Стихия Земля в языке поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной

Белгородский государственный университет

На правах рукописи

Петрова Светлана Владимировна

Стихия ЗЕМЛЯ в языке поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной Специальность: 10.02.01 – русский язык

Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор Туранина Неонила Альфредовна

Белгород – 2009

СОДЕРЖАНИЕ ВВЕДЕНИЕ……………………………………………………………………….3 ГЛАВА I. Языковое выражение стихии ЗЕМЛЯ в художественных текстах Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной 1.1. Стихия ЗЕМЛЯ и способы ее описания…………………………………...9 1.2. Репрезентанты стихии ЗЕМЛЯ в поэтических текстах Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной…………………………………………….26 ВЫВОДЫ………………………………………………………………………...54 ГЛАВА II. Образная реализация наименований стихии ЗЕМЛЯ в поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной 2.1. Образ стихии ЗЕМЛЯ в поэтическом тексте конца XX – начала XXI вв.……………………………………………………………………………56 2.2. Метафорическое использование лексики стихии ЗЕМЛЯ в поэтических текстах Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной………………….74 2.3.Функционирование единиц стихии ЗЕМЛЯ в составе сравнений и эпитетов в поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной….………..104 ВЫВОДЫ……………………………………………………………………….124 ЗАКЛЮЧЕНИЕ………………………………………………………………...126 СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ…………………………………………………….130 БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК…………………………………………131 СПИСОК СЛОВАРЕЙ ………………………………………………………...152 СПИСОК ИСТОЧНИКОВ АНАЛИЗА………………………………………..156

2

Введение Исследование лексико-семантической системы посредством полевой модели явилось достаточно объективным и плодотворным направлением лингвистики XX века. В отечественной и зарубежной семасиологии проблема системности нашла отражение в трудах И.А. Бодуэна де Куртене, Ю.Д. Апресяна, Ю.Н. Караулова, А.А. Уфимцевой, Л.М. Васильева, М.В. Никитина и многих других ученых. Однако для исследовательской парадигмы последних десятилетий принцип системности, реализуемый сквозь призму полевого подхода к языку, продолжает оставаться весьма эффективным, сохраняющим свой потенциал, дарующим новое, системное видение и специфики языка художественного текста, и репрезентации в этом тексте концептов, символов, образов во всем объеме авторской модальности. Актуальность предлагаемого исследования обусловлена сохраняющимся интересом современной лингвистики к комплексному описанию семантических особенностей различных пластов лексики. Репрезентанты стихий ОГНЯ, ВОДЫ, ВОЗДУХА, ЗЕМЛИ неоднократно оказывались в центре внимания философов, культурологов, литературоведов, реже лингвистов. Стихия ЗЕМЛЯ подвергалась анализу только фрагментарно, в лингвистических работах описывались лишь отдельные группы лексики – репрезентанты представленной стихии. Актуальность, безусловно, определяется и вниманием к специфике поэтического языка XX века и особенностям индивидуальноавторского употребления, прежде всего у поэтов, ставших знаковыми фигурами современной поэзии: Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной. Объектом исследования являются лексемы, репрезентирующие стихию ЗЕМЛЯ. Предметом исследования являются семантические и функциональные особенности единиц, номинирующих стихию ЗЕМЛЯ. Научная новизна осуществленного исследования определяется тем, 3

что на материале поэтических текстов конца XX – начала XXI вв. стихия ЗЕМЛЯ подвергается специальному и комплексному изучению с точки зрения семантических и функциональных особенностей. Новым является сопоставление

репрезентантов

стихии

ЗЕМЛЯ

в

поэтических

текстах

Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной с номинациями описываемой субстанции в поэзии начала XX века (А. Блок, В. Маяковский, С. Есенин). В работе выявлены закономерности функционирования прямых и образных номинаций исследуемой стихии в контексте поэзии XX века. Новизна заключается в разработке типологии образных контекстов, характерных для поэтического языка XX века. Цель исследования состоит в определении состава лексем, называющих стихию ЗЕМЛЯ, описании их структурно-семантической организации, функциональной направленности и образного потенциала. Поставленная цель достигается с помощью решения следующих задач: 1. Изучение современных концепций формирования семантических полей; определение состава лексических единиц стихии ЗЕМЛЯ. 2. Выявление особенностей структурирования семантического поля в рамках стихии ЗЕМЛЯ на материале поэтических текстов. 3. Определение специфики использования лексем стихии ЗЕМЛЯ в поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной. 4. Анализ особенностей развития семантики наиболее частотных лексем в составе образных средств (метафоры, сравнения, эпитета) в языке Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной. Методологическую базу исследования составили работы:  по теории семантического поля: Н.Ф. Алефиренко, А.В. Бондарко, Л.М. Васильева, Ю.Н. Караулова, Ю.С. Степанова, Г.С. Щура;  по

теории

семантики

лексических

единиц:

М.А.

Бобуновой,

С.А. Кошарной, Г.М. Шипицыной;  по теории образных средств: Н.Д. Арутюновой, В.П. Москвина, 4

В.Н. Телия, Н.А. Тураниной, В.К. Харченко. Материалом исследования послужили лексемы, выписанные методом сплошной выборки из поэтических текстов Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной, составляющие около 6 тысяч словоупотреблений. В качестве сопоставительного материала привлекались контексты поэзии первой половины XX века (А. Блок, В. Маяковский, С. Есенин). Методы и методики исследования связаны со спецификой материала и задачами работы. В исследовании использовался полевый подход, описательный метод, приемы количественного анализа, семантико-стилистический метод, контекстуальный анализ, элементы компонентного анализа. Теоретическая значимость работы заключается в том, что проведен комплексный анализ вербализации в поэтическом тексте стихии ЗЕМЛЯ, результаты которого могут оказаться востребованными для исследования поэтических образов других стихий. Лингвоанализ показал, что исследуемая поэзия и ее авторы объединены сходством идейно-эстетических установок, несмотря на то, что принадлежат к различным направлениям русской поэзии XX

века

и

отличаются

спецификой

идиостиля.

Е.

Евтушенко,

А. Вознесенский, Б. Ахмадулина улавливали перемены и сдвиги в обществе, раскрывали суть происходящих перемен, отличались своей гражданской позицией, унаследовали лучшие традиции Серебряного Века, что отразилось, в частности, и в символике стихии ЗЕМЛЯ. Практическая значимость исследования состоит в том, что полученные результаты и методики анализа могут быть использованы при дальнейшем изучении системного характера лексики, в учебных курсах «Стилистика», «Лингвистический анализ художественного текста», а также в общефилологических курсах, посвященных поэзии XX и XXI вв., в лексикографической практике. Основные положения, выносимые на защиту: 1. Стихия ЗЕМЛЯ является одним из основных фрагментов русской язы5

ковой картины мира, отражающей национальную специфику носителей языка, что проявляется на уровне парадигматики и синтагматики. В поэтическом языке сочетаемостные возможности слова, обусловленные индивидуально-авторскими ассоциациями, расширяются, в связи с этим увеличивается семантический объем лексем. 2. Стихия ЗЕМЛЯ представлена совокупностью единиц, связанных между собой семантической общностью и структурными отношениями, отличается динамичностью состава и незамкнутостью границ, открыта для взаимодействия с другими объединениями слов. Репрезентанты стихии ЗЕМЛЯ в поэзии конца XX – начала XXI вв. образуют широкое семантическое пространство, которое объединяет монолексемы и полилексемы в общую понятийную сферу, представленную 7 тематическими группами слов: «Общие обозначения. Наименования территорий», «Рельеф местности», «Горные породы» и др. 3. Системный анализ стихии ЗЕМЛЯ выявляет потенции и индивидуально-авторскую специфику языковых единиц, проявляющуюся в объеме значений слова, функционирующих в рамках поэтического текста. Индивидуально-авторское переосмысление земной стихии рождает качественно новые смыслы, дополняющие образ, передающие особенности интерпретации стихийного первоначала через призму мировоззрения Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной, обусловленные их социокультурным опытом, богатым спектром ассоциаций, творческим «я» поэта. 4. Сопоставление анализируемого материала с поэтическими текстами начала XX века (А. Блок, В. Маяковский, С. Есенин) показывает приверженность поэтов традициям национального мировосприятия в изображении

ЗЕМЛИ,

однако

в

языке

поэзии

Е.

Евтушенко,

А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной создается более развернутый портрет земной стихии. Репрезентанты земной субстанции представлены 6

различными грамматическими конструкциями, в которых отражается чувственный и зрительный образ ЗЕМЛИ, содержащий как мелиоративную, так и пейоративную оценку. 5. Реализация образного потенциала наименований стихии ЗЕМЛЯ в поэтическом тексте указывает на высокую значимость данных единиц для носителей языка и русской языковой картины мира в целом. Метафорика исследуемых авторов нашла отражение в 804 словоупотреблениях, сравнения – в 559, эпитеты – в 562, что свидетельствует о высокой образности номинаций исследуемой стихии. Апробация результатов работы. Основные положения диссертационного исследования были изложены в виде докладов на конференциях различного уровня: Международной научной конференции «Жизнь провинции как феномен духовности» (Нижний Новгород, 2004), Региональной научнопрактической конференции «Слово в контексте народной культуры» (Белгород, 2005, 2006, 2007), VI Международной конференции «Грамматические категории и единицы: синтагматический аспект» (Владимир, 2005), Международном коллоквиуме молодых ученых «Науки о культуре в новом тысячелетии» (Ярославль, 2007), конгресса «Русская литература в формировании современной языковой личности» (Санкт-Петербург, 2007), Международной научно-методической конференции «Русскоязычие и би(поли)лингвизм в межкультурной коммуникации XXI века: когнитивно-концептуальные аспекты (Пятигорск, 2008), VII Международной научной конференции «Межкультурные коммуникации: ноосферная парадигма в языке» (Алушта, 2008), Региональной научно-практической конференции «Этнографические чтения – 2008» (Белгород, 2008), Всероссийской научно-практической конференции «Слово и текст в культурном сознании эпохи» (Вологда, 2008). По теме диссертационного исследования опубликовано 9 работ, одна из которых (Челябинск, 2008) – в журнале по списку изданий, входящих в перечень ВАК РФ. 7

Структура работы. Диссертация состоит из Введения, двух глав, Заключения, Списка сокращений, Библиографического списка, Списка словарей и Списка источников анализа. Во Введении раскрывается актуальность избранной темы, выделяются объект и предмет исследования, ставятся цели и задачи работы, определяется научная новизна, теоретическая и практическая значимость, положения, выносимые на защиту. В первой главе анализируется языковое выражение стихии ЗЕМЛЯ в художественном тексте, способы ее описания, определяется процедура исследования, круг репрезентантов стихии ЗЕМЛЯ, выявляется специфика их системных связей и особенности функционирования в поэтических текстах Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной. Во второй главе описывается образная реализация номинаций земной стихии в исследуемых художественных текстах, рассматривается образ стихии ЗЕМЛЯ в поэтическом тексте конца XX – начала XXI вв., проводится анализ метафорического использования лексики стихии ЗЕМЛЯ, а также функционирование «земных» единиц в составе сравнения и эпитета в поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной. В Заключении обобщаются основные результаты проведенного исследования и определяются его перспективы.

8

Глава I Языковое выражение стихии ЗЕМЛЯ в художественных текстах Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной

1.1.

Стихия ЗЕМЛЯ и способы ее описания

В современной лингвистике наблюдается возросший интерес к изучению ЗЕМЛИ, ВОДЫ, ОГНЯ, ВОЗДУХА как первостихий, которые с древнейших времен обнаруживали свое присутствие во всех сферах человеческой жизни. Данные категории представляют собой константы культуры, нашедшие отражение в различных видах искусства, в том числе и в искусстве слова. Обращение к стихиям как объектам исследования с точки зрения языка определяется «максимальной степенью значимости этих концептов в формировании языкового знания и шире – культурного опыта всего человечества» [Борискина, Кретов 2003:14]. Для выявления спецификации вербального выражения, новых потенциальных смыслов, которыми могут наполняться первостихии ЗЕМЛЯ, ВОДА, ОГОНЬ, ВОЗДУХ в языковом сознании авторов художественных текстов как постоянные категории

в жизнедеятельности человека, следует учитывать

особенности восприятия, интерпретации данных понятий представителями древнего социума. Согласно античным философским учениям об устройстве цивилизации, у истоков которых стояли Фалес, Анаксимен, Гераклит, Аристотель [История философии, 1995: 58], данные лексемы являются наименованиями первоэлементов, из которых сотворен мир и человек. Для Фалеса началом всего сущего является ВОДА, в его понимании, данная стихия дарует жизнь и является источником питания [История философии. Запад – Россия – Восток. Кн. 1.: 58]. В представлении Анаксимена, ВОЗДУХ как стихия лежит в основе ми9

роздания, это элемент из всех остальных в наибольшей степени характеризующийся отсутствием каких- либо осязаемых качеств, тактильно воспринимаемых признаков (воздух вряд ли можно увидеть, бесцветен, к нему невозможно прикоснуться). Для философа Гераклита первоначалом всего сущего стал ОГОНЬ, в котором как раз и проявляется идея стихии. Огонь способен стать как источником жизни, разгоревшись, так и разрушительным началом, испепелив все вокруг, погаснув, «везде огонь: все – от огня, из огня, из-за него [там же: 58]. Аристотелю принадлежит синтез ОГНЯ, ВОЗДУХА, ВОДЫ и ЗЕМЛИ. В его теории все объекты материального мира состоят и четырех первоэлементов, которые преобладают в вещах в разной степени. Предметы, содержащие больше огня и воздуха, будут «стремиться вверх» как легкие и подвижные, а те, в которых преобладают вода и земля, будут «стремиться вниз». Таким образом, с точки зрения расположения вещей в пространстве, падение отдельных из них обусловлено соотношением в них первоэлементов, например, если будет преобладать земля, то предметы будут располагаться ниже тех, в которых преобладает воздух [там же: 58]. Древнегреческие мыслители утверждали, что все стихии одинаково важны в мироздании, но именно стихия ЗЕМЛЯ занимает главенствующее место, выступая в качестве фундаментальной основы, с которой начинается эволюция всех объектов материального мира. Убедительны в этом смысле рассуждения Э. Кассирера, касающиеся философии Аристотеля, о том, что каждой из стихий принадлежит свое место в универсуме, в центре которого находится ЗЕМЛЯ, «и каждая частица ее, будучи когда-либо отторгнутой от своего естественного места в непосредственной близости к центру мира, снова стремится к нему по кратчайшей траектории. В противоположность земле огонь «сам по себе» в своем постоянном движении от центра стремится вверх. Между местом огня и местом земли находится область воздуха и воды» [Кассирер 2000: 28]. 10

Итак, как мы видим, формирование учений об устройстве мира в античной философии происходило через призму представлений о стихиях как основах мироздания. Определяющую роль первостихии играли и в жизни славян, яркое подтверждение этому находим в мифах как одной из форм познания мира и самопознания, отражающих представления человека о реальности, обрамленные фантазией. Так, по словам М.М. Маковского, «Диалектика мифа состоит именно в том, что человек как бы «растворяет» себя в природе, сливается с ней и овладевает силами природы лишь в воображении; вместе с тем это овладение силами природы (пусть в фантазии) означает начало истории «духа» и конец чисто животного бытия» [Маковский 1996: 15]. С древнейших времен славяне, будучи земледельцами, поклонялись стихиям как представителям мира природы, обожествляли их, искренне веруя во всемогущество природных сил, в свою зависимость от них, что фиксировалось в обрядах и верованиях, направленных на обеспечение богатого урожая, хорошего приплода скота, счастливой семейной жизни, защиту от воздействия злых сил. Стихии ЗЕМЛЯ, ВОДА, ОГОНЬ, ВОЗДУХ одухотворялись в язычестве, и именно от них во многом зависела жизнь наших предков. ВОДА почиталась в древнем мире как источник жизни. Люди также верили в ее очистительную, священную силу, и «водопоклонение оставалось долго у русских в своей силе» [Костомаров 1994: 114-117]. С принятием христианства появился обряд водосвятия, после совершения которого вода считалась целебной. ОГОНЬ в понимании славян, стихия, дающая тепло и свет, энергию, также живой огонь (постоянно поддерживаемое на домашнем очаге пламя, добытое из сухой сердцевины дерева) применялся как мера борьбы с болезнями. Домашний очаг считался в старину священным. В огне видели силу, не только дававшую человеку тепло и пищу, но и отгонявшую от жилища всю 11

нечесть, всякую болезнь лютую [Грушко, Медведев 1996: 296-299]. ВОЗДУХ славянам представлялся той средой, где содержатся болезни, по воздуху могла насылаться порча. Такие свойства для воздуха были характерны либо во время затмения луны, либо в безлунные ночи. Чтобы обезопасить себя от негативного воздействия, человек, оказавшись вне дома, должен был не вдыхать нечистый воздух, упав на землю вниз лицом. После принятия христианства воздух стал восприниматься как место временного пребывания души человека после смерти. Как правило, для стихий ВОДА, ОГОНЬ, ВОЗДУХ характерно было наличие двух начал: положительного, в этом случае они представляли собой источник жизни, и отрицательного, здесь они уже обладали разрушительной силой, представляли опасность. Лишь воздействие ЗЕМЛИ на человека могло быть только благоприятным и созидательным. ЗЕМЛЯ, пожалуй, наиболее любимая и почитаемая народом стихия, символизирующая «богатство и изобилие» [Костомаров 1994: 114-117]. В мифологическом сознании славян – «это женский образ, трактующийся как мать, кормилица, также земля – это источник сил и здоровья [Афанасьев 1995: 59-77]. Известная славянская формула «Мать-земля» является не просто образным словосочетанием, а выражением сущности взглядов славянина на землю [Топоров 2000: 239]. Традиционно земля осмыслялась как живое существо, которое весной просыпалось ото сна. Люди совершали различные обряды, направленные на то, чтобы разбудить землю, способствовать ее готовности дать новый урожай, например, обряд молодых супружеских пар в первую весну их брака, в ходе которого молодожены были призваны «сообщить» земле свою плодородящую силу. Одухотворяя землю, славяне «наделяли ее чувствами и волей» [там же: 74]. Известно и религиозное почитание земли, проявлявшееся в сближении ее с образом Богородицы. Древние народы в молитвах обращались к земле с просьбами об исцелении, защите, как и к божественным силам. Произнесен12

ная клятва скреплялась целованием земли, и такая клятва почиталась самою священною. У русских людей существовал обычай присягать, держа на голове кусок земли. При заключении мирных соглашений подавали пучок травы, воспринимая ее как волосы матери-земли, в доказательство того, что мир будет свято соблюдаться и границы чужих территорий не будут нарушены. Земля, на которой селился человек и которую возделывал, становилась ему родной. Отправляясь в чужие края, земледельцы брали горсть родной земли с собой и хранили ее, как святыню [там же: 76-77]. «Земля – это главное местопребывание умерших» [Костомаров 1994: 114-117]. Наши предки, верившие в то, что человек из земли возник, должен туда и вернуться, воспринимали землю как материнское лоно. Подобные воззрения славянских народов на стихии позволяют говорить об их первостепенной роли в жизни человека. Данные константы воспринимались русскими людьми не только как природные элементы, необходимые для жизнедеятельности, но и как стихийные божества, воздействовавшие на судьбу древнего человека. На современном этапе развития общества ЗЕМЛЯ, ВОДА, ОГОНЬ, ВОЗДУХ, как отмечает в своей работе М.В. Скляр, рассматривая понятийное содержание лексемы стихия в современном русском языке, отмечает, что данные субстанции «по-прежнему остаются основными природными источниками всего живущего и произрастающего на земле. Их роль неоспорима, но онтологический статус стихий изменился: из первоначал, … из простейших строительных элементов, конституирующих своими комбинациями всю действительность, они превратились в условия жизни, организующие компоненты «дома» всех существ на Земле. Водная стихия – это природная вода, покрывающая нашу планету… Воздушная стихия – это воздух, обволакивающий Землю. Огненная стихия … есть именно огонь, пламя в самых разных его проявлениях» [Скляр 2006: 105]. Стихии ЗЕМЛЯ, ВОДА, ОГОНЬ, ВОЗДУХ вызывают интерес у иссле13

дователей в различных областях современной научной мысли. Достаточно широко и интенсивно они изучаются в естественных дисциплинах: физике, географии, геологии, химии и др. Представляя собой базовые элементы культуры, обретая широкую семантическую потенцию в художественном восприятии носителей языка, стихии также становятся объектами наблюдения и в гуманитарной сфере: философии, истории, литературоведении, языкознании и др. Согласно высказыванию русского философа В.К. Кантора, слово стихия благодаря творчеству русских писателей стало одним из ключевых понятий в русской культуре, которое невозможно объяснить словами, но которое ощущается всеми русскими и остается загадкой для цивилизованных европейцев (Кантор, 1994). В лингвистике существует ряд работ, рассматривающих стихии в различных аспектах на материале русского языка (Невская, 1973; Строгова, 1973; Скляревская, 1993; Павлович, 1995; Степанов, 2001; Гришина, 2002; Борискина, Кретов, 2003; Галаева, 2004; Галдин, 2004; Литвинова, 2006; Колесов, 2004; Палутина, 2004; Протасова, 2004; Кондратьева, 2005; Приходько, 2005; Трофимова, 2005; Бадмаева, 2006), а также на материале художественной речи, как поэтической, так и прозаической (Гачев, 1988; Нефедова, 2001; Африкантова 2001; Туранина, 2003; Ермакова, 2004; Эртнер, 2004; Богданова, 2006; Ливенец, 2007; Мирзаева, 2008). Следует отметить, что исследователи, как правило, отмечают высокую значимость первостихий как для русского национального сознания в целом, так и для отдельной языковой личности в частности, что подтверждается постоянным вниманием художников слова к стихиям как субстанциональным началам в познании мира средствами языка. В большинстве научных работ последних лет, посвященных непосредственно изучению стихии ЗЕМЛЯ, лексического материала, репрезентирующего данную субстанцию, исследование носит, как правило, фрагментарный характер: выявлены семантические особенности наименований рельефа в 14

словаре поэтического языка М. Цветаевой (Белякова, 2002); определена роль минералов и горных пород в создании поэтических пейзажей М. Волошина (Карась, 2002); выявлены особенности номинаций склонов, оврагов в орловских говорах (Бурко, 2005); раскрыты особенности функционирования названий возвышенностей в роли квантификаторов в польском языке (Шапкина, 2006); проведен анализ концепта Камень в индивидуальном концептуальном пространстве А.С. Пушкина (Ященко, 2006); изучены особенности формирования терминологии «рельеф земной поверхности» в английском и русском языках (Ушкова, 2007); выявлены составляющие концепта «Земля Новой Франции» на материале французского языка (Исаева, 2007). Отсутствие обобщающих исследований, позволяющих взглянуть на стихию ЗЕМЛЯ в аспекте ее лексической спецификации, создает, с нашей точки зрения, предпосылки для комплексного описания стихии ЗЕМЛЯ в современной поэтической речи на материале текстов Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной. Выявление и анализ всего корпуса лексики с использованием фрагментов полевой методики в поэзии авторов единого временного периода, репрезентирующего такую яркую и мощную доминанту культуры, как стихия ЗЕМЛЯ, позволит определить ее место в языковой картине мира каждого из авторов, а также в русской языковой картине мира. Мы вслед за О.О. Борискиной, А.А. Кретовым обращаемся к изучению «земли в значении стихийном: как всякому аморфному (земляному) телу» (Борискина, Кретов) с учетом значений, зафиксированных в современной лексикографической практике и нашедших отражение в поэтической речи авторов конца XX – начала XXI вв., которыми пополнился семантический диапазон лексемы земля в процессе языковой и культурной эволюции человеческого общества. Направление исследования стихии ЗЕМЛЯ в языке поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной проявляется в том, что мы рассматриваем землю и природу, а, следовательно, «земную» лексику и наименования объектов природного мира как единое целое, так как расте15

ния представляют собой порождения земли. В работе А.Н. Афанасьева, посвященной историко-филологическому анализу языка и фольклора славян в связи с языком и фольклором других индоевропейских народов, постоянно прослеживается наличие тесной взаимосвязи между данными категориями. В исследовании повествуется о том, в сознании славян, как и других индоевропейских народов, земля, представая в облике живого существа, имела исполинское тело, сравниваемое с пространствами суши, волосы земли первобытные племена сравнивали с травами и растениями, жилы – с древесными корнями и др. [Афанасьев 1995: 71-72]. В языкознании неоднократно предпринимались попытки изучить и описать особенности изображения реалий природной действительности на материале языка, а также художественного текста, поскольку «язык – это раздробленная, внутренне расколотая и видоизмененная природа, утратившая свою изначальную прозность; это тайна, несущая в себе, но на поверхности, доступные расшифровке знаки того, что она обозначает» [Фуко 1977: 88]. Лексический материал сферы природы наиболее активно изучался в 7080 годы XX века преимущественно отечественными учеными, в последнее десятилетие появились работы, в которых внимание лингвистов направлено на исследование особенностей лексики природы как в русском языке, так и в иностранных языках (Васильев, 1986; Эпштейн, 1990; Васильева, 1995; Комаров 2003; Дехнич, 2004; Леонтьева, 2006; Ященко, 2006; Нифанова, 2007 и др.). В современной лингвистике, как справедливо отмечает Г.М. Шипицына, одним из важнейших методологических принципов является подход к языку как к сложной динамической системе разноуровневых средств. Они взаимодействуют и между собой внутри этой системы, и с элементами надъязыкового социально-культурного пространства, оказывающего влияние на пути

формирования

и

развития

языковых 16

категорий

и

средств

[http://www.philol.msu.ru/~rlc2001 /abstract/ abst.htm]. Основной единицей данной системы признается слово, отражающее в своем значении фрагменты действительности. Семантическая организация языка и ее описание является одной из сложнейших проблем в лингвистике, которая не получила до сих пор окончательного решения. Одним из способов систематизации лексики является полевый подход к языку, который в современной лингвистике достаточно популярен и целесообразен, поскольку именно использование полевого принципа позволяет в более полном объеме выявить круг лексем на основании их семантической общности, описать их структурно-семантическую организацию. Принцип системности в описании языковых единиц, в частности связанный с разработкой теории семантических полей, нашел отражение в лингвистических концепциях многих отечественных и зарубежных ученых: Г. Ипсена (1924), Й. Трира (1931), В. Порцига (1934), Ш. Балли (1955), В.В. Виноградова (1953), М.М. Покровского (1959), А.А. Уфимцевой (1961), Ю.Д. Апресяна (1962), И. А. Бодуэна де Куртене (1963), А.И. Кузнецовой (1963), А.М. Кузнецова (1970),

Л.М. Васильева (1971), В.Г. Гака (1971),

Л.В. Щербы (1974), Г.С. Щура (1974), Ю.Н. Караулова (1976), В.М. Солнцева (1977), И.А. Стернина (1984), Гумбольдта (1985), И.В. Арнольд (1991), Л.А. Новикова (1991), А.А. Потебни (1999), И.М. Кобозевой (2000), Е.Е. Котцовой (2002),

В.П. Абрамова (2003), Т.Л. Павленко (2003),

С.В. Кезиной (2004), М.А. Кронгауза (2005) и многих других, - которые расширили и углубили представление о системном устройстве языка. В.В.

Виноградовым было впервые

введено понятие

«лексико-

семантическая система языка», под которым он подразумевал лексический инвентарь слов и выражений, внешние формы слов, грамматические и словообразовательные категории, определяющие семантические группировки, смысловые отношения слов [Виноградов 1953: 3-29]. Язык как система опре17

деленных элементов, как справедливо утверждает В.И. Тузлукова, обладает такими признаками, как целостность, наличие разных уровней связи, структурная организация, наличие уровней и иерархии уровней, целенаправленность, функционирование, открытость, адаптивность, детерминированность, динамичность, развитие [Тузлукова 2000: 219]. Полевые отношения, характерные для лексики, в индивидуальноавторской языковой системе имеют свою специфику и проявляются в объединении близких по смысловому наполнению лексических единиц, упорядоченных в соответствии с художественным мировоззрением поэта и отражающих в языковой картине мира определенную семантическую сферу. Применение полевого подхода к исследованию языка писателя одним из первых обосновал П. Гиро, который применил данный метод к анализу сборника стихотворений Ш. Бодлера «Цветы зла» (Guiraud, 1969). В отечественной лингвистике впервые метод поля к изучению языка писателя использовал Ю.И. Левин, который, исследуя языковую систему Б. Пастернака, распределил лексику по семантическим полям «Флора», «Фауна», «Болезнь», «Смерть», «Тьма» и др. (Левин, 1966). В научных исследованиях последних лет полевый подход достаточно широко применяется для изучения поэтической речи автора художественного текста (Пархоменко, 2000; Черных, 2003; Карташова, 2004; Плахина, 2004; Кочнова, 2005 и др.), и включение фрагментов полевого анализа для исследования лексики стихии ЗЕМЛЯ в языке поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной представляется продуктивным. Учитывая, что «язык ориентируется на означивание мира, структура которого отражает иерархию ценностей в индивидуальном тезаурусе поэта» [Лазебник 1994: 131], применение элементов полевого подхода к поэтической речи как системе языковых средств является целесообразным, поскольку позволяет выделить весь спектр лексем, участвующих в репрезентации стихии ЗЕМЛЯ как фрагмента тезауруса художника слова, который в свою очередь является частью русской 18

языковой картины мира. Использование элементов полевого метода исследования к языку поэтов помогает также установить общие закономерности и выявить специфические черты в изображении окружающего мира каждым из авторов через призму семантической сферы ЗЕМЛЯ, определить приемы актуализации образных значений. Причем, формирование состава и структурная организация лексики, репрезентирующей стихию ЗЕМЛЯ в поэтической речи, определяется особенностями языковой и идиостилевой семантики языковых единиц. Используя элементы полевого подхода для описания лексического материала, мы опираемся на концепцию поля, разработанную В. Порцигом (Porzig, 1934), согласно которой в центре внимания оказываются слова как самостоятельные языковые единицы, связи их значений, проявляющиеся в синтагматических и деривационных отношениях. Семантические образования подобного рода называют синтагматическими полями. В. Порциг, используя метод поля, рассматривал связи между лексемами, относящимися к разным лексико-грамматическим классам слов (глаголами, существительными и прилагательными). Такой подход позволяет выявить особенности семантической сочетаемости слов в языке художественного произведения. Термин «поле» в современной науке лингвистами трактуется неоднозначно. По определению О.С. Ахмановой, «поле» выступает как «совокупность содержательных единиц (понятий, слов), покрывающих определенную область человеческого опыта» [Ахманова 1966: 334]. В лингвистическом энциклопедическом словаре

под редакцией

В.Н. Ярцевой понятие «поле» объясняется как «совокупность языковых (главным образом лексических) единиц, объединенных общностью содержания (иногда также общностью показателей) и отражающих понятийное или функциональное сходство обозначаемых явлений» [ЛЭС, 1990: 380-381]. В понимании Л.А. Новикова, семантическое поле (СП) есть «иерархическая структура множества лексических единиц, объединенных общим (ин19

вариантным) значением и отражающих в языке определенную понятийную сферу» [Новиков 1991: 3-7]. На современном этапе развития лингвистики СП определяется как «совокупность языковых единиц, объединенных общностью содержания и отражающих понятийное, предметное или функциональное сходство обозначаемых явлений» [Кобозева 2000: 95]. Для семантического поля характерно наличие определенных свойств, выделяемых исследователями: наличие семантических отношений (корреляций) между составляющими его словами; системный характер этих отношений; взаимозависимость и взаимоопределяемость лексических единиц; относительная автономность поля; непрерывность обозначения его смыслового пространства; взаимосвязь семантических полей в пределах всей лексической системы (всего словаря) [Кобозева 2000: 99]. Перечисленные свойства поля являются обязательными для любой полевой модели. В то же время та или иная модель может иметь и дополнительные свойства, характерные только для нее [Ахманова 1966]. В научной литературе существует достаточно большое количество определений СП, которые характеризуют рассматриваемое языковое явление с разных сторон и выделяют его по разным основаниям. Для нашего исследования наиболее приемлемым является определение семантического поля И.В. Арнольд, по мнению которой, «полем» в лингвистике следует считать некоторое произвольное непустое множество языковых элементов [Арнольд 1991: 27]. Языковые единицы в семантическом пространстве языка объединяются парадигматическими, синтагматическими и деривационными отношениями, наиболее характерными для полевой организации лексики, что обусловливает систематизацию и структурную организацию слов в рамках тематических групп (ТГ), синонимических и антонимических рядов, а также словообразовательных объединений. Таким образом, «существование парадигматических 20

отношений (парадигматика) позволяет говорить о лексической семантике как о системе, а существование синтагматических отношений (синтагматика) позволяет этой системе функционировать…» [Кронгауз 2005: 152]. Под парадигматическими отношениями применительно к лексике понимаются отношения слов, основанные на сходстве – противопоставленности их собственно смыслового содержания [Шмелев 1964: 137]. Структура парадигматических отношений задается различного рода оппозициями, существование которых обусловливается двумя основными функциями словесного знака: отождествлением и дифференциацией [Васильев 1971: 105-113]. Под синтагматическими отношениями понимаются связи слов в линейном ряду при их функционировании [Шмелев 1964: 130]. Структура синтагматических отношений определяется не противоположением, как структура парадигматических, а соположением единиц, их сочетаемостью, такими образом, «синтагматические отношения в лексике проявляются в правилах сочетаемости слов, в связях слов с контекстными партнерами в рамках конкретных высказываний» [Кузнецова 1989: 86]. В поэтическом языке сочетаемостные возможности слова, обусловленные индивидуально-авторскими ассоциациями, расширяются, в связи с этим увеличивается семантический объем лексем. Как отмечает Г.Н. Скляревская, «чем дальше отход от типовой узуальной сочетаемости, тем больше возможности семантического развития. Слово, обращенное к другому объекту мира, меняет свою семантику, одновременно меняя для говорящих сам фрагмент языковой картины мира» [Скляревская 2001: 177-202]. Обращение к деривационным отношениям, или отношениям производности, предполагает, в первую очередь, исследование системных объединений другого уровня, а именно комплексных единиц словообразовательной системы различного объема. В рамках нашего исследования важно установить сам факт наличия таких системных отношений между «земной» лексикой. Нам кажется целесообразным и обоснованным выявление и системати21

зация родственных слов, а также разных значений одного и того же слова, его новых потенциальных смыслов в рамках одной лексической парадигмы, репрезентирующей стихию ЗЕМЛЯ в поэтической речи исследуемых авторов, поскольку слова, составляющие словообразовательные единицы, «имеют общий смысловой компонент» [Скляревская 2004: 138], а «деривационные отношения в лексической системе углубляют, расширяют, и дополняют другие виды системных связей слов [Фомина 2001: 16]. До настоящего времени в лингвистической науке остается дискуссионным вопрос, касающийся единой терминологии и критериев разграничения различных лексических объединений: семантических полей (СП), лексикосемантических групп (ЛСГ) и тематических групп (ТГ), тематических рядов. Некоторые ученые квалифицируют СП, ЛСГ, ТГ, синонимические и антонимические ряды и т.д. как явления одного порядка, отличающиеся только лишь отношениями между элементами системного множества (Кодухов, 1979; Уфимцева, 1961). Другие ученые рассматривают ЛСГ, ТГ, синонимические и антонимические ряды как разновидности поля (Васильев, 1971; Стернин, 1985). Полагаем, что термин «поле» может определять достаточно обширные группы слов. В связи с этим целесообразнее рассматривать ЛСГ, ТГ, синонимические и антонимические ряды как составные части СП, его внутренние структурные объединения. Существуют трудности и в разграничении ЛСГ и ТГ, «в науке нет единого понимания природы и структуры ТГ и ЛСГ, соотношения и взаимодействия этих объединений в семантическом пространстве языка» [Котцова 2002: 88]. Разработка общих и дифференциальных признаков, положенных в основу классифицирования лексических единиц в рамках ЛСГ И ТГ осуществлена в работах целого ряда ученых (Слесарева, 1972; Кузнецова, 1975; Филин, 1982; Пелих, 1984; Денисов, 1993; Васильев, 1994; Тарланов, 1995 и др.). 22

В исследованиях последних лет (Котцова, 2002; Лагута, 2003) проанализированы и обобщены существующие подходы к выделению указанных лексических группировок, выявляющие сходства и отличия между ними с точки зрения современного представления о лексике как о системе. Традиционно считается, что лексика объединяется в ЛСГ на основе языковых связей, а в ТГ – в большей степени на основе внеязыковых. Мы разделяем мнение о том, что «ТГ объединяют слова, а точнее обозначаемые ими понятия, связанные с общей темой, соотносимые с одним «кусочком» действительности, или с фрагментом языковой картины мира» [там же: 88]. Членами ТГ, как правило, становятся слова различных частей речи. Сходство ТГ с ЛСГ проявляется в том, что лексические единицы объединяются в них также вокруг одной широкой темы, одного понятия, но с учетом того, что охват лексики в ТГ может быть шире, чем ЛСГ. Так же мы согласны с тем, что «в отличие от ТГ тема в ЛСГ более узкая, и слова относятся к одной части речи, т. е. имеют общую категориально-грамматическую сему (предметность, признаковость, процессуальность), и поэтому обладают большей смысловой близостью» [там же: 88]. На современном этапе развития языка как лексико-семантической системы в лексикографической практике предпринята попытка тематической классификации наиболее частотной общеупотребительной лексики литературного языка, результатом которой стал «Тематический словарь русского языка» под редакцией В.В. Морковкина (Тематический словарь … 2000). В данном издании объединены в трех основных разделах («Общество», «Человек», «Природа») и распределены на тематические группы и подгруппы 25 тысяч лексем. В аспекте полевых отношений в лексике, номинирующей стихию ЗЕМЛЯ, на парадигматическом уровне выделяются подсистемы, определяемые нами как ТГ. Под тематической группой вслед за Е.А. Пелих понимаем «группировки слов, обозначающих определенную предметную сферу, то есть 23

элементы таких групп объединяются денотативной общностью» [Пелих 1984: 15]. В состав ТГ включаем языковые единицы, относящиеся к разным частям речи, (что кажется нам объективным и необходимым), соотносящиеся с одним более широким понятием и вербализующие отдельный фрагмент действительности в языковом сознании поэтов второй половины XX – начала XXI века. Обращение к словам только одной части речи не позволяет определить все мировоззренческие координаты поэтов в языковом воплощении стихии ЗЕМЛЯ. Лексемы, отражающие в своей семантике стихию ЗЕМЛЯ в языке поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной, вступают в синонимические и

деривационные отношения, что обусловливает выделение в

структуре ТГ синонимических и словообразовательных объединений. Систематизация лексических единиц в рамках ТГ затруднена и способностью слова содержать в разных своих значениях не одно, а несколько понятий, а многозначные слова по сумме своих значений оказываются связанными с несколькими ТГ. Семантическая структура многозначного слова в таком случае представлена как совокупность его лексико-семантических вариантов (семем), которые оказываются связанными с той или иной ТГ. Под лексико-семантическим вариантом (ЛСВ) вслед за Л.А. Новиковым мы понимаем «элементарную лексическую единицу, представляющую собой совокупность всех грамматических форм данного слова, соотнесенных с одним определенным значением» [Новиков 1982: 94]. Членами ТГ, объединения, характеризующегося понятийной однородностью элементов, в поэтических текстах Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной являются ЛСВ многозначных слов и однозначные слова. Семантическую структуру ЛСВ составляют элементы его лексического значения, или семы. Классификация сем может осуществляться с учетом разных аспектов: по иерархической роли в структуре семемы (Васильев, 1990; 24

Кузнецова, 1989; Диброва и др., 2001 и др.); по характеру реализации в речи (Стернин, 1985). Семы в семантической структуре лексического значения выделяются с помощью методики компонентного анализа, ибо «компонентный анализ играет исключительную роль особенно при описании лексики, и ни одна адекватная теория смысла не может обойтись без процедур обеспечивающих в той или иной степени компонентный анализ значений [Апресян 1963: 113]. Среди лексических сем, выделяемых по иерархической роли в структуре значения слова, одним из видов являются потенциальные семы, реализующиеся в конкретном тексте [Кузнецова 1989: 32-40; Совр. рус. яз. Диброва и др. 2001: 216]. Необходимым условием для их выявления является анализ лексической сочетаемости слова с другими словами в тексте. В настоящей работе фрагменты компонентного анализа используются нами преимущественно для выявления потенциальных сем, возникающих на основе индивидуальных ассоциаций поэта и формирующих смысловую глубину и смысловую перспективу лексемы, помогающих художнику слова в языковой реализации стихии ЗЕМЛЯ с большей полнотой передавать особенности художественного осмысления данной субстанции. Исследование стихии ЗЕМЛЯ в языке поэтов Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной предполагает создание статистической характеристики репрезентантов данной субстанции, выявление системных отношений между ними, проявляющиеся на парадигматическом, синтагматическом и словообразовательном уровне; определение семантической потенции и особенностей функционирования «земных» лексем в текстовом пространстве, образующих целостный и структурированный фрагмент языковой картины мира. Важным для нас также является выявление специфики авторской оценки и интерпретации стихии ЗЕМЛЯ, одной из первоначальных субстанций бытия.

25

1.2.

Репрезентанты стихии ЗЕМЛЯ в поэтических текстах Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной

Языковое выражение стихии ЗЕМЛЯ в поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной имеет свою специфику и характеризуется наличием широкого спектра лексем, объединенных полевыми отношениями. Для анализа указанной категории, представленной многообразием лексических единиц в языке поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной, важную роль играет учет данных, зафиксированных в общенародном литературном языке и представленных в современной лексикографической практике. Лексема земля, репрезентирующая стихию ЗЕМЛЯ в толковых словарях под редакцией С. А. Кузнецова [Кузнецов 1998: 363]

и Т.Ф. Ефремовой

[Ефремова 2000, т.1: 552], отражающих современное состояние лексикосемантической системы русского языка, обладает сложной семантикой, обусловленной прежде всего древностью существования этого слова в языке, с учетом некоторых различий эксплицируется в 9 ЛСВ. В поэтическом языке Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной данная лексическая единица реализуется в 6 значениях, что свидетельствует о ее широком семантическом диапазоне и больших сочетаемостных возможностях. Использование в поэтической речи подавляющего числа значений лексемы земля подчеркивает философскую и лингвокультурологическую значимость земной стихии для поэтов. Каждый из ЛСВ далее в работе будет иметь следующие обозначения: 1. Одна из девяти - третья от Солнца – больших планет солнечной системы (Земля1) . 2. Третья от Солнца планета Солнечной системы как место жизни и деятельности человека (Земля2). 3. Верхний слой земной коры; почва, грунт (земля3) . 26

4. Суша, земная твердь (в отличие от водного или воздушного пространства) – земля4. 5. Территория какой-либо страны, государства (земля5). 6. Территория, находящаяся в чьем-либо владении, управлении, пользовании; обрабатываемая, используемая в сельскохозяйственных целях (земля6). Существенным является то, что ЛСВ слова земля имеют различные показатели частотности в поэтическом строе Е. Евтушенко, А. Вознесенского. Б. Ахмадулиной. Ср.: Земля1 (10 употр.), Земля2 (161 употр.), земля3 (154 употр.), земля4 (56 употр.), земля5 (26 употр.), земля6 (5 употр.). Как показывает статистический материал, среди ряда значений наиболее частотными в индивидуально-авторской модели мира поэтов являются представления о земле как о месте жизнедеятельности человека и почве, дарующей урожай. Преобладание именно этих смыслов связано, видимо, с тем, что земля занимает совершенно особое место в миропонимании личности, возвращающем нас к некогда устаревшему восприятию земли как одного из субстанциональных первоначал, играющих первостепенную роль в земном бытии каждого индивида и его связи с природным началом. Лексикографическое описание слова природа в указанных словарях представлено неоднозначно [Кузнецов 1998: 988], [Ефремова 2000, т.2: 319]. В «Большом толковом словаре русского языка» С.А. Кузнецова информация о слове природа включает 5 ЛСВ, а в «Новом словаре русского языка» Т.Ф. Ефремовой – 3 ЛСВ. Так, Т. Ф. Ефремова рассматривает некоторые лексические значения лексемы природа как семантические оттенки одного из ЛСВ, а С.А. Кузнецов как отдельные значения. Мы в толковании анализируемой лексической единицы опираемся на определение Т.Ф. Ефремовой, поскольку семантические оттенки, выделяемые лексикографом, не выходят за пределы основного значения. В поэзии анализируемых авторов, объединенных общим временным 27

периодом творчества, лексема природа функционирует в одном из своих лексических значений, имеющем семантические оттенки, характеризуется высокой степенью частотности и представлена 129 употреблениями: «Природа. Совокупность естественных условий на земле (поверхность, растительность, климат и т. п.), органический и неорганический мир, все существующее на земле, не созданное деятельностью человека. // Совокупность какой-либо местности, включающая ее рельеф, растительный и животный мир, климатические условия и т.п. // Местность вне городских поселений» [Ефремова 2000, т. 2: 319]. Широкая представленность лексемы природа в языковом пространстве художественных текстов Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной предопределяется, с одной стороны, эмоционально-смысловой значимостью данного понятия для поэтов и связана с восприятием природы как необходимых условий, обеспечивающих существование человека на Земле, а с другой стороны, с осознанием созидательного начала у природного мира, традиционно выражающегося в русском языковом сознании в формуле «Мать- природа». В процессе выявления особенностей лексической спецификации стихии ЗЕМЛЯ в поэтических текстах исследуемых авторов весьма полезно обращение и к данным

«Русского семантического словаря» под редакцией

Н.Ю. Шведовой (1998), в котором в разделах «Космос. Земля. Природные образования» и «Названия растений и других растительных организмов» объединен лексический массив, репрезентирующий стихию ЗЕМЛЯ в общенародном литературном языке. Классификация языкового материала представлена в словаре как иерархически организованные лексические классы слов, в структуре которых на разных ступенях членения выделяются множества и подмножества различного порядка. Лексический класс «Космос. Земля. Природные образования» включает 2400 словарных единиц, а лексический класс «Названия растений и других растительных организмов» содер28

жит 1580 лексем [Русский семантический словарь 1998: 515-556; 563-630]. Репрезентанты стихии ЗЕМЛЯ в поэзии конца XX – начала XXI века образуют достаточно объемное «природно-земное» семантическое пространство, в котором монолексемы, принадлежащие к разным частям речи, и полилексемные единицы объединяются общностью содержания и в силу своей семантики представляют общую понятийную сферу. Для языковой реализации стихии ЗЕМЛЯ

в поэзии Е. Евтушенко,

А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной используются 573 лексические единицы в 5761 употреблении. Обращает на себя внимание тот факт, что количество репрезентантов стихии ЗЕМЛЯ в языке поэзии художников слова меньше по сравнению с данными «Русского семантического словаря», но частотность исследуемой лексики в поэтических текстах высока, что позволяет относить ее к одним из основных языковых средств вербализации реалий действительности в тезаурусе авторов. Широкое употребление «земной» лексики в языковом пространстве поэтического текста авторов исследуемого периода определяется ее высоким семантическим потенциалом. С точки зрения лексико-грамматической принадлежности среди наименований земной стихии представлены имена существительные (83%), имена прилагательные (14%), глаголы (2%), наречия (1%). Как показывает анализ разнообразного поэтического материала, в количественном отношении преобладают существительные (земля, жасмин), далее представлены прилагательные (изумрудный, васильковый), глаголы и наречия в поэзии указанных авторов немногочисленны и представляют собой, как правило, наименования, наполненные образным смыслом и являющиеся авторскими новообразованиями, например: Стальнею, / стальнею - / снарядом меня не пробьешь (Евтуш., 2, 307); Воробьишко серебряно пусть в окно постучится… (Вознес., 1, 81); Хватит львом чугунеть! Не пора ль пировать, / кофеином ошпарив зевок недосыпа? (Ахмад., 2, 208). Привлечение и систематизация грамматически неоднородных языковых единиц, выступающих репре29

зентантами стихии ЗЕМЛЯ в поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной, способствует выявлению всего многообразия семантической корреляции, всех направлений образного выражения наименований в художественных текстах авторов одного временного периода. Репрезентантами стихии ЗЕМЛЯ являются также синонимы, экспрессивная лексика, дериваты, которые передают своеобразие видения мира каждым из поэтов. В аспекте выражаемого лексемами значения выделяются наименования, использующиеся для выражения категориальных смыслов, родовых понятий и являющиеся наиболее употребительными, их число составляет – 14 % (край, долина, яма, берег, камень, поле, лес, растение, корень, ветвь и др.). Преобладающее количество единиц – 86 %, выражая в определенных контекстуальных условиях семантику семантической сферы ЗЕМЛЯ в художественных текстах Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной, имеют меньшую частотность и могут наполняться образными значениями, характеризоваться

экспрессивностью,

стилистической

маркированностью:

(околица, гора, ущелье, джунгли, рощица, смородинник, медный, жемчуг, гроздь, кожура, сирень, тюльпанный, изумрудина, булыга, злато, черносливный, ромашковый, лепесток, трилистничек, пестик, кувшиночка, бронзоветь, золотиться, травинка и др.). Весь лексический материал, репрезентирующий стихию ЗЕМЛЯ в поэзии Б. Ахмадулиной, А. Вознесенского, Е. Евтушенко, объединенный парадигматическими отношениями, распределяется на 7 тематических групп: «Общие обозначения. Наименования территорий», «Рельеф местности», «Горные породы», «Места обитания животных», «Участки растительности», «Растения и другие растительные организмы», «Части растений», которые в свою

очередь

разделяются

на

18

подгрупп,

15

микрогрупп,

12 микроподгрупп, находящихся в иерархической соотнесенности, а именно, объединения меньшего объема входят в состав группировок большего объема. Тематическая организация репрезентантов стихии ЗЕМЛЯ в художест30

венных текстах Б. Ахмадулиной, А. Вознесенского, Е. Евтушенко наглядно представлена

в схеме №1. Показательным является то, концептуально-

тематическая организация языковых единиц стихии ЗЕМЛЯ в языке поэзии второй половины XX – начала XXI вв. отличается сложностью и разветвленностью структуры. Рассмотрим тематические группы (ТГ) в порядке убывания количества и частотности языковых единиц: I. ТГ «Растения и другие растительные организмы» (188 единиц в 1542 употреблениях, что составляет 27% от общего числа). Данная ТГ объединяет наименования растительного мира на основании семантической общности, являясь самой обширной и представляя собой разветвленную систему, в которой мы выделяем 5 подгрупп, 4 микрогруппы и 5 микроподгрупп с учетом дифференциальных признаков, выявляющих характер и место произрастания растений, их свойства и назначение, сферу применения: 1. Подгруппа «Общие обозначения» представлена 20 лексемами в 482 употреблениях: цветок

2

(145), дерево (111), трава (92), растение (37), куст

(29), гриб (19), зелень (12), кустарник (6), всходы (5), деревце (5), бурьян (4), цветочек (4), колючка (3), лиана (2), первоцвет (2), цветик (2) паслен (1), рассада (1), сорняк (1), трилистничек (1). Наименования данной подгруппы наиболее частотны в прямом и образном употреблении в поэтических текстах Е. Евтушенко 202 (употр.), у Б. Ахмадулиной – 190; в поэзии А. Вознесенского - 90. 2. Подгруппа «Деревья, кустарники, их цветки» включает 64 единицы (в 656 употреблениях), распределяющиеся на 2 микрогруппы: а) деревья и кустарники, дающие съедобные и другие полезные плоды – 26 лексем в 128 употреблениях: яблоня (30), липа (24), шиповник (13), рябина (12), вишня (5), кедр (4), можжевельник (4) терн (4), каштан (3), олива (3), яблонька (3), груша (2), кизил (2), орех (2), пихта (2), сакура (2), смородина (2), терновник (2), чабрец (2), кофе (1), лещина (1), липка (1), персик (1), слив 31

ва (1), смородина (1), хурма (1), черешня (1); б) деревья, кустарники, не дающие съедобных плодов – 38 единиц в 528 употреблениях: роза (94), сирень (77), береза (62), черемуха (62), сосна (48), дуб (29), ива (22), елка (19), тополь (13), ель (12), жасмин (11), осина (11), клен (10), лиственница (8), пальма (8), мимоза (4), ольха (4), кипарис (3), магнолия (3), фикус (3), багульник (2), бузина (2), верба (2), вяз (2), елочка (2), мирт (2), ракита (2), акация (1), березка (1), вереск (1), жимолость (1), олеандр (1), платан (1), рододендрон (1), розочка (91), тис (1), туя (1), ясень (1). Анализируемые номинации чаще используются Б. Ахмадулиной – 211 (употр.), в поэзии А. Вознесенского данные лексемы составляют – 163, у Е. Евтушенко – 154. При этом преобладает использование единиц для прямого номинирования объектов природного мира. 3. Подгруппа «Травянистые растения; древовидные и пальмовидные травы» представлена 94 единицами (в 384 употреблениях), которые образуют 2 микрогруппы и 5 микроподгрупп: а) травянистые растения, дающие съедобные и другие полезные плоды – 11 лексем в 42 употреблениях: мята (11), пшеница (10), рожь (7), петрушка (3), табак (3), овес (2), черемша (2), подсолнух (1), укроп (1), шпинат (1); б) травянистые, растения, не дающие съедобных плодов; древовидные и пальмовидные травы – 83 единицы в 342 употреблениях:  декоративные растения; цветы садовые и полевые – 42 лексемы в 202 употреблениях: фиалка (23), василек (21), ландыш (14), ромашка (14), одуванчик (13) подснежник (13), колокольчик (8), медуница (8), незабудка (8), тюльпан (8), астра (6), мокрый ванька (5), орхидея (5), хризантема (5), герань (4), лилия (4), гладиолус (3), ирис (3), лютик (3), мак (3), флокс (3), цикламен (3), анютины глазки (2), ветреница (2), левкой (2), маргаритка (2), настурция (2), гвоздика (1), георгин (1), гиацинт (1), иван-да-марья (1), иванчай (1), иммортель (1), канна (1), кукушкины слезы (1), люпин (1), мальва (1), нарцисс (1), петуния (1), пролеска (1), ромаха (1), эдельвейс (1); 32

 лекарственные и сорные растения – 24 единиц в 75 употреблениях: крапива (13), репей (13), полынь (9), подорожник (6), репейник (5), лебеда (3), чертополох (3), алоэ (2), вьюнок (2), календула (2), лопух (2), повилика (2), сурепка (2), белена (1), валериана (1), вьюночек (1), зверобой (1), кислица (1), ковыль (1), мать-и-мачеха (1), молочай (1), перекати-поле (1), прострел (1), чистотел (1);  кормовые травы – 2 лексемы в 3 употреблениях: клевер (2), осот (1);  травы, дающие волокно- 1 единица: лен (1);  водные и споровые растения; древовидные травы – 14 лексем в 61 употреблении: мох (12), кактус (9), виноград (6), камыш (6), плющ (6), кувшинка (5), осока (4), бамбук (3), папоротник (3), лотос (2), хвощ (2), глициния (1), кувшиночка (1), тростник (1). Описанная подгруппа используется всеми поэтами равномерно, как в прямом, так и в переносном значении. 4. Подгруппа «Низшие растения» включает 4 лексемы в 11 употреблениях: тина (4), лишайник (3), водоросль (2), ягель (2). 5. Подгруппа «Грибы» представлена 6 единицами в 9 употреблениях: груздь (3), опенок (2), груздочек (1), лисичка (1), мухомор (1), шампиньон (1). Статистические данные позволяют определять эту ТГ как самую многочисленную среди обозначенных в перечне, что можно считать вполне закономерным, поскольку семантика компонентов группы очень разнообразна. Анализ состава ТГ свидетельствует о широкой представленности наименований растений, произрастающих в средней полосе России, а также незначительном количестве названий экзотических видов в поэтических текстах Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной, что, отражая интенции авторов, подчеркивает близость поэтов к русской природе, значимость данного лексического материала для русского человека как средства изображения природного пространства. II. ТГ «Горные породы» (93 единицы в 1283 употреблениях, что составляет 33

22% от общего количества лексем). Семантика членов группы заключена в значении 'плотная твердая материя, существующая в природной среде и добываемая человеком', дифференциация же компонентов внутри рассматриваемой парадигмы связана с указанием на существующие разновидности, химический состав и физическое состояние, а также особенности использования человеком горных пород. Несмотря на высокую частотность элементов группы в поэтической речи, обращает на себя внимание их менее разветвленная структурная организация, чем, например, в ТГ «Растения и другие растительные организмы» и «Части растений», также отличающихся высокими количественными показателями. В анализируемой ТГ мы выделяем только 2 подгруппы и 7 микрогрупп: 1. Подгруппа «Наименования горных пород» представлена 83 единицами (в 1042 употреблениях), которые распределяются на 4 микрогруппы: а) горные породы, ископаемые – 25 лексем в 171 употреблении: песок (39), магнит (28), гранит (16), глина (12), мрамор (12), самородок (12), песчинка (11), кристалл (9), залежь (4), антрацит (3), мел (3), минерал (3), россыпь (3), лава (2), нефть (2), пемза (2), руда (2), базальт (1), гипс (1), известняк (1), песочек (1), песчиночка (1), порода (1), слиток (1), уголь (1); б) камень, его части, окаменелые затвердения – 16 единиц в 208 употреблениях: камень (142), глыба (20), раковина (11), валун (6), скорлупа (5), булыжник (4), ракушка (4), сталактит (4), булыга (2), галька (2), камушек (2), булыжина (1), гравий (1), кремень (1), скорлупка (2), щебень (1); в) драгоценные, полудрагоценные, поделочные камни, окаменелости – 21 в 171 употреблении: жемчуг (38), алмаз (24), изумруд (18), рубин (15), янтарь (13), агат (11), бриллиант (10), аметист (6), бирюза (6), яхонт (6), жемчужина (4), малахит (4), перламутр (4), самоцвет (3), коралл (2), сапфир (2), алмазик (1), алмазинка (1), изумрудина (1), лал (1), нефрит (1); г) металлы, сплавы, образования на металлах – 21 в 492 употреблениях: золото (219), серебро (100), соль (28), железо (24), медь (19), чугун (18), ме34

талл (17), сталь (13), ржавчина (9), свинец (8), алюминий (7), бронза (7), позолота (7), латунь (4), жесть (3), золотинка (2), мельхиор (2), платина (2), магний (1), радий (1), сплав (1). Следует отметить, что Е. Евтушенко чаще использует для языкового отражения объективной действительности наименования горных пород и камней, А. Вознесенский и Б. Ахмадулина – наименования металлов и сплавов. 2. Подгруппа «Почва» представлена 10 единицами (в 241 употреблении), которые распределяются на 3 микрогруппы: а) типы почв – 7 лексем в 172 употреблениях: земля

3

(154), почва (6),

чернозем (5), землица (2), ил (2), суглинок (2), грунт (1); б) состояние почвы – 2 единицы в 68 употреблениях: грязь (67), хлябь (1); в) слои почв – 1 лексема: дерн (1). Рассматривая качественный состав ТГ, следует отметить, что наряду с наименованиями драгоценных камней и металлов, традиционно привлекаемых художниками слова в ткань произведения для образного изображения действительности, широко распространены номинации горных пород и металлов, носящих подчеркнуто прозаический характер и используемых в промышленности, ранее не являвшиеся материалом авторской образности (антрацит, базальт, алюминий, мел, металл, сталь, чугун и др). III. ТГ «Части растений» (167 единиц в 1100 употреблениях, что составляет 19 % от общего числа). Исследуемая ТГ является не менее многочисленной в текстах исследуемых авторов, но несколько более структурно организованной в сравнении с ТГ «Растения и другие растительные организмы». Общая семантика группы репрезентирует значение 'часть растения', а дифференциальные признаки, положенные в основу выделения в лексической парадигме на разных ступенях иерархии подгрупп, микрогрупп, микроподгрупп, связаны с осмыслением существующих стадий в развитии объектов растительной среды, структуры, характеристики физического состояния и формы частей растений и веществ, содержащихся в них. В состав этого системного объеди35

нения мы также включаем смежные явления, лексемы, содержащие в семантической структуре своего значения семы: 'часть растения', 'вещества, содержащиеся в растениях', например, мед, крахмал и сахар, так как они представляют для нас особый интерес с точки зрения их образного функционирования в языке поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной в составе образных средств. Итак, в данной ТГ мы выделяем 4 подгруппы, 4 микрогруппы и 7 микроподгрупп: 1. Подгруппа «Корни, стебли, ветки, листья» состоит из 45 лексем в 405 употреблениях: лист (75), ветвь (58), корень (33), ветка (27), стебель (24), ствол (19), хвоя (13), веточка (12), сук (11), листва (10), кора (9), крона (9), пень (9), лоза (8), игла (7), листик (7), росток (6), травинка (5), шип (5), древесина (4), валежник (4), колючка (4), коряга (4), береста (3), ботва (3), кочерыжка (3), дупло (3), нарост (3), побег (3), пух (3), кочан (2), былинка (2), листок (2), листочек (2), почка (2), сучок (2), валежина (1), вербочка (1), иголочка (1), хворост (1), пушинка (1), сердцевина (1), стебелек (1), травиночка (1), усик (1). Необходимо отметить особый интерес поэтов к этой подгруппе и ее отдельным номинациям, используемым для выражения самоидентификации. 2. Подгруппа «Цветки» включает 13 единиц в 97 употреблениях: лепесток (27), гроздь (12), цветок 1 (15), соцветие (8), пыльца (6), бутон (5), завязь (4), колос (4), кисть (3), пестик (2), тычинка (2), метелка (1), тычиночка (1). 3. Подгруппа «Плоды» объединяет 109 лексем (в 598 употреблениях), которые образуют 4 микрогруппы и 7 микроподгрупп: а) общие обозначения – 16 единиц в 182 употреблениях: яблоко (56), плод (24), ягода (21), семя (18), зерно (13), орех (13), фрукт (8), овощ (7), стручок (6), клубень (4), семечко (4), початок (2), шишка (2), яблочко (2), головка (1), желудь (1); б) наименования разных плодов – 71 лексема в 328 употреблениях: 36

 плоды овощных культур – 21 единица в 94 употреблениях: картошка (14), огурец (12), лук (11), помидор (9), томат (8), перец (7), капуста (6), чеснок (6), картофель (3), морковь (3), морковка (2), редиска (2), свекла (2), хрен (2), баклажан (1), брюква (1), бурак (1), картоха (1), лук-порей (1), редис (1), репа (1);  плоды фруктовых культур (в том числе бахчевых) – 22 лексемы в 128 употреблениях: апельсин (18), арбуз (16), вишня (13), лимон (12), виноград (10), мандарин (8), ананас (6), груша (6), антоновка (5), черешня (5), чернослив (5), слива (4), абрикос (3), персик (3), тыква (3), хурма (3), белый налив (2), дыня (2), грейпфрут (1), дюшес (1), инжир (1), манго (1);  маслины – 2 единицы в 8 употреблениях: маслины (6), оливки (2);  плоды ягодных культур – 12 лексем в 63 употреблениях: малина (16), брусника (11), клубника (9), клюква (8), земляника (4), морошка (4), голубика (3), калина (3), костяника (2), ежевика (1), малинка (1), черника (1);  плоды злаковых и других зерновых культур – 8 единиц в 23 употреблениях: горох (6), горошек (4), овес (3), рис (3), кукуруза (2), пшеница (2), фасоль (2), маис (1);  плоды ореховоплодовых культур – 3 лексемы в 7 употреблениях: миндаль (3), кокос (2), фисташек (2);  плоды культур, дающих пряности и другие полезные продукты – 3 единицы в 5 употреблениях: кофе (2), чай (2), тмин (1); в) один плод из многих – 10 единиц в 28 употреблениях: семечко (9), зернышко (4), картофелина (4), морковка (3), виноградина (2), горошина (2), брусничина (1), инжиринка (1), можжевелина (1), чаиночка (1); г) оболочки и части плодов – 6 лексем в 35 употреблениях: косточка (13), скорлупа (6), долька (4), кожура (4), корка (4), мякоть (4). 4. Подгруппа «Вещества, содержащиеся в растениях» представлена 6 единицами в 25 употреблениях: сок (11), смола (6), крахмал (4), мед (2), каучук (1), сахар (1). 37

Широкий спектр единиц данной подгруппы представлен в языке поэзии исследуемых авторов для создания портретной характеристики человека, изображения реалий действительности. IV. ТГ «Рельеф местности» (60 единиц в 696 употреблениях, что составляет 12 % от общего числа). В состав ТГ включаются единицы, номинирующие рельеф, наиболее предпочитаемые поэтами для обозначения деталей земной поверхности. С учетом дифференциальных признаков, характеризующих особенности рельефа, весь языковой материал разделен на подгруппы. Члены данного семантического «союза» достаточно частотны в текстовом пространстве исследуемых авторов, но имеют простую структурную организацию. В данной ТГ мы выделяем 4 подгруппы: 1. Подгруппа «Наименования возвышенностей» объединяет 28 лексем в 352 употреблениях: гора (103), скала (43), холм (35), обрыв (25), вершина (24), склон (21), гряда (14), перевал (12), дюна (9), пригорок (8), откос (7), круча (6), бугор (5), вулкан (5), косогор (5), взгорье (4), горка (4), подножие (4), предгорье (4), кочка (3), холмик (3), пропасть (2), всхолмье (1), высокогорье (1), оползень (1), отрог (1), сопка (1), утес (1). Члены данной подгруппы являются характерными для поэзии всех авторов исследуемого периода как для прямого, так и для переносного номинирования объектов окружающего мира. 2. Подгруппа «Ровные участки, долины» включает 7 единиц в 34 употреблениях: равнина (12), долина (9), юдоль (5), низина (3), лощина (2), песок (2), дол (1). 3. Подгруппа «Углубления в земле» представлена 18 лексемами в 172 употреблениях: овраг (44), дно (30), яма (30), каньон (17), ущелье (14), канава (10), пещера (5), расщелина (5), яр (5), впадина (3), ров (2), лог (1), лужа (1), подземелье (1), расселина (1), рытвина (1), ямка (1), ямина (1). 4. Подгруппа «Участки суши, омываемые водами» объединяет 7 единиц в 138 употреблениях: берег (80), остров (31), пляж (16), побережие (7), 38

взморье (2), бережок (1), материк (1). V. ТГ «Общие обозначения. Наименования территорий» (31 единица в 633 употреблениях, что составляет 11 % от общего числа): Земля 2 (161), природа (129), земля

4

(56), пустыня (37), край (28), земля

5

(26), место (19), недра

(16), степь (16), округа (15), свет (14), окраина (13), Вселенная (11), Земля

1

(10), окрестность (10), чужбина (10), тундра (8), пустырь (7), суша (7), местность (6), угодье (6), земля 6 (5), земной шар (5), сторона (5), околица (4), планета (3), страна (2), предместье (1), раздолье (1), рельеф (1), субтропики (1). Исследуемая ТГ весьма немногочисленна в языке поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной и имеет довольно простую структуру, что объясняется прозрачной семантикой ее членов, выражающих общее категориальное значение, позволяющее некоторым из них становиться родовыми понятиями по отношению к другим. VI. ТГ «Участки растительности» (28 единиц в 495 употреблениях, что составляет 8 % от общего числа). Словесные средства объединяются в данную группу на основании общей семантики, выражающей значение «места, покрытые растительностью». Дифференциальные признаки, связанные с осмыслением характера и места произрастания, скопления отдельных видов растений, позволяют выделить в данной ТГ 3 подгруппы: 1. Подгруппа «Наименования травянистых мест» представлена 4 лексемами в 117 употреблениях: поле (76), луг (26), поляна (11), лужайка (4). 2. Подгруппа «Наименования групп деревьев, их частей» включает 15 единиц в 313 употреблениях: лес (169), роща (58), тайга (41), бор (13), джунгли (7), поросль (5), опушка (4), рощица (4), перелесок (3), дебри (2), пуща (2), сосняк (2), лесок (1), подлесок (1), хвойник (1). 3. Подгруппа «Заросли, глухие места» объединяет 9 лексем в 65 употреблениях: глушь (18), чаща (18), чащоба (18), заросли (4), ивняк (2), орешник (2), глухомань (1), орешни (1), смородинник (1). 39

Учитывая количественные показатели, ТГ «Участки растительности» является в текстовом пространстве Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной весьма немногочисленной, но в достаточной степени частотной. Анализируемый материал довольно непоследовательно и фрагментарно представлен в описанных поэтических текстах. VII. ТГ «Места обитания животных» представлена 6 единицами в 12 употреблениях, что составляет 1 % от общего числа): гнездо (4), берлога (3), пастбище (2), гнездовье (1), логово (1), муравейник (1). В анализируемую группу входят лексемы, характеризующие землю с точки зрения освоения ее животными, обитателями природного мира. Группа отличается малым количеством слов, низкими частотными показателями и, как следствие, отсутствием уровней иерархии. Данное тематическое объединение также немногочисленно, по данным толковых словарей, и в лексикосемантической системе языка. Как показывает анализ фактического материала, наличие указанных тематических групп характерно для поэзии каждого из авторов, но в художественных текстах Е. Евтушенко отсутствуют микроподгруппы: «Слои почв», «Плоды культур, дающих пряности и другие полезные плоды»; в поэтической речи А. Вознесенского не представлены микроподгруппы: «Маслины», «Травы, дающие волокно», «Кормовые травы»; в произведениях Б. Ахмадулиной – подгруппа «Грибы», микроподгруппы: «Слои почв», «Один плод из многих», «Травы, дающие волокно», «Кормовые травы»; «Плоды ореховоплодовых культур», что наглядно отражено в схемах №№ 2, 3, 4 (отсутствующая часть структуры маркирована). Немаловажным является то, что наименования стихии ЗЕМЛЯ активно функционируют в поэтической речи каждого из авторов, сохраняется соотношение количественных и частотных показателей, учитывавшихся при анализе ТГ в поэзии единого временного периода в целом, хотя «земные» единицы в идиостиле поэтов представлены по-разному. Ср., Е. Евтушенко – 373 40

лексемы в 2286 употреблениях, А. Вознесенский – 358 единиц в 1833 употреблениях, Б. Ахмадулина – 266 наименований в 1642 употреблениях, процентное соотношение тематических групп в языке поэзии и в индивидуальной языковой системе поэтов представлено в диаграммах №№ 1, 2, 3, 4, которые наглядно передают доминанты авторского видения мира. Анализ функционально-стилевой принадлежности репрезентантов стихии ЗЕМЛЯ, показал, что преобладающее большинство единиц относится к нейтральной (общеупотребительной) лексике, так как она именует объекты повседневной жизни человека (земной ландшафт, природный мир). Сравнительно незначительная часть компонентов поля имеет иные стилистические характеристики, зафиксированные в толковых словарях: булыга (разг.-сниж.), булыжина (разг.), бурьян (разг.), бурак (местн.), вьюнок (разг.), глухомань (разг.), дерева (устар.), землица (разг.), каменье (устар.), картофелина (разг.), картоха (разг.-сниж.), картошка (разг.), край (разг.), морковка (разг.), околица (местн.), округа (разг.), редиска (разг.), репей (разг.), сторона (разг.), терн (устар.), хлябь (разг.-сниж.), цветик (нар.поэт.), чащоба (разг.), юдоль (книжн.), ямина (разг.). В рамках тематических групп лексемы, номинирующие стихию ЗЕМЛЯ языке поэзии, связаны отношениями синонимии, например: Вселенная – Земля2 – земной шар – свет; местность – край – округа – сторона; земля3 - почва – грунт – дно; земля4 – берег – суша – материк; чаща – заросли – дебри; земля6 – угодье; окраина – околица; круча – обрыв; долина – юдоль; яр – овраг; глухомань – глушь, гроздь – кисть, кожура – корка. Синонимы отличаются сферой употребления, часть из них характерна для разговорного стиля речи как средство непринужденного общения. Как показывает проведенный анализ фактического материала, количество синонимических пар и рядов в составе ТГ в поэтическом языке Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной невелико, но их присутствие в художественных текстах данных авторов позволяет говорить о системном характере 41

организации лексики. Структурированное описание материала позволяет выявить и словообразовательные связи между репрезентантами стихии ЗЕМЛЯ в поэзии указанных авторов, что подчеркивает системный характер «земной» лексики и иллюстрирует расширение круга наименований, участвующих в языковом выражении одного из первоначал бытия. В деривационные отношения в языке поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной вступают члены практически всех ТГ, за исключением ТГ «Места обитания животных». В качестве мотивирующих слов наиболее продуктивными являются лексемы, входящие в ТГ «Горные породы», «Части растений», «Растения и другие растительные организмы». Основным способом образования дериватов является суффиксальный, который широко распространен в сфере разных частей речи. Ср.: стебель – стебелек, вишня – вишенка, груздь – груздочек, зернозернышко; мрамор – мраморный, аметист – аметистовый, латунь – латунный, свинец – свинцовый, песок – песчаный, камыш - камышиный, хвоя – хвойный, кофе – кофейный, кизил – кизиловый, тополь – тополиный, ромашка – ромашковый; чугун – чугунеть, изумрудный – изумрудно (нареч.). Обобщение фактического материала позволяет утверждать, что производные слова являются, как правило, лексическими дериватами, которые могут либо частично изменять значение мотивирующего слова (липа – липка, лист - листва), либо в преобладающем большинстве случаев содержат новый семантический компонент (куст – кустарник, смородина – смородинник, тюльпан – тюльпанный). Они могут иметь ту же частеречную принадлежность (скорлупа – скорлупка, картофель – картофелина), что и производящее слово, или могут относиться к другому грамматическому классу (тундра – тундровый, малахит – малахитовый, миндальный – миндально (нареч.), бронза – бронзоветь). «Земные» лексемы, вступая в деривационные отношения в языке поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной, образуют словообра42

зовательные гнезда различного объема. Под словообразовательным гнездом мы вслед за А. Н. Тихоновым понимаем «упорядоченную отношениями производности совокупность слов, обнаруживающих в плане выражения и в плане содержания, т. е. имеющих общий смысловой элемент, материальным выразителем которого является общий корень» [Тихонов 1985: 36]. Как отмечает Петрухина Е.В., «в целом словообразовательное гнездо содержит информацию о совокупности знаний и представлений о данном предмете или явлении во всех его связях и отношениях, полученных в процессе познавательной и практической деятельности человека и зафиксированных в языке, то есть значимых для данной лингвокультурной общности» [Петрухина 2001: 422]. Таким образом, обращение к деривационным отношениям в настоящей работе обусловлено стремлением выявить весь спектр наименований в их взаимосвязи в языке поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной, отражающих новые грани в лексической спецификации одного из стихийных начал (прямые, переносные, окказиональные номинации). Наибольшим деривационным потенциалом обладают такие репрезентанты стихии ЗЕМЛЯ, как золото, серебро, камень, лист вокруг которых образуются достаточно обширные словообразовательные гнезда, выстраиваемые из следующих элементов: Золото – золотинки, золотой, золотенький, золотистый, золотеть, позолотить, озолотить, позолота, золотиться, золоченый, позолощенный, вызолощенный, златоустый, златоволосый. Серебро – серебряник, серебряный, серебряно, серебрянейший, посеребрить, серебриться, мутно-серебристый, серебряно-черное, серебряноголовый, серебряно-черненый, серебряно-съедобный. Камень – камешек, каменный, каменистый, каменно, каменеть, окаменеть, окаменело, каменистей, белокаменный, твердокаменно, нежнокаменный, камнедробильный. Лист – листик, листок, листочек, листва, лиственный, лиственно. 43

В корпусе слов-репрезентантов земной стихии встречаются и лексические единицы, образованные путем сложения основ: северно-янтарный, жемчужно-витиеватая, железобетонище, ажурно-ржавый, авторакушка, озаренно-бирюзовый, грушевидный, яблокопад, светло-ореховый (Вознес.); кактусоногий, аксамитово-жемчужный, фальшиво-жемчужный, рудо-желтый (Евтуш.); нежно-каменный, златоволосый, серебряно-съедобный (Ахмад.). Подобные

образования,

как

правило,

являясь

индивидуально-

авторскими неологизмами, в большей степени характерны для поэтического строя А. Вознесенского и Е. Евтушенко, в поэзии Б. Ахмадулиной такие дериваты менее представлены. Структурно-семантические особенности данных производных единиц в поэтическом дискурсе исследуемых поэтов частично рассмотрены в работе Н.С. Маниевой (2007). Отличительными особенностями функционирования лексических единиц, номинирующих стихию ЗЕМЛЯ в поэтической речи, является наличие и других окказиональных образований, отражающих особенности художественного осмысления носителем языка объективной действительности, выражающих авторскую оценку. Особый интерес представляют окказионализмынаречия, встречающиеся в текстовом пространстве Е. Евтушенко и А. Вознесенского, для поэтического языка Б. Ахмадулиной они не характерны. Например: Но как-то в холле южного / отеля с тараканами / юнцы хмельные, дюжие / напротив стали каменно; серебряно проступали седые пряди, молится она окаменело; твердокаменно влюбиться; …и женщина рыдала рядом / с шофером, каменно молчавшим; безмолвно стоял караул, / на ветру бронзовея; Осень русских далей / пообок золотела все усталей / листами под покрышками шурша… (Евтуш., 1, 302, 343, 450, 514; 2, 228, 270; 3, 99); Я великую Грязь облазил, / и блатных, / и святую чернь, / их подсвечи44

вала алмазно / соблазнительница-речь; О боже, - думал – как жемчужно / ниспосланы наверняка – / необъяснимая пичужка, нежданные твои века (Вознес., 2, 393; 3, 109); Коль нужно им, возглыбься над низиной бедных бед (Ахмад., 1, 271) и др. Проведенный анализ лексического материала показал, что окказиональные глагольные и наречные формы характерны для поэзии Е. Евтушенко и А. Вознесенского, причем с преобладанием у Е. Евтушенко, а в художественном текстах Б. Ахмадулиной представлены лишь немногочисленные неологизмы-глаголы. Представленный структурированный и проанализированный лексический материал отражает особенности репрезентации стихии ЗЕМЛЯ в художественном дискурсе поэтов конца XX – начала XXI вв.

45

Выводы 1. Языковые единицы в рамках семантического поля ЗЕМЛЯ объединяются парадигматическими, синтагматическими и деривационными отношениями, наиболее характерными для полевой организации лексики, что обусловливает систематизацию и структурную организацию слов в рамках тематических групп, синонимических рядов, а также словообразовательных объединений. 2. Для языковой реализации стихии ЗЕМЛЯ в поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной используются 573 лексемы в 5761 употреблении, что свидетельствует о высоком семантическом потенциале исследуемой лексики и ее значении для носителей языка. Весь лексический материал, репрезентирующий описанную стихию представлен 7 тематическими группами: «Общие обозначения. Наименования территорий», «Рельеф местности», «Горные породы», «Участки растительности» и др. 3. Наряду с традиционно используемыми лексемами в прямом и переносном значении внутри каждой из групп появляются номинации, характерные для исследуемого периода развития поэтического языка. Так, в тематической группе «Горные породы» появляются наименования, не использовавшиеся поэтами конца XIX – начала XX вв.: магний, глина, гипс и т.д.; а в подгруппе «Почва» появляются новые лексемы следующего характера: чернозем, грунт, ил, суглинок и др. 4. Подвергаются некоторым изменениям и функционально-стилевая принадлежность лексем в языке поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной, появляется определенная группа слов, имеющих различные

стилистические

характеристики:

разг.-сниж.

(булыга),

разг. (ямина, морковка), местн. (бурак, околица) и т.д. 5. Лексемы, номинирующие стихию ЗЕМЛЯ, могут быть связаны отно46

шениями синонимии (земля3 - почва – грунт – дно; чаща – заросли – дебри и др.), деривационными отношениями (аметист – аметистовый; ромашка – ромашковый; чугун – чугунеть). Отличительной особенностью является наличие окказиональных образований (каменно, серебряно, бронзовея, мраморнеть и т.д.)

47

Глава II Образная реализация наименований стихии ЗЕМЛЯ в поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной

2.1.

Образ стихии ЗЕМЛЯ в поэтическом тексте конца XX – начала XXI вв.

Образ земли, получивший множество интерпретаций в живописи, художественной литературе и других видах искусства, является одним из центральных образов в мировой культуре. Стихия ЗЕМЛЯ в творческом воплощении Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной представляет собой образ, характеризующийся величием и мощью, берущий начало в русском национальном сознании и обретающий оригинальные авторские коннотации. Как известно, поэзия, воплощая действительность, опирается на мифопоэтические воззрения и традиции классической литературы, которые определяют специфику художественного повествования. Творя и создавая свой индивидуальный язык, писатели в то же самое время отражают тот или иной массовый язык своего времени, выступая скорее в роли резонаторов общих тенденций [Нифанова 2007: 5]. Образ представляет собой одну из важнейших категорий художественного текста, сложное образование, интегрирующее общее и частное в осмыслении абстрактных понятий. Художественный образ, являя собой одно из ключевых понятий в литературоведении, неоднократно становился объектом исследования и достаточно подробно описывался в работах многих ученых, но в последнее десятилетие в лингвистике сформировалось мнение, согласно которому образ может подвергаться исследованию не только в литературоведческом аспекте, но и стать объектом лингвистического семасиологического анализа (Будагов, 1967; Виноградов, 1958, 1971, 1980; Ларин, 1974; Бахтин, 1979; Винокур, 1991; Илюхина, 1999 и др.). 48

Образ с точки зрения лингвистики рассматривается «как результат отражения реалии в языке и сознании и как единица лексико-семантической системы» [Илюхина 1999: 372]. Вслед за Н.А. Илюхиной мы полагаем, что образ «в лексико-семантическом аспекте представляет собой единицу, аккумулирующую разнообразные признаки реалии… и во всем разнообразии этих признаков эксплицирующуюся соответствующими лексическими средствами» [там же: 372]. В творчестве любого автора проявляется индивидуальное, неповторимое в художественном осмыслении действительности, а также, что не менее значимо, типическое, повторяющееся, традиционное. При исследовании языка художественной литературы на первом плане оказываются не авторские находки, а те общие закономерности, которые проявляются в данное время, в конкретную эпоху целого ряда поэтов [Суворова 1999: 77]. Возникновение общих элементов в творчестве поэтов и их художественная интерпретация обусловлена, в первую очередь, усвоением ими культурного опыта предшествующих поколений. Наличие повторяющихся элементов в текстах художественных произведений и их трансформация исследуются в гносеологическом, информационном, литературоведческом, лингвистическом аспектах [Гальперин 1974: 12; Кожевникова, 1986; Эпштейн 1990: 5; Павлович 1995: 33; Иванова, 2004; Осколкова 2004: 126; Нифанова, 2007]. Исследователями все чаще высказывается мнение о том, что образное воплощение реалий действительности может иметь типичные способы выражения (Бушмин, 1977; Осколкова, 2004 и др.). К устойчивым традициям изображения земли, нашедшим отражение в языке поэзии исследуемых авторов, можно отнести особенности персонификации рассматриваемой субстанции, подчеркивающие ее действенное начало, а также созидательную сущность в восприятии земной стихии как Матери-земли. Классическая формула «Мать-земля» в языковом пространстве иссле49

дуемых авторов выражает значение «материнское начало», в котором выделяются следующие компоненты, подчеркивающие важность земли в мировоззрении поэтов: 1) сема 'рождающая'. С древнейших времен плодоносящая и жизнетворная сила земли считаются одними из важнейших ее качеств. Ср.: И летом, благодатным красным летом, / когда проходят с туесками лесом, / то силу им (о русских талантах) / через ступни босые / передает их мать - / земля России (Евтуш., 1, 223); Ты рожаешь, Земля. Говорят, здесь красивые горные встанут массивы… (Вознес.,1, 212); Пусть вечно он благодарит тебя, / земля, меня исторгшая, родная, …(Ахмад., 3, 45); 2) сема 'дарующая энергию' выявляется в семантическом пространстве поэзии А. Вознесенского, характеризуя землю как неиссякаемый источник энергии, из которого человек черпает жизненные силы: От земли, как в стволах соки, / по ногам подымаются токи, / ноги праздничные гудят - / танцевать, танцевать хотят! (Вознес., 1, 78). 3) сема 'дарующая талант'. Е. Евтушенко в процессе осмысления истоков поэтического таланта свойственно восприятие Матери-земли прежде всего как своей сущностной, культурной основы. Таким образом, прослеживается зависимость личностного становления, судьбы человека от земной субстанции. Культурообразующее начало созидательницыземли можно проиллюстрировать следующими примерами: Таланты русские, / откуда вы беретесь? / Оттуда, где весной, припав к березе, / еще не зная этому цены, / пьют сок земли российской / пацаны; История – не в тезоименитствах, / а в скрытых соках матери-земли, / и сколько ни рождалось бы магницких, / в России Лобачевские росли; Как будто уральские самоцветы, / землею / накапливаются / поэты (Евтуш., 1, 223; 2, 375; 3, 285). 50

4) сема 'защищающая'. Данный компонент значения характерен для поэзии Е. Евтушенко и Б. Ахмадулиной. Ср.: И чтоб не случилась английская / и русская Хиросима, / да будет земля всей планеты / ковром для молитвы за сына! (Евтуш., 2, 346); Неосторожный беженец зимы, / под натиском ее несправедливым, / я отступала в теплый тыл земли, / пока земля не кончилась обрывом (Ахмад., 1, 159). 5) сема 'успокаивающая' реализуется в поэтической речи Б. Ахмадулиной. Так, например: Справка выдана в том, что чрезмерен был стон / в малом горле. / Но ныне беда – позабыта. / Земля утешает их сон / милосердием белого льда (Ахмад., 3, 34); 6) сема 'хоронящая в себе', присущая языческому мировосприятию бытия, говорит о неразрывной связи с землей, получает продолжение в текстовом пространстве Е. Евтушенко, А. Вознесенского. Поэты, как и древние славяне, верят, что человек из

земли появляется, а после

смерти в нее и возвращается. Ср.: А мертвый, как в тайне, / лежал без стыда, / в преступном контакте / с землей навсегда (Евтуш., 2, 201); Мы в землю уходим, как в двери вокзала. / И точка тоннеля, как дуло черна… / В бессмертье она? / Иль в безвестность она?…; Падают страшные комья весенние / Новодевичьего монастыря. / Спят Вознесенский и Вознесенская - / жизнью пронизанная земля (Вознес., 1, 65; 3, 7). Рассмотренные семы, определяющие первостепенную роль земли в жизни людей, по-разному представлены в языке поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной, но в своей

совокупности одинаково

важны в образной реализации ее созидательного начала. Все элементы смысла имеют мелиоративную оценку, выявляющую особенности восприятия земной субстанции поэтами исследуемого периода. Так, А. Вознесенский 51

создает визуально воспринимаемый образ Матери-земли, способной понять переживания беременной женщины, ее потребность во внимании и любви со стороны отца ее будущего ребенка: Сидишь беременная, бледная. / Как ты переменилась, бедная. / Сидишь, одергиваешь платьице, / и плачется тебе, и плачется… / За что нас только бабы балуют / и губы, падая, дают, / и выбегают за шлагбаумы, / и от вагонов отстают? / Как ты бежала за вагонами, / глядела в полосы оконные… / И от Москвы до Ашхабада, / остолбенев до немоты, / стоят как каменные бабы, / луне подставив животы. / И, поворачиваясь к свету, / в ночном быту необжитом – / как понимает их планета / своим огромным животом (Вознес., 1, 67). Индивидуально-авторская семантика наглядно-чувственного образа в художественном языке поэта сохраняет представление древних народов о земле как о материнском лоне: Где земли золотое лоно, / как по золоту пишут иконы, / будут лики людей светлы (Вознес., 2, 112). Воплощая землю в образе матери Е. Евтушенко и Б. Ахмадулина изображают людей ее детьми, также поэтический язык в аспекте самоидентификации фиксирует стремление А. Вознесенского к отождествлению себя и части земной субстанции, что, с нашей точки зрения, выходит за пределы существующей традиции и предполагает, по-видимому, поиск своей основы, почвы, выражает желание поэта утвердить свою сущность. Ср.: Моржи смотрели горько и туманно, / по-своему жалея, как могли, / потерянные дети океана, / людей – детей – потерянных земли (Евтуш., 2, 184); Своим добром он возместит земле / всех сыновей ее, в ней погребенных (Ахмад., 3, 42); Я, Земля, твое семя, / часть твоя – как рука или глаз. / В сейсмоопасное время / наша кровь убивает нас!; Дай, судьба, мне нелегкую долю, / испытанья любые пошли – / болью быть и мильонною долей / и моей и всеоб52

щей земли! (Вознес., 1, 212; 3, 17). В поэтическом пространстве Е. Евтушенко семантический вектор в развитии образа Матери-земли определяет семью как продолжение ее созидательного начала: Благослови, господь, семью – / творения венец. / На головеночках детей / покоится земля. / Святая троица земли – / Ребенок, Мать, Отец, / и человечество само / не что-нибудь - семья (Евтуш., 2, 427). Образу Матери-земли в художественном мире Е. Евтушенко противопоставляется образ земли, которую поэт именует «мачехой». Так он говорит о чужой (на которой не был рожден и которую не возделывал) для человека земле, что является традиционным и в мифопоэтическом воззрении на данную реалию: Крестьяне, поневоле новоселы, / чужую землю этой стороны / сочесть своей недолей невеселой / они, наверно, были бы должны. Казалось бы, с нерадостью большою / они ее (о земле) должны бы принимать: / ведь мачеха, пусть с доброю душою, - / она, понятно, все-таки – не мать (Евтуш., 2, 92). Семантика образа связана с репрезентацией значения «родина», присущего русскому существительному земля. В данном контексте наблюдается некоторое преломление культурно-исторической традиции, поскольку чья бы это ни была земля, в какой чужой стороне ни находилась, для крестьяниназемледельца, она – родная: Но землю эту, в пальцах разминая, / ее водой своих детей поя, / любуясь ею, поняли: / родная! / Почувствовали: / кровная, / своя… (Евтуш., 2, 92). Прослеживается приверженность поэтов традициям национального мировосприятия в изображении земли в облике человека, а именно, в женской ипостаси. Сформировавшиеся каноны уподобления земли человеку, как нам думается, раскрывают стремление носителей языка обрести духовный контакт с культуропорождающим первоначалом. Яркость и оригинальность воображения позволяет поэтам создавать детальный, развернутый портрет 53

земной стихии. Перцептивные репрезентанты, отражающие наглядно-чувственное восприятие земной субстанции в языке поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной представлены различными номинативными и предикативными конструкциями, что обусловлено спецификой изображения стихии ЗЕМЛЯ, олицетворяющей духовную сущность русского народа, как многогранного образа. Обращает на себя внимание тот факт, что характеристики, создающие чувственный и зрительный образ земли, противоречивы, заключая в себе как мелиоративную, так и пейоративную оценку. Таким образом, в поэтической речи Е. Евтушенко земля наделена следующими чертами: теплая, парная, осенняя, сырая, преступно прекрасна, преступно мягка, земля-великан, тело земли, шрамы и раны земли. Приведем примеры: Дышала негласно / земля, как могла, / преступно прекрасна, / преступно мягка; Со всем, чем раньше жил, порву я. / Забуду разную беду. / На землю теплую, парную, / раскинув руки, упаду; Дорога похожа на сводку / о шрамах и ранах земли (Евтуш., 1, 26; 2, 201, 396). Описание надземного пространства дополняет визуально воспринимаемый образ земли, делает его ярче: И было над землей сине-сине …; А может быть, это не поздно, / когда над землею так звездно ... (Евтуш., 1, 106; 2, 309). Образ Матери-земли в творчестве поэта характеризуется богатством ассоциативного наполнения, реализуемого широким диапазоном лексикограмматических средств, передающих в равной мере как зрительное, так и чувственное восприятие, имеющее, как правило, положительный эмотивный фон, отрицательные коннотации в поэтических текстах Е. Евтушенко менее частотны. В словесном воплощении А. Вознесенского земля обладает следующими признаками: живая, ранимая, нелегкая, необъятно всеобщая, сковородка 54

Земли. Чувственно-образная аспектизация представленных номинаций выражает преимущественно положительное значение. Например: Будто сделал я что-то чуждое, / или даже не я – другие. / Упаду на поляну – чувствую / по живой земле ностальгию; Развяжи мне язык – как снимают ботинок, / чтоб ранимую землю осязать босиком, / так гигантское небо / эпохи Батыя / сковородку Земли, / обжигаясь, / берет языком (Вознес., 1, 242; 2, 199). В языковой визуализации поэта возникает совершенно особенный, неповторимый, законченный в смысловом отношении образ земной субстанции: И также весело и свойски, / как те арбузы у ворот – земля / мотается / в авоське / меридианов и широт! (Вознес., 1, 60). Поэтический осязаемый образ земли в текстах Б. Ахмадулиной представлен следующими немногочисленными характеристиками, содержащими преимущественно пейоративную оценку: сырая, земля была безвидна и пуста, земли нагота, бездна земли. Например: Земли перекалялась нагота, / и горизонт вкруг города был розов, / Повергнутое в страх Бюро прогнозов / осадков не сулило никогда; Не страшно ли, / девочка диктор, / над бездной земли и воды / одной в мироздании диком / нестись, словно лучик звезды?; Я каторгой учен. Я видел подлецов. / Но их в сырой земле ничем не наградили (Ахмад., 1, 244; 2, 97; 3, 22). В текстовом пространстве автора положительное значение имеют единичные употребления с изображением надземного пространства, конституирующие образ земли: Как на земле свежо и рано! (Ахмад., 1, 218). В языке поэзии авторов второй половины XX – начала XXI вв., как и в представлении славян, Матери-земле свойственны любые проявления, присущие человеку, что выражается в синтагматических отношениях слова земля, в первую очередь, с глагольными формами. Так она наделяется разумом, волей, способностью к проявлению различных чувств и эмоций. Лексические указатели репрезентируют различные поведенческие характеристики и пси55

хоэмоциональный мир Матери-земли. В поэтических текстах Е. Евтушенко действенное начало земли передается широким спектром репрезентантов: приняла земля с восторгом, исстрадавшаяся, овдовела, дышит, слышит, хочет, земля свой ответ отложила, мыслящая, бессовестная, грустная, щедра, вздрагивание земли, выдох земли. В качестве иллюстраций приведем примеры: Не запальчивых форм новомодность / и не формы, что взяты взаймы, - / совершенство есть просто природность, / совершенство есть выдох земли; И овдовела землица, / лишенная ласки сеющего, / затосковала гречиха, / клевер уныло полег, / и подсекала под корень / измученный колос / лысенковщина, / и квакать учились курицы, / чтоб не попасть под налог (Евтуш., 1, 390; 3, 398). Характерным является то, что богатые ассоциации поэта создают емкий динамичный образ Матери-земли, в наибольшей степени похожий на человека, способного к самым разным проявлениям своего характера, в персонификации земли содержатся разнообразные оттенки ее эмоционального самовыражения. В поэзии А. Вознесенского заявленные признаки земли позволяют говорить о противоречивости образа, что нашло подтверждение в семантическом наполнении лексико-грамматических репрезентантов. Так, с одной стороны, земля предстает спокойной и кроткой, а с другой, способна на необдуманные решительные поступки: поеживается, лежит…по-ночному безмолвная, черт те что натворившая Земля, мысли земли и шорохи. Например: И также сквозь дождик плещущий / космического сентября, / накинув / Россию / на плечи, / поеживается Земля; Земля, / ты нас взглядом апрельским / проводишь, / лежишь на спине, по-ночному / безмолвная; У лугов изумлявших – запах автомобилей… / Ты молилась, Земля наша? / Как тебя мы любили! (Вознес., 1, 261, 377; 2, 16). Действенное

начало

образа

земли 56

в поэтическом

осмыслении

Б. Ахмадулиной выражается немногочисленными характеристиками, выраженными предикативными конструкциями, семантика которых выявляет эстетические приоритеты поэта в изображении земли: летит, вершит глубокий вздох, совершающая дивную дивность. Приведем примеры: Каков мерзавец! Пусть болтает вздор, / повелевают вечность и мгновенность – земле лететь, вершить глубокий вздох / и соблюдать свою закономерность; Приближай свою ласку к земле, / совершающей дивную дивность, / навсегда предрешившей во мне / свою боль, и любовь, и родимость (Ахмад., 3, 37, 39). Б. Ахмадулина мастерски создает возвышенный образ земли-создателя, подчеркивая ее материнское начало. Сущность лексемы земля в поэтическом мире поэтов не сводится только к лексикографическим описаниям ее значений. Индивидуально-авторское переосмысление земной стихии рождает качественно новые смыслы, дополняющие образ, передающие особенности интерпретации стихийного первоначала через призму мировоззрения авторов, обусловленные их социокультурным опытом и богатым спектром ассоциаций. В семантическом пространстве проанализированных нами текстов Е. Евтушенко выявлены разнообразные значения, отражающие особенности образного воплощения стихии Земля: 1) 'земля – мир счастья, гармонии': И там в обнимку с псом лишайным / в такой приятельской пыли / я все лежал бы и лежал бы / на высшем уровне - земли (Евтуш., 2, 82); 2) 'земля – абстрактное понятие, выражающее значение материализованной мечты': Гуманней трезвым быть и трезво взвесить звенья, / допрежь чем их надеть, - таков закон вериг. / Не обещать небес, но дать хотя бы землю / До гроба не сулить, но дать хотя бы миг (Евтуш., 2, 86 ); 3) 'земля – противоборствующая стихия': 57

Мы воюем с песками, снегами, / с небесами воюем, землей; / Мы воюем с неправдой, долгами, / с дураками и самими собой (Евтуш., 2, 35 ); 4) 'земля – материальная и духовная ценность': Умру последним из последних, / но с чувством рая; Единственная роскошь бедных - / земля сырая. / Но не дают мне лица, лица / уйти под землю. / Я так хотел бы поделиться / собой - со всеми (Евтуш., 3, 432). Существенным для поэта является то, что цветовое восприятие образа земли передается лишь с помощью черного цвета: И такие же руки в порезах, / в черноте неотмывной земли / мне вручили хрустящий портфельчик / и до школы меня довели (Евтуш., 1, 492). В осмыслении Б. Ахмадулиной земля, как и человек, обладает судьбой: Не благодать Твою, не почесть - / судьба земли, оставь за мной / лишь этой комнаты непрочность, / ничтожную в судьбе земной… (Ахмад., 1, 161). В фокусе внимания А. Вознесенского находится столь популярная в конце XX века тема защиты земли и природы, который, размышляя о взаимоотношениях земли и человека, выражает обеспокоенность за ее дальнейшую судьбу. Поскольку «жизнь» земной субстанции находится в полной зависимости от деяний людских, поэт встает на ее защиту: Земля пустела, как орех. / И кто-то в небе пел про это: / «Червь, человечек, короед, какую ты сожрал планету! / … потом мне снился тот порог, / где, чтоб прикончить Землю скопом, / как в преисподнюю звонок, / дрожала крохотная кнопка / …вместо того, чтобы нажать, / я вырвал с проводами кнопку» (Вознес., 2, 15). Поэтические строки Е. Евтушенко и А. Вознесенского наполнены истинной любовью к земле, но это трепетное чувство они выражают разными лексическими средствами. Слово «любил», используемое Е. Евтушенко, говорит о том, что поэт испытывает глубокую привязанность к земле, глубоко предан ей. В поэтическом языке А. Вознесенского синтагматические отно58

шения номинации «соблазненный» с лексемой «земля», указывают на то, что поэт не мог не поддаться охватившему его трепетному чувству, не мог не увлечься родной землей: Я останусь не только стихами. / Золотая загадка моя / в том, что землю любил потрохами / и земля полюбила меня (Евтуш., 2, 317); Соблазненный землей нелегкой, / что нельзя назвать образцом, / я тебе не отвечу логикой, / просто выдохну: соблазнен (Вознес., 2, 393). В основе возникновения рассмотренных значений, дополняющих и обновляющих образ стихии ЗЕМЛЯ, усиливающих его ценностную сущность и подчеркивающих его значимость для русских людей, лежат особенности восприятия мастерами художественного слова анализируемого знакового объекта культуры. Исследованный материал показал, что лексема природа также, как и слово земля, в поэтическом представлении авторов конца XX – начала XXI вв. по своей семантике характеризуется наличием созидательного

и

действенного начала. Актуализация подобных семантических оттенков у анализируемых языковых единиц делает их тождественными. Слово природа (natura = рождающая), употребляемое теперь как понятие отвлеченное, собственно указывает на землю, материнская утроба которой не устает рождать от начала мира и до наших дней [Афанасьев 1995: 67]. Указание на персонификацию природы содержится и в современной лексикографической практике, так, в качестве «смыслового варьирования (оттенка значения), не выходящего за пределы» ЛСВ, трактующего природу как «все существующее во Вселенной, органический и неорганический мир», С. А. Кузнецов в словарной статье, посвященной описанию слова природа в «Большом толковом словаре русского языка», фиксирует «действенное и созидательное начало этого мира» [Кузнецов 1998: 988]. В языковом сознании русских традиционно существовала формула «Мать-природа», эксплицирующая в поэтическом строе авторов значение 59

«материнское начало», в котором в ходе компонентного анализа нами выделены следующие семы: 1) сема 'рождающая'. Приведенный иллюстративный материал наглядно констатирует жизнетворную силу Матери-природы в семантическом пространстве поэзии исследуемых авторов. Ср.: Мать-природа, / мужчина тобой приуменьшен. / Почему материнства / мужчине не дашь ты?; Выше тела ставить душу - / жизнь, достойная урода. / Над душою ставить тело - / это ложная свобода. / Помоги мне, мать-природа, / чтоб я не был из калек, / чтобы тяжесть, / чтобы сладость, чтобы даже горечь меда / мою душу с моим телом / тайно склеила навек (Евтуш., 2, 484, 486); Когда вымирают пущи / и реки дотла горят, / кто виноватый? Пушкин! Поэт всегда виноват. / Природа не виновата, / что сын у нее дебил. / Поэт виноват набатно, / что совесть не пробудил (Вознес., 3, 297); Я целую траву. Я лежу на лугу. / Я младенец во чреве природы (Ахмад., 3, 68). Е. Евтушенко и А. Вознесенский, акцентируя внимание на духовнонравственном становлении человека, неоднозначно определяют роль созидательницы-природы в этом процессе. В поэтическом мире Е. Евтушенко внутренний мир человека находится в абсолютной власти природы, в понимании же А. Вознесенского искусство слова, которым наделен поэт, должно воздействовать на читателя – сына природы и формировать его нравственную сущность. 2) сема 'кормящая'. Актуализация данной семы характерна только для языка поэзии Б. Ахмадулиной: Я – исчадье твое, твой щенок-сосунок, / дай мне млека, о матерь природа (Ахмад., 3, 68); 3) сема 'дарующая талант'. В поэтическом языке Е. Евтушенко акцентируется внимание на том, что только природа способна подарить чело60

веку талант. Наличие у нее такого свойства наглядно иллюстрируется следующим контекстом: Явление гения - / это природы усилье. / Вздымаются всхолмья / набухшим живым животом, / и Пушкиным новым / беременно чрево России, / и страшно рожать, ибо страшно расстаться потом (Евтуш., 3, 86); 4) сема 'заботящаяся' характерна для семантического пространства Б. Ахмадулиной: Этот дом увядает, как лес… / Но над лесом – присмотр небосвода, / и о лесе печется природа, / соблюдая его интерес (Ахмад., 1, 208; 3, 68); 5) сема 'ласкающая' проявляется поэтических в контекстах Б. Ахмадулиной: Вздох исторгли глубокие недра: / то природа лизала меня языком / поля, озера, леса и неба (Ахмад., 3, 68); 6) сема 'жалеющая' реализуется в поэтическом строе Е. Евтушенко: Все же меня пожалела природа, / или как хочешь ее назови. / Установилась во мне, как погода, / ясная, тихая сила любви (Евтуш., 3, 279). Природа в языке поэзии исследуемых авторов – это истинная мать, заботящаяся, оберегающая человека от рождения до взросления, все основные выделенные семы говорят нам об этом. Земля и природа – это единое целое, единое семное пространство, объединенное общим смыслом. Земля, как и природа, рождает человека, одаривает его талантом, энергией, способствует его становлению, а затем принимает обратно. Сопоставление семного состава значения 'материнское начало', выражаемого формулами «Мать-земля» и «Мать-природа» наглядно представлено в следующей таблице. Компоненты значения 'материн-

Компоненты значения

ское начало'

'материнское начало'

формулы «Мать-земля»

формулы «Мать-природа»

1. Сема 'рождающая'

1. Сема 'рождающая'

(Евтуш., Вознес., Ахмад.)

(Евтуш., Вознес., Ахмад.) 61

2. Сема 'дарующая талант'

2. Сема 'дарующая талант'

(Евтуш.)

(Евтуш.)

3. Сема 'дарующая энергию'

3. Сема 'кормящая'

(Вознес.)

(Ахмад.)

4. Сема 'защищающая'

4. Сема 'заботящаяся'

(Евтуш., Ахмад.)

(Ахмад.)

5. Сема 'успокаивающая'

5. Сема 'ласкающая'

(Ахмад.)

(Ахмад.)

6. Сема 'хоронящая в себе'

6. Сема 'жалеющая'

(Евтуш., Вознес.)

(Евтуш.)

Люди в семантическом пространстве поэзии Б. Ахмадулиной, согласно существующим традициям, изображаются детьми Матери-природы: Простит всех живущих на свете / метели вседобрая власть, / и будем мы – баловни, дети / природы, влюбившейся в нас (Ахмад., 1, 245). Интересно наблюдение над тем, что и сама природа в осмыслении поэтессы может ощущать себя ребенком: Природа, прислонясь к моим плечам, / объявит свои детские секреты (Ахмад., 1, 34). Подчеркивая могущество природы, равенство человека и представителей животного мира перед нею как перед создателем, Б. Ахмадулина образно номинирует себя и сверчка, живущего в доме, пустяками природы, свой организм – зверьком природы: … два пустяка природы – он и я - / живут тихонько, песенки слагая; И вот тогда тебя благодарю, / мой организм, живой зверек природы, / верши, верши простую жизнь свою, / как солнышко, как лес, как огороды (Ахмад., 1, 113, 115). Персонифицируя образ природы, Б. Ахмадулина так же, как и землю, изображает в облике человека, имеющего свое лицо: 62

Одно такое у природы / лицо. И остается нам / смотреть, как белой ночи розы / все падают к его ногам (Ахмад., 2, 168). Одухотворенная природа обладает признаками живого существа, наделенного разумом, которые выражаются в языке поэзии авторов различными лексическими и грамматическими средствами. Так, в творчестве Е. Евтушенко предстает динамичный образ природы, действенное начало которой преимущественно выражается синтагматическими отношения слова природа с глагольными формами: мщенье природы, будто сама природа показывает кулаки, рисует, превращает, швыряет. Например: В катер врезаются с хода / черные топляки, / будто сама природа / показывает кулаки; Друг к другу так природа их швырнула, / что различать им стало невозможно, / где он, а где она и где природа… (Евтуш., 2, 521; 3, 192). Анализ приведенных примеров характеризует природу в поэзии Е. Евтушенко как активный, обладающей властью образ, способный отреагировать на любые негативные проявления, а также играющий решающую роль в судьбе человека. В художественной интерпретации поэта природа может выступать в качестве единственного наблюдателя, которому доверяется самое сокровенное: Спасение наше – друг в друге, / в божественно замкнутом круге, / куда посторонним нет входа, / где третье лицо – лишь природа (Евтуш., 3, 104). К характеристикам природы, значимым для Б. Ахмадулиной можно отнести такие противоречивые характеристики, как правосудие природы, распущенность природы, бесснежье голодной природы, справедливая, следит, решает, природа цвести притерпелась, смотрит. Например: Себя я предоставила добру, с которым справедливая природа / следит за увяданием в бору / или решает участь огорода; Бесснежье голодной при63

роды, / измучив поля и сады, / обычную скудость невзгоды возводит в значенье беды (Ахмад., 1, 110, 243). Анализ текстового материала показывает, что Б. Ахмадулина, чувствуя свою тесную связь с природой, находится с ней в диалоге как с мудрым советчиком: Я обещала солнцу, что верну / долги луны. Что делать мне, природа?; И все, что дале делала природа, / вступив в открытый заговор со мной, - / не пропустив ни одного восхода, / воспела я под разною луной (Ахмад., 2, 45, 46). Поэтический язык А. Вознесенского наделяет природу единственной характеристикой: природы глас. Так, например: Такая мятная / вода с утра / вкус богоматери / и серебра! / Плюс вкус свободы / без лишних глаз. / Не слово бога - / природы глас (Вознес., 1, 286). Лексико-грамматическая неоднородность репрезентантов, указывающих на одушевленность природы в языке поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной, объясняется многообразием смыслов в интерпретации такого яркого и интересного образа, запечатленных в русской национальной традиции и привнесенных поэтами. А. Вознесенский, веря живую сущность природы, убеждает нас в гениальности ее как создателя, выражает обеспокоенность за ее судьбу и судьбу ее «созданий» во взаимоотношениях с человеком: Окстись, палач зверей и птиц, / развившаяся обезьяна! / Природы гениальный смысл / уничтожаешь ты бездарно; Обожаю Волгу возле Камышина. / Реки – мысль природы, не прервите мысль…; Терзают природу во имя науки / пречистого Разума грязные руки (Вознес., 2, 15; 3, 25, 179). Оригинальность художественного мышления Е. Евтушенко передает особенности эстетического освоения поэтом природного мира, который он сравнивает с убранством собора: Но все-таки на свете есть свобода, / и тихо понимаешь это ты, / входя в природу, словно внутрь собора, / в свободу ее вечной красоты (Ев64

туш., 2, 268). Природа является органичной частью земли, находящейся в постоянном взаимодействии с человеком, рождающей человека, дарующей ему талант, помогающей его становлению и самоидентификации. Образ стихии ЗЕМЛЯ, представляя собой один из важнейших элементов формирования национального самосознания, неоспоримо занимает существенное место в языке поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной. В языковой реализации земной стихии в поэзии авторов исследуемого периода прослеживается сохранение традиций, а также обновление и усложнение исконных представлений, конституирующих образ исследуемой культурной реалии.

65

a.

Метафорическое использование лексики стихии ЗЕМЛЯ в поэтических текстах Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной

Исследование лексики, репрезентирующей стихию ЗЕМЛЯ, с точки зрения функционирования ее в художественном тексте в данной работе предполагает, прежде всего, анализ семантики языковых единиц, особенностей лексической сочетаемости слов с целью выявления их образного потенциала. Как справедливо отмечает В.В. Виноградов, «смысл слова в художественном произведении никогда не ограничен его прямым номинативнопредметным значением. Буквальное значение слова здесь обрастает новыми смыслами… В контексте всего произведения слова и выражения, находясь в теснейшем взаимодействии, приобретают разнообразные дополнительные смысловые оттенки, воспринимаются в сложной и глубокой перспективе целого» [Виноградов 1959: 230]. Таким образом, «материал поэзии, вобравший в себя особенности менталитета, культурно-национальную специфику и индивидуальные авторские интенции, становится благодатной почвой для … филологических изысканий» [Маслова 2006: 14]. Обращаясь к изучению корпуса лексических единиц, отражающих по свой семантике земную стихию, в аспекте их потенциальной образности, следует учитывать, что «стихии – огонь, воздух, земля, вода, - уже издавна помогавшие философам представить великолепие мирозданья, остаются и первоначалами художественного творчества» [Башляр 1998:7]. Именно в ткани художественного произведения происходит качественное преобразование содержания номинаций одной из эстетически значимых, ценностных доминант культуры, появление у них новых актуальных смыслов. Стихия ЗЕМЛЯ, воплощая один из наиболее значимых образов в русском национальном сознании и в художественном мышлении поэтов, помогает выявить ценностную сущность многих явлений объективной действи66

тельности. «Земные» лексемы в языке поэзии второй половины XX – начала XXI вв., сохраняя понятийное значение, приобретают образную аспектизацию, характеризующуюся богатством ассоциаций. Репрезентанты стихии ЗЕМЛЯ обладают неисчерпаемым семантическим потенциалом для реализации в языке знаковых поэтов современности широкого спектра смыслов, связанных с материальной и духовной жизнью человека, ибо «у поэтов истинных слово никогда не бывает чисто логическим знаком. В нем целый сонм смысловых нюансов, коннотаций, которые находят отклик в душе читателя, а бывает даже так, что оно приобретает совершенно новое значение» [Маслова 2006: 16]. Как справедливо отмечает Г.Н. Скляревская, «ассоциации могут соединять разные факты действительности: одну картину (ситуацию, совокупность действий и т.п.) с другой, одну картину с несколькими, один предмет с несколькими, один предмет с другим. В результате сопоставления двух картин получится образ» [Скляревская 1983: 55]. Метафора в языке поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной возникает на основе сильных ассоциаций, авторы, используя «земную» лексику в ткани произведений, создают тонкие, выразительные, эмоционально наполненные образы, фиксирующие и преображающие порой даже самые неприметные детали объективного мира. Анализ лексического значения репрезентантов стихийного первоначала ЗЕМЛЯ с точки зрения синтагматических отношений позволяет определить общие тенденции в создании языковой картины мира поэтами одного временного периода, семантику художественных образов, а также дает возможность выявить специфические черты употребления языковых средств, особенности их организации и функционирования, присущие отдельной языковой личности. Репрезентанты

стихии ЗЕМЛЯ

в языке

поэзии

Е.

Евтушенко,

А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной достаточно активно функционируют в составе различных тропов, являясь неисчерпаемым источником для образного 67

изображения окружающего мира, всех сфер жизни человека. Под тропом традиционно понимается употребление слова в переносном значении для описания предметов и явлений с помощью дополнительных смыслов, свойственных данной лексеме, иногда утрачивающих свою связь с ее основным значением. Среди многообразия тропов чаще выделяют метафору, сравнение и эпитет, хотя к ним относят и другие изобразительные средства языка, основанные на перенесении значения (метонимию, синекдоху, гиперболу, иронию и др.). Особый интерес для исследователя представляет использование «земных» лексем в структуре метафоры, одном из важнейших элементов художественной речи, одном их главных средств создания образной языковой картины мира. Метафора рассматривалась и описывалась с разных сторон в трудах Л.Н. Рынькова (1975), В.П. Григорьева (1979), С.В. Гусева (1984), В.Г. Гака (1988), В. Н. Телия (1988), Н.Д. Арутюновой (1990), М. Блэка (1990), А. Вежбицкой (1990), А. Ричардса (1990), В.К. Харченко (1992), Г.Н. Скляревской (1993), Н. А. Тураниной (1999, 2001, 2008), О. Н. Алешиной (2003), Ю.Н. Караулова (2003), А.Н. Баранова (2004),

Дж. Лакоффа (2004),

В.П. Москвина (2006) и др. Несмотря на то, что изучение метафоры восходит к Аристотелю и Квинтилиану и по каждому из указанных выше направлений накоплена значительная библиография, до сих пор нельзя сказать, то существует окончательно сложившаяся система взглядов на это явление. Одним из дискутируемых вопросов современных исследований остается определение метафоры. Классическими

являются

определения,

данные

в

«Словаре-

справочнике лингвистических терминов»: «Метафора – это употребление слова в переносном значении на основе сходства в каком-либо отношении двух предметов или явлений» [Розенталь, Теленкова 2001: 176]; в «Словаре лингвистических терминов»: «Метафора – это троп, состоящий в употребле68

нии слов и выражений в переносном смысле на основании сходства, аналогии и т.п. [Ахманова 1969: 231]. Попытки обобщить междисциплинарные подходы к феномену метафоры отражены в лингвокультурологических дифинициях: «Метафора (перенесение, греч.) – самая обширная форма тропа, риторическая фигура, представляющая собой уподобление одного понятия или представления другому, перенос на него значимых признаков или характеристик последнего, использование его в качестве неполного сравнения или принципа (схемы) функциональной интерпретации» [Культурология. XX век. Энциклопедия в двух томах 1998]. Наиболее точным, на наш взгляд, является определение, данное в энциклопедии «Русский язык»: «Метафора – троп или фигура речи, состоящая в употреблении слова, обозначающего некоторый класс предметов, явлений, действий и признаков для характеристики или номинации другого объекта, сходного с данным в каком-либо отношении. Метафора предполагает использование слова не по его прямому значению, вследствие чего происходит преобразование его смысловой структуры. Взаимодействие метафоры с двумя другими типами объектов (денотатов) создает семантическую двойственность, двуплановость» [Русский язык. Энциклопедия 1980: 87]. Все исследования метафоры последних десятилетий, в основе которых лежит лингвистический подход, мы вслед за Н.А. Тураниной разделяем на два направления: семантическое и когнитивное. «Семантическое направление ставит в центр изучения механизм метафоры, результат переноса посредством концепции значения. Ядром семантических представлений о процессах метафоризации выступает семасиологическое направление, изучающее семную структуру метафоры, семантические процессы, формирующие метафорическое значение, соотношение сем в исходном и метафорическом значениях» [Туранина 2001: 9]. По мнению Н.Д. Арутюновой, для объяснения семантической специфики метафоры не69

обходим ее анализ как определенной речевой техники, образующей с одной стороны, терминологическую лексику, являющуюся неотъемлемой частью научного дискурса, с другой стороны, эмоционально-экспрессивную и индивидуально-авторскую лексику, характерную для художественного творчества (Арутюнова, 1990). По мысли когнитивистов, метафоризация имманентно присуща языку и органично принимается и понимается всеми членами лингвокультурной общности: «Для того, чтобы объяснить метафору, следует предположить существование глубинных структур человеческого разума в качестве устройства, порождающего язык. Путем определенных иерархически организованных операций человеческий разум сопоставляет семантические концепты в значительной степени несоотносимые, что и является причиной возникновения метафоры» [МакКормак 1990: 359]. Метафора рассматривается как способ представления культуры, присущий любому языку. Переосмысление, переименование, ассоциативное расширение – эти константные признаки метафоры позволяют рассмотреть познаваемое через уже познанное, интерпретировать на первый взгляд хорошо известное через нетрадиционные сопоставления. Посредством метафоры самые сложные концептуальные модели и метафизические категории обретают «языковую плоть», способствуя дальнейшему познанию человеком мира. Метафора становится тем универсальным механизмом, «который приводит во взаимодействие и познавательные процессы, и эмпирический опыт, и культурное достояние коллектива, и его языковую компетенцию, чтобы отобразить в языковой форме чувственно не воспринимаемые объекты и сделать наглядной невидимую картину мира – создать ее языковую картину, воспринимаемую за счет вербально-образных ассоциаций составляющих ее слов и выражений» [Телия 1988: 180]. Большинство исследователей выделяют метафоры узуальные, освоенные носителями языка, и индивидуально-авторские, возникающие, в первую очередь, в языке художественной литературы. Узуальная метафора, которую 70

еще называют мертвой, стершейся, является неотъемлемой частью языковой системы, она воспроизводится говорящим зачастую без осознания им переносного значении. Индивидуально-авторская метафора переводит предмет за пределы стандартного языкового восприятия, стремится изменить очевидные для носителя языка отношения между словами, отражает не коллективное, а личностное видение мира, предлагает новые, неожиданные возможности для сопоставления реалий и понятий, обогащает семантико-стилистическое пространство слово окказиональными коннотациями. Авторская метафора отражает не коллективное, а личностное видение и понимание действительности, представляет «такой тип переносного значения слова, который задает семантическую двуплановость метафоры на основе реализуемых в контексте сходных признаков денотатов с целью отражения индивидуально-значимой образной языковой картины мира» [Туранина 2001: 12]. Множественность классификаций метафор обусловлена множественностью подходов, разнообразием оснований, разноплановостью положенных в основу типологии принципов классификации. Намеченная еще римскими риториками классификация в основе имела логический принцип, когда все процессы метафоризации разделялись по четырем типам переносов (живая природа – неживая природа, неживая природа – неживая природа). По этой схеме рассматривались отношения между понятиями, а отнюдь не закономерности семантического развития слов в художественном тексте (эта модель отчасти присутствует в некоторых современных классификациях). В.М. Ломоносов разграничивал метафоры с учетом их морфологического выражения, и эта классификация также получила распространение в работах современных исследователей. А.А. Потебня классифицировал метафоры в зависимости от их синтаксической роли: метафоры – предикативный атрибут; метафоры – определения; метафоры – подлежащие и т.д. [Потебня 1976: 64]. Дальнейшей разработки эта теория не получила, так как синтаксический аспект естественно ог71

раничивал возможности анализировать многообразие семантических процессов. А.Д. Григорьева предложила такие принципы классификации, которые распространяются не только на метафорические конструкции, но и на другие устойчивые единицы поэтической фразеологией, что позволило бы продемонстрировать все разнообразие соответствующих значений; во-вторых, по образцам как внутренней основе этих поэтических фразеологизмов» [Григорьева 1969: 241]. С. Ульман предлагает свою классификацию метафор, в основу которой положено несколько принципов (живое – неживое, конкретное – абстрактное): 1) антропоморфные (стонет земля); 2) зооморфные (кошачьи ужимки); 3) от конкретного к абстрактному (железная воля); 4) синтетические (ядовитый цвет); 5) метафоризация определений той общественной сферы, которая находится в центре внимания языкового коллектива [Ульман 1970: 276280]. А.К. Авеличев разработал типологию метафор, основанную на различной степени выразительности средств, используемых людьми в процессе языковой коммуникации. Он выделяет метафоры: 1) нериторические; 2) ослабленно риторические; 3) риторические. К первым автор относит средства, обеспечивающие обозначение предметов, впервые включаемых в сферу человеческой практики. Так возникают выражения «спутник Земли», «зерно фотопленки» и пр. Метафоры такого типа, порождаемые бессознательным приписыванием некоторому объекту привычной, чаще всего антропофорфной характеристики в качестве метки, индикатора, выделяющего объект в языковой действительности. «ослабленно 72

риторические» метафоры используются при поиске названия, которое выражало бы наиболее важное с точки зрения практических целей человека свойство объекта, например, «застежка-молния». Наконец, непосредственно «риторические» метафоры подразделяются Авеличевым на «собственно риторические» и «поэтические» [Авеличев 1973: 27-28]. Н.Д. Арутюнова предлагает классификацию метафорических выражений, основанную на различии выполняемых ими функций, и выделяет следующие типы: 1) номинативная, суть которой в переносе названия с одного объекта на другой, смена одного дескриптивного значения другим (глазное яблоко); 2) образная – связанная с переходом идентифицирующего значения в предикатное (человек – это волк); 3) когнитивная, являющаяся результатом сдвига в сочетании предикативных основ (то есть переноса значений – буря воет); 4) генерализующая – стирающая в лексическом значении слова границы между логическими порядками (является основой полисемии – мысли бегут) [Арутюнова 1978: 336; 1979: 168]. В.Н. Телия с функциональной точки зрения разграничивает когнитивную и образно-эстетическую метафору [Телия 1987: 37]. На основе соотношения формы и значения В.Г. Гак выделяет два типа метафор: полная метафора, при которой формирование переносного значения не связано ни с каким изменением структуры слова, и частичная, когда образование нового значения связано с морфологическим изменением слова, с довавлением аффиксов к основе, используемой в переносном значении [Гак 1988: 13-14]. В плане содержания типология метафор включает два аспекта: 1) степень метафоричности (ср. конкретно-чувственный образ, ослабленный (эмоциональный) образ у Ш. Балли (Балли, 1961); двусторонняя, односторонняя и этимологическая метафора у В.Г. Гака (Гак, 1972); 2) структура 73

метафоры. Разнообразие классификаций свидетельствует о сложности и многомерности самого явления метафоры. Сложность проблемы заключается в различии тех оснований, которые положены в основу классификации: логический принцип, синтаксическая роль, морфологическое выражение. Одни предлагают создавать классификацию метафор на основе ее функциональной направленности (Арутюнова, Телия), другие – основываясь на степени выразительности средств (Авеличев), третьи – на основе соотношения формы и значения (Гак). В истории филологической мысли выдвигались различные классификации метафор, но с точки зрения отношения к языковой системе все исследователь сходились во мнении о выделении и разграничении языковой метафоры и метафоры индивидуально-авторской. Индивидуально-авторская метафора становится для творческой личности инструментом познания мира, поскольку она базируется на установлении ассоциативных связей, сходств и различий между явлениями мира и создает на этой основе новые личностные смыслы. Давая субъективную трактовку действительности, автор обязан учитывать связанные со словом, которое подвергается метафоризации, комплексы значений, ассоциаций, образов, существующих в сознании языка. Создать классификацию индивидуально-авторской метафоры с учетом всей специфики этого явления представляется достаточно сложной задачей. Предлагаемая нами характеристика индивидуально-авторской метафоры и в целом метафорики в поэтических текстах определенного периода является по существу комплексной. Избирательность видения мира художником слова воплощена прежде всего в индивидуально-авторской метафоре, в фокусе которой одни реалии присутствуют, другие исключаются, что позволяет судить о системе приоритетов личности и их включенности в культуру, поэзию. Метафорическое 74

Описание мира – основа образной модели этого мира, которая представлена различными фрагментами окружающей реальной действительности, за которыми стоят парадигмы слов, обнаруживающие поэтическую индивидуальность в рамках общего языкового развития определенного временного периода. Принципиально важной является и проблема классификации метафор, учитывающая всю сложность и многомерность индивидуально-авторской метафорики. Принимая во внимание специфику этого явления, исследование индивидуально-авторской метафоры должно учитывать структурные особенности тропа, лексико-семантическую специфику индивидуально-авторской метафоры, парадигматический и синтагматический аспекты анализа, направления и особенности метафорического процесса, что дает возможность определить место метафоры в образной картине мира. Номинации стихии ЗЕМЛЯ в поэтической речи исследуемых авторов наиболее представлены в метафоре (с незначительным ее преобладанием), сравнении и эпитете, в то время как в поэзии А. Блока, В. Маяковского, С. Есенина, по данным словарей Н.А. Тураниной, метафорические модели «земной направленности» являются доминирующими в составе образных средств – 35 % (Туранина, 1997, 1998, 2000). Например, у В. Маяковского: через горы времени; гору взоров; бочки гора; за горами горя; горы бурь; горами веков; из-за времени гор; черноты горы; за горами грудой; горами веков; у С. Есенина: голубеет небесный песок; считает время песок мечты; снег у крыльца как песок зыбучий. Прямые номинации стихии ЗЕМЛЯ составляют 62 %, переносные словоупотребления – 38 %, среди них метафоры – 14 %, эпитет и сравнение находятся в равных пропорциях – по 10 %, олицетворение, метонимия и другие образные средства составляют 4 %, что представлено в диаграмме «Образная реализация наименований

стихии ЗЕМЛЯ в языке поэзии Е. Евтушенко, 75

А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной». Наиболее продуктивным является подход к анализу метафоры с позиций концептуально-тематической характеристики главного (метафоризируемого) компонента. Данный компонент в поэтическом языке Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной выражен наименованиями различных ТГ, но в создании образной модели мира наибольшее предпочтение авторы отдают единицам, входящим в группы «Горные породы» (267 употр.), «Части растений» (202), «Растения и другие растительные организмы» (132): я трудно грыз гранит гидростроенья; каньоны морщин; ржавчина расплаты; островки родинок; джунгли редакций; крахмал простыни; С колыбели / голубели / у Ивана-дурака / под бровями два хитрющих, / два живучих василька (о глазах); И каждым утром / ранней ранью / нас пробуждал нетерпеливо, / / качая синий мед желанья…/ Желанье тлело сквозь ресничины / и на груди твоей вздымало / две сан-луисские брусничины (о сосках на женской груди) (Евтуш., 1, 507; 2, 407, 442, 483; 3, 6276, 370, 417); музыка-булыжник; скорлупа ироничности; недра мозга; Мир юркнул в раковину (о наступлении ночи); тычиночка тоски; дебри желудка; лепестки строф и рифм; свадьбы летят – одуванчики Пасхи (Вознес., 1, 164, 333; 2, 129; 359; 3, 161, 219, 229, 278); зимы кристалл; пруд-изумруд; Пусть я сгину, / подрагивая в чистом серебре русалочьих мурашек, / жгущих спину!; в неживом ущелье гортани; Улыбки доблестный цветок, / возросший из расщелин плача; Зияли надземные недра (о небе), / светало, а солнце не шло…; Недобро глянул старый антиквар. / Когда б он не устал за два столетья / лелеять нежной ветхости соцветья (о старинных предметах), / он вовсе б мне дверей не открывал (Ахмад., 1, 123, 170, 243; 2, 288; 3, 11, 47, 54). Показательно то, что в идиостиле Е. Евтушенко в качестве метафоризируемого компонента преобладают единицы ТГ «Горные породы» (120), в поэзии А. Вознесенского – ТГ «Части растений» (103), Б. Ахмадулина чаще 76

использует наименования ТГ «Горные породы» (78). Лексические единицы ТГ «Места обитания животных» и «Общие обозначения. Наименования территорий», «Участки растительности» отличаются низкой частотностью в метафорических контекстах исследуемых авторов. Следует отметить, что лексика, входящая в состав наиболее репрезентативных ТГ в художественных текстах Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной, была активна в составе образных средств в лирике многих русских поэтов (в допушкинский и послепушкинский период), что нашло отражение в «Словаре языка поэзии (образный арсенал русской лирики конца XVIII – начала XX вв.)» (Иванова, 2004), что еще раз подчеркивает особую значимость исследуемой культурной константы для национального сознания носителей языка. В ходе анализа лексического массива текста выявлено, что в произведениях указанных авторов в метафорический процесс вовлекается 56 лексем наиболее представленной в метафорических конструкциях ТГ группы «Горные породы» (Е. Евтушенко – 29, А. Вознесенский – 32, Б. Ахмадулина – 16): золото – 43 (употр.), камень – 24, серебро – 24, глыба – 10, алмаз – 8, изумруд – 10, жемчуг – 11, кристалл – 5, мрамор – 4, самородок – 5, сталь – 4, соль – 3, песок – 4 и др. Единичные употребления (23 единицы): галька, бирюза, аметист, гранит, лава, нефрит, бронза и др. Функциональная направленность метафор, включающих наименования минералов, металлов и горных пород в поэзии исследуемых авторов разнообразна, они используются: 1) для описания психоэмоционального мира человека: металл во взгляде (Евтуш., 1, 102); снимают…с сердца человеческого камень (Вознес., 2, 417); 2) с целью лингвистического портретирования человека: булыги пота; загорелый мрамор кожи; глыба лба (Евтуш., 2, 158, 239, 320); жемчужины глаз (Вознес., 2, 387); два безвыходных агата (о глазах); ми77

нерал зеницы (Ахмад., 2, 93, 285); 3) для языкового выражения самоидентификации: я зарыл свой самородок (о близком человеке); алмазная россыпь (о людях); мы алмазы (Евтуш., 2, 149, 181, 580); самородки (о людях); мы – песчинки (Вознес., 1, 174, 231); 4) для описания абстрактных понятий: медь ума; глыба грехов (Евтуш., 2, 69; 3, 62); в стихе свобода и металл (Вознес., 3, 51); алмазик бытия; нежности моей кристаллы; золото улыбок (Ахмад., 1, 37, 176; 2, 155); 5) для описания природных явлений и объектов окружающего мира: серебряная россыпь голубей; рубины самолета (Евтуш., 3, 209, 244); золото омута (Вознес., 3, 312); вод холодных серебро; злато дыни; раковина ночи; За ели западал сплав ржавчины и злата (о солнце). / Оранжевый? Жаркой?..; слитки последней жары; (Ахмад, 1, 210, 276, 287; 2, 217, 222). Анализ лексической сочетаемости наименований камней и металлов с другими лексемами в поэтической речи Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной позволил выявить их основные потенциальные семы: 'цвет', 'форма', 'качество', 'ценность', 'психологическая стойкость, твердость', 'изысканность', 'гибкость', 'величина',

реализующиеся в метафорическом

контексте. Исследование показало, что члены ТГ «Горные породы» широко используются для метафорического обозначения человека, моделирования его образа. Трансформации значений 'минералогическая лексема → человек' наиболее частотны в художественном дискурсе указанных авторов. В роли метафорического компонента образа функционируют немногочисленные члены ТГ «Рельеф местности». Так, лексема гора как наименование возвышенности в текстовом пространстве Е. Евтушенко утрачивает связь со своим исходным значением, выражающим идею 'вертикального измерения' и наполняется новым смыслом, выражая значение 'большого количест78

ва'. Подобные трансформации в семантике номинации гора отмечались некоторыми ученными (Лакофф, 2004; Ли Су Хен, Рахилина, 2005). «Всегда, когда мы добавляем больше какой-либо субстанции – скажем, воды в стакан, ее уровень поднимается вверх. Когда мы добавляем больше объектов в кучу, она становится выше. Удалите объекты из кучи или воду из стакана, и уровень понизится. Следующая корреляция является чрезвычайно регулярной: БОЛЬШЕ коррелирует с ВЕРХ, МЕНЬШЕ коррелирует с НИЗ» [Лакофф, 2004: 360]. Если проанализировать сочетаемость слова гора, учитывая

идею

'вертикального измерения', то следует отметить, что обычно оно употребляется с вещественными и неодушевленными существительными. Специфика функционирования лексемы гора в поэзии Е. Евтушенко проявляется в использовании ее для характеристики наименований абстрактных понятий (страдания, ум и др.) и обозначения 'большого количества', что встречается достаточно редко: Нету здесь горок / мирка диснейлендского. / Полным собранием Достоевского / горы страданий, / горы ума! Рядом газеты окаменевшие, / но, к сожалению, / не поумневшие, - / горы дерьма (Евтуш., 2, 452). В подобных метафорических употреблениях слова гора актуализируются новая сема 'большое количество', определяющая особенности семантической сочетаемости лексемы. Минералогическая лексика (золото, медь, серебро, гранит, жемчуг, бронза, сплав и т.д.) использовалась поэтами для создания метафорического образа и в начале XX века (А. Блок, В. Маяковский, С. Есенин). Наиболее распространенными в метафорических контекстах были лексемы золото, серебро и медь, например: у С. Есенина: (трава) в расстеленные полы сбирает медь с обветренных ракит; степей твоих медь; стоят ощипанные вербы, плавя ребер медь; отряхивая с 79

осинника медь; будет ярче гореть теперь осени медь; ивовая медь; листьев медь; в волосах есть золото и медь; листьев медь; Лижут сумерки золото солнца; золото травы; осеннее золото лип; посмотреть на золото телесное; в золото полей; посмотреть на золото телесное, на родное золото славян; золото овса; это золото осеннее; золото холодное луны; в лунном золоте; в волосах есть золото и медь; руки милой – пара лебедей – в золоте волос моих ныряют (Туранина, 1998); у В. Маяковского: золото славян. Черные мадьяр усы; наше золото – звенящие голоса; грудь наша – медь литавр; по меди слов; баса медь; крови несмытой красная медь; пафоса медь (Туранина, 1997); у А. Блока: золото ресниц; золото кудрей; медь торжественной латыни; в серебре росы; серебром моих веселий; в серебре метелей; серебром моих вьюг, серебром волны (Туранина, 2000). Проведенный анализ метафорических конструкций с использованием минералогической лексики с точки зрения частеречной принадлежности метафоризируемого компонента показывает, что в художественном дискурсе Е. Евтушенко, А. Вознесенского, функционируют субстантивные, глагольные и наречные метафоры, в поэзии Б. Ахмадулиной – субстантивные и глагольные, преобладающими среди них являются именные модели: брильянты мира (все лучшее); Но что-то ей велит, / и, как зимою ветки, / бог / изнутри / звенит, / и – мраморнеют веки; В перманенте рыжем серебряно / проступали седые пряди (Евтуш., 1, 302; 2, 49, 75); бирюза кокошников; Потом облака золотели от зноя. / И сонное солнце в Элладу ушло; На черном пластике / изумрудно / сжимались празднично / два чутких чуда (о лягушках)… (Вознес., 1, 81, 372; 3, 109); внушений залежь; Кровь звезд и бездн под кожей серебрится (Ахмад., 80

2, 60, 135, 241). Отличительной особенностью функционирования лексем с минералогическим значением в художественном дискурсе поэтов данного временного периода является использование моделей, включающих наречия в роли метафоризируемого компонента, которые были довольно редки в поэзии начала XX века. Специфической чертой является наличие в художественном дискурсе Е. Евтушенко окказиональных образований, эксплицирующих различные значения: емкость и степень силы воздействия на читателя поэзии В. Маяковского, эмотивный фон данной метафорической номинации имеет ярко выраженную положительную коннотацию; характеристика нравственных качеств человека; психологических состояний: Дай, Маяковский, мне / глыбастость, / буйство, / бас; Но я сквозь внешнюю железность / у них внутри узрел червей; Лишь при восстании стыда / против бесстыдности / избегнем страшного суда – / сплошной пустынности (Евтуш., 1, 448; 2, 151; 3, 356). Для поэзии А. Вознесенского и Б. Ахмадулиной подобные образования с использованием минералогической лексики не характерны. Проведенный анализ текстового материала указывает на широкую представленность в метафорических контекстах Е. Евтушенко, А. Вознесенского и Б. Ахмадулиной номинаций растительного мира, относящихся к ТГ «Растения и другие растительные организмы», «Части растений», также нами рассматриваются немногочисленные члены ТГ «Участки растительности», используемые авторами для образного изображения действительности. Квантитативные показатели к наиболее частотным лексемам в роли метафоризируемого компонента позволяют отнести следующие: ветвь (7 употр.), гроздь (6), глушь (6), дерево (употр.), всходы (5), роща (5), сирень (5), чащоба (5), корень (5), василек (5), лист (4), жасмин (4), стебель (4), одуванчик (4), скорлупа (4), соцветие (3), завязь (3), лепесток (3), клюква (3) и др. 81

Низкая частотность отличает большинство растительных номинаций в языке поэзии авторов одного временного периода: шиповник, яблоня, черемуха, подсолнух, пшеница, астра, настурция, фиалка, вьюночек, подорожник, репейник, чертополох, водоросль, дупло, колючка, кора, тайга, джунгли, дебри, поросль, трава, бутон, пестик, тычинка, овощ, персик, тыква, кокос, миндаль, кожура, крахмал и др. Понимание сущности языковых процессов, семантики словесных образов возможно только во взаимосвязи с постижением внутреннего мира самого человека, его личностных характеристик, мотивов поведения, мировоззрения в целом. Антропоцентризм ярко проявляется в художественном дискурсе исследуемых авторов. Поэты, активно включая в метафорические контексты наименования растений и их частей, изображают человека как часть природного мира, что является традиционным для мировой культуры, поскольку в процессе своей эволюции человек всегда осознавал свою связь с Матерьюприродой. Необычайные по своей силе воздействия на эмоции и чувства человека картины природы в поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной рождают многочисленную и разнообразную по своей семантике метафорику. Наименования растений и их частей, участков растительности, выступающие в роли метафорического компонента образа в художественных текстах Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной, реализуя свои потенциальные возможности, репрезентируют различные значения и используются, в первую очередь, при метафорическом моделировании человека. Метафорически изображаются все стороны человеческой личности, особое внимание уделяется словесному изображению внешнего облика человека, его поведенческих характеристик, напряженности эмоциональных ситуаций. Контекстуальный анализ лексической сочетаемости номинаций растительного мира в языке поэзии авторов исследуемого периода с соматизмами 82

позволил выявить их потенциальные семы, реализующиеся в процессе детального словесного портретирования человека: 'цвет', 'размер', 'очертания' глаз; 'густота' бровей; 'длина' волос и их 'густота', 'форма' прически; 'состояние' и 'форма' частей человеческого тела. Метафорика также может охватывать и предметы одежды, эксплицируя компонент значения 'форма' сквозь призму флористической лексики. Например: маслины глаз; брови – черные чащобы; ножки – персики в сиропе; Я тоскую по Тбилиси, по домам, чей срок на слом, / по его свободомыслью / ну хотя бы за столом, по Отару…, / по горбатому томату (о носе) / на лице у тамады; Сарапулькин вышел не ростом, / а грудью. / Она широченная – не подходи, / и лезет / сквозь продранную робу грубую / рыжая тайга (о волосках) / с этой самой груди; яблоки колен; водоросли волос; Ноги были действительно интернациональны: / итальянские… / африканские – / выточенные из эбенового дерева, / с розовыми лепестками застенчивых пяток (Евтуш., 1, 41; 2, 93, 101, 117, 418; 511; 3, 296, 476); глаз цыганские фиалки; Не мигают, слезятся от ветра / безнадежные карие вишни (о глазах); туфля-подснежник; Рыдайте, кабацкие скрипки и арфы, / над черною астрой (о девушке-негритянке) с прическою «афро», / что в баре уснула, повиснув на друге…; В скрежет зубовный индустрий и примусов, / в мире, замешанном на крови, / ты была чистой любовью, без примеси, / лоб-одуванчик, полный любви (Вознес., 2, 357; 3, 8, 31, 92); глаз огромные соцветья; Коль жаждешь – пей до дна черничный сок зрачка (Ахмад., 2, 116, 361; 3, 37). Анализ лексического массива текста показал, что более развернутый метафорический портрет человека, создаваемый с помощью наименований природных реалий, возникает в художественных текстах Е. Евтушенко и А. Вознесенского, поэзия Б. Ахмадулиной с этой точки зрения характеризуется незначительным количеством описательных номинаций указанной тематики. 83

В представленных поэтических контекстах словесная визуализация человека, как правило, имеет мелиоративную оценку, таким образом, наименования растений и их частей в силу своей семантики выступают как одно из главных языковых средств в тезаурусе исследуемых поэтов, использующихся для эстетизации описываемых реалий. В поэзии Б. Ахмадулиной наименования растительного мира функционирует для изображения эмотивных сигналов и характеристики интеллектуальной деятельности: Выйдешь Офелией… Станешь цветы …плача сбирать… нет лужайки – а все ж беспредельна…; Дочь и внучка московских дворов, / объявляю: мой срок не окончен. / Посреди сорока сороков / не иссякла душа-колокольчик; Тогда вставай. – встаю. Какая глушь / в уме моем, какая лень и лунность (Ахмад., 1, 194; 2, 57; 3, 66). В художественном дискурсе поэтов прослеживается приверженность традиции отождествления себя или другого предмета с растениями, как отмечает С.М. Толстая, человек «может … быть объектом восприятия, номинации и дескрипции средствами других кодов, среди которых наиболее продуктивными оказываются растительный и животный [Толстая 2004: 685]. В данном аспекте образу дерева как особой текстовой доминанте отводится особая роль. Для человека оно всегда было значимо, так как древесина необходима в строительстве, цветущие ветви деревьев и кустарников использовались в качестве украшения. В христианстве рай представляется в виде прекрасного сада. Человек, наблюдая за ростом растений, цветением, образованием плодов, увяданием, может проецировать это на себя, окружающие его предметы, явления. Это находит отражение и в поэтическом языке авторов конца XX – XX начала вв. Часто Е. Евтушеноко, А. Вознесенский, Б. Ахмадулина стремятся отождествить себя, либо другой предмет с природными реалиями, по замечанию С.М Толстой, трансформации значений растительной лексики обращены «как раз к индивидуальному человеку, к его телесной стороне, к его 84

физиологии (в первую очередь к репродуктивной сфере), к его возрастным (отчасти также и к социальным) ролям и семейно-родовым связям» [Толстая 2004: 687]. Метафорический смысл в поэзии исследуемых авторов может передавать соотношение межу растениями, их частями и этапами человеческой жизни. Для поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной характерно вовлечение достаточно широкого спектра наименований, выражающих значения 'человек-растение', это такие лексемы, как дерево, цветок, стебель, лист, лотос, поросль, подорожник, завязь, береза, яблоня, дуб, зерно и др. Данные репрезентанты земной стихии частотны в художественных текстах исследуемых поэтов для выражения полной идентификации себя или другого человека либо с растениями, либо с их частями. Ср.: Наследники Пушкина, / Герцена, / мы – завязь. / Мы вырастим плод. / Понятие «интеллигенция» / сольется с понятьем «народ»; Я поросль, / на крови созревшая, / и запах ее мне родной. / Я, публика, создана зрелищами, / и зрелища созданы мной; Мы – карликовые березы. / Мы крепко сидим, как занозы, / у вас под ногтями, морозы; Я не то чтобы просто художник – / я совсем не из признанных роз. / Я сибирской земли подорожник, / распрямлявшийся после колес; Мои стебли – они жесткованы, / и к букетам они не идут. / Подорожник кладут не в салаты - / подорожник на раны кладут; Вроде буйного чертополоха / я от пыли себя не спасал. / Твою кровь, твои слезы, эпоха, / я в двужильные стебли всосал (Евтуш., 2, 96, 126, 340; 3, 32); …мы тоже в леса обмакнуты, / мы зерна в зеленой мякоти, / притягиваем, как соки, / все мысли земли и шорохи; Боже, ведь я твой стебель, / что ж меня отдал толпе?; Не бабье лето – мужиковская весна. / Есть зимний дуб (о мужчине). Он зацветает позже. / Все отцвели. И не его вина, / что льнут к педалям красные сапожки / и воет скорость перевключена; тебя стерегут, как яблоню / в период плодоналива. / Старый бердан подлавливает / Это подло, наивно! / И непонятно разве / подход стерегущим ружьям, / 85

что яблони (о девушках) сами лазают / через забор к ворующим? (Вознес., 1, 180; 2, 212, 218; 3, 174); В сырой земле, черней черновика, / души моей лишь намечались всходы. / Прекрасна мысль – их поливать водой! / Мой стебелек, желающий прибавки, / вытягивать магнитною звездой - / поторопитесь, прадеды, прабабки!; Внутри немеркнущего нимба / души прижился завиток. / Иль Ибсена закрыта книга, / а я – засохший в ней цветок; Вы, Анна, - ребенок и витязь, / вы – маленький стебель бесстрашный…; мне негде быть, хоть все это – мое. / Я узнаю твою неблагосклонность / к тому, что сперто, замкнуто, мало. / Ты – рвущийся из душной кожи лотос (Ахмад., 1, 252, 271; 2, 217; 3, 24). Созданные метафорические образы выражают самосознание поэта в окружающем мире. Уподобляя себя карликовым березам, например, поэт в текстовом пространстве А. Вознесенского, как и выносливое дерево, способное выживать в различных природных условиях, противостоит превратностям судьбы. Рассмотренные примеры свидетельствуют о постоянных проекциях на природный мир с точки зрения самоидентификации, каждый из исследуемых поэтов стремится к осознанию своей сущности через отождествление с растениями. Семантическая оригинальность языка поэзии А. Вознесенского и Б. Ахмадулиной проявляется в актуализации, интенсификации потенциальной семантики номинаций растений, их частей, групп деревьев, зарослей и глухих мест, функционирующих для описания реалий окружающей действительности. Анализируемые номинации используются авторами как универсальное средство для эстетизации действительности: Не памяти юродивой / вы возводили храм, / а богу плодородия, / его земным дарам. / Здесь купола – кокосы, / и тыквы – купола; Круглое море на реку надето, / будто на ствол крона шумного лета… (Вознес., 1, 372); Здесь, где живу, есть – не скажу: балкон – / гроздь ветхости, нарост 86

распада, или / древесное подобье облаков, образование трогательной гнили; Рыбак и я вдвоем в ночи сидим. / Меж нами – рощи соловьев всенощных . / И где-то: Лебедин мой, Лебедин – / заводит наш невидимый сообщник; Всяк царь мне дик и чужд. Знать не хочу! И все же / мне не подсудна власть – уставит в землю перст, / и причинить земле колонн и шпилей всходы, / и предрешить того, кто должен их воспеть; Стих вдумался в окно, в глушь снега и оврага, / и, видимо, забыл про чертика в уме; Что происходит между тем и тем / мгновеньями? Как долго длится это – в душе крепчает и взрослеет тень / оброненного в глушь веков предмета; Я вглядывалась в них так остро, / как в глушь иноязычных книг…; Московских сборищ завсегдатай, / едва очнется небосвод, / люблю, когда рассвет сохатый / чащобу дыма грудью рвет; Все кличет кто-то: Сольвейг! Сольвейг! – / в чащобах шхер и словарей (Ахмад., 1, 167, 284; 2, 10, 31, 42, 80, 217; 3, 55). Наблюдения над функционированием лексем чащоба и глушь для описания предметов и явлений объективной действительности в разных метафорических контекстах в поэзии Б. Ахмадулиной фиксируют актуализацию следующих потенциальных сем: 'плотность' и 'количество'. Особая метафорическая яркость в текстовом пространстве Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной характерна для употребления наименований цветов и их частей, связанное с представлением о цветке как о символе разнообразных чувств: ощущения красоты, изысканности, юности, свежести. Семантический потенциал лексических указателей цветов проявляется в условиях контекстуального взаимодействия с разными группами лексики, в ходе которого выявляются следующие потенциальные смыслы: 'форма' и 'цвет' (белый и розовый тона имеют эксплицитное и имплицитное выражение), 'качество, свойство'. Вектор образовавшихся метафорических номинаций направлен на выявление экспрессивности художественного текста, связанного с описанием предметов быта, абстрактных понятий, явлений природы. Образы, созданные в языке поэзии исследуемых авторов с исполь87

зованием цветочных названий, имеют мелиоративную оценку, что обусловлено семантикой данных лексем, например: Он разводил нарциссы, цикламены, / но лично среди дружеского пира / предпочитал он хризантему пены, / свисающую пышно с кружки пива (Евтуш., 2, 276); Да здравствуют прогулки в полвторого, / проселочная лунная дорога, / седые и сухие от мороза / розы черные коровьего навоза!; лепестки кварталов; (Вознес., 1, 292; 3, 426); Соблазн не в том, что схожи цвет и свет - / в окне скучает роза абажура – / меж ними – муки связь: о, лампа, нет, / свет изведу, а цвет не опишу я; Одно у природы такое / лицо. И остается нам / смотреть, как белой ночи розы / все падают к его ногам; Что мы добавим к солнцу и морозу? / Не то, не то! Не блеск, не лед над ним. / Я жду! Отдай обещанную розу! / И роза дня летит к ногам моим; Вдруг в нем, как в перламутровом яйце, / спала пружина музыки согбенной? Как радуга – в бутоне краски белой? Как тайный мускул красоты – в лице? Выйдешь Офелией… станешь цветы пустоты, …сбирать… (Ахмад., 2, 19, 41, 169; 3, 19, 66). Преобладающее количество контекстов с использованием наименований цветов в роли образного компонента у Б. Ахмадулиной подчеркивает гендерный характер метафорических приращений смыслов, так как цветы представляют собой фрагмент, в первую очередь, женской языковой картины мира. Не менее интересно функционирование номинаций растительного мира в семантическом пространстве исследуемых авторов для вербализации абстрактных явлений, так, метафорическому осмыслению подвергаются философские понятия, чувства, поведенческие характеристики: Машина домой возвращалась уже на рассвете, / устав, как набегавшаяся собака, / и если бы шкура ее не была полированной, / на ней бы висели колючки кустарника жизни ночной; И та, которую любил, / измучена то88

бой / и смотрит в страхе на тебя, / как будто на врага, когда в репьях ночных безумств / приходишь ты домой, / дом оскверняя, / где тебе не сделали вреда; И когда возникает блаженная пауза / надо рядом лежать под деревьями вечности, / и не надо ждать никакого паруса, / ибо двое друг с другом – / уже человечество (Евтуш., 2, 426, 523, 584); …Тошнит от ворожбы / надежды белой или белой боли. / Воспоминаний трезвые шипы / ворованное небо прокололи; Твоя «Волга» черная гонит фары дальние / в рощи золоченого разочарования; Вышел я к морю. И было то море – / как повторенье гравюры забытой – / фантасмагория на любителя! – / волны людей были гроздьями горя…; (Вознес., 2, 338; 3, 81, 285); Восславив полночь дребезгами бреда, / часы впадают в бледность забытья. / Взор занят обреченно и победно / черемуховой гроздью бытия; Шутил ботаник – переумок, / любитель роз и тишины: / две улицы и переулок / (он – к новостройке первопуток) / растенью грез посвящен; Что за мгновенье! Родное дитя / дальше от сердца, чем этот обычай: / красться к столу сквозь чащобу житья, зренье возжечь и следить за добычей (Ахмад., 1, 202; 2, 214; 266). Наименования растений оказываются для поэтов универсальным средством для воплощения авторской интерпретации окружающей действительности. Специфика функционирования наименований природного мира в поэтической речи А. Вознесенского проявляется в наличии наречийнеологизмов, например: Сюда вбегал Мицкевич с панною. / Она робела. / Над ними осыпался памятник, / как роспись лиственно и пламенно, / куда Сикстинская капелла!; Так сидит старшеклассница меж подружек, / бледна, / Чем полна большеглазо - / не расскажет она. / Похудевшая тайна. Что же произошло? / Пахнут ночи миндально. / Невозможно светло; …ночной Нью-Йоркский парк, / дремучий, как инстинкт, / убийствами пропах, / природно возлежишь 89

/ меж каменных ножищ. Что ты натворишь? (Вознес., 1, 106, 160; 2, 29). Для реализации метафорического значения поэтами второй половины XX – начала XXI вв. используются различные типы метафорического контекста. Проблема лингвистического контекста особенно активно поднимается во второй половине XX века в работах Н.Н. Амосовой, Г.В. Колшанского. Н.Н. Амосова определяет контекст как «сочетание семантически реализуемого слова (т.е. элементом речевой цепи, несущим требуемое семантическое указание)» [Амосова 1963: 28], причем протяженность указательного минимума невелика и представляет собой словосочетание или предложение. Когда речь идет о художественной речи, поэтическом языке, то говорят о двух векторах в отношениях между реализуемым в контексте словом и самим контекстом: с одной стороны, «контекст более или менее проявляет определенное значение слова; с другой стороны, слово в художественной речи само активно создает свой контекст – словесную плазму, в которой иррадирует экспрессия, освобожденная поэтом при помощи конкретных способов словообразования, и на которой так или иначе сказывается эстетическое преобразование данного слова [Григорьев 1979: 71]. В современных лингвистических исследованиях встречаются различные точки зрения на понимание метафорического контекста: Л.Н. Рыньков говорит о метафорическом контексте как о некоторой последовательности языковых единиц, которую пронизывает одна метафорическая ассоциация (семантическое наложение) [Рыньков 1975: 33]. Е.А. Некрасова наименует слово, подвергающееся метафоризации, экспрессивным центром тропа, контекст которого образуют единицы, выявляющие художественный сдвиг, и слова, формирующие, уточняющие характер семантического сдвига [Некрасова 1975: 89]. Н.А. Туранина, создатель словарей А. Блока, В. Маяковского, С. Есенина, под метафорическим контекстом понимает «бинарное (минимальное) или многочленное (максимальное) словосочетание или предложение, являющееся достаточным для реализации метафорического значения 90

слова» [Туранина 2001: 22]. Опираясь на определение Н.А. Тураниной, под метафорическим контекстом мы понимаем отрезок текста различной продолжительности, который будет достаточным для выявления метафорического значения слова и понимания его полисемантической природы и полифункциональной направленности. Для определения параметров метафорического контекста мы будем учитывать грамматическую характеристику компонентов метафорического контекста, соотнесенность с определенной синтаксической структурой; семантико-грамматические отношения между компонентами метафорического контекста. Метафорические смыслы реализуются в поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной в составе предикативных и непредикативных единиц, выступающих в качестве необходимых условий для однозначной семантизации тропа. Наиболее типичным для поэзии является контекст-бинарма, по справедливому замечанию Н.А. Тураниной, «миниконтекст-бинарма – довольно распространенная структура в индивидуально-авторской метафоре начала XX века, такой тип контекста передает емкий, энергичный и четкий метафорический образ. Эта структура контекста широко представлена в поэзии Маяковского, Блока, Брюсова, Волошина» [Туранина 2001: 25]. Например: у В. Маяковского: машины-горошины; из раковин вещей; людей дремучий бор; в дебрях школ; над волосами-джунглями; у музы в дупле; головы кочан; тучки-кочки; республик почва (Туранина, 1997); у С. Есенина: зерна глаз твоих осыпались, завяли; и на долину бед спадают шишки слов; мед волосьев; цветы любви (Туранина, 1998); у А. Блока: камень вьюги; сплав миров; уголь души; цветок влюбленности; ржавчина волны (Туранина, 2000). Преобладающим для индивидуально-авторской метафоры в художественных текстах Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной является 91

непредикативный контекст-бинарма, как и в поэзии начала XX века, в рамках которого происходит метафорическое преобразование значений лексики стихии ЗЕМЛЯ. Например: времени хитрый песок; рощи доброты; пустыня холста; берег мира; остров джинсов; ущелья морщин (Евтуш.,1, 142, 451; 2, 382, 420, 442); золото фирменных знаков; окрестности рая; берег любви; скорлупы спин; ветви сожаления; пестик тоски; рощи лета (Вознес., 1, 104, 110, 156, 223, 234; 400; 2, 14); каменья рассвета; злато небес; на берегу бульвара; круча лба; ущелья коридоров; околицы ума; колонн всходы; маслины цвета (Ахмад., 1, 203, 230, 232, 284; 2, 36, 58; 191, 227, 262). Метафорическая образность «земных» лексем в текстовом пространстве исследуемых авторов раскрывается также в рамках предикативного метафорического контекста, приравненного к простому или сложному предложению, а также сверхфразовому единству. Данные структуры используется для определения семантики метафоры в тех случаях, когда контекст-бинарма оказывается недостаточным для объективного осмысления созданных поэтом образов. Метафорический контекст, приравненный к простому предложению: В реке, в ее ноябрьских недрах, / займется пламенем рука (Ахмад., 1, 58). Метафорический контекст, приравненный к сложному предложению, например: Глядела с любопытством, / а не вчуже, / и вовсе не старушечье - / девчушье / синело из-под треснувших очков / с лукавым простодушьем васильков; Если пленников гроздья / вы давите в яме, / то из ямы / выплескивается «Давитиани» (Евтуш., 3, 281; 387); Тебя зовут – весна и случай, / измены бешеный жасмин, / твое внезапное: «Послушай…» - / и ненависть, когда ты с ним (Вознес., 1, 233); 92

Метафорический контекст, приравненный к сверхфразовому единству, например: В бункерах с эйр-кондишеном и биде / останутся особо избранные отсутствием совести. / А потом эти избранные / вылезут из бронированных берлог… (Евтуш., 3, 322); Женщина в сером всплескивала руками. / Она говорила о руках в балете. / Пересказывать не буду. Руки метались / и плескались под потолком, одни руки. / Ноги, торс были только вазочкой для этих / обнаженно плескавшихся стеблей (Вознес., 1, 240); Как я люблю, славянин и простак, / недосягаемость скороговорки, / помнишь: лягушки в болоте… О, как / мучают горло предгорья, пригорки / грамоты той, чьи вершины в снегу (Ахмад., 1, 254). Флористические образы являются неотъемлемой составляющей поэтического текста Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной, хотя они имеют свою традицию и характерны для творчества авторов первой половины XX века, так как основной мотив "человек-природа" лежит в основе образной модели мира многих поэтов. Ср.: у А. Блока: цветок влюбленности, маки злых очей (Туранина, 2000); у В. Маяковского: колючками рифм, мыслей, извитых лианами книжников, глаз репьи, рецензий цветочки; фельетонов ягодки (Туранина, 1997); у С. Есенина: и рассказал, что васильки очей любимых далеки; куст волос золотистый вянет, в сердце ландыши вспыхнувших сил (Туранина, 1998). Однако в художественных текстах конца XX – начала XXI вв. появляются номинации природного мира, не актуализировавшиеся ранее. Репрезентанты стихии ЗЕМЛЯ в поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной активно вовлекаются в метафорический процесс, что позволяет авторам создавать интенсивные и оригинальные поэтические образы, повышающие экспрессивность художественного текста. В ряде случаев ме93

тафоризация в текстах авторов одного временного периода являет собой пример классического образоупотребления минералогических обозначений и природных реалий, что позволяет говорить о продолжении традиций русских поэтов в создании художественной картины мира. Однако некоторые образные употребления языковых «земных» единиц отражают индивидуальноавторское осмысление реалий окружающего мира.

94

2.3.

Функционирование единиц стихии ЗЕМЛЯ

в составе сравнений и эпитетов в поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной

Наименования, по своей семантике отражающие стихию ЗЕМЛЯ, в языке поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной активно используются в структуре сравнения и эпитета. Анализируемые тропы в поэтических контекстах исследуемых авторов создают широкое ассоциативное пространство, в котором образному осмыслению сквозь призму «земной лексики» подвергаются объекты живой и неживой природы, человек, его физическое и психическое состояние, эмоциональная позиция, абстрактные понятия. В лингвистических исследованиях сравнение рассматривалось с различных сторон: выявлялись и описывались его грамматические и функционально-стилистические особенности на языковом материале, а также в рамках художественного текста, определялись условия разграничения сравнения и метафоры, неоднократно предпринимались попытки описать устойчивые сравнения как предмет фразеологии (Руднев, 1963; Широкова, 1968; Ковалев, 1972; Черемисина, 1976; Мельниченко, 1980; Некрасова, 1982; Голышева, 1984; Попова, 1984; Павлова, 1989; Арутюнова, 1990; Дэвидсон, 1990; Голева, 1997; Назарова, 2000; Чуйкина, 2000; Шевченко, 2003; Балабанова, 2008 и др.). Мы придерживаемся традиционного понимания сравнения как художественного тропа, одной из основных функций которого является эмоционально-экспрессивная характеристика объекта и создание насыщенных перцептивно воспринимаемых образов. В центре нашего внимания в процессе изучения сравнения оказываются особенности семантики, структуры, функционирования тропа в языке поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной. В определении сравнения в рамках данного исследования опираемся 95

на толкование, предложенное в «Словаре-справочнике лингвистических терминов» Д.Э. Розенталя, М.А. Теленковой: «Троп, состоящий в уподоблении одного предмета другому на основании общего у них признака» [Розенталь, Теленкова 2001: 526]. Как пишет Н.Д. Арутюнова, если подобие устанавливаются между объектами одной категории, то «констатация сходства не создает образа», но если отношения подобия устанавливаются между представителями разных классов, появляется образное сравнение [Арутюнова 1999: 305]. Образное сравнение возникает в том случае, когда семантика сопоставляемых понятий оказывается разноплановой, иногда радикально противоположной. Так, М. Фуко отмечает, что сравнение – «самый уникальный, самый очевидный, но вместе с тем и самый скрытый, подлежащий выявлению элемент, определяющий форму познания … и гарантирующий богатство его содержания» [Фуко 1994: 66]. Сравнения исследуемых авторов поражают своей неожиданностью художественных сопоставлений. В лингвистической литературе существует ряд терминов для обозначения компонентов в структуре сравнения, например, тема и образ сравнения, предмет и объект сравнения и др. Предмет сравнения соотносится с реалиями действительности, а образ сравнения отражает художественное мировидение авторов. Предмет сравнения в поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной представлен соматической лексикой, наименованиями живых существ, абстрактных понятий, объектов природного мира. Ср.: … на фоне дальней яхты на волне, / как хризантема, распустилась дама / вся в розовом, на белом скакуне (Евтуш., 2, 271); В жизни чувства сближены, будто сучья яблони, / покачаешь нижние – отзовутся дальние (Вознес., 2, 415); То гляну в окно: белизна без единой помарки, / то сумерки выросли, словно растения сада (Ахмад., 1, 246). В качестве образа сравнения функционируют языковые единицы раз96

личных ТГ, включающие номинации стихии ЗЕМЛЯ, однако наиболее представленной является лексика ТГ «Растения и другие растительные организмы», «Горные породы», «Части растений». Например, … и сверкали глаза цыганенка, словно краденный им антрацит (Евтуш., 2, 196); Пилы кружатся. Пышут пильщики. / Под береткой, как вспышки, пыжики. / Через джемперы, как смола, / чуть просвечивают тела (Вознес., 1, 379); Ночь разрасталась, как сирень, / и все играла надо мною / печали сильная свирель (Ахмад., 1, 232). Частотными в структуре сравнения в поэзии исследуемых авторов являются такие лексемы указанных групп, как золото (10), лес (6), серебро (5), роща (5), песчинка (4), сталактит (4), камень (4), лист (4), одуванчик (3), холм (3), роза (3), гроздь (3), растение (3), долька (3), ракушка (2), алмаз (2), медь (2), булыжник (2), хризантема (2), сирень (2), окрестность (2), берег (2), пень (2) и др. Согласно статистическим данным, преобладающее количество членов данных ТГ в качестве образов сравнения характеризуются единичными употреблениями, что отражает специфику функционирования наименований стихии ЗЕМЛЯ в поэтических текстах Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной в структуре описываемого тропа: лава, мел, россыпь, руда, аметист, жемчуг, изумруд, лал, малахит, яхонт, алюминий, сталь, землица3, деревце, зелень, кустарник, трава, рябина, яблоня, мимоза, мирт, мята, пшеница, незабудка, ромашка, бамбук, лишайник, мухомор, береста, кора, початок и др. В языке поэзии анализируемых авторов значительно менее представлена в качестве образа сравнения лексика ТГ «Общие обозначения. Наименования территорий», «Участки растительности», «Рельеф местности», единичные употребления характерны для единиц ТГ «Места обитания животных» 97

(окрестность, вершина, степь, тундра, вулкан, гора, перевал, скала, каньон, ущелье, яма, берег, остров, берлога, гнездо, луг, поляна, джунгли, лес). В идиостиле Е. Евтушенко для художественного сопоставления чаще используются лексемы ТГ «Горные породы», в художественных произведениях А. Вознесенского – наименования ТГ «Части растений», для осуществления образных параллелей в поэзии Б. Ахмадулиной в большей степени привлекаются члены ТГ «Растения и другие растительные организмы». Одни и те же репрезентанты стихии ЗЕМЛЯ в текстовом пространстве заявленных авторов, чаще у Е. Евтушенко, в качестве образов сравнения могут вовлекаться в отношения сопоставления с различными наименованиями в качестве предмета сравнения, что представлено в таблице «Компонентный состав структуры сравнения в языке поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной».

Предмет сравнения № п/п 1. любовь, звезды, зола, веснушки,

Образ сравнения золото

волосы (4), свет лампы (2) 2.

организм, человек, душа, люди,

лес (а)

грехи, дом 3.

душа, женщина, комната, чело-

роща

век, пустота 4.

залив, вода (4)

серебро

5.

веснушки, люди, души, тосчин-

песчинки (а)

ка (тоска) 6.

люди, небоскребы, сопля, пси-

сталактит (ы)

хологическое состояние 7.

сердце (2), память, человек

камень

98

8.

бояре, женщина, человек, лицо

лист

9.

мальчик белоголовый, дыхание,

одуванчик

фонарь 10. лев, лайки, человек

холм (ы)

11. следы тайной любви, остроты,

розы (ы)

Каракас 12. сумрак, воздух, выпускницы

гроздь (я)

13. сумерки, человек, тени

растения (е)

14. пальцы, удочки, лески

дольки

15. женщина, фасад (дома)

ракушка

16. стихотворная строка, человек

алмаз

17. руки, миг (мгновение)

медь

18. затылки, четыре тыщи апельси-

булыжник (и)

нов 19. дама, кучи навоза

хризантема (ы)

20. кружева, ночь

сирень

21. человек, слово

окрестность

22. душа, человек

берег

99

23. человек, воздух

пень

24. старичок, счастье

гриб

Специфика функционирования языковых единиц в качестве предмета сравнения в поэтическом языке Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной проявляется в том, что данный компонент в структуре рассматриваемого тропа может быть выражен наименованиями лиц с указанием на их возраст, пол, социальный статус, биологическую отнесенность, родственные отношения, нравственные качества и др.: человек, люди, женщина, дама, мальчик, старичок, супруги, подруги, бояре, царь, сын, умник, поэт, юнец, гризетка, клеветники, буфетчик, выпускницы, – самым частотным среди которых является слово человек. В русле сопоставления с поэтическими текстами первой половины XX века,

следует

отметить,

что

Е.

Евтушенко,

А.

Вознесенский,

Б. Ахмадулина продолжают традиции русских классиков. Так, в качестве предмета сравнения и в поэзии С. Есенина представлены соматизмы, наименования объектов природного мира, лексика с абстрактным значением: васильками сердце светится; глаза – как выцветший лопух; ты целуешь, а губы как жесть; снег, словно мед ноздреватый, лег под прямой частокол; (юность) отзвенела ты черемухой; ночь, как дыню, катит луну; а теперь даже нежное слово горьким плодом срывается с уст; нынче юность моя отшумела, как подгнивший под окнами клен; красной розой поцелуи воют; мне навстречу, как сережки, зазвенит девичий смех; но ведь дуб молодой, не разжелудясь, так же гнется, как в поле трава; о любви вздыхает лишь украдкой, да глаза, как яхонты горят (Туранина, 1998). В

качестве

образа

сравнения

чаще

функционируют

лексемы

ТГ Горные породы», «Растения и другие растительные организмы», «Части 100

растений», наиболее частотными среди которых являются следующие единицы: золото, серебро, жемчужина, василек, березка, колос, яблоко. Но преобладающее количество номинаций представлены единичными употреблениями: бронза, руда, олово, песок, поле, клен, край, луг, рожь, лопух, горох, сок, слива и др. Например: степное пенье сумело бронзой прозвенеть; как васильки во ржи, цветут в лице глаза; золото травы, как осеннее золото лип; смех веселый так и льет серебром; из глаз ее (Маши), как жемчуг, вытекают капли слез; ваши головы колосьями нежными раскачивал дождь; оловом светится лужная голь; рудою солнца посеем свет; о, если б прорасти глазами, как эти листья, в глубину; потому и грущу, осев, словно в листья, в глаза косые; теперь бы брызнуть в небо вишневым соком стих; не каждому дано яблоком падать к чужим ногам (Туранина, 1998). Как показал анализ контекстов, специфика использования «земной» лексики в качестве образа сравнения в языке поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной проявляется в увеличении количества ТГ наименований стихии ЗЕМЛЯ, а также в значительном расширении круга лексических единиц, используемых поэтами для художественного осмысления объективной действительности, наблюдается и пополнение спектра сопоставляемых номинаций, то есть единиц, функционирующих в качестве предмета сравнения. По структуре сравнительные конструкции в поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной являются простыми, построенными на установлении тождества между двумя предметами или явлениями по общему у них признаку. В поэтических текстах исследуемых авторов сравнение, включающее «земную» лексику, имеет разнообразные способы выражения. 1. Синтаксические способы выражения: - сравнительные обороты с союзами как, как будто, будто, словно, точ101

но, чем, что. Например: Попробуйте купить Ахматову, / Вам букинисты объяснят, / что черный том ее агатовый / куда дороже, чем агат (Вознес., 2, 380); Они умели в жизни все уметь / (писали, правда, только закорюки), / тяжелые и темные, как медь, / ни разу не целованные руки (Евтуш., 2, 84); Просторней слово, чем окрестность: / в нем хорошо и вольно, в нем / сиротство саженцев окрепших / усыновляет чернозем (Ахмад., 2, 7); - сравнительные предложения с союзами как, как будто, будто, например: А домик наш в три окошечка / сквозь холм в лесовых массивах / просвечивает, как косточка / просвечивает сквозь сливу; Где прежде так резво бежалось, / путь прежний мешает походке, / как будто магнитная залежь / притягивает подковки! (Вознес., 1, 180; 2, 168); Задремывает / обмякший муж, а тебе жалко жестковорсую, / затрепанную / его башку дурную, пыльную, шоферскую. / Нет, нет, - он добрый, не такой, / и гладишь ты его с тоской, / как будто вновь алмазы трогаешь рукой (Евтуш., 2, 163). 2. Морфологические способы выражения сравнения. - творительный сравнения, когда репрезентанты земной стихии представлены в форме творительного падежа, например: Напрасно лайки перед волнами, / глазами рыская в тумане, / на днищах лодок перевернутых / лежали серыми холмами (Евтуш., 1, 374); К нам забредал Булат / под небо наших хижин / костлявый как бурлак / он молод был и хищен / и огненной настурцией / робея и наглея / гитара как натурщица / лежала на коленях (Вознес., 1, 91); Лиловой гроздью виснет сумрак (Ахмад., 1, 232). 3. Лексические способы выражения идеи сравнения, отраженные во внутренней форме предлогов наподобие, подобно, вроде. Например: С глазами наподобие маслин, / в жабо воздушном, / у электроплитки / 102

здесь, правда, третий лишний был – / Муслим, / но это не считалось – на открытке; В детях трущобных с рожденья умнинка: / надо быть гибким, / подобно лиане (Евтуш., 3, 119, 408); Есть церкви – вроде тыкв и палиц. / А Нерль прозрачна без прекрас (Вознес., 1, 352). Как показывают наблюдения над фактическим материалом, состав сравнительного оборота, выражающего тождество между двумя понятиями, может быть представлен: - одним компонентом (существительным): Оступилась, ты в ручей проваливаешься. / Валенки во льду, как валуны (Вознес., 2, 51); Но дворцы вранья, как скалы, / вы поставили парадно, / и газеты словно скальпы / с головы убитой правды (Евтуш., 2, 234); Таюсь, тянусь, претерпеваю рост, / вломлюсь птенцом горячим, косоротым - / ловить губами воздух, словно гроздь, / наполненную спелым кислородом (Ахмад., 3, 41); -

двумя компонентами (существительное + прилагательное), на-

пример: В ее окне с томатным соком конус / алел, как будто мокрая морковь (Евтуш., 2, 279); Как цветы окаянные, / ночью пахнет тобой / красный бархат дивана / и от ручки дверной! (Вознес., 2, 46); Я, как старые камни, жива. / Дождь веков нас омыл и промаслил (Ахмад., 1, 194); - трехкомпонентными структурами, например: Прости за черноту вокруг зрачков, / как будто ямы выдранных садов, - / прости!; Это имя раньше женщина носила. / И ей кто-то вместо лозунга «люблю» / расстелил четыре тыщи апельсинов, / словно огненный булыжник на снегу (Вознес., 1, 210; 2, 407); 103

Движенье рук свежо и неумело. / Неопытность воскресшего Христа / глубокой ленью сковывает тело. / Мозг слеп, словно остывшая звезда. / Пульс тих, как сок в непробужденном древе (Ахмад., 1, 62). В конструкциях с творительным сравнения образный компонент может быть представлен: - существительным: Травят зайца!…/ Травля! Травля! Сквозь лай и гам. / И оранжевые кожухи / апельсинами по снегам (Вознес., 1, 144); Очерчена золотом грудь. / Ребенок сосет глубоко… / Всем бомбам тебя не спугнуть, / когда ты даешь молоко (Евтуш., 3, 348); Закат исполнен женственной печали. / День медленно скрывается во мгле – / пять лепестков забытой им перчатки / сиренью увядают на столе (Ахмад., 2, 47); - существительным и прилагательным: Помню, как после купания долгого / в опавших подушечках пальцы твои / опять расправлялись упругими дольками, / от солнца наполнившись и любви (Вознес., 3, 109); Здесь читают стихи без актеров, актрис. / Парень. Чуб антрацитовой глыбой навис, / а в зрачках его темных, как пасмурный день, / проступает есенинская голубень (Евтуш., 2, 493). Количественный анализ сравнений, включающих «земную лексику» свидетельствует о том, что в языке поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной наиболее распространены синтаксические способы выражения сравнения, менее используются поэтами морфологические способы, значительно реже прибегают авторы к оформлению идеи сравнения с помощью лексических способов. Сравнения, спроецированные на стихию ЗЕМЛЯ, используются поэтами, в первую очередь, для передачи психологических и эмоциональных состояний, например: 104

Душа моя, в стольком повинная, / бесчувственной быть перестав, / вновь делалась мягкою глиною / в невидимых женских руках (Евтуш., 2, 448); Я беру тебя на поруки / из неволи московской тщеты. / Ты – как роща после порубки, / ты мне крикнула: защити! (Вознес., 2, 208); Уже ты мыслишь о друзьях / все чаще, способом старинным, и сталактитом стеаринным / займешься с нежностью в глазах (Ахмад., 1, 63). Как показывает анализ приведенных контекстов, сравнения, включающие наименования стихии ЗЕМЛЯ, помогают авторам передать психологическое состояние человека, особенности эмоционального самовыражения: духовное становление, чувство умиротворенности или ощущение беспомощности. В подобных словоупотреблениях в поэзии указанных авторов реализуется функция придания наглядности тем или иным явлениям, присущая чаще сравнениям. Наглядность изображаемых явлений достигается за счет употребления в качестве образного компонента в структуре сравнения наименований, известных носителям русского языка. Помимо передачи психоэмоционального состояния сравнения, включающие лексику стихии ЗЕМЛЯ, используются для создания портретных характеристик героев, например: …идут выпускницы - все в белом, / как будто бы гроздья черемух (Евтуш., 2, 307); Нигилисточка, моя прапракузиночка! / Ждут жандармы у крыльца на вороных. / Только вздрагивал, / как белая кувшиночка, / гимназический стоячий воротник (Вознес., 2, 83); Лицо его пустынно, как пустырь, / не улыбнется, слова не проронит. / Всех сыновей он по миру пустил, / и дочери он монастырь пророчит (Ахмад., 3, 24). В рассматриваемых примерах точность языковой визуализации достигается путем сравнения предметов одежды с растениями. Созданные зрительные образы преимущественно имеют явно положительную коннотацию, 105

носят антропоморфный характер, репрезентируя в художественных текстах значение «человек-растение». Сравнения «земной направленности» в творчестве поэтов используются при описании пейзажа, объектов окружающего мира, например: … и ночь плыла, как пес, косматый, мокрый, черный, / кувшинкою речной держа звезду в зубах (Евтуш., 2, 89); Я сплю с окошками открытыми, / а где-то свищет звездопад, / и небоскребы / сталактитами / на брюхе глобуса висят (Вознес., 1, 90); Свет расцветал сиреневым кустом, / вдруг от детей светло и тесно стало (Ахмад., 1, 228). Как показывает текстовый материал, лексемы семантической сферы ЗЕМЛЯ в поэзии исследуемых авторов, становясь меткой деталью описания природного пространства, рождают весьма неожиданные зрительные образы, отличающиеся свежестью и богатством ассоциаций. В ходе анализа фрагментов поэтических текстов последних двух групп сравнений, было выявлено, что в подобных словоупотреблениях реализуется функция словесной живописи [Брандес 1990: 292]. «Земная» лексика, получая образное осмысление в поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной, становится полимодальным средством воплощения художественного замысла авторов. В языке поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной наблюдается устойчивое стремление, как и в произведениях С. Есенина, к использованию обозначенного тропа для создания портретных характеристик человека, описания его внутреннего мира, абстрактных понятий, однако в отличие от поэзии начала XX века сравнение наряду с лингвистическим портретированием человека, языковым выражением его чувств и эмоций в значительном количестве контекстов используется как средство художественной визуализации объектов живой и неживой природы. В индивидуальноавторском стиле Е. Евтушенко и А. Вознесенского сравнение чаще использу106

ется для воплощения образа человека и описания окружающей действительности, Б. Ахмадулина, в первую очередь, с помощью сравнения описывает психологические характеристики человека и объекты реального мира, обращения же к его портрету в языке поэтессы крайне редки. Словесные образы, созданные поэтами, отражают авторское мировосприятие, представляя систему ценностей художников слова. Широкое распространение наименований растений и их частей, минералогической лексики в поэтической речи Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной в структуре сравнения определяется стремлением поэтов передать тесную взаимосвязь человека и природы. Эпитет является одним из характерных тропов поэтической речи Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной. В лингвистике отсутствует единое мнение относительно определения эпитета, его содержания. К.С. Горбачевич отмечает, что «эпитет как традиционный термин издавна занял прочное место в различных исследованиях художественной речи». Но в настоящее время, по его мнению, общепринятой теории эпитета не существует [Горбачевич 2002: 3]. К пониманию сущности данного термина как объекта изучения существует два подхода. С одной стороны, к эпитетам относят только поэтические определения (Розенталь, 1968; Глушкова, 2000; Павшук, 2007 и др.), с другой стороны, в традициях немецкой стилистики (Krahh, Kurz, 1977; Маниева, 2007 и др.), любое определение считают эпитетом. Исследованию подвергались прилагательные, функционирующие в поэтических текстах Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной в переносном значении, то есть эпитеты-тропы, в основе которых «лежат неожиданные, часто неповторимые смысловые ассоциации, потому они обычно невоспроизводимы, их употребление носит окказиональный характер» [Горбачевич 2001: 7]. Такие эпитеты содержат в себе признак метафоры, в лингвистической литературе их называют метафорическими (Н.А. Туранина). Как 107

отмечает Н.Д. Арутюнова, обилие метафорических переносов в художественном тексте связано с тем, что поэт старается оттолкнуться от обыденного взгляда на мир, представить что-то в необычном и непривычном для широкой публики свете [Арутюнова 1990: 17]. Подобный эпитет несет в себе дополнительные смыслы, необычные коннотативные оттенки, позволяющие поэту добиваться максимальной выразительности в процессе создания целого ряда образов. В художественных текстах указанных авторов в роли эпитетов используется широкий спектр языковых единиц стихии ЗЕМЛЯ, входящих в различные тематические группы, наиболее частотной среди которых в целом в поэзии исследуемого периода и в идиостиле каждого из поэтов является группа лексики с минералогическим значением: «Горные породы»; «Растения и другие растительные организмы»; «Части растений». Например: изумрудная тина; незабудочные явтушенковские глаза; Плачу по квартире коммунальной, / будто бы по бабке повивальной / слабо позолоченного детства, / золотого все-таки соседства (Евтуш, 2, 524; 3, 337, 362); жемчужные парики; вера моя алмазная (о любимой женщине, жене); глаза фисташковые; Когда ты вбегаешь в комнату / в черемуховом платье, / за тобой залетают осы - / ты выделяешь счастье (Вознес., 1, 288; 2, 149, 303; 3, 180); Ты слышишь, как щекочет, как течет / под мышкой ртуть, она замрет – и тот час / определит серебряная точность, / какой тебе оказывать почет; А как стали вставать, с неохотой глаза открывать, / вдоль метели пронесся трамвай, изнутри золотистый (Ахмад., 2, 94, 257). Метафорический эпитет в художественных текстах Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной может определять слова с конкретным и абстрактным значением. Так, образными смыслами наполняется соматическая лексика, единицы языка, являющиеся наименованиями лиц, физических и психических состояний, явлений природы, растительного мира, продуктов 108

питания и др. В поэзии указанных авторов прилагательные-эпитеты функционируют преимущественно для эстетизации действительности, используются как языковые средства, отражающие эмоционально-чувственное восприятие автором окружающего мира, также выступают в роли оценочного средства. Поэтический язык Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной фиксирует в преобладающем количестве проанализированных контекстов положительную эстетическую реакцию, основанную на цветовых признаках реалий действительности, а также позитивные оценочные ассоциации связаны с осмыслением качественных характеристик предметов и явлений. Для поэтической речи второй половины XX – начала XXI вв. характерно наличие следующих основных групп эпитетов: 1) эпитеты, обозначающие цвет: золотая струя горчицы; золотые нити спагетти; серебристая полынь (Евтуш., 2, 238; 3, 340, 470); изнанка медная гриба; черный том ее агатовый; с пушком туманным тело абрикосовое; каракуль черносливный (Вознес., 2, 380, 404; 3, 95, 147); звезда изумрудная; самоцветный глаз; Есть разве где-то юг с его латунным пеклом? (Ахмад., 1, 30; 2, 204, 227); 2) эпитеты, обозначающие качества предметов и явлений: Сколько свинцового / яда влито, / сколько чугунных лжей…; кристальный сентябрь (Вознес., 1, 150, 296); золотые города (о лучших городах мира); суть женственности вечно золотая; голос Нани: серебряный с чернью, / мрачно-алый, как старость вина (Ахмад., 1, 139, 220; 3, 128). Эпитеты-колоративы являются наиболее частотными и представляют собой отдельный сегмент образной картины мира в поэтических текстах знаковых поэтов современности. Количественно наиболее представлены в структуре эпитета такие лексемы, как золото, серебро, жемчуг. Эпитеты, передающие цветовую характеристику образа, были харак109

терны и для поэзии начала XX века. В текстовом пространстве А. Блока, В. Маяковского, С. Есенина наиболее частотны в структуре эпитетовцветообозначений, а также эпитетов, передающих другие семантические оттенки, следующие лексические единицы: золото, серебро, жемчуг, железо, олово. Например, у С. Есенина: солнца луч золотой; в блеске золотом; в лучах золотых; вьются паутины с золотой повети; и горят снежинки в золотом огне; задремали звезды золотые; покатились глаза собачьи золотыми звездами в снег; золотые космы по хитону разметала белая рука; с золотыми шапками гор; волны белыми когтями золотой скребут песок; закружилась листва золотая; золотые далекие дали; волос золотое сено; отговорила роща золотая; золотой рассвет; луна золотою порошею осыпала даль деревень и др.; горят серебряные росы; серебряный ручей; ловит их месяц серебряной уздой; над озером серебряным; серебряный ветер; капли жемчужные; а кругом роса жемчужная (Туранина, 1998); у В. Маяковского: наших душ золотые россыпи; день был золот; это серебряный Дон; в ночи Млечный путь серебряной Окою; читайте железные книги; железного Бисмарка; железный тон; железные строки; железной буре; в железной диктатуре; железной клятвой; железный лозунг; в железном марше; железной мысли проводов (Туранина, 1997). у А. Блока: снов золотых, золотые пряди; лазурью золотой; золотое время; золотые опилки; золотой голосок; в золотую осень разлук; золотая свирель; золотой закат; золотая радость; день золотой; в годы золотые; золотыми стихами; золотого сна; золотые годы; над взором оловянным; оловянный закат; 110

смех жемчужный (Туранина, 2000). В то же время, как показывают наблюдения над фактическим материалом, в языке поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, А. Ахмадулиной расширяется спектр наименований земной стихии, входящих в различные тематические группы, в том числе и частотной минералогической лексики, которые помогают авторам передавать богатую цветовую палитру при описании предметов и явлений. В идиостиле А. Вознесенского прилагательные в переносном значении сочетаются со словами, семантически несовместимыми с ними, рождая запоминающиеся образы: Он мучит ее, садист, / как совесть свою ромашковую; Листай же мою жизнь, не уповая / на зряшные жестяные слова…;…с глазами Суламифи и чеченки, / стояла Ио (о животном). / Нимфина спина, / горизонтальна и изумлена, / была полна / жемчужного испуга, / дрожа от приближения слепня (Вознес., 2, 34, 52, 314). Анализ лексического массива текста показывает, что для метафорических эпитетов в поэтических текстах Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной характерна антропоценричность. Некоторые эпитеты используются для описания внешнего облика человека, его качеств, другие являются средством выражения внутреннего мира. В воплощении образа человека в поэтической речи авторов ярко проявляется оценочная функция тропа. Метафорический эпитет включает в себя как положительные характеристики (они преобладают), так и элементы значения, содержащие отрицательную коннотацию в отдельных случаях образного словоупотребления. Ср.: С небрежною высокостью / гляжу на их грызню / и каменной веселостью / нарочно их дразню; отец был от усталости свинцов; миндальные фамильные глаза; На проводе Петр Сомневалыч / Его бы сдать в общепит! / Гражданственным самоваром / он весь от сомнений кипит / Лоб медный вконец распалялся / Прет кипяток сквозь швы; льняная челка; золотой хо111

холок (о ребенке); фиалковые глаза (Евтуш., 1, 123; 2, 501; 3, 181, 397, 408, 458); Она влюблена, влюблена / и пахнет жасминною кожей; серебряны глаза; васильковые очи; Бог – с тобой, ты – созданье бога / И, пускай он давно не со мной, / нарисована мне дорога / по ладони твоей золотой (Вознес., 1, 221, 318, 361; 2, 23); О нет, не преступаю я границ / приличья, но разросшийся вкруг сердца / ветвистый самовластный организм / не переносит этого соседства; Из кухни в погреб золотистой финки / так весел промельк! Как она мила! (Ахмад., 2, 112, 186). Индивидуально-авторский эпитет может быть выражен сложным прилагательным или прилагательным-неологизмом. Например: кактусоногий

человечек;

аксамитово-жемчужные

росы; рудо-

желтая луна (Евтуш., 2, 143; 3, 66, 413); в стрижечке светло-ореховой; жемчужно-витиеватая береза; сиянье моря северно-янтарное; ящики с шампанским серебряноголовые; глаз твой агатист (Вознес., 1, 232, 243, 279; 2, 81; 3, 91); блеск серебряно-съедобный; объятья нежно-каменный зажим; воды серебряно-черненые (Ахмад., 2, 210, 245, 286). В основе подобных окказиональных образований лежат необычные смысловые ассоциации автора. Такие эпитеты оказывают сильное эстетическое воздействие на читателя. Эпитет в художественном дискурсе Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной является одним из ярких средств отражения мировидения автора, средств создания точных, рельефных поэтических образов. Анализ текстового материала позволяет говорить о наличии взаимосвязи между разными тропами, в составе которых функционируют наименования стихии ЗЕМЛЯ, в поэтической речи второй половины XX – начала XXI вв. В контекстуальное взаимодействие вступают разные виды тропов, 112

что позволяет автору вносить в семантику образа дополнительные оттенки, добиваться большей выразительности: …словно три изумрудные взрыва, / эти лиственницы стоят; На кончике месяца, / как на якутском ноже, / розовато / лежат облака, / будто нельмовая строганина, / с янтарными желтыми жилами жира заката; Я слеплен в пурге / буферами вагонных скрежещущих / щепок, / как будто ладонями ржавыми Транссибирки (Евтуш., 2, 141, 153; 3, 482); уток нитка жемчужная; Одуряя и журя, / полыхает мандарином / рыжей челки кожура; кисть особняков продрогших / серебряную шевелишь; Но сон твой капелью жемчужной / остался на потолке (Вознес., 1, 81, 162, 341; 3, 59); гений глаза изумрудный; в жемчужной раковине ночи; кружевное, серебряное облако детей; золотые мечети колен; янтарное озеро паркета (Ахмад., 1, 273; 2, 217; 3, 13, 17, 31). Как показывает представленный фактический материал, в рамках одного контекста чаще наблюдается совмещение метафоры и эпитета, причем эпитет уточняет, оживляет метафору, делает ее ярче, уникальнее. Реже в языке поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной происходит наложение метафоры и сравнения, сравнения и эпитета. В аспекте сопоставления с поэзией начала XX века интересно отметить, что сорасположение разных тропов было характерно и для художественных текстов С. Есенина, например: у С. Есенина: Строен и бел, как березка, их внук, с медом волосьев и бархатом рук; и росинки серебристые, словно жемчуг, осыпалися; огня золотого залежи; на ветке облака, как слива, златится спелая звезда; (осень) листвою плачет на песок; свинцовой свежести полынь; угли-очи в подковах бровей; березовый шорох теней; солнце, как кошка, с небесной вербы лапкой золотою трогает мои волоса; реки златых долин; горстьми златых затонов; снов золотых моих сума; грусти ивовая ржавь и др. (Туранина, 1998). 113

Анализ данного иллюстративного материала указывает на преобладание в художественных текстах С. Есенина сближения таких тропов, как метафора и эпитет, что позволяет сделать вывод о продолжении традиций поэтами конца XX – начала XXI века, однако в поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной в результате тропеического взаимодействия появляются новые смысловые оттенки, отражающие особенности мировидения каждого из поэтов.

114

Выводы 1. Образ стихии ЗЕМЛЯ как одна из универсалий мировой культуры играет важную роль в национальном сознании русского человека. Мифологические представления славян связывали землю и природу в единую неразделимую субстанцию, что обусловило восприятие земли как матери в русской этнотрадиции. 2. Создавая образ стихии ЗЕМЛЯ в пространстве художественного целого, Е. Евтушенко, А. Вознесенский, Б. Ахмадулина продолжают традиции славянской мифологии, русской классической литературы в восприятии и изображении земной субстанции, а также вносят новые семантические смыслы в соответствии с реалиями своего времени. 3. Репрезентанты стихии ЗЕМЛЯ активно функционируют в составе различных тропов, но с преобладанием в метафоре. Метафоризируемый компонент в поэтическом языке Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной выражен наименованиями различных тематических групп, хотя предпочтение отдается наименованиям горных пород, растений и их частей. В идиостиле Е. Евтушенко в качестве метафоризируемого компонента

преобладают

единицы тематической группы

«Горные породы», в поэзии А. Вознесенского - тематическая группа «Части растений», у Б. Ахмадулиной – «Горные породы». 4. Функциональная направленность метафор субстанции ЗЕМЛЯ в поэзии исследуемых авторов отличается разноаспектностью. Метафорические модели с номинациями описываемой стихии используются для описания эмоциональных ситуаций, визуализации человека, самоидентификации личности, а также для изображения абстрактных понятий и реалий окружающего мира. В отличие от метафорических моделей начала XX века расширяется план выражения и план содержания этого тропа. 115

5. Использование единиц стихии ЗЕМЛЯ в составе сравнения в языке поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной, с одной стороны, отражает традиционный подход, представленный в классической литературе, с другой стороны, в структуре тропа появляются номинации новых реалий (лес, песчинка, сталактит, долька, булыжник, окрестность, берег, лал, малахит, алюминий и др.). Для большинства «земных» лексем, функционирующих в качестве образа сравнения характерна низкая частотность. 6. Анализ эпитетов в поэзии конца XX – начала XXI вв. позволяет сделать вывод об изменении их функциональной направленности, что наглядно

представлено

в

семантическом

пространстве

текстов

Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной. Для художественных текстов авторов исследуемого периода характерно наличие таких групп эпитетов, как эпитеты-цветообозначения и эпитеты, обозначающие качества предметов и явлений. 7. Проблема взаимодействия тропов не привлекала пристального внимания исследователей, но именно наслаивание образных средств, их «соседство» в контексте дают возможность всестороннего многоаспектного осмысления исследуемой стихии ЗЕМЛЯ. В поэтическом пространстве текстов Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной преобладают сочетания метафоры и эпитета, что с одной стороны является продолжением традиций XX века в плане выражения тропов и новаторством в плане содержания образных средств в обновленной семантике стихии ЗЕМЛЯ.

116

Заключение Стихия ЗЕМЛЯ является одним из важных фрагментов русской языковой картины мира, отражает особенности национального мировосприятия, культурно-историческое наполнение языковых единиц. Комплексный анализ единиц стихии ЗЕМЛЯ, проведенный на материале поэтических текстов авторов одной эпохи (Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной), ставших ведущими мастерами слова своего времени и по размаху тематики, и по выразительности языка, дал возможность создать целостное и обоснованное представление об особенностях художественного осмысления представленной стихии, о системных связях репрезентантов, которые возникают на основе тематической общности. Обширный текстовый материал (около 6 тысяч словоупотреблений) дал возможность выявить признаки иерархически организованной полевой структуры, проявляющиеся в систематизации и классификации репрезентантов земной стихии, отражающие языковые,

индивидуально-авторские

и

культурно-исторические особенности их функционирования в поэзии конца XX – начала XXI вв., позволил выявить национальную специфику единиц стихии ЗЕМЛЯ, которая проявляется на различных уровнях: парадигматическом (большое количество тематических групп и подгрупп, микрогрупп и микроподгрупп), синтагматическом и деривационном, указывает на высокую значимость исследуемых лексем в сознании носителей языка. Спектр репрезентантов описанной стихии дает возможность представить все богатство тезауруса современной языковой личности, особенности восприятия окружающего мира и в связи с этим формирование личностной оценки субстанции ЗЕМЛЯ во всем ее многообразии. Образная реализация лексем-репрезентантов стихии ЗЕМЛЯ в художественном тексте наполнена особым смыслом в плане продолжения традиций классической литературы и появление новых «обертонов смысла» в поэтиче117

ском тексте XX века. Так, в поэзии начала XX века (А. Блок, В. Маяковский, С. Есенин) лексемы земной направленности были малочастотны в составе метафоры, за исключением номинаций гора, яма, гряда, лес, нора, тина, кора, золото, серебро, медь, гранит. В радиус действия метафоры, формирующей образную составляющую стихии ЗЕМЛЯ текстового пространства Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной, вовлечены 244 наименования, среди которых самыми частотными в метафорических контекстах являются лексемы: недра, золото, серебро, гора, мрамор, камень, алмаз, роща, роза, ветвь, лист, росток, гроздь, лепесток и др. В языке поэзии Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной наблюдается расширение круга лексических единиц, репрезентирующих стихию ЗЕМЛЯ по сравнению с поэзией начала века. Функциональная направленность метафор с лексемами, номинирующими земную стихию в художественных текстах исследуемых авторов, разнообразна: создание портретной характеристики человека, описание природы, изображение социальных явлений. Традиция увеличения частотности групп и расширение круга лексем исследуемой стихии наблюдается и в других образных средствах. «Земные» единицы частотны и в структуре сравнений, которые используются поэтами для создания портретных характеристик, описания психологических состояний, реалий окружающего мира. Основными способами выражения сравнения являются: синтаксические (сравнительный оборот, придаточное сравнительное), морфологические (творительный сравнения), лексические (слова со значением сравнения: наподобие, подобно, вроде). Наименования стихии ЗЕМЛЯ в поэзии исследуемых авторов также широко представлены в составе метафорического эпитета, передающего преимущественно цветовые характеристики реалий действительности. Поэтический язык Е. Евтушенко, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной характеризуется наличием полилексем, представляющих собой эпитеты-неологизмы: северно118

янтарный, жемчужно-витиеватая, озаренно-бирюзовый, светло-ореховый (Вознес.); аксамитово-жемчужный, фальшиво-жемчужный, рудо-желтый (Евтуш.); нежно-каменный, серебряно-съедобный (Ахмад.). Исследование стихии ЗЕМЛЯ на материале поэтических текстов конца XX – начала XXI вв. показало, с одной стороны, устойчивость и постоянство лексических единиц в рамках анализируемой структуры на фоне поэтического языка начала XX века, с другой стороны – их динамичность и подвижность. Функционирование описываемых лексем в поэтической речи раскрывает семантическую емкость единиц, многозначность слова в художественном тексте, характер ассоциативных связей, роль контекста в репрезентации образного значения слова. Использование фрагментов полевого подхода в исследовании лексем, номинирующих стихию ЗЕМЛЯ в языке поэзии авторов одного временного периода, позволило представить мир реалий с учетом мировоззренческих приоритетов поэтов, выявить семантический потенциал единиц языка в художественной речи. В образной системе XX века меняется характер мотивировки, структура и семантика тропов, что нашло отражение в изображении стихии ЗЕМЛЯ. В процессе развития образной системы конца XX – начала XXI вв. появляются определенные семантические направления развития образности, переосмысляются традиции и парадигматические связи. Процесс вовлечения новых пластов лексики в радиус действия всех образных средств особенно характерен для поэзии Е. Евтушенко. А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной. В тематические группы, отдельные лексемы из состава которых были объектом образных средств в начале XX века, начинают привлекаться новые слова, ранее не участвовавшие в образных преобразованиях. Анализ поэтических текстов конца XX века дает возможность проследить эволюцию образа ЗЕМЛИ и эстетические ориентации художников слова. Комплексный подход к изучению стихии ЗЕМЛЯ в поэзии разных лите119

ратурных направлений позволяет выявить своеобразие образной картины мира, ее динамику, позволяет судить об эстетических принципах отражения реальной действительности. Исследованный материал стихии ЗЕМЛЯ открывает перспективы сопоставления с писателями-предшественниками и поэтами-современниками с целью выявления общего и индивидуального восприятия языковой картины мира. Проведенное исследование земной стихии может быть важной составной частью общей картины мира, характерной для носителей русского языка определенного исторического периода. Перспективным является исследование и описание взаимосвязи стихий ВОДА, ОГОНЬ, ВОЗДУХ и ЗЕМЛЯ на материале поэтических и прозаических текстов писателей XXI века.

120

Список сокращений СП – семантическое поле ЛСВ – лексико- семантический вариант ЛСГ – лексико-семантичекая группа ТГ - тематическая группа Ср. – сравните Евтуш. – Е. Евтушенко Вознес. – А. Вознесенский Ахмад. – Б. Ахмадулина

121

Библиографический список 1.

Абрамов, В.П. Семантические поля русского языка: Монография / В.П. Абрамов. – М.; Краснодар: Академия педагогических и социальных наук РФ, Кубанский государственный университет. – 2003. – 338 с.

2.

Абрамов, В. П., Абрамова, Г.А. Семантическое поле как категория художественного текста / В.П. Абрамов, Г.А. Абрамова // Русское слово в мировой культуре. Материалы X Конгресса Международной ассоциации преподавателей русского языка и литературы. – СПб., 2003. – С. 293.

3.

Авеличев, А.К. Заметки о метафоре / А.К. Авеличев // Вестник Москов. Ун-та. Сер. Филол. – 1973. - № 1. – С. 3-17.

4.

Алефиренко,

Н.Ф.

Полевое

структурирование

лексико-

фразеологического космоса / Н.Ф. Алефиренко // Теория поля в современном языкознании: материалы науч.-теорет. семинар.– Уфа: Башк. гос. ун-т., 1999. – Ч. V. – С. 17-19. 5.

Алешина, О.Н. Семантическое моделирование в лингвометафорологических исследованиях: Дисс. … д-ра филол. наук / О.Н. Алешина. – Новосибирск, 2003. – 367 с.

6.

Амосова, Н.Н. Основы английской фразеологии / Н.Н. Амосова. – Л.: Изд-во Ленингр. университета, 1963. – 208 с.

7.

Апресян, Ю.Д. Дистрибутивный анализ значений и структурные семантические поля / Ю.Д. Апресян // Лексикографический сборник. – М., 1962. – Вып.V. – С.53.

8.

Апресян, Ю.Д. Современные методы изучения значений и некоторые проблемы структурной лингвистики / Ю.Д. Апресян // Проблемы структурной лингвистики. – М., 1963. – С. 113.

9.

Апресян, Ю.Д. Лексическая семантика. Синонимические средства 122

языка / Ю.Д. Апресян. – М.: Наука, 1974. – 367 с. 10. Арнольд, И.В. Современные лингвистические теории взаимодействия системы и среды / И.В. Арнольд // Вопр. языкозн. – 1991. – № 3. – С. 118-126. 11. Арнольд, И.В. Основы научных исследований в лингвистике / И.В. Арнольд. – М.: Высш. шк., 1991. – С. 27. 12. Арнольд, И.В. Стилистика, Современный русский язык: Учебник для вузов / И.В. Арнольд – М.: Флинта: наука, 2002. – 384с. 13. Арутюнов, С.А. Язык - культура – этнос /С.А. Арутюнов, А.Р. Багдасаров [и др.]. – М.: Наука, 1994. – 286 с. 14. Арутюнова, Н.Д. Функциональные типы языковой метафоры / Н.Д. Арутюнова. – Изв. ОЛЯ АН СССР. Т. 37. - №.4. – М., 1978. – С. 5-6. 15. Арутюнова, Н.Д. Языковая метафора (синтаксис

и лексика) /

Н.Д. Арутюнова // Лингвистика и поэтика. – М., 1979. – С. 173-175. 16. Арутюнова, Н. Д. Метафора и дискурс / Н. Д. Арутюнова // Теория метафоры. – Сб. – М.: Прогресс, 1990. – С. 5-33. 17. Арутюнова, Н.Д.

Время: модели и метафоры / Н.Д. Арутюнова //

Логический анализ языка: Язык и время: сб. ст. / отв. ред. Н.Д. Арутюнова. – М., 1997. – С. 51-61. 18. Арутюнова, Н.Д. Язык и мир человека / Н.Д. Арутюнова. – М.: Языки Русской культуры, 1999. – 896 с. 19. Афанасьев, А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. В трех томах. Том первый / А.Н. Афанасьев. – М.: Современный писатель, 1995. – 416 с. – С. 59-77. 20. Африкантова, Л. К. Образы водной стихии в поэзии Б. Пастернака / Л.К. Африкантова // Языкознание. – 2001. – № 3. – С. 14-22. 21. Бадмаева, Т.И. Концепт «вода» в английской лингвокультуре: Дисс. …к. филол. наук / Т.И. Бадмаева. – Волгоград, 2006. – 220 с. 123

22. Балабанова, А.В. Зоонимическая лексика в художественном дискурсе Е.И. Носова: Автореферат дисс. … к. филол. наук / А.В. Балабанова. – Курск, 2008. – 20 с. 23. Балли Ш. Общая лингвистика и вопросы французского языка / Ш. Балли. – М., 1955. – 416 с. 24. Банкевич, В.В. К вопросу о соотношении лексико-семантических и Тематических групп / В.В. Банкевич // Семантика слова и предложения: межвуз. сб. науч.тр. - Л., 1985. – С. 30-35. 25. Баранов, А.Н. Предисловие

редактора / А.Н. Баранов // Лакофф

Джордж. Джонсон Марк. Метафоры, которыми мы живем. – М.: Едиториал УРСС, 2004. – С. 7-21. 26. Бахтин, М.М. Эстетика словесного творчества / М.М. Бахтин. – М., 1979. – 134 с. 27. Башляр Г. Вода и грезы. Опыт о воображении материи / Пер. с франц. / Г. Башляр. М., 1998. – 268 с. 28. Белякова, И.Ю. Семантическое представление слова в индивидуально-авторском словаре: Имена рельефа в словаре поэтического языка М. Цветаевой: Дисс. … к. филол. наук / И.Ю. Белякова. – М., 2002. – 225 с. 29. Блэк, М. Метафора / М. Блэк // Теория метафоры. – М.: Прогресс, 1990. - С. 153 - 172. 30. Богданов, В.В. Семантико-синтаксическая организация предложения / В.В. Богданов. – Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1977. – С. 15. 31. Богданова, И.А. Функционирование архитипического концепта «вода» в текстах народного и индивидуального творчества: Дисс. … к. филол. наук / И.А. Богданова. – Пермь, 2006. – 231 с. 32. Бодуэн де Куртене И.А. Избранные труды по общему языкознанию. – Т.1. / И.А. Бодуэн де Куртене – М.: Акад. Наук СССР, 1963. – 384 с. 33. Бодуэн де Куртене, И.А. Избранные труды по общему языкознанию. 124

– Т. 2. / И.А. Бодуэн де Куртене. – М.: Акад. Наук СССР, 1963. – 391 с. 34. Бондарко, А.В. Принципы функциональной грамматики и вопросы аспектологии / А.В. Бондарко. – Л.: Наука, 1983. – 208 с. 35. Бондарко, А.В. Функциональная грамматика: Темпоральность. Модальность / А.В. Бондарко. – Л.: Наука, 1990. – 262 с. 36. Бондарко А.В. Опыт лингвистической интерпретации соотношения системы и среды / А.В. Бондарко // Вопр. языкозн. – 1985. – № 1. – С. 13-23. 37. Борискина О. О. Теория языковой категоризации: национальное языковое сознание сквозь призму криптокласса / О.О. Борискина, А.А. Кретов. – Воронеж: Воронежский государственный университет, 2003. – 211 с. 38. Брандес, М.П. Стилистика немецкого языка: учебник для институтов и факультетов иностранного языка / М.П. Брандес. – М., 1990. – 304 с. 39. Будагов, Р.А. Литературные языки и языковые стили / Р.А. Будагов. – М.: Высш. шк., 1967. – 188 с. 40. Бурко, Н.В. Наименования склонов оврагов в орловских говорах / Н.В. Бурко // Информационный потенциал слова и фразеологизма: Сборник научных статей. – Орел, 2005. – С. 160-165. 41. Бушмин, А.С. О специфике прогресса в литературе / А.С. Бушмин // О прогрессе в литературе. – Л., 1977. – С. 20. 42. Васильев, Л.М. Теория семантических полей / Л.М. Васильев // Вопросы языкознания. – 1971. - № 5. С. 105-113. 43. Васильев, Л.М. Исторические пласты русских наименований деревьев и кустарников в сопоставлении с их названиями в других славянских языках) / Л.М. Васильев // Развитие семантической системы русского языка. – Калиниград: Издательство Калининградского ун125

та, 1986. – С. 68-76. 44. Васильев, Л.М. Современная лингвистическая семантика: учеб. Пособие для вузов /Л.М. Васильев. – М.: Высш. шк., 1990. – 175с. 45. Васильев, Л.М. Теоретические проблемы лингвистики. Внутреннее устройство языка как знаковой системы / Л.М. Васильев. – Уфа, 1994. – 123 с. 46. Васильева, Э.В. Метафорические ассоциации фитонимической лексики как отражение языковой картины мира / Э.В. Васильева // Языковая картина мира: Материалы Всероссийской научной конференции. – Кемерово, 1995. – с. 77-80. 47. Вежбицка, А. Сравнения – градация – метафора / А. Вежбицка // Теория метафоры. – М.: Прогресс, 1990. – С. 17-34. 48. Вежбицка, А. Язык. Культура. Познание / А. Вежбицкая; отв. ред. М.А. Кронгауз. – М.: Рус. словари, 1997. – 411 с. 49. Вежбицкая, А. Понимание культур через посредство ключевых слов / А. Вежбицкая; пер. с англ. А.Д. Шмелева. – М.: Яз. Славян. культуры. 2001. – 288 с. – ( Язык. Семиотика. Культура). 50. Виноградов В.В. Основные типы лексических значений слов / В.В. Виноградов // Вопр. языкозн. – 1953. – № 5. – С. 3-29. 51. Виноградов, В.В. Наука о языке художественной литературы / В.В. Виноградов. – М., 1958. – 214 с. 52. Виноградов, В.В. Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика / В.В. Виноградов. – М., 1963. – 255 с. 53. Виноградов, В.В. О теории художественной речи / В.В. Виноградов. – М., 1971. – 234 с. 54. Виноградов В.В. Лексикология и лексикография. Избранные труды / В.В. Виноградов. – М.: Наука, 1977. – 311с. 55. Виноградов,

В.В.

О

языке

художественной

В.В. Виноградов. – М., 1980. – 360 с. 126

литературы

/

56. Винокур, Г.О. О языке художественной литературы / Г.О. Винокур. – М.: Высш. шк., 1991. – 178 с. 57. Воркачев, С.Г. Лингвокультурология, языковая личность, концепт: Становление антропоцентрической парадигмы в языкознании / С.Г. Воркачев // Филол. науки. – 2001. – № 1. – С.64-72. 58. Выжлецов, Г.П. Аксиология культуры / Г.П. Выжлецов. – СПб., 1996. – 150с. 59. Грамматика современного русского литературного языка / отв.ред. Н.Ю. Шведова. – М.: Наука, 1970. – 768 с. 60. Гак, В.Г. К проблеме гносеологических аспектов семантики слова / В.Г. Гак // Вопросы описания лексико-семантической системы языка. Тезисы докладов. Ч.1. – М., 1971. – С. 95-96. 61. Гак, В.Г. К проблеме общих семантических законов / Гак В.Г. // Общее и романское языкознание. – М.: Наука, 1972. – 151 с. 62. Гак, В.Г. Сопоставительная лексикология / В.Г. Гак. – М., 1977. 63. Гак, В.Г. Метафора: универсальное и специфическое / В.Г. Гак // Метафора в языке и тексте. – М.: Наука, 1988. – С. 11-25. 64. Галаева, М.Н. Лексико-семантическая мотивированность слов со значением «огонь» в германских языках: На индоевропейском фоне: Дисс. … к. филол. наук / М.Н. Галаева. – Москва, 2004. – 145 с. 65. Галдин, Е.В. Концепт ВОДА как полевая структура и способы его выражения в русском языке (на материале поэтических текстов И.А. Бродского): Дисс. … к. филол. наук / Е.В.Галдин. – Пятигорск, 2006. – 175 с. 66. Гальперин И.Р. Информативность единиц языка / И.Р. Гальперин. – М., 1974. – С. 12. 67. Гачев, Г.Д. Национальные образы мира / Г.Д. Гачев. – М.: Советский писатель, 1988. – 448 с. 68. Глазунова, О.И. Логика метафорических преобразований / О.И. Гла127

зунова. – СПб., 2000. – 190 с. 69. Глушкова, В.Г. Лингвостилистические особенности эпитетов в художественной прозе С.Н. Есина: Дисс. … к. филол. наук / В.Г. Глушкова. – Белгород, 2000. – 170 с. 70. Голева, Н.М. Сравнение в детской речи: Дисс. … к. филол. наук / Н.М. Голева. – Белгород, 1997. – 184с. 71. Голышева, В.Г. семантическая структура и контекстуальные связи образных сравнений: Афтореф. дисс. …к. филол. наук / В.Г. Голышева. – Л., 1984. – 20 с. 72. Григорьев, В.П. Поэтика слова / В.П. Григорьев. М.: Наука, 1979. – 121 с. 73. Григорьева, А.Д. Поэтическая фразеология Пушкина. – М: Наука, 1969. – 387 с. 74. Гришина, Н.В. Концепт ВОДА в языковой картине мира (на основе номинативного и метафорического полей русского языка XI – XX веков): Автореферат дисс. …к. филол. наук / Н.В. Гришина. – Саратов, 2002. – 22 с. 75. Грушко, Е.А., Медведев, Ю.М. Словарь славянской мифологии / Е.А. Грушко, Ю.М. Медведев. – Нижний Новгород: «Русский купец» и «Братья славяне», 1996. – 480 с. 76. Гумбольдт, В. Язык и философия культуры / В. Гумбольдт. – М.: Прогресс, 1985. – 451 с. 77. Гумбольдт, В. Избранные труды по языкознанию / В. Гумбольдт. – 2е изд. – М.: Прогресс, 2000. – 396 с. 78. Гуревич, А.Я. Время как проблема истории культуры / А.Я. Гуревич // Вопр. Философии. – 1969. - № 3. – С. 105-116. 79. Гусев, С.В. Наука и метафора / С.В. Гусев. – Л., 1984. 80. Гутина, Е.А. лексико-семантическое поле в индивидуальной языковой системе (на материале лексико-семантического поля «Обида» в 128

художественной речевой системе М. Горького): Автореферат дисс. …к. филол. наук / Е.А. Гутина. – Нижний Новгород, 1997. – С. 16. 81. Денисов П.Н. Лексика русского языка и принципы ее описания. – М., 1980 и М., 1993 (второе издание). 82. Дехнич, О.В. Концептуальная метафора People are trees в современном английском языке: Дисс. … к. филол. наук / О.В. Дехнич. – Белгород, 2004. – 157 с. 83. Долгих, Н.Г. Теория семантического поля на современном этапе развития семасиологии / Н.Г. Долгих // Филол. науки.- 1973. – № 1. – С. 89-98. 84. Дэвидсон, Д. Что означают метафоры / Д. Дэвидсон // Теория метафоры: Сб. – М.: Прогресс, 1990. – С. 173-194. 85. Желтухина, М.Р. Тропы и их функции / М.Р. Желтухина // Русская словесность. – 2004. – № 1. – С. 31. 86. Илюхина, Н.А. Образ как объект и модель семасиологического анализа: Дисс. … д-ра филол. наук / Н. А. Илюхина. – Уфа, 1999. – С. 372. 87. Ирисханова О.К. Лингвокреативный аспект деятельности человека / О.К. Ирисханова // Филология и культура: Материалы IV Междунар. науч. конф. 16-18

апреля 2003 г. – Тамбов: Изд-во ТГУ им.

Г.Р. Державина, 2003. – С. 9. 88. Исаева, Е.Е. Содержание и вербализация концепта «Земля Новой Франции»: на материале текстов XVII – XVIII веков: Дисс. … к. филол. наук / Е.Е. Исаева. – Москва, 2007. – 234 с. 89. История философии: Запад – Россия - Восток. Т.1. – М., 1995. – 243 с. 90. Кантор, В.К. Стихия и цивилизация: два фактора «российской судьбы» / В.К. Кантор // Вопросы философии. – М., 1994. – № 5. – С. 2746. 129

91. Карась, С.В. Роль наименований минералов и горных пород в создании поэтических пейзажей М. Волошина / С.В. Карась // Историкокультурное освещение слова и языковая экология: материалы Всероссийской конференции (25-26 апреля 2002 года). – Липецк, 2002. – С. 165-172. 92. Караулов, Ю.Н. Общая и русская идеография / Ю.Н. Караулов. – М.: Наука, 1976. – 355 с. 93. Караулов, Ю.Н. Структура лексико-семантического поля / Ю.Н. Караулов // Филологические науки. – 1972. - № 1. – С. 57-68. 94. Караулов, Ю.Н. Языковое сознание, языковая картина мира, менталитет / Ю.Н. Караулов // Вавилонская башня – 2: Слово. Текст. Культура. Ежегодные Чтения памяти кн. Н.С. Трубецкого 2002-2003 « Евразия на перекрестке языков и культур». – М., 2003. – С. 17-28. 95. Караулов, Ю.Н. Русский язык и языковая личность / Ю.Н. Караулов – М., Едиториал УРСС, 2003. – 264 с. 96. Карташова, Ю.А. Функционально-семантическое цвето-световое поле в лирике Игоря Северянина: Дисс. … к. филол. наук / Ю.А. Карташова. – Бийск, 2004. – 167 с. 97. Кассирер, Э. Избранное: индивид и космос / Э. Кассирер. – М., СПб., 2000. – С. 7-269. 98. Кезина, С.В. Семантическое поле как система / С.В. Кезина // Филол. науки. – 2004. - № 4. – С. 79-86. 99. Кобозева, И.М. Лингвистическая семантика / И.М. Кобозева. – М., 2000. – С. 95, 99. 100. Ковалев, В.П. Метафоры и сравнения как основные языковые средства создания образности «Сказок об Италии» А.М. горького / В. П. Ковалев // Вопросы стилистики. – Вып. 4. – Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1972. – С. 110-121. 101. Кодухов, В.И. Введение в языкознание / В.И. Кодухов. – М.: Про130

свещение, 1979. – 351 с. 102. Кожевникова Н.А. Словоупотребление в русской поэзии начала XX в. / Н.А. Кожевникова. – М.: Наука, 1986. – 98 с. 103. Колесов, В.В. Язык и ментальность / Колесов В.В. – СПб, 2004. – 240 с. 104. Колесов, В.В. Древняя Русь: Наследие в слове: В 5 кн.: Кн. 3: Бытие и быт / Колесов В.В. – СПб: Филологический факультет СпбГУ, 2004. – 400 с. 105. Колшанский, Г.В. Объективная картина мира в познании и языке / Г.В. Колшанский. – М.: Едиториал УРСС, 2005. – 128 с. 106. Комаров, Е.В. Метафорическое взаимодействие концептуальных полей «человек» и «природа» в современном английском языке: Дисс. …к. филол. наук / Е.В. Комаров. – СПб, 2003. – 212 с. 107. Кондратьева, Н.Н. словообразовательное гнездо с вершиной гора: История и современное состояние: Дисс. …к. филол. наук / Н.Н. Кондратьева. – Москава, 2005. – 309 с. 108. Костомаров, Н.И. Славянская мифология. Исторические монографии и исследования / Н.И. Костомаров. – М.: «Чарли», 1994. – 688 с. 109. Котцова, Е.Е. Лексическая семантика в системно-тематическом аспекте: Учеб. пособие / Е.Е. Котцова. – Архангельск: Поморский государственный университет, 2002. – 203 с. 110. Кочнова, К.А. Лексико-семантическое поле «Природное время» в языковой картине мира А.П. Чехова: Дисс. …к. филол. наук / К.А. Кочнова. – Нижний Новгород, 2005. – 178 с. 111. Кошарная, С.А. Миф и язык: Опыт лингвокультурологической реконструкции русской мифологической картины мира / С.А. Кошарная. – Белгород: Изд-во БелГУ, 2002. – 288с. 112. Кронгауз, М.А. Семантика / М.А. Кронгауз. – 2-е изд., испр. и доп. – М.: Издательский центр «Академия», 2005. – 352 с. 131

113. Кузнецов, А.М. О типологии семантического поля терминов родства / А.М. Кузнецов // Уч. зап. Омского гос. ин-та, 1970. – С. 234 -237. 114. Кузнецов, А.М. Структурно-семантические параметры в лексике (на материале английского языка) / А.М. Кузнецов. – М.: Наука, 1980. – 160 с. 115. Кузнецова, А. И. Понятие семантической системы и методы ее исследования / А.И. Кузнецова. – М.: Изд-во МГУ, 1963. – С. 11. 116. Кузнецова, Э.В. Лексикология русского языка / Э.В. Кузнецова. – М., 1989. – 214 с. 117. Ларин, Б.А. Эстетика слова и язык писателя: Избранные статьи / Б.А. Ларин. – Л.: Худ. лит-ра, 1974. – 154 с. 118. Лагута, О.Н. Метафорология: теоретические аспекты: / О.Н. Лагута. – Новосибирск: НГУ, 2003. – Ч. 1. – 114 с. 119. Лазебник, Ю.С. Семантика и прагматика в поэтической модели мира (на материале поэзии Б. Пастернака) / Ю.С. Лазебник // Разновидности текста в функционально- стилевом аспекте. – Пермь, 1994. – С. 131. 120. Лакофф, Дж. Метафоры, которыми мы живем / Дж. Лакофф, М. Джонсон. – М.: Едиториал УРСС, 2004. – 256с. 121. Лакофф, Дж. Женщины, огонь и опасные вещи. Что категории языка говорят о мышлении / Дж. Лакофф. – М., 2004. – 184 с. 122. Левин, Ю.И. О некоторых чертах плана содержания в поэтических текстах / Ю.Л. Левин // Структурная типология языков. – М.: Наука, 1966. – С. 199 –215. 123. Леонтьев, А.Н. Образ мира / А.Н. Леонтьев // Избранные психологические произведения: в 2 т. – М.: Педагогика, 1983. – Т.2. – С. 251 – 261. 124. Леонтьева, Т.В. Интеллект человека в зеркале «растительных» метафор / Т.В. Леонтьева // Вопросы языкознания. – 2006. - №5. – С. 57132

77. 125. Ли Су Хен, Рахилина Е.В. Количественные квантификаторы в русском и корейском: моря и капли / Е.В. Рахилина, Ли Су Хен // Логический анализ языка. Квантификативный аспект языка. – М., 2005. – 204 с. 126. Ливенец, И.С. Концепт ВОЗДУХ в лингвокультурологическом аспекте (на материале текстов К. Паустовского и М. Шолохова): Дисс. …к. филол. наук / И.С. Ливенец. – Белгород. – 215 с. 127. Литвинова, С.А. Фразеологические единицы, содержащие компоненты, обозначающие названия стихий (вода, воздух, огонь, земля) в современном английском языке: Дисс. …к. филол. наук / С.А. Литвинова. – Москва, 2006. – 185 с. 128. Маковский, М.М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках / М.М. Маковский. – М., 1996. – 415 с. 129. Маковский, М.М. Удивительный мир слов и значений: Иллюзии и парадоксы в лексике и семантике / М.М. Маковский. – М.: Ком Книга, 2005. – 200 с. 130. МакКормак, Э. Когнитивная теория метафоры / Э. МакКормак // Теория метафоры. – М.: Прогресс, 1990. – С. 358-386. 131. Маниева Н.С. Прилагательные эпитеты в поэтическом дисурсе второй половины XX века: лингвистический анализ: Дисс. …к. филол. наук / Н.С. Маниева. – Махачкала, 2007. – 149 с. 132. Маслова, В.А. Лингвокультурология: Учебное пособие для студ. высш. учеб. заведений / В.А. Маслова. – М.: Издательский центр «Академия», 2001. – 208 с. 133. Маслова, В.А. Русская поэзия XX века. Лингвокультурологический взгляд: Учеб. пособие / В.А. Маслова. – М.: Высшая шк., 2006. – 256 с. 133

134. Мельниченко, Е.К. Образные сравнения К. Мэнсфилд / Мельниченко Е.К. // Индивидуально-художественный стиль и его исследование. – Киев-Одесса, 1980. – С. 81-90. 135. Мирзаева, Т.В. Семантический объем лексемы вода в поэзии Вячеслава Иванова: «Кормчие звезды»: Дисс. …к. филол. наук / Т.В. Мирзаева. – Тамбов, 2008. – 252 с. 136. Михайлов, Н.Н. Теория художественного текста / Н.Н. Михайлов.М.: Издательский центр «Академия», 2006. – 224 с. 137. Москвин, В.П. Русская метафора: Очерк семиотической теории / В.П. Москвин. – М.: Едиториал УРСС, 2006. – 184с. 138. Назарова, И.В. Типология компаративных единиц в когнитивном аспекте (на материале русского и французского языков): Афтореф. дисс. …к. филол. наук / И.В. Назарова. – Воронеж, 2000. – 21 с. 139. Невская, Л.Г. Балтийская географическая терминология в сопоставлении со славянской: Автореф. дисс. …к. филол. наук / Л.Г. Невская. – М., 1973. – 17 с. 140. Некрасова, Е.А. Метафора и ее окружение в художественной речи / Е.А. Некрасова // Слово в русской советской поэзии. – М.: Наука, 1975. – С. 76-110. 141. Некрасова, Е.А. Бакина, М.А. Языковые процессы в современной русской поэзии / Е.А. Некрасова, М.А. Бакина. – М.: Наука, 1982. – 312 с. 142. Нифанова, Т.С. Сопоставительно-семасиологическое исследование художественных образов / Т.С. Нифанова. – Архангельск: Поморский университет, 2007. – 120 с. 143. Новиков, Л.А. Семантика русского языка / Л.А Новиков. – М.: Высшая школа, 1982. – С. 94. 144. Новиков, Л.А. Семантическое поле как лексическая категория // Теория поля в современном языкознании: Тезисы докл. – Ч.1. – Уфа, 134

1991. – С. 3-7. 145. Новиков, Л. А. О контекстуальном смысле слова / А.Л. Новиков // Филологические науки. – 2002. – № 5. – С. 82-88. 146. Осколкова, Н.В. Обращение к эстетическому полю при переводе художественных текстов / Н.В. Осколкова // Вопросы теории и практики

перевода:

Сборник

материалов

Всероссийской

научно-

практической конференции. – Пенза, 2004. – С. 126. 147. Павленко, Т.Л. Семантические поля и выбор номинаций в процессе речевой деятельности / Т.Л. Павленко // Современный русский язык: коммуникативно-функциональный аспект: Учеб. пособие. – Ростов н/Д: РГПУ, 2003. – С. 41-55. 148. Павлова, С.Н. Лингвопоэтика сравнений / С.Н. Павлова // Функционально-семантические аспекты языковых явлений (на материале германских языков). – Куйбышев: КГУ, 1989. – С. 53-60. 149. Павлович Н.В. Язык образов. Парадигмы образов в русском поэтическом языке / Н.В. Пвлович. – М., 1995. – С. 33. 150. Павлович, Н.В. Словарь поэтических образов / Н.В. Павлович. – Т. 1, 2. – М., 1999. 151. Павшук, А.В. Языковая природа и функции эпитета в художественном тексте (на материале романа Асорина «Воля»): Дисс. … к. филол. наук / А.В. Павшук. – Москва, 2007. – 198 с. 152. Палутина, О.Г. Ассиметрия в структуре концептов первостихий и их номинаций в русском языке и американском варианте английского языка: Дисс. … к. филол. наук / О.Г. Палутина. – Казань, 2004. – 208 с. 153. Пархоменко, И.В. Лексико-семантическое поле «Звук» и его функционирование в художественном тексте: На материале лирики С.А. Есенина и В.В. Маяковского: Дисс. … к. филол. наук / И.В. Пархоменко. – Саратов, 2000. – 249 с. 135

154. Плахина, В.В. Лексико-семантическое поле «Космос» в лирике В.А. Жуковского, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова: Дисс. … к. филол. наук / В.В. Плахина. – Тюмень, 2004. – 213 с. 155. Пелих, Е.А. Структура лексико-семантического поля «желание»… Дис. … канд. филол. наук / Е.А. Пелих. – Сарань, 1984. – С. 15. 156. Петрухина Е.В. Словообразование в университетском курсе русского языка: дискуссионные вопросы / Е.В. Петрухина // Языковая система и ее развитие во времени и пространстве. – М.: Изд-во МГУ, 2001. – С. 416-430. 157. Полевые структуры в системе языка / науч. ред. З.Д. Попова. – Воронеж, 1989. – 198 с. 158. Покровский,

М.М.

Избранные

работы

по

языкознанию

/

М.М. Покровский. – М., 1959. – С. 82-83. 159. Попова, З.Д. Лексическая система языка: учеб. пособие / З.Д. Попова, И.А. Стернин. – Воронеж: Изд-во Воронеж. ун-та, 1984. – 148 с. 160. Потебня, А.А. [Полное] Собрание трудов: Мысль и язык / А.А. Потебня. – М.: Лабиринт, 1999. – 269 с. 161. Потебня, А.А. Символ и миф в народной культуре / А.А. Потебня. – М.: Лабиринт, 2000. – 480 с. 162. Приходько, Г.В. Концепт 'Огонь' в картине мира русского народа / Г.В. Приходько // Наука. Университет. 2005. Материалы шестой научной конференции. – Новосибирск, 2005. – С. 86-89. 163. Протасова, А.К. Вербализация концепта «огонь» в древнегерманских языках: Дисс. … к. филол. наук / А.К. Протасова. – Томск, 2004. – 139 с. 164. Ричардс, А. Философия риторики / А. Ричардс // Теория метафоры. – М.: Прогресс, 1990. – С. 44-67. 165. Розенталь, Д.Э. Практическая стилистика русского языка / Д.Э. Розенталь. – М.: Высшая школа, 1968. – 189 с. 136

166. Руднев, А. Г. Обособленные сравнительные обороты, принципы их разграничения от неполных сравнительных придаточных / А.Г. Руднев // Учен. Зап. Ленингр. пед. ин-та, 1963. – Т. 242. – С. 5-23. 167. Рыньков, Л.Н. Именные метафорические словосочетания в языке художественной литературы XIX века (послепушкинский период) / Л.Н. Рыньков. – Челябинск, 1975. – 183 с. 168. Скляр, М.С., Концепт слова «стихия» в русском языке: Дисс. …к. филол. наук / М.С. Скляр. – Москва, 2005. – 336 с. 169. Слесарева И.П. О выделении лексико-семантических групп / И.П. Слесарева И.П. // Русский язык за рубежом. – 1972. – № 4. – С. 60-63. 170. Солнцев, В.М. Язык как системно-структурное образование / В.М. Солнцев. – М.: Наука, 1977. – 341 с. 171. Скляревская, Г.Н. К вопросу о метафоре как объекте лексикографии / Г.Н. Скляревская // Современная русская лексикография. – Л., 1983. – С. 55. 172. Скляревская, Г.Н. Метафора в системе языка / Г.Н. Скляревская. – СПб.: Изд-во СПб ун-та, 1993. – 160 с. 173. Скляревская, Г.Н. Слово в меняющемся мире: русский язык начала XXI столетия: состояние, проблемы, перспективы / Г.Н. Скляревская // Исследования по славянским языкам. – Сеул, 2001. – № 6. – С. 177202. 174. Современный русский язык: Теория. Анализ языковых единиц: В 2 ч. / Е.И. Диброва и др.; под ред. Е.И. Дибровой. – М.: Издательский центр «Академия», 2001. – Ч.1. – 544 с. 175. Стернин, И.А. Лексическое значение слова в речи / И.А. Стернин. – Воронеж, 1985. – 170 с. 176. Способы номинации в современном русском языке / отв. ред. Д.Н. Шмелев. – М.: Наука. 1982. – 296 с. 177. Степанов, Ю.С. Время / Ю.С. Степанов // Константы: Словарь рус137

ской культуры / Ю.С. Степанов. – Изд. 3-е, испр. и доп. – М.: Акад. Проект, 2004. – С. 228-248. 178. Строгова, В.П. О некоторых особенностях семантической системы названий рельефа / В.П. Строгова // Системность русского языка. – Новгород, 1973. – С.31-35. 179. Суворова П.Е. Диалектика общего и индивидуального в стихотворном стиле: Дисс. … д-ра филол. наук / П.Е. Суворова. – Екатеринбург, 1999. – 154 с. 180. Супрун, В.И. Особенности применения полевого подхода к анализу ономастического пространства / В.И. Супрун // Теория поля в современном языкознании: материалы науч.-теорет. семинара. Ч.V. – Уфа: Башк. гос. ун-т, 1999. – С. 134 – 139. 181. Супрун, В.И. Ономастическое поле русского языка и его художественно-эстетический потенциал: монография / В.И. Супрун. - Волгоград: Перемена, 2000. – 172 с. 182. Тарасова И.А. Структура семантического поля в поэтическом идиостиле (на материале поэзии И. Анненского): Дисс. … к. филол. наук / И.А. Тарасова. – Саратов, 1994. – 167 с. 183. Телия, В.Н. Метафора как проявление антропоценризма в естественном языке / В.Н. Телия // Язык и его логическая теория. – М.: Наука, 1987. – С. 186-192. 184. Телия, В.Н. Метафоризация и ее роль в создании языковой картины мира / В.Н. Телия // Роль человеческого фактора в языке. Язык и картина мира. – М., 1988. – С. 183-204. 185. Теория поля в современном языкознании: материалы науч.-теорет. семинара. – Уфа: Башк. гос. ун-т, 1999. – Ч.V. – 204 с. 186. Тихонов, А.Н. Части речи – лексико-грамматические разряды слов / А.Н. Тихонов // Вопросы теории частей речи. На материале языков различных типов. – Л.: Наука, 1968. – С.156-167. 138

187. Толстая, С.М. «Человек живет, как трава растет»: вегетативная метафора человеческой жизни / С.М. Толстая // Сокровенные смыслы: Слово. Тест. Культура: сб. ст. в честь Н.Д. Арутюновой / отв. ред. Ю.Д. Апресян. – М.: Языки славянской культуры, 2004. – С. 685-693. 188. Топоров В.Н. К реконструкции балто-славянского мифологического образа земли-матери Zemia and Mate (Mati) / В.Н. Топоров // Балтославянские исследования: 1998-1999. – М., 2000. – С. 239-371. 189. Трофимова, А.В. Концепт «Огонь» в современном русском языке: Дисс. … к. филол. наук / А.В. Трофимова – М., 2005. – 212 с. 190. Тузлукова, В.И. Проблемы формирования педагогической терминологии / В. И. Тузлукова // Личностно-ориентированное образование в контексте культуры. Изд. Юж. отд-ния Рос. академии образования. – Ростов н /Д: ООО ИЦ «Булат», 2000. – Вып. 2. – С. 218 – 222. 191. Туранина, Н.А. Именная метафора в русской поэзии начала ХХ века / Н.А. Туранина. – Белгород: Изд-во Бел ГУ, 1999. – 213с. 192. Туранина, Н.А. Индивидуально-авторская метафора в контексте и словаре / Н.А. Туранина. – Белгород: Изд-во Бел ГУ, 2001.– 75с. 193. Туранина, Н.А. Образная языковая картина мира и

метафора /

Н.А. Туранина // Слово и текст: сб. науч. ст. – Белгород, 2002. – С.48-52. 194. Туранина, Н.А. Образ водной стихии в метафорической картине мира XX века / Н.А. Туранина. – Белгород: Везелица, 2003. – 94 с. 195. Туранина, Н.А., Чумаков, А.Н. Метафорический образ мира в творчестве М. Пришвина: Монография / Н.А. Туранина, А. Н. Чумаков. – Белгород. ЛитКараВан, 2008. – 152 с. 196. Ульман, С. Семантические универсалии / С. Ульман // Новое в лингвистике. Вып. 5. – 1970. – С. 250-299. 197. Уфимцева, А.А. Теории «семантического поля» и возможности их применения при изучении словарного состава языка / А.А. Уфимцева 139

// Вопросы теории языка в современной зарубежной лингвистике. М., 1961. – С. 42. 198. Уфимцева, А.А. Слово в лексико-семантической системе языка А.А. Уфимцева. – М., 1968. 199. Уфимцева, А.А. Роль лексики в познании человеком действительности и формировании языковой картины мира / А.А. Уфимцева // Роль человеческого фактора в языке. Язык и картина мира. – М., 1988. – С.108-140. 200. Уфимцева, Н.В. Этнический характер, образ себя и языковое сознание русских / Н.В. Уфимцева // Языковое сознание: формирование и функционирование. – М., 2000. – С. 135-171. 201. Ушкова, Н.В. Особенности формирования терминологии «рельеф земной поверхности» в английском и русском языках: Дисс. … к. филол. наук / Н.В. Ушкова. – М., 2007. – 205 с. 202. Филин Ф.П. О лексико-семантических группах слов / Ф.П. Филин // Очерки по теории языкознания. – М., 1982. – С. 227-239. 203. Фомина М.И. Современный русский язык: Лексикологи / М.И. Фомина. – М., 2001. – С. 16. 204. Фуко, М. Слова и вещи / М. Фуко. – СПб., 1994. – С. 66, 88. 205. Харченко, В.К. Переносные значения слова: развитие, функции, место в системе языка / В.К. Харченко. – Воронеж: ВГУ, 1989. – С. – 184 с. 206. Харченко, В.К. Функции метафоры / В.К. Харченко. – Воронеж: ВГУ, 1992. – 88 с. 207. Черемисина, М.И. Сравнительные конструкции русского языка / М.И. Черемисина. – Новосибирск: изд-во «Наука», 1976. – 270 с. 208. Черных, Н.В. Семантическая емкость слова в рамках теории семантического поля (на материале поэзии М.И. Цветаевой): Афтореф. дисс. …к. филол. наук / Н.В. Черных. – Ростов н /Д, 2003. – 25 с. 140

209. Чуйкина, Н.В. структура и семантика сравнения как основа лейтмотивной композиции художественного текста (на материале повести Л. Андреева «Иуда Искариот»): Афтореф. дисс. …к. филол. наук / Н.В. Чуйкина. – СПб., 2000. – 16 с. 210. Шапкина, О.Н. Квантификаторы в польском языке: семантика и сочетаемость / О.Н. Шапкина // Вестник МГУ. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. – 2006. – № 4. – С. 101-113. 211. Шевченко, А.Е. Сравнение как компонент идиостиля писателябилингва В. Набокова (на материале русско- и англоязычных произведений автора): Дисс. … к. филол. наук / А.Е. Шевченко. – Саратов, 2003. – 181 с. 212. Шмелев, Д.Н. Очерки по семасиологии русского языка / Д.Н. Шмелев. – М.: Просвещение, 1964. – С. 137. 213. Шипицына, Г.М. Компонентный анализ значения при повторении лексики / Г.М. Шипицына // Русский язык в школе. – 1999. – №4. – С. 32-39. 214. Шипицына, Г.М. Аспекты системного анализа лексических единиц различных языков

/

Г.М.

Шипицына //

http://www.philol.msu.ru/~rlc2001 /abstract/ abst.htm. 215. Щерба, Л.В. Языковая система и речевая деятельность / Л.В. Щерба. – Л., 1974. – С. 265-304. 216. Широкова, Н.А. Синтаксические конструкции, вводимые сравнительными союзами, в составе простого и сложного предложения: Автореферат дисс. …д-ра филол. наук / Н.А. Широкова. – Саратов, 1968. – 42 с. 217. Щур, Г.С. Теория поля в лингвистике / Г.С. Щур. – М.: Наука, 1974. – 255 с. 218. Эпштейн М.Н. «Природа, мир, тайник вселенной ...»: Система пейзажных образов в русской поэзии / Эпштейн М.Н. – М., 1990. – С. 5. 141

219. Эртнер Д.Е. Метафорический концепт в поэтических текстах Роберта Бернса и их русских переводах: Дисс. … к. филол. наук / Д.Е. Эртнер. – Тюмень, 2004. – 214 с. 220. Ященко, Т.А. Анализ концепта Камень в индивидуальном концептуальном пространстве А.С. Пушкина / Т.А. Ященко // Каузация в русском языковом сознании: монография. – Симферополь: «ДИАЙПИ», 2006. – С. 155 – 205. 221. Guiraud P. Essais de stylistique. – P., 1969. – 177 p. 222. Ipsen G. Der alte Orient und die Indogermanen // Stand und Aufgaben der Sprachwissenschaft. – Heidelber, 1924. – 134 p. 223. Kruhh, S., Kurz Y. Klaines Worterbuch der Stilkude. – Leipzig: VEB Bibliographiches Institute. – 1977. – 41 p. 224. Porzig W. Wesenhafte Bedeutungsbeziehungen. Beitrage zur Geschichte der deutsche Sprache und Literatur, 1934. – 414 p. 225. Trier J. Der deutsche Wortshatz im Sinnbezirk des Verstandes. Heidelberg. – 1931. – 347p.

142

Список словарей 1. Александрова, З.Е. Словарь синонимов русского языка / Под ред. Л.А.Чешко. – М.: Рус. Яз., 1986. – 600с. 2. Ахманова, О.С. Словарь лингвистических терминов / О.С. Ахманова. – М.: Сов. энцикл., 1969. – 608с. 3. Большой толковый словарь русского языка. / Сост. и гл. ред. С.А. Кузнецов. – СПб.: «Норинт», 1998. – 1536 с. 4. Большой толковый словарь русских существительных: Идеографическое описание. Синонимы. Антонимы / Под ред. проф. Л.Г. Бабенко. – М.: АСТ – ПРЕСС – КНИГА, 2005. – 864с. 5. Географический энциклопедический словарь. Понятия и термины. / Гл. ред. А.Ф. Трешников. – М.: Советская энциклопедия, 1988. – 432с. 6. Геологический словарь: В 2-х т. Отв. Ред. К.Н. Паффенгольц. – М.: «Недра», 1973. 7. Горбачевич, К. С. Словарь эпитетов русского литературного языка / К.С. Горбачевич. – СПб, 2000. – 224 с. 8. Даль, В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4-х тт. / В.И. Даль. – М., 2001. 9. Ефремова Т.Ф. Новый словарь русского языка. Толково- словообразовательный: В 2-х т. / Т.Ф. Ефремова. – М.: Рус. яз. , 2000. 10. Иванова, Н.Н., Иванова, О.Е. Словарь языка поэзии (образный арсенал русской лирики конца

ХVIII – начала ХХ в.) / Н.Н. Иванова,

О.Е. Иванова. – М., ООО «Издательство АСТ»: ООО «Издательство Астрель»: ООО «Издательство «Русские словари»: ООО «Транзиткнига», 2004. – 666с. 11. Караулов, Е.Н. Русский ассоциативный словарь / Е.Н., Караулов. – М., 1994. 12. Кожевникова, Н.А. Петрова, З.Ю. Материалы к словарю метафор и 143

сравнений русской литературы ХIХ-ХХ вв. Вып.1: «Птицы» / Н.А. Кожевникова, З.Ю. Петрова – М.: Языки русской культуры, 2000. – 480 с. 13. Комплексный словарь русского языка / Под ред. проф. А.Н. Тихонова. – М.: Рус. яз., 2001. 14. Культурология. XX век. Энциклопедия в 2 томах / Главный редактор и составитель и составитель С.Я. Левит. – СПб.: Университетская книга, 1998. 15. Лингвистический энциклопедический словарь / Гл. ред. В.Н. Ярцева. – М.: Сов. энцикл., 1990. – С. 380-381. 16. Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2-х т. – М., «Советская энциклопедия», 1988. 17. Ожегов, С.И. Толковый словарь русского языка / С.И. Ожегов. – М.: Рус. яз., 1988. 18. Розенталь, Д.Э., Теленкова, М.А. Словарь-справочник лингвистических терминов / Д.Э. Розенталь, М.А. Теленкова. – М.: ООО «Издательство Астрель», ООО «Издательство АСТ», 2001. – 624 с. 19. Русский семантический словарь. Толковый словарь, систематизированный по классам слов и значений / Под ред. Н.Ю. Шведовой. – М.: Азбуковник, 1998. 20. Розенталь, Д.Э., Теленкова, М.А. Словарь-справочник лигвистических терминов / Д.Э. Розенталь, М.А. Теленкова. – М.: ООО «Издательство Астрель», ООО «Издательство АСТ», 2001. – 624с. 21. Русский язык. Энциклопедия. – М.: Наука, 1980. – 640 с. 22. Саяхова, Л.Г., Хасанова , Д.М., Морковкин, В.В. Тематический словарь русского языка / Под ред. проф. В.В. Морковкина. – М.: Рус. яз., 2000. – 560с. 23. Славянская мифология. Энциклопедический словарь. – М.: Эллис Лак, 1995. – 416с. 24. Словарь сочетаемости слов русского языка / Под ред. П.Н. Денисова. – 144

М., 2002. 25. Словарь русского языка: В 4-х т. / Под. ред. А.П. Евгеньевой. – М.: Русский язык, 1985-1988. 26. Тихонов А.Н. Словообразовательный словарь русского языка: В 2-х т. / А.Н. Тихонов. – М.: Рус. яз., 1985. Т 1. Словообразовательные гнезда. А – П. 856с. 27. Толковый словарь современного русского языка. Языковые изменения конца XX столетия / Под ред. Г.Н. Скляревской. – М.: ООО «Издательство Астрель», ООО «Издательство АСТ», 2001. – 944 с. 28. Тресиддер , Д. Словарь символов / Д. Тресиддер. – М., 2001. 29. Туранина, Н.А. Метафора В. Маяковского. Словарь. Таблицы. Комментарий: Уч. пособие / Н.А. Туранина. – Белгород: Изд-во Белгород. унта. – 1997. – 192 с. 30. Туранина, Н.А. Словарь образных средств С. Есенина / Н.А. Туранина. – Белгород: Изд-во Белгород. ун-та. – 1998. – 88 с. 31. Туранина, Н.А. Словарь метафор Александра Блока / Н.А. Туранина. – Белгород: Изд-во «Везелица», 2000. – 35 с. 32. Туранина, Н.А., Чумаков, А.Н. Словарь метафорических образов М. Пришвина / Н.А. Туранина, А.Н. Чумаков. – Белгород, 2007. – 226с. 33. Туранина, Н.А., Меженская, Н.А. Словарь метафорических наименований стихии воды в прозе В. Астафьева и В. Тендрякова. – Белгород, 2008. – 105 с. 34. Ушаков, Д.Н. Толковый словарь русского языка: В 4т. / Д.Н. Ушаков.М., 2000. 35. Фасмер, М. Этимологический словарь русского языка:

В 4-х т. /

М. Фасмер. – СПб, 1996. 36. Философский энциклопедический словарь. – М., 1997. 37. Харченко, В.К. Словарь богатств русского языка: ок. 7000 единиц / В.К. Харченко. – М.: АСТ: Астрель, 2006. – 843с. 145

38. Шанский, Н.М., Иванов, В.В., Шанская. Т.В. Краткий этимологический словарь русского языка / Н.М. Шанский, В.В. Иванов, Т.В. Шанская. – М.: Просвещение, 1971. 39. Шуклин В.В. Русский мифологический словарь. – Екатеринбург: Уральские самоцветы, 2001. – 384с. 40. Энциклопедический словарь географических терминов / Гл. ред. С.В. Колесник. – М.: Советская энциклопедия, 1968. 41. Языкознание.

Большой

энциклопедический

словарь

/

Гл.

ред.

В.Н. Ярцева. – М.: Большая Российская энциклопедия, 1998. – 685с.

146

Список источников анализа 1. Ахмадулина, Б. А. Сочинения: в 3 т. / Б. А. Ахмадулина. – М.: ПАН · Корона-Принт, 1997. 2. Ахмадулина, Б.А. Стихотворения. Эссе / Б.А. Ахмадулина. – М.: АСТ, Астрель, Олимп, 2000. – 507 с. 3. Ахмадулина, Б.А. Блаженство бытия: Стихотворения / Б.А. Ахмадулина. – М.: ЭКСМО-Пресс, 2001. – 412 с. 4. Вознесенский, А. А. Собрание сочинений: в 3 т. / А. А. Вознесенский. – М.: Художественная литература, 1983 –1984. 5. Вознесенский, А.А. Собрание сочинений: в 5 т. Т. 2. / А.А. Вознесенский. – М.: Вагриус, 2002. – 416 с. 6. Вознесенский, А.А. Собрание сочинений: в 5 т. Т. 4. / А.А. Вознесенский. – М.: Вагриус, 2002. – 544 с. 7. Вознесенский, А.А. Собрание сочинений: в 5 т. Т. 5. / А.А. Вознесенский. – М.: Вагриус, 2003. – 416 с. 8. Евтушенко, Е. А. Стихотворения и поэмы: в 3 т. / Е. А. Евтушенко. – М.: Советская Россия, 1987. 9. Евтушенко, Е.А. Собрание сочинений: в 8 т. / Е.А. Евтушенко. – М.: Изд-во АСТ, 2003.

147