Язык. Этнос. Сознание. Материалы международной научной конференции (24-25 апреля 2003 года)

АДЫГЕЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ РЕСПУБЛИКА АДЫГЕЯ, РОССИЙСКАЯ ФЕДЕРАЦИЯ AGYGHE STATE UNIVERSITY THE REPUBLIC OF ADYGHEYA, RUSSIAN FEDERATION

ЯЗЫК. ЭТНОС. СОЗНАНИЕ. МАТЕРИАЛЫ МЕЖДУНАРОДНОЙ НАУЧНОЙ КОНФЕРЕНЦИИ (24 – 25 апреля 2003 года)

LANGUAGE, ETHNICITY AND THE MIND PAPERS FROM THE INTERNATIONAL SCIENTIFIC CONFEERENCE (24 – 25 April 2003)

ТОМ 1 VOLUME 1

Майкоп – 2003 Maikop – 2003

2

УДК 800 ББК 81.0 Я 41 Печатается по решению редакционно-издательского Совета Адыгейского государственного университета, г. Майкоп, Республика Адыгея, Российская Федерация

Главный редактор: Беданокова С. К., кандидат филологических наук, профессор АГУ, Майкоп, РФ Редакционная коллегия: Ачкасова Т. Д., кандидат филологических наук, доцент АГУ, Майкоп, РФ Блягоз З. У., доктор филологических наук, профессор АГУ, Майкоп, РФ Ковальская Л. Г., кандидат филологических наук, доцент АГУ, Майкоп, РФ Мазон М. Ф., доктор наук ун-та Сант-Бонавенчер, Нью-Йорк, США Тихонова А. П., кандидат филологических наук, доцент АГУ, Майкоп, РФ

Технический редактор издания: Федотова И. Е., АГУ, Майкоп, РФ Язык. Этнос. Сознание. Материалы международной научной конференции (24–25 апреля 2003 года). Т.1. – Майкоп: редакционно-издательский отдел АГУ, 2003, - 212 с. Сборник состоит из двух томов, где представлены материалы докладов на международную научную конференцию, посвященную актуальным вопросам сравнительно-типологического языкознания, этнолингвистики, когнитивной теории, культурной и языковой вариативности и межкультурной коммуникации.

Адыгейский государственный университет, 2003 3

СОДЕРЖАНИЕ I. 1.

ЭТНОС И ЯЗЫКОВАЯ КАРТИНА МИРА

К ВОПРОСУ ОБ ЭТАПАХ РАЗВИТИЯ ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ В АДЫГЕЕ: СИНХРОННЫЙ И СРАВНИТЕЛЬНО-ТИПОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТЫ

(доклад пленарного заседания) Беданокова С.К., Абрегов А.Н. Майкоп, РФ ………….……………………… 9 2.

К ВОПРОСУ ОБ ЭТНИЧЕСКОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ ЧЕРКЕССКОГО НАРОДА

Езбек Батрай (Германия)……………………………………………………. 3.

ЯЗЫКОВАЯ КАРТИНА МИРА КАК ПОЛИСТРУКТУРНАЯ МОДЕЛЬ

Михалев А.Б. (г.Пятигорск РФ)…………………………………………….. 4.

З.Г.

(г.Махачкала

РФ)…………………………………………….

ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЙ ПОДХОД К ИЗУЧЕНИЮ АДЫГЕЙСКИХ ПОСЛОВИЦ И ПОГОВОРОК

Трахова А.Ш. (г. Краснодар РФ)…………………………………………….. 6.

47

ЛЕКСИЧЕСКИЕ ЭКСПЛИКАТОРЫ ОТНОШЕНИЯ К ТРУДУ И ТРУДОВОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ В ЯЗЫКОВОЙ КАРТИНЕ МИРА

Островская ТА. (г.Краснодар РФ)………………………………………….. 9.

41

О НЕКОТОРЫХ ОСОБЕННОСТЯХ КАРТИНЫ МИРА ДРЕВНИХ АНГЛИЧАН (НА МАТЕРИАЛЕ ОБРАЗНОЙ ЛЕКСИКИ АНГЛОСАКСОНСКИХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ И ИХ ПЕРЕВОДА НА СОВРЕМЕННЫЙ АНГЛИЙСКИЙ ЯЗЫК)

Барышева Т.А. (г.Краснодар РФ)…………………………………………….. 8.

34

ЧЕЛОВЕК И КАРТИНА МИРА

Хречко И.В. (г.Краснодар РФ)………………………………………………… 7.

22

ЭТНОСПЕЦИФИКА СЕМАНТИКИ ЛЕКСИКИ И ФРАЗЕОЛОГИИ ДАРГИНСКОГО И РУССКОГО ЯЗЫКОВ В СОПОСТАВИТЕЛЬНОМ ПЛАНЕ

Ахмедова 29 5.

15

53

ВОЕННАЯ МЕТАФОРА КАК СПОСОБ ОТРАЖЕНИЯ КАРТИНЫ МИРА В ЯЗЫКЕ

Рябцева Э.Г. (г.Краснодар РФ)………………………………………………… 60 II.

ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ОБРАЗЫ ГЛОБАЛИЗАЦИИ: III. ПОИСК НОВЫХ НАПРАВЛЕНИЙ

1. КОМПЬЮТЕРНО-МЕДИЙНАЯ КОММУНИКАЦИЯ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ: ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ (доклад пленарного заседания) Ковальская Л.Г. (г.Майкоп РФ)……………………………………………… 65 2. ПРОЦЕССЫ ГЛОБАЛИЗАЦИИ КОМПЛЕКСА НАУК ОБ ЭТНОСЕ

И

ФОРМИРОВАНИЯ

СИСТЕМНОГО

Каде Т.Х., Баматгиреева М.В. (г.Краснодар РФ)………………………..

77

3. ГЕНДЕРНЫЙ КОМПОНЕНТ В ОБРАЗНЫХ НАИМЕНОВАНИЯХ ЧЕЛОВЕКА

Лебедева Л.А.(г.Краснодар РФ)…………………………………………….. 84 4

4. СОЦИАЛЬНАЯ ИДЕНТИФИКАЦИЯ ЯЗЫКОВОЙ ЛИЧНОСТИ ПРИ ОБЩЕНИИ С ПОМОЩЬЮ СОВРЕМЕННЫХ КОМПЬЮТЕРНЫХ ТЕХНОЛОГИЙ

Кондрашова О.В. Кондрашов П.Е. (г.Краснодар РФ)…………………… 5. ПРИНЦИП АНТРОПОЦЕНТРИЗМА КАК МЕТОДОЛОГИЧЕСКАЯ ПРИМЕНЕНИЯ КОМПЛЕКСНОГО АНАЛИЗА В ЛИНГВИСТИКЕ

86

ОСНОВА

Локтионова В.Г. (г.Пятигорск РФ)……………………………………….

89

6. СЛОВОТВОРЧЕСТВО НЕМЕЦКОЙ МОЛОДЕЖИ КАК ОТОБРАЖЕНИЕ СОЦИОКУЛЬТУРНОГО И ЛИНГВИСТИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ И САМОСОЗНАНИЯ

Коломиец Е.А. (г.Пятигорск РФ)…………………………………………… 98 7. ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ СУГГЕСТИВНЫЕ СРЕДСТВА КАК ОДИН ИЗ СПОСОБОВ ВОЗДЕЙСТВИЯ НА МАССОВУЮ АУДИТОРИЮ

Ахиджакова М.П. Евдокимова И. (г.Майкоп РФ)……………………….

104

8. ПЕРСПЕКТИВА ФОРМИРОВАНИЯ ЧЕЛОВЕКА НОВОГО ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ

Гвазава В.И. (г. Краснодар)…………………………………………………. 109 IV. 1.

СРАВНИТЕЛЬНО-ТИПОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ ИЗУЧЕНИЯ РАЗНОСИСТЕМНЫХ ЯЗЫКОВ

АНТРОПОЛОГИЧЕСКАЯ ЛИНГВИСТИКА НА СОВРЕМЕННОМ ЭТАПЕ: ПЕРСПЕКТИВЫ РАЗВИТИЯ (ДОКЛАД ПЛЕНАРНОГО ЗАСЕДАНИЯ)

Тихонова А.П. (г.Майкоп РФ)………………………………………………… 117 2.

БИЛЛИНГВИЗМ В РЕСПУБЛИКЕ АДЫГЕЯ

Блягоз З.У. (г.Майкоп РФ)……………………………………………………. 120 3.

СЛОВОСОЧЕТАНИЕ В РУССКОМ, АНГЛИЙСКОМ И АДЫГЕЙСКОМ ЯЗЫКАХ (СОПОСТАВИТЕЛЬНО-ТИПОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ)

Шхапацева М.Х. Джандар Б.М. (г.Майкоп РФ)…………………………. 4.

122

КАЛЬКИРОВАНИЕ КАК ВИД ВЛИЯНИЯ НА ЛЕКСИЧЕСКУЮ СИСТЕМУ ЯЗЫКОВ (НА МАТЕРИАЛЕ СЛАВЯНСКИХ И АБХАЗО-АДЫГСКИХ ЯЗЫКОВ)

Абрегов А.Н. (г.Майкоп РФ)…………………………………………………. 126 5.

КЛАССИФИКАЦИЯ АДЫГЕЙСКИХ ПРЕДЛОЖЕНИЙ В ЗАВИСИМОСТИ ОТ СПОСОБА РЕАЛИЗАЦИИ МОДАЛЬНОСТИ

Паранук Л.Г. (г.Майкоп РФ)………………………………………………… 129 6.

СРАВНИТЕЛЬНОЕ ИЗУЧЕНИЕ ПЕРСОНИФИКАЦИИ В АНГЛИЙСКОМ И РУССКОМ ЯЗЫКАХ

Сидорова Л.И. (г.Краснодар РФ) ………………………………………….. 134 7.

ЛОКАТИВНЫЕ ОТНОШЕНИЯ В ЯЗЫКОВОЙ КАРТИНЕ МИРА (НА МАТЕРИАЛЕ РУССКОГО, ФРАНЦУЗСКОГО И АДЫГЕЙСКОГО ЯЗЫКОВ)

Ачкасова Т.Д., Федотова И.Е. (г. Майкоп, РФ) ….……………………… 139 8.

О НЕКОТОРЫХ ОСОБЕННОСТЯХ ОРГАНИЗАЦИИ ПРЕДЛОЖНОГО БЕСПРИСТАВОЧНОГО ГЛАГОЛЬНОГО УПРАВЛЕНИЯ ВИНИТЕЛЬНЫМ ПАДЕЖОМ В МОДЕЛЯХ ОБЪЕКТИВНОГО СЛОВОСОЧЕТАНИЯ В РУССКОМ И НЕМЕЦКОМ ЯЗЫКАХ 5

Лоова А.Д. (г.Майкоп РФ) ….………………………………………………… 142 9.

ОБ ИСТОРИЧЕСКОМ ГЛАГОЛЬНОМ ФРАЗООБРАЗОВАНИИ (НА МАТЕРИАЛЕ ЛЕЗГИНСКОГО И ТАБАСАРСКОГО ЯЗЫКОВ)

Абдулаев И.Ш. (г.Махачкала РФ) ………………………………………….. 146 10.

ТИПЫ ЭКВИВАЛЕНТНЫХ СЛОВОСОЧЕТАНИЙ С ПРИЛАГАТЕЛЬНЫМИ ЦВЕТООБОЗНАЧЕНИЯ В АНГЛИЙСКОМ И РУССКОМ ЯЗЫКАХ

Светличная Т.Ю. (г.Пятигорск РФ)………………………………………. 151 11.

ЛЕКСИКО-СЕМАНТИЧЕСКАЯ ГРУППА «ПОТРЕБИТЕЛЬ-АДРЕСАТ» ЯЗЫКЕ РУССКОЙ И НЕМЕЦКОЙ РЕКЛАМЫ

В

Каратаева Л.В. (г.Майкоп РФ)……………………………………………… 157 12.

СРАВНИТЕЛЬНО-СОПОСТАВИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИХ ЕДИНИЦ КАРТОЧНЫХ ИГР (НА МАТЕРИАЛЕ АНГЛИЙСКОГО, РУССКОГО И НЕМЕЦКОГО ЯЗЫКОВ)

Николаиди О.В. (г.Крымск РФ)……………………………………………… 161 13.

НЕКОТОРЫЕ ОСОБЕННОСТИ РУССКО-НЕМЕЦКИХ КОРРЕЛЯЦИЙ В КАТЕГОРИИ РОДА

Кат Т.Т. (г.Майкоп РФ)………………………………………………………. 165 14.

СРАВНИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ МОДЕЛЕЙ АНГЛИЙСКОМ И ЛЕЗГИНСКОМ ЯЗЫКАХ

СЛОВОСЛОЖЕНИЯ

В

Таджибова Р.Р. (г.Махачкала РФ)…………………………………………. 167 15.

СОПОСТАВИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ ФОРМ ДАРГИНСКОМ И АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКАХ

БУДУЩЕГО

ВРЕМЕНИ

В

Бахмудова А.Ш. (г.Махачкала РФ)………..……………………………….. 172 16.

ПУТИ ВОЗНИКНОВЕНИЯ СИНОНИМОВ В РУССКОМ И ФРАНЦУЗСКОМ ЯЗЫКАХ

Кривцова В.А. (г.Майкоп РФ)……………………………………………….. 175 V. 1.

ЯЗЫК И КУЛЬТУРА В РАКУРСЕ КОГНИТИВНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ

ЭМОЦИИ И ЭМОТИВНОСТЬ В ДИСКУРСИВНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Баранов А.Г. (г.Краснодар РФ)…………………………………………….. 178 2.

СЕМАНТИКА ОЦЕНКИ И ЕЕ ЯЗЫКОВОЕ ВЫРАЖЕНИЕ

Малевинский 183 3.

С.О.

(г.

Краснодар)…………………………………………..

КОГНИТИВНОЕ ОСМЫСЛЕНИЕ НЕКАНОНИЧЕСКИХ ПОВЕДЕНИЯ ПРИЛАГАТЕЛЬНЫХ В АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКЕ

СЛУЧАЕВ

Гусейнова Р.И. Ризаханова З.З. (г.Махачкала РФ)……………………… 185 4.

ЭМОТИВНЫЙ КОНЦЕПТ КАК ОСНОВА ТОЛКОВАНИЯ ФРАГМЕНТОВ РАЗЛИЧНЫХ ЗНАНИЙ

Ломинина З.И. (г.Краснодар РФ)…………………………………………… 188

6

5.

ЦВЕТОВОЕ ПОЛЕ И ЕГО ФУНКЦИИ В ЯЗЫКЕ И ОБЩЕСТВЕ

Алахвердиева Л.Г. (г.Махачкала РФ)………………………………………. 193 6.

К ПРОБЛЕМЕ МЕЖДОМЕТИЙ

КОГНИТИВНЫХ

МОТИВОВ

СЕМАНТИЗАЦИИ

Кадачиева Х.М. (г.Махачкала РФ)………………………………………….. 202 7.

О КОГНИТИВНОЙ СТРАТЕГИИ ПРИ ВОСПРИЯТИИ ЗВУКОВ

Абакаров И.М. (г.Махачкала РФ)…………………………………………… 204 8.

ИДЕОГРАФИЧЕСКОЕ ПОЛЕ «ЧУВСТВО» В РУССКОЙ ФРАЗЕОЛОГИИ И ПАРЕМИОЛОГИИ

Зимина И.В. (г.Краснодар РФ)………………………………………………. 209

СONTENTS I. ETHNICITY AND LINGUISTIC WORLDVIEWS 1. ON THE DEVELOPMENT OF LINGUISTIC STUDIES IN ADYGHEYA (APlenary Meeting Presentation) Susanna K. Bedanokova, Ocherdan N. Abregov (Maikop, RF)…………….. 9 2. ON THE PROBLEM OF ETHNIC IDENTITY OF THE CIRCASSIAN PEOPLE

Özbek Batiraz (Bonn, Germany) ………………………………………………. 15 3. THE LINGUISTIC WORLDVIEW AS A MULTI-STRUCTURAL MODEL A. B. Mikhalyov (Pyatigorsk, Russia)……………………………………………… 22 4. ETHNIC PECULIARITIES OF THE VOCABULARY AND PHRASEOLOGICAL UNITS IN DARGIN AND RUSSIAN

Z. G. Akhmedova (Makhachkala, RF)…………………………………………. 29 5. LINGUISTIC-CULTURAL APPROACH TO STUDYING ADYGHE PROVERBS AND SAYINGS

Anna S. Trakhova (Krasnodar, RF)……………………………………………

34

6. THE PERSONALITY AND THE LINGUISTIC WORLDVIEW I. V. Khrechko (Krasnodar, RF) ………………………………………………..

41

7. ON THE ANCIENT BRITISH WORLDVIEWS (BASED ON THE FIGURATIVE LEXICAL UNITS OF ANGLO-SAXON FICTION AND THEIR MODERN ENGLISH EQUIVALENTS)

47

T. A. Barysheva (Krasnodar, RF)……………………………………………….

8. LEXICAL UNITS DENOTING THE ATTITUDE TOWARD WORK AND LABOUR ACTIVITIES IN THE LINGUISTIC WORLDVIEW

Tatyana A. Ostovskaya (Krasnodar, RF)……………………………………… 53 9. WAR METAPHOR AS A REFLECTION OF THE WORLDVIEW IN LANGUAGE

E. G. Ryabtseva (Krasnodar, RF)……………………………………………… 60 II. LINGUISTIC IMAGES OF GLOBALIZATION: SEARCH FOR NEW DIMENSIONS

1. COMPUTER-MEDIATED COMMUNICATION IN THE MODERN WORLD: A LINGUISTIC PERSPECTIVE (A Plenary Meeting Presentation) 7

Ludmila G. Kovalskaya (Maikop, RF) …………………………………………. 65 2. THE PROCESS OF GLOBALIZATION AND THE FORMATION OF SYSTEMATIC ETHNIC STUDIES

T. K. Kade, M. V. Bamatgireyeva (Krasnodar, RF) ………………………….. 77 3. GENDER IN FIGURATIVE NOMINATIONS OF THE HUMANS

L. A. Lebedeva (Krasnodar, RF) ………………………………………………. 84 4. SOCIAL IDENTIFICATION OF THE LINGUISTIC INDIVIDUAL IN COMMUNICATION BY MEANS OF COMPUTER NETWORKS

O. V. Kondrashova, P. E. Kondrashov (Krasnodar, RF)……………………… 86 5. THE ANTHROPOCENTRIC PRINCIPLE AS A METHODOLOGY FOR USING COMPLEX ANALYSIS IN LINGUISTICS

V. G. Loktionova (Pyatigorsk, RF) ……………………………………………… 89 6. WORD-FORMING BY THE GERMAN YOUTH AS A REFLECTION OF THEIR SOCIAL, CULTURAL AND LINGUISTIC IDENTITY

E. A. Kolomiyets (Ryatigorsk, RF)……………………………………………… 98 7. SUGGESTIVE LINGUISTIC MEANS AS A WAY OF INFLUENCING THE AUDIENCE

Maret P. Akhidzhakova, I. Yevdokimova (Maikop, RF)……………………… 104 8. ON THE FORMATION OF THE NEW MILLENIUM PERSONALITY

Valentina I. Gvazava (Krasnodar, RF)………………………………………… 109 III. WORLD LANGUAGES FROM COMPARATIVE-TYPOLOGICAL PERSPECTIVE 1. THE TYPOLOGY OF SPACE IN WORLD LANGUAGES (BASED ON ADYGHE, RUSSIAN AND ENGLISH) (A Plenary Meeting Presentation)

Aza P. Tikhonova (Maikop, RF) ……………………………………………… 117 2. BILINGUALISM IN THE REPUBLIC OF ADYGHEYA

Zulkarin U. Blyagoz (Maikop, RF) …………………………………………….. 120 3. WORD-COMBINATION IN RUSSIAN, ENGLISH AND ADYGHE (COMPARATIVETYPOLOGICAL ANALYSIS)

Mira H. Shkhapatseva, Betty M. Dzhandar (Maikop, RF) ………………….. 122 4. LITERAL TRANSLATION AND ITS LINGUISTIC CONSEQUENCES (BASED ON SLAVIC AND ABKHAZ – ADYGHE LANGUAGES)

Acherdan N. Abregov (Maikop, RF)……………………………………………. 126 5. CLASSIFICATION OF ADYGHE SENTENCES ACCORDING TO THE TYPE OF MODALITY

Ludmila G. Paranuk (Maikop, RF)……………………………………………… 129 6. COMPARATIVE STUDY OF PERSONIFICATION IN ENGLISH AND RUSSIAN

Larisa I. Sidorova (Krasnodar, RF) ……………………………………………. 134 7. LOCALITY IDENTIFIERS AND THE LINGUISTIC WORLD PICTURE (BASED ON RUSSIAN, FRENCH AND ADYGHE) 8

Tamara D. Achkasova,Irina E. Fedotova

(Maikop, RF).........................…

139 7. ON THE ORGANIZATION OF THE PREPOSITIONAL VERBAL GOVERNMENT IN THE ACCUSATIVE CASE STRUCTURES IN RUSSIAN AND GERMAN

Asiyat D. Loova (Maikop, RF) ………………………………………………….. 142 8. ON THE HISTORIC VERBAL PHRASE FORMATION (BASED ON THE LEZGIN AND TABASAR LANGUAGES)

I. S. Abdulayev (Makhachkala, RF) …………………………………………… 146 9. EQUIVALENT TYPES OF ADJECTIVAL WORD-COMBINATIONS DENOTING COLOURS IN ENGLISH AND RUSSIAN

T. Y. Svetlishnaya (Pyatigorsk, RF) …………………………………………… 151 10. LEXICAL-SEMANTIC GROUP “THE COMSUMER – THE ADRESSEE” IN RUSSIAN AND GERMAN ADVERTISEMENTS

Ludmila V. Karatayeva (Maikop, RF) ………………………………………… 157 11. COMPARATIVE ANALYSIS OF THE CARD PLAYERS’ PHRASEOLOGY IN ENGLISH, RUSSIAN AND GERMAN

O. V. Nikolaidi (Krymsk, RF) ……………………………………………………161 12. RUSSIAN-GERMAN CORRELATIONS IN THE CATEGORY OF GENDER Tamara T. Kat (Maikop, RF) ……………………………………………………………. 165 13. WORD-FORMING MODELS IN ENGLISH AND LEZGIN R. R. Tadzhibova (Makhachkala, RF) …………………………………………………. 167 14. COMPARATIVE STUDY OF THE FUTURE TENSE FORMS IN DARGIN AND ENGLISH A. S. Bakhmudova (Makhachkala, RF) ……………………………………………….. 172 15. FORMATION OF SYNONYMS IN RUSSIAN AND FRENCH Veronica A. Krivtsova (Maikop, RF) …………………………………………………… 175

IV. COGNITIVE ASPECTS OF LANGUAGE AND CULTURE 1. EMOTIONS AND EMOTIVITY IN DISCOURSE

Anatoliy G. Baranov (Krasnodar, RF) …………………...........................….. 178 2. THE SEMANTICS OF THE ASSESSMENT AND ITS LINGUISTIC REALIZATION

Sergey O. Malevinskiy (Krasnodar, RF)………………………………………. 183 3. COGNITIVE PECULIARITIES ADJECTIVES

OF THE

CONTEXTUAL

USE OF

ENGLISH

R. I. Guseinova, Z. Z. Rizakhanova (Makhachkala, RF) ……………………. 185 4. THE CONCEPT OF EMOTIVITY AS A BASIS FOR INTERPRETATION OF FRAGMENTARY KNOWLEDGE

Z. I. Lominina (Krasnodar, RF) ………………………………………………… 188 5. THE SEMANTIC FIELD OF COLOUR IN LANGUAGE AND SOCIETY

L. G. Alakhverdiyeva (Makhachkala, RF) ……………………………………. 193 9

6. ON THE COGNITIVE INTERJECTIONS

MOTIFS

IN

THE

SEMANTIC

FORMATION

OF

H. M. Kadachiyeva (Makhachkala, RF) ………………………………………. 202 7. ON THE COGNITIVE STRATEGY IN PERCEPTION OF SOUNDS

I. M. Abakarov (Makhachkala, RF) ……………………………………………. 204 8. IDEOGRAPHIC FIELD OF “FEELING” IN RUSSIAN PHRASEOLOGY AND PROVERBS

I. V. Zimina (Krasnodar, RF) …………………………………………………… 209

10

I.ЭТНОС И ЯЗЫКОВАЯ КАРТИНА МИРА I. ETHNICITY AND LINGUISTIC WORLDVIEWS К ВОПРОСУ ОБ ЭТАПАХ РАЗВИТИЯ ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ В АДЫГЕЕ: СИНХРОННЫЙ И СРАВНИТЕЛЬНО-ТИПОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТЫ (доклад пленарного заседания) ON THE DEVELOPMENT OF LINGUISTIC STUDIES IN ADYGHEYA (A Plenary Meeting Presentation) Беданокова С.К., Абрегов А.Н., Майкоп, РФ Susanna K. Bedanokova, Ocherdan N. Abregov, Maikop, RF Проблему развития лингвистической мысли в Республике Адыгея можно рассматривать по-разному: 1) в хронологической последовательности; 2) с точки зрения возникновения различных лингвистических школ и направлений; 3) с учетом вклада видных ученых в лингвистическую науку. В разрешении этой сложной проблемы велика роль зарубежных лингвистов, научные идеи и разработки которых способствовали становлению и развитию лингвистической мысли в Адыгее. Объектом нашего исследования является проблема разработки лингвистической проблематики в Адыгее. Принимая во внимание указанные подходы, можно согласиться с периодизацией истории адыгейского языкознания, предложенной исследователями адыгейского языка: 1-й этап (20 –30-е годы) характеризуется преобладанием в исследовательской практике описательного метода над сравнительноисторическим. Основные результаты, полученные путем описательного изучения, относятся к области изучения фонетики и грамматики адыгейского языка. 2-й этап (40 – 50-е годы) отличается широким использованием сравнительно-исторического и сопоставительного метода, хотя без учета хронологических уровней в развитии изучаемых языков. 3-й этап (с 60-х годов) также примечателен активным сравнительносопоставительным изучением фонетики, грамматики и лексики адыгских языков, но с преимущественной опорой на принципы релятивной хронологии – одного из главных достижений общего и сравнительно-исторического языкознания. 20 – 30-е годы – это период развития национальной культуры, основной задачей которой является необходимость языкового строительства: в первую очередь развитие орфографии, создание грамматики, учебных пособий для изучения адыгейского языка. На начальном этапе письменный язык развивается на арабской графической основе. Первый Букварь был создан именно с использованием арабской графики, однако труднодоступная письменность затрудняла путь к грамоте и тормозила развитие научной педагогической мысли. Возникла необходимость ее замены латинской графикой. В 1928 году на нем издавалась художественная и учебнометодическая литература. Большим событием в прогрессивном развитии теории адыгейского языкознания являлось издание грамматики адыгейского языка. Появление грамматики адыгейского языка сыграло значительную роль в дальнейшем развитии и осуществлении языкового сотрудничества. Учеными 11

рассматриваются основные понятия фонетики, морфологии и синтаксиса (понятие о гласных и согласных звуках, слоге, ударении, даются грамматические признаки существительного, числительного, глагола и служебных частей речи, синтаксические признаки простого предложения, чужая и косвенная речь, обращения, вводные слова). Структура построения учебника по грамматике адыгейского языка сохранена в изданиях подобного рода, однако многие теоретические положения получили дальнейшее развитие и претерпели существенные изменения. В развитии языка ключевым вопросом остается проблема становления и упрочения адыгейской письменности, без которой не представляется возможным подготовка национальных кадров, развитие национальной культуры. Проблему создания «единой, стандартной орфографии» решал известнейший лингвист, ученый, просветитель Д.А. Ашхамаф, разработавший проект под названием «Адыгейская орфография», который состоит из 3-х разделов и включает 29 правил. Примечательно, что большинство созданных им орфографических правил находят до сих пор такое же практическое применение, как это было сформулировано много лет назад. Новый вариант орфографии, уточненный и усовершенствованный, появляется в 1938 году. Необходимость его появления связана с важнейшим этапом развития адыгейской письменности – созданием нового алфавита на русской графической основе1. Данный проект алфавита функционирует без каких-либо изменений до настоящего времени. Здесь впервые дается обстоятельнная характеристика орфографии, основанной на фонетико-морфологическом принципе. Орфография состоит из 6 разделов и охватывает 51 правило2. В 1-м разделе дается характеристика адыгейского алфавита, способы образования составных букв, значение отдельных гласных и согласных в зависимости от фоно–морфологического окружения. Во втором разделе значительное внимание уделяется правилам слитного и раздельного написания слов. Правила, рассмотренные в данном разделе, функционируют и в наши дни. 3-й раздел посвящен правописанию глаголов и имен существительных, здесь отражены основные характеристики глагольных префиксов, предложена орфография интернациональных и русских слов, заимствованных адыгейским языком. В 5 и 6 разделах даются орфографические нормы, регламентирующие написание прописных букв, собственных имен и правила переноса слов. Закономерно, что особенно тщательно рассматриваются наиболее сложные и спорные вопросы правописания слов. Это касается, как уже было отмечено, слитного и раздельного написания слов, специфики глагольных суффиксов и приставок с учетом морфологических признаков глагола. Очевидно, что разработка орфографических норм адыгейского языка имела не только прикладное значение, но и приведенные обоснования и обобщения заложили основы для научного изучения адыгейского языка. Данная проблема получила дальнейшее развитие в «Краткой грамматике адыгейского (кяхского)3 языка для школы и самообразования»4, которая представляет интерес с точки зрения дальнейшего развития теоретического изучения адыгейского языка. Краткий объем «Краткой грамматики», изданной в 1

Проект адыгейского алфавита на русской основе. – Майкоп, 1936 (сост.проф. Н.Ф. Яковлев, доц. Д.А. Ашхамаф) 2 Яковлев Н.Ф., Ашхамаф Д.А. Адыгейская орфография. – Майкоп, 1938. 3 «Кяхский» - нижнечеркесский язык 4 Яковлев Н. Ф., Ашхамаф Д.А. Краткая грамматика адыгейского (кяхского) языка для школы и самообразования. – Краснодар, 1930.

12

1930 году, не позволял представить полный анализ многих разделов грамматики. Поэтому в новом издании отражены такие важные разделы грамматики как синтаксис сложного предложения, лексика, семантика, введены такие разделы: происхождение и развитие продуктивного и непродуктивного залогов, происхождение и развитие форм субъекта, развитие формы и содержания в языке и др. Заслуживает особого внимания теория синтаксиса сложного предложения. Авторы выделяют в адыгейском языке сложносочиненные и сложноподчиненные предложения. Придаточные могут выступать в главном предложении в роли подлежащего, прямого дополнения, сказуемого, а также в роли всех косвенных дополнений, определений и обстоятельственных слов. Функциональные особенности определяют их типологию. В разделе «Морфология» рассматриваются 3 основных части речи (местоимение, глагол, имя) и 2 переходных части (отглагольные имена, отыменные глаголы). Отмечена специфика частей речи в адыгейском языке, которая не позволяет говорить о наличии частей речи (существительное, прилагательное, числительное, наречие, предлог), обладающих дифференциальными морфологическими признаками. Отделяются имена, которые преимущественно употребляются в значении имен существительных, или прилагательных, или образуют прилагательную и наречную форму имен, приобретая соответствующие функциональные признаки с помощью специальных суффиксов. Тщательный анализ звукового строя адыгейского языка позволяет выделить 57 согласных фонем. Эта система в 57 фонем была положена в основу адыгейского алфавита на базе одного звукового состава одного из наиболее простых в фонетическом отношении адыгейских диалектов – темиргоевского. Таким образом, 1-й этап развития лингвистической теории в Адыгее отмечен значительными достижениями в синхронном изучении языковых явлений. Второй период в развитии адыгейского языкознания связан с использованием сравнительно-исторического метода без разграничения хронологических уровней в развитии изучаемых языков. Достижения лингвистической науки были отражены в «Грамматике адыгейского литературного языка» Н.Ф. Яковлева и Д.А. Ашхамафа (1941). Значительный импульс для дальнейшего развития получает исследование грамматического строя адыгейского языка. Многие положения грамматики имеют научно-теоретическое обоснование, поскольку наблюдается переход от фрагментарных описаний к системному описанию грамматической структуры языка. В анализе грамматических явлений прослеживается тенденция к сравнительно-типологическому изучению языков с учетом их исторического развития. Это способствовало определению путей дальнейшего развития сравниваемых языков, а также обозначению тех явлений, которые свидетельствуют о специфике путей развития каждого языка (например адыгейского, кабардино-черкесского). Такие исследования были важны как в общетеоретическом, так и в практическом плане. Языковые факты получают новое осмысление и даются научно обоснованные выводы. Это привело к пересмотру, теории частей речи в разделе «Морфология». Впервые на основе объективного лингвистического анализа сложнейшей языковой системы адыгейского языка выделены масдар5, причастие и деепричастие. У имен существительных, наряду с традиционными категориями числа, падежа и определенности установлено наличие еще одной категории, специфичной для адыгейских языков – категории притяжательности. 5

масдар рассматривался как эквивалент индоевропейского инфинитива

13

До этого «притяжательные формы» приравнивались «указательным формам» рассматривались как «притяжательные и указательные сочетания имен», в связи с чем сочетания с указательными местоимениями исключаются из характеристик имен существительных, что позволяет более последовательно идентифицировать грамматические категории существительных. На данном этапе развития лингвистической мысли в Адыгее особую значимость приобретает факт выявления нового аспекта синтаксиса адыгских языков, научная интерпретация отдельных синтаксических понятий. Описание предиката, детерминирующего структуру предложения, с учетом валентности полиперсонального глагола, привело к установлению ряда закономерностей, характерных для синтаксиса адыгских языков. Это наличие двух временных планов, относительного и абсолютного, зависимость темпорального значения от дистрибуции финитных глаголов, зависимость временной формы глаголов не только от точки отчета времени, но и темпоральной локализации говорящего. Новая методика описания структуры простого предложения позволит провести аналогичные исследования и на материале других языков: чеченского, ингушского, абхазского и др. С 60-х годов начинается условно 3-й период развития лингвистических идей в Адыгее. Он примечателен дальнейшим развитием сравнительноисторического языкознания, основанного на принципах релятивной хронологи и характеризуется широким обхватом всех проблем адыгейского языка. Основные достижения в области изучения грамматики нашли отражение в фундаментальном теоретическом исследовании Г.В. Рогава и З.И. Керашевой – «Грамматике адыгейского языка»6. Кроме разделов морфологи и синтаксиса, она включает важнейший раздел по истории изучения адыгейского языка. Специалисты отмечают, что указанный труд содержит научные идеи, выходящие далеко за пределы адыгского языкознания. Многие положения данной «Грамматики» предопределили становление и формирование научных грамматик целого ряда других кавказских языков. Значительным достижением лингвистической науки этого периода является создание «Толкового словаря адыгейского языка»7. Этот фундаментальный труд потребовал разработки лексикографических принципов, отражающих особенности грамматической системы адыгейского языка. Ранее к русским лексическим единицам подбирались адыгские эквиваленты. В данном же словаре словарная форма глагола представлена в личной форме, в формах масдара, союзности, совместности, версии и т.д., что представляет собой открытие в лексикографической практике, позволяющее отказаться от механического переноса методов индоевропейских языков и требующее учета лингвистического своеобразия описываемых иберийскокавказских языков. Невозможно в рамках одной статьи изложить содержание даже наиболее примечательных работ в этой области и провести их анализ. На данном этапе развития лингвистических идей предлагается новая грамматическая интерпретация проблематики частей речи в «Адыгейской грамматике» У.С. Зекоха. Применение принципа объединения слов в части речи по их обобщенному грамматическому значению, морфологическим категориям, одинаковой организации парадигм и основных синтаксических функций приводит к признанию четырех частей речи в адыгском языке. Это имя, местоимение, глагол, наречие, такая концепция исключает из категорий частей речи служебные слова, оправдывая их отнесенность к лексике, а не к грамматике. Попытка более четкого разграничения имени и глагола приводит к 6 7

Керашева З.И., Рогава Г.В. Грамматика адыгейского языка. – Краснодар-Майкоп, 1966. Хатанов А.А., Керашева З.И. Толковый словарь адыгейского языка. – Майкоп, 1960.

14

определению имени как части речи, для которого обобщенным грамматическим значением служит его отношение к тому, что существует, этот признак называется «грамматическим состоянием». Т.е., не входят в номенклатуру частей речи ни причастия, ни деепричастия, ни тем более служебные слова. Достаточно подробно разработан анализ структурных признаков частей речи, без которых ни одна группировка слов не может считаться частью речи; разрабатывается также набор дифференциальных морфологических признаков, свойственных каждой части речи. Делается попытка создания новой синтаксической модели предложения, которая исходит из идеи существования в адыгейском языке таких принципиально различных структур как простое предложение, сложное предложение и сочетание предложений. Сочетания предложений делятся на 2 больших класса – союзные и бессоюзные сочетания предложений. Представляет интерес положение о необходимости разграничения полупредикативных подчиненных конструкций на 2 класса – сложные предложения (спп адыгейского типа) и подчинительное сочетание предложений (спп «индоевропейского» типа) последние следует, отнести к более древним периодам языка8. На всех этапах достижения шло сравнительно-историческое изучение адыгских языков, развитие лингвистической науки. Исследователи отмечают, что нередки случаи, когда общие теории и постулаты общих классификационных лингвистических схем разбираемого типа не выдерживают испытания временем, они не согласуются прежде всего с многообразием языковой действительности9. Интерес лингвистов к таким фундаментальным единицам языка как морфема, предложение, к изучению общетеоретических основ фонетики, грамматики, стилистики и др., к исследованию структуры литературных языков и их взаимоотношений с диалектами был всегда высок. С точки зрения сравнительного исторического языкознания значительный интерес представляют фундаментальные работы М.А. Кумахова, З.Ю. Кумаховой, У.С.Зекоха, А.Н. Абрегова, Б.М. Берсирова, К.Х. Меретукова, Н.Т. Гишева, Р.Ю.Намитоковй, З.У. Блягоза, Ю.А. Тхаркахо, А.А. Шаова и др. Поэтому третий этап развития лингвистической науки в Адыгее можно считать эпохальным периодом интенсификации научной мысли, так как он отражает огромную теоретическую и практическую работу, которая была проделана адыгейскими лингвистами за последние 40 лет. Он характеризуется широким охватом различных лингвистических проблем, решение которых имеет не только первостепенное, но и приоритетное значение. Наиболее видная роль в сравнительно-историческом изучении адыгских языков принадлежит М.А. Кумахову, чьи работы составляют целую эпоху в развитии адыгского языкознания10. В соавторстве с М.А. Кумаховым З.Ю.Кумахова плодотворно исследует функциональную стилистику, нартский эпос11. Значителен вклад З.И. Керашевой в исследование различных проблем языка и культуры адыгских народов12. 8

Зекох У.С. Адыгейская грамматика. – Майкоп, 2002. Кумахов М.А. Очерки общего и кавказского языкознания – Нальчик, 1984. – С.4. 10 Кумахов М.А. Сравнительно-историческая фонетика адыгских (черкесских) языков. – М., 1981; он же. Сравнительно историческая грамматика адыгских (черкесских) языков. – М., 1989. 11 Кумахова З.Ю., Кумахов М.А. Функциональная стилистика адыгских языков. – М., 1979; они же. Язык адыгского фольклора: нартский эпос. – М., 1985; они же. Нартский эпос: язык и культура. – М., 1998. 12 Керашева З.И. Избранные труды и статьи. Т.1-2. – Майкоп, 1995. 9

15

Р.Ю. Намитокова успешно разрабатывает проблемы неологии и сопоставительного изучения словообразования русского и адыгейского языка, а также вопросы региональной ономастики13. Разработка проблем адыгейской лексикологии и лексикографии связана с научной деятельностью А.А. Шаова14, фразеологии – Ю.А. Тхаркахо15, - билингвизма – Л.Х. Цыпленковой16 и З.У.Блягоза17, словообразования и этиологии – А.Н. Абрегова18 и Б.М.Берсирова19, топонимики – К.Х. Меретукова20, грамматики У.С. Зехока21, глагола и синтаксиса – Н.Т. Гишева22 и т.д. В последние годы в орбиту компаративистских исследований включаются новые группы языков, что способствует, безусловно, совершенствованию методики типологического анализа. Это направление зародилось в 90-х годах и характеризуется привлечением к типологической разработке адыгейского языка, языков романо-германской группы: немецкого, французского и английского. Малочисленность исследований такого рода не позволяет говорить о значимости выводов для развития теоретических концепций объектов лингвистического исследования. Однако следует признать, что это направление является довольно перспективным, поскольку оно позволяет учитывать наряду с типологическим и функциональные парадигмы разносистемных языков. Проведенные исследования рассматривают как частные, так и более общие вопросы адыгского языкознания. Некоторые работы по синтаксической и морфологической типологии с включением иностранных языков дополняет друг друга: «Типология обстоятельственных временных конструкций»23, «Наречие в адыгейском и английском языках»24, «Способы выражения пространственных отношений в разносистемных языках»25. Весьма многообразные способы выражения грамматического значения в разных языка (4 языка), их конкретизация и систематизация с точки зрения типологических признаков, учета в процессе анализа межуровневых типовых связей предопределяет научный интерес данных исследований. На материале адыгейского и французского языка проведено исследование по проблеме определения функциональной сущности категории модальности26. В свете теории поля модальность рассматривается как отраженная в языке и речи социально-психологическая категория. Анализ языковых средств, используемых для реализации этой категории, позволяет описать модель взаимодействия языковой системы и речевой реализации в процессе коммуникации. 13

Намитокова Р.Ю. Сложные слова в русском и адыгейском языках (К вопросу о структурнотипологической характеристике сложных слов в разносистемных языках) Дисс.канд.филол.наук. – М., 1965; она же. Авторские неологизмы: словообразовательный аспект. – Ростов-на-Дону, 1986. 14 Шаов А.А. Основы адыгской лексикографии. – Майкоп, 1988. 15 Тхьарюъохъо Ю. Адыгабзэм и фразеологизмэ гущыlалью – Мыекъуапэ, 1980. 16 Цыпленкова Л.Х. Адыго-русские языковые контакты. Дисс.канд.филол.наук. – М., 1965. 17 Блягоз З.У. Адыгейско-русское двуязычие, его принципы. Дисс.докт.филол.наук. – М., 1990. 18 Абрегов А.Н. Исследования по лексике и словообразованию адыгейского языка. – Майкоп, 2000; он же. Название растений в адыгейском языке: синхронно-диахронный анализ. – Майкоп, 2000. 19 Берсиров Б.М. Структура и история глагольных основ в адыгейских языках. – Майкоп, 2001. 20 Меретуков К.Х. Адыгейский топонимический словарь. – М., 1990. 21 Зекох У.С. Адыгейская грамматика. – Майкоп, 2002. 22 Гишев Н.Т. Глагол адыгейского языка. – Майкоп, 1989; он же. Вопросы эргативного строя адыгейских языков. – Майкоп, 1985. 23 Паранук Л.Г. Типология обстоятельственно временных конструкций (на материале разносистемных языков). – Москва, АКД, 1991. 24 Калашаова А.А. Наречия в адыгейском и английском языках. – Москва, АКД, 2001. 25 Унарокова Т.Д. Способы выражения пространственных отношений в разносистемных языках. – Москва, АКД, 1993. 26 Хут С.Н. Субъективная реализация модальности в разносистемных языках (на материале русского, французского и адыгейского языков). – Краснодар, АКД, 1997.

16

Очевидно, что данные исследования представляют интерес как для общего языкознания, так и для сравнительно-сопоставительной типологии разносистемных языков. Вместе с тем необходимо отметить, что сравнительно-типологические исследования нуждаются в разработке проблем, имеющих не только прикладное, но и общетеоретическое значение. Обобщение результатов научного исследования, необходимость выхода на языковые универсалии предполагают расширение географии языков, привлекаемых к анализу. Фрагментарность и разрозненность существующих разработок требует, возможно, объединения усилий ученых с целью формирования серьезных теоретических концепций по наиболее дискуссионным вопросам адыгейского языкознания. Отсутствие полных толковых словарей снижает объективный характер общетеоретических обобщений. Многие вопросы не получили окончательного решения: диалектная база и синтаксические нормы адыгейского литературного языка, проблемы языковой дифференциации и варьирования, соотношение грамматических теорий и др. Однако многообразие точек зрения является условием дальнейшего развития лингвистической мысли в Адыгее.

К ВОПРОСУ ОБ ЭТНИЧЕСКОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ ЧЕРКЕССКОГО НАРОДА ON THE PROBLEM OF ETHNIC IDENTITY OF THE CIRCASSIAN PEOPLE Езбек Батрай, Германия, Бонн Özbek Batiraz, Bonn, Germany Данная статья посвящена проблеме этнической идентичности черкесского народа. Автор повествует об истории черкесов с 3 тыс.лет до н.э., об их взаимоотношениях с другими народами, религиозных воззрениях. Касается вопросов происхождения этнонимов «меот», «черкес», «зихил», приводит различные варианты самоназвания черкесов и обозначения их другими народами. Ссылаясь на данные различных исследователей, автор приводит этимологию обозначения «черкес». Значительное место в статье отведено проблеме Кавказской войны. В заключении дана картина современного расселения адыгов в Югославии, Болгарии, Румынии, Венгрии, Турции, Сирии, Иордании и Израиле. Die Vorgeschichtе der Tscherkessеn läßt sich heute nur mit Hilfe von Ethnographie, Archeologie und Volkssage rekonstruieren. Die Begründer der sogenannten Maikop-Kultur (Mijekuape), die etwa urn 3000 v. Chr. gelten als die Vorfahren der heutigen Tsch. Durch Veselovskljs Ausgrabungen wurde MaikoperKultur erst i.J. 1897 für die Weltöffentlichkeit bekannt, wurden aber erst in Sovjetischer Zeit gründlich untersucht. "Der erstaunliche Reichtum des Kurgans (für diese Epoche gilt er mit Ausnahme derer in Griechenland als reichste in ganz Europa) veränderte vollkommen die Vorstellungen über das kulturelle Niveau der Völker des Nordkaukasus im 3. Jt. Und es ist kein Zufall, daß man diese Kultur, die von der Halbinsel Taman bis Dagestan verbreitet war, als Maikop-Kultur bezeichnete. Sie spielte eine hervorragende Rolle in der weiteren Entwicklung der

17

Zivilisation im gesamten südlichen Gebiet des europäischen Teils der Sowjetunion." (Leskov, 11). Einer der namhaften Archäologen war Alexander Leskov, der zahlreiche Kurgane auf dem Territorium des historischen Tscherkessiens zur Tage förderte. Wegen zahlreiche Kurgane auf dem Gebiet hat man nicht zu unrecht Nordwest Kaukasiens als Archeologen - Eldorado bezeichnet. Nach seinen zum Teil auf Deutsch erschienenen wissenschftlichen Veröffentlichungen, wie "Gold und Kunsthandwerk vom antiken Kuban" anläßlich einer Sonderaustellung im Reiß- Museums Mannheim im J. 1989 und besonders aber in dem Werk " die Grabschätze der Adyghen, München. 1990 (UB 90 B 2522)" läßt Leskov keinen Zweifel, daß es sich bei den Trägern dieser Kultur um die Vorfahren der Tscherkessen handelt; identische Bestattungsformen und Artefakte sind Zeugnisse dieses Zusammenhangs. Unter anderem schreibt er folgendes: "Außer Mäoten erwähnt Strabon Sinder, die auf Halbinsel Taman und im unterem Kuban-Gebiet lebten, sowie Psessier und Thateer, die am Oberlauf des Kuban wohnten. Ihr Territorium schloß höchstwahrscheinlich das mittlere Kuban-Gebiet ein und erstreckte sich bis zum Fluß Laba, also bis zu dem Gebiet, in dem wir unsere Ausgrabungen durchführen. Die Archäologischen Materialien bestätigen die ethnische Verwandschaft dieser Stämme. Archeologen und Sprachwissenschaftler zählen sie zur iberisch-kaukasichen Sprachgruppe und sehen in diesen Völkern die Vorfahren der heutigen Adygee, Čerkessen und Kabardiner." (Leskov, 1990-22). Bis ins 17. Jh bewohnten die Tsch. nicht nur den heutigen Nordwestkaukasus und seine Schwarzmeerküste sondern auch die Mäothische Küste bis zum heutigen Tagonrog eventuel auch die Halbinsel Krim. Das Wort „Mäoth“ verdankt seinen Namen dem Mäothen (Sarkisyanz, 1961; 100) die am Ostufer des Mäothis gewohnt haben. Der Bonner Sprachwisenschaftler Herr Prof. Knobloch erwähnt in seinem Buch "Homerische Helden und christliche Heilige in der Kaukasichen Nartenepik " (Heidelberg, 1991) daß eine an der nördlichen Schwarzmeerküste gefundene Steinplatte mit unklaren bildlichen Darstellung, jedoch mit diesem Worte in griechischen Lettern "Mecytheos" gemeiselt wurde, was möglicherweise wörtlich übersetzt der tscherkessische Waldgöttin, "Mesitha" ist, die" auf einem Eber mit goldenen Borsten reitet. Auf ihren Befehl versammeln sich Hirsche und Elentiere in den Wäldern, wo Tochter Mesith ihre Weibchen melkt" vermittelt uns A. Dirr(1925: 140 Anthropos Bd. 20) Die frühesten Nachrichten über die Tsch. gehen bis in das 5. Jh v. Chr. Geburt zurück. Die von Herodot erwähnten "Suchai" wurden mit den späteren "Zygi-Zychoi" (d.h. Tz'ichu =Mensch) gleichgesetzt. Xenephon und im 2. Jh v. Chr. Skylax erwähnten sie unter den Namen "Kerket" und ein Jahrhundert später im ersten Jahrhundert finden wir bei Strabon die Bezeichnung "Cercetae". Im gleichen Jahrhundert absorbierten das sindisch-mäotische Volkstum angeblich die Sarmaten. ( Sarkisyanz, 1961 ;100) Die Sind-Mäotier gründeten um 400 v Chr. einen Stadtstaat mit der Hauptstadt Gorgipa d.i. dem heutigen Anapa an der Schwarzmeerküste. Kruschkol behandelt die Thematik in einer 1971 erschienenen Monographie. Er schreibt, daß sich die Sinder ab 3000 v. Chr. als Viehzüchter, hervorragende Töpfer und Fischer betätigen und im VIII-VII Jh. Eisenverarbeitung hatten. Die gefundenen Artefakte zeigen verblüffende Ähnlichkeit mit denen der bereits erwähnten Maikoper Kultur. Die Sinder hatten seit dem. VI. Jh eine staatliche Organisation und wählten unter sich ihre Könige, ließen unter ihrem Namen Geld prägen und sogar Gesetze machten. Einer von diesen Königen hieß Hekotey, der zwischen 433 -388 lebte. (Sarkisyanz 1961:100) Sie kamen im frühen IV. Jh. v. 18

Chr unter die Herrschaft des bosporanischen Reiches. Später um 376 zogen die Hunnen durch die Kubans-Steppen. Sie vernichteten und verwüsteten alles auf ihrem Weg. Unter ihrem Ansturm zogen die mäotischen Stämme in die Vorgebirgs-und Gebirgsregionen des Transkuban zurück. Hernach, so muß man meinen, ging es - sieht man von den kabardinischen Tscherkessen abmit den hochkulturlichen "Verhältnissen steil bergab. Die Reisenden seit dem XVI. Jh lassen stattdessen akephale Stammesverhältnisse erkennen. Das südliche Nachbarvolk der Tscherkessen, die Georgier, erwähnen in ihren Chroniken als "Kavkazi", die Tsch. sich selbst nannten sich zugleich“ Dzichi (=tz'ichu)", interessanterweise nicht anders als die Griechen sie nennen. Von den Arabern wurden sie "Kerkes", von den Genuesern "Kirkasi " ihr Land 'Zichhia' genannt. An mehr oder minder volkstümlichem Ausdruck fehlt es auch in dcr Literatur nicht. wenn wir die Bezeichnung "Tscherkess" untersuchen möchten; -Hierzu erwähne ich nur einige Beispiele- Lapinski, 1863 ( I, 61-62) sucht die Deutung in dem türk-tatarischen Wort; 'Tscher bzw Tschar " (= auflauern, suchen) und "kess" (=abschneiden, rauben, töten), Bet Klaproth (1812-14) "Kopfabschneider ", bei Prinz Albrecht von Preußen (1863) "Helden, Heldentaten", bei Vasmer (1953) "Hochmütig, Prahlerisch". Jenkins (1962;i66) bringt das Wort "Tscherkess" mit "Cärkesäg" in Verbindung, was im alttscherkessischen "Adler" bedeuten soll. Auch mag es neutürkisch als "Alle sind Soldaten "- wohlbemerkt keine Offiziere aufgefaßt worden. Dirr ( 1908:206) führte seinerseits " Tscherkess" auf das Ethnonym "Kerket bzw, Kerketai" zurück. Wie dem auch sei, hat sich die Fremdbezeichnung "Tscherkesse" im Laufe der Geschichte durchgesetzt und gebraucht. Als bestünde Mangel an Ethnonymen, legten sich die Tsch. ab dem V. Jh. n. Chi, noch die Bezeichnung "Adyghe" zu. Leskov schreibt dazu: Wir hoffen, daß die Forschungen der nächsten Jahre viele Geheimnisse der früheren Geschichte lüften werden, insbesondere aus der Zeit, als sich, im Transkuban's-Gebiet- um die Wende vom 10 zum 11. Jh - mit der Entwicklung einer Herrschaftsstruktur die adygeischen Stämme weiter konsolidierten und sich in den ständigen Kämpfen mit den Nomadenstämmen der Petschenegen und später der Polovzer das alt adygeische Volk herausbildete." Man kann unter diesen Umständen hinter der verschiedenen Ethnonymen auch eben so viele selbständige Gruppen verbergen. Hier ist aber nicht der Ort diesen schwierigen Fragen nachzugehen. Gesagt sei so viel, daß ein Autor der 1860-er Jahren selbst bei den Adyghen weilte; an ihren Kämpfen gegen Russen teilnahm. Der Meinung ist die Tsch. als Oberschicht ansali, welche einst eine älters Autochtone Volksmenge unterjochte. Die Adygej jedenfalls sind. als Stammesverband gesichert, wobei sich dieser Verband in zwölf (nach anderen Autoren in fünfzehn) Stämme gliedert,. die eigenen Namen Tragen (Kaberdey, Abedzech, Schapsygh, Hatkuaj, Netichuadsch, Tsch'emguj, Mamchigh, Bjedugh und andere), und sich auch sprach - dialektisch- mehr oder weniger unterscheiden. Die Wortetymologle von "Adyghe" ist auch nach wie vor stritig, wie die Fremdbezeichnung "Tscherkesse" . Die Literatur kennt sie als " die Gehobenen " im Sinne von Oberschicht (Gökce; 1979:9), Bodenstedt nennt sie "die Edlen" 1849:4-37), Puttman "Bewohner von Bergen und Schluchten." ( 1841:26), bei Lapinski " Zuspät Gekommene " (1863:1,69). Die Bedeutung des Begriffs "Tscherkesse " und "Adyghe" scheint teilweise identisch; in soweit Durchsetzungsvermögen signalislerf wird. ( So in 'Gehobene', 'Edle', 'Hochmütig', 'Prahlerisch) für die Zuspät gekommene gilt das freilich nicht. Bewohner zu Berge und Schluchten scheint auf eine Rückzugsgebiet 19

hinzuweisfen; das man zeitweise in einem Rückzugsgebiet lebte. Daneben existiert auch unter den Adygen in der Türkai eine bemerkenswerte Volksetymologi.e; " Te tyghe nebzitzym tychec'ygh " = „als Kinder der Sonne“, wir stammen aus dem Sonnenstrahlen“, wir stammen aus dem Sonnenstruhlen. Seit der Vertreibung der Tscherkessen von der zaristischen Rüssland aus ihrem historischen Heimatland erfuhren die beiden Bezeichnungen mehr oder weniger gravierenden Bedeutungswandel. Im Rahmen der Sovjetischen Nationalitätenpolitik wurden für die Adygej vier Nationalitäten geschaffen und verwaltungstechnisch zementiert: Kabardiner, Tscherkessen, Adyghen und Schapsughen. Auch das Selbstbild orientiert sich inzwischen an diesen Verwaltungspraxisgrenzen. Die Kabardiner zusammen mit den 'Balkaren', die Tscherkessen zusammen mit den "Karatschajen". (beide turksprachig) wurden in den gemeinsamen Republiken zusammengelegt. Der Begriff "Tsch." subsumiert heute im amtlichen und umgangsprachlichen Gebrauch in der TR mehr oder weniger alle ethnischen Gruppen, die ab etwa. 1850 aus dem Kaukaus in die Türkei vertrieben bzw. gezwungenerweise ausgewandert sind. Gemeint sind mit dieser Deffinition nicht nur die Adyghen oft als die "eigentlichen " Tscherkessen bezeichnet, sondern auch die Abchasen, Tschetschenen, Osseten, Lezgier, Karatschaier, Dagestarier und andere. Für die Türkei Türken sind alle, die aus dem Kaukasus kommen, sind Tscherkessen. Soviel über die Vorgeschichte und Terminologie der Adygen bzw Tscherkessen. Um ihre Zeit und ihre Geduld nicht mehr als Nötig in Anspruch zu nehmen, und zu strapazieren, versuche ich einige wichtige Ereignisse ihrer Geschichte vorzutragen. Nach den nissischen Chroniken dürfen wir davon ausgehen, daß die ersten Begegnungen der Adyghen mit den Russen i.J.1022 stattfanden. Angeblich endete ein Zweikampf zwischen dem Adygejischen Ridade und dem Sohn des hl. Vladimir Mistislav mit dem Siege der letzteren und dem Tod von Ridade, wodurch vereinbarungsgemäß der russische Gesamtsieg zustandekam. Redade ist in der oralen Tradition als eine Frau identifizierbar und noch heute ehrt man in dem Hochzeitslied bei allen Stämmen. Die Adygen zogen zehn Jahre später gegen die Festung und eroberten wieder, und sie warfen die Russen auf die Krim zurück. In der Geschichte der Tscherkessen spielten die beiden großen monotheischen Religionen eine bedeutende Rolle. So faßte "die griechische Kirche bei den Tscherkessen schon vergleichsweise früh einen festen Fuß. Bereits, im 7. Jh. bestand ein Erzbistum von Zichien mit Sitz in Nikopsis und seit Ausgang des 8 Jh. in Tamatarcha (Matrega), wo über ein halbes Jahrtausend ein "Metropolit von Tamatarcha und Zichien" residierte, der unmittelbar dem Patriarchen von Kosntantinopel unterstellt war. " (Gökceisjan 1977:127) Die Missionsbestrebungen der römischen Kirche, die seit 1245 im Lande Wurzeln schlugen und im Übertritt des tscherkesaischen, wörtlich Zichhen Fürsten Versache in Matrega im Jahre 1333 gipfelten, vermochten aber die Vormachtstellung der griechischen Kirche nicht. beseitigen. Versaches Übertritt war mehr politisch als Glaubensüberzeugung. Denn gegen vom Osten drohenden Turkvölkern erhoffte sich der Furst von Vatikan militärische Hilfe, fand aber kein Gehör und Glaubwürdigkeit, Die Berichte des Mönches Riccardus über die Tscherkessen finden sich auch bei Interiano i.J. 1531 bestätig: " Sie tragen Schermasser und Schleifstein, um sie zu schärfen, bei sich, womit sie sich einander die Köpfe scheren lassen aber dabei auf dem Scheitel einen langen und geflochtenen Streif Haare stehen. " Besondere Beachtung verdtenen die Angaben. die Riccardus zur Stellung der Frau bei den Tsch. macht." Die von ihm am Fürstenhof verzeichnete Polygamie war offenbar bei den Tsch. auch in anderen Gesellschaftsschichten weit 20

verbreitet. Interiano zufolge kannten sie die Sitte Levirats. Gelichwohl kam man der Frau mit großer Achtung ent-gegen. Frauen nahmen an Ratsversammlaugen und Festen teil. Mitunter gaben Frauen ihren Männern das Geleit. b«i kriegerischen Unternehmungen." Wie der König Versache propheizte fielen um 1380 die Mongolen und später die Horden von Tamerlan um 1395 ins Land ein. Der Kampf des tscherkessischen Fürsten Tochtamysch mit Hilfe der Tataren gegen Tamerlan war ohne Erfolg gekrönt. Die barbarischen Horden töteten, mordeten und vernichteten alles, wer und was Widerstand leistete. In den Adygejischen Klageliedern wird diese Barbarei und Verwüstung zur Ausdurck gebracht.- Im Lande wuchsen hundert Jahre keine Pflanzen und Bäume. Erst durch den Druck der Krim Chanen und später der Russen wurden sie immer nach den Süden gedrängt. Eine genuesische Karte von 1497 und 1502 zeigt sie noch bei der heutigen Stadt Tagonrog. Die russische Expansiosnpolitik drängte südwarts und zum Kaukasus. Gleichzeitig waren auch die osmanischen Interessen auf die Erwerbung des Kaukasus gerichtet, so daß diese Region zwischen den beiden damaligen Weltmächten wie ein Schachbrett hin-und hergeschoben wurde. Sie versuchten. jeweils den ganzen Kaukasus unter ihre Herrschaft zu bringen: die Zaren im Namen des Christentums und die Osmanen des Islams. Erst suchte der adygejische Fürst Temruk bei dem Zaren Hilfe, und Schutz gegen die Tataren. Seine Tochter Goschenj machte cine politische Heirat mit Ivan den IV. und wurde i.J. 1561 Zarin in Moskau. Sie wurde mit ihrem Sohn zusammen i.J. 1369 von den Bojaren vergiftet. Trotz der freundlichen Beziehungen und Freundschaftsvertrag versuchten die Russen das Land der Adyghen zu besetzen, und fielen mehrmals ins Land ein, als ob es ein feindliches Land wäre. Die Islamiserung der kabardinischen Adyghen erfolgte bereits Anfang des l6.Jahrhunderts über Krim Chanat. Der Islam blieb aber als Religion der Oberenschicht und wurde dem Volk enthalten bzw untersagt. Ab 1770 versuchten die Osmanen durch ihre Missionsarbeiten die Westadyghen und die Ostküste des Schwarzen Meeres zu islamisieren, worüber sich die Russen erwartungsgemäß nicht erfreuten. Doch das war aber ein guter Schachzug seitens der Hohen-Pforte. Der Islam schaffte auch unter den West Adyghen keinen Durchbruch. Die Reisenden wie K.Koch, Bodenstedt, sogar Lapinski berichten von einer . die sich mit heidnischen, christlichen und islamischen Elementen vermischten Religion. Im Gespräch von A. KOBLI mit polnischem Offizier Lapinski in Tuapse März 1856 erkennen wir die Ablehnung und Verpönnung der beiden Hochreligionen. "Das, was ihr alle Muselmänner sowohl die Christen, von einem Gotte sagt. kann ich nicht begreifen, und es scheint mir, daß ihr Unrecht habt. Nichts, was wir mit unseren Augen sehen ist eins, alles ist vielfältig: wie wäre es also möglich, daß das, was Höchste ist, und was wir nicht sehen können, so verschieden von unseren Begriffen sein soil ? Als wir viele Götter anbeteten. war mehr Ordnung, denn jeder hatte seinen Teil, der das Wasser, jener das Feuer, dieser den Berg, der andere den Wald, die Menschen, die Tiere und so weiter: wie kann aber ein einziger Gott alle die unzähligen Sachen, die auf der Welt sind, allein machen ? Im Namen dieses einen Gottes kamen früher die Türken und wollten uns unterjochen: im Namen eines Gottes kamen die Russen und wollten uns zu Sklaven machen. Im Namen eines Gottes ruft man uns gegen die Russen, und die Russen schlagen sich wieder im Namen eines Gottes gegen die Muselmänner. 21

Wo ist hier die Wahrheit ? Ihr kommt auch im Namen Eines Gottes, aber wieder eines Andern, als die Türken und Russen; wir werden sehen, was ihr - am Ende werdet von uns haben wollen. " Zunächst wurde der Zentralkauksus und damit die Ostadyghen (Kabardiner) unter die Kontrolle der Zaren gebracht und i.J. 1830 die Annexion vollendet. Die Russen wurden nach dem Friedensvertrag von Adrinopel am 14. September 1829 zu dieser Annexion ermuntert. Danach machten sich die Russen an die Eroberung von Ost - (Schamyl 1859) und Westkaukasus. Dieser mit aller Härte und Ungnade geführte Krieg (Davit gegen Goliad, gegenüber 500.000 Regulären Armeen stand eine Handvoll höchstens 50.000 Krieger) endete am 14 April 1864 mit dem Sieg des Goliads. Doch der Krim-Krieg weckte bei den Adyghen manche Hoffnungen. Diese Hoffnungen gingen nach der Pariser Friedensertrag am 30 März 1856 unter, wegen Interesselosigkeit und Gleichgültigkeit der Franzosen besonders aber Osmanen. genau wie der Vertrag von Adrinopel. Die adygejischen Kriegführer, die Thamate's müßten in Sotschi zusammen mit Großfürst Michail einen Vertrag unterschreiben. In dem Vertrag wurde ihnen freigestellt, in der Ebene oder an der Küste zu wohnen. Diejenigen, die diesen Befehl nicht binnen dreier Monate befolgten, sollten als Kriegsgefangene behandelt werden. Besonders diese Vertragsbedingung lößte an die Bergvölker Mißverständnisse aus. Die Osmanen mit Engländer, zusammen planten schon um 1859, die Adygen aus dem land zu holen und im Reich dort anzusiedeln, wo Unruhe herrschte, um sie als Wehrbauern auszunützen, wie die kosakischen Wehrdörfer in Russland. Ihre Unwissenheit von der Weltpolitik und die von osmanischen Mullahs geführte Propoganda veranlaßten sie schließlich ihr Land zu verlassen. Unter anderem versprach man ihnen im Lande der Chalifen Frieden und Reichtum. Die russischen Beamten und Generälle machten jeden militärischen und materialischen Druck. damit möglichst viele Adyghen das Land verlassen, obwohl der Zar selbst dagegen war. (Bombardierung und Niedermetzung der Zivilisten kein Erlaubnis Waffen zu tragen- Benachteiligung bei der Landverteilung 1/10). So veließen gezwungenerweise auf osamanischen und teilweise russischen Schiffen und Frachtern ca. 500-600.000 Adyghen ihr historisches Land Zirkassein. Viele von denen kamen auf hohen See sowie in den Ankunftshafen durch Pest, Seuchen und Hunger um. Die Osmanen und auch die Engländer beabsichtigten die Adyghen in der Türkei auch militärisch zu organisieren und wieder gegen Russen ins Schlachtfeld zu führen. Andererseits fürchten sich die Osmanen auch von wehrhaften Adygen und ließen sie nicht konzentriert zusammen ansiedeln. Der Osmanische Plan sah vor, daß in alien türkischen Dörfern des Reiches auf je vier türkische Familien eine adygejische Familie angesiedelt werden sollte. Dies wurde von den Engländern strikt abgelehnt. Zum Schluß einigten sich, daß man an strategisch wichtigen Stellen angesiedelt werden, wodurch ein erheblicher Teil der osmanischen Bauern aus der Armee entlassen könnte. Sie wurden dort angesiedlet, wo gerade Unruhe oder Widerstand im Reich gegen die Zentralmacht herrschte. Sie wurden auf dem Balkan gegen die nationalistische Aufstände eingesetzt sowie in Zentral Anatolien gegen die Awscharen. Viele Adyghen wollten nach Kaukasus repritieren, was aber sowohl an den Widerstand der Russen und auch Osmanen scheiterte. Bei vielen fehlte fur die Schiffahrt benötigtes Geld. Nur einige schafften es,-unter anderem Karbetsch Chut zurückzugehen und er versuchte mit Erfolg die Auswanderung zu stoppen. Als im Jahre 1877/78 die Russen die Osmanen besiegten, mußten alle auf dem Balkan angesiedelten Tscherkessen gemäß dem Waffenstillstandsabkommen von Berlin 31.1.1878 den Balkan verlassen. Damit 22

setzte ein zweiter Exodus ein. Man brachte sie auf Schiffen u.a. nach Adana, Lazkiye, Beirut, Aka und Haifa. Von diesen Häfen aus brachte man nach SüdostAnatolinen und Palästina (Kuneytra-Golan). Der französische Leutnannt Cholet, der 1892 Anatolien bereiste. berichtet von 200.000 angesiedelten Adyghen. Heute leben auf dem Balkan kaum noch Adyghen. In Jugoslawien in der Nähe von Prischtina eine Restpopulation von 600 Köpfen, die sich auf zwei Dörfer unter Serben und Albaner verteilen. Auch in Bulgarien, Rumenien, sogar in Ungarn sollen sich noch Adyghen befinden. In der Republik TUrkei leben Schätzungsweise etwa 3-5.000 000 Milionen, in Syrien 70.000. in Jordanien um 40.000 und in Israle auf den Galilee Bergen um 3000. Sie sind mehrheitlich überall asimilierte bzw. türkisiert, arabisiert. Literaturverzeichnis

1. Bodenstedt Friedrich. Die Völker des Kaukasischen und Ihre Freiheitskärnpfe gegen die Russen. Frankfurt a Main 1848 2. Dir Adolf. Der kaukasische Wild - und Jagdgott. In: Anthropos Bd. 20, 1925 - Die heutigen Namen der kaukasischen Völker. In. Petermanns Mitteilungen Bd. 54, 1908 3. Gökce Cemal. Kaafkasya ve osmanli imparatorlugunun Kafkasya siyaseti. Istanbul 1979 4. Göckenjan Hansgerd. Das Bild der Völker Osteuropas in den Reiseberichten ungarischer Dominikaner des 13. Jahrhunderts. In: Östliches Europa.. Spiegel der Geschichte. Festschrift fürManferd Hellman zum 65. Geburtstag . Wiesbaden 1977 5. Karl Koch. Reise durch Russland nach dem kaukasischen Isthums. 1832-1836 Stuttgart, 1842-1843 6. Knobloch, Johann. Homorische Helden und christliche Heilige in den kaukasischen Nartenepik. Heidelberg, 1991 - Der tscherkesische Waldgott. In. Festschrift fur Arnold Stepanivic Cikobava Tblissi 1979 7. Lapinski, Theophil. Die Bergvölker des Kaukasus und ihr Freiheitskampf gegen die Russen. Hamburg 1863 8. Leskov, Alexander. Grabschätze der Adyghen. München, 1990 9. Prinz Albrecht von Preußen. Reisen im Kaukasus, 1863 10. Puttmann, Herrmann. Tscherkessenlieder. Wild und Frei, Hamburg ,1841 11. Sarkisyanz, Emanuel. Geschichte der orientalischen Völker Russlands bis 1917 München, 1961 12. Vasmer, M. Russisches Etymologisches Wörterbuch Moskau l986

ЯЗЫКОВАЯ КАРТИНА МИРА КАК ПОЛИСТРУКТУРНАЯ МОДЕЛЬ THE LINGUISTIC WORLDVIEW AS A MULTI-STRUCTURAL MODEL Михалев А.Б., г. Пятигорск РФ А. B. Mikhalyov, Pyatigorsk, RF Тема «Языковая картина мира» со времен Гумбольдта и Вайсгербера не потеряла своей популярности (в немалой степени благодаря «вызывающей» гипотезе Сэпира-Уорфа) и получила к настоящему времени многочисленные вариации, отражающие согласие или несогласие авторов с ее существованием, то или иное толкование ее статуса, сферы ее действия и т.п.i27 Кажется, однако, что главный вопрос – быть или не быть ей научной категорией – большинством голосов лингвистического «электората» решается положительно. Тем не менее, ее интуитивное приятие, мотивированное в первую очередь различием языков и культур, наталкивается на аристотелевский, и далее картезианский, постулат об универсальности человеческого мышления. Подобная антиномия, канонизированная в языкознании как «Язык и Мышление», является не только движущей силой для появления, существования и развития обоих 27

Cм., например, исторический обзор проблемы в: R.L.Miller. The Linguistic Relativity Principle and Humboldtian Ethnolinguistics. The Hague-Paris: Mouton, 1968

23

этих видов деятельности, но и неиссякаемой питательной средой для самых разнообразных рассуждений и выводов. Вплоть до абсурдных. Так, например, в одной из современных отечественных монографий на тему «Языковая картина мира» утверждается, что последняя представляет собой обыденное, т.е. языковое сознание того или иного этноса и что, вообще-то, это – абстракция, нигде не существующая28. Не вдаваясь в дальнейшие детали и не ставя целью критику подобных казусов, отметим только, что стало общепринятым отличать языковую картину мира от научной. Это различение закономерно вытекает из оппозиции «значение – понятие», где первое принадлежит слову и языку, а второе – логике и классической (не лингвистической!) философии. Сформулировать понятие «научная картина мира» в целом, казалось бы, не представляется сложным: это совокупность существующих у человечества знаний на данном этапе его развития. Но такое обобщение опять же нигде реально не существует: человечество распадается на расовые, этнические, социальные и другие подгруппы, вплоть до отдельных индивидуумов, так же как и знания, кристаллизующиеся в многочисленных подразделениях наук – естественных, гуманитарных, оккультных. К тому же и здесь не обходится без языка, выступающего в его аккумулятивной и когнитивной функциях. Так что в этой части вопросов остается много. Но, думается, что единственным критерием, устанавливающим границу между научной картиной мира (НКМ) и языковой картиной мира (ЯКМ), попрежнему, будет различение понятия и значения. Мы же в данном случае сосредоточены на последнем. По нашему мнению, более корректно говорить о ЯКМ не как об «обыденном сознании», а как о специфическом представлении значения средствами данного языка. Довольно близко к гумбольдтовскому «характеру языка», определяемому им, в частности, как «способ соединения мысли со звуками»29. Таким образом, рассматривать категорию ЯКМ следует главным образом с учетом: 1) средств, которыми располагает тот или иной язык (структурный инвентарь), 2) типов значений, выражаемых разноярусными языковыми единицами, и их взаимосвязей (семантический инвентарь), 3) способов комбинирования одноярусных языковых единиц (грамматика) и 4) способов символизации языковых значений (номинация). Кроме того, нельзя отрицать изменчивость ЯКМ, связанную с динамикой самого языка. Следовательно, существенными факторами ЯКМ будут собственно языковые диахронические процессы, такие как фонетические, семантические и грамматические изменения. И хотя эволюционные тенденции в жизни языков демонстрируют, как правило, значительное сходство, частные ступени развития, отличающиеся как скоростью протекания процессов, так и их направлением, должны так же рассматриваться как составляющие ЯКМ.

28

О.А.Корнилов. Языковая картина мира как производное национальных менталитетов. М., 1999, с.113. 29 В. фон Гумбольдт. Избранные труды по языкознанию. М., 1984, с.167. См. здесь же о диалектическом взаимодействии характера языка и национального своеобразия: «Характер – естественное следствие непрекращающегося воздействия, которое оказывает на язык духовное своеобразие нации. Воспринимая общие значения слов всегда одним и тем же индивидуальнонеповторимым образом, сопровождая их одинаковыми ощущениями т обертонами смысла, следуя одной и той же направленности при связи идей, пользуясь именно той степенью свободы при построении речи, какую допускает интеллектуальная смелость народного ума, соразмеренная с его способностью понимания, нация постепенно придает языку своеобразную окраску, особенный оттенок, а язык закрепляет в себе эти черты и начинает в том же смысле воздействовать на народную жизнь. Поэтому, отправляясь от любого языка, можно делать заключения о его национальном характере» (сс.167-168).

24

С точки зрения структурного инвентаря, рассматриваются существующие в данном языке единицы разных уровней: фонетического, морфологического (для языков, в которых возможно морфемное членение слова), лексического, синтаксического. Каждому из этих уровней соответствует свой тип значения, характеризующийся определенной степенью диффузности (т.е. объемом полисемичности). Наиболее диффузным типом значения (но не беспредельно открытым) обладают фонетические единицы. Однако, реализуя свою конструктивную функцию, создавая морфемы или слова, они сужают степень диффузности. Морфемы же продолжают это сужение, хотя вне актуализации так же широко полисемичны. Наконец, словà – центральные номинативные единицы языка – окончательно уточняют местоположение значения в семантическом континууме, но опять только в условиях актуализации. In potentio, они остаются диффузными по значению (или согласно другой точке зрения, вовсе его не имеют). Словообразование и словосочетание представляют собой так называемые пограничные уровни, объединяя в себе свойства близлежащих по структуре и по значению: морфологического и лексического для словообразования; лексического и синтаксического – для словосочетания. Говоря о ЯКМ, лингвисты чаще всего подразумевают лексический уровень, точнее, процесс вторичной номинации, который включает также и словообразование. В центре внимания здесь находится переход к новому значению на базе старого, что и показывает специфическое для данного языка семантическое направление. Совокупность таких фрагментовнаправлений может рассматриваться как лексический (номинативный) слой ЯКМ. Ярким примером исследований в этой области является реконструкция внутренней формы слов, или их этимологии. Так, А.Ф.Лосев иллюстрирует различные понимания одного и того же понятия «искусство» в немецком, латинском, греческом и русском языках. Немецкое Kunst, происходящее от können, вкладывает идею волевого и творческого напряжения; латинское ars, родственное греческому άράρίτκω, сделанности, сготовленности; греческое τέχνη – от τίκτω «рождаю» порожденности; русское искусство связано с корнем кус - («кусать», «кушать», «отведывать», «вкушать»)30. Другим аспектом лексического слоя представляется семантическая система языка, образованная ассоциативными группировками значений. Однако здесь не имеются в виду ни ассоциативные, ни семантические поля в их привычном понимании. Речь идет о малоизученном феномене, называемом нами «семантическим гнездом», - системном интегрировании всех полисемических цепочек словарного массива на основании содержащейся в них общей семы31. Как известно, ни в сознании индивида, ни в системе языка значения не находятся в изолированном состоянии – они выступают как часть большего или меньшего семантического континуума, сотканного разнообразными связями по различным основаниям. Семантическая структура слова-полисеманта, в частности, является фиксированным результатом семантических переходов, обусловленных важным свойством значения, которое мы называем «поливалентностью», т.е. способностью образовывать связи с рядом других значений, относящихся к разным понятийным областям32. И если полисемическую цепочку одного слова рассматривать как микросистему валентностей какойлибо семы, то вполне реально выявить все ее копулятивные возможности, 30

Лосев А.Ф. Вещь и имя. // Бытие – имя – космос. М.: Мысль, 1993, с.822. Михалев А.Б. Теория фоносемантического поля. Пятигорск: Изд-во ПГЛУ, 1995. С.106. 32 там же 100-106. 31

25

обратившись к другим словам-полисемантам, где эта сема присутствует. Результатом такого исследования будет конструирование макросистемы валентностей того или иного значения в данном языке. К настоящему времени предпринимаются только первые шаги в этом направлении. Хотя уже можно с уверенностью говорить об универсальных тенденциях в направлениях семантических переходов-валентностей в языках мира и об индивидуальных семантических особенностях каждой языковой системы. Так, мультилингвистические этимологические исследования приводят ученых к выводу о существовании семантических законов, общих для развития значений во всех или в большинстве языков, таких, например, как переходы: «бить» > «резать»; «бить» > «множество»; «бить» > «уничтожать»; «резать» > «плохой»; «резать» > «часть»; «часть» > «малый»; «сжимать» > «хватать» > «приобретать» и др33. Наши собственные наблюдения в области поливалентности значения «бить» в языках различной родственной отдаленности и различных временных периодов – русского, старофранцузского и китайского – отчетливо подтверждают существование как универсальных, так и специфических для каждого языка валентностей34. Так, к общим, например, относятся такие, как: «разбивать», «дробить», «осколки», «сражаться», «резать», «сила», «нападать», «трясти», «трогать», «обвинять», «греметь». Выявлены и индивидуальные валентности, характеризующие идиоэтническое своеобразие каждого из языков. Для русского – это такие значения, как «паралич», «хлестать», «щелкать», «брызги», «хлопоты», «суета», «пустое», «неудача», «ошибаться», «шататься», «растянуть», «рожать», «похожий» и др. Для старофранцузского – «указывать», «направляться», «крюк», «край», «гребень», «гнуть», «украшать», «расти», «пупок», «вершина», «огораживать», «ловкий», «хитрый», «решать», «спешить», «платить», «защищать», «развлекать» и др. Для китайского – «играть», «пытать», «охотиться», «вымогать», «держать», «нести», «действовать», «упорядочивать», «изготовлять». Обнаружены и валентности, общие для выбранных пар языков. Для русского и старофранцузского: «целиться», «опрокидывать», «падать», «конец», «толкать», «толпа», «много», «встречать», «колоть», «острый», «всовывать», «тереть», «рвать», «давить», «вредить», «перемешивать». Для русского и китайского: «получать», «приобретать», «изучать», «грабить», «мямлить». Для старофранцузского и китайского: «возбуждать». Сравнительные комплексные исследования различных семантических гнезд таких фундаментальных для человечества концептов, как «бить», «брать», «давать», «соединять», «разъединять», «приятный», «неприятный» и некоторых других, составляющих, как нам кажется, довольно ограниченное множество, позволили бы пролить свет на различия и общие закономерности в целостных семантических моделях языков мира. Если вторичная номинация основывается на уже готовых словах или морфемах, то процесс первичной номинации, относящийся к истокам языка использует прежде всего изобразительные возможности звуков. Именно на этом этапе закладывается основной лексический фонд, который затем наращивается по законам семантического развития и путем словообразовательных процедур. Поскольку материалом для символизации 33

О семантических законах см.: В.В.Левицкий. Этимологические и семасиологические исследования в области германских языков. Черновцы: Рута, 1997. С.199-239; М.М.Маковский. Лингвистическая комбинаторика. М.: Наука, 1988. С.73-81. 34 Михалев А.Б. Теория фоносемантического поля. С.103-105

26

служат звуки или первичные сочетания звуков, то можно назвать этот слой ЯКМ фонетическим, или звукоизобразительным. Звукоизобразительность является универсалией для всех языков. И не только потому, что везде можно найти звукоподражательные слова: более пристальное изучение символических свойств речевых звуков открывает огромные разряды слов, которые смело можно квалифицировать как звукоизобразительные, т.е. звукоподражательные и звукосимволические. Но универсальным остается только принцип первичной символизации – изображение (о чем говорится еще в платоновском «Кратиле»), тогда как выбор средств изображения и результаты «означивания» имеют индивидуальный для языка характер. Например, индоевропейские корни *GwEY-, *GwYE-, GwI-W-, дающие начало словам со значениями «жить, живой» в различных языках (лат. vivere, греч. βίος, лит. gývas, рус. жить), содержат в абсолютном начале заднеязычный взрывной /G/, который, наряду с /К/ обладает звукоизобразительными значениями «глотать, жевать»35. Это дает основание предполагать, что в этих языках понятие «живой» заключало в себе прежде всего идею поглощения, питания36. Тогда как в хеттском (h⁄u≈iš-, h⁄u≈eš- «жить, существовать»), в семитохамитских (араб. haia, ивр. haim «жить»), в нахскодагенстанских (чечен., ингуш. даха «жить») заднеязычный спирант /H/ по своей звукоизобразительной специфике передает идею дыхания37. Любопытно своеобразное «отклонение» германских языков, в частности, английского и немецкого, от других представителей индоевропейской семьи. Англ. live и нем. leben “жить” возводятся к прагерманскому корню Līb#-/ LAIb#-/LIb#-, с предположительным первичным значением 38 «приклеиваться» . Однако, если исходить из звукоизобразительных свойств язычного бокового /L/ и лабиального спиранта /b#/, символизирующих деятельность языка и губ, легче всего представить себе процесс лизания, лакания, питья, иными словами, разновидность поглощения39. Думается, что большую роль играет фонетический инвентарь, задающий ассортимент изобразительного материала. Вполне вероятно предположить, что деление языков по фонетической типологии на вокалические и консонантные имеет не только чисто статистическое значение, но и влечет за собой следствия, касающиеся процесса семиогенеза, а значит и формирования ЯКМ. Особый слой в ЯКМ представляет собой фразеологический уровень, или, лучше сказать, паремический (фразеологические выражения, пословицы, поговорки), являющийся как бы сводом законов данного народа. В отличие от предыдущих двух слоев, этот указывает не на процесс и результат построения семантического пространства, а на социальную этическую аксиологию: что хорошо и что плохо, как надо и как не надо и т.п. 35

О связи фонем /G/ и /К/ со звукоизобразительными значениями «глотать» и «горловая деятельность» см.: А.Б.Михалев. Теория фоносемантического поля. С.94-96; А.Б.Михалев, Ж.М.Тамбиева. Фоносемантические функции заднеязычных, фарингальных и ларингальных в корневых морфемах абазинского языка.// Вестник ПГЛУ, №4, 1999, сс.18-22. 36 Связь понятий «живой» и «жевать» в русском языке просматривается уже в самих формах соответствующих слов. В старославянском æèâîòú и болгарском живот имеют значение «жизнь». А о закрепленности за русским /Ж/ звукоизобразительного значения «глотать, жевать» свидетельствует ряд слов со сходной или смежной семантикой: жабра (слвц. žiabra «челюсть»), жажда, жадный (укр. жадний «голодный, скупой»), желтый (этимол. от «желчь»), желудок, жерло (этимол. связано с горло и жрать), жир (чеш., слвц. žír «корм, откармливание», польск. żyr «пища, корм, фураж»), жрать. 37 Зачастую эту связь можно установить по сходному морфологическому составу слов со значениями «жить» и «дышать», напр., ингуш. даха «жить» - садаха «дышать». 38 Левицкий В.В. Этимологический словарь германских языков. Т.2. Черновцы, 2000, сс.43-44. 39 Ср. аналогичную связь в абазинском языке: бзазара «жить» – бзачв- «соска» – бзы- «язык».

27

Не следует, конечно, думать, что всякий носитель данного языка подсознательно руководствуется правилами, почерпнутыми из этого национального кладезя народной мудрости. Скорее нужно относиться к нему как к музею быта и нравов (чаще патриархальных) уже достаточно отдаленных предков. Хотя нельзя отрицать и его аргументативную силу в советах «доброжелателей» или в самооправдании. Как и в предыдущих областях, этот слой демонстрирует универсальные для всех или для большинства народов установки и констатации, как, например, «использование несчастья другого в своих интересах», «использование другого для достижения своих целей», «использование разногласий противников для собственной выгоды», «достижение малой жертвой большего», «внутреннее коварство за внешней благожелательностью», «камуфлирование настоящих намерений посредством обходного маневра», «эффект «бумеранга» злого умысла», «смирение перед силой» и т.д.40 Отличия же касаются в основном не концептуальной сферы, а связаны с социолингвистическими факторами: географией, историей, общественноэкономическим укладом, бытом, разделением труда, ремеслами и т.п. Пожалуй, наиболее разработанные области лингвистической типологии – это морфологическая и синтаксическая классификации языков. Собственно, факт их установления и привел к вопросу о различных этнических типах мышления. Действительно, способы представления как субъектно-объектных отношений, так и различных грамматических категорий по большому счету можно объединить под условным названием «грамматический, или категориальный слой», т.к. он отражает в определенной мере членение действительности, ее категоризацию. Присутствие или отсутствие в языке грамматических категорий вида, рода, определенности, маркеров-классификаторов, зависимость или независимость субъекта от объекта (по Мещанинову), активность или пассивность субъекта (по Вежбицкой), включенность в слово символических категориальных показателей или их специальная автономная выраженность – все эти особенности очевидно заслуживают права быть отнесенными к одному из слоев ЯКМ. Так, например, Л.Талми41, изучив событийные фреймы движения и выделив в них основные составляющие, - объект (figure), фон (ground), движение (motion), путь (path), способ (manner) и причину (cause) – пришел к выводу о возможности типологизирования языков, исходя из выраженности в них категории «путь». По этому критерию он предложил различать языки «глагольно выраженные» (verbe-framed) и «служебно выраженные» (satelliteframed). Первые (к ним относятся все романские языки, семитские, японский и некоторые другие) содержат компонент «путь» в самой семантической структуре глагола (напр., фр. Le garçon sortit de la cour.). Последние же (все индоевропейские, кроме романских, финно-угорские и китайский языки) используют для его выражения служебные элементы – частицы или глагольные префиксы (напр., нем. Der Junge ging aus dem Hof hinaus.). Это может объясняться, по мнению Унгерера и Шмида42, тем, что «служебно выраженные» языки, вроде английского, более приспособлены для описания «способа» и детальной разработки описания «пути», включая динамические описания местоположений по ходу «пути», тогда как в «глагольно выраженных» языках описание событий движения сводится 40

См.: С.А.Мегентесов, И.Мохамад. Лингвистические аспекты психического воздействия и приемов манипуляции. Краснодар, 1997. С.92-105. 41 L.Talmy. Path to realization: A Typology of event conflation.// Proceedings of the 17-th Annual Meeting of the Berkeley Linguistics Society, pp.480-519. 42 F.Ungerer, H.-J.Schmid. An Introduction to Cognitive Linguistics. London-N.Y.: Longman, 1996, pp.245246.

28

преимущественно к самому движению, а описание «способа» достигается исключительно ценой удлинения синтаксической конструкции. Другим примером различий в лингвистической фокусировке аспектов действительности может служить категоризация с помощью именных классификаторов, указывающих на пространственные, конфигуративные и субстанциональные параметры предметов. Так, в языке Тоба (гуайкуранская семья индейских языков) существенны 4 основных признака, связанных с нахождением предмета в зоне видимости: 1) появляющийся, 2) видимый, 3) исчезающий, 4) невидимый. Если предмет соответствует категории «видимый», то далее существенна оппозиция «протяженный – непротяженный»; и если он относится к разряду «протяженных», то следует указать его позиционный признак – «вертикальный» или 43 «горизонтальный» . Для языка же Оджибвей (алгонкийская семья индейских языков) выделяется основная оппозиция «твердый» - «нетвердый», в которой нетвердые предметы делятся на «непротяженные» и «протяженные», а последние, в свою очередь, на «крепкие», т.е. те, которые могут быть согнуты только значительным усилием руки, и «гибкие», гнущиеся, например, от ветра или от силы тяжести44. Конфигуративный аспект доминирует в языке Целтал (семья майя) в виде оппозиции морфем-классификаторов для признаков «сплошной» «полый». Последний относится к предметам на ножках (например, столам и стульям), со стенами или стенками (пустой дом, пустая коробка), к различным типам дыр, среди которых дифференцируются классы «больших», «маленьких», «сквозных» и «несквозных»45. Современное увлечение анализом дискурса свидетельствует о настоятельной потребности познания деятельностного аспекта языка. В данном случае понятие «мир» в словосочетании «языковая картина мира» получает новое осмысление, фокусируясь на мире взаимоотношений между коммуникантами. Здесь, как и в других рассмотренных нами «мирах», можно наблюдать как универсальные тенденции, так и индивидуальные особенности. Основные виды речевых актов, выделенные Остином и Сёрлом (и намного раньше стоиками – III-I вв. до н.э.), получают не только разное структурное воплощение, но и различные содержательные вариации от языка к языку. Использование языком именно тех, а не иных средств для реализации установок на вход в коммуникацию или выход из нее, запрос информации, побуждение, приказ, оценку и т.д., учет ситуации и оперирование определенными лингвокультурными фреймами ставят перед необходимостью выделения еще одного важного слоя ЯКМ – дискурсивного, или ситуативного. Так, одним из важных характеристик речевого акта является наличие в нем участников, которые по-разному маркируются в различных языках. Вариации маркирования касаются, в частности, категории инклюзивности, свойственной очень многим языкам мира и даже целым языковым ареалам (Кавказ, Австралия, Новая Гвинея, Южная Америка и др.), и сводятся к следующим типам: 1-е лицо, двойственное число, инклюзив: «я и ты»; 1-е л., дв., эксклюзив: «я и еще кто-то один, но не ты»; 1-е л., множ., инкл.: «я, ты и кто-то еще»; 1-е л., множ., экскл.: «я и др. люди, но не ты»46. 43

J.Peter Denny. The ‘Extendedness’ Variable in Classifier Semantics: Universal Features and Cultural Variation.// Ethnolinguistics: Boas, Sapir and Whorf Revisited. The Hague: Mouton, 1979, p.102. 44 Там же. С.105-106. 45 Там же. С.108-111. 46 В.А.Плунгян. Общая морфология. Введение в проблематику. М.: Эдиториал УРСС, 2000. С.256257.

29

Отображение в языке специфических сторон социальной психологии – еще один аспект дискурсивного слоя ЯКМ. Так, в лингвокультурных общностях с четкой социальной иерархией особое значение придается правилам речевого поведения, что подкреплено самой языковой системой. Во многих австронезийских и австроазиатских языках, например, категория вежливости выступает как чуть ли не единственное, кроме лица, семантическое противопоставление. При этом количество противопоставлений внутри этой категории может быть очень велико, в зависимости от пола, статуса и возраста. Другим примером специфики речевого поведения может служить сопоставление английского и японского языков в плане возможности/невозможности употребления прямого want-вопроса (Do you want to …?). По мнению А.Вежбицкой, причина неуместности прямого вопроса в японском языке (в отличие от английского) связана с характерными для японцев культурными нормами: считаться с невыраженными эмоциями других (особенно отрицательных) и предвосхищать их или значимость «общественного самосознания»47. Особой разновидностью в рамках этого слоя можно считать устную народную культуру, воплощающуюся в различных жанрах-дискурсах: сказках, заговорах, балладах, обрядовых песнях и т.п. Лингвистическая модель фольклорного мира выводится из тезауруса языка фольклора, т.е. словаря с эксплицитно выраженными семантическими связями его единиц. Так, русский фольклор «располагает» Вселенную по двум осям: по вертикали (верх-низ) и по оси «восток-запад», тогда как в якутском – противопоставление проходит по оси «север-юг», которое, соответственно, коррелирует с оппозициями: «черный-белый», «женский-мужской», «холодный-теплый», «влажный-сухой», «плохой-хороший»48. Таким образом, языковая картина мира в ее широком понимании является сложным составным объектом и имеет непосредственное отношение к типологическим и универсологическим исследованиям языков. Каждый из рассмотренных здесь слоев следует рассматривать как грань общего целого этой модели, как представителя одного из типов значений, необходимых для существования языка и языкового сознания.

ЭТНОСПЕЦИФИКА СЕМАНТИКИ ЛЕКСИКИ И ФРАЗЕОЛОГИИ ДАРГИНСКОГО И РУССКОГО ЯЗЫКОВ В СОПОСТАВИТЕЛЬНОМ ПЛАНЕ ETHNIC PECULIARITIES OF THE VOCABULARY AND PHRASEOLOGICAL UNITS IN DARGIN AND RUSSIAN Ахмедова З.Г., г.Махачкала РФ Z. G. Akhmedova, Makhachkala, RF Национально-культурная специфика коннотативной семантики лексики и фразеологии даргинского языка, наиболее отчетливо проявляются при рассмотрении их в двуязычном сопоставлении. В качестве объекта для структурно-типологического анализа привлекаются изосемантические группы лексических и фразеологических единиц (ФЕ) даргинского языка. Рассматриваемые группы языковых единиц в количественном отношении 47

А.Вежбицкая. Семантические универсалии и описание языков мира. М.: Языки русской культуры, 1999. С.676-677. 48 С.Е.Никитина. Устная народная культура и языковое сознание. М.: Наука, 1993. С.102.

30

многочисленны, и их сопоставительное исследование представляет определенный лингвистический интерес. Двуязычным сопоставлением преследуется одна основная цель - выявление основных форм соотношений идентичных лексико-семантических групп даргинского и русского языков. Данная проблема является достаточно актуальной для обоих сопоставляемых языков. Выбор для сопоставления этих генетически неродственных языков не случаен. Он обусловлен целым рядом причин, и, прежде всего, практической потребностью: понимание семантических особенностей сопоставляемых языков необходимо для успешного овладения этими языками, а также для квалифицированного перевода с одного языка на другой. Возможность выявления семантических схождений разноструктурных, генетически неродственных языков и вместе с тем объяснения национальной специфики семантики даргинского языка также представляется актуальной проблемой в теоретическом плане. В семантическом плане даргинский язык изучен слабо. Но общеизвестно, что единицы различных систем и подсистем языка обладают семантической спецификой, которая распределяется далеко неравномерно. Очевидно, еще и то, что семантическая структура отдельного слова или словесного комплекса в нем, как и в любом из языков, по-своему сложна, и этим в определенной степени обусловлено несовпадение значений тех или других языковых единиц. Многозначность лексических единиц считается основным определяющим признаком национальной специфики лексической системы языка, и это создает значительные трудности при овладении другим языком, например, дагестанцами русским языком. Своеобразие структуры и семантики языка, в частности даргинского, наиболее ярко проявляется в области идиоматики, фразеологии в самом широком понимании термина «фразеология». Фразеологизмы даргинского языка, как мы убеждаемся, не находят готовых и полных соответствий среди фразеологизмов, например, русского языка. Именно этими факторами — трудностями изучения и отсутствием эквивалентного соответствия в других языках обусловлено то, что фразеология в современном языкознании является популярным объектом сопоставительного изучения. Немало статей по сопоставительному изучению русской и дагестанской лексики и фразеологии написано и лингвистами Дагестана. Но исследования по лексической семантике в сопоставительном плане проводятся далеко недостаточно, даже при активном исследовании лексических пластов, заимствованных дагестанскими языками из русского языка. Между тем, при сопоставительном изучении семантики лексики русского и даргинского языков обнаруживается целый ряд лексем «...близких по звучанию и сходных по значению. В подавляющем большинстве аналогичные слова относятся к категории заимсгвованных слов... Факты случайного совпадения возможны, но они представлены единичными примерами...» (М.-С. Мусаев, 1977: 141). В даргиноведении сходные но звучанию и значению лексемы делятся на две группы: 1) заимствования как результат непосредственного контактирования языков; 2) результат опосредованного контакгирования русского и даргинского языков (там же). В нашей статье рассматривается вторая группа, т. е. слова, заимствованные русским и даргинским языками из третьего источника и восходящие к одним и тем же этимонам. Время заимствования интересующих нас лексем, как полагают специалисты, уходит в глубь истории (там же). В качестве примера возьмем такую лексему - диван. В сопоставляемых 31

языках означает «мягкая мебель для сидения и лежания, со спинкой и ручками или валиками» (С. Ожегов, 1983: 134). Заимствование этой лексемы в этом значении из русского языка очевидно. Но в даргинском языке слово диван имеет три значения: 1) мебель; 2) суд; 3) сборник стихов. Основными являются первые два значения. По мнению М.-С. М. Мусаева, слово диван арабского происхождения (1977: 142), а Р. М. Магомедов считает, что даргинским языком слово диван заимствован из арабского языка дважды. Непосредственно из арабского языка это слово заимствовано в двух значениях — «суд» и «сборник», а путем опосредсванного контактирования через русский язык — в значении «мебель». Оказывается, что слово диван «суд» и «сборник» арабским языком тоже было заимствовано в свою очередь, из персидского языка (Р. Магомедов, 1974: 44.). Чем же объяснить многозначность этого слова в даргинском языке? Вообще многозначное ли оно в этом языке? На наш взгляд, здесь имеем случай омонимии, а не полисемии, потому что эти слова даргинским языком были заимствованы из разных языков в совершенно различных значениях, причем с большим разрывом во времени. Лексема диван в значении «мебель» до заимствования даргинским языком (и всеми другими дагестанскими языками), прежде чем она оказалась в русском языке, прошла длительный путь, в результате которого трансформировалась, стала употребляться в другом контексте значений и оказалась в совсем другом семантическом поле. Первоначально слово диван было заимствовано из персидского языка арабским, из арабского попало в турецкий, а из турецкого — в болгарский язык. В болгарском языке диван означает «помещение, где принимают почетных гостей». Далее из болгарского языка оно проникло во французский язык, но уже в другом значении: «мебель в помещении для почетных гостей» (Указанные работы М.-С. Мусаева и Р. Магомедова). В этом значении слово диван заимствовано русским языком, из русского уже в новейшее время даргинским языком. Но в семантике слова диван нет национального смыслового материала. Ни одна сема этого слова не базируется на представлениях этнографического или национально-исторического порядка. Потому эти семы не национальны. Кстати заметим, что диван в значении «суд» встречается в фольклоре даргинцев, но в значении «мебель» — нет. Общеизвестно, что в ходе исторического развития любого национального языка семантическая структура словесных единиц подвергается различным изменениям, связанным с появлением новых реалий, утратой старых или перегруппировкой существующих компонентов значения. Подобные изменения касаются и тех семантических составляющих, которые связаны с отражением национально-культурных особенностей языковых единиц. Здесь речь может идти о процессе приобретения семантической структурой слова сем национальной принадлежности и об утрате по тем же причинам указанных сем. Вот даргинское слово шиниша, что в переводе означает «зеленый. Оба слова генетически означают зеленый цвет предмета. В словаре С.И.Ожегова мы находим пять значений слова зеленый (указ. соч., с. 205). В даргинском языке также шиниша «зеленый» обладает рядом коннотативных значений, но общие семантические поля слов зеленый и шиниша далеки от идентичных, т. е. не совпадают. Например, таким коннотативным значением, как «неопытный по молодости» (зеленая молодежь, молодо-зелено) даргинское слово шиниша не обладает, в отличие от русского зеленый.. В результате близкого контактирования с русским языком, обогащения 32

за счет заимствований не только лексики, но и семантических моделей русского языка, в даргинском языке замечается приобретение некоторыми даргинскими эквивалентами части семантического инвентаря соответствующей русской лексемы. В частности, слово шиниша «зеленый», правда, в очень редких случаях, стало употребляться с коннотацией «неопытный по молодости», «молодо-зелено». Вернее будет, если скажем, что под влиянием коннотации русского слова зеленый, эквивалентное ему даргинское шиниша также пытается приобрести такую же коннотацию. Здесь имеем случай прямого калькирования коннотативной семантики слова. Однако заметим, что в даргинском языке такая коннотация окончательно не адаптировалась. Этот процесс (заимствование коннотации одного языка другим) в лингвистической науке назван процессом семантической миграции (Семантическая специфика…,1985: 64). Слово шиниша «зеленый» в значении «Молодо-зелено нами зафиксировано и в художественной литературе. Например: Дила бархкьяби гьундурачиб дебшлабиубти бахъх1ила шоферти сабри, илдала гьалав ну, бик1уливан, шинишли левалри. «Мои попутчики — опытные водители, закаленные на дорогах, а перед ними я, как говорят, пока зеленый был». (Б.К.ьурбан, 1984: 4). Может быть через какое-то время сема «молодо-зелено» как коннотативное значение закрепится за даргинским шиниша «зеленый», но пока в этом контексте с этим значением слово шиниша, как было отмечено выше, смотрится как инородный элемент, созданный искусственно. Специфическая коннотативная сема обнаруживается и в русском слове язык, которой нет в переводе на даргинский. В русском слово язык имеет много значений, пучок семем. На даргинский язык семантика слова язык полностью не переводится. Целый ряд сем не находит эквивалентных соответствий в семантическом инвентаре даргинского лезми «язык». Слово лезми «язык» даргинского языка соответствует только первой семе первого значения, приведенного в словаре Ожегова С. И.: «подвижный мышечный орган в полости рта, являющийся органом вкуса, а у человека участвующий, а также в образовании звуков речи» (там же: 747). Второе значение русского слова язык: «система звуковых, словарных и грамматических средств, объективирующая работу мышления и являющаяся орудием общения, обмена мыслями и взаимного понимания людей в обществе» (Ожегов, 1986: 747) — соответствует значению другой даргинской лексемы мез. Слово мез в некоторых даргинских диалектах и в языке фольклора выступает синонимом слову лезми. Семантика и этих двух даргинских лексем (лезми и мез) не способна полностью охватить семантику русского слова язык. Поэтому очень часто возникают трудности при переводе на даргинский язык таких сем русского слова, как а) «в колоколе: металлический стержень, производящий звон ударами о стенки», б) «о чемнибудь, имеющем удлиненную, вытянутую форму», в) «пленный от которого можно получить нужные сведения», г) «народ, нация» (Ожегов, 1986: 747). Специфические трудности возникают при попытке перевести на даргинский язык фразеологизмы русского языка с компонентом язык. Из 57 русских фразеологизмов, в составе которых имеется слово язык, причем в качестве смыслового центра, на даргинский язык со словами лезми или мез (эквиваленты русского язык) можно всего перевести около двадцати фразеологизмов. Примечательно, что в даргинских переводах ФЕ семантика русского слова язык соответствует семантике самых различных 33

существительных даргинского языка. Чаще всего в этой роли выступает группа даргинских соматизмов: мух1ли «рот», «уста», к1унт1уби «губы», урк1и «сердце», бекI «голова», гъай «слово», «речь» и др. Несмотря на различия генетических и культурно-исторических связей даргинского и русского языков, в них обнаруживается целый ряд совпадений по семантике, в частности, ее образной основы. Например, из семидесяти отдельных языковых единиц, производных от русского слова кровь, из них 36 русских инвариантных фразеологизмов, в составе которых имеется слово-компонент кровь, включенных во «Фразеологический словарь русского языка» (ФСРЯ,1967: 539—542.) в количественном отношении в даргинском языке имеют около 50% типологических схождений. Из 150 русских языковых единиц (как однословных, так и сложных), производных от слова глаз в даргинском языке находим около 35 % типологических схождений и т. д. Лексические, фразеологические и другие сложные единицы сопоставляемых языков в зависимости от степени совпадения структуры и семантики, делятся на несколько групп, которые внутри имеют еще свои подгруппы. Если же группировать даргинские лексические и другие сложные языковые единицы в аспекте их эквивалентности с русскими языковыми единицами, то обнаруживаются следующие три группы: полноэквивалентные, полиэквивалентные, и безэквивалентные языковые единицы. Эти группы нами выделяются только по отношению к русской фразеологии, потому что степень эквивалентности может варьировать в зависимости от языка, с которым сопоставляется тот или другой пласт лексики или фразеологии. Наличие идентичных коннотации в неродственных языках отрицать нельзя, но при этом трудно говорить о строгой предопределенности их существования; потому что в своих конкретных формах логическое и образно-ассоциативное мышления различных народов совпадают не всегда. В этой связи можно определенно сказать, что многие принципиальные различия в образах, легшие в основу возникновения коннотации с ярко выраженным национальным своеобразием, обусловлены этнографическими, географическими, социальными, историческими и другими условиями жизни носителей языка. Процесс изменения национально-культурной специфики наблюдается у многих слов и ФЕ даргинского языка. Причины самые различные. Коннотативный аспект исследования, предпринятый в данной статье, подтверждает постулат, что лексическая семантика — явление сложное, что коннотация — неотъемлемая часть значения. Факты даргинского языка, их анализ говорят, что национально-культурная специфика формируется вне языка — в системе ценностей, обычаев, традиций, конкретной лингвокультурной общности. И нередко носителями национально окрашенной коннотации в даргинском языке выступают реалии — уникальные слова, называющие предметы, не известные за пределами даргинского пространства. В науке по поводу наличия идентичных функционально-семантических групп ФЕ в неродственных языках имеется мнение, поддерживающее фактор общности жизненного опыта, отражения процессов мышления, однотипности отдельных форм образного видения мира у различных народов, в том числе народов, не имеющих между собой языковых контактов (Г.Пермяков,1988). Для типологических исследований в области фразеологии этот фактор, безусловно, интересен: здесь «в чистом виде», без посредства заимствования, проявляется типологическая общность фразеологизмов разных языков. А это дает нам возможность сделать 34

следующее заключение: национальная специфика даргинского языка обусловлена не только факторами, связанными с действиями самой системы языка, но и экстралингвистическими факторами, т. е. факторами, внешними по отношению к языку. Литература

1. Семантическая специфика национальных языковых систем. Воронеж, 1985. 2. Исследования по общей и дагестанской фразеологии. Махачкала, 1989. 3. Мусаев М.-С. М. Русско-даргинские лексические встречи // Материалы пятой региональной научной сессии по историко-сравнительному изучению иберийскокавказских языков. Орджоникидзе, 1977. 4. Мусаев М.-С. М. Лексика даргинского языка. Махачкала, 1978 5. 5.Ожегов С. И. Словарь русского языка. М., 1983. 6. Магомедов Р. М. Тамашала грамматика. Махачкала, 1974. 7. Словарь иностранных слов / Под ред. И. В. Лехина, 1985. 8. Фразеологический словарь русского языка. М., 1967. 9. Пермяков Г. Л. Основы структурной паремиологии. М., 1988.

ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЙ ПОДХОД К ИЗУЧЕНИЮ АДЫГЕЙСКИХ ПОСЛОВИЦ И ПОГОВОРОК LINGUISTIC-CULTURAL APPROACH TO STUDYING ADYGHE PROVERBS AND SAYINGS Трахова А.Ш., г. Краснодар РФ Anna S. Trakhova, Krasnodar, RF Статья посвящена проблеме изучения фразеологии как важнейшего лингвокультурологического пласта современности. Изучение фразеологии как отражения менталитета определенного этноса имеет огромное значение в настоящее время, поскольку фразеологизм, являясь достоянием народного национального языкового сознания, становится средством концептуального членения мира. Большинство фразеологизмов непереводимо на другие языки, а это значит, что каждая нация проявляет в них свой характер, привычный образный склад речи. Именно во фразеологии хранится память о событиях народной истории, укладе жизни, народная мудрость и юмор. Зависимость семантики слова от характера эпохи, особенностей культурных установлений, мировосприятия, исторического развития познания человеком мира несомненна. В этом смысле можно рассматривать языковые значения как определенный вид информации об окружающей действительности и наших знаниях о ней, которые хранятся в социальной памяти культурно-языковой общности и являются духовным достоянием данного и последующего поколений. Фразеологические единицы можно считать наиболее представительными в лингвокультурологии – науке, возникшей на стыке лингвистики и культурологии и исследующей проявления культуры народа, которые отразились и закрепились в языке. Актуальность продолжения изучения фразеологии в современной лингвистике объясняется усилением роли фразеологических единиц в речевом дискурсе носителей как русского, так и других языков. Фразеологизмы – это огромный пласт языка, который постоянно востребуется в речи, причем часто говорящий, выражая какую-нибудь 35

мысль, произносит (в соответствии с темой диалога, монолога) эти устойчивые выражения непроизвольно. Нейтральный фразеологизмов гораздо меньше, чем стилистически окрашенных. И употребление их в речи оправдано тем, что они придают ей экспрессивность, эмоциональность, динамичность, а высказыванию – лаконичность. Изучение фразеологии как отражение менталитета определенного этноса имеет огромное значение в настоящее время, поскольку любой фразеологизм, являясь достоянием народного национального языкового сознания, в то же время становится средством концептуального членения мира. Большинство фразеологизмов непереводимо на другие языки, а это значит, что каждая нация проявляет в них свой характер, привычный образный склад речи. Именно во фразеологии хранится память о событиях народной истории, укладе жизни, народная мудрость и юмор – все это отражено во фразеологизмах. Фразеологизмы употребляются в речи в застывших формах, и такие обороты, называемые фразеологическими, обогащают речь меткостью и выразительностью. Значительную часть фразеологии составляют идиомы (от греч. Ιδιόμά – странный, необыкновенный) – своеобразные выражения, характерные для данного языка и непереводимые теми же словами на другие языки. Н.А. Бабкин в книге "Русская фразеология, ее развитие и источники" писал: "Фразеологический фонд языка народа, национальное идиоматическое достояние – вот тот живой и неиссякаемый источник, который обеспечивает обогащение литературного языка новыми выразительными возможностями и средствами. Воздействие этого источника придает языку яркость черт национального характера и тот неповторимый колорит, который отличает один от другого как языки многовековой культуры, так и вновь слагающиеся и закрепляемые письменностью литературные языки" (Бабкин 1970). Фразеологизмы, являясь древнейшими микротекстами, фиксирующими в своем образном основании информацию о мировосприятии, позволяют выявить символическую семантику своих опорных компонентов. Изучение фразеологических единиц с данной позиции связано с рассмотрением проблемы смысла, который заключен в концепте. Понятие концепт не всегда поддается однозначному толкованию в современной лингвистике. Ю. Степанов определяет концепты как понятия русской культуры, представив их как часть общеевропейской культуры "в момент их ответвления от европейского культурного фонда или фона" (Cтепанов 1985 с.135). Предположительно, число концептов составляет не более пяти десятков. Такой подход предполагает выявление этимологии, или внутренней формы слова для объяснения концепта. В свою очередь, Д. С. Лихачев определяет концепт как результат соединения словарного значения слова с личным и народным опытом человека (Лихачев 1990). Таким образом понятия внутренней формы, концепта и символа взаимосвязаны. Итак, актуальность данной темы заключается в разработке теории концепта. Целесообразно в данном контексте исследовать лексические единицы, выбранные из имеющихся фразеологических словарей и словарей-символов (А.И.Молоткова, В.М. Богуславского, В.П. Катерминой и др.), с последующей разработкой словаря концептов фразеологизмов. Материал фразеологии столь разнообразен генетически и функционально, столь разноструктурен, что очертить четко круг объектов фразеологии очень трудно. Предметом фразеологии как раздела языкознания является исследование природы фразеологизмов и их 36

категориальных признаков. Один из аспектов фразеологии – выявление закономерностей функционирования фразеологизмов в речи. Отметим, что в современной лингвистике различаются фразеология, предметом которой являются идиомы и фразеологические сочетания, и фразеология в широком смысле, которая изучает устойчивые фразы разных структурных типов, обладающие различными семиотическими функциями (единицы фольклора, фрагменты художественных текстов и пр.) (ЛЭС, с.560). Фразеология как наука изучает вопросы образования фразеологизмов как знаков вторичной номинации. Эти вопросы связаны с переосмыслением и формированием нового значения компонентов внутри фразеологизма, которое не всегда можно определить по их этимологической форме. Слово – компонент фразеологизма – содержит в себе образ, который и образует значение всей ФЕ. С.А. Мегентесов и др. языковеды отмечают, что в метафорическом переносе можно рассмотреть уровень отображения мира (Мегентесов, 1993 с.45). Предметом исторической фразеологии является изучение первичных, исходных форм и значений фразеологизмов, определение их источников по всем доступным памятникам и пр. Компонентный анализ позволяет выявить значение слова как мотивирующего элемента значения фразеологизма. Таким образом, все больший интерес вызывает семантика фразеологизмов и закономерности их употребления в процессах организации высказывания (ЛЭС, с.561). Самым распространенным термином для общего названия всех оборотов, относящихся к фразеологии, является термин "фразеологическая единица", введенный академиком В.В. Виноградовым (Виноградов, 1977). Кроме того, ряд исследователей для обозначения объектов фразеологии, имеющей объект строения словосочетаний, употребляют термин "фразема", который очень удачно соотносится с терминами "морфема", "семема", а для обозначения фразеологизмов, совпадающий по форме с предложением "устойчивая фраза" (Телия 1980; Архангельский 1964). Одно из направлений в русской фразеологии исходит из того, что фразеология – это не словосочетание, а единица языка, которая состоит из слов. Объектом фразеологии являются выражения, которые лишь генетически представляют собой словосочетания. Эти выражения противопоставляются словосочетаниям, не омонимичными, т.к. качественно отличаются от них. Основные положения этого направления рассматриваются А.И. Молотковым в вводной статье к "Фразеологическому словарю русского языка", а также в его книге "Основы фразеологии русского языка" и др. работах (Молотков 1967). Существует и позиция Н.М. Шанского, высказанная в ряде работ: "Фразеологизм, фразеологическая единица – общее название семантически несвободных сочетаний слов, которые не производятся в речи (как сходные с ними по форме словосочетания или предложения), а воспроизводятся в ней в социально закрепленном за ними устойчивом соотношении смыслового содержания и определенного лексико-грамматического состава. Семантические сдвиги в значениях лексических компонентов, устойчивость и воспроизводимость – взаимосвязанные универсальные и отличительные признаки фразеологизмов" (Шанский 1996). Таким образом, обобщив сказанное выше, можно отметить, что фразеологизм – это воспроизводимая языковая единица, состоящая из двух или нескольких знаменательных слов, целостная по своему значению и устойчивая в своей структуре. 37

Фразеологизм отличается от обычных свободных сочетаний целым рядом признаков. 1. Свободные сочетания слов возникают в речи по грамматическим нормам данного языка. В каждой речевой ситуации они создаются специально, поэтому входящие в них слова могут быть замещены любыми другими подходящими по смыслу словами. Общий смысл такого сочетания слов слагается из значений каждого из слов, составляющих это сочетание. 2. Фразеологические сочетания слов существуют в языке в готовом виде, так как и слова. Они не создаются заново в речи, а воспроизводятся, берутся готовыми. В таких сочетаниях слова теряют свою самостоятельность и образуют с другими словами одно неразрывное целое, в котором нельзя ни заменить какой-либо из компонентов, ни изменить его форму. Доказательством спаянности компонентов во фразеологизме, наличия нового значения входящих во фразеологизм слов, является возможность замены фразеологизма одни словом. Вопрос о классификации фразеологизмов тесно связан с вопросом об их основных признаках, т.е. с вопросом о том, какие единицы следует относить к фразеологизмам и что должно служить основанием для такого отнесения. В качестве критериев определения фразеологизма в русском языке называют в различных комбинациях устойчивость, целостность значения, не выводимую из суммы значений составляющих его слов, раздельнооформленность, возможность структурных вариантов, или новообразований, воспроизводимость, непереводимость на другие языки. Во фразеологизме находят метафоричность, образность, экспрессивноэмоциональную окраску и национально-культурную специфику. По словам А.И. Молоткова, "анализ фразеологизмов русского языка со стороны значения, форму и употребления позволяет утверждать, что ни один из этих признаков, ни сам по себе, ни в совокупности с другими, не является категориальным, определяющим, различительным, дифференциальным признаком фразеологизма" (Молотков 1968, с.7). Расхождения в определении фразеологизмов связаны с различием в понимании их основных признаков. Это воспроизводимость, смысловая целостность, устойчивость их состава. Значительно сложнее вопрос о включении в состав фразеологизмов тех или иных устойчивых сочетаний. Решение этого вопроса связано с типологией фразеологизмов, т.е. с выделением основных типов фразеологизмов. К классификации фразеологизмов можно подходить с разных точек зрения. Остановимся на классификации фразеологических оборотов по степени семантической слитности, спаянности их компонентов. Основы такой классификации были заложены французским лингвистом Ш. Балли (Балли 1961). Более полная и детальная разработка дана академиком В.В. Виноградовым, который обосновал деление фразеологических оборотов по степени спаянности их компонентов на 3 типа: фразеологические сращения, единства и сочетания (Виноградов 1977). Но кроме этих типов, был выделен еще один тип, упомянутый Н.М.Шанским, – фразеологические выражения. Наибольшая спаянность, слитность компонентов наблюдается во фразеологических сращениях. Это уже не просто сочетание, это именно приросшие друг к другу слова, которые только в сочетании друг с другом и дают определенное значение, особый смысл (очертя голову, спустя рукава). 38

Меньшая спаянность компонентов обнаруживается во фразеологических единствах. Но и здесь значения входящих в них слов несамостоятельны, подчинены значению целого. Однако значение целого относительно мотивировано и в какой-то степени выводится из значения отдельных компонентов. Фразеологические единства характеризуются образностью. Это отличает их от омонимичных им свободных сочетаний слов, сравним: заткнул кинжал за пояс – заткнул за пояс всех. Наименьшая слитность частей ФЕ наблюдается во фразеологических сочетаниях, поэтому они ближе всего стоят к свободным сочетаниям. Одно из слов может употребляться в прямом значении, второе – в переносном, или фразеологически связанном значении. Поэтому значение целого связано со значением отдельных частей (расквасить нос, щекотливое положение). Фразеологические выражения по характеру связей слов и общему значению ничем не отличаются от свободных словосочетаний. От фразеологических сочетаний они отличаются тем, что в них нет слов с фразеологически связанным значением: Любви все возрасты покорны, оптом и в розницу, всерьез и надолго. Одной из наиболее характерных особенностей фразеологического оборота является постоянство его состава. Любое устойчивое сочетание слов состоит всегда из одних и тех же слов. Определить состав фразеологического оборота нетрудно. Однако для этого необходимо строго ограничивать слова, входящие в фразеологизм, от тех, которые находятся вне его. Если это фразеологизм, эквивалентный слову, то в предложении он всегда выступает как неразложимая единица, выполняя функцию какоголибо члена предложения. Например, в сочетании слов "падать как снег на голову" фразеологизмом является как снег на голову. На это ясно указывает речевая практика: Налет был как снег на голову. Или: Как снег на голову, явился он сам. А вот в сочетаниях слов ходить с перевальцем, быть под башмаком, упасть с дребезгом, висеть на волоске глаголы составляют неотъемлемую часть фразеологизма. Рассматривая структуру фразеологизма, можно отметить, что он выступает как определенное структурное целое. Составляющие фразеологизма слова образуют систему связанных, и так или иначе соотнесенных друг с другом компонентов, проявляющих себя в качестве значимых частей по-разному, однако аналогично значимым частям слова. Один фразеологизм отличается от другого самим характером значения, его специфическими особенностями и проявлением в словесном окружении. Наблюдается три основные типы значений фразеологизмов, которые принято выделять в лексических единицах: свободное, фразеологически связанное и синтаксически обусловленное. Также среди фразеологических оборотов с точки зрения их значения можно выделить две группы в зависимости от того, со словом или с предложением они соотносятся. Одну группу составляют фразеологизмы, равные по значению предложениям: дело горит, молоко на губах не обсохло, только держись. Другую группу образуют фразеологизмы, выступающие как эквиваленты слов и словосочетаний: как в аптеке (точно), держать язык за зубами (молчать), набить оскомину (надоесть). 39

В современной лингвистике наблюдается повышенный интерес к изучению фразеологических единиц с точки зрения нового культурологического подхода. Из всех уровней языка лексика наиболее тесно связана с материальной и духовной культурой, с внеязыковой действительностью Значительную роль в выявлении национально-культурных особенностей играет исследование фразеологических единиц. Известный ученый, посвятивший всю свою жизнь изучению данной проблемы, В.Л. Архангельский в одном из трудов отмечал, что "фраземные знаки понимаются как самостоятельные духовные ценности, созданные в русском языке русским народом на протяжении его истории" (Архангельский 1968). Он также отмечал острую необходимость изучения данных единиц. Эти духовные ценности сохраняются и передаются из поколения в поколение фразеологическими средствами. По мнению В. Н. Телия, одной из наиболее важных, первостепенных для фразеологии задач, является исследование фраземных знаков как "ценностей концептосферы культуры". Представители современной лингвистики едины во мнении, что фразеологические единицы необходимо рассматривать не только как знаки естественного языка, но и знаки "языка" материальной, социальной и духовной культуры русского народа (Телия 2000, с.91). Важнейшим средством в образовании фразеологических единиц является языковая среда человеческой жизнедеятельности. В связи с этим содержание фразеологических единиц можно рассматривать не только с позиций непосредственно смыслового наполнения, но и с точки зрения мотивационных оснований их семантики. Исследование фразеологических единиц и его внутренней формы с точки зрения ее возникновения, формирования позволяет утверждать, что данная языковая единица рождается на пересечении нескольких информационных "полей". Целый пласт ФЕ можно представить как тезаурус окультуренной информации – сведений о мире, составляющих представление о нем в рамках одной культуры. Таким образом фразеологическая единица – это след, отпечаток материальной культуры носителя. Вследствие этого лингвокультурологические исследования, направленные на выявление и описание концептов материальной и духовной культуры в ее народном варианте, оказываются своего рода фоном, на котором могут изучаться соответствующие концепты мировой культуры, в том числе и индивидуальные (личностно-маркированные) концепты. Данный аспект изучения ФЕ позволяет реконструировать народные представления о понятии русской языковой личности в конечном итоге, поскольку пословицы и поговорки, в которых участвуют фразеологические единицы, носят глубоко прагматический характер. Являясь выразителем традиционного взгляда на вещи, они обнаруживают глубинное родство с концептами русской культуры, характеризуют поразительную ментальную "гибкость" русского народа. Язык конкретного общества является составной частью его культуры. Как одной из высших достижений человеческой культуры язык представляет собой не что иное как переработку в общественном сознании мира реалий, подобно зеркалу, отражает историю народа. Зависимость семантики слова от характера эпохи, особенностей культурных установлений, мировосприятия, исторического развития познания человеком мира несомненна. В этом смысле можно рассматривать языковые значения как определенный вид информации об окружающей 40

действительности и наших знаниях о ней, которые хранятся в социальной памяти культурно-языковой общности и являются духовным достоянием данного и последующего поколений. Таким образом, фразеологические единицы можно считать наиболее представительными в лингвокультурологии – науке, возникшей на стыке лингвистики и культурологии и исследующей проявления культуры народа, которые отразились и закрепились в языке. Внутренняя форма фразеологических единиц, являющаяся носителем мотивированности, что содержит элементы национально-культурного плана, так как фразеологизмы возникают на основе "образного представления о действительности, отображающего по преимуществу обиходноэмпирический, исторический и духовный опыт языкового коллектива, связанный с его культурными традициями" (Телия 2000). Во внутренней форме фразеологизмов содержатся такие элементы, которые придают им национально-культурный колорит. При этом они могут быть связаны с 1) обиходно-эмпирическим опытом народа: лезть на рожон, заварить кашу; 2) сферой материальной культуры: попасть впросак, тянуть канитель; 3) историческим опытом народа: мамаево побоище, погиб как швед под Полтавой, казанская сирота. Однако в языке существуют и другие фразеологизмы, план выражения которых не обнаруживает никаких национальных черт, например: лезть на стенку, качать права, не моргнув глазом. Подобные ФЕ, сформированные, как правило, на образно-метафорической основе, так или иначе участвуют в формировании языковой картины мира и тем самым являются по сути дела основанием национальных культур. Таким образом, согласно В.Н. Телия, культурно-национальная специфика идиом усматривается в том, что их семантику можно интерпретировать в терминах культуры, которая признается национальной по сути (Телия 2000). Так, например, национальноспецифичными можно считать идиомы плевать в потолок, считать ворон, валять дурака, так как в них выражается стереотипная для русского сознания установка – "недостойно человека лодырничать, заниматься пустопорожним делом". Итак, культуру можно понимать как способ ориентации субъекта в эмпирической, культурной, духовной жизни на основе норм, эталонов, стереотипов, символов и других знаков национальной культуры. Литература

1. Амосова Н.Н. Основы английской фразеологии. Л., 1963. 2. Архангельский В.Л. Устойчивые фразы в современном русском языке. Основы теории устойчивых фраз и проблемы общей фразеологии. Ростов н/Д., 1964. 3. Бабкин А.М. Русская фразеология, ее развитие и источники. Л., 1970. 4. Балли Ш. Французская стилистика. М., 1961. 5. Белозерова Ф.М. Фразеологические единицы с компонентом-наименованием лица по социально-профессиональному признаку в современном английском языке: Автореф. дис. … канд.филол.наук. М., 1981. 6. Богуславский В.М. Словарь оценок внешности человека. М., 1994. 7. Виноградов В.В. Избранные труды. М., 1977. 8. Вежбицкая А. Семантические универсалии и описание языков. М., 1999. 9. Гвоздарев Ю.А. Основы русского фразообразования. Ростов н/Д., 1977. 10. Греков В.Ф., Крючков С.Е., Чешко Л.А. Пособие для занятий по русскому языку в старших классах СШ.М., 1990. 11. Зимин В.И., Спирин А.С. Пословицы и поговорки русского народа: Объяснительный словарь. М., 1996. 12. Иванов В.В., Шанский Н.М. Современный русский язык. М., 1997. 13. Катермина В.А. Словарь образов-символов человека (на материале русского и английского языков). Краснодар, 2000.

41

14. Лебедева Л.А. Устойчивые сравнения русского языка во фразеологии и фразеографии. Автореф. дис. … доктора филол.наук. Краснодар, 1999. 15. Лингвистический энциклопедический словарь / Под ред. В.Н.Ярцевой. М., 1990. 16. Лихачев Д.С. О культурологии. М., 1990. 17. Мегентесов С.А. Семантический перенос в когнитивно-функциональной парадигме. Краснодар, 1993. 18. Молотков А.И. Фразеологимы русского языка и принципы их лексикографического описания // Фразеологический словарь. М. 1968. 19. Потебня А.А. Теоретическая поэтика. М., 1990. 20. Cтепанов Ю.С. В трехмерном пространстве языка: семиотические проблемы лингвистики, философии, искусства. М., 1985. 21. Телия В.Н. О лингвокультурологических аспектах исследования семантики фраземных знаков. // Фразеология-2000. Тула 2000, с.90-93. 22. Телия В.Н. Первоочередные задачи и методологические проблемы исследования фразеологического состава языка в контексте культуры // Фразеология в контексте культуры. М., 1999. 23. Телия В.Н. Семантика связанных значений слов и их сочетаемость // Аспекты семантических исследований. М., 1980. 24. Фразеологический словарь / Под ред. А.И. Молоткова. М., 1968. 25. Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. М., 1994. 26. Шанский Н.М. Фразеология современного русского языка. М., 1996.

ЧЕЛОВЕК И КАРТИНА МИРА THE PERSONALITY AND THE LINGUISTIC WORLDVIEW Хречко И.В., г.Краснодар РФ I. V. Khrechko, Krasnodar, RF This extract is about the problem of the world model. The article is dedicated to a number of questions concerning the process of interaction between language theory and the human being, as well as the problem of anthropological paradigm in linguistics. The aim of the extract is 1) to give a short methodological characteristics of the world image as a specific conceptual notion, 2) to describe its structure, origin and functions in the life of the human being, 3) as well as to give classification of world models. Данная статья посвящена проблеме картины (модели) мира. В ней освещается круг вопросов, связанных с процессом взаимодействия теории языка и человека, а также проблема возникновения антропологической парадигмы в лингвистике. Целью работы является: 1) попытка дать краткую логико-методологическую характеристику картины мира как особого концептуального образования, 2) описать ее структуру, генезис и функции в жизнедеятельности человека, 3) а также дать классификацию картин мира. Обращение к теме человеческого фактора в языке свидетельствует о важнейшем методологическом сдвиге, наметившемся в современной лингвистике, — о смене ее базисной парадигматики и переходе от лингвистики "имманентной" с ее установкой рассматривать язык "в самом себе" к лингвистике антропологической, предполагающей изучать язык в тесной связи с человеком, его сознанием, мышлением, духовно-практической деятельностью [6; 8]. 42

Исходный тезис антропологической лингвистики состоит в утверждении, что язык есть конститутивное свойство человека. В формулировке Э. Бенвениста этот тезис гласит: "Невозможно вообразить человека без языка и изобретающего себе язык... В мире существует только человек с языком, человек, говорящий с другим человеком, и язык, таким образом, необходимо принадлежит самому определению человека" [1; 293]. Мысль о конститутивном характере языка для человека теоретически была впервые сформулирована и разработана в лингвофилософской концепции В. Гумбольдта. Определить сущность человека как человека, по Гумбольдту, означает выявить силу, делающую человека человеком. Язык и есть одно из таких "человекообразующих" начал [2; 55]. Человек становится человеком только через язык, в котором действуют творческие первосилы человека, его глубинные возможности. Язык есть "единая духовная энергия народа" [там же]. Построение лингвистики на антропологических началах предполагает создание единой теории языка и человека. В лингвистике, избравшей в качестве своей методологической основы антропологический принцип, в центре внимания оказываются два круга проблем: 1) определение того, как человек влияет на язык, и 2) определение того, как язык влияет на человека, его мышление, культуру. Тема "Человеческий фактор в языке" касается преимущественно первого момента. Второй момент — "Языковой фактор в человеке" — стал предметом самостоятельного исследования в рамках общего учения о человеке — философской антропологии. В антропологической лингвистике проблема языкового фактора в человеке совпадает с проблемой определения функциональной природы языка. Картина мира представляет собой центральное понятие концепции человека, выражающее специфику его бытия, и адекватно охарактеризовано оно может быть лишь в общей теории человека. На основе анализа работ отечественных и зарубежных лингвистов мы попытаемся дать краткую логикометодологическую характеристику картины мира как особого концептуального образования, описать ее структуру, генезис и функции в жизнедеятельности человека, а также дать классификацию картин мира. При характеристике картины мира необходимо различать три важных взаимосвязанных, но не тождественных явления: 1) реалию, именуемую "картиной мира"; 2) понятие "картина мира", воплощающее теоретическое осмысление этой реалии; 3) термин "картина мира". Этапы формирования этих явлений не совпадают. Феномен, именуемый "картина мира", является таким же древним, как и сам человек. Создание первых картин мира у человека совпадает по времени с процессом антропогенеза. Тем не менее реалия, называемая термином "картина мира", стала предметом научно-философского рассмотрения лишь в недавнее время. Понятие картины мира находится в настоящий момент в стадии своего формирования: предпринимаются первые попытки построения его развернутого определения и раскрытия смысла; дискутируются вопросы о том, как разумно теоретически отграничить картину мира от близких феноменов, как категориально охарактеризовать и выявить свойства и формы ее существования. Термин "картина мира" был выдвинут в рамках физики в конце XIX — начале XX в. Одним из первых этот термин стал употреблять Г. Герц, применительно к физической картине мира. Термином "картина мира" широко пользовался также М. Планк, понимая под физической картиной мира "образ мира", формируемый физической наукой и отражающей реальные закономерности природы. М. Планк различал практическую картину мира и 43

научную картину мира. С первой он связывал целостное представление человека об окружающем мире, которое вырабатывается им постепенно на основании своих переживаний. Научную картину мира он трактовал как модель реального мира в абсолютном смысле, независимого от отдельных личностей и всего человеческого мышления. Научная картина мира, добытая из опыта, представляет собой "феноменологический мир", который всегда является лишь приближением, более или менее удачной моделью мира реального [6; 13]. Понятие картины мира строится на изучении представлений человека о мире. Мир - это человек и среда в их взаимодействии, а картина мира "результат переработки информации о среде и человеке" [8; 5]. М.Хайдеггер писал, что при слове "картина" мы думаем прежде всего об отображении чеголибо, "картина мира, сущностно понятая, означает не картину, изображающую мир, а мир, понятый как картина" [7; 103]. Параллельно с разработкой понятия картины мира в рамках физики и философии, картина мира и мировидение изучались в культурологических и лингвосемиологических работах. Начиная с 60-х годов, проблема картины мира рассматривается в рамках семиотики при изучении первичных моделирующих систем (языка) и вторичных моделирующих систем (мифа, религии, фольклора, поэзии, прозы, кино, живописи, архитектуры и т.д.). Культура при этом подходе трактуется как "ненаследственная память коллектива", и ее главной задачей признается структурная организация окружающего человека мира, что находит свое выражение в модели мира [5; 146-147]. Исходным пунктом исследований по семиотике культуры было утверждение, что "разные знаковые системы поразному моделируют мир" [3; 134] и обладают различной моделирующей способностью. Модель мира в каждой культуре состоит из набора взаимосвязанных универсальных понятий. Ситуация плюрализма картин мира (художественных мировидений) существует и в искусстве. Но это сходство лишь внешнее. В искусстве скорее можно говорить не о картине мира, а о картинах мира, вопрос о синтезе которых с целью получения единого миропонимания лишен смысла. Применительно к художественному и религиозно-мифологическому мировидениям понятие картины мира возникает в опытах внешней рефлексии над этими областями духовной деятельности человека при их культурологическом осмыслении. Понятие картины мира органически влилось в современную культурологию и семиотику, в число задач которых входит осмысление ситуации плюрализма культур в мире (культурологическая синхрония) и процессов генезиса человечества (культурологическая диахрония). В рамках лингвистики проблема восстановления древней модели мира возникала естественным образом в связи с необходимостью реконструкции семантики текстов в широком смысле слова [4; 6]. Картина мира в реконструированной древней модели у славян предстает как набор элементов разных уровней. В последующих исследованиях по реконструкции картины мира понятие модели постепенно утрачивает свой узкокибернетический смысл и используется в более широком — гносеологическом и общенаучном — смысле как смысловой заместитель моделируемого объекта. Итак, такие выражения, как "модель мира", "картина мира", "видение мира" используются нами как равнозначные. Человек ощущает мир, созерцает его, постигает, познает, понимает, осмысляет, интерпретирует, отражает и отображает, пребывает в нем, воображает, представляет себе "возможные миры". Образ мира возникает в различных актах "мироощущения, мирочувствия, миросозерцания, мировосприятия, мировидения, миропонимания, миропредставления, 44

мирооценки, мироуяснения" [6; 24], в актах переживания мира как целостности, в актах миродействия. Процесс миропостижения у человека континуален, и всякая его дискретизация в строгом смысле слова, условна. Тем не менее, теоретически чрезвычайно важно выделить в этом сплошном жизненном потоке миропостижения процессы, имеющие большее отношение к формированию глобального образа мира, именуемого картиной мира. Наиболее адекватным пониманием картины мира представляется определение ее как "исходного глобального образа мира", лежащего в основе мировидения человека, репрезентирующего сущностные свойства мира в понимании ее носителей и являющегося результатом всей духовной активности человека. Картина мира предстает при такой трактовке как "субъективный образ объективной реальности и входит, следовательно, в класс идеального, которое, не переставая быть образом реальности, опредмечивается в знаковых формах, не запечатлеваясь полностью ни в одной из них" [6; 25]. Как и всякое образование, относящееся к классу идеального, картина мира имеет двойственное существование — необъективированное (точнее, полуобъективированное), как неопредмеченный элемент сознания и жизнедеятельности человека, и объективированное в виде опредмеченных образований — различных "следов", случайных или намеренных, оставляемых человеком в процессе жизнедеятельности. "Отпечатки" картины мира, ее окаменелости можно обнаружить в языке, в жестах, в культовом и светском изобразительном искусстве и музыке, ритуалах, вещах, этикете, мимике, модах, способах ведения хозяйства, технологии вещей, построенных с учетом "логики" вещного мира, вычлененной и запечатленной в картине мира, различного рода социокультурных стереотипах поведения и т.д. "Пространством" обитания картины мира в ее необъективированном состоянии является в первую очередь воображение действующего субъекта. Репродуктивное воображение воспроизводит образ предмета, уже когда-то созерцавшегося, а продуктивное (творческое) воображение впервые создает образ. Картина мира как регулятив человеческой жизнедеятельности имеет широкое пространство своего обитания не только в сознании, хранилище идеального, психике, человеческом духе, но и во всем том, регулятором которого она является, — в поведении людей, материально-чувственной практике, продуктах культуры и т д. Различные "воплотители" картины мира как идеального образа мира в семиотике интерпретируются как особые языки и тексты на этих языках, опираясь на которые реконструируют существующую в данный момент или ранее существовавшую картину мира. Семиотические воплощения картины (модели) мира неоднородны и с точки зрения своей осознаваемости: некоторые из них могут осознаваться коллективом носителей этой картины мира, другие же относятся к области действия бессознательной социальной психологии. Идея двойного бытия мировидения и картины мира — невидимого (в неопредмеченной форме) и видимого (в опредмеченной форме) как инобытия видимого, дает возможность по видимому восстановить невидимое. Эти две формы существования картины мира (объективированная и необъективированная) категориально оформляются с помощью следующих пар оппозиций: отражение — образ, познание — знание, деятельность (духовная или предметно-практическая) — предмет (опредмеченное), жизнь — вещь, созидание — произведение и т.д. [6; 26]. Объективация картины мира включает

45

экспликацию субъективных установок, целей и мотивов жизнедеятельности человека, ее регулятивных структур и смыслообразующих факторов. Картина мира создается в результате двух различных процедур: 1) экспликации, экстрагирования, опредмечивания, объективирования и осмысления образов мира, лежащих в основе жизнедеятельности человека, и прежде всего его практической деятельности, и 2) созидания, творения, разработки новых образов мира, осуществляемых в ходе специальной рефлексии, носящей систематический характер. Экспликация картины мира в первой процедуре происходит по естественным "следам", которые картина мира оставляет в естественном языке и других своих семиологических воплощениях. Она осуществляется по общедеятельностным и семиологическим законам построения парадигматики на основе синтагматики. Индивидуальную картину мира можно выявить по отношению человека к окружающей действительности, обнаруживающемуся в его настроениях, чувствах, действиях [6; 27]. Функции картины мира вытекают из природы и предназначения в человеческой жизнедеятельности мировидения, составной частью которого и является картина мира. Мировидение имеет две базисные функции – интерпретативную (осуществлять видение мира) и вытекающую из нее регулятивную (служить ориентиром в мире, быть универсальным ориентиром человеческой жизнедеятельности). Эти же функции выполняет и картина мира. Без картины мира как глобального образа мира не могла бы осуществиться во всей своей полноте жизнедеятельность человека как биосоциального существа. На образ мира, составляющий ядро мировидения человека, опирается человек в своей социокультурной деятельности. Без картины мира невозможным оказалось бы человеческое общение и взаимопонимание. Без нее не смог бы существовать весь социокультурный организм с его механизмами трансляции и воспроизводства опыта. Картина мира — стержень интеграции людей, средство гармонизации разных сфер человеческой жизнедеятельности, их связи между собой [6; 28]. Картина мира как целостный образ действительности опосредует все акты человеческого мировосприятия и миропредставления. Она лежит в основе всех актов миропонимания, позволяя осмысливать локальные ситуации в мире, совершающиеся в нем события, помогая осуществлять построение субъективных образов объективных локальных ситуаций. Картина мира, являясь базисным компонентом мировидения человека, способствует тесной связи и единству знания и поведения людей в обществе. Она подкрепляет это единство тенденцией к унификации плюралистических образов реальности, стремлением к монистическому видению действительности. Картина мира формирует тип отношения человека к миру — природе, другим людям, самому себе как члену этого мира, задает нормы поведения человека в мире, определяет его отношение к жизненному пространству. Человек обращается с вещами в соответствии со своей картиной мира, которая формирует систему запретов на его поведение в мире. Картина мира не только формирует стратегии жизнедеятельности общества в целом, но и позволяет сформировать цель жизни отдельного человека. Раздвигая узкие рамки непосредственного опыта человека, картина мира расширяет мир его практики, позволяет человеку вступать в контакт с пространством бытия, значительно отдаленным от него. Картина мира служит универсальным ориентиром человеческой деятельности, определяющим общее течение всех процессов в обществе, всю его социокультурную жизнь. Общая картина мира может служить своеобразным посредником при общении индивидов, обеспечивающим их взаимопонимание. Понимание есть 46

всегда некая реконструкция смысла. Оно возможно, если у общающихся возникает единое смысловое поле, в пределах которого осуществляется смысловое движение. Понимание основывается на существовании широкого контекста, определяемого культурой, ядром которой является языковая картина мира. Индивидуальная картина мира являет собой единство "личного" и "народного". Картины мира у людей соизмеримы, потому что они имеют общее ядро, которое "народно". [6; 28]. Общая картина мира служит своеобразным посредником не только при взаимопонимании индивидов, но и при контакте различных сфер человеческой деятельности, сфер человеческой культуры. Картина мира является также действенным средством интеграции сфер культуры и жизнедеятельности человека в целом. С каждой картиной мира связана определенная "логика" мировидения, способ мировосприятия и определяемые ею мыслительные привычки. Картина мира — это не зеркальное отражение мира, а всегда есть некоторая интерпретация. Акты миропонимания осуществляются отдельными субъектами (коллективными и индивидуальными), а эти субъекты разительно отличаются друг от друга. Субъекты картин мира различаются своим глубинным мироощущением, которое задает картине мира индивида свою особую тональность, эмоциональную окрашенность и, по-видимому, схватывает некоторые глубинные свойства мира, такие, как его гармоничность (космическая упорядоченность) или же дисгармоничность (хаотичность). Хотя исходное мироощущение человека и является врожденным, но образ мира, составляющий ядро картины мира, нельзя признать таковым. Он формируется у человека в процессе всей его жизнедеятельности, в ходе всех его контактов с миром и на базе самых разнообразных его способностей. На картины мира влияет сфера деятельности субъекта, внося в нее определенные профессиональные черты, свои глубины и свои деформации. Наличие множества картин мира, воплощающих различные мировидения людей, есть не субъективная прихоть истории, а ее объективная необходимость. Какие же бывают картины мира и как их можно исчислять? Каковы формальные признаки, которые могут быть положены в основание такого исчисления для создания типологии картин мира? В основу исчисления картин мира может быть положена деятельностная, категориальная парадигма: 1) субъект картины мира (ее "деятель", "кто"), изображающий; 2) предмет картины мира (ее объект, "что"), изображаемое; 3) результат деятельности (сам образ), собственно картина. В строгом смысле слова, существует столько картин мира, сколько имеется наблюдателей, контактирующих с миром. Субъектом картины мира, смотрящим на мир и изображающим свое видение, могут быть: 1) отдельный человек (эмпирический субъект), 2) отдельная группа людей (сообщество), 3) отдельный народ (народы), 4) человечество в целом. Существует несколько качественно различных типов субъектов картин мира: взрослые и дети; лица психически нормальные и лица с нарушениями в психике; люди современной цивилизации и люди архаического миропонимания. Соответственно выделяются три принципиально различных типа картин мира: 1) картина мира взрослого человека и детская картина мира; 2) картина мира психически нормального человека и психопатологическая картина мира; 3) "цивилизованная" картина мира и архаическая. 47

Строго говоря, существует столько картин мира, сколько имеется "призм" мировидения. Человек смотрит на мир не только сквозь призму своего индивидуального опыта, но, прежде всего, через призму общественного опыта. В картинах мира речь может идти о мире в целом (целостная картина мира) или о фрагменте мира (локальная картина мира), об определенном срезе или аспекте его. Примерами целостных картин мира являются мифологические, религиозные, философские, а из числа научных картин мира - физическая картина мира. Примерами картин второго типа — большинство частнонаучных картин, дающих модель фрагмента универсума, фрагмента, составляющего предметную область соответствующей науки. Аспект и фрагменты целостного универсума иногда именуют отдельными "мирами", говоря о "картине микромира, макромира, мегамира" [6; 34]. Таким образом, картина мира есть целостный глобальный образ мира, который является результатом всей духовной активности человека, а не какой-либо одной ее стороны. Картина мира как глобальный образ мира возникает у человека в ходе всех его контактов с миром. В формировании картины мира принимают участие все стороны психической деятельности человека, начиная с ощущений, восприятий, представлений и кончая высшими формами — мышлением и самосознанием человека. Литература 1. Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 1974. 2. Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. - М., 1984. 3. Зализняк А.А, Иванов В.В, Топоров В.Н. О возможности структурно-типологического изучения некоторых моделирующих семиотических систем. // Структурно-типологические исследования. - М., 1962. 4. Иванов В.В., Топоров В.Н. Славянские языковые моделирующие семиотические системы. М., 1965. 5. Лотман Ю.М., Успенский Б.А. О семиотическом механизме культуры. // Ученые записки Тартуского университета. т.5, вып. 284. - Тарту, 1971. 6. Постовалова В.И. Картина мира в жизнедеятельности человека. // Роль человеческого фактора в языке: Язык и картина мира. / под. ред. Б.А. Серебренникова и др. - М., 1988. С.8-69. 7. Хайдеггер М. Время картины мира // Новая технократическая волна на Западе. - М., 1986. 8. Цивьян Т.В. Лингвистические основы балканской модели мира. - М., 1990.

О НЕКОТОРЫХ ОСОБЕННОСТЯХ КАРТИНЫ МИРА ДРЕВНИХ АНГЛИЧАН (НА МАТЕРИАЛЕ ОБРАЗНОЙ ЛЕКСИКИ АНГЛОСАКСОНСКИХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ И ИХ ПЕРЕВОДА НА СОВРЕМЕННЫЙ АНГЛИЙСКИЙ ЯЗЫК) ON THE ANCIENT BRITISH WORLDVIEWS (BASED ON THE FIGURATIVE LEXICAL UNITS OF ANGLO-SAXON FICTION AND THEIR MODERN ENGLISH EQUIVALENTS) Барышева Т.А., г.Краснодар РФ T. A. Barysheva, Krasnodar, RF My goal in writing this article will be to analyse some aspects of the Anglo-Saxon world model on the basis of emotive and evaluative lexis, namely adjectives, and consider the ways they are rendered into the Modern English Language. These two points suggest that several other should be regarded. The succeeding research involves a general survey of 48

the language/culture interrelation, the notion of linguistic world image, the peculiar world perception of the Anglo-Saxons, the emotive and evaluative lexis as means of describing the world perception, the modification of the Anglo-Saxon world model in the course of time and its influence upon the lexis in question. The results of the examination highlight the discrepancy between the world models of the epochs, which is represented mainly by small details. The evaluative aspect of the two ages is much alike varying between the constant opposites – the bad and the good; the lexical means being the vehicle for reaching the equivalence reveal the historical changes in the vocabulary. Целью данной статьи является раскрытие некоторых свойств картины мира древних англичан на основе эмоционально-оценочной лексики, а именно прилагательных, и способы ее передачи на современный английский язык. Постановка вопроса предполагает рассмотрение таких аспектов, как взаимосвязь языка и культуры, языковая картина мира, отражение реальности в сознании древних англичан, эмоционально-оценочная лексика как средство описания мировосприятия и динамика эмоционально-оценочной лексики как отражение меняющейся картины мира. Выводы обращают внимание на различие в детальном восприятии мира людьми двух эпох. Оценка остается неизменной, варьируясь от отрицательной к положительной; при этом лексические средства, создающие эквивалентность в переводе, отражают динамику изменений в вокабуляре. Целью данной статьи является раскрытие некоторых свойств картины мира древних англичан на основе эмоционально-оценочной лексики, а именно прилагательных, и способы ее передачи на современный английский язык. Постановка вопроса предполагает рассмотрение таких аспектов, как взаимосвязь языка и культуры, языковая картина мира, отражение реальности в сознании древних англичан, эмоционально-оценочная лексика как средство описания мировосприятия и динамика эмоциональнооценочной лексики как отражение меняющейся картины мира. Язык – это ключ к жизнеустроению определенного социума, средоточие знаний о действительности, выделенных, отображенных и обработанных сознанием человека (9, 604). Л. Ельмслев, отмечавший структурную схожесть языка и объективного мира, считал возможным приравнять структуру языка к структуре действительности или рассматривать первую как в некоторой степени искаженную реальность. (8,59). Культура, как и язык, также является формой сознания, отображающей мировоззрение человека. Все же взаимосвязь языка и культуры можно определить следующим: язык передается из поколения в поколение, с его помощью мы осваиваем культуру, он - отражение национальных черт народа (8, 60-62). Существует следующее мнение (философы С.А. Атановский, Г.А. Брутян и др.): если язык отображает действительность, а культура есть ее неотъемлемый компонент, то язык – отражение культуры. Таким образом, если меняется объективный мир и с ним социальные представления, очевидным является воздействие культуры на язык, очевидными являются и изменения в языке в ходе развития общества. Гипотеза Э. Сепира и Б. Уорфа определяет другой подход к вопросу: люди видят реальный мир поразному, через свой язык, который определяет способ мышления отдельного народа, следовательно, каждый язык отражает реальность посвоему. 49

Итак, если каждый язык имеет по отношению к другим языкам интегральные характеристики, но отражает мир по-своему, то дифференцирующие характеристики составляют разнообразие картин мира. Запечатленные в словах знания человека об окружающем мире называют "языковой репрезентацией мира" или "языковой картиной мира". Концептуально картина мира постоянно меняется вследствие познавательной деятельности человека, языковая картина – более статичное образование, как хранилище, накапливающее отраженные образы мира, в том числе и ошибочные (суеверные и т.д.), древних поколений. Оригинальность мышления и восприятия отдельно взятого народа особенно ярко проявляется в эмоционально окрашенной лексике: dazzling beauty (англ.) – ослепительная красота (dazzle- ослеплять, ярко вспыхивать) good lungs (англ.) – здоровые легкие (good – общеоценочное прилагательное положительной оценки) good features (англ.) – красивые черты лица (ср. good - хороший) you are a beauty!(англ.) - хорош ты, нечего сказать! (ср. beauty – красавчик;прелесть) numero buono (итал.)- счастливый номер (ср. итал. buono - хороший) una buona occasione (итал.)- удобный случай er erreichte ein schönes Alter (нем.)– он дожил до глубокой старости (ср. нем. schön - красивый) Каждый народ запечатлевает части целой мозаики реального мира с позиций собственной культуры. Говоря о современном мире, употребляют термин "научная картина мира", который обозначает системы представлений о природе, складывающихся в результате синтеза естественнонаучных знаний, и расщепляется на типы взаимосвязанных понятий: общенаучная, естественнонаучная и социально-научная, специальная (частная, локальная) научная картины мира (11,459). Например, в отношении к раннесредневековой эпохе или древнему миру применяется термин "наивная картина мира". Она предполагает предоставить всеобъемлющие знания, объяснить и описать весь мир, знания же эти могли быть и не вполне объективными. Этим не подчеркивается примитивность средневековой науки и способов познания окружающего мира. В данном случае правильнее было бы говорить о вненаучной религиозной картине мира, в первую очередь о причудливом сплаве языческих и христианских верований. Обратимся к быту и взглядам англосаксов в VII-XI веках. Как уже отмечалось, данная эпоха характеризуется взаимовлиянием и взаимопроникновением полярных культур – язычества и христианства. Интересна в этом отношении легенда о происхождении британского народа в повествовании Гальфрида Монмутского. Правнук Энея, царя Италии, Брут, много путешествовал и, молясь Диане, просил открыть ему судьбу и уснул. В третьем часу ночи во сне богиня обещала ему остров, ранее обитаемый гигантами: "Трою вторую в нем дети твои обретут./ Здесь от потомков твоих народятся цари, и подвластен / Будет этим царям круг весь земной и морской" (3,13). Брут заселил остров Альбион, назвав его по собственному имени Британией, а своих сотоварищей – бриттами. "Отсюда и язык народа, который прежде прозывался троянским или исковерканным греческим, впоследствии стал именоваться бриттским"(3,17). Это, естественно, миф, 50

далекий от исторических фактов, однако он настолько силен, что проник в мировосприятие народа. Изначально практиковавший идолопоклонство, народ вносил суеверные элементы в язык. В некоторых современных именах собственных сохранились следы язычества и мифологического сознания: Wednesday (день Одина (Woden), бога войны, охранителя дорог и границ, изобретателя письменности; каждое племя считало его родоначальником своих королей). В имени Рока или судьбы (Weird) лежит северное суеверие, название Wyrd, богини смерти или "девы щитов", могущественной женщины, которая, как гласит старинная песнь, "оттачивает для битвы оружие и направляет свистящие дротики". Древнеанглийское слово middangeard (букв. "среднее жилище") раскрывает представление древних о вселенной. На огромном дереве-ясене, на верхних ярусах обитали боги-асы, на самом низу – мир духов тьмы и зла. В середине находились люди и все, что их окружало и что было доступно восприятию. "Вокруг мира людей были миры разных сил: на юге – мир огня, на севере – мир холода и туманов, на востоке – мир великанов, на западе – мир ванов" (4, 13). От всех древних суеверий свободолюбивого народа, жившего малыми земледельческими общинами, "остались лишь следы в некоторых названиях, серых надмогильных памятниках да в отрывках старых песен, и это обстоятельство указывает на то, насколько непрочно вкоренены были эти верования в народную жизнь" (2,14). Знакомство с христианством у жителей Британских островов началось еще в III веке. Официальной религией всей страны христианство в римскокатолической форме было провозглашено на соборе в Уитои в 664 году. При христианизации варваров их боги не умирали. Они трансформировались и слились с культами местных святых или пополнили ряды бесов. Мощи святых, их вещи превращаются в предметы особого поклонения, наделяются чудесной силой. "Нравственные нормы варваров сопрягаются с этическими идеалами христианства, обмирщая и огрубляя их. Пристрастие варваров к ритуалу", наделяемому ими сакральной значимостью, "сливаются со стремлением церкви совершать литургию… Ритуал прочно входит не только в религиозную практику, но и закрепляется в бытии общества" (6,630). "Коренная форма ориентации человека в мире, которая лежит в основе его отношения к действительности, - это время и пространство. В средние века время текло медленно. Сутки делились на несколько отрезков, отмечаемых обычно колокольным звоном и измеряемых солнечными или песочными часами, но представление о минуте, не говоря уже о секунде, отсутствовало" (6,686). Известная средневековая неточность, ориентированность на внешние изменения (лунные фазы, восход-заход солнца, смена времен года), также как и неточность в отношении цифр, мер веса, площади, длины – представление несколько размытого, приблизительного сознания. Отношение к миру вообще было опасливозависимое. Верили, что загробный и земной миры непосредственно сообщаются, что необходимо оказывать воздействие на стихии, и с этой целью совершали магические обряды. При затмении луны испуганные люди старались "защитить себя" криками и колдовством (5,138). Так, средневековое магическое отношение к миру было не простым "пережитком" язычества, а важной чертой мировоззрения. В двойственной средневековой картине мира христианские понятия наложились на более привычные языческие и переплелись между собой. Так как язык является неотъемлемой частью культуры, возможно ли "проникновение" сквозь языковую форму, "словооболочку" в область 51

менталитета древних? Самым ярким участком для исследования на языковой ткани в связи с этим является эмоционально-оценочная лексика, отражающая индивидуальное отношение говорящих на языке к предмету. Легче всего определить связь существительных с экстралингвистическими факторами вследствие их ярко выраженной функции номинации, кроме того, "существительные характеризуются сложной семантической структурой и разнообразными словообразовательными и семасиологическими связями" (10, 146). Сложнее эту связь определить у глаголов и прилагательных. Но остановимся на последних и проведем исследование древнеанглийских прилагательных как средства описания объективной реальности и динамику их развития как фактора отображения меняющейся картины мира. Все эмоционально-оценочные прилагательные (исследовано около 200) создают два полярных семантических поля, объединенных двумя архилексемами "god" (good) "ýfel" (evil, bad). Интегральным признаком, объединяющим все единицы поля "god", является "положительный", характеризующий одушевленные и неодушевленные предметы. Поле включает такие единицы, как gesælig (happy), se bið awfǽst ond rihtwis (he will be pious and righteous), fægger (handsome), gesealic (joyful), geswincfull (laborious) и т.д. Дифференцирующие признаки, по которым единицы отличаются друг от друга, следующие: "настроение", "моральные качества", "внешность", "характер", "качество" и т.п. Эмоционально-оценочные прилагательные многозначны, поэтому могут быть разделены на перекрещивающиеся семантические поля. Например, rihtwis (праведный + прямой + справедливый), nýtwurðe (полезный + доходный + услужливый), wær (предусмотрительный + осторожный + внимательный + сознающий чтолибо) объединяются признаком "правильный". Объединяющий признак семантического поля "ýfel" (evil, bad) – "отрицательный", характеризующий лиц, животных и неодушевленные предметы: se bið a seoc ond unhāl (he shall be always sickly and unhealthy), Ear byþ egle eorla gehwylcun (The grave is horrible to every knight), cild acenned … reaful . ofermod (a child born will be … rapacious, arrogant). Частные признаки у этих прилагательных следующие: "здоровье", "отношение", "характер", "отношение к людям"… Прилагательные данного поля также многозначны и входят в разные семантические поля: biter (горький + резкий + жесткий + отчаянный), heard (твердый + сильный + храбрый + жесткий + трудный), grimm (жесткий + яростный + свирепый + злобный + мучительный) сходятся по признаку "жестокий". Автор научного средневекового трактата пишет:"Mona se forma on eallum þingum dondum nýtlic ýf . cild acenned bið mære, glæw, wis, gestæflæred – The first moon of the lunar month is useful for all purposes/ A child born on it will be illustrious, clever, wise, booklearned. Оценка является субъективной с позиции эпохи. Различие в менталитете предков и потомков внесли бы свои коррективы, и 'booklearned' с позиции современников оказался бы не мудрецом и ученым, а обычным образованным человеком. Итак, рассмотренные прилагательные выступают в роли оценочных эпитетов, различаются по главному семантическому признаку "хороший - плохой" и могут объединяться в разные семантические поля по совпадающему семантическому компоненту. При переводе на современный английский язык вся лексика сохранила свою тенденцию к полярному делению good – bad, evil: se bið æwfæst ond rihtwis (he will be pious and righteous). У слова "rihtwis" в значении есть еще компонент "прямой" ("праведный, прямой, справедливый"), 'righteous' его потеряло ("праведный, добродетельный, справедливый"). Перевод сделан словом, представляющим собой гибрид англосаксонского корня и 52

французского суффикса (right + -eous) , в то время как древнеанглийское слово состояло из двух англосаксонских корней (riht + -wīs) . То есть в своем развитии одни прилагательные остались по существу в той же форме, подвергнувшись частично графическому и семантическому изменению. Например, "eald" (Ða ealdan læces – the old leeches) означало "старый, древний", в новоанглийском главная сема сохранилась. Прилагательное "war" (ond swiðe war on his wordum – and very wary in his words) – "предусмотрительный; осторожный; внимательный", в новоанглийском встречается в виде "warе" в поэтическом употреблении, переведено словом "wary" , означающим "осторожный; подозрительный". Другая группа прилагательных изменила свое значение в новоанглийском языке, поэтому переведена их семантическими эквивалентами: unhāl от hāl (невредимый, крепкий, здоровый, целый), перешедшего в форму "whole" в новоанглийском, переведено словом "unhealthy" (se bið … unhāl – he will be … unhealthy). Множество исчезнувших в средневековый период прилагательных переведено их современными семантическими эквивалентами: ofermōd ("гордый, надменный"), (cild acenned … ofermōd – a child then born will be … proud), snoter ("мудрый, умный, благоразумный") (cild acenned snoter – a child born will be … prudent), geswincfull ("работящий") (se bið geswincfull on his lifes – he will be laborious in his life). Перевод рассматриваемой лексики осуществлен при помощи слов германского происхождения (не многочисленная группа) – langsum sar – long disease, æfter rihtan getele – after right reckoning, - причем основная сема их осталась та же (riht – right – "прямой, правильный, справедливый; настоящий, истинный"). Если значение современной формы древнего прилагательного изменилось, то оно переведено современным семантическим эквивалентом (unhāl – unhealthy; unhāl > unwhole; unhealthy аз ун, уб Лезг. ала алаз *алун Таб. ал алз Лезг. -ла лун, луб Таб. хъа хъаз хъун, хъуб Таб. гьа гьаз гьун, гьуб Лезгинский и табасаранский масдары соответственно авун/да-ттавун / и ттувуб восходят к одному и тому же этимону. Ттувуб более эксплицитен в целевой форме ттувуз и состоит из двух недостаточных глаголов: тту. Основа ав слова авун семантически и формально соответствует междометию ав табасаранского и лезгинского языков в значении, выражающем согласие , ср.: табасаранский: Думу ужур вуйи ? - Ав. - Да, есть>. Если ав является основой с историческим значением бытия, то ваъ должен быть основой глагола с историческим значением - ваъун (ва-ъун ) , ср.: - Ша, илиф - Чух сагьул, ваъ. . - Гьамиша ваъ - из жечь хьи В табасаранском языке ваъ аналогично глагольным формам может иметь показатели лица и числа, ср.: Уву ужур вуйа ? - Ваъ, ваъ-за . Носителем значения отрицания является компонент ва- в препозиции к ъун. Это вытекает из морфологии сложного глагола авахьун лезгинского языка, а именно: а - (ва-хьун), где а - ва - не есть - хьун , ср.: Цлар а-ва- хьна < а-(ва-хьана) Для а-ва-хьна < а(ва-хьна), сравни хьана от масдара хьун .

14 8

Расчленение этого же глагола авахьун на ава - хьун или на ав - а - хьун в сумме не отражает реальную ситуацию и не фразеологизируется в . В лезгинском языке, в отличие от табасаранского, ун функционирует как относительно автономная единица языка и считается производным от глагола авун . Словоформа уна является абсолютным синонимом словоформы авуна . Однако, с учетом исторической семантики последнего масдара, форму ун-а можно представить как ун + а , ср.:За кIвалах уна . Кроме того формант ун, как было уже сказано, существует в табасаранском зыке, а также - в агульском, ср.: агульский ру-хун-а . Это дает основание, принимая во внимание парадигму табасаранского а , а-йи , аз , аза и т.д. утверждать, что и лезгинский вариант ун также проиводен от а с историческим значением . Таким образом в лезгинском языке должно быть два ун: 1) слово ун с историческим значением и производное от а ; 2) ун - масдообразующая морфема с двумя ситуативными значениями и . Эта морфема в структуре слова в результате сложения элементарных предикаций, отражающих экстралингвистическую ситуацию, фразеологизируется в , либо сохраняется как . Об автономности ун и авун свидетельствует нижеприведенная сравнительная парадигма недостаточных глаголов а и ава в том же значении, ср.: табасаранский - а , а -йи , аз , ун, уб - морфемы; лезгинский - а ай а-йи (морфема),аз (морфема), ун , ава , авай < авайи , аваз , авун .Таким образом, авун и ун в лезгинском языке - разные слова. Причем ун более древняя форма, чем авун, если судить по количеству этих лексических единиц. Признание существования одного ун , производного от авун значило бы, что все глаголы лезгинского языка должны были быть переходными. Это объясняется тем, что основа глагола, к которому присоединяется ун , выступает в функции прямого дополнения к последнему. Это значило бы также, что сперва сформировался масдар авун , затем производная от него форма ун в том же значении и после этого - масдары других глаголов, включая и первообразные со структурой, менее сложной, чем глагол авун, например: тун тIуьн . Допуск того, что мог иметь место процесс типа кърагагь авун (вставай делание) кьарагь - ун в том же значении представляется сомнительным, поскольку и в этом случае предполагается формирование масдара авун, а потом уже других масдарных форм. И в таком случае весь корпус глагольных лексических единиц лезгинского языка хронологически следует за глаголом авун, чему опять таки противоречат глаголы со структурой . Глагол авун имеет генетически общие формальные признаки с аналогичными глаголами других дагестанских языков, кроме агульского и даргинского языков(Хайдаков 1973:124). В случае табасаранского языка лезгинскому авун соответствует апIуб и, следовательно, он должен состоять из тех же элементарных предикаций с последующей фразеологизацией в , ср.: Дахайи бализ кIаркIал гъ-а-пIну В самом табасаранском языке -пI- может редуцироваться до ларингального -ъ-, ср.: а-пIуб и хъа-ъуб (хивский говор)Гъя-

14 9

пIуб гъя-ъуб Кка-пIуб кка-ъубКа-пIуб ка-ъуб,но ъа-ъуб ъа-ъуб Сравнение последнего глагола ъа - ъуб с масдарома -пIуб показывает, что в табасаранском языке имеется два недостаточных глагола: 1) ъа , ср.: с серией локативных превербов: хъа . ка , гъя , кка , хьа , гьа , который естественно дополняется превербом ъа ; ср.: Бали марччар хянаь ъа-ъу ; 2) а , ср.: Узуз пул а . Из этого следует, что форманты -аб, -уб, -ун и лезгинская словоформа ур исторически должны иметь значение , ср.: для лезгинского ур : За ур кIвалах . Следовательно форманты аб, - уб, -ун, -вун,- вуб и лексемы -ун, - ур, хьуб и хьун лезгинского и табасаранского языков - суть исторические синонимы в значении . Исконный б дагестанских языков может сохраняться или же дает рефлексы пп, пI, в, м (Бокарев 1961 : 61; Лексика 1971 : 31). В таком случае б должен быть исходным и в структуре нижеследующих слов:аварский абизе , лезгинский авун , табасаранский апIуб пуб , тIапIуб, тIаъуб , лезгинский табун . Словоформы цитированных глаголов на уровне элементарных предикаций можно представить следующим образом: аварский: абизе : Дица рагIи а-бун-а ; табасаранский: пуб Узу дугъваз гафар пну-за < пун-у-за ; лезгинский : За адаз ттабна< тта-бун-а ; табасаранский : тIапIуб/тIаъуб : дугъу узуз раккин тIапIу/тIа-ъу . Таким образом современные значения , , , на уровне элементарных предикаций смыкаются в форме а-бу -что сохранилось в аварской словоформе а-бу-(на). Однако в сравнительно-исторических исследованиях генетическому анализу подвергаются слова, возводимые к одной праформе при семантической их общности. Цитированные нами глаголы с точки зрения современного состояния сравниваемых языков семантически не сводимы к одному значению, т.е. они как бы не имеют генетической общности. В нашем же случае на уровне элементарных слогослов исследуемые единицы сводимы к одной праформе а-бу с единой семантикой . Однако комбинация исходных элементарных предикаций а-бу в разных языках применяется к разным ситуациям при фонетической, семантической и синтаксической общности. Это свидетельствует о том, что форма а-бу унаследована от того периода, когда рассматриваемая единица ситуативно могла употребляться в различных экстралингвистических контекстах, а дифференциация языков произошла в более позднюю эпоху. Изложенное в начале статьи положение подтверждается и данными латинского языка. Например, структура плюсквам перфектум глагола esse "быть", состоит из элементарных предикаций : fu- + era( t) "был" ( есть, был- был раньше); имперфект esa(t)> era(t) включает: e- " есть> - ra-"не есть". Сочетание "есть" вообще и < не есть> на момент речи передает значение . В свете ситуативных значений "есть/не есть" ср. также: Авар. u- не (не есть- есть > не быть)> "уходить а ! (не будь !) > а-на (не есть - есть как результат) > у- на (не есть-есть на момент действия) > Лат. i- re < i- se (не есть - есть) > < уходить>i! (не будь!) > i -(t) (не есть на момент действия) > < уходит>i-(it) ( не есть как результат) > < ушел>stare < se- ta -re (есть- естьесть) "стать -становиться"sta! < se- ta! (есть!) > < будь, стань!> и т. д.рус. стать < ce- та - ти (есть- есть -есть)быть < бы - ти (есть - есть) Литература: 1. Бокарев Е.А. Введение в сравнительно-историческое изучение дагестанских языков. Материалы к курсу. - Махачкала, 1961-100 с. 2. Гайдаров Р.И. Ахтынский диалект лезгинского языка (по данным сел. Ахты). -Махачкала, 1961.-166 с. 3. Лексика дагестанских языков. - Махачкала, -1971- 296 с. 4. Маковский М.М. Историко-этимологический словарь современного английского языка. Слово в зеркале человеческой культуры. - М., 2000-420 с. 5. Хайдаков С.М. Сравнительно- сопоставительный словарь дагестанских языков .М.,1973- 182с.

ТИПЫ ЭКВИВАЛЕНТНЫХ СЛОВОСОЧЕТАНИЙ С ПРИЛАГАТЕЛЬНЫМИ ЦВЕТООБОЗНАЧЕНИЯ В АНГЛИЙСКОМ И РУССКОМ ЯЗЫКАХ EQUIVALENT TYPES OF ADJECTIVAL WORD-COMBINATIONS DENOTING COLOURS IN ENGLISH AND RUSSIAN Светличная Т.Ю., г.Пятигорск РФ T. Y. Svetlishnaya, Pyatigorsk, RF Human colour categories have been in the focus of many linguists’ attention in Russia and other countries. There exists a fundamental approach to the problem of colour wording in different languages: from real facts to thought process and further from this process to the language itself. Language is the object of scientific study aimed at understanding its nature (which is rather complicated), its components and their interaction. The author of this article takes pains to ensure an adequate understanding of “colour – phrases” in two languages (Russian and English). In many cases the linguist’s skill is well demonstrated in his ability to make a good choice among different equivalents in both languages: permanent equivalents, equivalent – lacking phrases, approximate substitutes, cultural analogues. (E.g. Red – eye; Красный Флот; blue whale; голубой кит; red tape; красная тесьма или волокита; белая горячка; pink elephants ). It is a great challenge to the linguist to create and comprehend the essence of the phrase with colour – terms without knowing different social and historical background and different cultures. Отражение цветовых категорий в человеческом сознании давно интересует исследователей в России и других странах. Существует единый взгляд на то, как язык отражает действительность: от реального мира к мышлению и от мышления к языку. И этот путь от внеязыковой реальности к понятию цвета 15 1

и далее к словесному выражению в английском и русском языках обусловлен различиями истории, условиями жизни, спецификой развития их сознания. Во многих случаях именно знание реалий и культуры поможет лингвисту сделать правильный выбор из четырех групп эквивалентных словосочетаний в обоих языках: полные эквиваленты, безэквивалентные сочетания, неполные эквиваленты и культурные эквиваленты – аналоги. ( Например, Red – eye; Красный Флот; blue whale; голубой кит; red tape; красная тесьма или волокита; белая горячка; pink elephants). Словосочетания, включающие цветовой компонент, предполагают наличие социальных факторов, без знания которых нельзя ни создать такое словосочетание, ни понять его. Цвет, цветовосприятие и цветовой символизм давно интересует исследователей в разных областях человеческого знания. Имена цвета активно функционируют в языке, и вполне естественно, что они привлекают внимание лингвистов, которые пытаются ответить на вопрос, что люди имеют ввиду, говоря красный, синий, зеленый и т.д. Другими словами, исследователей интересует, каким образом цветовые категории отражены в человеческом сознании. Мы живем в цветном, предметном мире. И часто "предметность" важнее, чем "цветность", так как мы видим не просто цвета, а окрашенные в цвета предметы. Слова, обозначающие цвет, отражают не сам предмет реальности, как мы привыкли считать, а его видение, которое навязано носителю языка имеющимся в его сознании представлениями о цвете. Эти категории составляются на уровне обобщения неких основных признаков и поэтому представляют собой абстракцию, отвлечение от конкретных черт. Путь от реального мира, в частности от цветового спектра, к понятию и далее к словесному выражению различен у разных народов, что обусловлено спецификой истории, географии, особенностями жизни этих народов и, соответственно, различиями в развитии их менталитета. Поскольку человеческое сознание обусловлено как коллективно (образом жизни, обычаями, традициями и т.д.), так и индивидуально (специфическим восприятием мира, свойственным данному конкретному индивидууму), то язык отражает действительность не прямо, а последовательно: от реального мира к мышлению и от мышления к языку. Язык фиксирует далеко не все, что есть в национальном видении мира, но способен отразить все. Наиболее наглядной иллюстрацией может служить слово, основная единица языка и важнейшая единица обучения языку. Слово можно сравнить с элементом мозаики, которая отличается, например, своими красками: там, где русский язык заставляет своих носителей видеть два цвета: синий и голубой, англичанин видит один - blue. При этом и те, и другие смотрят на один и тот же объект реальности - часть спектра. При необходимости любой человек способен восстановить то, что есть в действительности. Англичанин, несомненно, видит все доступные человеческому глазу оттенки цвета и может обозначить их либо терминами, либо описательно: dark blue (синий, темно-голубой), navy-blue (темно-синий), sky-blue (голубой, лазурный, небесный), pale-blue (светло-голубой). Носители английского и русского языков, употребляя прилагательное цвета blue без дополнительных определений, говорят о разных цветах. И это может привести к неправильному переводу, искаженной трактовке контекста. Например, "Не is blue" можно перевести как «он синий (то есть пьяный)», или «он голубой (то есть гомосексуалист)».

15 2

Факты избыточности или недостаточности того или иного языкового арсенала особенно чувствительны для переводчиков и всегда находились в центре внимания теоретиков и практиков перевода. Путь от внеязыковой реальности к понятию и далее к словесному выражению в английском и русском языках обусловлен различиями их истории и условиями жизни, спецификой развития их сознания. Поэтому, говоря о проблемах эквивалентности словосочетаний с прилагательными цвета в английском и русском языках, можно выделить несколько групп: 1. Безэквивалентные сочетания. 2. Полные эквиваленты. 3. Неполные эквиваленты. 4. Культурологические эквиваленты - аналоги. При передаче национального и исторического колорита контекста огромную роль играет безэквивалентная лексика (в узком смысле - реалии). «К числу реалий можно отнести события общественной и культурной жизни страны, общественные организации и учреждения, обычаи и традиции, предметы обихода, географические пункты, произведения искусства и литературы, имена исторических личностей, общественных деятелей, ученых, писателей, композиторов, артистов, популярных спортсменов, персонажей художественных произведений, явления природы (в последнем случае реалии носят региональный характер), а также множество разрозненных фактов, не поддающихся классификации». (Вайсбурд, 1972:98-100). Рассмотрим несколько примеров безэквивалентных сочетаний с прилагательными цвета в английском и русском языках: Brownstone - здание, построенное из коричневого строительного материала или облицованное им (часто встречается в г. Нью-Йорке). Brown Owl - женщина -лидер в группе Girl Scout от 7 до 10 лет. Yellow line - желтая линия у тротуара, показывающая, что стоянка в этом месте запрещена в определенные часы, обычно с 8 ч. утра и до 6.30 вечера. Black Forest -1) регион Юго-Западной Германии, известный тем, что там проводят выходные и отпуск; 2) торт с шоколадом, черной черешней и сливками. Black list - черный список в США. В 1940-50 годы многие, работавшие в индустрии кино, были занесены в неофициальный список как коммунисты. The Red Devils - специальное подразделение Британской Армии, выполняющее показательные выступления в небе до открытия парашюта. Red-eye - (AmE) - пассажирский самолет, выполняющий длительные ночные полеты. He's travelling on the red-eye from New-York. Blue ribbon - в американском английском означает награду победителю за первое место в соревнованиях. Green card - В Великобритании это документ страхования машины, а в США - документ, необходимый для легальной работы. (Have you got your green card? (Br.E) or I'm getting my green card in another six month (Am.E)). Brown bag - бумажный пакет для завтраков. I'm brown-bagging this week. В русском языке - шито белыми нитками, то есть неумело, неловко, неискусно скрыто что-то. 15 3

Пустить красного петуха - устроить пожар. Белогвардеец контрреволюционер. Красный Флот - название Советских военно-морских сил с 1918 по 1946 гг. Под красную шапку попасть - в рекруты, солдаты. Красная строчка - первая строка абзаца, начинающаяся с отступа. Красная доска - доска почета с фотографиями. Синенькие – баклажаны. Краснознаменный, то есть передовой, награжденный Орденом Красного Знамени. Белая баня или изба - баня или изба с дымоходом. Белокаменный - город с постройками из белого камня. Обычно так говорят о Москве. С точки зрения типологических особенностей английского и русского языков необходимо заметить, что в русском языке преобладает синонимия, а в английском языке - полисемия. Среди безэквивалентных словосочетаний с прилагательными цвета в русском языке преобладают метафорические структуры, очень часто с архаичным элементом. Говоря об английских безэквивалентных словосочетаниях этого типа, мы должны обратить внимание на аналитичность английского языка. Именно поэтому у английских прилагательных цвета так много дополнительных, зависимых слов и словосочетаний, модифицирующих их базовое коннотативное значение. По своей частотности безэквивалентные сочетания с прилагательными цвета в английском языке доминируют по сравнению с аналогичными сочетаниями в русском языке. Большинство слов в английском и русском языках предположительно полные эквиваленты, в их основе лежит межъязыковое понятие, то есть они содержат одинаковое количество понятийного материала, отражают один и тот же элемент действительности. Язык состоит из слов, семантика которых не ограничивается лексическим понятием, а обусловлена лексико-фразеологической сочетаемостью и разного рода социолингвистическими коннотациями. Поэтому так мало случаев полной эквивалентности слов во всем объеме их семантики и реального функционирования в речи. «Если значение английского слова полностью соответствует значению одного русского слова, такие постоянные и равноценные соответствия называются эквивалентами... При этом эквивалент понимается как постоянное равнозначное соответствие, как правило, не зависящее от контекста». (Рецкер, 1974:10-11) Среди прилагательных цвета в английском и русском языках встречаются слова, которые выражают «одно и то же понятие и не отличаются друг от друга эмоционально-экспрессивной, стилевой или каким-либо другим видом константной знаменательной информации» (Виноградов, 1978:56). Например, красный - red, зеленый green, черный - black и т.д. Говоря о словосочетаниях с прилагательными цвета, к полным эквивалентам можно отнести термины, названия животных, птиц, минералов. Например: Blue whale - голубой кит, red-headed woodpecker - красноголовый дятел, yellow dwarf - желтый карлик (Солнце), red giant - красный гигант, blue fox -голубой песец, yellow fever - желтая лихорадка, black currant -черная смородина, black beetle - черный таракан, blue spruce - голубая ель, blue stone - медный купорос, black mint - черная перечная мята, black 15 4

snake -ямайская черная змея, brown bear - бурый медведь, white water lily белая кувшинка и т.д. Семантика неполных эквивалентов представляет собой сложный информативный комплекс, имеющий как предметно-логические, так и коннотативные компоненты. Обусловленные культурой, традициями, социолингвистические коннотации, которые накладываются на лексикофразеологические сочетания, не могут не влиять на семантику и употребление слов цветообозначений в английском и русском языках. Неполные эквиваленты -это, как правило, такие словосочетания с прилагательными цвета, в которых, с одной стороны, форма и содержание в английском и русском языках совпадают по номинативному значению (то есть они являются постоянно равнозначными соответствиями, которые не зависят от контекста - красная тесьма - red tape), а с другой стороны, эти словосочетания являются фразеологическими оборотами, обозначающими одно целостное, неделимое значение, которое можно обозначить лексическими синонимами. Часто имеется опасность принять фразеологическую единицу за свободное сочетание слов или, исходя из характера образа, неправильно истолковать его значение. (Red tape -волокита). Появление различных стилистических коннотации и метафорических значений, свойственных английскому и русскому языкам, определяют представления, функционирующие в национальной культуре. Например, «зеленые глаза» по-русски звучит поэтично, романтично, наводит на мысль о колдовских, русалочьих глазах. Английское словосочетание "green eyes" является метафорическим обозначением зависти и содержит явно негативные коннотации. (Шекспир в трагедии «Отелло» называет зависть, ревность зеленоглазым чудовищем - a green-eyed monster). Русская фраза «в глазах зеленеет» говорит о состоянии дурноты от слабости, усталости. В английском переводе этой фразы "to grow green" нет ни слова о глазах. Еще один пример: зеленый стол - "green table". Здесь необходим комбинированный перевод - калькирование и описание. В русском варианте «зеленый стол» - это стол для игры в карты и бильярд (игральные столы принято обтягивать зеленой тканью). В английском языке "green table" означает совет конвенантеров, правивших Шотландией в 1638-41 годах. Однако и сегодня правительственные столы в рабочих кабинетах также обтянуты зеленой тканью. Чтобы дать понятие игрального стола в английском языке используется фразеологическое сращение board of green cloth - зеленое поле, ломберный стол. Следующий пример: русское словосочетание черная кошка и английское black cat обозначает одно и то же домашнее животное - кошку черного цвета (номинативное значение). Однако в русской культуре, согласно примете, поверью, черная кошка приносит несчастье, неудачу, поэтому словосочетание имеет отрицательные коннотации. В английской культуре черные кошки - признак удачи, неожиданного счастья. (На открытках с надписью "Good Luck" сидят именно черные кошки). Между ними пробежала черная кошка. - There is a coolness between them. Приведем еще несколько интересных примеров в английском и русском языках: Голубые глаза - blue eyes. Фраза «блондинка с голубыми глазами» дает описание женщины очень привлекательной. Несколько другой смысл имеет английское выражение a blue-eyed boy - всеобщий любимец, баловень. Smith is the boss's blue-eyed boy at this moment. 15 5

Белый - white. Русской фразе белые ночи соответствует английское сочетание midnight sun. White night переводится как бессонная ночь. Белый свет и white light. На всем белом свете - In all the wide world. White light - непредвзятое, беспристрастное суждение ( в чистом свете). White-handed - имеющий чистые руки, с безупречной репутацией. Дословный перевод на русский язык - белоручка (лентяй) по-английски -softie. Black - browed - насупившийся, хмурый. Чернобровый - используется в русском языке при описании красивого человека. Английский синоним - dark - browed. Наличие образной фразеологии в неполных эквивалентах придает языку живость, красочность и гибкость. Фразеологические единицы с прилагательными цвета в английском и русском языках, помимо определенного смыслового содержания, заключают в себе богатство экспрессивно - стилистических оттенков, делающих речь яркой, эмоционально - насыщенной. Проблемы языковой эквивалентности хорошо известны и лингвистам, и переводчикам, и преподавателям иностранного языка. Меньше внимания получают культурологические эквиваленты английского и русского языков. Слово как единица языка соотносится с неким предметом или явлением реального мира. «За языковой эквивалентностью лежит понятийная эквивалентность, эквивалентность культурных представлений» (Верещагин, Костомаров, 1990:3 8). Человек, как носитель культуры, не может существовать независимо от окружающего нас мира и не выражать своего отношения к объектам. Опираясь на практическую деятельность, образы цвета в сознании человека приобретают предметный смысл, так как он смотрит на мир «глазами общества» и его представление носит предметно - осмысленный характер. Существование в языке цветовых идиом, по-разному выражающих одно и то же понятие, дает основание считать, что мы каждый раз имеем дело с разными концептуальными вариантами и разными семантическими структурами. Говоря о последней группе - группе культурологических эквивалентов аналогов, необходимо отметить, что эти русские и английские фразеологизмы аналогичны друг другу по смыслу и включают прилагательные цвета, но основаны на мотивировочных образах иной культуры. Приведем несколько интересных примеров: Белая горячка, напиться до зеленого змия - Blue devils, pink elephants. Зеленая тоска, скука - black dog. Черный или серый хлеб - brown or black bread. Желтый свет светофора - orange light. Черное слово (чертыханье, брань) - to make the air blue (сквернословить). У него черная зависть - Не is green with envy. Белая кость (голубых кровей) - Blue blood. В основе любой языковой структуры лежит морально-этический кодекс. Словосочетания, включающие цветовой компонент, предполагают наличие социальных факторов, без знания которых нельзя ни создать такое 15 6

словосочетание, ни понять его. Именно поэтому основным условием коммуникации считается фоновое знание, то есть знание реалий и культуры, которым взаимно обладают говорящий и слушающий. Литература 1. Вайсбурд М.Л. Реалии как элемент страноведения. - РязР 1972, №3 , С.98-100. 2. Верещагин Е.В., Костомаров В.Г. Язык и культура. М.,1990,С.38 3. Виноградов B.C. Лексические вопросы перевода художественной прозы. М., 1978.С.56 4. Комиссаров В.Н. Теория перевода (лингвистические аспекты). Москва, «Высшая школа», 1990, С. 143 5. Рецкер Я.И. Теория перевода и переводческая практика. М.: Международные отношения, 1974, С. 10-11 6. Тер-МинасоваС.Г. Язык и межкультурная коммуникация. СЛОВО/SLOVO., Москва, 2000, С.53 7. Большой англо-русский словарь под руководством Гальперина И.Р. и Медниковой Э.М. Том 1-2, Москва, «Русский язык», 1987 8. Longman Dictionary of English Language and Culture. Longman Group UK Limited 1992

ЛЕКСИКО-СЕМАНТИЧЕСКАЯ ГРУППА «ПОТРЕБИТЕЛЬ-АДРЕСАТ» В ЯЗЫКЕ РУССКОЙ И НЕМЕЦКОЙ РЕКЛАМЫ LEXICAL-SEMANTIC GROUP “THE COMSUMER – THE ADRESSEE” IN RUSSIAN AND GERMAN ADVERTISEMENTS Каратаева Л.В., г.Майкоп РФ Ludmila V. Karatayeva, Maikop, RF Лексико-семантическая группа «Потребитель-адресат» в рекламе представляется второй по значимости после ЛСГ «Рекламируемый продукт», поскольку потребитель, как и продукт, является важным элементом в модели рекламы. Своеобразие роли адресата в языке рекламы заключается в том, что он выступает здесь одновременно в отношении пассивного коммуникативного партнера и действующего лица – потребителя рекламируемой продукции. Специфика коммуникативного партнера определяется необычайной широтой и разнообразием аудитории. Тем не менее, реклама обязана быть адресной, поскольку внимание адресата привлекает, как правило, лишь те рекламные объявления, где потребитель обнаруживает свой собственный идеальный образ. Принцип дифференцированного подхода, формирование целевых групп потребителя-адресата активно используется как в русской, так и в немецкой рекламе. Потребитель, как и продукт, является важным элементом в модели рекламы. Роль адресата в рекламе весьма своеобразна - здесь он выступает в двух отношениях: а) в качестве коммуникативного партнера, к которому обращается реклама; б) в качестве покупателя, пользователя, то есть потребителя продукта, который рекламируется. Специфика коммуникативного партнера и адресата рекламного объявления определяется обращенностью к неисчислимой по количеству и разнородной по составу аудитории. Публика, к которой обращается реклама, даже если речь идет о специальных группах общества, насчитывает, как правило, тысячи или миллионы. Чтобы быть действенной, реклама должна быть адресной. Происходит пересмотр взглядов на взаимоотношения средств 15 7

массовой информации. Если прежде отношения между ними рассматривались как субъектно-объектные, то теперь читатель и журналист являются субъектами взаимодействия. Е.А.Суховей подчеркивает, что любой вид общения возможен только в том случае, если коммуникатор располагает определенными сведениями, которые позволяют ему построить образ адресата [2.C.7]. Дэвид Огилви, стоявший у истоков американской рекламы, выступая перед рекламистами, всякий раз подчеркивал важность адресного характера рекламы, указывая на ошибки рекламистов, ссылаясь на свой опыт, опыт коллег-лингвистов, исследователей языка рекламы. Цитируя Джона Кэплса (John Caples), он писал: «Я видел рекламное объявление, которое продает продукции не в два и не в три раза больше, а в 191 раз, нежели другое, хотя оба были одного формата и помещались в том же средстве массовой информации. Хотя оба были проиллюстрированы и оснащены тщательно подобранным текстом. Решающее отличие заключалось в том, что в одном из них было избрано верное, а в другом неверное обращение» [4.C.7]. Свою принципиальную позицию он доходчиво формулирует следующим образом: «Многие производители рекламы... хотят быть всем для всех. Они хотят, чтобы их продукт имел привлекательную силу, как для мужчин, так и для женщин. Как для высшего населения, так и для плебеев. Их жадность чаще всего приводит к тому, что их продукт вообще не имеет никакого воздействия – нейтральная чепуха. Каплун никогда не превзойдет петуха, а нейтральный продукт не получит своего места на современном рынке» [5.C.96]. Лексико-семантическую группу “потребитель-адресат в рекламе” мы условно разделяем на две подгруппы, которые формируются по прямо противоположным принципам. Необходимость отказа от некоего комплексного индивидуума, то есть стремление к отбору личностных качеств, приводят в рекламе к типизации и стилизации потребителя [3.C.117]. Типизация или типизированный образ потребителя создается в соответствии с ролевой спецификой, то есть потребитель изображается в его социальной роли. 1. Самым обобщенным типизированным образом является образ, в основу которого легло разделение социума по половому признаку: женщины и мужчины. На лексическом уровне данные образы реализуются в лексемах женщина, мужчина, девушки, юноши, барышня; Frau «женщина», Dame «дама», Mann «мужчина», Jungen «юноши», Mädchen «девушки». На морфемном уровне лицо женского пола обозначается с помощью суффиксов –ц-а, -к-а: спутница, москвичка; и суффикса –in в немецком языке: Sekretärin «секретарша», Freundin «подруга». Данное деление столь явное, что делается вывод о существовании «женской» и «мужской» рекламы. И.А.Гусейнова и М.Л. Томская, посвятившие свою работу гендерному аспекту в текстах рекламы, предупреждают о неправомерности такого деления, поскольку потребителями «женской» продукции могут быть мужчины, а женщины нередко приобретают товары, предназначенные для мужчин [1.C.82]. Наименование потребителя-адресата в рекламном тексте может быть выражено непосредственно: -существительным – косвенным объектом: для женщин, для мужчин, не для мужчин; für Frauen «для женщин»; -существительным - субъектом: Женщина предпочитает; Die Frau wählt «Женщина выбирает»; -прилагательным – атрибутом: женский, мужской; weiblich «женский», maennlich «мужской»; 15 8

-компонентами Frau-, Mann-, Maenner-, Dame- в составе сложных существительных в немецком языке: Frauenstudio «женская студия», Damenduft «дамский аромат», Männergeschmack «мужской вкус». Примером функционирования женского образа может служить реклама, создавшая интернациональный генерализованный женский образ для своих духов: Women of earth. «Я – Женщина Мира Воплощение женственности. Я – Женщина Парижа. Я – Женщина Лондона. Я –Женщина Гонконга. Я – Женщина Москвы. Я – Женщина Нью-Йорка» (Космополитен, 11/98.C.57). И хотя исследователи рекламного дискурса говорят о необходимости обращения внимания на «технологии нейтрализации гендерного фактора, позволяющие ориентировать медиальный текст на массового реципиента без его дальнейшей дифференциации по гендерному принципу» [1.C.88], такое деление продолжает существовать. 2. Образ, основу которого составляет сема “родства”: семья, дети, следующее поколение; Familiе «семья», Eltern «родители», Kinder «дети», Mama «мама». 3. Образ, основу которого составляет дифференциация по возрастному признаку. Настоящий образ является пограничным с предыдущим: дети, взрослые, молодые люди, молодые, девушки, юноши, пенсионеры. При этом адресат «дети» встречается в российской рекламе весьма редко, в то время как в немецкой рекламе ребенок выступает в роли потенциального потребителя: Kinder «дети», Kids «дети, подростки», Teenager «тинэйджер (дети от13 до 19 лет)», Kinder unter 12 Jahren «дети, младше 12 лет». 4. Типизированный образ, представляющий профессиональную принадлежность, род деятельности: бизнес-москвички, домохозяйки, профессионалы, архитекторы, проектировщики, скейтбордисты, любители спорта, отпускники, драйверы, дайверы, покупатели; Student «студент», Unternehmer «предприниматель», Existenzgründer «вкладчик, формируйщий свой капитал», Künstler «художник», Krankenschwester «медсестра», Beamter “служащий”, Banker «банкир», Musikerin «музыкантша», Müllmaenner «мусорщики», Verkäuferin «продавщица», Fluglotse «штурман», Hotelbesitzer «владелец гостиницы», Langlauffans «любители длинны дистанций», Musikfans «любители музыки, фанаты», Profis «профессионалы», Amateure «любители». 5. Типизированный образ, в основе которого лежит принцип географической, региональной дифференциации: Отечественные, зарубежные, москвичи, европейские женщины; internationales Publikum «международная публика». Вторую подгруппу представляет стилизованный образ. Стилизация образа – это почти всегда идеализация. Соответствующий ролевой специфике тип потребителя почти всегда наделяется исключительно положительными качествами, отрицательные качества выступают в своем противоположном значении или заявляют о своем праве на существование в толерантном обществе.

15 9

1. Образ потребителя, который определяется стилем, образом жизни: ватрушки, моркови, кексы, стиляга, стильный, активность, продвинутый, современный, консерваторы, элегантный; Feministin «феминистка», Avantgardist «авангардист», Tomorrow-People «люди завтрашнего дня», Punks «панки», Trendsetter «задающий тон лилер», aktiv «активный», jung «молодой», fit «здоровый, бодрый». 2. Индивидуальный образ, основу которого составляют интеллектульнопсихологические личностные характеристики: философы, агрессивнопрогрессивные, влюбчивые, инфантильные, флегматики, с чувством юмора, активные и готовые побеждать; für kühle Rechner «для холодных и расчетливых», uberechenbare Frauen «непредсказуемые женщины», Nachtschwärmer «ночные мечтатели»,Geniesser «любители наслаждений». Потребитель-адресат обнаруживает в рекламе свой собственный идеальный образ. Это важно, поскольку адресат воспринимает не только объективную и субъективную информацию, сообщаемую ему партнером – описание некоего положения вещей с оценкой его достоверности, желательности, приятности, но и реагирует на заинтересованность в общении с собой, в отношении к себе [2.C.8]. Принцип дифференцированного подхода, формирование целевых групп потребителя-адресата, активно используется как в русской, так и в немецкой рекламе. Данная ЛСГ в русском и немецком языках исполняет идентичную функции в рекламном дискурсе и представлена приблизительно равным количеством лексических единиц, большую часть из которых составляют существительные и меньшую – прилагательные. Литература

1. Гусейнова И.А. Томская М.В. Гендерный аспект в текстах современной рекламы (на материале прессы ФРГ) // Филологические науки, 2000, №3. – С.81-92. 2. Суховей Е.А. Лексические средства адресации в газетных текстах переписки с читателями: Автореф. Дисс. ... канд. филол. наук. – Санкт-Петербург, 1999. – 20 с. 3. Brandt, Wolfgang: Die Sprache der Wirtschaftswerbung; in: Germanistische Linguistik, Nr.3, 1973. – 290 S. 4. Ogilvy, David: Ogilvy ueber Werbung. Econ Verlag, Duesseldorf; Wien; New York, 1984. – 157 S. 5. Ogilvy, David: Was mir wichtig ist. Provokative Ansichten eines Werbemannes, hg, v. Joel Raphaelson/Econ, Duesseldorf, 1988. – 207 S.

СРАВНИТЕЛЬНО-СОПОСТАВИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИХ ЕДИНИЦ КАРТОЧНЫХ ИГР (НА МАТЕРИАЛЕ АНГЛИЙСКОГО, РУССКОГО И НЕМЕЦКОГО ЯЗЫКОВ) COMPARATIVE ANALYSIS OF THE CARD PLAYERS’ PHRASEOLOGY IN ENGLISH, RUSSIAN AND GERMAN Николаиди О.В., г.Крымск РФ O. V. Nikolaidi, Krymsk, RF This article represents an attempt of a contrastive analysis of pliraseological nuits, wluch originate from card games, in English, Russian and German. As а result the folloiving groups of phraseological nuits have been singled out: complete (or full) eqvivalents, partial eqvivalents and lacunas. The uthor has also tried to take a commentary of cultural character. 16 0

Данная статья представляет собой попытку сопоставительного анализа употребления ФЕ карточной терминологии на материале общественно-политической лексики в английском, русском и немецком языках. В результате были выделены полные и частичные эквиваленты, а также лакуны. В работе содержатся наблюдения культурологического характера. В последнее время в области фразеологии наметилась тенденция изучать фразеологию в контексте культуры. Во фразеологических единицах откладывается, закрепляется и передается общественно-познавательный опыт данной языковой общности. Национально-культурный компонент отражает исторические, географические и прочие реалии данного народа не имеющие прямых соответствий в других языках. Доказательством этому служит недавно вышедший сборник статей под редакцией В.Н. Телия “Русская фразеология”. Цель данной статьи – сравнительно-сопоставительный анализ ФЕ карточных игр на материале 3-х языков (английский, русский и немецкий). Общий объем материала – 30 фразеологических единиц, отобранных из периодических изданий и частично из художественной литературы. Появление карточной терминологии естественно с приходом самих карт и карточных игр в быт людей. Из “Энциклопедии карточных игр” Алана Вайке можно узнать, что появление карт наряду с компасом, порохом, фарфором и бумагой люди, вероятно, обязаны Китаю. Дело в том, что бумажные деньги служили “подданным поднебесной”50 не только для взаимных расчетов, но и для азартных игр. Вполне возможно даже, что предшественниками игральных карт были стрелы, кости и зубы животных, кусочки коры. Со временем некоторые из перечисленных предметов превратились в принадлежность различных игр – игральные кости, фишки, домино или шахматные фигуры. Объем фразеологизмов, родившихся в процессе карточной игры, очень велик. Некоторые из них так и не вышли из сферы узкого употребления и их можно услышать только в кругу игроков. Тот, кто ни разу не играл в преферанс, вряд ли слышал такие поговорки как: “Знал бы прикуп – жил бы в Сочи” “Два паса в прикупе – чудеса”. “Einer Trupf darauf setzen” (Не остаться в долгу) “To be a card sharper” (Жулик-картежник). Фразеологизмы, основанные на карточной терминологии, в большинстве своем очень экспрессивны. Они имеют либо положительную, либо отрицательную оценочность. И это неудивительно: ведь основные компоненты: проигрыш-выигрыш, честность-шулерство – вызывают сильные эмоции. Е.д. “Шахматы – чистая игра, а в карты можно и “передернуть” и, сговорившись, “откатать” одного” (Политтехнологии, 2002) Е.д. “Используя карточную терминологию можно сказать, то, что сейчас делает Россия в Грузии – это игра, скорее в распасы в преферансе” (Россия, 24.04.02)

50

Вайке А. Энциклопедия карточных игр. М, 1997

16 1

Основные элементы лингвистического сопоставления – выявление тождественных (интегральных) и различающихся (дифференциальных) признаков языка или языков. В изучении фразеологии языков эта методика необходима для выявления того, какими средствами разные языки выражают те или иные понятия и как они воплощаются в устойчивых выражениях. Во фразеологии каждого языка отражаются в большей или меньшей степени все основные особенности его прочих уровней, и это обстоятельство в значительной мере определяет специфику фразеологических систем в разных языках. В связи с этим в сравнительно-сопоставительном анализе были выявлены полные эквиваленты, частичные эквиваленты и лакуны. При сопопоставительном изучении фразеологических единиц нужно рассматривать их обязательные характеристики или параметры, а именно: семантический, лексический, синтаксический, функциональностилистический. Полным эквивалентом мы называем такие выражения, которые совпадают по всем вышеуказанным параметрам. В нашем материале полные эквиваленты – типичное явление: Русский Играть в игру Карты на стол Тасовать карты Играть во вторую игру Играть в открытую Русский

Немецкий Английский

Английский To play the game Cards on the table To skuffle the cards To play the double game

Немецкий Das Spiel sprielen Die Karten auf den Tisch Die Karten mischen Ein doppeltes Spiel spielen hand Ein Spiel aufdecken

To play smb`s openly е.д. “Но теперь по существу. В какую игру играем?” (Политтехнологии, 2002) е.д. “Очевидно, что белорусская элита собирается играть во вторую игру”. (Политтехнология, 2002) е.д. “Es gift auch Spione die ein doppeltes Spiel spielen” (MDTI) е.д. “Upon my word, she’s playing her hand rather too openly…” (W.Thackeray Vanity Fair, ch. XXIII)

Такое совпадение вполне объяснимо, ведь карты и карточные игры рапространены по всему миру, а, следовательно, во многих языках можно встретить употребление карточной фразеологии. Однако среди отобранных нами ФE имеются и частичные, т.е. такие фразеологические выражения, которые могут не совпадать по одному или двум параметрам (лексический, синтаксический, функциональнолингвистический), одако обязательно сохраняется совпадение семантического критерия. Убедиться можно на нижеприведенных примерах: Русский Вскрыть свои карты Игра проиграна

16 2

Английский Немецкий To play one’s cards on Seine Karte aufdecken the table The cards are stacked Das Spiel ist aus

Использовать свой To play one’s best card лучший козырь Вести нечестную игру To play with loaded\marked cards Иметь все шансы на To have all the trumps in успех one’s hand

Den höchsten Trumpf ausspielen Ein falsches Spiel mit j-m treiben Die Trümpfe in der hand haben

Русский

“Кто объявляет игру? Её срочно нужно объявить и всем открыть свои карты” (Политтехнологии, 2002)

Английский

“Let’s put our cards ou the table, father Schlem. Yes, qladly” (S. Heym. The Crusaders, BV, ch.5)

Немецкий

“Dieser hatte in einer Unterredung mit Alexauder die Karten offen auf den Tisch gelegt” (F Weiskopf. Abschied vom Trieden)

В результате сопоставления вышеприведенных примеров можно сделать вывод о том, что в английском, немецком и русском языках наблюдается значительно большее число частичных эквивалентнов, чем полных. Но есть такие ФЕ, которые не имеют эквивалентов в другом языке, т.е. лакуны. В исследуемом материале лакуны четко обозначают те ФЕ, которые присущи языку карточных игр только в одном или двух говорящих коллективах. Приведем несколько примеров: Русский Туз он и в Африке туз Пиковая дама (метафорическое значение в русском) -

Английский -

Немецкий -

Cards are the devil’s books (Карты до добра не доводят) Within the ace of (На волосок от) J-m zeigen was Trunpf ist (Утереть нос кому-то) Eine Trunpf darauf setzen

Надеемся, что полученные наблюдения могут быть использованы при сопоставительном изучении фразеологии и на занятиях по переводу. 1. 2. 3. 4. 5. 6.

7. 8.

Литература

Арнольд И.В. Лексикология английского языка. –М, 1986. Вайке А. Энциклопедия азартных игр. М, 1994. Гвоздарев Ю.А. Лексика и фразеология современного русского языка. Ростов-на-Дону, 1980. Кунин А.В. Английская фразеология. М, 1970. Реформатский А.А. Введение в языковедение. М, 1967. Рябцева Э.Г., Сидорова Л.И. Лексико-семантические проблемы перевода. Краснодар, 1997. Телия В.Н. Русская фразеология. М, 1996. Seidl S, McMordee W. English Idioms and How to Use them. М, 1983.

16 3

Список использованных словарей: 9. Англо-русский фразеологический словарь. (Под редакцией Кунина А.В. М, 1984) 10. Немецко-русский фразеологический словарь. (Под редакцией д-ра Маличе-Клаптенбаха и К. Агрикола. М, 1975) 11. Русско-английский фразеологический словарь переводчика. (Под редакцией Кузвенина С.С.. М, 2001) 12. Фразеологический словарь русского языка. (Под редакцией Молоткова А.И. М, 1986) 13. Hanks P. The New Oxford The Sesaurus of English. 2000 14. Hornby A.S. Oxford Advanced Learner’s Dictionary of Current English. M, 1982 15. Longman Dictionary of English Language and Culture. UK, 1992 16. Russian-English Dictionary of verbal collocations. M, 1995 17. Tony Thorne Dictionary of Modem Slang. M, 1996

Список использованной художественной литературы 18. 19. 20. 21. 22. 23. 24.

На английском языке: Galsworthy J, The Man of Property. Heym S. The Crusaders. Irwing W. Tales of a Traveller. Saxton A. The Great Middland. На немецком языке: Mann H. Henri Quarte. Jugend Soho W Leanne Peyronton. Weiskopf I Abschred vom Frieden.

Периодические издания: 25. “Контригра”. М, 2002 26. “Россия”. М, 2002 27. “Политтехнологии”. М., 2002.

НЕКОТОРЫЕ ОСОБЕННОСТИ РУССКО-НЕМЕЦКИХ КОРРЕЛЯЦИЙ В КАТЕГОРИИ РОДА RUSSIAN-GERMAN CORRELATIONS IN THE CATEGORY OF GENDER Кат Т.Т., г.Майкоп РФ Tamara T. Kat, Maikop, RF Грамматический род представляет собой одну из наиболее интересных проблем теории грамматики. Проблемы категории рода занимают значительное место в индоевропейской лингвистике еще со времен формирования науки о языке в эллинистическую эпоху. При этом многие из них до сих пор не утратили своей актуальности. Интересным является, на наш взгляд, сопоставление функционирования категории рода в двух разносистемных языках: в русском и немецком. Род как лексико-грамматическая категория отражается на трех языковых уровнях: семантическом, морфологическом и синтаксическом. Семантический план связан с лексическим значением, с полом, категорией одушевленности - неодушевленности, а также личности - неличности. Морфологический план относится к морфологическим средствам, при помощи которых выражается эта категория (речь идет о соотношении между родом и морфологической структурой слова, т.е. его аффиксами). Синтаксический план касается координации слов, обладающих категорией рода.

16 4

Одним из важнейших вопросов функционирования категории рода является ее семантическая основа. У подавляющего большинства имен существительных, которые не обозначают лица и животных, форма рода является немотивированной.[1, С. 58] Форма рода, считает В.В. Виноградов, является пережитком давних эпох, остатком иного языкового строя, когда в делении имен на грамматические классы отражалась свойственная той стадии мышления классификация вещей, лиц и явлений действительности. «Теперь не форма рода у большей части существительных относится к области языковой техники».[1, С. 58] И к немецкому, и к русскому языку можно отнести высказывание В.В. Виноградова о том, что на основе современного языка и современного мышления нельзя непосредственно уяснить, почему слова стол, пол, дом, двор и т.п. мужского рода; лодка, зима, тарелка - женского рода, а солнце, окно, озеро - среднего рода. «Самые мотивы распределения слов единого вещного круга ( например, море, озеро, река, ручей; звезда, луна, солнце, месяц) по разным родам представляются непонятными».[1, С. 60] На межъязыковом уровне подобные парадоксы проявляются еще сильнее. Например, для носителей русского языка непонятным и странным является то, что в немецком языке слова das Weib (женщина), das Mдdchen (девочка), das Frдulein (девушка, барышня) - среднего рода; die Kuh (корова) - женского рода, а das Schaf (овца) - среднего рода, das Eisen (железо) - среднего рода, der Stahl (сталь) - мужского рода. В семантическом отношении русский и немецкий языки проявляют различные особенности. Во-первых, в русском языке, кроме мужского, среднего и женского рода, выделяется еще и общий род, к которому относятся слова типа: сирота, умница, пьяница и т.д. Существительные общего рода имеют, как правило, разговорный или просторечный характер и обозначают свойство, типичную черту характера, физическую характеристику или склонность к чему-либо. В.В. Виноградов подчеркивает, что совмещение мужского и женского рода в таких существительных оправдывается их резкой экспрессивностью. Яркая экспрессивная окраска, свойственная почти всем словам общего рода, подчеркивается несоответствием их строения и значения. Вся эта сложная гамма смысловых оттенков воздвигается на основе класса слов женского рода. Применение слов женского рода к мужчинам порождает своеобразную экспрессивную окраску этих слов».[1, С. 79] По его мнению, в современном русском языке категория общего рода малопродуктивна. Семантическая и грамматическая система немецкого языка также дает возможность одному слову принимать формы различных родов. Например, слово Волга в русском языке является существительным женского рода, а в немецком языке оно имеет тройную родовую принадлежность в зависимости от семантики: die Wolga - река, der Wolga - автомобиль, das «Wolga» - гостиница. Во-вторых, в немецком языке выделяется так называемый Doppeltes Genus - двойной род, в котором слово, обладающее двойной родовой принадлежностью, имеет одно и то же значение, преимущественно с разговорной или территориальной окраской (например, der/das Bonbon конфета, der/das Keks - кекс, der/das Liter - литр и т.д.). В отличие от русского общего рода, который охватывает только мужской и женский род, в немецких параллельных формах проявляются все три рода. Слово der/die/das Dschungel - (джунгли) встречается во всех трех родах. К таким словам относятся и несколько существительных на 16 5

трехзначный исход -е: Halbe (половина), Deutsche (мужской род - немец, женский род - немка, средний род - немецкий язык), Freie (м.р. - свободный человек, ж.р. - свободная женщина, с.р. - простор), Alte (м.р. - старик, ж.р. старуха, с.р. - старое, прошедшее). Здесь надо добавить, что и в русском языке существуют слова с тройной родовой принадлежностью. Род слова зал, например, объясняется влиянием языка - источника: мужской род исходит из немецкого(der Saal) , женский (зала) из французского(la salle) . Мужской род является литературным вариантом, женский и средний (зало) встречаются редко. Немецким существительным с двойным родом близки и русские существительные, у которых род колеблется. При этом в русском языке наблюдаются два явления: а) параллельные формы не различаются ни значением, ни стилистической окраской, а лишь частотой употребления. Например, жираф - жирафа (реже), ставень (реже) - ставня; б) параллельные формы различаются стилистической окраской: идиома ж.р. - идиом ж.р. (устар.), картофель м.р. - картофель ж.р. (прост.), мигрень м.р. (устар.) - мигрень ж.р.[3, С. 181] По подсчетам Т.В. Шанской, в русском языке существует более 60 таких вариантов родовых пар и их подавляющее большинство составляют слова, относящиеся к мужскому и женскому роду, а варьирование мужского среднего, мужского - общего и женского - среднего рода встречаются редко. [4, С. 57]. В - третьих, в русском языке некоторые существительные мужского пола обозначают лица женского пола: врач, делегат, профессор и т.д. Но если надо подчеркнуть, что речь идет о лице женского пола используется согласование по смыслу: Врач пришла. В официально-деловом стиле употребляется, как правило, мужской род. Семантический критерий определения рода играет в русском языке менее значительную роль, чем в немецком языке, так как в славянских языках морфологическими показателями рода служат окончания и семантика уходит на задний план. Однако семантическая основа категории рода ставится под сомнение и в немецком языке в том смысле, что заучивание правил определения рода по значению считается некоторыми исследованиями нецелесообразным. [2, С. 20] Например, К.Г. Крушельницкая по отношению к немецкому и русскому языку пишет: «Категория рода имен существительных в обоих языках отличается значительным разнообразием по сравнению с другими категориями. Прежде всего, как известно, на современном этапе развития рассматриваемых языков грамматический род имен существительных - за исключением имен одушевленных - не имеет семантической основы: он не мотивирован значением имен существительных и не выражает никакого значения».[2, С.81] Литература: 1. Виноградов В.В. Русский язык (грамматическое учение о слове). Изд.2-е - М.: Высшая школа, 1972. 2. Крушельницкая К.Г. Очерки по сопоставительной грамматике немецкого и русского языков. - М., 1961. 3. Тошович Б. Русско-сербохорватско-немецкие корреляции в категории рода. - Slavistica Tartuensia. - Tartu, 1998. 4. Шанская Т.В. Варианты родовых форм имен существительных в современном русском литературном языке. - Вестник Московского университета. 1963. №6.

16 6

СРАВНИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ МОДЕЛЕЙ СЛОВОСЛОЖЕНИЯ В АНГЛИЙСКОМ И ЛЕЗГИНСКОМ ЯЗЫКАХ WORD-FORMING MODELS IN ENGLISH AND LEZGIN Таджибова Р.Р., г.Махачкала РФ R. R. Tadzhibova, Makhachkala, RF The given article considers the problem of models of word-formation in the English and Lezghin languages as languages belonging to typologically different systems. It provides conclusions on the regulations between the components of the compound words and the parts of speech they are expressed by, as well as the number of the found models of word-formation in the two languages in contrast. Данная статья исследует проблему словообразовательных моделей в английском и лезгинском языках как типологически разносистемных языков. Здесь приводятся выводы о частеречной природе и количестве обнаруженных моделей словосложения в сравниваемых языках. Основу английского словосложения, безусловно, составляют слова, состоящие из двух компонентов. Отсюда и наше основное внимание описанию моделей двухкомпонентных сложных слов. Выявлена 51 модель двуосновных сложных слов в английском языке. Материалом для анализа послужили сложные слова, отобранные методом сплошной выборки из БАРС (под ред. проф. Р.И.Гальперина). Состав слов по частеречному признаку выступающих в структуре моделей имеет следующий вид: 1) – существительное - [N]; 2) прилагательное – [A]; 3) инфинитив глагола – [V]; 4) герундий – [G]; 5) причастие первое – [P1]; 6) причастие второе – [P2]; 7) субстантивное местоимение – [Pr. N.]; 8) адъективное местоимение – [Pr.a.]; 9) личное местоимение – [Pr.p.]; 10) наречие – [Adv]; 11) количественное числительное – [Num –c]; 12) порядковое числительное – [Num –o]; 13) предлог – [Prep]; 14) частица – [ Part]. Итак, выделяются следующие модели (в скобках дается количество найденных примеров): N + N (3.600) SUNRISE; N + G (80) HANDWRITING; N + P1 (114) TOP– SELLING ; N+ P2 (98) CUSTOM–BUILT; N + A (97) FASHION– WORTHY; A + N (362) TENDERFOOT; N + ADV (18) WHITES–ONLY (HOTEL); A + A (26) NOBLE–GOOD; A + P1(23) GOOD–LOOKING; A + P2 (75) DEEP–CUT; A + ADV(11) GREATEST–EVER; V + N (24) LICKDISH; V + A (20) SPEAKEASY; V + V (35) HEARSAY; V + PRON (19) KNOW–ALL ; V + ADV (10) GO–BETWEEN; G + N (49) WRITING TABLE ; P1+ N (82) HUMMING BIRD; P2 + N (15) ADDED– VALUE (TAX); Pr. P. + N (30) SHE–WOLF; Pr. a. + N (18) ALL–MOUTH (FISH); PRON + P1(12) ALL-DESTROYING; PRON + P2 (11) ALL–ADMIRED; PRON + ADV (6) ALL–OUT; ADV + N (39) UNDERCLOTHES; ADV + A (7) EVER–GREEN; ADV + V(9) OUTSTAND; ADV + P1(6) FAR–SEEING; ADV + P2 (7) WELL–BRED; ADV + ADV (8) ELSEWHERE; NUM-c + N (21) FIVE–MEN (CREW); NUM-c + A (4) 10.000 – STRONG (demonstration); NUM–o + N (16) FIRST–YEAR (STUDENT); NUM-o + A (11) SECOND–BEST; NUM-o + ADV (9) FIRST–EVER; PREP + N (24) IN–SERVICE; PREP + PRON (5) WITH–IT; PART + N (5) ONLOOKER; V + PREP (7) SIT–IN (STRIKE); A + N + -ed (143) BLUE–EYED; PREP + P2 (3) AFTER–BORN; PREP + A (3) AFTERMOST; N + V (30) HAIRDO ; PREP + P1(2) IN–BREEDING; P2 + A (1) ARMOURED CONCRETE; NUM-c + P2 (1) FOUR–FOOTED; NUM –c + N + - ed 16 7

(1) FOUR–WHEELED; ADV + N + -ed (2) DOWN–HEARTED; A + V (7) EVEN– FALL; ADV + PREP (8) HEREWITH; N + N + -ed (170) COCK–EYED. Наблюдение над английскими сложными словами показывает, что лишь определенная часть возможных моделей реализуется при образовании сложных слов, а именно – сложные слова могут образовываться по 51 комбинации из двух частей речи. Как показывает наш анализ, активность разных частей речи в образовании сложных слов не одинакова. Она состоит в способности той или иной части речи выступать в роли первого или второго компонента сложных слов. Существительное в качестве первого компонента встречается в 7 моделях: N+N (snowball); N+A (water–proof); N+V (haircut); N+G (handwriting); N+P1 (cliff–nesting); N + P 2 (custom–built); N + Adv (button throng (design). В качестве второго компонента существительное встречается в 13 комбинациях: N+N (catcall); A + N (freshman); V+N (lickdish); G + N (writing table); P1+N (humming-bird); P2 + N (added-value (tax); Pr.p. + N (he–goat); Pr.a. + N (all- door (car); Adv + N (afterthought); Num-c + N (five–men (crew); Num-o + N (second– hand); Prep + N (indoor); Part + N (onlooker). Валентность прилагательного в качестве первого компонента равна 6: A + N (tenderfoot); A + A (deaf–mute); A + V (even–fall); A + P1 (good–looking); A + P2 (deep–cut); A + Adv (greatest–ever); как второй компонент оно встречается 8 раз: N + A (fashion–worthy); A + A (noble-good); V + A (speak–easy); P2 + A (armoured concrete); Adv + A (upright); Num-c + A (10.000– strong); Num-o + A (second–best); Prep + A (interdental). Глагол как первый компонент сложных слов встречается 6 раз: V + N (pushbutton); V + A (speakeasy); V + V (hearsay); V + Pr.a. (do–all); V + Adv (go– between); V + Prep (drive–in (bank).Сочетаемость глагола в качестве второго компонента равна 4: N + V (lease–hold); A + V (dry–cure); V + V (make–believe); Adv + V (outstand). Сочетаемость герундия как первого компонента равна 1: G + N (drinking cup); как второго – тоже 1: N + G (handwriting). Причастие первое как первый компонент сложного слова встречается также встречается 1 раз: P1 + N (working man); но в качестве второго компонента оно задействовано 5 раз: N + P1 (top–selling); A + P1 (easy-going); Pr.a.+P1 (all–destroying); Adv+P1 (never–ending); Prep+P1 (in– breeding). Активность причастия второго в качестве первого компонента равна 2: P2 + N (controlled–temperature (room); P2 + A (armoured concrete); в качестве второго компонента оно встречается 6 раз: N + P2 (state–owned); A + P2 (soft– spoken); Pr.a. + P2 (all–admired); Adv + P2 (well–bred); Num-o + P2 (four–footed); Prep + P2 (above–mentioned). Валентность местоимения–прилагательного как первого компонента равна 4: Pr.a. + N (all–mouth (fish); Pr.a. + P1 (all–effecting); Pr.a. + P1 (all– admired); Pr.a. + Adv (all–out); как второго – 1: V + Pr.a. (know–all). Активность личного местоимения в качестве первого компонента - 1: Pr.p. + N (he–goat); в качестве второго – 1: Prep + Pr.p. (with–it). Активность в качестве первого компонента у наречия равна 7: Adv + N (underclothes); Adv + A (ever–green); Adv + V (outstand); Adv + P1 (far–seeing); Adv + P2 (well–bred); Adv + Adv (elsewhere); Adv + Prep (herewith); как второй компонент оно попадается 6: N + Adv (whites–only (hotel); A + Adv (nearby); V + Adv (go–between); Pr.a. + Adv (all–out); Adv + Adv (elsewhere); Num-o + Adv (first– ever). Активность количественного числительного в качестве первого компонента равна 3: Num-c + N (five-men (crew); Num-c + A (10.000–strong (demonstration); Num-c + P2 (four–footed); как второго компонента равна 0 .

16 8

Активность порядкового числительного в качестве первого компонента равна 3: Num-o + N (first night); Num-o + A (second–best); Num-0 + Adv (first– ever); в качестве второго равна 0 . Активность предлога в качестве первого компонента равна 5: Prep + N (in– service); Prep + A (aftermost); Prep + P1 (after–ripening); Prep + P2 (after–born); Prep + Pr.p. (with-it); как второго компонента – 2: V + Prep (sit- in (strike); Adv + Prep (hereunder). Активность частицы в качестве первого компонента равна 1: Part + N (up– jumper); в качестве второго – равна 0. Таким образом, как показал наш анализ, наиболее распространенными двуосновными моделями в английском словосложении являются: N + N (3.600 примеров);A + N (362 примера); N + P1 (114 примеров); N + N + - ed (170 примеров);A + N + -ed (143 примера); N + P2 (98 примеров);N + A (97 примеров);A + P2 (75 примеров);P1 + N (89 примеров). Остальные модели в количественном отношении представлены значительно меньше : P2 + A (armoured concrete); Num-c + P2 (four–footed); Num-c + N + -ed (four–wheeled); Prep + P1 (in–breeding); Adv + N + -ed (down – hearted). (Имеются в виду примеры сложных слов, зафиксированные словарями, а не образуемые ad hoc). В лезгинском языке , как и в английском, в основном распространены сложные слова, состоящие из двух компонентов (основ). Как и в английском, в лезгинском языке не все части речи одинаково активны в словосложении. Приведем перечень частей речи лезгинского языка, участвующих в образовании сложных слов : существительное [N]; прилагательное [A]; глагол [V]; наречие [Adv]; деепричастие [Pd]; причастие [P]; числительное [Num]; местоимение [Pron]; междометие [Conj]. Как показал анализ, не все части речи в лезгинском языке одинаково активны в словосложении. Всего выявлено 24 модели двуосновных сложных слов (в скобках указывается количество найденных примеров) : A + V (125) алцумун, «измерять»;V + V (478) акъажун, «растягивать»; N + N (135) ван–сес, «весточка»; N + V (106) зарафатун, «шутить»; A + N (16) шахси гъараз, Pd + Pd (13) акуна–такуна, «незаметно»; P + P (8) гумай–гумачир, «все, что осталось»; Adv + Adv (33) гзафни–гзаф, «в основном»; Adv + V (9) тIимиларун, «уменьшать»; Conj + Conj (3) шахсей–вахсей, «похоронный плач» ; A + A (20) аста–аста, «потихоньку»; N + Num (3) ара–бир, «изредка» ; Adv + Pd (2) гиламаз, «сейчас»; Num + Num (33) са–сад, «по одному»; Conj + N (3) машаллагъ «чтоб не сглазить»); A + Pd (1) вижеваз, «много»; Pron + Pron (3) вирини–вири, «полностью»; P + N (2) галай–галайвал, «по ходу дела»; Adv + N (2) жуьреба–жуьревал, «разнообразие»; Num + N (4) са–къатда, «то и дело» ; Num + Pron (1) са–шумуд, «несколько»; Num + Adv (2) са геренда, «быстро»; A + Adv (1) цIийи цIикелай, «заново»; Pron + Adv (1) шумудни садра, «многократно». Таким образом, как и в английском языке, активность частей речи в образовании сложных слов в лезгинском языке не одинакова. Активность существительного как первого компонента сложных слов равна 3 : N + N (ван–сес); N + V (аявалун); N + Num (ара–бир); его активность в качестве второго компонента равна 6 : N + N (варис–мирес); A + N (къизилгуьл); Adv + N ( геже хийир); P + N (галай–галайвал); Num + N (кьверикIин); Conj + N (вай–гьарай). Прилагательное в качестве первого компонента сложных слов встречается 5 раз : A + N (эхир хатам); A + A (алагуьзли); A + V (бегьемун); A + Adv (цIийи цIикелай); A + Pd (вижеваз); в качестве второго – 1 раз : A + A (алаш–булаш).

16 9

Глагол как первый компонент может встретиться 1 раз : V + V (авагъарун), как второй – 4 раза : N + V (айибарун); A + V (аян хьун); V + V (акъвазун); Adv + V (агъузун). Наречие в качестве первого компонента сложных слов в лезгинском встречается 4 раза : Adv + N (жуьреба–жуьревал); Adv + V (гежун); Adv + Adv (сифтени–сифте); Adv + Pd (ахпамаз); как второй компонент оно встречается также 4 раза : Adv + Adv (къе–пака); Num + Adv (са геренда); A + Adv (цIийи цIикелай); Pron + Adv (шумудни садра). Активность причастия как первого компонента равна 2 : P + N (тир– тирвал); P + P (авай-авачир); как второго компонента – 1 : P + P (акур–такур). Деепричастие в лезгинском языке может быть первым компонентом сложного слова только 1 раз : Pd + Pd (кIанз–такIанз); вторым компонентом – тоже 1 раз : Pd + Pd (къвез–къвез). Числительное как первый компонент сложных слов встречается 4 раза : Num + N (кьверикIин); Num + Adv (са шумудра); Num + Num (са–сад); Num + Pron (са шумуд); как второй компонент – 2 раза : N + Num ( тек–са); Num + Num (кьуд–вад). Местоимение первым компонентом может быть 2 раза : Pron + Adv (шумудни садра); Pron + Pron (зун–вун); также дважды оно встречается и в качестве второго компонента : Num + Pron (са шумуд); Pron + Pron (ким– киме). Междометие тоже встречается как первый компонент сложного слова в лезгинском 2 раза : Conj + N (уян–буян); Conj + Conj (угь–цIугь) и 1 раз в качестве второго компонента : Conj + Conj (айх–уйх). Материалом для анализа послужили сложные слова, отобранные методом сплошной выборки из « Лезгинско – русского словаря» под ред. проф. Р. И. Гайдарова (Махачкала, 1989). Таким образом, как можно видеть, наиболее распространенными в лезгинском языке являются следующие модели : V + V (глагол + глагол - 478 примеров) - самая многочисленная модель ; N + N (существительное + существительное - 135 примеров); A + V (прилагательное + глагол - 125 примеров); N + V (существительное + глагол - 106 примеров). Остальных типов моделей в количественном отношении значительно меньше: от 33 примеров (Adv + Adv; P + P), до единичных примеров (A + Pd; Num + Pron; A + Adv; Pron + Adv). На основании всего вышесказанного мы приходим к выводу, что и в английском, и в лезгинском языках части речи довольно активно участвуют в словосложении (51 модель в английском языке и 24 модели – в лезгинском), хотя их активность не одинакова. Наиболее активными частями речи в словосложении обоих исследуемых языков, в качестве первых компонентов, являются существительное, глагол, прилагательное и наречие. Есть модели словосложения, совпадающие в обоих указанных языках . Это такие модели как : A+V (прилагательное + глагол); A+N (прилагательное + существительное); N + N (существительное + существительное); V + V (глагол + глагол); A + A (прилагательное + прилагательное); Adv + Adv (наречие + наречие); Adv + V (наречие + глагол); Adv + N (наречие + существительное); Num + N (числительное + существительное) ; Num + Adv (числительное + наречие); A + Adv (прилагательное + наречие); Pron + Adv (местоимение + наречие); N + V (существительное + глагол) : всего 13 моделей. Сопоставим теперь количественные характеристики реализации этих моделей в сравниваемых языках: англ.язык лезг.язык N+N 3600 135 A+V 7 125 A+N 362 16 17 0

V+V 35 478 Adv + Adv 8 33 Adv + V 9 9 N+V 30 106 A+A 26 20 Num + N 21 4 Num + Adv 2 2 A + Adv 14 1 Pron + Adv 6 1 Adv + N 39 2 Как видно из этих данных, наиболее многочисленная модель словосложения в английском языке – модель N + N (существительное + существительное 3.600 примеров), в лезгинском языке – V + V (глагол + глагол 478 примеров). Некоторые модели в обоих указанных языках в количественном отношении почти одинаковы : Adv + V (наречие + глагол) ; A + A (прилагательное + прилагательное); Num + Adv (числительное + наречие); Pron + Adv (местоимение + наречие). В лезгинском языке есть также модели, которые не встречаются в английском языке: Pd + Pd (деепричастие + деепричастие); P + P (причастие + причастие); Conj + Conj (междометие + междометие); N + Pron (существительное + местоимение); Num + Pron (числительное + местоимение). Это говорит о том, что в лезгинском языке междометие, причастие, числительное и местоимение активнее в словосложении, чем в английском языке. В английском языке также имеются модели, не встречающиеся в лезгинском: N + N + -ed (существительное + существительное + суффикс прошедшего времени - в лезгинском языке вообще нет ни одной модели, оформленной каким – либо суффиксом); Part + N (частица + существительное); Prep + N (предлог + существительное); Prep + Pron (предлог + местоимение); Prep + P1 (предлог + причастие настоящего времени); Adv + Prep (наречие + предлог). Это, по–видимому, можно объяснить тем, что в английском языке сам корпус частей речи, действующих в словосложении, многочисленнее, чем в лезгинском языке. Кроме того, в отличие от английского языка, лезгинский язык - язык флективный, и то, что передается в нем флексией, в английском передается аналитической формой.

СОПОСТАВИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ ФОРМ БУДУЩЕГО ВРЕМЕНИ В ДАРГИНСКОМ И АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКАХ COMPARATIVE STUDY OF THE FUTURE TENSE FORMS IN DARGIN AND ENGLISH Бахмудова А.Ш., г.Махачкала РФ S. Bakhmudova, Makhachkala, RF In this article the author presents the comparative analysis of the Future tense forms in Dargin and English languages. The aim of this work is finding out of similar and distinctive features during the comparative analysis of Dargin and English forms of the Futu re Tense. 17 1

The Dargins study English at school and at the Higher Educational Enterprises and the comparison of these languages can have some linguodidactic importance. The results of this research are the content of this article. Категория времени передает отношение действия к моменту речи. Посредством противопоставления друг другу темпоральных форм глагола категория времени указывает на одновременность, предшествование или следование событий к моменту речи или какой-либо другой точке отсчета. Категория времени существует в каждом языке, но количество форм, а также их содержание бывает разным. Выявление сходных и отличительных моментов в категории времени двух или нескольких языков имеет большое значение для лингводидактики и сравнительной типологии языков. Целью данной статьи является выявление сходных и отличительных моментов при сопоставительном анализе форм будущего времени даргинского и английского языков. Английский язык уже давно изучается в школах и ВУЗах Дагестана, где обучаются носители даргинского языка, и поэтому сопоставление этих языков может иметь определенное лингводидактическое значение. Результаты исследования послужили содержанием данной статьи. Необходимо отметить, что даргинский и английский языки резко отличаются друг от друга. Даргинский язык относится к кавказским языкам и является младописьменным. Английский язык относится к индоевропейским языкам и имеет давносложившуюся письменность. Даргинский - язык синтетического строя с богатой морфологией и сравнительно бедной лексикой, английский – язык аналитического строя с бедной морфологией, но богатой лексикой. Противопоставляя друг другу временные формы, можно заметить, что существует много спорных вопросов относительно количества временных форм в даргинском языке. Так, например, П.К. Услар выделяет в даргинском языке 8 форм [Услар: 98]; Л.И. Жирков [Жирков: 34], С.Н. Абдуллаев [С.Абдуллаев: 186] – 10 форм; З.Г. Абдуллаев – 13 [З.Абдуллаев: 125]; М.-С.М. Мусаев – 8 [Мусаев: 28]. В английском языке количество временных форм разграничено более четко. Всего их 12. Но возникают дискуссионные вопросы о грамматическом статусе некоторых форм. Так, например, наличие грамматической формы будущего времени в английском языке по-разному освещается разными языковедами. Многие лингвисты считают, что формы будущего времени образуется путем грамматикализации модальных глаголов shall и will с сохранением модального значения намерения и долженствования, следовательно, грамматической формы будущего времени в английском языке не существует [Есперсен: 304]. Р.Квирк отрицает наличие в английском языке грамматической формы будущего времени, т.к. действие, выражаемое этой формой – воображаемое, нереальное действие, не соотнесенное с актуальным моментом речи. [Quirk: 47] Несмотря на расхождение во взглядах относительно формы будущего времени в английском языке, нельзя не принимать во внимание тот факт, что формы будущего времени обозначают действие, относящееся к будущему, а также тенденция употребления формы will для 1 лица приводит к десемантизации модальных глаголов. Следовательно, нельзя отрицать наличие формы будущего времени в английском языке как вполне вписывающейся в аналитическую систему английского языка. В даргинском языке можно выделить две разновидности будущего времени: будущее индикативное и будущее предположительное. Первоначально в даргинском языке существовала форма настоящего17 2

будущего времени, выражающая в зависимости от контекста значение, как настоящего, так и будущего времени. Далее с развитием языка эта форма стала формой будущего изъявительного, ср.: Нуни дурсри жагIял хIядурдирис «Я сделаю уроки завтра». Однако, эту же форму употребляют и для выражения действия, которое совершается обычно, постоянно, ср.: Ил нушачи гьар бархIи вашар «Он к нам каждый день ходит». В даргинском языке будущее изъявительное не имеет дифференцированных форм совершенного и несовершенного видов. Значение вида выражается контекстуально, ср.: Иш жуз нуни хIед балтас «Эту книгу я тебе оставлю» и Нуни хIед гьар бархIи иш столичиб кьацIла бутIа балтас «Я тебе каждый день на этом столе хлеба кусок буду оставлять». Аналогичное можно наблюдать и в английском языке. Так, и первому и второму предложению в английском языке будет соответствовать The Future Indefinite Tense (будущее неопределенное): I’ll leave you this book «Я тебе оставлю эту книгу» и I’ll leave you a piece of bread on this table every day «Я тебе кусок хлеба буду оставлять на этом столе каждый день». В даргинском языке в ряде случаев дифференциация форм совершенного и несовершенного вида отмечается у будущего изъявительного, но достигается она разными средствами (расхождением тематических гласных, приставками и др.), ср.: лявкьяс «приду» и вашус «буду ходить» В английском языке совершенный вид явно выражен в форме The Future Perfect Tense (будущее завершенное), обозначающее действие, которое закончится к определенному моменту в будущем, ср.: I’ll have come by 5 o’clock tomorrow «Я приду завтра к 5 часам». В даргинском языке этому времени также соответствует будущее индикативное, ср.: Иш хIянчи нуни базла ахирлис таманбирис «Эту работу я к концу месяца завершу». Можно заметить, что будущее изъявительное в даргинском языке выражено синтетической формой. В английском языке все формы будущего времени аналитические. В даргинском языке существует еще будущее предположительное, форма которой будучи аналитической в своем истоке форма превратилась в синтетическую. Будущее предположительное выражает действие, которое, возможно совершится в будущем при наличии определенных условий, ср.: Буралли, белики, нура вакIиша «Если скажут, может быть, и я приду». [Мусаев: 43] Подобные предложения условными предложениями наклонения, ср.:

в английском языке можно передать изъявительного или сослагательного

If they ask I’ll come «Если они попросят, я приду». 17 3

Таким образом, отмеченные выше общие и отличительные особенности форм будущего времени в даргинском и английском языках могут иметь определенное лингводидактическое значение, так как выяснение и освоение отмеченных общих и индивидуальных особенностей и способов выражения будущего времени в даргинском и английском языках облегчат носителям даргинского языка изучение английского языка, а также помогут носителям английского языка, заинтересовавшимся культурой традициями и языком даргинцев. Литература

1. Абдуллаев З.Г. Субъектно-объектные и предикативные категории в даргинском языке. Махачкала, 1969, 334 2. Абдуллаев С.Н. Грамматика даргинского языка. Махачкала. 1954. 280 3. Есперсен Е. Философия грамматики. М., 1968. 403 4. Жирков Л.И. Грамматика даргинского языка. М., 1926. 364 5. Мусаев М.-С. М. Словоизменительные категории даргинского языка (время и наклонение). Махачкала. 1983. 72 6. Услар П.К. Хюрклинский язык. Тифлис. 1892. 640 7. Gordon E.M. Krylova I.P. A Grammar of present day English. Moscow. 1980. 335 8. Quirk R., Greebaum S. A University Grammar of English. Moscow. 1982. 390

ПУТИ ВОЗНИКНОВЕНИЯ СИНОНИМОВ В РУССКОМ И ФРАНЦУЗСКОМ ЯЗЫКАХ FORMATION OF SYNONYMS IN RUSSIAN AND FRENCH Кривцова В.А., г.Майкоп РФ Veronica A. Krivtsova, Maikop, RF Лексическое богатство языка в значительной степени обеспечивается его синонимикой. В самом деле, понятие о предмете, о действительности, о признаке имеет множество вариантов, оттенков. Развитие синонимики является одним из путей совершенствования языка, обогащения его выразительных возможностей, оно свидетельствует также о наличии в языке более или менее разветвленной системы речевых стилей, обусловливающем стилистическую дифференциацию лексики. В русском и французском языках много синонимов, но процесс появления новых синонимов не прерывается. Это обусловлено рядом причин. Одной из основных является стремление человека наиболее полно осмыслить уже известные явления действительности, открыть новое и дать ему название. Так, например, в процессе всестороннего познания действительности, развивалась синонимия таких слов, как мир, земля, вселенная, свет, земной шар с общим значением «планета со всем существующем на ней», но с определенными семантическими нюансами. Нередко синонимы появляются в результате усвоения иноязычных слов. Видимо, нет такого языка, в котором не было бы заимствованных слов. В русском, например, имеется довольно много слов французского происхождения: устроить – организовать; прогулка – променад; доказывать – аргументировать; побуждать – стимулировать и т.д. Во французском языке отмечаются заимствования или кальки русского, испанского, английского происхождения: 17 4

spatial – cosmique; bavarder, jaser – palabrer; serveur, garçon – barman; commerce, affaire – bisness и т.д. На формирование и русского и французского литературных языков оказали влияние их «старшие родственники»; для русского языка таким родственником был старославянский язык, для французского – классическая латынь.[2, C.54] Отсюда существование во французском языке синонимических пар, создавшихся в результате усвоения латинских корней. Например, sûreté и sécurité (безопасность) восходят к латинскому существительному securitatem и являются идеографическими синонимами в своем прямом значении. Sécurité означает «душевное спокойствие, уверенность в отсутствии опасности»; sûreté указывает на полное отсутствие любой опасности. Прилагательные frêle - fragile (хрупкий); raide – rigide (жесткий) также являются идеографическими синонимами. В русском языке можно привести следующие примеры: берег – брег, золото – злато, идти – шествовать, целовать – лобзать. Но несмотря на внешнее подобие, историческая роль латинской лексики во французском языке совершенно не походит на роль старославянской лексики в русском языке. Славянизмы противопоставлены нередко собственно русским словам со сходным значением как элементы торжественно-поэтической речи и несут определенную стилистическую окраску, а во французском языке латинизм используется как точный научный термин. Заимствованное слово может восполнять «нехватку» в лексическом составе языка. Эта функция в особенности свойственна латинизмам во французском языке. Русский язык с его развитой собственной системой словообразования просто не нуждался в обильных заимствованиях. [2, C.54] Таким образом французский язык оказывается более проницаемым: заимствования в нем быстро включаются в общую лексическую систему. В русском же языке заимствования сохраняют более обособленное положение, формируя лексику специального назначения. В русском языке синонимы чаще всего появляются в результате словообразования, благодаря хорошо развитой морфологической структуре языка, например: космонавт, звездолетчик, космолетчик, звездоплаватель, космоплаватель, которые образуют один ряд синонимов. Причем характерной особенностью морфологической структуры русского языка является подвижность словообразующих морфем. Здесь имеется в виду та свобода и легкость, с которой может быть образовано слово, иногда в двух и даже в трех вариантах, совпадающих или очень близких по значению, например: выживание – выживаемость; вспомнить – припомнить, вспомянуть помянуть; отяготить – отягчить и т.д. Несмотря на мнение о слабости словообразования во французском языке, оно все же играет свою роль в появлении однокоренных синонимов. Это особая группа, включающая лексико-морфологические варианты слов, где : а)один из синонимов имеет нулевой суффикс, к примеру существительные mont – montagne (гора). Mont употребляется для подчеркивания индивидуального характера объекта: le mont Olymp, le mont Parnasse, в то время как montagne имеет более общий характер: habiter au pied d’une montagne (жить у подножия горы), или же soir – soirée (вечер), matin – matinée (утро), roc – roche – rocher (скала) и т.д.; б) оба синонима имеют один корень, но разные суффиксы: effrayant – effrayable (ужасный), fugitif – fuyard (мимолетный, ускользающий). Еffrayant 17 5

говорят о том, что вызывает ужас, иногда даже без определенной причины (Un bruit effrayant – ужасный шум). Еffrayable – то, что своей природой, сущностью вызывает ужас (Crime effrayable – ужасное преступление). Большие ресурсы для пополнения синонимов как русского, так и французского языков имеет полисемия слов, с которой тесно связано явление синонимии. Слова, которые первоначально не имели ничего общего между собой, благодаря семантическим изменениям становятся синонимами. Так, у слова барин развилось значение «человек, уклоняющийся от труда», и оно стало синонимом слова бездельник. Или, например, глагол заморозить является доминантой двух синонимических рядов: 1. сковать, заковать, схватить морозом; 2. задержать, замедлить, не дать ходу чему-либо. Во французском языке глаголы disparaître, s’éсlipser, s’évanouir, s’éffacer стали синонимами благодаря частому употреблению их в переносном значении, которое постепенно закрепилось как второе значение за каждым из глаголов. Все эти синонимы обозначают одно понятие – «исчезновение», но они его представляют по разному, в зависимости от способа исчезновения. Развитие переносных значений слов и их приспособление в случае надобности выражать близкие значения является неисчерпаемым средством возникновения синонимов. В то же время в обоих сопоставляемых языках этот процесс может вести и к разрушению прежней синонимии слов. R.Bailly приводит в качестве примера слово libertin, которое в латинском языке означало «освобожденный раб»; в ХVIIв. это слово стало синонимом libre–penseur (свободно мыслящий); в XVIIIв. оно стало синонимом débauché (развратник). В наши дни libertin употребляется только как исторический термин. Существующие в сопоставляемых языках синонимы появились в них также в результате пополнения словаря этих языков за счет лексики территориальных и профессиональных диалектов, а отчасти жаргонов. Диалекты дают богатейший синонимический материал. Например, общеупотребительному вести (водить) синонимичны не только общеупотребительные литературные править, сидеть за рулем, но и ограниченное профессиональным употреблением крутить баранку. Таких примеров достаточно и во французском языке: frotter le genou- frictionner (растирать); payer une dette – acquiter (оплатить долг). Иногда носители языка по тем или иным причинам прибегают к использованию так называемых синонимов – эвфемизмов или синонимичных эвфемистических словосочетаний, которые изменяют окраску слова, придают ему более мягкое выражение: туалет вместо уборная, использовать носовой платок вместо высморкаться, quitter les siens (покинуть мир) вместо mourir (умереть). Таким образом, мы видим, что закономерности формирования синонимов в сопоставляемых языках сходны. Но в то же время в каждом языке синонимия имеет свои индивидуальные «оттенки». Литература: 1. Гак В.Г. Сопоставительная лексикология. (На материале французского и русского языков). – М.: Междунар. отношения, 1977. – 264с. 2. Лопатникова Н.Н., Мовшович Н.А. Лексикология современного французского языка: Учеб. для ин-тов и фак. иностр. яз. – 4-е изд., испр. и доп. – М.: Высш. шк., 2001. – 247с.

17 6

3. Тимескова И.Н., Тархова В.А. Лексикология современного французского языка (на французском языке). – Л.: Просвещение, 1967. – 190с. 4. Фомина М.И. Современный русский язык. Лексикология: Учеб. для филол. спец. вузов. – 3-е изд., испр. и доп. – М.: Высш. шк., 1990. – 415с.

17 7

VI. ЯЗЫК И КУЛЬТУРА В РАКУРСЕ КОГНИТИВНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ VI. COGNITIVE ASPECTS OF LANGUAGE AND CULTURE ЭМОЦИИ И ЭМОТИВНОСТЬ В ДИСКУРСИВНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ EMOTIONS AND EMOTIVITY IN DISCOURSE Баранов А.Г. (Краснодар РФ) Anatoliy G. Baranov (Krasnodar, RF) This paper begins with a short display of the state of arts in the research on emotionality and its expression by verbal and non-verbal means. It is emphatically stressed that the emotional and intellectual aspects of human mind greatly overlap in the process of world cognition and interaction. It is argued here that the conceptualization of emotionality is realized in two complementary planes: as cognitions assertained in the system of language, and as emotional experience assertained in discourse. This approach is heuristic in demonstrating ethnic specificity of emotions and their expression. Verification of this methodological program is exemplified by the mentallinguistic frame of emotional concepts, on the one hand, and by associative field in discoursive activity, on the other. В статье дан краткий обзор исследований в области эмоциональности и ее экспрессии вербальными и невербальными средствами. Подчеркивается широко признанная особенность тесной взаимосвязи эмоционального и интеллектуального аспектов личности в познании мира и взаимодействии с ним. В статье ставится вопрос о том, что концептуализация эмоциональности осуществляется в двух планах, которые взаимно дополняют друг друга: как знание, фиксируемое в системе языка, и знание-переживание как дискурсивная экспрессия. Такой подход эвристичен в плане раскрытия этноспецифичности эмоциональной экспрессии. Верификация этой методологической программы осуществляется на примере эмоционального концепта, представленного как ментально-языковой фрейм в системе языка и как ассоциативное поле в дискурсивной деятельности. Вопрос об эмоциональности, который традиционно разрабатывался в лингвостилистике, безусловно может обсуждаться лишь на фоне особенностей естественного языка, обеспечивающих вариативность способов выражения мысли. В стилистических исследованиях наибольшее внимание обращается на экспрессивную компоненту функций естественного языка, которая сосредоточена на авторе текста и отражает его субъективное отношение к другим участникам дискурсивной деятельности, наличие определенных эмоций. Изучение дискурсивной деятельности как интегративного явления позволяет более последовательно учитывать достижения психологии в анализе восприятия текста.

17 8

В филогенезе сознание людей выработало два механизма взаимодействия с действительностью в ее ценностных параметрах: эмоциональный и интеллектуальный. Их связь представляет дискуссионную проблему, ход которой в некоторой степени отражается и на лингвистических исследованиях, связанных с эмоциональностью и экспрессивностью в языке. В психологии от Аристотеля до настоящего времени выкристаллизовалось пять гипотез или моделей эмоционального, подчеркивающих те или иные аспекты эмоций (Calhoun, Solomon 1984: 5 и далее): физиологическая, чувственная, поведенческая (бихейвиористская), когнитивная и оценочная (эвалютивная). Суммируя положительные моменты перечисленных подходов, следует выделить два типа психических явлений во взаимодействии человека и окружающего мира: непроизвольные чувственнонепосредственные эмоциональные состояния человека и интеллектуалноопосредованные эмоциональные состояния (Рубинштейн, 1973: 97-98). Эмоции оказываются тем языком, той системой сигналов, посредством которой субъект узнает о потребностной значимости происходящего. Лишь с внешней, предметной стороны, эмоции служат следствием причины-события. С позиций внутренней идеальной сферы эмоция возникает только при наличии у субъекта идеальной потребности в чем-либо: не событие вызывает эффект, а внутренняя потребность в этом событии. Обусловленность и роль эмоций в жизнедеятельности индивида раскрывается в следующих функциях: отражательно-оценочной, побуждения, дезорганизующей, регулирующей, синтезирующей (Вилюнас 1984: 13-17). В генезисе психических механизмов взаимодействия с действительностью сформировалась экспрессивная функция эмоциональных состояний - внешний "язык" эмоций. Эмоциональная экспрессия в человеческом обществе осуществляется двумя системами: а) психомоторной (специфические изменения пантомимики, мимики, звуковые реакции и т. д. - один из главных факторов, обеспечивающих невербальную коммуникацию); б) вербальной (просодические свойства речи, значение языковых единиц, построение высказываний). Отметим, что в отличие от психологического термина "экспрессия", обозначающего любое внешнее проявление внутреннего переживания, лингвистический термин "экспрессия/экспрессивность" понимается и как выразительность, значительное проявление чувств и мыслей, обусловленное возможностью выбора из вариантов языкового выражения одного и того же смысла (широкая трактовка), и как яркое выражение эмоционального состояния языковыми средствами (узкая трактовка) (ср. Арнольд 1975:15). Сфера действия вербальной системы эмоциональной экспрессии значительно шире, чем это видно из традиционных лингвистических исследований экспрессивности языка. Нам представляется, что более широкое поле исследования открывается в теории эмотивности, развиваемой В.И. Шаховским (работа 1987 и последующие). Все факторы эмотивности имеют определенную корреляцию с типами эмоциональных состояний - аффектом, эмоцией, чувством. При аффекте - внезапно возникающем мимовольном эмоциональном состоянии - основные поведенческие факторы экспрессии носят нелингвистический характер. Лингвистические же факторы аффекта включают лишь просодические средства, междометия, т.е. при аффекте наблюдается чистое выражение эмоционального состояния. Эмоции как конкретные формы протекания психических процессов и чувств, характеризуются несколькими основными качествами, среди которых чаще всего отмечается положительное и отрицательное (удовольствие/ неудовольствие). На базе указанных качеств, как отмечают психологи, 17 9

формируются все бесконечные оттенки чувств. Язык эмоций лингвистически неизмеримо богаче языка аффекта, поскольку "подавляющее большинство эмоций интеллектуально опосредовано" (Васильев, Поплужный, Тихомиров 1980: 39). Что касается чувств, то многие из них "настолько спаяны с умственной деятельностью, что не существуют без этой деятельности" (Лук 1982: 17); особенно это справедливо в отношении высших чувств (моральных, эстетических, интеллектуальных). Исходя из функционального принципа, изучение эмотивности следует проводить, постулируя существование в языке поля эмотивности. Это предполагает выявление номенклатуры разноуровневых средств, которые участвуют в выражении эмоциональных состояний, анализ их содержательных (и формальных) характеристик, исследование их интегративных взаимодействий в тексте, т.е. с позиций языка в действии (см. Носенко1981). При этом следует иметь в виду, что в дискурсивной деятельности составляющие эмотивного поля выполняют несколько функций: выразить, возбудить, описать эмоциональное состояние той или иной интенсивности. Ориентируясь на исследование эмотивности текста в дискурсивной деятельности, мы обратим внимание, прежде всего, на функции эмотивности, релевантные для позиции реципиента, воспринимающего текст. Процесс интерпретации текста реципиентом нами рассматривается в рамках функциональной семиотики. В ней важными участниками семиозиса выступают интерпретатор и интерпретанта. Ч. Пирс выделяет следующие виды интерпретанты: эмоциональную, энергетическую и логическую (see Pharies 1985, 18). На наш взгляд его трактовка интерпретанты как реакции на высказывание-стимул имеет бихейвиористские корни, позволяющие уйти от необходимости более глубокого анализа смыслов воспринимаемого текста. Ряд ученых считает интерпретанту каким-либо компонентом значения языкового выражения, которому ставится в соответствие интерпретанта (Пиотровский 1999). Мы считаем, что интерпретанту следует считать именно комплексным представлением смысла знака реципиентом, как интегральную величину. В позиции Ч. Пирса это подчеркивается еще и тем, что он говорит о возможности интерпретации одного и того же знака последовательно разными интерпретантами. Например, в случае прослушивания музыки: эмоциональной - как эмоциональное переживание музыки, логической - как обсуждение музыки, энергетической - как игра на инструменте. Что касается текста, то его вербальная интерпретация всегда представлена как логическими, так и эмотивными интерпретантами, за которыми может следовать действие (энергетическая интерпретанта). В рамках исследования понимания художественного текста важен анализ эмотивной интерпретанты. Здесь мы хотели бы отметить ту особенность лингвистического подхода к изучению эмоциональности, которая отмечается в дихотомии научного знания и знания как переживания. Парадигма научного знания характеризуется отказом от психологизма в получении и истолковании знания. Отсюда выдвижение на первый план логики, объективности знания, невнимание к внутреннему опыту человека. В противоположном подходе знание рассматривается как некое непосредственное переживание (Налимов, Дрогалина, 1995: 162 и далее). Именно знание как переживание образует основу герменевтического подхода к интерпретации текста. Развиваемый здесь взгляд на восприятие текста более полный, так как предполагает восстановление когерентной системы смыслов текста не только в аспекте макроструктур, раскрывающих когнитивную целостность текста, выражаемых логической интерпретантой, но и чувственно-эмоциональные и 18 0

нравственные сюжетные линии - эмотивная интерпретанта. В своем высшем проявлении эмотивная интерпретанта художественного произведения выступает как концепт текста, представленный предельными смыслами культуры, такими как Любовь, Жизнь, Добро и т. д. (В одном из теле-интервью о нравственном сюжете как необходимом компоненте высокой литературы говорил А.И. Солженицын). Концепт текста "носит в принципе внетекстовый характер, он формируется в сознании читающего, отнюдь не всегда получая достаточно точное языковое выражение" (Брудный 1998: 140). В определенном смысле разработки типологии текстов и читателей по эмоционально-смысловой доминанте А.А. Ухтомского, которые разрабатываются В.П. Беляниным (2000), раскрывают некоторые аспекты эмооциональной организации текстов. В другом плане идеям А.А. Ухтомского созвучна характеристика настроений человека, данная Дж. Серлем, обеспечивающих тональность и колорит его сознательных состояний. "Настроения пронизывают весь наш сознательный опыт" (Серль, 2002: 139). В исследовании эмотивности текста сливаются воедино характеристики сознания реципиента и, опосредованно, характеристики автора текста. Чисто лингвистические подходы к изучению этого комплекса проблематики не позволяют во всей полноте раскрыть знание как переживание. Опыт описания лингвокультурных концептов, которые часто выступают как предельные смыслы культуры (Снитко 1999), показывает, что уровень дефиниционного анализа выявляет лишь поле языковых выражений, которыми в данном языке обозначается тот или иной концепт. Дополнительные наблюдения над функционированием выявленного поля в дискурсе не дает полного представления об исследуемом чувстве или эмоции. Во-первых, потому, что их отличает многомерность, полиморфность. Во вторых, потому, что только в дискурсе, в конечном итоге, отражается авторское знание как переживание. В восприятии такого описания важен личный опыт переживания чувства реципиентом. Чем богаче и разностороннее опыт переживания, тем глубже восприятие художественной экспрессии чувства. В этом суть герменевтики как личностного осознания смысла, стоящего за текстом. Более интересны с упомянутой позиции те исследования, которые опираются на психолингвистические эксперименты ассоциативного плана. Полученные данные, как правило, столь разнообразны, что далеко выходят за рамки линвистического эмотивного поля, полученного на основе данных словарей. Все эти положения находят подтверждение в исследовании эмоционального концепта ЛЮБОВЬ в диссертационном исследовании О.Н.Буяновой (2003: 15,18, 19). Дефиниционный анализ выявил семантическое ядро со следующими признаками: радость, счастье, добро, благо, жизнь, нежность, забота, милосердие, верность, преданность, служение, страсть, влечение, красота, истина. Исследование художественных произведений различных авторов выявило следующие асоциативно-смысловые направлния: Бог, жизнь, семья, страсть, свобода, смерть. Ассоциативный эксперимент дал следующий набор ассоциатов: секс, желание, жизнь, привычка, боль, взаимопонимание, игра, болезнь, забота, нежность, инстинкт, доверие, ласка, божий дар, дар, деньги и др. Как видим, анкетирование дало результаты, которые можно интерпретировать как наиболее близкие к переживанию, хотя следует отметить определенный уровень совпадений по всем трем направлениям исследования. Конечно, нельзя забывать важный фактор уровня развития семиотической личности. Чем выше этот уровень, тем шире возможности личности говорить о любви (вербальной экспрессии чувства). Можно отметить 18 1

определенную корреляцию развитости чувств с развитостью идиолекта. Важен тот факт, что писатели, произведения которых использовались в диссертационном анализе, - неординарные семиотические личности, в плане означивания. И еще, в высокохудожественном произведении социокультурные концепты морально-эмоционалного плана несут функцию выражения концепта художественного текста. Именно в этом мы видим специфику результатов дискурсивного анализа концепта ЛЮБОВЬ в рассматриваемой работе как выразителя предельных смыслов и ценностей культуры. Итак, рассмотрение эмотивности текста от автора предполагает на наш взгляд следующие проявления эмоций: описание эмоций, прежде всего в авторском повествовании, непосредственная экспрессия эмоций персонажами. Рассмотрение эмотивного текста от реципиента предполагает анализ эмпатических переживаний описания эмоций автором, эмпатического переживания эмоций персонажей и переживания по поводу мастерства автора. Развитие методологии и техник трехуровневого исследования концептуализации эмоций (в системе языка, дискурсе и ассоциативном эксперименте) - как научного лингвистического знания и знания-переживания обладает, как нам представляется, эвристичностью, достаточной для преодоления часто отмечаемого недостатка в кросскультурных исследованиях, - "этноцентризма" (Вежбицкая 1997: 344). Литература 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9. 10. 11. 12. 13. 14. 15. 16.

17.

Арнольд И.В. Интерпретация художественного текста: виды выдвижения и проблема экспрессивности// Экспрессивные средства английского языка. - Л.: Изд-во ЛГПИ, 1975. С. 11-20. Белянин В.П. Основы психологической диагностики.(Модели мира в литературе). - М.: Тривола. - 2000. - 248 с. Брудный А.А. Психологическая герменевтика. - М.: Лабиринт, 1998. - 336 с. Буянова О.Н. Языковая концептуализация любви: лингвокультурный аспект. Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Краснодар, 2003.- 20 с. Васильев И.А., Поплужный В.Л., Тихомиров О. К.Эмоции и мышление.- М.: Изд-во МГУ, 1980. - 192 с. Вежбицкая А. Язык. Культура, познание. - М.: Русские словари, 1997. - 416 с. Вилюнас В.К. Основные проблемы психологической теории эмоций// Психология эмоций. Тексты. - М.: Изд-во МГУ, 1984. С. 3-28. Лук А.Н. Эмоции и личность. - М.:Знание, 1982. - 175 с. Налимов В.В., Дрогалина Ж.А. Реальность нереального. - М.: Мир идей, 1995. - 432 с. Носенко Э.Л. Эмоциональное состояние и речь. - Киев: Вища щкола, 1981 - 195 с. Пиотровский Р.Г. Лингвистический автомат (В исследовании и непрерывном обучении): Уч. Пособие. - СПб.: Изд-во РГПУ, 1999. - 256 с. Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. - М.: Наука, 1973. - 416 с. Серл, Джон Окрывая сознание заново.- М.: Идея-Пресс, 2002. - 256 с. Снитко Т.Н. Предельные понятия в западной и восточной культурах. Автореф. дисс...док.филол. наук. - Краснодар, 1999. - 32 с. Шаховский В.И. Категоризация эмоций в лексико-семантической системе языка. Воронеж: Изд-во ВГУ, 1987. - 192 с. Calhoun Ch., Solomon H.C. What is Emotion? - New York, Oxford, 1984. - 343 p. Pharies, David A. Charls Peirce and the Linguistic Sign. John Benjamins Publishing Company. Amsterdam/ Philadelphia, 1985.

СЕМАНТИКА ОЦЕНКИ И ЕЕ ЯЗЫКОВОЕ ВЫРАЖЕНИЕ THE SEMANTICS OF THE ASSESSMENT AND ITS LINGUISTIC REALIZATION Малевинский С.О. Краснодар РФ Sergey O. Malevinskiy, Krasnodar, RF 18 2

Проблема определения семантической сущности оценки, а также выявление способов языкового выражения оценочности представляют собой актуальнейшие вопросы не только для современной лингвистической семасиологии, но и для целого ряда других, смежных с лингвистикой гуманитарных наук - философии, логики, психологии, этики и эстетики. И не случайно, что вопрос о психической природе оценки впервые был поставлен именно в философии - в науке, занимающейся наиболее общими законами бытия, человеческого сознания и мышления. В качестве самостоятельной научной категории понятие оценки впервые выступило в трудах немецкого философа Германа Лотце, трактовавшего оценочность как ценностное отношение людей к тем или иным предметам, как человеческое отношение к ним как к ценностям или антиценностям. При этом сами ценности определялись Лотце как предметы и явления, воспринимаемые людьми в качестве того, что «должно быть», и человеческая убежденность в долженствовании их бытия рассматривалась философом и как основной характеризующий признак всех ценностей, и как сущность оценочности вообще. Понимания оценки как ценностного отношения людей к тем или иным объектам придерживались в свое время Эдмунд Гуссерль, Мартин Хайдеггер, Жан-Поль Сартр, Альбер Камю и многие другие европейские мыслители X1X-XX вв. (подробнее см.: Столович, 1994, 121-260). В этот же период времени широкое распространение на уровне научного и публицистического дискурса получило введенное в речевой обиход Фридрихом Ницше выражение «переоценка ценностей», которое также отражало понимание оценки как ценностного отношения (Ницше, 1990, 90). Между тем, в России, в работах ряда публицистов и философов X1Х в. начало складываться принципиально иное, отличное от европейского осмысление категории оценочности. Так, к примеру, В. Г. Белинский в одной из своих статей писал о том, что оценка того или иного произведения в литературной критике должна осуществляться не на основе эстетического вкуса ценителя, а с опорой на четкие и ясные логические «критерии разума» (Белинский, l976-1982, т. 5, 66). Другой русский критик, Аполлон Григорьев, рассматривал эстетическую оценку художественного произведения как мысленное соотнесение его содержания с неким вечным и неизменным идеалом красоты и добра, который предложено было называть словом КРИТЕРИУМ (Григорьев, 1967, 135). А выдающийся русский философ Владимир Соловьев впервые в науке поставил вопрос об истинности и ложности различных человеческих оценок. Второе, по мнению Соловьева, имеет место обычно тогда, когда в качестве оценочного критерия используется какой-то «ломаный аршин» (Соловьев., 1988, т 1, 356). Наконец, в языкознании начиная с 50-х годов прошлого века широкое распространение стало получать понимание оценочности как эмоциональности. Все началось, по-видимому, с того, что Е.М. ГалкинаФедорук, отметив наличие в лексике языка особого пласта эмоциональных слов, включила в него и «слова-оценки, квалифицирующие вещь, предмет, явление или с положительной, или с отрицательной стороны» (ГалкинаФедорук, 1954, 136). Впоследствии понятие эмоциональной оценочности стало одним из основополагающих понятий лингвистической семасиологии и практической стилистики. Кроме того, в философии, логике, этике и языкознании различными авторами в разное время выделялись и описывались другие типы оценок, такие как гедонистические, утилитарные, 18 3

деонтические, дезидеративные, параметрические, нормативные, истинностные и пр. К настоящему моменту нам приходится констатировать, что в силу объективной множественности типов выделяемых различными авторами оценок единого, общепринятого понимания оценочности ни в философии, ни в логике, ни в языкознании не существует. И это не случайно. На наш взгляд, причина такого положения дел кроется в изначальной многозначности самого слова ОЦЕНКА, у которого, помимо первичного значения «определение стоимости чего-либо», можно отметить еще два: «формирование какого-то положительного или отрицательного отношения к тому или иному объекту» и «мысленное соотнесение объекта оценки (или какого-то его свойства) с тем или иным оценочным критерием». Второй из отмеченных нами типов оценочности, т.е. оценку как позитивное или негативное отношение, можно было бы назвать реляционной оценочностью, третий же тип оценок, обусловленный наличием какого-то критерия, оценочностью рациональной или, точнее, критериальной. К сфере реляционной оценочности вполне могли бы быть отнесены следующие разновидности оценок: 1. Эмоциональные оценки, в том числе и гедонистические, заключающиеся в переживании удовольствия или отвращения по поводу чего-либо. Здесь же необходимо также различать собственно эмоциональные оценки и оценки-чувства. Первые состоят в непосредственном переживании какой-либо оценочной эмоции и выражаются обычно междометиями или фразами типа: Ах, какая прелесть! или Фу, какая гадость! Вторые (чувства) суть стабильные, устойчивые психические феномены, представляющие собой только предрасположенности к переживанию тех или иных эмоций по поводу определенных объектов. Оценки такого рода передаются обычными двусоставными предложениями с предикатами, выраженными эмоционально-оценочными прилагательными и существительными: Рыбий жир - такая гадость; Любовь к животным прекрасна; Свежий воздух всегда приятен. 2. Дезидеративные оценки, т.е. оценки желательности или нежелательности какого-то события, процесса или какого-либо качества у того или иного объекта. Семантика дезидеративной оценки выражается предикатами типа ЖЕЛАТЕЛЬНО - НЕЖЕЛАТЕЛЬНО и их синонимами. 3. Деонтические оценки, к которым относятся оценки долженствования, запретности и допустимости тех или иных человеческих поступков, форм поведения и социальных отношений. Выражаются при помощи таких предикатов, как ДОЛЖЕН, ОБЯЗАН, НЕЛЬЗЯ, ЗАПРЕЩАЕТСЯ, МОЖНО, РАЗРЕШАЕТСЯ, НЕОБХОДИМО и т.п. 4. Ценностные оценки. Поскольку в их основании лежит идея долженствования бытия или небытия чего-либо, сама ценностная оценочность может рассматриваться, как разновидность оценочности деонтической. В языке такого рода оценки выражаются понятиями ЦЕННОСТЬ и АНТИЦЕННОСТЬ. Что касается типологии критериальной оценочности, то здесь все определяется характером тех понятий и представлений, которые используются людьми в качестве оценочных критериев. В соответствии с этим мы можем выделить: 1. Параметрические оценки, в которых критерием выступает представление о некоем нормальном .уровне качества, среднем для какогото класса объектов (БОЛЬШОЙ - МАЛЕНЬКИЙ, ВЫСОКИЙ - НИЗКИЙ, ТЯЖЕЛЫЙ - ЛЕГКИЙ и т.п.). 18 4

2. Стандартные оценки, где критерием служит некоторый стандарт совокупность ряда требований, предъявляемых к качеству тех или иных объектов. Чаще всего выражаются прилагательными ХОРОШИЙ и ПЛОХОЙ: хорошая продукция, хороший инструмент, плохая работа, плохой специалист. 3. Нормативные оценки, состоящие обычно в соотнесении каких-то человеческих действий с теми или иными нормами, правилами, законами и . установлениями. Выражаются такими словами, как ПРАВИЛЬНО НЕПРАВИЛЬНО, ЗАКОННО - НЕЗАКОННО, ВЕЖЛИВО - НЕВЕЖЛИВО, АМОРАЛЬНО, БЕЗНРАВСТВЕННО и т.п. 4. Утилитарные оценки, осуществляемые по критериям, в роли которых выступают наши представления о пользе и вреде. 5. Истинностные оценки, которые, реализуются путем соотнесения каких-либо утверждений с нашими представлениями об истине. 6. Потребностные оценки, где оценочными критериями являются наши потребности и желания. 1. 2. 3. 4. 5. 6.

Литература

Белинский В.Г. Собрание сочинений: В 9 т. М., 1976-1982. Галкина-Федорук Е.М. Современный русский язык. Лексика. М., 1954. Григорьев Ап. Литературная критика. М., 1967. Ницше Ф. Антихристианин // Сумерки богов. М., 1990. Соловьев В.С. Сочинения: В 2 т. М., 1988. Столович Л.Н. Красота. Добро. Истина. М., 1994.

КОГНИТИВНОЕ ОСМЫСЛЕНИЕ НЕКАНОНИЧЕСКИХ СЛУЧАЕВ ПОВЕДЕНИЯ ПРИЛАГАТЕЛЬНЫХ В АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКЕ COGNITIVE PECULIARITIES OF THE CONTEXTUAL USE OF ENGLISH ADJECTIVES Гусейнова Р.И. Ризаханова З.З. (Махачкала РФ) R. I. Guseinova, Z. Z. Rizakhanova (Makhachkala, RF) В данной статье обращается внимание на неканонические случаи синтаксического поведения прилагательных в современном английском языке, предпринимается попытка объяснить ряд отклонений от синтаксических норм функционирования отдельных подклассов с учетом когнитивных условий их употребления. The cases of non-canon syntactic functioning of adjectives in Modern English are discussed. An attempt has been made to clarify the reasons standing behind them in the light of cognitive understanding of the language. Системно полное описание синтагматических особенностей прилагательных в современном английском языке, можно без преувеличения сказать, еще не осуществлено и ждет своей реализации, хотя имеется целый ряд исследований, посвященных этой части речи. Сошлемся хотя бы на работы Д. Болинджера (1967), Дж. Коутса (1971), Р. Лиза (1960). Изложение некоторых ключевых пунктов синтагматики английских прилагательных находим в исследованиях и Г. Г. Поцепцова. Не освящена и полевая структура их организации в синтаксическом плане. В дальнейшем в более аутентичном решении нуждается и вопрос о конкретно-семантической природе отдельных лексико-грамматических 18 5

подклассов, особенно относительных прилагательных. Например, авторы университетской грамматики английского языка Р. Кверк, Гринбаум и др. делят прилагательные на ингерентные (inherent) и неингерентные (noninherent), указывая на способность первых выступать как атрибутивно, так и предикативно, в отличие от вторых, которые употребляются только атрибутивно. Причем ингерентные прилагательные характеризуют референт прямо, в отличие от неингерентных. При этом не даются какие-либо другие семантические характеристики или спецификации. В то же самое время неингерентные в отдельных случаях могут встречаться и в позиции предиката. Ср.: John is a new student – That student is new; My old friend – my friend is old (в значении «давний»). Вместе с тем заметим, что дифференциация прилагательных на эти два подкласса оказывается нетождественной их традиционному делению на качественные и относительные. Так, в приводимом выше примере прилагательное old относится к качественным прилагательным и трудно согласиться с его определением как признака, не характеризующего личность, как утверждает автор [Р. Кверк, 1982: 114]. Как показывает практика, способность функционировать в позиции атрибута и предиката, не выступает как абсолютная функция качественных прилагательных. Соответственно, можно сказать a complete fool, но не The fool is complete; a perfect idiot, но не The idiot is perfect; a close friend, но не The friend is close; a strong opponent, но не The opponent is strong. Вместе с тем, прилагательные complete, perfect, close в других условиях встречаются и в позиции именного члена сказуемого (My happiness would be complete; He is perfect for the role; He is very close to his father). В то же время для некоторых качественных прилагательных характерно только атрибутивное употребление: a joint statement; a live program; a yearly journal. Некоторые другие качественные прилагательные, например, в зависимости от синтаксического контекста употребления могут изменять свое значение. Ср.: Mary is ill today (Сегодня Мэри больна), an ill manner (дурное поведение), We are glad to meet you here (Мы рады встретить тебя здесь), glad rags (лучшая одежда). В литературе не раз указывалось на сложность причин неупотребительности относительных прилагательных в предикатной позиции. Они ограничены функцией определения в атрибутивных сочетаниях, но допускают при этом способность выполнять и функцию именной части сказуемого (Арутюнова 1980: 161], [Marchand 1966]. Синтаксические ограничения относительных прилагательных, как полагает Н. Д. Арутюнова, объясняются тем, что они, удовлетворяя номинативные функции, не способны функционировать в характеризующей функции. Подобные ограничения связаны не с недопустимостью предикатом реляционных отношений, а с нежелательностью формального смещения качественных и относительных прилагательных [Арутюнова 1980 : 161]. А. Вежбицкая также, рассматривая вопросы семантических и функциональных различий существительных и прилагательных, приходит к выводу о неспособности прилагательных категоризовать определяемые ими референты – прилагательные указывают лишь на дескрипцию, а существительные – на категоризацию [Вежбицкая 1999: 96]. Это 18 6

обстоятельство проливает свет на несклонность относительных прилагательных употребляться в именной части сказуемого, а если и употребляются, то претерпевают изменение значения. Рассмотрим хрестоматийно известный пример, приводимый Марчандом criminal lawyer (судья, занимающийся уголовными делами и уголовник) в : The criminal lawyer made a special statement on the case и The lawyer is a criminal [Marchand 1966:133]. Синтезируя корпус относительных прилагательных в английском языке, мы находим две семантически разные группы – члены одной группы номинируют признаки через отношение к физически обозримым предметам (wooden, woolen, leaden, hairy, stony, dusty), а составляющих другой – делают это по отношению к отвлеченным понятиям (electronic, musical, carbonic). При этом предпринятый нами анализ показывает большую сопротивляемость к замене синтаксической позиции, которую проявляют прилагательные, соотнесенные с предметными именами. Так, не встречаются такие случаи, как The dress was woolen; The character is iron. Возникает вопрос, в чем все-таки причина стойкой закрепленности данного типа прилагательных за атрибутивной позицией в отличие от прилагательных типа complete, close, которые встречаются и в предикатной позиции: He is close with his money (Он скуповат); He is perfect for the role (Он идеально подходит для этой роли). Вполне резонно предположить, что прилагательные woolen, wooden и др. обладают способностью в известной степени индивидуализировать референты в силу сохранения деривационной соотнесенности с предметами, через отношение к которым они называют признаки, а существительные, как указывалось выше, указывают на категоризацию. Категоризация представляет собой одну из ступеней осмысления мира, которая наряду с этим предполагает выделение не только типов, но и подтипов. В этой связи относительные прилагательные сохраняют один из важных признаков, выделимый в определенной категории понятий. Таким образом, контекстная зависимость функционирования слова «отражает либо смысловую специфику слова, либо отношение дополнительности в использовании равнозначных слов» [Арутюнова 1980: 160]. Подчеркнутое относится к синтаксическому поведению слов типа perfect, complete, utter и др.. В заключение отметим, что смысловые метаморфозы прилагательных при неканоническом их употреблении – особая проблема, и она может служить темой отдельного рассмотрения. Литература: 1. 2.

3. 4. 5. 6. 7.

8.

Арутюнова Н. Д. К проблеме функциональных типов лексического значения // Аспекты семантических исследований. М.,1980. Вежбицкая А. Семантические универсалии и описание языков. М., 1999. Иванова И. П., Бурлакова В. В., Почепцов Г. Г. Теоретическая грамматика современного английского языка. М., 1981. Bolinger D. J. Adjectives in English – attribution and predication // Language, 18,1967. Coats J. Denominal adjectives // Lingua, 27, 1971. Lees R. B. A multiply ambiguous adjectival construction in English // Language, 2, 1960. Marchand H. An attributive and predicative derived adjectives and some problems related to the distinction // Anglia, 84, 1966. Quirk R., Greenbaum S. A University Grammar of English. Moscow, 1982.

18 7

ЭМОТИВНЫЙ КОНЦЕПТ КАК ОСНОВА ТОЛКОВАНИЯ ФРАГМЕНТОВ РАЗЛИЧНЫХ ЗНАНИЙ THE CONCEPT OF EMOTIVITY AS A BASIS FOR INTERPRETATION OF FRAGMENTARY KNOWLEDGE Ломинина З.И. (Краснодар РФ) Z. I. Lominina (Krasnodar, RF) The present paper is aimed at exposing unified textual characteristics of a particular genre. The definition of emothemes in the communicative process seems to give an opportunity to reveal an emotional part of an author’s pragmatic tasks by deducing formalized knowledge. An emotive concept is considered as a basis for interpreting fragments of different types of knowledge, which are formed as stereotypes, grouped according to subject fields and embodied in the notions of emotionally marked situations included in the individual’s cognitive sphere. Different subject correlation of emotive themes provides the existence of different variants of its realization, each of which presupposes a new approach to its study (in our case, f. e., it is the investigation of the theme “pollution of nature” and “struggle against pollution” in German publicism). В данной статье ставится цель выявления унифицированных характеристик текстов определённого жанра. Определение эмотем в процессе коммуникации, как нам представляется, даёт возможность выявлять эмоциональную часть прагматических задач автора путем вывода формализованных знаний, а эмотивный концепт – рассматривать в качестве основы толкования фрагментов различных знаний. Эти знания формируются в виде стереотипов, группируются по предметным областям и воплощаются в представлениях об эмоционально маркированных ситуациях, которые входят в когнитивное пространство индивида. Различная предметная соотнесённость эмотивных тем обеспечивает существование разнообразных вариаций её реализации, каждая из которых предполагает новые подходы к её рассмотрению (в нашем случае, например, выявление темы «загрязнение природы» и разработку темы «борьба против загрязнения» в немецкой публицистике). Мысль о способности эмоционального опыта, как и любых знаний человека о мире, накапливаться, храниться, кодироваться знаковыми средствами, воспроизводиться и адекватно восприниматься окружающими оказалась для когнитивной лингвистики актуальной и плодотворной. Эмоции очень реальны и интенсивны, и всё-таки они вытекают скорее из когнитивных интерпретаций окружающей действительности. Этот факт перехода от знания к эмотивной оценке, отмечался еще М. Бахтиным (1: 247). Сказать, что эмоции возникают из когнитивности, значит сказать, что их определяют структура, содержание, организация репрезентаций знания и процессов, которые управляют ими. 18 8

Известно, что знания о мире в нашем сознании организованы в виде абстрактных ментальных единиц вокруг некоторого концепта. А любой концепт, представляющий собой многомерное смысловое образование, содержит, по мнению Ю.С. Степанова, помимо понятийной части облигаторно и эмоциональный элемент, оценки, образы, ассоциации и др., характерные для данной культуры (2: 41). Существуют также особые виды концептов, ядром которых являются базовые эмоции – эмоциональные концепты (Апресян Ю.Д.; Вежбицкая А. и др.), которые, в свою очередь, образуют собственные «концептуализированные предметные области» (3: 68). Существование эмоциональных концептов позволяет предположить возможность вычленения особых концептуальных структур, которые содержали бы основную, типическую и потенциально возможную эмоциональную информацию. В результате языковой перекодировки появляется формулировка определённого круга тем текста, которые связаны с эмоциональными ситуациями и очерчивают границы их существования. Для их обозначения мы используем термин «эмотема», впервые введенный в научный оборот В.И. Болотовым и разрабатываемый далее П.К.Анохиным, Н.Д. Арутюновой, А.Г. Барановым, Е.М. Вольф, М.Д. Городниковой, В.И.Жельвисом, С.В. Ионовой, В.И. Карасиком, Ю.А. Сорокиным, В.И.Шаховским, и др.). Эмотема дефинируется как «отрезок текста, смысл которого или форма выражения содержания являются источником эмоционального воздействия» (4: 18). Специфика лингвистического аспекта эмоциональности состоит в объективации семантической эмоциональности: в языке категория эмоциональности трансформируется в категорию эмотивности. Согласно В.И. Шаховскому, под эмотивностью понимается «имманентно присущее языку семантическое свойство выражать системой своих средств эмоциональность как факт психики, отражённые в семантике языковых единиц социальные и индивидуальные эмоции» (5: 24). Эмотивность выражается двусторонним представлением: имеет план содержания, основывающийся на субъективной оценочности, и план выражения, представленный категорией экспрессивности. Она отражает систему эмоциональных характеристик языковой личности и делает возможным существование эмоциональной коммуникации. Потребность ориентации в мире вынуждает интерпретаторов, в свою очередь, проводить «выборку» из множества текстов, с которыми им приходится сталкиваться. А поскольку опыт повторяется в некоторых ситуациях, то они становятся типичными и начинают восприниматься как эмоционально маркированные, где в качестве маркеров, могут рассматриваться предметы и явления, относящиеся к определенной предметной концептуальной области. Идея создания моделей типичных ситуаций легла в основу серии исследований эмоциональных концептов как набора прототипических ситуаций, «сценариев развития эмоций» (6: 370), «сценариев чувств» (7: 394). Предполагается, что эмоциональные концепты задаются типичными для известных переживаний ситуациями, и эти ситуации могут быть описаны посредством ментальных сценариев, дающих возможность вычленения в тексте не только опредмеченных эмоциональных состояний, но и распредмеченных эмоциональных концептов. Будучи социокультурным феноменом, письменный текст является воплощением ценностных констант культурной системы конкретного исторического периода как высших ориентиров поведения, которые возникают на только на основе знания и информации, но и собственного 18 9

жизненного опыта человека. В этом качестве текст предопределяет возможность проникновения в глубины массового и индивидуального сознания. Преобразование фрагмента эмоционального опыта человека в эмотивное содержание связано с существованием механизма перекодировки частной ситуации, послужившей эмоциональным стимулом другой, более общей и распространённой, ведущей к формированию социокультурных эмоциональных смыслов. Устойчивость и узнаваемость эмоциональных смыслов, в свою очередь, обеспечивается за счёт существования социального ядра эмоций – единых для всех представителей данной культуры образцов, стереотипов эмоциональных ситуаций и реакций на них. Языковая форма существования стереотипа тесно связана с его содержанием, то есть с психологической установкой, которая, в свою очередь, предрасположена к оценке объекта или его аспекта. Мнение часто является вербальным выражением, хотя может существовать и в невербальном поведении, включая в себя как аффективный, так и когнитивный элементы, которые отражают объект установки, его характеристики и связи с другими объектами, своего рода опыт (8: 362). Человек не только усваивает этот опыт, но и формирует на его основе свои личностные смыслы, которые организуются в культурно-символические гештальты, этнокультурные и социокультурные планы применительно к различным видам оценочных отношений, например, отношение к старшим и младшим, к хорошему и плохому в природе, рождению и смерти и др. Это, в свою очередь, представляет собой разработку ценностных доминант, а методика изучения их в языке базируется на понятии концепт и представляет собой систему исследовательских процедур (9: 4-7). Помимо общих универсальных тем, связанных с существованием общечеловеческих ценностей, вероятно, возможно выделение тематических концептов, связанных с национально- или социумно-прецедентными эмоциональными феноменами, например, понятия душа, тоска, судьба, выступающие в качестве культурных тем в русской языковой культуре (10: 33) или понятия порядок, педантизм, усердие, мастерство как культурные темы в немецкой культуре (11:95-96), бытующие в определённой социальной и профессиональной среде, соотносимые с жизненным опытом читателей и легко квалифицируемые как эмоционально положительные или эмоционально отрицательные. В данном исследовании ставится цель выявления унифицированных характеристик текстов определённого жанра. Эмотивный концепт может, предположительно, являться основой в толковании фрагментов различных знаний/предметных областей. Согласно классификации С.В. Ионовой, следует различать два уровня эмотивного содержания как основных параметров оценочного состояния, а именно: эмотивный фон и эмотивная тональность. Особенностью эмотивного содержания текстов является тесное перепление эмоций обоих уровней. Формальная сторона эмотивного содержания представляется эмотивной окраской (12: 6-10). Позволим себе кратко охарактеризовать эти явления. Эмотивный фон – совокупность знаний об эмоциональном мире человека как объективно существующей реальности, которые формируются в виде стереотипов, группируются по предметным областям и воплощаются в представлениях об эмоционально маркированных ситуациях, которые входят в когнитивное пространство индивида. Эмотивная тональность – вид субъективной модальности в тексте, проявляющийся в выражении эмоционального состояния говорящего, его 19 0

эмоционального отношения к фактам речи или в оказании эмоционального воздействия на адресата. Различаются в этом направлении три типа оценок: субъектный, объектный и предикатный тип. Эмотивная окраска – это поверхностная структура континуального многослойного содержания в виде последовательности языковых единиц, представляющих дискретные фрагменты этого содержания. Данное понимание базируется на положении об обязательном наличии языковых средств обеспечивающих отображение смысла с той степенью полноты и эксплицитности, какой требует их коммуникативная значимость. Различная предметная соотнесённость эмотивных тем обеспечивает существование разнообразных вариаций её реализации, каждая из которых предполагает новые подходы к её рассмотрению ( в нашем случае, например, разработку темы «борьба против загрязнения» в немецкой публицистике). Известно, что основное тематическое содержание текста выражается в его заголовке или экспозиции/пропозиции. Включение эмоциональных концептов грязь/ Schmutz (плохое) уже свидетельствует о значимости эмотемы с развёртыванием её границ на чистое (хорошее) через защиту/Schutz. Например: Deutschlands Wohlstandsgesellschaft exportiert ihren Abfall Der Dreck schwappt über die Grenzen. Der Platz wird knapp, immer mehr Stoffe müssen als Sondermüll einer teuren Spezialbehandlung unterzogen werden. Wohin also mit dem Abfall? Die Antwort lautet: ins Ausland. Zuerst haben wir Deutschland verdreckt, nun die ganze Welt (DT, September 1992. – S. 12). (ср. Немецкое благосостоятельное общество вывозит свои отходы Грязь льётся через края. Места становится мало, всё больше и больше продуктов как особый мусор должны подвергаться специальным дорогим обработкам. Куда же тогда с отходами? Ответ гласит: за границу. Сначала Германию загрязнили, теперь весь мир) Данный пример констатирует развитие эмотемы, эксплицирующей эмоциональную ситуацию «загрязнение» в Германии, а также поиски выхода из ситуации путем экспорта мусора, чтобы более не загрязнять свою страну. Но в тексте заложен и большой скрытый смысл, проявляющийся в нём, в выделенных выражениях, несущих, на наш взгляд, ироническую оценку действиям общества благополучия. Эмотивное содержание текста рассматривается в этом случае как результат взаимодействия нескольких эмотем обоих уровней эмотивности. Она добавляет новые компоненты в содержательную структуру текста, является носителем эмотивных смыслов и функций по прагматическим задачам, которые позволяют определить общее эмоциональное содержание текста. Проследим за этим на конкретном тексте: Die wachsenden Abfallberge werden zum Streitobjekt Der Plan gibt einen plastischen Eindruck von der Grösse des Problems: Zwischen endlos langen Humuswellen, auf Flächen, die 50 Fussballfeldern Platz bieten könnten, will B.Heydemann dem allenthalben drohenden Müllinfarkt zu Leibe rücken (DT, Mai 1991. – S. 12) (ср. Растущие горы отходов становятся объектами споров 19 1

План создаёт пластическое впечатление о величине проблемы: С помощью бесконечно длинных плодородных валов, на площади, которая может вместить 50 футбольных полей, Б.Хейдеманн хочет 'наброситься' на повсеместно надвигающееся прединфарктное «мусорное» состояние). Здесь на фоновую эмоцию тревога через dem drohenden Müllinfarkt наслаивается тональная эмоция объектного типа, выражающая субъективно-эмоциональное отношение человека к факту загрязнения природы через die wachsenden Abfallberge. Это отношение в виде выделенных речений вызывает переживания, близкие к таким эмоциям, как боль, грусть, обида, страх, ужас. Эмотивная тональность, таким образом, предстаёт в виде разновидности концептуальной информации текста и функционирует на его коммуникативном уровне, отражая эмоциональную часть прагматических стратегий автора текста. Язык выступает здесь в качестве «системы ресурсов для выражения смыслов в текстовой деятельности, а она сама является источником пополнения эмотивного фонда языка (13:5). Следует признать закономерным тот факт, что близкие по своему эмоциональному характеру средства притягивают друг друга, образуя целые комплексы в составе текстового фрагмента, и определяют высокую плотность эмотивной ткани текста. Выделенные элементы текста, в нашем примере, понимаемые как маркеры эмоций, подчёркивают высокую степень плотности эмотивной ткани, определяют эмоции фонового и тонального уровней содержания, как, например, в таком тексте: Den unter der Abfalllavine stöhnenden Kreisen und Kommunen versprach der Kieler Müll-Vordenker den Ausweg aus der Klemme zwischen wachsenden Abfallbergen und hinhaltendem Bürgerprotest gegen die ungeliebte, weil ökologisch bedenkliche Müllverbrennung (DT, Mai1991. – S. 12). (ср. округам и организациям, стонущим под лавинами отходов, «мусоровед» г. Киля обещал выход из затруднительного положения, созданного растущими горами отходов и поднимающимся гражданским протестом против неприятного, при этом экологически опасного, сжигания мусора). Таким образом, эмотивная окраска нами понимается как комплекс языковых и текстовых средств, используемых автором для кодирования эмоционального содержания. Она линейна и является способом материального выражения многомерного эмоционального содержания. В анализе эмотивного содержания текстов нами используется методика информационных подходов, ориентируемых на исследование внутреннего строения целого текста и иерархию его единиц. Данный подход соотносится с различными методиками когнитивного анализа, оперирующими понятиями макроструктуры, макропропозиции, модели ситуации, концепта, фрейма, когниотипа и др. В эти понятия включаются не только абстрактные знания о стереотипных ситуациях, но и личностные знания носителей языка. Определение эмотем в процессе коммуникации, как нам представляется, даёт возможность выявлять эмоциональную часть прагматических задач автора путем вывода формализованных знаний, а эмотивный концепт – рассматривать в качестве основы толкования фрагментов различных знаний. Эти знания формируются в виде стереотипов, группируются по предметным областям и воплощаются в представлениях об эмоционально маркированных ситуациях, которые входят в когнитивное пространство индивида. 19 2

Литература

1. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979. - 416с. 2. Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. – М.: Школа «Языки русской культуры», 1997.- 824с. 3. Там же. 4. Болотов В.И. Эмоциональность текста в аспектах языковой и неязыковой вариативности. – Ташкент, 1981. - 116с. 5. Шаховский В.И. Категоризация эмоций в лексико-семантической системе языка. – Воронеж: ВГУ, 1987. - 192 с. 6. Апресян Ю.Д. Избранные труды, том I. Лексическая семантика (синонимические средства языка). – М.: Школа «Языки русской культуры», 1995. – 472с. 7. Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. – М.: «Русские словари», 1996. – 416с. 8. Величенко Е.А. Языковая форма существования стереотипа // Метафизические исследования. – СПб.: Алетейя, 1999. - С.362. 9. Карасик В.И. Культурные доминанты в языке // Языковая личность: культурные концепты: Сб. науч. трудов. – Волгоград - Архангельск: Перемена, 1996. - С. 3-16 10. См. 7. 11. Кожевникова Т.Л. Герои русских и немецких сказок как выразители менталитета народа // Язык и коммуникация: деятельность человека и построение лингвистических ценностей (материалы Сочинского международного коллоквиума по лингвистике). – Сочи, 14-19 октября 1996г. – Сочи – Краснодар, 1996. – С. 94-96. 12. Ионова С.В. Эмотивность текста как лингвистическая проблема. - Автореф. дисс. ... канд. филол. наук. – Волгоград, 1998. - 19с. 13. Баранов А.Г. Когниотипичность текста // Жанры речи. – Саратов: изд-во ГосУНЦ «Колледж», 1997. - С.4 - 12. ИСТОЧНИКИ ПРИМЕРОВ 1. Deutsche Tribüne/Deutschland im Spiegel seiner Presse. 1.Jahrgang, Hamburg, Mai 1991. 2. Deutsche Tribüne/Deutschland im Spiegel seiner Presse. 2. Jahrgang, Hamburg, September 1992.

ЦВЕТОВОЕ ПОЛЕ И ЕГО ФУНКЦИИ В ЯЗЫКЕ И ОБЩЕСТВЕ THE SEMANTIC FIELD OF COLOUR IN LANGUAGE AND SOCIETY Алахвердиева Л.Г. (Махачкала, РФ) L. G. Alakhverdiyeva (Makhachkala, RF) The given article focuses on the problems of colour field and its realization in the styles of press and fiction. The article considers also the functions of colour field in the society. The author stresses on the fact that the acceptation of colour field by different ethos’s is not the same. The quality and quantity of lexical units is reflection of national culture and psychology. Decoding of lexical units of colour of rather complicated but interesting; as they possess different meanings: descriptive, figurative, symbolic and depend on specific qualities of the individuals. Studies of lexical units of colour can be taken as co-studies of the language, culture, socium, ethos and individual. В статье трактуются проблемы цветового поля и его реализация в художественном и публицистическом текстах, а также рассматриваются функции цветового поля в обществе. Автор акцентирует внимание на том, что восприятие цветового пространства разными этносами дифференцируется. Качество и количество лексических единиц цвета является отражением национальной культуры и психологии. Декодирование лексических единиц цвета представляется сложным, но важным, т.к. они выступают в различных значениях: 19 3

дескриптивном, переносном, символическом и зависят от интенции, индивидуальной культуры менталитета автора. Изучение лексических единиц цвета можно рассматривать как соизучение языка, культуры, социума, этноса и индивидуума. Изучение цветового поля можно рассматривать как соизучение языка, культуры, общества, этноса и индивидуума (Алахвердиева 2002: 32). Цветовое поле занимает особое место в создании цветового пространства текста, идейно-эмоциональных ценностей и образов в публицистических, художественных произведениях как лингвистическая сущность, а также решает ряд прикладных задач, связанных с другими областями знаний и общества. Данная статья рассматривает проблему взаимоотношений между организацией текста и лексическими единицами цветообозначения (в дальнейшем ЛЕЦ) как коллективным знанием определенного этноса, направляющим и детерминирующим построение текста в соответствии с используемыми автором стратегиями означивания. ЛЕЦ, составляющие цветовое поле, представляются сложными языковыми знаками, структурирующими по особым законам цветовое пространство текста и целенаправленно воздействующими на читателя. Что же такое цвет? Известно, что цвет - это одно из объективных свойств окружающей нас материальной среды, которое существует независимо от сознания человека и его органов чувств, но отражаемое в его сознании посредством зрительных ощущений. Цветовое восприятие относится к одному из фундаментальных явлений, с помощью которого человек познает окружающий его мир. Человеческое цветовое зрение прошло долгий путь развития от элементарных цветообозначений до высоко развитого чувства цвета современного человека. Под чувством цвета мы понимаем сложное обогащенное восприятие цвета человеком, когда констатируются не только постоянные характеристики цвета, но и возникает сложная сеть представлений, образов, ассоциаций, связанных с цветом. В специальной литературе физическое явление цвета определяется через следующие характеристики : 1) цветовой тон - длина волны спектрального цвета и чистота - степень разбавления цвета белым для получения данного цвета, 2) яркость или светлота - количество световой энергии, отражаемой, пропускаемой или излучаемой теплом. Первую характеристику принято называть качественной, вторую количественной. (Ашкенази 1958:23). Можно различить качества цвета как «глухие» и «звонкие» . Это разделение соответствует разделению в отдельных случаях на насыщенные и ненасыщенные (Дмитриева 1962). Так, коричневый цвет, представляющий собой слабо насыщенный, красный или красно - оранжевый цвет, можно характеризовать как «глухой» по сравнению с более «звонким» - ярко-красным цветом. Синонимами «звонкому» и «глухому» являются «мягкий» и «жесткий». По сравнению с малонасыщенным мягким цветом, чистые цвета спектра будут казаться жесткими, неприятно режущими глаз. К этим «теплым» цветам относятся : зеленый, желтый, оранжевый, красный : le soleil jaune, l’herbe verte. К «холодным» относятся голубой, синий, фиолетовый, пурпурный : les yeux bleus, la robe violette. До недавнего времени считалось, что в основе разделения на теплые и холодные цвета лежат ассоциации с теплыми и холодными предметами окружающего мира (Волков 1971). Например, синий цвет воспринимается как холодный, т.к. он присущ цвету неба, льда, воды, вызывающим у человека чувство прохлады, холода или свежести. Цвета 19 4

красно-желтые воспринимаются как теплые, т.к. они соответствуют солнцу, огню, т.е. всему теплому. Однако позже было установлено, что этому разделению соответствуют и собственно температурные качества цвета. Также было открыто, что положительное эмоциональное состояние повышает чувствительность к красному и желтому, отрицательное к синему и зеленому (Миронова 1984). Цвета более яркие будут холоднее, чем более темные, т.к. светлота связана с насыщенностью и при потемнении цвета его насыщенность утрачивается. Такое многогранное явление как цвет, способно оказывать на человека воздействие на трех уровнях - физическом, психическом и метафизическом, вызывая определенные ассоциации. Языку же свойственна прежде всего простая констатация цветового тона (исходного, простейшего, колористического элемента) в названиях типа «vert, rouge, bleu» и т.д., противопоставленных друг другу как дискретные элементы спектра. Эти названия, являющиеся результатами изменения по световому тону и чистоте, представлены статично в виде «квантов» цветового качества. В других названиях цвет представлен как признак протяженный, с указанием на изменения движения, переход. Такие названия, фиксируют количественные различия в светосиле одного и того же тона : bleu clair - bleu fonce, а также отражают попытку сознания измерить количество цветового тона: verdâtre, rouge tirant sur le violet, jaune ocre и т.д. (Масленникова 1997:73) В художественном творчестве явление цвета многогранно, а его значение в системе выразительных средств сравнимо со значением цвета в жизнедеятельности людей. В художественной литературе, публицистике цвет это нераскрытая область для определения мастерства художника слова. Процесс изменения цветового поля привлекал внимание исследователей различных времен. Рассмотрение выбора цветовых средств способствует изучению писательского мастерства, его стиля. Довольно часто случается, что из под пера того или иного журналиста, писателя выходят ЛЕЦ, ранее не встреченные у других, т.к. современные реалии рождают новые типы цветообозначений. Появляются новые сочетания цветов друг с другом, порой очень яркие и неожиданные, сочетается то, что ранее было невозможным. Таким образом, современные цветообозначения отражают дух времени, приобретают новую семантическую, лексическую окраску. И если раньше, в 1718 в.в. ЛЕЦ составляли скудный словарь и использовались в очень незначительных количествах в произведениях, а система цветообозначений только начинала зарождаться и составляла всего несколько основных цветов, то с течением времени, осознав значимость цвета в тексте, автор не мыслит своего произведения, лишенного цветовой окраски. На сегодняшний день ситуация изменилась. Цвет характеризует как текст, в котором он присутствует, манеру работы автора, его писательское мастерство, так и события, описываемые им : La bouche pourpre se fendit sur une lame de dents blanches, les prunelles bleues comme la fleur dont elle portait le nom, se voilèrent de cils blonds . Во французском языке, как и в русском, существуют два типа прилагательных цвета: простые, состоящие из одного слова (bleu, vert), и сложные, состоящие из двух или нескольких слов (rose pâle, mat blanc crème) и аналитические наименования со словом couleur (couleur de peau). Простые цветообозначения представляют собой основу для образования сложных цветов и могут быть использованы в произведении в своем прямом значении, а также и в переносном. Каждый цвет очень значим и , входя в состав различных устойчивых выражений или в сочетании с другими словами, перестает быть только краской и становится символом или входит в состав 19 5

фразеологизмов. Изучая использование цветового поля в газетном или художественном тексте журналист, писатель употребляют обширный и сложный набор схем для осмысления реальной действительности. Под схемой понимается организованная структура знаний об отдельном объекте, концепции или последовательности событий, с помощью которой перерабатывается реальное событие и организуется подача информации. Языковые ресурсы, используемые для этой цели, многочисленны, разнообразны и, несомненно, соотносятся с имеющейся в сознании автора системой образно-эмотивных единиц, с особенностями его языковой личности. Такая схема применяется в газетном тексте и может включать поле цветообозначений, используемых в различных целях в масс медиа, которые актуализируясь в тексте, служат средством лингвистической маркировки акцентов. Последние особенно важны в связи с тем, что газетный текст рассматривается как построенный объект, имеющий целенаправленное социальное действие. Важнейший атрибут поля цветообозначений - иллюстративность. С помощью ЛЕЦ иллюстрироваться может не только цвет, но и мораль, идея, мысль, понятие. Так, например: le lundi noir (19 ноября), la colère blanche etc. ЛЕЦ характеризуются образной и смысловой сжатостью, неограниченным интерпретационным потенциалом, символико-семантической емкостью. Декодирование лексических единиц цветообозначения (ЛЕЦ) представляется сложным не только потому, что ЛЕЦ могут выступать в дескриптивном, переносном и символическом значениях, но и потому, что они являются отражением как индивидуальной культуры автора, так и национальной культуры этноса (к которому принадлежит автор или для которого текст предназначен), а также принятой в данном социуме системой норм и оценок и т. д. (Алахвердиева 2002). Именно посредством языковых средств осуществляется та или иная категоризация действительности. Причем различные языки отражают поразному окружающий мир. Согласно теории лингвистической относительности (гипотеза Сепира-Уорфа) восприятие цветового пространства зависит от особенностей языка данной этнической общности. Многие народы имеют большой диапазон цветообозначений, а другие не различают некоторых цветов спектра. Так, для описания многоцветья мира французский язык использует 11 цветовых групп, охватывающих около 180 наименований цвета, а одно из либерийских племен использует всего два наименования: одно для обозначения теплых цветов (красный, оранжевый, желтый), а другое для холодных цветов (синий, зеленый, фиолетовый). Известно, что многие африканские народы объединяют красный, оранжевый и желтый в одно понятие, что и составляет типологическую черту их языка и культуры. В.Андреев (2002) заметил, что арабы употребляют слова: черный, зеленый и бурый как синонимы. Корейцы не различают зеленого и голубого, называя эти цвета одним словом. Племя бонго в Центральной Африке употребляет для черного, голубого и зеленого цвета также одно слово. У этого племени цветовая шкала состоит из трех цветов: черного, красного и белого. И, действительно, многие ученые отмечают тождественность для многих народов голубого и зеленого цвета. Отсюда происходит «зеленое движение» и зеленые клубные пиджаки в современном обществе. По данным В. Панова (1983) у валийцев одно понятие формируют коричневый и темно-серый цвета и совсем другое светло-серый, голубой и зеленый. В нивхском языке (Панфилова 1976) существует детализация в названии одного и того же цвета т.е. зависимость выбора цветообозначения от объекта, который следует обозначить: так, 1) вылвылд' «быть черным» (о предметах), ыурд' «быть черным» (о животных), пиуд', валвиуд' «быть смуглым; быть чернокожим» (о человеке); 2) gанад', gалоjалад' «быть белым» (о предметах), 19 6

чанд' «быть белым» (о животных), товд' «быть белым (белокожим)» (о человеке); 3) паojлад' «быть красным» (о предметах), пард' «быть красным» (о животных), валваojд' «быть краснокожим» (о человеке) и др. Если итальянцы используют два наименования blu и turchino для обозначения синего цвета, то испанцы и французы пользуются одним наименованием для обозначения двух цветов голубого и синего: испанцы употребляют azul, а французы bleu, что создает определенные трудности. Так, например, при переводе bleu с французского языка на русский язык в случае, когда ЛЕЦ использована в своем дескриптивном значении возникают колебания в выборе цвета: une tasse bleue - синяя чашка ( или голубая чашка ?) и т.д. Однако заметим, что при метафоризации ЛЕЦ со значением синего цвета данная трудность снимается, например: un petit bleu - телеграмма, le bleu - рабочая спецовка, le bas bleu старая дева, le menton bleu - зрелый мужчина, le col bleu - моряк и другие, поскольку сам цвет уже не играет никакой роли, причем bleu может получать негативную характеризацию: le coup bleu - напрасный труд, la peur bleue панический страх, la bête bleue - кляча , la colère bleue - ярость, le papier bleu - уведомление о штрафе, le vin bleu - скверное красное вино и т д . Совершенно естественно, что цветовое поле одного языка не покрывает полностью цветовое поле другого языка. Существуют известные трудности при переводе на иностранные языки таких русских цветообозначений как «бурый», «сизый» и т.п. Также обстоит дело с переводом на другие языки французских цветообозначений: platiné, balais, queue de vache, ventre de biche, de feuille morte etc. Во многих языках ЛЕЦ даются по наименованию растений и здесь ассоциативные связи между цветом и растением не всегда полностью совпадают. Так, испанцы, французы и итальянцы связывают фиолетовый, лиловый, сиреневый цвет прежде всего с фиалкой. Доминантным словом является образованное от нее прилагательное: violeta, violet, violetto, хотя во всех трех языках имеется существительное «сирень» и производное прилагательное «сиреневый»: lila, lilas, lilla . Если французы и итальянцы используют его редко, то испанцы к нему почти не прибегают. Немцы, напротив, понятие фиолетового, лилового, сиреневого связывают именно с сиренью lila или Friederfarben , хотя в немецком языке существует слово violett. Объяснить, почему ЛЕЦ фиолетового цвета апеллируют в сознании романских народов прежде всего к фиалке, а у германцев к сирени, можно лишь культурной традицией этих народов. Впрочем, у французов сиреневый цвет ассоциирует еще с такими растениями как мальва «mauve» и барвинок «pervenche» (бледно-голубой с сиреневым отливом). По нашим данным выбор ЛЕЦ зависит часто от авторской интенции, его индивидуальной культуры и мировосприятия. Исследуя ЛЕЦ во французской прозе, мы обнаружили, что М.Пруст тяготеет к сиреневому цвету, связанному с мальвой, а Колетт предпочитает барвинок. Так, Мадам Сванн носит головные уборы и одежду, отмеченные этим цветом «mauve». Обратимся к текстовым фрагментам: Mme Swann coiffée d’un simple capote mauve ou d’un petit chapeau que depassait une seule fleur d’iris (p.404) ...j’apercevais Mme Swann laissant s’étaler derrière elle la longue traîne de sa robe mauve (p.399) ...elle le reçut en peignoir de crêpe de Chine mauve (p.224)

19 7

Можно предположить, что во времена М.Пруста считалось «хорошим тоном» носить одежду определенного цвета, что свидетельствовало о тонком вкусе женщины, ее принадлежности к элите. Доказательством элитарности Мадам Сванн служит фраза, в которой говорится о том, что ей стремились подражать другие женщины (стр.377). У М. Пруста цветообозначение сиреневого цвета, ассоциируемое именно с мальвой, а не с другим растением, выступает как условие стратегии выделения личности Мадам Сванн. Однако расширение инвентаря ЛЕЦ иногда отличается оригинальностью: базируется не на природных качествах и свойствах, не опирается на лексическую систему, культурные традиции, а избирается чисто научный подход. Так, сразу невозможно понять, почему в словаре Робера цвет tournesol включается в группу цветообозначений синего цвета, если лепестки подсолнечника имеют желтую окраску и разумнее было бы его поместить в группу ЛЕЦ желтого цвета. Оказывается в данном случае цвет определяется не по лепесткам, а добываемой из них лакмусовой жидкости, имеющий характерный синеватый оттенок. Несомненно, что цветовая картина мира основывается на объективных свойствах лексической системы того или иного языка и связана с определенными представлениями, впечатлениями, чувствами и даже научными познаниями его этноса. Система цветообозначений, существующая в каждом языке, отражает как универсальность, так и особенность мировосприятия этноса. Так, оппозиция «черное - белое» является универсальной и традиционной для всех времен, народов и культур и строится на антонимических качествах данных ЛЕЦ. Особенностью французского менталитета является тот факт, что «гнев, ярость» могут принимать разные цветовые определения: colère blanche, bleue, jaune, rouge, noire. ЛЕЦ становятся эстетически значимы, в них сжато и живописно передается аффективная информация об объекте, способствующая созданию оригинальной образности. Так, исследователи русского народного творчества отмечают, что символика желтого цвета воплощает в себе особенность русской былинной традиции: связывается с нечистой силой, рассматривается как знак потустороннего мира. Так, у Змея, побежденного Георгием Победоносцем кровь - желтая, у оборотня - желтые глаза. Отсюда сформировалась семантика желтого цвета современного русского языка как знака социальной внеположенности: «желтый дом», «желтый билет», «желтая пресса» и т. д. Во французском языке ЛЕЦ желтого цвета также несут отрицательную характеризацию: le jaune - штрейкбрехер, rire jaune - смеяться сквозь слезы, sourire jaune - криво улыбаться, cartouche jaune - волчий билет. В немецком языке gelb «желтый» используется для обозначения профессии меднолитейщика gelbgieber. Наш опыт исследования цветообозначений в художественной литературе, прессе и обществе показывает, что цветовой сигнал, передаваемый посредством ЛЕЦ, может заключать в себе богатую информацию и воздействовать на сознание, чувства и волю читателя сильнее, чем описание в несколько страниц. Декодируются не только лексическое наполнение ЛЕЦ, но и ее эмоционально-эстетическое содержание, функции, связанные с культурной традицией этноса, общественным развитием и сознанием, т.е. изучение взаимодействия и взаимовлияния культуры, общества, языка и авторской интенции осуществляется через анализ функционально-активной системы художественных знаков, образов и ассоциаций, в которых отражается понимание картины мира. 19 8

Итак, мы постарались показать, как цветовое поле соотносится с языком, культурой, обществом и авторской интенцией в художественном или публицистическом произведении. Однако, как оказалось, значение цвета могут выражать не только прилагательные цвета, но и звуки - лексические единицы, не обозначающие цвет. Так ученые Уральского университета создали программу звукового анализа русского языка. С помощью этой программы можно проверить, какие цветовые ассоциации вызывают конкретное слово, звук, текст. Например, слово «аптека» ассоциируется преимущественно с зеленым цветом, «бумага» - со светло-голубым, «хлеб» - серо-кофейным. Уральские ученые полагают, что световой анализ можно с успехом применить в рекламе и вообще в любом оформлении текстов. Например, серая пачка сигарет «Петр 1» сделана абсолютно верно - фраза «Петр 1» определенно серого цвета. Интересно и другое : по мнению уральских ученых для обозначения каждого цвета в языке сформировался определенный набор звуков. Именно поэтому погребальный ящик черного цвета назвали словом «гроб», потому что оно состоит из «черных звуков». Для анализа ассоциаций, вызываемых цветом и звуком, используются различные методики. Так, большое влияние на развитие экспериментальных исследований оказали идеи американского психолингвиста Чарльза Осгуда, который предлагал «измерять» значение слова с помощью так называемых признаковых шкал. Информантам предлагалось «покрасить» звучащие буквы (звукобуквы), то есть сопоставить каждой гласной букве определенный цвет и свет. После обработки многочисленных данных возникла следующая схема: А — ярко-красный, О — ярко светло-желтый или белый, И — светлосиний, Е — светло-желто-зеленый, У — темно-сине-зеленый, Ы — тусклыйтемно-коричневый или черный. В дальнейшем было подсчитано, сколько раз в среднем на тысячу звукобукв встречается каждая звукобуква в обычной разговорной речи, то есть ее частотность. Имея эти данные и таблицу звукоцветовых корреляций,.можно рассмотреть «подводные камни» литературных текстов, выявляя средства создания тех или иных образов и эмоциональных настроений. Например, в стихотворении Рембо «Гласные» поэт знакомит читателя со своим «видением букв» (Герасимов 1995). При переводе с французского на русский в строчках: «А — бархатный корсет на теле насекомых, Которые жужжат над смрадом нечистот» резко доминирует «Ы», превышая нормальную частотность в 2,5 раза. Сознательно, переводчица (А. Кублицкая-Пиоттух) пишет «А», а подсознательно нагнетает «Ы», то есть темный цвет. В строчках: «И — пурпурная кровь, сочащаяся рана Иль алые уста средь гнева и похвал» доминирует. «А», превышая нормальную частотность в 2,5 раза, таким образом подсознательно создается ощущение красного цвета за счет «А», а не за счет заявленной буквы «И». Общие результаты экспериментальных исследований по психосемантике неоднозначны. С одной стороны, оценки и значения специфичны для индивида, зависят от ситуативных факторов, от предыдущих знаний, то есть искусственно навязываются… С другой стороны, наблюдается значительная интерсубъективность в отношениях к различным символам. Исследования по психосемантике показывают, что практически у любого человека можно вызвать символические ассоциации либо сразу, либо при небольшом творческом усилии. Получается, что синестезия присуща всем людям, но для большинства она протекает на уровне «бессознательного». Можно ли навести «мостики» между тем, что не осознается и выражается символически и тем, что осознается и выражается в понятиях? Согласно семантическому подходу, можно, если удастся найти промежуточное значение между символом и понятием. В качестве такового в психолингвистике 19 9

предлагается использовать признаковое значение слова. Известно, что лексическое (смысловое) значение слова можно не только выразить в понятиях, но и передать через перечисление признаков. Например, понятийное значение слова «облако» определяется как «скопление сгустившихся водяных паров в атмосфере», признаковое значение этого слова — «округлое, легкое, светлое». Фонетическое (звуковое) значение, как было показано, также можно свести к признаковому. Сопоставляя лексическое значение с фонетическим по признаковому параметру, можно неявное в сознании сделать явным и судить о корреляции неосознаваемого и осознаваемого (Герасимов 1995). Ученые спрашивают себя, что может случиться, если индивидуум станет осуществлять подобные переводы, т.е. начнет осознавать значения данных своего внутреннего мира — ощущений, ассоциаций, зрительных образов? Роль цвета в нашей жизни не ограничивается его использованием в живописи, в прессе, в художественной литературе. Велика роль цвета в жизни и деятельности каждого индивидуума и общества в целом: в промышленности, транспорте, искусстве, современной технике передачи информации. В быту и на производстве цвета и их сочетания интенсивно используются как символы, заменяющие целые понятия в правилах поведения. Так, сигнальные огни того или иного цвета на транспортных магистралях разрешают или запрещают движение, предупреждают, требуют внимания. В промышленности и быту цвет является одним из основных факторов производственного и бытового комфорта. Изучение психологического воздействия определенных сочетаний цвета - цветовых гармоний - составляет предмет эстетики цвета. Цветовые гармонии широко используются как в искусстве, так и при организации производственных процессов для создания психологических условий, обеспечивающих увеличение производительности труда и уменьшение утомляемости работников, а также бытовой комфорт, способствующий активному и наиболее полноценному отдыху. Также, всем известно такое явление, как цветомузыка, или музыка цвета т.е. сопровождение музыки последовательностью цветов согласно той иной шкале соответствия. Реальное воплощение идея цвета нашла лишь в 20 веке, когда к ней обратились музыканты и художники (А.Н. Скрябин, А. Шенберг, Г. Гидони, Т. Уилфред). При этом был осуществлен переход от цвета к «светомузыке», которая включает не только смену цветов, но и сложные пространственно-графические световые проекции. Их сочетание с музыкой рассматривается не как дублирование музыки цветом, а как взаимодополнение, образное единство (Галеев 1976). Существует много научных течений, связанных с цветом. В медицине это колористика, цветодиагностика и цветотерапия. Ученые говорят, что молодой здоровый человек предпочитает хроматику ахроматике, активную хроматику пассивной. Цветопсихолог (характеролог) имеет в своем арсенале множество признаков предпограничного состояния: желание избавиться от страха предпочтение серого и отвержение желтого, «хватание за соломинку» выделяется черный и желтый цвета. Когда Ван Гог, чувствуя приближение смерти, писал последнюю картину, он изобразил ярко-желтое пшеничное поле и вместо голубого неба, уравновешивающего желтый, - черные тучи и черных воронов. Это была его соломинка. Как смотрит больной туберкулезом легких на цветовой мир? Желтооранжевый - это хорошо : чистый воздух. Темно-оранжевый и охра - это плохо: пыль, вредная для легких, один вид таких оттенков вызывает кашель. Синяя рефлекторная лампа является лечебным средством, т.к. синий цвет - антисептик, приостанавливает воспалительный процесс, хорошо действует на глазные нервы. Во времена средневековья больных оспой и скарлатиной клали на красные простыни и лечили их красным цветом. Спортсмены за несколько дней до начала соревнований носят красные очки, играющие роль 20 0

своеобразного допинга. Также никому не нужно доказывать роль цвета в мире моды - в гардеробе каждого человека найдется разноцветная одежда, предназначенная для определенного случая. И зачастую мы сами являемся законодателями моды, т.к. любой модельер, создавая свою коллекцию одежды, подбирая те или иные цвета, руководствуется тенденциями, возникающими в обществе. Дизайнеры и текстильная промышленность зависят от информации из среды модной публики. Находчивые тренд-скауты поставляют подобные новости из области моды, а также информацию о новых цветовых пристрастиях. Только если производитель текстиля учитывает привлекательность различных цветов и их психологическое воздействие на потребителя, он может свести ошибки на рынке до минимума. По этой причине синий цвет, самый любимый цвет европейцев, занимает такое большое место в каждой коллекции текстиля. Хотя синий - холодный цвет, тем не менее для большинства любителей он ассоциируется с гармонией, дружелюбием и тоской. Тоской о далеких прекрасных странах, где мир и покой и где нам хотелось бы жить. Большое значение при составлении коллекции имеет черный цвет. Производители по опыту знают, что у потребителей черный цвет связывается с элегантностью. Кроме того, черный обладает некой аурой, силой и тем самым делает самих как бы немного сильней. Неким феноменом является фиолетовый цвет. Независимо от того, какие цвета модны в том или ином сезоне, в коллекциях большинства экстравагантных дизайнеров всегда присутствует фиолетовый цвет. Как выяснили психологи, фиолетовый считается цветом оригинальности, тщеславия и сильно развитой фантазии. Поэтому неудивительно, что enfant terrible парижской моды Жан-Поль Готье отдает предпочтение именно этому цвету. Итак, из всего вышеизложенного можно сделать вывод, что значимость цвета велика как для языка, так и для общества : 1. Ни одно литературное, публицистическое или печатное произведение не может без него обойтись, т.к. цвет способствует созданию образов, ассоциаций, эмоций и действий. Цветовое поле придает определенную ауру произведению в целом и там, где другие лексические единицы бессильны, цветообозначения становятся доминантами. Не случайно цветообозначения присутствуют в народных пословицах и поговорках, в которых содержатся ответы едва ли не на все вопросы жизни: Глаза бирюза, а душа - сажа. Румянец как на небе багрянец. Хотя корова всех черней, молоко бело у ней. 2. В медицине цвет применяется на практике и позволяет распознать болезнь и остановить ее на раннем этапе, достаточно понаблюдать за человеком, какие цвета он предпочитает, а какие отвергает. 3. Модельеры с успехом используют знания о цвете в создании одежды, которая помогает человеку выразить свое «я», подчеркнуть индивидуальность. 4. Цвет задействован и в рекламе. При помощи специально подобранных расцветок, воздействующих на сознание человека, производители привлекают внимание потребителей к выпускаемой продукции. 5. Однако, не смотря на это, цвет может выполнять негативную роль и использоваться в качестве психотропного оружия. Всем известен случай в Японии, когда в больницы попало несколько десятков детей и психическими расстройствами, возникшими в результате просмотра мультипликационного фильма. На экранах загорелась яркая, ослепляющая вспышка, что и привело к печальным последствиям. Цвет - явление малоизученное и ему нужно уделять должное внимание, чтобы человек умел разбираться в цветах и использовать их себе во благо.

20 1

К ПРОБЛЕМЕ КОГНИТИВНЫХ МОТИВОВ СЕМАНТИЗАЦИИ МЕЖДОМЕТИЙ ON THE COGNITIVE MOTIFS IN THE SEMANTIC FORMATION OF INTERJECTIONS Кадачиева Х.М. (Махачкала, РФ) H. M. Kadachiyeva (Makhachkala, RF) The paper studies comparative-contrasting analysis of emotive (disgust) interjections of such heterostructural languages as English, Russian and Karatin. The analysis investigates similarity and dissimilarity of their discourse and conceptualization as cognitive interjections. Moral and aesthetic revulsion characteristic of cognitive interjections is achieved through metaphorization of physical prototypes identical both for English and Karatin. As for Russian emotive interjections, they are specified by different prototypes, determining their usage. Сравнительно-сопоставительный анализ эмотивных междометий отвращения в таких разноструктурных языках, как английский, русский и каратинский, позволяет выявить сходство и различие их употребления в речи и концептуализации как когнитивных междометий. Реализующееся при этом значение морального и эстетического отвращения формируется в результате механизма метафоризации на основе физических прототипов сходных для английского и каратинского языков. Для русского языка в качестве прототипа выступает иной физический признак, определяющий спектр его употребления. Обращение к данной проблеме объясняется особым статусом междометий в системе частей речи и необходимостью их освещения с точки зрения когнитивного подхода к науке о языке. Как объект исследования междометия рассматривались еще Марком Теренцием Варроном (I в. до н.э.), выделившим их в самостоятельный лексико-грамматический класс. Основанием для этого, по-видимому, послужило то, что они не могут быть отнесены ни к знаменательным, ни к служебным частям речи в силу особенностей своей семантики. Они не имеют понятийного содержания, не выражают отношений между словами и не являются членами предложения, но при этом любое междометие может представлять собой особое словопредложение. На обособленное положение междометий в системе частей речи указывали В.В. Виноградов, А.А. Шахматов, А.М. Пешковский, Ф.Ф. Фортунатов, П.С. Кузнецов. К.С. Аксаков отказывал междометиям в праве не только называться частью речи, но и словами вообще. Несмотря на такие противоречивые и крайние взгляды на исследуемый объект, Междометие может быть охарактеризовано как класс слов, имеющий статус самостоятельной речи. Независимо от того, относятся ли междометия к первичным (непроизводным) или вторичным (производным), они не обладают понятийным содержанием. Так, например восклицание Dear me! выражает чувства удивления, сочувствия, сожаления, а не понимается носителями языка как «дорогой я!». Аналогичным образом могут быть рассмотрены и сочетания «Good Heavens!», «Hang it!», «Bless us!», «Christ!», «Hell!» и др. Отличительной особенностью междометий является то, что они практически не используются для выражения какой-либо одной эмоции или чувства. Иногда для целого комплекса различных эмоций может 20 2

быть использована одна форма выражения, как в случаях Ah! (удивление, радость, восхищение, горе); Oh! (радость, испуг, удивление); Gosh! (удивление, досада, радость); Tut! (нетерпение, досаду, упрек). Однако определение междометий как «слов, служащих для выражения, в форме восклицаний, различных эмоций» (Майерс 1997: 41) представляется односторонним. Обоснованным является выделение, наряду с эмоциональными, императивных междометий, выражающих различные акты волеизъявления говорящего (Александрова 1998: 53) и когнитивных, имеющих в своей семантике компонент «я нечто думаю, знаю» (Вежбицкая 1999: 618). Поскольку между выделенными типами не существует четкой границы, некоторые междометия могут быть в равной степени отнесены к каждой группе, что будет продемонстрировано на примере английского, русского и каратинского междометий отвращения. Для данных языков характерно наличие пары междометий, указывающих, с одной стороны, на дурной запах (англ. Phew, русс. Фу, карат. Пфу), а с другой, непосредственно на физическое отвращение (англ. Yuk, русс. Тьфу, карат. ГIав). Рассматривая вербализацию отвращения с когнитивных позиций, необходимо указать, что в качестве физического прототипа выступает имитация звука рвоты, плевка и реакция носа на дурной запах. Несмотря на конвенциональный характер большинства междометий, междометия отвращения имеют вполне определенную физическую основу. Сопоставительный анализ звукового символизма междометий Phew, Фу и Пфу подтверждает их фонетическое сходство и тенденцию содержать губно-губной или губно-зубной глухой фрикативный. По мнению А. Вежбицкой, подобная «фонетическая структура может пониматься как иконический знак «естественного» жеста, производимого ртом или носом» (Вежбицкая 1999: 633). Толкование в терминах А. Вежбицкой позволяет определить физический прототип для каждого из междометий, их сходство и различия в рассматриваемых языках: англ. Phew – носовое отвращение, Yuk – глоточное отвращение; русс. Фу – носовое отвращение, Тьфу – оральное отвращение; карат. Пфу – носовое отвращение, ГIав – глоточное отвращение. При этом большее семантическое сходство обнаруживают английский и каратинский языки, по сравнению с русским, где междометие Тьфу используется также для выражения досады и разочарования. Указанные физические прототипы выделяются как результат воспринимающих устройств человека, и на основе ассоциаций, связанных с данными прототипами, в сознании носителей языков актуализируются представления о каком-либо событии как нежелательном, неприятном для себя. Метафорический механизм концептуализации позволяет в рамках концептов эмотивных междометий выделить соответственно когнитивные, указывающие на эстетическое и моральное отвращение. 1. 2. 3.

Литература

Александрова О.В., Комова Т.А. 1998 – Современный английский язык. Морфология и синтаксис. – М.: Изд-во МГУ, 1998 Майерс Л.М. 1997 – Пишем по-английски. Руководство по грамматике английского языка. С-Пб., 1997 Вежбицкая А. 1999 – Семантические универсалии и описание языков. М., 1999

20 3

О КОГНИТИВНОЙ СТРАТЕГИИ ПРИ ВОСПРИЯТИИ ЗВУКОВ ON THE COGNITIVE STRATEGY IN PERCEPTION OF SOUNDS Абакаров И.М. (Махачкала, РФ) I. M. Abakarov (Makhachkala, RF) The article deals with a concise comparative analysis of the results of perception of the Darghin language's vowels both by the Darghins and two groups of auditors, Russians (group R1) born and permanently living in Daghestan in the conditions of local multilingualism, and Russians (group R2) who are residents of the Leningrad region and have never lived in the conditions of multilingualism, and perception mechanism of whom has formed exceptionally in a monolingual environment. Considerable differences are revealed in identification of the Darghin vowels, conditioned by the phonetic saturation of the three groups of auditors' perception mechanisms. Besides, specific features of perception of some French vowels by native speakers of the Avar, Darghin, Kumyk, Lezghin and Russian languages are considered. В статье представлен краткий сравнительный анализ результатов восприятия даргинских гласных даргинцами и двумя группами аудиторов-русских группы Р1, носители русского языка, родившиеся в Дагестане и постоянно живущие в условиях местного многоязычия и группы Р2, состоящей из русских, жителей Ленинградской области, никогда не живших в условиях полилингвизма и перцептивный механизм которых формировался исключительно в монолингвальной среде. Обнаруживаются значительные расхождения в идентификации даргинских гласных, обусловленные фонетической насыщенностью перцептивных баз трех групп аудиторов. Кроме того рассматриваются особенности восприятия некоторых французских гласных носителями аварского, даргинского, кумыкского, лезгинского и русского языков. Перцептивные возможности человека как на фонетическом, так и на фонологическом уровнях должны стать одним из объектов когиотологии, поскольку при интерпретации звуковых (речевых) сигналов реципиент скорее всего опирается на свойства своей памяти (но не только). Дискриминативные возможности перцептивной базы человека трактуются далеко не однозначно. Традиционно перцептивное поле отождествляется с фонологическим. Согласно другой точке зрения, сформировавшейся как результат психофизиологических исследований, способность различать те или иные классы звуков (в частности гласных) является универсальной, и поэтому перцептивное пространство не зависит от конкретной фонологической системы: все люди различают примерно одни и те же классы гласных и при этом используют одни и те же признаки. Если первое утверждение слишком категорично, то второе, безусловно, противоречит многочисленным фактам, известным не только фонетистам, но и фонетически мало искушенным преподавателям любого иностранного языка. Ведь никто не будет спорить, что есть учащиеся, хорошо слышащие различия между гласными родного и изучаемого языков, а есть учащиеся с плохим (нормальным) слухом, которые слабо слышат эти различия. На 20 4

основе имеющихся экспериментально-фонетических данных сформулирована и третья точка зрения на перцептивные возможности человека. В соответствии с ней, человек способен различать большее количество звуков, чем число фонем в его родном языке, однако эта способность также обусловлена фонологическими отношениями. Способность носителей русского языка различать не только основные аллофоны гласных, но и комбинаторные (обусловленные мягкостью соседних гласных), обусловлена важностью противопоставления русских согласных по твердости мягкости и характером фонетической реализации этого противопоставления. Другими словами, i- образные переходы в начале и конце гласного для носители русского языка являются признаком мягкости согласного перед или после гласного. Доказанным является факт того, что носители другого языка, способны воспринимать подобные переходы, но для них (напр., для англичан, французов, немцев) это не будет, в отличие от русских, сигналом мягкости согласного, а вероятность опознания, например, ia как [a] будет значительно меньше, чем у носителя русского языка [Бондарко 1987: 188-195]. Известно, что англичанин, немец и француз произносят слова Таня и мясо как [tanja], [mjaso]. Подобное утверждение справедливо и в отношении носителей дагестанских языков, не владеющих русским языком или владеющих им на примитивном (что значительно чаще), которые, возможно, слышат iобразные переходы, но при артикуляции русских слов они не могут передать мягкость, а если им это удается, то отмечаются явления, искажающие фонетическую одежду подобных слов. Например, метатеза, при произнесении слов Володя [v o l o d a], медведь [m e d v e d]. В настоящее время интенсивно разрабатываются методы исследования перцептивных свойств человека, большое внимание уделяется вопросу о том, какова специфика перцептивной обработки речевого сигнала, связанная со звуковой системой родного языка. Ряд исследований, выполненных в 70-е годы, привел к созданию так называемой моторной теории восприятия, согласно которой идентификация фонем при восприятии речи происходит благодаря внутреннему проговариванию услышанного слушающим. Это внутреннее проговаривание не доходит до периферических органов речи. Оно выражается в некоторых процессах, происходящих в мозгу человека, которые можно представить как передачу соответствующих инструкций произносительным органам. [Зиндер 1979: 85]. Речь идет о так называемом моторном чувстве, которое сопровождает артикуляционные движения. Однако процесс восприятия сам по себе не может создать моторного чувства, поскольку слушающий не обязательно способен к воспроизведению звуковых образов, воспринимаемых его слухом. Но в процессе восприятия речи на родном языке связь между моторным чувством и слуховым ощущением неразрывна и, следовательно, говорить о подобной неразрывности можно только после выработки соответствующей артикуляционной базы, которая является результатом многолетних тренировок в восприятии и воспроизведении чужих звуковых комплексов. Однако артикуляционные экзерсисы необходимо предварять упражнениями по совершенствованию перцептивного механизма обучаемого. Следует вначале убедиться, что обучаемый слышит различия между звуками, иначе будем иметь дело с синдромом Поливанова, который безуспешно пытался научить японца правильно произносить по-русски слово драма . Восприятие речевого сигнала специфично и зависит от родного языка реципиента. По Л.В. Щербе при восприятии замечаются только те особенности звучания, которые связаны со смыслом, выполняют 20 5

смыслоразличительную функцию в языке. Носители языка не слышат различий в звучании между аллофонами одной фонемы. Так, например, если два каких-либо звучания являются аллофонами одной фонемы в родном языке, но двумя разными фонемами в неродном языке, человек будет склонен не различать эти две фонемы неродного языка, отождествляя их с аллофонами одной фонемы родного языка [Щерба 1953: 16; 1974: 14]. Представитель каждого языка склонен переносить обычный для него анализ на свои элементарные фонологические представления (фонемы и т.п.) даже в отношении слышимых им слов или фраз чужого языка, т.е. языка с иной системой элементарных фонологических представлений [Поливанов 1968: 236]. Структуры фонетических знаний, хранящиеся в человеческой памяти и которые можно обозначить как фреймы, сценарии, схемы, которые представляют собой пакеты информации, обеспечивающие адекватную когнитивную обработку воспринимаемых звучаний. Положительный результат при идентификации отдельных речевых сигналов не обязательно напрямую зависит от объёма фонетической информации у рядового носителя языка. О чем свидетельствует, на наш взгляд, один из опытов по восприятию гласных даргинского языка двумя группами русских аудиторов. Нам представлялось важным выявить некоторые особенности перцептивной базы обучаемых русских (не являющихся представителями коренного населения Дагестана, но там родившихся и постоянно живущих в условиях местного многоязычия группа Р1), которая сформировалась не только под влиянием русской речи, но и под влиянием звучащей речи носителей даргинского, аварского, лакского и других дагестанских языков, звуковые системы которых имеют много общих черт, и перцептивной базы другой группы носителей русского языка (группа Р2), жителей Ленинградской области, никогда не живших в условиях полилингвизма и перцептивный механизм которых формировался исключительно в монолингвальной среде. Оценивались результаты опознания даргинских гласных, а также некоторых их фонетических признаков (ряд, подъем, огубленность/неогубленность). Выявлялась степень влияния звуковой системы родного (русского) языка на опознание гласных неродного языка. В целом по пяти ударным даргинским гласным а, аь, е, и, у, вырезанных из одно- двусложных слов, начитанных тремя дикторами (двое мужчин и одна женщина), было получено 3120 ответов, занесенных в специальные матрицы. В том числе по гласному а 750 предъявлений-ответов, для гласных е, и, у по 720 предъявлений-ответов. Наименьшее число предъявлений и, соответственно, ответов 210, было получено по фарингализованному переднерядному гласному нижнего подъёма аь, что связано с его значительной дистрибутивной ограниченностью по сравнению с остальными даргинскими гласными. Представлял интерес при проведении эксперимента и следующий момент: насколько хорошо носители русского языка, в котором всего одна гласная фонема а, услышат разницу между двумя даргинскими а и аь. Сам факт того, что перцептивная база носителей русского языка позволит различить эти гласные для нас представлялся вполне допустимым [Вербицкая 1964]. Обозначения йа, я, тъя, гя и аь при предъявлении гласных а и аь указывали на то, что аудиторы-русские слышат передний характер даргинского аь и что у заднерядного а возможны аллофоны переднего характера. Этот факт, на наш взгляд, очень важен, поскольку признак ряда даргинского аь трактуется даргиноведами не однозначно. В то же время использование записи, а при восприятии аь еще не является неопровержимым свидетельством в пользу неразличения звучаний [a] и [аь] 20 6

и может лишь указывать на то, что русские аудиторы, опираясь на свою систему фонем, пренебрегают этим различием, поскольку в их языке функционирует лишь одна фонема а, реализующаяся в своих аллофонах. Полученные результаты эксперимента оказались на первый взгляд парадоксальными. Оказалось, что аудиторы группы Р1 опознают даргинские гласные лучше, чем сами даргинцы (эксперимент с даргинцами проводился раньше), но хуже, чем русские группы Р2. Таким образом, оказалось, что группа Р2 опознает даргинские гласные лучше, и причем значительно лучше, чем русские Р1 и даргинцы: а аь е и у Д 45% 73% 72% 55% 50% Р1 63% 73% 76% 61% 62% Р2 70% 100% 94% 53% 97% Кажущаяся парадоксальность может быть объяснена следующим образом. Поскольку звуковые системы даргинского и других дагестанских языков имеют много общего и в перцептивной памяти даргинцев взаимодействуют звуковые системы двух языков, примерно одинаковых по своему влиянию на механизм узнавания, можно утверждать, что перцептивная база двуязычных даргинцев располагает бoльшим числом фонологических и фонетических единиц, чем перцептивная база русских-Р1, являющихся монолингвами. В этом случае проблема выбора из бoльшего числа единиц вынуждает даргинских испытуемых при восприятии ошибаться чаще, чем русских-Р1. Последние, в свою очередь, храня в своей перцептивной памяти бoльшее число фонетических единиц, чем русские испытуемые группы Р2, стоят перед аналогичной проблемой выбора, что также ведет к бoльшему количеству ошибок при восприятии, чем у русских группы Р2. Перцептивная база носителя любого языка всегда богаче, чем фонологическая и он оперирует бoльшим числом единиц, чем количество фонем в его родном языке или в другом языке, которым он владеет. Но по своей насыщенности перцептивная база у носителей разных языков не одинаковая. Эта насыщенность обусловлена самыми разнообразными причинами. Знания динамические, получаемые в результате анализа конкретного реального факта, опираются на знания статические, априорно полученные и имеющие определенную фиксированную модель в языке. Процесс перехода знаний динамических в знания статические, видимо, детерминирован степенью регулярности восприятия одной и той же информации (у нас речевых сигналов) носителем языка. Отсутствие в языке, которым владеет испытуемый, коррелятов предъявляемым гласным, компенсируется их наличием в языках, которыми он не владеет. Эти корреляты откладываются в его перцептивной памяти в силу регулярных межъязыковых контактов, непосредственным свидетелем которых он является, и хранятся там до определенного момента, когда вступают в действие характеристики, не подлежащие стереотипизации и концептуальному моделированию. Здесь имеется в виду прежде всего целеполагание, формирование и удовлетворение потребностей, эмоциональное состояние и т.д. Однако основополагающим при обработке новых данных является использование прошлого опыта, когда аудитор пытается отыскать в памяти знакомую ситуацию, которая наиболее коррелирует с новой. Аудиторы прибегают к когнитивной стратегии перманентно, но особенно тогда, когда решающее значение для них приобретают знания, касающиеся фонетических систем как уже известных, так и неизвестных им языков, но звучания которых им знакомо по причинам, изложенным выше. 20 7

При проведении опыта по восприятию французских гласных носителями аварского, даргинского, кумыкского, лезгинского и русского языков, мы не могли, в частности, рассчитывать на фонологическую дифференциацию французских гласных [e] и [ε], поскольку в их языках существует только одна фонема , реализующаяся в различных аллофонах, и поэтому нас интересовало лишь опознание Е-образного звучания французских [е] закрытого и [ε] открытого. Однако, опыты показали, что испытуемые отчетливо слышат фонетические различия в звучаниях этих гласных. Многие аудиторы при ошибочном восприятии очень часто путали сильно закрытый французский гласный [е] с гласным более верхнего подъема [i]. Носитель любого языка способен замечать характерные особенности звуков, которые не несут для него никакой смысловой (в лингвистическом плане) нагрузки. Мы слышим иностранный акцент, диалектные особенности, индивидуальные дефекты произношения собеседника, говорящего на нашем родном языке. Если в фонологической системе родного языка отсутствует или не является функционально значимым какое-либо звуковое явление, можно ожидать, что человек встретит трудности при обнаружении и интерпретации этого явления в неродном языке. Это подтверждается в тех же экспериментах по восприятию французских гласных с носителями дагестанских и русского языков. Так, при опознании французских переднерядных [у] и [o], отсутствующих в русском, аварском и даргинском, аудиторы сильно затруднялись в их идентификации. Процент опознания был низок. Тем не менее, эти гласные узнавались, поскольку и русские, постоянно живущие в условиях многоязычного Дагестана, и аварцы, и даргинцы могли слышать аналогичные звучания в речи других носителей дагестанских языков, например, в кумыков, табасаранцев, лезгин, азербайджанцев, в речи по радио, телевидении. Другими словами, в психологическом перцептивном пространстве дагестанских русских, аварцев, даргинцев сидят звуки, по своим акустическим характеристикам очень похожие на французские сильно закрытые гласные [у] и [o]. Если речевой отрезок не может быть классифицирован как определенный звук родного языка, на основании своих фонетических свойств, приходится действовать по принципу форсированного выбора - отождествлять незнакомое звучание с наиболее сходной единицей из тех, что имеются в нашем распоряжении. В таком положении оказывались наши аудиторы при проведении опытов по восприятию гласных незнакомого им французского языка. Причем языковая принадлежность стимулов не сообщалась. Имеются данные, свидетельствующие о том, что влияние звукового строя родного языка может иметь место даже при восприятии заведомо неречевых стимулов. Была записана серия щелчков, которые повторялись через разные промежутки времени. Каждый третий щелчок был громче остальных. Чехи, французы и поляки слышали паузу в разных местах по отношению к громкому щелчку, что определялось фиксированным местом ударения в каждом из языков (из архива И. М. Абакарова). Литература 1. 2. 3. 4.

20 8

Абакаров И.М. Фонологический слух при контактировании трех разносистемных языков. // Диссерт. +канд. филол. наук. СПб., 1992. 220 с. Бондарко Л.В. Фонетическое описание языка и фонологическое описание речи. - Л., 1981. 199 с. Вербицкая Л.А. Звуковые единицы русской речи и их соотношение с оттенками и фонемами: Дис. + канд. филол. наук. Л., 1964. 135 С. Зимняя И.А. К вопросу о восприятии // Автореферат дисс. + канд. филол. наук (по психологии). М., 1961.

5. 6. 7. 8. 9. 10.

Зиндер Л.Р. Общая фонетика. М., 1979. 311 с. Пауль Г. Принципы истории языка. М., !960. 500 с. Поливанов Е.Д. Статьи по общему языкознанию. М., 1968. 374 с. Трубецкой Н.С. Основы фонологии. - М., 1960. 372 с. Щерба Л.В. Фонетика французского языка. М., 1953. 312 с. Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность. Л., 1974. - 428 с.

ИДЕОГРАФИЧЕСКОЕ ПОЛЕ «ЧУВСТВО» В РУССКОЙ ФРАЗЕОЛОГИИ И ПАРЕМИОЛОГИИ IDEOGRAPHIC FIELD OF “FEELING” IN RUSSIAN PHRASEOLOGY AND PROVERBS Зимина И.В. (Краснодар, РФ) I. V. Zimina (Krasnodar, RF) В статье представлена классификация фразеологизмов и паремий, входящих в идеографическое поле «Чувства», характеризующие как положительные, так и отрицательные чувства человека. Данное исследование позволяет приблизить решение проблемы «человек в языке», так как выявляет приоритетные признаки того или иного чувства, закрепленные в русском языковом сознании. Изучение языковых сущностей в современной лингвистике происходит в рамках активно развивающейся антропоцентрической парадигмы. В центре внимания исследователей становится личность, т.е. «человек, носитель сознания, языка, обладающий сложным внутренним миром и определенным отношением к судьбе, миру вещей и себе подобным» [Маслова 2001, 114]. Во фразеологии актуальными становятся полевые исследования, покрывающие важнейшие для человека понятийные зоны – эмоциональные, интеллектуальные, физические, психические. Чувства, как высший продукт эмоциональной деятельности человека наиболее яркое свое воплощение находят во фразеологических единицах (ФЕ) и паремиях. Объединенные общим значением, они отражают понятийную зону “чувства человека”. Для такой группы применимо наименование “идеографическое поле”, которое имеет иерархическую структуру множества ФЕ и паремий. Идеографическое поле структурируется нами в соответствии с принятой в психологии классификацией чувств человека [Ильин 2001], а также с учетом двух аффектированных типов реакций – положительной и отрицательной. Мы согласны с мнением некоторых психологов, выступающих против “житейского” понимания чувств, т.е. включения в классификацию таких “псевдочувств” как чувство собственного достоинства, чувство юмора, чувство ответственности, чувство локтя и т.д. Чувство понимается нами как “отношение человека к какому-либо объекту или событию, являющемуся для него личностно значимым, представляющим для него ценность” [Ильин 2001, 456]. В психологии выделяются следующие чувства: привязанность, дружба, влюбленность, любовь, враждебность, зависть, ревность, удовлетворенность, счастье, гордость. 20 9

Идеографическая классификация поля “Чувства” во фразеологии имеет следующую структуру: I.Отрицательные чувства. 1.Враждебность. 1.1. Пренебрежение: душа не лежит; сквозь зубы; показывать спину и др. 1.2. Язвительность, клевета: как жало язык; желчный человек; навешать всех собак; язык как бритва и др. 1.3. Злоба, озлобленность: держать камень за пазухой; распаляться злобой; лопнуть от злости; шипит как гусыня и др. 1.4. Гнев: приходить/прийти в бешенство; лопнуть от гнева; рвать и метать и др. 1.5. Ненависть: будь трижды проклят; видал в гробу в белых тапочках; втоптать в грязь; поливать помоями; застрелить как бешеную собаку. 1.6. Агрессия: бить смертным боем; намять (обломать) бока; распускать руки; изувечить как бог черепаху 2. Гордыня 2.1. Высокомерие: надутый пузырь; на козе не подъедешь; глядеть сверху вниз 2.2. Тщеславие: набить себе цену; пускать пыль в глаза 2.3. Самодовольство, спесь: ломать фасон; ходить как король; выставлять себя на показ 3.Зависть: лавры (чьи) спать не дают; завидки берут; глотать слюнки; поповские глаза 4.Ревность: синяя борода; ревнив как мавр/Отелло; Любит жена и старого мужа, коли не ревнив. II. Положительные чувства. 1. Дружба 1.1.Взаимопомощь, верность: делить хлеб и кров; подставить плечо; Один за всех – все за одного; Свои люди, сочтемся и др. 1.2.Доверие: как в Господа Бога; облечь доверием 1.3.Приятельство: на дружеской ноге; два сапога пара; пить на брудершафт 1.4.Защита, заступничество: не давать в обиду; стоять грудью; держать сторону 2. Любовь. 2.1. Переживание, страдание: выматывать/вымотать душу; разбить сердце; выплакать все глаза; У моря горе, у любви вдвое и др. 2.2. Страсть: потерять голову; сойти с ума; вспыхнуть страстью; воспылать любовью (страстью, желанием) и др. 2.3. Любовь-брак: делать предложение; отдавать руку и сердце; медовый месяц и т.д. 2.4. Любовь-игра 2.4.1флирт: строить (делать) глазки; стрелять глазками 2.4.2.волокитство: виться вьюном; заводит шашни; строить куры; Дон Жуан и др. 2.4.3.распутство: Хорошему коту и в январе март; блудливый кот; ночная бабочка; трепать юбки; наставить рога и др. 2.5. Любовь-опека 21 0

2.5.1.Покровительство: ангел-хранитель; мохнатая лапа; брать под свое крылышко 2.5.2.Родительская: как наседка с циплятами; как горлица ворковать (над ребенком) 3. Влюбленность: приходиться/прийтись по сердцу; вздыхать на луну; ворковать как голубки; вскружить голову; Ромео и Джульетта. 4. Гордость: высоко держать голову 5. Счастье 5.1. Удовлетворенность: как живой воды напился; как маслом по сердцу; как Христос в лапотках прошелся; покоиться на лаврах 5.2. Радость: каждая жилочка играет; сиять как [тульский] медный самовар; сиять как медный таз (грош). 5.3. Блаженство: на верху блаженства; как на крыльях; чувствовать себя на седьмом небе и др. 5.4. Свобода: вольный казак; как птица небесная [жить]; Счастье – не конь, хомута не наденешь и др. 5.5. Везение, удача: родиться в рубашке; родиться под счастливой звездой; Счастье, что трястье: на кого захочет, на того и нападет и др. 5.6. Достаток: не жизнь, а малина; как у Бога (у Христа) за пазухой и др. Исследование распределения ФЕ и паремий в рамках идеографического поля “Чувства” показало, что наибольшей фразеологической наполняемости достигают те группы чувств человека, которые имеют ярко выраженную отрицательную окраску (“Враждебность”, “Гордыня”). В этом состоит особенность фразеологической номинации. Даже такое положительное чувство человека, как любовь, в русском языковом сознании ассоциируется с переживанием и страданием. Исследование идеографического поля “Чувство” в русской фразеологии и паремиологии позволяет определить приоритетные признаки того или иного чувства, закрепленные в языковом сознании носителей языка. Литература:

1. Ильин Е. П. Эмоции и чувства. М., 2001 2. Маслова В. А. Лингвокультурология. М., 2001

21 1

ЯЗЫК. ЭТНОС. СОЗНАНИЕ. Материалы международной научной конференции (24-25 апреля 2003 года) Том 1 Сдано в набор 03.10.03. Подписано в печать 27.10.03. Бумага типографская №1. Формат бумаги 70х108/16. Гарнитура Arial. Тир. 100. Заказ 071. Отпечатано на участке оперативной полиграфии Адыгейского государственного университета. 385000 г.Майкоп, ул.Университетская, 208.

21 2

i