, во внутренние области Египта. Похожая система действовала и в Сирии, где пошлины в размере 25% взимались со всех товаров, ввозимых в Сирию и вывозимых из Сирии в портах на побережье Средиземного моря ([72] 5/8, с.455), независимо от того, были ли они предметами транзитной торговли с Месопотамией или предметами торговли между Сирией и остальными провинциями Римской империи. Взимание столь высоких ввозных и вывозных пошлин в портах Сирии и Египта резко контрастировало с той свободой торговли, которая существовала на остальной территории Римской империи: во всех других портах существовали лишь портовые сборы, не превышавшие, как правило, 22,5% от цены товаров, ввозимых и вывозимых в порт ([252] pp.90-91). Как объяснялось в первой книге трилогии, такой порядок сбора пошлин объяснялся элементарной неспособностью Рима организовать сбор пошлин на внешних границах (которые проходили в основном по пустыням), с одной стороны, и желанием не упустить такой богатый источник доходов (торговля с Востоком), с другой стороны. Тем не менее, указанная система привела к созданию высокого таможенного барьера между Римской империей и ее восточными провинциями. Результатом же стало то, что восточные провинции в экономическом отношении оказались отрезанными от остальных провинций, и там сформировался особый (региональный) экономический механизм, отличный от того, что сложился в целом в империи. Это подтверждается имеющимися финансовыми и экономическими данными и признается историками (подробнее см.: [59], глава IX). Поэтому можно утверждать, что в период ранней Римской империи Египет, Сирия и

1

Вспомним пример с Клеоменом, наместником Египта, организовавшим голод в Греции в IV в. до н.э. Кроме того, и в Афинах, и в финикийских городах на побережье Сирии и Палестины в течение V-IV в. до н.э. установились олигархические режимы.

65 Малая Азия были защищены от влияния глобализации, то есть интенсивной торговли с другими провинциями1. Именно отсутствием негативного влияния глобализации, служащей основным источником несправедливого обогащения и коррупции, объясняется иммунитет к этой «раковой опухоли», который приобрели восточные провинции в римскую эпоху. Причем, это коснулось не всего Востока, а именно тех территорий, которые были защищены от нее пошлинами (или высокогорьем Малой Азии). Например, Александрия, оказавшаяся, в отличие от остального Египта, в зоне глобализации2, жила совершенно отличной от него жизнью. В то время как во всем Египте царил социальный мир, Александрия стала ареной непрерывных социальных волнений и классовых битв. В Александрии было мало молодежи и много стариков, что указывает на проблемы рождаемости, каких совершенно не существовало во внутренних областях Египта. Вы можете удивиться – речь идет о всего лишь каких-то 25%-х пошлинах, а они привели к столь разительному контрасту. Более того, можно сказать, что они в корне изменили дальнейшую историю – ведь, не будь этих пошлин, скорее всего, и Восточная Римская империя не стала бы Византией, и возможно, погибла бы одновременно с Западной Римской империей. А это бы, в свою очередь, изменило бы и дальнейшую историю. Возможно это так, но история не знает сослагательного наклонения, нет смысла говорить о том, что могло бы быть. Однако причины того, что произошло, необходимо понимать. Ниже мы еще не раз увидим, как правильная экономическая политика государств, в особенности касающаяся внешней торговли и экспортно-импортных пошлин, в буквальном смысле творит чудеса. Мы увидим, что именно благодаря такой политике США из отсталой страны ковбоев и рабовладельцев-плантаторов, сырьевого придатка Великобритании, какими они были в середине XIX века, к XX веку превратились в ведущую мировую индустриальную державу. А еще ранее Англия, бывшая до XVIII века второстепенной сельскохозяйственной страной, благодаря политике протекционизма, то есть высоких пошлин, совершила Промышленную революцию и превратилась в «мастерскую мира». И эта политика коренным образом изменила и облик, и всю историю этих стран. Разумеется, римляне не проводили никакой сознательной политики, что было указано выше. Но результаты существования даже такой, случайно образовавшейся системы таможенных пошлин, все равно оказались впечатляющими. Как мы видим, в восточных провинциях не было явной тенденции к концентрации собственности и резкому расслоению общества на богатых и бедных, что обусловило сохранение там социального мира, а также экономическое, культурное и демографическое процветание. В свою очередь, причина этой слабой концентрации собственности заключалась в том, что высокие экспортные и импортные пошлины съедали львиную часть той монопольной прибыли, достигавшей 200% за одну экспедицию, которая, как было выше показано, образовывалась в морской торговле и которая служила основным источником роста олигархии и коррупции. А отсутствие такого постоянного и мощного источника монопольной прибыли уравнивало шансы разных производителей и торговцев и создавало у них стимулы не к воровству и коррупции, а к производительному труду на благо общества, способствовало не разорению среднего класса торговцев, предпринимателей и фермеров торговыми монополиями и гигантскими сельскохозяйственными латифундиями, а процветанию этого среднего класса и раскрытию его творческого потенциала. Ну и, само собой разумеется, пошлины сдерживали свободный импорт зерна и не позволяли «торговой мафии» разрушать его собственное производство, как это

1

Что касается Малой Азии, то она была защищена от этого влияния горами – примерно 3/4 полуострова лежит на высоте 500-1000 м, что в прошлом было непреодолимым препятствием для торговли. 2 Пошлины взимались к югу от города, а в саму Александрию товары могли беспошлинно ввозиться и вывозиться морем из других провинций империи.

66 происходило в западных провинциях, а потом устраивать искусственные дефициты хлеба и голодоморы, ставшие одной из причин демографического кризиса на Западе империи.

Глава III. Коррупция в Восточной Римской империи (Византии) в V-VII вв. Византия в массовом сознании, особенно на Западе, воспринимается как одно из наиболее коррумпированных государств, существовавших когда-либо в прошлом. Существует даже такое понятие как «византийство», которым обычно называют лабиринт сложных бюрократических взаимоотношений, церемоний и интриг с изрядной примесью коррупции. Кроме этого, есть целый набор поговорок и даже загадок или задач, связанных с темой именно византийской коррупции1. Во многом это восприятие Византии подтверждается имеющимися фактами. Например, как указывает французский историк А.Гийу, на протяжении многих столетий там существовала практика продажи должностей чиновников ([23] с.112, 149). Каждый чиновник, во всяком случае, в высшем эшелоне византийской бюрократии, официально покупал свою должность, и в дальнейшем, конечно, стремился окупить потраченные таким образом деньги за счет каких-то дополнительных сборов или взяток с населения. Уже один этот факт, без сомнения, говорит о наличии коррупции. Другой факт, свидетельствующий о коррупции власти – это ожесточенная борьба за власть в течение большей части византийской истории, причем, борьба не политическими методами, а силовыми - посредством военного переворота, восстания или убийства действующего императора. Так, было подсчитано, что из 109 правивших в Византии императоров 74 взошли на престол путем свержения или убийства своего предшественника ([100] с.81). Тем не менее, несмотря на эти достаточно красноречивые факты, нельзя сказать, что в Византии в течение всей ее истории была страшная коррупция. Можно, пожалуй, утверждать, что в определенные периоды времени (IV в., VIII-IX вв.) коррупция в Византии была меньшей, чем в Римской империи в эпоху ее расцвета. В любом случае, несомненно, что в византийской истории, как и в римской, были периоды усиления и ослабления коррупции. Византия была естественной и единственной правопреемницей Римской империи, что является общеизвестным фактом ([226] I, p.321). Собственно, такого названия государства (Византия) не существовало, оно было придумано историками позднее, а на самом деле в восточном Средиземноморье в V-XV вв., то есть в течение 1000 лет, продолжала существовать сама Римская империя, от которой в V в. отпала лишь ее западная часть. Поэтому для понимания того, что происходило в Византии, нам необходимо понять, что происходило в Римской империи в поздней античности. 3.1. Трансформация политической и экономической системы Римской империи в поздней античности В эпоху поздней античности (вторая половина III в. – конец V в.) и политическая, и экономическая система в Римской империи претерпели существенную трансформацию. Если в эпоху ранней империи мы видели некую разновидность конституционной монархии или, по определению Т.Моммзена, диархию, то есть совместное правление императора и Сената, то в поздней Римской империи, как указывает А.Джонс, мы видим уже абсолютную монархию ([226] I, p.321). Что касается экономической системы 1

Одна из них – так называемая «задача о двух византийских генералах»: как поступать византийскому генералу, который (всегда) допускает, что второй генерал, возглавляющий вторую половину армии, подкуплен и может (сознательно) не выполнить тех действий, которые от него ожидают.

67 Римского государства, то со времен поздней республики и вплоть до III в. н.э. ее можно охарактеризовать как «свободная рыночная экономика» или «капитализм»1. А для экономической системы поздней античности (во всяком случае, с конца III в. до конца IV в.) скорее подойдет определение «регулируемый капитализм». Эти существенные изменения в государственном устройстве и в экономической системе представляли собой реакцию общества на тот страшный кризис, который потряс Римскую империю в III в. Страна на полстолетия погрузилась в анархию и гражданские войны, на фоне страшнейшего экономического и демографического кризиса. Однако при всем размахе гражданских войн III в., их сущность и содержание оставались такими же, как у гражданских войн, периодически происходивших с I в. до н.э. по II в. н.э. Как указывает, например, М.Ростовцев, основной движущей силой гражданских войн III века были зависть и ненависть по отношению к привилегированным слоям общества ([92] 2, с.203-204). Причем, эту зависть и ненависть к богатым разделяли не только восставшие римские армии и простой народ. Большинство императоров в течение «века 30 тиранов» (235-284 гг.) было посажено на трон именно армией и народом, и они вполне разделяли эту ненависть. Так, император Максимин (235-238 гг.), по словам М.Ростовцева, взял под прицел имперскую буржуазию в целом, и городскую в особенности, и ограбил ее до последней нитки ([92] 2, с.162). А император Галлиен (253-268 гг.) изгнал сенаторов со всех генеральских и офицерских должностей и с важных чиновничьих постов и положил начало практике назначения на эти должности простых солдат и представителей простого народа ([92] 2, с.168). О положении богатых слоев населения в течение «века 30 тиранов» можно судить по словам Геродиана, жившего в тот период: «каждый день можно было видеть, как люди, еще вчера считавшиеся богатейшими, сегодня вынуждены были взять в руки посох нищего; столь велика была алчность тиранов…» ([92] 2, с.162). Как видим, гражданские войны III века в первую очередь выполняли ту же задачу, что и все предыдущие гражданские войны Древнего Рима (I в. до н.э. – II в. н.э) – перераспределение собственности, сконцентрированной в руках олигархии, в пользу всего общества и в пользу беднейших слоев населения. Очевидно, без этого ни экономический, ни социальный кризис не могли быть преодолены, как и во всех других случаях. Но императоры III века пошли намного дальше, чем императоры, пришедшие к власти в ходе предыдущих гражданских войн: Цезарь и Август в I в. до н.э., Веспасиан в I в. н.э., Септимий Север во II в. н.э. В отличие от них, императоры III века полностью отстранили от власти сенатскую олигархию и установили абсолютную власть императора, а также предприняли попытку зарегулировать все виды деятельности, включая торговлю, сельскохозяйственное и ремесленное производство. Они пытались даже зафиксировать цены на все товары и услуги, но неудачно – это было невозможно сделать в рамках рыночной экономики. Что действительно было сделано, это, во-первых, была введена государственная монополия внешней торговли на ряд товаров: железо, бронзу, золото, вино, оливковое масло, рыбный соус, шелк и другие ([276] p.330), во-вторых, государство объединило всех представителей одной и той же профессии в некое подобие цеховых союзов и жестко регламентировало их деятельность. В частности, оно установило предельные торговые надбавки, которые могли устанавливать торговцы, реализующие товары населению, в том числе продовольствие, зафиксировало тарифы на транспортные перевозки и другие услуги ([23] с.301-302; [226] II, pp.824-836). Как видим, все эти меры были напрямую направлены на борьбу с товарными спекуляциями и установлением монопольных цен в торговле, от которых в античности так сильно страдало население. В-третьих, вместо денежных налогов были введены платежи натурой (как правило, продуктами собственного производства) и трудовая повинность, что уменьшило зависимость населения от нестабильности цен и спроса на продукты их труда и соответственно, от спекуляций в 1

См.: [59], глава VIII, где этот вопрос подробно рассматривается.

68 торговле и от монополизации торговли. Государство также национализировало некоторые производства и установило более жесткий контроль за снабжением городов хлебом. В основном указанные меры по регулированию и регламентации рыночных отношений проводились в правление императоров Диоклетиана (284-305 гг.), Константина (306-337 гг.) и их ближайших преемников1. Однако и в V в. некоторые императоры Восточной Римской империи пытались применять меры «регулируемого капитализма», хотя и не с прежним размахом. Так, императоры Лев (457-474 гг.) и Зинон (474-491 гг.) выпустили законы, запрещавшие любые виды монополий в торговле, а также ввели строгие наказания за сговор торговцев в установлении цен на рынке и в ограничении предложения товаров ([226] II, p.826). 3.2. Коррупция в эпоху распада Римской империи (V-VI в. н.э.) и ее причины Привели ли эти меры к улучшению ситуации? Судя по всему, привели, но ненадолго, до конца или до второй половины IV в. Так, М.Ростовцев со ссылкой также на ряд других историков, писал об экономическом подъеме при Диоклетиане и его преемниках, который однако оказался кратковременным ([92] 2, с.398). А в более длительном плане мы не видим положительного результата. На Западе продолжались сокращение населения, анархия и распад государства, что было подробно описано в первой книге трилогии, приведшие к отпадению от Римской империи к концу V в. всей ее западной половины. Что касается восточных провинций Римской империи, то и здесь ситуация в дальнейшем менялась не в лучшую, а в худшую сторону. Если в эпоху ранней империи, как мы видели, на Востоке царило безмятежное спокойствие и социальный мир, и восточные провинции практически не принимали участия в гражданских войнах и социальных потрясениях I-II вв. н.э., то в поздней античности ситуация резко изменилась. В V-VI вв. и в Сирии, и в Египте, и в Малой Азии началось резкое нарастание социальных конфликтов, достигшее своего пика к концу этого периода. Как писал известный русский историк-византинист Ф.Успенский, «со второй половины V в. в империи наблюдается продолжительный период внутренних смут…» ([113] 1, с.291). Особенно сильно ситуация ухудшилась к концу VI в. - началу VII в. По словам жившего в то время автора, взаимная вражда поселилась «на всем Востоке, и в Киликии, и в Азии, и в Палестине и до такой степени взволновав все соседние области до самого царственного города [Константинополя], что димы [народ] не только не удовлетворялись тем, что упивались на площадях кровью соплеменников, но и нападали взаимно на жилища друг друга и безжалостно убивали тех, кого в них находили живыми, сбрасывали на землю с верхних этажей женщин и детей, стариков и юношей, которые по слабости сил не могли спастись бегством, и, подобно грубым варварам, грабили своих односельчан и знакомых и родственников и сжигали их жилища» ([113] 1, с.591). Как указывает А.Джонс, к началу VII в. у живших в то время в Византии людей сложилось стойкое ощущение конца света, которое не проходило и в последующие десятилетия ([226] I, p.316). Однако социальные кризисы в течение VI в. – начала VII в. потрясли не только восточное Средиземноморье. В королевстве франков на территории Галлии прокатилась волна восстаний: народ возмущался и расправлялся с чиновниками, а то и с самим королем2. В королевствах вестготов в Испании и остготов в Италии шла непрекращающаяся борьба между королем и крупными землевладельцами, а затем, как будет показано далее, в Италии началась гражданская война. О массовости

1

Диоклетиан также впервые разделил империю на две половины: восточную и западную, каждая со своим императором, - и эта практика впоследствии продолжалась. А Константин перенес столицу империи из Рима в Константинополь, который стал, таким образом, официальным преемником Рима. 2 Франки убили своего короля Тиберта в 548 г. и повесили его министра Партения. Такие же восстания против франкского короля и его министров произошли в 578 г. и в 584 г.

69 происходивших социальных катаклизмов свидетельствует, например, тот факт, что только в Константинополе во время восстания «Ника» в 532 г. погибло более 30 000 человек. Одновременно с этим опять появились эпидемии и голодоморы. Как уже говорилось выше, они были частым явлением Римской империи, начиная с середины II в. н.э. и до конца III в. А затем, в IV веке, после отстранения олигархии от власти и введения мер «регулируемого капитализма», они прекратились, возобновившись как массовое явление лишь в VI веке1. Но VI век в этом отношении превзошел все, что было до того, и все, что происходило после. Демографические историки считают, что период с 542 г. по 600 г., отмеченный сильными эпидемиями, был для населения Западной Европы и Средиземноморья одним из двух наиболее катастрофических периодов за 2 или 3 последних тысячелетия (второй такой период – с 1347 г. до конца XIV в. – так называемый период «черной смерти».). Во время только одной эпидемии чумы в 542 г., по свидетельству очевидцев, умерла половина населения Константинополя ([216] p.367). А всего в период с 542 г. по 600 г., по данным Д.Расселла, было 6 «глобальных» эпидемий, распространившихся на всей территории Средиземноморья: от Малой Азии и Сирии до Испании и Галлии, не считая еще большего количества «локальных» эпидемий, поражавших отдельные области или страны ([288] p.135). Несомненно, это привело к значительному сокращению населения большинства стран Средиземноморья.

Эпидемия чумы в Византии (www.vozglas.ru)

Такое сочетание: резкое нарастание социальных протестов и гражданских войн и одновременно сильные повсеместные эпидемии, которые, как было показано выше, в прошлом почти всегда были следствием массовых голодоморов2, – наводит на мысль, что мы имеем дело с теми же явлениями, которые происходили в Римской империи с середины II в. до конца III в.н.э. (см. предыдущую главу). И что причина всех этих явлений (которую до сих пор пока никто не назвал) – это резкое усиление коррупции и формирование необычайно сильной и властной олигархии. На это указывает и повсеместное падение морали и обесценение нравственных ценностей, которое, как мы видели выше, также ранее всегда совпадало с периодами усиления коррупции. Как писал историк Финлей, «нет периода, в который бы общество находилось в такой универсальной деморализации, когда все народы, известные грекам и римлянам, оказались бы в такой степени утратившими энергию и доблесть, как период от смерти Юстиниана [565 г.] до появления Магомета [начало VII в.]» ([113] 1, с.590). Что же могло вызвать такую коррупцию и всеобщую деморализацию средиземноморских государств и народов в этот период? Вряд ли это было божьей карой всему человечеству за предшествующие грехи, как об этом говорили и писали 1

Так, А.Джонс указывает, что эпидемии чумы прекратились в правление Диоклетиана (284-305 гг.) и их не было до правления Юстиниана (527-565 гг.): [226] II, p.1043 2 Да и в VI веке речь шла не только о чуме, а о «букете» различных эпидемий и болезней на фоне массового голода, на что указывает Д.Расселл, и о чем свидетельствовали летописцы. Так, Прокопий Кесарийский писал, что половину населения при Юстиниане унесла вовсе не чума, а «моровая язва» ([86] XVIII, 44)

70 христианские проповедники. Если мы хотим найти этому феномену материалистическое объяснение, то надо постараться понять, что могло ему способствовать. В действительности, в V-VI вв. мы видим опять появление всех основных факторов, вызывающих усиление олигархии и коррупции, причем, они проявляются даже с большей силой, чем в предшествовавшую эпоху. Как уже ранее говорилось, к этим факторам можно отнести глобализацию, завоевания чужих территорий и подкуп со стороны иностранных государств, - то есть все факторы, способствующие необоснованному обогащению небольшой группы людей (за счет спекуляции, грабежа и продажи национальных интересов), которая благодаря этому превращается в олигархию и захватывает власть над обществом. Если начать с двух последних факторов из числа указанных, то следует отметить, что в V-VI вв. они проявились, как никогда ранее. Распад Римской империи и ее неспособность обеспечить защиту своей собственной территории породили такие масштабы подкупа соседних народов: гуннов, готов, франков и т.д. на Западе, славян, авар, персов и арабов на Востоке, - какого никогда до этого не было в истории. Всем этим народам оба императора, как правивший в Риме, так и правивший в Константинополе, платили дань – либо в качестве «отступного», либо как плату за оборону границ империи от других народов. Но от этого нападения на империю только увеличивались, поскольку все новые и новые народы хотели получить денег от Рима и Константинополя, а те, кто уже получили, хотели получить еще больше. Завоевания новых территорий и передел карты Средиземноморья и Европы в VVI вв. также были беспрецедентными, сравнимыми лишь с эпохой великих завоеваний Рима в III-I вв. до н.э. В течение V в. все западные и центральные территории империи, включая Италию, Африку, Галлию, Испанию, Британию и Придунайские провинции, оказались под властью варваров. А в VI в. византийский император Юстиниан (527-565 гг.) отвоевал часть этих территорий – Африку, Италию и юг Испании. И установление власти варваров, и, в еще большей мере, обратное завоевание этих провинций Империей сопровождались неслыханными грабежами и разорением территории, усиливавшими коррупцию.

Византия в момент наибольшего расширения ее территории в VI в.н.э. Источник: http://snoistfak.mgpu.ru

Наконец, вновь и с особой силой в V-VI вв. проявилось действие первого из указанных трех факторов – глобализации, интенсивной внешней торговли, которая

71 всегда в истории служила источником сверхприбыли и резко усиливала масштабы торговых спекуляций. В этот раз активное участие в морской средиземноморской торговле приняли восточные провинции, в частности, Сирия и Египет, которые, как было показано в предыдущей главе, до этого практически в ней не участвовали, поскольку этому препятствовала система высоких таможенных пошлин, отгораживавших их от остальных провинций1. Более того, в данную эпоху именно эти провинции: Сирия и Египет, - стали лидерами и главным центром глобальной экономики Средиземноморья. Подобно Китаю в конце XX – начале XXI вв., Сирия в V-VI веках стала главным экспортером массовой повседневной одежды во все остальные страны ([226] II, p.850), а также экспортером множества других товаров. На смену римлянам, контролировавшим морскую торговлю Римской империи в период ее расцвета, пришли сирийские торговцы. Как пишет английский историк Б.Вард-Перкинс, слово «сириец» в V-VI вв. во всем Средиземноморье стало фактически синонимом слова «торговец» ([146] p.374). По словам известного бельгийского историка А.Пиренна, «сирийцы главенствуют в эту эпоху на море, как в XVII в. будут главенствовать голландцы. Это они экспортируют пряности и промышленные изделия крупных городов Востока, Антиохии, Дамаска, Александрии и других. Они присутствуют в каждом порту, но также проникают и вглубь территории. До распада Империи они владеют торговыми заведениями в Александрии, в Риме, в Испании, в Галлии, в Британии и вплоть до Карнунта на Дунае. После нашествия варваров на эти территории такое положение ничуть не изменилось» ([277] p. 62). Данный вывод историка подтверждается многочисленными письменными источниками и археологией. На основе этих фактов можно заключить, что подключение новых регионов, ранее развивавшихся обособленно (Сирии и Египта) к глобальной экономике античности придало процессу глобализации второе дыхание. И если в III-IV в. интенсивность морской торговли пошла было на убыль, что было связано с уменьшением численности населения и экономической активности на Западе и в Центре Римской империи, то в V-VI вв. ее интенсивность, по крайней мере, на Востоке, опять возросла. А главное – морская торговля теперь была полностью либерализована: были устранены 25%-е таможенные пошлины в сирийских и египетских портах на Средиземном море, что резко увеличило прибыльность экспорта и импорта. Именно поэтому, ввиду ожидаемых сверхприбылей от торговли, а не почему-то еще, сирийские авантюристы всех мастей и кинулись в V-VI вв. покорять Средиземноморье, добравшись даже до Британии, и их в этом порыве ничуть не остановило нашествие варваров на Западную Римскую империю2. Итак, мы видим, что, несмотря на попытки римских императоров с конца III в. ввести модель «регулируемого капитализма», позволявшую бороться с коррупцией, к VVI вв. опять сложились все основные условия для роста последней. А с учетом того, что они были еще усилены распадом Римской империи в V в., то, пожалуй, можно заключить, что столь благоприятные условия для роста коррупции вряд ли возникали когда-либо еще, в какой-то иной исторический период. Распад такой огромной империи случается не каждое столетие. Первым следствием действия указанных выше факторов стал рост концентрации капиталов, который, как мы видели на примере нескольких социально-экономических циклов в Римской империи, является первопричиной роста коррупции - или, во всяком случае, неизбежно ему сопутствует. Признаком данного феномена в этот период может 1

У меня нет точной информации, когда были ликвидированы римские таможни в портах Сирии и Египта на Средиземном море, возможно, в конце III в. – начале IV в., или они исчезли сами в период анархии середины III в. Но в поздней империи (IV-V вв.) мы видим совсем иную систему: пошлины были в 2 раза ниже, чем ранее (12,5% вместо 25%), и взимались они строго по внешним границам империи: на сухопутной границе с Персией, в портах Красного моря и т.д. ([226] II, pp.826-827) 2 На самом деле, торговцами были не только сирийцы, но и евреи, жившие на Востоке, и египтяне, которых в других частях Средиземноморья все равно называли «сирийцами».

72 служить заметное повышение уровня благосостояния членов константинопольского Сената и вообще резкое изменение его состава в течение IV-VI вв. Известно, что в IV в. в Сенат Константинополя попадало много простых и небогатых людей: например, дети наемных рабочих, продавцов колбасы, гардеробщиков в бане и других представителей низших слоев населения. То есть константинопольский Сенат, в отличие от римского, при Константине Великом и его преемниках функционировал как вполне демократический орган власти. Но уже в V веке таких случаев совсем не встречалось, и люди среднего достатка в Византии уже более не могли и мечтать о том, чтобы стать сенаторами ([226] I, pp.546, 548). По оценке А.Джонса, хотя члены константинопольского Сената в V в. в среднем по размеру своего богатства еще уступали римскому Сенату, но самые богатые византийские сенаторы уже имели состояние примерно на уровне среднего римского сенатора ([226] I, pp.554-555). Что касается VI века, то тенденция к аккумуляции богатства продолжилась и, как пишет историк, высшие сенаторские должности в Константинополе в VI в. можно было получить уже только за очень большие деньги, недоступные простым смертным; однако и обычное звание сенатора теперь можно было получить лишь путем его покупки и заплатив за него немалые деньги ([226] I, p. 548). Реформы римских императоров конца III – начала IV вв., как уже было сказано, заключались не только в создании модели «регулируемого капитализма», но и в отстранении олигархии от власти. Это выразилось, в частности, в том, что роль Сената в управлении государством была сведена к минимуму, а сенаторам было запрещено занимать как важные административные, так и генеральские и офицерские должности, что до этого было обычной практикой1. Но в дальнейшем эта практика опять восстановилась, и сенаторы вновь стали занимать важные государственные посты. И хотя во всех других вопросах (подготовка новых законов, судебные и контрольные функции) Сенат в Византии почти не играл никакой серьезной роли, все это оставалось в ведении императора и его аппарата, тем не менее, в дальнейшем влияние Сената (а следовательно, олигархии) на жизнь государства продолжало расти. Возрастание роли Сената было связано не только со все более активным личным участием отдельных сенаторов в управлении и с ростом богатства и могущества этих сенаторов. Действительно важная или даже ведущая роль Сената проявлялась в момент смены императора, когда от выбора нового императора Сенатом, армией и народом – а именно так формально проводилось его назначение в IV-VI вв.2 – зависела фактически дальнейшая судьба государства на многие годы вперед. В особенности эта роль Сената Константинополя возросла с конца V в., когда он начал принимать все более активное участие в выдвижении новых кандидатов в императоры, а участие в этом процессе армии и народа, как указывает А.Джонс, становилось все более формальным и незначительным ([226] I, p.325). Одновременно, как было показано выше, именно к этому периоду константинопольский Сенат стал все более напоминать «клуб миллионеров», каким он был в Риме в период ранней империи, и, по-видимому, это не является простым совпадением. Олигархия, проникшая теперь уже и в константинопольский Сенат, или выросшая внутри него, стала опять перетягивать на себя власть, которую у нее отобрали в ходе гражданских войн III века. И к каким же последствиям привело это усиление роли Сената? Как распорядилась сенатская олигархия полученной ею властью? Мы видим опять (как в I-II вв. в Римской империи), что Сенат, в тех случаях, когда от него зависело принятие этого решения, 1

Фактически, как указывает А.Джонс, сенаторы были отстранены от всех военных и гражданских должностей еще в ходе гражданских войн в середине III в. Диоклетиан (284-305 гг.) лишь завершил этот процесс и юридически оформил его результаты ([226] I, p. 525) 2 Начиная с VII века, в Византии стал преобладать монархический принцип передачи власти от отца к сыну. Поэтому мы видим на троне целые династии, а также видим много примеров силового захвата императорской власти. Ни того, ни другого, как правило, на Востоке империи не было в IV-VI вв. Повидимому, эти тенденции возникли как реакция общества на усиление власти олигархии в V-VI вв., подчинившей себе императорскую власть.

73 выдвигает в императоры либо людей недееспособных, либо, по выражению А.Джонса, «темных личностей» ([226] I, p.328-329). К наиболее ярким таким примерам относится провозглашение императором умалишенного Юстина II (565-578 гг.), 11-летнего ребенка Константа II (641-668 гг.), а также другие случаи, о которых далее будет сказано. В обоих вышеуказанных случаях для Сената существовала возможность выбора из числа нескольких законных наследников трона – родственников умершего императора; но в обоих случаях над дееспособными кандидатами устроили расправу, с тем чтобы они не мешали недееспособным. Так, в 565 г. был сослан и затем умерщвлен Юстин, племянник императора Юстиниана, уже прославившийся в сражениях генерал и главнокомандующий, для того чтобы освободить место другому племяннику, умалишенному (!) Юстину II. Последний совершил за годы своего пребывания на византийском троне массу совершенно жутких нелепостей и несуразностей. Например, он объявил войну Персии, с которой у Византии были нормальные отношения, будучи совершенно не готов к этой войне. А когда персы захватили значительную часть территории страны, то Юстин II впал в истерику и окончательно свихнулся. Спустя несколько десятилетий, в 641 г., по смерти императора Ираклия, Сенатом был сослан в ссылку и изуродован (с отсечением носа) его старший сын, 16-летний Ираклион, чтобы освободить место на троне для младшего сына Ираклия, 11-летнего ребенка Константа II. Этот мальчик, став императором, сразу же начал выступать с панегириками, восхваляющими Сенат и явно написанными под диктовку самих сенаторов ([226] I, p.304; [269] S.83). Разумеется, до своего взросления, в течение по крайней мере 5-7 лет, Констант II не был дееспособным и не мог в принципе руководить государством, да еще таким большим и сложным, как Византия того времени. Но именно это, по всей видимости, и устраивало сенаторов более всего. Другие примеры такого же избрания недееспособных правителей - выдвижение в императоры стариков Анастасия (491-518 гг.) и Юстина I (518-527 гг.). В этих двух случаях, как и в двух вышеупомянутых, именно Сенат (а не армия и не монархические законы наследования) играл ведущую роль в выдвижении и назначении императоров. Юстин I, помимо своего преклонного возраста, еще был и совершенно неграмотным, не умел ни читать, ни писать, а, по информации современников, мало что понимал в управлении империей и однажды даже пытался ввиду своего бессилия в этой области сам сложить с себя императорскую корону. Как писал византийский историк Прокопий Кесарийский, император Юстин I «вследствие глубокой старости впавший в совершенное детство, был посмешищем для своих подданных; все относились к нему с полным пренебрежением, так как он не разбирался в том, что делается…» ([86] IX, 50). Тем не менее, именно такой неспособный правитель был поставлен во главе государства, хотя у него не было на это никаких особых прав - он не состоял в родстве с императорской фамилией. Очевидно, что во всех указанных случаях выбор недееспособного правителя Сенатом был продиктован вовсе не заботой об организации эффективного управления государством, а прямо противоположными интересами – интересами личного обогащения сенаторов-олигархов, для чего идеальной средой было усиление в стране хаоса и анархии. Именно таким безответственным подходом константинопольского Сената, который, вне всякого сомнения, был вполне сознательным (так как это типичный подход олигархии), во многом объясняется то катастрофическое управление государством, которое мы видим в Византии в течение всего VI века и начала VII века, о чем далее будет сказано подробнее. Важную роль сыграла византийская сенатская олигархия и в выдвижении императора Юстиниана I (527-565 гг.). Он был провозглашен императором за несколько дней до смерти своего дяди Юстина I, то есть при жизни старого и тяжело больного императора. И главную роль в этом выдвижении сыграли сенаторы - ни народ, ни армия, ни, очевидно, сам Юстин, лежавший на смертном одре, в этом не участвовали. Юстиниан I за годы своего правления не только установил в государстве экономический строй, который можно было бы назвать «олигархическим капитализмом», но и заставил

74 все население почувствовать, что такое власть олигархии в сочетании с абсолютной императорской властью. 3.3. Император-олигарх О том, что Юстиниан был ставленником олигархии, можно судить, прежде всего, по тому факту, что он был активным сторонником партии венетов. К этому времени в Византии сложились две политические партии, между которыми шла острая борьба, причем, не только политическими методами, но чаще всего методом непрерывных уличных схваток, боев и жесткого силового противостояния. Вообще, разделение населения на две группы или партии было в Римской империи во все времена. В эпоху поздней республики народная партия (партия популяров) во главе с Цезарем боролась против олигархической партии (партии оптиматов), возглавлявшейся сенатским большинством (см. главу I). В эпоху ранней империи партий как таковых уже не было, но было разделение общества на такие же две группы (класса), о чем писал римский историк Тацит. К одной группе относились люди, связанные с римскими богачами, их клиенты, включая их бывших рабов. К другой группе относилась, по определению Тацита, «подлая чернь», «все, кто давно растратил свое состояние» ([107] I, 4) - то есть масса бедняковпролетариев. Впрочем, Тацит, как представитель верхушки римского общества, вряд ли был объективен, давая этой группе ругательные характеристики и принижая ее роль. Совершенно очевидно, что вторая группа была более многочисленной и включала большинство населения, тем более что, как было показано выше, в своих взглядах и ненависти к сенаторам и богачам римская армия в гражданскую войну 68-69 гг. была абсолютно солидарна с этой так называемой «подлой чернью». Взгляды указанных двух групп кардинально различались, и не только по отношению к сенаторам и владельцам богатых особняков, но и, например, как указывает римский историк, по отношению к императору Нерону. В частности, он пишет, что «подлая чернь», то есть масса простого народа, в отличие от клиентов римских богачей, искренне сожалела о смерти этого императора ([107] I, 4), который в их глазах был настоящим «народным царем» - он и цены на хлеб сбивал в два раза в период экстремальной ситуации, и земли конфисковывал у сенаторов-литифундистов и раздавал беднякам1. В Византии в V-VI вв. сложилось такое же разделение общества на две группы или класса, как и в предшествовавшие 5-6 столетий римской истории, и между ними возникло в этот период такое же яростное противостояние. Разумеется, партии, представлявшие эти два класса, назывались уже по-другому: не популяры и оптиматы, как в поздней республике, а прасины (зеленые) и венеты (синие), – что не изменило сути конфликта между ними. Как указывает известный историк-византинист Г.Острогорский, партия венетов (синих) возглавлялась крупными землевладельцами – сенатской аристократией, а партия прасинов (зеленых) возглавлялась представителями ремесленных и торговых гильдий и цехов ([269] S.42). Как видим, отличие по отношению к эпохе, описанной Тацитом (I в. н.э.), состоит в том, что в Византии в V в. - начале VI в. существовал средний класс: городские ремесленники и торговцы, - который и смог создать свою партию (прасины), противостоящую партии крупных землевладельцев и сенаторов (венеты). А в эпоху Нерона в Риме среднего класса не было, он был к тому времени уничтожен, осталась одна «подлая чернь», которая не могла создать никакой своей партии 1

Сам Тацит далее, рассказывая о появившихся многочисленных лже-Неронах, поддержанных «чернью», вынужден признать: «славное имя Нерона привлекало многих», что совершенно противоречит его же собственному описанию Нерона как злодея ([107] II, 8, II, 72, [105] XIII, 47). Очевидно, мы имеем дело с раздвоением Тацита как историка, старавшегося писать объективно (и потому назвавшего Нерона «славным»), и Тацита как общественной фигуры, примыкавшей к правящей верхушке (и потому писавшего о нем как о злодее). Из этого замечания можно также сделать вывод о многочисленности той группы населения, которую Тацит называет «чернью».

75 и лишь требовала «хлеба и зрелищ». Но которая, тем не менее, составляла большинство населения империи. Как будет показано далее, в Византии в течение VI-VII вв. едва не приключилась такая же история с ее средним классом, какая случилась до этого в Риме. Юстиниан задолго до своего восшествия на престол, в царствование Юстина I, стал активным членом партии олигархии (венетов), и в дальнейшем он и его жена императрица Феодора всячески и даже демонстративно поддерживали эту партию и подвергали гонениям и репрессиям партию простого народа (прасинов). Прокопий Кесарийский приводит множество примеров, об этом свидетельствующих. В ряде случаев они просто расправлялись с лидерами прасинов, или просто с сочувствующими им, без всякого суда на основе ложных обвинений или просто за то, что те (на законных основаниях) привлекли к ответственности представителей партии крупного капитала (венетов): один по приказу императорской четы был сослан в ссылку, другой посажен на кол, еще двоим отрубили руки, а еще одному – половые органы, после чего он умер ([86] IX, 36-42; X, 1619; XVII, 1-3, 41-45, XVI, 18-28). В последующем дело дошло до того, что партия прасинов фактически стала запрещенной партией - за саму принадлежность к этой партии можно было привлечь к суду и расправиться с человеком и конфисковать его имущество ([86] XIX, 11). Но поддержка Юстинианом партии крупного капитала, даже такая явная, и репрессии в отношении партии, ей противостоявшей - далеко не единственное, что определяет принадлежность этого императора к классу олигархии. Этот император использовал все доступные ему способы и средства к тому, чтобы ухудшить положение народа и на этом нажиться. Например, как указывает Прокопий Кесарийский, при нем были отменены или резко сокращены все государственные пособия и раздачи бесплатного или дешевого хлеба бедным и нуждающимся в помощи, кроме того, государство перестало платить жалование врачам и учителям ([86] XXII, 37; XXVI, 41-44, 4-5). На хлеб и другие товары первой необходимости была установлена монополия: никто не имел права их продавать в городах, кроме специально назначенных лиц. Лица же эти получили торговые монополии на откуп и вовсе не думали не только об интересах народа, продавая все товары втридорога, но даже и о каком-либо приличии. Зерно населению они продавали с большой примесью земли (по-видимому, намеренно ее подсыпали, для утяжеления веса), и по цене, значительно более высокой, чем она была ранее для неиспорченного зерна. В итоге, как пишет византийский историк, голод в городах даже в самые урожайные годы создавался искусственно, руками самих представителей власти ([86] XXVI, 21, 35-37). Но император на этом хорошо зарабатывал, так как со всех продаж зерна и других товаров по заоблачным ценам он получал свою долю прибыли. Примерно таким же было отношение императора и к другим вопросам жизнеобеспечения своих подданных. Городской водопровод в Константинополе совсем развалился, и по нему поступало очень мало воды, но император и не думал его ремонтировать и восстанавливать. По словам Прокопия, «вокруг городских водоемов толпа чуть не душила друг друга и все бани были закрыты, но никто не собирался заниматься ремонтом водопровода… А в это же время без всякого расчета бросались огромные суммы денег на приморское строительство и другие бессмысленные сооружения; повсюду в подгородных имениях воздвигались великолепные дворцы, как будто им [императорской чете] уже недоставало тех дворцов, в которых постоянно любили жить прежние императоры» ([86] XXVI, 23).

76

Собор святой Софии в Константинополе – так он очевидно выглядел, когда был христианским храмом (сегодня в нем – мусульманская мечеть). Коллаж с сайта: www.rustrana.ru В отличие от дворцов, храм хорошо сохранился с эпохи Юстиниана.

Лишив простой народ товаров первой необходимости, хлеба, воды, медицинской помощи и не довольствуясь тем, что на фоне голодоморов и дефицита воды в империи свирепствовали эпидемии, которые лишь в 542 г. унесли половину населения Константинополя, Юстиниан принялся уже напрямую уничтожать подвластное ему население. Но делалось это тоже не просто так, а в расчете на получение хорошего дохода, на этот раз от грабежей. В Сирии и Палестине в христианских церквях были накоплены очень большие богатства, много золота и драгоценностей, да и сама Сирия и Палестина до того времени слыла самым богатым и процветающим краем не только Средиземноморья, но и всего известного тогда мира. И вот Юстиниан, пишет историк, под предлогом того, что он якобы хочет наказать «еретиков-сирийцев», послал туда войска, которые ограбили все христианские церкви, выселили из своих домов и частично поубивали массу местных жителей ([86] XI, 16-21). Об этом писал не только Прокопий Кесарийский, но и, например, Иоанн Эфесский: «Во многих частях Антиохии, во всей Аравии и Палестине, во многих южных и северных городах и в пустыне анахоретов и даже до границ Персии и в прочих городах Востока население изгнано с мест жительства и рассеяно; тех, кого удавалось захватить, сажали в кандалы и запирали в темницы, и подвергали всяческим наказаниям и мучениям. Многие после отобрания у них имущества умирали под нещадными ударами, на иных насылаемы были военные отряды и разного рода притеснители, которые гнали их с одного места в другое страшными притеснениями… У всех церквей и монастырей, у городов и деревень с жадностью и жестокостью расхищены имущества не только церковные и монастырские, но и те, что принадлежали светским лицам, женщинам и детям… То, что мы намерены здесь описать, превышает всякое разумение и не может быть изложено даже во множестве сочинений…» ([113] 1, с.490-491). Далее Иоанн Эфесский в подробностях описывает насилия, грабежи и убийства, причиненные императорскими войсками и представителями императора его собственным подданным в Сирии и Палестине. Следует отметить, что различия между той верой, которую исповедовали сирийские и палестинские христиане (так называемые монофизиты), и той, которую исповедовали православные христиане Константинополя, были настолько малы, и касались настолько узких и специальных вопросов, связанных с бытием Иисуса Христа,

77 что, как отмечал французский историк-византинист А.Гийу, эти различия понимали лишь теологи, а население в этом не разбиралось и наблюдало со стороны за спорами специалистов ([23] с.379). Между тем, в царствование Юстиниана жестоким гонениям и частичному истреблению подверглась именно масса простого населения, совершенно не причастного к религиозным спорам между епископами и патриархами. Поэтому нет никакого сомнения, что так называемое «наказание еретиков», в той форме, в какой оно было совершено, было не чем иным, как расправой императора над своим собственным народом с целью грабежа. Такому же преследованию и разграблению Юстиниан подверг и другие провинции – Малую Азию, Грецию, все территории, где какие-либо различия в вере или недостаточное количество строго православных христиан давали ему повод для таких действий. В одной только Кесарии (в Малой Азии) от этих карательных мер, по данным Прокопия Кесарийского, погибло 100 000 жителей, которые решили оказать сопротивление грабителям, облаченным императорской властью, после чего эта ранее цветущая часть страны превратилась в пустыню ([86] XI, 25-29). Что касается Сирии, то, как пишет Ф.Успенский, сам Юстиниан хвалился (!), что он изгнал оттуда 70-80 тысяч человек ([113] 1, с.544). Эта цифра, очевидно, не включает число погибших в ходе учиненной резни и последовавшего за этим голода. Фактически репрессиям подверглось большинство населения Византии, поскольку число так называемых «еретиков», то есть прихожан церквей, имевших какие-либо отличия от константинопольской церкви, было больше, чем так называемых «православных». В то же самое время собственная жена Юстиниана Феодора исповедовала монофизитство, и не скрывала этого, и даже устроила приют для 500 монаховмонофизитов в одном из дворцов Константинополя. Ф.Успенский в связи с этим указывает на «неискренность» императора, который устроил грандиозные гонения против монофизитов и в то же самое время не препятствовал созданию приюта для них в одном из императорских дворцов и даже сам посещал этот приют ([113] 1, с.545). Имеются и другие примеры такой «неискренности». Так, чиновник Петр Барсима, занимавший высшие государственные посты при Юстиниане и его правая рука во многих делах, вообще исповедовал манихейство (одна из разновидностей сатанизма), враждебную христианству религию, и открыто выступал в ее защиту ([86] XXII, 25). Последователям манихейства уже в течение столетия в Византии было запрещено занимать не то что высшие, а вообще какие-либо посты на государственной службе, что было подтверждено и законами самого Юстиниана, который их даже ужесточил, запретив им также службу солдатами в армии. Но, несмотря на начатый им крестовый поход против еретиков, он не сместил Барсиму, продолжая его назначать на все более высокие должности, и, изображая из себя «борца за истинную веру», не обращал никакого внимания ни на такую явную непоследовательность в своей «религиозной борьбе», ни на явное нарушение им самим своих же собственных законов против еретиков1. В добавление к вышесказанному, следует сказать, что Юстиниан резко увеличил налоги для населения: по оценкам А.Джонса, в его правление 1/3 всей произведенной продукции сельского хозяйства изымалась в виде налогов государству ([226] I, p.469). Это является, по видимому, своеобразным рекордом для древнего мира: такой тяжести налогообложения ни в эпоху античности, ни тем более в средние века никогда не бывало2. Кроме этого надо учесть и разнообразные повинности, возложенные на население помимо налогов - постой армии в домах крестьян и горожан, периодические реквизиции продовольствия и лошадей в пользу армии и государства. Надо также принять во внимание, что многие крестьяне не были собственниками земли, а арендовали ее у 1

Как указывает американский историк В.Каеги, соответствующие запреты в отношении манихеев содержались в Кодексе Феодосия 428 г. и в Кодексе Юстиниана (1.5.12.2-4.14-15): [227] pp.76, 83 2 В Римской империи в эпоху ее расцвета налоги государству поглощали примерно 25% произведенной продукции сельского хозяйства, а в поздней империи, когда эффективность экономики понизилась, порядка 20% ([178] p.55).

78 крупных землевладельцев, и помимо всех этих налогов и повинностей в пользу государства, они должны были отдавать значительную часть произведенной продукции собственнику земли, к которому в результате они очень часто попадали в кабалу. Некоторые налоги при Юстиниане превратились в конфискационные. Например, налог на наследство (если имущество не переходило сыну-наследнику) был увеличен с 25% до 75% стоимости наследуемого имущества ([86] XXIX, 19), что по сути означало конфискацию 3/4 наследуемого имущества императором. Конечно, население пыталось протестовать против проводимой политики, и неоднократно. Самое сильное восстание, получившее название «Ника» (победа) произошло в Константинополе в 532 г. В восстании против императора приняли участие большинство жителей города, включая даже и часть сенаторов. Несколько дней восставший народ полностью контролировал весь город, кроме дворца, в котором заперся император со своими приближенными. Но восстание было стихийным и неорганизованным, народ жег и грабил дома богачей и не понимал, что делать дальше. Никто не позаботился ни о вооружении восставших, ни о том, чтобы взять императора под стражу. Юстиниан организовал свое публичное покаяние перед народом на ипподроме и поклялся на библии искупить свои грехи. Но большинство собравшегося народа ему не поверило, освистало и провозгласило императором одного из сенаторов. Очевидно, лидеры восставших рассчитывали на мирную передачу власти, тем более что армия отказалась поднимать оружие против народа. И тогда Юстиниан показал свое истинное лицо. Он собрал два отряда наемников (букеллариев), по преимуществу варваров и прочих иностранцев, которые только и согласились участвовать в таком действии, и они совершили нападение на безоружный народ, собравшийся на ипподроме. Заблокировав выходы из него, они устроили там настоящую резню, в которой погибло более 30 тысяч безоружных людей ([121] с.215-222). Уничтожали всех подряд, включая женщин и стариков, и никого не интересовало, кто из них участник восстания, а кто нет. Так был кардинально решен вопрос с недовольным народом: часть его просто уничтожили, а оставшихся в живых запугали до смерти. За время царствования Юстиниана было много восстаний, как в городах, так и в армии, но все они жестоко подавлялись, в основном с использованием наемных войск, и с большим количеством жертв среди населения. Стоит ли удивляться, с учетом вышесказанного, что население Византии в правление Юстиниана резко уменьшилось и к его концу составляло, по оценкам, лишь половину от прежней численности1. Еще одним следствием политики Юстиниана была неуклонно нараставшая анархия, к чему вели все описанные выше меры – и торговые монополии, приводившие к скачкам цен на продовольствие и иные товары, и массовые избиения и изгнания так называемых «еретиков», и дефицит воды в городах. Это, в свою очередь вызывало голодоморы и эпидемии, а также бунты и восстания в разных частях империи. Но император как будто специально принимал дополнительные меры для того, чтобы еще более усилить анархию. Например, он ликвидировал так называемую почтовую службу, сеть которой охватывала всю страну. Фактически она представляла собой постоянно функционировавшую сеть курьерских, пассажирских и грузовых перевозок, позволявшую не только очень быстро доставлять донесения из отдаленных районов в столицу, но и перевозить грузы, например, вывозить зерно из внутренних провинций. В итоге, как писали Прокопий Кесарийский и Иоанн Лидийский, правительство лишилось оперативного источника информации, а крестьяне внутренних областей лишились единственного средства транспорта, и были разорены, поскольку теперь их зерно гнило в амбарах, а сборщики налогов вместо того, чтобы брать налоги зерном на почтовых

1

Так, в Сирии оно сократилось, по оценкам демографических историков, с 7 млн. во II в. н.э. до 3,5 млн. в VII в. А население Константинополя только во время «моровой язвы» 542 года, по данным Прокопия Кесарийского, сократилось в 2 раза ([216] pp. 309, 367).

79 станциях, как это делалось ранее, требовали от крестьян золото, которого им абсолютно негде было взять ввиду невозможности вывезти зерно ([86] XXX, 5-6, 11; [226] II, p. 845). Другим примером насаждавшейся Юстинианом анархии является развал армии. Пограничным войскам, на которых строилась вся система обороны империи, он сначала перестал платить жалование, а через несколько лет и вовсе их ликвидировал ([86] XXIV, 12-14). Одновременно он очень резко уменьшил численность войск на Балканах, возможно, посчитав, что их содержание себя не оправдывает, в итоге этих войск стало слишком мало для отражения нападений варваров, которые с той поры резко усилились ([227] pp.95-96). Если к этому добавить, что была очень сильно сокращена и общая численность армии: по данным А.Гийу, со 150 тысяч до всего лишь 15-30 тысяч человек ([23] с.172), - и если учесть тот факт, что правительство потеряло оперативный источник информации в лице почтовой службы, то совсем не удивительно, что в течение VI в. – начала VII в. вся территория страны многократно подвергалась нашествиям агрессивных соседей, и вопрос стоял уже о том, продолжит ли Восточная Римская империя свое существование или она исчезнет, как исчезла Западная. Как писал Прокопий Кесарийский, упоминая нашествия персов, арабов, славян и других народов, во время царствования Юстиниана «не было какого-либо места в Римской империи, горы ли, пещеры ли или чего-либо другого, которое осталось бы неразграбленным, а во многих местах страна подвергалась разграблению по пять и больше раз» ([86] XI, 10-11). По свидетельству византийского историка, Юстиниан сам насаждал коррупцию в армии. Присланным в армию чиновникам (логофетам) было дано указание найти средства для экономии денег, за что они получали 1/12 часть от сэкономленной суммы. Они не нашли ничего лучшего, как заняться махинациями со списками личного состава армии. Погибших или умерших солдат они не вычеркивали из списков, а как бы оставляли в строю. При этом они, разумеется, переставали этим «мертвым душам» платить жалованье, которое пересылали императору, но 1/12 этого жалованья оставляли себе – за «экономию». А полагавшиеся этим солдатам питание и амуницию, судя по всему, просто разворовывали. То есть под видом «экономии» происходили развал армии и воровство. В результате все подразделения в армии становились все более неукомплектованными, а поскольку никакого притока молодежи в армию не было, то и ветераны не получали никакого продвижения по службе, что порождало их недовольство ([86] XXIV, 1-6). В целом все это вело к коррупции, разложению и падению боеспособности армии, что еще более усугублялось воровством жалованья, провианта и амуниции уже не только у «мертвых душ», числящихся в строю, но и у живых солдат (см. ниже), боевой дух которых в результате очень сильно упал. Поэтому стоит ли удивляться, что талантливый полководец Юстиниана Велисарий писал императору в одном из своих посланий, что его войска «состоят из неспособных и трусов… При виде неприятеля они оставляют лошадей и бросают на землю оружие» ([113] 1, с.423).

Полководец Юстиниана Велисарий. Старинная фреска в базилике Сан-Витале в Равенне.

80 Юстиниан развалил не только почтово-транспортную систему, армию и экономику империи, но и судебно-правовую систему страны, или, во всяком случае, сильно способствовал ее развалу. А ведь правовая система, унаследованная Византией от Римской империи, считается историками и правоведами верхом совершенства для древнего мира, и изучение римского права (Кодекса Юстиниана) до сих пор входит в программу юридических вузов. Юстиниан в начале своего правления решил упорядочить римские законы, большинство из которых существовало с давних пор, и составил новый кодекс этих законов, – который вошел в историю под названием «Кодекс Юстиниана». Но это была лишь видимая часть его деятельности, невидимая же, но намного более существенная, заключалась в развале того правового государства, которое существовало до его правления, и которое перестало существовать к его концу. Прежде всего, развалу правового государства способствовали вопиющие нарушения законов самим императором. Причем, речь идет не о каких-то давних законах, вышедших из употребления – речь идет о законах, которые он сам опубликовал в своем новом кодексе. Выше приводился пример, когда одну из высших должностей в правительстве Юстиниана занимал человек, исповедовавший манихейство, несмотря на то что это было запрещено самими законами, изданными императором. Точно так же, указывает А.Джонс, император в своем новом кодексе опубликовал существовавший до него закон о запрете создавать монополии, но сам же его грубо нарушал в течение всего своего правления – поскольку, как уже говорилось, им было создано множество монополий на те или иные виды деятельности, что привело к беспрецедентному росту цен и ухудшению качества товаров ([226] II, p.826). Таким же образом, пишет Ф.Успенский, Юстиниан грубо и бесцеремонно нарушал свои собственные законы, запрещавшие продажу государственных должностей. Историк приводит выдержки из законов Юстиниана, где эта практика всячески осуждается и запрещается. Вместе с тем, пишет он, «из свидетельств современников нам доподлинно известно, что продажа должностей продолжалась при Юстиниане со всей свободой и публичностью» ([113] 1, с.528-532). Спрашивается, какой был смысл публиковать эти законы, составляя из них целый кодекс, если в действительности сам император, как говорится, и в грош их не ставил? Юстиниан также ввел некоторые новые законы, которые перевернули с ног на голову основополагающие принципы римского права и любого права вообще. Например, он ввел правило (так называемая эпибола), по которому в случае возникновения задолженности по налогам чиновники могли отобрать имение либо в пользу государства, либо в пользу какого-либо частного лица. Как пишет Прокопий Кесарийский, этим активно пользовались мошенники («ябедники»), которые (надо полагать, при посредничестве коррумпированных чиновников) отбирали таким образом имения в свою пользу ([86] XXIII, 3-5). Причем, такое санкционированное государством «рейдерство» (если использовать современные термины) было особенно привлекательно тем, что, по новому закону, имение переходило к новому владельцу не только бесплатно, но и совершенно «чистым», не обремененным прежними недоимками налогов ([113] 1, с. 559). В другом варианте правила эпиболы чиновники, наоборот, имели право обязать землевладельца принять в пользование брошенный и никому не нужный участок, за который он был обязан платить государству налоги. По словам Прокопия, эпибола была непредвиденной чумой, внезапно поразившей всех землевладельцев, бедствием, отнимавшим у них всякую надежду на жизнь ([86] XXIII, 15-17), поскольку открывала путь к чудовищному произволу со стороны чиновников и связанных с ними мошенников. Таким образом, и здесь мы видим полный правовой беспредел, насаждаемый императором, ничего общего не имеющий с господством разумных и справедливых законов. Еще одним законодательным нововведением Юстиниана стало удлинение срока исковой давности. В соответствии с древними правилами, срок исковой давности по всем

81 видам сделок был установлен на уровне 30-40 лет, при Юстиниане же он был удлинен до 100 лет. По мнению Прокопия Кесарийского, это было сделано специально, чтобы облегчить мошенникам отъем имущества у их владельцев, поскольку, конечно, никто уже не мог вспомнить, что происходило, например, 70 или 90 лет назад и опровергнуть ложные бумаги или ложных свидетелей, привлеченных мошенниками. Историк приводит такие случаи мошенничества, последовавшие за этим указом Юстиниана, от которых страдали ни в чем не повинные люди ([86] XXVIII, 1-15). Независимо от того, прав Прокопий или нет в отношении указания причин, по которым Юстиниан выпустил этот указ (якобы он получил взятку от мошенников), но он явно вносил анархию в судебную практику, как и все перечисленное выше. И каких-либо разумных причин для его появления не просматривается. В дополнение к вышеуказанному, имеются свидетельства того, что при Юстиниане широко распространилась не только практика продажи должностей и предоставление функций государства (по сбору налогов) частным лицам, но и шла активная торговля судебными решениями. Впрочем, это вытекало из распространившейся продажи должностей. Если судьи в правление Юстиниана начали покупать свои должности, то они должны были каким-то образом окупить потраченные на это деньги, и стало быть неизбежно должны были начать брать взятки за выносимые судебные решения. Таким образом, коррупция в судебной системе насаждалась уже вследствие одной лишь продажи должностей. Но параллельно продаже должностей и торговля самими судебными решениями при Юстиниане была, как говорится, поставлена на поток. Этим «бизнесом» занимался некий Лев Киликиец, который предлагал всем желающим за взятку обеспечить нужное решение суда, и который на этом сколотил большое состояние ([86] XIX, 17). Наряду с этим, шла торговля и самим законодательством – по утверждению Прокопия Кесарийского, этим занимался квестор Юнил (верховный судья). Он открыто торговал бумагами с подписью императора, в которые можно было вписать любой новый указ или закон. Все это привело к полному произволу в судах и в законотворчестве, о чем красноречиво рассказывает византийский историк ([86] XIV, 5-13, 16-23)1. С учетом вышеизложенного следует уточнить роль Юстиниана в законотворческой деятельности. Многие историки пишут о его выдающейся законотворческой деятельности, и даже Ф.Успенский пишет о «заслуге Юстиниана в кодификации дошедшего до него римского права» ([113] 1, с.522). Но следовало бы уточнить, что одновременно с кодификацией римского права, при Юстиниане произошла и его «мумификация», а правовое государство, базировавшееся на принципах римского права, при нем фактически перестало существовать. Возможно, кто-то посчитает, что меры Юстиниана по «выколачиванию» денег из своих подданных могли послужить созданию сильного и процветающего государства Византия? Однако это глубокое заблуждение, поскольку для увеличения богатства в государстве необходимо применять совсем иные, или даже прямо противоположные, принципы, нежели для увеличения богатства одного отдельно взятого олигарха. Конечно, при том страшном налоговом гнете, который был установлен в царствование Юстиниана, когда уровень налогов, как было показано выше, был поднят в 1,5-2 раза по сравнению с его предшественниками, и при сокращении в несколько раз численности армии, на содержание которой шла львиная часть госбюджета, уже можно было ожидать, что в казне скопятся несметные богатства. К этому надо прибавить доходы из всех прочих источников поступления денег: царские монополии, продажа должностей и судебных решений, конфискации имущества должников, 75%-й налог на наследства и т.д., - которые 1

Некоторые современные историки утверждают, что Прокопий был необъективен в критике Юстиниана и возможно, преувеличивал. Но большинство изложенных им фактов подтверждается свидетельствами других современников, некоторые из них цитировались выше. Кроме того, до сих пор никто не уличил Прокопия в искажении каких-либо фактов, поэтому его честность как историка – вне всякого сомнения.

82 также могли бы несказанно обогатить казну. Но если у его предшественников казна действительно была полной – так, после смерти Анастасия в 518 г. в казне было 320 тысяч фунтов золота – то Юстиниан оставил своему преемнику совершенно пустую казну, да еще много государственных долгов, за которые надо было расплачиваться ([226] I, pp.468, 301). Этот феномен можно объяснить только одним – его способы управления страной породили такую чудовищную коррупцию, что лишь небольшая часть денег доходила до казны, а основная часть разворовывалась. Да и та часть, которая оставалась, расходовалась не лучшим образом – на строительство дворцов и помпезных зданий. А резкое сокращение численности населения и его обнищание привели к концу правления Юстиниана к катастрофическому сокращению доходов государства, откуда и пустая казна, и долги государства. В целом в лице Юстиниана I мы видим типичного финансового магната или олигарха, ставшего императором, но который после этого по всему своему мировоззрению и своим целям так и остался магнатом или олигархом. Он все привык оценивать с точки зрения увеличения своей собственной прибыли, достигаемой любыми имеющимися способами – отсюда и монополии на продажу хлеба и других товаров, и продажа должностей, и сокращение «лишних» расходов – на армию, на медицину, на водопровод. А благополучие своих подданных для него, после того как он стал императором, так и осталось пустыми, ничего не значащими словами. Более того, страсть к наживе толкнула его даже на прямое разорение, изгнание и убийство массы своих подданных. Ф.Успенский отмечал, что Юстиниан «не проникся жизненными интересами своих ближайших подданных» ([113] 1, с.566), но в реальности он действовал против этих жизненных интересов. Поэтому в глазах своих подданных он стал чудовищем. Как писал Прокопий Кесарийский, «в моих глазах и глазах многих из моих друзей того же сословия они [Юстиниан и его жена Феодора] казались вовсе не людьми, а какими-то демонами, чумой или гибелью страны, или, как говорят поэты, “людей пожирателями”, которые сообща задумали, как бы им возможно легче и скорее погубить всю жизнь и труды человеческого рода; они только носили на себе облик человеческий, а по существу, будучи человекоподобными демонами, они таким образом замутили и привели к гибели всю вселенную» ([86] XII, 14).

Византийский император Юстиниан I и императрица Феодора. Старинная фреска в базилике Сан-Витале в Равенне.

83 Юстиниан не понимал, что, уничтожая население страны и способствуя его обнищанию, он подрывает основу финансовых поступлений и в казну, и в свой собственный карман, ради которых он и предпринимал все свои олигархические методы управления1. Финансовое банкротство возглавляемого им государства к концу его царствования и его последующий распад стали закономерными итогами применения этих методов. Судя по всему, после жестокого подавления восстания «Ника» в 532 г., в ходе которого его публичные покаяния перед народом не возымели никакого воздействия, Юстиниан окончательно начал ориентироваться исключительно на тиранические методы управления, осуществлявшиеся посредством репрессий, физического уничтожения части населения и запугивания остальных. Как мы видели, при усмирении восстания «Ника» он руководствовался известным принципом: «Нет человека, нет проблемы». И в дальнейшем он руководствовался тем же принципом. Так, через несколько лет после этого восстания он издал приказ, в соответствии с которым всех безработных, которые исчислялись многими тысячами, выгнали из Константинополя, а всех приезжих опрашивали, что они собираются делать в столице и обязывали ее покинуть по завершении своих дел ([23] с. 292). Таким образом, в своей антинародной политике он пошел намного дальше, чем самые жестокие императоры Римской империи – никто из них не отваживался уничтожать и выгонять из города толпу нищих пролетариев, для которых в Риме всегда существовала продажа дешевого хлеба (что-то типа карточной системы – по одной булке в одни руки). А Юстиниан лишил нищий народ даже такой малости. Вряд ли чем-то иным, нежели методами тирании и репрессий, можно объяснить и его политику в отношении армии. Ведь армия отказалась его поддержать во время восстания «Ника», он смог сохранить власть лишь благодаря иностранным наемникам. И в дальнейшем, при сокращении численности регулярной армии со 150 тысяч до 15-30 тысяч, о чем выше говорилось, мы видим, по данным Прокопия, порядка 70 тысяч наемников-варваров, размещенных в Константинополе и его окрестностях ([86] XXIII, 24). Вот – та сила, на которой базировалась власть императора-олигарха. Эти иностранные наемники совершенно не годились для обороны страны, поскольку они в решающий момент перебегали на сторону врагов или вообще выступали в качестве их «пятой колонны»2. Не годились они и для борьбы с нараставшей внутренней анархией, которой сами во многом способствовали. В частности, они нещадно грабили жителей Византии, а при этом император строго запрещал крестьянам «обижать союзников» (то есть оказывать сопротивление грабителям-варварам) – за это крестьян подвергали наказанию императорские чиновники. Точно также он запрещал и византийской армии наказывать «союзные войска» за их преступления против населения ([86] XXI, 26-29). Зато эти наемники-варвары прекрасно годились для террора в отношении местных жителей, подавления восстаний, массовой резни и геноцида, - к чему, как было показано выше, Юстиниан прибегал неоднократно: вспомним 30 000 убитых в Константинополе, 100 000 убитых в Кесарии и 70 000 - 80 000 изгнанных из Сирии, чем он даже сам хвалился. Именно этой потребностью (иметь военную силу против собственного народа) и объясняются, в первую очередь, те огромные суммы дани, которые Юстиниан платил Аварскому каганату и варварским племенам, - а те взамен присылали свои войска в распоряжение императора. Все вышесказанное, помимо прямых свидетельств, 1

И частные монополии, и продажу должностей и судебных решений, и физическое уничтожение населения можно отнести к олигархическим методам управления, которые встречаются в основном в эпоху господства олигархии. 2 О том, что это было частым явлением, можно судить по выпущенному в начале VII в. армейскому уставу или наставлению (так называемый Стратегикон Маврикия), где рекомендуются меры против предательства варварских формирований: план военных действий нужно держать от них в секрете, ни в коем случае не оставлять их на том фронте, где ведется война против их соотечественников, собирать смешанные войска, составленные из разных варварских национальностей, чтобы они не смогли договориться между собой о «нехороших делах» и т.д. ([227] pp. 127-130)

84 подтверждает и та вражда, которая существовала между коренными жителями и солдатами-варварами в VI – начале VII вв. Вражда, которая, как констатирует американский историк В.Каеги, исчезла лишь во второй половине VII века, когда Византия опять создала сильную национальную армию и перестала использовать в больших количествах иностранных наемников ([227] pp.86, 125). Помимо этого, Юстиниан очень искусно в тех же целях использовал и собственную византийскую армию. В.Каеги установил следующую закономерность, существовавшую в годы его правления. Рекруты из Фракии (север Балканского полуострова), служили где угодно: в Италии, в восточных провинциях, - но только не в самой Фракии, а там, наоборот, служили войска, присланные с Востока ([227] p.98). Таким образом, всех солдат посылали служить подальше от их родных мест. Это вызывало массовые протесты со стороны солдат, но Юстиниана это ничуть не смущало. В.Каеги в своей книге не перестает удивляться тому, как много солдат из Фракии служило вдали от родных мест - в Италии и Сирии, - в то время как сирийцы служили во Фракии и устраивали по этому поводу бунты ([227] pp.98-100). Как видим, здесь применялся тот же принцип, что и при широком привлечении варварских формирований: войска не должны были иметь ничего общего с местным населением, а еще лучше, если они говорили с ним на разных языках. Эту войну против собственного населения, в основном при помощи иностранных наемников, Юстиниан вел не только в центре и на востоке, но и на западе своей империи, в частности, в Италии. Италия была вновь присоединена к Римской империи (Византии) в 536 г., так же как до этого Северная Африка, при помощи очень небольшой армии, насчитывавшей всего лишь 7500 человек ([113] 1, с.411-413)1. Сопротивление армии Юстиниана оказала лишь небольшая кучка вновь поселившихся там остготов, а остальное население не противилось вхождению вновь в Римскую империю. Но очень быстро ситуация изменилась – население восстало против новых методов «управления», привнесенных в Италию Юстинианом. Что это были за методы, выше уже было показано, но вот что пишет Ф.Успенский именно по поводу Италии: «толпы сборщиков податей являлись из Византии в те провинции, которые подпадали под власть императора, и истощали население непомерными поборами; шайки варваров … немилосердно грабили друзей и врагов императора». Сами византийские полководцы, присланные в Италию, «и в мирное время наводили страх на сельское население грубыми насилиями, вымогательствами и грабежами» ([113] 1, с.423-424). Жители Италии жаловались, что им было намного лучше при готах, чем под властью Византии, и что византийские наместники держат их «в самом гнетущем рабстве» ([113] 1, с.429). Голодоморы и эпидемии, косившие до этого население Византии, теперь начали беспощадно косить и население Италии. Поэтому совершенно не удивительно, что в Италии началась самая настоящая гражданская война. Хотя ее чаще называют войной Юстиниана с остготами, но, как указывает Ф.Успенский, на сторону готского короля Тотилы встало большинство сельского населения Италии, включая, прежде всего, крепостных крестьян. А против Тотилы, на стороне Юстиниана, выступили крупные землевладельцы Италии, то есть местная олигархия ([113] 1, с.425). Поэтому речь идет именно о гражданской войне. Византийские войска в такой ситуации оказались крайне ненадежными и массами перебегали к Тотиле - о чем писал византийский полководец Велисарий в своих донесениях Юстиниану ([113] 1, с.423) - в связи с чем контроль Византии почти над всей Италией был очень быстро утерян. Тогда Юстиниан прибег к тем же методам, о которых выше уже говорилось. Он набрал большую армию иностранных наемников, во главе которой также стоял иностранец-наемник (персидский евнух Нарсес) и послал ее в Италию, причем, теперь он

1

Как указывает Ф.Успенский, Велисарий к началу 537 г. уже считал Италию присоединенной к Византии.

85 уже не скупился на средства1. И как сегодня в фантастических фильмах изображают армии клонов-убийц, посланных для уничтожения людей, примерно так же можно себе представить и действия против восставших итальянских крестьян этой варварской наемной армии, возглавлявшейся чужеземным бесполым существом и состоявшей почти исключительно из наемников-варваров: лангобардов, гуннов, герулов, славян, персов и т.д. ([18] 1, с.435) Как писал известный французский историк Ф.Лот об армии Нарсеса, «это армия кондотьеров, без сомнения, ни один солдат и даже ни один командир в ней не был римлянином (то есть жителем Византии – Ю.К.)» ([237] p. 289). Известно, что евнух Нарсес, для того чтобы пробудить у своей варварской армии желание сражаться, перед началом каждого сражения развешивал на шестах целыми охапками различные золотые украшения и изделия из золота ([227] p.50): вот куда шли деньги, выколоченные Юстинианом из населения, они раздавались варварам, уничтожавшим само это население. Результатом шедшей 20 лет гражданской войны было окончательное опустошение Италии и превращение ее в пустыню, о чем имеется множество свидетельств2. Даже Рим к концу VI в. превратился в мертвый город, в котором почти не осталось жителей, и где сохранившиеся со времен античности многоэтажные здания постоянно рушились, погребая под собой случайных прохожих, но никто даже и не думал разбирать образовавшиеся завалы. Современники крайне негативно оценивали правление Юстиниана и обвиняли его в страшных грехах. Помимо свидетельств Прокопия Кесарийского и Иоанна Эфесского, которые выше уже приводились, можно сослаться еще, например, на Агафия, который писал о том, что армия при Юстиниане была разрушена, оборона страны заброшена, а казенные деньги, предназначенные на содержание армии, были растрачены на продажных женщин и мужчин, на скачки и на коррупцию ([227] p.59). Юстин II писал, что после Юстиниана осталась совершенно опустошенная казна и множество долгов, а также вконец разрушенная армия, поэтому страна была опустошена постоянными набегами и нашествиями варваров ([226] I, p.301). Археология и письменные источники также не оставляют сомнения в том, что именно в правление Юстиниана начались массовые нашествия авар и славян на Балканы и Грецию, а персы более 20 лет подряд (540-562 гг.) беспрепятственно вторгались в Сирию и Палестину, захватили и разграбили множество городов (в т.ч. Антиохию, Сурон, Берою, Каллиник и т.д.), не знавших войн до этого целых три столетия, а многих жителей увели в Персию. Большинство историков нашего времени, подробно освещавших царствование Юстиниана, также пишет о том, что после него осталось «ужасное наследство», что его деятельность «во многом носила разрушительный характер» ([113] 1, с.566; [121] с. 348), но никто из них не решается признать те страшные обвинения в его адрес, которые высказывали современники. Причина, по-видимому, состоит в том, что Юстиниан, как все правители, представляющие олигархию, был страшно лицемерен. Он все время в течение своего правления издавал законы и указы, в которых было написано много высоких и красивых слов – например, о том, каким должен быть чиновник, какими принципами он должен руководствоваться, в этих же законах и указах гневно осуждалась коррупция. На бумаге император запрещал продажу должностей, монополии и прочие злоупотребления, но в жизни постоянно нарушал эти запреты и торговал всем этим самым безбожным образом (см. выше). Устраивал крестовые походы против так называемых «еретиков», и сам имел их первыми помощниками возле себя и содержал их целыми толпами в одном из своих дворцов. Для современников это его лицемерие было вполне очевидным. Как писал Прокопий Кесарийский, «был он двуличен и ему не было никакого дела ни до бога, ни до 1

В отличие от войны за присоединение Африки и Италии к Византии, на которую он не давал своему полководцу Велисарию почти совсем денег, и тот ее вел фактически за свои собственные средства. 2 Одним из таких свидетельств является письмо римского папы Пелагия, написанное в 556 г. См.: [226] I, p. 300

86 священнослужителей, ни до законов, ни до того народа, о котором он должен был заботиться … его интересовало только одно: как бы ему ограбить деньги со всей земли» ([86] XXVII, 2). Для большинства жителей Константинополя это его лицемерие также стало вполне очевидным уже спустя несколько лет после начала его царствования: они не поверили даже публичной клятве Юстиниана на библии в 532 г. и его освистали, что является беспрецедентным случаем – до этого такому публичному раскаянию императора народ всегда верил, что говорит очень много именно о Юстиниане. Но уже жителям окраин, далеким от столицы, могло казаться, что виноват не император - ведь в его указах так много хороших добрых слов, - а чиновники на местах, и многие восстания были направлены против них1. Современным историкам еще труднее в этом разобраться. Комментируя законы Юстиниана, которые император сам все время злостно нарушал, Ф.Успенский пишет: «как грустно становится при чтении прекрасных мыслей и нравственных правил, бросаемых на ветер и ничем не связывающих самого законодателя». И, тем не менее, историк наивно верит, что Юстиниан «не видел того, что, казалось бы, так легко понять» ([113] 1, с.532, 527) - то есть не понимал (!?), что плохо отдавать государство на откуп и на растерзание проходимцам, плохо грабить и убивать своих собственных подданных, да еще десятками и сотнями тысяч. Полагаю, что мы с Вами, читатель, не столь наивны. Правление олигархии во все времена ознаменовывалось появлением таких исключительно лицемерных правителей, чему далее будет приведено много примеров. Не является исключением и история коррупции в России, которая изложена в третьей книге трилогии. В русской истории тоже были правители-олигархи, и они характеризовались крайним лицемерием. Например, Борис Годунов во время голодоморов 1601-1603 гг. в России старался всячески показать, что он заботится о народе. Он издал несколько указов, порицавших действия спекулянтов, которые препятствовали доставке продовольствия крестьянами на городские рынки, раздавал зерно нищим из городских хранилищ. Но, как отмечает известный русский историк Г.Вернадский, эти меры были неэффективны. По данным летописцев, за два года и четыре месяца только в Москве от голода умерло 127 000 человек, в том числе бóльшая часть тех, кто пришел в столицу в надежде на какую-то помощь и кто вместо помощи нашел там свою смерть ([14] 1, с.198-199). А в это же самое время царь под страхом смерти (и под надуманным предлогом) запретил (!) ввозить в страну дешевое импортное зерно, которого скопилось огромное количество в порту города Нарва ([87] с.479) – чтобы не дай Бог, не сбить на него цены, которые приносили ему такие хорошие прибыли. Вот в чем выразились методы «управления» Годунова – такие же олигархические методы, какие применял Юстиниан. Но большинство населения о них не знало – знали лишь немногие осведомленные современники, писавшие о «злосмрадных прибытках» царя Бориса ([84] 2, с. 158). А остальное население видело другого царя – того, кто издавал показные указы о защите горожан от спекулянтов и устраивал показные раздачи бесплатного хлеба нищим. Если кратко охарактеризовать сущность методов управления Юстиниана (равно как и других правителей-олигархов), то это можно сделать одной фразой: «После меня хоть потоп», - которая, как известно, была произнесена Людовиком XIV в иную эпоху, о которой речь пойдет ниже. И, как будет показано далее, этот «потоп» в Византии действительно вскоре произошел (равно как и во Франции, где правил Людовик XIV, произошел «потоп» в виде Французской революции) – потому что ни одна страна не смогла бы выдержать такого учиненного над ней насилия. Юстиниан получил в управление процветающую страну, в которой не было социальных конфликтов, страну, в которой жили богатые и обеспеченные граждане, не знавшие, что такое голодоморы и эпидемии, страну, покрытую богатыми густонаселенными городами, не знавшими что 1

Как указывает В.Каеги, практически все солдатские восстания в пограничных областях империи в VI веке, число которых было рекордным в этом столетии, были направлены против произвола местных чиновников и офицеров, а не против императора (в отличие от последующих восстаний начала VII в. – см. далее). [227] pp. 55, 61-62

87 такое внешние нашествия и осады городов жестокими захватчиками, страну, в которой царили спокойствие и порядок. Он также получил казну, полную золота, и сильную армию, способную легко отразить внешние угрозы. К концу его правления это была уже страна, потерявшая половину своего населения, страна, испытавшая серию жестоких голодоморов и эпидемий, страна, объятая восстаниями и бунтами, разоряемая коррумпированными чиновниками, иностранными завоевателями и «союзными» варварскими армиями, страна, в которой больше не было нормальных законов и судов, и где повсюду орудовали шайки разбойников1, причем, некоторые из этих разбойников (под видом сборщиков налогов) орудовали на законных основаниях, имея полномочия от императора или наместников. Наконец, это была уже обнищавшая страна, с разоренными храмами и городами, с пустой казной, практически без собственной армии, граждане которой, как пишет Прокопий, с удивлением и ужасом спрашивали друг друга: куда же делись былое благополучие и былые богатства Римской империи (86] XXX, 32).

Византийские воины (www.byzantion.ru, http://imtw.ru)

Применение «греческого огня» византийским флотом (www.reformation.org) В начале царствования Юстиниана Византия имела самую сильную армию и флот среди всех окружавших ее стран. К концу его царствования они были разрушены, а страна была опустошена внешними нашествиями.

3.4. Коррупция, гражданская война и распад Византии в VII веке Конечно, было бы совершенно неверным возлагать всю вину за произошедший разгул коррупции, за уничтожение части населения, за развал государства, экономики и 1

О разгуле обычной преступности в эпоху Юстиниана тоже имеется множество свидетельств. Даже он сам в своих указах упоминает о распространившихся случаях разбойных нападений, убийств и похищений женщин. См.: [113] 1, с.534

88 армии, за последовавшую гражданскую войну и за распад Восточной Римской империи (Византии) в VII веке лишь на одного императора Юстиниана I. Такого катастрофического результата даже при всем желании не смог бы достичь один человек. Но он действовал во главе большой группы людей. Как было показано выше, с самого начала своего правления или даже еще намного раньше этого, при старом и немощном Юстине I, когда Юстиниан постепенно захватывал власть в свои руки, он стал активным сторонником партии венетов (синих) – партии крупного капитала, противостоявшей партии простого народа. И в дальнейшем он старался во всем угодить этой партии, преследуя ее противников, о чем выше уже говорилось. Однажды дело дошло до того, что члены партии венетов напали на наместника Киликии Малфана прямо в императорском дворце, после его аудиенции у императора, и серьезно его изранили. Юстиниан оставил этот инцидент без последствий, сделав вид, что ничего не было, молчаливо поддержав действия венетов ([86] XXIX, 36-38). Со своей стороны, последние также поддерживали Юстиниана. Во время восстания «Ника» в 532 г. венеты сначала якобы приняли в нем участие вместе с восставшим народом, поскольку у них в тот момент были претензии к императору, но в решающий момент вступили в сепаратные переговоры с Юстинианом и переметнулись на его сторону ([269] S.48-49). Но партия крупного капитала (венеты) была не единственным союзником Юстиниана. По мере того как Юстиниан осваивался в роли императора и расставлял повсюду своих людей, он мог опираться уже не только на частных магнатов, но и на клан чиновничьей олигархии, который рос и укреплялся очень быстро благодаря разгулу коррупции и злоупотреблений. К этому клану относились и родственники Юстиниана, которых он расставил в основном на важных постах в армии, чтобы вовремя получать информацию обо всем там происходящем1. Однако ключевые должности в гражданской и военной администрации занимали не родственники, а коррумпированные чиновники и офицеры, которые выдвинулись благодаря своим личным качествам – прежде всего, благодаря своей беспринципности и готовности, как говорится, в любой момент «мать родную продать». Примеров такого рода людей в эпоху правления Юстиниана существует множество, некоторые выше уже приводились - Лев Киликиец, продававший судебные решения, квестор (верховный судья) Юнил, торговавший бумагами с подписью императора. Известны имена многих других высших чиновников и характеристики, данные им современниками. Вот характеристика Иоанна Каппадокийского, одного из виднейших чиновников Юстиниана, претора (главы) Константинополя, данная Псевдо-Захарием: он «грабил много людей из разных сословий во всех городах, и знатных, и ремесленников, добывая таким образом в казну много золота» ([121] с.202). Известно, что он поставил гнилое зерно армии, отправившейся воевать в Северную Африку в 533 г., из-за чего в армии начался голод, от которого умерло 500 солдат, и возник голодный бунт ([227] p.47). Тем не менее, это, как и многое другое, ему сошло с рук. Другой виднейший чиновник Юстиниана, Петр Барсима, ранее был простым менялой монет на рынке и «прославился» там тем, что умел ловко обманывать своих клиентов, недодавая им медную монету. Он так понравился Юстиниану этими своими мошенническими наклонностями, что тот его назначил префектом Константинополя (вместо Иоанна), а затем – министром финансов страны. Барсима, как и Иоанн, поставлял гнилой хлеб и отличился многими другими «подвигами» - в частности, манипулированием цен на хлеб, шелк и другие товары, продаваемые населению ([86] XXII, 4-18; XXIV, 13-23). «Наивеличайший вор, человек, исполненный самой позорной грязи» - вот характеристика, данная ему Прокопием Кесарийским ([86] XXIV, 23). Злоупотребления обоих этих чиновников были столь велики, что вызвали массовые восстания: во время восстания «Ника» в 532 г. одно из требований народа состояло в отставке Иоанна Каппадокийского и его казни, а в 545 г. был голодный бунт в 1

Среди этих родственников – Германий, Ареовинд, Юстин, Юстиниан, Марциан ([227] p. 61)

89 Константинополе с участием армии, когда требовали того же в отношении Петра Барсимы. В обоих случаях Юстиниан просто передвинул своих любимцев на новые, не менее почетные, должности, а спустя год или два опять назначил на место префекта Константинополя ([121] с.216-217; [227] pp.56-57). Не меньше злоупотреблений и примеров коррупции было и среди высшего командного состава в армии. Как пишет В.Каеги, «Бесс, командующий византийским гарнизоном в Риме в 546 г., не уделял внимания защите Рима от осаждавших его войск короля остготов Тотилы: вместо этого он обогащался, продавая хлеб населению по грабительским ценам. В 548 г. другой командующий, Конон, был разоблачен солдатами за незаконную торговлю зерном и другие непопулярные действия и был убит ими» ([227] p.51). На основе подробного анализа американский историк пришел к выводу, что резкое увеличение числа и размаха солдатских бунтов и восстаний в византийской армии в VI в. (которых до конца V в. не было вообще) имело в качестве основной причины коррупцию и различные злоупотребления среди командного состава и офицеров ([227] 1981, pp.55, 87). Историк указывает, что именно такие солдатские бунты (вызванные коррупцией) охватили в этот период все территории – и восточные провинции, и Балканы, и Италию, и Северную Африку, некоторые из них приобрели долговременный и масштабный характер, как например, восстание византийского гарнизона в Северной Африке, которое длилось целых 10 лет (536-546 гг.) и в котором участвовало 2/3 находившихся там войск, в течение всего этого времени не признававших власть императора ([227] pp.54, 48). Судя по тому, что во многих провинциях эти бунты приобрели хронический характер, вряд ли у императора было намерение серьезно бороться с их причинами. Во всяком случае, даже в тех редких случаях, когда Юстиниан был вынужден наказать за злоупотребления обычных офицеров, он всегда выводил из-под суда и следствия командующих и генералов, очевидно, желая сохранить их расположение1. Наверное, именно поэтому, ввиду полной безнаказанности высшего офицерского и генеральского состава, погрязшего в коррупции, все восстания VI в. представляют собой исключительно солдатские бунты, за все это время совсем не было «генеральских» бунтов. В дальнейшем, в VII-X вв., эта картина кардинально изменится - солдатские бунты прекратятся, и начнутся, наоборот, «бунты генералов», по отношению к которым политика правительства резко изменится ([227] pp.61, 119). Как вытекает из приводимых В.Каеги фактов, коррупция стала одной из основных причин распада Восточной Римской империи (Византии) в первой половине VII века ([227] pp.55, 87, 298). Этот общий вывод можно подтвердить целым рядом примеров. Так, знаменитая битва при реке Ярмук в 636 г. стала катастрофой для византийской армии вовсе не потому, что арабы оказались сильнее. Просто накануне битвы Мансур, чиновник византийской администрации в Дамаске, отказался выдать жалованье армии. Поэтому часть солдат дезертировала еще до сражения, другая часть, находившаяся под началом генерала Ваана, подняла восстание, когда сражение уже началось, провозгласив императором своего генерала. А третья часть армии, под началом генерала Саселлария, узнав об этом восстании, перестала сражаться с арабами и обратилась в бегство ([227] 135, 150-151). Разумеется, арабы воспользовались этим беспорядком и уничтожили значительную часть византийской армии. Фактически после этого поражения Византия окончательно потеряла Сирию и Палестину, и родина христианства перестала быть частью христианского мира и стала частью мира мусульманского. И это далеко не единственный пример, таких примеров было множество. За три года до этого, в 633 г., когда мусульманские арабы еще только планировали свое 1

В.Каеги приводит пример, когда подверглись суду и были немедленно казнены офицеры, участвовавшие в убийстве короля лазов Губача на Кавказе (союзника Византии), который добивался отставки коррумпированного генерала Бесса. Но главнокомандующий Мартин, отдавший приказ убить короля лазов, не был привлечен к суду – Юстиниан его немедленно вызвал к себе и спрятал от наказания ([227] pp. 157158)

90 наступление на византийскую Палестину, византийский чиновник в Палестине отказался платить жалование арабским наемникам, защищавшим в то время южную и восточную границу Палестины, да еще их оскорбил. Те после этого переметнулись к мусульманским арабам, и в решающий момент мусульманского наступления внешние рубежи страны оказались не охраняемыми; да еще в авангарде мусульманской армии шли бывшие византийские пограничные стражи, прекрасно знакомые с ситуацией в Палестине ([227] p. 134). В 641 г. та же причина – отказ византийского чиновника Филиадеса платить жалование византийским войскам - вызвала восстание в армии, расквартированной в Александрии, что облегчило арабам завоевание Египта ([227] p.135). Как видим, во всех трех случаях непосредственной причиной утраты контроля Византии над Палестиной, Сирией и Египтом явилась коррупция. Многочисленные примеры, собранные В.Каеги, не оставляют сомнения в том, что речь не идет о каких-то трех роковых совпадениях, когда случайно не оказалось денег для выплаты жалования: наряду с гнилым хлебом или другими примерами неадекватного снабжения армии, невыплата жалования была систематической практикой, продолжавшейся в византийской армии в течение практически всего VI – первой половины VII вв. Как указывает В.Каеги, исключением был лишь период, когда византийский император Ираклий (610-641 гг.) лично в течение 20 лет (с 613 г. до начала 630-х гг.) руководил военной кампанией против Персии – только в эти годы в армии на Востоке не было солдатских бунтов, вызванных коррупцией. Но после его возвращения в Константинополь генералы и наместники, не решавшиеся воровать в присутствии императора, начали это делать с удвоенным рвением. Именно потому что воровство и невыплаты жалования были систематической практикой, это и вызывало такую реакцию солдат, вплоть до бунта и отказа воевать даже в ходе сражения с врагом. Многочисленные источники – арабские и византийские – говорят также о чрезвычайной распущенности византийских солдат накануне и в ходе арабского вторжения и о полном разложении византийской армии ([227] pp.148-151).

Карта исламских завоеваний с 622 по 730 гг. Источник: http://snoistfak.mgpu.ru

Без сомнения, в распаде Византии сыграло свою роль и недовольство населения Сирии, Палестины и Египта тем гнетом и притеснениями со стороны императорских чиновников и со стороны армии, которые они испытывали в течение всего этого времени. Массовый террор, который устроил Юстиниан, конечно, не мог не отложиться в народной памяти. Хотя его преемники не прибегали к таким массовым уничтожениям и изгнаниям

91 населения со своих мест проживания, какие мы видим при Юстиниане, но коррупция среди местных властей и в армии не становилась меньше, о чем свидетельствуют многочисленные примеры коррупции в армии. Как ранее указывалось, в период царствования Юстиниана и его преемников – Юстина II (565-578 гг.) и Тиберия II (578-582 гг.) – настоящим бичом для населения были наемники-варвары. Начиная с правления Маврикия (582-602 гг.) от их услуг начали отказываться ([227] p. 181). Но положение от этого не очень сильно улучшилось - в первой половине VII в. мы видим уже примеры массовых грабежей сирийских крестьян со стороны разложившейся византийской армии. В особенности много таких примеров отмечено летописцами в период войны с арабами в 630-е годы ([227] pp.150-152, 135), когда вынужденный отъезд императора Ираклия с театра боевых действий подхлестнул и коррупцию, и невыплаты жалования солдатам, и упадок дисциплины и морали. В результате, как пишет А.Гийу и другие историки, христианское население Сирии, Палестины и Египта с радостью встречало мусульманских арабов ([23] с.247), и стремилось побыстрее избавиться от ненавистной им власти коррумпированных византийских чиновников и генералов. Некоторые историки полагают, что в распаде Византии важную роль сыграли также религиозные разногласия между христианами-монофизитами Сирии, Палестины и Египта и православными христианами Малой Азии и Греции. Но, как уже говорилось, различия между ними были настолько малы и касались столь узких теологических вопросов, что вряд ли население придавало им какое-либо значение. Проанализировав настроения в византийской армии в VI - начале VII вв. (а армия – это отражение общества), В.Каеги пришел к выводам, что а) солдаты не понимали этих различий или не придавали им никакого значения; б) они вели себя очень пассивно, когда речь шла о религиозных разногласиях; в) ни одно восстание или бунт в армии в этот период не был вызван религиозными разногласиями, несмотря на огромное количество солдатских бунтов и восстаний в этот период ([227] pp.75, 77, 86). Судя по всему, даже в тех случаях, когда сирийские и египетские христиане были недовольны присланными им из Константинополя иерархами и священниками и требовали восстановить прежних1, речь шла не столько о различиях в вере, сколько также о коррупции. Имеется множество примеров, показывающих, что Юстиниан насаждал коррупцию в церкви, и очевидно, эта практика в той или иной форме продолжалась и при его преемниках. Так, по свидетельству летописцев, в 535 г. был подкуплен наместник Египта, а также командующий вооруженными силами этой провинции, для того чтобы организовать свержение прежнего патриарха Египта и заменить его новым, присланным Юстинианом ([227] pp.83-84). По свидетельству Прокопия Кесарийского, Юстиниан неоднократно (или даже на постоянной основе) брал взятки от кандидатов в церковные иерархи, чему историк приводит ряд конкретных примеров, включая и такие, когда, получив взятку, Юстиниан не прилагал особых усилий к назначению этого человека на столь желанное для него место ([86] XXVII, 21-25). Разумеется, переход к практике продажи церковных должностей не мог не привести к резкому усилению поборов для населения со стороны церкви. Поэтому нежелание местных жителей принимать новых коррумпированных иерархов и священников, назначенных Константинополем, вполне объяснимо. И для этого совсем не обязательно заставлять себя верить в то, что население в VI-VII вв. было чрезвычайно озабочено теологическими вопросами, касающимися сущности земного бытия Иисуса Христа 2. Тем более, что, как уже было сказано, анализ

1

Например, после захвата персами Иерусалима в 614 г. местные жители выслали патриарха Захария и других священников, присланных из Константинополя, и поставили на их место местных священников. 2 В соответствии со взглядами монофизитов, Христос бы человеком (Учителем), посланным Богом, а в соответствии со взглядами православных христиан – он был воплощением самого Бога. Вот и все различие между монофизитами и православными.

92 В.Каеги свидетельствует о безразличии населения к этим теологическим различиям, зато об очень остром восприятии им проблем, связанных с коррупцией. Наряду с указанными выше причинами распада Византии в VII в., возможно, не последнюю роль сыграла и начавшаяся гражданская война. Как будет показано далее, есть все основания называть события первого десятилетия VII века именно гражданской войной. Фактически она началась с восстания фракийской армии против императора Маврикия в 602 г. и провозглашения императором простого центуриона Фоки, выдвинутого в императоры восставшей армией. Мы видели ранее в римской истории, что поводом к гражданской войне служили действия Сената. В 44 г. до н.э. сенаторы убили Цезаря и власть оказалась в руках сенатской олигархии; в 68 г. н.э. Сенат низложил Нерона и объявил его вне закона, а вместо него императором был провозглашен 73-летний старик Гальба; в 192 г. сенаторы убили императора Коммода и вслед за этим провозгласили императором 67-летнего старика Пертинакса. Во всех трех случаях действия Сената, свергнувшего дееспособного правителя и передавшего власть либо в руки олигархического правительства (Сенат поздней республики), либо в руки больных и вялых стариков, послужили поводом к гражданской войне. И в ходе всех трех гражданских войн борьба шла, в сущности, за то, чтобы выдвинуть в императоры наиболее достойного правителя и отмести недостойных1. Гражданская война в VII веке, наоборот, началась как протест против императорской власти вообще. Как отмечает В.Каеги на основе проведенного им анализа, восстания в начале VII в. резко изменили свою природу. Если ранее они были направлены в основном против коррумпированных генералов и чиновников, то теперь – также и против действующего императора, о чем писал целый ряд византийских авторов того времени ([227] p.116). Как представляется, это был закономерный итог власти олигархии и представлявших ее интересы императоров. Все преемники Юстиниана (Юстин II, Тиберий II, Маврикий) были ставленниками Сената, который в VI в. окончательно превратился в «клуб миллионеров». Некоторые из этих императоров, в частности, Маврикий, и сами принадлежали к семьям, входившим в этот «клуб»2. Все они продолжали почти без изменений внутреннюю политику, начатую Юстинианом. Между тем, как было показано выше, анархия и развал экономики, армии, судебной системы и социальные конфликты при Юстиниане достигли уже такой степени, что без решительных мер по исправлению ситуации она могла лишь еще более ухудшаться, что, по-видимому, и происходило. Поэтому тот результат, который мы видим к VII веку, вполне закономерен. Олигархия так долго эксплуатировала ранее священный для населения образ императора, сажая на трон либо совершенно безответственных правителей типа Юстиниана, либо недееспособных или вообще умалишенных (Юстин II), что население не только перестало доверять императору и питать в отношении него какие-либо иллюзии, но стало его ненавидеть. Дело было, конечно, не только в неспособных правителях, а, прежде всего, в росте коррупции и усилении могущества олигархии, чему способствовали те факторы, которые выше были указаны. В свою очередь, рост коррупции неизбежно способствовал вырождению верхушки византийского общества. Как писал Ф.Успенский, «по смерти Юстиниана долго не видим талантливых людей, аристократия почти вся вымерла или погибла, и византийская администрация стала пополняться людьми без образования, без подготовки и, наконец, без понятий о долге и чести. Даже на престол вступают люди, ничем до того не известные и не приносившие с собой никаких традиций. Умственная, литературная и художественная производительность замирает почти на полтораста лет» ([113] 1, с.567).

1

Троих императоров, победивших в ходе этих трех гражданских войн (Август, Веспасиан и Септимий Север), действительно можно считать наиболее достойными из всех имевшихся претендентов. 2 Он был приемным сыном богатого сенатора ([227] p.114) .

93 Выродившаяся верхушка и императоров выдвигала себе под стать, тем более что выдвижение темных или недееспособных личностей было в ее непосредственных интересах. Об умалишенном Юстине II выше уже было сказано. Следующий император, Тиберий II (578-582 гг.), во всем продолжал политику, начатую Юстинианом: в частности, он в больших масштабах прибегал к услугам «союзных» варварских войск ([227] p. 181). Как и при Юстиниане, это совершенно не помогло в области защиты границ. Славяне в период его царствования до того обнаглели, что захватили уже всю Фракию, почти всю Грецию и оказались у самых предместий Константинополя. Современник Иоанн Ефесский писал, что «проклятый народ славяне … прошли всю Элладу, фессалийские и фракийские провинции, взяли многие города и крепости, опустошили, сожгли, разграбили и завладели страной и поселились в ней совершенно свободно и без страха, как бы в своей собственной…» ([113] 1, с.453). Хотя император Маврикий (582-602 гг.), в отличие от своих предшественников, действительно прилагал усилия для обороны страны1, но он не был в состоянии ни навести порядок в армии, ни победить царившую в стране анархию. Более того, как показывают некоторые примеры, этот император, как и его предшественники, думал не столько о благе государства и своего народа, сколько о собственном обогащении. Например, после того как византийские войска отбили у авар их сокровища, Маврикий все их забрал себе, причем не в казну, а 1/3 взял для себя, 1/3 – для своего сына и остальное для других членов своей семьи, что вызвало бунт в армии ([227] pp.104-105). Мы видим, что жажда наживы окончательно перевернула все прежние понятия, существовавшие в Древнем Риме. Если когда-то в Риме считалось правильным, когда 100% военных трофеев поступало в казну государства, впоследствии стали считать, что часть трофеев должна поступать в казну, а часть – солдатам и командирам, добывшим их в бою, то теперь все трофеи стремились захватить в личную собственность император и его родственники, как будто и государство, и солдаты, их завоевавшие, также были личной собственностью императорской семьи. В другой раз свое отношение к подданным Маврикий продемонстрировал тогда, когда отказался выкупить 12000 пленных византийских солдат, даже после того как аварский каган снизил цену выкупа в 6 раз – до смехотворно низкой величины. В итоге каган разозлился и умертвил всех пленников ([227] p.105). Возможно, подобными действиями, которыми Маврикий продемонстрировал пренебрежение по отношению к солдатам и массе своих подданных, император раскрыл свое подлинное лицо народу, чаша терпения которого на этот раз переполнилась2. Как полагает В.Каеги, правящая верхушка Византии в течение VI в. уверилась в невозможности победоносной народной революции ([227] pp.52, 114): слишком много народных и солдатских восстаний в течение этого периода было подавлено без всяких серьезных последствий для правящего класса. И это чувство излишней самоуверенности сыграло с Маврикием злую шутку. В результате восстания в 602 г. Маврикий и его семья были убиты, а армия провозгласила императором простого центуриона Фоку. Последующие события настолько стоят особняком в длинной истории византийских дворцовых переворотов VII-XV вв., что их никак нельзя также отнести к дворцовому перевороту. На это указывают, прежде всего, массовые конфискации крупной собственности, предпринятые Фокой, и его расправа над целым рядом богатых землевладельцев и чиновников. Как пишет Г.Острогорский, «за убийством императора 1

Он впервые со времен Юстиниана начал создавать сильную армию во Фракии для отпора славяноаварскому нашествию. Ранее, в начале столетия, Юстиниан фактически распустил эту армию, оставив Балканы и Грецию беззащитными. ([227] pp. 95-96, 101-102) 2 Это не единственные примеры. Современники обвиняли его в жадности и сознательных задержках выплаты жалования солдатам. А формальным поводом к восстанию послужило его требование, чтобы солдаты фракийской армии отправлялись зимовать за Дунай. Ранее это всегда считалось наказанием, и сейчас этот приказ был воспринят как излишне суровый и несправедливый ([227] pp.110-112).

94 Маврикия и его сына последовала волна массовых казней. Террор коснулся, прежде всего, представителей наиболее видных семейств и вызвал сопротивление, в первую очередь, с их стороны. Террор со стороны правительства был причиной участия аристократии в длинной серии заговоров, которые каждый раз заканчивались новыми казнями» ([269] S.60). Об особом характере событий начала VII в. говорит также ожесточенность сражений, в которых участвовали поддерживавшие Фоку войска. Когда в 608 г. наместник Африки Ираклий поднял восстание против Фоки, его армии пришлось долго и упорно в течение 2 лет сражаться с войсками, поддерживавшими солдатского императора – в северной Сирии, в Египте и в Малой Азии. Как писал современник этих событий, Иоанн Никейский, войска, поддерживавшие Фоку, не разбегались перед армией Ираклия, а дрались с решимостью, нанося противнику тяжелые потери. И даже будучи взяты в плен, оставались опасными для своих врагов, поскольку оставались сторонниками Фоки ([227] p.124). Выше уже приводились высказывания современников о том размахе социальных битв тех лет, в которые была вовлечена не только армия, но и значительная часть населения, и когда, по словам одного из авторов, люди «упивались на площадях кровью соплеменников», «нападали взаимно на жилища друг друга», «безжалостно убивали тех, кого в них находили живыми», «сбрасывали на землю с верхних этажей женщин и детей, стариков и юношей», «грабили своих односельчан и знакомых и родственников и сжигали их жилища» ([113] 1, с.591). К этому же периоду (начало VII в.) относятся удивительные по своей глубине наблюдения, сделанные и записанные византийским историком Феофилактом Симокаттой: «Революция подрывает порядок, что приводит к анархии, а анархия – это начало распада, порожденного революцией… она подрывает единство и эффективность управления, которое … целиком находится в руках повстанцев и их друзей. Потому что в том случае, когда рулем корабля-государства пытаются одновременно управлять много людей, то, даже натолкнувшись на небольшую скалу, он утонет, так как каждый стоящий у руля будет тянуть его в свою сторону и задавать кораблю противоположный курс, и он получит множество ударов о скалу. Не нужно ли [поэтому] признать, что, если вы не уничтожите повстанцев, вы поработите империю, и она станет игрушкой в руках у других наций … а ваша судьба будет самой незавидной» ([227] p.132). Такое наблюдение о революции и ее страшной разрушительной силе, несущей анархию и гибель государства, мог сделать только человек, переживший такую революцию. Как отмечает В.Каеги, таких сильных отрицательных высказываний в отношении восстаний или социальных конфликтов в Византии не было за всю ее историю: по мнению Феофилакта Симокатты, в отличие от всех других авторов (писавших раньше или позже), революция несла угрозу не просто порядку или благосостоянию отдельных граждан, она несла угрозу гибели самого государства ([227] p.132). Судя по всему, наивысшего пика революционная анархия, описанная византийским историком, достигла именно при императоре Фоке (602-610 гг.), с правлением которого, по словам Ф.Успенского, «по жестокости и грубости не может сравниться никакое царствование» ([113] 1, с.571). Очевидно, на фоне массовых казней членов богатых семейств и конфискаций их собственности в стране расцвел произвол, а также грабежи и убийства, о которых пишут летописцы. Анархия, без сомнения, усугублялась и тем, что император-повстанец и его «друзья» не имели опыта управления государством. Многие люди, жившие в то время, называли события 602-610 гг. «гражданской войной», так же их характеризуют и современные историки1.

1

Например, в письме к персидскому царю Хосрою в 615 г. трое крупных чиновников императора Ираклия называли события 602-610 гг. «гражданской войной» ([227] p.144). Из современных историков такое же определение им дают В.Каеги, Г.Острогорский и ряд других историков ([269] S.61)

95 Эта ситуация начала VII в. в корне отличается от того, что происходило в Византии в последующие периоды. Например, период конца VII – начала VIII вв. обычно называют «20 годами анархии», в ходе которой сменилось 7 императоров, а некоторые современные историки также именуют эти смены императоров «гражданскими войнами». Но как же сильно отличается эта «анархия» или эти «гражданские войны» от того, что происходило в начале VII века! Например, во время восстания Вардана Филиппика против императора Юстиниана II в 711 г. две армии, встретившиеся у Константинополя, не стали сражаться: армию, защищавшую действующего императора, уговорили сложить оружие и перейти на сторону Вардана Филиппика ([227] p.190). В другом примере такая же перемена произошла с жителями Амория в Малой Азии в 716 г.: они сначала поддерживали действующего императора Феодосия III, а когда их убедили, что им выгоднее поддерживать нового претендента на престол Льва Исавра, то они быстро согласились ([227] p.194). В некоторых случаях императоров низлагала маленькая группа заговорщиков, какая, например, свергла Вардана Филиппика в 713 г., а народ остался абсолютно равнодушен к такой смене императора. Свержение императора Леонтия в 698 г. также напоминало типичный дворцовый переворот: полководец Апсимар (будущий император Тиберий III) подошел со своей армией к Константинополю, подкупил стражу и свергнул Леонтия, которого никто не стал защищать ([93] с.498, 323). По этим примерам мы можем сделать вывод, что ни о какой гражданской войне в конце VII – начале VIII вв. речь уже не идет, население и армия живут своей жизнью и абсолютно равнодушны к происходящим переменам на троне. Другими словами, мы не видим больше никакого социального конфликта. Именно наличие социального конфликта, классовой борьбы во все времена заставляло массы людей с остервенением воевать, отстаивая своего императора или своего лидера в битве со своим классовым врагом. Это мы видим в начале VII в. и уже совсем не видим столетие спустя. Но это и отличает гражданскую войну от простого дворцового переворота. Невозможно себе представить, чтобы Красная армия в 1919 г. добровольно сложила оружие перед Белой армией и согласилась с тем, чтобы главой Российского государства стал не Ленин, а, например, Колчак (как это сделала в 711 г. армия, защищавшая византийского императора Юстиниана II). И точно так же невозможно представить, чтобы армия роялистов в Англии во время гражданской войны 1640-х годов добровольно сложила оружие перед армией Кромвеля и провозгласила его новым королем. Или чтобы французский народ, казнивший в 1792 г. Людовика XVI, добровольно согласился с воцарением на троне нового короля из династии Бурбонов. Итак, мы можем говорить о гражданской войне в Византии лишь относительно периода начала VII века. Именно это следует из описаний и прямых характеристик современников, именно это следует и из анализа имеющихся фактов. Как видим, гражданская война опять, как и во все предыдущие периоды, началась после длительного периода господства олигархии и роста коррупции. В ходе гражданской войны в Византии к власти пришел Ираклий I (610-641 гг.), положивший начало новой императорской династии, правившей целое столетие. Этот император продолжил политику конфискаций крупной частной собственности, которую до этого проводил Фока1. Такая политика встретила яростное сопротивление со стороны, прежде всего, «белых генералов», которые организовали несколько восстаний против Ираклия и фактически на несколько лет продлили гражданскую войну. И подобно белым генералам во время Гражданской войны в России 1918-1920 гг., один из восставших византийских генералов (Нарсес) также призвал на помощь иностранных интервентов - в лице персидского царя Хосроя, начавшего одновременно с ним наступление на Византию и разорение ее городов. Как указывает В.Каеги, кооперация между генералом Нарсесом и царем Хосроем очень сильно помогла персидскому наступлению вглубь территории 1

Следует отметить, что Ираклий проводил масштабные конфискации не только крупной частной собственности, но и церковной собственности. См., например: [113] 2, с.36

96 Византии ([227] p.141). Так коррумпированный византийский генерал, призванный со своей армией защищать свою страну, объединился с ее злейшим врагом и отдал ее ему на растерзание, что в дальнейшем положило начало долгой и утомительной войне Византии с Персией. Но противодействие «белых генералов» не могло остановить конфискации крупной собственности, которые проводил Ираклий, а в дальнейшем эту политику продолжили его наследники ([227] p.186). По опыту предыдущих циклов коррупции, происходивших в Римском государстве в предшествующие столетия, мы знаем, что конфискации крупного капитала и его перераспределение были необходимы для выхода из кризиса и для прекращения гражданских войн, ни один из этих циклов не обошелся без этих мероприятий, причем, осуществлявшихся каждый раз с большим размахом. Однако помимо этого император Ираклий и его преемники осуществили трансформацию всей социально-экономической системы страны, которая приобрела совершенно новую форму и новое содержание. Как пишет Г.Острогорский, после анархии и гражданской войны начала VII в. закончилась история Восточной Римской империи и началась история Византии ([269] S.62), которая продолжалась еще много столетий. Об этом речь пойдет в следующей главе.

Глава IV. Коррупция в Византии в средние века Как указывал известный русский историк Г.Вернадский, «деление ”всемирной истории” на Древнюю историю, Историю средних веков, Новую и Новейшую историю … становится почти бессмысленным при ближайшем рассмотрении, особенно с точки зрения действительно всего мира – то есть принимая во внимание историческое развитие не только Европы, но и других континентов» ([13] с.14). Вернадский пришел также к выводу о том, что «Киевскую Русь можно считать, как в экономическом, так и политическом отношении, наряду с Византией, еще одним продолжением капиталистического строя античности, противостоящим феодальной эпохе» ([13] с.233). И примерно к такому же выводу пришли ряд других историков. Таким образом, Византия в средние века, равно как и Киевская Русь (до XII-XIII вв.), не была феодальным государством, в отличие от стран Западной Европы, и рассматривать их совместно в Разделе 3, посвященном феодализму, нет никакого смысла. Именно поэтому средневековая история Византии объединена мной в один раздел с историей античности и Древнего Рима. Византия не только являлась правопреемницей Римской империи, и поэтому их историю логично рассматривать совместно, но и по своему социально-экономическому и политическому устройству она не имела ничего общего со средневековой Западной Европой1. 4.1 Трансформация византийского общества в эпоху раннего средневековья (VII-IX вв.) Общепризнанно, что в течение VII - начала VIII вв. византийское общество претерпело глубокую трансформацию во всех областях – в экономике, социальнополитической сфере, военной сфере и т.д.2 И эта трансформация в целом была успешной. В стране восстановился порядок, исчезла анархия, нараставшая в течение VI в. и достигшая максимума к началу VII в. Коррупция если и не исчезла совсем, то, во всяком случае, значительно уменьшилась. Восстановилась военная мощь государства – как отмечал Г.Острогорский, несмотря на самые страшные нашествия и войны, уже никогда более в последующие столетия (вплоть до второй половины XI в.) не возникала угроза 1 2

Что касается истории Древней Руси и Хазарии, то они вынесены в третью книгу моей трилогии [60]. См., например, специальную работу по этому вопросу со ссылками на многочисленные источники: [209]

97 полного уничтожения византийского государства – угроза, которая существовала вполне реально в VII веке ([269] S.130). На это же указывал Ф.Успенский, который писал, что проведенная в VII-VIII вв. реформа «спасла империю от неминуемой гибели и дала возможность выдержать сильный натиск со стороны внешних врагов» ([113] 2, с.170).

Стены Константинополя. Источник: [17]

Некоторые историки, описывая эти изменения в византийском обществе, испытывают затруднения в том, чтобы как-то объяснить их причину. Между тем, их причина становится предельно ясной, если понять сущность поразившего страну кризиса, который едва не привел все государство к гибели. Как было показано выше, Восточная Римская империя (Византия) на рубеже VI-VII вв. пережила кризис коррупции, подобный тем кризисам, которые пережило Римское государство в предшествующие столетия. Но после разгрома Карфагена в III в. до н.э. у Рима более не было сильных внешних врагов, а у Византии в VII-VIII вв. они появились. Совокупная военная мощь народов, живших вдоль границ с Римским государством в период его расцвета (германцев, славян, парфян, берберов и других), была ничтожной в сравнении с военной мощью самого этого государства1. Эта ситуация коренным образом изменилась к VII веку: военная мощь Аварского каганата и Персии в начале VII в., а с середины того же столетия – военная мощь Арабского халифата, превосходила военную мощь Византии. Об этом говорят размеры армий этих государств, участвовавших в войне против Византии. По оценкам, общая численность персов, авар и славян при осаде Константинополя летом 626 г. составляла порядка 250 000 человек, у них было также значительное число судов; армия арабов при осаде Константинополя в 717-718 гг. насчитывала более 200 000 человек и около 1800 судов ([18] 1, с.482, 497-498). Эти цифры значительно превосходят размер византийской армии и ее флота, и они в несколько раз превосходят самые крупные нашествия, которые когда-либо пережила Римская империя в эпоху античности.

1

В Римской империи только постоянная армия насчитывала от 250 до 500 тысяч человек, и при населении империи от 50 до 100 миллионов человек ее несложно было увеличить при необходимости за счет нового набора рекрутов. Для сравнения: численность всех варваров, живших в Европе по соседству с империей, составляла, по оценкам, всего лишь от 3 до 5 миллионов человек, и они не могли представлять для нее реальной угрозы.

98

Использование «греческого огня» в морском бою (www.liveinternet.ru) Плавучие мины, снаряженные «греческим огнем» (http://diversii.ru) Лишь благодаря мощным укреплениям Константинополя и своему превосходству в военнотехническом отношении Византии удалось отразить нашествия славян, персов и арабов в течение VII – начала VIII вв.

С учетом этих фактов и мнений ведущих историков-византинистов, нет никаких сомнений в том, что угроза полного уничтожения Византии в указанный период существовала вполне реально, и выжить она могла, лишь создав сильную боеспособную и многочисленную национальную армию. Но эта задача была неосуществима в отрыве от коренной реформы всей социально-экономической системы. Нужно было разорвать тот порочный круг, который сформировался за время правления императоров-олигархов VI века: нищий и голодающий народ, угнетаемый паразитирующей коррумпированной верхушкой при помощи наемной армии иностранцев-варваров. Невозможно было заменить в этой цепи лишь одно звено - армию, это вызвало бы лишь усиление полыхавшей гражданской войны, в которую армия уже была вовлечена, надо было менять все звенья. Как отмечал американский историк В.Каеги, подробно исследовавший вопросы армейских восстаний VI-VII вв. в Византии, именно попытка императора Маврикия в конце VI в. отказаться от варварских наемных войск и начать широкий призыв местного населения в армию привела к всплеску гражданской войны ([227] 1, p.482, 497-498) – народ получил в руки оружие и тут же поднял его против самого императора и окружавшей его олигархии. Поэтому те меры, которые начал осуществлять император Ираклий (610-641 гг.) и продолжили его преемники, были направлены, с одной стороны, на частичное физическое уничтожение коррумпированной верхушки, а, с другой стороны, на создание новой экономической системы, которая могла бы поставить заслон распространению коррупции и достаточно быстро возродить средний класс, необходимый как для строительства боеспособной армии, так и для достижения социальной стабильности. Сформировавшаяся в период правления Ираклейской династии (начало VII в. начало VIII в.) в Византии экономическая система хорошо известна и подробно описана в работах историков1. В городах она охватывала всю торговлю и ремесла, и состояла в следующем. Все представители одной профессии, будь то торговцы мясом, шелком или хлебопеки, были объединены в жесткие организации, аналогичные «цехам» Западной Европы позднего средневековья, которые носили название «корпорации». Все их члены, то есть все представители одной профессии, были обязаны руководствоваться жесткими правилами. Последние, в частности, твердо фиксировали размер торговой наценки, которую торговцы могли устанавливать на свои товары (от 1,5% до 16,66% для разных видов торговли), запрещали им делать запасы товаров в целях создания дефицита, обязывали платить налоги и сообщать представителям государства обо всех нарушениях со стороны их коллег по корпорации. Помимо этого, существовали жесткие технические 1

Например, подробное описание содержится в книге известного российского историка-византиниста Г.Литаврина: [66]

99 правила и нормы – например, запрет на торговлю и использование в производстве различных ядовитых и вредных веществ, недоброкачественных продуктов, сырья и т.д. Государство жестко следило за соблюдением всех этих правил: например, в функции легатариев (чиновников, следивших за торговлей) входила обязанность выслеживать лиц, делающих запасы продовольствия и выжидающих время его дефицита, а также следить за деятельностью всех иностранцев, в особенности за тем, кто из них что купил или продал и не нарушил ли при этом законов ([66] с.147, 132-146). Как указывали сами византийские авторы этих правил и запретов, их цель состояла в обеспечении и бесперебойном снабжении жителей городов всеми необходимыми товарами и в обеспечении стабильности цен. Помимо этого, современные историки указывают и на другую возможную цель введения этих правил – обеспечение стабильных поступлений в государственную казну от торговли. Но, в конечном счете, введение «корпораций» было направлено против коррупции – поскольку, как мы видели в предыдущей главе, именно махинации и злоупотребления в торговле и снабжении, которые организовывались или покрывались коррумпированными чиновниками и офицерами, были в VI в., наверное, самым страшным злом, порождавшим массовые голодоморы и эпидемии, сокращение поступлений в казну и восстания местных жителей и солдат. Поэтому появление «корпораций» и начало жесткого регулирования торговли в Византии в VII в. совершенно не случайны. Как было указано в предыдущей главе, похожие меры по регулированию торговли и ремесел (так называемые «коллегии») были введены в Римской империи в конце III в. – как реакция на необычайно острый кризис середины III в., завершавшего очередной цикл коррупции. И многие историкивизантинисты (Г.Литаврин, А.Каждан, П.Тивчев и другие) отмечают сходство и даже преемственность византийских «корпораций» по отношению к римским «коллегиям» ([66] с. 152-153). Таким образом, мы видим, что система регулирования торговли и ремесел в Византии в VII-IX вв. очень напоминает систему «регулируемого капитализма», введенную римскими императорами Диоклетианом и Константином в конце III – начале IV вв. Разница состояла в том, что в Византии эта система была еще более жесткой, и она очень сильно ограничивала свободу предпринимательства – настолько сильно, что эту систему вряд ли имеет смысл вообще называть «капитализмом» или «рыночной экономикой» (которые в современном языке являются синонимами). К ней больше подходит термин «распределительная экономика», подобно той плановораспределительной системе, которая существовала в СССР и других странах социализма в XX веке1. Трансформация экономической системы Византии затронула не только городскую, но и сельскую жизнь. А поскольку большинство жителей страны занималось сельским хозяйством, то это имело очень большие последствия. Речь идет о создании экономической системы, основанной на мелких крестьянских хозяйствах, объединенных в своего рода коммуны или общины – то есть некой разновидности «крестьянского социализма», чем-то напоминающего колхозный строй в СССР и аналогичные эксперименты по введению коллективной собственности в сельском хозяйстве других стран социализма в XX веке. Историки могут, конечно, не согласиться с правомочностью проведения такой параллели между Византией раннего средневековья и странами социализма XX века, указав на множество различий между ними. Но за многие тысячелетия своего существования человечество придумало не слишком много экономических систем. Можно сказать, что в принципе оно придумало две основные системы. Одна из них 1

На распределительный характер экономики указывает, помимо жесткого регулирования цен и торговых наценок, также дефицит некоторых товаров, например, производимого в стране шелка-сырца, шелковых тканей и шелковых изделий, продажа которых (в одни руки) была строго ограничена. И этот дефицит не был кратковременным, как в рыночной экономике, а сохранялся, в частности, на шелк, в течение столетий.

100 основана на преобладании частной собственности, принадлежащей отдельным гражданам, другая – на преобладании тех или иных форм общественной собственности, включая собственность государства, муниципалитетов, а также коммун или общин. И между этими экономическими системами имеются принципиальные различия, на которых мы с Вами ниже остановимся. Впрочем, примеров социалистической экономической системы, основанной на общественной собственности, в истории имеется не очень много, и Византия раннего средневековья – один из таких редких примеров. Как же был осуществлен поворот к «крестьянскому социализму» в Византии и каковы были его основные черты? Мы знаем из истории XX века, что созданию колхозов в СССР и коллективных крестьянских хозяйств в других странах всегда предшествовала массовая экспроприация земельной собственности у крупного помещичьего капитала и у деревенских кулаков: для начала нужно было наделить крестьянские общины достаточным количеством земли. В Византии эта программа была осуществлена в течение VII в., когда сначала «солдатский император» Фока, затем император Ираклий и его преемники провели масштабные конфискации земли у крупных землевладельцев1. Эти земли либо передавались близлежащим крестьянским общинам, либо на них селили новых поселенцев, создавая среди них общины. Последним императором, который активно конфисковывал земли у крупных собственников и селил на них новых поселенцев, был Юстиниан II (685-695, 705-711 гг.), последний из рода Ираклия. Как писал Г.Острогорский, политика этого императора грозила византийской аристократии «полным уничтожением». Например, во время его карательной экспедиции в Равенну в 709 г. все наиболее богатые и знатные жители этого города были в кандалах доставлены в Константинополь и там казнены; в период его царствования вдоль константинопольской стены были расставлены виселицы, на которых вешали представителей аристократии ([269] S.107, 111-112). Как видим, методы Юстиниана II, как ранее императора Фоки, сильно напоминают методы большевистского террора в России или якобинского террора во Франции. Но в целом императоры VII века в Византии выполняли ту же функцию, что и все «плохие императоры» Римской империи, которые, как мы видели, всегда появлялись в конце очередного цикла коррупции – они отнимали собственность, сконцентрированную в руках олигархии, и передавали ее народу. Однако в отличие от предыдущих столетий, теперь эта собственность передавалась не мелким фермерам, а в основном крестьянским общинам. И в этом было довольно сильное различие, потому что условия существования византийской крестьянской общины в VII-IX вв. довольно сильно отличались от условий существования крестьян-единоличников, которые до этого составляли основную массу населения Восточной Римской империи. Вся земля, включая пашню, луга и леса, теперь принадлежала всей крестьянской общине. Хотя пашня была разделена на индивидуальные участки, предоставлявшиеся для обработки крестьянским семьям, но эти участки время от времени община подвергала переделу – очевидно, по мере того как изменялись размеры семей. Поэтому индивидуальной земельной собственности, в полном смысле этого слова, у крестьян-общинников не существовало вплоть до X в., а было лишь индивидуальное право распоряжения, которое по решению общины в любой момент могло быть изменено2. Община от своего имени покупала и продавала землю, платила налоги государству. Внутри нее существовала круговая порука (ответственность за действия других членов общины и по их долгам), а на время войны и военных сборов она была обязана присылать из числа членов общины определенное количество воинов с полной 1

Это – хорошо известные факты. См. например: [227] pp.125, 186 Как указывает Г.Литаврин, согласно письменным источникам конца VIII в. такие переделы внутри общины были частым явлением. Лишь с X в. стало действовать правило, запрещавшее переделы внутри общины, если крестьянская семья владела личным участком в течение 30 лет – то есть из общественной собственности общины лишь в X в. произошло выделение личной собственности отдельных семей. ([66] с.15-16 2

101 экипировкой. Эту повинность внутри общины старались распределять равномерно: те крестьянские семьи, которые не посылали от себя солдат в армию, должны были за свой счет обеспечивать обмундирование и снаряжение солдат, посылаемых от других семей, входящих в общину ([66] с.12-13, 115, 240-241). В последующие столетия (VIII-X вв.) именно крестьянская община и созданный благодаря ей средний класс свободных крестьян стал основой византийской армии, и именно эта народная армия остановила натиск арабского нашествия. Условия существования крестьянской общины в Византии в VII-IX вв. сильно напоминают русскую общину, которая возникла как массовое явление в XVII веке ([138] р.510-512) и просуществовала до начала XX века. Как представляется, причины возникновения данного феномена очень схожи: в России община возникла как реакция на страшный социально-экономический кризис и гражданскую войну (Смуту), произошедшие на рубеже XVI-XVII веков, которыми завершился очередной цикл коррупции в России ([60] главы VIII, XVII). В Византии произошло то же самое, но на 1000 лет раньше. В обоих случаях процесс образования крестьянской общины не был стихийным, или был таковым лишь отчасти - и византийские императоры, и русские цари вполне сознательно насаждали общину среди крестьян. При этом русские цари, насаждавшие общину в России (Николай I, Александр III) видели в общине залог выживания крестьянского среднего класса, гарантию от разорения и обнищания крестьян. Мотивы византийских императоров были в целом такими же, но срочность осуществления этих мер диктовалась еще необходимостью серьезной реформы армии для защиты от чрезвычайных военных угроз, грозивших гибелью всему государству. Итак, мы видим, что и в городе, и в деревне византийское государство, столкнувшееся с угрозой своего уничтожения, начало всячески ограничивать свободу предпринимательства и распространение частной собственности, насаждая взамен жесткую распределительную систему в торговле и ремеслах и коллективную собственность на землю. По-видимому, оно полагало, что это наилучший способ борьбы с коррупцией и анархией и наилучшее средство для возрождения среднего класса, в условиях, когда речь идет о спасении государства. Как показали дальнейшие события (VIII-IX вв.), эти способы себя в значительной мере оправдали, хотя они вызвали новые проблемы. Тем не менее, Византия в VIII-IX вв. восстановила и военную мощь, и социально-политическую стабильность, и торжество закона и порядка, и экономическое благополучие. Выше приводились мнения историков и высказывания византийских авторов VI – начала VII века, писавших, что в стране наступили полное беззаконие и анархия. Совсем иные отзывы и оценки имеются применительно к последующим векам. Ф.Успенский указывает, что в средние века в Византии (опять) существовало «убеждение в силе закона и в незыблемой твердости правосудия» ([86] VII, 31; [113] 3, с.295). Г.Литаврин отмечает «факт поразительной стабильности цен и дешевизны хлеба» в течение нескольких столетий ([66] с.236), на фоне которых исчезли массовый голод и эпидемии. В.Каеги констатирует, что в армии прекратились солдатские восстания, бывшие типичным явлением VI – начала VII вв. ([227] p.179), а в городах прекратились восстания жителей. И даже так называемые «гражданские войны» в этот период, как было показано в предыдущей главе, это уже вовсе не гражданские войны, а типичные дворцовые перевороты, которые оставляли и жителей, и армию совершенно равнодушными. Все это свидетельствует о том, что население было в целом довольно и не сталкивалось с острыми проблемами – поэтому ни жители, ни солдаты не испытывали особого желания участвовать в «восстаниях генералов» и им было все равно, кто будет сидеть на троне. Все это – очевидные и бесспорные факты, не вызывающие сомнения у историков. Также совершенно очевидно, что созданная в Византии экономическая система, которую можно было бы назвать «крестьянско-государственным социализмом», во многом способствовала преодолению коррупции государства и общества. Созданные при помощи

102 государства крестьянские общины и «корпорации» торговцев и ремесленников могли стать той реальной силой, которая противостоит притязаниям магнатов и препятствует новому усилению их власти. Как указывает Г.Литаврин, жесткая система регулирования торговли и ремесел в Византии служила цели «защитить корпорации ремесленников и торговцев» от «динатов1 и богачей», и об этом же писали другие известные историкивизантинисты – А.Каждан и М.Сюзюмов ([66] с.149-150). Без сомнения, этой же цели служило и объединение крестьян в «колхозы» той эпохи – в крестьянские общины. Во-первых, община, в которую обычно входили сотни крестьянских семей, была мощным коллективом, который мог позаботиться об интересах своих членов в самых различных обстоятельствах – например, с выгодой реализовать произведенные ими сельскохозяйственные продукты, оказать им помощь в случае болезни, гибели имущества и т.д. Таким образом, община в силу самого своего существования защищала крестьян от произвола купцов и крупных землевладельцев, в то время как крестьяне-единоличники были совершенно беззащитны перед этим произволом. Во-вторых, византийские законы с самого начала стояли на страже интересов общины – общины имели преимущественное право приобретения личных участков земли, закрепленных за отдельными членами общины (в том случае, если те хотели выйти из общины или переставали пользоваться землей). Государство, таким образом, защищало общины от их захвата магнатами, что, как будет показано далее, станет в Византии очень острой проблемой в X-XII вв., в период возникновения нового цикла коррупции. Сходство византийского «крестьянско-государственного социализма» и социализма, построенного в СССР в 1930-е годы, не ограничивается преобладанием общественных форм собственности над частной собственностью и наличием нерыночной распределительной системы с присущей ей дефицитом товаров не первой необходимости. Сходство можно заметить также в применении чрезвычайно суровых мер по отношению к коррумпированным чиновникам и к чиновничьему произволу. Как в СССР при Сталине чиновников, уличенных в коррупции, расстреливали, так и в Византии до начала X в. существовал закон, по которому, например, сборщик налогов, взявший с кого-либо налогов сверх установленного размера, карался смертной казнью (!) – лишь в начале X в. смертная казнь была заменена крупным штрафом ([66] с.182). Это также указывает на то, что византийский «крестьянско-государственный социализм» (как, очевидно, и социализм в СССР) сложился как система крайних вынужденных мер, направленных на спасение государства от чрезвычайных внешних и внутренних угроз в условиях жесточайшего кризиса коррупции. 4.2 Усиление коррупции в X-XI вв. Всякий, кто хоть немного знаком с историей XX века, знает, что социализм проиграл соревнование с капитализмом, причем, проиграл его не в военной области, а в области развития экономики, научно-технического прогресса, роста благосостояния населения. Но если бы идеологи марксизма-ленинизма хорошо знали и изучали экономическую историю, то они бы знали и то, что за 700-900 лет до этого социализм уже проиграл один раз соревнование с капитализмом. Так же как в СССР и в других странах социализма XX в., так и в Византии в средние века жесткая распределительная система в промышленности и торговле и коллективная собственность в сельском хозяйстве сковывали частную инициативу и не стимулировали повышение производительности труда. Поэтому, хотя в VIII-X вв. Византия на голову превосходила все другие государства Европы по уровню своего экономического и научно-технического развития, но она законсервировалась в одном и том же состоянии на несколько столетий, в то время как другие государства Европы довольно быстро ее догнали и перегнали. 1

«Динаты» – это магнаты в Византии в период с IX в. по XV в.

103 Конечно, до XIII века Западная Европа в основном копировала чужой опыт и осваивала чужие изобретения – например, водяные мельницы и водяные помпы, изобретенные в античности, ветряные мельницы, изобретенные в Персии. И даже первым качественным скачком в научно-техническом развитии в XIII-XV вв. (который некоторые историки называют «первой промышленной революцией» [311] p. 33), Западная Европа во многом обязана Китаю, поскольку этот скачок был связан с внедрением китайских изобретений: пороха, огнестрельных орудий, компаса, судового руля, бумаги и книгопечатания. Но спрашивается – что мешало Византии уже в течение VIII-XII вв. освоить все эти изобретения, которые могли дать толчок как новым собственным изобретениям, так и развитию ее экономики? А ведь в Византии даже толком не освоили ни водяной, ни ветряной мельницы, которые в Западной Европе в X-XII вв. стали прямотаки неотъемлемой частью сельского пейзажа. В те же самые столетия в Византии продолжали молоть муку, используя труд быков и лошадей, которые целыми днями приводили в движение мельничные жернова. Известно и о ряде изобретений, сделанных в самой Византии. Знаменитый «греческий огонь» - прототип современных огнеметов – был изобретен в Византии в VI в., и успешно использовался в морских сражениях. Большой прогресс был достигнут в инженерных науках. Огромные мосты и железная цепь, перегораживавшая вход в бухту Золотой Рог, поражали современников, так как нигде в мире больше не было ничего подобного. В императорском дворце в Константинополе находились механические львы и другие диковинные животные и птицы, которые могли двигаться и издавать звуки. Львы по тайной команде начинали рычать, бить хвостами и вставать на задние лапы, птицы начинали петь. А трон императора под действием скрытого механизма поднимался под потолок. Секрет этих механизмов так и остался неизвестен: судя по всему, больше в Византии они нигде не использовались ([162] pp.55, 350). А ведь их широкое применение в экономике могло дать толчок к ее развитию, вместо того чтобы служить лишь удовлетворению мелкого тщеславия императора и его свиты, наблюдавшей за тем эффектом, который эти механические чудеса производили на иностранцев. Совершенно очевидно, что развиваться византийской экономике мешало то же самое, что мешало развиваться советской экономике и экономике других стран социализма - жесткая распределительная система, запреты на развитие частной инициативы и предпринимательства, а в сельском хозяйстве – коллективная форма собственности, убивавшая заинтересованность отдельных крестьян в применении более прогрессивных и эффективных технологий. Например, в соответствии с существовавшими в то время византийскими законами, если крестьянин за свой счет построил мельницу или иное сооружение (на земле общины), то община имела право забрать это сооружение в коллективную собственность, возместив крестьянину его затраты ([113] 3, с.305). Такие законы, должно быть, отбивали всякое стремление к частной инициативе и предпринимательству. Итак, предпринятая в Византии попытка ограничить частную собственность и частное предпринимательство помогли государству побороть коррупцию и восстановить в стране экономическую и социально-политическую стабильность. Но эта попытка привела к такому торможению научно-технического и экономического прогресса, что рано или поздно византийский «крестьянско-государственный социализм» должен был показать свою несостоятельность и уступить место иной социально-экономической системе. Однако распад сложившейся в Византии системы начался намного раньше, чем этого можно было бы ожидать. Если в XX веке страны социализма добровольно отказались от социалистического строя, убедившись в его неэффективности, и начали строить у себя капитализм по западному образцу, то в Византии дело было совсем подругому. Византийские императоры вплоть до конца 1020-х годов яростно пытались защитить и сохранить те основы, на которых зиждилась прежняя, социалистическая, система, в первую очередь крестьянскую общину, и совсем не собирались от нее

104 отказываться. Но уже с начала X в. византийский «крестьянско-государственный социализм» стал очень быстро самопроизвольно разлагаться. Магнаты или «динаты», как называли магнатов в Византии в то время, начали быстро аккумулировать в своих руках богатство и власть, стали проникать в «корпорации» торговцев и ремесленников и в крестьянские общины (нередко используя для этого своих слуг или рабов), и разлагать их изнутри. А затем они устанавливали над ними свой контроль, и те либо исчезали, либо начинали жить по их правилам. Этому имеется множество свидетельств, которые в изобилии приводятся историками-византинистами ([66] с.150, 76-92; [269] S.224-226). Если кратко подытожить вышесказанное, можно сказать так: в течение X-XI вв. и крестьянские общины, и торгово-ремесленные «корпорации» были «съедены» магнатами и фактически перестали существовать. А коррупция государства к XI-XII вв. опять достигла примерно такого же уровня, какой она была на рубеже VI-VII веков, в результате чего начался окончательный распад византийского государства. В этой связи возникает вопрос - почему «крестьянско-государственный социализм» в Византии оказался способным противостоять силам коррупции в VIII-IX вв., но оказался совершенно неспособным к этому в X-XII вв.? Были ли какие-то другие причины, которые могли способствовать ослаблению сил коррупции в VIII-IX вв. и их новому усилению в X-XII вв.? Такие причины, безусловно, были – речь идет о глобализации. Как указывалось выше, мир не всегда жил в условиях глобализации, то есть интенсивной внешней торговли. Как раз с середины или конца VII века глобализация прекратилась. Этот феномен достаточно хорошо освещен и доказан историками. Впервые его подробно описал известный бельгийский историк А.Пиренн в начале XX в. А в конце XX в. английские историки Р.Ходжес и Д.Уайтхаус проверили аргументы Пиренна, используя данные современной археологии, и констатировали, что главный вывод бельгийского историка – об исчезновении международной торговли в раннем средневековье в Средиземноморье – полностью подтверждается не только письменными источниками, но и археологией ([215] pp.4, 169-176). Если быть точнее, то, конечно, торговля не исчезла совсем, но ее объемы в бассейне Средиземного моря с середины или конца VII века многократно сократились, и это продолжалось вплоть до X века. Я не буду останавливаться на причинах этого феномена1 – достаточно его констатации ведущими историками – а остановлюсь лишь на его последствиях. Среди основных последствий, как Вы, возможно, догадались, было исчезновение главного фактора, способствующего усилению олигархии и развитию коррупции, каковым является международная торговля. Это выразилось, например, в том, что с середины VII века вдруг неожиданно прекратились солдатские бунты в армии, основной причиной которых до этого была коррупция среди офицерского и генеральского состава, приводившая, в частности, к постоянным перебоям со снабжением солдат ([227] p.179). И прекратились солдатские бунты, судя по всему, по очень простой причине - с исчезновением морской торговли у офицеров и генералов попросту исчезла возможность торговать солдатским продовольствием и обмундированием2. По той же причине с середины или конца VII в. прекратились голодоморы и эпидемии, которые до этого буквально косили народ - просто у городских чиновников и у торговых магнатов пропали стимулы заниматься спекуляциями зерном. Если раньше можно было скупить все зерно и создать в городе его дефицит, зная, что нераспроданные 1

Можно указать, например, на такие причины, как значительное сокращение населения во всем бассейне Средиземного моря к VII веку, а также на осложнения для морской торговли, вызванные арабскими завоеваниями, войнами и разгулом арабского морского пиратства. 2 По той же причине и в VI в. солдатских бунтов, вызванные воровством и коррупцией, совсем не было на внутренних территориях Малой Азии, хотя они были во всех других провинциях Византии ([227] p. 64). Дело в том, что эти территории в прошлом были отрезаны от морской торговли, поскольку они лежат на высокогорье.

105 запасы всегда можно перебросить морем и продать в другом месте, то теперь такая возможность исчезла, вместе с прекращением морской торговли. И это вовсе не гипотеза – это закономерность, подтвержденная историей. Так, например, в Московской Руси страшные голодоморы в начале XVII в. не прекращались до тех пор, пока существовала интенсивная внешняя торговля через порты Балтийского моря. От этих голодоморов умерли в те годы миллионы людей на Руси ([60], глава VIII). Но как только шведы захватили все побережье Балтики в 1611 г. и установили высокие пошлины на экспорт и импорт зерна, то голодоморы на Руси сразу же прекратились. Дело в том, что, как писали современники, во время этих страшных голодоморов «имелись большие запасы хлеба», которые «не пускали из рук хлебные спекулянты, во время голода, чтобы поддержать цены». И этих спрятанных спекулянтами запасов было так много, что впоследствии, после Смуты, «вся Россия питалась этими залежами» зерна, часть которого просто сгнила, ввиду невозможности вывезти их за границу ([84] 2, с.133). Таким образом, прекращение глобализации, интенсивной морской торговли, в период с середины или конца VII века до конца IX в. – начала X в., сыграло очень большую роль в истории Византии. Важнейший источник несправедливого обогащения и коррупции вдруг исчез. Прежняя олигархия – стараниями «плохих императоров» VII века – была уничтожена, а новой неоткуда было взяться: прекращение морской торговли, а также введение «крестьянско-государственного социализма» перекрыло все источники быстрого обогащения, все основные источники коррупции. Но для Византии этот период отсутствия интенсивной морской торговли длился недолго, сравнительно с Западной Европой1, всего лишь два столетия. Уже с конца IX в. начала развиваться интенсивная морская торговля с ближайшими соседями Византии – Болгарией, Хазарским каганатом, Русью, арабским миром, - которая в X веке опять вышла на качественно новый уровень. Об этом мы можем судить по археологии – так, размеры и количество кладов золотых монет, найденных на юге Русской равнины и относящихся к X-XI вв., по меньшей мере, раз в 10 превышают все, что было столетиями ранее, и все, что было столетиями позднее ([57] с.17). Это говорит об очень интенсивной и масштабной морской торговле в течение указанных двух столетий. Впрочем, это уже давно является общепризнанным фактом среди историков, специализирующихся на истории Руси и Византии. Византия выступала в качестве основного центра этой торговли, которая, разумеется, сразу дала мощный толчок к формированию византийской олигархии. Поэтому совершенно не случайным является то обстоятельство, что первые массовые голодоморы в Византии опять, после перерыва в несколько столетий, начали регулярно происходить в X веке. Причем, как правило, они продолжались не один год, а несколько лет подряд. Первые такие голодоморы произошли в 927-928 гг., и ввиду новизны этого явления были расценены как национальная катастрофа – как указывает Г.Острогорский, император Роман I (920-945 гг.) после этого принял беспрецедентные меры поддержки крестьян ([269] S.226). Но в дальнейшем эта катастрофа происходила уже довольно регулярно. Как отмечает известный российский историк Л.Гумилев, в период с 965 по 969 гг. голод в Константинополе продолжался 4 или 5 лет подряд, цена хлеба поднялась в 8 раз ([30] с.221), - хотя, как уже говорилось, до этого она почти не изменялась в течение двух столетий (VIII-IX вв.). Все это дает нам основание заключить, что массовые голодоморы и манипулирование ценами на хлеб в эту эпоху, как и в другие эпохи, были не результатом действия неких непонятных сил природы, а были делом рук человеческих. И механизм этого воздействия – через создание искусственного дефицита хлеба – был выше описан. В отношении голодоморов 965-969 гг. также хорошо известно, что, по крайней мере отчасти, они были созданы искусственно императором Никифором Фокой (963-969 1

В Западной Европе этот период продлился с конца VII в. до середины XII в.

106 гг.) и его братом Львом, которые наживались на этом народном бедствии. Как пишет Ф.Успенский, император «вместо того чтобы прийти на помощь населению, продавал хлеб по дорогой цене и еще хвалился, как подвигом каким, что он выручил за хлеб вдвое против покупной цены», чем «нанес населению неисчислимые страдания» ([113] 3, с. 578). С этого же времени (начало-середина X в.) началась массированная атака магнатов на крестьянские общины и торгово-ремесленные «корпорации». Магнаты скупали личные участки земли у крестьян и становились членами общины, которую начинали разлагать изнутри; они скупали торговые помещения в городах и начинали прибирать к рукам городскую торговлю и ремесла, разлагая «корпорации» торговцев и ремесленников1. Государство было не в силах с ними бороться. Почти все императоры Македонской династии (конец IX в. – начало XI в.) боролись против этого явления. Роман I (920-945 гг.), Константин VII (945-959 гг.), Роман II (959-963 гг.), Василий II (976-1025 гг.) приняли законы, препятствовавшие скупке крестьянских земель магнатами. Роман I и особенно Василий II прибегали к прямой конфискации бывших крестьянских земель у магнатов, а Василий II подверг репрессиям некоторых магнатов, которые противились его политике, и конфисковал их имущество ([269] S.226, 233, 256-258; [66] с.244). О размерах их богатства говорит, например, тот факт, что один из репрессированных магнатов, Евстафий Малеин, за несколько лет до того, как подвергся репрессиям, разместил и содержал за свой счет всю императорскую армию(!), остановившуюся в его владениях на постой ([66] с.199). Спрашивается, откуда могли взяться такие богатства у отдельных лиц к концу X века, в то время как ничего подобного невозможно было себе представить в VIII-IX веках? Так, А.Каждан после исследования византийских письменных источников пришел к выводу, что такого понятия, как «динаты» или магнаты в VIII-IX вв. в Византии вообще не существовало, они появились лишь в X веке, и само появление таких богатых людей и семейств в течение X столетия было для современников совершенно новым явлением. Император Василий II, пишет историк, публикуя новый закон в 996 г., «удивляется, более того, он возмущен тем, что некоторые семьи сохраняют выдающееся положение на протяжении 70 и даже 100 лет» ([46] с.29, 225).

Византийский император Василий II (976-1025 гг.). Источник: [17]

Последний император Византии, который, по словам византийского историка Михиала Пселла, представлял собой «благородную власть». Что же могло послужить источником огромных богатств, накопленных отдельными лицами уже к концу этого столетия? Как было показано выше, единственное резкое отличие X в. от VIII-IX вв. состоит в интенсивной международной торговле – только она 1

Г.Литаврин приводит свидетельства современников, согласно которым, в середине X в., из 5 недавно открытых торгово-ремесленных предприятий в Константинополе 4 предприятия принадлежали магнатам («динатам»). Он также указывает на «оскудение общины», начиная с середины X в., и приводит многочисленные примеры развала крестьянских общин магнатами и превращения ими крестьян в крепостных или рабов. ([66] с.150, 76-92)

107 могла послужить источником такого резкого обогащения, поскольку она создала масштабные возможности для торговых спекуляций и различного рода махинаций. На это указывает и анализ имущества магнатов X-XII вв., проведенный Г.Литавриным и А.Кажданом (на базе их завещаний): основную часть этого имущества составляли не земля и недвижимость, а деньги и драгоценности. Вывод, который делают историки: «недвижимость не могла быть главным (выделено А.Кажданом) источником денежных доходов аристократии … этот источник нужно искать за пределами поместий» ([46] с.226). Есть и другие свидетельства, указывающие именно на международную торговлю как основной источник обогащения. Как отмечают историки, именно в X-XI вв., и именно в крупных торговых приморских городах Византии (Антиохия, Херсон, Диррахий, Скопье и др.) возникла сильная и могущественная прослойка богатых граждан, которых называли «протевонами», «прухонами» и «архонтами». Она установила олигархическое правление в указанных городах, слабо подчиняясь или совсем не подчиняясь Константинополю и устанавливая свои правила на подконтрольной ей территории ([46] с.124-125). А правила эти, как мы видели выше, способствовали всевозможным торговым спекуляциям, включая и создание дефицитов продовольствия, приводивших к установлению непомерных цен на хлеб и массовому голоду. Именно эта прослойка, которая не погнушалась тем, чтобы даже на голодоморах и спекуляциях продовольствием сколачивать себе состояние, и стала той новой правящей верхушкой, новой силой, которая очень скоро уничтожит некогда могущественную Восточную Римскую империю (Византию).

Схема II. Циклы коррупции в Византии

я ци ра т ен ов нц ал ко ит п ка

ко нф ис ка ка пи ци та я ло в

ция тра н е ц в кон ло и та кап

Классовая борьба

кая нс да аж Гр а йн во

Классовая борьба Восстание «Ника»

Регулируемый капитализм

Падение Западной Римской империи

во

Социальный мир

Олигархический

Крестьянско-государственный

Временное завоевание Африки и Италии

VI в.

Усиление коррупции

VII в.

VIII в.

Ослабление коррупции

IX в.

нс к

ая

Глобализация

Восстановление военной мощи Византии. Успешное противостояние внешним вторжениям – арабов, славян, печенегов. Расширение территории страны.

Ослабление Византии. Неспособность противостоять норманнам и туркам. Утрата южной Италии, Малой Азии и части Греции

Лев I Анастасий Юстиниан I Фока Ираклейская Исаврийская династия Аморейская Македонская Василий II

V в.

а

капитализм

Прекращение морской торговли Нашествия славян, персов, арабов, утрата 2/3 территории. Византия на грани исчезновения

йн

аж да

Олигархический

социализм

капитализм

Глобализация

Гр

X в.

Захват Константинополя крестоносцами

Дуки Комнины Андроник Ангелы

XI в.

XII в. 1204 г.

Усиление коррупции

Примечание: «плохие императоры», проводившие конфискации, выделены жирным шрифтом; курсивом выделены императоры – представители крупного капитала

108 4.3. Крах Византии в XI-XII вв. Римская империя (Византия) официально прекратила свое существование в 1453 г. – год взятия Константинополя турецким султаном Магометом II. Есть еще одна дата, которую также можно было бы считать официальным концом Римской империи (Византии) – 1204 г., взятие Константинополя крестоносцами, после которого они сформировали на территории Византии так называемую Латинскую империю. Но фактически обе эти даты рассказывают о дальнейшей судьбе того, что к тому времени осталось от Византийского государства, действительный крах которого произошел в течение XI-XII вв. Совершенно очевидно, что именно средний класс, созданный в VII-IX вв., благодаря крестьянским общинам и торгово-ремесленным «корпорациям», был основой социальной и экономической стабильности Византии, а также основой ее военной мощи. Как указывает, например, Г.Острогорский, и стабильности, и военной мощи государства быстро пришел конец, после того как началось разложение и обнищание крестьянской общины и «корпораций» ([269] S.269). И это не замедлило сказаться, в первую очередь, на обороне византийских территорий от внешних врагов, которых у нее по-прежнему было много. Уже во второй половине XI в. Византия опять оказалась в критическом положении, с каким не сталкивалась в течение 4 столетий. Турки-сельджуки захватили почти всю территорию Малой Азии, норманны захватили все территории Византии на юге Италии и часть ее территорий на Балканах. Внутри самой Византии развились такие мощные центробежные тенденции, что многие области оставались под ее властью чисто номинально, а фактически перешли под власть местной олигархии1. Возникла реальная угроза полного краха государства. Византийская армия, строившаяся в основном на принципах призыва крестьян со своим обмундированием и вооружением, к середине XI в. находилась в состоянии глубокого упадка и развала, что отражало упадок крестьянской общины и крестьянского среднего класса. Попытки императоров как-то усилить армию, за счет создания нового привилегированного военного сословия стратиотов, не были успешными2. Вот как описывает византийскую армию второй половины XI века современник Иоанн Скилица: «Странное зрелище представляли эти столь знаменитые ромэйские воины, храбрость коих подчинила Восток и Запад. Налицо было скромное число мужей, да и то одетых в рубища и удрученных скудостью, лишенных вооружения и вместо мечей и военных снарядов имеющих при себе колчаны и секиры, конники без коней и без прочего вооружения… Они имели робкий вид, не имели мужества и казались не способными ни на какое большое предприятие… Приходило на ум, как дошли до такого состояния ромэйские войска и каких денег и какого труда будет стоить привести их в прежнее состояние…» ([113] 4, с.79). Другой причиной военных неудач Византии было предательство со стороны ее новой («динатской») знати, которая, как всякая олигархия во все времена, не имела ни грамма патриотизма, весь ее «патриотизм» определялся теми ближайшими (финансовыми) выгодами или невыгодами, которые сулила для нее победа или поражение Родины. Во многих случаях поражение собственного государства для нее могло быть выгодно, поскольку в этом случае провинциальная олигархия могла освободиться из-под опеки Константинополя и установить свое правление над контролируемыми ею территориями, заключив вассальное соглашение или с самой Византией, или с кем-то из ее врагов. Указывая на «падение патриотизма и измельчение характеров» среди 1

В целом ряде городов и областей в течение XI в. произошли восстания с провозглашением независимости от Константинополя – в Бари, Херсоне, Навпакте, в Месанактах, Антиохии, Диррахии, Никополе на Адриатике и др. ([66] с.274) 2 Как отмечали Г.Литаврин и А.Каждан, стратиоты начали выделяться в отдельное сословие лишь в X в., до этого все крестьяне участвовали в военных походах на равной основе. ([66] с.239-241)

109 византийской знати, Ф.Успенский, в частности, писал: «Начало разложения кроется в том, что византийские вельможи стремились к независимости в провинциях и опирались на союзы с врагами-соседями, возбуждая их против отечества» ([113] 4, с.379).

Битва при Манцикерте. Миниатюра во французском манускрипте XV в. Источник: [17]

Именно предательство со стороны новой знати и стало основной причиной поражения византийской армии в 1071 г. под Манцикертом. Под началом императора Романа Диогена было около 80 тысяч человек, значительно больше, чем имела в своем составе сельджукская армия Альп-Арслана. Однако вследствие предательства магната Андроника Дуки и ряда других «динатов», уведших значительную часть войска накануне битвы, армия была значительно ослаблена не только в количественном отношении, но и морально, и потерпела сокрушительное поражение ([113] 4, с.85). После этого Малая Азия была завоевана турками-сельджуками. Как видим, главной причиной военных поражений Византии, открывших путь туркам к завоеванию Европы, как и причиной ее поражений в VII веке, открывших путь арабам, стали коррупция и предательство. В социально-экономической сфере в течение X-XII вв. также усиливалась коррупция и происходило ухудшение ситуации. От «крестьянско-государственного социализма» уже в XI в. не осталось и следа, он очень быстро превратился в некий бюрократизированный вариант «олигархического капитализма». Ограничения в торговле и занятиях ремеслом продолжали действовать, но только для простых торговцев и ремесленников ([66] с.272). На магнатов и олигархов, внедрявшихся в эти сферы, эти правила не распространялись: многие чиновники, обязанные следить за их соблюдением, сами стали частью олигархии, либо за взятки на все нарушения закрывали глаза. Как указывает Г.Литаврин, сама «чиновная знать активно захватывала торговые и ремесленные предприятия» ([66] с.150). Поэтому эти правила и ограничения, созданные для защиты «корпораций» от олигархии, превратились в свою противоположность – в инструмент дискриминации и разрушения торгово-ремесленного среднего класса чиновниками-олигархами. Там, где законы не позволяли обычным торговцам устанавливать торговую наценку в размере более 4-9% к покупной цене, магнаты, игнорируя эти законы, устанавливали 100% и более (как это делали, например император Никифор Фока и его брат Лев при торговле хлебом в 965-969 гг.). А затем, получая такие сверхприбыли, при помощи денег и подкупа они могли лишить «корпорацию» доступа к сырью или внедрить в нее своих людей и установить над ней свой контроль. Что касается сельского хозяйства, то мы здесь также видим очень быстрое развитие «олигархического капитализма». Основное правило, действующее при таком строе -

110 «богатый всегда прав». Иные законы, кроме этого, в условиях господства олигархии фактически не действуют, поэтому византийские магнаты могли делать вид, что они соблюдают формальные законы, а могли и не делать вида – результат был все равно один и тот же, поскольку и суды, и местные власти в этот период легко покупались. Известно много случаев, когда магнаты легальными или полулегальными путями скупали земли крестьян и затем заставляли их работать на себя, на предоставленной им земле. Но известно и много других случаев, когда магнаты просто захватывали целые селения, увозили насильно оттуда всех крестьян и обращали их в своих крепостных или рабов, нарушая при этом все формальные законы, которые уже не имели почти никакой реальной силы ([66] с.79). На этом фоне опять, как и всегда в условиях власти олигархии, стал быстро прогрессировать демографический кризис. Это и не могло быть по-другому – в стране не прекращались массовые голодоморы и эпидемии, население страдало от товарных спекуляций и взвинчивания цен на продовольствие, с одной стороны и растущих налогов, с другой. К тому же все большая часть крестьян превращалась в крепостных либо вследствие разорения, либо в результате насильственного увоза магнатами, а денежное бремя крепостных крестьян, по подсчетам историков, возрастало примерно вдвое по сравнению с бременем крестьян-общинников, работавших на своей собственной земле ([66] с.66). По имеющимся данным, приводимым А.Гийю, в последние столетия существования Византии смертность там была очень высокой, и ее основной причиной было недоедание; однако и рождаемость была также довольно низкой ([23] с.252). Как видим, основными причинами демографического кризиса в Византии (как и в другие эпохи господства олигархии) были голод и низкая рождаемость – трудно ожидать высокой рождаемости от нищих и голодных людей. Не удивительно, что в XII веке в Византии, как полагают большинство историков, наступил феодализм1. Во все исторические эпохи основной причиной феодализма являлся демографический кризис, сокращение населения страны (подробнее см. Раздел 3). О таком крайне резком сокращении населения Византии свидетельствует, помимо всего прочего, беспрецедентное падение стоимости земли. По данным А.Гийу, с XI в. по XIV в. стоимость годовой аренды земли в золотом эквиваленте снизилась в 25-50 (!) раз ([23] с.267) – то есть, земли стало так много (в сравнении с населением), что ее аренда почти перестала что-либо стоить. Усиление власти олигархии в XI-XII вв. привело также к падению морали и нравов. Мы видели, что циклам коррупции в античности соответствовали и циклы изменения морали и нравов, о которых писал еще римский историк Тацит. Не являлся исключением в этом отношении и предыдущий цикл коррупции в Византии в V-VII вв. К концу этого цикла (то есть к середине VI в. – началу VII в.) все народы, известные грекам и римлянам, по словам историка Финлея, находились в «универсальной деморализации» и оказались «утратившими энергию и доблесть» ([113] 1, стр.590). Падение морали и нравов в наибольшей мере поразило именно верхушку общества – император Юстиниан I, не моргнув глазом, уничтожал собственное население десятками и сотнями тысяч человек, привлекая для этого наемников-варваров, и ставил во главе городов и провинций мошенников и откупщиков, которые вели себя в этих провинциях как конкистадоры. Весьма символично, что и на императорском троне в ту эпоху восседала бывшая проститутка – жена Юстиниана I Феодора2. Многие из ее придворных дам также в прошлом были проститутками - коллегами и подругами Феодоры - которых она из борделей вытащила во дворец и сделала знатными дамами, заставив (насильно) видных представителей византийской аристократии на них жениться ([86] XVII, 34-37). Но это 1

Как указывает Г.Литаврин, с этим согласны большинство российских историков, а также многие зарубежные: [66] с.41, 73-74. 2 Он на ней женился, отменив издавна существовавший закон, запрещавший императорам жениться на женщинах легкого поведения.

111 отнюдь не способствовало созданию прочных семей – вопреки существующему заблуждению, подруги императрицы из проституток не превратились в добропорядочных жен, а остались дамами легкого поведения. Сама Феодора всячески поощряла их измены, превратившись в своего рода защитницу неверных жен. Как утверждает Прокопий Кесарийский, она преследовала обманутых мужей с такой изощренностью, вменяя им клевету и лжесвидетельство, что все мужья стали бояться подавать в суд даже на уличенных в измене жен и вообще как-либо им перечить в их любовным утехах ([86] XVII, 24-26).

Бюст императрицы Феодоры. А члены правящей партии венетов (голубых), по свидетельству византийского историка, превратились в разнузданную шайку, которая разгуливала по городу, принуждая мальчиков к педерастии и насилуя попавшихся на пути красивых женщин. И все это совершалось совершенно безнаказанно, так как эта партия пользовалась покровительством самого императора, а среди бесчинствующих молодчиков были отпрыски византийских олигархов. Были случаи, когда преследуемые ими красавицы в отчаянии кончали жизнь самоубийством, ибо только так могли спастись от их преследований ([86] VII, 33-38). Такова была новая «элита», которая правила Византией в эпоху Юстиниана и его преемников – смесь мошенников, бандитов и проституток. Эта ситуация довольно сильно изменилась в последующие столетия. Несмотря на то, что одиозные личности появлялись время от времени на императорском троне или среди императорского окружения в VIII-X вв., но мы не видим больше такого всеобщего падения нравов правящей верхушки и всего общества. В течение VII-IX вв. были опять введены строгие законы против супружеской неверности, а также против гомосексуализма и инцеста, которые стали рассматривать как тяжкие правонарушения. Семья в эту эпоху, пишет А.Гийу, стала одной из главных ценностей жителей Византии ([23] с.222, 242-244). А положение человека в обществе стало измеряться не столько его богатством, сколько его заслугами перед государством и его положением в государственной иерархии – что было закономерным следствием установившейся системы «крестьянско-государственного социализма». Но ситуация опять резко изменилась к XI-XII векам и стала похожей на то, что происходило в VI веке. Живший в XI веке византийский историк Михаил Пселл писал, что в конце 1020-х годов в Византии «завершилась благородная власть» ([67] с.235) - на смену «благородным» императорам пришли «неблагородные». Жажда наживы теперь стала основным движущим мотивом уже не только провинциальных магнатов, но и самих императоров и их ближайшего окружения. Например, Михаил V (1041-1042 гг.) правил

112 всего лишь год, но после его свержения в 1042 г. у его дяди Константина было обнаружено в доме почти 400 000 золотых монет или около 2,5 тонн чистого золота ([66] с.199). Как писал по этому поводу А.Каждан, «родичи Михаила предстают… жадной семьей, дорвавшейся до власти и делящей титулы и власть» ([46] с.73). Многие византийские наместники, а также император Алексей III Ангел (1195-1203 гг.), не только поощряли пиратство в Средиземном море, но и сами им занимались, отправляясь во главе пиратской шайки грабить проплывавшие суда ([23] с.182). На казенные деньги императоры начали смотреть как на свои собственные, тратя их в основном на удовлетворение своих личных потребностей и прихотей. Так, император Константин IX Мономах (1042-1055 гг.) подарил целые состояния двум своим любовницам – Склирене и Алении ([23] с.140). Как писал Ф.Успенский об императорах той эпохи, «любя праздность и роскошь, они тратили государственную казну на частные нужды, а провинции поручали родственникам, которые также заботились лишь о своей наживе» ([113] 4, с.379). Как Юстиниан I в свое время тратил огромные средства на строительство дворцов, жестоко экономя на обороне государства, так же поступали и императоры XI-XII вв. Известно о 36 грандиозных дворцах, построенных императорами династии Комнинов (конец XI в. – конец XII в.) и членами их семей. В некоторых из них (например, во дворце Влахерны) даже стены и колонны были покрыты золотом и серебром, а пол и потолок выложены дорогостоящей мозаикой ([23] с.137). На постройку 36 дворцов у Комнинов денег хватило, зато не хватило на содержание военного флота. Византийский флот, некогда самый сильный, в период их правления фактически перестал существовать, и когда возникала в нем потребность (для защиты от норманнов), то сначала Алексей I Комнин в 1081 г., а затем Мануил I Комнин в 1147 г. за неслыханные деньги нанимали для военных операций венецианский флот. И расплачивались с венецианцами опять же неслыханными ранее торговыми привилегиями, фактически отдав страну на разграбление венецианским купцам ([113] 4, с.97; [23] с.181). Падение морали выразилось не только в жажде наживы и стремлении потратить государственные деньги на собственные нужды. Как и ранее, оно затронула и сферу семейных и личных отношений. Как пишет А.Гийу, «в XI-XII вв. наблюдается изменение семейных нравов. Супружеская измена и внебрачные связи среди правящего класса воспринимаются снисходительно, дети, рожденные от подобных союзов, имеют практически равные права с законными детьми» ([23] с.222). Если вспомнить, что до этого супружеская измена каралась очень строго, вплоть до отсечения частей тела и заточения в монастыре, и ни о каком признании внебрачных детей и речи не могло идти, то изменения морали и нравов можно считать беспрецедентно резкими. Примеры падения нравов в эту эпоху шокируют своей скандальностью, иные из них, пожалуй, не имеют аналогов в истории христианской Европы II тысячелетия н.э. Так, император Константин IX Мономах (1042-1055 гг.), как пишут российские историки, едва женившись на очередной, третьей по счету, жене (Зое), «ввел во дворец свою фаворитку Склирену. Царская спальня была устроена так, что покои василевса совмещались со смежными помещениями Зои и Склирены. Ни одна из них не входила к Константину без стука. Многочисленный дворцовый люд подражал императору, уверенный в безнаказанности. Народ бурно протестовал, требуя удаления Склирены» ([19] 9, с.428). Спустя три года Склирена умерла, но Мономах вскоре завел себе новую любовницу – молодую заложницу из Алании, которую, как до этого Склирену, одаривал сказочно щедрыми подарками. Анна Комнина, жившая полвека спустя и писавшая исторические летописи, утверждала, что со времен Мономаха вся женская половина дворца пребывала в разврате ([19] 9, с.428). Даже под видом брака в византийском «высшем свете» теперь процветала скрытая проституция и растление малолетних. Известен случай, когда византийский митрополит Апокавк расторг брак (найдя его возмутительным) между 30летним состоятельным мужчиной и 6-летней девочкой (!), которую за него отдали ее родители, очевидно, за хорошие деньги ([19] 9, с.416).

113 Мода в одежде в Византии в XI-XII вв. также резко изменилась и стала наиболее «легкомысленной» за всю историю средних веков в Европе. Вместо прежних длинных одежд до пят, скрывавших все тело, в моду при императорском дворе вошли короткие шелковые туники чуть ниже бедер, которые, наоборот, все тело бесстыдно, по понятиям средневековья, выставляли напоказ – что, очевидно, тоже способствовало царившему при дворе разврату. Как пишет Ф.Успенский, по представлениям современниковзападноевропейцев, все представители византийской «элиты» того времени были (или казались им) изнеженными сверх всякой меры, с неумеренной тягой к всевозможным удовольствиям ([113] 4, с.350). Если большинство императоров Македонской династии были выходцами из простого народа и пытались бороться с нарождавшейся олигархией (см. выше), то большинство императоров, правивших с конца 1020-х гг. до начала XIII в., являлись частью этой олигархии. Как писал Г.Острогорский, Роман III (1028-1034 гг.) и Константин IX Мономах (1042-1055 гг.), а также императоры семейства Дук – Константин X Дука (1059-1067 гг.) и Михаил VII Дука (1071-1078 гг.) - были типичными представителями магнатско-чиновничьей аристократии ([269] S.272-273, 288). То же относится и к императорским династиям Комнинов и Ангелов, правивших в следующие полтора столетия. Как указывали А.Каждан, Ф.Успенский и Г.Острогорский, Комнины породнились с другими богатейшими и могущественными родами Византии – Дуками, Ангелами, Палеологами, Диогенами, Вотаниатами, Вриенниями, Далассинами и т.д., образовав огромный правящий клан, сплетенный общими интересами и личным родством ([46] с.174, 258-261; [113] 4, с.187; [269] S.288). Поэтому императоры XI-XII вв. не только не пытались бороться с новой олигархией, но, наоборот, всячески способствовали усилению ее власти над обществом, и, прежде всего, над крестьянской массой. По словам Г.Литаврина, роль государственной власти в этот период выразилась в «ослаблении … силы сопротивления крестьянства динатам» и в «потворстве динатам … со стороны самого императора и его ближайших советников» ([66] с.263). Еще резче высказался Ф.Успенский: «Удар крестьянской общине нанесен был византийскими императорами из дома Комнинов…» ([113] 3, с.325). Сами императоры и их высшие чиновники теперь все чаще, подобно Юстиниану I в VI веке, начинают выступать как грандиозные хлебные спекулянты, наживая деньги на голодоморах среди своих собственных подданных. Так, Михаил VII Дука (1071-1078 гг.) ввел хлебную монополию, запретив частным торговцам продавать хлеб в Константинополе, и всей хлебной торговлей в городе стал заправлять глава города (эпарх), который был его ставленником. Это привело к страшному удорожанию хлеба – в 12 раз против прежней цены1 и вызвало страшный голод, продолжавшийся несколько лет подряд. Как указывает Г.Острогорский, от этой хлебной монополии выиграли, помимо императора и его чиновников, лишь крупные землевладельцы, которые получили возможность поставлять заготовленное ими зерно по более высоким ценам, а для населения эта монополия принесла неисчислимые бедствия, вызвав голод и народное восстание ([269] S.293-194). Если раньше среди чиновников еще оставались государственники, пытавшиеся противостоять магнатам, то теперь, когда сами магнаты встали во главе государства, таких чиновников больше не осталось. По словам Г.Литаврина, произошло «внутреннее перерождение государственной машины», «превращение в динатов самих чиновников», а вместо государственных институтов возникли «псевдоструктуры» - временщики, принадлежность к одному семейству, продажа должностей, личностные связи ([66] с.195196, 263). Другими словами, коррупция поразила все поры византийского государства и сделала само это государство иллюзией или фикцией. Было бы правильным заключить, 1

Как указывает Г.Острогорский, цена пшеницы при Михаиле VII достигла 1 золотой номисмы за медимн, тогда как ранее, по данным Г.Литаврина, ее традиционная цена составляла за 1 номисму 12 медимнов. ([269] S.293; [66] с.204)

114 что государство в течение XI-XII вв. исчезло – ему на смену пришли удельные феодальные вотчины и зоны влияния и интересов отдельных магнатов, вельмож и самого императора. Развал государства еще более усилился с середины XII в. Утрата армией своей боеспособности и ее развал при наличии внешних угроз, с одной стороны, и рост народных восстаний и внутренней нестабильности, с другой стороны, вынуждал императоров все в большей мере полагаться на иностранцев: сначала на иностранных наемников, которым надо было платить много денег, затем – на иностранные флоты, прежде всего венецианский, с которым расплатились предоставлением неслыханных торговых привилегий. Венецианцы, пизанцы, генуэзцы теперь могли делать в стране все, что угодно, даже то, что было категорически запрещено гражданам Византии – например, закупать в любых количествах и вывозить беспошлинно шелк за границу, торговать рабами-христианами, скупать в больших количествах продовольствие, сырье и т.д. Таким образом, задолго до завоевания Константинополя крестоносцами в 1204 г. Византия начала превращаться в колонию Запада. В одном Константинополе в конце XII в. проживало около 60 000 западноевропейцев ([113] 4, с.284), почти все – богачи по сравнению с нищим большинством жителей столицы, страшно ненавидевших эту новую «колониальную элиту»1. А многие представители местной олигархии, включая самих императоров, предавали и продавали сплошь и рядом интересы своей страны Западу, при этом даже не заботясь о том, чтобы выручить от такой продажи побольше денег или встречных услуг. Алексей Комнин (1081-1118 гг.) первым предоставил торговые привилегии сначала венецианцам (в 1081 г), а потом пизанцам (в 1111 г.), снизив пошлины для них до всего лишь 4% ([113] 4, с.207-208). При этом взамен от пизанцев он не получил ничего, кроме общего соглашения о дружбе и союзничестве. Мануил Комнин (1143-1180 гг.), как уже было сказано, предоставил венецианцам в 1147 г. беспрецедентные и бессрочные права и привилегии, всего лишь за одноразовую помощь (использование их морского флота). После 24 лет действия этих привилегий, в 1171 г., он уже, очевидно, сам понял, как продешевил и, воспользовавшись надуманным предлогом, упразднил эти привилегии и конфисковал имущество 20 000 венецианцев в Константинополе.

Христос благословляет Алексея I Комнина (www.pravenc.ru) Справа: Мануил I Комнин. [17] 1

Об этом свидетельствует, например, страшный погром, учиненный жителями Константинополя в 1182 г. (см. ниже)

115 Однако после этого Венеция объединилась со злейшим врагом Византии – норманнами, и Мануил пошел на попятную, восстановив все прежние торговые привилегии венецианских купцов и пообещав вернуть конфискованное имущество. Кроме того, как указывает Ф.Успенский, чтобы загладить свою вину перед венецианцами за события 1171 г., он их назначил почти на все крупные должности в государстве и при дворе ([113] 4, с.282-283). Поэтому, по словам историка, «торговые привилегии, даваемые иностранцам, переводя все экономические средства в руки последних, ослабляли местную производительность и истощали как казну, так и частных лиц» ([113] 4, с.283). А прямое занятие ими ведущих государственных должностей предоставляло неслыханные возможности по разграблению богатств страны и эксплуатации ее населения. Но Мануил Комнин не ограничился раздачей государственных должностей и торговых привилегий. Очевидно решив, что раз писаные законы и права граждан в стране уже не действуют, то можно ими окончательно пренебречь, он начал раздавать земли, еще принадлежавшие крестьянским общинам, в собственность магнатов и в еще большей мере – в собственность иностранцев. А свободные крестьяне, собственники земли, при этом одним росчерком императорского пера превращались в крепостных (!). Византийский автор Никита Хониат по этому поводу с негодованием писал, что император обращался со «свободными» «налогоплательщиками ромеями», как с рабами, раздавая их в качестве крепостных крестьян ([66] с.40). Так уже и свободное население Византии было превращено в рабов и преподнесено в виде «подарка» западным «господам», которые, как писал современник Вильгельм Тирский, «пользовались отличным расположением» императора и «наперерыв спешили к нему со всего мира и знатные, и незнатные», а он их «всех возводил в лучшее состояние» ([113] 4, с.358). Как видим, византийская олигархия в своем тщеславии и неуемном стремлении к богатству не просто продавала свою страну, а продавала ее все дешевле и все бесцеремонней, как жадный сутенер, который хочет выжать побольше из попавшей в его лапы проститутки, а ее здоровье и сама жизнь при этом совершенно не волнуют. Кульминацией этого процесса можно считать события так называемого четвертого крестового похода 1204 г.: наследник византийского трона Алексей Ангел сам вел армию крестоносцев на захват Константинополя, пообещав им манну небесную в случае успеха и, в частности, пообещав им огромную сумму в 450 тыс. марок, которые ни при каких обстоятельствах невозможно было выплатить из казны Византии1. А закончился этот поход окончательным порабощением страны Западом и превращением ее теперь уже в формальную западную колонию, которая под именем «Латинская империя» просуществовала около 60 лет. Итог этот был вполне закономерным: византийская олигархия долго продавала свою страну по частям, и, наконец, продала ее целиком западным феодалам, которые за последующие десятилетия вывезли из страны не только все ее богатства, но и все христианские реликвии, мощи святых и т.д., какие только смогли найти. При этом и многие византийские богачи лишились своего состояния, которое было отнято новыми западными господами. Казалось бы – такой итог был вполне предсказуем, и византийская правящая верхушка могла бы это предвидеть. «Трудно понять, какими соображениями руководствовался Мануил Комнин, открывая широко двери для западных служилых и торговых людей, а также для усвоения иноземных обычаев и учреждений», пишет Ф.Успенский ([113] 4, с.469). Трудно понять и столь близорукую внутреннюю политику в социально-экономической и военной области, которую проводили его предшественники и которая вела к уничтожению среднего класса – основы социальной стабильности страны и боеспособной армии. Но в том и дело, что, для того чтобы проводить иную политику, 1

После захвата Константинополя крестоносцами византийское правительство пыталось погасить этот долг, но даже после конфискации церковных ценностей и переплавки памятников искусства ему удалось собрать лишь 100 тысяч марок ([113] 4, с. 457).

116 правящая верхушка должна была иметь какую-то ответственность перед своей страной и своим народом, а это то, на что олигархия в принципе не способна. Как писал Ф.Успенский, «полное безразличие к общественному благу и погоня за личным счастьем, понимаемым в узком смысле личного удовольствия, отличает деятелей указанного периода» ([113] 4, с.381). Самое удивительное, что даже накануне полного краха византийская «элита» жила или старалась жить в иллюзии процветания и комфорта, стараясь вкусить все возможные удовольствия и наслаждения. Вот что писал Бенджамин Тудельский, побывавший в Константинополе в 1161-1162 гг., о нравах византийской столицы: «жители города очень богаты золотом и драгоценными камнями, они привыкли к шелковой одежде, украшенной золотой нашивкой, они ездят на лошадях и похожи на принцев… Нигде в мире не найдешь похожего процветания» ([23] с.291). Согласно его описанию, на Рождество в Константинополе устраивались диковинные представления на ипподроме, на которых присутствовал император и где специально обученные львы, леопарды, медведи, дикие ослы и птицы дрались друг с другом на потеху зрителям. А по описанию другого автора, Константина Пантеклина, император Мануил Комнин устраивал охоту с использованием леопардов, которые были специально натренированы для того, чтобы загонять дичь ([162] p.61). Хотя климат в Константинополе очень жаркий, и снега никогда не бывает, но у константинопольских магнатов он всегда был – его им специально доставляли для хранения изысканных яств ([162] p.66). В то же самое время многие районы столицы, судя по описаниям приезжих иностранцев, превратились в клоаку, в которой жили банды отребья, пораженные страшной завистью ко всему окружающему миру и готовые ради денег или куска хлеба пойти на любое преступление ([162] p. 26). Ф.Успенский о том же периоде писал следующее: «чтобы до известной степени объяснить положение дел, мы бы сравнили империю Мануйлова времени с прекрасным на вид имением, в котором хозяйство ведется блестящим образом и на широкую ногу, но весь этот блеск покупается на занятые деньги, вследствие чего со смертью хозяина наступает полное банкротство…» ([113] 4, с.243). Пир олигархии во время всеобщей чумы закончился так, как он и должен был закончиться – крахом, затем долгой агонией в течение еще более двух столетий и окончательной гибелью Византийского государства в XV веке. Остается невыясненным еще один вопрос византийской истории данного периода, касающийся четвертого крестового похода 1204 г. Каким это образом, спрашивает Ф.Успенский, «горсть западных воинов, едва ли больше 30 тысяч, подступив к Константинополю с моря, успела парализовать город с сотнями тысяч населения и с весьма значительным гарнизоном, доходившим до 70 тысяч… почему обширная империя в данное время не имела в себе достаточно энергии и решимости, чтобы уничтожить небольшую военную эскадру, которая подошла к Константинополю…» ([113] 4, с.466). Полагаю, что ответ на этот вопрос необходимо искать в том состоянии анархии, беззакония и гражданских войн, в котором находилась в это время Византия. Речь идет и о разгуле преступности, и о фактическом отделении ряда территорий от страны, и об ожесточенной классовой борьбе. Г.Литаврин указывал на то, что резкое усиление классовой борьбы произошло в середине XI в. (1020-е-1070-е гг.). Но тогда это выразилось в основном в серии мощных крестьянских восстаний ([66] с.277). А в последние два десятилетия XII в. (то есть, накануне событий 1204 г.), по-видимому, можно говорить уже не просто о восстаниях, а о настоящей революции и последовавшей за ней анархии и серии гражданских войн. И вождем этой революции стал, как это ни странно, Андроник Комнин (1183-1185 гг.), последний из династии Комнинов. Хотя Андроник и приходился родственником императорам Комнинам, но формально он не имел никаких прав на занятие престола, так как представлял совсем иную ветвь этого рода. Однако он использовал настроения народа и своими выступлениями, направленными против засилья иностранцев и против магнатов, добился

117 популярности. Его агитация послужила поводом к народному восстанию и погрому латинян в Константинополе в 1182 г. Большинство живших в столице иностранцев (около 60 000) были убиты восставшим народом, 4000 продано в рабство туркам, и лишь небольшая часть спаслась на кораблях ([113] 4, с. 365). После этого погрома Андроник, пользуясь широкой поддержкой народа, сверг и умертвил действующего императора своего родственника - и захватил трон. Однако избиение иностранцев было лишь первым шагом Андроника. Придя к власти, он совсем не изменил своей политики. За те два года, что он был на троне, он предпринял беспрецедентное в истории истребление богатейших семейств страны, которых он ненавидел. Как уже было сказано, в царствование Комнинов они объединились в один клан, связанный родственными узами и общими интересами. По подсчетам А.Каждана, этот «клан Комнинов» в середине XII в. охватывал около 90% всей византийской аристократии. Однако слой этой аристократии, как указывает историк, был чрезвычайно тонким – всего около 300 семейств, при населении Византии порядка 20 миллионов человек, что неизмеримо мало по сравнению, например, со странами Западной Европы, где аристократия (дворянство) в ту эпоху насчитывала, по-видимому, десятки и сотни тысяч семей ([46] с.261, 246). Мы видим по этим данным, что речь шла о беспрецедентной концентрации богатства в руках очень малой группы – порядка 15002000 человек или 0,01% всего населения страны. Это очень напоминает ту ситуацию, которая существовала в Риме в эпоху поздней республики и ранней империи – вспомним слова народного трибуна Филиппа в 105 г. до н.э. о том, что все имущество страны оказалось в руках 2000 человек ([22] III, стр.286). Но в Византии в XII в. ситуация имела свою особенность – 90% этих магнатских семей были спаяны между собой неразрывными узами принадлежности к одному клану – клану, который контролировал не только все экономические ресурсы, но и все военные силы страны1. Действия Андроника поразительно напоминают действия «плохих императоров» Рима, с той разницей, что они были еще более решительными. По подсчетам А.Каждана, за два года своего правления он уничтожил около половины всех магнатских семейств (!) – заметим, семейств целиком, так как после этого ни одного представителя этих семейств не осталось ([46] с.263). При этом, как пишет Ф.Успенский, Андроник «был – или по крайней мере казался – царем народным, царем крестьян. О нем пелись в народе песни и слагались поэтические повествования, след которых хранится в летописи…» ([113] 4, с.370). По мнению А.Каждана, террористическая политика Андроника была целенаправленной и являлась элементом социальной и политической программы определенных слоев византийского общества ([46] с.264). Как видим, масштабы целенаправленного уничтожения олигархии - и внутренней, и иностранной, предпринятого Андроником, пожалуй, превзошли то, что предпринимал Октавиан Август и другие «плохие императоры» Рима. Но Андроник не долго удержался у власти. Клан Комнинов не зря целое столетие потратил на то, чтобы сконцентрировать в своих руках все военное командование. За 2 года правления Андроника магнаты организовали множество вооруженных путчей, и во время одного из них он был убит. Пришедшая к власти династия Ангелов (1185-1204 гг.), которая также принадлежала к клану Комнинов, ввергла страну в еще большую анархию. Как пишет Ф.Успенский, Ангелы «были плохие правители» и «в особенности были жадны и корыстолюбивы. Им всегда не хватало денег, которые они расточали на роскошь и украшение, в особенности же на женщин» ([113] 4, с.380). Сам император Алексей III Ангел был пиратом и спонсировал деятельность разбойничьих банд, которые хозяйничали в стране и передавали часть награбленного императору ([113] т. 4, с.380). Не 1

Как указывал А.Каждан, «клан Комнинов» начиная с середины XI в. целенаправленно стремился установить контроль над войсками и занять все высшие офицерские позиции ([46] с.258). Кроме того, в течение XI-XII вв. армия опять превратилась в основном в наемную, состоявшую преимущественно на службе у магнатов.

118 прекращались войны между претендентами на престол – как между самими представителями рода Ангелов, так и их войны с самозванцами. Все эти два десятилетия не утихала также гражданская война, которая приняла форму борьбы отдельных народов – сербов, болгар, албанцев и других - за независимость от Византии. Фактически был утрачен контроль со стороны Константинополя над большей частью территорий, которые до того времени еще входили в состав империи – Сербией, Болгарией, значительной частью Греции, Ионическими островами, Кипром, Трапезундом ([113] т. 4, с.386-395, 468). Да и та территория, которая еще оставалась под контролем государства, была отдана на разграбление иностранным купцам. Так, в 1199 г. император Алексей III Ангел даровал венецианцам право свободной торговли и жительства не только на островах и в портах, как это было ранее, но и во внутренних районах Мореи, Средней и Северной Греции ([113] 5, с.78). Поэтому можно утверждать, что к моменту четвертого крестового похода в 1204 г. государства как такового уже не было, и защищать, собственно говоря, было нечего. Да и не было никакого смысла – особенно для нищего народа, который, как указывает Ф.Успенский, пострадал во время грабежа Константинополя крестоносцами значительно меньше, чем состоятельная верхушка – поскольку у него все равно уже не было никакого ценного имущества ([113] 4, с.476). Константинопольский гарнизон, хотя и превосходил армию крестоносцев более чем в 2 раза, но значительная его часть состояла из таких же иностранных наемников, которые приплыли в 1204 г. на венецианских кораблях грабить город, и у них не было особого стимула его защищать ([113] 4, с.476).

Взятие Константинополя крестоносцами в 1204 г. Средневековая миниатюра

Что же касается основной массы населения страны, то оно уже в течение XII в. в подавляющем большинстве было превращено в крепостных рабов1. И поэтому у него также не было никакого мотива защищать ни государство, которого уже почти не существовало, ни своих господ и своего императора, которые их нещадно эксплуатировали. Более того они же сами и привели тех иностранных интервентовграбителей, от которых их самих или их имущество теперь надо было защищать. Как пишет Ф.Успенский, крестьяне даже «радовались, что богатые византийцы разорены и попали на один с ними уровень… Народного восстания на выручку столицы не могло

1

Именно это утверждают, например, А.Каждан и Г.Литаврин ([66] с. 41).

119 быть: простонародье, в том числе и столичное, видело в завоевании смену одних господ другими и даже надеялось на лучшее» ([113] 5, с.7). 4.4 Кризис коррупции X-XII вв. в истории Евразии Описанный выше кризис коррупции в течение X-XII вв. охватил не только Византию, но и соседние с ней страны: Хазарский каганат, Русь (см.: [60], главы III-V) , а также, судя по всему, Сирию, Палестину, Египет, Иран, Месопотамию и Среднюю Азию. Очевидно, он коснулся также, хотя и в меньших размерах, Скандинавии и даже Англии. Другими словами, он поразил, в большей или меньшей степени, все страны: от побережья Балтийского и Северного морей до Сирии, Египта, Ирана и Средней Азии, - которые принимали активное участие в интенсивной морской и речной торговле в течение VIII-XI вв. Как уже говорилось, основными артериями этой торговли являлись Черное и Каспийское моря и русские реки – Волга и Днепр. Соответственно, мы видим в этот период два основных торговых пути: «Из Варяг в Греки», который пролегал от берегов Англии и побережья Балтики до Константинополя (и далее в Сирию и Египет), и «Из Варяг в Персы», который заканчивался в Персии и Средней Азии. Во всех этих странах мы видим к концу этого периода социальную нестабильность и гражданские войны, всеобщее падение нравов. Бесчинства и неслыханные жестокости викингов снискали им дурную славу в Западной Европе, а бесчинства русов снискали им дурную славу в Восточной Европе и в Византии. Так, князь Игорь во время похода на Византию в 944 г. подверг ее территорию неслыханному грабежу и опустошению с массовым уничтожением ее жителей. Князь Святослав так же бесчинствовал в Болгарии в 968-970 гг.: после взятия Филиппополя 20 тысяч болгар посадил на кол ([113] 3, с.559). А князь Владимир Мономах, взяв русский город Минск, истребил всех его жителей, не оставив там «ни челядина, ни скотины» ([91] с.223). С середины XI в. Киевская Русь на два столетия погрузилась в пучину страшных гражданских войн, в которых принимали участие огромные массы людей и в ходе которых целиком уничтожалось население крупных городов, в том числе таких больших как Киев. В арабском мире мы видим такой же взрыв социальной нестабильности и такой же упадок морали и нравов. После четырех столетий религиозной терпимости и мирного сосуществования самых разных религий там вдруг в начале XI века (почти за 100 лет до начала крестовых походов) начались беспрецедентные преследования христиан. Были разрушены или разграблены многие христианские церкви повсеместно в Палестине, Сирии и Египте, включая самые величественные храмы в Иерусалиме. Страшным гонениям и избиению подверглись христианские священники и верующие христиане ([113] с.223)1. А в Иране и Месопотамии в эти же столетия (XI-XII) разгорелись страшные религиозные войны между шиитами и суннитами. В течение всего XI в. социальные конфликты, междоусобные и гражданские войны на территории Сирии и Палестины не прекращались, в результате чего эти страны так ослабли, что небольшая кучка крестоносцев с легкостью установила над этими территориями свой контроль и удерживала его в течение почти всего XII века. Такой же упадок и взрыв социальной нестабильности в XI-XII вв. мы видим в Месопотамии, Иране и Средней Азии. Летописцы сообщают о страшном массовом голоде и море, который в это время стал там постоянным явлением, упадке крупных городов, от которых остаются одни развалины2. В эти же столетия мы видим здесь нескончаемые 1

Следует отметить, что и в Византии, после почти 500-летнего перерыва, во второй половине XI в. начались массовые преследования и избиения «еретиков», которые имели, возможно, те же причины, что и массовые их преследования и избиения в VI в. при Юстиниане I. 2 Например, по сообщению летописцев, только в городе Нишапур в Иране в начале XI в. от голода умерло 100 тыс. человек. Другой крупный город Ирана Шираз был в XI в. опустошен и в XII в. продолжал лежать в развалинах ([18] 2, с. 90).

120 междоусобные, гражданские и религиозные войны, в ходе которых уничтожается население целых областей1. В XI веке за власть над этими огромными территориями (Месопотамия, Иран и Средняя Азия) воюют два кочевых народа (караханидские тюрки и сельджукские огузы) и местная тюркская династия Газневидов. Сельджуки в этой войне победили и установили свою власть над всеми этими территориями. Затем, в конце XII в. власть над ними захватил Хорезм, однако уже спустя 20-30 лет все они попали под власть Чингисхана и его армии. Та легкость, с которой эти огромные территории, где некогда существовали мощные государства и густое население, в течение всего лишь двух столетий по очереди покорились трем или четырем завоевателям, говорит о слабости этих стран и полной деморализации их армий, что является обычной картиной кризиса коррупции. А тот факт, что сельджуки и другие кочевники хозяйничали на всех этих территориях в течение полутора-двух столетий до прихода Чингисхана (и продолжали при этом жить кочевой жизнью), свидетельствует о произошедшем уже тогда резком сокращении населения (в густонаселенной стране кочевникам просто нет места). Такую же ситуацию мы видим и в других странах, принимавших участие в глобализации VIII-XI веков. На Севере Европы в XI-XII вв. пришли в упадок и исчезли все крупные торговые города, игравшие существенную роль в интенсивной морской и речной торговле этого периода: Ипсвич и Хэмвих на побережье Англии, Дорштад и Квентович на побережье Фризии, Хедеби на побережье Дании, Бирка на побережье Швеции, славянский город Волин в устье Одера. Англия в XI в. настолько ослабла, что в течение этого столетия переходила под контроль то одних скандинавов, то других: так называемое завоевание Англии норманнами в 1066 г. было фактически борьбой двух скандинавских кланов за контроль над Англией. В свою очередь, скандинавские норманны и викинги, которые в течение IX-XI вв. захватили и колонизировали полЕвропы и даже пытались колонизировать Гренландию и Америку, начиная с XII в. совсем исчезли с исторической сцены: о Скандинавии мы что-либо опять слышим лишь спустя много столетий. И в конце этого кризиса коррупции все указанные страны: Хазарский каганат, Византия, Русь, Скандинавия, Англия, Арабский халифат, Персия, Хорезм, - которые до того были в своем большинстве мощными государствами, либо исчезли совсем, либо надолго сошли с исторической сцены. Все это говорит о том, что законы истории универсальны и действуют в целом одинаково как в разные эпохи, так и в отношении различных цивилизаций и культур. 4.5 Последние столетия Византии (1204-1453 гг.) Разграбление и разорение Константинополя крестоносцами в 1204 г. были, наверное, самым величайшим грабежом в истории, с которым не может сравниться ни разгром Рима готами и вандалами в V в. н.э., ни разгром какого-либо другого города в более поздней европейской истории, ни взятие самого Константинополя турками в 1453 г. Ведь речь шла о богатейшем городе не только Европы, но и всего мира, куда в течение многих столетий стекались несметные богатства Римской империи и Византии, о городе, находившемся еще в зените своего богатства и великолепия. «Впервые пала гордая, богохранимая столица преемников Константина Великого, - пишет Ф.Успенский, Твердыня, некогда устоявшая перед полчищами персов и победоносного калифата, была захвачена дружиною в 20 000 человек. Как только рыцари захватили стены, громадное греческое население до 400 000 человек было охвачено паническим страхом, сопротивлялись немногие, без системы… Рыцарей привлекала неслыханная добыча» ([113] 5, с.3). Византийский историк Никита Хониат писал: «В день взятия города 1

В городе Рейе в Иране, где в XII в. была гражданская война между знатью и «чернью» (и знать победила), по сообщению летописцев, во время войны погибло до 100 тыс. горожан. Город был наполовину разрушен, а окрестные селения сожжены. Такая же гражданская война шла в Нишапуре и Исфахане ([18] 2, с. 92).

121 хищники расположились на ночлег повсюду и грабили все, что было внутри домов, не стесняясь с хозяевами, наделяя всех ударами; кого они уговаривали, кому грозили по всякому поводу. Все они получили или сами нашли: часть лежала на виду или была принесена хозяевами, часть разыскали сами латиняне, пощады у них не было никакой, и ничего они не отдавали собственникам обратно… их начальники сочли за лучшее разрешить желающим уйти из города. Собираясь партиями, жители уходили, одетые в рубище, изнуренные бессонницей и осунувшиеся, видом мертвецы, с налитыми кровью глазами, будто плачущие кровью, а не слезами. Одни горевали о потере имущества, другие уже не удручались этим, но оплакивали похищенную и поруганную девицуневесту или супругу, каждый шел со своим горем» ([113] 5, с.4-5).

Взятие Константинополя крестоносцами. Картина Э.Делакруа

Грабеж был поставлен, если можно так выразиться, на систематическую основу: грабили скрупулезно – обыскивали не только дома, но и всех греков в поисках спрятанных драгоценностей, вскрывали богатые захоронения, вытаскивали мертвецов и снимали с них украшения; забирали и большей частью вывозили на Запад не только все ценные вещи, деньги, продовольствие, животных, бронзовые статуи, но и христианские святыни, в том числе мощи и останки святых, которые доставали из усыпальниц и церквей. «Такого планомерного грабежа, как в три дня 14-16 апреля 1204 г., византийцы еще не испытывали, - пишет Ф.Успенский, - но и после того, преимущественно до 1209 г., драгоценности и святыни переправлялись в Европу. Сами латиняне так и озаглавливали свои описания событий 1204 г.: “Гибель” или “Опустошение города”. Для них взятие Константинополя было небывалая удача, славный подвиг, торжество, посланное Богом своим верным сынам. Для них Константинополь был городом чудес, святынь и несравненных богатств…» ([113] 5, с.15). Один из участников крестового похода, Жоффруа де Вилльгардуэн, маршал Шампани, свидетельствовал, что крестоносцы захватили столь замечательную добычу, что нельзя сказать, сколько они набрали золота, серебра, сосудов, драгоценных камней, бархату и других шелковых тканей, отборных мехов куницы, пеструшки, песца и горностая и иных столь же драгоценных вещей. «С тех

122 пор как стоит свет, - писал он, - никогда не было взято столько добычи ни в одном завоеванном городе» ([113] 5, с.16). Что касается достояний византийской культуры, то все, что не могло быть унесено и не представляло в глазах крестоносцев особой ценности, просто уничтожалось. Никита Хониат описывал множество красивых статуй Константинополя, разбитых крестоносцами или переплавленных на бронзовую монету, иконы уничтожались, а христианские церкви Византии осквернялись или сжигались, причем, под руководством католических епископов. Крестоносцы, - пишет Ф.Успенский, - «сожгли более 10 000 (!) церквей и остальные обратили в конюшни. В самый алтарь св. Софии они ввели мулов для нагрузки церковных богатств, загрязнив святое место; туда же впустили бесстыжую бабу, которая уселась на патриарший престол и кощунственно благословляла; разбили престол, бесценный по художеству и материалу, божественный по святости, и расхитили его куски; их вожди въезжали в храм на конях; из священных сосудов ели вместе со своими псами, святые дары выбросили как нечистоту; из другой церковной утвари сделали пояса, шпоры и прочее, а своим блудницам – кольца, ожерелья, вплоть до украшений на ногах… Иконы они жгли, топтали, рубили топорами, клали вместо досок в конюшнях… разграбили могилы царей и цариц… В самих храмах они зарезали многих греков, священнослужителей и мирян, искавших спасения, и их епископ с крестом ехал во главе латинской рати. Некий кардинал приехал в храм Михаила Архангела на Босфоре и замазал иконы известью, а мощи выбросил в пучину. Сколько они обесчестили женщин, монахинь, скольких мужчин, притом благородных, они продали в рабство, притом, ради больших цен, даже сарацинам. И таковые преступления совершены против ни в чем не повинных христиан христианами же, напавшими на чужую землю, убивавшими и сжигавшими, сдиравшими с умирающих последнюю рубашку!» ([113] 5, с.28-29). После всего этого Константинополь подожгли, и около половины города сгорело в пожаре, который никто не тушил. Это был конец Константинополя как великого города, от этого разгрома он уже больше не смог оправиться.

Карта Византии после 1204 г. Источник: [17]

Но бедствия жителей Византии на этом не закончились, скорее, это было началом новой эпохи бедствий, продлившейся до окончательного падения Константинополя в 1453

123 г. После захвата и разграбления столицы, крестоносцы, среди которых ведущую роль играли французы и итальянцы, поделили все византийские государственные земли на феодальные уделы, доставшиеся каждой группе крестоносцев; а работавшие на этих землях крестьяне, которые могли ранее считаться формально свободными, теперь стали принадлежать крестоносцам и превратились в крепостных. При этом земли византийских «динатов» они не тронули ([113] 5, с.82) - по-видимому, из боязни, что «динаты» могут объединиться с народными массами и развязать народную войну с изгнанием иностранных господ. Одновременно с этим в Константинополе была образована так называемая Латинская империя, которая была скорее номинальным, чем реальным государством ([113] 5, с.82). Для самого народа от этого мало что изменилось: как пишет Ф.Успенский, византийские «архонты и чиновники слишком угнетали народ, чтобы он жалел о них» ([113] 5, с.82). Единственное, что стало еще хуже - с приходом на их место западных феодалов еще более выросли поборы и резко увеличился размах феодальных междоусобных войн. Эти войны теперь шли по принципу «все против всех» - латинский император воевал и с болгарским правителем, и с византийским (обосновавшимся в Никее в Малой Азии), и с турецким; западные феодалы воевали с угнетаемыми ими греками, болгарами и сербами; итальянские феодалы воевали с французскими и испанскими за право владеть и распоряжаться землями; генуэзские купцы воевали с венецианскими и пизанскими за свои торговые монополии и за контроль над проливами; турки воевали со всеми; византийцы воевали с турками и латинянами, и т.д. Все это предопределило дальнейший упадок территорий, входивших ранее в состав Византии. Сама Латинская империя, основанная на захвате и многолетнем разграблении византийских земель крестоносцами, являла собой пример крайнего упадка. Как пишет Ф.Успенский применительно к событиям середины XIII века: «В Константинополе царила нужда и отчаяние. Забыты были празднества и турниры, когда стало ясно, что жить нечем и предстоит уходить. Снимали медные крыши с церквей или дворцов и переплавляли в монету. Ломали потолки и полы ценных построек на дрова. Украшения церквей распродавали открыто. Население города таяло, торговля прекратилась… Следствием нищеты явились беззаконие и грабежи; шайки “добровольцев” бродили под городом и грабили, не щадя ни франков, ни греков. Общая деморализация перешла на высшие классы, и не было среди правительства и духовенства лиц, способных поднять дух» ([113] 5, с.132).

Феодор I Ласкарь (1205-1222 гг.). Источник: [17]

Новая византийская династия Ласкарей, которых Ф.Успенский называет «народными царями», пыталась воссоздать византийское государство, сплотив греков на основе национальной идеи. В определенной степени это им удалось. К концу правления династии Ласкарей (1259 г.) созданное ими так называемое Никейское царство объединило под своей властью западную половину Малой Азии и некоторые территории Греции, причем, большинство этих территорий вошли в ее состав добровольно, в

124 стремлении избавиться от ига чужеземных захватчиков. Даже из самого Константинополя, который пока оставался в руках латинян, народ массами убегал под власть Ласкарей ([113] 5, с.132). Как писал Никита Хониат, Феодор I Ласкарь (1205-1222 гг.) «возродил уже угасший дух ромэев», а Иоанн III Ватаци (1222-1254 гг.), по словам Ф.Успенского, «в памяти народа и Церкви остался с ореолом святого царя, отца и устроителя государства» ([113] 5, с.203, 225). Основой экономического возрождения Византии при Ласкарях, указывает русский историк, было введение регулярного налогообложения и отказ от всяких чрезвычайных налогов и поборов, разорявших до этого крестьян, развитие государственного сектора (царских земель) и установление высоких импортных пошлин (протекционизм), способствовавших развитию национальных ремесел и сельского хозяйства ([113] 5, с. 259).

Карта Византии в 1265 г. в конце правления династии Ласкарей. Источник: Shepherd W. The Historical Atlas, 1911 (http://dic.academic.ru)

Но эта попытка национального возрождения слишком запоздала. Она была обречена на провал не только вследствие неблагоприятных внешних факторов, но в еще большей степени ввиду внутренних причин – во-первых, ввиду обезлюдения к тому времени территорий Малой Азии и Греции, а во-вторых, ввиду обострения классового конфликта и резкого расслоения общества с обращением широких слоев крестьянства в крепостное состояние. Значительное сокращение населения Византии к этому периоду, о котором уже говорилось выше, подтверждается множеством имеющихся фактов. Так, по данным А.Гийу, с XI в. по XIV в. стоимость годовой аренды земли в золотом эквиваленте снизилась в 25-50 раз ([23] с.267) – земли стало так много (в сравнении с населением), что ее аренда почти перестала что-либо стоить. Число жителей Константинополя в период его расцвета достигало порядка 500 тысяч человек; к XV веку, по данным демографического историка Д.Расселла, оно сократилось до всего лишь 35 тысяч, а во время осады города турками в 1453 г. там оставалось менее 5000 мужчин, способных носить оружие ([189] p.34; [113] 5, с.523). Афины в Греции к началу XIII в., по описанию афинского митрополита Михаила, «утратили самый вид города», стены города местами полностью отсутствовали, многие дома были снесены, и на их месте была пашня, на развалинах античных памятников пасся скот. «Обширный город, - писал митрополит, - представляет

125 собой почти необитаемую пустыню» ([113] 5, с.71). Описания местности в Малой Азии, где возникло Никейское царство Ласкарей, также свидетельствуют о редкости населения: вся местность заросла непроходимыми лесами, в которых легко могло спрятаться малочисленное местное население и при необходимости устроить там засаду на врагов ([113] 5, с.205-206, 320). Ну, а если население было редко и невелико, то на кого могло опереться государство в борьбе с многочисленными внешними и внутренними врагами? Вторая указанная выше причина также была очень серьезной, так как резкое имущественное неравенство в обществе и классовые конфликты делали невозможной реализацию национальной идеи. Несмотря на конфискации имущества «динатов», предпринятые Андроником Комниным в конце XII в. (см. выше) и Ласкарями в XIII в., имущественное расслоение общества сохранялось на чрезвычайно высоком уровне. На фоне нищеты основной массы населения мы по-прежнему видим несметные богатства, принадлежащие отдельным лицам – византийским «динатам». Так, Феодор Метохит, первый министр правительства императора Андроника II Палеолога (1282-1328 гг.), подвергшийся в 1328 году опале и конфискации имущества, владел множеством земель, инвентаря и скота, в числе которых упоминаются: 1000 сельскохозяйственных упряжек, запряженных волами (с помощью которых можно было обработать 25 тыс. гектаров пашни), 5 000 коров, 1500 лошадей, 200 верблюдов, 300 мулов, 500 ослов, 50 000 свиней, 70 000 баранов и огромные запасы пшеницы и ячменя. В его главной резиденции были дворец и часовня, выложенные мрамором и цветной мозаикой, бассейн, аллеи для прогулок, лужайки и сады; жилые помещения были оборудованы водяной системой охлаждения от жары; имелась коллекция античных редкостей и множество драгоценностей, дорогой одежды, тканей, посуды и других ценных вещей. Конфискованных у него денег хватило для снаряжения большого флота из 70 галер ([23] с.265-266; [22] VII, с.68). В еще большей роскоши жил Комнин, наследник императорской династии, обосновавшийся в Трапезунде на Черном море в качестве местного «властеля» (феодального правителя) и называвший себя «государем Заморья». Он фактически был хозяином Трапезунда и окрестных городов, а также большого торгового флота, который и был главным источником его богатства. У Комниных был дворец в центре города, окруженный кремлем, дворец был «с росписными галереями и позолоченными крышами, с залами, украшенными фресковыми портретами Комнинов» и с ценной библиотекой, имелись также роскошные загородные сады и величественные храмы в центре города ([113] 5, с.477-479). А простой народ, живший рядом с таким огромным богатством и великолепием, бедствовал и умирал с голода, и на это уже никто не обращал внимания. Голодоморы стали постоянным явлением. Имеются их многочисленные описания, в особенности применительно к двум последним столетиям существования Византии. Например, один западноевропейский автор так описывал массовый голод среди греков в начале XIV века: нищие греки «валялись на навозе и вопили от голода, однако не нашлось никого из греков, кто дал бы им что-либо Бога ради, хотя в городе было изобилие всяких припасов», две тысячи таких нищих, по его словам, последовали за испанскими крестоносцами альмогаврами, потому что те, «тронутые большой жалостью», иногда делились с ними продовольствием ([113] 5, с.385). Как пишет Ф.Успенский, в 1347 г. в Византии была «моровая язва», а «между 1348 и 1431 г. в Константинополе 9 раз была чума, голодовки длились годами» ([113] 5, с.477, 52). Под словом «чума», как выяснили современные исследователи, в прошлом скрывались голодоморы (то есть те же «моровые язвы»), вызывавшие чуму и другие эпидемии и болезни (см. главу X, п. 10.2). И причина голодоморов была в сущности одна и та же – обнищание населения и периодические дефициты продовольствия, часто искусственно созданные торговцами и магнатами, сопровождавшиеся резким его удорожанием. Голод усугублялся также непрерывными военными действиями в течение XIII-XV вв.: воевавшие между собой феодальные армии

126 грабили крестьян и расхищали продовольственные склады в городах. Как указывает А.Гийю, основной причиной высокой смертности среди населения в последние столетия существования Византии было недоедание ([23] с.252) - то есть, в основном люди умирали от голода. На фоне вопиющего имущественного неравенства полыхала не прекращавшаяся классовая война. Имеется множество описаний народных бунтов, направленных в своем большинстве против «динатов» и «властелей», которые, по словам Успенского, во многих местах «заменили правительство», и творили страшные беззакония, представляя собой «полумонархов, полуразбойников» ([113] 5, с.204, 68). Например, в греческих Салониках в 1342-1350 гг. власть захватили зилоты, которые по своим методам и программе напоминали большевиков в России после революции 1917 года. Современник Кавасила называл их «злыми палачами знатных», но помимо уничтожения богачей, они ввели, пишет Ф.Успенский, - «коммунальный социализм, направленный против частных и церковных богатств, для военных нужд и помощи народу…» ([113] 5, с.437, 439). Восстания бедноты в эти годы, как пишут российские историки, охватили всю Фракию и Македонию ([18] 9, с.411). В Трапезунде в те же годы был, по словам Ф.Успенского, «ряд кровавых мятежей», также направленных против местных «динатов» и против генуэзских купцов. Столкновения между греческим населением и итальянскими купцами, пишет историк, происходили в основном по причине их злоупотреблений в торговле ([113] 5, с.476, 381). Население Никейского царства, созданного Ласкарями в 1205-1259 гг., было избавлено системой протекционизма и царской заботой от голодоморов и от бесчинств торговцев и грабителей, но не было избавлено от эксплуатации и злоупотреблений со стороны местных феодальных «динатов» и «властелей», не желавших подчиняться царской власти и в ряде случаев бросавших ей прямой вызов. Борьбу с ними так или иначе вели все представители этой династии. Например, Иоанну III Ватаци (1222-1254 гг.), пишет Ф.Успенский, в 1225 г. «пришлось столкнуться с заговором аристократов. Во главе стоял знатный богач Андроник Нестонг, метивший в цари, соучастниками были его брат и несколько вельмож никейского двора, между ними начальник гвардии. Царя предполагалось изменнически убить» ([113] 5, с.225). Иоанн своевременно узнал о заговоре и схватил заговорщиков: двоих ослепил, остальных посадил в тюрьму. В дальнейшем, пишет историк, Ватаци был «подозрителен и жесток с аристократами», при нем «последние жили в страхе», а «народ встретил в нем отца и защитника» ([113] 5, с.261-262). Но особенно сильно борьба со знатью разгорелась в царствование Феодора II Ласкаря (1254-1258 гг.), который, по словам А.Гийу, «разорил самых знатных людей империи путем конфискаций, заключений в тюрьмы и ослеплений» ([23] с.219). В ряде случаев это было вызвано прямым предательством со стороны знати. Например, два полководца из рода Палеологов, одного из самых богатых и знатных родов того времени, «бежали с поля битвы и отказались выступить вторично. Царь был вне себя и в письмах к друзьям обвинял всех своих полководцев в измене». После этого, продолжает Ф.Успенский, Феодор «немедленно стал систематически замещать аристократов людьми незнатными» ([113] 5, с.265-266). Русский историк полагает, что Феодор Ласкарь действовал правильно, стараясь уменьшить роль «властелей» и знати в управлении государством и в экономике страны, потому что именно «властели вскорости погубили и Византию и христианские Балканы» ([113] 5, с.273). Но он не рассчитал своих возможностей и недооценил силу олигархии, которой бросил вызов. Царь, - пишет Ф.Успенский, - «ясно распознал врага и боролся безнадежно до конца» ([113] 5, с.284). Однако он при этом старался быть объективным и не репрессировать знатных людей без причины – без доказательств их предательства или заговора. Так, Феодор подозревал в заговоре Михаила Палеолога, будущего византийского императора (1259-1282 гг.), и даже обсуждал со своими приближенными

127 план по его ослеплению, но не осуществил его, не имея доказательств измены. В итоге Палеолог и нанес смертельный удар по царской династии Ласкарей. Едва начав кампанию против «властелей», Феодор неожиданно тяжело заболел, слег («мучаясь подозрениями» по поводу причин своей болезни), и вскоре скончался. Царем стал его 8-летний сын Иоанн, к которому Феодор в качестве регента приставил своего друга Музалона. Воспользовавшись ослаблением царской власти, олигархия немедленно нанесла удар. Палеологи и другие представители знати во главе отряда наемников-латинян ворвались во дворец, убили Музалона и его близких и назначили регентом при царе-ребенке Михаила Палеолога. А перед народом кричали: «Мы расправились с изменниками, которые извели царя Феодора и посягнули на свободу его сына, царя Иоанна. Да здравствует свобода!» ([113] 5, с.297). Но уже спустя несколько месяцев Михаил Палеолог был повышен до статуса царя-соправителя, а еще спустя два года он лишил зрения бедного Иоанна и сослал его в заточение. Так, по словам Ф.Успенского, в результате «аристократической революции», были «погублены дело и династия» Ласкарей ([113] 5, с.285). Наступила эпоха господства «властелей», иностранных торговцев и полного развала государства. Уже в 1261 г. Михаил VIII Палеолог предоставил неслыханные привилегии генуэзским купцам – право беспошлинной торговли, в связи с военным союзом с Генуей, заключенным против венецианцев и пизанцев ([113] 5, с.307). Причем, генуэзцы получили право не только беспошлинно торговать, они в дальнейшем получили от царя еще и исключительное право на сбор таможенных пошлин с других купцов, проплывающих через Босфор ([22] VII, с. 78). В итоге государство лишилось не только системы протекционистской защиты, сложившейся при Ласкарях и оберегавшей ее экономику и население, но и значительных доходов в казну от сбора таможенных пошлин, составлявших основу его благосостояния. Так, завладев таможнями, сбором пошлин и рыбной торговлей на Босфоре, генуэзцы получали из этих источников ежегодный доход в размере 200 000 золотых монет, из которых отдавали византийскому императору всего лишь 30 000 ([22] VII, с.78). Фактические же доходы Византии могли быть намного больше, чем 200 000, поскольку сами генуэзцы, которые провозили через Босфор больше всего товаров, не платили вообще никаких пошлин. «Именно так, - писал византиец Никифор Григора в XIV в., - латиняне ловко украли не только все богатства византийцев и почти все доходы от моря, но еще и все богатства, которые шли в казну правителя» ([23] с.148). Однако винить в этом нужно не «латинян», а собственного правителя, который, хотя и стал царем, но не приобрел никакого государственного мышления, продолжая думать лишь о собственной славе и о призрачных военных авантюрах1. В дальнейшем, как указывает А.Гийу, и другие иностранные торговцы добились освобождения от таможенных пошлин, как и генуэзцы: венецианцы получили полное освобождение от пошлин, «торговцы Пизы, Флоренции, Нарбонны, Сицилии платили только 2-процентную пошлину на ввозимые или вывозимые товары, каталонцы – 3-процентную» ([23] с.312)2. Именно после введения свободы торговли для иностранных купцов во второй половине XIII века мы и видим те постоянные голодоморы среди населения Византии (см. выше), которые всегда в прошлом сопутствовали свободной торговле и всегда исчезали, 1

Одной из целей союза Михаила Палеолога с генуэзцами, по-видимому, была надежда на их содействие в отвоевании Константинополя. Но это было, по словам Успенского, лишь «делом времени» - там оставалась лишь маленькая горсточка крестоносцев, и в итоге взятие Константинополя греками произошло без помощи генуэзцев ([113] 5, с.310-312). Да и не стоило это даже малой доли того урона, который был нанесен Византии в результате такого «союза». 2 В этой связи возникает вопрос, не явились ли все эти освобождения от пошлин, начиная с первых неслыханных привилегий генуэзцам, следствием банального подкупа торговцами самого царя и его чиновников, чем и объясняются различия в пошлинах (от 0 до 3%) – кто больше дал взятку, тот и получил большее снижение пошлин, а кто дал больше всех (генуэзцы), то получил на откуп и весь таможенный контроль.

128 как только она прекращалась. Как писал Э.Гиббон об этих двух последних столетиях Византии: «Не имевшие в своем распоряжении флота, греки жили под гнетом этих высокомерных торговцев [генуэзцев], кормивших или моривших голодом Константинополь сообразно со своими собственными интересами» ([22] VII, с.77-78). Фактически генуэзцы, как указывал английский историк, установили полную монополию в морской торговле хлебом и рыбой, которые они привозили в больших количествах с Дона и с Украины и которые там стоили очень дешево ([22] VII, с.77). Но несмотря на кажущуюся дешевизну привозного хлеба и рыбы, византийские города стали заложниками этой торговой монополии, так как генуэзцы периодически прекращали подвоз хлеба и рыбы и втридорога распродавали остатки того, что у них оставалось на складах, вынуждая население голодать. Следует признать, что эта генуэзская торговая монополия во многом стала результатом недальновидной политики Михаила Палеолога и его преемников, которые устранили протекционистские пошлины, защищавшие собственное производство хлеба в стране и отдали в полное распоряжение генуэзцам все византийские таможни на Босфоре. Разумеется, генуэзцы воспользовались своим правом на таможенный контроль для того, чтобы запретить своим конкурентам любой провоз хлеба или рыбы через Босфор, который мог подорвать их торговую монополию. А торговая монополия и право беспошлинной торговли могли служить прекрасным средством для того чтобы уничтожить собственное производство хлеба и рыбы в Византии и поставить византийские города в полную зависимость от генуэзского импорта продовольствия. В дальнейшем, при Андронике II Палеологе (1282-1328 гг.) генуэзцы настолько уже обнаглели, что запрещали византийцам даже ловить рыбу в окрестностях Константинополя и иметь какой-либо торговый или военный флот. Как писал Э.Гиббон, «Одно византийское судно, осмелившееся ловить рыбу у входа в гавань, было потоплено этими смелыми чужеземцами, а рыболовы были умерщвлены. Вместо того, чтобы молить о прощении, генуэзцы потребовали удовлетворения; они дерзко заявляли, что греки должны отказаться от мореплавания, а первым взрывам народного негодования противопоставили регулярную военную силу» ([22] VII, с.78). Генуэзцы напали на византийский военно-морской флот, вернее, на то, что от него к тому времени осталось – семь галер и несколько мелких судов - взяли их на абордаж, после чего «их суда, украсившись цветами и взяв на буксир отнятые у неприятеля галеры, несколько раз проплыли взад и вперед мимо дворца» ([22] VII, с.79). Но этот, по словам историка, «позор империи» происходил уже тогда, когда от империи практически ничего не осталось – Византия при Палеологах так же быстро теряла свои территории, как она их увеличивала при Ласкарях. К середине XIV в., указывает Э.Гиббон, «римский мир до того в ту пору сузился, что состоял только из уголка Фракии между Пропонтидой и Черным морем длиною почти в пять миль, а шириною в тридцать; по размерам его можно было бы поставить наравне с самыми незначительными германскими и итальянскими княжествами» ([22] VII, с.107). Как с иронией пишет английский историк, «Римская империя (нельзя не улыбнуться, называя ее этим именем) могла бы снизойти до положения генуэзской провинции…» ([22] VII, с.80). Но еще вернее было бы назвать ее в тот период генуэзской колонией. Возникает вопрос – о чем думал Михаил VIII Палеолог, разрушая выстроенную Ласкарями протекционистскую систему и предоставляя беспрецедентные привилегии генуэзцам и другим иностранным купцам, приведшие сначала к финансовому и экономическому разорению государства, а в дальнейшем к его унижению, позору и гибели? По-видимому, думал о чем угодно, например, о личной славе и величии, но только не о благе государства и народа. Возможно, ему хотелось поиграть в «большую политику» - ему, должно быть, нравилась мысль о том, что он заключает союз с могущественными генуэзцами против не менее могущественных венецианцев, и с их помощью он отвоюет Константинополь и другие утраченные территории. Или

129 действительно генуэзцы подкупили и царя, и его чиновников. Но так или иначе, все эти действия вытекали из основной черты, присущей олигархии – отсутствия понимания интересов и нужд населения и отсутствия чувства ответственности перед кем бы то ни было за свои поступки. Такой же антинародной и антигосударственной, как экономическая, была и военная политика Михаила VIII Палеолога, что касалось, прежде всего, строительства армии. Если Ласкари пытались воссоздать национальную армию и «возродить угасший дух ромэев», то Михаил опять сделал основную ставку на наемников – тех же генуэзцев, франков, турок и татар, при помощи которых он не только пытался отвоевывать утраченные Византией территории, но и подавлял народные восстания, заполыхавшие вновь во время его царствования ([113] 5, с.336, 311, 320). Он также фактически разрушил систему обороны на востоке страны, защищавшую ее от турецких набегов. Там жило, как пишет Ф.Успенский, «своего рода казачество», полунезависимое и свободное, расцветшее при Ласкарях и служившее барьером на пути турецкого проникновения и разорения. Но Михаил VIII фактически его уничтожил – путем сочетания неразумной экономической политики и настоящего «террора» в отношении местного населения, недовольного вероломством Палеолога в захвате трона и в ослеплении действующего царя Иоанна ([113] 5, с.320). Как пишет Ф.Успенский, «восстание крестьян в Вифинии во имя прав Иоанна Ласкаря… было потоплено Палеологами в потоках крови и оставило по себе безлюдную Вифинию, ставшую легкой добычей для османов» ([113] 5, с.424). Даже сам Михаил VIII, который незадолго до смерти посетил восточные пределы своего государства, как пишет историк К.Рыжов, «был потрясен запустением и разорением многих городов, находившихся в годы его юности в самом цветущем состоянии» ([93] с.367). Опять мы видим ту же картину, какая была при императоре-олигархе Юстиниане I и его преемниках и при императорах-олигархах Дуках, Комниных и Ангелах в XI-XII вв.: иностранные наемные войска, призванные самим царем, разгуливают по стране и расправляются с местным населением, в то время как армии захватчиков и грабителей беспрепятственно проникают сквозь разрушенную оборону страны, уничтожая и грабя города и деревни, а иностранные купцы, чиновники и «динаты» морят население голодом и забирают у него последнюю рубаху в счет долгов, поборов или посредством установления грабительских цен. «Уходила близкая к народу власть, - пишет Ф.Успенский, - простой, родной двор, деливший с народом радости и горе со времен первого Ласкаря… уходила твердая власть, знавшая местные отношения, охранявшая народ и от властелей, и от турок на границе, и от хищных латинских купцов, охранявшая местное производство; миновала царская власть, не разорявшая население поборами, сложной финансовой системой и присланным издали алчным чиновничеством…» ([113] 5, с.313). В целом можно констатировать, что при Палеологах (1259-1453 гг.) власть в Византии опять перешла от народного правительства к олигархии. Палеологи сами принадлежали к этому классу. Во-первых, они выдвинулись и получили царскую власть не вследствие преданной службы государству и любви народа (как, например, Ласкари), а исключительно благодаря своей финансовой и военной силе и благодаря организованному ими государственному перевороту. Во-вторых, вся проводимая ими государственная политика, по словам Успенского, «вряд ли была понятна массе подданных» ([113] 5, с.362) и шла вразрез с их интересами - откуда начавшиеся опять восстания и бунты. Да и по своим личным качествам они были типичными представителями олигархии. Михаил Палеолог начал с того, что узурпировал власть и сверг и ослепил законного наследника, уже провозглашенного царем, к тому же малолетнего ребенка, а продолжил жестокими репрессиями в отношении населения и государственных служащих. В итоге, пишет русский историк, он из «блестящего аристократа» превратился в «мрачного самодержца», «в старости лгал синоду и народу», «разномыслие не выносил и чужую совесть попирал

130 ради политической выгоды»; он пользовался такой всеобщей нелюбовью, что «его наследник не посмел даже перевезти тело отца в Константинополь» ([113] т. 5, с.361, 363). А.Гийу отмечает, что Михаил VIII Палеолог установил своеобразный «рекорд» - ему удалось растратить 4,3 миллиона золотых монет (номисм), собранных в казне многолетними трудами Ласкарей, и к концу его царствования казна оказалась пустой ([23] с.140). Ни одному императору до этого не удавалось осуществить такое грандиозное «достижение»! Под стать Михаилу были и его наследники, характеризовавшиеся таким же отсутствием государственного мышления и совести и сомнительными личными качествами. Андроник II Палеолог (1282-1328 гг.) вызвал из Испании целую армию каталонских крестоносцев – альмогавров, как предполагалось, для защиты государства от внешних врагов. Но прибывшие альмогавры в качестве платы потребовали себе «всю Анатолию и острова с правом раздавать земли на феодальных началах и содержать войска на свой счет»; таким образом, вследствие неразумной политики Андроника Византия потеряла, как пишет Ф.Успенский, «лучшие области империи» – там было создано «каталано-греческое государство» ([113] 5, с.389). Альмогавры не удовлетворились Анатолией и островами и пошли опустошать Фракию1, грабя население и продавая его в рабство, в итоге «на плодородных полях Южной Фракии не осталось ни земледельца, ни плодового дерева» ([113] 5, с.391). Затем эти испанские конкистадоры, предшественники Кортеса и Писарро, принялись грабить Грецию: захватили Фессалию, разграбили Фивы. В то время как Андронику II Палеологу так жалко было тратить деньги на содержание собственной армии, и собственная жадность толкала его на привлечение в страну армий наемников-грабителей, ему было совсем не жалко денег на удовлетворение своих собственных прихотей. «Празднества и роскошные охоты – страсть Андроника, пишет Ф.Успенский, - следовали одно за другим, требуя громадных расходов; войско голодало, не получая жалованья в срок… он содержал охоту в 1000 коней и столько же людей, тогда как у казны не хватало денег на содержание 3000 конницы и 20 галер» ([113] 5, с.406). Прочие Палеологи были под стать своим предкам. Андроник III Палеолог (13251341 гг.), внук и соправитель Андроника II, с молодых лет отличался неуемным расточительствам, тягой к кутежам, распутству, необузданному поведению и жаждой власти. Как писал Э.Гиббон, «Он так жаждал власти не из любви к славе и не потому, что надеялся сделать счастливыми своих подданных; богатство и безнаказанность были в его глазах самыми ценными атрибутами верховной власти, и он начал свои нескромные требования с того, что пожелал быть владетелем какого-нибудь богатого и плодородного острова, на котором мог бы жить в независимости и удовольствиях» ([22] VII, с.62). Воспылав страстью к одной куртизанке и узнав, что у нее есть другой любовник, он приказал лучникам сесть в засаду возле ее дома и убить его. Так получилось, что следующим посетителем у нее оказался родной брат Андроника Мануил, который и был убит лучниками. Потрясенный отец Михаил IX Палеолог (1295-1320 гг.), соправитель Андроника II, лишившийся сына по вине другого сына, спустя насколько дней умер от горя ([93] с.117). После смерти отца молодому Андронику так хотелось побыстрее стать царем, что он поднял восстание и пытался свергнуть и убить собственного деда Андроника II, который не хотел брать его в соправители из-за его необузданного нрава. Но затем согласился, когда понял, что «любимый внучок» может лишить его и короны, и жизни. Иоанн V Палеолог (1341-1376, 1379-1391 гг.), пишет К.Рыжов, «был весьма легкомысленным человеком и не интересовался ничем, кроме хорошеньких и красивых женщин» ([93] с.243). Еще более категоричен Э.Гиббон. Иоанн V, - пишет он, - был «беспомощным и, по-видимому, равнодушным зрителем упадка империи. Его 1

Современная Болгария и европейская часть Турции

131 единственной сильной страстью была любовь или, вернее, склонность к сладострастию, и этот раб турок начал забывать в объятиях константинопольских девушек и женщин о позоре императора римлян» ([22] VII, с.106). В своем сластолюбии он дошел до того, что, будучи уже дряхлым стариком, отнял невесту, красивую и молодую трапезундскую принцессу, у собственного любимого сына и наследника престола Мануила, и принуждал ее к сожительству и браку. А самого Мануила, чтобы тот не мешал ему в любовных играх с его собственной невестой, отправил в качестве заложника к туркам, которым поклялся быть данником и вассалом ([22] VII, с.107). Отправившись в Европу, Иоанн V умудрился столько денег потратить и взять взаймы у венецианских ростовщиков, что на его обратном пути в Константинополь они взяли его под арест и не отпускали, требуя уплаты по счетам. Бóльшую часть жизни он потратил на то, чтобы выпрашивать помощь у Запада (которой так и не получил), ради чего унижался, писал римскому папе раболепные письма и во время аудиенции у папы целовал ему ногу ([93] с.243). При этом он почти всю жизнь воевал за свою власть (от которой уже почти ничего не осталось) – сначала со своим тестем и соправителем Иоанном VI Кантакузиным, затем – с сыном Андроником, которого однажды пытался ослепить и частично лишил зрения ([22] VII, с.106). Византийский историк Прокопий Кесарийский писал, говоря о Юстиниане I, что «в нем уживалось какое-то необычайное сочетание глупости и низости» ([86] VIII, 23). Пожалуй, это определение можно отнести и к большинству представителей династии Палеологов. Можно утверждать, что при Палеологах в Византии окончательно исчезла императорская власть, которая сменилась формальной властью олигархии (чего не было даже в VI веке). И дело не только в том, что Палеологи сами были семейством «динатов», то есть византийских магнатов. Фактически в 1259-1453 гг. правил византийским государством уже не монарх, как это было ранее, а группа магнатов, среди которых император был лишь номинальным главой, не имевшим возможности принять никакие решения против их воли. То есть была ситуация, похожая на Семибоярщину в Московской Руси во время Смуты, когда страной правил не царь, а семь самых богатых и могущественных бояр. Так, первым министром у Андроника II был «динат» Феодор Метохит, владевший огромным количеством земель, сокровищ и стад скота (см. выше). Целый ряд других «динатов и властелей» – Кантакузин, Синадин, Апокавк и другие – также играли видную роль в государственных делах. Именно они навязали Андронику II (1282-1328 гг.) в качестве соправителя его безалаберного внука Андроника, на которого имели сильное влияние ([113] 5, с.402-405). В дальнейшем в качестве соправителей выступали уже сами «динаты и властели», такие как Иоанн VI Кантакузин (1341-1354 гг.), правивший одновременно с Иоанном V Палеологом. В какой-то момент, пишут историки, на византийском троне восседали «два императора и три императрицы» - имея в виду жен и матерей императоров, за которыми также стояли свои «динаты и властели», лоббировавшие собственные интересы в этом странном «правительстве», составленном из императоров и императриц1. Разумеется, если на троне сидел не один царь, а целых два, между которыми были постоянные раздоры и противоречия, да еще в дела постоянно вмешивались три царицы, и каждый из пятерых представлял интересы стоящих за ним могущественных персон, то ни о какой монархии говорить уже не приходится, мы видим полную власть олигархии и над государством, и над беззащитным населением. Но, получив власть, олигархия вовсе не собиралась использовать ее во благо Византии и даже во благо своему собственному будущему и будущему своих детей. Имеется множество примеров того, как магнаты в течение последних столетий существования Византии способствовали еще большему ее упадку, предавали и продавали ее врагам и окончательно сталкивали в пропасть, куда вместе с ней в итоге падали и сами. 1

Например, за Анной Савойской, матерью Иоанна V, стоял великий герцог Апокавк, направлявший ее борьбу против Кантакузина.

132 Одним из таких примеров может служить Кантакузин – представитель богатейшего и знатнейшего семейства, выдвинувшегося в XIV в. на один уровень с семейством Палеологов. Как пишет Ф.Успенский, Иоанн Кантакузин и его мать Феодора «были настолько богаты, что на своих фракийских вотчинах собирали войска и не раз содержали армию Андроника на свой счет» ([113] 5, с.411). Собственная армия Кантакузена составляла несколько тысяч человек и почти не уступала по силе армии Палеологов, что проявилось в серии междоусобных войн между ними. Но в стремлении получить императорскую власть, и уже даже получив ее (став соправителем Иоанном VI) и борясь с внешними врагами, Кантакузин прибег к самому безответственному шагу, который можно было себе представить – он привлек турок-сельджуков, а затем турок-османов в качестве союзников для борьбы и с Палеологами, и с европейскими феодалами, и с сербским правителем, и с местным населением в Греции и Фракии. Так, согласно Ф.Успенскому, уже в правление Андроника III (1325-1341 гг.), ставленника Кантакузина, сельджуки были привлечены этим «властелем» для набегов на территории Греции, находившиеся под властью западноевропейских феодалов: «за эти годы сельджукские грабежи возросли необычайно; подданные латинских государей толпами уводились в плен…» ([113] 5, с.415). Само собой разумеется, что подданные эти были греками, а в плену их быстро отуречивали и превращали в турок. Так что это была не столько война против западных феодалов – противников Византии, сколько война против греческого населения руками турок, которую развязал Кантакузин. Следующий крупный эпизод этой войны мы видим уже после смерти Андроника III, когда Кантакузин, ставший к тому времени фактическим правителем при малолетнем Иоанне V, привлек в 1342-1350 гг. крупные военные формирования турок (сельджуков и османов) во Фракию для борьбы с сербским королем и с восстанием зилотов в Салониках, и одновременно с этим – для усиления своего влияния и для борьбы с внутренней оппозицией, возглавляемой Анной Савойской и великим герцогом Апокавком1. Ради достижения этих личных целей Кантакузин не пожалел даже родную дочь, которую отдал в гарем «старого султана Орхана» для укрепления дружбы с турками. Как пишет Ф.Успенский, византийский магнат «вступил на опаснейший для империи путь, приглашая турок во Фракию, отдавая лучшие земли им на грабеж… Южная Фракия, прилегающая к Мраморному морю, перешла во власть Кантакузина, и османы так разграбили окрестности генуэзской Перы, что от ее горожан был послан к Кантакузину монах-минорит... Всего вреднее была предоставленная Кантакузиным возможность османам ознакомиться основательно с фракийскими плодородными землями от Марицы до Черноморья, с дорогами, укреплениями и богатствами страны. Это подготовило турецкое завоевание» ([113] 5, с.444). Уже через несколько лет после этого, в 1354 г., турки-османы большими силами переправились из Малой Азии через Босфор на европейскую территорию и начали ее завоевание. Первыми в их руках оказались окрестности Константинополя – отныне столица была отрезана от всей остальной территории страны, и теперь уже безнадежно, поскольку одновременно с этим генуэзцы практически перекрыли для византийцев морское сообщение. «Более чем когда-либо, - пишет Ф.Успенский, - народ ненавидел Кантакузина, приписывая его честолюбию несчастья страны» ([113] 5, с.454). Возмущение результатами его политики было так велико, что в Константинополе против него началось всеобщее стихийное восстание, и, поняв что дело проиграно, он отрекся от царской короны, постригся в монахи и занялся написанием исторических мемуаров, в которых пытался всячески оправдать и приукрасить свои действия. «Свои дарования, - писал

1

В 1342 г., - пишет Успенский, - «во Фракию явился давнишний друг и соратник Кантакузина Омар, эмир Айдинский, с 29 000 сельджуков и освободил Димотику»; в описании боев с зилотами за Салоники в 1350 г. историк упоминает 20 000 османов, присланных султаном Орханом на помощь Кантакузину ([113] 5, с.442, 449).

133 Э.Гиббон, - Кантакузин употреблял не столько на восстановление могущества империи, сколько на ее погибель…» ([22] VII, с.78).

Слева: Михаил VIII Палеолог. Справа: Иоанн VI Кантакузин. Источник: [17]

Как видим, Успенский был прав, когда писал: «властели погубили и Византию, и христианские Балканы»: Михаил VIII Палеолог своими руками подорвал экономику и финансы государства и погубил Малую Азию, которую после него целиком заняли турки, а Иоанн VI Кантакузин тоже своими руками подорвал благосостояние Греции и Фракии и фактически организовал турецкое завоевание Балканского полуострова. Впрочем, не он один в этом участвовал: как указывает Успенский, в Салоники для расправы с восставшими зилотами турок-османов призвала и вся городская олигархия – «и епископ, и владетельница города Елена Кантакузина, вручившая султану родную дочь для его гарема» ([113] 5, с.497). Турки сначала расправились с зилотами и греческим населением, а в дальнейшем – и с «властелями», отняв у них все их земли и богатства в пользу турецкого султана. В конечном счете «властели» погубили и Константинополь. Вместо того, чтобы заботиться об обороне города и о воссоздании сильного флота, как в целях обороны, так и в целях торговли, «греки, - пишет Э.Гиббон, - тратили свои богатства на тщеславную роскошь дворцов и гардероба или глубоко закапывали их в землю в слитках или в старой монете из опасения, что у них отнимут эти сокровища для защиты их отечества» ([22] VII, с.219). Как мы видели, денег, отобранных в 1328 г. лишь у одного «дината», Феодора Метохита, было достаточно для строительства большого флота из 70 галер, а между тем в царствование Иоанна VI Кантакузина (1341-1354 гг.) весь византийский флот состоял всего лишь из «7 галер и нескольких мелких судов» (см. выше). В дальнейшем, после его отречения, при Иоанне V (1341-1376, 1379-1391 гг.), мы и такого флота уже не видим. Между тем, после взятия Константинополя турецким султаном Магометом II в 1453 г. в городе было найдено 4 миллиона золотых монет (!), припрятанных византийскими богачами ([22] VII, с.218). Это в 40 раз превышало те деньги, которые были найдены турками у итальянских купцов - около 100 тысяч монет - и приближалось к рекордной сумме, которая когда-либо за последние 250 лет содержалась в казне государства 1. Указанных денег было более чем достаточно и для организации эффективной обороны города, и для строительства и содержания хорошего флота.

1

Речь идет о тех 4,3 млн. монет, которые оставались в казне после царствования Ласкарей и которые растратил Михаил VIII Палеолог. Как видим, казна, собранная Ласкарями, перетекла в карманы «динатов и властелей» и была ими просто спрятана, вместо того, чтобы служить интересам государства.

134

Вступление Магомета II в Константинополь. Картина Ф.Зонаро. Источник: [17]

Значительная часть указанных припрятанных средств принадлежала великому герцогу и первому министру государства, богатейшему в тот момент человеку Византии, Луке Нотару. Его задолго до того подозревали в предательстве и сношениях с султанским двором (а чем, как не предательством можно назвать пренебрежение обороной города при наличии таких огромных средств?). Передавали его слова: «Лучше мусульманская чалма, чем латинская митра» ([113] 5, с.533), - которыми он высказал предпочтение турецкой власти. И после взятия Константинополя Нотара сам отдал туркам все сбережения, и, как пишет Ф.Успенский, «унижался перед султаном, указывая, что он сберег для него царские сокровища» ([113] 5, с.545). Но предательство ему не помогло. «А почему же не употребили вы эти сокровища на защиту вашего государя и вашего отечества?» - задал ему вопрос Магомет II. «Они принадлежали вам, - отвечал Нотара, - Богу было угодно, чтобы они перешли в ваши руки» ([22] VII, с.221). Султан либо не поверил этому заявлению, сочтя его ложью и притворством, либо ему был противен человек, предавший свое государство, свой народ и своего царя. Так или иначе, но несколько дней спустя Лука Нотара был казнен вместе с двумя сыновьями, зятем Кантакузиным и другими знатными богачами, чьи деньги и имущество были конфискованы турками. Еще один византийский вельможа, - пишет Ф.Успенский, - «Франзи с семьею был продан султанскому эмир-ахору (конюшему); юный сын его был зарезан развратным Магометом, красивые дочери попали в султанский гарем» ([113] 5, с.545). Так бесславно закончили свою жизнь византийские «динаты и властели», дорожившие более всего своими богатствами, которые однако не спасли ни их самих, ни их семьи. Между тем, для простого народа переход города в турецкие руки, по мнению Ф.Успенского, «по крайней мере с материальной точки зрения, не оценивая пролитой христианской крови», был «благодеянием» - он означал восстановление нормальной жизни и порядка, утраченных в эпоху власти олигархии, прекращение «хронического голода» и эпидемий, косивших городское население ([113] 5, с.549). Причины гибели Византии, которые выше были названы, в целом совпадают с теми оценками, которые им давали и дают, по крайней мере, в России. «Все царство

135 заложилось за вельмож!»1, - писал в XVI веке дипломат и публицист Иван Пересветов, утверждая, что византийский царь и вельможи забыли «правду» и погрязли в коррупции и беззаконии ([69] с. 55). «Падение Константинополя, - писал в начале XX века Федор Успенский, - было расплатой для высших кругов византийского общества»; «властели погубили и Византию, и христианские Балканы» ([113] 5, с.550, 273). Примерно такие же оценки были даны и в документальном фильме «Гибель империи. Уроки Византии», снятом в начале XXI века (автор и ведущий – архимандрит Тихон). Но Византия может служить, и уже послужила, не только в качестве отрицательного примера, примера того, «что не надо делать» и «как не надо жить», но и в качестве положительного примера и источника бесценного опыта. За свою многовековую историю она провела много экспериментов в социально-экономической сфере (включая, например, социализм VIII-IX веков) и выработала много интересных и важных форм борьбы с коррупцией, которые в последующем были усвоены Западной Европой. Да, да, именно католическая Западная Европа, а не православная Киевская Русь, которую саму поразил в XI-XIV вв. страшный кризис и упадок, могла спокойно и непредвзято наблюдать последнюю агонию некогда могущественной Римской империи и усваивать те открытия, которые та успевала сделать, к сожалению, уже слишком поздно для себя. К таким открытиям можно отнести ремесленные цеха, протекционизм, другие методы государственного регулирования, а также, например, суд присяжных, который был введен в Византии с участием 12 присяжных еще в 1296 г. при императоре Андронике II ([23] с.157), задолго до того, как что-то подобное появилось в Западной Европе. Что касается протекционизма, то, как уже говорилось, его применяли императоры династии Ласкарей (1205-1259 гг.) и достигли удивительных результатов, возродив Византию ко второй половине XIII века буквально из руин и пепла. Учение о протекционизме развивал также греческий профессор Георгий Плифон, преподававший в конце XIV – начале XV вв. философию в г. Мистра в Греции и писавший сочинения о протекционизме ([113] 5, с.504506). Интересный вклад в практику государственного регулирования внесли византийские «большевики» - зилоты2, вождями которых, как указывает Ф.Успенский, были высокообразованные представители среднего класса и даже некий родственник правящей династии – Андрей Палеолог ([113] 5, с. 550). Все эти открытия в социальноэкономической области и области борьбы с коррупцией были в дальнейшем усвоены Западной Европой и послужили тому феноменальному ее развитию, которое происходило в последующие столетия (подробнее см. главу X, п. 10.3). ________________________________________________________________ 4.6. Общие выводы и замечания к Разделу 1 (Коррупция в дофеодальных государствах Европы и Средиземноморья) Мы с Вами рассмотрели историю коррупции в ряде древних государств – в государствах античности и в Древнем Риме - Византии на протяжении почти двух тысячелетий существования этого государства. Это позволяет сделать ряд выводов, которые можно считать в значительной мере универсальными, применимыми к разным историческим эпохам: 1. Крупная коррупция в истории всегда была связана с усилением определенной социальной группы или класса, который еще античные мыслители назвали олигархией. Мы видели эту социальную группу или класс в разные исторические эпохи под самыми 1

То есть, говоря современным языком: вся страна, включая ее население, были заложены или проданы ради ублажения прихотей или удовлетворения амбиций ее вельмож. 2 Так, зилоты в Салониках в 1342-1350 гг. применяли прогрессивное налогообложение, которое сегодня применяют во всем мире. Основной принцип – с богатых брать больше, чем с бедных.

136 разными названиями: «судьи» в Карфагене в III в. до н.э., сенаторы в поздней Римской республике во II-I вв. до н.э. и в Римской империи в I-III вв. н.э., «игемоны» и «архонты» в Византии в VI-VII вв., «динаты» и «властели» в Византии в X-XV вв. Факт существования этого класса во все рассмотренные исторические эпохи не вызывает сомнения, равно как не вызывает сомнения и наличие у него четко выраженных отличительных черт. Среди главных таких черт – богатство, нажитое, как правило, незаконными или несправедливыми способами, низкие моральные нормы и, что самое важное, противоположность интересов олигархии и интересов всего остального общества. Сам этот класс всегда был очень малочисленным: так, в Карфагене в III в. до н.э. вся власть была в руках 100 «судей», в Византии XII в. вся власть и все богатства страны в руках 300 семей «динатов», а в поздней республике в Риме во II-I вв. до н.э. – в руках 2000 сенаторов и всадников. Но несмотря на это олигархии путем концентрации в своих руках экономической и политической власти, а также путем подкупа и обмана очень часто удавалось склонить на свою сторону или подчинить себе значительную часть общества. Поэтому в периоды усиления власти олигархии общество оказывалось расколотым на две большие группы, что нередко выражалось в резком противостоянии двух партий: популяры и оптиматы в Римской республике в I в. до н.э., прасины (зеленые) и венеты (синие) в Византии в VI в., клиенты римских богачей и римская «чернь» в Римской империи I в. н.э. 2. Главной причиной роста коррупции является быстрое и, как правило, незаконное и несправедливое обогащение олигархии. В истории такое обогащение происходило чаще всего в условиях глобализации (интенсивной внешней торговли), но могло быть вызвано и другими причинами – масштабными внешними завоеваниями и военными грабежами, а также прямым подкупом со стороны иностранных государств. В истории Рима и Византии завоевательные войны самих этих государств (во II в. до н.э. и в VI в. н.э.), а также прямой подкуп ими своих соседей (особенно в V-VI вв. н.э.), по-видимому, являлись важными источниками быстрого обогащения олигархии и усиления коррупции. 3. На всем протяжении истории Рима и Византии четко прослеживаются циклы коррупции, длительность которых составляла от 130-150 лет в поздней Римской республике и ранней Римской империи до 3-4 столетий в Византии (см. схемы I и II). В истории Китая также прослеживается целый ряд таких циклов (см. следующую главу): так, в период первой китайской империи Цинь-Хань (III в. до н. э. - III в. н.э.) было, повидимому, 2 или 3 цикла коррупции; затем, после нескольких столетий феодализма, новый цикл коррупции, по-видимому, имел место в эпоху империи Тан в VIII-X вв., во время очередного всплеска глобализации. Как было показано выше на ряде конкретных примеров и фактов, все эти циклы развивались по схожей схеме. В течение каждого цикла происходила концентрация богатства в руках небольшой группы лиц и параллельно росла социальная напряженность в обществе. Когда концентрация богатства и монополизация экономики олигархией достигала максимума, то, как мы видели на примере хорошо изученной экономики Древнего Рима, начинался глубокий экономический кризис и всеобщее бегство капиталов в золото из реального сектора, где к тому времени исчезали какие-либо возможности их прибыльного вложения. Следствием такого экономического и социального кризиса во всех рассмотренных случаях была гражданская война, сопровождавшаяся крайним озлоблением населения против олигархии (сенаторов, «архонтов», «динатов») и вообще против зажиточных граждан и их физическим уничтожением. Соответственно, полное или частичное уничтожение олигархии в ходе гражданских войн и распределение ее богатств среди других членов общества приводили к прекращению экономического кризиса и к исчезновению причины социальных конфликтов. Однако такое перераспределение имущества не перекрывало каналов быстрого и несправедливого обогащения – и уже спустя несколько лет или десятилетий начинался новый цикл коррупции. Лишь в отдельные периоды и в отдельных странах

137 циклы коррупции неожиданно прекращались, и это было связано с прекращением влияния главного фактора – глобализации. Речь идет о восточных провинциях Римской империи в I-II вв. н.э. и о всем Средиземноморье со второй половины VII в. до конца IX в., когда мы не видим ни олигархии, ни острых социальных конфликтов, ни сильной коррупции. 4. В некоторых случаях олигархии удалось установить настолько сильную власть над обществом, что это общество оказалось не в состоянии уничтожить власть олигархии и выйти из кризиса коррупции. В таких случаях мы видим страшную катастрофу – серию массовых голодоморов и эпидемий, продолжавшихся порой одно или несколько столетий. Имеющиеся многочисленные факты и мнения экономических историков не оставляют сомнений в том, что частые голодоморы и эпидемии в прошлом были не явлением природы, а творением рук человеческих: результатом товарных спекуляций, в особенности спекуляций продовольствием, и прямого ограбления населения олигархией, что вызывало массовый голод. Как правило, кризисы коррупции сопровождались также длительными гражданскими войнами. В совокупности это приводило к массовому уничтожению населения, что усугублялось кризисом рождаемости, который также являлся неизбежным спутником циклов коррупции (см.: [59]). Такую демографическую катастрофу мы видим в Западной Римской империи с середины II в. до конца III в., после чего там начался переход к крепостному рабству и постепенный распад государства, закончившийся его крахом в V веке. То же самое мы видим в Византии в XI-XII веках, и затем с середины XIII г. до самого конца Византии в XV веке. Гибель византийского государства едва не произошла еще ранее, во время предыдущего кризиса коррупции в VI-VII вв., также сопровождавшегося голодоморами, эпидемиями, гражданскими войнами: в VII в. бóльшая часть территорий Византии была утрачена, сама она находилась на грани гибели. Во II-III в.н.э. такой же крах, с теми же неизбежными голодоморами, эпидемиями и гражданскими войнами постиг Китай, в X в. Хазарский каганат, а в XI-XII вв. - Киевскую Русь, которые также оказались неспособными выйти из кризиса коррупции (см. [60]). Конец у всех указанных государств был один и тот же – резкое сокращение населения, что в ряде случаев приобретало черты настоящего апокалипсиса, распад государства и установление на его территории ига кочевых народов или варваров, как правило очень малочисленных1. Так, территорию Западной Римской империи в V веке поделили между собой англосаксы, франки, вестготы, остготы и вандалы, территорию Византии в VII в. и в XII-XIV вв. – арабы и турки, территорию Хазарии в X-XII вв. половцы, территорию Киевской Руси в XIII в. - татары и литовцы, территорию Китая в III в. н.э. - сяньбийцы. Некоторые народы, например, римляне, в итоге совсем перестали существовать, а их язык стал мертвым языком. Другие народы – греки, болгары, сербы, русские, украинцы, белорусы – пережили длительное иноземное иго, которое навсегда осталось ужасным воспоминанием в исторической памяти этих народов. Такой оказалась цена неспособности государств справиться с олигархией и кризисом коррупции.

Раздел 2. Коррупция в других древних государствах и цивилизациях 1

Все имеющиеся данные указывают на крайнюю малочисленность варваров, поселившихся на развалинах некогда могучих государств. Известно, например, что всех вандалов и аланов, переправившихся в начале V в. в Африку, включая женщин и детей, было 80 тысяч. Тем не менее, им удалось установить контроль над римской Африкой, где, по оценкам историков, в эпоху расцвета Римской империи проживало 8 млн. человек, то есть в 100 раз больше, чем численность вторгшихся варваров. Кочевники сяньбийцы были в состоянии выставить лишь 50 тысяч воинов, их всех было, таким образом, всего лишь около 200 тысяч вместе с женами и детьми ([234] p.28). Тем не менее, к началу IV в. н.э. они установили контроль над бóльшей частью Китая, где тремя столетиями ранее проживало 60 млн. человек. Все это подчеркивает масштабы произошедшей демографической и социальной катастрофы.

138 В разделах 2 и 3 мне придется отступить от хронологического порядка рассмотрения истории стран и регионов ради сохранения логики и доступности изложения. В настоящем разделе рассматриваются еще более древние государства, чем Римская империя и Византия, в отношении которых имеется значительно меньше информации. Именно поэтому их рассмотрение вынесено в раздел 2 – теперь, когда мы выяснили закономерности формирования коррупции на примере хорошо известных и изученных государств, история коррупции в более древних и менее изученных цивилизациях станет для нас намного понятнее.

Глава V. Коррупция в древних государствах Востока До сих пор мы рассматривали историю коррупции древних европейских цивилизаций, а также цивилизаций Средиземноморья, таких как Карфаген и Византия, находившихся в тесном взаимодействии и под сильным влиянием европейских цивилизаций. В какой мере, однако, закономерности, выясненные на их примере, применимы к остальному миру? Для того чтобы это выяснить, давайте обратимся к истории государств Востока, а именно, к истории Древнего Китая и Древнего Египта – двух великих древних цивилизаций, непохожих на европейские и развивавшихся довольно обособленно от остального мира. К сожалению, у нас нет возможности проследить всю историю этих цивилизаций, поэтому мы ограничимся только несколькими эпохами в их истории, эпохами, характеризовавшимися высокой коррупцией. 5.1. Империи Цинь и Хань в Китае (III в. до н.э. – III в.н.э.) Первый период высокой коррупции в истории Китая (о котором есть подробная информация) относится к возникновению первой китайской империи – империи Цинь - во второй половине III в. до н.э. Эта империя охватывала бóльшую часть территории нынешнего Китая, а в дальнейшем также север Кореи и север полуострова Индокитай, и ее создание дало толчок процессу глобализации – интенсивной торговли между разными частями империи. Существовавшие до этого границы и таможни были ликвидированы, была введена единая монета, разрешена свободная продажа земель, ранее принадлежавших крестьянским общинам. О том, что речь шла о глобализации, то есть о резком увеличении объемов торговли, свидетельствует целый ряд фактов. Так, древний китайский историк Бань Гу писал о необыкновенном расцвете торговли во II в. до н.э.: не было товаров, которые нельзя было бы купить и которых бы не было в изобилии; и не было мест в империи, куда бы не проникали торговцы ([44] с.193). Из сообщений правительственных чиновников известно, что значительная часть населения в этот период перестала заниматься земледелием и занялась ремеслами и торговлей ([44] с.202), что свидетельствует о резком росте торговли и рыночных отношений. Результатом создания единой империи и осуществления указанных выше мер по либерализации торговли и рыночных отношений уже при первом императоре Цинь Шихуанди (246-210 гг. до н.э.) стала беспрецедентная концентрация богатства в руках крупных торговцев, ростовщиков и землевладельцев. Впрочем, сам император в этом опередил всех остальных: так, при его жизни было построено 700 императорских дворцов. Известно, что центральный зал одного из этих дворцов вмещал 10 000 человек ([44] с.172). Первый китайский император принял самое непосредственное участие в формировании в Китае мощной олигархии, к которой, по-видимому, относился и сам. Его взгляды сформировались под влиянием Люй Бувэя – крупного торговца, ростовщика, землевладельца и рабовладельца. Цинь Шихуанди стал императором в 12 лет и первые свои мероприятия осуществлял под руководством Люй Бувэя. В дальнейшем он правил самостоятельно, но всегда стоял на защите интересов торгово-финансовой верхушки и боролся против потомственной аристократии, правившей Китаем до его прихода к власти.

139 Так, в 220 г. до н.э. 120 000 аристократических семей (!) были насильно переселены в столицу империи, где они находились под постоянным контролем императора и его соглядатаев ([44] с.168). Он отменил аристократические титулы, критерием знатности теперь стало богатство. Кроме того, государственные должности при нем стали свободно продаваться и покупаться. Поэтому новая разбогатевшая торгово-финансовая верхушка очень быстро заняла все ведущие позиции в государственном аппарате и вытеснила старую аристократическую элиту. В целом можно констатировать, что при Цине Шихуанди в Китае сформировалась олигархическая форма правления, несмотря на то, что во главе империи стоял император. Но деятельность самого императора была направлена на защиту торгово-финансовой верхушки и против интересов остального населения. Налоги с населения в его правление выросли в 20 раз (!), а рабочая и военная повинность – в 30 раз ([44] с.174). Широкое распространение получила торговля рабами, которых продавали на рынках в одних загонах вместе с лошадьми и коровами. Государство поощряло эту практику: оно само массами обращало население в рабство за долги или за совершенные преступления и затем продавало их рабовладельцам; тюрьмы также превратились в рынки рабов. В стране был установлен жесточайший террор, по одному подозрению в недовольстве деятельностью императора все окрестное население подвергалось уничтожению. Несмотря на это, выросла преступность: нередки были случаи похищения людей в целях продажи их в рабство. Впрочем, как мы видели выше, разгул преступности, пиратства и похищений людей были и в поздней Римской республике, и в Византии в VI в. и затем в XII в., поэтому эти явления можно считать очень характерной чертой анархии и произвола, порождаемых олигархической формой правления. Император подверг жестоким репрессиям конфуцианцев, проповедовавших традиционные общечеловеческие ценности, принципы морали и гражданского долга, аскетизм. Многие из них были казнены или отправлены на каторжные работы, а все их книги были сожжены и впредь запрещены. Не удивительно, что на Цинь Шихуанди было совершено много покушений, а сразу после его смерти началось широкое восстание народных масс, уничтожившее его династию. Восставшие не пощадили даже гигантскую гробницу императора, которая была разграблена и частично сожжена. В результате восстания к власти пришел Лю Бан (206195 гг. до н.э.), основатель новой династии императоров Хань (конец III в. до н.э. – начало III в.н.э.), который до этого был всего лишь старостой небольшой деревни. Он принял ряд мер по борьбе с коррупцией и уменьшению влияния олигархии. Так, торговцам и ростовщикам, а также их родственникам, было запрещено занимать государственные должности. Купцы были обложены повышенными налогами, введены законы для богатых, похожие на римские законы о роскоши. В деревнях было восстановлено местное самоуправление, упраздненное Цинем Шихуанди. Но Лю Бан не был до конца последовательным в осуществлении своих мер. В частности, он не пытался ограничить земельные спекуляции и скупку земли в больших количествах отдельными лицами. В итоге некоторые его ближайшие соратники стали концентрировать в своих руках огромные земельные владения. Кроме того, он не только не пытался ограничить рабовладение, но, наоборот, санкционировал продажу в рабство за долги, и эта практика получила в дальнейшем широкое распространение. Поэтому, хотя его приход к власти и привел к временному ослаблению власти олигархии, но вовсе не означал ее конца. Во второй половине II в. до н.э., во время правления императора У-ди (141-87 гг. до н.э.), мы видим опять резкое усиление влияния торгово-финансовой верхушки и начало нового цикла коррупции в китайской империи. Политика У-ди очень напоминает деятельность первого китайского императора Цинь Шихуанди. Опять была введена практика свободной продажи государственных должностей – самый яркий признак коррупции в государственном масштабе. Окончательному разгрому подверглась потомственная аристократия, права которой были частично ранее восстановлены Лю

140 Баном. Представители торгово-финансовых кругов, занявшие ведущие государственные должности, были заинтересованы в завоевании новых территорий и установлении новых торговых путей – и У-ди, так же как в свое время Цинь Шихуанди, направил большие усилия на внешние завоевания, стремясь еще более расширить свою огромную империю.

Империя Хань (III в. до н.э. – III в. н.э.). Источник: www.ostu.ru Как и в других исторических примерах, правящая верхушка стремилась не только к расширению империи, но и к развитию торговых путей для ведения прибыльной внешней торговли. В частности, на приведенной карте хорошо видно, что значительная часть Великой Китайской стены (на западе) была построена в этот период в основном для защиты Великого шелкового пути от нападений кочевников: больше в той пустынной местности защищать было нечего. Строительство стены огромным бременем ложилось на китайское население и вызывало массовые протесты.

Опять были сильно увеличены налоги с населения. Еще хуже стало отношение к рабам. Если раньше хозяин не имел права убивать раба и жестоко с ним обращаться, то теперь эти ограничения практически исчезли.

141 При императоре У-ди произошло окончательное слияние олигархии и государства. Помимо того, что ее представители заняли все ведущие государственные должности, император ввел государственные монополии на железо, соль и вино, а организацию этих монополий поручил тем промышленникам и торговцам, которые уже до этого активно занимались их производством и торговлей. Таким образом, государство устранило конкуренцию в производстве этих важных товаров, запретив кому-либо заниматься таким производством, и приступило к грабежу населения путем установления монопольно высоких цен. А прибыли крупных предпринимателей от этого, судя по всему, не пострадали, так как император поставил их самих управлять созданными им монополиями. О том, что это был грабеж населения, а не деятельность ради его блага, хорошо известно: так, в результате введения государственной железной монополии резко выросли цены на железо, поэтому крестьяне были уже не в состоянии покупать железные изделия и нередко были вынуждены обрабатывать свои поля, чем придется ([44] с.218219). В отличие от Цинь Шихуанди, император У-ди не стал вступать в конфликт с конфуцианством. Наоборот, ему удалось поставить эту религию на службу своим интересам. Этому способствовала произошедшая к тому времени трансформация конфуцианской идеологии, которая стала проповедовать беспрекословную покорность, сыновнюю преданность правителям и выдвинула идею о божественной природе императорской власти. Результаты правления У-ди похожи на результаты правления первого китайского императора. Последние годы его жизни отмечены небывалым ростом народных восстаний, охватывавших целые провинции, в которых участвовали тысячи людей. Как отмечают историки, с этого времени, то есть с начала I в. до н.э., правящая верхушка находилась в постоянном страхе перед восстаниями. Порой этот страх доходил до абсурда. Так, один государственный чиновник обосновывал необходимость сохранения государственной монополии на железо тем, что железные изделия нельзя оставлять в руках народа, который может направить их против богатых ([44] с.221-222). Это очень напоминает страх римской правящей верхушки перед народными восстаниями во II в.н.э., когда были запрещены пожарные дружины, срыты все городские стены в Римской империи, и солдатам было запрещено отбывать службу в тех регионах, откуда они были родом. Последователи императора У-ди осознавали, что произошедшая концентрация собственности в руках немногих являлась главной и острейшей проблемой Китая и представляла собой угрозу существованию государства. Это, в частности, отмечал император Ай-ди (6-1 гг. до н.э.). Он подготовил проект указа об ограничении владения землей одним человеком 20 цинами (около 138 гектаров), а количество рабов в руках одного собственника этим указом ограничивалось двумястами ([44] с.224). Как видим, этот закон напоминает закон Семпрония в Риме, за осуществление которого боролся Тиберий Гракх. Но из-за сопротивления землевладельцев императору Ай-ди пришлось отложить принятие этого указа на неопределенное время, и он так и не был принят. В дальнейшем были и другие попытки изменить создавшуюся ситуацию. Император Ван Ман (9-23 гг. н.э.) пытался осуществить уравнительные реформы, направленные на полное уничтожение не только крупной, но и средней частной собственности. Он объявил о том, что ни одна семья отныне не могла иметь более 100 му (всего лишь около 2 гектаров, очень маленький участок) земли. Купля-продажа земли и рабов была запрещена, государство стало регулировать рыночные цены и ссудный процент. Был установлен жесткий контроль над государственными монополиями на железо и соль и введены новые – на недра и воду. Однако эти меры не привели к улучшению ситуации, так как усиление роли государства резко усилило произвол и вымогательства чиновников, а также вызвало дальнейший рост налогов. При этом государство по-прежнему управляло империей весьма неэффективно. В частности, в

142 первые годы I в. н.э. были прорваны дамбы на главной китайской реке Хуанхэ, от которой зависело благополучие массы населения. И в течение всего периода правления Ван Мана они так и не были восстановлены. В годы его правления наводнения стали постоянным явлением, вызывая гибель урожая и массовый голод. Все это привело к сильным народным восстаниям, и в ходе одного из них, так называемого восстания «Красных бровей», императорский дворец был взят штурмом, а Ван Ман убит. Значительно бóльших успехов в управлении империей достиг император Гуан У-ди (25-57 гг. н.э.). С одной стороны, он повысил эффективность государственного аппарата управления и, в частности, восстановил разрушенные ирригационные системы на Хуанхэ. С другой стороны, он последовательно проводил перераспределение земель, отбирая их у богатых землевладельцев и передавая их бедным на льготных условиях. Он также принял ряд законов и мер по ограничению рабства, в особенности долгового, запретил убийства рабов. Гуан У-ди объявил, что будет действовать по примеру своего предка Лю Бана, но фактически пошел намного дальше. И он был, по-видимому, первым из китайских императоров, кто, подобно Цезарю и Августу в Риме, действительно правил страной в интересах всего населения или его большинства, а не в интересах олигархической верхушки, как это было при императорах Цинь Шихуанди и У-ди. Мы видим, что история Древнего Китая во многом напоминает историю государств античности и Византии. Всякий раз, когда происходило усиление олигархии и ее влияния на государство, это сопровождалось ростом коррупции, преступности и грабежом населения. А это, в свою очередь, приводило к обнищанию народных масс и массовым восстаниям и революциям1. И в ходе этих революций к власти приходили «плохие императоры», которые начинали отнимать имущество у богатых и раздавать его бедным – сначала Лю Бан (206-195 гг. до н.э.), а двумя столетиями позже, после очередного цикла коррупции, Ван Ман (9-23 гг. н.э.) и Гуан У-ди (25-57 гг. н.э.). Но спустя несколько десятилетий олигархия опять усиливалась, и начинался новый цикл коррупции. Конечно, есть и важные отличия. Одно из них состоит в том, что в Китае, в отличие от городов-государств Древней Греции и от ранней Римской республики, не получили развития демократические формы управления государством (в этом Китай больше похож на Римскую империю и Византию). Поэтому и захват власти олигархией в Китае произошел намного быстрее, чем в Риме, где ей, прежде чем окончательно подчинить себе общество, в течение двух или трех столетий пришлось уничтожать его демократические традиции. В Византии же таких демократических традиций и понятий вообще никогда не было, как и в Древнем Китае. Поэтому в Китае в эпоху античности мы видим такие же крайние формы коррупции, какие были в Византии: официальную продажу государственных должностей и государственно-олигархические монополии, которые формально принадлежали государству, но фактически ими управляли промышленные магнаты, устанавливавшие запредельно высокие цены на свои товары. Необыкновенных размеров в Китае достигло рабовладение и торговля рабами, чем Древний Китай, наоборот, больше похож на страны античности, чем на Византию. Но и в Греции (законы Солона VI в. до н.э.), и в Риме (закон Петелия IV в. до н.э.) под давлением народных собраний были приняты демократические законы, запретившие обращать в долговое рабство собственных граждан. И хотя в дальнейшем были примеры, когда эти законы де факто обходились, тем не менее, можно сказать, что государство в этом вопросе в целом стояло на стороне основной массы населения. Даже в период наивысшего расцвета рабства в поздней Римской республики рабами были почти исключительно иностранцы ([285] 1, pp.212-214). А в Китае, как видим, вплоть до правления Гуан У-ди в I 1

Но основной движущей силой восстаний и революций в Древнем Китае, так же как и в Древнем Риме, были не рабы, а беднота или пролетарии. Поэтому тезис марксистских историков о том, что основной социальный конфликт там был между рабами и рабовладельцами, не соответствует фактам. Во всех описанных выше случаях – в Карфагене, Римской республике, Римской империи, Византии, Древнем Китае - он был между массой нищего населения и олигархической верхушкой.

143 в. н.э., который впервые начал вводить запреты на отдельные виды рабства (в частности, на долговое рабство) и на произвол рабовладельцев, государство явно стояло на стороне последних. Это также можно считать одним из явных проявлений коррупции: ведь государство отказалось обеспечить своим гражданам наиболее естественное право – право быть свободными независимо от их материального положения, - тем самым действуя против их интересов, в интересах небольшого меньшинства. И хотя большинство жителей в Древнем Китае не были рабами, а оставались свободными, но каждый при неблагоприятном повороте судьбы мог стать рабом, и это осознавал. Конец империи Хань (II–III в.н.э.) в Китае очень напоминает конец Рима и Византии. Как пишут об этом периоде российские историки, «процесс концентрации частной земельной собственности, вызвавший серьезную тревогу у современников еще в конце I в. до н.э., теперь принял огромные размеры» ([44] с.240-241). Китайские магнаты или, как их называли, «сильные дома», владели огромным количеством земель, которые тянулись «от области до области», ремесленными мастерскими и тысячами рабов, которые во II в. н.э. уже больше напоминали крепостных ([44] с.243). Соответственно в этот период, пишут российские историки, Китай «вступил в полосу жесточайшего социального и политического кризиса» ([44] с.264), который развивался на фоне чрезвычайного обнищания населения и голодоморов. «К середине II в., - пишут российские историки, - сильнейший голод охватил все центральные области империи. Цены на продукты сельского хозяйства непомерно поднялись. Люди превратились в людоедов, и кости от мертвецов были разбросаны по всей стране…» ([44] с.266). В результате население Китая, по данным его переписей, сократилось с 59 млн. человек в начале I в. н.э. до 50 млн. в середине II в. н.э. и до всего лишь 7,5 миллионов человек к середине III в.н.э. ([44] с.275, 265). Восстания практически не прекращались в течение II в. н.э., но особенно сильные восстания начались в конце столетия, начиная со 184 г.н.э. О размере этих восстаний (так называемое восстание «Желтых повязок»), которые правильнее было бы назвать гражданской войной, свидетельствует тот факт, что императорская армия в размере 400 000 человек не могла справиться с повстанцами и терпела от них «одно поражение за другим» ([44] с.270). В результате этой гражданской войны императорская династия Хань к 220 г. была окончательно уничтожена, а сама империя уже в 192 г. распалась на три самостоятельных государства. В дальнейшем, уже в начале III в. (204 г.) север Китая оказался под властью кочевников – гуннов, а в течение IV в. власть над большей частью китайской территории установили другие кочевники – сяньбийцы ([44] с.278-279, 286287). Как указывает российский историк М.Крюков, речь шла не о захвате государственной власти вторгшейся армией кочевников, а о «варваризации» Севера Китая вследствие катастрофического падения численности китайского населения и постепенного наплыва кочевников (цянов и сюнну), составлявших во многих регионах северного и центрального Китая уже большинство населения ([43] с.402). То есть сложилась ситуация, напоминающая расселение варваров в римской Галлии, Испании и Италии в конце существования Западной Римской империи (см. [59]) «В конце III в., - пишет историк, даже на территории бывшей столичной области близ Чанъани из общего числа населения, составлявшего к тому времени около 1 млн. человек, цянов и сюнну насчитывалось более половины. Постепенная ассимиляция древних китайцев, живших в бассейне Хуанхэ, бывшими кочевниками находила отражение в изменении образа жизни и обычае этой части населения Ханьской империи. Так еще во II-III вв. была подготовлена почва для захвата севера страны “варварами”, что привело впоследствии к разделению Китая на Север и Юг, продолжавшемуся почти три столетия» ([43] с. 402). Тогда же, в III-IV в., как полагают историки, в Китае наступил феодализм, продлившийся несколько столетий ([44] с.281). Хотя Юг Китая оставался независимым от власти кочевников, но в течение нескольких веков после этого, пишут российские

144 историки, он, как и Север, «по-прежнему оставался малонаселенным регионом. Во многих местах его сохранялись совершенно нетронутые земли» ([44] с.301). Однако именно этому малонаселенному и пустынному региону суждено было в дальнейшем стать новым центром развития китайской цивилизации. Дело в том, что часть китайского населения с Севера бежала на Юг, оно принесло с собой свои передовые земледельческие навыки и способствовало более быстрому экономическому росту Юга. А независимость Юга, не подвергшегося «варваризации», и свободного от власти и влияния кочевников, способствовала его более быстрому национальному возрождению. Но возрождение Китая и формирование на его территории вновь крупного государства произошло лишь к VI-VII векам. 5.2. Египет в эпоху Древнего и Среднего царства Как видим, история развития коррупции в Древнем Китае очень напоминает историю ее развития в древних государствах Европы и Средиземноморья, и это позволяет нам сделать вывод о том, что их развитие происходило в целом по одному и тому же алгоритму. После того, как начиналась глобализация и циклы коррупции, древним цивилизациям удавалось преодолеть более или менее успешно один или два кризиса коррупции, но следующий (соответственно второй или третий по счету) кризис коррупции приводил к их краху, после чего они либо постепенно исчезали совсем, как римская и византийская цивилизация, либо погружались в длительный упадок, попадали в зависимость от других наций и возрождались вновь лишь спустя несколько столетий. Примерно по такому же алгоритму развивалась, как мы увидим ниже, и цивилизация Древнего Египта. История этой цивилизации началась задолго до античных времен. Начало Раннего царства и I династии египетских фараонов (династии Мена или Мина), создавших единое государство Египет, датируется приблизительно XXXIII веком до н.э. ([43] с.38), хотя еще до этого в течение нескольких столетий существовали государства, охватывавшие часть территории страны. Уже тогда Египет был очень густо населенной страной. Так, царь Нармер, правивший Египтом, как полагают, незадолго до I династии фараонов, во время войны с мятежными ливийцами в Западной Дельте Нила взял в плен около 120 000 повстанцев, а также захватил не менее 1,4 миллиона голов мелкого и 400 000 голов крупного скота. Фараон Хасехему II династии, также неоднократно воевавший с мятежниками в северном Египте, в одном году взял в плен 47 209 мятежников ([9] с.49). Именно в эпоху Раннего (XXXIII-XXIX вв.) и Древнего царства (XXVIII-XXIII вв. до н.э.) египетское государство достигло наивысшего и наиболее продолжительного расцвета, продолжавшегося почти целое тысячелетие (см. Схему III). Была построена гигантская сеть ирригационных каналов, создавших основу для высокоэффективного сельского хозяйства, создана письменность, расцвели науки и ремесла. О том, сколь велико было могущество Древнего Египта в ту эпоху, свидетельствуют египетские пирамиды – самые грандиозные сооружения, когда-либо ранее возводившиеся людьми. По свидетельству греческого историка Геродота, гигантскую пирамиду Хеопса строили 100 тысяч человек в течение 20 лет (а подобных пирамид были десятки), и это подтверждают расчеты, проведенные историками ([9] с.116). К этому надо добавить огромное количество дерева, требовавшегося для строительства и привозившегося в Египет издалека (которое надо было купить за золото), транспортные суда (которые надо было построить), множество драгоценных вещей, помещавшихся в пирамиду (для которых надо было сначала купить ценное сырье, а затем надо было их изготовить) и т.д. Без сомнения, сооружение таких огромных пирамид и такую роскошь погребения своих правителей могло себе позволить лишь очень большое высокоразвитое государство с населением, исчисляемом многими миллионами или десятками миллионов человек.

145 Нам не слишком много известно о социальном устройстве Египта эпохи Раннего и Древнего царства. Но мы знаем, что большинство населения или его значительную часть составляли свободные крестьяне, представлявшие собой средний класс населения ([9] с.85; [19] 1, с.295). Именно на этом среднем классе крестьянства, а также на мощной системе централизованной власти, и строилось благополучие Египта. Только сильная централизованная власть и работа миллионов крестьян позволяла в течение многих столетий поддерживать обширную систему нильских плотин и оросительных каналов, поднявших уровень сельского хозяйства страны на небывалую высоту (в дальнейшем, когда централизованная власть ослабла, эта система быстро развалилась). Кроме того, только сильная государственная власть могла сначала установить, а затем поддерживать в Египте в течение многих столетий порядок и небывало развитую для древнего мира судебную систему. Например, как пишут историки Д.Брестед и Б.Тураев об эпохе Древнего царства, «Существовал свод подробно разработанных законов… Поместные губернаторы хвалятся своим беспристрастием и справедливостью при разборе дел и часто заявляют на стенах своих гробниц: “Никогда не решал я спора двух братьев так, чтобы один из сыновей лишался отцовского достояния”» ([9] с.80-81). Историки далее приводят пример, когда даже по случаю раскрытого заговора против фараона было назначено судебное расследование с участием нескольких судей. «Тот факт, - пишут Д.Брестед и Б.Тураев, - что в те отдаленные времена лицо, принимавшее участие в гаремном заговоре, не было тотчас предано смерти без дальних рассуждений, представляет собой замечательное свидетельство наличия у фараона высокого чувства справедливости и поразительной судебной терпимости той эпохи. Немедленная смертная казнь, без малейшей попытки установить законным образом виновность осужденного, не казалась незаконной в той же стране во времена, удаленные от нас менее чем на одно столетие» ([9] с.81). Однако к началу IV династии (XXVIII-XXVI вв. до н.э.), династии строителей самых крупных пирамид, положение в стране сильно изменилось. Прежде всего, в египетском обществе произошло очень сильное имущественное расслоение. Как пишут российские историки, «известен случай, который относится еще к рубежу III и IV династий, когда мелкие землевладельцы вынуждены были продать свои пашни одному из сановников. Часто упоминают надписи о голодных и нагих. Нищали многие рядовые общинники. Разорение одних и обогащение других ко времени IV династии распространилось, скорее всего, очень широко» [19] 1, с.284). Наряду с этим, указывают российские историки, широко распространилась рабовладение и работорговля. Правда, в качестве рабов в основном использовались пленные иностранцы, но нередки и случаи формального или фактического рабства самих египтян, попавших в долговую кабалу [19] 1, с.284-286). Характерной чертой эпохи стали не только огромные богатства и земли, находившиеся в собственности самого фараона, но и, как пишут историки, «огромные латифундии столичных придворных с впечатляющими данными о поголовье скота и полученных урожаях» [19] 2, с.14-15). Эти данные дают основание утверждать, что к эпохе IV династии власть в Египте захватила столичная олигархия (с центром в столице – Мемфисе), подобно той столичной сенатской олигархии, которая захватила власть в поздней Римской республике. Причем, египетские фараоны, строившие себе громадные пирамиды, были самыми яркими ее представителями. Так, Геродот записал сохранившиеся к его времени устные предания египтян об ужасающих жестокостях фараонов Хеопса и Хефрена, заставлявших крестьян строить свои огромные пирамиды ([9] с.130). Известно, что во время строительства в результате небрежности мастеров и начальства и в результате обвалов и обрушений гибло множество людей, но это никого не останавливало. Согласно данным Геродота, всех крестьян заставляли по очереди являться на строительство и заниматься непосильным трудом. Огромные средства и усилия массы людей, шедшие на строительство пирамид ради утоления тщеславия фараонов, не только ослабляли государство, ложась на него

146 тяжелым бременем, но и становились дополнительным источником распространения массовой нищеты. Крестьянские семьи, выполнявшие повинность по строительству пирамид и лишавшиеся вследствие этого рабочих рук, а то и наиболее работоспособных своих членов (в случае их гибели или увечья), могли очень легко утратить прежнее благополучие и пополнить ряды нищих и бездомных. Сами эти факты уже свидетельствуют о коррупции государственной власти – ведь строительство пирамид, в отличие, например, от строительства Великой китайской стены в Древнем Китае, не преследовало никакой внятной государственной цели, а служило лишь удовлетворению амбиций и тщеславия фараона. Но, как отмечают историки, фараоны той эпохи фактически не делали различий между своим имуществом и государственным. Они раздаривали царские земли и имущество своим друзьям и вельможам. Помимо пирамид, они также имели дворцы и жили в невообразимой роскоши, среди своего гарема со множеством одалисок и домашних слуг. Угнетение населения и образ жизни фараонов IV династии – не единственное, что позволяет причислить их к классу олигархии. Как указывают историки, они фактически слились в своих интересах и личных узах с богатейшими людьми Египта того времени, с египетской олигархией, которая по уровню своего богатства и положению в обществе вплотную приблизилась к фараону. «Мы находим, - пишут Д.Бредстед и Б.Тураев, - что фараон отдает свою дочь в жены одному из вельмож, с которым он воспитывался в юности… в частной жизни фараон не задумывался сидеть просто, без всякого стеснения рядом с одним из своих фаворитов, в то время как прислуживающие рабы умащали их обоих. Дочь такого знатного человека могла стать официальной царицей и матерью следующего царя… ясно, что могущественные вельможи в Египте были связаны с особой фараона тесными узами кровного родства и дружбы. Такие отношения старательно поддерживались монархом, и в эпоху IV и начала V династии мы находим черты древнего государства, где ближайший к царю круг лиц напоминает большое семейство» ([9] с.7576). В дальнейшем состав правящей олигархии претерпевал время от времени определенные трансформации. Так, согласно историкам, фараоны V династии подпали под сильное влияние жрецов, которые фактически в этот период правили государством. Во время VII династии государственная власть опять оказалась в руках столичной олигархии Мемфиса, а фараон стал чисто номинальной фигурой ([9] с.125, 145). Наконец, с конца VII и вплоть до XI династии централизованная власть совсем исчезла и перешла в руки местных феодальных правителей – номархов. Но это – уже дальнейшие трансформации внутри правящей верхушки, сам же факт того, что правящая верхушка в Египте, начиная с IV династии, переродилась в олигархию, а власть из монархической переродилась в олигархическую, с учетом приведенных выше фактов, не может вызывать сомнения. Совершенно не удивительно поэтому, что, эпоха IV и последующих династий стала эпохой падения нравов среди правящей верхушки, что является весьма характерной и отличительной чертой олигархии. Например, один богатый и знатный человек эпохи V династии на своей гробнице указал, что он никогда не расхищал древних могил, что он построил свою гробницу из законно заработанных средств и никогда не брал ничего, что принадлежало другому; другой также указывал, что он «ни разу не отнимал ни у кого насильно его собственности» ([9] с.65). Насколько же должны были быть в то время в Египте распространены грабежи и насилия со стороны власть имущих, если многие богатые и знатные люди считали необходимым писать на своих гробницах, что они не являются грабителями и разбойниками! В другом случае, относящемся к VI династии, управитель Верхнего Египта, наоборот, хвастался тем, что дважды взимал с подданных фараона одни и те же налоги ([19] 1, с.296) – то есть фактически выступал в качестве грабителя, наделенного официальными полномочиями. Очевидно, такое поведение в отношении подданных стало к тому времени настолько обычным, распространенным и

147 никем не наказуемым, что управитель не только не пытался его скрыть, но даже похвалялся этим. Каковы же могли быть те причины, которые привели к образованию в Египте к IVVI династиям мощной олигархии, захватившей власть в свои руки? Такими двумя основными причинами в истории всегда были глобализация (интенсивная международная торговля) и внешние завоевания. В эпоху Древнего царства мы видим и то, и другое1. Например, известно, что фараон Джосер, представитель III династии (XXVIII в. до н.э.) проводил завоевательные походы против соседних стран, в частности, против Нубии (нынешний Судан); и он же построил первую гигантскую пирамиду (высотой 60 м), чтобы возвеличить себя. Завоевание Нубии продолжил фараон Снофру, основатель IV династии (XXVIII-XXVI вв.), продолживший свое самовосхваление посредством строительства гигантских пирамид. Известно, что из одного похода в Нубию он вернулся с 7000 пленных и 200 тысяч крупного и мелкого рогатого скота. Помимо этого он захватил Синайский полуостров, где нанес поражение местным племенам и построил рудники по добыче меди. Он также предпринял походы в Палестину и Ливию ([43] с.39). В дальнейшем в течение IV династии, как указывает российский историк В.Кузищин, Египет старался сохранять контроль над этими захваченными территориями ([43] с.39), и он еще не раз предпринимал походы в этих направлениях, о чем имеется множество свидетельств и изображений азиатских, африканских и ливийских пленников, пригнанных в Египет в качестве рабов. Что касается международной торговли, то именно в эпоху IV и последующих династий мы видим первые примеры масштабного и регулярного участия Египта в такой торговле. Известно, что Снофру строил торговые суда около 50 метров длиной и один раз отправил флот из 40 торговых судов в Палестину за ливанским кедром ([9] с.113). Фараон Сохура из IV династии отправил в Пунт (нынешний Сомали) торговую экспедицию, доставившую в Египет 80 000 мер мирры и, вероятно, 6000 весовых единиц сплава золота и серебра, а также 2600 стволов ценного (очевидно, черного) дерева ([9] с.126). Некий Хнумхетеп (возможно, торговый магнат) с двумя правителями провинции (нома) Элефантина и с доверенными людьми фараона в эпоху VI династии (XXV-XXIII вв.) 11 раз совершал торговые экспедиции в сирийский город Библ и на юг Красного моря ([19] 1, с.317). В целом, как отмечают Д.Брестед и Б.Тураев, торговля, в том числе крупная, в этот период достигла высокой степени развития: «Нил был покрыт лодками, барками и всевозможными судами, которые везли упомянутые изделия ремесленников, а также произведения полей и пастбищ в сокровищницу фараона или на рынки, где они выставлялись на продажу… при некоторых сделках, а именно таких, где дело касалось крупных ценностей, в качестве денег употреблялись золото и медь в кольцах определенного веса…» ([9] с.96). Историки указывают, что, например, с Синайского полуострова в Египет привозили медь, малахит и бирюзу, из Малой Азии - серебро, из Нубии – золото, страусовые перья, черное дерево, шкуры пантер и слоновую кость, из Сирии-Палестины – ливанские кедры, из Пунта (Сомали) – мирру, пахучие смолы, камедь и ароматические сорта дерева; лазурит в Египет доставляли из самого Афганистана; а из Египта в другие страны везли папирус ([19] 1, с.316; [9] с.92-96, 135). Как свидетельствует приведенный перечень товаров международной торговли, многие из них в ту эпоху представляли собой предметы роскоши. Тем не менее, повидимому, мы видим первый пример глобализации, интенсивной внешней торговли, происходившей в эпоху Древнего царства (XXVIII-XXIII вв. до н.э.). Результатом данного феномена во все исторические эпохи было появление множества красивых дорогих вещей, привезенных из дальних стран. Это, в свою очередь, приводило к резкому изменению 1

Объединение Нижнего и Верхнего Египта в начале Раннего царства, по-видимому, нельзя рассматривать как внешнее завоевание, поскольку это привело к созданию одной нации и одного государства, просуществовавших без катаклизмов почти целое тысячелетие. А в эпоху Древнего царства речь шла уже не об объединении нации, а фактически о колониальных захватах соседних территорий.

148 прежних понятий о богатстве и состоятельности, которые теперь начинали измеряться наличием таких вещей и их количеством. Все это разжигало аппетиты правящей верхушки, которая все более начинала увлекаться погоней за богатством, а богатство рождало ощущение собственного величия и тщеславие. К такому же результату вели и завоевательные войны, которые очень часто также являлись следствием глобализации – если не хватало золота для приобретения за границей красивых и ценных вещей, то эту проблему решали при помощи завоевания соседей. Не стала исключением во всех этих отношениях и эпоха Древнего царства. В течение этой эпохи мы видим и завоевательные войны с целью захвата источников ценного сырья, и аккумулирование все большего богатства в руках узкого круга знати; ну а погоня самих фараонов за собственным величием (строительство пирамид) превзошла любые другие исторические примеры. Все это способствовало переходу власти в Египте в руки олигархии, обнищанию населения и тому кризису коррупции, который начался, судя по всему, уже в период IV династии. Уже в конце IV династии, - пишет В.Кузищин, - «внутреннее положение в Египте осложнилось. Строительство гигантских пирамид и проведение активной завоевательной политики потребовали крайнего напряжения всех сил государства, привели к расточению огромных людских и материальных средств и в конечном счете к истощению страны… Передавая древнюю египетскую традицию об этом времени, греческий историк Геродот писал: “Хеопс (Хуфу) поверг Египет во всевозможные беды…”. О недовольстве политикой IV династии намекается в папирусе Весткар, где приведены древние сказания о фараоне Хуфу… боги как бы санкционировали лишение власти правителей IV династии и передали трон новым фараонам… Вполне вероятно, что смена одной династии другой произошла насильственным путем» ([43] с.40). Однако смена династии не привела к улучшению ситуации. Новая, V династия фараонов (XXVI-XXV вв. до н.э.), как указывают Д.Брестед и Б.Тураев, по-видимому, оказалась подчинена власти жрецов города Гелиополя ([9] с.125). Но смена разновидности олигархии, находящейся во главе государства, переход власти от вельможной к жреческой олигархии, ничего не изменили в сути самой этой власти. Власть олигархии всегда в истории сопровождалась анархией. Поэтому не случайно мы видим все более распространяющиеся грабежи и насилия со стороны знати, о чем свидетельствуют письменные источники (см. выше), ослабление власти фараона и как следствие – ослабление государства. Уже начиная с V династии пирамиды фараонов резко уменьшаются в размерах, их делают не из камня, а из обычного быстро разрушающегося известняка, и в целом они, как пишут российские историки, являются «бледным подобием» пирамид IV династии ([19] 1, с.312). Возможно, это само по себе еще не может служить явным признаком упадка центральной власти, но в дальнейшем мы видим бесспорные признаки такого упадка. Так, в период VII династии (XXIII в. до н.э.), согласно древнеегипетскому историку Манефону, за 70 дней сменилось 70 фараонов ([19] 2, с.8). И даже если это преувеличение, то речь все равно идет о конце всякой центральной власти в Египте и о переходе власти уже непосредственно в руки магнатов и чиновников, постепенно превращающихся в феодальных князей и баронов. В конце VI династии, пишут Д.Брестед и Б.Тураев, «поместные губернаторы сбросили с себя эгиду фараона… они стали владетельными князьями, прочно засевшими каждый в своем номе или городе, который он считал своим наследственным достоянием» ([9] с.129). Но развал единого государства вызвал еще больший кризис и дальнейший упадок. Как пишет В.Кузищин, «Распад централизованного государства на полусамостоятельные, враждующие между собой номы привел к упадку общеегипетской ирригационной сети, кризису экономики и прежде всего сельского хозяйства» ([43] с.41). «Надписи времен распада от VI до XII династий, - пишут российские историки, - полны сообщениями о голодных годах на всех египетских территориях» ([19] 2, с.13).

149 Однако анархия сопровождалась не только разрухой и массовым голодом, но и обострением классовой борьбы, а также вакханалией разрушений дворцов, храмов и богатых усыпальниц, очевидно, в результате народных восстаний, грабежей и сознательного вандализма со стороны отчаявшихся «низов». Как пишут Д.Брестед и Б.Тураев, «Храмы не только были разграблены и осквернены, но лучшие создания искусства в них подверглись систематическому и сознательному разрушению, причем роскошные гранитовые и диоритовые статуи царей были разбиты на куски или брошены в колодец…» ([9] с.145). Проявление ярой классовой ненависти мы видим и в поучении, написанном гераклеопольским царем Актоем: «Вредный человек – это подстрекатель. Уничтожь его, убей… сотри его имя, погуби сторонников его… Подавляй толпу, уничтожай пламя, которое исходит от нее. Не возвышай человека враждебного. Тот, кто беден, - он враг. Будь враждебен к бедняку. Он дает разъяриться толпе, помещенной в рабочие дома» ([43] с.41). На этом фоне расцвел неимоверный произвол и бандитизм, о чем мы можем судить, например, по надписи на гробнице номарха (феодального правителя) провинции Сиута, который хвалится тем, что ему удалось на какое-то время в своей провинции справиться с царившим там ранее беспределом: «Каждый чиновник находился на своем посту; не было ни одного сражавшегося, ни одного пускавшего стрелу. Ребенка не убивали возле его матери и гражданина возле его жены. Не было злоумышленника… и никого, кто совершал бы насилие против его дома… Когда наступала ночь, спавший на дороге воздавал мне хвалу, обо он был у себя как дома; страх перед моими солдатами был его защитой» ([9] с.147). Все описанное выше представляет собой классический пример кризиса коррупции, который мы имели возможность видеть на примере уже трех или четырех других древних цивилизаций. Как и другие кризисы, он сопровождался экономическим и демографическим кризисом, падением нравов, разгулом бандитизма и преступности, бунтами и восстаниями и развалом государства и государственной власти. Поскольку мы не видим какого-то централизованного выхода из этого кризиса, подобного тому, который произошел в Риме при Октавиане Августе и в Византии при Ираклейской династии в VII в., а видим в течение целых пяти столетий (XXVI-XXI вв.) сначала нарастание хаоса и анархии, а затем их сохранение в том или ином виде, то неизбежным следствием кризиса коррупции должен был стать сильный демографический кризис и запустение Египта, подобно тому, что происходило в Западной Римской империи и китайской империи Хань в конце эпохи античности и в Византии в последние столетия ее существования. Несмотря на скудость информации о столь далеком от нас времени, некоторые явные признаки такого запустения мы действительно имеем. Например, как пишут российские историки, «Памятники периода эфемерных VII-X династий полны свидетельств о годах страшного голода и мора, когда некому становилось обрабатывать поля и защищать собранный в конце концов богатый урожай…» ([19] 2, с.7). Как в Китае в конце империи Хань, в Риме и Византии накануне их падения, в Египте в конце Древнего царства также происходит «варваризация» страны – иммиграция «варваров», пропорция которых к собственному населению в эпоху демографического кризиса всегда резко возрастала. В частности, как пишут Д.Брестед и Б.Тураев, представители негритянского народа маджаи, жившего к югу от египтян, «стали вступать в ряды египетской армии в таком количестве, что слово «матой», позднейшая (коптская) форма слова «маджаи», стала, наконец, обозначать в Египте солдата» ([9] с.135). Абсолютно такой же феномен мы видим в Западной Римской империи в V в. н.э., когда слово «варвар» стало синонимом слова «солдат», и мы знаем, что там это было прямо связано с катастрофическим сокращением населения в конце эпохи античности (см. [59], главы I-III). Кроме того, все историки и антропологи указывают на изменение внешнего облика египтян в более позднее время по отношению к эпохе Раннего и Древнего царства – появление сильной примеси негроидных черт, в то время как первоначально преобладали индоевропейские

150 черты. Это также признак сильного демографического кризиса, произошедшего в конце Древнего царства. Ну и, наконец, по мнению историков, начиная с VII династии (XXIII в. до н.э.) и вплоть до начала Нового царства (XVI в. до н.э.), то есть в течение примерно 700 лет, Египет жил при феодализме, и преобладающую часть его населения составляли крепостные крестьяне – а это тоже является признаком редкого населения. Период феодальной раздробленности в Древнем Египте продолжался с VII по X династии (XXIII-XXI вв. до н.э.). В течение этого периода мы можем наблюдать, как правившая Египтом олигархия, морившая население голодом, грабившая и угнетавшая его, постепенно перерождается в нормальную феодальную аристократию, а феодализм из его грабительского варианта, сложившегося в период V-VII династий, постепенно перерождается в классический вариант, подобный тому, который существовал в Западной Европе в X-XI вв. н.э. или в Московской Руси в XIII-XIV вв. (см. об этом главу IX)1. Так, один из номархов нома (провинции) Сиута конца эпохи феодальной раздробленности (IX-X династии) писал: «Я был богат зерном. Когда страна испытывала нужду, я поддерживал город с помощью ха и хекет (меры зерна); я позволял гражданину брать для себя зерна, и его жене, вдове и ее сыну. Я сложил все недоимки, которые, как я нашел, считали за ними мои предки. Я покрыл пастбища скотом, у каждого человека было много приплода, коровы телились дважды, загоны были полны телят» ([9] с.157). Один из высших чиновников Фиванского нома, живший в городе Гебелейн в эпоху XI династии, писал: «Я поддерживал Гебелейн в неурожайные года, когда испытывали нужду 400 человек. Я не похищал дочери у человека, я не отнимал его поля… Я разводил всевозможный мелкий скот; я сделал тридцать судов; затем еще тридцать судов, и я привез зерна для Эсне и Туфиума после того как Гебелейн получил поддержку» ([9] с.157158). Похожую надпись на своей гробнице оставил и номарх Антилопьего нома: «Не было ни одной дочери гражданина, с которой я поступил бы дурно, не было ни одной вдовы, которую я бы угнетал; не было ни одного крестьянина, которого я бы оттолкнул; не было ни одного пастуха, которого я бы прогнал… не было ни одного несчастного в моей области; не было ни одного голодного в мое время. Когда наступили голодные года, я вспахал все поля Антилопьего нома, вплоть до южного и северного рубежа, сохранив его население живым и доставляя ему пропитание, так что не было ни одного голодного… Ни в чем, что я давал, я не возвышал великого над малым… я не собирал недоимок с полей» ([9] с.158). Это лишь немногие примеры, подобных надписей встречается очень много ([9] с.172). Некоторые историки высказывают сомнение в искренности этих многочисленных посланий правителей, восславляющих свои благодеяния «маленьким людям» ([19] 2., с.7). Возможно, не все эти послания были правдивыми. Тем не менее, по ним можно судить о той глубине падения морали правящей верхушки, которая произошла до их появления – если правители указывают в качестве своих заслуг то, что они не похищали и не насиловали чужих дочерей и не отнимали у крестьян последнее зерно в счет недоимок в голодный год, обрекая их на верную смерть. Примечательно и само осознание правителями важности защиты интересов простого народа, соблюдения норм морали и борьбы с произволом. В истории мы видим примеры, когда такого осознания правящей верхушкой так и не произошло, как это было в Византии при династии Палеологов – и Византии не стало, она погибла вместе со своей правящей верхушкой. А древнеегипетская цивилизация после эпохи феодальной раздробленности VII-X династий возродилась и просуществовала еще более 1000 лет: вплоть до конца II – начала I тысячелетия до н.э.

1

Основная причина такого перерождения олигархии в феодальную аристократию, судя по всему, состояла в прекращении морской торговли – ввиду того, что бóльшая часть Египта в эпоху феодальной раздробленности оказалась отрезанной от побережья Средиземного моря, и вообще ввиду свертывания торговли в восточном Средиземноморье в этот период (см. схему III в начале главы VI).

151 Именно в конце эпохи феодальной раздробленности и в начале Среднего царства 1, как отмечают историки, желание сделать добро «маленьким людям» среди правителей и чиновников встречалось очень часто ([9] с.172; [19] 2, с.7). Данную эпоху можно было бы сравнить с эпохой позднего средневековья в истории Западной Европы (XI-XIV вв.), да и само название «Среднее царство» напоминает европейские «средние века». Как пишут Д.Брестед и Б.Тураев, основатель XI династии фараон Аменемхет I «организовал феодальное государство, не отличавшееся существенно от того, которое мы находим в позднейшей Европе» ([9] с.155). В составе населения Среднего царства мы видим, с одной стороны, множество крепостных крестьян, работавших на землях знати или фараона, и одновременно большое количество свободных крестьян. По словам историков, «большая часть армии фараона состояла в это время из свободных от рождения граждан среднего класса… Внизу общественной лестницы находились безыменные крепостные “крестьяне”… трудовые миллионы, на которых держалось земледелие страны» ([9] с.165, 168). В общем, мы видим социальную структуру типичного феодального государства, но уже начавшего выходить из состояния феодализма. Восстановление единства страны в начале XI династии было для нее благом, поскольку благодаря ему вновь начала восстанавливаться единая ирригационная система. Так, при фараонах XII династии были проведены огромные работы по созданию ирригационной системы Меридова озера. Это озеро, благодаря специальной системе каналов, во время сезона дождей полностью наполнялось водой, а во время сезона засухи, длившегося около 100 дней, вода из него сбрасывалась обратно в Нил, что удваивало количество воды, пригодной для орошения полей ([9] с.191). Однако новый период развития Египта принес и новые проблемы. Воссоединение всех областей страны, включая ее морское побережье, под единой централизованной властью привело к активному участию фараона и его вельмож в средиземноморской торговле, а это, как и в эпоху Древнего царства, разожгло аппетиты фараонов к внешним завоеваниям ([19] 2, с.31-33; [9] с.186-187). Безусловно, учитывая бедность и относительную малонаселенность Египта в эпоху Среднего царства, только внешние завоевания могли доставить фараонам то богатство и величие, которого им так хотелось. Поэтому мы видим любопытный феномен – внутренне еще очень слабое, но внешне очень грозное и воинственное государство, воюющее со всеми соседями и пускающееся в самые опасные военные авантюры. Так, по словам историков, «Аменехмет I и его преемники ведут практически беспрерывную череду завоевательных кампаний. Аменехмет I снаряжал походы в Нубию, Ливию и приграничные азиатские области, вел борьбу за подчинение местных правителей-номархов. На юге успехи этого воинственного фараона были значительны и вылились в подчинение ряда областей Эфиопии, богатых золотыми и медными рудниками» ([19] 2, с.49). Правившие позднее фараоны XII династии совершали уже более дальние и длительные военные экспедиции, в частности, в Сирию. Но как пишут историки, эти кампании скорее напоминали «хищнические набеги», чем попытку планомерного завоевания ([9] с.187). Однако такие «набеги» стали необходимым средством существования государства или, вернее, его знати во главе с фараоном. «Как только, пишут российские историки, - энергия правителя переставала подталкивать рычаги механизма бесперебойного поступления невольников и трофеев, внутреннее положение Египта осложнялось…» ([19] 2, с.49). В довершение этой картины внутренней экономической слабости и непрерывных внешних войн и грабительских «набегов» следует указать также на широкое распространение рабовладения. Рабами в эпоху Среднего царства были почти исключительно захваченные в плен иностранцы, причем преимущественно женщины ([19] 1

Эпоха Среднего царства – это середина XXI в. - конец XVIII в. до н.э., период правления XI-XIII династий фараонов. См схему III в начале следующей главы.

152 2, с.37-38), владение которыми не было столь чревато возможными мятежами, как рабамимужчинами. Приток рабов обеспечивался непрерывными войнами, при этом, как указывают историки, после некоторых походов в Египет пригоняли десятки тысяч рабов, в результате чего они стоили чрезвычайно дешево, а то и вовсе обходились бесплатно, если речь шла об использовании вельможами для своих личных потребностей рабов фараона ([19] 2, с.39). Дешевый рабский труд в эпоху Среднего царства, как и в другие эпохи, способствовал очень быстрому обогащению знати и быстрому обнищанию населения, благосостояние которого подрывалось системой рабовладельческих хозяйств. Все эти процессы опять очень быстро привели к образованию новой олигархии в лице фараонов и местной знати. Так, в эпоху XII династии, как отмечают российские историки, местная знать стала вести «поистине царский образ жизни» а также начала мечтать о «возможности независимого правления» ([19] 2, с.51). Археологические раскопки во всех египетских городах того периода демонстрируют резкое различие между теми условиями жизни, в которых жила знать, и основной массой городского населения, жившего в нищете ([19] 2, с.45). Итак, к концу Среднего царства мы опять видим в Египте сильную олигархию, постепенно захватывающую экономическую и политическую власть в свои руки. Как отмечают российские историки, исчезают к этому времени и надписи, рассказывающие о том, как правители и чиновники защищали интересы простых людей ([19] 2, с.35). Сочувствие к интересам «маленького человека» вновь выходит из моды. Рост имущественного неравенства и усиление власти олигархии неизбежно сопровождались подъемом классовой ненависти и массовыми восстаниями. «Подавление мятежей номархами, - пишут российские историки об эпохе конца Среднего царства, стало в Египте обычным делом, причем склонными к неповиновению все чаще оказывались не только невольники» ([19] 2, с.54). Среди надписей того периода можно встретить упоминание о том, что номарх наказал «тысячи мятежников» ([19] 2, с.54) такой размах в ту эпоху приобрели народные волнения. Положение, очевидно, усугублялось тем, что в Египте того времени, как и в Европе в конце феодальной эпохи, существовали сословия, которые жестко разделяли людей на «избранных» и «изгоев», поэтому классовая ненависть добавлялась к сословной ненависти. К таким «изгоям» в Египте можно было бы отнести, например, крепостных крестьян, прикрепленных к участкам земли, а также ремесленников, прикрепленных к своим профессиям ([19] 2, с.44), что лишало их возможности гибко приспосабливаться к изменяющимся условиям рынка и к уходу от кабалы, навязанной местным магнатом, в другую профессию или в другой город. Все это приравнивало тех и других к положению рабов и создавало возможности для всевозможных злоупотреблений и унижений со стороны знати. Наконец, немалую роль мог сыграть также наплыв иностранных рабов, подрывавших нормальные условия работы крестьян и ремесленников, а также широкое использование египетской олигархией иностранцев (в частности, негров) в качестве наемных солдат ([19] 2, с.60) и в качестве своих помощников и даже чиновников, что могло способствовать лишь еще большему угнетению населения и антагонизму в обществе1. В сохранившемся с тех времен литературном произведении - «Речении Неферти» - в котором описывается произошедшая в Египте революция, в качестве основной меры, которая могла бы ослабить социальное напряжение в обществе, предлагалось преодолеть засилье иностранцев в стране ([19] 2, с.82). В совокупности все эти обстоятельства могут служить объяснением тех страшных потрясений и социальных бурь, которые обрушились на Среднее царство во время XIII династии. За время этой династии (1789-1645 гг. до н.э.) на троне успело смениться по меньшей мере 118 царей (!), то есть в среднем каждый из них правил всего лишь год с 1

Так, во время борьбы за власть в эпоху XIII династии в качестве претендентов на трон фараона фигурировали два негра, которые были, очевидно, выдвинуты египетской знатью, и один из них, судя по всему, был египетским военачальником ([9] с.209).

153 небольшим. Историки Д.Брестед и Б.Тураев сравнивают этот период с «веком 30 тиранов» в Римской империи в III в. н.э. - см. главу III, п. 3.1 ([9] с.209-210). Как и «век 30 тиранов» в Риме, этот период в Египте стал эпохой гражданских войн и социальных бурь. Вот какое описание этому приводит В.Кузищин: «Правители новой, XIII династии (1789-1654 гг. до н.э.) оказались не в состоянии решить проблему стабилизации внутренней обстановки в стране. …недовольство народных масс вылилось в открытое народное восстание против существующего строя и его властей. Яркое описание этого восстания рабов и бедняков сохранилось в двух произведениях: в “Речении Ипусера”… и “Речении Неферти”… “Смотрите, - говорит Ипусер, - огонь поднялся высоко, пламя его исходит от врагов страны. Смотрите: свершились дела, которые, казалось, не должны свершиться. Царь захвачен бедными людьми… Смотрите: было приступлено к лишению страны царской власти немногими людьми, не знающими закона… Столица, она разрушена в один час”. “Воистину, - продолжает Ипусер, - вскрыты архивы. Расхищены их податные декларации. Рабы стали владельцами рабов. Воистину: чиновники убиты. Взяты их документы… Поистине: писцы по учету урожая, списки их уничтожены. Зерно Египта стало общим достоянием. Воистину: свитки законов судебной палаты выброшены, по ним ходят на перекрестках. Бедные люди сламывают их печати на улицах”» ([43] с.46-47). Как это очень часто бывает, социальными потрясениями и гражданскими войнами в Египте в конце Среднего царства воспользовались иностранные захватчики, захватившие Верхний Египет и правившие им в период с 1675 по 1554 гг. Они вошли в историю под именем гиксосов и образовали XV и XVI династии египетских фараонов ([43] с.47). Таков был в целом закономерный результат кризиса коррупции, потрясшего Египет в конце Среднего царства. Но иностранное завоевание принесло новые бедствия для египетского народа. Как писал египетский историк Манефон, «пришли нечаянные люди низкого происхождения с восточной стороны, обладавшие достаточной смелостью, чтобы идти походом на нашу страну, и насильно покорившие ее без единой битвы. И после того, как они подчинили наших правителей, они варварски сожгли наши города и разрушили храмы богов и поступили со всеми жителями самым враждебным образом: некоторых они убили, а у других увели в рабство жен и детей. Наконец, они выбрали из своей среды царя по имени Салатис, и он жил в Мемфисе и заставил как Верхний, так и Нижний Египет, платить дань и поместил гарнизоны во всех наиболее подходящих местах» ([9] с.212). 5.3. Власть гиксосов в Египте во II тысячелетии до н.э. Каковы же были основные движущие силы той интервенции и военного переворота, которые «без единой битвы» привели к власти в Египте династию фараоновгиксосов? Исторические источники указывают на то, что это не было завоеванием Египта какой-либо иностранной державой. Власть гиксосов в Египте ни в коей мере нельзя сравнить, например, с властью греков после завоевания Египта Александром Македонским или, тем более, с властью римлян в рамках Римской империи. Неясно даже, кто такие были гиксосы. Как пишут Д.Брестед и Б.Тураев, «позднейшая традиция не была в состоянии определить ни национальности, ни происхождения гиксосов» ([9] с.213). Само слово «гиксос», как указывают историки, в переводе с греческого означает «правитель стран» ([9] с.212), соответственно, гиксосы – это «правители стран», что ни о чем не говорит. Что касается национального состава гиксосов, то значительную роль в их числе играли семитские кочевники – амореи (амарту) и хапиру (хабиру), среди которых, как предполагают историки, были предки арабов и евреев ([9] 2, с.301; [273])1. Но Манефон называл их также «финикийцами», а финикийцы вовсе не были кочевниками, да и, по1

Как указывают историки, установлена этимологическая связь слова хапиру или хабиру (habiru) со словом евреи (hebrew) [273].

154 видимому, не были они и семитами (см. следующую главу), а были оседлым народом, проживавшим на территории Сирии и Палестины. Наконец, царица Хатшепсут, правившая после гиксосов, называла их «азиатами», но указывала, что среди них были также «варвары», «народы Северной Страны» ([9] с.211-213). Таким образом, в армии гиксосов мы видим представителей как минимум трех народов – семитских кочевников, финикийцев и представителей некоего северного народа. Что касается самих правителей (фараонов) гиксосов, то, как указывал известный немецкий историк Э.Майер, среди фараонов XV-XVI династий встречаются как семитские, так и египетские имена, а большинство имен не относятся ни к тем, ни к другим. Что касается XVII династии фараонов, которая тоже правила в этот период, то она вообще в основном состоит из египетских имен. На основе анализа этих и множества других материалов Э.Майер пришел к выводу, что власть гиксосов представляла собой в основном власть египетских правителей, но призвавших на помощь иностранную наемную армию ([249] S.312-329). Российские историки указывают на то, что распространение власти гиксосов над Египтом шло не решительным натиском, а постепенно, в течение нескольких десятилетий. Они также указывают на «лоскутность» устройства государства гиксосов даже в период их максимальной власти над Египтом. «По существу, - пишут историки, - гиксосская держава так и не была создана» ([19] 2, с.84-85), и указывают, что между самими городами, где правили гиксосы, не стихали междоусобные войны. Кроме того, все данные свидетельствуют о том, что режим гиксосов в Египте представлял собой крайнюю деспотию, сопровождавшуюся угнетением коренного населения и свергнутую с великой яростью при первой же представившейся возможности. «Даже мелкие населенные пункты [гиксосов], - пишут российские историки, - обводились крепостными стенами и глинобитными валами, а крупнейшие города имели мощные системы укреплений с двойными стенами, с тройными башнями. Пандусы при подходах к воротам спланированы были так, чтобы держать осаждающих как можно дольше под обстрелом лучников при попытке штурма цитадели. И, несмотря на это, почти все раскопанные города гиксосов носят на себе следы разграблений и пожарищ» ([19] 2, с.85). Наконец, еще одно свидетельство деспотии – это введение гиксосами культа нового государственного бога – Сета. Этого египетского бога можно с полным основанием считать древним предшественником современного Сатаны, причем, не только по содержанию его культа, но и по внешнему виду. Его изображали, как правило, с хвостом (раздваивающимся на конце), с рогами и с туловищем собаки, но при этом с человеческим лицом, а иногда, наоборот, в виде человека, но с головой, похожей на козлиную и увенчанной рогами, или с головой осла [17]. Как указывает российский историк Б.Петухов, сначала Сет был у египтян одним из положительных, светлых, богов и одним из двух богов – покровителей фараона ([79] с.331). Но в дальнейшем его восприятие сильно трансформировалось, и он превратился в бога зла и хаоса. Очевидно, это началось как раз в эпоху правления гиксосов, когда Сета сделали главным божеством, а фараон стал его представителем, в знак чего даже скипетр (знак власти) фараона стали делать в виде одного из изображений бога Сета [17]. Хорошо известно, что гиксосы разрушили немало храмов в Египте ([9] с.218) - судя по всему, именно потому, что они хотели свернуть почитание прежних богов и насадить культ нового бога Сета (Сатаны). Но в дальнейшем против этого бога среди египтян началось массовое движение, он был демонизирован, превратился в народном сознании в бога зла и хаоса [17], и, по-видимому, с тех пор его внешний облик и ассоциируется во всем мире с Сатаной, а само слово «Сатана» - это, очевидно, трансформировавшееся название бога Сета1. Несомненно, что столь негативное отношение к Сету и фактическое его превращение в последующем в Сатану были связаны с тем режимом деспотии, зла и хаоса, который установился в

1

Так, Ю.Петухов настаивает на происхождении слова «Сатана» от слова «Сет» ([79] с.332)

155 правление гиксосов. Не будь этого, будь режим гиксосов менее антинародным, население вряд ли воспылало бы такой лютой ненавистью к Сету.

Слева: скипетр фараона в виде изображения бога Сета. Источник: [17] Справа: деталь древнеегипетского барельефа 2800-2700 гг. до н.э., IV династия, с изображением бога Сета. Бог Сет изображен над головой умершей жены фараона – в то время он, очевидно, считался владыкой загробного мира (см.: [79] с.316)

В целом все изложенные выше факты дают основания заключить, что власть гиксосов в Египте была разновидностью власти олигархии, но одного из ее крайних проявлений - в виде диктатуры «сильных мира сего», поддерживаемой «иностранными штыками». Об этом свидетельствует, во-первых, разнохарактерный и разноплеменный состав войска гиксосов, во-вторых, тот факт, что власть находилась в руках правителей (фараонов XV-XVII династий), среди которых около половины составляли сами египтяне, в-третьих, постоянные междоусобные войны этих правителей друг с другом, и, наконец, в-четвертых, их явно антинародный режим. В сущности, это можно считать закономерным результатом. На множестве других исторических примеров мы можем видеть, как кризис коррупции приводит сначала к хаосу и бесконечным сменам правительства на фоне гражданской войны, и это заканчивается установлением либо народной власти, осуществляющей в стране социальную революцию, либо, наоборот, режима военной диктатуры, руководимого олигархией, который сопровождается войнами, террором и насилием. Нередко это достигается как раз посредством привлечения иностранной военной группировки, которая в таком случае может стать частью правящей верхушки1. Власть гиксосов в Египте продолжалась около 100 лет, и лишь в середине XVI в. до н.э. Яхмос I сверг гиксосов, положив начало новой XVIII династии фараонов и начало Новому царству (XVI-XI вв. до н.э., XVIII-XX династии). Но роль Яхмоса I состояла не только в изгнании иноземных захватчиков. Как мы выяснили выше, эта власть была переплетена с властью местных и иноземных магнатов (которые, очевидно, и называли себя «гиксосами», то есть «правителями»), поэтому ее невозможно было свергнуть, не лишив этих магнатов не только политической, но и экономической власти. Именно это и 1

В этом отношении можно привести множество примеров. Например, византийский магнат Кантакузин (ставший позднее императором Иоанном VI) для борьбы с восставшим народом пригласил в Грецию и Болгарию турок – османов и сельджуков – и отдал свою дочь в гарем османского правителя, тем самым с ним породнившись (см. предыдущую главу). Другим примером может служить попытка французских Бурбонов и французской королевы Марии Антуанетты (урожденной наследницы австрийского императорского дома Габсбургов) задавить Французскую революцию посредством интервенции Австрии и Пруссии.

156 сделал Яхмос I. Как пишут Д.Брестед и Б.Тураев, почти все земли, составлявшие наследственную собственность поместной знати, «были конфискованы в пользу короны, во владении которой они остались навсегда», результатом стало «полное исчезновение поместной знати, бывшей основой правительственной организации Среднего царства. Весь Египет представлял теперь личную собственность фараона» ([9] с.224). Таким образом, мы видим, что именно Яхмос I, основатель Нового царства, и явился тем Октавианом Августом, «плохим императором», который уничтожил олигархию, мешавшую дальнейшему нормальному существованию государства, и тем самым открыл новую страницу в истории Египта1. Однако, как и Октавиан, конфискуя крупную земельную собственность, Яхмос не исходил из какой-то теории, подобной марксизму или подобной той, что изложена в настоящей книге. Он просто уничтожал врагов египетского народа (гиксосов) и всех тех, кто им помогал или симпатизировал. И он не трогал земли тех немногих крупных землевладельцев, которые, наоборот, помогали ему бороться с гиксосами. Как указывают Д.Брестед и Б.Тураев, Элькабскому дому (и, возможно, не только ему) Яхмос I позволил удержать свои земли, и тот в дальнейшем их существенно расширил ([9] с.224). Такой подход, очевидно, способствовало в будущем формированию новой олигархии – уже среди друзей нового фараона. Но это уже другая страница истории. Революция, совершенная Яхмосом I (конфискация крупной земельной собственности), была не просто экономической, она была, прежде всего, социальной революцией. И она не только способствовала преодолению кризиса коррупции, но и привела к изменению социальной структуры общества. Так, вместе с крупной земельной собственностью фактически исчезли оба сословия, составлявшие основу Египта феодальной эпохи Среднего царства: исчезло, во-первых, сословие поместной знати, и вовторых, сословие частновладельческих крепостных крестьян. Положение последних, ранее составлявших большинство населения, по существу мало отличалось от положения рабов. Теперь же они превратились в «крепостных фараона» и по своему статусу вплотную приблизились к свободным крестьянам, освободившись от произвола поместной знати. Появился и большой слой чиновников на службе у фараона (служилый средний класс), вышедший из свободного крестьянства ([9] с.238-240). Интересно, что одновременно с восстановлением государственности в Египте в начале XVIII династии (XVI-XIV вв. до н.э.) мы видим опять осознание фараонами и чиновниками необходимости защиты интересов простого народа, отстаивания справедливости и борьбы с коррупцией. Например, описывая деятельность визирей Севера и Юга Египта (фактически глав правительства южной и северной половины страны) в начале Нового царства, Д.Брестед и Ю.Тураев высоко оценивают как саму эту деятельность, так и руководство ею со стороны фараонов: «Народ смотрел на него [визиря] как на своего великого защитника, и высшей похвалой Амону в устах его почитателей было назвать его “визирем бедных, не берущих взятки с виновного” … Царь говорит визирю, что он должен вести себя как тот, кто “не клонит своего лица в сторону князей и советчиков, а также не делает весь народ своими братьями”; и еще он говорит: “Это отвращение для бога – выказывать пристрастие. Таково наставление: ты будешь поступать одинаково, будешь смотреть на того, кто известен тебе так же, как и на того, кто тебе неизвестен, и на того, кто близок… так же, как и на того, кто далек” … Визири XVIII династии желали заслужить репутацию неутомимых работников, добросовестных чиновников, величайшая гордость которых заключалась в надлежащем отправлении своей должности» ([9] с.236-237). Мы видим, что из второго кризиса коррупции, поразившего Египет в конце Среднего царства, страна вышла с намного меньшими потерями, чем после первого кризиса, начавшегося в конце Древнего царства, который привел к полному упадку и 1

Этот факт можно считать еще одним (помимо тех, что уже были представлены) доказательством того, что власть гиксосов была переплетена с властью магнатов, крупных землевладельцев.

157 опустошению страны и наступлению многовековой эпохи феодализма. И причина, очевидно, состоит в том, что после нескольких попыток, сначала в виде стихийного захвата власти простым народом (как это описано в «Речении Ипусера»), а затем в виде длительной кровопролитной войны с иноземными завоевателями и крупными землевладельцами, египетскому народу удалось совершить социальную революцию. Ее кульминацией стали социальные реформы, проведенные новым правителем, Яхмосом I, который представлял народные интересы. 5.4. Империя Нового царства в Египте (XVI-XI вв. до н.э.) Как мы уже убедились на примере Рима и Византии, преодоление кризиса коррупции вовсе не гарантирует обществу защиту от новых кризисов коррупции в будущем, если не устранены причины, им способствующие. Дальнейшая история Египта это также подтверждает: в эпоху Нового царства мы опять видим глобализацию и имперское строительство, те же факторы, которые способствовали развитию предыдущих кризисов. Именно в эту эпоху – середина II тысячелетия до н.э. – глобализация, интенсивная морская торговля достигла своего очередного пика (см. Схему III). Это подтверждается многочисленными фактами. Например, в эту эпоху мы можем видеть в любой стране восточного Средиземноморья самые разнообразные товары, привезенные издалека. В Египте, Сирии и Палестине мы видим во множестве критскую и греческую керамику, на Крите и в Греции – египетские и сирийские изделия, а также товары из Месопотамии. Мы видим в этих странах даже янтарь и украшения из янтаря, привезенные с Балтики, и еще многие необычные товары из самых дальних стран ([246] pp.135-136; [196] p.117). Размах морской торговли и мореплавания в эту эпоху достиг такого уровня, которого он еще никогда не достигал в этом регионе. У каждого чиновника XIX династии фараонов (XIII век до н.э.), судя по имеющимся описаниям, был, по меньшей мере, один собственный торговый корабль, а то и несколько; у храмов были целые флотилии, которые совершали регулярные торговые экспедиции. Как отмечают российские историки, «о богаче – хозяине судна, которое ходило к восточному побережью Средиземного моря, говорится в школьных прописях XIX династии» ([19] 2, с.182, 194). Размерам египетского морского флота эпохи империи (Нового царства) Египта могла бы позавидовать даже Греция в классическую эпоху античности, хотя она и была морской нацией, разбросанной на множестве островов и полуостровов. Так, известно, что египетский фараон Рамсес II для отражения нашествия «народов моря» в конце XIII в. до н.э. располагал флотом в размере 400 кораблей, а греки в знаменитом саламинском сражении 480 г. до н.э., остановившем персидское нашествие, располагали всего лишь 330 кораблями, собранными со всей Греции для борьбы с персами ([19] 1, с.38, 101-102). Поскольку к середине II тысячелетия международная торговля достигла своего пика, она, без сомнения, служила мощнейшим фактором, который способствовал быстрой концентрации богатства в руках правящей верхушки Египта и оказывал на нее развращающее влияние. Признаки того и другого мы видим во множестве. Так, вельможа на египетской фреске середины XV в. до н.э. изображен в качестве молодого модника и сластолюбца с вычурной бородкой, золотыми серьгами, в богатой одежде, посреди роскошной стильной мебели, диковинных цветов и изысканных вещей из стекла и золота, с кубком в руке, у ног которого с покорным видом сидит молодая рабыня ([18] 1, с.33).

158

Египетский вельможа времен Тутмоса III (1490-1436 гг. до н.э.): древнеегипетское изображение.

«Оделся ты в тончайшее полотно, поднялся ты на колесницу, жезл золотой в руке твоей… запряжены жеребцы сирийские, впереди тебя бегут эфиопы из добычи, добытой тобой. Ты опустился в свой корабль кедровый, оснащенный от носа до кормы, ты достиг своего доброго загородного дома… Уста твои полны вином и пивом, хлебом, мясом, пирожными. Откормленные быки заколоты, вино откупорено, пение сладостное перед лицом твоим. Твой начальник умащенный умащает маслом, твой старшина сада – с венком, твой начальник птицелов приносит уток, твой рыболов доставляет рыбу. Твое судно пришло из Сирии-Палестины, груженное всякими добрыми вещами. Твой загон полон телят. Твоя челядь здорова» ([19] 2, с.194). Так описывали египтяне жизнь сановника времен XIX династии фараонов (XIII в. до н.э).

Певицы и танцовщицы. Настенная роспись из гробницы в Фивах.

Не менее развращающее влияние на верхушку египетского общества, должно быть, оказывали и бесконечные завоевательные походы фараонов, начавшиеся вскоре после

159 восстановления египетского государства Яхмосом I. Большинство этих походов заканчивались наводнением Египта иностранными рабами. Так, известно, что только из одного похода в Сирию в середине XVIII династии фараон Аменхотеп II привел более 100 тысяч пленников ([19] 2, с.185). Все эти невольники распределялись между теми, кто ближе всего стоял к власти. Много пленных рабов фараоны дарили храмам, другая их часть использовалась в сельском хозяйстве на землях фараона или его вельмож, третья часть пополняла домашнюю прислугу и гаремы знати. Помимо невольников, завоевательные походы приносили египетской правящей верхушке много другой ценной добычи, что также увеличивало ее богатства. Уже преемникам Яхмоса I, фараонам Аменхотепу I и Тутмосу I (конец XVI в.) удалось завоевать Нубию, частично Ливию и, по видимому, всю Палестину ([9] с.255256), но окончательно свою власть над ней Египет установил при Тутмосе III к середине XV в. до н.э. Жители Палестины теперь поменялись местами с египтянами – в эпоху империи гиксосов египтян угоняли в рабство, в основном в Палестину, а теперь уже население последней угоняли в рабство в Египет. С этого момента все эти территории вошли в созданную Египтом империю и, несмотря на многократные попытки освободиться от его власти, оставались в ее составе, по крайней мере, частично, вплоть до конца XII в. до н.э., то есть почти до самого конца Нового царства. Создание империи позволило египетской правящей верхушке поставить грабеж соседних народов: ханаанян (финикийцев), нубийцев, ливийцев, семитов, - на постоянную основу. В течение всех четырех столетий существования египетской империи с покоренных территорий в Египет не переставал поступать поток рабов и ценного сырья, а вымогательства со стороны египетских чиновников, как пишут историки, способствовали последующему упадку этих территорий [273].

Пленники в Египте. Древнеегипетские барельефы

Вместе с тем, в течение всей XVIII династии мы видим борьбу, временами приобретавшую ожесточенный характер, между представителями двух течений или партий среди египетской правящей верхушки – партии войны и партии мира, которые склоняли на свою сторону тех или иных правителей Египта. Первым таким правителем, представлявшим партию мира, стала царица Хатшепсут. Она пришла к власти в результате дворцового переворота, свергнувшего фараона Тутмоса I и его наследника Тутмоса II и приведшего к власти его побочного сына Тутмоса III (1490-1436 гг. до н.э.), который, судя по всему, не имел серьезных прав на престол, поскольку его матерью была наложница фараона. Но основной целью переворота являлось, по-видимому, выдвижение не столько Тутмоса III, сколько его жены Хатшепсут, приходившейся наследницей фараону Яхмосу I, основателю XVIII династии. Во всяком случае, в результате стараний партии, поддерживавшей Хатшепсут, как пишут Д.Бредстед и Б.Тураев, «Тутмос III был вынужден признать свою жену соправительницей и фактически допустить ее к участию в управлении. Вскоре ее сторонники стали настолько сильны, что царь оказался серьезно

160 урезан в своих правах и даже в конце концов отодвинут на задний план. Таким образом, Хатшепсут стала царем…» ([9] с.260). Через пять лет Тутмосу I и Тутмосу II удалось отстранить Тутмоса III и Хатшепсут от власти и самим опять завладеть короной. А свергнутых противников они пытались преследовать, стирали все их имена на памятниках и ставили вместо них свои собственные имена. Однако уже довольно скоро они были сами вновь свергнуты, и власть Тутмоса III и Хатшепсут была восстановлена ([9] с.260-261). В течение всех 15 или 20 лет ее пребывания на троне вместе с мужем Тутмосом III она не позволяла ему вести дальнейшие завоевательные или грабительские походы против соседей, и египетская армия за эти годы ни разу не покидала территории Египта ([9] с.273-274). Однако после ее смерти все изменилось. Как пишут историки, Тутмос III «слишком много вытерпел» - будучи формально царем, фактически он все эти годы был мужем при царице. Поэтому теперь он ей мстил. «Он всюду стер ее имя, и на всех стенах ступенчатого храма были уничтожены как ее изображения, так и ее имя. Все ее сторонники, без сомнения, бежали. В противном случае с ними скоро бы покончили. На рельефных сценах в том же храме, где Сенмут, Нехси и Тутии [сподвижники царицы] считали такой честью для себя фигурировать, их изображения и их имена были безжалостно уничтожены» ([9] с.274). Так же Тутмос III поступил и со всеми другими упоминаниями о Хатшепсут и ее сподвижниках. Вскоре после этого фараон приступил к целой серии завоевательных походов, продолжавшихся без перерыва 19 лет. За это время он провел 17 военных кампаний, число городов, взятых им во время каждой из них, исчислялось сотнями. Он захватил всю Сирию и Палестину вплоть до юго-востока Малой Азии и вплоть до северной Месопотамии, и при нем империя достигла наибольшего могущества и величия, затмив все другие государства. Потомки Тутмоса III продолжали начатое им дело – управляли огромной египетской империей и периодически проходили с огнем и мечом по покоренным землям, чтобы вселить ужас подвластным народам, захватывая местное население и угоняя в Египет. Вот что пишут российские историки о царствовании его сына Аменхотепа II: «Аменхотеп прочесывал Сирию и Палестину в поисках добычи и попутно покорял “мятежи”. Со своими противниками Аменхотеп II расправлялся очень жестоко. Сто тысяч воинов и мирных жителей были угнаны в рабство, семь правителей было умерщвлено. Тела повергнутых правителей свисали с носа царского корабля… Таков был итог только одного из походов фараона. В назидание эфиопам труп одного из сирийских царьков был отослан на юг и там повешен на стене города Напаты. … Азиатские цари преклонялись перед блеском египетского золота и мощью египетского оружия. Вавилонский и митаннийский правители слали египетскому “брату”, как залог дружбы, своих царевен. Сами они при этом не получили из Египта ни одной царской дочери» ([19] 2, с.206-207). Однако среди потомков Тутмоса III нашелся один, фараон Аменхотеп IV (Эхнатон), который принципиально отказался от проведения прежней политики регулярных грабительских походов в пределах и за пределами созданной империи. За время своего довольно длительного царствования (1365-1348 гг.) он не предпринимал военных походов1 и игнорировал просьбы некоторых вассальных князей о военной помощи. В результате, конечно, власть Египта на территории покоренных стран к концу его царствования уменьшилась. Отдельные города выказывали неповиновение египетским наместникам или захватывались соседними государствами. Но, по-видимому, это была сознательная политика фараона, которого историки называют «революционером». Очевидно, ему было ненавистно все, что составляло суть власти фараонов - его предшественников. И он порвал не только с грабительскими походами, стараясь править в своем государстве только мирными способами. Как отмечают российские историки, он пытался также обновить чиновничий аппарат египетского государства, очищая его от 1

По-видимому, за исключением одного похода в Нубию на 12-м году царствования.

161 представителей знати и пополняя его выходцами из простого народа, на что указывают многочисленные надписи ([19] 2, с.208). Кроме того, он порвал также и с традиционной религией, запретив культ бога Амона (в честь которого получил свое первоначальное имя) и введя культ нового бога, бога солнца Атона. Фактически, борясь с религией, Эхнатон боролся и со жреческой олигархией, власть которой в Египте приняла уродливые формы. Именно жрецы были в основном организаторами дворцовых переворотов, устранявших неугодных им фараонов, и именно жрецы был основными получателями добычи, захваченной фараонами во время военных походов. Львиная доля рабов передавалась фараонами жречеству, для него фараоны строили огромные величественные храмы, жречество также аккумулировало в своей собственности огромные земельные владения. Особенно выделялись жрецы бога Амона, считавшегося главным богом, которые, как пишут Д.Брестед и Б.Тураев, «составляли в то время богатую и могущественную корпорацию». Именно против них и против их гигантской власти была в первую очередь направлена религиозная реформа Эхнатона. «Жречество, - пишут далее историки, - включая и корпорацию Амона, лишилось своих владений, официальное служение различным богам прекратилось по всей стране, и их имена были стерты всюду на памятниках, где только их могли найти. Преследование Амона было особенно ожесточенным. Не было пощажено при этом и фиванское кладбище: ненавистное имя Амона было стерто в гробницах предков всюду, где его находили вырезанным на камне. … Даже статуи предков нового фараона, включая и его отца, не встретили к себе лучшего отношения; напротив, так как имя Аменхотепа III заключало Амона, то молодой царь счел себя вынужденным стереть имя собственного отца, чтобы имя бога не встречалось больше написанным огромными знаками во всех фиванских храмах» ([9] с.353). Фараон изменил и собственное имя – вместо Аменхотепа IV он стал называть себя Эхнатоном, в честь нового бога Атона. Жрецы в Древнем Египте представляли собой одну из разновидностей олигархической власти1. Поэтому смысл борьбы фараона и с чиновничьей олигархией, и со жреческой олигархией, включая конфискацию ее земель, я полагаю, после всего написанного выше, Вам должен быть понятен. Менее понятна, наверное, религиозная революция, совершенная Эхнатоном. Действительно, какой смысл был в такой непримиримой борьбе с традиционной религией, да еще сопровождавшейся уничтожением имени собственного отца и других предков? Если говорить коротко, то смысл ее сводился к следующему. Фактически речь шла не о простой религии (о чем, как правило, забывают упомянуть историки), а об еще одной разновидности сатанинского культа, который в эту эпоху насаждался уже не гиксосами, а жрецами бога Амона при попустительстве или с согласия фараонов XVIII династии. Бог Амон был до начала Нового царства ничем не примечательным второразрядным богом, почитавшимся в основном лишь в Фивах и еще в нескольких городах Египта. Но благодаря тому, что Фивы и фиванское жречество помогло Яхмосу I одержать победу над гиксосами, после того как гиксосы и их бог Сет (Сатана) были свергнуты, главным богом Египта стал фиванский бог Амон. Поначалу он просто заменил собой культ традиционного главного египетского бога (которого ранее называли Птах, а затем Ра), он изображался в виде обычного человека, иногда сидящего рядом с богинейматерью (богиня Маат или Мать). Но затем все изменилось: где-то в конце XVI в. – начале XV в. до н.э. прежнего бога Амона фактически подменили другим богом, оставив лишь прежнее название2. 1

Хотя, наверное, не все жрецы, а какая-то их часть, накопившая много имущества и приобретшая большую власть. 2 Как полагают историки, это произошло после завоевания Египтом Кушитского царства в Нубии (около 1520 г. до н.э.). Главный бог кушитов изображался в виде барана или в виде человека с бараньей головой, на основании чего египетские жрецы начали утверждать (или постепенно внушили египтянам), что это и есть правильное изображение главного бога Амона [17].

162 Амона начали изображать как человека с головой барана, либо как человека с длинной козлиной бородкой и рогами. Кроме того, поскольку козлы и бараны считаются очень похотливыми животными, то Амона нередко стали изображать с эрегированным пенисом и с плетью в руке, которая заменила прежний символ власти (скипетр). Все эти древние изображения Амона имеются в главном храме Амона-Ра в Карнаке в Египте и во многих музеях мира.

Древнеегипетские изображения бога Амона: слева - с рогами, козлиной бородкой и змеями, справа - с эрегированным пенисом и плетью. Источник: [17]

Древнеегипетские изображения Аменхотепа IV (Эхнатона) и его семьи: слева - с «козлиными» ногами (по анатомическому строению это ноги какого-то животного), справа - с «козлиными» чертами лица. Преобладающая версия среди историков сегодня состоит в том, что Эхнатон в действительности выглядел совсем не так, как его обычно изображали (человека с такими уродливыми чертами просто не могло быть), а это был такой принятый в то время «способ изображения фараонов».

163 Поэтому задолго до начала царствования Аменхотепа IV Амон из бога-творца и покровителя людей превратился в баранообразное или козлинообразное существо, упивающееся властью, богатством и похотью, культ которого повсюду насаждался жрецами1. Даже самих фараонов, которые считались земным воплощением Амона, изображали в этот период в виде козлинообразных существ с козлиными ногами и козлиными чертами лица (о чем свидетельствуют некоторые сохранившиеся статуи и изображения Аменхотепа IV). Против всего этого и восстал Аменхотеп IV (Эхнатон). Но поскольку в Египте к тому времени развелось множество таких сомнительных богов, то он отменил вообще всех богов и заменил их одним богом солнца Атоном, который был фактически не чем иным, как старым главным богом Египта, богом солнца Ра, но с новым именем. И судя по всему, у этой религиозной реформы нашлось много последователей – так много, что впоследствии ее невозможно было совсем отменить, хотя после смерти Эхнатона жрецы предали фараона-революционера анафеме, и упоминания о нем были стерты из официального списка фараонов. Несмотря на то, что новый бог солнца Атон был низвергнут, а старый бог Амон был восстановлен жрецами в качестве главного бога Египта, но фактически жрецы были вынуждены смириться с религиозной революцией Эхнатона. Они отказались от прежнего «козлиного» бога, объединили двух богов: Амона и бога солнца Ра, - в одного бога Амона-Ра, сделали его главным богом и придали ему благообразный вид, вполне соответствующий главному богу Египта [17].

Древнеегипетский бюст Аменхотепа IV (Эхнатона) с нормальными чертами лица (Лувр). А вот совершенно нормальный фараон Аменхотеп IV–Эхнатон: ничего «козлиного» в нем уже нет.

Политику Эхнатона в целом можно расценить одновременно как попытку осуществить духовную революцию (борьба с культом, пропагандирующим богатство, власть и похоть) и как попытку борьбы с коррупцией (борьба со жреческой и чиновничьей олигархией), которая усиливалась в Египте в течение XVIII династии. Этим же целям служил и его отказ от грабительских походов. Ведь такие походы в первую очередь способствовали развращению правящей верхушки, ее духовной деградации и нарастанию коррупции. Некоторые преемники Эхнатона продолжали его линию по борьбе с коррупцией. Так, бывший сподвижник и помощник Эхнатона, фараон Харемхеб, правивший в конце XVIII династии, в течение всего своего царствования энергично вел борьбу с коррупцией среди чиновников. В частности, он ввел суровые законы против чиновничьих злоупотреблений. Сборщик налогов, признанный виновным в вымогательствах среди населения, согласно этим законам, приговаривался к отсечению носа и изгнанию в Джару, город, затерянный в песках Аравийской пустыни. Он также боролся с произволом со 1

Бог в виде барана, козла или быка символизировал также богатство, поскольку главным богатством в древности являлся скот.

164 стороны армии, которая постоянно грабила крестьян, отнимая у них шкуры и продовольствие, и следил за тем, насколько справедливо ведут дела его визири и судьи ([9] с.388-389). Однако вряд ли меры, предпринимавшиеся двумя фараонами, могли изменить наметившуюся тенденцию. Армия потому и грабила египетских крестьян, что привыкла во время военных походов избивать и грабить население империи, и уже не могла избавиться от укоренившейся привычки. А чиновники и судьи потому и вымогали деньги у населения, что правящая верхушка лишь в последнюю очередь думала о его благополучии, а в первую очередь упивалась той властью и богатством, которого она уже достигла и культу которого она поклонялась. Поэтому при новой XIX династии (13061197 гг. до н.э.) мы видим опять и возобновление бесконечных грабительских походов, и насаждение сатанинских культов. Как уже было сказано, жрецы после религиозной революции Эхнатона были вынуждены отказаться от культа «козлиного» бога Амона и заменить его благородным богом Амоном-Ра. Однако фараоны XIX династии, едва придя к власти, опять начали, как когда-то гиксосы, пропагандировать культ бога Сета (Сатаны). Его именем были даже названы несколько фараонов этой династии: Сети I, Сети II, Сетнахт. Бога Сета опять начали причислять к числу главных богов Египта, в его честь сооружались храмы и монументы, совершались человеческие жертвоприношения1, а один из полков в армии фараона Рамсеса II (1290-1224 гг. до н.э.) считал Сета своим богомпокровителем [17]. Разумеется, когда армия считает своим покровителем Сатану, то от нее трудно ожидать нормального человеческого отношения к простому народу. В целом политика Египта в эту эпоху мало отличалась от эпохи Тутмоса III и его преемников – такие же частые грабительские походы и вереницы рабов, пригоняемых в Египет, такое же гигантское строительство дворцов и храмов и такая же пропасть между неимоверным богатством немногих и ужасающей нищетой, бедствиями и лишениями остальных. В эпоху XVIII и XIX династий египетская верхушка жила в такой умопомрачительной роскоши, какой Египет не видел на протяжении всей своей предыдущей истории, и какую еще очень долго не увидит после этого. «Роскошь и показная жизнь столицы, - пишут Д.Брестед и Б.Тураев, - сменили древнюю сельскую простоту и ее устойчивые исконные добродетели. Начиная с фараона и кончая самым скромным писцом, это изменение сказывалось даже в костюме. Простой льняной передник от бедер до колен, которым некогда довольствовались все, не исключая и царя, заменился сложным костюмом с длинным плиссированным подолом и богатой туникой с длинными рукавами. Вместо непритязательной головной прически древней эпохи появился тщательно завитой парик, спускавшийся до плеч, а некогда голые ноги оделись в изящные сандалии с заостренными и загнутыми кверху носками» ([9] с.331)2. Многочисленные дворцы, принадлежавшие не только фараону, но и видным вельможам, были отделаны и обставлены с исключительной роскошью. «Бесчисленные произведения прикладного искусства, - пишут историки, - наполняющие теперь европейские музеи, показывают, с каким бесконечным великолепием и изысканной красотой обставлялся и украшался царский дворец. Великолепные сосуды из золота и серебра с фигурами людей и животных, растений и цветов по краям сверкали на царском столе посреди хрустальных кубков, стеклянных ваз и серых фарфоровых сосудов, украшенных бледно-голубыми рисунками. Стены были покрыты ковровыми тканями, столь тонкой работы и столь изысканными по окраске и рисунку, что знатоки признают их нисколько не уступающими созданиям наилучших современных мастеров … Утонченностью своего искусства эта эпоха напоминает век Людовика XV…» ([9] с.340341). Свои дворцы были не только у фараона и вельмож, но даже и у некоторых жен 1

Например, фараон Сети I после похода в Сирию-Палестину устроил праздничное шествие захваченных им пленников в Фивах, во время которого несколько пленников были публично принесены в жертву ([9] с.395) 2 Вместе с тем, как отмечают российские историки, одежда, которую носил простой народ в эпоху Нового царства, практически не изменилась по сравнению с предыдущими эпохами. ([19] 2, с.220)

165 фараона, а Аменхотеп III вырыл целое озеро длиной около 2 км, соединившее дворец его жены Тии с его собственным дворцом, и «в день празднования двенадцатой годовщины своей коронации он открыл шлюзы для его наполнения и поплыл по нему в барке со своей женой, подобно тому, как мы это читаем в описании великолепных фантастических празднеств в “Тысяче и одной ночи”, в дни неизменного Гарун-эль-Рашида» ([9] с.341). «Пышные празднества, - пишут далее Д.Брестед и Б.Тураев, - стали теперь обычными в Фивах и обогащали жизнь быстро растущей столицы калейдоскопической сменой картин, которую можно сравнить только с подобными периодами в Вавилоне или в Риме эпохи императоров» ([9] с.341). Вся эта роскошь держалась на постоянном ограблении населения империи и прилегающих стран, в основном в результате походов фараона и его армии. Часть награбленного фараон всегда распределял среди своих вельмож. Например, один раз среди ценных подарков, которые фараон подарил вельможам, были «колесницы из золота и серебра, статуи из слоновой кости и черного дерева, ожерелья из всякого рода драгоценных камней, военное оружие и изделия всевозможных ремесленников, состоявшие из 13 статуй царя, 7 изображений монарха в виде сфинкса, 8 роскошных ожерелий, 680 богато украшенных щитов и 230 колчанов изысканной работы, 360 бронзовых мечей и 140 бронзовых кинжалов – те и другие с насечками из драгоценного металла – 30 жезлов из слоновой кости с набалдашниками из золота и серебра, 220 бичей с рукоятками из слоновой кости и черного дерева, 7 искусно сделанных ларцов, множество опахал, кресел, ваз и массы мелких предметов» ([9] с.331). Но особенно ценную часть добычи составляли захваченные рабы, и их фараон также распределял среди вельмож, а также среди жрецов. Так, Рамсес III за годы своего царствования (1190-1159 гг. до н.э.) только храму Амона подарил свыше 62 тысяч рабов ([19] 2, с.196). Все эти богатства, которыми упивалась египетская верхушка, несколько сотен семейств, были лишь одной стороной медали, другой ее стороной были мучения и страдания сотен тысяч ни в чем не повинных мужчин, женщин и детей, в основном крестьян или горожан Сирии, Палестины, Ливии и Нубии, которые и представляли собой часть той самой «добычи», ради которой предпринимались бесконечные военные походы фараонов. Как пишут российские историки, «пленников гнали связанными вместе веревками за шеи, с руками, зажатыми в деревянные колодки или скрученными так, что это вызывало невероятные мучения. Во второй половине Нового царства пленников клеймили калеными печатями с царским именем» ([19] 2, с.185). Судя по всему, часть угоняемых в рабство пленников просто умирала в дороге, не выдержав перехода в колодках под палящим солнцем по пустыне, отделяющей Палестину или Ливию от Египта. Не менее жалким было положение простого народа самого Египта, который постоянно грабила собственная армия, а чиновники и судьи незаконно вымогали деньги и имущество, а то и забирали детей в рабство в счет неуплаты долга. Известен, например, следующий факт. В царствование Рамсеса III, который продолжал строить огромные храмы, дворцы и монументы, прославлявшие его величие, как пишут Д.Брестед и Б.Тураев, «партия рабочих некрополя упорно добивалась получения месячины в 50 мешков зерна. Месяц за месяцем должны они прибегать к крайним мерам, влезая с подведенными животами на стену некрополя и угрожая напасть на хлебный амбар, если им не дадут пищи. Услышав в ответ от самого визиря, что сокровищница пуста, или обманутые лживыми обещаниями какого-нибудь доверенного писца, они, по-видимому, вновь вернулись к работе и вновь терпели голод, заставивший их бросить работу и собраться с криком и гамом у конторы своего начальника с требованием выдать месячный паек. Таким образом, в то время как бедняки, работавшие на государство, толпились голодные у дверей опустевшей сокровищницы, хранилища богов ломились от статей дохода, и Амон ежегодно получал более 205 000 мер зерна в виде подношений во время одних лишь годичных праздников» ([9] с.478). Судя по всему, в последние столетия

166 Нового царства положение простого народа в Египте, даже формально свободного, мало отличалось от положения рабов. Абсолютно бесправный, лишенный земли, которая находилась в основном в собственности фараона, храмов и крупных землевладельцев, подвергавшийся бесконечным грабежам и вымогательствам, косимый голодоморами и болезнями, он постепенно вымирал. Поэтому крах египетской империи и самого египетского государства был неизбежен. 5.5. Окончательный крах древнеегипетского государства и его причины Почему-то многие историки-египтологи полагают, что население Египта в древности составляло 7 миллионов человек и что оно не менялось в течение всей истории Древнего Египта. Можно объяснить это только одним – историки-египтологи ничего не хотят знать о демографии Древнего Египта и не читают того, что пишут их коллеги – демографические историки. Если бы это касалось, конечно, только их самих, то пусть бы и дальше они пребывали себе в невежестве на сей предмет, но это касается широкой публики, которая читает их исторические труды. А потому придется заняться опровержением данного заблуждения. Например, по оценке демографического историка Валек-Чернеки, население Египта в 525 г. до н.э. составляло 20-25 млн. человек, в 50 г. до н.э. - 12-13 млн. и в 75 г. н.э. - 7,5 млн. человек ([216] p.307). Далее, согласно уже вполне достоверным современным данным, в начале XIX в. н.э. население Египта составляло всего лишь 3 миллиона человек, к 1911 г. выросло до 11 миллионов и к 1966 г. – до 30 миллионов человек. Таким образом, всего лишь за полтора столетия население Египта выросло в 10 раз, и это, отмечает демографический историк Т.Холлингворт, произошло без каких-либо существенных изменений в технологиях ведения сельского хозяйства в Египте и без какой-либо масштабной ирригации бассейна Нила ([216] p.307). С другой стороны, по оценке демографического историка Г.Хамдана, население египетской Александрии составляло 600 тысяч человек в 641 г. н.э. и всего лишь 100 тысяч человек в 860 г. н.э., сократившись за два столетия в 6 раз ([216] p.308). А затем этот величайший город Средиземноморья вообще исчез, и к сегодняшнему дню от него сохранились лишь фундаменты зданий под толщей песка. Как видим, население Египта от одного столетия к другому изменялось очень значительно – в 10 раз. И это касается не только Египта, но и всех других стран, чему выше уже приводилось множество свидетельств и фактов. Крах государств в прошлом почти всегда был связан со значительным сокращением населения, что мы видим на примере Западной Римской империи, Византии, империи Хань в Китае, Киевской Руси, Хазарского каганата (см.: [60], п.5.3) и ряда других государств, прекративших свое существование. Так, в течение только двух последних столетий существования империи Хань в Китае, согласно официальным переписям, ее население сократилось в 8 раз (см. выше). Численность населения на территориях Западной Римской империи, согласно множеству имеющихся данных, к началу средних веков (VII-VIII вв.) могла сократиться примерно в 50-100 раз по сравнению с эпохой ранней империи в I в. н.э. (см.: [59], глава III). По Древнему Египту, конечно, нет такого количества информации, какая есть по античности. Но ряд имеющихся данных позволяет сделать вывод о том, что мы имеем дело с таким же феноменом значительного сокращения населения. Например, в одном из папирусов конца XIII в. – начала XII в. до н.э., вместе с описанием этого смутного времени, дается такая характеристика положению в стране: «Страна египетская была опустошена» ([43] с.63). Такую характеристику, данную неизвестным современником, можно считать субъективной, но ее подтверждают целый ряд объективных свидетельств и фактов, а факты, как известно – упрямая вещь. Например, в конце Нового царства мы видим сильное обесценение земли в Египте – до каких-то смешных величин ([9] с.503), а хорошо известно, что египетская земля всегда ценилась высоко, и ее было мало – узкая

167 полоса вдоль Нила. Единственной причиной такого обесценения земли могло стать наличие в тот период множества пустующих земель. О том же самом говорит не прекращавшееся в конце Нового царства просачивание на египетские земли соседних народов – ливийцев и машуашей с запада, филистимлян и прочих народов с севера и т.д. Причем, фараоны не только не препятствуют этому просачиванию, но и даже в какой-то мере его поощряют, единственное, что их беспокоит - они хотят быть уверены, что переселенцы подчинятся власти фараона и будут платить налоги. Так, когда в СириюПалестину вторглась первая партия филистимлян со своими повозками, женами и детьми, Рамсес III (1190-1159 гг. до н.э.) захватил их, привел в Египет и расселил там, очевидно, на пустующих землях ([9] с.460-461). Когда в дельту Нила вторглись машуашы (один из ливийских народов), то Рамсес III часть их перебил, а остальную часть – 2052 человека, из числа которых 1/4 составляли женщины, и еще значительную часть составляли дети – поселил в отдельных поселениях под началом своих «вождей», «предводителей лучников и начальников племен» ([9] с.462). А во время правления XXI династии (1075-946 гг. до н.э.) этот процесс приобрел уже совершенно неконтролируемый характер. Как пишут Д.Брестед и Б.Тураев, «с запада Дельта мирным образом захватывалась ливийцами, которые путем постепенного переселения достигли того, чего не удалось им сделать посредством воинственного вторжения» ([9] с.505). Все это сильно напоминает расселение варваров на пустующих землях Западной Римской империи в конце античности, и причиной его могло быть только наличие множества пустующих земель. Кстати говоря, хотя пленников в конце Нового царства по-прежнему называли «рабами», но сам характер их расселения отдельными поселениями во главе со своими «вождями» и под защитой своих «лучников», какое мы видим при Рамсесе III, говорит о том, что, как и в поздней Западной Римской империи, речь шла уже не о рабах в обычном понимании этого слова, а о крепостных крестьянах. Причиной такой трансформации рабов в крепостные всегда была сильная нехватка рабочих рук. Рабы, работавшие в цепях и колодках под плетью надсмотрщика, очень быстро умирали, и продолжать изводить население таким безобразным способом в период резкого его сокращения и сильного дефицита рабочих рук было непозволительной роскошью. Поэтому рабы фактически превращались в крепостных со своим хозяйством и семьями. Это хорошо известно по опыту Западной Римской империи, где незадолго до ее падения даже латинское слово servus (раб) изменило свое значение и стало означать не раба, а крепостного, и с тех пор во всех европейских языках слово serf (servo) употребляется только в значении «крепостной». Таким образом, фактическое превращение египетских пленников из рабов в крепостных крестьян также свидетельствует о значительном сокращении населения в Египте в конце Нового царства. Наконец, о масштабном демографическом кризисе свидетельствует и хроническая слабость Египта, начавшаяся уже в правление Рамсеса III и продолжавшаяся затем в течение нескольких столетий. У Египта не было никаких сил – ни военных для удержания под своей властью зарубежных владений своей империи, ни политических для удержания египетского государства от распадения на множество отдельных провинций (номов), ни денег в казне даже на необходимые вещи. Доходило до абсурда. Так, в конце XII в. до н.э. египетский посол был послан в финикийский Библ за деревом для Египта, но денег у него было слишком мало для такой покупки, и ему дали задачу получить дерево как бы в долг, путем напоминаний правителю Библа о великом прошлом Египта. Но никакие напоминания о великом прошлом не помогли - посол лишь напрасно потратил время и вернулся ни с чем – без денег ему в Библе никто ничего не дал ([9] с.492). По-видимому, этот посол Египта был не единственным, кто хотел что-то получить задаром, потому что вскоре после этого целая группа египетских послов была арестована в Библе местным правителем и 17 лет пробыла там в заключении, пока все послы не умерли ([9] с.491). Возможно, таким путем местный правитель пытался прекратить попрошайничество со стороны Египта. Но каковы бы ни были причины этого ареста послов, это свидетельствует

168 о глубочайшем презрении, с которым относился к Египту в конце XII в. до н.э. город, который еще не так давно входил в состав египетской империи и платил Египту регулярную дань. Вряд ли правитель Библа позволил бы себе столь презрительное отношение, если бы существовала хоть какая-то опасность того, что Египет смог бы в обозримом будущем прислать в Библ армию возмездия1. Очевидно, такой опасности уже не существовало, о чем правитель Библа, надо полагать, прекрасно знал. Ведь, как указывают российские историки, египетская армия уже в XIII веке до н.э. набиралась в основном из наемников-иностранцев – ливийцев, эфиопов, шерданов ([19] 2, с.199), что также, по-видимому, было следствием катастрофического сокращения египетского населения. Но содержание армии наемников-иностранцев требует больших денег. А в конце XII в. до н.э., как видно из приведенного выше примера, денег у Египта не было даже для покупки дерева - так откуда они у него могли взяться для содержания значительной наемной армии или, тем более, для организации дорогостоящей военной экспедиции. Поэтому начиная с этого времени мы не видим у Египта ни армии, ни военных экспедиций. И эта слабость Египта продолжалась в течение, по меньшей мере, четырех последующих столетий. Так, в XI в. Египет фактически распался на несколько частей, как это уже было однажды в конце Древнего царства. В дальнейшем, в X-VIII вв. до н.э., Египет оказался под властью ливийцев, которые сначала расселились по всему нижнему Египту, а затем беспрепятственно захватили власть над всей страной. При этом все попытки создания в стране единого государства были безуспешными – Египет продолжал разваливаться на все более мелкие квази-государства, во главе каждого из которых стоял ливийский правитель ([19] 2, с.240-241). А после этого, в VIII-VII вв. до н.э. Египет оказался под властью нубийцев. И за все эти 400 лет иностранного ига не наблюдалось каких-либо попыток сбросить это иго и образовать собственное национальное государство. Мы видим, таким образом, полное военное, экономическое и политическое бессилие Египта как государства и как нации, продолжавшееся в течение 5 столетий. А следовательно, речь идет о не о временной слабости, вызванной какими-то случайными или субъективными обстоятельствами, а о хроническом бессилии, единственной причиной которого в ту эпоху могло быть только значительное сокращение населения. Наконец, об этом же говорит и общий полнейший упадок культуры Египта в этот период, признаваемый всеми историками-египтологами: архитектуры, скульптуры, живописи, литературы, языка и т.д. Можно даже попытаться установить примерную численность населения Египта в конце Нового царства. Так, в одном из папирусов эпохи Рамсеса III (1190-1159 гг. до н.э.) приводятся данные, касающиеся размеров собственности храмов Египта. В частности, согласно этим данным, в собственности храмов находилось 750 тысяч акров земли, что составляло примерно 14,5% всей обрабатываемой земли Египта, и 107 тысяч «рабов» ([9] с.472). Очевидно, в данном случае речь идет не о рабах, а о крепостных, о чем уже было сказано, так как рабов как таковых уже не стало, а, судя по всему, подавляющая часть населения превратилась в крепостных, как и в Западной Римской империи незадолго до ее краха2. Это подтверждает и тот факт, что, как указано в папирусе, храмы владели 169 «городами» или поселениями (очевидно, теми самыми, где и жили эти 107 тысяч крепостных «рабов»), что также указывает на феодальный характер отношений, характерный для эпохи феодализма и крепостного права3. Поэтому мы с полным 1

Убийство или пленение послов считалось в древности очень тяжким оскорблением. Известно немало случаев, когда такие действия становились причинами войн. 2 Даже в предыдущем (XIII) столетии мы видим, что евреи, жившие в Египте «в рабстве», вовсе не являлись рабами в классическом понимании. У них были собственные дома и участки земли для обработки, они брали деньги в долг у египтян (который надо было отдавать), но при этом были лишены права покинуть место проживания. То есть, по всем признакам они являлись не рабами, а крепостными. 3 Только при феодализме мы видим ситуацию, когда города или крупные поселения, вместе с окружающими их землями, являются собственностью крупных землевладельцев (см. Раздел 3).

169 основанием можем считать, что эти 107 тысяч «рабов» и были на самом деле тем крестьянским населением, которое жило и трудилось на 14,5% египетских земель, принадлежавших храмам. Соответственно, численность всего крепостного населения Египта могла составлять в ту эпоху 107 000 : 14,5 х 100 = 740 000 человек, а все население – скажем, порядка 1 миллиона человек. Это, конечно, совсем немного, поскольку в период наивысшего расцвета Египта при наличии развитой ирригационной системы его население вполне могло достигать 20-30 миллионов человек, как это было в более позднюю эпоху. Но, судя по всему, в течение XII-XI вв. население страны еще более уменьшилось, что позволило ливийцам беспрепятственно селиться на землях Египта и захватить власть над всеми египетскими провинциями (номами). В чем причины значительного сокращения населения Египта к концу Нового царства? Мы этот феномен уже видели на примере ряда других государств, поэтому можем понять его причины. В Египте эпохи империи мы видим все основные признаки кризиса коррупции, который начался, по-видимому, еще при XVIII династии фараонов. Об этом свидетельствует, прежде всего, умопомрачительный разрыв между роскошью правящей верхушки и нищетой населения (см. выше), а также постепенная концентрация собственности в руках олигархии. Например, одной лишь корпорации жрецов Амона в конце Нового царства принадлежало около 10% всей пахотной земли в стране, почти полмиллиона голов скота, более 80 торговых судов и золотоносная область в Нубии, где она вела собственную добычу золота ([9] с.475). Немало земельной и иной собственности было и в руках других крупных землевладельцев. И хотя значительная часть земли в Египте, по-видимому, по-прежнему находилась в собственности государства (фараона), но это уже не помогало. Государство, в отличие от эпохи раннего Нового царства, перестало осознавать, что оно обязано защищать население – мы видим, что уже в конце XVIII династии армия, чиновники и судьи живут грабежом населения, которое они должны были бы, наоборот, защищать от произвола торговцев и крупных землевладельцев. Как пишут российские историки, в эту эпоху в Египте «о продажности должностных лиц говорилось не только в сказках, но и в школьных поучениях» ([19] 2, с.212). И лишь немногие фараоны конца XVIII династии как-то пытались противостоять коррупции государства, а в XIX и XX династиях мы уже не видим и этого. Фараоны этих династий были заняты в основном грабительскими походами и дележом награбленного, а также ублажением своего тщеславия и смакованием чувственных удовольствий. Например, монументам, воздвигнутым Рамсесом II (1290-1224 гг. до н.э.) в свою собственную честь, по словам Д.Брестеда и Б.Тураева, «нет числа», строительство грандиозных зданий и сооружений, прославлявших его собственное величие, «совершенно превосходило по величине и протяжению все сделанное когда-либо его предками» ([9] с.426). Что касается чувственных удовольствий, то, как отмечают историки, «за столом фараона подавались редкости и деликатесы с Кипра, из страны хеттов и амореев, из Вавилонии и Нахарины» ([9] с.429). А еще у Рамсеса II было столько жен и наложниц, что они родили ему более 100 сыновей и, по меньшей мере, 50 дочерей, причем, некоторых из своих дочерей он также сделал своими женами или наложницами ([9] с.442). Вот до чего любил чувственные удовольствия - ему уже не хватало рабынь, и он принялся за собственных дочерей! И умер Рамсес II, как определили по его мумии, от кариеса зубов, вызывавшего невыносимую зубную боль. А кариес раньше развивался только у тех, кто ел много сладкого. Вот до чего человек любил чувственные удовольствия – даже корчась и умирая от зубной боли, он не мог отказать себе в сладостях! Зато интересы подданных были Рамсесу II совершенно безразличны. Предания евреев, находившихся в то время в египетском рабстве, сохранили воспоминания о страшных угнетениях во времена этого фараона, в том числе и в связи с принуждением всего населения строить его огромные здания и монументы ([9] с.428).

170

Древнеегипетская статуя и мумия Рамсеса II. Источники: www.newspot.ru; http://dreamworlds.ru

Неотъемлемой чертой кризиса коррупции в конце Нового царства явилось также падение нравов и общепризнанной морали, начавшееся наверху общества. Известно, что в Древнем Египте существовало понятие инцеста, который был запрещен [17]. Но Рамсес II, как видим, открыто пренебрегал этими устоявшимися моральными нормами, сделав своих дочерей своими женами и наложницами, и это соответствовало той новой морали, которая насаждалась сверху одновременно с распространением сатанинских культов Амона и Сета, прославлявших богатство, власть и похоть. Свидетельством падения нравов является также массовое разрушение Рамсесом II и другими фараонами XIX династии зданий и памятников, воздвигнутых их предшественниками и использования материалов, из которых те были сделаны, для своих собственных монументов ([9] с.425-426). Более того, Рамсес II собственноручно вскрыл пирамиду фараона Сенусерта (!), и возможно, не только ее, похитив хранившиеся там ценности; и его примеру в дальнейшем следовали другие фараоны и крупные чиновники Египта ([9] с.489). Падение нравов среди правящей верхушки выражалось также в яростной борьбе за власть, в разгуле преступности и произвола. Почти непрекращающуюся борьбу за власть, причем с использованием самых грязных методов, мы видим уже в конце XVIII династии, после смерти Эхнатона (1365-1348 гг.). Молодой фараон Тутанхамон, муж дочери Эхнатона, был убит знатью, едва успев занять трон и не достигнув даже 18-летнего возраста. После его смерти молодая вдова должна была выбрать себе нового мужа, который и стал бы новым фараоном. Судя по всему, за право стать ее мужем разгорелась такая нешуточная борьба, что несчастная молодая царица написала два отчаянных письма хеттскому царю, царство которого находилось в Малой Азии. В них она умоляла дать ей в мужья одного из своих сыновей. «Я ни за что не возьму в мужья никого из своих подданных, - писала она, - Я очень боюсь» ([20] с.46). И было чего бояться! Хеттский царь прислал ей в мужья одного из своих сыновей, но не успел тот приехать, как его тоже убила египетская знать ([20] с.46). А вскоре один из «женихов» по имени Эйе захватил трон и сочетался браком с несчастной царицей, которая вскоре также была убита, очевидно, самим новоиспеченным фараоном. Сам Эйе, похоже, вскоре также был убит, его место занял другой претендент, и так на троне сменилось несколько фараонов. Такую же борьбу за трон мы видим и в течение следующих двух династий (XIX и XX). Уже упомянутый Рамсес II (1290-1224 гг. до н.э.) также стал фараоном в результате насильственного захвата власти. Он сверг своего старшего брата, который должен был наследовать трон после смерти отца Сети I. Затем

171 вскоре после его смерти в конце XIX династии (конец XIII столетия) мы видим в течение 15 лет непрерывную борьбу за трон и постоянную смену фараонов, захватывавших власть насильственным путем ([9] с.453-455). Не успела эта новая смута закончиться, и не успела обосноваться новая XX династия, как ее представитель Рамсес III (1190-1159 гг. до н.э.) пал жертвой придворного заговора. И после этого мы видим новую чехарду смены правителей и борьбы претендентов на трон с насильственными захватами власти: так в течение нескольких десятилетий сменилось семь фараонов ([19] 2, с.216-217). Конечно же, пока шла такая отчаянная борьба за власть, никому из претендентов не было дела до проблем государства. А страна между тем оказывалась во власти произвола магнатов и вельмож, ее охватывали смуты и грабежи. Известно, например, что период борьбы за власть после смерти Эхнатона характеризовался резким ростом преступности. Грабители разграбили даже ряд царских гробниц в Фивах – столице Египта, включая гробницу Тутмоса IV ([9] с.382). В отношении других периодов сведения очень скудны, но те, что имеются, говорят о бесконечной череде бедствий, обрушившихся на страну в конце Нового царства. Вот, например, что было написано в одном из папирусов конца XIII в. – начала XII в. до н.э.: «Страна египетская была опустошена. Каждый человек был лишен своих прав. Они не имели правителя в течение многих лет впредь до иных времен. Страна египетская была в руках вельмож и правителей городов: каждый убивал своего соседа, большого и малого» ([43] с.63). Источники говорят также о мощном восстании бедноты в этот период, во главе которого встал сириец по имени Ирсу; в ходе этого восстания уничтожалось и разграблялось имущество богачей и храмов. Восстание было подавлено фараоном Сетнахтом, основателем XX династии (начало XII в. до н.э.), который «убил злоумышленников и выправил землю до края ее, бывшую мятежной» ([19] 2, с.215). Но, судя по всему, в ходе этого «убийства злоумышленников» - «до края», было перебито немало народу, немало его полегло и в ходе других смут и междоусобных войн. Наконец, не надо забывать и о голодоморах, которые были характерной чертой всех крахов государств и смутных времен, и в ходе которых нередко вымирала значительная часть населения. По-видимому, в Египте в рассматриваемую эпоху также имело место подобное явление, что нашло отражение в письменных свидетельствах. Речь идет, в частности, о «семи казнях египетских», описанных в Библии, которые, как и последовавший исход евреев из Египта, по мнению историков, имели место в эпоху царствования Рамсеса II (1290-1224 гг. до н.э.). Если отбросить версию о божественном происхождении этих «казней», то в Библии мы имеем свидетельство серии страшных голодоморов, обрушившихся на Египет ([16] Исх. 7-12). Потому что следствием большинства упомянутых там явлений: засухи1, града, побившего весь урожай, нашествия саранчи, - должен был стать массовый голод среди населения, сопровождавшийся эпидемиями и массовой смертностью. Одна из «казней» прямо и состояла в том, что на весь народ Египта наслали «язву», то есть массовый голод и эпидемии. А еще одна «казнь» заключалась в массовой гибели «младенцев» - то есть маленьких детей, которые при любом голодоморе всегда погибали в первую очередь, поскольку их жизненные ресурсы намного слабее, чем у взрослых людей. Помимо «семи казней», в Библии содержится и множество прямых упоминаний о массовом голоде и море в Египте в эту эпоху. Например, сказано, что еще до того как начались «семь казней», насланных божьим проклятием, в Египте было семь голодных лет («семь тощих коров»). Вообще применительно к этому периоду чуть ли не на каждой странице Ветхого завета говорится о массовом голоде. По ходу событий, описываемых в тексте, упоминания об этом встречаются, по меньшей мере, в шести местах: в таком-то 1

Как полагают историки, по меньшей мере две «казни» связаны с засухой. Так, вода, превратившаяся в кровь, есть не что иное, как результат засухи и обмеления Нила, во время которого весь ил красного цвета, скапливавшийся обычно на дне реки, оказывался на поверхности воды. Огромное количество жаб, наводнивших страну – это тоже результат засухи: когда рукава Нила и ирригационные каналы пересыхали, то все жившие там лягушки оказывались на поверхности и расползались по округе.

172 году опять в Египте был сильный голод «по всей земле» ([16] Быт. 12, 10; 25,19; 41; 43, 1; 45, 11; 47, 13). А пришедшие к фараону рабы говорят: «неужели ты еще не видишь, что Египет гибнет?» ([16] Исх. 10, 7). Поэтому в целом мы видим картину длинной серии голодоморов и массовой смертности среди населения Египта. А поскольку, как говорилось выше, большинство голодоморов в истории были не результатом природных бедствий (которые происходили всегда, но человечество давно научилось с ними бороться – посредством ирригации, создания запасов хлеба и т.д.), а делом рук человеческих, то и здесь, очевидно, причины были те же. Они, судя по всему, состояли в том, что торговцы и вельможи спешили воспользоваться параличом государственной власти, чтобы нажиться на массовом голоде населения, и устраивали искусственные дефициты продовольствия, приводившие к голодоморам ввиду страшной бедности и нищеты простого народа. Отчасти голод и засуха могли объясняться и развалом нильских ирригационных систем, до которых самовлюбленным фараонам не было никакого дела. Ну, а народное сознание все это приписывало каре, насланной Богом на Египет, и стихийным бедствиям. Все это объясняет то резкое сокращение населения, которое, по всем признакам, произошло в конце Нового царства. Население и так вымирало от голода, грабежей и вымогательств чиновников и армии. А тут еще восстания, смуты и междоусобные войны, участившиеся к концу Нового царства, в ходе которых часть населения уничтожалась войсками, а другая часть сама превращалась в бандитов и грабила и уничтожала своих соседей. Ну и резко усугубила этот процесс длинная серия голодоморов, которая, если верить Библии и историкам1, случилась в эпоху правления Рамсеса II и других фараонов XIX и XX династий, и которая, очевидно, была во многом результатом жадности олигархии, наживавшейся на торговле продовольствием. В результате население страны быстро уничтожалось. Кроме того, высокая смертность неизбежно сопровождалась резким снижением рождаемости, что всегда происходило в периоды кризисов коррупции (см. [59]). В условиях всеобщего падения нравов дети и семья обычно всегда становились совершенно непопулярными, в чести у всех были лишь деньги и чувственные удовольствия. Да и окружающая действительность (голодоморы, смуты и коррупция государственного аппарата) совершенно не способствовали высокой рождаемости. Поэтому кризис коррупции в Египте в конце Нового царства, судя по всему, привел не только к гражданским и междоусобным войнам, но и к страшной демографической катастрофе, предопределившей последующий долгий упадок страны, подобно тому, как это произошло в других упоминавшихся выше примерах краха государств.

Глава VI. Цивилизации восточного Средиземноморья во II тысячелетии до н.э. 6.1. Циклы в истории цивилизаций восточного Средиземноморья Как мы убедились в предыдущей главе, в истории Древнего Египта четко прослеживаются три цикла, которые соответствуют Древнему, Среднему и Новому царству. Самый удивительный факт, однако, состоит не в этом, а в том, что одновременно с Древним Египтом мы видим в рассматриваемую эпоху в восточном Средиземноморье одновременный расцвет, по меньшей мере, еще пяти древних цивилизаций, развитие которых шло по тем же циклам, какие мы видим у Египта. Речь идет о ханаанофиникийской, хеттской, минойской, греко-микенской и митаннийской цивилизациях, пик расцвета которых пришелся на середину II тысячелетия до н.э. Причем, еще три из них: хеттская, митаннийская и минойская, - создали в этот период свои империи, которые по 1

Д.Брестед и Б.Тураев тоже пишут о том, что в период распада египетского государства в XIII-XII вв. в стране «наступил голод, сопровождавшийся страшной нищетой» ([9] с.455).

173 своей мощи и влиянию не уступали империи Нового царства Египта. И в конце рассматриваемой эпохи все эти цивилизации постигла та же участь, что и египетскую. Они в буквальном смысле ушли в небытие, а заодно ушли туда же и народы, их составлявшие, о которых мы сегодня знаем лишь по археологии и письменным памятникам – хетты, митаннийцы, минойцы, ханаанеи, микенцы и древние египтяне. Несмотря на существование столь удивительного факта, именно о нем историки, как правило, предпочитают умалчивать, рассматривая по отдельности историю этих шести цивилизаций и не обращая внимания своих читателей на ту удивительную синхронность, с которой все они сначала расцвели, а затем погибли. Причем, синхронность эта такова, что, как будет показано далее, мы видим даже одинаковые события в их истории: сначала расцвет, а затем упадок и гибель множества городов, гражданские войны, голодоморы и т.д., - которые происходили одновременно в Египте, в Сирии-Палестине, на Крите, в Малой Азии и Греции. И гибель этих шести цивилизаций также произошла одновременно, в конце II тысячелетия до н.э. Схема III. Циклы расцвета и упадка цивилизаций восточного Средиземноморья (III-II тысячелетия до н.э.) Пирамиды

1. Египетская

Раннее и Древнее царство

Власть гиксосов

Феодальная раздробленность

Раздробленность

Империя (Новое царство)

Среднее царство

Власть ливийцев Власть Египта

2. Ханаанофиникийская (Сирия и Палестина)

Расцвет городской цивилизации ариев

Расцвет городов Ханаана

Исчезновение городов, переход к кочевничеству

3. Хеттская (Малая Азия – Сирия)

упадок остального Ханаана

Древнехеттское царство Упадок поселений на юге и востоке Крита

4. Минойская (Крит – Эгейское море)

5. Греко-микенская (Греция – Малая Азия)

XXXI

XXVIII

XXV

Сокращение морской торговли

XXII

XXI

Исчезновение минойцев

Осада Трои Расцвет Микен

Греческая цивилизация

Глобализация

Исчезновение хеттов

Хеттская империя

Империя Миноса

Стародворцовый период

XXXIV

Финикийские города,

Власть гиксосов

Ионические греки

Глобализация

XX

XIX XVIII XVII XVI

XV

XIV

XIII

XII

XI

X

IX

Мы уже сталкивались с аналогичными историческими явлениями: Римская империя в последние столетия античности, китайская империя Хань, страны-участницы скандинаво-арабо-персидской торговой оси IX-XI веков н.э. Поэтому мы можем предположить, что и в данном случае речь идет о том же явлении: глобальном кризисе коррупции, поразившем одновременно все страны, участвовавшие в глобализации – интенсивной международной торговле. И это не просто предположение. Факт существования глобализации и глобальной экономики в древности признается сегодня ведущими экономическими историками. Например, И.Валлерстайн пишет о том, что и в Римской империи, и в Древнем Китае в эпоху античности существовала глобальная экономика, которую он назвал «мировой системой» ([309] p.16). Что касается более древних эпох, то целый ряд других экономических историков: Клайн, Коль, Кардилиас и

174 Шерратт, - независимо друг от друга выдвинули и обосновали концепцию о том, что в Месопотамии в эпоху расцвета Вавилона и Ассирии и несколько ранее в восточном Средиземноморье (III-II тысячелетия до н.э.), более или менее независимо друг от друга, сложились две «мировые системы», две глобальные экономики, охватившие целый ряд соседних государств и народов ([196] pp.132-133). В предыдущей главе мы уже выяснили, что Египет в древности был активным участником этой глобальной экономики, и что необыкновенная интенсивность международной торговли совпадала с периодами расцвета древнеегипетской цивилизации. Поэтому мы можем достаточно точно установить, в какие периоды развивалась глобализация в восточном Средиземноморье в III-II тысячелетиях до н.э. Как показано на Схеме III, эпоха глобализации совпала с эпохой Древнего царства Египта, затем глобализация прекратилась и возобновилась опять в начале Среднего царства, продлившись до конца Нового царства или до конца II тысячелетия до н.э. Итак, с учетом того, что мы уже знаем о природе глобализации и кризисов коррупции, давайте рассмотрим историю других пяти цивилизаций восточного Средиземноморья – сначала их краткую историю, а затем более подробно остановимся на некоторых из них. Хотя Египет принято считать наиболее развитой цивилизацией в регионе восточного Средиземноморья в древности, но его нельзя считать самой древней цивилизацией данного региона. Еще более древней является цивилизация, возникшая на территории Сирии и Палестины, и некоторые историки именно этот регион считают родиной арийской (индоевропейской) цивилизации или расы, потомками которой считают себя народы, живущие сегодня на всем пространстве от Индии и Сибири до Европы и Северной Америки. Так, согласно археологии, город Иерихон (Ярихо), основанный ариями, существовал уже 9-8 тысяч лет до н.э. По оценке известного российского историка Ю.Петухова, уже тогда в нем проживало около 3 тысяч человек, а к 7 тысячелетию число жителей значительно выросло, город был обнесен стеной 5-метровой высоты с башнями и окружен двухметровым рвом ([79] с.77-81). Целый ряд других городов: Библ, Мерсин, Рас Шамр, Амук, Ярмо, Шейтун, Алалах и др., - были основаны в ту же эпоху ариями, которые, судя по всему, и составляли в то время основное население Сирии и Палестины. Согласно археологии, в последующие тысячелетия арии заселили все побережье восточного Средиземноморье и положили начало тем арийским народам, которые мы здесь видим в III-II тысячелетиях до н.э. В эпоху глобализации III тысячелетия до н.э. одновременно с расцветом Древнего царства Египта происходил и расцвет цивилизации Сирии и Палестины. Уже в ту эпоху здесь существовали большие торговые города, игравшие важную роль в международной торговле. Например, мы читаем в одном египетском папирусе, что некий Хнумхетеп с двумя правителями египетской провинции Элефантина и с доверенными людьми фараона в эпоху VI династии (XXV-XXIII вв. до н.э.) 11 раз совершал торговые экспедиции в сирийский город Библ ([19] 1, с.317). Согласно археологии, город Библ в ту эпоху был довольно большим городом, занимавшим площадь 3 гектара, обнесенным каменной стеной и имевшим широкие улицы, вымощенные булыжником ([79] с.102, 208). Рост городов на территории Сирии и Палестины происходил вплоть до последней трети III тысячелетия до н.э. Но затем, согласно археологии, города вдруг исчезли и, как пишут западные историки, все население занялось сельским хозяйством и кочевничеством [273]. Причем, перед этим крупные торговые города, такие как Библ, Алалах и другие, подверглись разорению и опустошению и были полностью сожжены ([79] с.209-212). И после такого опустошения они оставались необитаемыми в течение нескольких столетий. Это произошло в XXIII-XXII веках до н.э., тогда же, когда в Египте окончательно рухнуло Древнее царство, и он перешел в состояние феодальной раздробленности (см. Схему III). Такой резкий синхронный поворот истории двух соседних цивилизаций в III тысячелетии до н.э. свидетельствует о том, что мы имеем дело с примером одного из первых в истории глобальных кризисов коррупции, который привел к демографическому

175 кризису как в Египте, так и в Сирии-Палестине в конце Древнего царства. Потому что только демографический кризис и резкое сокращение населения на этой территории к XXIII-XXII вв. до н.э. могут объяснить полное исчезновение большинства городов и тот факт, что население, вместо того чтобы пытаться восстановить разрушенные города, предпочло перейти в полукочевое состояние. Самое удивительное, что мы в это же время видим аналогичные явления и в других странах восточного Средиземноморья, принимавших участие в глобализации III тысячелетия до н.э. Так, из археологии известно, что Крит в этот период принимал активное участие в морской торговле, и здесь существовали приморские города, занимавшиеся такой торговлей1. Но в конце эпохи глобализации, примерно в районе 23002200 г. до н.э. (то есть, в то же время когда были разрушены торговые города в СирииПалестине и когда произошел окончательный крах Древнего царства Египта) два приморских города на юго-востоке Крита: Василики и Миртос, - были полностью разрушены огнем и покинуты жителями ([218] pp.48-50). Причем, известно, что именно в этих городах существовало сильное имущественное неравенство и возник класс богатых людей, живших в больших особняках, вокруг которых располагались убогие жилища ([313] p.48; [55] с.37). Такая же участь постигла и ряд других поселений Крита вблизи юго-восточного побережья страны, обращенного к Египту, Сирии и Палестине ([196] p.31). По-видимому, во всех этих случаях речь идет о торговых городах, которые участвовали в морской торговле с Египтом, Сирией и Палестиной и в которых в ту эпоху возникла торговая олигархия. Итак, в конце III тысячелетия до н.э. и в Египте, и в Сирии-Палестине, и на Крите в происходили одни и те же явления. Повсюду мы видим взрыв социальной нестабильности, разрушение дворцов, храмов и целых городов. Причем, из письменных источников мы знаем, что в Египте речь не шла об иностранном нашествии, разрушали дворцы и храмы сами египтяне (см. предыдущую главу). То же самое относится и к Криту. Никакого присутствия иностранных завоевателей, которые могли бы сжечь города и изгнать их жителей, археологами обнаружено не было. Не было на Крите и кочевников, которых историки обычно в таких случаях считают виновниками гибели городов, им просто неоткуда было взяться на этом острове. Такие же события происходили и в материковой Греции. Единственный дворец (в Лерне на юге Греции), который там существовал в III тысячелетии до н.э. (и о котором нам сегодня известно), был сожжен в районе 2200 г., и не был затем восстановлен ([19] 2, с.357). Во дворце был большой склад товаров, что указывает на то, что основным занятием его правителя была морская торговля. Таким образом, мы имеем одну и ту же картину по всему восточному Средиземноморью. Повсюду в районе 2300-2200 гг. до н.э. происходят социальные взрывы и революции, которые направлены в основном против обитателей дворцов и против богатых горожан, занимающихся морской торговлей. В ходе этих революций разрушается и гибнет большинство городов, которые так и не восстанавливаются. А остальные города также приходят в упадок, продолжающийся несколько столетий, что свидетельствует о глубоком демографическом кризисе и сокращении населения всех указанных регионов. Иными словами, мы видим полную картину глобального кризиса коррупции, поразившего одновременно несколько стран, аналогичного тем, которые были описаны в предыдущих главах книги. Теперь давайте перейдем ко II тысячелетию до н.э., когда в восточном Средиземноморье возобновилась глобализация и начал развиваться новый глобальный цикл коррупции. Здесь мы видим в целом повторение тех же явлений, которые происходили в предыдущем тысячелетии. Но судя по всему, они приобрели намного 1

Имеются археологические данные о том, что Крит в ту эпоху экспортировал земледельческую и ремесленную продукцию в другие страны. ([55] с.38)

176 больший размах, кроме того, о них имеется намного больше информации, чем о III тысячелетии. Поэтому давайте на них остановимся несколько подробнее. Период упадка в Сирии-Палестине продлился около 3 столетий, примерно столько же, сколько и в Египте, после чего, в XX-XIX веках до н.э., опять начали возникать и расширяться города. Возобновилась и морская торговля. Во II тысячелетии до н.э. Палестина и южная Сирия получили новое название - Ханаан, а соответственно, жителей этой страны стали называть ханаанеями. Сегодня точно не известно, что это был за народ. Большинство западных историков утверждают, что это были семиты. Но некоторые историки, например, Ю.Петухов, им возражают, указывая на то, что до этого там проживали арии, и иммигрировавшие туда семиты могли составлять лишь часть населения ([79] с.235-240). Скорее всего, там к тому времени образовалось смешанное арийско-семитское население, говорившее на ханаанском (финикийском) языке, который представлял собой некий гибридный язык, подобно тому как, например, современные языки романской группы (французский, итальянский, испанский, португальский) возникли в результате смешения латинского языка римлян и тех языков, на которых говорили варвары, поселившиеся на соответствующих территориях в конце античности1. Ханаанеи не смогли создать единого государства, подобного египетскому, и на территории Ханаана в течение первой половины II тысячелетия существовало множество независимых городов-государств. В эпоху египетского Нового царства (XVI-XII вв.) они сначала оказались под властью Египта, а в XV-XIV вв. северные города Ханаана были завоеваны хеттами и вошли в состав Хеттского царства. Как и Египет, Ханаан в эпоху египетского Нового царства был страной величайших социальных контрастов. По словам историка Д.Хардена, «ханаанские руины бронзового века обнажают огромную социальную и экономическую пропасть в образе жизни высших и низших классов» ([117] с.80). Поэтому совершенно не удивительно, что в последующем, в конце эпохи глобализации II тысячелетия до н.э., Ханаан повторил судьбу Египта. В Библии применительно к периоду исхода евреев из Египта (XIII в. до н.э.) много раз упоминается, наряду с голодом в Египте, еще и голод в Ханаане, а также голод «по всей земле» за пределами самого Египта - то есть, надо полагать, во всей Сирии и Палестине ([16] Быт. 41, 54-57; 42, 5; 43, 1; 47, 13). Это указывает на то, что в Ханаане в районе XIII в. произошла такая же демографическая катастрофа, как и в самом Египте. Данный вывод подтверждают и последующие события. Так, в XII-XI вв. до н.э. мы видим, что Ханаан, подобно Египту, стал местом интенсивной иммиграции окружающих народов: филистимлян, семитов и т.д., - о чем имеется множество сведений ([9] с.375, 458). Само название «Палестина», пришедшее на смену прежнему названию (Ханаан), произошло от филистимлян – народа, который мигрировал туда лишь в XII-XI вв. А после этого туда же мигрировали евреи. И к моменту образования еврейского государства (X в. до н.э.) эта территория называлась уже не Ханаан, а Палестина. Основную массу ее населения составляли филистимляне, другую часть составляли недавно прибывшие евреи. Спрашивается, куда же тогда делись ханаанеи, которые до XII в. составляли основной народ этой местности, по имени которого она и была названа «Ханааном»? А ханаанеев мы уже в это время и не видим. Как указывает историк Д.Харден, территория их проживания уже к 1200 г. сузилась до узкой полоски вдоль побережья Средиземного моря ([117] с.45), хотя до этого она охватывала всю Палестину и южную Сирию; в дальнейшем этот народ совсем исчез2. Таким образом, мы видим последствия той демографической катастрофы, которая в этот период охватила не только Египет, но и территорию Ханаана. Очень похожа и история остальных вышеупомянутых цивилизаций. Митанни были арийским народом, проживавшим во II тысячелетии до н.э. на севере Сирии и 1

Ханаанский (финикийский) язык до сих пор не расшифрован. В последующие столетия ханаанеев как таковых уже не было, остатки этого народа сохранились в лице финикийцев, которые жили в прибрежных торговых городах Сирии и Палестины и представляли собой «нацию торговцев», составленную из представителей самых разных народов. 2

177 Месопотамии. Известно, что этот народ был настолько сильным и многочисленным, что он в какой-то момент контролировал значительную часть Вавилонской империи. Территория государства Митанни в XVI в. до н.э. простиралась от сирийского побережья Средиземного моря на западе до иранского нагорья на востоке и почти до самого Вавилона (или до нынешнего Багдада) на юге. Причем, вся эта территория в те времена была заселена либо одним народом, либо родственными между собой арийскими народами. Например, как указывают российские историки, даже в городе Арапха (современный Киркук в Ираке), удаленном от Средиземного моря на 1000 км и входившем в государство Митанни, говорили в то время на одном из арийских языков ([19] 2, с.157). Самые могущественные и воинственные египетские фараоны: Тутмос III и Аменхотеп II, - долго воевали с Митанни, но так и не смогли добиться над ним решающего перевеса, после чего Египет, убедившись в бесперспективности борьбы с этим мощным государством, заключил с ним договор о мире и дружбе ([43] с.136-137). Для обеспечения мира с Митанни фараоны, как правило, брали себе в жены митаннийских царевен, и те, в соответствии с заключенным договором, занимали особое положение при дворе, более высокое, чем любая другая жена фараона. Примером такого особого положения может служить митаннийская царевна Нефертити, ставшая женой и соправительницей фараона Эхнатона.

Древнеегипетский бюст Нефертити – жены и соправительницы фараона Аменхотепа IV – Эхнатона (берлинский Новый музей). Территория государства Митанни в XVI-XIV вв. (www.ostu.ru)

Но в XIV в. до н.э. в государстве Митанни начались междоусобные войны, оно пришло в упадок, ее западные территории были завоеваны хеттами и вошли в Империю хеттов. А восточные территории были завоеваны Ассирией, которая окончательно уничтожила Митанни в XIII веке ([43] с.138; [20] с.45). На этом история этого государства заканчивается. Хетты были еще одним арийским (индоевропейским) народом, жившим в ту эпоху в восточном Средиземноморье. Они занимали восточную и центральную часть полуострова Малая Азия и прославились тем, что первыми узнали секрет выплавки железа и изготовления железных изделий, а также тем, что в 1595 г. до н.э. захватили

178 Вавилон. О мощи и многочисленности хеттского государства и народа, помимо захвата Вавилона, свидетельствуют, например, следующие факты. В XVII в. до н.э., когда хеттский царь завоевал Арцаву (государство на западе полуострова Малая Азия), то он там захватил 66 000 пленных, которые были уведены в Хеттское царство ([20] с.147). А в XIII в. до н.э. в крупном сражении при Кадеше в Сирии хетты чуть было не разгромили сильнейшую армию египетского фараона Рамсеса II – в целом битва закончилась в их пользу. По оценкам историков, с каждой стороны в сражении участвовало не менее 20 000 воинов, причем, одних только боевых колесниц у хеттов было 2500 штук ([9] с.408, 412). Судя по всему, митанни и хетты были арийскими народами, очень близкими между собой по языку и культуре и ближайшими соседями, которые в течение нескольких веков упорно боролись между собой за первенство. Очевидно, ввиду этой культурно-языковой близости хетты, завоевав митаннийцев, не просто включили их в состав своей империи в качестве данников и в качестве источника для получения рабов, как это делал Египет в отношении Ханаана и других своих соседей, на что указывают Д.Брестед и Б.Тураев. В отличие от египтян, пишут историки, хетты сами поселились между митаннийцами ([9] с.397). Речь идет об ассимиляции митаннийцев хеттами: если до этого северная Сирия считалась страной народа митанни, то начиная с XIV-XIII вв. до н.э. она стала считаться страной, где жили хетты. Поэтому в данном случае, наверное, можно считать, что история народа и государства Митанни продолжилась в виде истории народа хеттов и в виде Хеттского царства.

Хеттское царство – примерные границы в середине II тыс. до н.э. и крупнейшие города. Источник: [17]

Именно в XIV-XIII вв. до н.э. хетты достигли наибольшего могущества, образовав государство, включавшее бóльшую часть Малой Азии и почти всю Сирию, а также север

179 Месопотамии. Государство хеттов в этот период простиралось примерно на 1500 км с запада на восток и с севера на юг, и очевидно, было не столько империей, подобной египетской, сколько неким вариантом национального государства, объединившего несколько родственных арийских народов. Сегодня историкам известны названия 1400 хеттских городов (!), и само это число свидетельствует о той мощи, которой достигло Хеттское царство в эпоху своего расцвета ([68] с.83). Египетский фараон Рамсес II, убедившись в невозможности одолеть хеттов, заключил с хеттским царем Хаттусили III (1275-1250 гг. до н.э.) договор о дружбе, признав его равным себе. Но затем в Хеттском царстве начали происходить те же явления, которые мы в это время видим в Египте и Ханаане. Оно неожиданно ослабло, со всех сторон его начали теснить враги. Из Малой Азии хеттов начали вытеснять фригийцы, вновь прибывающие туда переселенцы, с которыми некогда могучее государство хеттов почему-то не могло справиться, как Египет не был в состоянии справиться с «ползучей» иммиграцией ливийцев в дельту Нила. Причем, дело было явно не в военном превосходстве фригийцев, и не в неумении хеттов обороняться, учитывая, что они уже много раз проявили себя превосходными воинами в битвах с Египтом, Вавилоном, Митанни, Арцавой и другими соседями. Как писал историк О.Гарни, исследовавший уникальные оборонительные сооружения столицы хеттов Хаттусы (Богазкея) в Малой Азии, «оборонительная мощь этой системы укреплений настолько очевидна, что трудно понять, каким образом неорганизованным варварским племенам удалось несколько раз захватить и разграбить город» ([20] с.143). Судя по всему, мы имеем дело с тем же самым феноменом: с кризисом коррупции, охватившем все Хеттское царство. Хроническую слабость могущественных хеттов, сокрушавших сильнейшие армии и города древнего мира, в противостоянии неорганизованному «ползучему» переселению варваров, невозможно объяснить ничем иным, как сильнейшим демографическим кризисом и опустошением страны. Хотя хеттские письменные источники очень скудны, но среди них имеются указания на причины демографического кризиса; и мы видим, что они те же самые, что в Египте и Ханаане. Как пишут российские историки, во время правления царя Суппилулиума (13801340 гг. до н.э.) хеттов поразил страшный мор, от которого умерло большое число жителей ([19] 2, с.266). Судя по всему, мор не закончился со смертью этого правителя, а продлился при его преемнике. Вот отрывок из молитвы царя хеттов Мурсили II (13391306 гг.): «Что же это, о боги, что вы наделали? Вы допустили мор – и вот земля Хатти умирает, и никто не готовит подношения пищей и питьем. А вы приходите к нам, о боги, и вините нас за это… и все наши поступки в глазах ваших нехороши» ([20] с.194-195). Известно, что правление Мурсили II было отмечено непрерывными восстаниями, которые он усмирял военной силой в течение всего своего царствования ([19] 2, с.266). По существу, речь идет о гражданской войне или крупном социальном конфликте на фоне голодомора, что неизбежно должно было привести к уничтожению значительной части населения. Надо полагать, как и в Египте, социальный и демографический кризис (кризис коррупции) в Хеттском царстве продолжился и в XIII-XII вв. до н.э., о чем свидетельствует последующее бессилие хеттов перед «ползучей» иммиграцией варваров. Будучи не в состоянии противостоять вторжению волны переселенцев (фригийцев), остатки хеттов в начале XII в. до н.э. бежали из Малой Азии в Сирию, что засвидетельствовано несколькими древними источниками1. Но и здесь государство хеттов продолжало разваливаться буквально на глазах. Хетты не только были не в силах противостоять переселению других народов в Сирию, но они вскоре сами исчезли как народ вместе со своим языком. Бесследно исчезло и Хеттское царство. Как указывают В.Кузищин и А.Немировский, оно распалось на множество мелких княжеств, которые 1

Об этом говорится, например, в анналах Рамсеса III и об этом же писал Гомер ([20] с.55).

180 существовали в таком раздробленном виде вплоть до их захвата и уничтожения Ассирией в VIII в. до н.э. ([43] с.192-193) Как видим, крах государства и народа хеттов протекал по такому же сценарию, что и крах всех других государств и народов, описанных выше. И мы видим всё те же причины, которые, судя по всему, и привели к гибели этого государства и народа. Все имеющиеся данные по истории хеттов свидетельствуют о постепенном захвате власти над ними со стороны олигархии, происходившем в течение нескольких веков. Начался этот захват в XVII в. до н.э.: хеттский царь Хаттусили I (1650-1620 гг.) в своем завещании указывал, что после правления его деда знать попыталась захватить власть в стране и посадила на трон своего представителя Пападилмаха, проигнорировав права законного наследника престола – сына умершего царя. Результатом этой узурпации власти стала гражданская война, в ходе которой, как следует из завещания Хаттусили I, дома и имущество всех знатных хеттов были уничтожены ([19] 2, с.273). Новый всплеск социальных конфликтов, продолжавшийся несколько десятилетий, начался после смерти царя Мурсили I (1620-1590 гг. до н.э.). Один за другим были убиты хеттские цари Хантили I, Цитанта I, Аммуна I, Хуцция I ([68] с.106). Как указывают российские историки, в основе этих событий также была борьба хеттских царей (и очевидно, поддерживавшего их народа) со знатью, которая пыталась упразднить престолонаследие и ввести иной порядок, в соответствии с которым она сама могла бы назначать угодного ей царя ([19] 2, с.248). Как видим, в течение почти всего периода XVII-XVI вв. в Хеттском царстве происходили непрерывные смуты и гражданские войны, инициированные хеттской знатью, которая стремилась захватить власть и подчинить себе царя хеттов. В конечном счете в ходе этой борьбы знать все-таки добилась большой власти и влияния в Хеттском царстве. Известно, что с древних времен у хеттов существовала демократия – важнейшие решения принимались панком («толпой»), собранием воинов. Но в дальнейшем, как указывают российские историки, эта процедура сильно трансформировалась. В панк перестали входить все воины, а стала входить лишь привилегированная верхушка общества – знать и высшие государственные чиновники ([19] 2, с.249), и этот демократический институт фактически превратился в олигархический. В дальнейшем мы видим все признаки олигархического строя, и это следует из выводов ведущих историков. О.Гарни пишет, что власть в Хеттском царстве захватила «привилегированная каста», установившая контроль над населением ([20] с.91). Российские историки пришли к выводу о том, что «крупная рабовладельческая знать занимала в хеттском государстве господствующее положение» ([19] 2, с.253). Они указывают, что представители хеттской знати имели сотни рабов и большую земельную и прочую собственность, что свидетельствует о сильном социальном неравенстве. Кроме того, анализируя хеттские законы, они пришли к выводу, что те защищали в основном крупных собственников, и не защищали население от их произвола. Например, за увечье или убийство человека по хеттским законам полагался всего лишь штраф деньгами или рабами: в том числе, за преднамеренное убийство виновный должен был всего лишь отдать семье убитого 4 рабов (за непреднамеренное – 2 рабов), - что вряд ли было серьезным наказанием для богатого человека. Поэтому, пишут историки, «знать, наиболее мощная и склонная к насилиям в отношении экономически слабых слоев общества, могла остаться почти безнаказанной за совершаемые ею преступления» ([19] 2, с.252). Наряду с царским судом, существовал также и суд представителей знати, и его авторитет признавался в той же мере, что и царский суд ([19] 2, с.253. Поэтому крупная знать имела в государстве хеттов полную власть – законодательную, судебную, а также военную, поскольку она и формировала контингент военачальников в армии ([19] 2, с.243). Что касается прав основной массы населения, то они совершенно не были защищены государством. Хотя большинство рабов были иностранцами, захваченными в плен во время военных походов, но было также распространено долговое рабство, в которое мог

181 попасть любой человек или целая семья, лишившаяся имущества или доведенная до нищеты ([19] 2, с.244-245). Чаще всего таких рабов экспортировали за границу, и эта практика была настолько распространенной, что породила целое явление, о котором будет рассказано ниже. Как видим, власть олигархии в Хеттском царстве привела к тем же результатам, что и в других описанных выше случаях – к краху государства и исчезновению самого хеттского народа. В сущности, во всех четырех случаях: Новое царство Египта, Ханаан, Митанни, Хеттское царство, - мы видим один и тот же финал – полное исчезновение государства и нации к концу II тысячелетия до н.э. Как будет показано далее, похожая судьба постигла и две оставшиеся цивилизации (минойскую и микенскую) из числа тех шести, что были названы выше. Но на одной из них мне бы хотелось остановиться отдельно. 6.2. Цивилизация минойского Крита (социально-экономические аспекты) Хотя рамки настоящей книги не дают возможности подробного изложения, но все же давайте рассмотрим историю крито-минойской цивилизации более подробно, чем ханаанской, хеттской и митаннийской. Это облегчается тем, что минойской цивилизации Крита было уделено со стороны археологов и историков значительно большее внимание, чем трем последним. Во многом благодаря их усилиям эта цивилизация приобрела сегодня столь большую известность среди широкой публики, что по степени популярности и известности она, наверное, не уступает цивилизации Древнего Египта. Для меня особая важность исследования крито-минойской цивилизации определяется еще вот каким соображением. Крит той эпохи является уникальной страной, которая в течение целого тысячелетия, или даже более, не знала массированных внешних нашествий. Критяне настолько отвыкли от опасности каких-либо вторжений чужеземных врагов, что критские города не имели стен или каких-то иных оборонительных сооружений, что является уникальным случаем в мировой истории. Именно отсутствие внешних нашествий дает нам возможность исследовать историю этой цивилизации, что называется, в чистом виде, без наличия той неопределенности, которая всегда связана с внешними факторами. Например, как уже было показано, исчезновение городов на юго-востоке Крита в XXIII-XXII вв. до н.э. невозможно объяснить «нашествием кочевников», которым на Крите неоткуда было взяться. Невозможно его объяснить и иным вторжением извне, потому что оно должно было в таком случае оставить следы иностранного присутствия, которое современная археология не могла не обнаружить1. Таким образом, поскольку военные причины исключаются, то указанное явление могло быть вызвано только социально-экономическими причинами, о которых выше было сказано. То же самое, как будет показано далее, относится и к дальнейшей истории Крита. Уникальность Крита состоит еще и в том, что вся его история в III-II тысячелетиях до н.э. связана с морской торговлей, чему благоприятствовало его местоположение на перекрестке морских торговых путей в восточном Средиземноморье. Именно поэтому результаты археологических работ, проведенных на Крите, как нельзя лучше доказывают неоднократно высказанное выше утверждение о том, что глобализация, интенсивная внешняя торговля, всегда в истории являлась основным катализатором имущественного расслоения общества и образования классов2. В частности, археология Крита показывает, что имущественное расслоение и выделение богатой верхушки впервые там произошло в течение 2600-2300 гг. до н.э., тогда же, когда этот процесс происходил в Египте в эпоху Древнего царства, и когда впервые в этом регионе отмечена интенсивная международная 1

Как указывает А.Кофу в историческом обзоре Крита, ни в конце III тысячелетия, ни в начале II тысячелетия до н.э. никакого нового населения на Крите не появилось ([55] с. 39). 2 Впрочем, этот вывод не является моим «открытием», он уже был высказан и обоснован, например, И.Валлерстайном применительно к истории Западной Европы XII-XIX вв. н.э. (см. ниже).

182 торговля. Об этом свидетельствует, во-первых, археология критских городов (Василики, Миртос и другие), где впервые в этот период появились дома знати, резко выделявшиеся по уровню жизни и богатству среди всех остальных домов, и, во-вторых, археология захоронений на Крите. Как указывает греческий историк К.Сбониас, богатые захоронения на Крите, выделявшиеся среди других и содержавшие золотые украшения и другие ценные предметы, впервые появились именно в указанный период, их число достигло максимума где-то в районе 2300 года до н.э., а затем они вдруг исчезли, и после 2200 г. до н.э. не встречаются совсем – вплоть до II тысячелетия до н.э. ([196] p.31) Как видим, и археология критских городов, и археология захоронений на Крите показывают, что резкое имущественное неравенство появилось там одновременно с началом глобализации, в районе 2600 г. до н.э., и оно исчезло в период с 2300 по 2200 гг. до н.э. вслед за прекращением интенсивной морской торговли. Поскольку Крит, в отличие от Египта эпохи Древнего царства, не предпринимал завоеваний соседних стран, то объяснить сначала появление, а затем исчезновение на Крите состоятельного класса или слоя людей, живших в роскоши, невозможно ничем иным, как только происходившей в тот период, и затем прекратившейся, глобализацией. Период социального равенства и классового мира на Крите продлился до начала II тысячелетия до н.э., когда опять началась глобализация. И сразу же мы видим опять появление признаков резкого имущественного расслоения. Приблизительно с 1900 г. до н.э. на Крите начинается так называемый Стародворцовый период, когда впервые начинают строить не просто богатые дома и особняки, а настоящие дворцы. И уже в районе 1700 года до н.э. мы видим первый социальный взрыв. Согласно археологии три дворца (Кносс, Фест и Монастираки) примерно в одно и то же время были практически полностью разрушены и уничтожены огнем, очевидно, в результате народного восстания или революции ([218] p.51). Почему именно восстание или революция могло быть наиболее вероятной или единственно возможной причиной указанного разрушения дворцов (как и предыдущего разрушения городов в районе 2300-2200 гг.)? Очень просто – все остальные возможные причины опровергнуты археологией. Внешнее нашествие исключается ввиду отсутствия каких-либо следов иностранного присутствия. Ну, а версия о землетрясении опровергается аргументами, которые приводятся ведущими специалистами по истории Крита. Как указывают, например, Д.Пендлбери, Р.Уиллеттс и Х.Меллерш, в древности землетрясения никогда не вызывали пожаров - тогда не было ни газовых баллонов, ни электрических сетей с высоким напряжением ([218] pp.137-138; [246] p.121), - а во всех трех случаях мы видим сильные пожары. Во-вторых, землетрясения не могут носить такого избирательного характера, какой мы видим в данном случае. Что это за землетрясение, которым были полностью уничтожены три дворцовых комплекса (причем, один на севере, другой на юге, а третий в центре Крита), но при этом совершенно не пострадали соседние критские города, которые должны были также попасть в зону землетрясения?1. Как видим, события 1700 г. до н.э. на Крите приблизительно совпадают по времени с концом Среднего царства Египта (XVIII-XVII вв. до н.э.), когда там были непрерывные восстания и революции, на троне почти каждый год менялись фараоны, а беднота громила дворцы и особняки и растаскивала имущество знати (см. п. 5.2). В Египте это стало результатом кризиса коррупции, и по всем признакам на Крите мы имеем похожее явление. Подтверждения тому, что это был кризис коррупции и сопутствовавшая ему 1

Тем не менее, среди широкой публики и среди историков сегодня насаждается именно версия о землетрясении ([55] с. 45). О причинах такого антинаучного подхода и насаждения лженауки среди историков см. главу XVIII. Вообще современная археология способна четко отличать землетрясение от иных причин разрушения зданий. Так, американский историк С.Худ указывает, что, например, дворец в Фесте действительно один раз пострадал от землетрясения, но был восстановлен, и затем полностью уничтожен огнем около 1700 г. до н.э. ([218] p.51)

183 гражданская война, а вовсе не землетрясение, мы имеем не только в археологии, но также в критских легендах и преданиях, о чем далее будет сказано. В дальнейшем, однако, на месте сожженных критских дворцов были отстроены новые, причем, еще более роскошные и большие. С этого момента начинается новый исторический период, называемый Новодворцовым (1700-1450 гг.), во время которого крито-минойская цивилизация достигла своего наивысшего расцвета. Иногда этот период в истории Крита историки называют империей - империей критских царей Миносов. Однако это была очень особенная империя, поскольку она была основана не на военном захвате других стран и народов, как, например, египетская или ассирийская империи, а на контроле над соседними странами при помощи международной торговли. Примеры таких империй мы уже видели выше. Так, власть венецианцев и генуэзцев в бассейне Средиземного моря в XII-XIV вв. н.э. была основана на установлении ими морской торговой монополии, при помощи которой они контролировали экономику и политику других стран, даже таких крупных как Византия (см. главу IV). Критское царство Миноса середины II тысячелетия является, судя по всему, первым известным в истории примером такой торговой империи. Когда-то царь Минос воспринимался в основном как персонаж греческой мифологии. Однако сегодня имеется слишком много фактов, подтверждающих его существование, чтобы по-прежнему считать его мифом. По мнению ведущих западных специалистов по истории Крита, таких как Эванс и Форсдайк, речь идет о династии царей Миносов, правивших на Крите и контролировавших также ряд соседних территорий Греции и Эгейского моря ([313] p.110). И многие факты об этих царях, содержавшиеся в произведениях древних авторов: Геродота, Фукидида, Платона, Аристотеля и других, писавших о них как о реальных правителях, сегодня подтверждены археологией.

Макет-реконструкция Кносского дворцового комплекса на Крите (середина II тыс. до н.э.). Источник: http://3darchaeology.3dn.ru

Так, раскопки Кносского дворца и других дворцов на Крите показали, что и сами дворцы, и соответственно, само царство Миноса, имели совсем иную организацию, чем другие древние дворцы и царства – все было ориентировано на международную торговлю ([313] p.134). Собственно говоря, Кносский дворец в указанный период представлял собой скорее не дворец, а настоящий город, построенный в виде одного огромного трех-

184 пятиэтажного здания1, в котором, помимо покоев царя и окружавшей его знати, были также большой храм и жилища его жриц, мастерские ремесленников, но самое большое пространство занимали склады со всевозможными экспортными и импортными товарами. Так, в момент следующего разрушения дворца в 1450 г. до н.э. там находилось около 900 000 литров оливкового масла в амфорах ([313] p.68), хранились также в больших количествах многие другие товары, предназначавшиеся для торговли и являвшиеся основой экономического могущества критских царей и знати. Крит в ту эпоху экспортировал продовольствие, текстиль, оливковое масло, лес, керамику, изделия из металлов, и также, например, фирменный лосьон для тела, который производился на специальных фабриках; а импортировал в основном предметы роскоши для своей знати (золото, серебро, драгоценные камни, слоновую кость, страусовые перья), медь и олово ([218] pp.123-124; [246] p.73). Таким образом, в эпоху своего расцвета Крит был своего рода центром экспортной промышленности и сельского хозяйства, и этот экспорт служил источником богатства империи Миноса.

Амфоры, найденные в подвалах Кносса (современное фото). Высота некоторых из них значительно превышает человеческий рост.

Однако основу торговой империи Крита составляли не только более продвинутые промышленность и сельское хозяйство, но, по-видимому, в еще большей мере, его морская торговая монополия в Эгейском море, позволявшая ему диктовать свои условия греческим городам-государствам, подобно тому, как генуэзцы и венецианцы могли при помощи своей торговой монополии диктовать свои условия Византии. Именно о диктате со стороны Крита всем другим окружавшим его народам на севере и западе писали древние историки, и о нем же свидетельствуют древние предания. Так, Геродот и Фукидид писали, что царь Минос создал военно-морской флот, уничтожил пиратство в Эгейском море и обложил все окрестные народы данью, причем некоторые народы, например, карийцы, в счет дани служили у него матросами ([313] p.110). Согласно греческим преданиям, царь Минос собирал дань с Афин, Мегары и других греческих городов, шантажируя их угрозой морской блокады и массового голода (см. ниже), а когда, например, его подданный, изобретатель Дедал, сбежал от царя-деспота на Сицилию, то Минос немедленно снарядил свой военный флот, объехал в поисках Дедала несколько соседних государств, наконец, прибыл со своим флотом на Сицилию и там потребовал от местных правителей выдать ему Дедала ([55] с.30). Эти свидетельства и примеры показывают, что господство Крита на море могло обеспечить ему большую власть, особенно в отношении островных и полуостровных греческих государств – ведь при помощи морской блокады можно было полностью парализовать их экономическую жизнь, вызвав голод, нестабильность и бунты населения.

1

Площадь раскопанных помещений «дворца» составляет 22 000 кв.м.

185 Как полагает американский историк Р.Уиллеттс, господство Крита на море продолжалось приблизительно с 1600 г. до 1400 г. до н.э., в течение этих двух столетий и существовала критская «талассократия» - морская империя и морская гегемония Крита над другими народами ([313] pp.110, 114-121). Несомненно, власть Миноса над греческими городами в этот период была обусловлена также тем необыкновенным размахом морской торговли, который был достигнут в середине II тысячелетия и который привел к сильной зависимости большинства этих городов-государств от экспорта и импорта. Надо полагать, они в ту эпоху уже не мыслили своей жизни без подвоза продовольствия и других необходимых товаров по морю, а также без экспортных производств, дававших работу значительной части населения, что позволило могущественной торговой империи Миноса установить над ними свою власть и сделать их своими данниками. Археологи обнаружили в городах Крита и юга Греции тысячи специальных табличек, на которых велась торговая бухгалтерия, и по ним можно судить о масштабах морской торговли и о той огромной роли, которую она играла в рамках торговой империи Миноса. Что касается социального устройства критского общества, то английский историк Х.Меллерш его характеризует как своего рода «феодализм» ([246] p.91), поскольку все поселения на Крите в этот период имеют одну и ту же особенность. В центре каждого города или поселения выделяется один дворец или особняк, обычно внутри него или рядом с ним находится храм; дворцовый комплекс нередко включает также центральную городскую площадь и сады; а вокруг всего этого великолепия тесно кучкуются маленькие дома, включая и совсем мелкие и убогие хижины. Как пишет Х.Меллерш, есть «обескураживающее несоответствие» между величием и богатством дворцов и особняков минойского Крита, с одной стороны, и, с другой стороны, бедностью жилищ основной массы населения, которое жило «убого, бедно и в стесненных условиях» ([246] p.91). На самом деле речь, конечно, идет не о «феодализме», а об олигархическом обществе, которое историки очень часто путают с феодальным1. В принципе олигархическое общество может быть одновременно и феодальным (см. главу IX). Но при такой высокой плотности населения, какая, согласно историкам, была в то время на Крите, и при такой развитой экономике и торговле это маловероятно, поэтому версию о феодальном устройстве критского общества следует отмести до тех пор, пока не будет тому убедительных доказательств2. Вместе с тем, все имеющиеся факты подтверждают сделанный выше вывод об олигархическом устройстве критоминойского общества. На планах городов и поселений Крита, воссозданных археологами, мы явственно видим именно отражение этой «власти немногих», власти олигархии, подчинившей себе все остальное общество, прозябающее в тени того богатства и великолепия, в котором жила эта его избранная часть. И, разумеется, среди археологических находок мы видим также много драгоценностей и других предметов роскоши, принадлежавших правящей верхушке и недоступных остальному обществу. Даже в керамике, пишет американский историк С.Худ, заметен резкий контраст между «изысканной керамической посудой дворцовых мастерских и убогими изделиями массового производства того времени» ([218] p.57). Да и в составе импорта товаров, привозимых на Крит в обмен на продукцию его крестьян и ремесленников мы видим почти исключительно предметы роскоши, предназначенные для знати - золото, драгоценности, слоновую кость, страусовые перья и т.д. Таким образом, вся масса экспортной продукции, производимая на Крите и вывозимая в страны Средиземноморья, служила не развитию экономики страны, а в основном обслуживала интересы критской 1

См. примеры из истории Западной Европы XVI-XVIII вв. в Разделе 4 Разницу в размерах жилищ знати и простого народа нельзя считать аргументом в пользу феодализма, так как при феодализме она вовсе не обязательна. Карл Великий, создавший огромную феодальную империю, до последних лет жизни не имел особняка или резиденции, а имел лишь несколько охотничьих домиков, в которых и жил попеременно. 2

186 олигархии, стремившейся к накоплению богатства и роскоши, в том понимании богатства и роскоши, которое тогда существовало. Р.Уиллеттс провел анализ индивидуальных печатей, которые ставили крестьяне и ремесленники на своей продукции в течение всей минойской эпохи, и на этой основе заключил, что крестьяне попали в экономическую зависимость от критской торговой знати еще в начале II тысячелетия до н.э. (значительно ранее 1700 г. до н.э.) и в течение всех последующих столетий находились по отношению к ней в подчиненном положении ([313] pp.133-134). В частности, крестьяне поставляли торговым магнатам всю произведенную ими продукцию, судя по всему, на тех (кабальных) условиях, которые те им сами устанавливали. Причем, эта торговая знать, как полагает историк, частично выделилась из числа самих крестьян. В дальнейшем царь правил, все время опираясь на ее поддержку, а ее представители постоянно жили в Кносском дворце возле царя, сформировав тесную правящую касту. Что касается крестьян, то они, по-видимому, находились не только в экономической, но и в административной зависимости по отношению к знати и царю. В частности, они были обязаны строить дворцы и выполнять другие возложенные на них трудовые повинности ([313] pp.72, 129). Как видим, экономическая власть олигархии на Крите, как и в большинстве других известных примеров, началась с участия в международной торговле, активизировавшейся в начале II тысячелетия до н.э. и создавшей прекрасные возможности для товарных спекуляций и обмана местных производителей и потребителей. Очевидно, именно так критские торговцы, занявшиеся морской торговлей в начале тысячелетия, в том числе те, которые выдвинулись из простого народа, смогли сделать крестьян и ремесленников своими кабальными должниками. Все это выразилось в жесткой привязке крестьян и ремесленников каждой местности к своему торговому магнату и в обязанности поставлять ему на кабальных условиях всю свою продукцию, то есть привело к фактическому рабству всего населения по отношению к торговой знати1. Отсюда и то устройство городов и поселений Крита, которое мы видим повсеместно – дворец или особняк, окруженный лачугами. Экономическая кабала привела к фактическому рабству всех критян по отношению к торговым магнатам, которые жили как феодалы в своих вотчинах или как цари в своих царствах и имели такую же власть над местным населением, какую имели цари или феодалы. 6.3. Цивилизация минойского Крита (религия, культура и общественная мораль) Однако власть торговой олигархии на Крите строилась не только на экономической зависимости крестьян от торговой знати (хотя, судя по анализу Р.Уиллеттса, она началась именно с этого), но и на религии, огромная роль которой в жизни критского общества очевидна и признается всеми историками. Еще Платон писал, что такие огромные дворцы на Крите невозможно было построить, не внушив народу веру в то, что царь и его окружение являются представителями Бога. Сегодня с этим согласны, так или иначе, все историки, пишущие о минойском Крите. Как они полагают, в лице царя и других правителей, согласно принятым верованиям, на троне восседали некие «представители Бога» ([313] pp.68-69, 108-112). Одних только больших дворцов было на минойском Крите пять или шесть (Кносс, Закрос, Фест, Малия, Агиа Триада, Хания), и все они также одновременно являлись храмами. А дворцы поменьше или особняки (включавшие от 30-50 комнат и более), которые тоже являлись храмами, исчислялись десятками ([313] p.71). О двойном предназначении дворцов говорит, например, тот факт, что их стены разрисованы фресками и рисунками с религиозным содержанием и с изображением религиозных 1

Установлено, что на Крите были и настоящие рабы (см. ниже). Однако крестьяне и ремесленники, ставившие свои печати на производимой ими продукции, хотя и находились в кабале у торговой знати, но их вряд ли можно считать рабами в обычном понимании этого слова.

187 ритуалов, что явно указывает на использование этих помещений в целях отправления культов. Такое совмещение под одной крышей храмов и дворцов, разбросанных по всему Криту, привело в свое время английского историка Эванса к логическому выводу, с которым сегодня согласны большинство историков – не только сам Минос, но и другие правители Крита (которых, как видим, было несколько десятков) являлись одновременно и главными жрецами для подвластных им крестьян и ремесленников, и ввел термин «цари-жрецы» ([313] p.109). Надо сказать, совмещение функций правителя государства или города-государства с функциями верховного жреца – очень распространенное явление той древней эпохи, которое часто встречалось в Шумере, Вавилоне, у хеттов и у других народов, поэтому Крит не является в этом отношении чем-то исключительным. Итак, мы видим очень интересный феномен – торговые магнаты, основным источником существования которых являлась морская торговля, стали одновременно правителями критских городов, а также жрецами, играющими роль «представителей Бога». Эти цари-жрецы, изображенные на критских фресках, по своей одежде и манере поведения очень сильно отличались от простого народа1: в яркой одежде, на голове что-то типа короны с павлиньими или страусовыми перьями, сзади болтается какой-то чернобелый хвост. Довершает всю эту картину чрезвычайно самоуверенный вид этого человека. В-общем, цари-жрецы имели вид и манеры не столько «представителей Бога», которым подобало бы быть более скромными, сколько самих богов. О том, что все или значительная часть правящей верхушки Крита была причислена к пантеону богов или их потомков, указывают не только архитектура дворцов-храмов и имеющиеся фрески, но и греческие народные легенды и предания, сохранившиеся до античных времен. Согласно им, греческие боги Зевс, Посейдон и Аид (Гадес), до того как перебрались на гору Олимп в Греции, были братьями и тремя царями Крита, они поделили между собой весь остров и правили каждый в своей части. А критский царь Минос, согласно этой легенде, был сыном Зевса, главного греческого бога ([17]; [246] pp.23-24). Исходя из этого, все родственники Миноса, а также многие представители критской знати, породнившиеся либо с Миносом, либо с кем-то из других прежних правителей Крита, могли себя считать не просто «представителями Бога», но и потомками главных греческих богов – например, правнуком или праправнуком Зевса или Посейдона. Мы видим, что при помощи такого интересного приема критскому народу внушалось благоговение не только перед царем, но и перед всеми представителями правящей верхушки (олигархии), которая, как показывает, например, опыт Византии в эпоху правления «клана Комниных» в XI-XII вв. н.э., легко в прошлом приобретала взаимные родственные связи и образовывала единый клан. По-видимому, нечто подобное произошло и на Крите - как утверждают российские историки, все или большинство дворцов на Крите в эпоху его расцвета, а также в колониях Крита в Эгейском море, принадлежали родственникам Миноса, о чем имеется ряд свидетельств ([19] 2, с.338). Повидимому, представители знати постепенно превратились в касту, связанную между собой родственными связями, и насадили миф о том, что все они являются потомками Зевса и других богов. И надо полагать, население этому верило - иначе откуда у греков возникло в дальнейшем столь стойкое убеждение, что их главные боги Зевс, Посейдон и Аид когда-то правили Критом, а критские цари династии Миносов были прямыми потомками Зевса?2 Разумеется, помимо насаждения религиозного благоговения перед торговой знатью, представленной народу в виде правнуков или праправнуков самого Зевса и других богов, ее власть держалась также на принуждении. На критских фресках изображены вооруженные солдаты-негры, и собственно говоря, кроме этих вооруженных негров, 1

Представителей простого народа мы также можем увидеть на критских изображениях: в простой грубой одежде, с сельскохозяйственными орудиями в руках, с лицами, выжженными палящим солнцем. 2 Древнегреческий писатель Евфемий утверждал, по-видимому, основываясь на народных преданиях, что Зевс был на самом деле обычным человеком и царем Крита, а после смерти он был обожествлен и превращен в главного бога.

188 никаких солдат с оружием ни на одном изображении больше ни разу не встречается. Это ставит в недоумение историков, так как ни на самом острове, ни где-либо поблизости негры никогда не проживали ([246] p.92). Но появление негров в качестве солдат, очевидно, не случайно. У Крита в ту эпоху не было внешних врагов, даже его города совершенно не имели укреплений, поэтому солдаты были нужны исключительно в карательных целях против собственного населения. А в таких случаях, как мы уже видели на многих примерах, олигархия всегда стремилась по возможности использовать иностранных наемников, причем, чем меньше у них было общего с местным населением, тем она охотнее таких наемников привлекала. Так что даже если ей приходилось за немалые деньги доставлять негров из Африки, готовых послушно выполнять ее приказы, то она, надо полагать, делала это с большим удовольствием. Кроме этого, как указывают российские историки, во время раскопок в подвалах Кносского дворца были найдены темницы-тюрьмы; обнаружен рисунок, изображавший кандалы; а в ряде расшифрованных документов содержались указания на существование больших групп рабов ([19] 2, с.347-348). Таким образом, на Крите существовало и рабство, и довольно мощный аппарат насилия. Это также отразилось в греческих преданиях и легендах, в соответствии с которыми афиняне платили дань царю Миносу, отправляя ему ежегодно самых красивых юношей и девушек. Как полагает С.Худ, за этой легендой стоит воспоминание о господстве минойских царей в Греции ([218] p.53). Повидимому, греческих юношей в счет уплаты дани увозили в рабство на Крит и там заставляли работать в «лабиринтах», то есть в огромных торговых складах, составлявших главное богатство критской правящей верхушки. На это указывают, в частности, слова Аристотеля, приводимые Плутархом, о том, что греческие заложники работали в Кносском дворце и жили там до старости ([19] 2, с.339)1.

Танцующие дворцовые девушки. Минойская фреска.

Ну, а девушки-заложницы, привезенные из Афин и других городов-данников Миноса, надо полагать, становились дворцовыми «жрицами» (как их называют историки). Этих «жриц» в Кносском дворце и в других дворцах было очень много. На критских фресках они, как правило, изображены большими группами, иногда до ста человек и более, причем исключительно в виде молодых девушек, ни разу среди них не видно пожилой женщины или старухи. Все они одеты в очень своеобразную «униформу», которая может рассматриваться как религиозно-культовая, но вместе с тем весьма эротична – у большинства полностью обнажена грудь, либо она прикрыта одной только 1

Как уже было сказано выше, торговые склады занимали бóльшую часть помещений Кносского дворца. Повидимому, они и являлись тем самым «лабиринтом», о которых говорится в легенде о Минотавре. Остатки этих торговых складов можно и сегодня увидеть на развалинах Кносского дворца на Крите.

189 прозрачной тканью. Причем, судя по фрескам, эти девушки держались все время группами и вели исключительно праздный образ жизни, просиживая часами за болтовней или наблюдая какие-то представления или религиозные ритуалы. Ни разу возле них не видно детей или родственников, и почти нет случаев, чтобы они были заняты каким-то полезным трудом. Все эти странности, связанные с дворцовыми девушками, могут быть объяснены лишь одним из двух: либо они были храмовыми проститутками, либо они были гаремом правителя в сочетании с какими-то другими функциями, например, с функциями жриц. Что касается первой гипотезы, то в восточном Средиземноморье издавна процветала храмовая проституция, о чем писали, например, античные авторы. Так, согласно Страбону, в эпоху античности в Коринфе и других торговых городах Греции и Малой Азии было множество проституток, торговавших своим телом ([103] XII, III, 36). Но почти все они считали себя служительницами храмов и, отдаваясь мужчинам, полагали, что тем самым приносят жертву Афродите и другим богам или богиням. По другим письменным источникам известно, что уже во II тысячелетии до н.э. храмовые проститутки были почти у всех соседей Крита. Например, они были в Хеттском царстве (Малая Азия – Сирия), в городах Финикии, в городах Вавилона ([20] с.192; [117] с.144). Поэтому вполне естественно предположить, что и критские дворцовые девушки были не чем иным, как храмовыми проститутками – ведь все дворцы одновременно являлись и храмами. Что касается второй гипотезы (совмещение функций наложниц в гареме и жриц), то такая практика также имела прецеденты в данном регионе. Так, в городах Шумера в Месопотамии (которые были основаны арийскими народами, родственными критогреческой цивилизации) уже в III тысячелетии до н.э. были такие же цари-жрецы, как и на Крите, совмещавшие функции правителей и верховных жрецов. И ежегодно во время празднования Нового года шумерский царь-жрец сочетался браком с очередной девушкой-жрицей, посвящавшей себя служению богине любви и плодородия Инанне, прообразу будущей богини Астарты-Афродиты. Считалось, что это должно было обеспечить плодородие городу и его землям в наступающем году. Эта брачная церемония являлась кульминацией празднования Нового года и заканчивалась «ритуальным оплодотворением» жрицы ([56] с.163-164; [79] с.144). Судя по всему, такие жрицы после совершенного обряда бракосочетания считались храмовыми женами царя-жреца, в отличие от его обычной (светской) жены, то есть фактически, называя вещи своими именами, составляли его гарем. Кроме того, став жрицами Инанны (а позднее АстартыАфродиты), они становились проститутками при храме. Таким образом, если рассматривать указанный феномен во всех его возможных вариантах, то критские дворцовые девушки могли быть одновременно наложницами царя-жреца, жрицами и храмовыми проститутками. На сохранившихся многочисленных фресках и статуэтках видно, что у дворцовых девушек было несколько разных видов одежд, в том числе ритуальных, что свидетельствует о существовании культа нескольких богов, то есть многобожия. И греческие легенды и предания, как уже отмечалось, говорят о множестве богов (Зевс, Дионис, Гефест и т.д.), которые сначала жили на Крите, а в дальнейшем перебрались на гору Олимп в Греции. Поэтому, скорее всего, помимо ритуала в честь богини плодородия, существовало несколько различных ритуалов, с участием девушек-жриц и самого царяжреца, посвященных тем или иным богам. А возможно, в некоторых ритуалах участвовал не сам царь-жрец, а кто-то другой из числа правящей верхушки или, например, взрослый сын царя-жреца. Так, царь-жрец, изображенный на фреске из музея в Ираклеоне, представляет собой совсем молодого человека, юношу. Судя по всему, для каждого ритуала у жриц имелся специальный наряд. Например, как указывают российские историки, один из ритуальных костюмов дворцовых жриц включал юбку, сделанную не из ткани, а из шкур животных, причем, сшитую мехом наружу ([19] 2, с.351). Очень часто жрицы в ритуальном наряде изображены с двумя змеями в руках или с одной змеей на

190 плечах или обвитой вокруг всего тела. А царя-жреца на одной из фресок мы видим с хвостом. Что могут означать эти ритуальные наряды, далее будет сказано. Но вся совокупность имеющихся фактов говорит о том, что мы имеем дело с совмещением под одной крышей не только дворца и храма, но еще и гарема, и, вполне вероятно, публичного дома для критской знати. Возможно, высказанные выше гипотезы вызовут непонимание историков. Однако они соответствуют тому, что мы видим у соседей Крита - а мы там видим и гаремы, и храмовых проституток, и различные религиозные ритуалы с их участием. Кроме того, пока сами историки не выдвинули ни одной гипотезы, способной объяснить указанные выше странности, связанные с образом жизни, внешностью и молодостью дворцовых девушек. И это еще не все странности – есть еще и другие, о которых будет сказано ниже, и которые тоже подтверждают выдвинутые выше гипотезы. К тому же нельзя быть слишком наивными. Если бы, к примеру, в современном мире какой-то миллиардер, создавший огромную торговую империю и распоряжающийся судьбами тысяч людей, построил бы для себя роскошный дворец, в котором, помимо прислуги и его друзей и компаньонов, постоянно находилось бы также множество молодых красивых девушек, слоняющихся по дворцу в полуобнаженном виде, то вряд ли кто-нибудь поверил бы в то, что эти девушки – монашки (в чем нас пытаются убедить историки). Вот и я в это не верю. К тому же, судя по греческим преданиям и легендам, все цари Миносы были страшно развратными типами и не пропускали мимо себя ни одной красивой женщины (о чем далее будет сказано), так что это тоже совершенно не вяжется с версией о «монашкахдевственницах», проживавших во дворце царя Миноса. Вообще, если взглянуть на описанную выше картину жизни минойского Крита глазами современного человека, то получается такой сказочный остров для олигархов. Жители острова работают на них с утра до ночи, не покладая рук, а после работы воздают им почести как богам, искренне веруя в то, что они и есть боги. Окружающие страны стали их колониями и платят им «дань» молодыми юношами и девушками. А самые красивые девушки под видом «жриц» поступают в их гаремы и продолжают их обожествлять, а участвуя в их сексуальных оргиях и любовных играх, полагают, что воздают тем самым жертву своему богу и господину и выполняют при этом важную религиозную миссию. Ну что же, могут сказать некоторые читатели, такой мир тоже имеет право на существование. А потом, разве наша планета сегодня не напоминает все больше и больше такой же описанный выше мир? Да и дворцовые девушки, судя по фрескам, вовсе не страдали от своей жизни – комфортной, праздной и красивой. Многие могут даже позавидовать этой райской жизни, которую они вели при дворце. Разумеется, такой мир имеет право на существование. И он в любом случае является частью истории человечества. Но нужно знать и изучать не только фасадную, но и оборотную сторону такого мира, обслуживавшего интересы олигархии. А эта оборотная сторона состояла в нищете и кабале основной массы населения Крита, а также в угнетении критской олигархией окружающих стран и народов, о чем выше уже было сказано. Сами дворцовые девушки тоже были жертвами сложившейся системы, намного бóльшими, чем можно подумать, глядя на фрески с их изображением (о чем далее будет сказано). Известно также, что в критской империи бывали и голодоморы среди населения, сопровождавшиеся эпидемиями, и народные восстания с изгнанием царей, о чем мы знаем как из критских легенд и преданий, так и из произведений Гомера, которые многие историки рассматривают в качестве достоверного письменного источника1. Власть олигархии в минойскую эпоху, как и в любые другие исторические эпохи, была основана на угнетении небольшой группой людей огромной массы населения, поэтому и крах всего 1

Так, критский царь Идомен, правнук Миноса, согласно Гомеру, участвовал со своей армией в осаде Трои. Но по его возвращении на Крит его царство поразила чума, и он был изгнан с Крита восставшим народом. См.: [246] p.158. Сам царь Минос, согласно преданиям, насылал на Афины чуму (см. ниже).

191 этого мира был неизбежен и, как мы далее увидим, он был ужасен. Но помимо несправедливого устройства этого мира, которое несло бедствия населению, сама правившая этим миром верхушка вовсе не походила на тех сказочных богов или потомков богов (Зевса, Посейдона и т.д.), которых она из себя изображала, пытаясь внушить религиозное благоговение критскому народу. Наоборот, все народные предания, сохранившихся с тех времен и записанные древними авторами, свидетельствуют о том, что критские цари и другие представители критской знати тяжко угнетали подвластное им население и были чрезвычайно жестокими, низкими и аморальными типами. Самым известным среди этих преданий или «мифов» является легенда о Минотавре, которая, как полагают историки, является аллегорией, отражавшей происходившие в то время реальные события. Напомню, что по этой легенде жена Миноса воспылала страстью к быку, причем, как отмечает Х.Меллерш, не к одному, а очевидно, ко всем быкам ([246] p.24). Для нее был изготовлен специальный каркас, напоминающий корову и обшитый коровьей шкурой, и, поместившись в этот каркас и как бы изображая из себя корову, она занималась любовью с быком. От этой зоологической страсти, согласно легенде, у царицы и родился Минотавр – человек с головой быка. Царь Минос не стал его убивать, а спрятал в Лабиринт, находившийся под его Кносским дворцом – то есть, надо полагать, в тех самых огромных подвалах и складах с товарами, которые археологи обнаружили на Кноссе. Но Минотавр, согласно легенде, не просто имел голову быка, но еще и питался человечиной. Поэтому ему надо было все время приводить на съедение людей, желательно молодых юношей и девушек, чем царь Минос и занимался. Он ежегодно объезжал покоренные им города, и из выставленных ему на отбор молодых людей выбирал самых красивых. И когда он в очередной раз привез из Афин такую группу юношей и девушек, то среди них оказался герой Тесей, который убил Минотавра и выбрался из Лабиринта при помощи влюбившейся в него Ариадны, дочери царя Миноса.

Справа: Пасифея с сыном Минотавром – ребенком с бычьей головой. Этрусское изображение IV в. до н.э. Источник: [55] с. 27 Слева: так современный художник изобразил Пасифею, занимавшуюся любовью с

быком (www.fjkluth.com) И в этой, и в других легендах царь Минос и его окружение (включая его жену) неизменно рисуются в качестве ужасно развратных, низких и подлых типов. Так, для того чтобы установить свою власть над греческим городом Мегара, Минос соблазнил дочь местного царя, принцессу Сциллу. Та из любви к Миносу предала собственного отца и отдала ему ключи от города, а Минос, получив власть над Мегарой, вместо того, чтобы вознаградить Сциллу любовью, утопил ее в море. Чтобы установить свою власть над Афинами, Минос при помощи Зевса (потомком которого он якобы являлся) наслал чуму

192 на город ([246] p.24)1. В итоге афиняне были вынуждены стать данниками Миноса и платить ему ужасную дань красивейшими юношами и девушками, которых он, кстати говоря, еще и отбирал сам по своему вкусу. Ну и, наконец, не счесть, к скольким женщинам в разных легендах Минос приставал с домогательствами. К одной девушке, отобранной им в числе тех семи красавиц, которые должны были стать жертвами Минотавра, он начал приставать уже на корабле, едва отплыв из Афин. И если бы не Тесей, который встал на защиту девушки и тем самым вызвал ярость Миноса, то вряд ли девичья честь устояла бы перед натиском царя. Артемида, спасаясь от домогательств Миноса, согласно легенде, пряталась от него в роще. Еще одну красавицу, Диктинну, Минос преследовал в течение 9 месяцев, но ей удавалось убегать от него; однако когда он ее, наконец, настиг, она бросилась в море и спаслась лишь случайно, благодаря рыбакам ([313] pp.120-121). Не лучше себя вели и другие представители критской правящей верхушки. Крон, один из Титанов, властвовавших на Крите, поедал собственных детей, чтобы не делиться с ними своей властью и богатством. Гадес, один из трех царей-богов, правивших на Крите, похитил и изнасиловал Персефону, которая приходилась ему племянницей, и увез в свое царство ([313] pp.124-125). Подобных примеров аморального поведения критских правителей и богов, зафиксированных в греческих легендах, имеется бесчисленное множество. Конечно, в данном случае речь идет не об исторических фактах, а о легендах и преданиях, сохранившихся в памяти народа. Но они отражают воспоминания об эпохе Миноса, и все эти воспоминания свидетельствуют о господстве жестоких, подлых и развратных правителей. Таким образом, даже в критских легендах и преданиях мы видим, что критская знать не просто сконцентрировала в своих руках все богатство и власть, но и использовала эту власть и богатство главным образом ради удовлетворения своих низменных инстинктов. Давайте теперь вернемся к вопросу о том, что за религиозные ритуалы существовали во дворцах критских правителей, и какую роль в них играли дворцовые девушки. К настоящему моменту археологией установлено, что на Крите существовали человеческие жертвоприношения. В самом Кносском дворце и еще в двух храмовых комплексах на Крите были обнаружены останки людей, заколотых ножом, и атрибуты, свидетельствующие о существовании практики ритуальных убийств людей [17]. Наиболее вероятным (главным) божеством, которому приносились человеческие жертвы, был богбык2. Об этом свидетельствует и легенда о Минотавре, и ряд других фактов. В том, что на Крите был распространен культ быка, являвшегося, судя по всему, верховным божеством, нет никакого сомнения. На самом видном месте в архитектурном ансамбле Кносского дворца красуются огромные бычьи рога. Такие же бычьи рога, судя по фрескам, во множестве красовались на крышах критских храмов. На многих критских фресках и скульптурах изображен бык, причем, обычно в величественной позе. Зевс также часто изображался в виде быка. Хорошо известен так называемый критский «танец» с быком (изображенный на фресках) – девушка или юноша вскакивает на спину быка, делает на ней стойку на руках, вытянув ноги вверх, и затем, надо полагать, спрыгивает вниз3. Историки, пишущие о минойском Крите, как правило, недоумевают по поводу того, откуда на Крите взялся культ быка, тем более, связанного с человеческими 1

Для этого Миносу вовсе не требовался Зевс - как мы видели в главе IV, генуэзцы в XIV веке н.э. установили морскую хлебную монополию и морили голодом Константинополь, где почти целое столетие не прекращались голодоморы и эпидемии. Минос, очевидно, предпринял то же самое в отношении Афин, которые всегда зависели от подвоза хлеба по морю. 2 Возможно, этим главным божеством был сам Минос, основатель царской династии, изображаемый в виде быка, откуда и взялось слово Минотавр, означающее Минос-бык. Этому есть письменные подтверждения (см. далее). 3 Некоторые авторы полагают, что этот критский «танец», который был весьма опасным для жизни участвовавших в нем «танцоров», также являлся одной из форм жертвоприношений богу-быку.

193 жертвоприношениями. Вместе с тем, ему имеется столько прецедентов и параллелей в древнем мире, что кажется странным, почему историки до последнего времени не обращали на них внимания. Например, английский историк и археолог Д.Рол в одной из своих последних книг указывает на очевидную тесную связь между культом бога-быка в городах-государствах Шумера и Вавилона, существовавшим еще в III тысячелетии до н.э., и соответствующим культом на Крите во II тысячелетии. На многих изображениях в Шумере этот бог выглядит как наполовину бык, наполовину человек, совсем как критский Минотавр (см. рисунок). Кроме того, Д.Рол приводит в своей книге фото огромных бычьих рогов из камня, красующихся над развалинами одного из древних шумерских храмов, очень похожих на те рога, которые мы видим в Кноссе ([283] p.170). Установлено, что подобные же бычьи рога в ту эпоху увенчивали храмы в других областях восточного Средиземноморья, например, на Кипре и на острове Делос [17].

Часть шумерской печати (около 2000 г. до н.э.). Бычьи рога на развалинах Кносса

Много аналогичных параллелей мы видим и в других соседних цивилизациях. Как указывает Ю.Петухов, культ бога-быка во II тысячелетии до н.э. существовал в Ханаане, в Вавилоне, в Эламе (Иран) и даже в Индии ([79] с.160, 181, 234, 407). О.Гарни отмечает, что этот культ существовал у хеттов в Малой Азии ([20] с.184). Египетские культы рогатых богов Сета и Амона, о которых говорилось в предыдущей главе, тоже очень близки культу бога-быка. Причем, и в Ханаане, и в Вавилоне бог-бык был главным божеством ([79] с.187, 255, 394), как и на Крите. Таким образом, речь идет не о каком-то особом критском феномене, а о феномене, имевшем место во всех арийских (индоевропейских) цивилизациях той эпохи – от Крита и Греции до Индии. Но даже если не принимать во внимание этническую близость крито-минойской цивилизации и других арийских цивилизаций той эпохи, то нет ничего удивительного в том, что культ, существовавший у всех соседних народов, существовал также и на Крите. Несомненно, что в связи с большим развитием морской торговли люди в ту эпоху очень много путешествовали и заимствовали очень многое у своих соседей. Например, знаменитые золотые украшения, найденные Шлиманом во время раскопок Трои и относящиеся как раз к середине II тысячелетия до н.э., несут в себе одновременно черты ассирийского и египетского стиля, хотя найдены на северо-западе Малой Азии, за две тысячи километров от Ассирии и Египта ([246] p.39). Боевые колесницы, которые, как полагают, впервые появились в это время в степях южного Причерноморья, в считанные годы распространились по всем странам, от Малой Азии до Египта и Ирана, и были приняты на вооружение во всех армиях этих стран. Х.Меллерш указывает, что греки материковой Греции копировали очень многое у критян, например, строили дворцы, очень похожие на критские ([246] pp.104-105). Российские историки пишут о том, что «зодчие из Угарита [в Митанни] в XVII-XVI веках иногда применяли характерные элементы критской архитектуры» ([19] 2, с.341). А Р.Уиллеттс отмечает, что и сами критяне заимствовали стиль царских гробниц у Египта и Кипра во второй половине II тысячелетия до н.э. ([313] p.135) Критская правящая верхушка имела все возможности

194 заимствовать у соседей все, что считала нужным. Поскольку ее основным занятием была морская торговля, то она, несомненно, часто посещала соседние страны восточного Средиземноморья и Месопотамии, с которыми Крит торговал очень активно. И разумеется, за время таких посещений она могла хорошо ознакомиться с обрядами и культами, существовавшими в этих странах. Даже несмотря на очевидное заимствование Критом культа бога-быка у соседних народов, тем не менее, возникает вопрос, почему он вытеснил культы традиционных богов арийских народов, к которым относились и критяне. Этими традиционными богами, согласно многочисленным археологическим свидетельствам, приводимым Ю.Петуховым, являлись Бог-Творец (Род Всеродитель) и Мать-Рожаница (Мать-Сыра-Земля) ([79] с.3033, 223-229, 366). На Крите также применительно к самым разным эпохам: от 6 до 2 тысячелетия до н.э. было найдено множество идолов с изображением этих богов, особенно Матери-Рожаницы ([55] с.36; [313] pp.119-120). Однако все, что мы видим в эту эпоху на фресках и статуэтках, изображающих официальные культовые ритуалы на Крите, ничего общего не имеет с этими древними арийскими культами. Что же заставило критян втайне продолжать молиться старым богам, и в то же время официально поклоняться совершенно другим, новым, богам?

Один из множества глиняных «идолов», найденных на Крите. Источник: [55] с. 36 Тысячи таких фигурок, символизировавших одного из двух главных арийских богов (МатьРожаницу), найдены в самых разных местах обитания арийских народов в Европе и Азии в 6-2 тысячелетиях до н.э.

Ответ очевиден – это было решение, принятое и навязанное правящей верхушкой. Как полагает Х.Меллерш, и на Крите, и в материковой Греции в ту эпоху в действительности существовало две культуры – изысканная и гедонистическая культура знати и скромная и раболепная культура простого народа, и они между собой не имели почти ничего общего. Это выражалось, указывает историк, прежде всего, в религиозных верованиях и культах этих двух социальных групп ([246] pp.168-172) или, вернее, этих двух классов, поскольку в лице критской знати мы совершенно определенно видим класс олигархии. Таким образом, возникает следующая картина. Мы видим простой народ Крита, который втайне продолжает молиться и поклоняться своим старым богам. Но эти боги давно забыты правящей верхушкой, которая насаждает сверху культы совершенно иных богов. Прежде всего, насаждается культ бога-быка, дьявола (от греческого dia-bel = богбык), культ поклонения богатству. Как пишет Ю.Петухов, бык в древности являлся «магическим олицетворением скота – всех видов богатств, связанных с земным и подземным миром» ([79] с.146), поэтому бык (а также козел, баран и лошадь) лучше всего

195 подходили для культового поклонения богатству. И это новое божество очень хорошо сочеталось с теми интересами (обогащение посредством морской торговли), которые и являлись главными для критских правителей, все остальные интересы имели для них второстепенное значение. Но культ бога-быка (дьявола) имел и вторую ипостась. Этот бог нередко изображался также в виде змея. Например, главный бог Вавилона Мардук изображен в виде чудовища с чертами одновременно быка и змея (см. рисунок). Именно ему в Вавилоне приносились человеческие жертвоприношения. В Библии Еву искушает змей, предлагая ей вкусить запретный плод, и этот змей, согласно Библии, не что иное как дьявол (dia-bel – бог-бык). В крито-греческой мифологии и религии мы также видим отражение этой двойной сущности бога-быка (дьявола). Так, Зевс у греков часто изображался в виде быка, но нередко также в виде змея, а иногда в виде «горгониона» человеческой головы, у которой вместо волос - змеи (некое подобие Медузы-Горгоны). Известно также, что в некоторых областях Греции в эпоху античности поклонялись не обычному, а совсем иному Зевсу: властителю подземного мира и приносящему богатство, и этот Зевс изображался в виде змея [17]. Таким образом, в отдельных районах Греции и в середине I тысячелетия до н.э. мы видим поклонение Зевсу как змею и антиподу Бога. Змей в ту древнюю эпоху был не только символом богатства и подземного мира, о чем свидетельствует этот культ античной Греции. Он был также символом власти, поскольку, например, изображение змея являлось символом власти египетского фараона, самого могущественного правителя той эпохи, и было обязательным атрибутом его головного убора. Кроме того, как пишет Ю.Петухов, змей был «откровенным фаллическим символом», с древних времен использовавшимся ариями ([79] с.318, 144). И во II тысячелетии до н.э. изображение змея сохранило свою роль фаллического символа, как мы это видим, например, на изображениях египетского бога Хеба (см. рисунок). Следовательно, поклонение этому богу в его двойной ипостаси - быка и змея - означало не что иное, как поклонение богатству, власти и похоти. А сам этот культ являлся одной из древних форм сатанинского культа.

Слева: Вавилонский бог Мардук - полузмей, полубык (вавилонское изображение) Справа: Египетский бог Хеб и богиня Нут (египетское изображение)

Таким образом, в целом ряде стран - от Индии и Ирана до Крита и Египта - мы видим в III-II тысячелетиях до н.э. сатанинские культы, которые судя по всему, насаждались правящей верхушкой этих стран (олигархией). И надо полагать, именно вследствие этого в дальнейшем, к I тысячелетию н.э. или еще ранее, мы видим появление стойкого образа дьявола в его двух ипостасях: одной ипостаси с рогами и хвостом, и второй – в виде змея-искусителя. Это представление о дьяволе нашло отражение не только в христианской религии, но и в исламе – то есть в двух крупнейших мировых религиях. Разумеется, появление у половины населения планеты такого стойкого образа дьявола в его двух ипостасях: рогатого существа и змея, - не могло произойти просто так, беспричинно, должна была существовать какая-то причина, которая это вызвала. Судя по всему, этой причиной и было повсеместное насаждение культов бога-быка и бога-змея, которое мы видим в том числе и на Крите – культов, к которым население испытывало

196 глубочайшее отвращение. Поэтому в народном сознании и преданиях, переданных потомкам, эти боги превратились в дьявола – то есть в некое сверхъестественное существо, являющееся антиподом Бога. Поскольку облик главного критского бога трансформировался в облик дьявола, то, соответственно, и облик главной богини трансформировался тоже. Раньше главной богиней, общей для всех арийских народов, как уже говорилось, являлась Мать-Рожаница (Мать-Сыра-Земля). И на Крите мы видим такую богиню – Деметру (буквально «Землямать» или «Богиня-мать» – см. ниже), которая существовала, очевидно, с незапамятных времен. Так, по свидетельству Диодора и Гомера, культ поклонения Деметре возник сначала на Крите, а уже впоследствии распространился по всей Греции ([313] pp.124-125). Но затем появилась новая богиня, дочь Деметры. Сначала ее звали Кора («молодая девушка»), но затем ее похитил и изнасиловал Аид (Гадес), один из трех богов-царей, правивших Критом вместе с Зевсом и Посейдоном1. Он ее спрятал затем в подземном царстве, и Кора получила новое имя: Персефона - «приносящая разрушение» [17]. Поскольку она стала, хотя и против своей воли, женой Аида (Гадеса), который считался либо змеем (откуда имя Гадес – Гад) либо повелителем змей, то ее очень часто в древности изображали играющей со змеями или ласкающей змей ([313] p.124). С самой Деметрой произошла похожая история. Согласно легенде, ее стал преследовать Посейдон, но она от него спряталась среди лошадей. Тогда Посейдон обратился в коня, настиг ее и овладел ею. Конь, как известно, являлся символом Посейдона (откуда Троянский конь, который был изготовлен в честь этого бога). Соответственно, еще в эпоху, предшествовавшую античности, мы видим культ поклонения Деметре как богине с головой лошади и со змеями - о чем писал древнегреческий писатель Павсаний, который обнаружил такой очень древний уже в его время культ [17]. Надо полагать, что эта легенда и культ также символизируют падение Деметры в минойскую эпоху с пьедестала главной богини, Богини-матери, до уровня одной из жен или наложниц Посейдона (так как у всех этих богов было множество жен). Тем не менее, эти две богини: Деметра и Персефона, – по-прежнему занимали видное место в пантеоне критских богинь, о чем можно судить по произведениям Гомера [17], несмотря на то, что их прежний статус резко упал, а их прежний светлый облик резко поблек, вплоть до их превращения в неких темных богинь, ассоциирующихся со змеями и с подземным миром2. Аналогичные примеры мы имеем и в соседних цивилизациях. Как указывает Ю.Петухов, после появления культа Инанны-Астарты-Иштар, пришедшей на смену Матери-Рожаницы, эту богиню, считавшуюся раньше главной, стали считать невестой или женой бога-быка и изображать с рогами, что означало ее принадлежность богу-быку – это видно на изображениях Астарты-Иштар, найденных в городах Шумера и Вавилона в III тысячелетии до н.э. ([79] с.162) Аналогичные примеры имеются и в отношении жены змея. Как пишет Ю.Петухов, уже в 5-4 тысячелетиях до н.э. на территории Месопотамии (при раскопках так называемой убейдской цивилизации) найдены женские фигурки с ящеровидными головами, что, по его мнению, является изображением жены змея или дракона, который в то время считался владыкой подземного мира ([79] с.125). Как видим, это очень напоминает историю Персефоны, ставшей женой змея – Гадеса, владыки подземного мира. Итак, если верить критским легендам и археологическим памятникам, то мы имеем двух богинь (Деметру и Персефону), которые были свергнуты со своего пьедестала и превратились в жен или наложниц двух богов, в прошлом критских царей – Посейдона и Аида (Гадеса). И вся эта четверка из светлых богов превратилась в темных богов, 1

Согласно греческой легенде, Геката услышала крики Коры о том, что ее насилуют, о чем затем рассказала Деметре. 2 Историки полагают, исходя из древних критских легенд, что в честь Деметры также могли производиться жертвоприношения [17]

197 поскольку все они теперь уже ассоциируются со змеями, с подземным царством или с аморальным поведением. Аналогичная история, как уже говорилось, произошла с Зевсом, который также принял облик и быка, и змея, ну а о его аморальном поведении имеется огромное множество греческих легенд, как и о Миносе. Судя по всему, в честь этих богов и совершались жертвоприношения. Так, на одной из деревянных таблиц, найденных в микенском дворце Пилос в Пелопоннесе на юге Греции, содержится информация о человеческих жертвоприношениях, совершенных в Пилосе в течение лишь одного месяца. Среди людей, принесенных в жертву – 8 женщин и 2 мужчин. В числе убитых женщин – две принесены в жертву в качестве жен Зевса (Гера и Дивия), три принесены в жертву в качестве жен Посейдона (Поседея, Гвоя и Комавентия), одна – в качестве жены Миноса (Мнаса); остальные принесены в жертву другим богам ([307] p.463). Пилос в ту эпоху находился под сильным влиянием критян - они, возможно, входили в его правящую верхушку, и в любом случае, присутствовали в каком-то количестве в Пилосе. Да и сам факт жертвоприношения в честь критского царя-бога Миноса (а также критских богов – в прошлом царей - Зевса и Посейдона) говорит о том же. Поэтому описанный выше обряд жертвоприношения, надо полагать, очень схож с тем, что существовал на Крите. Как видим, основные жертвы – женщины, игравшие роль жен бога-быка Миноса, богабыка/змея Зевса и бога-коня/змея Посейдона. Иными словами, все они – жены дьявола (в трех разных обличиях), приносимые ему в жертву.

Слева: жрица бога Мардука. Фаянсовая статуэтка из музея г. Ираклион. Источник: [55] с. 99. Справа: бог Ваал.

Если с учетом этой информации мы взглянем еще раз на те ритуальные наряды, в которых мы видим дворцовых «жриц» на Крите: со змеями в руках или на плечах или в юбке из шкур животных мехом наружу, то у нас не останется никакого сомнения в том, что эти наряды созданы для участия в ритуалах поклонения тем же самым богам в двух или трех ипостасях (бык, змей и конь), в которых женщины играют роль невесты или жены соответствующего бога (дьявола). Более того, сатанинские культы, очевидно, не ограничивались поклонением Миносу, Зевсу, Посейдону и, возможно, Аиду. На одной из статуэток «жрица» изображена с очень высоким головным убором, изображающим вавилонскую башню, и с огромной змеей, обвившей ей живот, туловище и плечи, голова

198 которой находится на самом верху «вавилонской башни» (см. фото). Очевидно, в данном случае речь идет о поклонении главному вавилонскому богу Мардуку, в честь которого совершались жертвоприношения в Вавилоне, а жрица выступает в качестве его жены1. Кроме того, известно, что в конце минойской эпохи на Крите поклонялись еще одному богу-быку – ханаано-финикийскому Ваалу ([246] p.175), культ которого также был связан с человеческими жертвоприношениями. Поэтому мы видим на Крите полный комплект сатанинских культов – и напрямую импортированных из-за границы (Мардука и Ваала), и заимствованных лишь частично, посредством трансформации собственных богов (Миноса, Зевса, Посейдона и Аида) в некое подобие дьявола. Очевидно, ритуал поклонения этим богам мог заканчиваться либо убийством жрицы, приносимой в жертву своему небесному или подземному «мужу», либо ее ритуальным сексом с царем-жрецом, игравшим роль бога-змея или бога-быка. Повидимому, были разные сценарии данного ритуала, и разные его финалы. Легенда о Минотавре говорит о том, что ритуал встречи с богом-быком неизменно заканчивался смертью девушки, а легенда о жене Миноса Пасифае, занимавшейся любовью с быком, говорит о том, что ритуал мог заканчиваться всего лишь сексом. Подтверждением тому, что в сатанинском ритуале участвовал и сам царь-жрец, является его костюм на большой фреске в археологическом музее Ираклиона. Если присмотреться внимательнее, то на этой фреске совершенно четко видна голова огромного змея, выступающая вперед из короны царя-жреца. А сзади к его поясу прикреплен хвост, также очень похожий на змеиный поскольку его конец задирается кверху. Таким образом, нет никакого сомнения, что царьжрец на этой фреске изображает одного из указанных выше богов в ипостаси змея, и он участвует в ритуале вместе со жрицей или жрицами, изображающими невест или жен этого бога2.

Слева: царь-жрец. Деталь фрески из музея в г. Ираклион (ок. 1500 г. до н.э.). Справа: жрица со змеями. Фаянсовая статуэтка из Кносса: 1600-1580 гг. до н.э. К сожалению, полное достоверное изображение фрески царя-жреца (с хвостом) мне найти не удалось. На всех репродукциях хвост тщательно вымаран. Полное подлинное изображение можно увидеть только в Ираклионе. 1

На ее животе изображен настоящий змеиный клубок, что очевидно символизирует, что и ее живот принадлежит змею (Мардуку). У нее также огромные уши, похожие на коровьи, что, надо полагать, символизирует вторую ипостась Мардука – бога-быка. 2 Увидеть эту подлинную фреску можно лишь в самом музее г. Ираклиона или в некоторых сугубо научных исторических трудах. Во всех популярных изданиях о минойском Крите, включая энциклопедии и Интернет, именно эти элементы костюма царя-жреца, связанные со змеем, тщательно вымараны – очевидно, для того чтобы не смущать публику и не вызывать слишком много вопросом, на которые историки не хотят искать ответы.

199 Змеиная тема прослеживается и в центральных помещениях Кносского дворца на Крите, которые, как полагают историки, использовались в культово-религиозных целях (сегодня они открыты для посещений туристов): на стенных фресках изображены извивающиеся туловища змей, а также грифоны – химерические создания, родственники драконов.

«Змеиная фреска» на стенах Кносского дворца (современное фото)

Если критские правители насаждали на Крите культ верховного бога – дьявола, то нет ничего удивительного в том, что он сопровождался человеческими жертвоприношениями. Мы видим, что где бы этот культ ни существовал: в Вавилоне (Мардук), в Ханаане (Ваал), в Египте (Сет и Амон), - он везде сопровождался подобными жертвоприношениями. Это вытекает из самой сути данного культа и из самой сути олигархии, которая во все исторические эпохи насаждала антикультуру. Нет ничего удивительного и в том, что критские легенды рассказывают о явно противоестественных нравах критской знати и критских богов. То они занимаются сексом с быком, то поедают своих детей, то бросают юношей и девушек на съедение жуткому чудовищу, то платят злом за добро, то преследуют и насилуют девушек и женщин. Антикультура в том и состоит, что она считает такое поведение нормальным, и даже прославляет эти «подвиги» богов и царей. Итак, если суть религиозных ритуалов на Крите нам стала в целом понятной, то попрежнему не все ясно с дворцовыми девушками. Предположим, они время от времени участвовали в сатанинских ритуалах и в конце концов становились жертвами этих культов, так как мы не видим ни одной из них в пожилом возрасте и почти не видим в зрелом возрасте. Но все же не совсем понятен их статус, уж слишком много связано с ними странностей: странные платья, шикарные, дорогие и вместе с тем оставляющие их полуголыми; странная праздность, в которой они почти всегда пребывают, отсутствие детей; странные танцы, если их можно назвать танцами. Так, на одной фреске у девушки между ног находится палка, торчащая из земли, на которую она пытается присесть, что напоминает эротический танец. Наконец, сам облик дворцовых девушек довольно странный, плохо вяжущийся с той древней эпохой. Как отмечает Х.Меллерш, и не он один, критские дворцовые девушки очень похожи на современных девушек, например, на современных парижанок (одну из фресок историки так и назвали: «Парижанка»), по ним видно, пишет историк, что они – пресыщенные гедонистки, жаждущие попробовать чегонибудь новенького, и причем всего сразу ([246] p.102).

200 Есть еще одна странность, о которой умалчивают историки. Большинство дворцовых девушек изображены на фресках белыми, как бы с белой кожей, в то время как много других человеческих фигур, большей частью мужских, там раскрашены коричневым или коричнево-красным цветом, то есть как бы с кожей соответствующего цвета. Некоторые историки выдвинули по этому поводу гипотезу, которую теперь все повторяют уже как аксиому, что, дескать, таким образом критяне показывали различие между мужчинами и женщинами, рисуя последних белыми, а первых коричневыми. Но эта гипотеза является примером еще одного явного заблуждения историков (или примером их нежелания искать ответы на трудные загадки истории), которое теперь становится массовым заблуждением, ввиду растущей популярности минойской культуры среди широкой публики. В действительности и среди женских фигур встречаются коричневые. Например, на саркофаге из дворца Агиа-Триады изображены несколько женщин в длинных платьях и юбках, совершенно одинаково одетые, стоящие рядом друг с другом, две – с белой кожей, остальные – с коричневой (см. фото). Таким образом, мы видим две совершенно разные манеры изображения женщин, и это может означать только одно – мы видим женщин двух типов, с разным цветом кожи. Спрашивается, почему?

Изображение на саркофаге из Агиа-Триады (ок. 1400 г. до н.э.). Музей г. Ираклион.

Игры с быком. Минойская фреска. Это – еще одна минойская фреска, на которой изображены два разных типа женщин, с разным цветом кожи (которая опровергает утверждения современных историков, навязываемые публике). «Краснокожая» девушка запрыгивает на быка, а две девушки с белой кожей стоят рядом.

Это Вам станет понятным, если Вы хоть раз побываете на Крите (я бы также посоветовал это сделать всем авторам, пишущим о минойском Крите, во избежание дальнейших подобных заблуждений). Потому что на Крите можно без труда отличить любого местного жителя от любого туриста-европейца, даже от греков с материка, по цвету кожи – у всех критян кожа коричневого цвета, примерно такого, какой мы видим на минойских фресках. Очевидно, дело в том, что Крит находится на одной широте с

201 Тунисом и Алжиром, солнце там – африканское, и это приводит к тому, что со временем, возможно, через несколько поколений, у местных жителей образуется более темный цвет кожи, отличный от того, что имеют жители более северных стран и территорий1. Что это означает, и что от нас скрывают историки? А то, что подавляющее большинство дворцовых девушек, изображенных на фресках, порядка 90-95% - это иностранки, прибывшие, возможно, из материковой Греции, Малой Азии и Сирии, но не из Египта или Африки, у жителей которых не могло быть такой белой кожи, какую имели дворцовые девушки. Кем могли быть в таком количестве девушки-иностранки, да еще во дворцах правителей? Вариант только один – подавляющее большинство было рабынями или заложницами, по сути, мало отличающимися от рабынь, типа тех 7 красавицзаложниц, которых Минос, согласно легенде, регулярно увозил из Афин в качестве дани. Конечно, некоторые дворцовые девушки, изображенные на фресках, не похожи на рабынь, а похожи скорее на богатых матрон, сопровождаемых свитой из нескольких человек, хотя и одеты в те же неизменные платья с обнаженной грудью. Но вполне вероятно, что некоторым девушкам удавалось из простых рабынь стать любимыми наложницами, а может быть, и женами кого-то из правителей или представителей знати, и благодаря их покровительству девушки смогли повысить свой статус. Все эти факты не оставляют сомнения, что в лице этих дворцовых девушек мы имеем гарем, принадлежавший либо местному правителю, либо, скорее всего, также его родственникам и другим представителям высшей знати, жившим во дворце, то есть гарем, представлявший собой как бы элитный публичный дом для местной олигархии. Необычность данного гарема или публичного дома, конечно, заключалась в том, что он почти полностью состоял из иностранных рабынь. Такое еще можно себе представить в Египте, который был наводнен рабами и рабынями, пригоняемыми в качестве пленников из завоевательных походов. Но Крит таких походов не предпринимал, тем не менее, в гаремах его знати мы видим толпы иностранных рабынь, что довольно удивительно. Однако нельзя забывать, что критская знать представляла собой морских купцов, которые торговали со всеми окружающими странами и очень хорошо на этом зарабатывали. Фактически критяне создали морскую монополию в Средиземном море2, которая не распространялась разве лишь на Египет и Ханаан, и получали на этом монопольную сверхприбыль, а в ряде случаев и прямую дань со многих стран товарами или молодыми девушками, как в известном примере с Афинами. Но, как было показано выше, подавляющая часть денег, заработанных на этом, тратилась критской знатью на предметы роскоши – золото, слоновую кость, страусовые перья, драгоценные камни и т.д., которые доминировали в импорте Крита. Как видим, красивые девушки-рабыни, которых также можно считать «предметами роскоши» составляли еще одну статью критского импорта. Откуда же брались эти девушки? Предположим, какая-то их часть могла поступать из Греции в счет дани, уплачиваемой критским царям Миносам. Но на фресках мы видим сотни девушек, неужели греки безропотно позволяли критянам забирать в таком количестве их дочерей, жен и невест в качестве дани? Разве нельзя было откупиться другим образом? Ведь даже по греческой легенде Минос собирал дань девушками с Афин один раз в семь лет, и это ему удалось сделать лишь три раза.

1

Это было очевидно даже для английского историка Г.Чайлда, жившего почти сто лет назад. Он писал о том, что красные фигуры на минойских фресках, в отличие от белых, означают «средиземноморский» цвет кожи, и это преподносилось им как бесспорный факт ([120] с.74, 76). Современные историки отвергли этот факт, являвшийся для Чайлда бесспорным, даже не удосужившись его опровергнуть, и вопреки всякому здравому смыслу и имеющимся фактам. 2 Известно, что критяне в то время торговали даже с Испанией

202

Сцена из жизни дворцовых девушек (гетер). Современный рисунок-реконструкция. Источник: http://forum.paradoxplaza.com

Ответ на этот вопрос мы видим в дальнейшей истории Греции, где существовал очень необычный институт гетер. Он существовал в античную эпоху, но, очевидно, корнями уходит в более раннюю историю. Очень необычным он был потому, что гетерами в Греции называли только элитных проституток. Как установили историки, наряду с ними в античной классической Греции были дешевые проститутки – рабыни-иностранки (которых называли «порна»), а также храмовые проститутки (при храме Афродиты) и свободные проститутки, являвшиеся одновременно танцовщицами и музыкантшами [17]. Но гетеры составляли особую касту элитных проституток, цена на услуги которых порой была в десятки раз выше, чем стоили их дешевые коллеги, а некоторые из них умудрялись стать прямо-таки богатыми женщинами и иметь большой дом и множество слуг [17]. Необычным является и то, что подобного термина (гетера), специально придуманного для элитных проституток, мы не встречаем даже в Риме в эпоху его расцвета, а в античной Греции этот термин существовал с незапамятных времен. Происхождение его совершенно неясное. Кроме того, гетерами называли в античной Греции и элитных проституток, и элитную часть армии. Так, в армии Александра Македонского гетерами называли всю тяжелую кавалерию, составлявшую в крупных сражениях до 10-15 тысяч человек или до 25% всего войска, которая часто и решала исход сражения. Объяснения историков, что, дескать, и то, и другое произошло от одинаково звучащего слова «товарищ» (гетера), совершенно не вяжется со здравым смыслом и похожи на научную фантастику1. Кому могли быть «товарищами» эти две совершенно разные социальные группы, между которыми нет никакой связи? Да и как одно слово могло так сильно трансформироваться в два совершенно разные понятия? Можно предположить, что слово «куртизанка» произошло от французского слова courtisanne – придворная дама, и объяснить такую трансформацию тем развратом, который был при дворе французских королей Людовиков при так называемом «старом режиме» во Франции. Но невозможно представить, что «куртизанами» стали бы также во Франции

1

Мне не удалось обнаружить такого слова с таким значением даже в большом двухтомном древнегреческорусском словаре (ни «гетеры», ни «хетайры» в значении «товарищ» там нет). Так что непонятно откуда взялось это объяснение историков (а появилось оно очень давно).

203 называть тяжелую кавалерию. Или, если бы это случилось, то для этого должна была быть какая-то очень серьезная историческая причина, которой нет. Если разобраться в этимологии греческого слова гетера, то мы увидим, во-первых, что на самом деле оно звучало не «гетера», а «хетайра» [17]. И поэтому означать оно могло лишь одно – «женщина хеттской национальности». Потому что окончание «ра» было признаком женского рода1. А «хета» было общепринятым в то время названием хеттской нации – ближайшего соседа греков, с которым они, кстати говоря, постоянно воевали, нации, занимавшей всю центральную и южную часть полуострова Малая Азия, а в дальнейшем также и почти всю Сирию. По-видимому, «хетайрами» (гетерами) и называли тех дворцовых девушек, которые жили во дворцах критской знати и, возможно, микенской знати на юге Греции в ту же эпоху. Дело в том, что если и могли взяться в таком количестве молодые рабынииностранки с белой кожей на Крите, то, очевидно, только из Малой Азии и Сирии, и лишь в меньшем количестве из материковой Греции. Судя по всему, большинство этих девушек действительно были хеттской или митаннийской национальности, но последних в силу их схожести с хеттами также называли «хетайрами». А в дальнейшем, очевидно, это имя стало нарицательным и стало означать элитную проститутку, потому что дворцовые девушки и являлись по сути таковыми. Кстати, слово «куртизанка», также обозначавшее элитную проститутку, но в другую эпоху, упомянуто выше не случайно. Из самого этого слова видно, что оно родилось при королевском дворе: courtisan – по-французски означает «придворный», а courtisanne – «придворная (дама)». Именно статус любовниц и наложниц французских королей, надо полагать, и придал самим куртизанкам и слову «куртизанка» ту необычайную элитарность и высокий статус, которых нет в слове «проститутка». С гетерой мы видим точно такой же феномен. Отсюда также напрашивается связь гетер с двором какого-то могущественного царя, которая могла бы придать слову «гетера» такой высокий статус и элитарность, какие мы видим в античную эпоху. Но таких царей в классической Греции не было, а если и были (например, спартанские цари), то при их дворе не было гетер. Зато такого могущественного царя мы видим в предшествующую эпоху в виде Миноса, создавшего огромную по тем меркам империю и наводнившего свой двор красивыми хеттскими рабынями. Имеется целый ряд фактов, показывающих, что дворцовым девушкам с белой кожей на Крите просто неоткуда было взяться, кроме как из страны хеттов и митанни. Вопервых, как уже говорилось, у хеттов и митаннийцев, в отличие, например, от большей части материковой Греции, к середине II тысячелетия образовалось резкое имущественное неравенство – ошеломляющее богатство знати при нищете массы населения. Кроме того, там существовало долговое рабство, когда в счет уплаты долга кредиторы могли забирать членов семьи. Ввиду этих причин, как хорошо известно историкам, там легко было купить рабов или рабынь – намного легче, чем в континентальной Греции, где еще не было такого социального неравенства и нищеты массы населения; поэтому рабов в Греции можно было добыть лишь посредством военного нападения или в качестве дани. А критяне, как мы знаем, предпочитали ни на кого не нападать, а действовать экономическими методами. Во-вторых, как указывают российские историки, в Митанни существовала, как мы бы сегодня сказали, настоящая «сеть сексуального рабства». Торговля молодыми девушками там была поставлена на широкую ногу. Торговцы сначала разоряли крестьян и доводили до нищеты и голода, а потом предлагали им зерно в обмен на их красивых дочерей – и тем ничего другого не оставалось, как соглашаться ([19] 2, с.158). В-третьих, как выше говорилось, у хеттов и, по-видимому, у митанни, бывали голодоморы, которые длились целыми десятилетиями, что также, очевидно, было связано 1

В качестве примера можно привести имена критских и греческих богинь, которые в большинстве заканчиваются на «ра» - Кора, Терпсихора, Пандора, Гера, Электра, Элара, Маера, Пирра и т.д.

204 с социальным неравенством и нищетой массы населения. Голодоморы давали торговцам возможность за бесценок покупать местных девушек у их обнищавших родителей, или вообще забирать их даром, лишь бы они не умерли с голоду. А митаннийки и хеттки, повидимому, считались в то время самыми красивыми женщинами – не зря на них любили жениться фараоны, а митаннийка Нефертити до сих пор считается идеалом женской красоты. Поэтому вообще-то митаннийские и хеттские девушки были в то время дорогим товаром, но на нем можно было хорошо заработать - дешево купить и дорого продать, что и стимулировало торговлю. Ну а если существовала целая сеть по торговле дорогим товаром, то где-то должны были быть его основные покупатели. И такими основными покупателями были, очевидно, царь Минос, его родственники и другие критские магнатыправители, падкие и до всяческой роскоши, и до красивых женщин, тоже являвшихся «предметами роскоши». Известно, что у критских купцов было целое торговое подворье в ничем не примечательном портовом городе Угарит на севере Сирии, который входил сначала в государство Митанни, а затем в государство хеттов ([19] 2, с.384). По-видимому, это торговое подворье и являлось перевалочной базой, где содержались рабыни-гетеры перед их отправкой на Крит. Как видим, хеттская и митаннийская олигархия успевала многократно заработать на несчастии своих народов. Она сначала их морила голодом и продавала им втридорога хлеб, а потом отнимала у них не только землю, но еще и дочерей, которых продавала в рабство. И они становились рабынями-гетерами, сексуальными игрушками для богатых критян, которые были вынуждены участвовать даже в их сатанинских ритуалах и оргиях. Ну, а когда они теряли свою молодость и привлекательность, их просто приносили в жертву рогатым, хвостатым и змееподобным богам1. И если слово «хетайра» (гетера) действительно впоследствии стало у греков употребляться в значении слов «подруга» и «товарищ», то это может служить признаком величайшего цинизма и лицемерия, в котором жила критская знать и все ее окружение. Потому что именно так можно расценить тот мир, в котором сексуальные рабыни сначала становились «подругами» и «товарищами», а потом, когда они надоедали, их приносили в жертву богам. Надо однако признать, что с точки зрения интересов олигархии данный подход был весьма практичным. Современная олигархия до этого еще не додумалась, продолжая выплачивать миллиарды долларов своим бывшим женам и подругам в качестве «отступного». А критские магнаты приносили их в жертву богам – цинично, но практично. Остается еще объяснить, почему гетерами в Греции называли тяжелую кавалерию. Это слово греки произносили как «хетайрос», что также могло означать лишь «хетт» (мужчина) или «хетты». Хетты были лучшими воинами своего времени, у них единственных уже в ту эпоху было железное оружие и, по-видимому, железные латы, у всех других были лишь бронзовые или медные, менее прочные и намного худшего качества, чем железные. Кроме того, они были единственными во всем регионе, кто использовал тяжелые колесницы, запряженные не одной, а несколькими лошадьми, которые были ударной силой, похожей по своей мощи на тяжелую кавалерию. Поэтому хеттские тяжелые колесницы, управляемые «железными» хеттскими воинами, в то время являлись самым мощным и элитным видом войск во всем восточном Средиземноморье, что-то типа танков времен Второй мировой войны или типа тяжелой кавалерии Александра Македонского. Причем, в отличие от армий других стран, у хеттов колесницы составляли чуть ли не бóльшую часть армии. Как подсчитал историк В.Манягин, в 1

На это указывает не только отсутствие среди дворцовых девушек женщин пожилого и зрелого возраста, но и отсутствие детей, которые в обычных гаремах всегда бывали в большом количестве (вспомним гарем Рамсеса II, у которого было 150 детей). Очевидно, рабыням-гетерам запрещали заводить детей, возможно, чтобы они дольше сохраняли молодость и сексуальность, или их детей попросту убивали, о чем свидетельствуют останки четверых детей, которые, как установили археологи, были убиты в Кносском дворце во время жертвоприношения [17].

205 Ассирии одна колесница приходилась на 200 воинов, в Китае и Индии – на 100, в Египте – на 50, а у хеттов одна колесница приходилась на 10 (!) воинов ([68] с.111). Таким образом, при необходимости чуть ли не вся хеттская армия могла передвигаться или сражаться в битве, сидя на колесницах. Разумеется, это было отличительной чертой хеттов, и у соседних народов хеттская армия неизбежно ассоциировалась с тяжелыми колесницами и их ударной мощью.

Хеттская колесница

Когда в Хеттском царстве начались голодоморы, то хеттские воины вряд ли стали дожидаться дома голодной смерти, они отправились в поисках лучшей жизни и добычи, став либо наемниками у микенских греков (откуда необыкновенные военные успехи последних в XIV-XIII веках), либо ввязавшись в совместные с ними военные авантюры, направленные против соседних государств. Известно, что среди осаждавших Трою греков были и хетты, о которых Гомер пишет в «Одиссее» ([68] с.151-152). Да и без этого у греков была масса возможностей очень близко познакомиться с военной тактикой хеттов, их тяжелыми колесницами и их железной броней. Хеттских воинов, разумеется, называли «хетайрос» (хетты), и это слово в дальнейшем у греков стало применяться вообще к элитному роду войск, сочетающему скорость и броню. И в дальнейшем, когда колесницы вышли из моды, это слово естественным образом перешло к тяжелой кавалерии – наследнице тяжелых колесниц хеттов. Поэтому и тяжелую кавалерию Александра Македонского также называли «хетайрос». Это понятие пережило даже античную эпоху. По всей видимости, из этого же слова («хетайрос») произошло слово рейтары, которым называли тяжелых бронированных всадников Европы в эпоху средневековья. Таким образом, связь этого слова с тяжелой ударной кавалерийской мощью, чем и славились хеттские войска, сохранилась и спустя три тысячи лет. Это и был основной смысл слова «хетайрос», прочно засевший в народной памяти и сохранившийся на тысячелетия. И столь же прочно засел в его памяти смысл слова «хетайра» (гетера), также в силу крайней необычности феномена хеттских дворцовых рабынь. Как видим, у арийских народов – хеттов и митаннийцев – были самые лучшие воины и самые красивые девушки. Но это им не помогло. И тех, и других сожрала жадность их правящей верхушки. Хеттские воины были вынуждены становиться иностранными наемниками или кондотьерами, а хеттские и митаннийские девушки становились сексуальными игрушками для богатых иностранных купцов-правителей, а затем те, наигравшись с ними, приносили их в жертву рогатым и змееподобным богам. И от этих двух великих народов мы сегодня имеем лишь скрытые под землей развалины да еще два слова – гетера и рейтары, в которых отразилось название народа хетты. Установление власти олигархии всегда сопровождалось всеобщим падением нравов и распространением культа богатства и денег. Во II тысячелетии до н.э. мы видим

206 подобные явления от Крита и Египта до Вавилона, и они усиливаются, начиная с середины тысячелетия. Все становится объектом купли-продажи, включая женщин. Женщины во всех указанных странах все менее выступают в качестве жен и матерей, и все более – в качестве рабынь или проституток. Во всех странах в этот период среди рабов преобладают женщины, либо работницы, либо наложницы, не только на Крите, но и, например, в Египте и материковой Греции ([19] 2, с.183-184, 379-380). Повсюду одновременно с распространением сатанинских культов Мардука, Ваала, Сета, Миноса и других богов мы видим и массовое распространение храмовой проституции. Богиня Инанна, появившаяся в Шумере в III тысячелетии до н.э., превратилась затем в Месопотамии в богинь Иштар и Астарту, культ которой во II тысячелетии до н.э. распространился также в Ханаане и в Хеттском царстве. А во второй половине тысячелетия этот культ под именем богини Афродиты распространился на Крите и в Греции. И везде этот культ был связан с проституцией, с еще одной формой продажи женщин, наряду с рабством. Проституция была объявлена и стала священным, богоугодным занятием, достойным самых лучших женщин. В честь этих богиньпокровительниц проституции слагались гимны, им всенародно поклонялись, их статус поднялся до уровня самых главных богинь. А храмы этих богинь, между тем, представляли собой публичные дома. Так насаждалось массовое религиозное поклонение грубому половому акту, причем совершаемому за деньги. Известно, что культ Афродиты возник под влиянием культа Астарты, который еще ранее укоренился на территории Сирии-Палестины. Впервые в греческом мире он возник на Кипре и на острове Китера, который еще в III тысячелетии до н.э. был колонизирован критянами. Очевидно, с острова Китера, являвшегося торговой перевалочной базой, расположенной между Критом и Пелопоннесом, и началось распространение этого культа храмовой проституции по всей Греции1. Историкам так и не удалось до сих пор установить, откуда произошло имя Афродита, это остается загадкой2. Однако анализ этого слова показывает, что загадка эта вполне разрешима. Вообще это слово ни о чем хорошем не говорит, наиболее близкими словами к Афродите в современных арийских (индоевропейских) языках являются, например, слово atrocious – atroce в английском и французском языках, означающее «ужасный, мерзкий», и слово «отродье» в русском языке. Из этого можно заключить, что, скорее всего, Афродита произошла от того же корня, что и русское слово «отродье», и первоначально звучала, по-видимому, как «отродита», обозначая девушек или женщин, увезенных от родителей и от родных мест, и ставших проститутками. Вообще, следует заметить, что, хотя крито-минойский язык до сих пор не расшифрован, но нет никакого сомнения, что он был одним из арийских языков. Так, Б.Петухов указывает, что арии перебрались на Крит примерно в 6 тысячелетии до н.э., и с тех пор мы видим там явные признаки арийской культуры – например, идолы МатериРожаницы (см. выше). Анализ первоначальных имен критских богов минойской эпохи, сохранившихся на греческих таблицах в Кноссе и Пилосе, также указывает на явные арийские корни, откуда их большая схожесть с русским языком. Например, Посейдон первоначально звучал как «Поседавоне» (посев дающий), но иногда его называли и подругому – «Енесидавоне» (урожай дающий, енеси – одного корня со словом «нести», «приносить»). Зевс первоначально произносился как «Дивуя» (Бог), что указывает на происхождение от одного корня с русским словом «диво», а жена Зевса звучала как «Дивиа» - созвучно со словом «дива». Зевс имел эпитет Вельчанос (аналог русскому слову «великий»), а на Крите даже в эпоху античности сохранился праздник Вельчания (величания), во время которого величали Зевса - воздавали ему хвалу. Имя богини 1

Поскольку около 1450 г. до н.э. колония критян на Китере перестала существовать ([218] p. 60), то это должно было произойти до 1450 года. 2 Объяснение происхождения этого слова от греческого «афрос» (пена) столь же мало что объясняет и столь же сомнительно, как и происхождение «гетеры» от слова «товарищ».

207 Деметры, скорее всего, первоначально у критян звучало как «Дивия-мать» (богиня-мать), с женским окончанием «ра», добавленном позднее греками. Бог подземного мира Аид созвучен русскому слову «ад», второе его имя Гадес созвучно русскому слову «гад» (ползучая тварь). Бог войны Арес созвучен слову «арий», и не случайно – арии были прекрасными воинами (пример – хетты). Бог виноделия Дионис у критян в минойскую эпоху произносился как «Дивонисойо» - диво несущий ([307] p.463). Имя дочери Деметры Коры, как уже было сказано, означало у критян «молодая девушка» - также совершенно очевидно происхождение этого имени от арийского корня «кора» (в значении кора, побег). Как видим, даже во второй половине II тысячелетия до н.э. (когда на Крите появились таблички, написанные расшифрованным сегодня греческим линейным письмом Б) критские боги звучали вполне по-арийски, и лишь в последующем их имена претерпели трансформацию под влиянием греческого произношения. Поэтому предположение о том, что Афродита, принесенная критянами с острова Китера в Грецию, произошла от арийского корня и первоначально звучала как «отродита», можно считать наиболее правдоподобным, тем более, если учесть, что никаких других предположений на этот счет не существует. Очевидно, это название возникло стихийно, и в нем можно почувствовать одновременно и жалость по отношению к девушкам, оторванным от родителей и родины и ставшими проститутками, и презрение к тому, как они низко пали. А в легенде об Афродите (которую полностью мало кто знает), согласно древнегреческому писателю Гезиоду, говорится о том, что она родилась из мужских гениталий, которые долго плавали по морю [17]1. И если понимать это аллегорически, то так оно и было. Торговцы, плававшие долго по морю и измученные похотью, похищали где-нибудь на побережье таких «отродит» и превращали в рабынь-проституток. Особенно этим любили заниматься финикийцы, которые, как полагают историки, и способствовали распространению культа поклонения продажной любви, культа Астарты-Афродиты, в греческом мире. Очень часто, распродав свои товары и закончив свой основной торговый бизнес в каком-либо месте, они перед отплытием похищали на побережье женщин и увозили с собой, о чем имеется множество свидетельств древних авторов ([117] с.181182). Остров Китера, торговая перевалочная база между Критом и Грецией, был, очевидно, одним из центров проституции, куда свозили таких «отродит», и где с ними развлекались экипажи торговых кораблей, постоянно проплывавших мимо острова. Удивительно, что по мере насаждения культа Афродиты, культа продажной любви, это имя, означавшее первоначально что-то типа «отродья» или «падшей женщины», впоследствии стало считаться символом любви и красоты, Афродите стали строить множество храмов, выполнявших одновременно и функцию публичных домов, и она стала объектом массового поклонения. Это может служить еще одним примером насаждения антикультуры, когда разврат и пошлость, в сочетании с властью денег, возводятся в ранг божества и объекта восхищения и преклонения. 6.4. Крах цивилизации минойского Крита Крито-минойская цивилизация перестала существовать в конце II тысячелетия до н.э., исчез и язык, на котором говорило местное население. Но этому предшествовал целый ряд событий. Среди них – (1) извержение вулкана на острове Фера (нынешний Санторини) около 1500 г. до н.э., (2) разрушение дворцов Крита около 1450 г., (3) окончательное их разрушение около 1375-1350 гг., за чем последовало резкое сокращение населения на острове, исчезновение сотен населенных пунктов и появление новых переселенцев (дорийцев) в районе 1100 г. до н.э. (1) Извержение вулкана на Фере (Санторини), острове к северу от Крита, сегодня четко датируется историками в районе 1500 г. до н.э. – по остаткам пепла, засыпавшего 1

Точнее – из гениталий Урана, которые правитель Крита Крон отрезал и выбросил в море, и они там долго плавали, образовав пену, из которой и родилась Афродита.

208 все окружающие территории. Извержение полностью уничтожило остров Фера (Санторини), который был одной из процветавших критских колоний и центров минойской цивилизации. Однако сам Крит, хотя и пострадал в результате извержения и последовавшего за этим цунами, но, как установлено археологией, урон, нанесенный прибрежным критским городам и дворцам, был в целом довольно быстро восстановлен, на что указывают, например, американские историки С.Худ и Р.Уиллеттс ([218] p.56; [313] p.142). Таким образом, распространяющееся сегодня некоторыми авторами утверждение о том, что цивилизация минойского Крита была уничтожена извержением на Фере (Санторини), было уже давно опровергнуто археологией. (2) В районе 1450 г. до н.э. произошло массовое разрушение дворцов на Крите. Вопреки некоторым ошибочным утверждениям, это случилось значительно позднее, чем извержение вулкана на Фере (Санторини). Археологи по осколкам керамики и другим признакам установили, что оно произошло, по меньшей мере, спустя поколение, а наиболее вероятно, через 50 лет после этого извержения ([218] pp.56-58; [313] p.142). В общей сложности было разрушено и сожжено 18 дворцов в самых разных концах острова, по всему его периметру. Судя по всему, причиной массового разрушения дворцов стала гражданская война. Это следует из характера разрушений, которые, как указывают С.Худ и Р.Уиллеттс, исключают землетрясение. Во-первых, все дворцы были уничтожены пожаром, который раньше никогда не возникал при землетрясениях (да и сейчас не часто возникает). Вовторых, землетрясение не могло уничтожить 18 дворцов по всему периметру Крита, и не затронуть другие дворцы и города, находившиеся в зоне землетрясения. А они практически не пострадали, включая и сам Кносский дворец. Кроме того, практически исключается и нашествие иностранных завоевателей, на что также указывают оба американских историка ([218] p.58; [313] pp.137-138). Невозможно представить, чтобы в то время кто-то мог осуществить такую масштабную морскую интервенцию, высадившись в 18 пунктах на побережье по всему периметру Крита и уничтожив дворцы, которые в некоторых случаях находились далеко в глубине острова. Такая военная операция по сложности сравнима с высадкой англо-американского десанта на западном побережье Франции в 1944 году, и в ту древнюю эпоху была невозможна. Кроме того, как указывает Р.Уиллетс, такая военная операция исключена еще и потому, что после 1450 г. не видно следов колонизации острова иностранцами, как это должно было быть после массового нашествия. Поэтому, указывает историк, единственной причиной подобного разрушения дворцов могла быть (внутри)политическая причина ( [313] p.138). Такое же мнение о восстании или революции как единственно возможной причине событий 1450 г. высказывали С.Худ и Д.Пендлбери ([218] p.58; [313] p.138-139). Я потому так подробно остановился на изложении этих фактов, что сегодня среди историков и публики насаждаются версии о землетрясении и извержении вулкана как причинах гибели критских дворцов и всей критской цивилизации, что опровергнуто археологией. Это еще один пример насаждения исторической лженауки, которое мы видим в настоящее время. Разрушенные в 1450 г. дворцы и окружавшие их поселения так и не были восстановлены, лишь в некоторых из них продолжали жить люди, но в очень небольшом числе. Есть и другие признаки упадка, экономического и демографического, начавшегося на острове – например, археологией было установлено, что хотя во дворце в Фесте и поселились снова люди, но это были бродяги или бомжи, устроившие там свалку ([313] p.136, 146). Сам Кносский дворец хотя и не пострадал, но в нем, очевидно, произошла смена правящей верхушки. Похоже, событиями 1450 года воспользовались микенские греки, которые захватили Кносский дворец и установили там свое правление, либо образовали некое смешанное правление с представителями местной знати, подобно

209 правлению гиксосов в Египте1. Однако их присутствие обнаружено лишь в районе Кносса, где есть микенские могилы и микенские фрески, относящиеся к данному периоду, но ничего подобного нет в других местах на Крите ([246] pp.135-140). Поэтому скорее всего та правящая группа, которая захватила Кносский дворец, контролировала лишь центральный район острова. Другими словами, мы имеем дело с начавшимся распадом централизованной власти на Крите, подобным тому, что происходил в Египте и в государстве хеттов в XIII-XII вв. до н.э. (3) Новая серия разрушений дворцов произошла в районе 1375-1350 гг., на этот раз был полностью разрушен и Кносский дворец, который почти полностью сгорел. Опять по тем же причинам, что и ранее, народное восстание является по существу единственной правдоподобной версией случившегося, на что указывает, например, Х.Меллерш ([246] p.121-124). Судя по всему, правящая верхушка, захватившая перед этим власть в Кноссе, была свергнута и изгнана, так как присутствия микенских греков после этого на Крите не обнаружено – их могилы после этого исчезают ([313] p.136). Разумеется, пока не расшифрована минойская письменность, мы не можем с полной уверенностью говорить о том, что происходило на Крите во время этих разрушений дворцов. Однако в нашем распоряжении, помимо археологии, имеется целый ряд критских легенд и преданий, которые сохранили воспоминания о произошедшем. Речь идет о так называемых битвах титанов и гигантов, легенда о которых хорошо известна, французскими королями в Версале был даже сооружен фонтан, посвященный одному из эпизодов этих битв. Интересно, что, несмотря на такую известность этой легенды, историки не обращают на нее абсолютно никакого внимания, хотя признают роль других легенд, например, о Минотавре, в истории Крита. Вот Вам пример двойных стандартов со стороны историков.

Фонтан «Битва Гигантов» в Версале (современное фото). Изображен эпизод, в котором Гиганты забросали Зевса камнями и едва его не убили.

Легенда о битве титанов и гигантов распадается на три эпизода: (1) битва с Титанами (титаномахия), (2) битва с Гигантами (гигантомахия), (3) битва с Тифоном. Первый эпизод повествует о том, что Крит был под властью Титанов во главе с Кроном, поедавшим своих детей. А Зевс был сыном Крона и поднял восстание, в котором его поддерживали Гиганты, Гекатонширы (Сторукие) и Циклопы. Всем вместе им удалось одолеть Титанов, и их отправили в Тартар – жуткий подземный мир. После этого Зевс со своими братьями Посейдоном и Аидом стали править Критом и всем миром, а затем, 1

Мнения на этот счет сильно различаются. Так, Р.Уиллетс полагает, что власть в Кноссе захватили сами критяне, которые перед этим контролировали микенскую Грецию, а затем вернулись на Крит и принесли с собой некоторые микенские обычаи. ([313] pp.135-136).

210 согласно легендам, власть на Крите перешла к сыну Зевса Миносу, основателю критской царской династии. Второй эпизод – битва Гигантов – повествует о борьбе Геракла и богов с Гигантами, которые пытались свергнуть богов и захватили власть над миром. Но что интересно – еще до того как эта битва началась, Гиганты начали забрасывать небо огромными скалами и горящими дубами, бросая тем самым вызов богам. После этого на земле наступила темнота. Однако боги не решались вступить в войну с Гигантами, так как они были не в силах убить никого их них, это мог сделать только смертный человек. И когда такой человек нашелся – Геракл – он и вступил в борьбу с Гигантами, боги, разумеется, ему помогали, и он с их помощью победил Гигантов. Третий эпизод – битва Зевса с Тифоном. Тифон – огромное стоглавое и стоногое чудовище, причем и вместо ног, и вместо голов у него – змеи. Он решил захватить власть над миром и бросил вызов Зевсу. Вначале ему это удалось – он ранил Зевса, сверг его и начал править миром. При этом Тифон действовал заодно с Титанами, возможно с теми, кого до этого Зевс пощадил и не стал ввергать в Тартар. Но Зевс затем собрался с силами и все же сокрушил Тифона и вверг его в Тартар [17]. В этой легенде обращает на себя внимание следующее. Во-первых, все три описанных эпизода удивительным образом совпадают по времени и по смыслу с тремя эпизодами сожжения дворцов на Крите, установленными археологией. Первый эпизод сожжения дворцов, как выше было указано, произошел около 1700 г. до н.э., еще до правления династии Миноса. Соответственно, Титаны во главе с Кроном есть не что иное как торговая олигархия, правившая Критом до 1700 г., затем она была свергнута во время восстания, и это сопровождалось сожжением дворцов. На время указывает тот факт, что битва с Титанами произошла до начала правления Зевса на Крите (который согласно народной традиции был первым царем Крита) и соответственно до правления его сына Миноса, основателя царской династии, которое историки датируют предположительно XVII веком до н.э. Второй эпизод (битва с Гигантами) совпадает со вторым эпизодом сожжения дворцов в 1450 г. до н.э. На это указывает то, что, согласно легенде, Гиганты незадолго до этого забросали небо скалами и горящими дубами – что определенно указывает на мощное извержение вулкана на Фере (Санторини) в 1500 г. После этого действительно «наступила ночь», как и говорится в легенде – согласно проведенным исследованиям, дым и пепел должны были надолго застлать все небо. Но битва с Гигантами началась не сразу после этого, а после того как боги нашли того, кто будет драться (Геракла), и еще нашли траву бессмертия для него. Все это подводит нас к 1450 году, когда и произошло одновременное сожжение дворцов по всему Криту. Наконец, третий эпизод (битва с Тифоном), согласно легенде, произошел вскоре после второго эпизода – и здесь мы видим совпадение по времени с третьим эпизодом сожжения дворцов в 1375-1350 гг. Во-вторых, обращает на себя внимание то, что во всех трех случаях захват власти предпринимает мощная группа полубогов, полулюдей-полузмей, спаянных между собой какими-то общими чертами и интересами. Как видим, это очень похоже на ту торговую олигархию, которая, как мы выяснили, сформировалась на Крите уже в начале II тысячелетия и существовала там почти до конца тысячелетия. Есть даже указание на то, что это именно торговая олигархия: и у Гигантов, и у Тифона вместо ног – змеи, а змеи обладают способностью быстро перемещаться по воде, что является характерной чертой людей, занимающихся морской торговлей. Кроме того, ассоциация Гигантов и Тифона со змеями могла быть связана также с культом змееподобных богов, который, как мы выяснили, насаждался критской правящей верхушкой в середине II тысячелетия.

211

Слева: битва Гигантов - Гигант, бросающий камни (древнее изображение) Справа: битва Зевса с Тифоном. Рисунок на амфоре VI в. до н.э. Источник: [17]

Наконец, в-третьих, обращает на себя внимание очень высокая реалистичность изложения в этой легенде, которая делает ее не столько легендой, сколько уже неким историческим свидетельством, подобным Илиаде и Одиссее Гомера. Прежде всего, мы имеем длинный и подробный список имен Титанов, Гигантов и других участников этих битв – до 100-200 имен, которые перечисляются в народных преданиях с указанием роли, которую играли соответствующие персоналии. В других легендах мы имеем от силы несколько имен, которые вполне могут быть выдуманы (типа Тесея и Ариадны). Но вряд ли можно выдумать сто или двести имен, да и зачем – кому понадобилось их выдумывать? Среди подробностей упоминается, например, и то, что часть Титанов не стала бороться с Зевсом, а приняла его, и они остались в своих вотчинах, в то время как другие были изгнаны в Тартар. И называется список конкретных имен тех и других. То же самое мы имеем во втором случае – в отношении битвы с Гигантами, когда опять имеется множество имен участников. В третьем эпизоде имен участников битв мы уже не встречаем, очевидно, ввиду того, что восстания и столкновения перестали носить единый характер, а пошли вразнобой, в каждом отдельном регионе острова, к тому же с участием иностранцев (микенских греков), имена которых трудно запомнить. Поэтому вместо сотни имен, упоминавшихся в предыдущих случаях, мы видим Тифона – стоглавое и стоногое чудовище, прообраз гидры, которую можно считать классическим примером изображения олигархии, встречающимся много раз в истории. Что касается цели борьбы, то, согласно преданиям, в первом эпизоде таковой является свержение неправедной власти, власти Титанов, поедавших своих детей и творивших прочие безобразия. А во втором и третьем эпизодах полубоги-полузмеи (Гиганты и Тифон) пытаются свергнуть власть богов, то есть уничтожить сложившийся миропорядок и государственную власть и установить власть анархии и беззакония. И это полностью соответствует реальной картине, потому что именно это и произошло, в конечном счете, и на Крите, и в Египте, и в Ханаане, и в Хеттском царстве, и по всему восточному Средиземноморью в конце II тысячелетия до н.э. Как видим, легенда о битве с Титанами и Гигантами четко показывает характер событий, происходивших во время кризисов 1700, 1450 и 1375-1350 гг. Во всех трех случаях речь идет о гражданских войнах, в ходе которых шла борьба местного населения в лице его наиболее активной части, с одной стороны, и олигархии, с другой стороны, то есть борьба тех двух классов, которые мы видим во все исторические эпохи. Дальнейшая судьба Крита очень похожа на судьбу других цивилизаций восточного Средиземноморья во II тысячелетии до н.э. Как пишет Р.Уиллеттс, согласно критским народным преданиям, записанным в свое время Геродотом, на острове где-то в период 1500-1350 гг. до н.э. произошло вымирание местного населения (судя по всему, под действием тех же причин, что в Египте, Ханаане и Хеттском царстве – голодоморы, гражданские войны, анархия и разгул преступности). Затем, по преданиям, произошла

212 временная стабилизация, которая позволила критянам даже принять участие в троянской войне, послав свои корабли для осады Трои (предположительно в XIII веке). Но после ее окончания, согласно Геродоту, опять начались голодоморы, окончательно уничтожившие население на Крите. После этого на остров мигрировали новые поселенцы – дорийцы, которые смешались с остатками прежних жителей и образовали новое население острова ([313] p.150). Археология подтверждает эту картину. Как указывает историк К.Новики, после 1250 г. до н.э. на Крите произошло резкое сокращение населения, сотни городов и сел на острове совсем перестали существовать ([196] pp.145-146). Немногие уцелевшие жители, очевидно, из страха перед воцарившейся анархией и разгулом преступности, убежали в горы и там основали ряд новых укрепленных поселений. Жители этих поселений, указывают историки, были вынуждены вести суровую борьбу за выживание, поскольку они были основаны на высокогорье, где был снег и холод и условия, мало пригодные для земледелия. Тем не менее, пишет К.Новики, это был их единственный шанс спасти свою жизнь, поскольку в условиях всеобщей анархии необычайно распространились грабежи и убийства со стороны банд, хозяйничавших на острове ([196] pp.147, 158, 167). Как указывают историки, все это сопровождалось полным уничтожением местной знати, переходом к натуральному хозяйству и исчезновением письменности на Крите ([196] p.169; [246] pp.172-173). И этот период «темных веков» продолжался несколько столетий. Но и окончание этого периода не привело к новому расцвету острова. В античную эпоху Крит оставался одним из наиболее отсталых регионов Греции, значительная часть населения которого пребывала в крепостной зависимости, а одним из основных его занятий было морское пиратство. 6.5. Конец эпохи глобализации II тысячелетия до н.э. Эпоха глобализации, интенсивной морской торговли, закончилась в конце II тысячелетия до н.э., и с ней закончилась целая историческая эпоха. На Схеме III видно, что развитие цивилизаций восточного Средиземноморья во II тысячелетии происходило почти синхронно. В середине тысячелетия произошел расцвет, а в его конце - почти одновременный крах всех шести цивилизаций, упоминавшихся выше: египетской, ханаанской, митаннийской, хеттской, крито-минойской и греко-микенской. Как мы убедились выше, причина этого краха – та же, что и причина краха других цивилизаций, рассматриваемых в других разделах настоящей книги. Главной причиной стал глобальный кризис коррупции, охвативший все восточное Средиземноморье – масштабный экономический, демографический и социальный кризис, вызванный концентрацией всей экономической и политической власти в руках небольшого круга лиц - класса олигархии1. Выйти из этого кризиса указанные государства были уже не в состоянии, поскольку олигархия, во-первых, прочно захватила экономическую и политическую власть, и во-вторых, в течение нескольких столетий изменила мораль и нравы народов восточного Средиземноморья и навязала им антикультуру - культуру, ведущую к саморазрушению цивилизации. Результатом стало перерождение государств в институты, действующие против интересов своих стран и народов, что в дальнейшем привело к исчезновению государств как таковых. На этом фоне во всех странах начался разгул анархии, товарных спекуляций и дефицитов продовольствия, голодоморов, гражданских войн и преступности, что привело к повсеместному массовому уничтожению населения, в основном в период XIV-XII вв. до н.э. Все это вызвало несколько весьма примечательных явлений, которыми характеризуется конец II тысячелетия до н.э. Одним из них является начавшееся 1

Объяснение механизма этого кризиса приведено в пп. 2.4-2.5 (на примере Древнего Рима) и в п. 21.4

213 переселение народов – весьма характерный признак гибели цивилизаций. Образование пустых мест и территорий всегда вызывает желание соседей занять эти территории, поэтому подобное переселение народов мы видим в конце каждой эпохи глобализации, так как каждая такая эпоха заканчивалась глобальным кризисом коррупции, сокращением населения и гибелью цивилизаций. Массовое переселение народов было и в конце античности, и в конце русско-византийско-арабо-персидской глобализации (в XII-XIII вв. н.э.), и в конце древнекитайской глобализации (III вв. н.э.). Наконец, признаки переселения народов мы видим в восточном Средиземноморье и в XXIII-XXII вв. до н.э., когда здесь закончилась предыдущая эпоха глобализации (см. выше). Но во II тысячелетии до н.э. глобализация и кризис коррупции приняли намного бóльший размах, чем в III тысячелетии, и их последствия оказались намного значительнее. В конце II тысячелетия происходит действительно повсеместное переселение народов, подобное тому, что произошло в конце античности. Ливийцы наступают на Египет с запада, нубийцы – с Юга; филистимляне и евреи с севера и юга теснят ханаанеев, оттесняя их к кромке побережья; хеттов с севера теснят фригийцы, вытесняя их из Малой Азии; греков с севера теснят дорийцы, вытесняя их из Греции на острова Эгейского моря. Второй отличительной чертой является повсеместно воцарившаяся анархия. Государства и установленный ранее порядок перестают существовать, повсюду распространяются массовый голод, бандитизм, грабежи и насилие, что еще более усугубляется переселением народов. Остатки прежнего населения при этом часто либо уничтожаются, либо спасаются бегством, стараясь найти более безопасное место для жизни. Мы видели выше, что критяне с теплого солнечного побережья убежали в горы, там на скалах построили поселения-крепости и начали учиться выживать в условиях снега и холода; хетты убежали из Малой Азии в Сирию, бросив свои города и имущество; филистимляне с Крита убежали в Палестину; греки из разных областей Греции убежали в Афины и на острова, где также учились выживать в новых условиях, забыв прежние аристократические привычки ([246] p.167). Этруски (тиррены), согласно Геродоту, жили в то время в Лидии на западе Малой Азии, а затем, измученные постоянным голодом, на кораблях перебрались из Лидии в северную Италию, где спустя несколько столетий расцвела этрусская цивилизация. Третьей отличительной чертой является образование большой прослойки людей, принадлежащих военному сословию, которая живет и процветает за счет военных грабежей. Этому, безусловно, способствует тот разгул преступности и падение нравов, который мы видим в данную эпоху. А поскольку государства повсеместно исчезают, то эта прослойка – военная олигархия – и захватывает власть в этот период почти по всему восточному Средиземноморью. Мы можем видеть аналогичное явление и в конце других периодов глобализации. Например, в эпоху краха Западной Римской империи такой военной олигархией являлись вожди гуннов, франков, вандалов, готов и т.д., которые занимались грабежом - захватывали и грабили Рим, Грецию, Италию, Испанию, Африку и т.д., занимались морским пиратством, и одновременно становились правителями бывших римских провинций, и даже провозглашали себя королями, как это делали вожди вандалов, франков и готов. Ф.Успенский дал такому типу людей хорошее определение полумонархи, полуразбойники ([113] 5, с. 68). Точно такое же явление мы видим в эпоху краха Византии – франкские и итальянские крестоносцы, поделившие между собой византийские территории, были такими же полумонархами, полуразбойниками, как и вожди турок-сельджуков и как сами византийские «динаты» и «властели». В конце II тысячелетия мы видим такое же явление в восточном Средиземноморье. Власть над Египтом в конечном счете захватывают военные вожди ливийцев, которые делят между собой всю египетскую территорию и провозглашают себя номархами и даже фараонами. Это такие же полумонархи, полуразбойники, которые видят смысл своего существования в войнах и грабежах соседних территорий. Но еще до этого мы видим подобное явление по всему восточному Средиземноморью. Осада Трои в XIII веке,

214 которая является сегодня установленным историческим фактом, может служить хорошим тому примером. Историки согласны с тем, что миф о прекрасной Елене, похищенной троянцами, из-за чего якобы и произошла война греков с Троей, является не более чем мифом. Действительной причиной этой войны было желание греческих правителей и вождей нажиться на грабеже богатого города, который также (что характерно!) относился к греческой цивилизации. Показательно, что в осаде Трои приняли участие практически все города Греции, а также Крит, приславший большую армию, и другие окружающие народы. Все кондотьеры Греции, Крита и Малой Азии слетелись на это пиршество, никто не захотел остаться в стороне от раздела вкусного пирога. Поэтому, несмотря на героизацию осады Трои в греческом эпосе, само это мероприятие по своей сути ничем не отличается от захвата и разграбления Константинополя крестоносцами в 1204 г. и от захвата и разграбления Рима вандалами в 455 г. Интересы так называемых «героев» троянской войны также сводятся в основном к тому, чтобы удовлетворить свою жадность и похоть, никаких других интересов у них в общем-то и нет. Так, например, основной причиной крупной ссоры между Агамемноном и Ахиллом во время осады Трои, согласно Гомеру, было то, что они не поделили между собой своих рабынь-наложниц1. Многие «герои» троянской войны после окончания осады, разграбления и уничтожения Трои отправились грабить другие страны. Например, царь Менелай, согласно Гомеру, семь лет после этого занимался со своими воинами грабежом разных стран, успел побывать в самых разных концах Средиземноморья и вернулся в Грецию с большим количеством золота и драгоценных камней ([246] pp.115, 162). Все эти полумонархи, полуразбойники командуют не маленькими шайками разбойников, под их началом – большие отряды, а то и целые армии. Мы это видим и во время осады Трои, и во время других событий той эпохи. Так, в египетских летописях говорится о так называемых «народах моря», которые обрушились на Египет и на ряд других государств в XIII-XII веках до н.э. С ними приходится воевать подряд всем фараонам - и Рамсесу II, и Меренптаху, и Рамсесу III. В общем, до тех пор пока на египетском троне еще сидят фараоны, на что-либо способные, им приходится непрерывно воевать с этими «народами моря», а когда таковых уже не остается, и в Египте наступает безвластие, то волна внешних нашествий прокатывается по стране и окончательно ее опустошает. Подобную же картину мы видим повсеместно, с той разницей, что, в отличие от Египта, нигде уже давно не осталось сильного государства, способного противостоять этой волне внешних нашествий. И города, подобно Трое, один за другим становятся добычей «народов моря», равно как и их жители. Историки установили, что среди этих «народов моря» были практически все народы, населявшие восточное и даже центральное Средиземноморье. Так, например среди них упоминаются данайцы и ахейцы (два греческих народа, населявшие Грецию и запад Малой Азии), шарданы и шакалаша (жители городов Сарды и Сагалосса в Малой Азии), пеласги (жители Крита), тиррены (этруски, жители Малой Азии), ливийцы, а также жители Сицилии и южной Италии ([120] с.95-98) (см. рисунок). Вполне возможно, что в составе греческих отрядов были и хетты со своими колесницами. Поэтому речь не идет об «армиях инопланетян», прилетевших на землю, или о полчищах варваров, пришедших неизвестно откуда, речь идет об армиях кондотьеров и грабителей, под началом своих вождей (полумонархов, полуразбойников), сформировавшихся на территории прежних, 1

Согласно Гомеру, царь Спарты Агамемнон и герой троянской войны Ахилл захватили в окрестностях Трои двух местных (греческих) девушек и превратили в своих рабынь-наложниц. Но одна из них оказалась дочерью жреца местного храма Аполлона, который пригрозил наслать чуму на греческое войско, и воины потребовали от Агамемнона вернуть девушку ее отцу, дабы не навлекать гнева богов. Агамемнон отказывался, говоря: Почему я ее должен отдавать? Она мне очень нравится, больше, чем моя жена. А затем согласился, но с условием, что Ахилл отдаст ему свою наложницу. Однако Ахилл не соглашался, из-за чего между ними и вышел острый конфликт, переросший в крупную ссору. ([246] p. 110)

215 теперь уже несуществующих, государств восточного Средиземноморья. И смысл этих войн с участием «народов моря» состоял в том, что, по словам Х.Меллерша, «все нападали на всех» ([246] p.162).

Нашествие «народов моря». Древнеегипетское изображение

Что же послужило причиной этого явления? Просматриваются две основные причины. Во-первых, столетия, в течение которых насаждалась антикультура, культ богатства, власти и похоти, не прошли бесследно – падение нравов и обесценение моральных норм достигли критического уровня. Второй причиной было то положение, в котором оказались огромные массы людей по всему восточному Средиземноморью. Кризис коррупции всегда проявляется в том, что олигархия, монополизируя торговлю, источники сырья, пахотную землю и окружающие угодья, перекрывает для огромных масс населения возможности нормально жить и работать, что ведет к страшному обнищанию и разорению крестьян и ремесленников. Пока существуют государства, выбор у них невелик – либо становиться нищими пролетариями, либо продавать себя или членов своей семьи в рабство. Некоторым, правда, удается стать помощниками олигархии и добиться материального благополучия, но для этого нужно обладать особыми моральными качествами – вернее, их полным отсутствием. Однако продолжение кризиса коррупции неизбежно приводит к параличу государственной власти и всей экономической жизни, откуда такие повсеместные явления как голодоморы и бандитизм. Все это делает существование массы населения уже совершенно невозможным. Ему остается либо вымирать, что и происходит с большинством, либо резко менять свой образ жизни. Один вариант – уйти в суровую труднодоступную местность (например, в горы или леса), где нет ни олигархии, ни армий грабителей, и там вести борьбу за существование с природой. Но на это мало кто готов – ведь это значит похоронить ту мечту о богатстве и власти над окружающими, которая столетиями насаждалась вместе с культом богатства и власти. А теперь, когда государства разваливаются, и наступает эпоха грубой силы, самое благоприятное время для осуществления этой мечты. Поэтому многие мужчины, способные держать оружие, встают под знамена вождей, полумонархов, полуразбойников,

216 и отправляются реализовывать свою мечту о богатстве и власти – грабить соседние города и обращать в рабство местное население. Ведь власть над беззащитным населением, которое можно безнаказанно грабить и унижать или над пленными мужчинами и женщинами, превращенными в рабов – это тоже разновидность власти1. Так человеческая цивилизация в конце II тысячелетия до н.э. превратилась в цивилизацию хищников. Но такая цивилизация не могла долго существовать, потому что все поедали друг друга, ведь на любого самого сильного хищника всегда найдется другой, более сильный, ловкий или хитрый. Так, по возвращении царя Агамемнона в Спарту после осады Трои оказывается, что его место на троне занято другим, любовником его жены. И не успевает «герой» Троянской войны еще ничего понять, как его убивают в собственной ванне, куда он залез, чтобы смыть с себя дорожную пыль. Могущественного Рамсеса III убивают заговорщики, и за этим следует бесконечная череда фараонов, свергающих и убивающих друг друга. А на этом фоне армии грабителей и кондотьеров продолжают опустошать страны восточного Средиземноморья, и население продолжает вымирать. В конечном счете, цивилизация хищников самоуничтожается, что мы и видим в конце II тысячелетия до н.э. Затем подобное явление происходит в конце античности и в конце существования Византии, в обоих случаях мы тоже видим цивилизацию хищников и войну всех против всех, движимую погоней за богатством и славой. И это самоуничтожение во всех трех случаях продолжается до тех пор, пока остатки цивилизации хищников не растворятся в волне новых переселенцев, несущих с собой зачатки новой здоровой культуры, либо пока уничтожение цивилизации и населения не достигнет крайней степени, при которой исчезнет и нация, и ее язык, и всякая торговля, а вместе с этим исчезнет и стимул к какому-либо накоплению богатства – что толку в золоте, если на него нечего купить. И останется пустыня, на месте которой новые народы создадут новые нации с новой культурой. Примером первого сценария можно считать иммиграцию дорийцев в Грецию – старая и новая греческие нации поселились рядом друг с другом, частично перемешались между собой и породили античную Грецию, которая впитала в себя культуру прежней микенской и критской цивилизации. Примером второго сценария можно считать древнеегипетскую, хеттскую, митаннийскую, ханаанскую (финикийскую) и крито-минойскую цивилизации, которые исчезли бесследно; а в более поздние эпохи такими же примерами являются столь же бесследно исчезнувшие римская и византийская цивилизации.

Глава VII. Древнейшая история коррупции 7.1. Древнейшие примеры коррупции и кризисов коррупции Коррупция вообще, и в том числе крупная коррупция, связана с существованием государства, что следует из самого понятия коррупции и из определения крупной коррупции, приведенного в начале книги. Поэтому впервые коррупция возникла, повидимому, одновременно с появлением первых государств. Когда это произошло, никто не знает, но можно с уверенностью сказать, что очень давно. Совершенно очевидно, что, например, для строительства оборонительной системы в Иерихоне (Ярихо) со стенами 5метровой высоты и башнями в 8-7 тысячелетии до н.э. жившие там в то время арии должны были располагать неким подобием государства, которое должно было заботиться об обороне города, о поддержании в нем порядка и установить правила или законы, обязательные для всех его жителей. В противном случае вряд ли эти стены были бы даже 1

Абсолютно те же две причины (безысходность и реализация своей жажды власти) побудили в конце последнего глобального кризиса коррупции (1920-е – 1930-е годы) миллионы итальянцев и немцев вступить в фашистские партии Муссолини и Гитлера, что и предопределило приход к власти последних.

217 построены – горожане еще в процессе строительства переругались бы между собой, и на этом все бы закончилось. А ведь город после этого существовал тысячелетия и должен был поддерживать свою обороноспособность и обеспечивать соблюдение порядка и установленных правил. Таким образом, государства в своих первых формах существуют на Земле, по меньшей мере, уже 10 тысяч лет, и столько же, надо полагать, существует проблема коррупции этих государств. Вам может быть непонятно, зачем вообще нужно изучать историю коррупции древних и, тем более, древнейших государств. Какое отношение она имеет к сегодняшнему дню? Имеет, и самое непосредственное. Как для биологов изучение простейших организмов (например, амебы) важно для понимания строения сложных организмов, в том числе человека, так и изучение простейших форм, которые принимала коррупция в древности, важно для понимания природы коррупции вообще и современной коррупции в частности. Например, в современном мире никакому правительству не придет в голову ввести у себя в стране культ дьявола как официальной государственной религии с человеческими жертвоприношениями или начать строить храмы поклонения продажной любви, в которых роль священнослужителей будут выполнять проститутки. Такое было возможно только в древнем мире. Однако сущность этих культов заключалась в поклонении богатству, власти и похоти. Подобное же явление мы видим и в современном мире, где повсеместно в кино и СМИ пропагандируются богатство, секс и насилие. И в первом, и во втором случае речь идет о насаждении антикультуры – именно такой вывод можно сделать на основе изучения истории коррупции древнего мира, равно как и вывод о том, к каким последствиям это приведет для современной цивилизации и для нас с Вами. Примеры насаждения антикультуры, в виде культов бога-быка и бога-змея, возведенных в главные божества, мы видим, по меньшей мере, начиная с 6-4 тысячелетий до н.э. Например, одним из самых древних известных случаев поклонения змею является город Пер-Вадет в дельте Нила в Египте, где с незапамятных времен, по меньшей мере, с 4 тысячелетия до н.э., главным божеством считалась богиня Вадет, изображавшаяся в виде змеи, по имени которой был назван и сам город [17]. В дальнейшем ее культ распространился по всей дельте Нила, и змея стала считаться символом нижнего Египта, а еще позднее - стала обязательным атрибутом головного убора египетских фараонов. Но появление культа змеи как главного божества именно в городе Пер-Вадет, по-видимому, не случайно. Он являлся древнейшим торговым городом, существовавшим на стыке речной и морской торговли, в который прибывали и египтяне, привозившие на лодках продукты земледелия и ремесленные изделия, и иностранные торговцы, привозившие свои товары морем. И для тех, и для других город был конечным пунктом плавания, единственным местом, где они могли встретиться. Столь выгодное положение, конечно, нельзя было не использовать. Для этого надо было лишь исключить для тех и других возможность регулярных прямых контактов, и стать самим обязательными посредниками по всем сделкам, что, очевидно, и было основным занятием жителей города, который процветал и богател благодаря такому посредничеству или, вернее сказать, благодаря своему монопольному положению. Как видим, именно монопольное положение города на торговом пути Нил - Средиземное море способствовало и его богатству, и возникновению одного из самых древних культов бога-змея – культа богини Вадет. Другим примером является культ бога-быка, существовавший в городе ариев Чатал-уюк в Малой Азии еще в 6 тысячелетии до н.э. ([79] с.347-357) Судя по результатам археологических раскопок, бык являлся главным божеством города: повсюду найдены бычьи головы и рога, а также фигурки с изображением быка и даже фигурка женщины (богини-матери), рожающей бычью голову или человека с бычьей головой – прямо как Пасифея из критской легенды, родившая Минотавра. Город Чатал-уюк, как и Пер-Вадет, был не простым городом ремесленников и земледельцев. Рядом с ним находилось месторождение обсидиана (редкая разновидность природного стекла вулканического

218 происхождения), который в то время выполнял роль денег в международной торговле, еще до того как в этих целях начали использовать золото и серебро1. Таким образом, Чатал-уюк был расположен в буквальном смысле возле горы денег, и основная задача горожан (или городской правящей верхушки) заключалась в том, чтобы обеспечить добычу обсидиана в нужных количествах и не допустить, чтобы его начал добывать ктото еще. Отсюда сильная система оборонительных укреплений и мощная армия, размещавшаяся в городе и оставившая после себя множество наконечников боевых стрел, копий, каменных и глиняных шаров для пращи, боевых топоров, булав и т.д. Как видим, культ богатства (бога-быка) опять появился не в обычном городе ремесленников и земледельцев, а в городе, обладавшем ценной монополией, в данном случае монополией на добычу обсидиана – тогдашнего золота – встречавшегося в природе чрезвычайно редко.

Культ бога-быка в городе ариев Чатал-уюк в Анатолии в Малой Азии, 6 тысячелетие до н.э. Источник: http://home.earthink.net

Таким образом, культы бога-быка и бога-змея с самого начала своего возникновения были связаны с монополиями, а монополия и есть важнейший источник происхождения олигархии. Международная торговля ведь тоже почти всегда осуществлялась через образование монополий. Например, во II тысячелетии до н.э. в Средиземном море мы видим торговую монополию критских царей Миносов, спустя тысячелетие – монополию Афин, создавших в эпоху ранней античности свою морскую торговую империю. Еще спустя несколько столетий мы видим монополию римских купцов, захвативших под свой контроль все Средиземноморье, а в конце средневековья на этом же месте создается торговая монополия Генуи и Венеции. Поэтому с древнейших времен прослеживается следующая цепочка: установление монополии на какой-то важный вид деятельности (включая внешнюю торговлю) – образование олигархии – насаждение антикультуры: культа богатства, власти и похоти. В этом же нас убеждают примеры, почерпнутые из эпоса различных народов, например, из народного эпоса о драконах и змеях. Как следует из анализа этого эпоса, проделанного В.Деминым, драконы и змеи у всех народов олицетворяли собой олигархию [34]. И это, по-видимому, не случайно – как мы видели, олигархия сознательно в прошлом насаждала культ поклонения змею или дракону, что одно и то же, кроме того, сами 1

Обсидиан в ту эпоху также использовался для изготовления некоторых изделий (наконечники стрел, зеркала) и в качестве украшения (бусы, серьги и т.д.).

219 качества, приписываемые этим чудовищам, соответствуют тому, что мы знаем об олигархии. Так, если суммировать характерные черты драконов в эпосах разных стран и народов, то окажется, что смыслом их жизни является богатство и власть; что драконы очень часто имеют несколько или множество голов, и, следовательно, представляют собой не одно существо, а некую группу. Кроме того, драконы во многих эпосах могут принимать человеческий облик, а некоторые девушки, особенно распутные или жадные до денег, как правило, от них без ума и охотно становятся их женами или любовницами. Во всех эпосах драконы обычно связаны либо с реками или морями, по которым быстро передвигаются и над которыми устанавливают свой контроль, либо они связаны с какойнибудь горой, где добывается золото или другие ценные полезные ископаемые. И в том, и в другом случае речь идет о монополии, благодаря которой дракон, то есть олигархия, и получает свое богатство и власть над окружающими.

Слева: Св. Георгий побеждающий дракона. Картина Рафаэля Справа: Батараз убивающий дракона - кабардинский эпос (www.elot.ru) Нет числа героям-змееборцам в эпосах народов мира. В одном лишь древнерусском эпосе мы видим десятки змееборцев, иногда со змеем-драконом сражаются реальные исторические персонажи (см. [60]). А между тем никто никогда не видел ни одного дракона, и в реальности ни одного настоящего дракона не существовало. Под драконом (змеем, гидрой и т.д.) во всех народных эпосах понимался совсем иной феномен, отнюдь не сказочно-фантастический, а вполне земной и реальный.

Привожу несколько примеров из эпоса разных народов (а в третьей книге трилогии приводятся еще ряд примеров из древнерусского эпоса). Вот что говорится в кабардинском нартском сказании о богатыре Батаразе и его сражении с драконом (в изложении В.Демина): «Когда Батараз возвратился в страну нартов, он встретил арбу, на которой сидели и плакали три девушки, а погонщик волов печально пел заунывную песню-причитание. - Почему они плачут? – спросил Батараз. - Отвечу я тебе или не отвечу, - сказал погонщик волов, - дела не поправишь, но раз ты спрашиваешь, скажу. Река – источник нашего изобилия, душа наших владений – не течет больше в нашу сторону. Страшное чудовище запрудило ее. Мы каждый день приносим ему по три девушки в жертву, но и это не помогает. У нас уже и девушек не осталось, везу последних» ([34] с.194). Как видим, в этой легенде речь идет о кем-то установленной монополии на воду, которая подрывает основу существования целого народа. И платой за воду являются девушки - но не для того, чтобы их съесть. Когда богатырь Батараз убивает дракона, то

220 все плененные им девушки оказываются живы. Спрашивается, а для чего же они тогда понадобились дракону? Очевидно, для того чтобы насладиться своей властью над ними. Вот другой пример - якутская легенда о Каменных столбах на реке Лена. Согласно ей, в древности на Лене жил страшный дракон, который контролировал всю реку и у которого было столько золота, что даже его зáмки по берегам реки (которые потом превратились в Каменные столбы) были из чистого золота. Дракон держал в страхе всех жителей Приленья, и время от времени присматривал самую красивую девушку и требовал себе в жены, чему никто не мог противиться ([34] с.138-139). Как видим, и здесь богатство и власть дракона основаны либо на контроле над рекой Леной (судоходство и рыбная ловля), либо на контроле над местной золотодобычей. И то, и другое является монополией. Ну, а реализует свою власть дракон теми же способами, что и другие драконы – наведением страха на окружающее население и обладанием самой красивой девушкой, причем по принуждению, против ее желания. Подобных легенд о драконах очень много у самых разных народов, и они все очень похожи на две приведенные выше. Поэтому ограничусь тем, что приведу лишь еще одну – древнюю китайскую легенду о жемчужине дракона, очень популярную у китайцев. Это такая жемчужина, которая обеспечивает непрерывный рост всякого богатства, имеющегося у ее владельца. Тот, кому удалось найти жемчужину дракона, может уже ничего не делать, а лишь наблюдать за тем, как прирастает его богатство. Здесь, пожалуй, напрашивается ассоциация с ростовщиком, дающим деньги в рост под высокие проценты. Примечателен, однако, конец легенды. Она заканчивается тем, что владелец этой жемчужины сам превращается в страшного дракона ([34] с.84-87).

Слева: Сигурд (Зигфрид) сражается с драконом. Фрагмент резных дверей – Норвегия, XII век (www.zorich.ru). Справа: Геракл сражается с Лернейской гидрой. Рисунок на античной вазе (www.theoi.com) Город Лерна в древнейшую эпоху (III-II тыс. до н.э.) был известен как центр международной торговли. При раскопках было установлено, что местные правители были одновременно и крупными купцами, и их дворцы, подобно критским дворцам в ту же эпоху, являлись одновременно и складами товаров для международной торговли. Поэтому вряд ли случаен тот факт, что страшное многоголовое чудовище – гидра – согласно древнегреческому эпосу, находилось именно в Лерне. Именно с Лернейской гидрой сражался древнегреческий герой Геракл, а победив ее, отправился на битву с критскими Гигантами – полулюдьми, полузмеями, установившими власть над Критом и также активно занимавшимися морской торговлей.

221 Так в эпосе самых разных народов1 отразилось представление об олигархии как о змее или драконе, об основных движущих мотивах ее деятельности (жадность, жажда власти, похоть) и об основных источниках ее богатства – монополия, речная и морская торговля, добыча золота или других редких минералов, ростовщичество. Впрочем, в иных легендах власть дракона основана на грубой разрушительной силе, уничтожающей все вокруг – что является признаком военной олигархии, о которой шла речь выше. К вышесказанному надо добавить, что культ змея и дракона в древности олигархией насаждался вполне сознательно и повсеместно – от Греции до Китая. Так, в добавление к тем культам, которые мы видели в Вавилоне (змей-бык Мардук), в Египте (богиня-змея Вадет) и на Крите с его змеиными ритуалами жриц и царей-жрецов, можно отметить, что в Китае культ дракона насаждался первыми китайскими императорами династий Цинь и Хань (см. о них главу V, п. 5.1). А царь Спарты Агамемнон, разрушитель Трои, в качестве герба имел синего трехглавого дракона. Следует указать на еще одну причину, по которой олигархия в народном эпосе изображалась в виде драконов, змей и прочих чудовищ. Сознание большинства людей отказывается верить в то, что деяния, совершаемые олигархией, есть результат человеческих поступков, оно скорее поверит в то, что за подобными деяниями стоят какие-то неведомые чудовища. Например, выше говорилось о том, что генуэзцы сознательно в течение ста или более лет периодически морили голодом Константинополь и другие византийские города, от чего там умирала часть населения. До этого голодоморы в городах Византии устраивали император Юстиниан и его чиновники, а позднее – император Никифор Фока с братом Львом, который даже хвалился тем, что продавал хлеб народу втридорога (а народ от этого умирал). В эпоху античности наместник Александра Македонского Клеомен морил голодом Грецию, а римские сенаторы и всадники морили голодом Рим и провинции Римской империи. В более позднюю эпоху русский царь Борис Годунов устраивал голодоморы в городах Московской Руси, а французская аристократия накануне Французской революции морила голодом французское население. Все это - неоспоримые исторические факты, на базе таких фактов, собственно говоря, и сделан вывод об олигархии как особом классе и о сущности этого класса. Но хотя все эти факты давно известны, историки предпочитают о них умалчивать, а многие люди, я уверен, откажутся в них верить. Намного проще поверить в то, что страшные явления в окружающей жизни есть результат козней каких-то ужасных чудовищ. Поэтому, например, накануне и во время Французской революции распространилось множество книг и рассказов о том, что французская аристократия – это не люди, а чудовища2. И сегодня человеческое сознание отказывается верить в то, что, к примеру, действия США и их союзников в Ираке, а до этого – в Югославии, во Вьетнаме, в Хиросиме и т.д. – это результат решений и действий, осуществляемых людьми. Именно поэтому и сегодня очень популярны теории о том, что правительства ведущих стран мира находятся под контролем чудовищ или злобных инопланетян. Как утверждает автор одной из таких теорий Дэвид Айк, власть над человечеством захватили внеземные рептилии, обладающие способностью приобретать человеческий облик и питающиеся человеческой кровью ([49] с.16). А футуролог Максим Калашников разработал теорию, в соответствии с которой на Западе выведена новая раса господ, измененная с помощью генной инженерии (то есть раса мутантов), которая уже сегодня руководит Соединенными Штатами. Чем эти современные теории Айка и Калашникова отличаются от тех легенд и преданий о драконах, которые мы во множестве видим в эпосе самых разных народов мира? 1

Cм. также древнегреческие легенды в предыдущей главе и древнерусские легенды в третьей книге трилогии ([60], глава I) 2 Одна из таких книг, изданных в 1789 г., так и называлась: «Охота на зловонных и свирепых зверей, которые, наводнив собою леса, равнины и т.д., распространились в королевском дворце и в столице… и т.д.», и к ней прилагался длинный поименный список видных французских аристократов, которых автор книги причислял к таким «зверям» ([49] с.64).

222 Итак, если суммировать все вышесказанное, то следует признать, что олигархия в истории человечества существовала с незапамятных времен, во всяком случае, с тех пор, когда началась речная и морская торговля и добыча полезных ископаемых. Народный эпос и результаты археологических исследований (о которых говорилось в предыдущей главе и в начале этой главы) свидетельствуют о том, что возникновение олигархии и резкого имущественного неравенства в обществе были связаны именно с этими видами деятельности, поскольку именно здесь проще всего установить монополию - в отличие, например, от земледелия. Да и сам культ богатства, составляющий суть олигархии, возможен лишь в условиях существования торговли. А раз с древних времен существовала олигархия, и раз имелись механизмы, при помощи которых она могла устанавливать свою власть над обществом, то должны были существовать и кризисы коррупции. Это действительно так – уже начиная, по меньшей мере, с 6 тысячелетия до н.э. мы видим первые примеры кризисов коррупции. Так, в арийском городе Чатал-уюк в Малой Азии, о котором шла речь выше, по оценке Ю.Петухова, в 7-6 тысячелетиях до н.э. проживало до 7 тысяч жителей. До этого, в 12-8 тысячелетиях до н.э., на его месте существовало поселение меньших размеров. Но во второй половине 6 тысячелетия до н.э. город перестал существовать. Причем, следов погромов археологи не обнаружили ([79] с.349-352). Население просто исчезло. Город Хирокития на Кипре, основанный ариями, достиг пика своего расцвета также в 7-6 тысячелетиях до н.э. По оценке Ю.Петухова, в нем было не менее 1000 домов и соответственно от 3 до 7 тысяч жителей. Но в конце 6 тысячелетия город был оставлен его жителями (либо их просто не стало) и перестал существовать ([79] с.95, 98). В арийском городе Иерихоне (Ярихо) в Сирии-Палестине на рубеже 6 и 5 тысячелетий до н.э. наблюдалась похожая картина. Город пришел в упадок, на месте домов появились землянки, исчезли ремесла. Судя по всему, население просто вымирало, а вновь заселявшие город варвары-кочевники не располагали прежними навыками ([79] с.102). Подобная же картина, как указывает Ю.Петухов, в это время наблюдалась в ряде других городов данного региона, основанных ранее ариями – развитие арийской цивилизации, происходившее в течение 12-7 тысячелетий до н.э., сменилось периодом длительного упадка, продолжавшегося в течение всего 5 тысячелетия до н.э. ([79] с.102112) Итак, мы видим уже в древнейшую эпоху одновременное исчезновение населения городов трех соседних регионов (Малая Азия – Кипр – Сирия и Палестина), а возможно, согласно Ю.Петухову, речь идет даже о гибели всей цивилизации ариев, на смену которой в дальнейшем пришли гибридные (субарийские) цивилизации1 Шумера, Древнего Египта и восточного Средиземноморья. Имеем ли мы в 7-6 тысячелетиях до н.э. первый пример глобализации, интенсивной морской торговли, подобной тому, что затем повторилась в III и II тысячелетиях до н.э.? Вполне возможно – во всяком случае, археология говорит об активном торговом обмене между городами восточного Средиземноморья, существовавшем в 7-6 тысячелетиях до н.э., о значительном экспорте обсидиана и о его использовании в качестве первого аналога денег. Мы также видим олигархию Чатал-Уюка - первый пример финансовой олигархии - пожинавшую основные плоды этой интенсивной торговли и насаждавшую культ богатства - культ бога-быка2. То есть налицо те же самые причины, которые всегда вызывали кризис коррупции, и налицо последствие этого кризиса - исчезновение населения, которое наблюдалось во всех описанных выше примерах. 1

То есть составленные из этносов, образовавшихся в результате смешения остатков ариев с представителями других народов, переселившихся на эти территории. 2 Например, в Хирокитии на Кипре и во всех других городах ариев обнаружены запасы обсидиана, импортированного, надо полагать, из Чатал-уюка. ([79] с.95). Получается, что правящая верхушка Чаталуюка получала отовсюду ценные товары, а расплачивалась какими-то сомнительными стекляшками, признаваемыми в качестве денег, и являлась первым примером финансовой олигархии.

223 Похожую картину мы можем наблюдать и в цивилизациях майя и тольтеков в Центральной Америке, которые, хотя и существовали в более поздний период (IV-XII вв. н.э.), но по уровню своего развития также могут быть отнесены к древнейшим цивилизациям. Расцвет цивилизации майя пришелся на IV-IX вв. н.э., когда были построены огромные пирамиды, дворцы и другие величественные сооружения, известны достижения майя в области астрономии и других наук. Однако к X веку цивилизация пришла в сильный упадок, была захвачена тольтеками, пришедшими с гор, и перестала существовать. Но причиной гибели майя были не пришельцы. Как пишет американский профессор М.Ко, к моменту прихода тольтеков «большинство поселений майя были покинуты своими жителями. Оставленные “города” начали медленно зарастать лесом … центральная область практически полностью обезлюдела… Среди разрушенных “городов” бродили лишь разрозненные группы людей, чей образ жизни уже нисколько не напоминал образ жизни цивилизованных людей» ([51] с.149-150). Тольтеки на развалинах городов майя создали свою цивилизацию, которая просуществовала до второй половины XII в. н.э., но затем погрузилась во внутренние неурядицы и войны, их города также опустели или были покинуты своими обитателями ([51] с.155). Что послужило причиной гибели обеих цивилизаций, историки не знают. Но мы видим всё те же признаки – очень развитую торговлю (о чем известно из археологии) и власть олигархии: у майя в виде касты «почтека» – торговцев-воинов, захвативших контроль над цивилизацией майя, а у тольтеков – в виде их правящей верхушки, поклонявшейся пернатому змею – Кетцалькоатлю, которому приносились массовые жертвоприношения ([51] с.101-102, 154). Культ пернатого змея – Кукулькана существовал и у самих майя. Согласно индейской легенде, сохранившейся со времен майя и тольтеков, Пернатый Змей жил в пещере, представлявшей собой клубок непроходимых лабиринтов, и каждый год совершал путешествие, посещая все четыре стороны света. Он отправлялся на север и на юг, на запад и на восток (что указывает на торговые экспедиции). А в остальное время он сидел в своей пещере, наводил страх на окрестное население и поедал детей в больших количествах. Все это, согласно легенде, должно было кончиться апокалипсисом, а за семь лет до него должна была закончиться пресная вода, которую продавали за огромные деньги, и должны были перестать рождаться дети ([34] с.123)1. Как видим, хотя конкретные причины гибели цивилизаций и вымирания их населения могут варьировать, но основная причина (захват власти олигархией, имеющий следствием кризис коррупции) остается неизменной.

Кецалькоатль. Изваяния пернатого змея на древнем храме в Мексике. На храмах майя и тольтеков – сотни изваяний пернатого змея.

1

Вероятно, здесь содержится указание на то, что кто-то, возможно, та же торгово-военная каста «почтека», захватил или, говоря современным языком, приватизировал все источники пресной воды в целях обогащения и тем самым ускорил вымирание цивилизации.

224 Перечень погибших древних цивилизаций можно продолжить. В конце III тысячелетия до н.э., помимо гибели арийской цивилизации Сирии-Палестины и краха Древнего царства Египта (см. выше пп. 6.1 и 5.2 и Схему III), погибли еще две великие арийские цивилизации – Шумер в Месопотамии и Хараппа, располагавшаяся вдоль течения реки Инд (современный Пакистан и северо-запад Индии). Обе цивилизации были весьма развитыми и необыкновенно густонаселенными. Так, в Хараппе было зафиксировано не менее 800 поселений, а один из крупных городов, Мохенджо-Даро, имел 100 тысяч жителей и занимал площадь в 2,5 кв. км. ([79] с.399, 402) И Шумер, и Хараппа погибли в результате внутренних причин. Как пишет Ю.Петухов, археологи «весьма тщательно искали в Индии и Пакистане “следы уничтожения” Хараппской цивилизации пришлыми “индоарийскими” переселенцами-“варварами”, все сокрушающими на своем пути. Тщетно. Ни малейших следов опустошения, набегов, войн в долине Инда конца 3-го – начала 2-го тысячелетия до н.э. нет… Непредвзятые исследователи-археологи и, прежде всего, индийские и пакистанские, утверждают, что великая цивилизация прекратила свое существование в результате разложения общества, утраты сильной государственной централизованной власти, разложения властей и блюстителей порядка на местах, ослабления дисциплины и утери страха перед богами…» ([79] с.408). Примерно то же самое в это время происходило и в городах Шумера, где мы видим города, охваченные голодоморами, смутами и забитые горами трупов. Как писали сами шумеры-современники, «все в запустении, поля заброшены, торгующих больше, чем работающих… на улицах лежат мертвые» ([79] с.170, 175; [78] c.25). Если же говорить о глубинных причинах, приведших обе эти цивилизации к такому концу, то налицо опять признаки кризиса коррупции. В обеих цивилизациях мы видим интенсивную речную и морскую торговлю, сильное имущественное расслоение общества и властную олигархию, насаждавшую и в Шумере, и в Хараппе культы рогатых богов. В Шумере на фоне богатства знати была страшная нищета населения, долговое рабство и работорговля, в особенности торговля молодыми девушками ([43] с.126). Культ богатства достиг таких размеров, что богачей хоронили вместе со всеми их рабынями - служанками и наложницами - которых перед этим убивали. Так один шумерский князь или магнат, найденный во время раскопок в городе Ур, был обложен в могиле телами 64 (!) женщин ([79] с.145). Данный пример примечателен тем, что олигархия пожирала население уже не в переносном смысле (через монополизацию всех сфер деятельности, товарные спекуляции, голодоморы, разбой, насаждение антикультуры), а в прямом смысле – посредством массового культового убийства. В конечном счете, населения просто не стало. Это и было во всех случаях финалом цивилизации, которая может существовать лишь до тех пор, пока существует образующее ее население. 7.2. Кризисы коррупции в древности и современные открытия в области этногенеза Разумеется, крах цивилизаций почти никогда не приводил к полному уничтожению населения и превращению территории в некое подобие пустыни Сахара. Население могло уменьшиться в 10 или даже в 100 раз, но все же какие-то его остатки всегда сохранялись. Кроме того, обычно такие опустевшие территории становились объектом иммиграции соседних племен или разрозненных групп, которые перемешивались с остатками прежнего населения и постепенно образовывали новый этнос. Прежний язык при этом забывался, так как в условиях низкой плотности населения исчезало языковое сообщество, в котором он мог существовать, и вырабатывался новый язык. Речь идет в большинстве случаев именно о совершенно новом языке, а не о простом заимствовании некоторого набора слов из другого языка. Как свидетельствует, например, анализ, проделанный французскими историками и лингвистами, французский язык образовался в результате смешения латинского языка галло-римлян и германского диалекта франков. При этом из

225 германского языка было заимствованы сотни слов, которые вытеснили соответствующие латинские слова, остальные же латинские слова, хотя и остались, но сильно трансформировали свое звучание, часто до полной неузнаваемости, изменились правила склонения и спряжения ([238] pp.142-146, 230-231). Поэтому хотя между латынью и французским языком есть что-то общее, но слишком мало для того, чтобы, например, человек, знающий латынь, понимал французский язык. Как видим, необходимой предпосылкой образования нового этноса и нового языка всегда являлось наличие полупустынной территории с остатками прежнего населения1, а это было возможно либо в результате колонизации каких-то малоосвоенных территорий, либо, что было намного чаще в истории, в результате гибели прежней цивилизации. Именно так могло произойти смешение арийских (индоевропейских) языков, которое известно из Библии и которое подтверждается сегодня археологическими и лингвистическими исследованиями. Речь идет о том, что некогда на всем пространстве от Европы до Индии и Сибири существовал один язык, на котором говорили расселившиеся на этой территории арии. Но затем он перестал существовать, а вместо него появились десятки и сотни других (субарийских) языков2. Это явление было описано еще в Библии: согласно библейскому преданию, когда-то все люди говорили на одном языке, потом начали появляться новые языки, и к эпохе расцвета Вавилона (II-I тысячелетия до н.э.) языки окончательно перемешались, люди перестали друг друга понимать и произошло «вавилонское столпотворение» языков и народов. Но еще до написания Библии эта легенда (или констатация факта) о разделении единого языка существовала у шумеров в III тысячелетии до н.э. ([79] с.135-136), следовательно, разделение единого языка ариев на ряд производных языков началось еще до этого. Возможно, это случилось в течение 6-5 тысячелетий до н.э., когда мы в первый раз констатируем гибель и упадок целого ряда арийских городов в восточном Средиземноморье (см. выше). Все это было сказано выше не для того, чтобы развивать какую-то новую теорию этногенеза, которая уже существует, а лишь для того, чтобы подчеркнуть неразрывную связь этногенеза, образования новых этносов и новых языков, с крахом прежних цивилизаций и исчезновением прежних этносов. Поскольку такая связь является совершенно очевидной, то я предлагаю Вашему вниманию карту этногенеза народов Евразии, составленную известным русским историком Л.Гумилевым, автором теории этногенеза. На этой карте представлены «оси пассионарных толчков» или, говоря проще, «оси» формирования новых этносов в разные исторические эпохи. Всего на карте 9 таких «осей», соответствующие 9 разным историческим эпохам в период с XVIII в. до н.э. по XIII в. н.э. Что означают эти «оси»? Изучая этногенез, историк обнаружил, что этносы всегда в истории возникали не в каком-то одном регионе, а одновременно в нескольких соседних регионах. «Возникает впечатление, - писал Л.Гумилев, - что линейные участки земной поверхности, по которым проходили интенсивные процессы возникновения этносов, не охватывают земной шар, а ограничены его кривизной, как будто полоска света упала на школьный глобус и осветила только ту его часть, которая была обращена к источнику света» ([32] с.297). Я бы назвал эту закономерность, открытую Л.Гумилевым, «кучностью» процессов этногенеза. Подобно тому, как при стрельбе по мишени выстрелы не поражают всю мишень равномерно, а ложатся кучно лишь внутри какой-то одной ее области, так и новые народы ранее в истории появлялись на земном шаре не равномерно в разных его частях, а одновременно несколько новых народов вдруг возникало лишь в каком-то одном регионе планеты. Историк констатировал эту закономерность, но не смог ее объяснить, выдвинув гипотезу о том, что это одновременное образование новых 1

Подробнее см. [59] глава III, где приводятся исторические примеры, подтверждающие этот тезис. Тезис о происхождении всех современных индоевропейских языков от одного древнего языка (языка ариев) уже в начале XX столетия являлся общепризнанным среди историков и лингвистов (см., например: [120] с.12-13), а сегодня он практически ни у кого из специалистов не вызывает сомнения. 2

226 народов в одном или нескольких смежных регионах может быть связано с особенностями магнитного поля планеты ([32] с.673). Карта процессов этногенеза в истории Евразии (XVIII в. до н.э. – XIII в. н.э.)

Источник: [32] с.471 Однако после всего того, что было написано выше, для нас с Вами должно быть очевидно, что «кучность» этногенеза объясняется вовсе не магнитными полями или какими-то иными природными явлениями. Если внимательно взглянуть на области («оси») формирования новых этносов, изображенные на карте Л.Гумилева, то мы увидим, что все регионы, входящие в ту или иную «ось», связаны между собой торговыми путями. Большинство из них связаны морями и крупными судоходными реками, которые и являлись в прошлом основными торговыми путями. А некоторые «оси», уходящие вглубь континента, совпадают с важнейшими караванными путями. Например, оси II и IV, уходящие вглубь континента, совпадают с Великим шелковым путем. Объяснение этому очень простое, и оно следует из того, что было сказано выше – глобализация развивалась именно вдоль торговых путей, и именно эти страны, связанные между собой интенсивной торговлей, поражал кризис коррупции, который, в свою очередь, приводил и к краху цивилизаций, и к уничтожению народов, населявших эти страны. На смену умершим народам приходили новые, которые чаще всего образовывались из остатков прежних этносов и прибывших туда чужеземцев. Таким образом, карта Л.Гумилева также подтверждает правоту изложенной выше концепции о причинах гибели древних цивилизаций. В этой связи я не могу не остановиться на еще одном современном открытии в области этногенеза. Речь идет о существовании особенной близости между славянскими народами и, в частности, русским народом, с одной стороны, и древними ариями, с другой стороны ([79] с.28, 466). Это особенно явно проявляется в необыкновенной близости их языков1. Подтверждением этому может служить, например, очень сильное сходство русского языка с санскритом. Как отмечает Ю.Петухов, «тысячи слов и оборотов 1

Но, по данным Ю.Петухова, проявляется также в особенном антропологическом сходстве ариев и современных славян ([79] с.466).

227 санскрита не требуют перевода на русский язык, они абсолютно и вполне понятны» ([79] с.447). И это могут засвидетельствовать другие специалисты по древним языкам. Зная русский язык, читать на санскрите можно практически без перевода. Как известно, санскрит – древний язык ариев, живших в Индии во II тысячелетии до н.э. Расстояние между Индией и Россией – порядка 5 тысяч километров, бóльшая часть которых – труднопроходимые горы и пустыни. Поэтому любое предположение о том, что какая-то группа индийцев могла в более позднее время мигрировать из Индии и так трансформировать русский язык, что в него внедрились тысячи древнеиндийских слов (а такие версии в прошлом выдвигались!), можно отмести как абсолютную чушь. На юге России уже в III тысячелетии до н.э. было много крупных городов, обнаруженных археологами, то же относится к последующим тысячелетиям. Поэтому для того чтобы так серьезно повлиять на язык, на котором говорили в этих городах, из Индии в Россию должна была переселиться не какая-то группа, а весь индийский народ или, к примеру, половина индийского народа. Но ни о каком таком переселении нет ни малейших признаков в археологии. Да его и не могло быть – любая такая попытка массового переселения из Индии в Россию закончилась бы тем, что почти весь народ просто перемер бы по пути в безводных пустынях и непроходимых горах, дошли бы единицы, которые растворились бы в местном славянском населении. К тому же дело не ограничивается одной древней Индией. Помимо необыкновенного сходства русского языка с санскритом, можно также указать на большое его сходство с языками шумеров, хеттов, фригийцев и других древних арийских народов1. Бросаются в глаза также совершенно по-русски звучащие названия критских богов, которые приводились в предыдущей главе, и русские названия египетских, шумерских и индийских богов, чему Ю.Петухов приводит множество примеров [79]. Единственное научное объяснение, которое можно дать указанному феномену – русский язык и другие славянские языки за последние несколько тысячелетий претерпели намного меньшую трансформацию, чем другие индоевропейские языки, и в намного большей мере, чем последние, похожи на праязык, язык ариев, на котором некогда говорило все население от Европы до Индии и Сибири. Данное открытие можно пока считать гипотезой, но количество фактов, доказывающих необыкновенную близость между древними арийскими языками и русским языком, настолько велико, что для себя я считаю это открытие не гипотезой, а доказанным фактом2. Полагаю, что Россия должна провести официальное исследование, с привлечением коллектива российских лингвистов, которое, вне всякого сомнения, подтвердит вышесказанное. Разумеется, иностранные специалисты могут не согласиться с подобным выводом, по политическим соображениям, но именно поэтому их возражения не должны приниматься во внимание – наука должна превалировать над политикой, только тогда она останется наукой. К сожалению, не успело это открытие появиться, как сразу же стало объектом дискуссий, подогреваемых именно политическим аспектом. В России сразу же образовались две партии: одна – за, другая – против этой гипотезы. Но что интересно – обе партии предполагают, что это открытие, если оно будет подтверждено, должно доказывать превосходство русских и славян над другими народами. В действительности же, как будет далее показано, это не так. Если мы опять взглянем на карту Л.Гумилева, то обнаружим, что «оси» образования новых этносов охватывают не всю Евразию, остаются довольно большие участки, совершенно не охваченные этими процессами. Особенно большое белое пятно – на севере континента, где с давних времен и жили предки русских 1

Сходство языка фригийцев (появившихся в Малой Азии в конце II тысячелетия до н.э.) и славянских языков признавал даже английский историк Г.Чайлд, написавший книгу об ариях ([120] с. 84). Более подробно о сходстве русского с этими языками пишет Ю.Петухов. 2 Об этом же говорит сохранение в русском языке первоначального смысла многих слов - свойство праязыка, утраченное другими индоевропейскими языками. См., например: [40].

228 и других славян. И это совершенно закономерно – в России только на юге и западе европейской части страны есть реки (Волга, Дон, Днепр, Западная Двина), которые могли служить торговыми путями, связывавшими эти территории с соседними цивилизациями, вся остальная территория отрезана от них степями и пустынями, а почти все реки на этой территории текут на север и не могли служить в прошлом торговыми путями. Таким образом, предки нынешних русских и других славян самой географией были избавлены и от глобализации, и от кризисов коррупции, а, следовательно, и от периодического исчезновения одних этносов и появления других, с чем пришлось столкнуться большинству других народов Евразии. Именно поэтому мы видим в течение всей древней истории Евразии, начиная с 6-5 тысячелетия до н.э. и кончая I тысячелетием н.э., два хорошо известных феномена. Первый – постоянное переселение народов с территории России в соседние регионы – в Европу, Средиземноморье, Месопотамию, Иран и даже в Китай. И почти никогда не видим обратного переселения. Это – факт, который признается абсолютно всеми историками, и ему имеется такое количество свидетельств, что не требует специальных доказательств. Достаточно сказать, что большинство современных народов Западной и Центральной Европы либо сами когда-то мигрировали туда с территории России: скандинавы, венгры, турки, болгары, греки и т.д., - либо в их формировании принимали участие выходцы из России. Так, например, мигрировавшие из России в Западную Европу в конце античности готы, славяне и аланы приняли участие в формировании итальянской, испанской, германской и французской наций. Если взять более древнюю историю, то мы видим то же самое. Древние греки сами себя считали выходцами из России, оттуда же, из России, как полагают, в районе II тысячелетия до н.э. пришли митанни и хетты, дорийцы и фригийцы, а также иранцы, от которых произошло население нынешнего Ирана1. В Древнем Египте найдено множество древнерусских амулетов, датируемых 4-3 тысячелетиями до н.э.; в гробнице одного из египетских фараонов середины II тысячелетия до н.э. обнаружена колесница, сделанная из березы, которая могла туда попасть только из России; а во время археологических раскопок в Сирии найдено множество других предметов, привезенных с территории России ([79] с.330; [120] с.37). В Китай в среднее течение реки Хуанхэ на рубеже 5-4 тысячелетий до н.э. пришла группа ариев из Сибири, оставившая после себя останки типичной скифской культуры; и в течение 3-2 тысячелетий до н.э., согласно археологии, продолжалась миграция в Китай сибирских ариев-скифов с типичной европейской внешностью, ими была даже основана правящая китайская династия Ся в XXII-XVI вв. до н.э. ([79] с.54) Все эти и многие другие факты указывают на основные пути миграции, существовавшие в течение многих тысячелетий – из России на Запад и на Юг. И нет никаких достоверных фактов, подтверждающих возможность сколько-нибудь значительной обратной миграции – из этих стран в Россию. А раз нет фактов, то можно заключить, что такой обратной миграции никогда и не было. Второй феномен был описан древними греками, но ему имеется и много других подтверждений. Речь идет о том, что именно на территории России, в Гиперборее, была не только прародина греков (как они сами считали), но там же, согласно грекам, находилось некое подобие Эдема, земного рая. Именно там росли райские яблоки, дарующие вечную молодость, ради которых Геракл предпринял свое путешествие в Гиперборею, именно там сохранилась гармония, которая была утрачена самими греками и их южными соседями ([34] с. 201). «Об отношении “древних греков” к Гиперборее говорить не приходится, – пишет Ю.Петухов. – Они твердо знали – там, на Севере, живут “лучшие люди, герои”, там обеспечивают мир и гармонию “настоящие боги”» ([79] с.49). Волхвы греков, шумеров и других народов, пишет историк, вплоть до середины I тысячелетия н.э. предпринимали

1

С последним согласен не только Ю.Петухов ([79] с.165), но и Г.Чайлд ([120] с.51-52).

229 регулярные паломничества на север, в Гиперборейскую Русь, подобно тому как сегодня христиане и мусульмане предпринимают паломничества в святые места ([79] с.48). Оба эти феномена: постоянные миграции из России в окружающие страны в течение 6 тысячелетия до н.э. – 1 тысячелетия н.э. и сохранение в России особой гармонии и благодати, утраченной в других местах, свидетельствуют на самом деле об одном и том же - о том же, о чем свидетельствует карта этногенеза Л.Гумилева и о чем свидетельствует сходство русского языка с древними арийскими языками. Территория России, за исключением ее юго-западной части, вплоть до II тысячелетия н.э. была избавлена от кризисов коррупции, с которыми все время сталкивались другие народы Евразии, или, во всяком случае, кризисы коррупции не достигали здесь такой разрушительной силы, как в других местах, приводя к утрате гармонии в обществе и к жестоким демографическим кризисам, имеющим следствием запустение территорий и исчезновение народов. Но как уже было сказано, такая особая ситуация стала результатом географии и природно-климатических условий, а вовсе не особых достижений предков нынешних русских. Нет никаких заслуг русских или славян и в том, что они в течение многих тысячелетий поставляли в соседние регионы свое население, своих мигрантов, тем самым участвуя в строительстве новых этносов1. Это лишь говорит о намного большей общности народов Евразии между собой, чем было принято думать ранее. Но это совершенно не означает превосходство какого-либо одного народа над другими или превосходство одной этнической группы над другой, а свидетельствует о прямо противоположном - о том, что любые теории этнического превосходства не имеют под собой совершенно никакого основания. В действительности, как показывает вся совокупность перечисленных выше открытий в области этногенеза, тот результат, которого в прошлом достигал тот или иной народ или нация, во многом являлся следствием случайных обстоятельств: географического положения, климата и других факторов. Арии, поселившиеся в далеком прошлом на территории России, были ничуть не лучше ариев, живших в СирииПалестине, на Кипре или в Малой Азии. И те, и другие изначально имели один и тот же язык, одинаковые верования и обычаи, поклонялись одним и тем же богам. Но арии, жившие в Малой Азии, на Кипре, в Сирии и Палестине, начали вымирать, и, судя по всему, это произошло не единожды, а дважды или трижды – в 6, 3 и 2 тысячелетиях до н.э., о чем говорит история и археология (см. выше). Арии же, жившие на территории России, сохранили высокую рождаемость, этническую целостность, язык и гармонию с окружающим миром, которые и передали своим потомкам славянам. Но, как уже было сказано, все это стало следствием географии и природно-климатических условий, избавивших территорию России от масштабных кризисов коррупции. И этот результат, достигнутый в прошлом, вовсе не гарантирует того, что в будущем нация будет столь же успешной, поскольку технологический прогресс, развитие новых видов транспорта и распространение процесса глобализации по всему земному шару все кардинально меняют. В современных условиях, как будет показано в следующих разделах, все исторические заслуги или результаты, достигнутые в прошлом той или иной нацией, не имеют абсолютно никакого значения (кроме разве что политического и пропагандистского). Любая самая успешная нация, даже, например, американская, может к концу XXI века деградировать столь сильно, что станет одной из самых проблемных и отсталых наций, если будет уповать лишь на свои исторические достижения. И наоборот, отсталая нация может стать мировым лидером, если она правильно учтет мировой исторический опыт и сделает соответствующие усилия, которые позволят ей найти выход из современного кризиса коррупции и создать механизмы, которые будут препятствовать в дальнейшем возникновению подобных кризисов. Это – тот вывод, который вытекает из научного 1

В этом, кстати говоря, участвовали не только предки славян, но и предки нынешних кавказских, тюркских и финно-угорских народов, проживавших на территории России.

230 анализа, а не из популистского или политизированного восприятия описанных выше современных открытий в области этногенеза. ________________________________________________________________ 7.3. Общие выводы и замечания к Разделу 2 (Коррупция в других древних государствах и цивилизациях) Вот некоторые выводы, вытекающие из фактов, представленных в настоящем разделе: 1. Кризисы коррупции существовали с древнейших времен – по меньшей мере, с 6 тысячелетия до н.э. Очень часто в прошлом они приводили к гибели цивилизаций, а также к исчезновению народов и к исчезновению или трансформации языков, на которых говорило население той или иной местности. На их месте возникали новые языки и новые народы. Особенность процесса этногенеза («кучность» этногенеза), открытая Л.Гумилевым, вкупе со множеством фактов, представленных в Разделах 1 и 2, доказывают непосредственную связь между глобализацией, интенсивной внешней торговлей, и гибелью древних цивилизаций. Следовательно, в подавляющем большинстве случаев именно глобализация в древности была причиной кризисов коррупции и гибели цивилизаций и этносов. 2. Карта Л.Гумилева и ряд других открытий в области этногенеза доказывают, что не все территории в прошлом были охвачены кризисами коррупции. Бóльшая часть территории России (за исключением ее юго-западной части), а также, очевидно, другие участки суши Евразии, отрезанные горами и расстояниями от основных торговых путей, не были подвержены этим кризисам1. Там в течение всей древней эпохи (6 тысячелетие до н.э. – 1 тысячелетие н.э.) сохранялась высокая рождаемость и относительно низкая смертность, поэтому эти территории являлись «фабриками по производству населения», в то время как остальные территории, охваченные кризисами коррупции, являлись «фабриками по уничтожению населения». 3. Глобализация в древности была важным, но не единственным источником формирования олигархии и вызревания кризисов коррупции. Вообще для того, чтобы какая-то группа людей смогла захватить экономическую власть над обществом (а именно в этом состоит суть обычной олигархии), ей необходимо было заиметь какую-то монополию. Такой одной из самых древних форм монополии являлась внешняя торговля. Она требовала специальных судов и войска для их охраны и потому была доступна лишь немногим – в отличие, например, от земледелия, которое было доступно любой крестьянской семье. Другим источником формирования олигархии являлась добыча ценных полезных ископаемых – также одна из самых древних форм монополии. Наконец, помимо захвата экономической власти над обществом с древних времен практиковался и военный захват власти, а также поддержание населения в повиновении посредством грабежей, насилия и пленения (обращения в рабство). Таким путем формировалась военная олигархия. 4. Олигархия с древнейших времен прибегала к насаждению в обществе антикультуры – то есть культуры, противоречащей основным принципам существования человеческого общества и неизбежно ведущей к его гибели2. В древности это выражалось в двух основных тенденциях. Первая тенденция – это низвержение традиционных богов, 1

См.: [59], глава IX, где приводятся примеры такого же феномена в отношении «горных наций» (баски, армяне, швейцарцы и т.д.). 2 Приверженность олигархии антикультуре вытекает из самой ее сути как класса, интересы которого противоречат интересам всего общества.

231 которым поклонялись древние арии, и насаждение вместо них культов рогатых и змееподобных богов (бога-быка, козла или барана; бога-змея или дракона). Эти боги символизировали богатство, власть и похоть, и поклонение им было часто связано с человеческими жертвоприношениями и ритуальными сексуальными оргиями. Все это являлось не чем иным, как древними сатанинскими культами. Именно в результате насаждения этих культов олигархией на фоне кризисов коррупции и гибели цивилизаций произошла демонизация образов Сатаны (бывшего египетского бога Сета) и Дьявола (от греческого dia-bel – бог-бык), а также образа змея – в лице библейского змея-искусителя. Сегодня эти образы анти-богов являются неотъемлемой частью мировой культуры. И это показывает, настолько глубоко в сознание народов въелась память о той антикультуре, которая в древности насаждалась олигархией – память, сохранившаяся в течение нескольких тысячелетий. Вторая тенденция в области антикультуры проявлялась в насаждении культа поклонения продажной любви – отсюда культы Инанны, Иштар, Астарты, Афродиты, а позднее Венеры, храмы которых являлись одновременно публичными домами, а служительницы храмов одновременно являлись проститутками. Во II тысячелетии до н.э. эти культы охватили всю Месопотамию и восточное Средиземноморье, а в эпоху античности, под видом культа Венеры, распространились также на Италию и западное Средиземноморье. Появление новых мировых религий – христианства и ислама – поставило в I-II тысячелетиях н.э. барьер на пути дальнейшего насаждения обеих указанных тенденций. Образ Сатаны – Дьявола – змея был предан анафеме в обеих религиях, было запрещено использование храмов в качестве публичных домов. Поэтому в дальнейшем эти культы либо исчезли, либо ушли в глубокое подполье. Это не означало, что насаждение антикультуры прекратилось - оно продолжалось, но приняло другие формы, более скрытые и изощренные. Однако там, где ни христианство, ни ислам не пустили глубокие корни (например, в доколумбовой Америке и в Восточной и Юго-Восточной Азии) – там и в I-II тысячелетиях н.э. продолжали насаждаться те же древние культы змеев и драконов. В результате в Восточной и Юго-Восточной Азии культ дракона стал частью национальной культуры. 5. Изучение древней истории коррупции показывает, что длительное насаждение антикультуры в древних цивилизациях не проходило бесследно и не ограничивалось лишь узким слоем правящей верхушки. По крайней мере, в трех случаях: конец II тысячелетия до н.э., конец эпохи античности, последние столетия существования Византии, - во всем регионе Средиземноморья мы видим появление особого феномена. Речь идет о формировании «цивилизации хищников», которая охватила бóльшую часть указанного региона, что выразилось в непрерывной войне всех против всех, с самыми жуткими насилиями и грабежами – до полного самоуничтожения народов, населявших эти территории. Очевидно, это стало результатом двух причин – безысходности населения, не видящего выхода из глобального кризиса коррупции, и его нравственной деградации, ставшей результатом столетнего или даже многовекового насаждения антикультуры. Поскольку подобные явления мы видим и в дальнейшем: распространение фашизма в Европе и Японии накануне Второй мировой войны, приведшего к массовому геноциду и мировой бойне, - то речь идет о феномене, сохранившем свою актуальность и способным возникнуть опять в самое ближайшее время, в условиях современного кризиса коррупции и современного массового насаждения антикультуры.

232

Раздел 3. Коррупция в феодальных обществах В предыдущих разделах мы уже сталкивались с примерами феодальных государств. Например, к числу таковых можно отнести Египет эпохи Среднего царства, Китай в III-IV вв. н.э., Византию в XII-XV вв. Как видим, феодализм в истории вовсе не был ограничен лишь эпохой средневековья, как об этом было принято когда-то думать, а встречался в самые разные эпохи. Давайте рассмотрим еще одно феодальное государство, совершенно не укладывающееся в «традиционные» представления о феодализме. Речь идет о Польше (Речи Посполитой) XVI-XVIII вв., государстве, сыгравшем значительную роль в мировой истории. А в следующей главе мы рассмотрим более «традиционные» феодальные общества Западной Европы и Московской Руси эпохи средневековья.

Глава VIII. Коррупция в Польше в XVI-XVIII вв. 8.1. Предпосылки возникновения феодализма в Польше История Польши в средние века и в Новой истории столь же плохо укладывается в традиционные схемы западной, а также марксистской, историографии, как и история Византии и России. Согласно этим схемам, в Польше в средние века должен был возникнуть феодализм, а затем, в соответствии с традиционными западными концепциями прогресса, в Польше должен был неуклонно идти процесс развития польской цивилизации. В действительности же мы видим прямо противоположную картину. Польское государство возникло в X веке, раньше, чем сформировались национальные государства в большинстве стран Западной Европы. Следовательно, Польша обгоняла в своем развитии западноевропейские страны. Кроме того, в отличие от последних, в Польше в течение средних веков не было феодализма и крепостного права. Как указывает польский историк Я.Рутковский, всё или почти всё население польского государства в первые века его существования было свободным. Крестьяне, как правило, владели собственной землей или арендовали ее, но с полной свободой расторгнуть арендный договор и уйти в другое место ([290] pp.21-23). Нет никаких указаний и на существование каких-либо феодальных по своему характеру налогов или обязанностей, помимо тех налогов и обязанностей, которые существовали у населения по отношению к государству ([290] p.24). Однако в XIV-XV веках произошли события, которые в значительной мере предопределили дальнейший ход польской истории. Польша присоединила к себе почти всю юго-западную и южную Русь, которая в дальнейшем получила название Украина. Территория этих вновь присоединенных земель примерно в два раза превосходила площадь исконных польских земель, но, в отличие от последних, была очень мало населена. Это стало следствием резкого уменьшения населения Руси в предшествовавшие столетия (которое описано в третьей книге трилогии: [60] глава V). Территории нынешней восточной и центральной Украины в то время носили название «дикое поле», чем они в то время, собственно говоря, и являлись. По данным польских историков, даже в конце XVI в., после целого столетия польской колонизации, плотность населения в центральной Украине составляла всего лишь около 3 чел./кв. км., а в западной Украине, после двух столетий польской колонизации – всего лишь 7-8 чел./кв. км ([290] pp.90-91). Присоединение этих земель вызвало в XIV-XVII вв. отток некоторой части польского населения на эти земли с исконных польских территорий. Это, очевидно, способствовало отставанию Польши от Западной Европы по плотности населения, которое не было бы столь значительным, если бы не его отток на Украину. Так, плотность населения в старых польских провинциях (Великая Польша и Мазовия) в конце XVI в. составляла, по оценкам, 14-18 чел./кв.км., в то время как во Франции она уже превышала 30, а в Италии и Голландии достигала 80 чел./кв. км. И лишь в Испании она была

233 примерно такой же – 15-16 чел./кв. км ([290] pp.82, 254). Если же рассчитать среднюю плотность населения Польши с учетом присоединенных территорий Украины, то она оказалась бы, по-видимому, менее 10 чел./кв.км., то есть намного ниже, чем где-либо в Западной Европе. Почему данное обстоятельство является важным? Оно важно потому, что уже с конца XII в. – начала XIII века в Западной Европе началась глобализация, резкий рост внешней торговли. В результате, как указывал И.Валлерстайн, посвятивший этому феномену целую серию книг, в Европе начала формироваться глобальная рыночная экономика, которую он назвал «европейской мировой экономикой» ([309] pp.18, 15). От глобализации выиграли больше всего страны с высокой плотностью населения, прежде всего Италия и Голландия, которые стали – первая в XIII-XV вв., а вторая в XVI-XVII вв. основными центрами промышленности и торговли глобальной европейской экономики. Выиграли также Франция, Англия и Западная Германия. Это вполне естественно: высокая плотность населения резко повышает эффективность организации производства и торговли, и наоборот, низкая плотность населения является для их развития неблагоприятным фактором. Проиграли от глобализации, прежде всего, малонаселенные Польша и Испания, превратившиеся, по выражению И.Валлерстайна, в «периферийные» государства, производящие исключительно сырье и поставляющие его на европейский рынок в обмен на готовые изделия ([310] pp.131-190). В частности, Польша в рамках возникшей глобальной экономики практически свернула развивавшиеся до того времени промышленные и ремесленные производства и стала специализироваться на производстве зерна, которое в XVI веке стала в больших объемах экспортировать в Западную Европу. Так, с конца XV в. по середину XVI в. объем экспорта зерна в Западную Европу из Гданьска, главного морского порта Польши, вырос в 6-10 раз ([150] p.77). И в последующем, вплоть до середины XVII века польский экспорт зерна продолжал быстро расти: например, с 1600-1609 гг. по 1640-1649 гг. экспорт пшеницы с территорий, контролируемых Речью Посполитой, в Западную Европу увеличился в 3 раза ([261] p.91). Среди других предметов экспорта преобладало сырье (лес, шерсть, шкуры, свинец), а в импорте, наоборот, большую роль играли промышленные товары (ткани, текстиль) и предметы роскоши ([290] p.194; [19] 15, с.193). Дело не ограничилось, однако, превращением Польши в сырьевой придаток стран Западной Европы. Глобализация вызвала демографический кризис и резкое сокращение населения Польши. Наиболее сильно оно уменьшилось в период с середины XVI в. по конец XVII в.: по оценкам польских историков, более чем в 2 раза ([184] pp.135, 130-131). Хотя аналогичные тенденции происходили повсеместно: в Германии к середине XVII в. население уменьшилось, по оценкам, на 1/3, в Италии – на 20% ([261] p.71), во Франции к началу XVIII века на 20-25% ([262] p.577), - но в Польше все было намного драматичнее. Во-первых, сокращение населения здесь, как видим, было значительно бóльшим, чем в Западной Европе - о причинах этого феномена далее будет сказано. Во-вторых, особенно сильно сократилось в Польше количество городских жителей - приблизительно в 4 раза, чего не было в таких размерах в Западной Европе, причем рост городского населения не возобновился и к началу XIX века (за исключением Варшавы) ([290] p.159). Наконец, втретьих, польское государство после присоединения украинских земель уже имело очень низкую среднюю плотность населения, и дальнейшее сокращение населения создавало угрозу существованию государства как такового. Поэтому хотя Польша в XVI в. и была самым крупным государством Европы по размерам занимаемой территории, но по мере развития демографического кризиса она все больше превращалась в колосса на глиняных ногах. На фоне указанных демографических процессов: сокращения средней плотности населения (присоединение украинского «дикого поля») и начавшегося абсолютного

234 сокращения числа подданных, - с XVI века в польском государстве стали развиваться феодализм и феодальные отношения. 8.2. Закрепощение крестьян Глобализация вызвала в Польше и другие явления, схожие с теми, которые происходили в другие эпохи. Резкий рост внешней торговли вызвал большой приток разнообразных импортных товаров; но в то же самое время происходил быстрый рост цен на все товары и обесценение золота и серебра. Так, цены на зерно во Львове, выраженные в граммах чистого серебра, с середины XV в. по середину XVIII в. выросли более чем в 6 раз ([261] p.395), что являлось прямым результатом процессов глобализации1. Главный результат этих явлений тоже был схож с тем, что мы видим во все другие эпохи глобализации: началось перерождение польской аристократии в олигархию2. Наплыв импортных товаров разжег жадность шляхтичей и их тягу к роскоши и богатству, но быстрый рост цен и обесценение золота и серебра приводили к разорению шляхтичей и «пусканию по ветру» ранее накопленных сбережений. Всё это сильно подстегивало стремление польского дворянства к нахождению все новых и новых источников получения денег, с какими бы действиями и методами эти ни было связано. И самым главным таким источником в рассматриваемую эпоху стало угнетение и грабеж собственного польского населения, а также всемерное увеличение экспорта продукции, производимой польскими крестьянами, в Западную Европу. Эти возможности увеличились после того, как Польша получила в конце XV века прямой удобный выход в Балтийское море и начала все в бóльших количествах экспортировать зерно (см. приведенные выше цифры). Именно с этим обстоятельством ряд историков связывают введение в Польше крепостного права, которое произошло сразу после начала активной балтийской торговли ([25] с.148; [165] p.276). Дело в том, что, хотя польское дворянство и аккумулировало в своих руках к тому времени много земли, но на ней было некому работать, что во многом было следствием демографических проблем, испытываемых страной. Большинство польских крестьян до XVI века владели собственной землей, и им ее вполне хватало для собственных нужд, лишь небольшую часть земель они арендовали у польских помещиков. Что касается последних, то значительная часть их земель пустовала, вместо того чтобы производить зерно на экспорт и приносить желанные прибыли. Такая ситуация, конечно, вызывала раздражение польской шляхты и ее стремление найти какое-то применение пустующим землям, с одной стороны, и пополнить свои скудеющие кошельки, с другой. Как видим, у польской шляхты не было нормальных экономических путей увеличить свою прибыль – для производства зерна на экспорт не хватало рабочих рук, а промышленные предприятия не было смысла создавать из-за сильной конкуренции со стороны Западной Европы и упадка польских городов. Но денег, судя по всему, очень сильно хотелось, и очень хотелось не отстать по уровню жизни и богатства от своих западных соседей, а где-то даже их и превзойти. И польская верхушка не смогла справиться с таким искушением: в течение XVI-XVIII вв., как будет показано далее, ею были реализованы все возможные и даже почти невозможные варианты получения денег, разумеется, за счет остального населения Польши, а также Украины и Белоруссии. Проще всего, конечно, было просто ограбить крестьян – а потом, пользуясь их бедственным положением, заставить работать на себя. И таких примеров было немало. Так, во время одной из войн XVII века в области Санок польская национальная армия, возглавляемая шляхтой, подвергла систематическому грабежу 12 польских деревень, при 1

Эта закономерность была описана в первой книге трилогии на ряде исторических примеров ([59] глава VIII). 2 В соответствии с данным выше определением, олигархия представляет собой класс, интересы которого противоположны интересам основной массы населения.

235 этом в результате конфискации и порчи имущества убытки крестьян составили 16 тысяч злотых. По подсчетам Я.Рутковского, это в 4 раза превышало сумму годового платежа, который эти 12 деревень должны были внести в виде арендной платы и налогов за землю ([290] p.120). Конечно, после такого несчастья у крестьян не осталось ни денег на уплату налогов, ни, очевидно, даже запасов зерна, чтобы дожить до следующего урожая. Но местный польский помещик тут же поспешил им на помощь, предоставив большие ссуды на восстановление, которые, разумеется, надо было отработать и вернуть с большими процентами ([290] p.120). Можно предположить, что такой целенаправленный грабеж польских деревень и был организован при участии местных помещиков, с тем чтобы закабалить крестьян и заставить на них работать; а часть награбленного у них зерна и денег они, очевидно, потом им же и раздавали, но уже в виде ссуд на восстановление. В любом случае такой факт массового грабежа польского населения своей собственной армией во главе с польским дворянством демонстрирует отношение шляхты к польским крестьянам. Однако прямой грабеж крестьян при помощи армии годился лишь для каких-то чрезвычайных ситуаций, как в приведенном примере (во время войны), когда его можно было бы списать на эти особые обстоятельства, и не годился для нормальных условий. Требовались более эффективные и постоянно действующие методы такого грабежа. Лучше всего этой цели можно было достичь, лишив крестьян, при помощи государственного законодательства и власти, юридических прав - тогда можно было с ними делать все, что угодно. И это то, что произошло в Польше в конце XV в. – начале XVI в., когда был введен ряд законов, привязавших крестьян к земле, принадлежавшей польской шляхте, и поставивших их в полную зависимость от последней. Безусловно, активное участие в этом принимало не только польское дворянство, но и польские короли. Так, король Сигизмунд I в 1518 г. официально сложил с себя функцию разбирать жалобы крестьян по отношению к помещикам и, таким образом, лишил крестьян юридической защиты по отношению к их новым хозяевам ([290] p.108). В течение 1-2 столетий после введения крепостного права в Польше бесправное положение крестьян, их эксплуатация и ограбление, в котором, как будет показано далее, польские помещики были весьма изобретательны, привели к их резкому обнищанию. Так, если в былые времена (XII-XIII века), по данным Рутковского, большинство польских крестьян владели полными наделами земли, составлявшими около 50 га, то в XVI веке таковых практически не осталось. Немногим более 50% общего числа крестьян владели половинным наделом, около 25% крестьян владели 1/4 полного надела, остальные крестьяне (приблизительно 20%) были безземельными. А к середине XVII века число безземельных крестьян достигло уже 2/3 от их общего числа (!), а размеры наделов остальных еще более сократились ([290] pp.22, 112, 119)1. Такой беспрецедентный рост числа безземельных крестьян (с 20% до 67%) в течение одного столетия тем более удивителен, что он происходил на фоне значительного увеличения пустующих земель в связи с сокращением населения. Так, по данным польского историка Я.Топольского, площадь обрабатываемых земель в Польше к концу XVII века сократилась почти в 2 раза по отношению к концу XVI в. ([184] pp.135, 130-131) Поэтому причиной обезземеливания крестьян была, конечно, не нехватка земли, которая была, наоборот, все в большем избытке. Причина состояла в захвате земли польскими дворянами, которые все более разоряли крестьян и отнимали у них землю, с тем чтобы крестьяне работали не на себя и на своей земле, а на шляхту и на ее землях, выращивая для нее зерно для экспорта. Обнищание польского населения выражалось не только в исчезновении у них собственности на землю, но и во всех условиях их жизни. К XVIII веку простые поляки уже практически не жили в нормальных домах, в них жили в основном польская шляхта и 1

Эти данные относятся к старым польским провинциям, где жили в основном польские крестьяне. Ниже будут также приведены данные, свидетельствующие об обнищании украинских и белорусских крестьян.

236 евреи. По данным израильского историка М.Розмана, исследовавшего несколько небольших польских и украинских городов XVIII века, порядка 80% имевшихся там домов принадлежало евреям (которые составляли меньшинство жителей), а большинство польского и украинского населения этих городов жило в «лачугах» ([286] pp.43-48). Эксплуатация крестьян доходила до такой степени, что барщина, то есть бесплатная работа на хозяина, достигала 312 дней в году ([290] p.128). Положение таких крестьян было хуже положения рабов: тех хозяин должен был кормить и одевать, а крепостные крестьяне в оставшиеся 50 свободных дней должны были сами умудриться обеспечить себя и едой, и одеждой на целый год. 8.3. Эволюция политической системы: от городской демократии к власти дворянства и к власти олигархии Такое обнищание крестьянства в столь короткие сроки уже наводит на мысль о том, что мы имеем дело не с обычным феодализмом, существовавшим где-то до XIII века в Западной Европе, а с неким особым его видом - олигархическим феодализмом, поскольку мы видели выше, что именно в условиях власти олигархии всегда происходила резкая пауперизация населения. И действительно, целый ряд польских историков называют сложившееся в Польше в XVII-XVIII вв. государственное устройство не иначе как «олигархией»1, когда вся власть в государстве была у 10-20 магнатов («панов»), сконцентрировавших в своих руках также почти все земли и прочие богатства ([286] p.7). Для того чтобы проследить, каким образом 10-20 человек или семей смогли захватить все богатства и власть в такой большой стране, самой крупной стране Европы, какой была в то время Польша, давайте вернемся в XIII век. Мы видим общество с явными признаками городской демократии. По словам польского историка В.Грабеньского, мещанство (то есть жители городов) в конце XIII века получило «решающее значение в деле избрания краковских князей» ([25] с.86), которые в то время правили Польшей. Правда, уже тогда в избрании князя участвовали высшая аристократия и духовенство, но они не имели решающего голоса. А шляхта, то есть малоземельное рыцарство, не имела еще никаких политических прав и не участвовала в избрании короля. Ее делом было воевать и отрабатывать таким образом полученную за службу землю, которую она либо обрабатывала сама (что в то время еще было обычным делом), либо сдавала в аренду крестьянам – арендаторам ([25] с.86-88). Однако в дальнейшем ситуация резко изменилась. Уже в XIII веке, когда горожане добились особых политических прав в избрании польского короля, шляхта, в свою очередь, добилась более высокого социального статуса по сравнению с крестьянами. Так, денежная компенсация за убитого шляхтича была установлена на уровне 60 гривен, а за убитого крестьянина (кметя) – всего 10 гривен ([25] с.91-92). Крестьяне, таким образом, уже в XIII в. оказались в непривилегированном положении по отношению и к шляхте, и к горожанам. Но всего лишь столетием позже шляхте удалось добиться от польского короля Людовика (1370-1382 гг.) беспрецедентных привилегий и политических прав, которые были зафиксированы в так называемом Кошицком договоре и которые затем, уже в течение XV века, были расширены в так называемых Нешавских и Петраковском статутах. Суть этих привилегий состояла в том, что шляхта получила монопольное право на избрание короля и на утверждение вводимых им налогов, а права горожан в этих вопросах были существенно урезаны. Помимо этого шляхта получила беспрецедентные экономические льготы, в частности, полное освобождение от всех налогов, таможенных пошлин и сборов. Нешавские статуты (1454 г.) фактически лишили короля права привлекать шляхту к суду, то есть вывели ее полностью из-под власти короля. А 1

Как указывает М.Розман, данное определение дают государственному устройству Польши той эпохи, например, такие польские историки как В.Чаплинский, З.Кашмарчик и Х.Ольшевский ([286] p. 8)

237 Петраковский статут, принятый в конце XV в., не только ввел крепостное право в отношении крестьян, но и запретил горожанам покупать землю и владеть ею, тем самым закрепив это право монопольно за шляхтой ([25] с.112-113, 132, 142, 148). Таким образом, горожане лишились этого права именно в тот момент, когда в Польше начало быстро развиваться экспортное сельскохозяйственное производство, резко повысившее значимость и привлекательность землевладения. Итак, мы видим, что политическая система в Польше в течение XIII-XV вв. несколько раз очень круто менялась. И судя по всему, эти изменения происходили в соответствии с тем, как та или иная социальная группа (или сословие) смогла объединиться и добиться для себя особых прав по сравнению с другими сословиями. Крестьянство из-за своей неорганизованности и разобщенности раньше всех, уже начиная с XIII века, было поражено в правах по отношению к другим сословиям, и это поражение в правах в дальнейшем все более усиливалось. А горожане, наоборот, первоначально, в XIII веке, то есть в период наибольшего увеличения своей численности и силы городов в Польше, добились привилегированного положения по отношению к другим сословиям – даже по отношению к дворянству (шляхте), которое, в отличие от горожан, в то время не имело права голоса при избрании короля. Но в середине XIV века произошло первое резкое сокращение численности польского населения, особенно городского, которое начали «косить» голодоморы и эпидемии. Судя по всему, это уже тогда подорвало силу городов и городского населения Польши, и король к 1370-м годам (когда был заключен Кошицкий договор) перестал с ними считаться, предпочтя вместо этого пойти на уступки тем, за кем стояла военная сила, – то есть магнатам и шляхте. И это по существу означало конец польской демократии, поскольку вряд ли можно считать демократией монополию на власть со стороны небольшого (около 10%) слоя населения, какой представляла собой шляхта.

Костюмы польской шляхты в XVII веке. Источник: [25] с. 202

Но переход всей политической власти к дворянству и приобретение им сословных привилегий было лишь первым шагом в трансформации политической системы Польши в антидемократическом направлении. И если первый шаг состоял в переходе всех политических прав и привилегий к незначительному меньшинству (10% населения), то следующим шагом, который будет описан ниже, был переход политической власти к олигархии – небольшой кучке польских магнатов, которые, если попытаться измерить их удельный вес в польском населении, составляли, наверное, не более тысячной доли

238 процента. Речь идет о формировании в Польше в XVII-XVIII вв. олигархического режима, что как уже было сказано, признается целым рядом польских и иностранных историков. Как писал, например, английский историк Л.Люиттер, даже в лучшие периоды своего существования сложившаяся в Польше политическая система была не демократической, а аристократической, а в XVII веке переродилась в олигархическую ([264] p.365). Несмотря на этот очевидный вывод, который, как будет показано ниже, подтверждается огромной массой фактического материала, и в ту эпоху, и вплоть до настоящего времени на данную тему существовали самые невероятные выдумки и мнения. Самой распространенной среди них была выдумка о том, что Польша в XVIXVIII вв. была «свободной демократической страной». Это мнение особенно любила в свое время высказывать сама польская шляхта, часть которой, возможно, и в самом деле полагала, что Польша была единственной свободной и, говоря современным языком, демократической, страной среди окружавших ее «авторитарных» стран, угнетенных «тиранами» (Россия, Австрия, Пруссия и т.д.). Подобные мнения можно услышать и сегодня: некоторые современные западные историки или писатели также пытаются, очевидно по политическим мотивам, употреблять термин «демократия» в отношении Польши того времени. Например, английский журналист Н.Андерсон в своем историческом труде о Польше пишет, что в Польше в ту эпоху сложилась демократия, правда, признает при этом, что она была «примитивной и ограниченной» ([129] p.18). Совершенно очевидно, что любое правление олигархии при желании можно назвать «примитивной и ограниченной демократией» или «демократией меньшинства», но с настоящей демократией оно не имеет ничего общего. Даже ситуацию, в которой 90% жителей Польши (все не относящиеся к шляхетскому сословию) были лишены политических прав, ни в коей мере нельзя назвать «демократией». Ну а уж ситуация, в которой все дела в государстве вершат и решают 10-20 магнатов, и вовсе является полнейшей противоположностью демократии. Я уже не говорю о том, что разговоры о какой-либо демократии в условиях феодализма вообще бессмысленны. Совершенно очевидно, что феодализм и демократия – вещи несовместимые и прямо противоположные. Какая может быть демократия, если бóльшая часть населения обращена в положение крепостных или рабов? А между тем, в этом и состоит суть феодальной системы - в том, что бóльшая часть населения поражена в правах и лишена свободы, и ни о какой демократии в таких условиях не может идти и речи. С учетом вышесказанного можно утверждать, что Кошицкий договор конца XIV в., создавший в Польше привилегированное шляхетское сословие и разрушивший зачатки городской представительной выборной власти, явился большим шагом в направлении к феодализму и в противоположную сторону от демократии. С самого начала, то есть со времен Кошицкого договора, в этом процессе феодализации Польши важную роль играли польские магнаты или «паны», группа наиболее богатых и влиятельных аристократов и крупных землевладельцев, сформировавшаяся в политическую силу уже в XIII веке. Так, уже в XIII веке они принимали участие в выборах короля вместе с представителями городов (в отличие от шляхты). Но городская демократия, должно быть, для них была очень неудобным партнером, поскольку интересы массы городского населения всегда прямо противоположны интересам олигархии. Что касается шляхты1, то часть ее уже тогда состояла на службе у магнатов или была связана с ними родственными узами, другая часть участвовала в военных мероприятиях под их началом, поэтому шляхту им было намного легче контролировать, чем городское вече. По этой причине урезание прав городов и расширение прав шляхты были, без сомнения, выгодны магнатам и увеличивали их власть, реализуемую через зависимую от них часть шляхты. А та часть 1

Шляхта первоначально сформировалась как военно-служилое сословие, которое состояло на службе у польского короля и крупных аристократов и за свою службу получало землю – подобно рыцарству в Западной Европе и боярам, а позднее дворянству, в России.

239 шляхты, которая не была слугами магнатов, получив большие привилегии, стала их союзником в борьбе с народом, причем, союзником, обладавшим мощной военной силой и способным подавить сопротивление любого другого сословия. Но шляхта была все же достаточно большой социальной группой (10% населения), намного большей, чем, например, российское дворянство (1-1,5%), и заставить ее во всем следовать интересам олигархии было весьма непросто. В дальнейшем мы не раз видим, что часть шляхты не поддерживала магнатов или выступала против них. Одно из первых таких резких противостояний произошло в годы правления польского короля Александра (1501-1506 гг.). Магнаты пытались еще более ограничить власть короля путем передачи всей исполнительной власти сенату, состоящему фактически из самих магнатов. Но часть шляхты, не зависевшая от них по службе, была недовольна такими предложениями и выразила протест. Тогда магнаты, для того чтобы «умаслить» шляхту и завоевать ее полностью в качестве союзника против короля, предложили, помимо сената, ограничить власть короля еще и сеймом, составленным из представителей шляхты1. А для того чтобы окончательно лишить короля последних рычагов власти, по инициативе магнатов был введен принцип «ничего нового», в соответствии с которым король не мог принимать ничего нового без согласия сената и сейма ([25] с.150-151). В дальнейшем подобная тактика применялась неоднократно: каждый раз, когда шляхта проявляла свое несогласие с политикой магнатов, те путем подкупа или новых привилегий покупали ее согласие. В течение XVI-XVII вв. шляхте были даны даже такие привилегии, как право покупки соли по пониженной цене из королевских запасов ([25] с.217), а также liberum veto - право любого представителя шляхты в сейме при своем несогласии во время голосования прервать работу сейма. Это действительно создало у шляхтичей иллюзию «демократии» - ведь каждый из них имел возможность повлиять на работу сейма, а несколько «буйных» шляхтичей могли полностью парализовать его работу. Именно это и произошло: сейм превратился в «говорильню», не способную принимать серьезные решения, король потерял рычаги власти, а всеми делами начала заправлять кучка магнатов.

Генрих III Валуа. Король польский и французский. Картина Ф.Кенэ

Все это объясняет ту легкость, с которой в Польше в течение XVI века были введены законы, поставившие в совершенно бесправное положение крестьян, а в дальнейшем – и большинство горожан, поскольку большинство городов впоследствии были лишены своих политических прав и перешли непосредственно под управление магнатов. Власть короля была еще более ограничена, причем сделано это было довольнотаки изящно. Поскольку сейм не имел права односторонне еще более ограничить власть 1

Точнее – нижней палатой сейма (посольская изба), избиравшейся из шляхты. Сенат считался верхней палатой сейма.

240 короля, то сделать это мог только сам король. Поэтому на очередных выборах короля сеймом в 1573 г. магнаты выдвинули кандидатуру члена французской королевской семьи Генриха Валуа. А условием признания его польским королем сделали подписание им так называемых «генриховых артикулов», в которых он лишал самого себя и будущих королей ряда прав, в том числе объявлять войну и заключать мир (это право передавалось сенату, то есть магнатам), и был отныне обязан во всем послушно следовать указаниям сената и сейма ([25] с.184-186). Все это было проделано в момент избрания короля с такой ловкостью и быстротой, напоминавшей трюк ловкого фокусника или мошенника, что, похоже, новоиспеченный польский король сам плохо понимал в тот момент, что делает. Это следует хотя бы из того факта, что сразу после своего избрания Генрих Валуа (повидимому, поняв, наконец, что произошло) стал делать шаги к усилению королевской власти, то есть фактически к отмене подписанных им только что самим «артикулов». Но, столкнувшись с недовольством такой политикой со стороны польского окружения, бежал из Польши после пятимесячного пребывания в стране, оставив страну на два года в ситуации «бескоролевья» ([25] с.184-186). Избрание иностранца Генриха Валуа королем, по-видимому, имело похожие мотивы с выдвижением других правителей с ограниченной дееспособностью, которое мы видели выше в Римской империи и Византии в периоды усиления там сенатской олигархии. Там сенат выдвигал в императоры 70-летних стариков, умалишенных, несовершеннолетних детей, хотя всегда имелись более достойные кандидаты. Здесь польские магнаты, начиная с избрания Генриха Валуа, ввели практику выдвижения в правители иностранцев, которая в дальнейшем стала почти правилом в Польше. Разумеется, панская олигархия могла рассчитывать на то, что она будет иметь очень сильное влияние на короля-иностранца, который не имеет понимания и поддержки среди местного населения и который сам с трудом понимает местные порядки, законы и обычаи. О власти и богатстве семей польских магнатов (панов) весьма красноречиво свидетельствуют описания стиля их жизни и их нравов в XVII-XVIII веках, то есть тогда, когда они были в зените своего могущества и когда уже никто – ни король, ни рядовая шляхта, ни народ – не могли его поколебать. У каждого из 10-20 польских магнатов было несколько дворцов, обычно построенных итальянскими архитекторами и отделанных с фантастической роскошью. Прислуга каждого дворца насчитывала несколько сотен человек. В них регулярно проводились балы и роскошные празднества с приглашением сотен гостей, артистов и оркестров.

Дворцы Радзивиллов: в Несвиже (Белоруссия), архитектор Бернардони (www.photofile.ru) Здесь и далее представлены фотографии и изображения дворцов всего лишь одного из магнатских семейств Польши – Радзивиллов.

241 Чтобы поддерживать ощущение постоянного праздника и бурлящей жизни, паны часто переезжали из одного своего дворца или замка в другой. Так, представительница одной из таких знатнейших панских династий и одна из самых богатых женщин Польши Елизавета Синявская в течение всего лишь одного года (1719 г.) меняла свою резиденцию, по меньшей мере, 20 раз, переезжая из одного своего дворца в другой. Были случаи, когда сопровождавший ее кортеж достигал 1000 человек, которые ехали, вместе с перевозимым имуществом, в 60 или 70 фургонах ([286] p.9). Разумеется, всю эту свиту надо было кормить, содержать и обеспечивать ночлегом. Не удивительно, что такой стиль жизни, похожий на стиль жизни французских королей той эпохи, приводил к безудержным потребностям в деньгах у польских магнатов. Тем более, как было показано выше, цены даже на базовые товары (хлеб), выраженные в золоте и серебре, быстро росли, ну а на предметы роскоши они росли еще быстрее, что вызывало у панов постоянный дефицит денег. Поэтому ради их получения они были готовы продать что угодно и кому угодно. После первого прецедента избрания польским королем иностранца (Генриха Валуа) предметом торговли становятся, все более активно, польские национальные интересы. К XVIII веку это приводит к тому, что на выборах короля в качестве кандидатур рассматриваются почти исключительно персоналии (как правило, иностранцы), выдвинутые иностранными державами – Швецией, Францией, Россией, Австрией, Саксонией, Пруссией. И все шляхетские партии на выборах формируются по тому же принципу – есть французская партия, поддерживающая французского кандидата, есть шведская - шведского, и т.д. Причем, победа того или иного кандидата на выборах определяется не столько даже силой того или иного иностранного государства, а просто тем, насколько щедро оно раздает деньги панам и шляхте. Например, хорошо известен тот факт, что накануне выборов короля в 1696 г. французский посол Полиньяк «деньгами и обещаниями» склонил на свою сторону магнатов Радзеевских, Сапег, Синявских, Хумецких, Любомирских, которые поддержали кандидатуру французского принца Конти. Но, как пишет В.Грабеньский, «к несчастью принца Конти, Людовик XIV в самую решительную минуту, перед наступлением срока выборов, отказал своему послу в дальнейшей денежной помощи», и его поддержала лишь часть панов и шляхты. Другими словами, у французского посла не хватило денег, чтобы купить всех польских магнатов и шляхту. А вот глава другого иностранного государства, Саксонии, курфюрст Фридрих Август, не жалел денег, «своей чрезвычайной щедростью привлекал к себе магнатов и шляхту», и в итоге добился своего избрания польским королем в 1697 г. ([25] с.312)

Король польский Август II (он же саксонский король Фридрих Август I). Картина Л. де Сильвестра.

242 Не менее показателен в этом отношении следующий пример. Чарторыйские, самая богатая и влиятельная семья польских магнатов, в течение 1740-х – 1760-х годов успели предложить свои услуги России, Австрии, Франции и Англии. Во всех случаях они предлагали этим государствам по очереди (а иногда двум одновременно!) спонсировать деньгами их деятельность по созданию в Польше российской, австрийской, французской, английской партии, вплоть до создания вооруженных сил из шляхты, которые бы могли поддержать соответствующее иностранное государство при возникновении военного конфликта ([264] pp.383-386)1. Также хорошо известен тот факт, что во время Северной войны (1700-1721 гг.) значительная часть шляхты, по меньшей мере, 12 тысяч, воевала на стороне шведского короля Карла XII ([263] p.700), который оккупировал Польшу, сместил прежнего польского короля, саксонца Августа II, и выдвинул в короли своего кандидата Станислава Лещинского, избранного, как пишет В.Грабеньский, «в окопах, окруженных шведским войском» ([25] с.316). Как указывают польские историки Я.Геровский и А.Каминский, против оккупантов-шведов сражались лишь польские крестьяне, создавшие партизанское движение, да отдельные представители шляхты, примкнувшие по собственной инициативе к партизанам ([263] p.695). В связи с этим даже не совсем понятно, на чьей стороне воевала Польша в Северной войне – то ли в качестве официального союзника России против Швеции, то ли на стороне Швеции против Саксонии, России и собственного народа. Похоже, что значительная часть шляхты под влиянием магнатов решила, что ей выгоднее последнее, а остальная часть вообще решила воздержаться от какого-либо участия. Лишь после захвата шведами Кракова эта другая часть шляхты решилась выступить против шведов. Как видим, с конца XVII века шляхта вместе с магнатами уже активно участвовала в распродаже польских интересов: получала деньги от иностранных послов в целях избрания иностранных королей королями Польши и даже воевала на стороне иностранных оккупантов против собственного народа. Как же она, что называется, дошла до жизни такой? Ведь ранее она если не помнила, то, по крайней мере, вспоминала время от времени о национальных интересах Польши и вступала в этом в конфликт с магнатами. Так, после того как Генрих Валуа сбежал из Польши через 5 месяцев своего правления, польские магнаты решили не останавливаться на достигнутом и создать новый, еще более одиозный прецедент. Они добились избрания на польский трон не просто иностранца, а действующего иностранного монарха - австрийского императора Максимилиана II, члена императорской династии Габсбургов. Получалось, что Польша по своей воле и без всякой к тому необходимости становилась вассалом Австрии или частью империи Габсбургов. В 1576 г. польский сейм провозгласил австрийского императора польским королем. Но часть шляхты с этим не согласилась, созвала отдельное выборное собрание и провозгласила королем Стефана Батория, который хоть был и иностранцем (венгром), но не иностранным монархом. Не ясно, как бы мог разрешиться этот конфликт и дошло бы дело до гражданской войны, если бы не неожиданная смерть Максимилиана II в том же году. После этого Стефан Баторий остался единственным законно избранным королем, и шляхта, таким образом, одержала победу над магнатами. Как видим, в течение XVI века, начиная от периода правления Александра (15011506 гг.) и кончая периодом избрания и правления Стефана Батория (1576-1586 гг.) шляхта еще активно пыталась отстаивать свое мнение, отличное от интересов польской 1

У Англии они в 1763 г. просили на эти цели 20 тысяч фунтов. Версию о том, что на самом деле Чарторыйские были «патриотами Польши» и хотели сначала прийти к власти при помощи иностранных государств, а затем проводить национальные реформы, следует сразу отвергнуть как неправдоподобную. Во-первых, зачем им было тогда просить 20 тысяч фунтов у англичан - Чарторыйские и так были сказочно богаты. Во-вторых, если бы иностранная держава обеспечила им поддержку деньгами и влиянием, то она вряд ли позволила бы им проводить реформы, противоречившие ее интересам.

243 олигархии, как в области управления страной (недопущение усиления власти сената и магнатов-сенаторов), так и в области соблюдения национальных интересов (противодействие избранию иностранных королей королями Польши). Поэтому, для того чтобы окончательно уничтожить гражданское самосознание шляхты, магнаты прибегли к новой стратегии. Они постарались сломить самостоятельность шляхты экономически, чтобы в итоге лишить ее и политической самостоятельности. И в этих целях они привлекли нового союзника – польских евреев. Факты показывают, что суть событий, происходивших в Польше в XVII-XVIII веках, состояла именно в этом. Постепенно начало формироваться мнение, что шляхте не подобает заниматься торговлей, поэтому шляхте это занятие надо запретить, а занимаются торговлей пусть лучше евреи. Мы, конечно, не можем конкретно проследить, каким образом это мнение формировалось, но достаточно понять, кому оно было выгодно. А выгодно оно было, конечно, не самой шляхте. Какой смысл был в полученных ранее привилегиях шляхты по ведению торговли (освобождение от уплаты таможенных пошлин и любых других налогов), если шляхте отныне запрещалось вообще заниматься самой торговлей? Можно ли представить себе бóльший абсурд? И какой смысл было шляхте бороться за эти привилегии, чтобы затем добровольно отказаться от почти всех связанных с ними выгод? А ведь дело дошло не только до общественного осуждения торговли как неподобающего занятия для шляхты, но и до прямых запретов. Так, с 1633 г. шляхте официально запретили торговать алкоголем – под угрозой лишения шляхетского звания ([286] p.111). И примерно в то же время появился закон, по которому шляхтичам, поселившимся в городах, запрещалось вообще заниматься торговлей или ремеслом! Нарушение этого запрета также грозило потерей шляхетства и всех связанных с ним привилегий и социального статуса ([25] с.216). Совершенно очевидно, что оба запрета были инициированы и пролоббированы не самой шляхтой, а польскими магнатами, которые стремились упрочить свою монополию в области торговли, а также в области производства и продажи алкоголя. В сущности, если бы шляхта действительно решила использовать полученные ею налоговые привилегии и всерьез заняться торговлей и промышленностью, то она могла бы создать процветающий средний класс, независимый от власти магнатов и в экономическом, и в политическом отношении. И это то, с чем магнаты всеми силами боролись – формируя соответствующее общественное мнение и лоббируя соответствующие законы, запрещавшие шляхте торговать и самостоятельно заниматься бизнесом. Что касается способности магнатов формировать общественное мнение, то в этом можно не сомневаться. Как пишет М.Розман, для всей шляхетской массы эти богатые, знатные и образованные аристократы (паны) были примером для подражания, именно они формировали ее мнение и устанавливали нормы ее поведения ([286] p.8). Дискриминация в отношении мелкой и средней шляхты произошла не только в сфере торговли и ремесел, но и в сфере землевладения, которое составляло основной источник ее существования. Если ранее она практически не платила земельный налог, так же как и крупные землевладельцы 1, то к XVII веку это правило было изменено. Теперь от земельного налога были освобождены лишь крупные землевладельцы (магнаты), а шляхта, имевшая мелкие и средние наделы, была обязана его полностью ежегодно уплачивать ([290] p.216). Конечно, это ставило в неравные условия ведение сельского хозяйства в поместьях магнатов и на землях, принадлежавших шляхетской массе. Таким образом, мы видим, что если первый акт польской драмы (XIV-XV вв.) состоял в том, что при помощи шляхты магнаты расправились с городской демократией, фактически отстранив города от выборов короля и участия в сейме, расправились с крестьянами, лишив их защиты государства и низведя до положения рабов, а также резко 1

Налог ею не уплачивался совсем в те годы, когда она призывалась на военную службу, а в другие годы составлял лишь 60% от обычного уровня.

244 ограничили власть короля, то во втором акте (XVI-XVII вв.) магнаты нанесли удар уже и по своему прежнему союзнику - шляхте, с тем чтобы подорвать экономические основы ее существования и полностью поставить в зависимое положение. Одновременно решалась и задача дальнейшего ослабления городов1. В частности, именно на это был направлен запрет шляхте селиться в городах в целях занятия торговлей и ремеслом. Он обрекал шляхтичей, которые вздумали бы поселиться в городе, на совершенно праздное времяпрепровождение – не так много в городах имелось полезных видов деятельности, помимо ремесла и торговли. Но именно поэтому у шляхты и не было желания там селиться, а, следовательно, исключалась опасность того, что значительная часть шляхты переселится в город и сольется с городским сословием торговцев и ремесленников, тем самым значительно усилив экономическую и политическую силу городов. Разделяй и властвуй! – ни одна олигархия в мире не смогла с таким совершенством применить в практике этот лозунг, как это сделала польская олигархия, получившая в итоге, к середине XVII в., всю власть в свои руки.

Дворцы Радзивиллов: в Варшаве (www.travel-poland.ru) Сегодня здесь размещается Совет министров (правительство) Польши. 8.4. Евреи – помощники польской олигархии Как уже было сказано, для подрыва экономического благополучия и шляхты, и городов магнаты привлекли нового союзника – евреев. Этот факт хорошо известен и подробно освещен историками. Так, по мнению израильского историка М.Розмана, евреи были «зависимым союзником» высшей польской аристократии в ее борьбе за удержание своей власти над крестьянами, и, в то же время, он пришел к выводу, что противниками евреев были городское население Польши и низшие слои шляхты ([286] pp.ix, 206). Это мнение в целом разделяют многие польские и иностранные авторы ([286] pp.ix). Для того чтобы лучше разобраться в польском еврейском вопросе, давайте начнем с истории поселения евреев в Польше. Изначально их было там не очень много: по оценкам М.Розмана, всего лишь от 10 до 30 тысяч человек в 1500 г. Но к 1648 г. их численность 1

Как указывает Я.Рутковский, процесс политического ослабления городов был завершен в 1768 г., когда даже те немногие города, которые еще участвовали в выборах короля, были окончательно лишены такого права. А до этого был принят еще ряд законов, ухудшавших положение городов и городского среднего класса (см. [290] p.161).

245 возросла до 450 тысяч, а к 1765 г. – до приблизительно 750 тысяч человек, в значительной мере благодаря иммиграции ([286] pp.37,39). Если учесть, что с середины XVI в. до конца XVII в. население Польши, как говорилось выше, сократилось примерно в 2 раза, то еврейская иммиграция в Польшу сокращала убыль населения, которая при ее отсутствии была бы, очевидно, еще большей. По оценкам, к концу XVIII века на территории Польши проживало уже более 3/4 (!) всех евреев Европы ([129] p.40). Мы не можем утверждать, не имея тому прямых документальных подтверждений, что такая массовая еврейская иммиграция была следствием целенаправленной политики польских магнатов. Но без сомнения, одной из главных ее причин были те исключительно благоприятные условия, которые были созданы для евреев в Польше, особенно на фоне тех беспрецедентных гонений, которым последние подвергались в Западной Европе1. И есть все основания утверждать, что эти благоприятные условия были созданы именно польскими магнатами. Выше уже было показано на некоторых примерах, что олигархия во все времена любила привлекать себе в помощники иностранцев, а также национальные меньшинства, ввиду их уязвимости и зависимости от «сильных мира сего». Это в полной мере относится к польским евреям. Как отмечает М.Розман, «уязвимость, должно быть, сильно повышала их привлекательность как работников» ([286] p.181). В своем исследовании он приводит ряд цитат из их писем, показывающих, насколько сильно евреи боялись лишиться покровительства польских панов, понимая, что им грозит в таком случае. Как писал Израэль Рабинович, управляющий имением семейства Синявских - Чарторыйских, «из-за того что я еврей, в мой адрес будет много несправедливых обвинений», поэтому «я более всего боюсь гнева моего Господина» ([286] p.169). Другой помощник этой магнатской семьи, купец Мойша Фортис, однажды пошел на крупные личные убытки, добровольно предложив Синявской принять у нее обратно проданные ей бриллианты, так как заподозрил, что они ей не понравились (хотя совершенно не был обязан это делать) – настолько он ей хотел во всем угодить ([286] p.150). Несмотря на такую преданность со стороны еврейских торговцев и управляющих и доверительные взаимоотношения с ними, имеется много информации, показывающей, что польские магнаты насаждали или поддерживали негативное мнение о евреях среди поляков. Как указывает израильский историк, в переписке с последними они неоднократно писали о «хитрых евреях» и «еврейских уловках», ругали и поносили их, а про одного написали, что «хоть он и еврей, но порядочный» ([286] p.169). В чем причина такого лицемерия? Ведь благодаря уму и хитрости евреев магнаты зарабатывали много дополнительных прибылей. Вряд ли дело в какой-то излишней эмоциональности – М.Розман, анализировавший переписку Синявских – Чарторыйских, указывает на их холодный трезвый расчет и четкое понимание, что и как приносит им доходы ([286] p.28). Поэтому причина может быть только в другом: магнаты сознательно старались возбудить или усилить нелюбовь к евреям, включая и собственных помощников из их числа, для того чтобы сделать их еще более уязвимыми и зависимыми от них самих. А то еще, чего доброго, перестанут им платить за покровительство и создадут свой собственный, независимый бизнес. В очередной раз можно удивиться тому, как умело польская олигархия использовала принцип «разделяй и властвуй». Хотя, в сущности, эта политика строилась на холодном расчете: насаждение или усиление нелюбви к евреям

1

Так, евреев изгнали из Испании в XVI в., до этого такая же участь постигла евреев, живших в Англии и Франции. В Германии первые крестовые походы начались с истребления евреев, позднее их гонения продолжились. А первоначальной целью испанской инквизиции была попытка установить, являются ли евреи, принявшие христианство, истинно верующими, или они остались тайными иудеями, принявшими христианство лишь затем, чтобы их не выгнали из Испании. По данным Еврейской энциклопедии, только в течение XVI века в Западной Европе было убито порядка 40% (!) всех живших в то время в мире евреев 380 тысяч из примерно 1 миллиона человек ([54] с.231).

246 способствовало получению магнатами бóльших прибылей, так как евреи были вынуждены чаще к ним обращаться за покровительством и больше за это платить. А покровительство магнатов, которое в то время называлось «протекцией» магнатов, в ту эпоху действительно стоило многого. Как и другие феодальные государства, о которых шла речь выше, Польша была поделена на вотчины магнатов. Это были, по существу, самостоятельные государства, со своей армией, законами (в виде распоряжений магната), городами, подчинявшимися его власти, торговыми флотилиями, принадлежавшими магнату, а также со своим населением, частью крепостным, частью свободным, суд над которым также вершил магнат. Внутри такого государства-вотчины каждый человек был защищен от внешних посягательств властью магната, но вне его безопасность была очень серьезной проблемой. Торговцев и путешественников, отправившихся за пределы своего государства-вотчины, поджидали большие опасности: грабители, волюнтаризм государственных чиновников, волюнтаризм и прямое насилие со стороны соседних магнатов, и т.д. И не было никакой защиты со стороны польского государства.

Дворцы Радзивиллов: в Жолкве (Западная Украина). Старое фото и современная реконструкция. Источник: www.radziwill.by В городах, принадлежавших польским панам, центральное место занимали их укрепленные дворцы (замки), подобно тому, что было в Западной Европе в средние века.

Так, в одном случае, который описывает М.Розман, торговец-еврей на чужой территории был ограблен польским крестьянином. Благодаря вмешательству местных евреев грабитель был пойман, но представители местного магната не хотели судить своего крестьянина, поскольку ущерб был нанесен чужому еврею-торговцу, до которого им не было дела ([286] pp.160-161). Единственной защитой в таких условиях становилось подписанное магнатом письмо, которое вручалось тем, кто получал «протекцию». Это письмо служило им защитой, поскольку при любой необходимости его можно было продемонстрировать представителям государства или челяди соседних магнатов. Отношение к держателям таких писем с «протекцией» было совсем иным, нежели ко всем остальным людям: ни королевским чиновникам, ни шляхтичам не хотелось впасть в немилость всесильного магната и иметь потом серьезные неприятности. «Протекция», впрочем, не ограничивалась письмом: магнаты помогали евреям решать многие другие проблемы, связанные с их бизнесом. Они помогали им выколачивать деньги из должников, давали им в сопровождение, при необходимости, вооруженные отряды – как в целях охраны, так и в целях, например, отбора имущества у должников. Как видим, «протекция» со стороны магнатов была очень важным элементом ведения многих видов бизнеса, без которой оно во многих случаях становилось просто невозможным. Это было серьезным преимуществом евреев, работавших с магнатами, по

247 сравнению, например, с польскими торговцами и ремесленниками, которые жили в немногих еще сохранившихся свободных городах (Краков, Варшава), не подпавших под власть магнатов. Поскольку шляхте было фактически запрещено заниматься торговлей и ремеслами, то эти свободные городские торговцы и ремесленники были единственной прослойкой, которая могла составить конкуренцию магнатам и их помощникам – евреям. Но у них не было, во-первых, «протекции» магнатов, сильно облегчавшей ведение бизнеса, а во-вторых, еще одного важного преимущества, которое получили евреи благодаря магнатам: освобождения от налогов и таможенных пошлин. Да, да, того самого освобождения, которое, на словах, получила польская шляхта, но на деле, после того как шляхте запретили торговать, получили польские евреи. Конечно, формально никто не освобождал евреев от уплаты пошлин и налогов государству. Но поскольку от их уплаты освободили всю шляхту, включая магнатов, то существовало, по меньшей мере, два достаточно легальных способа ухода от налогов. Первый из них состоял в следующем. Еврейские торговцы делали вид, что перевозимые ими товары принадлежат не им, а магнату, и поэтому не подлежат обложению пошлинами и налогами. Разумеется, предварительно они об этом договаривались с магнатом. Такой обман польской таможенной службы облегчался тем, что почти все речные торговые суда, транспортировавшие различные грузы по рекам и каналам, принадлежали именно магнатам. Поэтому капитаны этих судов в таких случаях были соответствующим образом инструктированы. Как пишет М.Розман, некоторые из них даже демонстративно уклонялись от таможенного досмотра, объезжая таможенный пункт стороной в расчете на то, что таможенники не захотят связываться со всесильным магнатом и не станут их догонять. Тем самым они скрывали от досмотра товары еврейских купцов, поскольку товары самого магната в любом случае не облагались пошлинами ([286] p.84). Второй путь состоял в том, что еврейский торговец получал от какого-либо шляхтича «паспорт», в соответствии с которым товар считался принадлежавшим этому шляхтичу, и также не подлежал налогообложению. Как правило, все еврейские торговцы использовали либо первый, либо второй путь ухода от налогов, и не платили ни пошлин, ни иных сборов государству, или, вернее, платили некие символические «отступные» таможенникам, чтобы исключить какие-либо придирки с их стороны ([286] p.83). В итоге такая практика не только лишала польское государство каких-либо финансовых источников существования, но привела к полному упадку не еврейской торговли и ремесел, которые были вынуждены платить все причитающиеся налоги государству. Историки единодушны во мнении, что одной из основных причин, приведших к упадку польских городов, их торговли и промышленности, явилась «несправедливая конкуренция», организованная магнатами при помощи евреев ([264] p.369; [286] p.2). Таким образом, евреи помогли магнатам завершить стратегию по уничтожению экономической и политической силы городов и городской демократии, которая была ими начата еще в XIV-XV веках. О том, что такая стратегия проводилась как в целом, так и по отношению к конкретным городам, не имевшим в качестве покровителей магнатов, свидетельствует целый ряд фактов. Например, по данным М.Розмана, магнат Чарторыйский пытался многие годы подорвать торговлю в соседнем городе Седлице, находившемся под юрисдикцией польского короля. Он требовал от короля отменить проведение ярмарок в этом городе и строго запретил всем своим крестьянам, жившим в окружающих этот город деревнях, ездить в этот город ([286] p.80). Конечно, такая блокада свободного города подрывала все экономические основы его существования: города и жили в то время в основном обменом с деревней и оказанием крестьянам различных услуг и продажей им изделий городских ремесленников. Всю эту прибыльную торговлю магнаты перенаправляли в свои собственные города, где жили контролируемые ими торговцы и ремесленники, используя для этого любые средства, в том числе и свою прямую власть над крестьянами.

248

Дворцы Радзивиллов: в Золочеве (Западная Украина). Источник: www.radziwill.by Многие дворцы и замки польских магнатов на Украине и в Белоруссии имели систему фортификационных укреплений, сооруженных по последнему слову военной науки, где паны могли «отсиживаться» во время бесконечных восстаний местного населения.

Привлечение евреев помогло магнатам подорвать и силу шляхты. Если до XVI века она могла себя считать незаменимым союзником магнатов, но союзником, имеющим собственное мнение, то теперь в экономическом плане она была отодвинута на задний план. После запрета на торговлю и ремесла вся эта сфера деятельности окончательно ушла от шляхты к евреям, разумеется, при сохранении еще более жесткого контроля со стороны магнатов, теперь уже за последними. К евреям ушли и многие другие виды деятельности: сбор местных налогов и сборов по поручению магнатов, производство и продажа алкоголя, а также контроль над рыболовством, производством соли, муки, молочных продуктов, хранением зерна, организацией ярмарок и т.д. Отчасти перешел от шляхты к евреям и такой вид деятельности, как управление имениями самих магнатов, - что последние с большей охотой поручали целиком зависимым от них евреям, нежели гордой и независимой шляхте. Разумеется, это не могло не отразиться на положении польского дворянства. Массовое разорение и обнищание шляхтичей в XVII-XVIII веках, повидимому, было основной причиной потери шляхтой своей политической самостоятельности и превращения в обветшавшее и деклассированное наемное войско, готовое воевать за того, кто готов больше платить. Привлекая евреев, магнаты преследовали не только политическую цель, но и задачу увеличения собственной прибыли. Конечно, шляхта тоже помогала магнатам зарабатывать деньги - посредством прямой эксплуатации крестьян и в рамках экспортноимпортных операций, состоя у них на службе в качестве управляющих, капитанов речных торговых судов, экспедиторов и т.д. Но она плохо подходила для более изощренных средств выколачивания денег из населения, типа спекуляций, ростовщичества и создания монополий. В этом ей мешал шляхетский кодекс чести. Однако магнатов такой подход не устраивал. Безудержные траты и стремление в стиле жизни ни в чем не уступать французским королям побуждали их к тому, чтобы постоянно выискивать новые источники заработка. Евреи, не обремененные разными «глупостями» типа шляхетского кодекса чести, намного больше для этого подходили. В качестве примера такого успешного сотрудничества магнатов и евреев можно привести торговлю алкоголем. Магнаты, захватив монополию на этот прибыльный бизнес, полностью отдали его на откуп евреям, но, разумеется, львиную долю доходов от него получали они сами. Они же обеспечивали евреев бесплатной рабочей силой – крепостными крестьянами, которые отрабатывали барщину на производстве алкоголя у

249 евреев. При этом всему населению на принадлежавшей магнату территории запрещалось покупать алкоголь где-либо еще (например, у соседей) или, тем более, изготавливать самим. Если крестьяне или горожане отправлялись за алкоголем в соседнее село или город, это называлось «бунтом» и наказывалось соответствующим образом ([286] p.135). Мы видим, что самое естественное право человека в условиях феодально-олигархической Польши превратилось в уголовное преступление! Разумеется, торговцы алкоголем заламывали за него такие цены, что они были в состоянии совершенно разорить крестьян. Не говоря уже о том, что такая строгая монополия совершенно не способствовала качеству продукта: разбавление водой и вообще продажа под видом алкогольных напитков некой сомнительной субстанции, как отмечает М.Розман, были нормальным явлением ([286] p.135). Помимо того, что население в итоге просто травили и спаивали сомнительными напитками, подрывая здоровье, такая организация торговли преследовала еще несколько целей, на которые указывает израильский историк. Во-первых, у крестьян изымались последние остатки денег, что усиливало их зависимость от магната. Нередко их в этих же целях спаивали в долг, чтобы вытягивать потом еще больше денег. Во-вторых, евреи-торговцы алкоголем были еще, как правило, информаторами, сообщавшими магнату обо всех мятежных настроениях среди крестьян, приходивших к ним выпить ([286] pp.113-115). То есть, по мнению М.Розмана, они выполняли еще и «полицейскую функцию» ([286] p.115), а если быть точнее, то функцию «стукачей», но завербованных не польским государством, а польскими олигархами. К этому надо добавить, что торговля алкоголем, в которой за большие деньги продавался дешевый продукт или вообще ничего не стоивший суррогат, была для магнатов, без сомнения, одним из самых важных источников дохода, и она стала таковой благодаря сотрудничеству с евреями.

Дворцы Радзивиллов: в Мире (Белоруссия). Источник: www.prodom.by

Все другие виды деятельности, которыми занимались евреи на условиях полученной у магнатов «аренды»1, были очень похожи на торговлю алкоголем. Точно так же она строилась, во-первых, на монополии одного еврея-«арендатора»: на соль, на табак, на муку и помол муки, на хранение зерна, на молочные продукты, на рыбу и т.д., - и, вовторых, на запрете крестьянам и горожанам покупать аналогичные товары или услуги гделибо на стороне. Поскольку конкуренции не было, то им то и дело пытались, как говорится, всучить второсортный товар по высокой цене. Но выбора не было – приходилось покупать то, что есть, и платить столько, сколько за это требовали. Исследование польского историка В.Кулы показало, что в середине XVIII века польские 1

Как правило, все эти виды бизнеса, осуществляемого на основе монопольной концессии, назывались «арендой», а сам бизнесмен-монополист назывался «арендатором».

250 крестьяне в обмен на одно и то же количество произведенного ими зерна могли приобрести в несколько раз меньше товаров и услуг, чем в середине XVI века ([310] p.136). То есть, условия обмена крестьянской продукции на необходимые им товары к XVIII веку, вследствие установления «арендаторами» монопольных цен, ухудшились в несколько раз. Не удивительно, что и крестьяне, и горожане непрестанно жаловались на высокие цены и поборы. Но в случае массового недовольства всю вину всегда можно было свалить на евреев, а польские паны были вроде бы и ни причем. Как отмечал известный русский историк М.Покровский, «в народных [украинских] песнях XVII века “жиды-рандари” (евреи-арендаторы – Ю.К.) занимают такое выдающееся место, совершенно заслоняя собою панов-собственников», в чей карман и шла, в конечном счете, львиная часть собранных с крестьян денег ([84] 3, с.30). Не случайно поэтому восстания крестьян часто сопровождались массовыми погромами евреев, на которых они выплескивали всю накопившуюся ненависть против сложившегося режима и срывали свое бессилие против опутавшего их спрута феодально-олигархической коррупции. Как указывает М.Розман, особенно много евреев было убито или пострадало во время восстания казаков и крестьян под предводительством Богдана Хмельницкого в 1648 г. и в серии крестьянских восстаний в первой половине XVIII века ([286] p.206). А в 1649 г., после установления Хмельницким контроля над Малороссией (современная восточная и частично центральная Украина), все евреи оттуда были выселены. Как мы видели, магнаты и сами если не разжигали, то поддерживали антисемитские настроения в польском государстве. Но этим не ограничивалась их политика, направленная против евреев. Сильная иммиграция евреев в Польшу привела к тому, что к XVIII веку они стали составлять уже значительную социальную прослойку, составлявшую порядка 5-7% населения, которая при определенных условиях также могла создать угрозу власти магнатов. Последние, естественно, не могли такого допустить, и поэтому направили удар и против еврейских общественных институтов. Еврейскими общинами управляли кагалы – советы старейшин. Политика магнатов в XVIII веке, в целом весьма успешная, как отмечает М.Розман, была направлена на то, чтобы поставить еврейские кагалы под свой контроль ([286] p.189). Для этого сначала изпод власти еврейской общины выводились те евреи, которые благодаря сотрудничеству с магнатами добивались наибольших финансовых успехов. Они старались во всем следовать указаниям своих господ и переставали подчиняться власти кагала. Затем эти еврейские олигархи или слуги польских магнатов, подкупленные последними, часто и захватывали власть над еврейскими общинами ([286] pp.187-189). Дело даже дошло до того, что практически все раввины оказались под контролем магнатов. Как отмечает М.Розман, раввинские должности в Польше и Литве в XVIII веке также превратились в своего рода «аренду», которую, подобно лицензии на торговлю алкоголем, будущий раввин покупал у польского магната, платя ему за право проповедовать евреям их собственную религию. Доходило до абсурда. Так, в 1731 г. раввин города Синява умер спустя лишь несколько месяцев после того, как купил у магнатов Синявских 3-летнюю «аренду» раввинской должности. И его жена, уязвленная несправедливостью такого положения, потребовала, чтобы новый раввин не назначался до тех пор, пока еврейское сообщество не выплатит ей всю сумму, уплаченную ее супругом за «аренду» раввинской должности ([286] pp.200-201). Как указывает израильский историк, в результате захвата магнатами контроля над еврейскими общинами в XVIII веке они в ряде случаев лишили их тех функций, которые ранее у них были: право судопроизводства между евреями (перешло к магнатам), право устанавливать свои налоги и устанавливать свои правила и законы внутри еврейской общины (постоянное вмешательство со стороны магнатов) ([286] pp.192-195). Кроме того, возникли сильные противоречия между теми евреями, которые были на службе у

251 магнатов, и теми, которые пытались самостоятельно, независимо от магнатов, наладить торговлю или ремесло и страдали от монополизации и несправедливой конкуренции. Такие внутренние противоречия и распри, отмечает М.Розман, способствовали ослаблению еврейских общин и их постепенному подчинению власти польских магнатов ([286] pp.189-190).

Дворцы Радзивиллов: в Олыке (Западная Украина). Источник: www.radziwill.by

8.5. Основные черты олигархического режима в Польше (XVII-XVIII вв.) Итак, мы видим, что история Польши представляет собой почти хрестоматийный пример того, как олигархия, искусно манипулируя социальными группами и этническими сообществами, стравливая их между собой и направляя их экономическую и политическую деятельность друг против друга, постепенно, в течение 2-3 столетий, добилась того, что лишила абсолютно все группы населения Польши какой-либо экономической и политической самостоятельности. Все они оказались «под колпаком» у польских магнатов, всем им польские паны, образно выражаясь, накинули удавку на шею, так чтобы они даже и не пытались рыпаться. В итоге панская олигархия полностью взяла власть в стране в свои руки – большинство историков единодушно характеризуют политическую систему Польши в XVII-XVIII вв. как «олигархию» (см. выше). Чем же характеризовалось это правление олигархии и к чему оно привело? Во-первых, оно характеризовалось небывалой коррупцией, которая, как мы видим, пронизала все основы польского общества и все стороны жизни людей – начиная от насквозь коррумпированных выборов польских королей-иностранцев и формирования иностранных же политических партий и кончая тем, что таможенные пошлины и сборы государству по существу никто не платил (платили лишь взятки таможенным чиновникам), а торговля превратилась в принудительное распределение, нередко суррогатов и товаров сомнительного качества, по монопольно высоким ценам. Причем, основным источником коррупции практически во всех случаях была сама олигархия польские магнаты. Во-вторых, чрезвычайно ослабла власть государства. Король превратился в почти номинальную фигуру, полностью зависимую от сената и сейма. В финансовом плане Польша была практически банкротом1. Из-за отсутствия средств не было никакой возможности начать формирование регулярной армии, которая имелась у всех других

1

Так, в 1697 г. накопленная сумма недоимок по доходам государственного бюджета Польши достигла 26 миллионов злотых – почти в 10 раз больше (!), чем фактический годовой доход бюджета.

252 крупных государств Европы, ее не было лишь у Польши1. А нерегулярное польское войско, составленное из шляхтичей, было крайне недисциплинированным, подчинялось либо магнатам, либо вообще никому, и могло запросто отказаться воевать за польского короля и перейти на сторону его противника, как это произошло во время Северной войны. Работа сейма была также парализована, как из-за борьбы разных магнатских группировок, так и из-за частого применения правила liberum veto, приводившего к роспуску парламента. Так, из 28 сеймов, избранных в период с 1697 г. по 1763 г., лишь 5 смогли нормально работать положенный срок. Соответственно, 23 сейма были вынуждены прервать свою работу и были распущены по причине использования кем-то из прибывших на сейм шляхтичей своего права liberum veto ([264] p.389). Кроме того, значительная часть функций государства фактически перешла к магнатам, которые держали свою армию, полицию, торговый флот, вершили суд в отношении своих подданных, устанавливали налоги и сборы и все более игнорировали центральную власть.

Дворцы Радзивиллов: в Ядвисине (Польша). Источник: http://dic.academic.ru

В-третьих, экономика страны пришла в полный упадок. Конечно, отчасти это было связано с глобализацией, способствовавшей превращению Польши в сырьевой придаток Запада и сокращению ее населения. Но большинство стран Запада также страдали от глобализации. Однако они смогли найти защиту от ее негативных последствий – в виде так называемой меркантилистской (а, говоря современным языком, протекционистской) политики, которая стала общепринятой в большинстве стран Западной Европы со второй половины XVII в. и примерно до середины XIX века. Наиболее последовательно эту политику проводили Великобритания и Германия, и результаты не заставили себя ждать – эти страны в последующем обогнали даже до этого более развитые Голландию, Италию и Францию, причем, не только в промышленном развитии, но и в своем демографическом росте2. Но Польша не пыталась воспринимать и проводить в жизнь эти идеи, получившие в ту эпоху в Европе повсеместное признание. И если бы даже польский король попытался это сделать, то у него все равно бы ничего не получилось – ведь для этого ему бы пришлось добиваться того, чтобы все платили таможенные пошлины, а достичь этого при 1

Помимо отсутствия средств у государства, магнаты и шляхта выступали против формирования регулярной армии, боясь усиления власти короля. 2 В действительности защита не только экономики, но и населения от негативных последствий глобализации (от обнищания и демографического кризиса) и была главной целью меркантилистской политики XVII-XVIII вв. Подробнее см.: [59] глава XII.

253 царившей в Польше всеобщей коррупции было невозможно. К тому же ему пришлось бы лишить шляхту и магнатов их привилегий по ведению беспошлинной торговли, а это бы сразу вызвало магнатско-шляхетскую революцию и свержение короля. В итоге Польша продолжала страдать как от внешней конкуренции, разрушавшей ее промышленность и ремесла снаружи, так и от того спрута монополизма, который был создан руками польских панов и который разрушал польскую экономику изнутри. Выше уже приводились примеры того, как польские магнаты в прямом смысле подрывали городскую торговлю, добиваясь запрета ярмарок в городах и запрещая своим крестьянам туда ездить. Так вот, как указывают российские историки, к XVIII веку ярмарки в Польше практически исчезли, исчезла и всякая свобода торговли внутри страны ([19] 15, с.193). Большинство сельского и городского населения было вынуждено подчиниться правилам, установленным магнатами, и покупать товары в строго определенных местах, по монопольно высоким ценам. Речь шла фактически о повсеместной замене торговли принудительным распределением товаров плохого качества. Все это привело к дальнейшему упадку городов. По данным Я.Рутковского, население польских городов с XVI по XVIII вв. сократилось в 4 раза, причем рост городского населения не возобновился и к началу XIX века (за исключением лишь одной Варшавы) ([290] p.159). Польский экспорт зерна, после своего феноменального роста в течение XVI в. – первой половины XVII в. (см. выше), со второй половины XVII века также начал сокращаться. Это, по-видимому, было связано как с усиливавшейся нехваткой рабочих рук в связи с сокращением населения, так и с началом распада страны (утрата Прибалтики, части Украины и Восточной Пруссии). С этого времени доходы от экспорта перестали покрывать потребности в импорте – в Польше сложился хронический дефицит торгового баланса. Но даже те доходы от экспорта, которые Польша еще продолжала получать, доставались в основном магнатам и обслуживали их эксклюзивные потребности в иностранных товарах и услугах, и практически ничего не давали ни государственному бюджету, ни населению, ни экономике Польши. Почти весь польский импорт в XVIII веке составляли предметы роскоши, вино, пряности и прочие товары, служившие в основном для удовлетворения прихотей польской элиты ([19] 15, с.193).

Дворцы Радзивиллов: в Вильнюсе. Источник: www.infrance.ru

В целом, экономика Польши была все менее в состоянии обеспечивать как нормальную жизнедеятельность польского государства, так и просто существование польского населения. В-четвертых, произошло обнищание абсолютного большинства населения – и крестьянства, и горожан, и шляхты, что выше было уже иллюстрировано рядом цифр и фактов. Приведу еще несколько. После того как ряд польских земель был включен в

254 состав России, и все прежние налоги были заменены единым подушным налогом, выяснилось, что бóльшая часть населения не в состоянии его платить, несмотря на грозившее за неуплату наказание. Так, среди крестьян Украины, Белоруссии, Польши и Литвы, вошедших в состав России, число неплательщиков в первой половине XIX века составляло почти 1/4 от их общего числа, а в отдельных областях Белоруссии доходило до 1/3 всех крестьян, в то время как на остальной территории России составляло в среднем лишь 3-7%1. Комментируя этот факт, американский историк Д.Блюм отмечает, что его причиной могла стать сохранившаяся на этих территориях польская система монополистов - «арендаторов», вытягивавшая из крестьян их последние сбережения ([138] p.491). Но так или иначе, эти данные свидетельствуют о том, что, по меньшей мере, 1/4 крестьянского населения Речи Посполитой к XIX веку превратилась в пауперов, в «голь перекатную», которая не была в состоянии уплатить даже сравнительно невысокий подушный налог. О положении населения Польши или, по крайней мере, той его части, которая в дальнейшем вошла в состав России, можно судить также по некоторым словам, перешедшим в тот период в русский язык из польского. Например, слово «халупа» попольски первоначально означало «изба». А в русском языке это слово приобрело презрительный оттенок и стало означать что-то близкое к собачьей конуре. Между тем, как указывает Я.Рутковский, значительная часть населения Польши к XVIII веку жила либо в «халупах», либо в «каморках» ([290] pp.127, 23) - еще одно слово, вошедшее в русский язык со времен польского господства над западной Русью, со значением, близким к «халупе». Слово «поборы» тоже перешло в русский язык из польского. В польском языке pobor означает «налог» или «сбор налогов». В русском языке слово «поборы» означает чрезмерные и невыносимые платежи или действия, напоминающие грабеж, но со стороны власти. Это русское значение слова «поборы» отражает то положение с налогами в Польше, которое сложилось в течение XVII-XVIII вв. Как указывает Я.Рутковский, до 1613 г. в Польше существовало всего лишь 3 налога, к 1620 г. их стало уже 8, к 1628 – 12. К 1650 г. их число увеличилось до 20, к 1658 г. – до 30, а в 1661 г. в Польше существовало уже более 50 разных налогов! ([290] p.225) Один этот факт уже дает хорошее представление о том, что из себя представляло польское государство, начиная с середины XVII в., и как должно было себя чувствовать его население, которое должно было платить более 50 различных налогов и поборов. При этом, чем больше было разных налогов, тем меньше было желающих их платить: как было показано выше, собираемость налогов упала примерно до 10%. В-пятых, обнищание населения приводило к непрекращающейся череде восстаний и социальных взрывов. Вообще, крупные крестьянские восстания при феодализме – чрезвычайно редкое, почти уникальное явление. Феодализм всегда существует в условиях редкого населения, поэтому откуда взяться крупному скоплению повстанцев? Например, за весь период феодализма во Франции и Испании, во всяком случае, за шесть столетий с VIII по XIII вв., мы не видим ничего похожего на действительно крупное крестьянское восстание. Первое такое событие во Франции жакерия 1358 г. - произошло тогда, когда феодализм как таковой там уже почти исчез, и подавляющее большинство крестьян к тому времени освободилось от крепостной зависимости. Да и число крестьян, восставших во время французской жакерии 1358 г. (порядка 6 тысяч) не очень впечатляет, оно не идет ни в какое сравнение с теми сотнями тысяч или даже миллионами, которые будут участвовать в крестьянских восстаниях во Франции в XVII–XVIII вв. Но жакерия так поразила французов, никогда не слышавших ранее ни о чем подобном, и, по-видимому, не имевших даже такого понятия, как «крестьянское восстание», что с тех пор это слово во французском языке означает любое 1

При этом не надо думать, что в России крестьянам жилось очень сладко. Но налог они были, тем не менее, в состоянии заплатить.

255 более или менее крупное крестьянское восстание и именно в этом значении до сих пор используется западноевропейскими историками. Однако Польша опровергает все эти представления о крестьянских восстаниях при феодализме: такое впечатление, что с конца XVI века и до конца XVIII века у нее было не так много дней, когда не было какого-нибудь восстания. Причем, в отличие от других стран, относительно Польши историки не могут решить, какие же восстания были самыми крупными. Российские историки называют крупнейшими восстания 1591-1596 гг., которые начались на Украине, а затем охватили всю Польшу и Литву ([19] 11, с.80). В.Грабеньский и Н.Андерсон называют крупнейшим восстание Богдана Хмельницкого (1648-1654 гг.), которое также охватило не только Украину, но и Польшу ([25] с.273-280; [129] p. 21). М.Розман отмечает необычайный размах восстаний в первой половине XVIII века, также охватывавших огромные территории, а Я.Рутковский - восстания второй половины XVIII века, особенно выделяя восстание, произошедшее в 1768 году ([286] p. 206; [290] p. 139). При этом волнения и бунты на Украине практически не прекращались и в перерыве между крупными восстаниями. С учетом этого, по-видимому, имеет смысл говорить не о ряде крупных восстаний, охвативших всю страну, и бесконечной череде мелких, а о крестьянской войне против господствовавших классов, шедшей почти без перерыва в течение двух столетий. Что касается числа ее участников, то, по данным В.Грабеньского, под началом Богдана Хмельницкого в какой-то момент воевало 300 тысяч человек (такой армии не было даже у Чингисхана!), и с таким огромным войском он нанес ряд страшных поражений армии польского короля, собравшего всю шляхту и многочисленных наемников, численность которой (вместе с обозом) достигала 200 тысяч человек ([25] с.276-280). Судя по всему, в повстанческой армии были не только украинские крестьяне, казаки и некоторое количество татар, присланных крымским ханом, но и много польских крестьян – иначе непонятно, как при населении польской Украины в то время всего лишь порядка 2 миллионов1 Хмельницкому удалось собрать под свои знамена 300 тысяч взрослых боеспособных мужчин. Не ушли же все украинцы поголовно к нему в армию!

Переяславская Рада 8 января 1654 г. Картина М.Хмелько.

Собственно говоря, распад Польши, ставший закономерным финалом олигархического режима, и начался в результате народных восстаний. По существу, 1

Если исходить из оценок плотности населения Украины 3-7 чел./кв. км. (см. выше) и площади польской Украины (включая Западную Украину) примерно 300-400 тыс. кв. км.

256 значительная часть Украины сама отделилась от Польши и на Переяславской Раде в 1654 г. приняла решение о присоединении к России, тем самым положив начало процессу распада польского государства. Андрусовское мирное соглашение 1667 г. между Россией и Польшей лишь зафиксировало факт отпадения от Польши огромных территорий Украины, включая Полтаву и Киев. И причина была не в том, что Россия была сильнее. Она в то время была еще очень слабой и проиграла Польше больше сражений, чем выиграла. Да и украинские территории вошли в состав России лишь номинально и фактически еще долго подчинялись казацким гетманам, выбираемым самими казаками, которые не хотели подчиняться гетманам, назначаемым российским царем. Причина отпадения значительной части Украины состояла в том, что Польша, задолго до 1667 г., в результате беспрецедентных казацких восстаний и крестьянских войн, потеряла над этими территориями всякий контроль.

Речь Посполитая в XVI-XVII вв. Источник: www.nuip.net Красным обозначена территория Литвы, вошедшей в унию с Польшей в 1569 г., розовым – территории, утраченные Речью Посполитой в течение второй половины XVII в.

В дальнейшем, поскольку Польша уже все менее была в состоянии справляться с крестьянскими восстаниями, она была вынуждена просить об этом соседние государства, в обмен на территориальные или политические уступки. В конце XVII века началось очередное крупное восстание под предводительством Семена Палея и Ивана Самуся. Оно охватило польские территории Украины, Белоруссию и часть самой Польши, включая как сельскую местность, так и ряд городов. Несмотря на то, что против восставших было послано крупное шляхетское войско, возглавляемое магнатами Потоцким и Синявским, ему не удавалось справиться с восстанием. Тогда, пишут Я.Гировский и А.Каминский, польские магнаты обратились за помощью к Петру I, который в 1704 г. ввел свои войска в Польшу и подавил восстание ([263] p.696). Но любая помощь не бывает бесплатной. В течение многих десятилетий после этого русские войска находились на территории Польши, чувствуя там себя как дома. А после окончания Северной войны Петр I получил у шведов Прибалтику, которой не стал делиться с Польшей, несмотря на существовавшие первоначально договоренности, достигнутые еще в конце XVII века с польским королем Августом II. Возможно, он

257 рассматривал свое право на Прибалтику как «плату» за участие России в подавлении восстания Палея и Самуся1. И не исключено, что достигнутое им в 1704 г. соглашение с польскими магнатами это подразумевало. В любом случае, Польша в начале XVIII века была оккупирована русскими войсками не по инициативе России, а по просьбе самой Польши или ее правящей верхушки, для наведения в ней порядка вооруженной силой, и тем самым добровольно лишилась части своего суверенитета. И эта практика была продолжена в дальнейшем: в течение XVIII века Польша несколько раз обращалась то к России, то к Австрии, то к Пруссии с просьбой прислать войска для защиты польской верхушки от своего собственного народа. Неспособность справиться с анархией и начавшейся атрофией польского государственного организма в XVIII веке стала настолько очевидной, что возможная раздача территорий Польши соседним государствам стала частой темой дискуссий между ними и польской верхушкой еще за полстолетия до первого раздела Польши. Как пишет В.Грабеньский, польский король Август II (1697-1733 гг.) несколько раз за время своего правления предлагал разделить территорию Польши между соседними государствами. Эти предложения сначала были сделаны шведскому королю Карлу XII и прусскому королю Фридриху I во время Северной войны, а позднее они были еще раз сделаны Пруссии незадолго до смерти Августа II ([25] с.315, 316, 328). И если бы не отрицательная позиция по этому вопросу со стороны Петра I ([263] p.714), то такой раздел произошел бы уже, по-видимому, в начале XVIII века. Что касается следующего польского короля, Августа III (1734-1763 гг.), который также одновременно являлся и королем Саксонии, то, как пишет, например, Л.Люиттер, его внешняя политика «служила в первую очередь интересам Саксонии, во вторую очередь – интересам дома Веттин2, и лишь в редких случаях – интересам Польши» ([264] p.387). С учетом этого представляется даже удивительным, что в его правление не произошло отпадение от Польши новых значительных территорий – возможно, это не отвечало интересам Саксонии. Ну а первый раздел Польши (между Пруссией, Австрией и Россией), как известно, состоялся в 1772-1773 гг. при активном участии польского короля Станислава Понятовского (1764-1795 гг.), любовника Екатерины II. Он даже созвал сначала сенат, а затем сейм, которые официально утвердили этот раздел, в результате которого Польша утратила значительную часть своей территории.

Последний польский король Станислав Понятовский. Картина Й-Б.Лампи I

1

Следует отметить, что Петру I в 1704 г. пришлось усмирять не только католическое, но и православное население Украины и Белоруссии. 2 Правившая в то время династия саксонских королей

258 Потом по такому же сценарию и при столь же активном участии короля Станислава произошел второй раздел Польши (1793 г.), в результате чего у нее осталось чуть более 1/3 ее прежней территории. Через год, во время восстания Косцюшко, в руки польских патриотов попали документы (став достоянием общественности), свидетельствующие о том, что король Станислав и ряд польских государственных чиновников получили деньги от русского посла за подготовку и созыв польского сейма в 1793 г., утвердившего второй раздел Польши ([25] с.496). Полученная Станиславом сумма была совсем небольшой, несоизмеримой с отошедшей России огромной территорией всего лишь несколько тысяч дукатов. Что-то типа взятки чиновнику за оформление в собственность бесхозного земельного участка. Как указывает В.Грабеньский, в качестве основной причины раздела страны в 1772 г. Россия, Пруссия и Австрия называли царившую в Польше анархию, создававшую угрозу мирному сосуществованию Польши и соседних с ней государств ([25] с.392). О том, что в Польше в XVIII веке государство практически исчезло, и наступила анархия, писали и говорили не только современники, это и сегодня признается историками ([264] p.365). А польская шляхта даже этим гордилась, приняв в качестве политического лозунга в XVIII веке фразу “Polska stoi bezrzadem” – Польша стоит анархией. Таким образом, мы видим тот финал, к которому привело Польшу господство олигархии, и он вполне закономерен. Выше было показано и будет продемонстрировано в последующих главах, что и в другие исторические эпохи власть олигархии по мере ее усиления всегда приводила к анархии. Парадокс состоит в том, что польская олигархия с такой последовательностью и иезуитской хитростью боролась с королем при помощи шляхты, с крестьянским и городским населением при помощи шляхты и евреев, с шляхтой при помощи евреев, с евреями – угрозой еврейских погромов и при помощи еврейской олигархии; и вот, когда она, наконец, всех поборола и взяла власть в свои руки, выяснилось, что она не может ее удержать – ей это не под силу. Да и не для того она боролась за власть, чтобы потом нести бремя этой власти, она ей была нужна лишь для того, чтобы получить еще бóльшие возможности для увеличения своего богатства и удовлетворения своего тщеславия. Отсюда такой парадокс – богатейшие польские аристократы, аккумулировавшие в своих руках всю власть и все богатства Польши, не только не думают о том, как поднять экономику страны, используя для этого уже принятые в Западной Европе рецепты (протекционизм), или как исправить государственное устройство, или как возродить польские города, или как улучшить положение крестьян, не говоря уже об их освобождении от крепостной зависимости, а продолжают разорять экономику страны системой монопольной «аренды» и начинают продавать теперь уже саму Польшу, как говорится, оптом и в розницу. Здесь и призвание иностранных королей править Польшей, при условии, конечно, что они их «привлекут своей щедростью», и предложения иностранным государствам сформировать угодные им партии в Польше, и, как «десерт», приглашение купить часть польской территории – можно за деньги (совсем недорого – по бросовым ценам), а можно в обмен на какие-то услуги, например, за военную помощь в подавлении восстаний. Имеющиеся в нашем распоряжении факты польской истории позволяют сделать еще один вывод относительно характера власти польской олигархии – вывод о полной безответственности этой власти. Эта безответственность нашла отражение не только во внутренней политике (о чем уже говорилось), но и во внешней политике Польши в XVI-XVIII вв. Так, в 1569 г. Польша фактически присоединила к себе своего союзника – Литву. Новое государство – Речь Посполитая, как указывает В.Грабеньский, было образовано при сильном нажиме на Литву со стороны Польши, с урезанием самостоятельности Литвы ([25] p.365). Незадолго до этого Польша присоединила к себе Прибалтику и Восточную Пруссию, ликвидировав Ливонский орден. Образовалась огромная империя (Речь Посполитая), включавшая, помимо Польши, почти всю

259 современную Украину, всю современную Белоруссию и Прибалтику, а также часть нынешней территории России (в том числе Смоленск и Брянск). К концу XVI в. Речь Посполитая подчинила себе также Молдавию и Валахию. В отличие от других империй, например, от российской, ни один из народов, входивших в Речь Посполитую, не только не имел численного преобладания, но и не составлял даже значительной пропорции в составе населения вновь образованного государства. Поляки там теперь стали таким же национальным меньшинством, как и литовцы, украинцы, белорусы, немцы, евреи, эстонцы, латыши, молдаване и ряд других народов Речи Посполитой. В условиях такой разноплеменности даже шляхтичи перестали себя ассоциировать с польской нацией и стали себя считать самостоятельным народом потомками сарматов1. Конечно, создание такой огромной, разнородной и рыхлой империи, этакого нового Вавилона, говорившего на разных языках и не имевшего большой нации, способной связать между собой разные его части, было способно лишь усугубить те внутренние проблемы, которые уже существовали. Эффективное управление такой империей требовало огромных финансовых средств и больших усилий, а также сильной централизованной власти, которой у Польши не было. Но об этом никто не думал. Правящая элита думала в основном о тех прибылях, которые сулила балтийская торговля, поскольку теперь она почти целиком оказалась под контролем польских и литовских магнатов, а также о том, как еще более увеличить доходы от экспорта зерна и разных видов сырья в Западную Европу путем захвата новых земель и новых торговых путей. Именно поэтому мы видим в Речи Посполитой в этот период попытки реализовать самые фантастические планы, связанные с внешней торговлей. Не успела Польша присоединить Прибалтику, как польские магнаты стали реализовывать масштабную программу сооружения транспортной инфраструктуры вдоль течения Западной Двины в целях организации экспорта сырья. Но контроль над Западной Двиной был вскоре утрачен – с потерей Риги в 1621 г. – а вместе с ним пошли прахом и затраченные усилия, и инвестиции в торговую инфраструктуру. В разгар непрерывных казацких и крестьянских восстаний, потрясавших в период с 1622 г. по 1638 г. Украину, и особенно ее области, прилегавшие к Днепру, польский сейм принимает решение (в 1631 г.) о строительстве грандиозного канала, который должен был соединить Днепр с Неманом и позволить экспортировать зерно из Приднепровья в Балтику ([290] p.188). А польский король Владислав IV (1632-1648 гг.) в то же самое время планирует большую военную кампанию против Турции, с тем чтобы отвоевать юг современной Украины и начать экспорт зерна из Приднепровья по Черному морю ([290] p.188). Удивительно, что, чем более рыхлой и неуправляемой становилась польская империя, тем более грандиозными были планы по ее дальнейшему расширению. В начале XVII века Польша несколько раз пыталась захватить Москву и посадить на царский трон в России своего ставленника (в 1604-1606 гг., 1607-1609 гг., 1609-1612 гг., 1616-1618 гг.). И даже после этого польский король Владислав IV (1632-1648 гг.), как указывает В.Грабеньский, в начале своего правления имел притязания на то, чтобы занять и русский, и шведский трон ([25] с.268-269). Если представить, что ему удалось бы реализовать все свои планы, то Речь Посполитая простиралась бы от фьордов Норвегии на севере до Турции на юге, и от Одера на западе до Тихого океана на востоке. Читатель сам может представить, что бы ждало такую империю в условиях власти польской магнатской олигархии, какая бы анархия там началась и сколько бы такая империя смогла просуществовать. Однако его отцу, польскому королю и наследнику шведского престола Сигизмунду III (1587-1633 гг.), в начале XVII века этот план почти удалось реализовать Его сын 1

Речь идет о так называемом сарматизме, который стал весьма популярной теорией среди шляхты в тот период и по существу частью идеологии, доказывавшей исключительность шляхты по отношению к остальному населению.

260 Владислав по договору с московскими боярами на два года в 1610-1612 гг. стал русским царем, фактически же правил сам Сигизмунд III. Но еще несколькими годами ранее Сигизмунд III по своему праву наследства стал королем Швеции (хотя это и оспаривалось другими претендентами на шведскую корону, как и в России – на русскую). Конечно, вся эта польская «империя», простиравшаяся от норвежских фьордов до Тихого океана, была сплошной химерой. Другие претенденты на трон и другие силы в России и в Швеции не позволили польским королям долго усидеть на троне, в течение всего их «сидения» шла война с поляками соответственно шведов и русских. Но ради реализации этих иллюзорных замыслов Польша положила в России и Швеции десятки тысяч своих шляхтичей и солдат убитыми и ранеными, не говоря о том разгроме и бесчинствах, которые они учинили на территории этих стран.

Слева: король польский и царь московский Владислав IV. Картина П.Рубенса Справа: его отец, король польский и шведский Сигизмунд III Ваза. Картина М.Кобера

Со второй половины XVII века Польша уже потеряла Молдавию, Восточную Пруссию, бóльшую часть Украины и Прибалтику, она уже не в силах справиться с восстаниями внутри себя самой; но она не оставляет попыток вновь расширить свою территорию. В 1680-х годах она предприняла попытку отвоевать у Турции Молдавию, и в этих целях даже пыталась сколотить против Турции лигу христианских государств. Чтобы склонить к этому Австрию, она послала большую армию в 1683 г. для защиты Вены от нашествия 200-тысячной армии турок. В 1700 году она ввязалась в Северную войну против Швеции, надеясь отвоевать Прибалтику. В результате всех этих войн, как отмечали польские историки, она не получила ничего, кроме славы спасителя Вены от турецкого нашествия; но эти последние попытки внешней экспансии окончательно подорвали силы польского государства и усилили начавшуюся анархию. Но даже в условиях анархии, политической нестабильности, дальнейшего роста крестьянских восстаний и начала территориальных разделов Польши в XVIII веке польские магнаты умудрялись осуществлять масштабные и весьма сомнительные инвестиции в новые торговые пути в целях увеличения сырьевого экспорта. Как указывает Я.Рутковский, к 1784 г. в Польше были введены в строй два грандиозных канала, предназначенных для экспорта зерна из Западной Украины и Белоруссии в Западную Европу по Балтийскому морю. Один из них соединил реки Припять и Буг, другой – Припять и Неман. Строительство последнего продолжалось 20 лет, и на него было потрачено 12 миллионов злотых. По иронии судьбы, вскоре после окончания строительства указанные территории (прилегающие к Припяти) вошли в состав России, которая начала экспорт зерна в обратном направлении – по Днепру в Черное море; таким образом, деньги на строительство каналов были потрачены впустую ([290] p.188). Между тем, денег, потраченных на сооружение лишь одного из этих каналов, хватило бы на

261 строительство добротных домов для миллиона поляков, живших в «халупах» и «каморках»1. Можно лишь удивляться, сколько усилий: военных, административных, финансовых, политических, потерь в живой силе и т.д., - потратила Польша в XVI-XVIII вв. на внешнюю экспансию, причем очень часто – усилий, не оправданных никакой рациональной логикой и завершившихся полным фиаско. 8.6. Финал польской драмы – случайность или закономерность? Многие польские авторы, пишущие о событиях в Польше в XVIII веке, и некоторые иностранные авторы, во всех свалившихся на нее бедах обвиняют соседние государства – Россию, Пруссию, Австрию и Швецию: они, дескать, сначала разорили Польшу военными интервенциями, а затем разделили ее территории между собой ([129]; [263] pp.714-715). Хотя эту позицию по-человечески можно понять, но нужно отметить два момента, которые заставляют очень сильно усомниться в том, что виноваты действительно соседние с Польшей государства. Во-первых, если быть точным, то к числу «виновников» польских несчастий надо добавить еще, по меньшей мере, Турцию, Великобританию и Францию. Так, Турция отобрала у Польши Молдавию, кроме того, она постоянно нападала на польские города и уводила в гаремы польских женщин. А вассалы Турции – крымские татары – постоянно нападали на польские территории, занимались их грабежом и уводили в рабство польское и украинское население. Великобритания, озабоченная усилением анархии в Польше и угрозой прекращения поставок польского сырья, в 1789 г. разработала и активно продвигала план отделения от нее портовых городов Гданьск и Торунь и их присоединения к Пруссии. Спустя 3 года этот план Великобритании был реализован – при втором разделе Польши в 1793 г. ([290] p.199) Что касается Франции, то она, как и ряд других стран, неоднократно подкупала польских магнатов и шляхту в целях избрания нужного ей короля и проведения нужной ей внешней политики. Итак, мы видим, что, строго говоря, в польских бедах «виноваты» не 4 страны, а, по крайней мере, 6-7 стран. Но это равносильно тому, что обвинять весь мир – в том, что он так плох. Или равносильно тому, что обвинять всех мужчин девицы легкого поведения в том, что она распутна. Кроме того, как было показано выше, Польша более всех других государств в течение XVI-XVII вв. выступала в роли захватчика чужих территорий, и польские историки считают такое поведение совершенно нормальным. Второе соображение состоит в следующем. Данные обвинения можно бы было выдвигать, если бы Польша в XVI-XVIII веках была крошечным государством размером с современный Люксембург или, на худой конец, размером с Голландию. Но она была самым крупным государством Европы. И польская армия вполне умела воевать, что она в течение этого времени много раз доказала. Она также была вполне способна защитить Польшу от любых внешних угроз – конечно, пока она понимала, для чего воюет, и пока государство заботилось о поддержании ее боеспособности. Но когда государство по существу исчезло, и наступила анархия, когда страну стали разрывать на части социальные конфликты, а армию постоянно заставляли воевать то ради мифических имперских или торговых интересов правящей элиты, то ради интересов иностранных государств, не платя ей при этом жалованья, - тогда полный крах Польши стал неизбежен. Как уже было указано, первый раздел Польши между Пруссией, Австрией и Россией произошел в 1772-1773 гг. Комментируя это событие, польский историк В.Грабеньский писал: «оккупация земель Речи Посполитой войсками завоевателей не встретила никакого сопротивления… обыватели [Львова, перешедшего под власть Австрии]… даже выражали радость, что переходят из-под власти Понятовского под “славное господство императорского дома”. Белорусская шляхта в Полоцке выражала 1

Деревянный дом в Польше в XVIII веке стоил примерно 50 злотых. Соответственно, на 12 миллионов злотых можно было построить дома для 240 тысяч польских семей.

262 русскому комиссару благодарность императрице за то, что она задумала принять шляхту в состав своего государства. В Великой Польше было немало шляхты, которая высказала готовность перейти в подданство прусского короля. Все жаждали мира, все были готовы согласиться даже на правление завоевателей, лишь бы только избавиться от удручающей анархии» ([25] с.394-395). Надо к этому добавить, что после первого раздела Польши не было ни одного массового протеста.

Карта разделов Польши. Источник: [17]

В 1793 г. произошел второй раздел Польши. От Польши была отрезана примерно половина оставшейся территории, которая была разделена между Россией и Пруссией. Так же как и во время первого раздела, польский король Станислав Понятовский созвал сейм, который утвердил отделение указанных территорий от Польши. А спустя несколько месяцев началось восстание под предводительством Тадеуша Косцюшко. Об этом восстании написано много книг, Косцюшко считается национальным героем Польши. Но по своим размерам оно не идет ни в какое сравнение с другими восстаниями на территории Польши, о которых шла речь выше. Оно также не идет ни в какое сравнение, например, с борьбой испанского народа против Наполеона – после того как он присоединил Испанию к Франции. Как известно, испанские крестьяне в течение многих лет (1806-1814 гг.) оказывали стойкое сопротивление французским войскам и разгромили в сражениях несколько крупных армий, возглавляемых лучшими наполеоновскими генералами, одно имя которых в то время держало в страхе всю Европу. Что касается восстания Косцюшко в Польше, то оно продолжалось всего лишь несколько месяцев, и боевые действия против России и Пруссии вела польская армия, а население почти не принимало в них участия. Поэтому было ли это собственно «восстанием» или просто попыткой польской армии (во главе с генералом Косцюшко) выполнить свой последний долг перед Родиной, преданной собственным королем и собственной правящей верхушкой, не совсем понятно. Что придало этим событиям характер восстания, так это массовые волнения в нескольких крупных городах – Варшаве, Кракове и Вильнюсе. Но эти волнения были направлены не только против присутствия иностранных войск, а и против богатых поляков. Горожане сначала помогли польской

263 армии разоружить русские гарнизоны, стоявшие в этих городах, а затем начали хватать «изменников», то есть богатых и знатных польских аристократов и чиновников, и вешать их на быстро сооруженных виселицах. Повесили даже двух епископов, тоже обвинив их в предательстве и продаже Родины, и пытались повесить третьего. Но насколько охотно горожане расправлялись всей толпой с «изменниками» польской олигархией - настолько же неохотно они шли воевать против регулярных русских, прусских и австрийских войск1. Спустя два с половиной месяца после начала восстания, Косцюшко, видя отчаянное положение польской армии, значительно уступавшей по численности армиям противника, провозгласил отмену крепостного права на территории Польши, с тем, чтобы привлечь массы крестьян к боевым действиям. Но, судя по имеющейся информации, откликнулось лишь несколько сотен крестьян, действительно принявших участие в одном сражении. Остальные, надо полагать, просто не поверили в то, что ему, даже при всем его желании, удастся осуществить такой грандиозный замысел, идущий вразрез с интересами магнатов и шляхты. В итоге, имея под своим началом лишь несколько десятков тысяч польских солдат, Косцюшко смог продержаться только несколько месяцев. Возникает вопрос – почему польский народ не принял массового участия в борьбе с иностранными войсками, как испанский – в герилье против Наполеона? И почему Косцюшко не удалось привлечь в свою армию если не 300 тысяч добровольцев, как Хмельницкому, то хотя бы 100 тысяч? Ответ, на самом деле, очевиден. Ведь со времен первого раздела Польши мало что изменилось. В Польше по-прежнему правила магнатская олигархия, по-прежнему царили анархия, произвол, угнетение народа, попрежнему происходила непрерывная череда восстаний. Что должны были защищать поляки, записываясь добровольцами к Косцюшко – олигархический режим, который они все ненавидели? Не лучше ли было вместо этого позволить иностранным государствам побороть анархию и установить хоть какой-то порядок (раз собственное государство не было на это способно)? Или они должны были искренне поверить тем манифестам о коренном переустройстве Польши, которые Косцюшко начал издавать 2 с половиной месяца спустя, когда понял, что надо расширять социальную базу восстания? Но у Косцюшко не было никаких полномочий менять польские законы – в стране пока еще жил и здравствовал король Станислав Понятовский, а для принятия новых законов необходимо было их утверждение польским сеймом. Генерал ведь не собирался ни свергать короля, ни распускать сейм, а без этого все его манифесты не имели ни законной, ни реальной силы. Поэтому у народа не было никаких причин поддерживать генерала Косцюшко. Тем более, что он жестоко расправлялся с революционно настроенными горожанами – в частности, те из них, что участвовали в повешении польских аристократов и епископов, были им казнены. А тем польским аристократам, которые участвовали в разделе Польши, и которых толпа требовала казнить, он, наоборот, смягчал наказания ([25] с.495-496). Как представляется, это должно было охладить народный пыл сильнее, чем приближение иностранных армий2. Похоже, что и в России Косцюшко воспринимали вовсе не как руководителя восстания, а как генерала неприятельской армии, до конца выполнившего свой долг по защите Отечества. Косцюшко поместили в Петропавловскую крепость, но уже через несколько лет отпустили на свободу. Разве можно сравнить его участь, например, с участью лидера другого известного восстания – с Емельяном Пугачевым, которого подвергли жестокой и мучительной казни? Но Пугачев был бы страшно опасен для самодержавия, даже если бы он сидел в тюрьме. А Косцюшко перестал представлять какую-либо опасность для России с того момента, как перестала существовать польская армия – вместе с польским государством после третьего раздела Польши (1795 г.). 1

Так, в Кракове комендант города решил сдать его без боя прусской армии, и ни горожане, ни краковский гарнизон не попытались этому воспрепятствовать. 2 Известно, что эти действия Косцюшко вызвали широкое общественное недовольство в Варшаве.

264 Как уже говорилось, польское восстание 1794 г. высветило факты участия в разделах Польши не только короля Станислава Понятовского, но также польской аристократии, чиновников и шляхты. И это участие носило массовый характер. В 1792 г. 14 польских магнатов и их помощников сформировали так называемую Тарговицкую конфедерацию, которая и призвала в Польшу иностранные войска от имени польской шляхты. А в сейме, утвердившем раздел Польши в 1793 г., участвовало 12 сенаторов и 120 выборных представителей шляхты. Впоследствии было обнаружено, что ряд участников этого сейма, включая короля Станислава, получили деньги от России. Как видим, в последней распродаже Польши приняли участие не только польские магнаты, но и сотни представителей польского дворянства. Были ли все они предателями и изменниками, как их называла толпа горожан в Варшаве, Кракове и Вильнюсе, устроив над ними расправу в 1794 г.? Или они полагали, что раздел Польши – единственный путь преодолеть анархию и восстановить закон и порядок, что сама Польша сделать уже была не в состоянии? Или они были просто напуганы Французской революцией 1789-1793 гг., и считали, что лишь под властью жестких монархических режимов России, Пруссии и Австрии Польша сможет избежать массовой гражданской бойни? Ответ на эти вопросы оставляю на усмотрение самого читателя. Одно только ясно – конец существования Польского королевства в 1795 г. не был случайностью, он стал следствием формирования в Польше системы олигархической власти, приведшей к анархии и распаду государства. Мы выше уже видели целый ряд аналогичных примеров: государства восточного Средиземноморья во II тысячелетии до н.э., китайская империя Хань в I-III вв., Римская империя во II-V вв., Византия в XI-XV вв., - которые были подробно описаны в предыдущих главах. Можно привести множество других примеров: Хазарский каганат в IX-X в., Киевская Русь в XI-XIII вв. (см.: [60]), Испанская империя в XVI-XIX вв. (см. далее) и т.д. Как видно на этих примерах и как следует из самой логики явлений, власть олигархии неизбежно приводит рано или поздно к анархии и к угрозе распада и гибели государства.

Рейтан - Падение Польши. Картина Яна Матейко

265

Глава IX. Коррупция при классическом и грабительском феодализме 9.1. О причинах возникновения феодализма и его разновидностях В предыдущей главе, посвященной Польше, мы видели пример олигархического феодализма, который сильно отличается от классического феодализма Западной Европы. А в главе IV мы видели еще один пример олигархического феодализма - в Византии XIIXV вв. Можно ли в этой связи говорить о существовании в истории двух разных видов или разновидностях феодализма? По-видимому, да, об этом писал, например, известный русский историк Н.Рожков. Он различал «обычный» феодализм, существовавший в средние века во Франции и Англии и в XIII-XV вв. в России, и еще один, совершенно другой вид феодализма. Этот последний, по его словам, «в хозяйственном отношении характеризуется преобладанием транзитной, передаточной внешней торговли, которой подчиняются и ремесло, и земледелие или другие отрасли сельского хозяйства» ([91] 2, с.415-417). Из данного определения видно, что речь идет именно о той разновидности феодализма, которая сложилась в Византии и Польше. Мы видели, что очень многие действия польской правящей верхушки в период польского феодализма XVI-XVIII вв.: начиная от сооружения грандиозных речных каналов и ведения войн за овладение торговыми путями и кончая закабалением и жестокой эксплуатацией крепостных крестьян, - были мотивированы одной целью: максимизацией своих доходов от экспорта сырья и продовольствия. И этот экспорт вырос в указанный период в десятки раз (см. п. 8.1), что очень нехарактерно для «обычного» феодализма. Таким образом, именно наличие интенсивной торговли с внешним миром (то есть глобализация) отличает этот вид феодализма от его классического варианта, который характеризуется, как раз наоборот, отсутствием сколько-либо развитой торговли. Н.Рожков называет данный тип феодализма «муниципальным», но, боюсь, что название это не совсем удачное, и малопонятное для современного человека. Поэтому я предлагаю другое название – торговый или, еще лучше, грабительский, феодализм поскольку торговля всегда в таких условиях приобретала форму грабежа. Этот тип феодализма существовал всегда, когда была развита внешняя торговля. Именно такой грабительский феодализм существовал, например, в раннем средневековье (V-VII вв.) в Испании и Галлии, которые в то время активно торговали со странами Востока и Средиземноморья. Практически все население Испании и Галлии (римляне, готы, франки и даже евреи) было обращено в крепостное состояние, а основным объектом экспорта было сырье (лес, грубые ткани и др.) и сами крепостные крестьяне, которых местные феодалы продавали сирийским и еврейским торговцам в качестве рабов. И на вырученные деньги закупали себе вино, пряности и предметы роскоши ([167] p.144; [148] p.271). О размахе экспорта рабов в тот период свидетельствует, например, тот факт, что в Вердене в Галлии и на острове Фавиньяна близ Сицилии были «фабрики» по «производству» евнухов из проданных в рабство мальчиков и юношей, которых потом продавали в Византию и страны Востока. А король вестготов Эгица (687-702 гг.), обеспокоенный сокращением населения и нехваткой рабочей силы и воинов для армии, запретил еврейским торговцам торговать с христианами и даже приближаться к портам на побережье Испании, поскольку, как указывал английский историк Р.Лопез, основным и чуть ли не единственным объектом экспорта из Испании в то время были рабы ([148] pp.262-270). Другим примером грабительского феодализма могут служить колонии западноевропейских государств в колониальную эпоху (XVI-XVIII вв.). В испанских колониях была введена так называемая encomienda - крепостное право для индейцев, которые в то время составляли порядка 80-90% всего населения Латинской Америки (по оценкам - около 8-9 миллионов человек). Каждый испанский колонист получил группу

266 крепостных индейцев, которые были обязаны работать на него или платить ему ежегодно дань или оброк. Одновременно существовала и система repartimiento, позволявшая переселять индейцев в те районы, где требовалась рабочая сила. Это были почти исключительно производства, связанные с экспортом сырья – шахты, где добывали золото, серебро и другие ценные виды сырья, плантации сахарного тростника, кофе и табака, производство шерсти, ткачество и т.д. ([168] p.19) Эксплуатация на этих экспортных производствах принимала крайние формы, а смертность была чудовищной.

Негры-рабы собирают кофе на плантации. Литография 1820-х годов (www.vokrugsveta.ru)

Например, в городе Потоси в Боливии, являвшемся одним из главных центров добычи серебра в Испанской колониальной империи, ежегодно в рудниках умирало 13 тысяч крепостных индейцев. Каждого из 5-7 местных мужчин-индейцев в обязательном порядке направляли на работу в эти рудники. И хотя считалось, что они были обязаны там отработать лишь несколько лет, но оттуда почти никто не возвращался. Полагают, что только на этих серебряных рудниках в общей сложности погибло до 1 миллиона человек ([118] с.95-96). Похожие примеры грабительского феодализма мы видим и во многих других колониях Запада в ту эпоху.

Рабы на плантации (www.vokrugsveta.ru). Работорговцы (http://tangra.ucoz.ru)

267 Н.Рожков является далеко не единственным историком, писавшим, что указанные выше два вида феодализма друг от друга коренным образом отличаются. Это достаточно очевидный факт, который так или иначе признается большинством историков. Например, И.Валлерстайн также указывает на «фундаментальное различие» между феодализмом средневековой Западной Европы и феодализмом Восточной Европы и Латинской Америки XVI-XVII вв., которое заключалось именно в наличии значительного экспорта товаров на внешние рынки для их потребления более развитыми капиталистическими странами ([309] p.91). Нет сомнения, что, как в Польше и Византии, торговый или грабительский феодализм всегда приводил к образованию олигархии, очень богатой верхушки феодального общества, аккумулировавшей у себя все основные доходы от прибыльной внешней торговли. И в этом также его коренное отличие от классического феодализма, при котором не возникало олигархии, а была земельная аристократия, жившая исключительно на доходы от земли и от местной торговли. Именно такая аристократия существовала в эпоху классического феодализма в большинстве стран Западной Европы, например, во Франции в X-XII вв. И совсем иных феодалов мы видим на территории той же Франции в эпоху грабительского феодализма V-VII вв. Современные историки недоумевают по поводу того, что это были за «феодалы», многие даже отказываются считать этот период феодализмом (хотя и не объясняют, что же это такое тогда было). Например, описывая поход франкской армии в 586 г. на юг Франции, составленной из таких феодалов, французский историк Ф.Лот пишет, что они «совершили в своей собственной стране много убийств, поджогов, грабежей», убивали священников и чиновников и грабили церкви ([238] pp.186-187). Григорий Турский, живший в ту эпоху, с ненавистью писал о местных магнатах, и, как отмечает американский историк Э.Джеймс, «мы видим очевидное разделение между магнатами и большинством населения» ([224] p.136). При этом он ссылается на ряд других примеров: в одном из этих примеров толпа местных жителей в Галлии напала на епископа, обвиняя его в том, что он «продал королевство» ([224] p.137). В этот же период произошел целый ряд народных восстаний, в ходе одного из них (в 548 г.) франки убили своего короля Тиберта (правил на северовостоке Галлии) и повесили его министра Партения. Похожие массовые восстания произошли в Галлии в 578 г. и в 584 г. ([226] I, p.262) Такое яростное противостояние и поляризация «низов» и «верхов» общества и обвинения «верхов» в продажности, как мы видели в предыдущих главах, всегда в истории являлись признаками олигархического режима. Для сравнения: с IX в. по XIII в., то есть в период классического феодализма, во Франции не было ни одного крупного народного восстания. И когда в 1358 г. произошла «жакерия», в крупнейших сражениях которой участвовало, по оценкам летописцев, всего лишь порядка 6000 крестьян ([19] 9, с.79), то это событие так поразило французов, что они все последующие крестьянские войны, в которых участвовали порой сотни тысяч человек, до сих пор называют «жакерией». На фоне полнейшего упадка и разрухи в Галлии и Испании в V-VII вв., нищеты населения, голодоморов и массовых эпидемий, поражают огромные богатства местной знати, что также является характерной чертой господства олигархии (несметное богатство отдельных личностей посреди нищеты и разрухи). Так, в могиле одного галло-римского аристократа, умершего в 585 г., было зарыто вместе с ним 250 талантов (около 6,5 тонн) серебра и 30 талантов (около 800 кг) золота (!) ([224] p.132). Дочь франкского короля Шилперика Ригинта, собравшаяся выйти замуж за принца вестготов, везла с собой в Испанию в качестве приданого 50 телег (!) золота, серебра и прочих драгоценностей. Правда, счастья ей это богатство не принесло. На первом же привале к югу от Парижа часть ее эскорта сбежала, прихватив с собой и часть сокровищ. А когда она добралась до Тулузы, пришло известие, что умер ее отец, король Шилперик. И тогда герцог Дезидериус, главнокомандующий франкского короля в Аквитании, ограбил окончательно неудачливую невесту, забрав у нее все остальные ее сокровища. Оставшись без

268 приданого, Ригинта уже не могла выйти замуж, вернулась в Париж, но и там ее несчастья не закончились. Как пишет Э.Джеймс, ее мать, королева Фредегунда, которой надоели ее беспорядочные и скандальные половые связи, пыталась ее убить, захлопнув железную крышку сундука с сокровищами у нее на шее в тот момент, когда та перебирала свои драгоценности ([224] pp.132-133). Английский историк Э.Гиббон приводит еще один характерный пример из жизни франкской и вестготской знати той эпохи: «Эти господа пользовались безусловным правом жизни и смерти над своими рабами, а когда они выдавали замуж своих дочерей, они отправляли в качестве свадебного подарка в какую-нибудь отдаленную местность целую вереницу полезных домашних слуг, которых привязывали цепями к повозкам из опасения, чтобы они не убежали» ([22] IV, с.146). Как видим, моральный облик франкской и вестготской верхушки в VI-VII вв. сильно отличался от того, что мы привыкли думать о феодальной аристократии, а также о феодальных рыцарях и их дамах, периода классического феодализма в той же Франции и Испании. «Рыцари» обчищают до нитки принцессу, которую им поручено охранять, а «благородные дамы» из-за любовных распрей готовы друг друга убить, даже если речь идет о матери и дочери. Франкская армия во время военных походов грабит собственную страну, а франкские феодалы живут тем, что продают своих подданных в качестве рабов в арабские страны. Но этот облик не слишком сильно отличается, например, от морального облика византийской верхушки XII-XV вв., где мы видим еще один пример грабительского феодализма. Так, выше приводились примеры того (глава IV), как византийские «динаты и властели» занимались морским пиратством, морили голодом византийские города, приглашали турецкие войска для усмирения собственных подданных, и, несмотря на наличие несметных богатств, продавали свою страну оптом и в розницу иностранным захватчикам. Не слишком сильно он отличается и от морального облика польских магнатов и шляхтичей в эпоху польского грабительского феодализма XVI-XVIII вв. В предыдущей главе рассказывалось, как шляхетские армии грабили польские деревни. Но это меркнет по сравнению с теми акциями, которые они предпринимали в отношении украинского населения Польши. Так, в период восстания Богдана Хмельницкого (в 1654-55 гг.) шляхетская армия во главе с польскими магнатами Потоцким и Чарнецким, совместно с их союзниками крымскими татарами, предприняла акцию по массовому уничтожению (геноциду) украинского населения. Как указывает известный русский историк Г.Вернадский, украинское население уничтожалось поляками поголовно, включая детей и женщин. По оценкам, было сожжено 50 украинских городов (!) и 1000 церквей, более 100 000 человек было убито и еще 300 000 уведено в рабство татарами для продажи на невольничьих рынках ([14] 2, с.23-24). Нет сомнения, что описанный выше вид феодализма имеет мало общего с его классическим вариантом, и нежелание некоторых западноевропейских историков его вообще считать феодализмом лишний раз это подтверждает. Примеры грабительского феодализма в истории можно продолжить. Например, такой же грабительский феодализм сложился в Западной Римской империи в последнее столетие ее существования. О том, что это был феодализм, а не что-либо еще, свидетельствует крепостное право, утвердившееся в течение IV в. н.э. на всей территории Западной Римской империи1. Но этот феодализм тоже совершенно не похож на его классический вариант. Коррупция в Риме в этот период достигла небывалого размаха. Римские императоры и чиновники озабочены чем угодно, только не нуждами своих подданных – развлечениями, борьбой за власть, стремлением добыть побольше денег и т.д. Например, как отмечает Л.Гумилев, римские власти после страшного разгрома Рима вандалами в 455 г. обсуждали не то, как им восстановить разрушенные здания и коммуникации или как им помочь пострадавшим, 1

См.: [59], глава I, где этот вопрос подробно рассматривается.

269 а то, как им устроить очередное цирковое представление ([30] с.399). Э.Джеймс приводит несколько примеров того, как в первой половине V в. римские власти приглашали армии варваров (гуннов, аланов и т.д.) для усмирения восстаний собственного населения на территории римской Галлии ([224] p.33). Римская знать последнего столетия существования Рима купалась в роскоши и предавалась разврату и чувственным удовольствиям, не обращая внимания на нищету населения, упадок городов, всеобщую разруху и начавшийся распад Римской империи. Она тоже совсем не похожа на ту рыцарскую аристократию, которую мы привыкли видеть при классическом феодализме, но зато очень напоминает польских магнатов XVI-XVIII вв., византийских «динатов и властелей» XII-XV вв. и франкскую и вестготскую знать VIVII вв. Если свита польских магнатов при их выездах достигала 1000 человек, а франкскую принцессу сопровождал обоз из 50 телег с золотом, то вот как описывал римский историк Аммиан Марцеллин выезд знатного римлянина в конце IV в.: «Во время этих загородных поездок вся домашняя прислуга сопровождает своего господина. Подобно тому как искусный военачальник распределяет по местам кавалерию и пехоту, тяжеловооруженные войска и те, которые вооружены легко, и назначает, кому быть в авангарде, кому в арьергарде, начальники домашней прислуги, вооруженные хлыстом в знак предоставленной им власти, расставляют и приводят в порядок многочисленную свиту рабов и служителей. Багаж и гардероб едут впереди, а непосредственно вслед за ними едет масса поваров и низших должностных лиц, состоящих при кухне или прислуживающих за столом. Главный отряд состоит из массы рабов, к которой присоединяются праздные плебеи и клиенты. Шествие замыкает целый отряд евнухов, которые расставлены по старшинству лет, начиная от старых и кончая молодыми. Их многочисленность и уродство возбуждают отвращение в зрителях, которые готовы проклинать память Семирамиды, придумавшей это бесчеловечное средство заглушать требования природы и уничтожать в самом зародыше надежды будущих поколений» ([22] III, с.282- 283). Как видим, даже по внешним признакам: невероятное богатство и роскошь на фоне окружающей нищеты, полнейшее презрение к простым людям и нежелание их даже считать за людей, отсутствие каких-либо моральных принципов, - мы легко можем понять, что во всех этих случаях (Рим, Галлия, Византия, Польша) речь идет не об обычной феодальной аристократии, а об олигархии. Именно ей, как было показано выше, присущи все эти характерные внешние признаки. Каковы же общие черты, объединяющие эти два типа феодализма? В целом есть, наверное, около десятка признаков, отличающих феодализм от не феодализма ([59] глава V). Но к основным, универсальным, чертам феодализма, можно из них отнести, вопервых, широкое распространение крепостного права и, во-вторых, замену государства вотчиной, когда территория, контролируемая феодалом, в том числе королем, князем или царем, со всем на ней находящимся (включая фактически и людей) начинает рассматриваться им как его собственность. То есть, образуется квази-государство или, намного чаще, множество квази-государств (вотчин), каждое из которых фактически представляет собой собственность феодала. Как было показано в первой книге трилогии, необходимой предпосылкой для возникновения феодальных отношений всегда являлась низкая плотность населения, которая во всех известных случаях возникновения феодализма, как правило, не превышала одного-двух или самое большее нескольких человек на кв. км. ([59] глава V) Но это вовсе не является моим открытием или чем-то принципиально новым и неизвестным до настоящего времени. В целом ряде исторических трудов XIX века было уже доказано, что крепостное право, являющееся основным элементом феодализма, всегда возникало в условиях дефицита населения и его малой численности ([265]; [236]; [308]). Помимо указанных старых работ, об этом же пишут и ряд современных историков: Э.Домар, Д.Блюм, К.Кларк, И.Валлерстайн ([177] pp.18-32; [138] p.608; [165] pp.274-275;

270 [309] p.112). А известный французский историк Ж.Дюби прямо указывает, что редкое население является одной из основных черт феодализма ([214] pp.204-205). Почему феодализм всегда возникал в условиях низкой плотности населения? Ответ на самом деле понятен: замена государства, как некой политической организации населения, вотчиной, то есть собственностью феодала, короля или колониального барона, может произойти только тогда, когда это население слишком невелико и разбросано по большой территории; поэтому оно не представляет никакой политической силы, какую могут представлять, например, крупные города. В таких условиях никакие формы демократии или самоуправления сохраниться или возникнуть не могут. Демократия в переводе с греческого означает власть народа; когда народных масс нет, а есть лишь отдельные индивидуумы, разбросанные по огромной территории, о какой власти народа или о государстве может идти речь? И совершенно естественно, что отсутствие какой бы то ни было демократии или контроля снизу за действиями «сильных мира сего», с одной стороны, и острый дефицит рабочих рук, с другой стороны, могут приводить к возникновению крепостного права, то есть к использованию ими своей бесконтрольной власти над беззащитным населением для того, чтобы заставить его бесплатно на них работать.

Рабы в кандалах - фото (http://tangra.ucoz.ru). Рабы на Кубе - фото (www.oppression.org)

Жилище негритянских рабов («хижина дяди Тома») – фото (http://tangra.ucoz.ru)

Не только основная масса индейского населения Латинской Америки, но и значительная часть ввезенного туда и на Юг США негритянского населения по своему статусу были скорее не рабами, а крепостными: у них нередко была собственная хижина, семья, небольшой участок земли и подсобное хозяйство. Но в условиях грабительского феодализма грань между рабами и крепостными почти неразличима.

271 9.2. Была ли коррупция в эпоху классического феодализма? В IX-XII века во Франции, по мнению абсолютного большинства историков, сложился классический феодализм, и то же самое мы видим в это время почти во всех странах Западной Европы. Почему там в эти столетия возник именно классический вариант феодализма? Или спросим так, если кому-то не нравится или непонятно слово «феодализм»: почему то общество, которое мы видим на территории Франции в V-VII вв., образованное, читавшее прекрасно на латыни и считавшее себя в культурном отношении преемницей Римской империи, было поражено чудовищной коррупцией? Именно об этом свидетельствуют приведенные выше факты: экспорт знатью собственных подданных в качестве рабов, грабительские экспедиции армии по собственной территории, голодоморы и бунты в городах на фоне безумного обогащения и морального растления знати. И почему менее культурное общество IX-X вв. и последующих столетий в той же Франции (которое совершенно забыло латынь и было абсолютно неграмотным) оказалось менее коррумпированным? Почему здесь исчезли олигархия, работорговля, дикое имущественное неравенство и на несколько столетий установился социальный мир? Конечно, если речь идет об одной лишь Франции, то этот феномен историки могут пытаться объяснить сразу целым рядом причин, в том числе, например, разницей между «плохими и гадкими» Меровингами, правившими во Франции в VI-VII вв. и «хорошими и благородными» Каролингами и Капетами, правившими там с середины VIII в. по XIII в. Но такие же тенденции мы видим в это время и в соседних государствах: в Италии, Испании, Германии и даже в Византии. Повсюду на смену «неблагородной» власти в районе VIII века пришла власть «благородная». А раз речь идет о феномене, охватившем одновременно почти всю Западную Европу и Средиземноморье, то значит дело не в особенностях какой-то одной страны. Если читатель внимательно читал начало настоящей главы, то ответ ему должен быть ясен: основной причиной указанных изменений могло стать отсутствие в этот период сколько-либо развитой торговли Франции и вообще стран Западной Европы и Средиземноморья с внешним миром. Например, как пишет Р.Лопез, «несомненно, Франция периода Каролингов и первых Капетов постепенно поворачивалась спиной к собственному средиземноморскому побережью» ([148] p.271). Данный факт, факт исчезновения сколько-либо развитой внешней торговли (то есть глобализации) в Средиземноморье в VIII-IX веках, а на остальной территории Западной Европы – и в последующие столетия (до второй половины XII в.), подтвержден множеством исторического и археологического материала и описан историками (см.: [59], глава VI). Поэтому совершенно не случайно в этот период во Франции и соседних с ней странах исчезают описанные выше черты грабительского феодализма, и феодализм превращается в его классический вариант. Резко меняется в этот период и облик местной знати. После кичливых и развратных Меровингов, щеголявших роскошными нарядами и телегами возивших за собой золото и челядь, прикованную к телегам цепями, простота Карла Великого (768-814 гг.) кажется невероятной. В его лице мы видим короля, правившего огромной империей и в то же время ходившего в обычной рубахе и даже не имевшего вплоть до последних лет жизни ничего, похожего на дворец или замок1. Если, по словам Ф.Лота, единственной целью деятельности меровингских королей и их правительств было удовлетворение личных потребностей короля ([237] p.372), то Карла Великого заботили уже не столько его личные интересы, сколько интересы его государства. Можно констатировать, что и грабительский феодализм, и олигархия на территории Франции в этот период исчезли, исчезли вслед за 1

Карл Великий вплоть до последних лет жизни имел лишь несколько «охотничьих домиков», в которых по очереди останавливался, но бóльшую часть времени проводил в дороге.

272 исчезновением средиземноморской торговли – подобно тому, как исчезла в VIII-IX вв. олигархия и в Византии (см. главы III-IV). Выше говорилось о том, что размеры (крупной) коррупции во все исторические эпохи зависели от того, какую силу и власть над обществом приобретала олигархия. Поэтому исчезновение олигархии, или резкое уменьшение ее власти, в средневековой Западной Европе, начиная с VIII в., должно было способствовать снижению уровня коррупции. В то же время, наличие самой феодальной системы и феодальных отношений (крепостное право, слабость государства и т.д.) можно в какой-то мере считать признаком коррупции. Чтобы лучше понять эту проблему, давайте рассмотрим, насколько была развита коррупция в ту эпоху в Западной Европе, на примере Англии и взаимоотношений между английским королем, английскими феодалами (баронами) и остальным населением. Английский феодализм имел свои особенности, но большинство историков относят его к тому же типу классического феодализма, который существовал в тот период в других странах Западной Европы. Как полагают историки, он сложился непосредственно в эпоху завоевания Англии норманнами (1066 г.). Норманнские короли вскоре после установления контроля над английской территорией провели подробную перепись всех земельных владений в Англии и рассчитали доход, получаемый со всех этих земель крупными вассалами короля (баронами). Все это проводилось с определенной целью – упорядочить доходы короля от этих земель. Но в то время не существовало нормальных налогов в современном их понимании. Вся страна была фактически поделена между баронами, которые владели целыми областями со всем проживающим в них населением, и собирали определенную «дань» с этого населения, самостоятельно устанавливая размер и порядок уплаты этой «дани». Вот этот-то размер «дани», собираемой баронами с каждого района Англии, и попытались рассчитать в конце XI века норманнские короли. Однако речь не шла о том, чтобы бароны каждый год отчисляли часть собранной «дани» королю, для того времени это было слишком сложной процедурой. Да и некоторые бароны были столь могущественны, что они могли попросту игнорировать такие требования со стороны короля, под теми или иными предлогами. Поэтому норманнские короли придумали другую систему, гарантировавшую им сбор денег с баронов. Все земли в Англии формально считались собственностью короля, но переданной «в управление» баронам, связанным с королем личной вассальной клятвой. Однако эти отношения и договоренности о земле не распространялись на наследников баронов. Поэтому было установлено, что каждый раз, когда кто-то из баронов умирал, его наследник, одновременно с принесением королю вассальной клятвы (что было, по сути, формальностью1), должен был уплатить королю довольно большую сумму денег. Эту сумму ему насчитывали с учетом тех доходов, которые он в течение своей жизни мог получить с передаваемых ему (по наследству, но как бы в аренду от короля) территорий. Таким образом, английские короли отдавали на откуп подвластную им территорию, получив за это вперед внушительную сумму, которую английский историк Г.Гарнетт называет «взяткой» ([272] p.74). Такая система, конечно, могла привести к произволу. Например, известно, что иногда для сбора суммы, требуемой королем, бароны, в свою очередь, требовали аналогичных огромных «взяток» от мелких землевладельцев за право по-прежнему пользоваться предоставленной им землей, в противном случае угрожая их выгнать с их участков ([272] p.93). Итак, мы видим признаки коррупции – государство в лице короля фактически отдает на откуп барону огромную территорию со всем живущим на ней населением, получает за это «взятку», и далее в течение всей своей жизни барон может по своему усмотрению взимать «дань» или иным способом выжимать деньги из подвластного населения. В то же время, здесь налицо именно то «исчезновение государства» и его 1

Кроме уплаты денег, король от вассалов практически ничего не требовал, даже армия была в основном наемной, а не вассальной.

273 замена личной вотчиной феодала (барона), полученной от короля, которое и составляет суть феодализма. И произвол со стороны этого феодала в отношении подвластной ему территории (вотчины) является неизбежным следствием феодальных отношений или даже составляет основную их черту. Поэтому такую систему отношений можно рассматривать как коррупцию, а платежи классифицировать как «взятку», как это делают одни историки, но можно рассматривать и как неизбежную форму взаимоотношений в обществе в условиях классического феодализма. Так, например, Р.Лопез полагает, что описанная выше система взаимоотношений норманнских королей и их вассалов представляет собой «совершенную форму феодального управления» ([234] p.166). Очевидно, что главная причина, по которой такая система не приводила к чудовищному баронскому произволу в Англии той эпохи (этот произвол появился позднее, в XIII-XV вв. – см. главу XII), состояла в отсутствии или неразвитости международной торговли. Как и в Византии в VIII-IX вв., так и в Англии в XI в. для крупных баронов не имело никакого смысла грабить своих подданных и брать с них больше, чем им было нужно для собственного потребления. Все что они могли с них взять, это продукты их труда: зерно, мясо, молоко, шерсть, шкуры и т.д., но в больших количествах эти товары было невозможно ни продать, ни обменять на что-либо, представлявшее большую ценность, ввиду неразвитости внешней торговли и малых объемов торговли на внутреннем рынке. Близкой по сути к английской откупной системе была система кормления, сложившаяся в эпоху классического феодализма в Московской Руси в XIII-XV вв. Кормленщик в Московском царстве был, как правило, наместником или представителем московского князя (позднее - царя), но не получал жалования, а кормился за счет вверенной ему в управление территории, отдавая государю лишь часть своих доходов. Почему в XIII-XV вв. на Руси сложилась система кормления? Ведь с X по XII век там уже функционировала более или менее нормальная система сбора налогов, введенная еще княгиней Ольгой. Американский историк Д.Блюм объясняет этот феномен теми экономическими трудностями, которые переживала Русь в XIII-XV вв. Вследствие значительного сокращения населения на Руси в то время было очень много заброшенных земель, не дававших никакого дохода. Но даже те земли, которые обрабатывались, использовались в основном в рамках натурального хозяйства, производившего продукты для внутреннего потребления, а не в целях их продажи. В этих условиях сбор денежных налогов был либо невозможен, либо играл весьма ограниченную роль. Основным был сбор натуральных продуктов кормленщиком, и было совершенно естественным, что часть этих продуктов он оставлял себе за свои труды по управлению вверенной ему территорией ([138] p.73). То есть, он в буквальном смысле кормился, оставляя себе лишь ту часть собранного зерна, мяса, яиц, шерсти и т.д., которая была ему нужна для удовлетворения собственных нужд – оставлять больше не было никакого смысла (по тем же причинам, что и в Англии в XI в.). Как видим из этого объяснения, основная причина распространенности систем кормления или откупных систем в феодальных обществах – та же, что и основная причина появления феодализма: низкая плотность населения, которая делает невозможной или неэффективной любую другую организацию сбора налогов и управления подвластными территориями. Таким образом, можно рассматривать эти системы и как коррупцию, но более правомерно их рассматривать как неизбежное явление или форму существования общества в условиях низкой плотности населения. В любом случае, коррупция при классическом варианте феодализма была всегда намного меньше, чем коррупция при грабительском варианте. Это следует из самой их природы. При классическом феодализме знать жила трудом своих крестьян и ремесленников в подвластных им городах, и она была заинтересована в том, чтобы государство проявляло определенную заботу о населении. В этом отношении ее можно сравнить с овцеводами, которые прекрасно понимают, что, прежде чем стричь овец, их

274 нужно кормить и давать им возможность нагулять шерсть. Совсем другая ситуация при грабительском феодализме. Он развивался в условиях интенсивной внешней торговли с более развитыми странами, в которые вывозились в основном сырье и рабы, а ввозились предметы роскоши для знати. При этом у знати создавалась иллюзия, что ее богатство и власть зиждутся не на труде населения, а на внешней торговле, и население в этом играет второстепенную роль. К тому же такая активная внешняя торговля всегда сопровождалась обесценением денег (золота и серебра), что разжигало жадность знати, а тесное знакомство с соседними, более развитыми и богатыми странами, вызывало ее зависть. В итоге психология феодальной знати кардинально менялась, и из рачительных овцеводов она превращалась в волков, грызущих своих собственных овец. В том, что это приводило к более сильной коррупции государства и общества, можно убедиться на всех приведенных выше примерах. Все случаи грабительского феодализма были связаны не только с установлением наиболее одиозных форм крепостной зависимости, но и, как правило, с массовым прямым грабежом населения государством и правящими классами, что, по сути, и есть высшие формы проявления коррупции общества. И что характерно – во всех известных случаях: Западная Римская империя в IV-V вв., государство вестготов в Испании в VI-VII вв., Византия в XII-XV вв., Польша в XVI-XVIII вв., Испанская колониальная империя в XVI-XVIII вв. установление режима грабительского феодализма приводило к анархии, сокращению населения и последующему распаду или гибели государства. Никогда при грабительском феодализме не происходило образования сколько-нибудь устойчивых государств. И наоборот, именно в условиях классического феодализма началось или завершилось формирование многих европейских государств, существующих и поныне: Англии, России, Франции, Испании, Германии. Поэтому грабительский феодализм можно было бы назвать спутником апокалипсиса – поскольку, как видно из приведенных выше примеров, именно такой режим чаще всего наступал на последнем этапе существования государств и цивилизаций, после чего они погибали, в то время как классический феодализм давал государству и цивилизации шанс на «второе рождение». 9.3. Феодализм и концепция этногенеза Этногенезом называется процесс возникновения, развития и угасания наций. В наиболее завершенном виде концепция этногенеза наций и народов Земли была разработана известным русским историком Л.Гумилевым на основе анализа развития различных народов Евразии. В самом упрощенном виде ее суть состоит в следующем. Любой этнос или нация, подобно человеку, обязательно проходит в своем развитии несколько этапов, которые можно условно назвать детством, юностью, зрелостью и старостью. За старостью (обскурацией) наступает смерть этноса, либо этнос может получить второе рождение и начать новый жизненный цикл. Руководствуясь положениями своей концепции, Л.Гумилев разработал графики жизненных циклов ведущих этнокультурных систем Евразии – включая, например, римлян, русских, западноевропейских наций и т.д. ([32] с.477) Изучение результатов работы историка приводит нас к интересному выводу. Там, где можно проследить период зарождения и детства (инкубационный период) этноса, он всегда совпадает с эпохой феодализма. Например, детство большинства современных западноевропейских этносов, согласно Л.Гумилеву, протекало в IX-XI вв., и это совпало с эпохой феодализма в Западной Европе. Детство славян, согласно Л.Гумилеву, пришлось на II-III вв. н.э. Тогда же, как мы знаем, у славян существовал феодализм – так, известный русский историк античности М.Ростовцев писал, что в области расселения славян в Крыму и северном Причерноморье во II в.н.э. местное население жило в условиях крепостной зависимости ([92] 2, с.8). Детство греческой нации, очевидно, протекало где-

275 то в столетия, предшествовавшие расцвету классической античной Греции, то есть в VIIIVI вв. до н.э. И в этот период в Греции мы также видим характерные черты феодализма – и преобладание натурального хозяйства (см. [59], глава VIII), и крепостная зависимость крестьян, которая, как указывает английский историк Г.Старр, в VIII-VI вв. до н.э. существовала в Фессалии, Спарте и на Крите и лишь позднее исчезла ([142] p.425). Соответственно, старость (обскурация) этносов тоже, как правило, совпадает с феодализмом. Это мы видим у римлян в V в. н.э., у китайцев во II-III в. н.э., у русских в XII-XIII вв., у византийцев в XII-XV вв. и т.д. Нередко следом за этой фазой происходила гибель нации, как это случилось с римлянами. Но были и случаи «второго рождения» нации. К их числу можно отнести возрождение русской нации в течение эпохи классического феодализма Северо-восточной (Московской) Руси в XIII-XV вв. Другим случаем «второго рождения» можно считать возрождение китайской нации в эпоху классического феодализма III-V вв. н.э., последовавшего за крахом китайской империи Хань. В случае «второго рождения», согласно Л.Гумилеву, этнос начинает свое развитие как бы с самого начала и опять проходит те же стадии, которые он уже ранее проходил в своей предыдущей жизни – детство, юность и зрелость. Но на этом, пожалуй, и заканчивается сходство закономерностей, описанных в настоящей книге, и теории этногенеза Гумилева. Потому что по Гумилеву развитие нации или, наоборот, ее деградация определяются уровнем ее «пассионарности» - то есть, некой духовной составляющей, присущей данной нации или ее элите, ее наиболее активной и творческой части. Если «пассионарность» присутствует, то нация развивается, если же «пассионарность» утрачивается, то рано или поздно вслед за этим наступает и смерть нации. В отличие от этой теории в настоящей книге и в первой книге моей трилогии приведены, наоборот, вполне материальные факторы: наличие или отсутствие интенсивной международной торговли, плотность населения, география и т.д., - которые могут способствовать расцвету или, наоборот, деградации и гибели цивилизаций и наций. Итак, мы имеем два разных объяснения одного и того же явления. В предыдущих разделах и главах было изложено материалистическое объяснение причин гибели и возрождения наций и цивилизаций, происходивших в истории, а Л.Гумилев дал объяснение с точки зрения внутреннего, духовного содержания этих явлений. На мой взгляд, эти два объяснения не противоречат друг другу. Каждое из них объясняет данные явления со своей стороны, поскольку материальное и духовное начало в жизни народов и цивилизаций неразрывно между собой связаны. Более того, наличие этих двух объяснений: материалистического и духовного, позволяет их объединить, и дать третье, «диалектическое» объяснение процессов гибели и возрождения наций и цивилизаций. Выше говорилось о том, что в жизни любой нации рано или поздно возникают кризисы коррупции. И получить шанс на возрождение и новое развитие нация может лишь тогда, когда ей удается преодолеть этот кризис. Но удается это далеко не всем. Те, кому не удается, приходят в упадок и гибнут, если их не спасают какие-то внешние обстоятельства. От чего это зависит? Почему одни нации ценой неимоверных усилий, гражданских войн и упорного государственного строительства умудряются преодолеть жесточайшие кризисы коррупции и превращаются в сильную и могучую нацию, а другие не тратят никаких усилий, а просто приходят в упадок и деградируют? Очевидно, это и определяется той самой «пассионарностью», о которой говорит Л.Гумилев, то есть духовной составляющей нации и ее элиты1. Конечно, наличие этой духовной составляющей не означает, что данная нация или государство благодаря ей будут чудодейственным образом избавлены от всех тех 1

В частности, Л.Гумилев по этому поводу пишет, что для спасения нации в критические моменты необходимо, «чтобы внутри этноса возникла альтруистическая этика, при которой интересы коллектива становятся выше личных». И если эта этика не возникает, или если число «альтруистов» резко сокращается, то этнос погибает или поглощается соседями ([32] с.170).

276 материальных факторов, которые были описаны выше и которые приводят к развитию коррупции и кризисов коррупции. Речь не идет о волшебстве. Не стоит думать, что если нация обладает высокой духовностью, то она подобно барону Мюнхгаузену, при помощи некой чудодейственной силы или силы духа вытащит себя за волосы из того болота коррупции, в котором оказалась. Как показывают исторические примеры, вылезти из этого болота можно лишь осуществив ряд необходимых революционных преобразований, о которых выше уже говорилось (и далее будет сказано подробнее). А вот осознать необходимость этих преобразований и затем их осуществить могут только духовно сильные нации, обладающие элитой, способной думать не только о личных интересах, но и об интересах всей нации. Таким образом, способность нации и государства в критический момент справиться с коррупцией и преодолеть кризис коррупции определяется духовной составляющей, способностью человека руководствоваться не личными интересами, а интересами всего общества. И она либо присутствует у данной нации и ее элиты, либо ее просто нет, и тогда нация обречена. ________________________________________________________________ 9.4. Общие выводы и замечания к Разделу 3 (Коррупция в феодальных обществах) 1. Как уже неоднократно указывалось историками, феодализм и его главная черта – крепостное право – всегда возникали в условиях редкого населения. Соответственно, низкую плотность населения можно считать важнейшей предпосылкой наступления феодализма. 2. В истории встречаются две разновидности феодализма – классический и грабительский. Характерной чертой грабительского (торгового) феодализма является интенсивная внешняя торговля, как правило, с более развитыми странами. 3. Грабительский феодализм всегда способствовал возникновению необыкновенно сильной олигархии, он почти всегда приводил к распаду государств, и нередко – к гибели цивилизаций. При классическом феодализме коррупция всегда была значительно слабее, вместо олигархии страной управляла земельная аристократия, а нации, государства и цивилизации, вместо того чтобы погибнуть, при нем, наоборот, крепли и получали «второе дыхание». 4. Все исторические примеры существования грабительского феодализма связаны с крайне высоким уровнем коррупции, приобретающей одиозный характер. Такие же одиозные черты приобретает и правящая верхушка – олигархия. В условиях феодализма, когда отсутствует серьезная угроза олигархическому режиму со стороны народных масс, олигархия, как правило, уже никого не боится и открыто использует те методы установления своей власти над обществом, которые в других условиях вынуждена скрывать. Ниже описываются некоторые из этих методов: (1) Использование олигархией национальных меньшинств и иностранцев в целях угнетения коренного населения Наиболее ярким примером в этом плане может служить использование в XVI-XVIII вв. польскими магнатами евреев-«арендаторов» (см. главу VIII), что, по мнению даже израильских историков, привело к антагонизму между евреями и значительной частью остального населения Польши. Другим примером в этом отношении является привлечение олигархией для подавления бунтов иностранных армий, причем в особенности «варварских» армий, славящихся своей жестокостью. Примеры: Кантакузин в Византии в XIV в. против греческого населения использовал турок-сельджуков и османов, польские

277 магнаты в XVII в. против украинского населения использовали крымских татар, а власти Западной Римской империи в этих же целях привлекали гуннов и аланов. Примеры активного использования национальных меньшинств и иностранцев есть практически в любую эпоху усиления олигархии. Сенаторы и всадники в Древнем Риме часто поручали ведение бизнеса своим освобожденным рабам-иностранцам (см. главу II). Именно такие бывшие рабы, зависимые от своих бывших хозяев, проворачивали для римских богачей различные «темные дела». В Хазарском каганате в IX-X вв. (еще один пример олигархического режима) вся армия и полиция состояла из иностранных наемников – гузов, хорезмийцев из Средней Азии и т.д., при помощи которых поддерживалась власть над местным славянским населением (см. [60], глава III). В Британской колониальной империи в XIX-XX вв. использовался точно такой же принцип: например, на Кипре вся британская колониальная полиция была составлена из турок, которые составляли лишь 10-20% населения Кипра и находились в антагонизме с основным греческим населением острова. А на Крите в минойскую эпоху (II тысячелетие до н.э.) мы видим, что все солдаты, при помощи которых поддерживалась власть торговой олигархии над критским населением, были неграми, привезенными из Африки (см. главу VI). Причина указанного явления, без сомнения, состоит в том, что национальные меньшинства и иностранцы более уязвимы, чем представители большой нации. У них, как правило, нет выбора – поддерживать или не поддерживать «сильных мира сего», даже если для этого им приходится совершать самые неблаговидные действия. Они прекрасно понимают, что, отказавшись от благодетельства со стороны магнатов, они будут втоптаны в грязь, и их участь среди массы населения, чужого им по языку и культуре, будет самой незавидной. Выше это было показано на примере польских евреев и тех признаний, которые они сами делали в своих письмах. В отличие от национальных меньшинств и иностранцев, у представителей большой нации всегда есть выбор, и олигархи понимают, что в критический момент те могут им изменить, отказавшись совершать неблаговидные или преступные действия против близкого им по культуре и религии населения. Есть примеры использования олигархией сексуальных меньшинств, например, евнухов. Причем, если в мусульманском мире евнухи выполняли вполне подобающую им роль: сторожили красавиц в гаремах, - на которую не годились остальные мужчины, то широкое использование евнухов вне мусульманского мира – это феномен, которому еще никто не дал внятного объяснения. Данный феномен появился как широко распространенное явление в Римской империи в конце античности, и в дальнейшем, в VI в., мы видим целые фабрики по производству евнухов возле Сицилии и на юге Франции, откуда евнухов-рабов везли преимущественно в Византию. Как известно, евнухи состояли в большом числе в свите римских вельмож в IV-V вв. (см. выше), а в VI-VII в. – византийских вельмож. Известно немало случаев, относящихся к той же эпохе (V-VII вв.), когда евнухи добивались высокого положения при дворе императоров Рима и Византии. Как представляется, этот феномен имеет ту же природу, что и использование национальных меньшинств. И объясняется он, очевидно, тем, что в том многонациональном Вавилоне, которую собой представляла Римская империя – Византия в V-VII вв., национальных меньшинств уже не стало, как не стало и ведущей нации. А олигархии, между тем, по-прежнему требовались изгои общества, которые выполняли бы беспрекословно ее приказания, и такими изгоями стали евнухи, для которых предназначалась самая «грязная» работа. Так, задачу завоевания Африки и Италии император Юстиниан возложил на талантливого полководца Велизария, а задачу утопить в крови восстание итальянских крестьян, примкнувших к готскому вождю Тотиле, он поручил не Велизарию (который был отозван), а персидскому евнуху Нарсесу и его разношерстной армии наемников-варваров. Они и выполнили эту «грязную работу». С учетом вышесказанного, совершенно не случаен тот факт, что с усилением власти олигархии всегда внутри общества очень резко обостряются межнациональные

278 конфликты. Мы видим такое обострение межнациональных конфликтов в Римской империи в V в. (варвары - римляне), в Византии в VI в. (варвары – местное население) и затем опять в XII-XIV вв. (местное население – иностранные наемники - иностранные купцы), в Польше в XVII-XVIII вв. (местное население – евреи, украинцы – поляки, украинцы – крымские татары) и в других случаях. Особенным характерным примером привлечения олигархией иностранцев при феодализме являются правители-иностранцы. В Польше в XVII-XVIII вв. почти не было королей – поляков по национальности, на польском троне сидели почти исключительно иностранцы. И в России бояре в период Смуты несколько раз выдвигали в цари польских и шведских принцев и королей; а в XVIII в. русская олигархия очень активно привлекала к управлению государством иностранцев, преимущественно немцев: Екатерина I, Екатерина II, Бирон и т.д. (2) Уничтожение олигархией собственного населения как метод борьбы с социальным недовольством («хороший индеец – мертвый индеец»). Примеров применения подобных методов мы видим очень много. Так, Юстиниан в один день в 532 г. перебил более 30 000 человек на ипподроме. Польские магнаты Потоцкий и Чарнецкий с помощью шляхетского войска и крымских татар в 1654-55 гг. сожгли 50 украинских городов, убили более 100 000 человек, и еще 300 000 было уведено в рабство крымскими татарами. А Борис Годунов в начале XVII века послал татарскую конницу для усмирения восстания крестьян Комарицкой волости, она там поголовно убивала всех жителей, а уцелевших продавала в рабство за пределы страны ([87] с.475). Впрочем, все эти примеры меркнут по сравнению с тем, что творили в своих колониях западноевропейцы (еще один пример грабительского феодализма), уничтожая порой целиком все местное население. Так было уничтожено все население Филиппин, которое не годилось для работы на плантациях, и затем туда были завезены рабы из других колоний; так было уничтожено индейское население в целом ряде регионов Южной, Центральной и Северной Америки; были случаи уничтожения индийского населения во время британской колонизации Индии и т.д. Это тоже примеры действий олигархии, но еще худшей – колониальной. Наряду с целенаправленным уничтожением населения, мы видим еще больше примеров вымирания населения при олигархических режимах. Население вымирало вследствие голодоморов и эпидемий, нещадной эксплуатации и других проявлений безудержной погони за прибылью, в сочетании с полной безответственностью, свойственной олигархии. Надо полагать, это и было основной причиной исчезновения народов в условиях грабительского феодализма, включая исчезновение римлян и латинского языка в VI-VII вв. По описаниям Григория Турского, жившего в Галлии в VI в., голодоморы были там постоянным явлением: люди питались травой и корнями, поедали трупы умерших и продавали себя в рабство за возможность получить еду ([224] p.74). Известно о страшных эпидемиях в течение всего VI в., которые охватили не только Византию, но и государства франков в Галлии и вестготов в Испании, где в то время жили остатки римлян. Такие же примеры массовых голодоморов и эпидемий и резкого сокращения населения мы видим и в других примерах существования олигархических режимов: в Византии и Киевской Руси в XII-XIII вв., в Польше в XVII-XVIII вв., в колониях Западной Европы в XVI-XVIII вв. В частности, как отмечают историки Е.Ван ден Боогарт и П.Эммер, после завоевания Латинской Америкой испанцами и португальцами, местное индейское население начало очень быстро убывать: индейцев косили голод и эпидемии, большие массы индейцев в соответствии с введенным режимом repartimiento заставляли работать в рудниках, на ткацких фабриках и на плантациях, где они «тысячами умирали» ([168] pp.22-23).

279 (3)

Разделение общества на сословия и социальные группы («разделяй и властвуй»). Еще римская олигархия насаждала псевдо-сословия – римских граждан, полуграждан (получивших так называемое латинское гражданство), неграждан (к которым относилось большинство жителей империи), варваров (иммигрантов из числа германцев и славян) и т.д. Но когда появляется возможность разделить общество на действительные сословия, как это происходит при феодализме, то это позволяет олигархии возвести между людьми непреодолимые барьеры и равносильно образованию разных наций со своей собственной культурой и языком, которые ничего общего не имеют с остальным населением. Так, польская шляхта настолько слабо ассоциировала себя с польским народом, что считала себя особой нацией – потомками сарматов – отличной от остальных поляков. А в России в XVIII – начале XIX вв. крестьяне искренне полагали, что среди дворян нет русских, все они «немцы» (то есть иностранцы), сами же дворяне предпочитали между собой говорить не по-русски, а по-французски. (4)

Создание многонациональных империй Создание разного рода империй всегда было любимейшим занятием олигархии, даже если это грозило крахом всему государству. Выше этому была приведена масса примеров. Наиболее характерными можно считать те случаи, когда была заведомо ясна невозможность удержания вновь приобретенных территорий, что не останавливало правящую верхушку. Примерами могут служить три попытки завоевания Месопотамии Римской империей в течение II в. н.э., завоевание Африки, Испании и Италии Византией в VI в. н.э., неоднократные попытки Польши присоединить к себе Россию и Швецию в начале XVII в. посредством занятия русского и шведского трона и т.д. Создание империи в глазах олигархии всегда имеет большую привлекательность. Во-первых, в ее процессе можно грабить население вновь присоединенных территорий. Во-вторых, империя делает необратимой глобализацию (любимую игрушку олигархии), так как империя, как правило, и есть уже глобализация. В-третьих, империя всегда приводит к размыванию роли отдельных наций, что особенно видно на примере Речи Посполитой, в которой сами поляки в XVII веке превратились в одно из национальных меньшинств. В рамках такой империи для правящей верхушки очень сильно облегчается выполнение лозунга «разделяй и властвуй». Для этого достаточно натравливать разные народы друг на друга, используя имеющиеся противоречия между ними и создавая новые, что мы и видели выше на целом ряде примеров.

280

Раздел 4. Коррупция в Западной Европе в эпоху раннего капитализма (XIII-XVIII вв.) Глава X. Циклы коррупции в Западной Европе в эпоху раннего капитализма

10.1. О роли демографии в истории Европы Как было показано в предыдущей главе, феодализм и феодальные отношения всегда возникали в условиях редкого населения; поэтому переход к феодализму всегда в истории был связан с упадком цивилизации. Слово «цивилизация» происходит от латинского слова civitas (город), исходя даже из этого можно заключить, что развитие городов – один из важнейших показателей уровня цивилизации. И этот показатель для средневековой Западной Европы чрезвычайно низок. Например, как указывает Р.Лопез, в 1000 г. в католической Европе не было ни одного города, население которого достигало бы 10 тысяч человек ([234] p.259). В то же самое время, по оценке другого известного историка Г.Вернадского, в Киевской Руси в X-XI вв. было, по меньшей мере, три города (Киев, Новгород и Смоленск) с населением, исчислявшимся сотнями тысяч человек ([13] с.116). И примерно такого же уровня в ту эпоху достигало население Константинополя и древней столицы Болгарии Плиски. Следовательно, плотность населения в Западной и Восточной Европе в районе 1000 года н.э. различалась примерно на порядок - в 10 раз или около того. Может быть, несмотря на это, кто-то возьмется утверждать, что Западная Европа и в X-XI вв. по уровню развития цивилизации не уступала Восточной Европе? И в западноевропейских городках с населением 3-5 тысяч человек существовала такая же культурная жизнь, как в мегаполисах, какими были, например, Константинополь или Новгород? Вполне возможно, что кто-то действительно возьмется – исходя из неких идеологических соображений. Но это противоречит всем имеющимся фактам. Как отмечает, например, историк К.Сиггаар, в X в. даже многие западные правители (включая немецких императоров династии Отонов, а также англосаксонских и французских королей) были совершенно неграмотными, не говоря уже об основной массе западноевропейского населения ([162] p.323). Этого нельзя сказать о Восточной Европе: огромное число новгородских берестяных грамот свидетельствует о массовой грамотности русского населения, высокий уровень грамотности и культуры византийского населения также вне всякого сомнения. В свое время даже сам немецкий император Отон III (996-1002 гг.) сокрушался по поводу невежественности немцев по сравнению с образованными греками ([162] p.322). Но к XIII-XIV вв. все перевернулось: на Востоке произошел демографический апокалипсис, а на Западе – демографический взрыв. Население Константинополя в период его расцвета достигало, по меньшей мере, 300-500 тысяч человек, а к моменту его завоевания турками в XV в., по данным Д.Расселла, сократилось до всего лишь 35 тысяч ([189] p.34). Стоимость аренды земли на территории Византии с XI в. по XV в., по данным А.Гийю, упала в 25-50 раз ([23] с.267): население так сильно уменьшилось, что никто не был готов платить за аренду земли – ее и так стало с избытком. Страшное запустение уже в XII в., за сто лет до нашествия Батыя, поразило Русь, города обезлюдели, повсеместно прекратились чеканка и обращение монет, что свидетельствует о замирании торговли (см.: [60] главу V). Здесь наступил феодализм и произошел упадок цивилизации. А на Западе X-XIII века были столетиями демографического взрыва. Как указывает французский историк Ж.Дори, в начале XIII в. более 40% всех семей на севере Франции были необычайно многодетными (с числом детей от 8 до 12), в то время как до X-XI вв. таких многодетных семей еще практически не было вообще ([214] p.230). По данным Р.Лопеза, население Парижа в начале XIV в. достигло уже порядка 100 тысяч человек,

281 Флоренции, Милана и Венеции – от 200 до 300 тысяч ([148] p.303). Теперь уже эти города стали мегаполисами, какими в раннем средневековье были города Восточной Европы. Именно в XII-XIII вв. в Западной Европе закончилась эпоха феодализма и началась эпоха капитализма или рыночной экономики. Это доказали исследования экономических историков, и сегодня ведущие западные историки с этим согласны. Как отмечал, например Д.Херлихи, со ссылкой на исследования Р.Лопеза и Р. де Рувера, имеющиеся сегодня факты опровергают прежнее мнение о том, что капитализм в Западной Европе родился в XVI в., и говорят о том, что он родился в XII-XIII вв. ([210] p.160) С этим согласен И.Валлерстайн и другие ученые (см. ниже). В это же время почти повсеместно в Западной Европе исчезает крепостное право – один из основных признаков феодализма ([19] 9, с.68, 61). Хорошо известно, что Италия и Нидерланды были самыми густонаселенными странами Европы к концу средневековья, и именно этим двум странам было суждено стать главными центрами новой западноевропейской цивилизации на первой фазе ее развития. И это вовсе не является совпадением – как уже говорилось, уровень цивилизации всегда в первую очередь связан с развитием городов, а рост или упадок городов всегда происходил даже не в арифметической, а в геометрической прогрессии по отношению к росту или сокращению населения. В главе VIII приводились данные о том, что в Польше в XVI-XVII вв. все население сократилось в 2 раза, а городское население – в 4 раза. Такая же геометрическая прогрессия наблюдалась и во все другие времена и эпохи1. В Западной Европе в эпоху раннего капитализма самая высокая плотность населения была в северной Италии (Миланское герцогство, Флоренция с прилегающей областью) и в Нидерландах – и там, и здесь она составляла, по оценкам Р.Лопеза и П.Шоню, около 80 чел/кв. км. ([148] p.306; [160] p.254) И в этих же странах была самая высокая доля городского населения – по оценке историка С.Трапп, не менее 25% от всего населения этих стран. В то же время, в других западноевропейских странах, по ее оценке, она не превышала 15%, при плотности населения, например, во Франции, порядка 30-40 чел/кв. км ([189] p.263). Из этих цифр мы видим, что удвоение плотности населения в Европе (с 30-40 до 80 чел/кв. км.) приводило к росту городского населения на той же территории не в 2, а примерно в 4 раза. Такой бурный рост городов приводил к необычайно быстрому росту торговли и ремесел, поскольку города жили в основном этими видами деятельности. Этим и объясняется тот факт, что основной предпосылкой развития рыночных (капиталистических) отношений является высокая плотность населения, именно она стимулирует рост городов, промышленности и торговли. 10.2. Первый цикл коррупции в Западной Европе (XIII-XV вв.) Мы видели в Разделах 1 и 2, что развитие рыночных отношений в большинстве древних государств происходило в условиях глобализации – интенсивной внешней торговли. Новая эпоха не стала исключением – резкий рост торговли между западноевропейскими городами и странами привел к тому, что уже со второй половины XII в., по определению И.Валлерстайна, начала формироваться «европейская мировая экономика», то есть глобальная экономика, охватившая большинство европейских стран ([309] pp.18, 15). И одновременно с глобализацией в Европе начал развиваться первый цикл коррупции. Как указывалось выше, в течение всего периода классического феодализма (с IX по XII век) Западная Европа не знала, что такое глобализация и не знала, что такое циклы 1

Этому можно привести бесчисленное множество примеров. Так, в России, где в последние несколько столетий была самая низкая плотность населения среди европейских стран, доля городского населения тоже была самой низкой в Европе. В середине XIX в. она составляла всего лишь 7-8%, тогда как в Англии и Франции - соответственно 50 и 25% ([138] p.281).

282 коррупции - в отличие от Восточной Европы, которая пережила и то, и другое как раз в этот период. В XII в. глобализация на Востоке Европы закончилась, но как раз в это же время она началась на ее Западе. И хотя к XIII-XV вв. прежние экономические центры (Византия, Киевская Русь) деградировали, но теперь уже сами страны Западной Европы стали такими центрами, вокруг которых начала бурно развиваться торговля. Поскольку Западная Европа впервые со времен конца античности – начала средневековья столкнулась с циклом коррупции, то для западноевропейских историков он стал новым, и, как им сначала показалось, совершенно необъяснимым феноменом. Впрочем, до сих пор большинство из них не уверены в том, как следует правильно объяснять экономический, социальный и демографический кризис, который произошел сначала в XIV в, а затем повторился в XVII в.: одни, как Ф.Спунер, констатируют, что эта проблема до сих пор является «новой», не достаточно изученной, а другие, как Д.Херлихи, указывают, что по этой проблеме до сих пор ведутся «ожесточенные споры» ([210] pp.162-163). При этом сам факт глубокой и затяжной депрессии в XIV-XV вв., равно как и в XVII в., у большинства историков не вызывает сомнения, на что указывают, например, Р.Лопез и Х.Мискимин ([235] p. 408). Однако споры по поводу причин кризиса постепенно утихают по мере того, как накапливается новая историческая информация, позволяющая делать определенные выводы и корректировать прежние ошибочные взгляды. К таким ошибочным взглядам можно, например, отнести распространенное в прошлом мнение о том, что демографический кризис XIV в. стал следствием эпидемий чумы в середине столетия (так называемой «Черной смерти»), и что это был некий одноразовый феномен, своего рода проклятие, насланное Богом на человечество, которое унесло много жизней, но бесследно исчезло спустя одно или два десятилетия. Как пишет английский историк Д.Дэй, «вопреки тому, что ранее было почти бесспорной истиной среди историков, демографическая депрессия позднего средневековья началась не с Черной смерти в 1348 г., а с серии голодоморов и эпидемий в первые декады этого столетия, поразивших население, которое уже перестало расти, а в некоторых случаях начало сокращаться… [демографический кризис начался] другими словами, по меньшей мере, за два поколения до того, как в первый раз произошла эпидемия бубонной чумы…» ([172] p.185). И этот вывод на сегодняшний день стал по существу общепризнанным среди историков ([267] p.53; [150] p.14).

Чума в Лондоне в XIV в. – древняя миниатюра

Мы видели сильные эпидемии во время кризиса коррупции в Римской империи во II-III вв. н.э., в Византии и других странах Средиземноморья в VI веке. Но нам о них известно

283 не очень много подробностей. Наоборот, в отношении Западной Европы XIV-XVII вв. имеется много детальной информации. Например, английский историк П.Слэк провел обстоятельное исследование эпидемий чумы и других болезней в Англии в XVI-XVII в. и их влияния на демографию страны. Он указывает, что периоды очень высокой смертности в Англии в XVI-XVII вв. повторялись с интервалом 10 лет или чаще; но лишь в половине случаев эта высокая смертность может быть объяснена чумой, в другой половине случаев такая смертность была вызвана иными болезнями среди населения ([296] p.59). Очень часто причинами крайне высокой смертности были оспа или некие таинственные болезни, идентифицировать которые очень сложно. В то же время он приводит немало случаев, когда было зафиксировано множество заражений различных людей чумой в течение одного года, но это не привело ни к какой эпидемии, а все ограничилось смертью одного или нескольких человек ([296] pp.64-65). Где же та смертоносная чума, про которую считалось, что стоило ей только появиться, и от нее умирали чуть ли не все живущие в данной местности? Однако это еще не самое удивительное открытие, сделанное историком, самое удивительное состоит в следующем. Наиболее высокая смертность в Англии, делает вывод П.Слэк, была вовсе не от эпидемий бубонной чумы. Эти эпидемии всегда возникали летом, в июле, когда резко увеличивалось количество блох – носителей чумы, а с октября эти эпидемии уже начинали спадать. Кроме того, возникнув в одном городе, они очень медленно распространялись на другие города, поэтому в целом по стране смертность от них была не слишком велика. Самая высокая смертность происходила не от бубонной чумы, а от неких быстротекущих эпидемий. Это были эпидемии либо других разновидностей чумы, либо других инфекционных болезней, например, оспы и некой таинственной «сжигающей лихорадки», которые возникали весной одновременно во многих городах и продолжались до осени, исчезая окончательно к декабрю ([296] pp.6567). Как видим, смертность определялась не столько бубонной чумой и периодом размножения основных ее распространителей – блох (июль-август), сколько сельскохозяйственным циклом. Зимой смертность была низкой, поскольку заготовленного с осени продовольствия еще хватало, а с весны, когда его запасы начинали подходить к концу, повсеместно начинались голодоморы и эпидемии различных болезней. Когда, наконец, приходило время сбора нового урожая (август-сентябрь), смертность начинала сокращаться, но не падала резко, поскольку все то население, которое не занималось производством продовольствия (горожане, а также, например, крестьяне, выращивавшие лен, производившие шерсть, вино, пиво и т.д.) как сидело без продовольствия и без денег с весны, когда взлетали цены на хлеб, так и продолжало все так же оставаться без того и другого. Требовалось еще месяца два, пока крестьяне продадут часть произведенного продовольствия на рынке, закупят на вырученные деньги шерсти, льна для одежды у других крестьян, ремесленных изделий у горожан и т.д. Лишь тогда, к ноябрю-декабрю, у всех крестьян и горожан появлялись деньги для того чтобы нормально питаться, и очередная эпидемия, вызванная голодом, заканчивалась. Исследования французских экономических историков: П.Шоню, П.Губера, П.Гуйе, - также не оставляют сомнения в том, что основной причиной высокой массовой смертности, как правило, в весенне-летний период, до сбора нового урожая, было обнищание населения и нехватка продовольствия, вызывавшая резкий рост цен на него. Цены на хлеб в течение года могли подскочить в 4-5 раз, что обрекало многих людей на голодную смерть. Не случайно, согласно многочисленным описаниям, семьи вымирали целиком даже тогда, когда не было никаких эпидемий: у них просто не было ни денег, ни иной возможности выжить ([160] pp.230-232, 383)1. Именно поэтому многие историки называют эти периоды массовой смертности «кризисами выживания» (subsistence crises). 1

П.Слэк тоже приводит случаи вымирания семей в полном составе, без всяких эпидемий: [296] p. 67.

284 Таким образом, основной причиной демографического кризиса и массовой смертности в Европе в XIV-XVII вв. были не эпидемии чумы, а голодоморы, вызванные обнищанием массы населения и, как следствие, недопроизводством продовольствия1, а также, очевидно, сознательными спекуляциями продовольствием, примеры которых для разных эпох приводились выше. Как писал по данному поводу П.Шоню, причины этого демографического кризиса – не столько эпидемические, сколько экономические ([160] p.230). Что касается обнищания населения, то есть огромная масса материалов и документов, это подтверждающих, и имеется на этот счет единодушное мнение историков ([235] p.411). В частности, Д.Норт и Р.Томас приводят данные о том, что реальная зарплата (с учетом роста серебряных цен) в Англии с 1208 г. по 1225 г. упала на 25%, а с 1225 г. по 1348 г. - еще на 25%, сократившись, таким образом, за полтора столетия почти в 2 раза ([267] p.48). Разумеется, нельзя отрицать то, что эпидемии бубонной чумы, если можно так выразиться, также «сделали свое черное дело» и «внесли свой вклад» в то страшное сокращение населения, которое произошло в XIV в. в Западной Европе и которое составило, по разным оценкам, от 25% до 50%, равно как и в демографический кризис XVII в., имевший примерно такие же последствия. Но эпидемии чумы приобрели такую смертоносную силу именно ввиду массовой пауперизации населения. П.Слэк на основе проведенного им анализа пришел к однозначному выводу: чума поражала в основном бедные слои населения. Например, во время эпидемии чумы в г. Норвич в 1665-1666 гг. в 11 наиболее бедных районах города умерло 25,2% жителей, в 11 районах со средним уровнем благосостояния – 12,6%, а в 11 наиболее респектабельных районах – 8,2% жителей ([296] p.138). Точно такая же картина была и во время эпидемий чумы в Лондоне в 1593, 1603, 1625 и 1665 гг. – чума в основном поражала население не в респектабельных центральных районах, а на бедных окраинах города, где, помимо местного пролетариата, скапливалось также большое количество приезжих и иммигрантов ([296] p.143). Таким образом, основная причина такой массовой смертности от чумы и других эпидемий в Европе в XIV-XVII вв. заключалась не в «божьем наказании», а в наличии огромных масс нищего и ослабленного голодом населения, в основном разорившихся крестьян, пришедших в поисках заработка и пропитания в город. Что же привело к массовому обнищанию населения? Почему с начала XIII в., когда началась западноевропейская глобализация, и до середины XIV в., когда начались самые страшные эпидемии и голодоморы, реальная заработная плата уменьшилась в 2 раза? Историки не дают ответа на этот вопрос. И.Валлерстайн, проанализировавший все возможные причины кризиса XIV в., пришел к выводу, что кризис стал результатом «чрезмерной эксплуатации» населения со стороны правящих классов ([309] p.37). Но он не дает объяснения, почему она началась вдруг в XIII-XIV вв., когда феодализм в Западной Европе уже практически повсеместно исчез и, наоборот, наступил капитализм, почему ее не было раньше, когда в Западной Европе еще существовало крепостное право и, казалось бы, было намного больше возможностей для такой «чрезмерной эксплуатации». Как представляется, объяснить этот феномен можно лишь одним. Как и во все предшествовавшие эпохи, резкий рост внешней торговли в Западной Европе начиная со второй половины XII в. создал условия для быстрого обогащения тех, кто в ней участвовал. Но деньги в экономике не возникают ниоткуда, как материя не возникает ниоткуда в физике. Обогащение торговцев могло осуществляться лишь за счет населения, деньги не могли на них свалиться с неба. И главный механизм этого обогащения – товарные спекуляции. В течение всех пяти столетий (XIII-XVII вв.) мы видим резкие 1

Обнищание крестьян не могло не приводить к недопроизводству продовольствия, хотя бы потому что для нормального ведения сельского хозяйства даже одной семьей нужен был большой оборотный и основной капитал (семенной фонд, тягловый скот и т.д.); если он однажды проедался, то крестьянская семья была уже не в состоянии произвести достаточное количество продовольствия на весь следующий год.

285 колебания цен. Цены на зерно в течение года или двух лет могли вырасти или упасть в 4-5 раз, а, по данным французских историков, во Франции в течение XVI века амплитуда их колебаний достигла 27 раз ([214] p.388). От таких скачков цен население всегда было в проигрыше, так как не могло планировать ни свои расходы, ни уровень необходимых сбережений, ни даже цену хлеба на несколько месяцев вперед, в итоге значительная его часть разорялась и пополняла ряды люмпен-пролетариата. Зато торговые спекулянты были всегда в выигрыше, поскольку ценовая конъюнктура была их профессией, а сильные колебания цен позволяли делать огромные прибыли на закупке товаров по низким ценам в одном месте и их перепродаже в другом. Но, разумеется, проведение товарных спекуляций с большим размахом было возможно лишь в условиях интенсивной внешней торговли, позволявшей перебрасывать массы товаров из одних мест в другие и наживаться на разнице в ценах и дефиците товаров, нередко искусственно создаваемом. Идеальным средством для этого служили торговые монополии, подобно той, которая позволяла генуэзцам морить голодом население Константинополя в последние два столетия его существования (см. главу IV, п. 4.5). И разумеется, для увеличения своих прибылей торговая олигархия всегда стремилась к установлению такой торговой монополии. Итак, в XIII-XV вв., а затем в XVI-XVIII вв., в Западной Европе мы видим такие же циклы коррупции, какие существовали в дофеодальные эпохи. Глобализация создала предпосылки для быстрого и необоснованного обогащения очень узкого круга лиц, за счет ограбления широких масс населения. Это привело, с одной стороны, к формированию класса олигархии1, а с другой стороны, к образованию огромной массы пауперов. И с какого-то момента, когда обнищание населения зашло уже очень далеко (первая половина XIV в.), началось его массовое вымирание от голодоморов и эпидемий.

Восстание Уота Тайлера в Англии. Древняя миниатюра.

Разумеется, наиболее активная часть населения не могла смириться с ролью подопытного кролика, на котором испытывают одновременное воздействие голода и чумы. Именно в XIV в. мы видим впервые в истории Западной Европы (после VI-VII веков) крупные восстания. Жакерия во Франции, восстание Уота Тайлера в Англии, восстания тукинов и чомпи в Италии, и еще целый ряд восстаний, бунтов и массовых движений – все это произошло в разгар первого западноевропейского кризиса коррупции. 1

Это подмечено очень многими историками, но формулируется по-разному. Например, Л.Гумилев пишет, что «до XII в. в Западной Европе химерные конструкции встречаются редко. Зато они появляются в начале XIII в.» ([32] с. 432). Под «химерами» Гумилев понимает олигархические режимы.

286 О размахе этих социальных волнений свидетельствуют следующие данные. Только под началом Уота Тайлера в Кенте в 1381 г. собралось, по данным английского историка Д.Грина, 100 000 восставших; а в целом в 1377-1381 гг. восстания охватили бóльшую часть Англии: Норфолк, Суффолк, Кембридж, Гертфордшир, Сассекс, Сэррей, Девон и другие области ([29] 1, с.352). Историки долгое время писали о восстаниях XIV в. как об «антифеодальных» восстаниях, классовых войнах между крестьянами и «феодалами». Но спрашивается – почему этих социальных войн не было в эпоху феодализма в X-XIII в., когда еще сохранялось крепостное право, и почему они приобрели такой размах в XIV в., когда на бóльшей части территории Западной Европы крепостного права уже не было? За что боролось население и против кого или против чего восставало, если оно уже освободилось от пут феодального рабства?

Жакерия в городе Мо. Картина Ж.Фруассара (XV век). Источник: [17] Изображен момент восстания, когда рыцари и «состоятельные горожане» умерщвляют бегущих крестьян и городскую бедноту, которые пытались взять штурмом замок города Мо, где укрылась королевская семья.

Если мы внимательно взглянем на ход этих восстаний, то увидим, что, во-первых, это были не только крестьянские восстания, а почти всегда - совместные восстания крестьян и городской бедноты. Во-вторых, им противостояли не только «феодалы», то есть крупные землевладельцы, но практически всегда также – крупная городская буржуазия. Вот как описывают историки восстание Уота Тайлера в 1381 г.: «Крестьяне Эссекса и Кента двумя отрядами подступили к Лондону. Мэр приказал запереть ворота, но городская беднота помешала этому. С помощью присоединившихся городских ремесленников, подмастерьев и бедноты крестьяне вступили в столицу. Они стали жечь и разрушать дома ненавистных королевских советников и богатых иноземных купцов». А когда повстанцы, поверив обещаниям короля, покинули Лондон, то для расправы с ними «прискакал хорошо вооруженный отряд из рыцарей и богатых горожан» ([19] 9, с.132133). В жакерии во Франции в 1358 г. участвовали крестьяне во главе с Гильомом Калем и парижская беднота во главе с Этьеном Марселем. Причем, как пишут историки, «состоятельные горожане» мешали, и в основном успешно, объединению этих двух

287 движений, которые неоднократно пытались объединиться. В итоге оба восстания во Франции: сначала крестьян, затем городской бедноты, - были утоплены в крови ([19] 9, с.77-83). В Италии в течение всего XIV в. параллельно происходили и крестьянские восстания, и восстания городского пролетариата. Историки пишут, что требования крестьян включали отмену крепостного права ([19] 9, с.10-11). Но известно, что крепостное право к тому времени было отменено на бóльшей части территории Италии1, равно как Англии и Франции, поэтому это не могло быть основной причиной такого всплеска крестьянских восстаний. И.Валлерстайн указывает на другую их причину, которая, очевидно, и являлась основной. Так, в Италии и на юге Франции после этих восстаний повсеместно были отменены денежные налоги и сборы с крестьян, которые были заменены поставками сельскохозяйственной продукции в натуре. Именно в натуральных поставках видели выход из социального кризиса, отмечает историк ([309] pp.103-106). Причину этого понять нетрудно – замена денежных налогов и сборов натуральными очень сильно уменьшало зависимость крестьян от постоянных скачков цен на разные товары и от торговых спекулянтов, которые грабили крестьян, пользуясь их плохой осведомленностью о текущих изменениях цен и отсутствием у них возможности самостоятельно сбывать свою продукцию за пределами своего района. Другими словами, поставки в натуре обеспечивали крестьянам хоть какую-то защиту от усиливавшейся торговой олигархии. Тем не менее, можно констатировать, что крестьянские восстания в Западной Европе были лишь отчасти «антифеодальными» (если принять утверждение, что часть крестьян боролась за отмену кое-где еще сохранившегося крепостного права), но в большей степени были, наоборот, «антикапиталистическими», поскольку отмена денежных налогов и введение опять натуральной оплаты означало возврат к той системе, которая была при феодализме. Что касается восстаний городской бедноты, то они и вовсе носили явно «антикапиталистический» характер. Например, восстание во Флоренции в 1343 г., в котором участвовало несколько тысяч чесальщиков шерсти, проходило под лозунгом «Смерть жирным горожанам!», под которыми подразумевались крупные предприниматели, купцы и банкиры ([19] 9, с.16). Во время восстания 1371 г., охватившего несколько городов Италии, шерстяники и другие наемные рабочие и ремесленники захватили власть в Сиене и создали правительство «тощего народа». Но, как пишут историки, «отряды вооруженных богатых горожан внезапно осадили дворец. Правительство “обездоленных” пало. Отряды богатых горожан истребляли бедняков без различия возраста и пола» ([19] 9, с.16). В 1378 г. во Флоренции восстали чомпи – местные наемные рабочие. Они жгли дома богачей и захватили власть в городе, изгнав правительство «жирных горожан». Как и предыдущие, это восстание было утоплено в крови богатыми горожанами и рыцарством ([19] 9, с.17-19). Серия таких же восстаний, направленных, прежде всего, против городской верхушки, в 1380-х годах прокатилась по городам Франции – Париж, Руан, Лион, Орлеан, Нант, Амьен, Сен-Кантен, Реймс, Лан, Суассон и другие города стали центрами таких восстаний городской бедноты ([19] 9, с.84). Постоянным явлением в городах Франции и других странах Западной Европы в XIV в. стали голодные бунты. Как следует из вышеприведенных фактов, восстания XIV века никак нельзя считать только «антифеодальными», они были в значительно большей степени «антикапиталистическими». Но позвольте, что же тогда получается? Одна часть крестьян, меньшая, которая еще оставалась прикрепленной к земле, боролась против феодализма, и следовательно, за капитализм? А другая часть крестьян и городская беднота боролись против городских капиталистов и за возврат к натуральному оброку и налогам, взимаемым в натуре, то есть против капитализма и, следовательно, за возврат к 1

Как писал Р.Лопез, крепостное право на территориях, принадлежавших итальянским городам, исчезло уже к концу XII в. ([234] p.172)

288 феодализму? Получается какая-то полная ерунда. Как могли массы людей сражаться бок о бок и гибнуть за взаимоисключающие цели? Но ерунда получается лишь тогда, когда историки пытаются описать эти события с марксистских позиций1. Поэтому давайте выбросим из головы весь этот марксистский мусор и взглянем на эту борьбу с общечеловеческих позиций. Была борьба между обнищавшим населением – крестьянами и горожанами, с одной стороны, и правящей верхушкой, с другой. Часть этой верхушки представляла собой новую торговую олигархию, спекулировавшую товарами и грабившую население, часть – старую земельную аристократию, которая защищала унаследованные ею от предков имущество, земли и аристократические привилегии. Но причиной такого размаха социальных войн, произошедших в XIV в., было резкое усиление концентрации богатства в руках немногих и возникновение такой имущественной и социальной поляризации общества, какой никогда не было при классическом феодализме. И эта поляризация практически не оставляла выбора для большинства населения, которому оставалось либо бунтовать, либо тихо вымирать от голода и эпидемий. 10.3. Как Западной Европе удалось преодолеть первый кризис коррупции? Итак, мы видим в XIV веке в Западной Европе признаки кризиса коррупции, подобного тем, который происходил и в другие эпохи, рассмотренные в предыдущих разделах. Хотя он был выше уже много раз описан (см., например, п. 2.4.), но пора дать определение этому понятию. Кризис коррупции – это масштабный экономический, демографический и социальный кризис, вызванный концентрацией всей экономической и политической власти в руках небольшого круга лиц - класса олигархии. Отличительными чертами этого кризиса является резкий рост безработицы, имущественного неравенства, замедление или прекращение экономического роста, рост социального напряжения и беспорядков с появлением признаков классовой вражды, падение рождаемости ниже уровня воспроизводства, рост смертности, рост коррупции, падение морали и нравов, рост преступности. Судя по имеющимся фактам, в XV – первой половине XVI вв. кризис коррупции в Западной Европе потерял свою остроту и пошел на спад. В частности, сокращение населения в целом прекратилось, и оно начало опять расти ([150] pp.12-13, 21, 32). Социальные конфликты хотя и продолжались, но по своей остроте они уступали тому, что было в XIV в. и особенно тому, что будет в XVII в. Это дает основание полагать, что первый кризис коррупции был в целом в XV в. каким-то образом преодолен. Данный вывод подтверждают и экономические показатели: так, по данным Д.Норта и Р.Томаса, реальная заработная плата в Англии, снизившись примерно в 2 раза с 1208 г. по 1348 г., к 1441-1450 гг. опять выросла до «нормального» уровня, на котором она находилась в начале XIII в. ([267] pp.48-74) Значит, «чрезмерная эксплуатация», в которой И.Валлерстайн видит причину кризиса XIV в., в следующем столетии прекратилась? В прошлом мы видели, что преодоление кризисов коррупции становилось возможным лишь в результате тотальных гражданских войн и экспроприации имущества у значительной части богачей с его перераспределением в пользу бедняков, как это было в Древнем Риме и Византии. В Западной и Центральной Европе мы видим отдельные примеры такой экспроприации: конфискация собственности тамплиеров французским королем Филиппом IV в начале XIV в., конфискация собственности немецкой торговой буржуазии гуситами в Чехии в начале XV в., конфискации собственности сторонников 1

Именно марксисты придумали, что сначала должна быть обязательно «буржуазно-демократическая революция», уничтожающая феодализм, а затем – «пролетарская» революция, уничтожающая капитализм. На самом деле все революции – это протест населения против роста коррупции и усиления власти олигархии, а чем заканчивается революция в итоге: большевизмом, фашизмом или демократическим правлением, зависит от конкретных обстоятельств.

289 дома Ланкастеров в Англии в результате «войны роз» в середине XV в. (см. главу XII) - но это не стало повсеместным. Да и восстания крестьян и городской бедноты в целом носили разрозненный характер и почти нигде (за исключением Чехии и Англии) не приняли масштаба революции и гражданской войны, прежде всего, ввиду неорганизованности самих восставших и отсутствия у них какой-либо программы. Возникает вопрос – каким образом Западной Европе удалось выйти из первого цикла коррупции и почему ее не постигла та же судьба, которая постигла, например, Западную Римскую империю в III-V вв., или государство вестготов в VI-VIII вв., или Киевскую Русь в XI-XIII вв., или Византию в XII-XV вв., или Польшу в XVI-XVIII вв.? Полагаю, это объясняется, прежде всего, стечением нескольких чрезвычайно благоприятных обстоятельств. Во-первых, рядом с Западной Европой не оказалось другой, более сильной экономики, которая воздействовала бы на нее после того как начался кризис коррупции. Именно наличие такой более сильной экономики во все исторические эпохи являлось важнейшей причиной деградации государств1. Но западноевропейским нациям повезло – так удачно для них сложились исторические обстоятельства и географическое положение Западной Европы (удаленность от других цивилизаций), что в решающий момент «выхода из детства» рядом не оказалось никакого «большого дяди», который бы испортил жизнь юноше, начинающему свой жизненный путь. В частности, как указывает И.Валлерстайн, с самого начала эпохи западноевропейской глобализации в XII-XIII вв. сама Западная Европа (Италия, Нидерланды, Англия, Франция) выступала в качестве центра новой «европейской мировой экономики». А страны Восточной Европы, Испания и восточная Германия (где к тому времени сложилась более низкая плотность населения) стали ее «периферией» или «полупериферией», отсюда их различная судьба в последующие столетия ([309] pp.107108, 91-96). Тот факт, что Западная Европа выступала «центром», а не «периферией», как это бывало с большинством других стран в истории, впервые столкнувшихся с глобализацией, помог ей сравнительно легко пережить первый кризис коррупции. В частности, результатом произошедшего в XIV в. кризиса стало повсеместное сокращение европейской международной торговли. Как указывает Р.Лопез, доходы (и следовательно, объем торговли) генуэзских портов, которые являлись в то время крупнейшим центром мировой торговли, с 1334 г. по 1423 г. сократились в 8 раз ([148] p.342). Следовательно, международная торговля в XV в. если не прекратилась совсем, то сократилась во много раз. Таким образом, мы видим, что западноевропейская экономика и общество в целом в эпоху развития капитализма выступали как саморегулируемая система: рост глобализации вызывал демографический и экономический кризис, который, в свою очередь, приводил к прекращению глобализации и, следовательно, к исчезновению главной причины, вызывавшей и углублявшей этот кризис. Ничего подобного не было в другие исторические эпохи (во всяком случае, в Европе и Средиземноморье): всегда рядом оказывалась более сильная экономика, которая продолжала навязывать глобализацию и усугублять начавшийся кризис коррупции. Второй причиной, позволившей Западной Европе относительно легко пережить кризисы коррупции в эпоху раннего капитализма, является близость самих западноевропейских стран между собой как по плотности населения и уровню экономического развития, так и по климату. В дофеодальных государствах мы очень часто видели резкие погодно-климатические различия между соседними государствами, 1

Как выше было показано, для Западной Римской империи и государств вестготов и франков в V-VI вв. такой более сильной экономикой стала Сирия и другие провинции Восточной Римской империи: торговля с ними усиливала кризис коррупции в этих государствах. Для Киевской Руси ей стала Византия и торговля с ней в X-XII вв. А для самой Византии в XII-XV вв. и для Польши в XVI-XVIII вв. ей стала Западная Европа и западноевропейская глобализация.

290 приводившие к очень серьезным последствиям для их экономики, когда начиналась глобализация. Как уже говорилось, и по уровню урожайности зерновых культур (сам-6 против сам-20), и по цене зерна (3-5 сестерциев против 1 сестерция за модий), Италия в античности в 3-4 раза уступала Африке и Египту (см. главу II). Это не оставляло никаких шансов италийским крестьянам в их конкуренции с африканским зерном и другими видами продовольствия, импортированными из Африки и Египта, а также в конкуренции с более развитым греческим виноделием. Именно поэтому экономический, социальный и демографический кризис в античной Италии принял такие масштабы, именно поэтому оттуда эмигрировали миллионы человек и именно это толкало Рим с такой силой на внешние завоевания в III-II вв. до н.э. В частности, как говорилось в первой книге трилогии, решения о ведении затяжных Пунических войн с Карфагеном, а также о его уничтожении в 146 г. до н.э. принимались в Риме под давлением крестьянских масс, которые «устали» от наплыва дешевого продовольствия из Карфагена ([59] глава XI ). Ничего подобного не было в Западной Европе, где все страны имели близкие климатические условия и уровень ведения сельского хозяйства. Поэтому, в отличие от римлян, ничто не заставляло английский народ, кроме амбиций его правящей верхушки, воевать против Франции в Столетней войне. И точно так же, ничто не заставляло французский народ захватывать Италию в период войны между австро-испанскими императорами Габсбургами и французскими королями Валуа на рубеже XV-XVI вв., все эти захваты были лишь проявлением преходящих амбиций королей. В итоге в Западной Европе не возникло империи, подобно Римской, что сделало бы в дальнейшем глобализацию неотвратимой, а сохранились национальные государства. И эти национальные государства, как мы увидим далее, смогли к концу XVII в. выработать комплекс протекционистских мер, так называемую политику меркантилизма, позволившую бороться с негативным влиянием глобализации и позволившую преодолеть очередной кризис коррупции. Близкие климатические условия и одинаковый уровень экономического развития обусловили и то, что начавшийся в Западной Европе кризис не принял форму демографического апокалипсиса, который, например, пережила Русь сначала в XI-XIII вв., а затем в начале XVII в. Так, в соответствии с имеющимися данными, население европейской территории Московской Руси с 1600 г. по 1620 г. сократилось приблизительно в 5 раз (см.: [60] главы VIII-IX). Причина состоит в том, что Русь впервые столкнулась с западноевропейской глобализацией, к чему не была готова ни по климатическим условиям, ни ввиду отставания по уровню экономического развития, ни ввиду огромной разницы в ценах. В итоге масштабы товарных спекуляций превзошли все исторические прецеденты – по данным М.Покровского, цены на хлеб во время голодоморов 1601-1604 гг. поднимались в 80 раз (!) против обычного уровня ([84] 2 с.160). Только в Москве за эти 3 года умерло более 120 тысяч человек, а общее число умерших, по оценкам, исчислялось миллионами, что привело к демографической катастрофе, Смуте и откату русской цивилизации на столетия назад. Ничего этого не было в Западной Европе – вследствие уникальных исторических, географических и климатических условий она оказалась в самых, если можно так выразиться, комфортных условиях по сравнению с любыми государствами, которые мы до сих пор рассматривали. К этому можно также добавить и то, что, как отмечает Р.Лопез (и не он один), Западная Европа – единственная из всех существующих цивилизаций, которая имела счастье развиваться на протяжении последних 1000 лет без массированных внешних нашествий и без серьезных внешних военных угроз ([234] p.114). Те же самые благоприятные факторы действовали в Западной Европе и в период второго цикла коррупции, начавшегося в XVI-XVII вв. Как видим, именно этот цикл коррупции подорвал развитие Московской Руси, с него началась агония Польши, приведшая в итоге к ее распаду. Но в самой Западной Европе он не вызвал катастрофы такого же масштаба: рядом с ней не было более сильной экономики, которая могла бы

291 разрушать ее промышленность и сельское хозяйство, внутри нее не было сильных различий в ценах, которые могли бы вызвать такую вакханалию цен, какая началась в Московской Руси или такие массированные миграции населения, какие были в другие эпохи, наконец, рядом с ней не было мощной военной державы, подобно Риму в античности, которая могла бы ее поработить и уничтожить еще слабые национальные государства Европы. Поэтому успешное преодоление кризисов коррупции XIV и XVII вв. – не столько заслуга самой Западной Европы, сколько результат благоприятного стечения обстоятельств. Тем не менее, можно отметить некоторые меры, во многом принятые спонтанно, которые помогли западноевропейским странам в преодолении первого кризиса коррупции. К числу таковых можно, например, отнести создание некоторыми местными муниципалитетами хлебных запасов, которые помогали бороться с хлебными кризисами и искусственными дефицитами хлеба. К ним можно причислить и некоторые специальные законы против хлебных спекулянтов, которые применялись, например, в Англии (см. главу XII). Наконец, к этим мерам можно отнести ужесточение цеховых правил и ограничений и применение протекционистских мер. Известно, что цеха или профессиональные объединения торговцев и ремесленников появились в Западной Европе повсеместно к XII в. Но первоначально, уже с X в., они начали появляться в Италии ([19] 8, с.73). Причины этого понять нетрудно – Италия опережала в своем развитии на этом этапе остальные страны; кроме того, часть территории Италии в X-XI вв. входила в Византию. Как известно, в Византии «корпорации» ремесленников и торговцев существовали еще с VII-VIII вв. и главной целью их создания была попытка противостоять установлению монополизма в ремеслах и торговле со стороны местных магнатов (см. главу IV). Хотя между организацией византийских «корпораций» и цехов в Западной Европе были определенные различия, однако нет сомнения в том, что сама эта организация была заимствована Западной Европой у Византии, на что указывают историки-византинисты1. Об этом же говорит и сама история возникновения цехов: как уже было сказано, первоначально они возникли в Италии, которая была частью Византийской империи. Причем известно, что там были сделаны подробные переводы на итальянский язык византийских правил цехового регулирования, которые стали доступны широкому кругу итальянских ремесленников и торговцев ([162] p.351). В течение X-XII вв. эти правила, первоначально воспринятые Италией, распространились и на всю остальную Западную Европу. Таким образом, и здесь можно констатировать необычайное везение Западной Европы. Она даром унаследовала и позаимствовала то, что Византия выработала большим трудом и напряжением в ходе кризиса коррупции VI-VII вв., сочетавшегося с беспрецедентными внешними агрессиями, едва ее не погубившими в VII – начале VIII вв. И возможно именно поэтому объединения ремесленников в Западной Европе вводились не как в Византии – в авральном порядке сверху, а создавались постепенно снизу, и потому оказались более жизнеспособными. Но социальная функция этих цеховых объединений осталась такой же, какой она была в Византии: по определению А.Каждана, она заключалась в «защите ремесленников и торговцев… от притязаний господствующего класса» ([45] с.323). Именно поэтому в XIII-XIV вв. мы видим ожесточенную борьбу в западноевропейских городах между цехами, то есть объединениями ремесленников, и новой городской олигархией - богатыми купцами, домовладельцами и землевладельцами ([19] 8, с.75). То есть, ту же борьбу, которую, как мы видели выше, вела с «жирными горожанами» городская и крестьянская беднота, только другими методами и средствами. Но эта борьба в целом была успешной – объединения ремесленников и городских торговцев не только не были разгромлены или развалены изнутри олигархией, как в 1

По мнению целого ряда российских и зарубежных историков-византинистов: Г.Литаврина, А.Каждана, П.Тивчева, М.Лооса, Б.Мендля, - византийские «корпорации» оказали сильное влияние на формирование западноевропейских цеховых организаций в позднем средневековье ([66] с.152-153).

292 Византии в XI-XII вв. (см. главу IV), наоборот, они даже усилились и ужесточили свои правила в течение кризиса коррупции XIV в. Правила, которые, с одной стороны, устанавливали определенный «кодекс чести» для мастеров-ремесленников, препятствующий распространению среди них недобросовестности и мошенничества, а с другой стороны, не позволяли городской олигархии открывать в городах свои ремесленные производства, поскольку для получения такого права мастер должен был пройти многолетний срок обучения в качестве подмастерья. И это способствовало сохранению в Западной Европе независимых (от магнатов) ремесленных мастерских и сохранению независимого городского среднего класса, в отличие от Византии1. Преодолению первого кризиса коррупции в Западной Европе способствовало еще одно счастливое обстоятельство. Именно в XIII-XIV вв., после путешествия Марко Поло и других западноевропейцев в Китай, оттуда были привезены последние китайские изобретения: порох, огнестрельные орудия, компас, судовой руль, бумага и книгопечатание. Внедрение этих изобретений в Западной Европе некоторые историки называют «первой промышленной революцией» ([311] p. 33). Разумеется, как и любые революционные изобретения, они способствовали экономическому росту и более быстрому преодолению экономического кризиса XIV века. Именно благодаря тому, что первый кризис коррупции в Западной Европе принял очень мягкую форму, в сравнении с тем, что происходило в других странах или в другие эпохи, у западноевропейских государств было время - несколько столетий - для того, чтобы выработать и опробовать меры государственного регулирования, которые могли помочь в преодолении и сглаживании таких кризисов в будущем. К этим мерам относится, прежде всего, торговый протекционизм, который итальянские города-государства и Каталония, применившие его впервые в Западной Европе, судя по всему, переняли у Византии. Как указывалось в главе IV, протекционизм там применялся уже в XIII в. в период правления императоров династии Ласкарей, а протекционистские методы были описаны в дальнейшем византийским профессором Плифоном. В Западной Европе к этим методам начали прибегать впервые во время экономического кризиса XIV в. Так, в течение XIV-XV вв. в Генуе, Пизе, Флоренции, Каталонии ввели запреты и высокие пошлины на импорт иностранных шерстяных и шелковых тканей, а в Венеции и Барселоне местным жителям даже запретили носить одежду, изготовленную за границей ([149] pp.414-416). Разумеется, это делалось для защиты собственной текстильной и швейной промышленности. Этот первый опыт применения протекционизма в Западной Европе был не очень удачным и не спас в последующем итальянскую и испанскую текстильную промышленность от полного уничтожения более сильными конкурентами – Голландией, Францией и Англией. Но он дал еще один (помимо византийского) пример такого рода мер, на котором в дальнейшем Западная Европа могла учиться. Вообще, Византия с ее сильным государственным аппаратом (до его развала сначала при Ангелах, затем при Палеологах) была для Западной Европы примером того, как может функционировать общество с сильной регулирующей функцией государства. Такого примера не было у дофеодальных государств – почти везде роль государства была пассивной, оно не вмешивалось в рыночную «свободу», которая всегда рано или поздно перерастала в рыночную анархию. Как указывает итальянский историк К.Сиполла, впервые в Италии появились в этот период и антимонопольные законы – возможно, также заимствованные из византийской системы государственного регулирования торговли. В Италии они включали, например, запрет на установление монопольного контроля за торговлей или предложением какого1

Многие историки усвоили, вслед за Марксом, предвзятый взгляд относительно цехов, считая их «пережитком феодализма», препятствовавшим развитию капитализма. На самом деле это не так, чему они препятствовали, так это установлению контроля со стороны олигархии над городской торговлей и ремеслами. Сам Маркс, кстати, признавал, что «цех ревностно охранял себя от всяких посягательств со стороны купеческого капитала» ([70] 23, с.371).

293 либо товара со стороны отдельных лиц на монопольное установление цен. В случае обнаружения таких случаев монополизма применялись соответствующие решения на уровне города или государства ([149] pp.425-426). Как видим, целый ряд мер, законов и институтов, включая протекционизм, антимонопольное регулирование, профессиональные ассоциации (первоначально в виде ремесленных цеховых организаций), начали вырабатываться Западной Европой уже во время первого цикла коррупции, и в дальнейшем они сыграли большую роль в ее истории борьбы с коррупцией. 10.4. Локальные циклы коррупции. Гуситская революция Несмотря на значительную близость и сходство экономического и культурного развития стран Западной Европы в эпоху раннего капитализма, каждая из этих стран имела и свои особенности. Италия ранее других столкнулась с циклами коррупции, возможно, уже начиная с XI-XII вв., благодаря участию в интенсивной морской торговле в Средиземном море, другие страны столкнулись с ними позднее. Поэтому можно говорить лишь весьма условно о том, что первый цикл коррупции в Западной Европе пришелся на XIII-XV вв., в действительности в каждой стране были свои особенности, и сами сроки этого кризиса различались. Поэтому, в отличие от того что было, например, в Римской империи, в Западной Европе не было единого цикла коррупции, охватывавшего всю ее территорию, а было множество локальных циклов. И в каждой стране были свои особенности в тех путях, каким образом ей удавалось выйти из кризиса. Если в Италии циклы коррупции, по-видимому, начались раньше, чем в других странах, то в Германии и соседней с ней Чехии они начались позже – в связи с тем, что они позднее других начали втягиваться в интенсивную международную торговлю. Соответственно, если в большинстве стран Западной Европы пик массовых народных восстаний пришелся на XIV в., то в Германии они начались столетием позже, и их пик пришелся приблизительно на первую половину и середину XV в. Еще позже первый цикл коррупции начался в Польше – с конца XV в., когда Польша получила выход в Балтийское море и начала активно участвовать в международной торговле (см. главу VIII). Ну а в России он начался лишь в середине XVI в. и закончился демографическим апокалипсисом, разрухой и Смутой начала XVII века. Поскольку Германия и Италия в то время были покрыты сетью мелких государств, существовало несколько государственных образований и на территории Иберийского полуострова, и на территории современной Франции и Великобритании, то у меня нет возможности дать сколько-либо полный обзор того, как развивались эти локальные циклы коррупции в Европе (хотя Англии и Франции ниже будут посвящены отдельные главы). В любом случае из-за наличия множества самостоятельных государств в Европе и из-за разной их вовлеченности в процессы глобализации в XIII-XV вв. картина получится очень пестрой, затрудняющей общее восприятие того, что происходило. Поэтому самое разумное, что можно сделать – это рассмотреть лишь некоторые примеры таких локальных кризисов коррупции и успешного или неуспешного выхода из них. Если мы внимательно взглянем на ход этих восстаний, то увидим, что, во-первых, это были не только крестьянские восстания, а почти всегда - совместные восстания крестьян и городской бедноты. Во-вторых, им противостояли не только «феодалы», то есть крупные землевладельцы, но практически всегда также – крупная городская буржуазия. Вот как описывают историки восстание Уота Тайлера в 1381 г.: «Крестьяне Эссекса и Кента двумя отрядами подступили к Лондону. Мэр приказал запереть ворота, но городская беднота помешала этому. С помощью присоединившихся городских ремесленников, подмастерьев и бедноты крестьяне вступили в столицу. Они стали жечь и разрушать дома ненавистных королевских советников и богатых иноземных купцов». А когда повстанцы, поверив обещаниям короля, покинули Лондон, то для расправы с ними

294 «прискакал хорошо вооруженный отряд из рыцарей и богатых горожан» ([19] 9, с.132133). В жакерии во Франции в 1358 г. участвовали крестьяне во главе с Гильомом Калем и парижская беднота во главе с Этьеном Марселем. Причем, как пишут историки, «состоятельные горожане» мешали, и в основном успешно, объединению этих двух движений, которые неоднократно пытались объединиться. В итоге оба восстания во Франции: сначала крестьян, затем городской бедноты, - были утоплены в крови ([19] 9, с.77-83).

Инквизиторы ведут Яна Гуса и его соратников на казнь. Картина А.Келлера

Примером успешного преодоления кризиса коррупции в описываемую эпоху является восстание гуситов в Чехии в 1419 г. и последовавшие за этим гуситские войны. Я не буду пересказывать историю этих войн, ограничусь лишь некоторыми фактами. Против восставшего чешского народа было организовано 5 крестовых походов; известно, что первая армия крестоносцев, выступившая против гуситов в 1420 г., насчитывала 100 тысяч человек (!). Примерно такая же армия крестоносцев в свое время завоевала всю Сирию и Палестину, а в три раза меньшая армия в 1204 г. завоевала Константинополь и бóльшую часть Византии. Однако все эти грозные армии потерпели поражение от маленького восставшего чешского народа ([19] 9, с.236-242). По-видимому, такой успех чешской революции был достигнут потому, что движение гуситов было не только классовым (борьба с олигархией), но и национальным (борьба за независимость чешского народа), а также религиозным (борьба за реформацию церкви, против церковной коррупции). Классовый враг для чешского населения оказался в то же самое время и национальным врагом, поскольку именно немецкая торговая олигархия захватила к тому времени фактическую власть в городах Чехии. Но он был одновременно и религиозным врагом, поскольку папство в ту эпоху было частью формирующейся мировой олигархии (см. следующую главу), именно папство сначала вероломно схватило и сожгло на костре Яна Гуса, а затем организовывало крестовые походы против гуситов. По-видимому, наличием такого триединого врага: классового – национального - религиозного, очевидного для всех чехов, и можно объяснить тот необычайный размах народного движения и вооруженной борьбы, в которой приняли участие самые разные и самые широкие слои чешского общества. Помимо национальной задачи и задачи реформы церкви, гуситская революция выполняла и ту задачу, которую в прошлом всегда выполняли революции и гражданские войны. Она устраняла резкую концентрацию богатства в руках немногих, которая возникла в ходе цикла коррупции, и которая являлась препятствием на пути к нормальному экономическому и социальному развитию общества. Как пишут историки

295 Р.Лопез и Х.Мискимин, «выдворение немцев из Праги и из горнорудных городов … радикально изменило распределение богатства. Больше всего обогатились в гуситский период средняя чешская знать, ремесленники и зажиточное крестьянство». В дальнейшем, пишут историки, это перераспределение богатства в пользу народных масс привело к росту внутреннего потребления и дало мощный толчок развитию чешской экономики и чешской промышленности на уровне стран Западной Европы, чего не случилось в других восточноевропейских странах ([235] pp.21, 23). Таким образом, можно заключить, что именно удачное преодоление кризиса коррупции в Чехии во время гуситской революции предопределило дальнейшее развитие Чехии как одного из прогрессивных индустриальных центров Европы, а не как феодально-сырьевого придатка, подобно Польше и другим странам Восточной Европы.

В то же время, нет сомнения, что именно классовая борьба против усилившейся торговой и земельной олигархии придала особый размах движению гуситов. И эта борьба была близка и понятна немецким народным массам, которые не только не выступали против гуситов, а поддерживали борьбу чешского народа против немцев. Как пишут российские историки, многие приезжавшие в Германию иностранцы, наблюдая за народными волнениями, говорили, что «скоро все немецкие крестьяне возьмут сторону чехов» ([19] 9, с.242). 10.5. Падение нравов. Венецианская олигархическая республика Так же как и во все другие эпохи, начало циклов коррупции в Западной Европе в позднем средневековье ознаменовалось тенденцией к падению нравов. Как полагают историки, в XIV в. были отравлены и сведены в могилу все представители правившей тогда во Франции королевской династии Капетов, так называемые «проклятые короли». И хотя на эту тему была придумана красивая легенда – о том, что их убило проклятие

296 тамплиеров – но факт остается фактом: несколько молодых королей и принцев правящей династии в полном расцвете сил были отравлены или каким-то иным образом умерщвлены1. Это говорит о нравах и разгуле страстей в период первого кризиса коррупции, каким был для Франции XIV век. Здесь уместно провести параллель с аналогичным событием в России во время кризиса коррупции, произошедшего там на рубеже XVI-XVII вв.: как показало исследование останков представителей царской династии Рюриков, все они, включая Ивана Грозного и его сына, а также его мать, жен и детей, были отравлены (см. главу XVIII). А последний представитель династии Рюриков – малолетний царевич Дмитрий, сын Ивана Грозного – был, судя по всему, убит. Приведенный выше факт хотя и знаменательный, но сам по себе еще ни о чем не говорит. Однако наряду с этим и другими фактами, свидетельствующими о падении нравов, мы имеем и целые явления. Одно из таких явлений - широкое распространение рабства в XIV-XVI вв. на юге Европы, особенно в Италии, несмотря на его формальный запрет со стороны католической церкви. По мнению немецкого историка Э.Майера, именно с тех пор слово «раб» (slave) в западноевропейских языках стало синонимом слова «славянин» (slav) - в качестве рабов в основном использовали славян, которых генуэзские и венецианские купцы привозили с Балканского полуострова или с Украины ([250] S.178). Другим характерным явлением той эпохи является коррупция и падение нравов внутри католической церкви. Именно в описываемую эпоху в наибольшей мере распространились разврат среди католического духовенства, продажа церковных должностей (симония) и открытая торговля индульгенциями. Что может свидетельствовать о большем падении морали в христианском обществе, каким тогда была Западная Европа, чем торговля индульгенциями, когда за определенную плату любому предлагалось отпущение грехов? А ведь до этого, в течение всех средних веков, канонические (церковные) суды в Западной Европе играли не меньшую роль в поддержании порядка и нравов в государстве, чем гражданские суды. Теперь же вместо того, чтобы наказывать преступников, как ранее, церковь угодливо предлагала им еще и очистить совесть посредством приобретения индульгенции. И даже прейскурант имелся: за мелкие преступления отпущение грехов стоило дешевле, за крупные – дороже. Заплатил – и греши дальше. Наконец, о падении нравов, особенно на юге Европы, можно судить по масштабам распространения проституции. В Риме в XVI-XVII вв., по оценкам современников, количество проституток исчислялось десятками тысяч. Как пишет К.Сиполла, Папа Пий V, возмущенный страшным развратом, царившим в «святом городе», в 1566 г. решил выгнать из Рима всех «жриц любви» и запретить им там после этого появляться. Но его отговорили, аргументировав тем, что вместе с проститутками город покинет значительная часть его жителей, и это очень плохо отразится на городских финансах и городской экономике. Поэтому папа был вынужден отказаться от своего намерения ([163] p.87). Однако рекорд по масштабам распространения проституции в Европе в эпоху раннего капитализма, по-видимому, принадлежит не Риму, а Венеции. По данным двух летописцев начала XVI в., там было 12 000 только официально зарегистрированных проституток ([163] p.85). Если исходить из имеющихся данных о численности жителей города на начало XVI в. - 150 тысяч человек ([19] 10, с.11), то получается, что на каждых троих мужчин Венеции, исключая мальчиков и стариков, приходилась одна «жрица любви». Кроме того, если учесть, что молодые женщины вряд ли могли составлять более 1/3 от женской половины Венеции, то получается, что примерно каждая вторая молодая женщина-венецианка была официальной проституткой! А по данным летописцев, было еще много неофициальных «жриц любви», подрабатывавших, так сказать, в свое свободное время. 1

Филипп IV правил 30 лет и умер в 1314 г. в возрасте 46 лет. А его трое сыновей и один внук после этого правили в совокупности всего лишь 14 лет и умерли в возрасте соответственно 27, 29, 34 и 1 года.

297

Две женщины/две куртизанки. Картина В.Карпаччио (1510 г.) Справа: венецианский карнавал (современное фото)

Есть по меньшей мере несколько работ венецианских художников XV-XVI вв. с изображением женщин, где прямо указана их профессия (проституция). Этим ошеломляющим цифрам можно найти лишь одно объяснение. Очевидно, Венеция в ту эпоху была своего рода центром европейского секс-туризма, поскольку вряд ли сами венецианские мужчины могли востребовать проституток в таком количестве. Поэтому не удивительно, что Венеция в европейском массовом сознании (или подсознании) стала символом разврата, правда подернутого дымкой романтичности. Она ассоциируется с гондолами на венецианских каналах, приспособленными для катания вдвоем, с Казановой, который согласно его собственным мемуарам умудрился совратить несколько сотен женщин1, и с венецианскими карнавалами, прославившимися своей свободой нравов - во время которых можно было предаваться разврату, не снимая маски с лица и не раскрывая своего инкогнито. Но при всем ореоле романтичности, который окружает Венецию в связи с этой ее особенной славой, вряд ли в приведенной выше цифре (половина молодых женщин – официальные проститутки) можно найти много «романтичного», она скорее свидетельствует о безысходности, в которой жили венецианские женщины и девушки в ту эпоху. То, что именно Венеции в эпоху раннего западноевропейского капитализма принадлежит рекорд по масштабам проституции, по-видимому, не является случайностью. Как отмечает Р.Лопез, Венецианская республика – первое государство в истории Западной Европы, которое ничего не производило и не выращивало, а занималось исключительно торговлей, этому имеются письменные свидетельства современников, которые писали об этом, не скрывая своего удивления ([234] p.129). Другими словами, Венеция, как и Генуя в XII-XIV вв., была продуктом первой западноевропейской глобализации, это было чисто торговое государство, выросшее и построившее все свое благополучие исключительно на морской торговле и грабежах, которые, согласно общему мнению историков, в ту пору шли рука об руку. Даже ценности, награбленные во время оккупации Константинополя и других городов Византии латинянами в XIII веке, в основном стекались в Венецию. Именно Венеция спонсировала четвертый крестовый поход на Константинополь в 1204 г. и принимала в нем активное участие, а в 1

Сотнями исчисляются только знатные особы, которых он запомнил и назвал в своей книге поименно, с указанием имени и фамилии, остальных было так много, что он сбился со счета.

298 последующие столетия именно Венеция и Генуя установили торговую монополию в Средиземноморье, морили голодом византийские города и занимались работорговлей. Поэтому коррупция и падение нравов поразили Венецию в то время в большей степени, чем остальные государства Западной Европы.

Портрет Туллии д’Арагона. Картина А.Морето На картине в костюме Евы изображена известная венецианская куртизанка Туллия д’Арагона, которая прославилась тем, что стала писательницей. Она опубликовала книгу «Диалоги о бесконечности любви», в которой поделилась секретами своей профессии.

В этой связи не является случайным и то, что Венеция в течение всей ее истории была олигархическим государством, одним из немногих государств, где формально правила олигархия. Ведь международная торговля и грабежи всегда были прекрасной питательной средой для олигархии. Названия высших государственных учреждений Венеции: Совет десяти, Совет сорока, - напоминают Карфаген эпохи античности (где был Совет ста четырех), и в эти олигархические «советы», как и в Карфагене, входили исключительно богатейшие граждане Венеции. Как указывают историки, власть главы государства (дожа) в Венеции была чисто символической, каждый его шаг контролировался, кроме того, в стране не было даже государственного бюрократического аппарата, все функции управления осуществлялись непосредственно самой венецианской олигархией ([19] 10, с.10). В пору могущества Венеции подвластные ей территории достигали значительных размеров, включая часть Северной Италии, все далматинское побережье (нынешняя Хорватия) и ряд островов, включая Крит и Кипр. Но положение основной массы населения Венецианской олигархической республики было самым незавидным. Как пишут российские историки, в Венецианской республике практиковалась постоянная слежка и тотальный полицейский контроль за всеми жителями, а также там были непомерно высокие налоги, от которых сильно страдало население ([19] 10, с.10). В конце XVI века в Венеции вспыхнули сильные эпидемии, которые, надо полагать, как и во всех других случаях, стали результатом обнищания населения и голодомора. В результате население города сократилось на 20% [223]. На фоне углублявшейся депрессии, голода и нищеты многие жители венецианского государства (как, кстати, и сам Казанова) стремились уехать из страны, задыхавшейся в тисках олигархического режима. Вряд ли чем-то иным можно объяснить тот факт, что в 1633 г. Венеция запретила всем своим крестьянам не только уезжать со своим имуществом, но даже просто выезжать на короткое время за территорию Венецианской республики ([310] p.200). То есть, учитывая относительно небольшие размеры страны, фактически прикрепила их к району своего непосредственного проживания. Очевидно, бегство населения из страны приняло к тому времени массовый характер, и венецианские власти отчаянно пытались остановить этот процесс, грозивший государству еще большей

299 демографической и экономической катастрофой. Итальянский историк Борелли называет этот запрет венецианских властей на выезд из страны современной разновидностью крепостного права ([310] p.200). При этом надо отметить, что в северной Италии крепостное право исчезло уже в XII-XIII вв., и для его введения не было никаких объективных причин, поскольку этот регион в целом был по-прежнему одним из самых густонаселенных в Европе. Как видим, в Венеции сложилось полуфеодальное полицейское олигархическое государство, угнетавшее и эксплуатировавшее основную массу населения и обслуживавшее исключительно своих богатых граждан. По существу, мы имеем здесь дело с высшей формой коррупции - государство существует не в интересах своего населения, а исключительно в интересах крупного торгового капитала. Несколько десятков торговых магнатов управляют страной и пользуются неограниченными правами и властью, а остальное население не имеет никаких прав, и государству на него абсолютно наплевать. Венецианские богачи сорят деньгами, купаются в роскоши и сооружают самые невероятные дворцы, которые и сегодня поражают воображение в Венеции, а основное население влачит полукрепостное нищее существование под непрерывным полицейским надзором и зарабатывает на жизнь проституцией.

Слева: памятник Джакомо Казанове. Справа: памятник кондотьеру Бартоломео Коллеони (современное фото) Очень характерно, что в Венеции стоит памятник кондотьеру (то есть главарю армии наемников) Коллеони, который «прославился» тем, что воевал со своей наемной армией то на стороне Венеции, то на стороне ее врагов, то опять на стороне Венеции - в зависимости от того, на какой стороне ему больше платили - и памятник ловеласу Казанове, который «прославился» на весь мир своим развратным и скандальным поведением. В этих памятниках предателю и развратнику тоже нашла отражение история Венеции позднего средневековья – одного из самых коррумпированных государств той эпохи.

Конец Венецианской республики также весьма символичен и напоминает конец других государств с олигархической формой правления. После нескольких столетий экономического и демографического упадка, в начале XVIII в. это государство окончательно исчезло с политической карты Европы и стало захолустной провинцией Австрийской империи. Сегодня город с его опустевшими дворцами напоминает декорацию давно закончившегося спектакля, от которого остались одни исторические летописи и красивый романтический фасад. Вместе с тем, любопытно отметить одно совпадение. В течение XVI-XVII вв. столица европейской международной торговли переместилась из Венеции в Амстердам. И вскоре после этого туда же переместилась и европейская столица продажной любви. Как видим, обосновавшаяся теперь уже не в Венеции, а в Амстердаме, торговая олигархия, сразу взялась за переделку нравов местного общества. Но проституция была поставлена здесь уже на новый, современный лад. Забыты были романтические гондолы и карнавалы, проститутки скинули с себя прежние длинные платья и вышли на улицы в новой рабочей

300 одежде, больше напоминающей постельное белье. Новый европейский цикл коррупции, начавшийся в XVI-XVII вв., принес собой и новый виток падения нравов. 7.6 Начало второго цикла коррупции (XVI-XVII вв.) С середины XVI в. в Западной, а также теперь уже повсеместно в Восточной Европе, начинается стремительный рост международной торговли и опять начинаются кризисные процессы, характерные для предыдущих циклов коррупции, описанных выше. Но прежде чем переходить к этой новой трагической странице в истории Европы, давайте взглянем на ее политическую карту, сложившуюся к XVI веку. В ходе первого цикла коррупции она претерпела довольно существенные изменения. Глобализация, начавшаяся в Западной и Центральной Европе, выразилась не только в резком росте международной торговли, но и в бурном имперском строительстве, происходившем в течение XIII-XVI вв. В X-XII вв. Англия создавала национальное государство и формировала английскую нацию, которая образовалась в результате сплава из нескольких разных народов: англосаксов, норвежцев и датчан, заселивших к тому времени значительную часть острова. И между потомками тех и других не делалось различий – все они рассматривались как англичане, представители одной новой нации, возникшей именно в это время. Так, например, как писал английский историк Д.Грин, образованием английской нации Англия во многом обязана сначала датским, а затем норманнским королям, правившим в X-XII вв., которые не делали различия между подданными, принадлежавшими к разным народностям: англосаксам, норвежцам, датчанам и т.д. ([29] 1, с.101-102) А в последующие столетия (XIII-XV вв.) Англия перестала заниматься национальным строительством; образовавшейся к тому времени олигархии это было совсем не интересно. Теперь она вместо национального государства начала строить империю. Она просто присоединяла силой соседние территории и народы – сначала Уэльс и Шотландию, затем Ирландию, которые вовсе не становились равноправными частями английского государства, как ранее стал, например, северо-восток Англии, заселенный потомками викингов; фактически эти новые территории рассматривались английской правящей верхушкой как колонии. Эта дискриминация Шотландии, Уэльса и Ирландии, как будет показано далее, сохранится вплоть до XVIII-XIX вв. В этот же период (XIV-XV вв.) английская правящая верхушка пыталась включить в создаваемую ею империю и всю Францию, ради чего велась Столетняя война. Но эта попытка окончилась неудачно (подробнее см. главы XII и XIII). Такие же имперские тенденции возобладали и на территории большей части континентальной Европы. Как мы видели выше, Польша формировала свое национальное государство, пока до нее не докатилась глобализация и пока ее правящая верхушка не переродилась в олигархию. После этого она занялась имперским строительством, и в начале XVII в. амбиции ее олигархической верхушки простирались до Черного моря, норвежских фьордов и Тихого океана. А внутри самой Польши при этом не прекращались гражданские войны и межнациональные конфликты. Когда в России власть захватила олигархия (конец XVII века), то из единого национального государства, созданного Иваном III и Иваном IV, она также довольно быстро превратилась в империю, раздираемую национальными противоречиями. В дофеодальных обществах мы также видели множество примеров имперского строительства, происходившего в условиях начавшихся циклов коррупции. Причем, этим строительством также занимались, как правило, представители правящей олигархии. Так, созданием огромных империй занимались императоры-олигархи Цинь Шихуанди в Китае в III в. до н.э. и Юстиниан I в Византии в VI в.н.э., а в Римской империи таким имперским строительством наиболее активно занимался во II в. н.э. Траян, выдвинутый сенатской

301 олигархией. Как видим, имперское строительство было любимым занятием олигархии во все времена и исторические эпохи Такие же тенденции происходили и на территории континентальной Западной и Центральной Европы во время первых европейских циклов коррупции. К началу XVI в. здесь образовалась империя испанско-австрийских королей Габсбургов, которая включала не менее половины территории континентальной Западной и Центральной Европы, в том числе Испанию, Нидерланды, южную Германию, Австрию, Чехию, Венгрию, Миланское и Неаполитанское королевства, Сицилию, Сардинию, Балеарские острова и даже часть территории современной Франции. Трудно представить себе что-либо более эклектическое, чем эта империя, которая была соткана из множества различных кусков. Возможно, именно поэтому она просуществовала не слишком долго, уже во второй половине XVI века она начала разваливаться. Во многом, однако, это было предопределено тем, что амбиции Габсбургов столкнулись с амбициями французских королей Валуа, которые собирались строить свою империю, прежде всего, путем подчинения мелких соседних государств. Война между двумя империями – Габсбургов и Валуа, которую историк Р.Колс называет войной между французским и испанским империализмом ([309] p.173), составила целую эпоху в истории Западной Европы. Эта война длилась почти без перерыва около 60 лет – с конца XV в. до второй половины XVI в., в основном на территории Италии, и закончилась полным истощением обеих империй, так и не принеся ни одной из них решающей победы. Но война Габсбургов и Валуа на полстолетия приостановила или затормозила процесс глобализации в Западной Европе, поскольку вести международную торговлю в условиях такой большой войны стало невозможно ([309] pp.165-184). Надо сказать, что и то, и другое было счастливым обстоятельством для Западной Европы. Прекращение глобализации, даже на полстолетия, дало ей столь необходимую передышку, в которой она очень нуждалась. Как парадокс историки отмечают тот факт, что на территории Италии, где 60 лет не прекращались войны, в этот период прекратился демографический кризис и начался бурный прирост населения. На некоторых территориях, где шли военные действия, население в течение XVI в. выросло в 2,5-3 раза ([150] pp.21, 34). Однако в этом парадоксе нет ничего удивительного, мы видели это во все эпохи в самых разных странах (в Византии, Польше и т.д.). Как только прекращалась морская торговля, то олигархия сразу же переставала грабить и обманывать население, морить голодом города, к этому исчезали какие-либо стимулы – куда прикажете деть награбленное, если его некуда сбывать? А раз население переставали грабить и эксплуатировать, то оно переставало вымирать, и у него восстанавливалась нормальная рождаемость. Война, которая прокатывалась по территории раз в несколько лет и снова исчезала, была для населения, по-видимому, меньшим злом, чем глобализация, которая прекращалась совсем в период войн, и вместе с ней прекращался кризис коррупции. В этой связи в Европе в ту эпоху нашли широкое распространение взгляды о том, что войны полезны – они якобы уничтожают лишнее население, прежде всего нищих, а остальное население от этого начинает жить намного лучше. На самом деле войны, как правило, вели к прекращению глобализации, и население действительно начинало жить лучше, нищие исчезали, но не потому что часть населения погибала, а потому что на той территории, где шла война, прекращалась внешняя торговля и вместе с ней - спекуляция, вызывавшая обнищание населения и голодоморы. Но главное счастливое обстоятельство для Западной Европы состояло в том, что имперское строительство шло лишь благодаря устремлениям и амбициям ее правящей верхушки. Народы вовсе не были заинтересованы во вхождении в эти формирующиеся империи. Наоборот – фламандцы и голландцы самоотверженно сражались за свою независимость от испанско-австрийской империи Габсбургов, а итальянцы столь же самоотверженно сражались за независимость и от нее, и от французской империи Валуа. При этом ни французский, ни испанский, ни австрийский народы, в свою очередь, вовсе

302 не стремились порабощать итальянцев и голландцев, им эта война была по большому счету безразлична, и велась она в основном силами наемников. Именно поэтому голландцы и итальянцы в этой войне за независимость победили, а обе империи эту войну проиграли. Западной Европе не довелось познать во время первого цикла коррупции, какую силу может приобрести нация, уставшая и отчаявшаяся за период затянувшегося кризиса коррупции. Именно эта сила в конце IV в. до н.э. двинула греко-македонские фаланги на завоевание Востока – и возникла империя Александра Македонского. А перед этим в течение всего IV века до н.э. Греция пребывала в страшном экономическом, демографическом и социальном кризисе, возникшем на фоне начавшейся в V в. до н.э. античной глобализации; а известнейшие греческие писатели и политики, включая Ксенофонта и Исократа, призывали греков двинуться на Восток, чтобы завоевать его богатства и найти тем самым выход из накопившихся внутренних проблем ([143] p.535). Таким образом, Александр Македонский реализовывал чаяния и надежды греков, которые они вынашивали целое столетие. Примерно то же самое произошло в III-II вв. до н.э. с римлянами, о чем выше уже говорилось: римский народ, уставший от кризиса, сам подстегивал свою правящую элиту к тому, чтобы завоевывать Карфаген и другие соседние государства. В XX веке то же самое переживет Германия при Гитлере – устав от внутренних проблем и не прекращающего кризиса коррупции, весь ее народ устремится на завоевание сначала Центральной Европы, а затем России. До этого, в начале XIX века, нечто похожее случится во Франции при Наполеоне – французский народ, уставший от кризисов, гражданских войн и революций, устремится на завоевание всей Европы и всего мира. Но в эпоху раннего капитализма ничего подобного в Западной Европе еще не было. Первый кризис коррупции был сравнительно мягким, закончился почти везде уже в XV веке, и ни одна большая европейская нация не успела накопить в себе ту усталость и отчаяние, которые мы видим в приведенных выше примерах. Ту усталость и отчаяние, которые неизбежно должны были вылиться наружу, и которые правящая верхушка очень легко могла использовать для того, чтобы создать действительно мощную империю, подобно Римской, или подобно империям Наполеона и Гитлера. Империю, которая, в свою очередь, сделала бы неизбежной и глобализацию, и продолжение кризисов коррупции в Европе – поскольку любая империя сама по себе есть не что иное, как глобализация. 10.7 «Кризис XVII века» Как выше отмечалось, историки до сих пор спорят и не могут прийти к консенсусу относительно причин как кризиса XIV в., так и кризиса XVII в. И даже называют последний, как правило, не иначе как «кризис XVII века» ([261] p.69), поскольку не могут придумать более подобающее название. Между тем, этот кризис имеет ту же природу, что и кризис XIV в., о чем выше уже было сказано, и чему далее будут приведены дополнительные подтверждения. Начнем с фактического материала: факты – упрямая вещь, с ними невозможно спорить. Прежде всего, XVII век опять ознаменовался серьезным демографическим кризисом. В Италии резкое замедление роста численности населения началось в последней трети XVI в. - то есть, что удивительно, после того как прекратились войны в Италии и ее разорение французскими и испанскими войсками, что продолжалось до 1557 г. ([261] p.21) Природа этого феномена уже была объяснена выше. Но по-настоящему заметное сокращение населения произошло во многих странах к середине XVII в., а в некоторых продолжалось до конца столетия или до начала XVIII в. Так, число жителей Испании в течение XVII в. уменьшилось, по оценкам, на 1/4 ([261] p.48). Во Франции сокращение населения было заметно уже в середине XVII в., а к концу правления

303 Людовика XIV (1715 г.) оно уменьшилось, по оценкам, на 4-4,5 миллиона человек, то есть примерно на 20-25%. К середине XVII в. население Италии, по оценкам, сократилось на 20%, Германии и Моравии – на 1/3, Богемии – наполовину ([261] p.71; [151] p.577). Хотя ранее считалось, что в некоторых странах, в частности, в Германии, уменьшение населения середины XVII в. было вызвано Тридцатилетней войной, но в последнее время многие историки более не видят в войне основную причину, указывая на то, что в Германии сокращение населения началось задолго до войны ([262] p.21). По имеющимся данным, демографический кризис, как и в XIV веке, был вызван в основном увеличением смертности на фоне повсеместных голодоморов. В периоды массового голода цены на хлеб были, как правило, в 2-4 раза выше обычного уровня. Причем, как указывает английский историк Ф.Спунер, некоторые такие «кризисы выживания» носили глобальный характер (как, например, в 1627-29 и 1649-50 гг.) и охватывали одновременно несколько стран: Италию, Францию, Англию, Нидерланды, Германию, Испанию ([261] p.73). Как пишут историки, периоды обострения дефицита продовольствия и массового голода повторялись, как правило, каждые 10-15 лет и длились несколько лет, а иногда и до 5-6 лет подряд. Такие «кризисы выживания» были, например, в 1562-66, 1573-77, 1590-92, 1596-97, 1627-29, 1648-52, 1660-63, 1675-79, 168385, 1709-1710 гг. ([214] pp.21-22) Массовый голод вызывал эпидемии различных болезней, распространявшихся практически ежегодно в весенне-летний период и поражавших в основном бедные слои населения, о чем выше говорилось. Как указывает французский историк Р.Муснье, средняя продолжительность жизни в бедных кварталах французских городов в XVII веке составляла всего лишь 18 лет ([261] p.480). Резко снизилась в эту эпоху и рождаемость. Как установили английские демографические историки Э.Ригли и Р.Шофилд, в Англии рождаемость с середины XVI в. до середины XVII в. снизилась примерно в 1,5 раза ([319] p.230). Во Франции рождаемость также в XVII веке была очень низкой – приблизительно в 2 раза ниже, чем у тех же французов, но уехавших жить в Канаду ([160] pp.234-235, 203). В целом, значительное повсеместное сокращение населения Западной Европы в XVII в., как и в XIV веке, является установленным фактом и не может быть объяснено войнами, природными катаклизмами или какими-то чудовищными эпидемиями, а является социально-экономическим феноменом. Одновременно мы видим опять и повсеместное обнищание населения. Как указывает Ф.Спунер, заработная плата в европейских странах (опять, как и в XIII-XIV вв.) отставала от роста цен, и в целом общий уровень жизни в Европе в течение второй половины XVI в. – начала XVII в. неуклонно снижался. Это подтверждается целым рядом данных по Англии, Франции, Германии, Австрии и Испании ([260] p.22). Согласно расчетам французского историка Ж.Делюмо, для того, чтобы заработать центнер зерна, наемному рабочему во Франции в конце XV в. приходилось работать 60 часов, в середине XVI в. для этого требовалось уже 100 часов, а в последней трети XVI в. – уже 200 часов ([214] p.395). Следовательно, в ходе второго цикла коррупции во Франции реальная зарплата рабочих упала более чем в 3 раза. По мнению И.Валлерстайна, не вызывает сомнения тот факт, что с начала XVI в. по середину XVIII в. в Западной Европе увеличился разрыв между богатыми и бедными ([310] p.29), что также является одним из важнейших признаков начавшегося в XVII веке кризиса коррупции. Практически во всех странах Западной Европы в XVII в. мы видим и глубокий экономический кризис – разрушается промышленность, приходит в упадок сельское хозяйство. Как пишет И.Валлерстайн, в XVII в. практически исчезла ранее очень развитая текстильная промышленность в Италии и Испании; а в Германии к середине XVII в. вообще исчезла какая-либо промышленность, которая была до этого достаточно развитой, и произошел возврат к примитивным ремесленным производствам ([309] pp.199, 181, 187). В Восточной Европе последствия «кризиса XVII века» были еще более серьезными. Здесь произошло самое сильное сокращение населения: в Чехии и Польше – в 2 раза ([184] p.135), а в европейской части России – примерно в 5 раз (см. выше).

304 Последствия этого кризиса были самые печальные. Повсеместно в Восточной Европе утвердилось крепостное право: сначала в восточной Германии, Венгрии, Чехии, Польше, Прибалтике, Румынии, а в течение XVII века и в России. Причина, как указывает И.Валлерстайн, заключалась в нехватке рабочих рук, вызванной демографическим кризисом ([309] p.112). Почти целиком была разрушена местная промышленность, приходило в упадок сельское хозяйство. Ослабленные кризисом, большинство этих стран потеряли независимость и были захвачены соседями. Венгрия перестала существовать как самостоятельное государство – она была разделена на три части, присоединенные к иностранным государствам; такая же судьба постигла Чехию. В XVIII веке то же самое произошло с Польшей. Как указывает И.Валлерстайн, Восточная Европа окончательно превратилась в «периферию» Западной Европы ([310] pp.131-142). Здесь почти повсеместно установился грабительский феодализм, ориентированный на экспорт сырья и продовольствия, и, как мы это видели на примере Польши, фактическую власть на местах захватила феодальная олигархия. Такая же судьба чуть было не постигла и Германию. Она и до XVII в. не относилась к главным экономическим центрам Европы, а была, по определению И.Валлерстайна, «полупериферией» ([309] p.37). А в XVII веке, когда, как уже говорилось, исчезли даже последние остатки немецкой промышленности, а в восточной Германии сложилось крепостное право, Германия, подобно Польше, имела все шансы превратиться в феодально-сырьевой придаток Западной Европы. Но этого не произошло – Германия хотя и оставалась еще до середины XIX в. раздробленной и как бы в стороне от основных европейских событий, но после двух столетий этого замкнутого внутреннего существования вдруг, после объединения в середине XIX в., оказалась самым экономически сильным государством Европы, и остается таким до настоящего времени. Не меньшее чудо произошло и в Англии. Как пишет И.Валлерстайн, Англия в середине XVI века была отсталой страной в промышленном отношении сравнительно со странами континентальной Европы, включая Францию, Испанию и Италию ([309] p.227). Эта ситуация начала меняться лишь в XVII веке, когда Англия стала их догонять. Но настоящее экономическое чудо, которое историки называют английской Промышленной революцией, произошло в Англии в XVIII веке. Именно тогда она благодаря научнотехническому прогрессу и росту промышленности ушла вперед, оставив далеко позади некогда самые сильные страны Европы – Францию, Италию и Испанию, которые к XIX веку превратились, по определению И.Валлерстайна, в «полупериферийные» и «периферийные» государства ([311] p.89). Что же произошло? Почему «экономическое чудо» произошло именно в Англии и Германии, которые на рубеже XVI-XVII вв. были в числе отсталых стран Европы, а не в более развитых в то время Франции, Италии и Испании? И которые не имели ни географических или климатических преимуществ по сравнению с южной Европой, ни демографических преимуществ 1 – плотность населения в Англии и Германии в то время значительно уступала Италии и не превышала плотности населения Франции ([310] p.81; [160] p.245). Почему именно этим странам европейского Севера было суждено совершить рывок в своем развитии, предопределивший дальнейшее стремительное развитие западноевропейской цивилизации, обогнавшей все другие и занявшей то исключительное положение в мире, которое сохраняется и по сей день? Ответ на этот вопрос будет дан в следующих главах.

1

Более высокая плотность населения всегда в истории являлась важным фактором, определявшим конкурентные преимущества той или иной страны в экономическом соревновании с другими странами (см. выше)

305

Глава XI. Борьба европейских народов против мировой олигархии в XVI в. – первой половине XVII в. 11.1. Образование мировой олигархии в Западной Европе В соответствии с данным выше определением, олигархия – это класс, интересы которого противоречат интересам всего остального общества. Мы видели в предыдущих главах, что этот класс существовал во все времена и эпохи, за исключением периодов классического феодализма. Но обычно его влияние ограничивалось одной страной или, в крайнем случае, несколькими соседними странами. Иными словами, в каждой стране была своя олигархия, и ее интересы слабо пересекались с интересами других олигархий. Единственным исключением была, по-видимому, Римская империя в античности, в силу ее размеров. Применительно к ней уже можно говорить о возникновении (во II в. н.э.) мировой олигархии, влияние которой охватывало почти весь известный к тому времени мир. И очевидно, именно ее амбиции заставили Рим во II в. н.э. изменить мудрой стратегии, завещанной императором Августом своим преемникам – воздерживаться от новых масштабных завоеваний – и решиться на величайшие авантюры в своей истории. Как выше уже говорилось, именно в этот период Римская империя завоевала Дакию и Месопотамию, для удержания которых у нее не было сил, и поэтому Дакия пробыла в ее составе сравнительно недолго, а Месопотамия была почти сразу же утрачена. Но стремление к власти над миром было так велико, что Рим в течение II в. – начала III в. трижды завоевывал Месопотамию вплоть до Персидского залива и трижды ее терял. И эти попытки вызывали все более растущее сопротивление со стороны местных народов, которое с течением времени настолько усилилось, что в III в. началась мощная ответная агрессия со стороны Персии, в ходе которой были разрушены и сожжены многие крупные римские города1. Но власть мировой олигархии в античную эпоху продлилась недолго - после резкого ослабления могущества Римской империи в III в. н.э. ее доминирующее влияние на соседние государства прекратилось, как и ее мировые амбиции. И в последующее тысячелетие мы не видим ничего похожего на мировую олигархию. Влияние Византии и ее правящей верхушки даже в периоды ее наибольшего могущества ограничивалось в основном Восточной Европой и Восточным и Центральным Средиземноморьем и не распространялось за пределы этих территорий. Влияние Китая также всегда ограничивалось Восточной и Юго-Восточной Азией, и амбиции его правящей верхушки не распространялись на остальной мир. Положение изменилось к XVI в., когда на мировую сцену вышла западноевропейская олигархия. Этому способствовали несколько обстоятельств. Вопервых, как уже было сказано, кризис коррупции XIV века, за исключением отдельных случаев, указанных выше (Чехия, Англия), не был преодолен в Западной Европе революционным путем. Он частично рассосался сам собой, когда глобализация временно прекратилась в XV - начале XVI вв., а частично, по-видимому, просто «законсервировался» и приобрел хронический характер2. А следовательно, и возникшая за время первого цикла коррупции олигархия никуда не исчезла. Просто теперь, лишившись прежних прибылей от международной торговли, она стала направлять свои усилия и инвестиции в другие сферы, также сулившие прибыль. Например, венецианская олигархия, как мы видели выше, начала выжимать последние соки из местного крестьянства и из венецианских женщин. Однако чаще всего такой сферой приложения ее 1

Так, крупный римский город Антиохия в Сирии (с населением в несколько сотен тысяч человек) в течение III в. был дважды взят персами и сожжен, а часть его жителей при этом была убита или уведена в рабство. 2 На это указывает, например, тот факт, что в Германии крестьянские и городские восстания в течение XVXVI вв. практически не прекращались, но при этом лишь один раз переросли в широкомасштабную крестьянскую войну (в 1524 г.).

306 капиталов и ее устремлений стали военные захваты чужой собственности, о чем пойдет речь далее. Но прежде чем двигаться дальше, давайте уточним используемые понятия. Мы видели в главах I-II, что Октавиан Август в период гражданских войн в Риме в 43-41 гг. до н.э. физически уничтожил, посредством проскрипций и террора, несколько тысяч богатейших римских семейств и конфисковал их имущество и земли, которые раздал сотням тысяч бедняков. Это – тот случай, который можно назвать преодолением кризиса коррупции революционным путем. В сущности, это понятие может включать любое массовое перераспределение собственности олигархии в пользу государства и общества. По-видимому, именно это обусловило такой расцвет Римской империи в эпоху правления Августа: эта была эпоха, говоря современным языком, торжества среднего и малого бизнеса, которому мероприятия Цезаря и Августа по раздаче конфискованных земель и имущества дали второе дыхание. И какое-то время этот средний и малый бизнес (крестьяне-фермеры и ремесленники) мог развиваться и процветать - ведь для образования новых монопольных структур в экономике и для начала нового кризиса коррупции требовалось, по меньшей мере, одно или два поколения. Эпоха Цезаря и Августа – не единственный пример, такое же революционное перераспределение собственности мы видели и в ряде других случаев во время кризисов коррупции в древних обществах. Ничего подобного не было в большинстве стран Западной и Центральной Европы в рассматриваемую эпоху. Очевидно, именно поэтому и экономического расцвета в XV-XVI вв. мы там не видим – в лучшем случае некоторое улучшение ситуации по сравнению с кризисным XIV веком1. И в этот период мы видим там целую прослойку людей и семейств, которых по их основным чертам можно считать типичными представителями олигархии. В Италии эти семьи: Медичи, Борджиа, Ровере и другие, - захватили власть в торговых республиках – Венеции, Генуи, Флоренции – и сформировали их правящую верхушку. В Германии и Австрии мы видим такую же картину. Могущественные семейства торговых магнатов: Фуггеры, Вельзеры, Паумгартнеры, Манлихи, Имхофы, Тухеры, - по словам историков, «монополизировали целые сферы торговли на общеевропейском и внутреннем рынках» и чинили препятствия деятельности более мелких компаний, перекрывая им поставки сырья и рынки сбыта ([19] 10, с.60-61). Кроме того, эти олигархические семейства играли важную роль и в тех захватнических войнах, которые вели на территории Европы некоторые монархи, стремившиеся к мировому господству. Так, известно, что Фуггеры были одними из главных финансистов 40-летних завоевательных войн испано-австрийского императора Карла V (1516-1559 гг.). Как указывает французский историк Р.Мандру, общая сумма, предоставленная ему на эти цели семейством Фуггеров, исчисляется многими миллионами золотых дукатов ([243] p.15). Их роль в финансировании его захватнических войн была так велика, что когда у Фуггеров заканчивались деньги или лопалось терпение и они прекращали финансирование, как это было сначала в 1547 г., а затем в самом конце его правления (1559 г.), то у Карла V сразу же возникали непреодолимые финансовые проблемы, и он отказывался от ее продолжения и заключал мир со своими противниками ([259] pp.356-358). Еще более важную роль играли торговые и финансовые магнаты в финансировании и осуществлении захватнических планов преемников Карла V, австрийских и испанских императоров династии Габсбургов, во время развязанной ими Тридцатилетней войны 1618-1648 гг. Так, в 1622 г. группа чешских и иностранных магнатов (Лихтенштейн, Валленштейн, Михна, де Витта и Бассери) предоставила австрийскому императору Фердинанду II (1619-1637 гг.) финансирование в размере 6 миллионов гульденов для 1

Западноевропейские экономические историки утверждают, что по уровню экономического развития Западная Европа в XVI-XVII вв. мало отличалась от того, что было в средние века, действительно революционные изменения начались лишь в XVIII в. См., например: [190] p. 5

307 ведения войны в обмен на право чеканить императорские монеты на территории Чехии. За этот год они наладили такой массовый выпуск монет и организовали такую их «порчу», что деньги в течение всего лишь одного года обесценились в 10 раз, что для населения было настоящей экономической катастрофой. Как пишет чешский историк Я.Полишенский, «эти отвратительные махинации погубили тысячи семей в самых разных слоях населения, но они расширили и укрепили экономическое положение крупных католических магнатов» ([279] pp.137-138). Один из этих магнатов, Валленштейн, чех по происхождению, владевший целыми областями в Чехии, прославился и непосредственным участием в Тридцатилетней войне. Когда у австрийского императора Фердинанда II через несколько лет войны опять кончились средства на ее ведение, то Валленштейн на свои деньги нанял 30-тысячную армию и вел от имени Фердинанда II завоевательные войны в Германии и Чехии в течение целого десятилетия (1625-1634 гг.). Как пишут историки, он с лихвой возместил затраченные им средства на организацию армии, поскольку нещадно грабил немецкие и чешские города и накладывал на них тяжелые контрибуции ([19] 12, с.524-526). Кроме того, он присваивал себе, в качестве вассала австрийской короны, целые княжества. Не довольствуясь тем, что он уже создал из приобретенных им земель целое герцогство Фридландское на севере Чехии, он присвоил себе также захваченное им княжество Мекленбургское на севере Германии (которое формально получил от австрийского императора в качестве награды за свои услуги) и планировал завладеть всей Чехией после того как захватит чешский трон и станет королем Богемии. Историки называют его «кондотьером» ([19] 12, с.525), что как нельзя лучше характеризует суть и цели его деятельности – грабеж и военные захваты новых территорий ради личного обогащения, но с учетом интересов своего покровителя (австрийского императора). Похожая ситуация была и во Франции, где местные магнаты: Бурбоны (еще до того как стали королевской династией), Гизы, Монморенси, Шатильоны - аккумулировали в своих руках огромные состояния и земли. Как указывают историки, принадлежавшие им земли покрывали значительную часть страны ([260] p.283), поэтому можно сказать, что они в буквальном смысле владели Францией. Именно эти несколько семейств со своими наемными армиями сыграли важнейшую роль в гражданских и междоусобных войнах, охвативших Францию в XVI в. (подробнее см. главу XIII). В целом можно заключить, что магнаты в Западной Европе в рассматриваемую эпоху играли исключительно большую роль в экономике и в военно-политической области, чего не будет, например, в XVIII веке. И этот факт признается ведущими историками. Данную эпоху некоторые из них так и называют: «веком Фуггеров», - а английский историк Г.Элтон пишет, что ничего подобного «веку Фуггеров» в Европе не было вплоть до «века Ротшильдов» (наступившего в XIX веке) ([259] p.16). Вторым обстоятельством, способствовавшим образованию мировой олигархии, было начало колониальной эпохи. Открытия новых земель и новых торговых путей и военное преимущество, которое имела Западная Европа, способствовали легкому покорению новых стран и неслыханному обогащению посредством грабежа и вывоза ценных ресурсов. Наибольшего на первом этапе достигли Испания и Португалия, которые и поделили между собой весь мир. Согласно Тордесильясскому договору (1494 г.), они провели линию с севера на юг, проходившую примерно в 2 тыс. км. западнее Островов Зеленого Мыса: все что к западу от этой линии, принадлежало Испании, все что к востоку – Португалии. Но больше всего колоний захватила Испания, которая эксплуатировала их самым грабительским образом и вывозила из них в огромных количествах золото и серебро. Кроме того, Испания запретила всем иностранным судам плавать в Латинскую Америку, она захватывала и конфисковывала любые суда в Атлантическом и Тихом океане, которые направлялись в испанские колонии или оказывались «в запретной зоне». Таким образом, под властью Испании оказалась значительная часть не только мировой суши, но и мирового океана.

308

Основание Сантьяго. Картина П.Лиро

Но чем больше у Испании было власти над миром, тем больше ей хотелось ее увеличить. В наибольшей мере это касается испано-австрийского императора Карла V и его преемников на испанском и австрийском троне, которые были объединены политическим и матримониальным союзом и ставили перед собой цель захвата власти над Европой и над всем миром1. Как пишут историки, Карл V называл себя «знаменосцем бога»; его канцлер Гаттинара утверждал, что сам Бог поставил Карла V на путь создания мировой монархии; а враг Карла V, король Франции, говорил, что он хочет стать «хозяином повсюду» ([260] p.301; [259] p.335). Судя по всему, после того как в его империю вошла почти вся Латинская Америка и пол-Европы, подчинение своей власти всей остальной Европы стало основной целью и основным смыслом его царствования. Как уже говорилось в предыдущей главе, его империя в Европе включала Испанию, Нидерланды, южную Германию, Австрию, Чехию, Венгрию, Миланское и Неаполитанское королевства, Сицилию, Сардинию, Балеарские острова и даже часть территории современной Франции. Но помимо этого, Карл V был еще и императором Священной Римской империи. И хотя последняя фактически представляла собой конфедерацию немецких государств, избиравших себе императора, однако император мог влиять на эти государства, и, следовательно, вся Германия также была в какой-то мере от него зависима. Но этого было мало – Карл пытался подчинить своей власти также оставшуюся часть Италии и Францию, а также вел войну против немецких государств северной и центральной Германии. Как указывает английский историк Р.Вернхэм, притязания Карла V распространялись почти на все уголки Европы, и даже на Скандинавию и Балтику: выдав свою сестру за короля Дании, он включился в борьбу и за господство в балтийском регионе ([260] p.1). Следует отметить, что при организации своей огромной империи Карл V и его преемники опирались на олигархические принципы управления, которые очень напоминали феодализм, вернее, тот его грабительский вариант, о котором шла речь в предыдущей главе. Так, испанские колонии в Америке и являлись не чем иным как феодальными государствами – вассалами Испании, что признают пишущие о них историки ([230] pp.211, 166). Большинство местного населения Латинской Америки находилось в крепостной зависимости и нещадно эксплуатировалось. Но что характерно: 1

Этот союз между австрийскими и испанскими императорами, ставивший целью передел политической карты Европы, возник еще до Карла V, но последний явился наиболее ярким олицетворением этого союза.

309 Латинской Америкой управляло не испанское правительство и даже не официально сформированные колониальные правительства, а кучка испанских торговых и финансовых воротил – олигархов. Как пишут французские историки П.Шоню и Х.Шоню, там, где шла речь о политике Испании в отношении ее американских колоний, там фактически не существовало испанского государства, а была вместо него группа людей в Андалузии, заправлявших колониальным бизнесом ([184] p.114). Похожие принципы управления вводились Карлом V и в Европе. Здесь император создавал отдельные вассальные королевства, в которых в качестве королей сажал своих родственников. Например, он объединил пять австрийских графств в одно королевство и дал им в качестве короля своего брата Фердинанда, а в Нидерланды послал в качестве правительницы свою тетку Маргариту Австрийскую ([259] pp.339-340). Другие страны он старался сначала привязать к своей империи посредством династических браков, а затем постепенно установить над ними полный контроль. Таким образом, согласно замыслам Карла V, весь мир со временем должен был превратиться в мировую монархию, которой должно было править одно большое семейство и породнившиеся с ним крупные торговые и финансовые магнаты. Члены этого клана должны были владеть всеми землями, контролировать все торговые и финансовые потоки и управлять всеми вассальными государствами, входившими в эту мировую монархию. Народам же этих государств отводилась в лучшем случае роль послушных исполнителей воли этой интернациональной правящей верхушки, не имеющих никакого права голоса. В дальнейшем такую же политику, опиравшуюся на магнатов и полуфеодальные принципы управления, проводили преемники Карла V. Например, австрийский император Фердинанд II (1619-1637 гг.) в массовых масштабах конфисковывал земли у мелкого и среднего дворянства и раздавал эти земли магнатам (см. далее) либо просто закрывал глаза на такие конфискации. В итоге магнаты из захваченных ими земель создавали целые герцогства и княжества, которые становились их личными вотчинами. Так, Валленштейн из конфискованных и приобретенных земель на севере Чехии создал герцогство Фридландское, которое, как отмечает Я.Полишенский, постепенно становилось все больше похожим на самостоятельное государство, где обращались даже собственные деньги ([279] pp.137-138). Как показало исследование деятельности Фуггеров, проведенное французским историком Р.Мандру, это олигархическое семейство в течение XVI – начала XVII вв. целенаправленно скупало земли в Германии в верхнем течении Дуная и фактически создавало из этих земель свое государство, со своими налогами и таможенными пошлинами, где возрождались полуфеодальные отношения ([243] pp.37-77, 245-247). Такие же явления происходили во Франции (см. главу XIII). Именно поэтому некоторые историки пишут о том, что в ряде стран Западной Европы в XVI-XVII вв. произошла реставрация феодализма, хотя в действительности для такого вывода нет оснований. На самом деле речь идет об усилении в этот период власти и могущества олигархии, которая вообще очень часто прибегает к феодальным и полуфеодальным методам управления1. Итак, уже на основе вышеизложенного можно утверждать, что в Западной Европе к XVI в. сложилась мировая олигархия, то есть олигархия, установившая свою власть над значительной частью мира и стремившаяся и имевшая возможности для установления власти над остальной его частью. Но особую силу ей придал союз с католической церковью, которую в эту эпоху можно рассматривать в качестве одной из составных частей мировой олигархии. Католическая церковь уже с давних времен стала частью того класса, который сконцентрировал в своих руках все богатство и власть. Так, она повсюду в Европе владела 1

Олигархические методы управления, такие как монополии, установление власти магната над какой-либо территорией (включая и все, что на ней находится) и даже поражение в правах части населения, например, крестьян, которое мы видели в Венецианской республике, очень близки по своей сути феодальным методам управления.

310 большим количеством земель и выступала как крупный землевладелец, а доходы от церковных налогов и сборов превышали доходы иных королей. Но в рассматриваемую эпоху происходило еще одно любопытное явление. Если раньше папами часто становились кардиналы, поднявшиеся из самых низов и служившие церкви всю свою жизнь, то теперь ими обычно становились члены богатейших олигархических семейств. Так, четыре папы в рассматриваемый нами период (конец XV – середина XVII в.) были из рода Медичи – одного из самых богатых в Италии. А с 1471 г. по 1549 г. все папы (за исключением одного, правившего лишь 1 год) еще до своего выдвижения были связаны родственными узами с четырьмя богатейшими семействами Италии - Медичи, Борджиа, Дориа и Ровере ([53] с.168-180)1. Естественно, деятельность этих пап была направлена в первую очередь на то, чтобы служить интересам родственных им семейств, способствовавших их выдвижению. Как пишет польский историк Я.Ковальский, деятельность папы Сикста IV (1471-1484 гг.), урожденного Франческо Ровере, привела к резкому усилению силы и влияния клана Ровере. Это вызвало серьезные конфликты Рима с Флоренцией, Миланом и Венецией, где правили другие олигархические кланы, которые с беспокойством следили за ростом могущества семейства Ровере ([53] с.168). Известно также, например, что Сикст IV был замешан в попытке убийства и свержения в 1478 г. братьев Медичи, правивших в то время во Флоренции. История правления папы Александра VI (1492-1503 гг.), урожденного Родриго Борджиа, по словам историка, «ограничивается почти исключительно борьбой папской семьи за власть не только в Папском государстве, но и во всей Италии», при этом династия Борджиа «захватывала власть с помощью интриг и убийств» ([53] с.170). Пример другого рода дает нам папа Иннокентий VIII (1484-1492 гг.): породненный с семейством Дориа, он одновременно переплелся родственными и дружескими узами с двумя другими могущественными кланами – Медичи и Ровере ([53] с.169). Как видим, история папства с конца XV в. до середины XVII в. самым тесным образом переплетена с историей итальянских олигархических семейств, их вражды, борьбы за власть и постепенного переплетения родственными узами и узами взаимного сотрудничества. Именно в этот период папы становятся не только главой церкви, но и главой достаточно крупного Папского государства в центральной Италии. Причем, это происходит путем войн и захватов соседних государств и городов, в которых сами папы принимают непосредственное участие. Например, как пишет Я.Ковальский, правление папы Юлия II (1503-1513 гг.), урожденного Джулиано Ровере, было «непрерывной чередой военных походов, в которых часто папа лично принимал участие, сражаясь неоднократно в первых шеренгах своей армии» ([53] с.172). А его предшественник, Александр VI (1492-1503 гг.), урожденный Родриго Борджиа, по словам российских историков – «типичный кондотьер на папском престоле, участвовавший в бесконечных войнах» ([19] 10, с.21). Таким образом, папы в эту эпоху мало отличались от тех кондотьеров, о которых шла речь выше. И на захваченных территориях они продолжали себя вести как завоеватели – известно о множестве восстаний местного населения против власти пап, которые жестоко подавлялись. Римские папы издавна, начиная с XII-XIII веков, вынашивали мировые амбиции и пытались подчинить своей власти католических монархов. Например, папа Бонифаций VIII (1294-1303 гг.) утверждал, что обладает верховной властью над европейскими королями, и вмешивался во внутренние дела Германии, Англии, Польши и других стран; а иностранных послов принимал не в ризе священнослужителя, а сидя на троне в императорской мантии и препоясанный мечом ([53] с.124, 138; [28] с.5). Монархи 1

Сикст IV (1471-1484) и Юлий II (1503-1513) были членами семейства Ровере, Иннокентий VIII (1484-1492) – членом семейства Дориа, Александр VI (1492-1503) и Павел III (1534-1549) - членами семейства Борджиа, Лев X (1513-1521) и Климент VII (1523-1534) – членами семейства Медичи. Павел III (1534-1549 гг.) хотя и не имел официального родства, но его сестра была любовницей папы Александра VI (1492-1503), который был членом семейства Борджиа.

311 крупных европейских стран (Франции, Германии и т.д.) в течение XII-XIV вв. оказывали активное сопротивление этим папским амбициям. В XIV в. французским королям удалось даже добиться переезда папской резиденции из бурлящего политическими интригами Рима в тихий Авиньон, где вдали от мирской суеты папы и пребывали 70 лет. Однако к XVI веку амбиции по установлению папской власти над миром снова возродились. Так, Лев X (1513-1521 гг.) опять выступил с тезисом о том, что власть папы выше власти королей, то есть повторил лозунг, провозглашенный двумя столетиями ранее Бонифацием VIII. Другой папа, Павел III (1534-1549 гг.) решил распространить опыт испанской инквизиции на весь мир, то есть придать инквизиции мировой масштаб. Для этого он учредил высший суд инквизиции в Риме и создал его отделения в ряде других стран. Кроме того, он создал орден иезуитов, который сразу развернул бурную деятельность по всему миру (см. далее) ([53] с.174-181). Но горький урок борьбы пап с европейскими монархами не прошел даром – они убедились, что их собственные мировые амбиции не должны вызывать противодействие наиболее могущественных королей и императоров. А чтобы это обеспечить, было необходимо оказывать этим императорам полезные услуги, а также согласовывать с ними планы по завоеванию мира. Вот так и сложился союз папства с наиболее могущественными в то время королями Испании, а в дальнейшем - и с императорами Австрии. Первые признаки этого союза появились еще в конце XV в., когда папа Александр VI (1492-1503 гг.) санкционировал Тордесильясский договор 1494 г., признав исключительное право Испании и Португалии на весь мир за пределами Европы и тем самым проигнорировав права других государств. Но по-настоящему этот союз проявился в период с середины XVI в. до второй половины XVII в., когда папы активно поддерживали Испанию и Австрию в их войне не только против протестантских государств северной Европы, но и против католической Франции. Так, папа Павел III (1534-1549 гг.) направил свои войска под командование императора Карла V, и они в 1540-х годах воевали в составе его армии ([259] p.356). Папа Григорий XIII (1572-1585 гг.) отлучил от церкви королеву Англии Елизавету и освободил ее подданных от данной ими клятвы верности королеве, и даже призывал к ее убийству, обещая будущему убийце вместо наказания награду от Господа! ([28] с.15).

Папа Павел III (картина Тициана). Папская швейцарская гвардия (современное фото)

Сегодня швейцарская гвардия в Ватикане выполняет в основном ритуальноцеремониальную роль. Но когда-то папские войска активно вели войны с соседними государствами и помогали Габсбургам покорять Европу. Папа Сикст V (1585-1590 гг.) не только приветствовал экспедицию Великой армады против Англии, но и грубо вмешивался во внутренние дела Франции. Своим папским повелением он лишил Бурбонов права наследовать французский престол,

312 освободившийся со смертью последнего короля из династии Валуа. Кроме того, он лишил Бурбонов их владений и поместий, заявив, что они более им не принадлежат ([28] с.443). И все это делалось ради того, чтобы французский трон достался не французу, а испанскому королю, который должен был восстановить во французской католической церкви прежнюю власть папства, ранее ограниченную королями Франции. Но фактически речь шла при этом об уничтожении Франции как самостоятельного государства и об ее вхождении в испано-австрийскую «мировую монархию» в качестве вассала императоров Габсбургов. Разумеется, установившийся в течение XVI в. союз с папами придал особую силу устремлениям испано-австрийской императорской династии. Теперь, после благословления и исключительного участия в их деятельности со стороны римских пап, Габсбурги могли уже с полным основанием заявлять, что сам Бог им поручил строить мировую монархию, причем, не простую, а католическую монархию, освященную католической церковью и католической религией. Только посредством создания такой монархии, заявляли они, можно побороть ересь, включая протестантство, которую католическая церковь предала анафеме. Таким образом, на службу мировой олигархии была поставлена самая сильная и изощренная пропагандистская машина того времени, которая ежедневно или еженедельно обрушивала свои проповеди на десятки миллионов жителей Европы и имела в своем распоряжении такую мощную систему подавления свободомыслия, как инквизиция. Но и это еще не все. Помимо трех основных элементов и трех основных сил, составлявших мировую олигархию той эпохи: олигархических кланов, императорского семейства Габсбургов и папства, - у нее появилась и четвертая сила, на которую она могла опереться. И которая являлась одновременно ее секретной службой, специализирующейся на подрывной деятельности и терроре, и ее мозговым центром, координирующим текущие боевые действия против народов Европы и остального мира. Такой четвертой силой стало Общество Иисуса или, как его чаще называют, орден иезуитов, на деятельности которого давайте остановимся несколько подробнее. 11.2. Иезуиты – передовой отряд мировой олигархии Общество Иисуса было учреждено решением папы Павла III в 1540 г. Иногда предполагают, что оно было создано для борьбы с Реформацией церкви. Но, как указывает историк Х.Эвенетт, это не так: это уже позднее борьба с Реформацией стала его важнейшей миссией в Европе, а его первоначальной целью было установление власти папства по всему миру, включая Индию, Дальний Восток, Африку, Ближний Восток, Турцию, Латинскую Америку ([259] p.298). И это общество в действительности никогда не было монашеским орденом, подобно доминиканцам или францисканцам. Иезуиты не были монахами, они жили светской жизнью. Но главным их отличием от всех прочих светских лиц, равно как и от монашества, было то, что все они принимали обет безусловного подчинения, во-первых, римскому папе, а во-вторых, генералу Общества Иисуса, который назначался папой и исполнял свои обязанности пожизненно, располагая при этом неограниченной властью над всеми иезуитами. Кроме того, в соответствии с папскими решениями и собственными уставами Общества Иисуса, у него были очень широкие права, настолько широкие, что, как заключил Парижский парламент в 1761 г., генерал иезуитов в силу своей власти имел право делать и предписывать вещи, прямо противоположные как постановлениям католических церковных соборов, так и любым законам государств и правительств. И поэтому, по заключению Парижского парламента, права и привилегии ордена иезуитов противоречили правам государей и властей, епископов, университетов, а также всех сословий и граждан Франции ([28] с.66-67, 350). Таким образом, общество иезуитов было своего рода секретной службой папства с неограниченными полномочиями и, говоря современным языком, с лицензией на

313 убийство, подобно секретным службам некоторых современных государств. Но в то время ни у одного государства такой секретной службы еще не было, и в этом было его главное отличие от всех других институтов и организаций. Кроме того, поражает то, как часто в своей деятельности иезуиты нарушали «права государей, властей, университетов и граждан», и как часто они использовали свою «лицензию на убийство». Например, установлено, что они организовали несколько покушений на жизнь правителя Нидерландов Вильгельма Оранского (1572-1584 гг.), а также на жизнь французского короля Генриха IV (1589-1610 гг.). Эти покушения были удачными – оба монарха были убиты. Они также были замешаны в покушениях на жизнь королевы Англии Елизаветы I (1558-1603 гг.) и на жизнь австрийского императора Леопольда I (1658-1705 гг.), правда, неудачных, а также в убийствах и покушениях на жизнь десятков других политических и религиозных деятелей ([28] с.366-472).

Вильгельм I Оранский (1533-1584 гг.) - картина А.Кея. Похоронная процессия 3 августа 1584 г. - гравюра Х.Гольциуса.

Похороны Вильгельма Оранского в Голландии приняли характер национальной трагедии. В связи с этим ряд европейских стран изгнал иезуитов и запретил их деятельность на своей территории: сначала Англия и Нидерланды, затем Франция (в 1595 г.) и позднее даже Испания и Португалия (в 1760-х гг.). Но самые строгие законы против них были приняты в Голландии после убийства Вильгельма Оранского в 1584 г.: как только какойнибудь иезуит переступал границу страны или был обнаружен в ее пределах, он тут же предавался смертной казни (!), независимо от того, был ли он в чем-то виновен или нет ([28] с.403, 429-440).

Изгнание иезуитов из Гаарлема под Амстердамом (1578 г.) - гравюра Ф.Гогенберга

Террористическая деятельность иезуитов не ограничивалась только убийствами правителей и политических деятелей. Они впервые в истории начали прибегать к организации массовых террористических и политических акций на территории

314 европейских стран. Так, иезуиты принимали самое непосредственное участие в организации массовой резни гугенотов во время Варфоломеевской ночи в Париже в 1572 г. А в конце XVI века, согласуясь с намерениями папы и испанского короля по свержению королевской власти во Франции, они развернули массовую кампанию против Генриха IV и его сторонников. Как пишет немецкий историк Т.Гризингер, иезуитские коллегии во Франции в то время стали центрами по организации вооруженной борьбы и террористических акций протии существующего правительства, а в церквях иезуиты на проповедях призывали к свержению и убийству короля ([28] с.177, 449). Прибегали иезуиты и к организации массовых народных волнений и восстаний против действующей власти, как это было, например, в Испании в 1762 г. ([28] с.435-437) Кроме того, излюбленным приемом иезуитов было войти в доверие к главе государства и видным государственным сановникам, а затем использовать это в своих интересах. Этого они старались достичь подкупом, лестью, убеждением, используя слабости и заблуждения людей, в том числе родственников, друзей и любовниц королей и вельмож. А достигнув влияния и власти в очередной стране, не только обогащались, но и стремились изменить курс правительства, а порой и устранить само правительство и государство. Так, добившись в Португалии сильного влияния на королевскую семью, иезуиты усиленно занялись «воспитанием» (в нужном им духе) малолетнего короля Себастьяна (1557-1578 гг.), а когда он подрос, то, как пишет Т.Гризингер, всячески отвлекали его от дел государства и от мыслей о женитьбе, побуждая вместо этого к войнам против неверных и еретиков ([28] с.154). В итоге Себастьян подпал под полное влияние иезуитов, предпринял авантюрный и крайне неудачный поход против Марокко, где и погиб в сражении в возрасте 24 лет. При этом он, по совету своих наставников, не был женат и не оставил наследника, и Португалия, лишившаяся таким образом своей королевской династии, в 1580 г. была присоединена к Испании, чего и добивались иезуиты. Как видим, иезуиты первыми начали применять весь набор подрывных методов по организации насильственной смены власти, которые и в дальнейшем будут использоваться теми, кто стремится к мировому господству. Но иезуиты были не только секретной службой, действующей в интересах папства и тех сил, которые стремились к гегемонии в Европе. Они были также торговцами, мошенниками и кондотьерами, прикрывавшими свою деятельность вывеской богоугодного заведения. Как пишет Т.Гризингер, вся так называемая миссионерская деятельность иезуитов в Индии, Японии, Китае, Африке и Америке не имела ничего общего с распространением христианства ([28] с.93-134). Во всех этих странах иезуиты оставляли нетронутыми местные религии, воззрения и обычаи и даже носили одежду местных священников1. От паствы они требовали лишь одного – принять крещение. После этого иезуиты записывали всех принявших крещение в христиане, хотя те на самом деле оставались язычниками и продолжали верить в своего прежнего бога ([28] с.310). Зато в Европе иезуиты громогласно заявляли о сотнях тысяч новообращенных христиан в Японии, Китае, Индии и других странах. А чтобы никто не мог проверить результаты их деятельности, они всячески препятствовали поездкам других европейцев, особенно католического духовенства, в эти страны – вплоть до их убийства. Так, например, в 1710 г. они подвергли аресту и затем отравили папского легата, посланного для проверки их деятельности в Китай ([28] с.332-333). По словам немецкого историка, деятельность иезуитов в указанных странах христианству «принесла скорее вред, чем пользу» и в течение многих десятилетий представляла собой не что иное, как грандиозное очковтирательство. Тем не менее, указывает Т.Гризингер, им удавалось долгое время вводить в заблуждение европейскую публику: «рассказы об апостольских успехах иезуитов… долго выслушивались с благоговейным изумлением, и многочисленные сочинения их, где как дважды два – четыре доказывалось, что без них не было бы ни 1

Например, в Индии они носили одежду браминов – священников индуистской религии.

315 одного христианина ни в Азии, ни в Африке, ни в Америке, читались с жадностью и восторгом» ([28] с.108, 309). Вся эта так называемая миссионерская деятельность была нужна иезуитам не только в целях повышения своего статуса в глазах пап и европейского общественного мнения. Она была нужна главным образом для того, чтобы под ее прикрытием втираться в доверие к местным правителям и заниматься торговлей и присвоением имущества. Как пишет далее немецкий историк, «вскоре оказалось, что цель иезуитских миссий состоит в приобретении господства и богатства». Именно поэтому иезуиты выбирали для своей деятельности самые богатые страны – Индию, Японию, Китай, Южную Америку, а населению бедных стран – индейцам Северной Америки и неграм Африки «предоставляли возможность коснеть в язычестве» ([28] с.309-310). В Африку иезуиты приезжали, по словам историка, «не для проповедования христианства и не для учреждения своих коллегий, а для закупки негров, которых перевозили отсюда рабами в свои американские колонии». В некоторых случаях они не просто покупали рабов на африканском континенте, а выступали там в качестве «бизнесменов»-работорговцев и организовывали поимку негров, их экспорт и продажу на невольничьих рынках в американских колониях ([28] с.122, 318). А вот в богатых странах иезуиты действовали совсем по-иному. Они здесь развернули бурную миссионерскую деятельность, лестью, подкупом и созданием благообразного имиджа вошли в доверие к местным правителям. Поэтому им многое было позволено, намного больше, чем любым другим европейцам. Пользуясь этим, иезуиты под видом христианских религиозных учреждений развернули широчайшую сеть торговых представительств и факторий, которые скупали по дешевке и вывозили из этих стран все что-либо ценное, что можно было с прибылью перепродать в Европе. На этом иезуиты зарабатывали огромные прибыли, что и являлось одной из важнейших целей их деятельности. Как пишет Т.Гризингер, «по своей сущности они (иезуиты – Ю.К.) составляли не что иное, как большое торговое общество, и все миссии их в Японии, Китае, Ост-Индии, Мексике, Бразилии, Чили, Перу и Буэнос-Айресе были просто торговыми конторами» ([28] с.312). Обороты торговли иезуитов с Индией в конце XVII века уступали лишь голландцам, но превосходили обороты представителей любой другой европейской нации португальцев, англичан, французов, датчан. А в торговле с Японией иезуиты были, повидимому, впереди всех европейских наций ([28] с.312, 318). Парагвай они вообще превратили в свою собственную колонию, в которой были полными хозяевами в течение всего XVII в. и вплоть до середины XVIII в. При этом испанскому королю, который считал эти земли своими, внушили, что там чуть ли не пустыня, в которой никто не живет. А сами, обратив местное население в крепостное состояние и заставив работать на себя, получали от Парагвая ежегодно порядка 10 миллионов талеров дохода, вывозя в огромных количествах в Европу из этой страны серебро, кожи и другое ценное сырье ([28] с.133, 317). Не гнушались иезуиты и любыми другими возможностями заработать большие деньги, даже когда речь шла о явном мошенничестве и обмане. Одним из основных источников их дохода было присвоение имущества умерших. Они повсюду ставили себе задачей втереться в доверие и стать духовными пастырями богатых людей, после чего овладевали их имуществом – иногда после их смерти, а иногда и не дожидаясь ее. Имеется множество фактов, свидетельствующих о том, что для овладения имуществом богатых лиц они прибегали к явному обману и воровству ([28] с.263-308). Например, они принимали ценности на сохранение, но не давали в этом расписки, и просто их присваивали. Или являлись в момент смерти богатых особ якобы в качестве их духовников и, пользуясь смятенным состоянием окружающих, выносили из дома ценные вещи. Ряд таких случаев были доведены до суда и поэтому стали достоянием гласности, но намного большее их число, очевидно, осталось никому неизвестным. Дело в том, что,

316 когда речь шла о любом таком случае, который мог повредить репутации Общества Иисуса, то все иезуиты как один вставали на его защиту. В суды являлись толпы неизвестно откуда взявшихся «свидетелей» в пользу иезуитов, настоящих свидетелей запугивали или подкупали. Организовывалась массовая пропагандистская кампания в церквях и в печатных изданиях. А в одном случае на защиту иезуитов встал даже сам папа. Он забрал дело из обычного суда в папский суд, и решил его в пользу иезуитов ([28] с.269). По существу ни одно из судебных дел, начатых против иезуитов, не закончилось к полному удовлетворению истцов. Поэтому большинство людей, обманутых ими, понимали, что судиться бесполезно, и предпочитали удовлетвориться возвратом лишь малой части того, что у них было украдено. Хотя иезуиты на словах придерживались обета бедности и воздержания от любых удовольствий, но это тоже было очковтирательством. По словам Т.Гризингера, «вскоре выяснилось, что иезуиты в своих обителях, коллегиях и резиденциях ведут жизнь, далеко не чуждую всевозможных наслаждений, что, напротив того, у них господствует роскошь, далеко превосходящая роскошь даже богатых мирян» ([28] с.265). Известно также немало случаев, когда иезуитские монастыри и коллегии были уличены в массовом распутстве – в одних случаях с соседними женскими монастырями, в других случаях с иезуитками, то есть с женщинами, принятыми в Общество Иисуса и жившими рядом с мужчинами1, в третьих - речь шла о массовых случаях изнасилования окружающих женщин ([28] с.240, 245).

Слева: Сладострастие. Карикатура на иезуитов К.Дюзара (1691 г.) Справа: Процессия самобичующихся. Картина Ф.Гойя

Но наиболее частыми были случаи совращения иезуитами прихожанок, чему имеется много примеров ([28] с.237-262). В Испании, Франции, Германии и других странах Западной Европы во второй половине XVI в. дело дошло до того, что под видом религиозных церемоний иезуиты организовывали нечто вроде садомазохистских оргий. В них, как правило, участвовало множество женщин, которые, раздевшись почти совсем донага или с обнаженной грудью – якобы в целях «христианского воспитания» - били друг друга кнутом, или их били сопровождавшие их мужчины. Причем, в течение долгого времени подобные действа совершались публично, в виде своеобразного крестного хода, и посмотреть на них стекались тысячи зрителей ([28] с.249-251). Во Франции в таких «религиозных церемониях» принимали участие сама королева Екатерина Медичи и ее сын король Генрих III, а также много других богатых и знатных особ, которые надевали на лицо маски, чтобы оставаться неузнанными. В последующем эти «церемонии» повсеместно запретили, но в частном порядке они все равно проводились, и подробности 1

Эта неслыханная для католической церкви практика (совместное пребывание в монашеском ордене женщин и мужчин) была запрещена решением (буллой) папы от 21 мая 1631 г.

317 одной из них вскрылись в ходе судебного расследования во французском Тулоне в начале XVIII в. Оказалось, что шесть женщин из числа тех, кто участвовал в добровольном избиении кнутом, состояли в половой связи с иезуитом, который подвергал их такому «христианскому воспитанию» ([28] с.253). Таким образом, эти садомазохистские оргии нередко сопровождались и сексом между их участниками. Надо сказать, что во всех судебных процессах, заведенных против иезуитов, где они обвинялись в изнасиловании, прелюбодеянии и совращении прихожанок, Общество Иисуса занимало такую же позицию, что и в процессах о мошенничестве и краже имущества. Главная цель общества состояла не в том, чтобы наказать своего члена, который как раз не подвергался никакому наказанию, а в том, чтобы не дать никакой возможности нормальной работе суда и быстро свернуть его работу, для того чтобы сохранить имидж иезуитов как примерных христиан и священников ([28] с.243-245). Такое несоответствие между стремлением к благообразному внешнему имиджу иезуитов и полным равнодушием Общества Иисуса к действительной нравственности своих членов вполне соответствовало основным принципам учения иезуитов, которое представляло собой верх лицемерия. Но при этом иезуиты претендовали еще и на то, чтобы быть духовными воспитателями своей паствы, и они утверждали, что проповедуют и насаждают в обществе христианские нормы морали. В действительности однако эти проповедуемые ими нормы и правила поведения ничего общего не имели с христианскими. В частности, иезуитские проповедники утверждали, что позволительны те преступления, которые чем-либо вынуждены. Например, если человеку очень нужны деньги, то он может их украсть, и это не будет преступлением. И даже сын, убивший отца, согласно иезуитскому учению, не является преступником (!), если ему очень нужно получить от отца наследство. Взятка тоже не считается преступлением, если взявший ее чиновник «честно» оказал услугу взяткодателю. Но если он ее не оказал, тогда это неправильно, тогда он должен вернуть взятку обратно ([28] с.354-356). Вот такая «христианская» мораль! Как видим, иезуиты были не просто секретной службой папства и мировой олигархии, но и были наиболее активной ее частью, которая жадно стремилась к обогащению, всевозможным удовольствиям и утолению своего тщеславия и похоти и не останавливалась для достижения своих целей ни перед какими преступлениями. При этом они не просто пренебрегали христианскими нормами морали, но и даже пыталась разработать новую (антихристианскую) мораль, к чему впоследствии еще не раз прибегали те, кто являлся продолжателем начатого ими дела. 11.3. Чем была Реформация для Западной и Центральной Европы? Во все исторические эпохи усиление власти олигархии приводило к росту коррупции в обществе, что, в свою очередь, вызывало массовые социальные протестные движения. Не является исключением и данная эпоха, для которой таким массовым протестным движением стала Реформация церкви. Это название часто сбивало и сбивает с толку людей, которые только начинают изучать историю. Реформация воспринимается ими как процесс некоего упрощения церковных обрядов, избавления от дорогостоящих икон и золотых украшений в церквях, что-то типа «оптимизации производства», и им непонятно, почему этот процесс вызвал столько бурь и потрясений. Чем же для Европы была Реформация? И почему под ее знаменами объединились столь разные персоналии и социальные группы и движения, как Ян Гус и гуситы в Чехии, Томас Мюнцер и участники крестьянской войны в Германии, анабаптисты в Нидерландах и гугеноты во Франции, устроившие в этих странах настоящую социальную революцию с тотальным переделом собственности, с одной стороны, и, с другой стороны, проповедники, призывавшие к мирной реформе церкви и не желавшие революций Мартин Лютер в Германии, Ульрих Цвингли в немецкой Швейцарии, Жан Кальвин во

318 французской, Лефевр д’Этапль во Франции, Савонарола в Италии, Джон Уиклиф и Уильям Тиндаль в Англии, Эразм Роттердамский в Нидерландах, Джон Нокс в Шотландии и еще десятки и сотни других людей разных национальностей, которые вдруг появились одновременно в разных частях Европы и начали выступать в общем-то с одной и той же идеей? Значит, действительно наболело, значит, действительно была острая проблема, которая одновременно взволновала не только их, но и десятки миллионов тех, кто перешел из католической в протестантскую веру.

Мартин Лютер в Вормсе (картина) 17 апреля 1521 г. Мартин Лютер предстал перед высшим светско-религиозным судом в Вормсе, возглавляемым самим императором Карлом V и представителями католической церкви. Несмотря на яркие выступления Лютера, произведшие большое впечатление на присутствующих, суд признал произведения Лютера еретическими и запретил их печатание и распространение, а самого Лютера затем тайно увезли и поместили в замок.

Совершенно очевидно, что проблема эта заключалась в коррупции, поразившей католическую церковь. Но это была не внутренняя проблема церкви, а проблема всего общества. Ведь Западная Европа в ту эпоху была католическим обществом. Каждый человек был обязан посещать католическую церковь и платить церковные налоги. Не католики подвергались постоянной опасности быть изгнанными или подвергнутыми репрессиям, как это произошло с евреями и мусульманами в Испании, Франции, Англии и других странах Западной Европы. Наряду с гражданскими судами, повсеместно существовали канонические (церковные) суды, а также суды инквизиции, которые могли судить любого человека и подвергнуть его наказанию за то, что он недостаточно рьяно следует католическим правилам и установкам. Поэтому влияние католической церкви на западноевропейское общество было огромным. И если ее в какой-то момент начала разъедать коррупция, то это, в отличие от сегодняшнего дня, касалось каждого человека, включая тот мир, в котором он ежедневно жил и ту идеологию, в которую он верил или в которую его заставляли верить. А как можно было верить, если сами служители церкви торговали индульгенциями, церковными должностями и увлекались погоней за богатством и наслаждениями? Самое сильное негодование вызывало высшее духовенство, включая папу, которое регулярно устраивало охоту, пышные праздники, имело целую толпу содержанок и развлекалось всеми

319 возможными способами, отнюдь этого не скрывая. Как указывает Т.Гризингер, на всех церковных празднествах в Риме самые почетные места рядом с высшим католическим духовенством занимали куртизанки, или, говоря современным языком, проститутки ([28] с.58). И тысячи паломников, стекавшихся на эти празднества в Рим со всей Европы, могли воочию лицезреть всю глубину падения, поразившего высшее католическое духовенство. Не случайно Лютер назвал резиденцию пап «вавилонской блудницей», и это словосочетание стало впоследствии весьма популярным среди протестантов. Однако коррупция поразила не только «верхи», но и всю церковь сверху донизу. Как писал немецкий историк, «имя католического монаха, долженствовавшее выражать собой идеал аскетизма и отречения от страстей, сделалось почти синонимом сластолюбца и развратника. Это послужило одним из главных поводов к падению церкви и к успехам Реформации, потому что весь мир был полон рассказами о скандалах духовенства, которым он был свидетелем, и духовенство возбуждало против себя тем больше презрения и насмешек, чем громче проповедовало о непорочности и целомудрии» ([28] с.238). Коррупция католической церкви выражалась также в том, что все население было обязано платить тяжелые церковные налоги и всевозможные церковные поборы, что ухудшало и без того тяжелое положение народных масс. То есть проблема была не только морально-идеологическая, но и социально-экономическая. Помимо этого, она была еще и политической: папство совместно с монархами Испании и Австрии пыталось захватить реальную власть во всех европейских странах и править ими в своих интересах, пыталось стать глобальной или имперской силой, совершенно чуждой интересам европейских народов, которые стремились к самоопределению и освобождению от чужого гнета. Именно поэтому борьба против коррупции католической церкви стала идеей, объединившей в XVI – первой половине XVII вв. народы Западной и Центральной Европы. Смысл этой борьбы был понятен каждому, всем было очевидно, что католическая церковь насквозь пропитана коррупцией, и это касалось жизни каждого человека. Конечно, параллельно нарастали и другие формы социального протеста – ведь, как было показано в предыдущей главе, данный период был периодом роста обнищания масс, увеличения разрыва между богатыми и бедными, то есть периодом очередного кризиса коррупции. Поэтому мы видим в этот период и рост восстаний «низов», сопровождающихся массовым кровопролитием, типа восстаний анабаптистов в Нидерландах, гугенотов во Франции и восстаний крестьян повсеместно в Европе. Но в этих восстаниях дело обычно ограничивалось временным захватом власти в одном или нескольких городах и разграблением местных богачей. Эти протестные движения были направлены против местной олигархии и потому были разобщены. Они не могли объединить Европу перед общей опасностью, перед опасностью стать добычей сил, стремившихся к мировому господству, которая была в то время вполне реальной. Именно такой идеей, объединившей Европу, стала Реформация, которая была не только движением за реформу церкви, но и движением за освобождение народов Европы от власти мировой олигархии, движением за национальное освобождение и за самоопределение наций. Эту мысль уже много раз высказывали ведущие историки. Как писал в свое время английский лорд Л.Намир, «религия – это слово, которым в XVI в. называли национализм» ([309] p.207). Современный историк Т.Паркер, описывая войны между протестантами и католиками на рубеже XVI-XVII вв., пишет: «в самом деле, трудно разобраться, в чем различие между религиозным фанатизмом и националистической волной в религиозных войнах, массовых убийствах и преследованиях этого времени» ([260] p.63). Давно уже было подмечено, что Реформация в каждой стране приняла свою форму – нет единой протестантской церкви нескольких стран, в каждой стране сложилась своя церковь, отличная от протестантских церквей в других странах. И это произошло потому, что протестантская идея, идея Реформации – это и была идея национального

320 объединения страны и обретения ею реальной независимости. И она в каждой стране приобретала свои особые черты. Например, как отмечал английский историк К.Хилл, именно протестантизм послужил объединению отдельных нидерландских провинций в самостоятельное государство - Голландию (которая первоначально так и называлась – Объединенные провинции). И, замечает историк, в тех случаях, когда идея реформы церкви не имела связи с национально-освободительной идеей, как это было, например, в Польше и во Франции, там протестантство и не смогло утвердиться, а сохранился католицизм ([212] p.23).

Реформация и крестьянская война - карта. Источник: http://istfak-nnov.narod.ru Реформация XVI века происходила на фоне полыхавшей в Европе крестьянской войны, которая и придала ей такой массовый характер - характер социальной революции.

Но все же национально-освободительная идея была не единственной движущей силой Реформации. Необыкновенный размах и успех Реформации в Европе объясняется тем, что она под своим флагом объединила несколько движений: и национальноосвободительное, и социальный протест «низов», и движение против коррупции духовенства, и, наконец, еще одно движение, которое имело не меньшее, а возможно, и большее, значение в истории Западной Европы, чем все остальные – это протест против коррупции государства и стремление защитить от нее простых людей. На это также уже много раз указывали историки. Например, английский историк Д.Грин писал, что движение за церковную реформу было лишь одним из направлений гуманизма, то есть движения, направленного на защиту интересов простых людей, против гнета и деспотизма королей и других «сильных мира сего» ([29] 1, с.444-449). Именно поэтому очень многие борцы за Реформацию были одновременно и борцами за гуманизм – как, например, великим борцом и за то, и за другое, был Эразм Роттердамский. Мартин Лютер обличал

321 нечестных купцов и князей, грабящих простой народ. Под знаменем Реформации выросло и такое движение, как пуританство в Англии, возникшее во второй половине XVI в. Как видно из самого его названия (от слова «pure» - чистый), это было движение за очищение общества. Как пишет Д.Грин, основу философии пуритан составляло новое понятие общественного равенства, при этом отношение ко всем людям строилось не по тому принципу, насколько они были богаты, а по тому, насколько они были честны и порядочны. «Обычный пуританин, - писал историк, - любил всех благочестивых людей и не терпел злых и нечестивых» ([29] 2, с.9, 12). Он приводит примеры, как пуритане, включая одного из лидеров Английской революции Оливера Кромвеля, испытывали искреннее сочувствие и сострадание к участи простых людей и без капли того и другого принимали решение о казни английского короля, запятнавшего себя низостью и предательством по отношению к своему народу ([29] 2, с.9, 12, 148, 161-162). Итак, помимо социального и национально-освободительного движения, под знаменем Реформации поднялось еще и движение против коррупции и зла в обществе. По словам английского историка Г.Элтона, Реформация была «движением духа» ([259] p.3).

Слева: Эразм Роттердамский. Картина Г.Гольбейна-младшего. Справа: Оливер Кромвель. Портрет работы Ван Дейка

11.4. Контрреформация и Тридцатилетняя война Реформация церкви, начавшаяся стихийно и почти одновременно в самых разных уголках Европы, в течение XVI в. сделала гигантские успехи. Во многих странах протестанты к последней четверти XVI века составляли уже подавляющее большинство населения. И это относится не только к тем странам, которые мы сегодня привыкли причислять к протестантским (Англия, Голландия, Швейцария, Скандинавия, северная и центральная Германия). В Австрии, по данным Т.Гризингера, протестанты в конце XVI в. составляли большинство жителей, а, например, в районах, прилегающих к Донауверту в Баварии, их число составляло более 4/5 от всего населения ([28] с.200, 205). Похожая ситуация была и в других областях на юге Германии, а также в Богемии (современной Чехии), немало протестантов было и во Франции. Что касается центральной и северной Германии, то во многих областях католики составляли там менее 10% населения, а иногда их оставалось всего одна или несколько семей в городе ([28] с.193, 195). Как пишет Д.Грин о том периоде, «посланник Венеции определял число католиков в Германии приблизительно как одну десятую часть всего населения» ([29] 2, с.24). Разумеется, такая ситуация вызывала сильную озабоченность папства и католической церкви. Помимо резкого сокращения доходов и влияния католической церкви в этих странах, массовый переход в протестантство там очень часто сопровождался конфискацией ее имущества ([260] p.51), иногда передаваемого

322 протестантской церкви, но намного чаще - светской власти. Поэтому Реформация была одновременно и революционным переделом собственности, с которым большинство стран Западной и Центральной Европы столкнулись впервые. Можно задать вопрос: почему католическая церковь более полувека: с 1517 г., когда Лютер опубликовал свои антикатолические тезисы, и до 1570-х гг., - пассивно наблюдала за тем, как на севере и в центре Европы выгоняют ее священников, отбирают ее имущество, и ничего не предпринимала. Дело в том, что главной силой, на которую опиралось папство в то время, был испано-австрийский император Карл V, а он увяз очень сильно в войне с Францией и итальянскими городами. Именно в этой связи историк Ф.Спунер пишет, что борьба между Карлом V (Габсбургом) и королем Франции Франциском I «спасла Германию» ([259] p.340). Не будь этой непрерывной борьбы, Карл V, как говорится, прошелся бы по ней мощным катком; и если бы протестантство после этого не исчезло совсем, то от самостоятельности германских княжеств (что и было основной сутью движения) не осталось бы и следа. Тем не менее, уже на исходе своих сил Карл V предпринял попытку противодействовать Реформации в северной и центральной Европе. В 1540-е годы, имея в составе своей армии папские войска, он начал агрессию против протестантских государств Германии. Но немецкие княжества объединились и в 1550 г. создали оборонительную лигу, договорившись также о совместных действиях против Габсбургов с Францией и Турцией ([259] pp.356-357). Это оказалось «последней соломинкой, сломавшей шею верблюду» - верблюду, который и так уже нес слишком большую ношу: через несколько лет Карл V признал невозможным продолжение войны, заключил мир и отрекся от престола.

Отречение Карла V 25 октября 1555 г. Картина Ф.Франкена II Карл V Габсбург к 1555 году «надорвался» и отрекся от трона, будучи не в силах продолжать завоевательные войны, которые не прекращались в течение всех 30 лет его царствования. Но начатое им «дело» по завоеванию мира продолжили его наследники – испанские и австрийские императоры Габсбурги.

Развал империи Карла V на две половины и усталость от войны сделали невозможной для папства дальнейшую активную борьбу. Ситуация несколько изменилась лишь к 1570-м годам: у Испании начали вновь возрождаться экспансионистские устремления, а иезуиты к тому времени уже сложились в большую силу, которую можно было использовать в борьбе с Реформацией. Они и стали такой координирующей силой, передовым отрядом в борьбе против Реформации. Как указывает Т.Гризингер, «с 1570 года иезуиты начали делать частые попытки нарушить религиозный мир и возбуждать местные гонения на протестантов» ([28] с.192). А за три года до этого Испания

323 предприняла решительную попытку усмирить Нидерланды, где Реформация начала приобретать форму народной революции. Поэтому конец 1560-х – начало 1570-х гг. можно считать началом Контрреформации и так называемых «религиозных», а, в действительности, национально-освободительных и гражданских войн в Европе. Сразу изменился и характер европейских войн. Как отмечает Г.Элтон, в Западной Европе с эпохи средневековья существовали рыцарский кодекс чести и правила благородства и гуманного поведения во время войны. И вплоть до середины XVI века все армии, ведшие войны на территории Европы, придерживались или стремились придерживаться этих правил, что было как бы само собой разумеющимся. Помимо прочего, они подразумевали гуманное отношение к жителям захваченных городов и к пленным. Однако где-то в середине или второй половине XVI века, указывает историк, ситуация начала резко меняться и окончательно изменилась к XVII веку: теперь воюющие армии грабили и безжалостно уничтожали гражданское население, чего не было ранее, насиловали женщин, гуманное отношение к пленным также осталось в прошлом, а прежние понятия о рыцарстве начали вызывать лишь усмешку. Именно поэтому Дон Кихот, отмечает Г.Элтон, стал такой смешной фигурой – он пытался соблюдать правила, которые были верны для предыдущего, но не для современного ему века ([259] pp.12, 14). Р.Вернхэм также указывает на начало массового кровопролития среди мирного населения в Европе где-то в последней трети XVI в., которое продолжалось и в начале XVII в. ([260] p.1)

Варфоломеевская ночь в Париже. Картина Ф.Дюбуа

Итак, мы видим то изменение, которое произошло в характере войн, и можем теперь объяснить его причину – на арену Европы вышла мировая олигархия, и она начала войну не просто против отдельных правительств, а против европейских народов, против населения Европы. Впрочем, как мы видели выше, войну против народа олигархия вела всегда, когда народ мешал ее интересам, мы видели массовую резню в Константинополе и Кесарии при Юстиниане, на Украине при польских панах и в других приводившихся выше исторических примерах. Не удивительно, что и в Западной Европе массовая резня начинается при самом непосредственном участии олигархии. В 1572 г. происходят всем известные события Варфоломеевской ночи в Париже. Только за один день было убито несколько тысяч гугенотов, и вслед за этим началось их массовое истребление по всей Франции. Все это сопровождалось грабежом их имущества, так как среди убитых было

324 много состоятельных людей. Как известно, эта акция была задумана и спланирована французской королевой Екатериной Медичи, которая принадлежала к уже упоминавшемуся богатейшему и могущественнейшему семейству Италии, и французским магнатом Генрихом Гизом ([19] 10, с.190). Менее известно, однако, что генералом (главой) иезуитов, принявших столь деятельное участие в Варфоломеевской ночи, в то время был Франсиско Борджиа – представитель другого богатейшего семейства Италии. А именно генерал иезуитов, как было показано выше, принимал все основные решения и обладал неограниченной властью в Обществе Иисуса. Итак, мы видим представителей трех олигархических кланов (Медичи, Гизы и Борджиа), которые организовали первую массовую резню в Европе, положившую начало кровавым гражданским и междоусобным войнам во Франции.

Генрих I Лотарингский, герцог де Гиз. Екатерина Медичи, королева Франции Одновременно с этим начинается применение террора со стороны властей по отношению к мирному населению. В 1566 г. в Нидерландах произошли массовые народные восстания, вызванные ухудшением условий жизни народа и недовольством, накопившимся за годы испанского господства. Этот протест вылился и на католическую церковь, которая была главным оплотом и символом испанского владычества в Нидерландах. Восставшие разгромили более 5000 католических церквей и монастырей и разграбили их имущество, значительная часть которого передавалась городским магистратам для организации помощи беднякам ([19] 10, с.270-271). В ответ испанский король Филипп II (1556-1598 гг.) послал в Нидерланды 60-тысячную армию во главе с герцогом Альбой, который организовал там настоящий террор. Только официально было казнено или сослано на каторгу 12 тысяч человек ([260] p.271), причем все приговоры выносились волюнтаристским образом, без соблюдения обычной судебной процедуры. Общее же число жертв испанского террора в Нидерландах в этот период, по оценкам, достигло 100 тысяч человек ([54] с.89). Подробности этого чудовищного и даже садистского террора испанцев описаны в популярном историческом романе Ш. де Костера «Легенда об Уленшпигеле и Ламме Гудзаке». В 1590-х годах террор начался и на территории Центральной Европы – в Германии, Австрии и Богемии. Здесь иезуиты совместно с католическим духовенством начали кампанию по насильственному возврату населения в католическую веру. Необыкновенный размах это мероприятие получило потому, что в нем самое непосредственное участие приняли австрийский эрцгерцог Фердинанд, впоследствии – император Священной Римской империи Фердинанд II (1619-1637 гг.), и баварский герцог Максимилиан I (1596-1651 гг.). Оба они еще в детстве были отданы в главную иезуитскую школу в Ингольштадте, прошли полный курс иезуитского образования, хорошо усвоили учение и «моральные нормы» иезуитов и в течение всей жизни продолжали оставаться

325 под их сильным влиянием ([28] с.197-198). Вскоре после начала своего правления они издали указы о недопустимости терпеть «протестантскую ересь» на подвластной им территории и начали силой изгонять протестантство из Австрии и Баварии. Все протестантские церкви там были закрыты, а протестантским священникам под угрозой смертной казни было велено покинуть эти страны. При этом уничтожались предметы протестантского культа, а много церквей было просто разрушено. Повсеместно была введена инквизиция, которая подвергала пыткам и казни всех, кто продолжал исповедовать протестантство. Для наглядности по всем городам и деревням были воздвигнуты виселицы, на которых вешали «еретиков», только в Австрии было сожжено до 40 000 лютеранских библий, а 30 тысяч человек бросили свои дома и нажитое имущество и убежали от преследований за пределы Баварии и Австрии ([28] с. 199-200). Попытки подобного же насильственного обращения в католицизм предпринимались и в ряде областей центральной Германии и в Богемии ([28] с.195-196, 205-207, 212). Правда, иезуитам там не хватало, говоря современным языком, административного ресурса – эти территории не были подвластны их воспитанникам Фердинанду и Максимилиану. Но даже и без этого ресурса, при помощи запугивания, подстрекательства, а также запретов и приказов, принятых местными католическими епископами, им удалось достичь достаточно многого, поскольку протестанты были разобщены и представляли собой неорганизованную массу. В результате описанных событий ситуация резко изменилась. Если в 1559 г., указывает Т.Паркер, победа протестантства была возможна не только в Северной и Центральной Европе, но и во Франции, и у этого движения было немало последователей даже на юге Европы, то в начале XVII века, по словам историка, протестанты находились в отчаянном положении и почти в истерическом состоянии, опасаясь окончательного уничтожения Реформации ([260] p.59-60). Помимо Австрии и Баварии, протестанты преследовались и во Франции. Что касается Испании и Италии, то все зачатки этого движения были вырваны с корнем посредством инквизиции и суровых репрессий. Именно эта ситуация, пишет историк, привела к Тридцатилетней войне, которая для европейских народов была войной за выживание, борьбой с экспансией католических государств, стремившихся уничтожить не только веру, но и национальные особенности этих народов ([260] p.59-60). Тридцатилетняя война (1618-1648 гг.) стала самым серьезным военным конфликтом в Европе за всю историю современных европейских наций с момента их возникновения и вплоть до наполеоновских войн начала XIX века. И.Валлерстайн назвал ее первой мировой войной глобальной капиталистической экономики ([310] p.23). Действительно, эта война заслуживает того, чтобы считаться первой мировой войной в истории современной европейской цивилизации. Хотя основные военные действия проходили на территории Германии, но они были беспрецедентными по размаху; кроме того, в войне приняло участие более десятка государств, и она продолжалась, как следует из ее названия, целых 30 лет. В прошлом были попытки историков рассматривать Тридцатилетнюю войну как «религиозную», но затем от этих попыток отказались. Сегодня наиболее распространен взгляд на нее именно как на войну народов Европы против внешней агрессии1. Но главное, что такого же мнения придерживались и современники, участники этой войны. Например, один из них, известный чешский патриот Ян Комениус даже в 1667 г., то есть почти через 20 лет после окончания Тридцатилетней войны, призывал Англию и Нидерланды прекратить междоусобную войну и закончить свою миссию, которую он видел в окончательном разгроме «мировой монархии» испанских и австрийских Габсбургов ([279] p.1). Другой известный политический деятель той эпохи, англичанин Оливер Кромвель, незадолго до своей смерти (1658 г.) также писал о той борьбе, которую 1

См. выше мнение Т.Паркера, К.Хилла и других историков о том, что т.н. «религиозные» войны и движения эпохи Контрреформации в действительности были национально-освободительными войнами.

326 Англия все еще продолжает вести «на стороне Бога» «с римским Вавилоном, главной опорой которого является Испания» ([29] 2, с.196). Как видим, даже спустя 10-20 лет после окончания Тридцатилетней войны, когда былое могущество испано-австрийских Габсбургов и их «католической коалиции» было безвозвратно подорвано и уже не внушало опасений, патриоты европейских стран – от Англии до Чехии - продолжали бить в набат и серьезно полагали, что война с «мировой монархией» еще не окончилась. Значит, опасность, грозившая европейским нациям, была действительно так велика, что продолжала занимать умы ведущих деятелей эпохи еще долго после того, как она уже фактически перестала существовать. На это указывают и чрезвычайные меры, принятые против иезуитов в странах антигабсбургской коалиции, причем еще задолго до начала Тридцатилетней войны. Даже в странах антигитлеровской коалиции во время II мировой войны (1939-1945 гг.) не расстреливали немецких шпионов без суда и следствия, как это делали в Нидерландах с иезуитами, которых считали шпионами Габсбургов и папства.

Испанский король Филипп II - картина Тициана. Непобедимая армада покидает Испанию в 1588 г. - старинная миниатюра. Действительно, если мы вспомним ход Тридцатилетней войны, а также то, что ей предшествовало, то мы должны с этим согласиться. Ведь наступление «католической коалиции», а вернее, мировой олигархии, началось в конце XVI в. – начале XVII в. по всему фронту1. Выше уже говорилось о массовой резне протестантов и иных мерах по «искоренению ереси» во Франции, Германии, Австрии, Италии и Испании, начавшейся в этот период, о массовом терроре испанцев в Нидерландах. Одновременно с этим, в 1580 году, к «мировой монархии» Габсбургов была присоединена Португалия. Ее присоединили к владениям испанского короля Филиппа II, и он стал, помимо прочих своих регалий, еще и королем Португалии Филиппом I (разумеется, мнения самих португальцев при этом никто не спрашивал). А в 1588 г. была сделана попытка завоевания Англии – Филипп II отправил к ее берегам знаменитую Великую Армаду из 150 кораблей. И если бы не случайная буря, которая разметала и разбила эту армаду о скалы, и не самоотверженная борьба англичан, имевших флот, по крайней мере, вдвое меньший испанского, то неизвестно, чем бы все это закончилось. Могущество Испании накануне 1

Историки часто используют термин «католическая коалиция», что не совсем корректно – например, католическая Франция тоже была врагом этой коалиции. Я не хочу пересматривать этот уже устоявшийся термин; но мы с Вами должны понимать, что «католическая коалиция» была не чем иным как мировой олигархией той эпохи, рвущейся к мировому господству.

327 1588 года было так велико, что, как пишет Д.Грин, все европейские дипломаты считали «безумием» упорное сопротивление английской королевы Елизаветы I (1558-1603 гг.) планам испанского короля и ее нежелание плясать под его дудку ([29] 1, с.607, 613). Одновременно с отплытием Армады было организовано восстание во Франции, во главе с Гизами, против французского короля Генриха III. Это восстание также спонсировалось Филиппом II и иезуитами и было направлено не только на ослабление Франции, но и на то, чтобы помешать французской помощи Англии во время испанской интервенции. И эта цель была достигнута – в момент вторжения Великой Армады Франция забыла свои обещания помощи Англии, так как была занята внутренней междоусобной войной. Одновременно иезуиты организовали серию покушений на Вильгельма Оранского в Нидерландах и на Елизавету I в Англии. Как видим, действия всех участников «католической коалиции»: испано-австрийских Габсбургов, иезуитов и местных олигархических кланов, - хорошо координировались. Военная интервенция против Англии не удалась, но попытки подчинить Францию не прекращались. Сначала, как выше уже говорилось, папа Сикст V (1585-1590 гг.) запретил Бурбонам наследовать французский престол, оставшийся без прямых наследников - у Генриха III, последнего представителя правящей династии Валуа, не было детей. Таким образом, согласно планам папства и «католической коалиции», французская корона должна была достаться испанскому королю Филиппу II – по тому же сценарию, как это проделали с Португалией в 1580 году – и Франция как самостоятельное государство должна была исчезнуть. Однако Генрих Бурбонский, которого Генрих III Валуа назначил свои преемником, вопреки этим планам, все же стал королем Франции Генрихом IV (1589-1610 гг.). Тогда папа Сикст V отлучил его от церкви, под предлогом того, что он был протестантом. В ответ Генрих IV, чтобы снять с себя папскую анафему и устранить предлог для прямой военной интервенции со стороны «католической коалиции», в 1593 г. перешел в католичество1.

Папа Сикст V

Генрих IV Бурбон

Однако это не остановило попыток Филиппа II и его союзников подчинить Францию. Хотя папа был вынужден снять анафему с Генриха IV, но лишь спустя 2 года, в 1595 году, и то, как указывают историки, только потому, что она уже задолго до этого была снята французской католической церковью ([260] p.307; [28] с.450). А попытки иезуитов организовать восстание против Генриха IV и покушения на него не прекращались в течение всех последующих лет его жизни – вплоть до убийства Генриха

1

Отсюда его знаменитое изречение – «Париж стоит обедни».

328 IV в 1610 г.1 Так «католическая коалиция» показала всему миру свои истинные намерения, которые заключались не столько в утверждении католицизма, сколько в установлении своей власти над миром. Потому что ничем иным нельзя объяснить то маниакальное упорство, с которым папа и иезуиты пытались добиться передачи короны католической Франции испанскому королю. Наступление мировой олигархии продолжалось не только в Западной, но также в Центральной и Восточной Европе. Речь Посполитая была в этот период союзницей австрийских Габсбургов, и планы польской олигархии по формированию империи от норвежских фьордов до Тихого океана (с присоединением России и Швеции) можно рассматривать как часть общего плана по захвату господства над миром (см. главу VIII). Что касается Центральной Европы, то вслед за гонениями на протестантов Австрии и Баварии, происходившими в конце XVI века, австрийские Габсбурги и созданная ими Католическая лига развязала войны против протестантов Чехии и северной Германии, стремясь не только искоренить протестантство, но и подчинить их своей власти (см. далее). Как следует из вышеизложенного, участники Тридцатилетней войны (1618-1648 гг.) определились задолго до того, как она началась. С одной стороны это были, если можно так выразиться, волки, которые уже в течение нескольких десятилетий пытались сожрать овец или загнать их в свое логово, и, с другой стороны, те самые овцы, которые наконец осознали, что их таки сожрут, если они не окажут отчаянного сопротивления. Главным участником этой затяжной войны со стороны «волков», как уже было сказано, являлась империя Габсбургов. Хотя эта империя и развалилась на две части в середине XVI в., но между испанскими и австрийскими Габсбургами сохранялись не только близкие родственные отношения, но и тесное взаимопонимание. Кроме того, те силы, на которые опирались испанские и австрийские императоры: папство, иезуиты, военная олигархия типа Валленштейна и Гизов и финансовые олигархические семейства типа Фуггеров, - по-прежнему подталкивали их к строительству «мировой монархии». Как пишут российские историки, в течение нескольких десятилетий в XVII веке предпринимались упорные усилия, направленные на возрождение и усиление мощи империи Габсбургов ([18] 3, с.302). Против коалиции Габсбургов воевали именно те страны, на которых и была направлена агрессия со стороны «волков» в течение 40-50 лет, предшествовавших Тридцатилетней войне. Эти страны фактически боролись за свою независимость. Среди них - протестантские княжества северной и центральной Германии, Франция, Чехия, Нидерланды, Англия, Дания, Швеция, отдельные государства Италии. В большинстве этих стран к тому времени победила Реформация, и они стали протестантскими. Но Франция оставалась католической страной, и, тем не менее, воевала против «католической коалиции» Габсбургов. Кроме того, австрийские дворяне в 1620 г. собрали целую армию и тоже выступили против Габсбургов; против них воевали также некоторые итальянские государства - несмотря на то, что Италия и Австрия остались в лоне католической церкви. Как видим, «протестантская коалиция» объединяла не только протестантские государства и народы, но и католические. Поэтому единственно возможный вывод состоит в том, что все эти народы объединились в коалицию не ввиду принадлежности к какой-то религии, а ввиду общей цели – борьба с империализмом Габсбургов и папства2. 1

Перед этим Генрих III (1574-1589 гг.) тоже был убит - его убил фанатичный монах-доминиканец Жак Клеман во время аудиенции. Скорее всего, это убийство также организовали либо иезуиты, либо другие участники «католической коалиции». 2 Помимо тезиса о «религиозных войнах» XVI-XVII вв., который явно насаждается в политических целях (см. главу XVIII), есть и другие примеры того, как история этих войн переписывается в угоду политике. Так, в прошлом, в период соперничества Франции и Германии, немецкие историки пытались объяснить Тридцатилетнюю войну столкновением двух цивилизаций – «германской» и «романской», объединявших народы, говорящие соответственно на языках германской и романской группы. Но это еще менее объясняет

329

Карта Тридцатилетней войны. Источник: http://dic.academic.ru

Давайте подробнее рассмотрим основные движущие силы Тридцатилетней войны и ее ход. Если начать с Восточной Европы, то, как уже было сказано, в «католическую коалицию» Габсбургов входила Речь Посполитая, которую российские историки называют «восточным форпостом» этой коалиции ([18] 3, с.303). О том, каковы были имперские планы магнатской Польши в ту эпоху (по присоединению России и Швеции), выше уже говорилось. Известно и то, что эти планы поддерживались папством. И одновременно с началом Тридцатилетней войны (какая опять согласованность действий!) Польша предприняла в 1617-1618 гг. поход на Москву с целью захвата русского трона (и насаждения в Московии католической веры). А после того как захват русского трона не удался, польские магнаты начали войну со Швецией, которая являлась активным членом «протестантской коалиции». Что касается Центральной и Западной Европы, то основную скрипку здесь играли, помимо самих австрийских и испанских Габсбургов и их армий, также те силы, о которых выше уже говорилось – кондотьеры, военная олигархия. Для чешского магната Валленештейна эта война была, прежде всего, выгодным предприятием, приносящим доходы и утолявшим его жажду власти – посредством грабежей местного населения и посредством присоединения новых владений к его землям. Чех по национальности, он утопил Чехию в крови. А затем амбиции его зашли так далеко, что помимо тех областей и герцогств, которыми он уже владел, он решил присоединить к своим владениям всю Чехию и объявить себя чешским королем. Но не успел – его убили его собственные помощники и соратники, ужаснувшись его планам.

состав участников войны – получается, что Франция и Чехия оказались в «германоязычной» коалиции, а Австрия, Бавария и Польша – в «романоязычной».

330

Альбрехт Валленштейн (картина)

Другим примером кондотьера был баварский король Максимилиан – ученик иезуитов (см. выше). Для ведения войны с «протестантской коалицией» он создал Католическую лигу, но старался ее деятельность посвятить не религии и даже не политике, а войне и разграблению немецких протестантских государств. Когда Габсбурги в 1616 г. решили расширить Католическую лигу за счет включения ряда новых государств и создать из нее широкий политический союз, Максимилиан вышел из нее и создал другую Католическую лигу с соседними мелкими государствами, преследовавшую чисто военные завоевательные цели ([261] p.291), которая и стала главным мотором Тридцатилетней войны на первой ее фазе. Но активные военные действия лиги начались еще за несколько лет до официального начала Тридцатилетней войны, в 1614-1615 гг., когда Максимилиан начал путем военного вторжения и репрессий против населения насаждать католицизм в герцогстве Юлих, графстве Клеве, городах Ахене и Мюльгейме и других городах Германии ([18] 3, с.304). Максимилиан Баварский первоначально сам стремился стать императором Австрии – как указывает историк Г.Рамзэй, он упорно побуждал императора Рудольфа (1576-1612 гг.) назвать имя своего преемника на случай своей смерти, по-видимому, ожидая, что этим преемником станет он сам ([261] p.290). Но этот его план не удался. Зато сразу после начала Тридцатилетней войны австрийскую императорскую корону получил другой ученик иезуитов – Фердинанд II (1619-1637 гг.), который, как и Максимилиан, посвятил себя военным авантюрам и грабежу соседних государств. О бедствиях населения во время войны в результате действий габсбургской коалиции свидетельствуют следующие примеры. После взятия Магдебурга войсками Католической лиги в 1631 г. из 30 тысячи жителей города в живых осталось только 5 тысяч, все остальные погибли во время осады или были перебиты наемниками осаждавшей армии ([18] 3, с.316). Как указывает Я.Полишенский, войска «католической коалиции» отбирали у населения деньги, продовольствие, имущество, насиловали женщин; дело доходило даже до того, что солдаты уносили окна и двери, и местным жителям ничего не оставалось, как только покидать свои жилища – поэтому повсюду стояли опустевшие дома без окон и дверей ([279] p.144). Но особенно печальная судьба постигла Чехию. После разгрома чешской армии армией Католической лиги в битве у Белой Горы в 1620 г. в Чехии начались массовые казни и репрессии, направленные не только против чешских крестьян и горожан, но и против дворянства. Более половины всех земель в стране, находившихся в частной собственности, были конфискованы, что чешский историк называет «политикой преднамеренного грабежа со стороны Вены и ее агентов» ([279] pp.142-146). Эти конфискованные земли переходили в основном к крупным магнатам и к ордену иезуитов, что привело к резкой концентрации собственности в руках олигархии. Если до начала Тридцатилетней войны, по данным Я.Полишенского, в руках мелкопоместного чешского дворянства находилась примерно 1/3 всех земель, то после конфискаций - всего лишь

331 10%, а магнаты и католическая церковь в результате конфискаций сосредоточили в своих руках около 80% всех земель. В итоге, пишет историк, практически исчез тот средний класс, на котором держалась вся экономика и социальная жизнь Чехии – подавляющая его часть превратилась в нищих или была вынуждена эмигрировать ([279] pp.142-146).

Ж.Колло. Офорт из серии «Бедствия войны». 1663 г.

Помимо конфискаций имущества и страшного разграбления территории Чехии, на города были наложены огромные контрибуции, которые было невозможно выплатить. В стране было запрещено не только протестантство, но фактически был запрещен и чешский язык, единственным официальным языком стал немецкий. Как пишет чешский историк, наряду с «германизацией», произошла и «феодализация» страны, включая введение крепостного права. В последующем, отмечает Полишенский, в течение всего периода, пока Чехия находилась под «игом Габсбургов», она оставалась хронически неблагополучным и социально нестабильным регионом ([279] pp.147, 263-264). Печальная судьба постигла и государства Италии – почти все они после Тридцатилетней войны, по словам Г.Элтона, фактически превратились в «испанские сатрапии» ([259] p.10), в которых царило мракобесие и свирепствовала инквизиция. Как видим, «мировая монархия» Габсбургов и стоящие за ней силы стремились уничтожить не только протестантское свободомыслие и гуманизм, но и всякое национальное самосознание европейских народов, их язык и культуру, а также уничтожить средний класс и национальную элиту – основу экономики и социальной жизни любой нации, основу ее благополучия. Но большинству европейских народов, участвовавших в войне против габсбургской коалиции, все же удалось отстоять свою независимость и свои ценности – большинству германских государств, Нидерландам, Франции, Англии, Дании. Во многом этот результат был предопределен активным участием в войне даже тех государств, которым война на первом ее этапе вроде бы не угрожала (Швеция, Франция), но которые понимали, что в случае успеха Габсбургов в покорении других стран Европы следующими на очереди будут они сами. Помогла и помощь добровольцев – так, многие английские добровольцы сражались за свободу голландцев, голландские и шотландские - за свободу чехов и т.д. Поэтому европейские народы спасла их солидарность в борьбе и осознание общей опасности, которое, как мы видели, было настолько сильным, что даже в течение многих лет после окончания Тридцатилетней войны не покидало наиболее активных борцов с «мировой монархией». Как было показано выше, Тридцатилетняя война была кульминацией в борьбе народов Европы против мировой олигархии – борьбе, длившейся полтора столетия, с начала XVI в. до середины XVII в. Поэтому именно победа в Тридцатилетней войне,

332 окончательно сломавшая хребет этой олигархии, позволила части европейских наций совершить прорыв в борьбе не только с внешней коррупцией, навязываемой им извне, но и в борьбе с внутренней коррупцией. Именно она позволила им впервые в истории совершить уникальную в своем роде социальную революцию, революцию в области экономики, демократии, свободомыслия и гуманизма, придавшую небывало мощный импульс их последующему развитию в XVIII-XIX веках. В свою очередь, именно эти революции, произошедшие преимущественно на Севере Западной Европы, определили и будущее всей Европы. 11.5. Почему Реформация победила на Севере и не смогла победить на Юге Западной Европы Самое время теперь вернуться к тому вопросу, который был задан в конце предыдущей главы – каким образом отсталый и малонаселенный Север Западной Европы (Англия, Германия, Скандинавия) после «кризиса XVII века» вдруг резко вырвался вперед и за последующие полтора-два столетия обогнал высокоразвитые и густонаселенные страны Юга: Испанию, Италию и Францию. Ответ на него теперь нам должен быть ясен – это случилось благодаря Реформации, которая была величайшей социальной революцией в истории Европы. Она принесла протестантским странам, странам Севера, освобождение не только от коррупции церкви, но и от коррупции государства, которое перестало служить интересам олигархии в ущерб интересам народа, а стало, наоборот, учитывать интересы широких масс населения. Почти повсеместно Реформация сопровождалась также массовым переделом собственности, конфискованной у католической церкви и у магнатов типа Валленштейна, воевавших против протестантских государств или сочувствовавших их врагам. Все это способствовало успешному преодолению кризиса коррупции в протестантских странах. Кроме того, почти во всех этих странах (за исключением Голландии), начиная со второй половины XVII века и вплоть до середины XIX века, проводилась протекционистская политика, и не просто как политика, а как целостная протекционистская экономическая система и идеология – часть идеологии победившей социальной революции. Благодаря всем этим мерам западноевропейскому Северу удалось не только преодолеть кризис коррупции, достигший апогея в XVII веке, но и на целых полтора или два столетия вырваться из циклов коррупции – вплоть до середины XIX века, когда началась новая европейская глобализация и новый общеевропейский цикл коррупции. Ничего этого не произошло на Юге. Испания и Италия в течение XVI-XVIII вв. пришли в сильный упадок, что является общеизвестным историческим фактом. И хотя там в этот период был целый ряд народных бунтов и восстаний, но не было ничего похожего на революцию или осмысленную реформу по выходу из кризиса коррупции. На юге Франции мы видим в XVI в. гугенотскую революцию, подобную тем протестантским революциям, что были на Севере. Но на остальной территории Франции не было ничего подобного, а в XVII веке и гугеноты были задавлены французским абсолютизмом в лице кардинала Ришелье, гугенотская республика была уничтожена, многим гугенотам пришлось эмигрировать из страны. Таким образом, все эти страны: Испания, Италия, Франция, - так и не смогли преодолеть кризис коррупции, который был либо искусственно «законсервирован», как это было во Франции (см. главу XIII), либо продолжал углубляться, как это было в Испании и Италии, вызывая все больший упадок этих стран. Фактически к XIX веку Испания оказалась в положении экономической колонии Великобритании (см. главу XIV), Италия превратилась в «периферию» Европы, оставшись частично протекторатом Австрийской империи, а Франция к XIX в. утратила свой статус самой экономически развитой европейской державы и стала, в терминологии И.Валлерстайна, «полупериферийным государством» ([311] p.122).

333 Следует также отметить, что, хотя период после окончания Тридцатилетней войны (1648 г.) и до начала XIX в. историки называют «эпохой меркантилизма» (протекционизма), но политика протекционизма в странах западноевропейского Юга, в отличие от Севера, не проводилась. Либо, если она проводилась, как это было во Франции, то формально и бессодержательно (см. главу XII, п. 12.6). Причину данного феномена также легко понять: если власть олигархии сохраняется, то она вряд ли будет проводить внятную протекционистскую политику. Такая политика направлена на защиту интересов населения и национального производителя, а это интересует олигархию в последнюю очередь, в первую очередь ее интересуют торговые и спекулятивные прибыли, получению которых способствует не протекционизм, а противоположная ему политика политика свободной торговли. Итак, если с этим вопросом мы разобрались, то тогда, естественно, возникает еще один вопрос – а почему, собственно говоря, Юг не смог осуществить в XVI-XVII вв. такую же социальную революцию, какая произошла на Севере? Почему там хотя и были сторонники Реформации, но она нигде не приняла действительно массового характера, как это было в Германии и Англии, и почему, кроме гугенотской республики на французском юге, ни во Франции (до революции 1789 г.), ни в Италии, ни в Испании не было предпринято ни одной действительно серьезной попытки социальной революции и социальных реформ, несмотря на продолжающийся кризис коррупции и упадок? Как представляется, ответ на данный вопрос состоит в том, что страны западноевропейского Юга слишком рано и слишком усердно увлеклись колонизаторской политикой и участием в первой европейской глобализации. Мы видели ранее (см. главу IV), что Генуя, Венеция и другие итальянские города-государства в XII-XIV вв. не только контролировали всю международную торговлю в Средиземном и Черном морях, но фактически установили свой контроль над Византией, превратив ее в свою экономическую, и отчасти политическую, колонию (которой диктовали условия и которую морили голодом). По всему Средиземноморью, от Крыма до Северной Африки, были раскиданы итальянские крепости-фактории, занимавшиеся торговлей, грабежом и войнами; многие острова и целые регионы: Далмация, Крит, Кипр, Корфу, Евбея, Киклады и другие, - были превращены в непосредственные колонии Венеции и Генуи или в зависимые от них территории. Как писал Ф.Успенский о венецианской колонизации Средиземноморья, «создано было неслыханное колониальное царство, прообраз английской империи» ([113] 5, с.156). Активно поучаствовала в грабеже Византии в XIII-XIV вв. и Франция. Французы и итальянцы сначала разграбили Константинополь, увезя с собой все его неслыханные богатства, а затем поделили между собой всю Грецию и часть Фракии, и в течение полутора столетий жили как господа на иждивении греческих крепостных крестьян. Там были созданы целые феодальные государства, и в этой колонизации участвовала наиболее активная часть французского и итальянского общества. Например, как указывает Ф.Успенский, при дворе французского феодального магната Гильома Вильгардуэна в Морее в Греции в середине XIII в. жило около 1000 одних только конных французских рыцарей, не считая их родственников, челяди, оруженосцев и пеших французских солдат ([113] 5, с.139). Вильгардуэн был лишь один из многих десятков французских и итальянских феодальных правителей, поделивших между собой Византию после ее захвата в 1204 г., поэтому в сумме число одних только французских и итальянских рыцарей, проживавших в XIII-XIV вв. на бывшей византийской территории, судя по всему, исчислялось десятками тысяч. Что касается итальянских торговых факторий на побережье Средиземного и Черного морей, то в некоторых из них проживали десятки тысяч итальянцев, а в общей сложности, очевидно, сотни тысяч1. 1

Только в латинском квартале Константинополя накануне разгрома, учиненного при Андронике Комнине в конце XII века, проживало около 60 тысяч итальянцев и других западноевропейцев.

334 Византия была не единственной территорией, которая стала объектом французской колонизации в этот период. Фактически начиная с первых крестовых походов (1096-1189 гг.), направленных на покорение территорий Ближнего Востока, Франция играла лидирующую роль в военной колонизации Средиземноморья, так же как Италия лидировала в его торговой колонизации. Так называемые «франкские королевства», сформированные в XI в. на территории Палестины, Сирии и южной Турции в результате первого крестового похода (1096-1099 г.), и функционировавшие в основном благодаря постоянному притоку рыцарей и прочего активного населения из Франции, просуществовали вплоть до конца XIII в. Кроме этого, можно упомянуть попытку колонизации южной Италии, Сицилии и Мальты, предпринятую во второй половине XIII в. Карлом Анжуйским, а также попытки колонизации Египта и Туниса, предпринятые французским королем Людовиком IX во время шестого (1248-1254 гг.) и седьмого (1270 г.) крестовых походов. В общей сложности речь идет даже не о сотнях тысяч, а о миллионах французов и итальянцев, участвовавших в XI-XIV веках в военной и экономической колонизации Средиземноморья1. Испания позже Италии и Франции начала участвовать в этой колонизационной вакханалии – лишь начиная с XIV века2, поскольку до этого была занята Реконкистой – освобождением Испании от мавров. Но зато по масштабам последующей колонизации Латинской Америки и остального мира в XV-XVI вв. Испания намного превзошла своих предшественников (см. выше). Суть и цели военных захватов и насильственной колонизации, а также установления торговых монополий и диктата в области внешней торговли в рассматриваемую эпоху (XII-XVI вв.), как и в другие эпохи, были одни и те же - грабеж и эксплуатация других народов. Фактически эти два вида деятельности (военные захваты и международная торговля) всегда являлись двумя основными каналами распространения международной коррупции. Величайшая иллюзия, в которую впали страны западноевропейского Юга (Италия, Франция, Испания) в указанную эпоху, состояла в том, что участие в этих видах деятельности рассматривалось как необыкновенное и исключительное благо. Как писал Ф.Успенский, для французских и итальянских крестоносцев «взятие Константинополя было небывалая удача, славный подвиг, торжество, посланное Богом своим верным сынам… Среди крестоносцев и венецианцев господствовала великая радость из-за этой дарованной Богом победы…», и в таком «чрезвычайном веселии» они далее и пребывали ([113] 5, с.15-16). На самом же деле весь этот неслыханный грабеж Византии и всего побережья Средиземного и Черного морей был для Франции и Италии величайшим несчастьем, поскольку он, с одной стороны, вызвал массовый отток из этих стран наиболее активной части населения («пассионариев»), в том числе и тех людей, кто действительно отправлялся в военные и торговые экспедиции не в целях простого грабежа, а, как им казалось, в благородных целях (освобождение христиан от мусульманского гнета, миссионерская деятельность, продвижение европейской культуры и т.д.). А с другой стороны, грабеж Византии, колонизация, морская торговля в XIII-XIV вв. вызвали такой прилив жадности и такое падение нравов среди верхушки французского и итальянского общества, которая начала очень быстро перерождаться в олигархию, что это не могло не привести в дальнейшем к очень серьезным последствиям. В результате в Италии мы видим те ужасные олигархические режимы, которые сложились в Венецианской 1

По данным арабского летописца Имад ад-Дина, только в Иерусалиме в момент его взятия арабским полководцем Саладином в 1187 г. находилось более 100 тысяч человек, в большинстве французов и итальянцев, поскольку прежнее арабо-сирийское население города было практически полностью уничтожено крестоносцами в 1099 г. ([251] р.220) 2 Лишь в начале XIV в. войско испанских крестоносцев – альмогавров – впервые высадилось на территории Византии; ему удалось захватить там целый ряд земель и обосноваться в Греции, вытеснив частично оттуда французских и итальянских феодалов.

335 республике (см. выше) и в других торговых республиках (Генуя, Пиза, Флоренция). А Францию мы видим в XIV-XV вв. погруженной в анархию и раздираемую на части герцогами и баронами, которые вступают в союз с англичанами во время Столетней войны с целью превратить Францию в колонию Англии (см. главу XIII). Так колонизация французами Средиземноморья чуть было не обернулась в дальнейшем колонизацией самой Франции. А колонизация Средиземноморья итальянцами в XII-XIV вв. привелатаки к превращению самих итальянских городов в последующие столетия в испанские и австрийские «сатрапии». Ну а в Испании мы видим точно такую же картину, но повторившуюся спустя два столетия. Колонизация Испанией половины мира в XV-XVI вв. также обернулась в конечном итоге не выигрышем, а огромным проигрышем. Хлынувший в Испанию поток золота ацтеков и инков, серебра Боливии и других несметных богатств, награбленных по всему свету, привел к формированию в самой Испании такой мощной и страшной олигархии, стремившейся к мировому господству, что она задавила все попытки проведения социальных реформ в стране и все попытки найти выход из того кризиса коррупции, который ее разъедал, начиная с XVI-XVII веков. В итоге к XIX веку Испания сама превратилась в фактическую колонию более развитых государств западноевропейского Севера – прежде всего, Великобритании. Как видим, те «великие» цели, которые навязываются обществу олигархией (создание империй, колонизация, глобализация и т.д.) в действительности ведут к прямо противоположным результатам, чем те, которые были обещаны. Народам, соблазненным такими «великими» целями, следует помнить о том, что если они приняли правила игры, навязанные олигархией, то они уже не смогут в будущем вырваться из порочного круга этой игры. Они либо будут сами захватывать, грабить, насиловать и эксплуатировать другие народы, либо, когда они ослабнут и уже не в состоянии будут этого делать, то грабить, насиловать и эксплуатировать будут их самих.

Глава XII. Три столетия английских революций: XV-XVII вв. 12.1. Почему в Англии средневековье закончилось в 1485 году? В течение длительного времени в английской историографии и английском массовом сознании считалось (и, возможно, считается до сих пор), что средневековье в Англии закончилось в 1485 г., когда на троне воцарилась королевская династия Тюдоров. Во всяком случае, еще в первой половине XX века в английских школах и вузах ученики и студенты на вопрос экзаменатора: «Когда в Англии закончились средние века?», - были обязаны отвечать: «В 1485 году». И только такой ответ считался правильным ([111] с.102). С этим не согласились два видных специалиста в области английской социальной истории - Д.Тревельян и К.Хилл, которые – один в 1939 году, другой в 1960-х годах – доказывали, что конец средневековья неправильно связывать с какой-то определенной датой, а можно говорить о нем лишь как о неком абстрактном понятии ([111] с.101-107; [212] pp.6-7). Для нас в данном случае не важно, кто прав в этом сугубо теоретическом научном споре. Важно то, что в течение многих столетий смена двух великих эпох в истории Англии в английской историографии и в представлениях всего английского общества ассоциировалась именно с восшествием Тюдоров. Спрашивается, почему? Ведь Тревельян и Хилл правы в том, что, к примеру, даже для Западной Европы в целом невозможно назвать какую-то дату, определяющую «конец средних веков». Возможно, для Италии он наступил уже в XIII-XIV вв., в эпоху Данте, Петрарки и начала Ренессанса, а в Германии – лишь в XVI веке, с появлением Мартина Лютера и началом Реформации. Что касается самой Англии, то всего за двести лет (с 1399 г. по 1603 г.) на английском троне сменилось 5 королевских династий: Плантагенеты, Ланкастеры, Йорки, Тюдоры и Стюарты. Почему

336 же такая особая честь англичанами была оказана восшествию лишь одной из них Тюдорам? Ведь с тем же успехом можно было бы считать «концом средневековья» и любую другую дату в указанный период, когда одна династия на английском троне сменяла другую. Напрашивается следующее объяснение. Такая прочная ассоциация «конца средневековья» с 1485 годом в английском массовом сознании могла означать лишь одно – именно в момент восшествия на трон Тюдоров было уничтожено все то мрачное и отсталое, что принято связывать с темными средними веками, и именно с этого момента в Англии началась новая светлая и прогрессивная эпоха. Иными словами, восшествие Тюдоров было связано с социальной революцией, и память о ней осталась в массовом сознании и историографии в качестве события, похоронившего мрачное средневековье. Для того, чтобы ответить на поставленный вопрос и проверить, верна ли эта догадка, давайте взглянем на то, что происходило в Англии в столетия, предшествующие указанному событию. Как мы видели выше (глава X), феодализм как таковой в Западной Европе и в Англии начал исчезать уже в XII-XIII вв., когда происходило массовое освобождение крестьян из крепостной зависимости и началось бурное развитие капиталистических (рыночных) отношений. Тогда же начался процесс, который И.Валлерстайн назвал образованием «мировой европейской экономики», то есть глобализация. А вместе с ней в Западной Европе начался и первый цикл коррупции. Англия была не в стороне от всех этих процессов, а находилась в самой их гуще – поэтому ее первый цикл коррупции развивался более или менее синхронно с другими западноевропейскими странами. Выше уже говорилось об обнищании населения Англии в течение XIII-XIV вв., о голодоморах и эпидемиях XIV в. и о необычайно сильных восстаниях английских крестьян и городской бедноты в XIV веке. Все это достаточно ясно указывает на то, что кризис коррупции в Англии начался в XIV в., а первый пик этого кризиса пришелся на вторую половину XIV в. Как и во все другие эпохи, неизбежной чертой первого цикла коррупции в Англии было образование и постепенное усиление олигархии, которая пришла на смену прежней благородной феодальной аристократии. Это сопровождалось ростом насилия и грабежей местного населения со стороны могущественных баронов, которое также началось с середины XII в., то есть, если верить И.Валлерстайну и другим экономическим историкам, одновременно с началом европейской глобализации. Как писал Д.Грин об этом периоде, «насилие феодальных баронов показало, от каких ужасов избавило Англию суровое правление нормандских королей» ([29] 1, с.158), правивших там, начиная с 1066 г. Согласно описаниям летописцев, во время первой вспышки баронской анархии бароны замучили, сгноили в темницах и уморили голодом тысячи людей ([29] 1, с.158). Известно, что именно с этого времени началось строительство огромных замков-крепостей, в которых бароны могли себя чувствовать в безопасности, даже если их осаждал король со всей своей армией. С этого же времени бароны начали повсюду ходить с огромным вооруженным конвоем, включавшим, как правило, несколько сотен человек, являясь в сопровождении такого огромного конвоя даже к королю ([29] 1, с.158). И этот период баронского всевластия в истории Англии длился с середины XII в. и вплоть до конца XV в. Хотя за это время Англия пережила счастливые годы правления нескольких исключительно сильных и справедливых королей, успешно боровшихся против власти баронов и стремившихся утвердить закон и порядок1, но после смерти каждого из них опять наступала баронская анархия, сопровождавшаяся войнами, грабежами и насилием. Нет никакого сомнения, что в Англии в XII-XV вв., как и в другие эпохи, начавшаяся глобализация создала принципиально новые возможности для быстрого обогащения «сильных мира сего». Раньше, в условиях классического феодализма, даже 1

К их числу можно отнести, прежде всего, Генриха II (1154-1189 гг.) и Эдуарда I (1272-1307 гг.)

337 награбленные вещи или товары было некуда сбыть, ввиду неразвитости внешней торговли. Теперь такая возможность появилась благодаря быстрому росту последней. Кроме того, наплыв импортных товаров, одежды и дорогих красивых вещей из-за границы, начавшийся вместе с глобализацией, вызывал у английской знати необыкновенную жажду денег. А быстрое обесценение золота и серебра и непрекращающийся рост цен на все товары (еще один неизменный спутник глобализации) усиливали эту жажду денег и подталкивали английскую знать к поиску все новых и новых источников пополнения своих скудеющих кошельков1. Поэтому, как и в другие эпохи глобализации, многие английские бароны не нашли ничего лучшего, чем заняться грабежом, от которого в эпоху баронской анархии страдало все английское население. И участие в этом грабеже, как и во все другие эпохи, было своего рода «естественным отбором олигархии». Те представители английской знати, которые не хотели заниматься ничем подобным, постепенно нищали вследствие роста цен или теряли свои земли в результате их захвата могущественными наглыми баронами. А выживали и процветали только те, кто сам грабил, захватывал и насиловал, собирая под своим началом целые армии грабителей-единомышленников. Как говорилось выше, первый кризис коррупции в Западной Европе был смягчен тем, что на какое-то время перестал действовать главный фактор, углублявший этот кризис – глобализация, интенсивная внешняя торговля. Резкое свертывание внешней торговли в конце XIV – начале XV вв. (под влиянием демографического и экономического кризиса) привело к тому, что олигархия лишилась важного источника своих доходов – некуда было теперь сбывать ни награбленное имущество, ни продовольствие, спрятанное в периоды голодоморов. Это сразу привело к улучшению положения беднейших слоев населения – как указывалось выше, реальная заработная плата в Англии в XV в. начала повышаться, хотя до этого в течение полутора столетий она непрерывно снижалась. Одна из причин этого феномена заключается в том, что со свертыванием внешней торговли автоматически прекращается разгул спекуляции и прямого грабежа населения со стороны правящей верхушки – и то, и другое возможно и имеет смысл лишь в период интенсивной внешней торговли. Но английская баронская олигархия при этом никуда не исчезла – «естественный отбор» уже произошел - и она искала новые возможности для реализации своих амбиций. Такая возможность, конечно, могла заключаться во внешних завоеваниях – потому что именно они во все эпохи составляли голубую мечту олигархии. И возможности для таких завоеваний, собственно говоря, тоже были – уже более полувека шла Столетняя война с Францией. Но шла она очень вяло – английские короли правящей династии Плантагенетов не очень хотели ее вести, хотя и имели все юридические права претендовать на французский престол2. Как пишет Д.Грин, английский король Эдуард III (1327-1377) «был втянут в войну против своего желания беспрестанными нападениями Франции, а требование им ее короны было только средством для обеспечения союза с Фландрией» ([29] 1, с.371). Поэтому несмотря на ряд сокрушительных побед над французами: в частности, в сражениях при Креси и Пуатье, - Плантагенеты не стремились к уничтожению Франции или к захвату ее территорий, а при первой возможности заключали с ней перемирие на длительный срок и добивались подписания с Францией постоянного мирного договора3. 1

С XII по XIV вв. золото и серебро в Англии и Западной Европе обесценилось в 3-4 раза. Так, средний уровень серебряных цен на пшеницу в Англии с 1160-1199 гг. по 1300-1319 гг. (выраженных в граммах чистого серебра) вырос в 3,25 раза ([267] p. 48). 2 Плантагенеты имели больше юридических прав наследовать французскую корону после угасшей в 1328 г. королевской династии Капетов («проклятых королей»), чем унаследовавшая французский трон династия Валуа, так как Эдуард III Плантагенет был внуком Филиппа IV Капета (сыном его дочери Изабеллы Французской). 3 Перемирия были в 1347-1355 гг. после победы англичан при Креси, затем в 1360-1367 гг. после их победы при Пуатье, потом также в 1375-1383 гг. и в 1389-1396 гг. А в 1396 г. был заключен мир сроком на 30 лет,

338 Но такая ситуация не устраивала английских баронов, которые в условиях экономического и финансового кризиса искали новые источники увеличения своего богатства и власти. И если на пути осуществления этих планов стояли Плантагенеты – то тем хуже Плантагенетам: в 1399 г. баронами был свергнут и вскоре убит последний представитель этой династии Ричард II (1377-1399 гг.). А на его место был посажен Генрих IV (1399-1413 гг.) из династии Ланкастеров. Как указывает Д.Грин, «знать оказала поддержку новому королю отчасти в надежде на возобновление роковой войны с Францией», а «помощь церкви была куплена обещанием более строгого преследования еретиков» ([29] 1, с.368). Новый король действительно начал активно бороться с «еретиками», то есть с протестантами (которых в то время в Англии называли лоллардами), чего не было при Плантагенетах. Протестантов начали десятками сжигать на кострах, а их имущество отбирали в пользу католической церкви и короля. Была возобновлена и война с Францией, несмотря на заключенный ранее Ричардом II 30-летний мир. Самое интересное, что вместе с устранением Плантагенетов у англичан пропал и формальный повод для войны – ни Ланкастеры, ни кто-то другой из правящей верхушки Англии уже не имели юридических прав на французский престол. Но, как известно, для ведения завоевательных войн такие права и не требуются – Ланкастеры все равно заявили свои претензии на обладание французской короной, как говорится, по праву сильного, и опять начали войну на континенте. Особенно активные боевые действия против Франции развернулись в правление следующих Ланкастеров: Генриха V (1413-1422 гг.) и Генриха VI (1422-1461 гг.). Именно тогда англичане захватили примерно половину всей французской территории, включая Париж, осадили Орлеан. Речь шла по существу об уничтожении Франции как самостоятельного государства. Жанна д’Арк, крестьянская девушка, спасшая Францию от английской интервенции, не переставала повторять, что она взялась за меч потому, что ей стало жаль «прекрасное королевство Францию» ([29] 1, с.384). Интересно, что английские бароны сами же и финансировали ведение Ланкастерами войны с Францией, точно так же как олигархическое семейство Фуггеров финансировало завоевательные войны Карла V в XVI веке, а Валленштейн и другие чешские и немецкие магнаты – завоевательные войны Фердинанда II в XVII веке. Как указывает Д.Грин, Глостер, один из самых могущественных английских баронов, в период наиболее активных военных операций против Франции ссудил английским королям до полумиллиона фунтов ([29] 1, с.392). Бароны сами же составляли и свои собственные армии из числа своих вассалов и наемников и отправлялись с ними во Францию в составе общей английской экспедиции. Как известно, планам английской олигархии не суждено было осуществиться – французы собрались с силами и выгнали их из страны. К концу Столетней войны (1453 г.) англичане потеряли практически все свои прежние владения на территории Франции. Первый план по созданию английской империи потерпел полное фиаско. На этом фоне и развернулись последующие события, приведшие к сильным социальным потрясениям в истории Англии. Несмотря на то, что положение наиболее бедной части населения в Англии в XV в. несколько улучшилось (выросла реальная зарплата), и мы уже не видим таких массовых и отчаянных восстаний «низов», как во второй половине XIV в., но в целом ситуация в стране оставалась тяжелой. Бароны и католические епископы, имевшие сильное влияние на королей династии Ланкастеров, стремились к еще большему упрочению своей власти в стране. Крупные бароны аккумулировали огромное количество земель, с которых они сгоняли крестьян и где вместо этого разводили овец. Отсюда пошло знаменитое выражение «овцы поедают людей». Теперь же они стремились воспользоваться уменьшением населения в Англии (после демографического кризиса XIV в.) для того, при этом, несмотря на все свои победы, Англия уступила Франции значительную часть ранее принадлежавших ей территорий на континенте.

339 чтобы захватить еще больше земель – историки отмечают, что в XV в. было очень много огораживаний, то есть превращения крестьянских земель в пастбища [305]. Все земли Англии постепенно переходили в руки баронской олигархии. Как указывает К.Хилл, крупные бароны и монастыри совместно с итальянскими купцами монополизировали в своих руках весь экспорт шерсти и осуществляли прямые оптовые поставки шерсти в Европу, стараясь не допустить в этот прибыльный сегмент представителей среднего и мелкого дворянства или, тем более, крестьян и городского купечества ([212] p.68). Засилье «торговой мафии» вызывало неоднократные восстания народа, во время которых больше всего доставалось конторам итальянских и прочих иностранных купцов – такие погромы произошли, например, в Лондоне в 1439 и 1455 гг. ([175] p.17) При этом самым крупным олигархом была, судя по всему, католическая церковь Англии, владевшая наибольшим количеством земель и другого имущества. По данным К.Хилла, ее годовые доходы в то время в 2 раза превышали доходы королевской казны ([212] p.21), и она продолжала аккумулировать в своих руках все новые земли и доходные предприятия. Одновременно с этим экономическим наступлением олигархии шло ее наступление в культурной и духовной сфере. Сжигая в кострах «еретиков»-протестантов и «еретические» произведения, Ланкастеры и католические епископы истребляли и всякое свободомыслие, а вместе с ним и всякое творчество. Историки М.Хастингс и М.Прествич отмечают, что в XV в. в Англии происходил упадок культуры – исчезли даже исторические летописи, которые ранее выпускались регулярно при монастырях, не появлялось больше ни одного поэта или писателя, достойного какого-либо внимания [305]. Как писал Д.Грин, «казалось, с истреблением лоллардов была подавлена всякая духовная жизнь. Никогда английская литература не падала так низко. Несколько скучных моралистов только и сохраняли имя поэтов. История превратилась в самые сухие и большей частью ничего не стоящие отрывки и летописи. Даже религиозный энтузиазм народа, казалось, иссяк или был задушен епископскими судами. В то время только и верили, что в колдовство и чародейство… Единственная чистая личность, возвышающаяся над жадностью, развратом, эгоизмом и неверием эпохи, это Жанна д’Арк, на которую судившие ее доктора и духовные особы смотрели как на колдунью» ([29] 1, с.382)1. Наступление тьмы шло также в повседневной и общественной жизни людей. Предыдущий, XIV-й век был характерен распространением разврата среди английской светской и духовной верхушки. Известный английский писатель XIV века Чосер описывал настоятельниц женских монастырей, носивших брошь с девизом, прославлявшим свободную любовь, и не стеснявшихся демонстрировать окружающим таким образом свои далеко не монашеские пристрастия ([29] 1, с.335). Католические монахи и монахини стали стойко ассоциироваться с развратом. Английские короли и вельможи открыто появлялись со своими любовницами и выказывали к ним при всех свое влечение. По описаниям летописцев, на всех рыцарских турнирах вдруг начали в большом числе, иногда до 40-50 человек, появляться красивые и роскошно одетые женщины, которых мы сегодня назвали бы элитными проститутками. Эти женщины так себя вели, писал английский летописец, «как будто они [сами] принимали участие в турнире… и так тратили и расточали имущество и терзали свое тело непристойным беспутством, что повсюду слышался говор в народе, но они не боялись Бога и не стыдились скромного народного голоса» ([29] 1, с.335). В XV веке разврата вряд ли стало меньше, просто в Англии уже не стало летописцев и писателей, способных его описать. Но, судя по всему, еще дальше, чем в предыдущем столетии, зашел произвол в повседневной жизни со стороны всемогущих баронов, а также теперь уже и со стороны государственных чиновников. Как пишет Д.Тревельян, беспорядок в стране в XV в. увеличился по сравнению с предыдущим 1

Жанна д’Арк вследствие предательства попала в руки англичан, которые ее судили как ведьму и еретичку и сожгли на костре.

340 столетием вследствие «терроризирования честных людей слугами магнатов, продажности и вымогательств королевских судов и даже самого Тайного совета» ([111] с.66), в который входили крупные бароны. Согласно описанию Д.Грина, созывавшиеся время от времени парламенты «походили на военные лагеря, куда крупные вельможи являлись в сопровождении больших отрядов. Парламент 1426 года получил название “дубинного парламента” ввиду того, что когда было запрещено ношение оружия, вассалы баронов явились с дубинами на плечах. Когда были запрещены дубины, они стали прятать под платьем камни и свинцовые шары. Распутство, против которого прежде возвышали свой негодующий голос лолларды, царило теперь без удержу» ([29] 1, с.381). Но особенный разгул анархии и произвола начался в 1450-е годы, когда баронские армии, воевавшие во Франции и несколько десятилетий подряд грабившие ее города и деревни, вернулись назад в Англию после поражения в Столетней войне. Наверное, они и сами были не рады этому возвращению, но деваться им было уже некуда – французы их преследовали и изгоняли со всего побережья Франции. Некоторые бароны пытались найти новые объекты для внешних грабежей и завоеваний. Так, после поражения под Орлеаном два крупных английских барона – Глостер и Бедфорд – составили из своих вассалов и наемников целую армию и отправили ее в составе крестового похода против гуситов в Чехию ([29] 1, с.392). Но, как известно, их надежды на то, чтобы стать господами в Чехии или захватить там богатую добычу не оправдались; и остаткам этих армий также пришлось убираться восвояси не солоно хлебавши – назад в Англию. И вот, когда все эти банды головорезов вернулись на английскую землю – а делать они ничего не умели, кроме войны, грабежей и насилия – то тут все английское население поняло, что раньше были еще цветочки, а теперь будут ягодки. Как пишет Д.Тревельян, «армии, набранные частными лицами, вытесненные обратно через Ла-Манш, … стали вооруженными свитами магнатов и … вносили беспорядок в мирную жизнь страны» ([111] с.66). На этом фоне во второй половине XV в. типичным явлением стали уже не только огораживания земель, принадлежавших крестьянским хозяйствам или деревням, а захват земель, принадлежавших рыцарям-дворянам средней руки, вместе с замком самого рыцаря. В качестве типичного примера такого грубого захвата историк приводит осаду в 1469 г. замка Кейстер наемной армией в 3 000 человек, собранной герцогом Норфолкским ([111] с.70). «Техника неожиданного захвата владений, - пишет Д.Тревельян, - включала оскорбление действием или открытые убийства, часто совершаемые в общественном месте, среди бела дня – для более сильного впечатления, потому что не только соперник, предъявляющий свои права, но и присяжные в суде должны были трепетать за свою жизнь. Нельзя было ожидать от присяжных справедливого решения, нельзя было надеяться, что они будут руководствоваться только существом дела. Ливрея могущественного лорда или рыцаря давала ему свободу не только срезать безнаказанно кошельки, но и перерезать глотки» ([111] с.70). Разгул произвола со стороны баронов и их головорезов, а также со стороны самого короля и его чиновников, вынудили самые разные слои населения подумать о вооруженной борьбе и об объединении своих сил. Уже в 1450 г. в Кенте вспыхнуло восстание под руководством Джэка Кэда, чуть не переросшее в народную революцию. Его армия насчитывала 20 тысяч человек и включала как крестьян и бедняков, так и значительное число рыцарей-дворян, чем это восстание принципиально отличалось от предыдущих, включавших исключительно бедноту. Можно сказать, что впервые в истории Англии на борьбу с правящей кликой поднялись самые широкие слои общества – и бедные, и зажиточные, и богатые. Восставшие разгромили армию короля Генриха VI в сражении при Севеноке и вошли в Лондон, где представили свои требования ([29] 1, с.394). Как отмечают М.Хастингс и М.Прествич, эти требования включали возвращение земель, которые король раздарил крупным баронам, и осуществление целого ряда мер по борьбе с произволом и коррупцией, а также передачу фактической власти герцогу Йоркскому, который должен был стать регентом (то есть фактическим правителем) при

341 короле. Помимо этого, восставшие схватили и казнили нескольких видных баронов и королевских чиновников [305]. Несмотря на первоначальный успех, восстание было подавлено – после того как основная часть восставших поверила обещаниям короля и его помощников и разошлась по домам, остатки армии Кэда были перебиты баронами. Однако это восстание было лишь первым эпизодом в длительной гражданской войне, которая получила название «войны Алой и Белой Розы». Она была так названа потому, что герцоги Йорки, возглавившие восстание против короля, имели на своем гербе белую розу, а королевская династия Ланкастеров – красную. Но это название обманчиво – в действительности это была не борьба двух аристократических группировок за власть, как об этом пишет ряд английских историков, а самая настоящая гражданская война, причем такая, с которой по размаху не может сравниться ни один последующий социальный конфликт в истории Англии.

Английские бароны и рыцари со своими вассалами в составе армии Ланкастеров в сражении при Ферробридж в 1461 г. Художник Г.Тернер Как видно на рисунке, ланкастерцы шли под знаменем дракона, в то время как сторонники Эдуарда Йорка шли под знаменем льва, который после их победы стал символом Британии. Так что правильнее было бы назвать эту гражданскую войну не «войной алой и белой розы», а «войной льва с драконом».

342 Что же указывает на то, что это была именно гражданская война, а не борьба аристократических семейств? Во-первых, это было восстание против действующего короля Генриха VI, имевшего, как отмечает Д.Грин, все юридические права на занимаемый им английский трон ([29] 1, с.397-398), тем более, что до него правили Англией его отец и дед, а у самого Генриха VI уже был малолетний сын – наследник престола. Как сказал однажды сам Генрих VI, «мой отец был королем; его отец также был королем, сам я сорок лет, с колыбели, носил корону; все вы клялись мне в верности как своему государю, и то же делали ваши отцы относительно моего. Так как же можно оспаривать мое право?» ([29] 1, с.397). По этой причине парламент отказался в 1460 г. низложить Генриха VI и признать королем Ричарда Йорка – даже несмотря на то, что и Лондон, и парламент, и сам король, после поражения в битве, в тот момент оказались в руках последнего. У парламента не было юридических оснований низложить действующего короля1. Следовательно, в любом случае, речь шла не о борьбе двух претендентов на трон, освободившийся по каким-то обстоятельствам, а о свержении действующего и абсолютно легитимного короля.

Битва при Тоутоне. Лучники армии Йорков. Художник Г.Тернер

Во-вторых, как указывает Д.Грин, Йорков поддерживал весь народ, во всяком случае, жители Лондона и других крупных городов Англии ([29] 1, с.398), за них же стояла и значительная часть рыцарства. Когда Эдуард, сын убитого Ричарда Йорка, приехал в Лондон в 1461 г., то его встречала толпа лондонцев, крича: «Да здравствует король Эдуард!». Таким образом, фактически народные массы сами спонтанно провозгласили Эдуарда Йорка, будущего Эдуарда IV, королем. А бароны, наоборот, стояли за Ланкастеров. Как пишет историк, бароны в Палате лордов приняли прошение Ричарда Йорка о низложении Генриха VI в 1460 г. «с нескрываемым неудовольствием» ([29] 1, с.399). Фактически именно они отказались утвердить нового короля, что продлило гражданскую войну еще на несколько лет. Таким образом, мы видим противостояние тех 1

Фактически дело было, конечно, не в юридических основаниях, а в противодействии со стороны Палаты лордов парламента, которая была под контролем крупных баронов.

343 же двух классов, что и во всех других гражданских войнах – баронской олигархии с ее вассалами и наемниками и всего остального населения. В-третьих, размах сражений, происходивших в этот период, безошибочно указывает на то, что речь шла не о борьбе двух семейств за власть, а именно о гражданской войне. Так, во время первой (основной) фазы этих войн (1455-1461 гг.) произошло около десятка средних и крупных сражений. Самое крупное из них – битва при Тоутоне 29 марта 1461 г. – согласно военным энциклопедиям, является самым кровопролитным сражением на английской земле за всю историю Англии! ([18] 2, с.408). Потери армии Ланкастеров в битве составили 20 000 человек, армии Йорков – 8000, а всего в битве, согласно имеющимся сведениям, участвовало до 120 000 человек с обеих сторон ([18] 2, с.408; [29] 1, с.39). Если учесть, что по вполне достоверным данным английских демографических историков, основанным на подробном анализе приходских книг, население Англии в то время составляло всего лишь 2 миллиона человек ([314] p.369; [319] table 7.8), и из них было, наверное, где-то 400-500 тысяч боеспособных мужчин, то получается, что лишь в одной этой битве приняло участие примерно 25%, а погибло – около 5-6%, от всех мужчин Англии, способных держать оружие. Можно с уверенностью сказать, что не только эта битва является самой кровопролитной по абсолютному числу погибших, но что по массовости участия населения (по числу участников войны в пропорции ко всему населению) ни одна война в истории Англии даже и рядом не стоит с этой так называемой «войной Роз»! В-четвертых, мы видим здесь такое же массовое ожесточение, как и во время любой гражданской войны. Битва при Тоутоне, согласно описаниям, к концу дня превратилась в настоящую бойню – никто не брал пленных, всех даже захваченных живьем противников просто убивали. Например, как отмечает Д.Грин, взятые в плен графы Девоншира и Уилтшира были обезглавлены ([29] 1, с.400). Отсюда и такое большое число убитых с побежденной стороны, и совсем ничего не известно о взятых в плен, что принципиально отличает эту битву от других сражений и войн той эпохи1. В других битвах этой «войны Роз» победившая сторона также неизменно убивала взятых в плен врагов, в том числе самых знатных и богатых, о чем имеется множество свидетельств ([29] 1, с.399).

Король Англии Эдуард IV Йорк (1461-1483 гг.). Источник: [17]

Наконец, в-пятых, сам характер мер, принятых Эдуардом Йорком после победы при Тоутоне (которая стала решающей), также свидетельствует о принципиальной 1

Например, во время Столетней войны одним из основных заработков участвовавших в ней рыцарей и наемников было получение выкупа за пленников, который выплачивали, как правило, родственники последних. И чем знатнее и богаче был пленник, тем бóльший можно было за него получить выкуп.

344 непримиримости не только самих Йорков и Ланкастеров по отношению друг к другу, но и всех, кто оказался по разные стороны баррикад, что совсем не похоже на войну двух семейств за власть. Имеется в виду, прежде всего, принятый Эдуардом IV сразу после Тоутона закон об опале, в соответствии с которым все бароны и дворяне, выступавшие на стороне Ланкастеров, лишались своих земель и имущества ([29] 1, с.400). Это была настоящая земельная революция, которая вызвала целую серию новых восстаний и сражений, длившихся еще более двух десятилетий.

Битва при Тоутоне. Рукопашная. Художник Г.Тернер

В Англии было опубликовано специальное исследование, посвященное этой битве: Gravett C. Towton 1461. England’s bloodiest battle. Illustrated by G.Turner. Oxford, Osprey Publishing, 2003, - откуда взяты приведенные выше иллюстрации (http://all-ebooks.com). Автор исследования, военный историк К.Граветт, подвергает сомнению зафиксированное в летописях число участников битвы, которое, по данным английских летописцев, составляло от 120 до 200 тысяч человек, и дает свою оценку: 50-70 тысяч. Но главный его аргумент при этом сводится к тому, что после тяжелых потерь в серии кровопролитных сражений в 1455-1461 гг. Англия вряд ли была в состоянии выставить

345 для этого сражения более 50-70 тысяч бойцов. Таким образом, вне зависимости от того, какие из этих цифр ближе к истине, сама аргументация военного историка подтверждает главный вывод настоящей главы о том, что так называемая «война Роз» была не поединком двух благородных семейств (Йорков и Ланкастеров), а полномасштабной гражданской войной, в которой приняла участие (и полегла) значительная часть населения Англии. В дальнейшем при Тюдорах, пришедших на смену Йоркам, мы видим продолжение передела земельной собственности1. Они окончательно конфисковали владения крупных баронов, а также множества монастырей в Англии. Они также заставили всех землевладельцев разрушить замки-крепости и запретили им держать наемные армии. Что касается земель, конфискованных у баронов и монастырей, то они были пущены в свободную продажу для всех желающих. Благодаря этим мерам, указывает К.Хилл, был создан многочисленный класс средних и мелких помещиков (джентри), который стал в последующем важной социальной силой английского общества ([212] pp.17-20). Именно этот слой общества, распространившийся на всю страну, по словам современника Уолтера Ралеха, стал «гарнизонами доброго порядка во всей стране» ([212] p.17), противостоящими силам анархии и коррупции. Другой современник, Джон Леленд (первая половина XVI в.) писал, что характерным явлением его эпохи был не прекращающийся грохот разрушаемых по всей Англии замков-крепостей, в которых ранее жили бароны, а также монастырских каменных зданий ([111] с.110). У католической церкви, помимо всего прочего, были конфискованы и все хозяйственные объекты, которых у нее было немало. Так, она сконцентрировала в своих руках почти всю угольную промышленность нескольких графств Англии. Как указывает Д.Тревельян, вся она была конфискована и распродана по частям мелким помещикам и предпринимателям ([111] с.117). Тот факт, что переход власти от Ланкастеров к Йоркам и затем к Тюдорам означал по своим результатам социальную революцию, признается большинством английских историков. Все они согласны с тем, что вместо прежней баронской Англии, которая была при Ланкастерах, при Тюдорах возникла Англия среднего землевладельческого класса (джентри). Многие из них отмечают и другие черты произошедшей социальной революции. Например, Элтон пишет о том, что Тюдоры совершили революцию в управлении и что при них значительно возросла роль нижней палаты парламента - Палаты общин – представлявшая интересы широких народных масс ([212] p.17). Тревельян указывает, что при Ланкастерах «вся социальная система была поражена вследствие дурного управления. Вред, нанесенный “слишком важными персонами” и “слабостью государственной власти”, был настолько большим и столь широко распространившимся, что в следующем столетии монархия Тюдоров была популярна потому, что она была сильной и могла “обуздать строптивую знать…”» ([111] с.69). Согласно крылатому английскому выражению, которое упоминают Хилл и другие английские историки, «уничтожение баронских “свобод” было великой услугой, оказанной Тюдорами английской свободе» ([212] p.20). Получается какой-то парадокс. Английские историки признают социальную революцию по ее результату, но не признают ее по факту свершения. Период гражданских войн 1450-1485 гг. большинство из них считает войной между «организованными бандами 1

В период правления Йорков, помимо ряда баронских восстаний, были еще две попытки узурпировать власть со стороны крупных баронов, приходившихся родственниками или друзьями самому королю – в первый раз в 1470-71 гг. со стороны лорда Уорвика, второй раз – в 1483-1485 гг. со стороны Ричарда Глостера, провозгласившего себя королем Ричардом III и убившего наследников Эдуарда IV Йорка. В итоге Генрих Тюдор, свергнувший Ричарда III, был провозглашен новым королем Генрихом VII (1485-1509 гг.).

346 баронов» за власть ([212] p.16), не замечая того, что в этой «войне банд» участвовала, возможно, половина населения Англии, способного держать оружие, и что она имела все другие признаки полномасштабной гражданской войны. Но таких чудес в истории еще не бывало, чтобы между собой воевали две или несколько банд, а в итоге получилась социальная революция! Социальная история как раз и учит тому, что сколько бы магнаты и их «банды» между собой ни дрались, они никогда друг друга не перебьют, от этих войн будет только усиливаться анархия, преступность и социальные конфликты. Мы видели, что там, где этой войне магнатов не был положен конец путем гражданской войны и физического уничтожения магнатов и их имущества, как это было, например, в Риме при Цезаре-Октавиане или в Византии при Фоке-Ираклии, то эта война магнатов между собой и их война против общества никогда сама собой не прекращалась – вплоть до полного уничтожения государства и нации, о чем может свидетельствовать пример Византии в XII-XV вв. или Польши в XVI-XVIII вв. По-видимому, нежелание английских историков признавать «войну Роз» революцией или гражданской войной вопреки всем имеющимся фактам, и даже попытки скрыть наиболее важные факты1, объясняются идеологическими установками. Наверное, очень не хочется признавать стране, которая считает своей главной традицией неприкосновенность частной собственности, тот факт, что два с половиной столетия своей истории – с середины XV в. до конца XVII в. – она только и занималась тем, что совершала революции и передел частной собственности. А ведь по масштабам конфискаций собственности, произошедших в период между концом правления Ланкастеров (1461 г.) и концом правления Тюдоров (1603 г.), Англия в Европе уступает разве что только экспроприации собственности в России после 1917 года, превосходя все, что было в других европейских странах. Даже в правление королевы Елизаветы I (15581603 гг.) было конфисковано много земель, еще остававшихся у крупных землевладельцев на севере Англии ([111] с.134). И за этим последовали новые переделы собственности – уже в эпоху Английской революции XVII века. Но именно такие масштабы конфискаций собственности у олигархии в пользу среднего класса и привели к резкому повороту в английской истории – повороту, заложившему основы последующего динамичного развития Англии. В целом можно констатировать, что Англия была одной из двух стран Европы, наряду с гуситской Чехией, которой удалось успешно преодолеть первый европейский кризис коррупции (XIV-XV в.) - преодолеть очень болезненным, но возможно, и самым эффективным, путем физического уничтожения олигархии и экспроприации ее собственности. И так же как в других аналогичных примерах, результаты не заставили себя ждать – при Тюдорах мы видим начавшийся экономический и культурный расцвет страны, то, что историки называют «золотым веком» Англии. Как пишет К.Хилл, в конце XV - начале XVI вв. подавляющая часть англичан еще жила в условиях натурального хозяйства – они носили одежду из грубой кожи (которую сами же и шили), ели в основном черный хлеб, который сами же и пекли, и затем прямо на деревянном поддоне подавали на стол, не пользовались ни вилкой, ни носовым платком, и жили в основном в домах, сделанных из глины и камыша ([212] p.9). Даже мореплавание, несмотря на островное положение Англии, было развито намного хуже, чем в других странах Западной Европы – так, значительная часть внешнеторговых перевозок осуществлялась итальянскими и ганзейскими торговыми кораблями ([111] с.93). Но за последующие 100150 лет в Англии появилась передовая текстильная промышленность, изделия которой начали носить широкие массы населения, а по уровню судостроения и мореплавания страна уже почти превратилась в мирового лидера. Как указывает экономический историк 1

Битва при Тоутоне – самая кровопролитная в истории Англии - вообще почти никем из современных английских историков не упоминается. А Тревельян утверждает, что в битвах «войны Роз» участвовало (!) самое большее 10 тысяч чел., в то время как при Тоутоне погибло (!) 28 тысяч, а участвовало, согласно летописям, 120 тысяч. ([111] с.68)

347 Д.Неф, в начале XVI в. Англия в промышленном отношении была отсталой страной по сравнению с другими западноевропейскими странами, включая Францию, Италию, Испанию. За сто последующих лет Англия не только догнала, но и перегнала эти страны – в начале XVII в. уже их можно было считать промышленно отсталыми по отношению к Англии ([256] p.1). В этой связи некоторые экономические историки полагают, что промышленная революция в Англии происходила не только в XVIII в., но что ее первый этап начался уже в XVI в. ([309] p.260)

Генрих VII (1485-1509) – первый английский король династии Тюдоров. Источник: [17]

Век Тюдоров был не только первым веком английского экономического чуда, но и веком расцвета английской культуры, веком Томаса Мора и Уильяма Шекспира. При Тюдорах, как уже отмечалось выше, народные массы начали широко участвовать в управлении страной через участие в парламенте. Кроме того, Тюдоры впервые в европейской истории начали уделять большое и постоянное внимание проблеме бедности – бедным оказывалась регулярная материальная помощь, для них было открыто множество приютов, больниц, школ. В итоге, как отмечает Д.Тревельян, в Англии даже в период худших кризисов XVII века никогда не было такого ужасающего количества нищих и в столь безобразном состоянии, как это было во Франции и других странах Западной Европы в тот период ([111] с.249). Впервые общество также всерьез задумалось о проблеме безработицы, которая являлась главной причиной деградации масс людей и роста преступности. При Тюдорах не только начали выплачивать пособия по безработице, но и начали думать о трудовом воспитании подростков и о создании рабочих мест для безработных – в этих целях создавались работные дома и организовывались общественные работы ([111] с.122-123; [29] 1, с.570). Наконец, при Тюдорах осуществилась Реформация церкви, что для массы простых людей означало отказ от прежних жестких рамок и ненужных запретов католической церкви (в соответствии с которыми даже Библию нельзя было прочесть на родном языке). Это способствовало формированию в Англии значительно более свободного общества, ориентированного на прогресс и творчество. Все это привело к тому, что за период правления Тюдоров англичане как нация очень сильно изменились, что отразилось и в тех представлениях, которые имели о них другие нации. Так, в конце XV в. находившийся в Англии венецианский посол писал, что к простым людям в этом островном государстве относятся не с бóльшим уважением, чем к рабам. Как видим, статус простых англичан в своей собственной стране в XV веке был очень низким. Сто или сто пятьдесят лет спустя картина резко изменилась. В начале XVII в. один иностранец писал, что простые люди в Англии очень наглые и высокомерные, ввиду того что слишком богатые ([212] p.40). Очевидно, достаток простых англичан,

348 появившееся у них чувство собственного достоинства и отсутствие в них раболепия показались иностранцу (скорее всего, знатному) столь удивительными в сравнении с его собственной страной, что такое поведение он даже посчитал наглым и высокомерным. Изменилось и представление о привычке англичан к труду. К.Хилл пишет, что в прошлом они воспринимались как исключительно ленивая нация: «английская лень» была крылатой фразой среди иностранцев ([212] p.76). К XVII в. это мнение уже сильно изменилось, но еще больше оно изменилось в течение XVIII в., когда англичане стали восприниматься уже как самая трудолюбивая и предприимчивая нация в Европе. Итак, можно сделать вывод, что 1450-1603 гг. были эпохой первой социальной революции в истории Англии, которую было бы правильнее называть не «революцией Тюдоров», как это делают английские историки, а «революцией Йорков-Тюдоров». Ведь Тюдоры продолжали дело, начатое Йорками, по конфискации крупной земельной собственности и ликвидации всевластия баронов и их наемных армий. Кроме того, обе династии: Йорки и Тюдоры, - пользовались безусловной поддержкой и доверием английского народа, что также свидетельствует о внутреннем духовном родстве этих династий. Конечно, их роль в истории Англии неодинакова. Йорки выполняли роль «кровавого тирана» Октавиана, а Тюдоры - роль «мудрого и божественного императора» Августа. Однако цель и тех, и других была одна и та же – вернуть власти ее народный характер, который у нее был при наиболее достойных Плантагенетах, и который был утрачен при Ланкастерах, правивших исключительно в интересах крупных баронов и епископов. Но такова судьба революционеров, что потомки стараются поскорее забыть содеянное ими. Как римляне постарались поскорее забыть «кровавого тирана» Октавиана, но еще столетия спустя прославляли «мудрого и божественного императора» Августа (хотя это был один и тот же человек!), то же самое сделали англичане. Именно поэтому конец средневековья в Англии устойчиво связывали с восшествием на трон Тюдоров в 1485 году – когда позади остались кровь и ужасы гражданской войны, когда были окончательно пресечены попытки повернуть революцию вспять и когда на троне окончательно воцарилась династия, думающая о благе всего народа, а не о своем личном благе или благе узкого круга лиц. 12.2. Борьба с коррупцией в эпоху правления Тюдоров В главе X уже говорилось о том, что с середины XVI века в Европе опять стала бурными темпами развиваться международная торговля, и начался новый цикл коррупции. Большинстве европейских стран пострадало в период «кризиса XVII века» даже сильнее, чем в период «кризиса XIV века», для целого ряда стран: Испании, Италии, Франции и для всей Восточной Европы, - он закончился экономической и социальной катастрофой или длительным застоем, затормозившим дальнейшее развитие этих стран. Основная причина этого, как было сказано, состоит в том, что кризис коррупции в этих странах не был преодолен революционным путем ни в XV в., как это произошло в Англии, ни в XVI-XVII вв., как это произошло в Нидерландах, Германии и скандинавских странах. Совершенно очевидно, что Реформация, приведшая к ликвидации всевластия католической церкви и магнатов, поддерживавших «католическую коалицию» (а также к конфискации их имущества), были для Нидерландов, Германии и скандинавских стран такой же социальной и экономической революцией, как и «революция Йорков-Тюдоров» в Англии. Но победа этим странам далась более дорогой ценой, так как им пришлось выдержать столетнюю войну против мировой олигархии, и в течение этого времени территории этих стран многократно подвергались нападению, грабежу и разорению со стороны «католической коалиции» (см. предыдущую главу).

349 В других странах попытки преодолеть кризис коррупции также предпринимались, но они не увенчались успехом – слишком могущественны были противостоявшие народам этих стран силы коррупции. Примером такой попытки можно считать восстание коммунерос в Испании в 1520-21 гг. Оно охватило значительную часть Испании, и в нем участвовали самые разные слои населения – крестьянские и городские массы, дворяне и даже представители крупной аристократии. Целью восстания было освобождение от власти императора Карла V и поддерживавших его магнатов. Первоначально восстанию сопутствовал успех – в руках восставших оказался целый ряд городов в центре Испании. Но затем возникли разногласия между деревенской и городской беднотой, с одной стороны, и дворянством, с другой, что раскололо восстание и резко ослабило его силу. В итоге Карл V подтянул свои наемные войска из Австрии и без труда разгромил восставших, а затем казнил наиболее активных его участников ([19] 10, с.237-241). Интересно, что английские историки ставят в один ряд события «войны Роз» и последовавшей «революции Тюдоров», с одной стороны, и восстание испанских коммунерос, с другой, полагая, что они имели одну и ту же природу. Как указывает К.Хилл, в Испании, в отличие от Англии, в ходе этих событий победил не народ и средние классы, а крупные землевладельцы, которые, подобно английским баронам, захватили значительную часть земель и монополизировали производство и экспорт шерсти и другие сферы экономической деятельности. В итоге, пишет историк, у испанского среднего класса не осталось никакого будущего, и вместо того чтобы развивать деятельность на пользу своей стране, они сделались конкистадорами и грабителями Нового Света, завоевав и покорив всю Латинскую Америку ([212] p.72). А в самой Испании тем временем кризис все более углублялся, промышленность разрушалась, сельское хозяйство приходило в упадок, население сокращалось и огромные территории превращались в пустыню. И некогда самая могущественная европейская держава превращалась в отсталую «периферию», в захолустье Европы. Как указывает И.Валлерстайн, к концу XVII в. Испания упала так низко в глазах остального мира, что Франция, Австрия, Англия и Нидерланды на международных конференциях обсуждали план раздела Испанской империи между собой ([310] p.188). Можно сказать, что испанцам, в отличие от англичан, очень сильно не повезло. Им противостоял не слабый король Генрих VI Ланкастер (1422-1461 гг.), периодически впадавший в безумие, а император Карл V со всей мощью и силой своей огромной империи, опиравшейся на богатства, стекавшиеся со всего света. Поэтому восстание коммунерос, в отличие от восстания Йорков, было с самого начала фактически обречено на неудачу. Повезло англичанам и в другом. Островное положение Англии всегда обеспечивало ей прекрасную защиту от внешних интервенций. В любой другой стране Европы 35 лет почти непрерывных гражданских войн и междоусобиц («война Алой и Белой Розы» 1450-1485 гг.) обязательно соблазнили бы кого-то из соседей на военную интервенцию, на желание воспользоваться ослаблением страны в своих интересах. Но решиться на морскую экспедицию, рискуя потерять флот, а вместе с ним и возможность вернуться назад, было намного сложнее, чем на простой переход сухопутной границы. Поэтому Англия имела возможность, в отличие от других стран, спокойно решать свои внутренние проблемы, и поэтому она их решила раньше, чем любая другая страна в Европе. Справедливое правление Тюдоров не избавило Англию от второго цикла коррупции, начавшегося в первой половине XVI в. одновременно с резким ростом европейской торговли. Объемы перевозок грузов голландскими судами, которые на этом этапе выполняли роль основных посредников в международной торговле, с 1500 г. по 1700 г. увеличились в 10 раз ([310] p.46) - из чего следует, что интенсивность внешней торговли за это время выросла на порядок. Как и во все другие эпохи, глобализация привела к появлению большого числа купцов и грабителей, а также купцов-грабителей, совмещавших эти два вида деятельности. Именно об этом явлении писал в 1524 г.

350 главный идеолог Реформации Мартин Лютер: «Теперь купцы очень жалуются на дворян или на разбойников, на то, что им приходится торговать с большой опасностью… Но так как сами купцы творят столь великое беззаконие и противохристианское воровство и разбой по всему миру и даже по отношению друг к другу, то нет ничего удивительного в том, что бог делает так, что столь большое имущество, несправедливо приобретенное, снова утрачивается или подвергается разграблению, а их самих вдобавок еще избивают или захватывают в плен… Купцы – не меньшие разбойники, чем рыцари, ибо купцы ежедневно грабят мир, тогда как рыцарь в течение года ограбит раз или два, одного или двух» ([70] 25/1, с.364). Разумеется, английские купцы ничем не отличались от своих немецких или голландских коллег. Именно об английских купцах писал русский царь Иван Грозный королеве Елизавете во второй половине XVI в. – о купцах, которые игнорируют интересы своего государства и думают лишь о личном обогащении. А современные английские историки пишут о том, что внешняя торговля Англии, начиная с эпохи Елизаветы I (15581603 гг.), приобрела «хищническую форму» ([212] p.56).

Елизавета I (1558-1603 гг.) – последняя представительница династии Тюдоров. Картина М.Гирертса-младшего

Именно в таких условиях в Англии начала формироваться новая олигархия. Как указывает К.Хилл, уже в 1530 г. был введен закон, по которому любой человек даже среднего достатка1 мог беспрепятственно купить дворянский титул и герб ([212] p.36). Поэтому все купцы и нувориши немедленно начали этим пользоваться для того, чтобы стать дворянами, а некоторые особенно богатые приобретали титул лорда. Так, графы Мидлсекс и Уорвик, жившие в начале XVII в., не были дворянского происхождения, а являлись всего лишь обычными купцами, купившими себе баронский титул ([212] p.56). Особенно активная распродажа аристократических титулов началась при Стюартах, правивших в Англии, начиная с 1603 года. По данным К.Хилла, только с 1615 по 1628 гг. было продано столько титулов лордов, что число последних за эти 13 лет увеличилось на 56% ([212] p.84). Учитывая вышеизложенное, самой большой иллюзией было бы думать, что в ходе последующих событий 1641-1688 гг., называемых Английской революцией, народ 1

Имевший движимое имущество стоимостью 300 фунтов или недвижимость, приносящую ежегодный доход в 10 фунтов.

351 боролся с какой-то старой потомственной аристократией, сохранившейся со времен средневековья и тем более – со времен феодализма. Основную часть этой так называемой «аристократии» составляли купцы и нувориши, разбогатевшие и купившие себе титулы дворян или лордов в течение второй половины XVI – первой половины XVII вв. Поэтому марксистский тезис о том, что события 1641-1688 гг. были «буржуазной революцией», в ходе которой была свергнута власть «феодальной аристократии», не имеет под собой никакой реальной основы. Если в Англии и была еще такая «феодальная аристократия» в начале XV в., то она была свергнута и уничтожена намного ранее, в период революции Йорков-Тюдоров в 1450-1603 гг. Это подтверждают и другие данные, приводимые английскими историками, свидетельствующие о кардинальной смене в течение эпохи Тюдоров состава правящей верхушки страны, включая слой самых богатых и влиятельных персон. Как указывает Д.Тревельян, при Тюдорах никто из старой знати уже не имел высокого положения. Все, кто его достиг – Расселы, Кавендиши, Сеймуры, Бэконы, Дедли, Сесили, Герберты – были новыми людьми, не принадлежавшими к старой знати времен Ланкастеров. Последние представители старой «феодальной» знати, пишет историк, – семейства Перси, Невилли и Дакры, сохранившие свои земли и власть на севере Англии со времен Ланкастеров – были уничтожены королевой Елизаветой I в 1570 г. в ходе подавления их восстания ([111] с.134, 168). Впрочем, даже если кто-то из потомков старой знати, сохранившейся со времен Ланкастеров, и смог дожить до 1641 г. и приобрести вновь богатство, конфискованное Йорками и Тюдорами, то сделать это он мог лишь путем торговли или олигархических методов господства над обществом, реанимированных вновь в середине XVI – начале XVII вв. Так, уже Джон Леланд в середине XVI в. писал, что вся соляная промышленность графства Дройтвич находится под контролем нескольких помещиков, которые получают огромные прибыли, а горожане выполняют всю тяжелую работу по добыче и приготовлению соли, получая за нее гроши. Аналогичный пример имеется, например, в отношении города Киркби Стефен, где граф Камберленд контролировал всю городскую, рыночную и ярмарочную торговлю ([212] p.37). Как видим, в обоих случаях речь идет о захвате местной монополии – типичном приеме олигархии на ранней фазе ее формирования. Приводимые английскими историками факты – о «хищнической внешней торговле», начавшейся в эпоху Елизаветы I (1558-1603 гг.), и о местных монополиях, захваченных помещиками и лордами – свидетельствуют о «естественном отборе олигархии», который опять начался в Англии где-то с середины XVI века. Новую олигархию формировали купцы-грабители, которые не гнушались никакими приемами для увеличения своих прибылей, включая искусственные дефициты продовольствия, и помещики-монополисты, которые делали в сущности то же самое и выделялись благодаря этому из общей массы джентри. Соответственно, все те джентри и другие представители среднего класса, которые не желали или не могли прибегать к олигархическим приемам1, а пытались заниматься развитием сельского хозяйства или вести честную торговлю, оказались в самом невыгодном положении и не прошли «естественного отбора олигархии». Поэтому типичным явлением конца XVI - начала XVII вв. стало обнищание английских средних и мелких помещиков. Как писал английский историк Х.Тревор-Ропер, «более 2/3 английской аристократии в 1600 г. не просто жили не по своим средствам, а находились на пороге финансового банкротства» ([309] p.238). Этому способствовал рост цен в золоте и серебре, который опять возобновился вместе с началом новой эпохи глобализации, а 1

Эти приемы в принципе доступны лишь узкому кругу лиц, так как монополия может быть только одна, потому они и «олигархические» (олигархия – буквально означает власть немногих). И достигается такая монополия чаще всего путем устранения конкурентов, в том числе физического, для чего требуется сила и отсутствие моральных принципов.

352 также безудержные товарные спекуляции, от которых обогащалась олигархия, но которые ложились тяжелым бременем на всех потребителей, включая джентри1. Поскольку Тюдоры старались править в интересах всего общества, то эти вновь возникшие проблемы, должно быть, представляли для них большую головную боль. Но они не всегда знали, а иногда и совсем не знали, как с ними бороться. В чем-то их меры по борьбе с коррупцией напоминают меры императоров Диоклетиана и Константина в поздней Римской империи и византийских императоров, начиная с Ираклия, о которых говорилось в Разделе I. Сначала Тюдоры, как когда-то Диоклетиан, попытались для борьбы с разгулом спекуляции заморозить цены на продовольствие – но эти меры не дали никакого результата ([271] p.56). Потом были приняты законы, сильно ужесточавшие цеховые правила, которые должны были препятствовать установлению контроля над местной торговлей, промышленностью и ремеслами со стороны олигархии. Кроме того, в течение всего XVI в. Тюдоры многократно принимали законы и специальные меры против огораживаний – то есть против захватов земельной собственности. Было также запрещено, например, иметь в собственности (одному лицу) более 2400 овец ([212] pp.71-72, 51), что должно было воспрепятствовать попыткам восстановить прежнюю баронскую монополию на производство и экспорт шерсти. Но, пожалуй, самой любопытной мерой, демонстрирующей, какого разгула достигли товарные спекуляции в эту эпоху глобализации, является целая серия законов о хлебной торговле и об экспорте хлеба. Так, начиная с 1555 г. начало действовать правило, по которому, в случае возникновения даже небольшого дефицита хлеба и повышения его цены внутри страны, вводился полный запрет на его экспорт из Англии – для того, чтобы предотвратить возникновение массового голода2. Известно, что такие запреты вводились много раз в течение следующих 50 лет и продолжали вводиться в XVII веке ([271] pp.3739; [270] p.389). Другая мера, введенная впервые в 1586 г., была более радикальной и подразумевала решительное вмешательство государства в процесс торговли хлебом. Она состояла в том, что при возникновении дефицита хлеба и повышении его цены выше нормы государство начинало активный поиск любых имеющихся запасов зерна, которые, при их обнаружении, подлежали насильственной продаже на рынке под наблюдением правительственных чиновников – уже по нормальной, не спекулятивной, цене ([271] pp.40-41). Такие принудительные продажи в дальнейшем осуществлялись неоднократно – вплоть до 1630 г. В чем-то эти меры напоминают продразверстку, введенную большевиками в период Гражданской войны в России, с той разницей, что английские владельцы хлебных запасов и хлебные спекулянты все же получали достаточно справедливую цену за хлеб, хотя и ниже той, на которую могли рассчитывать. Но в сущности принудительные продажи хлеба, введенные королевой Елизаветой I, были прямой реализацией указаний протестантских идеологов и проповедников. Так, еще Мартин Лютер в 1524 г. призывал «князей» к тому, чтобы «надлежащей властью наказывать [купцов] за столь неправедную торговлю и принимать меры, чтобы купцы не обдирали так бессовестно их подданных» ([70] 25/1, с.364). Поэтому эти меры явились отражением того понимания общественной справедливости, которое содержалось в протестантской идеологии. Иногда современные английские историки ругают Тюдоров за несовершенство их законов, которые якобы тормозили развитие капиталистических отношений, в том числе их законы по ужесточению цеховых правил и иному регулированию торговли и ремесел 1

По данным экономических историков, средний уровень цен, выраженных в серебре, в западноевропейских странах в течение второй половины XVI в. – первой половины XVII в. увеличился примерно в 3 раза ([206] pp. 250-251). 2 Такую практику было бы полезно в то время перенять России, где, например, в период массовых голодоморов начала XVII в. (при Борисе Годунове), когда цена выросла в 80 раз (!) по сравнению с нормальным уровнем, продолжал экспортироваться в больших объемах русский хлеб. См.: [309] pp.274-275

353 ([212] pp.71-73). Конечно, эти законы были несовершенны. Тюдоров можно сравнить с добросовестным студентом-первокурсником, которому инженер поручил понаблюдать за работой парового котла, а сам уехал в отпуск, думая, что ничего экстраординарного за это время не случится. Но внезапно в котле начало расти давление, и возникла угроза взрыва. И вот студент в отчаянии, не зная, что нужно делать в такой ситуации, пытается применить весь арсенал методов, которые он только может придумать – но бóльшая их часть оказывается малоэффективной. Однако несмотря на низкую эффективность принятых Тюдорами мер, нельзя согласиться с тем, что они тормозили развитие капитализма и экономический рост. Если они что-то и тормозили, то рост силы и влияния олигархии, которая, не будь этих мер, могла бы сожрать с потрохами и всю Англию, и все ее население, как это случилось в России в начале XVII века1, и как это ранее произошло в Византии. Тем не менее, все эти меры не могли предотвратить постепенное «погружение» страны в новый кризис коррупции. Каким критическим было положение средних и мелких помещиков Англии, находившихся на рубеже XVI-XVII вв. на грани финансового банкротства, выше уже говорилось. Но еще хуже было положение простого народа. Зарплата в течение XVI в. все время отставала от роста цен, и основная масса населения становилась все беднее. Так, реальная заработная плата строительных рабочих во второй половине XVI в. составляла уже 2/3 от уровня 1510 г., а в 1590-1640 гг. составляла всего лишь 1/2 от этого уровня, то есть за столетие упала в 2 раза ([212] p.64). С середины XVI в. опять стал регулярным явлением массовый голод и связанные с ним эпидемии в городах ([132] p.867; [296] p.59). А проповедники и писатели, начиная с 1580-х годов, стали бить тревогу, указывая на мужчин, женщин и детей, умирающих от голода на улицах Лондона ([212] p.65). Как указывает П.Слэк на основе проведенного им анализа, высокая смертность от эпидемий чумы и других болезней в Англии в XVI-XVII вв. была именно среди беднейших слоев населения, и наоборот, среди обеспеченных слоев она была низкой, поэтому рост смертности в Англии в указанный период объясняется в первую очередь обнищанием населения ([296] pp.138-158). Наконец, с конца XVI в. опять начались крестьянские восстания, о которых почти забыли за предыдущее столетие, но которые сыграют важную роль в последующих событиях Английской революции. Как отмечает английский историк Р.Аутэйт, всплеск крестьянских восстаний начался в конце 1580-х гг. и продолжался в течение всего XVII века ([271] pp.47-49). Эти события омрачили заключительный период в целом благополучного царствования королевы Елизаветы I (1558-1603 гг.), последней представительницы династии Тюдоров. 12.3. Начало царствования Стюартов и причины Гражданской войны 1640-х гг. В 1603 г. в Англии произошла смена правящей королевской династии – на троне оказалась династия шотландских королей Стюартов. Смена династии неизбежно всегда означает и смену идеологии правителей. Преемственность в идеологии может переходить от отца к детям или сохраняться между единомышленниками, принадлежащими к одной партии. Но Яков I Стюарт (1603-1625 гг.) не был ни тем, ни другим. При нем, и в еще большей мере при его сыне Карле I Стюарте (1625-1649 гг.) произошло резкое изменение характера власти в стране. Те ошибки в управлении, которые допускались при Тюдорах, в частности, существование монополий в отдельных секторах экономики и во внешней торговле, были при Стюартах раздуты до размеров, вызывавших всеобщее негодование. Но наряду с этим, расцвел отвратительный фаворитизм и коррупция в верхнем эшелоне при все более усиливавшемся пренебрежении интересами простого народа.

1

Это соответствует выводам, сделанным в третьей книге трилогии: [60] главы VIII-IX

354 О таком пренебрежении свидетельствует, например, тот факт, что при Стюартах был фактически дан зеленый свет огораживаниям, то есть захватам крестьянской земельной собственности помещиками. Как указывают Р.Аутэйт и К.Хилл, те законы и меры против огораживаний, что в течение целого столетия принимались и применялись Тюдорами (последний закон был принят в 1597 г.), были полностью отменены несколькими актами, принятыми в правление Якова I с 1608 по 1624 г. ([271] pp.47-48; [212] p.51) Это привело к настоящему наступлению крупных землевладельцев на крестьянскую собственность – об этом можно судить по тому резкому всплеску восстаний крестьян, протестовавших против огораживаний, который начался в конце 1620-х гг. и не прекращался в течение последующих десятилетий ([212] p.105). Другим примером антинародной политики Стюартов является прекращение, начиная с 1630-х гг., государственного вмешательства в торговлю хлебом. Как указывалось выше, эти меры по насильственному изъятию и реализации хлебных запасов начали применяться при Елизавете в 1580-х годах в периоды хлебного дефицита и помогали предотвратить массовый голод. Теперь эту практику прекратили – как отмечает Р.Аутэйт, в 1637-38 гг. в Англии был сильный дефицит хлеба и массовый голод среди населения, а правительство бездействовало ([270] pp.396-398). Третьим примером является введение Карлом I (1625-1649 гг.) монополий на многие товары широкого потребления в ущерб массе потребителей и государству. Как пишет Д.Грин, «вино, мыло, соль, почти все предметы домашнего употребления попали в руки монополистов и повысились в цене без всякого соответствия с выгодами, получаемыми короной» ([29] 2, с.89). Один из лидеров парламентской оппозиции, Джон Пим, подсчитал в то время, что убытки потребителей от введения винной монополии составили 360 000 фунтов в год, а казна получила от этой монополии доход в размере всего лишь 30 000 фунтов ([212] p.75). Таким образом, фавориты короля, получившие от него право на эту монополию, положили в свой карман более 90% прибыли, полученной по существу в результате грабежа потребителей. Наконец, в-четвертых, правление Стюартов резко усилило деспотизм, причем именно в отношении бедных слоев населения и среднего класса. С одной стороны, сильно ужесточились наказания за мелкие правонарушения. Как пишет К.Хилл, в Лондоне в правление Карла I через каждые двести метров стоял столб, на котором секли нищих за попрошайничество на улицах ([212] p.42). С другой стороны, необычайно развилось доносительство, поощрявшееся правительством. Но доносчики шпионили только за простыми людьми и представителями среднего класса, на богатых и влиятельных лиц это не распространялось. Дело в том, что за деньги можно было без труда нанять информаторов в правительстве, которые сообщали обо всех поступавших доносах и доносчиках ([212] pp.75-76). И если какой-то доносчик начинал проявлять излишний интерес к какой-либо богатой персоне, то ей об этом становилось тут же известно – с печальными последствиями для самого доносчика. Итак, мы видим, что характер правления при Стюартах кардинально изменился – правительство как минимум игнорировало интересы широких масс населения, а как максимум – направляло свои действия против этих интересов. Фактически с самого начала своего царствования на английском троне Стюарты вели политику в интересах класса олигархии, который не только защищали и подкармливали, но и заботливо выращивали. Яков I (1603-1625 гг.) раздавал земли, деньги и имущество поддерживавшим его шотландцам и другим фаворитам, которые не отличились ни знатностью, ни какимито особыми заслугами перед отечеством. Как пишет К.Хилл, это усиливало протестные пуританские настроения среди англичан и осознание ими того, что окружающая короля знать паразитирует за счет государства и народа ([212] p.49). Наряду с прямой раздачей денег и земель Стюарты практиковали и скрытую раздачу – в виде различных финансовых махинаций, которые внешне выглядели как нормальные взаимоотношения государства и его «частных агентов». Таким «частным

355 агентам» отдавался, например, на откуп весь сбор таможенных пошлин и других налогов ([212] p.83). В результате доходы государства резко уменьшались, так как пошлины и налоги попадали уже не в казну, а в частный карман, и лишь часть этих денег перепадала государству. Далее, поскольку в казне образовывалась нехватка денег, то для ее покрытия государство брало деньги в долг у тех самых «частных агентов», которые присваивали часть государственных налогов и пошлин. Данные операции создавали видимость наличия денег в казне и благополучия государственных финансов. Но это благополучие сохранялось лишь до поры до времени – ведь государству потом этот долг приходилось отдавать, нередко путем предоставления «частным агентам» новых привилегий или посредством влезания в еще бóльшие долги, под высокие проценты. Поскольку это еще более суживало правительству поле для маневра, то ему ничего не оставалось делать, как все больше и больше впадать в зависимость от денежных воротил, как местных, так и иностранных. Круг главных воротил, обворовывавших государство в эпоху правления Стюартов, был не слишком велик. Как указывает К.Хилл, с 1616 по 1624 гг. главным финансистом правительства был богатый купец Лионел Кранфилд, купивший себе титул лорда Мидлсекса, затем вплоть до 1633 г. – итальянец Бурламаччи, после этого – целая группа дельцов, занимавшихся сбором таможенных пошлин в английских портах ([212] p.95; [213] p.19). Поскольку эти «главные финансисты» время от времени менялись, но неизменным условием было сохранение расположения к ним английского короля и его главных министров, то возникало естественное подозрение о том, что и они тоже «в доле». Кроме существования разнообразных финансовых схем утечки денег, часть средств из казны, похоже, просто разворовывалась министрами Карла I или растрачивалась на непонятные нужды. Так, в 1620-е гг. в чудовищной растрате и расхищении средств из казны оппозиция обвиняла лорда Бекингема, а в 1630-е гг. – лорда Страффорда, который исполнял обязанности главы правительства после смерти Бекингема и был в 1641 г. казнен за воровство и злоупотребления. Вся эта пирамида воровства и коррупции должна была рано или поздно обвалиться, и кризис наступил как раз накануне Гражданской войны в 1640 г., когда, по словам английского историка, «правительство рухнуло» ([212] p.99). Но Стюарты не только потакали разворовыванию государства и выращивали олигархию, но и пытались превратить ее в особую неприкасаемую касту. Это делалось, во-первых, путем раздачи аристократических титулов, и, во-вторых, путем поднятия этой новой аристократии на высоту, недосягаемую ни для законов, ни для суда, ни для преследований со стороны полиции, кредиторов и прочих истцов. Выше уже говорилось о том, что титулы лордов (графов, баронов и т.д.) при Стюартах поступили в свободную и широкую продажу. Первоначально цена за титул лорда составляла 10 тыс. фунтов – целое состояние по тогдашним меркам, уплата такой суммы мало кому была под силу. Несмотря на это, только с 1615 по 1628 гг. число лордов в результате массовой покупки титулов увеличилось на 56% ([212] p.84). Однако это не принесло денег государству, а, наоборот, легло на него дополнительным бременем – подсчитано, что за период 1603-1641 гг. от продажи аристократических титулов государство получило 620 тысяч фунтов, а раздало лордам в виде подарков и пожалований 3 миллиона фунтов ([212] pp.84-85). Таким образом, распродажа титулов была на самом деле не только их бесплатной раздачей, но еще раздачей, сопровождавшейся скрытым воровством денег из казны. Подобная практика окончательно превратила Палату лордов в клуб миллионеров и сомнительных личностей. Если при Тюдорах еще могли существовать иллюзии относительно «голубой крови» лордов и графов, то после массовой распродажи и раздачи титулов нуворишам и всевозможным темным личностям, вращавшимся при дворе, эти иллюзии окончательно исчезли. Одновременно с этим при Стюартах резко увеличились привилегии лордов. Сначала было установлено, что лордов нельзя арестовать и судить, например, за

356 невозвращение долга – то есть на них был распространен иммунитет по многим видам правонарушений, который ранее имели лишь послы. Позднее этот иммунитет был распространен уже и на их слуг (!) и вассалов. И уж совсем несоразмерные наказания были введены в отношении любых неаккуратных действий, касающихся персоны лорда и его людей. Так, в 1620 г. были наказаны два офицера, которые всего лишь арестовали человека из свиты графа Оксфорда за совершенное им правонарушение. А в правление Карла I был заключен в тюрьму и наказан огромным штрафом человек, у которого граф Дэнби отнял его землю, - всего лишь за то, что тот назвал графа «подлым обманщиком» ([212] p.34). Некоторые историки называют описанные выше привилегии лордов, расцветшие при Стюартах, «феодальными привилегиями». Они действительно во многом напоминают те, которые в средние века существовали у западноевропейского дворянства по отношению к остальному населению. Однако мы видим, что ничего общего с феодализмом они в данном случае не имели, равно как и сами английские лорды не были «феодалами», а были в большинстве торговцами и финансистами. Но именно таким образом народившаяся в конце XVI - начале XVII вв. олигархия пыталась возвыситься над обществом и заполучить особый статус, позволяющий ей закрепить над ним свою власть. С тем же успехом можно назвать «феодальными» те привилегии, которые заполучила новая русская олигархия, возникшая в 1990-е годы – в виде машин с мигалками, купленных депутатских удостоверений и фактической неприкосновенности со стороны милиции и судов. С бóльшим основанием можно и те, и другие привилегии назвать не «феодальными», а «буржуазными», так как речь идет не о новых феодалах, а о новой буржуазии, хотя по-настоящему ни тот, ни другой марксистский термин здесь не годится, так как не отражает сути явления. Кризис коррупции в эпоху Стюартов выразился и в падении нравов, что было особенно заметно при дворе самого короля, где распространились пьянство, разврат, убийства или попытки убийства одних вельмож другими. Как пишет Д.Грин, «на маскараде, устроенном при дворе, участники при всех падали в опьянении к ногам Якова I. Скандальное дело обнаружило связи высших вельмож и сановников с мошенниками, астрологами и отравителями. Сам Яков I не постеснялся принять деятельное участие в разводе леди Эссекс, а последовавшая затем ее свадьба с одним из фаворитов короля была отпразднована в его присутствии. Из-за подобных сцен благоговейное почтение, с которым во времена Тюдоров относились к государю, превратилось в отвращение и презрение» ([29] 2, с.43). Нарушение супружеской верности стало настолько обычным явлением, что, когда одного женатого священника в 1636 г. в Эссексе обвинили в связи с женщиной на стороне, то он отвечал, что «от смены пастбища появляются жирные телята, а один раз на стороне стоит двух раз дома» ([280] p.261). Наряду с переворотом во внутренней политике и с падением нравов, мы видим при Стюартах и переворот во внешней политике. Они взяли курс на сближение с Испанией и папством, которые при Елизавете были главнейшими врагами Англии и которые в начале XVII в. еще отнюдь не утратили своих амбиций по завоеванию власти над Европой и всем миром (см. предыдущую главу). Весь протестантский мир воевал против Габсбургов и «католической коалиции» в начавшейся Тридцатилетней войне, сами англичане еще не забыли об испанской Великой Армаде и о покушениях иезуитов на жизнь королевы Елизаветы, а Стюарты уже были готовы породниться с испанскими королями и стать лучшими друзьями папы и иезуитов. В конце правления Якова I его сын, будущий Карл I, был послан в Испанию для сватовства за испанскую принцессу, причем ради этого брака Яков I был готов во многом идти навстречу пожеланиям Испании и папства ([29] 2, с.5455). Когда это сватовство не удалось, то это, по словам Д.Грина, в Англии «вызвало взрыв народной радости» ([29] 2, с.55). Тем не менее, Стюарты не оставляли своих планов по сближению с «католической коалицией», и лишь упорство массы англичан, которые ненавидели папство и испанского короля, не позволяло им этого сделать.

357 Как указывает английский историк Л.Стоун, много лордов в то время также были сторонниками папства, что еще более дискредитировало Палату лордов в глазах народа ([212] p.92). Причины такой политической ориентации английской олигархии и ее стремления войти в союз с «мировой монархией» Габсбургов вполне понятны. Во все времена, начиная с Карфагена в античности и кончая Россией в 1990-е годы, олигархия выступала пятой колонной, предателем национальных интересов своего государства. Союз с «мировой империей», какой была, в частности, Римская империя в античности и США в конце XX века, а в ту эпоху таковой являлась «католическая коалиция» Габсбургов, сулил олигархии жирные подачки от этой «мировой империи». В дальнейшем такой союз мог также предоставить ей возможность заняться грабежом и упрочением власти в своей собственной стране ради утоления своей жадности и тщеславия, как такая возможность представилась, например, чешскому магнату Валленштейну в Чехии во время Тридцатилетней войны (см. предыдущую главу). Не удивительно, с учетом всего вышесказанного, что основная масса англичан подозревала в измене и глубоко ненавидела лордов. И эта ненависть, которую К.Хилл называет «классовым антагонизмом» ([213] p.17), была готова в любую минуту вылиться в конкретные действия. Так, в Шерборне толпа простых англичан чуть было не повесила лорда Пулетта, который высказался за то, чтобы правительство урезало крестьянские земельные наделы ([212] p.104). Офицер Джон Фелтон, убивший проворовавшегося лорда Бекингема в 1628 г., стал чуть ли не национальным героем1. Как пишут Д.Грин и К.Хилл, в стране известие о смерти Бекингема «было встречено бурной радостью», в пабах пили за здоровье Фелтона, некоторые заявляли, что это они убили Бекингема или выдавали себя за Фелтона, и даже армия обратилась к королю с просьбой о помиловании народного героя ([29] 2, с.67; [213] p.17). Как указывает К.Хилл, простой народ столь же сильно ненавидел и епископов, которые являлись членами Палаты лордов и считались верными слугами Стюартов, во всем голосовавшими по их приказу ([212] pp.103, 83).

Слева: лорд Бекингем, рисунок П.Рубенса. Справа: английский король Карл I Стюарт (1625-1649 гг.), портрет Д.Митена Две самые знатные жертвы Английской революции. Смерть обоих английский народ встретил с ликованием.

1

Тот самый Фелтон, которого, по версии А.Дюма в «Трех мушкетерах», соблазнила Миледи, леди Винтер, и который, якобы под действием ее чар, убил Бекингема. Покушение Фелтона было не единственной попыткой убить лорда, ранее были другие покушения на него.

358 Именно поэтому во время начавшейся в 1640-х гг. Гражданской войны вся Англия разделилась на два враждующих лагеря не по принципу феодалы - капиталисты, или крестьяне - феодалы, или пролетариат - буржуазия, или по какому-то иному надуманному принципу, придуманному марксистами, а по принципу «Двор» - «Нация». Это является общеизвестным фактом, об этом писали современники, об этом же пишут и нынешние историки. «Двор» включал лордов, епископов, фаворитов и фавориток короля, «частных агентов», финансовых воротил и прочую камарилью, вращавшуюся вокруг короля, правительства и Палаты лордов. А «Нация» включала почти всех остальных жителей страны. При этом, пишет Л.Стоун, на «Двор» население Англии «смотрело со все бóльшим подозрением и враждебностью, как на чужеродный нарост, а на членов Двора – как на эгоистичных, коррумпированных, паразитирующих, экстравагантных эксплуататоров» ([303] p.32). К.Хилл указывает, на базе изучения множества свидетельств и исследований этого вопроса, что на стороне Стюартов в Гражданской войне были лорды, часть помещиков вместе с их крестьянами-арендаторами, а также «сброд». Кроме того, за них была также часть купцов и бизнесменов лондонского Сити – та, которая имела монопольные привилегии или другие льготы от правительства. Против Стюартов выступали горожане, большинство крестьян, часть помещиков, часть купцов и бизнесменов ([212] pp.91-92). Как видим, ни одна социальная группа в английском обществе, включая помещиков, купцов и бизнесменов, не примкнула полностью к той или другой стороне – за исключением лордов и прочих держателей громких титулов1, да и то потому, что по существу эта группа представляла собой не «аристократию», тем более потомственную, а клуб миллионеров и сомнительных личностей, обласканных Стюартами. Очевидно также, что помещики, воевавшие за Стюартов, смогли привлечь в армию своих крестьянарендаторов, а также «сброд», то есть всяких бродяг и бандитов, не посредством «политической агитации», а путем раздачи денег, обещаний и угроз. Иначе непонятно, по каким таким идейным соображениям крестьяне-арендаторы шли воевать за Стюартов вместе со своими помещиками, у которых они арендовали землю и от которых они, разумеется, сильно зависели в своей повседневной жизни. Я не буду писать обо всех перипетиях, предшествовавших Гражданской войне 1640-х годов, о противостоянии короля и парламента, о том, как усиливалось народное недовольство и как оно наконец вылилось в открытое восстание против короля и «Двора». Все это в деталях изложено в энциклопедиях и исторических трудах, но и тех фактов, которые приводятся в настоящей главе, достаточно для того чтобы показать, кто с кем сражался в ходе этой Гражданской войны. Хорошо известно, что силами, объединявшими, направлявшими и вдохновлявшими борьбу «Нации» против «Двора», стала Палата общин (нижняя палата) парламента и пуританское движение, о котором далее будет сказано. Что касается причин Гражданской войны и последовавших за ней событий, то они были указаны. Большинство современных английских историков видят их именно в обострении противоречий между узкой группой, захватившей привилегии и монополию на власть и общественные богатства («Двор»), и остальным обществом («Нация») ([303] pp.32, 143). Этот взгляд в корне отличается от марксистской трактовки Английской революции. Почему мы должны следовать марксистскому взгляду на эти события как на переход от феодального к буржуазно-капиталистическому строю? – спрашивает английский историк Г.Элмер, - Разве у нас нет всех оснований считать их восстанием против монополий и ограничений, которое привело к формированию более эффективного государства, защищающего предпринимательство и права частной собственности? ([303] p.141) Известный английский историк Ч.Уилсон также не согласен с марксистской трактовкой Английской революции как борьбы «класса буржуазии» против «класса феодалов» ([314] p.126). Некоторые историки, правда, до сих пор отстаивают 1

Впрочем, и среди них были исключения.

359 марксистский взгляд на эти события. Но эти утверждения голословны. Они не учитывают факты, имеющиеся в нашем распоряжении – факты, которые кратко были изложены выше и которые сегодня уже нельзя игнорировать. А потому следует предположить, что эти историки либо не располагают всеми важными фактами, либо выполняют определенный политический заказ (подробнее об этом см. главу XVIII). 12.4. Основные этапы и движущие силы Английской революции Если попытаться в самом кратком виде описать ход событий 1641-1688 гг., называемых Английской революцией, то это можно сделать следующим образом. «Нация» и парламент восстали в 1641 г. против «Двора» и короля, победили их в последовавшей Гражданской войне (1642-1646 гг.), судили и казнили короля Карла I в 1649 г., а также конфисковали ряд земель, принадлежавших лордам - сторонникам короля. Затем начались разногласия в рядах самой «Нации» и парламента; парламент не справился с управлением страной, фактически привел правительство к банкротству – и была опять восстановлена монархия Стюартов. Сын убитого короля Карл II (1661-1685 гг.) жестоко расправился с людьми, судившими и казнившими его отца, отобрал у них конфискованные земли, которые вернул лордам, и начал постепенно восстанавливать режим, существовавший при Карле I. Но трагическая судьба его отца послужила ему уроком – поэтому он это делал постепенно и скрытно, никогда не посягал открыто на власть парламента, а свою антинародную и антипатриотическую политику тщательно маскировал. Однако правивший после него Яков II (1685-1688 гг.) не обладал его умом и начал открыто делать все то, что Карл II делал тайно. В итоге в 1687-88 гг. возникла новая революционная ситуация, началось восстание народа, Яков II бежал за границу. Ситуацию спас Вильгельм III Оранский (1689-1702 гг.), внук Карла I, протестант и человек прогрессивных взглядов, живший в Голландии. По приглашению английского парламента он высадился с небольшой армией голландцев на английском побережье, был с восторгом принят англичанами и коронован вместе со своей женой, дочерью Якова II Марией (16891694 гг.). Этот переход власти в 1688 г. – от глупого и взбалмошного Якова II к Вильгельму III и Марии II – английские историки называют «Славной революцией». Король Вильгельм на своем примере показал, как может работать конституционная монархия, без попыток узурпировать власть со стороны короля, и в то же время монархия, старающаяся править в интересах всей «Нации», а не в интересах лишь своего «Двора». Именно Вильгельм III в сочетании с партией вигов, наследницей пуритан, контролировавшей в ту эпоху парламент и правительство страны, смогли осуществить целый ряд реформ, способствовавших усилению демократии и снижению коррупции как в социальной, так и в экономической области, о которых далее будет сказано и которые способствовали невиданному расцвету Англии. Таким образом, самые главные преобразования, определившие дальнейшую судьбу страны, были сделаны не в ходе революционных событий 1641-1688 гг., а после них, в годы правления Вильгельма III и партии вигов. Но без этих революционных событий не было бы ни этого мирного правления, ни этих мирных преобразований, которые стали продолжением и развитием идей, возникших и ставших причиной яростной борьбы в течение 1641-1688 гг. Каковы же были основные движущие силы Английской революции? И были ли они? Ведь очень часто в истории мы видим стихийные восстания и свержения действующей власти, которые трудно назвать революцией, а скорее можно назвать бунтом, бессмысленным бунтом, не имеющим ясной цели и являющимся лишь проявлением народного недовольства и отчаяния. Но в эпоху Английской революции мы, наоборот, видим и ясные цели – демократизация общества и искоренение коррупции, – и движущие силы. Историки иногда называют первый этап революции (1641-1660 гг.) «пуританской революцией», а второй этап (1679 г. – начало XVIII в.) - «революцией вигов». При этом, как отмечает Д.Тревельян, виги были союзниками пуритан и их

360 «сыновьями» ([111] с.277). Следовательно, мы видим одну и ту же группу людей, называвшихся сначала пуританами, затем вигами, но сохранявших идейную преемственность в течение всего XVII в. Именно эта группа и была основным идейным и организационным двигателем революции и связанных с ней преобразований. В предыдущей главе упоминалось, что основным содержанием идеологии пуритан в ее первоначальном виде была борьба за очищение общества, откуда и само название пуритане (от слова pure – чистый); а необходимыми личными качествами они считали честность и порядочность. Пуритане как общественное явление появились еще в конце XVI в. при Елизавете I, но лишь в эпоху правления Стюартов они подверглись сильным гонениям. Эти гонения начались не сразу, при Якове I их еще практически не было. Но рост коррупции и падение нравов среди правящей верхушки вызывали среди пуритан все больший протест; лидеры пуританского движения, выдвинутые в парламент (Пим, Элиот и другие), все чаще выступали с разоблачениями политики короля, коррупции и падения нравов среди его вельмож. Постоянные коррупционные скандалы, которые предавались гласности благодаря парламенту и которые показывали в неблаговидном свете короля и его окружение, приводили к тому, что Стюарты все чаще пользовались своим правом роспуска парламента. Карл I (1625-1649 гг.) за первые четыре года своего правления три раза распускал парламент, а после третьего роспуска в 1629 г. посадил в тюрьму наиболее активных деятелей парламентской оппозиции и вообще не созывал парламент в течение 11 лет. Эти 11 лет, как отмечает Д.Грин, стали периодом самой мрачной реакции в истории Англии ([29] 2, с.71). Наиболее активных, открыто и публично высказывавших свои взгляды пуритан сажали в тюрьму, а иных даже казнили, пуританским священникам запрещали проповедовать. Тысячи пуритан ввиду этих гонений уехали в Америку и основали там целые пуританские колонии. Другие, как Джон Мильтон, удалились в деревню и писали там стихи. Третьи, как Оливер Кромвель, подумывали о самоубийстве ([29] 2, с.12). Но именно пуританская идеология, идеология очищения, сыграла решающую роль в ходе последовавшей революции. В 1640 г. Карл I был вынужден снова созвать парламент – к этому его вынудили финансовое банкротство его правительства и необходимость резкого увеличения армии для борьбы с начавшимся восстанием в Шотландии. Но лидеры пуританской оппозиции в парламенте (Джон Пим, Оливер Кромвель и другие) сразу потребовали не только ареста почти всех членов королевского правительства (Страффорда, Лода, Уиндебека, Финча) и суда над ними, что и было вскоре сделано, но и подготовили длинный перечень злоупотреблений самого Карла I за годы его правления (так называемая Великая ремонстрация или Великий протест), фактически обвинив его в насаждении коррупции и предательстве национальных интересов. Все это настолько обострило отношения между королем и парламентом, что сделало неизбежной последовавшую Гражданскую войну 1642-1646 гг. После бегства короля из Лондона в начале 1642 г. наступила революционная эйфория. Как указывает К.Хилл, к зданию парламента в те дни ежедневно стекались толпы демонстрантов, выражавших поддержку революции ([212] p.18). Воодушевление народа было столь велико, что, когда парламент объявил общественный заем (казна была совершенно пуста), то, как пишет Д.Грин, женщины в Лондоне жертвовали даже свои обручальные кольца – настолько велика была поддержка парламента со стороны населения. Но в течение 1642-1643 гг. стало ясно, что сопротивление короля и его партии не сломлено. Карл I мобилизовал все имевшиеся силы и выставил сильную армию, при этом многие лорды нанимали или приводили с собой целые армии, составленные из «сброда» и зависимых от них крестьян-арендаторов. С другой стороны, армия парламента тоже была поначалу преимущественно наемной, и в ней оказалось немало перебежчиков и предателей, на которых было невозможно положиться.

361

Зверства кавалеров. Гравюра из памфлета 1644 г. Кавалерами во время Гражданской войны 1640-х гг. называли представителей «партии Двора» (сторонников короля Карла I)

И тогда, пишет английский историк Д.Андердаун, было решено набрать новую добровольческую армию – из «благочестивых» людей, которые «вели честную жизнь и не врали» ([280] p.190). Все эти люди при их приеме в армию произносили присягу в честности, верности парламенту и готовности к бескомпромиссной борьбе с «поджигателями, злоумышленниками и пособниками сил зла». В дальнейшем (по крайней мере, в 1643-1649 гг.) эта партия так и называлась - честная (honest party), историк приводит этому целый ряд свидетельств ([280] pp.190, 188). Разумеется, далеко не вся армия, воевавшая за парламент, состояла из членов «честной партии», немало было и просто сочувствовавших или нейтральных. Но их лояльность вызывала подозрения, они нередко перебегали на сторону врагов – поэтому особенно не доверяли командирам, не принадлежавшим к «честной партии». Основу этой партии, указывает Д.Андердаун, составляли средний и низший слой помещиков (джентри), торговцы, ремесленники и другие представители среднего класса ([280] pp.191192). Из средних и даже низших слоев общества вышли и многие офицеры, принадлежавшие этой партии. Например, полковник Прайд ранее был извозчиком, полковник Хьюсон – сапожником, полковник Фокс - мастером-котельщиком ([19] 13, с.80). В период Гражданской войны «честная партия» пользовалась огромной поддержкой населения – так, большинство членов парламента, избранных в ходе всеобщих выборов в графствах и округах в 1645-1646 гг., принадлежало к этой партии. Эта же партия выступала за организацию суда над Карлом I и активно боролась с попытками контрреволюции со стороны роялистов ([280] pp.193-194, 202). Таким образом, мы видим, что сторонники пуританской идеологии, идеологии честности и очищения общества от коррупции, сыграли ключевую роль как в инициировании революции 1641 г., так и в доведении ее до логического конца, включая вооруженную борьбу против роялистов, свержение и казнь Карла I.

362

Казнь Карла I. Гравюра XVII в.

Возникает вопрос – пожалуй, один из самых интересных в английской истории – почему эта «честная партия», партия пуритан, пользовавшаяся такой поддержкой населения и свергнувшая режим Стюартов, не смогла удержать власть в своих руках и осуществить те прогрессивные преобразования, которых, очевидно, ожидали от них простые англичане, отдававшие свои обручальные кольца на нужды парламента в 1642 г.? Так, например, английский историк Л.Стоун, анализируя результаты первого этапа Английской революции (1641-1660 гг.), приходит к выводу, что они были в целом негативными, что в течение этого периода не было осуществлено почти никаких позитивных экономических или социальных реформ, а к его концу республиканское правительство полностью обанкротилось и дискредитировало себя, что сделало реставрацию Стюартов неизбежной ([303] pp.60, 46, 53). Есть несколько причин, объясняющих провал первого этапа революции, и на все из них в разное время указывали историки. В качестве одной из главных следует отметить отсутствие у пуританской партии сколько-либо четкой и продуманной программы реформ, особенно в экономической области и в области борьбы с коррупцией. Впрочем, отсутствием цельной программы грешили почти все революционеры – и до, и после Английской революции. Как говорил Ленин во время событий Русской революции 1917 г., главное ввязаться в драку, а там видно будет. По мнению Д.Тревельяна, у Кромвеля и его соратников вообще не было никакой программы, кроме Библии – единственного, чем они пытались руководствоваться. «Основной движущей силой всей революции», пишет историк, был «бедняк, ищущий спасения со слезами на глазах, не имеющий никакого “путеводителя”, кроме Библии в руках» ([111] с.254). Конечно, наивно было полагать, что достаточно выделить группу «честных людей» (среди которых уже с самого начала могло затесаться немало нечестных), дать им в руки власть и Библию – и свершится чудо, мир преобразится. Отсутствие четкой программы реформ хорошо видно по принятым законам, которые поражают своей бессистемностью. С одной стороны, были отдельные прогрессивные законы в области прав личности – например, отмена пыток в судопроизводстве. С другой стороны, в 1650 г. был принят беспрецедентно суровый, драконовский закон об исправлении нравов, по которому ряд не очень серьезных правонарушений, таких как инцест, прелюбодеяние, а также повторное уличение в содержании борделя карались смертной казнью (!), а проституция и мелкие нарушения нравов карались тюрьмой, клеймением и наказанием плетьми ([280] pp.257-258, 277). Такая же бессистемность была в политической области. С одной стороны, монархия была

363 упразднена, и все полагали, включая Кромвеля, что теперь парламент будет принимать законы и управлять страной. С другой стороны, Кромвель (почему-то) считал, что парламент должен обязательно утвердить указы, принятые им самим, а когда парламент отказался это сделать, то это стало одной из причин его разгона Кромвелем ([29] 2, с.189190).

Кромвель разгоняет Долгий парламент 20 апреля 1653 г. Гравюра XVII в. В экономической области единственным по-настоящему прогрессивным законом (по общему мнению историков и экономистов) был Навигационный акт 1651 г. Но он касался лишь одной отрасли экономики – морского транспорта, в других отраслях не было почти никаких реформ. В итоге, пишет Л.Стоун, «первая Революция не сделала почти ничего положительного для поощрения предпринимательства и почти ничего для стимулирования более капиталистического и рыночно ориентированного подхода в сельском хозяйстве, промышленности и торговле» ([303] p.46). Второй причиной поражения революции стал раскол в рядах победившей партии. Кромвель и «честная партия», как уже было сказано, в основном выражали интересы среднего класса. Но в Гражданской войне 1642-1646 гг. активное участие приняли и «низы», также выдвигавшие свои требования, которые носили более радикальный характер. Как указывает К.Хилл, в 1645 г. повсеместно на юге и западе Англии началось массовое восстание беднейших слоев населения и против короля, и против парламента; и многие опасались, что они организуют третью партию, помимо двух существующих. Он даже сравнивает ситуацию в Англии 1645-1649 гг. с Россией накануне октября 1917 года ([213] pp.20, 51). Действительно, она в какой-то мере напоминает то безвластие, которое сложилось в тот момент в России, когда все политические силы: и «верхи», и средние классы, и «низы», - по очереди пытались захватить власть и встать у руля управления страной. Эта борьба за власть в Англии привела к так называемой Второй гражданской войне (1647-1649), которая шла уже не только между «Двором» и «Нацией», но также между умеренными революционерами, интересы которых представлял Кромвель и парламентское большинство, и радикальными революционерами, на сторону которых перешла часть армии1. 1

В трактовке марксистских историков Кромвель представлял интересы «буржуазии», которая боролась одновременно и против «феодалов», и против «пролетариата». Но как было показано выше, так называемые «феодалы», поддерживавшие короля, в действительности были крупными торговыми и финансовыми капиталистами (олигархами), купившими себе титулы лордов и большие земельные угодья. А среди соратников Кромвеля было немало выходцев из «пролетариата», такие как полковники Прайд, Хьюсон и Фокс. Поэтому такая трактовка неверна – она просто не соответствует фактам.

364

Кромвель в сражении при Данбаре в 1650 г. Картина А.Гоу

Л.Стоун считает, что Оливер Кромвель и его ближайшие соратники испугалась размаха революции и радикальных требований, усиливавшихся со стороны «низов», и предпочли в такой ситуации вообще бездействовать, не проводить никаких реформ ([303] pp.56-61). При этом инициативы проведения реформ, шедшие снизу, они подавляли. Так произошло, например, с инициативой армии и партии левеллеров, выдвинувших свою программу реформ в 1647 г., которая была сознательно подавлена Кромвелем и его соратниками ([213] pp.54-55). Конечно, среди левых были ультрарадикальные течения анархистского и левокоммунистического толка. Так, некоторые агитаторы утверждали, что никакие законы больше не действуют, а действует только закон силы и власть анархии; другие предлагали отнять все имущество у богатых и поделить его между бедными. Вместе с тем, наиболее активное левое течение, пользовавшееся наибольшей поддержкой народа – так называемые левеллеры или конституционные левеллеры - вовсе не были ультрарадикальными элементами, а, наоборот, стремились к наиболее последовательной и полной демократии в социальной сфере и в экономике. Они призывали к ликвидации Палаты лордов и монархии, введению всеобщего избирательного права, устранению монополий, несправедливых ограничений для мелкого предпринимательства и коренного изменения системы налогообложения: вместо более высоких налогов для бедных они предлагали ввести, наоборот, более высокие налоги для богатых ([280] pp.151-152; [213] pp.98-99; [19] 13, с.107). Многие идеи левеллеров были в последующем осуществлены, но уже на последней стадии Английской революции. А в период республики они были отвергнуты Кромвелем и его сторонниками, что, по-видимому, способствовало утрате к ним доверия со стороны населения в 1650-е годы и поражению революции в 1660 году. Следует также иметь в виду, что 1640-е годы были самыми тяжелыми для народа, на что указывает К.Хилл ([213] p.87). Обнищание населения и голодоморы в этот период достигли максимума. Это вовсе не удивительно – революции всегда происходили в периоды обострения кризиса коррупции, и то, что пик кризиса в этот раз опять совпал с революцией – совершенно естественно. В этих условиях удовлетворение некоторых требований бедных, в том числе раздел между ними части королевских земель и земель, конфискованных у лордов, могло бы помочь ослаблению экономического и социального кризиса. Однако Кромвель и его соратники оказались очень принципиальными сторонниками принципа неприкосновенности частной собственности, когда речь шла о бедных, но не слишком принципиальными, когда шла речь о них самих.

365

Оливер Кромвель (миниатюра С.Купера). Справа: Томас Ферфакс

Дело в том, что коррупция проникла и в ряды победившей «честной партии» - и это можно считать еще одной причиной поражения революции. Так, многих членов «революционного парламента» представители армии обвиняли в казнокрадстве. Да и сам Кромвель их неоднократно обвинял в присвоении имущества, в использовании власти в своих личных интересах, а также в нежелании работать на благо общества, вместо того чтобы плести интриги или заниматься накоплением имущества. Как пишет Д.Грин, один из лидеров «революционного парламента» Гэселриг «действительно пользовался властью в своих интересах» ([29] 2, с.177-178). Вместе с тем, как указывают российские историки, сам Кромвель и его ближайший соратник Ферфакс также подавали в этом дурной пример – в ходе революции они заполучили в собственность имения, приносившие соответственно 7000 и 5000 фунтов годового дохода ([19] 13, с.145). Кроме того, весь процесс конфискации и последующей продажи земель лордов и других роялистов сопровождался невиданной спекуляцией. Так, было доказано историками, что основную часть конфискованных земель выкупили по дешевке их прежние владельцы через подставных лиц ([303] pp.55-56) – надо полагать, за взятки. А другую часть скупали по дешевке лидеры и офицеры победившей «честной партии». Так, майор Уайлдман за несколько лет скупил 50 владений, расположенных в 20 графствах Англии ([19] 13, с.145). Таким образом, конфискация земельной собственности у олигархии не только не способствовала преодолению кризиса коррупции (так как основная ее часть осталась в прежних руках), но и вела к усилению спекуляции и коррупции, связанной с процессом перераспределения земли. В целом можно сделать вывод, что неудача первого этапа Английской революции явилась следствием, во-первых, отсутствия четкой программы и концепции реформ, вовторых, раскола победившей партии и нежеланием ее лидеров учитывать интересы беднейших слоев населения, и в-третьих, коррупции в рядах победившей партии. Установление власти парламента выявило и еще одну проблему – выяснилось, что осуществить какие-либо серьезные реформы в условиях ведущей роли парламента было невозможно. Парламент раскололся на разные фракции, которые придерживались по многим вопросам противоположных взглядов, часть его членов занималась в основном деятельностью в своих личных интересах, а не в интересах общества. Поэтому осуществить программу реформ по выходу из кризиса коррупции (даже если бы такая четкая программа была в наличии) парламент все равно бы не смог – не случайно Кромвель несколько раз разгонял парламент и по существу правил бóльшую часть времени единолично. С учетом вышеизложенного, совсем не удивительно, что в 1660 г. английский народ чуть ли не с ликованием приветствовал короля Карла II – власть

366 парламента ему не дала практически ничего или дала слишком мало по сравнению с его ожиданиями.

Джон Мильтон. Иллюстрация У.Блэйка к поэме Мильтона «Потерянный рай». Будучи одним из духовных лидеров революции и пуританского движения, Мильтон глубоко переживал неудачу первого этапа Английской революции.

12.5. Реставрация Стюартов (1660-1688 гг.) и «революция вигов» С возвращением Стюартов в Англию опять вернулись коррупция и распутство королевского двора и антинациональная политика короля. Как пишет К.Хилл, реставрация Стюартов носила явно выраженный антидемократический характер ([212] p.110). Была восстановлена Палата лордов и все привилегии лордов, о которых уже успели забыть. Опять начались преследования за религиозные взгляды и политическое инакомыслие. Если в период 1650-1660 гг. за нарушение супружеской верности могли казнить (и такие случаи были), то в эпоху Реставрации, как пишет Д.Грин, «жизнь светских людей проходила между легкомыслием и распутством… Лорд Рочестер был модным поэтом, но заглавия некоторых его произведений таковы, что теперь ни одно перо не может их повторить… Лучшим типом эпохи явился герцог Бекингем, а самым характерным событием в жизни герцога была дуэль, на которой он увенчал обольщение леди Шрусбери умерщвлением ее мужа, в то время как графиня в костюме пажа держала перед ним его лошадь и лицезрела убийство» ([29] 2, с.219). Сам Карл II в распутстве не уступал никому из своих подданных. По словам историка, чувственным удовольствиям «он предавался с таким циничным бесстыдством, которое вызывало отвращение даже у его бесстыжих придворных. Одна любовница следовала за другой, а раздача титулов и имений познакомила мир с позором ряда порочных женщин. Побочные дети короля были введены в ряды английской знати» ([29] 2, с. 255).

367

Король Карл II (1649-1685 гг.), портрет Лили.

Распутство и разврат в Англии в ту эпоху уже не ограничивались правящей верхушкой, а начали широко распространяться среди населения. Театры превратились в места сбора проституток, где они открыто предлагали свои услуги, да и многие актрисы подрабатывали тем же самым. В тюрьмах не только разрешалось пользоваться услугами проституток, но и за определенную плату тюремщики разрешали заключенным-мужчинам перебираться на ночь в женскую камеру ([112] с.344, 356-357). Как отмечает английский историк М.Уоллер, чрезвычайно распространились в ту эпоху грабеж и насилие, разбойники и пираты стали главными героями простых англичан. Известно, что целые толпы англичан, отправившихся за легкими деньгами, составляли в ту эпоху основное население «пиратских республик» Ямайки и других островов Карибского моря. Именно падение нравов среди населения, указывает историк, вызвало появление после Славной революции 1688 г. Общества исправления нравов, решительно взявшегося за перевоспитание английского общества ([112] с.365-367, 336-338). С таким же цинизмом, с которым Карл II предавался чувственным удовольствиям, он осуществлял и свою внешнюю политику. Поскольку любая крупная растрата денег из казны могла вызвать скандал в парламенте и атаку со стороны оппозиции, то он нашел другой источник финансирования своих потребностей – французского короля Людовика XIV. Разумеется, последний финансировал Карла II не задаром, а в обмен на соглашение, по которому английский король должен был проводить политику, выгодную французскому королю. По договору Англия фактически обязалась содействовать захватническим планам Людовика XIV в Европе и отказаться от всякого протекционизма в торговле с Францией ([19] 13, с.167). Здесь мы видим редкий пример того, как один суверенный монарх находился на содержании у другого суверенного монарха и фактически плясал под его дудку в ущерб интересам своей страны. Хотя Карл II скрывал от парламента свой договор с Людовиком XIV и получаемое от него финансирование, но слухи об этом распространялись, и англичане все больше начинали подозревать своего короля в предательстве их национальных интересов. Наконец, в 1678 г. в распоряжении парламента оказались документы, подтверждающие факт продажности Карла II или, как пишет Д.Грин, «факт зависимости Англии от чужеземной державы» ([29] 2, с.279-285). Разразился скандал, закончившийся очередным роспуском парламента королем. На этом фоне произошла новая консолидация прогрессивных сил, обеспокоенных ростом коррупции в обществе и предательством короля. Лидером этого объединения уже не были пуритане. После фиаско, которое они потерпели на первом этапе революции (1641-1660 гг.), и после гонений и казней их лидеров в эпоху реставрации Стюартов они перестали заниматься большой политикой и, как пишет К.Хилл, превратились в группу

368 провинциальных пацифистских сект ([212] p.110). Но пуританство как идея не умерло, эта идея была подхвачена вигами, которых, как уже говорилось, историки считают союзниками и «сыновьями» пуритан ([111] с.276-277). Политическое рождение партии вигов произошло во время выборов в парламент 1679 г., которые, как пишет Д.Грин, «проходили при сильном национальном оживлении» ([29] 2, с.286), и которые принесли партии вигов абсолютное большинство в парламенте, несмотря на то, что часть населения была лишена избирательного права. Здесь мы видим опять пример, как осознание населением опасности, связанной с коррупцией и предательством в высшем эшелоне власти, подобно тому, что было в 1641-1643 гг., способствовало консолидации общества. Осознание опасности и появление врага, пусть даже в лице собственного короля, подкупленного иностранными государствами, лучше всего отвечает этой задаче. Собственно говоря, именно с этого момента и начались основные реформы в социальной и экономической сфере, которые принято называть «революцией вигов». Уже в 1679 г., когда виги получили контроль над парламентом, они провели два революционных закона в области демократии и свободы личности. Это, во-первых, введение всеобщего избирательного права, которого ранее были лишены малоимущие граждане, и, во-вторых, введение Habeas Corpus Act – закона, по которому любого человека могли арестовать лишь по решению суда и который, конечно, мог резко сократить полицейский произвол в Англии ([212] pp.112, 114). Тогда же в Англии были начаты меры по введению протекционизма – как указывает Ч.Уилсон, в 1670-е годы Англия впервые ввела высокие импортные пошлины на зерно и экспортные премии, стимулировавшие собственное производство и экспорт зерна ([314] pp.147-148). Конечно, в последующем реформы сильно осложнялись политикой Карла II и Якова II, которые начали все чаще прибегать к роспуску парламента, иногда уже через месяц после его созыва. Но после Славной революции и начала правления Вильгельма III (1689-1702 гг.), когда виги опять получили большинство в парламенте, реформы были продолжены. Главной областью этих реформ стала экономическая область, а главным их направлением – борьба с коррупцией и с факторами, вызывающими кризисы коррупции. 12.6. Экономическая концепция победившей революции Одним из основных требований, выдвигавшихся левеллерами и другими революционными партиями в ходе первого этапа революции (1641-1660 гг.) было устранение монополий и обеспечение свободы предпринимательства. И это было одной из первых мер, осуществленных вигами после Славной революции 1688 г. Были уничтожены не только монопольные права отдельных частных компаний, но и крупные государственные монополии, причем некоторые из них (в горнодобывающей промышленности) возникли еще при Тюдорах в XVI в. ([212] p.139). Осуществление этих мер вызвало появление в последующие годы тысяч новых независимых предприятий ([212] p.179) – то есть привело к экономической демократии, расцвету малого и среднего бизнеса. Разумеется, успех не мог сопутствовать всем предприятиям, не обошлось и без финансовых махинаций со стороны нечистоплотных бизнесменов. Как указывает Ч.Уилсон, из 93 акционерных компаний, возникших в 1690-1695 гг. (которые привлекали капитал у широкой публики), 2/3 к 1698 г. перестали существовать; зато оставшиеся компании за 10 лет удвоили свой капитал ([314] p.183). Но такая свобода предпринимательства внутри страны были дополнены не менее решительной политикой по ограничению либерализма во внешней торговле. И эта политика проводилась вполне сознательно – она сложилась под влиянием работ целого ряда английских писателей-экономистов (позднее названных меркантилистами): Томаса Мана, Фрэнсиса Брюстера, Джошуа Чайлда, Самуэля Хартлиба, Райса Буша, Питера Чамберлена, Уильяма Гоффе и других ([314] p.232; [150] p.515). Они, в частности, писали,

369 что следствием свободы торговли является деградация страны и ее населения, и настойчиво призывали к введению системы высоких таможенных тарифов или прямых запретов на импорт промышленных изделий и экспорт некоторых видов сырья ([310] p.76). Некоторые из них приняли непосредственное участие в выработке новой протекционистской (так называемой меркантилистской) политики, начавшейся после 1688 г. Особенностью этой политики, пишет Ч.Уилсон, было то, что в ее разработке участвовали не отдельные купцы или промышленники, как об этом потом писал Адам Смит, критиковавший протекционизм, а широкий круг людей. И сама эта политика, отмечает историк, состояла не столько в удовлетворении пожеланий купцов и промышленников, сколько в желании решить общие проблемы страны: повысить занятость населения, устранить дефициты продовольствия и т.д. Без протекционизма, пишет Ч.Уилсон, английская промышленность просто не смогла бы развиваться, поскольку в тот момент Голландия располагала лучшими технологиями и более квалифицированными кадрами по сравнению с Англией и могла легко задавить английскую промышленность. Без протекционизма, указывает историк, был бы невозможен и произошедший в дальнейшем подъем английского сельского хозяйства ([314] pp.165-166, 184).

Король Вильгельм III Оранский (1689-1702 гг.). Источник: [17]

Нет никаких сомнений в том, что целенаправленная протекционистская политика началась именно в 1689 г., после прихода к власти Вильгельма III и партии вигов. До этого были отдельные разрозненные действия: введение Навигационного акта 1651 г., означавшего начало протекционизма в области морского транспорта (преимущество национальных судов по сравнению с иностранными), и введение повышенных импортных пошлин и экспортных премий на зерно в 1670-е годы. Но в целом, пишет английский историк Р.Дэвис, в конце реставрации Стюартов протекционизм как политика в Англии в принципе отсутствовал. Почти весь импорт и экспорт облагался всего лишь 5%-й пошлиной, за исключением отдельных товаров. Однако цель этого обложения высокими пошлинами импорта отдельных товаров состояла, как правило, не в защите промышленности и сельского хозяйства, а в увеличении доходов казны. В частности, огромные пошлины, составлявшие более 50% от внутренней розничной цены, взимались при импорте вина и бренди, которые совсем не производились в самой Англии ([171] p.308). Таким образом, это были в чистом виде налоги на потребителей, не дававшие ничего производителям. Все это резко изменилось, начиная уже с 1690 г., когда были введены специальные импортные пошлины в размере 20% на длинный список товаров, охватывавший примерно 2/3 всего английского импорта. В дальнейшем уровень пошлин постепенно повышался, и

370 в середине XVIII в. составлял по разным видам импорта от 20-25% до 40-50%. Кроме этого, был введен запрет на импорт некоторых изделий, конкурировавших с развивавшейся английской промышленностью. Была также введена система экспортных премий, выплачивавшихся правительством в зависимости от цен, сложившихся на внутреннем и внешнем рынках, при экспорте зерна и некоторых промышленных товаров ([171] pp.309-314). То есть впервые была разработана и применена система государственной поддержки не только производства, но и экспорта. Причем, основной принцип этой системы протекционизма заключался в том, что стимулировалось производство и экспорт готовых промышленных изделий и продовольствия, а экспорт сырья и полуфабрикатов, наоборот, облагался пошлинами или запрещался, чтобы стимулировать их собственную переработку внутри страны. Все это, разумеется, способствовало как росту английской промышленности и сельского хозяйства, так и росту занятости, и решению тех социальных проблем (бедность, безработица), которые привели к гражданской войне и революции в период 1641-1688 гг. Иногда полагают, что аналогичные системы протекционизма были введены в то время в большинстве стран Западной Европы. На самом деле это не так. По мнению авторитетных экономических историков, лишь несколько европейских государств в указанный период проводили всеобъемлющую протекционистскую политику, то есть политику, полностью защищающую внутренний рынок от внешней конкуренции, и к этим странам относились Англия и большинство государств Германии и Скандинавии. В частности, в германских государствах после окончания Тридцатилетней войны в 1648 г. были установлены такие высокие ввозные и вывозные пошлины, что, как пишет Ч.Уилсон, цена на зерно и вино при их перевозке из Маннхайма до границы с Голландией утраивалась – таким образом, пошлины в сумме достигали 200% от первоначальной цены товара. Такая таможенная система в германских государствах сохранялась вплоть до начала или середины XIX в. ([150] p.554) Как видим, ситуация в Англии и Германии в целом была схожей – в том плане, что внутренний рынок был защищен от внешнего полностью, а не выборочно по отдельным товарам, как, например, во Франции. Это также является общепризнанным фактом. Как отмечает И.Валлерстайн, отличие английского протекционизма от французского состояло в том, что система таможенного регулирования в Англии защищала импортными пошлинами не только производства, уже работавшие на экспорт, но и любые импортозамещающие производства, а также сельское хозяйство ([310] pp.264, 267). Последнее также очень важно, поскольку в сельском хозяйстве в то время было занято до 80-90% всего населения, и следовательно, эта политика задевала интересы не узкого слоя рабочих экспортных или наиболее передовых производств, как это было во Франции, а интересы подавляющего большинства населения. Кроме того, в промышленности она была ориентирована на создание новых производств и рабочих мест, а не только на защиту уже существующих, как во Франции. Такая целостная протекционистская система существовала в Великобритании с конца XVII в. вплоть до начала или середины XIX в. Что касается других стран (Италия, Испания), то они в рассматриваемую эпоху вообще не прибегали к протекционистским мерам или прибегали эпизодически и на короткий период. Как отмечает Ч.Уилсон, Италия и Испания в какой-то момент пытались копировать французскую модель, которая сама страдала ограниченностью. Но даже по сравнению с французской моделью, пишет историк, политика этих стран не отличалась никакой последовательностью или цельностью ([150] pp.548-551). Все это, по-видимому, не является случайным. Страны, которые смогли противостоять силам внутренней и международной коррупции (Англия, Германия, Скандинавия), смогли выработать и экономическую концепцию, препятствующую развитию коррупции, которая как было показано выше, включает два основных элемента

371 – экономическую демократию (господство малого и среднего бизнеса) и протекционизм1. Страны, которые не справились с силами коррупции (Испания, Италия), не смогли и даже не пытались применить у себя эту концепцию. В свою очередь, как пишет И.Валлерстайн, именно отсутствие протекционизма обусловило упадок промышленности Испании, и именно наличие протекционизма обеспечило резкий рост промышленности Англии и Германии ([310] pp.233-234). Таким образом, можно считать, что промышленные революции, осуществленные Севером Европы в течение XVIII-XIX вв., стали результатом произошедших в этих странах социальных революций. Что касается первой из этих экономических революций – английской Промышленной революции XVIII века – то несомненна ее огромная роль в том рывке, который осуществила в развитии своей цивилизации сначала Англия, затем Западная Европа и США, а потом и другие страны. В последующем будут и другие экономические революции – немецкое, американское, советское «экономическое чудо» и т.д. Но та, что произошла в Англии в XVIII веке, была первой в этом ряду, и потому особенной. Как написал известный экономический историк К.Сиполла, после того как в Англии произошла Промышленная революция, «мир перестал быть таким, каким он был до того» ([191] p.7).

Глава XIII. Коррупция во Франции при «старом режиме» и в эпоху Французской революции (XVII–XVIII вв.) 13.1. Была ли Французская революция «буржуазной революцией»? С легкой руки К.Маркса Французскую революцию 1789 г. стали называть «буржуазной», то есть направленной на устранение феодализма и утверждение капитализма. Но была ли она действительно таковой? Большинство современных французских и других западных историков утверждают – нет, напротив, она была антикапиталистической, поскольку основной взрыв народного протеста и негодования, произошедший в конце XVIII в., был направлен против капиталистов и капиталистических методов хозяйствования. К такому выводу пришли, например, П.Губер, А.Коббо, Д.Герэн, Э.Леруа Ладури, Б.Мур, Хунеке, а также И.Валлерстайн, который собрал и проанализировал в своей работе мнения этих историков по данному вопросу ([311] pp.40-49). Многие из них поэтому сравнивают Французскую революцию 1789 г. с Русской революцией 1917 г., которая также носила антикапиталистический характер. Хорошо, может быть Французская революция была антикапиталистической по своему характеру, но ее плодами воспользовалась буржуазия, как об этом пишут некоторые марксистские историки – и именно поэтому ее можно считать «буржуазной»? Однако такая трактовка тоже ничего общего не имеет с реальностью. Как, например, в таком случае следует понимать события октября 1795 г.? Речь идет о массовом восстании французской буржуазии в Париже, расстрелянном из пушек Наполеоном (после чего последний и приобрел широкую известность во Франции). Напомню, что фактическим главой правительства в то время был Баррас, который был одновременно и «крупным капиталистом», и «крупным аристократом», а по сути – коррумпированным и беспринципным дельцом и спекулянтом. Именно он привлек Наполеона, который был отстранен от дел и жил в нищете, и поручил ему расправиться с восстанием в буржуазных слоях Парижа – то есть с богатой публикой, проживавшей в центре города. Напомню 1

В частности, в Германии, как и в Англии, в разработке протекционистской концепции в XVII-XVIII вв. участвовал целый ряд немецких экономистов. В их числе: Вайт фон Зехендорфс, Вильгельм Шредерс, Иоганн Бехерс, Вильгельм фон Хорникс и другие. См.: [217] s.13

372 также, что Баррасу и Наполеону противостояли 24 тысячи вооруженных буржуа (!), а у них самих было лишь 6 тысяч солдат, и только военный гений Наполеона спас Барраса и его соратников от расправы со стороны парижской буржуазии ([19] 16, с.90). Самое удивительное в этом – это то, что все эти массы буржуа выступали против навязываемого им капитализма, за восстановление монархии и старых добрых «феодальных» порядков! Получается совсем забавная картина. Оказывается, основные массы буржуазии вовсе не хотели «пользоваться плодами буржуазной революции», как это утверждают марксистские историки, оказывается, они (вот недотепы – не читали Маркса!) боролись с оружием в руках за восстановление старых «феодальных» порядков. Но какой смысл тогда имеют все утверждения марксистов о «буржуазном характере» Французской революции, если не только простой народ, но и основные массы самой буржуазии выступали против новых капиталистических порядков и за возврат порядков «феодальных»? Может быть, пора, наконец, покончить с тем, чтобы наклеивать марксистские ярлыки - «буржуазный», «феодальный», «рабовладельческий» и т.д. - к историческим событиям и явлениям, ввиду того, что эти ярлыки попросту не имеют никакого смысла! Как пишет известный французский историк П.Губер, «нельзя больше твердить о том, что Революция привела к победе неизвестно какой “капиталистической буржуазии” над неизвестно какой “феодальной аристократией”, обреченной на смерть процессом индустриализации. Реальность намного сложнее…». Понять причины и содержание Французской революции, по мнению историка, можно не на основе каких-то заранее заготовленных теорий, а лишь на основе глубокого, «мультидисциплинарного» анализа ([207] 1, p.257). Итак, давайте попробуем применить такой «мультидисциплинарный» анализ, о котором пишет французский историк. Мы к нему уже прибегали в предыдущих разделах книги, пытаясь объединить и согласовать между собой результаты исследований в области демографической, экономической и социальной истории, и назвали его методом исторического синтеза. Давайте теперь используем этот метод для того, чтобы разобраться в тайнах «старого режима», существовавшего во Франции в XVII-XVIII вв., и в тайнах Французской революции. 13.2. Как сложился «старый режим» во Франции «Старым режимом» (ancien regime) французы называют тот режим, который существовал во Франции до Французской революции 1789 г. Для того чтобы понять его основные черты и причины, приведшие к революции, нам необходимо вернуться на несколько столетий назад, в конец средневековья. Как было показано в главе X, Франция, как и ее ближайшие соседи, уже в XIV веке столкнулась с первым кризисом коррупции. Об этом свидетельствует обнищание народных масс, голодоморы и эпидемии, а также первые крупные восстания во Франции, произошедшие именно в этом столетии. Мы видим в XIV в. не только признаки кризиса коррупции, но и попытки французских королей бороться с этим кризисом. К ним можно отнести, например, конфискацию Филиппом IV Красивым (1285-1314 гг.) огромных богатств ордена тамплиеров. А сам орден можно рассматривать как первую попытку формирования мировой олигархии, которая стремилась стать сильнее и богаче королей, с тем чтобы подчинить их своей власти. Благодаря Филиппу IV, которого, кстати говоря, сами французы называют не Филиппом Красивым, а Филиппом Справедливым [315], эта попытка не удалась. Но сам король, его трое сыновей, правившие после него, и даже его единственный внук один за другим стали жертвами убийства или отравления, и с этим в 1328 г. пресеклась королевская династия Капетов – династия «проклятых королей». Этот факт сам по себе также можно считать одним из признаков кризиса коррупции и следствием падения нравов в правящей верхушке Франции – точно так же в России во время кризиса

373 коррупции на рубеже XVI и XVII вв. были один за другим отравлены или убиты все представители правящей царской династии Рюриков. На смену Капетам пришла династия Валуа. Эпоха Валуа (1328-1589 гг.) была одной из самых мрачных в истории Франции. К восстаниям, голодоморам и экономическому кризису в XIV веке добавилась баронская анархия1 и начавшаяся Столетняя война, продлившаяся до середины XV века. А конец эпохи Валуа (XVI век) ознаменовался массовой резней гугенотов, гражданскими войнами и новым всплеском баронской анархии. Выше уже говорилось о том, что французская знать, наряду с итальянскими купцами, в XII-XIV вв. увлеклась идеей колонизации восточного Средиземноморья именно этот термин (колонизация) лучше всего подходит для данного явления. Сотни тысяч французских рыцарей, их оруженосцев и простых французских крестьян и горожан участвовали в крестовых походах и в создании западноевропейских колониальных государств в Сирии-Палестине, на Балканском полуострове, в Малой Азии, на Кипре, Родосе и т.д. – на территориях, завоеванных у арабов и византийцев. Основное содержание колонизации этих стран сводилась к очень простой идее – к разграблению богатых городов и эксплуатации местного населения, которое в большинстве находилось в крепостном состоянии и должно было содержать прибывших французских и итальянских господ. Именно отсюда – те несметные богатства, которые были аккумулированы тамплиерами: основным их источником являлся грабеж территорий восточного Средиземноморья и торговля, которая в ту эпоху мало чем отличалась от грабежа. Как известно, к XV веку эта колонизация закончилась – со всех этих территорий западноевропейцы были вытеснены арабами и турками, которые захватили Малую Азию, Балканский полуостров и греческие острова. А вместе с колонизацией закончился и тот приток золота, который поступал из этих богатых стран в кошельки французской знати. Но золота по-прежнему очень сильно хотелось, что подталкивало последнюю к поиску все новых и новых источников его поступления; а привычки, приобретенные в процессе грабежа восточного Средиземноморья, не исчезли и по возвращении домой, в родную Францию. Полагаю, указанные обстоятельства отчасти объясняют то, почему французская знать так низко пала к XIV-XV вв., что занялась теперь уже колонизацией собственной страны. Французские герцоги и бароны не только грабили и жгли территории Франции, но они помогали в этом англичанам, которые воевали с их собственной страной. Так, герцог Бургундский в Столетней войне открыто воевал на стороне англичан, а многие герцоги и бароны не воевали ни на чьей стороне, а просто пользовались военной анархией для того чтобы грабить соседние французские территории или присоединять их к своим владениям. Но даже те представители французской знати, которые шли на войну на стороне французского короля, главный смысл войны видели не в том, чтобы защищать свою страну, а в том, чтобы захватить пленников познатнее и побогаче и получить за них выкуп. В результате война превращалась в погоню за добычей и серию неорганизованных вылазок французского рыцарства, и в целом протекала для Франции совершенно бесславно. Так, хотя Франция до начала Столетней войны была самым сильным государством Европы, но в начале XV в. уже около половины страны находилось под контролем англичан. Речь шла фактически об уничтожении Франции как страны и государства. И судя по всему, это искренне радовало французских герцогов и баронов: их вполне устраивала наступившая при англичанах анархия и безвластие, благодаря которой они себя чувствовали королями в своих герцогствах и баронствах и могли безнаказанно грабить соседние территории. 1

За неимением устоявшегося термина во французской историографии, я буду называть это явление тем же термином, который используют английские историки для Англии – баронской анархией.

374 Апофеозом этого непатриотического поведения французской высшей знати можно считать подписанный в Труа в 1420 г. договор, по которому английский король Генрих V фактически присоединил к своим владениям все французское королевство – он стал регентом Франции, а в скором времени должен был присоединить к своему титулу и титул французского короля1. Как указывает Д.Грин, этот унизительный для Франции договор организовали герцог Бургундский и другие представители французской баронской олигархии ([29] 1, с.375). А как пишет французский историк К.Венцлер, после смерти французского короля Карла VI в 1422 году почти все представители французской высшей знати (за исключением Арманьяков) отказались признать своим королем его сына Карла VII и признали своим королем английского короля Генриха VI ([315] p.28). И это несмотря на то, что Генрих VI Ланкастер (в отличие от прежней английской королевской династии Плантагенетов) не имел никаких наследственных прав на французский престол, а Карл VII Валуа, наоборот, являлся законным наследником умершего короля Франции. Как видим, в первом проекте создания империи в Европе, подразумевавшем объединение под началом английского короля Англии и Франции, французская баронская олигархия сыграла самую неблаговидную роль – она по существу продала Францию англичанам! Однако вмешательство простой крестьянской девушки Жанны д’Арк и последовавший патриотический подъем во Франции расстроили эти планы французских герцогов и баронов. После нескольких побед Жанны д’Арк над англичанами, переломивших ход Столетней войны, и повторной (всенародной) коронации Карла VII в Реймсе в 1429 г. французская высшая знать была вынуждена признать его своим королем. В итоге в течение правления Карла VII (1422-1461 гг.) англичан изгнали со всей территории Франции.

Жанна д’Арк в битве. Часть триптиха А.Стилке «Жизнь Жанны д’Арк»

Побороть герцогов и баронов оказалось сложнее. В 1440 году произошло крупное восстание французской высшей знати, которое Карлу VII лишь с большим трудом удалось подавить. А в дальнейшем непокорные герцоги и бароны для борьбы с французским 1

По условиям договора английский король Генрих V становился регентом (правителем) при французском короле Карле VI (1380-1422 гг.), который впал в безумие; а после смерти последнего Генрих V должен был унаследовать французский трон.

375 королем даже создали так называемую «Лигу общественного блага» во главе с герцогом Бургундским. Лишь к концу правления Людовика XI (1461-1483 гг.) было покончено с баронской анархией, и была окончательно установлена королевская власть над Бургундией и другими областями, претендовавшими на независимость от французского короля. В последующий период (конец XV – начало XVI вв.) Франция снова стала сильнейшим государством Европы, какой она была при Капетах, и в течение полувека в одиночку сражалась с испано-австрийской империей Габсбургов, пытаясь помешать ее планам по завоеванию Европы. Но в середине XVI в. в Западной Европе начался новый цикл коррупции, который был связан с резким увеличением объемов международной торговли (см. выше). И опять, как и в другие эпохи глобализации, мы видим резкое усиление власти и могущества олигархии. Выше уже говорилось о том, что в этот период французские герцоги и бароны опять сконцентрировали в своих руках огромные богатства и огромную земельную собственность. Как указывает историк Х.Кенигсбергер, отдельные представители баронской олигархии в конце XVI в. владели огромными землями во Франции: Гизы – на востоке страны, Монморенси – в центре и на севере, Бурбоны – на юге и в Пикардии ([260] p.283). В этот период не только королевский трон опять стал игрушкой в руках могущественных олигархических семейств - на этот раз Гизов, Медичи и Бурбонов. Опять, как и во время Столетней войны, баронская олигархия приняла участие в заговоре, имевшем целью уничтожение суверенитета Франции – правда, в этот раз речь шла о ее присоединении не к Англии, а к Испании. Выше об этом уже говорилось (см. главу XI). Речь шла о планах «католической коалиции» Габсбургов по созданию «мировой монархии», в реализации которых французским герцогам и баронам отводилась немалая роль. И сами они приняли активное участие в этой борьбе на уничтожение французского государства. Так, в 1576 г. во Франции была создана очередная Лига, объединившая французскую знать во главе с Гизами, которая начала настоящую войну против своего законного короля Генриха III (1574-1589 гг.). Как указывает Х.Кенигсбергер, в 1587 г. эта Лига организовала государственный переворот, который был поддержан испанским королем Филиппом II, и захватила контроль над Парижем ([260] pp.300-301). С этого времени начались полномасштабные боевые действия между королями Генрихом III и впоследствии Генрихом IV (1589-1610 гг.), с одной стороны, и Лигой, с другой стороны, продолжавшиеся с переменным успехом до конца столетия. Как выше уже говорилось, одновременно с этим во внутренние дела Франции грубо вмешался папа Сикст V (1585-1590 гг.). Своим повелением он лишил Бурбонов права наследовать французский престол (хотя Генрих III Валуа сам назначил своим преемником Генриха IV Бурбона), а также лишил Бурбонов их владений и поместий ([28] с. 443). Кроме того, иезуитские коллегии во Франции в то время стали центрами по организации вооруженной борьбы и террористических акций против существующего правительства, а в церквях иезуиты на проповедях призывали к свержению и убийству французского короля ([28] с.177, 449). Как видим, все эти действия французской баронской олигархии, Филиппа II, папы Сикста V и иезуитов были между собой хорошо скоординированы. По мнению Т.Гризингера, целью Лиги, созданной французской знатью, с самого начала было «возведение Филиппа II Испанского на французский престол», что облегчалось тем, что у Генриха III не было прямого законного наследника; и ту же цель, по его мнению, преследовали иезуиты ([28] с.448, 451). В целом план присоединения Франции к Испании конца XVI века очень сильно напоминал план присоединения ее к Англии начала XV века, и проводился он в жизнь все той же французской баронской олигархией. Только на этот раз в его осуществлении принимали участие более мощные силы, включая испано-австрийскую империю Габсбургов, римского папу и иезуитов.

376 Эти подробности борьбы между французскими королями и французской высшей знатью, шедшей с незапамятных времен в течение многих столетий и обострившейся во второй половине XVI – начале XVII вв., очень важны для того чтобы понять причины возникновения во Франции того феномена, который был назван «старым режимом»1. Короли Франции, с одной стороны, боролись за укрепление французского государства или даже за его спасение, так как этому государству дважды (в начале XV в. и в конце XVI в.) грозило полное уничтожение. А с другой стороны, они сами принадлежали к той же баронской олигархии, против которой боролись. Так, прежде чем стать королевской династией, Бурбоны вошли в тройку самых богатых семейств и самых крупных земельных собственников Франции. Поэтому ни Валуа, ни Бурбоны вовсе не были готовы к тому, чтобы, подобно Йоркам и Тюдорам в Англии, осуществить в стране социальную революцию, ликвидировав крупное землевладение и создав сильную прослойку мелких и средних помещиков и фермеров, на которую они в дальнейшем могли бы опереться. Вместо этого все меры Валуа и Бурбонов ограничивались расправой над наиболее сильными и непокорными герцогами и баронами, поощрением распрей между разными группами, существовавшими внутри баронской олигархии, а также установлением над ней жесткого, иногда даже полицейского, контроля. Именно этими стремлениями можно объяснить меры, принятые Генрихом IV Бурбоном (1589-1610 гг.) и его идейными последователями – кардиналами Ришелье и Мазарини (которые фактически правили страной при слабых королях), а также «королем-солнце» Людовиком XIV (1643-1715 гг.).

Кардинал Ришелье во время осады Ля Рошели. Картина М.Лелуара

Наиболее кардинальные меры по борьбе с баронской анархией были приняты при кардинале Ришелье, который с 1624 по 1642 гг. фактически правил Францией, являясь главой правительства при слабом Людовике III. В частности, как указывает Р.Мандру, именно при Ришелье были уничтожены замки-крепости герцогов, графов и баронов, а также распущены их частные армии, которые сыграли большую роль в гражданской войне, развернувшейся в конце XVI – начале XVII вв. ([242] p.161) Кроме того, были запрещены дуэли и введены другие полицейские ограничения на излишние свободы французской знати. Также в этот период были расширены функции государственных контролеров – так называемых интендантов – которые должны были следить за всем

1

Как пишет П.Губер, «Монархия Старого режима родилась в гражданских войнах, которые привели Францию к краху во второй половине XVI в.». Вместе с тем, историк отмечает, что некоторые черты «старого режима» сложились еще раньше, до XVI в. ([207] 1, pp.27, 22-23).

377 происходящим в провинциях, включая поступления и расходование казенных средств. Все эти меры, конечно, были направлены на укрепление французского государства. Но одних этих мер для усмирения амбиций знати было явно недостаточно. Поэтому начиная с правления Генриха IV французские короли проводят политику размывания или разводнения знати, с тем чтобы внутри нее организовать разные слои, враждующие друг с другом. В этих целях в 1604 г. была введена система продажи государственных должностей (paulette) с правом их занимать пожизненно и даже передавать по наследству, что давало также право на аристократические титулы и звания. Это привело к тому, что государственные должности и аристократические титулы стали приобретать все, у кого имелись для этого деньги. Образовалась новая знать, связанная с торговлей и финансами, которая получила название «дворянство мантии», в отличие от старой аристократии, называвшейся «дворянством шпаги». Как указывает Р.Мандру, эта «вторая знать» королевства в течение последующего периода предприняла 1001 попытку выхватить у «первой знати» пальму первенства в общественном положении, придворных церемониалах и влиянии на политику, не говоря уже об экономике и финансах, где она и так уже имела достаточно сильные позиции ([242] p.134). Это сильное разводнение знати, которое в то же время означало обесценение дворянских титулов и званий, вызвало волны мощных протестов со стороны «дворянства шпаги», которые, как указывает французский историк, не прекращались почти до самого конца XVII века ([242] p.133). Первая из этих волн вылилась в созыв Генеральных штатов в 1614 г., которые занимались в основном обсуждением дополнительных привилегий и субсидий старому дворянству, за ней последовали новые волны. Однако уже в середине XVII в. эта новая знать – «дворянство мантии» - показала, что она вовсе не собирается оставаться преданной защитницей французской монархии, как это было при Генрихе IV и кардинале Ришелье ([207] 1, pp.177-178). Во время серии восстаний и заговоров 1648-1653 гг., вошедших в историю как Фронда, уже «дворянство мантии», как указывает Р.Мандру, выражало свое недовольство политикой короля, а «дворянство шпаги», то есть старое дворянство, заняло нейтральную позицию ([242] p.135). В числе главных требований «дворянства мантии» во время Фронды была ликвидация института королевских интендантов и государственных ограничений внешней торговли ([242] pp.225, 107), то есть устранение контроля за торгово-финансовой сферой со стороны центральной власти. Эти требования «дворянство мантии» не просто пыталось навязать кардиналу Мазарини и малолетнему королю Людовику XIV, но использовало для этого в 1648-1649 гг. взрыв народного недовольства, тем самым проявив все свое коварство. Таким образом, уже очень скоро эта новая прослойка переродилась в торговофинансовую олигархию, которая перестала поддерживать королевскую власть и стала даже худшим ее противником, чем старая баронская олигархия. Более того, П.Губер отмечает, что к XVIII веку обе эти прослойки французской знати – «дворянство шпаги» и «дворянство мантии» – так между собой переплелись, что образовали единую сплоченную касту ([207] 1, pp.178, 175). Собственно говоря, никакого другого результата не могло и быть. Систему продажи государственных должностей, введенную во Франции в 1604 г. и сохранявшуюся там вплоть до революции 1789 г., можно считать самым явным видом коррупции, когдалибо существовавшим в истории. Если не принимать во внимание эпоху феодализма, то за всю историю Европы открытая система продажи должностей существовала, помимо Франции при «старом режиме», лишь в Византии начиная с правления Юстиниана I, и также была там источником страшной коррупции. Эта система неизбежно вела к усилению олигархии и к быстрому формированию самой худшей ее разновидности – бюрократической олигархии, которая была еще бóльшим врагом сильной и эффективной государственной власти, чем олигархия герцогов и баронов. Как пишет Р.Мандру, введение продажи должностей во Франции в начале XVII в. привело к бесконтрольности чиновников и чиновничьему произволу: чиновники полагали,

378 что приобретая должность, да еще пожизненную и с правом наследования, они получают полную независимость в своих действиях от центральной власти и могут делать все, что им заблагорассудится ([242] p.222). Другими словами, чиновники фактически приватизировали занимаемый ими государственный пост и государственные полномочия и начинали их использовать в основном в своих собственных интересах. Это приводило к совершенно немыслимому произволу со стороны любого самого маленького чиновника. Французский историк приводит пример, когда простой конный гвардеец (!) в портовой таможне конфисковал товары, прибывшие из Канады, на ввоз которых имелось официальное разрешение короля, и не отдавал их в течение нескольких месяцев. Его смогли заставить их отдать, лишь получив специальный письменный приказ короля, обязывающий гвардейца выдать товары их конечному получателю ([242] p.223). Этот пример хорошо отражает суть «старого режима». Все, чего смогли добиться французские короли – это политического объединения и централизации страны, ни о каком экономическом объединении и централизации не было и речи. Каждый чиновник или группа чиновников, и каждая группа крупных земельных собственников в провинциях, в еще большей мере, чем ранее, ощущала себя полностью независимой от государства и могла творить любой произвол по своему усмотрению в отношении местного населения и предпринимателей. Отсутствовали и другие условия для экономического объединения страны – не было нормальных дорог, существовали многочисленные внутренние таможни и сборы, также представлявшие собой по сути «частную лавочку» коррумпированных чиновников и препятствовавшие перемещению товаров даже между соседними областями и городами. Кроме того, как указывает П.Губер, за всю историю «старого режима», вплоть до второй половины XVIII в., во Франции никогда не было нормальных денег и нормального денежного обращения, какое существовало в большинстве соседних стран ([207] 2, p.197). Короли постоянно занимались «порчей» монеты, поскольку только так они могли увеличить поступления налогов в казну, вводили сильно завышенный курс монет, невыгодный для населения, а различные герцоги и дельцы не переставали чеканить фальшивую монету, которой была наводнена вся Франция1. В итоге, пишет французский историк, лишь примерно два человека из ста в стране в то время разбирались в деньгах и простейших денежных операциях. Все остальные просто боялись с ними связываться и предпочитали рассчитываться в натуре – «баш на баш». А для облегчения этих расчетов в натуре прибегали к квази-деньгам, которые были просты и понятны каждому человеку – в основном к долговым распискам и записям в долговых книгах, которые в то время велись в каждой лавке и в каждой конторе ([207] 1, pp.64-65). В натуре происходили и расчеты по основным видам налогов и платежей сельских жителей, составлявших подавляющую часть всего населения Франции. Как правило, крестьянин просто отдавал часть своего урожая помещику, у которого он арендовал землю, другую часть урожая (поменьше) отдавал церкви, затем таким же образом, то есть натуральным продуктом, расплачивался по тем или иным своим долгам и т.д. По этой причине (отсутствие нормального денежного обращения) купцы и предприниматели испытывали во Франции огромные трудности в ведении бизнеса. Например, купцам, торговавшим тканями, приходилось месяцами и годами путешествовать по Франции верхом в сопровождении сильной вооруженной охраны, лишь для того чтобы собрать или каким-то образом выбить из должников старые долги – ни у кого не было денег. Согласно описаниям современников, испанские производители шерсти в начале XVIII в. отказывались поставлять шерсть во Францию, поскольку им приходилось 2 года ждать ее оплаты французскими покупателями, в то время как при поставке в Англию и Голландию они получали оплату почти немедленно ([207] 1, pp.67, 72). А французские купцы и министры постоянно жаловались на отсутствие монет, в 1

По данным П.Губера, одних только герцогов-фальшивомонетчиков в ту эпоху было, по меньшей мере, семеро: [207] 2, p.32.

379 особенности полноценных монет. При этом, отмечает П.Губер, Франция в XVII-XVIII вв. была единственной страной на Западе Европы, у которой не было даже государственного банка ([207] 1, pp.66, 68). В целом, делает вывод историк, Франция в области денежного обращения в течение длительного времени находилась далеко позади своих соседей: Италии, Англии, Нидерландов, - что, по его словам, «трудно объяснить» ([207] 1, p.66). 13.3. «Старый режим» – одна из разновидностей режима восточной деспотии Итак, мы видим, что экономика Франции при «старом режиме» не являлась рыночной экономикой в том виде, в каком мы привыкли ее видеть. И в античности, и в позднем средневековье, к примеру, в Италии, и в более позднее время в большинстве стран Европы ей были присущи одни и те же хорошо узнаваемые черты, которых мы не видим при «старом режиме». Самое главное, мы не видим здесь нормального денежного обращения и сколько-либо развитой торговли, которой, во-первых, просто в принципе не могло быть при отсутствии нормальных денег, а во-вторых, ее отсутствие подтверждают приведенные выше примеры. Но даже тот примитивный бартерный обмен, который был в наличии, был в основном замкнут внутри небольшой области, так как любая попытка вывоза товаров за ее пределы была неизбежно связана с уплатой пошлин и непредсказуемым чиновничьим произволом. Это приводило и к необычайной статичности населения. Как показали исследования историков, практически никто из французских крестьян XVII – первой половины XVIII вв. (составлявших более 85% населения) никогда в своей жизни не выезжал за пределы своей деревни на расстояние более 15-20 км ([207] 1, p.46): куда можно было отправиться без денег? Даже поездки в близлежащий провинциальный город с зерном или другими продуктами сельского хозяйства были опасны и непредсказуемы, поскольку там крестьяне сталкивались с целой оравой чиновников, готовых их обмануть или, как пишет П.Губер, просто ограбить в любую минуту ([207] 2, pp.11-13). Еще одной чертой Франции при «старом режиме» была неразвитость внешней торговли. Так, более 50% лионского импорта в 1569 г. приходилось лишь на два предмета роскоши – шелк и пряности, что говорит о незначительных объемах внешней торговли страны в XVI веке ([19] 10, с.167). А в начале XVII в. была фактически введена государственная монополия на внешнюю торговлю, приведшая к ее дальнейшему свертыванию и просуществовавшая в течение всего XVII в. и большей части XVIII в. ([242] p.93) Все эти черты позволяют отнести экономику «старого режима» к особому типу, который К.Маркс характеризовал как «восточный способ производства», а другие авторы называли «экономикой восточного типа», характерной для многих стран Востока и отличной от рыночной экономики Запада. Вместе с тем, речь идет не только об экономике, а в целом о режиме, включая как экономическую систему, так и социальнополитическое устройство общества. Поэтому для характеристики таких обществ западными историками был придуман другой термин – «пребендиальный режим» (prebendial), отличный от феодального режима ([309] pp.57-58). Однако я против того, чтобы вводить в русский язык еще один западный термин, к тому же недостаточно широко пока признанный на самом Западе. Поэтому я буду называть этот тип общества «режимом восточной деспотии» - с учетом того, что власть «деспота» или монарха, а также деспотизм со стороны олигархии являлись его неотъемлемыми чертами, и с учетом того, что этот режим получил наибольшее распространение именно в странах Востока. Примерами режима восточной деспотии могут служить Персидская империя в правление династии Ахеменидов, до ее завоевания Александром Македонским (VI-IV вв. до н.э.), древний Египет и Индия в разные периоды своей долгой истории, а также Китайская империя в эпоху Минской и Цинской династий (XIV-XIX вв. н.э.). Каковы же были характерные черты этих обществ? Во-первых, это не были феодальные режимы –

380 подавляющее большинство населения формально были свободными людьми. Конечно, во всех этих обществах были рабы или крепостные, включая Францию XVIII в., но их число было совсем невелико1. Во-вторых, все они характеризовались преобладанием сельского хозяйства, в котором было занято порядка 85-90% населения, и натурального хозяйства, а также расчетов в натуре. Известно, например, что в Персии VI-IV вв. до н.э. во дворах сатрапов (наместников царя) и крупных землевладельцев скапливались в огромном количестве продовольствие, пряности, солонина, ковры, шатры, скот, одежда, глиняные горшки и т.д., которые местные жители приносили им в счет уплаты налогов и земельной ренты, и которые, по словам немецкого историка Э.Майера, «были свалены во дворе такими кучами, что издали их можно было принять за холмы и цепи гор» ([250] S.97). Ничем от этого не отличалась ситуация и в Китае спустя два тысячелетия. Как пишут российские историки, «два раза в год крестьяне выплачивали налог (ляншуй) натурой – рисом, просом, пшеницей и готовыми тканями. Налоги взимались летом и осенью. В конце XV – начале XVI века в летний налог входило до 20 различных наименований продуктов земледелия и домашнего ремесла…» ([44] с.408-409). Во Франции XVII-XVIII вв. мы видим то же самое – крестьяне сдавали помещикам в натуральном виде почти все продукты своего труда, вплоть до кур и домашнего вина ([207] 1, p.94). В-третьих, во всех этих обществах большинство земель принадлежало крупным землевладельцам, а значительная часть крестьян не имела земли, или имела ее слишком мало для самостоятельного ведения хозяйства, и арендовала землю у крупных землевладельцев. Многие из этих представителей крупной знати, как на Востоке, так и во Франции, по размерам своей власти над простыми людьми мало чем отличались от удельных князей в эпоху феодализма, а основная масса населения по своему фактическому положению и отношению со стороны правящей верхушки мало чем отличалась от крепостных (см. ниже). Соответственно, во всех восточных деспотиях, включая Францию, активно применялся принудительный бесплатный труд – в виде помещичьей барщины и государственных отработок. Причем, если размеры барщины регламентировались сложившимися правилами и традициями, то государственные работы ничем не регламентировались, и здесь царил полный волюнтаризм и произвол. Это было в соответствующие эпохи и во время сооружения ирригационных систем и царских дворцов в Китае и Персии, и, например, во время грандиозного строительства дорог во Франции в течение XVIII века, которое, согласно П.Губеру, вызвало страшное недовольство крестьян ([207] 1, p.233). В-четвертых, при режиме восточной деспотии была сознательно ограничена не только внутренняя торговля (посредством стимулирования расчетов в натуре и искусственного разделения страны на замкнутые провинции или сатрапии), но и внешняя торговля. Так, по данным римского географа Страбона, в Персидской империи на реках Тигр и Евфрат вдоль почти всего их течения были сооружены искусственные водопады, которые препятствовали нормальному судоходству и, следовательно, нормальной торговле – как внутренней, так и внешней ([103] XV, III, 4; XVI, I, 8). А по данным известного русского историка М.Ростовцева, вся внешняя торговля там была сконцентрирована в руках царя, и даже сатрапы не имели права осуществлять экспорт и импорт ([287] p.443). То же самое мы видим и в Китае при Минской империи (XIV-XVI вв.). Вся внешняя торговля там жестко регламентировалась государством и находилась под его контролем, а также взимались высокие таможенные пошлины (порядка 30%) ([44] с.433-434). А в эпоху Цинской империи в XVII - XVIII вв. в Китае, как и во Франции в то же самое время, торговля с иностранными государствами разрешалась только крупным компаниям, состоявшим под надзором властей; при этом обе страны (и Франция, и Китай) 1

Об особом характере этих восточных режимов (режимов восточной деспотии) пишут многие историки. Тем не менее, все они признают, что основная масса населения при таких режимах была свободной. См. по этому вопросу: [287] I, p.512 (Персия); [44], с.405 (Китай); [207] 1, pp.83-84 (Франция)

381 были поделены на множество областей, разделенных между собой таможнями. Более того, в Китае в XVII-XVIII вв. были сознательно разрушены властями некоторые морские порты, и под страхом смертной казни запрещалось строить большие многопалубные корабли для мореплавания, что, разумеется, также препятствовало внешней торговле ([44] с.527-528). В-пятых, для восточных деспотий были характерны продажа государственных должностей, сбор налогов откупщиками, частные монополии, охраняемые государством и прочие виды коррупции, с которыми мы уже познакомились выше на многочисленных примерах. Так, сбор налогов откупщиками был широко распространен в Персидской империи в V-IV вв. до н.э., и во Франции в XVI-XVIII вв. н.э. ([19] 4, с.19; [207] 2, p.11) Монополии в торговле отдельными товарами мы видим в Китае в XVII-XVIII вв. и во Франции с XIV в. вплоть до революции 1789 г. Продажа должностей существовала в Китае в течение всего периода Минской и Цинской династии (XIV-XIX вв.) и во Франции с 1604 г. по 1789 г. ([44] с.527, 554; [207] 2, p.141; [242] p.108). Поэтому это были сильно коррумпированные государства. Можно выделить еще немало других черт, присущих всем указанным режимам, но их обсуждение выходит за рамки настоящей книги. Укажу лишь на еще одну важную черту. Верхушка этих обществ, с одной стороны, отличалась необыкновенным самомнением и тщеславием (что вообще свойственно олигархии), всячески превозносила своего монарха: «король-солнце» во Франции, «властитель Поднебесной империи» в Китае, «великий царь» в Персии, - и свысока смотрела на другие государства и нации, считая их примитивными и «варварскими» ([242] pp.247-248; [44] с.432). Но с другой стороны, она стремилась держать все собственное общество в состоянии невежества и мракобесия, поскольку так было легче управлять в условиях сильной коррупции. А потому и сама она была большей частью малокультурной и ленивой, у нее отсутствовало стремление к техническому и научному прогрессу, и она не желала заимствовать даже хорошо известные новшества и изобретения, применяемые соседями. Отсюда, несмотря на кажущуюся стабильность и внешнее могущество этих империй, их полная неспособность к научно-техническому прогрессу и в целом их нежизнеспособность1. Итак, мы видим, что во всех режимах восточной деспотии была высокая коррупция, но вместе с тем государство вполне сознательно ограничивало развитие не только внешней, но и внутренней торговли и вообще каких бы то ни было рыночных отношений, включая нормальное обращение денег. Причина этого могла быть лишь одна – государство таким образом пыталось воспрепятствовать росту коррупции. Ведь как уже было показано выше на ряде примеров, для того чтобы воровать в больших количествах, чиновники и спекулянты должны были иметь возможность сбыть награбленное, обратить его в звонкую монету. Когда этой возможности нет или они ограничены, то коррупция перестает быть бичом общества, приводящим к анархии и краху государств, а переходит в скрытую, латентную форму. Отсюда – относительная стабильность этих обществ и отсутствие мощных социальных взрывов. Сказанное выше легко подтвердить имеющимися примерами. В главе X говорилось о том, что одним из главных требований французских крестьян во время волны крестьянских восстаний XIV в. был переход с денежной оплаты на натуральную – он и был осуществлен уже тогда на значительной части территории Франции. И в последующие столетия этот переход на повсеместные расчеты в натуре продолжился. Единственными платежами, сохранившимися к XVII-XVIII вв. в денежной форме, были налоги королю. Но несмотря на то, что они составляли всего лишь 5-10% от валового крестьянского урожая, в то время как платежи помещикам и церкви в натуре составляли 1

Хорошо известно, что китайцы в XV-XVIII вв. не хотели заимствовать изобретения европейцев (тогда как те все скопировали у китайцев, что только смогли); а персы в V-IV вв. до н.э. не хотели заимствовать изобретения греков. Точно так же французы до середины-конца XVIII в. не стремились внедрять изобретения своих соседей – ни в сельском хозяйстве, ни в промышленности.

382 порядка 30-40%, как указывают Р.Мандру и П.Губер, именно необходимость уплаты этих скромных денежных налогов королю вызывала в течение XVII-XVIII вв. наибольшее возмущение и негодование крестьян, устраивавших по этому поводу бесконечные бунты и восстания ([242] pp.77, 129; [207] 1, p.129; 2, pp.83-84). Дело в том, что именно товарноденежные отношения, к которым примешивались различные виды обмана, спекуляции, ростовщичества, использования испорченных или фальшивых монет и т.д., позволяли чиновникам и знати в буквальном смысле грабить крестьян и сдирать с них порой в несколько раз больше, чем та номинальная величина денежного налога (5-10%), которая официально декларировалась. Получается, что французские короли, как и китайские императоры и как ранее персидские цари, боролись не с причинами коррупции, а с ее последствиями. Конечно, намного проще было ликвидировать товарно-денежные отношения и торговлю, чем пытаться ликвидировать олигархию, которая и является главным источником коррупции. Но именно такой подход и был основным тормозом развития общества. Ликвидировав или дезорганизовав товарно-денежные отношения, государство само себя обрекало на застой и отсутствие всякого прогресса. Ведь отсутствие нормальных товарно-денежных отношений в той же Франции порождало огромное неудобство – все люди были вынуждены подстраиваться под громоздкую систему бартерных обменов и долговых зачетов, ради этого им приходилось менять свои планы и маршруты, тратить огромное количество времени и сил. Каждый француз при «старом режиме» жил в долг – у него были десятки и сотни различных мелких и крупных долгов (в том числе за приобретенные в лавке товары, выпитое в таверне вино и т.д.), о которых ему постоянно напоминали, и которые он по возможности пытался погашать встречными услугами, поскольку деньги, тем более нормальные, не фальшивые и не испорченные, достать было очень трудно. Стоило, скажем, крестьянину собрать урожай, или чиновнику получить жалованье, как к нему тут же, узнав об этом, стекались десятки его кредиторов, пытаясь получить старые долги. Как пишет П.Губер, каждый француз в ту эпоху мечтал о том, чтобы вообще ни за что не платить, и эта французская психология была совершенно непонятна соседним нациям ([207] 2, p.150), которые жили в условиях нормальных товарно-денежных отношений. Какое количество напрасно растраченных обществом сил и времени, в то время как в соседних Англии и Германии эти силы тратились на подъем сельского хозяйства и на осуществление научно-технического переворота в промышленности! Но для того, чтобы внедрять прогрессивные новшества и изобретения, требовались не только силы и время, но и стимулы, которые могли существовать лишь при наличии нормальных товарно-денежных отношений. А какие во Франции могли быть стимулы к внедрению новшеств и изобретений, если их результаты нельзя было ощутить в полновесной монете, звенящей в твоем кармане? 13.4. Насколько сильна была коррупция при «старом режиме»? В «старом режиме», как и в других режимах восточной деспотии, мы видим исторический парадокс. С одной стороны, каждому ясно, что коррупция связана с деньгами - если в стране нет нормальных денег и нормальных товарно-денежных отношений, то и сильной коррупции там вроде бы не должно быть. Но с другой стороны, мы видим явные признаки коррупции (см. выше). Попробуем разобраться, насколько глубоко поразила коррупция Францию при «старом режиме». Мы с Вами в самом начале вывели определение (крупной) коррупции – это продажа или игнорирование интересов общества чиновниками и руководителями государства в угоду интересов отдельных лиц или иностранных государств. Поэтому один из подходов к оценке размеров коррупции в государстве заключается в том, чтобы проверить, а что думал сам глава государства и его правительство о защите интересов своей страны и своих подданных. Если применить указанный подход к режимам

383 восточной деспотии, то окажется, что ни при одном таком режиме не существовало понимания того, что монарх должен править в интересах своих подданных. Этого не было ни во Франции и Китае в XVII-XVIII вв., ни в древних Персии и Египте, ни в других примерах восточной деспотии. «Государство – это я!», - заявлял Людовик XIV (другое не менее известное его высказывание: «После меня хоть потоп!»). Поэтому монархи действовали так, как им взбредет в голову – либо в своих собственных интересах, которые могли лишь изредка совпадать с интересами общества, либо в интересах отдельных лиц, которые с ними ежедневно общались и имели тысячу возможностей уговорить монарха действовать так, как им выгодно. Ну а поскольку коррупция возникала на самом верху, то в этом случае ничто уже ей не препятствовало спускаться до самого низа и поражать все общество.

Канцлер Сегье в свите Людовика XIV в Париже в 1660 г. Картина Ш.Лебрена На картине изображен выезд «короля-солнце» на прогулку в сопровождении вельмож и слуг, держащих над ним зонтики.

Во Франции при «старом режиме» именно наверху были самые вопиющие примеры коррупции. Так, в XVII-XVIII вв. мы видим несколько сотен богатейших и знатнейших семей, которых французские историки называют «грандами», но в которых мы с Вами можем узнать ту самую баронскую олигархию, с которой французские короли боролись в течение предшествовавших столетий. Несмотря на то, что в начале XVII в. их огромные замки-крепости и их частные армии были уничтожены, они все равно продолжали себя считать независимыми от государственной власти. Как указывает П.Губер, гранды никогда не признавали над собой власти короля, и в то же время всегда стремились к тому, чтобы стать его главными советниками и навязывать ему выгодные им решения ([207] 2, p.163-164). Но самая вопиющая коррупция была связана с финансовым статусом грандов. Во-первых, они, как впрочем, и большинство других представителей аристократии, не платили никаких налогов. Во-вторых, они регулярно получали щедрые субсидии от короля, его министров и членов его семьи. И если раньше, до середины XVII в., такая раздача подарков за счет государства считалась признаком слабости королевской власти, то в дальнейшем, как отмечает историк, она переросла в привычку, и затем в систему взаимоотношений ([207] 2, p.162). В то же время некоторые из этих субсидий, как например, те, что предоставила королева Мария Антуанетта своим «нежным друзьям» Ламбалю и Полиньяку, были столь огромны, что приобрели скандальную известность

384 ([207] 2, p.162). Очевидно, это сыграло немалую роль и в судьбе самой Марии Антуанетты, которой отрубили голову во время Французской революции. Конечно, государство вправе назначать субсидии или пенсии каким-то персонам, принесшим общественное благо, или заслуженным людям, впавшим в нужду и бедность. Но в данном случае речь не шла ни о чем подобном. Гранды были богатейшими людьми Франции, с годовым доходом, составлявшим по подсчетам историков, от 50 до 250 тысяч ливров (фунтов) ([207] 2, p.162). Они, правда, периодически оказывались на грани банкротства, но исключительно ввиду своей привычки к неумеренной роскоши и расточительству – привычка, вызывавшая всеобщее осуждение на фоне той нищеты и голода, в которых жила подавляющая часть населения. Вряд ли можно всерьез говорить и о вкладе грандов в развитие французского общества, в науку и культуру. Как указывает П.Губер, большинство грандов жило исключительно праздной жизнью, и все что их интересовало, кроме собственных удовольствий, это интриги и какие-то совершенно несерьезные заговоры, которые, очевидно, также часто предпринимались лишь в целях развлечения. В то же время, по словам историка, среди грандов было очень много откровенно продажных личностей, а также людей невежественных, вульгарных и пошлых ([207] 2, p.164). Наиболее яркий пример расточительства и коррупции, впрочем, давала сама королевская семья. Расходы на ее содержание достигали астрономических сумм, которые уходили на содержание тысяч слуг, сооружение все новых дворцов и роскошных парков, украшения и увеселения. Причем, большинство этих расходов производилось в кредит, под честное слово или расписку короля или королевы, а затем эти неумеренные долги погашались из бюджета, образуя в нем огромные дыры1. Коррупция в верхнем эшелоне власти не ограничивалась крупными аристократами и королевской семьей. Вся система государственного управления была построена на коррупции. Практически все высшие должности продавались и покупались – их цена достигала 200-300 тысяч ливров и более, но все они позволяли взять в управление какойто поток государственных средств и часть этого потока направлять в свой карман. О том, сколько можно было таким образом заработать, свидетельствует пример французского вельможи Пьера Сегэ. В начале своей карьеры он был беден, но женился на богатой невесте и получил хорошее приданое, что позволило ему купить высокую государственную должность за 250 тысяч ливров. Впоследствии он стал важным государственным чиновником - интендантом и канцлером – и одним из самых богатых людей во Франции. После его смерти в 1672 г. он оставил наследства на 4,5 миллионов ливров, да еще до этого выдал дочерям в качестве приданого по 300-500 тысяч ливров каждой ([207] 2, p.53). Таким образом, работая в течение всей своей карьеры лишь на государство, он смог накопить огромное богатство - более 5 миллионов ливров, не считая того, что он потратил в течение жизни. Известно, что кроме него, государственная служба стала главным источником богатства целого ряда других семейств – например, семьи Фейдо, распоряжавшейся государственной соляной монополией, семьи Севиньи, заведовавшей военными подрядами, семей Кроза и Пеннотье, взявших на откуп сбор налогов в провинциях Лангедок и Бретань, и т.д. ([207] 1, p.180) Но все описанное выше было лишь верхушкой айсберга, поскольку и система управления в провинциях, и судопроизводство, и церковь, и городское управление, и ремесленные цеха, и помещичья система были сверху донизу построены на коррупции. 1

Историки подсчитали, что, например одних только свечей в Версале ежедневно сжигали до 10 тысяч, а каждая свеча была эквивалентна недельному заработку простого француза. Таким образом, одних только денег, которые тратились в Версале на свечи, хватило бы, чтобы накормить около сотни тысяч голодных людей, которыми в ту эпоху была наводнена вся Франция. Но помимо королевского дворца Версаля, у королевы Марии Антуанетты был свой дворец – Трианон – со своим двором и увеселениями. Огромные деньги шли на обустройство прилегающей территории – строительство парков, гротов, беседок и т.д. Потехи ради для нее построили даже целую деревню возле дворца, которую заселили специально нанятыми «крестьянами» и использовали для театрально-шутовских увеселений.

385 Даже французскую парламентскую систему можно считать насквозь коррумпированной. Так, парламенты во Франции были в каждой провинции, но ни они, ни Генеральные штаты (парламент страны) не подразумевали какого-либо народного представительства. Когда в 1614 г. были созваны Генеральные штаты, то около 90% депутатов составляли помещики, дворяне, крупные и средние чины духовенства, представлявшие 1-2% населения; остальная часть депутатов представляла городскую буржуазию. От крестьян, составлявших 85% населения, в парламенте страны не было ни одного человека. В парламенте провинции Бретань с 1660 г. по 1789 г. вообще не было ни одного не дворянина. И абсолютно такая же картина, пишет П.Губер, была в других провинциальных парламентах ([207] 2, p.66; 1, 165). Если к этому добавить то, о чем выше уже говорилось – что и чиновничьи должности, и дворянские титулы свободно покупались купцами, откупщиками и финансовыми воротилами, и к XVIII в. как таковых потомственных дворян уже почти не осталось, то можно заключить, что вся система власти и управления в стране и в провинциях, включая парламентскую систему, представляла собой грандиозную систему коррупции, не имевшую ничего общего даже с тем правлением потомственной аристократии, которую мы видим при классическом феодализме1. Еще одним элементом этой коррумпированной системы было судопроизводство. Судебная система было крайне сложной и запутанной – так, только в одном районе Парижа существовало порядка 40 различных судов и трибуналов. Но у всех была одна общая черта – судейством заправляли помещики, дворяне и высшие духовные чины; и потому суды защищали только их интересы, и никогда не защищали интересы простого народа. Одних только помещичьих судов (где помещик выступал судьей) было порядка 20-30 тысяч по всей Франции. Надо ли удивляться тому, что, как пишет П.Губер, из множества известных судебных разбирательств не было ни одного случая, чтобы крестьяне выиграли спор против какого-либо помещика (кроме юга страны – см. ниже) ([207] 1, pp.82, 84; 2, p.96). Приводимые историками случаи судебных разбирательств показывают, что представители простого народа судами заведомо воспринимались как преступники. По словам Р.Мандру, суд свою главную задачу видел не в том, чтобы найти справедливое решение и наказать виновных, а в том, чтобы оградить «приличное общество» от посягательств со стороны простого народа ([242] p.110). Не меньшим злом была и церковная коррупция. В отличие от протестантских стран, церковь во Франции не стала действительным центром общественной жизни, в которой все члены общества могли принимать активное участие. Служба по-прежнему велась на непонятной латыни, епископы жестко держали в своих руках церковную пропаганду и не допускали всякого рода народные проповеди и прочие «еретические» выступления. Вместе с тем все население было обязано платить церковную десятину, которая в некоторых районах достигала 10-12% от валового урожая. Но это вовсе не давало права крестьянам пользоваться услугами священников – они должны были им платить отдельно (за крещение ребенка, проведение мессы, венчание и т.д.), а в некоторые отдаленные села их и за большие деньги было невозможно затащить ([207] 1, pp.87, 100). Все это вызывало постоянное недовольство населения и требования отмены десятины, которая воспринималась как совершенно несправедливый налог на третье сословие (то есть на основную массу населения, исключая дворянство и духовенство), присваиваемый церковью без какой-либо встречной компенсации. К тому же на этом налоге успевало погреть руки и дворянство – как отмечает П.Губер, маркиз де Ферьер и маркиз де Бреже заработали свое богатство в конце XVII в. на том, что управляли финансами церкви ([207] 1, p.180). 1

Поскольку покупка дворянского титула открывала путь в парламент, а без этого титула попасть в парламент было невозможно, то французские парламенты той эпохи можно считать примером правления олигархии и одной из форм коррупции. С тем же успехом можно было бы и напрямую продавать места в парламентах, подобно продаже чиновничьих должностей.

386 Сбор королевских налогов, как уже говорилось, осуществлялся посредством откупа и был одной из главных сфер коррупции, вызывавшей наибольшее возмущение населения. Исследование советского историка Б.Поршнева показало, что, например, в период с 1623 г. по 1648 г. не проходило ни одного года без крестьянских восстаний, охватывавших значительную часть территории страны ([242] p.129). И главной причиной возмущения был сбор королевского денежного налога, а также королевские монополии, прежде всего на соль, которая требовалась в хозяйстве каждому крестьянину, но которая продавалась лишь по страшно завышенным ценам. Между тем, и сбор налогов, и соляная монополия (gabelle), находились в исключительном ведении дворянства. Как указывает П.Губер, среди многочисленных сборщиков налогов в провинциях в XVIII в. не было ни одного не дворянина ([207] 1, p.181). Однако источником самой страшной коррупции в ту эпоху во Франции были крупные помещичьи хозяйства. Именно они были причиной не только массового обнищания и закабаления крестьян, находившихся в полной зависимости от крупных помещиков, но и главной причиной массовых голодоморов. Периодические голодоморы были отличительной чертой Франции вплоть до конца XVIII в., это факт, хорошо известный всем историкам. Так, демографические историки Э.Ригли и Р.Шофилд пришли к выводу, что в Англии в XVI-XVII вв. взлеты цен на продовольствие были значительно менее резкими, чем во Франции, и не приводили к такой высокой смертности среди населения1. А после 1690 г. (то есть после окончательной победы Английской революции и введения в стране протекционистской системы) скачки цен на продовольствие и продовольственные кризисы в Англии вообще прекратились ([319] pp.399, 340-341). Что касается Франции, то массовые голодоморы там продолжались до конца XVIII в. Они происходили приблизительно раз в 15 лет (в XVIII в. стали реже) и каждый раз сопровождались резким ростом цен на продовольствие и эпидемиями. Как указывает П.Губер, голодомор обычно длился от нескольких месяцев до года или полутора лет, за это время население вымирало на 10-20%, после чего все прекращалось, и возобновлялась нормальная жизнь. Такие сильные голодоморы, охватившие значительную часть страны и приведшие к заметному сокращению ее населения, по его данным, произошли в 1584, 1597, 1618, 1630, 1649, 1662, 1677, 1694, 1710, 1741, 1771 и 1789 гг. ([207] 1, p.43) Но в промежутках между ними периодически происходили более мелкие локальные продовольственные кризисы – не говоря уже о сезонном весенне-летнем повышении цен на зерно (в 1,5-2 раза), которое происходило ежегодно ([242] p.115). В течение долгого времени французские историки недоумевали по поводу возможных причин этих «кризисов выживания» во Франции или объясняли их неурожаями2, но в последнее время все более начали приходить к определенному выводу о том, что их основная причина не связана с климатом, а, по словам П.Шоню, имеет экономическую природу ([160] p.230). Р.Мандру высказался более определенно – по его мнению, главной причиной голодоморов являлись спекуляции торговцев продовольствием и солью и «жесткость помещичьих структур» ([242] p.115). Другими словами, главные виновники, – это торговцыспекулянты и помещики, выступавшие в роли таких же спекулянтов. Как было показано в предыдущих главах, теми же самыми причинами в основном объясняются и другие примеры массовых голодоморов, происходивших ранее в истории различных цивилизаций. Дополнительным подтверждением тому может служить пример южных областей Франции, где, как пишет П.Губер, никогда в течение XVII-XVIII вв. не было голодоморов, 1

Хотя должно было быть наоборот, поскольку в условиях рыночной экономики, которая была в Англии, возможности для спекуляции и для раскачивания цен на продовольствие были намного больше, чем в условиях экономики восточного типа, сложившейся во Франции. 2 Как уже говорилось, подобные голодоморы были до этого, в XIV-XV вв., распространены повсеместно в Западной Европе. Да и в XVI-XVIII вв. они не ограничивались одной лишь Францией. Они были и в России в эпоху Екатерины II и затем во второй половине XIX в.

387 в отличие от остальной территории страны ([207] 1, p.108). Спрашивается, в чем причина? Было ли что-то, что отличало эти провинции от остальной Франции? Отличие было, и очень существенное. Еще в середине XVI в. здесь произошла гугенотская революция, подобная протестантской революции в Германии и других странах Севера Европы. В дальнейшем здесь образовалась самостоятельная гугенотская республика, которая просуществовала вплоть до эпохи Ришелье (первая половина XVII в.) – тот, как известно, ее уничтожил и присоединил к французскому королевству. Но гугенотская революция осуществила здесь такой глубокий переворот, что эти провинции вплоть до 1789 г. оставались неким чужеродным элементом в недрах «старого режима». Как выразился П.Губер, север и юг Франции были двумя противоположными мирами ([207] 1, p.148). Главным отличием юга было то, что в ходе гугенотской революции здесь было уничтожено крупное помещичье землевладение. Так, в провинции Верхний Лангедок крестьянам принадлежало 90-95% всех земель, а дворянству и церкви – соответственно 510%, в то время как на севере и в центре страны была обратная картина ([207] 1, p.156). Как видим, на юге Франции в XVI в. произошла настоящая земельная революция, подобная той, что случилась в Англии при Тюдорах и в других протестантских странах во время Реформации. Но ее результатом стала целая цепочка других явлений. Например, только на юге помещичьи земли стали облагаться таким же земельным налогом, что и крестьянские земли - на севере помещики-дворяне этот налог по-прежнему не платили. Только на юге помещик не мог согнать крестьянина с его земли, если у того не оказалось законного документа о собственности на землю - на севере такая земля автоматически считалась помещичьей. Наконец, только на юге судебные тяжбы крестьян с помещиками шли с переменным успехом, многие дела решались в пользу крестьян - на севере не было ни одного такого дела за всю историю ([207] 1, pp.93, 155, 96). Таким образом, произошедшая на юге Франции земельная революция в действительности означала и социальную революцию. В то же самое время, мы видим, что и в Англии, и на юге Франции, где было ликвидировано крупное помещичье землевладение, уже в XVI-XVII вв. прекратились голодоморы, а в северных и центральных провинциях Франции, где этого не было сделано, они продолжались до конца XVIII в. Вывод из этого можно сделать только один – крупное помещичье землевладение и было главной причиной голодоморов. Механизм этого явления понять несложно – просто раз в 15 лет помещики совместно с хлебными спекулянтами устраивали сильные дефициты зерна, а когда цены взлетали в несколько раз (до 10-20 раз: [242] p.115), то часть зерна продавали на пике цены, получая на этом огромную прибыль - до 1000% и более1. Такие операции очень легко было проворачивать в условиях преобладания крупного помещичьего землевладения. Ведь если несколько десятков помещиков в провинции обеспечивали почти все поставки зерна на местный рынок, то они могли легко договориться о том, чтобы спрятать часть этого зерна. В то же время, в условиях преобладания мелких крестьянских хозяйств, когда тысячи крестьян самостоятельно поставляли зерно на местный рынок, сделать это было практически невозможно – отсюда отсутствие голодоморов на юге Франции. Но это простое экономическое объяснение не дает ответа на другой вопрос – как эти сорившие деньгами и пресыщавшиеся сладкой жизнью гранды, дворяне и чиновники могли спокойно наблюдать голодную смерть тысяч окружавших их простых людей, прекрасно осознавая при этом, что или кто является ее главным виновником! Однако и на этот вопрос историки нам дают ответ. Оказывается, они предпочитали не наблюдать это не вполне эстетическое зрелище. Как указывает Р.Мандру, всякий раз, когда в каких-либо французских провинциях начинался голодомор, из городов тут же тайно убегало все руководство, судьи, купцы и чиновники всевозможных рангов – для того чтобы спрятаться в отдаленных загородных особняках, подальше от страшного, заполненного 1

Как писал в свое время К.Маркс, ради такой нормы прибыли капиталист готов на все, даже на самые страшные преступления.

388 трупами города и его болезнетворного, наполненного инфекциями воздуха ([242] p.99). Как видим, те самые представители власти, которые должны были своей главной задачей видеть борьбу с дефицитом продовольствия и голодомором, даже и не думали это делать и немедленно бросали свой пост, как только он начинался! Более того, есть все основания полагать, что некоторые чиновники, а иногда и все поголовно, были соучастниками в организации этих голодоморов. Как пишет американский историк С.Каплан, во Франции «в течение XVII и XVIII веков местные власти постоянно обвинялись… в ведении тайной и незаконной торговли зерном и в манипулировании политикой в области снабжения зерном в целях личной выгоды» ([228] 1, p.44). Он приводит целый ряд конкретных примеров, когда те или иные чиновники были уличены в спекуляции зерном, а в некоторых случаях, как, например, в городах Розой-на-Бри и Витри в первой половине XVIII в., все чиновники города вплоть до высшего руководства были замешаны в хлебных спекуляциях ([228] 1, p.45). Обращает на себя внимание и тот факт, что Франция оставалась чуть ли не единственной страной в Европе, где государство не позаботилось о создании централизованных запасов зерна. Во всех других странах именно они сыграли немалую роль если не в устранении, то в смягчении продовольственных кризисов. В 1748 г. видный французский чиновник Клод Дюпэн писал: «Большинство наций предприняло действия по предотвращению катастрофических голодоморов и образования излишков зерна посредством создания централизованных складов, которые позволяют изымать с рынка излишки зерна, когда его слишком много, и выбрасывать его на рынок в случае нехватки… Мы одни, которые славимся тем, что имеем самое мудрое государственное регулирование во Вселенной по всем другим вопросам, остаемся далеко позади наших соседей в данном вопросе…» ([228] 1, p.9). Приведенный отрывок достаточно красноречиво раскрывает и безответственность французского государства в такой серьезной проблеме, и то самовосхваление и самолюбование, которое отличало правящую верхушку Франции при «старом режиме». Как указывает С.Каплан, несмотря на огромное количество разнообразных чиновников во Франции, занимавшихся вопросами снабжения зерном и иным продовольствием, никаких серьезных мер по созданию централизованных запасов зерна так и не было принято вплоть до конца XVIII в., и голодоморы продолжались ([228] 1, pp.9, 28). Остается только понять, почему сильные голодоморы происходили каждые 15 или 20 лет, а, скажем, не каждые 5 лет. На мой взгляд, мы можем здесь говорить о «циклах жадности». Все-таки гибель от голода 10 или 20% населения всего лишь за один год – это не рядовое событие, а событие, надолго врезающееся в память народа. Его долго помнили, общественность обвиняла помещиков и чиновников, и в последующие годы при возникновении опять дефицита хлеба требовала провести расследование. Как пишет С.Каплан, во время голодомора 1740-1741 гг. «циркулировало много слухов и подозрений об участии чиновников, включая министров … в извлечении высоких доходов от спекуляции зерном ценой страданий народа. Хотя Парламент был под сильным давлением общественности, требовавшей провести независимое расследование, чтобы изобличить “спекулянтов” и “монополистов”…, он отказался это сделать» ([228] 1, p.26). В другой раз, во время продовольственного кризиса 1752 г., сам король, по слухам, уже собирался потребовать проведение расследования ([228] 1, p.26). В 1752 г. продовольственный кризис закончился довольно быстро - или его закончили быстро, испугавшись королевского расследования и выбросив на рынок спрятанные запасы зерна. В итоге никакого серьезного расследования ни в тот год, ни до этого ни разу так и не проводилось – дворянские парламенты были солидарны с помещиками и чиновниками, морившими народ голодом. Но страх такого расследования или, не дай Бог, народного восстания, конечно, всегда присутствовал. Поэтому решиться на то, чтобы уморить голодом 10-20% населения, было не так-то просто. Однако человеческая память обладает способностью со временем забывать все неприятное. Время

389 шло, и постепенно об ужасах когда-то такого случившегося события все благополучно забывали, старики умирали, а молодежь о нем и не знала. Тем временем жадность помещиков и чиновников все усиливалась и брала верх над осторожностью – и вот вам, спустя поколение, новый голодомор, организованный помещичье-чиновничьей олигархией. 13.5. «Феодальные» отношения без феодализма Если Вы знакомы с историей России, то могли заметить, что описанный выше «старый режим» и другие режимы восточной деспотии напоминают Россию XVII-XIX вв.: та же всепроникающая коррупция, то же бессилие царя в управлении страной при кажущейся его абсолютной власти, то же всесилие вельмож, напыщенность дворянства, безответственность и произвол чиновников, с одной стороны, и бесправие и забитость народа, с другой, такое же преобладание натурального хозяйства и неразвитость рыночных отношений. Но есть одно важное отличие – в России был феодализм со всеми его атрибутами, включая крепостное право и крайне низкую плотность населения, составлявшую менее 1 чел. на кв. км в XVII в. и выросшую всего лишь до 3-5 чел. на кв. км в XIX в. А при такой низкой плотности, как было выше показано, никакие методы управления страной, кроме феодальных, невозможны в принципе. Эти феодальные принципы неизбежно подразумевали коррупцию, пусть даже в тех мягких формах (кормление), которые существовали при классическом феодализме. Из этих же особенностей России вытекало и преобладание натурального хозяйства – попробуйте-ка поработать на рынок, если до ближайшей соседней деревни десятки километров пути по местности, бóльшую часть года покрытой либо глубокими снегами, либо непролазной грязью; а до ближайшего города – сотни километров по такой же местности. Феодализм – это детство нации. История России так сложилась, что русская нация дважды была на краю гибели, дважды возродилась и пережила детство – один раз в XIIIXV вв., второй раз в XVII-XIX вв. (подробнее см. [60]) Поэтому в сущности в XVII-XIX вв. у нее не было слишком большого выбора – она не могла перескочить через стадию детства и сразу повзрослеть. Иное дело Франция XVI-XVIII вв. и другие режимы восточной деспотии – все они были густонаселенными странами и давно вышли из детства, в них давно исчезло, как массовое явление, крепостное право. Так, плотность населения во Франции уже к XIII в. достигла порядка 35 чел. на кв. км и оставалась на том же уровне (35-40) вплоть до середины XVIII века. Более того, Франция была самой крупной страной Европы, в несколько раз превосходя по численности населения любую другую страну. Как отмечалось в предыдущей главе, в Англии в XV в. проживало всего лишь около 2 млн. чел, а во Франции – порядка 16-20 миллионов. Поэтому ни о каком феодализме там не могло быть и речи – это была нация, которая вышла из детства, но которая не хотела взрослеть (впрочем, в силу объективных причин, указанных выше). Отсюда тот режим, имеющий большое сходство с феодализмом, но таковым не являющийся. Выше уже говорилось о том, что власть олигархии имеет большое сходство с феодализмом. Это подтверждает и история Франции. Как мы видели, вместе с началом очередной эпохи глобализации в XVI веке здесь возобновился процесс укрупнения земельной собственности, появились настоящие земельные «набобы» - Гизы, Бурбоны и Монморенси. Этот процесс осуществлялся тремя путями – во-первых, силовыми захватами земель у крестьян и мелких помещиков, во-вторых, посредством скупки земель и, в-третьих, посредством судебных тяжб и махинаций. О первом методе было уже много сказано в предыдущих главах. Его широкое применение вряд ли могло продолжаться после того как Ришелье в начале XVII века распустил частные армии и срыл крепости герцогов и баронов. Что касается второго и третьего методов, то они продолжали активно применяться вплоть до революции 1789 г. И к ним прибегала не столько старая

390 аристократия («дворянство шпаги»), сколько новая («дворянство мантии»), представлявшая собой торгово-финансовую олигархию. Именно эта последняя, по мнению современных историков, и стала теми «новыми феодалами», которые стали доставать из архивов давно забытые привилегии помещиков и требовать их неукоснительного исполнения со стороны крестьян ([253] p. 49). Интересный материал на эту тему был собран Р.Мандру, который в течение 9 лет изучал огромный архив немецкой семьи Фуггеров. Как выше говорилось, Фуггеры были в XVI в. богатейшим в Европе семейством, занимавшимся в основном торговлей и финансовыми операциями. Но значительную часть своих прибылей при этом они направляли на скупку земель. И в этом, по мнению французского историка, есть большое сходство между Фуггерами и многими французскими купцами и финансистами той эпохи, не оставившими после себя столь подробных архивов ([243] pp.11-12). Исследование Р.Мандру выявило интересную закономерность. Фуггеры целенаправленно скупали земли в одном и том же районе на юге Германии (между городами Ульм и Аугсбург), где они приобрели за сто с лишним лет в общей сложности более 600 объектов недвижимости и стали собственниками 100 деревень. При этом все члены семейства приняли обязательство никогда не продавать никакие из приобретенных объектов недвижимости, что неукоснительно соблюдали в течение полутора столетий ([243] pp.37-40). Спрашивается – в чем был смысл этого мероприятия? Как указывает французский историк, доходы от земельной собственности явно уступали в ту эпоху доходам от торговли и других прибыльных предприятий Фуггеров, которые владели шахтами по добыче драгоценных металлов повсюду в Центральной Европе, а также торговыми складами и офисами во всех европейских портах. Тем не менее, он видит в этой деятельности немецких магнатов хорошо продуманную стратегию ([243] pp.91, 70). Смысл этой стратегии нам станет хорошо понятен, если мы вспомним детскую экономическую игру Монополия. Если игрок покупает один участок земли, то доход от этого участка – очень скромный. Если он покупает второй участок по соседству, то за проход через свою территорию он уже начинает требовать намного больше денег. Если же ему удается скупить несколько соседних участков и создать монополию, то на него начинают буквально сыпаться деньги от других, менее удачливых игроков. Именно такую стратегию земельной монополии и преследовали Фуггеры. Так же как в игре Монополия, они начали брать пошлины за проезд через свою территорию, для чего установили на ее границах таможни ([243] p.77). Но они пошли намного дальше, чем игроки в детской игре. Скупив около 100 деревень (точнее, земель, принадлежавших их крестьянам) в одном районе, они начали там восстанавливать давно ушедший в прошлое феодальный режим. В этих целях они начали требовать от крестьян, а также местных ремесленников, лавочников и торговцев выполнения определенного набора «феодальных» обязательств и требований – для каждого новоиспеченного «крепостного» был разработан свой список услуг, которые тот должны был безвозмездно оказывать «хозяину». А чтобы юридически никто не подкопался, Фуггеры наняли целую армию юристов и нотариусов, которые обосновывали правильность требования тех или иных «феодальных» обязательств ([243] pp.92-109). Само собой разумеется, что никакого крепостного права формально не было и в помине, и каждый крестьянин и владелец лавки был волен не принимать условия Фуггеров. Однако в этом случае ему пришлось бы уехать из деревни, где Фуггеры владели и всей землей, и самой деревней, включая дорогу, которую они перекрыли таможней. Но куда ему было идти, бросив свой дом и нажитое имущество – в другую деревню, к другим таким же Фуггерам? Поэтому никто, как правило, не уходил, все оставались и, как могли, существовали при этом новом «феодализме», введенном капиталистами Фуггерами. То же самое происходило во Франции, но только не в одной области, а повсеместно. Восстановление в течение XVI-XVII вв. во Франции давно забытых «феодальных» прав, так называемых баналитетов – хорошо известный феномен.

391 Помещики стали требовать от всех местных крестьян (неважно, арендаторов или собственников земли), чтобы они им платили за каждый проезд по дороге, что было неслыханным произволом. Они стали их заставлять пользоваться только помещичьей мельницей или кузницей, и за это платить помещику по невиданно высоким расценкам – то есть попросту грабили крестьян. Они запретили крестьянам продавать вино в те месяцы и дни года, когда его цена была высокой – и тем самым лишили их всякого дохода. Они также стали требовать от них тех или иных бесплатных услуг, которые быстро становились правилами. Так, к определенному празднику или воскресному дню надо было принести хозяину курицу, вино и другие продукты, в каждом месяце надо было определенное число дней отработать на хозяина и т.д. По подсчетам историков, через баналитеты помещики выкачивали из населения, помимо арендной платы за землю, в среднем около 15% годового валового дохода ([242] p.78). О том, что баналитеты были на самом деле не «феодальными», а монопольными правами крупных помещиков, говорит не только приведенный пример с Фуггерами, но и следующие французские примеры. После того, как Национальная ассамблея Франции в первые же годы революции (в 1789-1793 гг.) отменила и запретила все «феодальные права», помещики тут же подняли для крестьян-арендаторов стоимость аренды земли, включив в нее те суммы, которые они получали с крестьян через баналитеты. А когда в одном известном случае арендатор возмутился и стал указывать помещику, что все феодальные права отменены революцией, тот ему прямо ответил письменно, что от отмены феодальных прав должны получить выгоду не крестьяне, а помещики. И хотя в ряде случаев крестьяне пытались судиться с помещиками, но все было бесполезно - суды признавали правоту последних, поскольку никто им как собственникам земли не мог запретить устанавливать ту арендную плату, какую они захотели. А в некоторых провинциях, пишет П.Губер, эти «феодальные» права так и не отменили, а просто изменили их названия, чтобы не звучали слишком одиозно ([207] 2, pp.245-246). Поэтому французские крестьяне как были, так и остались после революции бесправными перед крупными землевладельцами1, хотя государство неоднократно принимало решения об отмене «феодальных прав». Но дело было не в том, что революционные власти на местах плохо выполняли эти решения. Дело было в том, что за революционной демагогией о свободе и равенстве никто не заметил одной простой истины – ни свобода, ни равенство невозможны в условиях монополии. Феномен восстановления «феодальных» прав наблюдался не только во Франции – в разных странах крупные землевладельцы также пытались использовать давно исчезнувшие традиции для того, чтобы установить свою власть над местным населением. Как мы видели выше, Фуггеры в Германии пытались сделать то же самое. Но после поражения «католической коалиции» в Тридцатилетней войне в 1648 г. они, по-видимому, поняли, что их дело проиграно и что новые протестантские государства Германии не позволят им создавать на своей территории реликт феодального государства. В 1650-х годах они начали распродавать приобретенные ранее земли ([243] p.37). А вместе с утратой ими монополии на землю сами собой исчезли и «феодальные» права. Еще одним примером восстановления «феодальных» прав при отсутствии феодализма может служить Китай в эпоху Цинской династии (XVII-XIX вв.), который уже упоминался выше. Подобно олигархии панской Польши, которая сажала на польский трон иностранных королей, правящая верхушка Китая в этот период посадила на китайский трон маньчжурских императоров. Это не было социальной революцией, а было своего рода дворцовым переворотом, организованным правящей верхушкой. Поэтому при Цинской династии сохранились все прежние порядки, которые существовали при Минской династии (XIV-XVI вв.); сохранились и глубоко укоренившиеся «традиции» в области коррупции - в частности, продажа чиновничьих должностей. Но наряду с этим 1

За исключением тех случаев, когда их земли (в основном принадлежавшие эмигрантам и церкви) были конфискованы и распроданы крестьянам.

392 начали восстанавливаться и другие давно забытые «феодальные традиции» - частные монополии на соль и металлы, жесткое разделение общества на сословия. Расцвели и «феодальные» права помещиков, похожие на французские баналитеты. Как пишут российские историки, от китайских крестьян помещики теперь начали требовать, помимо арендной платы, постоянных подарков, отработок, различных услуг – вплоть до того, что крестьяне были обязаны теперь отдавать своих дочерей в гарем к помещику ([44] с.523, 527, 532, 547). 13.6. Сословно-экономическое рабство и классовый антагонизм Как было показано выше, ни во Франции, ни в Китае в XVII-XVIII вв. никакого феодализма уже не было, не было там и крепостного права. Там существовал особый социально-экономический строй, который был выше назван режимом восточной деспотии. Но если французские и китайские крестьяне не были крепостными и не были рабами, то как тогда можно назвать то положение, в котором они оказались? Полагаю, что его можно назвать сословно-экономическим рабством - когда экономическая эксплуатация основной массы населения сопровождается лишением его гражданских прав и выделением в низшее сословие. Результатом становится существование, мало чем отличающееся от рабства, хотя формально таковым и не являющееся. Реальное положение французских крестьян при «старом режиме» не слишком сильно отличалось от китайских, которых принуждали отдавать дочерей в гаремы помещиков. Так, в одной петиции королю от крестьян из провинции Анжу содержалась просьба отменить ряд помещичьих прав и привилегий. Потому что, говорилось в петиции, помещики относятся к своим арендаторам как к слугам, а к батракам, которые их кормят – как к рабам; если их рабочий умирает от непосильного труда, это волнует помещиков меньше, чем смерть лошади на конюшне ([207] 1, p.18). Как пишет П.Губер, богатые и знатные дворяне постоянно называли крестьян, и письменно и устно, «подлыми тварями», «подонками человечества», «отребьем» и прочими унизительными словами ([207] 1, p.104). А всех не дворян называли словами «ротюр» и «ротюрье», то есть «вонючками»1. По свидетельствам очевидцев, 3/4 крестьян во Франции круглый год, и летом и зимой, ходили в одной и той же изношенной одежде, так как другой у них не было, и в деревянных ботинках (сабо) на босу ногу; зимой они страшно мерзли, так как в их жилищах не было никакого отопления, а леса, как правило, были собственностью помещиков или короля и вход туда был запрещен ([207] 1, p.114; [242] p.97). Хотя крестьяне во Франции, согласно существовавшим законам, были обязаны повседневно выражать свое почтение помещикам и дворянам, но на самом деле они их глубоко ненавидели. Это также видно по содержанию крестьянских петиций. «Слава богу, в нашем приходе нет ни одного дворянина», - писали жители одной из деревень так, будто бы речь шла не о людях, а об опасных для людей хищниках или пресмыкающихся. «У них четыре помещика, без конца заняты тем, что сосут их кровь», - писали жители другой деревни о своих соседях ([207] 1, p.19). Но особенно эта ненависть выплеснулась наружу во время Великого Ужаса (Grand Peur) 1789 г., когда крестьяне пожгли огромное количество помещичьих домов и усадеб по всей Франции, а помещики сочли за лучшее вместе с семьями убежать за границу. И те, что не стали убегать, за это поплатились – были случаи, когда помещиков и дворян, пытавшихся оказать сопротивление крестьянам, те убивали прямо на месте ([207] 1, p.20). Но и среди горожан была не меньшая, а возможно, даже бóльшая ненависть к господствующему классу. Ведь система сословно-экономического рабства охватывала как сельскую местность, так и города. Выше приводились мнения историков о том, что из себя представляло судопроизводство в городах - городские суды видели свою основную 1

Roture – roturier происходят от слов rot (вонь изо рта) и roter (рыгать).

393 задачу не в справедливом судействе, а в том, чтобы охранять богатое аристократическое общество от простого народа. То же касалось всех других сторон городской жизни. Как указывает П.Губер, городские ремесленные цеха, сами ремесленники, а также все городские дела и городское управление во Франции были под жестким контролем «городской олигархии»: в каждом городе она включала несколько десятков семей аристократов или просто богачей ([207] 1, pp.201, 207-208). Поэтому все простые горожане с рождения и до смерти находились в жестких рамках, на положении второго сорта, и из этого положения у них не было никаких шансов выбраться. Кроме того, в городе были намного заметнее контрасты между богачами и нищим народом, выпрашивавшим милостыню у богатых господ; и тем заметнее был разврат правящей верхушки, что он ежедневно совершался под наблюдением толп горожан. Не случайно Людовик XIV в конце XVII века переехал со всем своим многочисленным двором, чиновниками и дворянами из Парижа в город-дворец Версаль, расположенный в 18 км от столицы. Он не хотел, чтобы парижане продолжали вблизи наблюдать то безудержное обжорство, расточительство и разврат, которые царили в «высшем свете». Зато когда осенью 1789 г., после начала Французской революции, Людовик XVI был вынужден переехать со своим двором из Версаля обратно в Париж, это оказалось страшным потрясением для парижан; это открыло им глаза уже и на самого короля и его ближайшее окружение. Свита короля, переезжавшая из Версаля в Париж, включала тысячи человек. Среди них были такие «должностные лица», как «мальчики, состоящие при дамах принцессы», «служанки, состоящие при печке королевы для согревания принцессы», «мороженщики короля», «сливочники короля», «состоящие при кубке короля», «булочники короля», «булочники королевы» и т.д. Одних врачей у короля было около десятка, и столько же своих врачей – у королевы, а еще по нескольку – у принцесс. Ну а простых слуг, парикмахеров, конюших и т.д. было и вовсе не счесть ([65] с.63-64).

Марш женщин на Версаль 5 октября 1789 г. Рисунок А.Деко Толпа парижан, основную массу которой составляли женщины, раздраженная наступившей разрухой и безвластием, отправилась в Версаль и потребовала, чтобы король переехал в Париж. Людовик XVI был вынужден подчиниться.

«Это множество бесполезных и дорогостоящих слуг, - писал французский историк Ж.Ленотр, - эта система, при которой для оказания мельчайших услуг учреждались целые массы должностей, создала тысячи паразитов, истощавших и душивших королевскую власть… Парижане, в течение почти целого века не видевшие двора и успевшие забыть его обычаи, с глубоким изумлением увидели эту армию, которую королевская семья тащила за собой. Сами названия должностей этих тысяч слуг казались смешными и устаревшими народу, только что совершившему революцию» ([65] с.64-65). Парижане испытали глубокое разочарование и поняли, что их король, к которому в первые месяцы

394 революции они, по словам П.Губера, испытывали «уважение, доверие и почти обожание» ([207] 1, p.11), оказался ничуть не лучше всей остальной аристократической камарильи. Да король и сам, а в особенности его жена, давали массу поводов для этого. Так, во время одного из балов Мария Антуанетта вместе со своими друзьями из числа высшей аристократии во всеуслышание оскорбляла новый трехцветный флаг Франции, принятый Национальной Ассамблеей, и презрительно говорила о французском народе и о революции ([274] p.66). А когда в 1792 г. началась иностранная интервенция против Франции, когда стала ясна ее цель - наказание «бунтовщиков» и восстановление власти короля и аристократии, когда стало ясно предательство ими национальных интересов Франции, тогда парижане выплеснули на своего короля всю накопившуюся ненависть к правящей верхушке. 10 августа 1792 г. толпа парижан пошла на штурм Тюильри – королевского дворца в центре Парижа. Парижане буквально своими трупами проложили путь во дворец – более 400 человек погибло во время штурма от залпов охранявшей дворец швейцарской гвардии. Но затем они буквально разорвали на куски всех оставшихся в живых швейцарцев, а потом принялась за обитателей дворца. Ни слуг, ни сторожей, ни мальчиков для услуг – никого не щадили, всех убивали на месте, после чего предали дворец страшному разгрому и грабежу, короля схватили, и вскоре он был казнен ([65] p.79-81).

Штурм восставшими дворца Тюильри 10 августа 1792 г. Картина Ж.Дюплесси-Берто

А через три недели после этого разгрома Тюильри, 2 сентября 1792 г., парижане ворвались в тюрьмы и своими руками перебили более 5 тысяч заключенных – в основном представителей аристократии, их помощников и членов их семей, боясь, что они могут оказаться на свободе ([19] 16, с.37-38). Какую же ненависть к этим людям надо было иметь, чтобы так желать им смерти! Как полагают французские историки Ф.Фюре и Д.Рише, у массы простых французов к моменту начала революции существовал «комплекс унижения» ([199] p.211). Он проявился, в частности, в ненависти к «аристократам» и всему «аристократическому» (эти слова во время революции стали ругательными), хотя в действительности, как указывают историки, под «аристократами» подразумевались все богатые. Ненависть выражалась, например, в чрезвычайной кровожадности, которая доходила до намерения не просто убить своих врагов, но и съесть их или зажарить после смерти. Известно немало случаев, когда такие намерения не только высказывались, но и исполнялись. Так, после

395 взятия Бастилии 14 августа 1789 г. толпа убила нескольких подвернувшихся под руку дворян и офицеров, насадила их головы на пики и с этими поднятыми пиками шла затем через весь Париж. После штурма Тюильри 10 августа 1792 г. санкюлоты жарили тела своих убитых врагов на костре и потом их ели. А видной аристократке принцессе де Ламбаль 3 сентября 1792 г. толпа вырвала из груди сердце, отрубила голову и, насадив ее на острие пики, стала носить взад-вперед под окнами покоев королевы ([49] с.147). Поскольку принцесса де Ламбаль была лучшей подругой Марии Антуанетты, и поскольку последняя сама в тот момент была в положении узницы и имела все основания предполагать, что ее вскоре казнят, то мы видим в данном случае пример какого-то садистского издевательства народа над своей королевой.

Старинные гравюры с изображением массовой резни в тюрьмах 2-3 сентября 1792 г.

Наличие этого «комплекса унижения» объясняет и разгул необузданного террора против богатых, происходивший во все годы революции, и необычайно кровожадный язык революции. В течение всех революционных лет во французских городах проходили массовые публичные казни аристократов, богачей и всех, кто показался подозрительным или неугодным новой революционной власти. Причем, как отмечают историки, посмотреть на публичное отсечение голов всегда находилось много желающих. Люди приходили как в театр, заранее занимали лучшие места, а некоторые приходили со своими стульями. Особенно удивительным является наличие множество одобрительных и почти ласковых высказываний, относящихся к гильотине: «гильотина проголодалась» «гильотина уже давно постится», «резак нации», «народный топор», «коса равенства», все это, отмечают историки, частые выражения, употреблявшиеся во время революции ([199] pp.210-211, 82; [65] с.81). Эта ненависть к аристократической верхушке видна и в тех карикатурах, памфлетах и книгах, которые стали чрезвычайно распространенными во Франции в период революции. Например, появилось множество карикатур, изображавших «аристократическую гидру» - огромное чудовище с телом льва и хвостом пресмыкающегося, у которого была не одна голова, а сотни маленьких голов, голов аристократов, качающихся на длинных тонких шеях. Членов королевской семьи изображали в виде свиней с человеческими головами, короля Людовика XVI – в виде великана Гаргантюа, поедающего все, что ему несут толпы слуг, королеву Марию Антуанетту – в виде огромной хищной птицы с человеческой головой, летающей над землей и поедающей все живое. Королева вообще стала объектом наибольшего числа нападок. Ее обвиняли не только в чрезмерной расточительности - что было правдой - но и в распущенности и разврате, а также в том, что она продала Францию австриякам - что

396 было также отчасти правдой1. Утверждали, что ни один ее ребенок не рожден от короля, все рождены от ее многочисленных любовников. Вышло даже несколько книг о Марии Антуанетте с порнографическим содержанием и порнографическими картинками, изображавшими королеву и ее любовников из числа высших аристократов.

«Семейство хрюшек приведено обратно в стойло» Это карикатура изображает неудачную попытку бегства короля Людовика XVI с семьей 21 июня 1791 г. за границу: они были схвачены в городе Варенн и привезены обратно в Париж.

Как видим, основной антагонизм во Франции, как и в других странах в эпоху великих революций и гражданских войн, был между массой народа, с одной стороны, и развращенной коррумпированной верхушкой, с другой. Где же здесь можно разглядеть «борьбу буржуазии с феодалами», о которой пишут марксисты? И как можно отличить «крупную буржуазию» от «феодальной аристократии», если это были одни и те же люди. Действительный антагонизм, пишет П.Губер, существовал не между крупной буржуазией и старой аристократией, которые на самом деле переплелись между собой и образовали единую касту, он существовал между ней и остальной массой французов, которых эта каста в глубине души презирала. Это, продолжает историк, является элементарной констатацией факта, факта, который часто забывают ([207] 1, p.235). 13.7. Причины революции 1789-1795 гг. Давайте перейдем теперь непосредственно к причинам революции 1789-1795 гг. Если Вы внимательно читали настоящую главу, то должны были понять, что Франция в XVII-XVIII вв. представляла собой бочку с порохом, готовую в любую минуту взорваться. По степени антагонизма между народом и правящей верхушкой Францию XVIII в. можно вполне сравнить с Россией той же эпохи – времен Екатерины II и восстания Пугачева. Но в России в то время не могло быть революций – для этого требовались народные массы, которым в России тогда просто неоткуда было взяться. Франция же представляла собой бочку с порохом именно по той причине, что там были огромные массы угнетенного населения: в XVII в. там проживало 20 миллионов человек - чуть ли не половина населения Европы, а во второй половине XVIII в. – 26 миллионов человек ([207] 2, p.192), при плотности населения соответственно 40 и 50 чел. на кв. км. Но французские короли (и кардиналы - в отсутствие сильных королей) в течение всего XVII в. и первых десятилетий 1

Мария Антуанетта принадлежала к австрийскому императорскому семейству Габсбургов и, вступив в 1791-1792 гг. в тайные переговоры со своим братом австрийским императором Леопольдом II, призывала его начать военную интервенцию против Франции, в целях подавления революции и восстановления власти короля и аристократии [244].

397 XVIII в. очень заботливо следили за тем, чтобы поблизости от этой бочки с порохом не было ни спичек, ни горючих материалов, способных вызвать взрыв: страна жила в условиях полунатурального хозяйства, отсутствия нормальной торговли, нормальных денег, и это состояние отчасти сознательно, отчасти по привычке поддерживалось сверху. Однако в середине XVIII в. все изменилось, и в силу ряда объективных и субъективных обстоятельств во Франции начали развиваться рыночные отношения, а экономика восточного типа начала преобразовываться в капиталистическую экономику. На это указывает целый ряд фактов, приводимых французскими историками. Прежде всего, как пишет П.Губер, впервые, по меньшей мере, за 4 столетия во Франции установилось нормальное денежное обращение: в 1726 г. было зафиксировано твердое серебряное содержание французского ливра (около 4,5 г. серебра), которое оставалось неизменным практически до самой революции 1789 г. ([207] 2, p.197) Во-вторых, впервые начала по-настоящему ощущаться глобализация: внешняя торговля Франции, которой до этого почти не было, в течение XVIII в. выросла в 5-6 раз, тогда как, например, внешняя торговля Англии – лишь в 3 раза за то же время. Особенно сильно – в 13 раз – выросла торговля Франции с ее колониями ([207] 2, p.198; [242] p.89). В-третьих, в стране развернулось грандиозное дорожное строительство. Оно вызывало сильное недовольство крестьян, которых заставляли работать подневольно и фактически бесплатно, но оно позволило за 40 лет построить 4000 км дорог ([207] 2, p.201). Все это стимулировало развитие внутренней торговли между разными провинциями страны, до этого почти никак экономически между собой не связанными. Разумеется, нормализация денежного обращения и переход к нормальной торговле и рыночным отношениям были естественным процессом, необходимым для развития страны. Именно их отсутствие и тормозило это развитие в предшествовавшие столетия. Но переход от экономики восточного типа к капиталистической экономике должен был почти неизбежно привести к социальному взрыву, поскольку он создавал такие необыкновенные возможности для коррупции, воровства, спекуляции и мошенничества, каких никогда не было в условиях полунатурального хозяйства. Избежать этого взрыва в условиях развития рыночной экономики можно было, лишь осуществив глубокие социальные преобразования, подобные тем, что были проведены в Англии при Тюдорах, или, по крайней мере, создав систему защиты экономики от внешней коррупции (протекционистскую систему), подобную той, что была создана в Англии после Славной революции, а лучше сделав и то, и другое. Но французская правящая верхушка не была готова ни к тому, ни к другому, поэтому социальный взрыв в той или иной форме был неизбежен. Самым первым следствием перехода к рыночной экономике стало резкое обострение проблем, связанных с государственным управлением. Прежние методы годились лишь для той полунатуральной экономики, которая до этого существовала, и не годились для рыночной экономики. В итоге, указывает П.Губер, правительство просто не справлялось с управлением: число одних только финансовых вопросов и проблем, рассматриваемых правительством (королевским советом), составляло в середине XVIII в. несколько тысяч в год, поэтому правительство превратилось в чисто внешний «фасад», за которым скрывались неразбериха и беспомощность ([207] 2, p.230). К этому надо добавить и чехарду с главами правительства: в период с 1754 по 1789 гг. они менялись чаще, чем два раза в год, что французский историк называет «дефиле марионеток» ([207] 2, p.230). Главы правительства имели настолько мало авторитета и реальных рычагов власти, что им дали прозвище «силуэт»; к тому же в их дела постоянно вмешивались то фаворитка короля мадам де Помпадур, то королева Мария Антуанетта, то дочери короля, то гранды и финансовые воротилы, в руках которых, по мнению историков, оказалась королевская власть и государство в последние десятилетия накануне революции ([207] 2, pp.230, 232).

398

Сражение с химерой. Картина В.Каульбаха Эта трехглавая химера – одна из разновидностей «аристократического чудовища» (гидры, химеры и т.д.), которым в ту эпоху изображалась французская аристократия.

Имеется и ряд других фактов, свидетельствующих о росте коррупции внутри аппарата управления. Известно, например, что провинциальные чиновники в XVIII в. начали систематически подолгу задерживать отправку собранных налогов в королевскую казну, используя эти средства для личного обогащения (пуская эти деньги в спекуляции). Это приводило к росту дефицита в казне и к необходимости брать кредиты для ее пополнения. Но кредиты брались у грандов и финансовых воротил под высокие проценты – 10-11% годовых (в серебре), что было очень много, с учетом того что, например, в соседней Голландии нормальные кредиты выдавались под 2-3% годовых ([207] 2, pp.146, 144). Еще более расцвело и прямое растаскивание казенных средств родственниками, фаворитками и «друзьями» короля и его семьи, о чем выше уже говорилось. В итоге, несмотря на то, что рост населения Франции с 20 до 26 миллионов ко второй половине XVIII в. должен был привести к росту государственных доходов в той же пропорции (то есть на 20-25%), на деле мы не видим никакого положительного результата. Очевидно, весь этот прирост просто разворовывался. Более того, к 1789 г. образовалась огромная задолженность государства в размере 4 миллиардов франков, вызвавшая по существу его финансовое банкротство накануне революции: так, только выплата процентов по этому долгу в 1788 г. достигла 50% от всех доходов государственного бюджета ([274] p.50; [311] p.84). Переход к рыночной экономике вызвал обострение и ряда других проблем. Происходило дальнейшее снижение уровня жизни населения, что мы видим во все периоды кризисов коррупции. Так, по данным американского историка Р.Палмера, с 1740 г. по 1789 г. цены во Франции выросли на 65%, а зарплата – только на 22% ([274] p.57). Таким образом, реальная зарплата населения за несколько десятилетий, предшествовавших Французской революции, снизилась примерно на 1/3, что не могло не иметь серьезных последствий, учитывая, что население и так жило в нищете. Все чаще и чаще накануне революции происходили голодоморы и народные восстания (о чем далее будет сказано подробнее). Большинство социально-экономических проблем, обострившихся накануне революции: обнищание населения, всплеск голодоморов, финансовое банкротство государства, - были следствием одной и той же причины – коррупции, усиливавшейся по мере развития рыночной экономики. Именно эта причина стала тем катализатором, который привел к обострению кризиса коррупции, и тем фитилем, который взорвал пороховую бочку «старого режима». Полагаю, после проведенного выше анализа «старого

399 режима» это должно быть очевидным. Наверное, это было понятно и многим современникам. Не случайно историки пришли к выводу, что основной протест населения накануне и в ходе Французской революции носил явно выраженный антикапиталистический характер (см. выше). Народ выступал не только против аристократии и дворянства, но и против внедрения рыночной экономики (капитализма), в чем видел источник усугубления своих бед и несчастий. Однако правящая верхушка Франции даже и не думала о том, чтобы постараться сделать этот начавшийся переход к рыночной экономике более мягким, чтобы защитить население и государство от его негативных последствий. Между тем, у Франции были все возможности для этого: у нее прямо перед глазами был опыт Англии, строившей рыночную экономику в течение XVI - XVIII вв. и применившую на этом пути множество методов и подходов, о которых говорилось в предыдущей главе. И в том, что в итоге в Англии в XVIII веке сложился невероятно эффективный механизм рыночной экономики, не было никаких сомнений. Сама французская правящая верхушка начинала все более завидовать английской, а в ее рядах возник культ Англии и подражания всему английскому. Но как это ни парадоксально, оказалось, что признание превосходства Англии – это еще не повод для того, чтобы заимствовать английские подходы, выстраданные и проверенные в ходе трех столетий рыночного строительства. В пику английскому протекционизму французская верхушка решила разработать свою экономическую теорию, которая сначала называлась «политической экономией», а позднее получила название «экономический либерализм». Мало кому известно, что и французские политэкономы, и Адам Смит, которых в равной мере можно считать основателями экономического либерализма, были в буквальном смысле выпестованы французскими герцогами и маркизами при «старом режиме». Так, Франсуа Кенэ (Quesnay), основатель школы политической экономии (или как ее еще называют – школы «физиократов»), был сыном простого крестьянина, но стал врачом, а со временем - личным врачом и доверенным лицом мадам де Помпадур, богатой аристократки и любовницы короля Людовика XV. Под ее влиянием и используя ее поддержку, он и начал писать на экономические темы, а в дальнейшем организовал кружок сторонников либеральных взглядов, которые собирались прямо в Версале в апартаментах Кенэ и пользовались патронажем мадам де Помпадур. Она же, по словам С.Каплана, «энергично способствовала» установлению постоянных контактов между ее протеже Кенэ и королем Людовиком XV, который в последующем оказался под сильным влиянием либеральных экономических идей ([228] 1, pp.147, 113-114). Хорошо известно, что все члены кружка Франсуа Кенэ (за исключением лишь его самого) были выходцами из высшей французской аристократии или высшего духовенства: маркиз де Мирабо, Пьер дю Пон де Немур, Тюрго, Мерсье де ла Ривьер, аббат Николя Бодо, аббат Рубо, ну и, разумеется, сама мадам де Помпадур. Используя свое богатство и связи, они начали пропаганду и распространение либеральных экономических идей в газетах, журналах и специальных изданиях, и в течение второй половины XVIII в. во Франции эти идеи превратились в господствующую систему экономических взглядов. Основная из этих идей состояла в том, что государство должно самоустраниться от всякого вмешательства в экономическую жизнь, отменить всякие пошлины и всякое регулирование и превратиться в пассивного наблюдателя, а стихия рынка и естественный ход вещей сами приведут к процветанию нации1.

1

Несмотря на разные названия: политические экономы - физиократы - либеральные экономисты, между их учением не было никакой принципиальной разницы. Поэтому, например, С.Каплан ставит между ними знак равенства. ([228] 1, p.147). Так, именно Кенэ ввел одно из основных понятий, используемых сегодня либеральными экономистами – laissez-faire (экономическая свобода), и именно члены его кружка впервые начали называть себя экономистами, а свое учение - политической экономией.

400

Мадам де Помпадур - картина Ф.Буше.

Франсуа Кенэ

Мирабо Адам Смит Тюрго Источники: www.biografiasyvidas.com, http://fboisard.blogspot.com, www.i-u.ru В экономическом кружке Версаля, функционировавшем под патронажем мадам Помпадур, единственным не аристократом был ее лекарь Кенэ; шотландские гости – Юм и Смит – тоже стали членами этого кружка.

В последующем высшая аристократия спонсировала распространение либеральных экономических идей уже и в Англии. Адам Смит был учителем-гувернером у молодого герцога Баклю и во время своего длительного пребывания во Франции сблизился с французскими политэкономами и проникся их идеями – настолько, что собирался посвятить свое основное произведение («Богатство народов») Франсуа Кенэ, основателю либеральной школы. Работа Адама Смита над «Богатством народов» была также спонсирована герцогом Баклю: тот назначил ему чрезвычайно щедрую пожизненную пенсию в размере 300 фунтов в год, которую и продолжал неукоснительно выплачивать, что позволило Смиту десять лет работать над своей книгой, не думая о хлебе насущном ([19] 16, с.140; [127]). Еще один английский либеральный экономист, Дэвид Юм, также жил в течение долгого времени во Франции, был активным участником аристократического кружка Франсуа Кенэ и глубоко проникся его идеями (и еще более его возможностями и связями среди «сильных мира сего»). Он-то и ввел Адама Смита в этот кружок. Таким образом, мы видим, что так называемую «буржуазную политическую экономию», воспетую К.Марксом и положенную им в дальнейшем в основу своего учения, развивала никакая не буржуазия, а те самые гранды, представители высшей аристократии, которые, по Марксу, должны были быть сметены «буржуазными революциями» - сметены вместе с их идеями и теориями, чего, как видим, не произошло. Что же заставляло этих герцогов, маркизов и фавориток короля с такой последовательностью и увлеченностью спонсировать и пропагандировать либеральные экономические идеи, которые впоследствии, в течение XIX века, распространились на весь мир? Лев Толстой в «Войне и мир» так описывал интересы и увлечения русской

401 высшей аристократии при дворе Александра I во время войны 1812 г. с Наполеоном. Самая большая группа, писал великий писатель, включавшая 99% всех, кто вращался при дворе, «состояла из людей, не желавших ни мира, ни войны, ни наступательных действий, ни оборонительного лагеря… но желающих только одного, и самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий» ([110] III/1, IX). Если это было главным интересом русской аристократии в тот момент, когда враг уже шел по русской земле и жег ее города и села, то почему мы должны думать, что у французской аристократии, тем более в мирное и благополучное время, были какие-то другие интересы? К тому же сама система государственного устройства во Франции, в еще большей степени, чем в России той эпохи, была построена на коррупции и на стремлении чиновников к личной выгоде, а не к благу государства. Купив дворянский титул и должность или унаследовав его, каждый француз воспринимал его как свою личную инвестицию или инвестицию своего предка, которая не должна была «пропадать зря», а должна была приносить прибыль. Эта психология не исчезла и во время революции. Так, Жорж Дантон в молодости купил себе должность адвоката при Совете короля, на что потратил все приданое своей жены (18 000 ливров), а став одним из лидеров революции в Конвенте, рассматривал это как дальнейшее продвижение в своей карьере, которое должно было компенсировать ранее произведенные затраты. Поэтому при первой же возможности он стал приобретать или прибирать к рукам имения, земли, леса, конфискованные у церкви и аристократии, и сам сделался крупным помещиком, то есть стал одним из тех, против кого до этого выступал ([65] с.212, 226). И после этого утратил интерес к революции и покинул Конвент. Но если такой была в то время психология даже выдающихся деятелей Французской революции, таких как Дантон, которого впоследствии французские историки и писатели превозносили как образец высокой духовности ([65] с.215), то что же тогда можно сказать об обычных представителях французской аристократии, не одаренных столь высокими личными качествами? И тем более, о представителях крупной аристократии, среди которых, по мнению П.Губера, было очень много откровенно продажных личностей, а также людей невежественных, вульгарных и пошлых ([207] 2, p.164). Нет никакого сомнения, что основным мотивом, заставлявшим французских грандов разрабатывать новые экономические теории и учения, вместо того чтобы просто заимствовать у Англии уже устоявшуюся и хорошо себя зарекомендовавшую систему протекционизма в сочетании с рыночной демократией, было желание что-то на этом урвать, желательно побыстрее и побольше. Тем более что начавшееся в XVIII в. развитие рыночных отношений, как и во все другие эпохи глобализации, способствовало росту жадности правящей верхушки. Французская аристократия в этот период начала быстро пополняться притоком новых людей, более жадных и бесцеремонных, готовых пойти на все ради денег, в том числе из числа работорговцев, плантаторов и торговцев оружием. Так, проведенное историком М.Жаном исследование истории города Нант во Франции показало, что покупали аристократические титулы и превращались в аристократов в течение XVIII в. именно те семьи, которые наиболее активно и успешно занимались торговлей с колониями, работорговлей и торговлей оружием ([207] 1, pp.186-187). Именно у них появились в этот период возможности для пополнения и разводнения рядов французского дворянства. Поэтому если во Франции до этого еще сохранялись остатки какой-то старой благородной аристократии, то к концу XVIII века их уже не осталось; аристократия окончательно превратились в жадную и беспринципную олигархию, рассматривавшую купленные ею аристократические титулы и чиновничьи должности лишь как средство к дальнейшему личному обогащению1. 1

Как указывает П.Губер, в Парижском парламенте в XVIII в. из 590 человек лишь 6% относились к потомкам старой аристократии, существовавшей до 1500 г. ([207] 1, p.179)

402 История проведения во Франции либеральных рыночных реформ в конце «старого режима» хорошо известна и описана в трудах многих историков. Под влиянием либеральных идей французское правительство в 1763 г. устранило все таможенные пошлины в торговле зерном, как внутренние, так и внешние, и отменило любое государственное регулирование этой торговли. При этом оно не позаботилось даже о таких элементарных мерах, призванных мешать спекуляциям, как создание централизованных запасов зерна ([228] 2, p.615), не говоря уже о более сложных методах государственного регулирования, применявшихся в Англии в течение XVI-XVIII вв. Это вызвало чудовищные спекуляции зерном и продовольственные кризисы по всей Франции, которые не прекращались в течение всего периода либеральных реформ и закончились массовым голодомором 1770-1771 гг., который, как отмечает С.Каплан, по своим чудовищным последствиям превзошел худшие из тех, что когда-либо случались во Франции ([228] 1, p.210). Массы голодных людей ели траву, коренья, убивали собственных детей или оставляли их на улице, и сами умирали от голода и эпидемий ([228] 2, pp.502-504). Поскольку голодомор чуть было не привел к народной революции, то либеральный рыночный эксперимент пришлось временно прекратить (в декабре 1770 г.). Но французской аристократической верхушке настолько хотелось его продолжить, что попытка была возобновлена уже в 1774-1776 гг., когда главой правительства стал Тюрго, один из ведущих в то время либеральных экономистов и сам аристократ в десятом поколении. Эта попытка также потерпела неудачу, вызвав новый всплеск массового голода и народные восстания. Тюрго был заклеймен и свергнут, а ведущие либеральные экономисты отправлены в ссылку [182]. Однако спустя 10 лет, в 1786 г., была предпринята новая попытка введения либеральной рыночной экономики. Именно в 1786 году был заключен договор о свободной торговле с Великобританией, приведший к массовому импорту во Францию английских товаров. По оценкам современников, в течение 2 лет после подписания договора это привело к увольнению 500 тысяч французских рабочих и банкротству 10 тысяч предприятий страны ([311] pp.91-92). Опять начался разгул спекуляций зерном и возобновились голодоморы – тот, что случился в 1788-1789 гг., накануне революции, по оценке С.Каплана, даже превзошел по своим катастрофическим последствиям голодомор 1770 г., то есть был, возможно, самым сильным за всю историю «старого режима» ([228] 2, p.489). Именно либерализация экономики страны, по мнению экономических историков, стала основной причиной страшных экономических неурядиц и голодоморов во Франции в период с 1764 по 1789 гг., того же мнения придерживались и современники, жившие в ту эпоху. С.Каплан приводит целый ряд мнений и фактов, собранных чиновниками и наблюдателями, следившими за развитием продовольственных кризисов. По их выводу, тотальная либерализация развязала руки спекулянтам и различного рода «злонамеренным лицам», которые организовывали искусственные дефициты продовольствия и наживались на том, что продавали его по ценам в несколько раз выше обычных. Американский историк отмечает даже такую закономерность. Дефициты зерна возникали чаще всего в городах, расположенных возле судоходных рек или возле моря: спекулянты скупали всё имевшееся в городе зерно и вывозили его по реке или по морю на экспорт или в соседние провинции, оставляя город без продовольствия – об этом С.Капланом собраны многочисленные факты ([228] 1, pp.205-206, 189, 257-258, 272-276). Разумеется, все это вызывало массовые народные волнения. Только за первые четыре года либерализации, с 1765 г. по 1768, и только в двух французских провинциях (Париж и Руан), по подсчетам С.Каплана, произошло более 60 восстаний – и это после спокойных и почти безмятежных, по мнению историков, десятилетий середины XVIII века ([228] 1, pp.188-189). Но либеральные экономисты и министры продолжали гнуть свою линию. Что же касается восстаний, то их считали не результатом политики правительства, а плодом

403 человеческих предрассудков. Лидер физиократов Тюрго, который был главой правительства в 1774-1776 гг., считал эти восстания результатом заговора против идей либерализма, а его предшественник Лавердли – утверждал, что народ ничего не понимает и действует «слепо». Ирония жизни состояла в том, - пишет С.Каплан, - что народ как раз не был слеп, он прекрасно видел, как спекулянты сначала скупали все продовольствие в городе, потом его прятали или грузили на баржу для отправки в другое место, оставляя в городе пустые прилавки ([228] 1, p.217, 2, p.670). Слепота поразила как раз либеральных экономистов, которые твердо верили в пропагандируемую ими теорию, и не хотели признавать ее расхождение с практикой. Либеральные журналы того времени, невзирая на обстановку в стране, продолжали безмятежно писать, что в условиях режима экономической свободы массовый голод невозможен, поскольку невидимая рука рынка не допускает дефицита товаров, следовательно, все страхи на этот счет необоснованны ([228] 1, p.217). В итоге, делает вывод американский историк, именно экономическая либерализация явилась причиной голодоморов 1770-1771 гг. и 1788-1789 гг., породив лихорадочную спекуляцию продовольствием, дезорганизовав систему снабжения и создав атмосферу страха и неуверенности ([228] 2, p.488). К такому же выводу пришел и И.Валлерстайн, не только применительно к голодоморам, но и в целом к экономической ситуации, поскольку либерализация привела также к массовой безработице, краху французской промышленности и обнищанию масс населения. Открыв экономику своей страны для импорта, указывает историк, монархия во Франции «пилила сук, на котором сидела», поскольку это вело к резкому обострению социального кризиса и к превращению Франции в последующем в экономическую колонию Англии ([311] pp.86, 89, 92). Именно «ужасный» экономический кризис 1786-1789 гг. и голодоморы, по мнению И.Валлерстайна, явились непосредственным толчком, вызвавшим Французскую революцию ([311] p.93). С этим согласно и большинство других историков – все они указывают на экономический и продовольственный кризис, наряду с финансовым кризисом, как на непосредственные причины событий 1789 г. и последующих лет ([19] 16, с.7-9; [274] pp.50-57).

Казнь Людовика XVI

Итак, вот что на самом деле послужило непосредственной причиной или катализатором, вызвавшим во Франции в 1789-1795 гг. социальный взрыв: не столько

404 «реставрация феодализма», которая шла медленно и постепенно, сколько активное внедрение либеральной модели капитализма. На это же указывает происходившая в течение всех революционных лет непрерывная череда восстаний против рыночных торговцев и спекулянтов, которые первыми подвергались нападению со стороны восставших народных масс. Кроме того, целый ряд восстаний был направлен против капитализма как такового, вернее, против той его либеральной модели, которая внедрялась до революции, и которая продолжала внедряться после начала революции. Дело в том, что экономический либерализм, вследствие его усиленной пропаганды в течение нескольких десятилетий, глубоко укоренился в сознании всех образованных слоев французского общества. Последние в то же время были настолько мало осведомлены об альтернативных концепциях рыночной экономики, что никто об этих концепциях ничего толком не знал. Поэтому лидеры революции и в самом ее начале (1789-1792 гг.), и в ее конце (после июля 1794 г.) продолжали либеральную экономическую политику, ничем по сути не отличавшуюся от политики королевского правительства в 1764-1770, 1774-1776 и 1786-1788 гг. Так, одним из первых шагов нового революционного правительства был декрет от 29 августа 1789 г. о свободной торговле зерном, который способствовал еще большему разгулу спекуляции продовольствием [182]. Лишь после восстания санкюлотов 10 октября 1792 г. и под давлением или буквально в окружении народных масс, которые в мае-июне 1793 г. устроили осаду Конвента и добились ареста и казни ряда его депутатов, Конвент изменил свою прежнюю либеральную политику. Но и те меры, которые проводило правительство якобинцев, пришедших к власти на волне этого народного взрыва в 1792-1794 гг., были лишь уступкой требованиям санкюлотов и не представляли собой никакой экономической системы. Как указывает Р.Палмер, все они сводились лишь к замораживанию цен и заработной платы и к жесткому преследованию спекулянтов, происходившему на фоне резкого усиления общего террора ([274] pp.111, 118). Однако после падения якобинского правительства Робеспьера и отмены этих мер в 1794 г. опять началась такая спекуляция, массовый голод и инфляция, что это вызвало волну новых восстаний ([274] pp.122, 124). Одним из них и было то восстание парижской буржуазии в октябре 1795 г., расстрелянное Наполеоном, о котором было сказано в начале главы, буржуазии, протестовавшей против того либерально-спекулятивного капитализма, который насаждался во Франции. Одновременно с ним произошла серия других восстаний, а также резко изменилось отношение населения к революции. Теперь оно в подавляющем большинстве выступало против революции и за восстановление королевской власти Бурбонов, ожидая, что Бурбоны отменят ненавистную либеральную рыночную экономику и восстановят тот старый добрый порядок, который когда-то существовал. Так, во время всенародных выборов в Конвент весной 1797 г. лишь 11 из его прежних членов было переизбрано, подавляющее большинство мест получили роялисты – дворяне и другие сторонники восстановления монархии ([274] pp.129-130). Воистину, когда населению нечего кушать, то все благородные идеи о свободе, равенстве и братстве для него отходят на второй план, и оно может предпочесть даже относительно сытое рабство свободе умирать от голода. Как полагает Р.Палмер, если бы Наполеон в 1797 г. не захватил власть, то в том же году во Франции была бы восстановлена власть Бурбонов, с суровыми репрессиями для населения и мрачными последствиями для революции и ее достижений ([274] p.130). В целом, можно сделать вывод о том, что революция во Франции в той или иной форме была неизбежна, она вытекала из той коррупции государства и общества и того антагонизма между двумя классами, которые существовали при «старом режиме» и которые должны были неизбежно обостриться при переходе к рыночной экономике. Но то, что революция приняла такую чрезвычайно резкую и даже порой уродливую форму, что она сопровождалась страшными социальными взрывами, массовым голодом и

405 террором, что она в итоге захлебнулась и закончилась контрреволюцией, было в значительной мере обусловлено упорными попытками либеральных экономистов насадить во Франции пропагандируемую ими теоретическую модель рыночной экономики, вместо того, например, чтобы взять ту экономическую модель, которая себя прекрасно зарекомендовала в более успешной и прогрессивной Англии. 13.8. Итоги Французской революции Ряд историков придают Французской революции эпохальное значение, полагая, что она «заразила» чуть ли не весь мир идеями свободы и демократии и вызвала цепную реакцию революций в других странах ([274]; [19] 16, с.151-159). Другие историки подвергают этот тезис сомнению, отмечая, что каждая страна и каждая революция уникальна, и пока не созреют внутренние условия, никакой импорт идей или тем более самой революции невозможен ([311] p.248). Наверное, истина лежит где-то посредине между этими двумя крайними взглядами. Но я не вижу смысла обсуждать вопрос о всемирном значении Французской революции, поскольку ее роль в пропаганде и распространении идей свободы и демократии хорошо известна, а хочу ограничиться тем, чтобы понять, а что, собственно говоря, эта революция дала самой Франции. Как было показано выше, накануне революции перед Францией стояло столько нерешенных проблем, сколько, наверное, до этого не стояло ни перед одной страной в Европе – именно потому, что «старый режим» был на территории Европы единственным режимом восточной деспотии. Франции надо было одновременно решать все те задачи, которые Англия решала постепенно в течение двух с половиной столетий: уничтожить систему сословно-экономического рабства и преобладание крупной земельной собственности, ликвидировать сословные привилегии, ввести демократические принципы государственного устройства, устранить коррупцию в государственном управлении и судопроизводстве, создать эффективный экономический механизм. Но помимо этого, надо было устранить и те проблемы, которых не существовало в Англии и которые были отличительной чертой режима восточной деспотии. Все государственные должности во Франции продолжали продаваться и покупаться, что порождало чудовищную коррупцию и накладывало отпечаток на психологию общества; страна уже несколько столетий не знала, что такое нормальная рыночная экономика, - и это также отражалось на привычках и психологии населения. Между тем, решить даже одну проблему продажности чиновничьих должностей без революции было чрезвычайно сложно или невозможно: в 1771 г. Людовик XV попытался отменить куплю-продажу и наследование должностей, но эта затея встретила такое противодействие со стороны аристократии, что из нее ничего не вышло ([207] pp.232-233). Ко всему вышесказанному надо добавить еще и то, что революционному правительству в 1789 г. досталось страшное экономическое наследство: финансовое банкротство государства, разорение французской промышленности и сельского хозяйства, массовая безработица и голодоморы. Да и политическая ситуация была плохая: почти все крупные европейские державы в течение 1790-х годов выступили против революции и вступили в войну с Францией. Фактически у Французской революции, в отличие от Английской, не оказалось ни одного союзника. Поэтому решить сразу все эти указанные задачи и проблемы в создавшейся неблагоприятной ситуации не было под силу, наверное, ни одной революции. В итоге хотя Французская революция и пыталась их решить, но полностью это удалось сделать лишь в отношении одной или двух из них, остальные были решены в лучшем случае частично или совсем не решены. Система широких демократических выборов и народного представительства в парламенте так и не прижилась и была окончательно забыта за годы правления Наполеона (1797-1815 гг.) и Бурбонов (1815-1830 гг.). В этот же период была ликвидирована и всякая свобода прессы. Сословия и сословные привилегии были отменены, но система монопольных земельных прав

406 помещиков была не до конца уничтожена, поскольку значительная часть земли так и осталась в руках (бывшей) крупной аристократии. Так называемые «феодальные» права помещиков (баналитеты) сохранились в ряде провинций и после революции; в других провинциях они были упразднены лишь формально и заменены прямой монопольной рентой (см. выше). Была отменена купля-продажа и наследование государственных должностей, а также частные суды помещиков, но это было лишь первым шагом на пути к очищению государственной власти от коррупции, и на этом пути предстояло еще многое сделать. Утвердилась рыночная экономика, но сколько-нибудь постоянного экономического механизма так и не было выработано, и в течение правления Наполеона и Бурбонов происходили постоянные шараханья от либеральной экономической модели к протекционистской и обратно ([311] pp.117-118; [153] pp.6, 15).

Зачем была нужна революция 1789 года? Рисунок-карикатура К. д’Аша (http://intransigeants.worldpress.com) Как видим, до 1789 г. на шее у французского крестьянина сидел лишь один «наездник» аристократия, а после 1789 г. таких «наездников» оказалось уже трое.

Нерешенность указанных проблем привела к тому, что после революционного периода 1789-1815 гг., который историки часто рассматривают как серию из нескольких революций, во Франции в течение XIX в. произошло еще несколько революций: в 1830, 1848 и 1871 гг. В ходе этих революций народ опять, как в 1792 г., к тому же дважды, в 1830 и 1848 гг., штурмовал королевский дворец Тюильри, который в итоге был полностью разрушен, и свергал короля. А во время революции 1871 г. был учинен такой правый террор, который, по мнению Р.Палмера, по своим масштабам превосходил левый якобинский террор 1792-1794 гг. ([274] p.115) И в перерыве между этими революциями также происходили восстания и смены власти. Всего же менее чем за 90 лет, прошедших после 1789 г., во Франции сменилось 5 монархических режимов (включая режим Наполеона Бонапарта) и, по меньшей мере, 3 республиканских режима. То есть смена

407 политического режима, с кровью, террором, грабежами и убийствами, происходила в среднем раз в 10 лет!

Свобода на баррикадах. Картина Э.Делакруа

Мы видим здесь резкий контраст между Английской и Французской революциями. В Англии после Славной революции 1688 г. наступило почти полтора столетия социального мира и экономического процветания, во Франции же после серии революций 1789-1815 гг., наоборот, еще в течение многих десятилетий продолжались социальные взрывы и неурядицы. Причина, очевидно, состоит в том, что, как было указано в предыдущей главе, Славная революция 1688 г. завершила более чем 200-летнюю эпоху революций в Англии, а во Франции эта революционная эпоха только началась событиями 1789 г. Таким образом, имеет смысл говорить не об одной Французской революции, а о целой революционной эпохе в жизни Франции, начавшейся в 1789 г. и продолжавшейся, по меньшей мере, до 1871-1875 гг. Если согласиться с такой трактовкой событий во Франции и в Англии, то возникает еще один вопрос об итогах Французской революции. Что принесла революционная эпоха (1789-1871 гг.) Франции в сравнении с тем, что дала Англии ее революционная эпоха (1640-1688 гг.)? В конечном итоге к концу XIX в. мы видим в обеих странах нормально функционирующее государство и развитую экономику. Тем не менее, например, Л.Толстой считал Англию той эпохи «благоустроеннейшим в мире государством», в чем, по его мнению, были уверены и сами англичане, и не писал ничего подобного о Франции ([110] III/1, X). Однако чьих-то мнений на этот счет недостаточно, поэтому давайте обратимся к объективным показателям – экономическим и демографическим. Англия в XVII в. была отсталой сельскохозяйственной страной, более отсталой в экономическом и промышленном отношении, чем Франция (см. выше). Спустя столетие после Славной революции 1688 г. она превратилась в ведущую мировую промышленную державу, равной которой не было, и оставалась такой до конца XIX в. Франция ни в течение своей революционной эпохи, ни когда-либо после нее не смогла осуществить ничего подобного. В чем причина? Одну из важнейших причин экономического рывка Англии французский экономист Ж.Шапталь в 1819 г. видел в «системе, которой Англия придерживается уже более столетия, и которая состоит в допуске на внутренний рынок промышленных товаров только собственного производства и в отказе допуска иностранных товаров путем запретов или таможенных пошлин» ([311] p.97). Такого же мнения придерживался целый

408 ряд французских экономистов и экономических историков и сто лет спустя. Суммируя эти мнения, современные экономические историки О’Брайен и Кейдер делают вывод о том, что именно «успешный меркантилизм [протекционизм] … был главной причиной британского превосходства в течение еще столетия после битвы при Ватерлоо [1815 г.]» ([311] p.123). Действительно, хотя Франция и пыталась ввести протекционистский режим несколько раз в течение XIX в., но вскоре его опять заменяла либеральным режимом, а Англия жила в условиях первого, по меньшей мере, полтора столетия.

График 1. Динамика рождаемости в Англии (среднее число рожденных девочек на одну женщину)

3,3

2,8

2,3

1,8

1,3

1931

1916

1901

1886

1871

1856

1841

1826

1811

1796

1781

1766

1751

1736

1721

1706

1691

1676

1661

1646

1631

1616

1601

1586

1571

1556

1541

0,8

Источник1: [319] p.230; [203] pp.13,195 Такую же картину, как в экономическом развитии, мы видим и в демографии. В Англии рождаемость в XVII в. была очень низкой, ниже чем во Франции. А с конца 1680х годов, то есть после введения в Англии протекционистской системы, она начала расти, и этот рост продолжался в течение 150 лет – вплоть до конца существования этой системы (см. График 1). В результате в начале XIX в. в самой промышленно развитой стране мира, какой была тогда Англия, каждая английская женщина рожала в среднем по 6 детей! Очевидно, английские женщины в эпоху Промышленной революции не читали утверждений демографов (появившихся позже) о том, что индустриализация приводит к снижению рождаемости. В Англии в течение всех 150 лет индустриализации она не переставала расти! Во Франции ничего подобного не было – рождаемость в течение XVIII-XIX вв. неуклонно снижалась (см. График 2) и в начале XIX в. составляла 3-4 ребенка на женщину, против 6 детей в Англии. Для любого, кто знаком с демографией, понятно, что это разница огромна. Почти половина детей в то время, особенно во Франции, умирала, не дожив до взрослого возраста, из чего следует, что во Франции женщина выращивала в 1

На графиках 1 и 2 представлена динамика валового коэффициента воспроизводства населения (gross reproduction rate), который показывает, сколько девочек родятся в среднем в расчете на одну женщину в течение ее жизни.

409 среднем 2 детей, а в Англии – 3-4 детей. Поэтому население Франции с XIV-XV вв. до начала XX лишь удвоилось (с 20 до 40 миллионов), а население Англии – выросло в 20 раз (с 2 до 40 миллионов). И это не считая миллионов английских эмигрантов, которые колонизировали и заселили две части света – Северную Америку и Австралию.

График 2. Динамика рождаемости во Франции (среднее число рожденных девочек на 1 женщину)

3,0 2,5 2,0 1,5 1,0 0,5

1931

1921

1911

1901

1891

1881

1871

1861

1851

1841

1831

1821

1811

1801

1791

1781

1771

-

Источники: [152] 1, p.101; [203] pp.13, 195 В первой книге трилогии было доказано на многочисленных примерах, что глобализация пагубно влияет на рождаемость и что, соответственно, протекционистская система влияет на нее положительно, поэтому не собираюсь доказывать это еще раз. Отмечу лишь, что именно это и лежало в основе так называемой «меркантилистской» политики Англии и других стран Европы, проводивших эту политику в XVIII веке: Германии, Скандинавии и других. В основе этой политики или системы взглядов лежало представление о том, что протекционистская система способствует увеличению населения, а следовательно, и всего, что составляет силу государства – его экономического благосостояния, военной мощи и т.д. Как видим, имеющиеся сегодня фактические данные, взятые из работ демографических и экономических историков, подтверждают верность этой системы взглядов. Почему это так, почему протекционизм способствует и экономическому, и демографическому росту стран, в которых он осуществляется, нам должно быть понятно из тех выводов, которые были сделаны в предыдущих главах. Протекционизм является методом борьбы с одним из самых зловредных факторов, стимулирующих развитие коррупции и кризисов коррупции в обществе – с товарными и финансовыми спекуляциями в сфере международных экономических отношений, которые неизбежно возникают в эпоху глобализации. Именно через механизм международных спекуляций и нестабильности глобализация оказывает отрицательное влияние на экономику и демографию. Но эти же операции во все исторические эпохи служили главным источником обогащения олигархии и установления ее власти над обществом, поэтому олигархия всегда была и будет против применения протекционизма. Соответственно,

410 построить у себя цельную протекционистскую систему когда-либо в истории удавалось лишь тем странам, которые смогли полностью освободиться от власти и влияния олигархии и которые решительно взялись за искоренение всех факторов, способствующих развитию коррупции. Итак, приходится признать, что ни Французская революция 1789-1795 гг., ни французская революционная эпоха 1789-1871 гг. не привели к выработке и установлению в стране оптимального социально-экономического режима, и в результате не обеспечили мощного экономического и демографического развития Франции, подобного тому, которое принесла Англии Английская революция 1640-1688 гг. Спрашивается, почему? Очевидно, дело в характере и движущих силах обеих революций. Английской революции предшествовало полстолетия мощного пуританского движения, охватившего значительную часть ее зажиточных и средних слоев. В итоге сформировалась та национальная элита, которая возглавила первый этап революции (1640-1660 гг.). И хотя первый этап не дал весомых результатов, но движение не выдохлось, оно изменило название (были пуритане, стали виги), но не изменило своей природы и довело революцию на втором ее этапе (1670-1680-е гг. - начало XVIII века) до логического завершения. В основе этого движения была идея очищения общества и построения лучшего общества в интересах всего населения: глубокая альтруистическая идея. Здесь можно провести параллель с Русской революцией 1917 г. в России. Русская интеллигенция также в течение полстолетия или даже более до революции вынашивала ее идею, идею борьбы за счастье народа, его освобождения от гнета и рабства. Не важно, что словарь терминов, используемых сначала народниками, затем социал-демократами и эсерами в России, отличался друг от друга и от словаря, использовавшегося пуританамивигами в Англии. Сами социал-демократы (коммунисты) всегда признавали, что их движение выросло из движения народников 1860-х – 1880-х гг. Главное же, что объединяет русских революционеров конца XIX - начала XX веков с английскими революционерами XVII века – это именно альтруистическая идея, идея помощи своему народу, овладевшая значительной частью образованных слоев общества, которые в момент революции смогли заразить этой идеей народные массы. Ничего подобного мы не видим во Франции. Как писал французский историк А.Токвиль, революция во Франции явилась совершенно неожиданно ([274] p.8). Считается, что ей предшествовали идеи просветителей: Руссо, Вольтера, Дидро, - но до 1789 г. эти идеи не вызвали никакого массового движения, подобного тому, что было в Англии и России. Да и сами эти идеи, как указывает известный российский историк В.Кожинов, возникли как результат иностранного влияния и для самой Франции были некими чужеродными идеями ([54] с.393)1 Во время событий 1789-1795 гг. круг искренних приверженцев альтруистической идеи был чрезвычайно узок: по существу он ограничивался Робеспьером и его ближайшим окружением. Дантон занялся накоплением личного имущества, сделался крупным помещиком и даже, как доказали историки, заключил тайный договор с врагами революции, очевидно, все с той же целью личного обогащения ([199] p.213). А обогатившись, потерял интерес к революции и сложил с себя полномочия (августсентябрь 1793 г.), хотя был фактическим лидером Конвента и революции! Другой деятель революции, считавшийся преданным ее делу, генерал Дюмурье, которому доверили руководить революционной армией, завоевал Бельгию и тут же вознамерился себя за это 1

Вольтер проникся своими «просветительскими» идеями во время эмиграции в Англию (1726-1729 гг.), когда он ознакомился с идеями Английской революции и ее результатами. Там же он опубликовал свое первое «революционное» сочинение, которое было запрещено французскими властями. Руссо был швейцарцем и до 30 лет жил в протестантской Швейцарии, где и впитал «революционные» идеи. Как видим, идеи Вольтера и Руссо были навеяны все той же Реформацией и Английской революцией, которые являлись частью одного революционного движения XVI-XVII вв. Однако в самой Франции накануне 1789 г. они не нашли широкого распространения – аудитория у Руссо и Вольтера была очень немногочисленной.

411 вознаградить - стать ее правителем, независимым от Франции. А когда Конвент пресек эти планы и присоединил Бельгию к Франции, то он тут же (лето 1793 г.) предал революцию и с группой других «революционеров» перешел на сторону врага ([274] pp.100-102, 105). В продажности и тайных сделках с роялистами историки обвиняют других лидеров революции, например, Карно и Эбера ([199] p.218). А известные французские историки Ф.Фюре и Д.Рише вообще рассматривают все основные этапы Французской революции как борьбу разных группировок за место у «кормушки». Сначала к власти, пишут историки, пришло «поколение 1789 г.», завидовавшее аристократии и стремившееся возвыситься до ее уровня. Потом оно насытилось - и его стало выдавливать «поколение 10 августа [1792 г.]». За ним пришли другие жадные «поколения» или группы, которые попытались урвать кусок власти и связанных с ней материальных благ у предыдущего «поколения». И так до бесконечности ([199] pp.213, 217). Возможно, это преувеличенно негативный взгляд на Французскую революцию, но факты говорят о том, что группа людей в Конвенте, выдвигавших сколько-либо глубокие и последовательные идеи, была чрезвычайно мала. Эта группа включала в основном Робеспьера и его окружение, и они как раз были из числа тех немногих, которые пытались осуществлять идеи Руссо и Вольтера. При этом Р.Палмер отмечает, что группе Робеспьера, ввиду ее малочисленности, в течение года удавалось навязывать свои идеи Конвенту лишь путем запугивания, убеждения, исключения несогласных из его состава и призывов к чрезвычайным мерам – в Конвенте не было никакой реальной поддержки этих идей ([274] p.111).

Арест Робеспьера. Рисунок Арье эпохи революции. Во время переворота 4 термидора 1794 г. Робеспьер и его соратники были схвачены и вскоре казнены.

А какие идеи вообще волновали Конвент, кроме тех, которые пытался ему навязать Робеспьер? Ж.Ленотр пишет о том, что подавляющее большинство речей революционеров и поднимаемых ими тем поражает своей бессмысленностью. И приводит массу примеров – начиная от предложения всем членам Конвента воздержаться от употребления сахара, чтобы помочь голодающему народу, и кончая обсуждениями того, что делать с телом Людовика XVI после его казни: предлагалось разрезать его на куски и отправить по куску в каждую французскую провинцию ([65] с.245-249, 266).

412 Альтруистические идеи членов Конвента не очень сильно волновали, зато их весьма волновали другие, материалистические, идеи. Как с горечью говорил Сен-Жюст, ближайший соратник Робеспьера, никто во Франции не хочет быть бедным и добродетельным - все хотят быть богатыми и не слишком добродетельными ([199] p.223). Да и почему, собственно говоря, Робеспьер получил прозвище Неподкупный – не потому ли, что все другие вокруг него легко подкупались? Если бы таких, как он, было много, то с какой стати этим именем стали бы называть лишь его одного? Позиция революционеров по ключевым вопросам свидетельствует об отсутствии у них реального понимания интересов французского народа – а именно в этом и должна проявляться основная альтруистическая идея. Взять хотя бы вопросы внешней политики. Как отмечает Р.Палмер, ни один революционер, опять за исключением Робеспьера и его маленькой группы, не выступал против ведения войн за пределами Франции. Все остальные, без исключения, либо их приветствовали, либо были их ярыми пропагандистами ([274] pp.76, 122). В итоге – именно Франция первой объявила войну Австрии 20 апреля 1792 г., хотя, возможно, войны удалось бы избежать. И в дальнейшем именно она все время продолжала ее на чужой территории, захватывая Бельгию, Голландию, левый берег Рейна, и т.д. - еще до Наполеона. Поэтому наполеоновские войны были лишь продолжением того, к чему стремились и за что агитировали все «поколения революционеров» с 1789 по 1795 гг., за исключением одного лишь Робеспьера и его соратников.

Расстрел повстанцев 3 мая 1808 г. в Мадриде. Картина Ф.Гойя На картине показан эпизод народной войны в Испании (герильи) против французских завоевателей. «Революционные войны», начавшиеся с захвата Бельгии, Голландии и левого берега Рейна, при Наполеоне продолжились завоеваниями Египта, Испании, Италии, Австрии, Пруссии и других стран.

И что же это была за идея? Можно ли считать идею внешних завоеваний глубокой, или народной, или альтруистической идеей? Сущность этой идеи прекрасно показал Лев Толстой, который приводит в «Войне и мире» следующий эпизод. Если меня сделают

413 губернатором Индии, - кричали друг другу офицеры наполеоновской армии, переходя через Неман в июне 1812 г., - так и быть, я тебя сделаю министром Кашмира ([110] III/1, II). Переходя границу России и начиная непредсказуемую и опасную военную авантюру, они думали уже о том, как завладеют богатствами Индии и всего мира. И точно известно, что об этом же думал и Наполеон со своим окружением. В конце русской кампании 1812 года, пишет Толстой, убегая из России впереди своей гибнущей армии, все эти офицеры и генералы, включая самого Наполеона, «чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, которые наделали много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться» ([110] IV/3, XVI. Итак, можно ли считать глубокой или народной идею внешних завоеваний, за которую самому народу приходится расплачиваться: убитыми и умершими в дальнем походе, грабежом и насилием со стороны соседей, пришедших мстить за свои поруганные земли, тяжелыми контрибуциями. Так и выдохлась энергия революции, частично растраченная на переделы имущества между рвущимися к власти, частично ушедшая в болтовню, а остаток - в бесконечные войны, шедшие почти без перерыва более 20 лет и приведшие к чудовищным демографическим потерям для страны1. И все это явилось следствием идей французского образованного общества, его элиты – вернее, следствием их отсутствия. Отсутствия сколько-либо глубоких идей, сколько-либо глубоко в нее засевших. На этом фоне выделялись лишь маленькие группы людей, искренне веривших в такие идеи, но не сумевших донести их до масс2. ________________________________________________________________ 13.9. Общие выводы и замечания к Разделу 4 (Коррупция в Западной Европе в эпоху раннего капитализма) 1. Как было показано выше, в эпоху раннего капитализма в Западной Европе происходили такие же процессы и действовали в целом такие же закономерности, что и в древних обществах. Как только началась глобализация (середина XII в.), сразу же начались и циклы коррупции, исчезнувшие в большинстве стран Западной Европы в период с VIII по XI вв. Следствием стали глобальные западноевропейские кризисы коррупции, пики которых пришлись на XIV и XVII вв. 2. История Западной Европы подтверждает и другую закономерность. Если начался цикл коррупции, то он неизбежно приводит не только к экономическому, но и к социальному кризису – к гражданским войнам и революциям. В этом смысле можно говорить о предопределенности социальных явлений и о возможности прогнозировать революции и социальные потрясения. Если мы не видим революции или гражданской войны в конце кризиса коррупции, то на это должна быть причина. Она может заключаться в том, что: а) историки скрывают от нас гражданскую войну, как в случае с «войной Алой и Белой Розы» в Англии в XV в. и с «религиозными войнами XVI-XVII веков» на территории Западной Европы; б) революция произошла, но мирным путем, как в случае с «революцией Тюдоров»; в) кризис коррупции перешел в латентную (скрытую) форму, как в случае с формированием режимов восточной деспотии, примером которых служит «старый режим» во Франции в 1

С 1789 по 1815 гг. только от революционного террора во Франции погибло до 2 млн. гражданских лиц, и еще в войнах погибло до 2 млн. солдат и офицеров. Таким образом, погиб каждый шестой француз ([54] с. 974). Но эти цифры не включают умерших от голодоморов и эпидемий, число которых, как показывает опыт других гражданских войн, могло быть еще больше. 2 Тем не менее, идеи, рожденные Французской революцией, активно использовались в ходе революций XIX в. во многих странах, а также во время Русской революции. В 1918 г. возле Кремля был поставлен памятник Робеспьеру, что должно было символизировать преемственность идей большевиков по отношению к его идеям.

414 XVII-XVIII вв. В последнем случае при помощи серии специальных мер в стране может поддерживаться относительная социальная стабильность, и это может продолжаться достаточно долго. Однако такие общества, как правило, не способны к самостоятельному развитию, а любое изменение внешней или внутренней ситуации может нарушить хрупкое социальное равновесие и вызвать социальный взрыв. 3. Как мы успели уже не раз убедиться, большинство используемых историками марксистских терминов (буржуазный, рабовладельческий и т.д.) ошибочны и вводят в заблуждение, а большинство исторических выводов Маркса – ложно и противоречит фактам (подробнее см. главу XVIII). Но кое-какие из них все же имеют под собой основание: так, к ним можно отнести вывод Маркса о двух типах социальных революций. Однако суть этих двух типов отличается от того, что придумал Маркс (буржуазные – пролетарские революции). В действительности первый тип революций происходит не при феодализме, где их просто не может возникнуть, а после его исчезновения, в постфеодальных обществах – прежде всего в тех, где сложилась или начала формироваться рыночная экономика. Во всех этих обществах мы видим систему сословно-экономического рабства, которая приходит на смену крепостному праву. Такое рабство, униженное положение основной массы населения, положение людей второго сорта, мы видим и в Англии XV в., и во Франции XVII-XVIII вв., и в России конца XIX – начала XX вв. Соответственно, основной задачей первого типа революций является слом этой системы сословно-экономического рабства. Примерами являются революция Йорков-Тюдоров в Англии, Французская и Русская революции. Данный вид революций – революции рабов – самый сложный и непредсказуемый, поскольку основную массу населения сознательно держали в состоянии неграмотности и мракобесия и навязывали рабскую психологию. Никакая демократия здесь невозможна. Как Моисей водил евреев 40 лет по пустыне, чтобы они забыли египетское рабство, так же и после революции рабов национальная элита должна на какое-то время установить диктатуру над освобожденным народом, чтобы он научился жить свободно. В Англии эту роль выполнили Тюдоры, в России – коммунистическая партия, Ленин и Сталин. Во Франции национальная элита оказалась слаба, и «поводыри» постоянно менялись, в ходе промежуточных революций и реставраций (1789, 1792, 1794, 1799, 1815, 1830 гг. и т.д.). Лишь после этого возможен второй вид революции – революция свободных. Она должна решать дальнейшие задачи – введение реальной демократии, очищение государства и общества от коррупции, построение эффективной экономической системы. По мере того, как созревает очередной кризис коррупции, эти революции будут происходить столь же неизбежно, как до этого происходили восстания народа, жившего в условиях рабства. И пока кризис коррупции не будет преодолен, революции будут продолжаться. Народ будет каждые 10-20 лет штурмовать Тюильри, убивать правителя, устраивать террор в отношении богатых, менять каждые 10 лет форму правления, как это было во Франции, начиная с революции 1789 г. и в течение почти всего XIX века. Так может продолжаться 30, 50, 80 лет – пока, наконец, правящей верхушке не станет очевидна вся зыбкость ее положения и она не сделает шаги навстречу народу. Или пока действительная элита общества, национальная элита, не возьмет власть в свои руки и не осуществит глубокие преобразования, защищающие общество от коррупции. Примером первого является Франция XIX в., примером второго – Англия после Английской революции. 4. По всей видимости, Англия смогла так рано и успешно осуществить и первый, и второй этап революций лишь благодаря тому, что до этого успела сформировать сильную единую нацию1. Нация – самая естественная и глубокая форма общности людей; через принадлежность к нации массы людей осознают и могут выражать свои общие интересы; национальное единство трудно расколоть силам коррупции. Отличие нации еще в том, что 1

Другой причиной, как уже было указано, является островное положение Англии, защищавшее ее от внешней агрессии в революционную эпоху.

415 у нее есть национальная элита, которая понимает нужды и интересы народа и которая может противостоять олигархии и повести за собой народ. Если в государстве нет одной доминирующей нации, а есть несколько, то она плохо противостоит коррупции. Примером может служить Византийская империя в VI в., которая смогла противопоставить императору-олигарху Юстиниану, уничтожившему половину населения страны, лишь разрозненные бунты. То же повторилось и в XI-XII вв., накануне окончательной гибели Византии. Причина в том, что в Византии и тогда (а тем более в VI веке) не было одной доминирующей нации, а было три больших нации – греки, славяне и армяне, которых олигархия натравливала друг на друга. А вот русскому народу хватило нескольких лет правления своего царя-олигарха, Бориса Годунова, в начале XVII в., чтобы начать народную революцию – Смуту, уничтожившую Годунова и всю его семью. И народ не переставал скидывать все новых и новых марионеточных царей до тех пор, пока не посадил на трон такого царя, какой его устраивал - Михаила Романова. Во Франции нация сформировалась очень поздно, как полагают, она только начала формироваться при Жанне д’Арк, и этот процесс был, по-видимому, еще не совсем закончен к 1789 г. Отсюда и слабость национальной элиты, оказавшейся плохим «поводырем». Этим, возможно, и объясняется то, что при большей крови Французская революция (и в целом французская революционная эпоха) привела к худшим результатам для страны, чем те результаты, которых достигла Англия. 5. История Западной Европы XVI-XVII вв. показывает также уникальный пример того, как революционное движение, движение против коррупции (Реформация) может охватывать одновременно несколько стран и наций. И тогда образовавшийся союз этих наций может обеспечить им успех в борьбе с новым явлением, возникшим в этот период – с мировой олигархией, победить которую в одиночку каждой из этих наций было бы весьма сложно.

416

Раздел 5. Коррупция в эпоху промышленного капитализма (XIX в. – середина XX в.) Глава XIV. Формирование мировой олигархии в XIX веке Как было показано в главе XI, мировая олигархия возникла в Западной Европе в XVI в., и ее главной силой была империя Габсбургов, поддержанная папством, иезуитами и могущественными магнатами. Но ее планам по установлению господства над миром не суждено было сбыться. После поражения в Тридцатилетней войне в 1648 г. и дальнейшего экономического и политического ослабления империи Габсбургов мировая олигархия лишилась центра силы и фактически перестала существовать, распавшись на множество независимых друг от друга частей. Однако это вовсе не означало, что попытки создать мировую олигархию, то есть олигархию, претендующую на мировое господство, на этом прекратились. Наоборот, эти попытки с того момента стали еще настойчивей, и они не прекращаются вплоть до настоящего времени. Так, вскоре после окончания Тридцатилетней войны иезуиты решили перенести свою главную штаб-квартиру из Испании во Францию. Как пишет Т.Гризингер, «по мере угасания величия Габсбургов, у иезуитов блеснула новая мысль. Идею христианской всемирной монархии не мог осуществить дом Габсбургов, и эта роль – так решили они теперь – скорее всего, должна принадлежать Франции, почему они немедля покинули знамена Австрии и Испании, чтобы душой и телом предаться христианнейшему королю Людовику XIV. … Договор был заключен обеими сторонами. С этих пор он был под полным влиянием иезуитов…» ([28] с.462). И это решение французского короля не было случайным. Именно Людовик XIV (1643-1715 гг.), как правитель крупнейшей страны Европы, заявил в ту эпоху свои претензии на мировое господство. Ему удалось существенно расширить территорию Франции за счет соседних государств, и его амбиции простирались намного дальше – вплоть до завоевания Голландии и установления контроля над рядом германских государств, Англией и Испанской империей. Для достижения этих целей он не останавливался ни перед чем, начиная от широкомасштабных захватнических войн и кончая подкупом суверенных монархов, таких как английский король Карл II Стюарт (см. главу XII). Но после победы Английской революции в конце XVII века против Франции сформировалась мощная коалиция, включавшая Англию, Голландию, Испанию, Австрию, Швецию, Данию и ряд других стран. Этой коалиции в ходе длительных кровопролитных войн удалось воспрепятствовать захватническим планам Людовика XIV1. Наполеон Бонапарт в 1805-1812 гг. был намного ближе, чем Людовик XIV, к созданию некоего подобия Римской империи на территории Европы, Азии и Африки. Армии Наполеона дошли до Москвы, до этого покорили почти всю Европу, Египет, он планировал покорение Англии и даже Индии, с объединением народов этих стран под властью французского императора. Но империя неизбежно ведет к господству олигархии, что мы видели на целом ряде примеров: Римская империя, Византия, империя Габсбургов, Речь Посполитая и т.д. Это происходит в силу, прежде всего, двух причин. Во-первых, в империи нет одной доминирующей нации, она состоит из множества разных народов, поэтому там не может сформироваться единая национальная элита, противостоящая олигархии. Во-вторых, создание империи всегда ведет к глобализации, развитие которой внутри империи уже не сковывается национальными границами и таможнями – а глобализация всегда способствует росту силы и богатства олигархии и обнищанию 1

Воспоминанием о той эпохе служит песенка «Мальбрук в поход собрался». Мальбрук – это английский герцог Мальборо, главнокомандующий силами Великой коалиции, воевавшей против Людовика XIV в начале XVIII века.

417 населения. Поэтому если бы планам Наполеона удалось осуществиться, то Европу ждало бы незавидное будущее, скорее всего, она повторила бы, в конечном счете, судьбу Римской империи. Однако история на этот раз сложилась по-другому, и империя Наполеона рассыпалась уже через несколько лет после ее создания. Казалось бы, на этом в истории мировой олигархии можно было поставить точку. Однако по-настоящему эта история в этот момент только началась. И главный импульс развитию мировой олигархии пришел из Англии – той страны, которая до этого играла важную, если не ключевую, роль в противостоянии этой тенденции. 14.1. Дракон повержен, да здравствует дракон Как пишет К.Хилл, Славная революция 1688 г. символизировала окончание «героического века» в истории Англии, века гражданских войн, революций и социальных бурь ([212] p.173). Саму эту революцию облегчила одиозная политика Якова II Стюарта (1685-1688 гг.), которая сплотила разные части английской нации в их недовольстве королем, а также в намерении свергнуть династию Стюартов и окончательно преобразовать королевскую власть в конституционную монархию. По словам Л.Стоуна, очевидной причиной событий 1688 г. была «глупость, бестактность, нетерпение и непримиримость Якова II» ([303] p.63), который продолжал насаждать в стране деспотию и коррупцию, но уже более явно, чем Карл II, почему и сделался ненавистен почти всей нации. Таким образом, многие английские историки видят в событиях 1688 г. некую счастливую случайность. Тем не менее, какими бы на первый взгляд случайными обстоятельствами ни была вызвана Славная революция, она явилась продолжением тех процессов и той классовой борьбы, которые происходили в Англии в течение всего XVII века. Как указывалось выше, в течение всей эпохи Стюартов (1603-1688 гг.) не прекращались гражданские войны и восстания населения. Даже в 1688-1689 гг. произошла серия народных восстаний, сопровождавшихся погромами богачей в Лондоне, Норвиче и ряде других городов, что ускорило бегство Якова II и Славную революцию ([212] p.113). В свою очередь, свержение одиозного Якова II и воцарение справедливого Вильгельма III (1689-1702 гг.) обеспечило приход к власти партии вигов – народной партии, продолжавшей дело пуритан, а это дало возможность осуществить те экономические и демократические преобразования, которые способствовали улучшению ситуации в стране (см. конец главы XII). Разумеется, эти преобразования не привели к немедленному изменению ситуации. Благосостояние народа хотя и росло в течение XVIII в., но не слишком быстро, и социальные различия продолжали оставаться очень сильными. Тем не менее, например, средняя реальная заработная плата английских плотников уже к 1721-1745 гг. выросла на 35% по сравнению с серединой XVII в. ([309] p.80) Но, возможно, более важными результатами проведенной экономической реформы, чем некоторый рост уровня заработной платы, стало снижение безработицы и сглаживание региональных диспропорций в экономическом развитии Англии. А ведь именно они были факторами, усугублявшими социальную напряженность в XVII в. Теперь же, как отмечает Ч.Уилсон, промышленность начала быстро развиваться и на прежде отсталом севере Англии, где ранее была очень низкая зарплата и где она теперь подтягивалась к уровню богатого юга страны ([314] p.344). Как указывает английский экономический историк Л.Шварц, безработица в Англии не просто исчезла к концу XVIII в. – началу XIX в., но ощущался острый дефицит рабочей силы: для того, чтобы набрать милицию Лондона, добровольцам сразу выплачивали 8-месячную среднюю зарплату рабочего (21 фунт) и все равно не могли найти достаточное число желающих; значительную часть среди представителей рабочих и ремесленных профессий составляли женщины и даже подростки, поскольку мужчин не хватало ([293] pp.100, 226). И это при той исключительно высокой

418 рождаемости и молодом составе населения, какие были тогда в Англии! Основная причина такой высокой занятости среди мужчин и женщин состояла в быстром экономическом росте на фоне отсутствия спадов и кризисов. Наверное, ни одна страна в истории до этого не имела такого быстрого экономического роста, как Англия в конце XVIII в. – начале XIX в. Даже огораживания стали меньшим злом, чем они были ранее, поскольку после приобретения земель помещик не устраивал там пастбища для овец, которые «пожирали людей», а старался организовать интенсивное растениеводство и животноводство, требовавшее рабочих рук. Соответственно, жители деревень после огораживаний не шли бродяжничать, как это было ранее, а, как отмечает К.Хилл, во многих случаях оставались на месте и находили работу у себя в деревне ([212] p.223). Все эти изменения стали проявлением того экономического «бума XVIII века», пришедшего на смену «упадку XVII века», о которых пишут историки. И они произошли не потому, что в XVIII веке вдруг по мановению волшебной палочки произошло чудо, которое до этого все никак не происходило, а потому что был создан экономический механизм, препятствовавший развитию спекуляции, коррупции и деградации в экономике и способствовавший, наоборот, развитию производства. И этот механизм, который был создан не только в Англии, но и в большинстве германских и скандинавских государств и который получил название «меркантилизм» (протекционизм), медленно и постепенно вызывал улучшения в экономической и социальной жизни общества, получившие впоследствии название «Промышленная революция». А там, где этот механизм не был создан, например, в Голландии, придерживавшейся либеральных принципов свободы торговли, там и в XVIII веке продолжался экономический упадок и социальный кризис, что подробно описано экономическими историками ([310] pp.60, 63-64; [184] p.245)1. Так же медленно и постепенно менялось и состояние нравов английского общества, сильно ухудшившихся за период правления Стюартов. Как пишет Д.Грин, «большинство выдающихся политиков эпохи [конца XVII] … вели грубый и безнравственный образ жизни… Целомудрие и верность брачному контракту осмеивались как вещи старомодные. … На другом конце общественной лестницы стояли массы бедняков, отличавшиеся такими невежеством и грубостью, какие трудно себе представить…» ([29] 2, с.411). Но в этот период в Англии возникли новые движения, которые по существу являлись продолжением пуританства и которые, как и пуританство, стремились к исправлению пошатнувшихся нравов и укреплению христианских добродетелей как в бизнесе, так и в повседневной жизни. Последователям самого крупного из этих движений в XVIII веке дали насмешливое прозвище - «методисты» (за проповедь методически-регулярной жизни), но, как отмечает Д.Грин, со временем это движение приобрело такую силу и популярность, что в XIX веке в Англии и Америке охватывало миллионы людей ([29] 2, с.416). В итоге, пишет историк, «во всем народе появился новый нравственный подъем, нередко представлявшийся суровым и педантичным, но оказавший благодетельное влияние на общество; под его влиянием исчезло беспутство, со времени Реставрации позорившее высшие классы, и безнравственность, наводнявшая литературу. Еще более важным следствием религиозного возрождения явилось… упорное стремление ослабить преступность, невежество, физические страдания и общественную приниженность преступников и бедняков» ([29] 2, с.416-417). Видимым результатом этих общественных движений явилось появление многочисленных благотворительных обществ, обществ помощи бедным, исправления нравов, возник общественный контроль за состоянием больниц, школ и тюрем, появились общества защиты интересов потребителей и много других институтов, характерных для современного гражданского общества. На этом фоне необыкновенно выросла средняя рождаемость, которая во второй половине XVIII в. составляла более 5 детей на одну женщину (см. график 1 в конце предыдущей главы) и которая, безусловно, являлась отражением экономического, 1

Такой же упадок и кризис происходили и в других странах, где в XVIII в не было протекционизма, например, в Испании и Италии, о чем уже говорилось.

419 социального и нравственного благополучия, достигнутого английской нацией. Иностранцы с удивлением писали об Англии той эпохи. Монтескье, посетивший ее в 1739 году, писал: «Я тут оказался в стране, совершенно не похожей на всю Европу». Французский историк и мыслитель А.Токвиль, живший в начале XIX века, писал, что еще более удивительным достижением Англии XVIII века, чем свобода, гласность и суд присяжных, стало уничтожение неравенства: «Англия стала единственной страной, где не просто перекроили, а по-настоящему уничтожили кастовую систему. Дворяне и простолюдины здесь занимались одними и теми же делами, выбирали одни и те же профессии и, что еще более показательно, заключали между собой браки» ([109] с.80). Но все эти положительные сдвиги происходили на фоне жесткого противостояния двух элит – национальной элиты, представленной на рубеже XVII-XVIII вв. партией вигов, и олигархии (представленной партией тори), которая была повержена и потрепана в ходе революции, но отнюдь не уничтожена. Как пишет Л.Стоун, «глубокий разрыв между Вигами и Тори после 1701 г. был достаточно очевиден современникам, равно как и историкам, жившим в более позднее время. ... Не может быть никакого сомнения в том, что ведущие деятели в партиях Вигов и Тори не обедали и не выпивали вместе, и очень часто они не разговаривали друг с другом…» ([303] pp.75-76). Как писал в ту эпоху Даниель Дефо (годы жизни: 1660-1731), «Тори – это тот, кто грабит свою страну, преследует людей за религиозные убеждения, учиняет кровавые преступления и беззакония, предает свободу, это тот, кто готов выдать свою нацию папству и деспотии, под личиной пассивного послушания и отказа от сопротивления» ([303] p.76). Как видим, знаменитый английский писатель верно охарактеризовал те качества олигархии, которые мы уже много раз видели в истории и которые из века в век оставались практически неизменными: жадность, низкие моральные принципы и лицемерие. Однако уже к середине XVIII века эти резкие различия между двумя ведущими английскими партиями: тори и вигами, - исчезли, а их противостояние прекратилось; исчезли и их идеологические расхождения, что с удивлением и недоумением констатирует Л.Стоун ([303] pp.81-82). В чем причина этого феномена? По-видимому, основная причина состоит в том, что те экономические и социальные реформы, которые были осуществлены после 1688 г., к середине XVIII века дали первые плоды, выросли доходы нижних и средних слоев населения, уменьшилась безработица, и кризис коррупции в Англии был в целом успешно преодолен. Это, в свою очередь, сильно ослабило тот классовый антагонизм, который мы наблюдали в английском обществе в течение всего XVII века. Другая причина, возможно, не менее важная, чем первая, состоит в особенностях общественного и вообще человеческого сознания, которое стремится сохранить в памяти только приятные воспоминания о прошлом и поскорее забыть все неприятное, особенно когда на смену одному поколению приходит другое. Поколение Даниеля Дефо прекрасно понимало, в какую пропасть могло завести Англию правление Стюартов и поддерживавшей их олигархии, и воспринимало тори как своих злейших врагов, продолжая их ненавидеть еще спустя десятилетия после революции1. Как писал Д.Грин, в течение 30 лет после свержения Стюартов «все виги как один человек стояли за начала революции 1688 года и подчинялись великим деятелям, проводившим их на деле» ([29] 2, с.392). Но новому поколению взгляды отцов должны были казаться уже устаревшими и смешными. О какой угрозе со стороны папства можно было еще думать в середине XVIII века (о которой незадолго до этого писал Дефо), когда папство уже давно к тому времени рассталось с мечтой о мировом господстве, а власть католической религии над умами людей с ростом просвещения неуклонно уменьшалась? И когда даже орден иезуитов под давлением общественности был уничтожен самим папой в 1773 г.? А то, что олигархия очень быстро приспосабливается к меняющейся обстановке и меняет направления своего 1

Сам Дефо лично участвовал в восстании против Якова II в 1685 г., которое закончилось поражением в крупном сражении при Седжмуре и жестокими казнями и репрессиями участников восстания.

420 главного удара, это не было достаточно известно даже отцам, не говоря об их детях, не прошедших школы Английской революции. Такими новыми направлениями главного удара со стороны сил коррупции в Англии в XVIII веке стали парламентская демократия и внешняя политика Англии. И это были менее заметные внешне, но, в конечном счете, более разрушительные удары, чем те, что предпринимались в течение XVII века. Действительно, зачем надо было бороться против парламента, как это делали «глупые» Карл I и Яков II, за что и были свергнуты, если можно было замечательным образом разлагать этот парламент изнутри, а то и вовсе купить его с потрохами. Хорошо известно, что купля-продажа мест в парламенте, включая Палату общин, в течение XVIII в. становилась в Англии все более распространенным явлением, и на места в нижней палате даже установилась устойчивая такса, которая, по данным К.Хилла, составляла 1500 фунтов в начале столетия и 5000 фунтов в его конце ([212] p.177; [29] т. 2, с.454). Вы спросите - как это могло сочетаться с демократической процедурой выборов в парламент? Этому способствовало несовершенство избирательного закона: много депутатов выбиралось от так называемых «гнилых местечек», где не существовало такого понятия как демократия. Кроме того, этому способствовал тот факт, что избирательного права в то время были лишены нижние слои английского общества. Ну, и наконец, уже тогда в Англии начали использоваться специальные («грязные») политические технологии, о которых хорошо известно сегодня во всех странах, где функционирует система широких выборов в органы власти. Поскольку места в английском парламенте, а следовательно, и в правительстве, формируемом парламентом, стали объектом купли-продажи, то парламентарии и чиновники, подобно тому как мы это видели во Франции при «старом режиме», начали стремиться к тому, чтобы окупить произведенные ими затраты на покупку мест во властных структурах. Поэтому мы видим все более частые примеры того, как за деньги покупаются голоса парламентариев или протекция со стороны членов правительства. Так, в 1711 г. была основана Южноокеанская компания, получившая право вести внешнюю торговлю с Латинской Америкой, а позднее – право на операции с государственным долгом Англии, и обещавшая своим акционерам баснословные прибыли. Эти обещания были подкреплены заявлениями членов правительства и парламентариев, создавших компании исключительно привлекательный имидж. В итоге все население бросилось покупать ее акции, что вызвало настоящий ажиотаж, достигший пика в 1720 г., когда курс акций за первые 8 месяцев года вырос более чем в 8 раз. Однако уже в сентябре 1720 г. произошло банкротство компании, вкладчики потеряли свои деньги, а расследование выявило страшную коррупцию. Оказалось, что многие члены правительства и парламента были подкуплены компанией для прикрытия ее махинаций; на выплаты взяток ею была израсходована баснословная сумма – 1,5 миллиона фунтов, а вся затея с созданием Южноокеанской компании и ее последующими операциями выглядела как афера, специально придуманная для того, чтобы выкачать побольше денег из доверчивого населения. По итогам расследования некоторые из членов правительства были посажены в тюрьму, но это не помогло акционерам вернуть потерянные деньги ([212] pp.176, 186; [29] 2, с.399). Вследствие распространения практики покупки мест в Палате общин английский парламент в течение XVIII в. все менее отражал интересы и мнения народа. Поэтому уже в 1720-х годах мы видим первые попытки со стороны парламента уничтожить завоевания Английской революции. Так, в 1726 г. были запрещены профессиональные и иные союзы рабочих, то есть началось наступление на их интересы. А двумя годами ранее, в 1724 г. был принят закон, по которому, как указывает К.Хилл, 3000 мелких независимых компаний и индивидуальных предпринимателей были лишены права самостоятельно вести бизнес – то есть того самого права свободы предпринимательства, которое было одним из основных требований в ходе Английской революции. С этого момента, отмечает

421 английский историк, партия вигов перестала быть партией, противостоявшей олигархии ([212] p.179). Тем не менее, этот олигархический закон был отменен в 1746 г., после перестановок в правительстве и парламенте, по-видимому, ввиду осознания обществом его пагубности ([212] p.179)1. Кроме того, мы еще не раз видим в течение XVIII в., как отдельные яркие личности, поддерживаемые основной массой населения, на волне критики правительства и народного возмущения, добивались прогрессивных перемен, несмотря на противодействие со стороны парламента и даже короля. Одним из таких примеров может служить деятельность Уильяма Питта, который с 1746 г. по 1755 г. занимал одно из высших мест в правительстве, потом из-за своей честности и принципиальности был отправлен в отставку, но под давлением широких слоев населения и бизнеса в 1757 г. был возвращен в правительство и стал его главой ([212] p.180). Как писал Д.Грин, «со времен реставрации он [Питт] был первым политическим деятелем, представлявшим пример чистого патриотизма… Его настоящая сила заключалась не в парламенте, а во всем народе» ([29] 2, с.432-433). Другим примером может служить Джон Уилкс, который резко критиковал парламент в 1760-е годы и поднял такую волну критики и недовольства, что она заставила парламент согласиться на введение практики открытой публикации текстов парламентских дебатов, чему парламент до этого упорно сопротивлялся ([212] p.180).

Уильям Питт (старший), граф Четем. Источник: [17]

Но все эти всплески демократии не могли противостоять медленному и постепенному наступлению сил коррупции. В правление Георга III (1760-1820 гг.) парламентская коррупция приняла невиданные до того размеры. Как указывает Д.Грин, в казначействе было открыто особое отделение для подкупа депутатов парламента, и на подкуп при голосовании (из казны) тратилось до 25 000 фунтов в день. Сам король активно участвовал в этой пирамиде коррупции. Как пишет историк, «день за днем Георг III сам рассматривал списки голосовавших в обеих Палатах и распределял награды и наказания сообразно тому, как голосовали члены, - согласно его воле или нет. “Друзьям короля” доставались повышения в гражданской службе… давались чины в армии» ([29] 2, с.454). Все более становилось очевидным, что парламент и другие властные структуры не отражают интересов народа, о чем открыто говорили и писали. Так, Юниус в 1771 г. писал о «проституирующей палате общин» ([281] pp.323-324). А в 1769 г. сам мэр Лондона и его именитые граждане ходатайствовали перед королем о роспуске парламента, и в подготовленной по этому поводу петиции Лондона и Вестминстера говорилось: «Бывает время, когда становится ясным, что люди перестают быть представителями народа. Такое 1

Судя по всему, этот закон явился основной причиной экономического спада, начавшегося в Англии вскоре после его принятия в 1724 г. и продолжавшегося до 1750-х годов. См.: [293] pp.80-84

422 время наступило теперь. Палата общин не представляет народа» ([29] 2, с.466). Таким образом, уже спустя 80 лет после Славной революции, или даже еще раньше, власть опять оказалась в руках олигархии. Но в стране действовала свобода печати, информация о решениях парламента и правительства быстро распространялась в обществе, вызывая ответную реакцию. Кроме того, благодаря длительной работе пуритан, вигов, методистов и других общественных движений в стране была сформирована определенная система взглядов и нравственных ценностей, а также другие атрибуты гражданского общества. Поэтому олигархия еще очень долго, до начала XIX века, не решалась идти в открытое наступление и готовилась к тому, как ей одолеть демократию и сложившуюся систему взглядов и ценностей английского общества. Помимо проникновения в парламент и подкупа парламента и правительства, другим направлением главного удара олигархии стала внешняя политика страны. Если Стюарты намеревались подчинить Англию другим государствам (Яков I и Карл I Испании, а Карл II – Франции, см. главу XII), то новая элита Англии в XVIII веке с возмущением отвергла бы любые подобные идеи. Но вместо того, чтобы удовлетвориться тем, что никто более не хочет затащить ее под чью-либо власть, и строить на равных отношения с другими нациями и народами, она прониклась идеей национального величия. Вы спросите – чем плоха эта идея? Она плоха, потому что идея величия – это тщеславие, а тщеславие с точки зрения христианства является одним из самых страшных грехов. И если христианское учение для Вас не является авторитетом, то можно обратиться к классикам мировой философии и морали. Как писал Лев Толстой, «когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является… спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик. … И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости» ([110] IV/3, XVIII). Эта идея национального величия, воспринятая английской элитой, была сразу же использована олигархией для того, чтобы внушить и этой элите, и всей английской нации идею о необходимости господства Англии над другими странами и народами. И в течение XVIII века мы видим, как Англия все больше втягивается и в колониальные захваты чужих территорий, и в войны с соседними европейскими государствами за передел сфер влияния и господства. Единственный период, когда мы еще не видим ни таких захватов, ни таких войн – это все те же первые 30-50 лет после свержения Стюартов, когда страной правили победившие в революции виги. За все это время Англия вела лишь одну серьезную войну - против агрессивной политики французского короля Людовика XIV в составе Великой коалиции европейских народов, войну с благородными целями. А после ее окончания английское правительство в течение долгого времени воздерживалось от участия в любом военном конфликте, и глава правительства Уолпол ставил это себе в заслугу, утверждая, что «самое гибельное состояние для нашей страны – война» ([29] 2, с.400). Но как только умами овладела идея национального величия, политика сразу изменилась. Этому способствовал и рост жадности английской правящей верхушки, которая разжигалась от сознания того, как много в мире есть богатств, которые ей еще не принадлежат. Собственно говоря, поскольку обе эти тенденции – величие и жадность – в Англии развивались параллельно, то первая, очевидно, и была придумана для того, чтобы скрыть вторую, точно так, как об этом пишет Лев Толстой. В 1744-1761 гг. Англия втянулась в серию войн за овладение Индией, которые она вела одновременно и против своего конкурента - Франции, и против непокорных индийских князей. В итоге Индия постепенно теряла свою независимость и в начале XIX в. окончательно превратилась в колонию Англии. Все это сопровождалось неслыханным ограблением страны, вывозом из нее огромного количества драгоценных камней и других богатств, о чем сами английские

423 историки отзываются не иначе как о «грабеже Индии» ([212] p.177). По оценкам, только расхищение в 1757-1765 гг. государственной казны Бенгалии, одного из индийских государств, покоренных Англией, принесло англичанам более 5 миллионов фунтов ([19] 14, с.307). И за этим последовали почти два столетия жестокой колониальной эксплуатации Индии. Долгое время английская правящая верхушка завидовала голландской, которая захватила португальские колонии в Западной Африке и развивала работорговлю – самый прибыльный в то время вид торговли. Цены африканских рабов в американских колониях были в 5 раз выше, чем на западном побережье Африки, поэтому одна лишь их перевозка через океан приносила работорговцу до 300-400% прибыли за одну поездку. Правда, при перевозке в антисанитарных условиях погибало порядка 20% негров, но это мало кого волновало. Во второй половине XVII в. – первой половине XVIII в. английские частные компании пытались перехватить у голландцев первенство в работорговле, но безуспешно. И тогда к этому подключилось все английское государство. В 1758 г. Англия, воспользовавшись начавшейся войной с Францией, захватила две французские колонии в Западной Африке – Сенегал и Горею, которые стала использовать как основные базы для работорговли ([212] pp.185-186); позднее в Африке захватывались все новые и новые территории, превращаемые в британские колонии. Завоеванием Индии и французских колоний в Западной Африке в середине XVIII в. было положено начало тому, что в дальнейшем будут называть Британской колониальной империей.

Корабль с рабами. Продажа раба. Старинные рисунки (http://tangra.ucoz.ru)

Одновременно с идеей национального величия англичанам внушили, что они – выше всех других наций и поэтому имеют полное право эксплуатировать жителей колоний и относиться к ним как ко второму сорту, унижать или просто истреблять без всякого сострадания. Примеров подобного поведения англичан в колониях имеется такое множество, что только перечисление этих примеров может составить отдельную книгу. Например, в результате ограбления индийцев английскими откупщиками – сборщиками налогов, сопровождавшегося массовым террором и голодомором, только в течение 17691770 гг. погибло около 3 миллионов человек или 1/3 населения Бенгалии ([19] 14, с.310; [221]). Даже английский историк К.Хилл сравнивает англичан, орудовавших в Индии в ту эпоху, с испанскими конкистадорами, грабившими и убивавшими ацтеков и инков в Америке ([212] p.193). Когда эти факты стали известны лидеру оппозиции Джон Уилксу и его сторонникам, то они стали требовать наказания виновных в этих злодеяниях. Но Палата общин, расследовавшая по их требованию дело Роберта Клайва, английского правителя Бенгалии, лишь немного его пожурила и приняла постановление о том, что он «оказал своей Родине великие и достопамятные услуги» ([29] 2, с.477).

424

Слева: Первый британский правитель Индии Роберт Клайв (http://dic.academic.ru) Справа: Роберт Клайв встречается с Мир Джафаром после битвы при Плесси - картина Ф.Хеймана В битве при Плесси 23 июня 1757 г. полковник Роберт Клайв, представлявший интересы Британской Ост-Индской компании, нанес сокрушительное поражение бенгальской армии.

Отношение как ко второму сорту появилось у англичан не только к представителям другой расы или национальности, но и к своим собственным собратьям - англичанам, уехавшим жить в Америку, которых теперь стали считать не настоящими англичанами, а «жителями колоний». Как пишет американский историк Л.Лэнгли, в 1740-х годах Великобритания начала колониальную войну против Испании, пытаясь захватить ее острова и морские базы в Центральной Америке. В этой кровопролитной войне участвовало много американских британцев, из которых до 90% погибло. И те из них, что выжили, вернулись с горькими воспоминаниями о той дискриминации, которой они подверглись со стороны британских офицеров. Они оказались на положении рабов и должны были выполнять самую черную работу или служить «пушечным мясом», в отличие от тех британских солдат, которые приехали не из колонии, а из метрополии, и находились ввиду этого в привилегированном положении ([230] p.14). Такое отношение к английским колониям и их жителям насаждалось не только в британской армии, но и в экономической жизни, затрагивавшей интересы массы населения. Во всех колониях, начиная от Индии и кончая Америкой и Ирландией, были запрещены почти все промышленные и ремесленные производства, при этом даже традиционные производства намеренно уничтожались. Так было уничтожено англичанами, например, производство шерстяной одежды в Ирландии и производство различных видов текстиля в Индии, теперь там продавалась лишь одежда, произведенная в Англии ([212] p.131). Что касается американских колоний, то им запретили не только создавать любое промышленное производство, но также, например, экспортировать шляпы ручной работы и добывать свой уголь (заставляя его ввозить из Англии), - из опасений, что с началом добычи угля в Америке появится своя металлургия ([310] p.265; [212] p.192). Всем британским колониям отводилась роль исключительно поставщиков сырья для Англии или рабов для плантаций. А чем будет заниматься остальное «лишнее» население, которое не годилось для работы на плантациях или в рудниках, никого не волновало: главное, чтобы перед тем, как сдохнуть, оно не буйствовало и не нападало на «добропорядочных британских граждан», собиравших колониальные налоги или торговавших с колониями и богатевших за их счет. Так, например, писатель Джонатан Свифт, не последний представитель английской элиты, во время голода в Ирландии в середине XVIII века предложил ирландцам поедать своих собственных детей, чтобы решить и проблему голода, и заодно проблему лишнего населения ([212] p.232).

425 Разумеется, такое отношение к колониям вызывало обратную реакцию. Провозглашение независимости Америки, война американцев против британской колониальной армии и отделение США от Великобритании в течение 1776-1782 гг. – во многом следствие высокомерной британской политики и снобистского отношения англичан к другим нациям, появившихся в течение XVIII века. Но этот тревожный сигнал никем в Англии не был воспринят – в XIX веке английское высокомерие и мания величия станут еще бóльшими, чем во время войны за независимость Америки. И современная политика двойных стандартов, характерная для нынешней Великобритании, во многом является отголоском той колониальной эпохи: одни законы, справедливые и разумные, применимы к англичанам, живущим в Англии, и совсем другие законы и правила – ко всем остальным жителям планеты. Как сказал английский историк С.Шама в 2004 году в одной из телепередач, посвященных английской истории, «правильная» британская империя, империя свободы, рожденная Английской революцией, умерла вместе с Уильямом Питтом (1708-1778 гг.) – последним британским политиком той эпохи, искренно отстаивавшим идеи свободы. А на смену ей пришла «неправильная» британская империя, основанная на подавлении свободы и угнетении народов и наций по всему миру [294]. До сих пор ряд историков считает, что ограбление колоний помогло индустриализации Англии, росту ее богатства и, следовательно, улучшило жизнь простых англичан. По-видимому, этот же аргумент приводили и тогда, когда насаждали среди англичан двойные стандарты: вы станете богаче, ваша жизнь станет легче и приятней, когда на вас будут работать рабы в колониях, они будут кормить вас, а не собственных индийских или негритянских лодырей и бездельников. Но исследования экономических историков показали, что это не так: масса простых англичан не получила от этого практически ничего, кроме тягот колониальных войн и дальних морских экспедиций. В результате ограбления колоний обогатились лишь некоторые представители английской верхушки. И как указывает К.Хилл, их колониальные доходы были в основном потрачены на роскошную жизнь, почти ничего из этих доходов не было инвестировано в английскую промышленность ([212] p.200). На это же указывает, например, экономический историк Ж.Бержье применительно в целом к европейской индустриализации. Целый ряд исследований по разным странам Европы, пишет он, единодушно опроверг тезис Маркса о первоначальном накоплении: в действительности, вопреки Марксу, прибыли от торговли и от ограбления колоний сыграли очень малую роль в европейской индустриализации. Она была осуществлена почти исключительно силами малых и средних предпринимателей, начинавших свой бизнес практически с нуля и не имевших в начале своего пути почти никакого капитала ([191] pp.412-413). Сомнительно и то, что ограбление и эксплуатация колоний привели к росту богатства английского государства. Львиная часть денег от ограбления колоний оседала в руках тех, кто непосредственно занимался грабежом, в государственную казну поступала лишь малая часть. Зато государству приходилось нести огромные расходы по управлению колониями и ведению колониальных войн. В частности, как указывает И.Валлерстайн, после аннексии Индии торговля с ней перестала приносить прибыль Великобритании, так как вся прибыль уходила на содержание колониальной администрации ([311] p.183). Вдобавок Великобритании в течение многих десятилетий пришлось вести нескончаемые колониальные войны – как с другими европейскими государствами, так и с местными правителями и повстанцами в колониях. Они требовали огромных денег – на вооружение и обмундирование, на строительство и пополнение военного флота, на содержание войск и т.д. В результате государство не только не получало прибылей от колоний, но тратило на их завоевание и удержание огромные средства и силы. Например, расходы Великобритании по ведению Семилетней войны (1756-1763 гг.), которая ею велась в основном на территории Америки и Индии (и имела цель вытеснить оттуда Францию), в

426 два раза превышали совокупные доходы государственного бюджета страны [294], что привело к резкому увеличению государственного долга. С начала колониальной экспансии в середине XVIII в. в течение многих десятилетий британский государственный долг непрерывно рос и к началу XIX в. вырос многократно. Конечно, росту государственного долга в начале XIX в. способствовали и большие расходы по ведению войны с Наполеоном в Европе. Но одновременно с наполеоновскими войнами велась еще целая серия колониальных войн. Так, с 1798 г. по 1818 г. Великобритания вела почти непрерывные войны с правителями различных индийских государств и с поддерживавшими их французскими войсками, в ходе которых ею была покорена почти вся территория Индии. А в 1812-1814 гг. шла изнурительная война с США на суше и на море из-за территориальных споров по поводу Канады, которая была английской колонией. Поэтому не удивительно, что после окончания этих войн государство оказалось на грани банкротства – более половины доходов госбюджета страны после 1815 г. уходило лишь на уплату процентов по государственному долгу [305]. Это явилось, по-видимому, основной причиной серьезных экономических проблем, возникших у Великобритании после 1815 года. Таким образом, ни государство, ни масса простых англичан от начавшейся в середине XVIII в. колониальной экспансии в материальном отношении не выиграли ничего. И этот факт был признан английским обществом и рядом политических деятелей Англии в XIX веке, выступавших за отказ от колоний, в том числе по причине огромного бремени для государства и общества ([291] pp.3-4). Но главная проблема для Англии, связанная с колониальной экспансией, состояла не в том, что расходы государства росли быстрее доходов и сводили на нет все результаты колониальной политики. Главная проблема состояла в том, что английская правящая верхушка очень быстро в течение XVIII в. перерождалась в олигархию, так как она интенсивно пополнялась богачами, разбогатевшими на колониальных грабежах. Для этой колониальной олигархии в XVIII веке придумали новое название – «набобы», и она очень быстро проникала на самый верх английского общества. Как пишет К.Хилл, английские колониальные набобы сначала посредством пиратства и грабежа сколачивали состояния, а потом возвращались в Англию и становились уважаемыми членами общества, что неизбежно приводило к деградации морали этого общества ([212] p.185). Кроме того, как уже было сказано, колониальная экспансия сильно способствовала распространению и утверждению в английском высшем обществе идеи собственного величия и осознания им собственной исключительности. И постепенно эта моральная деградация английской правящей верхушки достигла такой степени, а ее богатство и власть так возросли, что в один не самый прекрасный день она решила, что ни гласность, ни гражданское общество в Англии уже не могут служить препятствием для полного захвата власти. И пошла в наступление на английскую нацию, пребывавшую в сознании собственной исключительности и в наивной уверенности, что ее всегда будут защищать и холить, а притеснения и унижения будут всегда доставаться другим нациям. 14.2. «Крестовый поход» за свободную торговлю и против английского народа в XIX веке Как было показано в предыдущей главе, экономический либерализм, как научная теория и как руководство к действию, был детищем французской олигархии, или, если быть точным, французской высшей аристократии времен «старого режима». И мотивы столь горячего его одобрения и щедрого спонсорства со стороны аристократии также выше были выяснены – хотелось побольше денег, как и английским набобам в Индии, но, правда, путем ограбления не индийцев, что к тому времени стало невозможным1, а 1

До 1750-х годов в Индии хозяйничали французские купцы и кондотьеры, а затем они были вытеснены английскими.

427 собственных французов. Французскому народу, правда, это (почему-то) не понравилось, и он устроил своей правящей верхушке кровопускание в виде Французской революции. Однако идеи экономического либерализма во Франции на этом не умерли, а были реанимированы вновь и вновь несколькими поколениями французских революционеров, стремившихся к быстрому обогащению. Потому что, как указывал гуру современной экономической истории И.Валлерстайн, свободная торговля хороша тем, что она служит «максимизации краткосрочной прибыли классом торговцев и финансистов» ([309] p.213), и, следовательно, всегда может угодить тем «революционерам», которые жаждут быстрого обогащения. По сравнению с мощной плеядой французских либеральных экономистов, большей частью аристократов, включавшей Франсуа Кенэ, маркиза де Мирабо, Пьера дю Пон де Немур, Тюрго, Мерсье де ла Ривьер, аббата Николя Бодо, аббата Рубо и других, участие в этом движении англичан в XVIII веке выглядит более чем скромным. Да и оба британских либеральных экономиста XVIII века: Дэвид Юм и Адам Смит, - были, собственно говоря, не англичанами, а шотландцами, к тому же считавшими своим учителем Франсуа Кенэ и других французских политэкономов (см. выше). Почему это играет роль? О «теплых чувствах» шотландцев к англичанам и сегодня хорошо известно, а в ту эпоху это была ненависть, уходящая корнями в не очень еще давнюю историю. Как писал Д.Тревельян о XVIII веке, «шотландцы действительно смотрели на англичан с угрюмым отвращением… Народная поэзия, традиция, история, имевшие сильное влияние на одаренную воображением и эмоциональную расу, - все указывало на Англию как на древнего врага». И это отношение к англичанам как к врагу у каждого шотландца имело веские личные основания: «Едва ли в древнем королевстве, - продолжает английский историк, - найдется селение, жители которого не могли бы рассказать, как англичане его сжигали» ([111] с. 450). Когда Карл Эдуард Стюарт, один из потомков свергнутой шотландской королевской династии Стюартов, почти в одиночку высадился в 1745 г. в Шотландии, то к нему немедленно сбежалось 5000 шотландцев с оружием, чтобы идти войной против ненавистных англичан. И хотя вся эта затея не имела никаких перспектив, шотландцы вторглись в Англию, разбили английские армии в трех сражениях и уступили в четвертом сражении лишь намного превосходящим силам врага. Все взятые в плен шотландцы (около 1000 человек) были почти сразу же хладнокровно умерщвлены англичанами ([18] 3, с.538-539) - свидетельство того, что и англичане к шотландцам испытывали такие же «теплые чувства», как и те к ним. И как указывают историки, после этих событий англичане на целых два десятилетия установили в Шотландии режим настоящего полицейского террора. Все эти события происходили в течение жизни шотландцев Юма и Смита, писавших в Шотландии свои сочинения, направленные против английской системы протекционизма. Поэтому стоит ли удивляться их яростной и предвзятой критике этой системы (см. главу XVIII): ведь это была английская система, защищавшая англичан и направленная против всех остальных наций, угнетаемых и истребляемых англичанами1. Возможно, деньги, уплаченные Адаму Смиту герцогом Баклю за его работу, сыграли в данном случае даже меньшую роль, чем желание истинного шотландца насолить англичанам. Поэтому, хотя и существует миф об английской буржуазной классической (либеральной) политэкономии, внедренный Марксом, но вплоть до XIX века мы совсем не видим ни, собственно говоря, английской либеральной политэкономии (а лишь французскую и шотландскую), ни, тем более, буржуазной. Ведь вся она была создана отнюдь не буржуазией, а аристократией: либо самими аристократами, ставшими

1

Надо полагать, Юм и Смит не случайно сблизились с аристократическим кружком политэкономов Франсуа Кенэ в Версале. Французская аристократия активно спонсировала антианглийские настроения среди шотландцев и военные операции против Англии шотландских королей Стюартов, свергнутых с британского трона в 1688 году.

428 либеральными «экономами», либо под непосредственным патронажем и спонсорством знатных герцогов и маркизов. Что касается английской правящей верхушки, то она во второй половине XVIII века была занята увлекательным грабежом своих колоний и, надо полагать, не очень беспокоилась об экономических теориях. Но с наступлением XIX века ее аппетиты и жадность возросли, а тут еще, как назло, колонии начали проявлять строптивость и восставать против своих хозяев. Сначала отпали британские колонии в Америке и образовали США, потом произошло восстание негритянских рабов на французском Гаити, образовавших свою республику и показавших пример всем остальным. И вслед за этим, возмущенная неумеренными притязаниями и требованиями со стороны Испании, восстала вся Латинская Америка, которая после долгой национально-освободительной войны также добилась независимости от Испании в начале XIX века. Было от чего занервничать британским правящим кругам: колониальная система во всем мире начинала трещать по швам и разваливаться, и такая же опасность грозила Британской колониальной империи, которая обеспечивала львиную часть доходов британской правящей верхушки. Было ясно, что рано или поздно Индия и Африка, вслед за Северной и Южной Америкой, попытаются освободиться от колониальной зависимости. Кроме того, как уже говорилось, в самой Англии появилась большая группа политиков и публицистов, рассматривавших колонии как лишнее бремя для государства и выступавших за отказ от них. Надо было создавать альтернативную систему, которая обеспечила бы британской правящей верхушке такой же надежный приток легких денег, какой обеспечивали колонии. И тогда вспомнили о французской либеральной школе политэкономии и решили воспользоваться ее наработками. Но ссылаться на французских аристократов по идеологическим соображениям было неправильно, английская публика такую школу могла высмеять. Поэтому основателем школы политэкономии был объявлен не Кенэ и его последователи французские маркизы и аббаты, как это было на самом деле, а Адам Смит. Именно этим можно объяснить такую неожиданную популярность этого экономиста, возникшую в Англии во второй четверти XIX века. Полвека после публикации своих работ Адам Смит пробыл фактически в безвестности, а затем вдруг был объявлен основателем школы политэкономии и вообще гением, хотя ничего особенно «гениального» в его работах не было1. Пушкин с иронией писал в 1830 г. в «Евгении Онегине» о моде на Адама Смита, появившейся среди бездельничавших русских аристократов. Именно тогда, через 50 с лишним лет после публикации его основной работы («Богатство народов») и через 40 лет после его смерти, был создан ореол гениальности Адама Смита, и он внезапно стал модным писателем и в Лондоне, и в петербургском свете, который всегда трепетно следил за тем, что модно в нынешнем сезоне в Лондоне и Париже2. Одновременно с этим возвеличиванием Смита и школы либеральной политэкономии в Европе была начата кампания (или, как пишут многие историки, «крестовый поход») за свободную торговлю, которая проводилась англичанами особенно интенсивно в течение 1830-х – 1850-х гг., но продолжалась и в дальнейшем. Как видим, неожиданная популярность Адама Смита в высшем свете Лондона и других европейских столиц и «крестовый поход» за свободную торговлю начались почти одновременно, и это не могло быть случайным совпадением. За всем этим стоял очень сильный и властный дирижер, манипулировавший десятками и сотнями людей, действовавших по единому плану. Только так можно было вдруг, ни с того ни с сего, создать популярность Адаму Смиту в высшем свете, и только так можно было вести «крестовый поход» по всей 1

Так, по мнению ряда современных западных экономистов, учение Смита о трудовой стоимости лишь запутало экономическую науку и завело ее в тупик, из которого она не могла выйти целое столетие. См.: [19] 16, с.142. О предвзятости в его критике протекционизма и подтасовке им фактов см. главу XVIII. 2 Евгений Онегин у Пушкина не мог ямба от хорея отличить, «хранил молчанье в важном споре» и вел совершенно праздную жизнь, зато читал Адама Смита и был «как dandy лондонский одет».

429 Европе. Как отмечает экономический историк П.Байрох, в рамках этого «крестового похода» повсюду в Европе были образованы «группы давления» и общества свободной торговли, как правило, руководимые англичанами, но состоявшие в основном из местных кадров. В итоге, пишет историк, «именно под нажимом этих национальных групп давления и иногда также под более прямым воздействием со стороны Великобритании, большинство европейских государств снизило таможенные тарифы» ([153] pp.28-29). Если не употреблять столь любимые историками эвфемизмы, а называть вещи своими именами, то имели место «промывка мозгов», подкуп представителей европейской верхушки и европейских государств и давление на эти государства с целью изменить их экономическую политику. Другими словами, мы имеем дело с достаточно очевидным примером международной коррупции. Однако прежде чем начинать «крестовый поход» в Европе, Великобритания должна была продемонстрировать другим странам и свою готовность снижать тарифы. А ведь до этого, в течение всего XVIII в. и вплоть до 1820-х гг., они были самыми высокими в Европе. Английский генеральный тариф составлял 50% (взимался с большинства товаров при импорте), а на ряд импортных товаров тариф был еще выше. Но уже в 1823 г. Великобритания снизила генеральный тариф с 50 до 20%, демонстрируя свою приверженность либеральным принципам свободной торговли ([291] p.136). Это сразу привело к резкому и продолжительному спаду в экономике страны, длившемуся почти без перерыва с 1825 г. по 1842 г., в некоторых промышленных центрах Англии в этот период было уволено или оставалось без работы до 60% и более от прежнего числа занятых в промышленности ([135] pp.35, 153). В свою очередь, экономический спад и массовая безработица стали основной причиной резкого роста протестного рабочего движения в Англии, получившего в то время название «чартизм». Разумеется, либеральные экономисты отрицали всякую связь между снижением импортных пошлин в 1823 г. и последовавшим экономическим спадом и безработицей, выдумывая другие причины, хотя никто из современных экономических историков не может назвать других веских причин такого длительного спада, произошедшего после 150-летнего подъема экономики Англии (называемого Промышленной революцией). А чтобы отвлечь внимание от обсуждения этого вопроса и направить волну народных волнений в ложное русло, была вброшена другая идея: что основная причина всех нынешних бед населения состоит в высоких ценах на хлеб, а чтобы их снизить, нужно ликвидировать протекционизм в сельском хозяйстве, включая пошлины и систему государственной поддержки фермеров. Для распространения этих идей в 1838 г. в Манчестере была образована Лига за отмену хлебных законов, которая занялась пропагандой принципов свободной торговли среди английского населения и организовала в этих целях сотни митингов, демонстраций и множество «правильных» публикаций в печати на заданную тему. Как указывает английский историк Б.Семмел, хорошо известный современным экономистам английский журнал Economist был основан в 1843 г. именно для того, чтобы «вести битву за свободную торговлю» ([291] p.150). Как видим, работа шла на два фронта: надо было одновременно убеждать и Европу, и собственное население, столкнувшееся со спадом и безработицей, о которых оно уже успело забыть за предшествовавшее столетие, и с недоверием воспринимавшее либеральные экономические идеи. Да и многие английские предприниматели, отмечает историк Д.Белчем, вовсе не разделяли эти идеи и выступали за продолжение политики протекционизма ([135] p.143). Поэтому в самой Англии английская олигархия прибегла и к более конкретным методам убеждения, предназначенным для «внутреннего пользования». Сегодня мы знаем об этом благодаря тому, что английские парламентские дебаты стенографировались и публиковались, и эти публикации до сих пор хранятся в архивах. Так вот, в отличие от тех красивых наукообразных аргументов, которыми щедро сыпали английские экономисты и торговые представители на переговорах с их европейскими коллегами, убеждая их согласиться на снижение таможенных тарифов,

430 аргументы для собственных членов парламента были куда проще и доходчивей. Вследствие свободной торговли, говорил представитель партии вигов1 в английском парламенте в 1846 г., Англия превратится в мастерскую мира, а «иностранные государства станут для нас ценными колониями, при том, что нам не придется нести ответственность за управление этими странами» ([291] p.8) (выделено мной – Ю.К.). Итак, мы видим, чему на самом деле служила вся кампания по пропаганде свободной торговли и вся школа либеральной политической экономии со всеми ее наукообразными рассуждениями – тому, как получше ограбить другие страны в пользу английской правящей верхушки, да так, чтобы Великобритании не пришлось при этом нести обременительных военных и управленческих расходов, которые неизбежно возникали в колониях. Как указывает Б.Семмел, с самого окончания наполеоновских войн (1815 г.) и в течение многих десятилетий английским предпринимателям вбивалась в голову эта мечта – мечта о том, что Англия станет мастерской мира (а все страны, которые еще не стали ее колониями, лишатся своей промышленности и станут ее сырьевыми придатками), и это осуществится благодаря свободной торговле ([291] p.146). Таким образом, англичан опять покупали идеей величия и обогащения Англии за счет других народов, а англичане охотно на эту идею покупались. Спрашивается – неужели британская верхушка не понимала, что введение свободной торговли рано или поздно ударит и по экономической мощи самой Англии? Мы видели выше на целом ряде исторических примеров, что свободная торговля никому не обеспечила долговременного процветания. Во все эпохи свободная торговля и вызванная ею глобализация приводили к упадку не только периферии, но в конечном счете и центра глобальной экономической системы: Италии в Римской империи в I-III вв. н.э., Византии в черноморско-средиземноморской зоне свободной торговли в X-XII вв., Венеции и Генуи в европейской зоне свободной торговли в XIII-XV вв., Испании в Испанской империи в XVI-XVIII вв. и т.д. Об опасности для Англии утратить свое экономическое превосходство вследствие введения режима свободной торговли предупреждали некоторые известные английские экономисты того времени, такие как Д.Такер ([291] p.18). Многие предрекали также крах английского сельского хозяйства (что и произошло впоследствии). После отмены системы хлебного протекционизма в Англии в 1846 г. глава правительства тори Р.Пиль был отправлен в отставку, так как 2/3 членов партии тори, в отличие от вигов, не поддержали эту меру; но было поздно – закон о свободной торговле хлебом был уже принят парламентом ([153] p.13). Судя по всему, значительную часть правящей верхушки страны не волновала судьба Англии, тем более в отдаленной перспективе, ее больше интересовала «максимизация краткосрочной прибыли», которую ей лично могла обеспечить именно свободная торговля. Имеются основания полагать, что часть английской верхушки даже вполне сознательно шла на то, чтобы остудить рост английской экономики и улучшение благополучия ее населения, продолжавшиеся до 1820-х годов, что ее совершенно не устраивало. И что, наоборот, ее вполне устраивал экономический спад и безработица 1825-1845 гг., причину которых, при желании, понять было не очень сложно, и не поздно было устранить. В особенности ситуация в Англии, надо полагать, не устраивала колониальных набобов, игравших уже значительную роль в верхнем эшелоне страны. Хорошо известно, что английские набобы, включая даже губернаторов Индии Клайва и Гастингса, в основном клали прибыли в свой карман, и лишь небольшую часть отдавали в английскую казну ([212] p.193). Поэтому они стали баснословно богатыми. Вернувшись в Англию, они, как правило, покупали себе сначала место в парламенте, затем титул лорда, и благодаря своим огромным капиталам и положению входили в узкий круг лиц, вершивших судьбы страны. Но вряд ли их устраивало то, что они видели вокруг себя. Для 1

Виги XIX века ничего общего не имеют с вигами начала XVIII века. К этому времени программа и состав партии вигов полностью изменились; частично изменилось и название – она стала Либеральной партией вигов.

431 чего мы пускались во все тяжкие и зарабатывали свои богатства? - спрашивали себя набобы. Для чего мы грабили и мучили индусов, для чего перегоняли корабли из Африки в Америку, напичканные невольниками-неграми, для чего мучились сами от тропической жары, умножая свое состояние и не забывая об интересах Британской империи? Чтобы теперь, возвратившись в Англию, стать тихими добропорядочными сквайрами? Чтобы наблюдать повсюду это торжество английской черни, которая работает, радуется и размножается? Где толпы послушных рабов и слуг, которые были там, в колониях? Где толпы послушных красавиц, готовых исполнять прихоти богатого господина? И действительно, откуда им было в то время взяться, если безработица в Англии исчезла совсем, и, как указывает Л.Шварц, для английских женщин в конце XVIII - начале XIX вв. не существовало никаких проблем с тем, чтобы найти приличную работу и приличный заработок, которого хватало и на то, чтобы делать сбережения ([293] pp.14-22). Имеется целый ряд свидетельств того, что английская верхушка в ту эпоху испытывала явное раздражение оттого, что английскому народу слишком хорошо живется. Одним из таких свидетельств является книга Мальтуса о вреде избыточного роста населения, вышедшая в 1798 г. Вернее, не столько сама книга и ее автор, который был выпускником Колледжа иезуитов и участником деятельности иезуитов в Англии [241], сколько та популярность, какую взгляды ее автора приобрели среди английской верхушки. Мальтус был сам удивлен: как он писал впоследствии, книга «была опубликована в то время, когда был необычайно высокий спрос на рабочую силу, и общество не было склонно к тому, чтобы предполагать какое-либо зло от избытка населения» ([293] p.100). То есть, сам Мальтус признавал, что как таковой проблемы избыточного или лишнего населения в Англии в момент издания книги не существовало – все население было трудоустроено. Тем более были поразительными то необыкновенное внимание и поддержка, которые были ей уделены со стороны британской верхушки. В прессе появилась масса восторженных отзывов, критических статей, комментариев, благодаря которым книга раскупалась и переиздавалась 6 раз в течение жизни ее автора. Но что еще более удивительно: как пишет историк Д.МакРэй (выделено мной – Ю.К.), «теория Мальтуса о населении оказала сильное и немедленное влияние на социальную политику Великобритании», которая стала при проведении этой политики следовать советам и рекомендациям Мальтуса [241]. Между тем, книга Мальтуса не только не была актуальной для Англии эпохи меркантилизма (ввиду отсутствия как таковой проблемы избытка населения), книга также противоречила известным фактам, что можно было легко понять уже в то время1. А раз так, то она была антинаучной, поскольку настоящая наука не должна противоречить фактам. Кроме того, что для нас сейчас важнее, теория Мальтуса по своей сути являлась и является человеконенавистнической теорией. Мальтус уподобляет людей насекомым или травоядным, которые непрестанно размножаются, пока есть еда, и лишь войны и эпидемии сокращают их численность; и потому войны и эпидемии полезны, так как в противном случае человечество не смогло бы себя прокормить. Таким образом, эта теория оправдывает войны, а также всевозможные действия и эксперименты, направленные на ограничение роста населения. А отсюда уже рукой подать и до оправдания геноцида, создания новых массовых болезней (типа СПИДа) и прочих «прелестей», с которыми человечество познакомилось в XX веке. Итак, мы видим, что человеконенавистническая теория, противоречащая имеющимся фактам и не актуальная для Англии той эпохи, была с восторгом встречена английскими верхами, которые немедленно приняли ее за основу при проведении социальной политики.

1

Например, в Испании и Польше население в течение XVII-XVIII вв. сокращалось, и весьма значительно (см. п. 10.7), несмотря на низкую его плотность и огромное количество пустующих прекрасных земель, пригодных для земледелия. Это прямо противоречило теории Мальтуса, утверждавшей, что население, подобно насекомым и травоядным, всегда растет до тех пор, пока земля может его прокормить.

432 Другим отражением накопившегося раздражения британской верхушки является внедренный в политэкономию миф о том, что безработица полезна для страны: миф, в который большинство западных экономистов верят и по сей день, а если и не верят, то используют в качестве аксиомы. Не вижу смысла здесь подробно объяснять, почему этот миф или тезис экономически не обоснован и спорить с западными экономистами1. Мы уклонимся от основной темы, кроме того, мы видели, что новые экономические теории в ту эпоху становились популярными вовсе не в силу их обоснованности и научности. Что касается морального содержания, то полезность безработицы является таким же человеконенавистническим тезисом, как и основной тезис Мальтуса: принимая этот тезис, государство сознательно допускает или начинает стремиться к тому, чтобы часть населения оказалась без работы, несмотря на желание работать, то есть превратилась в изгоев. Но именно это и является целью олигархии, поскольку из изгоев как раз очень легко получаются те толпы покорных слуг и послушных красавиц, которые олигархия жаждет видеть у своих ног. Эта теория о полезности безработицы самым непосредственным образом связана и с либеральной экономической концепцией, делающей главный упор на свободную внешнюю торговлю. Как мы видели, именно начало либерализации внешней торговли Великобритании в 1823 г. (резкое снижение импортных пошлин) вызвало кризис 1825 г. и последовавшую длительную депрессию 1825-1842 гг. с массовой безработицей. Но с точки зрения этих новых экономических концепций и теорий все было в порядке вещей: если безработица полезна, то и депрессия, ее вызывающая, тоже должна была считаться, хотя бы отчасти, полезной. Так и случилось: появились экономические теории о том, что экономические кризисы полезны: они устраняют перегрев экономики, снижают зарплату (что полезно предпринимателям), создают большой рынок рабочей силы (для предпринимателей) и т.д. С этими новыми теориями были категорически не согласны ряд экономистов – сторонников протекционизма, такие как Фридрих Лист и Адам Мюллер в Германии, Александр Гамильтон и Генри Кэри в США, Жан Шапталь и Шарль Дюпэн во Франции ([153] p.7). Генри Кэри в США, в частности, писал: «система, которая направлена на превращение Великобритании в “мастерскую мира”… из всех форм тирании, когда-либо изобретенных, представляет собой ту, которая служит установлению рабства как нормального состояния безработного человека» ([291] p.179). Как видим, Кэри напрямую связывал систему свободной торговли с массовой безработицей, которую он считал одной из форм рабства. Поэтому навязываемая Великобританией система свободной торговли, по логике Кэри, в конечном счете служила человеконенавистническим целям, как и те новые экономические и демографические теории, о которых шла речь выше. Кстати говоря, правительство США в середине XIX века послушало все-таки не «английских классических политэкономов», а Генри Кэри и других экономистов - сторонников протекционизма (см. п. 15.2). И благодаря этому США из бывшей английской колонии превратились к XX веку в ведущую мировую державу; в то время как с Великобританией, которая следовала советам своих «классических политэкономов», произошла обратная метаморфоза. Еще одним человеконенавистническим шагом британской правящей верхушки можно считать Закон о бедных, принятый английским парламентом в 1834 г. По существу, он опирался на книгу Мальтуса, в которой рекомендовалось упразднить дома для бедных – институт, существовавший в Англии со времен Тюдоров – чтобы таким образом бороться с избыточным населением. В соответствии с этим законом во всех английских домах для бедных резко понижался уровень и условия содержания. Это касалось не только резкого понижения материального уровня, в результате чего эти дома 1

Безработица вредна экономически уже хотя бы потому, что она ведет к падению рождаемости и старению общества, а также к расходам на содержание безработных, не говоря уже о социальном ущербе и угрозе социальных конфликтов, которые чреваты также и непредсказуемыми экономическими последствиями.

433 превратились в некое подобие трущоб, но и изменения отношения к людям. В частности, теперь в этих домах дети должны были содержаться отдельно от родителей, а женщины – отдельно от мужчин. Другими словами, если раньше отношение к бедным было как к нормальным людям, то теперь стало как к заключенным или животным, которых также можно разделить и отправить в разные зоопарки и не позволять им размножаться. Как пишет Д.Белчем, принятие этого закона вызвало массовые протесты по всей Англии, вплоть до вооруженных столкновений с полицией, закон называли «нехристианским, противоестественным и неконституционным», дома для бедных после введения новых порядков в народе стали называть «бастилиями», но закон так и не был отменен ([135] p.103). К вышеперечисленному можно добавить еще один антинародный шаг: отмену в 1817 г. знаменитого достижения Английской революции – акта Хабеас корпус (который ввел обязательность решения суда для ареста любого человека) и принятие в 1819 г. новых законов (так называемые «акты для затыкания рта»), запретивших митинги, политические листовки и вводивших в стране полицейский режим [292]. Можно перечислять и другие шаги английского правительства первой половины XIX века, направленные против народа или ущемлявшие его интересы, такие как запрет цеховых организаций, профессиональных ассоциаций и т.д. В целом приведенные выше примеры показывают, что правящие круги Великобритании не просто хотели взять себе немного бóльшую часть произведенного пирога, а народу оставить немного меньшую его часть, по сравнению с тем, как это было до тех пор. Речь шла о серии человеконенавистнических и антидемократических шагов и теорий, направленных в целом во вред массы населения - поскольку они лишали население Англии того, что было достигнуто в результате Английской революции: права иметь нормальную работу, права чувствовать к себе отношение как к людям, а не как к животным, права неприкосновенности личности, возможности отстаивать свои коллективные, профессиональные и индивидуальные права. И именно по этому признаку мы можем сделать вывод о том, что правящая верхушка Великобритании, или ее значительная часть, к тому времени окончательно переродилась в олигархию, в класс, интересы которого противоречили интересам основной массы населения. Суть происходящего в Англии была понятна наблюдательным и думающим англичанам, но большинство из них боялось открыто высказывать свой протест, на это были способны лишь немногие. Так, известный оппозиционный политический деятель той эпохи Уильям Коббет писал о том, что в Англии сформировалось «нечто», система политической коррупции и финансового грабежа, «эгоистичная олигархия», существующая за счет угнетения бедных слоев населения. По его мнению, английское общество поляризовалось на две части: богатых и бедных, паразитирующих грабителей и ограбленную эксплуатируемую массу, и вся эта система держалась на монополии власти, присвоенной первой группой. Резко выступал Коббет против политики правящих кругов, направленной на увеличение государственного долга Великобритании, а также против навязываемой системы свободной торговли ([135] pp.72-73; [166]). Другой «демократический радикал», как в то время называли таких людей, Генри Хант, высказывался не менее резко. По его словам, либеральные реформы должны были привести к тому, что власть окончательно перейдет в руки хлопковых, стальных и прочих магнатов, а трудящиеся массы окажутся беззащитными перед навязанным им «классовым законодательством» ([135] pp.90, 143). Так и случилось – как пишет Д.Белчем, «последовавший рост нерегулируемой экспортной торговли вызвал чрезмерные прибыли крупных капиталистов за счет мелких предпринимателей и эксплуатируемых рабочих, ставших жертвами чрезмерной конкуренции, чрезмерной работы, падающей зарплаты и излишнего применения машин» ([135] p.143). В то же время, указывает историк, многие представители английского рабочего движения не имели четкого понятия о том, к каким последствиям может

434 привести распространение свободной торговли. Кроме того, у чартистов не было внятной экономической концепции, могущей стать альтернативой либеральным реформам, поэтому, по словам Д.Белчема, «чартизм был бессилен перед тем, чтобы противостоять течению и воспрепятствовать утомленному и унылому дрейфу в сторону либерализма» ([135] p.144). 14.3. Британский империализм и мировая олигархия Если взглянуть на политическую карту мира конца XIX – начала XX вв., то мы обнаружим, что примерно половину территории земной суши занимали колонии, и из этих колоний более половины были английскими колониями. Причем, почти все эти колонии, за исключением Канады и Австралии, были в том новом значении этого слова, которое оно приобрело в этот период. Если ранее, в эпоху английской колонизации Северной Америки этот процесс представлял собой переселение части народонаселения со старых обжитых территорий на новые необжитые, то теперь колонизация означала по существу завоевание стран и народов мира тремя-четырьмя государствами, присвоившими себе такое право. Это стремление к мировому господству, как мы видели на других примерах, всегда являлось отличительной чертой мировой олигархии. Поэтому было бы правильным утверждать, что правящая верхушка этих колониальных государств и представляла собой мировую олигархию – небольшую группу людей, контролировавшую, по меньшей мере, половину земного шара. Можно также с уверенностью утверждать, что именно британская имперская политика сыграла определяющую роль в появлении в XIX веке опять этого феномена (мировой олигархии), который мы до этого могли наблюдать лишь во II веке и в XVI-XVII веках. Во-первых, британских колоний было значительно больше, чем колоний любой другой страны, и даже больше, чем всех остальных колоний, вместе взятых. Был, например, период, когда можно было путешествовать посуху с севера на юг Африки, от Каира до Кейптауна, не покидая территории Британской империи. И точно так же, можно было пересечь всю Азию с запада на восток по территориям британских колоний и государств, зависимых от Британии, в которых хозяйничали англичане.

Карта Британской империи. Источник: [17] Разными цветами обозначены зависимые от Британии территории, имевшие разный статус (колонии, доминионы, протектораты и т.д.) и входившие в Британскую империю в разные исторические периоды.

435 Во-вторых, британский флот в ту эпоху был настоящим хозяином океанов и морей планеты, везде чувствовавшим себя как дома. А корабли других стран повсюду были «гостями», и их благополучие зависело от того, какие отношения у их страны были в тот момент с Британской империей и от того, какие инструкции получили капитаны британских судов. В частности, британские военные корабли очень часто проверяли содержимое трюмов любых иностранных судов и нередко просто их захватывали - то есть вели себя как пираты и в то же время как полновластные хозяева морей1. Как пишет английский историк Д.Григг, «мировые океаны были британскими озерами, а мировые рынки были британскими вотчинами» ([208] p.16). В-третьих, Великобритания ставила себе целью покорить не только страны и территории, отсталые в военном и техническом отношении. Она стремилась, благодаря системе свободной торговле, подчинить себе и всю Европу, а также ту часть остального мира, которая еще не стала ее колониями. И это ей в значительной мере удалось – Османская империя, Китай, Испания, а также Россия (до 1820-х годов) и ряд других стран, не будучи колониями, стали либо вассалами, либо экономическими колониями Великобритании. Как пишет английский историк А.Бриггс, помимо «официальной» Британской империи, существовала также «неофициальная» [305], включавшая, наверное, не меньшее количество таких вассалов и экономических колоний, чем «официальная». Поэтому в утверждении о том, что мир в XIX веке принадлежал Британии, есть значительная доля правды. Все страны делились на две группы: одна, бóльшая часть, уже принадлежала Великобритании – либо в качестве колоний, либо в качестве экономических колоний и вассалов – а остальным странам, еще не принадлежавшим Великобритании, уже были заготовлены места в британской конюшне и их туда загоняли то при помощи кнута, то при помощи пряника. Какова же была структура мировой олигархии, возникшей в XIX веке? Мы видели, что в XVI веке мировая олигархия имела многоступенчатую структуру: международные институты (папство, Католическая лига), государственная структура и ее верхушка (империя и династия Габсбургов), европейские магнаты (Фуггеры, Валленштейны и прочие), секретные службы (орден иезуитов). Все эти силы в ту эпоху действовали сообща, стремясь к достижению одной цели – господства над Европой и всем остальным миром, который сначала, с одобрения папы, был поделен между Испанией и Португалией, а потом, после аннексии Португалии, автоматически стал считаться собственностью Испании и империи Габсбургов. Структура мировой олигархии XIX века, с одной стороны, была более простой, чем XVI-XVII вв. Она не включала международных институтов, а состояла только из государственной структуры (Британская империя) и магнатов (Ротшильды, Морганы, Родес и другие), которые и были главной движущей силой британского империализма. Простота структуры могла способствовать большей прочности всей системы (обычно чем проще система, тем она прочнее). Но более простая в одном, система господства мировой олигархии в XIX в. была более сложной и расплывчатой в другом. Во-первых, сама мировая олигархия была менее консолидирована, чем в XVI веке: не было династии Габсбургов, расставлявшей повсюду своих родственников в качестве вассальных правителей или в качестве жен суверенных монархов, не было власти аристократии, на которую можно было опереться. Во-вторых, система господства Великобритании над миром строилась не только на прямом подчинении других государств, как это было в «мировой монархии» Габсбургов, но и в ряде случаев на превращении стран в экономические колонии посредством режима свободной торговли. Такая система была менее прочной, предотвратить ее развал было сложнее. Так, нескольким странам, которые 1

Так, в период наполеоновских войн Великобритания захватила около 1000 американских судов (и удерживала их вместе с командами), объясняя это необходимостью блокады европейского континента, где хозяйничали французы. Но и после окончания войн с Францией в 1815 г. она продолжала подобную практику в отношении американских торговых судов ([41] с.134, 145).

436 можно было в начале XIX века считать экономическими колониями Великобритании (Россия, США, Испания), удалось-таки убежать с «британской конюшни»: в разное время в течение этого века они перешли от либеральной экономической политики к протекционизму и во многом благодаря этому достигли экономической и политической независимости от Великобритании. В целом можно констатировать, что мировая олигархия XIX века достигла намного большего, чем ее предшественницы во II и XVI вв., не говоря уже о других попытках достичь мирового господства в истории, о которых говорилось выше. Теперь под ее контролем оказался почти весь земной шар. В середине столетия, похоже, сбылась и мечта Англии стать мастерской мира. Как пишет об этой эпохе А.Бриггс, «Англия превратилась в мастерскую мира … Ее экономическое превосходство символизировала Великая Выставка 1851 г. в Лондоне. Выставка размещалась в огромном здании из стекла и железа, которое назвали… “Хрустальным Дворцом”. Там люди, приехавшие с разных концов света, могли изучить самые разнообразные машины, “оружие английского завоевания … трофеи ее бескровной войны”» [305]. Успеху английского завоевания мира способствовало то, что в середине столетия «крестовый поход» за свободную торговлю, наконец, начал приносить свои плоды: сначала ряд стран Азии (Османская империя, Китай и другие), а затем многие страны Европы (в 1850-1860-е годы) резко снизили свои импортные пошлины и были наводнены английскими товарами ([153] pp.37-43). Все это способствовало улучшению экономического положения в самой Великобритании. С открытием внешних рынков закончился затяжной экономический кризис 1825-1842 гг., а вместе с ним – уменьшилась безработица и ослабли социальные протесты, все это время потрясавшие страну. П.Байрох указывает, что бурный рост английской промышленности в 1850-1860-е годы происходил благодаря мощному увеличению английского экспорта в Азию и Европу ([153] p.28). Это приводило к росту занятости и зарплаты, а вместе с ними – и к росту благосостояния всех слоев общества. Как пишет А.Бриггс, «с начала 1850-х до начала 1870-х годов … почти все слои населения более или менее процветали. Прибыли росли, равно как зарплата и земельная рента. В самом деле, те сторонники протекционизма, которые утверждали, что свободная торговля разрушит британское сельское хозяйство, выглядели смешными на фоне процветания сельского хозяйства в средневикторианский период…» [305]. Кризис в английском сельском хозяйстве и промышленности начнется позднее, в середине 1870-х годов, а пока Англия использовала те экономические преимущества, которые накопила за предшествовавшие полтора столетия Промышленной революции, для того чтобы, посредством системы свободной торговли уничтожать промышленность и сельское хозяйство повсюду за пределами своей исконной территории: в Африке, Азии, Америке и Европе. Этому имеется множество свидетельств. Как указывает И.Валлерстайн, в Западной Африке до XIX века существовала собственная текстильная и металлургическая промышленность. Но в XIX в. она была полностью уничтожена импортом из Европы. Местным торговцам, как и ремесленникам, в системе колониальной торговли не нашлось места: они были вытеснены английскими и французскими фирмами, захватившими в свои руки всю внешнюю и внутреннюю торговлю в Африке. Аналогичная или еще худшая ситуация была в Индии, где также была уничтожена вся местная промышленность, а страна была наводнена английскими товарами ([311] pp.152, 157, 168). Но разрушалась не только промышленность, но и система земледелия, что приводило к хроническому массовому голоду. Как пишет историк И.Шварцберг, англичане построили в Индии густую сеть железных дорог, и теперь торговцы разъезжали по всей стране, беспрепятственно скупали сырье и продовольствие и вывозили его за границу, либо побуждали местных землевладельцев отказаться от выращивания продовольствия и перейти на производство экспортных товаров (чая, пряностей и т.д.). Результатом, пишет историк, стали продолжительные голодоморы в период с 1865 г. по

437 1900 г., которые в конце столетия сопровождались массовыми эпидемиями и от которых умирали миллионы людей [221]. Мы видим, что причины голодоморов в Индии были те же самые, что и в других странах, о которых шла речь выше (во Франции, в Византии и т.д.) – массовые спекуляции продовольствием. Методы борьбы с голодоморами также были известны по европейскому опыту – создание централизованных государственных запасов зерна, строгое регулирование деятельности торговцев, государственные интервенции и т.д. Но, как отмечает С.Шама, британские власти принципиально не хотели прибегать к этим мерам, хотя имели все возможности для этого – в ряде регионов Индии имелись значительные излишки продовольствия. Однако британский губернатор Индии Ричард Темпл заявил, что сохранение жизни индийцев не входит в круг задач британской администрации. По словам английского историка, здравый смысл и гуманизм были принесены в жертву фетишу рынка, и миллионы жителей Индии были обречены на неминуемую гибель [294]. Точно так же во время голодомора в Ирландии в 1845-1847 гг., который унес жизни от миллиона до 1,5 миллионов ирландцев из 8-миллионного населения страны, а еще 2 миллиона были вынуждены эмигрировать, британское правительство отказалось от всякой защиты интересов местного населения. Как заявил Джордж Тревельян, член правительства, отвечавший в то время за ирландскую политику, Великобритания не может себе позволить отступить от принципов либерализма и остановить экспорт зерна из Ирландии. В итоге, невзирая на массовый голод и гибель ирландцев, Тревельян продолжал вывозить из страны зерно под конвоем британских войск, в полном соответствии с законами свободной рыночной экономики [294]. Как указывает английский историк А.Мортон, действительной причиной страшного голодомора в Ирландии были не неурожаи, а жадность и произвол английских лендлордов, владевших землями в Ирландии. Они повышали ренту за пользование землей, невзирая ни на какие финансовые проблемы своих арендаторов. В счет этой ренты англичане и отбирали зерно у ирландских крестьян, оставляя их без средств существования. «Полтора миллиона человек, которые умерли в эти годы, - пишет историк, - умерли не от неурожая, их убила рента и прибыль» ([281] p.456). Список «трофеев» английской свободной торговли можно продолжать еще очень долго. В XIX в. была уничтожена промышленность Османской империи. Как писал один английский автор в 1862 г., «Турция более не является промышленной страной». До этого, в 1838 г., Великобритания навязала Турции договор о свободной торговле, по которому турецкие импортные пошлины для английских купцов не могли составлять более 3%, а экспортные пошлины (на сырье) – более 12% ([311] pp.151, 176). Китаю в результате первой опиумной войны в 1842 г. тоже была силой навязана свободная торговля – по нанкинскому соглашению 1842 г. китайские импортные пошлины не должны были превышать 5% ([316] pp.28-31). Это привело к развалу китайской промышленности и сельского хозяйства, голодоморам и массовым восстаниям, происходившим в течение всего последующего столетия, когда Китай превратился в экономическую колонию Великобритании. Японии во второй половине XIX века также навязали сначала открытие своих портов для иностранных судов, а затем – договор о свободной торговле, с установлением максимального размера импортных пошлин на уровне 5%. Местному населению в этих странах, лишенному средств существования и продовольствия, часто не оставалось ничего другого, как только продавать себя в рабство. И хотя работорговля официально была запрещена Великобританией в 1833 г., но фактически она продолжалась в виде так называемого «контрактного рабства». Контрактными рабами в XIX веке становились жители либо колоний, либо тех стран, которые стали «трофеями» английской системы свободной торговли: индийцы, китайцы, японцы, африканцы, жители островов Индийского и Тихого океанов. По данным современных историков, общее число контрактных рабов, вывезенных в ту эпоху со своей родины, насчитывало несколько миллионов человек ([168] p.272). Их посылали на

438 плантации на малонаселенные тропические территории, которые были большей частью английскими или французскими колониями: Гайана, Тринидад, Австралия, Ямайка, Трансвааль, Маврикий, Фиджи, Реюньон, Момбаса и т.д. И хотя контракт был добровольным с обеих сторон и заключался лишь на несколько лет, но, по имеющимся данным, лишь 10% контрактных рабов в итоге возвращались назад на свою родину ([19] 14, с.482). Остальные либо умирали от непосильного труда, либо их насильно удерживали, либо они не могли вернуться, поскольку у них не было денег на обратную дорогу. Спрашивается, до какого жуткого состояния в XIX веке должны были быть доведены жители Китая и Японии (которые формально не были колониями, а всего лишь открыли свою страну для свободного ввоза европейских товаров), чтобы добровольно продавать себя или членов своей семьи в рабство для работы на тропических островах, откуда почти никто не возвращался! Число одних только китайцев и японцев, продавших себя в контрактное рабство в ту эпоху, насчитывало до полумиллиона человек ([168] p.272).

Pax Britannica (Мир luther.livejournal.com)

под

властью

Британии)

-

карикатура

(http://martin-

Британская империя свободной торговли включала не только «страны третьего мира», но и ряд стран, которые сегодня считаются развитыми. В США вплоть до середины XIX века почти не существовало собственной промышленности, страна была наводнена товарами и изделиями английского производства. Примерно такая же картина была и в Испании, которая вплоть до 1886 г. не проводила политики протекционизма и по существу превратилась в XIX веке в сырьевой придаток Великобритании. Во второй половине XIX века из Испании экспортировалось более 90% добытой там железной руды, при этом почти не было собственной металлургии, поэтому одновременно импортировалось более 2/3 потребляемого страной чугуна. Она также экспортировала многие ценные металлы, зато импортировала, преимущественно из Англии, огромное количество текстиля, практически все машины и оборудование, локомотивы, вагоны, рельсы; 97% судов в Испании в 1883 г. были иностранного, в основном британского, производства. Испанское население в ту эпоху занималось в основном добычей сырья и сельским хозяйством, где господствовали крупные латифундии, что, как отмечает историк Д.Надал, делало бедные слои населения зависимыми от латифундистов и приближало их к статусу крепостных ([193] pp.556, 582-619). В стране хозяйничали иностранные компании,

439 получавшие вечные концессии (фактически право собственности) на испанские сырьевые ресурсы и захватившие бóльшую их часть в свои руки ([193] pp.569-570). Следует отметить, что в большинстве случаев система свободной торговли навязывалась силой. Так, в начале XIX века Великобритания поддержала греческое восстание против Османской империи, послав свои войска воевать на стороне греков против турок. А затем в 1838 г. заключила с Османской империей сделку – «вернула» ей часть Греции1 в обмен на соглашение о свободной торговле ([311] p.176). В отношении Китая были применены еще более грязные методы. Англичане начали в массовом порядке контрабандно ввозить в Китай опий, который они выращивали в Индии, а в Китае его выменивали на китайский чай. Таким способом английские купцы избавились от необходимости платить за китайский чай золотом, что им приходилось делать до XIX века. Массовый контрабандный ввоз опия создал огромные внутренние проблемы в Китае, где этот наркотик был до этого запрещен. В стране началась повальная наркомания, угрожавшая существованию страны и государства. Для борьбы с этим злом китайское правительство приняло в 1838-1839 гг. экстренные меры против контрабанды опия, в частности, конфисковала его запасы у ряда английских купцов. Для поддержки своих купцов (которые оказали вооруженное сопротивление китайцам) английское правительство в 1840 г. послало войска в Китай. Так началась первая опиумная война, закончившаяся поражением Китая и договором о свободной торговле 1842 г. Но за ней последовала еще целая серия войн в течение XIX в., закончившихся еще бóльшим унижением Китая и навязыванием ему английских правил игры [161]. Примеры можно продолжать. Еще одним может служить Крымская война 18541856 гг., одной из целей которой было стремление Великобритании навязать России свободную торговлю - чего ей удалось достичь после введения Россией либерального таможенного тарифа 1858 года. Все эти и другие приведенные выше примеры опровергают придуманный когда-то кем-то миф о том, что «когда развивается торговля, то пушки молчат». История как раз свидетельствует о том, что война во все времена и эпохи была неизбежным спутником внешней торговли, причем и то, и другое служило ограблению более слабых стран более сильными. В случае же с британским империализмом XIX века прослеживается четкая цепочка: применение военной силы – навязывание стране режима свободной торговли (иногда с превращением страны в английскую колонию, иногда – без этого) – разорение промышленности и сельского хозяйства страны, люмпенизация ее населения – интенсивный вывоз из страны сырья и рабочей силы в качестве рабов или контрактных рабов. Именно по такой схеме действовали англичане в Индии, Китае, Африке, Османской империи и еще в целом ряде других государств. Как видим, политика неоколониализма, хотя этот термин придумали лишь в XX веке, началась намного раньше, одновременно с началом «крестового похода» за свободную торговлю. И первыми примерами такой политики неоколониализма могут служить описанные выше события 1830-х и 1840-х годов применительно к Османской империи и Китаю. В Европе политика Великобритании была несколько иная – европейские страны были слишком сильными в военном отношении, к тому же они были связаны между собой военными союзами. Поэтому для навязывания своей политики в Европе Великобритания предпочитала применять не военную силу, а подкуп и «промывку мозгов» при помощи экономических теорий. Но результаты были схожими – наводнение Европы английскими товарами, ухудшение экономической ситуации, свертывание промышленного производства, рост безработицы и люмпенизация населения. Выше уже приводился пример с Испанией. Другим примером может служить Россия, которая проводила политику свободной внешней торговли с конца 1850-х до начала 1880-х гг. (в 1

В частности, Крит, который не был в 1838 г. включен в состав вновь образованного греческого государства, а оставлен в Османской империи. В итоге Турция жестоко расправилась с критским восстанием – местные жители сотнями загонялись в христианские церкви и там сжигались заживо.

440 царствование Александра II). Как указывает П.Байрох, в течение 1869-1879 гг. ее импорт рос в среднем на 9% в год, и вместо положительного сальдо внешней торговли у России возник ее дефицит, который к концу 1870-х гг. достиг 15% ([153] pp.42-43). Промышленный рост в стране практически прекратился, хотя до этого, при Николае I, происходил бурный рост промышленности. В этот же период в России начались голодоморы, подобно тому, как они начинались и в других странах (Франция, Индия, Ирландия и т.д.), в которых вводился режим свободной торговли. Похожая картина сложилась в ряде других стран Европы, открывших в 1860-е годы свои рынки для английских товаров: как указывает П.Байрох, за этим шагом последовал общеевропейский экономический кризис 1870-1872 гг., поразивший почти всю континентальную Европу и переросший в затяжную 20-летнюю депрессию ([153] pp.45-46). Этот тридцатилетний период (1843 – 1875 гг.), начавшийся открытием для Англии и ее товаров рынков Османской империи и Китая и закончившийся открытием рынков Европы и России, был периодом торжества британского империализма. Никогда еще до этого времени не был столь разительным контраст между процветанием Англии, которое ей принесла свободная торговля, и тем упадком, обнищанием и унижением, которые она принесла остальному миру. Впервые многие англичане могли себя ощутить принадлежащими к некоему кругу избранных и осознать, что их интересы прямо противоположны интересам других наций: в то время как в других странах углублялись кризис, голод и нищета, их собственное благосостояние от этого еще более росло. В действительности, конечно, основная масса прибылей доставалась не английскому населению, которому перепадали крохи, а той небольшой кучке людей, которая и представляла собой британскую олигархию: крупным промышленникам, купцам и финансистам. XIX век называют «веком Ротшильдов». Ротшильды были лишь одним из нескольких сотен семейств, которые определяли политику Великобритании в этот период и пользовались плодами этой политики. Вместе с тем, они были, безусловно, самым выдающимися из этих олигархических семейств. Хорошо известно, что именно Ротшильды сыграли важную роль в завоевании Великобританией Египта во второй половине XIX века, в турецкой и испанской политике Великобритании, в колонизации ею Южной Африки. Причем, они извлекали из этой политики огромные финансовые дивиденды. Так, сделка по приобретению Великобританией 44% акций Суэцкого канала у правительства Египта в 1875 г. принесла Ротшильдам более 150 тысяч фунтов в виде комиссионных от английского правительства и процентов за предоставленную ему краткосрочную ссуду, что лидеры оппозиции называли чрезмерной и неслыханной прибылью. Никогда еще в сделках с другими государствами Англия не прибегала к посредничеству частных лиц. Рассматривая обстоятельства этой сделки, английский историк Р.Дэвис пришел к выводу, что привлечение Ротшильдов в качестве краткосрочных кредиторов правительства могло объясняться лишь одним – премьерминистр Дизраэли и другие члены британского правительства хотели избежать скольколибо открытого обсуждения целесообразности этой сделки в парламенте или даже на уровне Банка Англии, который финансировал подобные сделки правительства ([170] pp.152-153). Поэтому они предпочли решить этот вопрос келейно, между собой и Ротшильдами, и поставить английскую общественность перед свершившимся фактом – дескать, поздно уже что-либо обсуждать, акции Суэцкого канала уже приобретены, и бюджет страны должен вернуть Ротшильдам ссуду размером 4 миллиона фунтов плюс 150 тысяч в виде их прибыли. Таким образом, английское общество заставили еще и заплатить Ротшильдам за то, что те помогли олигархии создать механизм принятия решений без его участия! В итоге это келейное решение, принятое за спиной английской общественности и парламента, привело в дальнейшем к цепи событий, сделавших неизбежным введение английских войск в Египет в 1882 г., с последующим превращением Египта в английскую колонию.

441 Одним из важных направлений деятельности Ротшильдов было предоставление кредитов десяткам различных иностранных государств, что было в то же время важным элементом британской имперской политики, так как эти государства попадали в зависимость от Ротшильдов, а заодно и от Великобритании. Так, Ротшильды дали крупные многомиллионные ссуды Турции и Египту, что усилило их зависимость от британской политики. И вводя войска в Египет в 1882 г., Великобритания защищала не только принадлежащее ей имущество (Суэцкий канал), но и финансовые интересы Ротшильдов. Характерно, что и в Египте, и в Турции, и в других странах ссуды Ротшильдов предоставлялись, как правило, под залог государственных земель или концессий ([170] pp.158, 186). Таким образом, цепь порабощения стран и народов британским империализмом (военное и политическое давление на выбранную «жертву» – введение режима свободной торговли – разорение ее промышленности и сельского хозяйства – нищета и рабство населения) во второй половине XIX века дополнилась последним логическим звеном. Великобритания начала при помощи Ротшильдов и других финансовых магнатов сажать разоренные страны-банкроты на «финансовую иглу» под залог их земель, богатств и ресурсов и постепенно отбирать эти богатства частично в свою пользу, но в основном в пользу мировой олигархии. В итоге государства Азии, Африки и других частей света, обремененные долгами, становились послушными исполнителями британской политики. Но поскольку это были в основном долги частным финансистам, таким как Ротшильды, то фактически они следовали не только британской политике, но и политике этих финансистов, определявших те условия, которые должна была выполнять страна-должник. А британская армия и военный флот должны были обеспечивать послушание страндолжников и усмирять возникавшие в них народные восстания. Этому феномену сращивания государства и финансовых магнатов Великобритании в конце XIX – начале XX вв. Хобсоном и Лениным были даны новые названия: «империализм» и «финансовая олигархия». Но по существу в этом сращивании государства и олигархии не было ничего принципиально нового. Мы видели то же самое при других олигархических режимах и за две тысячи лет, и за 800 лет, и за 200-300 лет до британского империализма. Новое заключалось лишь в том, что в промышленную эпоху особую роль приобрели именно финансы и финансовая олигархия, которая превзошла по своей силе и влиянию другие прослойки внутри олигархии (торговую олигархию, военную, промышленную, земельную, криминальную и т.д.). Впрочем, Хобсон и Ленин, а вслед за ними некоторые историки, пожалуй, преувеличили роль именно финансовой олигархии в эпоху британского империализма1. Мы и в прошлом видели магнатов, которых можно было бы отнести к финансовой олигархии, таких как Красс в Древнем Риме и Фуггеры в Европе XVI века. Что касается XIX века, то те же Ротшильды занимались не только финансовыми операциями, но и, например, добычей нефти в России; они были крупными торговцами и спекулянтами на рынках сырьевых товаров, а также драгоценных металлов и камней. Так, в конце XIX в. они монополизировали мировой рынок ртути и участвовали совместно с другими магнатами в создании мировой монополии на рынке алмазов и бриллиантов (De Beers). Как пишет Р.Дэвис, их интерес к рубинам Бирмы подтолкнул британское правительство в 1886 г. к тому, чтобы сделать своей колонией также и эту страну, граничившую с британской Индией ([170] p.212). Причем, эта сфера деятельности приносила Ротшильдам, возможно, не меньшие прибыли, чем финансовые операции. Например, им удалось в 1870 г. заключить исключительно выгодный контракт с Испанией, по которому они контролировали все производство и экспорт ртути из этой страны и при этом совсем не инвестировали в ее производство - все инвестиции осуществлялись за счет испанского правительства. 1

С ними спорит, например, Р.Дэвис, утверждая, что не только финансовые интересы были движущей силой британского империализма ([170] p. 201).

442 Несмотря на это, они получали 54% прибылей от продаж испанской ртути, в то время как испанское правительство получало очень мало или совсем ничего, так как значительная часть ее доли в прибылях (46%) уходило на инвестиции в добычу и производство ртути. Лишь спустя полвека (в 1921 г.) Испании удалось расторгнуть этот кабальный договор с Ротшильдами – до этого его расторжение было невозможным и могло повлечь международные санкции ([193] pp.580-581). Конечно, возникает вопрос, каким образом Ротшильдам удалось добиться от испанских чиновников заключения столь выгодного для них контракта. Как видим, источники прибылей олигархии в XIX веке принципиально не изменились. Источником самых крупных прибылей по-прежнему были товарные спекуляции, монополизация рынков и получение эксклюзивных контрактов или комиссионных от государства как следствие каких-то особых услуг или подкупа чиновников. Сохранился и такой источник прибылей, как прямой военный грабеж, в духе кондотьеров позднего средневековья. Примером такого рода является деятельность Сесила Родеса в Южной Африке. Этому удачливому английскому торговцу и спекулянту удалось в 1890-х годах совместно с партнерами установить контроль над 90% мирового производства алмазов и бриллиантов (с образованием компании De Beers), а также занять весомое место в южноафриканской золотодобыче. Но его амбиции простирались намного дальше, чем сколачивание крупного состояния. Он мечтал всю Африку превратить в британскую колонию и построить железную дорогу от Каира до Кейптауна, и даже США опять сделать британской колонией.

Колосс Родосский. Источник: [17] Эта карикатура на Сесила Родеса появилась после того как он объявил о своих планах провести телеграф от Кейптауна до Каира.

До США у него руки не дошли, но зато в Африке он развернул действительно бурную деятельность. Действуя где хитростью и подкупом, где военной силой и провокациями, он в течение 1880-1900 гг. установил контроль над огромными территориями в Африке, которые ранее были свободными. Сегодня это территории четырех африканских государств – Зимбабве, Замбии, Малави и Ботсваны, и их площадь в несколько раз превышает площадь современной Великобритании. Подобно феодальным баронам или подобно Валленштейну во время Тридцатилетней войны в Европе, Родес стал по сути единоличным правителем в этих вновь образованных государствах1. Он даже не постеснялся их назвать своим именем: Южная Родезия, Северная Родезия и т.д. А с непокорными местными вождями он безжалостно расправлялся военной силой, как это 1

В последующем, после смерти Родеса, они были превращены в британские колонии.

443 произошло с негритянским королем Лобенгулой в 1893 г., который пытался восстановить утраченный контроль над Зимбабве [182]. Фактически Родес явился и зачинщиком англо-бурской войны. Став в 1890 г. премьер-министром британской Капской колонии, он предпринял попытку подчинить своей власти голландских колонистов Трансвааля (буров). В этих целях в 1895 г. он организовал военную провокацию против буров, которая, хотя и закончилась неудачно, но положила начало военному противостоянию буров и англичан, что привело через несколько лет к кровопролитной англо-бурской войне. Заслуги Сесила Родеса перед Британской империей были оценены очень высоко. Как пишут историки, сама королева Виктория (1837-1901 гг.) его ценила и находила привлекательным его «империализм» (Rhodes, Cecil [182]), в основе которого, как видим, лежало то же стремление к личной власти путем военных захватов, что и у кондотьеров времен Тридцатилетней войны. Следует отметить исключительную враждебность британского империализма всяким национальным движениям и всяким нациям вообще. В течение XIX века произошло несколько очень крупных восстаний в Китае против господства иностранных купцов, но все они безжалостно подавлялись. Например, во время тайпинского восстания (1850-1864 гг.) английские и французские войска прошли через всю страну и совершали повсюду страшные насилия над китайцами, стремясь восстановить в стране власть маньчжурской династии. Еще более жестоко было подавлено восстание сипаев в Индии (1857-1859 гг.). Англичане выгнали все население Дели из своих домов на улицу и устроили над ним скорую расправу. Тысячи людей были убиты; многих арестованных казнили без всякого суда и следствия, для устрашения населения [221]. Казни производились с особой жестокостью: англичане привязывали индийцев к жерлу пушки и выстреливали из нее, отчего тело разлеталось в клочья. В Африке в британских колониях была создана система апартеида – расовой дискриминации негритянского населения. Таким образом, впервые в истории на государственном уровне была создана и утвердилась доктрина неполноценности отдельных рас и наций – предшественница нацистских доктрин XX века.

Подавление индийского восстания англичанами – картина В.Верещагина

Интересно, что ни британское правительство, ни магнаты, принимавшие активное участие в формировании его внешней политики, даже не старались придать этой политике более респектабельный вид. И это касалось не только Индии, Китая или Ирландии, но и, например, Балкан, находившихся в самом центре Европы. Хорошо известно о бедствиях славян, греков, армян и других христианских народов, оказавшихся под турецким игом. В течение всего XIX в. происходили восстания этих народов против турецкого владычества,

444 но они жестоко подавлялись турецкими войсками, которые при этом совершали страшные злодеяния, порой просто вырезая местное население или сжигая его живьем в домах и христианских храмах. Ведущие европейские державы: Франция, Германия, Россия, - были возмущены турецкой политикой и требовали ее изменения. В частности, в 1875-1876 г. начались массовые восстания в Боснии и Герцеговине, Сербии, Черногории, Болгарии, и турецкие войска в очередной раз совершили чудовищные злодеяния при подавлении восстания в Болгарии. Весь мир был возмущен таким поведением Турции. Франция, Германия и Россия на совещании в Берлине в мае 1876 г. составили так называемый Берлинский меморандум, в котором потребовали от Турции проведения реформ с введением автономии для балканских народов. В самой Англии пресса с возмущением писала о турецких злодеяниях. Но британская правящая верхушка опять выступила против общественного мнения Европы. Она и не думала менять свою политику всемерной поддержки Турции и послала свой флот для поддержки действий Турции по подавлению восстаний балканских народов ([39] 4, VI, 2). Как пишет Р.Дэвис, для английского премьера Дизраэли и других поддерживаемых Ротшильдами политиков была неприемлема логика, по которой аморальность турецкого режима должна была влиять на их отношение к Турции ([170] p.155): в их внешней политике не было никакого места для морали или гуманизма.

Резня на Хиосе – картина Э.Делакруа

Причем, политики и государства, придерживавшиеся противоположных взглядов, вызывали у них настоящую ненависть. Известно, например, что Ротшильды и поддерживаемые ими политики проводили в этот период явно антироссийскую политику.

445 В частности, сам Дизраэли в письме английской королеве Виктории в августе 1877 г. писал о «чрезвычайной враждебности» Ротшильдов «современной политике России» ([170] p.156). А внешняя политика России в этот период как раз преследовала высокоморальную цель – освобождение славян, греков и других христианских народов изпод турецкого ига. Но эти альтруистические мотивы во внешней политике были совершенно непонятны и неприемлемы для британской правящей верхушки. Именно поэтому русско-турецкая политика Великобритании в этот период кажется на первый взгляд совершенно непонятной. Она непонятна лишь до тех пор, пока не учитываются эти особенности олигархического мышления, ненавидящего все, что не связано с денежными интересами, а связано с чистым альтруизмом или гуманизмом. Эта ненависть к национально-освободительному движению балканских народов и к альтруистической политике России была особенно заметна в течение всего периода от Крымской войны 1854-1856 гг. до Берлинского конгресса 1878 г. Сама Крымская война была одним из ярких примеров такой политики британской олигархии. Формально Англия поддержала Турцию в войне с Россией. Но Россия не имела никаких планов аннексии территории Турции, поэтому всем было ясно, что речь идет о стремлении британской правящей верхушки не допустить освобождения балканских народов из-под турецкого ига1. В войне погибло примерно 250 тысяч англичан и французов и столько же русских. Для чего она была нужна Англии или Франции, для чего гибли в Крыму англичане и французы – ни в Англии, ни во Франции так никто и не понял: ни та, ни другая от победы в войне ничего не получили. Весь выигрыш от войны достался Турции, а проигрыш – в основном балканским христианам. Даже английский историк Д.Тревельян, писавший историю Англии в интересах английского истеблишмента, был вынужден признать, что Крымская война «являлась просто глупой экспедицией в Черное море, предпринятой без достаточных оснований, потому что английскому народу наскучил мир… Буржуазная демократия, возбужденная своими излюбленными газетами, подстрекалась к крестовому походу ради турецкого господства над балканскими христианами…» ([111] с.573). В самой Англии лидер оппозиции Гладстон призывал изменить политику Великобритании на Балканах и хорошо аргументировал свои доводы. Давайте позволим России создать независимые славянские государства у ее границ, - говорил он. Эти государства станут буфером, который не позволит России расширять свою территорию далее на Балканы (что и произошло в последующем) ([170] p.155). Но такой совершенно здравый подход не был приемлем для британской правящей верхушки по двум причинам. Его принятие означало, что Великобритания, во-первых, потакает неким альтруистическим началам в мировой политике (со стороны России), и, во-вторых, поощряет движение наций в сторону самоопределения. Поэтому Ротшильд и Дизраэли категорически отвергли эту идею Гладстона. Ту же политику проводили они и во время русско-турецкой войны 1877-1878 гг. После того как Турция в результате сокрушительного поражения согласилась с созданием славянских государств на Балканах и подписала соответствующий мирный договор в СанСтефано в марте 1878 г., Великобритания, угрожая войной России и даже приведя военные корабли в Черное море, настояла на пересмотре этого договора2. В итоге на Берлинском конгрессе в июне 1878 г. независимость славянских государств была существенно урезана. Во-первых, территория Болгарского государства была сокращена в 1

В 1853 г. Россия предприняла попытку добиться улучшения положения православных христиан, потребовав для них религиозно-культурной автономии на территории Османской империи. А после отказа последней начала против нее войну, введя свои войска на Балканы. В ответ на это Великобритания начала военные действия против России, решив ее «наказать». Так началась Крымская война 1854-1856 гг., в которой на стороне Великобритании воевала также Франция, Турция и Пьемонт-Сардиния. 2 В соответствии с этим договором должно было быть создано огромное независимое Болгарское государство, Румыния, а также Босния и Герцеговина и армянские территории в качестве автономии в составе Османской империи.

446 3 раза по сравнению с тем, о чем договорились в Сан-Стефано, и значительная часть болгар так и осталась под турецким игом ([39] 4, VI, 2). Во-вторых, Босния и Герцеговина были включены в состав Австро-Венгрии, что, в свою очередь, похоронило надежды Хорватии и Словении на освобождение от австрийского господства. В-третьих, были проигнорированы пункты договора Сан-Стефано, касавшиеся образования автономии для армян. Не были забыты и британские имперские интересы – согласно достигнутым в Берлине договоренностям Турция передала Кипр Великобритании, и он стал британской колонией. Таким образом, Британия за свою помощь Турции в сохранении турецкого господства над балканскими славянами и армянами получила и свои «комиссионные», что позволило ей увеличить свои собственные колониальные владения. Некоторые английские историки почему-то считают, что таким образом Великобритания боролась чуть ли не с российской агрессией на Балканах. Но в действительности, как и в Крымской войне, она боролась не с российской агрессией, поскольку у России не было цели присоединить Балканы к себе, а с национальноосвободительным движением народов, оказавшихся под турецким игом, которые поддерживала Россия. И подавление этого движения британской правящей верхушкой - в частности, присоединение Боснии и Герцеговины к Австро-Венгрии - сыграло роковую роль в последующих событиях, спровоцировав убийство наследника австрийского трона в столице Боснии Сараево в 1914 г. сербским националистом и втянув Европу в Первую мировую войну. А игнорирование достигнутых в Сан-Стефано договоренностей в отношении армянской автономии привело к геноциду армян, начавшемуся в Турции уже в 1890-е годы и приведшему к истреблению в конце XIX - начале XX вв. миллионов армян турками. Лайонел Ротшильд, глава дома Ротшильдов, писал по поводу турецкой политики Великобритании премьер-министру Дизраэли незадолго до Берлинского конгресса 1878 г. (когда британский подход был уже высказан России): «я не могу выразить, как я радуюсь успеху патриотической и справедливой политики» ([170] p.155). Так британская олигархия понимала патриотизм и справедливость. Как уже было сказано, Ротшильды не были единственным олигархическим семейством Великобритании XIX века, таких семейств было, по крайней мере, несколько десятков. То исключительное влияние, которое Ротшильды в определенный период оказывали на политику Великобритании, определялось, по-видимому, тем, что они были, во-первых, одним из богатейших семейств, и во-вторых, они были типичными представителями своего класса и выражали его интересы. Поэтому то, что они делали в области внешней политики, встречало молчаливое одобрение всей верхушки. Если у них и были расхождения во взглядах с другими магнатами, то это касалось лишь тактики, но не целей и общего направления внешней политики. Например, Ротшильд не одобрял идеи Родеса о развязывании войны с бурами и о превращении всей Африки в британскую колонию силовым методом, он предпочитал порабощать страны и народы при помощи торговли и финансов. В частности, он говорил Родесу, что со временем и Трансвааль, и весь юг Африки без всякой войны окажется под контролем у англичан. Как пишет Р.Дэвис, Ротшильды были ярыми сторонниками идеи свободной торговли и ярыми противниками другой идеи – идеи о том, что государство должно заботиться о благосостоянии своих граждан ([170] pp.215-217). Между тем, именно забота о благосостоянии своих граждан отличает некоррумпированное государство от коррумпированного. Заканчивая характеристику мировой олигархии XIX века, необходимо отметить еще два момента. Во-первых, помимо британской правящей верхушки, в мировую олигархию той эпохи входила и часть правящих кругов других колониальных государств: Франции, Голландии и других, – при сохранении лидирующей роли Британии. Во-вторых, во всех колониях и экономических колониях мировая олигархия опиралась на местную олигархию, без которой ее власть над этими странами была бы непрочной или просто невозможной. Например, в Испании в дешевой распродаже ресурсов и земель в XIX веке

447 принимали участие как иностранцы, так и местные спекулянты и финансовые воротилы. В частности, во время грандиозной распродажи земель в 1845 г, когда было продано порядка 15-20% всех земель страны, именно спекулянты и финансисты получили возможность скупить эти земли по дешевке. Было объявлено, что в качестве оплаты принимаются облигации государственного долга Испании, которые к тому времени многократно обесценились. Спекулянты быстро скупили эти облигации и затем с их помощью на земельных аукционах выкупали выставленные участки земли, которые обходились им невероятно дешево, во много раз дешевле объявленной цены. В то же время крестьянам, рассчитывавшим на возможность выкупа земли в рассрочку, испанское правительство не предоставило такой возможности - крестьяне были вынуждены уплачивать всю сумму сразу и в полном размере деньгами (которых у них не было). Поэтому они лишь поражались тому, с какой быстротой спекулянты раскупают земельные участки, а сами ничего не могли купить. Как видим, условия продажи земель были дискриминационными по отношению к крестьянам и явно более предпочтительными по отношению к международным и местным финансовым спекулянтам. Налицо сговор между испанской чиновничьей олигархией, организовавшей эти аукционы, и международной и местной финансовой олигархией ([193] pp.554-556). Другим примером сотрудничества международной и местной олигархии может служить та необычайная поддержка, которую Британия оказывала местным князьям в Индии, поддерживая их местнические интересы и разваливая все, что служило объединению страны в единое целое. Как пишет российский историк С.Кара-Мурза, «Когда англичане захватили Индию, очень развитую по тем временам страну, не знавшую голода, они первым дело уничтожили большую ирригационную систему, поддержав сепаратизм князьков и добившись отката назад в государственном устройстве – к раздробленности, при которой большая оросительная система не могла существовать» ([47] pp.554-556). По-видимому, разрушение ирригационной системы (наряду с введением свободной торговли) было одной из причин тех страшных голодоморов, которые охватили Индию с середины XIX по начало XX вв. Но это мало волновало британскую колониальную администрацию, намного больше ее заботили, во-первых, поддержание страны в состоянии раздробленности (чему способствовало разрушение единой оросительной системы), а во-вторых, поддержание хороших отношений и сотрудничество с мелкими местными князьями и раджами (то есть с местной олигархией), которые помогали англичанам удерживать власть над Индией и подавлять восстания индийского народа Это трепетное отношение британской правящей верхушки к местной олигархии можно иллюстрировать следующим примером. В 1877 году, через двадцать лет после грандиозного восстания, охватившего всю страну и чуть было не уничтожившего британское господство в Индии, там был организован настоящий «спектакль» с участием королевы Виктории (1837-1901 гг.). Формальным поводом для празднества явилось провозглашение английской королевы императрицей Индии, но неформальным поводом, по-видимому, являлось 20-летие успешного подавления британскими и местными властями общеиндийского восстания 1857 года. На грандиозное торжество были приглашены 300 раджей и князьков со всей Индии, которым королева торжественно обещала соблюдать их традиционные права и обычаи. А раджи имели возможность высказать свое почтение британской королеве, которая теперь стала еще и императрицей Индии. Как отмечает С.Шама, устроенный по этому случаю банкет и сопровождавшие его развлечения были самыми роскошными и дорогими в английской истории, и продолжались целую неделю. По словам английского историка, за эту неделю в Индии от голода умерли тысячи индийцев, так как многие регионы страны были поражены голодомором, но это совершенно не смущало устроителей торжества [294].

448

Виктория и Дизраэли. Карикатура Д.Тенниела в журнале «Панч» от 15 апреля 1876 г. (в связи с провозглашением королевы Виктории императрицей Индии). Источник: [17] На рисунке изображен британский премьер-министр Дизраэли, преподносящий королеве Виктории корону Индии.

Глава XV. Индустриализация Запада и раскол мировой олигархии (конец XIX – начало XX вв.) Как было показано в предыдущей главе, в середине XIX в. мир был однополярным. Миром правила Британия, она процветала за счет эксплуатации и ограбления других стран и народов, она устанавливала правила игры во всем мире. В соответствии с этими правилами мир делился на хищников и на их добычу. Львиная часть добычи принадлежала британскому льву. Хищникам поменьше, например, Франции, также могла перепасть их часть добычи, если они были готовы играть по этим британским правилам игры. Если же кто-то пытался играть по своим правилам или, не дай Бог, помогать жертвам, как, например, Россия в середине XIX века, то британский лев тут же обрушивался на нарушителя всей своей львиной мощью и наказывал за нежелание соблюдать звериные законы. А другие хищники, радуясь, что наказывают не их, и стараясь продемонстрировать свою лояльность, тоже старались укусить строптивца, благо он уже был подмят британским львом и не мог дать им сдачи. Но эта картина однополярного звериного царства вдруг в конце XIX в. очень резко и быстро изменилась. Британский лев неожиданно одряхлел, а другие хищники столь же неожиданно окрепли и некоторые даже превзошли его своей силой. Это случилось потому, что целому ряду стран Европы и Северной Америки удалось провести индустриализацию или, как пишут экономические историки, «вторую промышленную революцию», чего не удалось сделать Великобритании. А в новейшую историческую эпоху именно уровень индустриализации в первую очередь определял и определяет экономическую и военную мощь страны и государства. 15.1. Причины быстрой индустриализации Западной Европы и Северной Америки и упадка Великобритании в конце XIX – начале XX вв. Великобритания была бесспорным мировым промышленным лидером вплоть до последних десятилетий XIX в. Так, совокупные мощности хлопчатобумажной

449 промышленности1 трех крупнейших стран Запада: США, Франции и Германии, составляли лишь 45% от мощностей Великобритании в 1834 г. и 50% в 1867 г. ([152] 1, p.443). Примерно таким же – 2 к 1 – было и соотношение между Великобританией и тремя названными странами по выпуску чугуна. Таким образом, в середине столетия промышленность Великобритании была приблизительно в два раза мощнее, чем промышленность трех других ведущих стран Запада, вместе взятых. Но на рубеже XIX и XX вв. произошел резкий рост промышленных мощностей и промышленного производства США, Германии, Швеции, Дании, а также, в несколько меньшей мере, Франции, Канады, Италии, России и некоторых других стран. Например, выпуск чугуна в Германии с 1845/54 по 1910/13 гг. вырос в 80 раз и в полтора раза превысил выпуск чугуна в Великобритании. Еще бóльшим оказался разрыв в объемах выпуска современной и наукоемкой продукции. Накануне Первой мировой войны Германия превосходила Великобританию по выпуску стали в 2,3 раза, по производству электроэнергии – в 3,2 раза ([193] pp.773-779). По объему производства продукции химической промышленности в 1914 г. США превзошли Великобританию в 3,1 раза, Германия – в 2,2 раза, а Франция почти догнала Великобританию ([253] p.233). В целом по уровню производства в обрабатывающей промышленности Великобритания переместилась к 1913 г. с первого на третье место, пропустив вперед себя США и Германию ([152] 1, p.25). Как пишет английский историк Д.Белчем, хотя некоторые экономисты пытались при помощи сложных расчетов доказать обратное, но «никакие расчеты… не могут скрыть главного – экономика [Великобритании] не смогла осуществить техническое и организационное перевооружение на этапе “второй промышленной революции”. Старые экспортные отрасли продолжали производить старую продукцию без всякой модернизации, продолжая доминировать в экономике, в то время как в химической, электротехнической, автомобилестроительной отраслях и в транспортном машиностроении… задавали тон страны, поздно вставшие на путь индустриализации» ([135] p.194). Историк называет случившееся с Англией в то время «голландской болезнью», по аналогии с тем, что происходило в Голландии в XVIII в. в эпоху английской Промышленной революции. В итоге, - пишет Д.Белчем, - «потеряв конкурентоспособность, Великобритания превратилась в паразитирующую торговофинансовую экономику, живущую за счет приобретенной ранее монополии и накопленного богатства…» ([135] p.197). Естественно, возникает вопрос, в чем причины или причина произошедшего. На сегодняшний день есть только одно удовлетворительное объяснение: все вышеуказанные страны, где на рубеже XIX-XX вв. произошла быстрая индустриализация, прибегли в тот период к жесткому протекционизму. Ни одного другого удовлетворительного объяснения экономические историки дать не в состоянии, несмотря на то, что такие попытки предпринимались. Например, П.Байрох констатирует, что европейские страны, перешедшие к протекционизму, в 1892-1914 гг. росли намного быстрее, чем Великобритания, и приводит таблицу, показывающую, как резко ускорился экономический рост в европейских странах после их перехода к протекционизму ([153] pp.70, 90). Л.Кафанья указывает на очевидную роль протекционизма в индустриализации Италии в этот период, Д.Норт и М.Билс – на его роль в индустриализации США, В.Коул и П.Дин – в индустриализации Германии, Р.Портал – в индустриализации России ([192] p.317; [152] 1, pp.680-681, 17-18, 824-844; [137] p.1044). Совершенно очевидно, что открытие Великобританией своей экономики для внешней конкуренции в середине XIX в. в конечном счете оказало ей самой «медвежью услугу». Конечно, благодаря этому ей удалось в какой-то момент заставить многие страны также открыть свою экономику для английских товаров, что способствовало росту 1

Именно эта отрасль промышленности была сильнее всего развита в ту эпоху, и ее развитие определяло уровень общего промышленного развития страны.

450 британского экспорта и процветанию Англии в середине столетия. Но до многих государств: США, Германии, России, Италии, Франции и т.д., - в конечном счете, дошла суть происходящего, и они ввели высокие таможенные пошлины, защитив свои внутренние рынки. Эта протекционистская защита снизила риск инвестирования и привела к бурному строительству новых предприятий и целых новых отраслей в этих странах, в то время как в самой Великобритании, открытой для внешней конкуренции, эти стимулы отсутствовали, поэтому, как пишет Д.Белчем, «фирмы не желали брать на себя риск и расходы по внедрению инноваций» ([135] p.195). Между тем, кризис поразил не только английскую промышленность, но и сельское хозяйство, о чем противники свободной торговли в Англии предупреждали еще в середине XIX века. Но высокотехнологичное английское сельское хозяйство тогда имело еще большие конкурентные преимущества. Кризис начался тогда, когда США внедрили у себя современные сельскохозяйственные методы, чему также помог протекционизм, и завалили мировой рынок дешевым зерном. В итоге производство зерна в Великобритании с 1865/74 по 1905/14 гг. сократилось на 26%, несмотря на рост населения, и страна превратилась в крупного импортера этого основного вида продовольствия. В то же самое время Германия, несмотря на примерно такие же природно-климатические условия, что были в Англии, но благодаря протекционизму, за тот же период увеличила производство зерна в 2,2 раза и по объемам его производства в 1905/14 гг. превысила Великобританию почти в 9 раз ([192] p.752). В действительности последствия свободной торговли для Великобритании могли бы быть намного хуже, если бы не ее огромная колониальная империя. Ее колонии служили ей, с одной стороны, источниками дешевого сырья, чего не имела, например, Германия, а с другой стороны, рынками сбыта для дряхлеющей промышленности. И то, что эту промышленность не постиг быстрый и полный крах, объяснялось прежде всего тем, что ее текстиль и прочие изделия навязывались британским колониям, не имевшим никакого собственного промышленного производства и вынужденным волей-неволей покупать то, что им привозили из Великобритании. Таким образом, вся эта неуклюжая полуфеодальная конструкция, называвшаяся Британской империей, все более отставала от современного прогресса, и к деиндустриализации британских колоний: от Западной Африки и Ирландии до Индии, - произошедшей еще в XVIII – начале XIX вв., добавилась и начавшаяся теперь деиндустриализация самой Англии. Так глобальная экономика в очередной раз доказала свою нежизнеспособность. В то же время удивительна не только та скорость, с которой произошла индустриализация США, Германии и других стран, указанных выше, но и единодушный порыв этих государств в сторону введения протекционизма. Переход к протекционистской политике начался: в США – в 1861 г., в Австро-Венгрии – в 1874/75 гг., в России – в 1877 г., в Германии – в 1879 г., в Испании – в 1886 г., в Италии – в 1887 г., в Швеции – в 1888 г., во Франции – в 1892 г. ([152] 1, p.472, [153] р.90). Касательно европейских стран это можно объяснить двумя причинами. Во-первых, затяжной экономический кризис, начавшийся после либерализации европейской торговли в 1860-е годы (см. предыдущую главу), убедительно продемонстрировал всем странам, что обещания и прогнозы либеральных экономистов оказались неверными. Во-вторых, европейским государствам начала надоедать агрессивная политика британского империализма, не желавшая считаться ни с их собственной политикой, ни со складывавшимся в Европе общественным мнением. Как пишет американский историк А.Гершенкрон, неспособность России закрепить победу в русско-турецкой войне 18771878 гг. ввиду противодействия Великобритании показала русскому правительству необходимость быстрой индустриализации ([179] p.158). Эта необходимость стала очевидной потому, что в новейшую эпоху только индустриализация могла обеспечить государству экономическую и военную мощь, необходимую для того, чтобы играть

451 самостоятельную партию в мировой политике. А единственный путь к быстрой индустриализации состоял во введении жесткого протекционизма. Судя по всему, аналогичные соображения были и у правительств других европейских государств. Диктат Великобритании сначала во время Крымской войны, а затем во время русско-турецкой войны 1877-1878 г. был слишком очевиден, он слишком сильно шел вразрез с европейским общественным мнением, с позицией, которую имели по балканскому вопросу не только Россия, но и, например, Германия и другие государства1. Непонимание британской политики могло вызывать у европейских государств лишь недоумение и страх – какой еще прыжок или кульбит совершит британский лев, какой еще демарш предпримет британская дипломатия или британская армия и военно-морской флот вопреки европейскому общественному мнению, гуманизму и здравому смыслу. Поэтому необходимость быстрой индустриализации в целях экономической и военной самостоятельности по отношению к Великобритании стала для большинства европейских государств совершенно очевидной. Продолжение британской военной агрессии по всему миру могло лишь усилить осознание этой необходимости, теперь уже и у тех государств, которые не стремились, как Германия и Россия, к самостоятельной политической игре – всем стало ясно, что надо иметь сильную промышленность и сельское хозяйство, чтобы иметь возможность при необходимости себя защитить. Именно в этот период мы видим новую волну колониальных захватов: введение британских войск в Египет в 1882 г., захват британской армией Судана в 18821885 гг., Бечуанленда (Зимбабве) в 1885 г., Бирмы в 1886 г., окончательное покорение Францией в начале 1880-х годов Индокитая, захват ею Туниса, вызвавший озлобление Италии ([39] 4, VI, 3). Весь этот империалистический шабаш мог лишь ускорить поворот остальных европейских государств в сторону протекционизма и индустриализации, который мы видим во второй половине 1880-х годов, после первой волны конца 1870-х гг. В США мотивы для перехода к жесткому протекционизму были похожими, но за него развернулась нешуточная борьба. Дело в том, что стремление северных штатов США к введению протекционизма было одним из двух основных вопросов, из-за которых разразилась Гражданская война 1861-1865 гг. [128] В этой войне страна потеряла убитыми более 600 000 человек, и еще полмиллиона было ранено или покалечено. Если учесть, что население США в то время составляло 30 миллионов, то примерно каждый седьмой американец, способный держать оружие, был либо убит, либо ранен и покалечен. Второй вопрос, из-за которого сражались и гибли эти массы людей в гражданской войне, был вопрос о запрещении рабства. Но дело было вовсе не в желании белых американцев помочь несчастным негритянским рабам – на самом деле их судьба волновала не слишком многих. Даже среди самих аболиционистов (борцов за отмену рабства) было немало тех, кто предлагал выселить всех негров либо обратно в Африку, либо в резервацию на территории США ([130] pp.367-383). Что действительно волновало миллионы американцев – ввоз негров в Америку подрывал американский рынок труда, лишал работы белых и обваливал их заработную плату, так как все больше и больше работ, за которые раньше платили нормальные деньги, теперь выполнялись дешевым рабским трудом негров, и за них никто уже не хотел платить нормальную зарплату, а соответствующие профессии теряли всякий престиж. То есть ввоз чернокожих рабов в США был сравним по своим последствиям с тем, что мы имеем сегодня в связи с наплывом в развитые страны нелегальных иммигрантов. Таким образом, взявшиеся за 1

Выше говорилось о Берлинском меморандуме, принятом 13 мая 1786 г. Германией, Францией и Россией накануне русско-турецкой войны, с ультимативными требованиями к Турции о предоставлении политических свобод балканским народам. Великобритания его проигнорировала и высказалась в поддержку Турции, которая, ободренная такой поддержкой, продолжила свои репрессии; в ответ Россия объявила Турции войну. Берлинский меморандум был не единственным документом – подобных международных дипломатических документов, касающихся положения покоренных народов в Турции было множество, и почти все они игнорировались Великобританией ([39] 4, VI, 2).

452 оружие северяне сражались в Гражданской войне 1861-1865 гг. не за мифическую свободу негров, как это порой пытаются представить, а за свои собственные интересы, за избавление от нечестной конкуренции – конкуренции со стороны дешевого рабского труда. Ну и другая цель, как уже было сказано, состояла в том, чтобы избавиться от засилья импортных британских товаров, которое также лишало миллионы американцев возможности нормально жить и работать и грозило опять превратить США в экономическую колонию Великобритании. Необходимо было поставить этому импорту надежный заслон в виде импортных пошлин и строить свою американскую промышленность. Обе эти цели были достигнуты к 1865 г., к моменту окончания Гражданской войны: рабство было запрещено, а импортные пошлины почти по всем товарам были повышены до 45-50% ([153] p.141). После этого начался необыкновенный расцвет и подъем Америки, сделавший ее самой сильной державой мира. 15.2. «Американское чудо» XIX века и его причины Но одних этих факторов недостаточно, чтобы объяснить тот феномен, который произошел с США. В начале XIX века это была пустынная территория, Дикий Запад, населенный немногочисленными индейцами, ковбоями и авантюристами, не имевшая еще почти никакого промышленного производства и являвшаяся по существу британской экономической колонией. А уже к концу этого столетия США превратились в крупнейшую и самую передовую экономику мира и мировую державу. Хорошо известно, что ключевую роль в этом процессе сыграла иммиграция из Европы, причем иммиграция наиболее активной, деятельной и предприимчивой части европейского населения. Хотя этот факт общеизвестен, но мало кто задумывается о том, что же побудило десятки миллионов европейцев уехать со своей родины в Америку, а историки предпочитают молчать на эту тему, ограничиваясь констатацией факта. Между тем, с 1821 г. по 1924 г. из Европы эмигрировало 55 миллионов человек, половина из них - в США, половина – в другие страны: Латинскую Америку, Канаду, Австралию и т.д. Причем, больше всего эмигрировало из Великобритании (включая Ирландию) – 19 миллионов человек, примерно столько же, сколько там проживало в начале этого периода ([253] р.146; [193] р.701). Чем можно объяснить причины столь массовой эмиграции? Если мы попытаемся понять, что вообще вызывало массовую эмиграцию в истории, то убедимся, что причина была всегда одна и та же – неблагоприятные условия на родине эмигрантов. Судя по описанию древнеримского поэта и писателя Вергилия, крестьян в Древнем Риме толкала на массовую эмиграцию из Италии в другие страны Средиземноморья крайняя нужда и безысходность ([140] p.163). Число римлян, покинувших Италию в то время, исчислялось миллионами человек. Тем же объяснялась, например, массовая эмиграция испанцев из Испании в XVI веке. В главе XII приводилось мнение К.Хилла о том, что она была вызвана засильем испанских грандов и латифундистов, захвативших все земли, монополизировавших торговлю и перекрывших в Испании любые возможности для нормальной деятельности или нахождения нормальной работы. Поэтому множество испанцев предпочитало отправляться в Новый Свет, несмотря на ожидавшие их там лишения1. Это было все-таки лучше, чем очутиться на положении нищих и умереть от голода в своей собственной стране. Подобными же причинами была вызвана массовая эмиграция русских в конце XVI - начале XVII вв. Такого количества городов, которое в этот период было основано в 1

Как следует из записок испанского капитана Себастьяна Бискайно, написанных в начале XVII в., из 14 тысяч испанцев, приехавших на Филиппинские острова за предшествовавшие 20 лет, в живых к тому времени оставалась лишь 1 тысяча. Остальные умерли от болезней, в сражениях или по другим причинам ([32] с.715).

453 Сибири и на Юге России, называвшемся тогда «диким полем», больше не основывалось никогда1. Однако в местах проживания основного русского населения – в Центре и на Северо-западе Русской равнины – указанный период был самым драматичным в русской истории. Население этих территорий сократилось за полстолетия примерно в 5 раз, причем, бóльшая часть умерла от голодоморов, а меньшая часть эмигрировала на Восток и на Юг России, где и были основаны эти новые города ([60] главы VIII-IX). Это было результатом начавшейся в России глобализации и кризиса коррупции, а более конкретно – результатом жадности боярской олигархии, которая ради собственной наживы заморила голодной смертью бóльшую часть русского населения. Поэтому массовая эмиграция в Сибирь и на Юг России в этот период была не от хорошей жизни – как и испанские конкистадоры, русские землепроходцы и казаки видели в этом единственный выход из сложившейся жизненной ситуации. Л.Гумилев отмечает не только массовость русской эмиграции в Сибирь в этот период, но и тот факт, что туда отправились необыкновенно сильные и энергичные люди, такие как Ермак или Павел Бекетов, которых он называет «пассионариями». Он полагает, что Сибирь была освоена во многом благодаря такому массовому исходу «пассионариев», и проводит параллель с исходом в этот же период испанских конкистадоров в Новый свет ([32] с.397-398). Но он умалчивает о причинах этого исхода, а причины следуют из вышеизложенного. Как и испанские конкистадоры, русские землепроходцы бежали в Сибирь и на Юг России в силу вынужденных обстоятельств. Они вовсе не собирались сидеть на месте и ждать голодной смерти или продаваться в кабалу боярам за кусок хлеба, что делали многие их соотечественники. Так же как конкистадоры, они предпочли такой постыдной судьбе покорение новых земель и борьбу за выживание в суровых условиях Сибири и «дикого поля» южных степей. Именно поэтому эти «пассионарии», цвет русской и испанской нации, и покинули свою Родину, которая (и Россия, и Испания) после этого на несколько столетий погрузилась во мрак или, во всяком случае, откатилась далеко назад в своем развитии по сравнению с тем, что она представляла собой до того2. Итак, мы видим, что эмиграция, во-первых, способствует упадку той страны, откуда она направляется, поскольку эмигрируют самые сильные и активные люди, и соответственно, подъему той страны или территории, куда направляется поток эмиграции. Во-вторых, эмиграция, как правило, является следствием кризиса коррупции, который перекрывает возможности нормального существования для массы населения, с чем наиболее активная его часть не хочет мириться и предпочитает уезжать. В первой книге трилогии массовая эмиграция в разные исторические эпохи связывалась с глобализацией, то есть с интенсивной внешней торговлей ([59] глава XI). Это не противоречит вышесказанному, так как глобализация всегда в истории очень быстро приводила к кризису коррупции. В частности, во всех трех приведенных выше примерах: Древний Рим, Испания и Московская Русь на рубеже XVI-XVII вв., - массовая эмиграция происходила на фоне глобализации. Другие примеры массовых эмиграций: миграция миллионов китайцев с севера на юг Китая в течение I в. до н.э. - II в. н.э., массовый исход скандинавов (викингов и норманнов) из Скандинавии в IX-XI вв., - тоже были связаны с глобализацией и вызванным ею кризисом коррупции. История европейской эмиграции XIX – начала XX вв. подтверждает вышеизложенное. Мы видим здесь и глобализацию: объемы мировой торговли с 1800 г. по 1913 г. выросли в 25 раз ([316] p.313), - мы видим также и кризис коррупции. Как было 1

За 30 с небольшим лет (1586-1618 гг.) были основаны Уфа, Тюмень, Тобольск, Сургут, Пелым, Верхотурье, Тара, Нарым, Томск, Енисейск на Востоке и Воронеж, Курск, Царицын (Волгоград), Саратов, Елец, Белгород, Оскол, Валуйки на Юге России. 2 Как указывает Л.Гумилев, крах Испании в XVII в. был настолько глубоким, что даже гвозди для кораблей испанцы не были в состоянии сами делать и закупали в Нидерландах, хотя когда-то толедским кузнецам не было равных во всей Европе. Откат Московской Руси на столетия назад в XVII веке и ее отставание по всем позициям от Запада – тоже феномен хорошо известный и подробно описанный историками.

454 показано выше, уже в 1820-е-1840-е годы британская олигархия повела наступление на собственное население, что сопровождалось урезанием его прав и свобод, безработицей и экономическим кризисом. А безработица и ухудшение условий жизни привели к началу массовой эмиграции из Великобритании, которая продолжилась и в дальнейшем. Даже в самый благополучный период: 1850-1870 гг., - из страны (включая Ирландию) за два десятилетия эмигрировало почти 3 миллиона человек. Значит, далеко не всё в Британии было благополучно и далеко не для всех британцев. Но пик британской эмиграции пришелся на 1881-1920 гг., на эпоху экономического упадка страны, когда каждые 10 лет ее покидало в среднем 2,5-3 миллиона человек, то есть примерно каждый десятый ее житель ([193] p.751). В то же самое время, в условиях начавшегося застоя в британской промышленности в 1880-х годах безработица среди рабочих - членов профсоюзов колебалась от 10 до 13% ([135] p.230). Однако эта официальная статистика числа безработных недостаточно полно характеризует масштабы кризиса, с которым столкнулась в тот период Великобритания. Реальные масштабы этого кризиса становятся понятными как раз по количеству эмигрантов: за полстолетия страну покинул почти каждый второй житель Британии (!), - и покинул не от хорошей жизни, как и во всех других случаях массовой эмиграции. В частности, как указывают английские историки А.Милвард и С.Саул, основной причиной эмиграции из Великобритании и в целом из Европы в этот период была не особая привлекательность Америки, а именно неудовлетворенность британцев и европейцев своей жизнью у себя на родине ([253] р.145). Таким образом, каждый второй житель Британских островов настолько чувствовал себя плохо в своей родной стране, что решил ее навсегда покинуть.

График 3. Эмиграция и рождаемость в Великобритании 2,5

3,5 3,0

2,0

2,5 1,5

2,0 1,5

1,0

1,0 0,5

0,5

0,0

0,0 1851 1856 1861 1866 1871 1876 1881 1886 1891 1896 1901 1906 1911 1916 Среднее число рожденных девочек на 1 женщину (левая шкала) Количество эмигрантов, млн. чел. за 10 лет (правая шкала)

Источники: [319] p.230; [203] pp.13,195; [193] p.751 Имеющиеся данные опровергают расхожее утверждение историков о том, что эмиграция является следствием бурного роста населения. Мы видели уже выше, что волны эмиграции в XVI-XVII вв. из Испании и России вовсе не стали результатом роста

455 населения, а наоборот, происходили на фоне резкого его сокращения в этих странах. То же самое было в Древнем Риме и Древнем Китае – эмиграция сопровождалась полным запустением Италии и северного Китая в течение античной эпохи. Похожую картину мы видим в Великобритании в рассматриваемый период: чем более падала рождаемость, тем мощнее был поток эмиграции (см. график 3). К началу XX века рождаемость в Англии упала до исторического минимума, прирост населения страны почти прекратился. Несмотря на это, самая большая эмиграция из страны за всю ее историю произошла именно в первые два десятилетия XX века. Следовательно, массовая эмиграция не была результатом быстрого роста населения, который, наоборот, шел на убыль. В действительности оба этих явления: массовая эмиграция и падение рождаемости, - были характерной чертой многих кризисов коррупции в истории и были одним из главных последствий этих кризисов. Не стал исключением и кризис коррупции в Великобритании и других странах Западной Европы, начавшийся на рубеже XIX-XX вв. Разумеется, потоки миграций свидетельствуют не только о том, где населению хуже всего живется - и по этому признаку мы можем заключить, что в конце XIX – начале XX вв. хуже всех в Западной Европе жилось именно британцам - но и о том, где они рассчитывают на лучшее приложение своих сил и способностей. Здесь безусловным лидером в рассматриваемый период были США, куда направлялась приблизительно половина всей европейской эмиграции. Спрашивается, почему таким лидером не стали, наряду с США, какие-то другие страны – например, латиноамериканские страны, Австралия, куда также направлялись потоки эмиграции, но неизмеримо меньшие. Ответ очень прост – те же условия, которые важны для роста экономики, важны и для роста населения, включая привлечение наиболее активного населения из-за границы. Ту политику, которую проводили США: жесткий протекционизм и свобода предпринимательства, - не проводило ни одно другое государство за пределами Европы. Все эти государства были либо чьими-то колониями, либо странами, проводившими политику свободной торговли, которая душила их экономическое развитие и превращала их в сырьевые придатки развитых стран. Даже судьба Австралии и Аргентины, которые были очень привлекательными для европейских эмигрантов, очень сильно отличается от судьбы США. Хотя в эти две страны эмигрировали миллионы европейцев1, способности и навыки которых были, по-видимому, не хуже тех, что эмигрировали в США, но результат был совершенно другим. Как указывают В.Коул и П.Дин, эти страны так и не смогли провести индустриализацию и сформировались не как индустриальные державы, а как государства, построившие свое благосостояние на эксплуатации природных богатств: австралийских минеральных ресурсов и прекрасных аргентинских пастбищ для скота ([152] 1, pp.35-39). Но одна лишь эксплуатация природных богатств не могла обеспечить действительного раскрытия возможностей огромной массы европейских эмигрантов, не говоря уже о том, чтобы обеспечить их занятость. Поэтому Австралия и Аргентина ни в XIX веке, ни позднее не смогли породить даже что-то близкое к феномену США, принявших только за одно столетие около 30 миллионов иммигрантов из Европы (это при населении страны всего 5 млн. чел. в 1800 г.) и давших им средства к существованию и раскрытию их способностей. И поэтому эти страны к XX веку на порядок или даже более отстали от США по размерам своей экономики, количеству и плотности населения, а также по уровню его благосостояния, хотя начальные стартовые экономические и природно-климатические условия у них были ничуть не хуже, чем у Соединенных Штатов. Приток в США иммигрантов из Европы сопровождался притоком капиталов. И здесь мы имеем дело с еще одним интересным феноменом. Так же как люди во все исторические эпохи убегали от кризиса коррупции, точно так же от этих кризисов убегали 1

Например, в 1857 г. население Аргентины составляло всего лишь 1,5 миллиона человек, а с 1857 г. по 1914 г. туда иммигрировало почти 3,5 миллиона европейцев: итальянцев, испанцев, немцев, шотландцев, англичан, русских ([152] 1, p.38)

456 и капиталы – поскольку не могли найти себе применения. В Римской империи одновременно с бегством римлян из Италии в Африку, Галлию и Испанию вслед за ними туда устремились и римские капиталы. В самой Италии никто не хотел никуда инвестировать. Дело дошло до того, что для всех сенаторов ввели обязательное требование – 1/3 их капиталов они были обязаны инвестировать именно в Италии. Но и это не помогало, цены на итальянскую недвижимость в I в.н.э. все время падали, и император Тиберий был вынужден наказать многих крупных землевладельцев, не желавших инвестировать в Италии – он конфисковал их земли и имущество за ее пределами: в Галлии, Испании, Сирии, Греции ([180] pp. 517-518). А император Нерон вообще запретил вывоз золота, то есть по существу запретил экспорт капитала, из Италии. Все это происходило на фоне кризиса коррупции, поразившего в I в.н.э. сильнее всего именно Италию1. В дальнейшем эта история повторялась многократно. Во время кризиса коррупции в Венеции, Генуе и других городах-государствах Италии в XIV-XVI вв. итальянские предприниматели и банкиры тоже перестали инвестировать в своей собственной стране, зато охотно ссужали другие государства и инвестировали за рубежом. Это способствовало закату Италии и разрушению ее некогда самой развитой промышленности. Затем такая же судьба постигла Голландию: будучи самой развитой страной в первой половине XVII века, с конца этого столетия ее предприниматели и банкиры вдруг потеряли интерес к инвестициям в собственной стране и начали инвестировать в Англии – создавать там новые производства, давать кредиты английским предпринимателям и т.д. В итоге Голландию постиг жесточайший экономический кризис и упадок, а Англия, наоборот, к XIX веку превратилась в «мастерскую мира». Выше уже были описаны все эти явления: они происходили в условиях кризиса коррупции и политики открытых дверей, проводимых этими государствами – сначала итальянскими торговыми городами, а затем Голландией. Эта политика приводила к тому, что в открытые двери выдувало не только население, которое мигрировало в те места, где нет «сквозняков», но выдувало также и капиталы, которые следуют тому же правилу2. Поскольку этот феномен – нежелание инвестировать в собственной стране – был впервые замечен западной общественностью в Голландии в XVII-XVIII вв., то он получил название «голландская болезнь», хотя как видим, такая же «болезнь» имела место и ранее в других странах. На рубеже XIX-XX веков указанное явление повторилось еще раз. Теперь уже Великобритания, как раньше Голландия, открыла свою экономику, и ее капиталы вместе с населением стали убегать за границу. Этот феномен массового вывоза капитала дал основание Ленину писать о том, что капитализм перешел в новую стадию, стадию империализма, и вывоз капитала – ее характерная черта. Но в действительности, это характерная черта любой открытой экономики рыночного типа, и события рассматриваемой эпохи опять это подтверждают. Так, в 1825 г. объем всех накопленных долгосрочных инвестиций Великобритании за рубежом, включая все ее колонии, составлял всего лишь 500 млн. долл. и к 1840 г. вырос лишь до 700 млн. Но мы знаем, что до 1840-х годов Великобритания все еще жила в условиях протекционизма (хотя и не такого сильного, как до 1825 г.), поэтому объем ее заграничных инвестиций был незначительным – капиталы все еще инвестировались преимущественно в собственную экономику. Зато за следующие 75 лет, когда она жила в условиях режима свободной торговли, объем накопленных долгосрочных инвестиций за рубежом увеличился почти в 1

Соответственно, и классовый антагонизм в последовавшей гражданской войне 68-69 гг. н.э. был намного сильнее в Италии, нежели в других провинциях: уничтожение богатой Кремоны с ее жителями, погромы домов богатых римлян по всей Италии и т.д. (см. главу II) 2 Конечно, речь не идет о так называемых «горячих деньгах», краткосрочных спекулятивных капиталах, которые руководствуются своими законами. Но они вообще способствуют лишь разрушению экономики, поэтому речь идет не о них, а о капиталах, вкладываемых в производство и работающих на благо экономики.

457 30 раз и достиг в 1915 г. 19,5 млрд. долл. ([316] p.150) Причем, основная часть этих инвестиций направлялась в США, где создавались новые современные производства и отрасли промышленности. А в самой Великобритании, как уже было указано, их создавалось очень мало. Таким образом, мы видим, что с середины XIX в. британские «пассионарии» и предприниматели не просто стали массами уезжать в США, а еще везли с собой британские капиталы (и научные разработки) и создавали там современную промышленность (причем, на принципиально новой научно-технической основе) – точно так же как в XVIII веке голландские предприниматели и голландский капитал переместились в Англию и помогли ей осуществить Промышленную революцию. Причина этого явления очень проста. Любой предприниматель старается минимизировать риск своих инвестиций. Если у него есть выбор, где начинать новое производство – в той стране, где есть высокие импортные пошлины, или в той, где их нет, он всегда, при прочих равных условиях, предпочтет первую страну. Так он будет уверен в том, что не прогорит по какой-то непредвиденной причине – например, в результате преднамеренного демпинга (импорта товаров по дешевке) из-за границы или в результате повышения налогов, уровня зарплаты, стоимости сырья, аренды земли и недвижимости в стране производства и т.д. Если же протекционистской защиты нет, то любое из указанных выше событий может привести к тому, что вполне современное и конкурентоспособное производство может вдруг оказаться беззащитным перед лицом иностранной конкуренции и попросту исчезнуть. Разумеется, любой здравомыслящий предприниматель стремится избежать такого риска и поэтому предпочтет страну, где есть протекционистская защита. По тем же соображениям он всегда (при прочих равных условиях) предпочтет ту страну и ту отрасль, где ниже уровень монополизации – потому что вхождение в отрасль, где уже существует чья-то монополия, связано с высоким риском1. Феноменальный рост американской промышленности в XIX веке можно иллюстрировать следующими цифрами. В 1803 г. в США было лишь 5 хлопчатобумажных фабрик, и они покрывали ничтожную долю потребности страны. После начала протекционистской политики в декабре 1807 г., всего 2 года спустя, в конце 1809 г., в США было уже более 100 хлопчатобумажных фабрик (!), а в 1831 г. – около 800 фабрик. С 1834 г. по 1913 г. мощности хлопчатобумажной промышленности США выросли еще в 22 раза. Таким образом, за 110 лет (1803 – 1913 гг.) они увеличились, по меньшей мере, в 350 раз (!) при росте населения в 16-18 раз ([152] 1, p.443; 2, pp.680, 684). Такой феноменальный рост был бы невозможен без протекционизма, с чем согласны экономические историки. Например, американский экономический историк М.Билс, анализируя раннюю фазу индустриализации США, делает следующий вывод: «как я показал выше, без протекционизма промышленность [США] была бы практически уничтожена» ([137] p.1044). Экономические историки указывают также, что рост мощностей в промышленности страны резко ускорялся в периоды жесткого протекционизма: в 18081814 гг., 1830-е гг. и после 1865 г., - и наоборот, замедлялся в периоды слабого протекционизма. Как отмечает, например, Д.Норт, 25%-й импортный тариф, существовавший в период с 1816 по 1819 гг., был недостаточным для защиты еще слабой и неконкурентоспособной промышленности США, в итоге многие предприятия в этот период не выдержали конкуренции с импортом и просто перестали существовать ([152] 2, p.680). Зато, как указывает А.Янгсон, после введения 45-50%-х импортных тарифов в начале 1860-х годов был сделан резкий промышленный рывок: за 20 лет (1859-1879 гг.) число занятых в обрабатывающей промышленности США выросло на 107% при росте населения страны за тот же период менее чем на 60% ([152] 1, pp.176-177). Таким образом, спрос на рабочие руки в промышленности страны в этот период увеличивался в 2 1

Для защиты сложившейся монополии монополисты могут прибегать к самому широкому набору средств, вплоть до физического устранения конкурента.

458 раза быстрее, чем росло население страны, даже с учетом колоссальной иммиграции, имевшей место в эти годы. В целом можно заключить, что именно созданные в США условия – жесткий протекционизм в сочетании со свободой предпринимательства – и стали основной причиной «американского чуда» XIX века, феномена превращения страны из захудалой малонаселенной колонии в ведущую индустриальную державу мира. Именно эти условия, которых не было ни в Аргентине, ни в Австралии, ни в Бразилии, ни в какой-либо другой стране, открытой для иммиграции1, способствовали привлечению туда не только рабочей силы, но также предпринимателей и «пассионариев», принесших или привлекших туда производственные капиталы, научные разработки и мозги. В свою очередь, эти иммигрировавшие в США предприниматели и «пассионарии» своей неутомимой энергией создали миф об «американском духе предпринимательства» как основной причине процветания Америки. Как видим, этот особенный «дух предпринимательства» возник не сам по себе, а явился следствием тех условий, которые были созданы в США. И такого же «духа» могли бы достичь и другие страны, если бы они смогли создать у себя такие же условия. 15.3. Кризис коррупции в Великобритании и борьба английской национальной элиты с британской олигархией Как было показано выше, на рубеже XIX-XX вв. в Великобритании разразился кризис коррупции, о чем свидетельствует множество прямых и косвенных фактов2. Некоторые из этих фактов уже приводились выше. В экономике страны началась длительная стагнация, а в сельском хозяйстве – кризис и упадок, в связи с чем число занятых в сельском хозяйстве сократилось чуть ли не вдвое ([135] p.193). Безработица даже среди наиболее благополучной части населения, входившей в профсоюзы и платившей профсоюзные взносы, в 1880-е годы составляла 10-13%. Резко снизилась рождаемость (см. график 3). Усилилась эмиграция, достигшая небывалых размеров. Всего за 60 лет (1861-1920 гг.) из страны эмигрировало 14,6 млн. человек, что составляло почти 50% ее населения по состоянию на 1861 г. Это в несколько раз превосходило поток эмиграции из других стран Европы. Например, из Германии за те же 60 лет эмигрировало лишь 4,3 млн. чел., или чуть более 10% ее населения в 1861 г. ([193] p.751; [165] p.105) Усилилось социальное расслоение общества, а по социальным контрастам страна стала напоминать Англию XVII века накануне Английской революции. По оценке английского социолога Чарльза Бута, проведшего в начале XX века исследование жизни Лондона, более 30% жителей британской столицы жили в состоянии нищеты или нужды ([135] p.245). С другой стороны, пишет английский историк Д.Григг, верхние слои английского общества, составлявшие около 0,5% населения, жили с необыкновенным размахом и роскошью; и это нарочито-показное поведение богачей еще более подчеркивало тот огромный социальный разрыв, который существовал между богатыми и бедными ([208] pp.18-19). Как и в другие периоды, кризис коррупции конца XIX - начала XX вв. сопровождался падением нравов и моральных устоев. В литературе и других видах искусства расцвело декадентство – писатели высмеивали добродетели и окунали читателя в клоаку или в извращения, тем же занимались художники и поэты. Уже в конце викторианской эпохи в английских городах процветала проституция и, как пишут 1

За исключением Канады, которая тоже смогла привлечь много иммигрантов и провести индустриализацию, несмотря на суровые природные условия. Но она, как и США, проводила протекционистскую политику, более того, она сформировала в 1867 г. конфедерацию и экономический союз с США, подчинившись американским правилам. Таким образом, Канада в ту эпоху являлась частью или продолжением США. 2 См. определение кризиса коррупции в пп. 10.3 и 21.4

459 английские историки М.Ричард и Д.Фут, «в каждом большом городе страны были районы», кишевшие притонами, борделями и сомнительными личностями, «где любые викторианские добродетели игнорировались или высмеивались» [305]. С началом XX века это словосочетание - «викторианские добродетели» - прочно вошло в английский язык: неофициальное признание английским обществом того факта, что с концом эпохи царствования королевы Виктории (1837-1901 гг.), окончательно ушли в прошлое и прежние добродетели. Как пишет Д.Григг, среди англичан самых разных мировоззрений, включая и «патриотов малой родины» (Англии), и приверженцев империализма, в начале XX века усиливалось «чувство национальной дегенерации, ощущение того, что страна прогнила до основания» ([208] p.18). До этого в Англии почти два столетия не было кризисов коррупции. Предыдущий был преодолен в результате Славной революции 1688 г., и преодолен очень успешно – в стране был создан сильный средний класс и гражданское общество, построена промышленность, создавшая основу экономического благополучия. Хотя британская правящая верхушка уже в первой половине XIX века опять начала наступление на интересы населения, но ей в то же время удалось увлечь часть нации идеей британского величия и подкупить ее в середине столетия доходами от ограбления других стран, что уменьшило социальную напряженность (см. главы XII и XIV). Поэтому в Англии ни в XVIII-м, ни в XIX-м веках не было ничего похожего на революцию или даже на крупное восстание, в отличие от Франции и остальной Европы. Чартистское движение 1820-1830-х гг. никогда не дорастало до уровня революции или восстания, это была попытка повлиять на правительство путем мирных демонстраций. Но, так и не добившись ничего, оно исчезло само по себе, стоило только Англии в 1840-х годах выйти из экономической депрессии. Кроме того, есть основания полагать, что британская правящая верхушка осуществила в середине XIX века изощренный план по расколу европейского демократического революционного движения, включая и ту волну этого движения, которая едва не докатилась до Англии. Вся Европа в конце 1840-х годов была потрясена революциями, прокатившимися по целому ряду стран: Франции, Германии, Австрии, Италии, Венгрии, Чехии, Польши, Испании. Самым впечатляющим моментом в этих революциях было то, что народные массы выступали широким фронтом: рабочие, ремесленники, интеллигенция, крестьяне, мелкие и средние предприниматели. Повсюду в Европе они свергали существующие правительства и создавали народные республики. И хотя почти везде революции в конечном счете были подавлены, но они все же привели к расширению политических прав населения. Самым ярким примером может служить Франция, где на смену свергнутой в 1848 г. монархии Луи-Филиппа утвердилась республика и всенародно избираемый президент, и где впервые в мировой истории было введено всеобщее избирательное право. Это, в частности, привело к тому, что число французских избирателей увеличилось с 200 тысяч до 9 миллионов человек [197]. Однако это торжество демократии вызвало ужас не только французской, но и британской правящей верхушки. Как пишет Р.Дэвис, Ротшильды были потрясены свержением ЛуиФилиппа и страшно боялись национализации их собственности во Франции (стоимость которой, по некоторым данным, достигала 600 млн. франков) - тем более что во время революционных событий не прекращались призывы экспроприировать имущество богачей и даже конкретно Ротшильдов ([170] p.136). Великобритания счастливо избежала революций в этот период, поскольку ее сползание к кризису было прервано начавшимся в 1840-е годы экономическим подъемом. Но она имела очень крупную промышленность и большое число фабричных рабочих, которые представляли собой большую социальную силу. Если бы они под влиянием революционных идей, пришедших из-за границы, объединились с другими слоями общества и тоже сформировали единый народный фронт, то этот фронт мог бы стать страшной социальной силой, способной вырвать власть у олигархии и сформировать

460 народное правительство. Олигархия это прекрасно понимала. Как мы видели в предыдущих разделах, во все исторические эпохи существовали сословия, разделявшие общество на несколько совершенно разных групп, обособленных друг от друга. Но эти сословия (дворяне, буржуа, ремесленники, рабочие, крестьяне, духовенство и т.д.) были к середине XIX века сметены социальными революциями, а вместе с ними исчезли и перегородки между разными группами людей. Впервые в истории возникла также социальная мобильность, позволявшая представителям низших слоев переходить в средние и высшие слои. Все это способствовало взаимопониманию и сплочению разных слоев общества против правящей верхушки, что и продемонстрировали революции 18481849 гг. Эта ситуация была новой и непривычной для олигархии, которая во все эпохи старалась следовать правилу: «Разделяй и властвуй». Британская правящая верхушка и не скрывала своей тревоги по поводу сложившейся ситуации, прежде всего в самой Британии. Бенджамин Дизраэли, представитель консервативных империалистических кругов Великобритании, в 1845 г. выпустил книгу под названием «Сибилла или Две нации». В ней было высказано мнение о том, что Великобритания разделилась на две нации, «между которыми нет связей и нет симпатии; которые ничего не знают друг о друге, о привычках, мыслях и чувствах, как будто они живут в разных зонах или на разных планетах; которые выведены из разных пород, питаются разной пищей, ведут разный образ жизни, и управляются одними и теми же законами». И эти две нации – «богатые и бедные» ([281] pp.502-503). Дизраэли не объяснил, где проходит граница между этими двумя нациями. Между тем, это имело очень большое значение. Одно дело, если к «нации богатых» следовало отнести всего лишь 0,5% действительно богатых британцев (см. выше мнение Д.Григга), а 99,5% населения страны следовало тогда отнести к «нации бедных». Другое дело, если к нации богатых можно было бы присоединить значительную часть средних классов, так называемых буржуа. Тогда «нация богатых» сразу увеличивалась, возможно, до 20% или даже до 40% населения, и разница в численности с «нацией бедных» уже не была столь разительной. А по силе в классовой борьбе «нация богатых» в таком случае уже явно превосходила бы «нацию бедных» - ведь средние классы превосходят низшие классы в образованности и уме, а в современной цивилизации образованность и ум являются более сильным оружием, чем грубая сила. Поэтому раз уж была поставлена проблема существования двух наций и антагонизма между ними, то было совершенно очевидно, что спасти «нацию богатых» от намного более многочисленной «нации бедных» могли только средние классы. Задача, таким образом, состояла в том, чтобы либо перетянуть средние классы на сторону «нации богатых», либо вбить такой клин между ними и «нацией бедных», который бы заставил их не доверять друг другу. Решив эту задачу, можно было не опасаться повторения в Великобритании чего-то похожего на европейские революции 1848-1849 гг. Эту задачу прекрасно выполнили в середине XIX века Карл Маркс и Фридрих Энгельс – причем, выполнили ее независимо от того, ставила ее перед ними британская правящая верхушка или нет. Как известно, ключевое положение социальной теории Маркса и Энгельса состоит в том, что «класс пролетариата» находится в антагонистическом противоречии с «классом буржуазии», «могильщиком» которого он является, и его цель состоит в «свержении класса буржуазии». Чтобы понять ту бомбу, которая была заложена этой получившей широкую известность теорией под народным единством, давайте сначала разберемся, что в то время называли «буржуазией». Под «буржуазией» в то время подразумевали в основном средние классы, у которых был также свой «буржуазный» образ жизни, отличный от образа жизни богатой верхушки (аристократии). На это указывают, например, французский историк П.Губер ([207] 1, pp.221-222) и английские историки А.Милвард и С.Саул. Последние подсчитали, что во Франции конца XVIII века средний уровень доходов аристократии в 10

461 раз превышал средний уровень доходов буржуазии, а последний, в свою очередь, также примерно в 10 раз превышал средний уровень доходов рабочих и крестьян ([253] p.265). Таким образом, буржуазия конца XVIII - начала XIX вв. – это типичный средний класс, находившийся ровно посередине между «нацией богатых» и «нацией бедных». И вот именно этот средний класс был объявлен Марксом и Энгельсом врагом номер один для пролетариата. Правда, они придумали новое определение для «класса буржуазии» - к нему они отнесли всех, кто «владеет средствами производства» или нанимает рабочую силу. Надо сказать, что определение это - весьма туманное и непонятное даже для людей со специальным экономическим образованием1, а уж что говорить о рабочих, для которых оно предназначалось. Понятно, что после чтения или выслушивания марксистов они могли сделать лишь один вывод – буржуазия, то есть средние классы, все, кто не относится к рабочим – это враги. Интересно, что сами социалисты (последователи марксизма) этой формулой были также поставлены в двусмысленное положение по отношению к рабочим – ведь почти все руководители и активные члены социалистических партий в то время не были рабочими, а были самыми что ни на есть представителями «буржуазии». Поэтому когда, например, на учредительную конференцию лейбористской партии Великобритании в 1893 г. в провинциальный Брэдфорд приехала группа социалистов из Лондона, включая известного писателя Бернарда Шоу, то, как пишет Д.Белчем, рабочие, которых было там подавляющее большинство, встретили их с крайней подозрительностью, сохранявшейся до конца конференции ([135] pp.237-238). Да и как можно было к ним относиться иначе? Ведь эти социалисты в шикарных лондонских костюмах были в глазах рабочих самой настоящей буржуазией – буржуазией, которая согласно их собственным речам, была врагом рабочих. Представьте себе картину – мужчина на улице пытается уговорить мальчика пойти к нему домой. И при этом говорит: я знаю, мама (то есть Маркс) тебе говорила, что все дяди на улицах – ужасные негодяи, и с ними нельзя заводить знакомство. Твоя мама, конечно, права, но я – единственный хороший дядя, поверь мне, мальчик, я самый хороший и добрый из всех нехороших дядей. Приведенный пример, наверное, преувеличивает ту степень недоверия между низшими и средними слоями населения, которая возникла в Европе под влиянием марксизма, но нет никакого сомнения в том, что он способствовал росту этого недоверия. И по мере роста влияния марксизма и численности социалистических партий, руководствовавшихся идеями Маркса, это недоверие росло. Стоит ли удивляться тому, что единый народный фронт, потрясший всю Европу революциями в 1840-х годах, во второй половине XIX века раскололся. Парижская коммуна 1871 г. была почти исключительно пролетарской по своему составу, при этом рабочие не желали сотрудничать ни с буржуазией, ни с крестьянами. Маркс это громко приветствовал, провозгласив коммуну первым крупным выступлением пролетариата против «буржуазных эксплуататоров». В итоге французская олигархия утопила как Парижскую коммуну, так и возникшие пролетарские коммуны в других французских городах (в Лионе, Марселе, Тулузе и т.д.) в 1871 г. в страшных потоках крови. Только за одну «кровавую неделю» (2128 мая) в Париже было убито 20 тысяч коммунаров, тысячи других были высланы на каторгу на тропические острова – также практически на верную смерть. Итогом Парижской коммуны было, как пишет историк Г.Райт, еще большее отчуждение рабочих от других слоев французского общества [197]. 1

Следуя этому определению, например, практикующего врача, адвоката или писателя, нанявшего себе помощника или секретаря, уже следует отнести к «классу буржуазии». А крестьян и подавно следует отнести к этому классу, поскольку все их хозяйство, даже у самых бедных крестьян, является «средствами производства». С другой стороны, миллиардер-рантье, вложивший свой миллиард в недвижимость и ростовщические операции, и торгово-финансовый магнат, наживающий огромные деньги на товарных и финансовых спекуляциях, согласно данному определению, не относятся к «классу буржуазии», поскольку они сами не владеют средствами производства и не нанимают рабочую силу.

462 Другим свидетельством раскола народного фронта является пропасть, возникшая между двумя его крупными течениями того времени – социалистическим и рабочепрофсоюзным. В Великобритании параллельно существовали, с одной стороны, социалистическое движение, и с другой стороны, профсоюзы и лейбористская партия рабочего класса, которые, как было показано, не доверяли марксистам-социалистам. Примерно такая же картина была повсюду в Европе. Как отмечает историк П.Стирнс, социалистические партии, возникшие в Европе в 1860-х и 1870-х годах, находились под сильным влиянием идей Маркса [185]. Но его туманные идеи о построении социализма и коммунизма были непонятны рабочим. Кроме того, как отмечалось выше, лидеры марксистов-социалистов не могли найти общего языка с рабочими, которые их воспринимали как представителей «буржуазных эксплуататоров», но стремящихся им доказать, что они – единственные хорошие дяди среди плохих дядей. Поэтому профсоюзное движение и рабочие партии типа лейбористской, охватывавшие миллионы рабочих, существовали параллельно социалистическому движению, охватывавшему в основном образованную интеллигенцию и средние слои общества, и практически никак с ним не пересекались. Крестьянское движение также развивалось само по себе, тем более что марксисты объявили крестьянство если не врагом, то колеблющимся классом, стремящимся при первой возможности примкнуть к врагам – к буржуазии. Таким образом, мы видим, что классики марксизма и их последователи опять, искусственным образом, воссоздали взаимное отчуждение и даже вражду между разными группами людей, что было ранее характерно для феодального и постфеодального сословного общества. Тем самым было показано, что политику «разделяй и властвуй» можно проводить и в таком обществе, где уже нет сословий. Эта искусная политика британской олигархии, для которой марксизм был лишь одним из инструментов идеологического и политического манипулирования, объясняет тот факт, почему ни одна из ведущих партий Великобритании конца XIX – начала XX вв. не выражала интересы большинства населения, а в целом политическая система служила только интересам правящего класса. Сложившуюся ситуацию хорошо описал Дэвид Ллойд Джордж, один из радикальных британских политических деятелей той эпохи, который во время публичного выступления в апреле 1903 г. сказал: «В настоящее время в этой стране – около 6 миллионов избирателей, и, тем не менее, правительство находится в руках одного класса. Они так манипулируют парламентом, что он также находится в руках этого одного класса… И неважно, какая партия до настоящего времени находилась у власти, все равно практически страной все время правит тот же самый класс» ([208] pp.74-75). В Англии в то время доминировали две ведущие партии – консервативная партия (тори) и либеральная партия. Первая уже давно превратилась в реакционную партию британского истеблишмента, выражавшую интересы богатой верхушки. В частности, как указывает Д.Григг, тори по всем вопросам были единодушны с Палатой лордов, не было случая, чтобы лорды выступили против какого-либо решения или закона, выдвинутого консерваторами ([208] p.154). Что касается либеральной партии, то это была эклектическая смесь различных людей и движений, и на ее примере также хорошо видно, как британская олигархия умело манипулировала политикой и идеологией в самой Англии. Дело в том, что слово «либерализм», родившееся в эпоху Французской революции, первоначально было связано с борьбой за освобождение (liberation) народа от тирании, иными словами, с борьбой за политические права массы населения. Но как только начался «крестовый поход» за свободную торговлю, то олигархия тут же использовала удачное слово «либерализм» для целей этого «крестового похода» - дескать, нужно освободить внешнюю торговлю и купцов от «тирании государства» (то есть от таможенных пошлин). Таким образом, к середине XIX века оказалось, что слово «либерализм» сочетает два плохо сочетаемых течения – одно за политические права основной массы населения, а второе – за экономические права крупного капитала,

463 торговцев и международных спекулянтов, поскольку именно они во все эпохи получали и получили опять в XIX в. (см. главу XIV) основной выигрыш от либерализации внешней торговли. Соответственно, и либеральная партия в Великобритании боролась одновременно и за первое, и за второе, что плохо между собой сочеталось. Более того, борьба за политические права населения в Англии в XIX в. понималась также весьма своеобразно. Почему-то считалось, например, что право голоса должно быть только у мужчин, к тому же располагающих определенным набором имущества и имеющих определенный уровень дохода. Бедные британцы (более 40%) и женщины в эту категорию не попадали, таким образом, более 2/3 взрослого населения было лишено избирательных прав по неким «научно обоснованным» идеологическим соображениям, которые разделяло большинство либеральной партии. Лишь в 1918 г. Ллойд Джорджу удалось добиться введения действительно всеобщего избирательного права, что увеличило число избирателей в 3 раза; но это сопровождалось расколом либеральной партии – большинство партии не поддержало своего лидера. Таким образом, можно заключить, что либеральная партия в Англии если и служила идее «освобождения», то не большинства населения, а меньшинства, и не от тирании, а от регулирования со стороны государства и общества, как в сфере политики (неприятие идеи всеобщего избирательного права), так и в сфере внешней торговли (отказ от протекционизма). То есть, способствовала тому, чтобы это «освобожденное» меньшинство установило свою тиранию над порабощенным большинством. К этой идеологической манипуляции, вывернувшей наизнанку идею либерализма, привнесенную Французской революцией, добавились и различные политические манипуляции. Одна из них состояла в следующем. Внутри либеральной партии была создана так называемая Либеральная лига, которая, по словам Д.Григга, являлась «секцией» либеральной партии, а ее членов он называет «либеральными империалистами» ([208] p.85). Члены этой лиги неизменно становились лидерами самой либеральной партии и правительства Великобритании, поэтому ее следовало бы рассматривать не столько как империалистическую «секцию», сколько как некое тайное империалистическое общество внутри либеральной партии, формирующее ее руководство и политику. Самое интересное состоит в том, что президентом Либеральной лиги был лорд Розбери, зять Ротшильда, известный своими консервативными и империалистическими взглядами ([170] p.173). Хотя сам Розбери как политик не пользовался большой популярностью, и ему удалось лишь один раз возглавить правительство (в 1894 г.), да и то вопреки мнению большинства членов либеральной партии ([208] p.56), но зато он был, судя по всему, одним из тех «серых кардиналов» (другими были, как уже говорилось, сами Ротшильды и Сесил Родес), которые и определяли британскую политику. Так, в 1904 г. Розбери не удалось возглавить правительство, сформированное либеральной партией, несмотря на пропагандистскую кампанию в его поддержку в английской прессе; зато несколько его заместителей и помощников из Либеральной лиги вошли в правительство, а один из них (Аскит) его возглавил. Другой его заместитель в лиге, Эдвард Грей, стал министром иностранных дел и, как пишет А.Бриггс, в последующие годы часто принимал внешнеполитические решения самостоятельно, без обсуждения с кабинетом министров – хотя Ллойд Джордж, являвшийся членом кабинета, и другие его члены не были согласны с этими решениями ([305]; [208] pp.85, 307-308). Судя по всему, эти решения принимались Либеральной лигой – то есть группой политиков, связанных с крупным капиталом – и их поддержка позволяла Грею игнорировать кабинет министров. Это еще один пример того, как британская олигархия вершила политику Великобритании и Британской империи через голову ведущих политических партий и через голову правительства страны. Не было в Англии недостатка и в политиках, легко покупаемых за достаточное количество денег, а также в политиках-хамелеонах, сначала делающих себе имидж на популистской кампании, а затем быстро меняющих свои взгляды на противоположные. И те, и другие были верными помощниками британской олигархии. Примером первого рода

464 может служить Рандольф Черчилль (отец Уинстона Черчилля), который в течение своей политической карьеры неоднократно и помногу брал взаймы у Ротшильдов, так что к моменту своей смерти оказался им должен огромную сумму (66 000 фунтов). Как пишет Р.Дэвис, «если когда-либо был пример политика, находившегося под каблуком у своего банкира, то это, возможно, тот самый случай» ([170] p.202). Примером второго рода является Бенджамин Дизраэли. Как пишет историк Р.Блэйк о первом этапе политической карьеры Дизраэли в британском парламенте, «его экстравагантное поведение, огромные долги и открытая связь с Генриеттой, женой сэра Фрэнсиса Сайкса … все это создало ему сомнительную репутацию. … Его вычурные метафоры, напыщенные манеры и пижонская одежда привели к тому, что [во время его выступлений парламентарии] поднимали крик и заставляли его замолчать» [176]. Спустя ряд лет такого политического небытия он все-таки создал себе имидж и популярность тем, что яростно обрушился с пламенными речами на премьер-министра Роберта Пиля - за то, что тот осуществил либерализацию внешней торговли Великобритании в 1845 г., и не переставал его ругать в парламенте, пока не добился его отставки в 1846 г. Поскольку Дизраэли так гневно при этом обличал свободную торговлю, то можно было подумать, что он – убежденный сторонник протекционизма. Но не тут-то было! Как только Дизраэли благодаря своим речам и успешной кампании против Пиля добился известности и популярности, он тут же переменил свои взгляды на 180 градусов и начал выступать уже в защиту свободной торговли, чем вызвал изумление и недоверие тех, кто его поддерживал [176]. Но это было уже неважно – он добился того, что поднялся с задней галерки парламента, где он пребывал долгие годы, сразу в первую лигу британских политиков, а для того чтобы находиться в этой лиге, вовсе не обязательно было следовать каким-то определенным принципам.

Бенджамин Дизраэли. Карикатура из журнала Vanity Fair от 30 января 1869 г.

465 В последующем Дизраэли следовал той же тактике хамелеона, которая так успешно подняла его в первую лигу. Когда он оказывался в оппозиции и без министерского портфеля, то сразу начинал ратовать за то, что было по душе английскому народу и могло прибавить ему популярности и известности. А когда он становился премьер-министром или членом правительства, то он тут же забывал об интересах английского народа и во всех вопросах становился единодушен с «сильными мира сего», особенно с Ротшильдами, с которыми у него были самые тесные и дружеские взаимоотношения. Например, во время Крымской войны 1854-1856 гг., когда он был в оппозиции, а война уже потеряла всякую популярность среди англичан, он вдруг стал пацифистом и начал выступать против Крымской войны ([170] p.154). А в последующие годы, когда Дизраэли опять вошел в правительство и затем его возглавил, то снова превратился в ярого империалиста и, не колеблясь, шел на военную конфронтацию, в том числе опять по балканскому вопросу с Россией в 1877-1878 гг. (см. предыдущую главу). Как видим, британская олигархия располагала всем необходимым, чтобы удерживать власть: новой подрывной идеологией, запущенной в народные массы для их раскола (марксизм), большим набором влиятельных политиков, служивших ее интересам, контролем над ведущими политическими партиями и парламентариями, голоса которых, равно как и места в парламенте, попросту покупались, а также изощренной системой политического и идеологического манипулирования. Народные массы в Англии были расколоты, среди низших слоев общества было посеяно недоверие ко всему, что исходило от образованных «буржуазных» слоев; а последние, в свою очередь, тоже подвергались усиленной идеологической обработке, в основном посредством насаждения идеи британского величия. Как отмечает Д.Белчем, именно эти слои общества были подвержены эпидемиям джингоизма (воинствующего империализма), во время которых толпы обеспеченных, хорошо одетых англичан требовали от своего правительства начать войну против тех или иных врагов Британии ([135] p.243). Поэтому английская национальная элита, противостоявшая олигархии в течение XIX века, не смогла получить поддержки народных масс и была представлена лишь отдельными революционерами или писателями-одиночками. К ним можно отнести, например, поэта Сидни Шелли и писателя-утописта Роберта Оуэна, которые критиковали несовершенство сложившейся системы и обличали правящую верхушку за ее антинародную политику и за ее лицемерие. Шелли с горечью констатировал, что спекулянт, паразитирующий за счет общества, «воздает себе хвалу за вклад в процветание страны»; а по словам Оуэна, при утвердившейся в Британской империи капиталистической системе «бесполезные и порочные люди правят населением мира, в то время как полезные и действительно добродетельные люди… деградируют под их гнетом» ([281] pp.398, 461). В ту же эпоху (первая половина XIX в.) «демократические радикалы» Уильям Коббет и Генри Хант своими речами и произведениями пытались вдохновить крестьянские восстания и движение чартистов против британской правящей верхушки (см. предыдущую главу). Но никто из них не смог стать национальным лидером, поддерживаемым значительной частью населения или возглавившим общенациональную политическую партию. Таким же политиком-одиночкой был еще один яркий представитель английской национальной элиты (второй половины XIX в.) – Уильям Гладстон. Как пишут историки, в своей политической деятельности он до конца руководствовался принципами высокой морали и гуманизма ([202]; [170] p.155). Это был, наверное, единственный крупный британский политик той эпохи, который видел свою цель не в служении империалистической идее, столь любимой олигархией, а в служении идее счастья народов – как английского народа, так и других народов Британской империи и Европы. Гладстон поддерживал объединение Италии и борьбу итальянцев против австрийского гнета, борьбу балканских народов против турецкого ига, много усилий приложил к тому, чтобы предоставить политические и экономические свободы ирландскому народу в рамках

466 Британской империи. В 1896 г. он выступил с резкой речью против Турции за начавшийся геноцид армянского народа. Вместе с тем, его поддерживала лишь достаточно небольшая группа людей. У него не было широкой поддержки ни среди британского населения, ни в британских политических кругах – обманутые идеей собственного величия англичане не понимали его альтруизма по отношению к другим нациям и народам [202]. Что касается британской олигархии, то она его ненавидела. Как пишет Р.Дэвис, одно из главных направлений политики Ротшильдов и их помощников было во всем противостоять Гладстону и в том, чтобы, как говорили Ротшильд и Рандольф Черчилль, «держать банду Гладстона вне правительства»; в равной степени его не любил и Дизраэли ([170] pp.205, 187). Эту нелюбовь разделяла и британская королева Виктория (которая также была неотъемлемой частью британской правящей верхушки) - нелюбовь настолько явную, что она даже не пыталась ее скрывать. Зато, как отмечает английский историк Р.Блэйк, ее любимым политиком был Дизраэли ([176]; [202]).

Уильям Гладстон - карикатура Ф.Мэя (www.britannica.com)

Уильям Гладстон с 1868 по 1894 гг. был главой британского правительства 4 раза, в общей сложности в течение около 16 лет, что является рекордом для Великобритании: повидимому, ни один британский политик не смог повторить это достижение. Тем не менее, как видим, он не пользовался слишком большой популярностью среди населения, а британская правящая верхушка и вовсе его ненавидела. Каким же образом непопулярному и нелюбимому Гладстону удалось 4 раза стать премьер-министром Великобритании и управлять страной в общей сложности 16 лет? Складывается впечатление, что Гладстона приглашали, чтобы исправить пошатнувшийся имидж Великобритании в глазах Европы. Выше уже говорилось о том, что европейские государства испытывали все большее раздражение от захватнической империалистической политики Великобритании и от ее нежелания считаться с интересами европейских народов. Британской олигархии был нужен политик, который бы придал хищному звериному облику британского льва человекоподобное выражение, и таким политиком стал Гладстон. Конечно, ради этого приходилось терпеть гладстоновский альтруизм и гуманизм, которому правящая верхушка, тем не менее, упорно противостояла. Например, Гладстону за время его правления так и не удалось добиться введения автономии для Ирландии, несмотря на его

467 колоссальные усилия – британский парламент упорно блокировал все его законопроекты. В другом случае, в 1882 г., как указывает Р.Дэвис, Гладстону навязали принятие решения о военной оккупации Египта, которому он сопротивлялся, будучи премьер-министром, но затем был вынужден согласиться ([170] pp.189-191). Итак, мы видим, что XIX век для Англии был веком господства олигархии и веком альтруистов-одиночек. Если кому-то из них и удалось выбиться в ведущие политики, как Гладстону, то не столько вследствие популярности у английской нации (сытый голодного не разумеет, равно как и тех, кто хочет помочь голодным), сколько благодаря общественному мнению в Европе, уставшей от хищнического британского империализма. Однако ситуация изменилась на рубеже XIX-XX веков, когда английская нация, или ее значительная часть, сама стала из сытой превращаться в голодную. Начавшийся в конце XIX века в Великобритании экономический и социальный кризис раскрыл многим англичанам глаза на происходящее и изменил их прежде лояльное отношение к правящей верхушке и к проводимой ею империалистической политике. Объектом особенной ненависти в этот период стали наиболее видные представители британской олигархии, прежде всего Ротшильды. Как писал один из лидеров рабочего движения в декабре 1891 г. о Ротшильдах, «эта банда кровососов являлась причиной несказанных бед и несчастий в Европе в течение текущего столетия, и накопила громадное богатство главным образом посредством разжигания войн между государствами, которые никогда не должны были ссориться. Где только есть какие-то проблемы в Европе, где циркулируют слухи о начинающейся войне и где люди теряют рассудок от страха в связи с надвигающимися событиями и бедствиями, можете быть уверены – где-то поблизости от этого проблемного региона ведет свои игры крючконосый Ротшильд» ([170] p.228).

Карикатура на семью Ротшильдов из французского журнала «Ле Рир» от 16 апреля 1898 г. Автор - Ш.Леандр

Значительная часть британцев в условиях кризиса испытала потребность в том, чтобы видеть во главе своего правительства подлинного национального лидера, а не тех «карманных» политиков, которых им подсовывала олигархия. Таким национальным лидером Великобритании в начале XX века стал Дэвид Ллойд Джордж. Уже в начале своей политической карьеры он не побоялся выступить против политики британской

468 правящей верхушки - он высказался против войны с бурами 1 и тем вызвал гнев воинствующих джингоистов. Его самого чуть было не убила толпа джингоистов в Бирмингэме, а сына, которого тоже преследовали, ему пришлось отослать из Лондона к родственникам в сельскую местность на севере Уэльса ([208] p.53; [233]). Однако по мере того как война с бурами в Англии становилась менее популярной, популярность самого Ллойд Джорджа росла. В дальнейшем он стал самым почитаемым в стране политическим лидером и, как пишет Д.Григг, самым красноречивым и деятельным поборником интересов простого народа Великобритании ([208] p.20). Последнее можно иллюстрировать целым рядом примеров. Став премьерминистром страны в 1917 г., он добился уже в 1918 г. введения всеобщего избирательного права для всех британцев, в том числе для тех 2/3, которые были лишены его до этого. В 1921 г. он подарил независимость Ирландии, в которой начиная с 1916 г. не прекращалось восстание против англичан. Еще ранее, будучи министром финансов, он добился в 1911 г. принятия первого в мировой практике закона о страховании всех трудящихся от безработицы и нетрудоспособности. Тем самым, пишет В.Блэйк, он «заложил основы современного государства всеобщего благосостояния, и если бы он даже больше ничего не сделал, то заслуживает славы уже за одно это деяние» [233]. Хотя Ллойд Джордж был членом либеральной партии, которая была противницей протекционизма, и на словах он был вынужден поддерживать эту линию своей партии, но фактически в правительстве он осуществлял меры по развитию протекционизма. К ним можно отнести, например, закон о коммерческом судоходстве 1906 г. и патентный закон 1907 г., который оппозиция называла «протекционизмом в голом виде» ([208] pp.104, 110). Эти законы были направлены на поддержку британской промышленности, науки и судоходства и их защиту от нечестной конкуренции. В 1907 г. были по его инициативе приняты изменения к закону о компаниях, направленные на увеличение их открытости и на предотвращение махинаций и злоупотреблений руководством компаний по сокрытию информации от мелких акционеров. Кроме того, он впервые в истории ввел государственные пенсии для пожилых людей старше 70 лет, до этого ничего подобного нигде в мире еще не было ([208] pp.111, 158-160). Большинство указанных выше мер и законов удалось осуществить лишь в процессе яростной политической борьбы. Ллойд Джордж открыто заявлял, что он защищает интересы простого народа Великобритании, а не интересы богатой верхушки, что делали большинство его предшественников. «Если применение конституции, - говорил он, приводит к ситуации, когда миллионы людей оказываются за воротами и нуждаются в помощи, то эту конституцию нужно разорвать в клочья» ([208] p.224). Таким образом, он ставил интересы народа выше соблюдения законов и конституции. Кроме того, он открыто вступил в конфронтацию с верхушкой британского общества. О Палате лордов он отзывался как о бездельниках ([208] p.225). Еще резче он отзывался о крупных землевладельцах: как о группе людей, несправедливо захватившей в свои руки все земли в Англии и не выполняющей свои функции – вместо инвестиций в земли спекулирующей ими и грубо попирающей права арендаторов земель ([208] pp.206208, 224-225). Будучи министром финансов, Ллойд Джордж в 1909 г. попытался ввести законы, значительно или даже многократно увеличивавшие налоги с крупной земельной собственности и с крупных доходов. Они вызвали резкие протесты богатых собственников, устраивавших целые демонстрации и митинги протеста во главе с Ротшильдом, его зятем лордом Розбери, а также герцогом девонширским, который даже создал в этих целях Антисоциалистический союз Великобритании ([208] pp.197, 200). Самого министра финансов, предложившего столь революционные налоги, ведущая консервативная газета Дэйли Телеграф 11 октября 1909 г. назвала «якобинцем», лорд

1

Речь идет об англо-бурской войне 1899-1902 гг. в Южной Африке

469 Розбери назвал его программу «революцией», а Ротшильд назвал ее «социализмом и коллективизмом». Впрочем, с последним Ллойд Джордж не согласился: этот вездесущий Ротшильд просто не знает, что такое социализм. Но он не спорил с тем, что его налоги против богатых носят революционный характер. «Это военный бюджет, - говорил он. - Он нужен для сбора средств, чтобы вести бескомпромиссную войну против бедности и нищеты» ([208] pp.192, 198, 227). В самом деле, мероприятия, проводимые Ллойд Джорджем, вряд ли можно рассматривать как социалистические, во всяком случае, в том понимании социализма, какое существовало в то время и какое было воплощено в жизнь в дальнейшем в СССР и других социалистических странах. Ллойд Джордж не собирался вводить в стране коллективную собственность или проводить тотальное огосударствление. Все его меры были направлены на преодоление того кризиса коррупции, который поразил Великобританию. Протекционизм должен был способствовать оздоровлению британской экономики и развитию собственного производства в противовес импорту и спекуляции. Повышенные налоги на землю, изменение закона о компаниях должны были пресечь злоупотребления, возникшие в этих сферах. А весь пакет социальных мер, включая пенсии, пособия и налоги на богатых, должен был не только устранить социальную напряженность, но и способствовать резкому увеличению спроса со стороны бедных слоев населения и со стороны государства. Это, в свою очередь, должно было придать импульс британской экономике и вывести ее из кризиса.

Дэвид Ллойд Джордж. Карикатура из журнала Vanity Fair от 13 ноября января 1907 г.

Таким образом, Ллойд Джордж, выступая защитником интересов простого народа, спасал не только его, но и всю страну, вытаскивая ее из кризиса, грозившего непредсказуемыми социальными последствиями. Как указывает американский историк В.Лейхтенберг, который сравнивает реформы Ллойд Джорджа с мероприятиями

470 Франклина Рузвельта в США в 1930-е годы, именно эти реформы спасли Великобританию от сползания в Великую депрессию, которая поразила в основном другие страны (США, Германию и другие) и значительно слабее затронула Великобританию ([232] p.166). А основным результатом Великой депрессии, как известно, был приход к власти в целом ряде стран фашистских и диктаторских режимов, чего удалось избежать Великобритании. И в этом немалая заслуга Ллойд Джорджа, выдающегося и истинно демократического лидера (от слова «демократия» - «власть народа», то есть власть, действующая в интересах народа). «Ллойд Джордж, - пишет Р.Блэйк, - обладал красноречием, необычайным обаянием и убедительностью, способностью понять суть проблем, от которых терялись люди менее способные, глубокой симпатией к угнетенным классам и расам и искренней ненавистью к тем, кто злоупотреблял властью, с использованием своего богатства, знатности или военной силы» [233]. Он пользовался огромной популярностью в народе. Так, возглавляемая им коалиция политических партий и движений на всеобщих парламентских выборах в 1918 г. добилась невероятного перевеса над своими противниками, что позволило ему оставаться главой правительства еще 4 года после этого [305]. Но затем его политическим противникам удалось взять реванш. Британская верхушка сыграла на национальных чувствах англичан, недовольных тем, что Ллойд Джордж предоставил политическую независимость Ирландии, и в 1922 г. на волне националистической кампании добилась его отставки с поста премьер-министра. Больше он уже не вернулся в политику, чему, как указывает Р.Блэйк, активно препятствовали невзлюбившие его представители британской правящей верхушки. «Это была одна из трагедий межвоенных лет, - пишет английский историк, - в период, когда в политике не было талантливых людей, одному человеку, имевшему политический гений, все это время1 пришлось находиться в роли беспомощного наблюдателя» [233]. Так британская олигархия отомстила своему противнику, а заодно и своей стране, лишив ее талантливых политиков, думающих об интересах британского народа, в критический период перед Второй мировой войной. 15.4. Раскол мировой олигархии накануне Первой мировой войны и кризис коррупции в Европе Как было показано выше, феномен мировой олигархии, то есть олигархии, стремящейся к мировому господству, возник опять в XIX веке (до этого - во II и XVI вв.), когда более половины земного шара было превращено в колонии или экономические колонии всего лишь двух или нескольких европейских государств. Соответственно, правящая верхушка этих государств и представляла собой мировую олигархию. Но стержнем этой системы являлась Британская империя. Именно на нее приходилась львиная доля всех колоний, и именно ее правящая верхушка представляла собой ядро мировой олигархии. Соответственно, британская армия и флот были не чем иным, как полицией мировой олигархии, душившей народные и национально-освободительные движения по всему миру и насаждавшей и поддерживавшей повсюду колониальную и местную олигархию. К этим полицейским операциям время от времени присоединялись и другие европейские державы, чаще других Франция, которая, например, подавляла совместно с Великобританией народные восстания в Китае в течение XIX века и препятствовала освобождению балканских славян от турецкого ига во время совместной с Великобританией и Турцией агрессии в Крыму в 1854-1856 гг. Мы видели выше, что господство любой олигархии не может быть прочным и долговременным: как правило, она сама вследствие своей жадности подрывает основы существования однажды выстроенной системы. Так случилось и на этот раз. Британской 1

Ллойд Джордж умер в 1945 г. в возрасте 82 лет

471 правящей верхушке захотелось еще большей власти над миром и еще большего богатства, чем она имела в начале XIX в. после поражения наполеоновской Франции и завоевания Индии. Она развязала в середине XIX в. «крестовый поход» за свободную торговлю, с тем чтобы превратить в «ценные колонии» все страны, еще не включенные в Британскую империю. Это привело к превращению Великобритании в «мастерскую мира» и ее процветанию в 1843-1875 гг. Но оказалось, что свободная торговля – это обоюдоострое оружие, и его рукояткой можно так же легко пораниться, как и лезвием. Приверженность Великобритании принципам свободной торговли привела к тому, что в конце столетия ее экономика пришла в сильный упадок, она потеряла статус ведущей экономической, а следовательно, и военной, державы, и откатилась в разряд государств второго уровня1. Если бы этот процесс происходил постепенно, в течение, скажем, целого столетия, то он, возможно, и не вызвал бы резких коллизий. Великобритания в этом случае постепенно смирилась бы со своей новой ролью, ее прежняя роль постепенно перешла бы к более сильным державам, а значительная часть ее колониальной империи просто рассыпалась ввиду того, что она была бы не в силах ее удержать под своим контролем. Но как было показано выше, эти изменения в экономическом статусе Великобритании произошли очень резко, в течение жизни одного поколения, которое еще продолжало жить прежними иллюзиями о невероятном могуществе Британии и об ее исключительной роли в мировой политике. А тем временем другие государства, прежде всего Германия и США, уже имели более мощную и современную экономику, а еще ряд стран: Франция, Италия, Япония, - вплотную приблизились к ней по уровню экономического развития. Поэтому совсем не удивительно, что мировое устройство многими из этих государств стало восприниматься как несправедливое, а некоторые из них, прежде всего Германия, открыто начали заявлять о необходимости передела мира. Однако такие заявления не встречали никакого понимания со стороны британской правящей верхушки, а вызывали лишь усиление ее недоверия по отношению к Германии.

Британская империя в начале XX в. Источник: [17]

Несмотря на то, что Германия к началу XX века выдвинулась на второе место по уровню экономического развития, она уже опоздала к разделу мира, что вызывало 1

Самое интересное, что британское правительство при этом упорно отказывалось верить в то, что причиной отставания страны является как раз свободная торговля (от которой отказались другие ведущие державы), и не хотела вводить у себя протекционизм. Это известный парадокс, когда агитатор поддается своей собственной агитации в намного большей степени, чем те, кого он агитирует.

472 неудовольствие части ее правящих кругов. Ей удалось захватить лишь две колонии в Африке, да и то не самые ценные; самые ценные были давно поделены между другими государствами. А ее попытки поучаствовать в разделе того немногого, что еще оставалось, вызывали трения со старыми колониальными державами: Англией и Францией. Так, незадолго до Первой мировой войны Германия пыталась помешать включению Марокко во французскую колониальную империю и заявить свои притязания на эту африканскую страну. Она даже пыталась использовать в этих целях свой военный флот, который был дважды (в 1905 и 1911 гг.) послан к марокканскому побережью. Эта попытка не удалась: Франция все равно установила свой протекторат над Марокко, - что лишь усилило раздражение германских правящих кругов и ухудшило отношения между Германией и Францией. В этот период особенную популярность в Германии приобрела концепция немцев как «народа без жизненного пространства», из которой неизбежно вытекала необходимость передела мира. Немецкая экономика действительно проигрывала в сравнении с британской, французской и американской ввиду того, что у нее не было многих собственных видов сырья, которое эти страны получали задешево с контролируемых ими территорий, а Германии приходилось приобретать по высоким ценам на мировом рынке. Поэтому сторонники указанной концепции имели для ее обоснования, помимо эмоций, еще и веские экономические аргументы.

Французская колониальная (http://dic.academic.ru)

империя

в

момент

своего

наибольшего

расширения

Но для того, чтобы начинать войну за передел, к примеру, французской колониальной империи в свою пользу, требовался очень сильный военно-морской флот, которого у Германии еще не было, и для его создания требовались долгие годы. К тому же у немцев не было опыта ведения военных операций на море и колониальных военных экспедиций. Зато был успешный опыт сухопутной франко-германской войны 1870-1871 гг., и отсюда большая уверенность в успехе будущей сухопутной войны в Европе. Поэтому Германия в начале XX в. взяла курс одновременно и на укрепление своей сухопутной армии, с прицелом на передел европейской территории, и на строительство мощного военно-морского флота, с прицелом на колониальный передел. Так, в 1898 г. немецкий рейхстаг утвердил программу строительства 19 линкоров, 8 броненосцев, 12 тяжелых и 30 легких крейсеров. А уже в 1900 г. была принята новая программа, увеличившая этот план вдвое ([76] с.42). В результате Германия должна была стать крупнейшей в мире военно-морской державой. Совершенно очевидно, что такой сильный

473 военно-морской флот не был нужен для ведения войн в самой Европе, но он был совершенно необходим для колониального передела мира. Это объясняет ту панику, которая началась в Великобритании и во Франции в начале XX в., когда стало известно об этих планах Германии. Как указывает Д.Григг, в этот период в Англии вышло много книг, прогнозировавших или описывавших в ярких красках нападение Германии на Великобританию, и эти книги пользовались широкой популярностью ([208] pp.16-17). Лондонское правительство приняло решение иметь такое количество сверхмощных военных кораблей, чтобы их было всегда на 60% больше, чем у Германии ([76] с.43). Все это напоминало панику богача, обнаружившего рядом с собой бедного, но очень сильного и нахального соседа, который в любой момент мог отобрать накопленные им богатства. Не случайно поэтому Великобритания и Франция в 1904 г. заключили военный союз (Антанту), к которому позднее присоединилась и Россия – с самого начала он был задуман как оборонительный союз против Германии. Те же самые причины привели в конечном счете к Первой мировой войне (19141918 гг.), которая, согласно общепризнанному мнению, стала схваткой между ведущими мировыми державами за передел мира. Основным конфликтом, вызвавшим войну, стали противоречия между старыми колониальными державами: Великобританией и Францией, с одной стороны, и Германией, с другой. Молодой германский хищник рассчитывал силой отвоевать у двух старых хищников часть необходимого ему «жизненного пространства», и в этих целях развязал войну. Об этом можно судить по тому, как она была начата, что показывает цели и намерения сторон. Поводом к войне послужило убийство 28 июня 1914 г. австрийского наследника сербским националистом в Сараево и объявление 28 августа Австро-Венгрией войны Сербии, на что Россия (поддерживавшая Сербию) 30 августа начала всеобщую мобилизацию. Германия, будучи союзником Австро-Венгрии, выставила России ультиматум с требованием прекратить военные приготовления. Получив отказ, Германия 1 сентября объявила России войну. Но самое удивительное, что спустя два дня (3 сентября) она объявила войну также и Франции, которая ни мобилизации, ни каких-либо иных действий не предпринимала, и даже, наоборот, отвела войска от границы с Германией ([76] с.55). Другими словами, если Германия была вынуждена объявлять войну России, чтобы сохранить свой союз с Австро-Венгрией, то она вовсе не была вынуждена объявлять войну Франции и даже не имела для этого никакого формального повода. Более того, Германия не стала начинать никаких активных военных действий в сентябре 1914 г. против России, но зато сразу же вторглась во Францию, а заодно и в нейтральные Бельгию и Люксембург и повела быстрое наступление на Париж в расчете на блицкриг. Итак, основная цель Германии в Первой мировой войне состояла в том, чтобы добиться в первую очередь капитуляции Франции и заполучить ее колонии, к которым Германия уже давно присматривалась, а также, возможно, отрезать от нее какие-то куски европейской территории, в дополнение к Эльзасу и Лотарингии, которые она у нее отрезала еще в 1871 г. Все это объясняет и ту непримиримую позицию, которую заняла Франция в конце войны, когда стало очевидным поражение в ней Германии. Французский премьер-министр Ж.Клемансо пообещал своему народу, что «боши заплатят все до последнего гроша», и навязал Германии в 1919 г. такие кабальные условия Версальского мирного договора, что даже британский министр Уинстон Черчилль был вынужден заметить: «экономические статьи договора были злобны и глупы до такой степени, что становились явно бессмысленными» ([76] с.91). Все вышесказанное свидетельствует о том, что в начале XX в. мировая олигархия раскололась на два враждебных лагеря. Вновь народившаяся германская олигархия не была согласна с той второстепенной ролью в господстве над миром, которая ей отводилась, и претендовала на ведущую роль, с чем не была согласна британофранцузская правящая верхушка, выполнявшая до того роль мировой олигархии и не собиравшаяся делиться своей властью и могуществом. Результатом стал крупнейший

474 военный конфликт, во время которого только на фронте погибло и пропало без вести более 20 миллионов человек, не считая потерь среди мирного населения, а также не считая миллионов раненых и покалеченных. В свою очередь, Первая мировая война резко обострила кризис коррупции, который в большинстве европейских государств начался еще до нее1. Результатом войны стало еще большее обнищание населения и еще большее обогащение олигархии, которое стало возможным благодаря порожденному войной хаосу и разрушению нормальных экономических связей. В воюющих странах магнаты и правительственные чиновники присваивали себе часть денег от военных подрядов, спекулировали продовольствием и прочими товарами, получали государственные кредиты, которые в период галопирующей военной инфляции были не чем иным, как воровством казенных денег, поскольку взятые кредиты возвращали сильно обесцененными деньгами. А население тем временем нищало и пухло от голода, поскольку ему доставалась все меньшая часть произведенного национального дохода, и все бóльшая его часть уходила на военные нужды или присваивалась олигархией. Поэтому совершенно неудивительно, что Первая мировая война имела следствием и целую серию революций и гражданских войн в России, Германии, Австро-Венгрии и других странах Европы. Результатом этих социальных взрывов был окончательный развал двух империй: Австрийской и Османской, - а также частичный развал Российской империи, от которой отпали Польша, Финляндия, Прибалтика и Западная Украина, а на оставшейся территории образовался СССР. Кроме того, приход к власти фашистов в Италии, Испании, Германии и установление полуфашистских режимов в ряде других стран в течение 1920-1930-х годов – также свидетельство чрезвычайного неблагополучия в социальной жизни Европы. Тем более, что установление всех этих режимов сопровождалось либо гражданской войной, либо острым конфликтом между нацистами и коммунистами. Поэтому можно говорить о том, что период острой социальной нестабильности, начавшийся в 1917 году, продолжался в Европе вплоть до Второй мировой войны. Между тем, историки говорят довольно невнятно о причинах данного феномена, либо вообще ничего не говорят. Их обычное объяснение – революции и волна социальных потрясений в Европе, начавшаяся в 1917 году, были порождены послевоенной разрухой. Но вряд ли это объяснение что-либо объясняет. Ведь после Второй мировой войны 19391945 гг. или после Тридцатилетней войны 1618-1648 гг. в Европе была еще бóльшая разруха, однако ни в том, ни в другом случае не наступал такой период революций и социальной нестабильности, какой мы видим после Первой мировой войны 1914-1918 гг. Причина вытекает из разного содержания этих войн. Первая мировая война не была войной народов против олигархии, рвущейся к мировой гегемонии, какой были Тридцатилетняя война и Вторая мировая война. В указанных двух войнах олигархия потерпела поражение, а победили европейские народы, что и обусловило их процветание в дальнейшем, включая в иных случаях и процветание народов побежденных стран, какое произошло в Германии после Второй мировой войны (а в Австрии – после Тридцатилетней войны). Поэтому после этих войн не было революций и гражданских войн: ведь все революции и гражданские войны в истории представляли собой не что иное, как протест народа против господства олигархии. Причины и содержание Первой мировой войны были совсем иными – в ней столкнулись две олигархические группировки. И поражение одной из них вовсе не означало победу какого-либо народа. Все народы от этой войны только проиграли, поскольку олигархия везде ее использовала для того, чтобы еще больше их ограбить. Да и в самой побежденной Германии победители (Великобритания, Франция и США) вовсе не собирались уничтожать местную олигархию, а собирались выжать еще больше соков из 1

О кризисе коррупции накануне и во время Первой мировой войны в Германии – см. следующую главу, в России – [60] главы XVII-XIX.

475 немецкого народа по Версальскому мирному договору. Поэтому эта война не только не привела к социальному умиротворению и процветанию наций и народов, какие произошли после указанных выше войн, а лишь усилила повсюду кризис коррупции и основной классовый конфликт и сделала неизбежными в Европе революции 1917-1920 гг., развал империй, резкий рост популярности коммунистов, Великую депрессию 1930-х годов (см. следующую главу), установление фашистских режимов и, в конечном счете, Вторую мировую войну 1939-1945 гг. В том, что это было именно так, что Первая мировая война способствовала лишь еще большему обострению социальных конфликтов в последующие два десятилетия, нас убеждают другие исторические примеры. Единственный глобальный военный конфликт в Европе за последние пять столетий, который, вне всякого сомнения, имел ту же природу, что и Первая мировая война – это война между двумя империями: испано-австрийской империей Габсбургов и французской империей Валуа в 1494-1557 гг. Речь идет о такой же империалистической войне, какой была Первая мировая. Было подсчитано, что за эти 60 с лишним лет две империи (Габсбургов и Валуа) не находились в состоянии войны лишь около 3 лет, все остальное время они воевали, стремясь захватить для себя новые территории в Европе ([259] p.346). Причем основным театром военных действий была Италия, которую захватывала то одна, то другая сторона, преодолевая при этом не только сопротивление противника, но и сопротивление самих итальянцев. Результатом этой затяжной и упорной войны было полное истощение воюющих сторон, подобно тому что мы видим после Первой мировой войны. И другие результаты также очень схожи. Империя Габсбургов после нее развалилась на две части. Франция тоже начала разваливаться: сразу после окончания войны (в 1559-1560 гг.) там началась гугенотская революция, что привело к образованию самостоятельной гугенотской республики на юге страны, просуществовавшей вплоть до 1629 г. Такой же революционный взрыв произошел и в империи Габсбургов. В конце войны произошла серия восстаний в разных частях Италии и Нидерландов, а после окончания войны произошла Нидерландская революция, в результате которой образовалась Голландия. Да и Реформация, сопровождавшаяся национализацией имущества католической церкви и земельных магнатов, тоже была не чем иным как социальной революцией, и она охватила в середине XVI в. значительную часть империи Габсбургов (включая даже и саму Австрию). Как видим, империалистические войны, войны двух или нескольких олигархических группировок за власть над миром отнюдь не способствуют наступлению социального мира, наоборот, они приводят к еще бóльшим социальным взрывам, представляющим собой протест против власти олигархии. Конечно, пока длятся империалистические войны, правящей верхушке обычно удается сдерживать социальные протесты путем насаждения псевдо-патриотизма и джингоизма и путем введения чрезвычайного военного положения. Но это приводит лишь к тому, что после окончания войны (или в ее конце) начинаются еще бóльшие социальные взрывы, чем те, которые происходили до войны. 15.5. Программа мировой олигархии Мы видели выше, что олигархия во все времена и исторические эпохи развивалась по примерно одной и той же программе. Ее «обязательными» элементами всегда были: (1) концентрация собственности и экономических рычагов влияния в каждой стране в руках небольшого круга лиц; (2) свободная торговля (глобализация), дающая возможность беспрепятственно грабить другие страны и создавать армию безработных в своей собственной стране, а также обогащаться за счет товарных и финансовых спекуляций;

476 (3) уничтожение наций, чаще всего путем имперского строительства, позволяющего смешать в кучу разные народы и языки, устроив «вавилонское столпотворение»; (4) уничтожение государства и насаждение хаоса с сохранением видимости существования государства, при этом обычно сохраняется фасад прежнего государственного устройства («монархия», «республика», «демократия» и т.д.), но возвеличиваются правители, которые, служа олигархии, разваливают государство; (5) насаждение ложных учений и мифов и одурманивание населения религией и ложными идеологиями (подробнее см. главу XVIII); (6) разделение населения на сословные группы, искусственно созданные «нации», «классы» и насаждение вражды и недоверия между ними; (7) выращивание «малого народа» внутри нации, служащего помощником олигархии и занимающего более высокое положение, чем остальное население - для чего используются либо национальные меньшинства, либо «сословие избранных», либо «изгои» общества (освобожденные рабы, евнухи, гомосексуалисты и т.д.) Все эти элементы уже были описаны выше на многочисленных примерах, и они повторяются почти без изменений во все исторические эпохи. Программа олигархии в конечном счете всегда преследовала одну цель – достичь как можно больше славы и богатства для избранного круга лиц и поработить как можно большее число людей, став над ними господами. Причем, это порабощение достигалось в основном не путем формального рабства, которое даже в так называемых «рабовладельческих обществах» античности, выдуманных Марксом и Энгельсом, охватывало лишь незначительную часть населения. В подавляющем большинстве случаев оно достигалось путем экономического (или сословно-экономического) рабства, путем лишения массы людей возможности нормально работать или просто нормально существовать: отняв у них землю и сконцентрировав ее в руках земельных магнатов; перекрыв им доступ к рынкам сбыта; лишив их возможности получать сырье, учредив повсюду монополии; создав искусственные дефициты жизненно важных товаров; организовав спекуляции, скачки цен и «денежные пузыри» и используя другие олигархические методы обогащения и установления власти олигархии над обществом. Население в таких условиях в подавляющем большинстве разорялось, и часть его превращалась в слуг и рабов олигархии, а другая часть была вынуждена прозябать в праздности и нищете, поскольку ему просто нечем было заняться и не было возможности заработать себе на жизнь. Примеры этого вынужденного безделья огромных масс населения выше приводились применительно ко всем историческим эпохам – начиная от минойского Крита, где мы видим на сохранившихся фресках целые толпы праздных «дворцовых девушек» (гетер), и от античности, где мы видим еще бóльшие толпы нищих пролетариев, которые постоянно требуют «хлеба и зрелищ», и кончая современным миром, где мы видим десятки миллионов безработных, беженцев и нелегальных иммигрантов, тоже прозябающих в нищете и вынужденном безделье (и умирающих от голода, пьянства и наркомании). Следовательно, в качестве восьмого элемента «обязательной» программы олигархии мы можем записать: (8) порабощение массы населения посредством лишения его средств существования и возможности нормально работать на благо самих себя и общества В отдельные эпохи олигархия была вынуждена свернуть некоторые «обязательные» элементы своей программы, для того чтобы удержать контроль над обществом. Наиболее характерным примером могут служить режимы восточной деспотии, существовавшие в ряде стран Востока и во Франции при «старом режиме», в которых были ограничены товарно-денежные отношения, а внешняя торговля либо

477 запрещалась, либо ей чинились всяческие препятствия. Разумеется, ни о какой свободной торговле (пункт 2 программы) в этих условиях не могло быть и речи, что уменьшало прибыли олигархии, но препятствовало быстрому обнищанию населения, а, следовательно, и развитию социальных конфликтов, обеспечивая режимам восточной деспотии относительную устойчивость. Во многие исторические эпохи, наоборот, мы видим, что программа олигархии расширилась за счет включения еще одного, девятого, пункта: насаждения антикультуры. В древних цивилизациях, существовавших в 6-1 тысячелетиях до н.э., это проявлялось чаще всего в распространении противоестественных культов – культов богатства, власти и похоти. К таковым можно отнести, в первую очередь, культы бога-быка (дьявола), богазмея (второй ипостаси дьявола) и бога Сета (Сатаны), которые насаждались повсеместно, от Греции и Крита до Китая и Центральной Америки, причем насаждались правителямиолигархами (см. Раздел 2). После возникновения христианства и ислама в I тысячелетии н.э. эти боги были преданы анафеме и превращены в демонов, врагов Бога и человечества; а до того этим богам в течение нескольких тысячелетий поклонялись, они повсеместно насаждались в качестве официальных богов. Другим примером насаждения противоестественных культов является широкое распространение в 4-1 тысячелетиях до н.э. в Месопотамии и восточном Средиземноморье, а в античности – и в западном Средиземноморье, храмовой проституции. На всех этих территориях в ту эпоху мы видим храмы «богинь любви» Астарты, Инанны, Афродиты и Венеры – которые одновременно являются борделями, а жрицы этих храмов одновременно являются проститутками. Таким образом, мы видим пример культового поклонения половому акту, причем совершаемому за деньги. В течение эпохи средневековья, как это ни покажется странным, в Европе и Средиземноморье мы более не видим явных примеров насаждения антикультуры. Но странного здесь ничего нет – олигархия в тот период исчезла, ее почти повсеместно сменила феодальная аристократия, которой такая практика была совершенно не свойственна. Однако, по крайней мере, начиная с XVI века н.э. этот феномен опять появился. Так, с XVI в. и вплоть до XVIII в. мы видим широкое распространение в католических странах Западной Европы практики «наказания плоти» или «изгнания дьявола» - бичевания и самобичевания, причем нередко совершаемого публично и даже превращенного в некоторых странах в регулярное массовое «шоу». Подобные массовые бичевания имели мало общего с христианским вероучением, но очень напоминали некий садомазохистский культ, отпочковавшийся от христианства. К тому же было доказано, что в иных случаях священники-иезуиты, «изгонявшие дьявола» из своих прихожанок вышеуказанным образом, в то же самое время занимались с ними сексом. Так что налицо – явный пример насаждения противоестественного культа, причем, насаждение вполне открытое, с благословления католических епископов и при активном участии Общества Иисуса, учрежденного римским папой. Другим примером насаждения антикультуры может служить «моральный кодекс» иезуитов, который ими пропагандировался во время проповедей в католических церквях и распространялся в виде печатных «нравоучений». В нем проповедовались «моральные нормы», несовместимые с нормальными человеческими и христианскими нормами морали (см. п. 11.2). В последующие столетия мы видим аналогичные примеры. Тайное общество «Череп и кости» было основано в США в начале XIX в. и существует до настоящего времени. Его членами являются многие представители американской правящей верхушки, и, по имеющимся сведениям, на его собраниях практикуются сатанинские ритуалы и сексуальные действия (см. п. 20.4). И это не единственное подобное тайное общество. В XVIII-XIX вв. сначала в Западной Европе, а затем и в других странах мы видим появление сотен разнообразных тайных, в том числе масонских, обществ. Многие из них были вполне безобидными организациями, но в ряде других совершались сатанинские ритуалы и обряды. Гюисманс в своей книге «Бездна» описывал «черные мессы», совершавшиеся в

478 Париже в XIX вв., свидетелем которых он являлся. Имеется свидетельство одного русского эмигранта – масона, который писал, что в масонской ложе по адресу Рю Пюто, 8 (Ru Puteau, 8) в Париже в 1924 году совершались обряды поклонения дьяволу ([122] с.708). Поэтому речь идет не о единичном случае, а о широко распространенном явлении. Итак, девятый пункт «обязательной» программы олигархии можно сформулировать следующим образом: (9) насаждение антикультуры: культуры, противоречащей основным принципам существования человеческого общества, - в виде противоестественных культов, ритуалов, привычек и норм поведения Все девять «обязательных» элементов олигархической программы были описаны выше в различных комбинациях применительно к конкретным странам и историческим эпохам, а применительно к XX-XXI вв. будут описаны в следующих главах. Поэтому их суть и смысл вполне очевидны. Но, как было показано выше, несколько раз в истории возникало необычное явление: мировая олигархия, - олигархия, которая была близка к достижению господства над всем миром. Поэтому особый интерес представляет вопрос: а была ли у этой мировой олигархии какая-то особенная программа, в дополнение к тем девяти пунктам, которые выше были перечислены. Вопрос этот далеко не праздный, поскольку и в последнее время, в конце XX – начале XXI веков, мы наблюдаем процесс формирования и усиления мировой олигархии. Наверное, самое простое для меня было бы заявить, что, например, так называемые Протоколы сионских мудрецов, опубликованные впервые в 1905 году, и есть программа мировой олигархии той эпохи - эпохи конца XIX - начала XX вв. Тем более что по своему содержанию некоторые положения Протоколов сионских мудрецов: установление «власти немногих» над обществом, использование для этого международной торговли и спекуляции, опутывание всего населения сетями «экономического рабства», повсеместное насаждение ложных учений и теорий и т.д. ([80] с.149-199), - совпадают со многими из тех девяти пунктов, которые были изложены выше. Однако по своему содержанию и стилю Протоколы сионских мудрецов являются своего рода программой мирового заговора, написанной какой-то не вполне понятной группой «заговорщиков». Этим Протоколам и придают особенное значение именно те авторы, которые верят в теорию мирового заговора, в частности, мирового еврейского заговора. Вместе с тем, все то, что написано в настоящей книге, не имеет никакого отношения к теориям мирового заговора. Как указывает, например, Х.Кастильон в своей книге «История заговоров», слово «заговор» предполагает скрытность, а «сильные мира сего» действуют вполне открыто; для того чтобы очень богатые и могущественные люди становились еще богаче и могущественней, им вовсе не нужен заговор ([49] с.277, 290). И он совершенно прав: если какая-то группа людей уже имеет власть над обществом и всего лишь собирается эту власть увеличить, то это можно назвать как угодно – расширением власти и присвоением новых властных полномочий, но только не заговором. Тем более что олигархия в большинстве случаев и не скрывает своих целей и своей программы, как это обычно делают заговорщики, наоборот, она ее пропагандирует и внедряет в массовое сознание. Примерами может служить то, что практически все современные западные экономисты являются либеральными экономистами, сторонниками свободной торговли, и признают необходимость и даже полезность безработицы для экономического развития; а большинство современных западных историков прославляют империи и имперское строительство – см. соответственно пункты (2), (8) и (3) вышеизложенной программы. Таким образом, эти пункты программы, служащие захвату олигархией власти над миром, уже прочно обосновались в мировом общественном сознании в виде общепринятых «научно обоснованных» теорий и представлений. Разумеется, для того чтобы этого

479 достичь, олигархия использует изощренные фальсификации и ложные учения (пункт 5 программы), но это называется не заговором, а манипулированием мировым общественным мнением и сознанием людей. Да и что это за заговор, который реализуется постоянно, на протяжении нескольких тысячелетий, то есть все время пока существуют человеческие цивилизации? Таким образом, слово «заговор» к установлению над обществом власти олигархии совершенно не подходит. Впрочем, если Вы верите в существование Бога и дьявола, то никто Вам не мешает считать, что вышеизложенная программа есть не что иное, как заговор дьявола против Бога и человечества. Но это понимание выходит за рамки материалистического восприятия мира, а, следовательно, и за рамки настоящей книги. Во-вторых, что касается Протоколов сионских мудрецов, то никто до сих пор точно не знает, кто подготовил этот документ и в каких целях. Вполне возможно, что это была сознательная провокация или просто чья-то неудачная и недостаточно продуманная идея. Поэтому использовать этот документ как основу для каких-то серьезных выводов недопустимо. Впрочем, если Вы заметили, в этой книге я нигде не придаю слишком серьезного значения не только неизвестно кем написанным программным документам, но даже и тем, которые имеют вполне определенных авторов (включая и программы революционного переустройства) - поскольку полагаю, что исторические факты являются намного более важным и неопровержимым свидетельством, чем любой программный документ. Любая кем-то составленная программа может нести в себе сознательные или несознательные искажения действительных целей и намерений; лишь анализ действительных поступков и предпринимаемых мер безошибочно выявляет истинные намерения тех или иных социальных групп и классов. В частности, та программа олигархии из девяти пунктов, которая была изложена выше, никогда и никем в таком виде не была написана. Тем не менее, как было показано, она во все исторические эпохи неукоснительно реализовывалась одним и тем классом, который мы видим во все эти эпохи. Итак, какие еще элементы, дополнительно к указанным девяти пунктам, входят в программу мировой олигархии? (10) насаждение во всем мире одной доминирующей культуры и насильственное уничтожение чужой культуры, если она пытается сохранить свою самобытность и сопротивляется проникновению единой культуры. Это наиболее очевидный элемент программы, который можно подтвердить многими историческими фактами. В Римской империи насаждалась латинская культура и проводилась насильственная романизация – да так, что уже спустя одно или два столетия все жители забывали свой родной язык и переставали себя считать тем народом, которым являлись ранее. Так, в Галлии ко II в.н.э. исчез письменный галльский язык и практически исчез также и устный, а все местные жители перестали себя считать галлами (или кельтами) и стали считать римлянами и говорить между собой на латинском языке1. Дакия была завоевана Римом в начале II века и просуществовала в составе Римской империи всего лишь полтора столетия, после чего римляне оттуда ушли. Но романизация за это время была внедрена настолько сильно, уничтожив местную культуру (которая предположительно была славянской), что этого не смогли изменить даже последующие интенсивные переселения славян на эту территорию: спустя два тысячелетия Румыния, бывшая Дакия, говорит на романском языке, произошедшем от латинского языка. Такой же результат мы видим и в Британской империи, где насаждалась британская культура и английский язык. В итоге – половина Африки, Индия, Северная 1

Не последнюю роль в этом сыграло целенаправленное истребление римлянами друидов – галльских духовных и религиозных вождей, игравших ключевую роль в поддержании галльской культуры и традиций, хранивших легенды, исторические сведения и народные мудрости.

480 Америка, Австралия и большое число островов по всему миру считают сегодня своим родным (или государственным) языком английский. В XVI – первой половине XVII вв. происходили такие же процессы – насаждалась единая католическая культура. Хотя в Европе это не вело к уничтожению местных языков1, но приводило к установлению единообразных правил и норм общественной жизни и поведения людей, соответствующих догматам и предписаниям католической церкви, то есть насаждалось культурное единообразие. Соответственно, в сегодняшнем мире мы видим насаждение единообразной американской или западной культуры, или как принято сегодня говорить, «культурную глобализацию». Причем, современная пропаганда, как и в прошлом, пытается убедить все народы в том, что принятие единой культуры принесет им только благо. Однако принятие единой культуры вовсе не является делом добровольным. Важным элементом этой программы является насильственное уничтожение тех культур, которые не хотят самоуничтожаться, а если для этого требуется уничтожить население, то уничтожается и оно. Рим в эпоху господства олигархии уничтожал все государства и нации, проявлявшие самобытность и сопротивлявшиеся проникновению римской культуры (или греческой, считавшейся родственной римской). Так был, например, во II веке частично уничтожен, частично изгнан с родной земли народ Иудеи, который сопротивлялся проникновению чужой культуры. В XVI в. «католическая коалиция» огнем и мечом принуждала протестантов Европы принять католицизм, тысячами уничтожая мирных жителей. В итоге это ей частично удалось: протестантство было искоренено в Австрии, Венгрии, Фландрии, Франции, Польше и на юге Германии. Но его пытались огнем и мечом искоренить и в других европейских странах – в Нидерландах (герцог Альба), в Англии (Великая армада), в северной Германии и Скандинавии (Тридцатилетняя война). Британская олигархия в XIX в. тоже насаждала английскую культуру силой по всему миру – от Ирландии до южной Африки. И это не было «спонтанным» явлением. Например, «колониальный монарх» Сесил Родес мечтал распространить британскую культуру не только на Африку, но и на весь мир, и с этой целью учредил специальный фонд (Rodes Scolarship), которому передал значительную часть своего огромного состояния ([170] p.213). Соответственно, наибольшее неприятие у британской олигархии вызывали самостоятельные государства со своей самобытной культурой, которая могла сопротивляться распространению британской культуры. Так, в течение всего периода с 1815 г. по начало XX века правящая верхушка Великобритании насаждала и поощряла русофобию, антироссийскую и антирусскую пропаганду, что является хорошо известным фактом (см.: [60] глава XV). Другим примером может служить постоянная и труднообъяснимая неприязнь или даже ненависть британской правящей верхушки к православным христианам, оказавшимся под турецким игом. Как говорилось в предыдущей главе, Британия противодействовала всем международным решениям, даже вполне безобидным, которые были направлены на улучшение их положения. Английская либеральная пресса изображала сербов и болгар варварами, которые не хотят читать книги, напечатанные «цивилизованным» латинским шрифтом (привезенные с Запада), а упорно продолжают читать книги на «варварской» кириллице (привезенные из России) - (см.: [60] глава XV). Крымская война 1854-1856 гг. с Россией началась из-за того, что Турция и поддерживавшие ее Британия и Франция не соглашались с предоставлением религиозной самостоятельности (!) православным народам Османской империи, что требовала Россия. То есть вопрос шел в тот момент даже не о политической автономии, а о сохранении православной культуры на Балканах, Ближнем и Среднем Востоке, которую уничтожали турки, проводившие насильственную исламизацию православных христиан и вырезавших целыми селами тех, кто отказывался принимать ислам. Царь Николай I выступил в защиту 1

Зато вело к этому в других частях света, например, в Латинской Америке, которая почти вся заговорила по-испански.

481 православной культуры, а британо-французской олигархии, очевидно, хотелось, чтобы турки довели дело до конца1. От Крымской войны ни Англия, ни Франция ничего не получили, кроме 250 тысяч убитых, огромных расходов на ее ведение и страшного недовольства собственного населения. Отсюда вытекает вывод, что одной из целей этой войны, развязанной британофранцузской олигархией, наряду с устрашением национально-освободительных движений и тех, кто им потворствует (Россия), была как раз борьба с православной культурой на Балканах и в восточном Средиземноморье, на защиту которой выступил Николай I. Обращает на себя внимание и совершенно разное отношение британо-французской верхушки, к примеру, к борьбе итальянцев против ига австрийцев в середине XIX в. и к борьбе православных народов против намного более тяжкого турецкого ига. В то время как первой со стороны Англии и Франции оказывалось всяческое содействие, вторая вызывала не только неприятие, но и всяческое противодействие. Это мы видим и в дальнейшем. Так, Бенджамин Дизраэли, выступая в британском парламенте в 1876 г., заявил о страшной опасности, которая исходит для мира и безопасности в Европе от сербского терроризма и национализма. Как пишет Х.Кастильон, «эта его мысль тогда казалась смешной, и никто не обращал на нее внимания» ([49] с.195). Но два года спустя, на Берлинском конгрессе 1878 г., Босния и Герцеговина (где преобладало сербское население) при активном лоббировании со стороны Великобритании были присоединены к Австро-Венгрии. И чтобы, например, всего лишь «присоединить» к себе эти две сербские провинции в соответствии с решениями Берлинского конгресса, Австро-Венгрии понадобилось ввести в Боснию и Герцеговину 150-тысячную армию, которая в течение нескольких недель вела полномасштабную войну против местного сербского населения [133]. В итоге сербский терроризм, о котором говорил Дизраэли, ничуть не уменьшился, а скорее наоборот – с этого момента он как раз и начался. В 1903 г. в Сербии произошло восстание, свергнувшее правившую династию, лояльную Австро-Венгрии, и провозгласившее начало борьбы за освобождение всех сербов и их объединение в одно государство. За этим последовало усиление напряженности в Боснии и Герцеговине, Балканские войны 1912-1913 гг. и убийство сербским террористом в 1914 г. наследника императорского трона принца Фердинанда с супругой, что послужило поводом к Первой мировой войне. Таким образом, политика британской правящей верхушки являла собой классический пример подавления чужой культуры: сначала обвинить народ в том, что от него исходит угроза миру, потом создать для него невыносимые условия существования, разделив его между двумя-тремя империями, что толкнет его на восстания и терроризм, а потом сказать – ну вот, видите, мы же предупреждали об опасности терроризма со стороны этих сербов. Еще раз подчеркну, что в отношении борьбы населения Италии за освобождение из-под того же самого австрийского ига в тот же самый период политика Англии и Франции была прямо противоположной. Никаких криков об итальянском терроризме из Лондона и Парижа не раздавалось - хотя итальянские карбонарии той эпохи были страшной террористической организацией. Более того, как указывают историки, Британия всячески способствовала объединению Италии и ее освобождению из-под власти Австрии дипломатическими и политическими способами, а Франция – и прямым военным участием в борьбе с Австрией. Так, в 1859 году французские войска совместно с 1

Русский ультиматум 1853 года требовал от Турции всего лишь признать покровительство русского царя над православными подданными Турции в вопросах религии, ни о какой политической автономии речь еще не шла. Но была еще одна претензия. По просьбе французского императора Наполеона III Турция отобрала ключи от святых мест Палестины у православной церкви и передала их католической церкви. Николай I требовал восстановить статус-кво, существовавший с незапамятных времен. Таким образом, обе причины объявления Россией войны Турции касались вопросов защиты православной культуры. Очевидно, Николай I не предполагал, что Британия и Франция из-за вопросов, связанных с защитой православия на востоке Средиземноморья, начнут с Россией полномасштабную войну.

482 итальянскими (княжества Сардинии и Пьемонта) разбили австрийцев в битвах при Солферино, Маджента и Сан Мартино и освободили бóльшую часть северной Италии изпод власти Австрии. А в 1866 г. Франция сыграла ключевую роль в освобождении из-под австрийского ига последней итальянской провинции – Венеции [223]. И в то же самое время в Крымской войне, которая, по словам английского историка Д.Тревельяна, представляла собой «крестовый поход ради турецкого господства над балканскими христианами», участвовали не только Англия и Франция, но и то самое итальянское государство Пьемонт-Сардиния, которое воевало с Австрией за освобождение северной Италии. Руководителям этого государства – Виктору Эммануэлю II и Камилло ди Кавуру – сегодня стоят памятники по всей Италии как освободителям итальянцев из-под иноземного ига. Но те же самые герои, освободившие Италию, боролись в Крымской войне за то, чтобы не дать сербам и болгарам освободиться из-под намного худшего ига – очевидно делая это для того, чтобы «заслужить» поддержку и благоволение тогдашних «господ мира» - Англии и Франции. Итак, множество фактов (а факты – вещь упрямая) говорят о том, что в течение нескольких десятилетий в середине и второй половине XIX века британо-французская правящая верхушка испытывала какие-то необыкновенные симпатии по отношению к борьбе итальянцев за свою независимость и в то же самое время необыкновенную ненависть по отношению к такой же борьбе, которую вели сербы, болгары и другие православные народы. И это невозможно объяснить ни экономическими интересами: поскольку экономический ущерб от Крымской войны для Англии и Франции был колоссальный, - ни политическими интересами (например, борьбой с Австрийской империей): поскольку в то самое время, когда Англия и Франция помогали освободиться из-под австрийского ига итальянцам, они навязывали австрийское иго сербам – Боснии и Герцеговине. Причина, очевидно, состоит в том, что мировая олигархия стремится уничтожить в первую очередь те нации и культуры, которые более всего сопротивляются проникновению «мировой культуры». В XIX веке такое сопротивление оказывала православная Россия, поэтому борьба шла не только с Россией, но и с православной культурой вообще и со всеми ее представителями – в том числе с сербами, болгарами и т.д. В середине XX веке такое сопротивление оказывала коммунистическая Россия, поэтому борьба мировой олигархии шла с «коммунистической культурой» - также по всему миру. В конце XX – начале XXI вв. наибольшее сопротивление проникновению «мировой культуры» оказывает исламский мир, причем именно та его часть, которая исповедует традиционный ислам, не подвергшийся «европеизации». Поэтому он и вызывает наибольшее недовольство и противодействие со стороны правящей верхушки современного Запада (но отнюдь не исламский фундаментализм или ваххабизм, которые имеют мало общего с традиционным исламом и потому всячески поощряются Западом см. главу XX). В чем же смысл насаждения единой культуры и уничтожения других самостоятельных культур? Во-первых, в результате этого значительно упрощается задача одурманивания населения и внедрения в массовое сознание лжеучений (пункт 5 программы). Например, если какая-то страна находится под сильным влиянием англосаксонской культуры, то никому в ней не придет в голову критиковать взгляды Адама Смита по вопросу свободной торговли, потому что в англосаксонском мире уже двести лет вдалбливается идея о том, что Адам Смит – это гений, и это там стало такой же аксиомой, как то, что земля круглая. Поэтому мировой олигархии не нужно создавать в каждой стране своего Адама Смита с ореолом гения для пропаганды идеи свободной торговли, что было бы сложно и накладно. Ей достаточно лишь один раз распространить на эту страну англосаксонскую культуру – и весь набор изощренных лжеучений, создававшихся в течение трех столетий, будет очень скоро усвоен ничего не подозревающим новичком и, подобно яду, парализует его способность самостоятельно

483 думать и мыслить. То же самое происходило в XVI веке во время гегемонии «мировой католической монархии» Габсбургов и папства. Все протестанты, обращенные обратно в католицизм в ходе контрреформации, должны были жить в соответствии с едиными правилами и догматами, принятыми католической церковью (которые также вырабатывались с вполне определенной целью), и любое отступление от них сурово наказывалось. Таким образом, правящая верхушка могла сравнительно легко препятствовать распространению неугодных ей идей и взглядов. Во-вторых, культурная унификация облегчает насаждение антикультуры (пункт 9 программы олигархии). Например, в современном мире под видом «американской культуры» в действительности насаждается антикультура – культ богатства, насилия и секса, пропагандируемый Голливудом. То же самое происходило и ранее – примеры насаждения антикультуры олигархией выше приводились. Могу привести более конкретные примеры, относящиеся к господству именно мировой олигархии. Так, Иудея вошла в Римскую империю в I в. н.э., и там вскоре начались восстания, которые не прекращались целое столетие – вплоть до полного уничтожения Иудеи и ее населения римлянами. И надо полагать, такой резкий протест был во многом связан с неприятием римской культуры, которая воспринималась как антикультура. Об этом может свидетельствовать следующий пример из Талмуда, относящийся к концу I в. н.э.: «Разговор раввинов. Как чудесны деяния этих людей [римлян], - говорит раввин Иуда, - они построили дороги, мосты, бани… Все что они сделали, - говорит раввин Симеон бен Иоха, - они сделали для себя. Они соорудили рынки для того, чтобы посадить там проституток, бани – чтобы самим омолаживаться, мосты – чтобы взимать сборы за проезд» ([252] p.206). Как видим, неприятие иудейского священника вызывает то, что римляне, распространяя свою культуру (римские бани, прекрасные дороги и мосты), одновременно насаждают повсюду в Иудее культ денег и продажной любви. То же самое можно сказать, например, и об иезуитах, которые были представителями мировой олигархии своей эпохи. Под видом распространения христианства в Азии, Африке и Латинской Америке они занимались работорговлей и вывозили из этих стран ценное сырье и продовольствие, а под видом христианских монастырей и храмов создавали торговые фактории. О насаждавшемся ими «моральном кодексе» выше уже говорилось. Аналогичные примеры насаждения антикультуры можно привести и в отношении британской мировой олигархии. Так, за несколько десятилетий в середине XIX в. им удалось превратить китайскую нацию в нацию наркоманов – примерно каждый третий китаец во второй половине XIX в. был наркоманом, хотя еще в начале столетия наркомании как массового явления в Китае не существовало. В-третьих, следствием культурной унификации является уничтожение не только национальных культур, но и наций и даже национальных языков, как это произошло в Римской и Британской империях. Результатом является утрата населением чувства общности (ибо национальность и язык – главные формы общности) и следовательно – утрата им возможности сплачиваться, формировать национальную элиту и выдвигать национальных лидеров. Выше уже было показано, что только национальная элита и национальные лидеры способны противостоять олигархии, потому что они имеют связь со своим народом и опираются на его поддержку. С разрушением национальной общности способность формировать национальную элиту утрачивается, и население оказывается полностью во власти олигархии. Не случайно поэтому уничтожение наций выделено выше как отдельный элемент (пункт 3) программы олигархии. Кроме того, утрата национальной культуры равносильно удалению из мозга и из памяти огромного массива информации и заложенных в человеке с детства программ, определяющих его как человека и как личность. Чужая, к примеру, английская, культура при этом все равно не приобретается – человек не становится англичанином (для этого он должен был родиться у матери-англичанки). Поэтому он выпадает вообще из всякой

484 культуры и подпадает под влияние антикультуры. Результатом является превращение огромного числа людей в неких гуманоидов, неполноценных людей, лишенных национальной идентичности и моральных норм. Они и составляют те массы человекозверей, которые всегда появляются в конце очередного глобального кризиса коррупции, когда человеческая цивилизация превращается в «цивилизацию хищников» (см. об этом п. 6.5)1. В наибольшей мере потеря национальной и культурной идентичности всегда грозила и грозит сегодня потомкам иммигрантов. Например, дети арабов и других мусульманских иммигрантов, выросшие во Франции (а это огромный слой населения), сегодня не могут понять, кто они – французы, арабы или африканцы и этого же не могут понять окружающие их коренные французы. Сами себя дети иммигрантов, возможно, считают французами, но таковыми их не считает большинство населения, подвергая их сознательной или бессознательной дискриминации. Отсюда – те их буйства и разгул преступности, которые охватили в 2000-е годы всю Францию, и это показывает, насколько опасна для общества потеря национальной идентичности даже части населения. В еще большей мере эта опасность грозит таким иммигрантским нациям, какими являются, например, американская и канадская нации, и чья и без того слабая национальная общность (так как внутри американской нации есть американские ирландцы, итальянцы и т.д., живущие своими общинами) размывается сегодня огромным потоком нелегальных иммигрантов из Латинской Америки. Но идеологи современного миропорядка все эти тенденции только приветствуют. Например, Жак Аттали мечтает в своей книге «Линии горизонта» о том, что все люди в мире превратятся в «кочевников» - то есть в индивидуумов, не связанных с окружающими никакими национальными и культурными связями, помимо некой общей для всех универсальной культуры. Следует отметить, что такие же тенденции были и в Римской империи: во II веке н.э. около 90% населения города Рима, которое составляло, по оценкам, около миллиона человек, были иммигрантами, то есть такими же «кочевниками» без рода и племени, но подчинявшимися римской идеологии и римским законам ([141] p.750). И римская олигархия легко ими манипулировала при помощи «хлеба и зрелищ». Из сказанного выше вытекают еще два элемента программы мировой олигархии: (11) насаждение идеи элитной нации (расы) и неполноценных наций (рас) В наиболее завершенном виде эта идея была реализована в Римской империи, где до начала III в. н.э. коренные римляне и их потомки имели привилегированный статус, так называемое римское гражданство. Второй уровень привилегированности обеспечивало так называемое латинское гражданство. Его имели первоначально италийские союзники Рима, говорившие на латинском языке, как и сами римляне. А в дальнейшем его получали города и провинции, которые достигли определенного прогресса в усвоении римской культуры, в качестве своеобразной награды за это. Латинское гражданство давало определенные права и привилегии, хотя и не такие, как римское гражданство. Наконец, все остальные города и деревни, которые еще недостаточно усвоили римскую культуру, имели самый низкий статус – их жители не считались гражданами и не пользовались никакими привилегиями. Ниже их были только рабы, которые считались просто вещью, но их было немного. Разумеется, вся эта система способствовала быстрой романизации, 1

Как указывал немецкий профессор К.Пфеффер, значительная часть войск СС фашистского Третьего рейха, совершивших основную массу злодеяний против мирного населения СССР и Европы, была укомплектована не немцами, а добровольцами из других стран ([54] с.635) – то есть подонками, собранными со всей Европы, которые записывались в войска СС по собственному желанию. Немалую роль в этих преступлениях против своего народа сыграли и русские эмигранты, которые за два десятилетия своего проживания в Европе утратили свою национальную и культурную идентичность (всего за Гитлера воевало около 1 миллиона выходцев из России-СССР и несколько миллионов западноевропейцев).

485 усвоению римской культуры, о чем выше говорилось, поскольку все стремились к получению римского или хотя бы латинского гражданства. Таким образом, в Римской империи бок о бок жили как бы три нации – нация господ (римляне), нация кандидатов в господа (латинские граждане) и нация простой черни, составлявшая абсолютное большинство. Эта система просуществовала до 212 г., когда ее отменил император Каракалла, объявивший всех жителей империи гражданами. В дальнейшем негражданами считались только варвары-иммигранты, которых для пополнения нехватки рабочей силы с конца III в. начали ввозить из соседних стран и селить на территории империи в качестве рабов или крепостных. Особенно много было поселено варваров-иммигрантов в римской Галлии. Их называли «франками» и селили в III-V вв. в основном в качестве крепостных на землях местных римских господ. В VI веке франки «отомстили» римлянам: они ввели для франков привилегированный статус, а римлян ущемили в правах (подробнее см.: [59] глава VI). Таким образом, франко-римская олигархия, образовавшаяся на развалинах Римской империи, старалась использовать прежние приемы: она разделила население на нацию господ и нацию черни; только теперь прежние «господа» и «чернь» поменялись местами – бывшие «господа» римляне превратились в «чернь», а франки из «черни» превратились в «господ». Сами представители правящей верхушки при этом не пострадали: как указывает Ф.Лот, те из них, которые ранее считали себя римлянами, быстро взяли себе франкские имена и превратились во франков ([238] p.129). Пострадали только простые римляне, жившие в основном на юге страны, которых правители франкской Галлии и их армии грабили и экспортировали в качестве рабов в арабские страны и Византию (см. п. 9.1). Такое же разделение на нацию господ и нацию второго сорта мы видим и в Британской империи, о чем говорилось в предыдущей главе. Все жители британских колоний имели более низкий статус, чем жители Англии. Этот более низкий статус распространялся не только на африканцев и индийцев, но и, например, на ирландцев, которым Джонатан Свифт во время голодомора середины XIX века посоветовал поедать собственных детей – для решения проблемы голода и избыточного населения (попробовал бы он посоветовать это самим англичанам!). Ко второму сорту относились и американские британцы – жители американских колоний Великобритании, что проявлялось в отношении к ним в британской армии, в различных запретах в экономической жизни и т.д. (см. выше). Ну а африканцы и иные туземцы с черным цветом кожи относились даже не ко второму, а к третьему сорту: именно в британских колониях в Африке и других частях света была введена и существовала в течение долгого времени система апартеида, разделившая население на нацию белых господ и неполноценную чернокожую нацию. Как видим, разделение населения на элитные и неполноценные нации или расы было характерной чертой мировой олигархии: и римской, и британской. В конце XIX - начале XX вв. возникло необычайно много новых учений и теорий об элитных и неполноценных нациях или расах, получивших широкую известность и широкую популярность. Одной из них, как уже было сказано, являлась расовая теория апартеида. Другой, не менее известной, являлась нацистская теория об арийской расе, возникшая на рубеже XIX-XX вв. в Германии и ставшая основой государственной идеологии фашистского Третьего рейха. В соответствии с ним немцы считались «высшей расой», потомками арийцев. Второй уровень привилегированности распространялся на нации, по своей культуре близкие немцам: англичане, французы, голландцы, скандинавы и т.д. Третий уровень составляли славяне, которые были отнесены к «неполноценным расам» и подлежали частичному уничтожению и частичному «перевоспитанию». Наконец, четвертый уровень составляли евреи и цыгане, которые подлежали полному уничтожению.

486 Еще одним учением, возникшим в начале XX века, правда, не столь известным как нацизм, является сионизм. Вообще есть два разных понятия, связанных с этим словом. Согласно первому из них, сионизм – это еврейское националистическое движение, ставившее целью создание еврейского национального государства в Палестине, современного государства Израиль [320]. Разумеется, создание собственного государства можно считать неотъемлемым правом любого народа. Но есть и другое содержание, вкладываемое в понятие «сионизм». Согласно Резолюции генеральной Ассамблеи ООН от 10 ноября 1975 г., «сионизм является формой расизма и расовой дискриминации». А высказывания видных деятелей сионистского движения, приводимые российским историком О.Платоновым, свидетельствуют о том, что некоторые из этих деятелей проповедовали идею о евреях как о самой «чистой» и «способной» нации в мире и заявляли о неполноценности других наций или рас ([80] с.531-532, 571). Вместе с тем, хорошо известно, что в деятельности сионистских организаций с самого начала большую роль играли крупные международные финансовые магнаты, в частности, Ротшильды и Якоб Шифф. Поэтому и здесь мы видим связь между мировой олигархией и насаждением идей об элитных и неполноценных нациях. Как будет показано в следующей главе, Гитлер пришел к власти благодаря поддержке германской и англо-американской олигархии, что также свидетельствует о связи расистских теорий с мировой олигархией. В действительности расистские теории создаются вовсе не из особенной любви олигархии к каким-то определенным нациям и желания им помочь. Олигархия не имеет национальности, она космополитична. Поэтому ее «любовь» или «нелюбовь» к той или иной нации определяется конкретными обстоятельствами. Пока олигархии в эпоху античности было выгодно считать римлян нацией господ, она именно это и делала, а варвары-иммигранты были нацией второго сорта. Когда к VI веку ситуация изменилась, все стало наоборот: олигархия объявила варваров-иммигрантов нацией господ, а нацией второго сорта стало коренное население - римляне. Обычно «нация господ» служит для олигархии не чем иным, как пушечным мясом – из нее составляется армия, которая должна воевать, сражаться и, если понадобится, погибнуть за интересы олигархии. В античности такую роль выполняли римляне, а когда стали ее плохо выполнять (начали вырождаться, перестали служить в армии), то их поменяли местами с франками. В Британской империи такую роль выполняли англичане, значительная часть которых служила в колониальных войсках и участвовала в колониальных войнах1. Но на рубеже XIX-XX веков стал очевиден закат могущества Британии, а мировая олигархия раскололась на два лагеря. Поэтому англичане уже не могли выполнять роль единственной элитной нации, как это было в течение почти всего XIX века. В условиях раскола мировой олигархии понадобилось, помимо англичан, новое пушечное мясо, роль которого была уготовлена немцам и евреям. Отсюда становится понятным, почему практически одновременно – с конца XIX – начала XX веков, не раньше и не позже – среди немцев и среди евреев начинают насаждаться идеи об исключительности их самих и о неполноценности других наций. Именно тогда возникает сионизм, и именно тогда ряд лидеров этого движения выдвигают идеи об исключительности еврейской расы ([80] с.531). Хорошо известно, что и в Германии теории нацистского и расистского толка начали приобретать популярность задолго до Первой мировой войны. Что касается использования в последующем немцев и евреев как пушечного мяса, то на этот счет тоже имеется достаточно фактов. Например, хорошо известно, что боевые потери Германии (развязавшей как Первую, так и Вторую мировую войну), в процентном отношении к ее населению, были самыми большими среди воевавших стран. Касательно евреев можно привести следующие факты. Вот что пишет О.Платонов о событиях в Германии и Западной Европе после прихода Гитлера к власти: 1

В эпоху расцвета Британской империи около 1 миллиона английских солдат постоянно находились в колониях для «наведения порядка».

487 «Сионисты всячески препятствовали эмиграции евреев в другие страны мира, ориентируя их только на Палестину, тем самым сознательно обрекая часть евреев на тяжелые условия существования и гибель. Перед Второй мировой войной правительство США и Англии планировали предоставление убежища 500 тыс. европейских евреев. Однако их предложения натолкнулись на противодействие сионистских вождей, стремившихся использовать войну для своих планов. Президент США Ф.Рузвельт с сожалением отмечал, что “этот план (эмиграции евреев в США – О.П.) нельзя претворить в жизнь. Этого не допустят влиятельные лидеры еврейских общин в США… Сионисты понимают, что именно теперь удобнее всего стричь купоны для Палестины”. То же отмечал и видный английский деятель того времени С.Шенфельд: “У нас были согласны предоставить убежище и помощь евреям, которым угрожал фашизм, но это натолкнулось на противодействие сионистов, которые признавали лишь одну форму помощи – отправку всех евреев в Палестину”. Для иудейских вождей еврейский народ был только материалом в исполнении их чудовищных планов. Совершенно сознательно они предполагали провести чистку еврейского народа, отрезать “больные и засохшие ветви”… Особенно цинично замысел иудейских вождей выразил будущий первый президент Израиля, глава международной сионистской организации Хаим Вейцман. На запрос Британской королевской комиссии о возможности переправить 6 млн. западноевропейских евреев в Палестину он ответил: “Нет. Старые уйдут… Они пыль, экономическая и моральная пыль большого света… Останется лишь ветвь”» ([80] с.536). Далее О.Платонов приводит многочисленные свидетельства, подтверждающие косвенное, а в некоторых случаях и прямое, участие сионистов в геноциде еврейского народа, организованного гитлеровскими фашистами. Так, согласно рассекреченным в США документам германских архивов, при участии одного из руководителей сионизма М.Нормана, гитлеровское правительство разработало так называемый «план Шахта», согласно которому молодых и экономически дееспособных германских евреев планировалось вывезти в Палестину, а старики и неспособные к эмиграции подлежали уничтожению ([80] с.534-535). В последующем этот план осуществлялся: немецкие транспортные корабли регулярно перевозили евреев в Палестину, а евреев, остававшихся в Германии, помещали в лагеря смерти. Примеры еще более тесного сотрудничества гитлеровцев и сионистов были обнаружены в архивных материалах, относящихся к периоду оккупации немцами Украины. Советский историк Ю.Шульмейстер, опубликовавший часть этих архивных данных в своей книге, писал: «Сионисты, возглавившие созданные нацистами орудия геноцида – “юденраты”, участвовали непосредственно в отборе жертв для умерщвления… На их совести тысячи уничтоженных гитлеровцами евреев» ([320]; [80] с.539). Как видим, сионистов мало волновала участь еврейского населения, оно их интересовало в основном как средство для достижения своих целей. Подобные факты приводят и многие другие историки и исследователи. Как пишет политолог и историк Т.Грачева (со ссылкой на книгу Л.Домба), «В 1941 году и затем еще раз в 1942 году гестапо предложило европейским евреям транзит в Испанию на условии, что никто из выезжающих не поедет в Палестину. Все депортированные будут перевезены в США и Британские колонии и останутся там. За каждую семью требовалось заплатить 1000 долларов. Ответ сионистских лидеров был негативным со следующими комментариями. “Только Палестина должна рассматриваться как место перемещения депортированных… Никакого выкупа выплачено не будет”… В 1944 году было сделано аналогичное предложение, которое позволило бы спасти всех евреев Венгрии. Сионистское руководство опять отклонило предложение, зная, что газовые камеры уже унесли жизни сотен и сотен тысяч» ([27] с.178-179). Необходимо также отметить, что сионисты или лица еврейской национальности, входившие в число крупнейших промышленных и финансовых магнатов Германии,

488 сыграли активную роль в финансировании Гитлера и продвижении его во власть. В частности, как указывал бывший канцлер Германии Г.Брюнинг в письме У.Черчиллю от 28.08.1937, нацистскую партию Гитлера активно финансировали, начиная с октября 1928 г., главные управляющие двух крупнейших берлинских банков, иудейского вероисповедания ([27] с.176). Что касается финансирования со стороны германских промышленников, то, как следует из фактов, приводимых английским историком Х.Джеймсом, особенно большую роль в этом сыграл Поль Зильверберг, еврей по национальности, крупнейший угольный магнат Германии. Он совместно с Круппом и еще двумя магнатами руководил специальным фондом крупной промышленности Германии, созданным для финансирования деятельности политических партий. В 1932 г. четверка управляющих фондом приняла решение о начале финансирования нацистской партии Гитлера (НСДРП). Из этой четверки именно Зильверберг активнее всего выступал в пользу поддержки Гитлера и его партии, утверждая, что его можно «приручить» ([225] pp.167, 185, 321). Последующие события подтвердили его правоту – Гитлер и пальцем не тронул ни одного магната, наоборот, он с ними активно сотрудничал и многим из них оказывал содействие (см. следующую главу). Но вот что касается политики Гитлера в отношении евреев, то «приручить» его Зильвербергу не удалось (а скорее всего, и не было нужно вовсе). Как известно, Гитлер после прихода к власти полностью осуществил свой план по уничтожению евреев в Германии и других странах Европы, который вытекал из расовой идеологии НСДРП. Все эти факты сотрудничества сионистов и еврейских магнатов с немецкими фашистами и Гитлером лишний раз подтверждают высказанное выше утверждение о том, что олигархия не имеет национальности. В заключение необходимо указать на еще один элемент программы мировой олигархии: (12) сращивание мирового олигархического капитала и сплочение интересов мировой олигархии с тенденцией к образованию единого капитала мировой олигархии и олигархического «мирового правительства» Идея сращивания олигархического капитала и его неделимости наиболее последовательно проводилась в жизнь иезуитами, а до них – тамплиерами, которые были в определенной мере предшественниками иезуитов. В уставе Общества Иисуса было записано1, что члены общества (иезуиты) не должны были иметь никакой личной собственности, вся собственность принадлежала лишь самому Обществу Иисуса ([28] с.67). Иезуиты могли свободно распоряжаться этой собственностью в свое удовольствие, поскольку, в отличие от всех других католических орденов, они жили не как монахи, а как члены светского общества, к тому же, как правило, жили в большой роскоши. Но владеть этой собственностью никто из них не имел права. Сложение всех капиталов в одно целое, безусловно, давало иезуитам (а до этого – тамплиерам, у которых тоже все имущество принадлежало ордену) огромные преимущества. Португальские, венецианские и другие европейские купцы вели торговлю за свой страх и риск и каждый из них рисковал при этом своим личным капиталом. Кроме того, размер этого частного капитала, принадлежащего одному или даже группе обычных купцов, не мог идти ни в какое сравнение с капиталом ордена иезуитов, составлявшим одно целое. Именно поэтому иезуиты могли проворачивать такие торговые и финансовые сделки, какие были не под силу другим европейским купцам, и именно поэтому им удалось так легко выдавить своих торговых конкурентов из самых богатых и привлекательных стран: Китая, Японии, Индии, Парагвая и других. Это была крупнейшая монополия той эпохи в области торговли и финансов, благодаря ей орден иезуитов и стал самой крупной, богатой и процветающей организацией. 1

Этот устав был официально передан Обществом Иисуса Парижскому парламенту в 1757 г., поэтому нет никаких сомнений в его подлинности.

489 Британская олигархия в эпоху своего могущества пыталась позаимствовать у иезуитов эти принципы. Как утверждали люди, хорошо знавшие Сесила Родеса, иезуиты были его идеалом, он хотел позаимствовать принципы организации Общества Иисуса для того чтобы, как пишет Р.Дэвис, организовать «фантастическое секретное общество для распространения британской мощи и влияния во всем мире». В частности, он предлагал взять устав иезуитов, заменить в нем слово «римско-католическая церковь» на слово «английская империя» и принять этот устав за основу деятельности такого общества ([170] p.213). Эти мечты не были лишь мечтами. Общество по распространению британской культуры (Rhodes Scolarship) действительно было создано и, как уже говорилось выше, Родес передал ему значительную часть своих огромных капиталов. Кроме того, Сесил Родес и лорд Альфред Милнер (представитель Британской короны в Южной Африке с 1897 г. по 1905 г.) ввели практику проведения регулярных круглых столов с участием крупнейших бизнесменов и миллиардеров, которые они организовывали вплоть до 1925 г. ([49] с.288) После этого практика проведения таких регулярных круглых столов была продолжена под покровительством американских и английских миллиардеров Рокфеллеров, Морганов и Уитни в виде заседаний Бильдербергского клуба и Совета по международным отношениям, которые регулярно проводятся и сегодня (см. главу XX). В конечном счете, и регулярные круглые столы миллиардеров, и их совместные фонды, финансирующие глобальные политические и культурные акции, являются свидетельством той же самой тенденции – сращивания мирового олигархического капитала и сплочения его интересов. Еще одним ярким свидетельством этой тенденции являются транснациональные корпорации. Это явление было впервые отмечено в начале XX века, когда о нем стали писать разные авторы, включая Ленина. В 1930-е годы их роль в мировой экономике несколько снизилась, чему способствовало свертывание глобализации в условиях Великой депрессии и, возможно, меры Рузвельта в США по демонополизации американской экономики (см. главу XVII). Но в течение последней трети XX в. и в начале XXI в. мы видим продолжение прежней тенденции, чему благоприятствовала возобновившаяся в 1960-е годы глобализация. Сегодня благодаря интенсивным слияниям и поглощениям транснациональные корпорации приобрели невиданную ранее силу и мощь. Некоторые из них, такие как Microsoft и Alcoa, контролируют более половины мирового производства в своей отрасли и, как правило, сами при этом контролируются очень небольшим кругом лиц. Мировые промышленные и финансовые гиганты все чаще и чаще оказываются в центре международных коррупционных скандалов и в современном мире являются не только центрами концентрации и аккумулирования капиталов, но и одним из главных источников распространения международной коррупции (подробнее см. главу XX).

Глава XVI. Коррупция в Германии в эпоху Веймарской республики и Третьего рейха (1918-1945 гг.) 16.1. Социально-экономическое развитие Германии до Первой мировой войны В предыдущей главе уже приводились данные о необычайно быстром экономическом развитии Германии в конце XIX – начале XX в., которое современники называли «германским экономическим чудом». Если в середине XIX в. мастерской мира была Великобритания, то теперь такой мастерской стала Германия, которая завалила если не весь мир, то, во всяком случае, всю Европу своими товарами. А по развитию наиболее передовых отраслей промышленности, и всей промышленности в целом, Германия вышла на первое место в Европе, значительно опередив Великобританию.

490 Такое феноменальное индустриальное развитие Германии произошло за очень короткий период. Так, выпуск чугуна в стране с 1845/54 по 1910/13 гг. вырос в 80 раз, а многие отрасли, определившие лицо германской промышленности: электротехническая, химическая, машиностроение, - возникли лишь в конце XIX в. Как уже выше было сказано, быстрой индустриализации Германии способствовал начавшийся в 1879 г. переход от либеральной к протекционистской экономической политике. До этого, в 1860-е годы, как и большинство других стран Европы, Германия поддалась британской пропаганде и либерализовала свою внешнюю торговлю. В частности, с 1862 г. импортные пошлины в Германии на зерно были отменены совсем, а на промышленные изделия – снижены до уровня 4-6% ([153] pp.41, 59). Результатом стала глубокая экономическая депрессия, поразившая страну с 1873 г. по 1878 г.: в течение шести лет национальный доход страны неуклонно снижался [201]. Возврат к протекционизму начался с 1879 г., когда, например, импортные пошлины для текстильных изделий были повышены до 1530%, а к концу 1880-х годов по некоторым товарам они достигали уже уровня 40-50% ([153] p.61). И вскоре после возобновления протекционистской политики начался небывалый экономический подъем. Но в отличие от США, индустриализации которых способствовал мощный приток британских капиталов и британских, а также других европейских, иммигрантов и предпринимателей (см. выше), в Германии не было ни того, ни другого, и ее промышленное развитие осуществлялось почти исключительно за счет внутренних факторов1. Главным фактором являлось то, что в условиях протекционистской политики стало выгодно инвестировать, поэтому и предприниматели, и государство, и население старались как можно больше денег вложить в экономическое развитие. Об этом можно судить по такому показателю, как доля национального дохода страны, направляемого не на потребление, а на накопление. В Германии этот показатель вырос с 8% в 1851-1860 гг. до 16% в 1891-1913 гг. В то же самое время, в Великобритании, проводившей либеральную политику в отношении внешней торговли, этот показатель снизился с 11,5% в 1860-1869 гг. до 6% в 1890-1899 гг., что сопровождалось деиндустриализацией страны ([152] 1, p.556). В целом за 35-40 лет – с 1870-75 гг. по 1913 г. - национальный доход Германии, а, следовательно, ее благосостояние, увеличились в 4 раза ([152] 1, p.17). И это произошло не благодаря каким-то благоприятным внешним факторам, а как раз вопреки им. В частности, как выше уже отмечалось, Германия не имела многих видов собственного сырья, как, например, Великобритания и Франция, которые получали его из своих колоний, или как США и Россия, имевшие достаточное количество сырья на своей собственной территории. Поэтому феноменальный экономический рост в Германии произошел исключительно благодаря росту производительности труда и усилиям германской нации по развитию разных видов производства и внедрению передовых технологий. Однако говоря о «германском экономическом чуде», не стоит переоценивать значение именно периода 1879-1913 гг. Такой резкий рывок в экономическом развитии страны не мог бы произойти, если бы ему не предшествовали два столетия социальноэкономических преобразований, коренным образом изменивших и Германию, и немецкую нацию. Выше уже говорилось о том (см. конец главы XII), что после победы в Тридцатилетней войне германские государства почти повсеместно ввели жесткую протекционистскую политику, которой придерживались в течение двух столетий. Германский меркантилизм (протекционизм XVII-XVIII веков) не привел к таким же впечатляющим результатам, как английский, но он и не мог к ним привести. Этому препятствовала раздробленность Германии, где существовало несколько десятков 1

Единственный внешний фактор, который использовали немцы – они переманили обратно в Германию многих немецких специалистов, эмигрировавших до этого в Великобританию и другие страны и работавших там в передовых отраслях промышленности.

491 государств. Разумеется, в условиях, когда каждое из этих мелких государств отгородилось от всего мира системой таможенных пошлин, ни о каком едином региональном рынке, какой возник в Великобритании, не могло быть и речи. Протекционизм мелких германских государств тормозил развитие мануфактур и машинного производства, для чего требовался достаточно емкий рынок. Но он позволил Германии решить ряд других важных задач, благодаря чему и стало возможным «германское экономическое чудо» конца XIX - начала XX вв. Одной из таких важных задач, стоявших перед Германией, был рост населения. Немецкие меркантилисты, как и их единомышленники в Англии и других странах, писали о том, что протекционизм способствует ускоренному росту населения. В то время это было аксиомой, которую признавала почти вся Европа1. И это было одной из главных целей проводимой протекционистской политики ([217] S.15), которая для Германии, потерявшей почти половину населения за время Тридцатилетней войны, была чрезвычайно важной. Результаты себя полностью оправдали – за два-три столетия Германия превратилась в одну из самых густонаселенных стран Европы. Сегодня по плотности населения (230 чел/кв. км) среди крупных европейских стран Германия уступает лишь Великобритании (240 чел/кв. км) и намного превосходит Францию (110 чел/кв. км). Ситуация была совсем иная 300-400 лет назад. По данным П.Шоню, изучавшего исторические плотности населения в Европе, в то время по этому показателю лидировали Нидерланды, Италия и Франция. Германия была менее густо населена, чем Франция, лишь на прирейнских землях на западе страны была примерно такая же плотность населения, как во Франции (30-35 чел/кв. км) ([160] pp.255, 261). А на востоке Германии, где в то время даже существовало крепостное право, плотность населения была значительно ниже и приближалась к польской, которая составляла порядка 10-15 чел/кв. км. К XX веку ситуация кардинально изменилась: Франция перестала входить в число самых густонаселенных стран Европы, очень сильно отстав от лидеров, зато в число таких стран уверенно вошли Англия и Германия, обогнав по плотности населения не только Францию, но и Италию. Таким образом, население и плотность населения в Германии за 300-400 лет выросли примерно в 10-15 раз, а, для сравнения, во Франции – всего лишь в 3 раза. Почему рост населения является важным для развития страны? Мы уже видели выше, что без достаточно высокой плотности населения невозможен высокий уровень ни культуры, ни экономики, ни цивилизации в целом. Феодализм и крепостное право потому и были всегда связаны с упадком культуры и цивилизации, что они возникали в условиях редкого населения. Соответственно, рост плотности населения – это не просто некий количественный демографический показатель, его можно считать в определенной степени качественным показателем развития общества. В частности, по мнению ведущих экономистов, рыночная экономика может нормально функционировать лишь при достаточно высокой плотности населения ([165] р.274) - и это подтверждается огромной массой исторического материала, который приводился в предыдущей книге трилогии (см. также п. 10.1). В то же время, именно рыночная экономика обеспечила и современным странам Запада, и другим государствам, существовавшим ранее, самый высокий уровень развития цивилизации по сравнению с остальным миром Почему рост плотности населения способствует развитию цивилизации, понять совсем не сложно. Во-первых, увеличение плотности автоматически, без особых усилий, приводит к росту благосостояния общества. Это происходит потому, что уменьшаются транспортные издержки и непроизводительные затраты времени: если жители живут скученно, то им не нужно преодолевать большие расстояния, для того чтобы что-то купить или продать, а также для того чтобы получить или оказать необходимую услугу. Именно поэтому все развитые цивилизации в истории возникали в условиях высокой 1

Спрашивается, что надо было сделать для того, чтобы эта важная аксиома была напрочь забыта, и сколько для этого нужно было предпринять целенаправленных усилий (см. главу XVIII).

492 плотности населения1: у населения оставалось больше свободного времени, чтобы заниматься самообразованием, развитием культуры, науки, новыми технологиями, появлялись новые профессии, связанные с интеллектуальной деятельностью и т.д.2 Во-вторых, высокая плотность вынуждает население вырабатывать эффективные способы сосуществования. Это в малонаселенной местности человек может жить на своем хуторе и практически не общаться с внешним миром, ведя полудикое существование. В условиях густого населения такой человек просто не выживет, если он не изменит своего поведения и своих привычек. Поэтому рост плотности населения не только облегчает разделение труда и повышает благосостояние общества, он еще и вынуждает население вступать в постоянные контакты и кооперацию друг с другом, в ходе чего поведение и манеры людей отшлифовываются, и они учатся тому, чтобы сотрудничать друг с другом и извлекать из этого сотрудничества прибыль, а не тащить все что ни попадя на свой хутор, чтобы зарыть там навсегда в своем погребе. К тому же в ходе такого сотрудничества вырабатываются правила поведения и законы, регулирующие разные стороны человеческих взаимоотношений, которым все люди в своих ежедневных контактах неизбежно начинают следовать – то есть создается правовое государство. Таким образом, рост плотности населения является важным фактором не только экономического роста, но и в целом развития культуры и цивилизации. Но значение эпохи меркантилизма XVII-XVIII вв.для Германии не ограничивается только этим. Она заложила общие принципы государственного управления экономики и промышленной политики, которыми Германия во многом руководствуется и сегодня. Давайте рассмотрим кратко, в чем они заключались. Так, для более эффективного проведения протекционистской политики практически во всех германских государствах в XVII-XVIII вв. были созданы специальные государственные органы – советы по торговле, в функции которых входило не только установление таможенных пошлин, но и развитие предпринимательской деятельности. В частности, в их функции входила борьба с различными видами монополий и монополизма, борьба как с привилегиями в предпринимательской деятельности, так и с запретами и ограничениями, надзор за правильностью ведения торговли, решение торговых споров, стимулирование предпринимательства, финансовая поддержка предприятий и т.д. ([217] S.54, 236-288, 407) То есть, по существу, в их функции входила борьба с коррупцией и монополизмом в хозяйственной жизни, а также регулирование и всемерное стимулирование предпринимательства. Я не собираюсь оценивать, насколько эффективной была эта деятельность. Судя по оценке немецкого экономического историка Т.Холуба, в каких-то германских государствах эта деятельность советов по торговле была более, а в каких-то – менее эффективной ([217] S.22-30). Но факт остается фактом - немцев в течение полутора столетий, до роспуска этих советов в начале XIX в. при Наполеоне, приучали к тому, чтобы вести свое дело, подчиняться установленным и единым для всех правилам и законам ведения бизнеса, приучали верить, что государство заинтересовано в развитии честного предпринимательства и готово вести борьбу с коррупцией и монополизмом. Кроме того, поскольку почти во всех германских государствах были введены запретительные пошлины на импорт готовых изделий и на экспорт сырья, то население приучали еще и к тому, чтобы все изделия производить самим, а не ввозить из-за границы, а для этого осваивать все существующие профессии и развивать самостоятельно все виды производств и ремесел. Кроме того, тем самым предпринимателей отучали спекулировать сырьем и продавать это народное достояние за границу, а приучали пускать его в глубокую переработку и производить из него ценные готовые изделия. 1

В V в. до н.э. плотность населения в Римском государстве (согласно римскому цензу) составляла 120 чел/кв. км, а в наиболее развитых государствах Древней Греции (по оценкам историков) – порядка 80 чел/кв. км. 2 В Древнем Риме было почти 300 различных профессий ([304] p.xvi), в то время как в феодальной Европе (V-XII вв.) их было от силы несколько десятков.

493 Все это изменило характер нации. Сегодня можно часто слышать утверждение о том, что у немцев в крови – способность к добротному и эффективному производству чего бы то ни было, начиная от обуви и кончая автомобилями и технологическим оборудованием, в чем они сегодня превосходят, наверное, любую другую европейскую нацию. Но это - сегодняшнее мнение о немцах, которое существует в последние 100 лет. Если мы взглянем на то, что из себя представляла немецкая нация несколько столетий назад, то увидим совсем иную картину. Вот что писал немецкий историк К.Пфафф в 1850 г. о состоянии Германии после Тридцатилетней войны (в середине XVII века): «Ремесла после такой длительной войны пришли в упадок и с ними исчезли доверие и честность в торговле; поскольку заработать на чем-либо было очень трудно, широко распространился обман, товары продавали по завышенным ценам, использовали фальшивые меры для их взвешивания и измерения». Приводя эти слова в своей книге, современный немецкий историк Т.Холуб добавляет, что «ремесел в стране почти не осталось, тяга к роскоши и лень распространились в самых низких формах» ([217] S.31-32). А вот как описывал ту эпоху в жизни Германии английский историк Маколей: «Ничего нельзя было купить без того, чтобы не происходило недоразумения (то есть обмана – Ю.К.). У каждого прилавка ссорились с утра до вечера. Между рабочими и работодателем регулярно каждую субботу (день выдачи зарплаты – Ю.К.) происходили столкновения. На ярмарке и на рынке непрерывно шумели, кричали, ругались, проклинали друг друга, и было счастьем, если дело кончалось без сломанных ларей и без убийства» ([118] с.102). Итак, картина, нарисованная историками о Германии середины XVII века, совсем не похожа на то представление о Германии, какое у нас имеется сегодня, а похожа скорее на наше сегодняшнее представление о некоторых наиболее отсталых государствах Африки и Центральной Америки, пораженных депрессией, ленью, коррупцией и преступностью. И немцы XVII века, промышлявшие в основном мошенничеством и обманом, а в остальное время бездельничавшие, совсем не похожи на привычных нам сегодня немцев. Но это не должно нас удивлять. Выше уже говорилось о том, что англичане в XVI веке считались очень ленивой нацией, и это было общее существовавшее о них тогда мнение. А к XIX веку они превратились в самую предприимчивую нацию, и очевидно, в самую трудолюбивую, раз им удалось сделать свою страну мастерской мира. И так же немцы из нации мошенников и лентяев, какой они были в XVII веке, к XX веку превратились в самую добросовестную и работящую нацию Европы. И чуда здесь нет никакого. Просто их в течение двух столетий, как и англичан, приучали к тому, чтобы честно и добросовестно работать – и за это получать честное вознаграждение. А также приучали к тому, чтобы развивать собственное производство, а не жить перепродажей сырьевых ресурсов или тех изделий, что уже кем-то были произведены. Но эпоха меркантилизма была для немцев лишь долгой и упорной «тренировкой» перед большой игрой. Новые возможности для них открылись с образованием Таможенного союза, объединившего в 1834 г. почти все германские государства в единую таможенную зону и создавшего единый германский рынок, а начиная с 1870 года – с образованием единой Германии. Преодолев государственную и экономическую раздробленность, немцы получили сразу огромные конкурентные преимущества перед своими соседями. Это была страна с очень высокой плотностью населения, одной из самых высоких в Европе, в которой население двести лет приучали к разнообразным ремеслам, профессиям, добросовестному труду, и это был самый большой потребительский рынок Европы с населением 40 миллионов человек. Поэтому вовсе не случайным было то, что экономическое чудо в конце XIX – начале XX вв. произошло именно в Германии, а, к примеру, не в Италии или России, хотя и протекционизм и индустриализация были и там тоже. Но там не было двух столетий подготовительной работы, сделавшей из Германии то, чем она стала – промышленным и технологическим мотором Европы, чем она остается до настоящего времени.

494 16.2. Кризис коррупции в Германии накануне и во время Первой мировой войны Быстрая индустриализация Германии и экономический рост в конце XIX – начале XX в. сопровождались резкой концентрацией капитала, что, как мы видели, во все исторические эпохи являлось одним из основных признаков кризиса коррупции. В частности, число картелей и иных монополистических объединений в германской промышленности выросло с 210 в 1890 г. до 600 в 1911 г., а некоторые из них превратились в крупные монополии. Например, Рейнско-Вестфальский каменноугольный синдикат контролировал около 98% добычи угля в этом районе и 50% в остальной Германии. Все сталелитейные заводы страны объединились в гигантский Стальной трест, в электротехнической отрасли господствовали две крупные монополии (Siemens и AEG), в химической – три концерна (Bayer, Agfa, BASF), на долю которых приходилось две трети мирового производства анилиновых красителей. В 1909 г. девять берлинских банков контролировали 83% всего банковского капитала Германии ([76] с.29). Одновременно с этим усилилось переплетение крупного промышленного и финансового капитала, что отмечал в своих работах еще Ленин, называя этот процесс «образованием финансовой олигархии». Так, в 1910 г. директора шести ведущих берлинских банков являлись одновременно членами руководства около 800 промышленных компаний, а в наблюдательные советы этих банков входило более 50 крупных предпринимателей ([76] с.29). Возникает вопрос – почему индустриализация Германии привела к такой быстрой монополизации немецкой промышленности и образованию мощной промышленнофинансовой олигархии? Мы видели, что почти всегда в истории основным фактором, ускорявшим концентрацию капиталов и усиление олигархии, являлась глобализация, интенсивная внешняя торговля. Не являлся исключением и данный период, более того, он был уникальным в плане масштабов роста внешней торговли. Так, с 1815 г. по 1914 г. объем совокупного экспорта стран Европы вырос почти в 40 раз ([153] p.1). Этому способствовал целый ряд причин, среди которых важную роль сыграло резкое удешевление морских и наземных перевозок (ввиду появления крупнотоннажных морских судов, строительства железных дорог и т.д.). Даже введение протекционистских мер в ряде европейских государств в конце XIX века не смогло затормозить эту тенденцию к росту внешней торговли. Как отмечает историк П.Байрох, европейские страны (включая Германию), введшие в конце XIX в. жесткие протекционистские меры, тем не менее, продолжали быстро увеличивать свой внешнеторговый оборот ([153] pp.88-89). Почему глобализация обычно способствует концентрации капиталов и монополизации, выше уже было выяснено. Глобализация всегда порождала невиданные товарные спекуляции, примеров которых было выше приведено достаточно, а также возросшую нестабильность цен и спроса практически на все товары. Поэтому чем крупнее была компания и чем быстрее она объединялась в картель, синдикат или иную монополистическую группу, тем больше у нее было шансов в условиях такой нестабильности выжить и разорить мелких и менее расторопных конкурентов. Судя по всему, помимо глобализации, столь быстрая концентрация и монополизация в германской промышленности объяснялась еще одним фактором, характерным уже для современной эпохи – фактором научно-технического прогресса. В последние полтора столетия этот фактор приобрел особенную роль, что связано с усложнением промышленного производства: обладание патентом на новое прорывное изобретение в современном мире позволяет отдельной компании или группе компаний выдавить с рынка и полностью разорить конкурентов и занять монопольное положение в отрасли. Примером может служить компания Майкрософт, ставшая в конце XX в. благодаря одному или нескольким уникальным программным продуктам монополистом в компьютерной индустрии. Судя по имеющейся информации, немецкие химические и

495 другие промышленные гиганты уже в начале XX в. активно прибегали к таким же принципам ведения бизнеса1. Очевидно, это и позволило, в частности, трем ведущим немецким химическим концернам в начале XIX в. контролировать 2/3 мирового производства анилиновых красителей. Высокая концентрация собственности и производства в Германии в данный период была характерна не только для промышленности, но и для сельского хозяйства. Крупным помещикам-латифундистам принадлежало 22% всей обрабатываемой земли в целом по стране, но особенно много – в Пруссии (45%) и Мекленбурге (55%). А 4 млн. немецких крестьян принадлежало всего лишь 15% обрабатываемых земель Германии ([76] с.30). Высокая концентрация собственности и монополизация рынков всегда являлась важнейшим признаком кризиса коррупции, суть которого состоит в захвате олигархией экономической и политической власти над обществом. Не удивительно поэтому, что мы видим в начале XX века и другие признаки кризиса коррупции. Большую силу в Германии в этот период начали приобретать различные протестные движения, партии, придерживавшиеся крайних левых и националистических взглядов. Так, за Социалдемократическую партию Германии (аналог российской партии большевиков) на выборах в 1912 г. проголосовало 4,25 млн. человек, или около 35% всех избирателей страны, а число членов партии составляло в это время более 1 миллиона человек. Одновременно уже начиная с 1870-х годов в Германии расцвел антисемитизм и национализм и начали образовываться националистические партии и организации, приобретшие невиданную популярность. Например, одна из таких националистических организаций – Кифхойзербунд – включала 2,8 млн. членов, другая – Немецкий флотский союз – 1,1 млн. членов ([76] с.35-36). Следует отметить, что всплеск антисемитизма и преследований евреев в Европе всегда в истории совпадал с очередным кризисом коррупции. Так, евреи были полностью изгнаны из Англии в 1290 г., а их имущество при этом конфисковано ([309] p.149), как раз после начала первого кризиса коррупции в Западной Европе. Помимо Англии они подверглись гонениям в то время и в ряде других западноевропейских стран. Например, в 1382 г. произошли массовые погромы, ограбления и убийства евреев в Париже, а в 1391 г. такие же погромы и убийства евреев произошли в Испании ([38] с.260-262; [80] с.80). Когда с началом бурного развития балтийской торговли в конце XV в. кризис коррупции докатился до Речи Посполитой, король Польши и Литвы Александр в 1495 г. изгнал всех евреев из Литвы ([15] с.228). Но больше всего гонениям евреи подвергались в Испании, где они составляли значительную часть населения (по оценкам, их было там 850 тыс. человек в начале XIV в.: [80] с.79), и где кризис коррупции приобрел особенно длительный и глубокий характер. В 1492 г., евреи, исповедующие иудаизм, были изгнаны из Испании, а четыре года спустя – из Португалии. Но все же значительная часть испанских евреев приняла католическую веру и осталась. Поэтому в дальнейшем, по мере углубления социально-экономического кризиса в стране в XVI-XVII вв., преследования евреев продолжились, для чего испанские власти использовали инквизицию. Формально она была учреждена (в 1478 г.) для того, чтобы выяснять, насколько искренне испанские евреи приняли христианство, но фактически – для расправы над ними. Тысячи евреев были замучены или сожжены испанской инквизицией, еще большее число было вынуждено спасаться бегством ([80] p.81; [298]). По данным Еврейской энциклопедии, только в XVI веке в Западной Европе было убито порядка 40% (!) всех живших в то время в мире евреев - 380 тысяч человек из примерно 1 миллиона ([54] с.231).

1

Это подтверждается тем, что в конце Первой мировой войны США и Великобритания конфисковали у Германии много патентов, особенно в химической промышленности, включая анилиновую, и затем наладили у себя собственные производства по этим патентам ([225] р.116). Из этого можно заключить, что у английских и американских компаний до войны не было доступа к наиболее передовым немецким технологиям, которые немецкие концерны берегли от своих конкурентов как зеницу ока.

496 Все эти события происходили на фоне кризисов коррупции, поразивших Европу в период с конца XIII в. по XVII в. (см. главу X). Соответственно, новый общеевропейский кризис коррупции, охвативший Европу с конца XIX века, вызвал и новый всплеск антисемитизма в Германии и ряде других стран Европы. Причины этого вытекают из вышеизложенного. Олигархия всегда любила использовать малые народы в своих интересах, особенно те малые народы, которые жили вперемешку с большими народами и потому были наиболее уязвимы. Если у представителей большой нации всегда есть выбор – сотрудничать с олигархией или нет, то у представителей малого народа, живущих посреди большой нации, такого выбора практически нет. Отказ от сотрудничества с сильными мира сего для них равносилен превращению в изгоев. Выше это было показано на примере польских евреев, находившихся в полной зависимости от местных магнатов и вынужденных с ними сотрудничать в эксплуатации местного населения Польши (см. главу VIII). Соответственно, вся вина за бедствия местного населения также возлагалась на евреев, а польские магнаты были как бы ни при чем1. Но похожие проблемы возникали не только у евреев, но и у других малых народов, живущих посреди больших наций. Так, во многих странах Европы подвергались гонениям цыгане. Из Испании одновременно с гонениями на евреев в XVI-XVII веках были изгнаны мавры, а затем вообще все бывшие мусульмане, принявшие христианство (так называемые мориски). Итальянские торговцы были изгнаны в XII веке из Византии, а в XV веке – из Англии. В Турции жестоким гонениям, особенно в конце XIX – начале XX вв., подвергались армяне. В различных областях России в конце XX – начале XXI вв. стали возникать конфликты между местным русским населением и приехавшими туда кавказцами. И в это же время конфликты между большими нациями и малыми народами обострились повсеместно в Европе – от Югославии, Испании и Грузии до Франции и Нидерландов. Обострение национальных конфликтов всегда в истории происходило на фоне очередного кризиса коррупции, чему можно привести множество примеров2. Поэтому невозможно объяснить данный феномен чьим-то злым умыслом или совпадением. Причина возникновения таких конфликтов всегда состояла в том, что малые народы расплачивались за действия олигархии – поскольку они либо были вынуждены с ней сотрудничать, либо население, не понимая сути происходящего, обвиняло их в том, что на самом деле было результатом действий олигархии. Поэтому вовсе не удивительно, что в Германии с началом нового кризиса коррупции начался рост антисемитизма, и даже то, что это началось именно в 1870-е годы, когда там образовалась антисемитская Христианско-социальная партия ([76] с.36). Как выше указывалось, с 1862 г. по 1878 г. Германия в своей экономической политике следовала принципам свободной торговли, а экспорт и импорт зерна были полностью освобождены от пошлин. Во все времена и эпохи свободная торговля зерном вела к разгулу спекуляции, что было выше показано на многочисленных примерах. Повидимому, не стала исключением и Германия в этот период. Но дело было еще в том, что, как указывает английский историк Х.Джеймс, почти все сельские купцы и торговцы на значительной части территории Германии (особенно во Франконии и в Тюрингии) в то время были евреями ([225] p.252)3. Соответственно, разгул спекуляции продовольствием вызывал массовые протесты местного населения. И если какая-то его часть правильно 1

Как мы видели, сами же эти магнаты и разжигали антисемитские настроения среди польской шляхты – чтобы при необходимости всю вину свалить на евреев, и чтобы у последних не было сомнения в том, что с ними будет, если они лишатся покровительства магнатов. 2 В предыдущих главах многие из них приводились: к указанным выше можно, например, добавить острые конфликты между римлянами и варварами в начале V века в Римской империи, между византийцами и варварами в Византии в конце VI века и затем там же после начала нового кризиса коррупции в XI-XII вв. 3 Подобный феномен имел место и в дореволюционной России

497 понимала происходящее и требовала ввести высокие импортные пошлины на продовольствие, то другая часть обвиняла еврейских торговцев. В частности, крестьяне жаловались на то, что стали жертвами их козней ([225] p.252). Подобная ситуация была не только в 1862-1878 гг., но и в начале 1890-х годов, когда Германия снова ввела низкий тариф на импорт зерна. Однако после массовых крестьянских волнений и требований его повысить правительство пошло навстречу крестьянам и с 1902 г. опять ввело высокий тариф. В действительности, как отмечает Х.Джеймс, высокие импортные тарифы защищали в первую очередь мелких производителей – крестьян ([225] p.248). Соответственно, либерализация внешней торговли продовольствием была более всего выгодна крупным латифундистам и крупным оптовым торговцам продовольствием, то есть сельскохозяйственной олигархии, которая могла благодаря ей наживаться на спекуляциях продовольственными товарами. Но многие крестьяне всю вину за происходящее сваливали на мелких еврейских торговцев, с которыми часто сталкивались в своей деятельности. Таким образом, неоднократные попытки германского правительства проводить либеральную политику в области сельского хозяйства и торговли продовольствием способствовали не только росту спекуляции и разорению крестьян, но и разжиганию антисемитизма. В целом нет никакого сомнения, что рост различных видов социальных протестов и экстремизма, как левого, так и правого, а также национализма, в Германии накануне Первой мировой войны был связан с начавшимся кризисом коррупции, с учетом того что кризисы коррупции всегда в истории вызывали подобные явления.

Карта передела Европы согласно планам Пангерманского союза. Источник: [76] с.37

Правящая верхушка Германии умело использовала эти настроения для пропаганды реваншистских идей, которые насаждались сверху. Например, как указывает российский историк А.Патрушев, созданный в 1891 г. Пангерманский союз не был массовой организацией (насчитывал всего 30-40 тыс. членов), но в него входило множество чиновников, журналистов, учителей, профессоров и влиятельных лиц ([76] с.37). Благодаря этому идея передела мира и создания германской колониальной империи, пропагандировавшаяся Пангерманским союзом (которая должна была охватить территории от Москвы до французского побережья Ламанша), доносилась до массы населения через средства массовой информации, школы, университеты и различные

498 государственные учреждения. Впоследствии Гитлер заявит, что считает своим учителем руководителя Пангерманского союза Г.Класа, а его книгу «Если бы я был кайзером» положит в основу своей книги «Майн кампф» (Моя борьба). В этой связи поражает уже тогда очевидная полнейшая безответственность правящей верхушки Германии – черта, очень характерная для олигархии. В стране насаждались реваншистские идеи, строилась мощная армия и военно-морской флот, организовывались военно-морские провокации против Франции – в частности, первый (в 1905 г.) и второй (в 1911 г.) марокканские кризисы, которые чуть было не привели к войне1. И это несмотря на то, что задолго до Первой мировой войны (уже с 1904 г.) стало ясно, что в возможном будущем военном конфликте Германии будет противостоять не одна Франция, а вся Антанта (Франция, Великобритания и Россия), которая в несколько раз превосходила Германию, даже в союзе с Австро-Венгрией, по людским и материальным ресурсам. У Германии было 10 лет, после образования Антанты, на то, чтобы одуматься и изменить свою внешнюю политику и внутреннюю реваншистскую пропаганду, с учетом изменившихся внешнеполитических реалий, но этого сделано не было. И за этим последовало объявление в 1914 г. войны одновременно России и Франции и нападение на Францию. При этом весь расчет делался на быструю победу в войне (блицкриг), так как германское командование прекрасно понимало, что длительную войну Германии не выиграть.

Мы научим вас бегать! Немецкая открытка (http://russianmilitaria.ru)

времен Первой мировой войны

И такая же безответственная авантюристическая политика продолжалась в течение всей войны. Вот что пишут английские историки К.Баркин и Д.Шихан о военной политике генералов Людендорфа и Гинденбурга, которые во время Первой мировой войны были, по их словам, «фактическими правителями» Германии: «Людендорф и Гинденбург стали проводить политику все или ничего – относительно победы в войне. Они создали в 1916 г. независимое государство Польша, что препятствовало серьезным переговорам с Россией о заключении сепаратного мира2. Они начали подводную войну в 1

Оба раза Германия пыталась воспрепятствовать установлению французского протектората над Марокко, для чего посылала к берегам Марокко свои военные корабли. Чтобы избежать войны с Германией из-за Марокко, Франция была вынуждена в 1911 г. уступить ей часть французского Конго. 2 Как указывает А.Патрушев, именно одностороннее создание польского государства Германией сорвало переговоры о мире с Россией, которые велись с лета по ноябрь 1916 г. ([76] с.66)

499 1917 г., несмотря на понимание того, что это приведет к участию США в войне… Людендорф начал крупное наступление в апреле 1918 г., игнорируя предложение [президента США] Вудро Вильсона из 14 пунктов о заключении мира и не сделав никакого встречного мирного предложения. Когда его спросили, что будет, если наступление провалится, он ответил: “Тогда Германия будет уничтожена”» [201]. Поражает и то, что практически все представители германской правящей верхушки проявили в этой безответственности и авантюризме удивительное единство. Как пишет А.Патрушев о событиях последних недель накануне Первой мировой войны, «решение вопроса, быть или не быть войне, зависело от позиции Берлина… Документы свидетельствуют, что в те решающие недели лета 1914 г. умами кайзера, генералитета, правительства и дипломатов владела одна мысль: наступил уникальный момент для начала войны, пока Германия еще имеет военное преимущество» ([76] с.53). Впрочем, в таком единодушии нет ничего необычного, если учесть, что речь идет об олигархии. Как мы видели выше, во все эпохи олигархия стремилась к военным захватам и грабежам и проявляла в этом отношении страшную безответственность и авантюризм. И дело не только в ее природной склонности к этому, а еще и в том, что сама она от войн практически никогда не страдала. Наоборот, она всегда только выигрывала – если не от военных грабежей и захватов, то от участия в военных поставках и в спекуляциях различными товарами, за счет ограбления населения собственной страны. Не стала исключением и Первая мировая война для германской олигархии. Как пишет А.Патрушев, «если в 1915 г. военное производство составляло 38% всей промышленной продукции, то в 1917 г. – уже 75%. Резко возросли прибыли крупных предприятий, занятых выполнением крупных оборонных заказов. Специальное управление военностратегического сырья получило право изымать сырье у мелких и средних предпринимателей и передавать его в отрасли военной промышленности» ([76] с.61). Таким образом, германский малый и средний бизнес, который еще смог сохраниться в условиях кризиса коррупции до войны, в ее ходе быстро уничтожался, а крупный бизнес процветал на военных заказах. Судя по всему, не бедствовали и немецкие помещики, которые в условиях продовольственных карточек и черного рынка получили хорошие возможности для спекуляции продовольствием, произведенным трудом безземельных крестьян на помещичьих латифундиях. Таким образом, даже несмотря на поражение Германии в Первой мировой войне, немецкая олигархия в целом не пострадала, а возможно, даже и выиграла. Серьезно пострадало лишь население страны. 16.3. Образование Веймарской республики О бедствиях немецкого населения в конце Первой мировой войны и после ее окончания написано множество книг - исторических и художественных. Например, открыв книгу известного немецкого писателя Э.Ремарка «Три товарища», мы погружаемся в странный и жуткий мир послевоенной Германии, в котором цены на товары и услуги меняются несколько раз в день, и устанавливаются не в единицах, а в миллиардах и даже триллионах немецких марок1. Получив деньги, каждый старается их тут же потратить, прежде чем опять вырастут цены. Некоторые топят бумажными деньгами печи и камины, поскольку это дешевле, чем топить углем или дровами. А масса народа нищенствует и бродяжничает, перебиваясь с хлеба на воду. Очень часто не хватает и хлеба, не говоря уже о теплом жилье. В результате холода и голода в стране свирепствует эпидемия пневмонии – так, за один день 18 октября 1918 г. в Берлине от пневмонии скончалось 1700 человек [201]. И речь не идет о какой-нибудь отсталой африканской стране, речь идет о стране, считавшейся до войны самой развитой и процветающей в Европе. 1

В момент наибольшего обесценения марки в ноябре 1923 г. ее курс составлял 4,2 триллиона марок за доллар.

500

Карта восстаний в Германии в 1918-1923 гг. и городов, где в 1919 г. власть перешла к рабоче-солдатским советам (http://news.flexcom.ru)

Хорошо известно и о серии социальных взрывов, потрясших Германию в этот период. В ноябре 1918 г. произошло восстание моряков в Киле, и вслед за этим ряд городов Германии на побережье Северного и Балтийского морей перешли в руки созданных там по примеру России советов рабочих, солдат и матросов. А в апреле 1919 г. в Мюнхене была провозглашена Баварская советская республика. Как указывает историк К.Шлейнес, не только левая группировка СДПГ, возглавляемая Карлом Либкнехтом и Розой Люксембург (в дальнейшем превратившаяся в Коммунистическую партию Германии), но и «центральная» группировка СДПГ (так называемые независимые социалдемократы) собирались строить в Германии социализм по примеру России на базе советов рабочих и солдат [201]. Кульминацией этих событий стали вооруженные бои в Берлине в январе 1919 г. между сторонниками этих левых идей и правительственными войсками, так называемое спартаковское восстание, целью которого было свержение существующей власти и установление власти советов, при подавлении которого лидеры восставших Либкнехт и Люксембург были убиты.

Баррикады в Берлине во время восстания в январе 1919 г. (http://hedir.openu.ac.il)

501 Это была не единственная попытка государственного переворота. В марте-апреле 1920 г. произошел так называемый капповский путч – попытка правого военного переворота, во главе которого встал крупный прусский помещик В.Капп. Но капповцам противостояли не только правительственные войска, но и так называемая Красная армия Рура, насчитывавшая 80 тысяч вооруженных рабочих, которая разбила путчистов и взяла теперь уже под свой контроль район восточнее Дюссельдорфа ([76] с.93-95). Еще одно восстание с целью захвата власти в стране предприняла в октябре 1923 г. Коммунистическая партия Германии; но вооруженное выступление нескольких сотен ее боевиков в Гамбурге было подавлено полицией и войсками. И почти одновременно с этим произошел правый путч так называемого «черного рейхсвера», формирований добровольцев-резервистов, целью которого тоже было свержение правительства. Путчисты были усмирены при помощи регулярной армии ([76] с.104-109). Помимо этих вооруженных столкновений в Германии в эти годы было множество забастовок, митингов, демонстраций, погромов и прочих социальных неурядиц, одно перечисление которых могло бы занять значительную часть настоящей главы.

Капповский путч в марте 1920 г. (www.carstock.ru)

На этом революционном фоне в Германии все-таки действительно произошла политическая революция. Когда в ноябре 1918 г. власть зашаталась, и ее стали на местах захватывать матросы, солдаты и рабочие, кайзер Вильгельм II испугался и уехал в Голландию. В итоге авторитарная монархия, просуществовавшая в стране с 1870 г. по 1918 г., в начале 1919 г. была преобразована в демократическую республику, названную в дальнейшем Веймарской республикой1. Но никакой гражданской войны при этом не происходило, эта политическая революция была осуществлена вполне мирным путем – путем всеобщих демократических выборов. Как указывает К.Шлейнес, в результате впервые проводившихся в Германии в январе 1919 г. всеобщих выборов, в которых участвовало все население, как мужчины, так и женщины, 3/4 избирателей отдали свои голоса партиям, поддерживавшим превращение Германии в демократическую республику [201]. И первым президентом страны стал Ф.Эберт, социал-демократ, выходец из рабочей 1

По причине того, что ее конституция была принята в 1919 г. в городе Веймар.

502 среды, некогда начинавший свою трудовую карьеру в качестве работника кожевенной мастерской. Правые газеты называли его «учеником сапожника» ([318] p.450), но это не мешало ему исполнять обязанности президента Германии с 1919 г. до своей смерти в 1925 г. Кроме того, из 11 первых лет существования Веймарской республики (с февраля 1919 г. по март 1930 г.) в течение 9 лет главой ее правительства были либо представители левых партий, либо лица, придерживавшиеся левых взглядов, а состав правительства при этом формировался в основном также из представителей левых партий1. Многие историки также отмечают, что Веймарская республика была первым в истории Германии понастоящему демократическим государством. В частности, А.Патрушев пишет, что «Веймарская конституция была самой демократической в мире» ([76] с.88). Итак, смена политического режима в Германии в 1918-1919 гг., несмотря на крайне революционную ситуацию, произошла вполне мирным демократическим путем и привела к формированию в стране первого по-настоящему демократического государства. Кроме того, она привела к власти левые партии, представлявшие интересы большинства населения. В связи с этим возникают два вопроса. Первый – каким образом это удалось сделать и почему для этого не понадобилась Французская революция 1789 г. или Русская революция 1917 г., которые утопили Францию и Россию в крови. Второй вопрос – почему, несмотря на то, что левые партии правили Германией одиннадцать лет, с 1919 г. по 1930 г., с двумя короткими перерывами, это не предотвратило ни сильнейшего социальноэкономического кризиса 1929-1933 гг., ни прихода к власти Гитлера в результате этого кризиса. На второй вопрос я постараюсь ответить немного позже. Что касается первого вопроса, то ответ нам должен быть ясен из предыдущих глав. В Германии, в отличие от Франции XVIII в. или России начала XX в., не было жесткого сословного деления общества и не было феномена сословно-экономического рабства, которое в Германии давно исчезло. Именно ввиду существования этого феномена: угнетенного и униженного состояния, комплекса неполноценности низших сословий (крестьян и городского пролетариата) в противовес особому положению и привилегиям аристократии и дворянства, - Французскую и Русскую революции можно отнести к особому типу социальных революций, к революциям рабов. Особая разрушительная сила и зверства таких революций объясняются именно этим комплексом неполноценности и накопленной ненависти низших сословий к аристократии и дворянству, с одной стороны, и неизбежным яростным сопротивлением этих последних, с другой стороны. В Германии, где уже давно не существовало жесткого деления на сословия и сословных привилегий, ничего подобного произойти не могло. Кроме того, поскольку не было привилегированного сословия (дворянства), то и олигархии не на кого было опереться. А без опоры на какие-то сословия или группы внутри общества силы самой олигархии в революции ничтожны, это всего лишь кучка испуганных людей. Именно поэтому, видя, какой размах приняли народные протесты и революционные движения после окончания войны, олигархия предпочла смириться с приходом к власти умеренных левых партий и даже, как результат, с перераспределением части своих прибылей в пользу рабочих и городских низов (см. ниже), нежели подвергать себя риску прихода к власти более радикальных левых элементов, в частности, коммунистов, которые могли отобрать у олигархии самое ценное – ее богатства. 16.4. Причины краха Веймарской республики и прихода к власти фашистов Веймарская республика просуществовала недолго. Ее конец наступил в 1933 г., когда Гитлер, став главой правительства (канцлером) Германии, распустил все партии и ввел в стране тоталитарный фашистский режим. Основной причиной краха 1

Кроме периодов с марта 1920 г. по май 1921 г. и с января 1925 г. по май 1926 г., когда у власти находились правые правительства.

503 демократической республики и прихода к власти нацистов многие историки считают начавшуюся в 1929 г. Великую депрессию, вызвавшую массовую безработицу и экономические неурядицы. Правда, есть и другие мнения. Например, А.Патрушев более важными причинами считает навязанный немцам несправедливый Версальский мирный договор 1919 г., приведший к реваншистским настроениям в стране, и отсутствие у Германии демократических традиций, что привело к кризису демократии ([76] с.150-152). Но как представляется, это все-таки менее важные причины. Дело в том, что не только в Германии, а во многих странах мира в этот период сформировались фашистские или диктаторские режимы. Например, как пишет Х.Джеймс, одновременно с захватом власти Гитлером в Германии, в Испании потерпела крах Вторая республика и установилась фашистская диктатура Франко, в Польше установилась «военная диктатура» Пилсудского и его преемников, в Венгрии было введено «полуфашистское правление» Гомбос и Имреди, Румынию король Карл превратил в «гадкое полицейское государство», такие же тенденции происходили и в Южной Америке ([225] p.7). К этому следует добавить: установление фашистской диктатуры Муссолини в Италии, коммунистической диктатуры в России, диктаторского режима Чан Кайши в Китае, милитаристского тоталитарного режима в Японии, диктаторских режимов в Эстонии и Латвии в 1934 г., и, наконец, диктатуры Петэна во Франции в 1940 г. Как видим, большинство суверенных государств мира (не надо забывать, что примерно полмира тогда еще были чьими-то колониями) в период между двумя войнами превратились в фашистские или диктаторские государства. Поэтому неправильно объяснять приход к власти нацистов в Германии чисто германскими обстоятельствами. Они могут объяснять лишь то, почему к власти пришел именно Гитлер и его партия, а не кто-то другой, например, не Муссолини или Франко. Но само установление фашистских и диктаторских режимов повсеместно в Европе и за ее пределами в указанный период можно объяснить лишь причинами, общими для всех стран, а не теми, которые действовали лишь в одной стране. Такой общей причиной, безусловно, может считаться Великая депрессия, как полагают Х.Джеймс и другие историки ([225] p.8). Это выглядит правдоподобно, поскольку Великая депрессия в период с 1929 г. по 1939 г. поразила почти все страны Европы и ряд стран за ее пределами. Но опять же – установление диктаторских режимов началось еще до Великой депрессии. В Италии диктатура Муссолини была введена еще в 1922-1924 гг. В России диктатура большевиков была установлена в 1917 г. В Китае уже в начале 1920-х годов сформировалось несколько диктаторских режимов, а затем в ходе длительной междоусобной войны власть в стране в 1928 г. захватил милитаристский режим Чан Кайши. Милитаристский режим в Японии тоже установился до Великой депрессии. Поэтому опять получается, что историки пытаются посредством хотя и важного события (Великая депрессия), но события, строго ограниченного определенными временными рамками, объяснить то, что выходит за эти временные рамки и поэтому не может быть объяснено только этим событием. Таким образом, мы с Вами путем самых простых логических рассуждений пришли к тому, что должна быть другая причина, более общая, чем Великая депрессия, и тем более чем Версальский мирный договор, которая только и может объяснить, почему это вдруг в период с 1917 г. по 1940 г., не раньше и не позже, в большинстве стран мира установились фашистские и диктаторские режимы. В действительности этой причиной является кризис коррупции – периодически возникающий в истории человечества социально-экономический кризис, природа которого была объяснена выше и исследована на многочисленных примерах. Этот кризис начался во многих странах Европы и за ее пределами еще задолго до Первой мировой войны, затем он резко обострился в ходе войны, что вызвало первую волну социальных потрясений, революций и установления диктаторских режимов. Но после окончания войны и перехода к нормальной мирной жизни этот кризис не закончился, он продолжал углубляться. Это в конечном счете привело к Великой депрессии, новым социальным потрясениям и установлению диктаторских режимов еще в целом ряде государств. Вот –

504 единственно возможное объяснение указанных событий, другие имеющиеся объяснения не соответствуют элементарной логике. Процесс установления диктатур в разных странах проходил по-разному. В некоторых случаях это было результатом военного путча, в других случаях – результатом выборов, в третьих – результатом массового восстания или революции. Но во всех случаях значительная часть населения требовала передать власть «сильной руке» и фактически приветствовала установление диктатуры. Причиной таких массовых настроений была анархия, которая всегда возникала и усиливалась по мере углубления кризиса коррупции. И в обществе создавалось убеждение, что демократия бессильна, что лишь с приходом «сильной руки», с установлением диктатуры, можно победить анархию и восстановить былой порядок. Фактически из всех крупных самостоятельных государств мира в период с 1917 г. по 1940 г. избежать установления того или иного варианта диктаторского режима удалось лишь Великобритании и США. При этом в Великобритании с 1906 г. по 1922 г. Ллойд Джорджем был осуществлен целый комплекс мер, направленных на преодоление кризиса коррупции; а в США такой комплекс мер был реализован Франклином Рузвельтом в 1930-е годы (см. главы XV и XVII). Только это и спасло Великобританию и США от введения диктаторского режима. Во Франции, где подобные же реформы пытался (но менее успешно) в 1930-е годы проводить глава правительства Леон Блюм, демократия с трудом продержалась до начала Второй мировой войны. Но с ее началом почти сразу же была введена диктатура маршала Петэна, который договорился с Гитлером о сотрудничестве и о разделе Франции на две полицейские зоны – немецкую и французскую. После освобождения страны союзниками в 1945 г. диктатор Петэн за свои действия: введение диктатуры и сотрудничество с фашистами, - был привлечен к суду во Франции и приговорен к смертной казни1. Вернемся теперь к событиям в Германии и посмотрим, как здесь развивался кризис коррупции. Как отмечают историки, в течение первого десятилетия после Первой мировой войны Германия полностью восстановила свою экономику. Прежде всего, уже в 1924 г. была остановлена гиперинфляция и восстановлено нормальное денежное обращение.

Купюра (банковский чек) достоинством в 25 млрд. марок – декабрь 1923 г. (www.drittereich.info)

Затем начался бурный промышленный рост. В результате войны от Германии отпала значительная часть ее прежней территории, отошедшая к Франции, Польше и Дании, причем, это были территории, наиболее развитые в промышленном отношении. Поэтому ее промышленное производство в 1923 г. составляло лишь 47% от уровня 1913 г. Но уже в 1925 г. оно достигло 85%, а в 1928 г. – 103% от этого уровня, несмотря на 1

Смертная казнь была затем заменена на пожизненное заключение

505 уменьшившуюся территорию ([76] с.116). В итоге даже в таком урезанном виде Германия значительно опередила и Англию, и Францию по объемам промышленного производства и опять стала крупнейшей индустриальной державой Европы. Конечно, Германии приходилось выплачивать военные репарации странам Антанты по Версальскому мирному договору, что было обременительно. Но, как подсчитали экономические историки, эти репарации составляли самое большее 2-3% валового национального продукта страны, и то лишь в отдельные годы ([225] p.21), поэтому они не могли стать причиной Великой депрессии, поразившей Германию в 19291933 гг. Более того, как указывает Х.Джеймс, эти репарации выплачивались не деньгами, а поставками промышленной продукции немецких предприятий, и поэтому способствовали развитию германской промышленности. Существовала даже весьма популярная в то время в Германии концепция, что посредством механизма репараций, то есть немецкого промышленного экспорта в Англию и Францию, Германия подрывает промышленность этих стран и восстанавливает собственную промышленность ([225] p.120). Кроме того, как уже говорилось, у власти с 1919 г. по 1930 г. находились, с небольшим перерывом, левые правительства, которые осуществили довольно много мероприятий по перераспределению национального дохода от крупных компаний и предпринимателей в пользу рабочих и неимущих слоев населения. А эти мероприятия должны были способствовать сглаживанию социально-экономического кризиса. Так, по подсчетам американского историка Д.Абрахэма, с 1913 г. по 1929 г. национальный доход Германии вырос на 55%, но при этом фонд заработной платы вырос за тот же период на 130%, налоги – на 400%, а расходы на социальное обеспечение – на 500% ([126] p.290). Как видим, левые правительства в Германии в послевоенный период отобрали у бизнеса значительную часть его прибылей и перераспределили ее в пользу населения. Это должно было не только облегчить положение неимущих слоев, но также стимулировать спрос на товары широкого потребления и препятствовать спаду производства. Таким образом, ни военные репарации, ни какая-то резкая и необдуманная деятельность правительства не могли быть основной причиной экономического кризиса, поразившего страну в 1929-1933 гг. Несмотря на это, Германия, наряду с США, оказалась страной, наиболее сильно пострадавшей от Великой депрессии. Падение промышленного производства в Германии к 1932 г. составило 39% (к уровню 1929 г.), а безработица достигала 40% трудоспособного населения. В других странах Европы и падение производства, и безработица были намного меньше. Например, в Великобритании максимальное падение промышленного производства составило лишь 11%, во Франции – 29% ([225] pp.6, 98). В чем же причина того, что глубина и социальные последствия Великой депрессии в Германии оказались намного драматичнее, чем в других странах Европы? Анализ и выводы, сделанные Х.Джеймсом и Д.Абрахэмом в их объемных трудах, посвященных Веймарской республике, дают однозначный ответ: основной причиной Великой депрессии в Германии стали монополизм и коррупция ([225] p.328). Так, Д.Абрахэм прослеживает тенденцию к монополизации промышленности страны, начавшуюся еще в конце XIX в. и показывает, что она достигла своего апогея именно к концу 1920-х годов. В 1880-х годах появились первые крупные предприятия, которые в то время, по словам историка, одиноко возвышались посреди леса средних и мелких предприятий. В 1900-х годах, пишет он, крупных предприятий было уже много, и они заслоняли собой мелкие, которые еще сохранялись. А к концу 1920-х годов самостоятельных мелких предприятий уже почти не осталось, они были все поглощены монополиями. Так, в 1926 г., по данным правительства Германии, уровень монополизации составлял: в добывающей промышленности – 98%, в лакокрасочной – 96%, в электротехнической – 87%, в судостроении – 81%, в банковском деле – 74% ([126] p.120-121). В частности, в лакокрасочной отрасли был создан гигантский трест IG Farben, объединивший почти все

506 предприятия отрасли, в металлургии – Vereinigte Stahlwerke (Объединенные металлургические заводы), в энергетике – Рурский угольный синдикат/Рургаз, контролировавший всю добычу угля и газа в стране, и т.д. Результатом монополизации, указывает Х.Джеймс, стало «окостенение» экономики ([225] p.418). Промышленность перестала реагировать на изменения спроса. Даже несмотря на резкое сокращение спроса и падение производства в условиях экономического кризиса монополисты не снижали монопольные цены. Например, в 1931 г., спустя два года после начала Великой депрессии, у стального монополиста Vereinigte Stahlwerke производственные мощности были загружены лишь на 1/3, но он при этом снизил цены лишь на 8% по сравнению с 1929 г. Такая же картина была в целом по промышленности: цены монополий снизились с 1928 г. по 1932 г. в среднем лишь на 16%, в то время как цены малых и средних предприятий, не входивших в монополистические объединения, снизились более чем в 2 раза ([126] p.165; [225] p.157). Таким образом, монополисты предпочитали сворачивать производство и увольнять значительную часть рабочих, лишь бы не снижать свои монопольные цены. Это значительно усиливало спад и безработицу в стране, которые приняли в целом ужасающие размеры. Последствия монополизации отразились на экономическом развитии Германии намного раньше, чем началась Великая депрессия. В 1920-е годы возникло и усилилось новое явление, ранее не имевшее место – массированное бегство германских капиталов за границу ([225] p.131). Это свидетельствовало о том, что многие немецкие предприниматели и инвесторы не видели более перспектив для вложения капиталов в Германии, где всем заправляли гигантские монополии. В самой Германии в 1920-е годы было очень много «неправильных» инвестиций: грандиозных капиталоемких проектов с неясными сроками окупаемости, заводов, построенных без учета реального спроса на производимые ими изделия и т.д. По оценке известного немецкого экономиста И.Шумпетера, из всех инвестиций в Германии, сделанных после 1924 г., около четверти было так или иначе выброшено на ветер. Как указывал в своей книге другой современник, Е.Шмаленбах, многие заводы строились не ввиду коммерческой перспективы, а по соображениям престижа или ввиду стремления утвердить за собой монопольную позицию на том или ином рынке и задушить конкурентов ([225] pp.146-148). Х.Джеймс приводит даже примеры технического регресса – когда монополии закрывали более передовые производства и оставляли работать более отсталые, ввиду каких-то им одним известных обстоятельств и соображений ([225] p.150). Впрочем, это не могло повлиять на прибыли самого монополиста – ведь если ты обладаешь полной монополией, то можешь осуществлять даже технический регресс, уничтожая более прогрессивные производства, а потом, под предлогом роста издержек, повышать цены на свою продукцию. И никто тебе в этом не в состоянии помешать. В целом, суммируя вышесказанное, можно заключить: монополии постепенно превращали экономику Германии в застывшую структуру, не способную к дальнейшему развитию, в структуру, пожиравшую или уничтожавшую часть инвестиций и выталкивавшую другую их часть из страны за ненадобностью, в структуру, для которой экономический рост стал попросту невозможен. В итоге это привело не только к глубокому экономическому кризису и падению производства, но и к такой ситуации, когда экономика сама была не в состоянии выкарабкаться из этого кризиса: монополии лишь еще больше сокращали производство и рабочие места, и даже не думали о реструктуризации производства и цен. В свою очередь, это породило не только массовую безработицу, достигшую в начале 1932 г., по официальным данным, более 6 миллионов человек, а по неофициальным – 8 миллионов или более 40% всего экономически активного населения ([76] с.116; [318] p.468). Это породило неверие в капитализм, или, следуя сегодняшней терминологии, в рыночную экономику, в то, что такая экономическая система способна обеспечить население работой, продовольствием и прочими вещами, необходимыми для существования. Это также сильно прибавило популярности различным

507 вариантам социализма: как тому его варианту, который проповедовался марксистами, так и тому «социализму», который обещали установить Гитлер и другие лидеры НСДРП (Национал-социалистической рабочей партии). Кроме того, кризис и анархия в экономике заставила многих немцев мечтать о «сильной руке», которая наведет во всем порядок. Все это сделало неизбежным установление тоталитарного режима.

Толпа штурмует транспорт с картофелем (1931 г.). Источник: [76] с.132

16.5. Германское государство в эпоху Веймара: коррупция и враждебность среднему классу Выше было сказано, что наряду с монополизмом в экономике, другой важной причиной Великой депрессии в Германии можно считать коррупцию государственных структур. Мы видели, что во все исторические эпохи эти два явления шли рука об руку, и их можно считать двумя сторонами одной медали1. Это происходит потому, что по мере концентрации экономической власти в руках небольшой группы людей (олигархии) государство уже не в состоянии что-либо ей противопоставить; власти самого государства и тем более отдельных чиновников недостаточно для того, чтобы заставить монополистов следовать их распоряжениям и существующим законам. В свою очередь, бессилие и бездействие государства против произвола монополистов уже можно считать одной из разновидностей его коррупции, так как государство отказывается защищать интересы общества от посягательств со стороны отдельных лиц (см. определение коррупции в начале книги). Но чаще всего речь идет не только о бездействии чиновников, но и о прямом их соучастии в злоупотреблениях, чинимых монополистами, а также о предоставлении им льгот и привилегий. В таком случае есть основания говорить о продажности представителей государства, об их подкупе крупными компаниями и магнатами. Как уже говорилось, факты прямого, тем более крупного, подкупа важных чиновников очень редко становятся публично известными. Само собой разумеется, что если такой крупный подкуп осуществляется, то он держится в строжайшей тайне. Но для того чтобы сделать вывод о коррупции государства, не обязательно иметь доказательства подкупа чиновников. Необоснованные привилегии, предоставляемые государством той или иной группе лиц, в частности, крупному бизнесу и крупным земельным собственникам, уже являются сами по себе фактом коррупции государства. Таких примеров в истории Веймарской республики имеется довольно много.

1

Например, между правлением императора Августа и императора Нерона в Римской империи в I в. н.э. произошла резкая концентрация земельной собственности в руках небольшой группы латифундистов, и одновременно резко выросла коррупция среди чиновников (см. главу II). Соответствующие примеры выше приводились и для других исторических эпох.

508 В частности, наиболее вопиющим примером, который часто приводят историки, являются многомиллиардные государственные субсидии немецкому сельскому хозяйству. Как указывает Д.Абрахэм, не более 1/3 этих субсидий предоставлялись на какие-то осмысленные цели (расширение или рационализация производства), а 2/3 шли просто на покрытие накопившихся долгов ([126] p.97). При этом почти все субсидии представлялись крупным помещичьим хозяйствам, по большей части неэффективным, в особенности хозяйствам Восточной Пруссии, существовавшим в основном за счет использования дешевого труда польских крестьян. Другими словами, миллиардные субсидии государства просто шли на то, чтобы гасить накопившиеся долги помещиков (взятые ранее под залог их земель), позволяя им и дальше жить на широкую ногу, не меняя своих расточительных привычек. И речь шла не о простом чиновничьем разгильдяйстве, а о вполне сознательной системе коррупции, созданной и поддерживаемой с вполне определенными целями. Как утверждал, например, немецкий промышленный магнат Поль Зильверберг, смысл государственных субсидий, предоставлявшихся в то время немецким государством сельскому хозяйству, заключался в поддержке «семей, которые по своим традициям и своему характеру тесно связаны с государством» ([126] p.97) - то есть в поддержке помещиков (юнкеров), земельной олигархии. Сам генерал Гинденбург, будучи выходцем из прусских юнкеров, по мнению Д.Абрахэма, в качестве президента страны в 1925-1933 гг. в немалой мере способствовал тому, чтобы субсидии шли именно помещикам, а не крестьянам и фермерам. Прусские чиновники, пишет историк, которые пытались воспрепятствовать такому характеру предоставления субсидий, были отстранены от процесса принятия решений, злоупотребления стали нормой, что признавали сами представители государства ([126] pp.97-98). Х.Джеймс указывает на «гротескные случаи коррупции» при предоставлении сельскохозяйственных субсидий и приводит слова другого промышленного магната, Густава Круппа, о том, что субсидирование оказалось бесполезным и что деньги предоставлялись в основном крупным и неэффективным поместьям, помогать которым было уже «слишком поздно» ([225] pp.273-274). Итак, мы видим вопиющий пример коррупции и бессмысленного разбазаривания государственных средств, в котором, тем не менее, активно участвует сам президент Германии Гинденбург, и в котором крупные промышленные магнаты (Зильверберг) видят большой смысл – оказание финансовой поддержки земельной олигархии. При этом надо учесть, что именно помещики и их сыновья в Германии традиционно формировали значительную часть высшего офицерского и генеральского состава немецкой армии. Поэтому финансовая поддержка земельной олигархии способствовала не только предотвращению раскола между промышленной и земельной олигархией Германии, но и позволяла сохранить контроль со стороны олигархии над командным составом немецкой армии. Вот – еще один наглядный пример того, как усиление власти олигархии приводит к росту государственной коррупции и приобретению этой коррупцией совершенно немыслимого характера и размеров. В дальнейшем коррупция в сфере государственного субсидирования сельского хозяйства сыграла роковую роль не только в усугублении экономических проблем страны, но и в приходе к власти Гитлера. Во-первых, немецкие крестьяне, лишенные всяческой государственной поддержки и оказавшиеся на грани нищеты и разорения, стали самыми горячими сторонниками Гитлера. А во-вторых, ряд крупных политических фигур, в том числе президент Гинденбург и его сын, а также руководитель одной из правых партий (НННП) Альфред Гугенберг, оказались самым непосредственным образом замешанными в сомнительных и противозаконных сделках, связанных с сельскохозяйственными субсидиями. Имеется информация, что Гитлер в какой-то момент стал их шантажировать, угрожая сделать достоянием публики их участие в этих сделках и извлеченную ими из них личную выгоду. В итоге, по мнению историков, они были вынуждены оказать поддержку Гитлеру в его продвижении на пост канцлера отчасти из страха перед публичным

509 разоблачением ([225] p.186; [76] с.148). Так коррупция, способствуя разорению крестьян, составлявших почти 1/3 населения, с одной стороны, создала Гитлеру мощный электорат, и с другой стороны, она же породила коррумпированных политиков, готовых пойти на сделку с кем угодно ради сохранения своего благополучия.

Президент Гинденбург поздравляет Гитлера с назначением канцлером Германии 30 января 1933 г. (www.renascentia.ru)

Имеется много других примеров коррупции чиновников и государственных органов времен Веймарской республики. Например, сильно «прославились» городские власти Берлина, которые были уличены в получении взяток от представителей крупного бизнеса и в предоставлении им специальных привилегий и субсидий. Так, братья Шкларек, которым принадлежал крупный оптовый бизнес в области торговли текстилем и одеждой, за взятку соответствующим чиновникам получили монопольное право поставлять эти товары в Берлин, что само по себе представляет вопиющий случай коррупции. Но этим дело не ограничилось. Дошло до того, что целый ряд крупных чиновников Берлина отоваривались в магазинах Шклареков почти бесплатно или по символическим ценам, а после этого Шклареки часто «забывали» присылать им счета за приобретенные товары. В результате бизнесменам удалось получить от города еще некоторые привилегии, а также субсидии и компенсации за некие весьма сомнительные услуги городу ([225] p.92). Особенность политики государства в эпоху Веймарской республики заключалась в том, что оно проводило политику не в интересах всего общества и всех слоев населения, а в интересах лишь его части, другая часть попросту игнорировалась. И в этом состояло еще одно, самое худшее, проявление коррупции государства, которое вообще-то должно защищать интересы всех слоев населения. В наиболее привилегированном положении в Германии той эпохи оказались крупный бизнес, помещики, а также рабочие и вообще городские низы. Соответственно, в наихудшем и наиболее дискриминированном положении оказались крестьяне и фермеры, а также, помимо них, вообще все слои общества, которые принято называть «средним классом»: мелкие и средние предприниматели, творческая интеллигенция, лица свободных профессий, учащаяся молодежь и т.д. Именно их интересы игнорировали левые правительства Веймарской республики. Выше уже приводились примеры того, как правительство дискриминировало крестьян и фермеров при субсидировании сельского хозяйства. Практически все субсидии шли не крестьянам, а помещикам, которые, с точки зрения ведения сельского хозяйства, были конкурентами крестьянам и фермерам. Более того, они стремились разорить крестьян и затем использовать их как наемную рабочую силу. Но это далеко не

510 единственный пример враждебной политики государства по отношению к крестьянам. Вторым примером являются неоднократные попытки правительства Германии снизить до минимума импортные пошлины на продовольствие и ввести в отношении него свободную торговлю – что, как уже было сказано, способствовало разгулу спекуляции и разорению крестьян. Такие попытки осуществлялись в период с 1862 г. по 1878 г., потом в 1890-е годы, а затем – после Первой мировой войны, вплоть до конца 1920-х годов, когда правительство лишь после массовых крестьянских волнений опять ввело импортные пошлины на продовольствие ([225] p.202). Но даже и тогда это было сделано без должного учета интересов фермеров: пошлины были введены только на зерно, но не на другие сельскохозяйственные продукты. В итоге сильно пострадали фермеры и крестьяне северной Германии, которые занимались животноводством и птицеводством1. Третьим примером является дискриминационная кредитная политика. Как указывает Д.Абрахэм, в США кредиты фермерам в то время предоставлялись по ставкам от 1 до 5% годовых; в Германии же в 1920-е годы они предоставлялись под 10-12% годовых ([126] p.79). А когда началась Великая депрессия и банковский кризис (1931 г.), повлекший первые банкротства крупных банков, то немецкие крестьяне столкнулись с еще худшей дискриминацией. Банковские процентные ставки почти удвоились, к тому же банки, для исправления собственного положения, начали требовать от крестьян немедленного погашения старых долгов, что привело к массовому банкротству хозяйств. Так, в течение 1931-1932 гг. были проданы с молотка, вместе с землей, около 13 тысяч фермерских и крестьянских хозяйств, не сумевших вовремя погасить банковские ссуды ([126] p.79; [225] p.276). И это на фоне того, что помещикам государство и банки списывали и прощали все их долги. Немецкие крестьяне и фермеры в 1920-е годы стали жертвой не только дискриминации со стороны правительства и банков, но и неблагоприятной ценовой конъюнктуры и монополизации промышленности. В течение всего послевоенного периода цены на сельскохозяйственные продукты росли медленнее, чем на промышленные товары2. Но особенно сильные «ножницы цен» возникли в условиях Великой депрессии в 1929-1933 гг., когда цены на продукцию фермеров и крестьян упали почти в два раза, а на промышленные изделия снизились в намного меньшей степени ввиду высокой монополизации промышленности ([126] p.194). Все это привело к стремительному обнищанию крестьян. Если до Первой мировой войны средний доход немецкого крестьянина был на 20% ниже среднедушевого дохода в целом по стране, то к концу 1920-х годов он был уже на 44% ниже ([126] p.55); и судя по всему, в течение 19301933 гг. этот разрыв еще более увеличился. Все вышеуказанное в совокупности вызвало небывалый всплеск крестьянских протестов, восстаний и даже терроризма. В одной из демонстраций фермеров на севере Германии (28 января 1928 г.) участвовало 140 тысяч человек. Во время другой массовой демонстрации – в Бреслау, 31 марта 1931 г. - фермеры закидали камнями главу правительства Германии Брюнинга, который в страхе спасся бегством. На митингах крестьян политика правительства осуждалась как «антинародная», одновременно осуждался также «красный интернационал рабочих» и «еврейский финансовый интернационал». Начиная с 1928-1929 гг. возникли крестьянские террористические организации (называвшие себя «вервольфами» - оборотнями), которые организовывали сопротивление властям при сборе налогов, а также серии взрывов и других террористических актов ([225] pp.252-253, 259-260, 272). 1

Повышение пошлин на зерно привело к росту цен фуражного зерна, используемого в животноводстве. А цены на продукты животноводства не выросли, ввиду сохранения крайне низких пошлин. Поэтому фермеры попали в «ножницы цен», к тому же их бизнес подрывался дешевым импортом мяса и молока из соседней Дании ([126] p.87, 93). 2 Как указывает Х.Джеймс, с 1913 г. по 1920 г. себестоимость производства сельскохозяйственной продукции в Германии выросла в 10-16 раз, а цены – только в 7-8 раз ([225] p.252)

511 Нацисты очень умело использовали эти протестные настроения крестьян. Например, Ю.Штрайхер, соратник Гитлера и один из лидеров НСДРП, выступая в октябре 1927 г. на крестьянском митинге, заявил, что немецкое «крестьянство не имеет родины, немецкая земля продана и заложена международному еврейскому капиталу; крестьянин уже не владеет собранным урожаем, так как он вынужден уплачивать 4/5 своего дохода в виде налогов» и т.д. Позиционировав себя в качестве защитников крестьянства, нацисты неоднократно прибегали в дальнейшем к демонстрации своей решимости действовать в этом направлении. Так, в апреле 1932 г. они штурмом захватили Сельскохозяйственный банк в Вильсхофене и убили двух его директоров, которые, как они заявили, вымогали чрезмерные платежи у крестьян по банковским ссудам ([225] pp.262-263, 277). В дальнейшем значительная часть крестьян примкнула к нацистской партии. Политика правительства Веймарской республики была дискриминационной не только по отношению к фермерам и крестьянам, она, как пишет Х.Джеймс, была «враждебной» вообще ко всему среднему классу. В частности, указывает историк, в Германии существовал налог с оборота, который взимался с каждой сделки и потому очень больно бил по малым и средним компаниям, небольшим магазинам и индивидуальным предпринимателям, в то время как вертикально интегрированные концерны и универмаги, имевшие своих собственных поставщиков, платили его в намного меньших размерах, поскольку внутрифирменные поставки этим налогом не облагались ([225] pp.65-66). Но особенно много налогов и финансового регулирования, враждебных среднему классу, появилось с началом Великой депрессии, в начале 1930-х годов: был введен налог на лица свободных профессий, повышены отчисления из заработной платы в фонд страхования по безработице, значительно снижены зарплаты государственных служащих, еще более повышен налог с оборота и т.д. ([225] pp.66-70) Можно привести еще немало примеров такой дискриминационной или враждебной политики в отношении среднего класса. Например, в немецкой прессе той эпохи было много обвинений в адрес крупных немецких банков – в том, что они дискриминируют малый и средний бизнес и выдают кредиты почти исключительно крупному бизнесу, причем на льготных условиях. Приводились и конкретные данные, подтверждающие такую дискриминацию: в частности, крупные ссуды составляли более 3/4 всего объема кредитов, выданных крупнейшими немецкими банками, а доля мелких ссуд составляла лишь 3% ([225] p.141). Кроме того, со стороны немецкого правительства предоставлялось много различных субсидий и компенсаций большому бизнесу, но совсем не предоставлялось государственных субсидий или компенсаций малому и среднему бизнесу ([225] pp.170-171). 16.6. Раскол демократических сил и единство олигархии Политика, враждебная крестьянству и среднему классу, во многом вытекала из той политической структуры, которая сложилась в Германии в эпоху Веймарской республики. Как уже указывалось, у власти в течение 11 лет находились преимущественно левые правительства, которых иногда сменяли правые. С последними все было ясно – они формировались в основном из партий, которые финансировал крупный бизнес1. Что касается левых правительств, то ключевую роль здесь играла Социал-демократическая партия Германии (СДПГ), которая была самой крупной из левых партий2. Идеология этой партии базировалась на марксизме и основных марксистских постулатах. Один из этих хорошо известных постулатов, о котором выше уже говорилось, заключался в выделении пролетариата как особого класса, служащего опорой для будущей «пролетарской 1

В частности, как указывает Х.Джеймс, бизнес финансировал Немецкую народную партию (ННП), Немецкую национальную народную партию (НННП) и правое крыло партии «Центр» ([225] p.173) 2 Помимо нее, в так называемую Веймарскую коалицию входили также Немецкая демократическая партия (НДП) и левое крыло партии «Центр».

512 революции» и для самой партии. Соответственно, СДПГ себя позиционировала исключительно как партия рабочего класса. Как указывает А.Патрушев, СДПГ в 1920-е годы не хотела брать на себя по-настоящему ответственность перед всем немецким обществом за управление государством. «Вместо того, - пишет историк, - чтобы превратить партию в политическую силу, привлекательную для всех слоев населения страны, ее лидеры неутомимо твердили, что партия выражает интересы исключительно рабочего класса» ([76] с.81). Второй марксистский постулат, которого придерживалось руководство СДПГ, состоял в «неизбежности краха капитализма» и «построения социализма». Лидер СДПГ Рудольф Гильфердинг, убежденный марксист, полагал, что капитализм неизбежно должен трансформироваться в социализм. Он приветствовал процесс укрупнения промышленных компаний и образование гигантских трестов и синдикатов, поскольку такой «организованный капитализм» являлся, по его мнению, первым шагом на пути к социализму ([225] p.119). Таким образом, СДПГ в своей экономической политике не только не пыталась как-то воспрепятствовать усилению крупного бизнеса и росту монополизации экономики, а видела в этом даже положительные моменты, исходя из своих марксистских идеологических установок. Как видим, марксизм в истории Германии в XX веке сыграл явно отрицательную роль. Вместо того чтобы объединиться в коалицию с другими демократическими партиями и опереться на широкий национальный фронт, крупнейшая партия страны (СДПГ) провозгласила себя партией лишь одной социальной группы – рабочих, тем самым раскалывая народный фронт. А вместо того, чтобы противостоять тенденциям к дальнейшей монополизации экономики страны, СДПГ ее даже приветствовала, тем самым лишь способствуя углублению кризиса коррупции и неизбежной политической развязке на пике этого кризиса. С учетом вышеизложенного, враждебная в целом политика Веймарской республики по отношению к среднему классу и крестьянам находит свое объяснение. Левые партии, прежде всего, СДПГ, заботило исключительно положение рабочего класса и городской бедноты. Отсюда столько внимания, уделенного правительствами Веймарской республики положению пролетариата – непрестанные повышения заработной платы, социальных пособий и т.д., о чем выше уже говорилось. Вместе с тем, СДПГ не беспокоило наступление монополий и крупного бизнеса на средние классы, так как они видели в этом лишь трансформацию капитализма в социализм. Да и вообще ее, позиционировавшую себя как партию пролетариата, не очень волновали средние классы и крестьянство. Что касается двух других партий Веймарской коалиции (НДП и левое крыло партии «Центр»), то они были слишком слабы для того, чтобы действовать самостоятельно, без согласования своих действий с СДПГ. Еще одна левая партия – Коммунистическая партия Германии – вообще ушла в оппозицию и отказалась от сотрудничества с партиями Веймарской коалиции, призывая к смене существующего капиталистического строя и к построению социализма. Эти ошибки партий Веймарской коалиции в дальнейшем умело использовали нацисты. Гитлер заявлял, что СДПГ специально уничтожала средний класс для того, чтобы превратить немецкий народ в неимущий пролетариат. В доказательство, как пример марксистской аргументации, он цитировал следующие слова Энгельса: «Когда капитал уничтожает мелких ремесленников и мелких торговцев, он оказывает ценную услугу, поскольку он косвенно способствует задачам социальной демократии» ([225] p.351). В отличие от демократических сил, которые оказались расколоты, в основном в результате широкого распространения марксистской идеологии, немецкая олигархия в лице крупного бизнеса, банкиров и помещиков, держалась сплоченно и противостояла любым, даже самым слабым попыткам правительства проводить конструктивные реформы, поскольку как мы уже многократно убедились выше, олигархия всегда заинтересована в поддержании анархии и не заинтересована в конструктивных реформах.

513 В частности, как пишет Х.Джеймс, у правительств Веймарской республики с момента ее возникновения «не хватало власти для того, чтобы ввести более высокие налоги на немецкие элиты. Землевладельцы протестовали, заявляя, что любые [такие] налоги есть не что иное как большевизм; а промышленники угрожали банкротствами, если налоги будут повышены. В результате налоги были низкими, и дефицит государственного бюджета увеличивался» ([225] p.42). Все это, указывает историк, привело к гиперинфляции 19201923 гг. Но от этой гиперинфляции в первую очередь пострадали средние классы, а олигархия только выиграла. Как пишет А.Патрушев, «инфляция привела к страшному обнищанию средних слоев и мелкой буржуазии, имевших не материальные ценности, а денежные сбережения, превратившиеся в труху». В то же время, пишет историк, крупные собственники «брали банковские кредиты и вкладывали средства в промышленные предприятия, недвижимость и т.п. Инвестиции приносили надежную прибыль, а кредит возвращался обесцененными деньгами. Таким способом сколачивались огромные состояния… Свой маленький бизнес делали в период инфляции тысячи мелких спекулянтов и жуликов, которые за бесценок скупали у отчаявшихся людей ценные вещи, картины, драгоценности, чтобы выгодно сбыть их в Голландии или Бельгии за твердую валюту. Скупая запасы продуктов, они затем втридорога продавали их на черном рынке» ([76] с.103-104). В конце 1923 г. демократическим силам удалось сплотиться и сформировать новое правительство во главе с В.Марксом (однофамильцем основоположника марксизма), выступившее с конструктивной программой стабилизации бюджета. Эта программа в дальнейшем полностью удалась и привела к стабилизации немецкой марки и прекращению инфляции, но вызвала страшное недовольство промышленников. Так, председатель Ганзейского союза промышленников заявил, что (крупный) бизнес потерял в результате новой политики государства 2 миллиарда марок ([225] p.43). Особенное недовольство вызвали введенные в декабре 1923 г. прогрессивные налоги: подоходный и налог на богатство. В частности, от подоходного налога были совсем освобождены лица с низкими доходами (до 600 марок), средние доходы облагались по ставке 10%, а по сверхвысоким доходам ставка доходила до 40%. Налог на богатство также имел крутую шкалу – от 0,5% для лиц с умеренным состоянием до 5% для лиц, имевших крупные состояния. Кроме того, в феврале 1924 г. правительство приняло решение, по которому получение кредитов в период гиперинфляции (которые затем обесценились) приравнивалось к получению прибыли, и эта прибыль облагалась соответствующими налогами ([225] p.43). Таким образом промышленников и помещиков заставляли заплатить хотя бы налоги государству с тех сверхдоходов, которые были ими получены в результате использования различных кредитных схем обогащения в период гиперинфляции. Недовольство богатой верхушки этими мерами было столь сильным, что вслед за этим разразился парламентский кризис. Большинство парламентариев стало голосовать против реформ, предлагаемых правительством В.Маркса, за их продолжение выступала лишь 1/3 депутатов Рейхстага. Ввиду этого парламент был распущен и проведены досрочные выборы. И хотя на выборах в декабре 1924 г. партии Веймарской коалиции получили значительно больше голосов избирателей и мест в парламенте, чем у них было ранее, но (почему-то!) после выборов было сформировано уже не левое правительство Веймарской коалиции, а правое правительство во главе с Х.Лютером, которое отменило все введенные ранее налоги и законы, неугодные крупным собственникам ([76] с.113-114). Так немецкая олигархия продемонстрировала, что она может очень легко манипулировать демократическими процедурами и что демократия в Веймарской республике являлась не более чем фикцией, прикрывавшей истинные пружины и механизмы власти. Последующие правительства уже не решались выступать с программами, которые хоть в чем-то шли вразрез с интересами большого бизнеса. Лишь один раз в 1931 г., уже в

514 разгар Великой депрессии, когда необходимость структурных реформ становилась все более очевидной, член правительства Вагенер выступил с программой демонополизации и разукрупнения больших концентраций собственности. Но, как пишет Х.Джеймс, это сильно не понравилось крупным промышленникам, и Вагенера в 1932 г. сняли с его министерского поста ([225] p.359). С таким же успехом провалились и попытки отдельных членов правительства по проведению реформ в сельском хозяйстве. Министр Шланге-Шонунген при поддержке канцлера Брюнинга и члена правительства Штегервальда, в 1930-1932 гг. пытался осуществить программу переселения крестьян на помещичьи земли, находившиеся в безнадежном состоянии, с образованием слоя фермеров. Вообще, по оценке министерства сельского хозяйства Германии, до 70% помещичьих хозяйств считались неперспективными: убыточными и обремененными слишком большими долгами. Из этих 70% речь пока шла лишь о нескольких наиболее безнадежных хозяйствах с просроченной задолженностью, земли которых предполагалось выкупить у помещиков и передать крестьянам. Но этот план встретил яростное противодействие помещиков-юнкеров, называвших его «экспроприацией», а также самого президента Гинденбурга. Из-за этого Гинденбург в конечном счете и вынудил уйти в отставку в мае 1932 г. правительство Брюнинга, последнее дееспособное правительство Веймарской республики, которое он обвинил в «аграрном большевизме» ([126] pp.97-99). Препятствуя проведению реформ, которые могли помочь стране преодолеть экономический кризис, германская олигархия вместе с тем проявляла удивительное единство. Выше уже говорилось о том, как миллиарды марок государственных средств, предназначенные для поддержки и реструктуризации сельского хозяйства, фактически перетекли в карманы помещиков, которые использовали их для погашения прежних долгов и поддержания привычного им роскошного образа жизни. Но олигархии этого показалось мало, и в 1929 г. промышленный магнат Зильверберг организовал также частный банк для поддержки сельского хозяйства на средства крупных промышленников. Как указывает Д.Абрахэм, половина средств этого банка направлялась на оплату плохих долгов помещиков, помещики сами же и решали, кому давать деньги ([126] pp.207-208) – то есть, проводилась в жизнь все та же идея финансовой поддержки земельной олигархии. Таким образом, вместо того, чтобы помочь сельскому хозяйству страны выйти из экономического кризиса, германская правящая верхушка еще более его усугубляла. И одновременно она усугубляла социальный кризис: долги помещикам списывались параллельно тому, как тысячи крестьянских хозяйств за долги продавались на аукционах, что еще более усиливало озлобление крестьян. Как следует из вышеизложенного, германская олигархия в эпоху Веймарской республики осознавала себя как нечто единое и в то же время отличное от остального общества. Другими словами, она осознавала себя как класс, противостоящий остальному обществу. Именно поэтому промышленная и чиновничья олигархия с таким усердием поддерживала и финансировала земельную олигархию, даже посредством чудовищной коррупции и вопреки всякому здравому экономическому смыслу. Именно поэтому финансовая олигархия (крупные банкиры) финансировала также крупный бизнес и дискриминировала малый и средний бизнес, включая фермеров. И именно поэтому с такой быстротой отправлялись в отставку правительства и министры, политика которых шла вразрез с интересами олигархии. А в ряде случаев дело доходило и до физического устранения политических оппонентов1. Впрочем, из этого вовсе не следовало, что олигархия изменила свою сущность и свои привычки. То, что она осознала себя как класс и стала яростно защищать этот класс в целом от представителей других общественных групп, не означало, что отдельные 1

Как указывает К.Шлейнес, в первые годы существования Веймарской республики были организованы убийства около 400 политических деятелей, в подавляющем большинстве организованные правыми. В числе убитых – министры В.Ратенау и М.Эрцбергер [201].

515 представители олигархии перестали стремиться перегрызть друг другу глотку. Факты показывают, что в эпоху Великой депрессии они продолжили это занятие с еще бóльшим рвением, чем ранее. Примером может служить банкротство в 1931 г. одного из крупнейших банков Германии – Данат-банка. Спровоцировали банкротство две статьи, появившиеся 5 и 7 июля в ведущей газете Германии Nationalzeitung, в которых утверждалось, что банк испытывает трудности. В действительности трудности испытывал не банк, а один из его крупных промышленных клиентов, понесший убытки, а это две совершенно разные вещи. Поэтому мнение, высказанное в статьях, было предвзятым, да и сами статьи, скорее всего, были заказные - вряд ли такая газетная атака на ведущий банк страны была спонтанной, без участия лиц, заинтересованных в его крахе. Но этих статей было достаточно, чтобы вызвать панику среди вкладчиков банка, которые стали требовать, чтобы Данат-банк немедленно выдал их деньги. Не справившись с паникой и не сумев мобилизовать достаточное количество наличных средств для удовлетворения требований вкладчиков, банк уже 13 июля был вынужден объявить о своем банкротстве. Интересна в этой ситуации позиция других банкиров. Вообще главную роль в спасении банков от таких внезапных кризисов во всех странах обычно выполняет Центральный банк (который почти всегда является государственным банком), это и является одной из его основных функций. Но в данном случае, как отмечает Х.Джеймс, Центральный банк Германии практически не оказал помощи Данат-банку. Не получил он никакой помощи и от других крупных банков. «Немецкие банки в 1920-е годы, - пишет историк, - в своем стремлении захватить небольшие провинциальные банки стали следовать законам безжалостной конкуренции. Лютер, Брюнинг1 и многие обозреватели полагали, что в 1931 г. другие банки позволили Данат-банку потерпеть банкротство из-за несвоевременного чувства конкуренции» ([225] pp.309, 315). Говоря более простым языком, другие крупные банки с удовольствием наблюдали за крахом Данат-банка, рассчитывая поживиться на дешевой распродаже его активов и предвкушая, как хорошо гибель конкурента скажется на их собственном бизнесе. И вольным или невольным соучастником в таком крокодильем отношении к своему соседу стал даже Центральный банк, вопреки своим основным функциям. А пострадали более всего, как обычно, мелкие и средние вкладчики Данат-банка, а также малый бизнес и крестьяне, для которых в условиях начавшегося банковского кризиса ухудшились и без того плохие условия банковского кредитования. 16.7. Кто привел Гитлера к власти? Как уже говорилось выше, разные историки выдвигают, по меньшей мере, несколько различных объяснений того, почему к власти в Германии пришли фашисты. И большинство этих объяснений рассматривают вопрос слишком узко, без учета того факта, что тоталитарные или диктаторские режимы установились в период между двумя мировыми войнами в большинстве суверенных государств мира. Не существует у историков единого объяснения и того, какие именно силы привели Гитлера и его партию к власти. Одно из наиболее распространенных объяснений состоит в том, что к власти их привели крупные промышленники2. Правда, ряд историков с этим не согласны: например, Х.Джеймс, который называет эту версию «неправдоподобной» и отмечает, что «большинство крупных промышленников… в 1932 г. все еще сохраняли скептическое отношение к программе национал-социалистов» ([225] p.9). Итак, поскольку у историков нет единства в этом вопросе, то попробуем разобраться самостоятельно. Для этого нам нужно рассмотреть, во-первых, в чьих интересах действовал Гитлер, и, во-вторых, какие именно персоналии способствовали его приходу к власти. Начнем с первого. Как мы видели выше, нацисты позиционировали себя как защитники интересов 1 2

Лютер был канцлером Германии в 1925-1926 гг., Брюнинг – в 1930-1932 гг. Например, Д.Абрахэм высказывает в целом именно такую точку зрения ([126] pp. 315, 321)

516 среднего класса и крестьянства. И это была очень умная позиция, поскольку именно эти слои общества чувствовали себя обиженными и даже преданными Веймарской республикой. Как писал в своих воспоминаниях русский социал-демократ и экономист В.Войтинский, оказавшийся в то время в Германии в эмиграции, «немецкая промышленность росла, ее изделия снова появлялись на мировых рынках, ее заработная плата увеличивалась, но среднему классу, включая фермеров и интеллигенцию, не перепадало ничего от этого процветания, и в своих трудностях он винил Республику» ([318] p.458). Когда началась Великая депрессия (1929-1933 гг.), то нацисты тоже очень умело использовали возникшие трудности, изменив соответствующим образом свою программу и сделав акцент на преодолении безработицы, борьбе с возникшей анархией и наведении порядка. И это не ограничивалось призывами, а включало и конкретные действия, хотя очень часто - противоправные. Так, нацисты громили банки, убивали их директоров и при этом утверждали, что тем самым не дают международному финансовому капиталу грабить население1. Они устраивали погромы в крупных универмагах и заявляли, что тем самым мешают крупному торговому капиталу разорять мелких немецких лавочников. И безработицу они тоже решали, хотя и по-своему - они просто вербовали многих молодых безработных в свои штурмовые отряды. Как пишет В.Войтинский, «нацистские штурмовые отряды предлагали работу здоровым молодым людям. Те, кто вступали в их ряды, получали кров, еду, красивую униформу, достаточно денег на карманные расходы и надежду на будущее» ([318] p.470). Соответственно, именно за счет средних классов и молодежи и сформировался костяк НСДРП. Представители средних классов в 1930 г. составляли более половины членов партии, а рабочие – чуть более 1/4 , в то время как в структуре населения доля рабочих составляла 45%. Кроме того, более 1/3 членов партии в 1930 г. были моложе 30 лет ([76] с.138-139). Нацисты набирали себе очки популярности еще и потому, что другие партии проявили полную неспособность выработать какую-либо конструктивную программу выхода из кризиса. Показателен следующий пример. В.Войтинский, который работал ведущим экономистом в ассоциации немецких профсоюзов, совместно с двумя коллегами разработал план по выводу немецкой экономики из кризиса – так называемый «план ВТБ» (по имени его авторов – Войтинский, Тарнов, Бааде). Этот план в своих основных чертах походил на тот, который вскоре в США начал осуществлять президент Рузвельт, и основывался на двух основных идеях – построение экономической демократии (демонополизация и развитие малого и среднего бизнеса) и достижение полной занятости, в частности, за счет специальных государственных мероприятий (организация массовых общественных работ). И если первая идея не была должным образом понята в Германии, то вторая, пишет Войтинский, становилась все более популярной в немецком обществе ([318] p.471; [126] pp.175, 258-258). По расчетам ее авторов, за счет организации общественных работ можно было трудоустроить миллионы безработных. Однако ни правительство, ни крупнейшие партии не стремились включить эту идею в свою программу. Войтинский пытался убедить руководство СДПГ принять этот план, для чего лично встречался с Гильфердингом. Однако тот от него отказался, по причине того, что предлагаемая идея противоречила марксистской теории ([318] p.471). Единственной партией, которая не только включила ее в свою программу, но и в дальнейшем реализовала, была нацистская партия Гитлера. Так, уже за два первых года пребывания Гитлера у власти (к середине 1935 г.) за счет общественных работ и других мероприятий 1

Надо сказать, что при этом они хорошо учитывали настроения масс. Как отмечает Х.Джеймс, в начале 1930-х годов даже немецкие политики были уверены в существовании «заговора банкиров». А отношение простого народа к банкирам было прямо-таки враждебным. Ведущие политики даже ожидали, что начнется стихийный бунт против банкиров и их начнут вешать на фонарных столбах на Берен-штрассе (улица в Берлине, где находились штаб-квартиры всех крупных немецких банков). ([225] pp.60-61)

517 число рабочих мест в стране выросло на 5 миллионов, а число безработных сократилось с 7-8 до менее 2 миллионов человек. А еще спустя два года безработица практически исчезла совсем ([225] pp.371, 344). Однако, как указывает Х.Джеймс, это была единственная экономическая проблема, которую нацисты действительно смогли решить, но осталось много других проблем, которые они так и не решили ([225] p.419) (подробнее см. ниже). Кроме того, это был также единственный пункт экономической программы нацистов, который они выполнили, другие свои обещания они даже и не пытались выполнять. Так, в феврале 1920 г. НСДРП приняла программу из 25 пунктов, среди которых были, в частности, «национализация трестов» (пункт 13), «национализация больших поместий без компенсации» (пункт 17), а также упразднение «процентного рабства» (пункт 11) и уничтожение «спекулянтов и ростовщиков» (пункт 18) ([225] p.346). Очевидно, ввиду включения этих пунктов в программу партия и была названа «национал-социалистической». В дальнейшем Гитлер заявлял, что эта программа остается без изменений; но фактически, придя к власти, он полностью отказался не только от идеи национализации промышленных монополий и помещичьих хозяйств, но, наоборот, стал их всячески поддерживать ([225] p.346). Главы крупнейших монополий стали министрами в его правительстве и начали проводить такую экономическую политику, которая была выгодна их собственным компаниям. Крупные концерны получали от правительства щедрое финансирование и огромные военные заказы. Промышленные гиганты Крупп и ИГ Фарбен построили в Освенциме свои предприятия, на которых стали использовать бесплатный труд заключенных этого крупнейшего концлагеря ([76] с.289); то же сделали другие немецкие концерны1. Многие из тех 7 миллионов «рабов», которые были пригнаны в Германию из завоеванных стран, в основном из Восточной Европы, работали на землях немецких помещиков. Волосы миллионов людей, задушенных в газовых камерах, использовались немецкими концернами в качестве сырья для переработки. Таким образом, не только свободное немецкое население, но и та его часть, которая была посажена в концлагеря и тюрьмы, а также жители завоеванных стран Европы, работали не столько на Третий рейх, сколько на немецких промышленных магнатов и помещиков, в качестве бесплатной рабочей силы, а затем сами использовались их предприятиями как промышленное сырье. Как указывает А.Патрушев, прибыли крупных немецких концернов и банков при Гитлере очень сильно выросли и достигли астрономических размеров. Так, прибыль концерна Круппа выросла с 6,7 млн. марок в 1934 г. до 21,1 млн. в 1938 г., а прибыль крупных немецких банков – с 36,3 млн. в 1934 г. до 1342,1 млн. марок (!) в 1939 г. ([76] с.199) Как видим, ни один из социалистических пунктов программы НСДРП (включая «национализацию» и «ликвидацию процентного рабства») в действительности не выполнялся, а выполнялась программа поддержки крупного капитала, которая, правда, не была изложена в официальных документах партии. Очевидно, что официальное принятие такой программы не прибавило бы Гитлеру популярности. Поэтому он и продолжал заявлять, что прежняя программа партии, принятая в феврале 1920 г., остается неизменной. Как отмечает А.Патрушев, фюрер рассматривал социалистические лозунги как важное средство завоевания масс ([76] с.195); и поэтому он не хотел расставаться с таким удобным инструментом, как социалистическая программа, при помощи которого он так ловко водил за нос немецкий народ. Однако не все в национал-социалистической партии это понимали и, главное, не все были готовы согласиться с такой лицемерной позицией. Была довольно большая группировка внутри НСДРП, которая искренне полагала, что одна из основных целей 1

По оценкам, заключенные формировали 40% рабочей силы концернов ИГ Фарбен, Крупп, Тиссен, Флик и Сименс, которые получали от этого большие прибыли. Содержание узника стоило 70 пфеннигов в день, прибыль составляла шесть марок. За 9 месяцев, которые узник в среднем выживал в концлагерях, он приносил 1631 марку прибыли, не считая доходов концернов от промышленного использования трупов. ([123] 30/2008, с.29)

518 партии состоит в поддержке среднего класса и в борьбе с засильем крупного бизнеса, помещиков и банков, как это было записано в ее программе. Как пишет А.Патрушев, «экономический эксперт партии Г.Федер настаивал на национализации крупного капитала, отмене доходов от ренты и “процентного рабства”. Новый министр сельского хозяйства В.Дарре пригрозил перепуганным банкирам сокращением выплаты крестьянских долгов, просто списав их основную часть» ([76] с.195-196). Еще более радикальной позиции придерживался руководитель штурмовых отрядов (СА) Э.Рем. Он просто организовывал налеты своих штурмовиков на крупные универмаги и банки, в ходе которых те подвергались разгрому, а бывало, что хватали и сажали под арест и их хозяев. В связи с этим, пишет Д.Абрахэм, существовала реальная опасность раскола НСДРП на две партии – правую (Гитлер) и левую (Рем и его единомышленники) ([126] p.174). Окончательно эта опасность была устранена, и сделан поворот вправо, во время так называемой «ночи длинных ножей» 30 июня 1934 г., когда вновь сформированные подразделения СС расправились с лидерами штурмовых отрядов СА. В эту ночь были перебиты целый ряд лидеров и деятелей НСДРП, включая самого Рема, вся «вина» которых состояла в том, что они продолжали верить в программу собственной партии и следовать установкам этой программы. Итак, мы видим поразительный пример лицемерия, поразительный не потому, что аналогов не было в истории (вспомним хотя бы иезуитов), а потому, что речь идет о публичной партии, пользовавшейся в 1930-1933 гг. наибольшей популярностью среди немецких избирателей1. Между тем эта партия писала в своей программе одно, говорила на закрытых собраниях другое и претворяла в жизнь третье, прямо противоположное тому, что было записано в ее программе. И таких примеров лицемерной политики Гитлера по отношению к немецкому народу можно привести очень много. Один из таких примеров приводит А.Патрушев: «Вскоре после прихода к власти А.Гитлер заявил, что каждый немец или, по крайней мере, каждый рабочий должен иметь свой автомобиль – “Фольксваген” ценой в 990 марок. Ведомство Лея рьяно взялось за строительства близ Брауншвайга огромного автозавода с ежегодной производительностью в 1,5 млн. автомобилей. Основную долю финансирования несли сами рабочие (ГТФ2 вложил в строительство лишь 50 млн. марок), обязанные отчислять в неделю от 5 до 15 марок (в зависимости от заработка) в счет будущей покупки автомобиля. Когда сумма взносов достигала 750 марок, покупателю вручался номерной сертификат, позволявший получить автомобиль, как только тот сойдет с конвейера. План был превосходным и весьма современным. Однако, кроме опытной партии, ни одного автомобиля-жучка (его обтекаемую форму придумал сам фюрер) так и не было изготовлено. Выплатив заводу около 100 млн. марок, немецкие рабочие не получили назад ни пфеннига. К началу войны завод перешел на выпуск… грузовиков» ([76] с.200). Итак, мы видим в общем-то банальную историю обманутых вкладчиков, не получивших того, что им обещали. Но эта история перестает быть банальной, если учесть, что количество вкладчиков, по-видимому, исчислялось миллионами, и что дирижировал этим грандиозным обманом сам глава государства, который не только пропагандировал идею «народного автомобиля», но даже с показным энтузиазмом участвовал в разработке его дизайна. Все это, разумеется, показывали в новостях как свидетельство трогательной заботы фюрера о своем народе – а спустя некоторое время, когда деньги с рабочих были собраны, то о «народном автомобиле» тут же быстро забыли. Действительное отношение Гитлера к немецкому народу выяснилось в самом конце Второй мировой войны, когда он, видя, что война проиграна, заявил, что превратит Германию в пустыню. Как пишет А.Патрушев, «19 марта 1945 г. Гитлер издал приказ “Нерон”, предписывающий до основания “разрушить все военные объекты, вывести из 1

За НСДРП на парламентских выборах в июле 1932 г. проголосовало 37% избирателей. ГТФ – Государственный трудовой фронт, руководителем которого был Р.Лей, государственная организация, которая (по крайней мере, на словах) ставила своей целью обеспечить немецкому населению хороший досуг и отдых. 2

519 строя системы транспорта, связи и бытового обслуживания, а также уничтожить все материальные ценности на территории рейха”. Это был смертельный приговор немецкому народу. Однако министру вооружений, рационалисту и технократу А.Шпееру, хотя и с трудом, но удалось отговорить ряд гауляйтеров, городских бургомистров и некоторых генералов вермахта от выполнения этого приказа» ([76] с.275-276). Как видим, лишь счастливая случайность помешала немецкому фюреру устроить апокалипсис своему собственному народу. В действительности вся политика Гитлера с момента его прихода к власти была направлена против немецкого народа и во всех ее основных элементах осуществлялась в интересах олигархии. Уже в 1933 г. были распущены профсоюзы и запрещены любые забастовки, в дальнейшем для всего населения была введена трудовая повинность. В 1933 г. были также распущены и запрещены все политические партии; такому же упразднению и ликвидации подверглись все местные правительства и органы местного самоуправления, существовавшие до этого во всех крупных городах Германии и во всех немецких провинциях (землях). Все эти меры явно отвечали интересам крупного бизнеса. Как, например, отмечает Х.Джеймс, органы местного самоуправления в Веймарской Германии были злейшими врагами крупного бизнеса, они пытались сопротивляться наступлению промышленных монополий – иногда посредством национализации их местных филиалов, иногда посредством создания и поддержки конкурирующих муниципальных предприятий ([225] pp.85, 92). После прихода к власти нацистов органы местного самоуправления повсеместно практически перестали существовать. То же случилось с профсоюзами, которые до 1933 г. вели борьбу за повышение заработной платы и социальных отчислений рабочим, следили за соблюдением промышленниками трудового законодательства и т.д. Теперь эти организации, противостоявшие наступлению промышленных монополий, были уничтожены. Все остальные важнейшие элементы политики Гитлера также осуществлялись в интересах олигархии, о чем выше уже говорилось. Ведь все основные цели и программные установки, которые провозглашал Гитлер и его партия: завоевания соседних стран, строительство империи, насаждение расовой теории превосходства одной нации над другими, – как мы убедились выше, во все времена и исторические эпохи были именно теми, которые провозглашала и к которым стремилась олигархия. Кроме того, как указывает А.Патрушев, в национал-социалистической идеологии, разработанной Гитлером, не было никаких собственных оригинальных идей, все его идеи были разработаны ранее кем-то еще и были уже широко распространены в Германии ([76] с.176). Более того, почти все эти идеи: необходимость завоевания жизненного пространства для немецкого народа, теория неполноценности славян, евреев и другие, уже использовались германской правящей верхушкой для обоснования участия Германии в Первой мировой войне; фашисты всего лишь развили эти идеи и попытались реализовать на практике1. Не было ничего оригинального и в создании Гитлером тоталитарного государства с ликвидацией политических партий и свободы слова. Уже в середине 1932 г. канцлер Ф.Папен совместно со своим «кабинетом баронов»2 подготовил план изменения германской конституции, который предусматривал превращение Германии в авторитарносословное государство, управляемое небольшой группой консерваторов. Если бы против этого плана не выступил неожиданно министр обороны Шлейхер, то, скорее всего, тоталитарное государство было бы в Германии создано еще до прихода к власти Гитлера 1

Впервые теорию об арийской расе и о расовой вражде между арийцами и семитами выдвинул француз А.Гужено в 1869 г. ([49] с.240) 2 «Кабинет баронов» - такое прозвище дали немецкому правительству во главе с Ф.Папеном, руководившему страной с 1 июня 1932 г. и почти до самого прихода Гитлера к власти. Его так назвали потому, что из 10 членов правительства 6 министров были дворянами, а двое – директорами промышленных корпораций.

520 ([76] с.146). Как видим, план действий был в своих основных элементах разработан олигархией без участия Гитлера и его партии, проблема состояла лишь в том, что не было хороших исполнителей, которые бы взялись его реализовать1. Таким исполнителем и стал в конечном счете Гитлер. Не вызывает сомнения и то, что германская олигархия сыграла ключевую роль в его выдвижении на пост главы правительства. Сегодня хорошо известно, что для «раскрутки» любой партии и политического деятеля требуются две важные вещи – деньги, желательно побольше, и широкий доступ к средствам массовой информации. Гитлер в 1932-1933 гг. получил и то, и другое. Как указывает Д.Абрахэм, в Германии существовал специальный фонд, который формировался на средства крупной промышленности и финансировал деятельность политических партий. «Управляющими» или распорядителями этого фонда были крупные промышленные магнаты - Крупп, Зильверберг, Ройш, Фёглер и Шпрингерум. В конце 1932 г. ими было принято решение о начале финансирования партии Гитлера, к этому решению присоединилась также одна из крупных ассоциаций немецкой промышленности (Лангнамферайн), которая также начала финансирование нацистской партии ([126] p.321). Были и другие промышленные магнаты, финансировавшие фюрера – Тиссен, Борзиг и т.д. Активную роль в оказании поддержки нацистам сыграл также Ялмар Шахт – крупный немецкий финансист, глава Центрального банка, который в дальнейшем занимал важные посты в правительстве, сформированном Гитлером. Некоторые данные свидетельствуют о том, что финансирование Гитлера германскими магнатами началось уже в 1920-е годы. Так бывший канцлер Германии Г.Брюнинг в своем письме У.Черчиллю 28 августа 1937 года писал: «Я не хотел и не хочу сейчас по вполне понятным причинам открывать информацию, что с октября 1928 года самыми крупными и постоянными жертвователями средств для Нацистской партии были главные управляющие двух крупнейших берлинских банков, оба иудейского вероисповедания, один из них лидер сионистов в Германии» ([27] с.176). После того, как ведущие магнаты приняли решение об оказании поддержки НСДРП, никто уже не спрашивал у остальных бизнесменов, хотят они финансировать Гитлера или нет. Как пишет Х.Джеймс, «если они [бизнесмены] проявляли какие-либо колебания, их начинали запугивать… Шахт собирал деньги с промышленников для нацистской партии при помощи прямолинейной силовой тактики. На собрании нацистских лидеров и бизнесменов почти не было никаких обсуждений. Нацисты сначала делали свои выступления; затем Шахт вставал и говорил лишь пять слов: А теперь, господа, прошу Вас к кассе» ([225] p.188). И бизнесмены шли сдавать свои деньги фашистским лидерам. Помимо денег, Гитлер получил также доступ к средствам массовой информации и к используемым ими политическим технологиям воздействия на общественное мнение, которые ему обеспечил медиамагнат А.Гугенберг2. В частности, деятельность Гитлера и нацистской партии стали регулярно освещать, разумеется, в выигрышном свете, в еженедельных выпусках теленовостей, которые готовили в империи медиамагната, а также в принадлежавших ему газетах [201]. Гугенберг обеспечил ему также поддержку одной из правых политических партий (НННП), лидером которой он являлся. Возможно, активное участие Гугенберга объясняется страхом разоблачения, поскольку он был замешан в коррупции, о чем выше уже было сказано. Но так или иначе, мы видим еще одного крупного магната, активно помогающего Гитлеру придти к власти.

1

Даже свастика была придумана правыми реакционными кругами задолго до того, как ее использовали фашисты в качестве своего символа. Так, уже во время Капповского путча 1920 г., организованного крупным землевладельцем Каппом и генералами Лютвицем и Яговым, при поддержке генерала Людендорфа, часть путчистов имела свастику на касках ([76] с.94). 2 Гугенберг был владельцем газетной империи и крупнейшей немецкой киноиндустрии «UFA»

521 Наконец, немало этому способствовали и помещики. Как указывает Д.Абрахэм, все они голосовали за нацистскую партию ([126] p.111). А президент Гинденбург и его сын Оскар, которые сами были помещиками, сыграли в восхождении фюрера решающую роль. Ночью 22 января 1933 г. на даче Риббентропа состоялась встреча Гитлера с Оскаром, во время которого он (предположительно) шантажировал того разоблачениями участия в коррупционных сделках и одновременно обещал отблагодарить семью президента, если станет главой правительства. Судя по всему, эта встреча стала решающей - спустя несколько дней президент Гинденбург назначил Гитлера канцлером ([76] с.148-150). Так в полном соответствии с немецким законодательством фашистский фюрер получил власть. Среди тех, кто способствовал выдвижению Гитлера, следует выделить также Ф.Папена и его «кабинет баронов», которые, как уже говорилось, еще до прихода Гитлера готовили введение тоталитарного режима. Но они же способствовали установлению власти фашистов. Так, в марте 1932 г. полиция обнаружила документы, свидетельствовавшие о том, что нацисты готовят государственный переворот. После этого канцлер Брюнинг выпустил декрет о роспуске нацистских штурмовых отрядов. Но как только в июне 1932 г. канцлером стал Папен, он тут же отменил этот декрет, после чего штурмовики почувствовали себя хозяевами страны и начали устанавливать свой порядок на улицах ([76] с.141-143). Кроме того, в июле 1932 г. Папен под надуманным предлогом сместил правительство Пруссии, крупнейшей германской земли, и объявил себя прусским рейхскомиссаром, что было антиконституционным шагом1. А в дальнейшем он уговаривал Гинденбурга назначить канцлером Гитлера. Таким образом, Папен и его правительство не только легализовали деятельность нацистских штурмовых отрядов и агитировали за приход Гитлера к власти, но и начали проводить антиконституционные меры, направленные на введение тоталитарного режима и разгон местных органов власти – меры, которые в дальнейшем продолжил Гитлер. Судя по всему, немаловажную роль сыграли указанные выше персоналии и в том, что НСДРП совершила окончательный поворот вправо и освободилась от своего левого крыла, слишком рьяно выступавшего против крупного бизнеса. В частности, Шахт и Зильверберг утверждали, что нацистскую партию можно «приручить», заставить ее изменить свою программу. Шахт прямо заявлял, что стремится сформировать у нацистской партии «правильную» экономическую платформу ([126] p.320), которая, разумеется, должна была включать отказ от всякой враждебной риторики и действий в отношении крупного бизнеса. Зильверберг утверждал, что нацистскую партию можно привести к платформе Немецкой национальной партии (ННП) – партии крупного бизнеса, и что нацисты, придя к власти, смогут осуществить в стране «непопулярные, но необходимые меры» (в том числе снижение зарплаты рабочим), чего не могут нынешние правительства ([225] pp.185, 167). А после «ночи длинных ножей» 30 июня 1934 г., когда были перебиты руководители штурмовых отрядов Рема и другие лидеры и активисты НСДРП, придерживавшиеся левых взглядов, президент Гинденбург выразил благодарность Гитлеру как «спасителю немецкой нации» и заметил, что давно надо было кончать с этой «бандой гомосексуалистов» ([76] с.197). Итак, мы видим, что в выдвижении Гитлера и даже в формировании его праворадикальной политики активную роль сыграли промышленные магнаты (Крупп, Зильверберг, Ройш, Фёглер, Шпрингерум, Тиссен, Борзиг), крупный финансист и государственный чиновник Шахт, два финансовых магната (руководители берлинских банков), медиамагнат Гугенберг, представитель помещиков и генералитета Гинденбург, а также представитель обедневшей дворянской семьи Папен и его «кабинет баронов». Можно ли сказать, что все они представляли «крупных промышленников», как об этом пишут некоторые историки (а потом другие их в этом опровергают)? Очевидно, что нет.

1

Х.Джеймс даже называет эту акцию «путчем Папена» в Пруссии ([225] p.84).

522 Но почему вообще речь идет только о «промышленниках»? Было бы смешно полагать, что в таком сложном социально-политическом явлении, как приход к власти фашистов, люди разобьются по какому-то отраслевому или иному надуманному признаку: промышленность – за, все остальные отрасли – против1. Выше уже было показано, что олигархия – более сложное явление, чем «крупные промышленники» или даже чем «большой бизнес». Она включает всех тех промышленников, финансистов, земельных собственников, чиновников, политиков, криминальных авторитетов и прочих лиц, которые не ставят ни во что интересы окружающего их населения, а выше всего ставят свои собственные интересы, причем добиваются собственной выгоды как раз за счет ущемления интересов окружающего населения. Конечно, в условиях кризиса коррупции интересы общества страдают более всего от концентрации производственных активов, порождающей экономический кризис, это и является основной причиной кризисов коррупции. Но это не значит, что любой представитель крупного бизнеса или любой крупный собственник является частью олигархии. Кроме того, олигархия также неоднородна, что также было выше показано (Фуггеры - Валленштейн, Ротшильды – Родес и т.д.). Есть более оголтелая и отвязанная ее часть, готовая пускаться во все тяжкие, а есть более умеренная часть. По-видимому, в восхождении Гитлера решающую роль сыграли именно первые, да и сам нацистский фюрер и его соратники были частью этой наиболее оголтелой и отвязанной части олигархии, ее передовой отряд. Но преемственность этого передового отряда во всех его теориях и начинаниях по отношению ко всему, что было в течение многих десятилетий наработано германской правящей верхушкой, выше была показана2. 16.8. Что за строй утвердился в Германии при Гитлере? Про Гитлера и Третий рейх написаны горы книг. Но они не дают ответа на один важный вопрос – а что, собственно говоря, за социально-экономическая система утвердилась в Третьем рейхе? Большинство авторов, не особенно задумываясь над этим вопросом, по привычке считают ее капитализмом, таким же, какой был в Веймарской республике. Но некоторые отмечают очень сильное сходство этого «капитализма» со сталинской моделью социализма – такая же плановая экономика, с такими же пятилетками и с таким же массовым трудом заключенных в лагерях. Ничего подобного никогда не было в других странах Запада. А иные авторы и вовсе убеждены, что Гитлер в Германии построил то же самое, что Сталин построил в СССР. На самом деле это были совершенно разные социально-экономические системы. В СССР не было частной собственности на средства производства, соответственно, там не было ни промышленных магнатов, ни помещиков. Поэтому даже принудительный труд осуществлялся на благо всего государства и общества, в то время как в Германии заключенные концлагерей работали на частных заводах, а интернированные «рабы» - на частных землях, следовательно, и те, и другие работали не столько на благо Германии, сколько на благо владельцев этих земель и заводов. Да и социальная система Третьего рейха, как будет показано ниже, очень сильно отличалась от той, что была в социалистических странах. Не говоря уже о том, какая ненависть и настоящий антагонизм были у Гитлера и его соратников по отношению к СССР и ко всем «коммунистическим режимам». Таким образом, совершенно очевидно, что в Третьем рейхе сложилась какая-то особая социально-экономическая система, какой-то особый строй, отличный и от социализма, и от капитализма. 1

С тем же успехом, к примеру, можно было бы предположить, что все люди высокого роста должны были поддерживать Гитлера, а все малорослые - выступать против него. 2 Как будет показано далее, немалую роль в «воспитании» Гитлера сыграла и англо-американская олигархия.

523 Итак, давайте рассмотрим, каковы были основные черты экономического устройства Третьего рейха, а затем перейдем к его социальному устройству. Первое, что бросается в глаза – его экономика была нерыночной (то есть некапиталистической). Вообще есть ряд признаков, по которым можно отличить нерыночную экономику от рыночной. Одним из таких признаков являются фиксированные или контролируемые государством цены и зарплата. Типичным примером в этом отношении являются СССР и другие социалистические страны XX века. В Германии при Гитлере мы видим похожую ситуацию – государство жестко фиксирует и заработную плату, и цены ([225] pp.415, 417; [76] с.201). Другим признаком может служить существование в Германии системы множественных валютных курсов – как указывает А.Патрушев, там существовало более 200 различных курсов марки ([76] с.200). Нечто похожее было и в СССР, когда для экспортеров и импортеров разных товаров существовали разные курсы и коэффициенты пересчета валюты в рубли, не говоря уже о том, что был официальный курс рубля и курс черного рынка, которые сильно друг от друга отличались. В рыночной экономике мы не видим ничего подобного, поскольку это противоречит ее базовым принципам и законам ее функционирования, здесь мы всегда видим единый валютный курс. Существовали в Германии при Гитлере и четырехлетние хозяйственные планы, подобно тем пятилетним планам, что были в СССР - тоже атрибут нерыночной экономики. Наконец, мы видим еще один важный признак, отличающий нерыночную экономику от рыночной. Как пишет Х.Джеймс, в Германии в эпоху Третьего рейха происходило «непрерывное ухудшение качества потребительских товаров, очевидное для общества. Если представить, какой была бы Германия, если бы не было войны, то в условиях политики, проводимой нацистами, это была бы страна с низкой заработной платой и высоким уровнем инвестиций, которая производила бы все более дешевые и все более дрянные товары» ([225] p.417). То же самое, как мы знаем, происходило и в СССР в последние десятилетия его существования. Как видим, отличительной чертой Третьего рейха было не только постоянное ухудшение качества товаров, но и неэффективное использование ресурсов. Раз уровень инвестиций высокий, а качество товаров при этом все время падает, это означает, что значительная часть инвестиций и ресурсов просто «зарывается в землю», как это было и в Советском Союзе в 1970-1980-е годы. Отсюда вытекает еще один вывод, который делает Х.Джеймс: данные о высоких темпах роста национального дохода Германии, который по официальной статистике с 1933 г. по 1937 г. удвоился, на самом деле сильно завышены ([225] p.419). Это происходило потому, что значительная часть товаров в нерыночной германской экономике производилась без учета реального потребительского спроса и не была никем востребована. Так же как в СССР, такие товары шли на склад, потом годами там лежали и, в конце концов, приходили в негодность. Но их производство отражалось в национальной статистике и показывалось как прирост национального дохода, в то время как в действительности могло иметь место даже его падение, поскольку ресурсы и труд, потраченные на производство ненужных товаров, должны были быть вычтены из национального дохода. Итак, мы видим в Третьем рейхе нерыночную экономику. Но, вместе с тем, нацисты не проводили никакой массовой национализации предприятий и земель, как это было в социалистических государствах, и те, и другие по-прежнему оставались в частной собственности. Более того, концентрация промышленной и земельной собственности в Третьем рейхе была очень высокой, возможно, даже более высокой, чем в 1920-е годы. Кроме того, многие крупные промышленники стали министрами. А это означает, что в Германии по-прежнему существовала сильная олигархия, и что она по-прежнему контролировала экономическую политику государства.

524

Режим восточной деспотии производственные активы – в руках олигархии, вместо свободного рынка – плановая или регулируемая экономика

производственные активы – в руках среднего и малого бизнеса, страны/регионы экономически обособлены друг от друга при помощи протекционизма

Рыночная экономика

Власть олигархии

Нерыночная экономика

Национальная демократия Низкая коррупция

государственная и коллективная собственность на производственные активы, вместо свободного рынка – плановая или регулируемая экономика

Глобальный олигархический капитализм производственные активы – в руках монополий, страны/регионы тесно связаны между собой экономически посредством глобализации

Высокая коррупция

Социализм

Власть народа

Схема IV. Типы социально-экономических систем в развитых цивилизациях*

*то есть в цивилизациях, прошедших фазу освоения территории и достигших высокой плотности населения

Как можно назвать такую социально-экономическую систему, которая основана на нерыночной экономике и, в то же время, на преобладании крупной промышленной и земельной собственности, сконцентрированной в руках небольшой группы магнатов и помещиков? Как уже было сказано, человечество за тысячи лет своего существования изобрело не так много экономических систем. Если мы исключим феодализм, который является совершенно особой системой, возникающей в условиях редкого населения, то таких принципиально отличных друг от друга систем в истории цивилизаций было всего четыре, все они представлены на Схеме IV. Они отличаются друг от друга лишь по двум основным признакам: рыночные – нерыночные и олигархические – неолигархические системы. Но именно эти два признака являются ключевыми1, поэтому смешать и спутать эти четыре системы практически невозможно, что выше уже было показано на ряде конкретных примеров (см., например, главу XIII). Точно так же невозможно придумать и какую-то пятую систему2. Впрочем, если Вам интересно, то можете попробовать – поискать такую в истории цивилизаций. Но, скорее всего, такая «пятая» система окажется просто одной из этих четырех, либо это будет общество, находящееся в процессе трансформации от одной из этих четырех систем к другой. Как видно на Схеме IV, нерыночная олигархическая экономика Третьего рейха относится к уже встречавшейся нам экономической системе, которую экономисты называли экономикой восточного типа или «восточным способом производства. Но 1

Первый признак использовался для классификации экономических систем, например, Организацией Объединенных Наций, которая в официальных публикациях в XX веке делила все развитые страны на две группы: страны с рыночной и с нерыночной («централизованно планируемой») экономикой. Что касается второго признака (олигархические – неолигархические системы), то исключительная роль олигархии и крупной частной собственности в истории человечества была выше продемонстрирована. Поэтому именно эти два признака следует считать ключевыми при классификации социально-экономических систем. 2 Исключая системы, существующие на редконаселенных территориях: чаще всего это феодализм, но может существовать и общинный социализм, примеры которого тоже встречаются в истории.

525 поскольку любая экономическая система неразрывно связана с определенной социальнополитической системой, то в целом речь идет о той же самой социально-экономической системе, которая существовала во Франции при «старом режиме» и в ряде восточных государств: в Египте и Персии в античности, в Китае и Индии во II тысячелетии н.э. (см. п. 13.3), - и которая была названа выше режимом восточной деспотии. Нас не должна смущать внешняя несхожесть этих цивилизаций. Лидеры немецких нацистов со свастикой на рукавах внешне совсем не похожи на французских аристократов XVII-XVIII веков и еще менее похожи на китайских мандаринов. Но дело не во внешней схожести, а в одинаковом типе социально-экономического устройства общества, которое предопределяет и одинаковые законы его развития (или его упадка). Мы рассмотрели выше основные черты экономического устройства Третьего рейха. Давайте теперь рассмотрим его социальное устройство, чтобы понять, действительно ли оно походило на то социальное устройство, какое существовало в указанных государствах. Первая отличительная черта всех указанных режимов – там везде была сильная олигархия. Это проявлялось не только в концентрации крупной собственности в руках небольшой группы людей, но и в том, что эта группа активно участвовала в управлении страной. Например, во Франции крупная аристократия не только имела самую крупную собственность, но и занимала самые крупные государственные должности, такая же картина существовала и в других режимах восточной деспотии. В Германии эпохи Третьего рейха мы видим немало подобных примеров. Так, министром экономики стал директор крупнейшей в Германии страховой компании К.Шмидт. А один из директоров концерна ИГ Фарбен стал генеральным комиссаром в химической промышленности страны. Происходил и обратный переток – лидеры нацистской партии сами становились крупными промышленными магнатами и помещиками. Так, Герман Геринг был, как пишет А.Патрушев, фактическим руководителем немецкой экономики; и одновременно он стал хозяином акционерного общества «Рейхсверке Герман Геринг» («Заводы Германа Геринга»), нового концерна, созданного в железорудной промышленности ([76] с.201-203). В конечном счете, все это вело к одному результату – исчезали всякие различия между крупными чиновниками и магнатами, это были, как правило, уже одни и те же персоналии. С этим связана вторая отличительная черта режимов восточной деспотии: коррупция. Вообще сращивание крупных собственников и крупных чиновников в одном лице должно было привести к немыслимой коррупции, примеры которой применительно к этим режимам приводились в главе XIII. И если эта коррупция не приводила к немедленному развалу и краху указанных государств, то лишь благодаря нерыночному характеру их экономики. Те же причины сдерживали коррупцию в Третьем рейхе. Несмотря на то, что коррупция и взяточничество, по утверждению А.Патрушева, там достигли «неимоверного размаха» ([76] с.198), но экономика страны от этого не разваливалась, а продолжала функционировать. И причина состояла в ее нерыночном характере. К примеру, мы видели выше, что одним из любимых источников крупных прибылей олигархии в разные эпохи были товарные спекуляции. Но в Третьем рейхе цены были жестко фиксированы, что сильно уменьшало для спекулянтов эту возможность быстрого обогащения. Непросто было и крупным взяточникам. Во все эпохи они обычно прятали ворованные деньги за границей, где их легко было спрятать от «ока государева». А в Третьем рейхе это было сделать практически невозможно, поскольку покупка иностранной валюты и переводы денег за границу жестко ограничивались. Третьей характерной особенностью указанных режимов являлось наличие сословий. Хотя в Третьем рейхе их официально как бы не существовало, но фактически шло их быстрое формирование. Наиболее явным примером такого формирующегося сословия являлась сама нацистская партия. Как пишет А,Патрушев, «члены партии не подчинялись законам государства, в частности, они не могли привлекаться к обычной уголовной или гражданской ответственности. Совершивший преступление член НСДАП

526 вначале исключался партийным судом из ее рядов, а лишь затем как рядовой гражданин Германии предавался обычному уголовному суду. Но большей частью партийные суды находили, что партийцем-преступником “двигали истинно национал-социалистические побуждения, а не какие-либо низкие намерения”» ([76] с.190). Если мы посмотрим, было ли когда-либо в истории подобное выведение большой группы людей за рамки обычного суда и вообще за рамки ответственности по совершаемым ими проступкам, то единственным бросающимся в глаза примером является дворянство во Франции, Польше, России и в большинстве других стран Европы в феодальную эпоху. Можно предположить, что, если бы Третий рейх просуществовал в течение хотя бы одного или двух поколений, то членство в НСДРП окончательно трансформировалось бы в аналог дворянского сословия. С другой стороны, все те, кто были по тем или иным признакам в Третьем рейхе причислены к лицам «неарийского» происхождения (евреи, славяне, дети смешанных браков и т.д.), по существу представляли собой сословие изгоев, что-то типа касты неприкасаемых в Индии. Им запрещалось вступать в брак, а также во внебрачные отношения с «арийцами», для них исключалась возможность любой государственной службы, были введены ограничения на работу по ряду престижных профессий и т.д., вплоть до конфискации имущества и физического уничтожения этих людей ([76] с.279-282). Кстати говоря, похожее «сословие изгоев» существовало и во Франции при «старом режиме»: гугеноты, которым запрещалось вступать в брак с католиками, их преследовали, изгоняли из страны, убивали и т.д. Можно привести и такую отличительную черту режимов восточной деспотии, как жесткая регламентация поведения для каждого сословия и каждой социальной группы. В Третьем рейхе мы тоже видим соответствующие примеры. Так, для всех незамужних женщин моложе 25 лет была введена обязательная трудовая повинность, а замужним женщинам, наоборот, работать не рекомендовали, более того, их повсеместно в Германии увольняли с работы. Получалось, что незамужних, не желавших работать, заставляли это делать насильно, а замужних, желавших работать, так же насильно увольняли. Всем членам НСДРП, как дворянам во Франции, предписывалось ходить повсюду в определенной единообразной одежде, чтобы отличать их от остального населения. Всех юношей «арийского происхождения» с 14 до 18 лет в обязательном порядке забирали из семей и направляли в гитлерюгенд, где они пребывали в военизированных лагерях, а всех девушек с 14 до 18 лет точно так же направляли в Союз немецких девушек1, при этом у всех этих юношей и девушек была единая униформа ([76] с.207-209). Во Франции при «старом режиме» у каждого сословия (крестьяне, ремесленники, буржуазия, дворянство) были свои правила поведения и свой стиль одежды, по которому можно было безошибочно мгновенно определить, к какому сословию относится тот или иной человек. Наконец, еще одна отличительная черта режимов восточной деспотии – все они были абсолютными монархиями. В Германии мы видим аналогичную ситуацию. Здесь уже в 1934 г. (после смерти Гинденбурга) была отменена должность президента и введен новый институт – «фюрера» (вождя)2, который имел много общего с институтом абсолютной монархии. Так, солдаты и офицеры Третьего рейха приносили присягу на верность не конституции и государству, а лично Гитлеру (!), как это всегда бывало в монархических государствах ([76] с.197). Фюрер считался полубогом, подобно другим абсолютным монархам. Его упоминание должно было вызывать у немцев благоговейный трепет и выражение знаков почтения, подобно тому как, к примеру, это происходило в России до Революции при упоминании царя. Но немцы должны были при этом еще вскакивать и вытягивать руку вперед. Причем, этот культ фюрера насаждался целенаправленно. Вот что пишет А.Патрушев: «Важнейшей функцией официального 1

Параллель с комсомолом в СССР здесь плохо прослеживается, поскольку комсомол был делом добровольным, и было немало юношей и девушек, кто не вступал в его ряды. Кроме того, у комсомольцев не было ни униформы, ни военизированных лагерей. 2 При этом Гитлер являлся одновременно и фюрером, и рейхсканцлером, и главой НСДРП.

527 искусства была пропаганда культа фюрера, которому приписывались все добродетели, какие только можно вообразить. Особенно велика была в этом роль прессы, кинематографа и поэзии. В необозримом море стихотворных восхвалений А.Гитлер одновременно и велик, ибо “указывает путь к звездам”, и скромен, “как ты и я”. Искусство убеждало, что образ фюрера навечно запечатлен в сердцах народа, который он ведет “к свободе и хлебу”… Культ вождя выработал и особый ритуал. Во всех учреждениях и учебных заведениях обязательно должен был висеть портрет Гитлера, перед которым всегда стояли свежие цветы как символ неугасающей народной любви. Ритуалу был вынужден подчиняться и сам Гитлер» ([76] с.216). Последнее особенно примечательно – в СССР в период сталинского культа личности не было ничего похожего на такие официально установленные обязательные ритуалы: с портретом фюрера, цветами, обязательным приветствием «Хайль Гитлер», вскидыванием рук и т.д., - ритуалов, которым должен был подчиняться и сам диктатор.

Слева: Да! Фюрер, мы идем за тобой! (плакат Третьего рейха) Справа: картина «Настоящий человек» (http://nazi-aesthetics.narod.ru)

Все вышесказанное показывает, что в отличие от культа Сталина, который возник стихийно на волне послевоенного народного энтузиазма (см. [60] п. 23.3), культ фюрера создавался вполне сознательно и складывался в устойчивый социальный феномен феномен абсолютной монархии. Для Сталина не было введено никаких принципиально новых должностей, он в течение жизни занимал должности генсека партии, председателя правительства и главнокомандующего Вооруженных сил, существовавшие и ранее. В Германии же «фюрер» был не просто новой «должностью», он был новым политическим институтом, насаждаемым всей властной машиной и имевшим с самого начала многие характерные черты института абсолютной монархии. И если бы Третьему рейху удалось просуществовать более одного поколения, то скорее всего, сегодня историки бы писали о том, что в Германии после 1933 года был восстановлен монархический режим, существовавший в стране до 1919 года1. В целом мы опять видим любопытный исторический феномен, который мы уже наблюдали при рассмотрении «старого режима» во Франции. Общества, совершенно разные по своей культуре, но имеющие одинаковую социально-экономическую систему, действительно имеют между собой много общих черт (в этом можно также убедиться, 1

В сущности, для того чтобы окончательно превратиться в монархию, институту фюрера не хватало лишь узаконенной процедуры передачи власти фюрера его наследнику или преемнику.

528 сравнивая между собой, например социалистические страны XX века – СССР, КНР, Кубу и т.д.). Но самой важной чертой, общей для всех режимов восточной деспотии, было то, что они не были способны к устойчивому саморазвитию и обрекали свои общества на отставание по отношению к своим соседям. Все они рано или поздно это понимали и пытались решить эти проблемы за счет масштабных внешних завоеваний (подобно Людовику XIV и персидским царям в эпоху античности). Конечно, Третий рейх в этом ряду занимает особое место, ведь планы по завоеванию «жизненного пространства» германская правящая верхушка вынашивала еще с конца XIX в., Гитлер был на это нацелен с самого начала. Но, судя по всему, он осознавал, что Германия проигрывает в экономическом соревновании с Западом (с США, Францией и Великобританией), а возможно, и с Востоком (СССР), и раз так – то рано или поздно его собственной власти в Германии мог прийти конец1. Поэтому его ставка на глобальную войну в Европе была не только чудовищной авантюрой, но и, судя по всему, обдуманным решением, попыткой решить посредством войны то, что не удавалось решить при помощи мирного строительства.

Да здравствует Германия! Плакат Третьего рейха (http://nazi-aesthetics.narod.ru)

16.9. О причинах победы фашизма в Германии и Италии Выше уже было сказано о том, что тоталитарные и полицейские режимы в период между двумя мировыми войнами установились в большинстве суверенных стран мира, сказано было и о причине этого феномена (глобальный кризис коррупции). Давайте в заключение попытаемся понять, почему же именно в Германии (а также в Италии) утвердился самый оголтелый вариант таких режимов – фашистский режим. Конечно, можно принять упомянутое выше мнение о том, что сыграла свою роль обида немцев за поражение в Первой мировой войне и за несправедливый и обидный для национального самосознания Версальский мирный договор. Но Версальский договор был навязан Германии Западом - прежде всего, Францией, а также Великобританией и США. Гитлер же и его партия вовсе не собирались мстить за это Западу. Во Франции они 1

Как указывает Х.Джеймс, в Германии перед Второй мировой войной были очень сильны ощущения того, что экономический рост и высокая занятость держатся лишь за счет военных заказов, и как только закончится перевооружение армии и военные заказы пойдут на убыль, сразу начнется экономический кризис и предприятия остановятся ([225] p.385).

529 оккупировали лишь 2/3 территории страны. А могли бы оккупировать Францию полностью, ничего им не мешало, как они это сделали со всеми другими странами. Кроме того, в отношении французов никакого геноцида немцы не устраивали, в отличие от евреев и славян. Да и вообще Гитлер с самого начала заявлял, что главные враги немецкой нации – евреи и коммунисты, ну и заодно все славяне, как «неполноценная раса». В частности, в соответствии с планом «Ост» (колонизации Восточной Европы), 85% населения Польши, 75% - Белоруссии и 64% - Западной Украины (всего – 30 миллионов человек) предполагалось уничтожить или переселить в Западную Сибирь, а оставшиеся должны были стать фактическими рабами немецких колонистов, переселяемых на эти территории ([76] с.268; [201]). Соответственно, всех евреев нацисты хотели побудить к эмиграции в Палестину, а оставшихся – уничтожить. Но ни евреи, ни славяне, ни коммунисты не имели никакого отношения к Версальскому мирному договору. В отличие от французов, которых даже в плену немцы содержали во вполне приличных условиях, и из 1,5 млн. французских солдат и офицеров, взятых гитлеровцами в плен, почти все в 1945 году вернулись домой (а советские военнопленные намеренно уничтожались, и почти никто домой не вернулся). Получается, что Франции, стране, виновной больше всех в «Версальском позоре», были сделаны особые привилегии. Как-то плохо это вяжется с «комплексом унижения» германской нации и «жаждой мести» за «Версальский позор»1. Похоже, этот «комплекс унижения» сильно преувеличен или просто выдуман историками, и действительные причины прихода фашистов к власти и их агрессии против своих соседей – совсем иные. Кроме того, Германия была не единственной страной, где к власти пришли фашисты, подобный же режим установился в Италии. Приход к власти фашистов в этой стране невозможно объяснить итогами Первой мировой войны. Италия, в отличие от Германии, не проигрывала Первую мировую войну, она, наоборот, оказалась среди победителей и получила в результате войны территориальные и финансовые приобретения. В частности, она получила в результате войны Трентино, Триест, южный Тироль и Истрию. Кроме того, США списали 80% долга, предоставленного Италии за время войны и отсрочили выплаты по оставшейся части; ни одна другая страна не получила от США такого щедрого подарка ([41] с.373). Как писал В.Войтинский, который много раз в те годы бывал в Италии и хорошо знал ситуацию в этой стране, «в сравнении с ее вкладом в общую победу, она [Италия] получила, возможно, больше, чем любой другой член Антанты. Тем не менее, люди полагали, что кто-то их обманул…» ([318] p.436). Главной проблемой для Италии в 1920-х годах, указывал Войтинский, была растущая анархия – безработица, непрерывные забастовки, дезорганизация транспорта и всех видов связи, а также отсутствие внятного правительства, способного взяться за решение этих проблем. В итоге население в массе одобряло действия фашистов, которые силовыми методами подавляли забастовки, наводили порядок на транспорте и т.д. ([318] p.437-439) Как видим, все очень похоже на Германию конца 1920-х – начала 1930-х годов. На этом фоне и выросло влияние Муссолини. Причем, сам он сначала был социалдемократом и придерживался левых взглядов, что не помешало ему в дальнейшем резко поправеть и стать ярым защитником крупного капитала. В последующем, указывает Войтинский, хотя он продолжал использовать левые революционные лозунги, но фактически от них отказался. Так, во время всеобщей забастовки итальянских металлургов рабочие захватили всю металлургическую промышленность в свои руки; а Муссолини со своими боевиками взялся «наводить порядок» и вернул заводы их прежним владельцам ([318] p.439). Как видим, метаморфоза, которую проделал Муссолини, очень напоминает то, что произошло с нацистской партией Гитлера в Германии: от левых социалистических лозунгов и программ к сотрудничеству с крупным капиталом. 1

Если бы они действительно имели место, Гитлер, хорошо чувствовавший настроения масс, постарался бы им угодить и «наказать» французов, подобно тому как президент Франции Клемансо во время Первой мировой войны поклялся, что он отомстит немцам и что «боши заплатят все до последнего гроша».

530 Следовательно, мы имеем дело с одним и тем же явлением. Да и сама идеология итальянского фашизма и его методы не слишком сильно отличались от тех, что были у германских фашистов. Таким образом, и в Германии, и в Италии между двумя мировыми войнами мы видим один и тот же феномен – власть захватила наиболее реакционная и оголтелая часть верхушки страны, состоящая из лидеров нацистских партий и поддерживавших их магнатов, землевладельцев и прочих представителей олигархии. Почему это произошло именно в указанных странах? Почему из всех европейских стран фашизм победил именно в Германии и Италии? Как мы видели, главный враг олигархии – это национальное самосознание. Только сильная нация способна противостоять олигархии, способна выдвигать общенациональных лидеров и формировать национальную элиту, болеющую за интересы всей нации, а не какого-то клана или узкой группы. Ни у Италии, ни у Германии в начале XX века еще не было такой сильной единой нации. Обе эти страны образовались из множества разрозненных государств лишь во второй половине XIX века, и их население еще не успело ощутить себя единой нацией. Даже сегодня процесс формирования этих наций еще не закончился: немцы и итальянцы продолжают делить себя на южных и северных, западных и восточных, что же говорить о том, что было в начале XX века. Вот этой раздробленностью нации и воспользовалась олигархия, а еще большему расколу общества помог марксизм, воздвигший дополнительные барьеры между «пролетариатом» и средними классами. 16.10. Гитлер и Вторая мировая война – «творение» мировой олигархии Запада Все, что говорилось ранее в настоящей главе, касалось внутренних причин и сил, способствовавших приходу в Германии к власти фашистов и развязыванию Второй мировой войны. Но немаловажную роль сыграли в этом и внешние силы: правящая верхушка ведущих стран Запада – Великобритании, США и Франции. К сегодняшнему дню историки собрали огромное количество фактов, свидетельствующих о том, что Гитлера в течение многих лет готовили в качестве лидера нацистской партии, финансировали его штурмовые отряды, вкладывали в его голову «правильные» идеи и установки, устраивавшие его спонсоров. И ведущую роль в этой подготовке с самого начала играла британская и американская разведка и британская правящая верхушка. Плотные контакты Гитлера с американской разведкой начались уже в 1922 г. 20 ноября 1922 г. военный атташе США капитан Трумэн-Смит встретился с никому тогда еще не известным Адольфом Гитлером, и тот его столь сильно заинтересовал, что к нему с того же дня приставили другого американского разведчика – Эрнста Ганфштенгля, который теперь будет неотлучно находиться в «свите» будущего фюрера вплоть до 1937 года ([102] с.77).

Эрнст Ганфштенгль – американский разведчик, взявший Гитлера под свою опеку

Уже начиная с 1923 г. Ганфштенгль организовал финансирование Гитлера, чего он и сам фактически не скрывал позднее в своих мемуарах. Так, в марте 1923 г. он лично ему

531 предоставил тысячу долларов – огромные по тем временам деньги ([102] с.80). В дальнейшем финансирование нацистов осуществлялось через Швейцарию, Швецию, Чехословакию и другие нейтральные страны. Как пишет немецкий историк И.Фест, «Осенью 1923 года Гитлер съездил в Цюрих и вернулся оттуда, как говорили, «с сундуком, набитым швейцарскими франками и долларовыми купюрами» ([114] 1, 271). Известно, что одним из спонсоров Гитлера, начавших его финансировать уже в 1922-1923 гг., был Генри Детердинг, глава англо-голландского нефтяного гиганта «Ройял Датч Шелл» ([102] с.74). Это зарубежное финансирование резко улучшило положение нацистской партии и способствовало началу роста ее популярности в Германии. Как отмечает российский историк Н.Стариков, первые нацистские штурмовые отряды имели весьма жалкий вид и, например, не могли даже собираться зимой, поскольку у них не было теплой обуви. Все резко изменилось после начала поддержки Гитлера англо-американскими спонсорами. Уже в январе 1923 г. во время партийного съезда в Мюнхене 5000 прекрасно и заново обмундированных штурмовиков маршировали перед своим вождем, были арендованы 12 площадок для проведения митингов, в городе были организованы народные гуляния и развлечения. Резко был увеличен тираж нацистской газеты «Фелькишер беобахтер», и с 1923 г. она стала выходить ежедневно ([102] с.39, 74). Те же банальные причины способствовали и быстрому росту численности нацистских штурмовых отрядов – всему их составу платили деньги, обеспечивали питанием и бесплатным обмундированием. Членство в штурмовых отрядах (СА) означало для немцев надежную хорошо оплачиваемую работу, достаток для семьи и уверенность в завтрашнем дне, что в условиях начавшейся Великой депрессии было особенно актуальным. К концу 1920-х годов благодаря мощным финансовым вливаниям главным образом иностранных спонсоров (и благодаря ужасной безработице и депрессии в стране) мощь гитлеровской партии и нацистских штурмовых отрядов неизмеримо возрастет. Так, на съезде нацистской партии в августе 1929 г. в Нюрнберге соберутся 200 тысяч членов партии, которые приедут туда в 30 специально заказанных поездах, перед фюрером промаршируют 60 тысяч штурмовиков. Отметим, что все это происходило еще до того, как немецкие магнаты и промышленники в конце 1920-х - начале 1930-х годов начали массированные вливания в НСДРП и рекламную кампанию Гитлера с использованием контролируемых ими средств массовой информации, что и привело к победе НСДРП на выборах и к приходу ее к власти. До этого Гитлера и его партию в течение 6 или более лет выращивали и пестовали главным образом его иностранные спонсоры – представители крупного капитала стран Запада. Не меньшую поддержку Гитлеру иностранные спонсоры оказывали и в дальнейшем, после захвата им власти в 1933 году. В последние дни существования Третьего рейха почти все финансовые документы нацистской партии, хранившиеся в Мюнхене, были уничтожены, поэтому полный список этих спонсоров неизвестен. Тем не менее, известно, что Гитлера финансировали также Прескотт Буш, отец президента США Джорджа Буша-старшего, и Рональд Гарриман – представитель еще одного богатейшего американского семейства [104]. Оба они входили в высшее руководство Союза акционерных банков США (UBC), от имени которого и осуществлялось финансирование Гитлера. В самом конце войны за сотрудничество с нацистами Союз акционерных банков по распоряжению президента Трумэна был ликвидирован. Помимо этого, Буш и Гарриман предоставляли финансирование Гитлеру и через другие структуры – в частности, через компанию Гарримана Браун Бразерс. Активно сотрудничал с Гитлером и англоамериканский миллиардер Рокфеллер. Известно, что даже в 1941 году его компания Стандард Ойл поставляла Гитлеру нефть, несмотря на то, что и Британия, и США находились в состоянии войны с Германией [104].

532

Прескотт Буш и Фриц Тиссен

Буш и Гарриман были директорами Союза акционерных банков (Union Banking Corp.), который финансировал Гитлера, а Тиссен являлся его главным акционером Именно благодаря беспрецедентному финансированию и технической помощи со стороны правящей верхушки Запада Гитлеру удалось в кратчайшие сроки создать в Германии мощную военную машину и начать Вторую мировую войну. Так, благодаря внешнему финансированию расходы Германии на вооружения с 1933 г. по 1939 г. выросли почти в 10 раз – с 1,9 млрд. до 18,4 млрд. марок. Вся немецкая армия по состоянию на январь 1933 г. насчитывала лишь 100 тысяч человек, а спустя лишь 6 лет, к моменту начала Второй мировой войны – 4,2 миллиона человек, то есть выросла в 42 (!) раза. Первые современные танки начали производиться в Германии лишь в 1938 гг., и лишь к 1941 году она обладала крупными и современными танковыми дивизиями. Но несмотря на это Гитлеру еще до начала Второй мировой войны удалось, благодаря помощи Британии и Франции, без всяких танков, а лишь при помощи политического давления, захватить всю Центральную Европу, которая и стала для Гитлера мастерской по массовому производству танков и другого вооружения1. Военно-воздушный флот Германии вплоть до 1937 г. и вовсе представлял собой смешную картину - он состоял из одних лишь «кукурузников», ничего другого, кроме них, немецкая промышленность производить не умела. Первый немецкий истребитель «Мессершмитт» появился в 1935 г., но в течение 1935-1936 гг. было произведено лишь три опытных образца. С 1937 г. они пошли в серию, но только с помощью Англии и США: «Мессершмитты» и многие другие немецкие военные самолеты первоначально оснащались английскими и американскими двигателями ([102] с.116-133). Помимо этого, как указывает американский историк Г.Препарата, в 1934 г. из США в Германию было тайно доставлено современное оборудование для авиационных заводов стоимостью 1 млн. золотых долларов, на котором начали выпускаться немецкие военные самолеты. Этот завод, построенный американцами, и заложил основу немецкого военного самолетостроения. А еще Германии для производства военных самолетов было предоставлено большое количество военных патентов от американских фирм «Пратт и Уитни», «Дуглас» и «Бендикс Авиэйшн». Ряд первоклассных военных самолетов Третьего рейха, например, знаменитые бомбардировщики «Юнкерсы», были фактически разработаны американцами и производились по американским патентам ([85] с.332-333). Эта прямая помощь Британии и США в создании современной военной промышленности и их помощь в аннексии соседних стран (Чехии, Австрии и т.д.), имевших собственную 1

Речь идет об аннексии Австрии и Чехии, осуществленной Гитлером в 1938-1939 гг. при прямом содействии Великобритании и Франции. Между тем, эти страны имели мощный военный потенциал. Например, чешские заводы «Шкода» между сентябрем 1938 г. и сентябрем 1939 г. произвели почти столько же военной продукции, сколько вся военная промышленность Англии ([54] с.670).

533 развитую военную промышленность, была неоценимым вкладом в перевооружение Германии, благодаря которому фашистскому фюреру удалось создать мощнейшую армию в Европе. Для чего же понадобилось правящей верхушке Запада создавать фашистского монстра, развязавшего Вторую мировую войну? Анализ, проведенный Н.Стариковым, В.Кожиновым и другими историками, показывает, что это делалось с единственной целью – уничтожение СССР-России. Подробно этот анализ приводится в третьей книге трилогии ([60] глава XXII). Но полагаю, что и без представленных там весьма убедительных доказательств очевидно, что правящая верхушка Запада выращивала Гитлера не для того, чтобы он шел завоевывать Англию, Францию и США (завоевание Франции было как раз «самодеятельностью» фюрера, поссорившей его с иностранными спонсорами), а для того, чтобы он двигал свои армии в обратном направлении – на Восток, на территорию России. Причина этого вполне понятна, и она вытекает из всего того, что мы уже знаем об олигархии вообще и о мировой олигархии в частности. Со времен Римской империи и до настоящего времени целью мировой олигархии являлось и является достижение господства над миром. И в первой половине XX века, как никогда ранее, мировая олигархия была очень близка к достижению этой заветной цели. Практически весь мир, включая Африку, Латинскую Америку, почти всю Азию и Европу, являлся в то время либо колониями Запада, либо зависимыми от него странами и территориями, которыми можно было легко манипулировать и которые всецело подчинялись приказам, поступавшим из Лондона, Вашингтона и Парижа. Единственным государством, не подчинившемся Западу, оставался СССР, который не только отвергал любые формы диктата со стороны последнего, но распространял по всему миру свою собственную, коммунистическую идеологию и культуру. И это воспринималось мировой олигархией Запада как угроза для своего мирового господства - ведь от СССР «вирусом неповиновения» могли заразиться и другие страны (что и случилось после 1945 года). Вот эта простая истина и объясняет то, каким образом возникла фашистская военная машина, развязавшая Вторую мировую войну, и почему эта война на Восточном фронте приняла форму войны на уничтожение – уничтожение Советского Союза и населявших его народов. Конечно, немалую роль в этом сыграла и немецкая олигархия, о которой выше говорилось и которая в течение многих десятилетий насаждала расистские теории и планы завоевания «жизненного пространства» на Востоке. Но без поддержки правящей верхушки всего Запада ничего этого не могло произойти. Поэтому Гитлера и Вторую мировую войну воистину можно считать «произведением» мировой олигархии Запада. Результатом стала страшная катастрофа. Число погибших в этой войне, по данным современных историков, составило, по меньшей мере, 70 миллионов человек, что эквивалентно населению крупной страны ([76] с.277). При этом, в отличие от Первой мировой войны, основные потери были среди мирного населения. Так, немецкие фашисты сознательно уничтожили более 20 миллионов мирных жителей, в основном на территории Советского Союза и Польши, в том числе несколько миллионов евреев1, помимо этого, более 7 миллионов было угнано в Германию в качестве «рабов», где они работали на немецких хозяев ([195] pp.468-469; [123] 30/2008 с. 29). Еще многие миллионы мирных жителей умерли от голода, лишений и в результате военных действий. Никогда еще в истории человечества не совершалось таких масштабных злодеяний и преступлений. Вместе с тем, проведенный выше анализ позволяет сделать вывод о том, что события, предшествовавшие Второй мировой войне (приход к власти фашистов), и сама война, не стали результатом каких-то особых обстоятельств, которые никогда ранее не возникали и никогда более не повторятся. Мы видим в целом повторение тех же явлений, которые и ранее происходили в истории – глобальный кризис коррупции, который привел 1

Признавая чудовищность холокоста евреев, следует иметь в виду, что еще более чудовищный холокост (по своим абсолютным размерам) был осуществлен немецкими нацистами в отношении славян: прежде всего, русских, украинцев, белорусов и поляков.

534 к возникновению мировой олигархии и к превращению человеческой цивилизации в «цивилизацию хищников». То же самое происходило и в другие эпохи глобальных кризисов коррупции, которые были выше описаны. Можно с уверенностью утверждать, что и нынешняя эпоха глобального кризиса коррупции XXI века, о которой пойдет речь в двух заключительных главах книги, не станет исключением из этого общего правила.

Глава XVII. Коррупция в США в эпоху империализма, «ревущих двадцатых» и Великой депрессии (конец XIX - середина XX в.) Подавляющее большинство авторов, пишущих об Америке, делится на две категории – одна ее всячески восхваляет, другая, не менее многочисленная, ее всячески ругает. При этом те, которые ее восхваляют, призывают учиться у Америки: учиться демократии, умению американцев работать и их умению бороться с коррупцией. А их оппоненты заявляют, что учиться, собственно говоря, нечему: американская демократия насквозь прогнила, коррупция в США цветет полным цветом, а американцы постепенно превращаются в нацию-паразит, которая живет за счет эксплуатации множества стран, расплачиваясь за их услуги обычными зелеными бумажками. Самое интересное, что и те, и другие по-своему правы. Просто первые пишут о тех Соединенных Штатах Америки, которые существовали в XIX веке и в середине XX века. Вторые же имеют в виду то государство, которое мы видим сегодня, в начале XXI века. Понять эту эволюцию США можно, лишь изучив их социально-экономическую историю или, по крайней мере, основные вехи этой истории с самого начала освоения Америки, что мы и сделаем ниже. Однако XX век в американской истории является поистине переломным. Поэтому основное внимание в настоящей главе будет уделено социальноэкономической истории США в первой половине XX века. 17.1. Пуританская Америка и американская демократия Существует множество мифов об Америке и ее истории. С одним из таких мифов, об особом «американском духе предпринимательства», мы выше уже познакомились (см. п. 15.2). Другим, не менее распространенным, является миф об особом историческом пути Америки, которая якобы развивалась и развивается по своим законам, отличным от тех, по которым развиваются другие страны. Однако изучение фактов показывает, что это не так. Так, в первой книге трилогии было показано, что в Северной Америке в XVII в. существовали феодальные отношения и одна из разновидностей крепостного права (контрактное рабство), что признается ведущими западными историками ([59] глава V). В частности, вся земля в первых английских, французских и голландских колониях Северной Америки принадлежала отдельным персоналиям или частным компаниям, власть которых в этих колониях мало чем отличалась от власти феодалов в средневековой Европе. Например, в английской колонии Вирджиния на начальном этапе (начало XVII в.) всей землей распоряжалась частная Вирджинская компания, а в колонии Мэрилэнд - лорд Калверт, которые получили соответствующее право от английской короны, подобно тому как феодальные вассалы получали право распоряжаться феодальной вотчиной от своего сюзерена. За малейшее нарушение трудового распорядка, установленного Вирджинской компанией в колонии Вирджиния, любой колонист, включая женщин и детей, подвергался суровым телесным наказаниям, включая избиение плетьми. А после нескольких таких нарушений его отправляли на британскую каторгу. Помимо такого отношения к свободным колонистам, значительную часть жителей колоний составляли контрактные рабы, такие же, каких мы видели в ряде британских и французских колоний в XIX в. (см. п. 14.3). Но только в роли контрактных рабов в XVII веке выступали не китайцы, индийцы и японцы, а англичане, французы и голландцы. О масштабах этого явления говорит тот

535 факт, что контрактные рабы составляли более половины иммигрантов, прибывавших в британские, голландские и французские колонии Северной Америки из Европы в первой половине XVII в. ([168] pp.55, 87-88, 62)1

Контрактные рабы XVII в. перед отправкой в американские колонии (реконструкция). Источник: www.history.org На фотографии воспроизведена шотландская пересыльная тюрьма начала XVII в., куда помещали всех «бродяг и попрошаек», которых затем высылали в качестве контрактных рабов в американские колонии. Бедность или отсутствие собственного дома считались достаточным основанием для такого наказания. В Америке их продавали как обычных рабов, единственное отличие состояло в том, что продавался не сам раб, а контракт на его использование в данном качестве; срок контракта обычно составлял от 3 до 7 лет.

Таким образом, мы видим, что детство американской нации ничуть не отличалось от детства большинства других наций. Еще до того, как нация успела сформироваться, как только основатели будущей американской нации высадились на малонаселенной территории Нового Света, тут же между ними возникли феодальные отношения и крепостное право. Однако этот период продолжался сравнительно недолго – в отличие, к примеру, от феодализма в Западной Европе, который длился много столетий. Одной из главных причин стала интенсивная иммиграция из Европы в Америку в течение XVII в. Она очень быстро создала в Америке рынок рабочей силы и сделала ненужными любые формы крепостного права, которое, как мы знаем, всегда возникает именно в условиях нехватки рабочей силы (низкой плотности населения). Но не меньшее значение имел и характер тех волн иммиграции, которые происходили в течение XVII в., а именно массовое переселение в Америку пуритан из Англии и протестантов из других стран Европы. Мы видели выше (главы XI-XII), что основным содержанием идеологии пуритан в ее первоначальном виде была борьба за очищение общества, борьба с деградацией общественной морали и коррупцией, откуда пошло и само название «пуритане». Рост коррупции и падение нравов в Англии в эпоху правления Стюартов вызывали среди них особенно резкие протесты против политики, проводимой английской правящей верхушкой. Но по мере роста этих протестов и по мере роста социальной напряженности в Англии пуритане подвергались все более сильным гонениям, которые достигли своего максимума при Карле I (1625-1649 гг.). Именно в этот период, предшествовавший гражданской войне 1640-х годов в Англии и казни Карла I, началась их массовая эмиграция в Америку. Так, только в течение 1630-1643 гг. в Америку переселились, по 1

Речь идет не только об английских колониях (Вирджиния, Мэриленд), но и о французской колонии Квебек в Канаде и о голландской колонии Новый Амстердам, позднее переименованной в Нью-Йорк после ее захвата англичанами.

536 меньшей мере, 65 тысяч английских пуритан ([41] с.20). Значительная их часть осела в Массачусетсе (столица – г. Бостон) и других колониях Новой Англии (северо-восток США). Пуритане основали множество поселений, в которых установили свои порядки и правила жизни. Эти правила были достаточно суровыми, что отражало суровость окружающих условий: тяжелый труд, отсутствие инфраструктуры и многих необходимых вещей, враждебность туземного населения и т.д. Но в дальнейшем именно пуритане, а также протестанты из других стран Европы, которые уезжали в Америку, спасаясь от преследований, сыграли огромную роль в становлении американской государственности и в развитии американской демократии. Как указывает российский историк Э.Иванян, идеи и представления пуритан о демократии, самоуправлении и гражданских свободах были в течение XVII-XVIII вв. использованы при выработке как уставов отдельных штатов Новой Англии (Коннектикута, Нью-Хэмпшира, Род-Айленда и т.д.), так и Декларации независимости и Конституции Соединенных Штатов Америки ([41] с.20). Пуритане также заложили в Новой Англии основы будущей американской системы образования и добились почти поголовной грамотности. Так, уровень грамотности в Новой Англии в 1640-1700 гг. достигал 95%, в то время как в Вирджинии грамотность среди мужского населения не превышала 54-60% ([41] с.27). Именно в пуританской Новой Англии сформировались и первые в Америке выборные органы самоуправления и именно она сыграла решающую роль в обретении Америкой независимости.

Американские колонии Великобритании накануне обретения независимости (выделены красным цветом). Источник: www.learnnc.org

Таким образом, мы видим, что те же самые силы и общественные движения (пуритане и их последователи), которые осуществили Английскую революцию, сыграли решающую роль и в устранении феодально-крепостнических отношений в Северной Америке, несовместимых с принципами демократии и гражданских свобод, и в становлении независимого американского государства. «Все люди, - гласила Декларация независимости США 1776 года, - созданы равными и наделены Творцом определенными неотъемлемыми правами, к числу которых относится право на жизнь, на свободу и на стремление к счастью… Если какой-то государственный строй нарушает эти права, то народ вправе изменить его или упразднить и установить новый строй, основанный на

537 таких принципах и организующий управление в таких формах, которые должны наилучшим образом обеспечить безопасность и благоденствие народа». Как видим, в Америке уже в 1776 г. было провозглашено право народа не только обладать личной свободой, но и иметь такой строй и такое правительство, которые его наилучшим образом устраивают, что в то время было революционной идеей даже для Европы, где этот основополагающий принцип демократии признавался лишь немногими государствами, не говоря уже о неевропейских странах. В Конституции США были зафиксированы еще несколько революционных идей, в частности, идея выборной президентской власти (которой в то время еще не было ни в одной стране мира) и идея сочетания сильной центральной власти с выборной демократической властью в штатах и округах. В целом можно утверждать, что Америка почти с самого начала стала своего рода полигоном, на котором были осуществлены идеи строительства демократического общества и другие прогрессивные идеи, выдвинутые в ходе Английской революции XVII века. И проводниками этих идей стали в первую очередь английские пуритане и их идейные последователи, иммигрировавшие в Америку в XVII-XVIII вв. Причем, Америка стала для реализации этих идей намного лучшим полигоном, чем сама Англия и другие страны Европы, поскольку в Америке этому не мешали сложившиеся политические и социальные институты и традиции (власть короля, существование палаты лордов, наличие сословий, аристократических титулов и привилегий и т.д.), а также накопившиеся застарелые социальные проблемы и конфликты. 17.2. За что и против кого воевали американцы в гражданской войне 1861-1865 гг.? Помимо идей, связанных с государственным устройством и демократией, еще одной идеей, «вымученной» английской нацией в ходе Английской революции, реализованной в XVIII в. в самой Англии и одновременно перенесенной на американскую почву, стала идея протекционизма – защиты национальной экономики от внешней конкуренции (см. п. 12.6.). Проводниками этой идеи, как и других идей Английской революции, тоже стали пуритане Новой Англии. Так, во многих штатах Новой Англии сразу после окончания войны за независимость (1783 г.) были введены импортные таможенные пошлины. Но после образования единого государства (Соединенных Штатов Америки) на базе 13 штатов в 1787 г. такая политика стала невозможной – необходимо было устанавливать единую систему таможенных пошлин для всех 13 штатов, чтобы экономика страны могла формироваться как единое целое. И в этом вопросе практически с самого начала возникли разногласия или, как пишут американские историки, «антагонизм» между пуританским Севером (Новой Англией) и рабовладельческим Югом ([41] с.92, 154). В отличие от Севера, хозяйничавшие на Юге плантаторы не собирались развивать никакую промышленность или инвестировать в передовые сельскохозяйственные технологии (для чего и требовалась защита в виде импортных пошлин). Вместо этого они собирались и дальше строить экономику Юга на выращивании сырья на экспорт (хлопка, табака, сахара и т.д.) и на использовании бесплатного труда негритянских рабов. И этот вопрос – широкое использование рабского труда негров – стал вторым важным пунктом разногласий между Севером и Югом. Фактически речь шла не просто о разногласиях или даже об «антагонизме», речь шла о существовании двух разных социально-экономических систем на Севере и на Юге США. Если на Севере (в Новой Англии) феодальные отношения и контрактное рабство были уничтожены, чему способствовала пуританская идеология свободы и демократии, то на Юге, где влияние пуритан и их идей было намного меньшим, этого, судя по всему, не произошло. Надо полагать, что феодальные отношения на Юге вовсе не исчезли в XVIII в., как на Севере, а просто контрактное рабство белых европейцев, существовавшее там в XVII в., в последующие полтора столетия трансформировалось в негритянское рабство, а

538 вотчины лордов и частных компаний, получивших изначально право распоряжаться колониальными землями, трансформировались в вотчины рабовладельцев-плантаторов1. Было принципиальное различие между Севером и Югом и в социальной структуре общества. Пуританское влияние на Севере привело к тому, что здесь господствовал средний класс. Как писал в конце XVIII века французский офицер С-Д.Кревкер, ставший в итоге американцем, в Америке вы не увидите «враждебный замок и высокомерный особняк, контрастирующий с глиняной хижиной и жалкой лачугой… Во всех наших жилищах видно радующее глаз единообразие достойного достатка» ([42] с.22). Французский писатель А.Токвиль, побывавший в Новой Англии в 1830-е годы, также восхищался американским эгалитаризмом, отсутствием сильного имущественного и социального неравенства. Совсем иной была ситуация на Юге страны. Так, еще один иностранный путешественник, побывавший в конце XVIII века в Вирджинии, одном из южных штатов, писал, что там было очень сильное неравенство в распределении земель, некоторым лицам принадлежали огромные земельные владения ([230] p.63). Из 9 миллионов человек, проживавших в 1860 г. в южных рабовладельческих штатах США, 1/3 составляли негры, которые все без исключения были рабами, и всего лишь 0,5% населения (46,2 тыс. человек) составляли плантаторы-рабовладельцы, имевшие роскошные особняки и большие поместья ([41] с.214). Основная же масса белого населения на Юге не имела ни рабов, ни земли и влачила довольно жалкое существование, будучи во многом зависимой от рабовладельческой олигархии. Различия между Севером и Югом были настолько сильными и глубокими, что современники писали о двух разных народах и двух разных странах ([41] с.222). Но эти две страны не могли существовать раздельно друг от друга, они были вынуждены существовать вместе. Более того, лидеры южных штатов пытались распространить систему рабства на все новые и новые штаты. Это угрожало всему сложившемуся социально-экономическому укладу пуританской Новой Англии. Поэтому когда дело дошло до гражданской войны между Севером и Югом, ее причиной был вовсе не альтруистический порыв северян, которые якобы стремились освободить негров из любви к ним, как об этом пишут некоторые авторы. Наоборот, как отмечали современники, нелюбовь к людям не белой расы и расистские настроения были сильнее в северных штатах (где не существовало рабства), чем в южных ([130] p.364). Но в действительности речь шла не о любви или нелюбви к неграм, а о (феодальной) системе принудительного труда, и об угрозе распространения этой системы из южных штатов в северные. Основная проблема состояла в том, что массовое использование труда чернокожих рабов создавало сильную конкуренцию свободному труду белых, представляя собой прямую угрозу благополучию и самому существованию большинству белого населения Америки. Рабство не только усиливало безработицу среди белых американцев, оно еще и подрывало уровень их заработной платы: за работу, которую выполняли негры, уже никто не хотел платить хорошую зарплату. Фактически речь шла о системе эксплуатации одних (негров), которая напрямую, через механизм несправедливой конкуренции, затрагивала интересы всех остальных – точно так, как сегодня широкое использование дешевого труда иммигрантов создает угрозу самому существованию коренного населения в странах Европы и Северной Америки. Эти страхи и опасения северян хорошо отражала опубликованная накануне гражданской войны 1861-1865 гг. программа Республиканской партии – партии, возглавившей эту войну и добившейся в ней победы над южанами. В ней, в частности, говорилось: «существование рабства в любом штате приводит к выживанию из него белой расы, во-первых, поскольку оно закрывает тысячу возможностей получать достойный заработок… и, во-вторых, поскольку любой ручной труд становится унизительным 1

Есть все основания полагать, что установившаяся на Юге система рабства негров была не чем иным, как одним из вариантов грабительского феодализма (см. главу IX), прикрытого расистской идеологией.

539 занятием. Можно ли найти что-либо большее, что было бы в интересах человека белой расы, чем обеспечение ему спокойного владения новыми территориями, тем самым положив конец этому преследованию его по пятам бандами негритянских рабов, которые изгоняют его из все новых и новых штатов» ([130] p.365). Такие же страхи и опасения высказывались в многочисленных статьях и публикациях. Так, один из активистов Республиканской партии и автор многочисленных статей Д.Пайк предсказывал в апокалиптических тонах, что численность негров в стране может в ближайшее время вырасти с 3 до 10 миллионов человек, и требовал остановить ввоз негритянских рабов в Америку ([130] p.371). В гражданской войне 1861-1865 гг. Америка потеряла убитыми более 600 тысяч человек, еще полмиллиона было ранено или покалечено, большие территории подверглись разрухе и запустению [128]. Население США составляло в то время всего 30 миллионов, то есть в войне был убит примерно каждый двенадцатый мужчина, способный носить оружие, не считая миллионов пострадавших: покалеченных, потерявших своих близких и людей с исковерканными судьбами. Можно сказать, что по сравнению с этой гражданской войной все остальные войны на американской территории были детской забавой – например, потери американцев убитыми в войне за независимость 1775-1783 гг. составили всего лишь 6,8 тыс. человек, а в англо-американской войне 1812-1814 гг. – всего лишь 2,2 тыс. человек ([41] с.147).

Эпизоды сражений гражданской (http://karenswhimsy.com)

войны

1861-1865

гг.

-

старинные

рисунки

Поэтому возникает вопрос – за что с таким ожесточением воевали и гибли северяне (составлявшие основную часть населения страны – более 20 миллионов человек) в гражданской войне? Как следует из вышеизложенного, они воевали не за мифическую свободу 3 миллионов негров, которых в действительности в своем большинстве не любили или были равнодушны к их судьбе 1. Они воевали за сохранение того мира, который строили – мира демократии и равных возможностей, мира среднего класса, мира свободы предпринимательства для любого человека, а не только для магната и крупного землевладельца. Для того чтобы сохранить этот мир, северянам нужно было его защитить от несправедливой конкуренции, разлагающей и разваливающей основы этого мира: вопервых, от конкуренции со стороны британского импорта, мешавшей развитию собственной промышленности, и, во-вторых, от конкуренции со стороны негритянских рабов, мешавшей нормальному существованию белого населения2. 1

Известно, что многие аболиционисты (борцы за отмену рабства) были расистами и предлагали выселить негров обратно в Африку, в Латинскую Америку или в резервацию ([130] pp.363-384). 2 Вышесказанное соответствует тому взгляду на гражданскую войну 1861-1865 гг., который имеют сегодня западные историки. Например, В.Хасслер в Энциклопедии Британника указывает, что основными ее

540 Война всегда ведется не только за что-то, но и обязательно против кого-то. Поэтому возникает еще один вопрос – против кого сражались северяне в гражданской войне? Этого они не скрывали. Активисты Республиканской партии в годы войны все как один говорили и писали о борьбе с «рабократией» (slavocracy) ([130] pp.371, 394), рабовладельческой олигархией, именно она пыталась разрушить пуританскую Америку, страну среднего класса и равных возможностей и навязать ей совершенно другой общественный строй. Казалось бы, как могли это сделать рабовладельцы-плантаторы, которые, как было указано выше, составляли менее 1% населения Юга? Но они сконцентрировали в своих руках все богатство и власть, использовали имевшиеся в их руках методы идеологического воздействия - расистскую идеологию - и благодаря этому смогли убедить или заставить значительную часть белого населения южных штатов поддерживать сложившийся режим рабства и стойко защищать его с оружием в руках. Ведь если бы не это, то как тогда 6-миллионный слаборазвитый Юг (имея в виду его белое население) смог бы продержаться в гражданской войне 1861-1865 гг. против 21миллонного промышленного Севера целых 4 года? В войне погибло более 250 тысяч южан и почти столько же было ранено [128], таким образом, каждый третий белый южанин, способный держать оружие, либо погиб, либо был ранен и покалечен. Это в несколько раз превосходит ту тяжесть потерь, которая легла на население северных штатов. Причина этого феномена состояла в той расистской идеологии (отношения к неграм как ко второму сорту), которая была в течение двух предшествовавших столетий навязана «рабократией» белым американцам 1. Значительная часть белых южан была уверена, что система рабства для них выгодна – ведь существование 3 миллионов изгоев, чернокожих рабов, на Юге поднимало их собственный статус, статус белого человека. Как пишет Э.Иванян, «белые бедняки-южане были воспитаны в духе превосходства белой расы и в своем бедственном экономическом и социальном положении дорожили этим единственным признаком их отличия от негров» ([41] с.219). Однако в действительности, поскольку подавляющая часть белых южан рабов не имела, она не имела и никаких материальных выгод от системы рабства. Наоборот, белые южане были такими же жертвами этой системы, как и северяне, ведь конкуренция со стороны дешевого труда негров подрывала рынок труда и разрушала хозяйства белых фермеров на Юге. Вот поразительный пример того, как разделение общества на сословия или группы (в данном случае – по расовому признаку) и соответствующая идеологическая «промывка мозгов» заставляет большинство действовать против своих же собственных интересов, в интересах олигархии. И не просто действовать, но и отчаянно сражаться, не щадя своей жизни, как это делали белые южане в гражданской войне. У «рабократии» Юга были союзники и на Севере, особенно среди богатых северян и представителей правящей верхушки. Как указывает американский историк Ф.Броди, эти тайные союзники (среди которых был, например, губернатор Нью-Йорка) радовались успехам южан в навязывании своих взглядов президенту и Конгрессу накануне гражданской войны, убивали лидеров аболиционистского движения, поджигали залы, где собирались аболиционисты и т.д. Сам Конгресс США в январе 1865 г., отмечает историк, лишь под нажимом президента Авраама Линкольна (1861-1865 гг.) согласился отменить рабство в южных штатах (до этого оно было отменено лишь на Севере) ([130] pp.60-62). Это кажется невероятным – ведь в Конгрессе в тот момент не было представителей причинами стали разногласия между Севером и Югом по вопросу о таможенных пошлинах и по поводу рабства [128]. 1 Как отмечал К.Хилл и другие историки, расистской идеологии в англосаксонском мире еще не существовало в XVII веке ([212] p.187). В частности, в британской колонии Вирджиния в 1630-е - 1640-е годы не делалось никакого различия между белыми и черными контрактными рабами ([168] p.67). Расистская идеология появилась позднее, одновременно с началом массового ввоза негров в Америку, из чего можно заключить, что она сознательно насаждалась теми, кто получал выгоду от системы рабства плантаторами и работорговцами.

541 южных штатов (!), там были представлены лишь северные штаты. И народ этих северных штатов уже четыре года вел изнурительную гражданскую войну с рабовладельческим Югом, и уже практически одержал в ней победу. Тем не менее, Конгресс в январе 1865 г. лишь под нажимом Линкольна принял решение об отмене рабства, что являлось одной из главных целей гражданской войны. Этот факт является особенно показательным свидетельством того, какая сильная оппозиция отмене рабства существовала не только на Юге, но и на Севере среди «имущих классов», которые были более других слоев населения представлены в Конгрессе. Можно себе представить, что бы случилось, если бы Линкольну не удалось убедить Конгресс отменить рабство. Или если бы его убили не в апреле 1865 г., а на полгода раньше. Тогда, наверное, гражданская война заполыхала бы и на Севере США – между богатыми конгрессменами и другими тайными сторонниками системы рабства, с одной стороны, и массой простых американцев, с другой, которые вдруг обнаружили бы, что они четыре года воевали и умирали впустую. Эти факты показывают, что в любом, самом демократическом, обществе, какое, в частности, сложилось в пуританской Новой Англии, есть своя олигархия. И она всегда выступает пятой колонной, тайно или явно сочувствующей или помогающей врагам демократического общества. Причина этого феномена состоит в том, что их цели, как правило, совпадают. Они состоят в том, чтобы навязать обществу олигархическую систему, одной из разновидностей которой является та система рабства (грабительский феодализм), которая сложилась на Юге США перед гражданской войной 1861-1865 гг. И если бы исход этой гражданской войны был иной, то нет никакого сомнения в том, что и вся история США пошла бы по-другому, и эта страна, возможно, была бы сегодня похожа на одну из развивающихся стран Латинской Америки, но никак не была бы ведущей мировой державой. 17.3. Борьба с коррупцией в США в первые полтора столетия существования американского государства Гражданская война между Севером и Югом стала важной вехой в американской истории. Но борьба сил коррупции и сил, ей противостоящих, в США не прекращалась в течение всей ее истории. Одной из важных сфер, где развернулась эта борьба, была политика распределения новых земель на «диком западе» страны. Фермеры и иммигранты, составлявшие основную массу населения, жаждали получить там небольшие участки земли для того чтобы самим их обрабатывать; а земельные спекулянты и богатые землевладельцы стремились скупить по дешевке или иным образом заполучить эти земли для того чтобы в дальнейшем ими спекулировать или заводить там рабовладельческие хозяйства. Особенно сильно эта борьба обострилась в период президентства Эндрю Джексона (1829-1837 гг.). Он был выходцем из семьи бедного фермера и может служить примером воистину народного президента, которого поддерживали широкие слои населения, в особенности фермеры, рабочие и другие представители средних и низших слоев американского общества. Одним из тех вопросов, которые их в то время более всего беспокоили, был вопрос о распределении новых земель на западе. Как пишет Э.Иванян, в этом вопросе президент Джексон «высказывался против государственной политики, которая предусматривала бы предоставление исключительных привилегий или льгот богатым гражданам. Он… выступал в поддержку предложений об ускорении и удешевлении процесса распределения федеральных общественных земель фермерампоселенцам» ([41] с.172). Как видим, за два тысячелетия истории человечества в этом вопросе не произошло принципиальных изменений. От братьев Гракхов, Цезаря и Октавиана Августа в Древнем Риме до американских президентов XIX века и до правительств Веймарской Германии в XX веке прогрессивные силы пытались противостоять натиску коррупции, связанной с крупной земельной собственностью, и

542 предпринимали усилия для создания слоя фермеров, который в дальнейшем стал бы опорой для государства и основой его стабильности. Надо отметить, что в Америке эта политика в целом в значительной мере удалась – США стали не страной помещиков и латифундистов, как многие другие страны, а страной фермеров. Как указывает историк Э.Пессен, в США было намного больше фермеров, владевших собственной землей, чем в Европе [306]. И это произошло не только благодаря усилиям отдельных личностей типа Эндрю Джексона, но и благодаря массовому общественному движению за фермерский путь развития страны. В 1848 г. это движение оформилось в виде массовой Партии фрисойлеров (Free Soil Party), которая требовала не только запретить рабство (а, следовательно, положить конец громадным рабовладельческим латифундиям), но и принять закон о гомстедах, по которому всем желающим вести фермерское хозяйство предоставлялась бы земля из государственного земельного фонда ([41] с.201). Существование такой партии и массового движения в дальнейшем продолжало оказывать влияние на политику властей в вопросе распределения государственных земель. Возвращаясь к деятельности народного президента Джексона, следует отметить, что вопрос о земле стал не единственным, по которому его политика встала поперек интересов американской олигархии. Другим стал вопрос о таможенных пошлинах. Джексон ввел в 1832 г. повышенные импортные тарифы, в целях защиты национальной промышленности. Но это не понравилось рабовладельческим южным штатам, один из которых (Южная Каролина) отменил взимание импортных пошлин на своей территории. Такое решение южного штата ставило под вопрос само существование США как федерального государства. Возникший политический и конституционный кризис удалось с большим трудом ликвидировать (путем введения в стране более низких компромиссных тарифов), но этот кризис стал очередным шагом в усилении напряженности между Севером и Югом, прологом к будущей гражданской войне. Еще одной сферой противостояния президента Джексона и американской олигархии стала банковско-финансовая сфера. Президент пытался воспрепятствовать тенденции к монополизации банковского сектора. Его не устраивала ситуация, когда, по его словам, «несколько богатеев из восточных штатов» захватили в свои руки контроль над всей национальной финансовой системой ([41] с.176). Особенное недовольство с его стороны вызывал Второй национальный банк США, который был создан нарождавшимися промышленными монополиями Северо-востока страны и стал выразителем и координатором их интересов. Кроме того, в нем была размещена и львиная часть государственных средств, что банк также использовал в интересах крупного промышленного капитала, игнорируя интересы населения. Джексон сначала добился изъятия из этого банка всех государственных средств и перевода их в 23 региональных банка. А в дальнейшем он добился того, что Второй национальный банк совсем перестал существовать и был в 1836 г. преобразован в банк штата Пенсильвания ([41] с.171-180). Политика президента Джексона вызывала такую ненависть среди «имущих классов», что он постоянно подвергался нападкам со стороны оппозиционной прессы. Эта агрессивность по отношению к собственному главе государства со стороны так называемой «американской элиты» настолько поразила А.Токвиля, побывавшего в США в 1831-1832 гг., что он посвятил описанию данного феномена немало страниц в своей книге «Демократия в Америке». Газеты обвиняли президента Джексона в деспотизме, интриганстве, безумстве, нечестной игре, ему придумали кличку - «король Эндрю I», которая не сходила со страниц «просвещенной прессы» ([41] с.182-183). В итоге на него было совершено (в январе 1835 г.) первое в истории США покушение на жизнь президента, правда, неудавшееся. Так получилось, что следующее покушение на жизнь президента США, на этот раз удавшееся, произошло в апреле 1865 г. По странному совпадению (случайному ли?), оно было совершено на еще одного народного президента, ярого врага олигархии,

543 добившегося отмены рабства, введения в США жесткого протекционизма и выигравшего гражданскую войну против рабовладельческого Юга, - Авраама Линкольна. Линкольн был убит вскоре после того, как его всенародно избрали президентом страны на второй срок, он должен был стоять во главе американского государства еще почти 4 года. Американской демократии в XIX веке приходилось бороться не только с внутренними силами коррупции, но и с внешними. Как было показано выше, в первую очередь к таким силам в XIX веке относилась британская и французская правящая верхушка, которые и являлись мировой олигархией той эпохи. Великобритания и Франция решили стать не только хозяевами стран и народов, превратив полмира в свои колонии, а вторую полмира – в экономические колонии, но и хозяевами морей. Они по своему усмотрению задерживали, досматривали и грабили любые иностранные суда, то есть занимались пиратством, узаконенным их государственными органами. Так, во время наполеоновских войн Великобритания захватила около 1000 американских торговых судов, Франция – около 500. Более того, Великобритания держала в плену около 10 тысяч американских моряков (экипажи этих судов) и принуждала их поступить на службу в британский военно-морской флот и воевать против Франции, хотя США являлись нейтральной страной. В дальнейшем практика досмотра и захвата торговых судов со стороны Великобритании продолжалась ([41] с.134, 145). Джордж Вашингтон, первый президент США (1789-1797 гг.) в прощальном послании нации в конце своего президентства предостерег американцев от «зарубежного влияния и коррупции», в результате которого «политика и воля одной страны оказываются подчиненными политике и воле другой… Свободному народу, - говорил Вашингтон, - следует быть постоянно (выделено в оригинале – Ю.К.) настороже ввиду опасности коварных уловок иностранного влияния (заклинаю верить мне, сограждане), поскольку история и опыт свидетельствует, что иностранное влияние является одним из злейших врагов республиканского правительства» ([42] с.71, 73). Разумеется, под «зарубежным влиянием и коррупцией» Вашингтон имел в виду, прежде всего, британское и французское влияние и коррупцию, от которых США страдали более всего, и примеров которого для данной эпохи имеется с избытком. Помимо официального морского пиратства, пленения и шантажа моряков можно привести множество фактов прямого подкупа со стороны Великобритании и Франции или, наоборот, требования взяток со стороны высших государственных чиновников этих стран. Например, в России во время Семилетней войны (1756-1763 гг.) британский посол Уильямс подкупил даже супругу русского наследного принца (Петра III) Екатерину, будущую императрицу Екатерину II, которая в обмен на полученные ею 44 000 рублей разузнала план русского наступления в Пруссии, передала его Уильямсу, а тот немедленно переслал его в Лондон; благодаря этому уже через две недели русский операционный план военных действий был известен и прусскому королю Фридриху II, и его фельдмаршалам ([84] 4, с.46). Канцлер России Бестужев многократно получал «субсидии» от Великобритании в обмен на различные «услуги», которые нередко шли вразрез с интересами России. Курфюрст Гессена, одного из мелких германских княжеств, в обмен на финансовую «помощь» со стороны Великобритании, прислал 30 тысяч своих солдат в Америку для содействия британцам в войне против американских колоний (17751783 гг.). Осознав всю бессмысленность для них этой войны и тот факт, что их, по сути, продали англичанам, гессенские солдаты воевали очень плохо, а затем в количестве, по меньшей мере, 5 тысяч человек перешли на сторону американской армии и остались в Америке после окончания войны за независимость ([41] с.53). В получении взяток от Великобритании обвинялись или подозревались в ту эпоху чиновники многих стран мира, включая и США. Например, даже президент США Кливленд (1885-1889 гг.) подозревался в получении от нее взяток в целях снижения импортных пошлин, выгодного Великобритании ([41] с.291).

544 Еще одним примером международной коррупции могут служить переговоры между США и Францией в 1797 г. о заключении договора о дружбе и торговле. За заключение этого договора французский министр иностранных дел Талейран через своих представителей потребовал от американцев взятку в размере 250 тыс. долларов, а также предоставление займа Франции в размере 10 млн. долларов. Американцы были возмущены, отказались давать взятку и прервали переговоры, и этот скандал чуть было не привел к войне между США и Францией ([41] с.117-118). Разумеется, коррумпированные чиновники были у многих государств. Но именно Великобритания, стремившаяся к мировому господству, и (в несколько меньшей мере) Франция, выступавшая в XIX в. в роли ее младшего партнера1, были ту эпоху главными проводниками международной коррупции, рассчитывая посредством подкупа чиновников и правителей установить свой экономический и политический контроль над теми странами, которые еще не являлись их колониями или экономическими колониями (см. главу XIV). Лучшим союзником британо-французской олигархии в проведении такой политики во всех странах была местная олигархия, чему выше также приводились примеры (п. 14.3). Не стали исключением и США. Накануне и во время гражданской войны 1861-1865 гг. Англия и Франция активно поддерживали «рабократию» Юга, что едва не переросло в прямую военную интервенцию против армии северян. Как указывает историк В.Хасслер, когда гражданская война в Америке только началась, Великобритания планировала принять в ней участие на стороне южных штатов. Она собиралась предложить Линкольну свое посредничество в переговорах с южанами, от которого он, конечно, должен был отказаться, после чего британская армия и флот должны были вступить в войну на стороне южных штатов. Лишь убедительные победы северян над южанами, отмечает историк, а также угроза спровоцировать военный конфликт с Россией, симпатизировавшей северянам, предотвратили широкомасштабное участие Англии и Франции в войне [306]. Тем не менее, Лондон все-таки послал несколько военных кораблей в помощь южанам, которые воевали против флота северян и нанесли ему серьезный урон ([41] с.236). Тем самым Великобритания фактически начала военные действия против единственного законного правительства США2, вмешавшись в чисто внутренний социальный конфликт, причем на стороне меньшинства («рабократии»), пытаясь навязать большинству американцев то, что противоречило их убеждениям и устремлениям. Разумеется, британская правящая верхушка при этом руководствовалась своими собственными интересами, а не интересами американского народа. Юг США был в то время по существу британской экономической колонией, поставлявшей Англии в больших количествах сырье и получавшей взамен изделия британской промышленности. Запрет рабства и введение протекционизма ставили крест на таком однобоком развитии Юга США, но для британской правящей верхушки это означало утрату одного из важных источников сырья и рынков сбыта своей промышленной продукции, чего она не хотела допустить. Поскольку американцы с самого начала столкнулись с фактами международной коррупции, то уже в 1798-1799 гг., то есть в первые два года существования США, были приняты первые законы, регулирующие взаимоотношения американцев с иностранными государствами и действия властей в отношении иностранцев (Закон об иностранцах и подстрекательстве к мятежу и Закон Логана). В этих законах была, в частности, запрещена связь любого американского гражданина с иностранным правительством, находящимся в 1

Франция была основным источником международной коррупции в более раннюю эпоху, когда она сама стремилась к мировому господству. Так, Людовик XIV давал взятки английскому королю Карлу II Стюарту, который взамен взял на себя письменное обязательство действовать в интересах Франции (см. главу XII). 2 Конфедерация южных штатов, провозгласившая свою независимость от США, не была признана ведущими державами мира (включая Англию и Францию) в качестве самостоятельного государства, и ее нельзя было считать законным правительством.

545 противостоянии с США (за что было предусмотрено суровое наказание) и зафиксировано право президента страны подвергать тюремному заключению иностранцев – граждан враждебных государств ([41] с.118-119). Разумеется, взятка чиновника от иностранного государства рассматривалась как еще более худшее преступление, чем просто «связь гражданина с иностранным правительством», и наказывалась более сурово. Таким образом, с самого начала существования США там началась серьезная борьба с международной коррупцией, в то время как во многих европейских государствах ей не уделялось особого внимания (о чем свидетельствуют приведенные выше примеры). В последующем указанные законы многократно пересматривались и дополнялись. Можно утверждать, что и протекционизм в США являлся составной частью борьбы с международной коррупцией или, во всяком случае, именно так воспринимался многими американцами. Выше уже приводились слова весьма популярного в XIX веке американского экономиста Генри Кэри, который писал: «система, которая направлена на превращение Великобритании в “мастерскую мира” … из всех форм тирании, когда-либо изобретенных, представляет собой ту, которая служит установлению рабства как нормального состояния безработного человека» ([291] p.179). Как видим, Кэри рассматривал систему свободной торговли, навязываемую США Великобританией, как разновидность международной тирании. Следует отметить, что из всех случаев взяток иностранным чиновникам и правителям, а также случаев шантажа, запугивания и принуждения, которые инициировала в XIX столетии Великобритания в отношении иностранных государств, львиную долю занимали те, в которых она пыталась навязать этим государствам систему свободной торговли (см. главу XIV). Как выше уже говорилось (п. 15.2), именно потому, что США смогли противостоять этому давлению и построить у себя систему жесткого протекционизма, стимулировавшую развитие национальной промышленности и передового сельского хозяйства, они и смогли породить «американское чудо» конца XIX – начала XX вв., превратившись в крупнейшую мировую державу (чего не удалось сделать ни одной другой из колонизированных европейцами стран). К этому следует добавить, что за исключением нескольких периодов перед гражданской войной 1861-1865 гг., импортные пошлины в США (по товарам конкурирующего импорта) в течение всего XIX в. были на очень высоком уровне - более 30%, а после гражданской войны и вплоть до середины 1940-х годов (то есть в течение почти целого столетия!) не опускались ниже 37-40% ([153] p.141). Как говорилось в главе XII, еще одной важной идеей, рожденной в ходе Английской революции, помимо протекционизма, была идея борьбы с монополиями и любым проявлением монополизма. Так, отмена королевских монополий была, наряду с введением протекционистской системы, одной из первых мер правительства вигов после Славной революции в Англии в 1688 г. Эта идея также самым непосредственным образом связана с борьбой с коррупцией, что уже было много раз продемонстрировано выше. Борьба с монополизмом проходит через всю американскую историю, поэтому и здесь мы видим преемственность пуританской Америки по отношению к Английской революции. В частности, в течение всего XIX века мы видим борьбу против земельного монополизма латифундистов и рабовладельцев, за фермерский путь развития Америки. В 1830-е годы мы видим, как президент Джексон борется против монополизма в банковской сфере, насаждавшегося американскими промышленниками (см. выше). А после окончания гражданской войны 1861-1865 гг. на первый план выдвинулась борьба фермеров с торговым и транспортным монополизмом – возникло движение грейнджеров, которое охватило 1,5 миллиона человек ([41] с.269). Цель этого движения состояла в борьбе с дискриминационными условиями, которые навязывались фермерам со стороны торговцев, переработчиков сельскохозяйственной продукции и транспортных организаций. Одиночные фермеры были бессильны противостоять этому диктату. Поэтому с 1867 г. они начали объединяться в союзы грейнджеров (в дальнейшем называвшиеся просто «фермерскими союзами»), которые создавали свои рыночные и транспортные структуры,

546 предприятия по переработке сельскохозяйственной продукции, что позволяло им противостоять торгово-транспортному монополизму («торгово-транспортной мафии»).

Последнее собрание союза грейнджеров в его первом доме ( http://us.history.wisc.edu)

Во второй половине XIX века очень актуальной в США была также проблема монополизма частных железных дорог, которые во многих внутренних регионах страны, не имевших судоходных рек, были в то время практически единственным средством перевозки грузов. Как пишет историк Х.Брэдли, «железные дороги бесцеремонно использовали свое монопольное положение: они фиксировали цены на самом выгодном для себя уровне, они проводили дискриминацию в отношении ряда своих клиентов; они стремились, где только можно, завладеть монополией на транспортные перевозки; и они вмешивались в политическую жизнь штатов и местных органов власти – выдвигали туда своих людей, блокировали принятие невыгодного им законодательства и даже оказывали влияние на решения судов» [306]. Принятые под влиянием фермерского движения грейнджеров законы против монополизма железных дорог оказались неэффективными, что стало окончательно ясно в 1880-е годы. Поэтому в 1887 г. был принят новый Закон о торговле между штатами, направленный главным образом против несправедливой дискриминации со стороны железных дорог. Закон запрещал образование транспортных пулов на железных дорогах, что было одной из распространенных дискриминационных практик, требовал взимания за перевозку единых цен в расчете на милю или километр независимо от дальности перевозки, а также требовал от железных дорог регулярной публикации их тарифов. Одновременно была учреждена специальная комиссия по торговле между штатами, следившая за соблюдением данного закона. В дальнейшем указанная комиссия возбудила целый ряд судебных расследований в отношении злоупотреблений со стороны железных дорог. Как отмечает Х.Брэдли, «деятельность комиссии оказалась менее эффективной, чем ожидали инициаторы закона, но сам закон свидетельствовал об осознании того факта, что только федеральное правительство способно справиться с возникающими новыми экономическими проблемами» [306]. В дальнейшем, в президентство Теодора Рузвельта (1901-1909 гг.), права данной комиссии были еще более расширены, введена практика обязательного согласования повышения железнодорожных тарифов с правительством, а некоторые крупные частные железнодорожные компании были раздроблены, в целях устранения монополизма [306]. Оказалось также, что железные дороги сильно увлеклись спекулятивными и мошенническими сделками с землей на западе страны. Эти сделки приобрели совершенно

547 невиданный размер и характер, и стали предметом специального расследования со стороны президента Кливленда (1885-1889 гг. и 1893-1897 гг.). В ходе расследований выяснилось, что огромное количество земли мошенническим образом или с нарушением условий заключенных договоров было присвоено железными дорогами и земельными спекулянтами. В результате действий федеральной власти более 33 млн. га такой земли было отобрано у незаконно завладевших ей частных лиц и компаний и возвращено государству [306]. С конца XIX века на первый план выдвинулась проблема промышленного монополизма, засилья в промышленности крупных трестов и других монополистических объединений, диктовавших свои условия потребителям, поставщикам сырья и другим независимым участникам рынка. Это было связано с очень быстрыми процессами монополизации в американской промышленности, похожими на те процессы, которые происходили в это же время в Германии и, по-видимому, имевшими те же причины (см. предыдущую главу). Например, только в период с 1 января 1899 г. до 1 сентября 1902 г. в США было образовано 82 треста, а общее количество трестов в стране выросло с 60 в 1890-х годах до 250 в 1900-х годах ([41] с.316). Именно с крупными промышленными трестами и корпорациями были связаны наиболее возмутительные факты монопольного диктата и ограничения конкуренции. По данным американского экономиста С.Уилкокса, к 1904 г. 26 американских трестов контролировали 80% или более промышленного производства в своей отрасли, а 8 крупнейших корпораций, среди которых были Standard Oil, American Tobacco, International Harvester, American Sugar Refining, American Can и другие, контролировали 90% или более производства в своей отрасли ([312] p.65). Такой контроль над производством всех выпускаемых в стране товаров (соответственно нефти, сигарет, сельскохозяйственных машин, сахара, консервных банок и т.д.) давал этим корпорациям почти неограниченные возможности монопольного диктата. Например, компания Standard Oil1 завладела всеми нефтепроводами в стране, перекрыв другим нефтяным компаниям возможности транспортировать свою продукцию. Она также вынудила железные дороги предоставить ей 40-50%-ю скидку с обычного транспортного тарифа по железнодорожной перевозке нефти. В итоге ее ежегодная чистая прибыль достигла баснословных размеров – в среднем она составляла более 60% от стоимости производственных активов компании; Standard Oil разорила многих своих конкурентов и установила контроль над более 90% нефтеперерабатывающих мощностей в стране ([312] p.66). Компания American Tobacco образовалась в 1890 г. путем слияния 5 независимых табачных компаний, производивших 95% всех сигарет в стране. Она установила монопольный контроль над торговлей табачными изделиями и над всеми производителями машин для табачной промышленности, препятствуя продаже этих машин своим конкурентам. Компания постоянно старалась подорвать позиции других производителей табачных изделий, в том числе путем нечестных методов: вела против них ценовые войны (демпинг), выпускала поддельные («палёные») сигареты низкого качества с тем же названием и в той же упаковке, что были у конкурентов (чтобы подорвать доверие к ним со стороны потребителей), скупала и закрывала конкурирующие предприятия, беря подписку от их владельцев, что они не откроют нового табачного производства и т.д. Результатом стала, как и в случае со Standard Oil, монопольная прибыль American Tobacco (ежегодная чистая прибыль составляла в среднем более 40% от стоимости ее производственных активов) и очень высокие цены на табачные изделия в США, которые компания поддерживала на искусственно завышенном уровне ([312] p.66). К похожим последствиям приводила монополизация и других отраслей в США. Американское правительство не могло оставить без внимания такие вопиющие факты монополизма. В 1890 г. был принят антимонопольный закон Шермана, и в 1

Standard Oil была образована в 1882 г. по инициативе Рокфеллера первоначально в виде треста (объединения крупных компаний), в дальнейшем преобразована в корпорацию.

548 последующие два-три десятилетия были возбуждены сотни судебных процессов против монополий. Вплоть до начала 1900-х годов все они были безрезультатными, но в последующие годы ряд судебных процессов был доведен до конца и закончился дроблением монополий на множество мелких компаний, что явилось, прежде всего, результатом усилий президента Теодора Рузвельта (1901-1909 гг.). Так, компания Standard Oil была расчленена на 8 самостоятельных нефтяных компаний, что в дальнейшем дало возможность резко изменить структуру отрасли. Если ранее эта гигантская монополия контролировала более 90% нефтепереработки в стране, то спустя 20-30 лет в США было более 1000 нефтеперерабатывающих компаний, ни одна из которых не имела монопольных позиций в отрасли ([312] pp.68-69). Такая же судьба постигла 7 из 8 крупнейших корпораций, монополизировавших более 90% производства в своей отрасли, в том числе American Tobacco, International Harvester и другие поименованные выше ([312] pp.68-69).

Нефтеперерабатывающий завод компании Standard Oil в 1889 г. (www.flickr.com)

Как видим, наиболее вопиющие примеры коррупции в американской истории, как и в истории других стран, были связаны с крупной собственностью и, что самое главное, с доминирующим или монопольным положением этой крупной собственности в экономике. Такую же закономерность мы видим и в американской политической жизни. Самыми активными борцами с коррупцией за первые полтора столетия существования США были народные президенты, действовавшие в интересах средних и беднейших слоев населения: Эндрю Джексон (1829-1837 гг.), о котором уже говорилось, и Франклин Рузвельт (19331945 гг.) - см. далее. А самыми коррумпированными, по мнению историков Ф.Фрейделя и В.О’Нила, были администрации президентов У.Гранта (1869-1877 гг.) и У.Гардинга (19211923 гг.) [306]. В период правления обоих этих президентов не утихали коррупционные скандалы, связанные в основном с лицами из ближайшего президентского окружения. При этом, как пишет Э.Иванян, У.Грант при формировании своей администрации «расплачивался с крупными американскими предпринимателями за финансовую поддержку своей кандидатуры», в результате чего в ней «преобладали личные друзья и просто состоятельные люди»; а администрация У.Гардинга была сформирована «преимущественно из лиц, которые либо принадлежали к высшим кругам финансовомонополистического капитала США, либо уже имели возможность доказать большому бизнесу свою полезность» ([41] с.259, 367). Так мы видим на примере США, что не только экономическая, но и политическая власть крупных собственников и монополистов была

549 неразрывно связана с коррупцией и с попыткой распространить коррупцию на все американское общество. Выше была приведена лишь небольшая часть имеющихся примеров борьбы с коррупцией и проявлений коррупции в первые 130-140 лет существования США. Но и того, что было приведено (а были взяты наиболее показательные примеры), достаточно для того, чтобы сделать важные выводы. Во-первых, борьба с коррупцией в США не прекращалась ни на один день, и ни на один день не прекращались попытки сил коррупции в достижении своих целей использовать слабость государственной власти, законов, рыночных структур, а также естественное монопольное положение тех или иных хозяйствующих субъектов в регионах и общественные предрассудки. Во-вторых, главными движущими силами в этой борьбе были те же самые классы, которые мы видели во всех других обществах в самые разные исторические эпохи. Это, с одной стороны, абсолютное большинство населения и выдвинутые им народные лидеры. А с другой стороны – олигархия, относительно небольшая группа людей, представляющая собой устойчивый класс, стремящийся не просто к богатству, а к использованию накопленного или захваченного им богатства и монопольного положения для установления своей власти над обществом и для навязывания ему коррупции и антикультуры. В целом эта борьба с коррупцией в США была довольно успешной, что и предопределило необычайные успехи США как страны и государства. 17.4. Истоки и особенности американского империализма Как пишут многие западные историки, где-то на рубеже XIX и XX веков США вступили в эру империализма, и именно тогда их политика из «изоляционистской», какой она была до этого, начала превращаться в «империалистическую». Первой империалистической войной США обычно называют американо-испанскую войну 1898 г., в результате которой США установили контроль над Кубой, аннексировали у Испании Филиппины, Гуам и Пуэрто-Рико [306]. Однако при этом очень часто умалчивается, что переходу к такой явной империалистической политике американского государства предшествовал длительный период, в течение которого соответствующая идеология насаждалась внутри американского общества. Кроме того, представляется неверным утверждение западных историков о том, что политика США до конца XIX века была «изоляционистской». Что такое империалистическая политика? Очевидно, это политика, направленная на создание империи путем захватов территории или путем установления политического или экономического контроля над другими странами. Исходя из этого определения, нельзя считать всякие захваты территории империалистической политикой, а только те захваты, которые ведут к образованию империи, то есть к установлению контроля одного государства над разными народами, не спрашивая желания этих народов. Пока американцы продвигались на запад американского континента, захватывая или покупая земли у индейцев, вряд ли это можно было назвать империалистической политикой, поскольку эти территории были пустынными, индейцев было слишком мало, и включение такого незначительного количества аборигенов вряд ли могло превратить США в империю1. Что касается политики в отношении не пустынных территорий, а других государств, то в начале существования США она была миролюбивой и исходила из стремления к справедливости и отказу от любой внешней агрессии. Так, в своем прощальном послании нации Джордж Вашингтон призвал своих соотечественников «проявлять добрую волю и соблюдать справедливость по отношению ко всем 1

По оценкам, плотность населения в Северной Америке до появления там европейцев (начало XVII в.) составляла всего лишь 1 человек на 20 кв. км или 0,05 чел./кв. км ([168] p.21). Уже к моменту образования США (конец XVIII в.) плотность населения (а, следовательно, и численность населения) на территории 13 штатов, сформировавших Соединенные Штаты, выросла не менее чем в 30-50 раз.

550 государствам», «поддерживать мир и согласие со всеми» и отказаться как от «антипатии», так и от «горячей привязанности» к тем или иным государствам. Он предупредил, что «нация, движимая недоброй волей и негодованием, вопреки трезвым политическим расчетам иногда понуждает правительство к войне», а также призвал «оставаться народом, полагающимся исключительно на себя», «пренебречь материальным ущербом от исходящих извне неприятностей» и «занять позицию, обеспечивающую тщательное соблюдение нейтралитета» ([42] с.72-73). Как видим из этого послания, речь идет вовсе не о «политике изоляционизма», то есть самоизоляции страны от всех внешнеполитических и торговых контактов, как об этом пишут западные историки. Речь идет о политике нейтралитета, отказа от военной агрессии, от постоянных военных союзов и о такой политике, которая не привязывает американский народ к другим государствам ни политически, ни экономически, а позволяет ему «оставаться народом, полагающимся исключительно на себя». Но ни о какой самоизоляции нет речи, и мы ее не видим в политике США. Несмотря на протекционизм, который как раз позволяет ей «полагаться исключительно на себя», страна со всеми торгует, со всеми старается заключить договоры о дружбе и торговле, в Америку едут со всего мира в огромном числе иммигранты и предприниматели, стекаются капиталы и промышленные ноу-хау. Единственное, что может свидетельствовать о какойто самоизоляции – территориальная удаленность страны от Европы и остального мира, изза которой американцы не только в то время, но даже и сегодня, плохо в своей массе представляют себе, как живет Европа и остальной мир. Но это уже – не политический, а географический факт, с которым в то время ничего нельзя было поделать. Однако уже в середине XIX века политика США начала меняться, и эти изменения стали результатом сознательного внедрения в американскую идеологию взглядов и доктрин, отличающихся от тех принципов, которые были завещаны основателями американского государства. Речь идет в первую очередь о «доктрине Монро» и «теории предопределенной судьбы». Доктрина Монро была впервые озвучена еще президентом Д.Монро (1817-1825 гг.) в 1823 г. и была по существу первой американской попыткой разделить весь мир на сферы влияния: европейским государствам отводилось в качестве таковой все Восточное полушарие земного шара, а США – Западное полушарие. Теория предопределенной судьбы (manifest destiny) получила распространение в годы правления президента Д.Полка (1845-1850 гг.). Она оправдывала право США вмешиваться в дела любых государств и территорий в Новом Свете, включая захваты их территорий, которое обосновывалось некой «предопределенной судьбой» Соединенных Штатов, предначертанной свыше ([42] с.76, 117). Обе эти идеи поначалу не встретили особого противодействия со стороны американской общественности. По-видимому, одна из причин этого состояла в том, что вначале они применялись в основном к территориям американского «дикого запада», которые были практически необитаемыми1. Большинство американцев искренне полагало, что США имеют полное право колонизировать эти пустынные земли и распространить на них свою государственную власть, поэтому никто серьезно не возражал ни против доктрины Монро, ни против теории предопределенной судьбы, пока они применялись к землям «дикого запада» и не распространялись на другие государства. Тем не менее, нельзя не заметить, что обе эти доктрины замахивались на значительно большее, чем земли «дикого запада» США. Они с самого своего появления нацеливались на то, чтобы со временем превратить весь Новый Свет или даже все Западное полушарие в вотчину США или, говоря языком этих доктрин, в исключительную «зону американских интересов». Собственно говоря, это вытекает из их формулировок: ведь речь в них шла не о землях «дикого запада», и даже не о Северной Америке, а о всем Западном полушарии земного шара. Таким образом, американская демократическая общественность 1

Доктрина Монро первоначально предназначалась для России и касалась территорий на западном побережье Америки, колонизированной русскими поселенцами.

551 «проворонила» эти две доктрины в момент их появления, не придав им особого значения и сочтя вполне безобидными, но именно с этих доктрин, то есть уже в середине XIX века, началась трансформация внешней политики США в сторону империалистической. Хотя часть правящих кругов США еще до гражданской войны 1861-1865 гг. начала вынашивать и даже пыталась осуществить планы захвата соседних государств, однако вплоть до конца столетия этим планам не суждено было сбыться, в основном из-за противодействия демократической общественности страны, протестовавшей против таких захватов. Поэтому внешнюю политику США как государства (а не как его отдельных представителей) в середине XIX в. еще нельзя назвать империалистической. Даже войну с Мексикой 1847-1848 гг., в результате которой США присоединили к себе Техас, вряд ли можно рассматривать как таковую. Ведь как минимум половина из 80-тысячного населения Техаса были североамериканцами и желали воссоединиться с США. К тому же Техас еще до начала войны отделился от Мексики, образовав собственное государство Техасскую республику. Тем не менее, некоторые американские политические деятели, такие как экс-президент Д.Адамс и будущий президент А.Линкольн, выступили против войны США с Мексикой из-за Техаса, называя эту войну «агрессией» и «аморальной» войной, «угрожающей национальным республиканским ценностям» ([41] с.204-205). В дальнейшем противостояние реакционной верхушки США (олигархии) и демократической общественности все более усиливалось. Первая предпринимала все новые попытки захвата государств и территорий в Западном полушарии, продолжая при этом ссылаться на указанные доктрины и на «полезность» этих захватов для страны, но они встречали сопротивление со стороны второй, что почти всегда срывало захватнические планы. Так, демократической общественностью США был рассекречен и сорван секретный план аннексии Кубы, подготовленный администрацией президента Ф.Пирса (1853-1857 гг.), ставленника рабовладельческой верхушки южных штатов. Новая попытка аннексии Кубы, а также Гаити была предпринята президентом У.Грантом (18691877 гг.), ставленником крупного частного капитала. Однако ему не удалось получить на это согласие Конгресса, и он был вынужден от него отказаться. Еще одна попытка аннексии Гаити была предпринята администрацией президента Б.Гаррисона (1889-1893 гг.), но она была также заблокирована демократической оппозицией в Конгрессе США ([41] с.215, 260, 193). Тем не менее, реакционная верхушка страны продолжала вынашивать все новые и новые планы захвата иностранных государств и территорий. Планы по захвату Кубы и Гаити еще до гражданской войны 1861-1865 гг. лелеяла «рабократия» южных штатов. Но ее поражение в гражданской войне ничего не изменило – как видим, реакционные круги в США в течение всей второй половины XIX века не переставали мечтать об аннексии Кубы и Гаити и предпринимать соответствующие попытки. Существовали и более грандиозные планы по превращению США в империю. Так, государственный секретарь США У.Сьюард (1861-1869 гг.) строил планы захвата Мексики и предсказывал в 1868 г., что «через тридцать лет город Мехико-сити будет столицей Соединенных Штатов» ([42] с.118-119). Планировалась и аннексия британской Канады: в 1867 г. Конгресс США даже принял резолюцию о том, что существование британского доминиона Канада в Западном полушарии противоречит доктрине Монро. Администрация президента Б.Гаррисона (1889-1893 гг.) предъявляла претензии на острова Самоа в Тихом океане, но встретила противодействие Великобритании и Германии, и сделала в 1893 г. попытку аннексии Гавайских островов, которая была дезавуирована президентом Г.Кливлендом (1893-1897 гг.), восстановившим на них статус-кво ([41] с.254, 293-294). Как видим, вплоть до конца XIX века империалистическим кругам в США не сопутствовала удача. Единственная территория, которую им удалось захватить (не считая Техаса) – это коралловые острова Мидуэй в Тихом океане, аннексированные в 1867 г. при

552 непосредственном участии госсекретаря Сьюарда1. Другим планам аннексии иностранных территорий и государств мешала либо демократическая общественность, либо складывающиеся обстоятельства. Но за это время правящей верхушке страны удалось добиться коренного перелома в идеологии американского общества, что и предопределило переход США с конца XIX века к явно империалистической политике. Надо отметить, что в США в течение всего XIX века были очень сильны антиимпериалистические настроения, именно благодаря им в основном и срывались планы по захвату соседних государств и территорий. Антиимпериалисты много раз выступали по тем и иным вопросам в статьях и дискуссиях, поэтому идеология антиимпериализма была в США так же хорошо сформулирована, как и идеология их противников. Например, один из идеологов антиимпериализма, К.Шурц, писал в 1893 г. по поводу планов аннексии Мексики и других государств Центральной Америки Соединенными Штатами: «Представьте себе, как пятнадцать, двадцать, а то и больше штатов, населенных людьми, столь основательно отличающихся от нас по происхождению, обычаям и привычкам, традициям, языку, морали, стремлениям, образу мыслей, т.е. отличающимися практически во всем, что формирует общественную и политическую жизнь… представьте себе, что большое число таких штатов составят часть нашего Союза и через десятки своих сенаторов и представителей в конгрессе и посредством миллионов голосов на президентских выборах будут участвовать в создании наших законов, в занятии чиновничьих постов в правительстве и влиять на весь дух нашей политической жизни». Таким образом, делает вывод Шурц, «включение американских тропиков в нашу государственную систему… чревато не поддающимися оценкам опасностями, грозящими жизнеспособности наших демократических институтов» ([42] с.122-123). Аналогичны его взгляды по поводу планируемой аннексии Гавайских островов: «Аннексия Гавайских островов, скорее всего, вызовет аналогичные возражения… Они будут связаны с нашей республикой не общностью интересов или национальными чувствами, а всего лишь предоставляемой им защитой от иностранной агрессии и определенными коммерческими выгодами. Ни один честный американец никогда даже не подумает превращать подобную группу островов с таким, как сейчас, или таким, каким оно скорее всего станет, населением в штат нашего Союза. Острова навсегда останутся для нашей республики всего лишь зависимой территорией, зарубежным владением, подлежащим управлению именно в таком качестве» ([42] с.123). Вместе с тем, взгляды Шурца в отношении возможности присоединения Канады были совсем иными: «Если народ Канады выразит однажды желание войти в Союз, с учетом особенностей этой страны и ее населения не возникнет никаких сомнений в приемлемости и даже желательности такого объединения… В своей основной массе народ Канады – того же происхождения, что и наш, и родствен нам по традициям, своему представлению о законности и морали, по своим интересам и привычкам… Их присоединение увеличит размеры нашего национального дома, но не изменит серьезно его характера» ([42] с.120). Итак, мы видим, что идеология антиимпериализма есть не что иное, как идеология построения нации. Согласно этой идеологии, объединяться должны близкие и родственные народы, только такое объединение укрепляет нацию, всякое другое ее ослабляет – и, следовательно, играет на руку ее врагам (олигархии). Здесь можно провести прямую параллель с другими историческими примерами национального строительства. Например, князья и цари Московской Руси от Ивана Калиты до Ивана Грозного собирали русские земли и строили национальное русское государство, объединяя родственные славянские народы (см.: [60] главы VI-VII). А начиная с Петра I русские цари начали захватывать инородные земли с совершенно иной культурой (Прибалтику, Западную Украину, Польшу, Среднюю Азию), превратив русское национальное государство в 1

Не считая приобретения двух малонаселенных территорий за деньги: долины р. Хила у Мексики в 1853 г. и Аляски у России в 1867 г.

553 империю. К концу XX века оказалось, что не только все эти деяния «великих» царейимпериалистов (Петра I, Екатерины II и Александра II), а также жертвы русского народа в завоевании и удержании этих земель, оказались напрасными, поскольку территория России вернулась к тем границам, что были при Иване Грозном. Но многие из государств, возникших на обломках Российской империи и СССР, к тому же, превратились во врагов России. Как показывает история, это – закономерный результат всякого имперского строительства. В этой связи возникает вопрос – каким образом все-таки реакционным кругам в США удалось одержать верх над демократической общественностью и навязать ей идеологию империализма, противоречащую идеологии построения единой нации? Повидимому, одна из причин состояла в том, что американская нация как таковая еще не сложилась, большинство ее составляли иммигранты первого и второго поколения, которые еще не до конца себя связывали со своей новой родиной и плохо чувствовали свою общность. Поэтому ее легко можно было убедить в выгодности новых территориальных приобретений, как только в конце XIX века такие выгоды стали очевидными, и эти материальные выгоды заслонили собой все остальное. Кроме того, американская олигархия для пропаганды идеологии империализма прибегла к приемам, превзошедшим в своей изощренности даже то, к чему в свое время прибегала британская правящая верхушка (использовавшая идею британского величия и мессианскую идею привнесения цивилизации «варварским народам»). Мы видели выше, что в США империалистическая пропаганда задействовала тезис о божественном предначертании, согласно которому Соединенные Штаты должны были установить свою власть над Новым Светом, а затем и над другими территориями земного шара - так как с конца XIX в. идеологи американского империализма стали постепенно расширять зону влияния США за пределы Западного полушария. Именно таков смысл теории предопределенной судьбы. Таким образом, американская правящая верхушка взяла на вооружение религиозную мессианскую идею. Фактически она повторила то, что в XVIXVII вв. делали испанские католические монархи, стремившиеся к господству над миром или то, что в XI-XIII вв. делали римские папы, отправлявшие крестоносцев на завоевание сначала мусульманского Ближнего Востока, а затем православной Византии и Руси. При этом и первые, истреблявшие христиан-протестантов, и вторые, истреблявшие православных христиан, утверждали, что совершают богоугодное дело, с благословления папы – «наместника» Бога на земле. Во-вторых, наряду с религиозной мессианской идеей, заимствованной у католических монархов и папства, американская правящая верхушка заимствовала также терминологию идеологов национального строительства, которая, как указывалось выше, в Америке была очень популярна. И все захваты новых стран стали обосновываться не чем иным, как «американскими национальными интересами». Хотя в действительности, как следует из идеологии национального строительства, которую разделяли и американские патриоты (см. выше), такие захваты как раз противоречат национальным интересам, так как ведут к размыванию нации. Но дело не в сути, а в форме – вместо того, чтобы спорить и доказывать что-то по существу, американские империалисты просто заимствовали термины своих противников, тем самым опошлили и обессмыслили эти термины, внеся смятение в умы простых американцев. Наконец, в третьих, американская олигархия заимствовала язык демократического строительства – и заявила (еще в середине XIX века), что путем захватов иностранных государств США несут этим государствам свободу и демократию. От такого лицемерия, пожалуй, возмутился бы и прах отцов-основателей американского государства. Но расчет был на то, что большинство американцев плохо себе представляет, как живут другие страны, и поэтому вполне может поверить в такую утопию. Как писал К.Шурц, у многих американцев в XIX веке еще существовал «юношеский оптимизм», заставлявший их верить в то что «наша республика, которой предназначено нести знамя свободы по всему

554 цивилизованному миру, сможет трансформировать любую страну, населенную любым народом, в нечто похожее на нее саму, просто распространив на нее магическое очарование своих политических институтов» ([42] с.118). Судя по всему, незрелость американской нации и массовые иллюзии, пропагандировавшиеся в течение многих десятилетий: о божественном характере американской власти, о национальных интересах применительно к внешним завоеваниям и о необходимости распространять свободу и демократию, - и привели ее к концу XIX в. в объятия империалистической идеологии. Поэтому в американской политике конца XIX – начала XX в. (да и в более позднее время) мы видим такой парадокс – те же общественные силы и персоналии, которые выступают за прогрессивные социальные реформы во внутренней жизни США, придерживаются ярых империалистических взглядов во всем, что касается внешней политики. Примером может служить Прогрессистская партия США, сформировавшаяся в 1910-е годы. Ее программа включала установление строгого контроля над деятельностью монополий, введение права голоса для женщин, запрещение детского труда, а также, например, лишение права голоса продажных политиков и другие действительно прогрессивные и демократические пункты. Более того, лидер партии экспрезидент Теодор Рузвельт уже прославился к тому времени как «разрушитель трестов» (см. выше). Однако при всем при этом и сам Теодор Рузвельт, и его ближайшие соратники придерживались ярко выраженных империалистических взглядов. Например, Альберт Беверидж, один из основателей Прогрессистской партии, был одним из идеологов американского империализма. И в своей речи в сентябре 1898 г. он говорил: «Должен ли американский народ продолжать свой марш к торговому господству над миром? Должны ли свободные институты расширять свое благословенное царствование, по мере того как дети свободы обретают силу, пока система наших принципов не овладеет сердцами всего человечества? Разве у нас нет миссии, которую следует выполнить, разве нет долга перед нашими собратьями, который следует исполнить? Разве Бог наделил нас дарами за пределами наших пустынь и отметил нас как народ, пользующийся его особым благоволением, лишь для того, чтобы мы загнивали в нашем собственном эгоизме… Будем ли мы пожинать плоды, ожидающие нас по выполнении нами наших высоких обязанностей? Будем ли мы завоевывать новые рынки для продукции, взращиваемой нашими фермерами, производимой нашими фабриками, продаваемой нашими коммерсантами, да и, с Божьей помощью, новые рынки для всего того, что будут нести в своих трюмах наши суда? Гавайи стали нашими; Пуэрто-Рико будет нашим; молитвами ее народа Куба в конечном счете будет нашей; острова Востока вплоть до врат в Азию будут, по меньшей мере, нашими угольными базами… Мы не можем уклониться от выполнения нашего долга перед миром; мы должны исполнить повеление судьбы… нашим долгом является спасти эту землю для свободы и цивилизации» ([42] с.150, 153). Как видим, в этой речи видного политического деятеля США идея американской «божественной миссии», миссии распространения по всему миру свободы и демократии, доведена до абсурда. Потому что совершенно ясно, что нельзя одновременно и в тех же самых странах «распространять свободу и демократию», с одной стороны, и «завоевывать новые рынки» для американских товаров и «угольные базы» для США, с другой стороны. А Беверидж между этими понятиями фактически ставит знак равенства. Это противоречит элементарной логике. Это противоречит также всему, чему учили самих американцев отцы-основатели Америки и последующие поколения американских патриотов, предостерегая свою нацию от иностранного влияния и от тирании иностранных государств в навязывании системы свободной торговли (см. выше). Это противоречит также и тем целям, за которые сражались сами американцы сначала в войне за независимость, а затем в гражданской войне - защита от наплыва британских товаров и от опеки Британии, которая также возлагала на себя «цивилизаторскую миссию» - в

555 отношении самой Америки. Кроме того, непонятно, при чем здесь ссылки на Бога, на «повеление судьбы», на «долг перед миром», на «Божью помощь», на необходимость «расширять благословенное царствование» и т.д., которыми изобилует данная речь и которые делают ее похожей на речь католических епископов перед толпой крестоносцев накануне захвата и разграбления Константинополя в 1204 г. Вместе с тем, данный пример весьма характерен, так как с тех пор и по настоящее время пропагандистский лозунг о «божественной миссии США в распространении по всему миру свободы и демократии» станет основным элементом той дымовой завесы, которой будет окутана американская империалистическая политика. Приведенный отрывок интересен также тем, что мы здесь сталкиваемся с любопытным пропагандистским приемом. Речь Бевериджа абсурдна и нелогична, она противоречит здравому смыслу. Но в этом и состоит суть приема: если демократическую общественность нельзя убедить путем логических доводов (что империалисты пытались безуспешно сделать в течение всего XIX века), то надо ее убедить путем абсурда, путем навязывания ей нелогичных и нелепых доводов. Главное – произносить эти абсурдные речи и аргументы с полной уверенностью в своей непогрешимости. Тогда большинство избирателей растеряется – какой стороне или партии верить, если каждая уверяет в непогрешимости своей логики? К тому же, посредством опошления и обессмысливания терминов, используемых истинными демократами и патриотами, вносится разброд и смятение в умы простых людей. А в этом, собственно говоря, и состоит цель олигархии – в нейтрализации и оглуплении населения; ведь после того как эта цель достигнута, можно обделывать свои дела уже без оглядки на растерявшееся и дезориентированное общество. Так в борьбе с уже сложившейся в Америке демократией олигархия создала невиданную ранее (как по своей мощи, так и по своему абсурду) пропагандистскую машину. И так в этой борьбе родилась невиданная ранее по своему лицемерию олигархия и невиданная по своему лицемерию империалистическая идеология - идеология, которая использует антиимпериалистические понятия и лозунги (нация, свобода, демократия и т.д.), но только вывернутые наизнанку. Результаты не заставили себя ждать. В итоге американо-испанской войны 1898 г. США аннексировали у Испании Филиппины, Гуам и Пуэрто-Рико, установили контроль над Кубой. А делегаты предвыборного съезда Республиканской партии в 1900 г. назвали ее войной «за свободу и права человека» ([41] с.307). В 1899 г. США захватили часть островов Самоа и в том же году вместе с рядом европейских государств осуществили военную интервенцию в Китай для подавления так называемого «боксерского восстания» - восстания китайского населения против иностранных колонизаторов. А в самих США эта военная интервенция преподносилась как «марш свободы и демократии». Но это было только начало целой серии военных интервенций. В 1903 г. (во время администрации Теодора Рузвельта) США отторгли у Колумбии с применением военной силы часть ее территории, где образовали марионеточное государство Панама, предоставившее США в бессрочную аренду Панамский перешеек для строительства Панамского канала. Причина же американской военной интервенции состояла в том, что правительство Колумбии не хотело уступать Панамский перешеек США по дешевке и пыталось устроить тендер на строительство канала с привлечением разных стран и иностранных компаний – то есть пыталось с выгодой для своей страны и своего народа использовать свои права на свою законную территорию. В этом праве ему было отказано, и эта территория была попросту захвачена американцами. Во время администрации президента У.Тафта (1909-1913 гг.) Соединенные Штаты приняли участие в гражданской войне в Никарагуа и, по словам историка А.Линка, «увековечили там реакционный и непопулярный режим» [306]. А во время администрации президента В.Вильсона (19131921 гг.) США вмешались в революционные события в Мексике в 1914 г. и при помощи военной силы также утвердили там ту власть, которая им была выгодна. В 1915 г. США осуществили военную интервенцию на Гаити; а в 1916 г. оккупировали Доминиканскую

556 республику. Всего же в период с 1900 по 1920 г. Соединенные Штаты осуществили военные интервенции в шесть стран Западного полушария ([41] с.320, 340).

Карта американских военных интервенций в Латинской Америке в 1895-1930 гг. Источник: http://wicknet.org/history/jvanatta/maps

Важный вклад в теорию и практику империализма внес и лично президент Теодор Рузвельт (1901-1909), который не только санкционировал военную интервенцию против Колумбии с отторжением Панамского перешейка, но ему также принадлежит известное выражение, ставшее вершиной внешнеполитического лицемерия: «Когда держишь в руках большую дубинку, надо говорить тихо». Так дипломатия большой дубинки с легкой руки Т.Рузвельта вошла в теорию и практику международных отношений. Президент В.Вильсон (1913-1921 гг.) также обогатил копилку американских внешнеполитических «перлов»: он утверждал, что США применяет военную силу «во имя интересов человечества» ([41] с.340). И даже участие США в Первой мировой войне в 1917 г. было им объявлено как сражение «за демократию» и «за справедливость» ([42] с.185-186). Однако специальная комиссия Конгресса США, созданная при президенте Франклине Рузвельте в 1934 г., пришла к выводу на основании расследования, что Америка вступила в эту войну не ради спасения демократии в мире, и не ради защиты своих национальных интересов, а вследствие интриг крупных промышленников и финансистов, получавших баснословные прибыли от военных поставок и стремившихся эти прибыли увеличить; и обвинила Вильсона в обмане американского общественного мнения ([232] pp.217-218). 17.5. Кризис коррупции в США накануне Великой депрессии В предыдущих главах и разделах книги было показано, что на всем протяжении истории цивилизаций имели место периодически повторявшиеся социальноэкономические кризисы, которые были названы кризисами коррупции. Все они были результатом одного и того же явления - захвата относительно небольшой группой людей (классом олигархии) доминирующих позиций в экономике, что перекрывало остальному

557 населению возможности нормального существования, и всему обществу – возможности дальнейшего развития. Проявления кризиса коррупции во все эпохи были очень схожими: массовая безработица, сокращение производства, снижение жизненного уровня основной массы населения, демографический кризис, падение нравов, рост коррупции, увеличение социальной нестабильности, часто результатом кризиса становились революции и гражданские войны, иногда все это заканчивалось уничтожением государства и даже самой нации. Судя по всему, первый кризис коррупции в США имел место накануне и во время гражданской войны 1861-1865 гг. Об этом свидетельствует, например, рост безработицы и резкая активизация различных протестных социальных движений (аболиционистов, нейтивистов1 и других), а также обострение противоречий между двумя основными регионами страны, что в конечном счете привело к гражданской войне, которая также является одним из признаков кризиса коррупции. Причины гражданской войны и предшествовавшего ей социально-экономического кризиса выше были названы. На Юге доминирующие позиции в экономике захватила «рабократия», составлявшая менее 1% населения. Она же распространяла режим рабства и рабовладельческих латифундий на вновь образующиеся штаты на западе страны, что сужало возможности применения своих сил и способностей как для жителей Севера, так и для массы вновь прибывавших в страну иммигрантов. Безработица усиливалась большим наплывом импортных (в основном британских) товаров, чему способствовали низкие импортные тарифы накануне гражданской войны (около 20%) – самые низкие за всю историю США с начала XIX в. по середину XX в. ([153] p.141) В результате гражданской войны были устранены обе причины, которые вызвали породивший ее социально-экономический кризис - низкие импортные пошлины и система рабства. Устранение этих причин привело к необычайно бурному экономическому росту и процветанию, которые начались после 1865 г. на Севере и Западе страны. Что касается Юга, то там ситуация была совсем иной. Хотя рабство было отменено, но основная масса земель была по-прежнему сконцентрирована в руках небольшого числа плантаторов. Поэтому изменилось не слишком многое. Негры продолжали обрабатывать земли латифундистов, но уже не в качестве рабов, а в качестве арендаторов или батраков, на тех же условиях работали на этих землях и безземельные белые южане. По имеющимся данным, 40% белых и 80% чернокожих фермеров Юга США после гражданской войны не имели своей земли, а арендовали землю у крупных землевладельцев ([41] с.265). Все экономические и политические рычаги по-прежнему оставались в руках небольшой кучки плантаторов. Таким образом, основная причина кризиса коррупции (доминирование крупных земельных собственников) в южных штатах устранена не была, и здесь мы видим в последующие десятилетия продолжение кризиса коррупции. Как пишет историк Д.Дональд, в течение 30 лет, прошедших после гражданской войны, Юг превратился в бедный и отсталый регион, который заметно отставал от других регионов страны по уровню жизни и доходов на душу населения, здоровью и продолжительности жизни, уровню образования. Южными штатами по-прежнему правили плантаторы и представители крупного бизнеса, которых называли «Бурбонами» ввиду того, что «как и французская королевская фамилия, они не усвоили ничего нового и не забыли ничего старого в ходе той революции, которую пережили» [306]. Эти правительства, - пишет историк, - «резко сократили или даже упразднили социальные программы штатов (которые были приняты после гражданской войны – Ю.К.), направленные на поддержку неимущих слоев населения. Система школьного обучения 1

Нейтивисты выступали против иммиграции в Америку негров, католиков (ирландцев, итальянцев, испанцев и т.д.), а также за ограничение прав любых иммигрантов по отношению к урожденным американцам. Накануне гражданской войны они пользовались огромной популярностью и стали второй по численности партией в США, установив свою власть в 8 штатах и проведя 90 своих представителей в Конгресс ([41] с.200).

558 хронически недофинансировалась; в 1890 г. расходы на образование на душу населения составляли лишь 0,97 доллара против 2,27 долл. в среднем по стране. Обращение с заключенными в тюрьмах было безобразным; проблемы слепых также игнорировались; а меры по развитию здравоохранения отвергались». Промышленность развивалась слабо, сельское хозяйство находилось в упадке, а мелкие фермеры страдали от «доминирования плантаторов». «В то же время, - продолжает Д.Дональд, - эти консервативные режимы были поразительно коррумпированы», и злоупотребления со стороны чиновников были даже сильнее, чем до гражданской войны [306]. По-прежнему сохранялась на Юге и социальная напряженность. Процветала тайная террористическая организация Ку-клукс-клан и другие подобные ей тайные объединения: «Рыцари белой камелии», «Общество белой розы», «Белое братство», «Бледнолицые», «Гвардия Конституционного союза» и другие. Повсеместно свирепствовал варварский суд Линча в отношении негритянского населения. Так, в период с 1889 по 1899 гг. в среднем раз в два дня на Юге линчевали очередную жертву [306]. Между тем, как пишет Э.Иванян, объектами преследования Ку-клукс-клана были «не только негры, но и католики и евреи, а также все без исключения иммигранты» ([41] с.335). С наступлением эры трестов и монополий (конец XIX - начало XX в.) уже не только на Юге, но и в других регионах страны появились признаки кризиса коррупции. Необходимо оговориться: в течение XIX в. США пережили целый ряд экономических кризисов: один из них, например, случился в 1873 г. Но все они были кратковременными, продолжаясь, как правило, не более года или двух, после чего экономический рост возобновлялся. Такие кризисы, которые иногда называют «кризисами перепроизводства», не несут с собой ничего страшного или катастрофического. Чаще всего в их ходе происходит «коррекция экономики» - устраняются лишние или неконкурентоспособные производства, а на оставшихся внедряются новшества, повышающие их эффективность. Кризис коррупции не имеет с этими кризисами ничего общего. Он носит, как правило, длительный характер, может углубляться, даже несмотря на продолжающийся экономический рост, и, что самое главное, он не может быть преодолен автоматически самой рыночной экономикой, как кризисы перепроизводства. Как мы видели выше, для его преодоления всегда требовались очень мучительные мероприятия (в том числе по разрушению монополизма и уничтожению крупной частной собственности), которые иногда были возможны лишь в результате революции и даже гражданской войны. Есть все основания полагать, что именно с таким кризисом США столкнулись в первой половине XX века, и Великая депрессия 1929-1939 гг. стала его кульминацией. Но серьезные признаки этого кризиса, который уже не ограничивался Югом страны, а принял общенациональный характер, появились намного раньше Великой депрессии. Монополизм в ряде отраслей американской промышленности уже в начале 1900-х годов стал настолько всем очевиден и вызывал такое раздражение в обществе, что даже Теодор Рузвельт, вращавшийся в кругу богатейших людей Америки и являвшийся почетным членом закрытых элитных частных клубов1, был вынужден раздробить несколько крупных монополий (см. выше). Разумеется, это не могло быть сделано без ущемления интересов их владельцев, в том числе хозяина Standard Oil Рокфеллера и других американских миллиардеров. Однако дроблению подверглись лишь несколько компаний. А в последующие годы монополизм в американской промышленности продолжал усиливаться, о чем далее будет сказано. Одновременно с ростом монополизма произошла и резкая концентрация частной собственности – поскольку система трестов и монополий являлась прекрасным механизмом перекачки общественного богатства в карманы небольшого круга «избранных». Так, в 1893 г. 71% национального богатства принадлежал 9% американцев; а 10 лет спустя, в 1903 г., уже 87% богатства страны принадлежали лишь 1% 1

Например, Гарвардскому клубу он подарил множество своих охотничьих трофеев, привезенных из Африки, которые до сих пор украшают стены этого клуба в Нью-Йорке.

559 американского населения ([41] с.317). Таким образом, всего за 10 лет усиленного строительства трестов и монополий концентрация частной собственности в стране выросла на порядок – 1% завладели бóльшим богатством, чем ранее принадлежало 9% самых богатых американцев. Америка из страны среднего класса и равных возможностей с поразительной быстротой превращалась в страну миллиардеров и нищих. «В Америке началась новая эра, - писал американский социалист Моррис Хилквит, - эра архимиллионеров и денежных королей неслыханной роскоши и великолепия и в то же время эра ужасающей бедности и суровой нищеты» ([41] с.280). На этом фоне расцвела коррупция местных органов власти. То в одном месте, то в другом власть захватывали беспринципные дельцы, думавшие лишь о собственном кармане и нередко поощрявшие деятельность на подвластной им территории преступных группировок. Вот что писала в ту эпоху нью-йоркская газета «Сан» о положении дел в районе Ист-Сайда на Манхэттене (который в то время считался кварталом для бедных): «…Представьте себе, если можете, часть городской территории, полностью находящуюся под властью одного лица, без разрешения которого нельзя вести никакое законное или незаконное дело; где незаконные дела всячески поощряются, а законные преследуются; где по вечерам почтенные граждане вынуждены закрывать наглухо окна и двери своих жилищ и задыхаться от жары в душных комнатах, боясь выйти на крылечко дома, хотя только там и можно глотнуть свежего воздуха. Вообразите себе район города, где голые женщины пляшут по ночам на улице, а бесполые мужчины, как хищники, рыщут в темноте в поисках жертв своей профессии…; где воспитание младенцев начинается с того, что их знакомят с проституцией, и девочек с самого юного возраста обучают искусству Фрины; где американские девушки, взращенные в духе строгих правил американской семейной жизни и вывезенные из маленьких городков в штатах Нью-Йорк, Массачусетс, Коннектикут и Нью-Джерси, содержатся совсем как в тюрьме, пока они не утратят всякого подобия женственности; где мальчуганов с малолетства обучают приводить «гостей» в публичные дома; где существует общество молодых мужчин, единственным занятием которых является совращение юных девушек и помещение их в дома терпимости; где человеку, идущему по улице со своей женой, бросают в лицо оскорбления; где в больницах и диспансерах лечатся главным образом дети, зараженные недетскими болезнями; где убийства, изнасилования, грабеж и воровство – как правило, а не как исключение, - остаются безнаказанными, - короче говоря, где политические воротилы извлекают прибыли из самых ужасающих форм порока» [108]. Все эти явления не могли не вызвать протестов демократической общественности, и тому подтверждение – эта статья в газете «Сан» и памфлет Марка Твена, в котором она была частично воспроизведена с собственными комментариями известного писателя. Надо сказать, что в начавшейся борьбе с коррупцией на уровне городских и местных властей демократические силы в этот период добились немалых успехов. Как отмечает А.Линк, с конца XIX века в США началось мощное движение, направленное на то, чтобы «вырвать контроль над городскими правительствами из рук коррумпированных политических машин» [306]. В этих целях в 1894 г. была создана Национальная муниципальная лига, объединившая различные демократические и реформаторские движения. В результате, - пишет историк, «коррумпированные местные правительства были свергнуты в Нью-Йорке в 1894 г., в Балтиморе в 1895 г. и Чикаго в 1896-1897 гг. И далее это продолжалось по всей стране в начале XX века» [306]. Новые городские власти, указывает далее А.Линк, везде в 1900-х годах выступали с примерно одним и тем же набором реформ – введение более справедливого (прогрессивного) налогообложения имущества, проведение жилищной и школьной реформы и увеличение социальной помощи неимущим слоям населения [306]. Помимо этих мер, сгладить социальноэкономический кризис в стране помогла и начавшаяся Первая мировая война, в которой США первоначально не участвовали. Она вызвала огромный приток военных заказов со стороны воюющих стран Антанты, что способствовало, с одной стороны, еще большему

560 обогащению крупных американских корпораций, но, с другой стороны, росту занятости на американских предприятиях и зарплаты рабочих, и как результат - уменьшению безработицы и нищеты. Однако все эти меры и события, хотя и сглаживали остроту кризиса коррупции, но не устраняли основной его причины – концентрации экономической власти в руках небольшого круга лиц. Поэтому сразу после Первой мировой войны, когда период благоприятной военной конъюнктуры для американской промышленности закончился, кризис коррупции разразился с новой силой. Так, число безработных в стране уже в 1921 г. многократно превысило все прежние рекорды и достигло 5 миллионов человек ([41] с.361). На этом фоне происходил рост различных социальных протестных движений, начиная от забастовок и кончая терроризмом. Например, в 1919-1921 гг. в стране произошла серия взрывов у домов высокопоставленных чиновников, включая министра юстиции США М.Палмера. Эти события вошли в историю Америки как «красная паника» - поскольку вину за эти взрывы быстро, не разбираясь, взвалили на коммунистов и по всей стране прокатились репрессии по отношению ко всем, кто интересовался коммунистическими идеями. Десятки тысяч человек были арестованы, часть из них была выслана в Советскую Россию ([41] с.361-362). Наряду с этим, как указывают историки Ф.Фрейдель и В.О’Нил, в начале 1920-х годов рекордной величины - 5 миллионов человек - достигло число членов Ку-клукс-клана, и он установил контроль или влияние над администрациями ряда городов и штатов страны [306]. Поскольку Ку-клукс-клан, как отмечает Э.Иванян, был террористической организацией ([41] с.263), то можно констатировать, что лишь в одной этой профашистской организации, не считая других, ей подобных, в то время участвовала значительная часть американского населения, считавшая приемлемыми для себя методы террора и насилия в отношении различных национальных меньшинств. Вообще 1920-е годы, вошедшие в историю США как «ревущие двадцатые», могут служить классическим примером периода, в котором присутствуют все признаки кризиса коррупции. Здесь и дальнейшее усиление имущественного неравенства и монополизма, и увеличение безработицы, и рост социальных протестов, и взрыв преступности, и падение нравов, и заметная коррупция среди государственных служащих. В частности, «ревущие двадцатые» вошли в историю как годы расцвета подпольных полукриминальных ресторанов и клубов и нелегального производства и торговли спиртными напитками (так называемого «бутлегерства») – в условиях «сухого закона». А также как годы повальной коррупции в рядах американской полиции, которая, как правило, закрывала глаза (разумеется, не бесплатно) на нелегальную торговлю спиртным, а иногда и сама в ней активно участвовала. Конечно, эти явления можно, хотя бы отчасти, объяснять введением «сухого закона» в 1920 г. Но сам этот закон был попыткой американского правительства и законодателей остановить то падение нравов в обществе, в частности, распространение пьянства, которое уже происходило – попыткой весьма неудачной, так как падение нравов и рост пьянства после этой меры лишь ускорились. 1920-е годы были также периодом наибольшего, за всю историю США, расцвета организованной преступности (мафии), с легендарными персоналиями вроде Аль Капоне. Несмотря на героизацию и романтизацию его личности в ряде американских художественных фильмов второй половины XX в. («Крестный отец», «Лицо со шрамом» и т.д.), в самой его деятельности не было ничего «героического» или «романтического». Например, в Чикаго Аль Капоне контролировал (помимо всего прочего) ассоциацию прачечных, на долю которой приходилось 60% данного вида услуг в городе. Используя свое монопольное положение, эта ассоциация, с одной стороны, взимала очень высокие цены на свои услуги, а с другой стороны, постоянно боролась с независимыми прачечными, которые не хотели ей подчиняться. Как указывал С.Уилкокс, в Чикаго в этой отрасли в течение примерно 3 десятилетий (1910-1939 гг.) царил настоящий беспредел. Людей подвергали избиениям, повреждали грузовики, взрывали прачечные комбинаты,

561 били стекла, портили одежду, сданную в прачечные; несколько человек, державших независимые прачечные, были попросту убиты ([312] p.296). Такой же разгул преступности был связан с деятельностью чикагской ассоциации водителей грузовиков. Тех, кто не подчинялся правилам ассоциации, избивали и выводили из строя их грузовики ([312] pp.295-296). Не меньший беспредел царил в самых разных городах страны в области строительства и торговли продовольственными товарами. Здесь было много примеров не только монополизма картелей и ассоциаций и их связи с организованной преступностью, но и немало случаев их сговора с местными органами власти. В Чикаго местное управление санитарного контроля, как было позднее доказано в суде, находилось в сговоре с чикагской ассоциацией молочных продуктов и подвергало дискриминации независимых производителей и дистрибьюторов, не входивших в ассоциацию. В частности, это управление под надуманными предлогами лишало их права продавать в Чикаго молочные продукты, закрывало их производства, отказывалось выдавать лицензию вновь образованным предприятиям и т.д. ([312] pp.211-213) В целом ряде городов и штатов местные власти прибегали к манипулированию процессом строительства городских объектов: не допускали к участию в тендерах «чужие» фирмы, запрещали использовать при строительстве стройматериалы «чужих» производителей; при этом часто сами чиновники напрямую участвовали в деятельности местных («своих») строительных фирм ([312] p.291). По всей стране происходил рост рэкета – от Нью-Йорка, Вашингтона и Филадельфии до городов тихоокеанского побережья – который коснулся самых разных отраслей и работников самых разных профессий, вплоть до парикмахеров, уборщиков мусора и мелких розничных торговцев ([312] p.294). Людей запугивали, избивали и требовали отчислять часть их выручки бандитской «крыше». Усиление коррупции было заметно не только на уровне местных органов власти, но и на федеральном уровне. Как уже указывалось выше, администрация президента У.Гардинга (1921-1923 гг.) была, по мнению историков, одной из самых коррумпированных за всю историю США. В течение его президентского срока разразился целый ряд коррупционных скандалов, в которых были замешаны близкие ему лица или даже он сам собственной персоной. Так, например, он передал нефтяные месторождения военно-морского флота США в ведение Министерства внутренних дел, которое возглавлял его близкий друг, а затем - все права на их разработку были переданы крупным нефтепромышленникам Э.Догени и Г.Синклеру. При этом выяснилось, что последние ранее финансировали предвыборную президентскую кампанию Гардинга, а также дали взятку министру внутренних дел. Прибыль нефтепромышленников и, соответственно, убытки для казны, от этой операции составили порядка 100 млн. долларов ([41] с.376). Продолжался рост монополизма и концентрации частной собственности, причем мероприятия президентов В.Вильсона (1913-1921 гг.), У.Гардинга и К.Кулиджа (19231929 гг.) лишь способствовали этой тенденции. Например, при Гардинге были понижены или совсем устранены прогрессивные налоги на доходы и прибыль, позволявшие облагать крупные прибыли по более высокой ставке налогообложения [306]. Таким образом, богатые стали платить меньше, а бедные – больше. При Вильсоне в 1918 г. был принят закон, отменивший действие антимонопольного законодательства применительно к экспортным отраслям. В результате тенденция к монополизму еще более ускорилась. По данным С.Уилкокса, образовавшийся в это время картель по экспорту меди Сopper Exporters контролировал 94% американского производства меди и 85% ее мирового производства, благодаря чему он начал диктовать свои цены не только в США, но и всему мировому рынку, устанавливая их на искусственно завышенном уровне. Пока Copper Exporters сохранял свое монопольное положение, цены на медь продолжали расти, даже после того как началась Великая депрессия и произошло обвальное падение цен на другие товары. Но после того как картель в 1930 г. был распущен, цена на медь сразу упала почти в 4 раза ([312] p.223). Аналогичные тенденции происходили и в других отраслях. В

562 алюминиевой промышленности одна компания (Alcoa) сконцентрировала в своих руках 100% производства алюминия в США. На долю металлургического гиганта US Steel приходилось 66% выпуска стали в стране, и он полностью контролировал внутренние цены на сталь и стальные изделия ([312] p.69, 148). Американские администрации, управлявшие страной в послевоенный период, не предпринимали против роста монополизма никаких серьезных мер, спокойно наблюдая и даже поощряя эти процессы. Так, вслед за Гардингом, отменившим прогрессивные налоги на доходы и прибыль, президент Кулидж в 1926 г. провел через Конгресс новый закон, который практически совсем освободил от уплаты налогов крупный частный капитал ([41] с.377). Разумеется, это приводило к снижению доходов госбюджета, что в свою очередь давало повод урезать расходы государства, в том числе на социальные программы, что и было сделано [306]. Так государство способствовало еще большему перераспределению средств от неимущих слоев населения к богатой верхушке. «Не осталось и следов былой маскировки. Правительство и большой бизнес стали идентичными понятиями», - писал в эти годы американский писатель Г.Фолкнер ([41] с.379). Другие современники, экономисты А.Берле и Г.Минс, работы которых в дальнейшем приобрели в США большую популярность, на основе своих исследований сделали вывод о том, что 2000 человек полностью контролировали американскую экономику, и, как хотели, манипулировали ценами и производством в стране ([232] p.34). В этих двух выводах американских экономистов и писателя содержится квинтэссенция причин кризиса коррупции в США накануне Великой депрессии: власть олигархии («власть немногих») в экономике, сросшаяся с государственной властью в политике и сделавшая общество заложником своей жадности и алчности1. Самое удивительное состояло в том, что все перечисленные выше явления, свидетельствующие о глубоком социальном кризисе и небывалом размахе коррупции в обществе, происходили на фоне продолжавшегося экономического роста и товарного изобилия. Не надо забывать, что американская экономика в течение всего периода после гражданской войны 1861-1865 гг. жила в условиях «экономического чуда», и маховик этого чуда не так-то просто было остановить. Так, национальное богатство США выросло со 187 млрд. долл. в 1912 г. до 450 млрд. долл. в 1929 г., то есть почти в 2,5 раза ([41] с.380). Промышленное производство в США упало в 1920-1921 гг., но затем росло в течение всего периода 1922-1929 гг., при этом средний размер дивидендов по акциям вырос за этот период более чем в 2 раза, прибыли компаний выросли в среднем на 76%, средняя заработная плата – на 33% [306]. Выпуск автомобилей каждый год ставил новые рекорды, достигнув 4,3 миллиона в 1926 г. и 5,4 миллионов в 1929 г. ([200] p.2) В последующие годы Великой депрессии он так сильно упал, что этот уровень выпуска автомобилей был вновь достигнут Соединенными Штатами лишь в 1950-е годы. Но до начала Великой депрессии всякого, кто вздумал бы выступить с такими прогнозами, пожалуй, сочли бы за сумасшедшего. Американская экономика не знала себе равных в мире, значительно обогнав по всем параметрам экономику европейских стран, и американское общество по уровню богатства и благосостояния значительно превосходило любое другое общество. Казалось, ничто не предвещало грядущей беды. Как указывает историк Б.Митчелл, незадолго до начала Великой депрессии специальная комиссия во главе с будущим президентом Г.Гувером (1929-1933 гг.) в течение целого года, с января 1928 г. по февраль 1929 г., проводила тщательное исследование положения в экономике США. Выводы комиссии заключались в констатации прекрасного состояния американской экономики и в отсутствии какой-либо возможности экономического спада в обозримом будущем ([255] pp.25-27). Эти выводы комиссии Гувера были сделаны всего лишь за 6 месяцев до начала Великой депрессии. 1

Интересное совпадение – в Древнем Риме накануне гражданских войн 80-30 гг. до н.э. римские демократические лидеры тоже говорили о том, что всей страной владеют 2000 человек, а у всех остальных римлян нет ни имущества, ни средств к существованию (см. главу I).

563 Так официальная экономическая наука в США оказалась бессильна предвидеть и объяснять серьезные процессы, происходящие в экономике, и продемонстрировала свою полную некомпетентность, и это, как будет показано далее, с еще большей очевидностью проявилось в первые годы Великой депрессии1. 17.6. Причины Великой депрессии 1929-1939 гг. и биржевого краха 1929 г. После того, как в США закончилась Великая депрессия 1929-1939 гг., о ней были написаны сотни книг, во многих из них анализировались ее причины. И хотя мнения по конкретному набору причин различаются, но одну причину называют все исследователи: эта причина - исчезновение стимулов к инвестированию. Так, экономический историк М.Бернстейн приводит данные, свидетельствующие о том, что задолго до начала Великой депрессии, в течение 1920-х годов, американская промышленность перестала инвестировать в производство, и это продолжалось вплоть до 1940-х годов ([136] pp.35, 15, 33). Помимо него, целый ряд известных западных экономистов (Кейнс, Хансен, Хунеке, Калеки, Вайнтрауб и другие) полагали и полагают, что именно отсутствие инвестиций и технических инноваций обусловили такую необычайную продолжительность Великой депрессии в США, продлившейся до начала 1940-х годов ([136] pp.13, 121). Таким образом, мы видим такую же картину, какая в то время наблюдалась в Германии и других европейских странах (см. предыдущую главу). Гигантские монополии, захватившие власть над экономикой, перестали инвестировать в производство, в научнотехнический прогресс. Зачем было куда-то инвестировать, если монопольный контроль над отраслью позволял и так получать все деньги от реализации соответствующей продукции: стали, алюминия, меди, оборудования и т.д., - и получать максимально возможную прибыль путем искусственного завышения цен? Психология монополиста не изменилась с промышленной революцией: как для римских латифундистов в античности и для испанских латифундистов XVI-XVII веков, так и для американских и западноевропейских промышленных монополий в эпоху Великой депрессии любые инвестиции в производство представлялись лишь ненужной тратой денег. Намного бóльшую прибыль монополисту могла обеспечить скупка предприятий в смежных отраслях и распространение монопольного контроля на эти отрасли. На это в основном и направлялись усилия и инвестиции промышленных монополистов, как ранее усилия латифундистов направлялись на скупку и захват земель. Но это было совсем не тем, что служило экономическому росту, а как раз тем, что подрывало этот рост. Ряд американских экономистов той эпохи: Берле, Минс, Харрис, Свизи и другие, указывали (как на возможную причину Великой депрессии) на отрицательные последствия, к которым привела в США концентрация национального богатства и доходов в руках небольшой группы людей ([136] pp.9-11). Следствием такого положения, писали они, стало резкое сокращение спроса на все товары: автомобили, одежду, мебель и т.д., - поскольку все эти деньги, перетекшие из карманов миллионов американцев в карманы кучки миллиардеров, перестали работать на экономическое развитие страны, стимулировать выпуск новой продукции, а осели мертвым грузом в банках и сейфах. Таким образом, и это объяснение приводит нас все к той же причине Великой депрессии: ведь монополизм и концентрация богатства/собственности в руках немногих являются двумя сторонами одной и той же медали. Указанные выше тенденции: резкое сокращение инвестиций в промышленности, резкий рост имущественного неравенства и обнищание населения, - появились задолго до 1

Это ни в коей мере не умаляет значение экономической науки в принципе. Просто всякое правительство имеет ту экономическую науку и тех экономических экспертов, которых оно хочет иметь и которых оно заслуживает. В целом и среди экономистов, и среди историков, и среди всех других людей, одинаковый процент лгунов и приспособленцев, не выше и не ниже.

564 Великой депрессии. Задолго до нее появились и признаки замедления экономического роста: так, рост промышленности США в 1920-е годы не превышал 1-2% в год. Кроме того, в течение 1921-1928 гг. обанкротились несколько тысяч банков ([255] pp.127-128). Все это были очень тревожные сигналы. Но правительственные экономические эксперты не обращали на них ни малейшего внимания и делали только те выводы и заключения, которые хотела слышать правящая верхушка. В день, когда начался биржевой кризис и паника (23 октября 1929 г.), еженедельник Nation назвал 1929 год «годом процветания бизнеса» и начал публикацию серии статей о процветании американской экономики ([41] с.386). Уже после начала Великой депрессии, до самого конца своего президентского срока, президент Гувер (1929-1933 гг.), опираясь на мнение своих экспертов, не переставал заявлять, что экономический спад носит кратковременный характер и вот-вот наступит всеобщее процветание и благоденствие. И фактически бездействовал, пассивно ожидая, когда экономика, в соответствии с обещаниями экспертов, сама справится с кризисом; а иногда своими действиями даже ухудшал ситуацию1. Но обещанный выход из кризиса все не наступал, наоборот, кризис все более и более углублялся; а тем временем в ряде городов Америки до половины населения оказалась без работы и без средств к существованию. Итак, мы выяснили причины Великой депрессии. Очевидно, что она была неизбежной: она была кульминацией кризиса коррупции, углублявшегося в США в течение уже нескольких десятилетий и имевшего в сущности те же причины, которые экономисты называют в качестве причин Великой депрессии (монополизм и концентрация собственности в руках немногих). Но у всякого серьезного экономического кризиса обычно бывает какой-то толчок, который выводит экономику и все общество из состояния равновесия и бросает их в состояние хаоса. Таким толчком стал биржевой кризис октября 1929 г., вызвавший обвал на рынке акций, а также массовое банкротство банков. Акции ряда инвестиционных фондов, в которые инвестировало население, в течение нескольких лет после октября 1929 г. обесценились в 100 раз и более. В течение 1930-1932 гг. произошло около 90 000 различных банкротств, в том числе обанкротились почти 5 000 банков ([200] p.55; [255] pp.128, 439). Как отмечает известный американский экономист Д.Гэлбрэйт, начавшийся осенью 1929 г. биржевой и банковский крах был грандиозной экспроприацией собственности, сравнимой по своим масштабам с самыми крупными экспроприациями, которые когдалибо были в истории ([200] p.113). Но пострадали в результате этого, прежде всего, миллионы мелких вкладчиков, хранивших свои деньги в банках, десятки тысяч владельцев мелких компаний, а также те миллионы американцев и членов их семей, которые доверили свои сбережения брокерским конторам и инвестиционным фондам - то есть пострадала основная масса американского среднего класса. Можно сказать, эта экспроприация завершила тот процесс ограбления населения олигархией, который происходил в течение нескольких десятилетий. Поэтому совсем не удивительно, что именно биржевой и банковский крах осени 1929 года стал последним толчком, опрокинувшим американскую экономику в пропасть Великой депрессии. Надо отметить, что, конечно, и само население было отчасти виновато в произошедшем. Мы видели выше, что кризис коррупции во все эпохи сопровождался падением нравов, массовым распространением в обществе всевозможных пороков. В США в «ревущие двадцатые» это выразилось не только в распространении пьянства и бутлегерства, рэкета и преступности. Пожалуй, самым массовым пороком стала жадность. Как пишет Д.Гэлбрэйт, среди американцев в 1920-е годы, подобно эпидемии, распространилось «желание быстро разбогатеть, прилагая для этого минимальные физические усилия» ([200] p.3). В середине 1920-х гг. все американцы бросились скупать 1

Как пишет Д.Гэлбрэйт, «нет сомнений в том, что экономисты и экономические советники в конце 20-х и начале 30-х гг. имели почти все как один извращенные взгляды. В первые месяцы и годы после биржевого краха все их советы лишь ухудшали положение» ([200] p.182).

565 земельные участки во Флориде. Почему-то все легко поверили рекламной кампании, уверявшей, что земля на этом полуострове страшно недооценена, и подорожает в будущем многократно, когда увеличится число желающих иметь там собственную виллу вблизи морского побережья. Цена действительно пошла очень резко вверх, но не ввиду наплыва реальных покупателей на земельные участки, а вследствие спекулятивного ажиотажа. Всем желающим быстро и хорошо заработать брокеры предлагали специальные контракты: покупателю недвижимости не надо было даже выплачивать всю ее стоимость, он платил лишь 10% от текущей цены и получал право выкупить участок, когда пожелает, по фиксированной цене - то есть приобретал так называемый опцион ([200] pp.18-19). Далее оставалось только сидеть и ждать, пока цена на участок вырастет раза в 2, а цена опциона – соответственно раз в 10, тогда его можно было с большой выгодой продать. Таким образом свой капитал, вложенный во флоридские земельные опционы, можно было за короткий срок увеличить во много раз. Однако заработать на «флоридском пузыре» смогли лишь те, кто первыми купил опционы и быстро их продал, в основном же обогатились брокеры и те финансовые воротилы, которые, судя по всему, и организовали эту грандиозную финансовую пирамиду с соответствующей рекламной кампанией. Уже спустя короткое время, в начале 1926 г., начала ощущаться нехватка спроса на предлагавшиеся земельные участки и опционы, а после урагана, налетевшего в сентябре 1926 г. на Флориду (400 человек при этом погибли), цены участков резко упали, и те, кто купил опционы, потеряли все вложенные деньги. Пострадали очень многие. Почти в каждом коллективе в США, указывает Гэлбрэйт, - были люди, понесшие сильные убытки в результате «флоридского пузыря» ([200] pp.5-7). Однако это не подорвало среди американцев стремления к быстрому и легкому обогащению. Вслед за инвестициями во флоридские опционы вся страна ринулась на фондовую биржу, чтобы еще раз испытать судьбу и, наконец, осуществить заветную мечту – быстро и легко разбогатеть. Никогда еще Америка не видела столь массового участия населения в игре на фондовой бирже, как в 1920-е годы1. Биржевой ажиотаж уже сам по себе способствовал тому, что курсы акций компаний и инвестиционных фондов необычайно быстро росли. Но этот ажиотаж и рост курсов акций еще более усиливались специальными приемами брокеров и финансовых воротил, о которых далее будет сказано. Вот как описывает современник А.Нойес «биржевую лихорадку» конца 1920-х годов: «Брокерские конторы были с 10.00 до 15.00 переполнены народом – клиентами [этих контор], которые там сидели или стояли, наблюдая за доской [с курсами акций], вместо того чтобы идти к себе на работу. В некоторых “залах для клиентов” было трудно найти место, с которого были бы видны курсы акций, ни у кого не было [физической] возможности прочесть ленту [новостей]» ([200] pp.80-81). Хотя в биржевой лихорадке участвовала значительная часть населения, но все же основная вина за то, какие размеры она приняла, лежит на крупных финансовых воротилах и правительственных чиновниках. Как указывает Д.Гэлбрэйт, ряд чиновников и крупных финансистов хорошо зарабатывали на биржевом буме и хотели, чтобы он продолжался, поэтому никто не предпринимал никаких мер по ограничению спекуляции и мошенничества ([200] p.25). Между тем, брокеры и банкиры, привлекавшие деньги от населения для участия в биржевой игре, внедрили и сделали обычной практику, которая резко усиливала ее спекулятивный и мошеннический характер. Например, широко практиковалась покупка акций в кредит. Клиенту достаточно было оплатить от 25% до 50% стоимости приобретаемых акций, на остальную сумму банк или брокер автоматически предоставлял ему кредит под 5% годовых под залог купленных акций. Таким образом участники игры, как и в случае с флоридскими земельными опционами, могли многократно увеличить свои прибыли на вложенные в нее деньги – в данном случае 1

Всего, по оценкам, было 1,5 миллиона американцев, участвовавших в торговле акциями ([200] p.78)

566 при росте курса акций в 2 раза капитал участника биржевой игры увеличивался в 3-5 раз. Однако в случае падения курса акций результаты были катастрофическими – участник игры мог не только потерять все вложенные деньги, но еще остаться должен банку или брокеру. Эта практика в течение 1920-х годов распространилась настолько широко, что общий размер выданных брокерских ссуд в США вырос с 1 млрд. долл. в начале десятилетия до 6 млрд. долл. в 1928 г. Причем, по мере того как риск продолжения биржевой игры все более увеличивался и неизбежность биржевого краха становилась очевидной, процент по брокерским ссудам рос, достигнув к концу 1928 г. 12% годовых ([200] pp.21-22). Однако это не останавливало участников биржевой лихорадки. Другим методом привлечения денег в биржевую игру, который был связан не только со спекуляциями, но и с откровенным мошенничеством, были инвестиционные фонды (трасты). Как указывает американский историк А.Ромаско, в 1920-е годы была внедрена в массовое сознание американцев и стала очень популярной идея доверить свои деньги в управление инвестиционным фондам. Населению внушалось, что фонды будут управлять доверенными им деньгами наилучшим образом, избавив клиента от забот и нервотрепки, связанной с игрой на бирже ([284] pp.67-68). Однако именно с деятельностью инвестиционных фондов, которая специально не регулировалась государством, было связано наибольшее число злоупотреблений и откровенного мошенничества. Наиболее очевидным и распространенным злоупотреблением было то, что бумаги, выпускаемые фондами, не защищали купившего их инвестора от финансовых потерь и в то же время не обеспечивали высокой прибыли в случае благоприятного развития фондового рынка. Формально эти бумаги, как правило, представляли собой облигации или привилегированные акции, не дававшие их владельцу никаких прав, кроме выплаты небольшого годового процента ([200] p.58). Поэтому в случае роста курсов акций, в которые фонд вкладывал деньги, вкладчики получали лишь незначительную часть прибылей (в виде скромного процента на вложенные деньги), а всю основную прибыль получали финансовые воротилы, учредившие фонд и владевшие его обыкновенными (голосующими) акциями. В случае же падения курсов акций на бирже страдали более всего именно простые вкладчики фонда, которые не имели возможности своевременно выйти из игры1. Таким образом, инвестиционные фонды были своего рода игрой в одни ворота – как бы ни пошла игра, в выигрыше всегда оставались финансовые воротилы, а простые вкладчики всегда оказывались в проигрыше, хотя именно они и обеспечивали 99,99% первоначального капитала фондов. Так, учредители фонда United Founders Group в 1921 г. вложили в него всего лишь 500 долларов, в дальнейшем привлекли сотни миллионов долларов от вкладчиков и, тем не менее, владели контрольным пакетом акций в фонде и присваивали основные прибыли от его деятельности. К концу 1929 г. активы United Founders Group составляли 1 миллиард долларов, и его учредители успели сильно обогатиться ([200] p.59). Несмотря на неслыханные злоупотребления, инвестиционные фонды приобрели огромную популярность. Возникнув с нуля в начале 1920-х годов, к осени 1929 г. их число достигло нескольких сотен, а активы, находившиеся в их управлении, составили в совокупности 8 млрд. долл. ([200] p.50) Некоторые из них ориентировались не только на средний класс, но даже и на беднейшие слои населения, отбирая у них последние денежные сбережения. Так, некто Джон Раскоб (между прочим, один из руководителей гигантской химической корпорации Дюпон) учредил фонд «для бедных», которых он всех обещал сделать богатыми. Каждый вкладчик вносил всего лишь по 200 долларов, к этому 1

Помимо распространения облигаций и неголосующих акций, применялся и иной способ обмана вкладчиков. Инвестиционный фонд обычно создавался в виде многоэтажной холдинговой структуры, состоящей из множества компаний. Это позволяло учредителям фонда, во-первых, сохранять контрольный пакет его акций, а во-вторых, перекачивать в свои карманы деньги, поступающие от вкладчиков (через фиктивные услуги и сделки между собой разных компаний, входящих в холдинг).

567 ему еще автоматически предоставлялся кредит на 300 долларов, которые вкладывались в акции ([200] p.53). Но после биржевого краха бумаги, выпущенные фондами, обесценились в 100 и более раз. Так, бумаги Goldman Sachs Trading Corp., инвестиционного фонда, учрежденного инвестиционным банком Goldman Sachs, в феврале 1929 г. продавались по цене 220 долларов, а к 1932 г. их курс упал до всего лишь 1,75 долл. Примерно в таком же размере (в 100 раз и более) обесценились бумаги United Founders Group и ряда других фондов ([200] pp.60-65, 55). Таким совершенно законным образом, не противоречившим действовавшему законодательству, были ограблены сотни тысяч или, возможно, миллионы простых американцев, доверивших инвестиционным фондам миллиарды долларов своих сбережений1. И это была действительно, как пишет Гэлбрэйт, одна из самых грандиозных экспроприаций собственности. Лишь немногие осмеливались до октября 1929 г. выступить с критикой сложившейся ситуации на фондовом рынке, и, как правило, немедленно подвергались остракизму со стороны прессы, значительная часть которой сама финансировалась фондовыми спекулянтами и мошенниками. Так, финансист Поль Кэбот в марте 1929 г. написал статью, в которой, вопреки насаждавшемуся имиджу «финансовых гениев» и «профессионалов» фондового рынка, раскритиковал нечестные методы, некомпетентность и жадность учредителей и управляющих инвестиционными фондами. Банкир Поль Варбург также в марте 1929 г. в своей статье призывал правительство остановить «спекулятивную оргию» на фондовом рынке, которая в противном случае приведет к биржевому краху и экономическому кризису национального масштаба. Однако его обвинили в том, что он хочет «украсть у американской нации ее процветание»; и в последующие месяцы газеты с презрением писали о его статье и его предостережениях ([200] pp.56, 72). Между тем, в дальнейшем, в ходе слушаний в Конгрессе, выяснилось, что, по крайней мере, часть газетных статей и комментариев по радио, расхваливавших те или иные инвестиционные фонды и акции компаний, была заказной. Оказалось, что в некоторых газетах и на радиостанциях существовали даже регулярно обновлявшиеся списки тех инвестиционных фондов и компаний, которые надо было расхваливать по договоренности с «заказчиками», суля им необычайно благоприятные перспективы. Эти списки предоставлялись некими внешними «координаторами», которые еженедельно одновременно со списком передавали в редакцию или на радиостанцию и деньги – в качестве платы за ее «услуги» ([200] p.73). Таким образом, биржевые комментаторы в газетах и на радиостанциях всегда знали, какие бумаги рекомендовать доверчивой публике, слушавшей эти рекомендации и завороженной тем золотым дождем, который ей обещали «финансовые гении» и «профессионалы» фондового рынка. Наконец, еще одним видом спекуляций и мошенничества на фондовой бирже стали различные «виртуальные» сделки по купле-продаже акций. К ним чаще всего прибегали сами финансовые воротилы, для того чтобы перекачать деньги из контролируемых ими банков и инвестиционных фондов в свои карманы. Например, в момент биржевого краха (октябрь 1929 г.) А.Виггин, глава самого большого банка Нью-Йорка Chase National Bank, от имени подставной фирмы продал своему банку 42 тысячи его собственных акций с отсрочкой их поставки (так называемая сделка short sale), зафиксировав цену акций на высоком уровне, до ее падения. Затем, после того как курс акций рухнул, он приобрел требуемые ему 42 тысячи акций банка (через другую подставную компанию) у одного из 1

О размерах данного грабежа свидетельствуют следующие цифры. Биржевой индекс Доу-Джонс с 1929 г. по 1932 г. упал примерно в 5 раз, а бумаги инвестиционных фондов – в 100 раз. Разница между этими величинами и составляет ту прибыль, которую присвоили учредители и управляющие фондов. Таким образом, простые вкладчики фондов получили в итоге лишь 1/20 от того, что они бы имели при нормальной организации работы фондов, а 19/20 (95%) их денег была присвоена финансовыми воротилами. К 1936 г. индекс Доу-Джонс вырос, и его падение к уровню 1929 г. составляло уже лишь 2 раза, однако бумаги инвестиционных фондов так и не выросли, фактически обесценившись совсем.

568 филиалов Chase National Bank, но уже по значительно более низкой цене, причем, получив для этого кредит от самого банка, и передал их головному отделению банка в счет покрытия сделки short sale. В результате этой операции он положил в карман 4 миллиона долларов прибыли, выкачанной из собственного банка, причем для проведения данной сделки не затратил ни цента собственных денег ([200] pp.148-149). В похожих махинациях оказался замешан и глава National City, второго по величине банка Нью-Йорка. Эти мошеннические сделки и множество других стали известны публике в результате слушаний в Конгрессе, начатых осенью 1933 г. Тем самым президент Франклин Рузвельт (1933-1945 гг.) начал выполнение одного из своих обещаний, которое он дал во время вступления в должность в марте 1933 г. – обещание «выгнать менял из храма», подобно тому, как это две тысячи лет назад сделал Иисус Христос ([200] p.153). 17.6. Первые годы Великой депрессии и политика президента Гувера Биржевой кризис для миллионов американцев был подобен грому среди ясного неба. Как описывает Д.Гэлбрэйт, 24 октября 1929 г., после катастрофического обвала курсов акций, возле здания Нью-йоркской фондовой биржи собралась огромная толпа. Никто ничего не делал, все просто молча стояли, но никто не расходился. Все чего-то ждали, никто не знал чего. Затем неожиданно на крыше одного из зданий появился рабочий, чтобы заняться каким-то ремонтом. Толпа решила, что это человек, собравшийся покончить с собой, и нетерпеливо ждала, когда же он бросится вниз ([200] p.99).

Толпа возле здания Нью-йоркской фондовой биржи в день биржевого краха. Источник: http://www.flickr.com

Но в последующие годы углубляющегося кризиса первоначальный шок сменился отчаянием. С 1929 г. по 1932 г. национальный доход США упал с 80 до 40 млрд. долл., промышленное производство также сократилось в 2 раза. Безработица все усиливалась. 45% рабочих промышленных предприятий лишились работы, всего же к концу президентского срока Г.Гувера (март 1933 г.) более 15 млн. человек, или 30% трудоспособного населения США, оказались без работы и средств к существованию ([41] с.386, 388; [232] p.19). Как пишет американский историк В.Лейхтенберг, безработица спустя несколько лет депрессии превратилась в хроническую. На дверях всех предприятий появились таблички с категорическими предупреждениями «Рабочих мест нет!». Приблизительно 1 или 2 миллиона человек бродяжничали – они бесцельно передвигались по стране в бесплодном поиске работы или каких-то приключений, или

569 просто для того, чтобы куда-то двигаться, а не предаваться унынию, сидя на одном месте. Массы людей копались в мусорных баках в поисках съестного, во время раздачи хлеба в городах выстраивались километровые очереди. Многие дети не ходили в школу, потому что у них не было никакой одежды ([232] pp.2-3, 118). На окраинах всех крупных городов выросли огромные «гувервилли» - трущобы, состоявшие из землянок, сараев и картонных каморок, в которых жили тысячи людей, нередко вместе с семьями.

«Гувервилли» ( http://www.us-coin-values-advisor.com, http://www.sfbayview.com)

Историки называют Великую депрессию в США «нищетой среди изобилия». Элеваторы не принимали зерно у фермеров, поскольку не знали, что с ним делать - его никто не покупал. Поэтому зерно сваливали кучами и оставляли гнить под открытым небом. По той же причине никто не убирал виноград, оливки и фрукты, поэтому все деревья в садах и лоза в виноградниках были усыпаны гниющими фруктами. В то же самое время миллионы людей в стране голодали, и в городах выстраивались огромные голодные очереди. Текстильные и швейные фабрики простаивали и не выпускали продукцию, в то время как миллионам американцев не во что было одеться, и дети по этой причине не ходили в школы ([232] pp.22-23). По всей стране распространились стихийные массовые грабежи чужой собственности. В ряде городов были случаи, когда толпы людей врывались в магазины и растаскивали все их содержимое. В Чикаго группа безработных из 55 человек разобрала 4-этажное кирпичное здание (!) и унесла все его по кирпичику. Безработные шахтеры захватывали уголь, принадлежавший владельцам шахт, и сами его продавали. И американские суды присяжных часто оправдывали таких людей ([232] p.25). Большую популярность приобрели крайние левые течения и взгляды. На юге Иллинойса коммунисты организовали 10-тысячную демонстрацию фермеров, выехавших каждый на своей машине; эта демонстрация растянулась в длину на 80 километров. В Айове фермеры в 1931 г. в знак протеста блокировали дороги, захватывали поезда, нападали на представителей власти. В Сиэтле в феврале 1933 г. протестующая толпа захватила здание местного правительства ([232] pp.24-25). Один из левых популистских лидеров, Фрэнсис Таунзенд, выступил с планом установить для всех людей старше 60 лет пенсию 200 долларов в месяц – за счет введения дополнительного 2%-го налога на бизнес, взимающегося с каждой сделки. Его план пользовался такой поддержкой населения (по меньшей мере, 10 миллионов подписей было собрано под его обращением в правительство), что многие пожилые люди поверили в его скорое осуществление: они приобретали товары в магазинах и обещали отдать за них деньги, когда им введут обещанную пенсию. В некоторых магазинах, - пишет В.Лейхтенберг, - когда приходили пожилые люди, продавцы тут же исчезали и не появлялись до тех пор, пока те не уходили из магазина ([232] pp.103-104). Другой популистский лидер, сенатор Хью Лонг, предлагал осуществить грандиозное перераспределение собственности по всей стране. Все крупные

570 личные состояния свыше определенного размера должны были быть экспроприированы и распределены среди населения, причем каждая семья должна была получить достаточно средств для покупки дома и автомобиля. Помимо этого, его программа включала также введение пенсий по старости и бесплатного обучения молодежи в колледжах. Что касается практического осуществления экспроприации, то сенатор утверждал, что многие миллиардеры готовы добровольно расстаться со своим богатством. Программа Лонга приобрела такую популярность, что ему прислали письма 7,5 миллионов человек ([232] pp.98-99).

Митинг безработных (http://www.photosfan.com)

На этом фоне деятельность администрации президента Г.Гувера (1929-1933 гг.) выглядела скорее как полная бездеятельность. Например, созданная им комиссия по безработице, как указывает А.Ромаско, занималась в основном лишь тем, что читала огромное количество поступающих со всей страны писем от отчаявшихся безработных и рассылала их авторам ответы, содержавшие слова утешения, полезные советы и буклеты – как будто они могли им реально помочь в их ситуации или заменить работу и зарплату. Однако федеральное правительство полагало, что безработица – это не его дело, это дело местных органов власти и благотворительных организаций, само же ограничивалось таким чисто символическим участием ([284] pp.147-152; [255] p.107). Примерно такой же была и в целом экономическая политика администрации Гувера в условиях депрессии. Банкиры и представители крупного бизнеса призывали правительство ничего не делать, утверждая, что кризис нельзя преодолеть вмешательством извне, его можно только пережить. То же самое утверждали и экономические советники президента Гувера, во всем солидарные с крупным бизнесом. Поэтому президент бездействовал, уверяя всех, что американская экономика основана на солидной базе, и кризис скоро сам собой рассосется ([284] pp.81-83, 26). Единственное, что он все-таки пытался делать – он в течение нескольких лет убеждал ведущих банкиров и крупный бизнес, что они должны добровольно помочь экономике в выходе из кризиса. Согласно его плану (много раз озвученному публично), устойчивые крупные банки должны были безвозмездно помогать слабым банкам, находящимся на грани банкротства, а предприниматели должны были (добровольно) перестать снижать зарплату рабочим и прекратить сворачивать инвестиции в производство, восстановив их на прежнем уровне ([284] pp.56-59, 87-95, 198-200). Другими словами, бизнесмены должны были, согласно представлениям Гувера, которого А.Ромаско называет «идеалистом», перестать думать о выживании своего собственного

571 бизнеса в условиях депрессии. Вместо этого они должны были начать думать о том, как проживут на низкую зарплату их рабочие, как занять работой безработных строителей и как помочь своим конкурентам пережить депрессию. Причем, этот альтруизм, по представлениям президента, должен был охватить весь американский бизнес спонтанно и добровольно, без всякого принуждения со стороны государства. В этих целях усилиями Гувера дважды – в 1931 г. и в 1932 г. - была даже создана добровольная банковская ассоциация по оказанию помощи проблемным банкам. Однако оба раза она просуществовала лишь на бумаге и была вскоре ликвидирована, так как никто из крупных банков, вошедших в эту ассоциацию под влиянием Гувера, не захотел оказывать реальную помощь другим банкам ([284] pp.92, 198). До этого, осенью 1929 г., так же бесславно провалилась попытка создать добровольный банковский пул по поддержке фондового рынка. Крупные банки на словах соглашались поддерживать курсы акций, а сами тем временем активно их продавали ([200] pp.101-115). Не поддержал бизнес и призывы не сокращать инвестиции и зарплаты рабочим – и те, и другие сокращались, а рабочие увольнялись ([284] pp.57, 59).

В очереди за бесплатной едой (http://www.tracyfineart.com)

Время шло, и становилось все более очевидным, что кризис вовсе не собирался заканчиваться - с каждым днем он лишь углублялся. Еще более очевидным становилось и то, что предприниматели и банкиры отнюдь не горят желанием добровольно помогать ни своим конкурентам, ни рабочим, ни безработным. Наоборот, как указывает В.Лейхтенберг, одна из самых распространенных идей, популярных в деловом сообществе и циркулировавших в деловых газетах и публикациях того времени, состояла в том, что богатые бизнесмены страдают от кризиса больше, чем рабочие. «В Чикаго, - пишет историк, - где учителям не платили зарплату месяцами, и они от голода падали в обморок на уроках, известные всей стране состоятельные граждане бесстыдно отказывались платить налоги или представляли ложные налоговые декларации. В Детройте, более всех пострадавшем из всех крупных городов, Генри Форд установил стандарт поведения для остальных предпринимателей, сняв с себя всякую ответственность за помощь безработным» ([232] p.21). Вместо того, чтобы внимать призывам Гувера, ведущие банкиры и предприниматели занимались спекулятивными и мошенническими операциями на фондовом рынке и в массовом порядке уклонялись от уплаты даже тех низких налогов на крупный бизнес, которые к тому времени были установлены заботами президентов Гардинга и Кулиджа. Между тем, среди отчаявшегося населения назревали революционные настроения, грозившие непредсказуемыми последствиями. Имидж предпринимателей и банкиров упал до самого низкого уровня в истории страны. «О предпринимателе, - пишет В.Лейхтенберг, - ранее привыкли думать как о маге, в чьем ведении находятся механизмы сложного

572 индустриального общества, вызывающие благоговение обычных людей и столь же мало подчиняющиеся им, как ветер или морские приливы. К зиме 1932 г. предприниматель потерял всю свою магию и был дискредитирован подобно предсказателю дождя в период продолжительной засухи» ([232] p.22). Что касается банкиров и финансистов, то они вообще стали вызывать ненависть большинства населения. Сенатор Б.Вилер из Монтаны предлагал схватить всех мошенников, которые нынче возглавляют банки, и расправиться с ними как с гангстером Аль Капоне (которого незадолго до этого судили). В Вирджинии на юге США местные жители линчевали одного банкира, который имел наглость посвататься к местной белой женщине. Проповедник Чарльз Кафлин в своих регулярных проповедях по радио утверждал, что банкиры являются исчадием зла, а кризис – следствие международного заговора банкиров. По оценкам, его проповеди в 1932 г. еженедельно постоянно слушали от 30 до 45 миллионов человек по всей Америке, которые глубоко проникались этими идеями. Как указывают многие историки, под сомнение ставилась уже не только способность большого бизнеса руководить страной, но ставился вопрос о жизнеспособности самого капитализма как социально-экономической системы ([232] pp.22, 100)1.

Толпа разорившихся фермеров (www.lesn.appstate.edu)

И тогда в какой-то момент большой бизнес решил во всем обвинить самого Гувера, выставив его в качестве главного виновника переживаемых Америкой невзгод. Как пишет Э.Иванян, «в аналитических статьях и обзорах, в солидных трудах и карикатурах Гувер стал фигурировать в качестве единственного виновника обрушившейся на страну беды. “Винить во всем Гувера”, - призывала напуганная грозящими социальными последствиями крупная монополистическая буржуазия США» ([41] с.388). Как замечает А.Ромаско, нелицеприятная критика президента в прессе в последние два года его администрации достигла такой степени, какой еще никогда ранее не было в США в отношении главы государства ([284] p.205). Гувер даже не мог уже появляться на публике. При его появлении перед народом толпа начинала улюлюкать и кричать в его адрес ругательства. Такого публичного глумления над президентом страны история США еще никогда не знала, - отмечает В.Лейхтенберг ([232] p.16). Так президент, во всем следовавший советам большого бизнеса и полагавшийся на него, стал, в конечном счете, его же «козлом отпущения».

1

В частности, радио-проповедник Кафлин утверждал, что капитализм обречен, и предлагал ввести в стране вместо него иную систему - систему «социальной справедливости».

573 17.7. «Новый курс» Франклина Рузвельта (1933-1945 гг.) Франклин Рузвельт, еще до того как баллотироваться в президенты, стал широко известен тем, что в качестве губернатора Нью-Йорка за счет городского бюджета создал систему трудоустройства для безработных. Это была одна из главных идей, с которой он выступал и в ходе президентской кампании – развернуть за счет государства широкие общественные работы с созданием рабочих мест для миллионов американцев. Вообще же основной смысл своей работы на посту президента он видел в том, чтобы поддержать «всеми забытого человека на дне экономической пирамиды» ([232] p.4). Именно таким было содержание его предвыборной платформы. Наверное, все это и позволило ему заручиться поддержкой большинства избирателей и победить на промежуточных и окончательных выборах в 1932 г., несмотря на то, что ему противостояли кандидаты, поддерживаемые большим бизнесом и огромными финансовыми ресурсами1.

Франклин Рузвельт во время предвыборной кампании 1932 г. (http://www.ap.org)

Впрочем, деятельность Рузвельта на посту президента могла и не начаться. Подобно тому, как были совершены покушения на других народных президентов, Джексона и Линкольна, Рузвельт также чуть было не погиб от руки убийцы накануне своего официального вступления в должность. Однако по счастливой случайности он не пострадал, хотя стоявший рядом с ним мэр Чикаго был смертельно ранен ([41] с.390). Первоначально на посту президента Рузвельт занялся проблемой безработицы и наведением порядка, так как бездействие государства в регулировании многих сфер экономической жизни, особенно в сфере финансов, привело к катастрофической ситуации, граничащей с анархией. Поэтому в числе первых мероприятий нового президента было принятие законов (Чрезвычайный банковский закон и Закон Глас-Стигалла 1933 г.), регулирующих банковскую деятельность и деятельность фондовой биржи и ее участников. В сущности, в этих мерах не было ничего особенного – они всего лишь имели целью пресечь те злоупотребления и махинации в финансовой сфере, которые стали уже давно притчей во языцех2. Можно лишь удивляться, до какой степени коррупции могло дойти американское демократическое государство - за те годы, пока его правительства 1

Его противником на промежуточных выборах в Демократической партии был, в частности, некто Ал Смит, кандидатуру которого выдвинул Джон Раскоб, один из руководителей промышленного гиганта Дюпон. Как указывает Лейхтенберг, Раскоб задействовал все источники финансирования Демократической партии для того, чтобы свалить Рузвельта на выборах и протащить кандидатуру Смита ([232] pp.5-7). 2 Я не буду описывать содержание этих законов и принятых мер, чтобы не перегружать читателей финансовыми терминами и подробностями. Они подробно описаны в книгах и справочниках по истории и экономике.

574 контролировал крупный бизнес - если в течение многих лет оно закрывало глаза на вопиющие злоупотребления в финансовой сфере, жертвами которых стали миллионы людей. Так, еще до Великой депрессии в США в течение 1920-х гг. ежегодно терпели банкротства в среднем 500-600 банков (!), что само по себе уже было достаточным, чтобы вызывать в стране состояние, близкое к анархии ([255] pp.127-128). Биржевые кризисы в стране также были, начиная с 1900-х годов, довольно частым явлением. И еще в 1912 г. Теодор Драйзер в своем известном романе «Финансист» описал наиболее распространенные биржевые и банковские махинации и злоупотребления, на которые государство, тем не менее, не обращало никакого внимания. Такая безответственная политика продолжалась и после биржевого и банковского краха 1929 г. Как пишет В.Лейхтенберг, за несколько лет кризиса (в течение которых обанкротилось 5000 банков, а многие акции на бирже обесценились в 100 и более раз) Конгресс «не смог произвести на свет ни одного важного документа в области экономического законодательства», все это время он занимался лишь какими-то не стоящими внимания “пустяками”» ([232] pp.27-28). Как видим, власть большого бизнеса, власть олигархии, в очередной раз продемонстрировала полную неспособность не только преодолевать серьезные кризисы в экономике, но и просто поддерживать элементарный порядок в экономической жизни и противостоять коррупции и анархии. Лишь с появлением народного президента, противостоящего крупному бизнесу, Конгресс смог, наконец, причем в кратчайшие сроки, обсудить и принять законы в отношении банков и фондового рынка, столь необходимые всему обществу. Кстати говоря, эти законы 1933 г. вплоть до конца XX столетия оставались основополагающими документами биржевого и банковского законодательства США. Помимо финансовой сферы, новые законы, устанавливавшие более жесткие правила и ответственность предпринимателей и чиновников, были приняты Рузвельтом в 1934 г. в сфере коммуникаций и железных дорог и в сфере распределения государственных заказов и подрядов, которая также стала объектом особых злоупотреблений в предыдущие годы ([232] p.90). Президент поднял на новый уровень и борьбу с преступностью. До этого в Америке существовал целый ряд «легендарных» преступников типа Аль Капоне, которые были либо неуловимы (хотя были в розыске и имелись их портреты), либо все время умудрялись избежать наказания, что объяснялось неэффективностью и коррупцией в рядах американской полиции. Например, известный банковский грабитель Джон Диллинджер два раза в течение 1933 г. был задержан, и оба раза бежал из тюрьмы, не успев там пробыть и 2-3 дней. В 1934 г. к поимке особо опасных преступников было подключено Федеральное бюро расследований (ФБР). В течение того же года оно выследило по очереди трех самых «легендарных» и опасных бандитов, включая Диллинджера, все трое были застрелены при попытке оказать сопротивление. Была также создана специальная служба по борьбе с похищениями людей, которые также широко распространились к тому времени ([232] pp.334-335). Однако наряду с этим элементарным наведением порядка перед Рузвельтом стояла и более сложная задача по выведению экономики из депрессии. В первые годы своего правления он сконцентрировался на программе создания рабочих мест и других социальных программах, полагая, что они не только облегчат населению тяготы кризиса и снизят остроту социальных проблем, но и дадут американской экономике толчок (создав денежный спрос на потребительские товары), в котором она нуждалась для выхода из депрессии. Самым важным звеном в этих программах были массовые общественные работы: строительство дорог, школ, аэропортов, больниц, спортивных сооружений и т.д., на которых в отдельные периоды работало одновременно до 4-5 миллионов человек. Всего же в период с 1933 г. по 1941 г. они помогли выжить и сохранить человеческий облик и надежду на будущее более 20% американцев в трудоспособном возрасте ([232] p.121; [255] p.324). Отдельные программы занятости существовали для молодежи от 17 до 25 лет (в частности, работы по благоустройству заповедников и другие природоохранные

575 работы), позволявшие решить наиболее острую проблему молодежной безработицы и одновременно проблему улучшения здоровья молодежи1. Другими важными элементами социальной программы Рузвельта стало введение пенсий по старости (1934 г.), обязательного страхования банковских вкладов населения (1933 г.) и принятие закона Вагнера, существенно расширявшего права профсоюзов в проведении мероприятий по защите интересов трудящихся (1935 г.). Однако уже очень скоро выяснилось, что для выведения экономики страны из депрессии этих мер недостаточно. К 1935 году, то есть спустя два года после начала «нового курса» Рузвельта, промышленное производство и национальный доход хотя и выросли, но были намного ниже докризисного уровня. В стране еще было около 10 миллионов безработных, лишь часть которых правительству удавалось задействовать на общественных работах. В дальнейшем ситуация, после временного улучшения, начала опять ухудшаться. Так, в 1937-1938 гг., то есть по прошествии уже 8 лет Великой депрессии, промышленное производство опять резко упало, начались массовые увольнения, безработица опять выросла до 10 миллионов человек, что составляло 20% трудоспособного населения ([255] pp.421, 453, 446). Чем дальше, тем все очевиднее становилось, что даже весь набор масштабных социальных мероприятий, которые осуществлялись Рузвельтом в рамках его «нового курса», не был в состоянии вывести экономику страны из депрессии. Между тем, государство не могло до бесконечности финансировать массовые общественные работы и помогать миллионам безработных. Ради этого Рузвельту приходилось увеличивать государственную задолженность, которая неуклонно росла, что могло привести рано или поздно к банкротству государства. Кроме того, он опасался, что масса людей, задействованных на общественных работах, превратится в иждивенцев, ждущих постоянной помощи от государства, а сами эти работы превратятся в фикцию, прикрывающую раздачу или растаскивание бюджетных средств. И тогда президент США был вынужден прислушаться к тем экономистам, которые уже давно заявляли, что основная причина депрессии – это монополизация Америки, и никакие социальные программы здесь кардинально не помогут, они могут дать лишь временное улучшение ситуации. С их помощью Франклин Рузвельт разработал и начал осуществлять, начиная с 3 года своего президентства, совершенно иные мероприятия. Историки называют их «вторым новым курсом», в отличие от «первого нового курса», который был до того ([232] p.162). Суть его состояла в том, что Рузвельт объявил войну монополиям и крупной собственности2. Первый удар был нанесен по монополиям в энергетике, где было наибольшее число злоупотреблений, связанных с монополизмом. В этой отрасли существовало несколько десятков холдинговых компаний, которые контролировали местных дистрибьюторов электроэнергии и газа, им же принадлежали электростанции и много компаний из других отраслей. При этом 5 самых крупных компаний контролировали половину производства электроэнергии в стране. В соответствии с принятым в 1935 г. законом (Public Utilities Holding Companies Act), все эти холдинговые компании подлежали в течение последующих 4 лет тотальной проверке со стороны государства, после чего те из них, которые не вписывались в установленные в законе критерии, подлежали расформированию на более мелкие компании ([255] pp.174, 175; [232] p.155). 1

Только в эти программы было вовлечено в 1933-1940 гг. в общей сложности около 2,5 млн. молодых людей. Между тем, до этого, в первые годы депрессии, каждый третий молодой человек в США не мог найти себе работу ([255] pp.328-329). 2 Интересно, что Рузвельт, по его собственному признанию, ничего не понимал в экономике ([232] p.78), но зато был хорошим политиком и руководителем. Для обеспечения успеха своих реформ он создал настоящий «мозговой центр», в котором работали сотни людей: уже известные экономисты, руководившие этой работой, а также юристы, молодые выпускники вузов и просто энтузиасты, выступавшие с теми или иными идеями. Именно они генерировали все основные идеи, которые воплотились в «новом курсе».

576 Проверка деятельности холдинговых компаний вскрыла вопиющие злоупотребления в их деятельности. Выяснилось, что их структура во многом походила на структуру инвестиционных фондов, о которой выше говорилось. Хотя эти компании привлекали значительные средства с фондового рынка, но, как правило, контрольный пакет акций все равно оставался у узкой группы лиц1, которая и управляла их деятельностью, прежде всего, в своих собственных интересах. Так, с одной стороны, эти компании устанавливали искусственно завышенные тарифы на электричество и газ. А с другой стороны, они имели очень низкую прибыль, поскольку вся она съедалась различными дочерними компаниями, которые нередко и создавались именно для того, чтобы, под видом оказания тех или иных услуг, переводить прибыль холдинговой компании в карманы контролирующей ее узкой группы лиц. В результате всех этих махинаций страдали и потребители, вынужденные платить завышенные цены, и мелкие инвесторы, купившие акции этих компаний на фондовом рынке и не получавшие своей доли прибыли ([255] p.174). Официальные расследования показали, что фактическая годовая прибыль некоторых из этих компаний достигала 70% от стоимости их активов и 300-400% в расчете на произведенные инвестиции. Однако почти вся эта неслыханная прибыль пряталась и уводилась под видом оказания услуг со стороны различных строительных, сервисных, управленческих и финансовых структур. Такая система позволяла им также без большого труда получать разрешение правительства на повышение тарифов на электричество и газ, которое всякий раз обосновывалось (фиктивным) ростом эксплуатационных затрат ([312] pp.94-95). В результате деятельности правительственной комиссии 9 крупнейших холдинговых компаний, которым принадлежало около 60% всех активов в отрасли, подверглись принудительному дроблению и реструктуризации, остальные компании сделали это самостоятельно. В результате число компаний в отрасли увеличилось на порядок – к середине 1940 г. было зарегистрировано 144 новые компании, оказывающие услуги электро- и газоснабжения, с прозрачной структурой и понятными строго определенными функциями ([255] pp.175-176). Это была не единственная отрасль, подвергшаяся реструктуризации и демонополизации в период администрации Франклина Рузвельта. Такому же дроблению подверглись, например, компании-монополисты в химической отрасли (Dupont, Viscose и ряд других). Грандиозная работа была проведена в отношении строительной отрасли, где выявлялся и устранялся монополизм местных строительных компаний и поставщиков стройматериалов, аналогичная работа проводилась в жилищно-коммунальной сфере. Подверглась анализу и регулированию со стороны государства деятельность различных отраслевых ассоциаций, многие из которых вместо координации профессиональной работы занимались координацией цен и распределяли рынки сбыта, то есть организовывали монополистический сговор. Такая же работа была проведена в области патентного монополизма – выяснилось, что некоторые компании контролировали целые отрасли благодаря обладанию важными патентами на изобретения, чему правительство старалось положить конец ([312] pp.204-212, 291; [268] p.63; [232] pp.258-259). Кроме борьбы с монополиями, Рузвельт также начал борьбу с крупными состояниями. В том же 1935 году он предложил ввести повышенный налог на «очень крупные личные доходы», прогрессивный налог на прибыль компаний, налоги на крупные наследства и дарения имущества и повышенный налог на крупную индивидуальную собственность. И хотя Конгресс в ходе обсуждения законопроекта довольно сильно урезал максимальные ставки налогов, которые били по состоятельным гражданам и крупным компаниям, но, тем не менее, почти все эти виды повышенных налогов на крупную 1

Это достигалось посредством публичного размещения неголосующих акций, а также выстраивания 8-ми и 9-тиэтажных холдинговых структур, при этом публике предлагался неконтрольный пакет акций каждой компании, входящей в такую структуру.

577 собственность и крупные прибыли были включены в новый Закон о налогах на богатство (Wealth Tax Act), принятый в 1935 г. Как указывает В.Лейхтенберг, верхние ставки налогов на крупные состояния и крупные доходы в этом законе были установлены на беспрецедентно высоком уровне за всю историю США; в частности, максимальная ставка подоходного налога составила 80%, а позднее, после 1940 года, была повышена до 90% ([232] pp.152-154; [116] с.41). В 1936 году, помимо этого, был введен еще и прогрессивный налог на нераспределенную прибыль ([232] p.171)1. Смысл этой меры несколько отличался от тех, что были приняты в предыдущем году. Введенный в 1935 г. прогрессивный налог на крупные личные состояния и доходы лишь восстанавливал определенную справедливость при взимании налогов (богатые платят более высокие налоги, чем бедные), которая существовала в США долгое время, пока не исчезла в начале 1920-х годов. Что касается прогрессивных налогов на прибыли компаний, то они служили, в конечном счете, той же цели, что и борьба с монополизмом в экономике. Введение этих налогов сделало бессмысленной всю прежнюю стратегию промышленных магнатов, которые львиную долю прибыли своих компаний направляли на скупку своих конкурентов и смежников и создавали промышленные империи. Теперь такая стратегия наказывалась дважды. Если корпорация, вместо того чтобы тратить свои доходы, например, на научные исследования и на выплату дивидендов по акциям мелких акционеров, аккумулировала их для скупки конкурентов, то ей сначала приходилось платить высокий налог на нераспределенную прибыль, а затем, если она приобретала другие компании и укрупнялась, то она начинала платить и более высокую ставку налога на прибыль. Столь же бессмысленными стали и слияния, так как корпорация, образовавшаяся в результате слияния двух или нескольких компаний, сразу начинала платить более высокие налоги на прибыль, чем ранее. С введением этих мер слияниям и поглощениям, не прекращавшимся в США с конца XIX века, пришел конец, и у крупных компаний появились серьезные основания подумать о добровольном разделении на более мелкие фирмы (пока государство это не сделало принудительно). Таким образом, вместо процесса слияний и поглощений, при Рузвельте начался, если можно так выразиться, процесс «разлияний» и «выплевываний». «Новый курс» Рузвельта вызвал бурю негодования со стороны крупного бизнеса. Надо сказать, что даже первые его законы, особенно те, что наводили порядок в финансовой сфере, вызвали шквал возмущения и протестов со стороны банкиров и промышленников. В дальнейшем недовольство бизнеса выразилось в том, что уже в августе 1934 г. руководители крупных американских компаний (Dupont, General Motors и других), сформировали Американскую лигу свободы, которая поставила цель противодействовать усилению государственного вмешательства в экономику. А в мае 1935 г. Торговая палата США, членами которой являлось большинство крупных корпораций, осудила «новый курс» Рузвельта и фактически объявила ему войну ([232] pp.90, 92, 147). Таким образом, еще до начала «второго нового курса» (июнь 1935 г.), американский большой бизнес отказался сотрудничать с президентом даже в том, чтобы навести в экономике элементарный порядок и решить наиболее острые социальные проблемы2. Ну а когда начался «второй новый курс», который уже был совершенно определенно направлен против большого бизнеса, то негодованию последнего не было предела. Как пишет В.Лейхтенберг, многие американские богачи буквально кипели от ярости в отношении Рузвельта, они не хотели слышать его имя, называя его «этот человек». Крупные промышленники публично заявляли, что они не будут выполнять законы, уже принятые Конгрессом и вступившие в силу. Американская банковская 1

Нераспределенная прибыль – это прибыль, остающаяся в компании, то есть это все доходы компании минус все ее расходы и налоги и минус дивиденды, выплаченные ее акционерам. 2 Судя по всему, это решение Торговой палаты в мае и подтолкнула Рузвельта к переходу ко «второму новому курсу» в июне 1935 г. Как говорится, терять ему уже было нечего.

578 ассоциация препятствовала назначению тех банкиров, которые сотрудничали с президентом в выработке нового законодательства. Энергетические холдинговые компании организовали миллионы писем и телеграмм, в которых высказывался протест против предложенных президентом реформ; расследование показало, что граждане, от имени которых они были написаны, и не подозревают о существовании этих писем, и что энергетические холдинги затратили на эту кампанию миллионы долларов ([232] pp.155156, 176-177).

Жадность большого бизнеса. Рисунок эпохи Ф.Рузвельта (http://filipspagnoli.files.wordpress.com) На мешках с деньгами написано: «Прибыли по военным поставкам», «Проценты по военным ссудам», «Прибыли по поставкам продовольствия населению», «Прибыли по поставкам стройматериалов», «Прибыли по поставкам одежды по военным ценам».

Была начата кампания и по дискредитации самого Рузвельта. Ал Смит, бывший его соперник на президентских выборах 1932 г. (и ставленник крупного бизнеса), на банкете Американской лиги свободы в 1936 г. обвинил его в попытке ввести в США социализм и сравнил его с Лениным и Карлом Марксом. В течение ряда лет не прекращали циркулировать домыслы и слухи о том, что Рузвельт собирается узурпировать власть и установить личную диктатуру. Националисты и фашисты заявляли, что его политика - это «еврейский заговор», и даже переименовали «новый курс» в «еврейский курс», очевидно, на том основании, что среди экономических советников Рузвельта, а также среди предков его самого или его жены, были евреи. Ряд сенаторов утверждал, что «новый курс» - это уловка, за которой скрывается коммунистический заговор; в конце 1930-х годов была даже создана комиссия Конгресса по расследованию предполагаемого коммунистического заговора. Начиная с 1938 г. в Конгрессе сформировалась мощная оппозиция реформам Рузвельта, которая блокировала большинство его новых предложений и законопроектов и пыталась отменить те его законы, которые уже были ранее приняты ([232] pp.178, 272-281, 311). Сам же Рузвельт полагал, что, наоборот, спасает американский капитализм от угрозы прихода к власти коммунистов, так же считали и многие американцы, включая ряд конгрессменов и сенаторов. Что касается крупного бизнеса, то президент утратил в отношении него последние иллюзии. В одной из своих речей в 1936 г. он назвал его

579 представителей «экономическими роялистами», которые отнимают деньги у народа, для того чтобы установить «промышленную диктатуру». В другой речи он говорил, что крупным капиталом движет исключительно «эгоизм и жажда власти». Президент полагал, что депрессия является результатом заговора крупного капитала, и что 2000 человек, сконцентрировавших в своих руках огромную экономическую власть, пытаются воспрепятствовать продолжению «нового курса». В своих речах он заявлял, что представители крупного капитала «все как один его ненавидят», но что он готов идти до конца и их обуздать ([232] pp.182-184, 248). Столь же непримиримой была позиция его сторонников. Генеральный прокурор Роберт Джексон в своих выступлениях по радио заявлял, что депрессию породили монополии, и что крупный бизнес ведет борьбу против начатых реформ. Госсекретарь США Айкс в одном из выступлений сказал, что «60 богатейших семей Америки» возобновили старую борьбу между властью денег и властью народа, и что «непримиримая борьба» между плутократией и демократией должна быть доведена до победного конца ([232] p.247). Основной электорат Рузвельта составляли беднейшие слои населения и средние классы. Однако очень многие зажиточные и богатые американцы, включая бизнесменов и финансистов, также голосовали за него, так как полагали, что он делает очень важное для страны дело. Как говорили некоторые его сторонники в деловых кругах, он выполнял задачу освобождения американцев от власти монополий и человеческой жадности ([232] pp.189-191).

Толпа сторонников Ф.Рузвельта (www.chicagotribune.com)

Что касается простых людей, то популярность Рузвельта достигла необыкновенной высоты. Когда он совершал поездку по стране в 1936 г., тысячи людей стояли вдоль железнодорожного полотна в надежде увидеть в проезжающем поезде своего президента. Многие стремились выразить ему личную благодарность за то, что он спас их от нищеты или дал им работу. В Бостоне на его выступлении собралось 150 тысяч человек. При приближении к Нью-Йорку в день его приезда там стояла такая огромная толпа, что Рузвельту и его сопровождающим пришлось ехать сквозь нее на автомобилях на протяжении 50 километров. Он ежедневно получал тысячи писем; если у президента Гувера был лишь один человек, который успевал просматривать всю его почту, то у Рузвельта этим занимались 50 человек и все равно не справлялись с работой. Как писал впоследствии верховный судья Дуглас, Рузвельт был «народным президентом, потому что, пока он был в Белом доме, у народа создавалось ощущение, что он вместе с ним

580 управляет страной» ([232] pp.193, 331-332). Это был единственный президент в истории США, который четырежды (в 1932, 1936, 1940 и 1944 гг.) всенародно избирался на эту должность. Некоторые западные историки называют Рузвельта «изоляционистом», поскольку он поддерживал в США очень высокие таможенные барьеры и отказывался вмешиваться в международную политику и в дела других стран, если к тому не вынуждали обстоятельства. Но его внешнюю политику в целом можно характеризовать как возврат к тем принципам, которые были провозглашены еще Джорджем Вашингтоном и которые ни в коей мере нельзя назвать «изоляционистскими». Более того, политика Рузвельта имела огромное международное значение – и для самих США, и для всего человечества. Помимо того, что США сыграли важную роль в уничтожении фашизма в Европе, они за годы администрации Рузвельта превратились в пример для подражания со стороны многих стран мира. Французские авторы после Второй мировой войны писали, что президент Франции Леон Блюм импортировал «рузвельтевизм» во Францию, а бельгийцы называли политику своего президента Пола Ван Зиланда «новым курсом». В Латинской Америке Рузвельт стал настоящим кумиром и вызывал восхищение, а «новый курс» рассматривался всеми как пример тех реформ, в которых нуждается Латинская Америка. Как писали уругвайские газеты, США при Рузвельте опять, как в конце XVIII века, превратились в светлый символ для миллионов, жаждущих найти царство справедливости и братства между людьми ([232] pp.209, 337). Результаты рузвельтовской реформы действительно впечатляют. Если в течение 1920-1939 гг. экономический рост в США практически прекратился, то три десятилетия после этого – 1940-1969 гг. – американская экономика росла самыми высокими темпами за всю свою историю. ВВП США за эти три десятилетия вырос в 3,7 раза, что является для них абсолютным рекордом; за это время не произошло ни одного, даже кратковременного, кризиса или спада производства. Безработица в стране почти исчезла. Почти исчезло и социальное неравенство. С 1929 г. по 1948 г. удельный вес доходов, получаемых 5% самых богатых американцев, снизился с 33% до 20% ([200] p.191). В стране произошла грандиозная научно-техническая революция, которая привела к невиданному росту благосостояния населения. Почти исчезли и рабочие в прежнем понимании этого слова – подавляющее число работников предприятий стали представлять собой высокообразованных специалистов. Американские экономисты и социологи в 1960-е годы стали утверждать, что в Америке построен новый общественный строй («новое индустриальное общество»), в котором кризисов больше уже никогда не будет. Именно в этот период Америка и совершила тот экономический и технологический рывок, который определил судьбу соревнования Востока и Запада и который похоронил еще существовавшую до того в СССР мечту о том, чтобы «догнать и перегнать Америку». Надо отметить, что все эти три десятилетия США развивалась в условиях действительно свободной рыночной (демонополизированной) экономики, введенных Рузвельтом жестких систем контроля бизнеса со стороны государства, а также под защитой высоких таможенных барьеров. По существу, Рузвельт опять воссоздал в Америке модель национальной демократии или национально-демократического капитализма (см. схему IV), которая позволила ей перед этим осуществить «американское экономическое чудо» XIX века. После его реформ, в течение трех последующих десятилетий, это чудо повторилось – Америка совершила его еще один раз. При этом сами американцы, современники Рузвельта, а также многие историки, писали, что он спас Америку: одни – что спас от коммунизма, другие – что от фашизма. ________________________________________________________________

581 17.9. Общие выводы и замечания к Разделу 5 (Коррупция в эпоху промышленного капитализма) 1. Исторические события и процессы, рассмотренные в предыдущих четырех главах и относящиеся к периоду XIX – первой половины XX вв., подтвердили все основные выводы, сделанные ранее в разделах 1-4: об олигархии, о кризисах коррупции, о глобализации и т.д. Произошедшая в эту эпоху промышленная революция и индустриализация Европы и Северной Америки не изменила ни сущности олигархии, ни методы ее экономического господства над обществом, ни содержание кризисов коррупции, хотя и привела к усложнению всех этих явлений и процессов. 2. В целом можно констатировать, что народы Западной Европы и Северной Америки, осуществившие ранее первый этап социальных революций (революции рабов), достигли в эпоху промышленного капитализма значительно большего уровня свободы, чем когда-либо имели ранее. А их государства стали в значительно большей мере учитывать интересы своего населения, то есть уровень коррупции государств снизился. Этому способствовали также социальные революции второго этапа (революции свободных), потрясшие в середине XIX в. всю Западную и Центральную Европу, а также США (гражданская война 1861-1865 гг.). Успех этих социальных революций выразился не только в большей свободе личности и снижении коррупции государств, но и в национальном строительстве: в XIX веке начали формироваться три новые нации – германская, итальянская и американская. Еще одним важным результатом этих революций стал быстрый экономический рост западных стран. 3. В новых условиях олигархия была вынуждена искать новые, нетрадиционные способы установления своей политической власти, вместо прежних, отвергнутых народами в ходе социальных революций. Одним из таких способов стала, в частности, коррупция парламентов и правительств. Магнаты и набобы покупали себе места в парламентах и проводили за деньги в парламенты и правительства послушных им людей, что мы видели выше на примере США, Великобритании и других стран. Другим методом стала пропаганда и насаждение ложных идеологий, примеры которых также приводились. 4. Еще одной важной особенностью эпохи промышленного капитализма стала политика неоколониализма, превращение суверенных государств в экономические колонии при помощи системы свободной торговли. Впервые сознательно и с большим размахом такая неоколониальная политика начала проводиться Великобританией в XIX веке, значительно раньше, чем возникло само слово «неоколониализм». Именно она, наряду с созданием Британской колониальной империи, позволила британской правящей верхушке и ее союзникам (прежде всего, французским) вплотную приблизиться в середине и второй половине столетия к установлению своей власти над всем миром. Таким образом, они с бóльшим основанием, чем кто-либо ранее, заслуживают название «мировая олигархия». Жертвами последней в указанный период стало большинство народов мира (почти вся Азия и Африка и ряд других народов), познавших ужасное угнетение: разрушение отечественной промышленности, нищету, голодоморы, контрактное рабство, апартеид, массовое истребление людей. Однако история показала, что такая власть, достигнутая через механизм свободной торговли, даже если она поддерживается военно-морскими операциями, не является прочной, поскольку странагегемон (в данном случае Великобритания) в условиях свободной торговли может очень быстро утратить свои экономические и, как следствие, военно-политические преимущества перед другими странами и потерять свою власть над миром. 5. События первой половины XX века подтвердили сделанный ранее вывод о том, что благополучие стран и наций очень сильно зависит от их способности преодолевать кризисы коррупции, выдвигая для осуществления этой задачи национальных лидеров и делая выбор в пользу той или иной социально-экономической модели развития общества.

582 Например, находясь в схожих условиях в период Великой депрессии, США и Германия сделали совершенно разный выбор и в отношении выдвинутых ими лидеров (Рузвельт и Гитлер), и в отношении выбранной модели развития. Рузвельт пытался восстановить в США режим национальной демократии, а Гитлер насаждал режим восточной деспотии (см. схему IV). При этом надо отметить, что каждого из них поддерживала значительная часть нации. По-видимому, в обеих странах приход к власти именно такого лидера с такой программой был в значительной степени делом случая. Тем не менее, каждая из этих двух наций получила совсем не случайный результат в плане дальнейших событий XX века, что во многом вытекало из того выбора, который был ими сделан в 1930-е годы.

583

Раздел 6. Коррупция в современную эпоху (середина XX в. – начало XXI в.) Глава XVIII. Коррупция и идеология Как было показано выше, роль идеологии в распространении коррупции в последние столетия резко возросла. Великобритания в XIX веке насаждала по всему миру идеологию либерализма и свободной торговли: руководство стран, принимавших эту идеологию, получало от англичан щедрые подарки, а тех, кто отказывались, наказывали британской военной интервенцией. Другая идеология, расовая, тоже сыграла необычайно большую роль в истории XIX - первой половины XX вв. Одурманенные расовой идеологией южане самоотверженно сражались с северянами во время гражданской войны в США, защищая интересы рабовладельцев. А одурманенные той же идеологией немцы во время Второй мировой войны фанатично сражались за интересы фашистского руководства, немецких магнатов и мировой олигархии. Третья идеология, марксистская, использовалась для раскола народного фронта на искусственно созданные «классы» и для разжигания пожара «мировой пролетарской революции», в котором должна была сгореть наиболее активная часть самого пролетариата. В современном мире роль идеологии и идеологической борьбы еще более возросла, и она повсюду в мире активно используется для подрывной деятельности против государственной власти и для проведения антинародной политики, то есть является активным инструментом распространения коррупции. Поэтому нельзя обойти стороной вопрос о роли идеологии в распространении коррупции, чему и посвящена настоящая глава. Как можно определить, несет та или иная идеология коррупцию или, наоборот, является откровением и светочем, озаряющим обществу новый, неизвестный ему ранее путь развития? Очевидно, оценить это можно лишь одним путем – проверив факты, лежащие в основе этой идеологии. Если эти факты правдивы и ее подтверждают, то она – благо, в противном случае это ложная идеология и, как правило, наносит обществу вред. А каким образом можно проверить факты? Это можно сделать, лишь изучая историю – политическую, социальную, экономическую, демографическую, – чем мы с Вами и занимаемся. Других эффективных способов проверки нет. Любые аргументы, агитирующие за или против какой-то существующей идеологии, теории или концепции, могут в применении к конкретной жизни оказаться ошибочными, и общество, поверившее этим аргументам и рассуждениям, может быть жестоко наказано. Например, можно привести большой набор аргументов, доказывающих, что демократическая форма правления лучше, чем авторитарная или монархическая. Но можно привести, возможно, не меньшее число аргументов, доказывающих обратное. Лишь изучив историю, можно найти массу конкретных примеров из жизни, доказывающих ту или иную точку зрения. И эти примеры могут, например, показать, что демократическая форма правления лучше при каких-то определенных условиях, но если этих условий пока нет, то предпочтительнее, наоборот, авторитарная форма правления. Итак, основной критерий – это правдивость исторических фактов, а также фактов современной жизни, лежащих в основе идеологии. К сожалению, в истории человечества существует огромное количество самых разных ложных идеологий и концепций, основанных на неверных фактах или предположениях, а часто на откровенной лжи, игнорировании или искажении фактов. Чаще всего они сознательно насаждаются в чьихто интересах и, провозглашая «великие» или «благородные» идеи и цели, используются для удовлетворения чьей-то жадности, тщеславия, жажды власти и других пороков. Как будет показано далее, подавляющее большинство таких идеологий и концепций

584 придумывается и распространяется олигархией и ее помощниками. Их рассмотрению и посвящена настоящая глава. 18.1. Ложные идеологии, унаследованные из прошлого Известно о существовании в прошлом самых разных ложных идеологий, концепций и теорий. Вспомнить их все, наверное, невозможно, да это и не является целью настоящей книги. Ниже приведены лишь основные идеологии, унаследованные из прошлого, которые и сегодня не потеряли свою актуальность. 1. Идеология «божьей миссии» и борьбы со «злом» Эта ложная идеология известна с глубокой древности, она появилась, очевидно, одновременно с возникновением у людей первых религиозных верований. Все завоеватели в древности старались обосновать ведомые ими войны и совершаемые убийства повелением Бога, а иногда и целого пантеона богов. Например, Александр Македонский во время своего знаменитого похода на Восток возводил алтари, храмы и приносил жертвы не только греческим богам, но также египетским, и даже индийским. Прибыв в Египет накануне похода в Персию, он специально проделал 600-километровое путешествие вглубь пустыни, чтобы посетить святилище главного бога Египта Амона-Ра, которого греки отождествляли с Зевсом. Во время этого визита Александр хотел получить подтверждение того, что он является не кем иным, как сыном главного бога греков и египтян. В соответствии с распространившимся после этого мифом, Зевс-Амон-Ра через жрецов святилища подтвердил, что является отцом Александра, и благословил его на завоевание всего мира. Это послужило идеологическим обоснованием последующих событий. Вместо того, чтобы ограничиться покорением Персии, чего ожидали его товарищи и его армия, Александр Македонский продолжал в течение последующих лет завоевывать все новые и новые земли на Востоке: в Средней Азии, Индии, - как будто стремился выполнить повеление великого бога ([90] с.138-147). Разумеется, действительные цели этих завоеваний заключались не в выполнении «божьей миссии», а в увеличении власти самого Александра и размеров его империи1. В средние века именем Христа совершались страшные злодеяния против других народов. Например, во время первого крестового похода в 1099 гг. было поголовно вырезано все население Иерусалима, крупнейшего города Сирии и Палестины. Резня продолжалась три дня, пока не был убит последний житель города, убивали всех подряд мусульман, иудеев и христиан, женщин, детей и стариков. Ни в одном другом крупном городе во время крестовых походов местные жители не подвергались такому полному уничтожению. Да и в средневековой истории Западной Европы и Средиземноморья этот случай уникален и не имеет аналогов. Иерусалимская резня связывалась с главной миссией, которая была возложена римским папой, наместником Бога на земле, на участников первого крестового похода – освобождение Иерусалима из-под власти язычников. Руководители крестового похода объявили, что необходимо полностью очистить город Христа от «язычников», которые своим присутствием «оскверняли» священный город (несмотря на то, что среди них было немало христиан). Однако практическая цель, как указывает немецкий историк П.Милгер, состояла в том, чтобы избавиться от лишнего населения, ненавидевшего своих поработителей: Иерусалим был слишком крупным городом, и оставлять такое большое скопление населения крестоносцы 1

Известно, что после завершения походов на Восток Александр планировал захватить Карфаген и Италию и, таким образом, создать мировую империю. Он также построил серию крепостей вдоль Великого шелкового пути в Средней Азии и вдоль течения реки Инд в Индии, с тем чтобы развивать морскую торговлю с Индией и караванную торговлю с Китаем, которая должна была увеличить богатства его империи. Кроме того, он ввел восточный культ поклонения себе как царю со стороны своих подданных и бывших товарищей, что вызвало возмущение последних.

585 сочли для себя опасным ([251] S.123-124). Таким образом, крестоносцы использовали идеологию «божьей миссии» для геноцида, устрашения и более прочного порабощения народов Сирии и Палестины.

Резня в Иерусалиме - миниатюра XV века (фрагмент). Источник: [251] S.5

В XIII-XIV вв. эту практику продолжил Тевтонский орден в отношении славян и прибалтийских народов. Один из них, прусы, родственные нынешним литовцам, был полностью истреблен крестоносцами. В летописях приводится много фактов полного уничтожения жителей славянских и прибалтийских поселений тевтонскими «братьями». Все эти завоевания и убийства санкционировались католической церковью и обосновывались необходимостью выполнения «божьей миссии». Сами папские епископы и легаты возглавляли армии крестоносцев или находились в составе этих армий. И крестоносцы, и папские священники, сражавшиеся «во имя Христа» и «во благо христианства», в действительности грубо нарушали основные заповеди Христа и христианства («не убий») и руководствовались не «божьей миссией», а жаждой власти и богатства. Испанцы в XV-XVI вв. уничтожили огромное число туземцев в Америке и Азии. На некоторых территориях, таких как Филиппины, Антильские острова, Гаити, Гайана и другие, беззащитные аборигены были истреблены полностью или почти полностью (при том что плотность населения до этого была довольно высокой), а затем туда в качестве рабов ввозили новое негритянское население. Для оправдания геноцида индейцев испанские священники придумали специальную теорию, доказывавшую их более низкий статус по сравнению с европейцами. По одной из версий этой теории аборигены Латинской Америки приравнивались к животным, по другой - утверждалось, что они были сотворены не Богом, а дьяволом. Таким образом, сам Бог будто бы возложил на испанцев миссию истребить часть индейцев и «исправить» остальных посредством принуждения их к труду и обращения в христианство. Эти теории снимали с испанцев ответственность за массовые убийства и насилия над индейцами в любой, самой жестокой, форме1.

1

В 1537 г. сам папа римский был вынужден вмешаться и положить конец этим теориям, признав индейцев людьми, равными европейцам. Но к тому времени они были формально обращены в христианство, и у

586 В современном мире подобную мессианскую идеологию активно используют США. Уже начиная с XIX в. ими активно используется тезис о «божественном предначертании», согласно которому Соединенные Штаты должны были установить свою власть сначала над Новым Светом, а затем и над другими территориями земного шара (см. п. 17.4). Таким образом, выполнением «божьей миссии» опять оправдываются и обосновываются внешние завоевания. В конце XX века это лжеучение было расширено – за счет использования категорий добра и зла. США объявили страны, в чем-то им неугодные, «империями зла». Так, президент Рейган (1981-1989 гг.) назвал «империей зла» СССР, а Джордж Буш-младший (2000-2008 гг.) назвал «осью зла» Ирак, Иран и Северную Корею. Вскоре после этого он предпринял военную интервенцию в Ираке, свергнул его законное правительство и уничтожил за время оккупации страны, по оценкам, несколько сотен тысяч иракцев. Одновременно США организовали экономическую блокаду Ирана, запретив своим союзникам инвестировать в эту страну, и запланировали против нее военную интервенцию. Действительные причины причисления Ирака и Ирана к «оси зла» и военной интервенции США мало у кого вызывают сомнения. На эти две страны приходится около 20% мировых запасов нефти, причем легкодоступной, добыча которой может обеспечить баснословные прибыли. Итак, в основе действий США лежит не выполнение «божьей миссии» и не борьба со «злом», а жадность американской правящей верхушки.

Горящие нефтяные скважины в Ираке во время американской интервенции 2003 г. Источник: www.gazetanabat.narod.ru

2. Идеология демократии Как только в античности появилось учение о демократии, вскоре после этого появилась и ложная идеология демократии, которая исказила его до неузнаваемости. В соответствии с классическими представлениями греческих мыслителей Платона и Аристотеля, впервые разработавших концепцию демократии, существует три формы государственной власти – демократия, авторитаризм (тирания) и олигархия/аристократия. Однако уже вскоре после появления этого учения о существовании третьей формы государственной власти забыли, о чем сама олигархия, конечно же, и позаботилась. Когда в Римской республике в конце ее существования установился олигархический режим (см. главу I), то римские сенаторы утверждали, что он есть не что иное, как демократия, и его необходимо поэтому любой ценой сохранить. И свою ненависть к Цезарю и его преемникам они объясняли тем, что «тираны»-императоры уничтожили демократию. В действительности демократия в Римской республике была уничтожена одновременно с установлением власти олигархии во II в. до н.э. Современные западные концепции демократии применяют тот же метод искажения истинного учения, который применяли римские сенаторы. Хотя в этих концепциях и утверждается, что своим первоисточником они имеют учение о демократии, возникшее в Древней Греции, однако ничего общего они с ним не имеют. Все эти концепции испанцев появился новый предлог для их массового уничтожения – искоренение «ереси», чем они и занялись, тысячами истребляя «еретиков». ([19] 12, с.460-465)

587 подразумевают только две формы государственной власти – демократию и авторитаризм. Третья форма – олигархия/аристократия у них куда-то исчезла и ведет какое-то подпольное существование. Так, мы видели выше, что западные историки время от времени признают существование олигархического режима в том или ином государстве – в Польше XVI-XVIII вв., в Венеции XV-XVII вв., в Карфагене и Риме в античности и т.д., но этого никто не замечает, так как олигархических режимов вроде бы и не существует, с точки зрения официальной западной общественной науки. Зато английский журналист Н.Андерсон, в полном соответствии с этой официальной наукой, не колеблясь, называет Польшу XVI-XVIII веков «демократией», а также «здоровой» и «стабильной» страной, в отличие от всех остальных «больных» и «авторитарных» европейских стран, которых в ту эпоху потрясали войны и революции. И вот эту «здоровую демократию», как он пишет, уничтожили «мрачные авторитарные» чудовища - Россия, Пруссия, Австрия и Швеция ([129] pp.1-2, 18). А то, что более 90% населения в этом польском «демократическом государстве» было лишено каких-либо политических прав, что большинство населения составляли крепостные, жившие в страшном угнетении, что его потрясали невиданные по своему размаху восстания и уже в XVII в. начался его развал (отделение Украины), что польская шляхта устроила геноцид населения страны, стерев с лица земли сотни городов и деревень, что население страны в течение двух или трех столетий вымирало (см. главы VIII-IX), об этом автор нового взгляда на польскую историю почему-то умалчивает. О какой можно говорить «демократии», не говоря уже о «здоровье» и «стабильности», если имеются все эти факты? В современном мире ложные концепции демократии используются все более и более часто. США сегодня официально по-прежнему считаются «образцом демократии», хотя ряд американских авторов пишет о том, что Америкой правит олигархия, а большинство самих американцев, похоже, все меньше в этом сомневается (см. главу XX). Грузией управляет коррумпированный олигархический режим, живущий в основном за счет прямого финансирования, поступающего из США и от крупного международного финансового капитала. За время своего правления (1991-2009 гг.) этот режим 3 раза пытался уничтожить соседние малые народы – абхазов и осетин. Только в августе 2008 г. за два дня военной интервенции против Южной Осетии грузинская армия уничтожила около 2 тысяч мирных жителей этой республики. Сама Грузия все это время живет в состоянии экономической катастрофы. Ее население сократилось за это время примерно в 2 раза (с 4 до 2 миллионов), и сегодня за ее пределами находится уже больше грузин, чем осталось в самой Грузии. По всем признакам, мы видим в Грузии олигархический режим, но ведущие западные политики и средства массовой информации упорно продолжают его называть «демократическим». При этом ссылаются на то, что грузинские лидеры, как правило, избираются большинством населения. Однако общественным мнением сегодня научились легко манипулировать, а если это не помогает, то результаты голосования в Грузии подтасовываются (что утверждает грузинская оппозиция). К тому же главное голосование сами грузины уже провели, но не на избирательном участке. Если половина страны уехала из нее, то тем самым население уже проголосовало против своего правительства, и называть такое правительство «демократическим» - абсурдно. Ложная концепция демократии сегодня является краеугольным камнем идеологии США и мировой олигархии. Действительная их цель - насаждение по всему миру коррумпированных олигархических режимов, под видом демократических. Эти режимы выступают в роли партнеров мировой олигархии и помогают ей распространять свою власть над народами всего мира, грабить, а при необходимости, и уничтожать эти народы для накопления мировой олигархией все большего богатства и установления своей власти над миром (подробнее см. заключительные главы книги). 3. Идеология «свободы» в противовес «деспотизму» авторитарной власти.

588 Эта ложная идеология восходит своими истоками также к античности (хотя не исключено, что она могла существовать и в более древних государствах). Так, свержение императора Нерона в I в.н.э. римские сенаторы объясняли необходимостью положить конец его «деспотизму». В действительности, как свидетельствуют факты, «деспотизм» Нерона был направлен в основном против кучки богачей, душивших экономику империи: против тех шести латифундистов, которые захватили в собственность «половину земель Африки», против хлебных спекулянтов, создававших дефицит хлеба в Риме и вздувавших цены на него в несколько раз и т.д. (см. главу II). В дальнейшем в течение II века н.э. римской сенатской олигархией целенаправленно создавалась идеология ненависти к императорской власти, которая якобы принесла римлянам «деспотию» и уничтожила их «свободу». Это хорошо просматривается в работах римских писателей Светония и Кассия, что можно показать на примере последнего. Дион Кассий (конец II – начало III вв.н.э.) вырос в семье римского наместника (был его сыном), в начале своей карьеры был членом римского сената и наместником Пергама и Смирны, в последующем занимал высшие чиновничьи посты в других римских провинциях. Как видим, он с самого детства принадлежал римской правящей верхушке и в дальнейшем был ее видным представителем. В своем псевдоисторическом труде «Римская история» он посредством подтасовки и выдумывания фактов преследует совершенно определенную цель – опорочить императорскую власть. Например, он выдумал и поместил в своем сочинении воображаемую приватную беседу между Октавианом (будущим императором Августом) и его ближайшими соратниками Агриппой и Меценатом, в которой они рассуждают, нужно ли вводить императорскую власть, которая уничтожит «свободу» римлян и обратит их в «рабов» ([48] 52, 2-10). Поскольку Кассий жил через 200-250 лет после Августа, и ни один более ранний автор ни о какой такой беседе не писал, то все это является довольно грубой выдумкой и фантазией, преследующей цель убедить публику, что именно с введением императорской власти в конце I в. до н.э., а не с установлением олигархического режима столетием ранее, была уничтожена свобода римлян. Не менее грубы и другие методы, к которым прибегает Кассий в своем сочинении. Из всех римских императоров (за исключением некоторых «хороших») он делает каких-то чудовищ. Тиберий, по его утверждению, все время говорил противоположное тому, что думал, и убил многих людей лишь за то, что они об этом догадались и начали угадывать действительный ход его мыслей. Клавдий казнил Силана лишь за то, что одному из его фаворитов приснился сон, в котором Силан убивал Клавдия. Нерон убил танцовщика Париса за то, что сам не смог научиться танцевать так же как он, а сенатора Тразею – за то, что тот ни разу не пришел послушать, как Нерон поет и играет на лире. Домициан убивал людей без счета и запрещал составлять списки убитых, но приказывал выставлять их отрубленные головы на главной площади. Адриан убил заслуженного архитектора Апполлодора лишь за то, что тот нашел недостатки в проекте храма, подготовленного самим Адрианом. Коммод убил обоих Квинтиллиев, Кондиана и Максима за то, что они обладали самыми разнообразными талантами и дружили между собой и потому могли представлять опасность. В правление Севера один сенатор был убит подручными императора лишь за то, что он явился во сне другому человеку в качестве будущего императора. В правление Домициана и Коммода по всей империи разгуливали платные убийцы (предположительно нанятые императорами) и убивали всех подряд, всаживая в тела людей отравленные иглы ([48] 57, 1; 60, 14; 62, 26; 63, 18; 67, 11; 69, 4; 72, 5, 14; 77, 8). Кассий описывает также дурные предзнаменования, связанные с деятельностью императоров. Тиберий был сначала «хорошим», а потом стал «плохим» - и когда это случилось, то произошел целый ряд событий: воды Тибра затопили Рим, так что по его улицам плавали на лодках, в Риме произошло землетрясение, разрушившее городские стены, молнии начали часто поражать землю, а вино стало сочиться из совершенно целых

589 сосудов. В один из дней рождения Клавдия произошло солнечное затмение. Когда по приказу Нерона начали строить канал через коринфский перешеек в Греции, то из земли стала сочиться кровь, послышались стоны и появились привидения. Когда Нерон убегал из Рима во время восстания сенаторов, то в том месте, где он бежал, началось землетрясение, как будто сами боги желали его смерти. Когда Вителлий был провозглашен императором, произошло два лунных затмения подряд и появилось два солнца на небе; а в ночь перед его сражением с Веспасианом произошло еще одно лунное затмение, при этом луна окрасилась кровью, что создало панику в армии Вителлия. Перед убийством Домициана также случилось несколько предзнаменований, включая его сон, который Кассий подробно описывает; он также описывает и несколько других пророческих снов, приснившихся другим императорам. Перед убийством Коммода сенаторами много орлов со злым обликом собралось над крышей Капитолия и одна сова, все издавали жуткие зловещие крики; в ту же ночь был страшный пожар и сгорели храм, дворец и часть города, что свидетельствовало о том, что зло (посеянное Коммодом) не удастся погасить, убив его, а оно распространится по всей стране. После этого началась гражданская война, в которой было три претендента на императорскую власть, и на небе вокруг солнца (средь бела дня) зажглись три звезды ([48] 57, 14; 60, 26; 63, 16, 28; 65, 8, 10; 67, 16; 72, 24; 74, 14). Вот лишь некоторые примеры тех небылиц об императорах, которые приведены Дионом Кассием, полный их перечень занял бы, наверное, целую главу. Сомнений в том, что всё (или почти всё) приведенное выше является выдумкой, не может быть никакого. Потому что невозможно представить, что большинство римских императоров были дегенератами и садистами, которых мучили сильные комплексы, наподобие тех, что мучают серийных маньяков, и вследствие которых они казнили сплошь и рядом ни в чем не повинных людей. Если и были такие правители на самом деле, то это мог быть какойто единичный аномальный случай, но никак не большинство императоров, правивших в течение двух столетий. К тому же Тацит, живший во времена Нерона и Домициана, в объективности которого нет сомнений, не приводит этих жутких фактов про императоров I века н.э., которые приводит Кассий. Да и сами обвинения нелепы – императоры якобы убивали невинных людей в силу каких-то странных внутренних комплексов (нереализованного желания стать певцом, архитектором и т.д.), как будто у Кассия имелись подробные отчеты психиатров, изучавших мотивы и поступки каждого из этих императоров, или кто-то у них выведывал эти мотивы с применением детектора лжи. То же самое можно сказать о его «предзнаменованиях». Даже факт солнечного затмения в день рождения императора Клавдия имеет вероятность примерно один к 10000, и его можно сразу квалифицировать как выдумку. Вероятность же того, что произошли все описанные Кассием природные явления и чудеса, равна нулю. К тому же непонятно, откуда Кассий мог взять эти факты. Он что, раздобыл где-то подробный отчет о всех природных явлениях и снах, кому-либо приснившихся, за предшествовавшие 200 лет? Разумеется, когда эти факты изложены отдельно и сгруппированы, то вряд ли ктото будет сомневаться в том, что они являются выдуманными. Но когда читаешь исторический труд Кассия (и если воспринимаешь его как таковой, а не как сборник мифов и анекдотов), то посреди массы других фактов они не сразу кажутся таковыми. В этом и состоит смысл данного пропагандистского приема, который активно применяется и современной пропагандой: ложь вкрапляется повсюду небольшими дозами посреди правдивой информации, так что большинство людей ее не замечают, и незаметно для себя становятся объектом пропагандистской обработки - «промывки мозгов». В данном случае эта «промывка мозгов» выражается в том, что по мере чтения произведения Кассия у читателя постепенно создается совершенно тягостное впечатление о сложившейся в Риме императорской власти и о его императорах. Совершенно очевидно, что указанная работа являлась частью целенаправленной пропаганды, организованной сенатской верхушкой Рима с целью опорочить и саму

590 императорскую власть, и ее носителей. И судя по всему, она велась не одним лишь Дионом Кассием, а целым рядом сенаторов и их клиентов. Другим примером этой олигархической пропаганды является книга Гая Светония «Жизнь двенадцати цезарей» (написанная в конце I - начале II вв.н.э.), которая содержит множество таких же откровенных выдумок про императоров, как и книга Кассия1. Поэтому данные произведения нельзя считать историческими трудами, это пропагандистские материалы, которые вперемешку содержат реальные и вымышленные факты, и грань между ними установить практически невозможно. Кстати говоря, о предвзятости этих произведений писали многие специалисты по античной истории. Для чего же была предпринята эта пропагандистская кампания, длившаяся, как видим, не менее 100 лет? Если с точки зрения Кассия, Светония и других представителей римской сенатской олигархии императорская власть была так плоха, что же тогда они предлагали в качестве альтернативы этой власти? В том то и дело, что никакого конкретного плана ни Кассий, ни Светоний не предлагали. В книге Кассия содержатся лишь общие рассуждения о том, что «свобода» и «демократия» намного лучше «тирании», неизбежной в условиях власти императора. Правда, при этом выясняется, что Кассий хочет ввести «свободу» и «демократию» не для всех, а лишь для узкого слоя богатых и обеспеченных людей. «Простые люди», которые, по его мнению, «необразованны» и «неблагородны», недостойны и того, чтобы участвовать в управлении империей, ничего хорошего из такого участия не выйдет ([48] 52, 8). Таким образом, мысль Кассия состоит в том, чтобы упразднить скомпрометировавшую себя императорскую власть и передать ее в руки богатых людей империи, которые, разумеется, являются и самыми «достойными» и «благородными». В этом суть программы римской олигархии, которую она пыталась осуществлять, и довольно успешно, во II-III вв. н.э. (см. главу II) Именно для реализации этой программы обществу пытались навязать отвращение к императорам и императорской власти и пропагандировали «свободу» и «демократию». В действительности у римской олигархии, включая и самого Диона Кассия, не было ни малейшего намерения вводить демократию2. Что же касается «свободы», то речь шла о свободе для кучки богатейших людей империи делать все, что им заблагорассудится, которая для населения империи оборачивалась жутчайшей анархией и произволом. К чему привела в Римской империи эта программа и идеология «свободы», сопровождавшаяся установлением власти олигархии, анархии и произвола, выше было показано (см. главу II). Начавшиеся во II веке массовые голодоморы, эпидемии и восстания, переросшие в III веке в непрекращавшуюся гражданскую войну, привели к опустошению всей западной половины империи – и с этого момента дальнейшая участь Западной Римской империи (ее крах) была предрешена. Та же самая идеология «свободы», направленная против сильной монархической власти, насаждалась в России в течение XIX – начала XX вв. в виде так называемого дворянского «либерализма». Дворянский «либерализм» возник в конце правления Александра I, породил восстание декабристов и просуществовал как заметное явление, по меньшей мере, до конца правления Николая I (1825-1855 гг.) В течение всего этого периода в прессе и литературе усиленно пропагандировались «идеи свободы» и 1

В частности, его произведение в еще большем числе, чем у Кассия, содержит мрачные предзнаменования и явления, «доказывающие», сколь ужасен был тот или другой император. Интересно, что лишь некоторые из них совпадают (например, землетрясение в момент бегства Нерона), большинство же из них совсем разные у обоих. Это означает, что Кассия настолько мало заботила достоверность его изложения, что он даже не удосужился переписать то, что было у Светония – то есть относился к своему труду не как к изложению фактов, а как к свободному сочинению на заданную тему – на тему обличения императорской власти. 2 Как указывал известный историк античности М.Ростовцев, Дион Кассий на самом деле не имел ни малейших симпатий к демократии и республиканской власти, о чем свидетельствует ряд других его сочинений и речей, дошедших до наших дней ([92] I, с.116-117). Таким образом, все его «стенания» по поводу уничтожения императорами демократии и республиканской власти в книге «Римская история» являются полнейшим лицемерием.

591 усиливались нападки на царя и самодержавие, которые были объявлены виновниками всех бед и проблем России. Даже у Пушкина (который вращался в либеральных дворянских кругах) можно встретить множество произведений, в которых звучат слегка завуалированные призывы к свержению самодержавия и где образ царя нарисован в жутких красках: царь фигурирует в качестве «тирана», «деспота» и т.д. Но что характерно: несмотря на такую критику самодержавия и призывы к его свержению, в то же самое время Пушкин писал, что Николай I – лучший из русских царей и даже хвалил его (см.: [60] глава XV). Таким образом, благоприятное мнение поэта о Николае I совершенно не соответствовало его крайне негативному отношению к самодержавию и к абстрактному образу царя, которое мы видим в его произведениях. Налицо внутренне противоречивая позиция поэта в данном вопросе; и это, судя по всему, явилось результатом соответствующей «промывки мозгов» в отношении царя и самодержавия, которая, как сегодня уже хорошо известно, проводилась и организовывалась не только русской дворянской верхушкой, но также активно спонсировалась из-за границы британо-французской олигархией. Например, есть факты, показывающие, что зарубежная издательская и публицистическая деятельность Герцена (журналы «Колокол», «Полярная звезда» и т.д.), выступавшего с критикой самодержавия и конкретно Николая I, спонсировалась британской правящей верхушкой (см.: [60] глава XV). Да и сам Герцен был, в отличие от Пушкина и Гоголя (которые оба положительно относились к Николаю I), крупным помещиком и принадлежал к той же аристократической и помещичьей олигархии, которая в ту эпоху выступала в роли яростного врага царя и самодержавия. Еще одним ее представителем был, например, князь П.Долгоруков, который считал себя потомком более древнего рода, чем даже царская династия Романовых и который выпустил в Париже книгу с нападками на Николая I. Но особенно злобные выпады против царя позволяли себе англичане и французы. Так, в скандальной книге французского аристократа де Кюстина описывались выдуманные им сексуальные похождения Николая I: «тиран» якобы регулярно занимался совращением и растлением дворянских жен и дочерей, и чуть ли не ежедневно к нему приводили очередную «жертву» - причем, приводили якобы сами мужья и отцы «жертв», которые за это получали от «тирана» ордена и повышения по службе. Разумеется, эту книгу читало и русское дворянство. Все эти книги, выпущенные с вполне определенными пропагандистскими целями – опорочить институт самодержавия и личность царя – и создавали среди дворянства тот общий «либеральный» настрой, под влиянием которого даже Пушкин писал о том, что страной правит «тиран» и «деспот» и мечтал о том времени, когда «темницы рухнут и свобода вас встретит радостно у входа». Эта пропагандистская кампания «за свободу» и против самодержавия несколько ослабла в конце XIX в, но опять резко активизировалась в начале XX вв., достигла своего апогея в годы Первой мировой войны и привела к февральской революции 1917 г. и отречению царя Николая II. А это, в свою очередь, вызвало цепную реакцию последующих событий – анархию и развал государства при Временном правительстве, Гражданскую войну 1918-1920 гг. и т.д. При этом хорошо известно, что в отречении Николая II в 1917 году главную роль сыграли те же силы, которые в течение целого столетия «промывали мозги» русской интеллигенции и внушали ей неприязнь и ненависть к царю и самодержавию: дворянско-масонская верхушка, крупные вельможи и мировая олигархия Запада (см.: [60] глава XIX). Таким образом, мы видим те же самые силы, что и в Римской империи – олигархию, группу самых богатых и знатных людей, – которая в течение почти целого столетия организовывала пропагандистскую кампанию против монархической власти в России и в конце концов достигла-таки своей цели. Какую же альтернативу самодержавию предлагала дворянская верхушка? О какой «свободе» шла речь? Разумеется, как и сенатская олигархия в Древнем Риме, дворянская олигархия в России совершенно не имела в виду свободу для всего населения страны. Речь шла об увеличении свободы лишь для узкого круга избранных – прежде всего, для

592 дворян и помещиков, которые хотели освободиться из-под всякого контроля или опеки со стороны государства. Это хорошо видно из того факта, что параллельно этой пропаганде «свободы» в России при Николае I в течение трех десятилетий почти без перерыва работали созданные царем комиссии по освобождению крестьян из крепостной зависимости. И они ни на шаг не продвинулись в подготовке плана освобождения крестьян ввиду сильного противодействия дворянства и аристократии, то есть тех самых кругов, которые так критиковали «самодержавную деспотию» и так выступали за «свободу». Таким образом, мы видим здесь такую же идеологическую химеру – идеологию «свободы», подразумевающую это право лишь в отношении узкого круга избранных - свободу сильного грабить слабого, свободу богатых и знатных грабить и обижать бедных и незнатных. Дело в том, что Николай I действительно ограничил эту «свободу», то есть ввел законы и государственный контроль, не позволявшие дворянству столь же безнаказанно измываться над крестьянами, как это было в XVIII веке. Например, за 34 года царствования Екатерины II (1762-1796 гг.) за жестокое обращение с крестьянами были наказаны только 6 помещиков, да и то наказаны чисто символически. А за 30 лет правления Николая I (1825-1855 гг.) права распоряжения своими поместьями были лишены 215 помещиков – в качестве наказания за превышение своей власти по отношению к крестьянам ([138] pp.439-440). Это было очень крутой переменой курса по сравнению с прежними временами, царь действительно серьезно взялся за помещиков, пытаясь привить им уважение к законам и защитить крестьян от их произвола. И сразу самодержавная власть царя стала плохой, сразу подверглась страшной критике со стороны «либерального дворянства». Сразу вспомнили, какой «либерализм» для помещиков существовал в XVIII веке, когда они держали гаремы, составленные из крепостных девушек, и пыточные камеры для крестьян, с палачами и полным набором орудий пыток. И «матушка-императрица» прекрасно об этом знала, но ничего не предпринимала. Как видим, и в России идеология «свободы» и ненависть к монархической власти насаждались вовсе не в пропагандируемых целях, а совершенно в других. И продвигали эту идеологию не мотивы действительного освобождения людей от гнета, а жадность и тщеславие сильных мира сего и их стремление сохранить незыблемой свою власть над бесправным народом. Аналогичные примеры мы видим и в современную эпоху. В США в 1930-е годы развернулась беспрецедентная кампания, обвинявшая Франклина Рузвельта в стремлении узурпировать власть, свернуть демократию и установить авторитарное правление. Нет никакого сомнения в том, что эта кампания организовывалась крупным американским капиталом (см. предыдущую главу). Самое интересное, что для этих обвинений не было никаких реальных оснований. Рузвельт ни на шаг не отступал от действующего законодательства, не превышал свои полномочия и четко соблюдал права других ветвей власти - Конгресса и Верховного суда. Но для насаждения ложной идеологии вовсе не обязательно иметь какие-то реальные основания, как мы это видим на приведенных выше примерах. Ложная идеология и изощренная пропаганда является одной из самых эффективных форм борьбы олигархии против государства и общества, и для ведения этой борьбы ей вполне достаточно иметь выдуманные факты, домыслы и предположения. И в XXI веке данная идеология и пропаганда применяется очень широко. Достаточно вспомнить обвинения в адрес российского президента Владимира Путина (2000-2008 гг.) в попытке ввести в России авторитарный режим и свернуть демократию, которые не прекращались в ходе всего его президентского срока и которые исходили от тех же либеральных кругов на Западе и в России, представлявших интересы олигархии. Эта пропаганда тоже не имела под собой никаких оснований, о чем лучше всего свидетельствовало сложение Путиным своих президентских полномочий в 2008 г. и передача власти вновь избранному президенту Дмитрию Медведеву. Тем не менее,

593 упорство, с которым велась эта ложная пропаганда, не оставляет сомнений в том, что мы имеем дело с тем же феноменом, что был описан выше. Цель этой пропаганды, как и в приведенных выше примерах – вовсе не борьба за свободу и демократию. Истинной ее целью является расшатывание государственной власти, которое облегчает олигархии задачу захвата власти в стране. Результат такого захвата власти всегда один и тот же - анархия и хаос в стране, распад государства, а в случае продолжения анархии - уничтожение самой нации и населения. 4. Идеология «войны цивилизаций». Данные идеологии используют существующие культурные, религиозные или национальные/расовые различия между группами людей для искусственного насаждения между ними антагонизма, «цивилизационного конфликта», который может привести к настоящей «войне цивилизаций». Примеров такой политики выше приводилось довольно много. Так, во все периоды кризисов коррупции в истории мы видим религиозные войны, причем, как правило, разжигаемые правящей верхушкой. Например, византийский император Юстиниан I во время кризиса коррупции VI века стал инициатором целой серии религиозных войн, выражавшихся в массовом истреблении «еретиков» (христианмонофизитов) в Малой Азии, Сирии и Палестине или в изгнании их со своих мест жительства (глава III). Во время кризиса коррупции XI-XII вв. мы видим повсеместно (в соответствующих странах): в Византии, Сирии-Палестине, Месопотамии, Иране, внезапно начавшийся террор правителей по отношению к «еретикам» и иноверцам (в Византии - по отношению к монофизитам, в арабских странах по отношению к христианам и т.д.), и как результат - начавшиеся религиозные войны между всеми и вся. Это войны между местными христианами и мусульманами, это также войны между самими мусульманами - шиитами и суннитами. В тот же период в Византии мы видим и войну между православными (греками) и католиками (латинянами) - см. главу IV. Поэтому крестовые походы XII-XIII вв., которые тоже представляли собой столь же искусственно раздутую религиозную войну, явились лишь кульминацией этой серии «войн цивилизаций», которые вдруг все и сразу возникли по отношению сразу ко всем другим религиям и цивилизациям. События, относящиеся к кризису коррупции XVI-XVII вв. (Контрреформация, войны протестантов с католиками и Тридцатилетняя война), также носили характер ярко выраженной религиозной войны или «войны цивилизаций», что по сути одно и то же. Как и ранее, конфликт опять был навязан олигархией – именно она в ходе Контрреформации, Варфоломеевской ночи, террора герцога Альбы, Великой армады и Тридцатилетней войны предприняла попытки навязать силой народам Европы не только свою власть, но и католическую религию (см. главу XI). В XIX веке британо-французская олигархия пыталась искусственно раздуть «войну цивилизаций» между православным миром и остальной Европой, о чем выше говорилось (см. главы XIV-XV). Эта попытка не очень удалась – уж слишком несимпатична европейскому общественному мнению была политика Турции (союзницы Англии и Франции) в отношении православных христиан. Тем не менее, Крымская война 1854-1856 гг. со стороны Англии и Франции, по словам английского историка Тревельяна, представляла собой «крестовый поход ради турецкого господства над балканскими христианами». А в 1878 г. Британия для того чтобы воспрепятствовать освобождению болгар, сербов и армян из-под турецкого ига ввела военные корабли в Черное море, угрожая России новой Крымской войной и осадой Севастополя. Спонсировавшаяся Британией либеральная пресса в течение XIX века пестрела русофобскими статьями и не переставала писать об угрозе Европе со стороны России и «русского варварства»1. А британский премьер-министр Дизраэли выступал в парламенте с речами о «страшной 1

Карл Маркс в одной из своих статей в 1848 г. писал, что европейской газете, для того чтобы считаться либеральной, достаточно «вовремя проявлять ненависть к русским» ([70] 6, с.328).

594 угрозе сербского терроризма». При этом в Лондоне и Париже не обращалось ни малейшего внимания, например, на терроризм итальянских карбонариев (которым, наоборот, оказывалась поддержка), и на государственный терроризм Турции против православных народов, ответом на который и являлся тот самый «сербский терроризм». Раздуть «войну цивилизаций» Европы с православным миром не удалось: сначала мешал негативный имидж Турции, затем – начавшееся в 1900-е годы глобальное соперничество Британии и Франции с Германией. Но после Первой мировой войны, когда спор между хищниками был улажен, мировая олигархия Запада снова вернулась к идее раздувания «войны цивилизаций» с Россией. Правда, теперь речь уже не шла о конфликте с православным миром. Россия к тому времени перестала быть православной страной и весь ее прежний строй рухнул (чему немало поспособствовали Британия и Франция – см.: [60] главу XIX). Но к удивлению мировой олигархии Запада, новый коммунистический режим не меньше, а еще больше прежнего начал сопротивляться установлению ее власти над Россией. Поэтому из прежнего противостояния с православным миром «война цивилизаций» плавно переросла в войну с коммунизмом и коммунистической идеологией. Параллельно этому в головах немцев насаждалась еще одна «война цивилизаций»: между «германской расой» и «славянской расой», - что в Германии началось еще за несколько десятилетий до того, как Гитлер пришел в власти. Во время Второй мировой войны обе эти упорно насаждавшиеся идеологии переросли в самую настоящую войну цивилизаций между Европой и Россией, развернувшуюся на пространстве от Баренцева до Средиземного моря и от Сталинграда до Берлина. О том, насколько эффективной была эта параллельная «промывка мозгов» европейского населения с насаждением в головах сразу двух «войн цивилизаций», может свидетельствовать следующая информация. Хотя в России принято говорить о Великой Отечественной войне как о «войне с немцами», но это неверно. Почти половину состава армии Гитлера, вторгшейся в СССР в 1941 году, составляли вовсе не граждане Германии, а граждане других стран Европы (см.: [60] главу XXII). И среди них было много добровольцев, отправившихся на Восточный фронт по своей воле, в силу убежденности в важности решения тех «цивилизационных задач», которые Гитлер собирался решать на Востоке. Таким образом, именно искусственно насаждавшаяся в головах западноевропейцев «война цивилизаций» (или даже две «войны» параллельно – со славянами и с коммунизмом) была одной из главных причин появления такой мощной армии фашистских человеко-зверей, вторгшейся в 1939-1941 гг. на территорию Советского Союза и Польши и уничтожившей 20 миллионов человек мирного населения этих двух стран. В современном мире мы опять видим примеры искусственного насаждения идеологии «войны цивилизаций». Речь идет, прежде всего, о разжигании антиисламских настроений, которые, как и в предыдущих примерах, усиливаются отнюдь не спонтанно, а в результате серии сознательных провокаций и соответствующей пропаганды. Так, серия публикаций карикатур на пророка Магомета в западноевропейской прессе в 2006-2007 гг. вряд ли могла появиться без поддержки определенных кругов, заинтересованных в усилении напряженности между двумя основными религиями в Западной Европе. До этого были предприняты другие кощунственные акции в отношении мусульманской религии - например, широкая публикация на Западе «сатанинских стихов» Салмана Рушди. Проблема международного исламского терроризма также была, похоже, создана искусственно. Хорошо известно, что «террорист номер 1» Бен Ладен и его группировка были созданы самими американскими спецслужбами. Есть веские доказательства, что и грандиозный теракт в Нью-Йорке 11 сентября 2001 г. был организован не «исламскими террористами», а правящей верхушкой самих США (см. главу XX). После 11 сентября поразительно быстро, еще до какого-то расследования происшествия и без каких-либо доказательств, был сделан вывод об «исламских террористах», организовавших этот теракт, и этот повод был использован для так называемых «карательных операций против

595 террористов» - а на самом для военной интервенции США и их союзников в Афганистане и Ираке. Разумеется, вся эта пропагандистская кампания служит нагнетанию на Западе постоянно растущей антиисламской истерии. После 11 сентября 2001 г. все западное общество стало подозрительно относиться к любым людям с арабской или восточной внешностью или фамилией. В новостях постоянно циркулируют новые слухи об исламских террористах и их предполагаемых планах. Подливают масло в огонь и идеологи, которые сознательно раздувают антиисламскую истерию. Как пишет Ф.Фукуяма, некоторые довольно известные американские идеологи сегодня выступают с «апокалиптическим взглядом на опасность, исходящую от мусульманского мира» и доходят до того, что сравнивают собрания мусульманской молодежи в мечетях с гитлерюгендом и нацистскими штурмовыми отрядами ([198] pp.xxviii, 71). Все это в совокупности ведет к созданию на Западе устойчиво враждебного отношения ко всем мусульманским народам и к насаждению в головах миллионов людей идеологии «войны цивилизаций» между европейцами и исламским миром. Но как мы видели на исторических примерах, эта идеология, насаженная в головах, рано или поздно приводит и к реальной войне цивилизаций – уже не виртуальной, а вполне реальной. Признаки этой постепенно разгорающейся войны цивилизаций можно видеть повсеместно – от Югославии и Ирака до Франции и Нидерландов. Судя по всему, эта война вполне соответствует планам нынешней мировой олигархии. Что касается преследуемых ею при этом целей, то они определяются одной короткой фразой: «Разделяй и властвуй!». 5. Идеология превосходства и особого происхождения правящей верхушки. В прошлом она встречалась чаще всего в сословных обществах и создавалась для высшего сословия, имевшего особые привилегии и права, но желавшего также доказать свое особое происхождение. Эта идеология существовала, например, в Польше в XVIIXVIII вв. и доказывала исключительность шляхты по отношению к остальному населению страны, которое считалось «быдлом», то есть чем-то средним между людьми и животными. Составной частью этой идеологии стал так называемый сарматизм: теория происхождения шляхты от сарматов, - который стал весьма популярным в тот период среди высшего польского сословия. Таким образом, шляхтичи перестали себя ассоциировать с польской нацией и стали себя считать самостоятельным народом потомками сарматов. Это особое происхождение шляхты, очевидно, должно было подчеркнуть еще большее ее превосходство по отношению к простым полякам. Очень похожая идеология возникла во Франции в XVIII веке. Среди французского дворянства, которое и без того пользовалось особыми привилегиями и во всем (в одежде, образе жизни, языке и т.д.) стремилось подчеркнуть свое превосходство по отношению к другим сословиям, распространилась новая теория. Она утверждала, что дворянство во Франции происходит не от тех народов, которые когда-то заселили эту страну, а совсем от другой «расы», расы неких завоевателей, подчинившей себе народ Франции и управляющей им до настоящего времени. Вот что с иронией писал французский писатель Шамфор в конце XVIII века по поводу этой теории: «Самое главное для французского дворянства – это происходить непосредственно от каких-то тридцати тысяч людей в шлемах, латах, перчатках и сапогах, разъезжающих на больших конях, закованных в броню, и попирающих ногами восемь или десять миллионов голых людей, предков нынешней французской нации» ([207] 1, p.188). Еще одной теорией превосходства «элиты», похожей на польский сарматизм и французскую теорию «завоевателей», можно считать так называемую «норманнскую теорию» происхождения русского государства и русской знати. В соответствии с этой теорией, русское государство сформировали скандинавы (русы), которые дали ему свое название (Русь) и образовали его правящую верхушку – князей, бояр и их элитные войска

596 (дружину). Соответственно, русская знать могла себя считать потомками скандинавов, «покоривших» русский народ. В отличие от теории французских «завоевателей» и польского сарматизма, «норманнская теория» начала насаждаться давно, еще в Киевской Руси. Первый ее вариант появился в начале XII в. в «Повести временных лет», написанной киевским летописцем Нестором. Уже из текста этой летописи следовало, что Русь была создана скандинавами, а русская знать представляла собой потомков скандинавов, основавших русское государство. Современные историки, включая, например, Л.Гумилева, указывают на предвзятый характер летописей Нестора, который их писал в интересах киевской правящей верхушки ([30] с.504). Тем не менее, в XVIII веке она была принята царскими историками в качестве основной и фактически единственной версии происхождения русского государства и русской знати. Сегодня эта теория полностью опровергнута фактами. Был обнаружен ряд письменных свидетельств арабских путешественников, посещавших Русь в VIII-IX вв., которые в один голос утверждают, что русы были славянами и говорили на славянском языке ([67] с.21; [78] с.153). Об этом же говорят и древнерусские летописи. Это, конечно, не исключает, что среди русов могли быть отдельные представители скандинавов ввиду большой скандинавской иммиграции на Русь, но не оставляет камня на камне от «норманнской теории». Дело в том, что краеугольным камнем этой теории являлось именно то положение, что русы были одним из народов Скандинавии. Историкинорманисты пытались даже найти некую область в Скандинавии, некую скандинавскую «Русляндию», откуда якобы русы отправились завоевывать славян и создавать у них государство - но безуспешно. Поскольку сегодня твердо установлено, что русы были славянами, то не было и никакого «норманнского завоевания» Древней Руси, о котором говорила «норманнская теория» - и это доказывает, что данная теория была ложной1. Тем не менее, примечателен сам факт, что «норманнская теория» с таким упорством насаждалась сначала в XII веке, когда сформировался олигархический режим в Киеве, а затем в XVIII веке, когда сформировался олигархический режим в петровскоекатерининском Петербурге, и когда она была возведена в ранг официальной исторической доктрины. Приведенные примеры показывают, как важна для любой олигархической верхушки идеология, доказывающая исключительность ее собственного происхождения. Тот факт, что идеология превосходства и особого происхождения «элиты» возникла именно в России, Польше и во Франции в соответствующие периоды истории, не является случайным. Всеми тремя странами в момент создания этой идеологии правила олигархия, и все они представляли собой сословные общества, включая Киевскую Русь, где сословия сложились к концу XI века. Поэтому эта идеология предназначалась в основном для высшего сословия: чтобы, с одной стороны, удовлетворить его тщеславие, а с другой стороны, усилить его отчуждение от простого народа – следуя тому же принципу «разделяй и властвуй». Однако похожие идеологии существуют и в современную эпоху, хотя сословия давно ушли в прошлое. Одна из ее разновидностей на Западе, особенно в США, уже прочно вошла в массовое сознание. Речь идет об идеологии «американской мечты», пропагандируемой в Америке уже давно и ставшей одной из любимейших тем американского кинематографа и американской прессы. В соответствии с этой идеологией, каждый американец обязательно должен мечтать о том, чтобы заработать большое богатство – стать миллиардером или сверхбогачом. На первый взгляд, эта идеология кажется весьма привлекательной и полезной для общества – ведь она стимулирует людей к активности. Но она параллельно насаждает и другую идею – что самые лучшие 1

Что касается личности Рюрика, но вероятнее всего он был славянином из славянского Поморья (современная Польша). Однако это – второстепенный вопрос, поскольку государство в Древней Руси существовало задолго до Рюрика: согласно одной из летописей, до его призвания на княжение в Новгород там сменилось около двух десятков князей и посадников (подробнее см.: [60] Раздел I).

597 индивидуумы становятся богатыми, ну а не самые лучшие ими не становятся. И, наконец, ни к чему не годные прозябают в нищете. В сущности, эта идеология уже настолько прочно вошла в массовое сознание, и не только в США, что можно очень часто услышать именно такие рассуждения и от телеведущих, и от обычных людей в любой стране Запада, а также за пределами западного мира, включая и современную Россию. Таким образом, в массовое сознание во многих странах мира уже прочно проникла и стала аксиомой мысль о том, что богатые – это лучшие люди в обществе, достигшие своего богатства вследствие того, что они лучше всех трудились, лучше всех учились, лучше всех использовали свои таланты, были умнее всех, терпеливее, сильнее, быстрее и т.д. Значит, богатые – и есть истинная «элита» общества, ставшая также и его «сливками» благодаря своим исключительным достижениям. Разумеется, для пропаганды этой идеологии очень часто используются отдельные примеры, это подтверждающие. Например, любимым примером из прошлого является Генри Форд, создатель автомобильной компании Форд Моторс, а любимым примером из настоящего – Билл Гейтс, создатель компьютерной компании Майкрософт. Однако здесь есть два «но». Первое «но» - в действительности большинство миллиардеров и их историй успеха как-то плохо вписываются в классическую теорию «американской мечты». Возможно, Генри Форд и Билл Гейтс действительно стали миллиардерами лишь благодаря труду и упорству, хотя, конечно, не обошлось и без очень большой удачи. Но точно сказать, чему они обязаны своим успехом, можно будет, лишь очень подробно изучив все их основные действия и сделки, которые они совершали, выстраивая свой бизнес. Что же касается ряда других сверхбогачей, действия которых уже стали достоянием публики, то среди них были и мошенничество, и коррупция, и торговля оружием, и контрабанда, и убийства, и прочие не очень красящие их факты. Известно, что, например, крупный англо-американский инвестиционный банк J.P.Morgan когда-то финансировал работорговлю. Другой крупный американский инвестиционный банк Goldman Sachs, как было показано выше, в 1920-е годы активно участвовал в создании финансовой пирамиды инвестиционных фондов (трастов) и, судя по всему, сильно на этом заработал за счет разорившихся вкладчиков. Руководители двух крупнейших банков НьюЙорка в 1920-е годы оказались мошенниками, укравшими у собственных банков (и их акционеров и вкладчиков) много миллионов долларов. Основатель семейства миллионеров Кеннеди заработал свой капитал в 1920-е годы на незаконной торговле спиртными напитками (бутлегерстве). Миллиардер Рокфеллер в годы Второй мировой войны зарабатывал деньги на тайных поставках нефти Гитлеру, причем уже и тогда, когда американская армия находилась в состоянии войны с германским Третьим рейхом. В России в 1990-е годы источником миллиардных состояний стал грабеж государства и госпредприятий, а также практически бесплатная раздача государственных активов. Другим источником стали силовые захваты предприятий и убийства предпринимателей-конкурентов, которые не прекращались в течение 1990-х годов. Как видим, многие сверхбогачи и на Западе, и в России в процессе создания своего огромного состояния совершали преступления, либо они совершались с их ведома и в их интересах. Перейдем теперь ко второму «но». Предположим, преступления совершало все же меньшинство миллиардеров, а большинство создавало свои состояния исключительно законными способами. Но все равно – факты говорят о том, что источником сверхприбылей, как правило, была антиобщественная деятельность, ставшая возможной вследствие несовершенства законов. Морганы, занимаясь работорговлей в середине XIX века, возможно, не нарушали американских законов. Не нарушал их и Голдман Сакс, который разместил бумаги своего инвестиционного фонда среди мелких вкладчиков по одной цене, а затем обрушил эту цену в 100 раз. Но их деятельность наносила ущерб обществу. Точно так же как деятельность компании Стандард Ойл, руководимой Рокфеллером, а также Америкэн Тобакко, энергетических холдингов и многих других, о которых говорилось в предыдущей главе. Эти компании, образовав в результате слияний

598 монополию на рынке, уничтожали конкурентов и взвинчивали цены для потребителей. И прибыль именно этих компаний была невероятно высокой – 40, 60, 70% к стоимости их активов – то есть во много раз выше, чем обычная прибыль. Таким образом, сверхприбыль получали именно те компании, которые наносили ущерб обществу, даже если их деятельность и нельзя было назвать преступлением с точки зрения формального закона. Итак, мы видим, что процесс образования сверхкрупных состояний был, как правило, связан либо с преступлениями, либо с деятельностью, наносящей ущерб обществу. Наносил ему ущерб и полученный результат – ведь как было показано выше, концентрация богатства на одном полюсе и обнищание на другом является одной из основных причин кризисов коррупции. Все эти обстоятельства свидетельствуют об ущербности идеологии «американской мечты». Не случайно в последних американских и вообще западных фильмах с хэппиэндом эта мечта все чаще достигается в результате преступления – крупного ограбления банка или казино, крупного мошенничества и т.д. Даже в широком распространении таких фильмов (типа «Двенадцати друзей Оушена»), которых отсняты уже сотни, видна ущербность указанной идеологии. Идеология «американской мечты» фактически превращает мир бизнеса, да и вообще жизнь большинства людей, в гонку на выживание, в которой побеждает лишь один, самый сильный, а все остальные выбывают совсем и оказываются на задворках бизнеса или нормальной карьеры. В то же время, такая ситуация прямо противоречит интересам общества и может привести к очень пагубным результатам, что мы видели на ряде исторических примеров. Поэтому интересы общества состоят как раз в том, чтобы в бизнесе не было гонки на выживание, а было честное соревнование, чтобы никто не выбывал, кроме откровенно ленивых и неспособных, чтобы и в бизнесе, и в других сферах человеческой деятельности сохранялась конкуренция между множеством участников. В интересах общества также заботиться о том, чтобы подавляющее большинство его членов представляли собой обеспеченный средний класс, потому что общество, состоящее сплошь из нищих и миллиардеров, одной ногой уже шагнуло в пропасть. 6. Идеология разделения общества на сословия, касты или классы. О разделении общества на сословия и о попытке расколоть общество на классы в XIX-XX вв. выше уже говорилось. Большинство таких попыток также осуществлялось олигархией, которая таким образом пыталась реализовать свою любимую стратегию «разделяй и властвуй». В частности, сословия и касты мы видим не только в феодальных обществах: Западная Европа в средние века, Россия и Польша в XVII-XVIII вв., - но и в постфеодальных олигархических обществах. Примерами могут служить Франция XVIIXVIII вв., Индия перед приходом англичан (где существовали касты) и Россия накануне революции 1917 года. Ни в одной из этих стран уже не было феодализма и крепостного права, но были сословия или касты – пережитки феодализма, которые сильно облегчали правящей олигархии задачу держать в повиновении народные массы. Под это пытались подводить и соответствующую идеологию, которая должна была оправдать неодинаковый статус сословий и каст. Особенно показателен в этом плане пример Индии, где эта идеология так глубоко укоренилась, что касты сохраняются до настоящего времени. Но еще бóльшую роль эта идеология разделения общества сыграла в XIX-XX вв. после появления теории классов Маркса и Энгельса. Эта теория записала «буржуазию», то есть средние классы, в состав «эксплуататоров», которые угнетают «пролетариат», и тем самым посеяла страшное недоверие между средними и низшими слоями общества, фактически расколов тот единый народный фронт, который начал складываться в Европе в эпоху революций конца 1840-х годов (см. п. 15.3). Надо сказать, что классовые теории начали возникать еще до Маркса, поэтому работа в этом направлении уже велась, но в том виде, в каком ее представил Маркс, она должна была более всего понравиться олигархии. Да и результаты распространения марксизма оказались впечатляющими – начиная с

599 Парижской коммуны 1871 г. и заканчивая Германией в момент прихода Гитлера в 1933 г. народные массы оказались расколоты - рабочие вели борьбу за свои интересы отдельно от крестьян и в антагонизме к «буржуазным» средним классам, причисленным к «эксплуататорам трудового народа» (см. главы XV и XVI). И хотя в дальнейшем популярность марксизма резко упала, но, по-видимому, вовсе не случайно и в наше время со стороны мировой олигархии не прекращаются попытки реанимировать марксизм, причем именно в его первоначальном, «неиспорченном» виде. Но об этом – в специальном разделе, посвященном этому самому выдающемуся и гениальному лжеучению в истории человечества. 18.2. Марксизм – гений, ложь и выдумка в одном флаконе В предыдущих главах и в первой книге трилогии уже разбирались ряд основополагающих положений марксизма: о рабовладельческом строе, о буржуазных революциях, о классах, о первоначальном накоплении, - поэтому нет смысла останавливаться на них еще раз. Суммирую лишь выводы. 1. Типы социально-экономических систем Маркса. Ведущие историки уже давно доказали, с фактами в руках, что в античности не было никакого «рабовладельческого способа производства» (подробнее см.: [59] глава II). Поэтому еще в середине XX века крупнейший историк античности М.Ростовцев (живший в эмиграции в США) писал о том, что общие замечания Маркса и Энгельса о «рабовладельческом» обществе уже давно опровергнуты ([287] III, p.1328). Что касается других представленных Марксом социально-экономических систем, то и сам автор в них путался. Так, помимо пяти «способов производства», которые он предложил публике (первобытнообщинного, рабовладельческого, феодального, капиталистического и социалистического), он в своих неопубликованных при жизни работах вывел еще три: «античный», «азиатский» и «германский» ([70] 48, с.157, 46/I, с.462-469, 491). Таким образом, Маркс сам запутался в своих рассуждениях и опроверг самого себя. Единственный вывод, который из этого можно сделать – у Маркса не было никакой стройного учения о якобы сменяющих друг друга в определенном порядке «способах производства», а то, что было предложено публике – есть некая искусственная конструкция, не имеющая ничего общего ни с исторической реальностью, ни с действительными взглядами самого Маркса. 2. Учение о классах и революциях. Основные положения этого учения Маркса также на сегодняшний день опровергнуты либо историками, либо самой жизнью. Так, хорошо известно, что «класс пролетариата» на Западе в середине XX века фактически исчез, что противоречит теории Маркса – если «пролетариата» нет, то кого же тогда эксплуатирует «буржуазия»? Ведь «эксплуатация буржуазией пролетариата», по Марксу, является сущностью «капиталистического способа производства». Другие положения его учения: о буржуазных революциях, о первоначальном накоплении, - оказались неверными и опровергнуты историками на основе конкретных фактов (см. выше пп. 12.3, 13.1 и 14.1). Да и сам капитализм в Западной Европе, как полагают современные историки, возник уже в XII-XIII вв., и тогда же исчезли феодализм и крепостное право (см. выше п. 10.1). Поэтому в XVII-XVIII вв. уже не нужны были никакие «буржуазные революции», так как того «класса феодалов», который, согласно Марксу, надо было свергать в ходе этих революций, уже давно к тому времени не было. Таким образом, и этот основополагающий элемент его учения оказался неверным. Как писал еще в 1977 году известный английский историк Ч.Уилсон, исторические факты не вписываются в «жесткую историческую схему» Маркса, поэтому перед объективным историком стоит дилемма – «либо отказаться от этой схемы, либо сделать ее настолько свободной и широкой, что она потеряет всякий смысл, кроме семантического» ([151] pp.5-6). 3. Экономическая теория Маркса. Чтобы не утруждать Вас долгими экономическими подробностями, приведу несколько цитат. Вот каким было, например,

600 мнение Кейнса, выдающегося английского экономиста, жившего в эпоху Великой депрессии, относительно экономической теории Маркса. «Джон Мейнард Кейнс считал “Капитал” Маркса устаревшим учебником по экономике, не только ошибочным с экономической точки зрения, но и лишенным интереса и практического применения в современном мире», - пишет Ж.Аттали, выпустивший недавно книгу о Карле Марксе ([5] с.386). Сам биограф Маркса, хотя сильно симпатизирует своему герою, признает, что тот так и не смог доказать ключевых положений своей экономической теории: трудовую теорию стоимости, теорию прибавочной стоимости и теорию тенденции понижения нормы прибыли при капитализме, - хотя и упорно пытался это сделать, в течение 20 лет собирая экономическую статистику и изучая алгебру. Таким образом, пишет Аттали, эти ключевые положения его экономической теории так и остались недоказанными гипотезами, которые были приняты лишь потому, что «оказались полезными» классу пролетариата ([5] с.260-261, 296-297, 310). Что касается большинства других положений (меновая и потребительная стоимость, цена, виды капитала и т.д.), то Маркс их просто переписал у Рикардо и других более ранних авторов. Итак, что мы имеем, как говорится, «в сухом остатке»? Внес ли Маркс какой-то вклад в общественную науку? То, что Маркс внес какой-либо собственный вклад в экономическую науку, является, по меньшей мере, спорным, за исключением того, что был написан некий экономический «учебник» («Капитал»), который содержал много спорных или попросту ошибочных гипотез, выдаваемых за элементы некой новой «экономической теории Маркса», и очень быстро устарел. Что касается его социальноисторической концепции, то она в большинстве своих ключевых положений является ложной и не соответствующей реальным историческим фактам. Причем, сам Маркс при жизни осознавал ущербность этой концепции и в неопубликованных работах разрабатывал ее альтернативные варианты. В чем же секрет Маркса? Почему его учение в какой-то момент считали чуть ли не откровением гения и почему оно на рубеже XIX-XX веков приобрело невиданную популярность? Это становится ясным, изучая его биографию. Как указывает Ж.Аттали, популярность Маркса неожиданно возникла в 1860-е годы, после того как он 14 лет провел в ужасающей нищете, живя в лондонских трущобах в одной комнате с семьей из шести человек и работая в основном над своими сочинениями ([5] с.147). Но она пришла к нему не в результате всех его объемистых трудов, написанных к тому времени, а в результате одной маленькой брошюры под названием «Манифест коммунистической партии», которую, как пишет Аттали, он в 1848 г. написал всего за 4 дня по заданию Союза коммунистов ([5] с.222). Содержание этой короткой брошюры очень простое – там говорится о неизбежном крахе капитализма, на смену которому придет некая новая система, которую Маркс называет коммунизмом, и в свержении капитализма ведущую роль должен сыграть пролетариат. Тем не менее, именно эта маленькая брошюра создала Марксу ту известность, с которой началась его дальнейшая работа как идейного руководителя Первого интернационала, куда благодаря этой известности его пригласили в 1864 г., и с которой началось триумфальное шествие марксизма по всему миру. Для того чтобы понять, почему это случилось, давайте вспомним, что происходило в Европе в 1860-е годы и в последующие десятилетия. Как мы знаем (см. главу XIV), «крестовый поход за свободную торговлю», начатый Великобританией около 1830 г., спустя три десятилетия, наконец, увенчался успехом. Почти все государства Европы поверили в новую либеральную идеологию и ввели у себя режим свободной торговли, не догадываясь, что британцами им была уготована роль «ценных колоний», а роль «мастерской мира» должна была сохраниться лишь за самой Великобританией. В Италии этот режим был введен в 1861 г., в Германии – в 1862 г., во Франции – в 1864 г., в АвстроВенгрии – в 1866 г., в России – в 1858 г. Введение режима свободной торговли привело к тому, что все европейские страны захлестнула волна более дешевых и качественных английских товаров, вымывавших их собственное производство. Воспользовавшись

601 либерализацией внешней торговли в Европе, США в свою очередь завалили ее дешевым зерном, вызвав там кризис сельского хозяйства. Результатом стал поразивший почти все страны континентальной Европы экономический кризис, пик которого пришелся на 18701872 гг., но который не сменился подъемом, а перерос в затяжную 20-летнюю депрессию ([153] pp.45-46). Однако первые признаки этого кризиса промышленности и сельского хозяйства начали ощущаться сразу после введения режима свободной торговли, когда хлынул импорт из-за границы. Это и объясняет, почему в большинстве указанных стран (исключая лишь саму Великобританию) в 1860-е годы началось мощное антикапиталистическое движение. Частью этого движения являлось учреждение Первого интернационала, состоявшегося в Лондоне в сентябре 1864 г. Интересно отметить, что среди участников учредительного съезда, наряду с англичанами, присутствовали немцы, французы и итальянцы, которые и составили костяк этой новой организации ([5] с.223). Что касается англичан, то, хотя они и составляли чуть ли не половину присутствовавших на учредительном съезде, благо это происходило у них дома, но когда разобрались, в чем состоят цели этой организации (свержение капитализма революционным путем), то в полном составе оттуда вышли. Как говорится, бытие определяет сознание – пока экономический кризис не докатился до Англии, вряд ли кто-то из англичан мог всерьез проникнуться идеей свержения капитализма. Зато русские, хотя и не присутствовали совсем на учредительном съезде Первого интернационала в 1864 г., но уже очень скоро (когда в России начались массовые голодоморы, обнищание народа и другие последствия либерального режима) почувствовали такое отвращение к капитализму, что во главе с Бакуниным чуть было не захватили лидерство в этой организации, перехватив его из рук Маркса с Энгельсом. Таким образом, именно то обстоятельство, что Маркс еще в 1848 году предсказал «неизбежный крах капитализма» во всем мире, и вызвало такой необыкновенный интерес к его персоне со стороны делегатов Первого интернационала, которые и избрали его лидером своей организации. В дальнейшем его слава еще более выросла. Как уже говорилось, экономический кризис и депрессия свирепствовали в континентальной Европе вплоть до 1880-х годов, поэтому Маркс до самой смерти в 1883 г. мог наблюдать кризис «капиталистического способа производства» и радоваться приближению «мировой пролетарской революции», и это же могли делать его почитатели, число которых вследствие этого кризиса все возрастало. Однако особенную славу Марксу принесла Парижская коммуна 1871 г., которую Маркс приветствовал и назвал первой попыткой осуществить «пролетарскую революцию» в Европе. Откуда-то разнесся слух, что именно Первый интернационал и его лидер организовали это восстание рабочих во Франции1. Поэтому Маркс, пишет Ж.Аттали, «вдруг стал знаменит на весь мир. Газеты считали его всемогущим, он стоял во главе единственной многонациональной политической организации; в Германии, Франции, Великобритании, Италии, США и России возникали партии или тайные общества, ссылающиеся на него» ([5] с.284). В дальнейшем слава Маркса продолжала расти. Как было показано выше, капитализм в первой половине XX века действительно пережил очень серьезный кризис, что увеличивало число сторонников марксизма. В какой-то момент капитализм в самом деле почти исчез, как и предсказывал Маркс. Так, в 1933-1945 гг. капитализм перестал существовать на территории почти всей континентальной Европы: ведь ни в германском Третьем рейхе, контролировавшем подавляющую ее часть, ни в СССР, капитализма (рыночной экономики) уже не было (см. п. 16.8). Каким же образом Марксу удалось сделать столь гениальное предсказание будущего краха капитализма, учитывая, что почти все остальные положения его теории 1

Это было неправдой. Маркс это отрицал, но ему не верили, поскольку он до этого в течение двух десятилетий изображал из себя лидера тайной организации, руководившей мировой революцией. Кроме того, Аттали утверждает, что эту дезинформацию в газетах организовал сам канцлер Германии Бисмарк, используя информацию секретных служб ([5] с.269-270, 145, 181, 198)

602 оказались ложью или неподтвержденными гипотезами? Здесь я могу высказать лишь свою собственную гипотезу, поскольку совершенно точно ответить на этот вопрос невозможно, однако гипотезу, основанную на анализе биографии Маркса. Хорошо известно, что основоположник марксизма по своей основной профессии не был ни экономистом, ни историком, ни социологом, он был философом, профессором философии. Поэтому и главный метод его исследования общества не был обычным методом, к которому прибегают, например, экономические историки. Они изучают множество исторических фактов, относящихся к экономической жизни общества, и на основе этих фактов пытаются сделать какие-то выводы. Марксу этот вид исследования был чужд, равно как и, к примеру, метод живого общения и наблюдения, который используют социологи и экономисты-практики. Можно ли себе представить, чтобы «вождь мирового пролетариата», каким считал себя Маркс, ни разу в своей жизни не был ни на одном промышленном предприятии и не видел, в каких условиях работает этот самый пролетариат? Тем не менее, это было именно так, это бесспорный факт, установленный биографами «вождя мирового пролетариата»! ([5] с.92) Маркс исследовал окружающий мир совсем по-другому, по-философски. Как следует из анализа, проделанного Ж.Аттали, Маркс все время пытался вывести его законы не из объективной реальности, а из своих внутренних ощущений и даже из своих внутренних комплексов. Например, как пишет его биограф, у Маркса в течение всей жизни существовали две сугубо личные проблемы. Одна из них – это проблема денег, которые он всегда транжирил, и которых у него никогда не было. Отсюда – «в высшей степени сложные отношения Карла с деньгами, состоявшие из смеси поклонения и ненависти, которые вскоре доведут его до настоящей болезни» ([5] с.36). Вторая проблема состояла в том, что Маркс, по мнению Аттали, не любил трудиться, отсюда у него возникла проблема расставания со своими научными трудами. Он годами отказывался публиковать уже написанные труды и делал вид, что их снова переделывает, потому что ему было жаль с ними расставаться. Как пишет биограф, у Маркса присутствовал «извечный страх, что у него отберут произведение, что оно будет существовать вне его» ([5] с.189, 318). И вот из этих своих личных психологических проблем он вывел несколько важных постулатов своей теории – во-первых, о «фетишизации денег при капитализме», во-вторых, об «отчуждении труда» (присваемого рынком и «эксплуататорами»), и, втретьих, о неизбежности коммунизма, как общества, позволяющего устранить отчуждение труда и вообще частную собственность ([5] с.86-89)1. Перечень теоретических положений, выведенных Марксом из личных ощущений, не ограничивается вышеизложенным. Например, его тезис о капитале как о «мертвом труде, который, как вампир, оживает лишь тогда, когда всасывает живой труд», по мнению Ж.Аттали, появился после прочтения основоположником марксизма «книги ужасов» про доктора Франкенштейна, которая произвела на него сильное впечатление ([5] с.86, 76), приводятся им и другие примеры. Однако биограф Маркса не пытается рассмотреть вопрос о том, из каких же личных проблем или впечатлений он вывел свой главный тезис, поразивший весь мир и едва не ставший гениальным пророчеством – тезис о неизбежности краха капитализма. Поэтому я хочу высказать об этом собственное предположение. В действительности тот «капитализм», о котором писал Маркс, был лишь одной из двух основных моделей капитализма или рыночной экономики – моделью глобальной рыночной экономики (см. схему IV). Никакой другой модели Маркс не рассматривал. Хорошо известно, что он был «глобалистом», преданным сторонником либеральных идей Адама Смита. Похоже, что именно Маркс и ввел впервые термин «глобализация», который он использовал уже начиная с середины XIX века применительно к 1

Признаюсь, что, читая об этом у Аттали, мне стало обидно за те миллионы студентов в СССР и других социалистических странах (включая и меня самого), которые в течение 80 лет «строительства коммунизма» забивали себе голову этой ахинеей, оказавшейся не чем иным, как личными комплексами Карла Маркса.

603 происходившим в мире процессам. Вместе с тем, сам Маркс, был, если можно так выразиться, «дитя глобализации». Он был евреем, родившимся в Германии. Его отец отказался от иудейства и принял лютеранство, поскольку без этого он, адвокат, живший в Германии, не мог работать по специальности. Известно, что этот разрыв со своими корнями наложил сильный отпечаток и на отца Маркса, да и на него самого. Карл еще в юношестве, после смерти отца, вступил в конфликт с матерью и навсегда уехал из родного города. В дальнейшем он жил по нескольку лет то в Германии, то во Франции, то в Бельгии, то в Англии, везде в качестве иностранца. А вторую половину своей жизни прожил в Лондоне не просто как иностранец, а вообще как человек без гражданства и без паспорта, поскольку решил отказаться от немецкого гражданства, а английского, как ни старался, так и не смог получить. Поэтому он был, как говорится, «человек мира», «кочевник» без рода и племени, без паспорта, гражданства и каких-либо корней. Под стать этому были и его представления о морали. В Лондоне он, будучи уже зрелым мужчиной, иногда развлекался тем, что по ночам вместе с какими-то приятелями бил стекла в уличных фонарях [245]. В течение первых нескольких лет жизни в Лондоне с семьей в ужасной нищете и тесноте (от чего умерло трое его детей), он нигде не работал, полагаясь на случайные статьи в газетах и на помощь от Энгельса и от состоятельных родителей своей жены. Однажды, когда его жена уехала погостить к родителям в Германию, он сожительствовал с домохозяйкой, которая затем родила незаконнорожденного ребенка. Маркс так и не признал его своим, факт его отцовства окончательно подтвердился уже после его смерти ([5] с.156). Таким же «кочевником» без моральных принципов был и Фридрих Энгельс. Его отец был немецким купцом и промышленником, заправлявшим крупным международным бизнесом. Но Фридриха не прельщала ни перспектива помогать отцу в его бизнесе, который он ненавидел, ни вообще какая-либо стезя в жизни. Сначала он стал было революционером и участвовал с оружием в руках в революции 1848 г. в Германии, затем уехал в Англию и долгое время вообще нигде не работал, пока, наконец, не был вынужден согласиться стать менеджером на принадлежавшей отцу фабрике в Англии. Там он открыто сожительствовал одновременно с двумя женщинами, шокируя благовоспитанных англичан ([5] с.213). Поэтому совсем не удивительно, что они так сильно подружились – они оба были «кочевниками», «детьми глобализации». Именно поэтому Маркс в течение всей жизни так хорошо понимал и следил за процессами глобализации и интернационализации в мире, что, в частности, отмечает Аттали. Так в одном из писем Энгельсу конца 1850-х гг. он указывал, что чувствует наступление длительного периода глобализации и написал, например, такие строки: «Буржуазия переживает новый Ренессанс. Теперь мировой рынок существует на самом деле. С выходом Калифорнии и Японии на мировой рынок глобализация свершилась» ([5] с.192). Как видим из этого письма, Маркс с какой-то жадностью следил за тем, как глобализация распространяется по всему миру, и как весь мир подчиняется мировому капиталу. Но, будучи прежде всего философом, он также мог хорошо понимать из своих собственных ощущений, к чему ведет глобализация. Ведь было очевидно, что она вела к массовым миграциям населения, к ломке всех традиций, вырыванию и уничтожению всех корней. Если это так, если все люди со временем превратятся в таких же «кочевников», как он сам, то что ждет мир в будущем? Если люди потеряют национальность, корни, традиции, моральные нормы, любовь к труду – то что будет? Будет полный хаос, анархия, мир погибнет? Марксу не хотелось делать такой вывод – и он заключил, что погибнет не мир, а капитализм. Ведь капитализм основан на товарном производстве, а оно зиждется на добросовестном труде и порядочности. Если люди потеряют к этому склонность, то капитализм не сможет существовать и погибнет. Далее Маркс решил, что он трансформируется в коммунизм, к чему его, возможно, подтолкнуло чтение писателейутопистов. Но до той поры, заключил основоположник марксизма, капитализм, то есть

604 глобальная рыночная экономика, должен победить во всем мире, и лишь после этого прийти к саморазрушению. Ведь и сам Маркс, как пишет Аттали, был склонен к саморазрушению ([5] с.201), и это внутреннее ощущение могло придать ему дополнительную уверенность в том, что его теория верна. Вот примерный ход философской мысли Маркса, приведший его к гениальному пророчеству о том, что капитализм сначала должен победить во всем мире, а потом неизбежна его гибель. Однако доказать это пророчество при помощи своих экономических теорий он не смог, как ни пытался. Он придумал целый ряд «законов»: о неуклонном понижении нормы прибыли при капитализме, о росте обнищании пролетариата, о прибавочной стоимости (которую «капиталисты» отбирают у рабочих), - которые и должны были подтвердить его основной тезис о неизбежной гибели капитализма. Но в течение всей своей жизни, как он ни старался, он так и не смог найти экономических фактов, подтверждающих эти «законы». Сегодня можно утверждать, что пророчество Маркса, несмотря на гениальность, оказалось верным лишь наполовину. Действительно, капитализм в какой-то момент в XX веке почти исчез с карты мира, за исключением США и Великобритании. Да и в этих странах он мог исчезнуть, если бы не реформы Рузвельта и Ллойд Джорджа. Однако на смену глобальной модели капитализма пришел не тот коммунистический рай, который описал Маркс («каждому - по потребностям»), а пришли диктаторские режимы, самый худший из которых – фашистский – чуть не погубил всю Европу и весь мир. Ведь если бы Гитлер более активно вел разработку атомной бомбы и получил ее до того, как советские танки вошли в Берлин, то неизвестно, какая катастрофа могла бы еще ожидать Европу. Вполне вероятно, что основоположник марксизма часть своих теорий общества написал, выполняя заказ международного капитала. Вообще Маркс с готовностью менял свои взгляды и писал «на заказ»1, ведь он в течение жизни был редактором газеты, журналистом, да и просто подрабатывал газетными статьями. Собственно, журналистика была единственным источником его существования, не считая помощи от Энгельса и родителей его жены. И, разумеется, в то время, в еще большей степени, чем сегодня, общее направление работы журналистов и редакторов задавали спонсоры – те, у кого было много лишних денег для того чтобы позволить себе такие расходы. Хорошо известно, что первые его труды и выпускаемые им газеты (1842-1845 гг.) финансировались немецкими промышленниками. Да и его ближайший соратник и соавтор Энгельс сам был представителем международного промышленного и купеческого капитала и вращался в соответствующих кругах. В последующем многие взгляды Маркса сформировались под влиянием империалистических кругов Великобритании, с которыми он очень тесно сотрудничал, а многие его статьи были написаны по их заказу. Так, начиная с 1855 г. он стал сотрудником и постоянным корреспондентом журнала Free Press, позже переименованного в Diplomatic Review [7]. Владельцем этого журнала был Дэвид Урквард – шотландский аристократ, владелец крупного состояния и замков в Шотландии и ярый британский империалист. В 1830-е годы он пытался организовать среди кавказских горцев сопротивление продвижению России на Кавказ, вооружал и обучал черкесов, пытался убедить британское правительство послать свои войска на Кавказ и начать там войну против России (для чего даже организовывал провокации). Когда же это не удалось, и ему самому приказали из Лондона покинуть Кавказ и вернуться в Англию, он заявил, что британский министр Пальмерстон – русский шпион. В дальнейшем Урквард основал сеть комитетов по международным делам, включавших наиболее состоятельных и 1

Уже в ранние годы Маркс с готовностью менял свою точку зрения по экономическим вопросам, подстраиваясь под «заказчика». Так, в сентябре 1847 г. и январе 1848 г. (с интервалом всего 3 месяца) он выступил с двумя речами о свободной торговле: в одной, где собралась широкая публика, он ругал свободную торговлю, а в другой, где собрались представители международного капитала, он ее хвалил (см.: [59] Комментарии к главе XIII).

605 влиятельных членов британского общества. Характерно, что Маркс, еще задолго до начала работы в журнале Free Press Уркварда, в своих работах выражал взгляды, с удивительной точностью повторяющие высказывания последнего. Так, он уже 1853 г. обвинил министра иностранных дел Пальмерстона в том, что тот «продался» Петербургу, и написал на эту тему целых восемь (!) статей ([5] с.171-172). То, что эти статьи были заказными, не требует доказательств, поскольку спустя 2 года Маркс уже официально работал в журнале Уркварда и выступал с такими же ярыми империалистическими и откровенно антироссийскими и русофобскими статьями, как и сам шотландский аристократ. Вполне вероятно, что сотрудничество Маркса с британскими империалистическими кругами началось еще раньше. Так, в ноябре 1847 г., приехав на 2-й съезд Союза коммунистов, он вместе с Энгельсом выступил в Лондоне на собрании, посвященном 17-летию польского восстания в России, на котором присутствовали, судя по всему, и другие делегаты этого съезда. Бросается в глаза абсурдность данного собрания, если учесть, что это был период страшных катаклизмов в Европе, где начались революции, и в самой Великобритании. Как было указано выше, во время голодомора в Ирландии в 1845-1847 гг. погибло до 1,5 миллионов ирландцев из 8-миллионного населения страны, а еще 2 миллиона были вынуждены эмигрировать. А в то время как эту часть Великобритании постигла столь страшная катастрофа, британское правительство никак не реагировало и своими действиями лишь ее усиливало. Поэтому собрание лондонской публики, посвященное 17-летию (!) польского восстания в России, вряд ли было чем-либо иным, нежели попыткой отвлечь публику от страданий ирландского народа и начинающейся революции, и перенести ее внимание на страдания поляков в Российской империи 17-летней давности. Участие в нем Маркса и Энгельса в качестве докладчиков также, по-видимому, было заказным и солидно оплачено1. Так это или нет, совершенно очевидно, что взгляды Маркса сформировались под сильным влиянием британских империалистических кругов (британской олигархии), а ряд его статей были заказными. Разумеется, это не могло не оказать влияния и на его научные труды. Во всяком случае, те из них, что были опубликованы при его жизни, не могли идти вразрез с интересами и взглядами тех, кто платил ему деньги за статьи и публикации, это совершенно очевидно2. Конечно, нельзя объяснить всю неуемную деятельность Маркса по созданию новой концепции мироздания тем, что ему кто-то заказал такую работу. Основной причиной являлось его невероятное тщеславие. Как утверждает Ж.Аттали, он уже с юности проникся страстной целью создать «глобальную теорию общества» ([5] с.83) – то есть страстно возжелал стать мессией. В течение всей жизни он страшно ревновал и завидовал всем, кто добился какого-либо признания в этой сфере и мог бы претендовать на то, чтобы занять его, Маркса, законное место в качестве мессии. Он буквально уничтожал в своих статьях Прудона, Бакунина и других мыслителей той эпохи. Так же резко менялось его отношение к собственным друзьям, стоило им только достичь какого-либо признания как мыслителям или революционерам. Стоило только Лассалю в 1863 г. встать во главе Всеобщего германского рабочего союза, как Маркс, пишет Аттали, прекратил с ним всяческие отношения, которые до этого были очень близкими; после смерти Лассаля в 1864 г. он воспылал ненавистью к его преемнику Швейцеру ([5] с.215-216). А в 1875 г. он буквально растоптал в своих сочинениях Карла Либкнехта (сына его лучшего друга), 1

В связи с эти возникает вопрос и о том, не являлся ли созданный в этот период Союз коммунистов, заказавший Марксу Манифест коммунистической партии, такой же попыткой правящих кругов Британии отвлечь трудящихся от чартистского движения и внутренних проблем и перевести их внимание на международные проблемы. 2 Возможно, именно это и является причиной сильных несоответствий между «официальными» взглядами Маркса, опубликованными при его жизни, и его «неофициальными» взглядами, опубликованными лишь 100 лет спустя.

606 возглавившего самую массовую партию Европы – Социалистическую рабочую партию Германии. Бакунин называл Маркса деспотом, который держит вокруг себя только робких подчиненных и способен на любую подлость и низость в отношении чем-либо не понравившихся ему людей ([5] с.215-216, 221, 303). Судя по всему, именно это безумное тщеславие и зависть, граничащие с паранойей, толкали его на то, чтобы в нищете, имея скудные средства к существованию, в течение долгих лет сидеть и писать свои сочинения, изображая из себя лидера тайной революционной организации, вместо того, чтобы, как хотел его отец, стать адвокатом или освоить другую серьезную профессию. По-видимому, его тщеславие в конце жизни было удовлетворено – он действительно стал лидером международной революционной организации (Интернационала), многие его считали гением и чуть ли не мессией. Однако потом выяснилось, что его концепция мироустройства – ложная, и ничего общего не имеет с действительным устройством мира.

Пример искажения Марксом устоявшихся понятий: Слева: Гаврош из «Отверженных» Гюго (www.fictionbook.ru) – типичный безработный и бездомный пролетарий, то есть неимущий (изначальное значение слова «пролетарий»). Такими пролетарии были со времен античности и вплоть до Маркса Справа: а вот такими пролетарии стали с легкой руки Маркса: рабочие на заводе Форда в начале XX в. (www.loveford.org). Вполне довольные своей жизнью и зарплатой. И отнюдь не неимущие. .

А вот те, которых раньше называли пролетариями: огромная толпа безработных, пришедших к заводу Форда в надежде устроиться на работу – но отвергнутых (http://web.bryant.edu).Однако теперь их с легкой руки Маркса стали называть уже не пролетариями, а люмпенами, и к антагонизму между классами они, по мнению марксистов, никакого отношения не имеют.

Самое удивительное сегодня состоит в том, что на Западе, особенно в США, в последние десятилетия предпринимаются упорные попытки воскресить эту концепцию Маркса, которая, как мы видели, во всех своих основных элементах оказалась ложной и опровергнута фактами и последующими событиями. Так, в США в Чикаго в 1970-е годы

607 начали проводиться марксистские семинары, с участием политологов, историков и социологов, где изучались основы марксистской теории. Частные американские фонды начали предоставлять специальные гранты – на написание исторических книг, использующих в качестве основы марксистскую историческую концепцию (см.: [126] preface). В 1980 г. руководитель кафедры античной истории Кэмбриджского университета М.Финли предложил вернуться к теории К.Маркса о «рабовладельческом строе» в античности и заявил, что историки усвоили неправильные взгляды на античную эпоху, раскритиковав около двух десятков классических исторических трудов с «неправильными взглядами» ([187] pp.32-63). Несмотря на то, что, как было показано, историки с фактами в руках опровергли марксистское учение о «буржуазных революциях», это учение продолжают преподавать западным студентам, и у него остается множество приверженцев. Причем, иногда для отстаивания учения Маркса они прибегают даже к откровенной выдумке. Например, Ж.Аттали, который испытывает большие симпатии к «исконному учению Маркса» и всячески его пропагандирует, в своей книге утверждает, что известный западный мыслитель Иммануил Валлерстайн создавал свою теорию истории «на основе работ Маркса» ([5] с.394). В действительности же Валлерстайн в своих работах, наоборот, лишь опровергал Маркса – в частности, его тезис о том, что Французская революция была «буржуазной» и о том, что капитализм наступил лишь в XVII веке (см. выше пп. 13.1, 10.1 и 7.2).

Второй пример искажения Марксом устоявшихся понятий: Слева. Какими были буржуа до Маркса - собрание французских женщин-буржуа (www.mtholyoke.edu). Французские женщины-буржуа – типичные представительницы среднего класса. Справа. А вот такими буржуа стали с легкой руки Маркса: буржуй в коляске – рисунок Кукрыниксов. Этот рисунок, пожалуй, лучше всех отображает суть марксистского понятия «буржуа» - «эксплуататора рабочего класса». Но спрашивается – ради чего понадобилось Марксу переделывать все веками устоявшиеся понятия: пролетарий, буржуа и т.д., - и насаждать путаницу и хаос в головах? Ответ на этот вопрос достаточно очевиден.

Что же за силы вдруг, начиная с середины или второй половины XX века, начали такую мощную пропаганду «исконных», идей Маркса, «не испорченных» его последователями (в частности, Лениным)? Ответ найти не очень сложно – надо понять, кому это выгодно. Марксизм сослужил очень хорошую службу западноевропейской правящей верхушке во второй половине XIX в. и первой половине XX в. Как мы видели выше, он искусственно разделил общество на «классы» - пролетариат, крестьянство и «буржуазию», вселив соответствующим группам людей недоверие или даже «антагонизм» по отношению друг к другу. Поэтому правящей верхушке, переродившейся в олигархию, легко было манипулировать такими обществами. В итоге расколотые марксистской идеологией общества в Европе не смогли консолидироваться и преодолеть социальноэкономический кризис, оказавшись к 1930-м годам на краю пропасти и чуть было не утянув в эту пропасть весь мир. Современной мировой олигархии Запада, по-видимому,

608 очень хотелось бы получить в свои руки такую же идеологию, позволяющую расколоть общество во всех странах на группы или «классы». Кроме того, марксистская историческая концепция может быть привлекательной еще и тем, что она вносит в головы людей хаос, поскольку она сплошь и рядом противоречит имеющимся фактам1. Как мы видели, у самого Маркса, создававшего эту концепцию, в голове был хаос – он то включал разные «античные» и «азиатские» «способы производства», то выбрасывал их из своих работ. А если в голове у людей хаос, то им можно внушить все, что угодно. Как было показано выше, в распоряжении мировой олигархии сегодня имеется целый набор других ложных теорий и идеологий – от мессианской идеологии борьбы со «злом» и «деспотией» ради «свободы» и «демократии» до изощренной идеологии «элиты», делающей из самых богатых людей планеты самых достойных, а из всех остальных – изгоев, которые «сами того заслужили». Создав у людей в головах хаос и лишив их настоящего исторического знания и памяти о прошлом, им можно будет затем без труда внушить все эти идеологии. С какой целью? Цели у олигархии, в конечном счете, всегда одни и те же – удовлетворение своей жадности, тщеславия, похоти и жажды власти над всем миром. Подтверждением вышесказанному может служить тот факт, что та же самая группа американских идеологов: И.Кристол, Д.Белл, И.Хоуи, С.Липсет, П.Селжник, Н.Глазер и Д.Мойнихэн, - которая в молодости (в 1930-е и 1940-е годы) увлекалась ортодоксальным марксизмом (троцкизмом) и критиковала «искажение марксизма» (ленинизм), в дальнейшем, начиная с 1960-х годов, занялась разработкой новой идеологии, получившей название «неоконсерватизм» ([198] pp.15-18). Именно неоконсерватизм (наряду с неолиберализмом) является сегодня той официальной идеологией, которая принята правящими кругами в США, Великобритании и других странах Запада и которую они активно пропагандируют во всем мире. Кто-то может сказать, что это совпадение, но таких совпадений не бывает. Ведь переменил взгляды – от марксистских к неоконсервативным – не один человек, а вся группа идеологов. Это означает, во-первых, идеологическую близость марксизма и неоконсерватизма, и, во-вторых, то, что в продвижении этих двух идеологий заинтересованы одни и те же силы. Не считает это совпадением и Ф.Фукуяма, один из идеологов неоконсерватизма, который отмечает близость этой идеологии ортодоксальному марксизму ([198] p.16)2. Но об этой современной идеологии Запада речь пойдет в главе XX. Пока же давайте рассмотрим, какие еще существуют искажения исторической и экономической науки, помимо марксизма. 18.3. Основные направления сознательного искажения истории В предыдущей книге трилогии ([59] глава XIII) и в предыдущих главах настоящей книги приводилось много примеров вполне сознательных искажений истории. Анализ этих примеров показывает, что подавляющее большинство искажений истории предпринималось с одной и той же целью – устранить из исторической памяти человеческого общества любые негативные факты, связанные с деятельностью олигархических режимов, да и вообще любое упоминание об олигархии и ее описание. 1

Не могу в этой связи удержаться от того, чтобы процитировать известного русского мыслителя и историка И.Солоневича: «Марксистские объяснения любого исторического процесса производят такое впечатление, как если бы они были написаны для окончательных и окончательно беспробудных идиотов» ([100] с.309). 2 То, что марксизм насаждается современной мировой олигархией, подтверждают также факты, приводимые российским историком и пропагандистом С.Кара-Мурзой. Он описывает, как на марксистской конференции в Мадриде в 1995 г. западные марксисты очень радовались тому, что в СССР не удался опыт строительства социализма, и что в России после начала рыночных реформ шло разрушение производства и воцарялись хаос и варварство. Откуда у западных марксистов такая ненависть к социализму и к России? – задает вопрос историк. – И откуда они берут деньги на то, чтобы проводить конференции в роскошных салонах и выпускать множество печатных изданий? ([47] с.819-821)

609 Этой задаче служат следующие основные направления сознательного искажения истории: (1) уничтожение исторической памяти о кризисах и катастрофах, (2) уничтожение исторической памяти о революциях и гражданских войнах, (3) возвеличивание злодеев и очернение борцов за интересы народа. 1. Уничтожение исторической памяти о кризисах и катастрофах. Речь идет, прежде всего, о крупных кризисах в истории человечества, которые приводили либо к «провалу» в развитии цивилизации, либо к ее гибели. Эти кризисы либо замалчивались, либо в отношении них в разное время создавался миф, который продолжает создаваться и сегодня, и который направлен на то, чтобы не допустить осознания обществом действительных причин кризисов и катастроф. Примеры таких мифов и замалчивания фактов приводятся ниже: (1) Гибель целого ряда древних арийских цивилизаций в период с 6 по 3 тысячелетия до н.э. Речь идет, например, об упадке и гибели арийских цивилизаций Сирии-Палестины, Малой Азии, Кипра в конце 6 тысячелетия до н.э. и о гибели цивилизаций Сирии-Палестины, Шумера (в Месопотамии) и Хараппы (в Индии) в конце 3 тысячелетия до н.э. Как указывает Ю.Петухов, сегодня предпринимаются попытки не только скрыть причину их гибели, но и сам факт их гибели и даже факт их существования (дескать, никаких арийских цивилизаций и не было вовсе, а было так – что-то непонятное). Даже в археологии, отмечает историк, сегодня принят такой же подход: «Если исследователи обнаруживают очередное городище, селение, стоянку, город индоевропейцев, раскопки замораживаются и даже уже полученные сведения не публикуются в научной печати… Получить лицензию на раскопки археологических культур индоевропейцев в настоящее время невозможно. На это существует негласный запрет» ([79] с.78-79). Археологические исследования арийских поселений свернуты в Сирии-Палестине и Малой Азии, а теперь, после оккупации американцами Ирака, надо полагать, это коснется и Месопотамии; другими словами, работы свернуты на всех основных территориях, где зародилась и в течение многих тысячелетий существовала арийская цивилизация. «Кому-то очень не хочется, - пишет Ю.Петухов, - чтобы мир знал об арийцах в Малой Азии и на Ближнем Востоке… Складывается впечатление, что опять и опять какой-то незримый цензор накладывает своё вето на познание подлинной истории человечества» ([79] с.379). (2) Одновременная гибель шести цивилизаций восточного Средиземноморья во второй половине II тысячелетия до нашей эры. Речь идет о минойской цивилизации на Крите, микенской – в Греции, хеттской – в Малой Азии, митаннийской – на севере Сирии и Месопотамии, ханаанской – на территории Сирии-Палестины и древнеегипетской на территории Египта. Все эти цивилизации достигли своего наивысшего расцвета и могущества к середине II тысячелетия, о чем остались поразительные археологические памятники и письменные свидетельства, а к его концу они перестали существовать. Сегодня этот поразительный факт одновременной гибели шести цивилизаций фактически скрывается историками. Вы нигде не прочтете о том, что такой факт имел место. О гибели каждой из них можно узнать лишь по отдельности, в специальных исторических исследованиях, посвященных каждому из этих государств. Причем, вместо того чтобы искать одну причину гибели всех шести цивилизаций, достигших почти одновременно пика своего расцвета и величия и затем ушедших в небытие, историки занимаются в основном лишь двумя из них, наиболее известными – египетской и минойской, да и то строго по отдельности. Но и здесь не проводится никакого изучения причин их гибели. Тот факт, что древнеегипетская цивилизация фактически исчезла в конце II тысячелетия до н.э., попросту замалчивается. Что касается возможных причин гибели минойской цивилизации, то рассматривается лишь одна версия ее гибели – природная катастрофа, чаще всего – землетрясение или извержение вулкана, якобы уничтожившая все население

610 Крита. В подтверждение гипотезы одномоментной катастрофы на Западе в последние годы отсняты десятки научно-исторических фильмов и написано множество книг, несмотря на то, что эта гипотеза уже давно опровергнута археологией! Последняя неопровержимо доказала, что гибель минойской цивилизации, равно как и пяти остальных, происходила постепенно, в течение нескольких столетий (см. главу VI), следовательно, ни о какой одномоментной катастрофе не может быть и речи. Налицо сознательное насаждение мифа и сокрытие действительных фактов о гибели шести цивилизаций восточного Средиземноморья. (3) Гибель Западной Римской империи в V в.н.э. и последующее исчезновение римлян и латинского языка – великой нации и великого языка античности. Имеются сотни неопровержимых фактов о демографической катастрофе, поразившей Западную Европу и западное Средиземноморье в конце античности, с сокращением населения, по меньшей мере, в десятки раз, а вероятнее всего в 50-100 раз (см.: [59] главы III и VI). Тем не менее, большинство современных западных историков античности делают вид, что они не знают о существовании всех этих фактов и отрицают возможность такой демографической катастрофы. Хотя ничем другим объяснить, например, исчезновение латинского языка невозможно. Кроме того, историки средних веков убеждены, что в раннем средневековье в Западной Европе и западном Средиземноморье было очень редкое население, эти территории заросли дремучими лесами и покрылась пустынями. А в античности, как хорошо известно и с чем никто не спорит, там было очень густое население. Спрашивается, каким образом эти территории в раннем средневековье вдруг оказались такими малонаселенными? Единственная причина, по которой это могло случиться демографическая катастрофа, приведшая к очень значительному (хотя и не одномоментному) сокращению населения. Таким образом, западные историки античности не просто отвергают огромное множество очевидных фактов, но даже и понятия не имеют о средневековой истории или делают вид, что ее не знают и знать не желают. Налицо сознательное искажение фактов. Параллельно насаждаются различные мифы о причинах гибели Западной Римской империи и исчезновения римлян – начиная от нашествия миллионных орд «варваров», уничтоживших империю, и кончая употреблением римлянами свинцовой посуды, из-за чего они якобы все и вымерли. (4) «Чума Юстиниана», а также ослабление и распад Византии в конце VI - начале VII вв. Историки полагают, что к концу правления византийского императора Юстиниана население страны сократилось не менее чем в 2 раза, но приписывают все это внезапно нахлынувшим эпидемиям чумы, хотя современники описывали факты массовых голодоморов в городах Византии и массового истребления населения Юстинианом в Сирии, Малой Азии, Италии и в самом Константинополе. Распад Византии в конце VI в. начале VII века (отпадение Балкан, Египта, Сирии, Палестины, Северной Африки и Италии) историки объясняют в основном «нашествием варваров» в лице славян и аваров и «мусульманским нашествием» арабов. Об основных же причинах этого распада – сильнейшем экономическом и демографическом кризисе и коррупции, глубоко поразившей и власть, и армию Византии, можно найти лишь в редких специальных исторических исследованиях. (5) Окончательный крах Византии в XII-XV вв. также традиционно объясняется в основном «мусульманским нашествием» турок – сначала сельджуков, затем османов. Главные же причины ее краха, схожие с причинами ее распада в VII веке, содержатся лишь в некоторых исторических трудах, которые не читает широкая публика. (6) «Первый русский апокалипсис» XI-XIII вв. Речь идет о резком, по меньшей мере в 10 раз, сокращении населения Руси в этот период, о котором речь идет в третьей книге трилогии ([60] главы V и VIII). Факт резкого сокращения русского населения к XIII в. историки не отрицали, но нашли ему объяснение в виде «татаро-монгольского нашествия», масштабы и последствия которого были преувеличены, наверное, в сотню раз. Сегодня доказано, что походы Батыя на Русь в XIII веке вовсе не принесли стране

611 никакой катастрофы, доказано также и то, что демографическая катастрофа на Руси произошла еще до похода Батыя. (7) «Второй русский апокалипсис» конца XVI - начала XVII вв. Факт второго демографического кризиса на Руси по сути скрывался историками, и до сих пор скрывается если не сам факт, то размеры кризиса. В действительности население в европейской части Московской Руси к 1620-м годам, по оценкам, сократилось примерно в 5 раз ([60] главы VIII-IX). При этом вину за некоторое сокращение населения отдельные историки и сегодня пытаются свалить частично на Ивана Грозного, частично на Смуту, что противоречит подробным исследованиям экономического и демографического кризиса, проведенным русскими историками еще в конце XIX – начале XX вв. Сознательное сокрытие этого кризиса началось уже давно – русские люди, жившие в XVII веке, называли события первых двух десятилетий этого века «Великой разрухой», но затем историки заменили его другим названием - «Смутное время». Ввиду этого совершенно исказился основной смысл всего этого исторического события, который для большинства современных людей теперь так и остается каким то «смутным» или «мутным» пятном в русской истории. Причины Смутного времени вследствие этих искажений непонятны сегодня даже большинству историков, не говоря уже о массе простых россиян. (8) Демографические кризисы XIV и XVII вв. в Западной Европе. По оценкам, во время первого кризиса население сократилось от 1/3 до 1/2, почти такими же были масштабы кризиса XVII в. Кризис XIV века долгое время объясняли страшной эпидемией чумы, придумав даже для нее специальный термин – «Черная смерть». В дальнейшем было доказано, что основной причиной демографического кризиса были голодоморы, а чума была лишь одной из болезней, косивших изнуренных голодом людей (см. выше п. 10.2). Но до сих пор миф о «Черной смерти» так и живет в массовом сознании и его продолжают, как ни в чем не бывало, придерживаться авторы научно-исторических фильмов и книг. Кризис XVII века традиционно объясняли Тридцатилетней войной. И хотя сегодня демографические историки опровергли и этот миф (см. п. 10.7.), но он также продолжает жить и в массовом сознании, и среди значительной части историков. Вот перечень лишь некоторых крупных кризисов и катастроф в истории Европы и Средиземноморья (подробно описанных в трех книгах трилогии), информация о которых сознательно искажается или стирается из исторической памяти. Цель – убедить общество в том, что никаких катастроф в прошлом не было, а если они и были, то были результатом природных катаклизмов или чрезвычайных событий (убийственных массовых эпидемий, нашествий «несметных полчищ варваров» и т.д.). В результате о действительных причинах этих катастроф знают лишь немногие историки, не имеющие возможности распространить свое знание. Это позволяет правящей верхушке придумывать вымышленные угрозы, грозящие современной цивилизации (например, в лице очередного «нашествия варваров» или «террористической угрозы»), а истинные угрозы всячески скрываются. Между тем, причина этих катастроф – одна и та же. Все они были рассмотрены в соответствующих разделах моей трилогии, и везде их причиной оказалась неспособность общества преодолеть кризис коррупции – масштабный экономический, демографический и социальный кризис, вызванный концентрацией всей экономической и политической власти в руках небольшого круга лиц (класса олигархии). В разные эпохи мыслители и исследователи общества называли эту основную причину, но их мнение также либо игнорируется историками, либо искажается. Известный римский писатель и ученый-исследователь Плиний Старший в I в.н.э. в своих трудах много раз повторял одну и ту же фразу: «латифундии погубили и Италию, и провинции» Римской империи ([82] XVIII, 35). Современные западные историки придумали около десятка различных трактовок этих слов, самых нелепых, почему-то полагая, что они лучше самого римского автора знают, что он хотел сказать. Между тем, Плиния и других выдающихся писателей античности не надо трактовать, как не надо

612 трактовать Льва Толстого, их надо просто читать. Из приведенных слов ясно, что Плиний понял главную причину гибели Рима. Эта причина – латифундии, крупная земельная собственность, приведшая к концентрации всей экономической власти в руках немногих богачей и превратившая остальной народ в нищую «чернь». В этом – корень последовавшего экономического, социального и демографического кризиса, поразившего Римскую империю. Ту же самую главную причину кризиса указывали, например, американские экономисты, разработавшие в 1930-х годах для Франклина Рузвельта идеологию его «нового курса». Эта главная причина – монополии, сконцентрировавшие в своих руках все экономические рычаги (см. предыдущую главу). Сегодня и этот вывод пытаются исказить или пересмотреть. Так, в современных статьях о Рузвельте, даже хвалебных, Вы можете прочесть о нем что угодно, но уже практически не найдете упоминания о том, что он решительно боролся с монополиями и крупным бизнесом. Этот факт был, таким образом, вычеркнут из истории. А некоторые современные авторы пытаются даже пересмотреть, казалось бы, то бесспорное обстоятельство, что экономика США накануне Великой депрессии достигла самого высокого уровня монополизации за всю американскую историю, а затем, благодаря реформам Рузвельта, уровень монополизации стал существенно ниже. Например, Г.Наттер и Х.Айнхорн в своей книге, работа над которой финансировалась американскими частными грантами, пытаются доказать, что уровень монополизации в США в течение 1930-1960 гг. практически не менялся [268]. Для этого они прибегают к довольно сомнительным статистическим методам и странно подобранным периодам для сравнения1. Получается, что при помощи какой-то абстрактной статистики и подтасовки дат делается попытка опровергнуть хорошо известные факты о том, что Рузвельт провел дробление компаний и демонополизацию в целом ряде отраслей, что позволило экономике США иметь три десятилетия беспрецедентного бескризисного роста. Некоторые современные авторы идут еще дальше, утверждая что реформы Рузвельта вообще не принесли Америке ничего положительного, а наоборот, имели отрицательный результат. Например, Э.Шлейс утверждает, что президент Рузвельт своими действиями по борьбе с крупным бизнесом вселил неуверенность в предпринимательскую среду и препятствовал выходу из Великой депрессии и возобновлению экономического роста [295]. Это можно рассматривать как один из примеров применения ложных методов в экономической науке, о которой речь пойдет ниже. Факты свидетельствуют о том, что «уверенность предпринимателей» и прочие субъективные объяснения, которыми оперирует современная западная экономическая лженаука, вообще не имеют никакого отношения к реальной жизни. Так, президент Гувер в 1929-1932 гг. только и занимался тем, что пытался стимулировать «уверенность предпринимателей», но это привело лишь к еще более сильному погружению в Великую депрессию (см. предыдущую главу). 2. Уничтожение исторической памяти о революциях и гражданских войнах Цель данного направления искажений истории примерно такая же, как и та, что была указана выше – стереть из исторической памяти общества как сами кризисы, так и те способы, при помощи которых эти кризисы преодолевались в ходе революций и гражданских войн (перераспределение собственности, физическое истребление или изгнание части олигархии и последующие экономические и социальные реформы). Уничтожение исторической памяти здесь продвинулось столь далеко, что среди историков возникла и глубоко укоренилась целая «историческая концепция» или 1

Почему-то для доказательства своего тезиса о том, что уровень монополизации в США не менялся, они сравнивают 1939 и 1958 гг. Однако если и проводить какие-то сравнения, то надо брать ситуацию до прихода Рузвельта к власти (1927-1932 гг.) и сравнивать ее с ситуацией после окончания его реформ (19461950 гг.)

613 «историческая школа», рассматривающая наших предков в доиндустриальную эпоху как неполноценных людей. Например, как пишет американский историк-византинист В.Каеги, «неписанной аксиомой среди многих исследователей античности и средних веков является бесполезность современных общественных наук в отношении этих ранних периодов» ([227] pp.2-3). Это означает примерно то, что, по мнению большинства западных историков, люди в прошлом были движимы совсем другими мотивами, чем сегодня, и их действия не поддаются сколько-нибудь логическому объяснению в сравнении с действиями современных людей. Кто и когда внушил историкам эту «аксиому» выяснить точно вряд ли удастся, но то, что она возникла не сразу, а в течение длительного времени внушалась и насаждалась – нет никакого сомнения. На некоторых примерах можно увидеть, как эта «аксиома» насаждается. Например, французский историк Ж.Делюмо в современной «Истории Франции», в разделе, посвященном истории Реформации и гугенотских войн XVI века, ссылается на рекомендацию некоего научного светила, который советовал «в религиозной революции искать религиозные причины» ([214] p.403). Разумеется, если историк будет следовать этому авторитетному совету (а он может быть просто вынужден это сделать), то он должен будет выкинуть из своей работы все факты, не соответствующие понятию «религиозной революции». В числе таковых могут оказаться, например, создание независимой гугенотской республики на юге Франции, перераспределение земель в этой республике от помещиков и церкви в пользу крестьян и другие факты, которые явно не вписываются в тезис научного светила о «религиозной революции». Другой пример: как пишет американский историк Е.Домар, один исторический авторитет, возможно, его начальник, не рекомендовал ему писать статью о причине введения крепостного права при феодализме (которая, по мнению Домара, состояла в дефиците рабочей силы в условиях низкой плотности населения). В итоге историк смог опубликовать свою статью об этом лишь 12 лет спустя ([177] pp.31-32). Как видим, стоит только историку попытаться найти какие-либо рациональные мотивы в действиях людей в прошлом, будь то революция или, наоборот, контрреволюция, тут же следует окрик со стороны какого-нибудь «начальника истории». И ему, волей-неволей, опять приходится возвращаться к привычному стилю и писать о людях прошлого примерно так же, как пишут натуралисты об орангутангах. Стоит ли удивляться тем небылицам о наших предках, которые время от времени появляются и затем перекочевывают из одного исторического труда в другой? Они то строят огромные города-миражи, в которых не живут (римляне), то их вдруг обуревает языческий фанатизм поклонения деревьям, и они выращивают леса на своих полях (франки), то их вдруг обуревает христианский фанатизм, и они массами покидают города по причине отсутствия в них католических священников (французы в раннем средневековье) и т.д. см. [59] глава IV, где приводятся эти примеры. Всё это излагается современными западными историками серьезным тоном, без малейшего колебания или скепсиса. Разумеется, при этом скрываются действительные причины тех или иных явлений, которые объясняются какими-то массовыми причудами людей в прошлом. Тиражирование таких небылиц, которые читают, прежде всего, другие историки, в свою очередь, еще более усиливает их отношение к нашим предкам как к неполноценным людям. Именно по этой причине последним отказано и в самом праве совершать революции и гражданские войны. Это право историки фактически не признают ни за одной нацией доиндустриальной эпохи, кроме разве что римлян. У римлян были свои выдающиеся историки (Аппиан, Тацит и другие), описавшие римские гражданские войны, и с их авторитетом трудно спорить. Но всем другим людям прошлого историки в этом праве отказывают – очевидно, на том основании, что «орангутанги» революций и гражданских войн не совершают. Между тем, в предыдущих разделах настоящей книги и

614 в третьей книге трилогии приведены убедительные доказательства того, что целый ряд событий, происходивших в прошлом, нельзя рассматривать иначе как революции и гражданские войны. Вот некоторые примеры: (1) История минойского Крита представляет собой, с точки зрения археологии, чередование периодов строительства роскошных домов и дворцов с периодами их внезапных разрушений. Такие разрушения, в частности, произошли около 2300 г., 1900 г., 1700 г., 1450 г. и 1380 г. до н.э. ([55] с.36-60) Множество имеющихся археологических фактов указывает на то, что единственной причиной этих разрушений могли быть только социальные конфликты – революции и гражданские войны; об этом же говорят критские легенды и предания (см. главу VI). Однако историками упорно отстаивается иная версия – о периодически повторявшихся землетрясениях/извержениях, которая противоречат всем имеющимся археологическим фактам. (2) В истории других древних цивилизаций: Египта, Месопотамии, Китая, - мы также видим периодические повторяющиеся революции и гражданские войны (см. главу V). Причем, как и в других случаях в истории, наиболее крупные подобные события происходили на стыке эпох: например, в Египте конце Древнего царства и затем в конце Среднего царства, в Китае в конце существования империи Хань т.д., - то есть накануне краха цивилизации или нового витка ее развития. Но многие западные историки вообще не описывают эти события, а некоторые (например, в случае с Древним Египтом) вообще ставят под сомнение и то, что эти события, описанные современниками, имели место (дескать, «орангутанги» не могут совершать революций). (3) События начала VII в. в Византии также имеют все признаки гражданской войны – об этом свидетельствует ее масштаб, длительность и ожесточенность, с которой сражались противоборствующие армии (глава III). Современники и называли ее гражданской войной. Однако нынешние историки упорно рассматривают все эти события как дворцовые перевороты. (4) Так называемые «княжеские междоусобицы» в Киевской Руси в XI-XIII вв. тоже в действительности являлись гражданскими войнами. По данным Г.Вернадского, за полтора столетия, с 1055 г. по 1228 г. в Киевской Руси произошло, по меньшей мере, 80 военных столкновений ([13] с.338). Причем, в некоторых сражениях с каждой воюющей стороны участвовало до 50 тысяч человек и более ([30] с.397), что сопоставимо с тем количеством, которое участвовало в знаменитых сражениях в эпоху гражданских войн республиканского Рима (I в. до н.э.), но число таких сражений было намного больше, чем в Риме. Мы видим также огромный масштаб разрушений и истребления мирного населения. Имеется целый ряд примеров, когда крупные города (Киев, Минск и другие) в ходе этих столкновений полностью уничтожались, и истреблялось все их население. По относительным масштабам военных действий и по их тяжести для населения эти «княжеские междоусобицы» значительно превосходят Гражданскую войну 1918-1920 гг. в России. Между тем, историки не обращают на все эти факты ни малейшего внимания, и пытаются нас убедить в том, что это несколько князей таким образом выясняли между собой отношения и устроили между собой «междоусобицу». (5) Так называемая «война Алой и Белой розы» в Англии в XV веке также в действительности являлась гражданской войной, о чем свидетельствует ее продолжительность, массовость участия в ней англичан и ожесточенность (см. п. 12.1). Например, в одной лишь битве при Тоутоне 29 марта 1461 г., самой кровопролитной на английской земле за всю историю страны, участвовало порядка 120 000 человек с обеих сторон или около 25% всех англичан, способных держать оружие, а число погибших составило 28 000 человек. Этот факт пытался скрыть от своих читателей крупный английский историк XX века Д.Тревельян, который в своем историческом труде утверждал, что в битвах «войн Роз» участвовало всего лишь от 2 до 10 тысяч человек с каждой стороны, и эти войны «были с военной точки зрения лишь мелкими царапинами на поверхности английской жизни» ([111] с.68-69). Поскольку невозможно себе

615 представить, чтобы крупный английский историк не знал английских летописей и не читал труды других историков, то налицо сознательное искажение фактов и попытка представить гражданскую войну в Англии в виде междоусобной борьбы двух королевских династий. (6) Войны эпохи Реформации в Европе (XVI-XVII вв.) также являлись не «религиозными», а прежде всего гражданскими войнами и войнами за национальную независимость, о чем свидетельствует множество приведенных выше фактов (см. главу XI); характер «религиозных войн» им придавался искусственно правящей верхушкой. Об этом свидетельствует, например, то, что наряду с насаждением католичества так называемая «католическая коалиция» упорно пыталась уничтожить королевскую власть в католической Франции и присоединить эту страну к Испании. А массовый переход в протестантство, как правило, повсеместно сопровождался конфискацией земель католической церкви и крупной земельной аристократии, как мы это видим на юге Франции, в Нидерландах, в Германии и в других приводившихся выше примерах. И наоборот, контрреформация в Чехии, Австрии, Германии и других странах сопровождалась захватом земель крупными магнатами, воевавшими за «католическую коалицию». Тем не менее, историки продолжают нас убеждать в том, что все эти войны были религиозными и имели лишь религиозные причины. (7) Смута в Московской Руси в начале XVII в. также являлась, в первую очередь, гражданской войной, хотя историки пытаются придать ей характер «междоусобной борьбы» за власть между претендентами на русский трон или характер войны с польскими интервентами. Между тем, крупнейшие сражения Смуты происходили как раз между «низами» и «верхами», и в сражениях участвовали не регулярные войска, а в основном толпы простого народа. Так, в крестьянско-казачьем войске Болотникова, сражавшемся в 1606-1607 гг. против боярского царя Василия Шуйского, было 80 тысяч человек, почти столько же, сколько в войске Дмитрия Донского во время знаменитой Куликовской битвы 1380 года ([18] 3, с.405). Крестьянская армия Хлопка в 1603 г. была также очень большой и приняла крупное сражение с армией царя-олигарха Бориса Годунова. А в якобы «польской» армии Лжедмитрия II, разгромившей в 1608 г. армию Шуйского, основную силу составляли никакие не поляки, которых было совсем немного (несколько тысяч), а восставшие русские казаки и «воры» в количестве 45 тысяч человек ([18] 3, с.409) - такие же, какие годом ранее входили в армию Болотникова. Войско Лжедмитрия I, грозившееся свергнуть Годунова в 1605 г., также в основном состояло из восставших казаков и крестьян. Что касается собственно польской интервенции 1610 года, то в армии польского короля, захватившей Смоленск и Москву, а затем изгнанной оттуда ополчением Минина и Пожарского, было всего лишь 23 тысячи человек ([18] 3, с.413). В этой связи интересно отметить, что само начало Смуты было кем-то когда-то искусственно передвинуто на 2 года. Вместо того, чтобы считать ее началом 1603 год, когда началась крестьянская война против власти Годунова, закончившаяся его падением в 1605 г., началом Смуты почему-то считают 1605 год, когда Годунов был уже убит и на трон сел Лжедмитрий I. Таким образом, гражданская война при помощи манипулирования датами и замалчивания фактов отодвинута на второй план, а на первый план выдвинута борьба претендентов за власть. В результате всего этого манипулирования Смута предстает полнейшим абсурдом и фантасмагорией, смысл которой никому не понятен. Так как объяснить одной лишь борьбой за власть серию крупнейших сражений и массового участия в войне народа все равно невозможно. В то же время если рассматривать Смуту как гражданскую войну и серию стихийных попыток народа свергнуть ненавистную боярскую олигархию и посадить на трон того царя или лидера, который сможет достойно править страной, то все встает на свое место. Однако именно этого единственного логического объяснения Смуты историки как раз всячески избегают. Таким образом, мы видим, что историки твердо придерживаются своей «исторической концепции», неизвестно откуда взявшейся и неизвестно чем обоснованной

616 – вероятнее же всего просто вдолбленной в мозги и теперь ставшей неписанным правилом. В соответствии с этой «концепцией» или «правилом» наши предки не имеют права на революцию или гражданскую войну, самое большее, что им может позволить историк – это «смуту» или бунт, а чаще всего назовет ее «междоусобицей». Разумеется, к более поздней истории отношение другое. Сложно назвать события 1917-1920 гг. в России или события 1861-1865 гг. в США «междоусобицей» или «борьбой претендентов за власть», когда еще свежа память о масштабе и накале этих событий. Но можно разрабатывать разные мифы и постепенно внедрять их в массовое сознание – через исторические передачи, книги и т.д. Примеров таких мифов также немало. Выше было показано, что марксистское учение о «буржуазных революциях» оказалось не более чем мифом, но оно всем вывихнуло мозги на целых полтора столетия, и далеко не все еще от этого вывиха излечились. Упоминался выше и миф о гражданской войне 1861-1865 гг. в США, в соответствии с которым северяне якобы сражались за свободу негров и за их освобождение из рабства, что не имеет ничего общего с настоящими причинами гражданской войны (см. предыдущую главу). Есть миф о Русской революции 1917 г., представляющий ее как заговор кучки большевиков. Сегодня создается новый миф: что революция 1917 года и вообще события в России в первые десятилетия XX века – это сплошной «русский абсурд», не поддающийся никакому пониманию. Таким образом, если не удается совсем убрать из исторической памяти слова «революция» и «гражданская война», то предпринимаются настойчивые попытки исказить суть и смысл этих явлений – настолько, чтобы уже никто не понимал, почему огромные массы людей участвовали в революции и сражались в гражданской войне. 3. Возвеличивание злодеев и очернение борцов за интересы народа Данное направление искажений истории логически связано с двумя другими, указанными выше. Если искажаются ключевые исторические события: кризисы, революции и гражданские войны, - то при этом искажается и роль тех или иных персоналий в этих событиях. Если были могущественные злодеи, грабившие народ, морившие его голодоморами и осознанно его истреблявшие, то, как только информация об этих событиях и их последствиях стирается из исторической памяти, то и злодеи сразу теряют весь свой негативный имидж. Но поскольку они при этом сохраняют облик могущественных персон, то часто возвеличиваются историками и превращаются в великих исторических деятелей. И наоборот, по той же причине, поскольку кризис и народные несчастья стерты из памяти и причин для революции вроде как уже и нет, то действительных героев, боровшихся за интересы народа, представляют выскочками, смутьянами или разбойниками, а тех правителей, кто наиболее рьяно выступал за народные интересы и воевал против олигархии, записывают в «тираны» и сочиняют про них целую кучу разных небылиц. Примеров также очень много, некоторые из них представлены ниже: (1) Византийского императора Юстиниана (527-565 гг.) историки издавна величали «великим». Считается, что он получил эту характеристику за то, что завоевал Италию, северную Африку и даже небольшую часть Испании, а также составил новый кодекс законов – кодекс Юстиниана, в котором были собраны все накопленные ранее римские законы. Вместе с тем, ряд историков, а также некоторые его современники, подвергали сомнению тот факт, что он сделал что-либо положительное для Византии (см. главу III). Кодекс Юстиниана перестал иметь какое-либо значение еще до того, как была закончена над ним работа, поскольку в судах развилась чудовищная коррупция, которую насаждал сам император, и законы перестали действовать. Население вновь присоединенных провинций (Италии, северной Африки) безжалостно уничтожалось наемной варварской армией Юстиниана, и к концу VI в. эти территории превратились в пустыню. Так же безжалостно уничтожалось и изгонялось население других областей (Малой Азии, Сирии, Палестины и самого Константинополя) – частью в ходе подавления восстаний, частью в

617 целях грабежа. Армию и систему обороны империи Юстиниан развалил, очевидно, решив на этом сэкономить, что привело к началу массового вторжения славян, аваров, персов и других народов, разграблявших империю. В стране повсеместно свирепствовали голодоморы, многие из которых были созданы искусственно для извлечения большей прибыли от продажи продовольствия. Юстиниан либо сам участвовал в этом «бизнесе», либо, по крайней мере, ему не препятствовал, так как получал от наместников часть их доходов от продажи хлеба населению по баснословным ценам. Я не буду пересказывать главу III и опять перечислять все преступления Юстиниана против его собственной страны. Интересно сейчас другое – большинство историков почти не обращают внимания на многочисленные свидетельства всех этих преступлений Юстиниана. При этом многие из них пишут, что, дескать, все эти преступления не очевидны, так как их описание содержится лишь в «Тайной истории» Прокопия Кесарийского. Это не так – как было показано выше, многие из описанных им ужасающих фактов подтверждаются еще несколькими современными ему авторами. Но еще удивительнее другое: Прокопий Кесарийский является общепризнанным авторитетом, нет ни одного историка-византиниста, который бы не использовал работ этого выдающегося византийского историка. Никто никогда не уличил его ни в одном выдуманном или заведомо ложном факте. Можно сказать, что, если бы не было Прокопия, то мы бы не знали сегодня истории Византии в VI веке или знали бы ее намного хуже. Но в отношении «Тайной истории» историки почти единогласно заняли противоположную позицию – они не верят ни единому слову, хотя ни один факт в ней не опровергнут. На Западе «Тайную историю» Прокопия даже переименовали, и она была названа «Anecdota» (то есть сборник выдумок), под этим названием ее до сих пор и публикуют, что само по себе уже является грубым искажением истории. Попытки некоторых авторов обосновать такое отношение к «Тайной истории» не логичны и не выдерживают никакой критики. Так, утверждается, что в других, более ранних произведениях Прокопия, не содержится этих обвинений в адрес Юстиниана, поэтому, дескать, им нельзя верить. Но Прокопий объясняет причину этого, и она очень веская – он не мог писать об этом при жизни Юстиниана. Если бы он только попытался это сделать, то в этом случае, по его собственным словам, его ждала бы неминуемая смерть ([86] I, 2). Когда, например, мы читаем сочинения немецких историков о Гитлере – то каким сочинениям мы будем верить, тем, что написаны при жизни Гитлера, или тем, что написаны после его смерти? Ответ совершенно очевиден – никто сегодня всерьез не будет воспринимать то, что написано в Германии о Гитлере при его жизни. Возникает вопрос – почему историки не верят многочисленным фактам, приведенным авторитетным византийским историком, ни разу не уличенным в выдумке или лжи - к тому же фактам, подтвержденным и другими современниками. И почему в другом случае, когда речь идет о Дионе Кассии, они верят автору, жившему 100-200 лет после описываемых событий, то есть не являвшемуся их очевидцем, автору, вставившему в свои сочинения массу заведомо выдуманных и ложных фактов, автору, исказившему ряд известных фактов1. Налицо не просто двойные стандарты историков, налицо чудовищное и преднамеренное искажение истории, которое, конечно, началось не сегодня и не вчера, а создавалось многими поколениями историков. Но в результате этого искажения истории император-олигарх Юстиниан, спровоцировавший начало глубочайшего социальноэкономического кризиса в Византии, уничтоживший половину населения ранее процветавшей и могучей страны и подготовивший предпосылки последовавшей гражданской войны и развала Византии, предстал в качестве «Юстиниана великого», отца

1

Многие из приводимых Дионом Кассием фактов расходятся с более ранними авторами. Вот один из таких совершенно искаженных им фактов. Согласно Тациту, жившему вскоре после описываемых им событий, сенатор Силан покончил жизнь самоубийством; а согласно Кассию, жившему полтора века спустя, Силана убил император Клавдий. ([105] XII, 4, 8; [48] 60, 14)

618 нации, который якобы возродил былое величие Римской империи, а все его чудовищные преступления против собственной страны оказались забытыми. (2) Другим примером необоснованного возвеличивания являются российские императоры Петр I и Екатерина II, которые также получили от историков приставку «великие». Поскольку результаты их царствования достаточно подробно разбираются в третьей книге трилогии ([60] главы XI-XIII), то ограничусь лишь констатацией некоторых фактов. При этих царях большинство населения России было фактически превращено в рабов, которые не имели никаких прав и которых свободно продавали и покупали как скот. Оба совершали чудовищные репрессии в отношении населения, оба имели крайне низкую мораль и были способны на неслыханные низости. То «великое», что они сделали для России, в действительности таковым не является. Так, завоевание Петром Прибалтики, а Екатериной – Польши и Западной Украины превратило русское национальное государство в империю и тем самым положило начало тем проблемам, которые Россия сполна хлебнула сначала в начале XX века, а затем – в его конце. Реформы, начатые Петром и завершенные при Екатерине, были антинародными реформами и осуществлялись в интересах узкой правящей верхушки (класса олигархии)1. В результате осуществления этих реформ в России и сложился тот ужасный антинародный режим, который, несмотря на некоторые изменения в течение XIX века, просуществовал вплоть до начала XX в. Поэтому реформы Петра I и Екатерины II во многом предопределили революцию 1917 года со всеми ее ужасными последствиями. Еще в конце XIX в. – начале XX в. русские историки обнародовали множество фактов, показывающих истинное лицо «великого Петра» и «великой Екатерины», и сегодня продолжают вскрываться все новые и новые факты, свидетельствующие о том, что в их деятельности не только не было ничего «великого», но что она несла страшный вред России – и не только в целом, но и в виде их конкретных «деяний». Несмотря на это, и сегодня их пытаются возвеличить. Так, хорошо известно, помимо всего прочего, что Екатерина продавала русские военные секреты англичанам во время Семилетней войны (что везде и всегда считалось и считается государственной изменой), а ей ставят новые памятники и даже предлагают называть ее именем города. Известно, что Петр разрушил русский ледовый флот, базировавшийся в Белом море и плававший в Европу, а нового нормального флота за свою жизнь так и не создал. А ему, словно бы в насмешку, в Архангельске (возле того самого Белого моря) стоит памятник как строителю русского флота! Известно, что две трети солдат в его армии умирали не в сражениях, а от голода, и что за 20 с лишним лет войны со Швецией было понапрасну загублено огромное количество людей. Известно, что Швеция по своим людским и материальным ресурсам была, наверное, раз в 10 слабее России, и это она должна гордиться тем, что выдержала более 20 лет Северной войны с Россией, России же гордится здесь нечем. Военные кампании Петра против Турции закончились катастрофой и не выдерживают никакой критики. Что касается войны со шведами, то Петр I, взявшись командовать войсками, не раз убегал в страхе, едва сражение только начиналось, обрекая свою армию на гибель. И, несмотря на все это, он до сих пор считается великим военным стратегом и полководцем, и в его честь воздвигнуты десятки или сотни памятников (подробнее см.: [60] главы XIXII). (3) О примерах обратного рода, когда ряд авторов начинали сознательно приписывать правителям те неблаговидные поступки, которых они в действительности не совершали, или иным образом очернять их деятельность, речь уже шла выше. К таким примерам относится, в частности, очернение римских императоров представителями сенатской олигархии, такими как Дион Кассий и Гай Светоний. Известный американский специалист по истории античности А.Джонс в этой связи отмечал, что те императоры, 1

Речь идет о «культурной революции», сословной реформе, военной (рекрутской) реформе, введении режима деспотии, строительстве новой столицы подальше от народа и создании империи (см.: [60] глава XI).

619 которые в сочинениях римских авторов были показаны «плохими», на самом деле стали таковыми лишь потому, что их деятельность не понравилась римским сенаторам, и наоборот, «хорошие» императоры – это те, которые были у сенаторов в фаворе ([226] I, p.7). Разумеется, если Кассий и Светоний описывали императоров, исходя из такого принципа, то совсем не удивительно, что самым «плохим» императором, злодеем и чудовищем у них выведен Нерон. Как мы видели выше, именно Нерон прибег к самым крупным (после Октавиана Августа) конфискациям собственности римских сенаторов – он отобрал у них огромные латифундии в Африке, Греции и в других провинциях империи; многих римских богачей он не только лишил имущества, но и сослал в ссылку (см. главу II). Кроме того, гражданская война 68-69 гг.н.э. фактически началась с заговора сенаторов против Нерона. С другой стороны, Нерон, как ранее Цезарь и Август, предоставлял землю неимущим, желавшим стать фермерами-колонистами в Италии и в других провинциях ([92] I , с.186). Он также боролся против «торговой мафии» в Риме и ему на какой-то срок удалось даже понизить цены на хлеб в Риме в 2 раза (см. п. 2.2). Да и вообще, он старался реально управлять империей – так, по мнению известного историка античности Т.Моммзена, правительство Нерона было одним из самых «дальновидных и последовательных» в римской истории ([72] 5/8, с.173). Следовательно, по многим признакам мы можем заключить, что Нерон как император подходил к своим обязанностям ответственно и старался править в интересах всего народа и бороться со всевозможными злоупотреблениями. Да и у сенаторов, как отмечал другой известный историк античности М.Ростовцев, он конфисковывал не их личные земли, а незаконно присвоенные ими общественные (государственные) земли ([92] I , с.186) - то есть и здесь мы видим действия не «тирана», а правителя, стремящегося к восстановлению законности и справедливости. Поэтому он был очень популярен в народе, о чем свидетельствует тот факт, что после его смерти не переставали появляться лже-Нероны (изображавшие из себя чудом спасшегося Нерона), которые поднимали восстания против действующей власти и за которыми шли народные массы. Итак, мы видим правителя, пытавшегося править в интересах всего народа, а также в интересах законности и справедливости, и пытавшегося бороться против злоупотреблений со стороны сенатской олигархии. Поэтому, разумеется, именно он выведен римскими авторами в качестве главного «злодея» и ему приписан целый ряд чудовищных злодеяний. Однако сегодня известно, что многие из них – не более чем выдумки. Так, целый ряд современных историков, независимо друг от друга, пытались выяснить, виновен ли Нерон в организации грандиозного пожара Рима, в чем его обвиняли. И пришли к выводу, что невиновен, или что нет никаких подтверждающих это фактов (кроме огульных обвинений Кассия и Светония, противоречащих тому, что писал Тацит и другие современники). С другой стороны, известно, что некоторые римские богачи, такие как Красс в эпоху Цезаря, сделали себе состояние именно на том, что выкупали за бесценок сгоревшие при пожаре кварталы в Риме и возводили там новые многоэтажные здания, которые затем с большой выгодой сдавали в аренду или продавали. У них была и своя армия строителей, которая этим занималась. Поэтому для таких дельцов был прямой резон устроить большой пожар, а вину между тем свалить на императора (который в то время был далеко от Рима). Версия о поджоге Рима императором становится еще менее правдоподобной, если учесть, что, по свидетельству Тацита, в пожаре сгорел в первую очередь и дворец самого Нерона ([105] XV, 39). С какой стати ему было поджигать свой собственный дворец? Выше уже приводились другие нелепые обвинения в адрес Нерона, выдвинутые Светонием и Кассием. Вообще, раз было установлено, что их сочинения содержали множество ложных фактов, вставленных в определенных пропагандистских целях, то и всем другим приводимым ими фактам о Нероне, не подтвержденным более ранними авторами, не может быть никакого доверия. А если убрать все эти пропагандистские

620 выдуманные факты, то облик Нерона сразу кардинально меняется – мы видим уже не «тирана», а вполне нормального человека и правителя. Что касается убийств и казней целого ряда сенаторов Нероном, то хорошо известно о нескольких крупных заговорах против императора, в которых они участвовали. В дальнейшем именно очередной заговор сенаторов привел к свержению Нерона и последовавшей анархии и гражданской войне 6869 гг. Между тем, казнить и устранять заговорщиков, чтобы не допустить такой анархии и гражданской войны – прямой долг любого правителя, и Нерон в данном случае выполнял свои функции как главы государства. Эти казни или убийства стали неизбежным следствием той борьбы, которую начал Нерон против дальнейшего усиления власти сенатской олигархии и чинимых ею злоупотреблений. Конечно, нет смысла утверждать, что Нерон был «ангелом». По-видимому, имело место убийство им своей матери. Но подобные проступки лежат на совести многих правителей, которые были вынуждены защищать свою власть от посягательств со стороны своего близкого окружения. Мать Нерона пыталась сама править империей, отстранив сына; ранее, так же не поделив власть со своим мужем, императором Клавдием, она организовала убийство последнего1. Нерона могла постичь та же участь. В целом, исходя из вышеизложенного, можно сделать вывод: существовавший со времен Диона Кассия миф о Нероне как о кровавом и циничном тиране, уничтожившем множество людей ради собственной прихоти, а также более поздние вариации этого мифа о Нероне как о «воплощении дьявола», «звере, поднявшемся из ада» и т.д., не имеют под собой реальных оснований. Налицо сознательное очернение правителя, который как человек, по-видимому, был не хуже или не намного хуже большинства других монархов, а как правитель был, по-видимому, лучше. Главной же «виной» Нерона, а вернее его бедой, стало то, что на период его правления пришелся пик очередного социальноэкономического кризиса в Римской империи (кризиса коррупции) и императору пришлось вступить в борьбу с теми силами (сенатской олигархией), которые усиливали кризис и расшатывали государство, грозя ввергнуть его в хаос и анархию. (4) Еще более вопиющим случаем сознательного очернения правителя является тот миф, который был создан о российском царе Иване IV Грозном (1547-1584 гг.). Этот правитель также до недавнего времени фигурировал в сочинениях историков в основном в качестве «кровавого тирана» и «душегуба». Однако целый ряд новых фактов позволяют сегодня совершенно по-иному взглянуть на него самого и на его деятельность. Итак, каковы же были главные обвинения в адрес Ивана Грозного и на чем они были основаны? Главное обвинение было в том, что он уничтожил множество людей, причем в основном без всякой причины и без суда и следствия. Однако факты показывают, что это не так. Современные историки Р.Скрынников, В.Манягин, Н.Пронина, И.Снычев и другие доказали, что число казненных или убитых им людей составляет всего лишь порядка 4 тысяч, и при этом за время его правления было раскрыто около 10 боярских заговоров с целью свержения царя ([97] с.329; [87] с.148-413). В одном из них участвовало около 300 бояр, в другом случае вся боярская верхушка Новгорода заключила тайный договор с польским королем об отделении новгородских земель от России и переходе под власть Польши. Помимо этого, имеется целый ряд доказанных примеров предательства ряда бояр во время войны с Польшей и Ливонским орденом. Поэтому многочисленные казни бояр в правление Ивана Грозного были не чем иным, как казнями за государственную измену – именно как государственная измена классифицируются все три указанных выше типа проступков. Кроме того, если мы сравним репрессии при Иване Грозном с репрессиями, осуществлявшимися другими царями, то Иван может показаться невинным младенцем. 1

Что касается убийства жены Нерона Октавии, то и здесь Кассий и Светоний расходятся с Тацитом. В то время как они приписывают это убийство Нерону, Тацит этого не утверждает. Из его описания следует, что это убийство организовал не сам император, а кто-то из его окружения, возможно, его любовница Поппея, в дальнейшем ставшая его женой ([105] XV, 63-64).

621 Так, при Алексее Романове только во время медного бунта в Москве в 1662 г., по данным русского историка Н.Рожкова, было убито, казнено и сослано с отрубанием конечностей 22 тысячи человек ([91] 5, с.63). За 36 лет царствования Петра I, по данным историка А.Буровского, было казнено и репрессировано по политическим мотивам более 60 тысяч человек ([10] с.408). Но к этому надо прибавить ряд других случаев, когда массовые убийства стали прямым следствием приказов царя. К ним можно отнести, например, ряд самосожжений староверов, когда люди, загнанные царскими отрядами и страшась репрессий и каторги, запирались в храме и сжигали себя. По данным Г.Вернадского, только за восемь лет - с 1684 г. по 1691 г. (царствование Софьи и Петра I) - в огне погибло не менее 20 тысяч староверов ([14] 2, с.228). А в общей сложности массовые репрессии против них продолжались целое столетие - до конца XVIII века. В правление Анны Иоанновны в 1735-1741 гг. произошло восстание башкир, при подавлении которого было перебито, казнено, умерло в тюрьме, сослано на каторгу и вывезено на поселения 28,5 тысяч человек. Другое крупное восстание башкир произошло в правление Елизаветы в 1754 г., тогда было перебито и вывезено около 30 тысяч населения ([84] 4, с.144). При Екатерине II, судя по всему, все эти прежние рекорды были побиты. Только во время подавления восстания Пугачева были убиты и репрессированы, по меньшей мере, несколько десятков тысяч человек. Известно, что помимо пугачевского восстания, при Екатерине в восстаниях участвовало около 150 тысяч крестьян, и значительная их часть была убита или репрессирована. По сравнению с этими массовыми убийствами и казнями по политическим мотивам, совершенными русскими царями в XVII-XVIII веках, те 4 тысячи человек, которые были убиты и казнены Иваном Грозным за почти 40 лет его царствования, выглядят какой-то даже смешной цифрой, если учесть факт 10 заговоров против царя и других случаев государственной измены. Причем, примерно половина этой цифры – это те 2 тысячи человек, которые были убиты и казнены в Новгороде во время новгородского боярского заговора 1569 г. (попытка новгородской боярской верхушки отделиться от России), подавленного царем. Об этом событии историки неизменно писали в зловещих тонах, смакуя холодящие кровь ужасы (людей «топили в прорубях» и «травили медведями»). А между тем во время восстаний XVII-XVIII веков русские цари, не моргнув глазом, убивали и репрессировали раз в 10 больше народу, и большинство историков, описывавших их «великие деяния», даже забывало упомянуть об этих восстаниях. Налицо не просто двойные стандарты историков, существующие уже более трехсот лет – налицо кривое зеркало русской истории в изложении историков, которое, к сожалению, и сегодня еще ничуть не утратило своей кривизны. Объясняется этот феномен двойных стандартов и кривого зеркала очень просто: начиная от Алексея Романова и кончая Екатериной II цари казнили, убивали и репрессировали почти исключительно крестьян и городскую бедноту, а среди тех, кого казнил и убивал Иван Грозный, значительную часть составляли люди богатые и знатные. Помимо массовых репрессий, Ивану Грозному приписывали также ряд преступлений, совершенных в приступе гнева и необузданной жестокости. Например, утверждали, что он в гневе убил своего сына Ивана, что оказалось ложью. Во время анализа останков царской семьи Рюриков в московском кремле в 1963 г. было установлено, что содержание ртути в останках сына Ивана Грозного в 30 раз превышает норму ([69] с.167) – следовательно, он не был убит ударом посоха, а умер в результате отравления. Да и, к примеру, современник англичанин Д.Горсей утверждал, что царь вовсе не бил сына Ивана посохом, а всего лишь дал ему пощечину во время ссоры. Царя еще обвиняли, например, в том, что он заставил боярина Репнина плясать вместе со скоморохами, а когда тот отказался это сделать, то за это его убил. В действительности, как сегодня доказали историки, бояре Репнин и Кашин выдали секретный план русского наступления полякам и были за это казнены царем ([87] с.203-206). Еще одно обвинение в адрес Ивана Грозного – что он якобы лично пытал и замучил до смерти князя Михаила

622 Воротынского – также оказалось небылицей. Доказано, что Воротынский был всего лишь сослан в монастырь, а спустя несколько лет опять вернулся к нормальной активной жизни ([69] с.104-106). Все указывает на то, что миф о «кровавом тиране» Иване Грозном создавался искусственно. Большинство небылиц о царе, сегодня опровергнутых, было сочинено знатным боярином Андреем Курбским, который убежал в Польшу и там писал свои сочинения. Среди изложенных им ложных фактов – все вышеупомянутые (убийство царевича Ивана, боярина Репнина и князя Воротынского), а также целый ряд других. Некоторые из них нельзя расценить иначе как откровенную и сознательную ложь. Так, Курбский, будучи одним из царских чиновников и военачальников, не мог не знать истинных причин казни Репнина, о которых сам царь писал и говорил не раз, равно как и истинных обстоятельств ссылки Воротынского, и, следовательно, поместил эти небылицы в свои сочинения совершенно сознательно. Исследования произведений Курбского, проведенные историками и филологами, дали интересные результаты. Как отмечают, например, А.Каравашкин и А.Филюшкин, в этих сочинениях содержится не просто много ложной информации, а сознательно разработанная идеологическая концепция, в соответствии с которой Иван Грозный - это «дракон», «зверь Апокалипсиса» и «предтеча Антихриста» ([115] с.73, 550). Чтобы убедить читателей в том, что это именно так, Курбский прибегает к целому ряду «доказательств». Одним из них является, например, приводимый им (вымышленный) факт о том, что по приказу царя боярин Репнин был убит возле церковного алтаря, а боярин Кашин – на пороге храма. И то, и другое убийство, таким образом, является осквернением храма и попранием христианской веры – признак действий Антихриста. В действительности, как указывает А.Филюшкин, этот такой примечательный и вопиющий факт двойного убийства видных бояр в храме не подтверждается другими источниками ([115] с.224). Следовательно, он является вымыслом автора, поскольку летописцы (трудившиеся в основном в монастырях и храмах) не смогли бы обойти его гробовым молчанием. Наряду с осквернением храмов Курбский обвиняет Ивана Грозного в распутстве, массовых изнасилованиях женщин и даже в содомии. Это, как отмечает А.Филюшкин, также сделано автором для того, чтобы раскрыть «антихристианский облик» царя и доказать свой тезис о «звере, принявшем царское обличье» ([115] с.276280). Третьим «доказательством» данного тезиса являются приводимые Курбским факты необузданного гнева и жестокости царя, организованных им массовых убийств и мучений, да еще с душещипательными подробностями - типа того, что во время пыток князя Воротынского Иван Грозный собственноручно кровавым жезлом пригребал пылающие угли к телу страдальца, наслаждаясь его страданиями. Четвертое «доказательство», приводимое Курбским - попытка русского царя заключить союз с Крымским ханством против поляков и ливонцев. Такой союз с нечестивым «измаильским псом» (крымским ханом Девлет-Гиреем), по замыслу Курбского, также должен свидетельствовать о «сатанинской сущности» Ивана Грозного и «предательстве им идеалов христианства», отмечает А.Филюшкин ([115] с.391-397). При этом Курбский забывает упомянуть, что крымские ханы чаще состояли в союзе не с московским царем, а с польскими королями, и это не мешало последним сохранять свои «христианские идеалы». Список подобных «доказательств», приводимых Курбским, не ограничивается вышеизложенным, его можно продолжать и далее. Таким образом, мы видим, что метод создания мифа за полтора тысячелетия ничуть не изменился. Как Кассий и Светоний при создании мифа о Нероне и в целом о «деспотах» и «тиранах», сидящих на императорском троне, прибегали к религиозному «обоснованию» и приводили массу «доказательств» (затмения, землетрясения, сборище злых птиц и т.д.), к которым их современники могли отнестись вполне серьезно, к таким же приемам прибегает и Курбский при создании мифа об Иване Грозном как о «предтече Антихриста». Множество этих «доказательств» Курбского сегодня опровергнуто

623 историками, поскольку они противоречат другим источникам1. Но даже сама нелепость обвинений Курбского и тенденциозность самого подхода – сначала создается идеологическая концепция о «звере Апокалипсиса, принявшем царское обличье», а затем под нее придумываются или переделываются факты – не оставляют сомнения в том, что сочинения Курбского являются еще одним примером целенаправленного искажения исторической правды. Исследования историков показывают, что сознательное очернение Ивана Грозного является делом не только Курбского или даже боярской олигархии, распространявшей о нем злобные слухи. Н.Пронина приводит факты причастности к этому Антонио Поссевино, одного из видных иезуитских деятелей или генералов ([87] с.384). В.Манягин отмечает, что одновременно с сочинениями Курбского на Западе появилось множество других книг и памфлетов, порочащих Ивана Грозного; многие изложенные в них факты сегодня также опровергнуты ([69] с.37-38, 110-111), но большинство их представляют собой просто ни на чем не основанные дикие фантазии. Однако поразительно то, с какой быстротой в этих книгах появлялись все новые и новые «доказательства сатанинской сущности» московского царя и его окружения – то есть с какой быстротой разработанная Курбским идеологическая диверсия обрастала новыми небылицами, сочиненными на Западе. Вот что пишет А.Филюшкин, собравший в своей книге некоторые из них: «Александр Гваньини писал, что царь принуждал к сожительству с ним жен виднейших аристократов, причем силой держал их по нескольку недель. Датский посол Якоб Ульфельд передавал слух, будто бы Грозный содержал гарем («гиненкей») из 50 наложниц – пленных ливонских аристократок и возил его с собой во всех походах. Европейские авторы подробнейшим образом описывают убийства, изнасилования, похищения опричниками и самим царем понравившихся женщин у законных мужей … Надоевших наложниц нередко возвращали мужьям в виде трупов… Знатные женщины, встретившиеся на пути царю, подвергались поруганию: они должны были задрать подол и, выставив напоказ свою наготу, так стоять, пока не проедет вся государева свита. Широко распространен сюжет об охоте опричников, стреляющих из луков в бегающих по полю нагих девушек… [а также] тщательные описания свадеб Грозного, с выбором невест, осмотром нагих девушек, надругательством над женщинами и т.д.» ([115] с.544). Установлено, что даже рукописи очевидцев, писавших о русском царе, на Западе подвергались правке. Такая правка была, в частности, сделана в рукописи англичанина Д.Горсея, неоднократно бывавшего в России и написавшего о ней книгу. В том месте, где Горсей описывал ссору царя Ивана IV с царевичем Иваном (спустя 3 дня после которой тот умер), он записал: царь дал сыну пощечину. А затем кто-то другой рукой рядом написал: ударил его своим посохом с железными шипами ([24] с.80; [87] с.387). Значит, кто-то в Англии получил доступ к архиву, где хранилась рукопись Горсея, и произвел исправления, устраняющие несоответствие между свидетельством Горсея и тем мифом о «необузданном кровавом тиране» и «предтече Антихристе», который в то время создавался. Все указанные факты свидетельствуют о том, что данный миф был выдуман и насаждался не только Курбским и русскими боярами, но также могущественными силами на Западе. В сущности, в этом нет ничего удивительного. Польша, Литва, Ливонский орден, а также ряд польских, немецких, австрийских и венгерских магнатов воевали против России и Ивана Грозного в длительной Ливонской войне. Разумеется, московский царь был их самым главным врагом. Таким же врагом он был и для католического ордена иезуитов. Ведь Иван Грозный осмелился выступить против другого католического ордена Ливонского. Кроме того, именно в это время (1570-е и 1580-е годы) началась Контрреформация – война против всех «еретиков», не желавших подчиняться католической церкви. И царь православной Московии, препятствовавший проникновению 1

Включая и обвинения Ивана Грозного в распутстве и многоженстве – см., например, [69] с.194-202

624 католичества в свою страну, был один из главных врагов иезуитов, стоявших во главе этого крестового похода за католическую веру. Поэтому распространение злобных небылиц про Ивана Грозного со стороны этих государств и могущественных вельмож, равно как и со стороны ордена иезуитов, было частью военной пропаганды, подобно тому как во время Второй мировой войны пропаганда Геббельса в Германии распространяла самую гнусную и нелепую информацию о русских и об СССР. Таким же врагом России был и Курбский. Как указывает Н.Пронина со ссылкой на архивные материалы, он предал свою страну, перебежал на сторону ее врагов и затем воевал на их стороне, выдав им известные ему военные секреты русских и их тайных сторонников в Ливонии и Польше ([87] с.213). Кроме того, как отмечает А.Филюшкин, в своих сочинениях Курбский радуется поражениям русских войск, он – «сознательный и откровенный враг Московской Руси» ([115] с.444). Поэтому его сочинения есть не что иное, как сознательная идеологическая диверсия, разработанная ярым врагом против своего главного противника – московского царя. Однако во всем этом, как уже было сказано, нет ничего удивительного. В любой войне воюющие стороны использовали и до сих пор используют друг против друга самые изощренные методы пропаганды и очернения своего врага. Удивительно то, почему в последующие столетия вся эта «геббельсовская пропаганда» была взята русскими историками за чистую монету, и почему многие из этих небылиц про Ивана Грозного превратились в бесспорные исторические факты, которые стали вдалбливаться в сознание русских людей. Очевидно, причина в том, что тем силам (олигархии), которые правили Россией с середины или конца XVII века и до начала или середины XIX века, было выгодно создавать кривое зеркало русской истории, в котором все основные события и факты были перевернуты вверх ногами. В связи с участием иезуитов в создании мифа об Иване Грозном возникает еще один вопрос – о возможной их роли в отравлении царской семьи Рюриков. Изучение останков членов этой семьи в 1963 г. показало, что все они, в том числе мать Ивана IV Елена Глинская (умершая в 1538 г.), его бабушка Софья Палеолог, сам Иван Грозный (умерший в 1584 г.), а также две его жены и несколько детей, успели получить огромные дозы мышьяка и ртути. В останках Ивана Грозного превышение содержания (по сравнению с нормальным уровнем) по ртути составило 32 раза, по мышьяку – 1,8 раз, в останках его сына Ивана – соответственно 32 раза и 3,2 раза, в останках его дочери Марии (умершей во младенчестве) – 5 и 45 раз, царицы Анастасии, первой жены Ивана Грозного – 3-10 раз по ртути и 10 раз по мышьяку. В останках сына Ивана Грозного царя Федора Ивановича и матери Ивана Грозного великой княгини Елены Глинской содержание мышьяка превышало норму в 10 раз, а в останках его последней жены Марии Нагой в 15 раз выше нормы было содержание ртути ([69] с.167). Вывод, который делает на основе этих данных В.Манягин: «потомков Рюрика на русском престоле целенаправленно уничтожали» ([69] с.166). Спрашивается – каким образом и кто мог в течение 60 лет целеустремленно и, очевидно, посредством одного и того же метода, травить всех членов царской семьи? Если это была какая-то постоянная тайная организация, вроде масонской ложи, среди бояр, то почему о ней ничего не известно? Между тем, периодически возникавшие заговоры бояр не могут объяснить такое удивительное постоянство и упорство отравителей, сохранявшееся в течение 60 лет. Да и как можно было отравлять, если вся еда царской семьи тщательно проверялась? Единственной силой, имевшей не только соответствующие технологии отравления, но и способной в то время организовать такую упорную и длительную работу, были иезуиты, которые, как указывалось выше, были своего рода секретной службой под начальством у папства и «католической империи», рвавшейся к мировому господству. Одним из доказательств причастности иезуитов может служить тот факт, что иезуитский генерал А.Поссевино, отвечавший за работу с Россией в ордене, еще в августе 1582 г., то есть за полтора года до смерти Ивана Грозного, в отчете

625 Венецианской синьории писал, что «московскому государю жить не долго» ([69] с.149). Следовательно, он был в курсе тайной операции по отравлению царя. Но главным доказательством причастности иезуитов может служить тот факт, что только у них была технология (или ноу-хау), позволявшая достичь таких результатов отравления, какие мы видим в случае с семьей московских царей. Эта технология, судя по всему, применялась иезуитами очень редко и лишь в наиболее важных случаях (таких как отравление августейших персон), поскольку вся ее эффективность состояла в ее секретности. Если бы ее начали применять широко, то о ней сразу же стало бы известно, и все сразу же приняли бы против нее меры. Информация об этой технологии стала публично известной лишь благодаря одному случайно неудавшемуся отравлению. Иезуиты пытались в XVII веке отравить австрийского императора Леопольда I, что им уже почти удалось, поскольку император сильно исхудал, страдал частыми судорогами, постоянной жаждой и другими признаками сильного отравления. Но случай свел его в апреле 1670 г. с искусным врачом и химиком Иосифом Барро, который, узнав о болезни императора и осмотрев его комнаты, заподозрил ее причину в свечах, горевших странным пламенем. При анализе свечей было обнаружено, что они пропитаны мышьяком, что и объясняло симптомы болезни Леопольда I. Поставщиком свечей оказался сам отецпрокуратор венских иезуитов, поэтому не могло быть сомнений в том, что эту технологию отравления при помощи свечей разработали именно иезуиты ([28] с.370-371). Судя по всему, именно эти отравленные свечи и использовали иезуиты в России в XVI веке, наладив их доставку в царские покои и продолжая ее с редким упорством на протяжении 60 лет. Именно это и объясняет тот факт, что смертельные дозы мышьяка и ртути получили все члены царской семьи, включая женщин и даже включая дочь Ивана Грозного Марию, умершую в младенческом возрасте, травить которых, казалось бы, не было никакого смысла. Но раз свечи были доставлены в царские покои, они уже не выбирали своих жертв, свои дозы яда получали все, кто оказывались в помещении. И чем слабее были члены царской семьи (беременные женщины, младенцы), тем быстрее они умирали. Ну а исполнителями замысла иезуитов могли быть бояре-недруги царской семьи или лица, подкупленные иезуитами. Итак, та самая мировая олигархия, которая в XVI веке стремилась к господству над миром и в которую, как мы видели в главе XI, входили несколько католических монархов, папство, финансовые и торговые магнаты, армии наемников-кондотьеров, и передовым отрядом которой были иезуиты, организовали две крупнейшие диверсии против Ивана Грозного и всей царской династии Рюриков – во-первых, идеологическую диверсию, вовторых, ее физическое уничтожение. В результате этих диверсий был пресечен род московских Рюриков, народных монархов, правивших Россией на базе демократических принципов, а не на базе угождения дворянской верхушке и угнетения населения, как это делала затем династия Романовых. Вторым результатом этих диверсий стало создание мифа об Иване Грозном, опорочившего доброе имя одного из величайших русских царей. Вся беда Ивана Грозного состояла в том, что (как и в случае с Нероном) его правление пришлось на пик социально-экономического кризиса (кризиса коррупции) в Московской Руси, и в течение всего своего правления ему пришлось бороться с теми силами, которые всячески усугубляли этот кризис и втягивали страну в хаос и анархию. В конечном счете им это удалось – после смерти Грозного Россию потрясли такой страшный кризис, гражданская война (Смута) и вымирание ее населения, что она затем на целое столетие «ушла в небытие». И даже когда она опять в XVIII веке вышла на мировую сцену, то все равно оставалась крайне малонаселенной, неразвитой и отсталой страной, которую русские классики называли «страной рабов», и это отставание России продолжает ощущаться еще и сегодня.

626 Несмотря на то, что несостоятельность мифа об Иване Грозном была уже некоторое время назад доказана1, однако и сегодня некоторые историки, не говоря уже о несведущей широкой публике, продолжают писать о нем в прежнем ключе. Например, Э.Радзинский в своих исторических передачах по телевидению и в опубликованной в 1999 году книге «Мучитель и тень» об Иване Грозном излагал прежний миф о русском царе, не обращая внимания на то, что этот миф уже практически опровергнут. Причем, историк Н.Пронина в этой связи обвиняет «телесказителя» Э.Радзинского в искажении ряда фактов, предвзятом отношении к истории и в «откровенной лжи, недопустимой для уважающего себя историка» ([87] с.114, 93, 121, 186, 232, 327, 363). Она также полагает, что «произведения Э.Радзинского сродни психологической диверсии» ([87] с.506). Предпринимаются попытки распространить новые выдумки об Иване Грозном. Так, в связи с результатами анализа останков Ивана Грозного кем-то была выдвинута новая гипотеза – что царь болел сифилисом, и его лечили ртутью, поэтому в его останках найдено так много ртути. В.Манягин опровергает и этот миф, ссылаясь на заключение экспертов об отсутствии признаков венерических заболеваний в скелете царя ([69] с.158). Но такая чушь даже не требует опровержения – ведь она опять построена на искажении и передергивании фактов. Не только в останках царя, но и в останках десяти членов его семьи обнаружены смертельные концентрации не только ртути, но и мышьяка. Поэтому при чем здесь лечение одного человека ртутью? Речь идет о массовом отравлении, других объяснений быть не может. Удивляет и то, что сочинения Курбского по-прежнему рассматриваются некоторыми историками как исторические документы, им по-прежнему посвящаются телепередачи и их используют в качестве первоисточника. Ведь если известно, что автор сознательно вставлял в них небылицы и тщательно продуманные искажения фактов2, то как можно вообще использовать его сочинения в качестве первоисточника? Где гарантия того, что любой взятый оттуда факт не окажется еще одной выдумкой? Еще раз можно лишь поразиться тем двойным стандартам в отношении исторических документов, которые сложились у историков. (5) В заключение хотелось бы сказать, что сегодня ведется работа не только по поддержанию и раздуванию старых исторических мифов, но и по созданию новых, призванных опорочить тех народных героев, которые сражались с силами коррупции. Примером могут служить предпринимаемые в последнее время попытки пересмотреть содержание и результаты реформ президента США Франклина Рузвельта (1933-1945 гг.). Выше уже говорилось о том, что главное содержание его реформ (демонополизация) сегодня замалчивается, а роль Рузвельта в преодолении экономикой США Великой депрессии все сильнее сегодня ставится под сомнение. Наряду с этим, выдвигаются и вовсе неслыханные обвинения в адрес Рузвельта. Так, сегодня придуман тезис о том, что именно Рузвельт и его реформы виноваты в глубоких экономических кризисах и неурядицах, которые поразили США (и другие страны Запада) сначала в 1970-е годы, а затем стали все чаще повторяться в последующие десятилетия. С этим тезисом выступают, как правило, активные сторонники нынешнего курса Запада на глобализацию, которые так или иначе представляют собой идеологов современной мировой олигархии. Нелепость данного обвинения очевидна. С таким обвинением можно было бы согласиться лишь в том случае, если бы система, созданная Рузвельтом, оставалась неизменной вплоть до 1970-х годов. Однако в том-то и дело, как мы увидим в следующей главе, что уже его преемник разрушил эту систему во всем, что касалось борьбы с монополиями и концентрацией крупной собственности. А в начале 1960-х годов, после Кеннеди-раунда, США и вовсе отказались от той протекционистской 1

Работы В.Манягина, Р.Скрынникова и И.Снычева были опубликованы еще в конце XX века. Известно, что он выдумал целый ряд ложных фактов не только об Иване Грозном, но и, например, о своей собственной роли во взятии Казани и в других сражениях, выигранных русскими войсками, гипертрофированно преувеличив эту роль и раздув ее до неприличия. См.: [115] с.19, 25, 35 2

627 модели, которая была основой не только реформ Рузвельта, но и всего экономического развития США со времен гражданской войны 1861-1865 гг., и перешли к либеральной модели – начали современную глобализацию. Поэтому от экономических реформ Рузвельта уже к середине 1960-х годов мало что осталось. Единственным исключением оставался закон Гласс-Стигала 1933 года, регулировавший финансовую сферу, благодаря ему США не имели серьезных проблем в этой области до конца XX века. Однако в конце столетия и он был практически отменен, что дало толчок целой серии финансовых пузырей – и уже спустя десятилетие, в 2008 году, США оказались в страшнейшем финансовом кризисе, сравнимом с эпохой Великой депрессии. Вот о чем свидетельствуют факты, полностью опровергающие все подобные обвинения в адрес Рузвельта. Но для тех, кто создает этот очередной миф, как и для их предшественников, реальные факты не имеют никакого значения. Потому что, как мы видели выше, для создания исторических мифов они никогда и не требовались. Главной целью их создателей всегда являлось и является создание в головах у людей хаоса и неразберихи, чтобы их взгляды сплошь и рядом не соответствовали историческим фактам, а факты не соответствовали взглядам, чтобы общество обвиняло во лжи историков, а историки злились на общество, которое заставляет их скрывать правду. И чтобы в результате население перестало верить историкам и вообще интересоваться историей и сколько-либо доверять истории. Так уничтожается историческая память народа, что и является главной целью тех сил, которые создают исторические мифы. 18.4. Основные направления демографической науки

сознательного

искажения

экономической

и

Ранее уже приводились примеры искажений экономической и демографической науки (см.: [59] глава XIII), все их охватить не представляется никакой возможности, поэтому буду краток. Среди всего множества искажений в этих науках можно выделить три магистральных направления, которые, надеюсь, будут понятны большинству читателей, не являющихся ни экономистами, ни демографами. Вот эти направления: (1) Отказ от объективного исследования последствий глобализации (интенсивной внешней торговли); (2) Отказ от объективного исследования последствий массовой безработицы; (3) Трансформация науки, объясняющей важные явления в жизни общества, в науку, которая концентрируется на описании мелких событий, все меньше анализирует реальные взаимосвязи и все более оперирует искусственно выдуманными законами, доказанными не при помощи реальных фактов, а при помощи математических формул и теоретических конструкций. 1. Отказ от объективного исследования последствий глобализации (интенсивной внешней торговли)1. О том, что в господствующей сегодня либеральной экономической науке нет никакого внятного понимания ни самого процесса глобализации, ни ее последствий, уже говорилось в предыдущей книге, и этому приводились доказательства. Данный факт признает также известный американский экономист Д.Стиглиц, выпустивший несколько книг о глобализации. Он пишет, например, об «ошибочных экономических теориях», использованных Мировым банком и Международным валютным фондом, которые в течение нескольких десятилетий требовали от многих стран более активного вовлечения в 1

Как уже говорилось, именно интенсивная внешняя торговля является главным содержанием того комплексного явления, которое называется глобализацией. Доказать это очень просто – уберите интенсивную внешнюю торговлю, введите жесткий протекционизм во всех крупных странах мира, как это произошло в 1929-1930 гг., и глобализация исчезнет, как она прекратилась в 1930-е годы и не возобновлялась до конца 1960-х годов.

628 процессы глобализации ([300] p.17). Последнее событие - начавшийся в 2008 г. на фоне глобализации мощнейший мировой финансовый и экономический кризис, который сравнивают с Великой депрессией 1929-1939 гг. и который стал полной неожиданностью для либеральной экономической науки, лишь это подтверждает. Имеются множество примеров того, как эта наука в течение многих десятилетий сознательно игнорировала исследование влияния глобализации и протекционизма на экономику. Например, на крупном международном семинаре экономистов и экономических историков 1963 года, посвященном проблемам экономического роста, этой животрепещущей теме не было посвящено ни одного даже маленького отрывка в докладах [179]. В стенограмме семинара мне удалось обнаружить на эту тему лишь две короткие случайно брошенные реплики, которыми обменялись японский и немецкий профессоры (см.: [59] глава XIII). А из доклада экономического историка Д.Норта, посвященного индустриализации США, который базировался на его статье, опубликованной в сборнике Кембриджского университета, были выброшены все факты и фразы, касающиеся роли протекционизма в американской индустриализации ([179]; [152] 2, pp.680-681). В других современных экономических книгах или сборниках Вы также не найдете никаких серьезных исследований влияния протекционизма или глобализации на экономику и экономический рост. Точно такое же положение сегодня существует и в демографической науке, которая абстрагировалась от изучения влияния этих факторов на демографический рост. Между тем, известно, что в XVIII веке человечество было убеждено, что протекционизм ведет к ускорению роста населения: это было аксиомой, признанной почти всеми европейскими государствами. Хотя всем демографам на Западе этот факт должен быть известен, как врачам должен быть известен, кто такой Гиппократ, однако ни один из современных западных демографов, насколько мне известно, не осмелился проверить эту аксиому. Даже в специальном выпуске демографического журнала Journal of Population Research за 2006 год [204], посвященном глобализации (который звучно озаглавлен «Глобализация и демография»), по указанной выше проблеме нет ни слова, это просто сборник статей, описывающих современные мировые демографические тенденции: старение населения, повсеместное падение рождаемости и т.д., - которые и так всем хорошо известны. Причина проста – попробуй кто-то из западных демографов реально проверить аксиому XVIII века на имеющемся историческом материале, и он может поставить крест на своей дальнейшей карьере ученого. Почему это происходит, понять совсем не сложно. Глобализация стала, начиная с 1960-х годов, главным направлением политики государств Запада и главным идолом, на которого с тех пор молятся руководители этих государств. Соответственно, слово «протекционизм» стало и в устах западных политиков, и в устах либеральных экономистов почти ругательным словом. Если какая-то страна сегодня соберется ввести у себя повышенную импортную пошлину - даже Россия, не являющаяся членом Всемирной торговой организации (ВТО), - то ее все начинают дружно ругать, обвиняя чуть ли не в отказе от рыночной экономики вообще и в стремлении построить авторитарную экономику. О каком объективном изучении глобализации или, наоборот, протекционизма и их последствий для экономики и демографии можно говорить в условии такой политизации этого вопроса? Не удивительно поэтому, что даже экономические историки вынуждены писать об этой проблеме языком полунамеков или вообще отказываться от того, чтобы самим делать какие-либо выводы, даже туманные. А те экономические историки: И.Валлерстайн, Ч.Уилсон, П.Байрох и другие, - которые осмеливаются делать подобные выводы, прячут их в толще своих объемистых трудов, не вынося никогда в выводную часть ([314] p.165166, 184; [310] pp.233-234). Выше на многочисленных фактах и используя выводы экономических историков было доказано, что протекционизм способствует индустриализации и экономическому

629 росту, а глобализация – подрывает и то, и другое, способствуя в действительности лишь масштабным спекуляциям и экономической нестабильности. В первой книге трилогии то же самое было доказано в отношении рождаемости и в целом роста населения, то есть на многочисленных фактах была подтверждена аксиома XVIII века. Поэтому не буду еще раз это здесь доказывать. Важно понять следующее: современная либеральная экономическая и демографическая наука не просто сознательно игнорирует изучение данного вопроса, она распространяет и насаждает в корне ложную концепцию о том, что глобализация и отказ от протекционизма ведут к процветанию стран и народов. В действительности они ведут к глобальному экономическому кризису, а также к деградации и вымиранию стран и народов. Этот вывод следует из массы исторических фактов – тех самых, изучение которых игнорируется современной либеральной экономической и демографической наукой. Это игнорирование фактов началось не сегодня и не вчера, а очень давно, с того момента, как возникла либеральная экономическая наука. Еще Адам Смит занимался тем, что игнорировал и подтасовывал факты, стараясь доказать преимущество глобализации над протекционизмом. Об этом говорилось в предыдущей книге трилогии, но прокомментирую еще раз один из примененных им приемов подтасовки фактов. Так, доказывая в своей основной книге, что свободная торговля лучше протекционизма, Адам Смит пытался опровергнуть основной аргумент ее противников – о том, что она приводит к большой безработице. И делал это очень своеобразно. Смотрите, - писал А.Смит, - «в результате сокращения армии и флота по окончании последней войны больше 100 000 солдат и матросов… были сразу лишены своего обычного занятия; тем не менее, хотя они, без сомнения, испытали некоторые неудобства, это отнюдь не лишило их всякого занятия и средств к существованию» ([98] с.342). Заметим, что приведенный пример касается Англии в момент окончания в 1763 г. Семилетней войны, когда из армии демобилизовалось сразу 100 тысяч человек, и когда все они благополучно трудоустроились, не создав никакой массовой безработицы. Но позвольте, - может спросить читатель Адама Смита, - Англия к этому моменту уже почти столетие жила в условиях протекционизма, введенного сразу после Славной революции 1688 года! При чем же здесь свободная торговля? Данный пример, таким образом, не имеет никакого отношения к свободной торговле. Скорее наоборот, этим примером можно и нужно доказывать обратное – что в условиях протекционизма даже такая массовая демобилизация не вызывает увеличение безработицы. Может быть, у Адама Смита не было под рукой других примеров, относящихся к свободной торговле? Ничего подобного – сам он далее пишет о том, что Голландия – одна из немногих стран, проводящих политику свободной торговли, ставя ее в пример Англии ([98] с.362). В таком случае, спрашивается, почему он не приводит данные о том, как быстро рассасывается безработица в Голландии? Да очень просто – он не мог привести таких данных, потому что именно в Голландии к тому времени безработица уже давно приняла массовый и хронический характер. И в отличие от Англии, никуда не рассасывалась, а в крупных городах были огромные толпы праздных бродяг и нищих. Так, в начале XIX века посол Пруссии в Голландии писал, что половина населения Амстердама находится за чертой бедности ([183] p.268). И англичанам – близким соседям голландцев, хорошо их знавших – включая, без сомнения, и самого Адама Смита, этот факт должен был быть очень хорошо известен1. Мы видим, таким образом, классический образец того, как автор, не имея доказательств и веских аргументов, выступает в качестве этакого фокусника или наперсточника: публика думает, что под одним из стаканчиков находится шарик, и следит за перемещениями стаканчика по столу; а шарика там на самом деле давно уже нет, его уже давно оттуда незаметно выкинули. И двигают по столу пустой стаканчик, движения 1

В Англии в то время было очень много голландских иммигрантов, спасавшихся там от безработицы; до половины английской армии, разбившей Наполеона при Ватерлоо в 1815 г., состояла из голландцев.

630 которого уже ничего не значат и ничего не доказывают, или доказывают прямо противоположное. Таким образом, с самого начала либеральные экономисты для пропаганды основных положений своей теории использовали подтасовку и игнорирование фактов.

Наперсточники. Кадр видеоролика студии Weareom (http://xage.ru)

Даже сама официальная история возникновения экономического либерализма в действительности является не чем иным, как мифом или подтасовкой фактов. Как было показано в главах XIII-XIV, в действительности не было никакой «английской буржуазной политической экономии». Экономический либерализм возник первоначально вовсе не в Англии, а во Франции, и создавала его вовсе не «буржуазия», а «феодальная аристократия», та самая, которая должна была быть свергнута в ходе «буржуазной революции» (если говорить об этом в марксистско-либеральных терминах). Как видим, если мы и здесь поверим существующему мифу об экономическом либерализме как идеологии победившей буржуазии, то сразу же разбиваем себе лоб о факты, противоречащие этому мифу. На самом деле эту идеологию первоначально в XVIII веке разрабатывала и спонсировала французская аристократия, выступавшая реакционной и контрреволюционной силой. И еще до того как ее свергли и выгнали из Франции французы в ходе Французской революции, она боролась с Английской революцией. В частности, французская аристократия в течение XVIII века спонсировала военные экспедиции Стюартов, бывшей шотландской королевской династии, свергнутой с британского трона в 1688 году, и разжигала контрреволюционные и 1 антиправительственные настроения среди шотландцев . А идеологией победившей Английской революции стал протекционизм, то есть идеология, прямо противоположная либерализму. Именно протекционистская идеология утвердилась в Англии начиная с 1688 года и вплоть до начала XIX века. И лишь начиная примерно с 1830 года, когда британская правящая верхушка начала пропаганду идей Адама Смита и «крестовый поход за свободную торговлю», началось торжество либеральной экономической мысли сначала в Англии, а затем она распространилась на все страны мира. Но распространилась она, разумеется, не сама по себе, а ее долго и упорно насаждали, не жалея на это ни денег, ни сил (см. главу XIV). И делали это посредством возвеличивания либеральных экономистов, причем не в зависимости от их реальных заслуг, а по политическим соображениям, то есть прибегали к классическим методам создания мифа. И этот миф имеет так же мало общего с реальностью, как и остальные мифы. В частности, наследие Адама Смита у серьезных экономистов вызывало и вызывает большое сомнение. Как они отмечают, его теория трудовой стоимости, подхваченная Рикардо и Марксом, оказалась ошибочным и тупиковым направлением экономической мысли, по которому она целое столетие после Адама Смита блуждала 1

Как отмечалось выше, и Адам Смит, и его предшественник Дэвид Юм были оба шотландцами и членами экономического кружка Франсуа Кенэ, спонсировавшегося французской аристократией. См: пп. 13.7 и 14.2.

631 напрасно. Для доказательств другого своего тезиса – о преимуществах свободной внешней торговли – как мы видели, он прибегал к подтасовкам фактов. Многие другие идеи он просто заимствовал у более ранних экономистов, таких, как Уильям Петти. Да и сами ключевые идеи либеральной экономической теории, включая термин laissez-faire, он заимствовал у Франсуа Кенэ и его французских коллег, учеником которого он сам себя считал. Так в чем же «гениальность» Адама Смита? Почему сегодня есть институты Адама Смита, общества Адама Смита, стипендии, конференции, семинары, симпозиумы, циклы лекций имени Адама Смита, улицы Адама Смита и скоро, наверное, большие города будут называться его именем? А дело вовсе не в его «гениальности», о которой так много говорят. Просто он в какой-то момент оказался самой приемлемой кандидатурой. Вопервых, он был шотландцем, почти англичанином. Не создавать же было в самом деле гения из основоположника либерализма француза Франсуа Кенэ, состоявшего вместе со всем своим экономическим кружком на попечении мадам де Попмадур, богатейшей аристократки и фаворитки короля Франции. К тому же Адам Смит умер задолго до 1830 года, а вместе с ним умерли и все критики, которые когда-то критиковали те «ляпы», которые он допустил в своей книге. Поэтому он был идеальным кандидатом для создания мифа – ни он сам не мог сделать какие-то новые «ляпы», ни другие уже не могли опровергнуть его старые «ляпы», так как мало кто мог вспомнить о том, что было полвека назад. В итоге миф о «гениальном Адаме Смите» оказался страшно живучим, и величие этого экономиста на Западе и сегодня растет буквально на глазах, достигая уже невероятных размеров. Основная причина – вовсе не в том, что он внес какой-то весомый вклад в экономическую науку, а в том, что его идеи хорошо служат интересам нынешнего господствующего класса, установившего свою власть над всем западным миром и над половиной остального мира. Суть этих интересов была высказана представителями британской политической верхушки еще в 1846 году, в самом начале кампании по пропаганде либеральных экономических идей (не прекращающейся до сих пор) – превратить все страны мира в «ценные колонии», то есть в такие колонии, которые можно безнаказанно грабить, не неся за управление ими никакой ответственности ([291] p.8).

Слева: статуя Адама Смита в Эдинбурге – воздвигнута в 2008 г. Справа: 20-фунтовая банкнота с профилем Адама Смита – заменила прежнюю английскую банкноту в 2010 г. Чем более экономика стран мира погружается в кризис и хаос, вызванный глобализацией, проводимой в соответствии с учением Адама Смита, тем больше ему воздается почестей и возводится монументов. Парадокс? Ничего подобного. Монументы возводятся именно теми, кому реализация учения Смита несет баснословное богатство и власть над миром.

632 А где же настоящие герои, обеспечившие экономический прогресс западной цивилизации? Где те английские экономисты, которые явились идеологами новой экономической протекционистской политики Англии, которая и привела к знаменитой английской Промышленной революции XVIII века? Их имена выше назывались (глава XII), но о них сегодня помнят лишь немногие экономические историки. С легкой руки Адама Смита к ним приклеили название «меркантилисты», под которым они теперь и проходят – как будто они думали не о благе своей нации, а лоббировали чьи-то «меркантильные» интересы. А всю их экономическую концепцию назвали «меркантилизмом» - еще и для того, чтобы ввести в заблуждение и запутать окончательно наших с Вами современников: пусть думают, что они были не сторонники протекционизма, ненавистного нынешней либеральной экономической науке, а пропагандировали какой-то туманный и непонятный «меркантилизм»1. Ну, а где в таком случае другие европейские и американские экономисты – сторонники протекционизма, благодаря которым США и континентальная Европа осуществили на рубеже XIX – XX веков вторую промышленную революцию и вошли в число промышленно развитых стран мира? Их имена сегодня также известны лишь немногим специалистам по экономической истории, некоторые из этих имен назывались в главе XIV (п. 14.2). Самый известный и заслуженный среди них – немецкий экономист Фридрих Лист – покончил жизнь самоубийством в 1846 году в нищете, тяжело больной и преследуемый кредиторами. Несмотря на это, как указывают (независимо друг от друга) историки П.Байрох и Р.Портал, именно его идеи были использованы в последующем при проведении индустриализации в США, Германии, России и ряде других стран Европы ([153] p.13; [152] 1, p.824).

Фридрих Лист (слева) и Генри Кэри (www.bus.lsu.edu) Два экономиста, сыгравшие важную роль в индустриализации Европы и США во второй половине XIX – начале XX вв.

Вот хороший пример для современных экономистов, да и для демографов, историков и всех других специалистов в области общественных наук! Адам Смит увел экономическую мысль в тупик, подтасовал факты, но зато правильно сориентировался (на обслуживание крупной денежной аристократии), в итоге получил солидную пожизненную пенсию от герцога Баклю, и после смерти стал всемирно известным «гением». А Фридрих Лист разработал концепцию, благодаря которой США и половина Европы в конце XIX 1

В тех же целях – чтобы нагнать побольше тумана – французских либеральных экономистов во главе с Кенэ назвали «физиократами», как будто между ними и Адамом Смитом было какое-то принципиальное различие.

633 века провели индустриализацию, но покончил жизнь самоубийством, не выдержав нищеты и преследования кредиторов, и никто о нем до сих пор ничего не знает!

Сколько уже было брошено камней в Адама Смита, сколько раз он был подвергнут уничтожающей критике и опровергнут на фактическом материале. Но его славе это не помеха. Главное иметь правильных спонсоров и следовать их указаниям – и можно занять почетное место в ряду «научных светил экономики». Рисунки с сайтов: http://encontrarte.aporrea.org, http://gigamir.net

2. Отказ от объективного исследования последствий массовой безработицы. Данное направление неспециалисту может показаться не имеющим большого значения, однако это не так. Хорошо известен тезис о том, что труд превратил обезьяну в человека. Хотя этот тезис основан на учении Дарвина, с которым не все согласны, но полагаю, что сама идея о том, что труд сыграл огромную роль в становлении человека и современной цивилизации, да и любой цивилизации в прошлом, ни у кого не вызывает сомнения. Соответственно, если какая-то нация в прошлом переставала усердно работать и начинала предаваться лени, включая и ее элиту (примеров чему имеется достаточно), то вся страна или цивилизация очень быстро оказывалась на задворках мировой истории. Труд не только определяет результаты, достигнутые обществом, он еще и является важной потребностью общества. Так, в большинстве крупных социальных движений последних двух столетий центральное место занимали лозунги о праве на труд, сокращении безработицы и о борьбе с теми явлениями, которые усиливают безработицу и лишают коренное население возможности нормально трудиться (рабство в США в середине XIX века, использование труда нелегальных иммигрантов в современном мире и т.д.). Тем удивительнее то отношение к этой проблеме, которое сложилось в западной экономической и демографической науке. Она этой проблемы попросту не видит и серьезно ее не изучает. В экономической науке прочно утвердился тезис о «полезности» безработицы – дескать, когда рабочие видят большую очередь на биржу труда, то они лучше работают и меньше требуют повышения зарплаты. Причем, считается, что безработица «полезна», когда она составляет порядка 5% от общего числа занятых, но при желании экономисты легко могут обосновать «полезность» и 10 процентов, а если понадобится, то думаю, даже и 20 процентов. Главное – подобрать нужные и убедительные аргументы, и тогда можно обосновать «полезность» чего угодно. При этом, к безработным сегодня на Западе причисляют лишь тех, кто ищет работу и регулярно отмечается в бюро по трудоустройству. Те, кому это уже надоело, и кто ищет работу по своим каналам или, тем более, бомжи и лица без определенных занятий, безработными не считаются. Тем более не считаются таковыми иммигранты, пребывающие без работы. А если посчитать их всех, то действительная безработица в США и Западной Европе может составить не нынешние официальные 10%, а порядка 20-30%, в странах Восточной

634 Европы – порядка 50%, а в ряде стран Африки, Азии и Латинской Америки – наверное, может составить и все 70-90% от трудоспособного населения. Таким образом, реально в сегодняшнем мире примерно половина трудоспособного населения являются безработными, и не потому что они лодыри и им не хочется работать, а потому что в сложившейся мировой экономической системе этим людям попросту нет места. И единственное что им остается делать - это становиться иждивенцами, бродягами или бандитами.

«Невидимая рука рынка». Коллаж с сайта: http://crisiskill.ru Пока либеральные экономисты и демографы рассуждают о невидимой руке рынка Адама Смита и о полезности безработицы, эта «невидимая рука» отправляет за борт все больший и больший процент населения.

Мы видели на целом ряде примеров, что именно усиление безработицы было всегда одним из главных признаков кризисов коррупции, и именно оно придавало им такой взрывоопасный характер. В конечном счете, именно безработица сыграла решающую роль в приходе к власти Гитлера в Германии и Муссолини в Италии. Во все времена и во все эпохи именно безработный люмпен-пролетариат был слепой движущей силой, используемой в революциях и контрреволюциях. К чему ведут такие революции и контрреволюции – также хорошо известно, к гражданской войне, хаосу и анархии. Поэтому социальные и экономические издержки, которые общество в конечном итоге вынуждено нести в результате безработицы, огромны и не поддаются сравнению ни с какими другими издержками. С другой стороны, мы видим удивительные примеры быстрого экономического роста, процветания и социального мира именно в те периоды, когда отсутствовала безработица. В Англии во второй половине XVIII века совсем не было безработицы (см. п. 14.1) – и именно тогда Англия осуществила Промышленную революцию и стала самой процветающей страной мира. В США после гражданской войны 1861-1865 гг. и вплоть до конца Первой мировой войны практически не было безработицы. И именно в этот период США стали мировым лидером, а их граждане – самыми богатыми гражданами в мире. Где же тот «вред» от отсутствия безработицы в этих странах, который подразумевается западной экономической наукой, и где та «польза», которую эти страны получили, когда у них в дальнейшем возникла массовая безработица, а вместе с ней и экономический кризис, и масса прочих проблем? В действительности, как никто из экономистов не доказал «полезность» глобализации и свободной торговли, так же никто из них не доказал и «полезности» безработицы. И не только не доказал, но и даже не пытался собрать и систематизировать объективную информацию, доказывающую или опровергающую эту «полезность». Такой же упрек можно сделать и в адрес демографов – никто не попытался объективно проанализировать влияние безработицы на демографию, прежде всего на рождаемость. Между тем, приведенные в первой книге трилогии факты говорят о том, что любое

635 увеличение безработицы плохо влияет не только на экономический рост, но и на рождаемость. Такой вывод можно было бы сделать, даже не вдаваясь в изучение истории, а просто взяв данные об уровне безработицы и рождаемости по разным странам за последние 2-3 столетия. Поэтому безработица на самом деле и является не только следствием глобализации, но и важнейшим фактором падения рождаемости и старения населения – то есть той бомбы замедленного действия, которая сегодня подложена под экономику и благополучие большинства стран мира и которая может взорваться уже при нашей с Вами жизни. Все это является еще одной большой тайной западных экономистов и демографов, которую они тщательно оберегают. Впрочем, подавляющее большинство их, наверное, просто не подозревают о ее существовании. Но те, что о ней знают, продолжают эту тайну хранить. И делают они это не только из любви к своему теплому месту, но и из осознания бессмысленности борьбы со сложившейся ситуацией. Потому что даже если кто-то один из них проведет самостоятельный анализ и сделает вывод, противоречащий сложившимся политическим установкам, то это ничего не изменит. С опровержением этого вывода тут же выступят десятки, сотни, целая армия всевозможных авторов, которые утопят и эти выводы, и самого незадачливого ученого в потоке критики и наставлений. Так что западные экономисты и демографы послушно выполняют ту роль, которая им и отведена правящим классом Запада – вести народы мира и народы своих собственных стран, как жертвенных баранов, в пасть Молоху, при этом их все время уверяя, что еще чуть-чуть – и они окажутся на новом пастбище с необычайно сочной и вкусной травой. Как уже говорилось, безработица действительно полезна, но только не для общества, для которого она является страшным злом и одним из главных источников всех грозящих ему бед и несчастий. Она полезна для правящего класса на Западе – потому что именно безработица обеспечивает для него целую армию слуг, наемников и послушных красавиц, которая вместе с накопленной им экономической властью и богатством и обеспечивает ему полную фактическую власть над миром и удовлетворяет все его страсти и пороки: тщеславие, жадность, похоть, - которые он так жаждет удовлетворить. Дальнейший же рост армии безработных и нищеты во всем мире еще более пьянит и усиливает осознание этим классом своего могущества и власти над миром. Ну, а что касается дальнейших перспектив, того, чем для всего мира и для Запада может закончиться начатая игра на этот раз, то об этом нынешняя мировая олигархия вряд ли серьезно задумывается, поскольку, как показывает история, ее предшественницы не были способны ни о чем таком задумываться. 3. Трансформация науки. Полагаю, все вышесказанное уже должно было убедить читателя в том, что экономическая и демографическая наука на Западе окончательно трансформировалась и не способна объяснять серьезные экономические и демографические процессы. Можно еще добавить, что в последнее время предпринимаются все усилия к тому, чтобы окончательно отбить у ученых способность к серьезному анализу. В частности, в этих науках сегодня необычайно большой авторитет приобрел абстрактный математический анализ. Экономисты и демографы уже более не утруждают себя сбором фактов, которые, как известно, вещь упрямая. Сегодня очень многие гипотезы доказываются посредством чистой математики, которая является инструментом намного более гибким и послушным. Иные западные экономические работы сегодня состоят из одной лишь математики – открываешь книгу, а там одни цифры и формулы и ничего более. Причем, именно те экономисты, которые более всего применяют математику (и менее всего используют факты реальной жизни), удостаиваются наибольших почестей, ученых званий и титулов и становятся научными светилами.

636 С одним конкретным результатом такого распространения математики западный мир уже недавно столкнулся. В конце XX века несколько экономистов обосновали в своих работах возможность широкого применения деривативов и прочих финансовых инструментов, использовавшихся ранее в чисто спекулятивных целях, применительно к рынку недвижимости и к другим реальным секторам экономики. В качестве обоснования они использовали огромное количество математических формул, которые доказывали, что риска при этом нет никакого, что банки могут выпускать неограниченное количество этих финансовых инструментов, наводняя ими весь мир, и это никогда не приведет к финансовому краху. Разработавшие эту концепцию экономисты удостоились небывалых почестей и стали научными светилами. Следуя их рекомендациям, американское правительство отменило в конце XX века введенный Рузвельтом закон Гласс-Стигала 1933 года, запрещавший выпуск таких спекулятивных инструментов, и разрешило банкам выпускать в широких масштабах деривативы. Каково же было всеобщее удивление, когда вопреки выводам экономистов-математиков спустя примерно 10 лет, в 2008 году, в США разразился страшный финансовый кризис, главным источником которого стали именно эти спекулятивные инструменты. Так весь мир мог воочию увидеть результат применения математических методов в экономике в отрыве от реальных фактов (однако пока непохоже, чтобы мир сделал из этого какие-то выводы). Как пишет австрийский ученый Г.Райзеггер, «Математизация экономической науки превратила ее в тайную науку для посвященных, недоступную для общественной оценки. Это… называется “сайентизмом”, который проявляется в том, что даже тем областям знания, которые к этому не приспособлены, навязываются математические методы» ([81] с. 279-280).

Вот такие эмоции сегодня все чаще возникают у людей, читающих и слушающих современных экспертов в области экономики и финансов (рисунок с сайта: http://talimonov.gallery.ru).

Одновременно с математическим сайентизмом, в последние десятилетия в экономической науке насаждается еще один «метод», который состоит в игнорировании реальных событий, происходящих в экономике и в изучении вместо них «ожиданий» или «настроения» участников экономической жизни. Выше уже приводились подобные примеры. Так, для Э.Шлейса не важен тот факт, что Америка при Рузвельте вышла из Великой депрессии и после этого имела два или три десятилетия беспрецедентного бескризисного развития. Для него важнее то умозаключение, что Рузвельт своими действиями по борьбе с крупным бизнесом мог вселить неуверенность в предпринимательскую среду и тем самым мог препятствовать выходу из Великой депрессии [295]. Таким образом, вместо изучения реальной экономики выдумывается

637 виртуальная экономика со своими виртуальными законами, которые не имеют ничего общего с реальными событиями. Как пишет Г.Райзеггер, «рождается новая теория, согласно которой психология является фактором, влияющим на экономику. Не реальные экономические процессы создают стоимость и потенциал предприятий, а «ожидания» с многократной обратной связью. Эта невероятная бессмыслица в конечном счете облекается в математически сформулированную теорию… Но то, чем мы восхищаемся, это “новое платье [голого] короля”» ([81] с. 281). Поскольку, как мы видели выше, у экономистов и демографов связаны руки, и они боятся при исследовании реальных фактов вступить в противоречие с либеральной доктриной и нарушить имеющиеся табу, то, помимо ухода в математику и в «виртуальную реальность», они стараются также избегать любых крупных тем. Большинство исследований сегодня касаются очень мелких вопросов, при этом преобладает не анализ причин явлений, а чистое описание – в таком-то году инфляция в Буркино Фасо повысилась, а экономический рост понизился, или в таком-то году смертность в Намибии повысилась, а рождаемость понизилась. Таким образом, ученые постепенно превращаются в неких «футбольных комментаторов», которые комментируют нам матч, который мы и сами можем прекрасно увидеть, открыв экономическую и демографическую статистику. При этом они нам практически ничего не говорят о реальных причинах тех явлений, которые происходят в экономической и демографической сфере и которые действительно волнуют и интересуют многих людей. Было время, пять и более столетий назад, когда экономика, история, демография и в Европе, и в других странах мира представляли собой жалкое зрелище. Люди не имели элементарного понимания причин происходивших событий в области экономики и народонаселения, не умели толком их описать и имели очень поверхностные знания даже о самых важных исторических событиях, происходивших в прошлом. Примерно такая же ситуация существовала и в естественных науках. Зато процветали алхимия и магия, объяснявшие все происходившие вокруг явления неким набором магических формул и каббалистических знаков. В течение последующих столетий произошел бурный расцвет и естественных, и общественных наук, а алхимия стала синонимом косности и невежества. Этому способствовала серия социальных революций, начиная от Реформации и Английской революции в XVI-XVII веках и кончая социальными революциями середины XIX – начала XX века, которые способствовали не только прогрессу человечества в духовной и материальной области, но и преодолению застоя и коррупции в науках, объясняющих жизнь самого человеческого общества. Однако в последние десятилетия в области общественных наук мы наблюдаем обратный процесс – они все менее могут объяснять происходящие явления и явления, происходившие в прошлом. Более того, они все менее могут не только объяснять, но и адекватно описывать эти явления, так как подмена реальных фактов математическим сайентизмом, «виртуальной реальностью» и пропагандистскими мифами ведет к ложному описанию явлений. Поэтому можно заключить, что сегодня мы наблюдаем процесс, противоположный тому, что происходил на протяжении последних 3-4 столетий, но не менее захватывающий - процесс проникновения коррупции в сферу общественных наук, процесс обратного превращения их в некое подобие алхимии, а соответственно ученых – экономистов, демографов и историков – в некое подобие алхимиков, все менее понимающих окружающий мир и пытающихся объяснить непонятные им явления при помощи магических формул и каббалистических знаков.

638

Глава XIX. Послевоенная весна человечества (1944 г. - середина 1960-х годов) Послевоенные десятилетия занимают особое место в мировой истории вообще и, в частности, в истории мировой коррупции. Это был период, в котором было меньше всего коррупции и меньше всего деспотии. Уникальность этих десятилетий состоит в том, что одновременно рухнули четыре мощных империи, основанные на угнетении и насилии. Во-первых, в 1945 году рухнула фашистская империя, ранее подчинившая себе почти всю Европу и систематически эксплуатировавшая и уничтожавшая десятки и сотни миллионов человек. Во-вторых, в том же году рухнула японская милитаристская империя, подчинившая себе почти всю Восточную и Юго-Восточную Азию, а также часть Океании. Наконец, в третьих, в течение 1940-х – 1960-х годов рухнули британская и французская колониальные империи, которые до этого охватывали почти всю Африку и примерно половину Азии. Таким образом, можно констатировать, что в этот период примерно 2/3 населения земного шара освободилось от деспотии, угнетения и насилия. Именно этот факт делает данный период уникальным в мировой истории. Известно, что значительную или первостепенную роль в крушении британской и французской колониальных империй сыграла коммунистическая идеология, вдохновившая национально-освободительное движение в британских и французских колониях. Кроме того, в послевоенный период эта идеология стала доминирующей и в Европе, освободившейся от власти фашизма, и в Восточной и Юго-Восточной Азии, освободившейся от власти японского милитаризма. Да и решающий вклад в свержение фашизма внес СССР – носитель этой идеологии. Следовательно, именно коммунистическая идеология сыграла важную роль в том, что большинство населения мира в течение 1940-х – 1960-х годов освободилось от деспотии и угнетения фашистских и колониальных режимов. В то же время сегодня эту идеологию обвиняют в страшных преступлениях против человечества. Поэтому возникает вопрос о ее роли в истории середины XX века, который является ключевым для правильной оценки данного периода. 19.1. Мировое коммунистическое и социалистическое движение в эпоху холодной войны – мифы и реальность В послевоенный период было создано два мифа. Один создавался в СССР, согласно ему коммунистическая идеология несла народам освобождение от «капиталистического рабства», мир и процветание. С крахом Советского Союза в конце XX века этот миф был забыт, хотя в нем была значительная доля правды. Другой миф, который до сих пор жив, создавался в США и Великобритании. Согласно ему коммунистическая идеология была «идеологией зла», и она целенаправленно распространялась и насаждалась Советским Союзом для захвата власти над миром. Так, президент США Р.Рейган (1981-1989 гг.) утверждал, что СССР – «империя зла». Но еще 5 марта 1946 года в своей речи в г. Фултон в США премьер-министр Великобритании У.Черчилль призвал к союзу англосаксонских стран в борьбе с мировым коммунизмом, распространяемым из Советского Союза. Для противостояния «русской агрессии» в течение 1948-1949 гг. было создано НАТО. А в директиве СНБ-68, официально принятой США 14 апреля 1950 года, было записано, что СССР «вдохновляется новой фанатичной верой, полярно противоположной нашей собственной, и стремится навязать свою абсолютную власть остальному миру». Далее в документе говорилось, что советские лидеры «контролируют международное коммунистическое движение» и вынашивают замысел «полного ниспровержения или насильственной ликвидации государственного механизма и общественной структуры в странах несоветского мира и их замены механизмом и структурой, подчиненной Кремлю и контролируемой им. С этой целью усилия Советского Союза направлены сейчас на установление господства над евразийской территорией». Далее в документе также

639 утверждалось, что СССР планирует захватить Западную Европу, Ближний и Средний Восток и сбросить ядерные бомбы на территорию США и Канады ([42] с.301-303). Считается, что с речи Черчилля в Фултоне 5 марта 1946 г. и началась холодная война между Западом и СССР, продлившаяся 40 лет. О реальных причинах, побудивших руководство США и Великобритании начать холодную войну, мы поговорим далее. Но сейчас нас интересует другой вопрос – насколько этот миф соответствовал реальности, действительно ли СССР вынашивал планы по установлению мирового господства, и какое отношение к этим его предполагаемым планам имели коммунистическая идеология и мировое коммунистическое движение. Как известно, в основе советской идеологии лежал марксизм, но не ортодоксальный марксизм, а значительно измененная его версия, разработанная Лениным и взятая Сталиным за основу политического курса СССР. Одно из наиболее существенных изменений, внесенных Лениным в марксизм, заключалось в отказе от концепции Маркса о мировой коммунистической революции и провозглашении им нового курса на построение социализма в отдельно взятой стране (России). По данному вопросу взгляды Ленина – Сталина столкнулись со взглядами Троцкого, который придерживался ортодоксальной марксистской идеологии и призывал российских коммунистов в 1920-е годы начать внешнюю экспансию с тем, чтобы насадить «пролетарскую революцию» по всему миру силой оружия. Однако Троцкий и его сторонники не получили поддержки внутри коммунистической партии и в дальнейшем были разгромлены Сталиным. Таким образом, с самого начала коммунисты в России отказались от этой агрессивной марксистскотроцкистской концепции разжигания мировой революции и приняли миролюбивую идеологию «сосуществования стран с разными социальными системами»1. В конце жизни Ленин фактически отказался и от другой основополагающей цели, провозглашенной Марксом – от упразднения частной собственности и капитализма и строительства социализма. Начатая Лениным в 1921 г. новая экономическая политика (НЭП) была по существу попыткой сохранения и развития капитализма, основанного на малом и среднем бизнесе. Но попытка оказалась неудачной, прежде всего ввиду отсутствия какой-либо концепции такого строительства. Кроме того уже в 1920-е годы появились признаки того, что Запад хочет развязать «войну цивилизаций» с Россией. Так, в течение 1917-1920 гг. Англия, Франция и их союзники вели откровенно враждебную деятельность не только против большевиков, но вообще против русского народа, против России и даже против русской царской династии Романовых2. А после окончания Гражданской войны 1918-1920 гг. они развернули яростную антироссийскую пропаганду, пытались организовать экономическую блокаду Советской России, продолжали работу по организации диверсий в стране. И как выше говорилось, с этого же времени (1922-1923 гг.) англо-американские спонсоры начали финансировать и «выращивать» Гитлера, внушая ему «правильные» взгляды – о том, что Германия следующую мировую войну должна вести не на Западе, а на Востоке. Одновременно с этим в самой Германии уже в 1920-е годы усилилась антиславянская кампания. Немецкие историки, лингвисты, социологи, антропологи и т.д. (очевидно, не по своей инициативе, а направляясь рукой могущественного дирижера) разработали целую серию лжеучений, имевших целью доказать, что славяне вообще и русские в частности – ни к чему не способная нация; при этом подспудно насаждалась мессианская идея о необходимости установления немецкого порядка на Востоке3. 1

Известно, что Сталин, много раз встречаясь с иностранными журналистами в 1930-е годы и позднее, открещивался от тезиса о «мировой пролетарской революции» как от давно забытого и ошибочного взгляда. Этот тезис был вычеркнут также из программных документов коммунистической партии. 2 Уничтожение в 1918 году не только семьи Николая II, но одновременно с этим всех остальных прямых наследников русского трона – по-видимому, дело рук британских и французских спецслужб. См.: [60] глава XIX. 3 Подробнее об этих лжетеориях, возникших задолго до Гитлера, рассказано в третьей книге трилогии. Вот некоторые: «норманнская теория» происхождения русского государства (в разработке и распространении

640 Все указанные обстоятельства, без сомнения, усиливали веру активной части коммунистической партии и ее руководства в «агрессивную сущность мирового империализма Запада», тем более что они в ходе Гражданской войны имели массу возможностей убедиться в этой агрессивной сущности. Данный вывод советских коммунистов вовсе не вытекал из ортодоксального марксизма – он был как раз вкладом Ленина-Сталина в коммунистическую теорию, наряду с их отказом от концепции «мировой пролетарской революции». Но именно он помог в конце 1920-х годов руководству СССР и коммунистической партии сделать вывод о неизбежности скорого военного столкновения с «мировым империализмом Запада» - тем более, что все признаки этого готовящегося военного столкновения в 1920-е годы были налицо. Судя по всему, этот вывод был решающим, заставившим бóльшую часть коммунистической партии поддержать линию Сталина на ускоренное строительство социализма, индустриализацию и коллективизацию и не поддержать оппонентов Сталина, выступавших за медленное постепенное развитие страны без рывков и жертв (подробнее см.: [60] главы XXI-XXIII). И причина была очень проста: в том состоянии, в каком СССР находился в середине-конце 1920-х годов, имея примитивную промышленность и мелкотоварное сельское хозяйство, страна была беззащитной перед угрозой вторжения со стороны Германии, не говоря уже о том вторжении всей Европы, которое фактически имело место в 1941 году. Лишь строительство крупной тяжелой промышленности за счет мобилизации всех имеющихся ресурсов государством и создание крупных колхозов и совхозов могло коренным образом решить вопрос обороноспособности страны и ее снабжения продовольствием, что и доказали события Великой Отечественной войны. В свою очередь, и создание тяжелой промышленности, и коллективизация сельского хозяйства требовали принудительных мер по отношению к крестьянству и широкое использование принудительного труда на стройках пятилетки и в лагерях. Поэтому все указанные меры были в значительной мере оправданны и вызваны суровыми внешнеполитическими реалиями, с чем согласны многие историки – и российские и западные ([212] p.225). Приведенная выше формулировка (об «агрессивной сущности мирового империализма») и другие ей подобные, хотя и могут казаться свидетельством догматичности коммунистического мышления, но факты показывают, что советское руководство той эпохи мыслило отнюдь не догматично, а трезво и правильно оценивало и фашистскую угрозу, и опасность вторжения Германии и других стран Запада на территорию СССР, и именно этим объясняло населению новый курс на индустриализацию и коллективизацию. Например, в 1929 г. в СССР был выпущен массовый плакат, посвященный индустриализации, на котором были изображены два поезда – один черный, с фашистской свастикой, его пытается догнать красный поезд с красной звездой. На плакате приведено следующее высказывание (возможно, цитата из речи Сталина): «Либо погибнуть, либо догнать передовые страны и перегнать также экономически. Либо погибнуть, либо на всех парах устремиться вперед. Так поставлен вопрос историей…». В разгар коллективизации в феврале 1931 г. в публичном выступлении Сталин говорил следующее: «Иногда спрашивают – нельзя ли несколько замедлить темпы, придержать движение. Нет, нельзя, товарищи! Нельзя снижать темпы! Наоборот, по мере сил и возможностей их надо увеличивать… Задержать темпы – это значит отстать. А отсталых бьют… Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут». А спустя 10 лет, выступая перед военными 5 мая 1941 года, Сталин говорил: «Германия хочет уничтожить нашу великую Родину… истребить миллионы советских людей, а которой немцы принимали самое активное участие); теория происхождения славян как народа из крохотной области в Белоруссии; «теория» о том, что отличительными чертами славян являются лень, буйство, отсутствие здравого смысла и т.д. чем закладывалась идея о том, что они являются более примитивной «расой», чем германцы.

641 оставшихся в живых превратить в рабов. Спасти нашу Родину может только война с фашистской Германией и победа в этой войне…» ([6] с.119). Военная угроза России существовала не только со стороны Германии и не только после усиления там фашизма. Как говорилось в главе XVI, планы захвата обширных российских территорий стали вынашиваться правящими кругами Германии задолго до Первой мировой войны. В 1917-1918 гг., несмотря на фактический выход России из войны в условиях произошедшей революции, немцы воспользовались ситуацией и захватили не только Запад, но и почти весь Юг России, то есть примерно 1/3 ее европейской территории; лишь начавшаяся революция в самой Германии заставила их ретироваться. Наряду с немцами, планы по захвату российской территории во время гражданской войны 1917-1920 гг. вынашивали почти все ведущие западные страны, в том числе союзники России по Антанте. Как пишет Э.Иванян, «в США было хорошо известно, что Англия намеревалась претендовать на Дон, Англия и Франция вместе претендовали на Кавказ, Франция – на Украину и.т.д. Франция предлагала осуществить интервенцию в Россию с целью установления союзного контроля над Транссибирской магистралью» ([41] с.354). От масштабной войны со странами Запада Россию в 1917-1920 гг. спасло лишь то, что они еще не оправились после Первой мировой войны, а также помогла несогласованность их действий в эпоху раскола мировой олигархии. Так, японцы, пишет историк, «имели свои планы на эту дорогу и не были готовы к единой с другими странами акции» ([41] с.354). Что касается Великобритании, то ее больше привлекал богатый рыбой и пушниной и доступный с моря Север России, где она и начала совместно с США в 1918 году интервенцию против своей бывшей союзницы по Антанте. Япония также предпочитала действовать самостоятельно Она планировала захватить всю Сибирь и в январе 1918 года уже была близка к тому, чтобы начать военную интервенцию на российском Дальнем Востоке. Эти планы поддерживала Великобритания, но им помешали США. Испугавшись такого усиления Японии и того, что им самим ничего не достанется, США сначала препятствовали японским планам по политическим каналам, а в августе 1918 г. в этих же целях высадили свои войска во Владивостоке ([41] с.356-357). В итоге японцы, побоявшись возможного военного столкновения не только с Советской Россией, но и с США, отложили свою военную агрессию. Тем не менее, они испытали Россию на прочность, вторгшись на ее территорию в 1938-1939 гг. на Дальнем Востоке, но потерпели поражение от советских войск в районе реки Халхин-Гол. Ну и, наконец, не надо забывать, что в 1941 году в Россию вторглась не одна только Германия, а почти вся Европа. В составе фашистской оккупационной армии сражались военные формирования 10 стран – Италии, Австрии, Румынии, Испании, Дании, Норвегии, Венгрии, Словакии, Финляндии, Хорватии (всего в Европе тогда было около 20 стран, не считая «карликовых»). Как указывает В.Кожинов, из общего числа военнопленных, захваченных Красной армией во время войны (3,77 млн.) лишь 2/3 составляли немцы и австрийцы, около 1/3 (1,23 млн.) составляли представители других национальностей ([54] с. 628-629). Таким образом, если включить и австрийцев, то до половины «немецкой» армии, вторгшейся в СССР в 1941 г., составляли не представители Германии, а представители остальной Европы. Кроме того, подавляющее большинство стран континентальной Европы работали на Германию: обеспечивали своими поставками германскую армию и даже посылали своих рабочих и инженеров в Германию для работы на немецких военных заводах [197]. За спиной у Гитлера в момент его вторжения в СССР было более 300 миллионов человек, работавших на фашистскую империю, в то время как в СССР было лишь 190 миллионов человек населения и по мощности своей промышленности и объему валового внутреннего продукта он в несколько раз уступал объединенной фашистской империи Запада. Итак, мы видим, что подозрительность СССР и его руководства по отношению к ведущим западным государствам имела веские основания. Россия в период с 1917 по 1945 гг. столкнулась с беспрецедентным числом и масштабом военных вторжений со стороны

642 этих государств, которых могло быть значительно больше, и их итог мог быть совершенно иным, если бы (в 1917-1920 гг.) не помог случай, если бы советское руководство (в 19291939 гг.) не предприняло чрезвычайные меры по повышению обороноспособности страны и если бы не героизм ее народа в 1941-1945 гг. Ни одно другое государство в мировой истории за такой короткий срок не сталкивалось с таким числом и масштабом военных интервенций! И наращивание Советским Союзом своей военной мощи в 1930-1940-е годы было вызвано вовсе не «захватническими планами коммунистического режима и красного диктатора Сталина», как это сегодня пытается представить ряд авторов, а наличием реальной и беспрецедентной угрозы – угрозы уничтожения России и ее народа (подробнее см.: [60] главы XXI-XXII). Давайте вернемся теперь к событиям послевоенных лет. Политика президента Г.Трумэна (1945-1953 гг.) с первых дней его пребывания у власти также давала повод для подозрительности со стороны Советского Союза, теперь уже в отношении США. Не успели Соединенные Штаты изобрести и испытать атомную бомбу, как тут же, в августе 1945 года, применили ее против мирных жителей Хиросимы и Нагасаки. Тем самым они пошли на преступление против мирного населения – и все ради демонстрационного эффекта, рассчитанного на советское руководство, поскольку поражение Японии в войне было и без того делом решенным. Перед этим, в июле 1945 года, когда США провели удачное испытание атомной бомбы, президент Трумэн на Потсдамской конференции резко изменил свою манеру общения с представителями СССР, начал демонстрировать превосходство США и пересматривать ранее достигнутые договоренности ([41] с.423424). Таким образом, и гонку вооружений, и разговор с позиции силы после краха фашизма начали именно США в 1945 году. Советскому Союзу ничего не оставалось, как находить адекватный ответ и форсировать работы над собственной атомной бомбой, которая была изобретена и испытана в 1949 году. Но такая вынужденная мера вызвала паническую реакцию со стороны американского руководства и обвинения СССР в стремлении захватить всю Евразию, что и отразилось в американской директиве СНБ-68 от 14 апреля 1950 г. (см. выше). По существу, в качестве единственного реального, а не надуманного подтверждения «захватнических планов СССР» приводились события 1939-1940 гг.: присоединение Советским Союзом Прибалтики, западной Белоруссии и западной Украины, война с Финляндией. Однако при этом забывали, что в 1939-1940 гг. уже шла Вторая мировая война. Рассекреченные впоследствии документы показали, что ряд этих шагов СССР осуществлялся по согласованию с ведущими западными государствами – Великобританией, Францией и США, которые не возражали против таких действий СССР. В преддверии вероятной немецкой интервенции Советскому Союзу было необходимо ликвидировать плацдармы, которые Германия планировала использовать в войне на Востоке. Ведь если бы немецкая армия начала свою военную кампанию из Прибалтики и Финляндии (как планировал Гитлер), то она могла бы в течение одного дня войны оказаться у стен Ленинграда, а в течение нескольких дней – у стен Москвы. Необходимость ликвидации этих плацдармов Германии, война с которой в 1939-1940 гг. воспринималась как неизбежность, была для СССР вопросом выживания, и это прекрасно понимали западные страны, не возражавшие против присоединения данных территорий к Советскому Союзу. Интересно, что в первых программных статьях и документах, с которых началась холодная война: речь У.Черчилля в Фултоне в марте 1946 г., статья Д.Кеннана «Истоки советского поведения» в июле 1947 г., директива СНБ-68 от 14 апреля 1950 г., - не приводилось ни одного из этих исторических примеров, относящихся к 1939-1940 гг. Лишь позднее, в доктрине Эйзенхауэра» 1957 г., было впервые упомянуто присоединение Советским Союзом Эстонии, Латвии и Литвы в 1940 г. в контексте советской военной угрозы ([42] с.278-320). Очевидно, в США боялись, что Сталин в ответ может рассекретить информацию о согласии Запада на эти его действия в 1940 году (а также о

643 роли Запада в «выращивании» Гитлера и его подталкивании к войне), и тогда абсурдность американских обвинений станет всем очевидна. Тем не менее, отсутствие каких-либо доказательств не помешало американской верхушке навязать всему западному миру миф о советской военной угрозе. Не было никаких агрессивных проявлений со стороны СССР и после окончания Второй мировой войны. Как отмечал, например, американский профессор Д.Блэкмер, специалист по мировому коммунистическому движению, Советский Союз в первые послевоенные годы четко придерживался соглашений, достигнутых между СССР, США и Великобританией в 1945 г. в Ялте. Так, он вывел свои войска из северного Ирана по требованию западных государств1 и даже отказал в какой-либо поддержке коммунистам Греции, начавшим в 1945-1946 гг. восстание против собственного правительства, хотя это могло бы быть хорошим предлогом для вмешательства в греческие дела. Таким образом, признает американский политолог, СССР четко выполнял ялтинское соглашение о разделе Европы и Азии на зоны влияния и зоны невмешательства ([169] p.41).

Лидеры СССР, США и Великобритании на Ялтинской конференции 1945 г.

Итак, вся история в период с 1917 г. по конец 1940-х гг. показывает, что созданная американцами и англичанами в 1946-1947 гг. доктрина о стремлении СССР к установлению своего господства над миром являлась не более чем мифом, не имевшим под собой реальных оснований. И наоборот, подозрительность советского руководства по отношению к Западу и наращивание современных вооружений, равно как и стремление иметь вдоль своих границ дружественные или контролируемые государства и территории, имели все основания, так как только эти шаги спасли страну и народы СССР от уничтожения. Ведь Германия и ее союзники в 1941-1945 гг. вели войну именно на уничтожение населения СССР, в отличие от всех других войн XX столетия. Вернемся теперь к вопросу о мировом коммунистическом движении в середине XX века. Еще одним основным тезисом американо-британской доктрины являлось утверждение о том, что советское руководство «контролировало международное коммунистическое движение», и через такой контроль «устанавливало свое господство над евразийской территорией» (см. выше). Данный тезис также не выдерживает никакой критики. Действительно, советские войска освободили от фашизма все страны Восточной 1

Речь идет об образовании Автономной Республики Азербайджан на севере Ирана, первоначально поддержанной Советским Союзом. Но после требования США и Великобритании СССР в 1946 г. вывел оттуда свои войска.

644 Европы и размещались в них после окончания войны, а советское военное руководство помогало им налаживать мирную жизнь. Разумеется, СССР благодаря этому и благодаря тому, что миллионы советских солдат погибли, освобождая Восточную Европу от фашизма, рассчитывал иметь вдоль своей западной границы не враждебные, как ранее, а дружественные государства. Кроме того, в ялтинских соглашениях 1945 г. между СССР, США и Великобританией был фактически зафиксирован раздел Европы на зоны влияния. Поэтому можно согласиться с тем, что, благодаря такому стечению обстоятельств, СССР контролировал коммунистическое и социалистическое движение в большинстве этих стран и оказывал существенное влияние на происходившие в них политические процессы. Но этого нельзя сказать об остальных странах Евразии, где не было советских войск. Между тем, коммунистическое и социалистическое движение сразу после окончания Второй мировой войны охватило не только Восточную, но и почти всю Западную и Южную Европу, а также многие другие страны мира. Так, во Франции, Италии и Бельгии коммунисты в 1945 г. вошли в состав правительств этих стран, а вместе с социалистами – контролировали эти правительства. В Греции коммунистическая партия была основной оппозиционной силой. В ФРГ одной из двух крупнейших политических партий стали социал-демократы (позднее возглавившие правительство), которые по своим взглядам мало отличались от французских и итальянских коммунистов. В Великобритании в 1946 году к власти пришла лейбористская партия (буквально – «партия труда»: Labour party), которая национализировала многие отрасли британской экономики – то есть осуществила одно из самых радикальных требований коммунистов. Но при этом все эти партии вовсе не подчинялись КПСС и серьезно расходились с ней в идеологических вопросах. Более того, большинство членов даже тех партий, которые называли себя «коммунистическими», имели очень слабое представление о марксизме-ленинизме. Например, как указывал американский политолог С.Тарроу, лишь 14% членов Коммунистической партии Италии в конце 1940-х годов были знакомы с учением Ленина ([169] p.602). Особо следует подчеркнуть тот факт, что между коммунистическими партиями, с одной стороны, и социалистическими (или рабочими) партиями, с другой, зачастую не было никаких различий, а в иных случаях вторые оказались левее первых. Так, в Польше у власти находилась «рабочая партия» (ПОРП), а в ГДР – «социалистическая» (СЕПГ). Но фактически их платформы была очень близки платформе КПСС, обе строили в своих странах социализм и отрицали возможность возврата к капитализму. И наоборот, коммунистические партии Италии и Франции хотя и называли себя «коммунистическими», но фактически своей целью провозглашали не строительство социализма, а улучшение капитализма (см. далее)1. Такая же картина наблюдалась и на остальной части Евразии, а также в других странах третьего мира. В большинстве этих стран влияние коммунистов и социалистов было очень значительным, а во многих странах Азии, Африки и Латинской Америки они пришли к власти и возглавляли правительства. Однако они также не подчинялись КПСС или советскому руководству и в большинстве расходились с СССР в вопросах идеологии и практики управления своими странами. Так, китайская, югославская или алжирская модель социализма, не говоря уже о французской модели, очень сильно отличалась от советской. А в большинстве случаев эти модели вообще имели мало общего с социализмом, представляя собой в действительности одну из демократических разновидностей капитализма. Тем не менее, КПСС продолжала обмен мнениями и сотрудничество со многими коммунистическими, социалистическими и рабочими партиями, хотя и констатировала наличие серьезных идеологических разногласий.

1

Поэтому здесь и далее мировое коммунистическое и социалистическое движение середины и конца XX в. рассматривается как единый феномен, так как установить границу между этими двумя движениями не представляется возможным.

645 Приведенные факты свидетельствуют о том, что никакого контроля за мировым коммунистическим и социалистическим движением со стороны СССР не было, за исключением нескольких стран Восточной Европы. Был обмен мнениями при сохранении серьезных различий между партиями, были поставки советских вооружений и командирование советских военных специалистов странам, боровшимся за освобождение от колониальной и неоколониальной зависимости (Северной Корее, Вьетнаму, Кубе, некоторым африканских странам). Но в эти страны не вводились советские войска, а их левые партии вовсе не состояли из (платных) агентов Москвы: так, советские войска не принимали участия даже в войне в Корее, развернувшейся в 1950 году у самой границы СССР, в то время как американские войска приняли в ней активнейшее участие. Поэтому ни о каком контроле со стороны СССР, сколько-нибудь похожем на тот контроль, который имела над половиной мира Великобритания в эпоху расцвета ее колониальной империи, не могло идти и речи. Даже за странами, оказавшимися в советской зоне оккупации, во всяком случае, в сталинскую эпоху (1945-1953 гг.), сохранялась возможность самостоятельного выбора – как с сохранением того или иного варианта коммунистической идеологии, так и с полным отказом от нее. Наиболее характерными примерами в этом отношении могут служить Югославия и Австрия. Обе эти страны были в 1945 году освобождены советскими войсками, и, согласно созданному мифу о советской коммунистической угрозе, они должны были управляться коммунистическими партиями, а последние, в свою очередь, должны были контролироваться из Москвы. Однако в действительности мы видим прямо противоположное. В Австрии коммунисты не пользовались никакой популярностью, и никто ей их не навязывал, она пошла по чисто западному некоммунистическому пути развития. В Югославии, хотя к власти и пришли коммунисты, но они придерживались идеологии, принципиально отличавшейся от идеологии КПСС, поэтому ни о каком контроле со стороны Москвы не было и речи. Итак, факты свидетельствуют о том, что созданный США и Великобританией миф не имел под собой никаких оснований. За исключением каких-то единичных случаев, коммунисты и социалисты в середине XX века не были «агентами Кремля», а массовое распространение коммунистической и социалистической идеологии в этот период не было реализацией тайного плана СССР по захвату власти над миром. Лишний раз это подтверждает и тот факт, что в 1943 г. был распущен Коммунистический интернационал (Коминтерн), который заседал до этого в Москве и основной своей целью ставил свержение фашистских режимов. В 1943 году он посчитал свои цели выполненными и объявил о самороспуске. Роспуск Коминтерна, через который можно было бы влиять на коммунистические партии, в тот момент, когда как раз у СССР могли появиться реальные возможности такого влияния после падения фашизма, никак не вяжется с мифом о мировой коммунистической угрозе. Да и не вписывается этот миф никак в реалии того времени. Невозможно поверить в то, что СССР, напрягавший в 1941-1945 гг. все силы для победы в войне против фашистской Европы, а затем против Японии в 1945 году, совершенно обескровленный войной, в которой потерял около 30 миллионов человек и почти 2/3 своей промышленной базы, мог одновременно с этим к 1945 году развить такую обширную международную сеть «агентов Кремля», что им удалось проникнуть в большинство правительств мира (включая почти все страны Западной Европы), «оболванить» при помощи массированной пропаганды большинство населения мира и организовать во многих странах мира (из числа «агентов Кремля») вооруженные формирования. Чем же тогда объясняется столь массовое увлечение этой идеологией? Чем можно объяснить, что, например, число членов коммунистической партии Италии увеличилось с всего лишь нескольких тысяч человек в 1940 году до 500 тысяч в 1944 г., 1,7 миллиона в 1945 г., 2,25 млн. в 1947 г. и 2,5 млн. человек в 1954 году? ([169] p.35) Неужели все они были «агентами Кремля»?! И такой же взрыв популярности коммунистических и

646 социалистических партий произошел в это время почти во всех странах Европы, а в последующие годы – и в большинстве стран мира. Совершенно очевидно, что такой резкий подъем мирового коммунистического и социалистического движения был самопроизвольным феноменом, вызванным какими-то особыми причинами, а вовсе не результатом действий мифической «руки Москвы».

Состав Национальной ассамблеи (парламента) Франции, избранной в ходе всеобщих выборов осенью 1945 г. Источник: http://fr.wikipedia.org Пояснения: коммунисты : 26,2 % голосов, 159 мест социалисты : 23,4 % голосов, 146 мест народно-республиканский фронт (центристы) : 23,9 % голосов, 150 мест Радикалы : 10,5 % голосов, 71 мест "Умеренные" (правые) : 15,6 % голосов, 53 мест Прочие : 0,7 % голосов, 7 мест. Как видим, коммунисты и социалисты на выборах получили около 50% голосов избирателей и фактически контролировали парламент и правительство страны. И мифическая «рука Москвы», вопреки насаждавшемуся на Западе мифу, не имела к этому никакого отношения.

Как уже было сказано, существовало множество различных вариантов коммунистической и социалистической идеологии. Платформы коммунистических партий разных стран порой настолько между собой отличались, что между ними не было почти ничего общего, то же можно сказать и о социалистических и рабочих партиях. По существу, все эти партии объединяла лишь одна общая главная черта – ненависть к крупному капиталу и к господству иностранного капитала. По всем другим позициям взгляды отдельных коммунистических и социалистических партий между собой сильно различались. Так, идеология КПСС требовала полного устранения частной собственности на средства производства и введения централизованной плановой экономики, то есть построения классического варианта социализма. Но большинство других коммунистических, социалистических и рабочих партий допускали существование мелких и средних частных предприятий, равно как и рыночной экономики, то есть стремились к построению не социализма, а демократической модели капитализма с более или менее жестким государственным регулированием. Фактически в течение XX века произошла серьезная трансформация тех движений, которые называли себя социалистическими и коммунистическими. Если при жизни Маркса социалистами и коммунистами называли себя те, кто призывал уничтожить капитализм и частную собственность вообще, то в течение XX века сначала социалисты отказались от этой идеи, а затем от нее отказалась и часть тех, кто называли себя коммунистами. Все эти партии выступали не за уничтожение капитализма, а за его демократическую реформу, включая перераспределение крупной собственности в пользу государства и широкой массы населения. Именно такие социалисты и коммунисты и составили большинство тех коммунистических и социалистических правительств,

647 которые пришли к власти по всему миру и начали осуществлять экономические и социальные реформы. Таким образом, мы видим прямые параллели между тем, что происходило в середине XX века, и тем, что происходило ранее. Можно сказать, что одними из первых «коммунистов» и «социалистов» в истории были римские императоры Цезарь и Октавиан Август. Они отбирали земли у сенаторов-латифундистов и передавали их в собственность разорившимся крестьянам и демобилизованным ветеранам, а также проводили другие социальные реформы (см. главу I)1. В современной европейской истории одними из первых «коммунистов» и «социалистов», которые также не называли себя этими именами, но, по сути, ими являлись, были английские короли Йорки и Тюдоры. Они конфисковывали земли баронов и передавали их в руки среднего класса (джентри), а также прибегали к государственному регулированию рыночных отношений, вплоть до насильственной продажи зерна, припрятанного у спекулянтов (см. главу XII). В последующем конфискации земель у крупных собственников осуществляли и протестанты во время Реформации, и английские пуритане в эпоху Английской революции, и якобинцы во время Французской революции (см. выше). Поэтому всех их можно было бы назвать «коммунистами» или «социалистами», в том понимании, в каком эти термины стали употребляться в течение XX века. Следует отметить, что многие из указанных движений, включая, например, протестантов в XVI веке и участников Французской революции в XVIII веке, выступали с антикапиталистическими лозунгами. Так, главный идеолог протестантства Мартин Лютер гневно обрушивался в своих проповедях на купцов, называя их разбойниками, которые ежедневно грабят мир. А Французская революция началась с погромов лавок и складов коммерсантов по всей Франции и продолжилась серией антикапиталистических восстаний и демонстраций. Поэтому и здесь мы видим прямую параллель между коммунистическими революциями XX века и их предшественницами, на что указывают известные историки (см. п. 13.1). Итак, мы выяснили суть явления, происходившего после Второй мировой войны. Мы видим повсеместно начавшийся массовый передел собственности, происходивший в большинстве стран мира, от Великобритании, Франции и Чехословакии до Китая, Алжира, Ирана и Кубы. Повсеместно люди, называвшие себя «коммунистами» или «социалистами», а иногда называвшие себя по-другому: народной, рабочей партией, партией труда (Labour party) и т.д., - отбирали крупную частную собственность, или делали невозможной ее существование, и выгоняли из страны крупный иностранный капитал (подробнее см. ниже). Во многих случаях эти люди ненавидели капитализм вообще и провозгласили своей целью его полное уничтожение, но значительно чаще они ограничивались перераспределением крупной собственности в пользу государства и неимущего населения и проведением ряда социальных реформ. И мы теперь можем назвать причину этого массового явления. Она состояла в том, что после победы над странами фашистской оси – Германией, Италией и Японией – и физического уничтожения фашистов и их сторонников и коллаборационистов в Европе, Азии и северной Африке, перед народами мира открылась уникальная возможность. Новые обстоятельства позволили им сформировать массовые движения, направленные на преодоление мирового кризиса коррупции – кризиса, который начал развиваться с конца XIX – начала XX века и который и послужил основной причиной Великой депрессии, наступления фашизма и тоталитаризма и Второй мировой войны. Теперь, когда действительные силы зла были повержены, а остатки этих сил спрятались и затаились, боясь народного гнева, ничто не могло уже помешать народам мира осуществить демократические реформы. Конечно, эти реформы были болезненные, особенно для 1

До них, в Древней Греции в V-IV вв. до н.э. тоже существовали свои «коммунисты» и «социалисты». См., например, книгу немецкого историка Р.Пёльмана об античном коммунизме [278].

648 крупных собственников и иностранного капитала. Но других способов преодоления кризисов коррупции человечество еще не придумало. Почему же очень многие народные движения, которые начали этот передел собственности и социальные реформы, называли себя «коммунистами» или «социалистами»? Ведь, как мы только что выяснили, они в своем большинстве таковыми не являлись, если иметь в виду первоначальный смысл этих слов. Для истинных социалистов и коммунистов эпохи Маркса, призывавших к полному уничтожению капитализма, все они были «ревизионистами», то есть ложными социалистами и коммунистами. Для лучшего понимания этого феномена давайте взглянем на Схему V, где представлена упрощенная схема мировой истории в XVI-XXI веках. Мы видим, что в течение нескольких последних столетий народы Европы и всего мира непрерывно предпринимали попытки освободиться посредством революций от деспотии, угнетения и коррупции. Иногда эти попытки совпадали с периодами глобальных кризисов коррупции, иногда были результатом локальных кризисов, поражавших отдельные страны и регионы. Однако вне зависимости от этого все эти революционные движения в разных странах не были разобщенными. Все революционеры старались осуществлять революции не вразнобой, а в союзе с революционерами из других стран, связанных с ними общей идеологией или общими идеями и ненавистью к общему врагу. Как правило, этим общим врагом для всех крупных революционных движений была олигархия. А поскольку олигархия в течение всей истории человечества также проявляла тенденцию к консолидации под эгидой мировой олигархии, то тем актуальнее для революционеров была необходимость найти себе союзников и единомышленников. Первым и самым мощным из таких революционных движений за последние пять столетий была Реформация. В каждой стране это движение приняло различные формы. И в области религии, и в области проведенных в XVI-XVII вв. социально-экономических реформ Вы не найдете двух совершенно одинаковых протестантских государств, везде были свои особенности, порой весьма существенные. Но всех их объединяла ненависть к деспотии и коррупции со стороны «католической коалиции», папства и иезуитов. Эта ненависть и привычка видеть врагов во всех иностранцах-католиках, это разделение мира на «своих» и «чужих» настолько сильно въелись в массовое сознание, что даже в XVIIIXIX веках в некоторых протестантских странах (в Англии, США и других) с подозрением смотрели на выходцев из католических государств: ирландцев, итальянцев, испанцев, австрийцев - по-прежнему подозревая в них скрытых врагов. Что касается самих событий эпохи Реформации, то они дают поразительные примеры солидарности и взаимопомощи. Например, протестантской Швеции во время Тридцатилетней войны 1628-1648 гг. никто прямо не угрожал, война шла в основном на территории Германии, Чехии и Нидерландов. Но Швеция ввела свои войска в Германию и в течение многих лет фактически в одиночку противостояла войскам «католической коалиции», помогая германским протестантским государствам выжить и не пасть жертвой деспотии. Одновременно с этим многие английские и шотландские протестанты добровольно отправились в Голландию и Чехию и сражались там против сил «католической коалиции». А во время Славной революции 1688 года, ставшей логическим завершением Реформации, теперь уже голландские добровольцы высадилась в Англии, чтобы помочь своим английским единомышленникам свергнуть деспотию Стюартов и установить тот политический строй, который отражал интересы народа. Наконец, после окончательной победы над силами реакции почти все протестантские государства во второй половине XVII века приняли в качестве официальной экономической доктрины протекционистскую (меркантилистскую) доктрину. И это сделали не только протестантские государства, но и католическая Франция, воевавшая в Тридцатилетней войне 1628-1648 гг. вместе с протестантами против «католической коалиции» и также сделавшая во второй половине XVII века

649 меркантилизм своей государственной политикой1. Все эти примеры показывают, что любое революционное движение ищет себе союзников по борьбе и общей идеологии, и даже если оно не готово принять какую-то идеологию целиком (как в данном примере с Францией), то оно стремится взять хотя бы некоторые общие идеи и общие названия.

Схема V. Схема мировой истории в XVI-XX вв.*

Реформация

Евро

пейск ий с кор рупц ии

XVII в.

Британская, Фр анцузская, Австрийская, Ос манская, Российская им перии

уки , на ния ики м о еле кон нас э т е с и , ро вит уры Раз льт у к и

XVIII в.

Фашистский Освобождение передел Азии и мира Африки

М кр и из ис ров ко ой рр уп ци

XIX в.

Триумф демократии в Европе

РР

ФР Наполео- Самоопределение 1МВ новские европейских наций войны

,

Колонии Англи и и США и Франции, их вассалы вассалы фашистской ос и

Освобождение Строительство колониальных империй в Азии и Африке Америки Великая коалиция

Ев Аф роп ри а, А ка зи я

Г И рец та ия ли , я, Ге Се рм рб ан ия ия ,Б ол га ри Ро я сс ия ,П ол Че ьш хи а, я, Ту рц ия

Империя Габсбу ргов, Франция, Османская импе рия, Речь Посполитая, Ро ссия

30-летняя война

кризи

Ф ра нц

ия

,А

ы оп вр Е р ве Се

Контрреформация Английская революция

XVI в.

ме ри к

а

е Усил ени ни ед ле б есп а от и сл и ии О т о п с де

и

XX в.

* применительно к периоду XVI - середина XVIII в. - схема европейской истории, к периоду конца XVIII - конца XX в. – схема мировой истории

Примечание: революции выделены жирным шрифтом, контрреволюции – курсивом. ФР – Французская революция, РР – Русская революция, 1МВ – Первая мировая война

Последующие революционные движения тоже дают нам массу аналогичных примеров. Французская революция 1789 года переняла очень многие идеи у американцев, незадолго до этого свергнувших британскую колониальную деспотию в ходе войны за независимость 1775-1783 гг. Так, многие лозунги Конвента Франции в 1789-1793 гг., включая центральную идею Французской революции о том, что Бог создал всех людей свободными и равными в своих правах, были взяты из Декларации независимости США 1776 года. Таким образом, французские революционеры понимали, что они, как и американцы, выступают против деспотии, пусть и в лице других деспотов, говоривших не по-английски, а по-французски. Одновременно с Французской революцией начались массовые восстания в Латинской Америке, за которыми последовала война за независимость, приведшая в течение 1800-1826 гг. к краху один из величайших деспотических режимов – Испанскую империю. И в этой революционной войне использовались многие лозунги и идеи недавних революций. Так, во многих городах Латинской Америки были напечатаны массовыми тиражами Декларация независимости и конституция США, а также французская Декларация прав человека и гражданина и другие документы Французской революции. Латиноамериканцы использовали их как программные документы в своей собственной борьбе и для аргументации того, что и они имеют право на свободу и независимость ([19] 16, с.429). А вновь образовавшиеся 1

Это произошло в период 1655-1680 гг., когда правительство страны возглавлял Ж-Б.Кольбер

650 государства заимствовали свои названия и государственное устройство у США, как это сделали, например, Соединенные Штаты Мексики. В свою очередь, США также чувствовали свою солидарность с этой борьбой против деспотии – они первыми в 1822 г. признали независимость латиноамериканских государств от Испании, а до этого посылали им в помощь свои войска. Например, в 1807 г. США прислали в Венесуэлу целую армию, сформированную из волонтеров-наемников, для того чтобы помочь народу этой страны в освобождении от испанской деспотии ([230] p.169). Имеется также множество примеров взаимопомощи государств Центральной и Южной Америки, причем, не только говоривших по-испански. Так, негритянское население острова Гаити, скинувшее с себя перед этим французское колониальное иго, в 1817 году оказало военную помощь Симону Боливару, сражавшемуся за свободу Колумбии. А после победы над испанцами и провозглашения независимости Боливар, ставший главой Колумбии, направил свою армию в 1823 г. на помощь Перу, что способствовало разгрому там испанцев и быстрому освобождению и этой латиноамериканской страны ([19] 16, с.435-438). Период середины XIX века был отмечен взрывом национально-освободительного движения в Европе. И здесь мы опять видим удивительную синхронность. Если перед этим пламя революционной войны, подобно эпидемии, охватило всю Америку, то теперь оно охватило всю Европу, но особенно Южную и Центральную, где продолжали владычествовать империи. В результате освободительных войн сначала Греция (в 1830 г.), а затем Сербия, Румыния и Болгария освободились от турецкого ига. Бельгия в ходе революции 1830 года провозгласила свою независимость от Нидерландов. Италия после длительных войн освободилась от австрийского ига и сформировала итальянскую нацию. Венгрия, Чехия, Польша, Босния, Герцеговина, Ирландия, Армения также пытались в середине XIX века освободиться из-под иностранного гнета, но смогли это сделать лишь позднее – в эпоху Русской революции. Такой подъем национальной борьбы в Европе в середине XIX века вдохновил и немцев, которые объединились и создали союз немецких государств, преобразованный затем в единую Германию. При этом немецким землям Шлезвигу и Гольштейну в ходе нескольких революций и войн в течение 1848-1864 гг. также удалось освободиться из-под иностранного (датского) владычества и присоединиться к Германскому союзу. Их освобождению помогли Пруссия и Австрия. В этот период мы опять видим, как самые разные революционеры пытаются копировать друг у друга названия и методы революционной борьбы, оказывают друг другу взаимопомощь, а люди самых разных стран проникаются симпатиями к революционным идеям. Так, итальянские карбонарии начали широко использовать в борьбе за освобождение Италии террористические методы и методы глубокой конспирации. И мы видим, как в дальнейшем такие же методы начинают использовать сербы и другие народы, боровшиеся против турецкого и австрийского гнета. А в России те же методы начинают применять народовольцы, убившие царя Александра II и ряд царских чиновников. В середине XIX века Байрон и многие другие европейцы сражались за свободу греков, а масса людей в разных странах Европы возмущалась по поводу насилия и массовых убийств, чинимых Османской империей. Россия же прониклась такой симпатией к угнетенным Турцией народам, что несколько раз воевала с ней за их освобождение: сначала греков, затем сербов, болгар и армян. Интересен и такой пример солидарности в борьбе с деспотией – на этот раз британской. Россия в 1861 г. отправила свой флот к побережью США, чтобы воспрепятствовать планам Великобритании вмешаться в гражданскую войну 1861-1865 гг. на стороне рабовладельческого Юга и задушить свободу в Соединенных Штатах Америки. И это действительно остановило Великобританию от масштабного военного вмешательства в гражданскую войну в США (см. выше). В конце XIX – начале XX вв. национально-освободительная борьба европейских народов резко пошла на спад, и мы в этот период ее почти не видим. Но революция 1917 года в России дала толчок новой сильной волне взрывов и революций по всей Европе.

651 Сразу после 1917 года развалились последние европейские империи – Российская, Австрийская и Османская с образованием целого ряда независимых национальных государств. Этим распадом завершилась предыдущая революционная тенденция, проходившая под лозунгом борьбы с империями за национальную независимость. Но уже здесь, например, при распаде Австрийской империи, мы видим много новых коммунистических и социалистических лозунгов, рожденных октябрьской революцией 1917 года в России. Так началась новая революционная тенденция, вдохновленная и воодушевленная этой революцией. Эта тенденция открыла эру социальных революций, ставящих себе целью передел собственности и улучшение условий трудящихся, но под флагом коммунизма и социализма. Однако этот новый тип революции нигде, кроме России, не достиг успеха. В Германии революция 1918 года привела к смене политического строя, но не к каким-либо серьезным преобразованиям в экономике. В других странах социальные революции нового типа также не были успешными и в ряде случаев, как и в Германии, были утоплены в крови. Однако они так напугали правящую верхушку европейских стран, что уже в начале 1920-х годов в Италии, а затем в других странах мы видим распространение фашизма как противовеса этим социальным революциям. И лишь после разгрома фашизма в Европе и Азии в 1945 году для народов Европы и всего мира опять открылась возможность для осуществления социальных революций, причем на этот раз возможность поистине уникальная, поскольку силы, противостоявшие этим революциям, были частично уничтожены, частично загнаны в подполье, где затаились, чтобы скрыть свою связь с нацистами. Народы сначала Европы, а затем всех других частей света поспешили этой возможностью воспользоваться, помогая друг другу и обмениваясь идеями и советами.

Президент Индии Джевахарлал Неру выступает на массовом митинге (http://slovari.yandex.ru)

В действительности, этот бурный поток революционного движения в 1940-х – 1960-х годах, как и в предшествующие эпохи, состоял из нескольких разных потоков, часто имевших между собой не слишком много общего. Например, одни страны, такие как Индия, на первое место выдвигали освобождение от колониальной зависимости и национальное строительство – создание единой нации. У других колоний, таких как французский Алжир и британские колонии юга Африки, помимо идеи освобождения, на

652 первом месте была также идея равенства – достижения равноправия местного населения и довольно большого числа колонистов, которые ранее приехали из Европы и теперь вели себя как хозяева, дискриминируя местное население. Третьи революционные правительства, в таких странах как Англия, Франция, Италия и ФРГ, ставили перед собой цель построения «народного капитализма» и эффективной демократии. Четвертые, такие как Иран при правительстве Моссадыка, делали главный упор на национализации иностранных предприятий в нефтяной и других стратегических отраслях. И лишь небольшая группа стран, в которую входили, помимо СССР, несколько стран Восточной Европы, Китай, Вьетнам, Северная Корея и Куба, действительно собиралась строить социализм, с национализацией всех или почти всех предприятий и земли и с введением планово-распределительной системы хозяйства.

Президент Кубы Фидель Кастро выступает в Гаване напротив памятника Че Геваре (http://farc.narod.ru)

Несмотря на это, во всех указанных выше странах, очень разных и решавших очень разные проблемы своего развития, у власти находились партии, которые называли себя «социалистическими» и «коммунистическими» или, на худой конец, «рабочими партиями» или «партиями труда». Это происходило потому, что принадлежность к ним в ту эпоху стало признаком прогресса, революционности и борьбы за народные интересы. Пример России, страны, свергнувшей в 1917 году деспотизм и превратившейся из отсталой крестьянской страны в передовую промышленную державу, страны, победившей в суровом поединке фашистскую Европу, оказался настолько заразительным, что коммунистические и социалистические идеи стали необыкновенно популярны. И даже те политические партии и лидеры, которые не разделяли коммунистическую идеологию – а таких в мире было подавляющее большинство – старались взять себе либо название, либо какие-то идеи, либо элементы коммунистической символики, чтобы показать народу свои симпатии к этому модному течению. Это не только усиливало симпатии народа, но и создавало возможности для помощи, в том числе в виде поставок вооружений, со стороны СССР, которая для многих стран, начавших передел собственности или социальные

653 реформы, могла оказаться совсем не лишней. И в такой политике не было ничего удивительного или нового. Как было показано выше, на протяжении последних пяти столетий было несколько таких революционных волн, и эта новая волна не отличалась принципиально от предшествующих. И тогда было заимствование программных элементов, провозглашение общих целей и стремление к взаимопомощи даже между государствами, совершенно разными, боровшимися с разными врагами и разделенными огромными расстояниями. Единственные важные отличия этой волны от предыдущих революционных волн состояли в том, что она была значительно мощнее и что она в намного большей мере концентрировалась на перераспределении собственности. Это, в свою очередь, стало результатом мощнейшего кризиса коррупции, поразившего теперь уже не отдельные регионы мира или отдельные страны, как это было ранее, а глубоко поразившего в первой половине XX века весь мир. Именно в перераспределении собственности многие народы мира в послевоенный период видели если не панацею, то очень важное лекарство от тех бед, с которыми они столкнулись в предшествовавший период.

Слева: президент Египта Гамаль Абдель Насер – еще один пример народного лидера той эпохи (www.calend.ru). Справа: Суэцкий канал (www.fototerra.ru) Национализация Суэцкого канала египетским президентом Насером – один из ярких примеров масштабной национализации, прокатившейся в ту эпоху по всему миру: от Западной и Восточной Европы до самых отсталых стран третьего мира.

19.2. Строительство экономической демократии в Западной Европе Западная Европа не только не является исключением из этого правила. Наоборот, можно сказать, что именно она сразу после окончания войны и начала этот массовый передел собственности, который затем охватил многие страны мира. В 1945 г. население Великобритании проголосовало против партии консерваторов, возглавляемой Уинстоном Черчиллем, невзирая на все его заслуги в ходе войны, и отдало свои голоса лейбористской партии («партии труда»), выступавшей с программой масштабной национализации. И в период с 1946 г. по 1955 г. были национализированы все базовые отрасли британской экономики, включая топливную промышленность, электроэнергетику, металлургию, водное хозяйство, а также Банк Англии. Помимо этого были внедрены пенсионная программа, образовательная программа, программа медицинского обслуживания и программа массового жилищного строительства. Лейбористы ввели в практику и другие «элементы социализма» - такие как физический контроль за распределением сырьевых ресурсов, замораживание цен на продовольствие и установление плановых директив для отраслей экономики [185]. Как видим, реформы были действительно революционными и во многом совпадали с тем, к чему призывали коммунисты. Поэтому можно понять, почему отправленный в отставку Уинстон Черчилль после начала этих реформ в Англии поехал в Америку и

654 призвал правящую верхушку США начать борьбу против мирового коммунизма (с чего и началась холодная война). В действительности реформы лейбористов в Великобритании, как и аналогичные реформы в других странах Западной Европы, не создавали угрозу капитализму (рыночной экономике), а лишь его укрепляли. Но они наносили сильный удар по олигархии и разворачивали экономику страны на обслуживание интересов широких слоев населения, а не узкого привилегированного слоя. И это, судя по всему, было именно то, что так напугало Черчилля, а затем и представителей американской правящей верхушки, которым повсюду, включая и Западную Европу, и сами Соединенные Штаты, начали после этого мерещиться «агенты Кремля» (см. ниже). Подобные же мероприятия, пишет историк Р.Мэйн, проводились повсеместно в Западной Европе. Они подразумевали намного большее, чем когда-либо ранее, вмешательство государства в экономическую жизнь, стремление к достижению полной занятости, установление прогрессивного налогообложения, а в ряде стран включали также усиление антимонопольного регулирования и земельную реформу [185]. Примером последней может служить Италия. Здесь сразу после войны начался самопроизвольный передел земли – безземельные крестьяне просто захватывали земли латифундистов и начинали на них сажать и сеять. Как пишет Д.Блэкмер, коммунистическая партия Италии попыталась навести в этом стихийном процессе какой-то порядок, который был бы понятен и приемлем не только для беднейших крестьян, но и для средних слоев населения ([169] p.49). А в 1950 году был принят аграрный закон, который окончательно упорядочил этот земельный передел. Так в послевоенной Италии был осуществлен ленинский лозунг «землю – крестьянам». В этой связи интересен один парадокс. Как отмечает Д.Блэкмер, в Италии левое крыло христианско-демократической (правоцентристской) партии выступало за передачу земли крестьянским кооперативам, то есть за строительство социализма в деревне по советскому (колхозному) типу. А коммунистическая партия Италии, наоборот, активно поддерживала вариант распределения земли крестьянам небольшими участками, в целях создания широкой сети фермерских хозяйств ([169] p.49). Таким образом, как видим, именно коммунистическая партия в Италии наиболее последовательно выступала за капиталистический вариант развития страны по пути экономической демократии. Этот парадокс можно рассматривать как еще одно доказательство того, что большинство коммунистических, социалистических и рабочих партий в Западной Европе в действительности были самыми последовательными борцами за торжество капитализма1. Потому что именно отход от демократической модели капитализма на рубеже XIX и XX веков и расцвет олигархического (или монополистического) капитализма привели в конечном счете к краху капитализма как такового в период с 1917 г. по 1940 г. Еще одним примером массового передела собственности может служить Западная Германия. Здесь в 1952 г. был принят закон об уравнивании бремени (Lastenausgleichsgesetz), в соответствии с которым все граждане ФРГ, сохранившие свое имущество к концу войны, должны были им поделиться с неимущими гражданами. По закону они должны были, в частности, в течение 25 лет выплатить государству 50% стоимости их имущества, которым они владели по состоянию на 21 июня 1948 г, а также компенсировать государству полученную ими инфляционную прибыль, то есть прибыль в результате обесценения полученных ими ранее банковских и ипотечных займов за период гиперинфляции, предшествовавшей денежной реформе 1948 года ([297] pp.74-75). Все эти средства, собранные с состоятельных немцев, государство перераспределяло в пользу неимущих граждан ФРГ, в том числе граждан, потерявших свои дома и имущество в результате военных действий, переселенцев из восточных земель и т.д. Для выполнения 1

Это признавали даже американские политологи, изучавшие европейские коммунистические партии. Так, Д.Блэкмер писал, что целями коммунистической партии Италии не было строительство социализма, а была «прогрессивная демократия» - разрушение наследия фашизма в политике и экономике и проведение структурных реформ ([169] p.25).

655 этой программы поддержки неимущих граждан государство также прибегло к прямым субсидиям из госбюджета, формировавшегося за счет сбора налогов и за счет размещения государственных займов. Всего в период с 1952 г. по 1978 г. через этот механизм отъема имущества у богатых и его передачи бедным было перекачено 145 млрд. немецких марок ([297] pp.74-75). Можно без преувеличения сказать, что этот передел собственности (который осуществлялся под благовидным предлогом массового разорения Германии во время войны) стал самым крупным за всю историю Германии и вполне сравним по своим размерам с тем переделом собственности, который произошел в Восточной Германии (ГДР), пошедшей по пути тотальной национализации и строительства социализма. Наиболее наглядно эта программа перераспределения имущества в ФРГ проявилась в массовом жилищном строительстве. Как указывает немецкий историк Х.Ламперт, после принятия в 1950 г. закона о жилищном строительстве уже в течение следующих шести лет в Западной Германии было построено около 3,5 миллионов квартир, подавляющая часть которых составляло так называемое «социальное жилье», предоставлявшееся неимущим и малоимущим семьям. В практике это означало, что и само строительство, и частично эксплуатация «социального жилья» субсидировались государством. Сами малоимущие семьи не только бесплатно получали «социальные» квартиры, но и в дальнейшем оплачивали лишь часть расходов на их содержание – «с учетом средних доходов слоев населения, для которых предназначены квартиры» ([64] с.194-195). Программа массового строительства «социального жилья» продолжалась и в последующие годы. Помимо этого малоимущим семьям предоставлялись и прямые денежные субсидии. Наряду с перераспределением собственности в ФРГ была также проведена демонополизация экономики с установлением государственного контроля над базовыми отраслями. Так, уже в 1945 г. были запрещены монополистические объединения (картели), являвшиеся неотъемлемой чертой германской промышленности с конца XIX века. Кроме этого, ряд монополий, в том числе IG Farben, монополии горнорудной промышленности и другие, были принудительно раздроблены на множество мелких компаний. А в сфере энергетики (газ, электричество) все компании подпали под жесткий государственный контроль и в большинстве были национализированы ([297] p. 68; [64] с.135-136). В собственности государства оказались также все предприятия телефонной связи, почта и железные дороги. «Элементы социализма» в послевоенной Западной Германии выразились не только в крупномасштабном переделе собственности. Были осуществлены пенсионная реформа, программа поддержки многодетных семей, введены жесткие законы по охране труда и осуществлены другие меры. Как видим, экономические реформы в послевоенной Западной Европе в целом были направлены на создание и поддержку среднего класса и уменьшение экономического могущества олигархии. Частично это осуществлялось за счет перераспределения собственности и доходов от богатых к бедным, частично – за счет демонополизации отраслей и национализации компаний-монополистов, частично – за счет пакета социальных программ, финансируемых государством. Государства также старались создать такие условия для ведения предпринимательства, которые стимулировали рост среднего бизнеса и препятствовали монополизации экономики. Этой же цели служил и протекционизм – страны Западной Европы ввели высокие импортные тарифы и, несмотря на все уговоры США, вплоть до 1960-х годов не соглашались их снизить и либерализовать свою внешнюю торговлю [185]. В предыдущих главах на десятках исторических примеров было показано, что подобные меры осуществлялись во все эпохи для преодоления кризисов коррупции, что вытекает из сути и основных причин таких кризисов. Как уже говорилось, суть кризиса коррупции состоит в концентрации экономической власти в руках олигархии, из чего вытекают две основные причины тех негативных явлений, которые при этом возникают.

656 Во-первых, речь идет о повсеместной монополизации, которая ведет к свертыванию инвестиций, непрекращающемуся росту цен на все товары и падению производства. Вторая причина, которая также вытекает из самой сути кризиса коррупции, является резкая поляризация имущества и доходов, что ведет к обнищанию основной массы населения и, как следствие, к хроническому недопотреблению и кризису перепроизводства, поскольку основная масса денег используется не на потребление, а оседает в сундуках и банках или в виде драгоценностей и антиквариата. Поэтому демонополизация экономики и перераспределение имущества и доходов устраняют обе эти причины кризиса коррупции и создают условия для нормального развития. Менее понятно, почему национализация также может этому способствовать. Ведь в результате национализации происходит всего лишь смена собственника – прежние частные предприятия становятся государственными. Многие либеральные экономисты в связи с этим утверждают, что национализация, наоборот, вредит обществу, так как передает предприятия от «хорошего менеджера» (капиталиста) к «плохому менеджеру» (государству). Во многих случаях это, однако, не так: все зависит от контроля со стороны государства и общества за деятельностью государственных предприятий, что как раз хорошо видно на примере послевоенной Западной Европы. Последняя дает удивительный пример массовой и весьма успешной национализации, о действительных причинах которой историки предпочитают умалчивать. Да и о самом факте почти повсеместной национализации упоминают обычно вскользь или вообще не упоминают. Итак, почему и в Великобритании, и во Франции, и отчасти в ФРГ1, сразу после войны была проведена массовая национализация? Кроме того, и в Италии масштабная национализация была также проведена, только еще ранее, до Второй мировой войны. Вряд ли все это можно считать простым случайным совпадением. Так, французский экономист М.Бие в 1950-е годы писал, что вся Франция после войны была охвачена каким-то почти мистическим порывом в сторону национализации и структурных реформ и при этом находилась в состоянии, близком к революции ([181] p.174). Национализацию поддерживали не только коммунисты и социалисты, но и христианские демократы, вошедшие в 1944 году в коалиционное трехпартийное правительство Франции во главе с генералом де Голлем. Это правительство в своей программе провозгласило необходимость «восстановить контроль нации над крупными монополиями на средства производства, над плодами труда общества, источниками энергии, минерально-сырьевым богатством, страховыми компаниями, банками» ([181] p.74). Сам генерал де Голль в 1944 г. заявил, что Франция создаст такую экономическую систему, в которой национальные ресурсы и источники национального богатства будут служить не получению прибыли отдельными лицами, а всей нации ([181] p.75). Как видим, одна из целей национализации состояла также в перераспределении собственности и доходов от олигархии ко всему обществу. Но не только в этом – как указывает М.Бие, многие полагали, что после передачи предприятий в государственную собственность они начнут более активно инвестировать и устранять узкие места в экономике, нежели это делали частные монополии, и таким образом, их деятельность будет служить не максимизации прибылей отдельных капиталистов, а интересам всего общества ([181] p.78). Французский опыт показал, что эти ожидания во многом оправдались. Как указывает М.Бие, национализированные предприятия и отрасли (угольная, газовая, электроэнергетика, железные дороги и другие) осуществили в течение 1947-1952 гг. поистине гигантские инвестиции – на их долю пришлась почти половина всех инвестиций на территории Франции в этот период, хотя удельный вес национализированных предприятий в экономике и промышленности был намного ниже ([181] p.141). Еще часть отраслей французской тяжелой промышленности (металлургию, цементную 1

В ФРГ ее масштабы были бы намного значительнее, если бы американские и британские власти, контролировавшие бóльшую часть территории Западной Германии, не запретили ее проведение правительствам германских земель ([297] p.62).

657 промышленность, сельскохозяйственное машиностроение) также планировали национализировать, но либо не успели, в связи с тем, что коммунисты в 1948 г. были изгнаны из правительства, либо просто не смогли. И объемы инвестиций в этих отраслях, где сохранилась частная собственность, были намного ниже, чем в национализированных отраслях, несмотря на то, что именно в частнокапиталистических отраслях, особенно в металлургии, инвестиции требовались более всего ([181] pp.136-137, 35). В свою очередь, гигантские инвестиции в национализированных отраслях дали экономике Франции мощный толчок и придали ей невиданные ни до, ни после этого темпы экономического роста (см. ниже). Таким образом, национализированные отрасли и предприятия проявили себя с самой лучшей стороны, а те, что остались в частном владении, показали себя намного хуже. Указанный парадокс становится понятен, если мы рассмотрим, как осуществлялось управление национализированными предприятиями. Во Франции после войны был применен так называемый синдикалистский принцип управления. В соответствии с ним 1/3 членов совета директоров назначало государство, 1/3 – рабочие и служащие самого предприятия, 1/3 – потребители его продукции. Причем, в назначении 1/3 директоров от рабочих и служащих ведущую роль играли профсоюзы, выбиравшиеся посредством демократических процедур. Поэтому в синдикалистском подходе, отмечает М.Бие, был реализован коммунистический лозунг «фабрики – рабочим» ([181] p.175). Кроме того, можно сказать, что здесь был реализован и лозунг о народном управлении предприятиями, поскольку в число 1/3 директоров от потребителей могли выдвигаться представители обществ потребителей, то есть представители широких слоев населения. В целом, как видим, такой подход резко изменил принципы формирования высшего руководства предприятиями, придав им намного больше демократии и открытости. И мы видим результат – эти предприятия стали намного больше инвестировать и активнее развивать свое производство, несмотря на то, что многие из них, такие как Electricité de France и Gaz de France, были предприятиями-монополистами. Для лучшего понимания того, почему это могло произойти, давайте на простейшем экономическом примере рассмотрим, как функционирует предприятие-монополист. Предположим, в отрасли имеется всего лишь одна компания. Она ежегодно выпускает 100 млн. единиц какой-то продукции (например, кВт-ч электроэнергии) и продает ее по цене 1 рубль за единицу. При этом ее себестоимость составляет 0,8 рубля на единицу продукции, а 0,2 рубля составляет прибыль. Совокупная прибыль компании составляет, таким образом, 20 миллионов рублей. Далее, в связи с тем, что прогнозируется дефицит на производимую компанией продукцию, она рассматривает инвестиционную программу по расширению производства, которое предполагается увеличить со 100 до 110 миллионов единиц в год. Это должно привести к росту прибылей компании на целых 4 миллиона рублей в год, поскольку себестоимость продукции на новых мощностях снизится с 0,8 до 0,6 рубля за единицу. Но для этого нужно инвестировать в производство 25 миллионов рублей. А теперь представим, что такая инвестиционная программа предлагается совету директоров компании для принятия решения, причем в одном случае – это совет директоров частной компании, а в другом – совет директоров государственной компании с широким участием представителей общественности. В первом случае эта программа, скорее всего, будет отвергнута. Смотрите, - скажут владельцы частной компании, - мы должны вложить в этот проект 25 миллионов рублей и получить в качестве прибавки всего лишь 4 миллиона прибыли в год. Таким образом, мы должны заморозить 25 миллионов наших денег на целых шесть лет. Не лучше ли их вложить куда-нибудь еще, в какие-нибудь более прибыльные операции? А инвестиционную программу можно отложить до тех времен, когда возникнет дефицит нашей продукции – чтобы выиграть не только от экономии затрат, но и от повышения цен на нашу продукцию. Как видим, при таком подходе у компании никогда не возникнет желания производить масштабные

658 инвестиции в производство – до тех пор пока либо давление общества, либо какие-то обстоятельства не вынудят ее это сделать. Совсем другими соображениями может руководствоваться совет директоров государственной компании, представляющей интересы широкой общественности. Смотрите, - скажут они, - этот проект приносит компании хорошую прибыль, и он за 6-7 лет окупится. В то же время он увеличит мощности выпуска базовой продукции, которая очень важна для экономического роста страны, и в стране не возникнет дефицита на эту продукцию, который может очень негативно сказаться на общем экономическом положении и на росте ВВП страны. Такой совет директоров, скорее всего, одобрит данную инвестиционную программу. Так на упрощенном примере мы видим, что даже при сохранении компаниймонополистов, но при их передаче под государственный контроль, и при открытом и демократическом управлении этими компаниями, может быть достигнут принципиально иной результат – когда они будут работать в интересах общества, а не в интересах небольшой группы их частных владельцев. Именно это, судя по всему, и произошло во Франции после национализации 1945-1947 гг., когда государственными компаниями управляли смешанные советы директоров, составленные из представителей государства, трудовых коллективов и потребителей. Конечно, если сохраняются компании-монополисты, то даже после их национализации все равно существует угроза злоупотреблений с их стороны. Одна из них, на которую указывал М.Бие, а также М.Эйнауди, анализировавший опыт французской и итальянской национализации, состоит в слиянии интересов государственных компаниймонополистов с интересами правящей партии, что может привести к коррупции, вплоть до прямого финансирования этими компаниями тех или иных мероприятий правящей партии ([181] pp.37-38, 102). Это – еще одна причина, ввиду которой целесообразно широкое привлечение общественности к управлению государственными предприятиями и максимальная открытость в их работе. Однако более радикальным решением, хотя и не всегда применимым в отношении базовых отраслей, является дробление компаниймонополистов с созданием конкурентной ситуации в отрасли. Создание и функционирование государственных компаний-монополистов в базовых отраслях и вообще значительный удельный вес государственного сектора в экономике стали одним из характерных отличий Западной Европы от США в послевоенную эпоху. Как говорилось в главе XVII, при Рузвельте в США даже применительно к базовым отраслям был применен принципиально иной подход – не национализация этих отраслей, а дробление крупных компаний-монополистов на множество мелких компаний. Наряду с этим Ф.Рузвельт применял и методы прямого участия государства в экономике, однако не те, что мы видим в Западной Европе в послевоенный период. Одной из форм такого участия государства в США было, например, строительство в базовых отраслях новых предприятий. Одним из наиболее известных таких проектов было строительство крупной государственной гидроэлектростанции (ГЭС) в долине реки Теннеси. Как отмечает М.Эйнауди, эта государственная ГЭС продавала электроэнергию на оптовом рынке по очень низким ценам, исходя из нормы прибыли всего лишь 4% в год на произведенные инвестиции, тем самым создавая высокую конкурентную среду в отрасли, где доминировали частные компании, и заставляя их снижать свои цены и издержки производства. Однако для эффективного воздействия на отрасль требовалось на одно, а как минимум несколько таких высокоэффективных государственных предприятий, поскольку это воздействие понастоящему ощущалось лишь в том регионе, где непосредственно работала указанная ГЭС ([181] pp.48-49). Данный пример, тем не менее, показывает, что и в США основным мотором инвестиций в базовых отраслях было государство, стремившееся не к извлечению сверхприбылей, а к общественному благу.

659 В целом, как видим, именно эта идея лежала в основе массовой национализации, начавшейся в Западной Европе после Второй мировой войны – стремление заменить узкий круг капиталистов, монополизировавших базовые отрасли и думавших лишь о максимизации своей прибыли, на прямое управление со стороны общества и государства. Примерно такие же процессы мы видим и в Италии. Как писал в 1950-е годы итальянский журналист Э.Росси, итальянская бюрократия в результате 20 лет правления фашистов в стране стала неэффективной, недисциплинированной и коррумпированной ([181] p.204). Сама национализация в Италии в 1930-е годы стала следствием коррупции. Крупные частные итальянские банки (Banca Commerciale Italiano, Credito Italiano, Banco di Roma и другие) скупали целые отрасли промышленности и выстраивали промышленные империи, а значительную часть денег для этого брали у государства или у центрального банка, даже не думая их возвращать. Все это в условиях коррупции, царившей при режиме Муссолини, им сходило с рук. Но в какой-то момент государство поняло, что оно не может бесконечно кредитовать и субсидировать деятельность этих финансовопромышленных монстров, поскольку бюджеты государства и центрального банка страны уже не справлялись с такой нагрузкой. Поэтому в 1933 г. было принято решение о национализации трех крупнейших частных банков вместе с принадлежавшими им промышленными холдингами. Когда подсчитали их активы и пассивы, то выяснилось, что задолженность этих банков государству в двух случаях составляет 94% от суммы их активов, а в третьем случае – 78% ([181] pp.198-199). Таким образом, эти банки уже почти совсем проели все свои собственные средства и жили лишь за счет бесконтрольного использования государственных средств. В результате такой, по словам Э.Росси, «самой незапланированной национализации» в европейской истории, в собственности государства оказалось несколько отраслей экономики, которые ранее были скуплены тремя частными банками – металлургия, судостроение, морской транспорт, телефонные сети и другие ([181] pp.199-203). После войны в Италии остро встал вопрос об управлении предприятиями, поскольку все сильно устали от царящей коррупции и анархии, которые особенно стали заметными на фоне войны. Поэтому в послевоенные годы под эгидой профсоюзов и коммунистической партии Италии было установлено прямое рабочее управление (Consigli di Gestione) как на ряде государственных предприятий, так и на тех частных предприятиях, хозяева которых исчезли в конце войны ([169] p.52). По-видимому, как и во Франции, это сыграло свою роль в том резком ускорении экономического роста, которое началось сразу после войны. Феномен стремительного экономического подъема Западной Европы в послевоенный период представляет собой одно из самых знаменательных исторических явлений XX века. После Второй мировой войны казалось, что экономическое могущество Европы навсегда осталось в прошлом, и ей никогда уже не догнать Соединенные Штаты, настолько сильной в Европе была разруха, экономический упадок, всеобщая анархия и деморализация. Но прошло всего лишь 2-3 десятилетия, и Западная Европа по всем экономическим показателям вплотную приблизилась к США. Именно в первый послевоенный период западноевропейские страны достигли феноменальных и рекордно высоких за всю свою историю темпов экономического роста, а также рекордно низких уровней безработицы. Так, с 1950 по 1955 г. национальный доход ФРГ ежегодно увеличивался в среднем на 12%, а с 1948 по 1965 г. объем промышленного производства страны увеличился в 6 раз. Во Франции и Италии темпы прироста промышленного производства в 1950-е годы достигали 8-9% в год ([185]; [71] с.16). Среднегодовые темпы прироста валового внутреннего продукта (ВВП) в течение 1950-1970 гг. в целом по всем странам Западной Европы составили 4,8% и были в 4 раза выше, чем в предвоенное десятилетие (1929-1938 гг.), когда они составили всего лишь 1,2%. Безработица, достигавшая в 1930-е годы 25-30% и более, к 1960-м годам снизилась в среднем по

660 Западной Европе до 1,5%, в ФРГ же была еще меньше – всего лишь 0,8% от трудоспособного населения страны ([195] pp.451, 478-479). В чем причина этого западноевропейского феномена? Как отмечал экономический историк А.Мэддисон, среди экономистов нет единого его объяснения ввиду отсутствия общепризнанной концепции экономического роста ([195] p.481). Некоторые экономисты и многие историки объясняют этот феномен так называемым «планом Маршалла», в соответствии с которым США предоставили Западной Европе финансирование в течение 1947-1954 гг. на сумму около 10 млрд. долл. ([41] с.423) Однако эта сумма слишком незначительна, чтобы объяснить указанный выше феномен1. Кроме того, не будь «плана Маршалла», Западная Европа с тем же успехом могла бы привлечь на эту сумму капиталы частных американских банков и закупить в США необходимые ей на первых порах продовольствие, машины и оборудование. Поэтому дело не в том, откуда было взято финансирование на развитие экономики. В последующие десятилетия XX века Западная Европа имела все возможности привлекать финансирование не на десятки, а на сотни миллиардов и даже на многие триллионы долларов, но все равно темпы прироста ВВП в ней в среднем не превышали 1-2% в год, то есть были в 2-3 раза ниже, чем в первые послевоенные десятилетия. А в начале XXI века экономический рост в Западной Европе прекратился совсем, хотя ее возможности по привлечению финансирования неизмеримо больше, чем когда-либо в истории, а кредит необыкновенно дешев – процентные ставки опустились почти до нулевого уровня. Полагаю, что проведенный выше анализ и выводы, сделанные в предыдущих главах, позволяют нам с Вами дать объяснение указанному феномену. В Западной Европе в послевоенный период произошла социальная революция, необходимость которой стала к тому времени очевидной абсолютному большинству населения, заразившемуся социалистическими и коммунистическими идеями. В ходе этой революции, во-первых, был проведен массовый передел собственности в пользу неимущих слоев населения и в пользу государства; во-вторых, была разрушена монополистическая структура промышленности и сельского хозяйства; в-третьих, были внедрены социальные программы, направленные на поднятие жизненного уровня населения и рост среднего класса. Эти меры не только устранили монопольные структуры, тормозившие инвестиции и рост производства, но и в результате массированной поддержки государством неимущих слоев населения и среднего класса создали устойчивый спрос на дома, квартиры, автомобили, бытовые приборы и т.д. – благодаря которому только и может развиваться промышленность. Все это и явилось основной причиной необыкновенного экономического и культурного развития Западной Европы в послевоенный период. В свою очередь, эта социальная революция стала возможной лишь благодаря духовной революции, произошедшей после поражения фашизма во Второй мировой войне. Она выразилась в том, что на волне очищения Западной Европы от фашистов, их пособников и коллаборационистов, в государственные и общественные структуры пришли новые люди, порядочные и честные, думавшие не о том, где и как нажиться самим, а патриоты, заботившиеся прежде всего об общественном благе. Например, как пишет историк Г.Райт, во Франции по мере того как немцы в 1944 г. отступали, местные организации, входившие в Сопротивление, брали в свои руки власть и управление в городах и префектурах. При этом старый бюрократический аппарат, запятнавший себя сотрудничеством с фашистами, частично разгоняли, а частично сажали в тюрьму: в общей сложности в течение двух первых послевоенных лет под суд во Франции попали 125 тысяч чиновников, обвиненных в коллаборационизме [197]. Эти же люди, прошедшие через Сопротивление, - пишет историк, - доминировали в парламенте страны и 1

Так, Западная Германия по «плану Маршалла» получила всего лишь около 2,5 млрд. долл. или 10 млрд. марок. Для сравнения – в рамках одной только программы перераспределения имущества (закон об уравнивании бремени 1952 года) западногерманское государство профинансировало социальных программ и инвестиций на сумму 145 млрд. марок (см. выше).

661 руководили ведущими партиями: коммунистической, социалистической и христианскодемократической [197]. Такая же ситуация была и во французских профсоюзах. Как указывал американский политолог Г.Росс, изучавший деятельность французской компартии, старое антикоммунистическое руководство национального объединения профсоюзов Франции (Confederation General du Travail) за годы войны полностью себя дискредитировало. В конце войны сотни прежних профсоюзных функционеров были изгнаны и их место заняли коммунисты, как правило, вышедшие из Сопротивления ([169] p.507). Примерно такой же была ситуация и в Италии, где коммунисты и социалисты, вышедшие из Сопротивления, также заняли ведущие позиции в профсоюзах и вошли в правительство. И во многом схожей была ситуация в Западной Германии, где была проведена денацификация – изгнание из государственных и общественных структур людей, сотрудничавших с фашистским режимом, после чего туда пришли новые люди, в том числе из числа активных антифашистов. Именно эти люди, из патриотических побуждений примкнувшие в годы войны к антифашистскому движению и подвергавшие себя смертельной опасности, теперь стали руководить правительством, парламентом, местными органами власти, профсоюзами, государственными предприятиями. Именно они проводили структурные и социальные реформы, национализацию, устанавливали народный контроль на национализированных предприятиях. И именно поэтому Западная Европа так быстро очистилась от коррупции, в которой она увязла в эпоху фашизма, и смогла осуществить рывок в своем экономическом, социальном и культурном развитии. Итак, в Западной Европе после Второй мировой войны произошла социальная революция, коренным образом изменившая социальную и экономическую структуру общества, а также духовная революция. Последняя не только сделала возможной социальную революцию, но подняла на неизмеримо более высокий уровень мораль общества и его правящей верхушки. Она также ликвидировала глубоко укоренившуюся за годы фашистских режимов коррупцию государства, превратила глубоко антинародные государства в государства, стремящиеся функционировать и действовать в интересах основной массы населения. Можно, конечно, сказать, что Западной Европе сильно повезло. Советский Союз ценой огромных усилий разгромил фашизм, а она воспользовалась плодами победы. Но она бы не смогла это сделать, если бы в ней самой не возникло духовного подъема и стремления очиститься от той грязи и коррупции, которая накопилась за предшествовавшие десятилетия.

Кадры из фильма «Сладкая жизнь» Феллини 1960 г. (www.arthouse.ru, http://hchp.ru) К началу 1960-х быстрый рост благосостояния населения на Западе привел к новому феномену – люди не знали, что делать со свалившимся на них достатком и благополучием. На эту тему в те годы был снят целый ряд фильмов (см. также фильмы Антониони «Ночь», «Приключение», «Затмение» и другие). Как написала «Википедия», фильм «Сладкая жизнь» - это философская притча об итальянском обществе, пережившем «экономическое чудо» после периода нищеты.

662 19.3. Проблемы стран социализма Выше уже было сказано, что народ России сделал выбор в пользу социалистической модели развития не столько добровольно, сколько вынужденно. Этот выбор был сделан сначала в ходе Революции и последовавшей Гражданской войны 19181920 гг., когда основная масса населения поддержала не дискредитировавшую себя коррумпированную дворянскую верхушку, ввергнувшую Россию в хаос и анархию, а большевиков – единственную силу, оказавшуюся способной противостоять этому хаосу и анархии и понять нужды населения. Кроме того, сыграла свою роль и накопившаяся за два столетия ненависть населения к дворянству, которое уже давно стало по существу другой нацией, чуждой своему народу. Но у большевиков не было четкой концепции дальнейшего развития, кроме туманных представлений, вынесенных из произведений Маркса, о том, что на смену капитализму придет социализм. К тому же большевики и Ленин очень быстро увидели, что большинство населения не приемлет идею строительства социализма. Поэтому после серии массовых протестов и восстаний, потрясших страну в конце Гражданской войны, наиболее значительным из которых было кронштадтское восстание 1921 г., было принято решение о переходе к НЭПу, то есть к политике реставрации капитализма. Однако эта политика привела к расцвету коррупции в стране. Воодушевленная новыми капиталистическими лозунгами и примером нэпманов (новоявленных капиталистов), советская бюрократия начала втягиваться в воровство и собирание личных состояний, что вызывало возмущение со стороны многих членов коммунистической партии. Но главное, политика НЭПа не могла решить основной проблемы – необходимости резкого повышения обороноспособности страны и создания мощной тяжелой промышленности, способной производить современную военную технику, для защиты от внешней военной угрозы. Как уже было сказано, эта военная угроза и неизбежность военного конфликта с Западом стали очевидными уже к середине 1920-х годов, задолго до прихода к власти Гитлера в Германии. Поэтому на XIV съезде коммунистической партии в 1925 году был взят курс на ускоренную индустриализацию, что было подтверждено несколькими последующими пленумами и съездами. Фактически в тот момент и был сделан окончательный выбор создаваемой в СССР социально-экономической модели. Потому что не существовало никакой другой модели, кроме сталинской модели социализма, включавшей полное огосударствление промышленности, коллективизацию сельского хозяйства и широкое применение принудительного труда, которая могла бы решить задачу быстрой индустриализации и создания мощной тяжелой промышленности. Указанная модель была единственно возможным вариантом спасения страны от внешней военной угрозы, и переход к этой модели был вынужденным, но единственно верным решением. Не будь этого решения, сегодня не существовало бы ни России (во всяком случае, как полноценного государства), ни, тем более, Украины, Белоруссии и Польши, которые были бы уничтожены Гитлером. Такова суровая историческая реальность. Россия была не единственной страной в истории, которая ввела у себя социализм, то есть социально-экономическую систему, в которой преобладала государственная и коллективная собственность на средства производства, а торговля и рыночные отношения жестко регулировались и контролировались государством. Ранее, в VIII-IX вв. н.э., подобная же система сложилась в Византии. А в XX веке социализм существовал также в целом ряде государств: в странах Восточной Европы, Китае, странах Индокитая, на Кубе. Если повнимательнее изучить историю этих стран, то мы увидим, что почти везде введение социализма явилось реакцией на чрезвычайные обстоятельства. Византия в течение VII – начала VIII веков пережила такие массированные нашествия, которые вряд ли еще выпадали на долю какого-либо государства в доиндустриальную эпоху. Кроме того, государство пережило тяжелейший кризис коррупции, потеряло 2/3 своей

663 территории и находилось на грани полного исчезновения. Поэтому византийский социализм, как и социализм, построенный в СССР, не был какой-то случайной акцией или прихотью отдельных византийских императоров. Он сложился как система крайних вынужденных мер, направленных на спасение государства от внешних и внутренних угроз в условиях жесточайшего кризиса коррупции и беспрецедентной внешней военной угрозы (подробнее см. главу IV). С похожими обстоятельствами было связано введение социализма и в других странах. Страны Индокитая (Вьетнам, Лаос и Камбоджа) были долгое время французскими колониями. После Второй мировой войны этим странам удалось добиться независимости. Но вьетнамским патриотам пришлось ради этого выдержать восемь лет кровопролитной войны с Францией (1946-1954 гг.), а в дальнейшем – еще и десять лет войны с США (1964-1973 гг.). В войну с США был втянут не только Вьетнам, но также Лаос и Камбоджа, которые подверглись и бомбардировкам, и прямой военной агрессии со стороны американской армии. Китаю в результате так называемых опиумных войн в середине XIX века был навязан статус колонии – сначала британо-французской колонии, затем колонии всего Запада, в которой хозяйничали западные компании и торговцы. А за этим уже в XX веке значительная часть страны пережила японскую оккупацию. И в Китае, и в странах Индокитая иностранные интервенты опирались на местную коррумпированную верхушку (олигархию), которая совместно с ними грабила и эксплуатировала местное население, в ее распоряжении была своя армия и полицейский аппарат. Для того чтобы побороть эти мощные силы внешней и внутренней коррупции, требовались чрезвычайные меры. Они и были найдены в лице коммунистической идеологии, пропагандировавшей полный отказ от частной собственности и подчинение личных интересов интересам государства и коллектива. Поэтому социализм в этих странах, как в России и Византии, также был введен как вынужденное средство борьбы с внешними и внутренними угрозами. Подобные же причины вызвали введение социализма на Кубе, которой пришлось с оружием в руках сражаться за свою независимость от США, а затем жить в условиях американской блокады.

Слева: современная карикатура на тему американской торговой блокады Кубы, продолжающейся уже более полувека (http://independent.typepad.com). Справа: сахарный тростник - основной экспортный товар Кубы (www.rutv.ru), который ей из-за эмбарго сложно куда-либо экспортировать. Как описывает в своей книге С.Кара-Мурза [47], на Кубе до революции 1960 г. массовый голод среди населения был постоянным явлением, и все что получали кубинские рабочие за каторжную ненормируемую работу по рубке тростника – это право пить сладкий сок из стеблей, чтобы хоть как-то утолить голод, больше им американцы ничего не платили.

Поэтому прежде чем обвинять коммунистические режимы этих стран в установлении диктатуры и подавлении свободы личности, необходимо разобраться в том, что послужило причиной установления здесь таких режимов, а также в том, каковы были

664 иные альтернативы для народов этих стран. Простой анализ показывает, что иных альтернатив у этих народов не было – если бы они не ввели у себя коммунистические режимы и не провели тотальную коллективизацию и национализацию с формированием массовой народной армии, то они не смогли бы сохранить свою независимость и были бы превращены в колонии, а в худшем варианте (Россия и Византия) были бы просто истреблены. Похожие причины были и у стран Восточной Европы (Польши, Чехословакии, Венгрии, Румынии, Болгарии), которые также в послевоенный период ввели у себя социализм. Эти страны в течение нескольких предшествующих столетий находились под имперским игом (турецким, австрийским, российским). И не успели они освободиться от иностранного имперского гнета, как тут же попали под гнет собственных фашистских и диктаторских режимов. А затем оказались под пятой гитлеровского Третьего рейха. Конечно, в установлении коммунистических режимов в этих странах не обошлось и без влияния со стороны СССР, войска которого находились на их территории после окончания Второй мировой войны. Но выбор народами этих стран коммунистической идеологии нельзя объяснять лишь советским влиянием. Безусловно, сыграла свою роль крайняя их усталость и отчаяние от деспотизма и угнетения, в котором они оказывались при любой сменявшей друг друга власти, будь то власть иностранной империи, собственных диктаторов или германских фашистов. И выход из этого порочного круга им виделся в установлении коллективистской модели функционирования общества, обобществлении крупной частной собственности и ограничении рыночных отношений. Если причины, по которым те или иные страны вводили у себя социализм, нам с Вами стали более или менее понятны, то не совсем понятно, почему, если это был режим чрезвычайных мер, он не был отменен после того, как в них отпала нужда. Мы знаем, что в Восточной Европе эпоха социализма продолжалась примерно 40 лет. Но она могла бы закончиться намного раньше: в Венгрии в 1956 г., а в Чехословакии в 1968 г., - когда попытки этих стран отказаться от социалистической модели были пресечены военным вторжением со стороны СССР и других стран Варшавского договора. В то же время, в СССР период строительства социализма продлился 60 лет – с 1925 г. по 1985 г., когда началась горбачевская перестройка. Почему этот период строительства социализма в Советском Союзе оказался столь долгим? Как уже было сказано, огосударствление промышленности и коллективизация сельского хозяйства в СССР были необходимы для защиты от военной угрозы, что хорошо понимали руководство страны и коммунистическая партия. Однако после победы в Великой Отечественной войне, восстановления разрушенного войной хозяйства и получения атомного оружия внешние военные угрозы для Советского Союза были устранены. Таким образом, уже в 1950-е годы для продолжения строительства социализма - мобилизационной системы, предназначенной для ликвидации чрезвычайного положения - не было никаких объективных причин. Более того, жесткая плановая экономика и неразвитость рыночных отношений в СССР создавали для населения страны массу житейских и бытовых проблем, которые сразу же вышли на первый план, как только задачи защиты от внешней военной угрозы были решены. Существовала и такая проблема, характерная для экономической системы социализма, как плохая восприимчивость к научно-техническому прогрессу, что мы уже видели на примере Византии (см. главу IV), из которой вытекала неспособность обеспечить устойчивое экономическое развитие. Основная причина такой неспособности к научно-техническому прогрессу и экономическому развитию, как в Византии, так и в СССР, состояла в отсутствии стимулов: сложившаяся жесткая распределительная система в промышленности и торговле и коллективная собственность в сельском хозяйстве сковывали частную инициативу, огромная масса людей теряла мотивацию и интерес к труду, а усилий чиновников и правителей хватало в лучшем случае лишь на то, чтобы развивать отдельные отрасли экономики.

665 Результатом стала постепенная деградация СССР и других стран социализма, начавшаяся уже во второй половине 1950-х годы и продолжившаяся в последующие десятилетия, в течение которых эти страны сползали во все более глубокий социальноэкономический кризис. Но несмотря на это, никаких серьезных реформ сложившейся социалистической системы не предпринималось; не пересматривался и прежний курс на приоритет военной промышленности. В течение всего этого периода в СССР усиливалась и наращивалась военная экономика, а гражданские отрасли, служащие удовлетворению нужд населения, развивались очень плохо. Возникает вопрос – почему советское руководство в течение 30 лет после смерти Сталина не предпринимало никаких социально-экономических реформ, которые могли бы остановить развитие кризиса и деградации в стране и способствовать росту благосостояния населения? Подробно этот вопрос рассматривается в третьей книге трилогии, но кратко ответ заключается в следующем. Одной из причин, по-видимому, явилась жесткая марксистсколенинско-сталинская идеология, которая к тому времени приобрела характер обязательного и насаженного повсеместно религиозного догматического учения. Данный феномен, в свою очередь, тоже объясняется теми чрезвычайными обстоятельствами, в которых оказалась Россия перед Второй мировой войной, и ее выбором в пользу строительства социализма. Такой резкий поворот, какой был осуществлен в эпоху индустриализации и коллективизации, в обязательном порядке требовал создания серьезной идеологии. Населению недостаточно было объявить, что такие беспрецедентно жесткие меры государства, круто изменившие жизнь десятков миллионов людей, вызваны необходимостью обороны страны. Оно плохо понимало военные, экономические и политические реалии того времени и поэтому не поверило бы такому объяснению. Поэтому было создано учение или, вернее, миф о социализме и коммунизме как более прогрессивном общественном строе по сравнению с капитализмом, в основу которого были положены соответствующие идеи Маркса и Ленина, доработанные Сталиным. Этот миф настолько глубоко засел в головах самой советской правящей верхушки, которая усиленно насаждала его по всей стране, что превратился в догму1. Поэтому прежде чем отказаться от созданной в СССР жесткой модели социализма и начать внедрять рыночные (капиталистические) методы хозяйствования, надо было сначала разрушить эту догму в головах членов коммунистической партии и ее руководства, что было теперь уже очень непросто сделать. Но как представляется, одно лишь наличие ложной идеологии не может объяснить длительный феномен застоя и игнорирования интересов населения, который длился более 30 лет. Главная причина состояла в том, что власть в СССР, начиная с правления Хрущева, захватила партократия – одна из форм олигархии. Ее отличие от классической олигархии состояло в том, что она не могла для усиления своей власти над обществом использовать накопление личного богатства, так как это противоречило основам советской идеологии. Но она это компенсировала другим – возможностью командовать, «промывать мозги» населению коммунистическими догмами, создавать для себя комфортное элитное существование, привлекательность которого увеличивалась ввиду множества бытовых проблем и неудобств, которые испытывали все остальные жители СССР. И наконец, она могла удовлетворить свое тщеславие и поучаствовать, совместно с правящей верхушкой США, в гонке вооружений и в игре под названием «господство над миром». Именно в этот период, начиная с правления Хрущева и кончая вводом советских войск в Афганистан в 1979 году, в советской внешней политике появились элементы империализма, которых у нее не было в период правления Сталина (см.: [60] глава XXIV). А как мы видели на множестве исторических примеров, империализм во внешней политике является одним из важных признаков, по которым можно отличить власть олигархии от власти народа. 1

О том, что такой догмы еще не существовало у коммунистов в эпоху революции и гражданской войны, лучше всего свидетельствует введение НЭПа в 1921 году.

666 19.4. Классовая борьба в США, «охота на ведьм» и холодная война Теперь давайте перенесемся за океан и взглянем на то, как развивалась борьба американского народа с силами коррупции после того наступления на эти силы, которое в 1930-х годах предпринял Франклин Рузвельт (1933-1945 гг.). Выше говорилось, что с конца 1930-х годов в Конгрессе США сформировалась мощная оппозиция «новому курсу» Рузвельта, которая блокировала большинство его новых предложений и законопроектов и пыталась отменить те его законы, которые уже были ранее приняты. Поэтому, - пишет В.Лейхтенберг, - в последние годы администрации Рузвельта возникла патовая ситуация: ни Рузвельт не мог двигаться дальше в проведении своих реформ, ни у его противников не получалось перейти в контрнаступление ([232] pp.272, 274). Это объяснялось несколькими обстоятельствами. Во-первых, противодействием крупного бизнеса, подавляющая часть которого была настроена категорически против «нового курса». Во-вторых, тем фактом, что команда Рузвельта, по словам В.Лейхтенберга, «так и не смогла разработать адекватную идеологию реформ, которая смогла бы противостоять пропагандистам от [крупного] бизнеса» ([232] p.273). Наконец, в-третьих, пишет американский историк, Америка к концу 1930-х годов устала от социальных реформ ([232] p.274). Многие американцы уже решили для себя те проблемы (безработица, финансовое банкротство, нищета и т.д.), с которыми они столкнулись в первые годы Великой депрессии, и перестали поддерживать Рузвельта1. Поэтому возникла парадоксальная ситуация: чем больший результат от проведенных реформ начинал ощущаться в повседневной жизни, тем меньше было число сторонников реформ. По мере того, как страна преодолевала Великую депрессию, все меньше американцев видели необходимость продолжения «нового курса», все большее их число хотели возврата к прежней политике властей, основанной на господстве стихийных рыночных сил и минимальном участии государства в экономической жизни ([232] pp.273274). Таким образом, большинство американцев рассматривали президента как своего рода пожарника, который должен был затушить случайно возникший пожар и уйти восвояси, а вовсе не как реформатора, способного заложить новые принципы социальноэкономической жизни общества, способствующие долговременному процветанию и благоденствию страны. Поэтому после смерти Рузвельта в 1945 г. мы видим полный откат от политики его «нового курса» по всем основным направлениям. К сожалению, он не смог обеспечить себе единомышленника даже в лице своего вице-президента Трумэна, поэтому его «новый курс» был свернут уже во время президентства последнего. По данным экс-президента США Г.Гувера, в годы администрации Г.Трумэна (1945-1953 гг.) Конгресс США отменил 70 тысяч законов, распоряжений и президентских указов рузвельтовского периода ([41] с.428). Но это был только первый шаг в серии мероприятий американской олигархии, вернувшей себе бразды правления, утраченные в годы Великой депрессии. Следующим шагом была физическая расправа над прогрессивными силами в Соединенных Штатах. Для этого была использована созданная в 1946-1947 гг. доктрина о советской военной угрозе и об угрозе демократическим государствам Запада со стороны «мирового коммунизма». Фактически, как мы выяснили в начале главы, никакой сколько-нибудь реальной военной угрозы Западу со стороны СССР в 1946-1947 гг. не существовало, что подтверждают выводы самих американских политологов2. Мы выяснили также, что не существовало и «мирового коммунизма»: под это понятие на самом деле подпали 1

В качестве примера В. Лейхтенберг приводит американских ирландцев, которые сильнее всех поддерживали Рузвельта на выборах 1932 г. Но к началу 1940-х годов они сильно улучшили свое материальное положение и перестали его поддерживать. ([232] p.321) 2 См. в начале главы выводы Д.Блэкмера о политике СССР в 1945-1947 гг.

667 различные революционные движения в разных странах и регионах мира, очень редко между собой действительно как-то связанные: и национально-освободительные движения, и движения за демократизацию капитализма, и собственно движения за строительство социализма и коммунизма в некоторых отдельно взятых странах. Но все это для авторов новой американской доктрины не имело никакого значения. Американской правящей верхушке нужно было создать страшного врага, которым можно было бы пугать и американцев, и западноевропейцев. И такой враг был создан в лице СССР и «мирового коммунизма». А далее можно было использовать этот образ врага для расправы над прогрессивными и революционными движениями в США, Западной Европе и во всем мире. Потому что это и была основная цель, которую преследовала американская олигархия. Ведь, как мы видели выше, у так называемого «мирового коммунистического движения», представленного различными коммунистическими, социалистическими, рабочими партиями, партиями труда, национально-освободительными партиями и т.д., не было никакой общей идеологии. Единственное, что их все объединяло – ненависть к крупному капиталу и к господству иностранного капитала, то есть к мировой олигархии. Именно поэтому по всему миру после Второй мировой войны прокатилась волна передела собственности, национализаций, свержения колониальных администраций и изгнания иностранных компаний. Все это были чувствительные удары по мировой олигархии, и она нанесла ответный удар. Но, как и всегда, этот удар не наносился открыто, вещи не назывались своими именами, а лицемерно прикрывались маской борьбы с врагами отечества. Соответственно, во враги отечества, в «агенты Москвы» или «агенты мирового коммунизма», были записаны все, кто придерживался революционных или прогрессивных взглядов и был нежелательным элементом для американской правящей верхушки. Все это объясняет ту вакханалию расправ, которая началась в США после смерти Рузвельта и которая вошла в историю под названием «охота за ведьмами». По-другому объяснить ее невозможно, поскольку расправлялись не только с членами коммунистической партии, но и вообще со всеми, кто придерживался прогрессивных взглядов. Например, как указывает Э.Иванян, преследованиям в конце 1940-х годов подверглась даже вновь образованная Прогрессивная партия во главе с бывшим вицепрезидентом США Г.Уоллесом, выступавшая с программой демократических преобразований и демилитаризации американской экономики, в том числе уничтожения запасов атомных бомб, которых в то время еще не было ни у кого в мире, кроме США. Как пишет российский историк, «предвыборная кампания Прогрессивной партии проходила в чрезвычайно тяжелой обстановке. Дело доходило до убийства отдельных сторонников Уоллеса. Членов партии увольняли с работы, руководство крупных университетов страны лишало их возможности вести преподавательскую деятельность. В ведущих газетах Соединенных Штатов публиковали фамилии лиц и названия организаций, оказывавших финансовую поддержку партии и ее кандидатам» ([41] с.435). Преследованиям подверглись и бывшие члены команды Франклина Рузвельта, проводившие его «новый курс», некоторые были даже привлечены к суду как «агенты Кремля». В частности, даже такой член его команды, как Гарри Декстер Уайт, возглавлявший делегацию США на международной финансовой конференции в БреттонВудсе в 1944 г., был обвинен в коммунистических взглядах и в «тайном сотрудничестве с врагом», то есть с СССР. Это можно рассматривать как еще один парадокс, поскольку именно благодаря усилиям Г.Уайта на Бреттон-Вудской конференции была введена чрезвычайно выгодная для США и американского капитализма система, основанная на доминировании доллара в международных расчетах1. Таким образом, настоящие патриоты своей страны, вытащившие ее из Великой депрессии и добившиеся для нее

1

Уайту в Бреттон-Вудсе удалось сломить даже сопротивление известного английского экономиста Д.Кейнса, возглавлявшего делегацию Великобритании, который был против предоставления доллару исключительного статуса в международной финансовой системе.

668 исключительно благоприятного статуса в международных финансах, принесшего США огромные выгоды, были зачислены во «враги отечества».

Г.Уайт (слева) и Д.Кейнс на Бреттон-Вудской конференции в 1944 г. (www.nuip.net)

Во всех государственных органах США была начата тотальная проверка лояльности с целью выявить «врагов отечества» - лиц, симпатизирующих коммунистам или высказывающих «антиамериканские взгляды». К 1952 г. более 4 млн. государственных служащих и лиц, претендовавших на государственную службу, были проверены на благонадежность Федеральным бюро расследований США. Из этого числа в отношении 9 тысяч человек были выдвинуты обвинения в неблагонадежности или «сотрудничестве с врагом», а около 3 тысячи дел было передано в суд. Все это проводилось на фоне развернутой в прессе и на митингах антикоммунистической истерии и на фоне призывов покончить с «засильем коммунистов» в государственном аппарате США. Так, сенатор Д.Маккарти в 1950 г. неоднократно заявлял, что у него есть список сотрудников государственного аппарата, лояльных Советскому Союзу и являющихся «агентами Кремля» - правда, ни разу этот список так и не раскрыл [306]. Что касается членов коммунистической партии США, то им было официально запрещено занимать не только государственные, но и профсоюзные посты, им отказывалось в получении паспортов на выезд из страны. Репрессии коснулись и профсоюзного движения. Как пишет Э.Иванян, «антикоммунистическая истерия привела к исключению из АФТ-КПП (объединение профсоюзов США) 11 прогрессивных профсоюзов, объединявших около миллиона членов» ([41] с.441). В последующем, в конце 1960-х годов, многие положения этих репрессивных законов эпохи маккартизма и «охоты на ведьм» были признаны противоречащими конституции США. Но к тому времени от этих антиконституционных и антидемократических законов пострадало множество людей. Главный же результат, достигнутый в ходе репрессий, состоял в том, чтобы искоренить те прогрессивные идеи, которые родились в эпоху Рузвельта и которые угрожали власти американской олигархии. Доктрина о «мировой коммунистической угрозе» была использована США и для борьбы с силами прогресса во всем мире, а также для оказания политического и военного давления на другие страны. В 1949 г. для борьбы с этой «угрозой» было создано НАТО. До этого, в 1947-1948 гг. США на фоне начатой борьбы с коммунизмом спровоцировали внутриполитические кризисы во Франции и в Италии, с изгнанием коммунистических и социалистических партий из правительств этих стран ([169] pp.37-38, 508). В результате единый национальный фронт в этих странах, сформировавшийся в 1944-1945 гг. и выработавший общую программу реформ, был расколот, а коммунисты и отчасти социалисты были зачислены во «враги отечества». Как отмечал Д.Блэкмер, с тех пор на Западе утвердился взгляд, что эти и другие коммунистические партии Западной Европы руководствовались не потребностями своих народов, а интересами СССР ([169] p.7), то

669 есть были предателями своего народа. В действительности, как мы видели, именно благодаря этим партиям Западная Европа и совершила «послевоенное экономическое чудо» и рывок в развитии своей цивилизации. Но это обвинение в предательстве национальных интересов воздвигло между левыми и центристскими партиями непреодолимую стену, прочно разъединившую между собой эти массовые партии. В последующем именно Италия и Франция, где этот раскол между левыми партиями и центром был особенно силен, превратятся в политически нестабильные государства, что сильно ослабит их самостоятельность и превратит в послушных сателлитов США. Как видим, девиз «Разделяй и властвуй!» и здесь был применен с большим успехом. Под тем же предлогом – борьба с «мировой коммунистической угрозой» – наращивалась агрессия США и против стран третьего мира. В 1950 г. США вмешались в военный конфликт в Корее, который был по существу внутрикорейским делом. Американские войска выступили на стороне Южной Кореи против Северной Кореи, но тогда в конфликт на стороне последней вмешалась китайская армия. Получилось, что внутренние проблемы маленького разделенного народа переросли в войну между двумя крупными государствами – США и Китаем. Корейская «западня массового убийства», как называли в США эту войну, и вскрывшиеся факты коррупции в администрации президента Трумэна сильно сказались на популярности последнего среди американцев ([41] с.443). Но с приходом к власти президента Д.Эйзенхауэра (1953-1961 гг.) во внешней политике США мало что изменилось. Пропаганда доктрин о «советской военной угрозе» и о «мировой коммунистической угрозе» еще более усилилась. Внедрялся в массовое сознание также тезис о неизбежности атомной войны с СССР, возникший в конце правления Трумэна. Население США готовилось к будущей атомной войне и строило убежища, в которых предполагало пересидеть и атомную войну, и «ядерную зиму» после войны. Продолжилось создание военных блоков, направленных против СССР и «мирового коммунизма», но фактически служивших усилению влияния США в разных регионах мира. В 1951 г. был создан блок АНЗЮС с участием США, Австралии и Новой Зеландии, в 1954 г. - СЕАТО с участием США, Великобритании, Франции, Филиппин, Таиланда, Пакистана, Австралии и Новой Зеландии. СЕАТО был призван обеспечить американское влияние в Индокитае (Вьетнам, Лаос, Камбоджа), который только что освободился от французской колониальной зависимости и сразу же попал с сферу особых интересов США ([41] с.449). В 1955 г. был создан военный блок СЕНТО в составе Великобритании, Турции, Ирака (вышел в 1958), Ирана и Пакистана. Все это происходило на фоне беспрецедентного наращивания американцами ядерных и обычных вооружений. В конце своего президентского срока даже сам Эйзенхауэр испугался размаха гонки вооружений и в своем прощальном обращении к нации призвал американцев противостоять опасной тенденции к росту влияния и власти в стране военнопромышленного комплекса ([42] с.325). В действительности не выдуманная «советская военная угроза», а американская военная угроза стала реальностью для большинства стран мира, уже начиная со второй половины 1940-х годов. Да и самих своих целей в отношении СССР Соединенным Штатам скрыть не удалось, несмотря на гриф строгой секретности: эти цели хорошо иллюстрирует, например, секретная директива Совета национальной безопасности США, утвержденная американским правительством 18 августа 1948 г. В ней написано, что конечной целью в отношении Советского Союза является «война и свержение силой советской власти» (!), с последующим установлением там режима или режимов, зависимых от США и получающих от них военную поддержку ([81] с.158-163). Как пишет О.Платонов, «В 1945-1948 годах, когда наша страна еще не обладала атомным оружием, в США создаются десятки военных баз, на которых разместились тяжелые бомбардировщики Б-52, оснащенные атомными бомбами и способные достигать территории СССР. В те же годы по соглашению с британским правительством в Англии

670 размещаются 90 средних бомбардировщиков Б-29, часть из которых также несли атомные бомбы, предназначенные для бомбардировки СССР. К 1952 году обладателем атомного оружия стала и сама Англия, также направившая его против нашей страны» ([81] с.163). В эти же годы были разработаны первые планы атомной бомбардировки, вооруженного вторжения и военной оккупации СССР: Тоталити в 1945 г., Чариотир и Флитвуд в 1948 г., Дропшот в 1949 г. Согласно последнему, в течение трех месяцев американцы планировали сбросить 300 атомных бомб и 20 тыс. т обычных бомб и стереть с лица земли 100 крупнейших городов СССР. Начало военных действий назначалось на 1 января 1950 года ([81] с.164-165). Вполне возможно, что США действительно приступили бы к реализации этого плана, если бы у СССР в 1949 году не появилась своя атомная бомба. Но и ее появление не остановило агрессивных планов США в отношении России. Американцы начали активно размещать ядерные ракеты по периметру европейской территории СССР: в Англии, ФРГ, Италии, Турции. Гонка вооружений достигла небывалых размеров. К 1962 году у США было 300 межконтинентальных баллистических ракет (а у СССР – лишь 50), более 100 баллистических ракет на подводных лодках (у СССР - 5) и 600 тяжелых бомбардировщиков с ядерным оружием (у СССР – 190) ([81] с.180). По-прежнему многократно превосходя СССР по количеству ядерных вооружений, США не оставляли планов по ведению ядерной войны. Пентагон продолжал разрабатывать уточненные планы ядерной бомбардировки советской территории, и эти планы, не стесняясь, пропагандировала американская пресса. Как пишет О.Платонов, «В октябре 1951 года близкий к вашингтонским кругам американский журнал “Колиерс” посвятил целый номер будущей американской оккупации СССР. На обложке был изображен американский солдат со штыком в руках на фоне карты Советского Союза с надписью “Разгром и оккупация России в 1952-1960”… На следующей странице – красочная картина взрыва атомной бомбы в центре Москвы. Показаны разрушенный Кремль, руины храма Василия Блаженного, стертый с лица земли исторический центр русской столицы. С подробностями показаны высадка американского десанта, захват и массовые убийства плененных русских людей, освобождение уголовников и снабжение их оружием» ([81] с.167-168). Президент Д.Кеннеди (1961-1963 гг.), возможно, смог бы переломить тенденцию к росту агрессивности американского империализма, если бы не его убийство в 1963 г. О Кеннеди сложилось несколько мифов, которые имеют мало общего с действительностью. Так, почему-то многие полагают, что это он начал войну во Вьетнаме, что не соответствует действительности. В самом деле, он увеличил американский воинский контингент в Южном Вьетнаме сначала до 10, а затем до 18 тысяч человек. Но это ни о чем не говорит. Вьетнам был разделен на две части – Северный и Южный Вьетнам - по решению международной конференции в 1954 г. И увеличение американского воинского контингента на Юге могло способствовать сохранению статус-кво в регионе и предотвращению войны в той же мере, в какой оно могло способствовать последующему втягиванию в войну, если бы такое намерение возникло. Но Кеннеди не принимал решения о начале войны с Северным Вьетнамом, такое решение было принято президентом Л.Джонсоном в 1964 г., на нем полностью и лежит ответственность за это решение. Джонсон же и увеличил американский воинский контингент во Вьетнаме с 18 тысяч до почти 600 тысяч человек ([41] с.468, 486). В начале своего президентского срока Кеннеди во многом продолжал внешнюю политику своего преемника. Так, он продолжал пугать американцев советской военной угрозой и неизбежностью атомной войны с СССР. А в апреле 1961 г. он дал добро на проведение военной операции против Кубы. Однако уже здесь виден другой подход. В операции против Кубы не участвовала армия США, как это было в корейской войне при Трумэне, во вьетнамской войне при Джонсоне и во многих других случаях прямой американской агрессии. На Кубу в апреле 1961 г. высадились не американцы, а полторы тысячи специально обученных и вооруженных кубинских эмигрантов. Но операция

671 закончилась провалом: кубинская армия разгромила высадившийся десант, а часть захватила в плен. И Кеннеди после этого не предпринял военных действий против Кубы, хотя в его распоряжении была мощнейшая армия мира. Однако действительный поворот в отношении Кеннеди к проблемам внешней политики произошел после кубинского кризиса 1962 г. С этим кризисом связан еще один миф времен Кеннеди. Как известно, политический кризис, едва не приведший в 1962 г. к ядерной войне между США и СССР, начался с размещения советских ядерных ракет средней дальности на Кубе. На Западе в этом впоследствии усматривали однозначное подтверждение тезиса о советской военной угрозе и стремлении СССР развязать ядерную войну. Но при этом забывали и забывают, что до направления советских ракет на Кубу США разместили свои ракеты средней дальности в Турции, то есть буквально на границе СССР. Поэтому на самом деле действия Хрущева были всего лишь ответом на действия США. Заслугой Джона Кеннеди является то, что он не только смог правильно оценить возникшую опасность войны и договориться с Хрущевым об урегулировании кризиса, в том числе взяв на себя обязательства по выводу ракет из Турции и невмешательства в дела Кубы. Он начал пересматривать всю прежнюю политику военной конфронтации. В своей речи в июне 1963 г. в Американском университете в Вашингтоне он заявил, что ядерная война не имеет никакого смысла и в ней не будет победителей, и призвал к прекращению гонки вооружений. Он предложил пересмотреть отношение к Советскому Союзу и заявил, что прочный мир между двумя сверхдержавами возможен. Далее он сказал, что советский народ, как и американский, питает отвращение к войне, и сослался на те страшные потери и разрушения, которые пережил СССР в ходе Второй мировой войны ([42] с.335-338). Тем самым Кеннеди в этой речи впервые за два десятилетия подверг сомнению доктрину о советской военной угрозе и стремлении СССР к развязыванию войны. Кроме того, при Кеннеди была установлена прямая линия связи («горячая линия») между Москвой и Вашингтоном и были осуществлены первые шаги по ограничению гонки вооружений: подписан договор с СССР о запрещении испытаний ядерного оружия. Есть данные о том, что Кеннеди планировал в 1964-1965 гг. вывести американские войска из Южного Вьетнама ([81] с.287), убедившись, что ограниченный американский контингент не может предотвратить гражданскую войну на юге страны и спасти установившийся там диктаторский режим. Многие историки и политологи считали и считают, что именно при Кеннеди и закончилась холодная война между США и СССР, или, во всяком случае, закончился период наибольшей конфронтации между этими странами ([169] p.7; [306]).

Д.Кеннеди и Н.Хрущев (www.chayka.org) Как видим, внешняя политика президента в течение его пребывания на посту президента все более шла вразрез с его предшественниками и поэтому все менее должна

672 была устраивать американскую олигархию в лице крупных промышленников, финансистов и представителей военно-промышленного комплекса. Вряд ли им могли понравиться призывы и шаги Кеннеди по свертыванию гонки вооружений, приостановке прямых вооруженных агрессий США и тот факт, что им был поставлен под сомнение сам тезис о советской военной угрозе, который являлся обоснованием всей политики США, начиная с 1946 года. Не меньшее раздражение американской олигархии могли вызвать и действия президента по отношению к крупному бизнесу. Речь идет о попытке американских сталелитейных компаний в 1962 г. повысить цены на свою продукцию, пресеченной президентом. Э.Иванян пишет, что Кеннеди в результате этих действий утратил поддержку со стороны кругов большого бизнеса ([41] с.472). Но возможно, имело место даже нечто большее, чем утрата поддержки. Дело в том, что Джон Кеннеди в целях приостановки совсем небольшого, всего на 3,5%, повышения цен стальными монополиями, применил беспрецедентно жесткое давление на них, включая бойкот их продукции и прямое давление и угрозы в адрес компаний и их руководителей. Сами представители президентской администрации впоследствии говорили, что это была настоящая война президента с крупными компаниями ([99] с.4-5). А лидеры республиканского меньшинства в Конгрессе (представлявшие интересы крупного капитала) заявили, что такое использование огромных сил Федерального правительства против отдельных компаний «ставит под угрозу основные права американцев, выходит далеко за пределы законности и более свойственно полицейскому государству, чем правительству свободной страны» ([99] с.10). Кроме того, и Джон, и его брат сенатор Роберт Кеннеди, прибегли к риторике, которую большой бизнес слышал лишь во времена Франклина Рузвельта, и от которой уже успел отвыкнуть. Так, Джон заявил, что несколько корпораций-гигантов, повысив цены, «полностью пренебрегли своим долгом перед страной» и проявили безответственность. А Роберт, будучи министром юстиции в правительстве своего брата, заявил о возможности уголовного преследования в отношении руководства стальных компаний и о необходимости разукрупнения компании United States Steel, выступившей инициатором повышения цен ([99] с.6, 13). И хотя стальные корпорации быстро пошли на попятную, и конфликт был таким образом улажен, но в лице братьев Кеннеди перед ними и другими американскими монополиями замаячил призрак Рузвельта с его нападками на крупный бизнес и с его кампаниями по демонополизации и дроблению целых отраслей экономики. А в прессе появились карикатуры, показывающие, как Кеннеди, подобно Рузвельту, лихо расправляется с магнатами и крупными воротилами. Конечно, меры, предпринятые Кеннеди против стальных монополистов пока не шли ни в какое сравнение с тем, что предпринял Рузвельт. Но гнев, ярость и угрозы со стороны президента и его брата продемонстрировали, что они готовы начать по-настоящему серьезные и крутые меры. Австрийский историк Г.Райзеггер указывает на еще одну область противостояния Джона Кеннеди и американской олигархии. В июне 1963 г., за пять месяцев до своей гибели, он начал беспрецедентную реформу денежной системы США. До этого (и после этого) исключительные полномочия по выпуску денег в обращение были закреплены за Федеральной резервной системой (ФРС), в которую входили ряд так называемых федеральных резервных банков. Однако в отличие от большинства других стран, где центральные банки принадлежат государству, ФРС США принадлежит крупному американскому финансовому капиталу. В числе основных акционеров ФРС – Ротшильды, Рокфеллер, Голдман Закс, Лазар Бразерс и другие крупные финансовые и промышленные группы. Таким образом, функция выпуска долларов и получения прибыли от этой деятельности в действительности принадлежит не американскому государству, а американской финансовой олигархии, которая приватизировала этот самый прибыльный

673 вид деятельности, всегда исторически являвшийся прерогативой государства 1. Джон Кеннеди в последние месяцы своей жизни попытался изменить эту ситуацию. В соответствии с указом № 11110 от 4 июня 1963 г. казначейство США начало самостоятельно печатать и выпускать в обращение доллары под обеспечение серебра, хранящегося в его сейфах. Разумеется, при такой схеме денежной эмиссии ФРС и ее частные акционеры не получали никакого дохода, весь эмиссионный доход поступал в государственный бюджет, как это происходит в большинстве стран мира. Всего за пять месяцев по такой схеме было выпущено 4,3 млрд. долларов. После смерти Д.Кеннеди этот выпуск прекратился ([81] с.286, 91). Таким образом, в лице Джона Кеннеди и его брата консервативные круги США, большой бизнес и крупный финансовый капитал увидели своих врагов, людей, покусившихся на их прибыли и их синекуры. Они в них увидели людей, способных свернуть гонку вооружений, взять курс не на конфронтацию, а на сотрудничество во внешней политике, свернуть милитаризацию и рост военно-промышленного комплекса, ввести санкции и ограничения против крупных компаний, а то и вообще их ликвидировать, а также уничтожить «кормушки», которые крупный капитал себе устроил в финансовой сфере. Поэтому вряд ли убийство Джона Кеннеди в 1963 г. и Роберта Кеннеди в 1968 г. после его выдвижения на пост президента от демократической партии, были случайными. Мы видели выше, что покушения совершались на всех президентов США, ставших врагами олигархии: Э.Джексона, А.Линкольна, Ф.Рузвельта. И убийство братьев Кеннеди логично вписывается в этот ряд покушений на народных президентов. Да и сами подробности убийства Джона Кеннеди и того, что происходило после, когда в период расследования были убиты более 100 (!) свидетелей и людей, способных пролить свет на мотивы и заказчиков убийства Кеннеди (по данным журналистов, собиравших эти факты), а комиссия по его расследованию фактически бездействовала, свидетельствуют о том, что в нем были замешаны самые могущественные силы, более могущественные, чем американское государство. Середина 1960-х годов была водоразделом, отделяющим одну историческую эпоху от другой. Заканчивалась послевоенная весна человечества, эпоха освобождения от гнета и деспотии, эпоха бурного роста и творчества, но этой весне не суждено было перейти в лето, а суждено было перейти сразу в осень. И очень символично, что убийства Джона и Роберта Кеннеди, похоронившие надежды и многих американцев, и многих честных и порядочных людей во всем мире, произошли именно на стыке этих двух эпох.

Глава XX. Формирование современной мировой олигархии (конец 1960х годов – начало XXI века) 20.1. Социально-экономическое развитие стран Запада в последней трети XX века. Предыдущая глава закончилась утверждением о том, что в 1960-е годы произошла смена двух разных эпох. Вы, наверное, ждете объяснения этому утверждению, и оно очень скоро последует. Но прежде хочу обратить Ваше внимание на два явления, начавшиеся в последней трети XX века, которые с полным правом можно отнести к историческим загадкам. Речь идет, во-первых, о резком всплеске протестного и 1

Схема выпуска долларов выглядит следующим образом. ФРС приобретает облигации, выпущенные правительством США, и под них выпускает в обращение наличные доллары, которые представляют собой банкноты ФРС. Таким образом, получается, что за каждый доллар, выпущенный в обращение, американское государство платит проценты по своим облигациям частным банкам, контролируемым крупным финансовым капиталом. В этом – одна из причин безудержного роста государственного долга США в последние десятилетия.

674 революционного движения в Западной Европе и США в конце 1960-х – начале 1970-х годов, и, во-вторых, о стагфляции, крайне необычном явлении, поразившем все страны Запада в 1970-е годы, явлении, выразившемся в росте безработицы и в стагнации производства на фоне небывало высокой инфляции, откуда и возник термин «стагфляция» (стагнация + инфляция). Западные экономисты и политологи так и не пришли до сих пор к сколько-нибудь внятному объяснению этих двух явлений, поэтому они до сих пор остаются загадками экономической и социальной истории последней трети XX века. Наличие сразу двух загадок применительно к одному короткому периоду нашей недавней истории наводит на мысль, что что-то здесь неладно. Ведь мы с Вами уже убедились выше на многочисленных примерах, что многие существующие сегодня на Западе исторические загадки созданы искусственно. Большинство так называемых «загадок», которые были описаны в моей первой книге и в предшествующих главах настоящей книги, уже были в свое время объяснены кем-то из историков, и эти объяснения мною также приводились. Но они не понравились правящей верхушке Запада, и поэтому были отвергнуты подавляющим числом других историков и различных авторов, защищавших интересы этой верхушки. Причем отвергнуть-то их отвергли, но, как правило, взамен предложить ничего не могли, поскольку все другие объяснения не соответствовали имевшимся фактам. Поэтому во многих случаях стали искажаться сами факты или насаждаться мифы вопреки фактам (об этом см. главу XVIII, а также [59] главы IV и XIII). Когда я начинал работать над этой книгой, мне казалось (после написания первой книги трилогии), что мифотворчество на Западе развивалось в основном применительно к давней истории, но не к истории последнего столетия, о которой сохранилась масса всевозможных материалов, и скрыть какие-либо факты почти невозможно. Но когда я приступил к синтезу экономической, демографической и социальной истории XX века, я с удивлением обнаружил, что применительно к этому столетию западными историками, экономистами и средствами массовой информации создано даже больше мифов и «загадок», чем применительно к истории других отдельно взятых столетий. Самыми крупными из таких «загадок» первых двух третей XX века, о которых выше уже говорилось, являются: в области экономической истории - Великая депрессия 1929-1939 гг. и небывало бурный экономический рост стран Запада в 1940-е – 1960-е годы; в области социальной и политической истории - распространение по всему миру в 1920-е – 1930-е годы фашистских и диктаторских режимов, а в первые два десятилетия после Второй мировой войны – социализма и коммунизма. Все или почти все эти «загадки» были объяснены экономистами и историками. Так, экономисты А.Берле и Г.Минс, а также ряд других американских ученых в 1930-е годы нашли и обосновали основную причину Великой депрессии в США - монополизация экономики (см. главу XVII). А, например, современный экономический историк Х.Джеймс на основе всестороннего анализа нашел и обосновал ту же причину Великой депрессии (монополизация экономики) применительно к Германии ([225] p.328) (см. главу XVI). Но все их фундаментальные исследования были проигнорированы официальной западной историографией, которая по-прежнему утверждает: нам неизвестна причина, породившая Великую депрессию. А для того, чтобы запутать общественное мнение, разными авторами выдвигается множество каких-то случайных причин, которые не могут объяснить ни глубины, ни продолжительности Великой депрессии. Точно так же многие авторы писали и пишут, что именно кризис капитализма в эпоху Великой депрессии породил фашизм и диктатуры в Европе в период между двумя мировыми войнами. Однако официальная западная историография отвергает и это объяснение, но также не предлагает никакого другого. При этом все сводится к проблеме немецкого фашизма, вина за который возлагается частично на немцев и какие-то их особые «наклонности», а частично на Версальский договор 1919 года, то есть фактически на французов, которые навязали его Германии. Так не только искусственно создается

675 «загадка» возникновения фашизма и игнорируется здравый смысл (поскольку на самом деле фашизм установился не только в Германии, а во многих странах Европы и всего мира), но и насаждаются фобии между европейскими нациями. Такие же «загадки» и мифы мы видим применительно к послевоенному периоду. Хотя есть рациональное объяснение и небывалому росту популярности идей коммунизма и социализма после Второй мировой войны, и небывалому экономическому росту на Западе (см. предыдущую главу), но все эти объяснения априори отвергаются и вместо них насаждаются мифы. Так, распространение идей коммунизма и социализма после войны американская историография и пропаганда объясняет результатом деятельности СССР и стремлением последнего захватить власть над миром. Этот миф не только противоречит фактам отсутствия такой деятельности и такого стремления после войны (что признают и сами американские ученые – см. выше), но противоречит элементарному здравому смыслу. Как будто СССР, напрягавший все силы в войне с фашизмом, потерявший во время войны 1/4 своего населения и 2/3 своей промышленной базы, был в состоянии в то же самое время (к 1945 году) наводнить миллионами «агентов Кремля» всю Западную Европу, США и страны третьего мира, а также внедрить этих «агентов» в массовом количестве в правительства этих стран1. Но этот миф насаждает, помимо всего прочего, фобию и страхи на Западе и во всем мире по отношению к русским, что не только противоречит фактам, но и является вопиющей несправедливостью по отношению к народу, более всего пострадавшего в XX веке от военной агрессии самого Запада и менее самих западных наций заслужившего подозрения в попытке захватить весь мир. Итак, мы видим, что ключевые явления первых двух третей XX века: мировая депрессия и мировой подъем, мировой фашизм и мировой коммунизм, - сознательно превращены западной историографией и пропагандой либо в «загадки истории», либо стали объектами самого буйного мифотворчества. Поэтому когда мы видим еще две исторические загадки применительно к периоду конца 1960-х – конца 1970-х гг., мы должны самым серьезным образом их исследовать, так как вполне вероятно, что за ними также скрываются важные явления, которые от нас пытаются скрыть. Для начала нужно установить суть этих явлений. События конца 1960-х годов в Западной Европе в прессе и исторической литературе называют то «студенческими волнениями», то «социальными потрясениями», то «революцией», 1968 год называют «годом, который потряс мир» [62]. Но в целом речь идет о массовых протестах населения. Так, в 1968 г. по Франции, ФРГ и другим странам Европы прокатились многотысячные студенческие демонстрации, сопровождавшиеся стычками с полицией, имелось много раненых и даже убитых. Одновременно и во Франции, и в ФРГ, и в других странах прошли массовые демонстрации и забастовки рабочих, в которых приняли участие миллионы человек. И это после тех безмятежных 10-15 лет, которые предшествовали такому социальному взрыву. Как писал, например, о рабочем движении в ФРГ в 1983 г. лидер германской компартии Г.Мис, «”Дикие” сентябрьские забастовки 1969 г. положили конец “кладбищенской тишине” на фронте социальных столкновений, столь характерной для положения на предприятиях во второй половине 50-х – начале 60-х годов … в целом в 70-е годы забастовка вновь становится общеупотребительным средством борьбы рабочего класса» ([71] с.59).

1

Так, если допустить (согласно американской пропаганде), что 2 миллиона коммунистов в Италии в 1945 г. были «агентами Кремля», то Кремль должен был их каким-то образом предварительно завербовать, «промыть» им мозги и забросить обратно в Италию. Это было даже технически невозможно, поскольку СССР и Италию в 1941-1945 гг. разделяли две линии фронта и фашистская Германия с тотальным контролем со стороны гестапо, частично распространявшимся и на саму Италию. То же касается массового членства в коммунистических и социалистических партиях во Франции и в других странах Западной Европы в 1945-1946 гг.

676

Демонстрация в Париже в дни национальной забастовки 1968 г. (http://dic.academic.ru)

Кроме этих массовых, но умеренных по форме проявлений социального протеста, в это же время возникли и крайние его формы. Речь, в частности, идет о RAF (Фракция Красной армии) – террористической организации, возникшей в ФРГ в конце 1960-х гг. и организовавшей в течение последующих 10-15 лет взрывы на американских военных базах, в полицейских участках, издательствах правых газет и ряд убийств и похищений немецких чиновников, крупных промышленников и финансистов. К этому же периоду относится всплеск активности итальянских «красных бригад», занимавшихся по существу тем же самым, что и RAF. Самое интересное, что многие представители западноевропейской интеллектуальной элиты сочувствовали этим террористам, а, например, известные французские актеры Симона Синьорэ и Ив Монтан даже им помогали. По оценкам Алленсбахского института социальных исследований, до 30% немецкой молодежи и интеллектуалов в конце 1960-х – начале 1970-х годов выражали поддержку деятельности RAF, каждый десятый был готов предоставить членам RAF ночлег ([123]16/2007, с.87). И этот возникший неизвестно откуда общеевропейский терроризм и взрыв социальных протестов не утихал, по крайней мере, в течение последующего десятилетия. Похожее явление мы наблюдаем в этот период и в США, где с конца 1960-х годов и в течение 1970-х годов мы видим и взрыв забастовочного движения, и антивоенные демонстрации, и демонстрации против экономической политики правительства, и массовые движения за равноправие отдельных слоев населения, и прочие виды массовых протестных движений. Именно в этот период возникло и такое характерное для современной Америки явление, как массовые расстрелы, предпринимаемые, как правило, убийцей-одиночкой. По данным исследователя П.Турчина, в период 1967-1975 гг. число таких случаев в США выросло в 4-5 раз по сравнению с 1947-1962 гг. ([123] 42/2008, с.82) Таким образом, именно в конце 1960-х годов из случайного события массовые расстрелы превратились в социальное явление. Как уже было сказано, описанный выше феномен можно считать одной из исторических загадок XX века, которому на сегодняшний день нет вразумительного объяснения со стороны официальной западной историографии. Имеется много статей и книг, рассказывающих о конкретных течениях, группах и отдельных лицах, составлявших этот мощный поток социальных протестных движений на Западе, но нет его целостного объяснения. Между тем, рассмотрение отдельных деревьев в лесу не дает нам никакого представления о всем лесе, поскольку конкретные лозунги и формы выступлений тех или иных групп и движений были самыми разными. Единственная закономерность, которая бросается в глаза – очень большое участие в протестных движениях интеллектуальной элиты, включая студенческую молодежь, непропорционально большое по сравнению с удельным весом этой элиты в численности населения. Вместе с тем, какими бы ни были

677 мотивы, толкнувшие интеллектуальную элиту, а также отдельные группы студентов, творческой интеллигенции, рабочих, террористов, негров, женщин и т.д. на социальный протест, совершенно очевидно, что такой мощный и массовый подъем этого протеста одновременно во всех странах Запада мог быть вызван только какой-то общей фундаментальной причиной.

Стихийный уличный митинг в Париже в 1968 г. (www.socialism.ru)

Как мы убедились в предыдущих главах, почти всегда в истории массовые социальные протесты были так или иначе связаны с экономическими причинами. Если мы взглянем на то, что происходило в экономике Запада в этот период, то увидим, что эпоха быстрого и почти бескризисного роста как раз в конце 1960-х годов закончилась, и началась эпоха кризисов, безработицы и высокой инфляции. Уже в течение 1967-1970 гг. на фоне замедления экономического роста в ряде стран Запада выросла и безработица, и инфляция. Так, экономику Западной Германии в 1967 г. впервые за послевоенный период поразил экономический кризис, и безработица, составлявшая до этого 0,5-0,7%, выросла до приблизительно 2%. В США безработица к 1969 г. выросла до 3%, а к концу 1970 г. достигла рекордного за послевоенный период уровня 6%; ежегодная инфляция в стране в течение 1950-х и первой половины 1960-х годов составляла 1-1,5%, а в 1969-1970 гг. достигла 5,5% ([64] с.82; [41] с.498; [222]). В 1970-е годы положение продолжало ухудшаться. Если в среднем за 1960-1970 гг. уровень безработицы во Франции, ФРГ и Великобритании составлял 1,4%, 0,8% и 1,6%, то к 1976 г. он достиг в этих странах соответственно 4,4%, 3,7% и 5,6%, а в США составил 7,6% ([195] p.479; [299] p.79). Ежегодная инфляция в странах Запада в течение 1950-х и первой половины 1960-х годов составляла от 1 до 3%, а в 1970-е годы выросла многократно. В 1974-75 гг. она достигла: во Франции – 12-14%, в ФРГ – 6-7%, в США – 9-11% и в Великобритании – 16-24%. Рост темпов инфляции не мог быть результатом повышения мировых цен на нефть в 1973 г., как утверждали некоторые экономисты. Значительное повышение темпов инфляции началось уже в конце 1960-х годов и продолжалось до начала 1980-х гг. В связи с этим во всех странах Запада резко ускорилось обесценение денег. Так, в период с 1949 г. по 1965 г. розничные цены в США выросли всего лишь на 29%, а с 1965 г. по 1982 г. – на 100% [222]. Таким образом, американский доллар за указанный период обесценился в 2 раза; другие же валюты, такие как итальянская лира и английский фунт, за это время обесценились в несколько раз. Рост инфляции и безработицы в западных странах, наверное, может служить достаточным объяснением того взрыва социальной нестабильности, который начался с конца 1960-х годов. Однако описанные экономические тенденции сами по себе являются еще одной загадкой, теперь уже в области экономической истории. И, пожалуй, было бы

678 неверно и даже смешно объяснять одну историческую загадку (в области социальной истории) другой загадкой – в области экономической истории, не дав объяснения этой загадке. Действительно, западная экономическая наука до сих пор так и не дала ответа на то, что же явилось причиной неожиданного роста инфляции и безработицы (стагфляции) в указанный период. Я в свое время начинал карьеру ученого-экономиста как раз с изучения проблемы стагфляции 1970-х годов в западных странах, поэтому хорошо помню бесконечные рассуждения западных авторов об этой проблеме, но не помню ни одной работы, которая бы действительно разгадала эту экономическую загадку. Все выдвигавшиеся гипотезы о причинах инфляции делились на две группы – одна группа, называвшая себя монетаристами, утверждала, что во всем виновата политика государств, выпустивших в обращение слишком много денег, другая группа утверждала, что рост инфляции – следствие ценового монополистического сговора. Основная проблема и с той, и с другой гипотезой состояла в том, что ими можно было объяснить рост инфляции в одной стране, но никак не одновременно в 20 странах Запада, где было 20 правительств, проводивших в то время самостоятельную денежную политику и 20 национальных экономик, в то время еще мало между собой связанных. Поэтому ни та, ни другая гипотеза не могли и не могут объяснить, почему во всех странах Запада в указанный период произошел рост инфляции, да еще одновременно с ростом безработицы. Есть лишь одна причина, которая могла вызвать и указанные явления в экономике, и, как результат, описанные выше социальные движения и протесты в странах Запада. Эта причина – начавшаяся в 1960-е годы глобализация. Как говорилось выше, предыдущая эпоха глобализации закончилась в 1929-1931 гг., когда под влиянием Великой депрессии все страны Запада ввели высокие таможенные пошлины. Например, в США и Великобритании по многим видам импорта они были повышены до уровня 50-60% от стоимости товара ([153] pp.141, 145; [158] pp.41-42). После Второй мировой войны высокий уровень тарифов сохранился. Так, в 1944-1946 гг. значительная часть импорта США облагалась по средней ставке 28% ([153] p.141). Западная Европа проводила еще более жесткую протекционистскую политику: здесь кроме высоких импортных пошлин значительная часть иностранных товаров вообще была запрещена к ввозу или их ввоз в страну строго квотировался. Но уже сразу после окончания войны США начали призывать западноевропейские страны к либерализации внешней торговли. Повторилась ситуация середины XIX века, когда Великобритания вела «крестовый поход» за свободную торговлю, а остальная Европа и США долго сопротивлялись британскому давлению. После Второй мировой войны Западная Европа сопротивлялась не так долго, не более 15-20 лет. И даже в течение этого периода она была вынуждена постепенно свертывать свою протекционистскую политику. Особенно это касалось ФРГ, которая находилась в сильной политической зависимости от США. Так, количественные ограничения в 1949-1950 гг. применялись в отношении 50% всего западногерманского импорта, а к 1958 г. эта доля сократилась до 5% ([297] pp.71-72). Однако уровень импортных пошлин в странах Западной Европы вплоть до середины 1960-х годов оставался высоким. Поэтому США, имевшие в то время самую сильную и развитую промышленность в мире, видели в них препятствие увеличению своего экспорта в Западную Европу и настаивали на их снижении, используя различные политические и экономические методы давления. Наконец, в ходе так называемого Кеннеди-раунда 1964-1967 гг., серии международных конференций и переговоров между западными странами (заложившей основу нынешней системе ВТО), США удалось добиться от Западной Европы либерализации их внешней торговли ([195] p.524). Но и самим Соединенным Штатам пришлось отказаться от протекционизма – средний уровень американских импортных пошлин к 1968-1972 гг. был снижен до всего лишь 6,5%, а по наиболее защищенным товарам - до 10% ([153] p.141). Таким образом, мы можем установить довольно точную дату начала нынешней глобализации. Это последние годы Кеннеди-раунда, когда страны Запада по итогам

679 первых договоренностей начали снижать пошлины и устранять ограничения в торговле, а также первые годы после окончания Кеннеди-раунда, когда эти меры были полностью реализованы. Иными словами – это 1966-1969 годы. Как видим, это именно те годы, когда во всех странах Запада одновременно начался рост инфляции и безработицы, а в ряде стран произошли первые экономические кризисы после долгого бескризисного развития. В эти же годы мы видим и взрыв социальных протестов среди самых разных слоев населения и в самых разных формах – от забастовок и демонстраций до терроризма. Разумеется, это не может являться простым совпадением. Во все исторические эпохи глобализация (интенсивная внешняя торговля) всегда приводила к одним и тем же последствиям, что было уже подробно исследовано и описано в предыдущих главах и в первой книге трилогии. Так, одним из первых проявлений глобализации всегда была глобальная инфляция, которая ранее выражалась в резком и значительном обесценении золота и серебра. Данный феномен имел место, например, в восточном Средиземноморье в эпоху эллинистической глобализации (VI-IV вв. до н.э.), в западном Средиземноморье в эпоху римской глобализации (II-I вв. до н.э.). Такой же феномен имел место в эпоху русско-византийской глобализации (X-XI вв.) и в эпоху западноевропейской глобализации (XII-XVII вв.) - подробнее см.: [59] комментарии к главе VIII1. Как можно объяснить данное явление? Английский экономический историк И.Бреннер, анализировавший его на примере обесценения золота и серебра в Англии в XVI в., пришел к выводу о том, что его причиной стало развитие промышленности, рост торговли и резкое увеличение спекулятивной деятельности в области земельной собственности и финансов ([139], pp.238-239). Возможно, это не совсем верное или неполное объяснение, но я не хочу сейчас вдаваться в сугубо научные экономические споры. Для нас сейчас важнее сам факт – глобализация во все исторические эпохи на своем первом этапе приводила к глобальной инфляции и всеобщему обесценению денег, такие же последствия мы видим и в период конца 1960-х – начала 1980-х годов. Что касается безработицы, то выше уже приводилось множество фактов, подтверждающих, что глобализация ее усиливает, и что она снижает экономический рост. Такие же тенденции мы видим и в рассматриваемый период, из чего можно заключить, что ни переход человечества к индустриальной эпохе, ни технологическая революция середины XX века не изменили сущности глобализации. Поскольку об этом явлении выше было сказано уже очень много, не будем еще раз останавливаться на подробном описании его сущности2. Повторю лишь тот вывод, который ранее уже был сделан на базе анализа целого ряда исторических примеров. Он состоит в том, что глобализация способствует развитию торговли и спекуляции в самых ее разнообразных формах и ведет к снижению стимулов для производства, которое все более хиреет в силу ряда причин, важнейшей из которых является постоянная экономическая нестабильность. В отличие от производства, которое постепенно умирает, в области торговли и спекуляции глобализация создает невиданные ранее возможности для стремительного обогащения. И это является прекрасной питательной средой для быстрого роста и укрепления класса олигархии, для быстрой монополизации экономики и для обнищания основной массы населения. Начало указанных тенденций мы видим уже в рассматриваемый период. Например, как указывал в 1983 г. Г.Мис, доля реальной заработной платы рабочих и служащих в общем доходе населения ФРГ за 1970-1979 гг. снизилась с 36,5 до 32,6%, соответственно выросла доля других доходов: прибылей, процентов, ренты и т.д., которые марксисты назвали бы «нетрудовыми доходами». И в этот же период резко увеличилось число слияний и поглощений. Так, если в 1959-1968 гг. в Западной Германии 1

Причем, обесценение золота и серебра было весьма значительным. За несколько столетий западноевропейской глобализации XII-XVII вв. серебро обесценилось в 8-10 раз, примерно таким же был размер обесценения серебра и золота в эпоху античной глобализации. 2 Хотя далее нам придется остановиться на некоторых особенностях современной глобализации.

680 ежегодно происходило в среднем 39 слияний и поглощений, то в 1969-1979 гг. этот показатель вырос почти в 10 раз – до 354 ([71] с.49). Как видим, компании на Западе перестали заниматься столь же активно, как ранее, производственными инвестициями и развитием производства, о чем свидетельствуют начавшиеся экономические кризисы и спады производства (1967-1969 гг., 1974-1975 гг., 1980-1982 гг.), зато они на порядок увеличили свою активность в области слияний и поглощений и занялись созданием промышленно-финансовых групп. То есть повторилась ситуация конца XIX – начала XX вв. (начало эпохи концернов и трестов), приведшая в конечном счете к Великой депрессии. Указанные тенденции продолжались и в дальнейшем, по мере того, как процесс глобализации становился все более мощным и начинал охватывать все новые и новые страны. Согласно данным, приводимым экономическим обозревателем газеты Financial Times М.Вулфом, в 1995 г. в мире было осуществлено 9251 слияний и поглощений и их объем составил 850 млрд. долл., а спустя 11 лет, в 2006 году, число таких сделок составило уже 33 141 и их объем – 3,9 триллиона долларов ([1] 26.06.07, А4). Таким образом, слияния и поглощения за это время увеличились почти в 5 раз, в то время как объем инвестиций во всем мире за это время вырос в текущих ценах менее чем в 2 раза - а в постоянных ценах почти не вырос совсем ([317] p.10). И при таких темпах уже в самом ближайшем будущем объем слияний и поглощений в мире догонит и обгонит совокупный объем мировых инвестиций. Эти цифры демонстрируют, с какой ужасающей быстротой во всем мире идет процесс монополизации, и на что тратятся основные усилия компаний и всего общества – вовсе не на то, чтобы развивать производство, делать научные исследования и внедрять новые открытия, строить новые предприятия и жилье, развивать экономическую и социальную инфраструктуру и т.д. - а на то, чтобы скупать другие компании и укрупняться, монополизировать местные или глобальные рынки и чтобы заработать себе на хлеб с маслом, задушив конкуренцию и перекрыв всем остальным возможность нормально жить и работать. Что касается финансовых спекуляций, то их размах уже давно вышел за всякие рамки экономической целесообразности. Как пишет американский профессор Д.Харви, «С начала 1980-х в корпоративных отчетах потери производственных подразделений корпораций все чаще компенсировались прибылями от финансовых операций (в области страхования, предоставления кредитов и даже спекуляций на высоконеустойчивых, или волатильных, рынках иностранной валюты и фьючерсов). В результате слияний компаний, оперирующих в разных секторах экономики, новообразованные конгломераты занимались и производством, и торговлей, и недвижимостью, и финансовыми операциями. Когда компания US Steel сменила название на USX (купив долю в страховом бизнесе), председатель совета директоров Джеймс Родерик, отвечая на вопрос, что обозначает Х в новом названии, ответил: “Х означает деньги”» ([116], с.48). Так крупная производственная компания США сменила род деятельности и отказалась от всякой производственной стратегии, приняв другую стратегию: делай деньги на чем только можно1. И это является общей тенденцией всего периода конца XX – начала XXI вв. Как пишет далее Д.Харви, «Спекулятивные операции позволяли заработать сверхприбыли за короткий период (как это сделали Уоррен Баффет и Джордж Сорос)… Новые рыночные отношения открывали новые возможности дешево купить и дорого перепродать, а то и установить контроль над отдельной нишей рынка, чтобы состояние можно было приумножать, двигаясь по горизонтали (как Руперт Мердок, создавший глобальную медиаимперию), объединяя многочисленные независимые бизнесы… В США семья Уолтон достигла невероятного богатства, когда Wal-Mart занял лидирующую позицию в

1

US Steel Corp. изменила свое название на USX Corp. в 1986 г. после того как в нее влились несколько других компаний с самыми разными видами деятельности – от добычи нефти до страхового бизнеса и операций с недвижимостью, а доля металлургического бизнеса сократилась до 30%.

681 розничной торговле Америки, значительно расширяя ассортимент за счет произведенных в Китае товаров и распространяя бизнес за пределы США» ([116] с.49-50). Как видим, все эти примеры создания огромных состояний и конгломератов, приводимые американским профессором, относятся к непроизводственной сфере: сфере финансов, торговли и средств массовой информации. Эти примеры можно продолжать до бесконечности, приводя все новые и новые названия и фамилии, и все они будут свидетельствовать о доминировании финансово-спекулятивной сферы над сферой производства. Об этом же свидетельствуют и имеющиеся экономические показатели. Так, совокупный объем финансовых операций в мире с 1983 г. по 2001 г. вырос почти в 60 раз, в то время как объемы мирового ВВП за тот же период выросли лишь примерно в 2 раза. Общий объем финансовых операций в 2001 г., по данным Д.Харви, составил около 40 триллионов долларов, из этой суммы, по оценкам, лишь 0,8 триллиона долл. (2%) были необходимы для поддержания торговли и инвестиций, остальные 98% финансовых операций представляли собой чисто спекулятивные сделки ([116] с.215). По оценке Г.Райзеггера, ВВП США в начале 2000-х годов составлял лишь 0,5% от объема финансовых и валютных операций на американских финансовых рынках, да и сам ВВП США, по его словам, «лишь менее чем на треть состоит из готовой продукции, а более 2/3 приходится на услуги, часто в сфере виртуальной экономики» ([81] с.452). Таким образом, мировая экономика оказалась во власти спекулятивного финансового капитала, объемы и сила которого огромны по сравнению с капиталом, сосредоточенном в реальном секторе. Д.Харви на основе проведенного им анализа фактов и мнений ряда авторов пришел к выводу, что речь идет не только о доминировании финансово-спекулятивного капитала в мировой экономике; он также заключил, что с конца XX века финансовый капитал установил в странах Запада контроль над государственным аппаратом и даже над повседневной жизнью людей ([116] с.48). Налицо такой же феномен, какой мы видели в другие эпохи глобализации, когда власть над обществом захватывала торгово-финансовая олигархия, которая вершила судьбами экономики страны и миллионов ее жителей. Можно вспомнить, например, предыдущую эпоху глобализации, когда финансисты и банкиры в США накануне и в первые годы Великой депрессии 1929-1939 гг. разорили десятки миллионов простых американцев, доверивших свои сбережения банкам и инвестиционным фондам; можно вспомнить, как немцы в Германии накануне прихода Гитлера к власти собирались вешать банкиров на фонарных столбах, как Рузвельт обещал выгнать менял из храма, и другие приводившиеся выше факты. Но только теперь речь идет о более глобальном феномене, чем в 1920-х годах, о феномене, далеко выходящем за рамки США, Германии или даже всех стран Запада, вместе взятых. Речь идет о мировой олигархии. 20.2. Современная мировая олигархия, ее структура и организация Выше уже рассматривались примеры мировой олигархии, то есть олигархии, стремящейся к установлению мирового господства. В современном мире мы видим такой же феномен, и к похожим выводам пришел целый ряд авторов. Например, американский социолог Р.Лахманн утверждает, что в последние три десятилетия, то есть начиная где-то со второй половины 1970-х годов, правительство США и крупнейшие американские корпорации оказались под контролем олигархии ([123] 8/2007, с. 58). Он приводит факты, свидетельствующие о небывалом росте концентрации богатства в руках немногих людей, которые контролируют и экономику, и политику страны. Так, доходы 0,1% самой богатой части населения США с 1950 г. по 1978 г. оставались стабильными и составляли 2% общего национального дохода, а к 1998 году этот показатель достиг 6% и продолжает расти. В 1992 г. топ-менеджерам корпораций принадлежало 2% их акций, а в 2002 г. – уже 12%. Таким образом, если раньше во главе корпораций стояли наемные менеджеры, руководившие ими в интересах широкого круга акционеров, то теперь многие корпорации

682 возглавляются магнатами. В результате, утверждает американский социолог, государство в США также оказалось под контролем олигархии и оказалось в положении, похожем на то, в котором были Испания, Франция и Голландия в период их деградации в XVII-XVIII вв. ([123] 8/2007, с. 58) К похожему выводу пришел и Д.Харви, который обращает внимание на беспрецедентный рост концентрации богатства не только в США, но и во всем мире. Так, совокупная величина состояния 358 самых богатых людей мира в 1996 г. равнялась величине совокупного дохода 2,3 миллиардов человек, составлявших беднейшую часть населения. При этом активы трех крупнейших миллиардеров превышали совокупный ВВП наименее развитых стран, население которых составляло 600 миллионов человек ([116] с.50). По его мнению, достижение такой невероятной концентрации богатства и власти в руках небольшой группы людей, которых он называет «правящим классом», и являлось целью неолиберальной политики государств Запада, проводившейся в последние десятилетия ([116] с.155, 159). Г.Райзеггер пишет, что правительство США действует не в интересах своего народа, а в интересах «мировой закулисы», и стремится всеми имеющимися средствами: экономическими, политическими и военными, - обеспечить ее господство над народами мира. Он называет США «главным военным преступником» и полагает, что именно они «представляют собой главную угрозу существованию всего человечества». «Америка, пишет австрийский ученый, - превратилась в гигантский фантом, нависший над всем миром, глобальную экономическую пирамиду, готовую рухнуть в любой момент» ([81] с.510, 514). Как видим, несмотря на все большее ужесточение контроля за средствами массовой информации и общественными науками на Западе со стороны правящей верхушки и преследования ею инакомыслящих, о чем далее еще будет сказано, сегодня там появляется все больше диссидентов, которые не только приходят к одинаковым выводам, но и осмеливаются их высказывать в книгах, публикациях и выступлениях. Суть выводов всех троих ученых сводится к одному – Америкой и всем Западом правит олигархия, и этот правящий класс стремится к установлению господства над всем остальным миром. Об этом же пишет и О.Платонов: см. помимо указанной книги [81] также его книгу [88]. Какова же структура современной мировой олигархии? Если внимательно разобраться, то мы увидим в ней много общего со структурой той олигархии, которая рвалась к мировому господству в эпоху контрреформации в XVI-XVII вв. и в эпоху расцвета британского и французского колониального владычества в XIX в. Таблица. Структура мировой олигархии и ее аппарат XXI век 1. Финансово-торговая олигархия 2. Военная олигархия и ее армия 3. Олигархия реального сектора экономики 4. Государства под

Финансовые и торговые магнаты, банки, финансовые учреждения, крупные торговые сети Военно-промышленный комплекс, военные базы США, частные наемные армии Транснациональные корпорации

США, Великобритания и их вассалы

XVI-XVII века

XIX век

Торгово-финансовые кланы (Фуггеры)

Торгово-финансовые кланы (Ротшильды)

Военные магнаты (Валленштейн), армии наемников - кондотьеров

Колониальные диктаторы (Сесил Родес), колониальные войска

Крупные аристократылатифундисты (испанские гранды, баварские и австрийские герцоги и т.д.) Империя Габсбургов, государства

Плантаторырабовладельцы в британских и французских колониях Великобритания, британские и

683 контролем мировой олигархии 5. Органы пропаганды

6. Секретная служба, репрессивные органы

Частные медиа-империи, государственные СМИ, частные фонды, институты, аналитические центры, индустрия развлечений ЦРУ и МИ-6, ФБР, сеть частных тюрем по всему миру

католической лиги, испанские колонии

французские колонии и экономические колонии

Католическая церковь

Либеральная пресса, свободные экономические общества

Орден иезуитов, инквизиция

Колониальные тюрьмы и полиция

Полагаю, что представленная таблица говорит сама за себя, поэтому ограничусь лишь некоторыми комментариями и фактами, иллюстрирующими таблицу. Вот некоторые факты, свидетельствующие о военной мощи современной мировой олигархии: 1. Военный бюджет США в начале XXI века приблизительно равнялся военным бюджетам всех государств мира (!), вместе взятых. 2. В конце XX столетия под эгидой Пентагона была создана частная наемная армия, которая и вела затем значительную часть боевых операций в Ираке, Афганистане и других горячих точках, а также карательных операций против местного населения (подробнее см. ниже). Последнее можно считать беспрецедентным событием для современной истории, поскольку даже в гитлеровской Германии вся армия находилась под строгим контролем со стороны государства, а колониальный диктатор Сесил Родес для покорения Африки в конце XIX века использовал регулярную британскую армию. Сегодня же мы видим возврат к армиям кондотьеров, которые разоряли Европу во время Тридцатилетней войны в XVII веке и не подчинялись ни одному правительству, а слушались только своих вождей - военных магнатов типа Валленштейна. При этом надо учесть, что на содержание таких наемных армий США уже тратит значительную часть своего военного бюджета, и их численность может быть многократно увеличена с учетом финансовых возможностей современной мировой олигархии. Применение таких частных наемных армий может в будущем ввергнуть целые регионы мира в хаос и анархию, и этот процесс уже начался. Наряду с военной олигархией и финансово-торговой олигархией, о которой выше было сказано, важную роль в структуре мировой олигархии играют и транснациональные корпорации (ТНК), бóльшая часть которых имеет американское происхождение. Объемы продаж этих корпораций в 2007 г. достигли 31 трлн. долл., что более чем в 2 раза превышает ВВП США и в полтора раза превышает ВВП всех развивающихся стран мира, вместе взятых, включая страны БРИК (Бразилия, Россия, Индия, Китай). В то время как темпы экономического роста в мире в 1990-е и в начале 2000-х годов снизились до всего лишь 1% в год, объемы продаж ТНК продолжали расти беспрецедентными темпами примерно на 20% в год ([317] p.xvi; [116] с.206). Роль транснациональных корпораций в современном мире схожа с ролью финансовой олигархии: та грабит весь мир с использованием нечестных правил игры, установленных в денежно-финансовой сфере, а ТНК делают то же самое с использованием нечестных правил игры, установленных в области производства и торговли (монополизм и правила ВТО), а также в области эксплуатации сырьевых ресурсов. Но все эти правила современного мирового устройства опираются на военную силу США и их военно-промышленный комплекс (ВПК), поэтому все три составные части мировой олигархии взаимосвязаны, и каждая выполняет свою важную функцию. Если сложить денежные средства, имеющиеся в распоряжении ТНК, финансово-торговой олигархии, нескольких сотен богатейших людей планеты (см. выше) с военным бюджетом самих США, то эта сумма значительно превысит бюджеты всех

684 государств мира. Поэтому финансовые ресурсы мировой олигархии во много раз превосходят финансовые ресурсы любой группы государств, которая вздумала бы ей противостоять. Этот факт имеет большое значение, поскольку, например, в XVI-XVII веках именно истощение финансовых ресурсов дважды заставляло мировую олигархию того времени признать свое поражение и отказаться от продолжения борьбы за мировое господство (см. главу XI). Современной мировой олигархии пока это не грозит, даже после финансового кризиса 2008 года. Огромны также возможности современной мировой олигархии в области пропаганды, а также в области применения секретных служб и репрессивных органов, о чем будет сказано ниже. В этом – также большое преимущество нынешней мировой олигархии по сравнению с ее историческими предшественниками. Глядя на приведенную таблицу, можно заключить, что именно слабые ресурсы в области пропаганды, секретных служб и репрессивных органов (особенно в Европе), а также недостаточная экономическая мощь самой Великобритании, могли способствовать столь быстрому краху британского проекта завоевания мира в XIX веке. Современный американский проект завоевания мира подкреплен всеми необходимыми для этого атрибутами, включая и экономическую мощь США, поэтому вряд ли стоит надеяться на то, что США столь же легко, как Великобритания сто лет назад, откажется от этого проекта. Хотелось бы еще раз подчеркнуть, что проекты установления мирового господства со стороны мировой олигархии не имеют ничего общего с теорией заговоров. Как писал Х.Кастильон в своей книге «История заговоров», очень богатым и могущественным людям вовсе не нужен заговор, для того чтобы становиться еще богаче и могущественней ([49] с.277, 290). Мировая олигархия сегодня, как и раньше, вовсе не скрывает своих целей и своей программы, как это обычно делают заговорщики, наоборот, она их широко объявляет и показывает, какими способами она их будет достигать, для того чтобы парализовать волю своих будущих жертв и их желание сопротивляться. Один из вариантов этой программы был изложен, например, в книге крупного американского идеолога З.Бжезинского «Америка – единственная мировая держава». В ней без всякого стремления к политкорректности описывается нынешнее положение вещей в мире и изложена программа на будущее. Бжезинский констатирует, что большинство стран мира являются «американскими вассалами и платящими дань государствами». При этом и Западную Европу, и Японию он называет «протекторатами США». Элементами американской гегемонии он считает современные мировые экономические институты, в первую очередь МВФ и Всемирный банк. Все это он называет новым мировым порядком. А в качестве программы он излагает предстоящую борьбу за господство США на евразийском континенте, на котором еще не достигнута полная гегемония США, и который станет главной ареной действий для американской сверхдержавы ([81] с.311, 314, 355, 357). Соответственно, как указывает Бжезинский, борьбу США планируют вести с теми странами, которые противятся американской гегемонии – в частности, с Россией, Китаем, Индией и Ираном. Аналогичные планы США по установлению мирового господства изложены в целом ряде других документов, в том числе носящих характер официальной доктрины. Как пишет итальянский политик и публицист Джульетто Кьеза, «Соединенные Штаты продолжают реализацию своих амбиций по нарастающей и вовсе не делают тайны из своего намерения обрести в XXI веке “абсолютное господство” на всем земном шаре. Иными словами – преисполнены решимости добиваться неоспоримого превосходства над остальными державами современности. Над Китаем, Индией и Россией, а также Европой. Достаточно почитать такие основополагающие документы как “Проект нового американского столетия” (PNAC, 1998) и “Новую доктрину американской национальной безопасности” (2000), чтобы оценить всю амбициозность этого плана. Он претворяется в жизнь с полной уверенностью в правоте своего дела такими американскими революционерами, как Дик Чейни, Пол Вулфовиц, Дональд Рамсфельд, Джон Болтон и

685 др.» ([63] с. 137). Ниже будут приведены и другие примеры того, как цель достижения мирового господства достаточно открыто излагается видными американскими идеологами и политическими деятелями. Разумеется, современная мировая олигархия, как и любая другая олигархия ранее в истории, вынуждена скрывать многие свои тайны от широкой публики. Это касается, например, того, кто в действительности управляет государством в США и в чьих интересах проводится их политика. Это касается также истинных целей внешней и внутренней политики американского правительства, которые обычно всегда прячутся за так называемыми «либерально-демократическими ценностями». На самом деле все эти «ценности» сегодня окончательно потеряли подразумеваемый под ними смысл и приобрели противоположный: либерализм – в действительности означает власть монополий, свобода – деспотию, власть демократии – господство олигархии, национальные интересы США - интересы мировой олигархии, борьба за мир и безопасность – развязывание войн и терроризм. Когда США развязывают очередную войну где-нибудь в Ираке, Югославии или Латинской Америке, то они при этом заявляют, что действуют во имя мира и безопасности, демократии, свободы и других высоких целей. При этом большинство людей в мире понимает или подозревает, что ими движут прямо противоположные цели. Но поскольку мировая олигархия захватила в свои руки колоссальные средства массовой пропаганды, то она непрерывно вдалбливает в головы людей иллюзию обратного. Отсюда – невероятное лицемерие руководства США, которое особенно стало заметным в годы администрации президента Д.Буша-младшего (2001-2009 гг.). Помимо упомянутых выше «тайн», которые для многих людей являются уже не тайнами, а вполне очевидными вещами, есть действительно некоторые тайны, которые мировой олигархии удается до сих пор тщательно скрывать от широкой публики. К ним относятся, в частности, ее внутренние процедуры принятия решений по важнейшим мировым проблемам, а также тайная жизнь ее членов. И то, и другое скрыто за дверями тайных обществ или масонских лож, о которых имеется очень мало информации. Когда дело доходит до упоминания масонских лож, то у многих людей обычно возникает ассоциация с теорией «мирового масонского заговора». Однако эта теория не соответствует фактам 1. Невозможно поверить в то, что все масоны являются «заговорщиками», это опровергается имеющейся информацией. В действительности в мире существует множество самых разных тайных обществ, при этом лишь часть из них называет себя «масонскими», и даже среди последних существуют огромные различия в целях и пропагандируемых ими идеях [61]. Большинство масонских лож, судя по тому, что рассказывают и пишут их бывшие члены, представляют собой политически нейтральные организации, существующие в основном для заведения полезных знакомств и приятного времяпрепровождения. Однако некоторые тайные общества, включая масонские, могут использоваться реакционными, равно как и наоборот, прогрессивными силами. Примером может служить известный факт из русской истории. Екатерина II в целом покровительствовала масонам и другим тайным обществам, особенно тем, которые руководились из-за границы, или, во всяком случае, ничего не имела против их существования. Она даже пригласила в Россию иезуитов, после того как Общество Иисуса на фоне возмущения всей просвещенной Европы и серии скандальных разоблачений было запрещено католической церковью; и благодаря покровительству русской императрицы это одиозное тайное общество сохранилось и даже развернуло бурную деятельность в России ([28] с.485-496). Но Екатерина запретила ряд масонских обществ в Москве, которые занимались просветительской деятельностью и развитием культуры русского 1

Или сторонники этой теории совершенно неправильно формулируют свою основную мысль. Ближе к истине было бы утверждение о том, что некоторые тайные или масонские организации в определенные периоды истории использовались правящим классом (олигархией) для осуществления планов по усилению его власти над обществом.

686 народа, а наиболее видных их членов, в том числе Н.Новикова и других выдающихся просветителей екатерининской эпохи, подвергла суровым репрессиям ([61] с.222-223, 227). Так Екатерина II продемонстрировала, что есть разные тайные и масонские общества – есть полезные, а есть и вредные для олигархии. Вместе с тем, нет никакого сомнения, что некоторые тайные общества и ранее, и сегодня используются олигархией в своих интересах. В числе тех, которые приобрели наибольшую известность в настоящее время, можно назвать так называемую Бильдербергскую группу, а также Совет по международным отношениям и Трехстороннюю комиссию. Именно эти организации, как полагают многие исследователи, служат современной мировой олигархии для выработки ключевых решений по международным вопросам ([49] с.277-288; [88] с.18-27). Так, авторы аргентинского фильма «Тайные общества» утверждают, что именно Совет по международным отношениям, созданный в 1921 г. богатейшими семьями США и Западной Европы1, явился инициатором создания Федеральной резервной системы (частной финансовой структуры, выполняющей в США функции центрального банка), а также Международного валютного фонда и Мирового банка, которые сегодня обвиняются в организованном грабеже развивающихся стран – см. далее. А на собраниях Бильдербергской группы, согласно утверждениям некоторых крупных политиков, в свое время обсуждались планы по созданию ЕС и введению единой европейской валюты евро, а также, например, идея установления дипломатических связей и организации экономического сотрудничества Запада с коммунистическим Китаем в 1970-е годы [104]. Анализируя состав этих организаций, исследователи отмечают присутствие в их составе многих наиболее известных западных политиков, а также крупных финансовых и промышленных магнатов. Некоторые из них, такие как мультимиллиардер Давид Рокфеллер, известные американские политики Генри Киссинджер и Збигнев Бжезинский, а также экс-президент США Билл Клинтон, входят во все три указанные выше организации. Среди тех, кто входит в одну или две из них, или неоднократно участвовал в их заседаниях, упоминаются президент автомобильного концерна Фиат Джованни Ангели, президент Финляндии Марти Ахтисаари, королева Нидерландов Беатрис, премьер-министр Великобритании Гордон Браун, верховный судья США Стивен Брейер, экс-президенты США Джеймс Картер, Джеральд Форд, Джордж Буш-старший и Джордж Буш-младший, бывшие председатели ФРС Пол Волкер и Алан Гринспэн, бывший директор ЦРУ Роберт Гейтс, медиа-магнаты Джесс Джексон и Кэтрин Грэхэм, экспрезиденты Франции Валерии Жискар д’Эстэн и Жорж Помпиду, председатель правления корпорации Сумитомо Ито Тадаси, бывшие министры обороны США Фрэнк Карлуччи, Ричард Перл и Дональд Рамсфельд, бывшие канцлеры ФРГ Гельмут Коль и Гельмут Шмидт, бывший министр обороны США и президент Мирового банка Роберт Макнамара, бывший премьер-министр Канады Брайан Малруни, бывшие госсекретари США Мадлен Олбрайт, Колин Пауэлл и Кондолиза Райс, бывший премьер-министр Швеции Олаф Пальме, несколько представителей семейств мультимиллиардеров Рокфеллеров, Ротшильдов и Варбургов, финансовый магнат Джордж Сорос, бывший премьер-министр Великобритании Маргарет Тэтчер, бывший председатель совета директоров компании Дженерал Электрик Джек Уэлш, бывший вице-президент США Ричард Чейни ([88]; [61] с.400-405; [104]). Представлены также руководители большинства крупнейших западных корпораций и банков. Помимо крупных бизнесменов, финансистов и членов правительств США и других западных стран, среди членов этих закрытых клубов – также многие редакторы известных газет и журналов, руководители и профессора ведущих университетов и научных центров. 1

Совет по международным отношениям с самого его основания в 1921 г. выглядел как олигархическая организация. Его учредителями выступили богатейшие семьи Америки и Западной Европы – Рокфеллеры, Ротшильды, Варбурги, Гарриманы, Меллоны, Лёб, Шиффы, Кун, Карнеги и английский колониальный диктатор Сесил Родес.

687 Испанский исследователь Д.Эстулин провел подробный анализ Совета по международным отношениям США и пришел к еще более феноменальным выводам. Из всех президентов США за последние 80 лет, начиная с 1928 года, лишь трое или четверо не были членами СМО. Более того, почти все кандидаты в президенты от республиканской и демократической партии США за этот период, за редкими исключениями, были членами СМО. «Речь идет, - пишет Д.Эстулин, - об абсолютном обмане населения, поскольку, хоть администрации и меняются (власть переходит то к республиканцам, то к демократам), все посты по-прежнему занимают члены СМО» ([124] с.96). Он также отмечает, что, начиная с 1940 года все госсекретари США (кроме одного), все военные министры, а также почти все главные советники по вопросам национальной безопасности, министры иностранных дел и министры финансов США были членами СМО и/или «его младшей сестры» - Трехсторонней комиссии ([124] с.126-128). Таким образом, речь идет о том, что фактически правительство США, включая и американского президента, формируются некой закрытой или полузакрытой организацией, состоящей из магнатов и политиков, президентом которой является крупнейший миллиардер мира Дэвид Рокфеллер. Совещания в указанных трех организациях, как правило, проходят за закрытыми дверями и не освещаются средствами массовой информации, несмотря на то, что в число членов этих обществ входят как президенты телекомпаний и редакторы газет, так и многие ведущие журналисты и политические обозреватели. Как пишет Х.Кастильон, «пресса почему-то не проявляет интереса к собранию самых богатых и влиятельных людей планеты. В мире, столь скудном на новости, что даже третьеразрядный актер не может выйти из дома, не натолкнувшись на целую стаю фотографов, Билл Гейтс тем не менее вполне может встретиться с Дональдом Рамсфельдом, Генри Киссинджером и еще сотней людей с таким же или даже большим авторитетом и богатством, чтобы в течение нескольких дней обсуждать политические и финансовые вопросы. И при этом ни одна большая газета ничего по этому поводу не напишет» ([49] с.286). Здесь мы видим довольно своеобразное отношение к «свободе прессы», «открытости» и «демократии», о которых так любят говорить западные политики. Между тем, телекамеры и фотоаппараты уже много раз фиксировали крупных политиков, которые добираются на собрания Бильдербергского клуба на скромных машинах без охраны или на такси, чтобы скрыть свое участие во встрече. Кроме того, как указывает Х.Кастильон, нередко списки участников таких встреч попадают в Интернет, известно и о том, какова процедура этих встреч и как проводится голосование по обсуждаемым вопросам. Поэтому, - пишет испанский историк, - «если Бильдербергский клуб и в самом деле является тайным обществом, то он – самое “нетайное” из всех тайных обществ» ([49] с.287). Бывает, что в эти организации допускается и телевидение. Так, российский президент Дмитрий Медведев в ноябре 2008 г. во время своего визита в США выступал на заседании Совета по международным отношениям, и отрывки из его речи транслировались по ТВ. Немало информации о СМО, его составе и деятельности, содержится на интернет-сайте организации. Тем не менее, все решения этих трех организаций и вопросы, обсуждавшиеся на заседаниях, сохраняются в строжайшей тайне. Это тем более удивительно, что на заседаниях всегда присутствуют директора крупнейших телевизионных каналов, газет и информационных агентств. Но очевидно они как члены этих тайных организаций сохраняют принятый ими строжайший обет молчания. Об этом свидетельствует ряд конкретных примеров, приводимых Д.Эстулином и другими авторами1, а также признания 1

Например, согласно данным журналиста Д.Такера, на заседании Бильдербергского клуба в июне 2002 г. министр обороны США Рамсфельд пообещал членам клуба отложить военную интервенцию в Ираке до февраля-марта 2003 г. (что и было сделано). Но ни одно информационное агентство (кроме независимой газеты Такера) не сообщило эту сенсационную новость – все мировые СМИ продолжали заявлять о том, что атака на Ирак произойдет летом 2002 г. ([124] с.42)

688 некоторых журналистов. Например, как заявил Антони Холдер, бывший журналист лондонского журнала “Economist”, «Много лет назад мы получили распоряжение сверху, в котором запрещалось публиковать какую-либо информацию о Бильдербергском клубе» ([124] с.43).

Представители СМИ на одном из заседаний Бильдербергского клуба/Совета по международным отношениям. Слева направо: Адриан Улдридж из газеты “The Economist”, Роберт Каган из Фонда Карнеги за международный мир, Ричард Хаас, президент Совета по международным отношениям и Мартин Вольф из “Financial Times”. Источник: [124]

Участники совещаний, проводимых в рамках указанных тайных организаций, уверяют, что они необходимы. Современный мир, говорят они, нуждается в регулярной координации действий между правительствами ведущих стран и крупными корпорациями. Но при этом они входят в резкое противоречие с либеральной и неолиберальной экономическими концепциями, официально признанными всеми западными государствами, а также с базовыми принципами антикоррупционного законодательства – ни те, ни другие не допускают столь тесного слияния крупных правительственных чиновников и представителей крупного бизнеса. Кроме того, если мы разберемся, в чьих интересах принимаются решения в этих организациях, то увидим, что это вовсе не интересы народов и стран, которые представляют участвующие в них политики. Все решения, которые там принимались, касались либо усиления процессов глобализации, которые ведут к росту нищеты и безработицы, либо приватизации функций государства частными монопольными структурами (например, создание ФРС), либо навязывания другим государствам политики, выгодной ТНК и крупному финансовому капиталу (например, монетаристской политики МВФ и Мирового банка, правил международной торговли в рамках ВТО и т.д.). Поэтому речь идет об узурпации власти национальных государств властью мировой олигархии, которая распоряжается этой властью в своих интересах и игнорирует интересы и мнение народов этих государств – то есть вместо демократии устанавливает деспотию1. И которая планирует в ближайшее время подчинить своей деспотической власти весь земной шар. Вышесказанное касается не только развивающихся стран Африки, Азии и Латинской Америки, речь идет также о планах по уничтожению государственного суверенитета самих стран Запада и по их подчинению мировому олигархическому правительству. Как пишет Д.Эстулин, «В юбилейном номере, вышедшем к 50-летию журнала “Foreign Affairs”, официального издания СМО, Кингман Брюйостер, посол США 1

К этому следует добавить, что Бильдербергский клуб был создан в 1954 году для противодействия СССР и так называемой «коммунистической угрозе». И то, и другое можно рассматривать как организованное вмешательство тайных международных сил в дела суверенного государства (СССР) и в демократические процессы в суверенных странах Запада – поскольку коммунистические и социалистические движения были частью внутреннего демократического процесса в этих странах. Любопытен и тот факт, что отец-основатель Бильдербергского клуба нидерландский принц Бернар ранее служил в войсках СС фашистского Третьего рейха.

689 в Великобритании и президент Йельского университета, написал статью “Размышления о нашей национальной задаче”. В ней, в частности, было сказано: “Нашей национальной задачей должна стать отмена американского суверенитета, и мы должны рискнуть, приглашая другие страны разделить с нами свою независимость…”» ([124] с.98). Примерно о том же говорил, например, госсекретарь США Генри Киссинджер на заседании Бильдербергского клуба 21 мая 1992 г. (тайная аудиозапись этого выступления оказалась в распоряжении Д.Эстулина). Смысл выступления Киссинджера сводился к тому, что пока граждане США еще не готовы к отмене суверенитета своего государства, но если их убедить в существовании внешних угроз, которые угрожают самому их существованию, то они «охотно откажутся от своих прав в обмен на гарантии комфортного существования, которые предоставит им мировое правительство» ([124] с.99). Некоторые представители правящей верхушки Запада уже не скрывают этих своих конечных целей и заявляют о них публично. Например, президент США Джордж Бушстарший (1989-1993 гг.) заявил в 1991 г.: «Мы вынашиваем идею об установлении нового мирового порядка, где народы объединятся, чтобы достичь благополучия всего человечества». Более откровенно высказался об одной из указанных тайных организаций, Трехсторонней комиссии1, бывший кандидат в президенты США Барри Голдуотер: «Истинной целью Трехсторонней комиссии является создание силы, превосходящей по мощности и влиянию политические силы стран. Члены комиссии хотят править миром» [104]. Как видим, публичные высказывания западных политиков становятся все более откровенными, они чувствуют все меньшую необходимость скрывать свою истинную программу. И по мере того, как в мире остается все меньше территорий, не подчиняющихся полностью власти мировой олигархии, по мере дальнейшего роста этой власти, она все менее будет нуждаться в том, чтобы прятать свое лицо под маской борьбы за мир, свободу и демократию, и все более будет показывать свое истинное лицо. 20.3. Генезис современной мировой олигархии и методы ее господства над миром Как мы видели, с незапамятных времен олигархия использовала две основные формы для своего обогащения и установления своей власти над обществом – торговлю и военную силу. В торговле для этого использовались самые разные методы несправедливого обогащения. Например, когда португальские купцы в XVI в. привозили перец и другие пряности из Индии, они устанавливали на них цену, в 10-15 раз превышавшую ту, которую сами платили при их покупке в Индии ([184] p.17). При этом они обманывали своих европейских покупателей, уверяя, что пряности, подобно золоту, имеют высокую природную стоимость, и что, купив пряности, можно сохранить свои сбережения еще лучше, чем купив золото. И европейцы им верили. На самом деле обвалу цен на пряности препятствовала вовсе не их природная стоимость, а монопольный контроль со стороны сначала португальцев, а затем голландцев над торговлей с Индией и прилегающими островами. В частности, когда голландские купцы захватили Острова пряностей и стали монополистами в поставках этих продуктов в Европу, они специально уничтожали на островах половину урожая пряностей, выращенного местным населением, лишь бы не позволить упасть монопольным ценам и своим баснословным прибылям. Другим примером несправедливого обогащения в торговле могут служить голодоморы, искусственно организованные торговцами и чиновниками в целях получения высокой спекулятивной прибыли от продажи зерна, которые мы много раз видим в истории разных стран (в Византии, России, Франции, Британской империи и т.д.). Таким образом, в числе основных методов в торговле, способствовавших быстрому обогащению олигархии, были 1

Трехсторонняя комиссия была задумана как организация с наиболее широким участием: она включает не только представителей США и Западной Европы, но и Японии, а также других стран Восточной Азии.

690 обман, установление на рынке монопольного контроля, спекуляция и создание искусственного дефицита. Для того чтобы использовать указанные методы, торговая олигархия нуждалась в военной силе, поэтому она всегда действовала рука об руку с военной олигархией. Последняя защищала торговые монополии тех же португальских, голландских и прочих купцов и не давала их торговые пути использовать другим купцам. Отсюда непрерывные торговые войны, шедшие между всеми странами, активно участвовавшими во внешней торговле. Но при любой возможности военная олигархия занималась не только охраной торговых монополий, но и военным грабежом стран и территорий по всему миру в целях личного обогащения. Сегодня мы видим, как те же две разновидности олигархии (торговая и военная) грабят весь мир, каждая – при помощи своих методов, помогая при этом друг другу. Одним из наглядных примеров является разграбление сырьевых ресурсов развивающихся стран. С незапамятных времен повелось, что они являются национальным достоянием той страны, на территории которой располагаются. Совершенно очевидно, что тот народ, который исторически сложился на данной территории и веками ее осваивал, должен иметь и все права на ее природные ресурсы. Но сегодня западные государства, в противовес указанным древним принципам, провозгласили в качестве базового подхода ВТО беспрепятственный доступ к ресурсам со стороны иностранных компаний1. В результате применения такого подхода западные компании получили доступ к сырью во многих странах мира на баснословно льготных условиях и извлекают из этого положения огромные прибыли, а сами страны, владеющие этими ресурсами, и народы этих стран, не получают адекватной стоимости. Да и то, что им перепадает, в основном оседает в карманах местной олигархии. Известный американский экономист Д.Стиглиц, который пишет об этом в одной из своих книг, приводит в качестве примера ряд стран, располагающих ценнейшими сырьевыми ресурсами, народы которых, несмотря на это, продолжают жить в ужасающей нищете ([301] pp.133-159). Например, в Нигерии уже целых три десятилетия продолжается нефтяной бум, страна превратилась в одного из крупнейших экспортеров нефти, но это не привело к ее процветанию. Напротив, в то время как обогащались американские компании, добывавшие нефть в стране, и коррумпированная нигерийская верхушка, там не прекращался экономический и социальный кризис. Национальный доход на душу населения за эти десятилетия нефтяного бума (с 1975 по 2000 гг.) снизился на 15%, число нищих, живущих на доходы менее 1 доллара в день, выросло с 18 до 84 миллионов человек (составив 2/3 населения!); столица Нигерии Лагос превратилась в грязный и опасный для жизни город, а в стране началась настоящая гражданская война с армиями повстанцев, нападающих на нефтяные месторождения и сражающихся с правительственными войсками ([301] p.134). Ряд других стран Африки (например, Сьерра Леоне, Конго, Ангола) располагают богатыми месторождениями алмазов и другого ценного сырья и экспортируют его, но это, отмечает Д.Стиглиц, также привело лишь к росту нищеты и углублению социально-экономического кризиса в этих странах, а в ряде случаев – к катастрофической по своим последствиям гражданской войне ([301] p.135). Подобную картину мы видим во многих других развивающихся странах, располагающих богатыми ресурсами. Как было показано выше, помимо торговой и военной олигархии, существовавших с незапамятных времен, в современную эпоху особенную силу и влияние приобрели еще две разновидности олигархии – финансовая и промышленная. Первая в свое время отпочковалась от торговой олигархии. Клан Фуггеров в XVI в. свое первоначальное состояние сделал на торговле, а затем занялся финансовыми операциями (в том числе 1

Этот подход также является обязательным в рамках Энергетической хартии (применительно к ресурсам нефти, газа и другим видам энергии), подписание которой западные государства навязывают всем остальным странам.

691 начал давать ссуды императорам) и реальным сектором (скупка земель и недвижимости). Ранее, в XIII-XV вв., по той же траектории происходило накопление богатства итальянских олигархических кланов – Медичи, Борджиа и других. Но уже основатели клана Ротшильдов в XIX веке свое состояние сколотили в основном благодаря управлению чужими финансами и удачным финансовым операциям, хотя активно занимались и торгово-спекулятивными сделками с выстраиванием отраслевых торговых монополий (см. п. 14.3). Торговцы же изобрели и первые суррогаты денег (расписки и векселя), которые станут впоследствии основой могущества финансовой олигархии, с их легкой руки возник и первый в истории Западной Европы феномен фальшивого суррогата (иллюзии) денег – пряности. Когда множество европейцев начало хранить свои сбережения в пряностях, они не догадывались, что пряности на самом деле стоят в 10-15 раз дешевле в местах, где их выращивают, и в один прекрасный день цена на них может рухнуть (что и произошло впоследствии). Поэтому они и поддались этой первой в истории Западной Европы денежной иллюзии. Разумеется, торговавшие пряностями купцы всячески поощряли такой вид сбережений, поскольку это увеличивало объемы продаж пряностей в Европе и поддерживало их цену. К такому же приему прибегла и современная мировая олигархия, но только в намного бóльших размерах с намного более серьезными последствиями. Это произошло в начале 1970-х годов, когда США отменили всякую привязку своей национальной валюты к золоту, которая до этого существовала всегда, с самого раннего этапа существования американского государства и государств Западной Европы, и соответственно отменили обмен долларов на золото по официальному курсу. С тех пор и до настоящего времени США расплачиваются со всем миром простыми зелеными бумажками (долларами), не имеющими никакой внутренней стоимости, которые они выпускают за пределы своей страны в неограниченном количестве, не задумываясь о том, что же произойдет с ними дальше, когда их станет слишком много. В дополнение к обычным зеленым бумажкам, они выпускают еще огромное количество других бумажек, а чаще всего даже не бумажек, а виртуальных записей в компьютерной базе, для создания которых не требуется даже бумаги и печатного станка – всевозможных облигаций, акций, векселей, закладных, долговых расписок, деривативов и т.д. Все они многократно увеличивают задолженность США и мировой финансовой олигархии перед всем миром, но эта «задолженность» не обеспечена ничем и поэтому представляет собой грандиозную финансовую аферу. Это равносильно тому, как если бы Вы у себя хранили мешочки с золотым песком и думали, что владеете большим богатством, а в один прекрасный день вдруг обнаружили, что в мешочках – вовсе не золотой, а самый обычный речной песок. Западные теории денег, оправдывающие эту аферу, утверждают, что выпуск долларов, не обеспеченных золотом, обеспечен экономической мощью США и массой производимых там современных качественных товаров. Но и то, и другое очень быстро уходят в прошлое – в последние десятилетия в США невиданными темпами происходит деиндустриализация страны. Кроме того, как указывалось выше, совокупный объем финансовых операций в мире только за 18 лет, с 1983 г. по 2001 г., вырос почти в 60 раз, в то время как объемы мирового ВВП за тот же период увеличились лишь примерно в 2 раза. Поэтому этот гигантский финансовый долларовый пузырь на самом деле не обеспечен ничем - ни конкретными обязательствами США, ни товарным наполнением, ни их экономической мощью. Между тем, за пределами США сегодня находятся триллионы долларов, которыми владеют государства, компании и население разных стран, и которые эквивалентны сотням миллионов таких мешочков с золотом, грозящим в любой момент, как по колдовству злого волшебника, превратиться в песок. Все они не подозревают (или подозревают, но не знают, что им теперь делать), что стали объектом самого грандиозного финансового мошенничества за всю историю человечества, и что в один прекрасный день

692 все их долларовые сбережения могут растаять как дым. Первый сигнал о том, что это может уже скоро произойти, прозвучал во время мирового финансового кризиса в 2008 г., но это еще только начало – самое страшное впереди.

Падающий доллар и падающая долларовая пирамида (коллажи с сайтов www.belmarket.by, www.globoscope.ru) Наряду с торговой, финансовой и военной олигархией, ведущую роль сегодня играет промышленная олигархия. Кто-то может подумать, что это – именно те предприниматели, которые сначала занимались торговлей, заработали себе в торговле «первоначальный капитал», а затем, как писал когда-то Маркс, при помощи этого «первоначального капитала» создали промышленность западных стран и обеспечили им процветание. Ничего подобного - историки доказали обратное. Как указывает К.Хилл, богатство английских колониальных набобов, сколоченное в результате «ограбления Индии» и других стран в XVIII-XIX вв., не инвестировалось в британскую промышленность, а в основном растрачивалось на неумеренное расточительство и роскошь, а часть его была потрачена на подкуп государства, с тем чтобы обеспечить набобам политический иммунитет от возможного преследования за совершенные в колониях преступления ([212] p.200). Исследования целого ряда историков по разным странам Европы также показали, что прибыли от торговли и ограбления колоний сыграли очень малую роль в европейской индустриализации. Она была осуществлена почти исключительно силами малых и средних предпринимателей, начинавших свой бизнес практически с нуля и не имевших в начале своего пути почти никакого капитала ([191] pp.412-413). То же происходило и в XX веке. Как было показано выше, научнотехническая и промышленная революция в США и Западной Европе в 1940-х – 1960-х годах (т.н. «послевоенное экономическое чудо») была в основном осуществлена малым и средним бизнесом, после того как в этих странах были раздроблены большинство крупных концернов и холдингов, а оставшиеся крупные компании были национализированы. Что касается тех крупных частных корпораций (ТНК), которые вновь возникли в последние десятилетия, то они смогли достичь таких больших размеров не благодаря успешному развитию своего производства и естественному росту, а вследствие скупки и слияния с конкурентами и с компаниями в смежных отраслях и вследствие удачных финансовых операций. При тех невиданных темпах слияний и поглощений, которые происходили в последние десятилетия (см. выше), выживали и продолжали руководить компаниями не те, кто хорошо разбирался в производстве и внедрении передовых технологий, а те, кто умел монополизировать рынки, проворачивать успешные финансовые и торговые спекулятивные операции и поглощать или устранять своих конкурентов. Тот рост объемов оборота ТНК (на 20% ежегодно), который мы видим сегодня при почти нулевых темпах роста мировой экономики (см. выше), происходит не

693 вследствие их собственного увеличения производства, а вследствие того, что они постоянно скупают все новые производственные компании по всему миру и взвинчивают свои цены. И то, и другое ежегодно увеличивает их оборот и прибыли намного лучше, чем если бы они занимались развитием собственного производства. Если крупнейшая производственная корпорация США US Steel переименовывает себя в компанию US Money (USX) и отказывается от всякой производственной стратегии (см. выше), то это свидетельствует о радикальных изменениях, произошедших в верхушке американского бизнеса, которая из предпринимателей превратилась в олигархию. И таких примеров множество. Гигантская энергетическая корпорация Enron обанкротилась в начале 2000-х годов в результате того, что чрезмерно увлеклась финансовыми махинациями, вместо того чтобы развивать свою основную производственную деятельность, при этом она в течение многих лет «водила за нос» своих акционеров, представляя им фальсифицированную отчетность. Обанкротились в этот период еще несколько крупных американских компаний, также прогоревших на спекулятивных операциях и «водивших за нос» своих акционеров: WorldCom, Orange County, Long Term Capital Management и другие ([116] с.255). Как писала немецкая газета Frankfurter Allgemeine Zeitung от 15.08.2002 г., «Список предприятий, которые в последнее время заподозрены или уже изобличены в фальсификации балансов, огромен… Не проходит и недели, чтобы не выплыло какое-нибудь новое дело». Газета приводила далее перечень таких компаний, «всплывших» незадолго до этого: Taico, Enron, Mart, WorldCom, Global Crossing, Xerox ([81] с.434). И это касается не только американских компаний. Крупный немецкий машиностроительный концерн Siemens погряз в чудовищной коррупции: его высшее руководство было в 2000-х годах уличено в создании разветвленной системы подкупа и взяток, на которой только и держались продажи оборудования; но еще задолго до этого все, кто сталкивался с закупками оборудования, знали, что цены концерна Siemens были завышены раза в 2 по сравнению с конкурентами, и что его оборудование покупают лишь вследствие гигантского количества «откатов» и взяток, которые он раздавал и государственным чиновникам, и представителям компанийпокупателей. Mannesmann, известнейшая немецкая машиностроительная и инжиниринговая компания, в конце 1990-х годов превратилась в филиал огромного финансово-телекоммуникационного холдинга, руководство которого не знало, что с ней делать, поскольку она плохо вписывалась в операции холдинга. Разумеется, в среднем и низшем производственном звене таких компаний еще много людей, хорошо знающих и разбирающихся в производстве. Но, как говорится, рыба всегда гниет с головы, а дурной пример всегда заразителен, особенно если его показывает само руководство крупных корпораций. Сегодня в Германии, прославившейся своей инженерной техникой, все компании жалуются на нехватку инженеров. Немецкая молодежь не хочет получать эту специальность, в век глобализации она стала не престижной и даже рискованной (поскольку все больше производств переносится в Китай и другие страны с дешевой рабочей силой), при том, что она требует очень длительного обучения. Поэтому в будущем Германия (как и США, и другие западные страны) может опять оказаться в том положении, в котором она была в XVII веке, когда все торговали, спекулировали и мошенничали и никто не хотел заниматься никакими ремеслами (см. п. 16.1). Итак, мы видим, что современная мировая промышленная олигархия почти не участвовала в создании передовой промышленной базы Запада, а пришла на все готовое, захватив эту промышленную базу в течение нескольких десятилетий при помощи таких же методов, которые применяла торгово-финансовая олигархия – то есть при помощи финансовых махинаций, устранения конкурентов, установления монопольного контроля на рынке и в отрасли, подкупа чиновников и клиентов, обмана акционеров и мошенничества. Соответственно, эта верхушка, руководящая сегодня мировой промышленностью, достигшей невиданного ранее уровня монополизации, имеет

694 совершенно иной менталитет, чем предприниматели, создававшие в свое время эту промышленную базу. Это менталитет не добросовестных производителей и рационализаторов производства и технологий, как ранее, а менталитет спекулянтов и мошенников, которые предпочитают зарабатывать прибыль на финансовых сделках, взятках и спекуляции, а в области производства вместо реальной работы по разработке и внедрению новых технологий, которые только и могут обеспечить прогресс, уделяют все внимание и ресурсы массированной рекламе и маркетингу старых по своему содержанию изделий, но в слегка измененной оболочке и новой упаковке1. Но хотя эта верхушка не умеет или очень плохо умеет что-либо создавать, она очень хорошо умеет получать выгоды от достигнутого (вернее – от захваченного ею), которые никогда не упустит. Идеальным средством для этого является современная глобализация. Тезис о необходимости либерализации внешней торговли сегодня, благодаря усилиям США и их союзников, приобрел такую силу, что он считается важным элементом наличия у того или иного правительства «либеральных взглядов», то есть признаком «прогресса и демократии». Д.Харви удивляется, что сегодня страной с благоприятным деловым климатом, согласно подходу Мирового банка и других международных институтов, считается та, которая проводит в жизнь принципы либерализма, и между этими понятиями ставится знак равенства ([116] с.157). Если какаято страна, даже не член ВТО, вдруг соберется у себя повысить какую-либо таможенную пошлину, западные СМИ и представители западных государств начинают сразу обвинять ее в экономическом эгоизме и в стремлении развязать торговую войну со своими соседями. Членство в ВТО сегодня стало чуть ли не обязательным – а правила ВТО не допускают увеличения таможенных пошлин или применения других протекционистских методов. «Сегодня, - пишет Д.Стиглиц, - в отличие от 1930-х годов, невероятное давление оказывается на любую страну с целью не допустить повышения тарифов или других торговых барьеров для сокращения импорта, даже если она столкнулась с экономическим спадом» ([300] p.107). Именно либерализация торговли является тем механизмом, который разрушает уже существующую промышленность и не дает развиваться ее новым отраслям, что признают Д.Стиглиц и другие неангажированные западные экономисты ([301] pp.70-71, 200; [116] с.186; [81] с.277). И именно она служит обогащению мировой промышленной олигархии, владеющей и руководящей транснациональными корпорациями. Ведь с уничтожением национальной промышленности в какой-либо стране, будь то промышленность России и других стран Восточной Европы, разрушенной в 1990-е годы, или молодой промышленности ряда развивающихся стран, резко увеличивается рынок сбыта для продукции, производимой ТНК, и одновременно устраняется потенциальная конкуренция. А, следовательно, им нет никакой необходимости уделять слишком большое внимание развитию и внедрению новых технологий, гораздо важнее сконцентрироваться на том, чтобы не дать возможности где-нибудь в мире возникнуть новому конкурирующему производству. Для этого, как показывают многочисленные свидетельства, ТНК развили целую сеть агентов (так называемых «лоббистов») в правительствах разных стран, которые вставляют палки в колеса любым национальным производственным проектам2. Этой же цели, как указывает Д.Стиглиц, служат и современные международные соглашения по защите авторских прав - также элемент современной глобализации ([301] pp.125-128). Фактически, по мнению американского экономиста, эти соглашения под 1

В этой связи следует отметить тот факт, что ряд экономистов сегодня подвергают сомнению имеющиеся данные о росте ВВП и промышленного производства в США в последние десятилетия. Они полагают, что это – не экономический рост, а скрытая инфляция, и что на самом деле в США уже давно нет никакого экономического роста (см. ниже). 2 Наряду с «лоббистами» концерна Siemens (см. выше), здесь можно также привести в качестве примера проект строительства завода по производству инсулина в России, который уже много лет остается проектом на бумаге, ввиду мощного противодействия таких «лоббистов», то есть купленных чиновников и депутатов, а инсулин между тем закупается за огромные деньги у западных ТНК.

695 видом защиты патентного права приводят к запрету национальных производств - в то время как аппетиты ТНК можно было бы ограничить справедливым доходом (роялти) от используемых патентов. Поэтому сегодня международное патентное право служит той же цели - уничтожению национального производства и максимизации прибылей мировой олигархии. И.Валлерстайн писал применительно к истории развития капитализма в Западной Европе, что, в отличие от протекционизма, играющего важную роль в достижении государством долгосрочных преимуществ, свободная торговля служит «максимизации краткосрочной прибыли классом торговцев и финансистов» ([309] p.213). Как видим, в современных условиях этот вывод ничуть не потерял свою актуальность. Свободная торговля и глобализация по-прежнему являются не чем иным, как механизмом безудержного обогащения олигархии и ограбления населения разных стран. Как в XIX веке заявляли британские парламентарии, агитировавшие свою политическую элиту за либерализацию внешней торговли, благодаря свободной торговле все страны превращаются в «ценные колонии», которые можно беспрепятственно грабить, не неся при этом никаких затрат и никакой ответственности за последствия грабежа (см. п. 14.2). Но современная глобализация предоставила мировой олигархии много дополнительных инструментов для ограбления всего мира, некоторые из них (международное право в области сырья и энергоресурсов, международное патентное право) уже упоминались. Другие методы состоят в сознательном навязывании странам через систему международных институтов (МВФ, Мировой банк, ВТО) такой внутренней политики, которая особенно выгодна мировой олигархии и особенно разорительна для стран, следующих этим рекомендациям.

Слева: вот так работает современная машина свободной торговли и глобализации. Справа: а вот так видится художнику роль МВФ и правящей верхушки США в разрушении экономики России (рисунки с сайта: http://talimonov.gallery.ru)

Например, Д.Стиглиц, который в течение 3 лет (1997-2000 гг.) занимал пост главного экономиста Мирового банка, признает в одной из своих книг, что рецепты Международного валютного фонда (МВФ) и Мирового банка были разрушительны, поскольку даже в момент кризиса они запрещали любое стимулирование национального

696 производства (посредством снижения курса национальной валюты, субсидий предприятиям и т.д.). В итоге те страны, которые следовали этим рецептам в 1980-е и 1990-е годы: Мексика, Индонезия, Таиланд, Россия, Украина, Молдавия, - столкнулись с катастрофическими кризисами, крахом промышленности, массовой безработицей и нищетой, разгулом преступности. В то же время, те страны: Китай, Польша, Малайзия, которые отказались от этих рецептов, смогли достичь намного лучших результатов ([300] pp.120-127, 180-187). И это не случайность, утверждает бывший главный экономист Мирового банка; фактически он признает, что МВФ в течение последних десятилетий играл роль вредителя, разрушавшего экономику и промышленность стран, следовавших его советам ([300] pp.89, 126, 187). Однако особенно большие возможности в области грабежа стран и народов мира современная глобализация предоставляет в сфере международных финансов. Отказ от обмена долларов на золото в 1971 г. и появление современного феномена фальшивого суррогата денег произошло ведь тоже в результате глобализации, начавшейся во второй половине 1960-х годов. И сегодня необходимость использования в международных расчетах этих денежных фантомов, ничем не обеспеченных доллара и евро, обосновывается необходимостью продолжения глобализации. Если бы можно было от нее отказаться и резко уменьшить объемы несбалансированной международной торговли и платежей, то ничто не мешало бы странам перейти к взаимным расчетам в реальных (например, основанных на золоте или товарной «корзине»), а не в фантомных, деньгах, которые используются сегодня. Помимо этого фундаментального средства грабежа всего мира мировой финансовой олигархией (через «зеленые бумажки»), существуют и другие механизмы такого грабежа: например, выпуск массы сомнительных высоко рисковых денежных инструментов типа деривативов, сыгравших важную роль в мировом финансовом кризисе 2008 г.1 Общее количество деривативов и других спекулятивных финансовых инструментов на мировых финансовых рынках по состоянию на 2002 г. оценивалось в 100 триллионов долларов, а по состоянию на 2007 г. – уже в 300 трлн. долл., что в 6 раз превышало мировой ВВП и в 20 с лишним раз превышало ВВП самих США ([81] с.422423). Таким образом, американские банки организовали грандиозную игру в рулетку, в которую втянули весь мир, и ставки в этой игре были сопоставимы с национальным богатством всего мира. Причем условия игры были таковы, что главный выигрыш в самом начале забирал себе сам устроитель этого казино (американские банки), а выиграть в нее кому-либо из участников было фактически невозможно2. Еще одним приемом финансового грабежа является создание искусственных биржевых кризисов, посредством либо распускания слухов и создания биржевой паники, либо перемещения огромной массы «горячих денег» из одной страны в другую. Благодаря одному такому искусно созданному кризису на валютном рынке, как указывает Д.Харви, Джордж Сорос за две недели в июле 1993 г. заработал 1 миллиард долларов ([116] с.131). По мнению американского профессора, резкие и внезапные выводы капиталов из какой1

Деривативы – производные финансовые инструменты. Они могут принести доход или убыток в зависимости от того как будет складываться динамика тех показателей, к которым привязан дериватив: курсы акций, процентные ставки, динамика погашения ссуд населением и т.д. Деривативы являются чисто спекулятивными высоко рисковыми финансовыми инструментами, не предназначенными для обслуживания обычной предпринимательской деятельности или населения. 2 Как выяснилось, много выпущенных американцами деривативов было привязано к т.н. «плохим ссудам» например, к ссудам населению на рынке недвижимости США, которые очень плохо погашаются. Американские банки старались снизить свои риски по таким ссудам и выпускали деривативы, которые, не чувствуя подвоха, покупали и инвесторы за пределами США. В итоге, когда в 2008 г. на фоне кризиса на рынке недвижимости в США начались массовые неплатежи по жилищным ссудам и рынок деривативов рухнул, огромные убытки понесли не только американские банки, надававшие без разбору множество плохих и невозвратных ссуд, но и много инвесторов и банков по всему миру, вызвав банкротства или угрозу банкротств и падение курсов акций.

697 либо страны, в которых обычно участвуют одновременно все американские хедж-фонды и примеров которых в последние десятилетия существует множество, не только означают для этой страны финансовую и экономическую катастрофу, обвал акций, финансовых рынков, массовые банкротства и массовую безработицу, но и являются результатом сознательной скоординированной политики тех, кто управляет деятельностью этих хеджфондов в Нью-Йорке ([116] с.133-134). Спрашивается, какие у подобной акции могут быть цели? На этот вопрос Д.Харви не дает ответа. Но, как представляется, цели таких мероприятий – те же, что и у других методов, применяемых мировой олигархией. Наиболее очевидная цель массового одновременного вывода капиталов из какой-либо страны (по приказу из Нью-Йорка) состоит в том, чтобы довести страну до полного банкротства и экономического краха, а затем скупить за бесценок ее предприятия, взять в концессии ее сырьевые ресурсы, сместить в ходе «цветной революции» ее правительство и посадить на его место под видом «демократического правительства» продажных политиков. Здесь мы видим, как экономические методы господства мировой олигархии четко координируются не только с деятельностью большинства международных институтов (ВТО, международное право, МВФ, Мировой банк), но и с военно-силовыми методами. И главная ее опора здесь – конечно, американский ВПК, американская военная олигархия и секретные службы, безудержный рост силы и влияния которых, даже после окончания «холодной войны» в 1990-1991 гг., совершенно не случаен. О тайных подрывных и открытых военно-силовых действиях США за последние полвека написано множество книг и снято много документальных фильмов и репортажей. Подсчитано, что всего за это время США осуществили около 60 операций по свержению правительств в разных странах. Наиболее часто для таких операций используется привлечение спецслужб и наемных исполнителей, которые, чаще всего под крышей «демократических общественных организаций», организуют в стране массовые демонстрации протеста и беспорядки, заканчивающиеся сменой правительства и проведением «демократических» выборов под наблюдением США и их союзников. Характерным примером могут служить «цветные революции», прокатившиеся по всему миру в 1990-е - начале 2000-х годов (Болгария, Молдавия, Сербия, Сирия, Грузия, Украина, Узбекистан, Киргизия и т.д.) и закончившиеся в ряде стран свержением правительств. Однако первым примером подобной «революции» можно считать свержение правительства Моссадыка в Иране в 1953 г. Моссадык попытался национализировать нефтяную промышленность страны и потребовал с иностранных компаний справедливую оплату за добываемую ими в Иране нефть. За это США его свергли, спровоцировав экономический кризис, дефицит продовольствия и выведя на улицы толпы недовольных иранцев. В последующие десятилетия по такой же или похожей схеме были свергнуты десятки правительств. Факт активного участия США и их союзников в организации «цветных революций» в общем-то и не отрицается официальным американским истэблишментом. Например, известный американский идеолог Ф.Фукуяма признает важную роль «внешней поддержки» в «цветных революциях» в Сербии в 2000 г. (свержение президента Милошевича), в Грузии в 2003 г. (свержение Шеварднадзе) и на Украине в 2004-2005 гг. (свержение Кучмы и отстранение от власти Януковича). По его словам, при помощи финансирования и технического содействия со стороны различных западных агентств по «продвижению демократии» в этих странах были организованы массовые демонстрации протеста и акции неповиновения властям, выпуск массовым тиражом «независимых» печатных изданий с критикой существующего правительства, организован международный мониторинг выборов, признавший фальсификацию прежних выборов и незаконность нынешней власти и т.д. ([198] pp.136-137) Он признает и то, что, по его словам, «Соединенные Штаты и другие иностранные государства фактически нарушили суверенитет Сербии, Грузии и Украины, когда они поддержали демократические

698 движения там посредством обучения, финансирования и поддержки во время выборов» ([198] p.178). Если такая схема не удавалась, то США организовывали военный переворот, с участием местной олигархии и недовольных военных, которые и формировали новое правительство. Наиболее известным таким примером является свержение правительства Сальвадора Альенде в Чили в 1973 г. генералом Пиночетом, в котором активную роль играли американские спецслужбы. До этого Альенде попытался национализировать некоторые крупные иностранные предприятия и поставить финансовые потоки крупного бизнеса под контроль государства, что не понравилось США и местной чилийской олигархии. Но еще ранее, в 1960-х годах, США организовали такой же переворот в Бразилии, в результате которого там было свергнуто демократически избранное правительство и к власти пришла военная хунта. Всего же, по данным Э.Иваняна, в Латинской Америке за послевоенный период в 14 государствах к власти пришли военные хунты, в большинстве случаев при поддержке США установившие диктаторские режимы ([41] с.458). В ряде случаев мировая военная олигархия использовала так называемых «повстанцев» - группы наемников и террористов, которые проникали на территорию страны и организовывали массовые акции и беспорядки, способные вызвать анархию и паралич правительства страны, заканчивающийся его свержением. Примеров подобных действий имеется довольно много – от Никарагуа и Афганистана в 1980-х годах до Югославии, Чечни и других автономных республик российского Северного Кавказа в 1990-е и 2000-е годы. Известно, что так называемая «исламская террористическая организация Аль-Каида» была создана в 1980-е годы американскими спецслужбами для борьбы против правительства Афганистана, поддерживаемого советскими войсками, и «главный террорист мира» Бен Ладен являлся в то время американским агентом. Для борьбы с правительством Гватемалы США создали целую наемную армию. Для свержения левого правительства в Никарагуа США также в течение ряда лет, начиная с 1982 г., обучали и финансировали наемные войска (так называемые «контрас»). При этом как в Никарагуа, так и в Афганистане, американцы организовали производство и сбыт наркотиков, доходы от которого использовались для финансирования войны с правительствами этих стран ([81] с.68). В дальнейшем этот опыт Афганистана и Центральной Америки был использован в других регионах. Так, еще до агрессии НАТО против Сербии в 1999 г., США в середине 1990-х годов занимались специальной подготовкой хорватской и боснийской армии, а также боевых формирований албанских мусульман, а затем с их помощью провели серию этнических чисток и массовых убийств сербского населения, положив начало массовому исходу сербов из Боснии, Хорватии и Косово. В последние годы мы видим эскалацию террористической деятельности на территории Индии (например, массовую атаку террористов на главный финансовый центр страны Мумбаи в ноябре 2008 г.), которые, судя по исключительному профессионализму действий террористов, также обучались и финансировались американцами. Конечно, США не настолько глупы, чтобы напрямую официально финансировать и обучать террористов, действующих на территории России, Индии и других стран, с которыми они формально состоят в нейтральных отношениях. Для этого существуют тайные фонды мировой олигархии и частные наемные войска и спецслужбы, созданные под эгидой США. Так, по оценкам, циркулирующим в американской прессе, в Ираке в 2008 г. находилось до 150 тысяч наемников, почти столько же, сколько солдат и офицеров регулярной армии США. Эта частная наемная армия содержалась не на деньги бюджета США, а на деньги американских корпораций и частных лиц1. В качестве одной из основных компаний, занимавшихся подбором и направлением наемников в Ирак в период 1

Хотя есть доказательства, что частично – и за счет американского бюджета.

699 администрации Д.Буша-младшего (2001-2009 гг.), являлась компания Blackwater USA. Последняя получила от правительства США лицензию на обеспечение безопасности американских и других иностранных чиновников в конфликтных зонах по всему миру, то есть возможность рекрутировать и посылать наемников в любую страну без какого-либо формального согласования с президентом и конгрессом США. Но еще до вторжения США в Ирак, в течение 1990-х годов, американские наемники все с бóльшим размахом использовались для карательных операций по всему миру. Как писал Л.Уэйн в «Нью-Йорк Таймс» от 13.10.2002 г., ежегодные расходы на содержание американских наемных войск в мире по состоянию на тот момент (еще до вторжения США в Ирак) оценивались в 100 млрд. долл. В частности, американские наемники воевали в Ираке в 1991 г., а в течение следующих 10 лет - в Боснии, Нигерии, Экваториальной Гвинее, Македонии, Колумбии и в прочих «горячих точках», куда Пентагон не хотел посылать регулярную армию. Согласно его данным, в США подбором наемников занимались около 35 компаний, среди которых встречались филиалы крупных американских корпораций – Halliburton (Kellogg Brown & Root), Oregon (ICI) и Northrop Grumman (Logicon), большинство наемников были отставными американскими военными, включая генералов армии США. В этой связи интересно отметить, что Northrop Grumman возглавлял Д.Рамсфельд, ставший министром обороны США в администрации Д.Бушамладшего (2001-2009 гг.), а в руководстве Halliburton видную роль играл вице-президент Д.Чейни ([63] с.195). Таким образом, к частным наемным армиям имели самое непосредственное отношение первые лица в администрации США в 2000-е годы. Более того, как указывает политолог Т.Грачева, министр обороны США Д.Рамсфельд 10 сентября 2001 г. (накануне так называемой «террористической атаки») выступил в своем ведомстве - Пентагоне - с программной речью об объявлении войны террору, в которой помимо прочего «призвал к тотальным изменениям в управлении Пентагоном и переводу его на новую модель, основанную на частном секторе» (выделено автором) ([27] с.109). Эта идея – опора на частные армии, наряду с двумя другими (тайные операции и использование высокотехнологичных систем оружия) составили новую военную доктрину Пентагона, ставшую известной как доктрина Рамсфельда. Указанный механизм создания частных наемных армий и отрядов сегодня используется и против тех стран (Россия, Индия, Китай и т.д.), которые формально не являются «врагами США». Для этого тоже не обязательно прибегать к финансированию из бюджета Соединенных Штатов, а можно использовать деньги американских корпораций и тайных фондов. Например, как утверждает О.Платонов, «из тайных фондов американского правительства финансируются практически все националистические движения Татарстана, Башкирии, республики Коми, Тувы, Якутии и др.» ([81] с.263). А премьер-министр России В.Путин в одном из своих интервью после войны с Грузией в Южной Осетии в августе 2008 г. сказал, что западные спецслужбы ведут активную подрывную работу в автономных республиках Северного Кавказа с целью вызвать там сепаратистские движения. И мы видим в последние годы в этих республиках (Чечня, Северная Осетия, Ингушетия, Дагестан) периодические крупные террористические акции, которые, как и в Мумбаи в ноябре 2008 г., проведены на очень высоком профессиональном уровне. Цель этих операций очевидна – вызвать недовольство населения, убедить его в том, что нынешнее правительство не способно навести порядок, чтобы затем, когда возникнет сильный экономический кризис (а он в условиях глобализации неизбежен), добиться свержения правительства. Аналогичная работа ведется против Китая и Индии. Как пишет канадский профессор М.Чоссудовский, США является спонсором сепаратистских движений на западе Китая – в Синьдзян-Уйгурском автономном округе и в Тибете ([63] с.262). Причем, эти движения используют наемников и вооружение, перебрасываемых им из Афганистана. Такая же политика проводится и в отношении Индии, где главным центром

700 сепаратистского движения является Кашмир. Там сепаратистские и террористические группировки, пишет М.Чоссудовский, поддерживаются спецслужбами Пакистана «с молчаливого одобрения американского правительства». Наиболее громким терактом этих группировок в прошлом стало нападение террористов на индийский парламент в декабре 2001 г., что, по словам канадского профессора, поставило Индию и Пакистан на грань войны ([63] с.260). Такая деятельность полностью соответствует тем доктринам, которые открыто высказываются ведущими американскими идеологами. Например, З.Бжезинский в своей книге «Америка – единственная мировая держава» пишет, что США не допустят развития других государств и регионов – Европы, России, Китая и Индии – в державы, способные бросить вызов США, и сделают это любой ценой. Военная агрессия Грузии против Южной Осетии с нападением на российских миротворцев в Цхинвали в августе 2008 г. – это еще один метод непрямого военного вмешательства. Если бы эта агрессия удалась (на что определенно рассчитывали), то она бы сильно поколебала авторитет России в ее политике на Кавказе и могла бы вызвать взрыв недовольства в северокавказских республиках, который уже давно готовился западными спецслужбами. Нет сомнения в том, что эта агрессия была подготовлена и санкционирована США: об этом говорит и американское специальное вооружение, и даже грузинские приказы и планы военной операции, использовавшие американскую военную терминологию, которые были брошены грузинскими войсками во время отступления. О том, что Грузия получила санкцию США на военную агрессию против Южной Осетии, заявил бывший посол Грузии в России Э.Кицмаришвили ([1] 27.11.08, А2). По некоторым оценкам, в составе грузинской армии, напавшей на Южную Осетию, было около 1000 наемников. Среди убитых в Цхинвали оказалось несколько негров (предположительно американских наемников), а один наемник из США был взят в плен российскими войсками. Вообще использование других государств для того чтобы решать свои собственные цели всегда было любимой тактикой мировой олигархии. В начале XX века Великобритания втянула Россию в Антанту и в Первую мировую войну, хотя у той не было ни особых интересов участвовать в этой войне, ни возможности ее вести понастоящему. В итоге Россия понесла самые крупные потери в живой силе, а ее экономика была полностью разрушена войной. Сегодня мы видим множество подобных примеров. США использовали Саддама Хусейна для того чтобы терроризировать соседние государства: именно при военной поддержке США Ирак ввязался в затяжную войну с Ираном в 1980-е годы, потери в которой с двух сторон достигла миллиона человек. А затем при молчаливом согласии США он напал на Кувейт. И все это продолжалось до тех пор, пока Соединенным Штатам не понадобилось самим захватить Ирак: тогда они сразу записали иракского президента в число главных террористов. Другой пример: как указывает М.Чоссудовский, в 1990-е годы США привлекли спецслужбы Ирана, а также поставки вооружения и исламских наемников из этой страны для операций в Боснии против сербов ([63] с.264-265). Идея «исламской солидарности» была использована и в ряде других случаев. Так, для поддержки чеченских боевиков и террористов в 1990-е годы привлекалось финансирование Саудовской Аравии и других стран Персидского залива, а в обучении и вооружении боевиков активную роль играли пакистанские спецслужбы. Еще одним примером является военная и финансовая поддержка со стороны США и Пакистана, а также со стороны Усамы Бен Ладена и АльКаиды агрессии Косовской освободительной армии (УЧК) против Македонии в 2001 г. ([63] с.255-258; 267-271) Здесь повторилась та же история, что и с Хусейном: США сами вырастили Аль-Каиду и использовали ее для террористической деятельности в Афганистане и на Балканах, а затем обвинили ее в событиях 11 сентября 2001 г. и объявили «сетью международного терроризма», угрожающей Америке и всему миру. Только в том случае, если все указанные выше методы свержения неугодного правительства не удаются или удаются не полностью, США прибегают к прямому

701 военному вмешательству с участием своей регулярной армии. Как отмечает Г.Райзеггер, за 60 лет (1946-2007 гг.) США приняли участие в почти 70 войнах, как и Великобритания, и эти две страны являются в этом отношении «рекордсменами» - то есть двумя самыми воинственными странами мира ([81] с.508). Причем, почти все или подавляющее большинство войн были развязаны по инициативе Соединенных Штатов и, само собой разумеется, не было ни одного случая, когда они сами стали жертвой чьей-то агрессии. Вот список наиболее крупных военных агрессий США, приводимый О.Платоновым: «1948-1953 гг.: военные действия на Филиппинах. Решающее участие в карательных действиях против филиппинского народа. Гибель многих тысяч филиппинцев. 1950-1953 гг.: вооруженная интервенция в Корею около миллиона американских солдат. Гибель сотен тысяч корейцев. 1964-1973 гг.: участие 50 тыс. американских солдат в карательных операциях против республики Лаос. Снова тысячи жертв. 1964 г.: кровавое подавление панамских национальных сил, требовавших возвращения Панаме прав в зоне Панамского канала. 1965-1973 гг.: военная агрессия против Вьетнама. Уничтожение свыше полумиллиона вьетнамцев. По примеру Гитлера полностью уничтожались мирные деревни, напалмом выжигались целые территории вместе со всеми обитателями. Массовые убийства женщин и детей.

Слева: эпизод войны во Вьетнаме (http://ekabu.ru). Справа: вьетнамские дети убегают из деревни, сожженной напалмом (http://softmaster.ucoz.ru)

1970 г.: агрессия против Камбоджи. Со стороны США – 32 тысяч солдат. Многочисленные жертвы среди мирных жителей. 1982-1983 гг.: террористический акт 800 морских пехотинцев против Ливана. Снова многочисленные жертвы. 1983 г.: военная интервенция в Гренаду около 2 тыс. морских пехотинцев. Погублены сотни жизней. 1986 г.: вероломное нападение на Ливию. Бомбардировки Триполи и Бенгази. Многочисленные жертвы. 1989 г.: вооруженная интервенция в Панаму. Погибли тысячи панамцев. 1991 г.: широкомасштабная военная акция против Ирака, задействовано 450 тыс. военнослужащих и многие тысячи единиц современной техники. Убито не менее 150 тыс. мирных жителей. Намеренные бомбардировки мирных объектов с целью запугать население Ирака. 1992-1993 гг.: оккупация Сомали. Вооруженное насилие над мирным населением, убийства гражданских лиц. 1999 г.: агрессия против Сербии. Использование против населения оружия массового уничтожения, в т.ч. с урановыми компонентами. Погибло 4 тыс. человек.

702

Слева: американские войска прочесывают вьетнамскую территорию (http://ekabu.ru). Справа: американские войска в Панаме в 1989 г. (www.latinamericanstudies.org)

2002 г.: агрессия против Афганистана. Ковровые бомбежки мирных городов. Использование пыток и издевательств в отношении населения. Погибло 65 тыс. жителей Афганистана. 2003 г.: агрессия против Ирака. Применение к народу Ирака запрещенного оружия массового уничтожения. Массовые убийства мирных жителей морскими пехотинцами США. В результате бомбежек, резни и пыток в тюрьме умерло по меньшей мере 170 тыс. иракцев.» ([81] с.70-72)

Американские войска в Афганистане (слева) и в Ираке (www.ansar.ru, http://lenta.ru)

Это список лишь наиболее крупных и известных военных операций США по свержению правительств в других странах и установлению угодного им режима. К перечню военно-подрывных операций, упомянутых выше, следует также добавить целый ряд операций по «защите законного правительства» - то есть защите местной олигархии от народа. Например, в Ливане в 1982-1983 гг. американская армия защищала правый режим страны, помогая ему подавить антиправительственное восстание, такая же помощь в 1980-е годы была оказана правому режиму Сальвадора ([41] с.529-530). Но эти действия вызвали недовольство в самих США – так, в Ливане погибло несколько сотен американских солдат. Поэтому в 1990-е годы эстафета была передана американским наемникам, которые помогали усмирять местное население в Нигерии, Экваториальной Гвинее, Боснии, Хорватии, затем – в Афганистане, Ираке и других странах. В Хорватии американская компания MPRI (Military Professional Resources Inc.) в 1990-е годы так успешно усмиряла сербов, что в ходе организованной ею «этнической чистки» более 100 тысяч сербов покинули страну и оказались в числе беженцев, сотни были убиты. В Боснии американские наемники из компании DynCorp организовали целую сеть «сексуального

703 рабства»: у сербских девушек отбирали паспорта и превращали в «сексуальных рабынь», а сербских детей – в «сексуальных рабов» [131]. Тоже «метод усмирения». В XXI веке американская мировая олигархия взяла на вооружение старый метод, который был в свое время использован британской мировой олигархией для порабощения Китая. Как указывалось выше, англичане тогда использовали для этого наводнение Китая опиумом. Так, в 1817 г. количество опиума, нелегально ввозимого в Китай, составляло 480 тонн ежегодно, а в 1837 году было ввезено уже 3200 тонн и продолжало расти теми же темпами в последующие годы ([27] с.43). В той же пропорции увеличивалось в Китае число наркоманов. К 1842 г. число наркоманов в стране составляло уже 2 миллиона человек из 450-миллионного населения. А к 1881 году население Китая сократилось до 369 миллионов человек, из них 120 миллионов (каждый третий!) были наркоманами ([123] 7/2010, с.62). Сегодня американская мировая олигархия пытается применить такой же метод порабощения в отношении России, Индии, Китая и других стран, сопротивляющихся установлению американской гегемонии. По мнению ряда политологов, оккупация США Афганистана в 2001 году была обусловлена вовсе не террористической угрозой, которая была создана специально, а имела вполне конкретную цель – резко увеличить производство наркотиков в этой стране, с целью наводнения ими России и стран Азии. Как пишет Т.Грачева, «до американского вторжения правительство талибов совместно с ООН в течение 2000-2001 годов успешно осуществляло программу по уничтожению наркотиков. В результате производство опиума было сокращено на 94% и упало до 185 тонн». Это не могло обрадовать США, у которых были совсем другие планы в отношении Афганистана. Поэтому первый удар в ответ на так называемую «террористическую атаку 11 сентября 2001 года» США нанесли именно по талибам, власть которых на всей территории страны была свергнута, и была установлена власть американских военных и их ставленников. «В условиях военного присутствия США, - продолжает Т.Грачева, - с октября 2001 года начался стремительный рост производства наркотиков. По данным ООН с 2001 по 2006 год, то есть за пять лет, этот рост составил 3200%! Здесь нет ошибки. Именно эта цифра содержится в докладе ООН. В 2006 году культивируемые площади достигли 165000 гектаров. В 2001-м, на момент вторжения, они составляли 7706 гектаров… Эксперты ООН сообщают, что доля опиума составляет 52% от ВВП Афганистана. Это получило название наркоэкономики. Афганистан уже причисляют к новому типу государств – наркогосударствам. Можно сказать, что именно США породили этот специфический вид псевдогосударства» ([27] с.22). Разумеется, наркоторговля приносит огромные доходы, которые в целом в мире, по оценкам ООН, в 2000-е годы составляли около 1 триллиона долларов ежегодно. Из них от 300 до 500 млрд. долл. приходилось на Афганистан. Но оборотной стороной этой деятельности является ужасающий рост числа наркоманов во всем мире, включая Россию. В России в конце 2000-х годов, по оценкам было уже 6 миллионов наркоманов, и это число с 1991 года выросло в 20 раз ([27] с.55, 61). Сегодня многие публицисты, историки и некоторые главы государств, например, президент Венесуэлы Уго Чавес, называют США главной угрозой миру и главным террористом, и даже многие американские авторы называют США бандитом и гангстером. Правда, большинство людей на Западе и в других благополучных странах не воспринимают это всерьез, а многие готовы высмеивать такие утверждения. Они полагают, что военные действия, терроризм, анархия могут коснуться только каких-то «стран-изгоев»: Ирака, Афганистана и т.д., - «неправильных» стран, но не их самих. К тому же трудно поверить в то, что от США исходит военная и террористическая угроза – ведь миллионы людей ездят в Америку и возвращаются обратно, миллионы вполне мирных американцев разъезжают по всему миру в качестве туристов и бизнесменов, а американский президент уверяет, что он – сторонник мира и демократии и любезно

704 общается с представителями любых других государств. Какая же может исходить угроза от Америки? Да и что делать с этой американской угрозой, к чему призывают антиамериканисты? Объявить Америке бойкот, как предлагает Уго Чавес (а сам при этом продолжает поставлять туда нефть)? Вряд ли это можно назвать конструктивной программой. Надо, наконец, понять – и пишущим об Америке российским авторам, чтобы не служить посмешищем в глазах обывателей и серьезных людей: угроза (во всяком случае, пока) исходит не от Америки и американского народа, она исходит от мировой олигархии, захватившей под свой контроль американское государство и поставившей его себе на службу. Но она захватила не только Америку, а уже бóльшую часть мира, поэтому дестабилизирующие удары (военные, террористические, экономические и т.д.) будут в дальнейшем исходить не только из Америки, а, как показывают события 2008 г. в Южной Осетии и Мумбаи, или как показывает одновременный и беспрецедентный по размерам вывод капиталов из ряда стран в США осенью 2008 г., они будут исходить из самых разных и непредсказуемых мест, но с одной определенно ясной и предсказуемой целью. И само население стран Запада в этой большой игре, затеянной современной мировой олигархией, является лишь «пушечным мясом». Об этом свидетельствуют и события 11 сентября 2001 г., приведшие к гибели 3 тысяч американцев1, и, например, убитые в Ираке американцы и европейцы, исчисляемые уже, по-видимому, десятками тысяч (включая наемников). Но это – лишь начало, в дальнейшем, по мере нарастания кризиса коррупции на Западе (который уже начался), его население в полной мере ощутит на себе все связанные с ним последствия. Хотелось бы в связи с вышесказанным еще раз подчеркнуть: так называемая «американская внешняя политика» сегодня не является политикой какой-либо страны; она определяется и осуществляется не американскими избирателями и не президентом США, и даже не «американской буржуазией», как сказали бы коммунисты. Она проводится мировой олигархией, которой наплевать на интересы американского народа, как и на интересы всех других народов. Она учитывает исключительно свои интересы, в том числе интересы американской олигархии и олигархии стран, являющихся союзниками и «вассалами» США (Израиля, Западной Европы, Польши, Грузии и т.д.), и для достижения своих целей она будет использовать как официальные, так и неофициальные политические, экономические и военные рычаги, имеющиеся в ее распоряжении. Вот что сказал по поводу американской внешней политики Дмитрий Ситнин, работавший в 20022005 гг. заместителем начальника управления внешней политики аппарата президента России: «Мы не совсем правильно понимаем организацию работы внешнеполитических ведомств США. Они устроены по принципу бизнес-корпорации, аналогично Кока-Коле или Дженерал Моторс. Люди, которые там работают, воспринимают это как обычный бизнес-проект по продвижению товара особого рода на развивающиеся рынки. Это огромный бизнес, он исчисляется десятками миллиардов долларов… На него работают сотни тысяч людей по всему земному шару. Остановить этот бизнес невозможно, как остановить работу крупной корпорации… Мы имеем дело не с какой-то централизованной системой, с которой можно о чем-то договариваться, а мы имеем дело со своеобразной матрицей, которая работает, в общем-то, вне зависимости от того, какой уровень взаимоотношений существует, например, между двумя первыми лицами» [7]. Итак, мы имеем дело с «мировой матрицей», которая поставила себе на службу внешнюю политику США, превратив ее в «бизнес-проект», а президента США – в простую пешку, и которая подчинила своему контролю мировую экономику и финансы и сформировала мощную наемную армию и разветвленную сеть спецслужб и подрывных организаций во всех регионах мира. 1

Можно считать доказанным, что теракты в США 11 сентября 2001 г. были организованы не «исламскими террористами», а силами внутри самих США, т.е. мировой олигархией (см. ниже).

705

Роль США в мировой политике глазами художника. Рисунки с сайтов http://savok.name, http://talimonov.gallery.ru

20.4. Мораль и нравы современной «мировой элиты» Как мы убедились ранее на многочисленных исторических примерах, олигархия всегда представляла собой аморальное явление в жизни общества. Самое ужасное, что несли с собой глобальные кризисы коррупции (а сегодня мы переживаем кризис коррупции мирового масштаба), это даже не обнищание населения, а катастрофическое падение морали, которое, начавшись наверху, распространялось и на все общество, в конечном счете, превращая его в «цивилизацию хищников». Именно падение морали во время предыдущего мирового кризиса коррупции сделало возможным такое массовое явление в Европе как фашизм, который привел к массовой бойне и геноциду славянских и еврейского народов во время Второй мировой войны, стоившей жизни почти 100 миллионам человек. Современная мировая олигархия ничем в этом отношении не отличается от ее предшественниц. Выше были уже продемонстрированы те ее действия в экономике и политике, которые сегодня стали обычным явлением и которые сводятся к простым правилам: сильный грабит и убивает слабого, богатый – бедного, хитрый и беспринципный - доверчивого, более ловкий и искушенный - менее ловкого и искушенного. Если какие-то правила в мировой экономике или политике еще существуют, то лишь потому, что мировой олигархии иногда приходится считаться с мировым общественным мнением и с крупными странами, не подчинившимися ее полному влиянию – Россией, Китаем, Индией. Если бы этих стран сегодня не было, то уже давно не было бы никакого мирового общественного мнения, отличного от мнения современной мировой олигархии, а единственным правом, признаваемым и в международных отношениях, и в отношениях между компаниями и отдельными людьми, было бы право сильного и богатого. Что можно сказать о «мировой элите», которая организует массовые убийства мирных жителей по всему миру, занимается неслыханным мошенничеством в области международных финансов, организованным грабежом бедных стран, где и без этого десятки миллионов людей умирают от голода и нищеты, создает частные армии, которые устраивают геноцид, организуют сети наркоторговли и «сексуального рабства»? Может быть, верхушка американского общества, называющая себя «мировой элитой», ничего этого не знает и не имеет к этому отношения? Ничего подобного – все знает, так как все эти факты известны и регулярно появляются в американской прессе, и имеет самое прямое отношение. Правящая верхушка США имела самое непосредственное отношение и к развязыванию всех войн и военных операций, упомянутых выше, и к организации системы экономического ограбления всего мира, и к наркоторговле. Массовое производство наркотиков в Никарагуа «контрас» происходило под наблюдением или даже

706 при участии американских инструкторов. А в 2000-е годы под наблюдением американского военного командования и американских войск, расквартированных в Афганистане, эта страна превратилась в крупнейшего в мире производителя наркотиков. В 1980-е годы в США разразился скандал вокруг Банка по торговле и международному кредиту (Bank of Commerce and Credit International). Банк был тесно связан с ведущими американскими политиками и активно финансировал предвыборные кампании кандидатов в президенты; и вдруг выяснилось, что банк одновременно занимается финансированием террористической деятельности и отмыванием денег от торговли наркотиками. Шуму в прессе было много, но никакого расследования так и не было проведено. Президент Бушстарший (1989-1993 гг.) замял скандал, банк был ликвидирован и превращен в филиал других банков, куда, надо полагать, были переведены и финансовые потоки от наркоторговли [104]. То же относится к распространению культа насилия, жестокости, секса и грубых примитивных инстинктов в современном американском кино и развлекательной индустрии. Невозможно себе представить, чтобы это осуществлялось без одобрения современной «мировой элиты», которой все это, надо полагать, очень нравится, иначе все это было бы очень быстро прекращено. Если взять наугад, к примеру, десять современных американских фильмов и десять фильмов, выпущенных в Голливуде в 1950-е годы, и сравнить их сюжеты, монологи актеров, внутренний мир главных героев, а также время, которое отведено в картине показу насилия и секса, то можно лишь ужаснуться той степени морального падения, которое произошло с американским кинематографом за этот не очень большой отрезок времени. И это касается всех без исключения категорий художественных фильмов. Исторические фильмы, которыми когда-то славился Голливуд, почти исчезли и сегодня представлены в основном фильмами в стиле «фэнтэзи», где в одной эпохе вполне могут смешаться древние римляне, варвары, испанские конкистадоры и германские фашисты. Голливудский фильм «300 спартанцев» 1962 года рассказывал о героической борьбе древних греков с персидским нашествием с максимально возможной для художественного фильма достоверностью. А фильм «300 спартанцев» 2007 года показывает битву каких-то невообразимых компьютерных чудовищ, и кроме их жутких прыжков, криков и спецэффектов в фильме больше ничего нет. Что касается насилия и секса сегодня на экране, то, наверное, ни в США, ни в Западной Европе в 1950-е годы не допустили бы большинство современных фильмов к показу широкому кругу зрителей, посчитав их либо порнографическими, либо нежелательными для детей и подростков. В то время даже ленты Алфреда Хичкока считались «фильмами ужасов» и страшно шокировали публику, а сегодня, в сравнении с обычными фильмами Тарантино (не относящимися к категории «фильмов ужасов»), они выглядят как безобидные страшилки для детей. В голливудских фильмах, снятых в 1950-е годы, о сексе никто даже не говорил, самое большее – герои могли иногда признаться в любви или поцеловаться. Сегодня в обычных (не эротических) фильмах сексом не только открыто занимаются сплошь и рядом, но еще при этом могут, например, разговаривать по телефону. Египетская царица Клеопатра в современных американских «исторических» фильмах изображена как нимфоманка, которая буквально бросается на окружающих ее мужчин и требует от них секса. В телесериале «Секс в большом городе», в котором показана жизнь четырех вроде бы самых обыкновенных американок, у главной героини Саманты было 327 сексуальных партнеров, у ее подруг Кэрри и Миранды – соответственно 119 и 59, и лишь у «романтичной» и «скромной» Шарлотты было «всего лишь» 36 партнеров ([81] с.126). Фильм получил множество премий и стал одним из самых популярных в Америке, а четыре главные героини стали теми, кому подражают современные девушки и на кого стараются быть во всем похожими. Как мы видели, падение нравов происходило во все исторические эпохи, в которые существовали циклы коррупции. И во все эпохи оно происходило сначала наверху; а уже потом морально деградировавшая «элита», переродившаяся в олигархию, распространяла

707 или насаждала свою испорченную мораль на все общество. В Древнем Риме в разврат окунулась сначала римская знать в конце республиканской эпохи, а затем она начала его распространять на все общество. Так, во время правления императора Тиберия (14-37 гг. н.э.) многие знатные и богатые римлянки начали заниматься проституцией. Тиберий это запретил специальным законом, но безуспешно – мы знаем, что во времена Нерона (54-68 гг. н.э.) на празднике римского богача Тигеллина были устроены кабинки на берегу пруда, где каждый мог насладиться любовью с богатыми и знатными римлянками. Хорошо известны также жуткие развратные похождения Мессалины, Агриппины и других знатных римлянок той эпохи (см. главу II). В ряде случаев испорченная мораль насаждалась и самим главой государства, особенно если он являлся представителем олигархии. Например, император Калигула (37-41 гг. н.э.) открыто сожительствовал с тремя родными сестрами, своих жен выводил голыми к обеду для демонстрации гостям, а понравившихся чужих жен насиловал или делал своими наложницами. Гладиаторские игры были впервые устроены знатными сенаторами Брутами (предками убийц Цезаря) в конце III в. до н.э. и в течение последующих полутора столетий превратились в любимое развлечение римлян; Август (43 г. до н.э. – 14 г. н.э.) пытался искоренить это зло, запретив их проводить более 2 раз в году и с участием более 60 пар гладиаторов; а Траян (98-117 гг. н.э.) в буквальном смысле затопил Рим кровью, когда лишь во время одних устроенных им гладиаторских игр на арене было убито 10 000 (!) пленников ([11] с.401-406). Аналогичные примеры мы видим и в другие эпохи. Византийский император Юстиниан I женился на танцовщице и проститутке Феодоре, чем бросил страшный вызов общественной морали того времени; а Феодора собрала многих своих бывших подругпроституток при дворе и выдала замуж за знатных вельмож. Российские императоры Петр I и Екатерина II сами были примерами жуткого разврата и ввергли в разврат весь императорский двор (см.: [60] глава XIII). Римские папы и кардиналы в XV-XVI вв. приходили на официальные праздники католической церкви с проститутками, чем шокировали своих прихожан и бросали вызов всей общественной морали, а Мартин Лютер призвал бороться с «вавилонской блудницей», обосновавшейся в Риме. Точно так же разврат и испорченная мораль насаждались на Западе и в современную эпоху, с началом очередного цикла коррупции в 1960-е годы, только не нашлось там ни Августа, ни Мартина Лютера, способных этому противостоять. Здесь мы опять видим, что падение нравов наверху общества началось намного раньше, чем внизу. Известно, что основатель семейства Кеннеди не только занимался бутлегерством, но был страшным развратником. Согласно очевидцам, он имел обыкновение приводить понравившихся ему женщин прямо домой и там заниматься сексом, невзирая на присутствие членов своей семьи. Эти привычки отчасти унаследовали и оба его сына, Джон и Роберт Кеннеди, в постели у которых, по рассказам свидетелей, побывали десятки или даже сотни женщин, включая известную актрису Мэрилин Монро. Поэтому когда в конце 1960-х годов началась так называемая сексуальная революция, она была революцией только для низов, в верхах она к тому времени уже произошла. И эта революция подпитывалась уже давно циркулировавшими слухами и рассказами о том, как себя ведет богатая и могущественная «элита», которые вызывали стремление общества приобщиться к этой «сладкой жизни». Разжигали это стремление и фильмы 1960-х и 1970х годов, которые начали пропагандировать свободную любовь, и массовое появление таких фильмов также вряд ли могло иметь место без одобрения правящей верхушки США и Западной Европы1. В дальнейшем мы видим новые примеры все того же феномена – насаждения сверху испорченных и извращенных нравов, которые уже давно стали нормальными для 1

Помимо цели насадить в обществе «новую мораль», пропаганда сексуальной свободы и свободы от общества правящей верхушкой в 1960-е-1970-е годы (откуда и движение хиппи) имела еще одну вескую причину – необходимо было отвлечь молодежь от тех социальных проблем, которые начались на Западе вместе с глобализацией и которые более всего били именно по молодежи (в частности, безработица).

708 верхушки общества. Президент США Р.Рейган в 1987 г. публично признал «важную роль сатанизма в современной американской жизни» и принял решения, расширяющие права сатанистов, в том числе по их приему на государственную службу и в правительство страны, а также решения, запрещающие какую-либо дискриминацию, преследования или оскорбления в их адрес ([81] с.115). Но еще ранее многие представители американской «элиты» стали участвовать в сатанинских сборищах (см. ниже). Рейган своим решением не только защитил от возможных преследований и оскорблений тех представителей верхушки, которые уже приобщились к сатанизму, он дал сигнал всему обществу: приобщайтесь, и для вас тоже открыта дорога в «сливки общества»! Выше уже говорилось о распространении секса, насилия и издевательства над культурными ценностями в кино, то же относится к современной американской эстраде. Как пишет О.Платонов, американская певица Мадонна (настоящее имя Л.Чикконе) не только кощунственно взяла себе имя Богоматери, матери Христа, но она во время своих концертов «занимается надругательством над христианской церковью, кощунственно манипулируя крестом между своих ног. Объявив себя бисексуальной, американская порнозвезда “делает деньги”, занимаясь содомитством прямо на сцене, участвуя в пансексуальных оргиях, мастурбирует перед глазами зрителей» ([81] с.135). Причем, концерты Мадонны со всеми этими подробностями показывают по многим каналам американского телевидения. Это не может происходить без одобрения медиа-магнатов, владеющих этими каналами, и в целом без одобрения правящей верхушки США, особенно учитывая поразительную согласованность всех американских телевизионных каналов в отображении (и искажении) происходящих в мире событий (см. ниже). Очевидно, что подавляющее большинство американских телеканалов действует по единой команде сверху. Поэтому речь идет о сознательном насаждении уродливой и кощунственной морали и нравов – о насаждении антикультуры. Еще одним примером такого навязывания моральной деградации обществу могут служить сексуальные скандалы с участием президента Билла Клинтона (1993-2001 гг.). Если Джон Кеннеди, по крайней мере, тщательно скрывал свои сексуальные похождения, то Клинтон, похоже, специально их афишировал – так как при желании он мог с самого начала позаботиться о конфиденциальности своих связей. Любовницы Клинтона, не успев вылезти из его постели, тут же начинали писать мемуары или давать интервью для порножурналов о том, какой у них был потрясающий секс с президентом.

Слева: «Синее платье». Коллаж А.Матисса (http://caricatura.ru). Справа: Дженнифер Флауэрс (http://lenta.ru). Певица варьете Д.Флауэрс опубликовала книгу о своей любовной связи с президентом Клинтоном с интимными подробностями и давала интервью эротическим журналам.

709 Моника Левински сохранила в холодильнике свое платье (!), испачканное спермой президента, чтобы затем продемонстрировать его перед телекамерами и стать знаменитостью: смотрите, меня поимел сам президент! Жена Хиллари Клинтон, которая, разумеется, давно все знала о муже, тоже участвовала в этом спектакле, сначала разыграв перед телекамерами ревность и оскорбленное самолюбие, но в конце концов «простив» мужа. Сам Билл Клинтон вел себя как герой-любовник в кинофильме, не сомневающийся в том, что все в восторге и от него самого, и от его сексуальных похождений – досадно только, что пришлось соврать под присягой, но и это не страшно, с кем не бывает. Если бы это случилось в 1950-е годы, то всех троих участников этого спектакля, наверное, закидали бы тухлыми яйцами. Но к концу XX века американское общество деградировало уже настолько, что все трое стали необыкновенно популярными, мемуары Билла и Моники разошлись бешеными тиражами, а Хиллари после этого стала крупным политиком, лидером демократической партии США, и ее чуть было не избрали президентом страны. До каких же пределов может еще дойти моральная деградация американской «мировой элиты» и американского общества? Казалось бы, куда больше? По оценкам, гомосексуалисты и лесбиянки составляют сегодня уже 25-30% взрослого населения США ([81] с.128), уже разрешены и становятся обычным явлением официальные браки между ними и венчания в церкви, процветает детская проституция и порнография. Однако некоторая имеющаяся информация позволяет заключить, что все происходящее – еще не предел. Известно, например, о регулярных сатанинских сборищах, уже давно проводимых в так называемой Богемской роще в США, на которые собирается «цвет» американской правящей верхушки. На этих сборищах собираются сотни или даже тысячи людей; свидетели утверждают, что неоднократно видели там известных американских политиков, магнатов и крупных бизнесменов. Имеются видеоролики этих сборищ, на которых некто в обличии Сатаны или князя тьмы заявляет о своей власти над миром. Все это можно было бы рассматривать как чью-то глупую шутку или недоразумение, не имеющее последствий, если бы не чудовищная деградация морали и нравов, которая как мы видим, навязывается сверху, и если бы не изменения в законодательстве США, поощряющие сатанизм. Известно и о существовании других тайных собраний и обществ, которые объединяют представителей нынешней «мировой элиты» и о которых сегодня много пишут. Одним из них является общество «Череп и кости». Установлено, что в это общество входили или входят экс-президенты Буш-старший и Буш-младший, экспрезидент Джеральд Форд, бывший вице-президент Ричард Чейни, бывший кандидат в президенты Джон Кэрри1, а также целый ряд крупных бизнесменов: Доджи, Гудйеры, Хейнцы, Гарриманы, Келлоги, Пиллсбери, Рокфеллеры, Фелпсы, Вейерхаузеры, Вандербильты, Уитни и т.д., которые ассоциируются в США с целыми промышленными империями, а их имена красуются в качестве марок автомобилей, шин, консервов и т.д., или рядом с названиями крупных банков ([49] с.295). Как правило, все они попали в «Череп и кости» еще со студенческой скамьи, поскольку это тайное общество объединяет в своих рядах выпускников престижных американских университетов, в особенности выпускников Йельского университета, который считается самым престижным учебным заведением Америки. Александра Робинс, выпускница Йельского университета, написавшая книгу о «Черепе и костях», утверждает, что члены братства хранят набор столовой утвари Адольфа Гитлера, что символизирует их духовную связь с германскими фашистами. Утверждается, что во время обряда посвящения новичок должен пить кровь, ложиться в гроб и совершать сексуальные действия. По оценкам, всего его членами являются 800 человек, половина из них занимают ключевые посты в правительстве и бизнесе страны. 1

При этом ни Кэрри, ни Джордж Буш не отрицали свою причастность к этому обществу во время президентской кампании 2004 г., но отказывались рассказывать какие-либо подробности.

710 Утверждается, что Д.Буш, став президентом в 2001 г., назначил многих членов ордена на ведущие посты в своей администрации. Другие свидетели: Рон Розенберг, однокурсник Д.Буша по Йельскому университету, и Сьюзан Гольденберг, написавшая статью в газете Гардиан, - утверждают, что неотъемлемой частью ритуалов общества являются сексуальные оргии с применением таких атрибутов как человеческие кости и черепа. Имеется видеоролик, на котором якобы засняты сцены одной из таких оргий [104]. Ждет ли американское общество в ближайшем будущем «сатанинская революция» и начало массового поклонения новому божеству - Сатане, вслед за сексуальной революцией и революции пошлости, насилия и моральной деградации, произошедших в течение 1960-х – 1990-х годов? И не является ли в таком случае массовая утечка в СМИ и публикация в ведущих изданиях информации о «Черепе и костях» и Богемской роще еще одним сознательным вызовом «мировой элиты» американскому обществу (и всему миру): Приобщайтесь к новой морали! Вкусите сладкой жизни, которой живут короли мира и станьте сами его королями! Ближайшее будущее это покажет. Но моральная деградация охватила, увы, не только американское общество, вместе с глобализацией и ростом популярности американского образа жизни она со страшной скоростью распространяется по всему миру. И вслед за Америкой то же самое ожидает другие страны. 20.5. Мировое «министерство правды» Писатель-фантаст Д.Оруэлл в своей антиутопии «1984» описал Министерство правды, которое занималось постоянным переписыванием истории и исторических событий, а также искажением всей поступающей извне информации в соответствии с установками от Партии власти. В свое время это воспринималось как пародия на Советский Союз, но сегодня все более начинает походить на работу современных американских и в целом западных СМИ и институтов, занимающихся общественными науками. Во всяком случае, после того как западные СМИ в течение 3 месяцев после грузинской агрессии против Южной Осетии в августе 2008 г. отрицали факт этой агрессии и упорно продолжали рассказывать о том, как Россия напала на маленькую демократическую Грузию, а грузинские ракетные комплексы «Град», стреляющие по столице Южной Осетии Цхинвали, демонстрировали в новостях как российские комплексы, стреляющие по грузинским городам, иллюзии у многих людей в отношении объективности западных СМИ рассеялись. Если западные СМИ смогли осуществить такую синхронную и масштабную фальсификацию всей поступающей оперативной информации о Грузии, несмотря на подробное освещение событий в российских СМИ и несмотря на свидетелей, прорывавшихся время от времени на западное телевидение и рассказывавших то, что было на самом деле (попытка геноцида осетинского народа со стороны Грузии), то что можно сказать о любой другой информации, не столь оперативной, или в отношении которой нет стольких свидетелей, или не сообщаемой регулярно какими-либо альтернативными СМИ (российскими, китайскими, арабскими или индийскими)? Этот вопиющий факт ясно показывает, что на Западе создана гигантская машина по производству лжи, и она намного более мощная, разветвленная и, главное, намного более эффективная, чем аппарат советской коммунистической пропаганды, существовавший в СССР. Так же как политическая машина мировой олигархии, которая занимается внешнеполитическими «бизнес-проектами» («цветными революциями», созданием «повстанческих движений» в различных странах и т.д.), машина лжи занимается своими «бизнес-проектами» - по разработке, внедрению и пропаганде мифов. Составляется бизнес-план проекта, выделяется бюджет, привлекаются эксперты по массовой психологии, определяется, сколько раз нужно повторить по телевидению, что это именно Россия напала на Грузию, чтобы ни у кого больше не осталось сомнений, подготовка

711 репортажей и статей поручается лучшим специалистам, которым еще платят надбавку за вредность и за особое «качество материала» (чтобы не было допущено «ляпов»). И все – машина лжи понеслась вперед, сминая все на своем пути, и может нестись сколько угодно времени, поскольку работает на вечном двигателе – на американских долларах, для производства которых мировой финансовой олигархии требуется лишь исправить несколько цифр в центральном компьютере. Понять, как обеспечивается синхронность действий современных западных СМИ, совсем не сложно. Например, Руперту Мердоку принадлежат около 250 газет и журналов и еще ряд телеканалов в США, Великобритании и Австралии ([116] с.51). Это – очевидно, самая крупная медиа-империя, у других магнатов империи немного поменьше, но, судя по всему, все западные СМИ находятся под почти полным контролем нескольких мультимиллиардеров. Все они входят если не в «Череп и кости», то в те или иные общества и клубы, объединяющие западную верхушку, и между собой регулярно общаются. Поэтому договориться между собой о совместном «бизнес-проекте» типа «Нападение России на Грузию в августе 2008 г.» или «Атака исламских террористов на Нью-Йорк и Вашингтон 11 сентября 2001 г.» им ничего не стоит. Ну а если решение о таком «бизнес-проекте» приняла «партия власти» и выделила под него деньги из «партийной кассы», то тут уже ничего не поделаешь, решения «партии» надо выполнять. Фактически, конечно, речь идет не о партии, а о «мировой матрице», и повлиять на ее решения, в отличие от решения какой-либо партии, никто не в состоянии. В структуру современной западной пропаганды входят не только телевидение, газеты и прочие СМИ. Она включает также целую сеть мощных научноисследовательских центров в области экономики и других общественных наук, которые финансируются в основном крупными корпорациями. В целом они представляют собой мощнейшую идеологическую и пропагандистскую машину, в сравнении с которой та, что в свое время существовала в СССР, выглядит детским велосипедом. Она опирается на широкую сеть частных фондов, финансирующих те или иные направления идеологии и пропаганды или «бизнес-проекты», и в ней задействованы сотни тысяч человек. В этой системе работает очень много грамотных, умных и первоклассных специалистов, ученых и практиков, в области экономики, социальных, исторических и других общественных наук. Но при всем видимом многообразии высказываемых ими идей, выводов и предложений, все они основаны на нескольких ложных базовых постулатах, то есть на таких «аксиомах», которые противоречат фактам. Самая главная из таких ложных «аксиом» - это влияние свободной торговли и глобализации на экономику и социальное развитие отдельных стран и всего мира. Все эти специалисты убеждены в положительном влиянии, что противоречит всем имеющимся фактам и выводам экономических историков, изучавших эту проблему, и что выше было показано применительно ко всем известным периодам человеческой истории. Вторая отличительная черта – они любят только истории успеха, в частности, они любят пропагандировать опыт стран, которые в данный отрезок времени стали успешными. Например, после Второй мировой войны такими успешными странами стали западноевропейские страны, затем – Япония, затем (1980-е годы) – «новые индустриальные страны» (Южная Корея, Сингапур, Тайвань, Малайзия), затем (1990-е и 2000-е годы) – Китай. И их мало интересуют или совсем не интересуют кризисы, переживаемые этими странами (теми же западноевропейскими странами, Японией, Малайзией и т.д.), после того как там закончился период «успеха». Их также мало интересуют проблемы безработицы и проблемы развития мира или отдельных регионов в целом. Между тем, как указывает Д.Харви, безработица в странах Латинской Америки в 1980-е годы составляла в среднем 29%, а в 1990-е годы – уже 44% ([116] с.208); в большинстве стран Африки и беднейших странах Азии она еще выше, а в странах Восточной Европы приближается к этому уровню. В самих США, даже в благополучный период, предшествовавший начавшемуся в 2007-2008 гг. кризису, согласно официальной

712 статистике, не работало 40% взрослого населения ([81] с.56). В то же время среднегодовые темпы прироста мирового ВВП на душу населения в 1960-е годы составляли 3,5%, в 1970-е снизились до 2,4%, в 1980-е - до 1,4%, в 1990-е – до 1,1% ([116] с.206), а в 2000-е годы могут вообще упасть до нулевой отметки, и это несмотря на то, что прирост населения в мире тоже резко упал почти до нуля. Судя по этой тенденции, и население Земли, и ее ВВП скоро начнут уменьшаться – мир скоро начнет постепенно разрушать то, что создавалось столетиями. Таким образом, половина населения земного шара вынуждена сидеть без работы, бездельничать и прозябать в нищете, в то время как мировая экономика не только не развивается, вопреки западным экономическим теориям о том, что безработица полезна для экономики, но она вот-вот на наших глазах начнет разваливаться, а с ней начнет разваливаться и мировая цивилизация. Но все это не интересует американских экспертов в области экономики и других общественных наук, которые сегодня исчисляются десятками или даже сотнями тысяч, но ни о чем подобном они не пишут. Как указывает сам Д.Харви, приведший эти цифры, «Если бы эти факты были широко известны, восхваление неолиберализации и связанной с ней глобализации были бы гораздо более умеренными» ([116] с.209). Вся эта армия обслуживает тех, кто им платит деньги, и поэтому пишет и говорит то, что требуют заказчики (мировая олигархия), а интересы народов мира, включая и народ самих США, их не интересуют. Даже сам Д.Харви, написавший критическую книгу о главных современных идеологических концепциях Запада, неолиберализме и неоконсерватизме, и собравший многие приведенные выше факты, по своей основной профессии – не экономист, а американский профессор антропологии. Ни один американский экономист, профессионально занимающийся экономикой, не осмелился бы написать такую книгу, потому что после этого мог бы сразу поставить крест на своей дальнейшей карьере. В этой связи возникает вопрос о морали западных ученых и экспертов, занимающихся общественными науками. Если люди приучаются все время игнорировать или не обращать внимание на острые проблемы в мире и в собственной стране или сознательно вводить в заблуждение общественное мнение по важнейшим вопросам, то о какой морали можно говорить? И если писать правду об экономике и экономических концепциях в США могут только профессора в области антропологии (антропология - это естественная наука, а в естественных науках на Западе еще не привыкли врать), то о какой западной экономической науке можно сегодня говорить? Фактически речь идет о созданной сегодня в США грандиозной фабрике лжи в области экономики и других общественных наук, лжи очень умной, разнообразной и хитросплетенной, лжи не полной, а выборочной, но от этого не переставшей быть ложью. Д.Харви даже удалось проследить процесс создания этой фабрики лжи. Как говорилось в начале главы, конец 1960-х годов, когда началась глобализация, не только в Западной Европе, но и в США был отмечен взрывом социальных протестов. Массовые демонстрации здесь часто проходили под антивоенными лозунгами (против войны во Вьетнаме), но очень часто – и в виде протеста против ухудшающегося экономического положения и роста влияния крупного капитала. В городе Санта-Барбара студенты во время одной из таких демонстраций даже сожгли здание Bank of America. Как пишет Д.Харви, для участников «движения 1968 года» в США «капиталистические корпорации и сама рыночная система… воспринимались как враждебные силы, а потому… требовали серьезных изменений, если не революционной трансформации» ([116] с.62). Именно тогда, указывает американский профессор, в США был задуман план по созданию мощной идеологической и пропагандистской машины, который и был затем осуществлен в течение 1970-х годов. В качестве доказательства существования такого плана он приводит секретный документ, направленный членом Верховного суда Л.Пауэллом (членом команды президента Р.Никсона) в августе 1971 г. в Торговую палату США. В ней, в частности, Пауэлл писал, что «критика принятой в США системы свободного предпринимательства зашла слишком далеко и что “настало время – и давно настало, -

713 когда американский бизнес, используя всю свою мудрость, искренность и имеющиеся ресурсы, должен выступить против тех, кто стремится его разрушить”» ([116] с.63). Далее в документе предлагалось использовать финансовые ресурсы американских корпораций членов Торговой палаты – для воздействия на «основные общественные институты – университеты, школы, прессу, издательства, юридическую систему, - чтобы изменить мнение граждан “о корпорациях, законе, культуре и отдельной личности”» ([116] с.63). В последующем к этому грандиозному «бизнес-проекту» в области идеологии была подключена финансовая мощь большинства крупных американских корпораций. На компании, финансировавшие этот «бизнес-проект», как указывает Д.Харви, приходилось «около половины ВВП США» в 1970-е годы, а их ежегодные расходы на него составляли около 900 млн. долл., что по тем временам было колоссальной суммой. Около половины указанных средств поступало от корпораций, входивших в число 500 крупнейших компаний мира (по рейтингу журнала Fortune). Под эту программу были созданы такие аналитические (и одновременно пропагандистские) учреждения, как Heritage Foundation, Hoover Institute, Center for the Study of American Business, American Enterprise Institute и другие. Помимо указанного финансирования со стороны корпораций, часть средств направлялась от частных лиц – мультимиллиардеров, создавших свои частные фонды для финансирования общественных наук (такие как Olin, Scaife, Smith Richardson, Pew Charitable Trust и т.д.) ([116] с.64). Созданная таким образом фабрика лжи работала по тем же принципам, что были описаны выше. Сначала надо было создать красивую экономическую теорию (выгодную заказчикам), а затем обеспечить ее пропаганду и вдалбливание в умы и экономистов, и населения как необычайно умную и правильную. Этого можно было достичь, например, посредством одновременного упоминания, обсуждения и цитирования данной теории всеми научно-пропагандистскими институтами, участвующими в данном «бизнеспроекте», а также посредством прямой ее пропаганды по телевидению. Именно в это время в США, как грибы после дождя, стали возникать все новые и новые экономические концепции, которые сразу получали необыкновенную известность и популярность. Например, популярность монетаристской теории Милтона Фридмана во всем мире в 1980е годы, наверное, могла бы вполне конкурировать с марксизмом на пике его популярности. Фридман тогда считался основателем целой «монетаристской школы», следуя установкам этой школы США, Великобритания и другие страны Запада проводили свои реформы в 1980-е годы, МВФ взял его концепцию в качестве основы для своих рекомендаций странам по проведению их внутренней политики. Даже российские реформаторы Гайдар и Чубайс проводили в России монетаристские реформы в 1990-е годы, следуя теории и рецептам Фридмана. А между тем, как указывает Д.Харви, эта теория тоже была «раскручена» в рамках описанного выше «бизнес-проекта»: на деньги одного из частных фондов, созданных мультимиллиардерами (Scaife), в 1977 г. была создана телевизионная версия книги Милтона Фридмана Free to Choose и началась пропаганда этой книги и монетаристской концепции по телевидению ([116] с.64-65). В дальнейшем эта концепция показала свою полнейшую несостоятельность. Если главный экономист Мирового банка Д.Стиглиц фактически признал, что МВФ в течение 1980-х и 1990-х годов занимался вредительством, навязывая странам монетаристские рецепты (см. выше), то отсюда можно сделать вывод, что и монетаристская теория Фридмана с самого начала была вредительской. Но на то и существует любой бизнес-проект, чтобы быть полезным прежде всего тому, кто его финансирует – а не тому, кто является потребителем. Это как в рекламе негодного товара – Вы посмотрели рекламу один, два, пять раз и решили купить товар. Выяснилось, что он негодный, но реклама достигла своей цели – принесла прибыль владельцу негодного товара, дальше можно начинать рекламу следующего негодного товара. То же можно сказать и в отношении концепции неолиберализма, которая представляла собой еще более грандиозный «бизнес-проект», чем монетаристская теория

714 Фридмана, поскольку она из концепции превратилась в дальнейшем в официальную идеологию Запада. Это – явление уже более высокого порядка, чем просто авторитетная концепция, поскольку любой политик или экономист, не прошедший тест на лояльность официальной идеологии, может поставить крест на дальнейшей карьере. В основе этой идеологии лежат те же ложные положения, что и в основе либеральной экономической концепции, пропагандировавшейся Великобританией в XIX веке1. Но неолиберализм допускает в определенных случаях вмешательство государства, чего не допускала прежняя либеральная доктрина. Вместе с тем, как указывает Харви, эти изменения, внесенные в либеральную идеологию, не только ее не улучшили, но даже ухудшили: в ней появилась масса новых внутренних противоречий и эклектики, которых не было в прежней концепции ([116] с.109-111). Концепция стала более противоречивой, а следовательно, и более лживой - правильная концепция должна быть лишена внутренних противоречий. Это и показали дальнейшие события. Как пишет Д.Харви, неолиберализм оказал очень полезную услугу правящей верхушке Запада: неолиберализация «либо привела к восстановлению классовой власти правящей элиты (как в США и до некоторой степени – в Великобритании), либо создала условия для формирования класса капиталистов (как в Китае, Индии, России и других странах)» ([116] с.209)2. Поэтому мы видим, что «бизнеспроект» по созданию и раскрутке неолиберальной идеологии опять принес выгоду тому, кто за это платил. А что же потребители гнилого товара? А они, как и всегда, получили только несварение желудка и кишечные болезни, нередко со смертельным исходом. Как указывает Харви, применение принципов неолиберализма привело к резкому снижению темпов экономического роста во всем мире, к беспрецедентно высокой безработице, к разгулу финансовых махинаций, к хищническому разграблению природных ресурсов, к экологическим проблемам, к падению моральных ценностей (поскольку все стало объектом купли-продажи в соответствии с основным принципом неолиберализма), а также к ущемлению коренных прав населения (поскольку во главу угла поставлена защита частной собственности, а не прав человека) ([116] с.209-240). Так ложная идеология, созданная в одной стране, преобразует весь мир – но только совсем не в том направлении, в каком обещали ее создатели, когда пропагандировали эту идеологию. Идеология неолиберализма, благодаря работе создавшей ее фабрике лжи и единодушной поддержке со стороны всех западных лидеров, оказалась настолько популярной и мощной, что ею проникся не только Запад, но и Восток (Китай, Индия, Россия), а также подавляющая часть остального мира. К тому же у нее не было никакой конкуренции - коммунистическая идеология к тому времени показала свою несостоятельность. Как указывает Д.Харви, реализация неолиберальной концепции во многих странах привела к катастрофическим последствиям (в России, Мексике, Индонезии, Аргентине и т.д.), однако даже в так называемых «успешных» странах она привела к ряду серьезных социальных проблем. Например, в Китае сегодня находятся 16 из 20 городов мира с наибольшим загрязнением воздуха, а угнетение и эксплуатация на китайских предприятиях настолько ужасны, что, по словам американского профессора, по сравнению с ними «просто смешными кажутся описанные когда-то Марксом работа на конвейере и условия труда в Британии на заре индустриальной революции» ([116] с.230, 195). Особенно разительным негативным примером является Россия. Переход от строительства социализма к неолиберальным реформам и активной интеграции в глобальную экономику обернулся таким экономическим, социальным и политическим крахом и унижением страны и ее народа, что мог вызвать новую революцию, подобную по масштабам революции 1917 года. Как отмечает Д.Стиглиц, рыночная экономика в 1

Прежде всего, относительно важности и необходимости глобализации и либерализации внешней торговли. Под «классом капиталистов» американский профессор на самом деле понимает олигархию или крупный капитал, просто время от времени он по привычке использует марксистские штампы. 2

715 России оказалась даже более ужасной, чем предсказывали коммунисты ([300] p.6). В действительности рыночные реформы в 1990-е годы привели к формированию в стране какой-то смеси двух режимов (описанных выше): олигархического капитализма и грабительского феодализма с массовыми явлениями рабства и «сексуального рабства» в разных регионах страны, где в роли феодалов выступали местные олигархи и мэры городов, якобы избранные, а в действительности купившие свое место1. В этой связи многие авторы пишут о том, что «Горбачев продал Россию Западу», а «Ельцин ее бесплатно передал в руки олигархов». С последним, наверное, можно согласиться, но с первым, пожалуй, нет. Если бы Горбачев действительно это сделал, то был бы сегодня богаче Рокфеллера и владел бы промышленной или финансовой империей, чего не произошло. Полагаю, что и президент Горбачев (1985-1991 гг.), и даже отчасти президенты Путин (2000-2008 гг.) и Медведев (2008 г. - ), не говоря уже о Ельцине (1991-2000 гг.), были ослеплены и обмануты западной идеологией неолиберализма и глобализации, которая, как говорилось выше, была разработана американской фабрикой лжи в течение 1970-х – 1980-х годов, и которой до настоящего времени не было идеологических альтернатив. Горбачев даже создал в начале 1990-х годов мондиалистскую структуру – Мировой форум (ранее – Фонд Горбачева), перед которым ставилась задача, как пишет О.Платонов, «поэтапного движения к созданию “глобального государства” и “интегрированного глобального управления”, а также подготовка мирового общественного мнения к мысли о “прогрессивности” и “необходимости” этих шагов» ([88] с.30). Вряд ли он это сделал с целью сознательной диверсии против России. Несомненно, что и Горбачева, и Путина, и Медведева убедили в том, что Россия не сможет в одиночку выжить и построить свою экономику без активной интеграции в глобальную экономику Запада. Ну, а тот, кто интегрируется в чужую структуру, должен следовать указаниям тех, кто ее построил – то есть указаниям Запада. Поэтому и при президенте Путине, несмотря на сильные изменения в лучшую сторону, Россия в целом продолжала следовать той же неолиберальной идеологии Запада, как и при Ельцине, и выполняла все требования по либерализации внешней торговли, принятые в ВТО, даже еще не будучи членом этой организации! Воистину, когда у народа нет своей идеологии, то он похож на стадо баранов. Следует подчеркнуть, что столь феноменальный результат в распространении неолиберальной идеологии в последние полвека был достигнут еще и потому, что современная фабрика лжи Запада базируется на тех внушительных наработках, которые были сделаны в предыдущие столетия. Как уже говорилось (пп. 14.2 и 13.7), либеральная школа политэкономии была выпестована сначала французской аристократией при «старом режиме» во Франции, а затем в течение XIX века она насаждалась по всему миру британской правящей верхушкой. Наработки, оставшиеся с тех времен, активно используются современной американской фабрикой лжи, а «классики» либеральной политэкономии возведены в гении и их произведения постоянно цитируются и восхваляются. О том, на какой пьедестал водрузили на Западе Адама Смита и все с ним связанное, выше уже говорилось. Его основной труд стал для современных проповедников либерализма чем-то вроде библии (или чем-то вроде того, чем являлись труды Маркса и Энгельса для советских экономистов), а цитаты из этой либеральной «библии» («невидимая рука рынка» и т.п.) стали общеупотребительными. Не меньшим пиететом пользуется еще один «классик» либерализма – Дэвид Рикардо, живший в конце XVIII – начале XIX вв. О том, какой действительный «вклад» в мировую экономическую науку внес Адам Смит, выше уже говорилось (п. 18.4). Его трудовая теория стоимости столетие спустя 1

Например, целая сеть «сексуального рабства», в которую насильно затащили сотни или даже тысячи девушек, была создана в Нижнем Тагиле. Ей оказывало покровительство руководство местной милиции, а городские власти на все закрывали глаза. Сеть поставляла «сексуальных рабынь» в Европу и арабские страны, десятки девушек, отказавшихся заниматься проституцией, были убиты.

716 была отвергнута экономистами и признана неверной; при обосновании преимуществ свободной торговли в своей «библии» он прибегал к подтасовкам фактов; попытки применить принципы свободной торговли в соответствии с учением Адама Смита уже трижды приводили к глобальной депрессии: в 1860-1880-е гг., в 1929-1939 гг. и к мировой депрессии, начавшейся в 2008 году. Что касается Рикардо, то разработанные им весьма спорные экономические конструкции тоже активно используются сегодня для обосновании полезности свободной торговли и глобализации. Одной из таких теоретических конструкций Рикардо является его теория сравнительных преимуществ участия стран в международной торговле1. В соответствии с ней каждая страна должна специализироваться на производстве того товара, где у нее есть какие-то преимущества, а другие товары ей производить не обязательно, их можно и нужно закупать за рубежом. Порочность данной теории состоит в том, что она, во-первых, используется для обоснования отсталости стран третьего мира и России: дескать, они должны производить лишь то, в чем у них «имеются преимущества»: нефть, газ, бананы, кофе, - и отказаться от любого другого производства. Во-вторых, с научной точки зрения теория Рикардо несостоятельна и противоречит основам рыночной экономики. Ведь если производство каждого товара будет сконцентрировано лишь в одной стране, то неизбежным следствием станет монополизм данной страны в мировом масштабе. А если одна страна достигла мировой монополии, то в борьбе за такой лакомый кусок неизбежно схлестнутся компании этой страны, что приведет к их слиянию или их поглощению одной из этих компаний. Именно это мы и имеем на ряде мировых рынков как результат применения указанной теории Рикардо и его последователей. Например, сегодня компания Microsoft полностью контролирует мировой рынок базового программного обеспечения (для чего ею было сделано все возможное для вытеснения конкурентов – английской компании Apple, американской компании Netscape и других), а металлургические гиганты Alcoa и Русал контролируют мировой рынок алюминия (и на пути к этому они также поглотили или устранили всех своих конкурентов в России и Северной Америке). На этих мировых рынках уже полностью устранена конкуренция – то есть ни мировых, ни национальных рынков в производстве алюминия и базового программного обеспечения уже не существует. И другие мировые и национальные рынки сегодня функционируют лишь потому, что данный принцип Рикардо там еще не удалось осуществить; когда же он будет осуществлен, то никакого мирового (и тем более национального) рынка больше уже не будет, будет полное господство нескольких гигантских монополий. Таким образом, эта теория Рикардо не имеет ничего общего с действительной наукой о рыночной экономике и служит тому же, чему и учение Смита – оболваниванию наивных и доверчивых жителей третьего мира и России и подчинению их власти мировой олигархии. Хотелось бы остановиться еще на одном направлении работы американской фабрики лжи в области экономики. Это разработка схем финансового мошенничества для крупных корпораций и банков, а также фальсификация и изменение стандартов финансовой отчетности. Например, как уже говорилось, схемы выпуска деривативов в США разрабатывались ведущими американскими исследовательскими центрами и экономистами, получившими за это множество премий и наград. В частности, они обосновали при помощи математических методов, что если банк имеет «плохие долги» (которые, скорее всего, не вернут банку), то, объединив их с долгами надежных заемщиков и выпустив под эти долги деривативы, можно уйти от проблемы «плохих долгов», и это можно продолжать до бесконечности, объединяя и дальше старые «плохие долги» с новыми «хорошими долгами». Так экономисты своими обоснованиями

1

Например, именно на эту теорию Рикардо ссылаются профессоры «Морган Стэнли», Йельского университета и Российской экономической школы С.Гуриев и О.Цывинский, доказывая необходимость участия России в глобализации и отказа от любого применения протекционизма в России ([1] 30.03.10, с.4).

717 способствовали разрастанию того огромного пузыря деривативов, который привел к мировому финансовому кризису 2008 г. Еще одним примером являются финансовые махинации гигантской энергетической корпорации Enron. Выяснилось, что активную роль в них играло руководство Гарвардского университета, Гарвардской школы бизнеса и Гарвардской корпорации. В разоблачении, опубликованном в Harvard Watch Report от 31.01.2002, делался вывод, что Гарвардский университет и возникшие вокруг него институты, школы и центры превратились в предприятие по подготовке и обоснованию сомнительных сделок. В частности, руководство Гарварда лоббировало интересы корпорации Enron в правительстве и конгрессе, обосновывая законность спекулятивных сделок корпорации и сделок с энергетическими деривативами, продвигало планы корпорации по приватизации оборонного сектора США и отмене государственного регулирования в энергетике, участвовало в незаконных сделках с акциями Enron, в фальсификации финансовой отчетности корпорации, разрабатывало и осуществляло схемы ухода от уплаты налогов. Со своей стороны, Enron щедро спонсировал деятельность Гарвардского университета, на его деньги были построены новые исследовательские и учебные центры Гарварда, а два руководителя этих компаний (Бельфер и Винокур) фактически оба работали и в Гарварде, и в Энроне, тесно сотрудничая между собой и направляя часть их прибыли в свой личный карман ([81] с.436-439).

Дэвид Рокфеллер – «серый кардинал» мировой закулисы ( фото с сайта www.effedieffe.com) В 2008 г. 92-летний мультимиллиардер пожертвовал Гарвардскому университету – одному из главных центров неолиберальной пропагандистской машины Запада - 100 миллионов долларов: огромная сумма даже для привыкшего к подобным подаркам Гарварда.

Интересно, что американские экономисты, участвуя в создании спекулятивных и мошеннических схем для банков и крупных американских компаний, в то же самое время занимались активной пропагандой и втягиванием в игру на фондовом рынке широкой американской публики. Реклама финансовых консультантов по участию на рынке акций, регулярно шедшая по всем телевизионным каналам на Западе, неизменно сулила ее участникам баснословные доходы и безоблачную жизнь. И эта реклама оказалась весьма эффективной. Так, по данным американской статистики, число американских семей, разместивших свои сбережения в акциях, выросла до 27,8% в 1989 г. и до 53,9% в 1998 г. ([81] с.398) В главе XVII указывалось, что накануне биржевого краха 1929 г. в игре на рынке акций участвовало около 1,5 млн. американцев или всего лишь порядка 5% американских семей, а накануне финансового кризиса 2008 г. – в 10 раз больше. Благодаря такому массовому участию был создан еще один грандиозный пузырь: до тех пор пока оставались семьи со свободными денежными средствами, и эти средства удавалось затащить на американский рынок акций, этот рынок рос, и капитализация компаний достигала неимоверных величин, создавая видимость какого-то сказочного процветания. Но после того как произошел финансовый кризис 2008 г. и обнаружилось, что этот рост был искусственным, акции рухнули, и большинство населения, поверившее рекламе финансовых консультантов, потеряло свои трудовые сбережения. До этого, в 2000 г.,

718 лопнул пузырь на американском фондовом рынке NASDAQ, где обращались акции «технологических» компаний (Интернет, информационные технологии, телекоммуникации и т.д.), которым все западные экономисты до этого сулили прямо-таки фантастическое будущее в связи с развитием новых технологий. В результате падения курсов акций «технологических» компаний большинство их обесценилось во много раз (некоторые – в 100 раз), а такой гигант в этой отрасли как WorldCom вообще обанкротился, и его акции, широко ходившие среди мелких инвесторов, превратились в простые бумажки.

Удочка и бакс. Рисунки с сайтов: http://talimonov.gallery.ru, www.finmarket.ru Вот такую удочку (левый рисунок) Вам прицепят финансовые консультанты, втянув в игру на финансовом рынке. Но конечно, скучать Вам после этого не придется. Множеству людей не только в США, но и во всем мире сегодня некогда скучать: они заняты вот таким «делом» (правый рисунок) - наблюдением за текущими колебаниями курсов валют и финансовых бумаг с целью что-то на этом выиграть. Но выигрыш получает тот, кто контролирует выпуск бумаг и организует взлеты и падения на рынке. А мелким инвесторам достается «дырка от бублика».

Американские экономические институты принимают активное участие еще в одном сомнительном процессе, принявшем в США огромные размеры – в трансформации системы финансовой отчетности компаний и банков. В прошлом в Америке сложилась достаточно жесткая и консервативная система отчетности (ГААП), которая не позволяла совершать спекулятивные сделки без их отражения в балансах. Это перестало устраивать новую финансовую «элиту», захватившую власть над страной в конце XX века. Поэтому под ее нажимом, и с активным участием экономических институтов, началась трансформация некогда жесткой системы ГААП. Например, как указывает Г.Райзеггер, в начале 2000-х годов американские банки имели в своих активах огромное количество деривативов, то есть спекулятивных бумаг: в среднем в соотношении 9 : 1 ко всем банковским активам, а у некоторых банков это соотношение достигало 40 : 1. Такой гигантский перекос в сторону спекулятивных бумаг был бы невозможен, указывает австрийский ученый, если бы банки придерживались прежних консервативных стандартов отчетности. Но под давлением руководства ФРС (частной олигархической структуры, выполняющей в США роль центрального банка) и при активном участии экономических институтов были навязаны новые принципы отчетности банков, которые позволяли им накапливать этот огромный финансовый пузырь ([81] с.423-428). Результатом стало банкротство ряда банков в 2008 г. (Wachovia, Lehman Brothers и других), и их могло бы быть намного больше, если бы не огромные вливания денег со стороны правительства США. Это не единственная область послаблений в бухгалтерской отчетности – другой областью являются, например, гигантские возможности по надуванию пузыря в области

719 нематериальных активов компаний и банков в США, в результате чего их положение сильно улучшается, в то время как на самом деле они могут находиться на грани банкротства. Наконец, еще одно направление деятельности фабрики лжи в США – это трансформация системы национальной статистики. Как указывает Г.Райзеггер, в США в быстрорастущих отраслях (компьютеры, средства связи) сегодня применяют т.н. «гедонистический» подход к оценке инфляции, то есть пересчитывают «повышение качества» (например, увеличение мощности компьютера) таким образом, что фиксируют при этом резкое удешевление изделий. За счет этого сильно уменьшается американский индекс инфляции и завышается рост ВВП (по оценкам, на 1/3 лишь за счет «гедонистического» подхода) по сравнению, например с Германией. Так, согласно американской статистике цены на компьютеры с 1990 г. по 1999 г. снизились на 80%, а согласно германской – лишь на 20%. Такой разрыв в ценах не мог существовать в принципе, поскольку компьютеры во всем мире стоят примерно одинаково, однако данный подход в американской статистике привел к занижению инфляции в США и к завышению там роста ВВП в этот период. Этот факт был настолько вопиющим, что даже руководство немецкого Бундесбанка в 2000 г. выражало сомнение в том, что в США происходил реальный, а не «дутый» экономический рост (в результате которого резко вырос курс доллара к евро) ([81] с.458-459). В связи с этим ряд экономистов сегодня подвергают сомнению имеющиеся данные о росте ВВП и промышленного производства в США в последние десятилетия. Они полагают, что это – не экономический рост, а скрытая инфляция, и что на самом деле в США уже давно нет никакого экономического роста. Да и как там мог происходить экономический рост, если в течение последних десятилетий можно было наблюдать процесс быстрой деиндустриализации Америки? Если доля различных «виртуальных» секторов экономики (услуги, финансы, медиа, информационные технологии и т.д.) к началу 2000-х годов составляла уже более 2/3 ВВП США, а реальные сектора, производящие готовую продукцию – менее 1/3? ([81] с.452) Похоже, мы имеем дело с еще одним грандиозным обманом. Получается, что сегодня в Америке нельзя уже верить ничему – ни данным о ее экономике, ни данным о положении ее компаний и банков, ни ее финансовым инструментам, ни самим американским долларам, которые в один прекрасный день могут превратиться из «самой надежной валюты» в простую зеленую бумагу, которой, как в Германии в начале 1920-х годов, будут топить камины. 20.6. А где же народ и «гражданское общество»? Как было показано выше, государство в США к концу XX – началу XXI вв. перестало служить интересам своего народа и начало обслуживать интересы олигархии. Мы это видим и в области идеологии и пропаганды (которые формируются и направляются ТНК и мультимиллиардерами), и в области экономической политики государства (где осуществляются все рецепты и требования олигархии: начиная от глобализации и ликвидации налогов на богатство и крупные капиталы и кончая созданием гигантского финансового фантома), и в области внешней политики (где государство заменено машиной по внедрению «бизнес-проектов»), и в военной области (где создана машина военной агрессии, работающая автономно от мнения американского общества и частично – от мнения высшего руководства страны: частные армии в «горячих точках», занимающиеся терроризмом, наркоторговлей и сутенерством). Таким образом, мы можем констатировать, что демократический строй в США, и отчасти в других странах Запада – где-то больше, где-то меньше - переродился в олигархический. А он, как мы знаем, еще со времен Платона и Аристотеля считается особым политическим строем, не имеющим ничего общего с демократией. Возникает вопрос – почему демократические общества,

720 существовавшие в послевоенный период в США и других западных странах, не смогли противостоять этой тенденции? Для того чтобы лучше разобраться в этом вопросе, нам необходимо вернуться в эпоху конца 1960-х – начала 1980-х годов, потому что именно тогда мы видим на Западе явные признаки классовой борьбы. Взрыв социальных протестов, положивший в конце 1960-х годов конец прежней «кладбищенской тишине», лишь отчасти можно объяснить ухудшением экономического положения населения: некоторым ростом безработицы и усилением инфляции. Этими причинами можно объяснить, к примеру, взрыв демонстраций и забастовок среди рабочих, волнения студентов (которых безработица всегда касается в первую очередь), и, возможно, начало явления массовых расстрелов в США (явление, сходное с самоубийствами). Но невозможно объяснить массовое участие в этих протестах интеллектуальной элиты, включая крайние формы этого протеста, такие как террористические приемы RAF и «красных бригад» и массовые симпатии к ним со стороны западной интеллигенции. Невозможно этими причинами объяснить и крайне жестокие меры подавления протеста со стороны западных государств. Так, при разгоне демонстраций немало людей было убито, не говоря о сотнях раненых, а во время преследований террористической организации RAF в ФРГ было убито больше невиновных людей, не являвшихся террористами, чем стали жертвой самой этой организации. Безусловно, здесь мы видим обострение классового конфликта – между олигархией, прорвавшейся во власть в экономике и в политике, - и остальным населением. Не случайно выступления интеллектуальной элиты были направлены либо против усиления крупного бизнеса и крупного капитала в экономике (вплоть до поджогов офисов крупных банков и убийств крупных бизнесменов), либо против политики олигархии на мировой арене (массовые демонстрации против войны во Вьетнаме)1. Следует отметить, что, несмотря на суровые методы подавления социальных протестов, правящая верхушка Запада в период наибольшего их размаха во многом пошла навстречу требованиям населения. Но это не касалось принципиальных вопросов, а касалось лишь участия трудящихся масс в разделе экономического пирога. То есть речь шла о своеобразном подкупе населения правящей верхушкой, предпринятом для того, чтобы сбить накал революционных страстей. Так, рост реальной заработной платы в США в 1968-1974 гг. даже обгонял рост производительности труда – а это значит, что заработная плата не только росла намного быстрее инфляции, но что при этом сокращались прибыли предпринимателей. Еще более разительной получается картина, если посмотреть на то, какая часть ежегодного национального дохода приходилась на «золотую промиллю» (0,1% богатейших граждан): в середине 1970-х годов в США и Великобритании этот показатель достиг исторического минимума за всю историю наблюдений, составив соответственно 2% и 1% (в дальнейшем он резко вырос) ([116] с.39, 29). Если сопоставить эти цифры с беспрецедентным размахом протестного и забастовочного движения на Западе в конце 1960-х – начале 1970-х годов, то мы увидим почти в точности повторение ситуации Веймарской Германии 1920-х годов, когда государство задабривало рабочих даже в ущерб доходам богатейших граждан, лишь бы избежать повторения революционных событий 1917-1920 гг. Но, как и в Веймарской Германии, в 1970-е годы демократические силы не смогли добиться ничего большего, чем простое повышение зарплаты. Между тем в течение 10-15 лет в странах Запада произошли существенные изменения в расстановке классовых сил. Во-первых, начавшаяся глобализация, как и всегда в истории, привела к сильному обновлению правящей верхушки – за счет торгово-финансовой олигархии. Новые возможности, открывшиеся с либерализацией торговли (конец 1960-х гг.), введением плавающих курсов валют (начало 1970-х годов) и отмены ограничений на переводы «горячих денег» позволили сколотить состояния многим финансовым и торговым дельцам 1

Хотя, разумеется, многие протестные выступления не имели четкой направленности или идеи, а, как и ранее в истории, носили характер спонтанного бунта.

721 практически с нуля: начало современных крупнейших торговых и финансовых империй и состояний (Wal-Mart, Джорджа Сороса, Уоррена Баффетта и другие) было положено именно в 1970-е годы. Во-вторых, как мы видели выше, в 1970-е годы в США возникла настоящая фабрика лжи, которая вырабатывала и пропагандировала различные экономические и социальные концепции, выгодные правящей верхушке. Именно тогда, наряду с ложными экономическими концепциями неолиберализма и монетаризма, были широко внедрены многие пропагандистские идеи: «американская мечта», «американский дух предпринимательства», «американские ценности», «свобода личности», «ценность личности» и т.д., - призванные убедить американцев в том, что ни капитализм, ни демократия в Америке ничуть не изменились с XIX века, а если что-то и меняется, то в «правильном направлении». Примером такой пропаганды может служит высказывание Д. Рокфеллера, высеченное в камне и помещенное в Рокфеллер-центре (открытом для публичного доступа) на Манхэттене в Нью-Йорке: «Наивысшей ценностью является человеческая личность»1. Между тем, реальность в 1970-е годы мало соответствовала этому лозунгу: хотя рост зарплаты в США не отставал от роста цен, и даже его опережал, но безработица достигла к концу десятилетия рекордных (со времен Великой депрессии) уровней 8-10%: именно такой процент «личностей», как оказалось, совсем не нужен американскому обществу. О причинах стагфляции (инфляции и безработицы) выше было сказано: как и в другие исторические эпохи, это явилось следствием начавшейся глобализации. Поэтому в действительности для борьбы со стагфляцией необходимо было отказаться от глобализации и опять ввести протекционизм, который был основой развития американской экономики со времен гражданской войны 1861-1865 гг. и вплоть до 1960-х гг. Но, конечно, правящая верхушка не могла на это пойти, поскольку могла лишиться тех огромных богатств от ограбления всего мира, которые уже начали стекаться к ней после начала глобализации. Западному обществу были навязаны совсем иные объяснения причин кризиса и рецепты в рамках неолиберальной идеологии. Было заявлено, что во всем виноваты профсоюзы и излишне большое вмешательство государства. И хотя сильные профсоюзы и сильное государство в свое время как раз помогли США преодолеть Великую депрессию, и было очевидно, что стагфляция вызвана какими-то новыми факторами, а не теми, которые существуют уже почти полвека, но никакие логические возражения не устояли против мощной пропагандистской машины, сложившейся к тому времени в США. Исходя из данного объяснения, пришедшие к власти к началу 1980-х годов представители крайних правых сил: президент Р.Рейган в США и премьер-министр М.Тэтчер в Великобритании, - начали осуществлять в буквальном смысле разгром профсоюзов и свертывать роль государства в экономической жизни. Как пишет Д.Харви, «Рейган подавил выступление профсоюза авиадиспетчеров (РАТСО) в долгой и сложной забастовке 1981 года. Это стало сигналом к массовым атакам на профсоюзы… После подавления выступления авиадиспетчеров изменились условия труда по всей Америке. Установленный законом минимальный уровень оплаты труда, который до 1980 года соответствовал прожиточному минимуму, к 1990 году оказался на 30% ниже прожиточного минимума. Именно тогда начался многолетний спад уровня реальной оплаты труда» ([116] с.39). Наряду с этим были резко снижены максимальные ставки налогов на доходы богачей: с 70% до 28%, а также начали свертываться многие социальные программы. Все это преподносилось как меры, необходимые для 1

Здесь можно провести прямую параллель с пропагандистским штампом, использовавшимся в то время в СССР: «Все во имя человека, все во благо человека». Народ по этому поводу говорил: «И мы даже знаем этого человека», имея в виду руководителя государства Л.Брежнева и высших партийных чиновников, которые катались как сыр в масле, в то время как население жило все хуже и хуже. То же можно сказать и об американских лозунгах «свободы личности» и «ценности личности» (да еще произносимых от имени Рокфеллера): и мы даже знаем этих личностей.

722 стимулирования предпринимательства и выхода из стагфляции и кризиса. Выход из стагфляции был действительно найден, но ценой резкого сокращения реальной заработной платы, сокращения социальных расходов и превращения высокой безработицы в хроническое явление. Это было равносильно тому, как если бы вздумали лечить насморк посредством гильотины: для того чтобы выйти из пока еще не слишком глубокого экономического кризиса, общество начали подталкивать к кризису коррупции, подобного тому, что Запад пережил в эпоху Великой депрессии1. Такие же меры проводила и Тэтчер в Великобритании, включая разгром профсоюзного движения, снижение зарплаты и свертывание социальных программ. В это же время мы видим и резкие изменения, произошедшие в составе и менталитете правящей верхушки. Как пишет Д.Харви, Маргарет Тэтчер «не принимала аристократических традиций, сложившихся в армии, юриспруденции, среди финансовой элиты лондонского Сити и во многих отраслях промышленности, не допускавших серьезного участия предпринимателей… Тэтчер поддерживала, и, как правило, получала поддержку от нового класса предпринимателей (к которым можно отнести Ричарда Бренсона, Лорда Хенсона, Джорджа Сороса). Традиционное крыло ее консервативной партии было в ужасе. В США рост влияния финансистов и руководителей крупных корпораций, а также взрыв активности в принципиально новых секторах экономики (информационные технологии и Интернет, медиа и розничная торговля) привели к тому, что круг людей, обладающих экономической властью, серьезно изменился» ([116] с.46). Американский профессор полагает, что в результате и в США, и в Великобритании изменился правящий класс, и с этим трудно не согласиться. Если раньше власть придерживалась неких устоявшихся («аристократических») традиций и правил и старалась дистанцироваться от крупного бизнеса, то теперь все изменилось: она начала сливаться с крупным бизнесом. Для этого был создан и законодательный базис: если раньше финансирование политической деятельности и предвыборных кампаний со стороны предпринимателей и корпораций в США считалось коррупцией, то в течение 1971-1976 гг. эти виды деятельности были легализованы, что, как пишет Д.Харви, «фактически легализовало коррупцию» ([116] с.70). Все это привело к тому, что власть в обеих странах перешла в руки олигархии, а Тэтчер и Рейган стали ее наиболее ярыми представителями. Теперь можно вернуться к тому вопросу, который был задан в начале настоящего параграфа: почему демократические общества в США и других западных странах не смогли противостоять захвату власти олигархией и перерождению демократического режима в олигархический. Причин, очевидно, несколько. По-видимому, самой главной причиной является начавшаяся в 1960-е годы глобализация, которая во все исторические эпохи способствовала резкому усилению класса олигархии. Другой важной причиной является мощная идеологическая машина, созданная в 1970-е годы на базе финансовых ресурсов олигархии, позволившая внедрить в массовое сознание множество ложных концепций и вредных иллюзий. Можно отметить и то, с какой ловкостью и хитростью правящая верхушка обманула демократическое общество: с одной стороны, задабривала рабочих и служащих в течение 1970-х годов беспрецедентными повышениями зарплаты, даже урезая доходы «золотой промилли», а сама тем временем отменила антикоррупционные законы, мешавшие власти крупного бизнеса в политике, и на его деньги создала мощную пропагандистскую машину по оболваниванию населения. И вслед за этим повела мощную атаку и на демократию, и на высокую зарплату, и на профсоюзы, и на социальные завоевания населения, которое в одночасье все это потеряло. Не последнюю роль в этом сыграло опять навязывание образа внешнего врага. Мы видели, что именно навязывание народам западных стран в 1946-1950 гг. образа врага в лице СССР и «мировой коммунистической угрозы» сыграло важную роль в разгроме единого 1

Как было показано выше, именно (относительное) снижение уровня жизни населения и высокая безработица, наряду с монополизацией экономики, являются основными причинами кризисов коррупции.

723 демократического фронта во Франции, Италии и в разгроме прогрессивных сил в США и других западных странах. В 1980-е годы повторилось то же самое. Рейган, выкопав уже почти забытые тезисы о «советской военной угрозе» и «угрозе мирового коммунизма» и назвав СССР «империей зла», тем самым не только спонсировал американский ВПК, начавший новую гонку вооружений, но и опять под видом борьбы с «агентами Кремля» начал репрессии в отношении активных противников проводимых им антинародных реформ. Наряду с указанными непосредственными причинами разгрома демократии на Западе, можно указать на еще две фундаментальные причины, одна из которых касается в основном США, а другая – не только США, но и всех стран Запада. Эти причины – отсутствие единой нации и отсутствие национальной идеи и идеологии. Мы видели на множестве исторических примеров, что те страны, в которых не сложилось единой нации: Византия, Речь Посполитая, Австрийская и Испанская империи в XVI-XVIII вв. и т.д., очень быстро после начала цикла коррупции оказались полностью под властью олигархии, затем впали в анархию и развалились или погибли. И наоборот, феноменальное развитие Англии и всего протестантского Севера Европы в эпоху английской Промышленной революции произошло благодаря наличию сильных наций и национальной идеологии, которые позволили этим странам сначала в XVII в. победить силы внешней и внутренней коррупции, а затем осуществить революционные преобразования в экономической и социальной сфере. Америка (вернее, Новая Англия) унаследовала в XVIII в. и национальную идею, и зачатки национальной идеологии от Англии. Пуритане, перенесшие эти идеи на американскую почву, и их последователи, начиная с войны за независимость 1775-1783 гг. и в течение XIX века вели борьбу не только с коррупцией, но и за создание единой американской нации. Но эта нация к XX веку так и не была создана, что стало очевидным в правление Франклина Рузвельта1. И в XXI веке Америка, как и в XX в., продолжает оставаться страной этнических сообществ, более того, эта «этническая лоскутность» все более усиливается, а такое понятие как «американская нация» все более становится иллюзией. Судя по всему, эту проблему в США сознательно усиливают и используют в интересах правящей верхушки (олигархии), при помощи двух механизмов. Первый из них состоит в массовой и неконтролируемой иммиграции, в основном из Латинской Америки. Вот что по этому поводу пишет известный российский мыслитель и политолог И.Шафаревич: «В Соединенных Штатах всегда существовала очень жестко разработанная система контроля на въезд в страну. Она исходила из того принципа, что там подсчитывались относительные размеры национальных общин и в таких же пропорциях делилось количество иммигрантов, которые за год допускались в страну. Но после Второй мировой войны против этого принципа началась активная борьба, и он был сломан. И началась массовая, малоконтролируемая миграция, частью законная, но главным образом незаконная и неучитываемая. Они сами не могут сказать, сколько у них мусульман, сколько выходцев из Латинской Америки. Кто приводит одни цифры, а кто – другие. Причем поразительно, что власть явно против любого контроля над иммиграцией. В одной газете была яркая статья под красноречивым названием: “Америке не нужно границ”. В то же время опросы населения показывают, что все больший процент его этим явлением обеспокоен. Например, в Калифорнии в 1970 году потомки европейских иммигрантов составляли 80 процентов, а сейчас – 47, то есть меньшинство. В ряде районов в школах английский язык преподается как второй язык. Большинство предметов 1

Как выше говорилось, Рузвельт, будучи потомком первых колонистов, основавших Америку, был вынужден в качестве электората опираться в значительной степени на негров, ирландцев, итальянцев, поляков и другие этнические меньшинства, не принадлежавшие к первоначальной этнической группе (протестанты-англосаксы), которая пыталась в XIX веке сформировать американскую нацию. Причем, эти этнические меньшинства относились к Рузвельту довольно-таки оппортунистически.

724 преподается на испанском. Белое, не латиноамериканское население сокращается. Средняя женщина, как говорят, европейского происхождения рождает двоих детей, а латиноамериканская – четырех. Считается, что к 2030 году в Соединенных Штатах будет европейского происхождения только двадцать процентов населения. Больше будет жителей азиатского происхождения, а больше всего – латиноамериканского. Негры же сохранят свое процентное положение – 6%» ([122] с.951-952). Второй механизм размывания американской нации начал реализовываться еще раньше, чем тот, о котором пишет Шафаревич. Немалую роль в этом сыграла концепция «гражданского общества» - еще один идеологический трюк, придуманный правящей верхушкой взамен подлинной демократии. Реализация концепции «гражданского общества», во всяком случае, в том виде, в каком это произошло в США, привела к тому, что общество оказалось расколотым на многочисленные сегменты: этнические, профессиональные, клубы по интересам, тайные общества и т.д. (многие из них – под контролем олигархии), которые привязывают каждого человека к определенному маленькому сообществу и заставляют его следовать именно интересам последнего1. Такая привязка способствует формированию у членов каждого такого сообщества особого, отличного от остальной нации, взгляда на проблемы страны. В итоге общество оказывается разделенным на множество невзаимосвязанных сегментов, которые никогда не смогут прийти к единогласию ни по одному вопросу и никогда не смогут выдвинуть единых национальных лидеров. Задача олигархии в этом случае сводится лишь к тому, чтобы манипулировать этими сегментами и создавать видимость «демократии» и «гражданского общества», а сама она тем временем может полностью поставить под свой контроль все государственные институты. Мы видим здесь реализацию все того же классического принципа «Разделяй и властвуй», но доведенного до крайней степени в условиях разношерстной иммигрантской среды в США. И по мере увеличения «этнической лоскутности» США в XXI веке эта проблема будет усиливаться: население страны будет все более разобщенным и все менее способным воспринимать и формулировать какие-то общие идеи и цели. То есть окончательно превратится в бестолковую и легко манипулируемую толпу, которой можно будет навязать все, что угодно – вплоть до уничтожения американских государственных институтов, прямого подчинения страны «мировому правительству» и поражения в правах населения страны.

Распадающиеся Штаты Америки (рисунок с сайта: http://forum.dpni.org) 1

Например, каждое этническое сообщество в США (ирландское, латышское, польское и т.д.) сегодня имеет свои постоянные клубы, организует регулярные (как правило, бесплатные) праздники и гулянки для его членов - нередко на деньги магнатов, спонсирующих эти сообщества. Кроме того, по данным Платонова, членами одних только тайных масонских лож в США сегодня состоят, по меньшей мере, несколько миллионов человек, и многие из этих лож спонсируются крупным капиталом ([81] с.80).

725 В отличие от США, большинство западноевропейских стран успели ранее сложиться не только как демократические, но и как сильные национальные государства, поэтому сопротивление со стороны этих стран усилению власти олигархии намного сильнее, чем в США. Особенно наглядно это проявляется во внешней политике, где Германия, Франция и ряд других стран НАТО выступили в 2000-е годы против военной авантюры США в Ираке и против дальнейшего расширения НАТО с включением в нее Украины и Грузии. А после финансового кризиса 2008 г. Франция заявила о необходимости положить конец гегемонии доллара и сформировать новую мировую финансовую систему. Другими словами, в период президентства Д.Буша-младшего (20012009 гг.) несколько западноевропейских стран во главе с Францией и Германией устроили «бунт на корабле», руководимом американской олигархией. Вместе с тем в этих странах нет национальной идеи и национальной идеологии1. Они подменены идеей создания единой огромной империи в виде Европейского сообщества (ЕС), которая является не чем иным как продолжением идеи глобализации. А без наличия сильной национальной идеологии сопротивление этих стран той мощной пропагандистской машине, которая сформирована в США, обречено на провал, учитывая что в ЕС нет и не будет единства, а многие члены ЕС являются явными союзниками или «вассалами» США (в терминологии главного американского идеолога Бжезинского). Да и в военном и экономическом отношении эти страны очень сильно зависят от Америки, недаром Бжезинский, не стесняясь, называет всю Западную Европу «протекторатом США». Все эти факторы объясняют ту быстроту и эффективность, с которой олигархия смогла к началу XXI века установить свою власть не только над Соединенными Штатами, но и над всеми странами Запада, а также над большей частью планеты, превратившись в мировую олигархию.

Глава XXI. Мир в XXI веке Описание основных событий и явлений, относящихся к мировой истории коррупции, было закончено в предыдущей главе. Остается лишь сформулировать основные выводы, касающиеся выявленных выше общих закономерностей, а также нынешней ситуации в мире и возможного развития этой ситуации в течение XXI века. 21.1. Программа современной мировой олигархии Для того чтобы понимать, куда движется мир, прежде всего, важно выяснить, есть ли у мировой олигархии какая-то программа, и если есть, то какая. В главе XV (п. 15.5) была рассмотрена программа предыдущей мировой олигархии и ее предшественниц, и был сделан вывод, что практически все основные элементы этой программы остаются неизменными вне зависимости от исторической эпохи. Привожу еще раз 12 пунктов этой программы: (1) Концентрация собственности и экономических рычагов влияния в каждой стране в руках небольшого круга лиц. (2) Свободная торговля (глобализация), дающая возможность беспрепятственно грабить другие страны и создавать армию безработных в своей собственной стране, а также обогащаться за счет товарных и финансовых спекуляций. (3) Уничтожение наций, чаще всего путем имперского строительства, позволяющего смешать в кучу разные народы и языки, устроив «вавилонское столпотворение». 1

С некоторым исключением в отношении Швеции и других скандинавских стран, которые пытаются реализовать идею «скандинавского социализма».

726 (4)

(5) (6) (7)

(8) (9) (10) (11) (12)

Уничтожение государства и насаждение хаоса с сохранением видимости существования государства, при этом обычно сохраняется фасад прежнего государственного устройства («монархия», «республика», «демократия» и т.д.), но возвеличиваются правители, которые, служа олигархии, разваливают государство. Насаждение ложных учений и мифов и одурманивание населения религией и ложными идеологиями. Разделение населения на сословные группы, искусственно созданные «нации», «классы» и насаждение вражды и недоверия между ними. Выращивание «малого народа» внутри нации, служащего помощником олигархии и занимающего более высокое положение, чем остальное население - для чего используются либо национальные меньшинства, либо «сословие избранных», либо «изгои» общества. Порабощение массы населения посредством лишения его средств существования и возможности нормально работать на благо самих себя и общества. Насаждение антикультуры: культуры, противоречащей основным принципам существования человеческого общества, - в виде противоестественных культов, ритуалов, привычек и норм поведения. Насаждение во всем мире одной доминирующей культуры и насильственное уничтожение чужой культуры, если она пытается сохранить свою самобытность и сопротивляется проникновению единой культуры. Насаждение идеи элитной нации (расы) и неполноценных наций (рас). Сращивание мирового олигархического капитала и сплочение интересов мировой олигархии с тенденцией к образованию единого капитала мировой олигархии и олигархического «мирового правительства».

Сопоставляя эти пункты с имеющейся сегодня информацией о действиях современной мировой олигархии (см. предыдущую главу), можно придти к выводу, что все они так или иначе выполняются. Прежде всего, нет никакого сомнения, что выполняются первые 9 пунктов, которые являются программой не мировой, а вообще любой олигархии в любую историческую эпоху. По этим пунктам мировая олигархия выступает своего рода координатором, спонсором и «идеологическим наставником» всех местных олигархий. Например, Д.Харви полагает, что одной из главных (тайных) целей разработанной Западом идеологии неолиберализма является грандиозный передел собственности в пользу ограниченного круга лиц в каждой стране мира ([116] с.159) (см. пункт 1 программы), и приводит этому целый ряд примеров – от США и Западной Европы до России, Китая, Мексики, Индонезии и целого ряда других стран. Если взять в качестве наиболее характерного примера беспрецедентный передел собственности в России в 1990е годы, когда за несколько лет промышленность, созданная многими поколениями россиян, была бесплатно или за бесценок передана в руки нескольких сотен человек, превратившихся в одночасье из практически неимущих людей во владельцев многомиллиардных состояний и богатейших персон планеты, то, как известно, эксклюзивными консультантами по российской приватизации выступали представители Гарвардского института – того самого, о котором шла речь в предыдущей главе (в связи с коррупцией) и который является одним из главных идеологических столпов правящей верхушки США. А общее руководство реформами 1990-х годов, которые ограбили основную массу населения России в пользу кучки олигархов и уничтожили российскую промышленность, осуществлял МВФ – еще один столп Запада. Что касается остальных восьми пунктов, то нет никаких сомнений, что они также активно выполняются, тому в предыдущих главах было приведено множество подтверждений и примеров. Конечно, современная жизнь вносит свои коррективы технического порядка. Так, глобализация сегодня распространяется не только через международную торговлю (пункт 2 программы), как во II или XIX веке, но и через сферу

727 финансов, служащую даже более мощным каналом перераспределения средств в пользу олигархии, чем торговля. Выполнение олигархией пункта 3 программы (уничтожение наций и «вавилонское столпотворение») выше уже комментировалось. В США этот пункт выполнен – там уже нет никакой «американской нации», а есть около 100 иммигрантских народов, борющихся между собой за место под солнцем. Европа тоже движется в этом направлении – членами ЕС являются уже 27 государств, и многие из них представлены не одной нацией, а двумя или несколькими народами, имеющими во многом противоположные интересы1. Продолжение глобализации (вызывающей падение рождаемости и рост иммиграции в ЕС) и включение в ЕС все новых членов усугубляет эту проблему и делает это квази-государство все более похожим на древний Вавилон. В лице дальнейшего расширения ЕС (за пределы первоначально его учредившей группы государств) мы видим пример имперского строительства, что также соответствует пункту 3 программы. В отличие от древности, в современном мире можно строить империи и без военного завоевания. Другим примером такого строительства является современная политика США, которые выстраивают свою империю лишь изредка путем прямой военной интервенции, а чаще всего при помощи подкупа правительств и взятия их на полное обеспечение2 или при помощи «цветных революций» и военных переворотов, о чем выше говорилось. Поскольку с первыми девятью пунктами все очевидно, то давайте перейдем к 10-12 пунктам, которые и представляют, собственно говоря, программу мировой олигархии. Само собой разумеется, что конечная цель мировой олигархии состоит в господстве над миром – это является не пунктом, а целью ее программы, пунктов же у нас пока три. В отношении последнего, двенадцатого, пункта в предыдущей главе было приведено много фактов, показывающих, что и сращивание мирового капитала (быстрый рост транснациональных корпораций, беспрецедентная концентрация мирового богатства в руках нескольких сотен человек), и формирование олигархического «мирового правительства» (Бильдербергский клуб, СМО, Трехсторонняя комиссия) в современном мире идут полным ходом. Что касается пункта 10 программы, связанного с насаждением единой (американской) культуры и уничтожением конкурирующих культур – то есть крупных наций, способных противостоять мировой олигархии – то этому тоже можно привести множество примеров. Классическим примером в этом отношении может служить Югославия. Весь главный удар здесь был нанесен по сербам – крупнейшему и единственному народу Югославии, который был способен объединить страну и построить национальное государство со своей самобытной культурой. Ведь сербы жили в большом числе во всех республиках бывшей Югославии, а хорваты и боснийцы представляют собой тех же сербов, но перешедших когда-то соответственно в католичество и мусульманство, и между этими народами нет никакого языкового барьера. Поэтому существовало не так уж много препятствий для образования единой югославской нации, которое и происходило в течение второй половины XX века. Чтобы окончательно покончить с возможностью формирования такой нации и вообще с Югославией как крупным самостоятельным государством, против сербов был применен весь арсенал средств. Во-первых, это засылка наемных американских армий, организовавших в течение 1990-х годов «этнические чистки» и массовое изгнание сербов из Хорватии и Боснии. Вовторых, это обучение и вооружение американцами хорватских, боснийских и албанских армий. В-третьих, это массированные бомбардировки Сербии авиацией НАТО в 1999 г. В четвертых, это «цветная революция» 2000 года, свергнувшая президента Сербии 1

В Бельгии – два народа: бельгийские французы и фламандцы, во Франции – тоже два: французы и арабоафриканские иммигранты, а в Великобритании – уже пять: англичане, шотландцы, уэльсцы, ирландцы Северной Ирландии и индо-пакистанские иммигранты. 2 Например, хорошо известно, что заработную плату правительству Грузии в 2000-е годы выплачивал фонд Сороса.

728 Милошевича. И, наконец, в-пятых, это признание Западом независимости сербского автономного края Косово, с отделением его от Сербии, вопреки международному праву1. В итоге на месте большого и сильного государства Югославия сегодня мы имеем множество мелких государств (Сербия, Хорватия, Босния, Черногория, Косово, Словения, Македония), полностью зависимых от Запада и воюющих не только друг с другом, но и с собственными национальными меньшинствами.

Результаты бомбежек Югославии авиацией НАТО в 1990-е годы (http://blog.i.ua)

То положение, в котором оказалась бывшая Югославия, и которое является результатом сознательной политики США и НАТО, показывает, что будет происходить в дальнейшем с другими крупными национальными государствами мира, если мировой олигархии и далее удастся осуществлять свою программу. Собственно, это почти и не скрывается – выше уже приводились высказывания Бжезинского, писавшего, что политика США направлена против любых самостоятельных крупных стран, но особенно при этом выделявшего Россию, Индию, Китай и Иран. И эти государства упомянуты им не случайно. Дело в том, что в мире есть и другие крупные государства – в Африке и Азии – но они не являются национальными. Крупные государства Африки, как правило, составлены из множества враждующих между собой народов и племен, то же самое касается, например, Пакистана и Афганистана. Поэтому они являются государствами чисто условно. Что касается крупных латиноамериканских государств (Мексика, Бразилия), то там уже настолько глубоко внедрилась американская культура, что от их культурной самостоятельности мало что осталось. А именно борьба с самостоятельными культурами, противящимися уничтожению и вытеснению мировой (американской) культурой, и является основным содержанием десятого пункта программы мировой олигархии. Имеется множество фактов, показывающих, что изложенный Бжезинским план: борьба с крупными самостоятельными государствами, в первую очередь с Россией, Индией, Китаем и Ираном, - неуклонно претворяется в жизнь. Выше говорилось о спонсировании Западом сепаратизма национальных меньшинств в России, Индии и Китае. В 1991 г. в Амстердаме была создана Организация непредставленных стран и народов (UNPO), которую возглавил английский лорд Энналз. Она официально поставила перед собой цель поддерживать сепаратистские движения малых народов – то есть помогать им разваливать крупные национальные государства. Имеется множество свидетельств (включая высказывания бывшего российского президента В.Путина) того, что в России со всеми национальными меньшинствами ведется активная работа со стороны западных 1

Согласно многим свидетельствам, Косово является не только «вассалом» США, но и важной перевалочной базой международного наркотрафика, а во главе этого нового государства Европы стоят наркобароны.

729 служб и представителей – на предмет выявления и поощрения их тенденций к сепаратизму и отделению от России. Чеченский сепаратизм в 1990-е годы активно поддерживался со стороны UNPO и со стороны других западных организаций, а подготовка чеченских боевиков и террористов осуществлялась пакистанскими спецслужбами, за спиной которых стояли американцы. Кроме того, Великобритания предоставила убежище так называемым «чеченским сепаратистам», а в действительности террористам. И хотя имеются доказательства их активного участия в терроризме на территории России, но Великобритания их игнорирует. Что касается арабских стран, то хотя они и не входят в «приоритетный список» Бжезинского, но лишь потому, что с ними американцы рассчитывают разделаться достаточно легко. В 2000-е годы в американской прессе публиковались карты предполагаемого будущего раздела стран Ближнего и Среднего Востока. В соответствии с ними все крупные страны – Саудовская Аравия, Турция, Ирак, и т.д. – должны быть раздроблены на несколько обособленных мелких государств. В Ираке это фактически уже происходит – страна после ее захвата американцами разделилась на три части: шиитский юг, суннитский центр и курдский север. Таким образом, в будущем весь арабский мир может превратиться в то, что сегодня из себя представляет бывшая Югославия – хаос мелких враждующих между собой государств, а также национальных и религиозных меньшинств, часть которых будет возглавляться нефте- и нарко- баронами и военными хунтами, подконтрольными США и мировой олигархии. Африка уже почти вся представляет такую же картину, для чего не нужно ее даже дробить на мелкие государства. Страшное обнищание населения и голодоморы и без этого приводят к хаосу и бесконечным войнам между африканскими племенами и народами вплоть до полного истребления, Так, в одном лишь Конго в ходе межнациональных войн и от голода в 2000-е годы погибло около 5 миллионов человек, в Судане число жертв голода и военных действий также идет на миллионы. Действия США, такие как военная интервенция в Сомали и бомбежки Судана, а также карательные операции американских наемников в Нигерии и Экваториальной Гвинее (для защиты деятельности американских нефтяных компаний), лишь усугубляют эту картину полного и беспросветного африканского хаоса. Населению этих стран ничего не остается, как либо вымирать, либо, подобно жителям Сомали, образовывать пиратские республики и заниматься захватом и грабежом проплывающих мимо иностранных торговых судов. Если говорить о мусульманском мире в целом как о самобытной культуре, подлежащей уничтожению в соответствии с пунктом 10 (и самым крупным ее представителем является Иран), то для борьбы с ней задействованы самые разные методы и приемы, многие из которых выше упоминались. Еще одним приемом борьбы с традиционным исламом является повсеместное насаждение по всему миру ваххабизма (исламского фундаментализма), принявшее в последние десятилетия беспрецедентно широкий характер. Как пишет М.Сиддики в San Francisco Chronicle от 21.09.1999, «группы ваххабитов представляют собой весьма ограниченный по численности, но прекрасно финансируемый и вооруженный контингент. Своей целью они считают нагнетание панических настроений, как в народных массах, так и в сердце отдельного человека… С этой целью они провоцируют анархию и беззаконие и уже на этом фоне приступают к насаждению собственной бескомпромиссной и нетолерантной разновидности ислама… Ваххабитские группы противоречат общим представлениям об исламе, исповедуемом исламскими учеными. По их представлениям ислам является образцом цивилизованности и этического совершенства. Ваххабиты же это не что иное, как анархистское движение под исламским флагом… В намерение ваххабитов входит не столько создание исламского государства, сколько элитарного государства, где люди сплочены в одну безликую массу, достойны же процветания только избранные» ([63] с.259).

730 Что касается пункта 11 программы мировой олигархии (элитные – неполноценные расы), то он также выполняется. О насаждении среди населения стран Запада идеологии «войны цивилизаций» с мусульманским миром выше уже говорилось. При этом не только насаждается недоверие к исламскому миру, но высмеиваются или порицаются мусульманские обычаи, религия и т.д. Тем самым решаются две задачи. Во-первых, ведется борьба с традиционным исламом, который является одной из самобытных культур, противящихся уничтожению (пункт 10 программы). Во-вторых, навязывается представление о том, что западноевропейцы и американцы – «элитная раса» по сравнению с мусульманами (пункт 11 программы). Предпринимаются попытки насадить такие же представления и по отношению к русским - есть множество примеров пренебрежительных и злобных высказываний о русских и о России со стороны американских политиков и западных СМИ. Одновременно с этим в сознание западного общества уже давно внедряется концепция «золотого миллиарда», в соответствии с которым население Западной Европы и Северной Америки представляют собой «элитную расу», призванную получать все блага современной цивилизации, ну а все остальные страны и народы с точки зрения данной концепции являются «низшими расами», странами-изгоями. Итак, мы убедились, что все 12 пунктов программы так или иначе выполняются современной мировой олигархией. Повторю еще раз, что хотя такая программа никем никогда не составлялась (во всяком случае, для публичного обозрения), но все эти пункты выполнялись теми силами, которые стремились к мировому господству во II в., XVI-XVII вв. и XIX-XX вв. И поэтому то, что они выполняются сегодня, вовсе не является простым совпадением. Существует определенный алгоритм, набор средств и методов, ведущий к установлению «власти немногих» (олигархии) и над отдельной страной, и над миром, и этот алгоритм в своих основных чертах остается неизменным вне зависимости от исторической эпохи. Конечно, современная эпоха могла внести какие-то добавления к указанной программе. Поэтому давайте рассмотрим наиболее явные современные тенденции и идеи, которые можно было бы считать «вкладом» современной мировой олигархии в ту программу, которая была разработана и осуществлялась ее предшественницами. В частности, в высказываниях и книгах современных западных политиков часто фигурируют две идеи, которые совершенно определенно являются программными установками. Это идея создания мирового правительства и идея создания нового (космополитического) человека. Причем, обе эти идеи претендуют на то, что они якобы осуществляются в интересах всего населения планеты, и, таким образом, отражают ту «заботу о благе людей», которую демонстрирует правящая верхушка Запада. Первая из этих идей нашла выражение, например, в Мировом форуме, учрежденном в 1990-е годы с участием Михаила Горбачева, а также в создании института Большой восьмерки и Большой двадцатки – регулярных совещаний на уровне правительств крупнейших стран мира. Идея мирового правительства, функционирующего в интересах всего человечества, неоднократно преподносилась западными идеологами и политиками в качестве конечной цели предпринимаемых ими шагов. Однако, как показывает проведенный выше анализ, создание действительного (эффективного) мирового правительства, не является тем, к чему стремится мировая олигархия. На самом деле это является идеологическим трюком, призванным обмануть общественное мнение и те государства, которые могут поверить в подобное правительство - и как показывает пример Горбачева, трюк этот часто срабатывает. Подобные идеологические трюки нужны для того, чтобы обеспечить беспрепятственное выполнение тех пунктов программы, которые были выше изложены и которые, как было показано выше, неуклонно осуществляются. Совершенно очевидно, что для олигархии неприемлемо никакое по-настоящему эффективное мировое правительство, действующее в интересах населения. Как было показано выше, мировая олигархия и есть уже своего рода «мировое правительство», и

731 оно вряд ли добровольно согласится с тем, чтобы иметь над собой еще каких-либо, неподконтрольных ей самой, начальников. Но это олигархическое «мировое правительство» не похоже на обычное правительство. Оно функционирует в форме матрицы, у которой нет ни иерархии, ни единоначалия, ни какой-либо ответственности. А есть только конкретные шкурные интересы членов этой матрицы, которые толкают их на участие в том или ином «бизнес-проекте». Это означает, что любой проект, предпринимаемый «мировой матрицей», рано или поздно приводит к анархии, примеров чему было показано достаточно. Как высказался однажды виконт Этьен де Виньон о Бильдербергской группе, членом которой он являлся, «если мы – мировое тайное правительство, то нам должно быть очень стыдно» [104]. А как еще конкретнее высказался Майкл Томас, историк-аналитик эпохи 1980-1990-х годов, предложения Бильдербергского клуба «вызвали за последние годы больше разрушений, чем бедствия Второй мировой войны, вместе взятые» ([124] с.77). Поэтому попытка упорядочить деятельность этой «мировой матрицы» - поставить его под контроль либо какого-то настоящего мирового правительства, либо группы крупнейших государств с несением ответственности за содеянное – величайшая утопия. Если такое и возможно, при возникновении чрезвычайной ситуации: например, если начнется Третья мировая война, и Запад введет государственный контроль за деятельностью ТНК в военных целях, - то лишь на то время, пока длится такая ситуация, да и то в ограниченных размерах, - и никак не в том случае, если под контролем мировой олигархии уже окажется весь мир1. Более того, многие публицисты сегодня высказывают мысль о том, что целью США сегодня как раз и является насаждение повсюду хаоса и анархии, при помощи которых они пытаются управлять миром. За последние полвека Соединенные Штаты организовали около 60 переворотов и свержений правительств, а, начиная с 1946 г., они участвовали в 70 войнах. США сами вырастили большинство известных сегодня террористических организаций и движений – Аль-Каиду, талибан, пакистанский терроризм, косовский терроризм, терроризм в Центральной Америке, спонсировали режим Саддама Хусейна в Ираке и его военные авантюры, поощряли подрывные действия иранских спецслужб в Боснии против сербов и т.д. (см. предыдущую главу). Исламский фундаментализм (ваххабизм) также активно спонсируется американцами (хотя и продвигается через граждан Саудовской Аравии и Пакистана); а это есть не что иное как насаждение хаоса и анархии вместо традиционного ислама. Как пишет М. Чоссудовский, «Американская внешняя политика никогда не стремилась сдерживать поток исламского фундаментализма. Практически она поступала наоборот. После окончания холодной войны существенный подъем “радикального Ислама” в бывшем Советском Союзе и на Ближнем Востоке на самом деле входит в тайную повестку дня Вашингтона. Основной пункт этой повестки дня требует поддержания международного терроризма, а не борьбы с ним. Вашингтон добивается дестабилизации гражданского общества. Важно не допустить сплочения подлинно светских социальных движений против американской Империи. Через тайные операции ЦРУ Вашингтон продолжает поддерживать развитие исламского фундаментализма повсюду – на Ближнем Востоке, в бывшем Советском Союзе, а также в Китае и Индии» ([63] с.271-272). Итак, действительной целью современной мировой олигархии является не создание эффективно функционирующего мирового правительства, а повсеместное насаждение хаоса и анархии, и управление миром с их помощью. Другими словами, речь идет о 1

В гитлеровском Третьем рейхе промышленная и помещичья олигархия была поставлена под определенный контроль государства – например, государство фиксировало цены на любую продукцию промышленности и сельского хозяйства. Но сказать, что олигархия при этом несла какую-то ответственность, было бы нелепо – на нее работало большинство узников концлагерей и «рабов» (перемещенных лиц), да и сами фашисты были приведены во власть на ее деньги и осуществляли свою чудовищную программу прежде всего в ее интересах.

732 выполнении пункта 4 программы, но только уже не в рамках отдельной страны, а всего мира. И лозунг о мировом правительстве здесь служит такой же ширмой для прикрытия истинных действий, как в рамках отдельно взятой страны такой ширмой является сохранение внешних государственных атрибутов (выборов, судов, полиции, президента, правительства). Сильные мира сего уже давно в своей деятельности не обращают внимания на государство со всем его аппаратом и законами, а если какой-либо президент их не устраивает или просто раздражает, то они его либо устраняют, примером чего может служить убийство братьев Кеннеди в США и Альдо Моро в Италии, либо убирают со скандалом, примером чего может служить президент Никсон1. Тем более, если будет создано некое «мировое правительство», заменяющее собой функции национального правительства: они будут обращать на него еще меньшее внимание. Вторая программная установка или цель, выдвигаемая сегодня крупными идеологами и политическими деятелями Запада, состоит в создании нового, космополитического, человека. В наиболее яркой и доступной форме эта идея была изложена главой Европейского банка реконструкции и развития и членом Бильдербергского клуба Жаком Аттали, который в своей книге «Линии горизонта», наряду с необходимостью создания «планетарной политической власти», предвидел установление нового мирового порядка («торгового порядка») и превращение всех людей в «кочевников». Кочевник, - пишет Аттали, - «будет находиться в постоянном передвижении, без адреса или стабильной семьи. Он будет нести на себе, в самом себе то, в чем найдет воплощение его социальная ценность». Аттали полагает, что все люди под давлением обстоятельств превратятся в таких «кочевников», а те, кто не захочет влиться в «общество кочевников», будут исключены из общества и превратятся в изгоев. «Ритмом закона, - пишет далее Аттали, - будет эфемерность, высшим истоком желания будет нарциссизм» ([88] с.15-16). Другими словами, люди не только превратятся в «кочевников» и порвут всякую связь с окружающим их обществом, но и впадут в крайний эгоизм, погрузившись в виртуальный мир (телевидение, Интернет и т.д.) и в самолюбование и поиск всевозможных наслаждений (нарциссизм). Достижение такой же цели выдвигала ранее Маргарет Тэтчер, которая заявляла, что нет такого явления, как общество, а есть только «отдельные мужчины и женщины», и что в дальнейшем все формы социальной солидарности должны исчезнуть и уступить место индивидуализму. «Экономика – это метод, - говорила она, - задача же заключается в том, чтобы изменить душу» ([116] с.36). И этот грандиозный эксперимент над душами людей сегодня проводится все с бóльшим и бóльшим размахом. Возможно, это действительно является еще одним элементом программы современной мировой олигархии. Вместе с тем, идея создания «нового человека», выдвинутая современными западными идеологами, реализовывалась и раньше. Мы видели, что такие же «кочевники», свободные от общества и впавшие в крайний эгоизм, а также человеко-звери, стремящиеся к удовлетворению своих желаний и инстинктов, появлялись в конце каждого глобального кризиса коррупции, а вся человеческая цивилизация перерождалась в «цивилизацию хищников». Но провозглашение такой задачи вряд ли может служить в качестве чьей-либо самоцели. Если отбросить предположение, что нынешние западные идеологи выполняют указания самого дьявола, и если исходить из рационалистической (а не дьявольско-сатанинской) природы мотивов

1

Д.Эстулин довольно убедительно доказывает, что уотергейтский скандал и досрочную отставку президента США Никсона в 1974 году организовала группа могущественных американских магнатов, которых сильно раздражала его политика. Он также полагает, что похищение и убийство премьер-министра Италии Альдо Моро в конце 1970-х гг. были организованы Бильдербергским клубом или группой международных магнатов. Помимо прочего, он ссылается на показания свидетелей и исполнителей похищения, заявлявших об участии высокопоставленных лиц США и о том, что угрожал Моро лично Г.Киссинджер, который требовал изменить проводимую им в Италии политику ([124] с.59-74, 159-160).

733 современной мировой олигархии, то в таком случае нам надо понять, зачем ей понадобилось провозглашать такую цель. Итак, какова же действительная цель этого превращения людей в «кочевников», в крайних индивидуалистов и эгоистов, потерявших какую-либо связь с обществом? Судя по всему, это служит одной-единственной и вполне очевидной цели – установлению контроля над каждым отдельным индивидуумом со стороны мировой олигархии. А это уже означает полное установление ее власти над обществом и над всем миром. Ведь общество, распавшееся на «кочевников» и индивидуалистов, в сущности, перестает быть обществом, поэтому задача контроля над ним решается сама собой, остается лишь решить задачу контроля над отдельными людьми - интеллектуалами, которые не хотят превращаться в послушных животных, удовлетворяющих (через реальный или виртуальный мир) свои природные инстинкты в еде, сексе, насилии и развлечениях и не думающих ни о чем другом1. Методы борьбы с такими интеллектуалами, противящимися превращению в животных, были в свое время описаны Д.Оруэллом в романе «1984». У каждого человека в доме был телевизионный экран, через который за такими людьми шло непрерывное наблюдение (а сегодня такую роль может играть Интернет, через который можно отслеживать все пристрастия и увлечения человека). Ну, а на случай если бы они смогли обмануть телевизор, к ним подсылали провокаторов для выявления их благонадежности по отношению к «Большому брату», то есть к существующей в стране системе власти. Тех, кто был уличен в неблагонадежности, забирали для «перевоспитания» - и превращали в такое же послушное животное, как и все окружающие. Все это выглядит как фантастика, но никакой другой цели, для чего нужно было бы сознательно разрушать общество и превращать его в «отдельных мужчин и женщин», а также «изменять душу» людей и превращать их в «кочевников», существовать просто не может. Целью является установление полного контроля над каждой личностью и превращение всех людей в «послушных животных», что можно считать еще одним, тринадцатым, пунктом программы современной мировой олигархии. А лозунги о «создании нового человека» являются не более чем пропагандистской шумихой и очередным обманом – ведь олигархия всегда прикрывает свои действия какими-нибудь «высокими» или «великими» целями, за которыми скрываются совсем иные мотивы. Кроме того, слишком много других фактов указывают на то, что именно эта цель (тотальный контроль над личностью) и является действительной. Так, в США уже в 1990е годы началась кампания по борьбе с терроризмом и резкое ужесточение в рамках этой кампании контроля над личностью - якобы в целях усиления безопасности. Характерно, что она началась уже в середине 1990-х годов, за несколько лет до событий 11 сентября 2001 г., хотя холодная война к тому времени закончилась, и безопасности США никто не угрожал, да и не имел такой возможности. Первыми шагами этой кампании стало провозглашение весной 1996 г. «крестового похода против терроризма». Тогда «империями зла» и врагами Америки были провозглашены Ливия, Сирия и Иран (что, как отмечалось выше, не помешало американским военным сотрудничать с иранскими спецслужбами в насаждении экстремизма в Боснии), и под эту кампанию провели ужесточение иммиграционного и внутреннего полицейского контроля в США2. Год спустя, весной 1997 г., был учрежден «Проект за Новый американский век» (PNAC), в котором приняли участие все видные политики США: Д.Буш, Р.Чейни, Р.Перл, Д.Рамсфельд, П.Вулфовиц и другие, и под который был создан целый научно1

Проблема массового ожирения в США и Великобритании, возникшая в последнее время, свидетельствует о том, что там этот процесс уже идет полным ходом. 2 Помню, как я прилетел в Вашингтон в начале 1998 года и был поражен беспрецедентно строгим и грубым обращением полицейских и таможенников в аэропорту по отношению ко вновь прибывшим пассажирам. Ничего подобного в то время не было нигде в Европе, не было этого ранее и в самих США, куда я приезжал в начале 1990-х гг.

734 исследовательский центр с таким же названием. PNAC не только провозгласил начало новой эры – эры американской гегемонии в мире и установление нового мирового порядка, он также породил новый тезис: «Кто не с нами, тот за террористов» ([81] с.362, 441-442). Другими словами, под надуманным предлогом борьбы с терроризмом уже тогда, за несколько лет до 11 сентября 2001 г., начали вводить полицейский режим и бороться с любым инакомыслием по отношению к официальной американской политике и идеологии. Тогда же (в 1999 г., одновременно с бомбежками Сербии) и блок НАТО из чисто оборонительного, которым он был до этого, вдруг, изменив свой Устав, превратился в наступательный. Как пишет Д.Кьеза, «За целых два года до 11 сентября НАТО вдруг ощутил необходимость изменить прежний облик путем превращения из оборонительного альянса в военный агрессивный блок способный проводить так называемые “гуманитарные” операции без оглядки на то, подвергался ли нападению хотя бы один из членов Альянса» ([63] с.143). Затем произошла так называемая «атака террористов» 11 сентября 2001 г. Сегодня можно считать доказанным, что атака самолетов на здания Всемирного торгового центра в Нью-Йорке (с обрушением трех зданий) и эпизод взрыва в здании Пентагона в Вашингтоне были сознательно спланированы и срежиссированы. Доказывающие это факты подробно описаны в целой серии книг различных авторов (например, [63]) и в документальном фильме «9/11», подготовленном под руководством Джульетто Кьеза и Тьерри Мейсана. Подробности осуществления этой акции не оставляют сомнения в том, что они были подготовлены с участием представителей высшего военного командования США, которые после этого получили повышения по службе 1. А официальный отчет о трагедии 11 сентября, как пишет американский профессор Д.Гриффин, - это «571 страница лжи»; он полагает, что глава комиссии по расследованию Филипп Зеликов, получивший соответствующие полномочия от президента страны и имевший с ним личные дружеские отношения, сам мог быть причастен к организации этой трагедии, равно как и вся администрация президента Буша-младшего ([63] с.51). Таким образом, мы видим, что этот «теракт» не был ни, собственно говоря, терактом, ни результатом заговора кучки каких-то отщепенцев или фанатиков, а был спланирован и осуществлен либо администрацией Буша, либо очень влиятельной группой, пользовавшейся безусловной поддержкой и покровительством на самом высоком уровне, включая президента и его окружение. Как указывает Гриффин, задолго до «террористической атаки 11 сентября» многие ведущие американские политики предсказывали, что в скором времени может произойти что-то подобное. Так, еще в 1997 г. Бжезинский в книге «Великая шахматная доска» писал о том, что США для военного захвата богатых нефтью регионов мира понадобится какойнибудь предлог, схожий с внезапной атакой Японии на Перл-Харбор в 1941 г. Та же мысль высказывалась осенью 2000 г. в документе «Реформирование обороны США», опубликованном научно-исследовательским центром «Проект за Новый американский век» (главный автор которого – тот самый Филипп Зеликов!), где говорилось о желательности «катастрофического и катализирующего события, еще одного ПерлХарбора» ([63] с.48). «События 11 сентября, - пишет Д.Гриффин, - сделали возможным выполнение необходимых условий для Пакс Американа (установления американского миропорядка – Ю.К.): теракты дали возможность администрации Буша напасть на

1

Речь идет о следующих фактах. Во-первых, бездействовала система ПВО и истребители не перехватили угнанные самолеты. Во-вторых, начальники ПВО не только не были наказаны, но получили повышение по службе. В-третьих, пассажирский самолет просто физически не мог протаранить невысокое здание Пентагона (это доказано независимой экспертизой) - очевидно, там была просто взорвана взрывчатка. Наконец, в четвертых, три здания Нью-Йорка не могли сами по себе обрушиться, да еще с такой быстротой; они были взорваны взрывчаткой, применяемой военными – что было доказано независимыми экспертами по наличию компонентов такой взрывчатки в пепле.

735 Афганистан и затем на Ирак1; начать технологическое реформирование армии; осуществить гигантское увеличение военных расходов и, несмотря на незначительные протесты, принять новую доктрину упреждающего удара, которая стала известна как “доктрина Буша”» ([63] с.49) 2.

Слева: атака самолетов на здания Всемирного торгового центра в Нью-Йорке 11 сентября 2001 г. Справа: взрыв одной из башен Всемирного торгового центра (http://scanday.ru)

По мнению специалистов, этот взрыв (которого не могло быть при обычном пожаре) также свидетельствует о преднамеренно спланированной акции. Однако это не все выгоды, которые смогла извлечь из событий 11 сентября американская правящая верхушка для осуществления ее заранее заготовленной программы. Получила новый толчок и та программа тотального контроля над людьми, которая осуществлялась в связи с кампанией «борьбы с терроризмом», начавшейся в 19961998 гг. (см. выше). Еще в президентство Билла Клинтона (1993-2001 гг.) были приняты законы, позволявшие вводить режим чрезвычайного положения в США при наступлении самых разных событий, включая возникновение внешней угрозы, опасности перебоев с поставками сырья и энергоносителей, резкое увеличение безработицы в стране и в других случаях. Когда же произошли события 11 сентября 2001 г., то они сразу и дали такой повод для введения режима чрезвычайного положения, что, как указывает Г.Райзеггер, привело не только к попранию Соединенными Штатами международного права, но и к отмене конституционных прав самих американцев и граждан ряда государств, зависимых от Америки ([81] с.510, 444-447). Одним из наиболее вопиющих примеров нарушений прав человека стали тайные американские тюрьмы, размещенные за пределами США в таких странах, где нет эффективного законодательства, защищающего права человека (хотя Д.Эстулин полагает, что такие тайные тюрьмы и концлагеря есть и в самих США). Наиболее известными стали тюрьмы Гуантанамо на Кубе и Абу Граиб в Ираке, где были зафиксированы случаи массовых пыток и издевательств, чинимых американцами, а также нелегальные тюрьмы в Польше и Румынии на территории ЕС. Но сколько таких тюрем в Европе и во всем мире, 1

Как выяснилось впоследствии, план нападения на Афганистан был подготовлен заранее и был представлен президенту Бушу уже 9 сентября 2001 г., за два дня до «теракта» 11 сентября ([63] с.144). 2 В соответствии с этой доктриной США присвоили себе право первыми наносить т.н. «упреждающие удары» против «стран-изгоев», то есть фактически против кого угодно и в какой угодно форме.

736 никто точно не знает, имелись данные о том, что они существуют также на Украине и в других странах. Как указывает Д.Кьеза, в ходе проведенного расследования «удалось собрать неопровержимые доказательства по меньшей мере о 1080 рейсах ЦРУ, совершивших посадку в европейских аэропортах в период между 11 сентября 2001 года и концом 2005 года (в целях нелегальной перевозки заключенных – Ю.К.). Было также установлено, что 14 европейских государств (в том числе Германия, Швеция, Италия, Бельгия, Испания) выдавали разрешения как на транзит через свою территорию, так и на посадку или временное пребывание жертв extraordinary renditions (чрезвычайного ареста – Ю.К.). Как уже было указано, две страны – Польша и Румыния содержали на своей территории… нелегальные тюрьмы, где предполагаемые террористы находились в качестве заключенных и, по всей вероятности, подвергались допросам в нарушение европейских законов и международных конвенций, подписанных Евросоюзом. Таким образом, мы имеем дело с нарушением статьи 6 Договора о Европейском Союзе в части касающейся прав человека и основополагающих свобод» ([63] с.147).

Слева: издевательства над заключенными в тюрьме Абу Граиб в Ираке (http://lenta.ru) Справа: тайная тюрьма ЦРУ в Литве. Расследования показали, что в Литве находилось две тайных тюрьмы ЦРУ; кроме того, только в период с 2002 по 2005 гг. самолеты ЦРУ пересекали границу Литвы более 30 раз, не проходя никакой проверки – ни пограничной, ни таможенной (http://www.skyinform.net/news/view/94)

Итак, под предлогом «теракта», инсценированного самой правящей верхушкой США, были попраны конституционные права граждан США, ЕС и других стран, и любой человек, проживающий или оказавшийся на территории США и их союзников, теперь может быть подвергнут репрессиям в качестве «подозреваемого в терроризме» или даже по причине своей неблагонадежности американскому режиму и господствующей американской идеологии. Причем, для этого не обязательно действительно бороться с режимом, преследованию может подвергнуться любой: например, человек, случайно ставший ненужным свидетелем или обнаруживший нежелательные факты. Формула «кто не с нами, тот за террористов» вполне это позволяет. Так, известный французский журналист Тьерри Мейсан, первый обнаруживший несуразности в официальной версии событий 11 сентября 2001 г. и опубликовавший об этом книгу, был объявлен персоной нон-грата и лишен права въезжать в страны-члены НАТО (включая Францию – гражданином которой он является!). Здесь мы видим пример диссидента, выдворенного из своей собственной страны, который пострадал даже не за свои антиправительственные настроения или убеждения, а просто за то, что отважился высказать вслух ставшие ему известными факты и поделиться сомнениями. Другими примерами могут служить член Конгресса США Велдон и сенатор Торричелли, которые, как указывает В.Тарпли, стали жертвами преследований со стороны спецслужб и судебно-полицейской машины США после того как обнародовали дополнительные факты, касающиеся событий 11 сентября 2001 г., и потребовали нового

737 серьезного расследования этих событий ([63] с.234). Если жертвами преследований в стремлении выяснить правду становятся члены Конгресса и Сената США, то что говорить об обычных гражданах? Как пишет Д.Кьеза, на Западе началась «охота на человека» ([63] с.144). Наконец, довершает эту картину тотального ужесточения контроля над личностью и нарушений прав человека на Западе запуск в США еще в 1990-е годы программы полной «цифровизации» населения – присвоения каждому человеку личного кода, который будет фигурировать при всех его покупках, сделках, обращениях в инстанции и даже при его вхождении в Интернет. Первоначально каждый житель США, а затем и других стран, должен будет в обязательном порядке стать владельцем пластиковой карточки с постоянным личным номером; а на втором этапе планируется вживлять в руку каждого человека специальный электронный «чип» (биокарту), на котором будет дублироваться информация, записываемая на пластиковую карточку1. Таким образом, задача тотального контроля над личностью доводится до логического завершения, и любое телодвижение каждого человека теперь можно будет отследить и проконтролировать – разумеется, теми, кто будет иметь доступ к этой глобальной личностной информационной системе.

«Супермен» с вживленными чипами - реклама (http://gerrykoeva.wordpress.com) Реклама чипов (RFID - radio frequency identification devices) внушает мысль, что вживление чипа резко увеличивает возможности человека, позволяя ему постоянно быть подключенным к системам GPRS, интернету, помнить любые свои пароли, всегда иметь при себе денежные средства, документы и т.д.

Более того, как указывает Д.Эстулин, в США и других странах Запада полным ходом идет программа окончательного вытеснения из обращения наличных денег и перехода на 100% к расчетам по пластиковым картам, которые, в свою очередь, в будущем заменит вживленный в руку или в лоб микрочип. По его мнению и по мнению ряда цитируемых им авторов, осуществление этой программы «станет инструментом для установления абсолютного контроля над человеком». Например, если обычный человек станет для кого-либо из сильных мира сего нежелательным лицом, то «им достаточно будет стереть ваш номер с центрального компьютера, и вы уже не сможете ни продавать, ни покупать и, таким образом, будете приговорены к тому, чтобы через некоторое время просто исчезнуть» ([124] с.186). Как пишет Д.Эстулин, «Начальное название этого проекта [вживления микрочипов] было “Tessera”. “Tessera” был символом собственности римлян и наносился рабам, а у тех, кто от него избавлялся, оставалась отметка» ([124] с.211). Таким образом, 1

Причем, в экспериментальном порядке эта программа по вживлению микрочипов в США и в некоторых странах Западной Европы уже началась.

738 даже название этой программы выдает истинные намерения ее авторов – превратить все население в рабов, контролируемых кучкой богатейших людей планеты. Итак, в качестве последнего пункта программы современной мировой олигархии мы записываем следующее: (13) Установление полного контроля над каждой личностью и превращение всех людей в «послушных животных».

«Поставь себе чип!» Реклама компании Telefonica в Испании (www.infowars.com) Реклама утверждает, что вживление чипа приносит большое удобство – можно не носить с собой ни денег, ни документов (например, на дискотеку, где их легко потерять).

Еще в середине XX века К.Поланьи, анализировавший либеральную концепцию, а в начале XXI века – Д.Харви, анализировавший неолиберализм, пришли к выводу о том, что осуществление этих концепций, провозглашающих на словах свободу личности и демократию, неизбежно ведет к авторитаризму. Как пишет Харви, «либеральный (а потом и неолиберальный) утопический проект может быть реализован только на основе авторитаризма. Свобода масс будет ограничена в пользу свободы меньшинства» ([116] с.98). Именно такова неизбежная логика развития либерализма и неолиберализма. Если же опираться на тот исторический анализ, который был проведен в настоящей книге и в первой книге трилогии, то можно предвидеть не только повсеместное введение авторитаризма, но и намного худшие последствия, о чем будет далее сказано. В этой связи представляется вполне логичным появление новой идеологии, пришедшей в конце XX века в США на смену неолиберализму – неоконсерватизм. Сегодня к неоконсерваторам можно причислить уже бóльшую часть американского истэблишмента – например, к ним относится практически все окружение экс-президента Д.Буша-младшего и он сам (что признает, например, Ф.Фукуяма: [198] p.46). Приняв данную идеологию, правящая верхушка США сорвала с себя маску лицемерия и открыла, по крайней мере частично, свои истинные цели, в числе которых – фактическое свертывание демократии и введение авторитарной власти в интересах олигархии. Как отмечает Д.Харви, отличительными чертами американских неоконсерваторов является не только поддержка власти корпораций и «восстановление классового влияния», но и стремление к установлению порядка в противовес начавшемуся хаосу и провозглашение единой и безальтернативной «господствующей морали», которой все обязаны следовать ([116] с.113). О том, какой именно чудовищной морали придерживается американская верхушка, называющая себя «мировой элитой», выше уже было сказано. Самое простое определение неоконсерваторам (хотя и не такое научное, как Харви) дал американский публицист и писатель В.Тарпли, который назвал их «бесноватыми фашистами» ([63] с.239).

739

Heil democracy! Современная карикатура (http://warrax.net) 21.2. «И увидел я другого зверя, выходящего из земли…» Ниже мы попытаемся представить, с учетом имеющихся фактов и исторических прецедентов, что ожидает мир в том случае, если мировой олигархии удастся осуществить свою программу, а также рассмотрим, что может ей в этом помешать, и какие другие сценарии развития мира возможны в XXI веке. Но прежде давайте отвлечемся от анализа фактов и обратимся к одному известному древнему документу, одной из книг Нового завета (Евангелия) – «Откровению святого Иоанна Богослова». Этот документ был написан предположительно в самом конце I века н.э., и в нем удивительным образом было предсказано и то, что произошло в последующие столетия, и то, что происходит сегодня. «Откровение» было написано Иоанном, одним из 12 апостолов. Известно, что он был любимым из учеников Христа и лишь ему тот доверял такие тайны, которые не доверял никому; кроме того, как пишет сам Иоанн в указанном документе, он остался единственным из апостолов, кто был в течение своей жизни верен учению Христа до конца ([75] 2, 2-3).

Иоанн Богослов – икона (http://obozrevatel.com)

Иоанн описывает предвидение, которое ему было ниспослано Богом, о приходе двух зверей – страшных многоголовых чудовищ, которые захватят власть над миром: один из них уже явился к моменту написания «Откровения», а второй должен был явиться спустя тысячелетие после гибели первого зверя. Вот что написано о первом звере: «И дивилась вся земля, следя за зверем… и поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему? и кто может сразиться с ним? … и дана ему была власть над всяким коленом и народом, и языком и племенем. И поклонятся ему все живущие на земле…» ([75] 13, 3-8).

740 За истекшие почти две тысячи лет с момента появления произведения Иоанна было сделано бесчисленное количество предположений о том, что означают эти звери. Самое распространенное предположение состояло в том, что должен был явиться человек со сверхъестественными способностями (Антихрист), который якобы и будет тем самым зверем. На эту тему и именно в таком понимании зверя снято уже множество американских фильмов (начиная с первого нашумевшего фильма «Омен»). Но боюсь, что здесь мы сталкиваемся с очередной профанацией и сознательным искажением со стороны тех, кто стремится сбить с толку и запутать публику. Дело в том, что в самом тексте «Откровения» не только не встречается нигде слово «Антихрист», но из текста совершенно определенно следует, что речь не идет о человеке: «И стал я на песке морском, и увидел выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами…» (13, 1). Спрашивается, какой же это такой человек, если у него 7 голов?

Великая блудница на семиглавом Звере Апокалипсиса (www.apokalipsis.su) Так древний и современный художники изобразили свое представление о Звере и сидящей на нем блуднице, описанных Иоанном Богословом.

Далее Иоанн дает дополнительные разъяснения: «Семь голов суть семь гор, на которых сидит жена, и семь царей, из которых пять пали, один есть, а другой еще не пришел… И десять рогов, которые ты видел, суть десять царей, которые еще не получили царства, но примут власть со зверем, как цари, на один час. Они имеют одни мысли и передадут силу и власть свою зверю» (17, 11-13). Итак, мы видим, что речь не идет даже и о животном, а речь идет о некоем явлении, у которого семь голов означают семь царей и одновременно семь гор. «Жена», которая сидит на семи горах, есть не что иное как Рим (возникший первоначально на семи холмах) – об этом в «Откровении» сказано более чем ясно: «Жена же, которую ты видел, есть великий город, царствующий над земными царями»; «и на челе ее написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным» (17, 18; 17, 5). В этой связи для многих толкователей «Откровения» уже давно было очевидно, что зверь либо и есть само римское государство, либо имеет самую непосредственную связь и с ним, и с рядом его правителей. Однако зверь не может быть и самим римским государством – сказано, что 17 царей являются не просто головами и рогами зверя и имеют с ним одни мысли, но еще и добровольно уступают ему свою царскую власть. Как видим, многоголовый зверь Иоанна есть не что иное, как римская сенатская олигархия, которая окончательно установила свою власть и над Римской империей, и над почти всем известным в то время миром – от Атлантики до Персидского залива – как раз ко II веку н.э., одновременно с написанием данного произведения, превратившись в мировую олигархию. Как говорилось в Разделе II, олигархия с древнейших времен

741 изображалась в виде многоголового чудовища – дракона, змея или, например, стоглавого и стоногого Тифона из крито-греческой мифологии. Этому способствовали и сатанинские культы змеев, драконов и прочих чудовищ, которые в древности насаждались правящей верхушкой повсеместно – от Средиземноморья до Китая. Да и в более позднюю эпоху эта традиция не исчезла. Например, во времена Французской революции аристократию (которая к тому времени переродилась в олигархию) неизменно рисовали на плакатах и в книгах в виде «аристократической гидры» - чудовища с телом льва и несколькими десятков змеиных голов на длинных шеях. Поэтому многоголовое чудовище можно считать вполне типичным изображением олигархии. Что касается 17 царей, то, судя по всему, это были в основном те самые правители Рима, которые представляли сенатскую олигархию (см. главы I-II и схему I) и которые добровольно передавали ей «силу и власть свою» - то есть позволяли ей творить все что заблагорассудится, не препятствуя ее (зло)деяниям. Например, можно предположить, что первым из этих 17 царей был Сулла – диктатор, уничтоживший последние остатки демократии в Риме и утвердивший власть сенатской олигархии (после чего добровольно ушедший в отставку). Второй головой зверя могли быть, например, убийцы Цезаря Кассий и Брут, возглавившие сенатскую контрреволюцию в гражданской войне 44-41 гг. до н.э.1 Третья голова - это, возможно, император Калигула: хотя неизвестно точно, был ли он ставленником Сената, но он занимался не управлением империей, а лишь ублажением своей похоти и других низменных страстей (то есть «имел одни мысли» со зверем), в то время как империя осталась без управления и оказалась в полной власти коррумпированных сенаторов. Четвертой и пятой головами были, возможно, императоры-старики Гальба и Нерва, которые были специально посажены на трон, чтобы ничего не делать и не мешать власти сенатской олигархии. Наконец, шестым царем был, возможно, император Траян, начавший править в конце I в.н.э., как раз в то время, когда предположительно было написано «Откровение» Иоанна («пять [царей] пали, один есть»). Траян не просто был ставленником Сената, но всю свою жизнь положил на завоевание мира и на уничтожение соседних государств: Дакии, Парфии и других стран. Он расширил империю до Карпат на севере и до Персидского залива на востоке, а Рим буквально утопил в крови приведенных им пленников (убивая их десятками тысяч потехи ради в Колизее)2. Об остальных 11 царях также можно догадаться. Следующим императоромставленником Сената был Адриан, который имел гомосексуальные наклонности, жил в неземной роскоши3, а больше всего «прославился» тем, что уничтожил непокорную Иудею и разогнал евреев по всему свету. Что касается 10 «рогов зверя» (которые «примут власть со зверем, как цари, на один час»), то все или в подавляющем большинстве они были, очевидно, сенатскими императорами в «век 30 тиранов» (235-285 гг. н.э.). Как известно, в этот период шли почти непрерывные гражданские войны между претендентами на трон, представлявшими сенатскую олигархию, и претендентами, представлявшими армию и народ. В конечном счете, победили народные императоры, а

1

Как пишет Иоанн, «одна из голов его как бы смертельно была ранена, но эта смертельная рана исцелела» (13, 3). Очевидно, здесь имеется в виду, что в ходе гражданских войн Октавиан Август убил и репрессировал не только Кассия и Брута, но также 300 сенаторов и 1600 всадников, то есть примерно половину сенаторов и богачей, составлявших основной костяк римской олигархии. 2 Поскольку точная дата написания «Откровения» неизвестна, то неизвестно и то, кто был этим шестым царем. Конечно, это мог быть и Нерва, правивший перед Траяном, или Гальба, правивший в 68-69 гг., или кто-то еще, кого Иоанн также считал представителем сенатской олигархии. 3 Так называемая «вилла Адриана», развалины которой довольно хорошо сохранились в окрестностях Рима, представляла собой целый город с дворцами, театрами, бассейнами, ипподромом и т.д., в котором жил один лишь Адриан с тысячами обслуживавших его слуг и рабов. Многие из них работали на складах и в переходах, которые подобно кносскому лабиринту на Крите, были спрятаны глубоко под землей, с тем чтобы не мешать развлечениям императора и его гостей.

742 сенатским императорам удавалось, как правило, поцарствовать очень недолго – от нескольких месяцев до нескольких лет. Разумеется, все эти примеры условны и приведены лишь в качестве иллюстрации основного принципа. Нет никакого смысла в том, чтобы пытаться угадать, кто именно был первым, вторым, шестым и прочим по счету царем в описании Иоанна, поскольку это зависит от субъективных оценок деятельности тех или иных царей. Имеет значение лишь сам принцип, по которому они выделены в качестве голов и рогов зверя – их деятельность служила интересам не народа и государства, а зверя - олигархии («Они имеют одни мысли и передадут силу и власть свою зверю»). В «Откровении» предсказана и гибель зверя: «Зверь, которого ты видел, был, и нет его, и выйдет из бездны, и пойдет в погибель; и удивятся те из живущих на земле… видя, что зверь был, и нет его…» (17, 8). Как мы знаем из свидетельств античных авторов (см. главу III, п. 3.1), в ходе гражданских войн 235-285 гг. в Римской империи была не только уничтожена олигархия, но даже не осталось сколько-либо богатых граждан: то, что не было экспроприировано народными императорами и армией, исчезло само в результате грабежей и всеобщего упадка и разрухи. И хотя к V веку власть олигархии в Риме, судя по всему, опять восстановилась, но уже без всякого стремления к власти над миром: лишь бы удержать те территории, что еще не были потеряны. Поэтому зверь Иоанна уже более не воскрес, как и было предсказано. В предсказании говорится и о дальнейшей судьбе «великой блудницы» - Римской империи: «воды, которые ты видел, где сидит блудница, суть люди и народы, и племена и языки. И десять рогов, которые ты видел на звере, сии возненавидят блудницу, и разорят ее, и обнажат, и плоть ее съедят, и сожгут ее в огне…» (17, 15-16). Так и случилось – империю во II-III вв. постигли страшное разорение и вымирание населения (см. главу II, п. 2.5). Предсказан был и последующий упадок бывших провинций Римской империи в эпоху «темных веков» (V-IX вв.) – опять иносказательно, в виде мучений «великой блудницы», обнищавшей и лишившейся всего своего богатства: «И купцы земные восплачут и возрыдают о ней, потому что товаров их никто уже не покупает, товаров золотых и серебряных, и камней драгоценных и жемчуга… и коней и колесниц, и тел и душ человеческих… Торговавшие всем сим, обогатившиеся от нее, станут вдали от страха мучений ее, плача и рыдая… ибо в один час погибло такое богатство!» (18, 11-17). Перейдем теперь ко второму зверю. В «Откровении» сказано, что ангел «взял дракона, змия древнего, который есть диавол и сатана, и сковал его на тысячу лет, и изверг его в бездну, и заключил его, и положил над ним печать, дабы не прельщал уже народы, доколе не окончится тысяча лет. … Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из темницы своей и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли… » (20, 2; 20, 7). Как мы видим, предсказание Иоанна исполнилось – такого явления, как мировая олигархия, мир не знал около тысячи лет: с IV по XV вв. Что касается второго пришествия сатаны, наславшего на землю второго зверя, то речь, повидимому, не идет о мировой олигархии XVI-XVII вв. или XIX - начала XX вв., а речь идет о современной мировой олигархии, которая ближе к господству над миром, чем когда-либо ранее. Прежде всего, само указание на окончание тысячи лет, после которого «сатана будет освобожден из темницы своей и выйдет обольщать народы» (20, 7), может означать то, что второе пришествие произойдет по истечении очередного тысячелетия – то есть в начале XXI века. На это указывают многие толкователи «Откровения». Но помимо этого, довольно слабого указания, которое может быть, конечно же, и совсем по-другому истолковано, есть целый ряд других подробностей, приведенных в «Откровении», которые как раз довольно четко указывают на то, что второй Апокалипсис произойдет в XXI веке: «И увидел я другого зверя, выходящего из земли…» (13, 11). Как мы видели, первый зверь Иоанна вышел из моря: в античную эпоху глобализация, служившая

743 катализатором быстрого роста олигархии, распространялась только по морю (что было объяснено выше). Второй зверь Иоанна вышел из земли: сегодня глобализация распространяется не только и не столько по морю, сколько по земле - посредством наземной внешней торговли (железные дороги, автомобили, трубопроводы), через сферу финансов, через грабительское патентное право, через разграбление природных ресурсов все это служит источником силы и могущества второго зверя. «…он имел два рога…» (13, 11). Как известно, современная мировая американская олигархия является прямой наследницей британской олигархии, правившей миром в XIX веке и вплоть до середины XX века. Она и сегодня во всем является ближайшей союзницей американской олигархии, что является общепризнанным фактом: вот Вам и два рога. Как пишет, например, В.Тарпли, «американский президент является марионеткой англо-американских банкиров» ([63] с.215). «Он действует… со всею властью первого зверя и заставляет всю землю и живущих на ней поклоняться первому зверю…» ([75] 13, 12). Хорошо известно, что нынешняя правящая верхушка США очень любит сравнивать свою власть с властью Римской империи в эпоху ее расцвета и, собственно говоря, именно поэтому США сегодня часто называют «мировой империей». Даже Капитолий в Вашингтоне назван в честь римского Капитолия, а Сенат США – в честь римского Сената. А у первой американской Статуи Свободы, сооруженной в 1860-е годы в Вашингтоне, на голове был надет шлем римского легионера [159]. Подстраиваясь под эту идеологию, американские историки всячески восхваляют достижения Римской империи и одновременно всячески скрывают истинные причины ее гибели и упадка, отрицая даже сам факт этой гибели и упадка, что было подробно описано в первой книге трилогии. «… и творит великие знамения, так что и огонь низводит с неба на землю перед людьми» (13, 13). Вот Вам и атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки; Вьетнам, выжженный напалмом и химическим оружием; а также бомбежки Ливии, Судана, Сербии, Сомали, Афганистана, Ирака и т.д., к чему нынешний «зверь» имеет большой аппетит. Судя по всему, в течение XXI века число и масштабы таких «великих знамений», устроенных «зверем», резко возрастет.

Применение напалма и фосфорных бомб армией США во Вьетнаме (рисунок с сайта: http://learnhistory.org.uk) Зафиксировано применение этих видов оружия американцами против мирного населения и в ряде других стран, в частности, в Афганистане и Ираке.

«… он обольщает живущих на земле, говоря живущим на земле, чтобы они сделали образ зверя, который имеет рану от меча и жив» (13, 14). Здесь опять говорится о том, что второй зверь (современная американская олигархия) использует имя и внешние признаки,

744 оставшиеся от первого зверя, жившего 2000 лет назад. Зверь, который имеет рану – это римский Сенат, античный «клуб миллионеров», из числа членов которого Октавиан Август только в 44-41 гг. до н.э. убил половину - 300 сенаторов (и 1600 всадников), конфисковав их имущество. Но рана потом зажила – после смерти Августа Сенат Рима и сенатская олигархия обрели прежнюю силу и могущество. Образ «зверя», то есть римского Сената, размещавшегося на Капитолийском холме – это американский Капитолий, здание Конгресса и Сената США, который красуется на всех наличных долларах1. Смысл фразы – в том, что современная мировая олигархия обольщает весь мир долларами, представляющими собой образ первого зверя – римского Сената.

Изображение Капитолия на американских долларах

«И дано ему было вложить дух в образ зверя, чтобы образ зверя говорил и действовал так, чтобы убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя» (13, 15). Здесь следует вспомнить то, о чем говорилось в предыдущей главе – доллары США (образ зверя) сегодня перестали служить простым и надежным инструментом при обмене товаров на внешних рынках, как это было ранее, а превратились в денежный фантом, от которого по всему миру расходятся и лопаются финансовые пузыри – то есть из неодушевленного предмета доллар как бы превратился в химерическое одушевленное существо («дано ему было вложить дух в образ зверя»). Но это не все – США требуют от всех зависимых от них стран, чтобы они продолжали использовать доллары в международных расчетах и хранили в них официальные резервы. Как указывает Г.Райзеггер, США запретили Японии переводить часть их огромных резервов из долларов в другие валюты и золото. Он также полагает, что осуществленное в спешном порядке и даже без подготовки сколько-либо приличного повода нападение на Ирак в 2003 г. (приведшее к гибели сотен тысяч иракцев), США произвели потому, что Ирак за два года до этого (в ноябре 2000 г.) объявил об отказе использовать доллары в расчетах за экспорт нефти и о переходе к использованию евро вместо доллара. Как пишет австрийский ученый, «США способны на все, вплоть до военной интервенции, чтобы сохранить влияние доллара на весь мир» ([81] с.490, 486, 472-475) - сравнить с: «убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя»2. «И он сделает то, что всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их или на чело их, и что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание…» (13, 16-17). Выше уже говорилось о планируемой в США обязательной программе вживления микрочипа в руку каждого человека, используемого при любых покупках и иных действиях – программе, которая сделает тотальный контроль над личностью вполне реальным. Как видим, Иоанн довольно точно и даже в подробностях описал не только то, что происходило в античности, но и то, что происходит сегодня, спустя почти 2000 лет после написания его произведения – вплоть до указания того, куда будет «положено 1

Если быть совсем точным, то на 100- и 50-долларовых купюрах и на ряде американских монет Любопытно, что помимо указания Иоанна на доллар как на «образ зверя», уже очень давно было подмечено, что бумажные доллары буквально напичканы разными каббалистическими (сатанинскими) знаками и числами: даже число 13 несколько раз встречается на изображениях каждой долларовой банкноты. 2

745 начертание» - ведь, как указывает Д.Эстулин, наряду с вживлением микрочипа в правую руку, в США также разрабатывается программа нанесения номера (штрих-кода) на лоб каждого человека, который заменит удостоверение личности ([124] с.185). Как видим, точность предсказания настолько удивительна, что этот факт говорит сам за себя и заставляет отнестись к «Откровению» со всей серьезностью. К тому же не надо забывать, что Иоанн Богослов был любимым учеником Христа (из числа 12 апостолов), а, следовательно, ему действительно могло быть дано его учителем (Богом) увидеть то, что произойдет с миром через две тысячи лет. Известны и другие прорицатели, которые очень точно предвидели будущее – и сегодня даже у ученых нет сомнения, что некоторые люди могут обладать таким даром. Другое дело, что многие предвидения оказывались слишком неудобными для правящей верхушки, и их старались скрыть или высмеять. Такой же судьбы не избежало и «Откровение святого Иоанна Богослова», которое много раз подвергалось высмеиванию со стороны различных авторов, не умевших или не хотевших находить объяснение его пророчеству, хотя первая его часть, касавшаяся Римской империи, уже давно сбылась. Да и многие современные толкования пророчества Иоанна нельзя воспринимать иначе как насмешку или профанацию: есть даже такое, что в XXI веке на землю высадятся инопланетяне (многоголовые чудовища), которые захватят власть над людьми. Как я полагаю, сформулированная в настоящей книге социально-историческая концепция дает, наконец, возможность понять, что имел в виду Иоанн, предсказывая появление двух зверей и грозящий человечеству Апокалипсис. Во всяком случае, все остальные толкования его «Откровения», имеющиеся на сегодняшний день, могут объяснить от силы 1/4 приведенных выше цитат, в остальном же они противоречат тексту. Давайте теперь попробуем понять, что же означает знаменитое «число зверя». В «Откровении» написано: «Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть» (13, 18). Само собой разумеется, что если просто понимать это число как 666, что обычно делают, то в этом нет ни мудрости, ни ума, да и считать ничего не надо. К чему тогда было в «Откровении» трижды повторять, что это не само число 666, а число, производное от шестисот шестидесяти шести, и что его можно найти, применяя мудрость, ум и расчеты? Поэтому в любом случае это не само число 666, а некое закодированное послание потомкам.

Вот одна из попыток разгадать тайну «числа зверя» - при помощи математики (http://arifmantica.narod.ru) В действительности эту тайну разгадать не очень сложно, и для этого не требуется глубокого знания математики.

До сих пор никому не удавалось расшифровать это закодированное послание. Но вся символика этого послания указывает на один и тот же его смысл. Во-первых, в трехкратном повторении шестерки уже есть указание на то, что речь идет о каком-то большом числе с шестью нулями, предположительно о миллионе (1000000). Во-вторых, если взглянуть на первоначальное изображение «числа зверя» в «Откровении» (которое было написано на греческом языке1): χξς , - то мы увидим знаки доллара и евро. Греческая цифра 6 в то время обозначалась вышедшей из употребления греческой буквой ς (дигамма), напоминавшей латинскую S; и когда римляне писали по-гречески (например, на монетах, выпущенных для восточной половины Римской империи), то для обозначения «шестерки» они употребляли S вместо ς. Как известно, буква S сегодня является знаком доллара США, да и сама дигамма (ς) очень напоминает знак доллара. Вторая буква в 1

У греков, как и у римлян, было принято буквенное написание чисел.

746 «числе зверя» ξ (кси), означавшая по-гречески число 60, очень напоминает знак € (евро валюты Европейского Сообщества), или даже некий симбиоз знаков € и S. Наконец, третья буква χ (хи или икс в латинском варианте), означавшая по-гречески число 600, в средние века в Западной Европе использовалась для обозначения миллиона. Получаем 1000000€$. Наконец, в-третьих, можно прочитать написанное по-гречески «число зверя» (χξς) и таким образом: XeS, где X – римская цифра 10, e – exponenta, то есть степень, и S – греческая цифра 6. Получается 106 = 1000000 (миллион). Таким образом, вся символика этого закодированного послания указывает на то, что «число зверя» - это миллион (долларов и евро). Как видим, это число было закодировано в одном сочетании из трех греческих букв по меньшей мере двумя способами, что практически исключает возможность случайного совпадения. Исключают случайное совпадение и другие факты. Как было показано выше, на доллар уже содержится указание в тексте «Откровения»: когда речь идет об «образе зверя» (13, 14-15), то имеются в виду современные доллары США, которые содержат изображение Капитолия – символа римского Сената (и римской сенатской олигархии). И новое указание на доллар, теперь уже в виде его символа в «числе зверя» (χξς), практически исключает возможность того, что это произошло случайно. Что касается знака евро, то его появление в «числе зверя» может служить указанием на то, что и эта ничем не обеспеченная валюта является таким же денежным фантомом, как доллар, и может в будущем стать источником крупных бедствий. Но здесь прослеживается и другая логика, заложенная в «Откровении». Дело в том, что власть зверя (олигархии) над миром держится, прежде всего, на погоне людей за миллионами долларов и евро. Если бы никто не гнался за все бóльшим богатством (тем более, нарушая моральные нормы), а довольствовался бы лишь тем уровнем богатства, которое обеспечило ему безбедное существование, посвятив часть своего времени другим целям и ценностям, то не возникало бы и зверя, угрожающего всему человечеству. Выживут в грядущем Апокалипсисе, говорит Иоанн, лишь те, кто победит «образ зверя» и «число имени его» (15, 2) – то есть те, кто перестанет все в мире измерять деньгами и видеть смысл жизни в погоне за миллионами долларов и евро. Все остальные сгорят в огне, ниспосланном Богом (14, 9-10). Таким образом, в то время как людей на Западе их правящая верхушка посредством мистических фильмов и телепередач приучила бояться «дьявольского числа» 666, действительное «число зверя» (1000000€$) уже давно стало их идолом, и добыча этого «числа», то есть миллионного состояния в долларах или евро, любыми правдами и неправдами, стало национальной мечтой и смыслом жизни жителей Америки и стран Запада, равно как и многих людей в других странах мира. Что же произойдет в XXI веке, согласно пророчеству Иоанна? Во-первых, власть второго зверя (современной мировой олигархии) над миром не будет слишком долгой: «ему должно быть освобожденным на малое время» (20, 3). Впрочем, «малое время» в историческом масштабе – это совсем другое, чем малое время в человеческом понимании. Если власть первого зверя – римской сенатской олигархии – над античным миром длилась полтора-два столетия, то власть второго зверя вполне может длиться полстолетия, и это можно считать «малым временем». В пророчестве также сказано, что его власть распространится почти на все народы мира, за исключением 2 или 3 стран, которые он тоже захочет завоевать: «и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли, Гога и Магога, и собирать их на брань; число их как песок морской. И вышли на широту земли, и окружили стан святых и город возлюбленный1» (20, 7-8). Но за этим последует Божья кара: «И ниспал огонь с неба от Бога и пожрал их; а диавол, прельщавший их, ввержен в озеро огненное и серное, где зверь и лжепророк, и будут мучиться день и ночь во веки веков». (20, 9-10) Как видим, суровая кара и мучения 1

Здесь можно лишь предполагать, что в случае со «станом святых» речь идет о Тибете и Гималаях (то есть, о Китае и Индии), а в случае с «городом возлюбленным» речь идет о России.

747 постигнет не только самого зверя, но и народы, поддавшиеся его обольщению и продавшиеся за доллары. Это несколько раз подчеркивается в разных местах «Откровения»: «кто поклоняется зверю и образу его и принимает начертание на чело свое, или на руку свою, тот будет пить вино ярости Божией, вино цельное, приготовленное в чаше гнева Его, и будет мучим в огне и сере пред святыми Ангелами и пред Агнцем; и дым мучения их будет восходить во веки веков, и не будут иметь покоя ни днем, ни ночью поклоняющиеся зверю и образу его и принимающие начертание имени его» (14, 9-11). Главная кара, судя по данному и другим отрывкам, обрушится на самих американцев (которые не только поклоняются доллару, но и собираются «принять начертание зверя» на руку или лоб, то есть полностью стать игрушкой в руках мировой олигархии), а может быть и на некоторых их союзников в Европе. Их ждет мощное землетрясение (16, 18-20) с погружением под воду частей суши и островов, а затем - долгий и мучительный упадок и бедствия в течение, очевидно, не одного столетия. Но похоже, что не только США и их «вассалы» (обольщенные ими народы) пострадают от «огня и серы», от огня пострадают также ряд городов в тех странах, которые сопротивляются гегемонии США (Третья мировая война?): «И видел я как бы стеклянное море, смешанное с огнем; и победившие зверя и образ его, и начертание его и число имени его, стоят на этом стеклянном море держа гусли Божия и поют… говоря: велики и чудны дела Твои, Господи Боже Вседержитель!» (15, 2-3). «Стеклянное море, смешанное с огнем» - это похоже на города после бомбежек в огне, засыпанные битым стеклом. Помимо всего этого, весь мир ожидает зной, засуха, экологические бедствия и прочие напасти (что мы уже частично наблюдаем сегодня), а американцам, поклоняющимся доллару («образу зверя») и «принявшим начертание зверя», грозит, помимо всего прочего, еще и жуткая болезнь с гнойными ранами (16, 2-12) – возможно, побочные явления от вживления микрочипа и нанесения штрих-кода. В-общем, ничего хорошего в XXI веке мир не ожидает, но есть надежда, что полного уничтожения человеческой цивилизации удастся избежать. Итак, оба зверя Иоанна: и первый, и второй, - означают не что иное, как мировую олигархию. По-другому трактовать «Откровение» невозможно, любые другие трактовки (например, попытка представить зверя в виде отдельного человека-Антихриста или «тирана» или инопланетного чудовища) не выдерживают никакой критики и совершенно не соответствуют тексту. Почему же именно это явление, а не какое-либо другое, рассматривается Иоанном в качестве самого ужасного в истории и навлекающего самый страшный гнев Бога? Ведь речь идет о событиях, которые разделяют между собой почти 2000 лет - а мало ли было разных страшных явлений за это время? Почему же именно с появлением сначала первого, а затем второго зверя Иоанн (и последующие предсказатели) связывают мировой Апокалипсис и Страшный суд, а также всевозможные напасти, обрушивающиеся на человечество? Объяснение этому, по-видимому, заключается в абсолютной аморальности этого явления, которое само по себе уже есть абсолютное зло, разрушающее человечество еще до того, как наступает кара со стороны Бога (Страшный суд). Когда олигархия или тиран захватывает власть в какой-то отдельной стране (без поддержки извне), то тяжесть такой деспотии для общества, как правило, не очень велика: правительство боится народного восстания и старается учитывать интересы народа. Когда же такое правительство получает мощную военную и финансовую поддержку извне (от мировой олигархии) и может игнорировать интересы населения, то тяжесть такой деспотии неизмеримо выше. В случае же если мировая олигархия устанавливает полную власть над всем миром, она может совсем игнорировать интересы народов. Мощь и сила мировой олигархии в этом случае таковы, что ни один народ мира не в состоянии с ней бороться даже при всенародном восстании, и может быть полностью истреблен, как это было не раз в Римской империи, и как это происходит на наших глазах сегодня с некоторыми народами.

748 Поэтому речь идет о системе тотальной коррупции, идущей против интересов всех народов мира и парализующей их силы сопротивляться такой коррупции.

Плакат Д.Моора 1919 г. (www.radical.ru)

21.3. Возможные сценарии для XXI века Давайте теперь вернемся к анализу фактов и попытаемся представить не на основе предсказаний, а на основе анализа, что может ожидать мир в XXI веке, тем более что не все сегодня верят в Бога и готовы без скепсиса относиться даже к предсказаниям учеников Христа. Итак, что ожидает мир, и каковы возможные сценарии на будущее? Если посмотреть, что пишут и говорят сегодня на Западе относительно перспектив развития даже западной цивилизации, не говоря уже о развитии всего человечества, то преобладают пессимистические или даже апокалипсические настроения. Экономисты предрекают западным странам глубокий кризис, который уже в 2008 году начали сравнивать с Великой депрессией. Критики нынешней политики Запада, например, Д.Кьеза, говорят об «эрозии свободы и демократии» на Западе и «общем сползании Запада в новую авторитарную систему» ([63] с.149). Что касается высказываний с противоположной стороны, например, со стороны неоконсерваторов, приобретших необыкновенную популярность среди правящей верхушки США и Западной Европы, то они звучат еще более настораживающе. Ф.Фукуяма, видный представитель неоконсервативной идеологии, написал книгу с пугающим названием «Конец истории и последний человек». Тезис о «конце истории», выдвинутый в книге, американский идеолог связывает с гегемонией США и Запада над всем миром. И хотя есть самые разные трактовки этого тезиса, но по смыслу он очень близок к «апокалипсису». Другие видные неоконсерваторы, И.Кристолл и Р.Каган, заявляют о том, что «американская гегемония является единственной гарантией от распада мира и крушения международного порядка» [7]. Здесь слышатся такие же апокалипсические нотки – и уверенность в том, что лишь установление американской гегемонии спасет мир от будущего хаоса. Итак, если предположить, что в ближайшем будущем США и Западу действительно удастся установить свою власть над всем миром и создать «мировую империю», то к чему она может привести – к победе над грядущим хаосом или к установлению еще худшего хаоса? И что конкретно можно ожидать в этом случае?

749 Ответить на этот вопрос не сложно. Выше на многочисленных примерах было показано, какова действительная мораль той правящей верхушки, которая сегодня рвется к мировой гегемонии, и каковы ее действительные интересы и побудительные мотивы для создания «мировой империи». Создание или укрупнение империи можно было бы еще понять, если бы это действительно происходило в силу необходимости и по добровольному решению народов, решивших войти в империю, как, например, в свое время Украина и Грузия вошли в состав России чтобы спастись от уничтожения, соответственно, польскими панами и мусульманскими тиранами. Но сегодня фактически происходит прямо противоположное. Народы либо принуждают силой оружия принять условия, диктуемые им со стороны США, как это происходит в Ираке, Афганистане, до этого – происходило в Югославии и десятках других стран, либо организуют военные перевороты и «цветные революции», при этом грубо попирая суверенитет и демократию что признают и сами американские идеологи (см. выше признание Фукуямы), и, признавая, продолжают это делать. О каком «мировом порядке» можно говорить в таком случае? О порядке рабовладельцев над рабами и о порядке захватчиков и грабителей над своими беззащитными жертвами? Но слово «порядок» сюда не подходит – это политика не создания какого-либо «порядка», а политика насаждения мирового хаоса и мировой катастрофы. Сама цель, с которой осуществляется глобализация и попытка создать «мировую империю», исключают то, что после ее создания будет достигнуто какое-либо подобие порядка и благоденствия. Целью и смыслом глобализации (конечно, тщательно скрываемой от публики) всегда являлось и является сегодня ограбление населения и перераспределение собственности и власти в пользу олигархии. При этом огромная масса населения лишается работы и средств существования – что мы воочию видим сегодня, когда уже до половины трудоспособного населения в мире вынуждено не работать. Это относится и к самим США, где процент неработающих также приближается к 50%; и спасает Соединенные Штаты от массового социального взрыва лишь тот долларовый фантом, который позволяет населению США жить за счет других стран. Однако в других странах по всему миру, включая и страны ЕС (Франция, Германия, Венгрия, Греция, Испания и т.д.), этот непрерывный рост безработицы вызывает все бóльшие и бóльшие социальные протесты, грозящие перерасти в настоящую революцию. Но если «мировая империя» вырастает на такой пороховой бочке, если такое чудовищное социальное противоречие лежит в самой основе власти мировой олигархии и создаваемой ею империи, то о каком порядке, стабильности и процветании может идти речь? О процветании кучки олигархов, глумящихся и издевающихся над народами и населением мира? И уничтожающих те народы, которые могут представлять какую-либо опасность для такого «порядка»? Пример Римской империи, где как раз была реализована идея мирового порядка и где этот порядок действительно некоторое время существовал (в эпоху правления Августа), показывает, что эта идея утрачивает всякое содержание, как только власть переходит в руки олигархии. С конца I в. н.э., когда власть в империи захватила сенатская олигархия, и до конца III века, империя пережила Апокалипсис. Хотя этот факт тщательно скрывается и отрицается сегодня большинством западных историков, но он был доказан на конкретных фактах теми из них, кто не потерял стыд и совесть и честно служил своей профессии. Имеется целый ряд данных археологии, данные римской финансовой отчетности и даже данные одного римского ценза (переписи), свидетельствующие о том, что население западных и центральных провинций империи за указанные два столетия сократилось приблизительно в 10 раз (см. главу II, п. 2.5)1. И эту катастрофу Западная Римская империя уже не смогла пережить, хотя и пыталась выживать еще в течение почти двух столетий. Но с данного момента это была именно борьба за выживание, а не за какое1

Всего же население этих территорий к VIII веку по сравнению с I веком н.э. сократилось приблизительно в 50-100 раз. См.: [59] глава III.

750 то развитие. Урон, нанесенный демографическим кризисом и опустошением империи, был столь велик, что с начала IV в. римские императоры в западных и центральных провинциях были вынуждены прикрепить всех к месту жительства, то есть ввели почти поголовное крепостное право. Однако это не предотвратило постепенный распад и последующую гибель империи, так как бремя большого государства было уже невыносимо для такого маленького и редкого населения. Спрашивается, что же могло привести к такому резкому и катастрофическому сокращению населения в течение II-III вв.? Если говорить о непосредственных, так сказать, медицинских, причинах, то их было три – во-первых, голодоморы, сопровождавшиеся массовыми эпидемиями, во-вторых, массовое истребление населения в ходе восстаний и гражданских войн, и, в-третьих, низкая рождаемость, порожденная массовой нищетой и безработицей. Но все эти три явления стали результатом власти сенатской олигархии, которая к тому времени подчинила себе императорскую власть и превратилась в мировую олигархию. Поэтому ее власть над жителями империи была абсолютной, и любые восстания в разных ее частях подавлялись без раздумий и со страшной жестокостью1. В целях противодействия бунтам и восстаниям во всех городах империи были срыты городские стены и прочие укрепления, и даже запрещены пожарные дружины, что сделало города империи беззащитными как от пожаров, так и от вторжений варваров. Призванных в армию в обязательном порядке отправляли служить на другой конец империи – чтобы они чувствовали себя чужаками и могли по приказу хладнокровно уничтожать недовольных местных жителей. Что касается небывало высокой смертности, то отчасти она была следствием общего хаоса и анархии, которые наступили во II-III вв., а отчасти - следствием целенаправленных действий. В частности, в главе II (п. 2.5.) было показано, каким образом римская олигархия сознательно устраивала голодоморы населения и на этом наживалась2. А на этом фоне те редкие римские писатели, которые еще сохранились и смогли существовать в условиях такой ужасающей власти и тотальной цензуры, писали панегирики и прославляли «золотой век», наконец-то наступивший в мире под властью Рима. Пример Римской империи показывает, что ждет современный мир, если он окажется под властью мировой олигархии. Пока еще существует мировое сообщество, частично от нее независимое, она вынуждена соблюдать хотя бы некоторые нормы приличия, или, по крайней мере, его видимость. Но как только его не станет, как только все страны и народы мира окажутся под властью «мировой империи», всякая маска приличия и заботы о благе общества будет отброшена, и «мировой элите» уже никто и ничто не сможет помешать предаться сполна своим любимым занятиям – удовлетворению своей жадности, тщеславия и похоти. Тем более что власть «мировой матрицы», которая установится, не предполагает никакой ответственности членов «матрицы», а предполагает только их права. Наживаться будут на всем – даже на том, на чем сегодня боятся: на массовой смерти людей от голода и поддельных лекарств, на легализованной продаже наркотиков и человеческих органов, на введении открытой работорговли и т.д. Ни один человек, кроме самих членов «мировой матрицы», не сможет себя чувствовать в безопасности. Введение тотального контроля посредством уничтожения наличных денег, внедрения биочипов, персональных штрих-кодов и слежки в Интернете сделает жизнь людей кошмаром, по сравнению с которым годы, проведенные в СССР под властью Сталина, покажутся раем. А установление «матрицей» тотального контроля над СМИ, который очевиден уже сегодня, сделает возможным такие нарушения прав личности и 1

Чего стоит одно уничтожение Иудеи и всего еврейского народа при Адриане. Но об этом мы знаем благодаря дошедшим до нас описаниям; касательно множества других восстаний в самых разных частях империи известно лишь о факте этих восстаний, и никаких подробностей – что свидетельствует о существовании тотальной цензуры. 2 И этот пример далеко не единичен. Выше были приведены факты, касающиеся аналогичных действий олигархии в Византии, России, Франции, Британской империи и других странах.

751 такие издевательства над людьми, какие не имеют прецедентов в истории. Восстания и недовольства в будущем также будут подавляться с жестокостью, которую пока невозможно себе представить. Но это касается того населения, которое примет так называемый американский образ жизни и безоговорочно подчинится насаждаемой сегодня интернациональной культуре. Что касается тех наций, которые будут сопротивляться «американизации», то они будут попросту уничтожены, как это было в Римской империи. С учетом вышеизложенного можно с большой вероятностью предсказать, что, если власть мировой олигархии над миром продлится столько же, сколько это было в античности – полтора-два столетия - то результатом (даже и без глобальной ядерной войны) действительно станет Апокалипсис, то есть массовое вымирание и обезлюдение планеты, подобное тому, которое случилось на западе Европы и Средиземноморья к концу античности и началу «темных веков». И положить конец этому неуклонному вымиранию и уничтожению населения никто не будет в состоянии, поскольку государства или исчезнут или окажутся под полным контролем «мировой матрицы», а сама она настолько лишена какой-либо ответственности за свои действия, что может нести только хаос и разрушение. Таким образом, если США и мировая олигархия действительно захватят власть над всем миром, то это и будет «концом истории», о котором пишет неоконсерватор Ф.Фукуяма, таким же концом, какое человечество переживало уже не раз, с откатом в своем развитии на столетия назад, с наступлением феодализма, абсолютного произвола над личностью и полнейшим упадком культуры, экономики и используемых технологий. Мучения людей, которым доведется жить в таких условиях, трудно даже представить, причем, как физические, так и душевные – поскольку жить всю жизнь в условиях упадка, разрушения, анархии, произвола, тотального контроля над личностью и с ощущением приближающегося конца света должно быть нелегко. Каковы же альтернативные варианты развития событий и какова их вероятность? Альтернатива сводится к (успешному) противостоянию власти «мировой империи» со стороны крупнейших государств мира – России, Индии и Китая. Кроме этих трех, ни одно другое государство мира в одиночку или даже в союзе с мелкими государствами не сможет противостоять военной мощи США и их союзников. Здесь важно как наличие у этих трех стран ядерного оружия, так и большие их размеры – ведь любую другую страну мира США при желании могут уничтожить массированным ядерным ударом за сутки, до того как эта страна будет в состоянии нанести ответный удар, либо уничтожить ее армию посредством массированного вторжения, подобного тому, что было предпринято в Ираке в 2003 г. С указанными тремя странами ни тот, ни другой вариант не проходят. Американские военные прекрасно понимают, что ядерная война с любой из этих стран обернется колоссальными потерями для самих США, по которым будет нанесен ответный удар. А прямое военное вторжение вооруженными силами США приведет к упорной затяжной войне, к которой сами Соединенные Штаты могут оказаться не готовы. Поэтому мировая олигархия взяла курс на постепенный развал этих государств, для чего одновременно действует по многим направлениям, о которых выше уже было сказано – начиная от выращивания внутренней олигархии в этих странах, которая станет ее союзницей в развале страны, и кончая «наркоманизацией» страны и подрывной террористической деятельностью с целью вызвать в стране анархию и хаос. Особое место здесь занимает работа по внедрению различных ложных идеологий и мифов и работа по национальной и религиозной линии – выращивание олигархии и протестных групп среди национальных и религиозных меньшинств, для чего используется щедрый подкуп и финансирование. Конечная цель – расколоть нацию, лишить национальных лидеров поддержки большинства, чтобы затем навязать ей других лидеров, готовых служить не своему народу, а «мировой империи», и в конечном счете расчленить эти государства на множество мелких стран, воюющих со своими соседями.

752 Такая тактика сегодня сильно облегчается тем, что все указанные страны идут в русле навязанной им Западом стратегии глобализации. Раз они встраиваются в созданную Западом мировую экономическую систему, то должны следовать установленным там правилам и в определенной мере слушаться тем указаниям, которые оттуда поступают. Но мировая олигархия прекрасно понимает, что все три указанные страны, и быстрее всех одна из них – Россия – приняв концепцию глобализации, двигается в пропасть. Россия попрежнему, как и перед революцией 1917 года, является самым слабым звеном в глобальной экономике, это объективный экономический факт. И именно поэтому России (а не Индии и Китаю) в течение всех 1990-х и 2000-х годов уделялось особое внимание, что даже выразилось в принятии ее в члены Большой восьмерки – чтобы надежнее ее наставить на этот путь в пропасть. Отсюда и постоянные дружеские объятия со стороны Запада и заверения в дружбе, перемежающиеся, как бы случайно, исподтишка постоянными ударами кинжала (в Чечне, в Южной Осетии, расширение НАТО на восток, попытка создания противоракетных баз на границе с Россией и т.д.). Об этом свидетельствует также, например, следующий пример. В 2006 г. президент Путин во время встречи на международном уровне стал критиковать ту «демократию», которую США создали в Ираке. «Такая демократия, как в Ираке, нам не нужна», - заявил он. Выпад в сторону президента Буша, который только что перед этим говорил о достижениях США в Ираке, был довольно резким и провокационным. И интересной была первая реакция американского президента – «Ну что ж, мы подождем, мы подождем», сказал Буш как бы про себя, но его услышал кто-то из журналистов, и эти слова стали известны публике. Учитывая то, что Джордж Буш-младший никогда не отличался особым умом и выдержкой, и учитывая также резкость и неожиданность выпада Путина в его сторону, мы имеем перед собой действительные спонтанные мысли президента США, случайно высказанные им вслух. И о чем же говорят эти мысли? О том, что Буш прекрасно понимает, что Россия движется в «правильном» направлении, то есть в пропасть. Поэтому не надо резко реагировать на слова Путина или обижаться – лучше подождать, и всё со временем случится само собой, Россия получит такую же «демократию», как и Ирак. Когда медведь, загоняемый собаками, бежит в правильном направлении, лучше на него не нападать и его не нервировать – пусть себе бежит, пока не свалится в заготовленную для него яму.

Вы находитесь здесь! Рисунок с сайта: http://talimonov.gallery.ru

В том, что Россия больше Индии, Китая и других стран проигрывает от участия в глобализации, нет никакого сомнения. Во все исторические эпохи от глобализации больше всего проигрывали страны с низкой плотностью населения и суровым климатом,

753 поскольку в формировавшейся глобальной экономике они оказывались неконкурентоспособными. Для самой России все ее три предыдущих участия в глобализации: в X-XII вв., в XVI – начале XVII вв. и в конце XIX – начале XX вв., дважды закончились глобальной общероссийской катастрофой, а в третий раз - едва не закончились такой же катастрофой (после февраля 1917 года), с распадом государства и уничтожением его населения (см.: [60] главы VIII и XIX). То же самое происходит и сегодня: в России все кризисы (кризис 1990-х гг., финансовый кризис 2008 г.) протекают намного заметнее и глубже, чем в других странах, а все подъемы экономики – наоборот, менее заметны. И это действует не только в отношении России, но и, например, в отношении Исландии и Латвии, где самая низкая плотность населения в ЕС: соответственно 3 и 30 чел/кв. км. (в то время как, например, в Германии – 230 чел./кв. км.), - и в обеих странах мы видим полный развал экономики и фактическое банкротство государства. Это полностью соответствует действительной модели развития глобализации, а не тем сказкам, которые рассказывают либеральные экономисты. Данная закономерность объясняет и то, почему экономика США оказалась в намного худшем кризисе (что пытается скрыть американская статистика), чем, например, экономика Германии. Плотность населения в США (30 чел/кв. км) в несколько раз ниже, чем в наиболее развитых странах Европы (100-300 чел./кв. км.), Китае (140) и Индии (340). Что касается России, то она является одной из самых малонаселенных стран планеты (8-9 чел./кв. км), и большинство ее населения проживает в экстремально холодных условиях, чего нет ни в одной другой крупной стране мира1. И для нее поэтому участие в глобализации равносильно смерти, как и для Исландии; если до сих пор смерть и не наступила, то лишь благодаря необычайно высоким ценам на нефть и газ, сложившимся в 2002-2008 гг. Вот эту-то простую экономическую реальность прекрасно понимает западная верхушка, строящая свои ближайшие планы на скором и неизбежном крахе и развале России. И понимает это даже Буш со своим не самым большим умом, поскольку ему умные люди давно все объяснили. Ну, а свалив и развалив Россию на множество мелких несамостоятельных государств, погрузив ее в хаос и феодализм, насаждаемый и контролируемый со стороны США и НАТО, можно будет заняться плотнее Индией и Китаем. Тем более, что они лишатся наиболее современных вооружений, которые сегодня не производят сами, а закупают у России; а США, развалив Россию, получат всю российскую Сибирь и Дальний Восток в качестве прекрасного плацдарма против Китая, да еще вполне смогут там посадить какого-нибудь российского Саакашвили или Троцкого, который поведет российскую армию (или армию Урала и Сибири) воевать с Китаем в интересах «мировой империи». Что касается Индии, то против нее уже давно создан мощный плацдарм в виде Пакистана, а теперь создается и непосредственно американский плацдарм - в Афганистане (который будет также использован и против Ирана). В сущности, весь альтернативный вариант развития человеческой цивилизации, не по пути «мировой империи» и Апокалипсиса, а по иному алгоритму развития, в значительной мере зависит от того, сумеет ли Россия осознать реальность и выработать национальную модель развития, отказавшись от навязываемой Западом глобальной модели, или не сумеет. Это понятно даже главному американскому идеологу З.Бжезинскому, который не без злорадства пишет о том, что у России нет своей национальной самобытной идеи, а без этого она не сможет снова стать самостоятельной державой ([81] с.318). Но слепота самой российской правящей верхушки и отсутствие у нее внятных идей по выходу из кризиса (причем, не временного финансового кризиса, произошедшего в 2008 году, а перманентного экономического и демографического 1

Например, в Канаде на широте Москвы и С-Петербурга живут только бурые медведи, да еще функционируют вахтенные поселки нефтяников. А в России на этих широтах проживает порядка 3/4 населения.

754 кризиса и деградации страны), начинает уже пугать. Времени остается не так уж много. Во-первых, эпоха легких нефтяных прибылей заканчивается: издержки разработки новых месторождений нефти и газа в России в 2010-е годы увеличатся на порядок (по сравнению с издержками нефтяных компаний в 2000-е годы), а цены на нефть и газ, начавшие падение в 2008 году, и далее будут падать, чему будет способствовать начавшаяся мировая депрессия. Поэтому чем дальше, тем у России будет все меньше ресурсов для собственного развития – ресурсов, которые сегодня бездарно проедаются. Во-вторых, Россия вымирает, несмотря на заверения со стороны правительства в обратном, и через несколько десятилетий, даже если появится национальная идея, ее некому будет реализовывать: помимо абсолютного сокращения населения раза в полтора (по прогнозу ООН), изменится также состав населения: будет слишком много стариков и слишком мало молодежи. Как показывает история, если население какой-либо страны уменьшается ниже критической отметки (3-5 чел./кв. км., то есть всего в 2 раза меньше, чем то, что Россия имела на начало XXI века), то страна впадает в состояние грабительского феодализма и анархии и неизбежно распадается на части и деградирует. То, что в России неизбежен кризис, и не временный (который случился в 2008-2009 гг.), а перманентный (который будет углубляться в 2010-е годы), было ясно уже давно. Еще в 2006-2007 гг. я пытался опубликовать об этом статью, но редакторы ее отказались печатать – уж слишком сильно она расходилась с теми панегириками, которые писали ведущие газеты и журналы об «энергетической сверхдержаве», уверенной перспективе экономического роста России и о прочих вещах, представлявших собой с экономической точки зрения полную бессмыслицу. Но сегодня ясно и то, что Россия, к сожалению, практически не использовала тот поток нефтедолларов, который был ею получен в 20022008 гг., для начала строительства собственной промышленности и реализации своей национальной идеи. А это значит, что начинать ей придется опять почти с нуля, как в ноябре 1917 года, имея разрушенную промышленность и анархию в стране. Правда, для этого ей сначала надо совершить социальную революцию – и найти выход из того кризиса коррупции, куда она со страшной силой влезла в 1990-е годы и из которого так и не выбралась. Все это надо теперь будет делать не в спокойной обстановке, как можно было бы сделать раньше, а на фоне глубокого экономического и социального кризиса, который уже начался и который будет продолжаться до тех пор, пока Россия не реализует национальную идею - или пока не умрет, раздробившись на десяток феодальных и полуфеодальных государств, подчиняющихся США и мировой олигархии. В третьей книге трилогии изложена идеология и программа мер по выходу из нынешнего российского кризиса и построению в России нового общества. Поэтому не буду повторять ее здесь еще раз. Если Россия сможет в течение ближайших десяти лет (2010-2020 гг.) найти выход из кризиса коррупции и провести реформы, необходимые для строительства в экономике режима национальной демократии (НаДо), то это ударит по планам современной мировой олигархии и не позволит ей подчинить Россию своей власти. А следовательно, на планете останется неподвластный ей большой кусок территории, что будет иметь важное значение не только для самой России, но и для развития всего мира в XXI веке. Несмотря на то, что принятие нового курса Россией может вызвать озлобление Запада и частичную экономическую блокаду России, полностью такую блокаду осуществить будет невозможно. Наоборот, режим НаДо в экономике приведет к невиданному ранее наплыву в Россию западных предпринимателей среднего уровня, убегающих от засилья ТНК и финансовой олигархии в своей стране, и соответственно, к притоку в Россию капиталов, технологий и управленческих навыков в разные отрасли народного хозяйства. Россия сможет стать для активных и трудолюбивых жителей Запада и отчасти Востока тем, чем была в XIX веке Америка для жителей Европы – страной свободы и творчества, страной среднего класса и свободного предпринимательства. Вернутся в Россию и миллионы русских, покинувших страну в последние десятилетия

755 ввиду отсутствия в ней перспектив для работы и творчества. Но все это должно быть построено на новой российской национальной идее и идеологии (НаДо), а также на системе соответствующих мер, которые уничтожат условия для развития олигархии и для захвата ею власти над обществом и государством. Даже если все это произойдет, не стоит ожидать слишком быстрого экономического результата. Кризис в экономике и социальной сфере в 2010-х годах будет настолько тяжел, что понадобится как минимум лет 5-10 после установления режима НаДо в экономике, чтобы страна смогла выйти на устойчивый и быстрый рост. Жизненно необходимо до этого времени сохранить оборонный сектор, сырьевые отрасли и энергетику (под контролем государства), которые помогут сначала защитить Россию от внешней военной угрозы, а затем – помогут ее быстрому развитию. Но именно в силу указанных причин Россия сможет избежать прямой военной конфронтации с Западом. Даже в ослабленном виде, но с сильным оборонным сектором и армией, Россия будет слишком сильным противником в военном плане. И вместе с тем, она не будет ни в коей мере рассматриваться Западом даже как потенциальный промышленный конкурент (в отличие от Китая и Индии). Поэтому, скорее всего, Запад ограничится попытками разжечь национальные конфликты на территории России и какой-нибудь локальной военной авантюрой против российской территории без втягивания основных сил НАТО (он также попытается организовать в стране «цветную революцию», но об этом см. ниже). России не стоит бояться такого развития событий, и нужно давать решительный военный отпор, даже если военная провокация последует со стороны одной из приграничных с ней стран НАТО. Как доказала история, Запад лучше всего ценит и понимает именно решительный и жесткий отпор, после чего он быстро, после первого бряцания оружием, постарается развести соперников на прежние позиции и свалить вину на обоих. Следует помнить, что «у страха глаза велики». Английской королеве Елизавете в XVI веке иностранные дипломаты в ужасе говорили: «И Вы что, действительно собираетесь противостоять военной мощи Испанской империи?», считая «безумием» ее упорное сопротивление следовать «советам» Филиппа II ([29] 1, с.607). Население Англии, согласно последним исследованиям, тогда насчитывало всего лишь 3-3,5 миллионов человек ([319] Table 7.8), в то время как под пятой испанского монарха Филиппа II было порядка 25 миллионов подданных, несметные богатства и сильнейшие в мире армия и флот. Да и у его родственников, австрийских Габсбургов с их Католической лигой было порядка 15 миллионов подданных ([165] p.64). Таким образом, мощь «католической коалиции» раз в десять превосходила мощь Англии. Тем не менее, Елизавета упорно сопротивлялась вхождению в «мировую католическую империю» Габсбургов и той системе мировой коррупции, которая насаждалась этой империей; а всех «католических шпионов» отправляла либо в тюрьму, либо сразу на эшафот. И, несмотря на десятикратное превосходство в силе у противника, Англия смогла отстоять свою независимость, не поступиться своими национальными принципами и разгромить испанскую Великую армаду. Для России сегодня «ядерный щит» служит таким же надежным укрытием, каким для Англии времен Елизаветы было море. Если бы не было моря, Филипп II в два счета раздавил бы Англию, но поскольку их разделяло море, то у него ничего не получилось. Так же и России, имея «ядерный зонтик», не стоит бояться повторения событий 1941-1945 гг.: такого нашествия Запада на Россию уже не будет. А на случай вторжения «армады» какого-нибудь очередного ополоумевшего Саакашвили - ей нужно иметь сильную армию и не бояться ее применять для самозащиты. Можно ожидать, что уже в ближайшие годы США начнут войну с Ираном и сделают с ним то же, что сделали с Ираком: Иран – не Россия и не Китай, США воспользуются своим преимуществом и ликвидируют эту страну как самостоятельное государство (хотя это им и обойдется дороже, чем агрессия против Ирака). Это будет предпринято в двух целях – реализация плана по полному расчленению и подчинению

756 богатых нефтью государств Ближнего и Среднего Востока и отвлечение американцев от углубляющегося внутреннего кризиса. Но завоевание американцами Ирана приведет к увеличению экспорта нефти из этой страны (который сегодня тормозится американскими запретами), а это приведет к обвалу мировых цен на нефть и усугублению экономического и социального кризиса в России в 2010-е годы. Предсказывать, как будет развиваться ситуация с Китаем и Индией сложно, поскольку трудно предвидеть, будет ли меняться стратегия этих стран. Но они получают сегодня наибольшие выгоды от глобализации, поэтому отказ от нее для них в ближайшие годы не представляет большого смысла. Однако этот путь очень опасен, так как может привести к формированию, особенно в Китае, своей собственной мощной олигархии с мировыми амбициями. В этом случае Китай неизбежно столкнется с США, как амбиции Германии накануне Первой мировой войны столкнулись с амбициями прежних «властелинов мира» - Великобритании и Франции. Одной из главных причин столкновения будет доллар – Китай рано или поздно откажется хранить в них свои огромные валютные резервы, что вызовет ярость США; другой причиной станет растущая конкуренция на рынках третьих стран (Африка, Азия и т.д.), где столкнутся экономические интересы этих двух стран; в-третьих, США однажды осознают, что еще немного – и гегемония Америки закончится, и начнется гегемония Китая. В этой связи не исключена Третья мировая война между США и их «вассалами», с одной стороны, и Китаем, с другой. Скорее всего, эта война начнется и долгое время будет протекать как серия региональных конфликтов, в которых со стороны США могут быть задействованы даже не их официальные военные формирования, а наемные войска. Кроме того, США постараются спровоцировать войну между Пакистаном и Индией, в целях ослабления последней, которую будут всячески разжигать и спонсировать. Возможно, для этого американцы постараются сначала установить в той или иной форме более жесткий контроль над Пакистаном и посадить там подконтрольного им президента, который и развяжет войну против Индии. Следует учитывать и то, что США и страны Запада будут погружаться во все более сильный кризис, причем особенно быстро он будет развиваться в США по указанным выше причинам, а это приведет к резкому нарастанию социальной напряженности. В сочетании с системой авторитаризма и тотального контроля, уже постепенно вводимой в США, это приведет к установлению в Соединенных Штатах полуфашистского режима, который будет склонен ко все бóльшим авантюрам1. Именно этот фактор делает весьма вероятной Третью мировую войну в период 2015-2035 гг. Но если события будут развиваться по описанному выше сценарию: Индия увязла в региональной войне с Пакистаном, Россия сильно ослаблена кризисом, но еще сильна в военном отношении, и только начинает реализовывать национальную идею (НаДо), а Китай уже вырос до уровня угрозы американской гегемонии, - то основными участниками Третьей мировой войны будут США и Китай. Скорее всего, Третья мировая война при таком сценарии не приведет к глобальной ядерной войне и мировому Апокалипсису. Пока в мире сохраняется несколько самостоятельных игроков (Запад, Россия, Китай, Индия), правящая верхушка Запада не станет развязывать войну, которая может привести к уничтожению самого Запада и плодами которой воспользуются другие игроки (в данном случае Россия и Индия). Поэтому скорее всего это будет война в целях изматывания противника и вытеснения его из «зон жизненных интересов». И результатом данного сценария будет постепенный закат Америки и Запада. Их гегемония в мире в таком случае продлится до середины XXI века; 1

Не исключено, что американская олигархия прибегнет снова к организации на территории США крупных терактов, подобных 11 сентября 2001 г. – с тем чтобы получить повод, например, для нападения на Иран и для введения в стране тоталитарного контроля над населением. А в дальнейшем такой же трюк может быть применен для того, чтобы «наказать» и другие страны, которые якобы «спонсируют международный терроризм».

757 а во второй половине столетия США перестанут являться мировой державой, они даже могут расколоться на несколько государств, но в любом случае сильно откатятся назад в своем развитии – до уровня среднеразвитой страны, подобной современной Бразилии. Мир в целом в течение XXI века переживет сильнейший экономический, социальный и демографический кризис, гражданские войны, установление фашистских режимов, Третью мировую войну, население планеты может сильно уменьшиться; но во второй половине века гегемония мировой олигархии Запада закончится, установится многополярный мир, кризис коррупции во многих странах будет преодолен и начнется новая эра развития мировой цивилизации. Это - если так можно выразится, сценарий «мягкого апокалипсиса». Однако возможен и сценарий «жесткого», общемирового, Апокалипсиса. Он может произойти в том случае, если Россия не сможет преодолеть кризис коррупции и осуществить социальную революцию и стратегию национальной демократии (НаДо) и если в ходе социальных катаклизмов, которые в России неизбежно возникнут в 2010-е годы, к власти придет не национальная элита, а либерально настроенные политические силы (то есть олигархия, которая всегда выступает в качестве «либералов-западников»). Это может произойти в результате «цветной революции», организованной западными спецслужбами и так называемыми «неправительственными организациями». В таком случае правление этих антинациональных сил довершит то, что было начато в 1990-е годы в годы президентства Ельцина: развал России на несколько частей, уничтожение ее как суверенного государства, ликвидация ее «ядерного щита», вооруженных сил, подчинение ее НАТО, окончательный развал экономики. В этом случае уничтожение грозит не только самой России и ее населению, но существенно повышается вероятность мирового Апокалипсиса. Уничтожив Россию, мировая олигархия начнет уничтожать последние независимые государства на планете – Китай и Индию, и ради достижения власти над миром может осуществить ядерные удары по густонаселенным районам этих стран с целью принудить их к повиновению (подобно тому, как США это проделали с Японией в 1945 году). Это может перерасти в глобальную ядерную войну и в уничтожение всей планеты.

Мировой апокалипсис принято связывать с ядерной войной или с нашествием чудовищ. На этом коллаже изображено и то, и другое (http://narodna.pravda.com.ua). На самом деле уничтожение мировой цивилизации – это не фантастика, оно с большой вероятностью произойдет в том случае, если окончательно рухнет многополярный мир. Если все же мировой олигархии удастся подчинить своей власти и эти страны, то мир ждет еще худшее будущее – длительный кризис, анархия, голод, нищета и вымирание населения под всевидящим оком «Большого Брата» (мировой олигархии). Это и будет мировой Апокалипсис, подобный тому, что пережили, например, Западная Европа и Западное Средиземноморье во II-VI вв. н.э., но только теперь это произойдет уже в масштабах всего мира.

758 21.4. Социально-историческая концепция развития человечества В течение многих лет, пока я собирал факты для написания трилогии «Неизвестная история» и даже пока ее писал, я не предполагал, что буду создавать новую историческую концепцию. Главную свою задачу я видел в том, чтобы установить историческую правду и понять истинные причины важнейших событий истории посредством синтеза экономической, демографической, социальной и общей истории. Конечная цель всей этой работы состояла в том, чтобы понять причины современного кризиса, охватившего в начале XXI века и Россию, и весь мир. И эта цель была достигнута. Конечно, я подозревал, что такой подход может параллельно привести к появлению какой-нибудь новой социальной теории или идеи; но получилось нечто большее – речь идет о новой социально-исторической концепции развития человечества. Правда, слово «новая» в данном случае не очень подходит. Эта социальноисторическая концепция, которая была объяснена и обоснована в трех книгах трилогии «Неизвестная история» и основные положения которой излагаются в настоящем параграфе, во многих своих элементах выдвигалась в прошлом мыслителями или революционерами (хотя никогда – в едином и законченном виде). Но как только те или иные выводы и идеи, касавшиеся социальных законов развития общества, в прошлом выдвигались, одни и те же силы упорно пытались их выбить из памяти человечества и насадить взамен всевозможные ложные теории и идеи. Поэтому к сегодняшнему дню большинство этих идей и выводов, касающихся социальных законов развития общества, оказались забытыми и вытесненными ложными идеями. Однако на ложных идеях невозможно создать концепции. То, что, например, было создано Марксом, не было социально-исторической концепцией, а было ее иллюзией, поскольку почти все его выводы базировались на искажении или элементарном незнании действительных исторических фактов, которые его не особенно интересовали; он подгонял историю под свои философские схемы и политические ориентации (см. главу XVIII, п. 18.2). Что касается современных западных историков и экономистов, то они в подавляющем большинстве вообще отрицают возможность формулирования какой-либо социально-исторической концепции. Вместо нее западные специалисты в области общественных наук заняты сегодня в основном разработкой новых исторических «взглядов» на те или иные проблемы, в соответствии с требованиями заказчиков и спонсоров1. А огромное число выпускаемых на Западе исторических книг и работ сегодня направлено не на выяснение и установление действительной исторической правды, а на ее сокрытие за хламом словесного мусора. Социально-историческая концепция, о которой идет речь, основана на анализе основных фактов общей, социальной, экономической и демографической истории Европы, Средиземноморья, России и Северной Америки, а также некоторых стран Востока за последние три-четыре тысячи лет, который был проделан в трех книгах трилогии «Неизвестная история». Все факты, использованные в этих книгах, известны и подтверждены ссылками на открытые источники, по которым любой желающий может их проверить; большинство этих источников представляют собой работы известных историков2. Основные положения концепции сводятся к следующему: 1

В качестве примера последних «заказных» работ западных историков можно привести вышедшие в 2000-е гг. в США исследования голодомора 1932-1933 гг. на Украине. В ней трагедия голодомора, охватившего почти весь Советский Союз (от которого больше всего пострадали русские), представлена как организованный Москвой геноцид украинцев. Что касается отсутствия цельной, и главное, правдивой, социально-исторической концепции в западной общественной науке, то этот вопрос был освещен в главе XVIII. 2 Подавляющее большинство цитированных мной источников (см. список использованной литературы) имеется в наличии в Москве в Российской государственной библиотеке имени Ленина или в Государственной публичной исторической библиотеке России.

759 1. Классы и классовая борьба. Классовая борьба во все исторические эпохи определяется борьбой двух классов: олигархии, которая подкупает или склоняет на свою сторону часть общества, с одной стороны, и всего остального населения, с другой. Сущность класса олигархии (в переводе с греческого – «власть немногих») состоит в том, что его интересы прямо противоположны интересам всего общества, а его мораль ставит во главу угла достижение максимального личного богатства и власти над окружающими, допуская ради этого нарушение общепринятых норм морали. Олигархия как класс существовала во все исторические эпохи и существует сегодня. Единственными исключениями являются общества, находящиеся на начальной фазе своего развития (фазе «детства») – классический феодализм и общинный социализм (см. далее). В этих обществах нет ни классов, ни классовой борьбы, а могут существовать лишь сословия. 2. Типы социально-экономических систем. Существует четыре основных типа социально-экономических систем (см. схему IV). Две из них основаны на рыночной экономике: глобальный олигархический капитализм и национально-демократический капитализм (или национальная демократия). Отличием второй системы от первой является то, что а) в правящей верхушке общества преобладает не олигархия, а национальная элита, думающая об интересах всего общества; б) в экономике основную роль играет средний и малый бизнес при отсутствии частнокапиталистических монополий; в) сформирован национальный (или региональный) рынок, защищенный от мирового рынка и глобализации посредством таможенных пошлин или, как это бывало ранее в истории, посредством естественных барьеров (горы, участки суши, большие расстояния). Две другие системы, в отличие от двух указанных, связаны с ограничением товарно-денежных отношений и с преобладанием не торговли, а распределения произведенных товаров. Это социализм и режим восточной деспотии. При социализме доминируют государственная и общественная собственность на средства производства, которыми управляет бюрократия. В режимах восточной деспотии средствами производства владеет олигархия, но ее рыночная свобода сильно ограничена со стороны государства, которое, как правило, возглавляет монарх или диктатор. Можно считать доказанным тот факт, что наибольший экономический и технический прогресс общества, равно как и наибольшая социальная гармония, достигается в условиях режима национальной демократии. Данный режим существовал, например, в Англии после Славной революции 1688 г. вплоть до начала XIX века и выразился в беспрецедентном в истории технологическом и экономическом рывке Англии, который обычно называют английской Промышленной революцией. Он также существовал в этот же период в ряде германских и скандинавских государств и привел к заметному росту их экономики и населения, несмотря на их сильную политическую раздробленность (которая препятствовала установлению эффективного режима национальной демократии). Этот режим существовал в США в эпоху «американского экономического чуда» (1865 г. – начало XX в.) и в Западной Европе в эпоху «послевоенного экономического чуда» (1946-1967 гг.), и во всех этих случаях привел к беспрецедентному экономическому росту, низкой безработице (или к полному ее отсутствию) и социальному миру. Социализм и режим восточной деспотии могут обеспечить стабильность общества, но часто приводят к застою в экономике, науке и технике, следствием которого становится духовный и социальный кризис. Исторически оба эти режима возникали как реакция на кризис коррупции, а социализм, помимо этого, еще и как реакция на чрезвычайные внешние угрозы, способные уничтожить страну и нацию. Ответом на эти угрозы и являлось социалистическое обобществление собственности и растворение личных интересов в интересах коллектива и государства - что использовалось как мера для мобилизации общества в целях защиты от внешней угрозы и от коррупции. Примерами является введение социализма в Византии в VII-VIII вв., в СССР в 1925-1940

760 гг., в Китае, странах Индокитая и на Кубе после Второй мировой войны. Введение социализма всегда сопровождалось отстранением от власти олигархии и передачей рычагов управления страной национальной элите, что давало на первоначальном этапе заметный толчок развитию общества. Глобальный олигархический капитализм – наиболее распространенная социальноэкономическая система, встречавшаяся в истории. Эта система преобладала в Европе и Средиземноморье в эпоху Древнего и Нового царства Египта (III-II тысячелетия до н.э.); в античности (V в. до н.э. – VI в. н.э.); в эпоху расцвета Киевской Руси и Византии в X-XI вв.; в эпоху расцвета Западной Европы в XIII-XIV вв., XVI-XVII вв. и XIX – начале XX вв.; а также в современном мире, начиная с последней трети XX в. В ее основе всегда лежала глобализация, а необходимым ее условием была свободная внешняя торговля, которая, по определению И.Валлерстайна, служила «максимизации краткосрочной прибыли классом торговцев и финансистов», то есть классом олигархии. Эта система вначале, как правило, приводила к товарному изобилию и кажущемуся процветанию общества. Но побочным эффектом всегда становился разгул товарных спекуляций, за счет которых обогащалась и приобретала все бóльшую силу олигархия, захватывая власть над обществом. Все эти явления вызывали рост коррупции в обществе, падение нравов, обнищание населения и прочие явления, приводившие к кризису коррупции. Таким образом, глобальный олигархический капитализм всегда неизбежно приводил к кризису, и в ряде случаев имел следствием разрушение государств и крах цивилизаций, в которых установилась эта социально-экономическая система. 3. Кризисы и циклы коррупции. Кризис коррупции – это масштабный экономический, демографический и социальный кризис, вызванный концентрацией всей экономической и политической власти в руках небольшого круга лиц - класса олигархии. Отличительными чертами этого кризиса является резкий рост безработицы, имущественного неравенства, замедление или прекращение экономического роста, рост социального напряжения и беспорядков с появлением признаков классовой вражды, падение рождаемости ниже уровня воспроизводства, рост смертности, рост коррупции, падение морали и нравов, рост преступности. Если кризис коррупции продолжается, и общество долгое время не предпринимает мер по выходу из него или по введению нерыночной социально-экономической системы, то неизбежно впадение общества в состояние хаоса и анархии, с крахом государства и сокращением населения, что нередко в истории приводило к гибели наций и народов и исчезновению их языков. Примеров этому выше приводилось множество: гибель шести цивилизаций Восточного Средиземноморья в конце II тысячелетия до н.э., крах Западной Римской империи в конце античности, крах империи Хань в Китае во II-III вв. н.э., крах государства вестготов в Испании в VII-VIII вв., крах Византии в VII в., повторный ее крах и гибель в XII-XV вв., упадок и распад Киевской Руси в XII-XIII вв., упадок Московской Руси в начале XVII в., «кризис XIV века» и «кризис XVII века» в Западной Европе, крах и исчезновение Речи Посполитой как самостоятельного государства в XVII-XVIII вв. Наконец, почти все крупные революции и гражданские войны последних столетий происходили в условиях кризиса коррупции. Существует два экономических механизма, вследствие которых власть олигархии приводит к описанным выше кризисным явлениям. Первый из них состоит в монополизации всей экономической власти в обществе небольшой группой лиц. Это перекрывает всем остальным производителям нормальный доступ к поставкам сырья, сбыту продукции, аренде или покупке земли, свободному приобретению товаров, что ведет к их разорению и превращению в безработную «чернь»; одновременно и сами монополисты лишаются стимулов к производству и инвестициям вследствие монопольного контроля над экономикой. Второй механизм состоит в том, что обнищание населения, вызванное перераспределением собственности и доходов в пользу олигархии,

761 ведет к уменьшению спроса на массовые товары, что вызывает падение их производства и как следствие - перманентный экономический кризис. Преодолеть кризис коррупции можно, лишь устранив его причины – то есть, лишив олигархию монопольной экономической власти и перераспределив тем или иным образом ее собственность и доходы в пользу широких масс населения или государства. Другой способ борьбы с кризисом коррупции – введение режима восточной деспотии – также нередко применялся в истории, особенно на Востоке. Данный социально-экономический строй существовал в Персидской империи накануне похода Александра Македонского, в Египте при Птолемеях, в Индии и Китае в XV-XVIII вв. В Европе он существовал во Франции в XVII-XVIII вв. под видом так называемого «старого режима», а также в Германии в 1933-1945 гг. в фашистском Третьем рейхе. При введении режима восточной деспотии кризис коррупции не преодолевается, а как бы «замораживается» посредством целенаправленного свертывания товарно-денежных отношений. Но при любом ослаблении установившейся жесткой распределительной системы или при любых внешних воздействиях он может резко обостриться и вызвать страшный социальный взрыв. Пример – Французская революция 1789-1795 гг. Цикл коррупции включает: 1) период сползания к кризису коррупции; 2) период кризиса коррупции; 3) период гражданской войны или революции (которая может быть как кровавой и насильственной, так и вполне мирной) на фоне продолжения кризиса коррупции; 4) период устранения причин, вызвавших кризис – то есть период выхода из кризиса коррупции; 5) период бескризисного развития и процветания общества. Циклы коррупции могут следовать непрерывно один за другим, как это было в Древнем Риме со II в. до н.э. по II в.н.э. (см. Схему I), а могут прерываться – например, если прекратится глобализация или если общество вместо глобального олигархического капитализма введет другую социально-экономическую систему. 4. Демографическая концепция. На множестве примеров было показано, что ключевые факторы, которые способствуют развитию кризиса коррупции или являются его проявлениями (в частности, глобализация и безработица), являются в то же время и основными факторами, определяющими рождаемость и смертность в обществе. Во все эпохи глобализация и связанный с ней рост безработицы приводили к падению рождаемости и росту смертности. Из этого следует более общий вывод – чем глубже общество поражает коррупция и чем глубже она погружается в кризис коррупции, тем хуже ее демографическая ситуация и тем сильнее демографический кризис. Соответственно, наилучшую демографическую ситуацию обеспечивает режим национальной демократии: во всех приведенных выше примерах существования таких режимов рождаемость была неизменно высокой, а смертность - умеренной. Например, в Англии в течение XVIII века, пока существовал такой режим, средняя рождаемость выросла почти в 2 раза, достигнув к началу XIX в. 6 детей на женщину. Это можно считать беспрецедентно высоким уровнем рождаемости для самой высоко урбанизированной в то время в Европе страны – при том, что например, в соседней слабо урбанизированной Франции рождаемость была почти в 2 раза ниже. В целом, проведенное исследование демографической истории позволяет заключить, что многие факторы рождаемости, рассматриваемые сегодня демографами как основные – урбанизация, абсолютный уровень благосостояния общества – в действительности являются второстепенными и очень слабо сами по себе влияют на рождаемость (с чем согласны и многие демографы). А главными факторами являются те, которые связаны с циклами коррупции. Рождаемость во все исторические эпохи падала до минимума в периоды кризисов коррупции и восстанавливалась до максимальных уровней после преодоления обществом этих кризисов. В данной закономерности есть очень важная внутренняя логика. В соответствии с определением, данным в самом начале книги, (крупная) коррупция – это продажа или игнорирование интересов общества чиновниками и руководителями государства в угоду

762 интересов отдельных лиц или иностранных государств. Когда увеличивается (крупная) коррупция, то население, осознанно или подсознательно, прекрасно понимает, что государство перестало действовать в его интересах, что риски как для населения, так и для его будущего потомства существенно возросли, и надо думать не о продолжении рода, а о собственном выживании. Ответ на это со стороны населения во все исторические эпохи был и есть один и тот же – резкое сокращение рождаемости1. 5. Генезис наций и цивилизаций. Любая нация и любая цивилизация в своем развитии проходит стадии зарождения, роста и расцвета, но может закончить свое существование стадиями упадка и гибели. Если следовать классификации Л.Гумилева, то можно выделить 4 фазы развития наций и цивилизаций, которые упрощенно можно назвать детством, молодостью, зрелостью и старостью. Первые три фазы всегда в истории совпадали с ростом плотности населения, последняя – с ее уменьшением. Если рост плотности происходил слишком медленно, и если цивилизация, не достигнув зрелости, сталкивалась с демографическим кризисом и потерей части своего населения (как это дважды было с Россией во II тысячелетии н.э.), то она из фазы молодости сразу отбрасывалась в фазу старости, то есть к концу цикла развития, и если она могла при этом выжить, то начинала новый цикл (детство – молодость и т.д.). Детство любой нации/цивилизации, как следует из вышеизложенного, всегда протекало в условиях низкой плотности населения. Это также вытекает из исторических фактов – любая из известных сегодня историкам цивилизаций начиналась либо с освоения пустого пространства, либо возникала на руинах старой цивилизации и также начинала с освоения территории. Иными словами, у каждой цивилизации был в ее начале период, когда, собственно говоря, цивилизации как таковой еще не существовало. А население было в основном занято тем, что осваивало территорию: строило поселки и города, вырубало леса, распахивало пустоши. На этой фазе детства цивилизации возникали особые формы ее общественного устройства, которые зависели в первую очередь от внешних условий, в которых рос «ребенок», а также от его характера. Можно выделить 3 такие формы: классический феодализм, грабительский феодализм и общинный социализм. Эти формы существовали до тех пор, пока плотность населения не вырастала достаточно для перехода к более развитым социально-экономическим системам, из числа тех четырех, которые были указаны выше. Данная закономерность действует как правило, не зависящее от расы, континента и уровня развития цивилизации, предшествовавшего ее «впадению в детство». Так, среди индейцев Северной Америки до прихода туда европейцев мы видим примеры и общинного социализма, и феодализма, поскольку у некоторых индейских народов существовало рабство или крепостное право. В то же время, почти во всех первых колониях, основанных европейцами в XVII веке на североамериканском континенте, существовало крепостное рабство среди белых колонистов и иные явные признаки феодализма, несмотря на то, что в самой Западной Европе феодализм исчез уже к XIII веку. Общинный социализм не имеет ничего общего с «первобытнообщинным строем», описанным Марксом, который является такой же научной фантастикой, как и его «рабовладельческий способ производства»2. Примерами общинного социализма могут служить как некоторые примитивные племена аборигенов (на которые ссылался Маркс, но которые мы видим во все эпохи, даже и в начале XXI в. в амазонских джунглях), так и, 1

В прежние времена, до изобретения надежных средств контрацепции речь шла не столько о сокращении рождаемости, сколько о массовом детоубийстве и прочих вариантах избавления от детей (см.: [59] глава VI). 2 В реальной истории описанный Марксом «первобытнообщинный строй» существовал лишь в виде какогото исключения, а не как всеобщая закономерность. Например, в арийской цивилизации мы видим крупные города: от Сирии, Палестины, Египта и Месопотамии до юга России, - уже в 5-6 тысячелетиях до н.э. (см. главу VII). А следовательно, ни о каком «первобытном» обществе здесь не может быть и речи. Неприменим этот термин («первобытнообщинный») и ко многим примитивным обществам, у которых, подобно тому, что мы видим у многих индейцев Северной Америки, существовало рабство или крепостное право (а вовсе не община).

763 например, пуританские общины в Америке в XVII веке и общины староверов в Сибири в ту же эпоху. Несмотря на то, что первый пример относится к «первобытной» культуре, а второй и третий - к достаточно развитой европейской культуре, все эти три примера объединены между собой двумя главными чертами – а) наличием общей собственности членов общины и/или ведением ими совместного хозяйства и б) властью общины над определенной территорией. Поэтому во всех трех случаях мы имеем дело с общинным (но не с первобытнообщинным!) социализмом – примитивным прообразом социалистического государства. Две другие формы общественного устройства – классический и грабительский феодализм – являются самыми распространенными для цивилизаций, находящихся на стадии детства. Определяющим отличием второго от первого является наличие глобализации – интенсивной внешней торговли, - которая в условиях редкого населения и его беззащитности принимала форму грабежа и крайних форм эксплуатации населения, а государство их санкционировало, поскольку всегда в таких условиях подпадало под власть олигархии. Примерами грабительского феодализма являются: государства франков и вестготов в V-VII вв., Византия в XII-XIV вв., испанские колонии в Латинской Америке в XVI-XVII вв., Польша в XVI-XVIII вв., ряд британских и французских колоний в XVIIIXIX вв., а также, по-видимому, южные штаты США вплоть до отмены рабства в 1865 г. Почти во всех примерах грабительского феодализма результатом существования этого режима стал крах государства и подчинение его населения иностранной державе или завоевателям. А в некоторых случаях данный режим привел к полному уничтожению народа и его языка. Классический феодализм, примерами которого является Западная Европа в IX-XII вв. и Московская Русь в XIII-XV вв., наоборот, позволял цивилизации (и государству) быстро расти и укрепляться, и переходить от стадии детства к следующим стадиям. Отсутствие глобализации и развитой торговли предопределяло и отсутствие олигархии (а значит, и классов, и классовой борьбы), а это в свою очередь обуславливало достаточно гармоничное сосуществование сословий классического феодального общества – дворян, крестьян и горожан, живших преимущественно натуральным хозяйством и продуктами обмена между городом и деревней1. 6. Государство и его роль в обществе. По утверждению Адама Смита, государство возникло для защиты (крупной) частной собственности или, согласно учению Маркса и Энгельса, взявших за основу этот тезис Смита, «для защиты господствующих классов». Однако ни тот, ни другой тезис не был достаточным образом обоснован: тот факт, что во многих обществах существуют классы, еще не служит этому доказательством. В то же время, анализ происхождения слов, обозначающих правителей или глав государства у славян и у германцев, позволяет заключить, что Смит, Маркс и Энгельс ошибались. Практически во всех случаях эти названия никак не были связаны с собственностью или с «господствующим классом», а были связаны с функциями обороны общества от внешних врагов, судейства, наказания преступников и управления (см.: [60] Приложение к Разделу 1). Следовательно, государство возникло не в целях защиты собственности или «господствующих классов», а в целях защиты общества от произвола как со стороны внешних врагов, так и со стороны отдельных его членов. Это подтверждает не только история возникновения государства у славян и германцев, но и история становления древнейших государств, о которой нам сегодня чтолибо известно. Так, после краха и развала египетского Древнего царства, когда в Египте опять начался процесс создания нового государства (Среднего царства), главной заботой правителей и смыслом их деятельности была защита «маленьких людей», простого народа. Об этом свидетельствуют многочисленные письменные источники той эпохи (см. 1

В ряде таких случаев мы даже не видим крепостного права (Московская Русь, Англия), хотя видим все другие признаки классического феодализма.

764 главу V). Именно такая политика египетских фараонов X-XI династий привела к образованию вновь единого государства - Среднего царства Египта - в начале II тысячелетия до н.э. Никакой классовой борьбы мы в ту эпоху еще не видим, а видим ее значительно позднее, накануне краха Среднего царства. В эпоху формирования Римского государства в античности мы тоже не видим сколько-либо острой классовой борьбы, зато опять видим заботу государства о «маленьком человеке». Известно, что Римское государство сформировалось в период с V по III вв. до н.э. Именно тогда оно из маленького города-государства Рим превратилось в мощное государство, которое охватило всю Италию и по сути являлось первым и единственным в античности крупным национальным государством. В этот период формирования Римского государства мы еще не видим никаких классовых битв, зато видим служение римских чиновников народу. Они не только работали в ту эпоху совершенно бесплатно и бескорыстно (что является уникальным примером в истории), но они также приняли целый ряд эффективно функционировавших законов, призванных защищать интересы «маленького человека» от произвола богатых и сильных1. Таким образом, как и вышеприведенные примеры, данный пример свидетельствует о том, что на этапе своего формирования государство вовсе не защищало интересы какого-то привилегированного слоя, и следовательно, целью его создания было вовсе не это, а прямо противоположное – защита общества от произвола со стороны любого подобного слоя, возомнившего, что он является «привилегированным». История также свидетельствует и о том, что общество с незапамятных времен пыталось бороться с коррупцией среди правителей и чиновников, и методы этой борьбы и процедура их выборов подтверждают данный вывод. Так, в городах-государствах Руси (например, в Новгороде) князьям и правителям с очень давних времен запрещалось приобретать земли или иную крупную собственность на территории города-государства. Получая власть, они давали соответствующую клятву всенародно созванному вече, которое их выбирало, а иногда даже подписывали об этом письменный договор. Таким образом, и история Древней Руси свидетельствует о том, что государство возникло не в целях «защиты господствующих классов» от народа (что должно было отразиться и в названиях правителей, и в процедурах их назначения), а в целях зашиты общества от произвола – как со стороны внешних врагов, так и со стороны класса олигархии, включая тех правителей, которые захотели бы пренебречь своими главными функциями и примкнуть к классу олигархии, занявшись накоплением имущества. Проще говоря, государство возникло не в целях защиты олигархии от народа, а наоборот, в целях защиты народа от олигархии, так как от этого зависело выживание общества. И лишь после формирования государства олигархия могла захватить власть и над ним и над обществом – но это не имеет отношения собственно к формированию государства, а имеет отношение к причинам его коррупции, разложения и гибели, которые мы часто видим в истории. В частности, в настоящей книге на обширном историческом материале было показано, что государства, переставшие защищать интересы всего общества и начавшие защищать интересы привилегированного слоя и крупную собственность (то есть переродившиеся в коррумпированные олигархические государства), в дальнейшем неизбежно приходили в упадок и погружались в хаос и анархию. Соответственно, в наступившей анархии гибла и та собственность богатой верхушки, которую это государство пыталось защитить в ущерб интересам населения – она становилась добычей либо внешних захватчиков, либо бандитов, либо массы голодного измученного населения. 1

Так, в IV в. до н.э. были приняты: закон Петелия, который запрещал обращать в рабство римских граждан (рабами по этому закону могли быть лишь иностранцы); закон Лициния-Секстия, запрещавший кому-либо приватизировать большие участки земли из государственных земель; закон, запретивший ростовщические ссуды (со ставкой более 12% годовых); закон, ограничивший применение рабов в сельском хозяйстве (требовал в обязательном порядке использовать свободный наемный труд) и другие законы ([72] I/1-2, с.326, 478).

765 Примерами могут служить Римская империя в III веке н.э., Византия накануне захвата Константинополя крестоносцами (1204 г.) и накануне ее окончательного завоевания турками в XV веке, Киевская Русь в XI-XIII вв., Россия накануне революции 1917 года и т.д. Таким образом, из всех имеющихся исторических фактов вытекает единственно верное определение государства: государство - это устойчивый социальнополитический институт, созданный для защиты интересов всего общества и всех его членов, а не интересов привилегированных групп. До тех пор, пока государство соответствует этому определению, оно остается полноценным, если же оно перестает выполнять эту свою основную функцию, то превращается в коррумпированное государство, терпит крах и может совсем исчезнуть вместе с составляющим его народом. 7. Нации, империи и мировое революционное движение. Как было показано выше на примере многих стран и исторических эпох, именно нация является той главной и единственной силой, которая может противостоять олигархии и преодолевать кризисы коррупции, ставя во главе государства национальных лидеров. Поэтому олигархия во все эпохи с ненавистью относилась к нациям и всему национальному, и чем крупнее и сильнее была нация, тем больше олигархия ее ненавидела. Она также всегда использовала против большой нации национальные меньшинства, которые она подкупала, составляла из них армию торговцев и чиновников, грабящих народ, лжеученых и пропагандистов, засоряющих ему голову, полицейских и наемников, готовых в любой момент перейти к репрессиям. Но если эти национальные меньшинства становились объектом ненависти со стороны большой нации, и если олигархия находила для себя это выгодным, то она сама приводила к власти фашистов и поощряла геноцид национальных меньшинств. Как показывает история, любая нация и народ для олигархии является лишь инструментом, и «избранный народ» в любой момент может превратиться в народ-изгой, если это выгодно олигархии в сложившейся ситуации. Империи почти всегда в истории были творением рук олигархии и строились на подавлении национального самосознания и размывании наций. Поэтому национальноосвободительное движение, которое мы видим во все исторические периоды – это одна из форм классовой борьбы, борьбы народов против деспотии класса олигархии, другой формой этой борьбы являются революции и гражданские войны (см. Схему V). Именно поэтому те революционеры, которые боролись против имперской деспотии, прекрасно понимали тех революционеров, которые боролись со своей собственной олигархией; и те, и другие заимствовали друг у друга лозунги, идеи и программы, которые по своей сути были классовыми. Так, одни и те же идеи и программы свободы, равенства и демократии, возникшие в США во время войны 1775-1783 гг. за независимость от Британской империи, затем использовались во время Французской революции 1789-1795 гг., свергнувшей короля и французскую аристократическую верхушку (олигархию), а после этого перекочевали в Латинскую Америку, где использовались в национальноосвободительной войне против Испанской империи начала XIX века. В России в октябре 1917 года с коммунистическими лозунгами свергали «власть буржуазии»; а после Второй мировой войны с теми же коммунистическими лозунгами народы Африки и Азии боролись за освобождение от колониальной зависимости. Олигархия в течение всей истории человечества предпринимала попытки не только к созданию империй, но и к созданию единой мировой империи и к перерождению в мировую олигархию. Выше было показано, что для достижения этой цели она всегда действовала по одной и той же базовой программе. Эта программа является не чем иным, как алгоритмом захвата «власти немногих» над миром. Неизбежным конечным следствием такого захвата, как показывает история Римской империи, является Апокалипсис. Противостоять этому захвату, как это удалось в XVI-XVII вв. и в XIX первой половине XX вв., могли только сильные нации, имевшие национальную идею, нацеленную на строительство нового, неолигархического общества.

766 8. Возможности построения режима национальной демократии. Как следует из характеристики такого режима, он может быть построен в рамках одной крупной страны, имеющей одну преобладающую нацию. Поэтому первым условием является наличие такой крупной нации, к которой могут добровольно примкнуть несколько мелких народов и создать режим национальной демократии на базе национального государства 1. Вторым необходимым условием является наличие национальной идеологии построения такого режима, которая должна стать массовой идеологией, подобно той идеологии, которая возникла в Англии в эпоху Английской революции2. Это условие является ключевым, поскольку сегодня основным методом борьбы олигархии с обществом является его одурманивание при помощи ложных идеологий, поэтому будут предприняты все усилия в этой области для того, чтобы сбить нацию с правильного пути. Но этих двух условий еще недостаточно. Поскольку речь идет о переходе от олигархического режима к неолигархическому, то любой такой переход вызовет сильное сопротивление олигархии. Поэтому для такого перехода требуется революционная ситуация, то есть кризис коррупции, зашедший уже достаточно далеко и успевший всем показать, что обычные методы выхода из кризиса больше не работают. Наконец, вчетвертых, такой переход потребует от нации большой работы духа: нация должна выдвинуть национальных лидеров-альтруистов, готовых осуществить реформы в интересах общества, а не в своих собственных; нация должна сохранять единство и доверие к таким лидерам и к выбранной идеологии вне зависимости от складывающейся ситуации; нация должна не поддаваться панике и постоянным шатаниям, в зависимости от выгод и предпочтений текущего момента. Положительными примерами выхода из кризиса коррупции и трансформации олигархического в неолигархическое общество могут служить Английская и Русская революции, в результате которых английская и русская нации совершили резкий рывок в своем развитии и стали мировыми лидерами. Отрицательным примером может служить Французская революция. У французской нации в момент революции не было национальной идеологии, поэтому революция в основном свелась к череде переворотов и борьбе за власть между разными группами, а закончилась попыткой Наполеона захватить всю Европу, на что и ушла вся революционная энергия. В итоге Франция перестала быть державой № 1 в мире и переместилась на второстепенные позиции, а у власти опять оказалась старая аристократия и Бурбоны. 9. Роль «базиса» и «надстройки», материального и духовного в историческом процессе. Маркс выдвинул тезис о примате экономики над духовной, политической и идеологической сферой. У него это звучало так: экономический базис первичен, политическая надстройка вторична. Этот тезис до настоящего времени воспринимался как некая непререкаемая аксиома, не требующая доказательств. Однако исторические факты ее опровергают. Например, известно, что в Советском Союзе был изменен «экономический базис» - все средства производства оказались в руках государства, частная собственность была уничтожена. Но вопреки этому в последние десятилетия существования СССР власть в стране все равно захватила олигархия – партийная номенклатура (партократия) – которая начала руководить страной вопреки интересам ее населения. То есть «класс эксплуататоров» возник вопреки марксистскому учению, утверждавшему, что он не может возникнуть. И страна начала деградировать, в ней начал развиваться цикл коррупции, а с конца 1980-х гг. – кризис коррупции (подробнее см.: [60] главы XXIV-XXVI). 1

Не исключена возможность создания режима национальной демократии и из нескольких небольших наций, имеющих между собой большую культурную близость и объединившихся в единое государство. Однако существует риск, что олигархия сможет расколоть единство таких государств, играя на национальных противоречиях. Пример – Украина, которая фактически раскололась на две «нации». 2 Как указывалось выше, она состояла из двух взаимосвязанных частей: духовно-идеологического наследия пуритан и экономической концепции, выработанной в течение XVII века.

767 Таким образом, оказалось верным противоположное тому, что утверждал Маркс – первичен духовный базис общества и духовные устремления его правящей верхушки, а экономика вторична, она производна от этого духовного базиса. Это соответствует выводу известного русского философа Н.Бердяева, который утверждал, что «вся экономическая жизнь человечества имеет духовный базис, духовную основу». Данный вывод подтверждают и другие примеры, которые приводились в настоящей книге. В частности, кризисы коррупции успешно преодолевали только нации, которые имели мощный духовный базис – одухотворенную национальную элиту и национальную идею или идеологию (примеры – Английская и Русская революции). И наоборот, нации, которые не смогли выдвинуть ни идеологии, ни одухотворенной национальной элиты (то есть элиты, руководствующейся не своими личными интересами, а интересами всей нации), не были способны справиться с кризисом коррупции. Но именно способность преодолеть кризис коррупции определяет то, будет ли нация успешной в экономическом плане или она, наоборот, будет деградировать во всем, включая и экономику. Поэтому в конечном счете экономика является производной от духовного базиса, духовной основы общества. Если духовная основа рушится, как это происходит сегодня в США и ряде других стран Запада, то неизбежно спустя какое-то время рухнет и экономическая надстройка, если в обществе не возникнет духовного движения, способного противостоять этому разрушению. 10. Ускорение и сжатие исторического процесса. В последнее столетие мы наблюдаем явление, которое можно было бы назвать ускорением и сжатием исторического процесса. И оно очень усиливает вызовы, стоящие сегодня перед всеми нациями. Раньше последствия установления в стране того или иного социальноэкономического режима ощущались лишь по прошествии столетий, и их могли почувствовать лишь далекие потомки тех людей, которые закладывали основы этого режима. Например, Англии, установившей после 1688 года режим национальной демократии, потребовалось целое столетие или даже полтора столетия, для того чтобы реально почувствовать повышение благосостояния своего народа, осуществить Промышленную революцию и превратиться в крупнейшую мировую державу. В эти же столетия Испания, которая была в XVI веке крупнейшей мировой державой, но развивалась по модели глобального олигархического капитализма, приходила в упадок, но этот процесс упадка также занял очень длительное время, два или три столетия – с XVI в. по XIX в. Сегодня все такие изменения занимают уже не столетия, а всего лишь десятилетия. После Второй мировой войны Западной Европе для «послевоенного экономического чуда» в условиях режима национальной демократии потребовалось всего лишь два десятилетия. А в Соединенных Штатах, инициировавших в конце XX века переход к модели глобального олигархического капитализма, на глазах происходит деиндустриализация, и еще через несколько десятилетий они могут утратить статус развитой экономики и переместиться в разряд развивающихся стран. Поэтому сегодня выбор, сделанный нацией, имеет намного большее значение, чем ранее, и результаты от благоприятного, равно как и от неблагоприятного, выбора стратегии своего развития почувствуют уже те самые люди, которые будут в этом участвовать, и смогут ощутить на самих себе последствия этого выбора1. В заключение необходимо сказать несколько слов об источниках социальноисторической концепции развития человечества, изложенной в трилогии «Неизвестная история», или об идеях и теориях, существовавших ранее и ее предвосхитивших. Как уже было сказано, в прошлом многие основные элементы этой концепции высказывались учеными, мыслителями и революционерами. Некоторые авторы тех или иных идей: Платон, Аристотель, И.Валлерстайн, Л.Гумилев, Н.Бердяев, - были названы. Кроме них, например, учение о классах и классовой борьбе развивали мыслители и революционеры 1

Это наглядно демонстрирует Схема V (в п.19.1), из которой следует, что мировой цикл коррупции в последнее столетие сильно укоротился.

768 во время Французской революции: Гизо, Барнав и другие ([274] p.255), - причем то, что было изложено выше, соответствует именно их идеям, а не тому ложному учению о классах, которое было впоследствии придумано Марксом. Целый ряд историков и мыслителей в прошлом высказывали идею о том, что стало действительной причиной кризиса и краха великих государств и цивилизаций, в частности, Римской империи и ее правопреемника – Византии. Плиний Старший писал, что «латифундии погубили и Италию, и провинции», Иван Пересветов – «все царство заложилось за вельмож», Федор Успенский – «властели погубили и Византию и христианские Балканы». Таким образом, ими была указана основная причина кризиса коррупции, которая привела к гибели и Западную Римскую империю, и Византию. Огромный вклад в разработку социально-исторической концепции развития человечества был сделан в ходе Английской революции в XVII веке и в ходе всего процесса Реформации в Европе в XVI-XVII вв. Именно тогда была сформулирована и реализована в практике концепция построения режима национальной демократии. И хотя она в то время не получила достойного наименования (а потом критики дали ей преднамеренно искаженное определение «меркантилизм»), но базовые идеи, рожденные этими революциями – система протекционизма, уничтожение монополий, развитие среднего класса и защита государством не интересов VIP-персон, а интересов всего общества – были использованы в дальнейшем многими странами Западной Европы и Северной Америкой для того рывка в развитии западной цивилизации, который произошел в последующие столетия. Тогда же родилась демографическая концепция, утверждавшая, что протекционизм способствует росту населения, и ее также можно считать одним из источников. Некоторые работы русских экономистов и социологов начала XX века тоже нашли отражение в социально-исторической концепции развития человечества. К ним можно отнести, например, теорию длинных циклов известного экономиста Н.Кондратьева: выше были описаны такие же длинные циклы, которые были названы циклами коррупции. Другой предтечей можно считать теорию социальной стратификации и социальной мобильности известного социолога П.Сорокина. Эта теория утверждает, что всегда накануне революций и социальных потрясений «социальная мобильность» общества (переток из низших слоев в высшие) резко снижается, «элита» обособляется от общества, превращаясь в замкнутую касту, а общественная пирамида вытягивается вверх и становится остроконечной. Революции, согласно П.Сорокину, срезают верхушку общественной пирамиды и превращают ее в трапецию, после чего восстанавливается и достигает максимума «социальная мобильность» общества. Наконец, некоторые идеи Маркса и Ленина тоже в какой-то мере можно считать источниками или предтечами данной концепции. Маркс высказал идею о том, что развитие капитализма в будущем неизбежно приведет к его саморазрушению и к социальным катаклизмам, которые приобретут мировой характер. Под капитализмом он понимал именно модель глобального олигархического капитализма – поэтому данный его вывод соответствует изложенной выше концепции. А Ленин пришел к выводу, что на высшей стадии развития (глобального олигархического) капитализма власть над обществом захватывает финансовая олигархия. Соответствует этой концепции и вывод Ленина и его преемников об агрессивной природе «мирового империализма» (мировой олигархии). Таким образом, многие различные идеи и теории, послужившие источниками или предтечами изложенной выше социально-исторической концепции, в прошлом не только выдвигались, но и были широко признаны, а некоторые из этих теорий (как, например, строительство системы национальной демократии в Англии и других странах Запада) были опробованы и дали превосходные результаты. Но все они были незаслуженно забыты благодаря стараниям класса олигархии и той системы лжи, дезинформации и «промывки мозгов» населению, которая создавалась сначала британской мировой

769 олигархией в XIX веке, а затем американской мировой олигархией, начиная со второй половины XX века. И последнее. К настоящему времени человечество достигло большого прогресса в области естественных наук и развития технологий. Оно использует ядерную энергию, развивает нанотехнологии, осваивает космос и мечтает о колонизации других планет. Неизмеримо вырос уровень жизни людей и ее удобства. Но удивительно, что, проникая в законы и тайны природы, человечество не желает знать законов своего собственного развития и отрицает даже возможность существования таких законов. Если так будет продолжаться и дальше, если человечество и дальше будет упрямо отказываться от познания самого себя и от использования результатов такого познания, то уже очень скоро оно само себя погубит – как человек, выросший и вступивший во взрослую жизнь, но с умственным и духовным развитием оставшийся на уровне грудного ребенка.

770 Послесловие С марта по июль 2008 года в Париже проходила выставка, посвященная Марии Антуанетте – французской королеве, казненной во время Французской революции и прославившейся до этого своими коррупционными скандалами. Приехав в конце мая на несколько дней в Париж, я решил зайти на выставку – рассчитывал побродить по пустынным залам и приобщиться к французской истории. Каково же было мое удивление, когда, придя к выставке, я обнаружил там огромную очередь на 3 или 4 часа за право войти внутрь. Я все же попал на нее, придя в другое время, но и тогда пришлось долго стоять в очереди. Если учесть, что выставка была открыта для посещения более 100 дней и работала ежедневно 11 часов, а в час проходило примерно 300 человек, то за все время ее должны были посетить примерно 300 тысяч человек, в подавляющем большинстве французы. Это показывает, какой огромный и неудовлетворенный интерес к истории своей революции, о которой создано огромное количество мифов, имеют массы простых людей во Франции. Такой же огромный интерес к истории сегодня существует и в России: большинство исторических книг, в которых поднимаются актуальные вопросы истории, моментально исчезают с полок книжных магазинов, не успев там появиться. Строго говоря, на выставке не было ничего особенного. Думаю, можно было бы почерпнуть намного больше информации, прочтя хорошую биографическую книгу о Марии Антуанетте, чем потратив полдня на посещение выставки. Но проблема состоит в том, что при той огромной массе «исторической макулатуры», которая сегодня выпускается, имеется очень мало исторических книг, которые, во-первых, правдивы, вовторых, содержательны, и, в-третьих, доступны и интересны для обычного человека. Историки очень часто используют стиль изложения, понятный и интересный только узким специалистам, уделяют слишком много внимания неинтересным и второстепенным темам. Кроме того, многие авторы просто искажают историю и исторические факты, а еще чаще историки скрывают в своих книгах важные факты, что также сильно осложняет понимание настоящей, а не выдуманной, истории. Сегодня среди российской интеллектуальной элиты широко распространено мнение о том, что «все историки врут», причем «врут» самым беспардонным образом. Недавно в одной детской телевизионной передаче ведущий сказал: «Историки – это те же фантасты, всё, что они пишут – это не история, а сплошные фантазии». И это – самое мягкое определение, вынесенное современным историкам, которое было предназначено для «нежного детского уха»; другие определения – далеко не столь мягкие. Как пишет, например, российский историк Ю.Петухов, «К сожалению, мы живем в эпоху повального шаманизма в науке, это надо признать: любая реконструкция подлинной, реальной истории вызывает в стане “академических” шаманов сплоченный цеховой отпор. Шаманы не заинтересованы в истине. Насущная забота шаманов в том, чтобы не упустить свой шаманский бубен, кресло и кабинет для камланий» ([79] с.234). Другой историк, К.Пензев, пишет, что история в России «окончательно освоила одну из древнейших профессий и более наукой не является, а стала пропагандой, причем пропагандой самого низкого пошиба» ([77] с.313). А писатель-историк И.Солоневич ранее даже вывел такую формулу: историк России = специалист по искажению русской истории ([100] с.350). Аналогичные мнения и примеры применительно к современной западной исторической науке приводились в первой и второй книге трилогии. Таким образом, мы видим кардинальное несоответствие между стремлением массы людей, всего населения России, Европы и всего мира, к познанию настоящей истории и исторической правды, и стремлением историков (и тех, кто ими командует) скрыть эту правду. Одна из основных целей настоящей книги и всей трилогии «Неизвестная история» и состояла в том, чтобы установить и восстановить историческую правду в отношении важнейших исторических явлений. И по-видимому, эта цель удалась. Выяснилось, что все

771 ключевые исторические явления уже были однажды описаны историками, и описаны правдиво. Просто этот анализ всячески скрывается теми, кому не хочется, чтобы он стал достоянием всего общества; и вместо него обществу преподносятся ложные взгляды и оценки. Каким образом это удалось установить? Именно этому и служит тот метод исторического синтеза, который был применен при написании трилогии. Он состоит в следующем: по каждой отдельно взятой исторической эпохе берется несколько книг в области общей, социальной, экономической и демографической истории, они внимательно прочитываются, и выявляются все различия и несоответствия в приводимых фактах. Если необходимо, то прочитываются дополнительные исторические книги и материалы и проводятся специальные исследования, с целью установить истинные факты. Но это требуется очень редко, в исключительных случаях. Потому что крупные историки очень редко лгут в изложении первичных фактов – и если это встречается, как у Д.Тревельяна в отношении масштабов гражданских войн в Англии в XV веке, то для этого должны быть какие-то исключительные причины. Чаще всего крупные историки не лгут, а просто умалчивают о каких-то фактах, поэтому читая троих, четверых, пятерых, и если надо - десятерых историков одновременно можно всегда докопаться до истины. Конечно, для этого надо иметь много терпения и приложить много труда. Но если выявлены ключевые факты в области экономики, демографии, общей и социальной истории, относящиеся к данной эпохе, то всегда можно понять, кто из историков пришел к правильным выводам, а кто заблуждался или намеренно преподнес все в искаженном свете. Надеюсь, что изложенная выше социально-историческая концепция развития человечества, которая основана на исторической правде и поэтому является единственно возможной (ложные концепции не в счет), станет в будущем основой для развития исторической науки и вообще общественных наук в России и в мире. Если это произойдет, то историки получат некий «идеологический ориентир» или «шаблон», по которому смогут группировать имеющиеся в их распоряжении исторические факты. Но все же для того чтобы заставить историков писать правдиво и не искажать правду государству необходимо ввести в будущем специальные меры. Историки сегодня являются чуть ли не единственной профессией в мире, которая не имеет никакой связи с конечными потребителями своей продукции – то есть со всем обществом. Если к примеру, инженер допустит искажения в разработанных им чертежах или врач допустит искажение в выписанном им рецепте, то последствия для них могут быть самыми печальными – вплоть до изгнания из профессии и даже уголовного преследования. А историк может сколько угодно искажать приводимые им факты и не нести за это ни перед кем никакой ответственности. Государство должно ввести такую ответственность для историков за искажение фактов. Пусть она будет в мягкой форме, но она должна быть – и это будет одна из форм борьбы с коррупцией. Ведь государство должно защищать себя и общество от коррупции во всех ее видах – а искажения исторических фактов являются одним из самых древних и самых распространенных в мире видов коррупции.

772

Словарь понятий и терминов Глобализация – 1. в широком понимании: процессы интернационализации, происходящие во всех сферах современной жизни (экономической, культурной, технической, финансовой, в сфере коммуникаций, миграций населения и т.д.); 2. в узком понимании, употреблявшемся еще в середине XIX в. (например, К.Марксом): интенсивная торговля между странами, приводящая к возникновению сильной зависимости этих стран друг от друга и имеющая следствием формирование глобальной наднациональной экономики. Глобальный олигархический капитализм – один из четырех типов социальноэкономических систем в развитых цивилизациях. Его признаками являются: а) преобладание крупной частной и квази-государственной собственности; б) высокая монополизация экономики при незначительной роли малого и среднего бизнеса; в) отсутствует протекционизм, экономика интенсивно вовлечена в процессы глобализации; г) в составе правящей верхушки преобладает олигархия, которая управляет государством в интересах не столько общества, сколько в своих собственных интересах. В истории глобальный олигархический капитализм всегда неизбежно приводил к острому кризису коррупции, и в ряде случаев имел следствием разрушение государств и крах цивилизаций, в которых установилась эта социально-экономическая система. Грабительский (торговый) феодализм - одна из трех форм общественного устройства цивилизаций, находящихся на ранней стадии своего развития - стадии освоения территории. Его признаками являются: а) замена государства вотчиной, когда территория, контролируемая феодалом, со всем на ней находящимся, рассматривается им как его собственность; б) широкое распространение крепостного права, нередко принимающего форму рабства; в) широкое участие страны во внешней торговле, принимающей форму грабежа ресурсов и их вывоза за границу. Общество при грабительском феодализме, как правило, разделено на сословия или кланы, его правящая верхушка состоит из олигархии, действующей не в интересах общества, а в своих собственных интересах; характерными чертами являются классовый антагонизм и социальная нестабильность. В истории грабительский феодализм нередко приводил к краху цивилизаций и исчезновению наций, у которых устанавливалась данная форма общественного устройства. Дофеодальные общества - общества, предшествовавшие наступлению феодализма Капитализм – то же, что и рыночная экономика Картель – одна из форм монополий: объединение крупных предприятий какой-либо отрасли промышленности, сохраняющих коммерческую и производственную самостоятельность, организованное в целях регулирования производства, обеспечения господства на рынке, контроля над ценами и извлечения монопольной прибыли. Квази-государственная собственность - государственная собственность, которой распоряжается коррумпированная бюрократия. Класс – устойчивая социальная группа, объединенная общим интересом и характерными отличительными чертами. Отличие класса от социальной группы, прослойки и сословия состоит в том, что он: а) воспроизводит себя во всех развитых цивилизациях вне зависимости от эпохи, уровня технического развития, расы/национальности и общественного строя, б) его интересы противоречат интересам всех или большинства членов общества – поэтому появление класса всегда связано с классовой борьбой. Обеими этими чертами обладает только один класс – класс олигархии. Все остальные социальные группы, встречавшиеся когдалибо в истории: рабочие, буржуазия, интеллигенция, крестьяне, рабы и т.д. – не обладают указанными признаками, а потому не являются классами.

773 Классический феодализм - одна из трех форм общественного устройства цивилизаций, находящихся на ранней стадии своего развития - стадии освоения территории. Его признаками являются: а) замена государства вотчиной, когда территория, контролируемая феодалом, со всем на ней находящимся, рассматривается им как его собственность; б) наличие крепостного права; в) неразвитость внешней торговли и преобладание натурального обмена и местной торговли. Общество при классическом феодализме может быть разделено на сословия, но при этом отсутствуют классы и классовый антагонизм, что обусловливает социальную стабильность. Кондотьеры – (от итал. condotta – договор) 1. предводители наемных военных отрядов в Италии в XIV-XVI вв., нанятых местными правителями, городами и римскими папами; 2. (в широком смысле) предводители любых наемных отрядов или армий. Коррупция – моральное разложение должностных лиц и политиков, выражающееся в незаконном обогащении, взяточничестве, хищении и срастании с мафиозными структурами. Крупная коррупция - продажа или игнорирование интересов общества чиновниками и руководителями государства в угоду интересам отдельных лиц или иностранных государств. Кризис коррупции - масштабный экономический, демографический и социальный кризис, вызванный концентрацией всей экономической и политической власти в руках класса олигархии. Отличительными чертами этого кризиса является резкий рост безработицы, имущественного неравенства, замедление или прекращение экономического роста, рост социального напряжения и беспорядков с появлением признаков классовой вражды, падение рождаемости ниже уровня воспроизводства, рост смертности, рост коррупции, падение морали и нравов, рост преступности. Кризисы коррупции – периодическое явление в жизни всех развитых цивилизаций, они чередуются с периодами развития и процветания, что составляет основу циклов коррупции. Латифундия – крупное поместье или земельное владение (в античном мире, Латинской Америке и т.д.). Латифундист – владелец латифундии Левант – общее название стран, прилегающих к восточной части Средиземного моря (Сирия, Ливан, Израиль, Египет, Турция, Греция, Кипр); в узком смысле – общее название Сирии и Ливана Меркантилизм – экономическое учение, возникшее в XVII в. в протестантских странах Европы (Англия, Германия) и господствовавшее в большинстве стран Западной Европы в течение XVIII – начала XIX вв. В основе данного учения лежало убеждение в том, что протекционизм, то есть защита экономики страны от иностранной конкуренции посредством импортных пошлин, ведет к экономическому процветанию и росту населения страны. Меркантилисты – писатели и экономисты, проповедовавшие меркантилизм. Национально-демократический капитализм – то же, что и режим национальной демократии Национальная элита – прослойка общества, которая ставит интересы общества выше своих личных интересов. Национальная элита всегда возникает внутри нации/этноса, поскольку нация и этнос – основные формы общности людей, живущих на данной территории. В космополитическом обществе, в котором нет единой нации, национальная элита возникнуть не может, поскольку при отсутствии нации у общества не может возникнуть единых интересов – и, следовательно, любая элита будет руководствоваться не интересами общества в целом (которых попросту не существует), а интересами какой-то группы. Поэтому при разрушении нации национальная элита неизбежно перерождается в олигархию. Номарх – правитель нома (провинции), наместник фараона в Древнем Египте.

774 Общинный социализм – одна из трех форм общественного устройства цивилизаций, находящихся на ранней стадии своего развития - стадии освоения территории. Его признаками являются: а) наличие общей собственности членов общины и/или ведение ими совместного хозяйства; б) власть общины над определенной территорией; в) личная свобода членов общины. Олигархия – (в переводе с греческого «власть немногих») 1. политическое и экономическое господство небольшой группы представителей крупного финансово-промышленного капитала, а также сама такая группа; 2. класс, интересы которого противоречат интересам всего остального общества. Олигархический режим – режим, при котором вся политическая и экономическая власть принадлежит олигархии. Остракизм – изгнание, гонение Панегирик – 1. (в древности) ораторская речь хвалебного содержания; 2. (в переносном смысле) восторженная и неумеренная похвала. Пауперизация – обнищание народных масс, их превращение в пауперов (нищих). Постфеодальные общества – общества, сформировавшиеся после выхода из феодализма Проскрипции – в Древнем Риме списки лиц, объявленных вне закона (при Сулле, 82-79 гг. до н.э.; при 2-м триумвирате, 43 г. до н.э.). Использовались в политической борьбе и для сведения счетов с противниками. Имущество проскрибированных подвергалось конфискации, а сами они подлежали казни. Протекционизм – экономическая политика государства, направленная на защиту национальной экономики от иностранной конкуренции. Реализуется посредством введения импортных пошлин, количественных ограничений импорта, стимулирования экспорта, финансовой поддержки национальной промышленности и сельского хозяйства. Развитые цивилизации – цивилизации, прошедшие фазу освоения территории и достигшие относительно высокой плотности населения. Рантье – человек, который живет на ренту – регулярный доход, получаемый с капитала, имущества или земли. Режим восточной деспотии - один из четырех типов социально-экономических систем в развитых цивилизациях. Его признаками являются: а) преобладание крупной частной и квази-государственной собственности; б) в составе правящей верхушки преобладает олигархия, которая управляет государством в интересах не столько общества, сколько в своих собственных интересах; в) рыночные отношения сильно ограничены со стороны государства и жестко регулируются, что ведет к преобладанию распределения над торговлей; г) государство, как правило, возглавляет монарх, диктатор, или установлена иная авторитарная форма правления. В истории режим восточной деспотии возникал как реакция на кризис коррупции – государство пыталось бороться с кризисом посредством авторитарного правления и ограничения рыночных отношений, что сдерживало распространение коррупции. Недостатками данной системы является застой в экономике, науке и технике, а также внутренняя непрочность. При внешнем воздействии (глобализация, внешняя агрессия) или при резких внутренних изменениях вероятен социальный взрыв. Режим национальной демократии – один из четырех типов социально-экономических систем в развитых цивилизациях. Его признаками являются: а) преобладание рыночной экономики и развитых товарно-денежных отношений; б) доминирующая роль среднего и малого бизнеса при отсутствии частнокапиталистических монополий; в) сформирован национальный или региональный рынок, защищенный от мирового рынка и глобализации посредством таможенных пошлин; г) государство регулирует рыночные отношения в интересах всего общества; д) в правящей верхушке преобладает национальная элита, думающая об интересах

775 всего общества, что предопределяет низкий уровень коррупции. Во всех известных исторических примерах режим национальной демократии обеспечивал наибольший экономический и технический прогресс общества, а также наибольшую социальную гармонию и стабильность. Рыночная экономика (капитализм) – одна из форм существования развитых цивилизаций, характерными чертами которой являются: а) широкое развитие товарно-денежных отношений; б) преобладание частной собственности. Наряду с рыночной экономикой, в истории имеется много примеров существования нерыночной экономики. Рыночный социализм – переходная общественная модель, соединяющая в себе черты социализма и режима национальной демократии. Отличительной чертой является существование, наряду с государственной и общественной собственностью, множества мелких частных предприятий. Синдикат – монополистическое объединение, в котором участники, сохраняя производственную самостоятельность, осуществляют совместную коммерческую деятельность (установление единой цены, закупку сырья, сбыт продукции). Социализм – один из четырех типов социально-экономических систем в развитых цивилизациях. Его признаками являются: а) преобладание государственной и коллективной собственности и отсутствие крупной частной собственности; б) ограничение и жесткое регулирование товарно-денежных отношений, что ведет к преобладанию распределения над торговлей. В истории социализм всегда возникал как реакция на кризис коррупции и чрезвычайные внешние угрозы, способные уничтожить страну и нацию. Ответом на эти вызовы являлось социалистическое обобществление собственности и растворение личных интересов в интересах коллектива и государства - что использовалось как средство для мобилизации общества. Недостатком данной системы является слабая мотивация к творчеству, что часто приводит к застою в экономике, науке и технике; преимуществом является социальная стабильность и способность к мобилизации для борьбы с чрезвычайными угрозами. Трест – объединение предприятий с централизацией как коммерческих, так и производственных операций; одна из форм монополий, при которой достигается более высокая степень объединения предприятий, чем при образовании синдиката или картеля. Феодализм – общественный строй, характерный для цивилизаций, находящихся на ранней стадии своего развития. Необходимым условием возникновения феодализма и феодальных отношений является низкая плотность населения: как правило, не более 4-5 чел./кв. км, но есть отдельные примеры существования феодализма и при плотности 10 чел./кв. км (Польша в XVI-XVII вв.). Признаками феодализма являются: а) замена государства вотчиной, когда территория, контролируемая феодалом, со всем на ней находящимся, рассматривается им как его собственность; б) широкое распространение крепостного права. Есть два вида феодализма, резко различающихся по своим признакам и проявлениям: грабительский (торговый) и классический феодализм. Цикл коррупции – чередование кризисов коррупции и периодов бескризисного развития. Цикл коррупции включает: 1) период сползания к кризису коррупции; 2) период кризиса коррупции; 3) период гражданской войны или революции; 4) период устранения причин, вызвавших кризис (период выхода из кризиса); 5) период бескризисного развития и процветания общества. Чартизм – первое массовое рабочее движение в Великобритании в 1830-1850-е гг. Требования чартистов были изложены в 1838 г. в виде законопроекта – «народной хартии» (по-английски charter), откуда и произошло это название.

776 Список использованной литературы 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7.

Ведомости. Ежедневная деловая газета Анжель Ж. Римская империя. Москва, 2004 Аппиан Александрийский. Гражданские войны Аппиан Александрийский. Римская история Аттали Ж. Карл Маркс. Мировой дух. Москва, 2008 Баландин Р. «Встать! Сталин идет!» Тайная магия Вождя. Москва, 2009 Большая игра. Документальный фильм, ведущий – М.Леонтьев, 1-й канал российского телевидения, август 2008 г. 8. Большая энциклопедия Кирилла и Мефодия 2006 9. Брестед Д., Тураев Б. История Древнего Египта. Минск, 2003 10. Буровский А. Несостоявшаяся империя. Красноярск-Москва, 2001 11. Валлон А. История рабства в античном мире. Смоленск, 2005 12. Вернадский Г. Древняя Русь. Тверь – Москва, 2004 13. Вернадский Г. Киевская Русь. Тверь – Москва, 2004 14. Вернадский Г. Московское царство. Тверь – Москва, 2001. Части 1 и 2 15. Вернадский Г. Россия в средние века, Тверь – Москва, 2001 16. Ветхий завет 17. Википедия – свободная энциклопедия 18. Все войны мировой истории, по Харперской энциклопедии военной истории Р.Дюпюи и Т.Дюпюи с комментариями Н.Волковского и Д.Волковского. С-Петербург, 2004, книги 1, 2, 3 19. Всемирная история: В 24 томах. А.Бадак, И.Войнич, Н.Волчек и др., Минск, 19971999 20. Гарни О. Хетты. Разрушители Вавилона. Москва, 2002 21. Геродиан. История императорской власти после Марка (Аврелия) 22. Гиббон Э. История упадка и разрушения Римской империи. С-Петербург, 1998-2004, т. I-VII 23. Гийу А. Византийская цивилизация, Екатеринбург, 2005 24. Горсей Д. Записки о России. XVI – начало XVII в. Москва, 1990 25. Грабеньский В. История польского народа. Минск, 2006 26. Грант М. История Древнего Рима. Москва, 2003 27. Грачева Т. Невидимая Хазария. Алгоритмы геополитики и стратегии тайных войн мировой закулисы. Рязань, 2009 28. Гризингер Т. Иезуиты. Полная история их явных и тайных деяний от основания ордена до настоящего времени. Минск, 2004 29. Грин Д. Британия. Краткая история английского народа, Минск, 2007, т. 1-2 30. Гумилев Л. Древняя Русь и Великая степь, Москва, 2002 31. Гумилев Л. Ритмы Евразии: Эпохи и цивилизации. Москва, 2004 32. Гумилев Л. Этногенез и биосфера Земли. Москва, 2007 33. Дельбрюк Г., История военного искусства, Москва, 2005, т. 1-3 34. Демин В. Драконы. Миф и реальность. Москва, 2006 35. Джонс А. Гибель античного мира. Ростов н/Д, 1997 36. Джонс Г. Норманны. Покорители Северной Атлантики. Москва, 2003 37. Древняя Русь и славяне. Отв. ред. Т.Николаева. Москва, 1978 38. Дюби Ж. Европа в средние века. Смоленск, 1994 39. Егер О. Всемирная история 40. Задорнов М. Третье ухо. 41. Иванян Э. История США: пособие для вузов. Москва, 2008 42. История США. Хрестоматия: пособие для вузов/сост. Э.Иванян. Москва, 2007 43. История Древнего Востока. Под. ред. В.Кузищина, Москва, 2001

777 44. История Китая. В.Адамчик, М.Адамчик, А.Бадан и др. Москва – Минск, 2005 45. Каждан А. Деревня и город в Византии IX-X вв., Москва, 1960 46. Каждан А. Социальный состав господствующего класса Византии X-XI вв. Москва, 1974 47. Кара-Мурза С. Советская цивилизация. От начала и до наших дней. Москва, 2008 48. Кассий Дион. Римская история 49. Кастильон Х. История заговоров. Совершенно секретно. Харьков, 2007 50. Ключевский В. Курс русской истории. Лекции I-LXXXVI 51. Ко М. Майя. Исчезнувшая цивилизация: легенды и факты. Москва, 2007 52. Ковалев С. История Рима, под ред. Э.Фролова. С-Петербург, 2003 53. Ковальский Я. Папы и папство. Москва, 1991 54. Кожинов В. Россия. Век XX-й. Москва, 2008 55. Кофу А. Крит. Туристический и археологический путеводитель. Афины, 2006 56. Крамер С. Шумеры. Первая цивилизация на Земле. Москва, 2002 57. Кропоткин В. Клады византийских монет на территории СССР. Москва, 1962 58. Кузьмин А. «Варяги» и «Русь» на Балтийском море. Вопросы истории, № 10, 1970 59. Кузовков Ю. Глобализация и спираль истории. Москва, 2010 60. Кузовков Ю. История коррупции в России. Москва, 2010 61. Курбатов В. Тайное общество масонов. Ростов н/Д. 2006 62. Курлански М. 1968. Год, который потряс мир. Москва – Владимир, 2008 63. Кьеза Д., Гриффин Д., Фракасси К. и др. ZERO. Почему официальную версию событий 11 сентября 2001 года можно считать фальшивкой. Тверь, 2008 64. Ламперт Х. Социальная рыночная экономика. Германский путь. Москва, 1993 65. Ленотр Ж. Жизнь Парижа во времена Великой Революции. Москва, 2006 66. Литаврин Г. Византийское общество и государство в X-XI вв. Проблемы истории одного столетия: 976-1081 гг. Москва, 1977 67. Литаврин Г. Византия и Болгария, Древняя Русь (IX - начало XII в.). С-Петербург, 2000 68. Манягин В. История русского народа от потопа до Рюрика. Москва, 2009 69. Манягин В. Правда Грозного царя. Москва, 2006 70. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., Москва, 1955-1961 71. Мис Г. Поворот вправо? После 13 лет пребывания СДПГ в правительстве: итоги и перспективы. Москва, 1983 72. Моммзен Т. История Рима. Москва, 2001, т. 1 кн. 1, 2; т. 1 кн. 3; т. 2 кн. 4; т.3 кн. 5; т. 5 кн. 8 73. Новосельцев А. Образование Древнерусского государства и первый его правитель. Вопросы истории, № 2-3, 1991 74. Остерман Л. Римская история в лицах. Москва, 1997 75. Откровение святого Иоанна Богослова 76. Патрушев А. Германия в XX веке: учебное пособие. Москва, 2004 77. Пензев К. Русский царь Батый. Москва, 2007 78. Петухов Ю. Васильева Н. Евразийская империя скифов. Москва, 2007 79. Петухов Ю. Русы Древнего Востока. Москва, 2008 80. Платонов О. Загадка Сионских протоколов. Москва, 2006 81. Платонов О., Райзеггер Г. Почему погибнет Америка: взгляд с Востока и Запада. Москва, 2008 82. Плиний Старший. Естественная история 83. Плутарх. Тиберий Гракх 84. Покровский М. Русская история с древнейших времен. При участии Н.Никольского и В.Сторожева. Москва, 1910-1918, т. 1-5 85. Препарата Г. Гитлер Inc. Как Британия и США создавали Третий рейх. Москва, 2007 86. Прокопий Кесарийский. Тайная история

778 87. Пронина Н. Иван Грозный: мучитель или мученик? Москва, 2005 88. Платонов О. Тайное мировое правительство. Война против России. Москва, 2006 89. Робер Ж. Повседневная жизнь Древнего Рима через призму наслаждений. Москва, 2006 90. Роджерс Г. Александр Македонский. Москва, 2006 91. Рожков Н. Русская история в сравнительно-историческом освещении (основы социальной динамики) Ленинград – Москва, 1926-1928, т. 1-12 92. Ростовцев М. Общество и хозяйство в Римской империи. С-Петербург, 2000, т. 1-2 93. Рыжов К. Все монархи мира. Древняя Греция, Древний Рим, Византия. Москва, 2002 94. Саллюстий Г. Югуртинская война 95. Светоний Г. Жизнь двенадцати цезарей 96. Сенека. Нравственные письма к Луцилию 97. Скрынников Р. Иван Грозный. Москва, 2007 98. Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. Москва, 1962 99. Смит Д. История трех суток. Америка (Иллюстрированный журнал), № 77 100. Солоневич И. Народная монархия. Москва, 1991 101. Спасский И. Русская монетная система. Историко-нумизматический очерк, Москва, 1960 102. Стариков Н. Кто заставил Гитлера напасть на Сталина? Роковая ошибка Гитлера. СПетербург, 2010 103. Страбон. География 104. Тайные общества. Документальный фильм. Аргентина, 2007 105. Тацит. Анналы 106. Тацит. Жизнеописание Юлия Агриколы 107. Тацит. История 108. Твен М. Человеку, ходящему во Тьме (памфлет) 109. Токвиль А. Старый порядок и революция. С-Петербург, 2008 110. Толстой Л. Война и мир. Т. I-IV 111. Тревельян Д. История Англии от Чосера до королевы Виктории. Смоленск, 2005 112. Уоллер М. Лондон. 1700 год. Смоленск, 2003 113. Успенский Ф. История Византийской империи. Москва, 2001. Т. 1-5 114. Фест И. Гитлер. Пермь, 1993 115. Филюшкин А. Андрей Михайлович Курбский. Просопографическое исследование и герменевтический комментарий к посланиям Андрея Курбского Ивану Грозному. СПетербург, 2007 116. Харви Д. Краткая история неолиберализма. Актуальное прочтение. Москва, 2007 117. Харден Д. Финикийцы. Основатели Карфагена. Москва, 2002 118. Хинштейн А., Мединский В. Кризис. Москва, 2009 119. Цезарь Ю. Галльская война 120. Чайлд Г. Арийцы. Основатели европейской цивилизации. Москва, 2008 121. Черетаев А. Византия. Юстиниановская эпоха. Москва, 2004 122. Шафаревич И. Русский вопрос. Москва, 2009 123. Эксперт. Еженедельный журнал 124. Эстулин Д. Кто правит миром? Или вся правда о Бильдербергском клубе. Минск, 2008 125. Ювенал. Сатиры 126. Abraham D. The Collapse of the Weimar Republic. Political Economy and Crisis. Princeton, 1981 127. Adam Smith. Encyclopaedia Britannica, 2005 128. American Civil War. Encyclopaedia Britannica, 2005 129. Anderson N. The Struggles for Poland. London, 1987

779 130. Antislavery Vanguard: New Essays on the Abolitionists. Ed. by M.Duberman. Princeton, 1965 131. America’s For-Profit Secret Army, by L.Wayne. New York Times, 13.10.2002 132. Appleby A. Grain Prices and Subsistence Crises in England and France, 1590-1740, Journal of Economic History, Vol. 34, 1979, 4 133. Austria. Encyclopaedia Britannica, 2005 134. Barbour V. Capitalism in Amsterdam in the Seventeenth Century. Michigan-Toronto, 1963 135. Belchem J. Industrialization and the Working Class: The English Experience, 1750-1900. Aldershot, 1990 136. Bernstein M. The Great Depression. Delayed Recovery and Economic Change in America, 1929-1939. Cambridge, 1987 137. Bils M. Tariff Protection and Production in the Early US Cotton Textile Industry. Journal of Economic History, Vol. 44, 1984, 4 138. Blum J. Lord and Peasant in Russia. From the Ninth to the Nineteenth Century. New York, 1964 139. Brenner Y. The Inflation of Prices in the Sixteenth-Century England. Economic History Review, XIV, 2, 1961 140. Brunt P. Italian Manpower, 225 B.C.-A.D.14. Oxford, 1971 141. Cambridge Ancient History. Cambridge, 1936, Vol. XI 142. Cambridge Ancient History, Cambridge, 2d. ed., 1982, Vol. III, Part 3 143. Cambridge Ancient History, Cambridge, 2d. ed., 1988, vol. VI 144. Cambridge Ancient History. Cambridge, 2d. ed., 1988, Vol. VII, Part II 145. Cambridge Ancient History. Cambridge, 2d. ed., 1999, Vol. XIII 146. Cambridge Ancient History. Cambridge, 2d. ed., 2000, Vol. XIV 147. Cambridge Economic History of Europe. Cambridge, 1942, Vol. I 148. Cambridge Economic History of Europe. Cambridge, 1942, Vol. II 149. Cambridge Economic History of Europe. Cambridge, 1971, Vol. III 150. Cambridge Economic History of Europe. Cambridge, 1967, Vol. IV 151. Cambridge Economic History of Europe, Cambridge, 1977, Vol. V 152. Cambridge Economic History of Europe, Cambridge, 1965, Volume VI, Parts 1-2 153. Cambridge Economic History of Europe, Cambridge, 1989, Vol. VIII 154. Cambridge Economic History of Europe. Cambridge, 2d. ed., 1988, Vol. I-II 155. Cambridge Medieval History. Cambridge, 1936, Vol. I 156. Cambridge Medieval History. Cambridge, 1936, Vol. II 157. Cambridge Modern History. Cambridge, 1957, Vol. VII 158. Capie F. Depression and Protectionism: Britain between the Wars. London, 1983 159. Capitol, United States. Encyclopaedia Britannica 2005 160. Chaunu P. La civilisation de l’Europe classique. Arthaud, 1970 161. China, Encyclopaedia Britannica, 2005 162. Ciggaar K. Western Travelers to Constantinople. The West and Byzantium, 962-1204: Cultural and Political Relations. Leiden – New York – Koln, 1996 163. Cipolla C. Before the Industrial Revolution. European Society and Economy, 1000-1700. New York, 1976 164. Clapham J. The Economic Development of France and Germany. Cambridge, 1936 165. Clark C. Population Growth and Land Use. New York, 1968 166. Cobbett William. Encyclopaedia Britannica, 2005 167. Collins R. Early Medieval Spain: Unity in Diversity, 400-1000. New York, 1983 168. Colonialism and Migration. Indentured Labor before and after Slavery, ed. by P.Emmer. Dordrecht, 1986 169. Communism in Italy and France. Ed. by D.Blackmer, S.Tarrow. Princeton and London, 1975 170. Davis R. The English Rothschilds. Chapel Hill, 1984

780 171. Davis R. The Rise of Protection in England, 1669-1786. Economic History Review, Vol. 19, 1966, 2 172. Day J. The Medieval Market Economy. Oxford, 1987 173. Decret F. Carthage ou l’empire de la mer, Paris, 1977 174. Demographic Yearbook, UN, New York, 1965 – 2003 175. Deyon P. Le mercantilisme. Flammarion, 1969 176. Disraeli Benjamin. Encyclopaedia Britannica, 2005 177. Domar E. The Causes of Slavery or Serfdom: a Hypothesis. Journal of Economic History, Vol. 30, 1970, No. 1 178. Duncan-Jones R. Money and Government in the Roman Empire. Cambridge, 1994 179. Economics of Take-off into Sustained Growth. Proceedings of a Conference…, ed. by W.Rostow, London – New York, 1963 180. Economic Survey of Ancient Rome, ed. by T.Frank. Baltimore, 1937, Vol. III 181. Einaudi M., Bye M., Rossi E. Nationalization in France and Italy. Ithaca – New York, 1955 182. Encyclopaedia Britannica, 2005 183. Essays in Economic History, ed. by E.Carus-Wilson, London, 1954 184. Essays in Economic History, 1500-1800, ed. by P.Earle. Oxford, 1974 185. Europe, history of. Encyclopaedia Britannica, 2005 186. Feudalism. Encyclopaedia Britannica, 2005 187. Finley M. Ancient Slavery and Modern Ideology. New York, 1980 188. Flemming R. Quae Corpore Quaestrum Facit: The Sexual Economy of Female Prostitution in the Roman Empire. Journal of Roman Studies, Vol. LXXXIX, 1999 189. Fontana Economic History of Europe, ed. by C.Cipolla. Vol. I, London and Glasgow, 1972 190. Fontana Economic History of Europe, ed. by C.Cipolla. Vol. II, London and Glasgow, 1970 191. Fontana Economic History of Europe, ed. by C.Cipolla. Vol. III, Glasgow, 1978 192. Fontana Economic History of Europe, ed. by C.Cipolla. Vol. IV, part 1, Glasgow, 1978 193. Fontana Economic History of Europe, ed. by C.Cipolla. Vol. IV, part 2, Glasgow, 1977 194. Fontana Economic History of Europe, ed. by C.Cipolla. Vol. V, part 1, Glasgow, 1974 195. Fontana Economic History of Europe, ed. by C.Cipolla. Vol. V, part 2, Glasgow, 1976 196. From Minoan Farmers to Roman Traders. Sidelights on the Economy of Ancient Crete. Ed. by A.Chaniotis. Stuttgart, 1999 197. France. Encyclopaedia Britannica, 2005 198. Fukuyama F. After the Neocons. America at the Crossroads. London, 2007 199. Furet F. et Richet D. La revolution francaise. Paris, 1973 200. Galbraith J. The Great Crash 1929. Boston, 1979 201. Germany. Encyclopaedia Britannica, 2005 202. Gladstone, William Ewart. Encyclopaedia Britannica, 2005 203. Glass D. Population Policies and Movements in Europe. Oxford, 1940 204. Globalization and Demographic Change. Special issue, Journal of Population Research, Vol. 23, 2, 2006 205. Glotz G. Le travail dans la Grece ancienne. Paris, 1920 206. Gould J. The Price Revolution Reconsidered. Economic History Review, XVII, 2, 1964 207. Goubert P. L’ancien regime. Paris, 1969-1973, tome I-II 208. Grigg J. Lloyd George: The People’s Champion, 1902-1911. Berkeley and Los Angeles, 1978 209. Haldon J. Byzantium in the Seventh Century. The Transformation of a Culture. Cambridge, 1990 210. Herlihy D. The Economy of Traditional Europe. Journal of Economic History, 1971, Vol. 31, No. 1 211. Hicks J. A Theory of Economic History, Oxford, 1969

781 212. Hill C. Reformation to Industrial Revolution. A Social and Economic History of Britain, 1530-1780. Bristol, 1967 213. Hill C. The World Turned Upside Down. Radical Ideas during the English Revolution. London, 1972 214. Histoire de la France. Des Origines a nos jours, dir. par G.Duby. Paris, 1997 215. Hodges R., Whitehouse D. Mohammed, Charlemagne and The Origins of Europe. Oxford, 1983 216. Hollingworth T. Historical Demography. London, 1969 217. Holub T. Die Herzoglich-Wuerttembergische Kommerzienduputation 1755. Ein Beitrag zum landesherrlichen Merkantilismus des 18 Jahrhunderts. Stuttgart, 1991 218. Hood S. The Minoans. The Story of Bronze Age Crete. New York – Washington, 1971 219. Hopkins K. Death and Renewal. Sociological Studies in Roman History. Vol. 2, Cambridge, 1983 220. Hopkins K. Taxes and Trade in the Roman Empire (200 B.C. – A.D. 400). Journal of Roman Studies, Vol. 70, 1980 221. India. Encyclopaedia Britannica, 2005 222. International Financial Statistics. IMF, Washington 223. Italy. Encyclopaedia Britannica, 2005 224. James E. The Origins of France. From Clovis to Capetians, 500-1000, New York, 1982 225. James H. The German Slump, Politics and Economics, 1924-1936. Oxford, 1986 226. Jones A. The Later Roman Empire (284-606). A Social Economic and Administrative Survey. Baltimore, 1964, Vol. I-II 227. Kaegi W. Byzantine Military Unrest, 471-843. An Interpretation. Amsterdam, 1981 228. Kaplan S. Bread, Politics and Political Economy in the reign of Louis XV. Hague, 1976, Vol. I-II 229. Labrousse E. La crise de l’economie francaise a la fin de l’Ancien Regime et au debut de la Revolution. Paris, 1990 230. Langley L. The Americas in the Age of Revolution. New Haven and London, 1996 231. Lassere J. Ubique populus. Peuplement et mouvements de population dans l`Afrique romaine de la chute de Carthage a la fin des Severes (146 a.C. – 236 p.C.). Paris, 1977 232. Leuchtenberg W. Franklin Roosevelt and the New Deal, 1932-1940. New York, 1963 233. Lloyd George, David. Encyclopaedia Britannica, 2005 234. Lopez R. The Birth of Europe. London, 1967 235. Lopez R., Miskimin H. The Economic Depression of the Renaissance. Economic History Review, 1962, Vol. 14, No 3 236. Loria A. Les bases economiques de la construction sociale, 1893 237. Lot F. La fin du monde antique et le debut du moyen age. Paris, 1968 238. Lot F. Naissance de la France. Fayard, 1970 239. MacMullen R. Corruption and the Decline of Rome. New Haven and London, 1988 240. MacMullen R. Le paganisme dans l`empire romain. Paris, 1987 241. Malthus, Thomas Robert. Encyclopaedia Britannica, 2005 242. Mandrou R. La France aux XVIIe et XVIIIe siecles. Paris, 1987 243. Mandrou R. Les Fugger, proprieraires fanciers en Souabe, 1560-1618. Librairie Plon, 1969 244. Marie-Antoinette. Encyclopaedia Britannica, 2005 245. Marx, Karl. Encyclopaedia Britannica, 2005 246. Mellersh H. The Destruction of Knossos. The Rise and Fall of Minoan Crete. London, 1970 247. Merkelbach R. Die Hirten des Dionysos, Stuttgart, 1988 248. Mexico, history of. Encyclopaedia Britannica, 2005 249. Meyer E. Geschichte des Altertums. Darmstadt, 1965. Bd. 1 250. Meyer E. Kleine Schriften. Halle, 1924. Bd. 1 251. Milger P. Die Kreuzzuge. Krieg im Namen Gottes. Munchen, 1988

782 252. Millar F. The Roman Empire and its Neighbours, London, 1967 253. Milward A., Saul S., The Economic Development of Continental Europe, 1780-1870, Totowa, 1973 254. Minoan Civilization. Encyclopaedia Britannica, 2005 255. Mitchell B. Depression Decade. From New Era through New Deal 1929-1941. New York, 1969 256. Nef J. Industry and Government in France and England, 1540-1640. Ithaca, 1957 257. New Cambridge Medieval History. Cambridge, 1995-2005, Vol. I-II 258. New Cambridge Modern History. Cambridge, 1957, Vol. I 259. New Cambridge Modern History. Cambridge, 1958, Vol. II 260. New Cambridge Modern History. Cambridge, 1964, Vol. III 261. New Cambridge Modern History. Cambridge, 1971, Vol. IV 262. New Cambridge Modern History. Cambridge, 1971, Vol. V 263. New Cambridge Modern History. Cambridge, 1970, Vol. VI 264. New Cambridge Modern History. Cambridge, 1957, Vol. VII 265. Nieboer J. Slavery as an Industrial System: Ethnological Researches. 1900 266. North Africa, history of. Encyclopaedia Britannica, 2005 267. North D. and Thomas R. The Rise of the Western World. A New Economic History. Cambridge, 1973 268. Nutter G. and Einhorn H. Enterprise Monopoly in the United States: 1899-1958, New York and London, 1969 269. Ostrogorsky G. Geschichte des byzantinischen Staates. Munchen, 1965 270. Outhwaite R. Dearth and Government Intervention in English Grain Markets, 1590-1700. Economic History Review, Vol. 34, 1981, 3 271. Outhwaite R. Dearth, Public Policy and Social Disturbance in England, 1550-1800. Houndmills, Basingstoke, Hampshire and London, 1991 272. Oxford Illustrated History of Medieval England, ed. by N.Saul. Oxford, 1997 273. Palestine, history of. Encyclopaedia Britannica, 2005 274. Palmer R. The World of the French Revolution. New York, 1971 275. Parkin T. Demography and Roman Society. Baltimore, 1992 276. Piganiol A. L’empire chretien (325-395). Paris, 1972 277. Pirenne H. Mahomet et Charlemagne. Paris, 1937 278. Poehlmann R. Geschichte des antiken Kommunismus und Sozialismus, 1893-1901, Bd. 12, Munchen 279. Polisensky J. The Thirty Years War. London, 1971 280. Puritans and Revolutionaries. Essays in Seventeenth-Century History presented to Christopher Hill. Ed. by D.Pennington, K.Thomas. Oxford, 1982 281. Radical reader. The Struggle for Change in England, 1381-1914. Ed. by C.Hampton. Norwich, 1984 282. Rickman G. The Corn Supply of Ancient Rome. Oxford, 1980 283. Rohl D. Legend: The Genesis of Civilization, London, 1998 284. Romasco A. The Poverty of Abundance. Hoover, the Nation, the Depression. New York, 1965 285. Rome et la conquete du monde mediterraneen, ed. par C.Nicolet. Paris, 1979, tome 1-2 286. Rosman M. The Lord’s Jews. Magnate – Jewish Relations in the Polish – Lithuanian Commonwealth during the Eighteenth Century. Cambridge – Massachusets, 1990 287. Rostovtseff M. The Social and Economic History of the Hellenistic World. Oxford, 1941, Vol. I, III 288. Russell J. The Control of Late Ancient and Medieval Population. Philadelphia, 1985 289. Russie a la fin du 19e siecle, sous dir. de M.Kowalevsky. Paris, 1900 290. Rutkowski J. Histoire economique de la Pologne avant les partages. Paris, 1927

783 291. Semmel B. The Rise of Free Trade Imperialism. Classical Political Economy, the Empire of Free Trade and Imperialism, 1750-1850. Cambridge, 1970 292. Sidmouth, Henry Addington, 1st Viscount. Encyclopaedia Britannica, 2005 293. Schwarz L. London in the Age of Industrialisation. Entrepreneurs, labour force and living conditions, 1700-1850. Cambridge, 1993 294. Shama S. History of Britain. BBC TV channel, September 2004 295. Shlaes A. The Forgotten Man: A New History of the Great Depression. London, 2007 296. Slack P. The Impact of Plague in Tudor and Stuart England. London, Boston, Melbourne & Henley, 1985 297. Social Market Economy. Experiences in the Federal Republic of Germany and considerations on its transferability to developing countries. By A.Borrmann, K.Fasbender, H.Hartel, M.Holthus. Hamburg, 1990 298. Spain. Encyclopaedia Britannica, 2005 299. Social Trends 19, 1989. Central Statistical Office, London, UK 300. Stiglitz J. Globalization and its Discontents. London, 2002 301. Stiglitz J. Making Globalization Work. London, 2006 302. Tarn W, Griffith G. Hellenistic Civilization. London, 1952 303. Three British Revolutions: 1641, 1688, 1776. Ed by J.Pocock. Princeton, 1980 304. Trade in the Ancient Economy. Ed. by P.Garnsey, K.Hopkins, C.Whittaker. Berkley, 1983 305. United Kingdom. Encyclopaedia Britannica, 2005 306. United States. Encyclopaedia Britannica, 2005 307. Ventris M. Chadwick J. Documents in Mycenaean Greek. Cambridge, 1973 308. Wakefield E. A View of the Art of Colonization. 1834 309. Wallerstein I. The Modern World-System. Capitalist Agriculture and the Origins of the European World-Economy in the Sixteenth Century. New York, 1974 310. Wallerstein I. The Modern World-System II. Mercantilism and the Consolidation of the European World-Economy. New York – London, 1980 311. Wallerstein I. The Modern World-System III. The Second Era of Great Expansion of the Capitalist World-Economy, 1730-1840s. San Diego, 1989 312. Wilcox C. Competition and Monopoly in American Industry. Connecticut, 1970 313. Willetts R. The Civilization of Ancient Crete. Berkeley and Los Angeles, 1977 314. Wilson C. England’s Apprenticeship, 1603-1763. New York, 1984 315. Wenzler C. Genealogy of the Kings of France and their wives. Rennes, 2003 316. Woodruff W. Impact of Western Man. A study of Europe’s role in the World Economy, 1750-1960. New York, 1967 317. World Investment Report: Transnational Corporations and the Infrastructure Change. UN, New York and Geneva, 2008 318. W.Woytinsky. Stormy Passage. A Personal History through Two Russian Revolutions to Democracy and Freedom: 1905-1960. New York, 1961 319. Wrigley E., Schofield R. The Population History of England, 1541-1871. A reconstruction. Cambridge, 1981 320. Zionism. Encyclopaedia Britannica, 2005

784

Содержание Предисловие

Раздел 1. Коррупция в дофеодальных государствах Европы и Средиземноморья Глава I. Коррупция в античности 321.В эллинистическом мире 322.В Карфагене 323.В Римской республике 324.Коррупция, олигархия и римские гражданские войны

Глава II. Коррупция в Римской империи 2.1. 2.2. 2.3. 2.4. 2.5. 2.6.

Глобализация в истории и ее связь с коррупцией Коррупция в эпоху Юлиев-Клавдиев (конец I в. до н.э. – конец I в. н.э.) Гражданская война 68-69 гг. н.э. и ее причины Циклы в социальной и экономической истории Рима «Золотой век» олигархии Почему коррупция и кризис поразили Запад, но не поразили Восток Римской империи?

Глава III. Коррупция в Восточной Римской империи (Византии) в V-VII вв. 3.1. Трансформация политической и экономической системы Римской империи в поздней античности 3.2. Коррупция в эпоху распада Римской империи (V-VI в. н.э.) и ее причины 3.3. Император-олигарх 3.4. Коррупция, гражданская война и распад Византии в VII веке

Глава IV. Коррупция в Византии в средние века 4.1. 4.2. 4.3. 4.4. 4.5. 4.6.

Трансформация византийского общества в эпоху раннего средневековья (VII-IX вв.) Усиление коррупции в X-XI вв. Крах Византии в XI-XII вв. Кризис коррупции X-XII вв. в истории Евразии Последние столетия Византии (1204-1453 гг.) Общие выводы и замечания к Разделу 1

Раздел 2. Коррупция в других древних государствах и цивилизациях Глава V. Коррупция в древних государствах Востока 5.1. 5.2. 5.3. 5.4. 5.5.

Империи Цинь и Хань в Китае (III в. до н.э. – III в.н.э.) Египет в эпоху Древнего и Среднего царства Власть гиксосов в Египте во II тысячелетии до н.э. Империя Нового царства в Египте (XVI-XI вв. до н.э.) Окончательный крах древнеегипетского государства и его причины

Глава VI. Цивилизации восточного Средиземноморья во II тысячелетии до н.э. 6.1. 6.2. 6.3. 6.4. 6.5.

Циклы в истории цивилизаций восточного Средиземноморья Цивилизация минойского Крита (социально-экономические аспекты) Цивилизация минойского Крита (религия, культура и общественная мораль) Крах цивилизации минойского Крита Конец эпохи глобализации II тысячелетия до н.э.

Глава VII. Древнейшая история коррупции 7.1. Древнейшие примеры коррупции и кризисов коррупции

785 7.2. Кризисы коррупции в древности и современные открытия в области этногенеза 7.3. Общие выводы и замечания к Разделу 2

Раздел 3.

Коррупция в феодальных обществах

Глава VIII. Коррупция в Польше в XVI-XVIII вв. 8.1. Предпосылки возникновения феодализма в Польше 8.2. Закрепощение крестьян 8.3. Эволюция политической системы: от городской демократии к власти дворянства и к власти олигархии 8.4. Евреи – помощники польской олигархии 8.5. Основные черты олигархического режима в Польше (XVII-XVIII вв.) 8.6. Финал польской драмы – случайность или закономерность?

Глава IX. Коррупция при классическом и грабительском феодализме 9.1. 9.2. 9.3. 9.4.

О причинах возникновения феодализма и его разновидностях Была ли коррупция в эпоху классического феодализма? Феодализм и концепция этногенеза Общие выводы и замечания к Разделу 3

Раздел 4. Коррупция в Западной Европе в эпоху раннего капитализма (XIIIXVIII вв.) Глава X. Циклы коррупции в Западной Европе в эпоху раннего капитализма 10.1. 10.2. 10.3. 10.4. 10.5. 10.6. 10.7.

О роли демографии в истории Европы Первый цикл коррупции в Западной Европе (XIII-XV вв.) Как Западной Европе удалось преодолеть первый кризис коррупции? Локальные циклы коррупции. Гуситская революция Падение нравов. Венецианская олигархическая республика Начало второго цикла коррупции (XVI-XVII вв.) «Кризис XVII века»

Глава XI. Борьба европейских народов против мировой олигархии в XVI в. – первой половине XVII в. 11.1. 11.2. 11.3. 11.4. 11.5.

Образование мировой олигархии в Западной Европе Иезуиты – передовой отряд мировой олигархии Чем была Реформация для Западной и Центральной Европы? Контрреформация и Тридцатилетняя война Почему Реформация победила на Севере и не смогла победить на Юге Западной Европы

Глава XII. Три столетия английских революций: XV-XVII вв. 12.1. 12.2. 12.3. 12.4. 12.5. 12.6.

Почему в Англии средневековье закончилось в 1485 году? Борьба с коррупцией в эпоху правления Тюдоров Начало царствования Стюартов и причины Гражданской войны 1640-х гг. Основные этапы и движущие силы Английской революции Реставрация Стюартов (1660-1688 гг.) и «революция вигов» Экономическая концепция победившей революции

Глава XIII. Коррупция во Франции при «старом режиме» и в эпоху Французской революции (XVII–XVIII вв.) 13.1. 13.2. 13.3. 13.4. 13.5.

Была ли Французская революция «буржуазной революцией»? Как сложился «старый режим» во Франции «Старый режим» – одна из разновидностей режима восточной деспотии Насколько сильной была коррупция при «старом режиме»? «Феодальные» отношения без феодализма

786 13.6. 13.7. 13.8. 13.9.

Сословно-экономическое рабство и классовый антагонизм Причины революции 1789-1795 гг. Итоги Французской революции Общие выводы и замечания к Разделу 4

Раздел 5. Коррупция в эпоху промышленного капитализма (XIX в. – середина XX в.) Глава XIV. Формирование мировой олигархии в XIX веке 14.1. Дракон повержен, да здравствует дракон 14.2. «Крестовый поход» за свободную торговлю и против английского народа в XIX веке 14.3. Британский империализм и мировая олигархия

Глава XV. Индустриализация Запада и раскол мировой олигархии (конец XIX – начало XX вв.) 15.1. Причины быстрой индустриализации Западной Европы и Северной Америки и упадка Великобритании в конце XIX – начале XX вв. 15.2. «Американское чудо» XIX века и его причины 15.3. Кризис коррупции в Великобритании и борьба английской национальной элиты с британской олигархией 15.4. Раскол мировой олигархии накануне Первой мировой войны и кризис коррупции в Европе 15.5. Программа мировой олигархии

Глава XVI. Коррупция в Германии в эпоху Веймарской республики и Третьего рейха (1918-1945 гг.) 16.1. Социально-экономическое развитие Германии до Первой мировой войны 16.2. Кризис коррупции в Германии накануне и во время Первой мировой войны 16.3. Образование Веймарской республики 16.4. Причины краха Веймарской республики и прихода к власти фашистов 16.5. Германское государство в эпоху Веймара: коррупция и враждебность среднему классу 16.6. Раскол демократических сил и единство олигархии 16.7. Кто привел Гитлера к власти? 16.8. Что за строй утвердился в Германии при Гитлере? 16.9. О причинах победы фашизма в Германии и Италии 16.10. Гитлер и Вторая мировая война – «творение» мировой олигархии Запада

Глава XVII. Коррупция в США в эпоху империализма, «ревущих двадцатых» и Великой депрессии (конец XIX - середина XX в.) 17.1. Пуританская Америка и американская демократия 17.2. За что и против кого воевали американцы в гражданской войне 1861-1865 гг.? 17.3. Борьба с коррупцией в США в первые полтора столетия существования американского государства 17.4. Истоки и особенности американского империализма 17.5. Кризис коррупции в США накануне Великой депрессии 17.6. Причины Великой депрессии 1929-1939 гг. и биржевого краха 1929 г. 17.7. Первые годы Великой депрессии и политика президента Гувера 17.8. «Новый курс» Франклина Рузвельта (1933-1945 гг.) 17.9. Общие выводы и замечания к Разделу 5

Раздел 6. в.)

Коррупция в современную эпоху (середина XX в. – начало XXI

Глава XVIII. Коррупция и идеология 18.1. Ложные идеологии, унаследованные из прошлого 18.2. Марксизм – гений, ложь и выдумка в одном флаконе

787 18.3. Основные направления сознательного искажения истории 18.4. Основные направления сознательного искажения экономической и демографической науки

Глава XIX. Послевоенная весна человечества (1944 г. - середина 1960-х годов) 19.1. Мировое коммунистическое и социалистическое движение в эпоху холодной войны – мифы и реальность 19.2. Строительство экономической демократии в Западной Европе 19.3. Проблемы стран социализма 19.4. Классовая борьба в США, «охота на ведьм» и холодная война

Глава XX. Формирование современной мировой олигархии (конец 1960-х годов – начало XXI века) 20.1. 20.2. 20.3. 20.4. 20.5. 20.6.

Социально-экономическое развитие стран Запада в последней трети XX века. Современная мировая олигархия, ее структура и организация Генезис современной мировой олигархии и методы ее господства над миром Мораль и нравы современной «мировой элиты» Мировое «министерство правды» А где же народ и «гражданское общество»?

Глава XXI. Мир в XXI веке 21.1. 21.2. 21.3. 21.4.

Программа современной мировой олигархии «И увидел я другого зверя, выходящего из земли…» Возможные сценарии для XXI века Социально-историческая концепция развития человечества

Послесловие Словарь понятий и терминов Список использованной литературы Перечень схем: Схема I. Социально-экономические циклы в Древнем Риме (циклы коррупции) Схема II. Циклы коррупции в Византии Схема III. Циклы расцвета и упадка цивилизаций восточного Средиземноморья (III-II тысячелетия до н.э.) Схема IV. Типы социально-экономических систем в развитых цивилизациях Схема V. Схема мировой истории в XVI-XX вв.

п.2.4 п.4.2 п.6.1 п.16.8 п.19.1